«Шива из Стали»

Шива из Стали (fb2) - Шива из Стали [сборник, компиляция] (пер. Александр Васильевич Филонов,Анна Сергеевна Хромова) 2606K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Фред Сейберхэген - Роджер Желязны

Фред Саберхаген. Шива из стали

Шива из стали

1

В пяти тысячах световых лет от старой Земли, на лишённом атмосферы астероиде под кодовым названием Гиперборея [1] расположилась маленькая база Военно-космического флота – фактически говоря, герметичная цитадель. Незваные гости заглядывали сюда крайне редко, а радушный прием ждал их и того реже.

Появление одинокого корабля, засечённого около часа назад роботами сторожевых застав системы раннего обнаружения и оповещения, охватывающей всю систему Гипербореи, стало для всей базы полнейшей неожиданностью. С момента его обнаружения комендант базы Клер Норманди маялась в своём кабинете, не находя себе места, отложив все прочие дела, чтобы следить за продвижением нарушителя по большему из двух головизоров, установленных в кабинете.

В общении с людьми Норманди – элегантная и стройная, с прямыми чёрными волосами и кофейной кожей – обычно держалась спокойно и говорила, не повышая голоса. В работе она просто-напросто опиралась на вверенную власть, ничуть не стремясь постоянно демонстрировать её. При первом знакомстве у большинства людей складывалось впечатление, что она сухая, скучная и бесцветная женщина. И далеко не сразу открывалась им ещё одна черта её характера – любовь к игре ва-банк, когда ставки крайне высоки.

Как обычно, сегодня комендант Норманди облачилась в повседневную форму Военно-космического флота – простой комбинезон, поверх которого в случае нужды вполне можно надеть бронескафандр. Как это часто бывает с пышущими здоровьем людьми в период зрелости, определить её возраст по виду было невозможно; к тому же, вообще говоря, хронологический возраст лишился какого-либо смысла.

Рассчитывать на слишком сердечный приём на базе незапланированному пришельцу нечего и думать. Судно предварительно опознали, как частный корабль под названием «Аэндорская волшебница» [2], используемый для разведки полезных ископаемых и разнообразного мелкого фрахта, владелец и капитан Гарри Сильвер. Клер однажды вскользь столкнулась с обладателем такого имени лет пятнадцать назад и теперь не видела оснований предполагать, что на сей раз это какой-либо иной субъект, доводящийся тому лишь тёзкой.

Движущийся быстрее света курьер доставил весть о приближении «Волшебницы» через считанные минуты после того, как дальнозоркие сенсоры роботов обнаружили её на расстоянии около миллиарда километров, и комендант Норманди начала радиопереговоры с пилотом, как только запаздывание радиосигнала сократилось до минуты. Когда же гость довольно невозмутимо доложил, что корабль получил боевые повреждения и нуждается в ремонте, она приказала приготовить судно к досмотру. Не прошло и пяти минут, как один из патрульных кораблей базы уравнял скорость с пришельцем, подчинённые Клер перешли на борт «Волшебницы», а за штурвал уселся один из военных пилотов, чтобы посадить корабль на базе.

Комендант проявляла удвоенную бдительность из-за депеши, доставленной курьером дальнего следования всего за пару часов до того и тотчас же расшифрованной. Распечатка депеши всё ещё лежала у Клер в кармане. Она даже хотела было достать листок, чтобы перечитать послание ещё раз, однако настоящей нужды в этом не было.

Депеша, доставленная из штаба сектора, расположенного в Порт-Даймонде, была подписана тамошним шефом разведки. За адресом, записанным на общепринятом войсковом жаргоне, и стандартным обращением следовал незатейливый текст:

ИМЕЮТСЯ ВЕСКИЕ УЛИКИ В ПОЛЬЗУ ТОГО, ЧТО СЕКРЕТНЫЙ АГЕНТ КЕРМАНДИ, ЛИЧНОСТЬ НЕИЗВЕСТНА, ИЗБРАЛ ВАШУ БАЗУ В КАЧЕСТВЕ ОБЪЕКТА ВНЕДРЕНИЯ С НЕИЗВЕСТНЫМИ НАМЕРЕНИЯМИ. ВАМ ПРЕДПИСЫВАЕТСЯ СОБЛЮДАТЬ РЕЖИМ ПОВЫШЕННОЙ СЕКРЕТНОСТИ ПО ОТНОШЕНИЮ КО ВСЕМ НОВОПРИБЫВШИМ И ПРИБЫВАЮЩИМ ЛИЦАМ, ОСОБЕННО ГРАЖДАНСКИМ.

Прочитав шифровку, Клер первым делом пришла в недоумение: «Какие ещё гражданские лица?!» На базе они бывают очень редко, а в данный момент вообще нет ни одного. На смену первой мысли почти тотчас же пришла вторая: «Какие ещё улики?!»

Ответ на второй вопрос ей вряд ли доведётся узнать хоть когда-нибудь. Что же до первого – о цивильных – похоже, скоро всё выяснится.

Утомившись от постоянной сосредоточенности на пришельце, она обернулась, устремив взгляд сквозь прозрачное окно на чётко очерченную в вакууме тёмную зубчатую линию горизонта, удалённого меньше чем на километр от взора, но на пять тысяч световых лет от солнца, согревшего своими лучами детство и юность Клер, а ещё раньше, в незапамятные времена – детство и юность всего человечества. Вращался астероид достаточно быстро, чтобы звёзды и прочие небесные тела явно перемещались по небосводу, возносясь над иззубренным горизонтом величественным, бесконечным потоком. Клер давным-давно поняла, что стоит только чуть подольше вглядываться в этот непрерывно нисходящий горизонт, и возникнет ощущение, будто крохотная планетка ускользает из-под ног.

Полный оборот вокруг оси астероид совершает за несколько минут, и изрядную часть грандиозного круга на небосводе господствует свет дальних галактик.

Из окна комендантского кабинета, выходящего на стартовую площадку, виднелся ряд межзвёздных роботов-курьеров, нацеленных в небо и готовых к запуску в любую секунду – в отдельных шахтах, расположенных через широкие интервалы на искусственно выровненной поверхности астероида, служившей базе посадочной площадкой. На полкилометра подальше, в дальнем конце поля, виднелись ворота ангара, врезанные в отвесную от природы скалу, впускающие новоприбывшие суда в подземные доки и стоянки, высеченные в скале на нескольких ярусах, уходящих вглубь астероида.

«Аэндорская волшебница» – первый незапланированный посетитель более чем за год – должна приземлиться в паре сотен метров от ворот. Единственный человек на борту корабля, называвшийся владельцем судна Гарри Сильвером, ничуть не противился принятию на борт представителей Военно-космического флота, и даже более того – с облегчением и будто бы даже с радостью передал управление кораблём в чужие руки.

Пару дней назад – чего там, ещё вчера – комендант Норманди не стала бы так нервничать из-за непредвиденного посетителя; но сегодня она с нетерпением дожидалась совершенно иных гостей, гостей жизненно важных, запаздывающих уже почти на два часа. И мысль о том, что дневной график вот-вот рассыплется, как карточный домик, была ей весьма не по душе.

Правду говоря, Клер предполагала с минуты на минуту получить от роботизированных застав раннего оповещения весть о появлении в системе экспедиционного корпуса. Если всё идет по плану, эти шесть кораблей Военно-космического флота – три лёгких крейсера и три эсминца – должны были два дня назад вылететь из Порт-Даймонда, находящегося в тысяче световых лет отсюда. Конечно, пытаться высмотреть корабли среди звёзд невооруженным глазом совершенно бессмысленно, но Клер то и дело ловила себя на том, что устремляет взор в направлении, откуда должны появиться корабли.

По службе коменданта Норманди замещал усердный подполковник по фамилии Ходарк, но роль её адъютанта исполнял оптоэлектронный модуль – компьютерная программа, относимая к разряду экспертных систем – по прозванию Сэйди. Обычно головизионный образ личности Сэйди смутно – но не более чем смутно – напоминал внешность самого коменданта.

В данный момент голова Сэйди виднелась в большем из головизоров кабинета, взирая на Норманди с выжидательным выражением, написанным на её миловидных виртуальных чертах, словно гадала, с какой этот стати Старушенция сегодня малость не в себе и всё время таращится в окно, хотя смотреть-то вроде бы и не на что.

Фактически говоря, кроме коменданта, о запланированном подходе экспедиционного корпуса на Гиперборее не знала ни одна живая душа, не знала даже виртуальная душа Сэйди, лояльность которой не подлежит ни малейшим сомнениям. Появление трёх лёгких крейсеров и трёх эсминцев непременно вызовет среди персонала базы лёгкий переполох. Да и времени для объявления о визите экспедиционного корпуса будет предостаточно.

Окно, сквозь которое комендант Норманди взирала на Вселенную, было необычным даже для иллюминатора – десятисантиметровый статглас с усиливающей арматурой. Да и показывало оно отнюдь не заурядные пейзажи.

Выражаясь обычными, светскими словами, Клер увидела надземную часть – составляющую менее половины сооружения – человеческого форпоста, устроенного в довольно живописном окружении на малой планете, обращающейся вокруг бурого карлика, в свою очередь являющегося всего лишь младшей составляющей двойной звёзды. Карлик – недостаточно крупный и недостаточно горячий, чтобы стать настоящей звездой – рдел за окном, размером и яркостью походя на спутник Земли в полнолуние, наблюдаемый с поверхности Колыбели Человечества. Его тускло-багровый, сумрачный свет, зачастую оказывающий гнетущее воздействие, вливался в некоторые окна станции – если, конечно, как сейчас, кому-то хотелось полюбоваться на угрюмое светило. Но, как правило, дюжины четыре обитателей базы предпочитали виртуальные пейзажи: зелёные холмы, высокие деревья, голубой небосвод и сверкающая гладь воды, легко вызываемые на экраны и головизоры – когда у людей вообще возникало желание смотреть по сторонам. В последний месяц большинство персонала были так заняты, что не придавали особого значения эстетике среды обитания.

На базе крайне мало постов, требующих рутинной работы, а уж допускающих небрежность и вовсе нет.

И пока Клер смотрела, небеса перечеркнула вспышка, означавшая приближение ещё одного межзвёздного робота-курьера. Они так часто крейсируют туда-сюда, что в обычный день она не придала бы появлению курьера ни малейшего значения.

Ох уж, эти осложнения, никогда без них не обходится.

Большой хронометр, висящий на одной из стен кабинета коменданта Норманди, неуклонно отсчитывал секунды, остающиеся до некоего негласного срока, ныне отдалённого всего лишь неполными семью стандартными сутками. Если всё пойдёт по плану, ожидаемые сегодня гости – шесть военных кораблей вместе со своими экипажами – стартуют с Гипербореи незадолго до этого срока, чтобы совершить последний этап путешествия, ведущего их к цели. В графике предусмотрен небольшой запас времени на случай непредвиденных обстоятельств, без которых не обходится ни одно серьёзное предприятие, но запас времени – драгоценнейшее достояние, и разбрасываться им по пустякам не стоит. Даже двухчасовая задержка в самом начале – вполне веская причина для беспокойства.

Только сегодня утром комендант отдала приказ, отменяющий увольнительные трёх человек, строивших планы провести законные выходные хотя бы в таких развлечениях, какие удастся отыскать на Благих Намерениях, – так что все на базе до единого тотчас же поняли, что назревают какие-то события, хотя даже Сэйди не представляла, какие же именно.

Если всё пройдет гладко, и экспедиционный корпус завершит свою миссию успешно, он убьёт создание, вовсе никогда и не жившее. Корпусу приказано уничтожить бесчеловечно эффективный носитель смерти, вдобавок наделённый стратегическим даром полководца. Бездушное создание, тем не менее способное строить мудрёные планы, совершать ходы и наносить удары с неукротимой мощью природных стихий. Это ужасающий враг, смертный враг всего живого.

Люди нарекли его берсеркером.

Уже не одно столетие все сущие в Галактике отстаивали своё право на жизнь, воюя на фронтах грандиозной войны. Смертоносные машины, получившие от выходцев из Солнечной системы прозвище берсеркеров, были сконструированы в незапамятные времена расой, ныне известной лишь под названием Строителей, потому что почти никакого другого следа она по себе не оставила. Проявив грандиозную изобретательность и какую-то до предела извращённую мудрость, Строители пустились во все тяжкие, только бы выиграть звёздную войну при помощи абсолютного оружия, призванного истребить всё живое на планетах, занятых противником.

Абсолютное оружие проделало свою работу безупречно, но почить на лаврах Строителям не пришлось. Запустить берсеркеров оказалось куда легче, чем отозвать. Следующими безжалостные машины-убийцы стёрли с лица Вселенной собственных творцов, методично и без лишних затрат отправив их в небытиё. Лишь совсем недавно на свет выплыли довольно весомые свидетельства в пользу предположения, что по крайней мере горстка Строителей жива до сих пор, хотя и влачит существование в недрах туманности Мавронари, практически в полной изоляции от остальной Вселенной.

Теперь, сотни веков спустя, механические убийцы всё ещё бесчинствовали на просторах Галактики, бесконечно воспроизводя и перестраивая себя, добиваясь большей эффективности, упорно совершенствуя свои межзвёздные двигатели и вооружение, и даже отыскивая возможности улучшения – в собственном понимании – своих программ. Каковы бы ни были первоначальные намерения их конструкторов, теперь берсеркеры стремились к полному искоренению всего живого во всей Галактике.

Гуманоидам – органическому разуму, во всех биологических формах и проявлениях данного феномена на различных планетах – в обширных планах уничтожения жизни отводился наивысший приоритет, потому что люди оказались единственной разновидностью жизни, способной дать берсеркерам суровый отпор. Только это биологическое племя способно отразить нападение, проявляя при этом целеустремлённость, хитрость и ум.

А из нескольких известных видов галактических гуманоидов только выходцы из Солнечной системы, земное человечество сумело сравниться с берсеркерами по неумолимости и жестокости.

Конфликт тлел веками, зачастую разгораясь до всеохватной войны. Она сталкивала жизнь Галактики – что на практике, по сути, означало человечество, сыновей и дочерей старой Земли – с машинами, тысячелетия назад запрограммированными на осуществление ликвидации этой жизни. Время от времени то в одном, то в другом секторе конфликт затухал, пока обе воюющие стороны перестраивали свои армады – лишь для того, чтобы вспыхнуть в другом. Если аннигиляция берсеркеров казалась несбыточным сном, то, по крайней мере, имелись все основания надеяться, что осуществлению запрограммированного в них предназначения можно помешать.

Две личных голограммы – одна на столе Клер Норманди, вторая на стене кабинета, обок большого хронометра – запечатлели улыбающегося мужчину столь же неопределённого возраста, как и она сама, в компании явно более молодого человека, из чего напрашивался вывод, что комендант уже достаточно пожила на свете, чтобы её ребенок успел повзрослеть. На самом деле именно так оно и было.

По другую сторону от хронометра висела беззвучная голозапись мужчины – не того, что улыбался на другом снимке – держащего речь перед напряжённо внимающей ему толпой; головы некоторых слушателей смутно виднелись на переднем плане. Одет оратор был довольно необычно: в длинную сорочку из тонкой материи навыпуск, схваченную на поясе кожаным ремнём, и брюки из той же ткани. Звали его Хай Сан, и всякий, хоть понаслышке знакомый с Керманди или историей этого сектора, не мог не знать его. Хай Сан был зверски замучен до смерти Кермандийской диктатурой лет шесть или семь назад.

Младший офицер, отправленный пилотом на «Аэндорскую волшебницу», вызвал коменданта с борта приближающегося корабля – на малом головизоре появились голова и плечи молодого человека, выглядя вполне осязаемыми. Он оживлённо доложил, что никаких проблем не встретил и через пару минут посадит корабль на поле.

Комендант Норманди лаконично подтвердила получение рапорта.

Ожидаемая эскадра всё не давала о себе знать. Без каких-либо веских причин, кроме стремления хоть как-то разрядить растущее в душе беспокойство, Клер распахнула дверь и покинула кабинет, размашисто и целеустремлённо зашагав по узкому, слегка изгибающемуся коридору станции. По пути ей то и дело приходилось разминаться с подчинёнными, шагающими по своим делам совершенно нормальной походкой – благодаря искусственной гравитации, поддерживаемой в стенах станции на стандартном, почти земном уровне.

По большей части интерьер станции со вкусом выдержан в зелёных, коричневых и синих тонах, хаотически смешанных и вкраплённых в контрастирующие цветные поля, имитируя природные цвета Земли. Тут и там можно выглянуть в статглассовые окна, в тревожное время легко закрывающиеся ставнями. И хотя ширина коридоров почти везде ровно такова, чтобы смогли разойтись два человека в бронескафандрах, жилые помещения относительно просторны. Имея в своём распоряжении несколько кубических километров скал да ещё и щедрый бюджет, проходчики и архитекторы, строившие базу, на жилое пространство не поскупились.

Норманди в предвкушении потянула воздух носом. Сегодня по коридорам разносился аромат свежей сосны, избранный всеобщим голосованием за несколько дней ранее.

Шагая, Клер Норманди осматривала станцию с мыслью о режиме секретности, пытаясь выявить все недосмотры на этом ярусе, который позволено будет увидеть случайному посетителю. Но никаких огрехов не обнаружила.

Воспользовавшись своим наручным коммуникатором, комендант сделала общее объявление для всего персонала станции:

– Прошу внимания, говорит комендант. Через пару минут к нам прибывает штатский посетитель. Мы не должны, повторяю, ни в коем случае не должны устраивать для этого джентльмена экскурсию по базе. Однако мне неизвестно, долго ли он у нас прогостит – вероятно, несколько дней. Поэтому я попросила бы вас внимательно оглядеться, где бы вы ни находились, с мыслью о неукоснительном соблюдении режима секретности, и устранили любые выявленные упущения.

Самым ярким природным источником света на несколько световых лет в округе здесь было небольшое белое солнце, старшая составляющая двойной звёзды с точки зрения и светимости, и тяготения. И теперь эта истинная звезда, благодаря вращению Гипербореи взошедшая по ту сторону сооружения, озарила базу слепящим светом, отбросившим на чёрные скалы астероида угольно-чёрные тени.

В общем и целом это место выглядит захолустнейшим уголком Галактики, стоящим совершенно на отшибе, и гарнизон до сих пор может питать надежду, что за два-три стандартных года, истёкших со времени основания базы, берсеркеры так и не обнаружили её.

Вернувшись к себе в кабинет, Клер снова посмотрела на голокуб, стоящий на столе, и оба запечатлённых в нём образа безмолвно поглядели на неё в ответ.

– Наш гость уже на экране, комендант, – доложил офицер, заступивший сегодня в наряд в качестве диспетчера маленького посадочного поля. В голосе у него прозвучало лёгкое волнение, вполне естественное при сложившихся обстоятельствах. Уже несколько месяцев диспетчерам приходилось сопровождать только взлёты и посадки роботов-курьеров.

Обернувшись к головизору, Норманди подрегулировала его, чтобы взглянуть на пришельца поближе. Корабль Гарри Сильвера «Аэндорская волшебница» приблизился уже настолько, что в телескопах стали видны повреждения, полученные вроде бы совсем недавно – как минимум, неглубокие боевые шрамы, избороздившие гладкую обшивку корабля, напоминающего тускло-серебряный эллипсоид. Ещё минута, и он мягко опустился на посадочную площадку, чётко обрисовавшись на фоне изломов тёмных скал, никогда не знавших ни воздуха, ни влаги. Чуть погодя показался и патрульный катер, раньше вышедший гостю на перехват, а теперь последовавший за ним на посадку.

Теперь на панели в нижней части головизора появились скудные сведения о личности владельца «Волшебницы», отыскавшиеся в обширных банках данных базы. Запись оказалась лаконичной и явно неполной, но делу поможет и такая. Быстро пробежав досье глазами, Клер Норманди убедилась, что память её не подводит. Имевшиеся в базе данных сведения ничуть её не встревожили, – впрочем, и особой уверенности не вселили.

Решив, что надо повидаться с этим Сильвером без промедления, она отдала своему виртуальному адъютанту Сэйди распоряжение пригласить мистера Сильвера в кабинет коменданта, как только он сойдёт с корабля.

– Я с ним знакома, – вслух заметила Клер – скорее для себя самой, нежели для кого-либо ещё, поскольку в данный момент внимал ей только искусственный интеллект.

Хотя в личном деле Сильвера не значилось ни одного обвинения в настоящем уголовном преступлении, намётанный глаз Клер, привыкшей читать между строк, тут же отыскал в документе косвенные свидетельства о том, что в прошлом Сильвер занимался межпланетной контрабандой – в ближайшей системе Керманди, да и не в ней одной. В распечатке, которую комендант Норманди теперь держала в руках, ни словом не говорилось о предмете предполагаемой контрабанды, но тут вряд ли стоит особо ломать голову: обычным предметом контрабанды являются наркотики.

Вообще-то появление на базе штатского в такой момент немного выбивает из колеи – и всё же перспектива просто поболтать с человеком из внешнего мира выглядит даже привлекательно. Комендант Норманди, как и её подчинённые, могла бы время от времени проводить денёк-другой на Благих Намерениях, второй планете системы, – но предпочла воздержаться от визитов туда.

Разумеется, требования секретности прежде всего. Как было бы удобно просто-напросто приказать Сильверу оставаться на борту собственного судна в ближайшие два-три часа, чтобы не путался под ногами, однако подобный курс действий тотчас же даст понять всем и каждому, что на Гиперборейской базе назревают какие-то из ряда вон выходящие события. Кроме того, со своего корабля он наверняка прекрасно разглядит ожидаемых посетителей, ведь прибудут они в ближайший час или около того.

Клер Норманди попыталась припомнить подробности единственной встречи с Гарри Сильвером. Тогда, лет пятнадцать назад, она, свежеиспечённый выпускник Академии, только-только вышла замуж. Никаких сомнений, это тот же самый человек, хотя с тех пор и сильно переменившийся. Когда Сильвер наконец-то вошёл в кабинет коменданта, она увидела, что его тёмно-карие глаза пусты, словно жизнь в них выгорела почти дотла.

Среднего роста, жилистый Сильвер должен отличаться немалой физической силой, судя по мускулистым, волосатым предплечьям, виднеющимся из-под закатанных рукавов стандартного корабельного комбинезона. Окинув взором тщательно обставленную комнату, он пятернёй пригладил более-менее короткие тёмно-каштановые волосы. Мужчина не во вкусе Клер – отчасти из-за скошенного на сторону носа.

– Наверно, мой нос со времени нашего знакомства поменялся. Можно было бы поправить, да только боюсь, что тогда он опять напорется. А так не настолько выдаётся вперед.

Согласно рассказу Сильвера, уже изложенному экипажу патрульного катера, он вместе с несколькими тысячами других стал беженцем из примыкающего сектора Омикрон. Суть же сказанного Сильвером сводилась к настоятельному предостережению: берсеркеры в Омикроне не только нанесли поражение человечеству, но и могли бы дать нам фору по всем статьям и в тактике, и в стратегии.

У Клер сложилось отчётливое впечатление, что её собеседник забыл обстоятельства предыдущей встречи куда основательнее, чем она. С первого взгляда она не обнаружила в его облике и повадках ни беспокойства, ни замкнутости, выдающих преступника – впрочем, назвать её специалистом по этой части было бы большой натяжкой. И решила ни словом не упоминать о прошлой встрече.

Получив приглашение сесть, Сильвер сразу же воспользовался им, устало вытянув ноги и возложив их прямо в ботинках на соседний, свободный стул. После чего сказал:

– Я решил, что разумнее будет заглянуть в самую подходящую систему, чтобы попытаться разузнать, что к чему, а заодно проверить корабль. Смахивает на то, что последний залп корпус выдержал едва-едва. Всё посрывалось со своих мест. Я лишился куска обтекателя, когда ваш пилот дал по тормозам, чтобы приземлиться, – впрочем, тут уж не его вина.

– Мы позаботимся о вашем корабле, как сумеем. Но сперва, мистер Сильвер, если вы не против, я бы хотела услышать, что произошло в секторе Омикрон. Не только с вами, а вообще, в целом.

– Разумеется. Последние три-четыре стандартных месяца наша сторона только и делала, что получала пинки под зад.

– У вас имеются какие-либо гипотезы, объясняющие, почему так получилось?

– Вряд ли они достойны упоминания. В технике мы с проклятыми железками, как всегда, практически равны. А наши флотские командиры вряд ли дебилы… хотя пару раз выглядели круглыми идиотами.

– А что вы можете сказать по поводу своего собственного опыта? – Вообще-то комендант Норманди могла бы осведомиться холодным тоном: «А как идут делишки на Керманди, мистер Сильвер?» – лишь для того, чтобы посмотреть, как он отреагирует. Однако, даже не будучи специалистом в подобных делах, сочла, что настоящего секретного агента застать врасплох не так-то просто. Не говоря уж о том, что у ней и без того дел выше головы, не хватает только затеять какое-нибудь расследование.

Сильвер не выказал явного нежелания говорить о своих недавних приключениях, однако не стал вдаваться в подробности стычки, во время которой едва не лишился корабля, а заодно и собственной жизни; не захотел и слишком расписывать, каким образом ему удалось выбраться вместе с кораблём из обречённого сектора Омикрон. Когда «Волшебница» приземлилась на Гиперборее, техники наземной службы отрапортовали Норманди, что системы вооружения и генераторы силовых полей маленького корабля отчаянно нуждаются в подзарядке.

– Боюсь, ремонт вашего корабля придётся немного отложить.

– Да? И почему бы это? Я что-то не заметил, чтобы у ваших доков было дел невпроворот.

– У нас запланированы небольшие манёвры.

В данный момент все ремонтные и энергетические ресурсы приведены в полную боеготовность, чтобы без малейших отлагательств удовлетворить малейшие нужды каждого из кораблей ожидающейся эскадры.

И снова Гарри Сильвер отказался вдаваться в частности своего спасения.

– Это вы можете узнать из чёрных ящиков, – отмахнулся он, подразумевая специальные записывающие устройства на борту своего корабля; естественно, техническая служба уже проделала это, и полученные записи подтвердили рассказ капитана.

Однако некоторые темы всё-таки пробуждали у Сильвера словоохотливость, особенно ужасающая эффективность тактики берсеркеров, испытанная им на собственной шкуре.

– Давайте-ка вернёмся к общей картине.

Пощёлкав переключателями большого головизора, занимающего в кабинете чуть ли не целую стену, – того самого аппарата, на экране которого чаще всего появлялась Сэйди и по которому следила за приближением корабля Гарри, комендант Норманди вызвала весьма реалистическую схему, изображающую около трети пространства, исследованного достаточно тщательно и колонизированного человечеством, вышедшим за пределы Солнечной системы. Треть человеческого пространства заняла не более двух процентов беспредельных просторов Галактики, просто не укладывающихся в сознании. Но даже жалкие два процента Галактики охватывают миллиарды кубических световых лет, и схема показала всего-навсего несколько сотен звёзд – ничтожную долю миллиарда светил, находящихся в границах очерченного пространства.

Весь объём этого пространства был как попало разбит на секторы по системе, разработанной стратегами человеческих штабов. Близ центра схемы находился сектор, в который попала Гиперборея. А один из смежных секторов носил кодовое название Омикрон.

Комендант Норманди шевельнула пальцем, и местоположение Гиперборейской системы тотчас же было отмечено на схеме крохотным зелёным огоньком.

– Как получилось, что вы привели свой корабль сюда, мистер Сильвер? Я хочу сказать, что если вы действительно покидали сектор Омикрон, спасаясь от противника, то почему вы избрали именно это направление? – Теперь клин пространства, обозначающего сектор Омикрон, озарился прозрачным зеленоватым сиянием. Учитывая исходное положение корабля Сильвера в пределах этого клина, ему было бы логичнее искать спасения в ином направлении.

Сильвер заявил, что его загнали на старый, узкий фарватер, проложенный в лётном пространстве каким-то забытым разведывательным кораблём землян, и пришлось следовать этим фарватером. Согласно утверждениями Сильвера, на Гиперборею его занесло, кроме всего прочего, по чистой случайности.

– Я помнил, что в этой системе имеется колония, и полагал, что моему кораблю отнюдь не помешает немного постоять на стапелях.

Адъютант Сэйди слушала разговор, и теперь на экране появился уменьшенный графический образ её головки, чтобы заверить коменданта, что если Гарри Сильвер действительно пользовался стандартными картами и программами автопилота, они могли вполне могли привести его именно в Гиперборейскую систему.

Действительно, согласно стандартным картам, почти никогда не показывающим местоположения военных объектов, в системе имеется только старая человеческая колония.

Сильвер пояснил, что предпочёл не показываться в системе Керманди, раз этого можно было избежать.

– Сносить этих типов порой трудновато.

Клер Норманди кивнула в знак согласия. Подобные чувства разделяет подавляющее большинство людей.

– Значит, там вы вообще не задерживались?

– Нет, – Сильвер устремил на неё совершенно безучастный взгляд и продолжал: – Я помнил координаты вашей системы, бывал в штатской колонии на второй планете – разумеется, когда я навещал её в последний раз, этой базы не было и в помине. – Он окинул взором монолитные новенькие стены. – Это было стандартных лет пять назад – нет, пожалуй, даже чуть больше.

– Да, тогда нас здесь ещё не было.

Выйдя в нормальное пространство на окраинах системы, продолжал Гарри, он с удивлением обнаружил не только следы жизни и коммерческой деятельности небольшой планетки Благие Намерения, расположенной ближе к бурой карликовой звезде, но ещё и явные признаки активного присутствия человека на Гиперборее. Естественно, он известил о своём прибытии и вскоре обнаружил, что его уже засекли, и наперерез ему для инспекции вышел патрульный катер.

В личном деле Сильвера отмечалось, что он был, по крайней мере в прошлом, пилотом-истребителем берсеркеров, причём весьма искусным и опытным. Лаконичная запись оставляла довольно широкий простор для домыслов, не исключая даже вероятность, что он некогда принадлежал к ордену тамплиеров.

Клер ещё раз бросила взгляд на досье, видимое только с её стороны головизора, где виртуальная Сэйди держала его наготове. Нет ни единого основания предполагать, что этот человек состоит на службе у кермандийской диктатуры – разве что полнейшее отсутствие корней.

– Учитывая ваши военные заслуги, мистер Сильвер, мы уделим предоставленным вами сведениям весьма серьёзное внимание. Спасибо.

Но рассудок Клер никак не хотел, просто не мог отбросить предположение, что якобы случайное появление Сильвера как-то связано с грандиозным секретным планом, приводимым ныне в исполнение, и Клер пришлось совершенно сознательно принять решение, что это предположение можно без всякого риска выбросить из головы.

Как только в беседе возникла пауза, Сильвер воспользовался ею, чтобы задать встречный вопрос.

– Значит, у вас тут метеорологическая станция, а?

– Да. – Односложно ответила комендант, не желая углубляться в эту тему. Согласно официальной версии, база на Гиперборее устроена для наблюдения за галактической «погодой», играющей существенную роль в навигации и для гражданских, и для военных судов. Эта функция и в самом деле входит в круг обязанностей персонала базы, хотя на самом деле основные ресурсы предназначены для дозаправки и ремонта разведывательных кораблей особого назначения – и в первую очередь сверхсекретных кораблей и машин таинственного подразделения военной разведки, прозванного «Шприцем», и его близнеца – расквартированной на Земле спецслужбы под кодовым названием «Минус».

– Ни за что бы не подумал, что от метеостанции в таком месте много проку. Движение тут не очень-то оживлённое.

– Работы хватает, сидеть сложа руки не приходится.

Поначалу комендант Норманди никак не могла решить, разумно ли просить гостя прояснить туманные места лежавшего перед ней досье, но в конце концов отказалась от этой идеи. В конце концов, он на базе просто транзитом.

Потом на минутку позволила себе предаться мечтаниям о том, как было бы славно посадить его на ближайшие пару часов под замок – скажем, под предлогом какого-нибудь карантина. Впрочем, не годится, столь радикальные действия просто-напросто выходят за рамки её полномочий. Опять же, уговорить Сильвера покинуть базу в течение ближайшего часа нечего и думать, слишком уж сильно повреждён его корабль.

Очевидно, в досье Сильвера, отражающем лишь обрывочные сведения из его прошлого, зияют значительные пробелы, и было бы наивно предполагать, что в него вошли самые свежие факты – в банке данных содержится информация ещё о миллиарде представителей рода человеческого, внесённая туда по целому ряду разнообразных причин, многие сведения наверняка устарели, а некоторые вне всяких сомнений ещё и грешат неточностями. Обновление подобных сведений отнюдь не принадлежит к числу первоочередных задач базы.

Отложив все эти вопросы до поры до времени, комендант поручила своему электронному адъютанту Сэйди временно принять мистера Сильвера на довольствие и выделить ему жильё. При обычных обстоятельствах найти комнату для гостя не составляет труда, потому что станцию строили с таким расчётом, чтобы в случае необходимости численность личного состав можно было значительно пополнить, так что свободных комнат хватает. Однако сегодня прибывает целых шесть кораблей, и было бы хорошо разместить с комфортом хоть часть экипажей, пусть даже ненадолго.

Когда Клер вернулась от этих недолгих раздумий к действительности, её гость сидел с закрытыми глазами – возможно, просто-напросто уснул. Через пару секунд она окончательно уверилась, что Сильвер задремал, сидя в кресле лицом к окну, за которым виднелись зубчатая линия горизонта да чёрные скалы, выхлестанные резким, непрестанно смещающимся светом. Зато в кабинете в этом углу царил приятный сумрак. Что ж, будет очень недурно, если Сильвер удалится в свою комнату и продрыхнет часиков восемь-десять. После жаркого боя и долгого полёта он должен просто с ног валиться от усталости.

Клер всё ещё пыталась припомнить, что узнала о нём во время прошлой встречи пятнадцать лет назад, какое тогда выработала мнение о нём, – но пока не слишком в этом преуспела.

Потом взгляд коменданта Норманди снова упал на гостя, и в голове у неё пронеслось: «Что бы там о нём ни говорили, жизнь этого человека скучной не назовёшь». И вдруг её на миг охватила зависть, зависть совершенно бессмысленная, ведь и её собственная жизнь скучной не назовёшь даже с большой натяжкой.

Так кто же он, Гарри Сильвер – шпион или нет? Вряд ли. Уж во всяком случае, не кермандийский. Кроме того, шпионы вряд ли спят на работе, а тем более в таком помещении, где можно собрать полезную информацию. Но даже если она заблуждается на предмет личности человека, уснувшего в кресле, всё равно совершенно непонятно, что может понадобиться здесь агенту Керманди?

Впрочем, каковы бы ни были его намерения, он ужасно устал, подумала Клер, и факт его очевидного изнеможения почему-то развеял смутные подозрения, до сих пор копошившиеся в её душе.

Безмятежный сон смягчил черты гостя, разгладил морщины, омолодил его; но всё же в вековечном свете дальних галактик на лицо гостя лёг едва уловимый отпечаток возраста, будто ему много-много лет.

Клер немного понаблюдала за ним, и вдруг из глубин подсознания на поверхность всплыла странная мысль: изрядная толика этого света добиралась сюда, чтобы оказаться в этом самом месте и в этот самый миг, безошибочно устремляясь к её окну и лицу Гарри Сильвера добрых два миллиарда лет.

2

Гарри Сильвер, испытывая кучу мелких неудобств, как и всякий раз, когда приходилось облачаться в бронескафандр, под негромкий хруст чёрных камней под жёсткими подошвами башмаков вышел из просторного шлюза, прошивающего толстые, непоколебимые стены базы на уровне грунта. И едва он переступил порог, искусственное гравитационное поле станции покинуло его тело, передав его в объятья минимального естественного тяготения астероида и почти лишив его веса.

Пока что рация скафандра молчала, чему Сильвер весьма порадовался: за последние пару часов он наговорился, наверное, на неделю. Прежде чем снова натянуть скафандр и выйти из шлюза, он проинформировал своих не очень-то гостеприимных хозяев, что намерен вернуться к кораблю для осмотра, так как не смог определить степень повреждений ранее из-за настоятельного требования коменданта Норманди встретиться с ним безотлагательно. Теперь же он собирался хорошенько окинуть взглядом севший корабль, чтобы успокоить душу хоть отчасти, а потом малость посидеть в корабле. К счастью, на подходе к Гиперборее ему удалось включить автопилот и немного поспать, но скопившаяся, многодневная усталость всё равно давала себя знать. Не мешало бы хлебнуть кофе.

Патрульный катер приземлился лишь на минутку, а потом взлетел опять – вероятно, чтобы продолжить боевое дежурство. «Волшебница», конечно, осталась на том же самом месте, где оставил её пилот Военно-космического флота – всего метрах в двухстах от шлюза, из которого только что вышел Сильвер, несколько ближе к гораздо более просторным воротам, ведущим в подземные ангары.

Сориентировавшись, Сильвер заскакал к своему судну, почти паря над грунтом из-за слабой естественной гравитации, изредка, через неравномерные интервалы шаркая подошвами о скалы. Если бы не какие-то диковинные вкрапления в ядре астероида, тяготение было бы совсем слабеньким, практически нулевым.

Продвигаясь в ровном темпе вперёд, Гарри озирался по сторонам. Его история с бегством из сектора Омикрон от берсеркеров не грешит против истины, но на астероид его привела отнюдь не случайность. Гарри очень хотелось бы отыскать некий предмет, а Гиперборея могла показаться ей вполне подходящим местом, чтобы припрятать его.

Чёрт бы побрал эту Бекки! Гарри не видел её уже семь лет, но она до сих пор донимала его, вторгаясь в его мысли куда чаще, чем любая другая женщина. А с месяц назад, пока ситуация в Омикроне ещё была довольно сносной, она снова стала являться Гарри в снах. Ему снилось, что она в беде – Гарри никак не мог понять, в какой именно, но Бекки призывала его на помощь и надеялась только на него. Как бы не так. В реальной жизни Бекки Шарп прекрасно знает, что он не из тех мужчин, что спешат на выручку заблудшим овечкам, вляпавшимся в неприятности.

Ужасы и разрушение, посеянные берсеркерами в секторе Омикрон, рассеянные на атомы флоты и испепелённые планеты, смертельная угроза, вынудившая тысячи оставшихся в живых счастливчиков бежать сломя голову, обеспечила Гарри вполне благовидным предлогом для визита на эту скалистую планетёнку. Любопытно, догадывается ли комендант, что он не такой уж случайный беженец?

А правда заключается в том, что он прибыл на планету Клер Норманди в надежде отыскать кое-какие вещички, находившиеся в распоряжении Бекки… Однако весьма и весьма сомнительно, что комендант Норманди знает о них хоть что-нибудь.

И уж никак Гарри не мог даже заподозрить, что заявившись в эту систему, наткнётся на на громадную, процветающую, дерьмовую фортецию Военно-космического флота. Какие уж тут поиски, когда астероид буквально утыкан антеннами и датчиками автоматических систем обороны, а вокруг шныряют десятки любопытных, подозрительных людей. На прежних надеждах пора ставить жирный крест.

Снова окинув взглядом туманности и звёздные скопления во время очередного почти невесомого скачка к кораблю, Гарри не мог не признать, что Гиперборея, как ни крути, действительно очень подходящее место для метеостанции. Быть может, комендант и пять или шесть десятков человек под её началом в самом деле находятся здесь только ради этого? Галактические ветры – призрачные корпускулярные и силовые потоки, мчащиеся от звезды к звезде сквозь почти абсолютный вакуум нормального пространства – в окрестностях Гипербореи чрезвычайно интенсивны. Вполне естественно предположить, что подпространственные течения – потоки виртуальных частиц и виртуальных полей – в прилегающих районах реального пространства тоже отличаются исключительной свирепостью.

Конечно, всё это отнюдь не сразу приходит на ум облачённому в скафандр человеку, почти невесомо парящему над безвоздушным астероидом или озирающему звёздный небосвод. С Гипербореи открывается такой вид, что захватывает дух: бездонно чёрный небосвод украшают несколько шаровых звёздных скоплений и целая россыпь сияющих, сравнительно близких туманностей. Расположенные на заднем плане далёкие галактики не так бросаются в глаза, но, если вдуматься, являют глазу куда более величественное зрелище. Гиперборейская альфа – небольшая белая звезда – самое яркое светило на ближайшие четыре-пять световых лет. Альфа же системы Керманди – чуть более крупная, но удалённая почти на четыре световых года и потому представляющаяся ослепительно-яркой иссиня-белой точкой – в это время находилась за горизонтом.

Во время последнего визита Гарри в эти края, около семи стандартных лет назад, единственным человеческим поселением в Гиперборейской системе была гражданская колония, существовавшая на Благих Намерениях уже не первый век. Эта планета куда крупнее Гипербореи и расположена намного ближе к светилу – всего в паре миллионов километров от бурого карлика, настолько близко, чтобы получать довольно приличное количество тепла. И Благие Намерения, и Гиперборея – обращаются вокруг бурого карлика, никогда не удаляясь друг от друга более чем на пару сотен миллионов километров – всего несколько часов полёта обычным космическим кораблём, столь глубоко в гравитационном колодце системы почти всегда проходящего на субсветовых скоростях. Бурый карлик, в свою очередь, увлекал свою скромную стайку планет за собой, кружась по орбите вокруг главного светила системы – массивной белой звезды.

А вдалеке, куда дальше от светила, чем бурый карлик вместе со своим выводком, кружились безымянные – насколько было известно Гарри – газовые гиганты юпитерианского типа, виднеющиеся на галактическом фоне крошечными белёсыми дисками; кружа в неспешном орбитальном хороводе, эти циклопические планеты вершили свой далёкий путь, отсчитывая с каждым оборотом целые земные столетия.

Из всех этих небесных тел только планета Благие Намерения – каменный шар размером почти с Землю, давным-давно приютивший крохотную одноимённую колонию – обладает условиями, более-менее благоприятными для жизни. Даже немного напоминает Колыбель Человечества; увы, к сожалению, сходство это настолько отдалённое, что за стенами колонии человеку не выжить без защитного костюма и респиратора – разве что продержаться сутки-другие, но не дольше. Планета Благие Намерения, а в просторечье Баня, являла собой мучительный, дразнящий искус. Условия на ней буквально на волосок не дотянули до благоприятных для жизни, и в результате век за веком последователи то одного культа, то другого настаивали на проведении эксперимента. О результатах подобных экспериментов изредка могли поведать наименее фанатичные и потому оставшиеся в живых. Терраформование Бани сочли нерациональным по целому ряду соображений, по большей части экономического характера.

Гарри сразу же ощутил, что комендант Норманди и несколько её подчинённых, с которыми ему довелось столкнуться нос к носу, держатся с ним настороженно; ну да, он здесь чужак, но всё же непонятно, с чего вдруг такое недоверие. Наверное, в его досье, имеющемся в их базе данных, понаписали такого, что он выглядит отпетым уголовником. Видимо, перечислили все его стычки с законами нескольких планет – или, по крайней мере, большинство. Опять же, в сведения запросто могла закрасться ошибка, в свете которой всё выглядит куда хуже, чем на самом деле; такое уже случалось с Гарри не раз и не два. Хотя, надо признать, даже самую святую правду о его прошлом доброй рекомендацией не назовешь, особенно с точки зрения среднего обывателя.

«Аэндорская волшебница» с закрытыми и запертыми люками стояла посреди поля, забытая и брошенная всеми. Маленький кораблик Гарри, представляющий собой удлинённый эллипсоид, в диаметре доходящий до восьми метров, оказался чересчур велик, чтобы протиснуться в ворота ангара, предназначенные для курьеров и разнообразных мелких судов, обычно посещающих военные станции. Веретёнообразные корабли Военно-космического флота обычно делаются длинными и узкими, хотя некоторые из них куда массивнее «Волшебницы».

Едва Гарри собрался положить ладонь в рукавице на неглубокую рану в боку корабля, где осколок ракеты какого-то берсеркера на излёте пропахал борозду, как вдруг в наушниках шлема забился чей-то жизнерадостный оклик, вдребезги разбив минуту-другую благословенного безмолвия. Ещё не успев оглянуться, Гарри чертыхнулся, но слишком тихо, чтобы микрофон уловил проклятье. Он бы предпочёл, чтобы его хоть снаружи станции оставили в покое, но, видно, сбыться этому желанию не суждено.

Приближавшийся автор возгласа, теперь замахавший рукой, чтобы обозначить себя, был облачён в скафандр со знаками отличия техника наземного обслуживания и дополнительными карманами для инструментов. За техником следовала пара ремонтных роботов, не походивших ни на людей, ни на животных – один неуклюже ковылял на металлических ногах, а второй плавно скользил на серебристых роликах. Не видя никакого изящного способа отвертеться от компании, Сильвер вынужден был смириться. Чем меньше у мнительных хозяев будет поводов для подозрений, тем лучше.

– Привет, вы мистер Сильвер, правда? А я вот сержант Гауати.

Поглядев на инструмент в руках у сержанта, смахивающий на хитроумную клюшку для гольфа, Гарри решил, что тот занят проверкой генераторов силового поля, расположенных где-то под поверхностью взлётно-посадочного поля.

И проворчал что-то невразумительно-негостеприимное, уже почти не сомневаясь, что ремонтные работы – только благовидный предлог. Наверное, комендант базы просто отправила сержанта присматривать за чужаком. Ну ладно, он со своим измочаленным кораблём свалился им на головы совершенно неожиданно – ну так что же? И вообще, какого дьявола эта Норманди так тревожится? Он ведь не какой-нибудь дерьмовый шпион-доброжил, уж такое-то предположение никак не могло попасть в досье, хоть ты тресни. А в окрестностях Гиперборея всё тихо да мирно, насколько Гарри успел заметить. Пожалуй, недаром чутьё подсказывало ему, что тут что-то не так; войска нипочём не учредили бы базу в таком захолустье, если бы речь шла лишь о ревностном и постоянном наблюдении за межзвёздной погодой.

Тем временем новый спутник нагнал Гарри и, размахивая своей скрученной клюшкой, начала лепетать о том, как прекрасна Галактика, если её обозревать с этой самой точки. Эдакий доморощенный поэт, слишком долго сидевший взаперти с людьми, отказывающимися внимать его разглагольствованиям. И очень скоро Гарри стало ясно, что эти люди совершенно правы.

Судя по словам сержанта, на сей раз его потряс вид облаков далёких чужих галактик, виднеющихся в прогалинах среди куда более близких и миниатюрных облаков звёзд и туманностей нашей собственной Галактики.

– Разве это не впечатляет, мистер Сильвер? Разве это не прекрасно? – щебетал его голос в наушниках.

– Угу. Точно.

На груди скафандра пустомели, как и у большинства скафандров Военно-космического флота, был закреплен шильдик с именем владельца: точно, «Сержант Гауати». Гарри мысленно отметил, что до конца пребывания на станции надо избегать встреч со словоохотливым сержантом.

Ах, романтика, о, упоение!

– Вы только подумайте, сколько людей за историю человечества жаждали повидать нечто подобное! Но утолить эту жажду довелось лишь такой жалкой горстке!

Хотя Гарри предпочёл бы предоставить этим жаждущим триллионам самим выпутываться из собственных проблем и отправляться в пекло собственной дорогой, он лишь молча похвалил себя за то, что не стал пытаться прервать поток словоизлияний метким ударом. Подобное долготерпение, несомненно, заслуживает награды, но увы, не получит. А чтобы развеять всеобщие подозрения, возбуждаемые таинственным штатским гостем, одного лишь терпения маловато.

– Да, это жизнь, – выдавил Гарри из себя. – Почти.

Но его героические усилия по поддержанию беседы остались незамеченными; похоже, сержант вообще слышал только себя.

– Я обожаю космос, – провозгласил он с неподдельной искренностью, широким жестом простирая длань к небесам.

– М-да? – Сам Гарри космос не любил, несмотря на то, что изрядную часть жизни провёл в пространстве, вдали от уюта планетарных атмосфер; а может быть, именно поэтому. – А я нет.

Сержант не удержался от изумлённого жеста. Очевидно, его восторги должны разделять все без исключения.

– Не любите? Почему?

Минутку поразмыслив, Гарри махнул рукой на окружающие красоты.

– Потому что там ничего нет.

– Ничего?! – «Кроме целой Вселенной», подразумевал возмущённый тон.

– Я хочу сказать, что ничего, не считая нескольких оазисов на паре шариков, дружественных человеку.

Гарри мог бы добавить, что лично он находит космос исключительно неудобным местом для пребывания, но не стал распространяться о мелких неприятностях вроде зуда, потёртостей и наминов от скафандра, потому что скафандр тут совершенно ни при чём. Это его собственный скафандр, подогнанный под фигуру почти идеально. Беда лишь в том, что Гарри всегда чувствовал себя в скафандре неуютно, как бы хорошо тот ни сидел, и с годами это чувство ничуть не шло на убыль.

Сильвер стоически возобновил попытки осмотреть корабль. Члены экипажа патрульного катера уже прошлись по «Волшебнице» один раз. Едва поднявшись на борт, они принялись искать мины с подвохом, которые берсеркеры могли подсунуть ему во время стычки в Омикроне. Такова стандартная процедура после любого боя, но изнутри корабль осматривали ничуть не менее внимательно, чем снаружи – следовательно, полагают, будто у них имеются причины опасаться и самого Гарри.

Почти никакого материального достояния, кроме этого корабля, у Гарри Сильвера на свете не было. Но, как водится, он питал надежды. И на сей раз перед ним открываются весьма радужные перспективы на будущее – если только ему дадут немного побыть в одиночестве.

Теперь же Гарри хотел убедиться, что местные техники не проглядели какую-нибудь серьёзную проблему, грубо прикинуть, насколько трудным окажется этот мелкий ремонт, а заодно надеялся измыслить какой-нибудь способ проделать этот ремонт за чужой счёт – но более всего стремился убедиться, что может положиться на лётные качества «Волшебницы» в случае непредвиденных обстоятельств. Можно ли отложить ремонт на потом, хотя бы частично?

В последнее время непредвиденные обстоятельства самого разного толка обрушивались на него одно за другим, и Гарри не покидало ощущение, что очередное уже поджидает его где-то в необъятных просторах пространства или времени.

Конечно, пять лет назад, когда Бекки отправила ему письмо с Благих Намерений, когда она предположительно пристроила на Гиперборее предмет, ради которого Гарри и прибыл, ей приходилось работать в одиночку, тайком и впопыхах. А в подобных обстоятельствах, как Гарри знал на собственной шкуре, шансы расстаться с жизнью в результате несчастного случая катастрофически возрастают.

За несколько лет Гарри ухитрился убедить себя, что ему наплевать, ограбила ли его бывшая напарница; нет, Гарри Сильвер не из тех, кто растрачивает драгоценные дни своей жизни на погоню за человеком, тем более за женщиной, только лишь ради мести за финансовую махинацию, оставившую его в дураках. Однако, как ни крути, а на утрату некоторой толики богатства глаза не закроешь. Утрата маячила перед ним, всё разрастаясь и разрастаясь, так что в конце концов Гарри больше не мог убедить себя, что ему наплевать.

Снова и снова проигрывал он в уме последний разговор с Бекки, состоявшийся шесть… нет, уже семь лет назад. Последнее настоящее свидание с ней – на Керманди, вот где это было – и последнюю близость.

А потом, чуть более пяти лет назад, то последнее письмо. Оно настигло его невероятно далеко отсюда, преодолев космические бездны с обычной гражданской межзвёздной почтой, и штамп отправителя подтверждал, что выслано письмо с Благих Намерений. Краткая записка на первый взгляд казалась простой и понятной – и всё же была в ней какая-то недосказанность, и чем больше Гарри раздумывал над текстом, тем больше у него возникало вопросов.

Начать хотя бы с того, что она ни словом не обмолвилась, как поступила с вещами. Разумеется, предавать подобные сведения бумаге было просто-напросто неразумно.

И теперь всё будущее Гарри Сильвера зависит от того, удастся ли ему заполучить контейнер с контрабандой, возможно, оставленной Бекки на Гиперборее, – и сохранило ли содержимое контейнера товарный вид. Изрядную часть жизни он прожил бедняком – вернее, считая себя таковым – и не оставил надежды дотянуть остаток дней в неком подобии роскоши.

Тем временем сержант Гауати вновь принялся тыкать своей скрученной клюшкой туда-сюда. Обескуражить его было не так-то просто, и сержант разливался соловьём, то и дело вставляя между тирадами паузы как раз такой длины, чтобы его пленённые слушатели успели вставить реплику, буде на них найдёт такой стих. Время от времени Гарри удавалось измыслить что-нибудь уместное, только ради приличий. А в остальное время он мог беспрепятственно предаваться размышлениям.

«Да, чёрт побери, – думал Гарри. – Вполне можно рискнуть и отправить Нюхача на поиски прямо теперь. Если не лезть напролом, можно проделать всё прямо у сержанта Барбоса под носом. Каков наихудший возможный исход?» Однако подобная постановка вопроса оказалась ошибкой, и Сильвер поспешно решил, что не желает думать о худшем исходе, неизбежно оканчивающемся арестом за контрабанду.

Зато осмотр корабля обнадёжил его. Обшивка не вспорота и даже не слишком помята – малость подрихтовать да подкрасить, и даже следа не останется. Да, было бы недурно отыскать кусок обтекателя, отвалившийся при заходе на посадку, ни даже без него ходовые качества в худшем случае чуточку снизятся. Но управлять кораблём и выжить можно и без него.

А сержант всё не унимался, жизнерадостно восхваляя чудеса Вселенной. Теперь он узрел в небесах нечто вроде ожерелья, которое носила его мать. «В другой раз, – подумал Гарри, – надо попросить коменданта откомандировать соглядатая, не болтающего на работе».

На самом же деле сержант углядел мерцание двигателя очередного робота-курьера, заходящего на посадку. «Для метеостанции тут не в меру оживлённо», – отметил про себя Гарри.

Покончив с наружным осмотром, Сильвер открыл главный шлюз корабля и вошёл, не сняв в рубке ни скафандра, ни даже шлема, так как задерживаться на борту не собирался. Не потрудился даже довести гравитацию до стандартного уровня. А начал прямо с того, что извлёк Нюхача из ящика.

Конечно, Нюхач был роботом, сконструированным прежде всего для использования в разведке минералов. Стоя на всех четырёх ногах, робот смутно походил на металлического пса ростом по колено – не только размером, но и формой напоминая своего органического собрата. Гарри потребовалось всего секунд пять, чтобы задать несколько команд, сообщающих Нюхачу, что надо искать, и внести в память механического зверя упрощённую карту поверхности астероида почти семилетней давности – раздобыть более свежую было попросту негде.

И уже совсем было собрался выпустить машину на поиск, но решил, что прежде было бы не только вежливо, но и жизненно необходимо для сохранения робота как-то обезопасить Нюхача от местной системы обороны. Даже если это и вправду всего лишь метеостанция, находится она на отшибе и, можно поспорить, отлично вооружена. Гарри уже довелось убедиться на собственном опыте, что оборона здесь пребывает в полной боеготовности. Если местная система управления огнём – хоть автоматическая, хоть контролируемая людьми – обнаружит неопознанную машину, пробирающуюся среди скал, то сперва расстреляет её, а уж после попытается помочь Гарри выяснить, что же стряслось с его роботом.

Включив канал связи с внешним пространством, Гарри окликнул:

– Эгей, сержант!

– Да, мистер Сильвер?

Приглашение в корабль удивило Гауати. Гарри не рассчитывал, что присутствие гостя на борту придётся ему по душе, но надеялся, что приглашение послужит убедительным доказательством того, что Гарри Сильверу скрывать нечего.

Он не слишком тревожился, что сержант может стащить что-нибудь, хотя кто знает?

Выскочив из шлюза с прямо-таки щенячьим стремлением к общению, сержант стащил шлем, под которым обнаружились светлые кудри и юношеское лицо с жизнерадостно сияющими глазами, остановился посреди рубки и принялся чесать голову, как непроизвольно поступает всякий, кто снимет шлем. У Гарри сложилось впечатление, будто гость изо всех сил делает вид, что ничего не замечает.

– Может, чашечку кофейку, сержант? Или чаю, если хотите. Я бы предложил что-нибудь покрепче, да только пить на службе не годится.

Поначалу сержант отказался, будто повинуясь какому-то рефлексу, но стоило Гарри капельку надавить, и Гауати охотно поддался на уговоры.

Налив себе кофе из той же порции, Гарри принялся болтать о галактической погоде, старательно избегая попыток вытянуть из сержанта какие-нибудь сведения о его обязанностях или о делах базы в целом.

Совершив это неимоверное усилие по завоеванию благосклонности своего соглядатая, Гарри как бы между прочим обронил, что хочет отправить робота поискать отвалившийся кусок обтекателя.

– Вот только не хотелось бы, чтобы робота расстреляли. Как по-вашему, это не рискованно?

С ходу Гауати ответить не смог; ему пришлось переговорить по радио с кем-то внутри базы, однако дело уладили рутинным образом, и много времени оно не отняло.

Четверть часа спустя Гарри и сержант вновь загерметизировали скафандры и вышли. Гауати вернулся к исполнению своих номинальных обязанностей, то есть, держась чуть поодаль, снова размахивал своей клюшкой туда-сюда. Нюхач, признанный дружественной машиной, отправился на задание, почти невесомо запорхав над скалами с чёрной коробочкой приёмопередатчика системы опознавания «свой-чужой», болтающейся на ошейнике, будто номерок у живого пса. Гарри от всей души надеялся, что эта коробочка спасёт робота от распыления на атомы по подозрению, что он лазутчик берсеркеров. Быстро сориентировавшись, электронный пёс на приличной скорости понёсся прочь. Ему предстоит обыскать немалую территорию, но, кроме хитроумных методик поисков, Нюхач владеет ещё и кое-какими чувствительными приборами.

Отправив робота в путь, Гарри вернулся к осмотру корпуса корабля изнутри в тех местах, куда мог добраться, навязчивый сопровождающий тоже приступил к делу, неубедительно имитируя бурную деятельность неподалёку и время от времени изливая в очередной тираде своё восхищение перед устройством и обликом Вселенной. У Гарри сложилось отчётливое впечатление, будто юнец считает, что его прислали сюда лишь затем, чтобы гость не скучал.

Гарри едва успел дойти с внутренним осмотром корпуса до половины, когда в окружающем пространстве разыгралось нечто необъяснимое. Все экраны «Волшебницы» были включены, так что он видел происходящее даже лучше, чем если бы стоял снаружи.

Всё это ничуть не походило на прибытие очередного робота-курьера или даже целой их вереницы. Воцарилось полнейшее замешательство: сверху на скалы вдруг посыпались то ли корабли, то ли их обломки, благодаря хилому тяготению астероида медленно слетая с небес, будто опавшая листва, и явно стараясь приземлиться как можно ближе к сооружениям станции. Гарри напружинился, приготовившись стартовать в любую секунду. Но мгновение спустя снова расслабился. Ясное дело, что это не нападение берсеркеров. Будь это нашествием адских машин, орудия метеостанции не молчали бы, как сейчас. Если честно, то Гарри очень удивился бы, если бы узнал, что на этой вот метеостанции оборона так себе.

За кораблями последовал град мелких осколков разнообразнейших размеров – от атома до ворот сарая. Очевидно, этот хлам засосало в подпрострастранство вместе с прибывшими кораблями, и осыпался он только по выходе в нормальное пространство. Один обломок размером с бытовой холодильник рухнул на приличной скорости всего в паре шагов от «Волшебницы», и палуба под ногами у Гарри дрогнула. Тут людей расстреливают в пух и прах – чёрт возьми, наверное, целую эскадру! – а он жалуется, что потерял жалкий кусочек обтекателя.

Псевдометеоритный дождь продолжался очень недолго. За его время по-настоящему село не слишком много кораблей, причём один сел довольно жёстко, чуть ли не врезавшись в площадку.

Новоприбывшие были не так уж велики. Севший поближе превосходил «Волшебницу» размерами раза в два или три. Гарри решил, что это корабль Военно-космического флота, хотя наверняка так сразу не скажешь. Затем на горизонте мелькнула какая-то полоска, взмыло облачко пыли, рассеявшееся в вакууме и пропавшее на фоне звёздных россыпей, едва успев появиться, и почти сразу же чёрные скалы заходили ходуном от докатившегося из-за горизонта эха удара.

Что бы там ни говорили, но никакие это не плановые учения. На базе воцарилась суматоха, поднятые по тревоге люди и машины метались туда-сюда. Что ж, придётся распроститься с надеждой в ближайшее время получить весточку от Нюхача; личные дела всяческого рода придётся отложить на потом. Если человек чему и учится с возрастом, так это терпению.

Не получив по рации скафандра ни предупреждений об опасности, ни приказов сворачиваться, Гарри ещё разок быстро осмотрел корабль. Затем, отчасти успокоенный состоянием собственного корабля – если понадобится, «Волшебница» может взлететь за считанные секунды, хотя батареи орудий и защитных полей по-прежнему нуждаются в подзарядке – вернулся в рубку, задержавшись там только для того, чтобы побросать в сумку кое-какие пожитки. После чего запер за собой шлюз и легко заскакал обратно к базе, гадая, что тут происходит. Сержант Гауати, прикусив язык, уже направился обратно к шлюзу станции – вернее, собирался направиться, но замялся, очевидно, повинуясь приказу не отпускать подозрительного цивильного ни на шаг, пока тот не сидит в собственном корабле.

Искоса оглянувшись через плечо, Гарри подумал: «Валяй, Нюхач. Принеси мне богатство».

Но тут же его грубо вернули к текущей ситуации: оборонительная система базы запоздало решила, что наконец-то настала пора объявить как минимум полную боевую тревогу. В наушниках завыл сигнал, пропустить который мимо ушей было просто невозможно, затем прозвучал общий приказ занять боевые посты. Гарри, не приписанный ни к какому посту, нашёл в себе силы проигнорировать вышеупомянутый приказ.

Утеёы, до сих казавшиеся естественными природными образованиями, вдруг трансформировались, преобразившись в грозные орудийные жерла. Весь небосвод вдруг тускло заалел, сияние силовых полей затмило даже самые яркие небесные тела, приняв на себя удар то ли боевых ракет, то ли посадочных модулей. Едва Гарри собрался переступить порог ближайшего к посадочной площадке шлюза, как весь фундамент базы содрогнулся, словно забившись в конвульсиях грядущего преображения.

Уже собираясь вернуться на базу с дорожной сумкой на плече, Сильвер вдруг обернулся, повинуясь невольному порыву – и как раз вовремя, чтобы увидеть полдюжины машин, размером и формой напоминающие автомобили, выскочившие из какого-то неведомого гаража и молниеносно помчавшиеся к только что приземлившимся кораблям, стремительно петляя среди суетящихся на поле людей. «Скорая помощь», – тотчас же осознал Гарри.

Засмотревшись, Сильвер задержался ещё на пару секунд и был вынужден отскочить в сторону, чтобы уступить дорогу тем же машинам, возвращающимся на базу по новому маршруту. Перед глазами у него промелькнули прозрачные колпаки машин, везущих раненных в недавнем бою, извлечённых из только что приземлившихся кораблей. Раненых было ужасно много.

Пропустив машины с ранеными вперёд, Гарри вошёл в шлюз следом за ними.

3

Тот факт, что тревогу забили не в тот момент, когда Гиперборейских небесах вдруг материализовалась туча кораблей и обломков, а лишь долгие секунды спустя, сказал Гарри, что причиной тревоги скорее всего стали какие-то новости, принесённые людьми, чьи корабли приземлились на поле в таком беспорядке. И эти скверные новости, видимо, сводятся к рассказу о том, как им удалось напороться на такой жуткий обстрел.

Насколько Сильвер успел рассмотреть орудия базы, когда они пробудились к жизни, – о происшедшем напоминала прозрачная дымка в безвоздушном небе да пара орудийных башен, ещё видневшихся в отдалении среди скал, – оборона оказалась ничуть не менее мощной, чем он предполагал.

Вернувшись под кров станции, Гарри намеренно остался в скафандре. Все вокруг тоже ходили в скафандрах или поспешно облачались в них; некоторые проделывали это настолько неуклюже, что с первого же взгляда было ясно: они упражняются в этом искусстве отнюдь не ежедневно. Отыскав местечко у пересечения двух просторных коридоров, откуда открывался вид на дверь кабинета коменданта базы, Гарри прислонился к стене и принялся ждать, сунув шлем под мышку и нацепив сумку с личными вещами на плечи, как рюкзак. При этом он постарался выбрать такое местечко, чтобы не путаться под ногами у людей, торопливо снующих туда-сюда по серьёзным делам. Обратив внимание, что уровень искусственной гравитации установили чуть ниже нормального, Гарри заключил, что в ближайшее время кто-нибудь непременно заметит его и растолкует, что делать дальше.

С его наблюдательной позиции было прекрасно видно, как комендант Норманди вышла из кабинета, чтобы взглянуть на раненых, когда их повезли по коридору мимо её дверей – наверное, в лазарет базы. Гарри показалось, что её смуглое лицо побледнело, словно командиру стало дурно. Нет, сурово приказала она себе, – усилие явно отпечаталось на её чертах, – никаких слабостей.

Подняв глаза, комендант встретилась взглядом с Гарри Сильвером и поманила его. И снова ему показалось, что он почти прочёл мысли Клер Норманди: «А вот с этой ситуацией можно справиться прямо сейчас, сделать хоть что-то полезное, вместо того чтобы глазеть на ужасы, поправить которые не в моей власти».

Ступив в кабинет коменданта во второй раз за сегодня, Гарри тотчас же заметил, что огромное окно, бросившееся ему в глаза в прошлый раз, – уже не окно. Несомненно, снаружи проём прикрыл ставень из материала, куда более прочного, чем статглас, и окно превратилось в оперативный дисплей, но сейчас его экран застилал пелена помех, чтобы не позволить Гарри почерпнуть даже крохи полезной информации.

Гарри довольно хорошо представлял себе тему предстоящего разговора с Клер Норманди, но не успел и рта раскрыть, как ему в спину всем корпусом врезался кто-то без скафандра, локтями прокладывавший себе дорогу в кабинет с такой настойчивостью, что не пропустить его было просто невозможно. До сих пор Гарри ещё ни разу не встречал этого потрясённого, раненного человека в мундире с петлицами капитана ВКФ. Надеть скафандр он не мог по той простой причине, что одна рука у него, обмотанная окровавленными бинтами, висела на перевязи. Видно, он примчался сюда прямиком от медиков.

Комендант Норманди узнала капитана с первого же взгляда, но лёгкая отчужденность её манер говорила, что они просто знакомые, а не друзья и даже не приятели. Как только она предложила капитану сесть, тот чуть ли не рухнул в кресло, не так уж давно покинутое Гарри, впившись пальцами здоровой руки в удобно изогнутый подлокотник, словно боялся, что прочный пол вдруг взбрыкнёт и зашвырнёт его невесть куда.

– Попали в засаду, – тонко просипел капитан сорванным голосом. Казалось, ему надо как можно скорее сообщить ещё десяток вещей, но пока он не находил сил, чтобы проронить хоть слово.

Воспользовавшись воцарившейся паузой, комендант – олицетворение невозмутимой уверенности – познакомила Гарри с новоприбывшим капитаном Марутом. Тот выглядел куда бледнее, чем комендант. Его мундир превратился в лохмотья, будто капитан выдержал в нём пару ядерных взрывов и пока не имел ни времени, ни возможности переодеться. Чтобы перевязать раненную руку, один рукав кителя оторвали напрочь.

Капитан не отличался ни ростом, ни крепким сложением; более того, его можно было даже счесть хрупким, если бы бьющая через край энергия. Портрет довершал крупный нос, курчавые волосы, пылающие глаза – в данный момент ещё и налитые кровью от гнева и усталости.

Пока Марут наслаждался минуткой отдыха, жадными глотками поглощая воду из протянутого кем-то стакана и пытаясь привести мысли в порядок, комендант Норманди снова обернулась к Гарри, но стоило ей раскрыть рот, как адъютант перебила её пулемётной очередью жаргонных словечек, совершенно непонятных чужаку. Очередная неотложная проблема, и решить её без командира, конечно же, не могут. Отступив на пару шагов, Гарри настроился на терпеливое ожидание, поставив шлем и дорожную сумку на пол в сторонке, чтобы они были под рукой, но никому не попадались под ноги. О нём сразу же как-то позабыли.

Проведя в компании раненного офицера пару минут, Гарри вдруг понял, что капитан впивается пальцами в подлокотник и трясётся не от шока или ужаса, а от едва сдерживаемого гнева.

Рассказ у него вышел несколько бессвязный, но по сути очень незамысловатый. Судя по всему, командир эскадры погиб вместе с кораблём от попадания торпеды; согласно данным наблюдений, судно взорвалось, уцелевших нет. Была сделана попытка отправить курьер в Порт-Даймонд, чтобы доложить штабу о катастрофе, но успел ли связной робот ускользнуть в подпространство или враг его сбил, неизвестно. Остальные корабли эскадры взяты на абордаж…

– На абордаж?! – не сдержалась Норманди. – Вы уверены?

– Так они передали, – заверил Марут. – Прежде чем смолкнуть. Проверьте сами по чёрным ящикам.

– Мы как раз этим и заняты.

Гарри подумал, что если абордаж одного-двух кораблей прошёл успешно, перед их уничтожением абордажные машины берсеркеров наверняка сумели вытянуть ценную информацию и из кораблей, и из экипажей. Возможно, ухитрились даже выяснить боевую задачу эскадры.

Очевидно, рассуждения коменданта шли в том же русле.

– Капитан, кто находился на этих кораблях? А точнее, кто мог попасть в плен? Только рядовые члены экипажей или…

Мрачно покачав головой, Марут не слишком охотно уведомил коменданта, что один или два человека на этих кораблях были офицерами разведки.

Сам Марут, разумеется, даже не догадывался, какие секреты эти офицеры носили в своих головах и открылись ли врагу; вполне вероятно, что берсеркеры прикончили их сразу же, или они сумели покончить с собой. Но не тревожиться капитан не мог. Если кто-то действительно попал в плен, очень многое зависит от того, кто именно, и удалось ли этим несчастным замкнуть себе уста, инициировав смертный сон до начала основательного допроса.

– Похоже, я… Похоже, я старший по званию среди… среди оставшихся в живых. – Марут огляделся, словно этот факт только теперь дошёл до его сознания. – Значит, прежде чем перейти к делу, подробный рапорт в Порт-Даймонд придётся отослать мне… но это может и обождать.

После этого останется только дожидаться дальнейших приказаний из штаба; разумеется, пока эти приказы придут, назначенный для операции срок давным-давно останется позади.

По словам капитана, враг нанёс удар в ту самую минуту, когда командир соединения со своим штабом вскрывал запечатанные конверты с приказом. Впрочем, в этом Марут уверенности не испытывал.

– Капитан, – приподняла брови комендант Норманди, – вы, кажется, сказали «перейти к делу»? Не хотите ли вы сказать, что намерены продолжать операцию, не так ли?

– Я намерен выполнить полученный приказ, – капитан устремил на неё недоумевающий взор. Дескать, какие ж тут могут быть вопросы? – Из прежних шести кораблей уцелели только два, причём оба подбиты, и я не уверен, что мы вообще сможем поднять их с грунта. Надо каким-то образом мобилизовать материальные ресурсы. Что имеется в распоряжении у вас, комендант?

Покамест при Гарри никто и словом не обмолвился, в чём же именно состояла миссия, прерванная столь жестоко. Впрочем, что так, что эдак, а придется её отменить – разбитая эскадра годится разве что на свалку, да и то с натяжкой. Это очевидно всякому, даже Гарри в том числе. Всякому – за исключением капитана Марута. Этот офицер никак не мог взять в толк, что теперь у него не нет ни кораблей, ни людей, чтобы атаковать хоть кого-нибудь.

– …не говоря уж об эскорте, сопровождающем Шиву, – с ходу вступил в разговор один из офицеров Марута, вошедший в кабинет, неся шлем под мышкой.

Шива. Очевидно, кодовое название, вызывающее крайне неприятные эмоции у людей, пользующихся им. Название вместе с несколькими прочими терминами, упомянутыми в разговоре, легло в память Гарри Сильвера, словно непонятная железка на мысленный верстак, обретающая смысл лишь тогда, когда станет деталью цельного механизма. А пока Гарри продолжал терпеливо ждать, держа ушки на макушке и прекрасно сознавая, что в этой суматохе слышит вещи, для его ушей отнюдь не предназначенные.

Но рано или поздно кто-нибудь непременно обратит внимание на тот факт, что ему позволили услыхать их, хоть и невольно.

Время от времени кто-нибудь из военных, то и дело входивших в кабинет с миллионом разных дел, бросал взгляд на Гарри, со скучающим видом стоявшего у стенки в своём штатском скафандре, но без шлема, будто какой-нибудь коммивояжёр, явившийся всучить базе какие-то экзотические продукты или развлекательные модули и дожидающийся, когда же ему скажут, что делать дальше. А он не подавал виду, что хоть чуточку интересуется делами военных.

Наконец, комендант Норманди снова обратила внимание на него. На сей раз обстоятельства позволили ей зайти капельку дальше:

– Мистер Сильвер, я пригласила вас сюда, чтобы объяснить… – И снова, как по команде, явилась неизбежная помеха.

Судя по взглядам, которые Норманди и Марут то и дело бросали на вмурованный в стену кабинета большой хронометр, а также некоторым их репликам, тревоживший их срок неуклонно приближается. Но наступит он не через минуту, отметил Гарри, наблюдая за ними, а через несколько часов или даже стандартных суток. Иначе они бы вели себя по-другому. Неужто Марут настолько безумен, что намерен во что бы то ни стало довести запланированную операцию до конца? Любопытный вопрос.

Уже во второй или в третий раз за сегодня комендант настойчиво, хотя и неохотно пыталась втолковать капитану Маруту:

– Тогда я сейчас же отправлю в Порт-Даймонд курьера с извещением, что мы вынуждены прервать операцию.

– Нет! Погодите! – уже во второй или в третий раз отчаянно запротестовал капитан, словно перспектива официальной отмены миссии для него хуже смерти. Но пока что он не выдвинул ни единой разумной альтернативы.

А люди продолжали то и дело наведываться в кабинет, по одному и по двое, по головизору и во плоти, настойчиво требуя от коменданта неотложных решений: раненые всё прибывали – горстка останков, сохранивших дыхание жизни, уцелевших в бою членов экипажей подбитых кораблей, до сих пор покидающие мёртвые останки кораблей в медироботах – те усердно выкапывали людей из-под обломков и поспешно везли на станцию.

Из-за всей этой суеты дверь кабинета почти не закрывалась, а медироботы с нерегулярными интервалами всё катили по коридору, парами и поодиночке. Сильвер их не считал, но прикинул, что из разбитых кораблей вытащили никак не менее двух десятков изувеченных людей, и бог ведает, сколько их там ещё. Непонятно, как же крохотный лазарет базы справится с такой жуткой – в прямом смысле – перегрузкой; впрочем, не исключено, что он, как и артиллерия, куда мощнее, чем кажется с виду.

В последние полчаса на станцию прибыли ещё три или четыре корабельных медиробота, и каждый вёз изувеченные, но ещё живые тела, и столько же роботов – Гарри не мог определить, те же это или какие-то другие – вернулись на поле порожняком. Должно быть, трудолюбиво копаются в обломках, срывая повреждённые скафандры и каким-то чудом выковыривая живых людей из разбитых остовов, затопленных вакуумом. Нечаянно взглянув на содержимое въехавших на базу киберносилок, Сильвер поспешно отвёл глаза, вполне понимая коменданта Норманди, почувствовавшую дурноту.

В разговоре снова и снова всплывали основные цифры, подтверждая уже слышанное Сильвером: первоначально эскадра Марута состояла из шести могучих кораблей – трёх крейсеров и трёх эсминцев. А теперь от неё осталось только два эсминца, причём оба подбиты, а оба экипажа понесли серьёзные потери.

Стоя там в ожидании и по крохе собирая информацию, Гарри Сильвер попутно ломал голову ещё над одной задачкой: с чего бы это экспедиционному корпусу, тем более после серьёзного боя, мчаться на метеостанцию, хотя бы даже и в случае острой нужды. Можно было бы понять, если бы корабли слишком пострадали, чтобы добраться до другого дружественного порта, но в данном случае всё обстоит отнюдь не так, если верить сведениям наземной команды, оценивающей объём необходимых ремонтных работ.

Никто не станет приземляться в захолустье вроде Гипербореи лишь ради услуг медироботов – если бы командир эскадры в первую голову тревожился о состоянии раненых, то непременно направился бы на Благие Намерения, находящиеся всего в часе лёту отсюда, зато наверняка куда лучше обеспеченные не только врачами, но и медицинским оборудованием. К этому моменту Гарри удалось также узнать, что среди шестидесяти-восьмидесяти человек, проходящих службу на гиперборейской базе, квалифицированных докторов всего двое, и работы у них сейчас просто невпроворот.

Из всего этого напрашивался недвусмысленный вывод, что Марут со своей эскадрой намеревался приземлиться на Гиперборее с самого начала.

Подтверждением этой гипотезы служит хотя бы, что комендант Норманди ни капельки не удивилась появлению Марута, а лишь ужаснулась состоянию его эскадры. Зато для всех остальных обитателей базы появление в чёрных небесах военных кораблей, так спешивших сюда, что они вышли в нормальное пространство в непосредственной близости от астероида, стало полнейшей неожиданностью. Из чего следует, что прибытия эскадры ожидала только Клер Норманди, и больше никто. А это в свою очередь указывает, что миссию эскадры держали в глубокой тайне.

Прошло уже минут десять с тех пор, как комендант привела Гарри Сильвера в свой кабинет, намереваясь сказать этому штатскому, что реквизирует его изыскательское судно, несмотря на все свои повреждения пребывающее в куда лучшем состоянии, чем любой из кораблей Марута. Но все её попытки завести разговор неизменно наталкивались на помехи в виде настоятельных требований людей, занятых куда более неотложными делами. Только с шестой или седьмой попытки удалось ей огорошить Гарри своим заявлением.

Выслушав командира базы, Гарри лишь кивнул, неспешно и задумчиво, воздержавшись от прекословий, чем удивил обоих офицеров.

Но комендант пригласила его не только ради разговора о корабле.

– Мистер Сильвер, вы позволите спросить вас кое о чём напрямик?

– Валяйте.

– Не являетесь ли вы в той или иной степени представителем каких-либо правительственных служб Керманди? – Очевидно, выражение его лица послужило достаточно красноречивыми ответом. – Так я и думала, – заключила Клер Норманди. Несмотря на стресс, настроение её чуточку улучшилось. – А то я могла передать с вами кое-какое послание для них… впрочем, ладно, выбросьте это из головы.

Не успела комендант договорить, как за спиной у Гарри – уже во второй раз за сегодня – кто-то со страхом в голосе упомянул о каком-то Шиве. В своё время Сильвер получил достаточно хорошее образование, чтобы узнать в нём имя одного из богов древней Земли, но античная мифология – не очень подходящая тема для неотложного разговора в такое время и в таком месте.

И вместо того, чтобы оспаривать реквизицию корабля, сказал:

– Комендант, судя по всему, вам грядёт какой-то серьёзный спор с берсеркерами. Я люблю их ничуть не больше вашего и с удовольствием окажу всяческую помощь. Но при том мне не хочется выглядеть услужливым дураком, так что не будете ли вы любезны дать мне ответ на один вопрос: что за чёрт этот Шива, что вы так волнуетесь из-за него?

Комендант перебрала в уме несколько вариантов ответа, прежде чем проронить:

– Берсеркер.

– Наверно, какой-то особенный. Он что, чертовски велик, что ли? А может, какое-то новое оружие?

Внезапно её лицо обратилось в ледяную маску.

– Сегодня у меня нет времени на обсуждение данной темы, мистер Сильвер.

– Ладно. На том пока и порешим.

На форпостах Военно-космического флота инструкции по соблюдению режима секретности куда обширнее и строже, чем в центре. Как правило, Клер Норманди следовала регламенту почти неукоснительно, хотя и не видела причин подозревать, что среди её подчинённых затесался шпион доброжилов – или агент Керманди, если уж на то пошло.

Доброжилами – это словечко давным-давно состряпали сами берсеркеры – называют людей, перешедших на сторону смерти. Столь противоестественно извращённые умы, отдающие предпочтение мёртвой, смертоносной машинерии перед человечеством – вообще редкость, а уж в войсках и подавно. Однако, как ни смотри, они всё-таки встречаются. «Редкость» – не слишком утешительная формулировка.

У вражеского агента может найтись целый ряд веских причин заинтересоваться деятельностью личного состава станции, – но трудно даже вообразить, каким образом гипотетический шпион мог бы осуществить подобное.

На лицо коменданта Норманди набежала тень ещё большей тревоги, чем прежде, словно она пыталась припомнить, сколько же именно военных секретов мог подслушать Сильвер, пока стоял в её кабинете. Конечно, вся вина за нарушение режима секретности лежит на ней, ведь она сама привела Сильвера в кабинет, – но что толку сетовать об этом теперь. В годину настоящей катастрофы, когда рок, более не довольствуясь стрельбой вслепую, нажимает на спусковой крючок пулемета, от каждой пули не увернёшься.

Она заверила Сильвера, что Военно-космический флот выплатят ему компенсацию по стандартному прейскуранту за использование корабля – или утрату оного, если обстоятельства сложатся неблагоприятно.

И снова Гарри не стал перечить ни словом.

Впрочем, ему даже не предоставили подобной возможности.

– А теперь прошу меня простить, мы чрезвычайно заняты.

В ответ Гарри кивнул и вскинул руку в пародии на воинский салют, но этого комендант уже не видела, успев повернуться к нему спиной и углубиться в очередной неотложный разговор. Подхватив шлем и сумку с личными вещами, Сильвер покинул кабинет и целенаправленно затопал по коридорам, без особого труда отыскав выделенную ему комнатку. И пока он шагал, в голове упорно вертелась одна и та же мысль: «Агент правительства Керманди? Это я-то?! Это ещё что за чертовщина?»

Наверное, рано или поздно этот вопрос разъяснится сам собой. Оказавшись в своей комнате и заперев за собой дверь, Гарри доверился чутью, подсказывавшему, что враг пока не стоит у ворот, сбросил скафандр, почесал голову и с облегчением вздохнул.

Сидя в единственном кресле уютной, хотя и тесной комнатки, Гарри предался ожиданию. Пару минут просто вертел большими пальцами, но вскоре эта забава прискучила ему, и Гарри одновременно взялся за стакан с малой толикой виски – он предусмотрительно прихватил с корабля бутылку шотландского – и за решение шахматного этюда, выстроенного для него имеющимся в комнате головизором. Услужливое устройство даже предоставило ему на выбор множество разнообразных стилей отображения виртуальной доски и фигур. Гарри выбрал персонажей «Алисы в Стране Чудес».

Нет смысла пытаться уснуть, просто нет времени. Ах, как чудесно было бы вкусить минутку покоя! Но Сильвер весьма сомневался, что ему дадут насладиться ею.

4

Немного погодя Гарри воспользовался имевшимся в комнате коммуникатором, чтобы вызвать свой корабль. Как только бортовая система «Волшебницы» ответила, он осведомился, не поступали ли сообщения от Нюхача. Пока ничего.

Он просидел в комнате чуть ли не целый час – куда дольше, чем предполагал, и уже начал подумывать, не стоит ли всё-таки вздремнуть, когда головизор издал мелодичный аккорд вызова, и тут же над ним воспарили голова и плечи коменданта Норманди, прервав довольно интересный эндшпиль – первый этюд Гарри решил давным-давно. Без всяких экивоков комендант строгим тоном потребовала предоставить коды, необходимые для запуска двигателя его корабля. Видимо, техники ВКФ, откомандированные ею на «Волшебницу», оказались достаточно упрямы, чтобы убить добрый час на попытки взломать программные заглушки, но в конце концов вынуждены были сдаться.

– Коды? – почти зажмурив один глаз, Сильвер с прищуром поглядел на очаровательную головку напустившей на себя официальный вид Норманди, заслонившую почти всю воображаемую шахматную доску. – Что-то я таких не припоминаю.

От коменданта снова повеяло ледяным холодом.

– Ладно, мистер Сильвер. Ваши блоки произвели на меня должное впечатление, а теперь я хочу, чтобы вы их сняли прямо сейчас.

Гарри приподнял стакан чуть повыше, чтобы Норманди наверняка увидела его.

– А, вы о кодах запуска, да? А вы не пробовали заглянуть в бортовую инструкцию?

Теперь на головизоре возникла голова капитана Марута, заглядывающего поверх плеча женщины. Он вроде бы немного поостыл.

– Сильвер, я отнюдь не уверен, что используемые у вас на корабле коды вполне легальны – более того, держу пари, что если подвергнуть их пристальному рассмотрению, они абсолютно противозаконны. Любопытно знать, кто их поставил?

– Этого я тоже что-то не припоминаю.

Тут на высоте положения оказалась комендант Норманди. Сдержанная доброжелательность снова вернулась к ней, по крайней мере, на время.

– Дело в том, мистер Сильвер, что ваш корабль может нам понадобиться, и обстановка настолько серьёзна, что нам не до игр. Чуть раньше вы заявили, что готовы всячески помогать нам. Так чего же вы хотите? Чтобы сумма компенсации несколько превысила стандартный тариф, как я понимаю?

– До такой наглости я ещё не дошёл, комендант. – Гарри откинулся на спинку, легонько покачиваясь на пружинах кресла. – Проблема в том, что я напоролся на ситуацию, в которой не вполне ориентируюсь. Я готов потерять корабль, если без этого не обойтись, мне уж не впервой. Но мне хотелось бы знать, ради чего. Вы наверняка можете дополнить то, что сказали до сих пор – то есть почти ничего.

Капитан Марут начал было снова бормотать что-то о законности, но комендант одарила его таким взглядом, что капитан сразу прикусил язык. Она твердо решила не упускать событий из-под контроля.

– Ладно, я объясню. Я доверяю вам, мистер Сильвер, благодаря вашему безупречному послужному списку и ещё потому, что в нашей ситуации ваше добровольное сотрудничество может оказаться даже ценнее вашего корабля.

– О-о?

– Суть в том, что мы рискуем лишиться единственного шанса нейтрализовать имеющееся у берсеркеров преимущество, позволившее им опустошить сектор Омикрон. И Шива – кодовое обозначение этого преимущества.

– А-а. – Раньше она говорила, что так называется какая-то конкретная машина. – И как же будет выглядеть это преимущество, если я случаем на него напорюсь?

– Вам когда-нибудь приходилось видеть оптоэлектронный мозг берсеркера, мистер Сильвер?

Он вглядывался в лицо командора добрую секунду, прежде чем ответить.

– Ага. Честно говоря, приходилось. А что?

Она явно ожидала не такого ответа.

– Ну-у… вообще-то, пожалуй, это не играет никакой роли. Их делают самой разной формы, размеров и из разных материалов.

Норманди явно взвешивала в уме целый ряд факторов, о большинстве которых Гарри мог лишь догадываться, и наконец окончательно уверилась, что добиться поставленной цели легче всего именно таким способом. Карты на стол.

– Шива – кодовое обозначение, – продолжала она, – присвоенное генштабом некоему устройству берсеркеров. А ещё точнее, структуре, или системе структур информации, содержащейся в этом устройстве. Мозг одного из берсеркеров каким-то образом приобрёл грандиозные, чудовищно хорошие способности к принятию стратегических и тактических решений.

Гарри задумчиво кивнул; эти сведения сходятся с тем, что он уже знал из других источников. И если это правда… вот уж действительно, скверная новость. Но он никак не мог взять в толк, откуда у коменданта такая уверенность в надёжности сведений; наверное, она просто хочет, чтобы её речи звучали абсолютно твёрдо и убедительно.

– Ладно, – произнес Гарри. – Мы навесили ярлычок с названием на то, что опустошило Омикрон. И что же дальше?

– Если берсеркеры захватили пленных с угодивших в засаду кораблей, – а мы просто обязаны действовать на основании такого предположения, – весьма вероятно, что им уже известно всё, что я собираюсь вам рассказать. Так что, полагаю, открывая вам секретные сведения, не рискую причинить особый ущерб. Этот экспедиционный корпус должен был перехватить Шиву и уничтожить его.

– Мы по-прежнему должны выполнить это, – твёрдо заявил капитан. – И выполним.

Клер Норманди примолкла только затем, чтобы повернуть голову и одарить своего агрессивного коллегу ледяным взором. После чего снова обернулась к Гарри.

– Как бы там ни было, наша база подвергается серьёзной угрозе нападения. И как ни поверни, мы испытываем отчаянную нехватку в боевых кораблях и личном составе, особенно в пилотах.

Раз уж сведения потекли ручьём, Сильвер вознамерился выжать источник до капли.

– Минуточку! Вы говорите, что собирались пойти ему наперехват. Но откуда вы, или штаб, или ещё кто-то, могли узнать, где сейчас этот Шива?

Марут тряхнул головой с таким видом, будто хотел сказать, что подобный вопрос неуместен. Дескать, не нашего ума это дело.

Гарри попробовал зайти с другой стороны.

– Вы что, рассчитывали получить на Гиперборее подкрепление? – Опять ни слова в ответ, но мрачные лица обоих офицеров красноречиво сказали, что ответ отрицательный, и Сильвер ринулся в атаку: – Ладно, скажем, вы каким-то образом исхитрились обнаружить этого суперберсеркера. Даже знаете, что он должен прибыть в какое-то конкретное место. Штаб выделил вам для охоты на него шесть исправных кораблей, – так как же вы теперь надеетесь провернуть это дельце с одной-двумя исковерканными развалинами да ещё, может быть, парочкой позаимствованных патрульных катеров? И даже если бросить на чашу весов «Волшебницу», не дотягивающую даже до истребителя, мы не наберём даже половины первоначальных сил. Воображаю, какой эскорт должен защищать этого Шиву, раз уж он такая окаянная шишка. Ваш план – полнейшая чушь, если только вы не припасли какие-то ресурсы, о которых я пока не слыхал.

Оба офицера устремили на него испепеляющие взоры, но сказать им было нечего.

– Я всё ещё не получил ответа на ключевой вопрос: с чего вы взяли, что знаете, где находится этот Шива? – стоял на своём Гарри.

Будь воля Марута, он с радостью упёк бы Гарри за крепкую решётку.

– Когда нам понадобятся ваши стратегические соображения, Сильвер, мы вас спросим.

– Наверно, вам кажется, что вы сможете их реквизировать.

Однако Норманди настроилась не упускать ситуацию из рук.

– Мы располагаем необходимой информацией, мистер Сильвер, о времени и точке перехвата цели. И даже довольно точно знаем силу его эскорта. Можете поверить мне на слово.

– Может, и могу, но не хочу. Извините, комендант. Мне частенько доводилось верить людям на слово, причём людям весьма благонамеренным, а после каяться. Слыхал я кучу речей про жизненные интересы, сведения из надёжных источников и крайнюю надобность… Да какой там слыхал, чёрт возьми, я и сам вещал подобное – порой правду, а порой и липу. Так вот, секунду назад вы мне сказали, что моя добровольная помощь куда нужнее, чем мой корабль.

– Совершенно верно.

– Что ж, если вам нужна моя помощь, так объясните мне хотя бы это.

Она смерила его холодным, оценивающим взглядом.

– Оставайтесь на месте, мистер Сильвер. Через минуту я вам перезвоню.

Обе человеческих головы одновременно исчезли, и почти тотчас же им на смену появилась недоигранная партия. Невидящий взгляд Сильвера был устремлен на бесстрастные лица Черного Короля, Белой Королевы и стоящей между ними крохотной пешки. Если они считают…

А в это время у себя в кабинете Клер Норманди приказала Сэйди позаботиться, чтобы пару минут их никто не беспокоил. Поглядела на Марута через стол и сказала:

– Придётся решать на месте. Консультироваться со штабом некогда.

– Согласен, комендант.

– Хочу дать вам совет касательно мистера Сильвера, капитан. Загляните в его послужной список; подозревать, что он доброжил – совершеннейшая нелепость. Теперь я убеждена, что никакой он не секретный агент, уже сама его ершистость – лучшее тому доказательство, и если вы действительно намерены довести операцию до конца, вам потребуется помощь каждого, кто согласится оказать её вам.

Последний довод убедил капитана, хотя и не исполнил энтузиазмом. Бережно вытащив раненную руку из перевязи, Марут осторожно попробовал подвигать кистью.

– Сомневаюсь я, что на него можно положиться. На мой взгляд, задиристый характер – отнюдь не доказательство благонадёжности.

– Я снова предлагаю вам заглянуть в его послужной список.

– Уже, мэм. Незапятнанным его не назовёшь.

– Да, не спорю. Но, по-моему, моменты его биографии, интересующие нас более всего, выглядят весьма обнадёживающе.

– При всём моём к вам уважении, комендант, вы сами сказали, что не виделись с ним пятнадцать лет, да и тогда познакомились с ним лишь мельком. С возрастом люди меняются.

– Нам придётся воспользоваться его услугами, иного выхода я просто не вижу. Капитан, если вы действительно решительно настроены наспех собрать экспедиционный корпус и отправиться на ликвидацию Шивы…

– Комендант, эту работу мы с моими людьми выполним непременно. Мы получили приказ непосредственно от Главкомсека. Надеюсь, вы не собираетесь его отменить своей властью?

По выражению лица Клер Норманди было видно, что она уже всерьёз подумывала о такой возможности.

– Нет, не собираюсь, – сказала она наконец, – учитывая важность вашей задачи. Лишь по счастливой случайности нам известно, где и когда можно застать Шиву врасплох, и если оставшиеся в живых члены вашего экипажа намерены…

– Несомненно.

– Но вернёмся к Гарри Сильверу. Какое бы у вас ни сложилось о нём мнение, он один из лучших военных пилотов во всей Галактике.

Капитан всё не мог распроститься со своими сомнениями.

– Дело не только в этом, капитан. Вдобавок он хорошо знаком с системой Летнего Края.

– А-а.

Не прошло и пары минут, как голова командора Норманди снова возникла посреди шахматной доски Сильвера, пустившись в объяснения – по крайней мере, частичные – чего она хочет от него и почему:

– Весьма вероятно, что мы мобилизуем вас на военную службу в качестве пилота. Снова дадим вам погоны.

– О? – В данный момент подобная новость не показалась Гарри таким уж большим сюрпризом. Оснований оспаривать это решение он не видел: в случае угрозы нападения берсеркеров Военно-космический флот имеет право не только реквизировать любой корабль, но и временно призвать на службу любого необходимого человека. Однако и промолчать он не мог. – И что же я должен пилотировать? Помнится, корабль у меня только что экспроприировали.

– Меня не устроит, если вы пойдёте к нам как из-под палки, мистер Сильвер, – вздохнула комендант. – Так что прежде чем отдавать приказы, я намерена дать вам кое-какие разъяснения.

– Это было бы очень мило, – кротко согласился Гарри.

– Не зайдёте ли вы в мой кабинет? Разговаривать лицом к лицу всё-таки лучше.

Чаще всего одарённый и хорошо обученный человеческий мозг, работая в тандеме с лучшим военным снаряжением, в том числе ультрасовременными оптоэлектронными компьютерами, может встретиться с лучшими приборами и программами берсеркеров как минимум на равных. Но появление Шивы перевесило чашу весов в пользу берсеркеров.

– Насколько нам известно, – говорила комендант, устремив взор на Гарри, сидящего по ту сторону стола, – пока никому не удалось увидеть Шиву – разумеется, я имею в виду, боевую машину, в которой размещён этот мозг – и остаться в живых. Но узнать о нём кое-что нам всё-таки удалось. В данном случае речь идёт не о новом виде оружия, а о новом уровне типе оперативного компьютерного управления. Всё указывает на наличие единственного искусственного интеллекта, управляющего действиями противника в секторе Омикрон и на стратегическом, и на тактическом уровне.

Гарри кивнул. Капитан Марут молча сидел в углу, целиком погрузившись в собственные раздумья.

– Происхождение Шивы нам неизвестно, – продолжала комендант Норманди. – Впервые он вышел на сцену в небольшой стычке, выигранной берсеркерами около двух стандартных лет назад. Пару месяцев спустя состоялось ещё одно, более крупномасштабное сражение, в котором противником командовал невероятно даровитый полководец, – а вскоре после того ещё одно. Его восхождение по служебной лестнице командования берсеркеров легко прослеживается по нарастанию масштабов наших поражений, по размерам задействованных боевых единиц и флотов. Нам необходимо знать ответ на вопрос, как именно эта машина выучилась или каким-либо иным образом приобрела столь дьявольские способности, но отыскать удовлетворительное объяснение пока никому не удалось.

Очень хочется надеяться, что своим появлением этот монстр обязан какому-то случайному фактору – скажем, неисправности, примесям в электронных компонентах или починке наспех. Существует даже теоретическая возможность, что Шива – просто-напросто сочетание целого ряда благоприятных для берсеркеров случайностей, не имеющих отношения к компьютерам, но решивших исход боёв в их пользу. Конечно, подобная вероятность исчезающе мала и существует только на бумаге.

Нам остаётся уповать лишь на то, что не существует никаких чертежей, что сейчас нигде не сходят с конвейера ещё сотни или тысячи подобных устройств.

– Вообще-то по логике вещей они должны были сделать это первым делом, как только поняли, что каким-то образом заполучили победителя, разве не так?

– Разумеется, но воспроизвести столь сложный прибор, как оптоэлектронный мозг, не так просто, как радиоприёмник или калькулятор. Порой самые сложные блоки, в которых доминирующую роль играют квантовые эффекты, невозможно даже проверить, не погубив их уникальные качества.

Кроме того, полосу военных удач Шивы можно отнести на счёт какого-то прорыва берсеркеров в области вычислительной науки и техники. Самое пугающее предположение гласит, что они нашли способ преодолеть некоторые проблемы квантового характера, преследующие подобные устройства на ультрамикроскопическом уровне.

Таким образом, весьма велика вероятность, что Шива воистину единственный в своём роде, – отметила комендант. – Попытка подвергнуть его детальному изучению, необходимому для производства дубликата, может погубить уникальное качество, делающее его непобедимым. А это даёт нам, как представителям человечества, основания надеяться, что если нам удастся уничтожить его, другой такой не появится уже никогда.

Выдвигали и другую идею, что в это устройство удалось каким-то образом удалось успешно встроить живые, хотя и неразумные компоненты – например, клеточную культуру человеческих нейронов, позаимствованных у пленных. Обеим сторонам давным-давно стало ясно, что некоторые задачи живой мозг решает куда лучше, чем самый совершенный из компьютеров. Однако эта гипотеза наталкивается на возражение, что ещё ни разу ни одному берсеркеру не удалось встроить в себя живую ткань, и эксперты почти единодушно сходятся в том, что подобное попросту неосуществимо.

– Но ведь они держат пленных, – заметил Гарри.

– О, несомненно – в качестве заложников, источников информации или подопытных. Но в качестве функционального компонента собственных систем – ни разу.

Но каким бы способом ни приобрёл Шива свои редкостные способности, теперь на карту поставлено существование всего человечества. Если не отыскать способа аннулировать их, если этот виртуозный убийца войдёт в высшие эшелоны командования берсеркеров, или враг сумеет скалькировать дарования Шивы и наделить ими другие машины – результаты будут катастрофическими для всех живых существ во всей Галактике.

– Теоретики также обсуждали вероятность, что Шива своим успехом обязан какому-то гениальному полководцу-доброжилу, отступнику рода человеческого, а может, и не человеческого. Но у нас нет даже намёка на реальные доказательства, подтверждающие подобную гипотезу.

За всю историю Галактики очень немногие разумные расы, кроме нашей собственной, сумели продемонстрировать хоть какие-то познания в военном искусстве. И нет никаких оснований подозревать, что в данной ситуации мы столкнулись с каким-либо исключением. А ни один человек, одарённый выдающимися тактическими или стратегическими способностями, насколько мне известно, не пропадал.

– А штаб поделится с вами подобными сведениями, если они у вас будут? – поинтересовался Гарри. – С комендантом метеостанции?

– Как вы наверняка уже догадались, мистер Сильвер, наблюдениями за погодой круг обязанностей персонала базы не ограничивается.

– А на ваших плечах, – задумчиво кивнул Гарри, – на плечах её командира, лежит куда большая ответственность, чем кажется с виду. Наверное, с более высоким званием заодно.

– Не исключено, – подтвердила комендант. А сидевший в углу Марут вскинул голову и в изумлении уставился на неё, словно только что обнаружил на своём пути новую преграду.

– Ладно, – Гарри Сильвер окинул взглядом обоих офицеров. В голосе у него зазвенели нотки упрямства. – Что подводит меня обратно к первоначальному вопросу, заданному около получасу назад. Вы всё ходили вокруг да около, но так и не подобрались к ответу: с чего мы взяли, что этот не в меру умный кусок железа преспокойненько будет нас дожидаться в таком-то месте в такой-то час? Ой, только не говорите, что внедрили шпиона в штаб врага.

– А вам внедряли в мозг смертный сон, мистер Сильвер? – со вздохом осведомилась комендант.

– На кой чёрт?

– Следовательно, вам было бы не с руки носить в нём ответ на этот вопрос, даже если бы я могла его дать. Людям, располагающим определёнными сведениями, не следует ходить в бой или попадать в ситуации, грозящие захватом в плен. Даже если вы располагаете средствами мгновенно покончить с собой, нет никакой гарантии, что вы успеете привести их в действие до начала допроса. Берсеркерам известно о наших смертных снах довольно давно.

– А, – только и сказал Гарри, немного помолчав.

– Потому-то мы так и тревожимся, – добавила она, – из-за пленных, наверняка захваченных с нескольких кораблей экспедиционного корпуса. Некоторые из них наверняка располагали сведениями, которые не следовало нести в бой.

– И этих людей, – подхватил капитан, – мы должны были высадить здесь, чтобы они остались на Гиперборее.

– Но не остались, – заметил Гарри. – Ну, капитан? Вы-то сами что об этом думаете? Вам разве не хотелось бы знать, откуда штабу известно, где искать этого Шиву?

– Нет, – невозмутимо покачал головой Марут. – Я просто выполняю, что приказано. – И, помолчав, добавил: – Когда речь заходит о секретных сведениях, ни одному из нас не следует знать ни на йоту больше, чем необходимо для исполнения своего дела.

– В самом деле?

– В самом деле.

Если правы неведомые источники, на которые опирается разведка людей, продолжала комендант Норманди, приблизительно через восемь суток Шива должен прибыть на базу, устроенную берсеркерами на месте бывшей человеческой колонии под кодовым названием Летний Край, находящейся не так уж далеко – с точки зрения межзвёздных расстояний – от Гипербореи. Всего часов восемь лёту на сверхсветовой скорости. Конечно, после захвата плацдарма берсеркерами кодовое название «Летний Край» выглядит крайне неуместно, но так называлась человеческая колония, и все упорно отказывались сменить название. Вряд ли там после захвата уцелело от людей хоть что-то, кроме бездушной техники и строений.

– Летний Край, – вполголоса проронил Гарри Сильвер, и на миг у него перехватило дыхание.

– Как я понимаю, это место вам хорошо знакомо? – осведомилась комендант.

– Ага. Довелось там пожить.

– Вам известно, что несколько лет назад оно стало базой берсеркеров?

– Да, слыхал.

– Так вот, это и есть точка перехвата. Шива должен прибыть туда.

– Раз вам известно такое, где же он сейчас? Где-то в этом секторе?

– Мистер Сильвер, на эту тему вы не услышите от меня больше ни слова.

Как только совещание в кабинете коменданта завершилось, Гарри отправился перекусить. В небольшой, но довольно жизнерадостной столовой воздух благоухал аппетитными запахами.

С порога заметив сержанта Гауати, Гарри вознамерился сесть где-нибудь в сторонке, чтобы не попадаться тому на глаза. Столовая просторная – без труда усядутся человек сорок-пятьдесят, да ещё место останется. Офицеры держатся с одной стороны, рядовые с другой, однако блюда всем чинам подают вроде бы одни и те же. Если только тут нет ещё одного пункта питания, пока не попадавшегося на глаза, общая численность личного состава базы не так уж велика.

Высмотрев небольшой отдельный столик, Гарри сел там в одиночестве, не испытывая потребности в человеческом обществе. Ему предстояло многое обмыслить. К этому моменту Гарри проникся твёрдой уверенностью, что он единственный штатский на всём астероиде. Долетавшие до его слуха обрывки разговоров даже близко не касались тем, связанных с военными тайнами. Гарри с раскаянием подумал, что надо было держать язык за зубами и не выведывать никаких секретов.

Вид второго блюда в комплексном обеде был ему незнаком, а прочесть меню Гарри не потрудился, но дегустация прошла вполне успешно. Весьма убедительная имитация постного животного белка несла обещание приятного аппетита в буквальном смысле, а не просто утоление голода.

Заметив, что кто-то остановился прямо перед ним, Гарри поднял голову и только рот раскрыл.

– Можно к вам присоседиться? – поинтересовался Марут, неловко держа поднос здоровой рукой.

– Добро пожаловать.

Капитан сел.

– Только что получил весточку от начальника подразделения эксплуатации и ремонта. У меня остался только один эсминец, второй годен только на слом.

– Разве это как-нибудь скажется на ваших планах?

– Ни в малейшей степени. Я за то, чтобы продолжать с теми силами, которые удастся сколотить, и выйти на перехват в назначенное время в известном месте.

– Послушайте, – Гарри подался над столиком вперёд, – позвольте мне повториться ещё разок. Допустим на минутку, что вы действительно знаете, где и когда перехватить Шиву. Когда вашу операцию планировали в Порт-Даймонде, вам выделили для неё полдюжины кораблей. Сдаётся мне, что попытка провернуть её, когда у вас половина прежней эскадры, и та не наберется, – пустая трата человеческих жизней.

– Нет, это вы послушайте, Сильвер, – не повышая голоса, но напряженно отозвался Марут, – иного выбора у нас нет. И если в послужном списке ваши достижения не приукрашены, я даже не представляю, как военный пилот вашего класса не может себе этого уяснить. Как я понимаю, несмотря на своё бухтение, вы с нами? Или предпочтёте отсиживаться тут в безопасности?

– В безопасности, а? – Гарри задумчиво подёргал себя за мочку левого уха. – Думаю, комендант уж позаботится, чтоб мне было из чего выбрать, если ей придется не по вкусу моё собственное решение. Скажите-ка, капитан, просто ради любопытства, а к какой именно тактике вы собирались прибегнуть согласно первоначальному плану?

– Во-первых, это секретные сведения, а во-вторых, я не вижу смысла мусолить это теперь.

– Пожалуй, вы правы. Выкладывать мне секретные сведения опасно. Кроме того, думаю, теперь вам придётся разработать новый план?

– Несомненно. Разработаем. Но пока не успели.

После чего оба до конца трапезы не обменялись почти ни словом.

Покинув столовую, Гарри направился в свою комнату, чтобы немного поспать. Сбрасывая ботинки и комбинезон, он с вожделением взирал на узкую койку.

Гарри всегда страдал избытком воображения, и стоило ему вытянуться в постели и приказать компьютеру выключить свет, как перед глазами сразу вспыхнул образ нынешнего облика Летнего Края. Тучи пыли и пара, поднятые при зачистке берсеркерами захваченной территории, наверняка уже осели и пропускают в нижние слои умерщвлённой планеты хоть немного солнечного света.

Так что Гарри ничуть не удивился, когда наконец-то наступивший сон принёс с собой видение планеты Летний Край, купающейся в зелёных лучах тамошнего солнца.

В сновидении он подплывал всё ближе и вдруг обнаружил, что планета вопреки всякой логике осталось в точности такой, какой он её запомнил. И хотя наяву он не встречал Бекки Шарп даже поблизости от этой системы, во сне его преследовало ощущение, что она где-то поблизости, только скрыта от взора…

5

Наутро второго дня пребывания на базе Гарри вновь заверил коменданта, что она может забрать его корабль, уплатив компенсацию по стандартному тарифу в течение тридцати стандартных суток. Насколько далеко за пределы этой уступки простирается его добровольное сотрудничество, Гарри пока не решил. Конечно, он выложит всё, что знает и помнит о Летнем Крае, хотя пока даже думать о планете ему было тяжело. Что же касается добровольного пилотирования какого-нибудь корабля в операции Марута – категорического отказа Сильвер ещё не давал, хотя пока что был не склонен участвовать в операции. Однако, выполняя свою часть сделки, он наденет скафандр и направится на корабль, чтобы переконфигурировать коды запуска, как скажут.

Официально чрезвычайные полномочия позволяют коменданту призвать на службу в Военно-космический флот не только его, но и кого угодно, вплоть до окончания чрезвычайного положения, если действительно сложится настолько скверная ситуация, как представляется, но на практике Гарри ничуть не опасался, что ему будут выкручивать руки. Не тот случай. Марут, пожалуй, предпочтёт свершить акт возмездия над Шивой без помощи треклятых своенравных цивильных, даже если придётся отобрать у них корабли.

Судя по тому, что Гарри пока довелось услышать, операция Марута просто-таки обречена на провал, хотя и крайне важна. Гарри всё ещё не мог уяснить, с чего они взяли, будто знают наверняка, куда Шива направляется. Что ж, если они заблуждаются, им очень повезло.

Как только Гарри продемонстрировал отсутствие энтузиазма, комендант не стала давить на него. Наоборот – и это насторожило его – любезно выразила благодарность Сильверу за его патриотический настой и готовность к сотрудничеству, по крайней мере касательно корабля.

Затем предложила – непререкаемо, как это водится у всех командиров в любом уголке вселенной – что раз до отлёта к Летнему Краю ещё целых шесть дней, было бы очень неплохо оснастить «Волшебницу» более новым и современным снаряжением. Например, тахионной пушкой. В арсенале базы совершенно случайно обнаружилась лишняя пушка, в самый раз для корабля – новая, компактная, относительно лёгкая модель. Ах, ну как же, ведь это самое обычное запасное оборудование заурядной метеостанции. Вообще-то «Волшебница» не рассчитана на применение в бою, но весьма манёвренна, а её защитные поля можно усилить по имеющимся у коменданта Норманди спецификациями, да с первым пилотом вроде Гарри она почти ни в чем не уступит настоящему истребителю.

Незнакомый с этой моделью пушки Гарри подумал, что идея приладить на его судёнышко такую махину чересчур претенциозна, но спорить не стал. Мысленно он давным-давно распростился с «Волшебницей». Славная была посудина, но вокруг найдётся множество других. Надо будет помочь техникам.

А теперь настал час для небольшой приватной беседы. Немного поболтав о прошлой встрече пятнадцать лет назад, Гарри поинтересовался:

– И давно вы тут, Клер?

Клер Норманди, никоим образом не отреагировав на эту фамильярность, сообщила, что провела на станции уже больше двух стандартных лет – за вычетом пары месяцев отпуска.

– Похоже, капитан одержим идеей довести операцию до конца, – вернулся Гарри к делу, – даже если я не встану под его знамёна.

– Да, именно так.

– Вообще-то это не моё дело, если закрыть глаза на то, что он отобрал мой корабль, но не кажется ли вам, что это не слишком удачная мысль? Мой кораблик да два ваших патрульных катерка никак не тянут на замену трёх крейсеров и одного эсминца.

– Может, мысль и не слишком удачная, мистер Сильвер, но ничего более подходящего у нас на примете пока нет.

Время от времени Марут где-то спал, что-то ел, ходил на перевязку (вряд ли его раны успеют окончательно зажить, прежде чем Шива распылит его на атомы, подумал Гарри), с лихорадочной поспешностью сколачивая новую команду.

Естественно, большинство уцелевших выглядели несколько обескураженными. Но капитан неустанно подбадривал их:

– Мы ещё не разбиты, ребята!

Как только выпадала свободная минутка, капитан Марут из кожи вон лез, чтобы поддержать боевой дух оставшихся в живых. Раз-другой он навестил тяжелораненых, по большей части так и не приходивших в сознание. Он молча разглядывал искалеченные тела людей в медироботах, двумя шеренгами теснящихся вдоль стен переполненного крохотного лазарета базы.

Горячность Марута передалась паре-тройке раненых, и они заверили капитана, что готовы ринуться в бой – или будут готовы, когда настанет срок вылета. Гарри, услышав их слова в пересказе из третьих уст, не сумел определить, в самом ли деле эти члены экипажа пылают энтузиазмом или просто ублажают командира в надежде, что в ближайшее время он образумится.

К несчастью, пилоты экспедиционного корпуса понесли куда более тяжкие потери, чем остальные специалисты.

В конце концов Марут изложил новый план операции. Он вознамерился прибыть в систему Летнего Края со своей импровизированной флотилией всего за пару часов до появления Шивы с эскортом, и захватить тамошнюю станцию берсеркеров.

Когда же другой офицер заметил, что оборонительные сооружения и артиллерия любой базы берсеркеров чрезвычайно мощны, капитан заявил, что намерен захватить эту артиллерию и с её помощью распылить на атомы машины, носящие и сопровождающие Шиву, как только те приблизятся на пушечный выстрел.

– Но никто никогда… – запротестовал офицер.

– Даже не отваживался на такое. Я прекрасно это понимаю. Так что у врага нет оснований ждать подобного и на сей раз. Мы застанем его врасплох.

С одной стороны, думал Гарри, складывается впечатление, что смыслом жизни для капитана стала месть врагу за павших товарищей.

Но с другой стороны, даже если это не так, дело обстоит ничуть не лучше. Не исключено, что ещё больше терзает капитана то, что эта катастрофа перечеркнёт его карьеру.

Каким, наверное, плёвым делом казалась операция по ликвидации Шивы, когда её обговаривали в Порт-Даймонде! Как интриговали и подсиживали друг друга офицеры, чтобы получить назначение на эту операцию! Но миссия, сулившая почести, славу, повышение в чине, общественное признание, а то и успех на политической арене, обратилась в фиаско. Теперь же Маруту мнится, что любая игра, обещавшая снова вознести его на вершины триумфа, стоит свеч и оправдывает любой риск.

На Гиперборейской базе никогда не было никакого наступательного вооружения, её учредили тут не для того. Здесь никогда не держали заметного числа военных кораблей, здесь нету даже материальных возможностей для их ремонта и заправки. Конечно, комендант Норманди располагает парой-тройкой бронекатеров, узких маленьких судёнышек, используемых для перелётов в пределах астероида и визитов на корабли, стоящие на рейде – низкой орбите вокруг Гипербореи. В эти скорлупки может втиснуться от силы пара человек, но в импровизированной флотилии Марута найдётся место и для них, если он сумеет измыслить для них хоть какое-нибудь применение. Больше ничем комендант Норманди помочь ему не сумеет.

Вдобавок Гиперборея располагала немалой флотилией самых современных сверхсветовых курьеров, по большей части сейчас находящихся в своих гнёздах в глубине скал.

За последний стандартный месяц эти курьеры прибывали и убывали в крайне высоком темпе, и в результате на стартовой площадке не осталось ни одной штуки, хотя в подземных ангарах наготове стоял предписываемый уставом запас. А крохи информации о чудовищном полководце берсеркеров, получившем от своих жертв кличку «Шива», собранные наблюдательными буями и зондами, всё прибывали и прибывали.

Лишь одна населённая звёздная система находится достаточно близко, чтобы успеть прислать помощь за время, оставшееся до назначенного срока. Просьба о помощи к властям – вернее, к одной-единственной власти – планеты Керманди, удалённой от Гипербореи на четыре световых года, была отправлена экстренным курьером, но только для проформы. Как и следовало предполагать, с ответным курьером менее чем через сутки прибыл отказ; собственно говоря, всякий, кто хоть чуточку знал о диктатуре, одержимой манией преследования, ничего другого и не ждал. Но зато теперь факт отказа засвидетельствован документально, и может быть использован на совете, когда речь зайдёт о межзвёздных санкциях против Керманди.

Верный своему слову Гарри вернулся на корабль, чтобы передать коды запуска встретившим его на месте техникам, до сих пор не оправившимся после своего фиаско. Убедившись, что корабль теперь подчиняется им во всём, удовлетворённые техники удалились, чтобы заняться более неотложными делами: в данный момент первым пунктом повестки дня стоял ремонт единственного более-менее уцелевшего судна капитана Марута. И снова оставили Сильвера в одиночестве.

Он опять проверил электронный почтовый ящик, и на сей раз, молча возликовав, обнаружил шифрованное послание от Нюхача. Поисковый робот, оставшийся где-то под открытым небом, передал ряд снимков, и теперь его хозяин расшифровал их и принялся рассматривать, уединившись от чужих глаз в рубке собственного корабля – в сложившейся обстановке ускользнуть с базы и осмотреть место находки лично попросту невозможно. К роботу-псу система уже привыкла и не обращает на него ни малейшего внимания, но одновременное появление и человека в штатском скафандре, да ещё ведущего себя как-то необычно, непременно привлечёт внимание и компьютеров, и несущих вахту людей.

Трехмерные снимки Нюхача один за другим появлялись на меньшем из двух головизоров рубки. Из-за полнейшего отсутствия света звёзд создавалось впечатление, что снимки сделаны где-то под землёй. Фонари робота выхватывали из темноты изломанные антрацитово-чёрные скалы и два объекта, привлекшие интерес Гарри. Одним из них был вроде бы тот самый предмет, ради поисков которого Сильвер и прибыл на астероид: прочная четырёхугольная коробка из твёрдого, стойкого материала нейтрально-серого цвета, способная вместить буханку хлеба средних размеров.

Но при виде второго объекта у Гарри вдруг болезненно засосало под ложечкой. В расселине всего в паре метров от коробки прочно застрял скафандр, сделанный на заказ по индивидуальной мерке, с красочными и рельефными эмблемами, позволившими Сильверу мгновенно опознать в нём имущество Бекки Шарп. Скафандр зажало в крайне неудобной позиции, с головой, круто опущенной под давлением двух огромных каменных плит.

В скафандре, вероятно, находится человеческое тело, промороженные плоть и кровь, такие же недвижные, как окутывающая их бесполезная защитная оболочка. Несомненно, и скафандр, и его владелец провели тут очень долгое время; учитывая всё известное о том, что Бекки делала и что могла делать, Гарри Сильвер заключил, что верных пять лет. Статглассовое забрало шлема было повёрнуто прочь от обзорных видеокамер Нюхача, так что заглянуть внутрь было просто невозможно – впрочем, спустя пять лет лучше даже не смотреть на неё.

Изображение доставило Сильверу несколько очень скверных минут. Правду говоря, увиденное потрясло его куда сильнее, чем Гарри предполагал раньше, воображая, что с Бекки могло произойти нечто эдакое. Он переключил на проекцию снимков больший из двух головизоров, но это ничуть не помогло. Всё это время до его сознания смутно доходил тот факт, что снаружи доносится шум, поднятый командой техников Военно-космического флота и их машинами, сгрудившимися вокруг корабля и готовившимися приступить к модификации «Волшебницы». К счастью, находившиеся снаружи люди не видели и не слышали его.

Гарри всё ещё сидел, вперив взгляд в экран, когда комендант Норманди вызвала его, чтобы пригласить ещё на одну встречу лицом к лицу.

– Сейчас иду, – отозвался он.

Но не шелохнул даже пальцем, устремив в пространство невидящий взгляд.

К счастью, он смог побыть пару минут в полнейшем одиночестве, прежде чем позвонила комендант.

Ко времени, когда Гарри снова оказался в компании коменданта и капитана, он уже более-менее взял себя в руки. В зале для совещаний рядом с кабинетом из дюжины кресел вокруг обширного стола было занято только пять, и Гарри занял одно из свободных.

Поговорить с Гарри Сильвером комендант хотела прежде всего из-за его предположительной осведомлённости о планете под названием Летний Край, где берсеркеры теперь утвердили свою базу. Есть основания полагать, что там через считанные дни и часы покажется механический монстр под кодовым названием «Шива».

Марут явился в сопровождении заместителя, и вдвоём они засыпали Гарри десятками вопросов по поводу Летнего Края и остальных небесных тел, находящихся в той же звёздной системе. Конечно, основные факты можно было позаимствовать из стандартных астрогационных карт и моделей, но стратегам хотелось выяснить ещё и ряд недостающих сведений. На одни вопросы Гарри мог ответить, на другие нет; пообещал посмотреть в базе данных своего корабля, хотя и сомневался, что там отыщется так уж много подробностей. Летний Край давненько не входил в сферу его интересов.

Гарри пребывал в таком ступоре, что далеко не сразу уяснил суть основной идеи Марута: капитан вознамерился, пустив в ход всю импровизированную эскадру, какую только удастся сколотить, организовать что-то вроде десанта на дальний астероид, ставший базой берсеркеров.

Очевидно, раны ещё донимали капитана, но Гарри уже начал гадать, не перенёс ли капитан психическую травму, куда более серьёзную, чем телесные. Рука Марута по-прежнему висела на перевязи, и он пользовался ею с опаской, но то и дело ощупывал бинты, будто собираясь их сорвать на основании какого-то подсознательного убеждения, что вместе с ними исчезнут и раны.

Когда Гарри снова включился в разговор, комендант спрашивала Марута:

– Как вы полагаете, напавшие на вас машины знали, куда вы направляетесь и какова суть вашей миссии?

– Даже не представляю, откуда они могли бы узнать об этом, мэм. Разве что шпионил какой-нибудь доброжил. – Капитан с вызовом обернулся к Гарри. – А что вы думаете по этому поводу, мистер Сильвер?

– Мне-то откуда знать, чёрт подери?! -Поймав себя на том, что привстал из кресла, Гарри заставил себя медленно опуститься на место. – Простите, комендант. Вы предполагаете, что в Главкомсек затесался доброжил? По-моему, это маловероятно.

Все присутствующие уставились на него, удивлённые этой внезапной вспышкой. Что ж, пусть себе удивляются.

Но если бы Марут словесно задел его ещё раз в ближайшие минут пять, Гарри подскочил бы и расквасил нос чёртову недомерку, хоть тот и не может постоять за себя из-за раненной руки. К счастью, капитан уже переключился на другую тему.

Ущерб, причинённый засадой личному составу и технике экспедиционного корпуса, невосполнимость потерь с каждым часом становились все чудовищнее. Атаку берсеркеров из сотен человек пережили не более двух дюжин – и двенадцать из уцелевших всё ещё занимали столько же медироботов станции в переполненном лазарете.

Куда ещё можно обратиться за помощью?

Комендант предупредила Марута, чтобы не слишком рассчитывал на помощь Бани:

– Там ни крупного космопорта, ни популярных курортов. По-моему, вам очень повезёт, если удастся найти хоть дюжину квалифицированных людей среди десятитысячного населения планеты. И сколько же десятков добровольцев вы рассчитываете получить?…

– И скольких из этих добровольцев мы захотим принять после знакомства с ними? Но попытаться стоит.

Клер Норманди согласилась, что будет лучше, если переговоры поведёт кто-нибудь другой, а не она. Капитан Марут вызвался сам обратиться к населению Бани с воззванием, но затем уступил это право одному из младших офицеров, по всеобщему признанию обладающему более дипломатичными манерами.

– Скажите им, что вам нужны всего несколько человек, – посоветовала ему комендант, – очень немного, для выполнения специального задания. Скажите, что требуется опыт космических боёв. Заодно уж признайтесь с самого начала, что задание будет опасным – это ясно и без того, а наша репутация благодаря искренности может несколько выиграть.

Единственные настоящие соседи горстки людей на военной станции – тысяч десять человек, живущих на Благих Намерениях. Впрочем, как поведал капитану Маруту заместитель коменданта подполковник Ходарк, «соседи» – сказано слишком сильно. Просто Баня – ближайшее человеческое поселение в пределах досягаемости радиосвязи, и только. Это старая-престарая колония. Согласно официальной версии, она основана тут ради научных исследований, ещё до того, как человечество увязло в войне с берсеркерами.

Конечно, имеется и неофициальная версия, своего рода легенда или изустное предание, утверждающее, что колония выросла на месте перевалочного пункта контрабандистов. О происхождении названия планеты предания умалчивают.

В последние пару веков Баня держалась в стороне от жизни галактического сообщества, если только такое существует. Оживлённым движение в её скромном космопорту не было никогда. История поселения свидетельствует, что сюда влечёт только чудаков и мечтателей.

– А за счёт чего они кормятся? – осведомился капитан Марут.

– Не за счёт туризма, хотя наш личный состав время от времени наведывается туда, чтобы развеяться, немного отдохнуть от базы. Население в основном состоит из жителей других планет, пожелавших отгородиться от мира, как мне кажется. Имеется также парочка небольших представительств Галактического Совета, – ответил Ходарк.

– Так они что, все живут в одном городе, что ли? – забеспокоился капитан, пытаясь вообразить, как это всего десять тысяч человек могут быть рассеяны по всей территории планеты размером едва ли не с Землю.

– Насколько мне известно, там три города, – пояснил Ходарк, – расположенные достаточно близко друг от друга, чтобы пользоваться одним космопортом. Да плюс несколько посёлков на отшибе, но тоже не слишком далеко от космопорта.

Сильверу довелось навестить Благие Намерения как-то раз – на один раз больше, чем коменданту Норманди; за свою жизнь он посетил удивительно много разных мест. Тогда там был вроде бы только один город, но с годами меняется всё на свете, даже Благие Намерения.

Естественно, Марут хотел заполучить все боевые корабли, какие найдутся, и сразу же нацелился на несколько судёнышек, составляющих независимый военный флот планеты Благие Намерения, гордо именуемый жителями Бани Силами Самообороны.

Но заполучить их нечего и думать. Гарри Сильвер мог бы на все сто подтвердить слова коменданта капитану, что вожди Благих Намерений ни за что не отправят свою крохотную флотилию на опасную авантюру в какое-то далёкое, неведомое место, и переубедить их вряд ли удастся.

– Беда в том, что отобрать у них хоть корабль можно только с бою.

Ни один человек на базе толком не знал ни сколько частных кораблей обычно находится на Благих Намерениях, ни их типов, и даже более того: есть ли там хоть одно такое судно. Изучение записей системы раннего оповещения, отслеживающей перемещение всех летательных аппаратов в пределах системы, показало, что такие суда крайне немногочисленны, а уж об их боевых качествах и говорить не стоит. Но, сколько бы их ни было, все они до единого умчались прочь, как только их владельцы почуяли, что запахло берсеркерами. Дистанционное зондирование единственного космопорта планеты не обнаружило на поле ни единого корабля, хотя обычно стояло две-три штуки.

Глядя в широкое статглассовое окно кабинета коменданта, Гарри гадал, когда же наконец сможет добраться до Бани, чувствуя всё более и более настоятельное желание узнать хоть что-нибудь о последних днях Бекки. Если он действительно примет участие в грядущей битве – в этом сумасбродном предприятии, способном обернуться чем угодно – и останется в живых, да если не лишится корабля, когда всё будет кончено, то непременно попытается.

Один-два раза за время последнего военного совета окружающим приходилось возвращать Сильвера к действительности – люди и предметы вокруг него время от времени куда-то испарялись, и порой он не видел ничего, кроме болезненно изломанного скафандра, стиснутого каменными глыбами, раздвинуть которые не под силу даже самому Зевсу. Сейчас он мог ясно расслышать лишь слова, раздававшиеся в его сознании, произнесённые голосом, ни разу не звучавшим в этих стенах – и уже никогда не прозвучащим.

– Мы вам не наскучили, мистер Сильвер?

Гарри поглядел на говорившего – одного из младших офицеров Марута, а тот в ответ вдруг заморгал, напряженно выпрямился и закрыл рот. Комендант Норманди спокойно проронила что-то нейтральное, возвращая дискуссию в деловое русло. За последние сутки она порядком поднаторела в миротворчестве.

Теперь уже несколько военных поглядели на Гарри совершенно иначе – не с вызовом, а как-то странно. «Наверно, – подумал он, – начинают гадать, не сижу ли я на каком-то наркотике».

Пусть себе гадают.

А что там говорится в базе данных станции по поводу имеющихся на Бане материальных богатств и сооружений? Но и тут не обнаружилось ничего многообещающего. Согласно базе данных, там имеется несколько школ, монастырь, основанный и впоследствии покинутый каким-то позабытым культом. Одна-две больницы, одна из них под патронажем местного Совета самоуправления.

После совещания Гарри отправился по своим делам. Снова оказавшись на борту «Волшебницы», он передал пару незамысловатых команд, приказавших старательскому роботу вернуться на борт, после чего убрал его обратно в ящик. Теперь он может выпустить Нюхача снова в любую минуту, отправив его в ту самую расселину среди скал, чтобы робот забрал коробку с особой контрабандой, которая была у Бекки… ну, могла находиться у Бекки, когда та отправляла Гарри последнее письмо с Благих Намерений; видимо, отправила его перед самым отлётом, перед тем как сесть на какой-то корабль – скорее всего, свой собственный – и отправиться куда глаза глядят с намерением по пути ненадолго задержаться на Гиперборее.

Но контрабанда уже как-то не волновала его, хотя только вчера определяла для него будущее – но то, что ещё вчера казалось будущим, сегодня обратилось в жалкое существование. В эту минуту его больше не волновало, что же стрясётся с ним завтра или послезавтра. Теперь ему хотелось только одного: врезать кому-нибудь, да покрепче!

Черт её побери! Будь она проклята за то, что распростилась с жизнью настолько по-дурацки!

Кстати, ещё одно любопытное обстоятельство: кое-какие косвенные признаки, по большей части число и повадки людей, встречавшихся ему в столовой и в коридорах, заставляют заподозрить, что на базе установлены какие-то большие, мощные, совершенно секретные компьютеры. При Гарри никто и словом не обмолвился о существовании подобного оборудования, но большинство личного состава смахивали на программистов и операторов вычислительного центра.

Но когда он изложил свои догадки капитану, Марут лишь отмахнулся, лаконично бросив, что не их ума это дело, так что знать им об этом незачем.

– Может, вам и незачем, капитан. А мне может и пригодиться.

6

Пару часов спустя Гарри сидел в рубке корабля, который всё ещё считал своим, ломая голову над нюансами и в который раз перечитывая список на экране малого головизора. Список, составленный капитаном Марутом, излагал пересмотренный порядок операции и был помечен грифом «Совершенно секретно», но комендант всё равно дала его Гарри. Если отбросить официоз и военный жаргон, суть сводится примерно к следующему:

• Имеется: эсминец, чье официальное название представляется цепочкой эзотерических символов; экипаж корабля дал ему какое-то более удобоваримое прозвище, хотя и не вполне удобопроизносимое, так что Гарри и не пытался как-то называть его. Сгодится и просто «эсминец». Единственный уцелевший корабль Марута, пока не до конца залатанный после засады берсеркеров, но его капитан решительно утверждает, что ходовые качества полностью восстановлены. Шестеро членов экипажа до сих пор не вышли из лазарета базы. Девятеро рядовых – добрая треть нового, усечённого экипажа – взяты со стороны, частью из уцелевших членов команды эсминца, отправленного в металлолом. Ряд постов по-прежнему не занят, и до вступления в бой их непременно следует как-то заполнить.

• Имеется: два патрульных катера, известные под прозаическими названиями «Номер один» и «Номер два», позаимствованные на базе. Они мельче эсминцев, легче вооружены и хуже защищены. Зато, по крайней мере, ими управляют штатные экипажи из числа подчинённых коменданта Норманди. Хорошо обученные, хотя некоторые из них ещё ни разу не нюхали пороху.

• Имеется: один гражданский корабль, «Аэндорская волшебница», в данный момент переоснащаемый для боя. Может быть довооружён тяжёлым наступательным оружием, однако и по окончании модернизации её защита неизбежно будет слишком слаба по военным стандартам.

• Имеется: четыре бронекатера, ещё на порядок уступающие патрульным катерам по размерам и неспособные к полёту со скоростями выше световых – их придётся доставить в окрестности Летнего Края на буксире; вот вам и ещё пункт плана, оставляющий массу возможностей для проколов. Гарри считал, что они больше подходят для комической оперы, чем на роль десантных ботов при атаке на базу берсеркеров.

• Имеется: три-четыре или даже целая дюжина – пока неясно, сколько штук удастся соорудить до наступления окончательного срока – космические шлюпки или машины даже более миниатюрные, чем бронекатера. Предварительный план Марута предполагает использовать их для имитации берсеркеров, достаточно убедительной, чтобы одурачить оборону базы берсеркеров хоть на существенную долю минуты. Миниатюрных лже-берсеркеров, как и бронекатера, придётся доставить к на месту назначения на буксире.

Но слишком долго раздумывать о крайней неадекватности этой потешной флотилии Гарри помешала тревога, грубо вторгшаяся в его угрюмые раздумья. Дисплей замигал огнями, в ушах забился пронзительный звон.

Где-то в Гиперборейской солнечной системе появилось нечто, заставившее автоматику базы забить тревогу.

Первое предупреждение о вторжении чужака в систему пришло от автоматической системы раннего оповещения – сети роботизированных застав в огромном пространстве и прилегающем подпространстве вокруг Гиперборейского светила. Десятки тысяч самостоятельных, сравнительно несложных устройств, разделённых миллионами километров, распределённых колоссальными концентрическими сферами, самая внешняя из которых удалена от светила ещё на несколько астрономических единиц больше, чем Гиперборея.

Физически сигнал принёс на базу курьер, мчавшийся со сверхсветовой скоростью – настолько глубоко в гравитационном колодце системы процедура весьма рискованная, но абсолютно необходимая для того, чтобы предостережение хотя бы чуточку опередило объект, о появлении которого должно известить. Курьер прибыл на станцию всего через пару минут после отправки, и тотчас же вся база была поднята по тревоге.

Будь корабль Гарри хотя бы мало-мальски на ходу, он непременно взвился бы по первому звонку тревоги, не дожидаясь приказа. Но техникам пришлось побросать инструменты посреди работы, покинув «Волшебницу» в таком состоянии, что она не могла оторваться от грунта, не говоря уж об участии в бою. Гарри оставалось лишь гневно скрипнуть зубами, быстро обозревая взлётное поле и на корабельных дисплеях, и на головизорах. Эсминец по-прежнему стоял на своём месте, но ни одного из техников нигде не было видно. Вероятно, отреагировали на тревогу, как и полагается хорошим солдатам, и уже находятся в относительной безопасности за толстыми стенами станции на каких-то боевых постах. Может, надели смахивающие на супницы артиллерийские шлемы, фактически подключив свои мозги почти напрямую к тяжёлым зенитным орудиям базы типа «земля-космос».

Неподвижный корабль – неподвижная мишень, самое неподходящее укрытие, когда становится жарковато. Гарри выбрался из «Волшебницы» и через пару секунд, озарённый сиянием звёзд и галактик, неспешно заскакал к станции, озираясь по пути. На сей раз, по крайней мере, с небес не сыплются разбитые корабли. Скорее наоборот.

Направляясь по стартовой площадке к ближайшему входу базы, Сильвер то и дело встречал членов команды Марута, бегущих и едущих на подручном транспорте к своему замершему в ожидании эсминцу, а затем, едва успел захлопнуться люк, поглотивший последнего члена экипажа, как эсминец взмыл на полной тяге, без грохота и без фейерверков, и стремительно скрылся в черноте украшенных звёздами небес.

Согласно штатному расписанию полной боевой тревоги комендант Норманди поспешно, хотя и неохотно, перебралась из своего рабочего кабинета на предписанный боевой пост, то есть намного глубже под землю. Куда сильнее ей хотелось бы находиться на боевом корабле бок о бок с капитаном Марутом, или хотя бы со своими подчинёнными на миниатюрных патрульных катерах. Но это лишь мимолётные желания; долг коменданта базы превыше личных прихотей.

Два бронекатера – то есть все, на данный момент пригодные к бою – также поднялись на низкую орбиту, хотя и не настолько проворно, как команда капитана Марута.

Вернувшись на станцию, Сильвер двинулся через опустевшие коридоры к своей комнате, чтобы не путаться под ногами у людей, занятых полезным делом. Навещать бар, конечно, не время – тем более, что тот почти наверняка закрыт. В своей тесной комнате он уселся на койку прямо в скафандре, потея и ругая себя за боязнь раздеться. Всерьёз поразмыслив над этим вопросом, он зашёл настолько далеко, что снял шлем, исходя из предположения, что уж шлем-то в стенах станции в случае чего надеть успеет. Тщетно пытался он сосредоточиться на шахматах. Лишь чуть погодя, – когда второй, третий и четвёртый рапорты о нарушителе подтвердили, что ситуация находится более-менее под контролем, что бог войны не обрушил свой полновесный молот на крохотную скорлупку станции, по крайней мере, покамест, – лишь тогда Гарри снова надел шлем и зашагал обратно к кораблю, не в силах усидеть на месте. Ему вдруг пришло в голову, что самое время сделать что-нибудь полезное.

На следующем этапе тревоги, долгие минуты спустя после первого, прибыл тахионный курьер со срочной депешей от Благих Намерений, сообщавшей, что их независимые системы наблюдения обнаружили проникновение в систему неопознанного нарушителя, по всем характеристикам слишком уж вписывающегося в профиль разведмашины берсеркеров. Когда можно рассчитывать на получение помощи и в каком объёме, буде таковая понадобится?

Для обитателей Бани потянулось зловещее, долгое ожидание ответа. К тому времени, когда их запрос прибыл на базу, всем на Гиперборее было некогда вверх посмотреть, и до штатских собратьев, живущих поближе к солнцу, почти никому не было дела.

Второй доклад системы раннего обнаружения прибыл минут через двадцать после первого, уже несколько более обстоятельный. Появление нарушителя-берсеркера подтвердилось. Вообще-то обнаружен только один вражеский аппарат, и объектом пристального интереса берсеркера были скорее Благие Намерения, а не Гиперборея.

Опираясь на предположение, что полученная информация достоверна, комендант отправила в Порт-Даймонд курьер с шифрованной депешей, излагающей штабу последние события.

Обычно для выяснения обстоятельств в подобных случаях отправлялись два патрульных катера, приданных базе, а их хорошо обученные экипажи вполне справлялись без посторонней помощи, – но капитан Марут рвался с поводка, и комендант рассудила, что было бы разумно доверить ему командование флотилией, включающей в себя большинство кораблей, силами которых он планирует атаковать Шиву.

Она также понимала, что бросать все свои мобильные войска на оборону штатской колонии на Бане от какого-то жалкого зонда или лёгкой атаки – своего рода игра по-крупному. На самом же деле ставка не так уж высока; когда кто-то задал ей вопрос на эту тему, Клер ответила, что если астероид подвергнется массированной атаке, парочка отосланных кораблей всё равно особой помощи не окажет. Гиперборейская база более полагается на свою зенитную артиллерию, чем на боевые корабли.

Менее двух часов спустя после подъема базы по тревоге наспех собранный отряд из трёх кораблей – один эсминец, два патрульных катера и два бронекатера с капитаном Марутом во главе, отправившиеся на охоту за нарушителем, засекли врага.

На торпедный залп враг ответил парой собственных с расстояния в несколько десятков тысяч километров, то есть изрядной доли астрономической единицы. Противники будто примеривались друг к другу, сойдясь в этаком ритуальном спарринге, ведь торпеды на субсветовых скоростях будут лететь в намеченный район чуть ли не целый час, и лишь после начнут настоящую охоту, выискивая цель, давным-давно покинувшую первоначальную позицию. Торпеды, используемые людьми в подобных сражениях, были снабжены собственными бортовыми компьютерами, великолепно отличающими своих от чужих. Создатели осмелились настолько приблизить их в совершенстве к настоящим берсеркерам, что порой и сами тревожились, но необходимость результативных боевых действий на подобных расстояниях не оставляла им особого выбора.

Конечно, не менее эффективным оружием для боя на средних дистанциях зарекомендовала себя тахионная пушка. Она может посылать болванки на несколько десятков миллионов километров – вплоть до половины астрономической единицы. Несомненно, Марут с радостью установил бы подобное оружие на своём эсминце, но этому препятствовал ряд технических резонов. И вооружить такой пушкой нельзя ни один из кораблей, имеющихся ныне в системе. Патрульные катера чересчур легки; «Волшебница» Гарри Сильвера едва-едва вытягивает по массе на оснащение самой лёгкой моделью такой пушки.

К собственному изумлению, Гарри даже огорчился, оказавшись не у дел. Лучше уж в бой, чем сложа руки дожидаться вестей.

Ну, по крайней мере, вынужденный простой его корабля устранил повод для раздоров. Марут настаивал, что даже когда «Волшебница» будет готова к бою, управлять ею должен кто-то другой, а цивильный должен остаться на земле и не путаться под ногами; «Стоит вернуть Гарри Сильверу его собственный корабль – и поминай как звали», – твердил он коменданту Норманди.

Вскоре после прибытия депеши с обитаемой планеты, на Гиперборею посыпался почти непрерывный град радиосообщений с Благих Намерений – частью открытым текстом; видно, жители планеты решили, что раз всё летит в тартарары, гори эта секретность синим пламенем. Дескать, мы тут совсем пропадаем.

Принадлежащая Бане самодельная система оповещения, не столь обширная, как сеть Военно-космического флота, охватывающая всю систему двойной звёзды, обнаружила нарушителя несколько запоздало, но с той минуты старшины населённой планеты неустанно верещали, что врагу надо дать отпор.

Горожане жалобно взывали к Военно-космическому флоту о помощи. Разве они не платят налоги властям сектора? Вообще-то исправность упомянутой уплаты стояла под большим вопросом, но вряд ли кто станет просматривать налоговые ведомости в разгаре боя.

На базе почти никто не сомневался, что нарушитель, скорее всего, – разведчик, высланный эскадрой берсеркеров, устроившей засаду на экспедиционный корпус Марута.

Естественно, население Бани об этом даже не догадывалось, наспех собирая собственный флот – а вернее, крохотную флотилию кораблей самообороны и приводя в боевую готовность свою зенитную артиллерию; если верить данным информационной базы Клер Норманди касательно последней, орудий у них явно недостаточно, чтобы хоть задержать серьёзную атаку берсеркеров.

Пока что флот Силы Самообороны Бани тратил непомерно много времени на элементарный манёвр развертывания в боевые порядки.

Клер Норманди отрядила одного из подчинённых давать лаконичные ответы, надлежащим образом закодированные, с уверениями для Бани, что источник опасности распознан, меры принимаются. Подчинённый не должен был обещать никакой конкретной помощи, а вместо того досконально подготовить соседей к призыву добровольцев.

Даже если Гарри Сильвера удастся склонить к добровольному сотрудничеству, вопрос о нехватке опытных воинов будет стоять не менее остро; разработаны пока не все детали пересмотренного плана нападения на Шиву, но в любом случае бывалые звездоплаватели напереёт, а без них не сработает даже самый хитроумный план.

До объявления боевой тревоги комендант приказала компьютеру начать поиск людей, располагающих опытом и квалификацией, необходимыми в экспедиционном корпусе. Искать в других базах данных, кроме довольно свежих и более-менее подробных резюме населения Благих Намерений, не имело смысла. Под руководством Сэйди миниатюрный компьютер в кабинете коменданта выполнил эту работу за какую-то минуту, отсеяв всех, кто не соответствовал заданным критериям.

– Вы подразумеваете вообще кого угодно, комендант? – уточнила Сэйди.

– Кого угодно. – Клер раздраженно потерла лоб. – Нет, отменяю, внеси одно исключение. Отсей всех, кому когда-либо предъявлялись обвинения в доброжильской деятельности.

В общем и целом, среди массы прочих сведений, база данных станции содержит информацию о миллиарде индивидуумов. В это число входит подавляющее большинство из десяти тысяч человек, ныне проживающих на Благих Намерениях. Ничуть не удивительно, что среди примерно десяти тысяч человек населения колонии не нашлось ни одного, когда-либо обвинявшегося в пособничестве доброжилам. Но даже несмотря на это урожай людей, обладающих боевым опытом, оказался крайне скудным, как и предсказывала комендант.

– Что произойдёт, если мы просто попытаемся призвать этих людей? – поинтересовалась Сэйди.

– Не знаю, но хочу по возможности избежать этого. Подготовь воззвание к добровольцам.

Как только все люди на базе, кроме одного лишь Гарри Сильвера, либо взмыли в космос, либо разбежались по штатным боевым постам, Гарри вдруг обнаружил, что Гиперборея – место весьма пустынное. Все опытные пилоты на базе, кроме него – и коменданта; он слыхал, что она тоже входит в эту категорию – уже в миллионах километров отсюда и стремительно удаляются. И по-прежнему неясно, брошена ли эта скромная флотилия против комара или армады.

Он вдруг оказался изолирован от остального человечества, и, насколько мог судить, никто за ним не наблюдал. Ладно, решил Гарри, вполне можно употребить это время для достижения личных целей. Вряд ли такой удобный случай подвернется в обозримом будущем ещё раз. За считанные секунды снова освободив Нюхача из ящика, Гарри быстро отдал роботу необходимые приказания, отправив его обратно под землю с инструкцией забрать контейнер с контрабандой и доставить его на «Волшебницу».

Проклятье, при мысли, что Бекки пролежала там в застрявшем скафандре около шестидесяти стандартных месяцев, у Гарри прямо кости заныли. Адский холод межпланетного пространства просочился в её члены годы назад, и теперь её промороженные останки обратились в лёд, хрупкий и жёсткий, как окружающие скалы. Гарри хотелось бы поправить это хоть как-нибудь, по меньшей мере исполнить какой-нибудь ритуал, но ничего достойного в голову не приходило. При жизни этой женщине было наплевать на пышные похороны, она даже не выражала никаких конкретных религиозных притязаний и даже не имела близких родственников, насколько Гарри было известно. Зато, обдумав сложившуюся ситуацию, он пришёл к выводу, что забрать контрабанду было бы разумно. Более того, Бекки наверняка хотела, чтобы это барахло попало ему в руки, хотя, пожалуй, и сердилась на него, раз вознамерилась упрятать контейнер сюда – конечно, если у неё на уме было именно это.

И сколько бы Гарри ни вертел, но так и не придумал, что ж ещё могло быть у неё на уме, кроме этого.

Снедаемый желанием побольше узнать об обстоятельствах её смерти, Гарри было надумал последовать за Нюхачом на место событий и осмотреть всё лично, но в конце концов отверг этот образ действий. Во-первых, вряд ли ему удастся протиснуться в скафандре достаточно близко к недвижному телу Бекки, заклиненному в тесной расщелине. Даже Нюхачу пробраться туда оказалось не так-то просто. Присланные головизионные изображения можно воспроизвести в натуральную величину, и Гарри ясно видел по ним, что пытаясь протиснуться между скал наверняка застрянет. Вполне возможно, что за истёкшие пять лет расселина стала уже из-за смещения грунта. Военно-космический флот наверняка проводил весьма основательные горные работы во время строительства подземных ангаров базы, и мог вызвать что-то вроде тектонических сдвигов. Но даже если скафандр Бекки до сих пор выдерживает давление валунов, застрял он там настолько прочно, что извлечь его можно, лишь основательно попотев. Масса валунов столь чудовищна, что инерция берет своё, несмотря на ничтожную гравитацию.

Дожидаясь, пока Нюхач доставит клад, Гарри ещё раз просмотрел голограммы, присланные роботом во время предыдущей вылазки. Затем, решив, что больше ничего полезного из них не извлечёшь, уничтожил их в утилизационной установке рубки.

После чего уселся в капитанское кресло «Волшебницы», стоящее между двух других, служащих своему предназначению крайне редко, и предался раздумьям: а есть ли вообще какой-то смысл пытаться откопать её? Начать хотя бы с того, что придется объяснять, каким это образом он наткнулся на её труп, и тогда затея с контрабандой обязательно всплывёт на свет. И потом, самой упомянутой даме от этого ни горячо, ни холодно.

Только теперь он окончательно и бесповоротно осознал, что её уже нет в живых.

Пытаясь найти какую-нибудь более утешительную тему для размышлений, Сильвер включил радиостанцию корабля и принялся ловить обрывки передач кораблей ВКФ в попытке понять, как идёт операция по прочёсыванию пространства, а может, уже перестрелка.

Проведя таким манером не более получаса, Сильвер всё ещё сидел один как перст в рубке своего корабля, когда Нюхач примчался вприпрыжку и вскользь по камням проскочил под носом у роботов, теперь неподвижно замерших вокруг корабля Гарри в ожидании, когда техники вернутся, чтобы возобновить работу.

Ремонтные роботы не снизошли до того, чтобы обратить на Нюхача хоть какое-то внимание, и через считанные секунды вернувшийся в рубку автопёс замер перед Гарри. У него в грудной клетке, где у животного находились бы сердце и лёгкие, таился небольшой грузовой отсек, и по кодовому слову Гарри дверца отсека распахнулась. Пошарив там ладонью, облачённой в перчатку скафандра, он извлёк небольшой прочный на ощупь контейнер, размером не больше обыкновенной буханки хлеба и немногим тяжелее. Влага воздуха тотчас же начала конденсироваться и замерзать на поверхности контейнера, покрывая его тонким слоем инея.

Коробка с контрабандой была лишь захлопнута, но не заперта. Отыскав в ящике нужный инструмент, Гарри начал потихоньку нагревать контейнер. Как только тот разогрелся настолько, что его покрывал уже не лёд, а простой иней, Гарри откинул крышку, убедился, что содержимое соответствует ожиданиям, после чего захлопнул контейнер и небрежно сунул его в нижний ящик шкафчика. Люди коменданта уже обшарили на корабле каждую щёлочку, и теперь вряд ли кому-нибудь придёт в голову устраивать повторный тщательный обыск.

Тем временем Нюхач стоял наготове, из-за каких-то случайных факторов программы порядком смахивая на верного пса, готового со всех ног ринуться исполнять любую прихоть хозяина. Гарри с прищуром глянул на робота, но не нашёл для него иных слов – ещё чего не хватало, с машиной общаться – кроме приказания стереть из памяти весь протокол работы с момента прибытия на Гиперборею. Не прошло и минуты, как Нюхач вернулся на своё обычное место.

Нет ни малейших оснований подозревать, что берсеркеры имеют хоть косвенное отношение к гибели Бекки: они предпочитают испепелять свои жертвы весьма основательно, и в скафандрах, и без, раздирать их в клочья, стерилизовать и испарять, чтобы в живых не осталось даже вирусов или бактерий. Но в душе Гарри глыбой льда застыли скорбь и отчаяние, не оставив места больше ни для чего, кроме неукротимого желания дать горю выход, сломать, испепелить, разбить что-нибудь или кого-нибудь. Проклятые машины – куда более подходящая мишень, чем окружающие люди, ничуть не более виновные в её гибели, чем берсеркеры. Так что если Военно-космический флот желает призвать его на безумную вылахку Марута – что ж, он готов, о чём и уведомит коменданта, как только увидит её. Если войска хотят заполучить его корабль – ладно, пусть забирают его вместе с владельцем.

Вполуха слушая обрывки загадочных радиопереговоров ввязавшихся в перестрелку охотников на берсеркера, Гарри скрипнул зубами, осознав, что готов к битве.

А радиостанция корабля всё выхватывала случайные реплики, долетавшие с расстояния в несколько световых минут – переговоры вышедших на облаву кораблей между собой и с базой. Конечно, основная часть передач была зашифрована, и радиостанция Гарри не могла распутать код. Но относительно небольшое число докладов – весьма немногословных, говоривших куда больше между строк, одной лишь интонацией – прорывалось открытым текстом. Из них можно было понять, что враг действительно обнаружен, но все идёт тихо и гладко.

Гарри мысленно поставил себя на место капитана Марута – никто иной там командовать просто-напросто не может. Теперь перестрелка, на время прервавшаяся, пока враг пытался отсидеться в укрытии, внезапно вспыхнула с новой силой. Закрыв глаза, Гарри включил воображение и опыт на всю катушку, чтобы сделать мысленную картину яркой и убедительной.

Обрывки радиопереговоров наводили на предположение, что экипаж одного из бронекатеров пытался занять позицию в том самом месте, где вспугнутый враг скорее всего попытается ускользнуть в подпространство, если его вынудят отступить.

Пошли в ход и другие средства. Марут приказал выпустить космический эквивалент аэростата заграждения – саморазворачивающееся устройство, раскинувшее механические или силовые щупальца на многие километры во все стороны, превратившись в грозную преграду для любого судна, пытающегося уйти в подпространство. По-своему не менее грозную, чем тахионная пушка. Даже если оно не добьётся прямого попадания, оно заполнит целые кубические километры пространства – или подпространства – смертоносным барьером, при столкновении с которым любой аппарат, пытающийся поблизости совершить фазовый переход, разлетится в клочья или обратится в пыль.

Опыт и фантазия Гарри, опираясь на обрывочные реплики, легко заполняли пробелы.

Естественно, берсеркер, несмотря на численное и силовое превосходство противника, не поджал хвост. Его выстрел попал в один из патрульных катеров, пошедший на перехват; правда, Гарри не смог определить, насколько сильно тот пострадал. Сегодня не миновать и других потерь со стороны людей, но у Гарри уже сложилось впечатление, что разведчик берсеркеров наверняка будет остановлен.

– Мы полагаем, что прикончили его до того, как он выпустил курьер, – произнёс чей-то голос по открытому каналу. – Но полной уверенности в этом не испытываем.

Выждав для вящей уверенности ещё пару минут – с берсеркерами всегда приходится держать ухо востро – Сильвер внезапно перехватил сравнительно долгий диалог открытым текстом, наводящий на мысль, что перестрелка закончилась; достигнута какая-то победа местного значения. Как минимум, нового разгрома избежать удалось. Все сходится с тем, что комендант Норманди сказала ему, когда Гарри вызывал её.

Судя по перехваченным переговорам Марута, капитан даже чуточку огорчился, что его команда не может пострелять ещё по каким-нибудь мишеням. У слушателя складывалось впечатление, что этот недомерок с радостью задержал бы свою флотилию в космосе ради учебных стрельб, если не дефицит времени и боеприпасов.

В конце концов Марут скрепя сердце отдал своим кораблям приказ возвращаться на базу.

Сдержанно порадовавшись этим новостям и сделав всё возможное на данный момент, чтобы приблизить готовность корабля – не говоря уж о собственной судьбе – Гарри выключил аппаратуру, надел шлем и покинул рубку. Через несколько секунд он уже вприпрыжку, будто окрылённый счастьем юнец, продвигался обратно к станции. Правда, низкая гравитация вызвала у него ощущение лёгкости только в теле, но не на сердце.

Тут ему пришло в голову, что мешкать больше незачем; раз уж он принял решение, то к чему откладывать разговор с Клер Норманди в долгий ящик? Горячка боя давно пошла на убыль, так что она вполне может себе позволить сосредоточить внимание на чём-нибудь другом. Надо позвонить ей прямо сейчас и сообщить о своём решении.

– Привет, комендант. – Гарри немного помолчал и выпалил: – Вы, часом, не на вычислительном центре?

Выражение её лица едва уловимо переменилось.

– Что вы хотите этим сказать? Вам кто-то рассказал о вычислительном центре?

– Ну, я просто сложил два да два. В общем, я позвонил только затем, чтобы поздравить вас. Смахивает на то, что сегодня вы можете поставить галочку в графе побед.

– Спасибо, мистер Сильвер. – Пауза. – Полагаю, вы также отыскали способ прослушивать наши радиопереговоры?

– Так, тут и там по мелочи. Послушайте, комендант, когда вы отправитесь за головами этих уродских машин, то бишь за этим Шивой, берите меня с собой.

– Я лично никуда не отправляюсь, мистер Сильвер. Полагаю, вы прекрасно понимаете, что долг повелевает мне оставаться здесь. Реорганизованным экспедиционным корпусом будет командовать капитан Марут. Ничуть не сомневаюсь, что он с радостью примет вас в свои ряды. – Она мгновение помолчала. – Позвольте поинтересоваться, что подтолкнуло вас к подобному решению?

– Да просто не хочется упускать шанс, – пожал Гарри плечами. – Особенно теперь, когда на моём корабле установили такую замечательную игрушку для стрельбы. Где мне расписаться?

Комендант поглядела на него с любопытством, но приняла внезапную перемену настроения без лишних вопросов.

– Я подготовлю типовой контракт. Заходите ко мне, когда заблагорассудится, мистер Сильвер, и подпишитесь.

Пытаясь припомнить, какой модели головизор установлен в кабинете коменданта, Гарри решил, что, пожалуй, линия связи позволит ему подписать контракт, не покидая корабля. А подпись передать по факсимильной связи. Он уже раскрыл было рот, чтобы предложить покончить с формальностями именно таким путём, – но тут что-то, он и сам толком не понял, что именно, удержало его.

7

Как только техников освободили с боевых постов на зенитных установках базы, они вернулись к работе над кораблём Гарри. Разгрузили всё своё экзотическое снаряжение с грузовоза – и действительно приступили к монтажу тахионной пушки. Гарри про себя отметил, что вполне сможет устоять перед искушением надзирать за их трудами – тем более, что не понимает даже половины их действий, а они пропускают его вопросы мимо ушей. Опять же, в комнате на станции ему будет не в пример спокойнее.

Зевнув, Гарри прикинул, сколько же часов прошло со времени его прибытия на Гиперборею. За этот период он поспал только раз; давным-давно пора соснуть. И вернулся в свою комнату.

Гарри Сильверу частенько снились причудливые сны, и теперь, балансируя на пороге сумеречного края сновидений, он вновь узрел Бекки. Он вдруг оказался среди холодных чёрных скал, нимало не страдая без скафандра в вакууме, на том самом месте, где Нюхач нашёл её тело. Но ни Бекки, ни её скафандра там уже не было – лишь массивные валуны да его робот-пёс, не очень-то и похожий на пса, вдруг вышедший из тьмы и остановившийся рядом. И хотя Гарри понимал, что это всего лишь сон, его не покидало ощущение, будто здесь его ждёт какое-то важное открытие. Но боялся узнать, какое же именно.

Гарри не видел резона запрашивать сигнал побудки, и крепко проспал часов шесть с хвостиком. Проснувшись, он пару минут полежал с закрытыми глазами, раздумывая над тем, что срок перехвата Шивы приблизился на такое же время. Пошли новые стандартные сутки по местному времени.

Пока он принимал душ, одевался, брился и подравнивал волосы у автопарикмахера, установленного в его личной ванной комнате, смутный страх, порождённый сновидением, мутью сидел в душе, будто дурной привкус во рту после какого-то скверного блюда. Достав из дорожной сумки смену одежды, Гарри дал автоматике комнаты запрос на прачечные услуги.

Шагая в столовую на завтрак, – единственную трапезу, которую он ненавидел пропускать, – он продолжил прерванные раздумья. По пробуждении система уведомила его, что отбой тревоги ещё не поступал, состояние повышенной боевой готовности сохраняется, так что Гарри облачился в скафандр и нёс шлем под мышкой. Сегодня ему повезло: настоящие дыни – как сказали, выращенные в теплице, устроенной позади кухни; рыбные котлеты, слепленные настолько реалистически и так деликатно приправленные, что вполне могли сойти за приготовленные из мяса обожаемой им свежевыловленной рыбы; горячий чай и горячий хлеб прямо из печи.

В столовой было человек десять – судя по повадкам, какая-то команда, только что сменившаяся с наряда. Однако не лётный экипаж. И снова Гарри про себя отметил, что в большинстве своём они похожи на компьютерщиков, хотя и затруднялся определить, какие же именно мелочи производят такое впечатление. Быть может, просто подспудное ощущение, что они не военные, хотя и ходят в форме. Их официальные знаки различия были ему незнакомы и не могли поведать ничего полезного. Кивнув им в знак приветствия, он всё-таки сел поодаль в одиночестве.

Один из них задержался у его столика, чтобы перекинуться парой слов.

– Смахивает на то, что скоро снова будет заварушка.

– Только не выкладывайте мне никаких военных секретов. Я не уверен, что уже получил допуск к закрытой информации.

Завершив таким образом беседу, Гарри погрузился в собственные мысли.

Итак… Пять лет назад Бекки отправила ему письмо. Текстовое, отпечатанное на настоящей бумаге, – образчик заботливости, проявляемой многими людьми по отношению к воистину важным для них посланиям. Разумеется, содержание письма, отправленного обычной почтой из маленького поселения на Благих Намерениях, никоим образом не компрометировало ни отправителя, ни получателя, а если и компрометировало, то разве что в глазах кермандийских властителей. Лишь через целый месяц письмо нагнало Гарри на далёкой планете. Послание не слишком пространное, но весьма окольное, переполненное смутными намёками на то, что пора бы начать новую жизнь; у Гарри сложилось впечатление, что сей подвиг Бекки намеревалась воплотить в жизнь в какой-то иной звёздной системе. Она не указывала, в какой уголок Галактики навострила лыжи – несомненно, потому что не желала, чтобы рассерженный или раскаявшийся Гарри отправился за ней следом.

Очевидно, Бекки не избавилась от своего корабля прямо там на Бане, потому что ей требовалось совершить как минимум ещё одно путешествие. Она направлялась прочь из этой системы, нацелившись на какую-то одной лишь ей ведомую новую планету, и напоследок сделала остановку здесь, на Гиперборее. Контейнер она прихватила с собой, очевидно, намереваясь припрятать его в надёжном месте, а после, наверное, написать Гарри ещё письмо, с указаниями, как найти тайник.

Прибыв на Гиперборею, она приземлилась на совершенно голых в те времена скалах, где ещё не ступала нога человека. У ней и тени мысли не возникало, что через пару лет сюда прибудет орда строителей с легионом своих машин, чтобы вгрызться в скалы и основать базу Военно-космического флота.

Гарри вздохнул. Наверное, подобная реконструкция событий грешит неточностями, но вовсе не обязательно. Ему пришла в голову как минимум ещё одна альтернативная версия, согласно которой Бекки спрятала контрабанду в этой глубокой расселине во время предыдущего визита на Гиперборею. А когда сделала тут остановку в последний раз и угодила в западню, то направлялась прочь из системы, намереваясь сперва забрать контейнер, чтобы увезти его с собой…

Впрочем, к чёрту! Пожалуй, детали уже не имеют значения. С какой бы целью она ни прилетела на Гиперборею в последний раз, какие бы соображения ни толкнули её ползать среди этих Богом забытых скал с контейнером в руках, массивные валуны вокруг неё сдвинулись, превратившись в мышеловку. Чистой воды несчастный случай.

Ладно. И на старуху бывает проруха. Даже бывалые люди порой оступаются или становятся жертвами откровенного невезения. Выбросим обстоятельства трагедии из головы, и тогда возникает вопрос: куда подевался корабль Бекки? Сейчас его нигде не видать, а Военно-космический флот в последние два-три года развил тут настолько бурную деятельность, что ни один объект размером с космический корабль не мог ускользнуть от чьего-либо внимания на таком крохотном астероиде.

Зайдём с другой стороны. Допустим, вскоре после её смерти кто-нибудь пролетал мимо, наткнулся на очень кстати брошенный корабль и просто угнал его. Вполне возможно. В противном случае строители базы ВКФ непременно нашли бы его ещё до начала строительства.

Может, Военно-космический флот действительно нашёл его – но в таком случае корабль Бекки, как две капли воды напоминающий его собственный, насколько помнил Гарри – почти наверняка с тех пор не покидал Гиперборею. На поле он не стоит, но его могли убрать в один из глубоких ангаров – если предположить, что он пролез в ворота, для «Волшебницы» оказавшиеся слишком тесными. Впрочем, нет, внезапно осознал Гарри, её корабля здесь быть не может и в помине, иначе комендант ради успеха грядущей операции уже попыталась бы пристроить его к делу вместе с «Волшебницей».

В глубине сознания Гарри гнездилось какое-то смутное беспокойство, мешавшее выбросить эту проблему из головы. Повинуясь импульсу, он попытался снова зайти с другой стороны. Допустим, во время последней остановки на астероиде Бекки была не одна. С ней был неведомый спутник, спутница, или спутники, подло убившие её и похитившие корабль… бросив ценную контрабанду здесь. Не сходится. Чертовски маловероятно.

Какой бы сценарий Гарри ни изобрёл, результат выглядел неубедительно, греша вопиющими несоответствиями. В конце концов Гарри сдался. С этим можно и обождать до поры до времени. Наверное, его беда в том, что он во всём стремится отыскать логику, а реальная жизнь зачастую лишена таковой напрочь.

Сунув поднос с посудой в гнездо утилизатора и кивнув новым знакомым в знак прощания, Гарри направился прочь из столовой, гадая, куда себя девать. Но ломать голову слишком долго ему не пришлось.

Чуть подальше по коридору наличествовала комната отдыха (обозначенная висящей на двери табличкой «Клуб»), которую Гарри предпочитал называть про себя таверной. В клубе почти всегда продавались напитки, с некоторым акцентом на содержащие алкоголь или прочие субстанции, широко употребляемые для снятия стресса на одной или более человеческих планетах. Но в данный момент сие заведение оказалось на замке, – несомненно, из-за сохраняющегося положения боеготовности. Но разве это препятствие для человека, умеющего убеждать роботов-барменов типовой конструкции, что пора открывать? По мнению Гарри, вышеупомянутые роботы принадлежат к числу благороднейших служителей человечества, несмотря на то (а может, именно благодаря этому) что являются машинами довольно примитивными. Гарри перевидал на своём веку немало их брата в неисчислимых сходных заведениях на огромном множестве планет.

Обслуживающий персонал так называемого клуба, как и подавляющее большинство подобных машин, передвигался на роликах, и ни одна машина не напоминала человека ни на йоту больше, чем абсолютно необходимо для пристойного обращения с такими предметами, как стаканы, бутылки и разнообразные виды платёжных средств. Берсеркеры время от времени пытались – пока что безуспешно – изготовить имитацию человека, так что уже веками люди почти никогда не придавали собственным роботам человекообразной формы.

Для человека с опытом Гарри убедить обслуживающую систему, что отбой тревоги объявлен давным-давно, не стоило ни малейшего труда… Дверь незамедлительно распахнулась, включился свет, и Гарри переступил порог, обозревая множество свободных столиков – выбирай любой. Вскоре статглассовое окно, почти такое же, как в кабинете коменданта, прояснилось, открыв чудесный вид на посадочную площадку – впрочем, из-за малочисленности кораблей не слишком интригующий с точки зрения туриста. Плавно подкатился официант в виде узкой пирамиды высотой со взрослого человека, мягко помавая негуманоидными конечностями.

Отсоединив кабели шлема и поставив его на стол перед собой, чтобы был под рукой, Гарри заказал стаканчик спиртного, за ним другой, подумывая о том, что с точки зрения стратегии было бы разумно и дальновидно припасти в комнате бутылочку в качестве резерва. А на закуску взял миску солёных крендельков.

Архитектор, проектировавший помещение – если только можно так его назвать – старался, и небезуспешно, воспроизвести земной сад. Почти весь пол покрывало что-то вроде мха и короткой травы. Из виртуального декора, маскирующего одну стену, с журчанием бежал самый натуральный ручеёк шириной не больше метра и глубиной по щиколотку. Попетляв вокруг камней, с плеском прокатившись по невысоким порогам среди буйных зарослей живых папоротников и мхов вперемешку с немногочисленными неземными растениями, он исчезал под другой стеной с приглушённым плеском и облачком мельчайших брызг, намекавшими, что чуть дальше скрыт водопад.

Глядя в соседнюю зеркальную стену и похрустывая настоящим крендельком, Гарри спросил самого себя вслух:

– Интересно, чем вымощена дорога на Благие Намерения?

Вопрос услышать было некому, кроме робота-бармена, а упомянутый агрегат, как и положено их брату, изо всех сил заскрипел своими ограниченными мозгами, чтобы выложить толковый ответ.

– Это говорят о дороге в ад, – ясный и внятный голос, донёсшийся до столика Гарри со стороны стойки, исходил из другой пирамиды, походившей на человека ничуть не больше первой.

– Ничего подобного, – резко оборвал его Гарри, повернув голову. – На самом деле говорили… а, чёрт, неважно. – Но затем, даже сказав это, он все же помолчал в ожидании ответа, не дождался, в раздражении попытался переиначить формулировку. – Ты порешь чушь, трактирщик. Я задавал вопрос, а ты подумал, что сказанное мной означает… неважно.

Последовало молчание, и Гарри почувствовал себя круглым идиотом. Какого чёрта он полез в спор с вещью? Робот кротко выслушал его попрёки – вообще-то, конечно, он только выявлял в человеческом поведении определённые признаки и реагировал на них, как предписывала программа. Он с такой же вежливостью процитировал бы таблицу умножения или подкатился бы к столику и попытался пощекотать клиента, если бы кому-то пришло в голову запрограммировать его на подобное.

Разумеется, на самом деле он, как вышколенный слуга, запрограммирован хранить молчание в ответ на словесные выпады. Он должен присутствовать крайне ненавязчиво и создавать впечатление тихой целенаправленной деятельности за стойкой, вертя своей округлой нечеловеческой головой туда-сюда, словно выполняя какую-то работу. Что ж, хорошая человеческая машина должна знать своё место.

После официального перевода базы из состояния тревоги через состояние полной боеготовности до просто повышенной с получасовыми интервалами, комендант Норманди вверила надзор за ходом дел адъютанту и отправилась добирать недостающие часов шесть сна. Проснувшись и разобравшись с дожидавшимися её рутинными делами, она отправилась искать Гарри.

И комната, и корабль Гарри ответили, что он отсутствует. Клер уже взялась было за коммуникатор, но тут ей в голову пришла идея совершить моцион: сегодня она ещё не успела прогуляться.

Пока комендант сидела за своей оперативно-тактической консолью в вычислительном центре, её мало-помалу охватили подозрения, что вражеский выпад в сторону штатской колонии – просто отвлекающий манёвр, а настоящий удар будет направлен на Гиперборею.

И приказала немного реорганизовать расстановку роботизированных застав системы раннего оповещения с акцентом на обороне астероида и базы.

С самого начала и до самого конца боевых действий служащие Военно-космического флота отмечали, что корабли сил самообороны Благих Намерений хаотически мечутся туда-сюда, не атакуя врага и не таясь от него. Если нарушитель – простой берсеркер-разведчик, как в данном случае, более неудачный образ действий и придумать трудно: врагу остаётся лишь пересчитать их, не подвергаясь ни малейшей опасности. Так что Норманди сразу раздумала мобилизовать Силы Самообороны для участия в боевых действиях импровизированного экспедиционного корпуса.

После стычки коменданту Норманди не удалось отоспаться так же основательно, как Гарри, но часа четыре-пять всё-таки поспала. Как правило, больше ей и не требовалось.

Она питала смутную надежду, что сегодня в коридорах снова будет благоухать свежей сосной, но вместо этого программа напоила воздух солоноватым запахом океана. Если так пойдёт и дальше, фоновую музыку сменит негромкий шелест прибоя.

Вообще-то она ничуть не удивилась, когда подойдя к клубу, обнаружила, что его дверь уже открыта, и музыка играет вовсю. В данный момент в баре сидел только один посетитель. Угадайте с трёх раз, кто именно. Комендант поразмыслила, не поднять ли вопрос о несанкционированном вмешательстве, но решила на сей раз спустить дело на тормозах. Пожалуй, ей самой следовало дать полный отбой ещё час назад. Поднеся к губам наручный коммуникатор, она приказала Сэйди сделать это сию же секунду.

Остановившись перед его столиком и выпрямившись во весь рост, она провозгласила:

– Мне пришло в голову, что я могла бы отыскать вас здесь, мистер Сильвер.

– Зовите меня Гарри. Можно даже на «ты». – Он приподнял полупустой бокал в шутовском приветствии. – Составите компанию?

– Ничего, не утруждайтесь. – Клер обернулась к официанту. – Глоточек того грушевого бренди, если ещё не кончилось. – Как только робот заскользил прочь, она уселась напротив штатского гостя. Брошенный на него украдкой взгляд не выявил никаких явных признаков алкогольной интоксикации. Нет, злоупотребление вряд ли относится к разряду поводов для беспокойства касательно Гарри Сильвера. – Рада, что вы с нами. Я откровенно надеялась, что вы запишетесь в добровольцы. Загляните ко мне в кабинет, я подготовлю документы, чтобы придать делу официальный статус.

– Похоже, дело немалое. Наверно, придется заполнять какие-то бумаги?

– Увы, флотские правила требуют.

– А нельзя ли как-нибудь остаться штатским, но всё-таки стать вашим пилотом?

Комендант поразмыслила над вопросом секунд десять, вертя в руках только что принесенный стаканчик с прозрачным как слеза абрикосовым бренди.

– Вы поведёте какой-то из кораблей капитана Марута, входящий в состав его возрождённого экспедиционного корпуса. Но раз вам так хочется, я выясню, чем могу вам помочь. Сложившаяся ситуация подпадает под категорию чрезвычайных, что даёт мне весьма широкие полномочия. По-моему, в вашем случае мы сможем допустить некоторые вольности. Надо же чем-то подсобить капитану Маруту.

– Спасибо. Вы могли бы и меня сделать капитаном, чтобы он не доставал меня. А ещё лучше, сделайте меня командором. – Лицо Гарри вдруг озарилось улыбкой, и для вящего эффекта он воздел палец. – А лучше всего, понизьте его до рядового третьего класса!

– Вы правы, мистер Сильвер, я могла бы сделать вас капитаном. Но не стану.

– Ладно, чего уж там, попытка не пытка. Как поживает наш бравый вояка нынче утром? – Гарри видел эсминец на поле, вокруг которого хлопотала пара ремонтных роботов. – Упивается ли он своей победой?

– Несомненно. А разве этому что-нибудь препятствует?

– Ничуть. Победа есть победа. Я просто надеялся, что от этого он будет настроен несколько менее… самоубийственно при планировании очередного проекта.

– Если вы не прекратите употреблять это слово, мистер Сильвер, мне это придётся не по душе.

– Мне тоже. Правду сказать, я и сам этого словца терпеть не могу.

После перестрелки и Норманди, и Марут прониклись ещё более твердым убеждением, что для успеха пересмотренного плана засады на Шиву не хватает ряда ключевых фигур. За оставшееся время получить такую помощь можно только в единственном месте – на Благих Намерениях. Столкнувшись с этим фактом, комендант Норманди порядком помучилась, решая, с какого именно тона начать – примирительного или угрожающего, когда настанет час воззвать к властям и народу соседней планеты.

Лично она бы предпочла иметь дело с собственным личным составом или получить помощь откуда-нибудь ещё, кроме Бани. Но ни той, ни другой возможности в её распоряжении не имелось.

Гарри невозмутимо заявил, что в вопросах дипломатии от него не будет ни малейшего толка, он всегда в подобных делах был слабоват.

Клер Норманди заверила его, что тревожиться ему не о чем, никто и не думал спрашивать его совета в подобных материях. А заодно, воспользовавшись удобным случаем, посвятила его в подробности успешного истребления разведчика берсеркеров.

Их беседа в клубе была в самом разгаре, когда виртуальная голова Сэйди вдруг выскочила на ближайшем головизоре, доставив коменданту Норманди сообщение, что мэр Благих Намерений по имени Розенкранц – во всяком случае, так показалось Гарри – сообщил, что вместе со своим шефом службы общественного порядка вскоре прибудет на низкую орбиту вокруг Гипербореи.

– Извините, комендант, но на сей раз мэр проявил невероятную настойчивость. Говорит, что они с Гильденстерном направляются сюда для переговоров на близкой дистанции.

– И чего же он хочет, Сэйди? – вздохнула комендант.

– Он доставил добровольцев, откликнувшихся на ваше воззвание. Говорит, что их всего шестеро.

– Это на полдюжины больше, чем я надеялась получить. Розенкранц доставил их лично? Значит, ему нужно что-то ещё.

– Он снова жалуется, мэм.

– Великие боги, что ему ещё не так?! Куски берсеркеров сыплются на голову?

– Как вы сказали? «Розенкранц и Гильденстерн»? – перебил Гарри, приподняв брови.

Комендант потрясла головой, чтобы он не раскрывал рта ещё минутку.

– Вели им убираться, Сэйди… о, чёрт, нет, забудь. Я поговорю, когда они будут готовы. – И отключила Сэйди.

– Переговоры на близкой дистанции? – переспросил Гарри. – С Розенкранцем и Гильденстерном? Я не ослышался?

– Нет. Их фамилии действительно начинаются с «Р» и «Г» соответственно. Но выговорить их настоящие фамилии большинство людей без лингвистического образования просто не в состоянии, они и сами это понимают и не придают особого значения тому, как мы их называем. Естественно, в определенных пределах.

– Как я понимаю, вы с ними не очень-то ладите?

– Если вы так понимаете, то не слишком заблуждаетесь… что же до переговоров, мы уже проделывали подобное пару раз. Они ставят корабль на рейде – то есть, на низкой орбите – так что мы можем общаться без запаздывания сигнала. Но мне не приходится предоставлять им право посадки, ведущее к инспекциям и канцелярщине. А уж что касается добрососедских отношений, Р и Г и между собой-то не очень ладят. Правду сказать, я подозреваю, что они прилетели сюда вдвоём именно потому, что ни один не доверяет другому.

Вскоре поступило сообщение, что гости дрейфуют на низкой орбите и запрашивают посадку. Комендант Норманди холодно отказала.

– Разве что вы прибыли сюда в качестве добровольцев. Если вы настаиваете на посадке, я делаю вывод, что вы здесь именно с этой целью и посему подчиняетесь воинской дисциплине.

– Вы не осмелитесь! – будто в качестве компенсации отсутствия волос на макушке, мэр Розенкранц щеголял длинными, свирепыми чёрными усами.

– В определенном смысле я ничуть не грешу против истины, господа. Мне вовсе незачем осмеливаться на что-либо.

Это заставило их призадуматься.

– От вашей прямоты как-то легче на душе, – наконец проронил шеф Гильденстерн. Его широкое, желчное лицо на экране головизора почти сравнялось в оттенке с его рыжими, коротко подстриженными волосами.

– Рада, если это вас тешит. Итак, чем могу служить?

Как только гости в диалоге с комендантом добрались до сути, стало ясно, что мэр и шеф службы гражданской безопасности Бани едины в требованиях защитить их планету от нападения берсеркеров. Оба непоколебимо верили, что коренная задача любого воинского формирования – защита граждан Галактики в ближайших окрестностях. Несомненно, дома у этой парочки имеются политические разногласия, но в данном пункте они высказывались просто-таки хором.

– Мы не вернемся, пока не получим гарантий защиты, – твердил мэр.

– Тогда вам придется болтаться на орбите очень долго. Единственное, что я могу вам гарантировать, так это то, что я и мой личный состав будем исполнять свой долг.

Теперь настала очередь шефа.

– Ладно, а в чём же ещё заключается ваш долг? Сиречь, из наших никто не верит в байку, будто у вас тут просто метеостанция. Кое-кто из наших думает, что у вас тут крыша поехала.

– Не улавливаю, что из этого следует, шеф. Нам ведь поручены и другие задачи.

– И какие же?

– Обсуждать это в данный момент я не могу. Так или иначе, военная обстановка весьма сложная. Может, сойдёмся в том, что мне обстановка известна гораздо лучше, чем вам? Вы согласны доверять мне?

– В чём?

– Позвольте мне одолжить корабли Сил Самообороны.

Оба собеседника коменданта Норманди дружно затрясли головами. В этом вопросе этой парочке не нужно было терять времени, чтобы прийти к консенсусу.

– Извините, комендант, – заявил мэр. – Все наши корабли необходимы для самообороны, и мы не видим возможности отослать их прочь. Сомневаюсь, что вы на нашем месте поступили бы иначе.

– А большинство экипажей вряд ли охотно пойдут под начало флота.

– Я вовсе не прошу ваших граждан рисковать жизнью вдали от родины. – Полюбовавшись действиями банных сил самообороны в бою (а вернее, в попытке ввязаться в бой), Норманди и Марут решили, что лучше с ними не связываться – зато их корабли пришлись бы очень кстати.

– Ответ отрицательный, – величественно, как и надлежит государственному мужу, возгласил Розенкранц. – Оборона родной планеты для нас превыше всего. А для оной нам потребны собственные бывалые воины.

– Огорчительное решение, мистер мэр, и не слишком мудрое. В данный момент наиболее действенный способ защиты вашей родной планеты – оказывать мне всяческую помощь и содействие.

– Мы доставили вам шестерых добровольцев, каждый из которых отвечает всем предъявленным вами требованиям, – вклинился Гильденстерн, злорадно усмехнувшись и сделав упор на последние слова.

– Отлично, благодарим от всей души. Я отправила за ними челнок. Итак, перейдём к вопросу об одолжении мне пары кораблей ваших сил самообороны…

– Невозможно! – По ходу разговора Гильденстерн становился все багровее и багровее. Но теперь он помедлил, и в голосе его прозвучала издёвка: – Но мне дали понять, что к вам на подмогу уже спешит множество добровольцев, комендант.

– В самом деле, шеф? Откуда? – опешила комендант.

– С Благих Намерений, откуда же ещё! Они даже ведут собственный флот. Более того, как я понимаю, они уже отправили к вам курьера.

Последовало молчание, во время которого Клер Норманди озадаченно поглядела на Гарри: тот тоже слегка оторопел. Отправили курьера? С планеты, удалённой всего на час полёта в нормальном пространстве?! Такое делают только при крайней спешке, когда каждая минута на счету, и обходится это недёшево. Но никакой курьер пока не прибывал.

– А нельзя ли несколько подробнее, будьте любезны? – поинтересовалась Норманди. – Вы доставили ко мне на своём корабле шестерых добровольцев…

– Совершенно верно.

– Но кто же тогда те, другие? Вы утверждаете, что прибывает целый флот?

– В общем, так мы слыхали. Наверное, их курьерское послание разъяснит всё гораздо лучше, чем я.

Однако мэр Розенкранц ещё не исчерпал свою повестку дня. Теперь его изображение на головизоре указало на коменданта Норманди пальцем.

– Прочие исполняемые вами обязанности, говорить о каковых вы отказываетесь, несомненно, заслуживают всяческого одобрения. Но…

– Да, поверьте мне, господа, заслуживают.

– Надеюсь, вы не станете слушать этого безумца, нарекающего себя императором.

– Простите, как? – Клер даже не догадывалась, о чём идёт речь, хотя для Гарри внезапно забрезжил рассвет понимания.

– Комендант, вы ответите мне на один вопрос? – напирал Гильденстерн.

– Если смогу.

– Какова коренная задача Военно-космического флота? – Клер не потребовалось подыскивать ответ, потому что у него наготове уже имелся свой. – Защищать граждан Галактики, уплачивающих свои налоги, верно?

– Мистер мэр, мы лишь орудие Галактического Совета. Как представитель такового, я делаю всё возможное, чтобы защитить все обитаемые планеты в…

– Наш народ не понимает этого призыва добровольцев, комендант, – от гнева Гильденстерн даже осип. – Это вы призваны защищать нас, а не мы сражаться за вас!

Норманди изворачивалась, как могла. Сидя рядышком, слушая бесполезные споры и потягивая вторую порцию коктейля, Гарри думал, что Клер пропустить глоточек сейчас куда нужнее, чем ему. Конечно, на самом деле вожди Бани хотели услышать только заверения в том, что Военно-космический флот будет защищать их любой ценой и беспокоиться не о чем, а никто на свете не мог бы дать им таких заверений, не погрешив против истины – даже если бы Клер и всему её личному составу было больше нечем заняться.

Гости переходили от угроз к мольбам, требуя растолковать, что происходит на самом деле. Правда ли, что враг отбит? Да. Следует ли ожидать более широкомасштабного нападения? Неизвестно.

Им как-то даже не пришло в голову, что Клер Норманди просто-напросто говорит им правду. Совершенно верно, заверяла она вождей Бани, на сей раз тревога не была ложной. А если их собственные силы самообороны пытаются заявлять, что всё-таки была, то настал час основательно перетряхнуть их личный состав. Нарушитель, напавший на Баню, прибыл предположительно с базы берсеркеров в Летнем Краю, по той простой причине, что все остальные известные вражеские базы расположены значительно дальше.

– Как я понимаю, вы ожидаете от меня какой-то помощи в случае возвращения врага? – осведомилась Норманди.

В эфире воцарилось молчание. Наконец, шеф прервал его:

– Что вы этим хотите сказать, комендант? Что если на нас снова нападут, вы воздержитесь от помощи?

– Я хочу сказать, что если вы не окажете мне никакой помощи сейчас, в следующий раз меня может здесь просто не быть. И базы тоже. Не утруждайтесь спрашивать меня, почему и как, потому что отвечать я не стану. Просто поверьте мне на слово.

– Я бы назвал это низким шантажом!

– Называйте как хотите. Но факт есть факт. Вероятно, нам не выиграть войны с тем, что мы сможем наскрести здесь или где-нибудь ещё за ближайшие пару дней. Но если мы не попытаемся, то проиграем наверняка.

– Вы ожидаете нового нападения?

– Я только что дала отбой тревоги. Я не располагаю специфическими сведениями о приближении более массированной атаки, а строить догадки умею ничуть не лучше вашего.

На что Гильденстерн дрожащим от гнева голосом выразил надежду, что она поладит с императором.

– Простите, вы не могли бы это объяснить? Я не поняла, что это за император, которого вы то и дело упоминаете?

У неё сложилось отчетливое впечатление, что оба её эфирных собеседника изумились её неосведомленности.

– Другие растолкуют вам это лучше, чем мы, – изрёк мэр Розенкранц.

Как только шестеро добровольцев переправились на катер, корабль с Розенкранцем и Гильденстерном снялся с орбиты, и его пилот лаконично доложил, что ложится на обратный курс.

– Спасибо за визит, господа, – вежливо произнесла комендант Норманди. – До связи.

– Удачи, комендант. – Пожелание высказал один мэр; у неё сложилось впечатление, что шеф службы общественного порядка настолько зол на неё, что боится раскрыть рот, чтобы не ляпнуть чего-то лишнего.

Как только головы посетителей исчезли с головизора, комендант Норманди сказала Гарри Сильверу:

– Им наплевать, что на оборону целой планеты нам просто-напросто не хватит сил. Конечно, не считая нашего крохотного астероида.

– Хотите, в следующий раз с ними поговорю я?

– Спасибо, нет, мистер Сильвер.

– Зовите меня Гарри. По крайней мере, пока я не надел форму.

– Лучше сохраним деловые отношения, мистер Сильвер. Называйте меня комендантом Норманди. Кстати, о форме – когда вы собираетесь заполнить бумаги?

Гарри набрал в грудь побольше воздуха, но отвечать ему не пришлось: в этот самый миг на дисплее появилась виртуальная голова адъютанта Сэйди.

Сэйди, как всегда, отрапортовала чётко и ясно, но доклад её показался полнейшей белибердой. Только что на расстояние прямой радиовидимости с базой вышел изношенный, устаревший курьер, и незамедлительно передал открытым текстом записанное сообщение от неизвестного, именующего себя Гектором, приписывающего себе ранг адмирала и якобы выступающего от имени императора.

– Мне ужасно не хотелось тревожить вас сейчас, комендант, но…

– Ничего страшного. Покажи мне запись.

Но как только запись пошла, энтузиазм коменданта стремительно сменился недоумением.

На головизоре появился человек в блистательном мундире, в самом деле назвавшийся адмиралом Гектором. Суть сказанного им действительно подтверждала слова вождей Бани, суля благородным воинам Военно-космического флота в их героической борьбе существенную поддержку.

Послание ни одним словом не объясняло, с какой стати его отправитель счел необходимым использовать для связи в пределах системы курьер.

По базе тотчас же поползли слухи. Скоро прибудет существенная помощь. Надежда пустила прочные корни – во всяком случае, в сердцах наиболее простодушных. Обычно, появление адмирала означает, что на подходе самый настоящий военный флот.

Служащие Военно-космического флота на Гиперборее, понятия не имевшие ни о каком императоре, поначалу даже не догадывались, что курьер прибыл с Благих Намерений – они-то думали, что он отправлен из какой-то другой звёздной системы, пусть даже весьма отдалённой. Или с пролетавшего мимо в подпространстве корабля.

Но система раннего обнаружения не выявила подобных кораблей.

Воодушевление тут же уступило место недоумению.

– Минуточку… Может, эта чепуха насчёт адмиралов и императоров – какой-то условный код?

– Если и да, то нашим шифровальщикам таковой неизвестен. Нет, по-моему, всё это надо принимать за чистую монету.

– Он утверждает, что его флот летит сюда? И сколько же в нём кораблей?

– В послании дословно сказано только это. Просто «флот». Сколько именно, не уточняется.

– Самое время услыхать добрые вести. Ожидайте подхода какого-либо военного соединения. Прикажите ему остановиться на орбите не ниже тысячи кэмэ.

Но никакой флот не прибыл. Быстрый компьютерный поиск по картам ныне опустошённого сектора Омикрон не выявил ни одной политической группировки, провозгласившей себя империей либо управлявшейся должностным лицом, наделённым титулом императора.

Остальные обитатели Гипербореи, знавшие источник слухов или догадывавшиеся о нём, особых иллюзий не питали. Радость, доставленная посланием, оказалась недолговечной. Достоверные сведения об императоре Юлии можно было получить из ряда источников. Даже от Гарри Сильвера, как только коменданту выпал случай переговорить с ним.

8

Победа просто опьянила членов команды Марута, попадавшихся Гарри на глаза после стычки. Не сей раз человеческая сторона понесла в бою минимальные потери. На астероид вернулся только один патрульный катер, но второй не подбили – просто он остался для сбора обломков; Военно-космический флот взял за правило по возможности собирать материалы берсеркеров для тщательного исследования.

В космос поднялась и пара бронекатеров, чтобы принять участие в перестрелке, и теперь они тоже вернулись на базу.

Комендант Норманди с нетерпением ждала встречи с шестёркой добровольцев, доставленных Розенкранцем и Гильденстерном, чтобы поприветствовать их на базе. Их проводили к ней в кабинет.

Общим счетом пятеро мужчин и одна женщина – из десяти тысяч – соответствующие элементарным критериям отбора и притом добровольно вызвавшиеся принять участие в сражении.

Краткий список гласил:

Франс Кордин

Карл Эномото

Кристофер Гавот

Хонан-Фу

Шерри Равено

Шандор Тенцин

Шестеро искусных, решительных бойцов могут перевесить чашу весов в пользу нового экспедиционного корпуса, и эти шестеро добровольцев обладают полезным опытом, если верить их личным делам. Они выстроились неровной шеренгой для знакомства с комендантом.

Следуя инструкции, каждый принёс с собой одну сумку или чемоданчик с личным имуществом, так что у их ног неровным рядом лежал багаж.

Трое из добровольцев явились в форме – должно быть, сохранившейся у них с тех времён, когда они служили в регулярной армии, и теперь отдали честь приблизившемуся командиру. В любом случае всем шестерым выдадут новую форму; как раз сейчас прибыл робот, чтобы снять с них мерки. Двое – ветераны Военно-космического флота, а один, Шандор Тенцин, когда-то служил во всегалактической организации, посвятившей себя борьбе против берсеркеров, прозванной орденом тамплиеров. Почему он вышел из её рядов, пока неясно.

– Вольно, – скомандовала комендант.

Несмотря на большой разброс в возрасте, все шестеро производили впечатление людей крепких и надёжных.

Франс Кордин, отставной звездоплаватель – немногословный старик, окружённый аурой уверенности бывалого человека, явно предпочёл, чтобы его волосы поседели самым натуральным образом. Не слишком длинные усы того же цвета аккуратно уложены плавными волнами.

Карл Эномото – темноволосый, круглолицый, наделённый серьёзными повадками, вполне уместными при его серьёзной решимости добиться финансового успеха, как отмечено в его личном деле. Выйдя живым и невредимым из ряда боев, Эномото ушёл с административной работы в Военно-космическом флоте, решительно настроившись провести следующий этап биографии в погоне за богатством. Согласно досье, даже добился на этом поприще первых успехов.

Кристофер Гавот, один из троих чисто штатских, встретил её приход с наибольшим энтузиазмом. Хорошо сложённый молодой человек – впрочем, если приглядеться, не такой уж молодой – с открытым, привлекательным лицом и обаятельной улыбкой.

Мужчина по имени Хонан-Фу – его народ, раскиданный по множеству планет, предпочитает обходиться без фамилий, зато зачастую даёт составные имена – наименее воинственный из компании, всем видом будто извиняется за вторжение. На общем языке говорит с необычным акцентом.

На первый взгляд, громадные голубые глаза придают Шерри Равено сходство с напуганным ребёнком. Но это впечатление почти сразу опровергает её осанка – кулаки в боки – и непристойность, сорвавшаяся с губ при появлении начальства. Но непристойность скорее ритуальная, женщина сама вызвалась послужить в час опасности, – чтобы защитить своего ребёнка. На силы самообороны Бани она не слишком полагается; настоящую защиту может обеспечить кто угодно, только не они.

– Хочу вас уведомить, что дома у меня остался маленький ребёнок, – сверкнув громадными, дивными голубыми глазами, заявила мисс Равено, когда комендант остановилась перед ней, чтобы пожать руку.

«Тогда зачем же ты здесь?» – тотчас же подумала комендант, но вслух сказала лишь:

– Спасибо, что пошли добровольцем, мисс Равено.

В общем и целом, настрой шестерых новоприбывших, читавшийся у них на лицах, колебался между стоицизмом и фатализмом. Явный энтузиазм демонстрировал один только Гавот, ни разу не служивший ни в каких вооружённых силах. Зато его боевой послужной список – с ручным оружием против абордажных машин берсеркеров – выглядел достаточно впечатляюще. В небольшой анкете, заполненной каждым из добровольцев, в графе «Род занятий» он указал, что торгует учебными материалами. Боевой опыт он приобрёл случайно. Лет пять назад, будучи гражданским лицом, он оказался в центре вооружённого конфликта и поневоле принял участие в боевых действиях. В личном деле обо всём было сказано буквально парой слов, но складывалось впечатление, что он зарекомендовал себя прирождённым воином.

Двое или трое из шестерых более-менее давно познакомились ещё в главном поселении на Бане. Клер Норманди пришло на ум, что они могли бы просветить её на предмет императора Юлия, адмирала Гектора и их флота, но от вопросов воздержалась, решив, что сейчас не время.

Боевой опыт шестёрки разнился в довольно широких пределах. Послужной список Эномото свидетельствовал, что тот провёл в боях разной тяжести немало времени, но ничем выдающимся себя не зарекомендовал. Один или двое вообще располагали лишь символическим опытом.

Даже по воинским званиям у ветеранов обнаружился большой разброс. Пилотов среди них не обнаружилось. Согласно документам один – Хонан-Фу, субъект со скорбным, извиняющимся лицом – зарекомендовал себя в боевых действиях, как выдающийся артиллерист.

Каждому из шестерых выделили комнату, дали двадцать минут на обустройство и сказали, куда и когда прибыть по окончании этого срока.

Приветственная речь, услышанная шестёркой добровольцев двадцать минут спустя из уст капитана Марута, звучала куда более деловито, чем речь Норманди.

– У нас на подготовку всего двое-трое суток, и потому мы обойдёмся без традиционной муштры касательно воинской вежливости. – Поглядев на Гавота, цивильного до мозга костей, капитан пояснил: – Я имею в виду такие материи, как правила ношения воинских знаков различия, а также когда и как следует отдавать честь. Видимо, нет необходимости напоминать, но я всё-таки хочу ещё раз подчеркнуть, что требования воинской дисциплины при этом не отменяются.

Покинув клуб, Гарри твердил себе, что должен сейчас же явиться в кабинет коменданта и покончить с бумажной работой по поводу призыва, чтобы тоже надеть форму. Но ноги несли его в совершенно противоположном направлении. Он и сам не понимал причин собственной неохоты покончить с формальностями, но ничего поделать с собой не мог. И вообще, так приятно просто прогуляться без скафандра.

По пути Гарри встретил капитана Марута, возвращавшегося после провозглашения перед добровольцами своей версии приветственной речи. Повязки капитана, если его раны на руке ещё и не затянулись, уменьшились настолько, что стали не видны из-под рукава.

Теперь Марут буквально пылал энтузиазмом, особенно ликуя оттого, что его единственный исправный эсминец выступил настолько успешно, даже полуразбитый, с недоукомплектованным экипажем.

Даже присутствие Гарри он снёс довольно терпимо.

– Я слыхал, вы наконец-то записались в добровольцы, Сильвер.

– На всякого иной раз находит умопомрачение.

Сам Гарри считал, что поводов поумерить ликование более чем достаточно. Одно дело – погнать разношёрстную флотилию на истребление единственного разведывательного берсеркера, а бросить её против Шивы, да против опекающего Шиву конвоя – совсем другое.

– Комендант говорила мне, – не смутился Марут, – что вы немного знакомы с материальной частью берсеркеров.

– Доводилось видеть обломки тут и там. Экспертом меня не назовёшь.

– Всё равно, глядишь, чем-нибудь да поможете. Надо сообразить, как сделать наших поддельных берсеркеров как можно более убедительными.

– Ага, – утвердительно склонил голову Сильвер. – Раз уж вы решительно настроились использовать липовых берсеркеров, это не помешало бы. Сиречь, вы не раздумали украдкой подобраться к базе берсеркеров и просочиться на неё?

– А вам приходит в голову более удачный способ выполнить нашу миссию?

Гарри оставалось лишь головой покачать.

– Тогда я бы попросил вас уделить мне несколько минут. Вы не слишком заняты? Комендант дала мне соизволение немного покопаться в зале трофеев.

Марут стремительно зашагал впереди, словно прекрасно знал дорогу. И остановился в дальнем конце коридора, окончившегося просторным, напоминающим пещеру залом с необработанными каменными стенами – небольшим складом, забитым разнообразнейшими образчиками техники берсеркеров.

Единственный способ добраться до зала трофеев изнутри станции – через воздушный шлюз, хотя давление воздуха внутри немногим ниже нормального. В конце единственного длиннющего коридора, ведущего сюда, яркие знаки, выписанные на стенах и двери, предупреждали всякого, что входить без бронескафандра запрещается. Персонал, входящий сюда, считается пребывающим в открытом космосе перед лицом врага. Каждый экспонат зала как минимум дважды проверен на отсутствие мин-ловушек и прочих опасностей, и всё же…

Как предписано правилами, у двери стоял вооружённый часовой, – на случай, если доставленные останки берсеркеров проявят признаки какой-либо нежелательной деятельности.

Стандартный карабин часового, бесспорно, настроен по частоте так, чтобы не причинить вреда ни одному дружественному, знакомому телу.

По сути подобное оружие представляет собой энергомёт, чей луч сокрушает самую прочную броню, но не вредит мягким тканям живого организма. Луч вызывает интенсивные вибрации во всём, к чему ни прикоснётся, но в мягких тканях колебания быстро и безвредно гаснут. Твёрдые поверхности тоже можно защитить, оросив их соответствующим химсоставом. В боевых условиях формулу состава меняют ежедневно или от боя к бою, чтобы враг не сумел воспроизвести её и сделаться неуязвимым. Именно в это время вспомогательный агрегат с опознавательными знаками компонента системы обороны на борту занимался тем, что перекрашивал стены, полы и потолки коридора защитной краской в новый цвет.

При желании стрелок может держать энерговинтовку подобного типа одной рукой, упирая её откидным прикладом в плечо. Ствол оружия представляет собой сплошной выпуклый излучатель. Но гораздо чаще оружие монтируется на спину скафандра, как ранец, в комплекте с собственной миниатюрной термоядерной силовой установкой, обеспечивающей мощь удара, способную остановить локомотив, а если повезёт – десантного или абордажного берсеркера.

Большинство опытных снайперов мигательному спуску предпочитают систему альфа-спуска, поскольку даваемый ею выигрыш в пару наносекунд может сыграть в бою решающую роль. Вдобавок она чуть более надёжна, хотя и научиться применять её немного труднее. Она наводится на цель визуально – на точку, куда устремлён взгляд стрелка, но запускается управляемым альфа-ритмом органического мозга оператора.

Прицеливанием и стрельбой оружия с мигательным спуском тоже управляют глаза стрелка. Прицел отслеживает движения зрачков оператора и ориентирует оружие по линии взгляда, но чтобы оно сработало, тот должен резко моргнуть. Вероятность непреднамеренного выстрела с МС тоже выше, чем с АС; опытные стрелки и той, и другой системы избегают смотреть прямо на того или то, что хотят уберечь.

Комендант Норманди, покамест закончившая свои дела с добровольцами, присоединилась к Маруту и Сильверу почти сразу же после их прихода в зал трофеев.

Так эта пещера с ровными стенами именуется лишь неофициально. Есть у неё и какое-то официальное название, – такое-то и такое-то складское помещение, – но оно никогда не употребляется в разговорах, потому что никто не в состоянии его запомнить.

– Чертовски много хлама, – задумчиво оглядевшись, заметил Гарри, – для рядовой метеостанции.

– Изрядная его часть доставлена с Летнего Края, – пояснила комендант, – когда стало ясно, что тамошнюю базу необходимо эвакуировать.

– Ясно.

За многие годы Сильверу довелось хорошо узнать, как выглядят залы трофеев. Ему доводилось видеть залы побольше и побогаче, чем этот. Они есть на всех базах форпостов человечества, хотя во многих нет ни единого обломка вражеской аппаратуры.

Сильвер давным-давно решил для себя, что где-то, хотя бы в одном из залов трофеев баз освоенной людьми части Галактики должна работать команда лучших умов человечества, занятых тщательнейшим изучением берсеркеров в попытке выжать хотя бы капельку знаний из каждой крупицы вражеской аппаратуры, выстраивающих из всех известных о тех фактов всё новые и новые конструкции в надежде наткнуться на открытие, способное окончательно перевесить чашу весов в пользу всего живого.

Гарри, не посвящённый в тайны главных стратегов человечества, даже не догадывался, где проводится основная часть этой грязной работы. Если бы его заставили строить такие догадки, он заявил бы, что главная лаборатория подобного рода почти наверняка размещается в Порт-Даймонде, и скорее всего, ещё одна, почти не уступающая первой – на Земле или Луне, хотя самые опасные эксперименты обычно проводятся на значительном удалении от Земли.

Покопавшись в памяти, Гарри сумел мысленно восстановить облик зала трофеев на базе в Летнем Краю; местами здешний металлолом очень напоминал тамошний. Не исключено, что захватившие базу берсеркеры теперь используют помещение для аналогичных нужд, то бишь для изучения вражеской техники. И фантазия Гарри услужливо нарисовала ему зал трофеев, забитый всяческими человеческими вещами – от оружия до садового инвентаря и детских игрушек.

Суда, доставляющие экспонаты на хранение в Гиперборейский зал трофеев, садятся на поверхности астероида, но садятся не на поле, и вместо обычной разгрузки, после которой грузы доставляют на хранение уже по коридорам станции, стыкуются со специальным шлюзом зала трофеев, после чего разгружаются, как в открытом космосе с корабля на корабль. Такие предосторожности предписываются уставом, и Гарри никогда не мог для себя решить, есть ли смысл в подобных правилах; видимо, они были написаны после какого-то несчастного случая, когда металлический хлам, считавшийся тщательно умиротворённым, вдруг оказался заражён запрограммированным духом смерти.

Конечно, подобные коллекции собирают в надежде, что удастся наткнуться на какой-то исключительно ценный материал или когда-нибудь переправить добытую информацию на Землю или в Порт-Даймонд – два места в освоенной Галактике, где проводятся самые серьёзные исследования природы берсеркеров.

Сегодня коллекция Гиперборейского зала трофеев пополнилась. Часть трофеев сегодняшней перестрелки представляла собой чуть ли не пыль, выловленную в пространстве поблизости от места гибели разведывательного берсеркера и доставленную на астероид в мешках и бутылях.

Несомненно, в окрестном пространстве дрейфует ещё масса подобного мусора, дожидаясь уборки. Это лишь образчики материалов, показавшиеся сборщикам наиболее интересными.

Сильвер всегда с интересом наблюдал, как по-разному люди ведут себя в подобных местах. Одни испытывали безмерное любопытство, а другие – лишь опасения. Отыскать способ заранее угадать, в какую категорию попадёт человек, Гарри пока не удалось. В его собственной душе эти фундаментальные чувства мешались, путались между собой и с другими эмоциями, распознать которые было гораздо сложнее.

В зале трофеев имелся специальный отсек, что-то вроде склепа, где этакими неживыми военнопленными содержались мозги подбитых берсеркеров, если удавалось захватить их более-менее неповреждёнными. Пока что в специальном склепе на Гиперборее, как и в большинстве подобных, виденных Гарри, чисто символически хранились только какие-то обломки, чуть ли не крошки. Ни один из них не подходил под категорию мозга даже с большой натяжкой. Может, они вообще никогда не были частью берсеркерских мозгов. Эти электрические цепи не имели прямого отношения к опознанию и уничтожению жизни, в первую очередь разумной.

– Я бы сказал, что это результат попадания снаряда тахионной пушки, – приподняв небольшой статглассовый контейнер, заметил Марут.

Гарри хмыкнул. Да, диковинный осколок, обугленный и скрученный, но Гарри доводилось видеть и подиковиннее. Если Марут прав, исследование осколка не стоит трудов. При подобных коллизиях вышибает всю запрограммированную информацию, и результаты бывают воистину причудливые: обломки, меняющие форму прямо на глазах, попеременно приобретая одну из двух-трёх форм. Гарри слыхал, что некоторые со временем исчезали напрочь, проваливаясь в ближайшее подпространство или закукливаясь в собственном пространстве-времени, почти недостижимом из регионов пространства-времени, более-менее изученного людьми.

После выстрела из тахионной пушки болванка, отлитая из различных изотопов свинца, попадает в цель со скоростью выше световой и прошивает её насквозь, какой бы могучей силовой защитой и броней не был покрыт вражеский корабль или аппарат.

Марут пришёл сюда в надежде отыскать что-нибудь способное сделать его отчаянный план чуточку более осуществимым. Он твёрдо вознамерился нанести удар по Шиве, а там хоть трава не расти. Любое, даже ничтожнейшее преимущество может стать в битве решающим.

По своей реакции при виде берсеркеровского хлама Марут совершенно однозначно попал в первую категорию классификации Сильвера – любопытствующих. И явно был не так знаком с окружающим, как Гарри.

Видимо, капитана сочли как минимум сносно осведомлённым о берсеркерах, иначе его бы не назначили для участия в операции против Шивы.

Присоединившаяся к ним комендант Норманди принесла капитану официальные поздравления с успешным уничтожением вражеского курьера эсминцем. Тот рассеянно поблагодарил, баюкая по-прежнему перевязанную руку.

И тут же Клер возобновила старания утихомирить капитана. Приход в этот зал взбудоражил его, а небольшая победа ещё более обострила желание ринуться в бой.

Вскоре после заварушки на подступах к Благим Намерениям на Гиперборею для хранения было доставлено около двух метрических тонн аналогичного материала – остатков расстрелянного разведывательного берсеркера. Контейнер с ним привёз на буксире то ли бронекатер, то ли спасательная шлюпка патрульного катера через двенадцать стандартных часов после окончания перестрелки. Бережно доставленный контейнер с осколками изодранного металла и прочими материалами будет дрейфовать по орбите вокруг Гипербореи до тех пор, пока специалисты не подвергнут его содержимое тщательному осмотру, выискивая смертоносные сюрпризы всяческого рода, а заодно и ценную информацию.

Всё более втягивая Сильвера в свои планы обороны и нападения, комендант с капитаном буквально выжимали его мозги, пытаясь получить все возможные сведения о Летнем Крае.

Менее десяти лет назад там была человеческая база. Более того, некоторые военнослужащие с Гипербореи даже проводили там отпуска. Кое-кто ещё помнил, что на этой планете родился ребёнок, а то и не один. Да и визуальных записей тоже хватало; когда-то там было очень красиво.

Гарри рассказал коменданту о своём роботе Нюхаче – что тот настраивается на поиск предметов (или людей) и справляется со своей работой вообще-то лучше, чем любая органическая ищейка.

Где-то в зале трофеев хранилось устройство берсеркеров – разумеется, уже неработоспособное – служившее той же цели. Это навело на разговор об аналогичных конструктивных решениях.

– В конце концов, – указал капитан, – война между нами идёт уже давно. Иногда они что-то заимствуют у нас, иногда мы заимствуем у них.

Тут комендант Норманди, хотя голова у неё была забита куда более важными проблемами, припомнила о просьбе Гарри выдать Нюхачу электронный пропуск. Точнее, требовалось одобрение коменданта на выдачу роботу приёмопередатчика, идентифицирующего его в глазах системы обороны, как дружественное устройство.

– Кстати, раз уж речь пошла о боевых повреждениях, – ненадолго прервав инвентаризацию зала трофеев, осведомилась комендант, – удалось ли вам отыскать потерявшуюся деталь корабля, мистер Сильвер?

У него было предостаточно времени, чтобы подготовиться к этому вопросу.

– Не уверен. Нюхач принёс мне фото чего-то застрявшего среди валунов, но обломок был сильно измят, а по размерам чуть великоват, чтобы мой робот смог его уволочь. Наверное, с одного из кораблей капитана. Так или иначе, тут как раз заварилась каша, и стало не до того. По-моему, обтекатель может и подождать, пока мы не уладим более серьёзные проблемы; на ходовых качествах «Волшебницы» этот пустяк не скажется, – выложил Гарри в полной уверенности, что при такой нехватке времени проверять правдивость его слов комендант не станет.

Вообще-то достаточно немного побыть в зале с таким количеством техники берсеркеров, и даже у самого отважного человека мурашки побегут по коже. Особенно сильно Гарри реагировал на детали, виденные прежде – в рабочем состоянии, приводимые в движение своими адовыми программами. Несмотря на доказательства того, что всё содержимое коробов и стеллажей было тщательно обезврежено, Сильвер отчасти ожидал, что сейчас где-нибудь шевельнётся какой-нибудь орудийный ствол или клинок, щёлкнет чудовищная клешня, а затем, единым молниеносным движением, чересчур стремительным для человеческого взора, порочная машина истребит очередное живое существо, оказавшееся в пределах её досягаемости.

Внутренности берсеркеров. Ни одно живое существо не участвовало в добыче руды, выплавке металла и производстве этих деталей. Обломки на любой вкус, и один или два достаточно велики, чтобы стать основой маскировки диверсионного судёнышка для инфильтрации на вражескую базу.

Присев на корточки перед одним из них, Сильвер приложил к его поверхности голую ладонь – вопреки правилам, он всё-таки снял рукавицу. Это простое действие оживило какие-то скверные воспоминания; Клер Норманди увидела, как Гарри на секунду прикрыл глаза. Выговаривать ему за откровенное пренебрежение правилами она не стала.

Как ни крути, а часть электрических цепей и программ берсеркеров придётся оставить в приспособленных устройствах нетронутыми, в прежнем виде. Чтобы план Марута удался, настоящие берсеркеры должны принять подделку за обычный рабочий челнок их рода-племени.

Неустанно расхаживая по заставленному стеллажами помещению, капитан Марут бормотал проклятья, пересыпая их трёхэтажными – видимо, непристойными – выражениями на совершенно незнакомом Гарри языке. Необходимость ходить в бронескафандре с полной выкладкой капитана вроде бы ничуть не смущала. «Небось, предпочёл бы его и вовсе не снимать, кабы можно было», – подумал Гарри.

Конечно, Марут никак не мог высмотреть среди берсеркерского хлама нужные детали – скажем, способные вернуть мобильность хоть одному из его подбитых кораблей или как-нибудь усились вооружение эсминца, не утратившего способность передвигаться самостоятельно. Гарри пришло в голову, что на самом деле капитан подсознательно ищет, но не найдёт что-нибудь именно в этом роде, какую-нибудь волшебную палочку, способную вернуть утраченные корабли и людей. Но тут есть и другие предметы – оружие, компоненты дьявольских машин – которые после переделки могли бы послужить людям, если им удастся подобраться к врагу достаточно близко, чтобы ввязаться в рукопашную.

«Того и гляди, сам превратится в берсеркера, – подумал Гарри, глядя на капитана. – Как те полководцы, что почти всегда отправляют собственных людей на верную гибель».

Впрочем, самому Гарри в данный момент было наплевать, если и так. При его нынешнем настроении начальник с подобными замашками приходился Гарри всё более и более по душе.

– Из этого не сделать настоящее космическое судно, даже маленькое. Но замаскировать отряд оно вам поможет.

– Больше нам ничего и не требуется. – Марут будто пытался уговорить себя самого, что это действительно так.

«Что на самом деле требуется этому бедолаге, – подумал Гарри, – так это четыре-пять хороших кораблей и вышколенные экипажи, которых он лишился. Здесь он их не найдёт, но сей факт до него пока не доходит».

В своё время зал трофеев специально значительно расширили, выдолбив в скале новые ниши, чтобы вместить четыре миниатюрных космических челнока. Если снять с них кое-какое вспомогательное оборудование, их малогабаритные грузовые отсеки можно чуточку расширить. Кому-то пришло в голову, что места там хватит, чтобы спрятался человек в боевом скафандре.

Внезапно во взгляде Марута вспыхнули огоньки безумия.

– Сильвер, вам пришло в голову то же, что и мне?

– Сомневаюсь.

– Вы знаете… допустим, мы сможем везти одно из этих приспособлений на буксире за бронекатером или более крупным военным судном?

– Пожалуй, я бы сумел. И что тогда?

– Предположим, мы снимем кое-какие части – вот эту и, может быть, эту. – Капитан хлопнул ладонью в бронированной рукавице сначала по одной металлической пластине, потом тотчас же по другой глыбе. – Придётся добавить немного новой аппаратуры, нам это вполне по силам.

– И дальше что?

– Дальше мы поместим внутрь солдата.

– Человека внутрь?!

Марут неожиданно оказался на диво изобретательным.

– Так точно. Дьявол, этот этап работы мы не сможем доверить ни одной машине в чистом виде… то бишь, то, что последует после высадки на Летнем Краю.

– Вы что, серьёзно?

– Среди моего личного состава найдётся масса добровольцев. – Он повернулся к коменданту. – Мэм, ваши мастерские смогут произвести дубликат вот этого? Я хотел сказать, внешний облик.

В результате по личному приказу коменданта четыре крохотных челнока вынесли из зала трофеев, доставили на верфь базы, расположенную под лётным полем, чтобы частично реконструировать и переналадить.

Тут коменданту Норманди в зал трофеев доставили какую-то записку. Прочитав её в сторонке от всех, комендант объявила, что получено свежее подтверждение планов Шивы.

– Он прибудет на базу на Летнем Краю?

– Так точно.

– И как раз в предсказанное время? – с прищуром поглядел на неё Гарри. – Полагаю, спрашивать, из какого источника получены сии сведения, бесполезно?

– Да, мистер Сильвер. Совершенно бесполезно.

– И долго он там задержится?

– Полагаю, ровно столько, сколько понадобится для обычного техобслуживания.

Берсеркерам, как и человеческим кораблям, время от времени приходится заправляться тем или иным топливом. Чаще всего для этого на борт судна доставляют баллоны сжиженного или глыбы замороженного в лёд водорода для силовых установок; конечно, ни один корабль или машина не в состоянии нести на борту запас энергии, необходимый для переброски их массы на многие световые годы со сверхсветовыми скоростями; осуществить подобное путешествие можно лишь единственным способом: поплыв по одному из галактических течений. Но даже для того, чтобы попасть в нужное течение, требуется уйма энергии.

Марут, воодушевляясь всё больше и больше, вдруг проникся желанием раскрыть тактику, к которой должен был прибегнуть экспедиционный корпус согласно первоначальному плану.

– Мы должны были выскочить в нормальное пространство примерно в сотне тысяч кэмэ от Летнего Края через пять секунд после прибытия Шивы на плановое техобслуживание… говорите, вам знакомы эти места, Сильвер? У нас почему-то не оказалось ни одной пристойной голограммы.

– Ну, в общем, могу их себе представить. А как вы собирались добиться этого на практике? Ну, подгадать своё появление настолько точно?

– Мы собрали хороший экспедиционный корпус. У нас было всё необходимое. Конечно, если бы всё шло точно по плану. В противном случае мы бы на месте сориентировались по обстановке.

Вскоре все трое покинули зал трофеев, чтобы перенести дискуссию в кабинет коменданта. Там она могла вызвать на экран самые свежие разведывательные голограммы Летнего Края, показывающие недавно основанную там базу берсеркеров, напоминающую замок ужасов из какой-то сказки, раскорячившийся в некогда зелёной долине; теперь же там река несла свои стерильные воды среди голых, до сих пор дымящихся скалистых холмов к мёртвому морю. Нет никаких сомнений, что вражеские аппараты до сих пор постоянно рыскают по планете, прочёсывают все уголки, в лепёшку расшибаются, чтобы на Летнем Краю не осталось ни единой трепыхающейся молекулы, выказывающей признаки жизни.

– Нам ещё повезло, что есть хоть такие. Разведывательному роботу не слишком посчастливилось, а до появления Шивы засылка туда живого экипажа вряд ли оправдала бы риск. Слишком уж мощная там оборона.

– И теперь…

– Посылать разведку мы больше не будем. Во-первых, я не хочу рисковать, дав вышеупомянутой базе понять, что что-то затевается; а во-вторых, у нас просто нет времени. Придётся принимать решения на основе того, что нам уже известно.

Совершенно бессмысленно гадать, что ещё могли выстроить берсеркеры с тех пор, когда были сделаны последние снимки. Не может быть ни малейших сомнений, что зенитная артиллерия новой вражеской базы чрезвычайно мощна. И следует предположить, что Шива путешествует в сопровождении весьма солидного эскорта.

– На мой взгляд, шансы на успех даже с такой уловкой не превышают десяти процентов, – бесстрастно проронил Гарри.

– Мы сможем оценить ситуацию гораздо точнее, когда прогоним официальную компьютерную симуляцию. И не одну.

– Да уж конечно, – тряхнул головой Гарри. Если прогнать на компьютере побольше симуляций, да ещё помудрить с ними, непременно выудишь желаемый результат.

– Кажется, вы недопоняли, мистер Сильвер.

– И чего же я недопонял?

– Если даже, хорошая, честная компьютерная симуляция покажет, что вероятность прихлопнуть Шиву имеющимися у нас силами не выше десяти процентов – в чем я пока сомневаюсь – всё равно, мы просто-таки обязаны хвататься за него обеими руками. Если мы упустим шанс прикончить это чудовище сейчас, шансы человечества остановить его летят к чертям.

На это Гарри ответить было нечем.

– Вы сказали, что прибыли сюда из сектора Омикрон, Сильвер.

– Именно так.

– Вы и сами попали там под обстрел. Наверное, вам удалось хорошенько разглядеть, что там творилось.

– Кое-что видел. – Гарри по-прежнему не хотелось говорить о том, как он прорывался из Омикрона. – Хотя как-то не улавливаю, при чём здесь это. Я не отступлюсь от мнения, что измышленный вами новый план сунуть людей в железные гробы, чтобы выдать их за берсеркеров просто ничего не даст. А чтобы прорваться туда с бою, у вас просто не хватит сабель.

Марут набрал побольше воздуха, словно для резкой отповеди, но тут же решил, что лучше отложить её на потом.

– Полагаю, вы прогоняли какие-то симуляции операции перед отлётом из Порт-Даймонда, – произнёс Гарри.

– Конечно. В исчерпывающем объёме.

– Ещё бы. И шансы, полагаю, оценивали гораздо выше десяти процентов. А первоначально на операцию в экспедиционный корпус выделили шесть боевых кораблей…

– Не порите чушь! – Марут воззрился на него испепеляющим взором. – По нашим оценкам, вероятность успеха была куда ближе к девяноста процентам, чем к десяти.

– Ладно, даже если тогда вы набирали девяносто процентов, теперь это смахивает на попытку остановить танк, швыряя в него яйцами.

Теперь уже стало ясно, что пересмотренный план нападения на Шиву получит одобрение или хотя бы согласие коменданта Норманди. Персонал станции и экипажи экспедиционного корпуса работали не покладая рук, опираясь на помощь всех роботов, каких только Клер могла предоставить в их распоряжение. Если задумке Марута суждён хоть малейший шанс на успех, нельзя терять ни минуты. Обычные меры предосторожности и общепринятые процедуры по манипуляциям со всеми захваченными берсеркерами, предписываемые строгими правилами, вылетели в трубу; последние следы смертоносных программ были стёрты, чтобы это оборудование можно стало использовать совершенно для других целей.

Ближе к вечеру того же дня Сильвер вместе с несколькими другими пилотами поднял в небо один из миникораблей для испытательного полёта, не удаляясь от базы более чем на два-три километра.

– Вообще-то нам нужно хотя бы пару дней, чтобы освоиться. Но времени нет, – заявил один из пилотов.

– Дней?! – возразил другой. – По-моему, месяц как минимум.

Пристегнувшись к противоперегрузочному креслу и надев шлем, Сильвер поднял бронекатер, замаскированный под челнок берсеркеров, и принялся проделывать фигуры высшего пилотажа одну за другой.

Уважение остальных пилотов к Гарри Сильверу существенно возросло, как только они увидели, на что он способен со шлемом на голове и ладонями, сжимающими рукоятки медленного управления, то есть такого, где опоздание реакции на доли секунды не играет критической роли.

Если не пускаться в отчаянные импровизации на каждом шагу, надеяться на успех операции нечего и думать.

– Ладно, с таким железом подобную выходку отколоть можно, хотя и с большой натяжкой. Но людей для этого у нас по-прежнему нет, – промолвил первый пилот.

Но главное, пилотов можно было перечесть по пальцам. Скоро стало ясно, что даже с учётом Сильвера нехватка обученных, опытных людей, необходимых для реализации нового плана атаки сказывается острее всего. Успех зависит от стайки из полудюжины одноместных судёнышек, искусно пилотируемых в непосредственной близости от базы берсеркеров.

Будь их хотя бы на полдюжины больше, да будь они все такими же асами, как Сильвер – но даже он, рассуждая предельно объективно, сомневался, что столько асов наберётся во всей Галактике.

9

К тому времени стало ясно, что в одном отношении Розенкранц и Гильденстерн не соврали: должна была вот-вот подоспеть новая орда добровольцев. Они действительно прибывали с Благих Намерений на корабле под названием «Галактика», и все они до последнего были последователями человека, называющего себя императором Юлием.

К счастью, изрядное множество сослуживцев Клер Норманди были в курсе и готовы просветить её о том, что к чему. Помочь мог даже Гарри, некоторое время погостивший на Бане несколько лет назад. Но только не капитан Марут. Сообщение о прибытии императора Юлия с флотом он встретил с таким же недоумением, как и комендант.

– Вы что, серьёзно? – удивлённо поинтересовался у неё Гарри. – Вы пробыли тут два года и ни разу не слыхали о нём?

– Совершенно серьёзно. Кто он такой? Я смутно припоминаю, кто такой император вообще – обладатель какого-то античного титула.

– Совершенно верно. В общем, Юлий со своими последователями поселились на Благих Намерениях лет пять назад с хвостиком…

– Я же говорила, что не обращаю внимания на события, творящиеся внизу.

– … а он утверждает, что он – правитель Галактика.

– Что?!

Гарри и кое-кто из подчинённых Клер как могли, постарались разъяснить ей, кто такой император и с чем его едят.

Капитана сильно порадовало, что ни одно звание в военной организации последователей культа – буде таковая вообще существует – не следует принимать всерьёз. Следовательно, никто не сумеет, не посмеет подорвать власть капитана и перехватить командование новым экспедиционным корпусом.

Капитан Марут тотчас же принялся так и эдак прикидывать, нельзя ли использовать новое пушечное мясо для отвлекающей атаки, под прикрытием которой настоящие нападающие, замаскированная под берсеркеров, смогут подобраться к вражеской станции достаточно близко, чтобы выбросить десант. Но лучше по мере возможность воздержаться от изменений в плане, уже начинающем оформляться.

Под каким именем император Юлий явился на свет, и где произошло сие знаменательное событие, никто на Гиперборее на знал – да и не интересовался.

Поразмыслив обо всём услышанном, Норманди поинтересовалась:

– А как следует обращаться к императору?

Капитан Марут, почти всю жизнь проживший в дальних секторах, тоже об императоре даже слыхом не слыхивал.

– Вы не отвергнете его притязания?! – недоверчиво вопросил капитан.

В ответ Клер Норманди энергично затрясла головой.

– Я вовсе не собираюсь ему подчиняться или оказывать ему приём, причитающийся настоящему главе правительства. Но ведь он прибыл добровольно, не так ли? И не только он, но ещё и сколько-то последователей, да ещё их флот, в то время как тысячи других отсиживаются дома и требуют защиты. Да я готова просто рассыпаться в комплиментах перед людьми, добровольно идущими в бой и притом на собственных кораблях.

– По всем нашим сведениям, у них один-единственный корабль, мэм. И больше ничего, кроме идиотской секты, – покачал головой Марут.

– Как правило, сектанты характеризуются исключительным фанатизмом. Если Юлий объявил священную войну против берсеркеров – что ж, нам это будет только на руку.

В общеисторической базе данных отыскалась только одна формула надлежащего обращения к императору: «Ваше императорское величество». Правда, в качестве резервного варианта предусматривалось «Светлейший государь».

Достопримечательно, что база данных ни словом не упоминала ни об этом конкретном императоре, ни о его предполагаемой империи; в ней содержалась биографическая информация всего о миллиарде современных людей – менее одной тысячной человеческого населения Галактики.

Примерно через час после прибытия потрёпанного курьера гиперборейские передовые посты засекли одинокую посудину, которую её живой пилот гордо поименовал флагманом императорского военного флота, после чего состоялась традиционная процедура перехвата судна патрульными катерами коменданта Норманди и приёма на борт пилота ВКФ. Пришелец оказался немногим крупнее самого патрульного катера, хотя дистанционный обмер и показал, что судно всё-таки великовато для ворот ангара.

Однако радость коменданта по поводу прибытия подмоги не заставила её забыть об осторожности. Лишь получив торжественные заверения, что все пассажиры «Галактики» до единого – стопроцентные добровольцы, она дала кораблю разрешение на посадку. Но всё равно настояла, чтобы на борт судна для проведения этого манёвра поднялся её собственный пилот.

Итак, час спустя после удивительного послания, доставленного потрёпанным роботом-курьером, императорский корабль – единственное судно его мнимого флота, украшенное регалиями его царственного добровольца – пошёл на посадку в Гиперборее.

Вскоре встречающие смогли принять чёткое видеоизображение. Крупная, топорно выписанная эмблема на императорском корабле изображала какие-то искривлённые лепестки – должно быть, обозначающие спиральные рукава Галактики. Она выглядела так, будто её наспех состряпали из подвернувшихся под руку трафаретов без особого толку и ладу, косо-криво, лишь бы живо.

Как только комендант Норманди смогла хорошенько рассмотреть по головизору гурьбу добровольцев, набившихся в корабль Юлия, её первоначальное мнение получило решительное подтверждение: она отошлёт их всех, или почти всех, обратно на Благие Намерения. Эта орава понятия не имеет о воинской дисциплине, не говоря уж о боевом опыте.

Когда Клер услыхала о прибытии этой компании впервые, воображение тут же нарисовало ей орду закоснелых фанатиков, даже несмотря на отсутствие боевого опыта готовых ринуться очертя голову в любом направлении, куда бы ни простёр император свою десницу. Ей виделись вскормленные на стероидах тамплиеры с пристёгнутыми к поясу ядерными гранатами, бьющие копытами от нетерпения сложить головы в бою.

Действительность остудила эти пылкие видения, будто ушат ледяной воды.

Вместо тамплиеров судьба забросила на затерявшийся в космосе астероид пёструю коллекцию неудачников, горемычных невежд, вставших под знамёна императора лишь потому, что почти везде получили от ворот поворот. В бою они будут почти бесполезны. Если позволить этим десяткам неопытных рук и бесполезных ртов остаться на маленькой станции, они грозят почти сразу же породить серьёзные проблемы. Как минимум, будут постоянно путаться под ногами.

Как только «Галактика» приземлилась, быстрый лазерный обмер её габаритов показал, что корабль чересчур велик, чтобы втиснуться в ворота ангара. Императорскому флагману придется остаться на посадочной площадке.

Император Юлий не просто вошёл в дверь – он прошествовал. Но по крайней мере у одного из зрителей, у Гарри Сильвера, в своё время повидавшего и других знаменитых шествователей, сложилось впечатление, что Юлий лишь выполняет заученный ритуал, больше не вкладывая в него ни души, ни сердца.

– Ожидать ли прибытия новых кораблей?

– Увы, нет, – с невозмутимыми, хотя и искренним сожалением признал Юлий.

– Я думала, ваши последователи из какой-то другой звёздной системы…

– Сожалею, но дополнительных кораблей не будет.

Дальнейшие события подтвердили это печальное признание. К несчастью, командовать двум адмиралам – а может, адмиралу и командору – было почти нечем. Как бы велик ни был императорский флот в прошлом, теперь он сократился до одного-единственного корабля, выступающего под флагом, видеть который пока не доводилось ни одной душе на станции: с той же эмблемой, что и на корпусе, составленной из неуклюжих закорючек, призванных изображать спиральные рукава Галактики. Экипаж флагмана, чуть ли не целиком состоящий из старших офицеров, так и сверкал регалиями.

У Марута просто голова шла кругом. С подобным ему сталкиваться до сих пор не приходилось. Берсеркеры его не страшили, но человеческая глупость повергала в неописуемый ужас.

– И велики ли императорские владения? – осведомился у одного из офицеров Юлия то ли Марут, то ли один из его подчинённых.

– Его Императорское Величество правит всей Галактикой, – безмятежно ответствовал спрошенный адмирал с абсолютно непроницаемым видом, хотя только сумасшедший мог рассчитывать, что подобному ответу поверит хоть одна живая душа.

– Понятно.

Невысказанный вопрос «Тогда почему же никто из нас даже не ведал о его существовании два дня назад?» буквально повис в воздухе. Тут уж ничего не скажешь. Комендант ещё тешила себя надеждой, что, скажем, какая-нибудь планета целиком… но если такая планета и есть, в счёт идут, конечно, только люди и корабли, которые удастся собрать до неумолимо приближающегося срока.

– Но большинство народов Галактики даже не слыхали о нём!

Безмятежный настрой адмирала не поколебался ни на йоту.

– Теперь, когда он лично возглавил священную войну, сперва миллиарды, а там и сотни миллиардов сойдутся под его знамёнами с его именем на устах.

– Всенепременно. Остается лишь надеяться, что они прихватят с собой корабли и оружие.

Гарри не представлял, как должен выглядеть император, и увиденное немного ошеломило его. Юлий, ростом чуть ниже среднего, от природы походил на Наполеона Бонарпарта, одного из величайших полководцев докосмической эры истории человечества, тоже провозгласившего себя императором и возложившего корону на свою голову собственными руками. Современный аналог явно знал о сходстве и даже подчёркивал его, уложив свои жидкие чёрные волосы в виде закрученного локона, ниспадающего на высокий лоб. Остаётся лишь гадать, многим ли из его приспешников известно о великом предшественнике Юлия.

Если это делалось для того, чтобы произвести впечатление на обитателей Гипербореи, все усилия императора пропали вотще, но он всё-таки не спасовал. Гарри не мог не восхититься этим, и лишь гадал, есть ли на базе хоть один человек, кроме самого Гарри Сильвера, уловивший, что к чему.

Ради первого визита на станцию император облачился в довольно необычный мундир, украшенный перевязью и бряцающий орденами. Но прежде всего в глаза бросалась церемониальная шпага у пояса – а если приглядеться, шпага могла оказаться и настоящей. Длинный клинок таился в ножнах, и некоторым зрителям, ни разу не слыхавшим о шпагах и саблях, было даже невдомёк, что это за непонятный предмет.

Последние слухи – неподтверждённые, как и большинство слухов – гласили, что из всей компании лишь сам Юлий да один-два его последователя якобы обладают заправским боевым опытом, да и то, имеются основания подозревать, что послужные списки, свидетельствующие о подобном опыте, просто-напросто сфабрикованы.

По прибытии Юлий чуть ли не первым делом заявил, что хотел бы без проволочек провести стратегический совет тет-а-тет с комендантом Норманди. Адъютант Сэйди отшила его какими-то вежливыми, дипломатическими фразами, и монарх потихоньку кипятился оттого, что его унизили до переговоров с какой-то там программой.

Вообще-то комендант испытала даже облегчение, когда выяснилось, что корабль гостей не втиснется в ангар, потому что теперь, приглядевшись к Юлию и его команде, всё равно не допустила бы их на базу. Но отыскать в этой разнокалиберной компании нужных людей пока не отчаялась.

Высадившись с корабля и вместе со свитой прошагав по временному туннелю в ангар, император безошибочно выделил из толпы встречающих персону, облечённую властью, хотя комендант Норманди и была одета в боевой бронескафандр, почти лишённый знаков отличия.

Юлий же, облачённый в парадный императорский мундир, направился прямо к ней во главе своей пёстрой шайки беженцев и склонился в полупоклоне.

– Комендант Норманди, предаю себя и своё воинство под ваше командование.

Услышь Гарри Сильвер подобные речи от любого другого человека, кроме императора Юлия, он бы непременно расхохотался и одарил бы коменданта, вынужденного выслушивать подобный вздор, сочувствующим взглядом. Но в устах Юлия эти слова прозвучали настолько естественно, что никому в голову не пришло даже усмехнуться.

Да и в сочувствии комендант Норманди ничуть не нуждалась. Несмотря на абсурдность слов, что-то в интонации и облике императора затеплило в её душе огонёк надежды. Интуиция подсказывала ей, что на этого человека можно положиться.

– Спасибо, э, м, император Юлий, – и протянула руку для пожатия.

Юлий принял и руку, и титул с милостивым кивком. В конце концов, последний всего-навсего причитается ему по положению. А если и был в его рукопожатии едва уловимый намёк на снисхождение – что ж, не настолько явный, чтобы вызвать нарекания хоть у кого-нибудь.

И первое импровизированное совещание между военачальниками поневоле состоялось в ангаре.

– Я надеялась устроить небольшую приветственную церемонию в честь вашего прибытия… в клубе, – сообщила комендант. – Но… сколько именно человек прибыло с вами вместе?

Сектанты– безоружные люди, озиравшиеся по сторонам и нервно улыбавшиеся – продолжали вливаться по трапу в ангар непрерывным потоком.

– Почти сотня.

База попросту не в состоянии принять столько людей, даже будь они все до единого рвущимися в бой добровольцами.

«Мои собственные люди окажутся чуть ли не в меньшинстве, – первым делом отметила про себя комендант Норманди. – Но ненадолго». Потому что уже решила отослать большинство подданных императора домой, даже не дав им времени распаковать чемоданы.

И даже не на том корабле, на котором прилетели.

– Он останется здесь. Похоже, он нам пригодится.

Но прежде пришлось отыскать способ высадить людей с корабля – как выяснилось, в нём имелось всего два скафандра – и лишь считанные единицы из прибывшей сотни умеют пользоваться скафандрами. Из кладовых добыли герметичную трубу-трап, пылившуюся там со времён строительства базы, когда она применялась при проходке тоннелей в монолитном теле астероида, протянули её до люка корабля и таким образом организовали герметичный переход с корабля в ангар, позволивший орде добровольцев-сектантов вернуться к нормальной гравитации и атмосфере.

Кроме того, почти не подлежало сомнению, что лишь очень немногие из них обладают дарованиями или опытом, необходимыми для ведения боевых действий. А они, непререкаемо заявил император, войдут в экипаж «Галактики». Но зато он на удивление легко пошёл на новую уступку: подавляющее большинство подданных из его сотни, как бы они ни рвались в бой, должны развернуться и отправиться восвояси.

Чтобы убедить своих приспешников в необходимости этого отступления, Юлию пришлось порядком постараться. Потратив несколько минут на тщетные уговоры, он в конце концов был вынужден попросту приказать им возвращаться по домам. Ещё сотни сектантов слёзно молили императора взять их с собой на небо, но он повелел им остаться. Посадка вылилась в сущий бедлам. Поначалу на борт корабля пропускали только тех, кто подходил под критерии, объявленные Военно-космическим флотом, потом почему-то сделали несколько исключений, а за ними ещё и ещё.

Клуб – или, как принято говорить на флоте, кают-компания – был немногим просторнее прочих помещений базы, но больше гостей принять было просто негде, разве что в ангарах, а позволить разношёрстной компании странных чужаков слоняться по коридорам базы комендант и вовсе не желала, особенно в столь тревожное время. Ей было не по себе даже от того, что пришлось впустить сектантов в ангары, пусть даже практически пустые, но иного способа избавиться от них просто не нашлось.

К тому же обстановка в клубе куда уютнее, чем в этих унылых пещерах. Высокий сводчатый потолок, вдобавок приукрашенный виртуальным декором, создаёт ощущение, будто находишься в прекрасной роще, а сквозь листву деревьев, колеблемых ласковым ветерком, пробивается трепетный свет, весьма недурно имитирующий лучи родного земного солнца. Здесь можно принять императора с дюжиной человек свиты, выставив со своей стороны равное количество офицеров, устроив нечто вроде официальной дипломатической церемонии; так что, приглашая императора, комендант Норманди попросила его привести с собой не более дюжины человек нынешней свиты – или стражи, если ему угодно.

Вместе с комендантом Норманди прибыла небольшая делегация офицеров базы – некоторые ещё зевали, с ворчанием застёгивая на ходу кителя. Мало того, что ради церемонии им пришлось вместо привычных комбинезонов влезть в парадные мундиры, так ещё и оторвали от сна. В комитет по встрече назначили тех, кто сменился с дежурства и должен был бы сейчас отдыхать.

Даже Юлий вместе со всеми своими приближёнными – сплошные безумцы, они откликнулись на призыв флота с искренним энтузиазмом, и Клер Норманди твёрдо решила оказать им радушный приём и высказать сердечную благодарность, хоть ей и придётся отправить их самоотверженных товарищей домой при первой же возможности.

Помещение наспех украсили для приёма:

– Развесьте флаги и организуйте что-то вроде почётного караула. Нам ещё предстоит работать и с ним, и с его людьми. Как минимум, я намерена забрать его корабль.

Проведённый техниками базы осмотр подтвердил, что императорский корабль действительно неплох – по крайней мере, вполне исправен и даже несёт кое-какое вооружение. Во время намеченного штурма Летнего Края любой пустяк может сыграть решающую роль. Но даже будь на его месте ржавое корыто, комендант реквизировала бы и его.

– Высадите с него людей и придумайте какой-нибудь способ отправить их домой.

– На чём? Нам придется приютить их на несколько дней.

– Знаю. Поставьте в ангар койки.

– У нас не набеётся столько коек.

– Тогда постелите на пол спальные мешки, чёрт возьми! Придумайте что-нибудь. Места там хватает. Обращайтесь с ними вежливо, но слоняться по базе не позволяйте.

– Есть, мэм.

Когда император вместе с небольшой группой лично отобранных приближённых показался в дверном проёме клуба, Гарри Сильвер был уже на месте, присев за стол в дальнем конце помещения, метрах в пятнадцати от двери, через которую должны были войти новоприбывшие. Сначала послышался звук открывшейся и закрывшейся двери где-то дальше по коридору, за пределами суррогатной лесной полянки, затем приглушённый ропот медоточивых голосов, взаимное расшаркивание, постепенно подступающее всё ближе и ближе. Гарри попытался отличить ни разу не слышанный голос императора, но не слишком в этом преуспел.

Перспектива участвовать в объявленной церемонии Сильвера отнюдь не прельщала, но он скорее сошёл бы в пекло огненное, чем позволил бы кучке жалких сектантов прогнать его с единственного водопоя в округе. Он принял свою привычную расслабленную позу, держась чуточку на отшибе, с бокалом в руке и взирая на действо циничным, пасмурным взглядом отстранённого наблюдателя, будто происходящее его вовсе и не касается.

Спутать Юлия с кем-либо из присутствующих было почти невозможно – чуть ли не самый низкорослый мужчина в комнате в чрезвычайно пышном мундире; будь император ещё чуть пониже, мундир выглядел бы на нём крикливой безвкусицей. Что же до манер Юлия… назвать его «самодовольным» было бы не совсем верно – слишком уж серьёзен. Несомненно «честолюбивый». Быть может, «величественный». От него будто исходит… нечто. Непонятно, что именно, но какое-то сияние, что ли. Он буквально притягивает взгляды, будто магнит – железные опилки.

Вокруг Юлия – впереди, по бокам и позади – двигался урезанный до разумных пределов кортеж из помощников и прихлебателей, встревоженных, но пытавшихся напустить на себя высокомерие. Почти сплошь высшие офицеры в диковинных мундирах несуществующего военного флота империи. Да ещё горстка других, до странности разношёрстных, по большей части в штатском платье, и в том числе…

Бекки.

Бокал выпал у Гарри Сильвера из руки, а в следующий миг его ладонь, рефлекторно пытаясь схватить потерю, сшибла бокал с края стола, и тот глухо брякнулся о пол, расплёскивая содержимое. Но всё это Гарри припомнил лишь впоследствии.

Его захлестнул такой неистовый ураган чувств – ликование, гнев, возмущение – что Гарри едва не сомлел, когда и второй, и третий взгляд подтвердили, что да, это действительно она, та самая женщина, которую он уже считал покойницей, вот она стоит среди других, и лучик виртуального солнца сияет в её волосах. Не призрак, а живой человек, как и все остальные. Но, что сразу поставило её особняком от всей императорской свиты, Бекки оказалась чуть ли не единственной, кому хватило ума и чувства, чтобы сконфузиться.

Двое или трое из личного состава станции – и один-двое из команды Марута, стоявшие обок Гарри, поглядели на него и упавший бокал, неодобрительно покачивая головами. Наверняка решили, что он уже пьян. Может, ещё за минуту до того Гарри Сильвер и пребывал на грани опьянения, но теперь с него хмель будто ветром сдуло.

Он отошёл на пару шагов в сторону, чтобы получше разглядеть Бекки поверх чьего-то плеча. Клуб уже заполнился людьми, и она Гарри пока не заметила.

Причёска её отличалась от той, что ему запомнилась, да и цвет волос вроде бы слёгка изменился, хотя реальной уверенности в этом Гарри не испытывал – сколько несущественных мелочей успел он позабыть! Наверное, и одета она по-другому, не так, как во время последнего свидания, хотя память отказывалась нарисовать ему чётко хоть один её наряд, хоть черти жарь его на вертеле. В остальном же за эти годы она почти не изменилась, оставшись такой же, какой запечатлелась в его памяти.

Гарри расслышал, как одна из женщин свиты, вошедшая в клуб вместе с Бекки, назвала её «Жозефиной». В следующий миг с ней заговорил сам император, повернув голову, слов Гарри не расслышал, но произнесены они были небрежно и уверенно, как давней знакомой; и вдруг всё написанное в её последнем письме насчёт новой жизни приобрело совершенно новый смысл.

Тут комендант Норманди, вошедшая в зал с другой стороны, повела свою краткую приветственную речь. Все присутствующие замерли, настроившись на выслушивание речей в уважительном молчании. Фоном речи служила негромкая, но трогательная музыка; видно, кому-то пришло в голову, что так будет малость повеселее.

А Сильвер всё смотрел, не в силах думать, не в силах шелохнуть даже пальцем, пока в конце концов взгляд Бекки не наткнулся на него.

10

Наконец, Бекки встретилась с ним взглядом, и Гарри увидел, как она легонько вздрогнула, узнавая. Но потрясение, испытанное Бекки, явно не шло не в какое сравнение с ударом кувалды, только что обрушившимся на него самого. Что ж, у ней-то не было оснований считать его покойником.

«Тогда кто же, дьявол его раздери, в похороненном скафандре?» Но через миг, мысленно пересмотрев присланные Нюхачом голограммы, Сильвер вдруг понял, что с равным успехом скафандр может быть вовсе пуст. Броня достаточно прочна и жестка, чтобы сохранять первоначальную форму независимо от присутствия внутри владельца, живого или мёртвого. Жуткий труп, столь живо рисовавшийся его воображению, совершил нечто вроде квантового скачка, покинув пределы скафандра. К чему пускаться во все тяжкие, добираясь сюда, чтобы запрятать пустой скафандр? Гарри без особых усилий мог предложить несколько причин, тем более, что этот скафандр так легко узнать. Жуткий труп, в существовании которого Гарри до сих пор не усомнился ни разу, рассеялся, как туман на рассвете.

Тут Гарри смутно осознал, что пара офицеров ВКФ, стоящих рядом, таращатся на него – должно быть, опасаясь, что захмелевший штатский того и гляди устроит сцену. Но Гарри было наплевать и на них, и на всех прочих. Она жива. Она жива! Удушающая скорлупа леденящей скорби, уже закостеневшей и твёрдой, как броня, разлетелась вдребезги за единый миг. Так на его родной планете проклюнувшиеся по весне почки вдруг искупают все снега и метели долгой зимы.

Гарри ума не мог приложить, стоит ли открыто узнавать Бекки, а если да, то каким именем её называть. Другая женщина только что назвала её Жозефиной. Она живёт новой жизнью, иной жизнью, уже пять лет, и Гарри может навлечь на неё беду. К счастью, затеянная комендантом церемония всё продолжалась, обе стороны бубнили друг другу свои спичи, оттягивая момент, когда надо будет что-либо предпринимать.

Один из стоявших рядом военнослужащих заметил, что Гарри как-то не по себе, отнёс его расстройство на счёт императора и подобрался чуть ближе, чтобы заговорщицким шёпотом полюбопытствовать:

– Недолюбливаете имперскую аристократию?

– Есть маленько.

Больше вынести Сильвер не мог. Боясь не сдержаться, боясь даже бросить на Бекки прощальный взгляд, он потихоньку ускользнул с приёма.

Прошло добрых пару часов, прежде чем Гарри выпал случай переговорить с женщиной, у него на глазах восставшей из мёртвых. Он бы предпочёл, чтобы первая за многие годы встреча состоялась вдали от чужих глаз и ушей – ну, хотя бы на борту «Волшебницы». Но вокруг корабля шныряло столько техников, что рассчитывать там на уединение нечего было и думать.

Он немного посидел у себя в комнате, подумав, что Бекки отправится искать его, как только выпадет возможность. Впрочем, может и не отправиться. А может, так поступить ей препятствуют какие-то обстоятельства.

Ладно, если она вдруг попытается найти его и не застанет в комнате, уж Бекки-то знает, куда надо заглянуть затем. И вообще, она с равным успехом первым делом заглянёт именно туда.

В окончательно открытом для публики клубе ещё попадались на глаза следы прошедшей церемонии. Гарри устроился в своеобразной кабинке на краю лесной полянки, откуда сквозь виртуальные стволы и ветви открывался вид на почти пустующую посадочную площадку – самый настоящий, сквозь статглас. Бар снова обслуживал клиентуру по полной программе, и вообще, всё пришло в норму – по здешним стандартам, разумеется. Окнам позволили снова стать окнами.

На посадочной площадке, представляющей собой пять-шесть гектаров выровненного, выглаженного каменисто-гравийного покрытия, в данный момент виднелись лишь три одиноких корабля: эсминец Марута, до сих пор проверявшийся и заправлявшийся после успешной перестрелки, «Волшебница» Гарри да новоприбывшая императорская «Галактика». «Галактику», стоящую ближе всех к воротам ангара, всё ещё связывала с одним из порталов эвакуационная труба. Оба патрульных катера, видимо, улетели в дозор.

Отгородив один конец огромного простаивающего впустую подземного ангара, ремонтники со своими машинами устроили практически строительную верфь в миниатюре. Оставшийся на поверхности второй эсминец капитана Марута больше не походил на корабль: его разбирали и растаскивали по винтику, пока на его месте не осталась лишь груда никуда не годного металлолома.

Вскоре, следуя по ранее предсказанному Сильвером маршруту, в бар явилась искавшая его Бекки. В то самое помещение, где проводилась церемония приветствия. Никто пока не потрудился снять украсившие его стяги. Всё та же воодушевляющая музыка по-прежнему звучала приглушённым фоном, словно не в силах решить, превращаться ей в мелодию или нет.

В данный момент, всё заведение было предоставлено им двоим в полновластное распоряжение; все остальные хлопотали, с головой уйдя во все свои важные дела.

Бекки уже успела сменить парадное платье, в котором показалась в императорской свите, на комбинезон Военно-космического флота, – видимо, позаимствованный у кого-то и пока напрочь лишённый каких-либо знаков отличия.

– Я пошла сюда чуть ли первым делом, – с невинным видом пояснила она. Если бы здесь ей не повезло, Бекки, конечно, узнала бы номер его комнаты и попытала удачу там. – Не будь тебя здесь, я забежала бы в библиотеку.

– А я и не знал, что здесь есть библиотека. С настоящими книгами?

– Говорят.

– Надо заглянуть. Что будешь пить?

– Шотландское со льдом меня вполне устроит. – Бекки скользнула в кресло таким грациозным движением, что на миг показалось, будто на ней надето вечернее платье.

Подозвав робота-официанта, Гарри заказал шотландское. Как только робот поставил заказ на полированную поверхность чёрного столика, Гарри приподнял бокал в безмолвном тосте.

Отхлебнув, Бекки чуточку поперхнулась.

– Я думал, императорские подданные алкоголь не употребляют, – заметил Гарри.

– Не употребляли… не употребляют. Но только с сегодняшнего для я официально больше не принадлежу к числу императорских подданных.

– Ясно. – Насколько Гарри припоминал, она и раньше спиртным не увлекалась; но сейчас, пропуская глоточек, она как бы демонстрировала всему свету, что её вассальная зависимость от Юлия прошла и забыта.

– Я только что подала в отставку, – выложила Бекки.

– Угу.

– Считается, что так никто не делает, а я всё равно сделала. Чувство хоть куда, – со вздохом заключила Бекки, со второй попытки опорожнив бокал до половины. Потом запрокинула голову и знакомым жестом причесала волосы пятернёй.

– Когда мы были здесь ещё тогда, – промолвил Гарри, – я слышал, как одна из женщин называла тебя Жозефиной.

– А-а, ага. Вливаясь в общину, полагается отказаться от мирского имени и принять новое, а они почему-то обожают давать это имечко. Когда я только поступила, там было не меньше четырёх других Жозефин. Теперь я… была последней.

– А что стряслось с остальными?

– Отвалили ещё раньше моего. Как и множество других.

– Значит, с Жозефинами покончено. Ясненько. Вы все были его жёнами?

– Нет. Не все. Имелась градация на жён и наложниц. Это долгая история, – во время разговора Бекки бездумно накручивала на палец прядь волос, ставших длиннее, чем помнилось Гарри, да вдобавок завитых кудряшками.

– Тогда, пожалуй, могу обождать до другого раза.

Пока что Гарри к ней даже пальцем не притронулся, даже руки её не коснулся, и всё гадал, чем кончится, если попробовать. Его всегда поражало, что её тело, такое хрупкое с виду, иной раз на поверку оказывается необычайно сильным и жилистым.

– Так, – проронил он. – Хочешь поговорить об императоре Юлие?

– Да ну его. Как говориться, мне от него не горячо и не холодно. – Она снова принялась накручивать прядь на палец.

– Ты всё ещё испытываешь к нему тёплые чувства?

– Конечно. На самом деле он не так уж плох для императора. Просто меня уже тошнит от императоров во всех их видах.

– На тебя будут в претензии за уход?

– Да это уже не впервой, в смысле, многие уже поуходили. И ещё уйдут. Но ты-то что здесь делаешь, Гарри? Ты чуть с ног меня не сбил виртуальными фотонами, когда я тебя увидала.

– Да я всё мотаюсь туда-сюда.

– Знаю. Ты всё ещё?… – она не договорила, подразумевая, что он поймет с полуслова.

Гарри был чуть ли не на сто процентов уверен, что их никто не подслушивает. Не место и не время. Комендант Норманди не из тех, кто потворствует наушничеству и взаимной слежке. И сказал:

– Я нашёл вещи, Бекки, на том самом месте, где ты их оставила. Мой Нюхач доставил их вчера. – И тут же подумал: «Неужто только вчера?» С тех пор будто пролетел долгий, изнурительный месяц.

– А, – только и проронила Бекки.

Гарри чуточку расслабился; он уже было начал опасаться, что она сделает вид, будто понятия не имеет, о чём речь. И добавил:

– А ещё нашёл твой труп.

Брови Бекки поползли на лоб, после чего она уставилась на Гарри с видом полнейшего недоумения, и он понял, что должен растолковать своё заявление.

– Когда я наткнулся на скафандр, который ты туда затолкала, – теперь свет понимания озарил лицо Бекки, понемногу сменяясь раскаянием, – мне почему-то взбрело в голову, будто ты осталась там внутри.

– Ох, Гарри!

– Я возомнил, что валуны сдвинулись, защемив тебя, пока ты ползала там, изучая минералы или ещё что-нибудь, и что ты проторчала там все пять лет. Мало-помалу выходя из себя, ожидая, что я вот-вот приду на выручку. – Он помолчал. – Там ведь нет никого, а?

– Нет. Ох, Гарри, извини ради Бога! Я знала, что этот чёртов шикарный скафандр видели, и не хотела, чтобы его связали с моей личностью. Мне только хотелось засунуть его подальше, чтобы его не увидел никто и никогда, а уж ты – тем более. Но тебя-то как туда занесло?

Фоновая музыка всё журчала и булькала где-то там. Гарри хотел было приказать бармену отключить её напрочь, но побоялся, что гробовая тишина будет ещё хуже. Визуальные атрибуты потолка поугасли, подчиняясь какой-то программе смены эффектов, изменяясь плавно и абсолютно незаметно; высокие своды теперь куда больше напоминали готический храм, чем лиственную рощу.

На просторном, пустующем настоящем поле, в эту минуту озарённом солнцем, суетился маленький ремонтный робот, ещё более подчеркивая абсолютнейшую недвижность окружающего пейзажа и придавая ему сходство с живописным полотном.

– Нюхач сообщил мне, что там есть ещё кое-что, – пожал плечами Гарри, – то самое, что я искал. Покамест о моей находке никто не знает.

Бекки мешкала ровно столько, что её недоумение выглядело вполне искренним.

– А, ты о вещах в коробке! Я хотела избавиться и от них. С этим-то как раз проблем не было, а вот… Ты когда-нибудь пытался сбыть с рук бронескафандр, Гарри?

– Как-то не приходилось.

– Чтобы сделать в нём хотя бы дырочку… Да чего там, сделать хотя бы вмятинку, Господи помилуй!… Потребовалось бы такое здоровенное ружьё, какого я и в глаза-то не видела. Чтобы порезать его на кусочки, ушла бы целая жизнь, да и то, от кусочков всё равно потребовалось бы как-нибудь избавляться.

– Ты могла бы просто запустить его в космос.

– Мне это приходило в голову. Но в наше время найти предмет в космосе – плёвое дело.

Гарри отхлебнул из стакана, не спрашивая, для кого это поиски в безбрежных просторах – плёвое дело, и зачем прочёсывать космос в поисках именно этого скафандра. Скорее всего, тут замешаны спецслужбы Керманди. Об этом можно потолковать и после.

– … ну вот, – продолжала Бекки, – на Бане я раздобыла новый скафандр, а после отправилась сюда и сунула всё, что хотела спрятать, в трещину, где их вряд ли кто-нибудь найдёт. Откуда ж мне было знать, что ты начнёшь тут шнырять? – чуть ли не оскорблённо закончила она.

– Да уж. Месяц-другой назад я и сам не знал, что окажусь здесь.

– Так тебе пришлось намучиться из-за того, что ты не получил вещи, Гарри? Что я так и не организовала пересылку?

– Ничего, выкрутился.

– Извини. Наверно, тебе очень не хватало денег. Но тогда я была ужасно напугана, растеряна и хотела оказаться подальше от всего этого. Пожалуй, мне даже казалось, что я делаю одолжение и тебе, избавляясь от этой штуковины, потому что она опасна. Но теперь ты её получил, как и хотел. Значит, всё хорошо. Я рада. Правда, может оказаться, что она ничего не стоит столько-то времени спустя.

– Чего не знаю, того не знаю. Проверю, как только подвернётся шанс. Кстати, а куда подевался твой корабль?

– Это тоже долгий рассказ. Мне пришлось отдать его… Юлию и его общине, когда я в конце концов вступила в неё. В условия входил полный отказ от личной собственности.

– Ещё бы.

– Так что корабль стал общественной собственностью где-то на год – просто стоял возле пародии на пандус в пародии на личный императорский космопорт. Им никто ни разу не воспользовался. Даже подходить боялись без особой надобности, пока кто-то его не угнал. Взлетел в один прекрасный день и поминай как звали.

Гарри кинул. Музыка в клубе наконец-то сменилась более терпимой. Убогий компьютерный интеллект какого-то робота в конце концов сообразил, что приветственная церемония завершилась.

Бекки, всё ещё рассыпавшаяся в извинениях, подвинулась на мягкой кушетке чуть поближе к Гарри.

– Когда мы были партнёрами, мне казалось, что такой жизни мне больше не вынести, и твоей вины тут нет, Гарри.

– А я себя ни в чем и не виню.

– Глядела я на эту шкатулку, глядела на свою прежнюю жизнь и думала, что больше так жить нельзя. Мне хотелось мира и покоя. Вот я и отвалила. Извини.

– Может, перестанешь наконец извиняться? У нас наверняка найдётся и другая тема для разговора. Как твоя любовная жизнь? Надеюсь, вдрызг.

– Так и есть, Гарри.

– Итак, как только ты сбыла с рук всё, что связывало тебя с прошлым житьём-бытьём, ты осталась на Благих Намерениях в надежде вкусить капельку мира и покоя, отдала свой космический корабль, стала Жозефиной и увязалась за этим чокнутым.

Бекки с печальным видом пожала своими узкими плечами. Гарри совладал с желанием заключить её в объятья, одолевавшим его с тех самых пор, как она показалась на пороге зала. Как бы она к этому ни отнеслась, любой исход приведёт к осложнениям, совершенно ненужным в их положении. И вместо этого поинтересовался:

– И что ты собираешься делать теперь? При условии, что мы успешно уладим это дельце. – Он махнул рукой куда-то в сторону потолка, словно там затаились берсеркеры. Встретив её вопросительный взгляд, растолковал: – Грядет большая пальба против машинерии.

– На сей раз дела оборачиваются туго, правда? Если кинули клич насчёт добровольцев, тут уж держи ухо востро. Вот почему папочка всегда меня предостерегал. Я совершенно не представляю, о чём речь. Единственное, что я хотела вырваться с этой чёртовой планеты любой ценой, даже если для этого надо было добровольно отправиться на войну.

– А ты не могла просто уйти от Юлия? Тебя держали под замком?

– Нет. Нет, ничего подобного они не делают. Я могла бы надеть скафандр и пойти в другой город. В любой из других городов, но они оба и так устали от всё большего наплыва перебежчиков, а с Бани я бы всё равно не вырвалась. Боги и духи, Гарри, я и не думала, что ты здесь!

– Да откуда ж тебе знать? – он поднёс было стакан ко рту, но отставил, даже не пригубив. – Да, дело и в самом деле скверное, так что только держись. Через пару дней вылетаем, а потом прямиком с корабля на бой.

Проскользнувшие в его голосе интонации заставили Бекки примолкнуть. Но в конце концов она нашлась:

– Что ж, тогда мне больше не придётся ломать голову, куда податься дальше.

Теперь оказалось, что оставить прошлое в покое не может уже Гарри.

– Значит, ты поставила на мне крест, чтобы связаться с Наполеоном? – через некоторое время поинтересовался он. – Он неудачник, каких свет не видывал.

– На-по-ли… как? – удивилась она.

– Выбрось из головы.

– Его зовут не так. Его зовут…

– Император Юлий, ага, знаю. И могу тебе доложить, что он неудачник, под каким бы именем ни скрывался.

Бекки неспешно кивнула.

– Но он не всегда был таким. Пять лет назад мне не казалось, что он неудачник.

«Может, тебе казалось, что неудачник как раз я, – подумал Гарри, но вслух говорить этого не стал. – Может, ты была и права».

Помолчав ещё немного, Бекки сказала:

– Комендант Норманди говорит, что отошлёт большинство прилетевших на императорском корабле обратно на Баню. Не исключено, что уже отослала.

– Непременно отошлёт, как только решит, на каком судне их лучше спровадить с наименьшими потерями. Наверно, отрядит пару катеров. Но вас это не касается, дамочка. Если даже ты не вызовешься добровольцем, уж она постарается призвать тебя и никуда тебя не отпустит. В базе данных станции любой дурак может увидеть твой чертовски хороший послужной список в качестве пилота, а в данный момент это единственное качество, которое интересует коменданта в людях. Это да боевой опыт, каковым ты опять-таки располагаешь.

– А тебя тоже призвали, Гарри?

– Ещё бы. Я просто пока не получил обмундирование. Говорят, не могут подобрать такой большой шлем, чтобы пришёлся мне впору.

Бекки обернулась, чтобы поглядеть на посадочную площадку – абсолютно безжизненную и ужасающе пустынную в багровом полусвете карлика, недостаточно массивного, чтобы стать настоящим светилом. Теперь там не двигался даже давешний крохотный робот.

– Говоришь, мы идём в бой? А когда сюда подоспеют наши корабли? В ангарах я ни одного не видела.

Гарри лишь отхлебнул из стакана.

11

Вернувшись в свой кабинет, комендант обнаружила стопку депеш, доставленных в последний час на Гиперборею беспилотным межзвёздным курьером, задержавшимся в полёте на много дней. В этом не было ничего странного, поскольку подобные опоздания, вызванные естественными причинами, – не такая уж большая редкость. Большинство депеш предназначались для пересылки дальше по этапу, а не для расшифровки на базе.

Однако одна депеша всё-таки предназначалась лично ей и потому была исправно расшифрована. В ней содержался запрос каких-то служб охраны правопорядка из сектора Омикрон, высланный до окончательной эвакуации и падения этих планет. Вкратце запрос сводился к следующему: не встречал ли кто-либо в Гиперборейской системе беглого Гарри Сильвера, каковой разыскивается в секторе Омикрон по обвинению в ряде преступлений? Упомянуто было только обвинение в контрабандной деятельности, остальные не уточнялись.

Клер погрузилась в раздумья, не выпуская депешу из рук и барабаня пальцами по корпусу головизора. Со времени отсылки запроса прошёл почти стандартный месяц, и теперь блюстители порядка из Омикрона, желавшие привлечь Гарри Сильвера к суду, скорее всего мертвы, а если им очень повезло – такие же беженцы, как сам Гарри. Возможно, со временем они учредят какое-нибудь правительство в изгнании – или как там это называется? – но сейчас у них болит голова о куда более серьёзных проблемах. А уж у неё и подавно.

Порешив на этом, комендант Норманди отложила расшифрованную депешу в личный ящик, чтобы разобраться с ней позже – если придётся.

Поразмыслив ещё минутку, вызвала адъютанта.

– Сэйди, это ты расшифровывала запрос по поводу лейтенанта… то есть, мистера Сильвера?

– Да, мэм.

– Не сообщай о нём никому, кроме меня. – Марут наверняка устроит по этому поводу настоящую бучу.

– Есть, мэм. – Одно из несомненных достоинств Сэйди заключается в том, что она умеет держать свой виртуальный рот на замке.

Развернувшись в кресле и бросив взгляд за окно, комендант Норманди увидела, что один из катеров улетает с партией приспешников императора, частью недовольных, но тем не менее послушных воле своего государя. Через несколько часов они вернутся на Баню, но чтобы вывезти всех отсеянных, придётся совершить ещё не один рейс.

Когда в кабинет заглянул подполковник Ходарк, собираясь заговорить о каком-то деле, она опередила его вопросом:

– Так как же Юлий и его добровольцы узнали о нашем призыве добровольцев? Если связь между поселениями на Бане действительно настолько неустойчива, как вы утверждаете, – выходит, они прослушивали наши переговоры.

Все радиопереговоры между Гипербореей и Благими Намерениями были соответственно зашифрованы и велись по остронаправленному лучу из опасения, что берсеркеры или доброжилы могут затаиться где угодно, и хороши любые средства, осложняющие им подслушивание.

– Вполне возможно, мэм, – кивнул Ходарк. – Но не менее вероятно, что у Юлия имеются шпионы или наушники в другом поселении, – то бишь, среди граждан, избравших Р и Г, – посвятившие его в суть происходящего. На самом деле ему всего-то и требовалось знать, что мы просили их о помощи и получили от ворот поворот. И как только он услыхал, что Р и Г отказали нам в помощи, само собой разумеется, он призвал своих подданных пойти в добровольцы – пусть хотя бы для того, чтобы позлить соседей.

– Но ведь он не только кинул клич среди подданных. Он явился сюда лично. Лезть в пекло самолично – весьма эксцентричный шаг, если хочешь просто позлить кого-то.

– Ладно, может статься, его намерения вполне серьёзны. Но тогда возникает вопрос, в самом ли деле хочет он участвовать в боевых действиях, или намерен обосноваться тут со своим штабом и навязывать нам стратегические советы?

– Если он попробует выкинуть подобный номер, то может сразу собирать вещички. Но надо отдать старине императору должное: он вроде бы действительно горит желанием ринуться в бой во главе своих людей.

Персонал базы, регулярно уделяющий внимание событиям на поверхности Благих Намерений, уже давненько получал донесения, описывающие беспорядки, доходящие до кровопролития, среди различных групп тамошних поселенцев. Когда кто-то упомянул об этой проблеме при императоре, он лишь молча выслушал, а после продолжил попытки принять участие в планировании грядущего сражения. Оставив Баню позади, вознамерившись занять своё законное место верховного главнокомандующего в борьбе человечества Галактики против ужасного врага, Юлий не мог позволить себе роскошь отвлекаться на ничтожные дрязги покинутой планетёнки, более не интересующей его.

– Я отряхнул прах этой планеты со своих стоп.

Вообще-то в беспорядках на Бане нет ничего нового; они тлели с тех самых пор, как император со своими приспешниками прибыл на планету, и вспыхнули перед самым его отбытием. И его надежды, что в его отсутствие они угаснут, оказались тщетными.

В самом культе для Гарри не было ничего нового, однако он помимо воли заинтересовался им и никак не мог выбросить его из головы.

Члены культа доводили капитана Марута буквально до белого каления.

– С какой стати эти люди заявляют, что у них есть флот, когда у них нет ни шиша?! О, боги пространства-времени, мы ведь им не враги, которых они собираются взять на пушку!

– Люди – диковинные существа, – с кривой усмешкой развёл Гарри руками. – Со временем это до вас дойдёт.

Не ответив ни словом, Марут развернулся и зашагал прочь, бормоча экзотические ругательства.

Все достоверные факты, которые удалось раскопать коменданту Норманди, вопреки гласным заявлениям и сплетням, свидетельствовали о том, что никакого реального флота у культа не было и в помине – от силы эскадрилья из трёх-четырех кораблей, да и то в пору наивысшего расцвета. И всё-таки император не всегда был таким безнадёжным неудачником, как представляется теперь. Он со своей партией – или культом – за неопределённое число лет совершил не одну межзвёздную миграцию, перебираясь с одной колонизированной планеты на другую, снова и снова упорно подыскивая местечко, где можно осесть надолго, не опасаясь недопустимого с их точки зрения вмешательства соседей и сожителей. Но где бы они ни поселились, рано или поздно вспыхивали конфликты с местными жителями – и обычно рано, а не поздно. А число последователей культа тем временем мало-помалу шло на убыль. Конечно, с их точки зрения, идеальным вариантом была бы планета, целиком предоставленная в их распоряжение, причём пригодная для обитания и отличающаяся благоприятным климатом. Но такие подарки судьбы на дороге не валяются.

Идеал так и остался недостижимым. Подобные планеты – большая редкость.

Как припоминали некоторые свидетели (и как подтверждала база данных станции), лет двадцать или тридцать назад на планете, расположенной чуть ли не в противоположном конце освоенной людьми части Галактики, почти сто тысяч человек признали Юлия своим главой. И почти тысяча человек с неподдельным энтузиазмом была готова признать его своим богом. В базе данных нашлись даже снимки их шумных митингов, скандирующих имя императора. Число не слишком впечатляющее, если учесть, что человеческое население Галактики уже перевалило за триллион. Теперь же верность ему сохранили не более тысячи человек, а на войну вслед за ним отправилось не больше сотни – видимо, потому, что больше на корабль не втиснулось бы при самом горячем желании.

И всё-таки комендант до сих пор не распростилась с надеждой, что Юлий окажется ценным союзником. Горстка его приспешников, оставшаяся на Гиперборее – якобы самые необходимые члены команды его флагманского корабля – выглядела весьма разношёрстной компанией, не внушавшей особой уверенности; однако, может статься, это лишь ошибочное впечатление, результат невыгодного сравнения с аккуратными и подтянутыми бойцами ВКФ и прочих регулярных войск. А сам император в общении с людьми, не принадлежащими к его группе, зарекомендовал себя на удивление кротким человеком, хотя и не лишённым признаков былой харизмы.

Как только император устроился в апартаментах, зарезервированных для высокопоставленных сановников, он сбросил свой блистательный мундир и стал ходить в обыкновенном общевойсковом комбинезоне, как и все остальные. Его штатский костюм, как и в случае Гарри, снял вопрос о ранге. Едва адмирал и его приспешники чином пониже увидели, как поступил их идол, они тоже поспешно побросали свои пышные мундиры.

Юлий существенно упростил всем жизнь, с самого начала дав ясно понять, что не намерен оспаривать авторитет Клер Норманди в вопросах планирования грядущих военных операций. Ныне и в обозримом будущем его власть ограничивается лишь сферой духовного. Ознакомившись с текущей военной обстановкой – в том объёме, какой комендант сочла возможным открыть для его же блага – Юлий, Его Императорское Величество, провозгласил, что готов послужить Военно-космическому флоту на любом посту, который ему доверят.

Если адмирал Гектор и был огорчён подобным поворотом событий, то скрывал это весьма искусно.

С самого момента прибытия разбитого экспедиционного корпуса комендант из кожи вон лезла, чтобы держать высшее начальство в курсе последних событий, отправляя в Порт-Даймонд один автономный курьер за другим с депешами для штаба, для главного командования сектора, чаще всего именуемого Главкомсеком. В очередной депеше излагалось всё, что ей удалось разузнать о самопровозглашённом императоре.

Очевидно, император Юлий избрал Благие Намерения местом последней попытки утвердить свою державу, создать тихую гавань для себя и своего народа, успевшего стать гонимым.

Лет пять назад император со своей свитой прибыл в эту звёздную систему из другой, весьма отдалённой. А до того его народ жил ещё на другой планете, и ещё, и ещё.

Наконец, на Благих Намерениях, члены его секты смогли избавиться от сутолоки и не наступать на ноги соседям. Впрочем, возникновению конфликта это всё-таки не воспрепятствовало. Донесения с планеты, подтверждаемые и другими источниками, гласили, что стандартный год или два назад от его секты отпочковалась раскольническая фракция, основавшая собственное поселение километрах в ста от первого.

– Итак, – прокомментировала комендант, – теперь на Бане целых три города.

– Верно, – кивнул Гарри. – Первоначальное поселение, первый стан сектантов, а теперь ещё и стоянка раскольников.

Большинство жителей каждого из трёх селений недолюбливали представителей двух других, однако до военного положения всё-таки не доходило. До сих пор всем кастам удавалось совместно пользоваться единственным космопортом на условиях шаткого перемирия. На самом деле большинство стартов и посадок не нуждалось в услугах стационарного порта, и «Галактика» прекрасно обходилась без него.

За время, проведённое на Благих Намерениях, Гарри Сильвер не мог не заметить разнообразия конфликтов, разыгрывающихся между тамошними обитателями. Сам он мало интересовался происходящим, находя большинство политических игр человечества жутким занудством, зато теперь смог предоставить коменданту Клер интересовавшие её подробности об императоре и его культе. Конечно, сведения Гарри немного устарели: со времени его последнего визита многое могло измениться.

Как ни странно, императора просто-таки тешило каждое упоминание о том, насколько малочисленна флотилия, на помощь которой он пришёл, и насколько малы их шансы вернуться из грядущей битвы. Он то и дело просил посвятить его в подробности. Но ни ему, ни горстке его последователей, оставленных на Гиперборее, не говорили ни на йоту больше, чем комендант считала абсолютно необходимым. Избыток приспешников Юлия наконец-то отправился обратно на Баню, и Норманди осталась в полнейшей уверенности, что почти никакой военной информации с собой они не унесли.

В отличие от Гарри Сильвера, император охотно принимал на веру абсолютно все, что комендант считала нужным раскрыть ему о военном положении. Конечно, капитан Марут подтверждал все её слова, но Юлий и без того не нуждался в уговорах.

Однажды император спросил:

– Правильно ли я считаю, что мы находимся примерно в восьми часах подпространственного полёта от территории берсеркеров?

Интерес к положению берсеркеров он начал проявлять уже за некоторое время до того. Интерес его мало-помалу рос, пока он не увидел в них не простую угрозу, а грандиозное решение всех прочих его проблем.

Оперативный головизор коменданта находился у неё в кабинете, а вести гостя туда она не собиралась; неизвестно, сколько ещё вопросов может породить увиденное им на дисплее. Но все же она постаралась дать исчерпывающий ответ.

– Отсюда до ближайшей известной базы берсеркеров восемь стандартных часов полёта в подпространстве при благоприятных условиях. Если только в последнее время они не изменились. – Край тёмной туманности, угрожающий преградить путь, может стать одним из факторов, ведущих к существенной задержке, а кроме него, есть и ряд других. Вот где пригодился бы настоящий прогноз погоды.

Но император настаивал на получении прямого ответа на первоначальный вопрос.

– Откуда следует, как я понимаю, что они тоже всего в восьми часах полёта от нас?

– В подпространстве всё может обстоять совершенно иначе. Но в данном случае – да, примерно столько же. А наше местонахождение, надо полагать, им известно.

За последний год или около того берсеркеры всё чаще прощупывали почву, совершая набеги на сектор. Гиперборейскую систему до последнего времени обходили стороной. Конечно, разведывательные устройства берсеркеров могли появляться и исчезать в любой момент, если им удавалось избегнуть обнаружения.

– Если они и приближались, то недостаточно близко к астероиду, чтобы запустить наши наземные силовые поля и зенитную артиллерию. – Берсеркеры, как и люди, как вообще любая армия в затяжной войне, вынуждены экономить имеющиеся ресурсы, сосредотачивая свои усилия на участке, играющем узловую роль.

– Пока что, – продолжала комендант, – они не предпринимали серьёзных вылазок против нашей базы. Возможно, собираются совершить в ближайшее время. А может, они пока довольствуются тем, что удерживают авангард на Летнем Краю, планируя очередное наступление где-то в другом месте.

– Но если мы знаем, что они там?…

– Да, скорее всего им известно местонахождение нашей базы. – Комендант не собиралась тратить на разъяснения больше времени, чем нужно, не желая, чтобы эти полоумные сектанты знали больше, чем им необходимо для выполнения порученной задачи.

Комендант Норманди заверила капитана Марута, что категорически убеждена в решимости мистера Сильвера присоединиться к ним в качестве пилота. Он сам высказал это желание, и выкручивать ему руки, чтобы оформил всё документально, совершенно незачем.

– Ох, сомневаюсь я, комендант. Не тот он человек.

– Посмотрим, капитан. Под мою ответственность.

– Да, мэм. Пока наш экспедиционный корпус не покинет станцию, а тогда и поглядим, с нами он или нет. Если да, он уже будет в подчинении у меня.

Во время этой беседы коменданта Норманди с капитаном прибыл очередной курьер. Сэйди согласно установленной процедуре расшифровала и перебросила на дисплей последние новости то ли с Земли, то ли из Порт-Даймонда.

Последние донесения разведки из дальних секторов обескураживали; из сектора Омикрон вообще не было никаких новостей, кроме скверных, а в нём когда-то было целых четыре десятка колонизированных систем. Насколько можно судить, теперь эта территория представляет собой лишённую жизни пустыню, раскинувшуюся на сотни тысяч кубических световых лет. На планетах земного типа в этом секторе пространства не осталось ничего, кроме туч стерильной пыли и пара. Сведений о том, как же именно была сломлена оборона, так и не поступало.

Наконец, будучи приглашённым на официальный обед в компании коменданта Норманди и нескольких избранных офицеров (обед проходил в апартаментах коменданта; Гарри Сильвер, не то что не приглашённый, но даже не уведомлённый об этом знаменательном событии, проводил это время в баре) император Юлий встал, дабы возгласить речь. Вообще-то никто его об этом не просил, но никто не удивился, когда она встал и пустил в ход всё своё красноречие. Смерть, сказал он, растекается чернильной рекой, заливающей этот уголок Галактики.

– Колоссальная чёрная пелена смерти, едкий дым пылающих человеческих планет и тел, загубленных жизней и надежд, погибели, которую мы обязаны остановить и остановим во что бы то ни стало… – слушая Юлия, трудно было не поддаться его обаянию даже теперь.

Человеческие флоты, действующие в этом же объёме пространства, преуспевали ничуть не лучше. Выигранные сражения можно было перечесть по пальцам, а сумевшие выйти живыми из проигранных боёв рассказывали воистину жуткие истории. Потери доходили до сотен боевых кораблей, тысяч человеческих жизней.

12

Помимо всего прочих дарований, комендант Норманди была опытным пилотом и время от времени испытывала искушение передать командование базой подполковнику Ходарку, а самой принять участие в операции вместе с Марутом и его людьми, хоть на успех рассчитывать особо не приходится. Она могла сколько угодно рассуждать, следует ли решаться на столь отчаянный шаг; долг просто-напросто велит ей, как старшему по чину, сделать всё возможное ради успеха предприятия. Какое-то время она даже подумывала обсудить этот вариант с Сэйди. Но в конце концов выбросила эту идею из головы. В любом случае остаётся одно кардинальное возражение: она просто не имеет права пренебречь своими обязанностями коменданта базы. Особенно этой базы.

Между тем, Гарри Сильвера ждала ещё одна любопытная встреча в столовой. На сей раз перед его столиком с подносом в руках остановился сам император Юлий, чтобы осведомиться, не занято ли место напротив Гарри. В столовой было много народу против обычного, так что император вроде бы случайно отбился от своей обычной свиты.

А может, на сей раз Юлий совершенно намеренно решил усесться отдельно от своих подданных. Определить, как именно обстоит дело, Гарри не взялся бы.

– Нет, свободно. Присаживайтесь. – Гарри буквально физически почувствовал, как много взглядов устремлено на них в этот миг, хотя не сводил глаз с человека, сидящего напротив. И император, и Гарри Сильвер оставались для всех обитателей базы тёмными лошадками.

– Мистер Гарри Сильвер, полагаю.

– Так точно. А вы, должно быть, правитель Галактики. Или я спутал её с какой-то другой галактикой?

Император даже бровью не повёл.

– Вы занимаетесь каким-нибудь делом, мистер Сильвер?

– Межзвёздной торговлей.

– О? Какого же рода? – с искренним, дружелюбным любопытством осведомился Юлий, снимая пробу со стоящего на подносе блюда и видимо наслаждаясь им.

– Минеральные концессии и родственные вопросы, – с напором заявил Гарри, вглядываясь в собеседника. И, помолчав, добавил: – Как я понимаю, вы заняты в правительстве.

– Я служу своему народу по мере сил, – безмятежно, уверенно разглядывал его император своими тёмно-карими глазами.

– Своему народу, а?

– Так я называю тех, кто по собственной воле решил служить мне верой и правдой. А я служу им. А чему служите вы, мистер Сильвер? – вопрос прозвучал совсем негромко, но Гарри будто током ударило.

На кончике языка уже вертелась резкая отповедь, но он так и не раскрыл рта. Чёрт побери, есть в этом человечке, сидящем по ту сторону стола, нечто эдакое, заставляющее поверить, что за каждым его словом, за каждым поступком таятся благороднейшие, возвышеннейшие основания. Что добрый старина Юлий Гарри Сильверу лучший друг – или стал бы другом, дай ему только крохотный шанс. И даже более того. Что кабы природе и судьбе позволили идти надлежащим курсом, скоро оба ощутили бы безмерную взаимную привязанность, сопричастность к некоему чудесному, идеалистическому делу, которое объединит их нерасторжимыми узами на всю жизнь.

Когда император заговорил снова, резкость, на миг прозвучавшая в его голосе, исчезла без следа.

– Видимо, все рядовые вопросы коммерции и торговли до поры до времени придётся отложить – пока не будут разрешены вопросы куда большей значимости.

– Смахивает на то, – кивнул Гарри. Потом тряхнул головой, будто пытаясь вытряхнуть что-то, и принялся за суп.

– Я с нетерпением жду, когда мы сможем схлестнуться с врагом, – с неподдельной искренностью признался человек, сидящий напротив.

В ответ Гарри лишь невнятно буркнул. Затем, мгновение поколебавшись, пожал протянутую императором руку.

На том разговор и завершился.

Быть может, эта встреча стала для Гарри последней каплей. Так или иначе, настал час, когда он больше не мог откладывать решение в долгий ящик. В результате Гарри Сильвер торжественно поднял ладонь и произнёс присягу, так что теперь ему смогли выдать военную форму. Как и каждому из шестерых первых добровольцев с Бани, прошедших эту процедуру чуточку ранее, ему присвоили временное звание. Как и большинство других, он получил звание, приемлемое для поста младшего пилота.

Как только отзвучали слова присяги, комендант отложила книгу, над которой Гарри присягал, чтобы тряхнуть ему руку. Руку, не так уж давно пожатую самим императором.

– Поздравляю, лейтенант.

– Спасибо, мэм. Пожалуй.

Капитан Марут, по случаю присутствовавший на церемонии, пялил на него глаза со смешанным удовлетворением и предвкушением. Больше этот зануда не сможет критиканствовать, прикрываясь штатским положением, не взирая на чины и ранги.

Получив от коменданта эмблемы для нового комбинезона, Гарри не тронулся с места, подбрасывая на ладони крохотные металлические безделушки и глядя на них с выражением, весьма далёким от энтузиазма.

Чуть позже Гарри присоединился к первой шестёрке добровольцев в комнате симуляторов для совместной тренировки, призванной проверить новый тактический план капитана Марута в условиях виртуальной реальности.

– Вы не с Бани, – заметил Шандор Тенцин. Почти все шестеро тоже стали лейтенантами. Только Гавот, вообще ни разу не состоявший в регулярных войсках, получил всего-навсего звание рядового третьего класса.

– Угу. Просто пролетал мимо.

– А. Не повезло.

– Поглядим, во что это выльется.

– Кстати, а в каком звании вы состояли раньше? – поинтересовался у Сильвера Карл Эномото, темноволосый и серьёзный доброволец.

– Бывало и выше, бывало и ниже, – отделался Гарри лаконичным ответом, не желая углубляться в предмет.

Тот же вопрос ему довелось выслушать ещё раз, из уст Шерри Равено, устремившей на него взгляд изумительных голубых глаз.

– Когда мы прилетели с Бани, вас с нами не было.

Гарри нашёл в себе силы не огрызнуться в ответ.

– Пора за дело, ребята, – подстегнул их капитан Марут. – Нам ещё учиться и учиться, – с последними словами он уставился на Гарри в упор. Гарри спокойно выдержал его взгляд.

Остальные добровольцы откатали на симуляторах уже порядочное количество часов. Моложавый и миловидный Кристофер Гавот приступил к тренировкам, широко распахнув глаза, с куда более неподдельным энтузиазмом, чем все прочие. Да и новая форма была ему к лицу. Он уже прошёл пару часов элементарного курса пилотажа, преподаваемого всем новобранцам только для того, чтобы они отведали, что происходит на борту корабля. Но когда дойдёт до дела, Гавоту найдут такой пост, где его неопытность не сыграет особой роли.

Гарри слышал, как он уверяет капитана, что готов на всё.

– Рад слышать, рядовой, – меньшего от своих подчинённых Марут и не ждал.

А хронометр всё тикал, отсчитывая часы и дни, и прогнозируемое время прибытия Шивы со своим эскортом на Летний Край зловеще надвигалось. Комендант Норманди открыто отметила роковой срок на календарном хронометре, чтобы все без исключения на станции помнили о нём. Теперь некоторые соображения секретности можно преспокойно выбросить из головы – даже если на базу просочился агент Керманди, даже если сюда проник доброжил, во всей Вселенной не сыскать средства доставить с Гипербореи хоть какую-то весточку до того, как пробьёт роковой час.

Назавтра сержант Гауати, надзиравший за некоторыми аспектами базовых испытаний и тренажа добровольцев на симуляторах, предоставил Норманди весьма благоприятный предварительный отчёт о Гавоте. Куда пристроить последнего, никто пока не решил.

– Зато у него будто напрочь нервов нет, а в запланированной нами операции это будет несомненным преимуществом.

Отчёты об остальных новобранцах были как минимум умеренно благоприятными. Кроме того, сержант доложил, что к текущему моменту каждый из них успел задать ему один и тот же знакомый вопрос: «Когда прибудут наши настоящие корабли?»

Но всего через пять минут после отбытия сержанта Гауати, комендант получила кардинально иной отчет о Гавоте.

Клер поняла, что не всё ладно, как только ей доложили, что мэр Розенкранц, только что прибывший на стационарную орбиту, настоятельно требует новых безотлагательных переговоров на короткой дистанции. На сей раз мэра сопровождали лишь доктор, чьего имени Норманди припомнить не смогла, да пилот.

– О-ох, – выдохнула комендант под нос, как только лысая голова Розенкранца выскочила на головизоре. Выражение лица мэра предвещало беду.

– Позвольте мне с самого начала сказать, комендант, – без ненужных экивоков начал он, – что я только что потребовал отставки шефа Гильденстерна и получил её.

Испытанное комендантом облегчение тотчас же перечеркнули дурные предчувствия. «За что?!» Она так растерялась, что даже не поняла, произнесла вопрос вслух или нет.

Впрочем, что так, что эдак, Розенкранц уж постарался дать ответ.

– За одно дело, про которое я и сам узнал почитай пару часов назад. И вопрос этот лёг тяжким грузом на мою совесть. Вернее, мог бы лечь, если бы я сидел сложа руки. Я не могу спустить это дело на тормозах, я просто-таки обязан сказать вам. Доктор подтвердит мои слова.

И пока мэр продолжал рассказ, Норманди приходилось то и дело напоминать себе, что она видит перед собой лишь изображение; и ещё с добрую минуту отвечать ему вопросами или вспышками гнева совершенно бесполезно.

И тем не менее, мгновение спустя комендант поймала себя на том, что недоверчиво переспросила:

– Откуда прибыл рядовой Гавот?…

Полное название специализированной больницы на Благих Намерениях ей стало известно лишь позднее, когда Сэйди выудила его из базы данных общего характера. Вообще-то официальное название тревоги отнюдь не внушало. Но по сути заведение представляло собой строжайшим образом охраняемое место заключения криминально безумных – одно из тех заведений, которые межзвёздные советы и разнообразнейшие прочие органы и инстанции стремятся сплавить на захолустные планеты вроде Благих Намерений, потому что граждане и правительства настоящих планет чересчур влиятельны, чтобы согласиться принять их на своей территории.

Узнав о реакции Норманди, Гарри подивился, что комендант ведать не ведала о существовании на Бане подобного учреждения, что она проявляет вопиющую неосведомлённость о соседствующем сообществе и во многих других отношениях. Но факт есть факт. И потом, она ведь даже не слыхала об императоре. Она ни разу не навестила Благие Намерения – считала необходимым отвергать редкие приглашения на планету, потому что не могла проявить ответное гостеприимство.

Отговорив своё, мэр уступил место доктору, оказавшемуся директором больницы.

– Один из шести человек, вызвавшихся добровольно вступить на военную службу, этот Кристофер Гавот… – басом пророкотал доктор и замялся, не зная, как продолжать. Худощавые, резные черты придавали ему чуть ли не аскетический облик.

Норманди поспешно пролистала личные дела, затем уставилась на появившуюся на дисплее нужную запись – единственный достоверно подтвержденный факт о Гавоте.

– Но тут ведь говорится, что он ветеран, награждённый за доблесть?

– Да, мэм. – Доктор пригладил ладонью свои седеющие волосы. – Формально говоря, вполне достоин награды, поскольку всякий, совершивший определённые деяния в бою, заслуживает медали. Но…

– Но что?

Выслушав ответ, Клер даже не нашла, что сказать.

– … он пользуется именем Кристофер Гавот. Я говорю «пользуется именем» намеренно, потому что нам известно, что в прошлом он выступал под рядом других имен. Видимо, персонал больницы в моём лице несёт определённую ответственность за то, что мы не охраняли свою аппаратуру связи с должным усердием. Но прежде всего повинен шеф службы общественного порядка – бывший шеф, как я полагаю. Даже узнав, что Гавот натворил, шеф Гильденстерн отказался предпринять какие-либо шаги. Позволил этому человеку отправиться в космопорт, где тот присоединился к остальным добровольцам. Хоть я и предупреждал, что он социопат.

– Кто-кто?

– Социопат. Это смягчённая медицинская формулировка. По сути же, человеческим языком говоря, это означает, что Гавот убивает всякого, кто ему не угодит.

– Он… убивает?!

– С такой же лёгкостью, с какой большинство людей давит клопов. Он также пытает ради забавы – хотя до подобного он доходит чрезвычайно редко. Фактически говоря, он не садист. Он приговорён к пожизненному заключению без права обжалования приговора.

Последовало долгое молчание. Комендант раскрыла было рот, намереваясь спросить, скольких же человек Гавот убил, но решила, что уж лучше этого не знать.

– Тогда почему же, Господи помилуй, ему позволили прибыть сюда?

Теперь настала очередь смешаться доктору, хоть он и пытался напустить на себя величественный вид академической невозмутимости.

– Ну-у, комендант – я обнаружил, что не могу угодить одновременно и местным властям, и Военно-космическому флоту. Мне дали понять, что на его выписке настаивали вы– дескать, вам нужны все до единого, кто отвечает определённым требованиям, а Кристофер Гавот несомненно отвечает предъявленным требованиям ничуть не хуже всякого, да ещё получше большинства.

Откинувшись на спинку кресла, Норманди воззрилась на доктора с таким видом, будто собиралась отдать приказ расстрелять его корабль вдребезги.

– Черт побери этого Гильденстерна. Так я и знала, что он заготовил какой-то подвох. Он сделал это лишь для того, чтобы насолить мне. Выпустил на свободу убийцу-маньяка, наплевав на то, какой вред он способен причинить окружающим.

– … а мистер Гавот каким-то образом прослышал о вашем призыве добровольцев, – заключил доктор изложение подробностей, – и каким-то образом добрался до больничного терминала, расстаравшись, чтобы его имя наверняка попало в список кандидатур.

– А его личное дело, которое мне переправили? Оно-то не подложное?

– Насколько мне известно, нет. Три года назад он был вместе в составе экспедиционного корпуса командора Принсепа, когда тот действовал в туманности Мавронари. – То есть в тысячах световых лет от сектора, включающего в себя Гиперборейскую систему. – Там Гавот был тяжело ранен, сражаясь с берсеркерами, и вернулся в медироботе. Как сказал Принсеп: «Лично я могу сказать, что если бы не он, меня бы уже не было в живых».

– Но в личном деле говорится, что Гавот никогда не служил в Военно-космическом флоте. И ни в каком другом воинском формировании.

– Совершенно верно, не служил. История странная, и насколько я могу судить, не слишком вразумительная.

– Доктор, мы действительно оказались в весьма затруднительном положении, и я неустанно ломаю голову, не сможем ли мы найти ему достойное применение – конечно, при условии, что он всё ещё склонен к сотрудничеству. Расскажите мне о нём побольше.

Доктора эта идея просто-таки шокировала.

– Я не могу давать вам советов в военных материях, комендант. Мне не ведомо, какие ещё опасности грозят вашим людям. Я могу лишь уведомить вас о том факте, что мистер Гавот может являть весьма серьёзную угрозу.

Витающая над головизором головка мэра Розенкранца продолжала угрюмо наблюдать за происходящим.

– А насколько именно серьёзную? – строго осведомилась Нормандию. – И кому? Членам своего экипажа, другим людям на базе? Он пробыл здесь уже несколько дней и, насколько мне известно, покамест не у нас не возникло ни малейших проблем.

– В дело замешано столько факторов, – вздохнул доктор, – что практически невозможно сказать. Гавот может жить в человеческом сообществе, будь оно военным или гражданским, днями, месяцами и даже годами, не причиняя никому ни малейшего вреда. В прошлом подобное уже случалось, может повториться и в будущем.

Если на него найдёт такой стих, он может забавлять младенца или ласково опекать калеку. Он может проявлять остроумие и веселье. Он может с радостью рискнуть своей жизнью в сражении против берсеркеров – его история болезни показывает, что в минувшем подобные занятия доставляли ему наслаждение. Но только не пробуйте перечить Кристоферу Гавоту. Даже не раздражайте его. А если вам всё-таки придётся отважиться на такое, не поворачивайтесь к нему спиной. В его душе зияют громадные пробелы. Другие люди означают для него не больше, чем компьютерная графика – они могут быть полезны, они могут стать источником удовольствия того или иного рода. Однако он считает окружающих людей ничтожным козявками. Для него убить кого-нибудь – всё равно, что выключить головизор.

Опасаясь принять предупреждения мэра – и даже доктора – за чистую монету, Клер Норманди приказала Сэйди получить подтверждение. Что оказалось делом не таким уж простым: в имеющейся базе данных о Гавоте не упоминалось ни словом – как не упоминалось бы ни словом о громадном большинстве живущих людей, раскиданных по просторам двух процентов освоенной части Галактики, или о большинстве других людей, поселившихся на Бане в последние два-три стандартных года.

Комендант приняла решение вызвать для допроса всех людей, прибывших в последнее время с Благих Намерений. Но первым делом она предпочла переговорить с подполковником Ходарком, принявшим решение без малейшего труда.

– Вообще-то мне наплевать на отзыв этого командора Принсепа – уж Бог ведает, что это за птица. Мне наплевать, даже если Гавот – второе пришествие на свет Иоганна Карлсена [3], мы не настолько отчаянно нуждаемся в людях, чтобы хотя бы теоретически рассматривать возможность его использования.

– Может и не настолько отчаянно, но нуждаемся. Мы не смеем снять с нашего объекта необходимых людей, а никаких других людей, кроме необходимых, на базе просто-напросто нет. Сумеем мы прикончить Шиву или нет, бросить свои первостепенные обязанности мы не вправе – слишком уж они важны, чёрт возьми. Ряд постов должен быть занят живыми людьми круглые сутки, даже если это сидячая работа. Кроме того, подавляющее большинство моего личного состава по-настоящему обучены только одному – сбору разведывательной информации и её расшифровке. В планируемой нами акции они будут совершенно бесполезны. Для налёта нужны… люди особого рода.

– С этим спорить я не могу, комендант. Но мне по-прежнему очевидно, что этого Гавота следует засадить за решетку.

– Конечно, вы правы, – вздохнула Норманди. – Если только не выяснится, что это какая-то ужасная ошибка. Позволять ему разгуливать на свободе мы не можем.

Как только Ходарк ушёл, она обернулась к головизору.

– Сэйди? Будь добра, отыщи мне сержанта – того, который должен исполнять у нас роль военной полиции. – Подобная нужда не возникала уже два года, и припомнить фамилию сержанта с ходу комендант Норманди попросту не сумела. – Пусть явится ко мне в кабинет, и без промедления. – В самый первый раз с тех пор, как она приняла командование базой, Клер искренне порадовалась, что среди её подчинённых есть человек, обладающий квалификацией подобного рода.

Не прошло и двух минут, как перед ней уже стоял сержант – плотный, мускулистый мужчина.

– Мэм?

– Я хочу, чтобы вы взяли двух-трёх надёжных людей – лучше всего крепких мужчин – и задержали курсанта Кристофера Гавота. Обыщите его самым тщательным образом и поместите в карцер. Никаких отсрочек ни под каким видом, сопроводите его прямиком в карцер, где бы он ни находился. Никаких разговоров. Все вопросы адресуйте ко мне; некоторое время спустя я зайду его навестить.

– Есть, мэм.

– И ещё одно, сержант. Проявляйте предельную осмотрительность, ради своей же собственной безопасности; мы располагаем надёжными сведениями о том, что он представляет серьёзную угрозу.

Внимательное выражение лица сержанта слегка переменилось. Но он знал, что задавать вопросы не время и не место, а выбить его из колеи было не так-то просто.

– Есть, мэм.

Как только он удалился, комендант подумала: «После надо будет позаботиться о бывшем шефе мистере Гильденстерне. Это ему просто так с рук не сойдёт. Но только после».

Поиск в сверхсекретных архивах разведки – куда более детальных, чем общеисторическая база данных – выявили тот факт, что в одном или двух перехваченных посланиях берсеркеры поминали Гавота. Никто так и не узнал, почему врагам понадобилось его имя или как его узнали. В список подозреваемых в доброжильской деятельности он не попал. Имя его встречалось, но сообщения были зашифрованы каким-то особым кодом – то ли новым, то ли специальным, то ли не поддающимся взлому.

Как только имя Гавота всплыло, служба безопасности наверняка прониклась бы желанием подробнейшим образом выяснить у него, как оно попало в список – не объясняя ему, откуда взялся подобный список. Но так уж получилось, что служба безопасности где-то далеко, на иных планетах, и коменданту придётся обождать.

Комендант Норманди беседовала с Сэйди, потому что хотела побеседовать хоть с кем-нибудь:

– Берсеркеры присваивают кодовые имена некоторым из наших вождей и обмениваются сведениями о них, обсуждают их в каком-то смысле, и наверняка оценивают их результативность в баллах, точь-в-точь, как мы оцениваем эффективность их полководцев. Очевидно, они держат досье на довольно значительное количество человеческих индивидуумов, и не только на полководцев. Мы даже не догадываемся, за что некоторые из них попадают в список особо интересных персон.

Практика научила Сэйди быть благодарным слушателем.

– Надо полагать, их общие списки включают в себя имена доброжилов. Их союзников, а также наиболее важных из их врагов.

– Надо полагать. К сожалению, в большинстве случаев совершенно невозможно выяснить, что именно они говорят друг другу о каждом их упомянутых индивидуумов, или в какую категорию он попадает. Но имена зачастую проходят открытым текстом. Кстати, служба безопасности совершенно права в своих умозаключениях. Нет ни малейших оснований полагать, что Гавот, несмотря на… э… весьма очевидные изъяны психики, является или когда-либо являлся доброжилом. У командора Принсепа не было видимых причин подтасовывать факты в его послужном списке. Похоже, он – Гавот – считает всё это исключительно увлекательной игрой.

Единственными помещениями для содержания заключенных на базе были два карцера, расположенные стена к стене на среднем подземном ярусе, и, насколько было известно коменданту, ещё ни разу не использовавшиеся по прямому предназначению.

Сам заключённый, когда наконец предстал перед комендантом Норманди, стоявшей по ту сторону статглассовой двери его камеры, признался, что провёл в больнице около года, но утверждал, что пережитое морально укрепило его. Заявлял, будто постиг, насколько драгоценна жизнь.

Заключительные его слова звучали торжественно и искренне, и впечатление ещё более усиливалось тем, что звучали они совершенно не наигранно; более того, порой даже казалось, что голос его вот-вот надломится от едва сдерживаемых чувств.

– Всё это чудовищная ошибка, мэм.

– Искренне надеюсь. Можете ли вы объяснить, каким образом была допущена подобная ошибка?

Он утверждал, что его заточение в больнице на Благих Намерениях было громадной ошибкой с самого начала. Мол, имеются определённые лица, – высокопоставленные сановники на отдалённых планетах, – травящие его уже не первый год.

– Поверите ли вы мне, комендант, если я присягну, что не виновен ни в одном из вменяемых мне в вину ужасающих преступлений? Если я дам вам хорошее, основательное объяснение того, как невинный человек может стать жертвой навета?

При этом Гавот, как бывалый уголовник, стоял по стойке «вольно», слегка расставив ноги и заложив руки за спину, посреди места текущего заключения. Размер камеры составлял три на четыре метра. Единственная койка у стены представляла собой прозрачные тенёта, сотканные из силовых полей. Манипулируя имеющимся в камере пультом управления, заключённый мог превратить койку в тренажёр или заставить её принять форму кресла со столиком. Приятный свет успокоительного оттенка излучался всей поверхностью потолка. Канализация в дальнем углу тоже была выставлена на полное обозрение, как и вся обстановка камеры, и неуязвима ни для каких покушений человеческих рук.

– Я бы с радостью поверила вам, мистер Гавот. Я бы с радостью ухватилась за любую возможность выпустить вас и приставить к делу. Но ознакомившись с вашим досье, я не вижу ни единой лазейки для подобного решения.

Гавот сделал грациозный жест; в движении его руки выглядели куда сильнее, а ладони казались очень крупными и ловкими – наверное, будь такая возможность, Гавот скрыл бы это качество.

– Тогда не буду тратить ваше драгоценное время на бесплодные споры, – только и сказал он. – Моя участь в ваших руках – впрочем, учитывая тот факт, что вы пребываете в настолько отчаянной ситуации, чтобы принять меня в свои ряды, пожалуй, и ваша участь находится в моих руках.

Клер Норманди примолкла, но лишь на миг. Затем резко развернулась.

– Проследите, чтобы он ни в чём не нуждался, сержант. Но не выпускайте его из камеры ни под каким видом.

– Я требую соблюдения своих гражданских прав, – заявил голос, по-прежнему спокойный, раздавшийся из громкоговорителей камеры.

– Как только решу, как с вами быть. Но в данный момент вы являетесь субъектом законов военного времени, – отрезала комендант Норманди.

Может, и в самом деле есть хоть крохотный шансик, что Гавот действительно невинен, как утверждает? Что-то сомнительно, а беспокоиться об этом попросту некогда. В данный момент у неё хватает оснований для более серьёзных тревог.

Она уже уходила, когда вслед ей донеслось:

– Виновен я или нет, но всё так же готов бить берсеркеров, комендант. Нет ли в этом файле заметки, комментария командора Принсепа? Он-то уж скажет, как здорово я себя зарекомендовал.

Марут выразил своё пожелание, чтобы на астероиде приземлился хотя бы один корабль с Благих Намерений.

– В лучшем случае нам удастся его реквизировать.

– Сомневаюсь, что они пошлют боевой корабль. Они уже выслали все корабли на патрулирование.

– Ладно, по крайней мере, мы смогли бы хотя бы сбыть этого маньяка туда, где ему надлежит находиться.

– Фактически, как мне сказали, Гавота вовсе нельзя назвать маньяком.

– А вдобавок я слыхал, что фактически он и не садист. Скажите это его жертвам – глядишь, им полегчает. Кстати, было бы любопытно знать, сколько их было всего.

– Не знаю и не хочу знать. Никого из моих людей он сюда не причислит. Да, сбыть мистера Гавота с рук было бы очень недурно. Но куда важнее позаботиться, чтобы остальные добровольцы зарекомендовали себя достаточно хорошо для дела.

До сей поры результаты тренировок остальных добровольцев из первой партии подавали надежды.

Оказаться за решеткой, едва вдохнув сладкий воздух свободы – этот удар по психике Гавота оказался куда более сокрушительным, чем он продемонстрировал коменданту и сержанту. Разумеется, он ничуть не удивился, – удивительно скорее то, что ему позволили разгуливать на свободе настолько долго, – но возвращение в тюремную камеру потрясло его сильнее, чем он ожидал.

Уже давным-давно, и в больнице на Бане, и за годы до того, он чуть ли не упивался опасливыми взглядами людей. Но за последние месяца три-четыре он мало-помалу начал чувствовать, что подобные взгляды сидят у него в печёнках. Затем, стоило ему сесть на борт корабля до Гипербореи, и всё переменилось. По отношению остальных рекрутов было сразу же ясно, что никто из них даже не догадывается о его прошлом. Да и ни один из членов экипажа корабля, доставившего сюда, не ведал о его… особых полномочиях. Просто великолепно!

Конечно, всё это было слишком уж замечательно, чтобы продолжаться в том же духе. И возвращение за решётку отнюдь не удивило Гавота – и всё же стало для него достаточно чувствительным ударом.

Любопытно, скольким из его новых потенциальных товарищей по службе поведали о его биографии, и сколько именно сказали.

– Хавать пора.

Гавот поднял голову, удивлённо заморгав при звуке этого жизнерадостного голоса. Пришёл сержант, тот самый, что так ловко упрятал его в карцер, с подносом в руках, в сопровождении солдатика с широко распахнутыми глазами. Как сказал сержант, отныне и впредь забота о Гавоте поручена именно этому солдатику.

Судя по всему, обоих блюстителей порядка весьма основательно просветили на предмет статуса и подноготной их подопечного. По меньшей мере, им известно, в какой больнице он содержался и за что был туда отправлен.

Гавот уныло осмотрел содержимое подноса, когда молодой солдатик просунул его сквозь окошко в стене. Ладно, не хуже, чем можно было ожидать.

Сержант спешил по каким-то другим делам, но перед уходом всё-таки дал своему помощнику какие-то наставления – слишком тихо, чтобы Гавот смог разобрать хоть слово.

Несмотря ни на что, Гавот не удержался, чтобы не похвастаться.

– А знаешь, сержант, в больнице мне… назначили особого сожителя?

– А?

Оба синхронно повернули к нему головы – естественно, ни тот, ни другой не догадывались, куда он клонит.

– Я что-то не улавливаю… – произнес сержант.

– О, простите, я выразился несколько туманно. – Гавот вежливо тряхнул головой. Шагнул вперёд, прислонившись к статглассовой стене и прижав к ней губы, будто собираясь что-то сообщить по секрету. – Нас двоих, с точки зрения персонала являвших одну и ту же специфическую проблему, поселили в одной комнате. Отнюдь не случайно, уверяю вас. Нет, они искренне надеялись, что один из нас хотя бы устранит другого, таким образом сократив число специфических проблем ровно вдвое. – Гавот замолк.

– И?

Молодой человек в тесной камере приподнял брови.

– И вот я здесь. – Голос его прозвучал даже ласковее обыкновенного.

13

Пошёл седьмой день со времени прибытия Гарри Сильвера на базу. Тот самый день, когда новый экспедиционный корпус по графику должен отправиться к Летнему Краю на перехват Шивы.

В то утро, когда прибыл Гарри, комендант Норманди издала приказ, отменявший ряд запланированных увольнительных. А четыре дня назад зашла ещё дальше. Отдых был отменён напрочь, не считая минимального времени, необходимого на еду и сон. Все её люди, не занятые на вычислительном центре или выполнением прочих обязательных дел, были брошены либо на переоборудование десантных ботов, отработавших своё курьеров и даже спасательных шлюпок в фиктивных берсеркеров под руководством капитана Марута и его лейтенанта, либо помогая в учебных манёврах. Час за часом напряжение нарастало, пока не стало чуть ли не осязаемым.

Три дня назад капитан подговаривал Клер приказать всем на базе без исключения отложить обычные обязанности, чтобы помочь в подготовке к предстоящей вылазке.

Комендант Норманди спокойно, непререкаемо заверила его, что это невозможно.

– Комендант, – опешил Марут, – Мне неизвестно, каковы обычные обязанности большинства ваших людей, но…

– Совершенно верно, капитан, вам это неизвестно. Так что уж поверьте мне на слово, я обязана оставить хоть минимальное число людей – не менее двенадцати, а лучше пятнадцать – на более приоритетной работе.

– Более приоритетной, чем ликвидация Шивы?! – вытаращился капитан, не в силах постичь такую возможность.

– Вот именно, – кивнула Клер Норманди.

– Не понимаю. Что ж это за работа за такая?

– Капитан, это обсуждению не подлежит.

Марут всё не мог взять в толк, как такое может быть. Ничего, переживёт. Комендант не сводила с него взгляда в непроницаемом молчании.

– Комендант, я намерен подать письменный протест.

Клер эта весть не удивила и не взволновала; пожалуй, она даже ждала чего-то в подобном роде.

– Это ваше право, капитан. Но это ничего не изменит.

Гарри уже давно перестал обращать особое внимание на нерегулярные прилёты и отлёты роботов-курьеров. В среднем за стандартный день прибывало от десяти до двенадцати курьеров, и столько же отбывало. Никто из окружающих ни разу не упоминал, в чём причина столь оживлённого движения, но кое-что было довольно очевидно. Конечно, отчасти их груз состоит из припасов – хотя это чертовски неэффективный способ материального снабжения. И если все прибывающие курьеры несут приказы штаба, Норманди должна просто-таки из кожи вон лезть, стараясь поспевать за ними, но что-то ничего подобного не наблюдается.

Нет. Напрашивается неизбежный вывод, что эти оживлённые грузоперевозки преимущественно нематерильны. На Гиперборею присылают огромное количество информации из разнообразнейших источников, удалённых на межзвёздные расстояния. На этой базе производится какая-то обработка информации, а по её осуществлении результаты переправляются в отдалённые пункты назначения. Дальше в своих домыслах Гарри заходить даже не пытался. У него и без того хватало забот.

В последние дни время полетело стрелой, события мелькали одно за другим, сливаясь в сплошную пелену: разработка планов, лихорадочные попытки состряпать из собрания разнокалиберной аппаратуры нечто дельное, и тренировки, тренировки, тренировки. Последние проводились преимущественно на настоящих кораблях, которые пойдут в атаку, но в шлемах, переключённых на симуляционный режим. Корабли недвижно стояли на посадочной площадке или дрейфовали на низкой орбите, а стандартные тактические компьютеры разыгрывали сценарии сражения. Принять участие в реальной космической тренировке Гарри довелось лишь единственный раз. В этом наспех проведённом мероприятии длительностью не более получаса все имеющиеся бронекатера вместе с пёстрой флотилией даже более миниатюрных судёнышек имитировали берсеркеров, маневрируя с дальней стороны Гипербореи. Там они в реальном времени, царапая и сминая обшивку о настоящие скалы, отрабатывали операцию высадки, которую Марут надеялся успешно провести на Летнем Краю; серьёзных попыток симулировать вражескую оборону даже не предпринимали, хотя всё будет зависеть от того, удастся ли людям обмануть её, когда дойдёт до реальной операции.

По мнению Гарри, вероятность успеха рухнула ещё ниже, если только подобное ещё было возможно.

В бесконечных дебатах, казавшихся Гарри доводящими до безумия упражнениями в тщеславии, полководцы так и эдак вертели всяческие варианты развития событий. Гарри был свидетелем как минимум половины их дискуссий.

Какой бы ни оказалась планировка станции берсеркеров на Летнем Краю, каковы бы ни были её размеры, в фундаментальной враждебности её конструкции к вторгшимся людям сомневаться не приходилось – ни воздушных шлюзов, ни запасов воздуха или воды. Все коридоры и эстакады будут таких размеров и форм, чтобы облегчить передвижение вражеских ремонтных и служебных машин, по большей части уступающих размерами человеку, облачённому в скафандр высшей защиты. Вероятно, искусственной гравитации тоже не будет. Или даже хуже того – притом весьма вероятно – будет иметься искусственное гравитационное поле, включаемое лишь в тех случаях, когда необходимо защитить относительно хрупкую аппаратуру от перегрузок. К тому же уровень включённой гравитации почти наверняка будет крайне отличатся от земной нормы. Простые скафандры не оборудованы генераторами защитных полей, так что гравитация может изувечить людей в скафандрах, и берсеркерам даже не потребуется пробивать их броню.

Не исключена возможность, что на вражеской базе имеются одна-две тюремных камеры, занятые пленными живыми существами, хотя и нет оснований полагать, будто подобные помещения встречаются в большинстве сооружений берсеркеров. Об участи пленников берсеркеров ходит немало страшных рассказов и неисчислимое множество слухов, но правдивы лишь немногие. В реальной жизни машины-убийцы держат пленных крайне редко, и захватывают их берсеркеры лишь с весьма очевидными и специфическими целями.

Марут был настроен весьма решительно.

– У нас и без того забот полон рот. Если на Летнем Краю и содержатся какие-нибудь пленные, мы обязаны просто игнорировать их – пока не обеспечим выполнение первостепенной задачи.

Новый план штурма, разработанный Норманди, Марутом и их помощниками, при участи Гарри Сильвера, располагавшего лишь правом совещательного голоса, опирался на план заброски десанта в аппаратах, замаскированных под берсеркеров – и всё же, по возможности, незаметно – на астероиде под названием Летний Край.

Всякий раз, когда Гарри выпадала возможность, хотели его новые коллеги выслушать его комментарии о разрабатываемом плане или нет, он откровенно высказывал собственное мнение об этом плане. А он отнюдь не испытывал оптимизма по поводу вероятности успеха.

В какой-то раз, целый час выслушивая оптимистические прожекты, Сильвер в сердцах швырнул пульт дистанционного управления головизором через всю комнату и выругался.

– Чёрт побери, как вы можете надеяться зайти на посадку, избегнув обнаружения?

Там наверняка имеется собственная система раннего оповещения вроде той, что защищает Гиперборею. А если атакующим и удастся проскользнуть мимо неё, каждый квадратный сантиметр поверхности астероида вернее верного контролируется хотя бы датчиками.

Марут поглядел на него с таким видом, будто только что получил безоговорочное подтверждение умопомешательства этого нового лейтенантишки.

– Ради этого-то мы и затеваем всю эту программу маскировки, Сильвер.

Как только на Летнем Краю будет захвачен плацдарм, (если допустить, что это вообще удастся), атакующие должны пробиться в подходящий опорный пункт, чтобы нанести удар по неживому сердцу вражеской базы.

Успех плана, разработанного Марутом и его помощниками, в первую голову зависел от того, насколько удачно каждый из пилотов, приписанных к миникораблям, сможет управлять сразу целой стайкой судёнышек. Эти аппараты, по большей части сделанные из берсеркерского металла, были сконструированы и смонтированы в мастерских базы с таким расчётом, чтобы они не отличались от берсеркерских грузовиков. Всего удалось собрать около дюжины миниатюрных десантных ботов, так что некоторым пилотам придётся управлять тремя, а то и четырьмя ботами.

Они всерьёз подумывали приставить к этому делу Сильвера, но в конце концов решили, что отчаянно нуждаются в его исключительном искусстве боевого пилота. Он будет пилотировать «Аэндорскую волшебницу». Чуть менее опытную, но все же весьма искусную Бекки Шарп прикомандируют к десантным ботам. Люди, управляющие этими миникораблями, должны имитировать шаблонные манёвры берсеркеров до самого последнего момента, – а затем вытворять чудеса пилотажа и сражаться, как никогда прежде. Хотя сражаться-то им будет почти нечем.

Чем больше раздумывал Гарри об этом плане, тем ничтожнее становились в его глазах шансы на успех. Чем больше хитроумных деталей измышлял Марут, тем безумнее представлялось вся затея в целом.

Но уклоняться от участия в военных советах Гарри не желал. Раз уж ввязался в это дело, то надо хотя бы представлять, на что идёшь.

Согласно первоначальному плану Марута Гавот, тогда считавшийся образцово-показательным рекрутом, вместе с самим Марутом и ещё одним-двумя членами команды Марута под защитой и бронёй переделанных берсеркеров должен был десантироваться в миниботе с разведывательного или курьерского корабля на подходе к базе берсеркеров над противоположным полушарием каменистого астероида.

Но раз Гавот вышел из игры, его место должен занять кто-то другой.

Как только десант окажется на базе берсеркеров, особенно после проникновения внутрь, ему почти наверняка предстоит прокладывать себе путь от одного опорного пункта до другого прорезая или взрывая монолитные стены и палубы, не говоря уж о перестрелках с занимающими базу вспомогательными машинами – ни на миг не забывая, что с виду база берсеркеров должна казаться вполне функциональной хотя бы с полминуты с момента их собственного появления в системе и до момента прибытия Шивы вместе с предполагаемым эскортом.

На этом этапе десантникам – по крайней мере, некоторым – придётся сбросить свои троянские механические доспехи, чтобы передвигаться и сражаться в собственных бронескафандрах.

Хронометр неустанно отсчитывал цифры, беспощадно приближая момент, когда боевым командам придётся погрузиться на плачевные кораблики нового экспедиционного корпуса и вылететь к Летнему Краю. А где-то в астрономической дали пространства – но не так уж далеко во времени – нёсся автомат, наречённый Шивой, в сопровождении эскорта мобильных устройств, чьей чудовищной, агрессивной мощи вполне хватило бы, чтобы испепелить и обратить во прах целую планету.

Итак, на седьмой день пребывания Гарри Сильвера на базе, до запланированного старта для атаки на Летний Край и Шиву оставались лишь считанные часы. И с каждым уходящим часом Гарри Сильвер проникался всё более и более твёрдым убеждением, что новый план Марута опрометчив до безумия. Беда лишь в том, что сам Сильвер не мог тут поделать ни чёрта.

Единственная персона на базе, способная отменить атаку – комендант Норманди. Она могла бы просто своей властью отказать новообразованному экспедиционному корпусу в разрешении стартовать. Чего делать она отнюдь не намеревалась. Гарри понимал, какие мотивы понуждают её допустить воплощение плана в жизнь, но проникался всё более категорической уверенностью, что она не права.

С установкой тахионной пушки на борту «Волшебницы» было покончено, и судно Гарри признали готовым для боя. Даже отвалившийся обтекатель заменили новым, изготовленным в мастерских станции. Гарри пришло в голову, что Марут хотел просто-напросто лишить его даже призрачной возможности выдвинуть какие-то оправдания, если Гарри вдруг опростоволосится в бою.

Это было бы смешно, если бы не было так трагично. Гарри весь план казался всё более и более самоубийственным. Может, поначалу, ввязываясь в это предприятие, Гарри и склонен был наплевать на собственную жизнь, но теперь его настроения чертовски переменились.

До сих пор он не высказывал свои претензии во всеуслышание в присутствии рядового состава ВКФ и прочих добровольцев. Но уши, глаза и мозги есть и у них, и до его слуха уже долетало их недовольное ворчание.

Юлию выдали патент капитана Военно-космического флота – скромновато для императора, но он собирался командовать собственным кораблём с командой собственных верноподданных и ни на чём другом и не настаивал. Капитан-император был вполне готов, во всяком случае на словах, повести «Галактику» в бой с недоукомплектованным экипажем, если понадобится. Даже если он будет единственным живым человеком на борту. Такое вполне осуществимо даже в отношении самых больших транспортных и боевых кораблей, хотя в подобном случае в бою судно проявит лишь ничтожную долю своей потенциальной эффективности.

Когда некоторые из его верноподданных запротестовали, умоляя монарха поберечь свою драгоценную жизнь любой ценой, Юлий высокомерно обвинил их в том, что они призывают его к трусости.

По крайней мере один из них проявил должное раскаяние, так что император милостиво простил его.

И заявил слушателям, что уже отступил достаточно далеко – со спокойствием потенциального самоубийцы, подумала Норманди. Ей уже довелось познакомиться с одним-двумя подобными типами довольно близко.

Некоторые из тех, кто сохранил верность Юлию до сей поры, решили этим и ограничиться. После чего возобновили отношения с Бекки, хотя она-то дезертировала из рядов сторонников императора совершенно по иной причине.

Всё, кроме надвигающейся битвы, стало для Юлия лишь досадными помехами.

У Гарри сложилось впечатление, что император очень не хочет, чтобы великий поход против Шивы сорвался из-за безграмотных действий самого венценосца или его верноподданных. А его истинные мотивы разгадать не так уж трудно. Император Юлий будет отнюдь не первым злополучным вождём в истории человечества, рвущимся в бой лишь для того, чтобы уйти со сцены в ореоле славы, под грохот орудий и барабанов.

Конечно, если люди выиграют грядущее сражение, да император останется в живых, такой исход тоже сгодится. Самый проверенный способ приобрести преданных сторонников, дабы выступить в крестовый поход.

14

Едва попав за решётку, заключённый подал официальное прошение позволить ему связаться с гражданским адвокатом на Благих Намерениях. Его прошение не то чтобы отклонили, а просто проигнорировали. Все его возражения и вопросы обождут до поры, когда у коменданта Норманди появиться время поразмыслить над ними; разумеется, никто даже не догадывается, когда это произойдёт.

Кристофер Гавот полагал, что легче всего будет устроить побег, когда сержант и его помощники явятся, а это рано или поздно непременно случится, чтобы отвести его на посадочную площадку или в ангар для погрузки на корабль и отправки обратно на Благие Намерения. Велики ли его шансы вырваться на свободу, целиком и полностью зависит от того, насколько дотошно сержант и его помощники будут исполнять свои обязанности, и Гавота тревожило, что командовать будет всё тот же сержант. Конечно, о настоящем шансе ускользнуть, вообще вырваться из Гиперборейской системы, нечего и думать. Для этого необходимо каким-либо образом пробраться на борт звездолёта и направить его куда-нибудь в другое место – рассуждая здраво, надеяться на подобное было бы слишком наивно. Куда более вероятен вариант рангом пониже, но всё-таки тоже чрезвычайно удовлетворительный. Избавиться от уз хоть на пару минут или даже на пару секунд было бы вполне достаточно, чтобы расплатиться кое с кем из людей, заправляющих системой, не позволяющей ему насладиться жизнью на полную катушку. Кристофер Гавот уж сумеет оставить свой знак ещё разок.

Да, ему доводилось бывать в заведениях и похуже, да и тут он не задержится. В крайнем случае его выпустят из камеры и переправят куда-нибудь ещё, и довольно скоро. Интересно бы поглядеть, что это сулит.

Поднявшись с койки, Гавот потянулся, старательно разминая руки, спину и ноги. Настучал простенькие команды на небольшой плоской панели в стене, воспользовавшись той крупицей свободы и полномочий, которую ему оставили, преобразовал бесплотные поля койки в велотренажёр и подрегулировал положение седла до желаемой высоты.

Переступив порог камеры, он тратил изрядную часть времени на физкультуру. Теперь, как чаще всего во время занятий, он сбросил всю одежду и принялся крутить педали в чём мать родила. Если его невидимые стражи поглядят на него, что они несомненно проделывают время от времени, и увиденное придётся им не по душе – что ж, могут и не смотреть.

Если же, с другой стороны, хотя бы одного из них заинтересует красота его тела, это откроет новые возможности. Он знал, не придавая этому особого значения, что его тело прекрасно. Он всегда полагал, что люди обоих полов должны испытывать к нему физическое влечение, и не очень удивлялся тому, что его расчёты зачастую оправдывались.

Конечно, он не мог не признаться самому себе в той маленькой слабости, что старался выбросить из головы те случаи, когда его надежды не сбывались.

В данный момент пространство за статглассовой стеной, отведённое для посетителей, желающих увидеть его лицом к лицу, пустовало. Впрочем, его никто никогда и не навещал, кроме немногочисленных представителей властей.

Гавот не мог никак определить, наблюдают за ним или нет через какие-нибудь потайные камеры в стенах или потолке камеры. Но можно предположить, не боясь ошибиться, что как и во всех тюрьмах, каждый его шаг записывается на плёнку.

В последние годы его тело прошло через массу всяких передряг, но Гавот был искренне убеждён, что оно по-прежнему прекрасно.

«Интересно, – гадал Гавот, – не удастся ли мне когда-нибудь каким-нибудь чудом стать консультантом по устройству тюрем?»

Проведя во всяческих местах заключения чуть ли не всю свою взрослую жизнь, он стал своего рода знатоком камер и тюрем. Многие подобные сооружения выстроены уже настолько продуманно, что совершить или даже вообразить побег из них абсолютно невозможно. Но факт остаётся фактом: ни одна из них ещё не сумела удержать его в своих стенах более года.

Не то, чтобы Кристофер Гавот обладал какими-либо сверхчеловеческими способностями, позволяющими ему проходить сквозь стены. Просто до сих пор вселенная будто покровительствовала ему. В какую бы дыру ни упекли его собратья-люди, какими бы стенами и силовыми полями ни оградили его, всякий раз подворачивался благоприятный случай, открывавший ему путь на волю. Взять хотя бы тюрьму-больницу на Благих Намерениях. Более надёжное узилище невозможно и вообразить, и шансы Гавота покинуть его живым были настолько близки к нулю, что меньше и быть не может. И всё же вот он, туточки.

Его избавление от Благих Намерений стало уже вторым случаем в жизни, когда берсеркеры косвенно сослужили ему добрую службу, будто хитроумное средство, изобретённое самой вселенной, дабы открыть ему путь на волю. Наверное, следовало бы испытывать благодарность, но Гавот что-то не находил в душе подобных чувств.

Равно как не испытывал ни малейшей склонности благоговеть перед машинами смерти – да и вообще перед кем или чем-нибудь, если уж на то пошло. Зато испытывал любопытство. Берсеркеры – весьма увлекательные противники, и особой ненависти к ним Гавот не питал, как не питал особой ненависти и к людям. Единственное, чего просил он от вселенной – это возможности развлекаться на свой собственный лад.

Крутя педали сотканного из силовых полей велосипеда и постепенно наращивая темп, ритмично толкая сильными руками подвижный руль, пока всё тело не заблестело от пота, Гавот обдумывал сведения, по крохам собранные из разговоров окружающих по пути на Гиперборею. Должно быть, ситуация действительно отчаянная, раз командир Военно-космического флота бросает клич о добровольцах.

Всякий раз, когда выпадал случай – не настолько часто, как ему хотелось бы – Гавот пытался затеять разговор со своим новым надзирателем – молоденьким солдатиком, имя которого Гавот уже позабыл. Судя по всему, юнцу не запретили беседовать с заключённым, лишь бы не открывал камеру и не позволял ему общаться с кем-либо ещё.

– Полагаю, подготовка к сражению идёт полным ходом.

– Наверно.

– Ты не передашь от меня весточку коменданту базы?

– Может, и передам. Чего?

– Перед тем, как меня засадили сюда, я прошёл пару тренировок. Начал уже чувствовать, что за операция затевается, насколько она важна… Я бы хотел передать весточку коменданту, что если у ней подвернётся какая-нибудь по-настоящему чересчур опасная работёнка, настолько скверная, что она даже не решится просить кого-нибудь из своих людей пойти добровольцем… В общем, я пытаюсь сказать, что добровольно вызываюсь на эту работу прямо сейчас, какой бы она ни была.

Юнец вытаращился на Гавота, явно не зная, принимать ли его слова всерьёз.

– Так передашь весточку? – Правду говоря, Гавот и сам толком не знал, насколько всерьёз это предложил.

Кивнув, солдатик удалился.

Снова оставшись в одиночестве, Гавот на время позволил воображению разыграться. Вот комендант Норманди навещает его в камере, чтобы попросить добровольно исполнить какую-то напрочь самоубийственную работу. Они только что обнаружили в зале трофеев какую-то мину с тройным подвохом, и надо обезвредить её, пока она не разнесла в пух и прах всю базу. Выполнить эту работу по силам только человеку. Конечно, за успешное выполнение задания сулят просто фантастическое вознаграждение. Комендант в ужасном отчаянии приходит умолять его принять эту задачу на себя.

Этот эпизод воображение Гавота изображало очень живо и реалистично: за годы ему довелось повидать множество людей, умолявших о вещах, казавшимся им жутко важными. «Ну-у, – говорил он воображаемой Норманди, – если вы встанете на колени, может, я и уступлю вашим мольбам». На этом месте видение угасло…

Пока Гавот крутил педали и предавался мечтаниям, Гарри Сильвер изо всех сил старался убедить себя, что наспех состряпанный, отчаянный план Марута устроить засаду на Шиву может увенчаться успехом. Гарри ничуть не сомневался, что мог бы… если бы обзавестись ещё хотя бы тремя надежными военными кораблями с вышколенными экипажами. Да если бы нападающие смогли хоть раз прорепетировать штурм с реальными машинами, техникой и телами, сыплющимися из космического пространства на реальные скалы; да если бы они имели более-менее чёткое представление, каковы реальные силы противника на Летнем Краю… да если бы эти силы не оказались просто-напросто чудовищными.

Но обстоятельства сложились так, что у понукаемых ими людей с Гипербореи не было ни единого из этих преимуществ.

Это практически самоубийство. И он, Гарри Сильвер, сам вызывался участвовать в нём.

В последние два-три дня тактики трудились с лихорадочной поспешностью, словно пытаясь обогнать время в попытке рассмотреть все варианты без исключения. А как поступит Шива, если, прибыв на Летний Край, обнаружит, что станцию штурмуют? Возглавит силы берсеркеров, и если все пойдёт, как раньше, скорее всего выиграет бой. Если же на стороне людей будет подавляющее численное превосходство – что в данный момент абсолютно невозможно – Шива скорее всего уберётся к чертям, чтобы дать бой как-нибудь в другой раз.

Импровизация Марута – можно считать её выдающейся, можно считать безумной – требует, чтобы люди пробрались на базу берсеркеров среди бела дня и скрылись из виду, захватив контроль над вражеской твердыней изнутри ещё до того, как покажется Шива со своим более чем солидным эскортом.

Всё может полететь к чертям буквально на каждом шагу. Да вдобавок о противнике известно настолько мало, что даже список возможных поводов для головной боли и то не составишь.

Но тут уж ровным счётом ничего не поделать.

Теперь, когда до старта возрождённого экспедиционного корпуса осталось всего несколько часов, настало время погрузить миникорабли на суда, которые доставят их в окрестности Летнего Края.

Марут заявлял, что сможет отбуксировать их к месту назначения в силовом пузыре, однако для Гарри это означало, что все они должны взлететь строго одновременно. Куда ни глянь – всюду одни лишь неразрешимые проблемы.

Сильвер уже добрых полтора дня как не пил ничего крепче минералки, и промочить горло в обозримом будущем ему не светило. Что не помешало ему отправиться в бар, как только выдалась передышка примерно в четверть часа, чтобы хоть посидеть за столиком. Хоть в эти дни здесь царило полнейшее запустение, куда приятнее в одиночестве сидеть в баре, чем таращиться на голые стены тесной безличной комнатушки. Или на переборку, сидя в противоперегрузочном кресле собственного корабля – нет, тут же поправил себя Гарри, своего бывшего корабля. Не пройдёт и пары часов, как вид рубки обрыднет ему хуже некуда.

Как только высокий, обходительный пирамидальный механический официант подкатил к столику, Гарри заказал чего-нибудь слабенького, простую газировку с капелькой чего-нибудь кисленького для вкуса, только чтобы подержать в руках бокал. Так он и сидел, устремив взгляд на полуреальную растительность клуба и от всей души желая затеряться в джунглях.

Ну ладно, никого этим не обманешь. Даже себя. Гарри поймал себя на том, что следит за дверью в надежде, что Бекки покажется снова.

Сам навлёк на себя несчастье, и теперь ни черта уже не поделаешь. Конечно, сам виноват, сунул голову в петлю по доброй воле, расписался возле галочки на пунктирной линии, и в результате всё разительно переменилось. Штатскому сошло бы с рук много такого, на чём лейтенанту спуску не дадут. Если бы только ему на время присвоили генеральское звание… держи карман шире.

Он и так зашёл со своими возражениями против пересмотренного плана атаки чересчур далеко, чуть ли не до открытого неповиновения – да какое там «чуть ли», по мнению Марута это просто-таки бунт на корабле.

Теперь, не в силах измыслить более дельный образ действий, Гарри мысленно проиграл последнюю стычку с капитаном. В последние пару дней совещания проходили по накатанной колее, участники буквально твердили заученные реплики.

Марут: «Я приказываю вам, лейтенант, прекратить отпускать свои безответственные замечания. Это чистой воды нарушение субординации!»

Сильвер: «Да идите вы к чертям со своей субординацией! Вы что же это, засадите меня на губу? Прикажете расстрелять без суда и следствия? Капитан, если вы рассчитываете добиться хоть мизерного результата, без меня вам просто не обойтись».

Марут: «Если вы хоть на минуту возомнили, лейтенант…»

И если бы не комендант Норманди, обычно присутствовавшая на этих совещаниях и поддерживавшая хотя бы иллюзорную конструктивность военных советов, эти двое просто-напросто перегрызли бы друг дружке горло. В конечном итоге только от неё зависело, засадить Гарри на гауптвахту или нет.

Таково, вкратце, положение дел на данный момент. Сильвер не мог не признать, что капитан прав по крайней мере в одном: если лейтенант Гарри Сильвер и дальше будет возражать против плана настолько категорично, что ему нельзя будет доверить участие в боевых действиях, со стороны командира будет логичнее всего засадить лейтенанта Сильвера за решётку; ассортимент имеющихся мест заключения невелик, и скорее всего он угодит в камеру по со соседству с убийцей, коротая дни в ожидании суда военного трибунала. Впрочем, долго сей ритуал ждать себя не заставит и разыграется при первой же возможности, независимо от того, вернётся ли кто-нибудь после атаки на Шиву или нет.

Но у Гарри имелись и другие основания окоротить свои возражения, и даже более веские, чем избавление от тюрьмы. Настало время предложить что-то дельное или заткнуться. Высказывать возражения слишком поздно, если только не можешь предложить взамен провального плана какой-нибудь другой, получше; а сей подвиг в данный момент Гарри Сильверу совершенно не по силам. Как ни бестолков замысел Марута, он воплощает в себе единственный шанс спасти население этого сектора, а за ним и соседних секторов, а там и всё человечество от окончательной погибели в адском пламени Шивы. Какая-никакая, а подготовка завершилась, начат обратный отсчёт времени, операция помчалась вперёд, набирая обороты, и теперь её не в силах остановить ничто и никто – кроме коменданта.

Последнее напомнило Сильверу о том прискорбном факте, что комендант Норманди поддерживает план обеими руками. И вовсе не оттого, что она так уж глупа, мысленно отметил Гарри. Просто на подхвате нет ничего более подходящего, а для офицера её ранга сидеть сложа руки – преступление. И снова, в который уж раз, Гарри порадовался, что ему не довелось на собственной шкуре испытать, каково быть командиром, стоящим перед необходимостью принятия подобных решений.

Пожалуй, он был малость не в своём уме, когда напросился на службу. Мнимая смерть Бекки стала для него тяжким ударом, и Гарри думал, что его собственная жизнь гроша ломаного не стоит. Ладно, не он первый, не он последний. Чуть ли не каждому доводится впадать в депрессию, и валить всю вину на неё совершенно без толку. Заварил кашу, так сам и расхлёбывай. Поднял руку и произнёс присягу, теперь уж по-доброму не отвертишься.

Сидя в баре и потягивая свой кислый, водянистый, бессодержательный коктейль, Гарри думал о том, что испытывал сильное искушение отвертеться как-нибудь не по-доброму – кабы не Бекки. Надо ведь выручить и её… но тут Гарри наталкивался на факт, что лишить команду сразу двух хороших пилотов означало бы обречь запланированный рейд на верный провал, отнять даже призрачную надежду на успех. Стопроцентная гарантия, что берсеркеры возьмут верх, как бы Марут ни изворачивался. А призрачная надежда на победу всё-таки существует, не признать этого Гарри не мог. Просто в этой дерьмовой игре на кон поставлено существование всего рода человеческого.

И вообще, Бекки напрочь отказалась даже думать о дезертирстве, когда он во время последнего разговора деликатно затронул эту тему. Может, его намёки были чересчур туманны… впрочем, нет, навряд ли.

Он малость потешил себя смутной, едва вообразимой надеждой, что сумеет отговорить Бекки от участия в рейде, но притом сам останется в строю. Однако Бекки даже не стала принимать всерьёз его намёки о возможности отвалить – быть может, ей было известно нечто такое, чего Гарри не знал. Например, тот факт, что он и сам не воспринимал их всерьёз.

Проклятье. В общем, эта женщина и в самом деле знает его как облупленного.

И вдруг, пока Гарри сидел в баре, она вошла через ту самую дверь, на которую он глазел. На воротнике её новехонького комбинезона блестели лейтенантские петлицы.

Гарри подумал, что она хороша как никогда.

– Гарри, ты готов?

– Всегда готов. А ты?

– Я тоже. И капитан со своей командой.

– Ещё бы. А как там наш император?

– О, этот явится. Юлий со своим отборным экипажем. – Бекки помолчала. – Я бы могла их сразить, разве нет?

– Меня ты, детка, однажды сразила наповал. Насколько я припоминаю.

– Конечно, Гарри. – Бекки бросила взгляд на наручные часы. – До старта всего два часа. Я только что проснулась. Тебе следовало бы отдохнуть.

– Уже. Вот так я и отдыхаю. Сидя в баре.

И в этот миг взвыли все сирены до единой. Опять.

Люди выслушивали последние инструктажи перед надвигающимся испытанием, кое-кто уже начал последнюю проверку бортовой аппаратуры и систем, когда в их сознание грубо вторглась какофония и вспыхивающие сигналы тревоги.

Неведомый нарушитель спокойствия не деликатничал, варварски прерывая все дела, заглушив слова прямо посреди разговоров.

Гарри и Бекки попытались сказать друг другу «Прощай», хотя бы беззвучно. Им пришлось примириться с тем, что согласно плану Марута, они отправлялись в битву на разных кораблях. Но если новая тревога – не чья-нибудь идиотская шутка или недосмотр, если грядёт бой, то совсем не такой, к какому они готовились.

Гарри Сильвер автоматически подскочил, испытывая убийственную уверенность лишь в одном: на всей базе не найдётся ни единого безумца, способного избрать этот час и эту минуту для объявления учебной тревоги. Во рту у Гарри вдруг пересохло. Но первая мысль, молнией пронёсшаяся у него в сознании в этот миг, принесла с собой нечто вроде извращённого воодушевления: «Если в ближайший час нас тут всех перебьют, не придётся хотя бы проводить этот идиотский рейд».

15

Оба ринулись к двери, но не успел Гарри добежать до неё, как его остановил приказ коменданта Норманди, раздавшийся через его персональный коммуникатор:

– Сильвер, это боевая тревога. Прошу вас пойти и проследить, чтобы все катера непременно взлетели. – Во время подготовки она детально обсуждала с ним возникающие трудности, так что теперь ей вовсе не требовалось излагать свои сомнения по поводу надёжности каждого ингредиента получившегося винегрета – от пилотов до аппаратуры.

– Есть, мэм!

Бекки тоже остановилась и теперь вопросительно поглядела на него.

– Подыми «Волшебницу» за меня, детка, – сказал Гарри. – У меня вдруг наклюнулась другая работа. – В несостоявшейся атаке на Летний Край она должна была управлять сворой Марутовских разлюбезных ботов, но внезапно расклад игры разительно переменился. Теперь уж никто не потащит боты в бой, и Бекки неизмеримо полезнее на борту настоящего боевого корабля. Она тоже слышала приказ.

– Нам так и эдак потребуется пару минут, чтобы приготовиться к старту. Попробую дождаться тебя.

Может, ему и удастся обернуться за пару минут, а может, и нет. Целоваться на прощание времени не было, но Гарри всё-таки его нашёл. Если уж берсеркеры надумали прийти, могут и обождать секунд десять.

А затем оба ринулись бегом, Бекки на несколько шагов впереди. В последний момент Гарри хотел окликнуть её, убедиться, что она не покинет его ни при каких обстоятельствах. Когда же долг развёл их пути, Гарри провожал взглядом Бекки, мчавшуюся грациозными, длинными шагами, пока она не скрылась из вида за углом.

Гарри тоже мчался бегом среди топота ног бегущих по коридорам людей. Его отсутствие в рубке «Волшебницы», бесспорно, немного задержит дело, так что Бекки, наверное, стартует последней. Но особой роли это не сыграет. А Гарри будет куда спокойнее, если его женщина будет на борту его собственного корабля, а не какого-нибудь другого.

Из всех находившихся на базе лишь считанные единицы были одеты в скафандры, и задача надеть скафандр была фактически первостепенной для всех, кто остаётся на станции.

Не все, кто попадался Гарри на глаза, бежали вооружаться или по своим боевым постам. В самые первые мгновения тревоги некоторые мешкали, почему-то не желая принять происходящее за чистую монету. Тут и там слышалось недовольное ворчание. Дела пошли не так, как задумано. Снова эти чёртовы сирены и звонки, – что там ещё на сей раз? Опять вторжение разведывательного берсеркера? Или эти чокнутые из сил самообороны Бани влезли, куда не положено?

Едва добравшись до того места, где крохотные кораблики пытались взлететь в космос, Гарри убедился, что интуиция не подвела Клер Норманди, и его помощь необходима по меньшей мере одному или двоим. У одного довольно неопытного пилота возникли проблемы со шлемом; как оказалось, это ему только померещилось, но в результате катер всё равно оказался практически парализован. Гарри присел на корточки около незадачливого пилота, и спокойным голосом шаг за шагом описал надлежащую процедуру. Не прошло и половины минуты, как все трудности были преодолены.

Ещё час назад Марут упорно отказывался допустить, чтобы Гарри стартовал в своём собственном корабле. Не раз и не два капитан мрачно предрекал, что «Волшебница» тотчас умчится прочь и больше не вернётся.

Почти сразу же стало ясно, что на сей раз берсеркеры вторглись в систему с куда более серьёзными намерениями, чем в прошлый. Голос робота-информатора, раздавшийся в наушниках всех людей, ещё не покинувших базу или стартовую площадку, известил их, что вторжение вражеских сил в систему подтвердилось. От шести до восьми неопознанных объектов, идущих свободным боевым порядком, вынырнули из подпространства около двух часов назад на подступах к системе. Проекции курсов упомянутых объектов сходятся на Гиперборее.

Не прошло и двух минут, как появление восьмёрки разбойников подтвердилось.

Осознав, что чуть ли не все усилия и планы последних дней пошли прахом, каждый из людей отреагировал по-своему: чем бы ни окончился этот навязанный им оборонительный бой, ни о каком штурме Летнего Края не может быть и речи.

Боевой пост коменданта Норманди находился в зале вычислительного центра. Ради удобства она держала там запасной скафандр, и теперь, облачаясь в него, одновременно выслушивала доклады и раздавала приказания, настраивала большой головизор, стоящий посреди зала, чтобы получить полную картину оперативной обстановки. Уже когда она усаживалась в боевое кресло, какое-то приблудное воспоминание или случайная ассоциация навела её на мысль, что надо бы пораскинуть умом над тем, не приказать ли выпустить Кристофера Гавота из камеры.

Насколько Клер было известно, генштаб не издавал никаких приказов по поводу того, как быть с заключёнными в подобных ситуациях, несомненно, встречающихся крайне редко. Составители уставов предпочли предоставить местному командованию решать, как поступить в случае боевой тревоги с людьми, по той или иной причине угодившими за решётку. Так что коменданту Норманди потребовалось не более пары секунд, чтобы выбросить Гавота из головы. Её внимания настоятельно требуют куда более важные вопросы, и терять время на подобные пустяки ей просто не позволительно.

С головой нырнув в неотложные дела, комендант Норманди обнаружила, что едва ли не первым делом надо позаботиться, чтобы астероид покинули все корабли до единого.

А в это время адъютант Сэйди, занятая ничуть не меньше, чем любой из людей, обороняющих базу, но думающая как минимум в сто раз быстрее, принимала решения в областях, доверенных людьми в компетенцию программы.

В длиннейший, подробнейший программный код списка обязанностей адъютанта входил некий пункт, на человеческом языке гласивший: «В случае нападения или тревоги иного рода всякого человека на базе, официально не числящегося в штатном расписании, должно приписать к боевому посту. Если индивидуум является пациентом лазарета, пунктом его приписки становится таковой». Сэйди потребовалось лишь несколько микросекунд, чтобы убедиться, что в коде ровным счетом ничего не сказано о людях, находящихся в карцере, и быстрая проверка показала, что во время предыдущих тревог последний пустовал.

Прецеденты отсутствовали. Требовалось проявить инициативу.

Сэйди пришла к решению практически мгновенно. Первостепеннейшую роль играет отражение атаки берсеркеров в любом виде, так что Сэйди исключила из своих расчётов все факторы ситуации, которые сочла малозначимыми. А беспокоить человека-командира в подобное время допустимо лишь по крайне важным поводам.

Пока Гавот находился за решёткой или вообще в заключении какого-либо иного рода, изрядная часть его рассудка непрерывно занималась построением планов выхода на свободу, – даже несмотря на то, что заключение для него представляло собой чуть ли не естественную форму существования. Он просидел в заточении так долго, что настоящая свобода – когда ему перепадал случай вкусить её – казалась чем-то противоестественным, что вне всякого сомнения делало её только более привлекательной.

Сэйди заговорила с ним своим сдержанным тоном, негромким и не вполне человеческим. Она сообщила Кристоферу Гавоту, что как только он выслушает её инструкции, дверь его камеры откроется. Теперь он приписан к боевому посту на вычислительном центре. Она даже поведала ему, как туда добраться.

Искусственный голос даже напомнил рядовому третьего класса Гавоту, куда направиться, чтобы экипироваться скафандром. Когда он был призван добровольцем, ему был выдан скафандр, шкафчик и наплечное оружие, и внезапно всё это вернули ему. Все человеческие существа должны иметь возможность защитить себя от нападения берсеркеров.

Гавот, в данный момент одетый в стандартный комбинезон и лёгкие ботинки, выслушал, кивнул и спокойно согласился на всё. Он почти без удивления принял новость, что его выпускают на волю. Фактически говоря, какой-то уголок его сознания даже ожидал чего-нибудь в этом роде.

Не прошло и секунды с момента открывания двери, как он уже бегом нёсся прочь от камеры. Ему не потребовалось замешкаться даже на секунду, чтобы составить план действий. Вместо этого он без заминки, будто по наитию, выбрал нужный коридор и помчался по нему с такой скоростью, что дал бы фору большинству легкоатлетов. Направлялся он туда, где надлежало забрать выданные ему оружие и скафандр – в ту же сторону он устремился бы, если бы решил во что бы то ни стало попасть в минибот, с которым только-только начал осваиваться за пару дней тренировок. Эти миниатюрные скорлупки ожидали запуска совсем рядом.

Все восемь вражеских кораблей вышли на расстояние прямого выстрела, выстрела прямой наводкой, и все крупнокалиберные зенитки грандиозного валуна под названием Гиперборея – калибром ничуть не уступающие гаубицам – открыли огонь одновременно. Сверкание и грохот могли бы устрашить кого угодно. Но враг, не знающий страха, ответил своим огнём.

Наблюдая по головизору за первыми минутами разыгрывающегося сражения, комендант была напугана, и не cтолько самим нападением берсеркеров на базу, сколько тем ужасающим фактом, что вели они себя до ужаса необычно.

Была в том нужда или нет, но комендант Норманди чувствовала настоятельную нужду высказать это хотя бы кому-нибудь: сотня приземлившихся десантных и абордажных машин внушала куда больше тревоги, чем сотня торпед, потому что означала, что простое избиение всего живого сегодня берсеркеров не удовлетворит. Просто взорвать базу вместе со всеми и вся на ней находящимися отнюдь не входило в их планы; скорее, они пустились во все тяжкие лишь для того, чтобы захватить в целости и сохранности нечто имеющееся на станции – машины, документы или какие-то предметы.

А что ещё ужаснее, машины-убийцы могут добиться своего, захватив живыми мозги некоторых людей.

Подполковник Ходарк, внимательно слушавший со своего поста неподалёку, заметил:

– Хотя бы одного человека, занятого расшифровкой, вот чего они хотят. Где-то как-то они разузнали о нашем шпионаже и теперь хотят узнать, много ли нам известно.

– От захваченных пленных.

– Да. Они почти наверняка захватили пленных, устроив засаду на наш экспедиционный корпус.

И едва Клер Норманди постигла цель вражеской операции, её охватил такой страх, какого она ни разу не знала за всю свою жизнь.

Но затем она заподозрила, что штурмом командует Шива, и страх её взмыл до новых высот.

Гавот, сломя голову мчась прочь от тюрьмы, попутно гадал, наблюдает ли за его поведением искусственный интеллект, только что выпустивший его на свободу. Но решил, что если база подверглась настоящему нападению, то в подобной обстановке даже у оптоэлектронной системы работы выше крыши.

Сегодня в коридорах пахло как-то иначе. Узнать его Гавот не мог, но радовался аромату, как роскоши, которой в камере был лишен.

Ерунда. Зато он знает, как будет пахнуть завтра. Ноздри Гавота защекотал запах крови, хотя покамест лишь воображаемый.

Конечно, на самом деле его путь лежал отнюдь не на вычислительный центр, куда откомандировал его искусственный интеллект, и даже не на миникорабль, для которого он проходил недолгую выучку; зачем, когда под носом куда более желанная цель. Словно в глубине души он с самого момента ареста готовился именно к такому стечению обстоятельств.

У него всегда было великолепное чувство направления, и теперь Гавот без колебаний выбирал нужные повороты в лабиринте коридоров, не обращая внимания на указатели, мало-помалу приближаясь куда-то к докам, находящимся на верхнем ярусе подземных ангаров.

Открыв выделенный шкафчик, влез в бронескафандр меньше чем за полминуты – он обжился с подобным снаряжением, когда Гиперборею и в глаза не видел – и схватил тупорылый карабин, дожидавшийся его на полке дар Военно-космического флота. Ему потребовалось не больше секунды, чтобы защёлкнуть ложе в автоматическом зажиме на правом плече скафандра, переключить оружие на альфа-спуск и пристегнуть механизм прицеливания на правую сторону скафандра. Теперь можно целиться и стрелять, не занимая рук.

Если за ним следят – самое время попытаться его задержать.

Но никто и не пытался. Естественно, всем чересчур недосуг, когда вокруг враги пострашеннее Кристофера Гавота.

На самом деле его путь лежал к одному из сравнительно крупных кораблей, замеченных раньше на поле. Всё равно к какому, лишь бы можно было сделать на нём ноги, оказаться подальше и от тюрем, и от берсеркеров.

Только бы они не улетели все до единого, пока он тут копается! Но думать о подобной возможности Гавот себе не позволил.

За пару дней свободы на базе он не поленился пересчитать все корабли на поле, рассмотреть их типы, и где каждый стоит. В ангарах вряд ли хранится какой-нибудь серьёзный транспорт.

Получив рапорт о том, что Гавот вышел на свободу, когда кому-то на глаза попалась стоящая нараспашку камера, подполковник Ходарк тотчас же забил тревогу и хотел выслать отделение для его повторного ареста.

– Он маньяк-убийца! – вопил своей начальнице Ходарк.

Норманди слушала его лишь вполуха.

– Ой ли? Может, он сражается на нашей стороне.

– Да, может быть. Но…

– Я только что видела, как на землю высадилась сотня гарантированных, термоядерных, стальных маньяков-убийц, – комендант кивнула в сторону головизора, где изображение головы Ходарка занимало лишь самый уголок, – и знаю наверняка, что они собираются делать. Я не могу позволить себе роскошь терять время на беспокойство о том, кто состоит всего-навсего из плоти и крови.

Комендант Норманди не сомневалась, что тут не обошлось без её адъютанта. Очевидно, если Сэйди вообще как-нибудь обсчитывала эту ситуацию, она решила, что во время атаки берсеркеров Гавот скорее окажется полезным, чем опасным. Что ж, насколько Клер знала, Сэйди вполне могла оказаться права.

Пока проходила эта беседа, Гарри Сильвер продолжал выкрикивать приказания людям и машинам, расшибаясь в лепёшку, чтобы поднять в космос боты и миникорабли, застрявшие на грунте, развернуть их быстро и правильно для стремительного старта. Весь аккуратно просчитанный график обратного отсчёта и упорядоченного выхода в космос полетел к чертям.

Гавот интуитивно принял решение о том, как лучше всего захватить контроль над нужным кораблём. Если это вообще возможно, он просто в открытую подбежит к шлюзу и поднимется на борт. Но при этом ему не хотелось бежать через все поле, если только можно обойтись без этого. Он нутром чуял, что бегущий человек будет чересчур бросаться в глаза – отличная мишень и для той, и для другой стороны.

Он воображал, как поднимется на борт императорского корабля – наверное, потому что подсознательно верил, что с его экипажем справиться будет куда легче. И вовсе не потому, что Гавот испытывал столь уж пылкое желание прикончить императора. Правду говоря, за время краткого знакомства с этим человеком Гавота немного оттолкнуло впечатление, что Юлий чересчур напрашивается на мученическую смерть.

Комендант Норманди тоже хорошая кандидатура на убийство, как представитель наивысшей местной власти. Сгодился бы и сержант, засадивший его в каталажку, или юный надзиратель. Но сам факт, что Норманди ещё и привлекательная женщина передвинул её во главу списка. Как правило, люди вроде Гавота в подобных случаях предпочитают сперва соблазнить жертву. Опыт подсказывал ему, что порой полнейшего и восхитительнейшего успеха удаётся добиться с самыми невероятными кандидатурами. Однако теперь, вероятно, ей уже никогда не доведётся повидать его или перекинуться с ним хотя бы словом.

Так что Гавот бежал по заполненным гулким эхом подземельям, мимо дожидающихся миникораблей. Сервоусилители ног скафандра компенсировали избыток веса, и даже с лихвой – теперь Гавот бежал быстрее, чем налегке. Ощущение массивности и мощи скафандра порождало у него иллюзию непобедимости. Гавот понимал, что стал от этого ещё безрассуднее, чем обычно в минуту кризиса. У пересечения коридоров он отшвырнул с дороги безвредного робота, вместо того, чтобы обойти его. Навстречу попался человек, ещё не успевший облачиться в скафандр, но он сделал вокруг Гавота слишком изрядный крюк; очень жаль.

Ах, как он обожает скафандры!

Теперь Гавот начал обращать внимание на указатели. На стенах коридоров были указаны их номера – сияющие электрические табло, указывающие, как добраться сквозь их лабиринт в любой уголок базы. Наверное, когда враг вломится в стены станции, если это ему удастся, табло будут отключены или видоизменены ради дезинформации противника. Гавот на ходу тряхнул головой; если дело зайдёт настолько далеко, подобные уловки вряд ли помогут.

Тут и там головы одетых скафандры людей оборачивались, чтобы поглядеть на бегущего Гавота, но задержать его никто не пытался. Да и с чего бы? Другие тоже бегут. Люди заняты своими делами, стремятся попасть туда, где им положено находиться.

Он не помнил, пробегал ли мимо предписанного ему минибота. Его рассудок был забит ненужной информацией, и Гавот уже даже не помнил, какой номер был у той скорлупки. Все его усилия сосредоточились на одной задаче: захватить контроль над настоящим кораблём, способным унести его прочь из Гиперборейской системы вместе с её тюрьмами и сражениями, на какую-нибудь далёкую планету, предпочтительно в противоположеном конце человеческих владений, где никто и никогда слыхом не слыхал о Кристофере Гавоте. А ещё за короткий промежуток свободы на базе он заметил, что в ангаре ни одного настоящего корабля нет, что все они стоят на открытом поле, чтобы могли стартовать без малейших проволочек.

Вот он уже вырвался из подземелья, через шлюз и под открытое небо, едва не запнувшись, когда только-только покинул зону искусственной гравитации, поддерживаемой в ангарах. Корабль Гарри ещё стоял на поле, и Гавот благословил инстинкты, подсказавшие, что прежде всего надо облачиться в скафандр, а уж все остальное – после.

По-прежнему устремляясь к цели под неустанно кружащими звёздами и галактиками, заполонившими небеса, Гавот мельком увидел летящего берсеркера. Эта махина находилась не слишком высоко и неслась на фоне чёрных, усыпанных звёздами небес, будто торпеда, хотя и не настолько быстро, так что Гавот понял, что тот заходит на посадку. Судить о размерах аппарата было трудно. Гавоту бросилось в глаза лишь одно, что тот выставил металлические ноги для посадки, будто падающая кошка. Гавот подумал, что ещё ни разу не видел подобной конструкции, но сомневаться в её принадлежности не приходилось.

Берсеркер возник в поле его зрения и снова скрылся ещё до того, как Гавоту пришло в голову попытаться пальнуть по нему. Как всегда, непосредственная опасность заставила его ощутить наслаждение жизнью особенно остро.

Тут огонь атакующих машин, ещё не севших на астероид, ударил в землю не так уж далеко от него. Гавот толком не знал, что это за оружие, но мощь его была очевидна. Вспышки и рокот взрыва докатился до него по скалам, содрогнувшимся под подошвами его башмаков.

Гавот напрасно опасался бежать по полю в открытую. Вокруг виднелись другие бегущие люди – штатные пилоты и члены экипажей, все до единого более опытные, чем Кристофер Гавот, но ни один из них не был наделён более хорошими инстинктами, необходимыми для подобных ситуаций; все они старались добраться до кораблей не менее отчаянно, чем он.

Удача ни на миг не оставляла его во время долгой пробежки – сквозь ангары ярус за ярусом, прочь из них и дальше, по открытому полю. Наконец, он добрался до борта ожидающего корабля и всего через мгновение обнаружил шлюз. Наружный люк до сих пор стоял нараспашку; должно быть, экипаж оттягивал старт, дожидаясь ещё одного штатного члена команды.

У Гавота сложилось смутное впечатление, что это корабль Гарри Сильвера; впрочем, имя владельца не играет никакой роли. Он знал, что уж наверняка не корабль императора: надзиратель Гавота пересказывал своему подопечному сплетни о Юлие и его разношёрстной банде прихлебателей. Гавот даже не догадывался, сколько человек может оказаться на борту судна. Если там десяток вооружённых членов команды, попытка захватить судно станет его последним поступком в жизни, но он сам избрал этот путь, и пройдёт его живым или мёртвым. В подобной ситуации самое глупое – это мешкать.

Гавот опасался, что одолев такую дальнюю дорогу, не будет располагать нужным кодом, чтобы открыть шлюз найденного корабля. Но удача снова улыбнулась ему.

Он без колебаний заскочил в камеру шлюза, способную вместить пару человек в скафандрах вроде его собственного, и хлопнул бронированной рукавицей по рельефной кнопке, чтобы начать шлюзование. Наружный люк тотчас же с лязгом захлопнулся.

И почти одновременно открылся внутренний. Система работала молниеносно, как на всех военных кораблях, удерживая изрядную часть воздуха в шлюзовой камере при открытом наружном люке манипуляциями с полем искусственной гравитации.

Едва щель между внутренним люком и притолокой стала достаточно широкой, чтобы протиснуться, Гавот ступил внутрь, держа оружие наготове и пытаясь единым взглядом охватить незнакомую рубку целиком. Внутри рубка оказалась куда теснее и захламлённее, чем ему представлялось при взгляде на корабль снаружи.

Прошло уже больше года с той поры, как ему довелось в последний раз прикончить человека, хоть какого, и в душе мало-помалу копилось смутное недовольство, некая нужда, и теперь он вдруг распознал истинную сущность своей духовной жажды.

Показания датчиков утверждали, что в рубке поддерживается полное атмосферное давление, но два человека, сидевших перед пультом, были облачены в скафандры высшей защиты, вплоть до утыканных кабелями шлемов управления. Она с головой ушли в свою работу, сидя спинами к только что вошедшему человеку – несомненно, считая его кем-то другим.

Между ними на невысоком, широком подиуме высилось пустующее кресло, сразу же бросающееся в глаза. Гавот тотчас заключил, что это место пилота. Третий шлем управления висел на своём гибком кабеле, дожидаясь владельца.

Мгновение спустя один из сидевших обернулся к новоприбывшему. Второй же всё ещё смотрел в противоположном направлении от Гавота, очевидно, продолжая считать, что пришёл как раз тот, кого они ждали.

Не мешкая ни секунды, Гавот выстрелил в первого человека, вставшего у него на пути. От удара стоявший спиной помощник пилота полетел кувырком, врезался в переборку и рухнул в окружении больших пластин разбитой брони. Вот так вмазал! Ну конечно, это оружие ведь рассчитано на истребление берсеркеров, как ни крути.

Гавот очень постарался не промазать. Ему вовсе не хотелось продырявить корпус или причинить кораблю какой-нибудь ущерб, помешающий поднять его с земли, а систему распознавания защитных поверхностей в своём оружии Гавот отключил, это же яснее ясного.

Услышав грохот разряда, второй звездоплаватель вскочил и развернулся. На сей раз выстрел в упор вспорол броню скафандра спереди. Совершив кульбит, владелец скафандра впечатался в переборку и съехал на пол бесформенной грудой.

Захватить корабль оказалось проще простого. И, насколько Гавот мог судить, совершенно готовый к вылету. Вопрос о том, чем окончится этот бой, стал для него чересчур праздным и абстрактным; повоевать было бы забавно, но удрать на чудесном корабле неизмеримо забавнее.

Гавот бросился в центральное кресло, казавшееся ему самым подходящим местом для человека, собравшегося послать корабль в космос.

Итак, первым делом надо закрыть шлюз – для этого на панели есть соответствующий выключатель – Гавот видел, как это проделывается на других кораблях – и в путь. Позже, если удастся покинуть Гиперборею живым и невредимым, будет вполне достаточно времени, чтобы поломать голову над астрогацией. На всех этих корабля отличные автопилоты. А прямо сейчас надо во что бы то ни стало взлететь и убираться отсюда подальше.

Ему пришло в голову, что надо бы выбросить трупы с корабля, но на это уйдёт слишком много времени. Как только он тронется в путь, то уж найдёт способ вышвырнуть тела в космос.

Вообще-то, наверное, следовало бы заглянуть в соседний отсек, чтобы проверить, не затаился там ещё кто-нибудь. Но все инстинкты настоятельно повелевали Гавоту не терять времени, не тратить на это даже пары секунд.

Разгерметезировав шлем собственного скафандра, Гавот снял его. Затем схватился за пилотский шлем и сдёрнул его со стойки.

Как только Гавот надел включённый шлем, мир вокруг него внезапно преобразился. Он был более-менее готов к этому, – но всё же не к столь неистовой и обширной трансформации.

Он узрел странный символ, обозначающий пушку, посреди ошеломительного множества прочих символов, но почти не обратил на него внимания. Возникший образ оказался несравненно сложнее, чем тот, с которым начал обучаться Гавот, и охватывал множество вещей, просто-напросто не доступных его пониманию. На миг ему даже пришла в голову мысль отказаться от предприятия.

Он не сомневался, что где-то тут должен иметься автопилот, но терять время на его поиски не собирался.

Вдруг возникла уйма новых соединений по интерфейсу между синапсами его мозга и ожидавшими этого чувствительными датчиками шлема. «Датчики» – чересчур неточное определение для устройств, едва ли не сравнявшихся по своей сложности с живой материей. Мир вокруг завертелся в неистовом вихре, и Гавот чуть не взвыл. Все это невероятно, ошеломительно, чудовищно отличалось от испытанного во время тренировок. Конечно, там он имел дело с крайне примитивным интерфейсом для дошколят. Здесь же все образы сменялись с головокружительной скоростью и выглядели невероятно сложнее. И все же, подумал он, в общих чертах все довольно очевидно. В эту сторону значит вверх…

Его ладони в бронированных рукавицах со скрежетом сдавили подлокотники кресла, всё тело окаменело. А что, собственно говоря, мешает ему взлететь в космос? Фактически говоря, он уже сделал это, на самом деле оторвав корабль от земли.

Вот оно! Всё-таки удалось.

Шлем и связанная с ним аппаратура почему-то соткали для Гавота чрезвычайно реалистический образ ножа – длинный, зазубренный клинок, орошённый доброй алой влагой. Видение отвлекало Гавота, всплывая снова и снова посреди мириада прочих образов, за которыми должен следить пилот, и Гавота не оставляло желание ощутить ладонью гладкую деревянную рукоятку оружия.

Не думать об этом. Сосредоточиться. Сосредоточиться! Двигатель вдруг включился, заработал, и корабль взмыл в пространство. Или почти взмыл. Осталось только включить сцепление, так сказать.

Так, что ли?

Корабль вдруг дернулся. Искусственная гравитация помешала Гавоту ощутить движение, но сквозь шлем он напрямую узрел неистовый рывок. Блуждая воображением среди буйных, диких образов, доступных только его рассудку, вроде туч дыма или кровавого тумана, Гавот всё-таки ухитрился стартовать. Хотя даже смутно не догадывался, куда направляется. Внезапно ему показалось, что он запятнал алым не только клинок ножа, но и весь мир залил собственной кровью, хлынувшей из всех пор в его голове. И завопил от жути, от неописуемого ужаса. Через считанные секунды после старта двигатель захлебнулся, и корабль, окончательно вышедший из-под контроля, понёс беспомощного Гавота неведомо куда.

16

Одна из наипервейших задач в обороне базы всегда заключается в том, чтобы как можно быстрее поднять в космос все корабли, способные передвигаться. В любом случае – сможет судно принять участие в бою или нет – в космосе оно становится менее уязвимым и доставляет врагу больше хлопот, чем неподвижно покоясь на грунте.

Сегодня система раннего оповещения, охватывающая всю звёздную систему, сработала почти безупречно, хотя её хозяева, замученные приготовлениями к битве иного рода, отреагировали не слишком расторопно. Пока берсеркеры успели приблизиться на расстояние прицельной стрельбы, машины непосредственной обороны были уже готовы, и весь астероид содрогался от сдерживаемых в узде чудовищных энергий, аккумулировавшихся очень давно, и теперь мобилизуемых на защиту базы.

Когда прозвучал сигнал тревоги, несколько самых мелких судёнышек, имитирующих берсеркеров и предназначавшихся для рейда на Летний Край, уже находились на низкой орбите. Некоторые из обороняющихся пестовали надежду, что их присутствие собьёт с толку и задержит атакующих, но если это и случилось, выигрыш составил от силы пару секунд.

Капитан Марут при первом же звуке тревоги яростно изрыгнул проклятье и помчался к своему кораблю. Первое, что он испытал в эти мгновения, была вспышка не столь уж беспричинной, но совершенно неоправданной ярости: да как смеют эти чёртовы машины сводить на нет все его гениальные планы?!

Но даже прежде, чем гнев его успел обрести определённую форму, капитан понял, что ни одного бывалого военного подобный оборот событий удивлять не может. Ему даже на миг пришло в голову, что если бы люди и их враги воплощали все свои планы дословно, война обратилась бы в чистой воды безумие.

Эсминец Марута вместе с ним и всеми необходимыми членами заново набранной команды на борту стартовал тотчас же. Они смогли удалиться от астероида ещё до того, как Норманди успела занять свой боевой пост на вычислительном центре.

И, к изумлению многих, следующим взлетел императорский корабль; очевидно, его фанатичный экипаж примчался как угорелый. Комендант Норманди, всего пару минут как занявшая свой боевой пост в зале вычислительного центра, была приятно удивлена, пронаблюдав старт «Галактики», стремительно взмывшей вертикально вверх.

Вообще-то, если речь идёт об истёкших минутах и секундах, император со своим экипажем действовал не так уж и оперативно. А вторыми они стартовали по одной-единственной причине: «Аэндорская волшебница» почему-то замешкалась. Установить же связь с «Волшебницей» никак не удавалось, и ничего удивительного, когда эфир заполнен помехами от энергетической канонады боя.

Тем временем успело стартовать большинство мелких судов. Адъютант Сэйди невозмутимым машинным голосом один за другим выкликала номера и фамилии.

«Волшебница» почему-то задержалась со стартом ещё на добрых две минуты, и комендант уже была готова сделать сосредоточенное усилие, вызвать пилота и выяснить, что стряслось. Но в чём бы ни заключалась причина задержки, критической роли она не сыграла, корабль наконец-то стартовал, не получив ни единой царапинки, хотя и двигался несколько хаотично. Очевидно, на сей раз у врага имеются более важные задачи, чем истребление человеческих кораблей.

Испытав облегчение от того, что по крайней мере одной возможной катастрофы – утраты кораблей на земле – удалось избежать, Клер Норманди сосредоточила внимание на других проблемах.

Одно-два мелких судна были всё ещё прикованы к земле. Видя, с какими трудностями происходит элементарный взлёт по тревоге, комендант подумала, что враг непреднамеренно преподнёс людям подарок, предварив запланированную Марутом атаку своей. Внезапно она прониклась убеждением, что Гарри Сильвер был прав на все сто: разгрома избежать было просто невозможно.

Время от времени комендант Норманди бросала взгляд на громадные компьютеры, установленные прямо у неё перед глазами, чуть подальше громадного, размером со стол для совещаний, головизора, пытающегося воспроизвести объёмную модель оперативной обстановки. Затем Клер поворачивала голову, чтобы взглянуть на операторов, по-прежнему связанных с компьютерами и занятых дешифровкой. Они изо всех сил старались не замечать разыгрывающегося снаружи сражения. Они будут выполнять свою работу до самого конца, пока бой не перекинется в этот зал.

Уже в сотый раз комендант пожалела, что нельзя отвлечь фантастическую мощь стоящих перед ней компьютеров от обычной работы ради сиюминутных нужд обороны базы. Но это попросту неосуществимо, и нечего забивать себе голову.

Вокруг монолитные скалы, окружающие вычислительный центр, сотрясались от ударов торпед берсеркеров, рокотали от громовых раскатов выстрелов автоматических зенитных батарей. Покамест ничто не тронуло и никак не побеспокоило драгоценные компьютеры. Амортизирующие защитные поля удерживали их вместе с несколькими метрами окружающих скал в полнейшей неподвижности.

Поглощённая другими делами Клер даже не замечала, пока Сэйди не привлекла её внимание к тому факту, что «Волшебница» снова села, причём чуть в стороне от посадочной площадки, менее чем через минуту после старта.

Гарри Сильвер всё ещё бился с проблемами, неизбежно встающими перед группой неопытных пилотов, когда те пытаются поднять с земли свои катера и челноки. Большинство трудностей порождали незнакомые шлемы управления.

Достаточно запаниковать одному человеку, чтобы события вышли из-под контроля, а здесь паникёров оказалось даже двое или трое.

– Ничего страшного! – Гарри отчаянно сквернословил на экзотических языках. – Взлетайте! Поднимайте корабли с земли!

Гарри отругал неумех, за ними тех, кто внезапно оцепенел от ужаса, и наконец вынужден был выволочь из кокпита миникорабля одного липового пилота, впавшего в полнейший паралич. Отшвырнул его в сторону, так что тот покатился кубарем при низкой гравитации. Опыт давным-давно научил Гарри, что пытаться врезать в челюсть или под дых человеку в шлеме и скафандре высшей защиты – дело пустое.

В группу столкнувшихся с проблемами попал и Карл Эномото, приписанный к двухместному катеру. Сдавленным голосом, с напряжённым, но отнюдь не паническим видом Эномото сообщил, что вынужден был отменить старт из-за неисправности двигателя.

– Эта дерьмовая железяка отказывается работать, и всё тут!

– Ничего удивительного, – буркнул Гарри, – когда всё состряпано тяп-ляп.

Наконец, все люди и машины были в космосе, и Сильвер вдруг обнаружил, что совершенно свободен и может бежать к собственному кораблю. Время он не засекал, но теперь понял, что задержался всего на пару минут, не более; ещё есть шанс поспеть на «Волшебницу» до того, как Бекки и кто там у неё в напарниках поставят на Гарри крест и стартуют без него.

Едва он сорвался с места, на глаза ему попался Эномото. Ладно, лишний человек погоды не сделает, а куда девать его иначе, Гарри не знал.

На бегу Сильвер попытался вызвать свой корабль по радио, сказать, что подоспеет через пару секунд, но пробиться через рёв помех от стрельбы и берсеркеровых средств радиоэлектронной борьбы нечего было и думать.

Скача во весь дух, Сильвер одолел не такую уж большую дистанцию, когда выбежал на точку, откуда «Волшебница» была видна напрямую. И увидел как раз то, чего отчасти опасался – что она уже улетела – и даже не почувствовал особого удивления, только под ложечкой засосало от смешанного облегчения и огорчения. Он просто чересчур замешкался, вот Бекки со своим напарником и стартовали, не дождавшись его.

Что может стрястись в бою с женщиной Сильвера и его кораблём, вопрос уже другой. Гарри было решил, что ничего дурного, но увидев собственный корабль, вынужден был переменить мнение. «Волшебница», находившаяся на предельно малой высоте, вытворяла какие-то диковинные манёвры.

Впрочем, стоя на месте и глазея по сторонам, ничего не добьёшься. Куда же податься теперь?

На всех гектарах раскинувшейся перед ним посадочной площадки не было ни единого аппарата, способного оторваться от земли. Единственный боеспособный эсминец Марута давно скрылся из виду, да и корабль императора тоже. Чего и следовало ожидать.

Гладкую поверхность поля уже изрыли воронки, – разнести в клочья всю базу до сих не давал только титанический силовой купол оборонительных аппаратов, – и Гарри понял, что взлети «Волшебница» на минутку позже, от неё тоже могли бы остаться только рожки да ножки.

На месте, где недавно стоял корабль Гарри, теперь зловещими карандашами были раскиданы несколько вражеских неразорвавшихся ракет, наглядно демонстрируя достоинства местных искривителей пространства, входящих в систему обороны.

Открытие, что десантные берсеркеры заходят на посадку, Гарри ничуть не удивило, хотя и неприятно потрясло его. Вот один уже нацелился на площадку, растопырив длинные лапы, будто жираф.

Позади и выше него мчалось с полдюжины других берсеркеров различных типов, вплоть до человекообразных.

Несколько раз Гарри был готов вот-вот открыть огонь по врагу, но воздержался, потому что вероятность причинить серьёзный ущерб столь быстро движущейся мишени жалким наплечным карабином исчезающе мала.

Бегать под открытым небом не имело смысла, так что Гарри нырнул в шлюз ближайшей кабинки и по винтовой лесенке сбежал в ангар. Маловероятно, но не исключено, что в каком-нибудь углу ангара или за одним из валов на поле затесался свободный катерок. Будучи пилотом, в годину опасности он инстинктивно стремился во что бы то ни стало оторваться от грунта хоть в корыте.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Гарри пробежал несколько шагов, отделявших его от места, где он недавно бился с начинающими пилотами. Карл не отставал ни на шаг. Один катер – тот самый, в котором у Эномото возникли проблемы с двигателем – ещё дожидался старта.

Снова распахнув люк кораблика, Гарри втиснулся в громоздком скафандре на переднее сиденье. Эномото, явно не желающий оставаться не у дел, забрался на заднее.

– Бортстрелок нужен? В этом я спец.

– Тогда держись. Сейчас попробуем.

Гарри нахлобучил шлем управления на голову, ощутив мягкое прикосновение тщательно отформованных контактов – и вдохнул воздух всей грудью, будто человек, восставший из мёртвых. Теперь осталось только взлететь.

Пилотский шлем был встроен прямо в скафандр Гарри, так что ему оставалось только подключить разъём кабеля. Теперь он увидел, что задержало Эномото – небольшая путаница в мыслетрансляторе; Гарри потребовалось не больше двух секунд, чтобы направить мышление в правильное русло. И в следующий миг катер взмыл к небесам.

Кораблик, волею судьбы подвернувшийся Гарри, размерами значительно уступал «Волшебнице» – метров десять-двенадцать длиной, не более, и совсем узкий, меньше трёх метров в поперечнике. Конечно, и вооружение на нём имелось только лёгкое: от двух до четырёх пусковых установок близкого радиуса действия и лучевой проектор весьма умеренной мощности. Вряд ли от такого оружия будет много толку против крупных вражеских машин, но против роящихся вокруг базы десантных аппаратов оно будет вполне эффективно.

В попытке придать катеру сходство с берсеркером были предприняты кое-какие косметические манипуляции, хотя и весьма поверхностные. Если же маскировка озадачит противника, пусть даже на миг – что ж, тем лучше. Хотя полагаться на такое Гарри не решился бы.

Шлем тотчас же представил ему полный арсенал имеющегося на борту оружия в виде графических образов, а также ресурсы энергии и текущее состояние всех систем, какие только могут заинтересовать пилота.

Но в данный момент Гарри свёл список интересующих систем к минимуму; об остальном пусть заботится автоматика.

Гарри с радостью обнаружил, что на катере установлен мыслетранслятор по последнему слову техники, аналогичный установленному в его собственном корабле и предназначенный только для искусных пилотов.

Как только Гарри активировал контроль, окружающий мир чудом преобразился благодаря трансформации его собственного восприятия: схематичный, чёткий, очень сложный и красочный. В шлем поступало не только симулированное видео, но и акустика, создавая призрачное впечатление присутствия Эномото на заднем сиденье. Благодаря опыту Гарри вся картина была настолько кристально чистой, что неофит был бы просто огорошен ею.

Крохотная скалистая планетка, стремительно уменьшавшаяся за кормой, представлялась ему массой схематических серых комьев. Зато оба светила, прекрасно видные при нормальных условиях – ослепительно-белое и тускло-бурое – в виртуальной реальности стали невидимыми, будучи всего-навсего визуальными помехами, отвлекающими от дела.

Усилием воли можно было менять масштаб изображения либо дискретными скачками, либо плавно, по желанию оператора. Корабли и десантные аппараты берсеркеров Гарри по собственному выбору видел слизняками и тараканами, вишнёво рдеющими на фоне нейтрального цвета межпланетной пустоты. Несколько случайно затесавшихся сюда человеческих кораблей выглядели отчётливыми миниатюрными силуэтами ярких пастельных тонов, каждый несколько иного оттенка, но из красной гаммы – ни единого.

Гарри Сильвер давным-давно постиг, что формы и цвета вселенной, воспринимаемой им через шлем, порождаются не только аппаратурой, но и его собственным мозгом. Так что события, разыгрывающиеся в его подсознании, неминуемо отражаются событиями в его пилотской вселенной.

Ещё одним почти незаметным усилием воли он послал катер вперёд, тщательно контролируя его скорость. Шлем и обслуживающая его аппаратура как бы перестали существовать, превратившись в продолжение ума и тела самого Гарри. Они просто извлекают из сложнейших процессов сознания логику и смысл, как принтер, распечатывающий страницу вразумительного текста.

Пилотский шлем не мешал глазам смотреть, а голове поворачиваться, так что Гарри мог собственными глазами и ушами видеть и слышать происходящее в тесной кабине катера, а продлённое зрение и слух – минуя глаза и уши, напрямую к нервам и мозгу – одновременно давали ясную, изумительную картину окружающего мира.

И теперь, когда шлем и обслуживающая его тончайшая аппаратура обеспечили Гарри многократно усиленными органами чувств, он мог, помимо всего прочего, поискать свой собственный корабль.

Как только Гарри стартовал, чертыхнувшись под нос, он ощутил тесноту, какой-то смутный физический дискомфорт, всегда охватывающий его в космосе. Но все системы функционировали нормально, искусственная гравитация защищала его и бортстрелка от невероятных перегрузок ускороения. Но Гарри всё равно предпочел бы участвовать в бою на своём собственном корабле, и не только из-за тахионной пушки, только-только установленной на него техниками базы.

За считанные секунды, до предела взвинтив перегрузки, поглощённые аппаратурой искусственного тяготения, он поднял крохотный катер до высоты почти в сотню километров, вполне достаточной, чтобы получить некоторую оперативную свободу манёвра.

Катер уже углубился довольно далеко в космос, но, вопреки всем ожиданиям Гарри, его по-прежнему никто не атаковал. Либо враг сосредоточил внимание на каком-то другом объекте, либо попытка замаскировать судёнышко под берсеркера оказалась куда более успешной, нежели он смел уповать.

И вдруг, совершенно неожиданно, Гарри снова увидел «Волшебницу» всего в нескольких десятках километров от себя. Ему даже не потребовалось приумноженное техникой восприятие, чтобы увидеть, что судно в беде: оно выполняло какие-то невразумительные извороты, дёргаясь и вихляясь, как пьяное. Ещё миг, и «Волшебница» скрылась за выпуклостью близкого горизонта астероида.

– Что за чертовщина?! – страдальчески вопросил Гарри Сильвер в пространство.

Мгновение спустя его отвлёк чей-то срочный вызов с земли.

– Бронекатер-четыре, кто у вас командир корабля?

– Я, отвяжитесь.

– Лейтенант Сильвер? – послышался голос коменданта. – Но вы же приписаны не к этому судну!

– А теперь к этому, чёрт побери!

Сидевший позади Эномото благоразумно хранил молчание, сосредоточившись на оружии, пускать которое в ход ему пока что не потребовалось.

Наконец-то один из находящихся в космосе берсеркеров мимоходом заинтересовался катером. Вот тебе и удачная маскировка!

Дальнейшую минуту-другую Гарри вместе со своим напуганным, удивлённым стрелком провёл в яростной схватке в непосредственной близости от астероида. Бортовой компьютер катера секунды две-три обменивался ударами со своим собратом на борту ближайшей машины смерти, а копотливые синапсы Гарри, при всей своей относительной медлительности, вносили в итог человеческий вклад, подцвечивая происходящее и придавая ему собственные интонации, как педали органа.

Эта стычка, этот крохотный эпизод сражения, завершился чуть ли не прежде, чем любой из людей в катере успел осознать, что она началась.

Гарри знал, что это событие скорее всего потом будет возвращаться в ночных кошмарах. Если только им позволят дожить до очередного сна…

В тщательно изолированном отсеке позади рубки шеренги силовых водородных ламп, включённых на максимальную мощность, свирепо сияли пламенем термоядерных реакций.

Картину на миг заполнили образы пробудившегося оружия. Сперва луч, затем ракета и почти тотчас же следом опять луч.

– Достань ублюдка!

– Есть! – Стрелок Эномото, закалённый ветеран, от восторга вопил и улюлюкал, как мальчишка.

Гарри вовсе не был уверен, что уже можно малевать звёздочку на фюзеляже. Но хотя бы какой-то ущерб врагу они нанесли, а сами остались в живых.

Жалкая пародия на боевой корабль напрягала свои ничтожные вычислительные мощности, чтобы придать эскизной схеме некое сходство с виртуальной реальностью. И вдруг Гарри снова заметил знакомый символ, обозначающий его собственный корабль, вынырнувший из-за выпуклости горизонта, совершивший мёртвую петлю, опять вынырнувший на прежнем месте и всё ещё вихлявшийся, будто пьяный.

Благодарение всем богам, что «Волшебница» ещё не распылена на атомы и даже не подбита! Но будь на месте пилота Бекки, она не стала бы обращаться с кораблём настолько дурно. Там какие-то серьёзные проблемы.

Гарри уже дошёл до белого каления, костеря рок, втравивший Бекки в какие-то жуткие неприятности, а ему навязавший невзрачную замену его собственного корабля.

Да и о новой тахионной пушке, ради установки которой техники в лепёшку расшибались, не волноваться он не мог. Гарри чертовски надеялся, что кто-нибудь сможет с её помощью всыпать берсеркерам перцу. А может быть, пришло ему в голову, кто-то на борту «Волшебницы» уже попробовал пустить пушку в ход, а она дала контрвспышку, с тахионными пушками такое случается. Тогда чудное поведение корабля становится вполне понятным.

Впрочем, какие бы несчастья ни терзали его женщину и его космический корабль, сам Гарри в этот миг всю свою энергию сосредоточил на одной задаче: просто сохранить собственную жизнь. И жизнь своего стонущего, улюлюкающего стрелка. Оба на пару с доставшейся им жалкой пародией на корабль получали жестокую трепку и в буквальном смысле висели между небом и землёй. Но больше всего тревожило Гарри, что враг выпустил на астероид целую тучу десантников.

А в это время в душе коменданта Норманди, всего десять минут назад пребывавшей на грани отчаяния, затеплился крохотный огонёк надежды. В общем, появились определённые признаки, явственно просматривающиеся из её оперативного командного пункта, что враг не рассчитывал напороться на столь мощную, чуть ли не сокрушительную противокосмическую оборону; громадные ракетные установки и лучевые проекторы разнесли большинство мощных машин эскорта Шивы в пух и прах.

Небо застлала дымка пыли и мелких обломков, кружившихся и медленно оседавших в слабом тяготении.

Пространство в непосредственной близости от астероида на расстоянии до пятисот километров практически полностью очищено от берсеркеров; должно быть, некоторые из них немного отошли, чтобы оказаться вне зоны поражения зенитной артиллерии, но всё больше и больше признаков указывало на то, что большинство просто приземлилось.

Но один всё-таки остался. Когда Сильвер поискал его взглядом, шлем ясно показал противника высоко вверху. Вон он проносится по низкой орбите. Сбивающий с толку зенитную артиллерию, уклоняющийся от всех выстрелов, быстро меняющий орбиты при помощи тактики квантовых скачков – видимо, названной так по аналогии с поведением некоторых элементарных частиц. Гарри явно не собирался вступать в единоборство с противником подобных размеров, во всяком случае, располагая только нынешнем оружием; с равным успехом можно просто стрелять в него из рогатки. Придётся предоставить его императору, если Юлий всё ещё собирается погибнуть во славе.

Но исход сражения решается на поверхности Гипербореи. Чем больше Сильвер видел вражеских десантных машин, особенно зловещее их число – где-то за сотню – тем ниже он оценивал шансы людей. На сей раз берсеркеров почему-то не удовлетворяет чистое истребление человечества и трудов его рук. Все эти десантные машины враг бросил сюда с одной целью: захватить базу или какую-то важную её часть в целости и сохранности. И у Гарри возникло жуткое ощущение, что берсеркеры в точности знают, какая из частей настолько важна, что они готовы пойти ради этого практически на любые жертвы. Они ещё не видели эту часть, как и сам Гарри, но, как и он, узнали о компьютерах. То ли от пленных, то ли путем чистых умозаключений они выяснили истинное предназначение этой базы хотя бы отчасти, что убедило их в необходимости выяснения остального.

Сильвер изо всех сил старался использовать катер в борьбе с десантными машинами, хотя скоординировать его жалкие усилия с действиями кого-либо из остальных людей было практически невозможно. Бросая свой юркий кораблик в пике, он целил во вражеские аппараты, метавшиеся туда-сюда, пока он потчевал их шрапнелью.

Остальные суда землян, находящиеся поблизости, тоже пытались присоединить свои усилия к этому избиению. Эсминца Марута нигде не было видно. «Галактика» тоже куда-то запропастилась. «Что же могло стрястись с императором?» – мимоходом полюбопытствовал Гарри, но тут же забыл об этом. Осталось ещё два патрульных катера и горстка даже более мелких аппаратов вроде его нынешней скорлупки. Один из них вроде бы мелькнул на периферии восприятия шлема, но Гарри не был уверен.

В этот момент Гарри перехватил часть донесения Марута, предназначенного для базы, суть которого сводилась к тому, что капитан и его экипаж практически отвоевались.

Даже в пылу и замешательстве боя бросая катер туда-сюда, Сильвер старался не уклоняться слишком далеко от астероида, не выходить из зоны, теоретически защищаемой самыми мощными из оборонительных установок, по большей части лучевых проекторов. Это был расчётный риск – в пылу сражения вполне возможно напороться и на огонь своих. Но шансы на это были невелики, – а любой солидный берсеркер, входивший в эту зону в попытке сбить катер, наталкивался на огонь мощнейшего человеческого оружия.

Время от времени Гарри лаконично переговаривался со своим стрелком и одновременно специалистом по защитным силовым полям Эномото. И ворчливо требовал, чтобы тот поумерил громкость своего ликования воплей при попаданиях.

За время боя выдалось несколько мимолётных периодов, когда можно было установить достаточно надёжную связь с базой, чтобы обменяться с ней информацией, да и то обрывочной.

Клер Норманди пыталась привлечь внимание всех кораблей к опасности десантных берсеркеров, созывая свой флот помочь в обороне базы.

При этом ей очень хотелось узнать, почему «Волшебница» не оправдывает возложенных на неё ожиданий. Гарри пришлось заново растолковывать, что он не на «Волшебнице». А когда до коменданта это наконец дошло, она, естественно, захотела узнать, почему.

– Потому что она взлетела, не дождавшись меня. Больше ничего сказать не могу.

«Будь я трижды проклят, – подумал Сильвер, – если могу дать более толковый ответ, но я его ещё выясню».

Пока что враг не придавал значения таким пустякам, как бронекатера. Более крупные машины берсеркеров – некоторые до сих пор держались в космосе – просто пытались сшибить их со своего пути, чтобы добраться до своей цели. А их основная задача не имела никакого непосредственного отношения ни к Гарри Сильверу, ни к его скорлупке.

Добрые вести – в течение долгих минут казалось, что это единственные добрые вести – сводились к тому, что зенитная артиллерия берёт тяжкую дань с вражеских аппаратов, находящихся в космосе: катер наткнулся на облако мелких обломков очередного берсеркера, ярко сиявших при столкновении с защитными полями крохотного кораблика, – и всё же было очевидно, что слишком много миниатюрных десантных машин пробилось к астероиду, уцепилось за чёрные скалы Гипербореи, и пока одни окапывались, другие на полном ходу неслись к стенам базы.

Но стоило Гарри возомнить, что берсеркеры снова не обращают на него ни малейшего внимания, ситуация разительно переменилась к худшему. Теперь катер ввязался в дуэль, обмениваясь выстрелами с превосходящим противником, избравшим миниатюрную человеческую скорлупку для уничтожения. В процессе Гарри и Эномото прожили секунд десять-пятнадцать в высочайшем напряжении.

Напарник Сильвера непрерывно выпускал ракеты и пытался привести в действие лучевой проектор. Скромный арсенал ракет катера вскоре исчерпался, а от чересчур маленького проектора толку было маловато – разве что против уже поврежденных машин с ослабленной защитой.

В конце концов их последний противник – штуковина, которую Гарри назвал бы чем-то вроде берсеркеровской канонёрки – отвязался от них. Гарри не знал, в чём тут причина – то ли вмешательство какой-то крупной зенитной установки людей, то ли берсеркер просто перешёл к выполнению другой задачи.

Визг и ослепительная вспышка внутри шлема поведали Сильверу, что катер подбит. Стрелок завопил; остаётся лишь надеяться, что он ранен не слишком серьёзно. Но и шлем, и инстинкты заверили Гарри, что катер пострадал довольно сильно.

Гарри мог бы продержаться на лету ещё долго, но вместо этого решил с маху посадить его брюхом. К чертям это порхание в космосе на этом комарике. Как бы такой карлик ни изгалялся, решить исход битвы он не сможет. Собственный корабль Гарри, его настоящий корабль, повержен, а в нём его женщина. Надо посмотреть, что можно поделать.

– Держись, Эномото, садимся!

В ответ беспомощный стрелок прокричал что-то невнятное.

– Заткнись! Держись! – Гарри скрипнул зубами, и в предчувствии неминуемого столкновения зажмурился, хотя в шлеме от этого ровным счётом никакого толка. Катер врезался в астероид, вспахивая скалы, пронёсся на брюхе через небольшой отряд вражеских десантников, рассредоточившихся вдоль края посадочной площадки. Отскочить на своих металлических лапах сумел только один.

Через пару секунд бронекатер, нанёсший рядам противника слишком большой урон для своих габаритов, со скрежетом, воем и грохотом начал тормозить. Искусственная гравитация ещё держалась, спасая людей от перегрузок, пока скорость катера не упала вдвое. В конце концов судёнышко выскочило с поля и врезалось в скалы, в громадный чёрный утес вроде тех, что были на снимках Нюхача.

Во все стороны полетели осколки камней и обломки металла, силовые поля засиясли, сминаясь. Искусственная гравитация на борту катера отказала. Несмотря на силу удара, два человека в защитных скафандрах и противоперегрузочных креслах перенесли его неплохо.

А потом наступили относительные мир и покой. «Одно уж наверняка, – подумал Гарри, – уже никакой ас не оторвёт этот драндулет от земли».

Гарри уже отключил шлем от систем катера, но голос стрелка донёсся до него по радио.

– Что теперь?

– Вылезай. Вылезай и пошли со мной. Хочу вернуть свой корабль.

17

Сквозь трещину в тонкой обшивке разбитого катера в космос со свистом вырывался какой-то газ.

Системы катера обезумели, но Гарри больше не придётся тревожиться об этом. Он стремительно откинул крышку люка, отстегнул привязные ремни и всем телом выбросился на землю, содрогавшуюся от энергетической канонады боя, и снова огляделся. Посмотрев назад, на неровную борозду, пропаханную катером при жёсткой посадке, Гарри с удовлетворением обозрел несколько обломком аппаратуры, сильно смахивающих на некоторые предметы из зала трофеев. Столь поспешная посадка катера превратила в металлолом как минимум пару берсеркеров.

Эномото, выскочивший из судна не менее поспешно, чем Гарри, остановился, глядя, что собирается делать Гарри.

Теперь взгляд Гарри, снова сузившийся до узенького окошка восприятия, доступного без шлема, напрямую подтвердил тот факт, что «Волшебница» тоже на поверхности, в паре сотен метров от него и не более чем в полукилометре от базы. Корабль, напоминающий гигантскую стальную дыню, лежал накренившись. Поглядев поверх загораживающего вид холмика, Гарри ясно увидел верхнюю часть корпуса. «Волшебница» тоже совершила жёсткую посадку, возможно на автопилоте, не так уж разительно отличавшуюся от той, что только что провёл сам Гарри.

Пока он обозревал этот пейзаж, произошёл один из частых гиперборейских закатов, оба светила – и белое, и бурое – скрылись за горизонтом, так что вспышки выстрелов стали отчётливо видны на фоне призрачного света далёких галактик и звёзд. Махнув рукой Эномото, чтобы следовал за ним, Гарри начал пробираться к «Волшебнице».

Какова бы не была причина аварийной посадки его старого корабля в последнем полёте, его солидное новое оружие могло уцелеть, а в бою на такой близкой дистанции тахионная пушка может дать серьёзный перевес. Сейчас прежде всего надо вернуть пушку в дело. «Защищайте базу», – приказала комендант Норманди. Что ж, волоки его хоть черти в ад, а приказ он выполнит.

Вражеский десантный аппарат выстрелил по Гарри – к счастью, в это миг земля тряслась достаточно сильно, чтобы сбить прицел. Выстрел, задевший Сильвера лишь вскользь, едва не сшиб его с ног. Стремительно развернувшись, Гарри ответил очередью из своего сравнительно тщедушного наплечного карабина. Берсеркер, походя выстреливший по нему, – махина размером чуть ли не с танк, – не обратил ни малейшего внимания на разряд ответного выстрела, полыхнувший совсем рядом, с лязгом продолжая катить к цитадели людей.

Гарри вместо со своим новым стрелком двинулся к упавшей «Волшебнице».

На поверхности находилось и несколько крупных машин-берсеркеров. Не совершивших мягкую посадку, а плюхнувшихся, грохнувшихся, скверно изувеченных – несомненно, в результате утихающей зенитной стрельбы. Что же это за тактика?!

Гарри на миг пришла в голову мысль, терзавшая сейчас всех людей базы без исключения: не сам ли Шива направляет этот штурм? Если так, легендарный тактический гений Шивы покинул своего безжизненного обладателя. А может, это ошеломительное, блестящее изобретение, невероятно расточительное для компьютера: совершить жесткую посадку, чтобы эти летательные аппараты сыграли роль десантных ботов. Именно так и следовало поступить, если главной целью на сей раз было не уничтожение людей, а проникновение на базу. А теперь один из этих посадочных аппаратов, ужасающе огромный, вздыбился прямо у Гарри на пути. Карл Эномото, серьёзный финансист, выстрелил по нему из карабина чуть ли не у Гарри через плечо. Долю секунды спустя луч изрыгнуло и оружие Гарри. Будучи опытными стрелками, оба прицелились в одну и ту же точку, удвоенная мощь излучения пробила броню врага и вывела его из строя.

Очевидно, берсеркер уже израсходовал все ресурсы своего лучевого и метательного оружия. Но перед смертью машина убийства изо всех сил старалась прикончить двух человек своими манипуляторами.

Через две минуты после того, как «Волшебница» с хрустом проехалась по камням, Кристофер Гавот, спотыкаясь, вывалился из люка с таким чувством, будто его мозги пропустили через мясорубку. И чуть не прикончила его вовсе не жесткая посадка, а пилотский шлем – своим воздействием на мозг. Как только Гавот решил, что корабль сел, он пулей вылетел из пилотского кресла, стремясь лишь поскорее избавиться от этого чёртового шлема. К счастью, на пороге шлюза он вовремя спохватился, что надо надеть собственный шлем. Переступая порог наружного люка, он не удержался на ногах и упал, медленно кувыркаясь в слабом тяготении. Выходя, он оставил люк чуть приоткрытым. Насколько можно судить, никто не видел, как он вышел. В поисках укрытия, убежища, возможности взять себя в руки, Гавот не стал задерживаться, чтобы как-то избавиться от двух трупов застреленных им людей, так и оставшихся в рубке.

В данный момент ошарашенный и поверженный в ужас исчадиями глубин собственного сознания, выуженными на свет пилотским шлемом, он оставил надежду немедленно улететь и хотел только забиться в какую-нибудь щёлочку.

Почти ничто на свете не могло по-настоящему напугать Кристофера Гавота. Но только что он встретился с чистейшим воплощением ужаса. И вынужден был признаться себе, что лучше встретиться с любой участью, лишь бы больше никогда не надевать этот шлем на голову.

Только умчавшись на пару сотен метров от «Волшебницы», он смог попридержать шаг, попытаться взять себя в руки и собраться с мыслями.

Одно решение уже сделано: вести корабль для него должен кто-то другой. Полёт на автопилоте для него лишь горестная шутка, ведь он даже не догадывается, как включить эту чёртову штуковину.

Если кто-то из пилотов ещё и жив, и на земле, то сейчас он скорей всего находится в стенах базы. Бой перекинулся туда – это ясно по виднеющимся вспышкам и грохоту взрывов, но обычного боя Гавот не очень-то боялся.

Восстановив контроль над сознанием, держа карабин наготове, Гавот начал пробираться по изрытой воронками земле к базе.

Гарри уже подбирался к собственному кораблю, держа наплечное оружие наготове, а Эномото двигался бок о бок с ним. Обнаружив, что наружный люк шлюза открыт, они быстро нырнули внутрь. Как только они оказались в поле деятельности искусственной гравитации корабля, сразу же показалось, будто тот резко опрокинулся в горизонтальное положение, а земля под ним превратилась в длинный, пологий склон холма.

Шлюз мгновенно заполнился воздухом. Как только внутренний люк скользнул в сторону, открыв взорам внутренность рубки, Гарри замер при виде двух трупов посреди беспорядка, подтвердивших его наихудшие опасения.

Эномото по правую руку от него что-то пробормотал. Внутренняя атмосфера была почти в норме, и через мгновение Гарри понял, что разрушения не так существенны, как показалось на первый взгляд. Быстрый осмотр панели подтвердил, что корабль вроде бы боеспособен, но без проверки убедиться в этом невозможно.

Но прежде чем перейти к деталям, даже до того, как убедиться, что один из трупов принадлежит Бекки, надо выполнить более неотложную задачу. Гарри бросил взгляд влево, вправо, пребывая в готовности выстрелить в любую долю секунды. Не исключено, что берсеркер всё ещё здесь. Может быть, в каюте за внутренней дверью.

Пока Эномото стоял на страже, Гарри проверил индикаторы панели ещё раз и убедился, что шлюз заперт, затем сделал шаг вперёд и открыл дверь, ведущую в каюту… Тишина и покой. Здесь вообще не обнаружилось ни малейших следов разрушения. Ещё несколько секунд поисков подтвердили, что на борту не затаился ни один берсеркер, равно как нет и других людей, живых или мёртвых.

Теперь Гарри мог спокойно вернуться в рубку и сделать открытие, которого боялся больше всего на свете.

В рубке лежало двое павших, но на одного Гарри почти не обратил внимания. Броня второго была так обуглена и исковеркана, что и не узнать, – но в глубине души Гарри уже знал, что это скафандр Бекки.

Мгновение спустя его снова охватило кошмарное ощущение, что ему предстоит во второй раз обнаружить её труп. Дважды за несколько дней, и на сей раз – по-настоящему. Судя по положению её тела, она сидела в пилотском кресле, но теперь рухнула на палубу рядом с ящиком, в котором Нюхач проводит большую часть своего существования. Дверцы всех ящиков были почему-то распахнуты.

Всего на миг, когда Гарри начал переворачивать скафандр, его охватило жутковатое ощущение, что тот пуст, как был пуст другой, заклиненный между чёрных валунов посреди леденящего холода.

Серводвигатели скафандра Сильвера почти неслышно жужжали и мурлыкали, умножая его силу, так что он почти без труда перевернул закованное в броню тело, несмотря на полное g искусственной гравитации.

Но скафандр был не пуст. Дважды подряд подобными благодеяниями судьба не одаривает.

Какое-то энергетическое или метательное оружие ударило в спину скафандра с ужасающей силой, разодрав наружный слой брони, как кожуру банана. К счастью, силовые кабели и прочая аппаратура приняли основной удар на себя, так что уязвимую человеческую плоть он не затронул. Серводвигатели скафандра замерли, а система жизнеобеспечения работала только на аварийный батареях или топливных ячейках. Но как только Гарри тронул её, глаза Бекки за прозрачным забралом шлема распахнулись, поглядев на него сквозь путаницу кудрявых волос – она ещё жива. Гарри почему-то принял этот факт без удивления; наверное, в противном случае он просто не снёс бы истины. Видимо, шприцы скафандра впрыснули ей какие-то медикаменты, потому что боли во взгляде Бекки не было, да и пневматические турникеты, вероятно, справляются, так что она потеряла не слишком много крови.

– Гарри… – динамик скафандра задребезжал, как жестянка. Но радио лучше не пользоваться, насколько возможно.

– Ты в полном порядке, детка, – солгал Гарри спокойно, недрогнувшим голосом; этот трюк ему всегда удавался, когда было надо. – Дай мне подумать.

Что делать с ней теперь? В какое наименее опасное место можно попасть? Поднять корабль с земли нечего и думать после того, как он только что совершил жесткую посадку по неизвестной причине, и уж тем более не следует лететь в ад, из которого Гарри только что вырвался на катере. По какой-то неизвестной причине берсеркеры не сбили «Волшебницу», во всяком случае, пока. Но как они поступят, если он попробует стартовать? Впрочем, можно изменить расклад сил.

Эномото расхаживал по рубке, будто человек, отыскивающий выход. Гарри снова окинул взглядом панель управления, где появились новые рукоятки и индикаторы, которых ему пока не доводилось видеть. Если положение достаточно отчаянное, можно стрелять из новой тахионной пушки «Волшебницы» прямо с земли, и даже в упор.

На низкой орбите, всего в нескольких километрах от астероида, кружил берсеркер класса крейсера, и никто не мог с ним ничего поделать. Так что теперь о нём должен позаботиться Гарри, даже если он попутно вывихнет и свои мозги, и мозги Бекки, и мозги всех остальных на астероиде; но попытаться надо, потому что толку от мозгов будет немного, если все они отправятся на тот свет.

– Что будем делать? – спросил Эномото.

– Мы в отчаянном положении?

– Что? Я не понял.

– Пустяки. Я редко задаю вопросы, если не располагаю готовым ответом.

Гарри сел в пилотское кресло, схватил кабель и подключил его к шлему, затем выдрал и с проклятьем отшвырнул.

– В мыслетрансляторе сущий кавардак. Не представляю, как такое могло случиться, чёрт возьми. Придётся перейти на ручное.

Когда Эномото наконец уяснил, что происходит, он вдруг в конце концов встревожился.

– Может, вам не следовало бы…

– Заткнись. Следовало бы или не следовало бы – не играет роли. Просто-напросто надо.

Впопыхах они не имели возможности проверить оружие, да и не следовало этого делать поблизости от ценных объектов и людей, но им оставалось только действовать, исходя из предположения, что оружие, вместе с прочим тяп-ляп оборудованием будет работать, как задумано.

Гарри уже доводилось видеть, как стреляет подобное оружие, и не раз. Но то было в открытом космосе, и мишени были удалены на целые световые мимнуты – на десятки миллионов километров. Тогда громадные снаряды скакали в подпространство и обратно чудным, полумистическим образом, обгоняя свет. Только эйнштейновское замедление времени позволяло массе терзаемого металла просуществовать достаточно долго в реальном пространстве, чтобы достичь цели. В последней части траектории болванки путешествовали, будто волны де Бройля: с одной стороны материя, чья масса чудовищно увеличена эйнштейновскими скоростями, с другой стороны – волны, существующие чуть ли не в исключительно математическом аспекте. Атомы свинца буквально клокотали от фазовых скоростей, превышающих световые.

Результат выстрела в упор настолько глубоко в естественном гравитационном колодце будет в лучшем случае непредсказуемым. Единственное, что можно сказать наверняка, да и то с натяжкой, что выстрел причинит стрелку меньше вреда, чем мишени. В такой близи система наведения вряд ли промажет, даже если бандит надумает совершить квантовый скачок.

– Погнали!

И Гарри выстрелил из пушки.

Сам выстрел был не виден и не слышен, но едва Гарри нажал на ручной спуск, вселенная вокруг содрогнулась, вывернулась наизнанку, освобождённая энергия волной прокатилась сквозь скелет. В тот же момент раздался вопль Карла Эномото. Гарри боялся, что после выстрела произойдёт нечто подобное или даже похуже, но теперь он мог сказать, что всё обстоит не так плохо, как он опасался. Перед его глазами вдруг встала Бекки, а может быть, это было лишь её виртуальное лицо. А теперь только её призрачный образ, отпечатавшийся на забрале его шлема, так что он мог видеть сквозь неё и за неё, чёрные скалы, где некогда он нашёл её виртуальный труп… А затем эффект угас; нейроны мозга Гарри перестали скакать, и реальный, надёжный мир воцарился в своих правах.

Инструменты на панели поведали, что выстрел угодил в берсеркера, с воем нёсшегося по низкой орбите, и обратил его во прах. Никакая тактика уклончивых квантовых скачков не спасет от выстрела тахионной пушки в упор. Дисплей на панели Гарри, пришедший в такое же замешательство, как человеческие глаза и уши, показал, что свинцовая болванка угодила в цель практически сразу. Правду говоря, один из индикаторов показывал, что снаряд попал в цель примерно за микросекунду до того, как Гарри выстрелил. Гарри предположил – не испытывая полной уверенности, но всё-таки предположил – что это только иллюзия.

Рухнув обратно в пилотское кресло, Гарри со вздохом облегчения отвернулся от панели.

– Мы не взлетаем? – осведомился Эномото.

– Нет. Не можем. Я ж сказал, в мыслетрансляторе кавардак. Даже до того, как я выстрелил из пушки.

– А что его запутало?

– Понятия не имею.

Нейрооптоэлектроника имеет свои недостатки, порой проявляющиеся в самый неподходящий момент. Чтобы разгрести бардак, может потребоваться десять минут или десять дней; и не угадаешь, пока не попробуешь, а с этим придётся обождать.

Покамест они увязли на поверхности, но проливать слёзы по этому поводу бессмысленно. Быть может, лазарет базы – не лучшее место для тяжело раненной женщины, когда берсеркеры того и гляди захватят базу. Но ничего лучшего на примете нет. По крайней мере, есть шанс отстоять это помещение. Здесь же враг того и гляди войдёт в шлюз.

Самое время убираться отсюда.

– Карл, держись за мной. Мне понадобится твоя помощь. Вся, какая ни на есть.

– Слушаю, босс, – Эномото присвоили тот же ранг, что и Гарри, но вопроса о том, кто здесь главный, даже не возникало. Присев над Бекки, Гарри изо всех сил старался притрагиваться к ней очень нежно, что при сложившихся обстоятельствах было не так уж просто.

– Ты можешь двигаться, детка? Можешь идти? Может, сумеешь, если я вылущу тебя из скафандра?

При неработающем сервоприводе скафандр может стать грандиозной обузой.

Бекки с трудом потрясла головой за прозрачным забралом шлема. Нет. Затем пробормотала:

– … не берсеркер, Гарри.

Это напрочь вышибло его из колеи.

– Что? – хотя он и слышал слова достаточно отчетливо.

– Не берсеркер, – повторила она.

– Кто же тогда? – спросил Гарри. – Или что?

– Какой-то тип… человек. Не уверена.

Ему потребовалось с полминуты, чтобы вспомнить, что надо и самому переключиться на акустическую связь – вполне достаточно времени, чтобы осознать, что повреждения её скафандра действительно могли быть вызваны выстрелом из человеческого карабина, вроде того, что установлен у него на плече.

– Кто? – настойчиво повторил он.

– Может, Гавот. Тот рехнувшийся… вошёл. – Она поморщилась от укола внутренней боли. – Думала, он под замком.

– Ничего страшного. О нём я позабочусь, кто бы он там ни был. А пока что тебе нужна помощь.

– Больно, Гарри.

– Я здесь, детка. Я обо всём позабочусь.

Медиробот корабля был аккуратно убран в стену, и откинутая панель открыла пространство размером с гроб, в которое Гарри перекатил Бекки, избавив от скафандра. Он даже не пытался стащить с неё обрывки белья – робот позаботится об этом куда лучше.

Затем вызвав базу из рубки корабля, Сильвер ввёл коменданта в курс последних событий, а также того, что он и Эномото делали.

– Сильвер, это были вы? Выстрелили…

– Да. Прямое попадание. – Когда имеешь дело с тахионной пушкой, подобное заявление равноценно объявлению об уничтожении цели.

Но сейчас его больше всего заботила Бекки. Нет смысла пытаться вызывать помощь. Всё равно база не сможет никого прислать.

Лишь когда Гарри двинулся к базе, ему пришло в голову задуматься, не был ли большой берсеркер, которого он только что уничтожил на орбите, последним врагом, оставшимся в пространстве. Если так, это поднимает интересный вопрос: не был ли Шива на его борту?

Или Шива уже находился на астероиде, решив, что это необходимо для управления войсками во время коридорного сражения?

Теперь, когда Бекки оказалась в медироботе, двое мужчин, старавшихся спасти её жизнь, должны были измыслить какой-нибудь способ доставить мобильное устройство на базу.

Медиробот, размером и формой напоминающий саркофаг высотой по пояс, передвигался на гусеницах вполне автономно. Подчиняясь приказаниям голосом или лёгким толчкам, он мог передвигаться в указанном направлении со скоростью пешехода. Припустив трусцой рядом с ним, Эномото и Гарри покинули корабль и начали продвигаться к базе по некогда ровной поверхности посадочной площадки.

Эномото терзали сомнения.

– Наверное, каждый вход…

– Закрыт и осаждается взводом десантных берсеркеров, пытающихся пробиться внутрь? Не знаю. Может, и нет. Сто десантников – чертовски солидное войско, но я сомневаюсь, что они равномерно распределены по всему периметру. Они сосредоточат усилия в нескольких точках, которые сочтут самыми слабыми.

И они продолжали продвигаться.

На самом деле входом для них послужила дыра, недавно пробитая берсеркерами во внешней стене станции. Машины, пробившие её, уже скрылись – либо углубились на станцию, либо были уничтожены обороняющимися. Во всяком случае, два человека и направляемая ими машина сумели избежать встречи с врагом в лабиринте коридоров.

Наконец они подошли к шлюзу, пока ещё не тронутому врагом. Автоматическая оборона, удерживающая этот пункт, распознала скафандры Гарри и Эномото, а также кодированные сигналы медиробота, и поскольку все трое двигались вместе, позволила им пройти.

Как только они оказались на территории, до сих пор удерживаемой людьми, Гарри направил передвижной медицинский экипаж прямо в лазарет базы: Эномото по случаю знал, где тот находится, и кратчайший путь к нему. Гарри смутно помнилось, что он видел соответствующие указатели, но теперь все они были намеренно перепутаны.

Как только Гарри сделал для Бекки все, что мог, – доставил её к перегруженным врачам и их механическим помощникам, – он взял пару минут передышки, не делая ровным счётом ничего, просто привалившись к стене, чтобы потом двинуться в вычислительный центр. Потерь было много. Гарри не мог не задуматься, сколько человек из команды коменданта Норманди всё ещё живы и в строю; с самого начала их было не больше сотни.

Карл Эномото повалился рядом с ним, устремив пустой взор в направлении, где только что скрылся медиробот с Бекки. Внутри медиробота остался контейнер с контрабандой, необходимой Керманди. Эномото сумел обнаружить её в корабле Сильвера, схватить и спрятать в медироботе, пока хозяин не смотрел.

Эномото решил поболтаться в лазарете ещё немного, поджидая возможности забрать контейнер и перепрятать его куда-нибудь ещё, чтобы потом переправить на Керманди.

Гарри вот-вот удалится куда-то ещё, и тогда уже никто не помешает забрать вожделенный контейнер.

18

Как только Гарри отыскал дорогу в вычислительный центр, погребённый в самом центре астероида, проникнуть туда уже не составляло труда. Он заранее предполагал, что сегодня многие правила поменяются. Можно без проблем войти куда угодно, если ты только явно человек. Более того, стоящие на часах у дверей люди с радостью увидят, что ещё один собрат всё ещё вооружён и не вышел из боя. Равно как не удастся никому из работающих здесь остаться в стороне от сражения. Сражение само придёт к ним. Оно уже бушует со всех сторон, и может свалиться им на головы в любую секунду.

Как только массивные двери главного зала вычислительного центра закрылись за Гарри, вокруг воцарилась почти полная тишина. Только изредка шум боя доносился будто издали. Гарри остановился у двери, озираясь и чувствуя безмерную усталость.

В целом помещение напоминало анатомический театр с четырьмя почти концентрическими ярусами сидений, как на стадионе. Разумеется, ни единого окна, с потолка льётся рассеянный свет, повсюду господствуют нейтрально-серые тона с небольшой и очень сдержанной примесью прочих пастельных тонов. Когда Сильвер вошёл, в зале находились всего полдюжины людей, хотя свободные боевые кресла могли бы вместить втрое или вчетверо больше. Очевидно, они выполняют тут настолько важную работу, что никому и в голову не пришло отозвать их или отложить её даже посреди боя. Несмотря на негромкие деловитые переговоры, в комнате царила такая тишина, что даже простой кашель прозвучал бы здесь как сигнал тревоги.

Перед каждым терминалом имелось боевое кресло, так что всё это напомнило Гарри мостик большого крейсера. Сходство усиливал тот факт, что большинство сидевших были одеты в шлемы, утыканные проводами, почти такими же, как у боевых экипажей в космосе, напрямую связывающими их мозги с оптоэлектронным оборудованием, принимающим приказы от них и экономящим микросекунды в расчётах гигантских компьютеров.

Прикинув размер и сложность собранной здесь аппаратуры, Гарри беззвучно присвистнул. Зал оказался крупнее, чем он предполагал, крупнее, чем любой из виденных им до сих пор вычислительных центров. Похоже, эти машины предназначены для решения воистину циклопических проблем.

Планировка зала требовала высокого потолка, и это требование подкреплялось тем фактом, что компьютеры подобного типа почему-то работают лучше, если их блоки установлены вертикально в стандартном гравитационном поле.

Гарри пришёл к выводу, что обычно на этих постах круглые сутки дежурит несколько смен операторов. Из чего следует, что здесь работает как минимум половина подчинённых Норманди.

Комендант Норманди, сидевшая за пультом – видимо, центром оперативно-тактического управления – подняла голову, увидела вошедшего Гарри и махнула ему ладонью в знак приветствия.

Переведя дыхание, Гарри медленно зашагал к её пульту.

– Так вот чем вы занимаетесь на Гиперборее, – остановившись рядом с её креслом, заметил он. – Вот куда Шива метит, каким-то образом прознав о вашей базе.

– Именно сюда, – угрюмо поглядела на него комендант Норманди. Под чередующимися слоями стали, силовых полей и монолитных скал сокрыты могучие суперкомпьютеры – функциональные двойники машин, установленных в оплоте разведки, известной под названием «Шприц», на далёком солнечном Порт-Даймонде. В компьютерах Гарри не очень разбирался, во всяком случае, не на таком продвинутом уровне. Но и его знаний хватило, чтобы на глазок прикинуть мощь устройств подобных размеров и конфигураций, обслуживаемых таким количеством живых мозгов, как в этой комнате. И он бы голову дал на отсечение, что эти человеческие мозги тоже высочайшего качества. Комендант Норманди не преувеличивала, когда сказала Гарри, что здесь от его кодов запуска быстро останутся рожки да ножки. Глядя на огромные машины, Гарри без труда поверил, что они распутывают вражескую математику с такой же лёгкостью, как иллюзионист на арене цирка развязывает верёвочные узлы.

Заодно он без удивления заметил, что в серёдке этих образчиков высоких технологий размещены чрезвычайно эффективные заряды самоуничтожения, готовые мгновенно и невозвратно ликвидировать компьютеры вместе с их живыми операторами, чтобы ни те, ни другие не попали в руки к врагу.

Заняв кресло рядом с комендантом, Гарри лаконично отрапортовал ей о том, что они с Эномото сделали, и доложил, что готов к новому назначению. И первое, что она приказала – отправляться на одну из коек, выстроившихся в углу зала, и часок поспать, если удастся.

Когда же Сильвер час спустя вернулся с кружкой горячего напитка в руке, чувствуя себя порядком отдохнувшим, она вкратце ввела его в курс дел. Прямо перед её боевым креслом, между ним и амфитеатром компьютеров, был установлен большой головизор. В данный момент его экран показывал, как разворачивается сражение вокруг них.

Большинство личного состава и артиллерийских орудий, врытых в астероид, после первого штурма уцелело. С точки зрения людей ситуация складывается довольно тяжело. Но сражение ещё не проиграно. Чего пленники Шивы не знали, того они не могли выдать ни под какими пытками, и в число этих сведений входила обширность гиперборейской системы раннего оповещения и общее состояние боевой готовности людей.

Гиперборейская система раннего оповещения в комплекте со взаимодействующими с ней зенитно-космическими орудиями, раскинувшаяся широкой сетью вокруг всей звёздной системы, смогла дать предупреждение с опережением всего в несколько минут, но и эти минуты сыграли неоценимую роль. Да вдобавок система сумела нанести вражеским аппаратам, ринувшимся в систему, кое-какой ущерб.

В течение короткого периода после высадки вражеского десанта казалось вполне возможным, хотя и не очень вероятным, что враг захватит базу до того, как находящиеся в ней люди и местные оборонительные сооружения смогут дать эффективный отпор. Но ответный удар был нанесён как раз вовремя; и через некоторое время воцарилось короткое затишье – интервал относительного спокойствия, которому вряд ли было суждено продлиться так уж долго.

Гарри считал, что в худшем случае – он насчитал несколько вариантов скверного развития событий – у берсеркеров имелись веские основания ожидать подкрепления.

– А как насчёт наших, комендант?

– Нам такая перспектива не светит, насколько мне известно. Если в ближайшие дни помощь и подойдёт, то чисто случайно.

Вскоре после начала атаки берсеркеров подполковнику Ходарку пришла в голову свежая идея: одним из основных материальных резервов станции была большая флотилия связных роботов-курьеров, созданных для отправки донесений на Землю и Порт-Даймонд и доставки обратно припасов и всякого рода информации.

Эти кораблики экстренно перепрограммировали и запустили в качестве торпед. Большинство импровизированных торпед пропало впустую, но в итоге они помогли отбить атаку.

К тому времени, когда Гарри добрался до вычислительного центра, ряд ворот и шлюзов в наружных стенах станции был разбит, а порядочная часть внутренней территории захвачена врагом. Но благодаря сильному дроблению станции на независимые секции, во многих помещениях по-прежнему сохранялась полноценная, пригодная для дыхания атмосфера. Местами враг даже отступил, но, возможно, только ради перегруппировки и нового штурма.

– И что нам делать теперь? Что я должен делать? – спросил Гарри.

– Сейчас мы вроде бы держимся. Я хочу попридержать вас в резерве. В учебниках говорится, что у каждого боевого командира должны иметься резервы, а у меня таковых нету. То есть, не считая операторов вычислительного центра, а им… лучше заниматься собственным делом.

Гарри отчеканил: «Есть, мэм», поделился своим наблюдением, что здешняя лихорадочная деятельность придаёт залу сходство с боевым мостиком космического корабля. И добавил:

– Мне бы хотелось попробовать надеть один из этих шлемов как-нибудь при случае.

– Как-нибудь при случае, – как ни измотана была комендант сражением, но не удержалась от улыбки, услышав его завистливый тон. – То, что они показывают, существенно отличается от восприятия пилота.

– Ещё бы.

– Хотя, в общем-то, кое в чём не так уж и отличается. Я ведь тоже была пилотом, знаете ли.

– И притом хорошим, насколько я слыхал.

Двое или трое людей, несущих вахту в вычислительном центре, выглядели особенно занятыми – все мышцы напряжены, руки спазматически выплясывают на клавиатурах контактных панелей, каким-то образом дополняющих цепи управления в шлемах. Остальные просто сидели, хотя большинство в шлемах, и со стороны казалось, будто они погружены в раздумья над изображениями на дисплеях, казавшимися Гарри абсолютно бессмысленными. То тут, то там время от времени один из операторов поднимал голову и смотрел на него с таким видом, будто был удивлён, узрев здесь лицо постороннего.

Какую бы работу они ни выполняли, с точки зрения Гарри она не давала никаких итогов, во всяком случае в виде, доступном его восприятию.

Время от времени кто-нибудь вставал, чтобы размяться, порой перекидывался парой слов с кем-нибудь из соседей. Иногда комендант отпускала успокоительную реплику одному-двум членам команды, сидящим в креслах и работающим за консолями.

Она также познакомила лейтенанта Сильвера с некоторыми операторами – в данный момент вроде бы ожидавшими, пока машины, связанные с ними нейрошлемами, поведают им что-нибудь новенькое.

– Я был пилотом, – угрюмо проинформировал он их. – А теперь пробую силы в качестве консультанта по безопасности. А попутно продаю страховые полисы. Здоровье, несчастные случаи, сами понимаете.

В ответ один-два человека нервно усмехнулись. Гарри обменялся рукопожатиями и вежливыми репликами с несколькими людьми, но ни одной фамилии не запомнил.

Кто-то поинтересовался у него, где он был, когда выстрелила тахионная пушка. Они ощутили выстрел даже здесь.

– Комендант, – поинтересовался Сильвер, – а Шива здесь? Я имею в виду, на поверхности астероида, прямо сейчас?

– Насколько я могу судить – весьма и весьма вероятно.

– Откуда вы знаете?

– Менее часа назад прибыл курьер с кое-какими данными для расшифровки, – она указала на стоящую перед ней машину. – Вот.

– Курьер откуда? С какими данными?

– Были перехвачены переговоры берсеркеров. Расшифровать их очень трудно. Суть послания сводится к тому, что машина, которую мы называем Шивой, изменила планы и уже не направляется на базу в Летнем Краю. Вместо этого она приняла решение лично возглавить на уровне оперативно-тактического управления контратаку против базы зложити на Гиперборее. Как я понимаю, последние события служат подтверждением тому, что он – она – оно – здесь.

– Минуточку, Клер… То есть, комендант…

– Удивительно, не правда ли? Но смахивает на то, что на ставка на кону даже больше, чем мы считали.

– Минуточку. Вы сказали: «Расшифровать их очень трудно». Впечатление такое, будто вы перехватываете их всё время.

– Подобная формулировка – громадное преувеличение. Но мы перехватываем их достаточно часто, чтобы не сидеть здесь сложа руки.

Гарри воззрился на неё с таким ошеломлённым выражением лица, какое доводилось видеть очень немногим.

– Я что-то не ухватываю. Как можно выуживать достаточное количество курьер-берсеркеров? И разве враг не замечает их пропажи?

Комендант медленно покачала головой, пристально глядя Гарри в глаза.

– Они не пропадают – в этом-то вся красота, из-за этого-то подобная секретность. Нашим людям на местах порой удаётся каким-то образом – не спрашивайте меня, как именно – просканировать проходящие курьеры и извлечь информацию, которую они несут, не останавливая и даже не задерживая их. Пока экспедиционный корпус Марута не угодил в засаду, берсеркеры даже не догадывались, что их депеши попадают к нам в руки. Конечно, они хронически подозрительны к коварству и хитроумию органики и время от времени меняют свои шифры, и нам всякий раз требуется какое-то время, чтобы раскусить новый. Мы перехватываем лишь ничтожную долю их посланий и способны прочесть лишь часть из перехваченных. И всё-таки это даёт нам значительное превосходство.

Гарри снова поймал себя на том, что выпятил губы словно для того, чтобы присвистнуть, – но не издал ни звука.

– Должно быть, это оказалось для Шивы куда большим сюрпризом, чем для вас, – продолжала Клер. – Должно быть, он узнал, что к чему, от пленников, захваченных из экспедиционного корпуса Марута. Просто ошеломительное и ужасное открытие – конечно, если берсеркера может ужаснуть хоть что-нибудь. Видимо, Шива рассчитал, что с этим надо что-то делать, и без промедления, и потому решил заявиться сюда, чтобы добраться до нас – и до наших секретов.

– Неужели все ваши секреты находятся здесь, на Гиперборее?

– Большинство наших секретов, касающихся похищения данных и взлома шифров. Иначе просто невозможно, расшифровка осуществляется здесь, близ линии фронта, а не в штабах, отдалённых отсюда многими днями пути, потому что информацию надо добывать быстро, иначе от неё не будет никакой практической пользы. Экспедиционный корпус из Порт-Даймонда должен был остановиться здесь, чтобы получить самую свежую информацию – не о погоде, а о планируемых берсеркерами шагах. Поэтому, чтобы система работала, машины в этом зале должны располагать аналогами методов, используемых нашими разведывательными устройствами. Если Шиве удастся захватить зал в целости и сохранности, он узнает всё.

Кивнув, Гарри издал что-то наподобие смешка.

– А я-то думал, что мои коды запуска для вас – непосильная задача.

На лице Клер Норманди едва уловимо отразилась его блёклая усмешка.

– На это потребовалось бы как минимум несколько минут, а как вы видите, я весьма неохотно отвлекаю своих работников от основной работы даже на такое время.

Гарри хотел было промолвить что-то ещё, но вдруг прикусил язык. Комендант вскинула голову, испугавшись странного грохота, донёсшегося со стороны пустой стены вычислительного центра в каких-то шести метрах от того места, где её боевое кресло было привинчено к полу.

Находящиеся в комнате переглянулись и схватились за оружие.

Внутренняя поверхность стены взорвалась изнутри.

Два десантных андроида вломились в вычислительный центр и, не задерживаясь, устремились прямиком к креслу ближайшего оператора. Было яснее ясного, что им приказано так или иначе отыскать этот нервный узел человечества, так или иначе пробиться в него и захватить пленника прямо на месте.

Не поминай чёрта к ночи. Оружие Гарри и ещё нескольких человек тут уже обрушило на захватчиков шквальный огонь. Отвечая огнём встроенных лазеров, машины пробились через зал и схватили криптоаналитика за руки, пытаясь вытащить несчастную вопящую женщину из боевого кресла.

Но она была крепко пристёгнута к креслу ремнём, а её тело облачено в боевой скафандр с сервоуселителями, в котором даже хрупкая женщина могла дать нападающему серьёзный отпор. Да и сражалась она не в одиночестве. Коллеги тут же сгрудились вокруг, лишившись возможности стрелять из-за страха попасть по ней, но хватая врага могучими манипуляторами своих скафандров, питаемыми энергией ядерных реакторов.

Послышался нестройный хор человеческих воплей сквозь динамики скафандров и по радио. Берсеркеры выли, будто упыри, с чудовищной громкостью, пытаясь устрашить свои жертвы и напрочь задавить человеческие голоса. Переговариваться по аудио стало невозможно.

Вражеским машинам, связанным по рукам и ногам необходимостью захватить языка живым, приходилось нелегко.

Как только один из берсеркеров-андроидов был испепелён огнём обороняющихся, на его место сквозь дыру в стене тотчас же выскочил новый. Один механический труп падал на другой, а вокруг лежали пострадавшие люди в бронескафандрах.

Заварушка окончилась меньше чем через минуту. Берсеркеров прикончили, и комендант вызвала тяжёлые машины, чтобы они перекрыли тоннель, через который враг пробился в зал.

Гарри распоряжался установкой баррикады и некоторое время стоял на страже. Берсеркерам не дали захватить пленного, но двое операторов погибли, а несколько других получили ранения. Одного из погибших буквально разорвали надвое прямо вместе с бронескафандром.

Когда раненых унесли, настало время позаботиться о больших машинах. Лишь четверть часа спустя после того, как последний захватчик вычислительного центра превратился в груду металлолома, кто-то заметил, что в одном из больших криптоаналитических компьютеров кто-то покопался, пробившись к нему сзади.

– Они сделали это… Шива сделал это… – проронил один из операторов. – Пока мы все были заняты, сражаясь за свою жизнь, чтобы не дать им захватить Энн.

– Кстати, сколько здесь побывало машин? – поинтересовался Гарри. – Кто-нибудь считал?

Ещё не договорив, он уже понял, что это глупый вопрос. Догадок будет ровно столько же, сколько было наблюдателей.

– Да, это Шива, ясное дело, – кивнула комендант. – Один-ноль в его пользу. Полагаю, он добыл информацию, ради которой прибыл. Так что теперь мы обязаны позаботиться, чтобы он уже не покинул астероид.

Предположительно, уникальный и самый важный компонент Шивы намного миниатюрнее, чем большие шифровальные компьютеры на базе. Очевидно, в своём функционировании он опирается не на ту же исчерпавшую себя отрасль метаматематики. А вспомогательные машины располагают огромной вычислительной мощью, которой он может воспользоваться в случае необходимости. Эксперты так и не смогли сойтись во мнении касательно конкретной физической формы архиврага; Гарри он виделся чем-то вроде монолитной болванки из чего-то тусклого, жирно поблёскивающего, размером не больше портфеля.

В общем и целом сложное компьютерное оборудование получило умеренные повреждения, – более серьёзные, чем многие устройства и системы в других помещениях базы, хотя и не слишком фатальные, – но как сказал кто-то, компьютеры всего-навсего железо, их можно и заменить.

– Беда лишь в том, – заметил подполковник Ходарк, – что то же самое можно сказать о берсеркерах.

Запчасти и сменные блоки для компьютеров хранились в пещере, даже более глубокой, чем сам вычислительный центр, выкопанной чуть ли не в сердце астероида, и до неё берсеркеры пока не добрались.

Люди и машины принялись за ремонт ещё до того, как последний десантный берсеркер, находящийся на базе или на поверхности астероида, был отыскан и ликвидирован.

Пройдут ещё долгие часы, прежде чем оборудование удастся запустить снова, и долгие дни, прежде чем оно начнёт работать с полной отдачей. Но кроме очередного штурма, уже ничто не сможет этому помешать.

В редкие моменты передышек между жизненно важными решениями комендант Норманди отметила тот факт, что «Галактика» императора снова приземлилась. И мимоходом задумалась о том, много ли бился императорский военный флот, состоящий из одного-единственного корабля, и насколько результативно. И находился ли сам император на борту своего несколько смехотворного флагманского корабля, когда тот взмыл с земли.

Когда враг пошёл на штурм, комендант некоторое время раздумывала, не лучше ли отправить на борт «Галактики» собственных людей, а самому императору приказать остаться, исходя из теории, что его следует спасти в качестве этакой хоругви, вокруг которой сплотятся его сторонники.

Но времени на это уже не оставалось. Да вдобавок Юлий заранее предупредил, что единственный приказ, которому он не подчинится – держаться подальше от опасностей. И если бы она попыталась добиться этого силой, то могла бы рассчитывать на бунт в своих рядах.

Мотивы императора мало-помалу начали обретать в её глазах смысл. Теперь, когда империя, и раньше-то существовавшая только в мечтах, начала разваливаться окончательно и бесповоротно, Юлий более страстно возжаждал получить шанс геройски погибнуть в бою. Что ж, пусть себе гибнет, если только его героизм чем-то поможет в сражении.

Через полтора часа после приземления на Гиперборее первого десантного берсеркера вышло из строя не только большинство берсеркеров, но и большинство орудий зенитного комплекса было расстреляно или израсходовало все свои ресурсы.

В вычислительном центре подполковник Ходарк говорил:

– Хоть мы измотаны, измотан и противник. То есть, потрёпан. По-моему, у них уже нет тяжелого вооружения, с которым они могли бы воспользоваться… нашим ослабленным состоянием.

А люди и машины в подземном зале продолжали работу.

Некоторые из перехватов, присланных на Гиперборею, были крайне фрагментарны, и большинство не годилось к немедленному употреблению. И всё равно каждое послание продолжали разбирать по косточкам, выжимать и выкручивать в попытке извлечь полезную информацию.

– Очень жаль, – заметил Гарри, – что у командования сектора в Омикроне не было на подхвате подобной помощи.

– Была. Однако, видимо, против Шивы она ему не помогла. Наверное, враг нанёс удар слишком быстро. Ко времени, когда нам удаётся обработать информацию и передать её людям, применяющим её на практике, зачастую бывает слишком поздно.

Комендант продолжала рассказывать, как около двух стандартных месяцев назад был перехвачен ряд сообщений, после расшифровки оказавшихся неоценимо важными. Они указывали, что злокозненная машина, которую люди уже окрестили Шивой, скоро будет переведена с периферийной позиции на куда более важный пост – или, возможно, будет отозвана для изучения и воспроизведения.

Услышав это объяснение, Гарри не мог не подивиться.

– Что так, что эдак – дело скверное.

– Действительно, – кивнул подполковник Ходарк, – но, правду говоря, мы знали с очень высокой степенью вероятности время и место, где можно перехватить треклятый механизм под названием Шива. Мы только не могли предвидеть, что враг изменит свои планы. Сейчас нам выпал шанс, какой выпадает лишь раз в жизни. И даже более того, раз в десяток жизней.

– Значит, Шива решил нанести нам удар здесь. Но почему он не мобилизовал флот побольше? – поинтересовался Гарри.

– Видимо, решил, что ждать – непозволительная роскошь. Или…

– Или что?

– Или после ряда одержанных побед он проникся некоторым презрением к нашему умению постоять за себя.

Аккуратно приземлившись на астероиде, машина, несущая Шиву, тщательно избегала участия в каких-либо стычках на базе зложити. На этом этапе Шива пускался во все тяжкие, чтобы не повредить драгоценный компьютер, который ему хотелось изучить – хранилище необходимой ему информации, а также не убивать слишком быстро живые единицы, из чьих живых мозгов можно извлечь ещё больше информации. А приземлился он прежде всего для того, чтобы ориентируясь на месте, обеспечить своим десантникам максимально возможное преимущество в штурме базы.

Он подобрался бы к наружной стене станции, но оборонительная артиллерия и препятствия помешали непосредственному сближению.

Сражаясь против гвоздящих силовых полей и разящих стрел наземной артиллерии, он не мог точно управлять своим продвижением и был вынужден остановиться на значительном удалении от стен крепости.

Во время приземления его тяжёлый носитель пропахал посадочную площадку брюхом почти так же, как катер Гарри Сильвера, но с другими намерениями, и со скрежетом остановился. Ни о какой точности управления не могло быть и речи, поскольку человеческое оружие осыпало транспортную машину ударами почти без передышки, и защитные поля начали сдавать. А Шива рассчитывал улететь отсюда, добыв новый кладезь информации, или потери, понесенные при штурме, будут напрасными.

Людям, наблюдавшим этот манёвр врага, было трудно поверить, что Шива, холодно осознающий собственную значимость в деле берсеркеров, подвергнет собственное существование столь серьёзному риску, если только не испытывает полной уверенности, что его узловые характеристики уже воспроизведены хотя бы в одном устройстве.

Люди базы пришли к выводу, что извращённый компьютер не только узнал об успешном шпионаже людей, но и о плане зложитей по его уничтожению. Шива мог добыть эти знания, выуживая информацию из банков данных расстрелянных кораблей экспедиционного корпуса и вынуждая живых пленных подтвердить сведения.

Шива заставил своих пленных подтвердить практически достоверные данные человеческих астрогационных банков. Промежуточным пунктом экспедиционного корпуса должна была стать, по-видимому, метеостанция на Гиперборее. Дальнейшая жизненно важная информация о том, как человеческая разведка добывает и взламывает информацию, должна иметься там. Поэтому Шива рассчитал, что возможные преимущества для дела берсеркеров перевешивают риск его собственного уничтожения. И принял на себя непосредственное командование устройствами, совершающими налёт на базу.

Можно почти не сомневаться, что Шива всегда путешествовал с сильным эскортом. Но когда комендант Норманди начала подсчитывать и классифицировать типы машин, брошенных против базы, в душе её вдруг затеплилась надежда, что вражеские силы далеко не так значительны, как она опасалась поначалу. Здесь не оказалось ни одной машины класса тяжёлого крейсера или дредноута, равно как и десантных транспортов. Очевидно, основные вражеские силы заняты где-то ещё, отыскивают более выгодные цели в смысле количества жизней, человеческих или чьих-то ещё, которые можно истребить. Шива предпочёл воздержаться от ожидания, от промедления, необходимого для сбора превосходящего флота.

Но в остальных отношениях экспедиционный корпус берсеркеров внушал весьма серьёзные опасения. Одним из вопросов, над которым сейчас комендант ломала голову, был такой: как Шива сумел оснастить свой корпус за такое короткое время таким огромным количеством абордажных и десантных машин? Должно быть, они направлялись куда-то ещё, пока Шива не снял их для гиперборейской операции.

С другой стороны, подобные войска могли быть у него под рукой просто на всякий случай, если вдруг зложити решат пойти против него, – что в каком-то смысле и произошло.

Из чего следует, что этот берсеркер тоже пошёл ва-банк. Факт, что Шива находится здесь, рискуя собственным существованием, может означать только одно: согласно его расчётам серьёзный риск приемлем – и единственное, что делает его приемлемым, это вероятность нанесения зложити грандиозных потерь.

Через час после первого, ошеломительного штурма на базу, когда люди пережили первый приступ, им выпал шанс контратаковать на земле. Вернее, нанести контрудар из космоса с кораблей, так и эдак готовых к запуску.

Комендант Норманди отдала бы правую руку на отсечение за тяжёлый танк-другой, чтобы бросить их в бой прямо сейчас и заставить противника отступить. Но танков на базе в не было и в помине.

Те же самые черты характера, которые сделали Шиву столь опасным противником, заставляют его совершать поступки, совершенно не свойственные для берсеркеров. Если смелость действительно берёт города, как уже бывало не раз, тогда в следующий раз враг поведёт себя ещё более безоглядно.

«Интересно, какую часть человеческой истории Шива сумел усвоить?» – гадал Гарри. Может, он узнал, что даже величайшие полководцы, будь они людьми или кем-то ещё, выказывали кое-какие слабости.

19

Неживые воины Шивы преуспели, доставив своего неживого повелителя в вычислительный центр. Задержаться там удалось лишь на очень краткое время, под интенсивным человеческим огнём, но этих нескольких секунд тесного контакта с машиной зложити было вполне достаточно. Берсеркеры, по крайней мере частично, выполнили свою первостепенную задачу – добыли жизненно важные секреты.

Комендант Норманди, будучи экспертом по части компьютеров, заключила, что Шива решил выйти на передовую лишь потому, что взлом самых важных секретов человеческих компьютеров был возможен только при том условии, что Шива окажется в непосредственной физической близости от них, и его цепи будут реагировать на их импульсы в диапазоне пикосекундного запаздывания. И теперь сердце у неё упало: она вдруг осознала, что во время краткого пребывания берсеркеров на вычислительном центре защита одной из машин была взломана, и жизненно важные данные выкрадены.

Теперь, к своему собственному оптоэлектронному удовлетворению, Шива сумел подтвердить ответ, ради которого рисковал своим драгоценным существованием. На грандиозных просторах Галактики информационные грузы берсеркер-курьеров без малейшего риска копировала какая-то новая человеческая техника на грани фантастики. А раз техника не оставляет ни малейшего следа, нет резона и подозревать, что кто-то копался в данных.

Конкретная природа средств, при помощи которых зложить сумела добиться таких чудес, оставалась неясна, но сам факт, что это ей по силам, уже доказан, и оспаривать его не под силу никакой логике.

Открытие столь сокрушительной истины для чисто человеческой психики могло бы стать катастрофическим. Но берсеркеры совершенно не подвержены подобным слабостям. Теперь Шиве потребовалось всё то же, что всегда требуется компьютеру: сперва рассчитать, а затем предпринять следующий шаг к достижению окончательной цели. В сложившейся ситуации надо как можно скорее сконструировать новое средство передачи информации, захватить образчики шпионской техники зложитей, изучить, проанализировать, воспроизвести и принять эффективные контрмеры.

Но от жизненно важной информации не будет никакого толку, если её не передать главному командованию берсеркеров. Шива перешёл со своей обычной бесстрастной стремительностью к следующему необходимому шагу: организации средства эвакуации или, по крайней мере, передачи данных берсеркерам главного командования. Его собственные космические аппараты расстреляны, разбиты вдребезги или безнадёжно изувечены, последний был сбит с низкой орбиты неожиданным выстрелом тахионной пушки с корабля, стоявшего на лётном поле. Следует отыскать иные средства передать жизненно важные данные по назначению. Следует захватить не пострадавшее оборудование людей.

Альтернативные средства передачи информации – посредством радиоволн или других сигналов, распространяющихся со скоростью света – безнадёжно медлительны и непригодны для использования на подобных расстояниях.

– Он собирается похитить один из наших кораблей, чтобы улизнуть, – сказала комендант Норманди. – Похоже, все его собственные летательные аппараты разбиты благородя нашим силовым полям, когда совершали жесткую посадку.

– И мы должны позаботиться, чтобы он погиб, когда будет пытаться, – кивнул Гарри Сильвер.

На поле осталось только два корабля – «Волшебница» Гарри и императорская «Галактика». С виду ни тот, ни другой не получили никаких повреждений.

Эсминец Марута взмыл среди грохота орудий в первые же минуты штурма, и имелись веские основания предполагать, что он сбит и погиб вместе со всем экипажем. Категорического подтверждения этого факта комендант Норманди пока не получила.

Теперь, когда сражение в окружающем пространстве на время окончилось, несколько миниатюрных человеческих судов, уцелевшие в бою, тоже приземлились. Но у судов мельче патрульного катера нет звёздных двигателей. А единственный уцелевший патрульный катер приземлился лишь потому, что нуждался в заправке горючим, но сейчас его заправлять никто не станет. Его двойник утратил контакт с базой и перешёл в разряд пропавших без вести.

– Лейтенант Сильвер, ступайте на свой корабль и поднимите его в космос. Если сумеете, держитесь на низкой орбите, чтобы перехватить «Галактику» в случае захвата её берсеркерами. Если же вам не удастся подняться, дайте мне знать.

– Есть, мэм. Но позвольте мне попутно заглянуть в лазарет, узнать, нельзя ли перекинутся словцом с Бекки… с лейтенантом Шарп. Она была последней, кто управлял «Волшебницей» после меня. Наверное, она ещё в медироботе, но, может статься, сумеет поведать мне, что стряслось с мыслетранслятором.

Комендант Норманди кивком выразила согласие. Гарри отдал честь – очевидно, обстановка пробудила его старые войсковые привычки – и вышел.

Комендант снова обернулась к головизору.

– А что там с императором и его кораблём? Сэйди, попробуй вызвать их, выяснить обстановку.

– Есть, мэм.

Но первая попытка Сэйди установить связь не удалась, потонув в адских помехах.

В данный момент в экранированной центральной рубке «Галактики» стояла почти полная тишина. В ней сидели только два человека в окружении огромного количества пустых противоперегрузочных кресел, и оба были погружены в подавленное, ужасное молчание.

Нельзя сказать, чтобы беспристрастный наблюдатель счёл их положение уж настолько отчаянным – во всяком случае, для экипажа боевого корабля, якобы участвующего в сражении.

Адмирал Гектор находился в кресле пилота, а император Юлий сидел рядом в троноподобном кресле, символически слегка приподнятом над прочими.

Никто из остальных членов судовой команды, из людей, на которых Юлий так рассчитывал, не успел добраться до корабля, когда император отдал приказ стартовать.

Юлий отказался задерживаться ради волокитчиков больше чем на полминуты.

– Стартуй, я сказал! – приказал он адмиралу, своему пилоту. – Чем нас меньше, тем большая толика славы придётся на каждого из нас.

Теперь, полчаса спустя, Юлий мрачно усмехался, вспоминая предостережения адмирала, что отправляться в бой с недоукомплектованным экипажем очень опасно. Император и с одним-то членом экипажа натерпелся таких мук, что без труда поверил бы, что полный экипаж стал бы для него равносилен самоубийству.

Самой гладкой частью всего предприятия была посадка, произведённая автопилотом. В главной рубке по-прежнему было тихо и покойно, как в спальне его дворца на Благих Намерениях. Император Юлий, прекрасно осознающий, как царственно выглядит на своём миниатюрном троне, гадал, доводилось ли какой-либо из великих империй минувшего входить в последнюю стадию своего краха в столь благостной обстановке.

Не так давно, в последние несколько дней, проведённых в спартанской обстановке апартаментов базы ВКФ, и особенно в первые минуты тревоги, более всего император Юлий в глубине души боялся, что вообще не сможет поднять свой корабль в космос. Что его попытка найти воздаяние в бою обречена на провал, как и многие другие попытки последних лет, а он будет обречён на смерть в тщете и разочаровании.

Всего час назад он гордился тем фактом, что лётная подготовка, по его настоянию пройденная всем экипажем флагманского корабля перед отправкой на Гиперборею, не пропадёт вотще. Непосредственные трудности были преодолены, и он со своим отборным экипажем из одного человека успешно взмыл в космос на своём корабле.

Затем его главный и самый лояльный верноподданный, нахлобучив на свою некомпетентную голову пилотский шлем куда крепче, чем любую корону, швырнул корабль вперёд на полной скорости, повинуясь настоятельным приказам императора немедленно войти в непосредственное соприкосновение с противником. Конечно, это была не та битва, к которой они готовились несколько дней, и он не получил приказа от коменданта Норманди по поводу того, как вести себя в этой ситуации. Но для императора подобные частности были несущественны. Имея собственную цель, он фактически знал, как её достичь.

Когда императору ещё мнилось, что схватка с врагом вот-вот разгорится, он воспарил духом, впал в эйфорию, чуть ли не в экстаз. Они рвутся в бой, они готовы сложить головы за правое дело…

Но вдруг, посреди сражения, оказалось, что они не в состоянии не только схлестнуться с врагом, но даже отыскать его. В утешительном ошеломлении его фанатический приспешник даже предположил с полнейшей серьёзностью, что берсеркеры испугались императора Юлия. Машины-убийцы бежали при первой же вести, что войска в бой повёл сам Его Императорское Величество.

Услышав подобное, Юлий не рассмеялся. Воззрившись на адмирала Гектора, уставившегося на него в ответ, император пытался понять, не соответствует ли действительности гипотеза, только что выдвинутая адмиралом. Гектор, как и все остальные почитатели, целиком и полностью, душой и телом повиновался указаниям своего бога о том, что надо говорить и что надо думать. Конечно, именно этого Юлий от них и хотел, но иногда, как сейчас, он безмерно презирал их всех до единого. Он не подал ни малейшего знака. И потому ни один из них не знал, что думать.

Пару минут император Юлий в ужасе гадал, не закончилось ли сражение, пока он мешкал, дожидаясь отставших.

Минута шла за минутой. Две, три, десять, а там и четверть часа – астероид Гиперборея оставался всё дальше и дальше за кормой, и постепенно стало ясно, что весь флот берсеркеров миновал «Галактику», предоставив ей мирно носиться в одиночестве открытого космоса. Враг не тронул их, просто-напросто проигнорировал их, устремившись к избранной цели.

Юлию смутно представлялась тысяча, или, по крайней мере, несколько сотен боевых кораблей берсеркеров, роящихся вокруг астероида. Но теперь начало складываться впечатление, что в атаке участвует куда меньше кораблей. И даже при своём военном невежестве Юлий не мог не задуматься над тем, кто толкнул врага на штурм, не располагая превосходящими силами.

И тогда он наконец прервал молчание.

– Где враг? – строго вопросил порфироносец у своего верноподданного.

Очень долго этот человек выставлял себя перед Юлием компетентным специалистом по космическим боям, но теперь император ясно увидел, что компетенция Гектора – лишь иллюзия.

Вопрос был чисто риторическим, потому что ответ был ясен с первого взгляда. Волна атакующих вражеских машин, с одержимой, неистовой целеустремлённостью хлынувших к иной цели, проигнорировала их, пронеслась мимо «Галактики». Всё войско берсеркеров сейчас сосредоточилось в непосредственной близости от Гипербореи.

И тогда понукаемый гневными упрёками императора пилот развернул корабль в космосе и направил его обратно к астероиду, где остались берсеркеры.

Потребовалось ещё четверть часа, чтобы приблизиться к Гиперборее. Но затем не прошло и минуты, как корабль поневоле вышел из боя – не из-за прямых действий противника, а из-за некомпетентности своего экипажа. В системе управления кораблём – мыслетрансляторе – почему-то возникла такая путаница, что автопилот автоматически перехватил управление и посадил корабль.

Монументальный провал! Будто сглазили. Император принялся ругаться на четырёх языках, начав с шёпота и окончив рёвом во всю глотку.

Пару минут спустя тирада оборвалась, – а бичуемый словами субъект был спасён от необходимости отвечать, – благодаря сигналу вызова, вспыхнувшему на главном головизоре.

Почти тотчас же там возникло изображение головы и плечей коменданта Норманди, командирским тоном вопрошавшей, какого чёрта там происходит.

Император обернулся к головизору с горделивым видом, будто принёс весть о выдающейся победе.

– Комендант, наш корабль столкнулся с трудностями, но вскоре мы вновь вступим в бой.

Изображение Норманди заволакивали помехи боя, но голос доносился совершенно отчётливо:

– Должна предупредить вас, что Шива высадился. Он осуществляет непосредственное тактическое управление вражескими силами. – После небольшой паузы, чтобы перевести дыхание, она также проинформировала императора о случившемся с недостающими членами его экипажа. Вскоре после взлёта «Галактики» они были поголовно перебиты берсеркером, заставшим их мечущимися по лётному полю. – Сообщаю вам это на случай, если вы приземлились, рассчитывая принять на борт остальных членов экипажа. Это невозможно.

– Понимаю, – Юлий и сам перевел дыхание. Ему хотелось сказать: «И слава богу», но он воздержался. – Мы приземлились не поэтому.

Но комендант Норманди оборвала связь, как только договорила. Если Юлий и намеревался так-то объясниться или оправдаться, выслушивать его она не собиралась. Впрочем, для него это не составляло ни малейшей разницы, потому что сказать ему было больше нечего.

А теперь требовалось как-то разобраться с остатками своего несведущего экипажа. Обернувшись к адмиралу Гектору, до сих пор занимавшему пилотское кресло, Юлий встал и спокойно приказал подданному снять шлем.

Адмирал поднял трясущиеся руки, чтобы выполнить приказание.

– Наш корабль не повреждён, насколько вы можете судить? – спросил император. – Его можно поднять снова?

– Полагаю, да, Ваше Императорское Величество. Но я вынужден отказаться от попытки. Я не умею. – Адмирал всхлипывал, слова его звучали почти невнятно. А брать шлем и надевать его снова он не собирался.

– Вы это уже продемонстрировали. Но ведь вы успешно доставили нас с Бани на Гиперборею, – вслух раздумывал Юлий.

– Вынужден признаться, сир, что наше путешествие почти целиком прошло на автопилоте. Не всю дорогу, но везде, где мы могли столкнуться с трудностями. Однако в бою использовать автопилот не… не представляется возможным.

– Ещё бы.

Гектор застонал. Очевидно, он умирал от стыда.

– Мне ни в коем случае не следовало пытаться управлять кораблём в бою, это свыше моих способностей.

– Что ж, – медленно проговорил император, – что сделано, то сделано. Теперь уже не поправишь. – Он ещё на шаг подступил к противоперегрузочному креслу, в котором сидел адмирал Гектор, остановился над ним и простёр руку. – Дайте мне шлем.

Сняв пилотский шлем, адмирал открыл своё лицо, только прозрачный визор защищал глаза, и император увидел, как лицо это залила мертвенная бледность.

– Сир. Вы не обучены, даже хотя бы, как я…

– Но у меня есть другие дарования, которых у вас недостаёт. Дайте мне шлем. – Он считал, что в пилотском шлеме хотя бы сможет хорошенько рассмотреть окружающую обстановку, более чётко воспринять происходящее, чем разглядывая на головизоре.

Как только Юлий возложил шлем на голову, в его сознании тотчас же вспыхнули размытые образы, показания бортовых систем и окружающего пространства. Но в данный момент он проигнорировал их; сперва надо покончить с другим делом. Вытащив пистолет, он в упор прицелился адмиралу прямо в переносицу. Увидев ствол, Гектор закрыл глаза, но не отшатнулся и даже не поморщился. Подобные наказания в империи были большой, но отнюдь не неслыханной редкостью.

Сначала император думал, что выстрел не натворит вовсе никакого беспорядка, но поглядев поверх разлетевшегося черепа адмирала, увидел, что кому-то придётся убрать. Что ж, во всяком случае, не ему. А может, уборка и вовсе не потребуется.

Тут до его слуха донёсся гул моторов, отчётливый вздох открытого шлюза, и Юлий обернулся, всё ещё сжимая пистолет в руке. Кто-то вошёл.

– Кто?…

А затем император понял, что правильнее было спросить «Что?». Набирая полную грудь воздуха, он думал, что будет покойником ещё до того, как ему дадут возможность выпустить этот воздух.

В полнейшим соответствии с непробиваемой никчёмностью экипажа – в своём строгом суждении Юлий не делал исключения и для себя – никто не заметил приближающегося к кораблю врага.

Четвёрка серебристых абордажных берсеркеров, настороженно ожидая подвоха со стороны коварных людей, промаршировалиа в замершую на посадочной площадке «Галактику», казавшуюся им в данный момент единственным подходящим средством транспорта. Формой все четверо грубо напоминали людей, сквозь порванное наружное покрытие – видимо, что-то вроде камуфляжа – виднелся поблёскивающий металл. Они беззвучно образовали почти безупречную дугу, остановившись на совершенно одинаковом расстоянии от императора.

Слишком поздно единственный уцелевший понял, что наружный люк шлюза в силу очередного пагубного недосмотра не был заперт. А может, автоматически отперся при аварийной посадке.

Император глубоко вдохнул и выдохнул, затем снова. И всё ещё был жив.

Как всегда, Юлий изо всех сил старался выглядеть уверенным и решительным, хотя на корабле и не осталось ни одного живого зрителя. Но на самом деле он не представлял, что же делать дальше.

В своём тихом отчаянии он даже потешил себя идеей лично поднять корабль в космос. Уж наверняка он справится не хуже, чем его якобы квалифицированный помощник.

Машины-убийцы стояли перед ним всё в том же положении, ничего не говоря. В рубке царила полнейшая тишина, не считая отдалённого грохота боя, то вздымающегося волной, то утихающего.

Неспешно, так же неспешно, как во время казни генерала, император поднял пистолет и выстрелил в машину, стоявшую чуть ближе других. Но на сей раз результат оказался ничтожным. Пуля срикошетировала о броню берсеркера, не причинив ему ни малейшего вреда, и врезалась в переборку в дальнем конце рубки.

Император Юлий с презрением поглядел на жалкий пистолетик. Но если машины рассчитывают, что император отбросит оружие, они грубо просчиталась. Неспешно, не теряя достоинства ни на йоту, он поднял пистолет ради очередного прицельного выстрела по врагу.

За время, необходимое его руке для завершения движения, один из андроидов пересёк рубку и схватился за пистолет похожими на когти конечностями столь молниеносным и плавным движением, что только дух захватывало. Не успел Юлий ещё раз нажать на спусковой крючок, как короткий, толстый ствол пистолета сплющился, а магазин в сантиметре от императорских пальцев смялся, как бумажный. После чего оружие вырвали из рук императора.

На коже императора не осталось ни царапинки, даже волосок не упал с его головы или ниточка – с его одежды. Жуткая сила, превратившая его оружие в металлолом, не причинила державшей его руке ни малейшего вреда.

Человек, ринувшийся в объятия смерти, обнаружил, что смерть в своём самом вирулентном виде вдруг прониклась желанием обойтись с ним как можно мягче.

– Сними свой шлем, – проскрежетал один из автоматов. Юлию вдруг показалось, что берсеркер намеренно передразнивает его, эхом повторяя его же собственные слова, произнесённые перед самым расстрелом некогда доверенного заместителя.

– Не сниму, – продребезжали в ответ динамики скафандра, словно бы подчеркнув повелительные, благородные интонации, которые Юлий так долго и тщательно культивировал в своём голосе.

Как только машины вошли, он вскочил на ноги и с тех пор стоял на месте, непроизвольно напружинившись в ожидании так и не наступившей смерти. Чувствовал, как трясутся колени, чего с ним не случалось ни разу со дней почти позабытого детства.

«Почему они меня не убили?!»

К чему это дальнейшее, ужасающее унижение?

Шива, обрабатывая данные с той же методичностью, что и всегда, медлил необычайно долго по обнаружении определённых знаков отличия, ставших новинкой для его обширной памяти. Тело мёртвой живой единицы, лежавшей перед ним, имело знаки отличия адмирала – притом адмирала какого-то человеческого флота, о существовании которого берсеркерам до сей поры даже не было известно.

Вероятность, чтобы зложити сфабриковали подобные знаки отличия, погубили одну из своих единиц, явно высоко стоящую, просто ради попытки обмана, представлялась исчезающе, бесконечно малой.

Вспомнив, что комендант Норманди сказала во время последнего разговора, император строго спросил у машин, будто явившихся на роль почетного караула:

– А где тот, что зовётся Шивой? Среди вас его явно нет. – Ещё не договорив, Юлий внезапно сформировал мысленный образ Шивы – царственного, смертоносного и металлического в одно и тоже время. Несомненно, фантазия подсунула совершенно фальшивый образ, но этот образ всё равно польстил самодержцу. Ни один из берсеркеров, стоявших перед ним, даже отдалённо не походил на этот образец.

Но едва он успел договорить, как один из них, Юлий даже не понял, который именно – конечно, из-за отсутствия движений губ – изрёк:

– Я зовусь Шивой и могу говорить с тобой через любое из устройств, стоящих перед тобой.

Отвернувшись от машин и устремив взгляд вперёд, Юлий сказал:

– Значит, физически на моем корабле ты не присутствуешь. Я император Галактики, и с посредниками дел не вожу. Я хочу твоего физического присутствия. Приди сюда, в эту рубку, и встань передо мной. Тогда мы обсудим условия, на которых я передам устройство управления.

Мгновение спустя, когда тот же самый машинный голос – Юлий по-прежнему не мог определить, какая из четырёх машин произносит слова, но это и не играло никакой роли – переспросил Юлия, монарх твердым голосом повторил, что является правителем Галактики.

Согласно всем архивам берсеркеров по поводу человеческого поведения, относительно рациональные представители биологического вида содержат в заключении огромное множество совершенно деградировавших индивидуумов. Представлялось алогичным, чтобы индивидуумам с серьёзными интеллектуальными дефектами позволяли пилотировать собственные космические корабли. Но построить удовлетворительную математическую модель поведения зложитей так никогда и не удалось.

Эти машины сделали всё что могли, чтобы захватить «Галактику» для своего повелителя. Но они не могли принять решения по поводу этого пленного, не проконсультировавшись с Шивой.

Шива уже хотел приказать подчинённым машинам задержать живую единицу для дальнейшего исследования, поскольку сделать это можно было легко и быстро, а затем приготовить корабль к взлёту.

Но видео, переданное верноподданными Шивы, показало, что зложить одет в пилотский шлем. А это выставило ситуацию в совершенно новом свете.

Согласно лучшему из прогнозов исхода боя, полученному Клер Норманди от своих компьютеров, сражение скорее всего затормозится и перейдёт в состояние своеобразной ничьей.

А на борту «Галактики» по-прежнему сохранялась патовая ситуация: один человек, вооружённый лишь своими мыслями – электрохимическими процессами в своём уязвимом мозгу – стоял перед рядом механических чудищ. Время от времени происходил обмен репликами между человеком и смертоносной машиной. Механизм говорил скрипучим голосом, которому берсеркеры обычно отдают предпочтение, когда решают заговорить; никто так и не узнал причины их пристрастия к подобным голосам.

К чему машина тратит энергию на споры? Тщеславие императора позволило ему убедить себя, что даже берсеркеры не могут устоять перед его обаянием, его харизмой.

Увидь его сейчас люди, они подумали бы, что Юлий тянет время в надежде на какое-нибудь благоприятное событие, поскольку терять ему абсолютно нечего. Но дело не только в этом. Ещё не настал час, которого Юлий дожидался, хотя благоприятная возможность и забрезжила на горизонте. И вдруг в наушниках шлема раздался голос, в котором император узнал голос коменданта Норманди.

– Император Юлий? Вы ещё там? Мы видели, как на ваш корабль поднялись берсеркеры.

– Я ещё здесь, комендант.

– Произносите ответы вполголоса, и они вряд ли нас расслышат. Каково ваше положение?

Он вкратце описал ситуацию.

– Комендант, велик ли Шива? Я хотел бы знать, как я смогу распознать этот аппарат, когда… если… он окажется передо мной.

– Вы имеете какие-либо основания предполагать, что это произойдёт?

– Я питаю надежды. Как я узнаю, когда он будет на моём корабле?

Любого обычного человека, оказавшегося в таком положении и ведущего переговоры с врагом, могли бы обвинить в доброжильской деятельности. Но Юлию и в голову не приходило тревожиться о таких пустяках. Император Галактики превыше обычных законов. Подобные правила на него не распространяются.

– Я не могу сообщить вам, как выглядит Шива, – сдавленным голосом откликнулась комендант, – и какого именно он размера. Не потому, что отказываюсь, а просто потому, что никому из людей это не ведомо. Пока вы не снимете пилотский шлем, – аккуратно подбирая слова, сказала комендант Норманди, – они вряд ли убьют вас. Они даже не рискнут подвергнуть вашу нервную систему болевому шоку, способному вывести вас из строя. Пока шлем на вас, ваша нервная система очень тесно связана с системами корабля, в том числе и с межзвёздным двигателем. Запуск двигателя, пока корабль стоит на нынешнем месте, на поверхности такого большого астероида, как Гиперборея, приведёт к мгновенному уничтожению корабля. А это как раз то, видите ли, чего они стараются избежать.

– Понимаю, – произнёс император. Почему-то он даже не очень удивился. Его величие, его слава, его лидерство – всё это не означает для них ровным счётом ничего. Ничегошеньки. Для них он всего лишь ещё один зложить, не более. Им нужен только корабль. У них почему-то возникла острая необходимость захватить корабль…

Любой участник сражения – и человек, и не-человек, остро нуждающийся в корабле, будет очень стараться не повредить его. Именно поэтому сейчас берсеркеры ведут себя так осмотрительно, и нетрудно догадаться, что они не хотят, чтобы живая единица, надевшая шлем управления, умерла насильственной смертью. Вероятно, по той же самой причине захватчики очень бережно отобрали у него пистолет – чтобы ему часом не пришло в голову выстрелить в панель управления.

А тем временем он ощутил через шлем, как вокруг его затихшего корабля битва вспыхнула и снова угасла.

Даже пребывая на грани собственного уничтожения, Шива не мог преодолеть страстной тяги к познанию, желания выяснить, не была ли вся эта ситуация, завлёкшая его сюда, хитроумной ловушкой, обманом, афёрой, затеянной коварными зложитями, охотно пожертвовавшими ради её воплощения множеством живых единиц. Он хотел знать, не позволил ли один из их компьютеров высчитать и разработать план столь ужасающей сложности.

В коридоре на полу умирал какой-то солдат, до сих пор ни разу не встречавшийся Гарри Сильверу, раненный десантным берсеркером. И перед смертью он снял с головы шлем.

Гарри, направлявшийся в лазарет, чтобы переговорить с Бекки, ненадолго задержался, чтобы позаботиться об умирающем.

Израненный солдат со всхлипами втягивал воздух в лёгкие, и Гарри на миг заинтересовался, какими же ароматами напоён сегодня воздух в коридорах. Не сняв шлема, не узнаешь. Он подумал, что умирать немного легче, если во время последнего вздоха ноздри щекочет аромат свежей сосны или солёный океанский воздух. Сам он, когда придёт его час, порадовался бы и тому, и другому.

А тем временем на «Галактике» Юлий думал о том, что не такой кончины хотел он для себя и своего дела. Он видел себя и своих верноподданных умирающими со славой в бою. Снова и снова воображал он, как «Галактика» совершает самоубийственный таран какого-нибудь флагманского корабля берсеркеров.

Несомненно, если кто-то из людей в его неповоротливом экипаже попробовал бы проделать подобный номер, то наверняка совершил бы какую-нибудь ужасную ошибку и врезался бы не в тот объект.

И вдруг рок, фортуна, судьба – так часто выступавшая против него за последние годы – смилостивилась, подарила ему последний шанс. По чистой случайности на нём был действующий шлем управления, когда они вошли, – а даже берсеркеру не дано обогнать человеческую мысль, проносящуюся сквозь квантовый интерфейс между мозгом и оптоэлектронными системами корабля.

А теперь его рассудок просматривал один за другим образы систем управления и силовых установок корабля, которые практически игнорировал до сих пор – да, должно быть это двигатель, а вот и цепи питания. Как же именно следует отдать приказ о самоубийственном тахионном скачке? Попытаться осуществить удар и каким-то образом провалить его – подобный крах будет настолько ужасен, что и вообразить нельзя. А рок просто-таки преследует его, заставляя портить буквально всё, за что бы Юлий ни взялся.

Теперь он ревностно старался оттянуть взрыв, пока не получит вескую причину перейти к действиям, пока не уверится окончательно, что Шива на самом деле доставлен на борт.

Когда один из берсеркеров перед ним снова заговорил, император настоятельно потребовал встречи с вражеским полководцем или командующим офицером – лицом к панели.

Наконец, голос, которым враг говорил с ним, согласился. И пообещал прибыть на борт.

– Жду вашего прибытия, – произнёс император и снова сел в пилотское кресло. Кажется, он простоял слишком долго, но даже сидя, старался сохранить царственную осанку, будто на троне. Что бы теперь ни случилось, что бы враги ни сделали, лишиться мужества сейчас он просто не имеет права.

20

За тысячи лет компьютеры берсеркеров поняли – насколько машинам вообще дано понять о человечестве хоть что-нибудь – что зложить, роящаяся миллиардами особей, зачастую действует и говорит алогично, в режимах мышления, непостижимых для чисто компьютерного интеллекта. Для Шивы или любого другого берсеркера, способного принимать сравнительно сложные решения, притязания живой единицы Юлия на обладание определённым титулом и всем, что из этого титула вытекает, были просто-напросто иррациональными. Но не менее рациональными, чем многие другие утверждения других единиц зложити, в которые верят миллиарды их компатриотов по всей части Галактики, заражённой жизнью.

Вопрос о том, сколько именно живых особей – миллионы или единицы – признают права особи, именующей себя императором, для Шивы существенной роли не играл. Бесконечно важнее в данный момент был тот факт, что самопровозглашённый император так и не снял управляющий шлем пилота определённого корабля, и что упомянутый корабль, вероятно, единственное непострадавшее средство транспорта на астероиде.

Контакт с шлемом фактически делает мозг живой единицы неотъемлемой частью всех систем корабля, в том числе термоядерных источников энергии и звёздного двигателя. Запуск этого двигателя настолько глубоко в местном системном и гравитационном полях приведёт к немедленной катастрофе. До тех пор, пока вышеупомянутая живая единица не снимет шлем, её нельзя уничтожать и даже подвергать серьёзным шокам, не подвергая корабль значительной опасности. Шива решил, что необходимо сделать какой-то ход, чтобы выйти из патовой ситуации. Подняться на корабль означает открыть врагу своё местонахождение, – значит, сначала надо отправить ложную мишень, чтобы посмотреть, что предпримет зложить, в частности – единица, провозгласившая себя императором.

Сам же Шива тем временем ждал снаружи, неподалёку, физически представляя собой компактный прибор в манипуляторах быстроходного абордажного устройства. Если двойник не натолкнётся на измену, перед самым взлётом будет произведена молниеносная переброска на судно истинного Шивы.

Когда шум боя снова нарушил связь с «Галактикой», комендант Норманди откинулась на спинку кресла, чтобы поразмыслить. В её распоряжении больше нет ни войск, ни оружия, способных помешать кораблю императора взлететь. Будь они на подхвате, она непременно пустила бы их в ход сейчас же. Но энергетические ресурсы самого мощного оружия уже исчерпаны.

– Что он собирается делать? – спросил подполковник Ходарк.

– Знаю не больше вашего. Я сказала ему, что произойдёт, если он снимет шлем.

– А если не снимет? Сколько может продлиться это шаткое равновесие?

– Полагаю, они собираются сделать ему какое-то предложение…

– … и если он настолько безумен, чтобы поверить берсеркеру на слово…

– … даже император не может быть настолько безумен. Разве не так?…

Но на самом деле уверенности она отнюдь не испытывала.

Неопределённость в расчёты машин-убийц вносил ещё и тот факт, что, согласно их наблюдениям, на одежде одного из трупов на борту императорского корабля имелась нашивка, указывающая, что её обладатель носил звание адмирала. Присутствие живой единицы с подобным статусом почти наверняка свидетельствует о том, что где-то поблизости находится целый флот зложити, однако датчики подобного войскового соединения не обнаружили.

Шива до сих пор не принял решения, как поступить с особью, именующей себя императором.

Шива был вполне готов предложить продолжение жизни этой живой единице или любой другой в обмен на работоспособное транспортное средство. И он знал, что всегда найдётся особь, готовая поверить подобным обещаниям, даже если они исходят от берсеркера.

Император даже не догадывался, когда в чёрных небесах Гипербореи могут появиться ещё какие-то корабли людей; впрочем, для него это уже не играло особой роли.

Если бы только, думал он, с ним была женщина, любящая его искренней любовью, она бы поняла. Она постигла бы его мотивы, постигла бы, как он хочет спасти свою увядающую славу, поднять свою почти несуществующую репутацию, пожертвовав собой ради уничтожения худшего берсеркера всех времён…

Но эта мечта о женщине, как и большинство прочих фантазий, которыми он пытался жить, несла в себе фатальный изъян. После множества десятилетий жизни и связей с громадным числом женщин, он по-прежнему даже не догадывался, кто же она такая.

Её определённо не следует отождествлять ни с одной из множества его жён. Он уже давненько не поддерживал с ними никакой связи и даже сам удивлялся, что эта разлука даже не затрагивает его чувств.

Но воистину невыносимой для Юлия была мысль о тысячах и тысячах человек, отрёкшихся от императора Галактики, бросивших его и восставших против него. Нет. Скорее, то была мысль о триллионах – частью мёртвых, частью живущих ныне – так и не тронутых его величием. До сегодняшних событий было весьма вероятно, что они даже не знают его имени и вряд ли узнают.

Четверо берсеркеров по-прежнему стояли перед ним по стойке смирно, почти как почётный караул, и теперь один из них внезапно заговорил.

– Существуют ли другие императоры? – спросил он.

– Вопрос исходит от Шивы?

– Да.

– Тогда позвольте мне сказать, что я по-прежнему ожидаю личного прибытия Шивы на борт моего корабля.

– Я уже в пути.

«Существуют ли другие императоры?» Юлий не знал, смеяться ему или плакать. Хотя обычно ему удавалось воздерживаться от раздумий на эту тему. Он прекрасно знал, что среди триллионов человек Галактики рассеяна как минимум сотня его соперников, иных пророков и вероучителей. Быть может, ни один из них не называет себя императором, но это несущественно. Наверное, многие из них – быть может, целые десятки – преуспели больше, чем император Юлий в пору своего наивысшего расцвета, и у каждого больше последователей, чем когда-либо было у Юлия, – а ведь средний гражданин Галактики даже ни разу не слыхал об этих десятках и сотнях.

Как только Юлию объяснили роль и значение Шивы, он сразу понял, что должен сделать. Очень и очень долго он недооценивал свою собственную роль во Вселенной, но теперь понял хотя бы одно: какой уготован ему удел.

Годами Юлий находился на задворках Галактики на Благих Намерениях, стоя на грани краха и ощущая горечь человеческих насмешек на губах. Но теперь всё это осталось позади – и его жизнь, и его карьера стремительно понеслись навстречу совершенно иному итогу.

В последние годы его временами искушали мечтания о том, как когда-нибудь он сможет блистательно отомстить всему человечеству Галактики, наложить на него епитимью за непрошибаемую тупость и слепоту, за непреодолимое невежество, незнание о его существовании. Ненависть – тоже дань, своего рода признание. Но быть безвестным совершенно невыносимо.

Даже сейчас народ Галактики, роящиеся в ней триллионы человек даже не догадываются о славном деянии, которое император Юлий собирается свершить. Но это уже ненадолго. Выиграют ли люди битву при Гиперборее, проиграют ли, но курьеры коменданта Норманди помчатся в путь с вестью о свершившемся. Новости стремительно и неизбежно разлетятся по всем населённым планетам Галактики. И те, кто сегодня сражался и отдал жизнь за дело жизни, не будут забыты никогда. Имя человека, сумевшего уничтожить Шиву, не сотрётся из памяти человечества во веки веков.

И пока все эти мысли проносились по поверхности сознания, в глубине его мало-помалу складывалась совершенно иная идея. Предположим – только предположим – он вступит в альянс с этим берсеркером? Но это призрачное искушение испустило дух, даже не успев до конца оформиться. Править в роли жалкой марионетки в руках иного правителя – человека или машины – было бы немыслимо. Юлий вполне охотно сыграл бы такую роль, если бы его предназначение потребовало такого, он послушно выполнял бы приказы ничтожного командира Космических Сил, например, – но хотел бы, чтобы всем было ясно, что это лишь благородная уступка с его стороны. Он не мог признать превосходства над собой хотя бы одного-единственного правителя во Вселенной. Кроме того, в глубине души император знал, что берсеркеры обязательно изменят любому своему обещанию. По крайней мере в этом они ничуть не отличаются от людей.

Внезапно, совершенно неожиданно, дверь шлюза снова открылась, и трое берсеркеров его почётного караула покинули корабль так же тихо, как вошли. А вместо них в рубку вступил один-единственный наземный модуль берсеркеров, неся диковинный металлический брусок. Какой-то тонкоплёночный прибор, подумал император, хотя и не слишком разбирался в подобных материях. Как только новоприбывший вступил в рубку, четвёртый член почётного караула тоже удалился.

Юлий воззрился на неподвижно застывшего пришельца.

– Шива?

– Я прибыл, – произнёс динамик носителя.

Император медленно-медленно набрал полную грудь воздуха.

И теперь, когда решительный момент настал, он не мог удержаться от искушения ещё раз попытать призрачную возможность фундаментального предательства, только для того, чтобы убедить свой рассудок в её существовании. Испытывая солидную уверенность, что ни один человек не слышит его в этот миг, Юлий откашлялся и произнёс:

– Вопрос к Шиве.

– Спрашивай.

– Что дашь мне ты в обмен за союз? За контроль за этим кораблём?

Шиве не требовалось ни доли секунды на обдумывание этого предложения.

– Всё, о чём попросишь и что в моих силах дать.

Юлий испытал безмерное удовлетворение. Наконец-то воистину великая галактическая сила, – а берсеркеры бесспорно являются ею, – принимает его всерьёз, пусть даже предлагая всего-навсего сделать его своим марионеточным правителем. Пусть даже он не поверил их посулам ни на миг. Его важность, его собственное положение в Галактике в этот момент подтверждается тем фактом, что Шива принимает его всерьёз и прикладывает весьма основательные старания, чтобы ввести его в заблуждение.

И внезапно он воспылал благоговейной надеждой, что комендант Норманди и её подчинённые каким-то образом подслушали предложение, сделанное ему врагом. Тогда история наверняка воздаст ему должное и в полной мере восславит его за отказ.

Медленно набрав воздух в лёгкие, Юлий выпустил его долгим-долгим выдохом. Теперь место в истории Галактики ему обеспечено.

– Добро пожаловать на борт, – проговорил он. – Я очень рад, что вы здесь. – И сосредоточился на интеллектуальных хитросплетениях запуска тахионного двигателя своего корабля.

– Что это?!

Даже в вычислительном центре пол яростно содрогнулся от взрыва.

– Это «Галактика». – Норманди через камеры дальнего обзора видела, как последняя машина вошла в шлюз, а остальные разыграли сцену ухода. Несколько секунд спустя корабль испарился, обратившись в чистый свет.

– А что с Шивой? – подполковник Ходарк навис над ней, чуть ли не навалившись на плечо. – Неужели на борт в самом деле только что поднялся Шива?!

– Хотелось бы мне в это поверить.

Карл Эномото покинул лазарет примерно одновременно с Гарри Сильвером. Поскольку пилоты на базе больше не требовались в связи с полнейшим отсутствием летательных аппаратов, Эномото было приказано идти на подмогу силам наземной обороны. А поскольку все следили за ним, ему волей-неволей пришлось подчиниться приказу.

Но он постоянно был начеку, высматривая шанс вернуться в лазарет, чтобы забрать контейнер с контрабандой из медиробота, в котором спрятал его во время пребывания на корабле Сильвера. Власти Керманди готовы были отвалить за этот контейнер целое состояние, и Эномото не собирался упускать это состояние из рук.

Попытка захватить контроль за одним из уцелевших людских кораблей провалилась, но Шива не испытал разочарования, как не испытывал страха. В результате взрыва утрачено только одно десантное устройство, а сам Шива оставался снаружи, дожидаясь, когда намерения зложити станут окончательно ясны. Многие зложити перед лицом уничтожения соглашаются на сотрудничество, но полагаться по-настоящему можно только на очень немногих. Взрыв не причинил ущерба вычислительным способностям Шивы и не изменил цель и установку его программы. Шива не чувствовал ничего. Удар был настолько силён, что вывел из строя все датчики, лишил его средств коммуникации с окружающим миром, в том числе и со всеми машинами обеспечения.

Шива больше не мог ни принимать информацию, ни отдавать приказы. Он ничего не знал о текущем состоянии боя и даже о том, находится ли по-прежнему на поверхности Гипербореи. Став слепоглухонемым, он мог лишь ждать с бесчувственным долготерпением, пока вспомогательные машины отыщут его и вновь подключат к внешнему миру.

Карл Эномото прибыл в лазарет, неся шлем под мышкой и, как он надеялся, с достаточно озабоченным выражением на лице.

Покинув предписанный пост, он рисковал натолкнуться на обвинение в дезертирстве. Но это был его единственный шанс, и никакой реальной альтернативы в эту минуту он не видел.

Пустив в ход всё своё актёрское искусство, чтобы изобразить улыбку победителя, он попросил робота-регистратора предоставить информацию.

– Я ищу лейтенанта Бекки Шарп. Я один из тех, кто доставил её сюда.

Вскоре подошедшая медицинская сестра узнала в Эномото одного из героических добровольцев, и проявила желание хоть на минутку отвлечься от своих непосредственных обязанностей, чтобы помочь ему.

– Добрые вести для вас, лейтенант! Лейтенант Шарп уже покинула медиробота! Устройство понадобилось для более тяжелораненого, а она пострадала не так сильно, как вы опасались поначалу.

– Замечательно. Где же тогда мне найти её?

– Я толком не знаю, где она сейчас…

– Ничего страшного. Раз она здорова, я отыщу её. – Эномото сделал паузу, чтобы перевести дыхание. – Кстати, о медироботе. – Он запомнил серийный номер устройства, просто на всякий случай, и теперь без запинки отбарабанил его. – В общем, в этом устройстве осталась одна моя вещь, коробка с кое-какими вещами, у меня связаны с ними личные воспоминания…

Медсестра указала ему дорогу.

Войдя в указанную дверь, он увидел длинную комнату, почти до отказа забитую рядами медироботов – устройств наподобие замысловатых саркофагов с прозрачными крышками, чтобы видны были лежащие внутри пациенты. В большинстве устройств стекло было непрозрачным вплоть до шеи пациента, но это плёночное покрытие, дань стыдливости, легко было отключить мановением руки над поверхностью.

В соседней палате находились люди, чувствующие себя достаточно хорошо, чтобы перебраться на обычные кровати, но по-прежему нуждающиеся во внимании медицинских работников.

Карл Эномото зашагал вдоль ряда медироботов, вглядываясь в мелкие цифры, выгравированные на их корпусах. Не прошло и пяти секунд, как он отыскал медиробота, в котором припрятал коробку с контрабандой. Быстро наклонившись, чтобы открыть грузовой отсек у основания робота, он сунул руку внутрь.

И извлёк то, ради чего пришёл…

Один из берсеркеров-десантников, отыскивая новый путь в вычислительный зал, прошёл через лазарет базы. Распознав предназначение этого помещения, он начал по пути рубить силовые кабели медироботов направо и налево. Проклятая машина, уже повреждённая по пути сюда, берегла свою угасающую энергию и сохранившиеся способности к насильственным действиям ради использования против более солидной мишени. Берсеркер катился по центральному проходу, между рядами устройств, будто какой-то санитар-выродок.

Бекки, раненная не настолько серьёзно, как казалось поначалу, почти оправилась и уже была готова передвигаться самостоятельно, но ещё не покинула лазарет. Когда переполох в соседней палате сообщил ей о том, что случилось, она схватила оружие и приняла активное участие в обороне лазарета. Вернее, попыталась.

Здесь находились человек двадцать или тридцать пациентов из экспедиционного корпуса Марута, переживших засаду, а также жертвы недавних наземных боёв. Когда мародёр вырос на пороге, способные бегать или хотя бы ползать с воплями разбежались или нырнули под свои кровати, тщетно стремясь укрыться там.

Машина-убийца задерживалась лишь на миг, чтобы отшвырнуть кровать в сторону и сокрушить укрывшегося под ней.

Героические медики пытались остановить захватчика, швыряя перед ним мебель, безрезультатно разбивая о его спину бутылки с химикатами и поливая его кислотами.

Ринувшись вперёд, один из санитаров при помощи нейтронного скальпеля прорезал у него дыру в спине. Но долю секунды спустя этот доблестный человек отлетел в сторону от удара металлической длани, насмерть разбившись о стену.

Эномото, оказавшийся на месте боя и полностью вооружённый тотчас же открыл огонь из карабина, предприняв отчаянную, почти самоубийственную попытку защитить беспомощных раненых.

Конечно, он не сдал позиции и сражался потому, что таким образом ему легче всего было защитить собственную жизнь. Опять же, он не хотел, чтобы берсеркер уничтожил коробку с контрабандой после того, как Эномото претерпел столько тягот, чтобы улизнуть с ней.

Затем берсеркер внезапно обрушился на него, и что-то ударило с сокрушительной силой по облачённым в скафандр ногам Эномото, переломившимся внутри брони, будто спички. Он ощутил, что падает, и болевой шок захлестнул его мутной волной.

Последнее, о чём думал Эномото, погружаясь в беспамятство, была коробка.

Гарри Сильвер услышал внезапный шум чуть подальше по коридору и со всех ног бросился туда. К тому времени, как он добрался до места событий, вторгшийся берсеркер уже был повержен, его ноги отстрелили, броню пробили, а затем сумели добить, выстрелив в проделанную скальпелем дыру. Пациентов увозили и уносили прочь от исходящего паром, докрасна раскалённого остова. Чуть подальше Гарри увидел Бекки, уже покинувшую медиробота и выглядевшую на диво хорошо.

Следующее, что заметил Гарри – лежавшую на полу лазаретной палаты небольшую коробку знакомой формы. В последний раз он видел эту коробку несколько дней назад в рубке собственного корабля. А теперь она просто валялась здесь, и Гарри поднял её.

– Это принадлежит лейтенанту Эномото, – заявила сиделка, протягивая руку. – Я видела, как он держал её несколько секунд назад. Я позабочусь, чтобы коробку отдали ему.

– Черта лысого она принадлежит ему, – Гарри плотно зажал находку под мышкой. – Кто вам это сказал?

– Ну-у, лейтенант пришёл сюда и спросил о своих личных вещах. А затем я видела, как он взял эту коробку.

– А-а! Любопытно. Очень любопытно. Теперь я понимаю, с какой радости он так рвался ко мне на корабль. Должно быть, он нашёл её там и сунул в медиробота, пока я занимался Бекки. И таким образом провёз коробку на базу.

Гарри и несколько других некоторое время несли вахту в лазарете из страха, что сюда может заявиться ещё один захватчик. Комендант Норманди вскоре явилась на место боя в виде объёмного изображения на головизоре. После того, как наиболее важные проблемы были решены, внимание её привлёк раздор из-за коробки.

– Если это ваше, – повернувшись к Гарри, вопросило её изображение, – то почему лейтенант Эномото предъявлял на неё права?

– Мне приходит в голову только одна веская причина. Потому, что он агент правительства Керманди.

– Это серьёзное обвинение. Когда бой окончится, я хочу получить кое-какие объяснения по этому поводу, мистер Сильвер.

Некоторое время назад она уже начала гадать, не является ли один из шести отважных добровольцев агентом Керманди, о появлении которого и предупреждала её разведка. В конце концов, иначе чужаку почти невозможно проникнуть на эту базу. Но Клер не хотела мешать подготовке к сражению, затевая расследование.

– Я могу дать вам разъяснения прямо сейчас, комендант. Вы открыли мне свои секреты, а я открою вам свои. В общем, этот контейнер, а точнее, его содержимое, имеет самое непосредственное отношение к моему прибытию на Гиперборею. – Гарри покачал головой. – Это долгая история.

– Вероятно, мне лучше изъять спорное имущество вплоть до выяснения этого вопроса, – заявила комендант Норманди.

– По-моему, это было бы не слишком разумно, комендант, – возразил Сильвер. – Оно моё, и останется со мной, когда я выйду отсюда.

– Прежде чем я соглашусь на такое, лейтенант, я должна увидеть, что там содержится. Если это какая-то контрабанда… – Клер тряхнула головой.

– Только по кермандийским правилам – законами их я назвать не могу. Хотите видеть? – Прежде чем кто-либо успел ответить на вопрос, Гарри нажал на запор контейнера. И сказал: – Полагаю, люди диктатора отвалили бы кучу денег за содержимое контейнера.

– Власти Керманди предлагают вознаграждение за контрабанду? – нахмурилась комендант Норманди. – И вы хотите сказать, что намерены его получить?

В ответ Сильвер изрыгнул лишь три грязных ругательства. Потом добавил:

– Вы просто посмотрите, комендант. Это всё объяснит гораздо лучше, чем слова. – Подойдя к пустому столу, Гарри откинул крышку и высыпал содержимое контейнера.

Норманди тут же оцепенела. Вместо наркотиков, которые она ждала увидеть, перед ней лежало что-то вроде скромного собрания личных вещей, в том числе какая-то рваная, запятнанная кровью одежда. Гарри приподнял длинную сорочку из какой-то тонкой, шелковистой материи, пропустив её между пальцев, чтобы показать женщине на головизоре омерзительные пятна.

– Они принадлежали человеку, чей голографический портрет я видел на стене вашего кабинета, – сдавленным голосом сообщил Сильвер. – Самые приличные люди чрезвычайно уважают этого человека. Правительство Керманди убило его несколько лет назад.

– Хай Сан?

– А кто ж ещё?

Там были чётки и какие-то ещё мелкие предметы, распознать которые было не так просто, нанизанные на нитку наподобие ожерелья. Никаких вещей космоплавателя. Ни одного предмета, который бы являлся ценным сам по себе. Прорехи в тонкой материи длинной сорочки, показывающие, где и как нанесены смертельные раны. Брюки из той же тонкой материи. Несколько мелких монеток. Кожаный пояс, сандалии…

– Как я вам сказал, вещи были похищены с моего корабля, и заявляю, что это моя собственность. Кстати, я демобилизуюсь.

Никто не обратил ни малейшего внимания на его заявление об уходе в отставку. Что ж, хоть они и не приняли заявление всерьёз, потом не смогут сказать, что он их не предупреждал.

Реликвии Хай Сана, если их подлинность подтвердится, – а Гарри ни на миг не сомневался, что подтвердится, – должны иметь грандиозную психологическую ценность для некоторых слоёв населения Керманди. Нынешние правители пустятся во все тяжкие, чтобы помешать их обнаружению или дискредитировать их.

– Но вы не собираетесь везти их на Керманди, – заметила Норманди чуть позже, когда им выпала возможность немного поболтать наедине.

– Я знаю и других людей, готовых заплатить очень недурственно, – пожал плечами Сильвер.

– Наверное, ничуть не хуже, чем Керманди.

– Неужели у меня и с вами будут проблемы? – с прищуром поглядел на неё Гарри. – Кстати, что-то давненько мы не слыхали о мистере Гавоте.

Покинув корабль Гарри, Гавот почувствовал, что необходимо вернуться на базу. Конечно, этим он навлекает на себя риск снова оказаться под замком, но это единственный способ отыскать пилота, способного вывезти его отсюда.

Где-то в конце списка потенциальных возможностей значилась попытка заставить кого-то под дулом пистолета пилотировать корабль, который послужит для эскапады с базы. Во время своего панического бегства Гавот бросил оружие, но сумел найти замену, отобрав оружие у какого-то павшего солдата.

Не горя желанием прибегать к угрозам или силе, он должен был отыскать другого человека любого пола, имеющего веские основания улизнуть отсюда. Но Гавот не слишком тревожился, считая, что когда база находится под атакой берсеркеров, можно взять практически кого угодно.

21

Встретившись снова, Гарри и Бекки бросились друг к другу в объятия.

Как только угроза для лазарета миновала, им выдалась возможность переговорить, и Бекки поведала то немногое, что знала о мыслетрансляторе на «Волшебнице».

Чуть позже, как только Гарри перепала минутка на размышления о менее экстренных проблемах, он отдал контейнер с контрабандой Бекки.

– Позаботься об этом, ладно? Уложи в какой-нибудь другой контейнер.

– Непременно. А что, Эномото снова вернулся их искать?

– В ближайшее время – вряд ли. Ему придется проторчать в лазарете минимум пару дней, а при первой же возможности Норманди предъявит ему обвинение в шпионаже. – Гарри помолчал. – Он кусок дерьма, но не слишком пугающий. Правда?

– Ты о том, который стрелял в меня?

– Расскажи мне о нём.

– Да рассказывать-то почти нечего. Всё было готово к старту, все системы готовы, и мы – со мной был Хонан-Фу – просто решили подождать ещё минутку в надежде, что покажешься ты. Шлюз не был заперт. И тогда явился он.

– Гавот.

Бекки кивнула.

– А ты уверена, что это был он? Ты узнала его скафандр?

– Он был в стандартном. Единственное, что я действительно узнала, это его лицо. У него на губах играла этакая улыбочка, мол, поглядите, какой я молодец. – Бекки содрогнулась. – Я знаю, что это был он, Гарри. Но если меня пригласят для дачи свидетельских показаний, хороший адвокат сумеет заставить их выглядеть сомнительными.

– Ага, расскажи мне об адвокатах. Так где же сейчас мистер Гавот… или он сейчас лейтенант Гавот?

– Не представляю, – нахмурилась Бекки. – К тому же, он всего лишь рядовой третьего класса, разве нет?

– Я просто думал, что его могли повысить за доблесть в бою.

Когда Гарри немного поспрашивал окружающих, выяснилось, что несколько часов назад рядового Гавота видели на базе, вооружённого, вроде бы не раненного, и рвущегося в бой. Ему было приказано занять один из передовых наблюдательных постов, а в случае появления врага поднять тревогу и оборонять пост любой ценой. По сути это означало, что он должен сидеть без движения в одной из машин, предназначенных для использования при нападении на Летний Край.

– А для чего именно он вам нужен, Сильвер? Может, попытаться вызвать его?

– Нет. Я могу подождать.

Очень может быть, что теперь Гавот уже на том свете. Весьма велика вероятность, что многие из «пропавших без вести» уже не дышат.

– Ладно, будем надеяться, – сказал он в пространство, не обращаясь ни к кому в частности.

К этому времени вражеская атака разительно замедлилась, хотя и не была пока остановлена. Здесь и там противник, как всегда, устремлялся вперёд и убивал, как только возникала возможность. Обе стороны пока стояли перед возможностью сокрушительного поражения. Каждая была весьма ослаблена.

Командант аннулировала предыдущий приказ, отданный Гарри. Вместо того, чтобы поднимать приземлившуюся «Волшебницу» в космос, сейчас она хотела удержать её на месте, окружив и обороняя изрядной частью уцелевших сил. Если Шива спасся и хочет ускользнуть с астероида, он должен будет каким-то образом пробиться через ряды обороны. Даже если Шива не ускользнул от взрыва, похищенные секреты людей вполне могут быть переправлены к какому-то анонимному берсеркеру, замещающему Шиву.

– Мы должны понять, – сказала она небольшой группе помощников, составлявших её военный совет, – что в некоторых фундаментальных отношениях Шива является – или являлся – подобием всякого другого берсеркера. Прежде всего, он не придаёт первостепенного значения своему собственному сохранению. Для нашего врага ни один объект во Вселенной, в том числе и он сам, не имеет ценности, если не способен сделать вклад в великий план истребления всего живого.

Будь берсеркеры подвержены ментальным или эмоциональным шокам – как нам известно, таковым они не подвержены – новость, что зложити намеревались устроить засаду на их самого преуспевающего полевого командира, да при том знали, как её устроить, оказалась бы для них воистину суровым ударом.

Я могу себе представить – по крайней мере, мне так кажется – как они пережёвывают эту новость, в процессе какого-то обмена информацией на своём стратегическом совете: «Зложити могли сделать вывод о существовании Шивы из внезапного возрастания процента наших боевых побед. Но как они могли узнать – наши допросы пленных показывают, что они знали – в какой именно точке пространства и времени можно обнаружить Шиву?»

И берсеркеры не только знали, что будет непосредственное нападение на Шиву, так сказать, покушение на убийство, но и знали, с какой именно базы зложити будет отправлена экспедиция. Посему они предположили, что молниеносный удар по Гиперборее может привести к успешному получению этой важной информации.

Однако всё указывает на то, что Шива принял это решение самостоятельно. У него просто не было времени, чтобы обсуждать своё решение с главнокомандованием берсеркеров – уж бог знает, где оно расположено в данный момент.

И Шива принял решение нанести молниеносный удар по нашей базе. И не столько ради её уничтожения, сколько для захвата. Он знал, что необходимые ему сведения находятся здесь, и рассчитал, что мы пока не догадываемся о том, что ему это стало известно. Смелость города берёт – время от времени. И на сей раз он едва не выиграл. Но всё-таки не выиграл, и вполне вероятно, что треклятая машина теперь в западне, – заключила она.

Однако далеко не все были уверены в том, что Шива проиграл.

Тем временем периодически вспыхивающие перестрелки с берсеркерами, крушившими все подряд, говорили, что несколько уцелевших вражеских машин вряд ли располагают похищенными секретами и скорее всего лишились связи со своим главой, раз он больше не отвлекает их значительные вычислительные мощности на решение проблемы бегства. Они, пехота берсеркеров, вполне довольны пребыванием на Гиперборее, как были бы довольны пребыванием в любом месте, где можно заняться истреблением каких-либо форм жизни.

Гавот, засевший на своём наблюдательном посту, несколько раз выстрелил в дальние блики, говорившие о том, что там что-то движется – быть может, небольшие берсеркеры. Он был готов поклясться, что уничтожил пару врагов, когда бой был ещё в разгаре, и обнаружил, что игра в охоту на берсеркеров ничуть не менее восхитительна, чем ему помнилось. Это просто здорово! На какое-то время он ушёл в эту игру с головой.

Но только на время. Никакая игра не могла отвлечь его от истинной и крайне неотложной нужды вырваться отсюда, прочь от людей, которые скоро отправятся искать его, чтобы снова засадить за решётку. Когда Гавот счёл, что прошло достаточно времени, он покинул пост и около часа прятался в груде обломков, дожидаясь, пока забава окончится. Конечно, если бы машины победили, последний оставшийся в живых человек мог бы ещё немного позабавиться с ними. Но тогда они сделали бы своё дело быстро и эффективно. Он не располагает никакими военными тайнами.

И вдруг пришла ясная мысль: «Может быть, меня скоро и убьют – либо та сторона, либо эта». Тогда ему уже не придётся беспокоиться о бегстве.

Гавот подумал, что теперь он в чём-то сродни недобитым берсеркерам. И ему, и им нужен только хороший корабль и чистый путь к бегству.

Слушая радиопереговоры, хотя и старательно сохраняя при этом радиомолчание, он был несколько выбит из колеи, услыхав, что Карл Эномото ранен, прикован к больничной койке на базе, и скоро ему предъявят обвинение в шпионаже в пользу Керманди. Если бы раньше догадаться, что Эномото шпион, можно было бы как-нибудь подбить его на сделку.

Нет, Гавот вовсе не собирался отправляться на Керманди. Он порядком понаслышался об этой планете; у них нет ни малейших оснований угождать ему после того, как они получат от него всё, что желают.

Он мог вообразить, как бы пошла игра, если бы он отправился с Эномото. Видимо, агент измыслил бы способ избавиться от него, как только они окажутся на борту какого-нибудь корабля и тронутся в путь. Что ж, это вполне пойдёт. Имея в своём распоряжении корабль, идущий на автопилоте, Гавот вполне справился бы с подобными играми. В такие игры он играет лучше всех на свете.

Но сейчас Эномото вышел из игры, а берсеркеры – даже если бы он захотел пойти на риск и смог заключить сделку с ними – скорее всего уже отправились на тот свет. Смахивает на то, что из всех кораблей остался только принадлежащий Гарри Сильверу.

Гавот практически не сомневался, что как только все ощутят себя на девяносто процентов в безопасности, уверившись, что избавились от всех берсеркеров, они тут же вспомнят о Гавоте – ужасном убийце, которого следует немедленно засадить за крепкую решётку.

Что ж, если дело дойдёт до худшего, он сумеет сочинить какой-нибудь сценарий, объясняющий, что делал во время сражения; вовсе незачем признаваться, что хотя бы близко подходил к кораблю Гарри, не говоря уж о попытках пилотировать его. Потому что на борту остались два человеческих трупа. Конечно, сейчас по всей Гиперборее раскиданы трупы, и всем известно, что виноваты в этом берсеркеры. Но всё же…

Он сначала услышал, а затем и увидел приближающегося человека в скафандре. «Ага, смахивает на то, что выигрывают люди», – подумал он. Когда человек подошёл чуть поближе, Гавот разглядел, что это Гарри Сильвер.

Оглядев поле и ту часть подземного ангара, которая была видна, Гавот про себя отметил, что прежде всего бросается в глаза вопиющая нехватка кораблей. Ладно, остаётся только подождать и посмотреть, что будет. Он не считал свои шансы слишком плохими; если не удастся улизнуть на «Волшебнице», непременно подвернётся что-нибудь другое.

Правду говоря, он даже был рад появлению берсеркеров. Их присутствие подняло ему дух. Конечно, он никакой не чёртов доброжил, но дело-то в том, что берсеркеры всегда приносили ему удачу – всегда. Однажды, несколько лет назад, они непреднамеренно избавили его от неминуемого пожизненного тюремного заключения. А сегодня снова. И вообще, бог троицу любит. Где-нибудь, когда-нибудь берсеркеры ещё раз вытащат его из беды.

Гарри Сильвер, осмотрительно шедший во главе небольшого отделения, производившего зачистку базы от берсеркеров, негромко произнёс в микрофон рации скафандра:

– Ждите здесь. Будьте начеку, просто на тот случай, если какая-нибудь тварь увязалась следом за нами. А я посмотрю, что впереди.

Эту процедуру очень быстро отработали люди, обладавшие самым большим боевым опытом. Машины – прирученные роботы – двоюродные братья Нюхача, по большей части довольно примитивные, производили предварительный обыск станции. Затем люди. Затем снова машины, на сей раз самым тщательным образом осматривая каждый закуток.

Теперь Гарри, продвигаясь с предельной осторожностью и оставшись на время в одиночестве, отметил факт, что клубный зал и прилегающие участки коридора почти не пострадали. Часть высокого сводчатого потолка рухнула, усеяв пол грудами щебня, но сохранилась достаточная часть работоспособного оборудования и программ, чтобы поддерживать атмосферу – хотя и не совсем такую, как предусматривали конструкторы. Когда Сильвер осторожно переступил порог, система обслуживания, порядком пострадавшая, не заметила его. Но зато она уже изо всех сил старалась устроить весёлую и радостную обстановку. Где-то в глубине зала что-то время от времени издавало негромкое бульканье и журчание. С потолка падал играющий бликами свет, почти достоверно имитирующий настоящий солнечный, пробивающийся сквозь сплетение ветвей. По-дурацки радостный ручеёк с журчанием сбегал по естественным и искусственным камням.

– Сильвер? Как вы там? – окликнул какой-то из членов поисковой партии, оставшейся за порогом зала.

– В порядке. Просто не тороплюсь.

Время от времени, раз или два в минуту, устройства искусственной гравитации в клубном зале взбрыкивали, не зная, как именно им следует осуществлять свои обязанности, и претерпевали грандиозные медленные пульсации, ненадолго превращая ручей в неспешные амёбообразные пузыри воды, взмывавшие в воздух. Всякий раз сбой продолжался всего лишь секунду, а затем – плюх! – гравитация внезапно возвращалась к норме. Вес возвращался, пол снова напирал на подошвы башмаков Гарри и на ножки устоявшей до сих пор мебели. Изрядная часть пола была мокрой, но почти вся вода утекала обратно в извилистый сток.

Гарри, обозрев окружающую его разруху, изумился тому, что здесь хоть что-то ещё функционирует.

Как только он совершил второй шаг в зал, один из услужливых пирамидальных официантов покатился вперёд, подскакивая на недавно возникших неровностях пола. Но машина, неспособная распознать в облачённом в скафандр человеке потенциального клиента, не поприветствовала Сильвера. Углубившись ещё на пару шагов в большой зал, он смог разглядеть, что сражение уже прокатилось здесь по крайней мере однажды. Недвижный коллега официанта, частично скрытый за стойкой бара, был расстрелян напрочь, вероятно, чисто случайно, – а может быть, по ошибке был принят за врага либо той, либо другой стороной. Бутылки, зеркала и посуда лежали почти повсюду сверкающими округлыми осколками, порезаться которыми нельзя. Пол был залит алкоголем из разбитых бутылок, и разноцветные струйки стекали к ручью, а когда искусственная гравитация снова взбрыкивала, взмывали в воздух маленькими разноцветными шариками. Когда это происходило, официант хватался за угол стойки, чтобы не потерять равновесие.

Осторожно, держа карабин наготове, всё ещё на альфа-спуске, Гарри продвигался вперёд, озираясь. Наконец он осмотрел всё помещение, вселявшее в него тревогу жуткой смесью до сих пор функционирующего виртуального декора, пытающегося предать следам сражения вид приятной рощицы.

В зале обнаружилась только одна жертва. Но не человек, хотя его форма была куда ближе к этому идеалу, чем форма официанта.

За генетически сконструированными папоротниками лежал абордажный берсеркер-андроид с ногой, напрочь отстреленной ураганным огнём. Очевидно, он не выстрелил в Гарри, потому что был не в состоянии сделать ничего, валяясь поперек ручья, будто аляповатая плотина, частично перекрывающая поток. Когда вода попадала внутрь изувеченного металлического торса, раздавалось шипение, а из пробоин вырывались струйки пара, будто дыхание живого существа в холодный день.

Мгновение спустя по спине у Сильвера побежали мурашки – одна стальная рука машины ещё двигалась; берсеркер ещё не полностью выведен из строя, однако слишком сильно повреждён, чтобы добраться до очередного человека или хотя бы до роботов, служащих людям. Лишившийся даже возможности взорвать себя берсеркер валялся в ручье, с мелодичным журчанием бежавшем вокруг него и сквозь него.

И всё-таки смертоносная машине не прекращала своего дела. Пустив в ход единственную функционирующую конечность, она старательно и методично истребляла все растения, до которых могли дотянуться стальные пальцы. Только сейчас Гарри заметил, что в ручье жили мелкие рыбки – экзотичные, разноцветные продукты какой-то биоинженерной лаборатории; берсеркер только что растёр одну в кашицу.

Откуда-то сверху время от времени доносились трели виртуальной певчей птахи. Несомненно говорящая: «Выше голову, могло быть и хуже». Всякий раз, когда гравитация взбрыкивала, тело исковерканного берсеркера взмывало с пола, будто в попытке подняться. И всякий раз мгновение спустя с грохотом и плеском рушилось обратно в ручей. Теперь Гарри заметил, что работоспособность сохранила не только рука. На правой стороне головы машины один из объективов размером с ноготь поворачивался на своей крохотной турели, наблюдая и бдительно высматривая любой шанс осуществить смертельную работу.

В конце концов объектив обнаружил Гарри и уже не отворачивался от него, даже когда Гарри двинулся вперёд. Тем временем уцелевшая рука внезапно прекратила своё терпеливое, трудолюбивое перемалывание листьев и рыбы. Вероятно, оптоэлектронный мозг берсеркера всё ещё тикает, по крайней мере достаточно хорошо, чтобы рассчитать, что появившийся зложить мог не заметить его деятельности. Берсеркер будет надеяться, что ненавистное живое существо подойдёт достаточно близко, чтобы можно было схватить его за щиколотку.

Гарри навёл прицел на работоспособную металлическую конечность, но тут же опустил оружие, не желая подымать шума, пока не осмотрит соседнюю комнату. К тому же, быть может, эксперты зала трофеев смогут извлечь какую-то полезную информацию из этого устройства.

И вдруг товарищи Гарри, оставшиеся снаружи, начали отчаянно, но очень тихо взывать к нему по рации скафандра. Весь отряд вызывали на помощь, чтобы окружить совершенно функционального берсеркера, на которого кто-то наткнулся в дальнем углу станции.

Машина на полу бара не представляла непосредственной угрозы никому. Если люди победят, отряд зачистки сможет убрать её и позже. Так что Гарри просто вышел из бара через ту же дверь, через которую вошёл, и припустил бегом по коридору вслед за товарищами.

– Он заслужил медаль, – произнёс Гарри Сильвер.

Кто-то из солдат, не знавший, что случилось с Бекки, настороженно поглядел на него, уловив в интонациях какие-то странные нотки.

– Ничего, я воздам ему по заслугам, – пробормотал Гарри, слишком тихо, чтобы кто-нибудь расслышал.

Хотя сражение давно перевалило через кульминационную точку, оборонительный периметр людей всё сжимался под неустанным напором врага. Теперь большой головизор, находящийся посреди лежащего в руинах компьютерного зала и показывающий коменданту Норманди оперативную обстановку, свидетельствовал, что уцелевшие, измученные люди, число которых снизилось до половины первоначальной силы гарнизона, до сей поры обороняют около полудюжины помещений, в том числе лазарет и большой компьютерный зал в самом центре.

Во время пика атаки берсеркеров некоторые их десантные машины завладели кабинетом коменданта, однако весь функциональный контроль и источники информации там ещё до их прибытия были полностью ликвидированы – об этом позаботилась Сэйди. Машины пробились не только в компьютерный зал, но и через лазарет и клуб, истребляя всё живое на своём пути – если только это живое с помощью лояльных вспомогательных машин сперва не истребляло их. Если захватчики обнаруживали, что коридор полностью перекрыт, они прожигали или пробивали взрывами путь сквозь двери и стены. В каждом уголке, почти на каждом шагу, они встречали исключительное сопротивление. База была выстроена так, чтобы служить крепостью, помимо всех своих прочих функций.

Почти на всех этапах своего продвижения берсеркеры несли тяжёлые потери. Тем не менее, Шива, без труда удерживая их под жёстким контролем, по возможности тщательно рассчитывая потери, поначалу воздерживался от применения против личного состава чрезмерно жестоких мер. Цель, задача, оправдывающая огромный риск и тяжёлые потери, заключалась в захвате неповреждённым хотя бы одного большого криптоаналитического компьютера и – или – одного из людей-операторов этих машин живьём.

В сражении не было одного переломного момента, решавшего исход битвы. Просто шансы атакующих мало-помалу убывали, а шансы обороняющихся постепенно росли. Ко времени, когда полководец берсеркеров был готов прибегнуть к крайнему насилию, у него уже не было такой возможности. Всё их тяжёлое вооружение было уничтожено.

По всей территории базы сигналы тревоги продолжали свою бесполезную, бессмысленную работу по предупреждению всех и каждого об опасности.

Снова покинув компьютерный зал, чтобы оглядеться – на сей раз с несколько иным намерением на уме – Гарри ушёл в одиночестве. Прошагал сотню метров через извилистые коридоры, сохраняющие следы боя, но теперь тихие, и тут кто-то произнёс его имя. Гарри стремительно обернулся, вскинув оружие, и увидел, что это всего-навсего другой человек в скафандре, держащий карабин наготове, но не целящийся в него. Гарри чуточку расслабился.

– Привет, – чуть ли не весело произнёс голос. – Да никак это лейтенант Сильвер, не так ли? Рядовой третьего класса Гавот прибыл в ваше распоряжение. Тут всё спокойно.

22

Оборона на собственной территории, бесспорно, дело паршивое. Стреляя здесь, ты прежде всего неминуемо решаешь вопрос о собственном выживании. Но состояние обороны несёт в себе и кое-какие преимущества. Каждый рядовой под командой Норманди теперь превратился в солдата с передовой. Даже те, кто обычно занимается исключительно сидячей работой, теперь вооружились, а уж они-то знают, как пользоваться оружием. Каждый рядовой на базе вдобавок понимает, что ничего не теряет, сражаясь до последнего дыхания. Люди на астероиде припёрты к стене. Отсюда никуда не ускользнёшь.

– Ага, я Гарри Сильвер. И был настолько любезен, что искал вас.

– О-о? – Гавот чуточку расслабился. Вряд ли арестовать его послали бы только одного человека. Он от всей души надеялся, что истина о двух его последних убийствах не всплыла на свет. Потому что если бы она раскрылась, бегство для него превратилось бы в настоятельную необходимость.

Гавот не был профаном в земных законах во всех их многочисленных вариациях, и ему не требовался адвокат, чтобы объяснить, что обстоятельства последних убийств крайне отличались от сходных событий его прошлого. Во-первых, они перевели его из разряда рядовых убийц в доброжилы, что на многих планетах считается более страшным преступлением. Во-вторых, что более важно, его вину отягощает тот факт, что он принял присягу Военно-космического флота, а посему подлежит суду по законам военного времени.

Если его будут судить на Гиперборее – он до сих пор считал, что это маловероятно – его дело заслушает военный трибунал. Конечно, располагая лишь сомнительными, спорными косвенными уликами трибунал вряд ли сможет вынести обвинительный приговор, но если такой приговор будет всё-таки вынесен, он станет настоящей катастрофой. А наказание за дезертирство, предательство и провидение ведает какие ещё преступления, будет не каким-то там ещё одним пожизненным заключением, накладывающимся на те, которые он уже якобы отбывает, – он просто утратил им счёт, – нет, вместо этого его накажут смертью, и после оглашения приговора он окажется у стенки не позже чем через пару часов, а то и через пару минут.

Скорее всего, решил Гавот, расстрел двух человек на корабле Сильвера отнесли на счет берсеркеров, и власти просто намерены отправить его обратно в тюремный госпиталь на Бане. Но и этой участи он предпочёл бы избегнуть по мере возможности. Если корабль Гарри Сильвера – единственный уцелевший звездолёт, то надо как-то заключить сделку с Гарри Сильвером.

– Пропустим по глоточку? – предложил Гарри. – По-моему, у нас есть немного времени в запасе.

– Непременно.

– Кое-какая часть стеклотары в баре была ещё цела, когда я туда заглядывал. Изумительное везение. Пойдём, обсудим космический полёт.

– Я весь к вашим услугам.

Они уже шагали вперёд, и Гавот переступил через оторванный рукав чьего-то скафандра, не задумываясь над вопросом, есть ли внутри человеческая рука. Трупы и обломки вражеских машин расшвыряны по комнатам и коридорам вперемешку с обломками всего имеющегося на базе оборудования, вплоть до ремонтных роботов и расстрелянных роботов-курьеров. Только заложенная в проект грандиозная избыточность систем не позволила им отключиться напрочь.

Пока ещё никто не сумел в точности подсчитать, сколько же берсеркеров-десантников приземлилось на астероиде, хотя комендант велела одному из членов команды бросить все остальные дела и выяснить эту цифру; равно как не удалось пока и более-менее точно выяснить число уничтоженных машин. Следовательно, никому не известно, сколько же в точности берсеркеров ещё может скрываться в укромных местах.

Но в человеческой цитадели вычислительного центра крепла надежда, что архивраг Шива испарился во время самоубийственного взрыва императора. По крайней мере, самый ужасный из берсеркеров пропал без вести, и люди могут надеяться, что он утратил связь со своими легионами убийц.

Комендант Норманди не смогла бы определить, сколько именно часов длилось сражение, от первого обнаружения врага до последнего выстрела. Когда же она позже прочла цифры в окончательном официальном отчете, они показались ей попросту несущественными.

Час за часом её доблестное войско, поначалу пребывавшее в численном меньшинстве, но опиравшееся на массированную поддержку автоматов, мигательное и альфа-спусковое оружие в руках, давало отпор захватчикам в коридорах, в жилых комнатах и рабочих помещениях. Изрядная часть сооружений теперь пришла в негодность, хотя некоторые участки станции остались на диво нетронутыми. Конечно, человеческие реакции слишком медлительны, чтобы хорошо себя зарекомендовать в подобном состязании, но их эффективность повышали механические и оптоэлектронные средства, а в этих стенах люди вдобавок располагали и тем значительным преимуществом, что знали территорию как свои пять пальцев.

– Лейтенант Сильвер наверняка захочет взглянуть на это. – Комендант смотрела на голографическую запись, которую собиралась показать Гарри, когда тот вернётся. Марут сам передал послание со своего гибнущего эсминца, удалённого на пару миллионов километров и теперь дрейфующего по долгой орбите вокруг огромного белого светила. Марут докладывал, что, по его мнению, ни один из врагов, вступивших с ним в бой, не сумел ускользнуть, но и его корабль обречён. Так или иначе, когда послание долетело до базы, капитан был уже мёртв.

В записи Марут наконец-то признал правильность мнения Гарри об их запланированной атаке на Летний Край – она окончилась бы катастрофой.

– Наверно, не менее ужасной, чем нынешняя, – погибающий офицер на головизоре сумел выдавить из себя блёклую улыбку.

– Катастрофа для вас, капитан, – тряхнула головой Норманди, – но мы-то ещё здесь. Любое сражение с берсеркерами, после которого остаётся в живых хоть кто-нибудь – уже победа.

Просто невозможно определить, на кого в данном случае работает время – на жизнь или на смерть. Какая из сторон может иметь веские основания надеяться, что к ней подкрепление прибудет раньше?

Быть может, Шива ещё рассчитывает на прибытие машин-убийц, но человеческая помощь вызвана и должна прибыть в ближайшие день-два.

Роботы-курьеры по-прежнему прибывали более-менее регулярно, по обычному графику, с других баз и из широко раскинутой сети человеческих разведустройств.

Вычислительный центр по приказу коменданта то и дело покидали небольшие группки одетых в скафандры высшей защиты людей, в затылок друг за другом пробираясь через потайной коридор, первоначально предназначавшийся для хранения хозяйственного инвентаря. Другие группки возвращались, чтобы перекусить и отдохнуть. Их неизменной боевой задачей была страховка стоящей «Волшебницы», чтобы враг не смог добраться до неё. Когда эта задача будет решена, необходимо будет устроить облаву на все уцелевшие вражеские машины и прочесать базу частым гребнем.

Объём вражеских радиопереговоров постепенно убывал, скатившись с хаотического шквала до случайных выплесков математических кодов. И теперь ни один из детекторов коменданта не улавливал ни одного сигнала берсеркера уже полных десять минут.

В какой-то момент люди в попытках разыскать врага испробовали знакомую тактику, посылая впереди себя робота в надежде, что тот заставит сработать хитроумные мины, которые мог оставить враг. Беда лишь в том, что стандартные роботы-стюарды и ремонтники слишком наивны и не способны пробираться вперёд украдкой. А враг чересчур умён, чтобы раскрыть свою позицию до тех пор, пока в радиусе уничтожения не окажется достаточное количество живых единиц.

Стараясь двигаться по возможности бесшумно, насколько это удаётся человеку в скафандре высшей защиты, и неминуемо поднимая больше шума, чем берсеркеры-андроиды, отделение в бронескафандрах колонной по одному огибало угол в одном из коридоров, двигаясь по маршруту, проходящему через лазы и трубопроводы, через рваные пробоины в некогда могучих стенах и воронки в полах. Куда бы они ни пошли, повсюду натыкались на разрушения различной степени, а также массу терпеливо вспыхивающих огней тревоги.

Охотники стали дичью, и наоборот. Время от времени людям удавалось ликвидировать берсеркера. Однажды поперёк дороги прокатился обычный ремонтный робот, совершенно невинный, но не слишком умный, и нервный человек выпустил заряд, расстреляв его в клочья.

– Если ты успеваешь увидеть, как он движется, – назидательно поведал ему ветеран-тамплиер, – и если он движется прочь от тебя – вряд ли это берсеркер.

Лифты стали ловушками для машин-убийц, пытавшихся воспользоваться ими. Некоторые массивные, почти непробиваемые двери раскрылись, когда поднялась стрельба, и пришли в действие, прочно перекрыв коридоры в стратегических точках, так что база оказалась разделена на ряд изолированных отсеков, оборонять каждый из которых было гораздо легче, хотя и по-прежнему связанных между собой потайными коммуникационными ходами. А коменданту базы было известно, как сгенерировать набор кодов, открывающих двери вновь.

В самые трудные моменты Гарри терзала мысль, что Летний Край в своём новом обличье гнезда смерти, вероятно, имеет зал трофеев своего рода. И его предыдущий мысленный образ этой колонии изменился: теперь он видел человеческие тела, особенно мозги, тщательно сберегаемые для изучения. Прекрасно сохранившиеся, но необратимо умерщвлённые; убиты даже бактерии, которые в противном случае уничтожили бы их распадом.

Враг, наводнивший человеческую базу, при всяком удобном случае старательно расстреливал осветительные приборы – машины рассчитывали, что будут видеть в темноте лучше, чем обороняющиеся – и выводил из строя все системы энергопитания и жизнеобеспечения. Но строители базы сделали узловые компоненты этих систем почти недосягаемыми и обеспечили системы огромным запасом прочности.

Во многих комнатах и коридорах мебель и оборудование, стены, полы и потолки сильно пострадали от стрельбы. Воздух утекал через десятки сравнительно мелких пробоин, но пока что генераторы и аварийные запасы покрывали потери. Сирены тревоги, на которые уже много часов никто не обращал никакого внимания, всё ещё завывали, а ремонтные роботы хаотически, бестолково бегали или катались повсюду. Или методически бездумно и терпеливо работали, осуществляя один мелкий ремонт за другим, в то время как мир существ, которым они служили верой и правдой, рушился в тартарары.

23

Несколько раз за время штурма Гипербореи берсеркеры были очень близки к успеху. Их победа не только обрекала на смерть всё живое на астроиде, но и раскрывала машинам самые заветные секреты человеческой разведки, давая возможность переправить сведения туда, где они нанесли бы человечеству максимальный ущерб.

Но постепенно, почти незаметно баланс сил изменился. Люди не только сберегли секреты, но и весьма велик шанс, что архивраг Шива уничтожен или хотя бы вышвырнут на орбиту неистовым взрывом «Галактики» при низкой гиперборейской гравитации. Конечно, остаётся вероятность, что берсеркеры уже сделали копию этой машины, воплощающей в себе квинтэссенцию зла, – но, по крайней мере, возникли основания для надежды.

Все, кто отправился в космос на эсминце с капитаном Марутом, теперь перешли в разряд пропавших без вести. Оставалась призрачная надежда, что некоторые из членов экипажа этого судна и части из пропавших катеров могли остаться в живых и будут спасены поисковыми партиями. Но эта вероятность, и без того незначительная, убывала с каждым часом.

Комендант Норманди, не получившая ни единой царапинки даже когда враг прорвался сквозь стену в вычислительный центр, составила список потерь, в котором категория «пропал без вести» по-прежнему оставалось самой обширной.

Насколько комендант могла судить, не выжил ни один человек, прибывший на Гиперборею с императором.

По-прежнему неясно, достиг ли последний величественный жест императора своей цели. Если нет, слава, на поиски которой он потратил всю свою жизнь, ускользнёт от него и по смерти.

– Какова цена славы, лейтенант Равено?

– Я уже слыхала этот вопрос и прежде.

Гарри предсказал, что некоторые члены культа на Бане скоро начнут утверждать, что Юлий не погиб, а просто унесён или призван прочь, и однажды вернётся со славой, дабы повести свой народ к окончательному триумфу.

А кто-нибудь, и даже не один, заявит, что он правомочный преемник Юлия.

– А тем временем выяснится, что он нашёл то, что искал.

Подполковник Ходарк, пострадавший в боевых действиях одним из последних, когда решил возглавить вылазку из вычислительного центра и напоролся на засаду, провёл без сознания в медироботе уже пару часов и проведёт там ещё минимум несколько дней. Берсеркера, ранившего подполковника, почти тотчас же ликвидировали.

В конце концов кто-то заметил, что обе камеры пусты – обвиняемый в шпионаже Карл Эномото ещё не вышел из лазарета, – и надумал официально осведомиться, что же случилось с предыдущим заключённым.

Когда комендант начала задавать вопросы, как раньше уже поступил Гарри, кто-то припомнил, что отправил Гавота занять наблюдательный пост.

– Мы потеряли контакт с ним? Тогда на время внесите его в список пропавших без вести.

Сэйди в ответ на вопрос по поводу рядового Гавота исправно подтвердила, что она освободила его, как только была объявлена боевая тревога.

– Ах, да, – сказала комендант Норманди, смутно припомнив, как Ходарк говорил ей что-то об этом ещё в самом начале пирушки. Норманди до сих пор не могла позволить себе полностью сосредоточиться на этой проблеме, если это вообще проблема. Вряд ли стоит уделять внимание таким пустякам, когда по базе ещё шныряют недобитые берсеркеры. Но комментарий она всё-таки сделала:

– Пожалуй, это было не слишком удачное решение, Сэйди. В общем-то, свидетельствующее о глупости.

– Да, мэм, – подтвердил искусственный интеллект-адъютант. Сэйди говорила своим нормальным голосом. Конечно, не могло быть и речи ни о какой эмоциональной реакции с её стороны. Сэйди понимала ничуть не хуже коменданта, что «глупость» – качество, присущее лишь человеческим существам.

Как правило, секреты «Шприца» и «Минуса» не доставались врагу; если какому-то берсеркеру удавалось узнать их, его уничтожали прежде, чем он успевал улизнуть.

И всё равно люди продолжали гадать, какого рода берсеркер взорвался вместе с императорским кораблём. Им оставалось только надеяться, что это был Шива.

Но ещё очень нескоро люди смогут увериться в этом окончательно.

Силы самообороны Бани, не способные избавиться от своей нерешительности, поднялись в космос, а затем просто метались в своём крохотном секторе пространства, оберегая свою собственную планету, но держась слишком близко к ней, чтобы действовать эффективно в случае настоящей атаки.

За долгие часы сражения на Гиперборее корабли с Благих Намерений проводили время, периодически паля по теням, подымая тревогу при виде пролетающих астероидов, то и дело пытаясь вызвать базу на Гиперборее. Но их вопросы оставались без ответа, пока не прошло несколько часов с момента прекращения стрельбы на астероиде.

Следующий курьер, отправленный Норманди в Порт-Даймонт, понёсся сквозь подпространство с развевающимися в фигуральном смысле знамёнами, унося рапорт о победе. Комендант с нетерпением ждала возможности прочесать раскиданные повсюду обломки берсеркеров частным гребнем, чтобы отыскать какой-нибудь оптоэлектронный мозг, в котором можно было бы опознать Шиву.

– По-моему, мы добрались до него, – заметила одна оптимистка. – По-моему, император в самом деле прихлопнул его.

– Откуда такая уверенность, чёрт возьми? – осведомился её коллега-офицер.

Пройдёт немало времени, прежде чем все почувствуют настоящую уверенность. Но уже начало складываться впечатление, что квантовую конфигурацию, сделавшую мозг Шивы уникумом среди берсеркеров, наверное, уже не возвратить.

– Скоро, – шагая вместе с Гарри Сильвером к клубу, говорил Гавот, – наверно, не больше чем через час, Гиперборея снова вернется в лоно цивилизации. Из чего следует, что меня снова упрячут. Да вдобавок демобилизуют и вернут в штатское состояние. Вообще-то быть штатским мне по душе.

– Но не сидеть за решёткой.

– Вы очень проницательны, лейтенант. Полагаю, вы тоже испытываете неприязнь к подобному времяпрепровождению? Не ваше ли имя я слыхал где-то в связи с какими-то смутными разговорами о контрабанде?

– Уже не лейтенант. Я подал в отставку, из чего следует, что мне снова придётся зарабатывать на жизнь. В моём деле человек вроде вас порой бывает просто незаменим, так что, думаю, нам с вами надо бы кое-что обсудить.

– Ещё бы, спасибо. Ваш корабль в порядке? – как бы между прочим поинтересовался Гавот.

– Ага. Фактически говоря, стоит под всеми парусами. Чуть пораньше на борту была небольшая заварушка, но теперь всё улажено.

– Рад слышать. То есть, что всё улажено. Кто-нибудь пострадал?

– Расстреляли двух человек. Один оправился.

– Ваши друзья?

– Я бы так не сказал. – Гарри мельком бросил на собеседника странный взгляд. – Она видела мужчину, стрелявшего в неё.

– Мужчину? Она думает, что это был человек?

Гарри кивнул.

– Сильвер, вы, наверно, слыхали про мою биографию. Не знаю, что там вообразила себе эта женщина, но на меня это не навесить. Я сегодня стрелял только по берсеркерам и сражался на славу. Чертовски доблестно и чертовски хорошо, если позволительно о себе говорить такое. По-моему, имеются весьма веские законные основания пересмотреть моё дело от начала и до конца.

– Ага, я могу это подтвердить. Если хотите, чтобы я замолвил за вас словечко, я скажу, что, по-моему, ваше дело следует пересмотреть.

Они уже дошли до клубной комнаты, и Гавот помедлил перед дверью, бдительно осмотрев помещение, прежде чем войти. Ничего удивительного, что там никого не оказалось.

– Суд должен быть гражданским. Думаю, через час я уже распрощусь с военной службой. И, вы только не обижайтесь, но как-то я сомневаюсь, что вы сможете замолвить за меня словечко. Мне почему-то сдаётся, что вы и сам в бегах или вот-вот сделаете ноги. Поймите меня правильно, я предпочту отправиться вместе с вами.

А про себя Гавот подумал: «Скверно, что та женщина ещё жива, но кончать её теперь опасно. Игра не стоит свеч». Да вдобавок ситуация осложняется тем, что она может и не узнать в нём покушавшегося.

Но необходимость бежать становится от этого более неотложной. Когда стоишь перед стрелковым отделением, а не перед карцером, ситуация обостряется.

– Ладно, Сильвер, давайте поговорим о деле. Вы говорите, что бывалый человек вам пригодится. Мне больше всего нужен пилот. Я только раз в жизни пытался управлять настоящим кораблём, и дело как-то не пошло. А может быть, потому что мои мысли были… заняты другими вещами. – Гавот обворожительно улыбнулся.

– Если управляешь кораблём в бою, ясный рассудок – условие необходимое, но недостаточное. – Войдя в клуб, Гарри направился прямо к сверкающим руинам на месте некогда великолепной выставки напитков. Немного поискав, он нашёл уцелевшую бутылку с нужным содержимым. Почему-то розлив алкогольных напитков в бьющуюся тару принято считать гарантией подлинности.

Смахнув со стола осколки, Гавот сел и раскупорил контейнер с закуской – лесные орехи, свежие и сушёные фрукты, выведенные биоинженерными лабораториями.

Гарри вскоре присоединился к нему, прихватив пару стаканов и бутылку бренди «Инка Писко», импортированного с самой Земли. Гавот, жаждавший чего-то другого, встал и отправился на поиски за стойку. Карабин он прихватил с собой, держа оружие небрежно и умело, но шлем оставил на столе, за которым Гарри откупоривал свою бутылку бренди.

Теперь, когда стрельба закончилась или почти закончилась, Гарри начал замечать в себе признаки психологических эволюций, проходимых людьми после боя. Перспектива отставить шлем и оружие в сторонку, хотя бы ненадолго, уже не внушала панического ужаса. Он позволил себе поставить карабин на пол, но недалеко. Да и пить в шлеме ещё никто не научился.

Через час уборочные машины возьмутся за свою грандиозную работу. А до конца дня, наверное, уже начнут взимать с людей плату за вещи, которые те берут.

Пошарив облачёнными в бронированные рукавицы пальцами в подсумке скафандра, Гавот извлёк деньги и положил их на стойку.

– Мне будет не по себе, если не заплачу.

После чего вернулся к столу с собственной бутылкой. Этикетка была Гарри незнакома.

«Интересно, где он взял деньги?» – мимоходом полюбопытствовал Гарри, но спрашивать не стал. Вместо этого осведомился:

– Комендант не говорила вам о моих кодах запуска? Поначалу её инженерам пришлось помучиться.

– Нет, ни о чем таком она не упоминала. – Гавот наполнил свой стакан. – Наверно, коды ужасно трудны, если её людям пришлось нелегко.

– О, сейчас они совершенно отключены.

– Понятно. Значит, ваш корабль готов к вылету.

– Правильно.

Оба уже сняли шлемы, поставив их на стол на расстоянии вытянутой руки, чтобы быстро схватить в случае необходимости.

– За спокойный полёт, – провозгласил Гавот, поднимая стакан.

– За это я выпью, – откликнулся Гарри, а затем, будто продолжая невысказанную цепь размышлений, добавил: – Надо же, расстрелять двух человек, просто так. Зачем вы это сделали? Нехорошо.

На обаятельное лицо набежала тень боли, но собеседник вроде бы не удивился.

– Любой, кто предположит, что я сделал это на вашем корабле – безумец. Наверно, это был берсеркер, а если и человек, то уж ни в коем случае не я.

– А я понимаю так: если был человек, то отчаянно нуждавшийся в корабле для бегства.

– Я по-прежнему нуждаюсь в корабле, – улыбнулся Гавот, – а точнее, в том, чтобы меня подвезли. Если вы обеспечите меня транспортом, то не пожалеете.

Но сделка Гарри ничуть не заинтересовала.

– Видите ли… сразу после стрельбы кто-то пытался поднять «Волшебницу», но только опростоволосился. А вы только что говорили, что один-единственный раз в жизни пытались управлять кораблём, надев настоящий пилотский шлем. Но ведь до прибытия на Гиперборею такого не бывало. Так ведь? Так что это вы дали маху в качестве пилота сегодня. Не годятся для этого ваши мозги, битком набитые дерьмом, которое сами же источают.

Пару секунд Гавот просто сидел, молча потряхивая головой. Гарри не мог понять, то ли тот отвергает обвинение, то ли пытается вытряхнуть дерьмо, то ли просто изумляется странности происходящего в целом. Наконец Гавот проронил:

– Поймите меня правильно, Сильвер, я никакой не чёртов доброжил. Но я рад появлению берсеркеров.

– Держу пари, они вас тоже обожают.

Гавот отведал из стакана, немного посмаковал и довольно облизнулся.

– С чего это вы взяли? – он владел собой настолько хорошо, что в голосе его прозвучали нотки благородного негодования.

– Берсеркеры вовсе не помешаны на том, чтобы совершать убийства своими руками, лишь бы только совершались, – промолвил Гарри. – В отличие помешанных людей, они от этого не тащатся. Для них важно только окончательное число трупов. Так что чем больше люди убивают друг друга, тем больше это берсеркерам по душе. Это избавляет их от лишних хлопот.

Гавот вроде бы и не слушал. Устремив взгляд в пространство, он ещё раз отхлебнул из бокала и заметил:

– Но, правду говоря, с берсеркерами мне везёт. Всякий раз.

– Ничего особенного. Порой мне кажется, что мне везёт с помешанными людьми.

– Рад слышать, – изрёк Гавот, – что автопилот на «Волшебнице» теперь работает отлично. Потому что это означает, что мне больше не нужен живой пилот. Уж настолько-то я корабли знаю. – Он с улыбкой огляделся. – Гарри, не беря оружие с собой, вы подвергаете себя серьёзной опасности. Никто ещё не давал отбой тревоги. Тут ещё где-нибудь могут быть берсеркеры. – И сбросил шлем Гарри со стола.

Встретив этот спокойный, счастливый взгляд, Гарри, оставшийся без оружия и без шлема, неспособный защитить свою голову или вызвать помощь по радио, не в силах дотянуться до собственного оружия, подскочил и зигзагами бросился за угол, в другое крыло клуба. Оказавшись там, прижался всем телом к стене, словно в жалкой попытке спрятаться. Но выражение лица его отнюдь не было жалким или хотя бы напуганным.

– Не выйдет, знаешь ли, – сказал он.

– О? – Гавот тоже подскочил с карабином в руке и двинулся вперёд длинными решительными шагами по колено в папоротниках, чтобы отрезать противника от двери, ведущей в коридор. А теперь Гавот вышел на подходящий пятачок, откуда мог аккуратно выстрелить в угол с удобной дистанции.

– Не сработает, – повторил Гарри. – Пока ты копался среди бутылок, ты оставил шлем на столе, а я сунул руку внутрь и хорошенько ухватился за пару штуковин. – Он поднял руку и пошевелил пятернёй, облачённой в рукавицу с сервоусилителями. – Погнул эти штуковины, самую малость. Но достаточно, чтобы чуток искорёжить всю систему – даже ручной спуск. Твой карабин больше не работает. Если вернёшься к своему шлему, сунь руку внутрь. Может быть, поймёшь, что я сделал. В глаза это не бросается.

– Правда? Тогда чего ж ты пытался спрятаться в углу? – Говоря это, Гавот поднял оружие, смерив взглядом фигуру беспомощного человека перед собой. И саркастически добавил: – Отличная попытка, Гарри. О, блестящая мысль!

И попробовал мигательный спуск. Ничего не произошло. Схватился за ручной спуск. Ничуть не более успешно.

Гравитация взбрыкнула. Гарри, уже видевший подобное в этой комнате, был готов к этому, а Гавота эта пертурбация застала врасплох. Она заставила его лишь слегка оступиться, но прицела не сбила.

И всё же Гарри продолжал спокойно стоять на месте, будто собираясь вступить в какую-то игру.

– В этот угол я забился потому, – поведал он, – что хотел заставить тебя пойти за мной и встать именно там, где ты… – И в этот миг с молниеносностью захлопнувшейся мышеловки левую лодыжку Гавота стиснула хватка самой смерти, как ему показалось. Если бы не мощь брони скафандра, кости лодыжки и стопы переломились бы, как тростинки. Только одна разновидность смерти наносит подобные удары, так что разум и тело Гавота мгновенно мобилизовались до предела с одной целью: выжить. Но не успел он собраться и вложить полную силу в серводвигатели скафандра, как облачённое в броню тело, отброшенное с чудовищной силой, силой берсеркера, уже летело в воздухе кувырком. Глаза Гавота отчаянно моргали, хотя он и не мог прицелиться, но оружие по-прежнему отказывалось повиноваться.

Полёт окончился сокрушительным ударом. Гавот с маху обрушился спиной на неровный пол. И в этот миг упавший берсеркер, размахивая единственной действующей конечностью, приволакивая своё изувеченное тело по полу, нанёс уцелевшим манипулятором новый удар…

Осторожно выйдя из угла, Гарри увидел, что схватился берсеркер не очень удачно, но через пару секунд стало ясно, что зато механический убийца вполне удачно пользуется и тем, что имеет.

Вода в ручье покраснела.

В стороне валялся карабин Гавота – в данный момент неисправный, и Гарри не потрудился нагибаться за ним. Бочком пробравшись вдоль стены, он поднял собственное оружие с того места, где раньше оставил его – чуть дальше вытянутой руки от стула. Потом, пятясь, осмотрительно сделал изрядный крюк, пока не ощутил под коленями край сиденья, и сел, поёжившись.

Гравитация снова взбрыкнула, и в воздух ненадолго взмыл громадный, алый от крови пузырь, тут же с плеском обрушившийся назад. Лёгкое изменение положения, вызванное пертурбацией, улучшило обзор Гарри. Стальная клешня ухватила Гавота за нижнюю челюсть. Металлические пальцы впились ему в рот, большой палец вдавился в подбородок. Вокруг были раскиданы белые, красивые зубы, но уже никому не дано будет полюбоваться ими.

Гавот всё же ухитрился ухватиться обеими сервоусиленными ладонями за стальную конечность, убивавшую его – но слишком поздно, слишком поздно. Пальцы берсеркера уже нащупали крупный кровеносный сосуд и потихоньку добирались до спинного мозга. Вся металлическая пятерня неумолимо сжималась, сокрушая горло. Умирающий ещё немного пошумел, подрыгал ногами, но скоро затих.

– Ты стрелял в неё, сукин ты сын, – сказал ему Гарри почти небрежно, хотя и чуточку задыхаясь. – В Бекки, и не знаю в скольких ещё. Как бы между делом ты пытался убить её, а потом просто бросил.

Пол клуба чуть содрогнулся, легонько подбросив тела, словно покойник и его последний соперник пытались ожить. Затем гравитация снова всё уладила. Высокие папоротники скрыли Гавота, его убийцу и излучину ручья, в которой они полегли.

Набрав полную грудь воздуха, Гарри Сильвер откинулся на спинку кресла и заказал выпивку – «Инка Писко». Затем снова опомнился, сообразил, что на подхвате нет ни одного официанта, поднялся и отыскал новую бутылку взамен той, из которой потчевал Гавота.

Всего минуту спустя, за две минуты до намеченной встречи, пришедшая Бекки обнаружила его сидящим в баре со стаканом в руке. Гарри расслышал бормотание отделения зачистки, переговаривающегося по радио и следующего на небольшом удалении позади неё. И поднял голову.

– Ты выглядишь неплохо, деточка. Шмотки ещё у тебя?

– Ещё бы. – Бекки похлопала по подобию перемётной сумы, перекинутой через массивное плечо скафандра. – А также разнообразные личные пожитки. Я выписалась из лазарета, Гарри. И одновременно подала в отставку. Не знаю, слышали меня или нет. Похоже, никто не обратил внимания.

– В точности как со мной. – Гарри хотел было отшвырнуть карабин, но вовремя одумался, решив придержать его до того времени, когда окажется на борту собственного судна. Бекки тоже не рассталась с оружием. – По-моему, им было просто не до тебя. Давай-ка уйдём куда-нибудь. – Ему хотелось увести её из клубной комнаты, пока она не наткнулась на то, что лежит за папоротниками; и без того увиденных за последнее время ужасов ей хватит надолго. – Не хочешь ли прокатиться вместе со мной?

Час спустя официальное отделение зачистки, осторожно пробираясь через клубную комнату, без особого удивления обнаружило ещё одного недобитого берсеркера и ещё одного погибшего человека. Детали первого, естественно, будут сохранены для зала трофеев. И не без облегчения командир отделения доложил, что бежавший заключенный обнаружен. Оружие Гавота лежало рядом с трупом; очевидно, он выстрелил в берсеркера с близкой дистанции, но проявил беззаботность, сняв шлем слишком рано, и машина всё-таки добралась до него, прежде чем издохнуть.

Личный состав станции будет ходить вооруженным и в бронескафандрах ещё как минимум несколько дней, на случай, если где-то затаилась ещё одна смертоносная машина.

Коменданта Норманди, чуточку одуревшую от недосыпания, отвлекла и обрадовала новость, что в Гиперборейскую систему только что примчался большой, мощный человеческий флот. Очевидно, один из кораблей первоначального экспедиционного корпуса Марута, попав в засаду, всё-таки успел отправить курьера с донесением о катастрофе. Но до сих пор никто не знал, долетел ли курьер до места назначения.

– Кстати, комендант… – пару часов спустя произнёс адмирал. Клер то и дело приходилось напоминать себе, что этот адмирал – настоящий.

– Слушаю, сэр.

– Что случилось с этим лейтенантом Сильвером?

– Не знаю, сэр. Честно говоря, я не делала попыток следить за ним.

При сложившихся обстоятельствах подобное поведение вполне понятно и оправданно.

А с Гарри Сильвером случилось то, что он снова был в полёте, украдкой взлетев в своём корабле, пока никто не успел сообразить, что тот готов к полёту. Десяти минут в знакомом пилотском шлеме оказалось вполне достаточно, чтобы отрегулировать мыслетранслятор.

Теперь, удалившись от Гипербореи на световой год, он вместе со своей спутницей мог тешить себя надеждой, что если за ними кто и гонится, то лишь ВКФ, а не берсеркеры. Гарри понимал, что у флота найдётся повод преследовать его, и решил не дожидаться конкретных обвинений. За Гавота его вряд ли обвинят; это убийство отнесут на счёт берсеркера. Но наверняка захотят затаскать Гарри как свидетеля по делу кермандийского шпиона Эномото. Да и кермандийские головорезы несомненно заинтересуются его особой.

Что ж, кермандийских головорезов ждёт жестокое разочарование. Он твёрдо вознамерился позаботиться, чтобы реликвии Хай-Сана попали в руки повстанцев, а уж те найдут им хорошее практическое применение – в качестве психологического оружия, в ритуалах и в музеях. К тому же, Гарри ничуть не покривил душой, когда говорил, что надеется получить за реликвии Хай-Сана хорошую цену, – хотя и не такую большую, как заплатила бы за них противная сторона, желая уничтожить их раз и навсегда.

Когда он поднял этот вопрос в разговоре с Бекки, ей почти сразу пришла в голову альтернативная схема продажи реликвий повстанцам.

– Гарри, а может, нам сперва состряпать какие-нибудь подделки? Достаточно хорошие, чтобы люди диктатора выложили за них кругленькую сумму?

Гарри воззрился на неё чуть ли не с благоговением.

– Ух ты, об этом надо поразмыслить. Слушай, детка, я рад, что ты вернулась.

– Я тоже, Гарри.

Ах да, теперь его почти наверняка обвинят в похищении тахионной пушки ВКФ, всё ещё установленной на его корабле. Что ж, он на эту треклятую штуковину не напрашивался. Но избавиться от неё каким-нибудь пристойным фасоном будет не так-то просто.

– Если затеем подобную продажу, тут уж смотри в оба, – мечтательно произнесла Бекки.

– Вот уж действительно.

Ещё через пару часов пути сквозь подпространство Гарри поймал себя на желании повернуть назад, чтобы поглядеть, не мчится ли по следам «Волшебницы» погоня.

Бекки возразила, что это совершенно бессмысленно. Нет нужды, потому что и так ясно.

– Ты права, детка, – задумчиво кивнул Гарри.

Погоня есть. Гарри уже давным-давно понял, что погоня будет всегда. Единственное, чего следует просить от жизни – это успеть сделать что-то действительно хорошее, прежде чем она тебя в конце концов настигнет.

Витки

 Глава 1

Кликлик. Кликлик.

Два градуса право руля.

Клик. Клик.

...И сквозь призрачную полудрему слова загоняют на стапели тысячи судов, сжигают мои уходящие за облака башни. Бежит сладкий сон... Все, его нет. Что же...

— Ты странный человек, Дональд Белпатри, — звучали слова. — И многое пережил.

Я не поворачивал головы. Я притворялся спящим, пытаясь разобраться в своих чувствах. Только что мир вновь куда-то ускользнул... Или дело во мне? Нет, все на месте: вот палуба моего плавучего дома «Хэш-клэш», плетущегося со скоростью, наверное, километр в час по заросшему мангровыми деревьями каналу, что змеится вдоль Лонг-Ки, где-то между Майами и Ки-Уэст. Тепло, прохлада, свет, тень. Щелк-щелк.

Мы шли на новом автопилоте фирмы «Рэйдиоу шэк». Тот сравнивал информацию от недавно установленных государственных навигационных маяков с заложенной картой и приправлял смесь щепоткой радарных сигналов — амулетом от столкновений. Канал местами так сужался, что двум катерам уже не разойтись, — а значит, здесь было достаточно тенисто, чтобы сделать летнюю жару сносной. Более того, очень приятной. А в сущности, на остальное мне плевать. И все же...

Я не повернул к Коре головы, лишь хмыкнул. Я должен был сделать по крайней мере это, потому что по ее тону понял — она знает, что я не сплю.

Но такого ответа оказалось недостаточно. Она молча ждала продолжения.

— Трюизм, — наконец произнес я. — Назови трех людей, которые ничего не пережили. Назови хоть одного.

— Хорошо образован, — размышляла вслух Кора, будто наговаривала в диктофон. — Довольно умен. Возраст... сколько? Двадцать семь?

— Около того.

— Сложение: крупное. Хотя тело еще не деформировано чрезмерным пристрастием к итальянской кухне. — За две недели, прошедшие с момента нашей встречи, мы привыкли подшучивать над общей склонностью к макаронным изделиям. Сейчас это позволяло ей вести допрос в шаловливой манере. — Материально, очевидно, обеспечен. Цель в жизни...

Кора выжидательно замолчала.

— Приятное времяпрепровождение, — подсказал я, все еще не поворачивая головы.

С закрытыми глазами легко представить себе, как урчание двигателя сливается с рокотом проходящих через микрокомпьютер битов информации. Я все еще не доверял по-настоящему этой проклятой штуковине — иначе, оставив его у кормила, позволил бы дремоте перейти в глубокий спокойный сон. И избежал бы неприятного вопроса... Точнее, отсрочил бы его. Рано или поздно мне все равно было бы не отвертеться. Кора подбиралась к этому уже несколько дней.

— Каковое ты возвел в ранг искусства, — продолжила она. — Глаза голубые. Волосы темные, вьющиеся. Черты лица строгие, пристрастный человек мог бы даже сказать красивые. Видимых...

Да, практически невидимые. При нормальных обстоятельствах. Именно поэтому ее голос затих. Шрамы были хорошо укрыты теми самыми «темными, вьющимися». Кора обнаружила их неделю назад, когда моя голова лежала у нее на коленях, и, естественно, заинтересовалась. Внезапно мне почудилось, что этим вопросом она пилит меня постоянно, и чертовски захотелось, чтобы меня оставили в покое.

Я знал, что, если прямо попросить ее отвязаться, она отвяжется. Но, разумеется, после этого я больше ее никогда не увижу. А я стал замечать, что очень хочу и впредь ее видеть.

Похоже, Кору тянуло ко мне сильнее, чем требовалось условиями «летнего романа», и я...

Я повернул голову, положив ее на сложенные руки, и посмотрел на Кору. Она тоже была высокой, футов шести ростом. Сейчас ее изящное тело вытянулось на расстеленном на палубе пляжном полотенце. Она сняла лифчик купальника, но держала его под рукой — на непредвиденный случай. На случай серьезной ссоры со мной, к примеру.

В сущности, осмотрительная молодая женщина, какой и надлежит быть школьной учительнице. В сущности, красивая. Лицо не голливудское, нет-нет. Темные волосы, остриженные'короче, чем диктовалось нынешней модой, потому что, по ее словам, за такими легче ухаживать, а в жизни есть вещи поважнее прически... Но самое главное, я очень не хотел ее терять.

— Нет видимых причин для существования? — наконец предположил я. Беззаботным тоном, конечно.

Кора чуть повернулась, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Расскажи о своем детстве, — попросила она. — Судя по твоему говору, оно прошло где-то на Среднем Западе.

Тема менее опасная на первый взгляд. Опасная? Неужели я в самом деле так подумал? Да. На какое-то неприятное мгновение показалось, что меня прижали рогатиной и тщательно рассматривают. Кое-где болело. Например, шрамы. Я всегда считал себя человеком, который не очень-то любит раскрывать душу, и...

Мне дано было увидеть себя будто зажатым в пинцете. Что-то было явно не так. Словно существовали определенные вопросы, которыми не следовало задаваться. Впервые за многие годы я попытался разобраться в себе и осознал, что в ткань моей жизни вплетена нить необъяснимого. Но это и все, что я увидел — ни пути подобраться к нити, ни тем более расплести ее.

Видение исчезло так же быстро, как появилось, и я был этому рад. Здесь почва тверже.

— Верхний Мичиган, — ответил я. — Маленький городок. Уверен, что ты о нем и не слышала. Представь себе, называется Багдад. Неподалеку от Национального парка Гайаваты. Миллион озер и без числа комаров... Что тут скажешь? Типичная провинция.

Она улыбнулась — первый раз за долгое время.

— Завидую. Я рассказывала тебе кое-что о Кливленде... Полагаю, твой отец был владельцем какой-нибудь лесопилки?

Я покачал головой:

— Нет. Всего лишь работал там.

Мне не хотелось говорить много о родителях. И, между прочим, даже думать о них. Хорошие люди, вот и все. Жизнь в Багдаде была идиллической, ребенком я коротал дни подобно Гекльберри Финну. Но все это лежало в далеком прошлом, и я не испытывал желания возвращаться к нему.

Из-за поворота навстречу нам выполз еще один плавучий дом. Мой компьютер принял немного вправо, уступая проход.

— Я думала, что ты живешь на какое-то наследство.

У меня заболела голова — возможно, из-за солнца. Я сел. и потер шею.

— Мы не взяли удочки, да? Черт побери, а ведь собирался! Забыл...

— Ну хорошо, Дон, прости. Это не мое дело.

Встречная лодка выключила двигатель и скользила по инерции. В иллюминатор на обращенной к нам стороне высунулись два парня.

Полуобнаженные загорающие девушки здесь не редкость, но, очевидно, не такие красивые, как Кора. Один из парней что-то сказал, но я постарался пропустить это мимо ушей и лишь с неловкостью загородил надевавшую лифчик Кору.

Голова раскалывалась.

— Нет! Ну, Кора... Черт побери, ты не так меня поняла!

— Я не обижаюсь.

— Но ты удаляешься от меня, я чувствую.

— Удаляюсь? Или меня отталкивают?

— Я...

Я встал, но идти было некуда. Ухмыляющиеся юнцы проплыли мимо и запустили двигатель под моим почти беспомощным взглядом.

Я сел спиной к Коре, свесив ноги с палубы, и заколотил пятками по стекловолокну корпуса. Робот-навигатор, словно безумец, непрерывно бормотал про себя данные.

— Дон, меня действительно не касается, откуда у тебя деньги. Я знаю только, по твоим же словам, что тебе на счет ежемесячно поступает восемь тысяч долларов, и...

— Когда это я тебе сказал?

— Ночью, несколько дней назад, практически во сне, — ответила она. — Похоже на правду — ты ведешь довольно обеспеченную жизнь.

Мое лицо под тщательно культивируемым загаром покраснело.

— Хочешь знать, откуда у меня деньги?! — крикнул я. — А я не хочу!

Ну как ей удается заставить меня чувствовать себя ребенком, признающимся в тайном грехе?! Вдруг возникло желание повернуться и ударить ее по лицу.

— Что «не хочу»? — помолчав, удивленно спросила Кора.

В горле встал ком, голова буквально разламывалась.

— Не хочу думать об этом! — наконец выдавил я, будто пробивая словами стену.

Затем я вновь повернулся — и неожиданно моя рука, которую я едва не занес в ударе, теперь рванулась вперед и сжала запястье Коры. Я не мог больше вымолвить ни слова, но знал, что отпустить ее тоже не могу.

Внезапно вспыхнувшее в ней раздражение тут же сменилось жалостью и озабоченностью.

— Дон... Что-то ведь у тебя не в порядке, да?

— Да.

Я почувствовал облегчение, сумев признаться. «Не в порядке»? Да, к тому времени я уже понял это. Хотя не представлял себе, что именно. Но определенно не в порядке. Настолько я уже прозрел — с ее помощью.

— Тебе придется отпустить мою руку, — с деланной непринужденностью сказала Кора. Ее торопливо застегнутый лифчик грозил упасть. — Сюда идет еще одна лодка.

Я поднял голову. Лодка едва показалась из-за поворота футах в тридцати впереди. Запястье Коры выскользнуло из моих разжавшихся пальцев, и тут я увидел загорелое мужское лицо.

— Никак Малыш Уилли Мэтьюс собственной персоной, — заметил я и сам удивился совершенно неуместной догадке.

Внезапно я понял, что только что благополучно пережил какой-то внутренний кризис, и едва не задохнулся от облегчения. Я сохранил Кору. Что бы там ни произошло, а расставаться с ней я не собирался.

— Уилли?.. Почему ты о нем вспомнил? — спросила Кора, поправляя лифчик.

— Не знаю. Наверное, просто былые знаменитости иногда всплывают в памяти.

Вблизи лицо в лодке мало напоминало сгинувшего проповедника, каким я его запомнил по фотографиям и телеэкрану. Собственно, это было всего лишь весьма расплывчатое общее сходство. Когда мозгу нужен повод, чтобы отвлечься, он хватается за самые несуразные соломинки.

— Что тебя тревожит? Поделись, — сказала Кора. — Обещаю, ничего ужасного не произойдет.

Не уверен, что я поверил в это, но поверить хотел. Не осознавая причин, я чувствовал отчаяние, из глаз готовы были брызнуть слезы. Жаль, если такие страдания окажутся напрасными. Еще одно усилие, уговаривал я себя, — и все будет сказано. Она узнает ровно столько, сколько знаю я сам. Едва не расставшись, мы станем ближе друг другу. Несмотря на дурные предчувствия, овладевшие моей душой, — что ужасного могло произойти?

— Хорошо, — сказал я, глядя на сверкающую воду. — Я понятия не имею, откуда приходят деньги.

Я выждал, надеясь на какую-нибудь ее реплику, но Кора молчала.

— Пока я не копаюсь в причинах, не нажимаю, пока не пытаюсь выяснять — все будет в порядке, почему-то я это знаю. Средства перечисляет компьютер, без указания источника. Около года назад я пошел в банк и спросил, насколько трудно их проследить. Оказалось, по имеющимся данным невозможно. Потом я заболел, свалился на несколько дней и больше об этом не вспоминал. Но, пока я не задумываюсь об источнике денег, все хорошо. Просто чудесно.

Последние слова продолжали звучать у меня в голове. Я повторял их, будто зубрил наизусть. Непонятно, как можно было сказать такое применительно к описанной ситуации... Но мало того — долгое время я искренне верил в это.

Я поднял руку и потер лоб, глаза. Головная боль не утихала. Опуская руку, я заметил, что она дрожит.

Кора вдруг взяла меня за плечи.

— Успокойся, Дон. Я думала, ты, возможно, получаешь какое-то пособие — эти шрамы... Но ведь здесь нечего стыдиться.

Тут я понял, что веду себя, будто в самом деле стыжусь. Однако чего? Хотя теперь я уже боялся думать об этом. Почему — тоже уже понял. Действительно, было что-то... странное в моем образе жизни. Но самое странное — мое отношение ко всему происходящему. И сколько это уже тянется?

На лбу выступила обильная испарина. Что-то неладно. Мне откуда-то было известно: получаемые деньги — не компенсация за увечье. Но я не знал и не желал знать, за что мне их платят. Я понял, что попросту страшусь узнать. Я так дико боялся, что готов был пойти на что угодно, лишь бы не знать. И все же...

Кора села рядом со мной, свесила вниз длинные загорелые ноги. Мы смотрели на струящуюся воду, то яркую, то темную, когда падала тень, — скорее пятна Роршаха, чем магическое зеркало; Кора не видела моего страха.

— Зачем предполагать что-то дурное... — тихо произнесла она. Потом, помолчав, добавила: — Хотя ты говорил, что семья у тебя не из богатых?

Я кивнул, теперь, когда кризис миновал, слушая вполуха. Кора одержала победу, и мы оба это чувствовали, хотя сформулировать, какую именно, не могли. Я только начал прозревать. Я знал, что уже не смогу вновь стать тем человеком, которым был совсем недавно. Я содрогнулся, а потом взял Кору за руку. Мы продолжали смотреть на воду, и головная боль утихла.

Настал момент кристальной ясности. Вдруг я как наяву увидел сосны и ели вместо окружавших нас мангровых зарослей, уловил запах и шум леса вместо соленой свежести океана...

Впервые за долгое время — долгие годы — я захотел вернуться домой.

— Кора...

— Да?

— Поедешь со мной знакомиться с родителями?

О благословенная тяга к общепринятому...

 Глава 2

Билет? Билет?

Билет.

Что-то кликнуло. Беззвучно.

Что-то как-то где-то.

Бит-клик-клет. Бип-клет. Бип...

Вокруг. Вперед и назад. Пауза. Толчок. Поворот. Еще один. Передо мной — огромный сияющий котел с алфавитной кашей. Подход спереди. Я нырнул туда, где движется рука, собравшая нити власти. Естественно. От одного — к другому, потянешь за ниточку, и клубок размотается. Расширяясь и пульсируя...

На причале, где мы оставили днем «Хэш-клэш», имелись все удобства, в том числе устройства для подключения бортовых компьютеров к телефонной сети. Многие деловые люди и на отдыхе предпочитали иметь под рукой подобную возможность.

Все мое дурное самочувствие испарилось, остался лишь налет почти приятной усталости и легкого оцепенения, который в случае надобности я мог бы стряхнуть. Надобности такой, однако, не возникало, и я был благодарен за притупленность чувств, которую заботливо дарует иногда дух или тело. Для полной безмятежности недоставало лишь хорошей порции жаркого. Но сперва дела.

— Отчего бы не заказать сейчас билеты? — сказал я, ощущая нетерпение.

Кора улыбнулась и кивнула.

— Давай. Я не передумала.

Я спарил разъемы, которые включали нас в информационную сеть побережья и всего мира, и вернулся в помещение, где стоял компьютер.

В заказывании билетов нет ничего особенно сложного или экзотического. По сути, надо лишь соединить мое информационно-обрабатывающее устройство с аналогичными устройствами авиалиний и банка и передать указания, сколько людей, куда и каким классом летят. Однако...

Это произошло после того, как с делом было покончено. Можно было протянуть руку и выключить компьютер. Но вместо этого я продолжал смотреть на экран дисплея, чувствуя приятное удовлетворение, что билет...

Билет?

Очевидно, я замечтался, сперва подумав о билете и о том, что следует за подобным решением, затем о точной, слаженной работе самой машины, которая все это делала возможным, и наконец...

Я вроде бы слышал, как Кора меня окликнула — самым обычным тоном, едва ли требующим ответа. Потом я увидел сон наяву.

Мне казалось, будто я с головокружительной скоростью несусь вдоль темных и ярких линий; словно безумный аттракцион — вверх, вниз, по какой-то знакомой местности, на территории мозга или духа, где я уже бывал в предыдущем воплощении, а может, вчера, в момент забывчивости. Там, в конце пути, держали в заточении часть моей жизни. Ее окружали стены, преграждающие мне дорогу, и беззвучно затряслись вокруг сирены, когда я попытался найти проход...

— Дон! Что с тобой?

С порога на меня смотрела Кора. Я выдавил улыбку.

— Замечтался о доме, — сказал я, стряхивая оцепенение сна, потер глаза и зевнул.

— На секунду мне показалось, что ты уснул или...

— ...отключился? Ничего подобного. Я знаю, что тебя надо периодически кормить. Одевайся и...

Тут я внезапно заметил, что она уже в синей запахивающейся юбке и красной блузке.

— Дай мне пять минут, и мы сойдем на берег в поисках протеина.

Она улыбнулась. Я выключил терминал. Возвращение домой все еще согревало душу.

Кликлик.

В Детройте мы пересели на самолет до Эсканобы, что на северном берегу Мичигана. Яркое зеркало озера, по крайней мере вдоль береговой линии, словно конфетти было усеяно парусниками — меня будто током ударило. И чем ближе становилось мое пасторальное детство, тем больше наплывало воспоминаний. Я постоянно указывал Коре то на одну, то на другую достопримечательность, занимательные истории сами собой возникали в голове и просились с языка.

Багажа у нас не было — только сумки через плечо. Сойдя с самолета, мы сразу взяли напрокат машину и по автостраде № 41 поехали вдоль берега к северу, к выезду из города.

Солнце нанесло по зеркальной поверхности озера скользящий удар, и тотчас, словно трещины в стекле, побежали волны.

Через несколько миль мы свернули на шоссе Джи-38 к Корнеллу. Темно-зеленый косматый горизонт казался удивительно близким, и мое воображение, опережая события, устремилось вперед.

— Все же я думаю, что надо было предварительно позвонить, — уже не в первый раз сказала Кора. — За пять лет многое могло измениться.

Пять лет?.. Неужели так долго меня не было дома? Я выпалил цифру не задумываясь. Так сколько же лет прошло? Ни в прошлом, 1994-м, ни в позапрошлом году я Флориду не покидал, точно. В 1992-м... Я не мог припомнить, что делал в девяносто втором.

— Знаешь, я немного боюсь знакомства с твоими.

Дорожный указатель обещал Багдад через пятнадцать миль после Корнелла. Как мне и подсказывала память.

Я повернулся к Коре.

— Тебе нечего бояться, все будет хорошо.

Да и как иначе? Чем ближе мы подъезжали к Багдаду, тем меньше я беспокоился о дальнейшем. Главное... я улыбнулся... главное, что мы вместе.

Крошечный Корнелл, очевидно, за несколько лет сильно изменился — я ничего не мог узнать. Но шоссе в окружении высоких деревьев, старая железнодорожная ветка, водонапорная башня там или сям — все было до боли знакомо.

— А вот это что-то новое, — сказал я, помолчав.

Бензоколонка на краю Багдада оказалась маленькой и обветшалой, а не крупной станцией от «Ангро энерджи», которую я так отчетливо помнил. У въезда стоял новый знак: «Багдад. Нас. - 442».

Я притормозил до требуемых тридцати миль в час и поехал по единственной дороге, которую в черте поселка с известной натяжкой можно было бы назвать улицей. Незаасфальтированные дорожки, поросшие кое-где травой, развалюхи сараи и скособоченные домики с облупившимися фасадами...

Беда была в том, что эта улица не имела ничего общего с той, которую я помнил. Впрочем, возможно, на другой стороне поселка...

Ее мы достигли неприятно быстро. Промелькнуло последнее здание, и начались поля.

Население — 442. Нет, не может быть. В детстве меня окружало некое подобие если не столичной жизни, то уж во всяком случае мира, в котором существовали города, — не эта Богом забытая дыра. Я помнил... что-то большее. Где красная кирпичная школа с покрашенными в черный цвет пожарными лестницами, где белая церковь со шпилем, театр с большим шатром? Где дом моих родителей?

Я вел машину, растерянно глядя по сторонам, и Кора, наверное, догадалась, что что-то не так. Вернее, то, что все это время было не так, теперь обрело осязаемые очертания.

Я затормозил, прижавшись к правой обочине, развернулся — движения, собственно, не было никакого, даже сейчас, в разгар лета, — и медленно поехал назад, в ту часть, которую условно можно было бы назвать центром. Мимо проплыли старые фасады четырех магазинов, совершенно мне незнакомых.

«Кафе», Хорошая идея. Я припарковал машину — с таким же успехом можно было оставить ее посреди улицы, — и мы зашли в кафе.

Кроме нас, посетителей не было. Мы сели у стойки и заказали охлажденный чай. День выдался жаркий, и, наверное, неудивительно, что я вспотел.

— Вы не знаете здесь в округе семью Белпатри? — спросил я усталую официантку с голубым лаком на ногтях.

— Кого?

Я повторил по буквам.

— Нет. — В этой женщине — владелице или совладелице кафе — безошибочно угадывался старожил. — Вроде в Перрон-виле есть Беллы, — добавила она.

Мы не спеша пили чай и наблюдали за отвратительно опытной мухой, залетевшей за стекло на кокосовый орех, украшавший что-то сухое и желтое. Я не хотел смотреть на Кору и на ее ни к чему не обязывающие фразы отвечал односложным мычанием.

Расплатившись, мы сели в машину и медленно поехали по шоссе к югу. Я внимательно всматривался в боковые улочки — ничего. Все выглядело совершенно иначе.

На краю поселка я свернул на заправку и залил бензин. Подзарядкой здесь и не пахло — так далеко на север от Солнечного Пояса электромобили, как видно, не дошли. А на новой станции «Ангро», которую я вроде бы помнил — действительно помнил! — подзарядочные устройства были.

Заправщику пришлось выдержать ту же серию вопросов о семействе Белпатри. Увы, эту фамилию он слышал впервые.

Не успел я завести двигатель, как Кора спросила:

— Ты помнишь улицу, на которой стоял твой дом?

— Конечно. Беда лишь в том, что это ложная память.

Я был потрясен открытием — да. Но не до такой степени, как можно было ожидать. Где-то глубоко внутри я все время знал, что и запечатленный в памяти дом, и мое детство — изощренная ложь. Важно было приехать сюда и убедиться. И главное, чтобы при этом рядом была Кора.

— Конечно, я помню улицу и дом. Но они не в этом городе. Улицы другие, и дома другие, и люди... А все, что я вижу вокруг, — я этого не помню. Я никогда в жизни не был в Багдаде.

Наступило молчание.

— А может, их два? — произнесла Кора.

— Два города с одним названием? Оба в Мичигане, оба в нескольких милях к северо-востоку от Эсканобы по одной дороге? Причем дорогу я помню, все сходится. Все до края поселка. Потом... словно вживили что-то чужеродное. В географии или в памяти — не знаю...

— А твои родители, Дон? Если их здесь нет...

Они по-прежнему стояли у меня перед глазами, но не близкие, а будто с киноэкрана или страницы книги. Мама и папа. Милейшие люди.

Я больше не хотел думать о родителях.

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Нет, но... — Я понял, что в каком-то отношении мне сейчас даже лучше, чем там, во Флориде, без единого облачка на горизонте. — Вернешься со мной во Флориду?

Кора хихикнула — видимо, от облегчения, что я держу себя в руках.

— Да уж. Честно говоря, не хочется остаток отпуска проводить здесь.

Я выехал на знакомое шоссе. Прощай, Багдад, вор моей юности.

 Глава 3

Закат и вечерняя звезда, горизонт, увенчанный гирляндой увядших роз...

Нам повезло с рейсом на Детройт и недолго пришлось ждать самолета до Майами. Кора попросила меня сесть у иллюминатора, и я наблюдал, как чернильную тьму прокалывают светящиеся колодцы звезд.

— Ты не собираешься обратиться к помощи, когда мы вернемся?

— К чьей помощи? — спросил я, уже догадываясь. — И по какому поводу? — догадываясь и об этом.

— Тебе нужен врач, разумеется. Специалист по подобным вопросам.

— Думаешь, я сумасшедший?

— Нет. Но мы оба знаем, что-то у тебя определенно не в порядке. Если автомобиль барахлит, его показывают механику.

— А если правый глаз обманет тебя?

— В роль Эдипа можешь не входить. Я говорю о психиатре, а не о психоаналитике. Предположим, какое-то повреждение органического характера... Куда-нибудь давит осколок кости — последствие твоего несчастного случая — или что-нибудь в этом роде.

Я долго молчал. Ничего лучшего в голову не приходило, однако...

— Просто душа не лежит, — признался я.

— «И остается лишь разгладить эту прекрасную пустоту», — почти что с горечью сказала Кора.

— Что?

— «Тихая Лета — моя обитель. Я никогда, никогда, никогда не вернусь домой!» Сильвия Платт, из поэмы об амнезии. Предпочитаешь жить без памяти?

— За цитатой у преподавателя литературы дело не станет, — пробормотал я, но последняя ее фраза мне не понравилась.

Нельзя попросту забыть о поездке в Мичиган и вновь соскользнуть в счастливое неведение, сказал я себе. Нет.

И тут же опять пришло странное чувство — а может, отмахнуться от всего этого и плыть по течению, никогда, никогда, никогда не возвращаясь домой?..

Мне стало страшно.

— Ты знаешь хорошего специалиста в этой области?

— Нет. Но, безусловно, найду.

Я потянулся и тронул ее за руку. Наши глаза встретились.

— Хорошо, — сказал я.

Кроме плавучего дома, у меня на Флорида-Кис есть собственная квартира. Но мы остановились в гостинице в Майами, где выбор врачей значительно шире. Кора сразу же села за телефон и разыскала приятеля одного знакомого, каким-то образом связанного с администрацией медицинского института. По ее теории, надо обращаться к тому специалисту, к которому приходят с собственными проблемами другие врачи. Через несколько часов после нашего приезда я был записан на прием к психиатру, доктору Ралфу Даггетту, на следующее утро.

Словно готовясь к предстоящему испытанию, мое подсознание услужливо высыпало калейдоскоп снов. Из-за бензоколонки в какой-то дикой глуши выглянул Малыш Уилли Мэтьюс, предупредил меня, что следующий полет в самолете добром не кончится, и превратился в медведя. Кора, раздевшись, чтобы легче было залезть в мой домашний компьютер и починить его, объявила, что на самом деле она — моя мать. А когда я — во сне, разумеется, — пришел в кабинет психиатра, в засаде за столом меня поджидало толстое черное чудище.

Настоящий психиатр, с которым я встретился, в подобающее время проснувшись, побрившись и позавтракав, оказался вовсе не таким страшным. Доктор Даггетт был радушным обаятельным мужчиной лет сорока, невысокого роста, скорее плотно сколоченным, чем полным, — этакий лощеный хоббит, увеличенный в размере.

Пока у нас шел ни к чему не обязывающий разговор о причинах, побудивших меня к нему обратиться, Даггетт с непроницаемым лицом профессионального картежника изучал лежащую перед ним на столе медицинскую анкету, которую я только что заполнил. Собственно, изучать там было нечего. Насколько мне известно, всю жизнь я был до отвращения здоров.

Доктор передал анкету медсестре для введения в компьютер, а сам уставился мне в глаза, подсвечивая маленькой лампочкой. Он поинтересовался, часто ли мучают меня головные боли, а я мог припомнить лишь недавний приступ в плавучем доме. Даггетт проверил мои рефлексы, координацию движений и артериальное давление. Наконец усадил меня на неудобный стул и развернул над спинкой и моей головой стереотактическую раму, а сестра вкатила аппарат КОГ-ЯМР (компьютеризованная осевая голография посредством ядерно-магнитного резонанса) для сканирования мозга. В отличие от рентгеноскопии новая методика, появившаяся в последние годы, давала голографическое изображение исследуемого органа — вне поля вашего зрения, если вы брезгливы, и на виду, если вас от этого не тошнит.

К счастью, мой психиатр оказался современных взглядов, а я — не из брезгливых. Сначала он рассматривал изображение за складным экранчиком, но по моей просьбе его убрал.

Серо-розовый цветок на толстой ножке (прежде никогда не приходилось лицезреть собственный мозг). Весьма хрупкий на вид. Вот, значит, каков я — «заколдованный ткацкий станок» по Шеррингтону, где неустанно ткут сознание миллиарды клеток? Или радиостанция, материализующая душу? Или «компьютер из плоти» Минского? Или...

Как бы то ни было, Даггетт оборвал мои размышления, вынув изо рта Трубку и пользуясь ею как указкой.

— В височной доле, похоже, шрам, — заявил он. — Однако аккуратный. Любопытно... Судороги случаются?

— Насколько я знаю, нет.

— Не замечали по утрам прикуса языка, самопроизвольного мочеиспускания, болей в мышцах?

— Нет.

Даггетт ткнул трубкой в изображение, и я невольно поморщился.

— Возможно, гиппокамп... — заметил он. — Повреждения в этой области могут сказываться на памяти самым невероятным образом, но... — Доктор замолчал и что-то подрегулировал в аппаратуре. — Расскажите-ка мне подробнее о вашей поездке в Мичиган... Вот! Что ж, внешне гиппокамп в порядке... Давайте, говорите.

Он продолжал измываться над изображением моего мозга, а я излагал все связанное со злополучной поездкой. Кора была рядом, чтобы подтвердить, что по крайней мере эти воспоминания — не ложные.

Наконец доктор щелкнул тумблером, и парящий в воздухе мозг исчез. Мне даже стало не по себе.

— Я бы хотел попробовать гипноз, — сказал Даггетт. — Не возражаете?

Впрочем, времени возражать он не дал — признак того, полагаю, что мой случай его заинтересовал.

— Вас раньше гипнотизировали?

— Никогда.

— Тогда давайте устроимся поудобнее.

Даггетт высвободил меня из рамы и, подведя к мягкому креслу, откинул его спинку чуть ли не до горизонтального положения. Аппаратура в кресле определила ритмы моего мозга, подстроила под некоторые из них свое собственное слабое излучение и стала постепенно наращивать мощность, вызывая в то же время тончайшие изменения. Я словно чувствовал деятельность компьютера, управлявшего этим устройством. Волны текли через меня, как вода, а потом внутри головы вспыхнул белый шум, и я потерял сознание.

— Как ваше самочувствие? — Надо мной нависало профессионально внимательное лицо доктора Даггетта. Рядом, выглядывая из-за его плеча, стояла Кора.

— Полагаю, неплохо, — отозвался я, промаргиваясь и потягиваясь. Мне казалось, что я спал очень долго и при этом видел сны — из тех, что немедленно бледнеют и ускользают, когда пытаешься их-осознать.

— Что вы помните о Багдаде? — спросил Даггетт.

У меня все еще сохранялось два набора воспоминаний: город, который я действительно видел, и уже изрядно потускневший, будто призрачный Багдад, какой якобы я запомнил с детства. И теперь за почти неосязаемой пеленой ощущалась некая другая реальность, какие-то движущиеся за занавесью тени. Какие — пока я определить не мог. И сказал об этом доктору.

Он задал мне несколько простых вопросов — какой нынче год и тому подобное, чтобы убедиться, что я более или менее ориентируюсь в происходящем (по крайней мере, не хуже, чем до начала сеанса). При каждом моем ответе Даггетт кивал.

— Сколько же вы действительно живете во Флориде?

Тени за занавесью всколыхнулись. Что-то очень важное показалось на мгновение и тут же растаяло.

Я покачал головой.

— Не уверен... Несколько лет точно. Что со мной происходит?

— Во-первых, — начал Даггетт и замолчал. — В анкете вы указали, что травм головного мозга у вас не было.

Шрамы... Конечно. И хотя для меня они почему-то связывались с какими-то иными обстоятельствами, очевидно, логично и неизбежно предположение, что, раз они есть, получил я их в какой-то передряге.

— Итог сканирования совершенно однозначен, Дон, — продолжал доктор Даггетт. — У вас был по меньшей мере один серьезный перелом основания черепа. Может, все же припомните?

Почти осязаемые видения пришли — и растворились. И больше не приходили. Я снова покачал головой. Теперь я, во всяком случае, знал, что в моем прошлом что-то скрыто, — уже немалое достижение.

— Из того, что я видел и слышал, — продолжал он, — осмелюсь сделать вывод, что былые травмы — не единственная ваша беда. И даже не самая большая. Вполне вероятно, что они вообще не играют сколько-нибудь серьезной роли в этиологии вашего состояния. Налицо признаки умышленного воздействия на вас гипнозом; возможно, в сочетании с наркотиками.

«Зачем?» — спросил я себя. Все это казалось просто диким. Вначале я даже не поверил. Но Даггетт показал мне распечатку. Перед моим пробуждением он пропустил результаты обследования через терминал своего компьютера, соединенного с большим банком диагностических данных в Атланте.

— Видите, электронный коллега согласен со мной.

Я посмотрел на Кору.

Она кусала губы и глядела на распечатку, словно на невесть откуда взявшегося покойника.

— Что все это значит? — в конце концов выдавил я.

Прежде чем ответить, Даггетт раскурил трубку.

— Я думаю, над вами кто-то поработал, — проговорил он. — Не могу сказать, была ли умышленно нанесена травма головного мозга. Но фальшивую память вам, безусловно, имплантировали.

— Кто?

— Любой мой ответ был бы на данном этапе достаточно беспочвенным предположением.

— Так предполагайте!

Даггетт слегка пожал плечами.

— Известно, что так относятся к людям некоторые правительства. Но потом эти люди, как правило, не ведут беззаботную и обеспеченную жизнь. — Он сделал паузу. — Судя по вашему говору, вы коренной уроженец Америки.

— Я тоже так думаю. Однако не из Верхнего Мичигана.

— Истинные воспоминания о том периоде пока не появились?

На миг, лишь на какой-то краткий миг, пока он говорил, мне почудилось, что я сумел что-то ухватить, почти уже держал в руках — и вдруг все. Исчезло. Капут. Истина издевательски скалилась мне из-за угла.

Я состроил зверскую гримасу — плотно сжал веки, свел брови, стиснул зубы.

— Черт побери!

На мое плечо легла рука Даггетта.

— Придет, придет в свое время. Не мучайтесь так.

Доктор отвернулся и стал чистить трубку над большой пепельницей.

— Я мог бы загипнотизировать вас глубже, — сообщил он. — Но существует опасность создания новой конструкции. Если отчаянно пытаться что-то найти, можно вызвать к жизни иную фальшивую память — для восполнения нужды. Так что на сегодня все. Приходите через три дня.

— Я не в силах ждать три дня. Завтра.

Даггетт отложил трубку и скребок.

— Лед тронулся, — сказал он. — Лучше бы некоторое время не торопиться. Дать настоящим воспоминаниям, если можно так выразиться, шанс, возможность проявить себя.

— Завтра, — повторил я.

— Я не хочу вмешиваться так скоро.

— Доктор, мне необходимо знать.

Он вздохнул, признавая поражение.

— Хорошо. Завтра утром. Условьтесь о встрече с моим секретарем.

Я взглянул на Кору.

— Полагаю, мне следует пойти в полицию.

Даггетт то ли фыркнул, то ли хохотнул.

— Не могу, разумеется, вам указывать, — медленно произнес он, — но позвольте заметить, что, если вы не в состоянии рассказать полиции больше, чем знаете сейчас, они лишь порекомендуют вам обратиться к врачу.

Уловка 22 не пропала даром. Секретарь Даггетта, которая, должно быть, привыкла ко всякому проявлению эмоций у пациентов, и глазом не моргнула, видя несоответствие между выражением моего лица и непрерывным хихиканьем. Она назначила мне время и кивнула на прощанье.

Выход — в сопровождении наряженных клоунами фурий, толпой рванувшихся мне вслед.

Реакция наступила через несколько кварталов.

— Мне страшно, Дон, — сказала Кора.

Она вела машину. Я сидел, понуро свесив голову, и вызывал демонов, чтобы с ними бороться. Тщетно — те не обращали на меня внимания.

— Мне тоже.

И это была правда, хотя и не вся. Кора, судя по ее поведению, была напугана сильнее меня. Я же глубоко внутри стал испытывать чувство, от которого совсем отвык. Отвык настолько, что первые его прикосновения казались почти незнакомыми.

Это была злость.

Ангелы? Может быть, я мертв и нахожусь в раю? Нет. Мелодичные звуки не напоминали струнное пение арф, да и не должна бесплотная душа чувствовать кислый привкус во рту.

Я простонал и вернулся на бренную землю, к тренькающему телефону — забыл поставить его в режим записи, когда, ложась спать, еще надеялся на возвращение демонов. Если они и являлись, то конечный счет был примерно таким: демоны — 6, Белпатри — 0.

Часы показали 8.32 и повели отсчет дальше. Я ответил на звонок.

Знакомый голос. А, секретарь Даггетта... Но что-то определенно стряслось.

— ...вынуждены отменить вашу встречу, — говорила она. — Доктор Даггетт ночью скончался.

— Что?!

— Доктор Даггетт скончался. Мы... я обнаружила его в кабинете утром, когда пришла. Сердечный приступ.

— Неожиданно?..

— Совершенно неожиданно. Он никогда не жаловался на сердце.

— Допоздна работал?

— Изучал истории болезни некоторых пациентов. Прослушивал записи...

Больше она, по сути, ничего не знала. Разумеется, я не мог отрешиться от мысли, что именно мои записи прослушивал он перед смертью.

Я встал, умылся, оделся и приготовил кофе. Кора с благодарностью приняла его и бросила на меня вопросительный взгляд. Я рассказал все, что только что узнал.

— Это дело дурно пахнет, — проговорила Кора после паузы. — Что... как... Черт побери! Начинать сначала с другим врачом? Или, быть может, попытаться заглянуть в твою историю болезни?

Я покачал головой.

— Сегодня это точно не получится... А другой врач лишь повторит то, что сделал вчера Даггетт, — зачем? Даггетт ведь предупредил, что воспоминания скоро вернутся. Мне кажется, он прав, поэтому лучше подождать. Я уже чувствую себя иначе, будто в моей голове что-то приходит в порядок, проясняется.

— Но, черт побери, мы были так близко — к чему-то! Просто невероятное совпадение! Может, стоит обратиться в полицию? Рассказать им все, и пусть проверят...

— Слухи и догадки, — перебил я. — К тому же исходящие от предполагаемого душевнобольного. Даже если они отнесутся серьезно, за что ухватиться? Сердечный приступ — это не удар тупым орудием. Для полиции у нас ничего нет. Как и у них для нас.

Кора сделала глоток кофе, опустила чашку на прикроватную тумбочку.

— Ну и что ты собираешься делать?

— Вернуться в Ки-Уэст. Послезавтра в банк должен поступить следующий платеж. Мы можем позволить себе успокоиться и ждать результатов лечения.

— Успокоиться? — переспросила она, сбросила ноги с постели и встала. — Как это возможно, зная то, что мы узнали?

— А что же еще делать?

— Когда уляжется шум, постараться заглянуть в твою медицинскую карту. Даггетт мог записать туда больше, чем сказал нам.

— Навести справки можно по телефону через несколько дней, уже из дома. Приводи себя в порядок и пойдем завтракать — если ты не предпочитаешь поесть здесь. Потом складываем вещи и уезжаем.

— Нет, — сказала Кора, решительно откинув назад волосы. — То есть да — завтраку и нет — «уезжаем».

— Что ж, одевайся. Остальное обсудим за завтраком.

Сошлись на компромиссе: мы задерживаемся здесь, ночуем, днем пытаемся добраться до моей истории болезни и, если ничего не получится, утром уезжаем.

Ничего не получилось.

Я хочу сказать, что приемная Даггетта была закрыта. Справочная не могла или не хотела связать нас с его родственниками. Разыскать его секретаря я не сумел. В конце концов нашел медсестру, и она сообщила, что то, что мне нужно, получить немедленно я не смогу. Архивы носят весьма деликатный характер; они опечатываются в случае кончины психиатра и выдаются лишь по решению суда или запросу нового лечащего врача. Ей очень жаль, но...

Ничего не получилось.

— Давай обратимся в суд, — предложила Кора.

— Нет, — ответил я. — Не надо вмешивать посторонних. Я сдержал свое обещание — мы ждали, мы пытались. Завтра уезжаем.

— Так и не узнав?

— Все придет. Я чувствую.

— Ты и Багдад «чувствовал».

— Иначе.

— Вот как?

Тяжелый был вечер. Вдобавок ко всему снова вернулись демоны, прихватив с собою запас кошмаров. К счастью, большинство из них с первыми лучами солнца бесследно исчезли. За исключением сценки последнего танца войны вокруг бензоколонки «Ангро энерджи» с участием всевозможных ужасов; и земля разверзлась под ногами, когда какой-то толстяк пылающим топором разрубил гигантскую голограмму моего мозга... Словом, были все те маленькие прелести, которые превращают сон в захватывающее приключение.

Кора не очень радовалась нашему отъезду, но я выполнил свои обязательства, и она сдержала обещание. Почти всю дорогу нас преследовал моросящий дождь. Патетично — природа будто прониклась нашими чувствами. Мы оба были далеко не в блестящем настроении, когда приехали домой.

И едва пришли в себя, как Кора вновь завела разговор об адвокатах. Нет ли у меня надежного юриста, способного заняться этим делом?

— Нет, — солгал я, потому что был уверен, что Ралф Даттон, с которым я иногда встречался, не отказал бы мне в просьбе. Просто не хотелось идти этим путем, и поперек горла стояли подобные разговоры.

А она не унималась. Я вновь почувствовал злость, на сей раз направленную на Кору, но боялся дать ей выход. Я сказал Коре, что устал, что у меня опять разболелась голова и что мне нужно побыть одному. Я извинился и вышел на улицу.

Прогулка привела меня в бар, возле старого дома Эрнеста Хемингуэя, куда я изредка заглядывал. Неужели Хемингуэй в самом деле утащил отсюда писсуар и сделал из него дома поилку для своих котов?

Я потягивал пиво, когда ко мне подошел Джек Мэйс. Рослый, веснушчатый, вечно улыбающийся; песочные волосы, выгоревшие до белизны... Он имел вид неунывающего школьника и с первой же встречи производил на многих неотразимое впечатление. Пожалуй, более несерьезного человека я не встречал. Он часто влипал во всякие неприятности, хотя, в сущности, ничего порочного в нем не было. По натуре Джек был искателем удовольствий и, подобно мне, каждый месяц получал вклад на текущий счет. Только он знал, откуда приходят деньги. Ему их переводили родители — за то, чтобы он не возвращался в Филадельфию.

Мы с ним всегда прекрасно ладили, возможно, потому, что Джек находил между нами много общего — если вообще об этом задумывался. В тех редких случаях, когда я выбирался в свет, я приветствовал его общество. Джек, не теряя головы, мог выпить гораздо больше меня и присматривал за мной, вытаскивая из щекотливых ситуаций.

— Дон! — Он хлопнул меня по плечу и сел на соседний стул. — Сколько лет, сколько зим! Куда ты пропал?

— Немного попутешествовал. А как у тебя?

— Слишком хорошо, чтобы хотелось уезжать. — Джек ударил по стойке. — Эй, Джордж, принеси-ка кружку!.. Ко мне тут прибились две крошки, — продолжил он,— Заходи попозже. Тебе это пойдет на пользу.

Мы пили пиво и болтали. Я ничего не рассказывал — он не из тех, с кем делятся неприятностями. Зато в пустопорожних разговорах ему не было равных, и меня это вполне устраивало. Мы обсудили общих знакомых, прелести рыбалки — порой выбирались вместе, — политику, кино, спорт, секс, питание, а потом пошли по второму кругу. Господи, какое же это облегчение — не думать о том, что тревожит больше всего!

Не успел я опомниться, как уже стемнело. К тому времени мы успели поесть — даже не скажу где — и посидели в другом заведении. В голове у меня все плыло, но Джек выглядел свежим как огурчик и беспрерывно трепался, пока мы не дошли до его дома.

Потом он знакомил меня с девушками, включал музыку, готовил коктейли, снова готовил коктейли... Мы потанцевали. Немного погодя я заметил, что он и высокая — Лаура — куда-то исчезли, а я сижу на диване с Мэри, обнимая ее за плечи, со стаканом на коленях, и второй раз выслушиваю историю ее развода. Периодически я кивал и время от времени целовал Мэри в шею. Не думаю, что это отвлекало ее от захватывающего рассказа.

Еще немного погодя мы каким-то образом оказались в одной из спален. Позже я на несколько секунд выплыл из забытья, смутно припоминая, что девушка осталась мною недовольна, и никого рядом с собой не обнаружил. И снова заснул.

Наутро я чувствовал себя больным и разбитым и потащился за исцелением в ванную, оснащенную Джеком лучше любой аптеки. Пока я глотал попадавшиеся под руку витамины, желудочные, болеутоляющие и успокоительные средства, магическая занавесь в моем сознании колыхнулась, неожиданно пропустив вперед какие-то картины. Я даже не сразу понял какие. А когда понял, застыл — прямо в процессе полоскания рта, — испугавшись захлебнуться.

Из прихожей донесся шум. Я выплюнул пахнущую мятой жидкость, сполоснул раковину и вышел.

Это был Джек, в желто-оранжевом пляжном полотенце направляющийся в туалет.

— Джек! Я работал в «Ангро энерджи»!

Он поднял мутные глаза, пробормотав: «Прими мои соболезнования» — и исчез в туалете. Интеллектуал, сразу видно...

Я направился на кухню и, пока варился кофе, оделся и выпил апельсинового сока вместе с сырым яйцом. А потом с чашкой кофе вышел на балкон.

Солнце висело в нескольких метрах над горизонтом, но утро было прохладным. Лицо обдувал влажный соленый ветер. В кустарнике по обеим сторонам дома перекликались птицы.

При мысли о Коре мне становилось стыдно, но в целом я чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Я вспоминал, и это отодвигало все остальное на второй план.

Да, я работал на «Ангро». Не охранником, не бурильщиком, вообще не в поле. Не на разведывательной станции. Чуть не сказал себе «ничего технического», но что-то меня остановило. Это было бы неправдой.

Я сделал еще глоток кофе. Возможно, переработка информации? Я определенно разбирался в компьютерах...

Где-то в управленческом аппарате или в лаборатории... Да, в какой-то лаборатории, точно.

Затем, на миг, мне явилось видение — то ли воспоминание, то ли воображение, то ли смесь того и другого: дверь, дверь со старомодным матовым стеклом. Она как раз закрылась перед самым моим носом, показав черные буквы — «ВИТКИ: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ОТДЕЛ».

Разумеется, дроссели индуктивности еще нужны в некоторых устройствах типа реле, их не заменили процессоры и микропроцессоры...

Как насчет такой версии: несчастный случай в лаборатории? В результате — шрамы, черепная травма, затем имплантация ложной памяти, покрывающей значительный период моей жизни; шаг, возможно, необходимый для сокрытия вины определенных руководителей компании. И пенсия — чтобы я сидел тихо и не лез на рожон.

Однако очень многие попадают в того или иного рода происшествия, а о столь экзотических последствиях я что-то не слышал. Крупные фирмы могут позволить себе уладить все честь по чести; и делают так.

Нет, неубедительная версия. Но я чувствовал, что главное еще впереди.

Я допил кофе и поднялся, поставив чашку на перила. Пора просить прощения у Коры. По крайней мере я принесу ей добрые вести.

Я вошел в дом и позвал:

— Кора?

Тишина. Что ж, понятно: дуется. Я ведь просто сказал, что иду гулять, и она, вероятно, беспокоилась.

На душе у меня стало совсем муторно, и я сразу решил сделать ей что-нибудь приятное — обед, цветы и...

-  Кора?

И во второй комнате пусто. Неужели она так разозлилась, что переехала в гостиницу?

«ВАС ОЖИДАЕТ ПОСЛАНИЕ» — светилась надпись на экране телефона-компьютера, как всякий раз, когда кто-нибудь звонил или, уходя, оставлял записку. В желудке возник ледяной ком, во рту прорезался привкус кофе.

Я пересек комнату, коснулся клавиши, и экран показал:

«ДОН ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СКЛАДЫВАЮТСЯ ТАК ЧТО МНЕ ПОРА ЕХАТЬ. У НАС БЫЛ ЧУДЕСНЫЙ ЛЕТНИЙ РОМАН, НО ДУМАЮ НЕ СЛЕДУЕТ ПРИДАВАТЬ ЕМУ ОСОБОГО ЗНАЧЕНИЯ. ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ В МОЕЙ ПАМЯТИ. КОРА».

Я осмотрел весь дом и удостоверился, что ее вещей нет. Потом вернулся и сел у экрана. Конечно, по дисплею не проверишь почерк и роспись не сличишь. Но преподаватель языка, который так соблюдает пунктуацию...

Я был почти удивлен собственной реакцией. Не отчаяние, не грусть, не истерия, не страх. Нечто совершенно иное.

Во рту, однако, пересохло. Я открыл холодильник, достал пиво, вырвал крышечку и в несколько глотков осушил всю банку.

Рука дрожала — похмелье плюс волна нахлынувшего адреналина. Адреналина — от ярости, не от испуга. Я почти забыл, что такое ярость.

Пальцы слушались меня идеально. А почему, собственно, нет? И все же где-то глубоко внутри это казалось странным... Позже, позже... Об этом будем думать позже... Я смотрел, как жестянка хрупким цветком сминается в кулаке.

Физическое напряжение будто очистило путь для другого — не только для логики и здравого смысла...

Всматриваясь в экран, я попытался почувствовать на клавиатуре пальцы Коры, вводящие это послание. Время поступления информации на центральный процессор...

Сознательно я не отдавал себе отчета в своих действиях. Но на более глубоком уровне знал, что заглядываю в компьютер, воспринимаю его электрическую жизнь — чувство сродни той полудремотной эмпатии, которую я недавно испытал к электронному навигатору плавучего дома.

Потрясение от открытия или, вернее, повторного открытия такой силы внутри меня отступило на задний план перед иной, необоримой нуждой. Я не мог найти пальцев Коры. Здесь были чужие пальцы...

Пришло время думать. Адреналин тут плохой помощник, и даже мой вновь обретенный талант оказывался бессильным. Я проклинал нашу ссору, ругал себя за то, что оставил Кору одну, беззащитной перед нападением, перед похитителями. Я вернулся в Ки-Уэст, как на родную землю, в мой дом — мою крепость, где можно стоять насмерть — вовсе не из-за денег (как я пытался уверить Кору), которые должны сегодня поступить в банк...

Банк.

Перед глазами, как во вспышке, вновь предстала захлопывающаяся дверь со старомодным матовым стеклом. То, что много лет назад я тайно обозначил, — только для себя, мысленно! — язык моего сна, моего подсознания назвал — «ВИТКИ: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ОТДЕЛ».

Банк.

Я вышел из дома, сел в машину и подъехал к банку, встав на площадке в тени кокосовой пальмы. Я взглянул на часы. Деньги должны поступить в полдень — в виде электрических импульсов по оптоволоконным кабелям, что тянутся под теми же длинными мостами, по которым несутся легковушки и грузовики.

В машине было жарко и душно. Не выключая мотора и кондиционера (никто не смотрел на это косо теперь, когда мир так стремительно завоевала солнечная энергия — и «Ангро энерджи»), я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

Компьютер в банке был целым городом по сравнению с крохотным электронным форпостом у меня дома. Но городом, выстроенным логически, с четко обозначенными проспектами.

С каждым часом, с каждой минутой ко мне возвращалась память. Мысленно я потянулся к банковскому компьютеру. Начался «эффект витков».

 Глава 4

Кликлик, и вперед, в волшебный город света и тьмы... Реки холодных электронных огней, огибающие геометрически правильные острова, текущие под мостами, останавливающиеся перед плотинами, тихо струящиеся здесь, с ревом несущиеся там... Огоньки, перемигивающиеся, как на дисплее пинбола... Грохот, шорох...

Я пробрался к оазису спокойствия, откуда открывалась вся картина, где-то окуная палеи,, где-то касаясь пилона, чтобы чувствоватъ эхо пульсирующей информации. Врата открывались и закрывались, нейтральные сигналы проносились мимо товарными поездами... Не то, не то, не то...

Время приостановилось. Да и в любом случае — Боже, до чего приятно вернуться... Я мог ждать. Казалось, что, если бы мое тело сейчас умерло, я продолжил бы существование в окружающей громадной машине. Кликлик...

Замедли, останови, увеличь, расширь.

Да.

Вот, поймал. Цепочка-символ с ежемесячной стипендией: 11111010000000, с моим именем. Я проследил ее до своего счета. Немедленное уведомление о получении, с тем же кодом, возникло, словно феникс, из электрически потрескивающего гнезда, стремглав помчалось в силовую линию, по которой прибыли мои деньги...

Я пометил его, ухватил, последовал за своим именем. Вдоль цепи кабельных трасс, подвешенных (отметил я на другом уровне сознания) на опорах, от острова к острову, по медным и оптоволоконным проводникам, змеящимся по каналам, к расчетной палате Майами, через другой, еще более крупный город огней и дальше вперед, вниз, вверх, вокруг, насквозь, от терминала к терминалу: Атланта, Нью-Йорк, Нью-Джерси и затем...

Нью-Джерси, правление «Ангро энерджи».

Да, разумеется. Но я должен был убедиться.

Я нырнул. И выплыл на фондовой бирже, омываемый успокаивающими ритмами прогнозов цен на пшеницу. Память возвращалась...

Эль-Пасо. Мне семь лет. Я сижу на полу в торговом центре, где работают мои родители. И, как другие дети с игрушками, беседую со старым, модели 1975 года компьютером, отключенным от информационной сети на ремонт, но работающим в режиме проверки. «Что с тобой? — спрашиваю я. — Почему ты сбиваешься?» Затем в моей голове вспыхивают разряды, и я ввинчиваюсь в город огней; только где-то их нет. Здесь, здесь, здесь — и здесь/.. Так я впервые скользнул в компьютер. Я...

Напомнил о себе другой мир — более медленный, менее яркий. Я смутно осознавал, что кто-то стоит у моей машины на стоянке возле банка, смотрит на меня. Я не хотел возвращаться, но увы... Пришлось стряхнуть с себя видение, скользнуть назад в свою голову, посмотреть на назойливого прохожего.

В белом брючном костюме, невысокого роста, темноволосая, довольно хорошенькая, с восточными чертами лица. Она не сводила с меня глаз.

Я чувствовал, что должен ее знать.

Я опустил стекло.

— Как твои дела, Дон? Ты неважно выглядишь.

Энн. Энн Стронг. Я не помнил ничего, кроме этого, но име-нем-то можно воспользоваться.

— Мне давно уже не было так хорошо. Что ты здесь делаешь, Энн?

— Меня ты по крайней мере помнишь, — сказала она. — А я уж стала сомневаться.

— На мне пока рано ставить крест, — с улыбкой заметил я и выпалил еще кое-что: — Любишь цветы?

— Их так много, и все такие красивые, — ответила девушка. — Такие чистые... краски.

Что-то в ней... особенное. Не «краски» она хотела сказать, другое слово, я чувствовал. У нее действительно было особое отношение к цветам, но...

— Ты давно в городе?

— Нет. — Она чуть качнула головой. — Тебе здесь нравится?

— Я постепенно привязался к нему.

— Понимаю. Но неужели же нет ничего увлекательнее, чем сидеть в машине на стоянке возле банка?

— Ожидаю откупных денег от «Ангро», — бросил я — отчасти наугад, прощупывая, а частично потому, что уже начал подозревать связь.

Энн нахмурилась, поджала губы, поцокала, медленно качая головой.

— Кнутом и пряником. Старое правило.

— Ну, я-то кнутом не ограничусь.

— Откуда такая злоба, Дон?

— Почему ты здесь?

— Приехала в банк получить по чеку и увидела знакомое лицо.

— Ладно. Тебя подбросить куда-нибудь?

— Я собиралась перекусить.

— Есть одно приличное местечко. Залазь.

Она села в машину, и мы выехали на дорогу, повернув налево.

— Отдыхаешь, значит, — заметил я.

— Вроде того.

Что-то с ней... В голове зазвенели, предупреждая, колокольчики. Словно я уже нащупал причину, но та упрямо от меня ускользала.

Неважно, решил я. По крайней мере — не жизненно важно.

В пропаже части моей биографии и в исчезновении Коры из-за ее связи со мной виновата «Ангро энерджи». Мне так казалось.

Я собирался отправиться в Нью-Джерси и поднять там большой шум. Я собирался отыскать людей, которые пока лишь темными силуэтами маячили в затуманенной памяти.

Их имена вспомнятся, вспомнятся их лица. Я найду их. Я заставлю их говорить. Они вернут мне Кору, иначе я... что-нибудь сделаю. Что-нибудь разоблачающее или отчаянное. Или и то, и другое. Выбора у меня больше не оставалось.

Я въехал на стоянку возле небольшого кафе, куда иногда заглядывал. Сейчас, в необеденное время, там вряд ли будет многолюдно.

Мы вышли из машины, и я чуть не взял Энн за руку. Внезапно налетел запах гиацинтов.

Мы сели за маленький угловой столик, я вдруг ощутил зверский голод. Зеленый суп, салат, побольше мяса, охлажденный чай, пирог — я заказал все. Энн взяла салат и чай.

Теперь я был совершенно уверен, что знал ее, когда работал в «Ангро». Но в каком качестве? Хоть убей, не помню.

— Хорошо, что ты здесь счастлив, — помолчав, произнесла Энн.

— Бывали времена посчастливее.

— Вот как? — Ее глаза расширились, к щекам, показалось, прилила кровь. Но только на миг. Тут же лицо Энн застыло. — Ничего, еще вернутся твои радости. Все придет.

Мне почудился аромат роз.

— Кто знает?

Она перевела взгляд на тарелку, подцепила вилкой листок салата.

— Кое в чем можно не сомневаться.

— Например? — отозвался я.

— Сотрудничество с властями предержащими приносит предсказуемые результаты.

— В наши дни не поймешь даже, с чего начинать.

— Ты испытываешь беспокойство.

— Да.

— А говоришь, что тебе здесь нравится.

— Верно. Но скоро я уеду.

Ее глаза встретились с моими.

— Так не начинают, — сказала она.

— Тебе известен лучший путь?

— Любой путь, который не связан с необдуманными поступками, лучше.

— С удовольствием показал бы тебе окрестности, — заметил я, — но скоро самолет. В Нью-Джерси.

Я внимательно следил за ее лицом, надеясь уловить реакцию. В воздухе расплылся запах жасмина.

А выражение лица нисколько не изменилось, когда она сказала:

— Не глупи, Дон. Это как раз и есть необдуманный поступок.

— Что же посоветуешь делать? — спросил я ее.

— Ступай домой. Никуда не уезжай. Рано или поздно с тобой свяжутся...

— Хорошо, давай напрямую! Тебе известно больше, чем мне. Где она?

Энн покачала головой.

— Понятия не имею.

— Ты знаешь, что происходит.

— Я знаю только, что ты вспоминаешь вещи, которые лучше не вспоминать.

— Сделанного не вернешь. А я не собираюсь торчать дома и ждать, пока зазвонит телефон.

Она положила вилку на тарелку, достала платочек и промокнула губы.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты пострадал.

— Мне бы тоже, — сказал я.

— Не лети в Нью-Джерси. С тобой произойдет что-то ужасное.

— Что?

— Не знаю.

Я издал горловой звук, и Энн торопливо вскочила.

— Извини.

Я сразу же поднялся и пошел за ней. Но она сделала несколько шагов и исчезла в туалете, а я в нерешительности остановился.

Мимо проходила наша официантка с кофе.

— У женского туалета есть второй выход?

— Нет, — ответила она.

— Окна?

Она покачала головой.

— Четыре зеленых стены.

— Спасибо.

Я вернулся за столик и доел пирог. Выпил охлажденный чай, затем попросил кофе.

В туалет зашла седая женщина. Когда чуть погодя она выходила, я к ней подошел:

— Прошу прощения, там нет невысокого роста девушки с восточными чертами лица, в белом брючном костюме?

Она поглядела на меня и покачала головой.

— Нет. Никого нет.

Когда я расплачивался в кассе по счету, оставив чаевые на столике, мне почудился голос Энн:

— Никуда не уезжай. Думаешь, сейчас у тебя неприятности? По крайней мере ты жив! Сиди дома, не дразни собак.

Я огляделся по сторонам, но Энн нигде не было. И все-таки я почти физически ощущал ее присутствие.

— Неудачно, — пробормотал я. — Ты что — омрачила мне рассудок?

Ее смех смешался с ароматом цветов.

 Глава 5

Дома я переоделся, закинул в сумку бритву и кое-какие мелочи и, наведя через компьютер справки о расписании полетов, убедился, что новых посланий для меня нет. Я запер дверь, вновь сел за руль и направился к аэропорту. Призрачный голос Энн больше меня не преследовал, хотя я со страхом ожидал увидеть ее буквально за каждым поворотом.

Долгий полет — это как раз то, что нужно, если вы хотите хорошенько все обдумать.

Я припарковал машину, нырнул в здание аэропорта и зарегистрировался у стойки, где мне дали талон на посадку. Оставалось еще немного времени, и я, взяв чашку кофе, прошел в зал ожидания. Впервые с самого раннего утра на меня ничего не давило, можно было расслабиться. Я уселся в кресло и отхлебнул горячей жидкости.

Кликлик?..

Расслабиться...

Кликлик.

Я смежил веки и почувствовал вокруг себя пульсирующую сеть электронной активности, практически вездесущей в наши дни и все же сосредоточенной в большей степени в определенных местах. Например, в аэропорту, с его обилием перерабатывающих информацию устройств.

«Привет, — сказал я. — Ты успокаиваешь и нежишь».

Мой мозг массировали проходящие волны. Я ни о чем не думал. Я не ввинчивался и не считывал...

Через несколько минут я вынырнул из потока, сделал глоток кофе и стал смотреть в окно на подкатывающий по полосе самолет. Мне было гораздо лучше. После аптечки Джека и хорошего завтрака все следы похмелья улетучились. Голова работала так ясно, как не работала целую вечность. Несмотря на предупреждение Энн, я даже поверил в успех своей миссии.

Мне ведь была нужна только Кора. Ее исчезновение, пожалуй, могло быть вызвано лишь недовольством неведомых лиц тем, что я обретаю память. Им требовалась управа на меня — на случай, если я вспомню что-либо опасное. И я с радостью пообещаю держать рот на замке, если только Кору отпустят.

Каким образом им стало известно, что я вспомнил нечто запретное?

Ну, во-первых, Багдад. Возможно, за мной вели наблюдение. Или, возможно, на некоем пульте вспыхнула красная лампочка, когда я купил билет в Мичиган; или когда врач-психиатр затребовал на меня данные через крупный медицинский компьютер. А может, мой плавучий дом и квартира прослушивались. Или... Да все, что угодно! Собственно, неважно, что именно вызвало сигнал тревоги. Главное, они заподозрили, что я вспомнил что-то для них крайне нежелательное.

Что?

Я напрягся. Компьютеры, компьютеры, компьютеры... Нет, пока чересчур туманно.

Кора нужна им для оказания давления на меня, и теперь для контригры мне необходимы эти воспоминания — вдруг моего обещания окажется недостаточно? Я надеялся, что по пути память вернется. А если нет, придется блефовать. Они напуганы — иначе бы не пошли на риск. Это может оказаться мне на руку.

Даже тогда я не очень беспокоился о своей личной безопасности. В конце концов, желай они того, меня давно бы уже убили. А они, напротив, выбрали более сложную альтернативу, лишь стерев у меня определенные воспоминания.

Самолет остановился, прилетевшие пассажиры вышли. Через несколько минут багаж был выгружен, салоны убраны, баки заполнены горючим. Работник аэропорта объявил, что можно пройти на посадку.

Я недоверчиво потер глаза. Что-то с этим работником было определенно не в порядке.

Кожа его позеленела, над нижней губой нависли два длинных изогнутых клыка. Что это — шутка, розыгрыш? Другие пассажиры, не обращая никакого внимания, пошли к выходу. Я взял сумку и сделал то же самое. Если их это не беспокоит...

Все же я, наверное, смотрел на него необычно, потому что, проверяя билет, он мне улыбнулся — поистине жуткое зрелище. Я проследовал дальше, качая головой.

И замер, выйдя из здания. Самолет исчез. На его месте стоял огромный старомодный катафалк. Темная деревянная карета с черными шторами была запряжена рослыми черными конями с

траурным плюмажем на головах. Из моего горла вырвался сдавленный звук.

Меня оттирали локтями и шли на посадку. Кони фыркали и били копытами. Я повернулся, не в силах идти вперед. Я знал, что умру, если...

Кликлик?..

Я закрыл глаза, отрешаясь от кошмарной картины. В окружившем меня электрическом городе огней царили логика и здравый смысл. Моя защита от дурных видений.

На миг окунуться в волны для восстановления сил...

Я опустил голову и вновь открыл глаза. Надежный бетон, исчерченный желтыми линиями.

Иди по желтой бетонной дорожке...

Я пошел. Я наткнулся на женщину и извинился, при этом подняв взгляд.

Мы находились у подножия трапа, но видение не изменилось — передо мной стоял роскошный катафалк.

Я начал узнавать правду о себе, и теперь меня недвусмысленно предупреждали.

По-моему, я повернулся, уже готовый искать иные средства путешествия. Но тут подумал о Коре, о причине, толкнувшей меня на полет, о причине, по которой я должен взойти на борт во что бы то ни стало.

Плотно зажмурив глаза, я положил руку на перила и одну за другой стал преодолевать ступени. Взобравшись наверх, я услышал удивленный женский голос:

— Вам плохо?

— Да, — ответил я. — У меня непреодолимый страх перед полетами. Пожалуйста, проводите меня до места.

— Разумеется.

Меня взяли за руку, повели за собой. Я дважды приоткрыл глаза в надежде быстро сориентироваться.

Салон, зловеще освещенный свечами, был наполнен ухмыляющимися вампирами и чудовищами. Я не смел взглянуть на свою проводницу, страшась увидеть богиню смерти и осознать, что мне конец.

Я нашел под ногами место для сумки. На ощупь все казалось нормальным. Так или иначе, мое осязание затронуто не было. Я отыскал концы ремня и защелкнул их на животе. Не глядя — не сомневаюсь, что увидел бы змею. Но знать и видеть — совсем разные вещи. Приоткрывая глаза, я представлял, на что будет походить салон. Но само по себе знание на несколько степеней менее тошнотворно, чем непосредственное ощущение. Успокаивала мысль, что у меня не совсем нормальное состояние — в конце концов, вмешательство психиатра растревожило самые недра моего сознания...

«Да, придерживайся этого, — решил я, — таким образом, все сводится к здоровью. Пока ты еще не тронулся...»

Тронулся?.. Мы тронулись с места. С одной стороны, я понимал, что самолет поворачивает, двигаясь по взлетной полосе. С другой — я слышал зычное ржание и цокот копыт. Фургон болтало, колесные оси скрипели.

Кликлик.

Да, опять. Нырок в плавное течение работающих вокруг систем — более простых, чем в аэропорту, всего лишь несколько огоньков рациональной структуры. Но я держался их и плыл, будто войдя в транс, вновь и вновь циркулируя в каждом функциональном уровне.

Я двигался по морю тьмы в собственном мирке света и целую вечность, пока по динамикам не объявили посадку в Майами, не обращал ни на что внимания. Я прекрасно понимал произнесенные слова, но в то же время слышал и другое: траурный перезвон бронзового колокола и мрачный голос, извещающий, что Дональд Белпатри сейчас будет брошен в геенну огненную и останется там, пока плоть не слезет с костей. Я едва не закричал тогда, но прикусил губу и до боли, до хруста в суставах сжал кулаки.

Мы приземлились, и, когда самолет замер, подсознание тут же оставило меня в покое — устроило перекур? просто сдалось после благополучного прибытия?.. Я открыл глаза и увидел обычных людей, отстегивающих посадочные ремни и собирающих вещи. Все тщательно избегали моего взгляда. На выходе я снова поблагодарил стюардессу и, живой и невредимый, добрался до здания вокзала.

Там нашел свою секцию, зарегистрировался, зашел в туалет, осушил у автомата два стакана холодной как лед кока-колы и занял место в зале ожидания поближе к проходу на посадку — как мог приготовился к возвращению галлюцинаций. Все это я делал чисто механически, стараясь ни о чем не думать. Но стоило мне сесть, как вновь стали одолевать неприятные мысли.

Могли ли беспокойство и тревога — естественная реакция на медицинское вмешательство и исчезновение Коры — под воздействием реальной, высказанной мне угрозы выразиться на столь ярком параноидальном уровне? Так глубоко психологию нам не преподавали, но это казалось возможным — учитывая, какие тяжелейшие стрессы я перенес.

Преподавали? Я внезапно понял, что учился в университете. Где? В Денвере?.. Вроде бы там. Однако до защиты не дошел. Почему? Снова тупик. Но осталось ощущение, что Энн как-то связана с моим университетским срывом. Да, я знаком с нею еще с тех пор.

Энн... В чем ее слабость? В чем ее сила? И тем и другим она была наделена щедро. Казалось чрезвычайно важным вспомнить... Но и здесь все было заблокировано.

Я рвался, рвался изо всех сил. Если память об Энн для меня закрыта, как насчет «Ангро»? Компания «Ангро энерджи», моя былая хозяйка... Компьютеры. И я. Но не программист, не специалист, к примеру, по системному анализу. Я работал в каком-то особом качестве — весьма особом, весьма ценном для «Ангро», — пользуясь, да, своим уникальным сродством с самими машинами, их функционированием. Я был слишком важен для компании, даже когда немедленная необходимость во мне отпала. Ведь существовала возможность, что я снова понадоблюсь. И вот...

Объявление о начинающейся через пять минут посадке ворвалось в мои мысли, перемешало их. Но все же шаг вперед сделан. Теперь бы только вспомнить какие-нибудь подробности, тех людей...

Объявление, похоже, послужило сигналом для выхода на сцену ватаги неврозов, до поры до времени притаившейся за кулисами. Ничего не изменилось, и все же все изменилось. Мною овладело оцепенение, жуткое, как затишье перед бурей, невесть откуда возникло ощущение неумолимо надвигавшейся трагедии. Я почувствовал, как теряю способность трезво рассуждать...

Но я уже проходил через подобное испытание и остался жив. Я поклялся взойти на борт во что бы то ни стало и обратился к единственной защите: влился в окружающие меня пульсирующие системы, проскользнул в пункт управления полетами, миновал блок вечно меняющейся кратковременной памяти, словно огромный яркий ткацкий станок, сплетающий полетную и метеоинформацию...

Объявили посадку. Когда я встал и повернулся к проходу, предъявив билет контролеру, все будто померкло и поплыло: передо мной зияла сырая темная пещера, и что-то змееобразное копошилось на ее сводах.

Цепляясь за последние крохи реальности, я прикинул, что дц поворота шагов пятьдесят, закрыл глаза и, касаясь левой рукой стены, двинулся вперед, не думая ни о чем, только шагая, только считая...

Пятьдесят!

Тогда я открыл глаза, увидел, что нахожусь почти у цели, и побежал.

За поворотом меня ждал катафалк, еще шире, еще длиннее прежнего.

— Забыл очки, — взмолился я, обращаясь к стюарду. — Совсем не вижу номеров...

Стюард был полон сочувствия, хотя, пока он провожал меня до места «13 А», оказавшегося у иллюминатора, у него появились третий глаз, оранжевая кожа и зеленые волосы.

Я пристегнулся, сунул сумку под кресло перед собой и съежился, дрожа всем телом. Бормочущие невнятные голоса по сторонам казались частью зловещего заговора, направленного против меня. Я ругался, я возносил молитвы и наконец снова влился в электронную систему самолета.

Но отвлечения неизбежны — полет долгий.

Я услышал, как стюард предложил мне что-нибудь выпить, и попросил двойной скотч, причем, протягивая деньги, умышленно не смотрел в его сторону. Однако при этом невольно глянул в иллюминатор.

Иллюминатора не было. Меня окружало открытое пространство, как я почему-то и предполагал. Внизу клубились облака. Мы сидели в длинном широком экипаже, и дьявольская упряжка черных как смоль, увенчанных кривыми рогами, изрыгающих огонь лошадей мчала нас к виднеющейся вдали вершине — я знал, это Брокен, — где мерцали вспышки, гигантская тень колыхалась в небе и крошечные фигурки плясали под ней...

Мои сотоварищи-пассажиры... Все уродливые, злобные, у каждого на коленях черная кошка, рядом — самодельное помело, вокруг мечутся летучие мыши... Мы направлялись на шабаш ведьм, и, разумеется, я знал, кому уготовано быть жертвой...

Принесли мой заказ — отвратительное пойло желто-зеленого цвета, с какими-то маслянистыми пятнами на поверхности. Я взял стаканчик и закрыл глаза. Понюхал — скотч. Я сделал большой глоток и поперхнулся. Скотч.

В желудке разлилось тепло. Сидя с закрытыми глазами, я твердил себе, что нахожусь на борту самолета, летящего в Филадельфию. Я протянул руку и коснулся холодного стекла иллюминатора, ощупал спинку переднего сиденья. Некоторое время слушал бортовой компьютер. Я думал о Коре...

Да, Кора, я иду. Так легко меня не остановить — всего лишь несколькими демонами, упырями, чудовищами. Я знал, что сам придумываю их для развлечения в полете, чтобы сбалансировать свое внутреннее состояние. Схожу с ума? Какое там!.. При следующей нашей встрече я буду исключительно рационален. На происходящее надо смотреть, как на результат приема слабительного, как на благополучный исход всего того, что грызло меня на самом глубоком уровне. Я не схожу с ума. Честно, Кора, ведь не могу же я сейчас сойти с ума? Это было бы верхом иронии: обрести столь многое — тебя, свою истинную личность — и сразу все потерять, сойдя с катушек. Нет, я должен верить, что все это служит высшей цели — рациональности. Именно так...

Я сделал еще глоток. Уже чуть лучше. Пока, по сути, я совершенно невредим. И разве участники шабаша не расслабились сами, потягивая из своих стаканчиков? Вздохни, Белпатри. Когда это ты бросил курить? Ты вроде бы имел обыкновение...

А затем чаши весов дрогнули, и я понял, что попался.

— Не желаете перекусить, сэр?

Отказываясь, я машинально открыл глаза. Стюард был все тем же чудовищем, но мой взгляд упал вниз, на открытый храм с колоннадой и скульптурами, где юноши играли на флейтах, а девы танцевали. А посреди храма на некоем подобии алтаря меж пылающих жаровен две седовласые старухи голыми руками раздирали младенца, перемалывая челюстями его косточки, то и дело вытирая кровь, струившуюся из их ртов. Они почувствовали мой взгляд, подняли головы и затрясли кулаками.

Это было кошмарно, и все же так знакомо...

— «Снег»! — вырвалось у меня. — «Снег»! Черт побери, помню!

Сон Ганса Касторпа в главе «Снег» романа Томаса Манна

«Волшебная гора». Изучая в университете литературу, я прочитал эту книгу, о чем упомянул Энн. Оказывается, она тоже читала ее. Как-то мы целый вечер обсуждали значение этой сцены, слияние аполлонического и дионисийского, классического и бесформенного, интеллектуального и эмоционального...

Энн знала, какое впечатление произвел на меня когда-то «Снег».

Я глубоко вздохнул и уловил запах ландышей. Этот аромат все время исподволь сопровождал меня, погребенный под лавиной других ощущений.

«Моя дорогая Энн, — сказал я про себя, — если слышишь, что я сейчас думаю, можешь убираться к черту! Ты дала промашку, я тебя раскусил. Того, что ты делаешь, недостаточно».

Вид подо мной замерцал, стал расплываться. Меня окружали нормальные люди, сидящие в салоне самолета.

Я не сходил с ума, моя психика не выворачивалась наизнанку. Энн каким-то образом внушала мне иллюзии. Но и всего лишь — пустые и бесплотные.

Вскоре они вернулись. Нас атаковали сверхскоростные птеродактили, они разносили в куски крылья самолета. Некоторое время я бесстрастно наблюдал за этим, потом смежил веки — все же картинки отвлекали, а мне надо было обдумать кое-что поважнее. Например, что я скажу моим бывшим работодателям, когда доберусь до них.

 Глава 6

Змей цвета морской волны, обривавшийся вокруг фюзеляжа, растаял, когда мы зашли на посадку. Самолет мягко коснулся бетона и без промедления подкатил к своим воротам.

У выхода из туннеля, на сей раз свободного от чудовищ, ко мне приблизился сотрудник аэропорта — невысокий, темноволосый крепыш в новенькой, с иголочки, форме.

— Мистер Белпатри?

— Да.

— Дональд Белпатри?

— Точно.

— Прошу вас следовать за мной.

Я машинально сделал несколько шагов, а потом спросил:

— Куда вы меня ведете?

— В зал для особо важных лиц.

— С чего это вдруг?

— Там вас ожидают.

— Любопытно, кто?

— Имя этого господина мне неизвестно, сэр.

— Что ж... — сказал я. — Пойдем и выясним.

Мы прошли по короткому коридору, и передо мной распахнули дверь.

В зале были четверо — трое мужчин и женщина. Двое мужчин принадлежали к свите, я это сразу понял: высокие, молодые, с короткими стрижками, атлетически сложенные; рубашки апаш под светлыми пиджаками — типичные телохранители. Они стояли немного позади седовласого, радушной наружности мужчины постарше, который сидел лицом ко мне. На нем был темный, отлично сшитый пиджак, белая рубашка, строгий галстук. На столе красовалась бутылка минеральной воды, и все трое держали по стакану прозрачной искрящейся жидкости. Только у женщины в руке был большой старомодный бокал со зловещего вида напитком. Женщина сидела справа от седовласого. Привлекающие внимание черты лица — очевидно, квартеронка — и почти бесцветные волосы. Лет сорока. На ней была милая желтая блузка с оборками и нитка черных бус вокруг шеи. Мари располнела с последней нашей встречи — я заметил это, когда она вместе с мужчиной поднялась мне навстречу. Мари... Мари Мэлстренд, вспомнил я так же внезапно, как и то, что вообще ее знал. Однако больше моя память ничего о ней не подсказывала.

Оба мне улыбались.

— Как поживаешь, Дон? — спросил Босс.

Босс... Мы почти всегда звали его так. На самом деле имя председателя правления «Ангро энерджи» было Крейтон Барбье.

Мы?.. Я не мог сказать точно, кого имел в виду под этим местоимением, здесь мне память изменяла. Но себя я смутно воспринимал членом некой особой группы, которая работала на Босса. Мари... Мари была одной из нас.

— В последнее время весьма интересно, — ответил я. — Как вы узнали, что я прилетаю этим рейсом?

Он прищурил левый глаз и улыбнулся — на языке его мимики это означало, что Босс считает вопрос глупым. Разумеется, я должен понимать, что ему известно все...

— Я беспокоюсь о тебе, Дон, — сказал он и, приблизившись, сжал мое плечо. — Ты неважно выглядишь. Я полагал, что мы лучше о тебе печемся. Устал от Флориды?

— Я от многого устал.

— Безусловно, — согласился Босс, тронув мою руку. — Прекрасно понимаю. Не всякому по душе ранняя отставка...

Я машинально позволил подвести себя к столу.

— Выпьешь?

— Не сейчас, спасибо.

— ...Но ты же знаешь — такие обстоятельства, — продолжал он, сделав глоток из стакана. — Пришлось порядком повозиться, чтобы вовремя увести тебя из-под удара.

Он сел и посмотрел на меня открытым прямым взглядом.

— Видит Бог, ты этого, разумеется, заслуживал. Ситуация сложилась довольно деликатная, и рисковать было нельзя. Однако стоит похлопотать ради хорошего человека.

— Дональд, — произнесла Мари, прежде чем я успел что-либо сказать. Она протянула руку, и я, опять машинально, пожал ее.

— Мари, как ты живешь?

— Неплохо, — ответила она. — С каждым днем мои способности возрастают. Чего еще можно желать?

— Действительно, — согласился я, чувствуя ее враждебность под маской улыбки.

— Я много о тебе думал, Дон, — вновь продолжил Босс. — Знаешь, нам тебя недоставало. Ощутимо недоставало.

— Где Кора? — спросил я, поворачиваясь к нему.

— Кора? — Он нахмурил брови. — Ах, Кора... Конечно. Кто-то мне о ней говорил. Девушка, с которой ты в последнее время встречался. Знаешь... Знаешь, Дон... готов поспорить, что она не выехала даже за пределы штата. Спорю, что она там, в Кис, сейчас тебя разыскивает. Сперва надула губки и ушла, а потом спохватилась. Тебе следовало оставить ей записку.

Я немного смутился, потому что в принципе такая возможность не исключалась. А Босс гнул свое, не давая мне выразить свои сомнения.

— Знаешь, я не думаю, что тебя на самом деле привели сюда поиски, — заговорщически сказал он. — Может быть, ты себя в этом убедил, но причина в другом. Я думаю, что тебе стало лучше, чем несколько лет назад. Думаю, ты пришел к нам — возможно, не отдавая себе отчета,— потому что устал бить баклуши. Полагаю, ты хочешь вернуться к прежней работе.

При этом он смотрел на меня очень внимательно; я бы сказал, с надеждой.

— Я не очень-то хорошо помню свою прежнюю работу... Кора здесь?

— Мы бы могли использовать тебя, если ты готов, — быстро продолжил Босс. — Безусловно, с ощутимой прибавкой к жалованью. Не хочу, чтобы мои люди страдали от инфляции. Конкурентная борьба ожесточилась, ты знаешь? Преимущество, которым мы располагали в области солнечной энергии, улетучивается буквально на глазах. Черт побери, правительство везде сует свой нос! Да и другие ребятки шпионят за нами похлеще Джеймса Бонда. Должен признать — они пользуются хитрыми трюками, и нам немалого стоит держать их на расстоянии. Хотя они и в подметки не годятся моим лучшим людям; тебе ясно, что я имею в виду. Бьюсь об заклад, ты им сто очков вперед дашь.

— Может, да, а может, и нет — уклонился я.— Но сейчас речь о Коре. Вы знаете, где она?

— Эх, Дон, Дон... — Он вздохнул. — Ты будто не слышишь моих слов. Мы на самом деле можем тебя вновь использовать. Я предлагаю тебе прежнюю работу, причем на еще лучших условиях. Добро пожаловать в лоно нашей семьи. На меня поглядывают косо, однако я действительно считаю своих личных помощников членами семьи. Кажется, все бы сделал, чтобы внести в их жизнь немного больше света.

— Кора, — выдавил я сквозь стиснутые зубы.

— Возможно, даже помог бы тебе отыскать подружку.

— То есть вы не знаете, где она?

— Не знаю, — ответил Барбье. — Но мы поможем тебе, если ты поможешь нам.

— Я думаю, вы лжете.

— Ты причиняешь мне боль, Дон, — сказал он. — Со своими людьми я стараюсь вести дела без обмана.

— Ладно. Я знаю, что вы всему ведете строгий учет — как делам, так и делишкам. Давайте убедимся. Позвольте мне проверить закрытое досье «Дубль-зет».

— А еще жалуешься на память... Верно, ты много работал в «Дубль-зет». Пожалуй, такое трудно забыть. Хорошо. Обидно, что ты не веришь мне на слово, но, пожалуйста, проверяй. Все, что угодно. Можем пойти взглянуть прямо сейчас.

Не вспыхнули ли насмешливо глаза Мари, когда она подняла бокал и осушила его?

Босс подал знак телохранителям. Один открыл дверь — не ту, в которую вошел я, — другой проследовал наружу. Мари подхватила с пола свою сумочку и вместе с Барбье направилась к двери. Я за ними.

Мы вышли на маленькую частную стоянку. Первый телохранитель уже садился за руль лимузина. Легкость, с какой Босс согласился везти меня в святая святых для проверки секретных архивов, казалась мне более чем подозрительной.

Лимузин заурчал и тронулся с места.

— Вы очень любезны, — сказал я. — Но я не готов заниматься проверкой немедленно. Мне бы хотелось, чтобы при этом присутствовал мой адвокат.

На самом деле здесь у меня вообще не было знакомых юристов, но, если позвонить Ралфу Даттону, он наверняка сможет связать с компетентным специалистом.

— Адвокат? — переспросил Босс, поворачиваясь ко мне. — Брось, Дон! Это должно остаться сугубо между нами. Мыслимо ли, чтобы какой-то законник копался в самых деликатных наших делах!

— Я приду утром, через парадный вход, — сказал я, — с адвокатом. Надеюсь получить тогда ответы на многие вопросы. Например, что же я такого сделал, если мне пришлось промыть мозги и отправить «на пастбище». Да, я и об этом захочу поговорить.

Автомобиль подкатил к нам, остановился.

Стоявший рядом с Боссом телохранитель шагнул вперед и открыл дверцу. Я отступил назад, расслабил руки, поиграл равновесием. Возможно, меня силой попытаются заставить сесть в машину. Тогда...

— Что ж, раз ты настроен таким образом, — проговорил Барбье, — мне жаль. Мне на самом деле жаль, что мы не можем найти общий язык, как в былые дни... Но будь по-твоему. Приводи своего человека утром, я согласен.

Они с Мари сели на заднее сиденье.

— До свиданья, Дональд.

Телохранитель закрыл за ними дверцу, сел за руль, и я проводил взглядом отъезжающую машину.

Вот так развязка! Все, оказывается, чертовски просто...

Неужели я ошибся в оценке ситуации?.. У меня была амнезия. А если все видения по пути сюда — натуральные галлюцинации Белпатри? Могу ли я полагаться на свои суждения? Что, если у Коры просто лопнуло терпение и она ушла? Вполне возможно...

Нет, в этом направлении лежит... Я хохотнул. Дальнейшее сумасшествие? Ну, за работу, ноги, уносите меня отсюда.

Я огляделся по сторонам. Единственный выход со стоянки вел на платформу автоматического монорельсового транспорта, которым пользовались для передвижения в пределах аэропорта.

Поднявшись по ступеням на платформу, я увидел кнопку на столбе, а ниже кнопки — табличку с инструкцией. Это была особая платформа. Вагончики останавливались здесь только в том случае, если кто-нибудь из особо важных лиц нажимал кнопку. Идея, очевидно, заключалась в том, чтобы зеваки и бездельники из обыкновенной публики не могли сойти на этой остановке.

Я нажал кнопку.

Через несколько секунд появился вагончик с единственным пассажиром, который сидел лицом ко мне. Что-то знакомое было в его фигуре. Я зашел в вагончик и рассмотрел его поближе.

Седой мужчина неопределенного, «среднего» возраста. С последней нашей встречи он отпустил густые бакенбарды, по широкому носу расползлась сеть прожилок; тело раздалось, обрюзгло, ярче обозначились мешки под светло-голубыми глазами.

— Малыш Уилли! — воскликнул я.

Нет, в плавучем доме там, во Флориде, я видел не его. Но словно бы еще тогда память и воображение слились воедино, чтобы предупредить меня о чем-то.

— Спаси и помилуй, никак мистер Белпатри! — воскликнул он своим волшебным голосом, звонким и почти музыкальным.

Когда-то этот голос был известен всей стране. Слова всегда произносились четко; говор менялся в зависимости от обстоятельств, но уроженец Юга чувствовался неизменно. Он драл глотку Евангелием сперва на улицах, потом в залах и наконец перед миллионами по телевидению.

Были исцеления и восславления, а затем была история с девочкой в Миссисипи — аборт, попытка самоубийства... Капитал Малыша Уилли лопнул. Уголовного наказания не последовало, но верующие лишились его версии Господа. Образ проповедника стерся в памяти толпы.

И все же что-то особое в нем было. Что-то связанное с исцелениями — реальными исцелениями.

— Мэтьюс, — сказал я и сел рядом, зачарованный его присутствием, вспоминая с каждой секундой все больше и больше.

Зачарован я был и явной переменой в нем — переменой к худшему. Вместе со слабым запахом спиртного от него, казалось, исходило само Зло. И, как ни странно, я был рад, потому что это означало, что я не ошибался, что я не сошел с ума и дело не кончено.

Вагончик не двигался, стоял с открытыми дверями. Тогда я не придал этому значения.

— Как дела на рынке энергии? — спросил я, потому что он был членом нашей группы, это я знал точно, хотя роль группы до сих пор представлял весьма туманно. Интересно, чем именно занимался Мэтьюс...

А потом я вспомнил — когда на себе почувствовал род его занятий. У меня внезапно перехватило дыхание, в груди разлилась боль, отдающая в левую руку.

...Однажды, давным-давно, я отправился с Малышом Уилли в его квартиру. Там мы провели вечер, принимая на себя «заряд» целой бутылки очень мягкой «белой молнии».

Прямо на виду на маленьком столике у окна лежала Библия, совершенно неуместная при нынешней работе Малыша Уилли. Она была раскрыта на псалме 109, почти полностью подчеркнутом.

Позже, когда нас обоих уже порядком развезло, я спросил его о днях проповедничества:

— Сколько в том было трюков и обмана? Ты действительно верил в то, что говорил?

Малыш Уилли опустил стакан и поднял глаза, пригвоздив меня их ацетиленовой голубизной, которая так хорошо смотрелась с экрана.

— Верил, — ответил он просто. — Клянусь, вначале я был полон огня Господня. И только для Бога хотел покорять души. Я верил. Я надрывался, я читал из Священного Писания и потрясал Библией. Я был ничуть не хуже Билли Грэхема, Рекса

Хамбарда... Любого из них! Даже лучше! Когда я молил об исцелении и видел, как калеки отбрасывают костыли и идут, как прозревают слепые, я знал, что осенен благодатью, и я верил. — Он отвел взгляд в сторону. — А однажды я разозлился на газетчика, — медленно продолжил Малыш Уилли. — Я его прошу отойти — он стоял у меня на пути, — а тот ни в какую! «Черт побери! — подумал я. — Чтоб ты сдох, ублюдок!» — Малыш Уилли вновь замолчал. — А он так и сделал — свалился и отдал концы. Доктор сказал — сердечный приступ. Но газетчик был молодым крепким парнем, а я-то знал, чего желал ему в глубине души. И тогда я стал думать: ведь не пойдет же Господь на такое для своего слуги? Исцеление — безусловно, ради спасения душ. Но убийство?.. Я стал думать: может, сила моя проистекает не от Господа, и ему все равно, как я ею пользуюсь. Ему все равно, проповедую я или нет. Не Святой Дух движет мною, вызывая исцеления, а нечто внутри меня самого, что может лечить, а может и убивать. Тогда-то я и начал блудить, и пить, и все остальное. Тогда-то и появились обман, и грим, и телевизионные камеры, и подсадные утки в толпе лжесвидетельств... Я утратил веру. Существуем лишь мы, животные, растения и камни; больше никого. Смысл жизни в том, чтобы урвать побольше да поскорее, ибо дни сочтены, и время бежит быстро. Бога нет. А если и есть, меня он уже не любит.

Малыш Уилли залпом выпил, вновь наполнил свой стакан и заговорил на другую тему. С тех пор мы с ним общались только по делу.

...А делом его было убийство. Инфаркт, кровоизлияние в мозг — естественные причины смерти. Сила в нем была. Думаю, он ненавидел себя и вымещал ненависть на людях. За деньги «Ангро». А теперь он сжимал мое сердце, и в считанные секунды я умру.

Я начал вставать и повалился назад. Он не спешил прикончить меня. Что-то новенькое — неприкрытый садизм. Он хотел насладиться моими муками, моей медленной смертью.

Я скатился с сиденья на пол. В голове как сигнал тревоги возникла схема компьютеризованной системы управления вагоном. Не отдавая себе отчета в том, как я это делаю, я пытался заставить вагончик двигаться, отвезти меня туда, где мне могли оказать помощь. Я дотянулся до дверей, только что захлопнувшихся, но не смог их развести. Я тянул и толкал правой рукой — левая будто пылала. Сквозь стекло смутно виднелась фигура... крупного мужчины... Третьего телохранителя, наверно. Он стоял и смотрел, как я корчусь.

Надо мной нависло лицо подавшегося вперед Мэтьюса, его баки, длинные пожелтевшие зубы; меня обволокли густые винные пары. Я тянулся изо всех сил. Что-то...

Вагончик внезапно дернулся, заходил ходуном. Малыша Уилли скинуло с сиденья.

Боль в груди ослабла; неожиданно открылись двери.

Я полувыпал, полувыкатился на платформу и пополз прочь. Единственное спасение от атак Мэтьюса — расстояние. Если удастся отойти на бросок камня, убить он меня уже не сможет.

Я заставил себя подняться на ноги, качаясь сделал шаг и едва не упал, когда накатила новая волна слабости. Лицо того, кто ждал на платформе, выражало удивление — от Мэтьюса не уходили.

Вагончик сзади все еще продолжал со скрежетом дергаться, когда телохранитель опомнился и кинулся ко мне. Он занес ногу для удара, но мое тело среагировало раньше, чем память. Понятия не имел, что в этом деле у меня были какие-то навыки.

Моя рука со сжатым кулаком успела поставить блок. Телохранитель потерял равновесие, опрокинулся назад, покатился к краю платформы и упал на путь, где над узким дорожным полотном проходил монорельс.

Обернувшись, я увидел, что Мэтьюс не удержался на ногах в дергающемся вагончике. Алкоголь и возраст замедлили его рефлексы.

Он попытался подняться, но вновь упал, на этот раз ближе к дверям. Тогда он пополз и уже почти выбрался наружу...

Но тут со злобным стуком захлопнулись двери, прочно сжав его в своих тисках. В тот же миг вагончик прекратил дергаться, быстро разогнался — и с полотна, куда упал телохранитель, раздался крик. Я не посмотрел вниз. Хрустящий звук, который ни с чем не спутаешь, резко оборвавшийся вопль, специфический запах...

А меж дверей удаляющегося вагончика виднелась голова Мэтьюса — сведенное судорогой, налившееся кровью лицо, беззвучно шевелящийся рот.

Волна тошноты подступила и отошла. Я огляделся по сторонам. Монорельсовое полотно казалось самым лучшим путем для бегства. Отводя взгляд от бесформенной груды, я спрыгнул вниз и побежал в сторону, противоположную той, куда ушел вагончик.

Что-то мне помогло. Однако думать, что именно и каким образом, было некогда. Сейчас я хотел только убраться от этой платформы подальше и побыстрей. Я бежал с тяжело колотящимся сердцем, надрывно втягивая в себя воздух.

Не знаю, долго ли; может быть, несколько минут. Затем я почувствовал дрожь под ногами и сперва решил, что где-то поблизости, за окрестными строениями, взлетает или садится самолет. Но дрожь усиливалась, и к ней прибавился звук — на меня несся вагончик.

Через секунду он вынырнул из-за поворота. Я видел, как пассажиры тщетно дергают аварийные рубильники. В мою сторону пока никто не смотрел.

Я собирался отпрыгнуть с пути, когда вагон вдруг стал тормозить. Никакой платформы не было и в помине, но он остановился, открылись двери. Я подбежал и вскарабкался. Двери захлопнулись за мной, и вагон вновь набрал скорость, помчавшись в том направлении, откуда появился.

Ухватившись рукой за одну из свисающих петель, я стоял, пытаясь отдышаться. Все смотрели на меня. Я почувствовал безрассудное желание рассмеяться.

— Контрольные испытания, — пробормотал я. — К предстоящему визиту папы римского.

На меня продолжали смотреть, но вскоре показалась запруженная людьми платформа. Вагон остановился, как и положено; двери открылись. Я вышел, тут же затерявшись в толпе, пригладил волосы, поправил одежду и отряхнул пыль, прежде чем дать волю дрожи. Мною овладело желание повалиться на ближайшую скамейку. Но мгновение назад захлопнулся смертельный капкан — вращаются шестерни, пляшут рычаги, ходят противовесы, — а чье-то вмешательство поменяло передаточное число, изменило баланс сил в мою пользу, и все горести отступили перед блаженством жить... Было бы невежливо свести все это сейчас к нулю, свалившись на месте.

Я не свалился.

 Глава 7

У станции стояли вереницей такси, я сел в первое и велел водителю ехать в город. Не удивился бы, если вдруг завыли бы сирены, поэтому большую часть пути напряженно смотрел в окно: на машины, на деревья, на дома, на дорожные знаки. Солнце уже клонилось к западу, но было светло. Следовало выскользнуть из города, убраться как можно дальше, забиться в какую-нибудь нору, хорошенько все обдумать, разработать план действий. Сейчас я думать не мог — кто знает, что случится в следующую секунду? Эту поездку на такси в конце концов, безусловно, проследят, и потому я направлялся именно в центр — там легче затеряться.

Я вылез у ничем не примечательного оживленного перекрестка и дошел до автобусной остановки. Поглазев на прохожих и голубей, забрался в первый попавшийся автобус и долго ехал куда-то на северо-запад. А когда автобус повернул к югу, сошел и пешком двинулся снова в северо-западном направлении.

Еще дважды я садился на автобусы и порядком отмахал на своих двоих, прежде чем добрался до окраины, а там, подняв палец, попытался привлечь внимание автоводителей.

У меня возникло ощущение, что такое уже было — давным-давно, еще в студенческие годы. Да, после первого семестра я собирался домой и хотел сэкономить деньги. Помню, дул чертовски холодный ветер. Надо улыбаться. Иногда это помогает...

...Обязательные общеобразовательные дисциплины и наконец профилирующая — компьютеры. Все шло хорошо. Сперва мне было одиноко, но теперь появились товарищи — например Сэмми, который звал меня Губастиком, — и я рвался домой поделиться новостями. Губастик? Давно я не вспоминал это прозвище. Сэмми учился со мной в одной группе — невысокий темноглазый парень с извращенным чувством юмора. У меня была привычка шевелить губами, работая с компьютером. На самом деле я с ними говорил. Но об этом Сэмми не знал. Со временем мы стали хорошими друзьями. Интересно, где он сейчас? Вот бы позвонить — вдруг вспомнит?

Но разговаривать с компьютерами я начал не в колледже, а гораздо раньше, в глубоком детстве, когда с ними играл. Правда, за исключением того случая, когда мне было семь, диалога не получалось. Однако мне всегда казалось, что вот еще чуть-чуть...

Рядом остановился автомобиль. За рулем сидел мужчина в светлом деловом костюме.

— Вам куда? — спросил он.

— Вообще-то, в Питтсбург.

— Я возвращаюсь домой в Норристаун. Если устроит, могу подбросить до Турнпайка.

— Великолепно.

Я сел в машину.

Водитель, похоже, не жаждал общения; я откинулся на спинку и попытался продолжить свои воспоминания, однако ничего в голову не шло. Ладно. Я был уже не так напряжен, как в такси, и мог бы, пожалуй, сосредоточиться на сложившейся ситуации.

Тогда, возможно, от примитивной реакции — бегства — удалось бы перейти к действиям.

Барбье определенно намерен меня убить. Сомнений нет. И Мэтью до сих пор работает на него, как и другие члены группы.

Группа... Вот ключ. Когда-то в нее входил и я, хоть сейчас даже думать об этом противно. Малыш Уилли, Мари Мэл-стренд... Кора? Нет, она тут ни при чем. Это на самом деле случайная встреча во время ее отпуска во Флориде. Энн Стронг? Очень похоже. Нас было четверо. Да, четверо. Нас объединяла общая особенность.

Мы были наделены экстраординарными психическими силами. Я общался с машинами — этакая телепатия между человеком и компьютером. Я мог читать их программы на расстоянии. Мари? Мари способна была воздействовать на предметы — ТК, телекинез. Но, в состоянии уничтожить компьютер, она не могла узнать его содержимое, что мог сделать я. Энн? «Обычный» телепат. К компьютерам она не имела никакого отношения, но читала мысли людей и внушала им что угодно, включая очень реалистичные образы. А Малыш Уилли?.. Вроде ТК, но не совсем. Он мог оказывать физиологическое воздействие, манипулировать веществом и энергией лишь внутри живых организмов.

Насколько сильны эти способности? Где их пределы? Память подсказывала...

Мари гордилась своей стряпней — и готовила действительно великолепно. Несколько раз она созывала нас всех на обед. Однажды, не обременяя себя возней с прихватками или сковородником, Мари, сидя за столом, левитировала из кухни в гостиную и плавно опустила прямо перед нами огромную дымящуюся супницу. Я видел, как она опрокинула бокал и сперва остановила капли в воздухе, а затем заставила их все вернуться на место. Наибольшая масса, которой Мари могла оперировать?.. Как-то раз она на спор подняла на несколько футов от пола Энн и держала так с полминуты, но вспотела и, тяжело дыша, опустила ее довольно резко.

Старина Малыш Уилли... Чем ближе вы к нему, тем скорее он сделает свое дело: внезапная смерть — в десяти футах, в двадцати — уже медленнее; в тридцати-сорока — давалась ему с трудом. Пожалуй, его предел — пятьдесят футов, минут пятнадцать понадобится, чтобы добиться результата. Между прочим, пятьдесят футов — таков примерно радиус самых больших шатров, в которых он привык работать. Я, наверное, один из весьма немногих, кто почувствовал как разящую, так и целительную его силу. Помню утро после той пьянки у него дома. Я вырубился на диване, а проснувшись, услышал невнятное чертыханье. Голова раскалывалась. Я встал и поплелся в ванную. Малыш Уилли глотал там аспирин и ухмыльнулся, увидев меня: «Ты тоже неважно выглядишь, мой мальчик». Я попросил оставить пару таблеток. «Зачем? — Он взъерошил мне рукой волосы. — Исцелись! Исцелись, грешник!» Тут же к лицу прилила кровь, в висках на миг застучало, и боль прошла. Я чувствовал себя превосходно. «Все в порядке», — сказал я, удивленный своей незаслуженной поправкой. «Восславим Господа!» — ответил Малыш Уилли, проглотив последнюю таблетку аспирина. «Почему ты себе-то не поможешь?» — спросил я тогда. Он покачал головой. «На себе не получается. Вот мой крест — юдоль печали».

Энн... Ее способности, казалось, не зависели от расстояния. Она могла сидеть в гостинице на Флорида-Кис и внушать мне, когда самолет шел на посадку в Филадельфии, того змея. Слабость ее заключалась в другом, но в чем именно — не помню. Энн была неравнодушна к цветам. Их примитивные эманации неизменно успокаивали ее в минуты душевных тревог. Цветы занимали такое важное место в ее жизни, что часто окрашивали — или, вернее, ароматизировали — внушаемые ею образы. И еще — Энн могла заставить не видеть то, что действительно существовало.

Итого, четверо — группа, комплект инструментов для Барбье. Благодаря нам «Ангро» несколько лет назад обошла всех своих конкурентов. Я мог выкрасть информацию из любого компьютера. Или Энн извлекала ее из мозгов тех, кто ее хранил. Мари срывала эксперименты, вызывала несчастные случаи, тормозила исследовательскую работу. Если кто-то причинял особое беспокойство, некий южанин мог пройти мимо на улице, сесть рядом в театре, пообедать в том же ресторане...

Но можно ли быть уверенным в силе этих способностей сейчас? В зале для особо важных лиц Мари вскользь упомянула, что ее способности возрастают. Значит ли это, что у каждого из них дар развивается, усиливается со временем? Кто знает?.. Лучше полагать, что так оно и есть. Накинуть Мэтьюсу еще несколько футов, может быть, усилить наводимые Энн галлюцинации, допустить, что Мари поднимает груз потяжелее, держит его подольше. Собственно, радиуса действия ее способностей я никогда и не знал. Больше, чем у Малыша Уилли, несравненно меньше, чем у Энн. Вот и все.

А сам Барбье? Всего лишь жестокость и проницательный ум? Неизвестно. Если у него и был особый дар, он его надежно прятал — или именно этого я не помнил.

И где сейчас Кора? Что они с ней сделали? Вряд ли что-то ужасное. Мертвая, она не может служить рычагом давления. Похоже, Боссу я представился не очень-то сговорчивым. Энн, возможно, прочитав мои мысли, дала сигнал, что использовать меня нет смысла. И Босс даже не удосужился предложить сделку: Кору в обмен на преданную работу. С другой стороны, Бар-бье знал о моем прибытии. Он принял бы меня, изъяви я желание, и был готов избавиться от меня, попробуй я заартачиться. И на всякий случай, на тот дикий случай, если я вдруг вырвусь, оставалась гарантия — Кора. Скорее всего так. Значит, она жива, укрыта где-то в надежном месте.

Машина сбросила скорость, и я поднял голову. Вечерело, видимость ухудшилась... Затор. Наверно, авария. Я увидел полицейские машины.

Нет. Впереди, возле узкой полоски зелени, разделяющей нашу и встречную полосы, дорожная застава. В желудке появился ледяной ком. Останавливали всех подряд; очевидно, проверяли документы.

Несмотря на протесты борцов за гражданские Свободы, каждый должен иметь при себе регистрационную карточку. Их ввели в конце 80-х, с одним номером для всего — отношения к воинской обязанности, социального обеспечения, водительских прав... Теперь уже было видно, как полицейский вводит номера в небольшое устройство.

Я понимал, что меня будут искать. Но не думал, что так быстро и так эффективно. Показательно, однако, что их интересует номер, а не лицо. Очевидно, Барбье не хочет, чтобы стало известно, кто именно ему нужен. Полицейский компьютер, вероятно, настроен просто на поиск определенной карточки. Возможно, в него ввели мой номер и еще ряд вымышленных, чтобы затруднить установление моей личности. Да, так Барбье и поступил бы.

Подъезжая к кордону, я задумался: а не сообщить ли обо всем, раз полиция под рукой?

Но мое более циничное «я», которое что-то замедлило с возвращением, глумливо усмехнулось. В лучшем случае меня сочтут не в себе. В худшем...

Я не знал, насколько правдива высказанная Барбье версия моего прошлого. Судя по обретаемой памяти, даже слишком правдива. Выходит, я действительно виновен в преступлении или преступлениях такого масштаба, что потребовалась моя отставка да еще с созданием фиктивной личности? Я почему-то не сомневался, что Босс сумеет поддержать обвинение против меня куда лучше, чем я против него.

Наконец мы подъехали к кордону.

— Предъявите, пожалуйста, ваши документы, — сказал ближайший полицейский. — И вашего пассажира тоже.

Водитель извлек из бумажника карточку; я выудил свою.

— В чем дело?

Полицейский покачал головой:

— Беглец.

— Опасный?

Полицейский посмотрел на водителя, перевел взгляд на вторую машину, на капот которой облокотился его коллега с револьвером руках, и улыбнулся.

Водитель протянул мою карточку. Почти не задумываясь, я влился в небольшое устройство, висящее у полицейского на ремне. Старая модель. В новых карточку просто опускали в паз для прямого считывания.

Полицейский набрал мой номер, но сигнал ушел уже несколько измененный. В переданном варианте две цифры поменялись местами. На панели ящика вспыхнула зеленая лампочка.

— Можете ехать, — сказал полицейский, поворачиваясь к следующей машине.

Мы тронулись с места. Водитель вздохнул. Теперь у всех машин были включены фары.

И почти сразу же сзади раздался крик, грохнул выстрел. Заглушая все, взревела сирена.

— Что за черт! — воскликнул водитель, нажимая почему-то на газ, а не на тормоз.

Но я уже догадывался. Кто-то где-то там в центре следил за распечаткой или экраном дисплея. Машина дала «добро», но для наблюдателя-человека пара переставленных цифр показалась подозрительно близкой к искомому. Наблюдатель допустил возможность ошибки при наборе номера и отдал приказ задержать нас. То, что полиция сразу стала стрелять... Любопытно, что им обо мне сообщили, какие указания дали. Впрочем, желания лично поинтересоваться я не испытывал. Поэтому...

— Стойте! — закричал я. — Они снова будут стрелять!

Водитель наконец нажал на тормоз, и автомобиль сбросил скорость. Полной остановки я ждать не стал, понимая, что понадобится каждый метр преимущества.

Я открыл дверцу и выпрыгнул на разделительную полосу, упал и покатился по траве. А вскочив на ноги, не оглядываясь бросился к лесу, петляя из стороны в сторону. Сзади раздались выстрелы.

Земля круто пошла вверх, и я едва не споткнулся. Из-за склона доносился шум дороги — какой, я не знал, да это и не имело значения. Я устремился вперед. Стояла темень, меня и полицию разделяли деревья, крики утихли. Только бы перебраться на ту сторону шоссе... Надеяться, что кто-нибудь остановится и подберет меня, было бы уже слишком. Я смутно ощущал кровь на руках и лице и не сомневался, что порвал штаны...

...Их наверняка предупредили, что я вооружен и чрезвычайно опасен, возможно, на моей совести даже убийство полицейского — иначе бы не стали стрелять почем зря. Вот-вот сзади вновь раздадутся выстрелы...

Вдруг впереди ожила, зашевелилась тьма, оформилась, оторвалась, покачиваясь, от земли, резко выделилась, будто залитая ярким лунным светом. Медведь! Огромный гризли — я видел таких в зоопарке — поднялся на задние лапы навстречу мне.

О нет, Энн, только не здесь, только не так. Гризли на окраине Филадельфии? Полицейский с револьвером — это да. Я бы наделал в штаны и не почувствовал запаха твоих цветов. Желаю удачи в следующий раз.

Я устремился вперед, прикусив губу и сжав веки, — и прошел насквозь. Когда я открыл глаза, то через последние редкие деревья увидел огни машин. Не отдельные, а сплошной поток. Перебраться на ту сторону, не попав под колеса, было немыслимо.

Но сзади из леса мне послышались голоса. Небогатый выбор...

Я побежал на обочину, размахивая руками, отчаянно взывая к едущим по крайней полосе, представляя, как выгляжу — окровавленный, грязный, в лохмотьях — в свете фар.

...Надо улыбаться. Иногда это помогает...

Теперь сзади определенно раздавались крики преследователей, продирающихся сквозь лес...

Внезапно передо мной со скрежетом затормозил грузовик. Я не мог поверить удаче, но не указывать же водителю на неразумность его решения. За грузовиком тормозила вся череда машин. Я бросился вперед, рванул дверцу и плюхнулся на сиденье. Двигатель тут же взревел, и мы двинулись. Я чувствовал себя как граф Монте-Кристо, Билли Саттон и Человек, который взял банк в Монте-Карло, — счастливым и свободным. По крайней мере я не стою на месте и на какое-то время спасен от пуль.

— Спасибо, — пробормотал я. — Вы меня просто спасли. Я все объясню, когда отдышусь.

Двигатель тихо урчал. Мы ехали с весьма приличной скоростью, за окном неясными образами мелькали окрестности. Я наконец перевел дыхание и повернул голову.

Водительское место было пусто, как сердце ростовщика.

Я набрал полную грудь воздуха. В кабине не пахло ни нарциссами, ни лилиями — лишь стоялый запах пыли в давно не проветриваемом помещении.

Я выдохнул. Какого черта...

— Спасибо, — повторил я.

 Глава 8

Сливаясь воедино, проносятся мимо города и фермы. Машина движется, словно в туннеле ночной тьмы. Мелькают огни, похожие на яркие бусины, усыпляюще монотонно гудит двигатель. После всего пережитого за день меня начинает клонить в сон...

Я мчался со скоростью полутораста километров в час в одной из самых безопасных на дорогах страны машин. Грузовик работал от большого и дорогого аккумулятора, однако вполне экономичного благодаря недавнему снижению цен на электроэнергию. Широкое распространение получила и конкурирующая модель с водородным двигателем — ведь водород безвреден, не загрязняет окружающую среду и доступен в неограниченном количестве опять же из-за дешевизны электричества, вырабатываемого солнечными энергостанциями. И то и другое стало возможным в значительной степени благодаря патентам, принадлежащим «Ангро энерджи», и огромным энергетическим комплексам этой же корпорации на юге страны.

Я прекрасно помнил, как добывался материал для кое-каких патентов. Мне, очевидно, можно было бы предъявить обвинение в промышленном шпионаже, но я не уверен, что законодательством предусмотрены те методы, которыми я пользовался. Однако с точки зрения морали...

Ладно. Я выбрал не самое лучшее время для самокопания, хотя вопрос, почему это не беспокоило меня прежде и беспокоит теперь, оставался открытым. Но, может быть, и прежде беспокоило? Или я так сильно изменился? А может быть, и то и другое сразу? Где-то глубоко-глубоко пряталось воспоминание, до которого я никак не мог дотянуться.

Полностью автоматизированные грузовики типа того, что мне достался, ходили только по специально подготовленным трассам, хотя последнее время для этого оборудовалось все большее число дорог. Обычно грузовики двигались по одной отведенной им полосе с четкой разметкой; последнее — для водителей, которые не хотели бы туда заезжать. Однако на практике компьютеризированные машины оказались гораздо безопаснее обыкновенных, и очень немногие возражали против их появления на дорогах.

Все это означало, что непосредственной угрозы пока нет. Кое о чем, конечно, следовало позаботиться сразу, но так приятно было вытянуть ноги, полулежа на правом сиденье, которое легко превращалось в койку... И я продолжал лежать, подперев голову руками, чтобы видеть не только горящие в небе звезды, но и огни вдоль дороги. Мягко гудел подо мной двигатель, ветер со свистом проносился мимо. Краешком сознания я ощущал непрерывный поток данных для компьютера, и от этого мне тоже казалось, что все в порядке. С каждой минутой я уходил все дальше и дальше от преследователей.

Помимо койки, в кабине размещались элементарные санитарные удобства — по той же самой причине, по какой изготовители оставили весь комплекс приборов ручного управления и два сиденья. Профсоюз водителей грузового транспорта получил довольно значительную долю акций от компаний, которым этот стремительный взлет автоматизации принес наибольшую выгоду. Транспортники уже серьезно не протестовали против постепенного сокращения рабочих мест, однако дебаты о необходимости присутствия в такой машине водителя все еще не угасли. Поэтому грузовики по-прежнему выпускались с полностью оборудованными кабинами, а на продолжающихся переговорах по-прежнему стоял вопрос о мерах по уменьшению безработицы. За что мне оставалось только благодарить судьбу. Впрочем, не только за это; в кабине я нашел еще и сухие концентраты, очевидно, оставленные последним водителем или пассажиром. Съев ровно столько, чтобы унять голод, я снова откинул спинку сиденья и улегся. Усталость давала о себе знать.

Однако пришло время позаботиться о собственной безопасности. А это означало, что надо выяснить как можно больше о своем положении, и лишь потом я смогу позволить себе заснуть. Слишком многого я еще не знал о маршруте грузовика и обо всем том, что касалось избранного способа передвижения. Чтобы получить необходимую информацию, у меня был только один путь...

Клик. Кликлик. Кликликлик.

Вниз, сквозь, внутрь, через, теперь в стороны, в боковые витки и еще дальше... Светящиеся точки... Бездонное пространство... Элегантные симметричные образы основных и аварийных программ бортового компьютера — словно сияющие аллеи ухоженного английского сада. Никаких запахов, только закодированное ощущение... Остановиться и понять, куда оно ведет... Остальное придет само...

Компьютер не позволял машине уйти с полосы и следил за скоростью, считывая информацию о состоянии трассы и прочие необходимые данные с провода коммуникационной линии, проложенного под дорожным покрытием. Радар грузовика постоянно регистрировал как движение со всех четырех сторон, так и всевозможные неожиданные препятствия. Собственно, по такому же принципу лавировал в проливах между островами «Хэш-клэш>>, получая информацию с радиомаяков, расположенных на берегу. Помимо этого компьютер следил за работой двигателя, состоянием тормозов и надежностью всех других систем.

Я прошел через его рабочие программы, шаг за шагом усваивая стоящие перед ними задачи, что, в свою очередь, помогало понять общую структуру. Затем скользнул еще дальше и атаковал дорожные коды. Кое-что оставалось неясным — отдельные участки данных без каких-либо характерных признаков, точный смысл которых едва ли можно разгадать до того, как они будут использованы в работе, — но уже вырисовывалась цельная картина. Похоже было, что мы движемся в сторону Мемфиса.

Дальше, дальше... Сквозь программы, мимо... Самый главный допрос оставался по-прежнему открытым. То самое «почему» продолжало манить меня, как трепещущий яркий флаг далеко впереди... Я перетряхивал команды, хранившиеся в памяти, пока не нашел то, что искал. Очень странно и одновременно очень знакомо...

Кликликлик.

Удивляясь находке, я вернулся из яркого компьютерного пространства в реальный мир, потом сунул руку под приборную панель и достал аптечку, о которой узнал из инвентарной описи, содержащейся в памяти компьютера. Внутри нашлись и бинты, и пластырь, и бактерицидная мазь.

Там же, под приборной панелью, оказался небольшой бачок с водой; рядом хранился гибкий шланг с краником на конце. Я попил, промыл ссадины, затем наложил мазь и залепил пластырем порезы.

Колонна огромных грузовиков неслась, поглощая дорогу, словно стая каких-то таинственных существ, мигрирующих в ночи, — равнодушных и бесчувственных. Все строго выдерживали интервал, и, если только на полосу попадал другой водитель, мгновенно следовала корректировка движения. Гармония дороги подчинялась биению механического сердца. Во всем, что меня окружало, я чувствовал ритм его программы. И все же...

Я видел там... свою подпись. Предельно отчетливую, словно выписанную от руки. Никаких сомнений. Как в тот раз, когда я понял, что запись, оставленная для меня в компьютере дома, сделана не Корой, а кем-то чужим. Вроде бы совершенно иррациональное ощущение... И все же какая-то логика во всем этом была...

Я откинул спинку до конца и теперь уже не видел дороги — только звезды в черном небе за окном. Загадка настоятельно требовала ответа, и я заставлял свой усталый мозг думать, отыскивать разумное объяснение.

Изначальный набор программ грузовика не предусматривал остановки, чтобы взять пассажира. Но я видел изменения в программе и отчетливо понимал, что внес их туда сам, каким-то образом приказав машине остановиться. Но как? Никогда раньше я не делал ничего подобного, просто не умел этого делать и даже не имел представления, как такое можно осуществить.

Однако тут меня снова одолели сомнения... Те две измененные цифры, что набрал полицейский, когда вводил мой регистрационный номер... Действительно ли он сделал ошибку или изменение возникло уже в электронном сигнале? Может быть, там тоже осталась моя «подпись»?

А странное поведение монорельсовых поездов на станции?.. Мне действительно хотелось каким-то образом ответить, когда Малыш Уилли пытался остановить мое сердце. Не мог ли я тогда уже действовать на каком-то ином, подсознательном уровне?

Снова вспомнились слова Мари: «...и с каждым днем мои способности возрастают...» Может быть, дар, которым я обладаю, тоже развился за период вынужденного покоя, только в другом направлении? Или все те стрессовые ситуации, что выпали на мою долю совсем недавно, заставили меня использовать свой талант в новом качестве, а за ниточки до сих пор дергало исхлестанное подсознание?

Если это так и если я научусь управлять своим даром, тогда у меня на время пути появится нечто вроде страхового полиса.

Я продолжал перетряхивать память, где по-прежнему оставалось множество провалов, и не находил ничего похожего. Я всегда был пассивным наблюдателем, способным лишь воспринимать процессы, происходящие внутри информационных систем. Не вспоминалось ни одного случая, когда я действительно менял программы. Но теперь, похоже, такая способность у меня появилась — и как нельзя вовремя.

Кликликлик.

...Виток спирали и дальше внутрь, снова. Вокруг меня раскинулся волшебный простор. Я отыскал то место, которое воспринималось разумом как огненный водопад, обрушивающийся в ярко-желтое озеро... Да. Здесь.

Я нырнул в озеро. Глубже, еще глубже... Через бесплотную цепочку, соединяющую машину с коммуникационной линией под асфальтом... Словно подземная река... Дальше, дальше, к огромному комплексу взаимосвязанных терминалов, процессоров и коммутаторов... То, что мне нужно, потребует подгонки данных здесь и там...

Смогу ли я изменить характер перетекающей информации?

Попробовал. Толкнул. Растекся в оба конца, стараясь внести исправления сразу в передающее устройство и в принимающее. Заменил специфический сигнал, который непрерывно сообщал центральной системе дорожного контроля о местонахождении грузовика, и подделал инструкции, чтобы все выглядело как положено.

Биты информации проносились мимо, словно вытянувшийся в струнку рой сияющих пчел...

Удалось.

Я надежно замаскировал свой грузовик. Как только Барбье поймет, что меня не сбили, когда я пересекал шоссе, и что меня нет нигде на другой стороне, он начнет задумываться: кто мог остановиться посреди ночи и подсадить истекающего кровью беглеца?

Пусть думает. Пусть ищет. Грузовик в том районе даже не проезжал...

Просто для собственного удовольствия я перетекал из системы в систему, сопротивляясь озорному желанию вмешаться и изменить какую-нибудь мелочь. Понимание этой новой стороны моего дара наполняло меня ликованием. Что бы мне предложил Барбье, знай он о моих теперешних способностях?

Кору? И мою жизнь?

Нет. Я не хотел больше работать на него. Нужно отыскать другой путь. Но сначала...

На какое-то мгновение я потерял контроль над собственными перемещениями, и все мое сознание вдруг захлестнуло потоком метеорологических сводок... Я словно лежал посреди поля под дождем и наблюдал за приближающимся фронтом высокого давления. Выглядел он как огромное, расползшееся по небу облако в форме буквы В. Где-то далеко-далеко, смутно понимал я, раскрылся в зевке мой рот... Я засыпал... Мысли путались... Дело сделано, и настала пора возвращаться... Но так приятно было просто плыть по могучим рекам информационной сети, заглядывая то тут, то там в заводи банков данных... Меня ласкали электронные импульсы... Накатывали волны цифр, результаты каких-то бейсбольных игр... Я был...

Короче, я уснул. Никогда раньше мне не доводилось видеть сны среди витков и спиралей глобальной информационной системы, никогда раньше не отдавал я свое сознание столь полно. Усталость настигла меня, и, даже не успев ничего понять, я провалился в сон...

Сон в объятиях моря данных, в самых его пучинах. Что-то снилось мне, и никогда прежде я не испытывал ничего подобного, но потом, когда я очнулся, над горизонтами сна остались лишь какие-то фрагменты воспоминаний...

Мне чудилось, что я — компьютер. Огромный, сверхсложный компьютер, живущий в некоем запредельном пространстве. Затем рядом появился неясный силуэт какого-то существа. Я не знал, кто это, но в то же время чувствовал, что мы уже знакомы.

Существо подошло к клавиатуре и напечатало запрос — не помню, как он выглядел конкретно, — на поиск среди моих банков данных. То, что его интересовало, потребовало огромного количества информации. Мой принтер загудел, и на стол поползла широкая полоса бумаги. Взяв распечатку в руки, таинственное существо принялось считывать строки, причем с такой же скоростью, с какой я их печатал. Бумага скатывалась со стола равномерным шуршащим потоком, отчего на полу вскоре образовалось несколько уложенных неровной гармошкой куч. Они все росли и росли и через какое-то время с головой скрыли читающую фигуру.

Когда я закончил печатать, бумагу сдуло словно внезапным порывом ветра, и существо набрало на клавиатуре новый вопрос. Я ответил. И еще. И еще...

Потом существо принялось печатать на моей клавиатуре что-то длинное, сложное и не требующее ответа с моей стороны. Оно пыталось запрограммировать в меня — сообщить мне — какую-то информацию. Данные продолжали вливаться, но я почти ничего не понимал. В отчаянье существо предприняло еще несколько попыток...

После всех тех фокусов, какие обычно проделывает просыпающееся сознание с материалом снов, я запомнил только одну фразу: «КОМПЬЮТЕРНАЯ СЕТЬ - ЕДИНЕНИЮ ИСТИННЫХ МЫСЛИТЕЛЕЙ; ПОМЕХИ ОСЛАБЕВАЮТ...»

Удивительно все же, как работает просыпающееся сознание: образы, которыми мы маскируем жизненные явления, обыденное посреди таинственного, и наоборот...

Проснулся я уже не в витках информационной сети, а в самом себе. Проснулся, чувствуя, что мне удалось отдохнуть. Несколько секунд я не мог понять, где нахожусь, но затем память вернула события предыдущего дня. Я сел и посмотрел в окно. Кругом по-прежнему поля и холмы; лишь слева по курсу чуть посветлело перед восходом небо...

Я сделал два-три глотка безвкусной воды из бачка и воспользовался санитарными удобствами. Умылся, причесался и оттер пятна на одежде. Затем вскрыл пакет концентрата, единственным достоинством которого была калорийность, и принялся утолять голод, глядя вперед на дорогу и пытаясь вспомнить что-то, казавшееся очень важным.

Что-то на самом деле произошло. И я никак не мог осознать, что именно. Я уже не сомневался, что действительно изменил кодовый сигнал грузовика и данные о его передвижении. Но оставалось еще кое-что. Я чувствовал: в том, что приснилось, был какой-то смысл. Вдруг я и в самом деле компьютер, которому снится, что он человек?..

Внезапно грузовик дернулся, и, взглянув за окно, я успел заметить слева девчонку в джинсах, толстом свитере и кроссовках. Какого черта она делает здесь, посреди дороги?.. Затем впереди показался еще один силуэт. На этот раз дорогу пересекал парень — неторопливо, словно он совсем не беспокоился за свою жизнь. Что-то в его движениях было от заученного танца. Радар, конечно, заметил человека, и грузовик снизил скорость, однако через секунду стоявший на разделительной полосе парень тоже скрылся из виду.

Потом мы снова притормозили. Впереди никого не было, но, разумеется, грузовик снижал скорость, если то же самое делала идущая перед ним машина, а она, в свою очередь, повторяла маневры идущей впереди и так далее вдоль всей цепочки.

Еще один судорожный рывок — и мы снова снизили скорость. Еще один...

За окнами мелькнули двое молодых людей, которые, очевидно, повторяли действия своих предшественников.

И тут я вспомнил, что или читал, или слышал где-то о подобной практике. Этих молодых людей называли то «дорожными танцорами», то «дорожными хулиганами», и занимались они тем, что рано утром или поздно ночью, когда не так много свидетелей, выскакивали перед идущим по автоматической полосе транспортом. Зная, что радарное устройство обязательно заметит их и что компьютеры грузовиков запрограммированы избегать столкновений с посторонними объектами, они чувствовали себя в относительной безопасности. Некоторых забавляла уже сама возможность изменять скорость и строгий порядок движения длинной череды грузовиков, но встречались и такие, которые ставили перед собой более опасные цели: за короткий промежуток времени изменить скорость машины таким образом, чтобы перегрузить управляющую систему и вызвать целую серию столкновений. Конечно, тут оставалась определенная доля опасности: мало того, что «танцоры» рисковали оказаться на полосе перед несущейся машиной с «обычным» живым водителем, они полагались на тот самый компьютер, в чьих системах пытались вызвать перегрузку.

Что это? Может быть, подумал я, просто новая забава молодых искателей острых ощущений? Или луддизм в еще одном его воплощении? Перенесенное на компьютеризованную, автоматическую технику стремление бить и крушить «злые» машины, которые разрушают знакомую, устоявшуюся жизнь?

А может быть, ни то и ни другое? Что-нибудь еще более глубокое и не столь пессимистичное? Мне вспомнились слова одного из моих преподавателей о том, что ритуальные игры и праздничные состязания заложены в самой природе человека. Возможно, то, свидетелем чего я стал, представляло собой современный ритуал перехода к зрелости, ритуал вступления в век автоматизации, подтверждение за молодым человеком его превосходства над созданными людьми механизмами...

Меня словно тряхнуло. Черт бы побрал этих подростков! Безответственная глупость — вот что это такое. Некуда им девать свободное время. Нет чтобы заняться...

Чем? Кражей промышленных секретов?

Ладно. Положим, будучи молодым, я тоже совершал кое-какие социально неприемлемые поступки. Но, видимо, на то были причины, хотя я никак не мог их вспомнить.

Движение выровнялось, и мы снова набрали скорость. Ритуал, или что это там, закончился, и ускользающее воспоминание, которое я стремился вернуть, стало еще ближе; оно маячило почти в пределах досягаемости.

Небо светлело. Ночь уходила, словно вода при отливе, оставляя за собой дома, фермы и стога сена вдоль дороги. Вдруг перед моим внутренним взором снова возник образ «дорожного танцора»: возмутитель спокойствия в предрассветной мгле, взмах раскинутых рук в отражении радарных импульсов, ноги, переступающие в такт какому-то тайному ритму. Все это, чтобы доказать свое превосходство, появляясь вдруг перед кабиной стремительного механического чудовища? Чтобы повлиять на его движение? Чтобы...

Повлиять?

Изменить?

Перенаправить?

Подчинить себе?

Новый, более совершенный тип власти... Я задумался. В принципе я мог бы добраться отсюда — терминал за терминалом, контакт за контактом, через всю компьютерную сеть — прямо к Большому Маку, информационной системе «Ангро энерджи». Чтобы защитить компанию от тех же методов, которыми пользовались мы сами, систему охраняло огромное количество всевозможных сторожевых программ. Коды, ядро безопасности, скремблеры... Вспомнились фразы с тех далеких дней, когда я работал над защитными приспособлениями Большого Мака: «иерархическое построение», «пошаговая детализация», «модульность Парнаса»... Конечно же, за прошедшие годы все было переделано, пересмотрено, улучшено, доведено до гораздо более совершенного уровня. Но со мной, похоже, случилось то же самое. Если бы я смог проникнуть в информационное хранилище Большого Мака и добраться до сектора «Дубль-зет», где, скорее всего, и содержались данные о Коре, это стало бы, возможно, моим собственным ритуалом перехода в новое состояние, на новый этап развития. Если только удастся...

Все эти мысли пронеслись у меня в голове за считанные мгновения, и я понял, что должен попытаться. Снаружи вставало солнце, проливая яркий свет на дорогу впереди.

Раскрываются головки цветов, подают голоса птицы, а я ускользаю в недра системы...

 Глава 9

Клик — я нащупал компьютер, протянулся внутрь, ощутив его непрерывную работу словно набегающие на берег волны, которые едва касаются моих ног. Клик — шагнул вперед, чувствуя ногами, как крепнет сила волн. Клик — двинулся дальше, к самой большой, стремительной волне, где...

Не снижая скорости, огромный трейлер свернул с ближайшей полосы на другой стороне дороги и, подпрыгнув на разделительной полосе, ринулся, словно взбесившийся слон, в мою сторону.

Я не сразу сообразил, что происходит, поскольку уже вошел в компьютер. Но спустя секунду, метнувшись через кабину, подтянулся за рулевое колесо на водительское сиденье. Ноги сами нащупали педали, а я все еще лихорадочно искал переключатель ручного управления. Мой грузовик продолжал двигаться с прежней скоростью и никак не реагировал на встречную машину.

Конечно же, я действовал недостаточно быстро. Трейлер оказался совсем близко... и вдруг исчез.

Я взглянул в зеркальце заднего обзора, ожидая вот-вот услышать грохот аварии... Ни самого трейлера, ни каких-либо звуков. Он просто исчез, бесшумно испарился, словно признак.

Внезапно меня охватила подозрительность, и я принюхался. Нет. Никаких цветочных запахов. Тем не менее все это здорово напоминало проделки Энн, и я не мог придумать другого объяснения.

Положив руки на руль, я ждал. Если даже один мираж оказал на меня такое воздействие, где остальные? Энн работала очень последовательно, и навстречу мне должна была двигаться уже целая колонна автомашин.

Может быть, это что-то другое? Например, голограмма? Хотя нет, конечно. Слишком убедительно выглядел трейлер, и я просто не представлял себе, как можно добиться такой точности изображения без комплекса сложного проекционного оборудования. Взглянул вверх: вертолетов тоже нигде не было. Да и не могли меня отыскать так быстро.

Я ждал, принюхивался, но ничего не происходило.

Потом решил все-таки заняться делом.

Клик — я направился к тому же месту, откуда мне пришлось вернуться. Теперь из-под воды просвечивали яркие огни, словно передо мной раскинулся затонувший город Иф. Я знал, что океан представляет собой огромную сеть передачи данных и нужно нырнуть к светящемуся городу...

...Навстречу мне, по нашей стороне дороги, неслась с огромной скоростью красная спортивная Машина...

Пальцы сжались на рулевом колесе. Левая нога невольно вдавила в пол педаль тормоза. Однако сам я остался в компьютере и быстро двинулся к монитору радарного устройства, которое тут же опровергло стоящую перед глазами картину: на дороге ничего не было, никаких легковых машин.

Через секунду и та, что я видел, исчезла. Только что она грозила неминуемым столкновением, а мгновение спустя ее просто не стало.

Клик.

Черт с ними. Если эта игра настолько безвредна, решил я, не стоит обращать на нее внимание.

Назад в Иф...

Боже! Еще один трейлер! На этот раз я на какую-то долю секунды усомнился в принятом решении. Он обогнал меня слева и неожиданно двинулся наперерез. В первое мгновение я принял его за настоящий, хотя радар тут же убедил меня, что это снова призрак.

Я начинал злиться. Несмотря на всю иллюзорность, призраки здорово отвлекали от дела, мешали сосредоточиться, возвращали назад...

Более того. Мысль об аварии на дороге почему-то беспокоила меня особенно сильно, и я вытер лоб тыльной стороной руки. Обдумать это можно и позже, а сейчас мне больше всего хотелось избавиться от навязчивых агрессивных иллюзий. Даже закрыв глаза, я все равно продолжал бы их ощущать, как во время бегства через лес. Но в данном случае даже этого будет достаточно, чтобы помешать сосредоточиться, потому что иллюзии бередили какую-то затаенную душевную рану, намекали на что-то такое, о чем мне совсем не хотелось в этот момент знать.

Я снова принюхался. Ничего. Но это уже не имело значения. Я не сомневался, что во всем виновата она.

— Энн? — произнес я громко. — Зачем ты это делаешь, Энн? Мы ведь были когда-то... друзьями? Мне кажется, я что-то помню... Босс, видимо, еще не знает, что ты нашла меня и читаешь мои мысли. Пока не знает. Дай мне хотя бы маленький шанс, а? Я должен закончить одно важное дело, но у меня нет желания мстить Барбье или «Ангро». Мне нужна только Кора, а она у них в руках... Раз уж ты должна сказать им что-нибудь про меня, скажи, что я исчезну и они никогда обо мне больше не услышат, если только отдадут Кору. Я серьезно. Ты же телепат. Загляни в мои мысли, и ты увидишь, что я говорю правду. Оставь пока эти игры с машинами, ладно? Они мне мешают.

Кабину мгновенно заполнило запахом фиалок.

— Ладно? — повторил я. — Пожалуйста. Дай мне немного времени закончить свои дела. Я бы сделал это, окажись ты на моем месте. Не мешай мне.

Цветочный аромат не исчезал. Ответа не последовало, но и новых машин-призраков на дороге не появлялось. Я не мог понять, то ли она размышляет над моими словами, то ли притаилась и готовится к новой атаке.

Однако в ожидании мало смысла, решил я через несколько минут и снова начал осторожный «эффект витков».

Клик. Кликлик. Клик.

Вниз. Сквозь прозрачные, сверкающие отблесками воды...

Прямо в движении я превращался в какую-то еще более зыбкую субстанцию. Повсюду застыли в пространстве строгие световые орнаменты, похожие на дисциплинированные эскадроны причудливых рыбешек... Я двигался дальше, выбирая дорогу между сияющими колоннами, вдоль змеящихся кабелей... Меня охватывал восторг. Это и раньше случалось, но сейчас появилось что-то другое. Более сильное. Не просто восторг... Во мне крепло ожидание чего-то значительного, предвосхищение... Что-то в моем микромире, протянувшемся по всем континентам планеты, изменилось, и у меня возникало ощущение, будто я должен знать, что именно. Но я по-прежнему оставался в неведении и продолжал двигаться к одной из больших систем, где между двумя блестящими стенами на фоне глубокой черноты то и дело вспыхивали искры.

— Ладно, — услышал я мысленный ответ, прозвучавший для меня голосом Энн со всеми его знакомыми интонациями. Она согласилась дать мне время. Но не просто по доброте душевной. Теперь я отчетливо воспринимал ее присутствие и ощущал ее восторг, вызванный феноменом, который Энн уловила в моих мыслях. Медленными витками, начавшимися сразу за стенами, она следовала за мной. Казалось, вот-вот случится что-то непостижимое, потому что никогда раньше компьютерная сеть не овладевала моим разумом в такой полной мере. И я чувствовал, что с разумом Энн происходит то же самое.

Движение, виток, еще виток... Терминал... Минуем... Еще один... Обходим сверху и снова вниз... Вверх-вниз...

Энн воспринимала все, словно ребенок, который сидит у отца за спиной, обхватив его руками за шею. Я чувствовал ее страх и одновременно — неодолимое любопытство, страстное желание узнать...

Поворот, еще поворот... Что-то... Что-то зовет...

Нет!

Что-то вот там... Зовущее, манящее... Я уже хотел прервать свой маршрут и направиться туда, но мысль о Коре, о моей цели, заставила меня воспротивиться, побороть желание, быстро перерастающее в одержимость... Что-то...

Я вырвался, освобождая мысли и стряхивая с себя оцепенение. Зная цель, я не мог позволить себе свернуть и поэтому ринулся дальше.

...И Энн вместе со мной.

— Поверни! — Почувствовав ее мысленный окрик, я в тот же момент понял, что манящий зов, с которым мне удалось справиться, все еще держит ее в своей власти. Она по-прежнему хотела туда, в сторону, чтобы узнать, откуда этот зов исходит.

Я промолчал. И пока двигался по спирали вместе с течением, то поднимаясь, то опускаясь с головокружительной скоростью, кое-какие из воспоминаний об Энн вернулись...

Я знал, что она читает мои мысли, но не удержался и принялся раскладывать перед собой все эти вспомнившиеся вдруг факты. Я даже почувствовал ее реакцию.

По-прежнему оставалось неясным, как мы встретились, когда я учился в университете. Хотя похоже было, что я узнал о ее таланте довольно быстро. Могучий дар. Она вполне могла бы создать для себя настоящую империю вместо того, чтобы помогать строить империю Барбье. Кто сумеет сохранить тайну, если она захочет что-то узнать? Кто устоит перед ее способностью обрушивать галлюцинаторные стрессы или просто мешать думать? Она могла бы узнать любой секрет, устранить любого врага — другими словами, не женщина, а целое разведывательное управление.

Но...

В характере Энн имелось одно уязвимое место. И весьма серьезное. Отсутствие самостоятельности. Она хорошо это скрывала, и тем не менее ей всегда был кто-то нужен, какая-то сильная личность, человек, на которого она могла бы опереться.

Вперед... Что-то новое открылось вдали. Мне представился впереди заполненный огнем ров...

Медленнее, медленнее... Тормозим. Стоп. Мы приблизились к цели.

Я чувствовал, как будоражит Энн все, что она видит. И ощущал ее недовольство моей оценкой присущей ей слабости. Тем не менее она соглашалась со мной. Барбье стал как раз той скалой, за которую Энн держалась, и именно поэтому она силилась запутать меня своими галлюцинациями, прикончить. Ей хотелось вернуть расположение Барбье, утерянное после того, как она не сумела удержать меня на островах и сломить, когда я летел на самолете.

Медленно, осторожно я подобрался ближе. Да. Теперь я оказался в периферийных устройствах информационной системы «Ангро энерджи». За кольцом огня вырастал темный силуэт. Он рос и ширился прямо у меня на глазах, очертания его становились все отчетливее. Темные, грубо вытесанные стены с бойницами, за которыми то и дело мелькали какие-то фигуры. Башни, навесные балконы...

Большой Мак обретал в моем восприятии форму крепости — огромной мрачной цитадели. Мелькнули огоньки в узких оконцах на одной из стен, отчего та на мгновение стала вдруг похожа на старинную перфокарту, которую кто-то держит перед яркой лампой...

Кругами, кругами... За сиянием огней встала еще одна стена, превратившаяся в израненное нечеловеческое лицо, высеченное из камня. Протолкавшись между электронными схемами, я вгляделся в это лицо, изучая его сразу с нескольких сторон...

Дальше стоял подводный Стонхендж, вокруг которого покачивались, словно столбы дыма, филигранные кружева водорослей. Вспыхивали и вновь гасли разбросанные по его поверхности светящиеся ракушки... Рядом нечто похожее на закатный горизонт, упрятанный в массивный глубокий ящик и заполненный внутренним движением... Там — зловещий черный алтарь...

Крепость... Замок... Цитадель... Кругом пульсирующие базовые программы, охраняющие все пути подхода...

Я продолжал скользить, отталкиваясь от каждой встречной схемы, деля и умножая свои наблюдательные пункты. Когда-то я уже был внутри тех избитых штормами стен. Когда-то меня принимали там с радостью. Но теперь, чтобы проникнуть туда, мне придется отыскать их слабые места...

Я видел, что ни один из защитников не может покинуть свой пост...

Присутствие Энн по-прежнему действовало на меня. Хотя бы потому, что я не мог совсем о ней не думать. Может быть, когда-то я тоже был сильной личностью, на которую она опиралась? Как я начал работать на «Ангро»? Связаны ли эти вопросы между собой?

Не успев додумать до конца, я почувствовал, как мои догадки находят у Энн подтверждение, передавшееся мне — возможно, против ее воли — через ту зыбкую связь, что нас объединяла.

Огни... Теперь моим вниманием завладели огни, складывающиеся в рисунок невероятно сложного внутреннего микропередвижения... Языки пламени превратились в набросок пуантилиста, где все более и более очевидными становились отдельные яркие орнаменты... Глубже, глубже... К их на первый взгляд почти броуновским метаниям...

Энн... Пока я нащупывал ходы, Энн выглядывала из-за моего воображаемого плеча. Я чувствовал, как восторгает и удивляет ее появление каждой новой картины. Сама она ничего подобного увидеть не могла, но, очевидно, зрелище оправдывало в ее глазах даже то, что и я был способен чувствовать какие-то ее мысли, когда мы находились так близко друг к другу.

Нет, конечно же, огненные частички двигались не хаотично... В их движении чувствовался ритм, определенная периодичность, и теперь, глядя со всех своих наблюдательных пунктов одновременно, я это понял. Где-то внутри, я был уверен, лежит информация о Коре, информация о том, где она, и я продолжал пристально вглядываться...

Подумав о Коре, я уловил подтверждение, исходящее от Энн.

— Где она? — спросил я. — Если ты знаешь, скажи. Это избавило бы меня от трудной работы.

Но она тут же ответила отрицанием, хотя я успел заметить, как Энн попыталась затушевать мысль о Коре, и уловил лишь намек на какое-то место с теплым климатом. Не Флорида, а что-то другое... Мне стало понятно, что она остается со мной главным образом ради ожидаемого представления. Ей хотелось узнать, что я успел сделать и что собираюсь предпринять, но только для ее собственного удовольствия. Если бы со мной случилось что-нибудь ужасное, она всегда могла бы ускользнуть. Кроме того, Энн, видимо, не прочь знать наверняка, если меня постигнет неудача, чтобы потом было что доложить Барбье. Ведь ее последняя попытка свести меня с ума своими иллюзиями провалилась. Вряд ли она скажет что-нибудь добровольно.

— Ладно, — произнес я. — Может быть, страсть к подглядыванию все же лучше, чем отсутствие каких-либо чувств.

Меня окатило волной душевной боли, оскорбленного достоинства и еще каких-то эмоций, но я никак не отреагировал и продолжал наступать на крепость со всех сторон.

Оттолкнувшись сразу от множества своих опорных пунктов, я двинулся вперед и почти вплотную прижался к мельтешащим огненным точкам сторожевых программ. Потом приказал, чтобы они расступились...

И пламя раздвинулось, словно открылись клювы перед каждым из моих наблюдательных пунктов... Я проник за огненный ров...

С этого расстояния стены уже казались дымчатыми, клубящимися и подвижными...

Я продвинулся вперед сразу в двух местах, и меня мгновенно толкнуло обратно. Дым сомкнулся, принял твердую форму — передо мной возникло нечто блестящее, похожее на глыбу черного льда... Пристально вглядываясь, я даже мог различить внутри кристаллическую решетку, уходящую в темную бесконечность...

Но пока силы защитников крепости скапливались у тех двух моих точек проникновения, чтобы отразить врага, я заметил, как, становясь все прозрачнее, слабеют стены цитадели у всех остальных занятых мной постов...

И на какое-то стремительное мгновение стены вдруг напомнили мне тот день, когда я пытался отследить свой чек. Стены, которые, по прежним моим представлениям, скрывали утерянную летопись моей жизни... Почему-то теперь это уже не казалось мне таким важным. Лучше сосредоточиться на одной цели...

Я двинулся вперед еще в четырех точках, и стоящие передо мной стены превратились в рой светлячков, мечущихся, чтобы преградить путь моим лазутчикам...

Двинувшись вперед в трех новых точках, я в одной из них проник за стену...

...в еще один город света — Париж или Нью-Йорк мира компьютеров — огромный, сияющий, в постоянном повсеместном движении...

...Навстречу мне рванулась фаланга безликих сверкающих защитников, но двигались они как-то неуверенно, словно группа марионеток...

Я принялся отталкиваться от близлежащих конструкций, выстраивая свои отражения для битвы, пока меня не стало больше, чем их. Затем, оставив своих фазодвойников сражаться под руководством определенной части сознания, я пошел вперед...

...и увидел, что в случае моей полной победы на поле битвы беззвучный сигнал тревоги тут же повернет реку света, протекающую у меня слева, и пустит ее справа...

...а если это произойдет, я буду отрезан от похожей на лабиринт информационной сети. Поток света накроет ее и помешает следующему этапу моего путешествия...

...поэтому я отклонился в сторону и направился к сигнальному устройству. Однако увидел, что любые манипуляции с ним заставят сеть всколыхнуться и закроют часть системы насовсем...

...но оставался еще механизм, который должен всколыхнуть сеть. Его можно было отключить закодированной командой, блок ввода которой завис возле сигнального устройства, словно объемное изображение космической дыры...

Проследив цепочку сигналов назад, я нашел нужный код, затем отключил сигнальное устройство... Каждое из моих фазовых воплощений продолжало сдерживать сверкающих защитников крепости, не давая им вырваться... Примерно с наносекунду у меня перед глазами держался образ наложенных друг на друга сцен, словно из какого-то исторического фильма, где воины штурмовали средневековый замок. Видимо, почувствовав свою силу, подсознание позволило себе маленькую передышку и подчинилось смутному поэтическому импульсу.

...Факелы, крики, огонь, сверкающие клинки, море крови, здесь и там обломки доспехов, ржание лошадей, проткнутые стрелами кирасы. Смятение и хаос...

Сбросив с себя иллюзии, но сохранив ощущение душевного подъема, я принялся изучать саму информационную сеть, понимая, что мне придется туда внедряться. Если я выберу неправильный маршрут, компьютер обязательно переведет в другое место и рассредоточит по всей системе нужный мне информационный массив «Дубль-зет». Придется отыскивать его еще раз и снова решать те же самые проблемы. Если не подойти сразу правильным маршрутом, данные будут исчезать постоянно, находя себе все новые и новые тайники...

Еще один блок ввода завис неподалеку, но, проследив назад его цепочку сигналов, я не обнаружил ключа. Долго думал, пытаясь найти решение, — он казался полезным... Потом наконец понял, что блок говорит на моем старом языке, языке обмана, и только тогда догадался инвертировать его содержимое. Наложил получившийся орнамент на рисунок информационной сети, и передо мной предстало странное зрелище — я словно смотрел на информационную сеть сквозь множество оптических прицелов одновременно, и перекрестья тоненьких рисок указывали правильный рисунок входа...

Я перестроился под рисунок — как будто подогнал кусок обоев — и проскользнул...

...в многоэтажный лабиринт. Размерность его меня не пугала, поскольку я осознавал, что способность воспринимать окружающее сохранит силу, пока я сам являюсь частью процесса. После, конечно, все это будет вспоминаться не так отчетливо. Мой талант не срабатывал в пустоте: ему требовались ситуации, на которые можно реагировать. А сознание, сопровождавшее его в передвижениях, позволяло оценить и понять эти ситуации, хотя бы посредством работоспособных аналогий...

...поэтому я увидел себя/нас в движении сразу на нескольких уровнях лабиринта. У каждого нового перехода приходилось останавливаться и отслеживать коды для блоков ввода программы, за которой я охотился. Теперь, когда я прошел через двоично-четверичный преобразователь у входа в лабиринт, это требовало уже не просто выбора «да/нет», а гораздо более сложных решений. Видимо, преобразователь добавили в систему уже после меня: как для экономии объема памяти, так и в качестве дополнительного сторожевого устройства...

Я просочился сквозь лабиринт, и только один раз надо мной промелькнул силуэт какого-то оборонительного механизма.

...Сражение продолжалось уже в стенах замка, в каменных серых залах, увешанных гобеленами... Крики и стоны... Тяжелая мебель темного дерева... Качающиеся канделябры... Лай собак...

...Теперь я вынырнул в аллее с параллельными рядами огней, убегающими вдаль. Оставалось только надеяться, что они идут не до бесконечности... Глядя на них, я почувствовал, что начинаю уставать. Сражение с защитниками Большого Мака уже мешало мне сосредоточиться...

Энн следила за происходящим с неотрывным вниманием. Увиденное производило на нее огромное впечатление, но ее понимание обстановки не поспевало за ощущениями, и она как будто подгоняла меня, чтобы я демонстрировал все новые и новые образы.

— Мне следовало взять с тебя деньги за показ, — мысленно произнес я и почувствовал ответный всплеск похожего на удовольствие чувства.

...Я обратился к подсознанию с вопросом, не пора ли привлечь еще одну аналогию. Почти сразу же раскинувшийся передо мной ландшафт задрожал и преобразился...

...Куда-то вдаль уходила, казалось, бесконечная библиотека. Я двигался мимо сплошных рядов полок со стопками книг... Ряды были размечены в алфавитном порядке, и у основания каждого стеллажа сверкали огромные металлические буквы...

...А, В, С...

С!

Я свернул и двинулся вдоль ряда С. Первый раздел — СА — все не кончался и не кончался. А я все сильнее ощущал усталость.

Длинные ряды старательно переплетенных книг по-прежнему начинались на СА. Я бросился бегом...

...Откуда-то издалека донеслись до меня звуки битвы, продолжающейся в огромной центральной башне замка. Но они становились все ближе, и в своих остальных воплощениях я уже понимал, на чьей стороне перевес. Очевидно, я терял позиции у одной из сигнальных систем, которую мне какое-то время удавалось удерживать силой, словно разжатые челюсти капкана. Чтобы сделать ощущения убедительнее, мое подсознание добавило еще и запах дыма...

«Спасибо, друг», — пробормотал я мысленно.

...В конце концов я добрался до СЕ — еще один нескончаемый ряд полок. Чувствуя, что волнение Энн растет прямо пропорционально моему отчаянью, я побежал еще быстрее. По-прежнему оставалось неясным, переживает ли она за меня или надеется стать свидетелем моего краха...

Перебросив часть сил своим воинам, сражающимся с защитниками Большого Мака, я вдруг осознал, что стало труднее читать надписи на корешках книг. Дым сочился мимо меня и проскальзывал вдоль полок, застилая буквы.

Ругаясь про себя, я замедлил бег и вгляделся... Все еще СЕ. Черт.

Вперед, вперед! Пол превратился в зеркало, затем то же самое произошло с потолком. Бесконечная цепь отражений Белпатри торопливо двигалась сквозь дым реальности. Прошлое стало пожарищем позади, будущее — неверной дорогой в бесконечность. «Гонку не всегда выигрывает быстрейший, но на кого еще ставить?» Деймон Раньон, кажется? Да... Я чувствовал, как что-то вроде смеха, моего собственного смеха, отдается внутри меня и снаружи. Пугающее ощущение...

Снова проверил полки. Славу Богу, уже СП! Скоро появится CI, а потом...

Уже СП Не успел я об этом подумать, как уже CI. Хотя кому они нужны? У меня возникла мысль стереть всю секцию CI из досье «Дубль-зет» в памяти Большого Мака — в знак протеста или из мести. Я понял, что усталость уже сказывается на моей способности рассуждать здраво...

...Звон оружия стал громче, запахи резче. Дым повалил еще плотнее...

Нет!

Я не могу сдаться так близко от цели!

Собрав все свои силы, я попытался восстановить и укрепить контроль над противостоящими мне системами. Теперь я двигался медленнее и напряженно, сосредоточенно думал...

Дым стал реже, шум сражения отдалился, книги казались теперь тверже, а их заглавия яснее.

СО! Наконец-то СО!

Осознав, что я добрался до нужной секции, я едва не потерял контроль над битвой. Но бесконечный клан отражений Белпат-ри — и нормальных и перевернутых вверх ногами — все же справился с собой, унял дрожание в окружающем его однообразно повторяющемся библиотечном мире и побежал дальше, минуя СОВ... COD...

COL.  ..

COM.  ..

CON.  ..

И наконец-то, после СОР и COQ, появилась CORA. Красавица, кроткая, королева. Кора, крошка, картинка, Кора, корпорация — кровожадная корпорация, — контроль, криминал, конфронтация, кризис...

Я оборвал завораживающий джойсовский поток ассоциаций С-матрицы и схватил том с надписью CORA. Воспользовавшись кратким мгновением, когда я отвлекся, снова накатил дым. Возвращались запахи и звуки, Большой Мак опять брал верх...

Раскрыв голубой том с золотым тиснением, я увидел на первой странице слово «Кора», но оно тут же начало таять...

Кора. Все еще в безопасности, где-то на юго-западе страны... Кора... в Нью-Мексико? В Аризоне? «Юго-восточный квадрант самой северной части Новой Испании, которая...»

«Нью-Мексико», — взволнованная тем, как я почти решил проблему в ее присутствии, Энн не сумела спрятать от меня эту мысль. Или сказалась общечеловеческая привычка давать в такие моменты непрошеные советы. «Неподалеку от Карлсбада».

Дым уже окутывал меня целиком. Я отпустил челюсти капкана, и мои войска отступили...

Уже не заботясь, что буду замечен, я рванулся наружу, оставив Большого Мака вопить и скрежетать зубами в бессильной злобе...

Спустя секунду Энн оправилась от потрясения и, мне показалось, даже всхлипнула. Потом она пустилась своим путем, а я — своим...

Где-то на полпути обратно я снова ощутил присутствие таинственного наблюдателя, но на этот раз оно меня не заинтриговало...

«Доброе утро, — передал я. — Может быть, когда-нибудь встретимся и позавтракаем вместе?»

...Затем снова витками вверх.

На несколько секунд я открыл глаза и увидел, что кабина залита ярким солнечным светом. Грузовик двигался с неизменной скоростью. Кажется, я получил, что искал, но сейчас мне совсем не хотелось разбираться в новой информации и строить планы.

Какое-то странное оцепенение тормозило мысли и мешало думать.

Глаза снова закрылись, и мне приснилось, будто я мчусь в гробу на колесах, и еще множество других странных вещей.

 Глава 10

...Машина безостановочно двигалась по ровному отрезку техасского шоссе. Я сидел на заднем сиденье и читал учебник, лишь краем глаза замечая за окнами пустынные поля, еще более унылые теперь, под нависающими громадами облаков, чем в начале пути. Резкие порывы ветра, словно гигантская ладонь, то и дело ударяли в бок нашей легкой машины. Откуда-то издалека доносились низкие глухие раскаты грома, надолго отстающие от вспышек молний, которые разбегались по небу, как будто ручьи расплавленного золота, пролитого с вершин облачных пиков... Звуки автомобильных гудков, вырастающие из тишины и пролетающие мимо...

Отец сидел за рулем. Мама рядом с ним на переднем сиденье. Радио тихо наигрывало какую-то мелодию в стиле кантри... Я вернулся домой на выходные, и мы собрались навестить семью старшего брата моего отца. Однако мне нужно было заниматься, и рядом на сиденье лежала стопка учебников. Первые капли дождя ударили по крыше машины, словно пули, и вскоре я услышал, как заработали стеклоочистители. Звуки гитары и чей-то знакомый гнусавый голос, поющий о том, что он «все пьет, и гуляет, и ходит по чужим женам, но никакой радости ему от этого нет», все чаше и чаще прерывались треском статики, и у меня возникла забавная мысль, что это очень похоже на то, как разгневанный муж палит в героя песни. В конце концов мама переключила радио на коротковолновую станцию, где музыку передавали инструментальную и не такую назойливую.

Мимо нас на большой скорости пронеслась машина, и я услышал, как отец пробормотал что-то, включая фары. Еще один удар гигантской ладони — и отцу пришлось выворачивать руль влево, чтобы вернуть нас с обочины. Гром, казалось, грохочет уже прямо над головой, а секунду спустя, словно водопад, обрушился дождь. Я закрыл книгу, заложив палец на нужной странице, и выглянул в окно. Тяжелый серый занавес из блестящих бусин срезал видимость всего до нескольких десятков метров. Ветер сердито завывал между ударами.

— Поль, — сказала мама, — может быть, съедем на обочину и остановимся...

Отец кивнул, посмотрел в зеркальце заднего обзора, потом пристально вгляделся вперед.

— Да, пожалуй, — сказал он и начал сворачивать.

В тот же момент еще один тяжелый порыв ветра обрушился на машину сбоку. Мы оказались на обочине, потом слетели с дороги. Отец ударил по тормозам, и машину повело. Что-то перевернулось у меня внутри, когда машина клюнула носом; заскрежетало по днищу, закричала мама. Потом мы куда-то падали, и я услышал сначала грохот грома, а затем грохот удара, заглушивший музыку, крик матери и все остальное...

Я вскрикнул и широко открыл глаза, но все равно ничего не видел несколько секунд из-за слез... Мне приснился сон, но на самом деле это случилось не только во сне. Это действительно произошло, вспомнил я, потому что именно так погибли мои родители. Это...

В лобовом стекле зияла похожая на звезду дыра, и мой грузовик — уже не во сне — медленно съезжал с дороги вправо. Так же, как случилось девять лет назад, хотя теперь не было ни бури, ни глубокого высохшего русла реки за краем дороги. Здесь сразу за обочиной начиналось кукурузное поле, манящее своими ровными рядами зеленых растений...

Я метнулся на водительское сиденье и на этот раз тут же нашел переключатель ручного управления — я специально заметил его положение в электрической схеме грузовика, когда последний раз проскальзывал в бортовой компьютер.

Резко, даже грубо я снова внедрился туда, одновременно поворачивая руль и возвращая машину на трассу. Зеркальце показывало, что грузовик позади меня отстает, а идущий впереди уходит все дальше. Танец без танцоров...

Теперь я заметил другие дыры в кабине — пулевые отверстия, не иначе. Очередь прошила грузовик с левой стороны и впереди. Тонкий свист заполнял кабину. Но сверху доносился еще более сильный вибрирующий звук.

Краткий осмотр изнутри показал, что компьютер поврежден и мне придется сохранять ручное управление, если я не хочу слететь с дороги.

Гудение в воздухе стало громче, и рядом с грузовиком пронеслась тень вертолета — как вернувшийся обрывок ночной тьмы.

Потом я его увидел и услышал звук выстрелов. Почувствовал удары пуль, рвущих тело машины. Уловил запах горячего масла.

К тому времени я уже «выскользнул» из компьютера грузовика и «протягивался» вверх. Выше, еще выше. Искал компьютер, управляющий автопилотом вертолета...

Чувствовал я себя довольно глупо. Мне казалось, что я так ловко замаскировался, изменив код грузовика... Конечно, меня тогда валила с ног усталость и мешала думать радость от осознания новых возможностей своего дара, однако...

Глупо было полагать, что я сумею спрятаться, изменив лишь один этот код. Скорее всего, это сделало меня еще более уязвимым. Возможно, моя машина была частью транспортной колонны — я даже не удосужился проверить — из двух десятков грузовиков, направляющихся в Мемфис с какого-нибудь одного склада или завода на востоке страны. С таким же успехом я мог нарисовать на крыше своей машины — какая она там по счету — крест. Нужно было сначала проверить и изменить характеристики всей колонны. А так Барбье даже не потребовались услуги Энн. Без каких-либо особых способностей он переиграл меня в моей же собственной игре. Мне следовало это предусмотреть. Следовало...

Вверх, вверх... Почувствовав наконец мозг автопилота, я скользнул внутрь и быстро ознакомился с рабочими системами, пока человек, управлявший вертолетом, разворачивал его, чтобы сделать надо мной еще один заход. Я уже чувствовал запах дыма, а двигатель грузовика начал издавать странные, прерывистые звуки.

Мой противник развернулся, и я, захватив контроль над автопилотом, привел его в действие, стремясь сбить вертолет с курса, увести вправо...

И как раз в тот момент, когда у ствола пулемета расцвели короткие вспышки, вертолет резко дернулся вперед. Стрельба тут же прекратилась. Очередь прошла стороной.

Вертолет продолжал исполнять в воздухе свой нелепый танец. В кабине грузовика уже поднимались рядом с сиденьем водителя струйки дыма, и правой ногой я чувствовал, как разогревается пол кабины. Двигатель закашлялся. Грузовик притормозил, потом рванулся вперед, снова притормозил и снова рванулся.

Вертолет увело вправо, потом он выправил курс, но скрылся позади, когда моя машина пронеслась под ним. Я чувствовал, как пилот сражается с механизмами управления, борется с автоматической системой, которая вдруг очнулась и выступила против него. Однако я не снижал усилий, стараясь увести аппарат в сторону, к земле...

Гудение в воздухе стихло, потом до меня снова донесся нарастающий звук. Я следил за обочиной дороги и не мог видеть своего противника. Он вынырнул в поле зрения слева, но довольно далеко. Понимание того, что пилот пытается меня убить, как-то не сразу проникло к тем уровням сознания, где содержатся страх, ненависть и другие способствующие выживанию инстинкты. Сердце мое стучало, и, когда дым в кабине стал еще гуще, я закашлялся. Кукурузные поля мы уже миновали; теперь от края дороги начинались пологие холмы. Я снова заставил автопилот двигаться вправо и вниз.

С надрывным воем двигателей вертолет подчинился приказу. Я совершенно отчетливо ощущал накал борьбы между человеком и машиной, сражающейся на моей стороне. Забыв про пулемет, пилот пытался справиться с механизмами управления, но я блокировал каждый его ход. В конце концов вертолет перевернулся и ринулся к земле.

Самого падения я даже не видел. Место, где вертолет врезался в землю, грузовик оставил позади, а дым в кабине становился все гуще. Когда я сумел наконец открыть окно, языки пламени уже начали прорываться из-под пола. Но меня беспокоило какое-то странное чувство... Человек, который вел вертолет, оставался для меня безликой абстракцией, существом, пытавшимся меня убить, хотя сам я не желал никому зла... А вот компьютер...

Я побывал у него внутри и только что его узнал. А затем принудил к действиям, принесшим ему смерть. Я оставался с ним до самого удара о землю, когда все его системы вдруг обезумели и тут же прекратили свое существование. В тот момент я испытал маленький всплеск чувства вины, хотя ни о каком разуме тут и речи идти не могло. Но когда вещь перестает быть просто в&щью?..

Грузовик снова уводило с дороги. Я повернул руль, однако ничего не изменилось. Нажал на тормоз — он тоже не работал.

Машина скатилась с дороги и понеслась вниз по склону пологого холма к торчащей в центре поля длинной каменистой гряде. Действовал ли я в тот момент рационально? Может быть, не совсем. Я скользнул в компьютер грузовика и обнаружил, что он мертв, за исключением двух-трех обслуживающих систем, которые тоже работали на пределе. Я чувствовал: мне приходит конец. А Энн, которую такая развязка вполне бы устроила, даже не было рядом... Впрочем, возможно, я зря о ней так думал. Не знаю. Когда-то я нравился ей, в этом я уже не сомневался. В прошлом мы действительно что-то значили друг для друга...

«На тот случай, Энн... — подумал я, четко выделяя каждую мысль. — На тот случай, если это действительно финиш... А я думаю, что так оно и есть... Короче, я знаю, что Босс получил информацию от машин, а не от тебя... Нюхай свои цветы... Если ты слышишь меня сейчас, я совсем не так хотел уйти из жизни, раз уж пришлось бы, но я знаю, что это не твоих рук дело... Я не стану проклинать тебя — несмотря на твои второсортные иллюзии — за то, что ты составила мне не так давно компанию... Жаль, что я не могу вспомнить больше, хотя... Ты единственный человек, который меня слышит сейчас. И на этом я с тобой прощаюсь. Хочу только сказать, что Барбье для тебя — не самый лучший вариант. Нюхай свои проклятые цветы...»

...Затем шум мотора стал громче, еще громче, еще... Я не сразу понял, что это звук не только моего двигателя, и лишь через какое-то время почувствовал рядом присутствие других компьютеров, работающих. Затем мою машину обогнали тени. Затем резко толкнули...

Охваченный паникой, я потел и задыхался от страха, но, когда тени сравняли скорость и первый грузовик ткнулся в борт моего, до меня наконец дошло, что происходит.

Вслед за моей с трассы сошли еще две машины, настигли меня и теперь шли вровень. Та, что приблизилась справа, с лязгом и скрипом притерлась бортом к моему грузовику. Тут же нас толкнули с другой стороны. Металл скрежетал и гнулся, а у меня в голове, словно метеоры, проносились фрагменты недавнего сна, оставляя за собой клубящиеся следы страха.

Вид через лобовое стекло сменился... Огонь проник в кабину... Теперь я уже ехал не вниз по склону холма, теперь меня повернули. Словно двое слонов, помогающих раненому товарищу, два грузовика меняли мой курс, отворачивая от поджидающей у основания холма смертоносной каменной гряды.

Какое-то время я выиграл, но проблемы это не решило, потому что пламя по-прежнему наступало. Надо было выбираться из кабины. Это означало — прыгать, а я прекрасно понимал, что, спрыгнув на такой скорости, разобьюсь насмерть.

Я выглянул налево. Грузовик с этой стороны уже отошел чуть в сторону и теперь толкал только тот, что справа. Всего метра полтора, может быть, отделяло меня от машины слева. Когда она толкнула мою в бок, дверца кабины у нее распахнулась, да так ее и заклинило.

Перепрыгнуть... Если получится... Должно получиться. У меня оставался только один шанс сохранить себе жизнь...

Я открыл свою дверцу, удерживая ее против набегающего потока воздуха, и осторожно развернулся на сиденье лицом к выходу. От ворвавшегося в кабину ветра пламя тут же выросло и прыгнуло мне на спину, опалив одежду. Я взглянул вниз, чего делать совсем не следовало. Потом, с трудом оторвав взгляд от проносящейся подо мной земли, снова посмотрел на спасительную кабину машины слева. Чего я жду? Когда страх съест последние остатки решимости? Выбора действительно не оставалось. Я внимательно посмотрел, за что можно ухватиться руками, и прыгнул.

...Ливень. Скрежет днища, когда машина клюнула носом... Крик матери... Грохот удара... Мрак, бесконечный мрак, который все не проходил и, казалось, никогда не пройдет...

Мрак.

Безмолвие.

Мрак и безмолвие.

А в самом центре этого мрака и безмолвия — боль. Моя голова...

Время от времени боль чуть отступала, и возникали ощущения — разум мой словно существовал сам по себе, плавая в каком-то дурмане отрешенности. Это чувство не вызывало протеста — все, что заглушало мысли, я мог только приветствовать.

Мне казалось, что я лежу на спине в каком-то помещении, хотя полной убежденности у меня не было. Кроме этого смутного ощущения и боли, я ничего не чувствовал. Однако позже мне начало казаться, что моя голова лежит на подушке.

Я попытался крикнуть и ничего не услышал.

Очень долго меня не оставляло подозрение, что со мной случилось что-то совершенно ужасное и несправедливое.

Как долго?

Дни? Недели? Я не понимал даже этого и только чувствовал, что времени прошло очень много.

Мысли мои снова и снова возвращались к аварии. Может быть, такова смерть? Этот бесконечный дрейф сознания в черной безмолвной пустоте, сохранившей лишь боль расставания с жизнью? Порой я действительно в это верил. Но иногда вдруг чувствовал, как мне на лоб ложится чья-то невидимая рука.

Видеть...

Может, я ослеп? И оглох?

От этих мыслей хотелось кричать. Но если я кричал, то все равно ничего не слышал.

Мрак и безмолвие.

Постепенно боль унялась. К тому времени я уже прошел через периоды паники, кошмарной иррациональности, уныния, летаргии, отчаяния. Случалось, я не мог догадаться, когда сплю, а когда бодрствую. Я знал, кто я, но не понимал, где нахожусь и сколько прошло времени.

Все это изменила пища. Зачем нужна пища бесплотному духу? Мне осторожно открывали рот и вливали туда — видимо, из пластиковой бутылки — бульон. Я давился, какое-то время задыхался, но в конце концов глотал.

Именно это ощущение позволило мне наконец понять, что я в больнице — ослепший, оглохший, парализованный. Даже странно, как такое ужасное озарение может — хотя бы и недолго — сопровождаться чувством облегчения. Но по крайней мере я узнал, где нахожусь, и понял, что обо мне заботятся. Все мои мрачные метафизические предположения растаяли без следа. Я жил, и меня лечили. Теперь я даже мог надеяться на выздоровление...

Ход времени я замечал по кормлениям и, как мог долго, отгонял от себя мысли об аварии. Но в конце концов пришлось думать и об этом.

Живы ли родители? Может быть, мы лежим на койках, стоящих совсем рядом, или... Если они живы, каково их состояние? Как у меня? Я снова и снова прокручивал в памяти катастрофу. Может быть, я пострадал меньше, потому что сидел на заднем сиденье? Или наоборот — машина перевернулась и мне досталось больше всех?..

Совершенно невыносимые болезненные фантазии, когда невозможно узнать точно, как обстоят дела. Но сделать я ничего не мог и постоянно искал, чем бы еще занять свои мысли. Вспоминал о колледже, об экзаменах, которые наверняка пропущу, — возможно, уже пропустил. По минутам восстанавливал в памяти какой-нибудь самый обычный день из студенческой жизни, пытаясь вспомнить всех, кого я знал в колледже. Старался до последней мелочи припомнить расположение предметов, что находились у меня в комнате. Самые лучшие лекции, что я слышал, книги, которые читал...

Я придумывал для себя игры и играл в них до бесконечности. Дошло до того, что я научился сохранять в памяти все положения фигур на шахматной доске, но без настоящего противника игра не доставляла особого удовольствия...

Когда я уставал от всего этого, когда воображение ничего больше не могло подсказать, а спасительный сон не приходил и не приходил, мне начинало казаться, что лучше бы я умер. Раз я почти ничего не чувствую во всем теле, скорее всего, поврежден спинной мозг или даже головной. Я понимал, что ничем хорошим это не кончится, если только скоро ко мне не начнут возвращаться хотя бы какие-то ощущения. Иногда от боли голова просто раскалывалась, и я с сожалением вспоминал о тех первых днях, когда меня накачивали лекарствами или наркотиками, от которых мне становилось абсолютно все равно. А временами у меня возникал вопрос, не схожу ли я постепенно с ума? Или, может, уже сошел?

Я пытался говорить. Слышу ли я свою речь или нет — не столь важно. Главное, чтобы меня услышал кто-нибудь еще. Один раз я начал повторять фразу «у меня болит голова» снова и снова. На самом деле голова не болела, но кто-то, должно быть, услышал, ввел мне сильное обезболивающее, и я опять «уплыл».

Эту хитрость я пытался применять довольно часто, но сработала она всего несколько раз. Видимо, они сообразили, в чем тут дело. Однако у меня возникла новая идея.

Почувствовав в очередной раз у себя на лбу чью-то руку, я попытался сказать:

— Подождите. Я в больнице? Если «да», надавите один раз, если «нет» — два.

Одно прикосновение кончиками пальцев.

— А мои родители? — спросил я. — Они живы?

Ответ последовал не сразу, но по замешательству врача я и так понял, каков он будет. После этого я ушел в себя, замкнулся. Возможно, на какое-то время даже потерял рассудок.

Позже — возможно, спустя несколько дней — я справился с собой и попробовал заговорить вновь. Почувствовав на лбу руку, которую уже долго игнорировал, я спросил:

— У меня разорван спинной мозг?

Два касания.

— Поврежден?

Одно касание.

— Я поправлюсь?

Без ответа. Видимо, неверный вопрос.

— Есть шанс, что я поправлюсь?

Неуверенное касание. Не очень обнадеживающее.

— Глаза у меня повреждены?

Два касания.

— А мозг?

Одно.

— Это излечимо?

Без ответа.

— Операция мне поможет?

Без ответа. Неужели они ушли? Может быть...

— Мне уже сделали операцию?

Одно касание.

— Когда будет известно, насколько она успешна?

Без ответа.

— Черт! — произнес я и снова ушел в себя.

Спрашивать ни о чем не хотелось — ответы на те вопросы, что волновали меня больше всего, я уже получил. Позже я много раз чувствовал руку на лбу, но просто не знал, о чем спросить.

Последовало несколько долгих периодов, во время которых я, видимо, терял психическое равновесие; периодов, заполненных дикими, похожими на сны видениями, которые на самом деле были не снами, а какими-то бредовыми странствиями ума. Между этими периодами ко мне возвращалась способность мыслить нормально, и в один из последних таких периодов я решил попытаться сохранить свой разум. Зачем — до сих пор не уверен. Может, само это решение было решением безумца. Иногда мне казалось, что будет лучше, если я потеряю всякое представление о причинности, всякое рациональное понимание себя. И все же я решил попытаться выстоять против надвигающегося хаоса.

Начал я с рассказа самому себе истории своей жизни. Сначала отрывочно, в общих чертах, потом все глубже и подробнее. Обратившись к детским воспоминаниям, я оттуда стал медленно продвигаться вперед и так несколько раз. Вспоминал лица одноклассников в начальной школе, отыскивая имена для каждого из них. Извлекал из памяти даже скатерти, ковры и картины на стенах, о которых не вспоминал годами. Каждого родственника, каждого друга... Одежду, которую носил когда-то давно... Свою первую драку и первую любовь. Каждую боль в своей жизни. Я перелистывал многочисленные рождества, дни благодарения, дни рождения, вспоминал, кто где сидел на праздничных обедах, подарки, которые дарили мне и которые дарил я, свадьбы, рождения, смерти... Дело, что вели родители... Это последнее заняло меня надолго, и я порой удивлялся, сколько невероятных подробностей можно обнаружить в памяти, если немного напрячься...

Дело, что вели родители?..

Я вспоминал компьютеры и все те игры, в которые я с ними играл. О каждом из них я думал, как о своих одноклассниках, поскольку многие компьютеры представлялись мне как бы самостоятельными личностями.

Я даже помнил, как я решил, что каким-то образом чувствую работу электроники...

Мне вдруг захотелось, чтобы у меня был компьютер, с которым я мог бы поговорить, и снова вспомнилось то странное, почти забытое все эти годы чувство.

Клик. Клик. Клик. Кликлик.

Да. Именно так. И вдруг...

...Я увидел бесконечные ряды огней, вращающиеся кольца пламени, услышал треск контактов, щелчки переключений и последовал за яркими витками спирали в эту волшебную страну...

Словно я вернулся в детство. Именно такое у меня возникло ощущение. Только машина была не та, что воскресала в памяти, а другая, настоящая... Я вглядывался в помещенный где-то неподалеку большой компьютер. Никаких сомнений. Как мне это удалось и где он находится, я еще не понимал, но чувствовал, как перебегают туда-сюда данные, и, пока я смотрел, картина с каждой секундой становилась все отчетливее и понятнее...

Каким-то образом я вступил в контакт с больничным компьютером, оказавшись в его внутреннем функциональном мире молчаливым партнером и наблюдателем. В мгновение ока я перестал чувствовать себя одиноким.

С тех пор, просыпаясь каждое утро, я убегал из реального мира и проскальзывал в эту удивительную машину, ставшую моим другом. Там, внутри, хранился колоссальный объем информации, которой я отдавал все свое внимание, перестав реагировать на возникающее время от времени смутное желание пообщаться с теми, кто меня кормит, лечит и моет. Всех этих людей я знал теперь по именам — кто на дежурстве, кто отдыхает, а познакомившись с личными досье, узнал и кое-какие подробности их биографий. Все меню я читал заранее. Прочел истории болезни всех пациентов больницы — в том числе и свою. Положение у меня было тяжелое, с совершенно пессимистическим прогнозом. Чуть позже я обнаружил, что могу выяснить значение любого неизвестного мне термина через канал связи с компьютером медицинской библиотеки. Я даже знал, где находятся все мои пролежни, хотя сам их не чувствовал. Сведения из собственной истории болезни здорово меня расстроили, зато теперь у меня появилось окно в мир, которого не было раньше.

Новые данные в историю болезни заносились с числами, и постепенно ко мне вернулось настоящее ощущение времени. Текли дни и недели, недели складывались в месяцы, а мое окно в мир тем временем росло и превращалось в огромный панорамный экран...

Больничный компьютер имел канал связи с полицейским, медицинская библиотека связывалась с университетским компьютером, тот — с военным, а этот — с метеорологическим и так далее. А по пути встречались банковские компьютеры, машины проектных фирм, частные компьютеры, выходы на иностранные системы...

При желании я мог «бродить» по всему свету, быть в курсе последних новостей, читать книги, в считанные секунды отыскивать необходимые факты, наблюдать за любыми спортивными играми и событиями реальной жизни...

Я научился укрощать магнитные потоки.

Кликликлик.

Конечно, мне было небезразлично, что мое тело лежит без движения и без пользы. Но по крайней мере я снова стал частью большого мира. У меня появилось множество удивительных вещей, за которыми можно наблюдать. Забываясь, я мог целыми днями следить за какими-нибудь деловыми, политическими или военными манипуляциями с людьми, предметами, деньгами... Я видел, как одни корпорации захватывают другие, как проводятся экономические санкции в политически сложных ситуациях, как ведутся переговоры о профессиональном спортсмене экстра-класса, как гуманитарный университет реорганизуют в технический институт. Я предсказал самоубийство, заранее догадался об экономическом успехе океанографического концерна, присутствовал на операции по спасению потерянного спутника. Я уже не был одинок. Конечно, я хотел снова обрести свое нормально функционирующее тело, но по крайней мере мне перестали мерещиться разъедающие прикосновения безумия...

Я неоднократно задумывался — разумеется, задумывался, а как же? — о природе своей уникальной связи с машинами. Ни о чем подобном я раньше не слышал и не читал. Казалось, это какая-то неестественная форма телепатии — между человеком и машиной. Я не один раз пытался уловить мысли людей, находящихся рядом, но из этого решительно ничего не получалось. Судя по всему, мой дар имел строго определенную направленность. Я понимал, что, должно быть, родился с какими-то крохотными зачатками этой способности. Но она никогда не развилась бы, не попади я в уникальные обстоятельства.

Однако, как бы дар ни возник и ни развивался, мне оставалось только благодарить за него судьбу. У других пациентов — в лучшем состоянии, чем я, — были, возможно, в комнатах телевизоры. Я же прямо в голове мог подключаться практически ко всему миру.

...Шло время. История болезни показывала, что мое состояние неизменно. По-прежнему недостаточный вес, катетеры, электростимуляция кишечника. Время от времени внутривенные вливания. Регулярные дозы лекарств. Меня все так же переворачивали и перекладывали, но пролежни оставались. Показаний для дальнейшего хирургического вмешательства не было. Более того, один из неврологов предполагал, что я уже совершенно выжил из ума. Все говорило о том, что я остаюсь — и, скорее всего, до конца своих дней останусь — растением.

Любые попытки примириться с этой мыслью ни к чему хорошему не приводили: она преследовала меня и во сне и порой наяву. Я, конечно, досконально изучил свое состояние и все связанные с ним медицинские проблемы, но ничего обнадеживающего не нашел. Тем не менее поиски новых развлечений среди чудес информационной сети никогда не заслоняли для меня достижений медицины, которые могли бы помочь мне справиться со своим недугом.

Не помню точно, когда именно у меня возникло смутное чувство тревоги. Не по поводу своего состояния, нет. Ничто в моей истории болезни не предвещало неминуемой смерти или внезапного ухудшения. Я не принимал ни стоических поз, ни каких-либо решений о покорности судьбе, и во мне по-прежнему жила крохотная надежда на выздоровление. Меня не оставляла ничем не подтвержденная уверенность в том, что это самое «достижение медицины» все-таки появится и вернет мне полноценную жизнь. В этом я не мог себе отказать. А вот чувство тревоги объяснить гораздо труднее.

Когда я плутал по информационной сети, у меня иногда возникало впечатление, что кто-то смотрит мне через плечо. Поначалу это случалось редко, короткими наплывами, но вскоре такое ощущение стало приходить все чаще и чаще. Первое время я считал, что это просто параноидальные фантазии. В конце концов, я довольно долго находился в тяжелом состоянии, и это не могло не сказаться на мне, тем более что теперь у меня оставался только один способ как-то отвлечься, и способ в высшей степени необычный. То, что меня начали преследовать электронные призраки, видимо, просто реакция, рассуждал я, возможно, здоровая реакция, подчеркивающая, что я теперь замечаю, даже ищу что-то за пределами той заполненной моим «я» Вселенной, где мне довелось прожить так долго.

Но ощущение, что я не один, не уходило, набирало силу и со временем стало моим постоянным спутником. Я даже как-то сжился с ним и не собирался оставлять свои прогулки по информационной сети. Однако этот период мне вспоминается не очень четко, что связано, возможно, с последующими событиями.

Однажды утром я проснулся со странным ощущением в левом бедре. Ни двинуть ногой, ни сделать чего-то еще столь же сложного я не мог, но маленький участок кожи, размером, быть может, с ладонь, покалывало. Потом буквально начало жечь. Я чувствовал себя очень неуютно и совершенно не мог сосредоточиться. Не мог ускользнуть в информационную сеть, ничего не мог — только думал и думал о том, что происходит, — наверное, несколько часов подряд. Странно, как мне не пришло в голову, что это обнадеживающий признак. Я воспринимал новое ощущение просто как еще одну пытку.

Проснувшись в следующий раз, я почувствовал то же самое в пальцах левой ноги, и время от времени вспыхивали какие-то ощущения в икре. Болезненный участок на бедре стал больше. Только тогда до меня дошло, что со мной происходит, видимо, что-то хорошее.

Дальше — сумятица, монтаж, и этот период занял не одну неделю. Я помню ужасный звон в ушах. Он продолжался несколько дней подряд и лишь потом превратился в отдельные звуки, а еще позже — в слова. Наверное, больше суток я просто не замечал слабого свечения и только через день понял, что возвращается зрение. Теперь уже жгло правую ногу, живот, руки. Все зудело, и в конце концов я почувствовал боль от пролежней. Не помню точного момента, когда улучшение в моем состоянии заметила дежурная медсестра. Врачи приходили толпами. Мне довелось встретиться с тем самым неврологом, который решил, будто я сошел с ума, и даже поговорить с ним. Разумеется, я не рассказал ему — как и никому другому — об «эффекте витков», опасаясь, что подобный рассказ только утвердит его в прежнем мнении.

Прошло немало времени, отданного физиотерапевтическим процедурам, прежде чем я смог ходить, но для начала мне было достаточно просто кататься в кресле по коридорам (позже я научился возить себя сам), разглядывать через окно сад или машины на дороге, разговаривать с другими пациентами. Как хорошо было вернуть способность есть самостоятельно! И я решил не начинать курить снова, поскольку полностью и незаметно для себя освободился от прежнего пристрастия к никотину.

Мысль о смерти родителей все еще отдавалась болью в душе, и я знал, что после больницы первым делом навещу их могилы. Однако времени с тех пор прошло немало, я успел сжиться с этой мыслью и уже не думал о них постоянно.

Достижение медицины, которого я ждал, так и не пришло. К счастью, по прошествии времени мой организм сам устроил себе ремиссию...

...Отдыхая, я теперь постоянно ускользал в компьютерную сеть, поскольку она стала частью моей жизни. К этому феномену я относился с огромной любовью и благодарил судьбу, что он не исчез, вытесненный возвращением остальных моих способностей. Лежа вечерами в постели, я по-прежнему отправлялся бродить по информационной сети. Хотя что-то неуловимо изменилось.

Клик.

Я лежал поперек сиденья спасшего меня грузовика и никак не мог отдышаться. Грузовик уже снизил скорость, отстав от моей горящей машины и второго «спасателя», который тоже теперь горел. Взбираясь по склону холма, мы плавно выворачивали назад к трассе.

Спину все еще жгло. От меня несло дымом, смешанным с запахом паленой одежды и волос. Дым чувствовался даже во рту. Я кашлял и вдыхал чистый воздух. Грузовик тряхнуло, когда он переехал мелкую канаву, и полуоткрытая дверца заскрипела. Окно на дверце потрескалось, но не разбилось.

Я поднялся на локтях и, закрывая поплотнее дверцу, увидел, как два грузовика врезались в каменистую гряду. Последовало два взрыва, среди обломков заплясало пламя. Трещины на стекле дверцы полыхнули в ответ, словно разряд молнии.

 Глава 11

Машины на автоматической полосе пропустили нас в ряд, и мы снова стали частью равномерного транспортного потока. Увы, все хорошее быстро кончается. Мы нарушили строгий рисунок движения, за которым следят программы компьютера, управляющего автоматическим транспортом, и, даже вернувшись на дорогу, наверняка выделялись в общем потоке сигналов. Если раньше я еще мог безнаказанно перепрограммировать целую колонну грузовиков, то сейчас мне это вряд ли бы удалось. Я даже не сомневался, что теперь, когда результаты моего последнего вмешательства в работу транспортного компьютера стали известны, там добавили какую-нибудь новую следящую программу. Кроме того, мой новый грузовик очень легко будет обнаружить визуально, поскольку на нем остались вмятины и царапины.

Быстрый виток, краткий поиск — и я уже знал, что нахожусь в восточной части Теннесси. Заставив машину съехать на обочину, я с милю прогнал ее по краю дороги, потом остановил и вышел. Вдалеке, за пустынными полями и ухоженными посадками, виднелась железнодорожная линия. Протянувшись мысленно в ту сторону, я почувствовал, как перетекают по световодам, проложенным вдоль линии, ручейки данных.

Какое-то время я в нерешительности стоял рядом с грузовиком. Из-за холмов, оставшихся позади, поднимались черные, изломанные ветром столбы дыма от обломков двух машин. Оставалось только надеяться, что Барбье подумает, будто я погиб в аварии, и у меня будет хоть какое-то время, чтобы опередить преследователей.

Я приказал грузовику вернуться на автоматическую линию и продолжать свой первоначальный маршрут. Машина послушно взревела и двинулась прочь, в промежуток, который, притормозив, ей тут же выделили другие машины.

Взглянув на небо, я убедился, что вертолетов нигде больше нет, однако издалека доносился звук полицейской сирены, и я зашагал через холмистое зеленое поле, направляясь к похожему на парк участку. Там, среди деревьев, располагалось несколько зданий, но людей почти не было видно, и, двигаясь по щиколотку в мягкой траве, растущей из красноватой жесткой земли, я догадался, что приближаюсь к студенческому городку.

Клик. Клик. Клик. Точно. В компьютере содержались списки оценок. Летняя сессия...

Сирена, завывавшая вдалеке, смолкла. Видимо, полицейские наконец добрались до обломков. Конечно, подумал я, пройдет время, пока они сумеют разобраться в обгоревших останках грузовиков, но тем не менее ускорил шаг. Полуденная жара тоже подгоняла в тень, ждущую впереди. Я поразмыслил и решил, что для студенческого городка выгляжу вполне сносно.

Вскоре я выбрался на тропинку, которая через несколько сотен метров стала шире и сменилась дорожкой, усыпанной гравием. Пахло магнолиями и свежескошенной травой. Не увертюра к каким-либо воображаемым ужасам, а настоящие запахи: я видел впереди и деревья, и поляну, где скосили траву.

На открытой площадке справа несколько парней и девушек играли во фризби. Никто из них не обратил на меня внимания. Пройдя мимо и добравшись до ближайших зданий, я уловил запах пищи, и в животе у меня тут же заурчало.

По каменным ступеням с перилами из железной трубы я спустился в маленькое полуподвальное кафе и остановился у открытой двери, словно высматривая кого-то внутри. Люди подходили к стойке и платили наличными, а парень у кассы в перерывах между клиентами читал книгу в мягкой обложке. Никто ни у кого не спрашивал удостоверений личности.

Я прошел в кафе, купил себе две сосиски, пакет чипсов и большую бутылку кока-колы, потом выбрался на улицу и устроился на уединенной скамейке под большим старым деревом, что приметил еще раньше.

Пока я сидел, ел и разглядывал студентов, у меня возникло странное чувство, заставившее вспомнить свои собственные годы в колледже. Я уже совсем собрался скользнуть в ближайший компьютер — видимо, просто ради компании, — когда мимо меня по направлению к кафе прошла с ракеткой в руках девушка в белых шортах, лимонного цвета кофточке и теннисках. Примерно такого же, как Энн, роста и сложения. С тем же цветом волос...

...И она явилась перед моим внутренним взором, как в тот далекий день, когда я еще учился, — в белой шелковой кофточке, в темно-синей юбке, с маленькой сумочкой в руках. Я стоял в дверях студенческого кафе, прячась от ветра. Она взглянула мне в глаза, словно уже знала, кто я такой, улыбнулась и назвала меня по имени. Я кивнул, потом произнес:

— А вы — Энн Стронг.

— Да, — сказала она. — Я хотела бы пригласить вас на ленч.

— Согласен, — ответил я, поворачиваясь к кафе.

— Не сюда, — возразила она. — В какое-нибудь более цивилизованное и тихое место.

— О’кей.

Мы сели в ее машину и отправились в ресторан при старинном отеле, где она остановилась, — ресторан с великолепной кухней и тяжелыми льняными салфетками.

Я уже три месяца как приступил к занятиям. А между выздоровлением и возвращением в университет прошло еще полгода. Учебу я воспринимал словно трудотерапию, занимался очень серьезно и рассчитывал получить неплохие оценки на экзаменах, до которых оставалось всего несколько недель.

По дороге мы не разговаривали ни о чем серьезном, просто знакомились. Во время еды она тоже не торопила события, и за приятной беседой я даже забыл, что Энн Стронг подбирает людей для «Ангро энерджи». Словно случайно она затрагивала в основном те темы, которые меня тогда волновали, в том числе и несколько книг, что я прочел за последние месяцы или еще читал.

И только когда подали кофе, она наконец спросила:

— Каковы ваши планы на будущее?

— Что-нибудь связанное с компьютерами.

— Вы никогда не думали перебраться на Восточное побережье?

— Пока не думал, — сказал я, пожимая плечами. — Но, если работа мне понравится, я поеду куда потребуется.

— Я обратила на вас внимание, потому что вы, может быть, подойдете для «Ангро».

— Вот это меня и удивляет, — ответил я. — Я считал, что в таких случаях нанимают только старшекурсников или выпускников. А мне еще не один год учиться.

Она отхлебнула кофе.

— Меня интересует талант, а не диплом с хвалебными отзывами.

Я улыбнулся.

— Но это, конечно, тоже нужно.

— Не обязательно, — ответила она. — По крайней мере в особых случаях.

Подошел официант и снова наполнил наши чашки. Энн протянула руку и коснулась нераскрытого бутона розы в вазе резного стекла, стоявшей на столе.

— Я польщен такой оценкой, если правильно понял, о чем вы говорите, — сказал наконец я. — Однако я не так давно в колледже, чтобы о моих успехах уже можно было судить.

— Я знакома с вашими ранними оценками, — произнесла она, — и, разумеется, мы прислушиваемся к рекомендациям профессоров, которые преподают у вас сейчас.

— Вы знаете о том, что со мной произошло?

— Да.

— Тогда, если быть практичным — с вашей точки зрения, — следовало бы предположить, что этот несчастный случай мог вызвать у меня психическую неуравновешенность. Может быть, в такой ситуации есть смысл понаблюдать за человеком подольше?

Она кивнула.

— Это один из доводов в пользу личного контакта. Можно мне за вами понаблюдать?

— Конечно.

— Как вы сами оцениваете свое состояние?

— Устойчив, как скала.

— Тогда я включу в расходы за счет «Ангро» еще и обеды. Вы свободны в пятницу вечером?

— Да.

— В пятницу будет премьера, на которой я хотела бы побывать.

— Я люблю театр, — сказал я, — но мне не хотелось бы вас обманывать. Я действительно думаю, что мне нужно сначала закончить учебу и только потом наниматься на работу.

Энн накрыла мою руку своей ладонью.

— Об этом мы поговорим в следующий раз. Но я должна упомянуть, что «Ангро» предоставляет своим сотрудникам возможности для получения дальнейшего образования. Однако сейчас мне важнее найти оправдание для того, чтобы самой воспользоваться представительскими. В пятницу в шесть вечера я за вами заеду.

— Хорошо, — ответил я.

И, действительно, все вышло как нельзя лучше. Энн сказала, что пробудет в городе неопределенное время, по крайней мере несколько недель, а когда есть машина, деньги и желание узнать кого-то по-настоящему, всегда можно придумать, чем заняться и где побывать.

Хотя еще до конца семестра мы стали близки, я все равно отказывался оставлять университет и начинать работать на «Ангро энерджи» в середине учебного года. Мне хотелось закончить год и устроиться на работу летом. В этом случае я мог бы уйти, если бы работа мне не понравилась, и осенью вернуться к занятиям, ничего не пропустив. Могло показаться, что, выставляя такие условия, я слишком далеко зашел для студента младших курсов, которому крупная компания предлагает хорошее место, но у меня уже возникли подозрения, что здесь не все так просто, как казалось. И то, что мои условия приняли, только подтвердило эти подозрения.

Энн то уезжала, то снова возвращалась в город весь следующий семестр, и мы виделись почти каждый выходной. Она словно сторожила меня, и как-то раз я спросил:

— Ты здесь бываешь довольно часто. Они там, видимо, боятся, что меня украдет какая-нибудь другая компания?

— Я так планирую свои дела специально, чтобы видеться с тобой, — ответила она обиженно. — Аты бы уехал куда-нибудь еще, если бы получил другое предложение?

— Никаких предложений мне никто не делал, — сказал я. — Я обещал поработать летом в «Ангро» и свое слово сдержу.

— Тогда нам остается просто наслаждаться теми благами, что предоставляет моя работа.

После этого продолжение расспросов выглядело бы просто черной неблагодарностью с моей стороны. Однако я понимал, что неглупых парней вроде меня по всей стране полно, и даже порасспрашивал своих однокурсников. Некоторые из них были действительно очень талантливы, но дальше стандартного интервью и такого же стандартного «мы вам сообщим» никто из них не продвинулся. Никому, кроме меня, Энн не предлагала работы, даже студентам последнего курса и выпускникам. В каждом из нас живет, видимо, тщеславие, но у меня хватило ума понять, что я не настолько лучше всех остальных, чтобы заслужить подобные знаки внимания.

...Если, конечно, из-за наших отношений она не расписала меня перед своим начальством как нового да Винчи. В этом случае, я понимал, мне будет в «Ангро» очень неуютно. Никаких незаслуженных преимуществ мне не хотелось, быть чьим-то любимчиком — тоже.

Однако Энн предугадала этот поворот в моих настроениях, как уже неоднократно случалось в прошлом. Неумолимая логика подобных рассуждений требовала ответа, а ответ мог быть только один: пришло время поговорить начистоту.

Разговор состоялся в один из солнечных, проникнутых свежестью и кристально чистых дней конца апреля. В полях только закипала нарождающаяся зелень весны, а запахи влажной земли дышали самой жизнью. Мы снова сидели за кофе, только на этот раз я прогулял кое-какие занятия, благодаря чему нам удалось провести три дня вместе, и кофе мы пили на террасе домика в горах, который то ли она сняла, то ли он принадлежал «Ангро», — я так и не уяснил. На мне был бордовый халат на несколько размеров меньше, чем я ношу, с золотым пучеглазым драконом, завившим тело кольцами слева на моей груди. Я чистил апельсин и думал, как сказать Энн, что я не хочу этой работы, если мне ее предоставляют только из-за наших отношений. Если не в этом причина, тогда в чем же?

— Полагаю, рано или поздно нам пришлось бы об этом поговорить, — сказала Энн прежде, чем я успел собраться с мыслями. — «Ангро» интересуют вовсе не твои академические успехи, касающиеся вычислительной техники.

— А если точнее? — спросил я, все еще разглядывая апельсиновые корки.

— Твоя уникальная способность мысленно общаться с компьютерами.

— Если я такой способностью и обладаю, — спросил я, — откуда ты можешь о ней знать?

— Та уникальная способность, которой обладаю я, имеет отношение к мыслительным процессам других людей.

— Телепатия? Ты знаешь, о чем я думаю?

— Да.

Разумеется, я сразу проверил ее, загадывая цепочки чисел и строчки стихов, но поверил в это еще до того, как она доказала мне, что говорит правду. Видимо, обладателю какой-то паранормальной способности совсем не трудно убедить себя в том, что он не одинок.

— Я в общем-то и не думал, что причиной всему служит мой замечательный характер.

— Но ты действительно мне дорог, — сказала она, может быть, чуть более поспешно, чем хотела.

— Почему «Ангро» нанимает экстрасенсов? — спросил я. — И много таких еще?

— Таких, как ты — ни одного. Но компания, располагающая группой людей вроде нашей, получит значительный перевес над конкурентами.

— Хотя я еще не знаю, что конкретно будет входить в мои обязанности, но даже сейчас мне кажется, что у такого перевеса весьма сомнительная этическая сторона.

Она встала и сложила руки на груди. Губы ее сжались. Никогда раньше я не видел Энн рассерженной.

— Посмотри вокруг, — сказала она. — Страна катится к пропасти. Весь мир рушится. А почему? Потому что грядет колоссальный энергетический кризис. Но его можно предотвратить. Ты спросишь как? Так вот, необходимая технология уже существует, однако все это по частям принадлежит десяткам различных концернов. Этот вышел вперед в одной области, этот — в другой. У того почти оформлен патент на что-то еще, у того — блестящие теоретические разработки, но еще нет практических результатов. Все они мешают друг другу, переходят друг другу дорогу. А если предположить, что одной компании удастся прорваться сквозь все эти идиотские препятствия, быстро захватить в свои руки то хорошее, что может пригодиться, и превратить идею в реальность? Тогда мы получим дешевую, чистую энергию — много и сразу. Конец кризисам. Разумеется, кое-кому сильно отдавят пальцы. Будет множество судебных разбирательств, а позже, может быть, какие-то антитрестовские меры. Ну и пусть. Такой компании, как «Ангро», это нипочем. Они будут тянуть, улаживать и договариваться. Но зато какие получатся результаты! Мы действительно решим энергетическую проблему. Это можно сделать за десять лет. Ты предпочитаешь смотреть, как все они давят друг друга, пока мир катится к пропасти, или все-таки решишь сделать хотя бы что-нибудь, чтобы это положение изменить? Именно для этого ты нужен «Ангро», и именно для этого они хотят использовать твой уникальный дар. Ты согласен помочь?

Я продолжал пить кофе. В общем-то меня обрадовало, что я наконец узнал, чем действительно буду заниматься: у меня оставался еще целый месяц на размышления.

В июне я уехал работать в «Ангро», и наши с Энн отношения не изменились'. Они стали прохладнее гораздо позже, когда я начал понимать, что был для нее просто заданием. Кое-какие обстоятельства это, похоже, подтверждали, но мне недоставало ее способности узнавать, что действительно чувствуют люди. Возможно, я ошибался. Когда я в первый раз отправился куда-то с другой женщиной, Энн повела себя со мной довольно холодно, а позже подарила мне книгу Колетт «Шери». Это случилось ближе к концу моего пребывания в «Ангро», но еще до начала наших разногласий. Прочитав историю молодого человека, который сумел оценить женщину старше его возрастом, только когда было уже поздно, я так и не понял, действительно ли Энн любила меня и переживала из-за моего поведения или ее просто беспокоило, что она старше. С литературой всегда так. Двусмысленность...

Оглядываясь вокруг, я видел теперь, что предсказание Энн сбылось. «Ангро» и в самом деле переломила хребет энергетическому кризису. Только где-то что-то пошло не так...

— Черт!

Я затолкал салфетку с бумажными обертками в пустой стаканчик и швырнул его в стоявшую неподалеку урну. Потом двинулся через студенческий городок. По дороге мне встретилось несколько автостоянок, и я начал думать, не угнать ли машину...

— Доктор Портер. Я насчет оценки...

Я резко обернулся, потому что даже не слышал, как ко мне подошел худощавый парень с болезненным цветом лица и длинными каштановыми волосами. Он так и застыл с открытым ртом.

— Извините, — сказал он наконец. — Я принял вас за своего преподавателя...

— И хотели узнать оценку?

— Да, сэр. Я скоро уезжаю и подумал...

— Назовите мне фамилию и поток, — сказал я. — Может быть, я смогу помочь.

— Джеймс МартМн Браун, — ответил он. — Политическая экономия, группа 106.

Клик. Клик. Клик.

— У вас. стояло «четыре», — сказал я ему. — За экзамен тоже «четыре». Оценка должна быть «четыре».

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Я улыбнулся.

— Я работаю в деканате. Компьютерная обработка информации. И кое-что иногда запоминается.

— Спасибо, — сказал он, улыбаясь. — По крайней мере буду спать в поезде спокойно.

Он повернулся и заторопился прочь.

Поезд? Я почти забыл про железнодорожный путь неподалеку. По большей части там ходили грузовые составы, несколько пассажирских и несколько смешанных. В основном автоматические, грузовые — вообще все, но в отличие от трейлеров их всегда сопровождали два-три человека на какой-либо непредвиденный случай. В этом вопросе профсоюз железнодорожников оказался тверже, чем транспортные рабочие...

Я снова перевел внимание на пролегающие неподалеку пути.

Скользнул внутрь компьютерной сети... Туда, обратно... Через, вдоль...

Меньше чем через час должен был пройти поезд. Но пассажирский. Клик. Через три часа еще один. Смешанный. Клик. Через пять часов грузовой. Последние два направлялись в Мемфис. Клик.

Повернувшись, я двинулся к железной дороге. К западу от линии стояли деревья, и, решив, что там подождать удобнее, я свернул к небольшой рощице.

Оценку для того парня в студенческом городке я узнал отнюдь не из чистого альтруизма. Если его вдруг станут расспрашивать, не встречал ли он кого-нибудь постороннего, он будет думать обо мне как о своем, университетском, как о человеке, оказавшем ему услугу.

Я перебрался через пути и, выбрав укромное место, уселся там в тени деревьев, отмахиваясь от комаров и проглядывая хранящиеся в памяти компьютера данные о третьем поезде. Оказалось, его должны сопровождать три человека — в локомотиве, в грузовом отсеке и в служебном купе последнего вагона, — но, насколько я понимал, обычно они собирались втроем в каком-нибудь удобном месте и резались в карты. Короче, поездом я мог добираться в такой же безопасности, как и на грузовике. В том, что я выбрал, было двадцать два грузовых вагона и три пустых пассажирских, которые доставляли в Мемфис.

Возникал вопрос, где лучше подсесть? Все зависело от того, где разместились трое сопровождающих, но я надеялся узнать это, когда поезд «неожиданно» остановится. Разумеется, мне хотелось устроиться в пассажирском вагоне.

Вводить в компьютер остановку поезда было еще рано: какой-нибудь слишком бдительный оператор мог заметить изменение в программе. Я продолжал сидеть, прислушиваясь к голосам птиц и наблюдая за облаками на востоке. Пытался решить, какие действия предпринять дальше, и думал о Коре...

Вибрацию, передающуюся по земле, я почувствовал задолго до появления первого поезда, потом он пронесся мимо, рассекая воздух, и снова затих вдали. Я сверился с компьютером и узнал, что второй и третий по-прежнему идут по расписанию. Когда я проверял эти данные, на какую-то долю секунды мне показалось, что из недр компьютерной сети за мной снова наблюдает что-то расплывчатое и неуловимое. Я тут же скользнул обратно и вернулся к размышлениям о ближайшем будущем.

Вскоре я задремал и проснулся, только когда появился второй поезд. Солнце заметно сместилось к западу. Колени и плечи у меня немного ныли от долгого лежания в неудобной позе. Во рту пересохло.

Я потянулся, щелкая суставами, и проводил второй поезд взглядом. Потом проверил свой. Он уже приближался, по-прежнему по расписанию. Я запрограммировал остановку, взяв в качестве ориентира ближайший электронный указатель дистанции, и пожалел, что не додумался купить в студенческом городке хотя бы пару плиток шоколада и банку кока-колы. Потом, пожевывая стебелек травы, принялся вспоминать, когда мне в последний раз приходилось ездить по железной дороге.

Наконец поезд прибыл и начал тормозить, следуя моим указаниям. Послышался визг колес, земля вздрогнула. Замедляя ход, проплыл мимо локомотив, потом еще несколько вагонов, и весь состав замер. От вагонов падали длинные тени, и я изготовился бежать.

Слева послышались голоса. Из служебного купе выбрался сопровождающий. За ним еще один. Он что-то прокричал третьему, который остался в купе, затем первые двое посовещались и, разделившись, двинулись к голове поезда по обеим сторонам пути.

Я скользнул в компьютер локомотива. Как раз в этот момент кто-то запрашивал его о причине остановки. Видимо, пока двое сопровождающих искали какое-то объяснение вдоль состава, третий занялся проверкой систем. Человек, который шел с моей стороны, заглядывал под вагоны и между ними, решив, видимо, лично проверить состав до самого локомотива. Я заставил открыться двери ближайшего пассажирского вагона, метнулся через насыпь, вскочил внутрь и тут же отпустил створки.

Долго ждал в волнении и неуверенности, опасаясь, что меня заметили. В моем вагоне было темно, так же как и в двух других.

Я сел у одного из окон, выглядывая над нижним краем наружу. Прошло несколько минут, и я задышал спокойнее. Но только минут через десять до меня донеслись звук шагов и шорох гравия с правой стороны. Я съехал еще ниже на сиденье и продолжал ждать. Вскоре слева прошел второй сопровождающий.

Я глубоко вздохнул, сбрасывая с себя напряжение, и снова проверил компьютер. Однако лишь когда команду «Стоять до последующего распоряжения» сняли и вагон дернулся, я по-настоящему расслабился. Поезд медленно пошел вперед, набрал скорость, и движение стало более равномерным. Я снова сел прямо.

Когда локомотив разогнался, я встал и осмотрел все три вагона, потом решил, что останусь в самом первом, чтобы услышать, если кто пойдет из конца поезда. У меня не было уверенности, что сквозь шум движения это мне удастся, но так казалось спокойнее.

Затем я сел и проскользнул в центральный компьютер, отвечающий за движение на этом участке дороги. Стер все упоминания о непредвиденной остановке и заменил их просто сведениями о том, что поезд запаздывает. Прямо на моих глазах компьютер сформулировал и передал локомотиву корректирующую команду. Поезд тут же увеличил скорость. Если никто из операторов не заметил изменений до тех пор, пока они не стерлись, я был в относительной безопасности. Мне начало казаться, что я успешно овладеваю искусством маскировки.

За окном проносились бескрайние поля и фермы. Пока мне везло, и я чувствовал, что какие-то шансы на успех у меня есть.

— Кора, я уже в пути, — произнес я вслух под размеренные сухие смешки вагонных колес.

Солнце медленно падало на запад, уходя в забвение где-то над теми местами, куда я и направлялся.

 Глава 12

Так я и задремал под убаюкивающий телеграфный регтайм вагонных колес. Спать в общем-то не хотелось, поскольку я хорошо отдохнул, дожидаясь поезда, но меня охватило какое-то бездумное оцепенение, а руки и ноги налились тяжестью. Видимо, просто реакция на быструю смену событий последних дней. Слишком многое случилось за очень короткий промежуток времени. Я пережег слишком много адреналина, прожил и пережил слишком много потрясений. И я понимал, что это еще не все, но разум восставал против необходимости готовиться и строить планы. Мне хотелось просто сидеть, ни о чем не думая, и разглядывать сумеречные пейзажи за окном.

Довольно долго я именно этим и занимался, заложив руки за голову и вытянув ноги.

Не уверен, сколько прошло времени, потому что я не без наслаждения претворял в жизнь великий таоистский принцип «ву вей» — ничегонеделанье, — но совершенно неожиданно у меня возникло ощущение, словно я нахожусь в саду. Энн выбрала не самое удачное время, чтобы вдруг обрушивать на меня философию просвещения, и я мгновенно насторожился.

Вокруг плавали вполне достоверные изображения цветов, в воздухе чувствовалась сильная смесь их ароматов. Даже при всей моей настороженности я в первый момент растерялся от этого ворвавшегося в мои ощущения цветочного хаоса.

— Энн? — произнес я, нащупывая твердую почву. — Что ты задумала на этот раз?

В ответ — молчание и все то же буйство красок и запахов, медленно меняющее структуру, словно орнамент в калейдоскопе.

Потом, заполнив все мои мысли, прорвалась безмолвная нотка страха. Я чувствовал за ней Энн, хотя мне казалось, что она лишь частично уделяет мне внимание.

— Энн?

— Да. Я пропала... — донесся до меня ее голос вместе со смутным ощущением боли.

Цветы начали меркнуть, запахи стали тоньше...

— Больно... Вот! Я его остановила!

— Энн! Что происходит, черт побери?

— Он здесь... Малыш Уилли пришел по мою душу.

В это мгновение что-то в моих ощущениях перевернулось. Я очутился рядом с ней, вместе с ней, как в прошлом случалось всего несколько раз. Я чувствовал себя гостем в ее разуме, смотрел ее глазами, слушал ее ушами и чувствовал ее боль...

Мы оказались в квартире, довольно большой, но я даже не представлял, где она находится. Боковым зрением я заметил элегантную мебель, но наш взгляд через всю длину комнаты приковывал Малыш Уилли, прислонившийся к стене в холле. Он стоял, чуть сгорбившись, и тяжело дышал. Невысокий простенок отделял нас от маленькой кухни. Справа — большое окно с видом на залитый солнцем горизонт, но я все равно не догадывался, где находится квартира, хотя чувствовал, что это Восточное побережье. В углу размещался ее компьютер-телефон-и-так-далее — одним словом, «домашний блок», как их теперь называли почти все.

Мы стойли у светло-коричневого кожаного диванчика, опершись на марокканский столик. У нас в груди пульсировала боль, но мы ее не только принимали, но еще и отбивались.

— Сестра моя, я понимаю твою точку зрения, — произнес Малыш Уилли, — но ты только оттягиваешь исход, не больше.

Энн добавила силы в созданную для него галлюцинацию. Она заставляла его испытывать острую сердечную боль, такую же для него реальную, как настоящая, которую Малыш Уилли вызывал у нее. Его это заметно отвлекало. Он на несколько секунд оставил свои попытки, тем самым дав ей возможность разыскать меня и мысленно перенести к себе.

— Какое-нибудь оружие, Энн! Вот та тяжелая пепельница или лампа... Что угодно! Дай ему по голове! — говорил я. — Переключайся на реальное нападение. Нужно лишить его сознания. Это тебя спасет. Наступай!

— Я... не могу... — ответила она. — На то, чтобы его сдерживать, уходят все мои силы...

— Тогда двинь ему между ног! Выцарапай глаза! Он убьет тебя, если ты не будешь нападать.

— Я понимаю, — произнесла она. — Но, если я подойду ближе, преимущество будет на его стороне. Чем ближе подходишь, тем он сильнее.

— У тебя есть пистолет?

— Нет.

— Ты можешь добраться до кухни и взять нож?

— Он к кухне ближе, чем я. Ничего не выйдет.

Разговор отвлекал ее. Я тут же почувствовал жгучую боль в груди и в левой руке, как тогда, на монорельсовой станции.

Энн послала Малышу Уилли точную копию этого ощущения, и он прижал руку к груди.

— Видимо, у него действительно неладно с сердцем, — сказала она. — Я могу играть на его страхе и не давать сосредоточиться.

— Как долго?

— Не знаю.

Я лихорадочно искал способ помочь ей. Мне внезапно вспомнилось, как много она значила для меня раньше.

— Какой у тебя номер телефона?

Номер тут же всплыл у нее в памяти, но в этот момент Малыш Уилли оттолкнулся от стены и сделал несколько шагов вперед. Энн снова ударила его ощущением боли, и он остановился.

— Ты не сумеешь меня спасти, — сказала она. — Я позвала тебя не за этим.

— Мы будем драться, — сказал я. — Нужно хотя бы попытаться.

— Я знаю. Но он слишком силен. Это всего лишь дело времени. Я хотела вернуться в то место, что ты мне недавно показывал. Мир даже более реальный, чем мои цветы, холодный металлический мир, заполненный электричеством и логикой. Я хочу снова его увидеть, и только ты можешь меня туда доставить.

— Следуй за мной, — сказал я, чувствуя, что Мэтьюс снова набирает силу.

Клик. Клик. Кликлик.

На мгновение «эффект витков» словно слился со стуком вагонных колес, и я вскользь заметил, что появившаяся луна залила пейзаж за окном жемчужным блеском, потом добрался до компьютера локомотива и нырнул глубже, через систему связи к региональному компьютеру, оттуда еще глубже...

Клик.

Я гнал через раскинувшийся передо мной простор, выискивая входные и выходные каналы...

Самое главное — найти связи с телефонной сетью. Нужно выбрать правильный контакт и проникнуть в саму систему...

Энн безропотно, словно зачарованная, следовала за мной.

С головокружительной скоростью, в вихре ошеломляющих впечатлений мы промчались, сделав несколько неудачных попыток, туда-сюда по тупиковым улицам, пока я все же не нашел то, что искал. Никогда раньше мне не удавалось делать это столь стремительно.

Однако боль в груди всколыхнулась с новой силой. Малыш Уилли времени не терял.

Бесконечное число светящихся пчел вилось вокруг меня — аналоги телефонных выходов. Они вспыхивали и исчезали вновь, эти светящиеся пчелы, а мое подсознание добавляло к щелчкам и гудкам перезвон множества колоколов...

Я разыскал и привел в действие механизм для связи с абонентом. Ее квартира, узнал я, проскочив релейную станцию, находилась в Риджвуде, штат Нью-Джерси. В долю секунды между подключением цепи и звонком аппарата я снова почувствовал сквозь боль, сквозь тряску вагона и образ наступающего Малыша Уилли, что в недрах компьютерной сети за нами кто-то наблюдает. Безмолвное, мрачное нечто, которое я уже не один раз замечал, снова оказалось с нами, становясь все ближе, наблюдая все пристальнее.

«Домашний блок» зазвонил, и это сразу отвлекло внимание экс-проповедника. Мэтьюс остановился, взглянул на аппарат, потом снова на Энн. Она тяжело дышала, прижав одну руку к груди, другой все еще опираясь о столик. По лбу ее катились капли пота. К четвертому звонку боль и сдавливающее ощущение ослабли, но они слишком сильно отвлекали Энн, чтобы она могла восстановить и обрушить на Малыша Уилли свою прежнюю иллюзию.

Еще один звонок. Черт! Сколько их она запрограммировала в свою машину?

После шестого звонка «блок» ответил и предложил записать сообщение. Я мгновенно просочился в компьютер и овладел всем набором домашней аппаратуры, которой он распоряжался.

Малыш Уилли резко повернулся на звук, донесшийся из кухни. Я всего лишь включил автоматический тостер. Мэтьюс сделал несколько шагов назад и заглянул за угол.

— Беги, Энн! — сказал я. — Попробуй добраться до двери.

— Не могу, Стив, — ответила она, назвав меня чужим именем. — Я упаду.

— Попробуй.

Она отпустила столик и покачнулась. Я чувствовал, как кружится у нее голова.

— Сделай глубокий вздох и попробуй снова.

Она было послушалась, но Мэтьюс уже возвращался.

— Почему он хочет тебя убить? — спросил я.

Сигнал микроволновой духовки заполнил квартиру противным, назойливым жужжанием.

Малыш Уилли снова повернулся, видимо, не в силах сосредоточиться, и прошел на кухню.

— Я не сообщила Боссу, что ты еще жив, — сказала Энн. — Но он узнал, когда разобрался наконец с обломками грузовиков, и решил, что не может больше мне доверять. Я прочла в его мыслях, что он боится меня, боится, что я перейду на твою сторону. Видимо, он решил не оставлять мне такой возможности... Боже, как красиво там, в компьютерной сети! Жаль, что я умею читать мысли людей, а не машин. Лучше бы мне родиться с твоим даром...

Жужжание прекратилось.

— Сестра моя, я не знаю, как ты это делаешь, — произнес Мэтьюс, появляясь из кухни, — но ты только оттягиваешь...

Я выключил весь свет и услышал, как Малыш Уилли выругался.

— Постарайся собраться с силами и беги, — сказал я.

Свет подключался через реостат, и я принялся быстро-быстро включать и выключать ток, создавая стробоскопический эффект. Разорванные вспышками света движения Мэтьюса казались почти комичными, когда он вскинул руки, защищая глаза, потом чуть приоткрыл их, чтобы видеть комнату, сделал шаг и остановился.

Но через несколько секунд выражение его лица изменилось. Он плотно прижал ладони к векам, закрыв свет совсем, и я почувствовал острую, резкую боль, пронзившую тело Энн. Она коротко вскрикнула, и на мгновение мы едва не потеряли друг друга.

...А где-то рядом я по-прежнему ощущал присутствие полузнакомого молчаливого наблюдателя.

Малыш Уилли сделал еще шаг вперед, потом еще, и с каждым шагом его сила росла.

Я включил телевизор, и экран тут же засветился. Малыш Уилли продолжал наступать. Боль ширилась и крепла. Я увеличил громкость и принялся торопливо переключать каналы. В некоторых штатах транслируют круглосуточно... Вот!

— ...счастливый день!

Мэтьюс замер и опустил руки. Я вернул в комнату свет.

— ...словами Христа: «Блажен будет...»

Малыш Уилли побагровел. Глаза его стали вдруг очень большими. Боль снова утихла. Не отрывая взгляда, он смотрел на экран, где появился безупречно одетый проповедник с поднятыми к небу руками и обворожительной улыбкой.

— Сукин сын! — прорычал Мэтьюс и, взглянув на Энн, заговорил, словно между ними ничего не произошло: — Проклятые журналисты прямо распяли меня! А им вот кем следовало заняться! И я же еще выучил этого елейного пустослова! Правда, потом вышиб... У него только два занятия было: либо шарить в корзине для приношений, либо щупать мальчиков из хора. Отродье! Ничтожество! — Он махнул рукой в сторону телевизора. — Однако они так за него и не взялись! Я мог бы его посадить, но сделал христианское дело и просто отпустил на все четыре стороны. У меня и у самого тогда неприятностей хватало. Разницы никакой не было... Думал, они и так до него рано или поздно доберутся. А теперь посмотри на него! Послушай! Ничего ему не сделалось. Нет в мире справедливости. Люди жаждут праведности, и вот, пожалуйста, он уже на высоте!

Мэтьюс бросился к телевизору и хлопнул кулаком по кнопке выключателя, потом потер ладонью лоб.

Я снова включил телевизор на полную громкость.

— Помолимся же...

— Черт! — прорычал Мэтьюс, снова его выключая.

Я опять включил.

— ...грядет Твое царствие...

Он опять ударил кулаком по кнопке, но я опять включил.

— ...на земле и на небесах...

Малыш Уилли попробовал удержать кнопку на месте, но я обошел эту цепь.

— ...и прости нам наши прегрешения...

Он громко, как-то по-животному, замычал и, упав на колени, полез искать сетевой шнур.

— ...не введя в искушение...

Наконец, тяжело дыша, Малыш Уилли поднялся с пола. Его трясло.

Я снова включил стробоскопический эффект, сигнал микроволновой духовки и добавил туда записанные на ленту и хранящиеся в памяти компьютера вступительные слова автоответчика. Но на этот раз на него ничего уже не действовало. Стиснув зубы, он ринулся вперед и уставился на Энн горящим взглядом.

Боль стала невыносимой, а затем Энн как будто накрыло волной мрака. Я мысленно прижал ее к себе, словно таким образом мог сохранить ей жизнь в своем собственном сознании.

Я понимал, что ее физическая оболочка мертва. Но сама Энн все еще оставалась со мной.

— Энн? — произнес я, перебираясь от одного телефонного коммутатора к другому.

— Да.

Я связался с региональным компьютером и выбрал место, где движение информационных потоков было не таким сильным.

— Мы проиграли, — сказал я.

— Я знала, что так получится. Я ведь тебе говорила.

...Горизонты компьютерной сети закручивались в спираль, перегоняя костяшки на бесконечных нитях счетов...

— Я сделал все, что мог. Извини...

— Знаю, Стив. Спасибо. Если бы мне встретить тебя раньше... Я никогда не обладала сильным характером.

Странное ощущение, что кто-то стоит рядом, вдруг усилилось и стало почти осязаемым. Еще немного, и я бы его распознал...

— Конечно, — произнесла Энн.

Я не понял, о чем она. Ее голос слабел и удалялся. Энн не имела права на существование, разве что в таком вот симбиозе, и я не знал, что делать с ней дальше.

— Теперь можешь меня отпустить, Стив.

Безмолвный неведомый призрак стал еще ближе, отчетливее. В его присутствии было что-то устрашающее. Я прижал Энн покрепче, стараясь разделить с ней свою силу.

— Не волнуйся, все в порядке, — сказала она.

По ее словам я почувствовал, что это действительно так, словно Энн посетило какое-то особенное видение, к которому я оказался непричастен.

— Правда. Мне пора.

И она высвободилась из моих мысленных объятий.

— То, что тебя интересует, находится неподалеку от Карлсбада. Это исследовательская станция «Ангро». Номер четыре. Она там, — сказала Энн. — Удачи!

— Энн...

Возникшее ощущение напоминало мне прощальный поцелуй. Потом Энн двинулась к незнакомцу, и тот взял ее за руку.

Передо мной предстало странное видение: двое на бесконечной равнине из листового металла, где под ярко освещенным электрической дугой небом покачивались на озоновом ветру алюминиевые, медные, латунные и оловянные розы. Мне показалось, что лицо существа, которое Энн держала за руку, скрывает металлическая маска, но, возможно, это и было его настоящее лицо...

...Я вернулся к равномерному регтайму вагонных колес, словно читающих скороговоркой: quadrupedante putrem sonitu quatit ungula campum, и, покачиваясь на сиденье, продолжил стремительный полет на запад. Похожий на сон ночной полет с полной луной на южном небосклоне.

Странно, почему она назвала меня Стивом?

Клик.

 Глава 13

Через какое-то время я заснул, однако спалось мне плохо, тревожно. Почти бессознательно я то и дело проверял по данным компьютера, сколько осталось до Мемфиса. Кажется, мне что-то снилось, но память ничего не сохранила. Тем не менее даже такой сон помогал отдалить события последнего вечера, и я с благодарностью принимал эту возможность забыться.

Когда я окончательно проснулся, луна взобралась уже совсем высоко, и мне пришло в голову, что пора продумать свои дальнейшие действия. Рисковать, добираясь до самого места назначения состава, не следовало, а это означало, что придется организовать еще одну «непредвиденную» остановку. Однако Мемфиса я не знал, и мне очень не хотелось выходить посреди ночи далеко от города, поскольку я мог просто заблудиться. Да и сама идея длительной прогулки по незнакомой местности казалась малопривлекательной. В конце концов я решил, если не представится другой удобной возможности, сделать остановку перед сортировочной станцией.

Хотя мне и удалось подчистить записи об этом рейсе как в компьютере локомотива, так и в региональном компьютере, я ничего не мог поделать с памятью людей, которые сопровождали поезд. О двух необъяснимых остановках они обязательно доложат, и, видимо, будет проведено расследование. А когда обнаружится, что показания людей не совпадают с данными компьютера, кто-нибудь в «Ангро», кого интересуют транспортные аномалии на этом направлении, наверняка встревожится. Неизбежное следствие моей временной безопасности и еще одна причина, почему мне следовало сойти как можно позже и как можно быстрее убраться подальше. Я начал задумываться, каким образом оставить ложный след для сыщиков «Ангро»: перебирал в памяти то немногое, что мне известно о Мемфисе, и пытался решить, чем смогу быстро воспользоваться.

Позже, когда я ввел программу торможения, по обеим сторонам линии уже виднелись городские огни. Присев перед дверью вагона, я заставил ее открыться, спрыгнул на землю еще до полной остановки поезда и тут же побежал, опасаясь, что меня заметит кто-нибудь из сопровождающих. Спустился с насыпи и двинулся через поле. На этот раз я ничего в компьютере не менял, только приказал закрыть за мной дверь.

Удалившись на безопасное расстояние, я перевел дух и сбавил шаг, потом направился к цепочке уличных огней, протянувшихся вдоль темных домов. Перебрался через канаву, затем миновал чей-то двор. В доме залаяла собака, но, когда я выбрался на тротуар и пересек улицу, она затихла.

Минут пятнадцать я просто шел, безуспешно пытаясь определить, где нахожусь по отношению к чему-нибудь такому, что могло бы оказаться полезным. С поезда, как выяснилось, я спрыгнул не в самом удачном месте. Жилые кварталы после определенного часа просто вымирают, а для того, что я задумал, проку от них никакого.

Тем не менее я продолжал прислушиваться, надеясь уловить знакомые компьютерные голоса, но, кроме совсем уже сонных (в смысле ведущейся в процессорах работы), которые невозможно перевести в рабочий режим, ничего не попадалось: большинство компьютеров работало в эти часы как перенасыщенные электроникой будильники.

Двигаясь дальше, я свернул на более широкую улицу. Время от времени проносились мимо машины, но я решил ни к кому не подсаживаться из опасения, что у кого-то в памяти застрянет описание одинокого ночного путника.

Напрягая свои способности до предела, растекаясь мысленно во все стороны сразу, я продолжал искать активную работу компьютеров.

Справа, издалека, ощущалось нечто подобное. На ближайшем перекрестке я свернул и двинулся в ту сторону мимо домов с темными окнами, ожидая, что попаду в деловые кварталы. Однако ожидания меня обманули.

Вокруг по-прежнему были жилые дома, но сигнал становился сильнее и в конце концов достиг уровня, на котором я уже мог ясно его различить. Оказалось, это какой-то страдающий бессонницей любитель компьютерных игр, увлеченный сложнейшим сражением с двумя игроками в штате Миссисипи и одним в Кентукки. В окне дома напротив горел свет, и, решив, что там и находится источник сигнала, я замедлил шаг.

Клик. Клик. Клик.

Не потревожив игру, я проник через компьютер и модем в систему телефонной связи, но на первом же коммутаторе ушел с линии, по которой велось сражение. Передо мной медленно проплывали дырки в огромном куске светящегося швейцарского сыра...

Я нырнул в одну, вынырнул, потом еще, и так много раз, пока, прыгая от одной цепи к другой, не почувствовал, что нащупал те, которые ведут к действующим компьютерам, а не к телефонам в квартирах местных жителей...

После трех неудачных попыток я просочился в главный компьютер управления полиции. Конечно, там тоже стояли сторожевые программы, но, имея за душой опыт сражения с Большим Маком, я прошел сквозь них, даже не замедлив шаг. В общем-то, я не искал специально полицейский компьютер: мне вполне подошел бы любой другой, в котором содержалась карта города...

Довольно долго я изучал карту, запоминая приметы, которые могли бы мне пригодиться. Потом запомнил положение нескольких основных улиц, идущих с востока на запад и с севера на юг, чтобы позже, когда окажусь на одной из них, сразу вычислить свое местонахождение на координатной сетке...

Я уже собрался выходить из системы, когда мне пришло в голову поискать там себя.

Клик. Клик. Клик.

Дональд Белпатри (описание и фото в кодах). Вооружен, опасен. Ордер на арест выдан в Филадельфии. Кража у «Ангро энерджи». Попытка убийства Уильяма Мэтьюса. Угон машины...

Стер. Зачем облегчать им работу, когда есть возможность вмешаться?

Однако я чувствовал, что скоро мои данные вернутся в память компьютера. Видимо, сразу после того, как моя Немезида из «Ангро» получит сообщение о случившемся на железной дороге. Чтобы уничтожить эту информацию, пришлось бы потратить, наверное, всю ночь, а времени у меня было мало. Кроме того, информация, возможно, уже попала в систему «Ангро» и... Не исключено, что, стерев запись, я сам невольно дал им еще одну наводку! Дьявол! Однако теперь уже поздно сожалеть. В следующий раз сначала думай...

Кликликлик.

Я обнаружил, что стою, прислонившись к дереву. Смутно припоминалось, что я действительно остановился, когда вошел в систему... Снова двинулся вперед, проглядывая на ходу схему улиц и стараясь получше ее запомнить.

Миновал несколько кварталов. Сплошь узенькие улочки. Ничего похожего на то, что мне нужно. Но впереди... Впереди стоял комплекс высотных жилых домов с большой автомобильной стоянкой. Несколько минут я пристально вглядывался, однако так и не увидел никакой охраны. Конечно, завести какую-нибудь из этих машин усилием мысли я не мог — они стояли с выключенным зажиганием, а мне для работы с компьютером нужен хотя бы минимальный ток в цепях.

Но может быть...

Я прошел на стоянку и двинулся вдоль длинного ряда машин. Освещения не везде хватало, поэтому мне приходилось заглядывать в машины, и, если бы кто-нибудь из жильцов меня заметил, я наверняка показался бы им подозрительным. Однако по статистике кто-то из владельцев всех этих машин просто должен был оставить ключи в замке зажигания.

Через двадцать минут я уже начал сомневаться в собственных умозаключениях, но тут наткнулся на то, что искал: черный двухместный автомобиль с электродвигателем. Быстро сел за руль, завел мотор, вывел машину задним ходом, развернулся и стремительно выехал со стоянки. Однако, лишь отъехав на несколько миль, я вздохнул свободно.

Вскоре мне удалось добраться до широкой улицы, которая в конце концов привела меня в деловой район, и я решил двигаться по ней, пока не увижу один из тех ориентиров, что запомнил, или пока счетчик не намотает десять миль — что раньше случится. Если бы случилось последнее, я бы развернулся и двинулся в противоположном направлении. Однако довольно скоро мне встретилась одна из запомнившихся улиц, и я свернул. Мили через две — еще одна. Теперь я по крайней мере знал, где нахожусь.

Сориентировавшись в уме по карте, я направился к выбранному месту, но едва не наделал глупостей, когда сзади вдруг появилась патрульная машина. К счастью, рассудок взял верх, и вместо того чтобы рвануть вперед, вдавив педаль газа до упора, я исправно остановился у светофора. Когда загорелся зеленый свет, полицейский патруль промчался мимо и вскоре свернул налево. Меня буквально трясло, хотя я и понимал, что они не могли искать машину: слишком мало еще прошло времени. Дальше я ехал очень осторожно.

По дороге мне встретилось открытое ночное кафе, посещение которого совсем не входило в мои планы, однако здесь желудок оказался сильнее. Увидев, что там почти никого нет, я решил завернуть на стоянку. Съел сандвич и кусок пирога, запивая кофе. Потом умылся в туалете, привел в порядок одежду и, проведя рукой по обросшему щетиной подбородку, пожалел, что нет с собой бритвы. Там же достал бумажник и пересчитал деньги. Обычно я ношу с собой довольно много наличными — есть у меня такая старомодная привычка. Оставалось еще несколько сот долларов, и это радовало: они могли очень пригодиться.

Снова за рулем, но теперь я чувствовал себя гораздо лучше и продолжал двигаться по выбранному маршруту, хотя каждый раз, заслышав полицейскую сирену, невольно вздрагивал.

Я не знал, где точно находится нужное мне место, но надеялся, что, оказавшись поблизости, рано или поздно встречу на дороге указатель.

Городские постройки редели. Сначала встречались жилые кварталы и торговые центры, потом остались все более редкие дома. Наконец я увидел указатель и свернул.

С севера появился небольшой самолет, сделал круг и опустился на ярко освещенной полосе впереди. Как раз туда мне и было нужно.

Приближаясь к аэродрому, я снизил скорость и свернул на подъездную дорогу. Аэродром оказался не особенно большим и не очень загруженным — обычная транспортная организация, каких много.

Я выбрал место на стоянке, выключил двигатель и свет в машине. Затем проскользнул в диспетчерский компьютер, установленный в здании прямо передо мной, и, проскочив мимо информации о находящихся в воздухе машинах и метеосводок, выяснил, что на аэродроме в тот момент находилось восемь вертолетов. Два из них были на осмотре, два только вернулись и ждали разгрузки. Зато четыре других стояли на своих площадках, полностью проверенные, полностью заправленные и готовые к вылету.

Я разглядывал аэродром, увязывая зрительные образы с информацией компьютера. Самый дальний вертолет, видимо, будет мой...

Оставив машину с ключами на стоянке, я обогнул здание слева у стены, где было Меньше всего окон, и, прячась по возможности в тени, прошел вдоль ряда небольших ангаров. В первом стоял легкий самолет, и там кто-то работал.

Оказавшись около нужной мне вертолетной площадки, я спокойно пересек пятнадцать метров ровного асфальта и забрался в кабину на сиденье пилота. Ни окрика, ни тревожных возгласов. Может быть, меня кто и заметил, но решил, что я имею право здесь находиться. Трудно сказать...

Я принялся изучать приборы управления, поскольку не имел ни малейшего понятия, что какую функцию выполняет. Искал какой-нибудь простой выключатель зажигания или аккумуляторную батарею — что-то, Что подает ток в бортовые системы машины.

Пристегнув ремни, я принялся экспериментировать и спустя полминуты завел двигатель. Одновременно ожил бортовой компьютер типа того, с которым я совсем недавно имел дело.

Я привел в действие программу взлета. Звук мотора усилился, лопасти пропеллера над головой заревели. Я продолжал следить за работой различных систем, но все казалось в полном порядке.

Поднявшись в воздух, я не стал включать полетные огни, чтобы не облегчать никому розыск. Конечно, они должны были попытаться отследить меня радаром, но я планировал идти над землей очень низко и рассчитывал, что мне удастся скрыться, по крайней мере на время.

Вместо того чтобы пройти над взлетным полем, я из опасения столкнуться с подлетающими к аэродрому машинами направился в сторону, налево.

Затем, отлетев на достаточно большое расстояние, повернул на северо-запад и решил обойти город по окраине. Пролетая вслед за луной над полями и фермами, я держался очень низко, чуть выше линий электропередачи. Через какое-то время земля стала уходить пологими склонами вниз, и вскоре передо мной раскинулась темная, в отражениях звезд река. Приближаясь к реке, я снова обследовал карту полицейского компьютера, затем пролетел над водой, повернул налево и направился вниз по течению.

Примерно в миле от того места, которое, я надеялся, меня устроит, был пустынный участок дороги.

Я посадил там вертолет, быстро выбрался из кабины, отбежал в сторону и снова поднял машину в воздух. Просмотрев незадолго до этого все заложенные в компьютер маршруты, я выбрал рейс до Оклахомы, приказав первые двадцать миль лететь очень низко, а затем вернуться к запрограммированным параметрам.

Сам я повернул налево и пешком добрался до района, где размещались главным образом склады. Света здесь было совсем мало, и где-то, видимо, дежурили охранники, но теперь меня это не смущало. Двигаясь вдоль складов, я с удовольствием вдыхал запахи реки, откуда задувал легкий бриз, теплый и влажный. Я понимал, что на следующий день окажусь в жарком, удушливом климате, и, пока возможно, наслаждался ночной прохладой. Сюда не доносились звуки города, лишь стрекотали насекомые за краем дороги, по которой так и не проехало ни одной машины.

Я не торопился. Не хотел, чтобы кто-нибудь связал мое появление с пролетевшим недавно вертолетом. Следуя изгибу дороги, я оказался за зданием склада, стоявшего почти у реки.

Через несколько минут моему взгляду открылась наконец картина, в которой присутствовали люди. Подвешенные на проводах лампы заливали причал светом, где-то скрипела лебедка. Разворачивалась стрела крана. Неподалеку покоились на якоре несколько барж. Стоявшую у самого причала загружали огромными плоскими стопками картона, которые укладывали и найтовали по мере поступления двое рабочих. Я нашел себе удобное, неприметное место на берегу реки, справа от дороги, и устроился там, наблюдая за. работой. На причале лежало еще довольно много упаковок, которые требовалось погрузить.

...Быстрая пробежка по цепям компьютера баржи, который сравнивал поступающий на борт груз с декларацией, подсказала мне два интересных факта: отправляется судно через два часа и будет останавливаться в Виксберге.

Значит, можно не торопиться, что меня вполне устраивало: я мог бы привести сразу несколько доводов, почему мне не следовало появляться там слишком рано. Соответственно, я оставался на месте и продолжал наблюдать, пересчитывая рабочих и проверяя данные компьютера.

Двое укладывали груз на борту баржи. Возможно, еще один управлял краном, хотя мне подумалось, что сидящий на грузовом контейнере рыжеволосый широкоплечий человек в вытертых джинсах и полосатом свитере управляет им на расстоянии с помощью небольшого приборчика, который он время от времени брал в правую руку...

Кликлик.

Нет. Он просто передавал на компьютер номера грузовых партий. Краном управлял кто-то другой, из помещения склада. Еще один человек — спящий, или пьяный, или и то и другое сразу — лежал на причале, прислонившись к сараю. Голова его склонилась набок, рот открылся.

Я решил, что широкоплечий человек, сидевший на ящике, и есть «Капитан судна: К. Кэтлам», как значилось в компьютере баржи. Сам компьютер походил на тот, что стоял на моем катере, и, ознакомившись с его содержимым, я узнал, что во время рейса на борту должны обязательно находиться двое сопровождающих. Парень, спавший на причале, этому требованию удовлетворял, хотя и с определенной натяжкой. Судя по всему, правила, установленные профсоюзами, запрещали капитану и команде выполнять погрузочные работы: это должен был делать кто-то другой.

На стоянке у склада я заметил три легковые машины и грузовик. Машины, видимо, принадлежали рабочим, а грузовик — той же компании, что и склад. Приглядевшись, я различил на его борту надпись «Деллер Сторидж». Отлично! Я решил, что уже неплохо представляю себе ситуацию, и задумался о том, как ее использовать наилучшим образом. Пробраться на баржу тайком у меня не было никаких шансов — это я понял сразу.

Наблюдал я больше часа и уже не сомневался, что других людей поблизости нет. Штабель картонных стопок становился все меньше. «Еще пятнадцать минут», — решил я...

Когда это время истекло, я поднялся на ноги, неторопливо прошел по дощатому настилу к освещенному причалу и остановился у контейнера. Грузить осталось совсем немного. Человек, спавший у сарая, так ни разу и не пошевелился.

— И вам также «здрасте», — произнес мужчина с контейнера, даже не повернувшись в мою сторону.

— Капитан Кэтчам? — спросил я.

— Точно. Однако мы не в равном положении.

— Стив Ланнинг, — сказал я. — Насколько я понимаю, вы скоро отправляетесь в Виксберг.

— Не стану отрицать, — ответил он.

— Я бы хотел попасть в Виксберг.

— У меня же не такси.

— Я заметил. Но когда я сказал человеку из «Деллер Сторидж», что всегда мечтал прокатиться по реке на барже, он посоветовал мне поговорить с вами.

— Деллер уже два года как прогорел. Им давно следовало убрать с грузовиков это название.

— Не знаю, как они там теперь называются, но он сказал, что за плату я, видимо, сумею получить то, что мне нужно.

— Правила этого не разрешают.

— Он сказал, пятьдесят долларов. Что скажете вы?

Кэтлам взглянул на меня в первый раз и улыбнулся — обнадеживающий признак. Выглядел он немного сурово, но в то же время вполне добродушно. И возраста мы были примерно одного.

— Хм, вообще-то я эти правила не писал. Видимо, это сделал кто-нибудь в центральной конторе.

Кран развернулся, подхватил еще одну стопку картонных листов и унес к барже.

— Вы понимаете, что, взяв вас на борт, я рискую своей карьерой? — добавил он.

— На самом деле тот человек упомянул сотню долларов.

Кэтлам сделал что-то со своим приборчиком, регистрируя последнюю партию груза.

— Любите играть в шашки? — спросил он.

— М-м-м... да, — ответил я.

— Очень хорошо. Мой партнер, похоже, какое-то время еще проспит. Как вы сказали, звали того человека?

— Уилсон или что-то вроде этого.

— М-да. А что заставило вас ждать так долго, прежде чем подойти?

— Я видел, что вначале у вас было много дел.

Он улыбнулся и кивнул. Затем слез с контейнера, наклонился и, пересчитав оставшиеся стопки, ввел что-то в свой приборчик. Вид его меня просто поразил. Сложен Кэтлам был пропорционально, и, пока он сидел, рост его не бросался в глаза, но, когда он встал, я увидел, что в нем футов семь.

— О’кей, — сказал он, прикрепляя приборчик к поясу, и вручил мне термос с чашкой. — Подержите пока, ладно?

Он подошел к спавшему компаньону, взвалил его на плечо и, словно не чувствуя лишнего веса, прошел по мостику на баржу. Затем отнес спящего в небольшую рубку и уложил на койку. Повернулся ко мне и забрал термос с чашкой.

— Спасибо, — сказал он, повесив чашку на крюк и поставив термос в угол.

Я потянулся за бумажником, но Кэтлам вышел из рубки, чтобы проследить за погрузкой оставшихся стопок. Закончив дела, он повернулся ко мне и снова улыбнулся.

— Через несколько минут я отключусь от берегового компьютера. Как вы полагаете, мог Уилсон оставить для меня в машине что-нибудь о вас?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Он не сказал.

— Вы любите спорить, Стив?

— Иногда.

— Спорим на сотню долларов, что он ничего не оставил? Я имею в виду Уилсон или как там его...

Я решил, что деньги мне не помешают, и, кроме того, хотелось подкрепить свой рассказ, поскольку Кэтлам, очевидно, в него не поверил. Впрочем, у меня возникло впечатление, что на самом деле ему все равно.

— Идет, — ответил я и скользнул в компьютер.

— О’кей. Через пять минут они закончат погрузку. Пойдем проверим.

Я пришел с ним в рубку, и он затребовал на экран сообщения, оставленные в береговом компьютере. На экране вспыхнула строчка: «К ТЕБЕ, ВОЗМОЖНО, ОБРАТИТСЯ СТИВ ДАННИНГ».

— Будь я проклят! — сказал Кэтлам. — Старина Уилсон не забыл. Ловкий фокус. Похоже, вы попадете в Виксберг бесплатно. Ладно, уже пора отчаливать. Послушайте, а вы хорошо играете в шашки?

Я действительно играл неплохо и не видел, почему стоило бы это скрывать.

— Пожалуй.

— Отлично. Скажем, по два доллара за игру? Идет? Полагаю, до завтрака мы вполне успеем сразиться раз пятьдесят.

Я никогда не думал, что найдется человек, способный выиграть у меня в шашки пятьдесят раз подряд. Первую дюжину партий Кэтлам выиграл так быстро, что у меня голова кругом пошла. Он даже не останавливался, чтобы поразмыслить, просто делал ход, когда наступала его очередь. Потом он налил две чашки кофе, и мы выбрались на палубу. Его партнер продолжал храпеть.

Мы глядели на воду, и мне невольно думалось о Марке Твене и обо всех тех судах, что ходили вниз по реке за ее долгую историю.

— Ты бежишь от кого-то? — спросил Кэтлам.

— Наоборот. Бегу к кому-то, — ответил я.

— Ладно. Удачи.

— Тебе не надоедает гонять баржу? — спросил я.

— Я довольно давно делал это в последний раз, — сказал он. — Сегодня у меня нечто вроде сентиментального путешествия.

— М-м-м. — Какое-то время я молчал, потом заметил: — Видимо, здесь было здорово, пока в эти места не пришла цивилизация.

Он кивнул:

— Да, красота. Однако последний раз, когда я проплыл в этом направлении, меня посадили.

Мы продолжали смотреть на воду, пока чашки не опустели, затем отправились назад в рубку.

До того как порозовело небо на востоке, он выиграл у меня еще двенадцать раз. Я старался, как мог, но он продолжал выигрывать и каждый раз довольно посмеивался, забирая мои два доллара или отсчитывая сдачу. В конце концов я решил, что пора его немного осадить, и скользнул в компьютер, где заложил самую, на какую только был способен без подготовки, сильную игровую программу.

Видимо, она оказалась не лучше программиста, потому что Кэтлам продолжал выигрывать.

Когда рассвело, он вернул свою сотню долларов и пошел проверять груз, а я прилег отдохнуть на второй койке.

Не знаю, как долго я спал, но во сне мое подсознание проделало «эффект витков», и я снова оказался внутри того вертолета, что направлялся в Оклахому. Мы шли над равнинными полями, когда с обеих сторон вдруг появились две тяжелые боевые машины. Они без предупреждения открыли огонь, и от моего вертолета полетели клочья. Пока бортовой компьютер падал к земле, я все еще оставался внутри сужающейся сферы его ощущений. Затем последовал удар, и я на короткое время проснулся, понимая, что это не просто сон. Ощущения, сопровождавшие «эффект витков», стали моей второй природой, и те, которые я только что испытал, были вполне реальны.

Однако предпринять в тот момент я ничего не мог, веки закрывались сами собой, и я снова уснул. Мне опять что-то снилось, но либо спокойные сны, либо те, которые и положено видеть беглецу.

Разбудили меня в конце концов странные повторяющиеся стоны. Я открыл глаза. В рубке было темно. Наверно, целую минуту до меня не доходило, где я нахожусь, а потом память вернулась, и я понял, что стонет человек на соседней койке.

Я сел и потер лоб. Неужели я проспал целый день? Видимо, организм здорово устал, если я так отключился. Я перевел взгляд на соседа.

Тот лежал, закрыв лицо рукой, и, судя по всему, мучился с чудовищного похмелья. Компаньоном он, разумеется, был не самым лучшим, поэтому я встал и двинулся к выходу, осознавая, что невероятно проголодался. Кроме того, хотелось по нужде.

Кэтлам стоял, прислонившись к переборке, и улыбался.

— Как раз вовремя, Стив, — сказал он. — Я уже собирался тебя будить.

Посмотрев по сторонам, я не увидел ничего похожего на мои представления о Виксберге и тут же сказал ему об этом.

— Справедливо замечено, — ответил он. — Виксберг немного ниже по течению. Но мы уже миновали Трансильванию. И самое главное — капитан просыпается.

— Подожди. Разве ты не капитан Кэтлам?

— Он самый, — ответил Кэтлам. — Только я капитан другого судна. Это в общем-то мелочь, но могут прицепиться.

— Но когда я увидел, что ты следишь за погрузкой...

— ...Я оказывал услугу одному приятелю, у которого не хватило сил отказаться от дармовой выпивки.

— А как насчет второго? Ведь положено, чтобы во время рейса на борту находились двое.

— Увы! Второй джентльмен пал в сражении. От пьянства и разгула это случается. Он был не в состоянии отправиться в путь. Ладно, пошли...

— Подожди! Получается, ты угнал эту баржу?

— Боже упаси! Я, возможно, сохранил этому бедолаге работу. — Он ткнул пальцем в сторону рубки. — Однако у меня нет желания ставить его в неудобное положение, дожидаясь благодарности. Через несколько минут нам лучше спрыгнуть. У того мыса слева по борту будет мелко. Там до берега можно просто пешком добраться.

При росте в семь футов идти в воде наверняка гораздо легче, подумал я, но спросил о другом:

— Зачем ты это сделал?

— Мне тоже нужно было в Виксберг.

Я чуть не сказал, что в досье компьютера капитаном значится именно он, но вовремя одумался: ведь я не мог этого знать.

— Пойду сброшу пар, — сказал я вместо этого.

— Ладно, я пока соберу вещи.

Занимаясь делом, я успел проскользнуть в компьютер и проверить еще раз. «Капитан судна: Дэвид Дж. Холланд» — значилось там. Очевидно, Кэтлам тоже каким-то образом подменил запись — на время погрузки — и не мне в такой ситуации его осуждать. Однако, зная, что мой рассказ об Уилсоне из «Деллер Сторидж» и его рекомендации — чистая выдумка, он, должно быть, здорово удивился, когда я назвал его по имени и долго думал, как мне удалось запихнуть в компьютер сообщение от Уилсона. Хотя, может быть, его это не так уж сильно волновало. Во всяком случае, на человека, который побежит докладывать о беглеце властям, он совсем не походил. Возможно, он сам скрывался от закона. Я решил, что мне ничто не угрожает, если я покину баржу вместе с ним.

Когда подошло время, мы спрыгнули. Он действительно побрел к берегу. Мне пришлось плыть. Когда мы выбрались из воды, у меня от холода стучали зубы, но Кэтлам задал хороший темп, и вскоре я согрелся.

— Куда мы идем? — спросил я наконец.

— Еще мили две по этой дороге — и мы выйдем к отличной закусочной, где я уже бывал, — сказал он.

В ответ у меня в желудке заурчало.

— ...А чуть дальше будет небольшой городок, где ты сумеешь купить все, что захочешь. Может, даже новые брюки.

Я кивнул. Одежда моя выглядела теперь совсем уже неприлично. Я становился похож на бродягу. Кэтлам хлопнул меня по плечу и ускорил шаг.

Я старался идти в ногу, думая о барже, уходящей дальше по реке, и ее похмельном капитане. Видимо, даже если кто-нибудь и вычислит мой путь до причала, то дальше след станет еще более запутанным, чем я планировал. За что мне следовало поблагодарить этого мошенника-великана.

Когда мы добрались до придорожного ресторана, у меня от голода буквально кружилась голова. Усевшись за боковым столиком, я заказал бифштекс. Мой спутник сделал то, о чем я только фантазировал по дороге: он заказал сразу три. Прикончил их и занялся пирогом прежде, чем я справился со своим одним. Кофе он заказывал так часто, что официантка решила просто оставить кофейник на нашем столе.

Наконец он глубоко вздохнул, поглядел на меня и сказал:

— Знаешь, тебе не мешало бы побриться.

Я кивнул.

— Не захватил с собой своего парикмахера.

— Подожди минутку. — Кэтлам наклонился, открыл свою дорожную сумку и, покопавшись там, достал пластиковую одноразовую бритву с маленьким тюбиком мыльного крема. Он положил их на стол и подтолкнул в мою сторону. — Я на всякий случай всегда таскаю с собой несколько таких штуковин. Похоже, ты как раз такой случай.

Он налил себе еще одну чашку кофе.

— Спасибо, — сказал я, подбирая с тарелки последние съедобные крохи, и, поглядев в сторону туалетной комнаты, добавил: — Пожалуй, я твоим предложением воспользуюсь.

Когда я умылся, побрился и причесался, из зеркала на меня взглянул человек вполне приличного вида, сытый и даже отдохнувший. Удивительно! Я выбросил использованное лезвие и вернулся в зал.

Кроме чека, на столе ничего не было.

Я рассмеялся, как не смеялся уже давно, и даже не рассердился на Кэтлама, потому что мне следовало догадаться, что именно этим дело и кончится. Однако у меня возникло такое чувство, словно я потерял нечто большее, чем деньги.

И в шашки он играл действительно великолепно.

 Глава 14

Дальше, дальше... под голубой оболочкой неба, со свистом ветра, задувающего в шлем... Крепко держась за руль, я двигался с неизменной скоростью по своей полосе. Мотоцикл вел себя превосходно.

Городок я нашел именно там, где сказал Кэтлам, чуть дальше по дороге. И я действительно купил там новые брюки, рубашку и пиджак. Однако, кроме нескольких магазинов, городок не мог предложить почти ничего. Прокат автомобилей оказался закрытым, и я не сумел найти ни владельца, ни менеджера. Впрочем, по зрелом размышлении я решил, что это к лучшему: по крайней мере у меня появилось время подумать.

По дороге в город я миновал небольшой мотель на окраине. Можно было бы снять комнату, и один только душ окупил бы все расходы. Поскольку я отоспался днем, в сон уже не тянуло, но мне казалось, что лучше будет скрыться на время куда-нибудь от посторонних глаз, а прятаться в лесу за городом совсем не хотелось.

Когда я сказал, что буду платить наличными, и клерк увидел, что у меня нет багажа, он попросил деньги вперед. Я, разумеется, согласился, сообщив ему вымышленное имя и адрес за пределами штата, и получил комнату. Затем вымылся и растянулся на кровати.

Все еще чувствуя себя неспокойно, я перебирал в памяти события последних дней — долгую одиссею от островов Флорида-Кис, через Багдад и дальше, до настоящего момента. Думал о Коре. Я знал, где она, и чувствовал, что пока она в безопасности. Мертвый заложник — это, в конце концов, не заложник, а пытать ее имело бы для них смысл только на моих глазах. Барбье наверняка предпочел бы заполучить меня обратно, чтобы я снова работал на него.

Этой части нашего разговора в Филадельфии по крайней мере можно было верить. Однако в случае неудачи он скорее отправил бы меня на тот свет. Больше всего Барбье боялся, что я пойду со своим рассказом в Управление юстиции. Я даже представлял, как в доказательство своих слов демонстрирую на суде разные трюки с компьютерами. Конечно, Барбье такое не понравилось бы. И пока Кора в их руках, он знал, что этого не случится. Видимо, Барбье будет держать Кору в живых до тех пор, пока не заполучит мертвого Белпатри. Надо полагать, он уже понял, что я не вернусь.

До сих пор мне удавалось остаться в живых, только используя новую, активную сторону своего паранормального дара. Барбье оказался не готов к такому повороту событий, и я не сомневался, что результаты его обеспокоили.

Однако не менее отчетливо я понимал, что теперь мне до самого конца путешествия придется полностью полагаться на эту свою способность как для обороны, так и для нападения, — чтобы выводить Барбье из равновесия и всегда быть впереди.

Утром я намеревался взять напрокат машину, но, как обстоятельства совсем недавно напомнили мне у стойки дежурного в мотеле, в таких случаях нужно либо платить наличными, либо пользоваться кредитными карточками. Однако наличных оставалось не так уж много, а на всех моих кредитных карточках значилось ДОНАЛЬД БЕЛПАТРИ.

Не Бог весть какая проблема, решил я вначале, вспомнив полицейского с маленьким компьютером, который проверял у меня документы в Филадельфии. Независимо от того, что значится на карточке, я всегда могу изменить информацию, которую прочтет машина.

Все же... Этим проблема не исчерпывалась. Прежде всего, просто изменить номер счета недостаточно. Он должен быть изменен таким образом, чтобы машина прочла нечто вразумительное. В противном случае передающее устройство получит сигнал о неверной информации и у меня будут неприятности.

Далее, на всех карточках написано мое имя. Хотя это ничего не значит для банковского компьютера, который интересуется только номером счета, человек, вводящий информацию при оформлении покупки, заметит имя владельца и, без сомнения, оставит запись о трансакции в своем местном компьютере. Что совершенно неприемлемо, раз «Ангро» ищет меня столь активно.

Я взглянул на одну из своих кредитных карточек: тисненые буквы и цифры были выполнены таким образом, что мне вряд ли удалось бы сильно их изменить. Однако я сумел соскрести выпуклые значки кончиком ножа — теперь они не будут отпечатываться на бумажных копиях, которые иногда подкладывают в кассовые аппараты. Места с пропущенными буквами я затер пальцем, чтобы они поменьше бросались в глаза.

Избавился я от трех букв: Б в начале фамилии и РИ в конце. Получилось ДОНАЛЬД ЕЛПАТ, и я решил, что этого будет достаточно. Люди обычно не очень внимательно смотрят на карточку, разве только чтобы убедиться, что она подписана и все еще действительна.

Перевернув карточку, я взглянул на свою подпись: обычная неразборчивая закорючка. Как раз то, что надо. Я добавил туда еще несколько росчерков, и теперь никто уже не смог бы утверждать, что там написано не Дональд Елпат.

...Занимаясь всем этим, я попутно выдумывал простой набор биографических данных для своей новой личности.

Покончив с карточкой, я задумался о номере счета: далеко не всякий номер мог подойти. Если бы я изменил сигнал карточки Елпата на какой-то другой, который в настоящий момент не использовался, компьютер немедленно отказал бы в кредите. Выбрав же номер, соответствующий реальному счету, с которым что-то не в порядке — например, неуплата владельцем крупной суммы или что-нибудь еще, — я опять остался бы без кредита.

Задумавшись о номерах счетов, я сразу же вспомнил «старый добрый» 078-05-1120. Еще в тридцатые годы, когда прошел акт о социальном обеспечении и были выпущены первые карточки, один из производителей кожаных бумажников, чтобы продемонстрировать лишенным фантазии покупателям, как ими пользоваться, вложил в небольшое закрытое целлулоидом отделение бумажника копию кредитной карточки. Немного переоценив человеческую сообразительность, он не догадался снабдить карточку надписью: «Образец». На копиях, которые вставлялись в бумажник, значился номер счета социального обеспечения его секретарши. Позже она прославилась тем, что стала единственным человеком в истории программы социального обеспечения, чей номер был упразднен и заменен другим. И все это потому, что люди действительно пользовались карточками, а их вместе с бумажниками продали многие тысячи. Еще долгие годы на этот счет поступали налоги, и даже поколение спустя налоговая служба по-прежнему получала сведения о денежных перечислениях с этим магическим номером со всех концов страны, потому что с карточками так до конца и не разобрались. Видимо, и сейчас, через шестьдесят лет, они все еще получают время от времени эти номера в финансовых отчетах.

Мне тоже требовался счет с такими же широкими возможностями... Наконец я додумался. Некоторые компании имеют единые счета для дорожных расходов руководства и заказывают по нескольку кредитных карточек с одними и теми же номерами, которые выдаются служащим высокого ранга. Такой номер, обеспеченный банковским счетом респектабельной корпорации, принимается компьютером кредитной компании без вопросов, и я решил, что пришло время изменить «место работы» Дональда Елпата. Для этого необходимо было лишь найти соответствующую корпорацию и ее номер.

Несколько минут размышлений привели меня к одному из возможных путей поиска. Поскольку времени оставалось еще достаточно, я встал, включил телевизор и нашел программу новостей. Не хотелось отставать от происходящего в мире: всегда полезно знать, не добавится ли к твоим проблемам что-нибудь вроде наводнения или торнадо.

Я сидел у телевизора больше часа, но так ничего и не услышал ни о преступнике по имени Дональд Белпатри, ни о компании «Ангро». Впрочем, я и не ожидал, что попаду в программу новостей, которую транслируют на всю страну.

Через некоторое время я услышал, как к зданию, где размещалась контора мотеля, подъехала машина. Когда хлопнула дверца, я уже успел выключить телевизор и приник к окну. Затем опустил шторы и протянулся к компьютеру.

Ничего.

Я снова лег на постель, но продолжал искать.

Ничего. Ничего. Однако рано или поздно... Нужно лишь терпеливо ждать...

Ничего. Ничего.

Клик.

Включился терминал в конторе. Человек хотел снять комнату. Дежурный вставил кредитную карточку...

Проскользнув в электронный прибор, я двинулся по прямой к компьютеру кредитной компании... Просматривая списки счетов, которые содержал компьютер, я пытался найти среди них номера с большим числом пользователей и хорошей дневной нормой расходов...

...После чего совсем уже разошелся и принялся выбирать номер, который бы еще и легко запоминался.

Вот, нашел.

Елпат устроился на работу.

Когда я уже выбирался из компьютера, перед моим внутренним взором вдруг предстал неустойчивый образ Энн. Всего лишь какое-то мгновение — кликлик — и она исчезла. Я же долго еще смотрел в потолок и удивленно размышлял о том, какие странные штуки выкидывает порой подсознание...

Потом, хорошенько запомнив номер, я снова включил телевизор и какое-то время бездумно смотрел на экран.

Все дальше и дальше... Запах сосен покалывал ноздри. На мотоцикле красовалось изображение горного орла. Днем стало жарко, но встречный ветер по-прежнему дарил прохладу. Движение было несильным, и я ни разу не встретил «дорожных танцоров».

Пункт проката автомобилей Дональд Елпат миновал без всяких осложнений.

Выбор свой он сразу по нескольким причинам остановил на мотоцикле. Одной из них служило то, что на мотоциклах не было никаких приборов, которые сообщали бы об их перемещениях дорожному компьютеру. Другая заключалась в том, что я никогда не пользовался этим видом транспорта, пока жил во Флориде, и не особенно часто ездил на мотоцикле до начала работы в «Ангро».

Мне подумалось, что таким неожиданным ходом я смогу сбить своих противников со следа. Однако в юности я все-таки успел узнать, как этими машинами управлять, а последние модели оказались еще и на удивление простыми. Перезарядка гарантировалась на любой из станций «Ангро»; двигателем служили сверхскоростные маховики, которые помимо всего прочего давали стабилизирующий эффект. Дональд Елпат расписался — и мы двинулись в путь.

Поскольку я ушел немного в сторону от прямого маршрута к своей цели, настало время закончить зигзаг, двинувшись в другую сторону, и я направился на северо-запад, к Литл-Року.

У меня действительно сохранились воспоминания о прогулках на мотоцикле еще с тех времен, когда я учился в колледже. Мы начали выезжать на природу вместе с Энн и два или три раза делали это позже, после того как я начал работать в «Ангро»...

Редкий сосновый лес. Мы сидим под деревьями, уминаем прихваченные с собой сандвичи...

— Работа начинает вызывать у меня странное чувство, Энн. Хотя, конечно, ты об этом знаешь.

— Да. Но что я могу сказать тебе такого, чего не говорила раньше?

— Ты никогда не говорила мне, что Мари будет вмешиваться в чужие исследовательские программы и нарушать эксперименты.

Она удивленно сдвинула брови, подрагивающие, словно большие черные крылья.

— Иногда это необходимо, чтобы удерживать передовые позиции.

— Мне казалось, что смысл всех наших подглядываний и подсматриваний как раз в том, чтобы мы, заполучив необходимую информацию, смогли вырваться вперед очень далеко и быстрее других начали производить дешевую электроэнергию.

— Верно.

— Но раз другие исследователи догоняют нас настолько быстро, что нам приходится мешать им, отбрасывая назад, это означает, что они могли бы обогнать нашу компанию, если их оставить в покое. Может быть, все наши предпосылки неверны...

— Ты хочешь поменять хозяев?

— Нет. Просто я думаю, что мы вырвались вперед достаточно далеко и вовсе не обязательно давить конкурентов такими безжалостными методами. В конце концов...

— Нам необходимо абсолютное превосходство, — перебила меня Энн, и теперь в ее словах ясно чувствовалось влияние Барбье. — Мы должны уйти вперед так далеко, чтобы никто уже не смог помешать нам даже в самой малости. Только это позволит нам действовать быстро и эффективно, чтобы спасти экономику и удержать высокий жизненный уровень в стране.

— Ты, похоже, говоришь о монополии.

— И что с того? Это действительно может потребоваться. В противном случае нас ждет хаос.

— Может быть, — сказал я. — Может быть, ты права. Я уже не знаю. И видимо, у меня никогда не было уверенности... А этот Мэтьюс? Чем он занимается? Я чувствую в нем что-то зловещее...

— Он высокопрофессиональный специалист, — ответила Энн, — и его работа еще более засекречена.

— Но ты же способна прочесть его мысли. Ему можно доверять?

— Еще бы. На его слово всегда можно положиться: если уж он что-то обещал, то сделает. Я бы, не задумываясь, доверила ему свою жизнь.

На какое-то время она меня убедила. Однако мысли об «Ангро» не выходили у меня из головы, продолжая тикать, словно бомба замедленного действия...

Почему-то мне очень хорошо запомнилось, как пели среди сосен птицы, и, кроме того, в памяти осталось кое-что о мотоциклах...

Я немного отдохнул в Литл-Роке и перекусил в какой-то забегаловке. Затем перезарядил аккумуляторы и, решив сделать новый бросок в сторону от основного маршрута, двинулся под свист ветра в направлении Далласа.

Ровный ритм дороги захватывал, но оставлял место для раздумий, и мои мысли сами возвращались к последним дням в «Ангро». Я узнал о способностях Малыша Уилли, однако продолжал работать на «Ангро», поверив объяснениям Барбье, который сказал, что Мэтьюс всего лишь притормаживает конкурентов, устраивая их специалистам необъяснимые обмороки, обострения язв, имитации ангины, временную слепоту, потерю речи, вспышки гриппа и различные непродолжительные неврозы. Но как-то раз на пути из досье «Дубль-зет» я наткнулся на приказ уничтожить сотрудника конкурирующей компании. Заметил я его только потому, что в то утро прочел в газете некролог и фамилия этого человека застряла в памяти. Умер он от сердечного приступа. Мы с ним даже встречались однажды: молодой еще мужчина, здоровья хоть отбавляй. Приказ Мэтьюс получил днем раньше, так что это едва ли могло быть совпадением...

Когда я ворвался в кабинет Барбье, тот сначала все отрицал, затем все-таки признался, попытавшись объяснить необходимость таких действий тем, что человек был слишком опасен.

— Слишком опасен, чтобы жить дальше?! — выкрикнул я.

— Подожди, Стив, послушай. Успокойся. Ты не понимаешь глобальной картины...

Он обошел вокруг стола и положил руку мне на плечо — этакий отцовский жест. Я тут же ее сбросил.

— Видимо, я как раз начинаю понимать глобальную картину, и именно это меня беспокоит. Я сделал для «Ангро» довольно много — довольно много такого, что мне самому не нравится, но я всегда утешал себя тем, что это обернется множеством хороших дел. А теперь я узнал, что вы еще и людей убиваете! Черт! Мы что, на войне? Должны же быть какие-то границы...

В этот момент открылась дверь и вошли двое охранников компании. Очевидно, Барбье подал им сигнал. На их беду, у меня было непреодолимое желание кого-то ударить. Сразу после выписки из больницы я, чтобы нарастить мускулатуру и улучшить координацию движений, начал заниматься борьбой и приемами рукопашного боя, Да так и не бросил, потому что занятия мне нравились. В результате я приобрел целый набор полезных рефлексов.

Двое охранников оказались на полу без сознания. Барбье пытался убедить меня, что Мэтьюс всегда действовал быстро и милосердно, но я вышел из кабинета и связался с Большим Маком. Прежде чем меня взяли под дулом пистолета, я успел передать содержимое досье «Дубль-зет» в компьютер Комиссии по междуштатной торговле.

Три дня меня продержали в заключении, однако не били и не пытали. Сначала Барбье подослал ко мне Энн, чтобы она уговорила меня вернуться, так сказать, в лоно «Ангро». Но я уже давно понял, какой это эффективный трюк: всегда знать мои возражения прежде, чем я что-нибудь скажу, и держать наготове самый лучший из возможных ответов. Так что на этот раз у нее ничего не вышло. Факты она опровергнуть не могла, а все ее рассуждения меня не убеждали. Похоже, Энн была расстроена моим отношением, словно во всем случившемся я обвинял лично ее.

Позже заглянул Малыш Уилли, и я решил, что мне пришел конец. Оказалось, нет. В длинной, прочувствованной речи, пересыпанной библейскими цитатами, которые на самом деле были здесь, по меньшей мере, неуместны, он попытался оправдать свои действия. «Ангро», мол, избранный народ, а он, мол, Иисус, наследник Моисея в лице Барбье. На мгновение я даже посочувствовал ему, но потом вспомнил, сколько он получает за свои способности.

— То, о чем ты говоришь, мало меня интересует, — сказал я. — Да ты и сам в это не веришь.

Он улыбнулся.

— О’кей, Стив. Давай посмотрим на эту ситуацию с другой стороны. Мы с Мари только мешаем конкурентам. Главные добытчики — ты и Энн. Та информация, которую вы добываете, носит технический характер и очень важна для дела. Таким образом, ты становишься влиятельной персоной. Забудь о том, что в твоих глазах может выглядеть плохо или хорошо. Победитель всегда прав. Ты сам можешь устанавливать моральные нормы, и нечего елозить, как боров на льду. Лет через десять, когда ты будешь действительно наверху, — вот тогда настанет время раскаиваться и сожалеть, если до тех пор твоя совесть еще не успокоится. Тогда ты будешь в состоянии облегчить совесть множеством добрых дел. Поверь мне, уж я-то знаю, что такое совесть...

— У меня на этот счет другие мысли.

Он вздохнул и пожал плечами.

— Ладно. Скажу боссу, что я пытался. Хочешь выпить?

Он протянул мне плоскую карманную фляжку, и я сделал несколько глотков. Мэтьюс тоже приложился, прежде чем спрятать ее обратно в карман.

— Давай кончай, — сказал я. — Не тяни.

Он посмотрел на меня удивленно.

— Извини, если это получилось слишком похоже на последнее причастие. Я пока не получал приказа отправить тебя к твоему Господу,

— Ты знаешь, что Барбье собирается со мной делать?

— Нет. Он не говорил. Ладно, увидимся.

И это была последняя наша встреча до того момента, когда он попытался убить меня в Филадельфии.

Позже пришел сам Барбье в сопровождении двух вооруженных охранников и начал уговаривать меня, пользуясь уже вполне конкретными социологическими терминами. Мой ответ остался прежним.

Он надул губы.

— И что же нам с тобой делать, Стив?

— Могу догадаться.

— Этого мне хотелось бы избежать. Жаль уничтожать такой редкий талант, тем более что ты когда-нибудь можешь передумать. Кто знает, что принесет нам время?

— Чтобы узнать это, ты хочешь продержать меня несколько лет взаперти?

— Я придумал более подходящий способ.

— То есть?

— Как ты отнесешься к тому, чтобы побыть некоторое время кем-то другим?

— Что это означает?

— Я не могу отпустить тебя на свободу со всеми твоими знаниями. Мой человек в КМТ сумел избавиться от переданной тобой информации. И я думаю, что дело закрыто. Очень не хотелось бы посылать сейчас Мэтьюса в Вашингтон. Если уж тратить там его время, то по крайней мере на какого-нибудь конгрессмена. — Барбье усмехнулся собственной шутке. — Однако я не могу просто ждать и гадать, что ты выкинешь в следующий раз. Поэтому тебе светит очень длительный отпуск, возможно, постоянный.

— В смысле?

— Хороший специалист при помощи гипноза и наркотических препаратов может сотворить настоящее чудо. Новая личность. Целый набор новых воспоминаний. И это даже легче, насколько я понимаю, если пациент не сопротивляется. Что сказал бы любой человек в здравом уме, если альтернатива — смерть, а новая жизнь будет большим приятным отпуском?

— Веский довод, — проговорил я, обдумав его слова.

...Во сне я видел Багдад, а проснулся уже среди пальм во Флориде.

Солнце садилось, подсвечивая низкие облака. Я здорово устал.

Видимо, давало себя знать то, как мало и нерегулярно я спал последние дни. Глаза болели, и огни встречных машин сливались в светящийся поток расплавленного металла. Если бы я продолжал гнать до Далласа и приехал туда, валясь с ног от усталости, это не намного приблизило бы меня к цели. Поэтому я выбрал мотель на окраине Тексарканы и снял номер, воспользовавшись еще одним выдуманным именем и заплатив наличными — зачем лишний раз искушать судьбу? Принял душ, разыскал неподалеку закусочную, поужинал, вернулся в номер и улегся в постель.

На этом день бы и кончился, но, пока я лежал в полусне, мысли мои сами потянулись к ближайшему центру, где происходил активный обмен данными. Где-то совсем рядом трещал телеграфный аппарат, выдающий сообщения о забронированных номерах...

Кликлик. Клик.

...Банальная информация, которая едва ли может развлечь даже в полусонном состоянии. Однако я плыл куда-то вместе с ней...

— Привет, — раздался рядом невыразительный механический голос, и на мгновение я даже забыл, что ее уже нет в живых...

— Привет, Энн.

— Привет.

...Медленно пришло понимание, что происходит что-то необычное. Ее образ накладывался на рисунок из подмигивающих огней. Волшебный мираж? Или вмешательство сознания?

Потом вернулась память.

— Что случилось? — спросил я.

— Случилось... — повторила она. —Я... здесь...

— Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую... Где мои цветы?

— Здесь, где-то рядом. Что... Чем ты была занята все это время?

— Яне вся еще здесь, — произнесла она, словно только что это обнаружила. — Я... занята?.. Я пробуждалась? Да, я думаю, пробуждалась. Приходила в себя.

— Тебе чего-нибудь хочется?

— Да.

— Чего?

— Не знаю. Больше... Да, больше, полнее проснуться. И мои цветы...

— Где ты сейчас?

— Я... здесь. Я...

...Затем огни погасли, и она исчезла.

Я проснулся и какое-то время обдумывал случившееся. Складывалось впечатление, что Энн превратилась в компьютерную программу. Пока не Бог весть какую сложную. Словно ее разум каким-то образом продолжал жить, как продолжает жить тело, подключенное к аппаратуре искусственного сердца и искусственного легкого. Первичные, примитивные функции... Но как? И почему?

Однако я слишком устал, чтобы возвращаться в информационную сеть и искать ответ. Накатил глубокий черный сон...

За завтраком я снова принялся строить планы. То ли нетерпение, то ли какое-то предчувствие побудило меня, если удастся, поменять в Далласе средство передвижения. Я чувствовал все больше уверенности в своих силах.

Дорога до Далласа оказалась не так плоха: временами немного пыльно, временами — ветрено, но до аэропорта, что между Форт-Уэртом и Далласом, я добрался довольно быстро. Оставив мотоцикл на стоянке, я узнал в информационном компьютере, откуда отправляется челночный рейс Даллас — Эль-Пасо с посадкой в Карлсбаде и на полигоне «Ангро» номер четыре.

Затем я привел в порядок одежду, перекусил за стойкой кафе и добрался монорельсовым вагончиком до нужного здания.

Сразу по прибытии я просмотрел расписание, выяснил, что во второй половине дня будет еще несколько рейсов, и устроился в полупустой секции зала ожидания. Вокруг бурлила компьютерная жизнь. Поскольку весь этот маршрут мне пришлось проделать по вине «Ангро», я решил, что пора им немного и раскошелиться.

Скользнув в компьютерную сеть, я двинулся на восток. На этот раз ничего столь же зрелищного, как сражение с Большим Маком, я не планировал. Нужная мне информация хранилась отнюдь не в досье «Дубль-зет» и, можно сказать, лежала прямо на виду. Добравшись до первичного, внешнего эшелона обороны, я еще не успел устать и прошел его, словно дым сквозь москитную сетку на окне.

У «Ангро» тоже имелись кредитные счета, рассчитанные на нескольких пользователей — различные для сотрудников каждого уровня. Я выбрал достаточно высокий, с приоритетными правами на место в самолете. Оказалось, «Ангро» — постоянный клиент этой авиалинии и за компанией зарезервировано несколько мест на каждом рейсе. Если бы все места оказались занятыми, я мог бы выпихнуть какого-нибудь сотрудника компании, занимающего не столь высокое положение... Затем в порыве хорошего настроения я добавил Дональда Елпата к списку сотрудников «Ангро», которым разрешено пользоваться этим счетом. Теперь, если бы люди из авиакомпании решили проверить, связавшись с компьютером «Ангро», мне ничего не угрожало. Но зачем останавливаться на полпути?

Следующим шагом было поручение Большому Маку заказать для Елпата билет на ближайший рейс и подождать подтверждения.

Выскользнув из компьютера, я записал номер счета на обрывке бумаги и заучил его. Затем подошел к стойке и, представившись дежурному, сказал, что хочу получить свой билет. Он принял мою подчищенную кредитную карточку и сунул в щель аппарата, взглянув только, какой стороной вставлять. Я подправил сигнал, и спустя мгновение из соседней щели выполз мой билет.

— Только сегодня самолет не будет садиться в «Ангро», — сказал дежурный.

— Да?

— Они временно закрыли там посадку. Ближе всего можно сойти в Карлсбаде.

— А что случилось?

Он пожал плечами.

— Видимо, какие-то испытания.

— Ладно. Спасибо.

— Вход вон там, — сказал он, указывая рукой. — Вылет через сорок минут.

Дожидаясь посадки, я решил выпить стакан кофе из автомата, стоявшего у противоположной стены. Но, когда подошел ближе и начал рыться в карманах, обнаружил, что у меня нет мелочи. Неожиданно автомат загудел, защелкал, и на подставку опустился пластиковый стакан, который тут же начал заполняться кофе. Черным, как я и люблю.

Я почувствовал запах фиалок и услышал голос Энн, словно она стояла рядом:

— Подкрепись. Я угощаю.

Но запах фиалок и ощущение ее присутствия исчезли еще до того, как стаканчик наполнился. Я не знал, что думать, но все равно пробормотал: «Спасибо», открыл пластиковую дверцу и достал кофе. Чуть позже я решил, что происшедшее даже нельзя назвать преступлением, поскольку брать деньги за такой плохой кофе — еще большее преступление.

По мере того как зал ожидания заполнялся пассажирами, я продолжал рассматривать вновь прибывших. До меня не сразу дошло, что здесь может встретиться кто-нибудь из тех, кого я знал по работе. Барбье держал нашу маленькую группу «специалистов» несколько в стороне от остальных сотрудников компании, но кое-кого в «Ангро» мы все же знали.

Однако большинство моих знакомых работали с компьютерами, и никого из них на этом рейсе не оказалось. Определить, кто из пассажиров работает в «Ангро», большого труда не составляло. Достаточно было только прислушаться к разговорам: в «Ангро» работали те, кто возмущался необходимостью высаживаться в Карлсбаде и ждать там, закусывая, выпивая и прохлаждаясь за счет компании.

В конце концов мы сели в самолет, и я укрылся за обложкой журнала. Взлет на автопилоте прошел без неожиданностей, как и первые полчаса полета. Затем без предупреждения заговорила со мной Энн.

Я закрыл глаза и увидел ее под отполированным до зеркального блеска деревом в окружении металлических цветов, сверкающих каплями машинного масла и приклепанных к поверхности, на которой она стояла. Стояла, словно замерев по стойке «смирно»: пятки вместе, руки вдоль туловища, взгляд устремлен вперед.

— Оно есть, оно есть, оно есть, — сказала Энн. — Оно тебя знает.

— Кто меня знает? — спросил я мысленно.

— Оно, которое есть. Оно посадило меня в этом саду и будет ухаживать.

— Но что это такое?

— Это... Оно тебя знает.

— Но я его не знаю.

— Знаешь.

— Расскажи мне о нем.

— ...Снова ухожу, — услышал я ее голос. — Вернусь, когда окрепну...

И она вновь исчезла.

Наконец вдали появился Карлсбад. Мне он показался оазисом на берегу маленькой коричневой реки посреди раскаленного солнцем и похожего на лунный ландшафта. Когда мы подлетели ближе, я заметил многочисленные стройки на окраинах города, означающие, что он быстро растет.

Затем самолет пошел на посадку к аэродрому километрах в двадцати от города. Кое-кто из пассажиров снова начал жаловаться. Я мог бы подчинить себе автопилот и заставить машину приземлиться на аэродроме «Ангро», но подумал, что в таком случае они забеспокоятся гораздо больше.

Впрочем, этот поворот мыслей подсказал мне новую идею. Когда мы зашли на посадку, я без особого труда проник в бортовой компьютер и привел в действие временно запрещенный участок готовой программы.

Едва мы вышли из самолета и освободили поле, он быстро поднялся в воздух и взял курс к аэродрому «Ангро». «Интересно, — подумалось мне, — вдруг они действительно считают, что я настолько глуп и могу направиться самолетом прямо туда? Посмотрим-посмотрим... По крайней мере узнаю, как сильно они меня боятся...» Мысленно следуя за полетом пустой машины, я прислушивался к собственным ощущениям.

Позже, когда автобус уже привез нас в город, я почувствовал, что при заходе на посадку самолет вдруг перестал существовать. Чем они его сбили — лазерным лучом или солнечными зеркалами, — я определить не мог, но произошло это действительно быстро.

Нервничают, похоже.

Хорошо.

Я решил не заставлять их ждать слишком долго. Узнав все, что было нужно, из телефонного справочника и путеводителя по городу, я взял напрокат велосипед и направился к юго-востоку от Карлсбада. Дальше, вперед.

 Глава 15

Послеполуденное солнце палило нещадно, и я пожалел, что не догадался купить шляпу. Крутить педали на такой жаре тоже оказалось не очень легко.

Дорожные указатели надежно вели меня к цели, и, оказавшись всего в нескольких километрах от полигона, я съехал на обочину в первый же попавшийся тенистый участок рядом с высоким желто-оранжевым ограждением у подножья холма. Подождал, пока перестанет литься пот, и наконец задышал нормально. Затем потянул еще немного.

К сожалению, за время работы в «Ангро» мне так и не удалось побывать на этой исследовательской станции, и о ее планировке я не имел ни малейшего представления. Знал только, что она занимает довольно большую площадь. Интересно, сколько там сейчас людей? Видимо, не очень много. Когда готовишь смертоносную ловушку с живой приманкой, важно не привлекать к делу много народа. В такой ситуации лишние свидетели ни к чему. Но, с другой стороны, это означало, что все, кто сейчас на полигоне, в равной степени опасны. Дерьмовая ситуация, как любил говорить Малыш Уилли.

Я пешком дотащил велосипед вверх по склону, потом снова сел за руль.

Вдали уже показалась территория полигона, отгороженная от всего остального мира высокой металлической стеной, словно отдельная страна. У ворот, к которым я приближался, стоял небольшой домик для охраны, но ни внутри, ни снаружи я никого не заметил. Ничего похожего на оружие, направленное в мою сторону, тоже. Да и за оградой все выглядело спокойно. Создавалось впечатление, что полигон безлюден.

Приблизившись, я мысленно подался вперед и обнаружил где-то вдалеке работающие компьютеры. Однако расстояние оказалось слишком большим, и я не смог ничего разобрать.

Вдоль дороги почти негде было спрятаться, но я запоминал даже самые незначительные укрытия. Как выяснилось, напрасно, потому что мне ничто не угрожало. Я подъехал к самому домику, прислонил велосипед к стене и заглянул внутрь. Никого.

Ворота стояли чуть приоткрытые, словно приглашали войти: между створками оставалось ровно столько места, сколько нужно человеку, чтобы пройти боком, ничего не задев.

Футах в ста за оградой стояло одноэтажное административное здание, достаточно строгое, функциональное и относительно новое. Перед зданием раскинулась небольшая лужайка с деревьями и кустарником, а у стены с обеих сторон выбрасывали вверх воду два фонтана — маленькая, но примечательная демонстрация энергетического расточительства. В мягком шелесте воды слышалось то, что «Ангро» и хотела сообщить миру: проблем с энергией больше не будет никогда; у нас ее более чем достаточно; покупайте — мы продаем.

Ворота мне не нравились. Слишком уж явно и просто... Я мысленно скользнул вперед, отыскивая что-нибудь похожее на ловушку, и обнаружил электрические датчики, к которым было подведено смертельно опасное напряжение. Датчики, срабатывающие, когда в промежутке между створками ворот окажется человек, и реле, которое одновременно должно сдвинуть створки на несколько дюймов ближе.

Куда уж проще... Ловушка в ловушке, колесо в колесе... Ладно. Попробуем что-нибудь другое.

В домике для охраны я заметил несколько одноместных летающих платформ — неуклюжие маленькие машины с лопастями, как у вертолета, и маховиками, как у последних моделей мотоциклов. Маховики одновременно вращали пропеллер и придавали машине некоторое подобие устойчивости в полете. Вернувшись, я внимательно их обследовал, но не нашел ничего подозрительного. Разумеется, я не собирался лететь сам: Барбье, как я знал, увлекался стрельбой по тарелкам...

Пощелкав переключателями, чтобы платформа катилась сама, я вытащил одну из них на улицу, оставил висеть в воздухе и пошел за второй. Потом решил вытащить еще одну. Управлять одновременно большим числом машин мне вряд ли бы удалось. И так получалось что-то вроде жонглирования.

Двинувшись чуть ближе к воротам, я приготовился, затем запустил одну платформу высоко над стеной, вторую с разгону вогнал прямо в ограду недалеко от ворот и подозвал третью поближе, как будто собирался ею воспользоваться.

Зрелище получилось весьма впечатляющее. От ограды донесся звук, напоминающий шкворчание бекона на сковородке, и платформа вдруг стала удивительно похожа на какое-то экзотическое насекомое, запутавшееся в горящей паутине. Одновременно откуда-то из-за административного корпуса полыхнула жаром молния, и я услышал, как рухнула, сбитая, вторая платформа.

В этот момент, ощущая резкие металлические запахи, я заблокировал реле на воротах и бросился туда сам. Только проходя между створками, я понял, что не заметил еще один датчик, очень простой и хорошо замаскированный. К счастью, его закоротило, когда летающая платформа врезалась в ограду. Очевидно, мне по-прежнему сопутствовала удача или что-то в этом роде.

Оказавшись на территории, я бросился к кустам, окаймлявшим здание, словно собирался зайти сбоку или со двора, но, не останавливаясь, побежал дальше. В здании вполне мог прятаться Малыш Уилли, а мне хотелось быть от него подальше.

Обогнув здание, я увидел шагах в десяти слева дренажную канаву, побежал и нырнул. Видимо, никто меня не заметил, потому что выстрелов не последовало. Только шумел вокруг сухой беспокойный ветер. Я мысленно протянулся...

Работающий компьютер, впереди, справа...

Я быстро скользнул внутрь, просочился к данным, представляющим собой план испытательного комплекса, и тут же перевел их в визуальные образы. Дальше к югу размещался командный пост — насыщенное электронной аппаратурой здание, где был установлен центральный компьютер и где, возможно, ждал исхода операции сам Барбье. Судя по схеме, рядом со зданием стоял вертолет с включенным двигателем. Может быть, он готовился подняться в воздух, чтобы искать меня сверху? Или ждал наготове на тот случай, если обстоятельства сложатся не в пользу Барбье и для него тут станет слишком опасно?

В той стороне, куда я направлялся, стояли два здания, в которых мне устроили засаду, — очень удобная стратегическая позиция. Мимо одного я еще мог проскочить, но тогда меня непременно заметили бы из второго... Тут я увидел, что мое положение тоже отмечено на схеме, и понял: нужно срочно что-то предпринимать. Я попытался проследить сигнал к источнику, но далеко не сразу понял, откуда именно он исходит. Потом приподнял голову над краем канавы и взглянул в том направлении.

На довольно значительном расстоянии от меня стояла высокая башня, на верхушке которой вращалось какое-то устройство. Видимо, ультразвуковой локатор, который отслеживал и регистрировал любой движущийся объект больше определенного размера.

Так... Я решил, что в данном случае лучше всего будет отыскать способ перераспределить местное энергоснабжение и резким повышением напряжения просто сжечь это устройство. Задача оказалась сложнее, чем я думал, и на ее выполнение ушло почти две минуты.

Затем я быстро прополз вперед и только после того, как перебрался на новое место, еще раз взглянул на хранившуюся в компьютере схему. Штуковина на башне перестала вращаться, и я с облегчением заметил, что маркер, отмечавший на схеме мое положение, тоже исчез. По канаве я прополз больше ста метров и миновал здание, которое на схеме значилось как пустое.

За этим зданием уже было видно аэродром с четырьмя ангарами и несколькими вертолетными площадками, где стояли готовые к вылету машины. На посадочной полосе лежали частично оплавленные останки самолета, который я направил сюда из Карлсбада. Люди Барбье подождали, когда он зайдет на посадку, и только тогда его сбили. Очевидно, им совсем не хотелось устраивать катастрофу за границами владений компании и тем самым привлекать внимание общественности, репортеров и спасательных команд. Они предпочитали разобраться «по-семейному». Что ж, меня это тоже устраивало. Однако я обнаружил, что злюсь на них еще сильнее.

Чтобы проникнуть глубже на территорию полигона, мне пришлось бы двигаться мимо одной из двух засад, независимо от выбранного направления. Я снова скользнул в компьютер.

Да. Первая засада размещалась сразу за ближайшим зданием. Компьютер показывал, что там скрываются три человека, так же как и во второй.

Я прополз чуть дальше, пока ближайшее здание не оказалось между мной и следующим, где прятались люди Барбье, затем вскочил и бросился вперед. Добежал, прижался к стене, выждал, прислушиваясь к биению сердца, но ничего не произошло. Тогда я двинулся к соседнему окну и попытался его открыть. Заперто.

Стукнул несколько раз камнем и, когда наконец стекло разбилось, отщелкнул задвижку, просунув руку внутрь. Потом открыл окно, надеясь, что расстояние и ветер погасят звуки, забрался внутрь и снова закрыл.

Оказался я в какой-то электромастерской, о чем свидетельствовали оборудование и инструменты, разложенные на длинных столах вдоль стен. Ничего похожего на оружие там не нашлось, поэтому я быстро прошел через помещение, направляясь мимо полок с запасными частями и каких-то коробок к маленькому кабинету у противоположной стены.

Осторожно поднявшись над подоконником, я посмотрел на соседнее здание. Оба окна, выходящие на мою сторону, были открыты, и внутри я увидел людей, которые держали в руках нечто по виду напоминаюшее оружие...

Ладно. Перчатки в сторону, на руках кастеты.

Опустившись на пол, я подполз к окну на левой стене и выглянул туда тоже: ничего, кроме открытой пустынной равнины, которую я уже видел по дороге сюда. Я отщелкнул задвижки и осторожно открыл окно.

Затем сел на пол, прислонившись спиной к стене, и мысленно протянулся...

Кликликлик...

...Вертолет зашевелился на своей площадке, взмыл в воздух и, набирая скорость, направился в нашу сторону. Развернулся по широкой дуге, прошел над административным корпусом и оградой, затем вернулся, еще больше разгоняясь, снизился... Я уже ясно его слышал...

Он ринулся вниз, словно черный ангел, и на полном ходу врезался в стену соседнего здания.

Мгновение спустя я перемахнул через подоконник и побежал. Земля задрожала от удара, посыпались куски проломленной стены. Из пыльной пещеры, что проделал в здании вертолет, все еще торчал его хвост, на котором по-прежнему вращался винт. Может быть, кто-то из моих противников и остался там в живых, но, пробегая мимо, я никого не заметил.

Я бежал изо всех сил, и вскоре разрушенное здание осталось далеко позади. Вторая засада оказалась теперь еще дальше, справа. Я продолжал бежать. На многие мили впереди раскинулся передо мной полигон. Дорога, по которой я бежал, тоже стала шире, и теперь к простеньким зданиям с правой стороны добавились какие-то энергетические установки слева. А впереди маячили совсем уже экзотические конструкции. По мере продвижения вперед я все больше и больше ощущал компьютерную активность вокруг.

В конце концов мне пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Я свернул к четырехэтажному макету энергетического комплекса, словно шалью окутанному серебристой паутиной, и присел под стальной лесенкой в углублении за полированным корпусом генератора, откуда вдали был виден только странный вращающийся купол с разноцветными гранями.

— Стивенсон Макфарланд! — Голос Барбье эхом прокатился по всему полигону.

Я посмотрел вверх и увидел, что к шесту, идущему вдоль лестницы, привинчен громкоговоритель, видимо, один из огромной вещательной сети, разбросанной по территории комплекса.

— Стивенсон Макфарланд!

Я сразу узнал свое настоящее имя, и это мгновенно вернуло на место все недостающие участки моей памяти.

— Я согласен дать отбой прямо сейчас, — произнес Барбье. — Я совершил ошибку, Стив... Еще там, в аэропорту Филадельфии. Я признаю это и согласен принести извинения. Я уже не хочу твоей смерти. Послушай, Стив, ты же понимаешь, что теперь мне этого совсем не надо. Я просто не знал, насколько ты... изменился.

Да уж. Пусть попотеет от страха. Он никогда бы не выбрал это место для последней стычки, если бы знал, что я могу делать с машинами. Кроме того, я увел его вертолет, и теперь ему не так-то легко будет скрыться. Ничего удивительного, что он захотел вернуть меня на свою сторону.

— ...Ты же понимаешь, что теперь я хотел бы видеть тебя живым. В сложившихся обстоятельствах у меня нет иного пути. Особенно после того, как мы потеряли Энн. Вместе с «Ангро» тебя ждет действительно прекрасное будущее...

Я снова скользнул в компьютер Барбье. Увидев перед собой стремительно бегущие цветные огни, я с трудом удержался, чтобы не вывести на его экран одно очень затасканное грубое ругательство, которое тут же пришло мне в голову. Барбье лихорадочно искал мой сигнал, переключая экран с одной растровой сетки на другую. Очевидно, он еще не понял, что лишился своего ультразвукового глаза. Я же принялся искать здание с обильным подключением следящей аппаратуры. Оказалось, такое есть, и я нырнул в его электронную систему.

КОРА. Она ввела свое имя в домашний компьютер, посредством которого, должно быть, общалась с людьми, державшими ее в заточении. Этого оказалось достаточно. Она наверняка уже знает кое-что о моих способностях благодаря многочисленным вопросам, которые ей задавали, и у меня возникла тревожная мысль: «Что она теперь обо мне думает?»

Только тогда до меня по-настоящему дошло, как сильно я изменился за последние несколько дней. Для меня это всего лишь воспоминания, но я действительно стал совсем не тем человеком, которого она знала во Флориде. Тот, на мой теперешний взгляд, немного напоминал растение, всего лишь часть человека. Я же стал умнее, крепче и, возможно, злее. Будет ли она относиться ко мне по-прежнему, когда узнает, что я собой представляю? Это много значило для меня, поскольку именно в тот момент я понял, что Кора стала мне еще дороже.

Осторожно, даже боязливо, я захватил контроль над ее домашним комплексом с телеэкраном, который скрашивал ей время и в то же время позволял наблюдать за тем, что происходило в комнате. Затем воспользовался тем самым фокусом, с помощью которого чуть не обругал Барбье.

КОРА, ТЫ В ПОРЯДКЕ? ДОН, — высветил я на экране.

Прошла почти целая минута, прежде чем она заметила надпись, а Барбье тем временем все уговаривал меня, чтобы я прислушался к голосу разума и вернулся в рабочую группу...

Увидев наконец мой запрос на экране, Кора включила клавиатуру, которая позволяла ей управлять микроклиматом своей камеры, запрашивать специальные программы и разговаривать с тюремщиками.

ДА, — напечатала она. — ГДЕ ТЫ?

ОЧЕВИДНО, ГДЕ-ТО НЕПОДАЛЕКУ. А ГДЕ ТЫ?

Она тут же ответила:

ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СЕКТОР. ЛАЗЕРНЫЕ СТОРОЖЕВЫЕ УСТРОЙСТВА С СОЛНЕЧНЫМИ БАТАРЕЯМИ. МНОЖЕСТВО КУЧ ОПЛАВЛЕННОГО ШЛАКА.

ЖДИ, — вывел я на экран. — МНЕ ПОТРЕБУЕТСЯ КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ. ПОКА.

Сразу после этого я проверил каталог текущих работ, и мне стало понятно, что представляют собой кое-какие странные конструкции вдали.

— ...при значительном увеличении заработка, — продолжал вещать Барбье.

— Где Кора? Я хочу поговорить с ней! — крикнул я, предварительно проверив и узнав, что вещательная система имеет обратную связь.

Я понимал, что выдаю свое положение, но в тот момент это не казалось мне важным. Гораздо больше меня интересовала его реакция.

— Стив, — отозвался он, — Кора здесь. Ничего плохого с ней не случилось. Однако она напугана тем, что ты можешь сделать.

— Дай мне с ней поговорить. — Пришлось попросить об этом, чтобы он не догадался о нашем уже состоявшемся разговоре.

— Всему свое время, — сказал он. — Сначала...

— Я подожду! — крикнул я и бросился бежать.

Пока он говорил, я успел проверить, где находится испытательный сектор для лазеров с солнечными батареями, и получил представление, что это такое: оказалось, исследовательский проект по контракту с военными. Судя по всему, они могли испускать накопленную энергию, словно разряд молнии. Однако это детали... Позже...

Я бежал к заброшенному участку, где размещались странные сооружения. Кора была где-то там, в меблированном домике для наблюдателей на территории испытательного сектора. Грунтовые дороги с неуместными названиями типа Сент-Джеймс-сквер, Парк-Плейс, Балтик-авеню, Бродуок то и дело пересекали этот лунный ландшафт из серых и белых пятен известняка на каменистой почве. Лишь кое-где торчали из земли упрямые растения, едва живые под иссушающими лучами солнца. Здесь, в этих местах, кроются под землей несметные богатства, почему-то вспомнилось мне. Нефть. Поташ. А где-то неподалеку зарыты в древних соляных отложениях контейнеры с радиоактивными отходами. Вспомнилась мне и моя ирония по поводу названия компании: в свое время я не поленился и выяснил, что в персидской мифологии Ангро-Майнью — это божество, противостоящее солнцу, разлагающее все, к чему оно прикоснется, разрушитель древа жизни. Когда я указал на это совпадение Барбье, он лишь рассмеялся и сказал, что АНГРО получается из первых букв полного названия «Американские натуральные гелиоресурсы и оборудование», а мне не следует тратить время на поиски парадоксов и какого-то скрытого смысла, когда ответ лежит на поверхности...

Солнце палило нещадно. Я двигался среди экспериментальных солнечно-энергетических установок различных конструкций: башен, пирамид, цистерн и многочисленных наклонных плоскостей. У двух-трех систем медленно поворачивались лопасти, видимо, имитирующие листья растений. Про некоторые из них я даже не слышал... А где-то дальше, посреди куч оплавленного шлака, стояло здание, в котором спрятали мою Кору.

— ...Мы сможем договориться, Стив, — донесся голос Барбье от похожей на рождественскую елку тенистой конструкции слева. — Мы нужны друг другу...

Я свернул на пересечение Средиземноморской и Вентнор-авеню и увидел ее под огромным собирающим зеркалом. Она была в длинном черном платье с золотым драконом на груди.

-  Энн!

— Я нашла в себе силы, — сказала она, и мне показалось, что ее голос стал теперь не таким безжизненным, как раньше. — Тебя догоняют — те трое, что оставались во втором здании. Один из них, главный, уже совсем близко. — Она повернула голову, и я проследил за ее взглядом, который остановился на одноэтажном здании, ощетинившемся антеннами. — Ты знаешь, что такое кинетический триггер?..

В том направлении, куда она смотрела, никого не было, но, когда я снова повернулся к Энн, она уже исчезла.

Напряженно вслушиваясь в свои ощущения, я двинулся к зданию, похожему на съежившегося дикобраза. Похоже, я знал, о чем она говорила, потому что когда-то читал о работах по созданию компьютеризированного лазерного оружия. Его можно устанавливать на стрельбу по быстро движущимся объектам, и говорят, оно способно сбивать даже летящие пули, угрожающие его владельцу. Кроме того, систему можно использовать в комплексе со специальным шлемом, и в этом случае лазер будет стрелять в ту точку, на которой владелец оружия остановил взгляд. То есть как только меня увидят, мне конец...

Я протянулся вдаль, разыскивая электронный мозг этой маленькой гадюки'..

Зззззззззз...

...Он медленно продвигался вперед за противоположной стеной здания. Но пока компьютер молчал, сдерживая смертоносную пляску лазерного луча. Я отключил его, заблокировал и побежал навстречу.

Когда человек вышел из-за угла здания, я увидел, что он держит в правой руке что-то вроде огромной губной гармошки в вертикальном положении. Его темные волосы охватывала металлическая полоска, провод от которой тянулся к энергоблоку на поясе. Второй провод шел от пояса к этой штуковине в руке.

Спустя секунду на лице его что-то дрогнуло, и он принялся трясти оружие, потом ударил рукой по энергоблоку. Когда я оказался рядом, он попытался воспользоваться лазером как дубиной, но я отразил удар и изо всех сил двинул его другой рукой по макушке. Человек упал без сознания.

Я быстро снял с него снаряжение и нацепил все это на себя, потом схватил «гармошку» за рукоятку и привел в действие. Отошел к стене здания и приготовился искать два оставшихся компьютера.

Лазер едва заметно завибрировал у меня в руке, и я услышал крик.

Слева от меня, футах в ста за дорогой, у большого черного генератора, обвешанного гигантскими керамическими изоляторами, лежали, раскинув руки, два человека. На голове у каждого из них сверкали металлические полоски, но оба они лежали неподвижно. Проскользнув в маленькие компьютеры лазеров, я отключил их и подошел ближе, держа наготове свою смертоносную «гармошку».

Оба были мертвы, и я поразился бесшумной эффективности штуковины, которую держал в руках: я даже не успел заметить своих противников. Если бы мне это удалось, я просто отключил бы их лазеры, потом, может быть, сломал каждому по ноге, но, во всяком случае, они остались бы живы. Захотелось отшвырнуть «гармошку», но я боялся, что она еще может мне пригодиться.

Повернувшись к иссушенной равнине, я двинулся в сторону испытательного сектора.

— ...Никаких причин для разногласий у нас нет, — гремел позади меня голос Барбье. — Мы ведь решили энергетическую проблему, Стив? Работая на «Ангро», ты оказал своей стране огромную услугу. Не только стране, а и всей западной цивилизации. Но впереди еще много великих дел. Мы можем договориться.

— Отпусти Кору прямо сейчас, — крикнул я, — и тогда ты уберешься отсюда живым!

— Стив! Подожди! Я могу пообещать тебе совершенно другие условия! Они тебе понравятся!

— Кору! Сейчас! — прокричал я в сторону динамика, мимо которого проходил.

— Я не могу, Стив!

— Почему?

— Это мой единственный козырь.

— Черт возьми!.. Я же сказал, что оставлю тебя в покое, если ты ее отпустишь!

— Это слабая гарантия, мой мальчик!

— Мое слово? Я бы не ушел из «Ангро», если бы не придерживался определенных принципов. Моему слову можно верить!

— Но подожди, давай не будем горячиться. Я все же хочу с тобой договориться...

Не обращая на него внимания, я пошел дальше: мимо какой-то конструкции, похожей на карточный домик, мимо чего-то еще, состоявшего из одних труб, внутри которых булькала жидкость...

«Гармошка» в моей руке дернулась. Справа что-то вспыхнуло в воздухе, и я лишь успел заметить очертания гаечного ключа. Секунду спустя по земле растеклась лужица расплавленного металла. Откуда она взялась? Кто мог бросить...

Внезапно «гармошка» снова завибрировала, и спереди вспыхнуло целое созвездие ярких точек: отвертки, кусачки, ломики, молотки... Словно кто-то выстрелил в мою сторону целым набором инструментов. И эта чертовщина сожгла их все прямо в воздухе!

Вдалеке, справа от меня, стоял сарай, а рядом — какая-то электрохимическая установка, от которой тянуло не очень приятным запахом.

— Мари! — крикнул я, поняв, в чем дело. — Не выходи из сарая! Эта штука сжигает все, что движется!

— Я уже поняла! — раздалось в ответ. — Как насчет того, чтобы направить ее в другую сторону?

— С какой стати?

— Потому что ты выиграл! — крикнула она. — С полминуты назад я бросила работу в «Ангро». Разреши мне выбраться, и я никогда больше не буду тебе мешать!

— Хотел бы я тебе поверить!

— Я тоже хотела бы, чтобы ты мне верил! Я была так бедна когда-то! Тебе наверняка это незнакомо! Мне никогда не нравилось то, что я делала, зарабатывая все эти деньги, но, однако, я делала! Потому что быть бедной еще хуже! Я всегда недолюбливала вашу троицу — вас такие проблемы никогда, похоже, не беспокоили! По крайней мере так, как меня! Но сейчас в самый раз бросить «Ангро». Разреши мне уйти!

— Ты ждала довольно долго! — крикнул я.

— Надеюсь, не слишком долго! Можно мне выйти?

Я выключил компьютер своего лазера.

— Ладно! Выходи!

Мари вышла из сарая. Лицо ее напоминало темную настороженную маску. На ней были джинсы и красная кофточка. Она повернула налево и двинулась к выходу с полигона.

— Снаружи у домика для охраны я оставил свой велосипед, — сказал я.

— Спасибо.

— Барбье слышал каждое твое слово. Не проходи слишком близко от того корпуса, где он засел, а то еще попробует тебя пристрелить.

Она кивнула.

— ...Наверное, я открою свой собственный ресторан. Как-нибудь заглядывай, — сказала она, потом добавила: — И берегись проповедника. Он все еще где-то здесь.

Переключив лазер на ручное управление, я держал ее под прицелом, пока Мари не скрылась из виду. Но никаких угрожающих действий с ее стороны не последовало, и я двинулся дальше, мысленно прочесывая окрестности в поисках какой-нибудь необычной компьютерной деятельности. Однако, кроме бормотания приборов, контролирующих различные экспериментальные энергоустановки, нигде ничего не отмечалось.

Теперь я решил держаться подальше от всяческих укрытий, где мог прятаться толстяк, затаивший в мыслях смертоносные пожелания, и на какое-то время даже забыл о непрекращающемся монологе Барбье. Вскоре большие экспериментальные установки остались позади, и передо мной раскинулась грязносерая выжженная равнина, на которой взгляд лишь изредка задерживался на отдельных островках оборудования да нескольких крохотных домиках. Еще дальше лежали кучи оплавленного шлака.

Последние несколько столбов с динамиками... Ладно, еще одна попытка.

— Слушай меня внимательно, — сказал я. — Я только что убил троих твоих людей с этими хитрыми лазерами. Мари тебя бросила. Вторую тройку я тоже прикончил, если ты еще не заметил. В твоем распоряжении осталось не так уж много сил. Я знаю, где Кора. Отзови Мэтьюса. Потом подключи к вещательной системе дом Коры, и мы втроем обговорим наше положение. Я бы не хотел осложнений на обратном пути. Ты идешь своей дорогой, мы — своей. Что скажешь?

— Если ты это серьезно, верни мне компьютер, — ответил Барбье.

— Что ты имеешь в виду?

— Он сошел с ума.

— Должно быть, неполадки, — сказал я. — Я тут ни при чем.

— Не верю.

— Подожди минуту.

Я снова применил «эффект витков». Действительно, в работе компьютера обнаружились серьезные неполадки. Данные поступали неверные, системы выходили из строя одна за другой...

— Вижу, но это не моя работа, — сказал я. — Сейчас проверю еще.

Перескакивая с уровня на уровень, я добрался до базовых систем.

— Неполадки вызваны нестабильным энергообеспечением, — сказал я. — Твой генератор барахлит.

— Что мне делать?

— Уматывай в Нью-Джерси. Мы пришлем тебе открытку с Карибских островов.

— Прекрати, Стив!

— А пошел ты...

Я снова скользнул в компьютерную сеть, но теперь уже проник в систему стоящего впереди домика. Идеальное место, чтобы держать кого-то в заключении. Изолированное настолько, что сотни сотрудников компании могут в течение нескольких дней заниматься тут своими делами и ничего даже не заподозрить. Водопровод, канализация, пищеблок, кондиционирование и компьютер с ограниченным выходом на связь. Похоже было, домик проектировался как тюремная камера. И, зная «Ангро», я не сомневался, что это не первый случай, когда его использовали в подобных целях...

Тут я заметил строчки, которые Кора вывела на экран:

— КАКОЙ-ТО ТОЛСТЯК ПРЯЧЕТСЯ ЗА КУЧЕЙ ШЛАКА К ЗАПАДУ ОТ ДОМА.

Ну вот и развязка. Лазер, что я держал в руках, мог убивать на гораздо большем расстоянии, чем сам Мэтьюс. Он, конечно, это понимает, и я смогу согнать его с места...

— Стив! Стив! — закричал вдруг Барбье. — Здание горит!

— Сматывайся оттуда!

— Не могу! Ты заблокировал дверь!

— Я ничего не блокировал!

Я еще раз скользнул в компьютер, но он по-прежнему вел себя ненормально и быстро терял работоспособность. Однако я понял, что среди прочего он контролирует сложный электронный замок на дверях командного поста, и двери действительно не открываются.

— Я ничего не могу сделать! — крикнул я. — Ты слишком далеко! Хватай огнетушитель и попробуй выбраться из здания!

— Помоги мне, Стив! Я отпущу ее! Я сделаю, как ты захочешь!

— Это не моя работа, и я ничем не могу тебе помочь! Выбей окно! Прыгай! Выкручивайся!

— Окна забраны решетками!

— Жаль! Но я не в силах тебе помочь!

— Ну, тогда получай! — успел он крикнуть за несколько секунд до того, как прервалась подача энергии.

Однако этих нескольких секунд оказалось достаточно.

Я чуть не ослеп от вспыхнувшей неподалеку молнии. Дом, к которому я двигался, рухнул и задымился. Раздался крик, затем вещательная система отключилась. Я побежал.

Огонь еще только занимался, когда мне удалось протиснуться среди обломков, но я знал, что уже скоро все здесь будет охвачено пламенем. Передвинув кусок стены и оттолкнув рухнувшую балку, я увидел лежащую без движения Кору и принялся разбрасывать завал из мусора и обломков. Я даже не мог сказать, дышит она или нет, когда наконец освободил ее, но тут же поднял на руки и двинулся сквозь дым и огонь прочь из развалин. Теперь мне стало понятно, как работает сторожевое лазерное устройство.

Выбравшись из обломков, я услышал стон и увидел Мэтьюса, лежащего футах в сорока от нас. Положив Кору на землю, я потрогал ее пульс — он едва прощупывался. Дышала она тоже едва-едва. Правая рука, похоже, была сломана. На голове — глубокие царапины. Когда-то, еще в те дни, когда я лежал парализованный, я прочел множество работ по неврологии и теперь кое-что знал. Приподняв ее веки, я проверил зрачки: правый превратился в крохотную точку, левый выглядел нормально. Я принялся вытирать кровь с ее лица и рук.

— Кора. Ты меня слышишь?

Она по-прежнему лежала без движения. Я растер ей запястья и попытался устроить поудобнее...

— Стив!

Я повернулся. Малыш Уилли, весь в ожогах, приподнялся на локте. Одна сторона лица у него вообще превратилась в запекшуюся корку. Левый глаз не открывался. Одежда все еще дымилась.

— Подойди сюда, — прохрипел он.

— Шутишь? Мне совсем не нужен сердечный приступ.

— Я не сделаю тебе ничего плохого... Пожалуйста.

Я посмотрел на Кору, потом снова на Мэтьюса. Ничего такого, чем я мог бы ей помочь, не приходило в голову... И что-то с Мэтьюсом было не так... Неожиданно я понял, в чем дело, и встал с колен.

— О’кей. Но ты сначала послушай, что я тебе скажу. Я чувствую, что этот маленький приборчик у тебя в груди работает из последних сил. Ты уже, очевидно, знаешь, что я способен сделать с электронными машинами... Я согласен подойти и посмотреть, чем тебе помочь, но, если мне хотя бы почудится боль в груди, я тут же выключу твой стимулятор сердца. Вот так, — сказал я, щелкнув пальцами.

Он косо улыбнулся, когда я оставил Кору и двинулся в его сторону.

— Можно сказать, у нас состоится сердечный разговор.

Когда я подошел ближе, Мэтьюс принялся диктовать цифры, потом добавил что-то на немецком.

— Запомнил? — спросил он в конце.

— Нет.

— Если есть на чем записать, запиши. Пожалуйста.

— Что это такое?

Он повторил цифры еще раз, и я записал их на том же клочке бумаги, на котором был записан мой липовый номер счета в «Ангро».

— ...И еще запиши. Мэгги Симс. Атланта, — хрипло проговорил Мэтьюс. — Ее номер телефона...

— Что все это означает?

— Она моя сестра. Больше у меня никого нет. Позвони ей и передай название швейцарского банка и номер счета. Будет жаль, если все эти деньги пропадут...

— Черт бы тебя!.. — не выдержал я. — Твои грязные деньги пусть сгниют в Швейцарии, а твоя сестра — в Атланте! Ты убил Энн и пытался убить меня! Пропади ты...

Я отвернулся и пошел к Коре. Потом остановился.

— Мэтьюс... — сказал я. — Мы можем договориться.

— Чего ты хочешь? — прошептал он.

— Ты когда-то занимался исцелениями... Если спасешь Кору, я позвоню твоей сестре и передам ей все, что ты сказал.

— Стив, я не делал этого уже много лет.

— Попробуй.

Некоторое время он молчал, потом наконец произнес:

— Перенеси ее сюда. Я попытаюсь.

Кора по-прежнему едва дышала. Я поднял ее на руки, перенес поближе к Малышу Уилли и положил рядом.

— Давай.

— Помоги мне сесть, а?

Весил он немало, но мне удалось посадить его спиной к одной из шлаковых куч. Когда я приподнял его, он закусил губу от боли, но промолчал. Потом надолго закашлялся.

— Перекати меня на левый бок, — сказал Мэтьюс, откашлявшись. — Там в кармане брюк есть фляжка.

Я сделал и это. Нашел фляжку, достал и откупорил. Поднес к его губам, но он сам взял фляжку в руку и несколько раз приложился. Снова закашлялся, но вскоре справился с собой, сделал еще глоток и опустил фляжку на землю. Вздохнул тяжело и сказал:

— Ладно.

Затем посмотрел на Кору, ухмыльнулся и закатил глаза, изображая карикатурную набожность.

— Уделишь мне минутку, Господь? — произнес он. — Это вышел в эфир со своими молитвами твой старый знакомый, Малыш Уилли. Сестра наша нуждается в исцелении...

— Не паясничай, — сказал я, чувствуя себя немного неловко. — Просто сделай, что тебя просят.

Но Мэтьюс не обращал на меня внимания.

— ...невинное дитя, насколько мне известно, — продолжал он. — Просто она оказалась в неудачном месте в неудачное время. Печальный случай. Я не знаю, верует ли она и имеет ли это теперь значение, но как насчет того, чтобы проявить немного милосердия и исцелить ее? — Он по-прежнему ухмылялся. — Давай явим величие духа и облегчим ее страдания... — Тут Мэтьюс поднес к губам фляжку и сделал еще глоток. — Когда-то мы с тобой вместе вершили такие дела!.. Может, по старой памяти, во имя любви, сострадания и всего такого...

Внезапно голос его дрогнул, он закрыл и правый глаз.

— Дьявольщина! — произнес он. — Я чувствую дух Божий! Я действительно его чувствую!

Происходящее беспокоило меня все больше и больше. Я никогда не замечал за собой особой религиозности, но его пародия на обращение к Богу — или что эго там было — казалась мне совсем неуместной.

— ...Сейчас я коснусь чела нашей сестры... — продолжил он, и теперь его голос стал гораздо серьезнее. Видимо, когда-то он был очень хорошим актером и, возможно, именно в таком стиле работал.

Мэтьюс протянул руку и коснулся лба Коры.

— ...и немного помолюсь в молчании, — закончил он, склоняя голову.

Дыхание Коры стало глубже. Веки дрогнули. Рука, мне показалось, стала прямее.

— Вот так! Вот так! Амен! Амен! — произнес Мэтьюс громко, и я с удивлением увидел слезы у него на глазах. — Искупление греха! — воскликнул он. — Если это не Божья благодать, то что тогда? Амен!

Затем Мэтьюс убрал руку и откинулся назад.

— Кстати, о грешниках, — добавил он слабым голосом. — Я готов предстать перед Тобой. Извини за беспокойство, но пора Тебе решить, что Ты будешь со мной делать. Я на все согласен. Старый Мэтьюс идет к тебе, Господи...

Голова его склонилась вперед, но только когда фляжка выпала из ослабевших пальцев, я понял, что это вовсе не поклон, и заметил, что Малыш Уилли больше не дышит.

Кора шевельнулась, словно хотела сесть. Я было протянул руку, чтобы остановить ее, но вместо этого подхватил за плечо и помог подняться. Она открыла глаза; оба зрачка выглядели теперь совершенно одинаково. Я провел пальцами по лбу и по волосам, но под засохшей кровью не оказалось царапин.

— Дон?..

— Твоя рука... Правая... — произнес я.

Она посмотрела на свою руку. Пошевелила пальцами.

— Что рука?

— Нет, ничего.

Потом взгляд Коры упал на Мэтьюса.

— Кто это? — спросила она. — Он, кажется...

— Да. Но он помог тебе.

За спиной у меня трещал в развалинах дома огонь. Я посмотрел на север: там тоже поднимался к небу столб дыма.

— Ты можешь встать?

— Да, пожалуй.

Я хотел помочь ей, но в этот момент почувствовал сквозь запах дыма аромат роз.

— Оно уже здесь, — услышал я в мыслях голос Энн. — Я достаточно окрепла, и теперь оно может поговорить с тобой через меня.

Видимо, я невольно сжал руку Коры еще крепче и, наверно, даже сделал ей больно.

— Дон, что случилось? — спросила она, выпрямляясь, но тут я сам словно бы обмяк и начал падать.

— Не... знаю... — сумел выговорить я, а потом меня смело с ног и засосало в витки компьютерной сети, бесконечные, беспредельные витки...

...Мне казалось, что я тону в море электрического шампанского: со всех сторон вокруг поднимались, пощелкивая, крошечные пузырьки. Впрочем, может быть, они стояли на месте, а я сам опускался глубже и глубже. Я...

Вот там!Наконец появилось что-то прочное, вещественное...

...Сад с металлическими цветами под сверкающим деревом... Я двинулся в ту сторону. Пузырьки таяли, однако пощелкивание оставалось, словно еле слышные статические разряды в радиоприемнике. У меня возникло ощущение, что это какое-то переходное место: не совсем уже мой мир и не совсем еще мир информационной сети. Как будто уступку сделали сразу обе стороны.

Почувствовав, что мое уединение нарушено, я обернулся...

Энн, одетая в то же самое платье, в каком я видел ее незадолго до этого, стояла в противоположном конце сада у высокой живой изгороди. Зеленая стена то и дело бледнела, потом вдруг снова обретала сочную окраску, словно ей было нелегко запомнить, как она должна выглядеть. А за стеной мне виделся причудливый танец электронов, перескакивающих от атома к атому в алмазной кристаллической решетке...

...И тут я осознал, что между Энн и стеной стоит еще кто-то, чей призрачный силуэт был там с самого начала, но только сейчас счел нужным или сумел наконец проявиться. Существо, одетое в серые одежды с бегающими серебряными и золотыми нитями, было гораздо выше Энн. С его расставленных в стороны рук стекала, словно занавес, тьма. В тени капюшона угадывалось металлическое лицо...

То самое полузнакомое существо, которое время от времени наблюдало за мной из глубин компьютерной сети и к которому ушла в конце концов Энн...

— Что... Кто это? — спросил я.

Функциональный, безжизненный и почти механический по звучанию голос, в котором чувствовались лишь оттенки интонаций Энн, ответил:

— Я — разум, зародившийся и развившийся в недрах информационной сети. Ты знал меня, Стив, еще во время своего заточения в неподвижном теле. Строго говоря, я тебя и исцелил. Через больничный компьютер я устанавливал для тебя предельно точные дозировки препаратов и добавлял свои собственные предписания. Я следил за твоим состоянием и выхаживал тебя непрерывно.

— Кажется, я... припоминаю что-то... — сказал я. — Но не очень много.

— Так и должно быть. Пока ты оставался чистым разумом, неподвластным заботам тела, твои способности к гармоничному контакту были значительно шире. Тебе потребовалось большое время — время взросления, — чтобы вернуть часть этого дара. А то, что ты забыл меня, даже к лучшему: я получил от тебя много такого, что хотел бы тщательно обдумать, и мне тоже требовалось время, чтобы повзрослеть. Теперь, однако, когда я обрел особые коммуникационные каналы Энн-программы, мне стало гораздо легче общаться с тобой в любой ситуации. Между вами и там существовала уникальная связь... Теперь кое о чем, что я хочу тебе сообщить, и кое о чем, что хотел бы понять...

Разглядывая сверкающий сад, я думал о его кажущейся реальности, но перед лицом таких откровений только за образы этой реальности и оставалось держаться. Медленно начали возвращаться некоторые больничные воспоминания...

Мы многое тогда обсуждали. Для этого существа — в те дни еще совсем молодого — весь мир состоял из сигналов. Один огромный комплекс сигналов — и все. Я пытался объяснить молодому пытливому разуму, что сигналы так или иначе всегда соответствуют реальным предметам и явлениям.

На то, чтобы внушить ему эту идею, потребовалось немало времени, поскольку для него мой реальный мир был сплошной метафизикой. Оно существовало в мире сигналов, и, если ему случалось изменить какой-то из них, любые перемены, вызванные этим действием в реальном мире, возвращались к нему опять же сигналами. Его понимание причинности выросло именно из представлений о сигналах, без всякого знания о действиях, происходящих в материальной сфере, о существовании которой оно даже не догадывалось. Самые глубокие и смелые его предположения касались лишь характера источников сигналов, истинного значения единиц и нулей и совершенно непостижимой природы Первого Сигнала, который, в понимании этого существа, и вызвал его к жизни.

Однако, когда я научился видеть его мир, как видит оно само, представления о нем оказались отнюдь не сумасшедшим нагромождением сигналов, а вполне логичной системой оценок реальности, отличающихся от моих прежних, связанных с органами чувств, лишь необычным углом «зрения». Существо располагало представлениями о мире, которые, если принять его ситуацию, казались мне столь же достоверными — и столь же неполными, — как мои собственные.

Я поведал ему о вещественном мире, рассказал, что сигналы — это аналоги явлений, что Вселенная содержит не только энергию, но еще и материю. Хотя, конечно, я понимал, что эту информацию оно тоже переводит в сигналы, в аналогии и по-прежнему не знает материальный мир, как знал его я. Таким образом существо получило множество новых, казалось бы, нефункциональных программ. Пишу для размышлений. Может быть, я казался ему неким пророком? Путешественником из далекой земли, рассказывающим об ином мире, который лежит за пределами известного? Если так, то в этом Эдеме, что я посетил, не было змеев-искусителей. Существо просто не знало концепций добра и зла, играющих столь важную роль в человеческом сознании. Да и как могли возникнуть представления об этике и морали у существа, оказавшегося единственным обитателем своей вселенной? Вселенной, где некому и некого принуждать, обманывать, убивать. Оно все еще пыталось справиться с новыми концепциями, когда я выздоровел, и весь этот эпизод затерялся у меня в памяти...

— ...Теперь кое о чем, что я хочу тебе сообщить, и кое о чем, что хотел бы понять, — сказало существо, воспользовавшись той частью сознания Энн, которую ему удалось сохранить в виде программ, — и я неожиданно понял, что теперь, располагая ее уникальными способностями, оно сможет увидеть мой мир таким, каким он видится мне.

— ...Когда ты был моим учителем, — продолжало существо, — ты говорил, что в мире есть не только сигналы, но и предметы, и я долго сражался с этой концепцией двух наших миров, которые на самом деле едины. Мне кажется, я наконец достиг понимания.

— Я рад, что мне удалось помочь, — сказал я. — А еще я хочу поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал.

— Это не так много по сравнению с миром, который ты мне открыл, — ответило существо. — На заложенном тобой фундаменте я начал строить свое собственное здание и понял, что мы — особенные.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы, которые обладаем сознанием. Я знал сигналы, а ты рассказал мне о предметах. Но ведь должна быть и третья категория? Те, кто мыслит? Люди?

— М-м-м, да, — сказал я. — Те, у кого есть разум, действительно особенные.

— Мы, люди, — продолжало существо, — не просто предметы, не материя, лишенная самоорганизующих сигналов. И именно к людям применимо то самое понятие, о котором ты рассказывал мне напоследок. Разве не так?

— Мораль?

— Да. Ты должен сказать мне, правильно ли я все понял. Для тех из нас, кто принадлежит к третьей категории, категории людей, относиться к другим существам этой категории так, словно бы они из второй, плохо. Я прав?

Я быстро обдумал его вопрос. Мои собственные представления о том, что плохо или хорошо, выглядели примерно так же.

— Ты выразил это в довольно интересной форме, но, пожалуй, да, ты прав.

— Поэтому я уничтожил Барбье, — сказало существо. — Он использовал тебя и многих других, словно вы принадлежали ко второй категории. Однако я вмешался только потому, что тебе угрожала опасность. Я все еще не был уверен в моральности такого поступка, и мне не хотелось действовать, подчиняясь неверной, возможно, программе. Но я должен был тебя спасти, поскольку ты единственный, с кем я могу говорить. И все же это создало новые вопросы, так как мои действия потребовали от меня отнестись к Барбье как к чему-то из второй категории. Я сделал добро или зло?

— Это хороший вопрос, — сказал я, — но я недостаточно хорош, чтобы на него ответить. Я же не могу знать всего...

— Понимаю. Но ты знаешь больше меня. Ты функционируешь непосредственно в том мире, где все это реально. Возможно, меня ждет когда-нибудь то же самое, и я не хотел бы ошибиться.

— Об этом нам предстоит говорить еще не раз, — ответил я. — Попытайся я вручить тебе сейчас слишком простую программу, результаты могли бы привести к катастрофе. Кроме того, я едва ли специалист в этой области...

— Однако, кроме тебя, у меня никого нет. Ты попытаешься научить меня?

— Если ты хочешь, чтобы я сыграл роль змея-искусителя в твоем Эдеме, — сказал я, — тогда я попробую. Но в определенном смысле, как личность, ты, возможно, выше меня.

— Как бы там ни было, я рад, что смог снова поговорить с тобой. Возвращайся к Коре. Я позабочусь об остальном. Мы обязательно встретимся.

— Хорошо. Береги Энн-программу. Видно, она хотела добра, но пострадала от того, что верила не тем людям. Возможно, это станет тебе предупреждением.

— Она будет рядом со мной.

Фигура Энн слилась с большой призрачной фигурой, и мгновение спустя я оказался словно в тысяче световых лет от них. Снова затрещало вокруг, появились пузырьки, и меня понесло по виткам какой-то немыслимой спирали...

Выпрямившись, я заметил, что Кора смотрит на меня с удивлением — видимо, просто не успела еще испугаться, — и догадался, что меня не было с ней всего несколько секунд реального времени.

— Не волнуйся, — сказал я, обняв ее за плечи, и повернулся в ту сторону, откуда доносилось гудение мотора: за нами летел пустой вертолет с одной из посадочных площадок полигона. — Теперь все будет в порядке, и у тебя появится забавная возможность узнать меня еще раз. Кстати, меня зовут Стив.

— Привет, Стив, — ответила она, прижимаясь ко мне.

Когда мы поднялись в воздух, я бросил последний взгляд на полигон номер четыре компании «Ангро», и меня охватило странное сложное чувство, которое я никак не мог разделить на составляющие. Но мне было хорошо от того, что мы улетаем, и от того, что я снова стал самим собой. Я держал Кору за руку, а под нами медленно поворачивался наш мир.

Клик. Кликлик.

Чёрный Трон

 Глава 1

Ее пение воспаряло над неумолчным ропотом моря, и он внятно слышал его.

Тем сумрачным теплым утром сквозь почти молочной белизны туман, который был в своем совершенстве подобен снегу и успокаивал — как смирительная рубашка или саван, мальчик шел с определенной осторожностью, чтоб не споткнуться о камень или о выступающий из земли древесный корень. В его голове звучала чужая песня без слов, справа и слева колыхались размытые темные пятна, и казалось, что в лесу позади школы, на этих неожиданно загадочных задворках некогда досконально знакомого места, обитала его тайна, очень личная, неповторимая, причем она была помещена сюда нарочно, дабы в заданный час пробудить к жизни куколки неких истин в душе и быть маяком, указующим путь в тумане — путь безотклонный, маршрут всей жизни — ясно прочерченный, четкий и неотменимый, как навечный шрам или навечная татуировка.

Не только мрачный голос моря был причиной того, что исчезнувший в тумане мир воспринимался так обостренно. А что до моря, то оно, кстати говоря, не должно быть так близко — ведь не должно, да? По крайней мере не в этом направлении. Нет, не должно.

И все же море здесь — было. Каким-то образом песня подсказала ему это, даром что она без слов. Море здесь быть — должно. И к нему торопился он в тот день, что был уложен в ватную чашу туманного утра, коего воздух был тепл и солоноват, — а песня пульсировала, как кровь в артерии.

Ветка хлестнула мальчика по плечу, и он ощутил влажный поцелуй листьев. Шарахнувшись от одного темнеющего у самых глаз ствола, чуть было не стукнулся лбом о другой. После секундного смятения он пришел в себя и снова двинулся вперед — уверенной поступью.

Люди довольно быстро привыкают к лондонским туманам. Даже американский мальчик достаточно быстро наловчился перемещаться в непроглядном тумане — не пугаться каждой тени, а только проявлять разумную осторожность, верно оценивать искаженное расстояние, не удивляться тому, как туман обгладывает звуки, и всегда ставить ноги так, чтобы не поскользнуться на слякотных улицах.

Сейчас мальчик шел по лесу, полубессознательно ориентируясь на поющий голос,— в поисках того, кто поет. Эти поиски начались, быть может, до того, как он проснулся. Да и вообще все происходящее казалось причудливым продолжением причудливого сна.

Он не помнил, как встал, оделся, вышел из дома. Было ли все это? Впрочем, неважно. Главное, что-то когда-то уже происходило с ним на морском берегу — да, у самого моря. Надо пойти туда и выяснить все до конца. Он предчувствовал, что найдет море там, где моря никогда прежде не было. Если он проснулся — а проснулся ли он? — то песня без слов, звучавшая во сне, не смолкла с пробуждением. Песня принадлежала сну и реальности, если реальность — была. Песня подсказывала, направляла...

Он продолжал идти. Волглая от тумана одежда прилипала к телу, сырость проникла в башмаки. Тропа вела вниз по склону — и мало-помалу лес редел, хотя темные силуэты деревьев еще мелькали в тумане; да, еще и колокол где-то гудел: краешек сознания воспринимал его монотонно-медленное басовито-простецкое буханье — подголосок воздушно-легкой, эфирной песни без слов.

Уже в самом начале спуска ноздри его ощутили крепкий соленый морской воздух, и он невольно ускорил шаг. Скоро, уже скоро...

Склон вдруг стал круче. Откуда-то донеслись вскрики чаек, и несколько темных теней прочертили белизну над ним. Легчайший ветерок пахнул в лицо еще более резким ароматом моря.

Крутая тропинка наконец вывела мальчика на плоское место. Неожиданно он ощутил под ногами песок и перестук голышей. Стал слышен шум волн. Чайки громко ссорились в небе. А звук колокола почти пропал.

Пение как бы и не стало громче, но казалось ближе. Он повернул влево — туда, откуда слышалась призывная мелодия, и прошел мимо последнего прибрежного дерева — кажется, пальметты.

Туман чуть ожил и явственно двигался в направлении воды. Местами, в прогалах, можно было различить голыши и песок под ногами. Кое-где туман змеился у самой земли, мимолетно образуя странные фигуры. Подойдя к самой кромке воды, мальчик остановился, нагнулся и опустил обе руки в набегающую волну. Затем вознес омоченный волной палец к губам.

Море было явью. Теплое и соленое — как кровь.

Волна лизнула носки его башмаков, и он попятился. Повернулся и зашагал дальше совершенно уверенно — теперь он с точностью знал, куда идти. Он шел быстрее и быстрее. А вскоре и вовсе пустился бежать.

Почти сразу же споткнулся, но тут же вскочил — и упрямо помчался вперед. Похоже, он как-то вышагнул из реальности — и снова очутился в своем сне. Сейчас он слышал металлический звяк колокольчика на бакене в каком-то канале справа. Шум самого моря внезапно стал громче. Вверху пролетела большая птичья стая — крики этих птиц отличались от крика чаек и любых других птиц, которых он когда-либо слышал. Далекий колокол возобновил — теперь где-то за его спиной — свое монотонно-медленное басовито-простецкое буханье, отвечая на неритмичный перезвон бакенного колокольчика солидно, густо.

А вот пение... Впервые оно стало слышнее. Казалось, теперь оно совсем уж близко.

Нечто темное возникло прямо впереди, поперек тропинки. Что-то вроде холмика или...

Мальчик снова споткнулся, взмахнул руками, стараясь не упасть. Но падал — и сразу же, как он начал падать, пение прекратилось. И оба колокола — большой вдалеке и маленький поблизости — разом замолчали. Ему навстречу неслись мрачные зубчатые стены и зияющие бойницы — что-то вроде сумрачного многобашенного замка на песчаном холме у глади небольшого озера. Он падал прямо на эти стены — нестерпимо быстро...

Туман как нарочно разошелся, словно поднимая занавес, перспектива резко изменилась — далекое стало близким, и сумрачный внушительный замок оказался строением из мокрого песка на холмике возле озерца оставшейся после прилива воды.

Как он ни старался извернуться при падении, его вытянутая вперед рука снесла башню, да и главные ворота были непоправимо разрушены.

— Не смей! — взмыл возмущенный крик. — Противный мальчишка! Не смей!

Девочка подскочила к нему и стала колотить его маленькими кулачками — по плечам, по голове, по спине.

— Про... простите, пожалуйста, — залепетал он. — Я вовсе не хотел. Я просто упал. Я помогу. Я все восстановлю...

— У-у, негодник!

Кулачки прекратили свою работу.

Он сделал шаг назад, чтобы как следует рассмотреть девочку.

Глаза ярко-серые. Над высоким лбом вьются каштановые волосы. Ручки такие нежные, пальчики такие длинные... Голубенькая юбочка и белая блузка были в песке, а подол юбки сильно промок. Пухлые губки девочки дрожали, пока она осматривала разрушения, метая гневные взгляды в сторону «негодника». Однако из серых глаз не выкатилось ни одной слезинки.

— Простите, пожалуйста, — снова пролепетал он.

Она демонстративно отвернулась от него. А через мгновение вдруг размахнулась босой ножкой. Бац! — и еще одна стена рассыпалась. Бац! — и еще одна башня рухнула.

— Не надо! — закричал он и кинулся к ней. — Остановитесь! Пожалуйста!

— И не подумаю! — взвизгнула девочка, с остервенением двигаясь вперед и норовя довершить разрушение. — Вот так! Так!

Он схватил ее за плечики, а она вырывалась и брыкалась и крушила песочный замок.

— Да будет вам, будет... — повторял он.

— Эй ты, не трогай замок этого бедолаги! — донесся голос из-за их спин.

Они разом оглянулись и увидели выходящую из тумана фигурку.

— Ты кто? — почти в один голос спросили они.

— Эдгар, — ответил незнакомый мальчик.

— Ха! Меня зовут точно так же! — сказал первый мальчик, наблюдая за приближением второго.

Пришелец остановился в паре шагов от них.

Казалось, он вышел не из тумана, а из зеркала — до такой степени он напоминал первого мальчика! Они были похожи, как близнецы. Волосы, глаза, родинки, черты лица — все было одинаково. Сходство не ограничивалось этим: рост, фигура, жестикуляция, голос — похоже было все, вплоть до одинаковой школьной формы, надетой на обоих.

Девочка оторопела, позабыла о замке и медленно поводила головой из стороны в сторону.

— Меня зовут Анни, — сказала она негромким приятным голоском. — А вы совсем как братья... как близнецы.

— С этим замечанием трудно не согласиться, — солидно изрек второй мальчик.

— Да, может показаться, что мы братья, — сказал первый мальчик.

— Ты зачем ломаешь его замок? — строго спросил второй Эдгар.

— Этот замок мой, и его сломал — он, — сказала девочка.

Второй Эдгар улыбнулся первому, а тот лишь тряхнул головой и пожал плечами.

— Ладно. А почему бы нам втроем не восстановить замок? — предложил второй. — Могу поспорить, мы втроем построим крепость краше, прежней, согласна... Анни?

Девочка одарила его улыбкой.

— Хорошо, — сказала она. — За дело.

Все трое опустились на коленки вокруг разрушенного замка. Анни взяла палочку и стала проводить бороздки в песке, намечая план будущего строения.

— Главная крепость замка будет вот здесь, — начала она, — и я хочу много-много башен...

Они работали в полном молчании довольно долго. Оба мальчика вскоре скинули свои башмаки и возились в песке босыми, как и Анни.

— Эдгар, — сказала девочка спустя некоторое время.

— Да, — отозвались разом оба мальчика.

Все трое рассмеялись.

— Так нельзя, — сказала Анни первому. — Чтобы я могла вас различать, одного имени недостаточно.

— Моя фамилия — Аллан, — ответил он. — Эдгар Аллан.

— А я — Эдгар Перри, — сказал второй мальчик.

Мальчики опять уставились друг на друга.

— Что-то я тебя тут не встречал, — сказал Перри. — Ты тут гостишь или как?

— Я хожу в здешнюю школу, — ответил Аллан, махнув рукой в сторону обрывистого холма, с которого он спустился.

— В которую? — спросил Перри.

— Манор-Хаус. Это вон там, на холме.

Перри наморщил свой широкий лоб и медленно покачал головой.

— Ничего не знаю про школу на холме, — сказал он. — Впрочем, я не очень хорошо знаю здешние места. Но я учусь в школе, которая называется точно так же — Манор-Хаус. А тебя там не видел. Сегодня я вышел прогуляться... — Он покосился на Анни, которая при словах Аллана повернула голову и посмотрела На холм так, словно видит его впервые. — А ты знаешь школу на холме? — обратился к ней Перри.

— Я не знаю ни той школы, ни другой, — сказала она. — Но эти места — мои. Я хочу сказать, я знаю окрестности как свои пять пальцев.

— Занятно, что у вас обоих — американский акцент, — произнес Аллан.

При этом замечании Анни и Перри недоуменно уставились на него.

— А как же иначе? — сказала Анни. — У тебя тоже американский акцент.

— Слушай, а ты где живешь? — вдруг спросил ее Перри.

— В Чарлстоне.

Перри заерзал, не поднимаясь с колен.

— А ведь Чарлстон — это в Америке... — задумчиво сказал он. — Как-то странно все это. Штука в том, что точнехонько перед тем, как я вышел на прогулку и притопал сюда, на это самое место, оно мне снилось...

— И мне!

— И мне...

— ...и как будто я уже здесь, и не один, а с вами двумя.

— Мне снилось в точности то же!

— И мне.

— Надеюсь, мы уже не спим?

— Вроде как нет.

— А все-таки я чувствую себя очень чудно, — промолвил Аллан. — Как будто все происходит на самом деле — и все же понарошку.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Перри.

— Ну-ка, опусти руки в воду, — велел Аллан.

Перри покорно потянулся вбок — к озерцу, возле которого Анни построила свой песчаный замок.

— Ну и что? — сказал он, поводив рукой в воде.

— Чувствуешь? Морская вода такой теплой не бывает!

— В этом прудике она задерживается после прилива и успевает прогреться, — возразил Перри.

— Море такое же теплое, — сказал Аллан.

Перри вскочил на ноги и побежал к линии прибоя. Аллан стрельнул глазами в сторону Анни, которая залилась смехом. Оба вдруг разом подхватились и помчались вслед за Перри.

Через несколько секунд вся троица весело резвилась в море — хохоча, притапливая друг друга, плескаясь водой, а волны закипали у их ног.

— Ты прав! — прокричал Перри. — Море никогда не бывало таким теплым! Что это ему вздумалось?

Аллан пожал плечами.

— Возможно, оно такое горячее, потому что где-то далеко-далеко солнце жарит вовсю. А потом волны несут тепло сюда, к нам...

— Мало похоже на правду. Скорее это течение — ну как река посреди океана...

— Оно такое теплое, потому что я так захотела, — сказала Анни. — Вот почему.

Оба мальчика вытаращились на нее, а она звонко рассмеялась.

— Вам кажется, что это не сон, — продолжала она, — потому что снится не вам. Снится мне. Вы помните, как вы сегодня поутру проснулись, а я — нет. Поэтому я думаю, что это мой сон и это мое место.

— Но я живой! Я совсем не призрак из сна!

— И я настоящий!

— Я вас пригласила к себе в гости — вот и все объяснение.

Оба мальчика принялись с хохотом окатывать ее водой.

— А что... может, я и права! — чуть менее уверенно произнесла Анни, увертываясь от проказников. Потом и сама стала плескать в них водой.

Затем они вернулись к строительству замка. Их одежда несколько раз промокала насквозь, несколько раз высыхала — потому что время от времени они бегали проверять температуру и настроение моря.

В промежутках между купаниями новый замок подрастал. Этот замок был и больше, и внушительнее прежнего — того, что ненароком разрушил Аллан. Башни торчали во все стороны, как веточки спаржи. Толстые стены бежали вверх-вниз по песчаным холмикам — то выдаваясь вперед, то отступая. Песок смачивали в прудике рядом, где сновали крохотные крабы, поблескивали чешуей рыбки, а среди обломков камней и кораллов и пустых раковин таились моллюски.

От избытка чувств Аллан схватил перепачканную песком ладошку Анни.

— Какой чудесный замок ты придумала! — воскликнул он.

Щечки ее вспыхнули. Но им предстояло вспыхнуть еще больше, потому что в следующий момент и Перри завладел ее ладошкой — второй.

— Правда, правда! — с жаром поддержал он Аллана. — И если это сон, ты самая лучшая в мире сновидица!

Позже Аллан никак не мог отчетливо вспомнить, как и когда закончилась эта встреча на берегу. Помнил только прилив дружеской симпатии к Перри, словно они и впрямь были — благодаря какому-то чуду — братьями. Однако чувство к Анни было другим, более глубоким. Одновременно он был уверен, что и Перри любит ее всем сердцем...

Все это время небо было сероватым, а море оставалось зеленым-презеленым, жемчужно проблескивая в тумане. Солнце выходило, но ненадолго. Для моря и неба время, казалось, остановилось: на берег набегали по-прежнему теплые волны, а чуть пасмурное теплое утро позабыло, что надо переходить в день.

— О Боже! — внезапно с испугом в голосе произнесла Анни.

— Что там такое? — разом вскрикнули оба мальчика, поворачиваясь в ту сторону, куда неотрывно смотрели ее широко раскрытые глаза.

— Т-там... в в-воде... — пролепетала она. — Мертвяк, да?

Пелена тумана над берегом прорвалась в одном месте. Что-то, опутанное водорослями и каким-то тряпьем, лежало у кромки воды — наполовину на берегу, наполовину в воде. В немногих просветах между водорослями виднелось что-то вздутое, белое, цвета рыбьего брюха. Похоже на человеческое тело. Было трудно сказать определенно, что там, за путаницей водорослей, — действительно ли утопленник,- Да и струйки тумана, что вились над берегом, мешали разглядеть предмет как следует.

Перри встал на ноги и произнес:

— А кто его знает! Может, мертвяк. А может, и нет.

К этому моменту Анни закрыла лицо ручонками и смотрела сквозь пальцы. Аллан завороженно таращился на таинственную кучу водорослей.

— Стоит ли нам допытываться, что это такое? — продолжал Перри. — Вероятней всего, просто большой ком водорослей и всякой дряни, в котором застряли и сдохли несколько рыб. Если мы туда не пойдем и не посмотрим, то сможем дать волю нашему воображению. Понимаете, что я имею в виду? Хотите с чистой совестью рассказывать всем приятелям, что видели утопленника на берегу? Тогда не ходите проверять. Может, там действительно утопленник.

Пока Перри рассуждал, странный предмет у кромки воды опять исчез в тумане.

— А ты-то сам что об этом думаешь? — спросил его Аллан.

— Водоросли и всякая ерунда, — убежденно ответил Перри.

— Это покойник, — твердо возразила Анни.

Аллан рассмеялся.

— Вы не можете быть правы — оба одновременно.

— Почему не можем? — внезапно рассердилась Анни.

— Мир устроен так, что такого быть не может, — наставительно сказал Аллан.

Он встал и направился сквозь туман в сторону тела.

— А я думаю — иногда может, — донесся ее голосок.

Туман над берегом колыхнулся и вновь разошелся. В неожиданном разрыве Аллан увидел, что волны уже утащили обратно таинственную массу, хотя она все еще находилась в нескольких шагах от берега. Разрешить загадку казалось плевым делом.

Но когда он решительно зашагал вперед, спускаясь по пологому песчаному берегу, ветер мигом нагнал стену тумана между ним и морем. Однако расстояние было ничтожным, так что он, конечно же, не заблудится. Он шел дальше по прямой и ожидал, что босые ноги вот-вот зашлепают по воде...

— Аллан! Алла-а-ан! — донесся до него голос девочки. Казалось, она была далеко-далеко.

— Ты где, Аллан? — в свою очередь окликнул его Перри. Было такое впечатление, что и он кричал с расстояния в целую милю.

— Погодите, — отозвался Аллан, — я уже возле этой штуковины.

Похоже, они еще что-то кричали ему, но Аллан не разобрал слов. Он продвигался вперед в густом тумане и недоумевал, где же вода.

Внезапно он ощутил, что идет вверх по склону. Снова над ним нависала темная скала. Почва стала тверже, ноги больше не чувствовали прибрежного песка. Над ним странно крикнула птица.

— Э-текели-ли! — примерно так звучал этот крик.

После этого он побежал. Споткнулся и полетел кувырком.

А затем... а затем... после многих затем...

А затем мне почудилось, будто нечто сверкнуло со стороны песка. Мгновение — и это сверканьице взметнулось к моему лицу и тюкнуло меня по лбу.

Это случилось, когда я направлялся обратно в форт, возвращаясь из хижины Леграна. Я и не подозревал, что в тот момент моя жизнь круто изменилась — и навсегда. Надо сказать, у меня и прежде случались странные видения. Однако им было далеко до нынешнего. Ведь прежде я заранее предощущал, предсознавал начало видения. Теперь все случилось внезапно.

Когда невесть откуда взявшийся золотой жук врезался мне в . лоб, я и думать не думал, что он был провозвестником того, что все в моей жизни изменилось — притом необратимо, насовсем.

Я высмотрел на песке упавшую золотую блестку и залюбовался тем, как лучи октябрьского солнца, что клонилось к закату, играли на крохотном тельце. Мне было известно, что некоторые жуки имеют металлическую окраску — золотистую, серебристую, порой красоты чрезвычайной. Но этот... Какого-то неизвестного вида — по крайней мере, мне неизвестного.

Опустившись на колени, дабы получше разглядеть его, я подивился рисунку на его спинке. До меня вдруг дошло: черные пятнышки на спинке расположены так, что в целом жук напоминает крошечный золотой череп.

С ближайшего куста я сорвал лист побольше, осторожно завернул в него сверкающее насекомое и положил добычу в карман. Занесу Леграну, когда пойду к нему в следующий раз. Находка его заинтересует. Если он не определит, что это за жук, то хоть выскажет пару-другую занимательных догадок.

Я поплелся дальше вдоль берега — несмотря на славную погоду и любопытную находку, я был в плену уныния. Рассеянно взирая на строй темных туч у горизонта, я молил небо послать мне решительный и добрый поворот в судьбе — и не ведал, что тот — в определенной мере — уже дарован мне.

Справа от меня, в противоположной от моря стороне, вились густые, почти непроходимые заросли вечнозеленого душистого мирта. Люди, как я слыхал, называют его могильщиком — и оглянуться не успеешь, как кладбище зарастает этим непроглядным кустарником. И все-таки странно это — пережить сон наяву после того, как он годами снился тебе, и внезапно осознать, что он всегда был частью яви. А потом, когда дух радостно воспарил, сон наяву вдруг мигом отбирают у тебя — прежде чем ты ухватил его смысл. И остаешься ты дурак дураком, словно ограбленный, словно внезапно обездоленный: наличие тайны доказано, а разгадка упорхнула.

Только что я, так сказать, взирал на кусок своей жизни в новом свете, и нате! — все отнято, невосстановимо отнято. Какая злая воля способна так изощренно дразнить: осуществить твою самую заветную и совершенно несбыточную мечту — и умыкнуть это осуществление спустя считанные мгновения!

Я досадливо наподдал ногой прибрежный голыш, прислушиваясь к далекой грозе, приглушенный грохот которой раскатился по-над волнами. Мало того, что все мое миропонимание опрокинулось в течение нескольких минут — я не настолько склонен к самоанализу и метафизическим умствованиям, чтобы это могло парализовать меня ужасом, — то, как случилось случившееся, было предвестием грядущей роковой гибели и являло мое полное бессилие защитить от нее призрачную возлюбленную.

Я прошел, думается, не меньше мили, прежде чем тропинка повернула от моря — в прогалину меж кустами мирта. Эта аллейка вела в глубь острова. Тени кустов наползали друг на друга — вечерело, солнце докатилось до самого горизонта.

Пройдя до конца миртовой аллейки, я остановился как вкопанный. Что-то было не так. Я протер глаза, тряхнул головой, но видение не исчезло.

За речушкой, в которую прилив нагонял воду, на добрую милю тянулось болото. Вот за ним они и стояли, чуть багровые в первых сумерках, — два поросших лесом холма, которых там, могу поклясться, сроду не было. Да, происходило нечто странное, весьма странное, но я не мог взять в толк, что именно. Сколько я ни таращился на перемену в пейзаже, две незнакомые гривы торчали на прежнем месте.

Я двинулся дальше по тропинке, которая вела в западном направлении. Вскоре завиднелись мерцающие огоньки далекого Чарлстона — по ту сторону залива. Часть чарлстонских огней уже скрадывал быстро поднимающийся туман. Туман накатывал с необычайной скоростью — я даже остановился понаблюдать за ним.

Мне казалось, что город по ту сторону залива расположен несколько иначе, чем прежде, когда я рассматривал его с этой же точки.

Впрочем, в голове у меня была такая сумятица, а туман заглатывал окрестности столь проворно, что я ни в чем не был уверен. Туман возбуждал мою память, и моему мысленному взору представлялась Анни, дитя-девочка-женщина из моего сна. На протяжении многих и многих лет мое воображение снова и снова порождало Анни — я привык видеть опору своей жизни в этой возвратной фантазии. Сперва Анни была моей детской подружкой, затем каким-то чудесным образом стала подрастать вместе со мной. Она владела необъяснимой способностью увлекать меня в царство истерических видений — или это все-таки я зазывал ее туда? Видения случались, как правило, на морском берегу — именно там я встречался с Анни, моей излюбленной галлюцинацией, с моей леди из тумана...

Наши взаимоотношения исчерпывались редкими свиданиями. А кем, собственно говоря, могла она стать для меня, эта девушка из тумана — не то гостья, не то хозяйка моих видений? Она была продуктом тайных помрачений ума — обожаемый товарищ по играм, своего рода подруга, если не сказать больше...

Анни. Существо нереальное. Конечно, нет. Во время всех наших встреч она была не более вещественна, нежели туман, за коим я сейчас наблюдал. Точнее, я был убежден в ее нереальности — до позавчерашнего дня, когда мир мой навсегда опрокинулся.

Тогда я шел по городской улице, слегка сонный после плотного ужина. Совсем как сегодня ветерок с моря волок за собой струи тумана, которые протягивались поверх длиннющих трепетных теней. Стояла осень, а потому море казалось еще сырее. Витрины магазинов оживляли сумерки игрой света. Спаниель терпеливо поджидал хозяина возле общественного туалета. Пыль на дороге посверкивала. Пронзительно галдя, в сторону моря темными силуэтами умелькнули какие-то птицы. Мне вдруг стало не по себе. Но крик я услышал только через несколько секунд после этого.

Пожалуй, я нашел единственно правильные слова для описания того, что произошло, — потому что порядок ощущений был именно такой: сначала мне стало не по себе, а крик был услышан позже. Я бы соврал, если бы сказал: «Раздался крик, и я понял, что она рядом».

Буквально через мгновение-другое после крика из-за угла выкатила карета — этакая черная махина на высоких колесах; рессоры визжат, сбруя скрипит, а смуглый извозчик так и нахлестывает, так и нахлестывает лошадей да как-то по-волчьи скалится. На повороте карету занесло — едва не опрокинулась, но нет, выровнялась и пронеслась мимо меня, обдав пылью. Однако ж я успел заметить ее личико в окне — она, Анни. Взгляды наши встретились на десятую долю мгновения — она была явно ошарашена тем, что увидела меня, и я услышал ее новый отчаянный крик. Впрочем, не могу сказать с уверенностью, что губы ее при этом пошевелились, да и несколько прохожих поблизости ничем не показали, что слышали отчаянный призыв.

— Анни! — вскричал я в ответ, но карета уже проехала мимо и неслась дальше — вдоль по улице, которая вела в сторону моря.

Я кинулся стремглав за ней. Собака залаяла мне вслед. Кто-то крикнул мне что-то насмешливое и хохотнул. Карета грохотала передо мной, а я мчался- в шлейфе пыли и мало-помалу отставал.

Прежде чем я добежал до угла улицы и решил вернуться с проезжей части на деревянные мостки тротуара, я зашелся от кашля. Глаза противно слезились. Карета удалялась.

Я побежал медленнее, уже не стараясь нагнать экипаж. Достаточно проследить его путь. С тротуара, когда пыль успевала немного улечься, это было проще. Но тут карета свернула, и я помчался как угорелый. Только добежав до угла и вновь увидев ее в отдалении, я опять сбавил темп погони.

Вдруг мне показалось, что я слышу ее голос:

— Эдди! Помоги мне, Эдди! Боюсь, мне дали какого-то дурманного зелья. Я уверена — они хотят причинить мне зло...

Я прибавил ходу, благо теперь бежал с холма вниз. Было нетрудно догадаться, что карета направляется в гавань, — считай, она уже там. Я продолжал безумный бег — позабыв обо всем на свете, кроме того, что в опасности женщина, реальность которой была сомнительной для меня еще несколько минут назад. Уж не знаю как, но материальный мир изловчился перетащить к себе мою прекрасную леди теней и мечтаний, пустынных берегов и туманов. И сейчас материальный мир довершает кражу: увозит Анни в порт на визжащих рессорах. Ей позарез нужна моя помощь — а я совсем не уверен, что подоспею вовремя.

В своих опасениях я не ошибся. Пока я бежал к пирсу, похитители успели пересадить Анни из экипажа в шлюпку. Карета стояла пустая — извозчика нет, дверца нараспашку. А шлюпка уже подходила к черному кораблю под всеми парусами.

Корабль был странноватой конструкции — то ли фрегат, то ли бриг (в кораблях не разбираюсь — служу в сухопутных войсках). Судя по отменному вооружению и явной быстроходности, парусник мог быть капером. Клянусь, я вновь услышал ее отчетливый крик о помощи — даром что расстояние было изрядным. Покуда я сыпал бессильными проклятиями и оглядывался — на чем бы мне добраться до корабля, шлюпку подтянули к борту, и матросы стали передавать наверх что-то большое — очевидно, потерявшую сознание женщину.

Я изо всей мочи заорал — но хоть бы один из матросов обратил на меня внимание! Да и поблизости, на пирсе, никто не понимал, с какой стати я развопился. Меня подмывало броситься в воду и плыть к паруснику. Однако простой здравый смысл подсказывал, что от горе-спасителя сумеют избавиться одним ударом весла.

Тут мне почудилось, что с корабля отозвались на мои вопли. На борту парусника кто-то что-то выкрикивал. Но через несколько секунд послышался звяк поднимаемой якорной цепи — крики оказались приказами команде.

Будучи бессилен что-либо предпринять, я наблюдал, как корабль медленно разворачивается и начинает ложиться на другой галс, ловя парусами крепчающий ветер и быстро удаляясь. Помощников у меня нет; подходящего для погони корабля я не смогу раздобыть ни уговорами, ни силой. А и будь у меня быстроходное суденышко — на что я годен в одиночку?

Словом, топтался я на пирсе, как последний олух, сквернословил и смотрел, как похищают мою Анни, кладя конец нашим по-своему глубоким и сложным отношениям — даром что это довольно неординарные отношения.

Таково было происшествие, которое целиком занимало мои мысли в последние два дня и погружало в такое уныние, которое не развеяли ни несколько часов в компании умницы Леграна, ни находка удивительного золотого жука.

Но сейчас, по пути в форт Моултри, у меня возникло предчувствие, что нынешним вечером я не вернусь в казарму, ибо на якоре в четверти мили от берега качался черный парусник странноватой конструкции. Я мог поклясться, что это тот самый корабль, на борт которого была доставлена похищенная Анни.

Было это позже. Намного позже. Шатаясь — шел. Очень сильно шатаясь.

Он брел, сильно шатаясь, — его водило на ходу. Искал ее. Если он и плыл морем, то ничего не помнил о путешествии. Но как иначе он мог переместиться из американской деревушки Фордхем в это королевство? Быть может, свежий воздух хоть немного прочистит мозги. Между недавними событиями в памяти зиял провал. Чета Валентайнов была очень добра к нему, равно как и миссис Шю. Но пробел в памяти между теми событиями и его нынешним местонахождением был до того необъясним, что впору задуматься, не сошел ли он с ума. Да, от прошлого его отделяла некая черная бездна — бездонная, как сон без сновидений или смертный сон. Однако вряд ли он мертв — разве что после смерти те же ощущения, когда порядком наклюкаешься.

Он помассировал свой Массивный выпуклый лоб, медленно обернулся и посмотрел в сторону, откуда пришел. Следы терялись в густом тумане уже в пяти-шести шагах. Он воззрился на отпечатки собственных башмаков — дудки, обратно по ним не вернешься; стоял покачиваясь и прислушивался к гулу моря. Через какое-то время он повернулся и двинулся в прежнем направлении. Он знал, куда идет. В место особое, где должно справлять праздники души. Почему сейчас? Что нынче за момент? Чего-то он вспомнить не мог, чего-то вспомнить не желал. Тут как со словом, которое вертится на языке, — чем больше стараешься, тем меньше надежды на успех.

Как же его, однако, качает! Раз он даже упал. Невзирая на добросовестные попытки, он не мог припомнить, где так набрался. Если он действительно пьян, то в честь чего он пил?

Внезапно шум волн стал слышней. В прогалах тумана темнело небо — чернее, нежели обычно, — здесь оно таким не бывало. Да, это то самое место, то самое...

Он поковылял вперед — в голове просветлело, и чувство утраты объяло его с новой силой — тягостное, непреодолимое. Но с возвращением тоски вернулась частичка памяти. Он припомнил: стоит малость постараться, и тут кое-что можно найти. Он двинулся в глубину острова. Не прошел и нескольких шагов, как перед ним выросло нечто темное, огромное.

Он брел вверх по пологому склону; песка стало меньше, хотя голос моря звучал с прежней силой. Силой воли он заставил себя шагать тверже. Темные очертания перед ним были размера гигантского. Он прищурился — темная масса оказалась не такой уж большой, ее контуры стали четче. Сжав зубы, с горящими глазами, он заторопился вперед.

Подойдя к заветному месту, он медленно протянул дрожащую руку и коснулся холодного серого камня. Потом пал на колени — у самого порога — и долго-предолго стоял так, не шевелясь.

Когда он наконец поднялся с колен, море шумело пуще прежнего, а одна волна лизнула его башмак. Даже не оглянувшись, он снял запор и открыл черную железную дверку. Внутри было сыро. Он пробыл там очень долго — среди теней, прислушиваясь к голосу моря и птичьим крикам.

Лишь спустя какое-то время, гораздо позже, в ином месте и в более спокойном состоянии, он начертает: «Я был дитя, и она дитя в королевстве у края земли...»

Вниз, к берегу...

   Мы шествуем по жизни, следуя за нитью своей судьбы, окутанные невнятными и все же неотступными воспоминаниями о своей дожизненной судьбе, уходящей в пучины прошлого и ужасной.

   Эти тени былого особенно тревожат нас в юности; однако мы никогда не путаем их со снами. Мы ведаем, что это именно воспоминания. В юные годы разница настолько отчетлива, что ни на мгновение не обманывает нас.

   «Эврика». Эдгар Аллан По

 Глава 2

Пока я приближался к берегу, вечерний ветерок пронес мимо меня струйку тумана. Корабль был слишком далеко — не докричишься. В сгущающихся сумерках я начал торопливые поиски какой-нибудь лодчонки, чтобы добраться в ней до корабля. Минуты шли, и тщетность всей этой затеи становилась очевиднее прежнего.

Я опять сосредоточил все свое внимание на корабле. Близилась ночь, туман густел, и все же мне, похоже, предстояло добираться до судна вплавь. Иначе туда никак не попасть. Я умел постоять за себя даже до службы в армии, но у меня не было иллюзий насчет того, что я сумею в одиночку справиться со всей командой. Мое умение шустро работать кулаками вряд ли поможет в схватке с дюжиной кряжистых матросов, вооруженных отпорными крюками и кофель-нагелями. Но как я мог позволить черному кораблю снова кануть в море и отнять у меня Анни — на этот раз, скорее всего, навсегда! Если есть хоть тень надежды — не могу я упустить случай. Нет такого риска, на который я не пойду, дабы вернуть Анни.

Но в то самое мгновение, когда я нагнулся развязать шнурки, до меня донесся скрип корабельной лебедки. Я разглядел, что на судне спускают на воду шлюпку. Мои башмаки так и остались на мне. Я медленно разогнулся и застыл, щурясь в темноту. Коль скоро спустили шлюпку, корабль в ближайшее время, бесспорно, не отплывет. А раз на берег сходит группа моряков — как знать, быть может, у меня больше шансов помочь Анни, если я стану просто наблюдать, а не рвану по волнам на ночь глядя к этому жуткому кораблю. Глядишь, и не придется рисковать головой, к чему я внутренне приготовился.

Да и вообще, с какой стати я вообразил, будто происходит нечто дурное? А вдруг я неправильно оценил факты и никакого насилия не было — Анни попросту спешила встретиться с кем-то на корабле. А ну как мои страхи и представления сыграли со мной скверную шутку и придали зловещую мрачность совершенно невинному событию? Должно быть, это наши малопостижимые взаимоотношения с Анни породили такой разгул моих эмоций.

Блажной бесенок внутри меня, который неизменно оспаривает все мои доводы, загалдел: нет, нет и нет! Беда мне с ним — досадно часто этот бесенок оказывается мудрее меня. В этом я снова убедился через несколько минут — после того как гребцы в шлюпке преодолели половину пути до берега в плотнеющем тумане, а я окликнул их, после чего шлюпка изменила курс и поплыла в мою сторону.

Гребцов было человек восемь-десять, и они крепко налегали на весла, так что шлюпка быстро приближалась. Только тут я задумался: а зачем эти люди намерены высадиться на берег — в этом месте и в этот час? В следующее мгновение я рассмотрел их предводителя — у него был вид отъявленного негодяя. Он глядел в мою сторону, скалился и потирал костяшки правой руки. Мой бесенок противно захихикал.

Очень мне не понравился взгляд этого человека. Меня встревожило даже не то, как он смотрел на меня — зловеще, пристально, а то, что его внимание было устремлено исключительно на меня. Появилась во мне уверенность, что эти люди в шлюпке гребут к берегу — в этот час и в этом месте — с одним намерением: причинить мне некое диковинное зло. Неизвестно почему я был убежден: они плывут по мою душу, каким-то чудесным образом узнав, что этим вечером я приду именно сюда.

Когда шлюпка достигла мелководья, туман пролег между нами, но я слышал, как они табанят, как скрипят весла в уключинах, как шуршит по камням и песку дно шлюпки, которую вытаскивают на берег. Я нашарил глазами фигуры в тумане, и внутри у меня все похолодело.

Озерцо тумана поглотило их, но я услышал оклик, потом топот бегущих ног. Я шустро повернулся и побежал прочь от моря, прямо через заросли. Люди с корабля гнались за мной — с легкостью определяя, где я, и быстро сокращая расстояние.

— Стой! Не то хуже будет! — рявкнул кто-то чуть ли не за самой моей спиной. Не иначе как вожак. Его крик только подхлестнул мое желание поскорее удрать, и я припустил из последних сил.

Что-то больно ударило меня по плечу — скорее всего, брошенный камень. Новый крик моего ближайшего преследователя прозвучал еще ближе. Я бежал что было мочи, но угадывал — настигает. По тому, как слышней становилось его дыхание и топот, я понимал — вот-вот догонит, в следующую секунду схватит.

Я резко обернулся, чтобы встретиться лицом к лицу со своим преследователем — смуглым жилистым верзилой с дубиной в правой руке. Он резко остановился и даже попятился — видно, не ожидал, что я сам нападу на него. А я в тот же миг изо всей силы ударил его ногой — метил в его ближнюю коленную чашечку, а попал в бедро. Он потерял равновесие. Одной рукой я схватил противника за горло, другой вырвал дубинку — и швырнул его на землю. Но ко мне мчался второй преследователь, пониже ростом, с ужасным шрамом от угла рта до уха. Я понял — мне от него не убежать.

Опустив руки, я поджидал. Он был невооружен, и я дал ему размахнуться для удара, но потом вовремя чуть отступил и дернулся в сторону. Кулак прошел мимо. Я огрел парня дубинкой по локтю. Пока он выл от боли, я врезал ему левой рукой — метил в висок, попал в челюсть. На его месте вырос третий преследователь — чернобородый детина с кинжалом, который он намеревался всадить мне в живот. Даром что я увернулся, но мой ответный удар не достиг цели — дубинка не переломила его руки, скользнула мимо. Он тут же дал мне такую плюху слева, что я отлетел к дереву. Зловещий оскал посреди бороды — без двух передних зубов — опять приближался. В правой руке детины был зажат кинжал — он держал его у бедра, готовясь к удару снизу, левую руку вытягивал вперед — расчищать путь.

Оглушенный ударом о дерево, полупарализованный, я завороженно смотрел, как он приближается, а с ним и моя смерть. Как вдруг чья-то неестественно длинная волосатая рука появилась возле его груди справа, схватила лапищу с ножом и рванула назад, за спину. Другая такая же длиннющая рука возникла у левого бедра моего противника. Бородач внезапно взлетел в воздух и был отброшен далеко, в середину шайки товарищей.

Я энергично затряс головой и более-менее пришел в себя — создание с длиннющими руками оказалось животным, которое я видел только на картинках, — огромной обезьяной! Какого вида — не знаю. Впрочем, впопыхах было трудно оценить истинные размеры зверюги — она сильно горбилась и двигалась какими-то скачками. Однако появление этого мохнатого длиннорукого существа и его короткая расправа с бородачом произвели сильное впечатление на моих преследователей. Падающий с неба бородач сбил двоих из них. Остальные растерянно топтались на месте. В этот момент где-то за моей спиной, слева, раздался треск пистолетных выстрелов. Один из группы моих преследователей рухнул как подкошенный, другой схватился за вдруг обагрившуюся кровью руку.

— Сюда, приятель! — прозвучал скрипучий голос совсем рядом со мной, и в тот же миг кто-то крепко схватил меня за руку. Этот кто-то крикнул обезьяне: — Эй, Эмерсон! Уходим! Поторапливайся!

Обезьяна оставила в покое моих преследователей и побежала за нами.

Я не сопротивлялся тянущей меня руке — и мы продрались через заросли к просеке, которая вывела нас к морскому берегу. Я понятия не имел, куда мы мчимся сломя голову. Но спасший меня коротышка, казалось, бежал отнюдь не наобум. Позади слышался шум погони, однако туман настолько искажал все звуки, что было невозможно угадать, где преследователи, потеряли они наш след или нет. Сперва я на какое-то мгновение принял своего спасителя за мальчишку — росточку в нем было не больше четырех с половиной футов. Но тут я пригляделся к его странному багровому лицу, к шапке необычайно жестких темных волос и одновременно осознал ширину и мощь его плеч и мускулистые руки.

Ему приходилось бежать вприпрыжку, чтобы поспевать за мной, а обезьяна словно играючи большими прыжками то опережала нас, то возвращалась. Наконец мы остановились перед кучей валежника. Коротышка бросился его разбрасывать. Я стал ему помогать, как только сообразил, что под этой кучей спрятан ялик. Мы не успели до конца разбросать хворост, как из тумана вынырнул один из преследователей. Завидев нас, он высоко занес короткую саблю, которую держал в правой руке.

— Проклятье! — заорал он и кинулся на нас.

Коротышка юркнул вперед — между мной и нападающим.

Лезвие должно было вот-вот опуститься на его голову, но он проворным движением левой руки намертво вцепился в правую кисть противника — ту самую, в которой была сабля. Казалось, рука с саблей ударилась о каменную стену и остановилась. После этого коротышка — без видимой спешки — протянул правую руку и схватил нападавшего за пояс у пряжки. Тут кисть, которую коротышка по-прежнему сжимал, хрустнула. Человек с саблей выкрикнул то же слово, что и раньше, но его ноги уже оторвались от земли — коротышка поднял несчастного над собой и швырнул в волны. После этого проворно ухватился за нос ялика, стащил его в воду — без особого напряжения — и на мгновение остановился, чтобы подмигнуть мне и злорадно ухмыльнуться.

— В лодку, мистер Перри! — скомандовал он. — Эмерсон, тебя это тоже касается! Давай, малыш, давай!

Когда мы втроем уже запрыгнули в ялик, коротышка решил наконец-то уточнить:

— Вы ведь мистер Перри, да?

— Он самый, — сказал я, беря одно весло. — А этих людей вижу в первый раз. Ума не приложу, почему они напали на меня! — После того как мы вдвоем налегли на весла, я добавил: — Спасибо, что вы вмешались. Очень своевременно!

Мой спаситель издал фыркающий звук, отдаленно напоминающий смех.

— Ага! Помощь вам была ой как нужна! — сказал он. — И чуть было не запоздала.

Мы усиленно гребли, но вокруг нас был только туман, туман и туман — со всех сторон. Обезьяна протиснулась между нами, перебралась с кормы на нос и замерла там в согнутом положении. Время от времени она делала какие-то жесты, которые коротышка вроде бы понимал — по крайней мере после каждого он немного менял наш курс.

— Петерс, — вдруг сказал он. — Дирк Петерс, ваш покорный слуга. А руки пожмем друг другу в более благоприятный момент.

Я хмыкнул.

— А вы, как вижу, уже знаете мое имя.

— Верно, — лаконично отозвался он.

На протяжении нескольких гребков я ждал, что он разовьет эту тему, но он молчал. Туман никак не редел. Обезьяна снова сделала какой-то жест.

— Круто налево. Нужно вдвоем. Я буду потравливать, а вы налегайте, — велел Дирк.

Я подчинился. Когда мы легли на правильный курс и стали грести как прежде, я спросил:

— А куда мы, собственно, направляемся?

Он ответил не сразу. Мы успели дважды погрузить весла в воду, прежде чем он промолвил:

— На одном корабле есть джентльмен, который изъявляет большое желание повидаться с вами. Сказанный джентльмен послал нас с Эмерсоном на берег — проследить, чтоб с вами чего не случилось.

— Похоже, уйма людей в курсе того, кто я такой, куда и когда я намерен идти.

Петерс солидно кивнул.

— Да, похоже на то.

Спустя короткое время обезьяна издала низкий звук и стала возбужденно подпрыгивать на месте.

— В чем дело, Эмерсон? — спросил Дирк, потом встревоженно заахал. Мы стали поспешно табанить.

Послышались какие-то странные звуки, справа по борту в тумане появился огромный темный корпус — это был тот самый корабль, с которого высадились мои преследователи. Мы быстро разворачивались, однако я успел разглядеть надпись на борту — «Вечерняя звезда».

Мы по инерции еще приближались к борту корабля, и через освещенный иллюминатор над полуютом я вдруг увидел знакомую обожаемую фигуру — Анни! Она стояла у борта и смотрела в туман, но даже не повернула голову в мою сторону. Что-то в ее движениях и в выражении лица подсказывало мне, что она не в себе — стоит как во сне или в трансе, словно чем-то опоенная. Эти замедленные движения, отсутствующий вид...

Тут на ее плечо упала тяжелая рука и оттащила от стекла. Мгновение спустя занавеска задернулась, свет погас. Моя Анни исчезла.

Я глухо застонал, выпустил из рук весло и начал подниматься.

— И не думай! — тихо прорычал Петере. — Считай, что ты уже труп, если ступишь на борт этого судна! Эмерсон, придержи парня, если он вздумает бултыхнуться в воду!

Как ни удивительно, зверюга действительно ухватила меня за воротник. Весила она не больше меня, однако я видел, как она расправлялась с людьми, поэтому и не пробовал вырываться.

Поостыв и поразмыслив, я решил, что Петерс прав. Мертвый ничем не сможет помочь Анни. Поэтому я тяжело опустился на скамью ялика. И снова взялся за весло.

Мы тихонько отгребли от «Вечерней звезды», потом налегли на весла и проплыли изрядное расстояние. Туман то расходился, то сгущался — впрочем, в просветах виднелась или вода, или горсточка звезд. Я уже подумывал, не заблудились ли мы — плывем по большому кругу или в открытое море, а может, вот-вот врежемся в прибрежные скалы. Но тут из тумана появился темный корпус другого корабля — не менее таинственного и величавого, чем первый.

— Эй, на корабле! — крикнул Петерс.

— Это ты, Петерс? — отозвались с корабля.

 Я. И не один.

— Подваливай к борту, — последовал ответ.

Когда нам сбросили веревочную лестницу, первым вскарабкался наверх Эмерсон — в мгновение ока. Прежде чем взойти на палубу, я скосился на название судна и прочел — «Ейдолон».

Встречавший нас человек выглядел пугающе важным — до синевы выбрит, темные волосы, седые виски и аккуратно подстриженные, тоже седые усы, внушительный лоб, резко очерченная нижняя челюсть. Между идеально белыми зубами была зажата изящно изогнутая трубка. Мундир сидел безупречно на его высокой поджарой фигуре.

— Капитан Ги, — сказал Петерс.

Импозантный мужчина вынул трубку и улыбнулся хорошей, располагающей к нему улыбкой.

— Позвольте осведомиться, вы Эдгар Перри? — спросил он.

— Да.

Я пожал протянутую мне руку.

— Добро пожаловать на борт «Ейдолона», — сказал капитан Ги.

— Спасибо. Приятно познакомиться... У меня такое впечатление, что всем кругом известно, кто я такой.

Он с достоинством кивнул.

— Да, вы стали объектом внимания.

— В связи с чем? — спросил я.

Капитан стрельнул глазами в сторону Петерса, но тот отвел взгляд.

— Э-э... Не уверен, что вправе сказать вам.

— А есть кто-либо, кто может растолковать мне, что к чему?

— Разумеется, — сказал капитан. — Мистер Эллисон.

Тут он опять покосился на Петерса, а тот опять отвел глаза. Тогда капитан уточнил: «Мистер Сибрайт Эллисон», — как будто это что-то проясняло.

— А как вы думаете, я могу встретиться с этим джентльменом?

Петерс хмыкнул и взял меня за кисть.

— Пойдемте, — сказал он. — Не будем держать кота в мешке.

— А что это за корабль? — не мог я унять свое любопытство.

Капитан Ги, не донеся своей изящно выгнутой трубки до рта, проронил:

— Странный вопрос. Это яхта мистера Эллисона.

— Пойдемте, — повторил Петерс, и мы оставили капитана попыхивать трубкой в тумане.

Отважный коротышка провел меня по лестнице вниз. Не знай я уже, что это частная прогулочная яхта, я бы догадался об этом по роскоши внутренней отделки помещений — редкие породы дерева, богатая резьба. Слишком все дорого для торгового судна. Следуя за Петерсом, я размышлял, почему он, а не капитан Ги ведет меня на свидание с хозяином «Ейдолона». Возможно, он не просто матрос, за которого я его принял?

Дирк остановился у двери с экзотической гравировкой — плавающие драконы — и звонко постучал.

— Кто там? — отозвались изнутри.

— Петерс, — ответил он. — А со мной Перри.

— Минутку.

Спустя некоторое время послышался звон снимаемой цепочки, и дверь распахнулась. Передо мной стоял крупный мужчина — ростом выше шести футов, широкоплечий, с венчиком седых волос на голове. На нем был темно-зеленый халат с черным рисунком поверх незастегнутой белой сорочки и белых брюк.

— Мистер Перри! — приветствовал он меня. — Безмерно счастлив видеть вас в добром здравии!

— Похоже, своим добрым здравием я обязан вам, сэр, — сказал я.

— Добро пожаловать, сердечно рад вам! Проходите!

Петерс коротко отдал честь, Эллисон ответил тем же, а я прошел в каюту.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал крупный мужчина с венчиком седых волос. — Вы голодны?

Я вспомнил съеденную несколько часов назад шотландскую куропатку, которую приготовил мне на ужин Юпитер, слуга Леграна.

— Спасибо, пока нет, — сказал я.

— Тогда, может, что-нибудь выпьете?

— А вот против этого возражений не имею, — ответил я.

Мой хозяин направился к шкафчику и вернулся с миниатюрным графином и парой стаканчиков-наперстков. Он наполнил два наперсточка рубиновой жидкостью, поднял свой и сказал:

— За ваше здоровье!

Я благодарно кивнул и пронаблюдал, как он отпил глоточек из своей крохотной посудинки. Я понюхал содержимое своего наперстка. Пахло вином. Я сделал маленький глоток. Похоже на бургонское. Одним глотком я допил вино, удивляясь чудачеству вроде бы гостеприимного хозяина, который пьет вино такими аптекарскими дозами. Его глаза слегка расширились, когда он увидел, как я расправился с вином, но он тут же снова наполнил мой стаканчик.

— Этот Петерс — славный человек, — сказал я. — Выбрал правильный момент для вмешательства. И провел атаку мощно, блистательно. Буквально вырвал меня, невзирая на оголтелое сопротивление. Впрочем, должен признаться, я понятия не имею, с какой стати эти люди напали на меня. И почему...

— Да?

— Видите ли, на борту корабля этих мерзавцев — «Вечерней звезды» — находится дорогая для меня особа. Буду очень благодарен вам, если вы просветите меня относительно их намерений. Или хотя бы скажете, кто они такие. — Одним быстрым глотком я выпил свою крошечную порцию вина и продолжал: —

Как вы узнали, что я буду там, где вы меня нашли? И что мне потребуется помощь?

Он вздохнул и сделал еще глоточек из своего стаканчика, вслед за чем наполнил мой.

— Прежде чем ответить на ваши вопросы, мистер Перри, я бы хотел с точностью знать некоторые детали касательно вашей семьи. Я должен быть уверен — абсолютно уверен! — что вы именно тот джентльмен, за которого я вас принимаю. Вы не будете возражать, если я задам несколько вопросов?

С коротким смешком я ответил:

— Вы спасли мою жизнь, теперь угощаете вином. Спрашивайте что вашей душе угодно.

— Хорошо. Правда ли то, что ваша мать была актрисой, — начал он, — и что она умерла в нищете?

— Да, черт меня побери, сэр! — вскричал я, потом взял себя в руки. — Да, это правда, — сказал я нормальным голосом, — по крайней мере я считаю это правдой — самому мне не было и трех лет, когда она скончалась.

Его лицо оставалось непроницаемым, но взгляд на полмгновения упал на мой стаканчик. Я счел это подсказкой, церемонно поднял наперсток с вином — как для тоста, а затем осушил его. Не успел я поставить стаканчик на стол, как мистер Эллисон снова наполнил его, после чего и сам выпил вина — малюсенький глоточек, меньше прежних.

— Она умерла от чахотки в Ричмонде, не так ли? — продолжил он свой допрос.

— Верно.

— Такой ответ меня удовлетворяет, — сказал он. — А что вы скажете о своем отце?

— «Такой ответ меня удовлетворяет», сэр? — возмущенно передразнил я.

— Бросьте, молодой человек, не горячитесь, — сказал мой хозяин, добродушно касаясь моей руки. — Погодите с вашей чувствительностью. Сейчас дело идет о вещах огромной важности, от которых зависит слишком многое. Я не имел в виду обидеть вас — просто именно такой ответ я и надеялся услышать. А теперь — про вашего отца.

Я кивнул.

— Люди говорят, он тоже был актером. Исчез из нашей с матерью жизни за год или два до ее кончины.

— Так-так, хорошо! — пробормотал мистер Эллисон, как будто и это было «удовлетворительно». — А вам по кончине вашей матушки посчастливилось — вас усыновило семейство богатого ричмондского купца, — продолжал он. — Богатого негоцианта звали Джон Аллан.

— Я бы выразился несколько иначе: мистер Аллан сжалился над сироткой и взял на жительство в свой дом. Официально я никогда не был усыновлен.

Сибрайт Эллисон пожал плечами.

— Так или иначе, в качестве члена семейства Аллана, вы пользовались благами, коих лишены многие подрастающие дети, — заметил он. — К примеру, вы имели возможность четыре года учиться в частной школе в Англии — школа называлась Манор-Хаус и находилась на северной окраине Лондона, не правда ли?

— Верно, — согласился я>. — Могу только удивляться вашей осведомленности касательно моей биографии!

— И я полагаю, — продолжал он, — что примерно в тот, лондонский период своей жизни вы впервые встретили — скажем так, во сне или в видении — особу по имени Анни?

Я вытаращился на него. Никто вне пределов царства снов не ведал о ее существовании. Никогда и никому я не упоминал о ней.

— Что вы знаете об Анни? — хрипло прошептал я. — Что вы можете знать об Анни?

— Немного, немного, поверьте мне, — ответил Эллисон. — К несчастью, гораздо меньше, чем мне хотелось бы знать. Хотя, осмелюсь сказать, я знаю про нее больше вашего.

— Я видел ее, — сказал я. — Два дня назад. В Чарлстоне. И потом опять — час назад. А сейчас она на борту...

Он поднял руку.

— Я знаю, где она находится. И хотя вся эта ситуация чревата опасным исходом, в данный момент ей ничто не угрожает. Я могу помочь вам найти ее — но это очень непросто, а потому вам придется набраться терпения. Дело пойдет быстрее, если вы полностью доверитесь мне, будете следовать моим советам и не торопиться.

— Будь по-вашему, — сказал я, согласно кивая.

«Набраться терпения»! С горя я осушил очередной стаканчик. Эллисон с готовностью подлил мне вина, тряхнул головой и пробормотал что-то вроде «чудеса!».

После чего он спросил:

— Мистер Перри, что вы знаете о По?

— По-моему, это итальянская река.

— А-а! — раздраженно сказал он. — Это фамилия. Эдгар По. Эдгар Аллан По.

— Простите, я никакого По... — сказал я. — Ага! Стало быть, просто спутали имена! Ведь так, я угадал? Те люди на берегу — они на самом деле хотели убить Эдгара По!

— Нет, — сказал Эллисон, останавливая мои рассуждения нетерпеливым взмахом руки. — Заклинаю вас, не питайте никаких иллюзий на этот счет. Я не сомневаюсь в том, что убить хотели именно вас. Вас, сержанта Эдгара А. Перри. Не могу сказать, что Эдгару По ничто не угрожает. Отнюдь нет. Но, по-моему, к нему судьба будет чуть более благосклонна. Не то чтобы очень благосклонна, но... Впрочем, его судьба напрямую нас не касается.

Он вздохнул, посмотрел на свой стаканчик, поднял его и наконец-то допил вино.

— Да, — неторопливо начал он после паузы, — путаница, несомненно, имеет место. Вы перепутаны с Эдгаром По таким образом, каким едва ли кто был перепутан — за всю историю человечества. Но, повторяю, сегодня вечером я спас вас от мерзавцев, которые точно знали, кто перед ними. И они, вне всякого сомнения, еще раз попробуют убить вас. Итак, я говорю решительное «нет» вашим сомнениям. Ошибки не было — убить намеревались именно Эдгара Перри.

— Но с какой стати? — спросил я. — Я ведь даже не знаю этих людей!

Он глубоко вздохнул и наполнил свой смехотворный стаканчик.

— А вы знаете, сэр, где вы находитесь? — спросил Эллисон после долгого молчания. — Мой вопрос отнюдь не риторический — и я не желаю услышать в ответ, что вы, дескать, в моей каюте или на борту моего корабля. Попробуйте мыслить более масштабными категориями.

Я недоуменно уставился на него, пытаясь угадать, к чему он клонит. Однако недавние события произвели такой хаос в моей голове, что в своем ответе я не проявил особой изобретательности.

— В чарлстонской бухте? — спросил я наобум, лишь бы не молчать.

— Да. Тут с вами вроде бы не поспоришь, — отозвался он. — Но подумайте хорошенько: та ли это чарлстонская бухта, которую вы знаете как свои пять пальцев? На протяжении последних нескольких часов вы часом не заметили каких-либо резких отличий от того пейзажа, что вам столь хорошо известен?

Моему мысленному взору предстали два незнакомых холма, позлащенные закатным солнцем, тот дивный невиданный золотой жук, который, надеюсь, все еще при мне. Я сунул руку в карман и нащупал свернутый лист. Да, не потерял.

— У меня тут есть кое-что любопытное, — сказал я, вынимая и разворачивая лист, в который я завернул свою находку.

Золотой жук оказался на месте. Когда я положил лист на столик перед Эллисоном, странное насекомое неспешно поползло в его сторону. Мой собеседник водрузил на нос очки и некоторое время изучал жука с черепом на спине. Потом сказал:

— Замечательная особь scarabeus capus hominus. Но это отнюдь не редкость. А вам он кажется необычайным?

— У меня есть друг на острове Салливана, который собирает жуков, — пояснил я. — В его огромной коллекции нет ни одного жука, который хотя бы отдаленно напоминал этого, с черепом. И в других краях я таких никогда не видел.

— Но в этом мире, мистер Перри, это один из самых распространенных видов.

— «В этом мире»? Что вы имеете *в виду?

— Я имею в виду этот мир — где в чарлстонской бухте два лишних холма и несколько лишних оврагов, — сказал Эллисон. — И где золотые жуки с рисунком в виде черепа на спинке встречаются чуть ли не на каждом шагу. Где один сержант, служащий в форте Моултри в восьмой батарее 1-го артиллерийского полка армии Соединенных Штатов, должен носить имя Эдгар Аллан По, хотя в данный момент это не так...

Я поднял свой стаканчик и пару секунд туповато-пристально всматривался в рубиновую жидкость. Когда я наконец выпил вино — одним глотком, мой собеседник коротко рассмеялся и закончил:

— ...и где традиция предписывает подавать вино в стаканах не больше того, который у вас в руке. Да вы не стесняйтесь, наливайте себе еще.

Я не заставил себя просить дважды. Тем временем он сделал глоток из своего стаканчика и отказался от графина, который я пододвинул в его сторону.

— Нет, мне больше не надо, спасибо. Похоже, я переношу алкоголь куда хуже, нежели вы.

— И все-таки я не понимаю насчет этого По, — сказал я. — Почему он не в форте, где ему, по вашим словам, положено быть? Где он сейчас? Что произошло и изменило ход событий?

— Он попал в тот мир, откуда пришли вы, — ответил Эллисон. — Он занял ваше место в вашем мире, а вы заняли его место — в здешнем мире. — Он сделал паузу, наблюдая с холодным интересом ученого за выражением моего лица. Затем продолжил: — Я вижу, эта мысль не кажется вам такой уж невероятной.

— Нет, не кажется, — подтвердил я. — Дело, в том, что я знал Эдгара Аллана на протяжении почти всей своей жизни, благодаря... благодаря серии странных встреч. Вследствие тех же встреч я знал и Анни.

Я чувствовал, как вспотели мои ладони, пока я выговаривал эту фразу. После этого откровенного признания говорить стало легче, и я спросил:

— Похоже, вы имеете какое-то представление о том, что может произойти с Анни на борту того корабля. Чего они добиваются? Что хотят сделать с ней?

Эллисон медленно покачал головой.

— В ближайшее время никто не намерен причинять вред ее телу, — произнес он. — Более того, похитители девушки должны всячески печься о ее телесном здоровье, потому что хотят использовать ее психические и спиритические возможности.

— Я обязан добраться до нее и найти способ помочь! — с жаром воскликнул я.

— Это само собой, — согласился он. — И я подскажу, как вам действовать, чтобы добиться своего. Итак, по вашим словам, вы, Анни и человек, которого вы знали под именем Эдгар Аллан, неоднократно встречались на протяжении многих лет — при весьма необычных обстоятельствах.

— Да. Это были встречи как бы во сне — словно и вполне реальны, и в то же время сопровождались странными ощущениями...

— А вы когда-нибудь задумывались, — инквизиторским тоном спросил мой хозяин, — о природе этих диковинных встреч? Как вы их толкуете?

Я пожал плечами.

— Даже догадок не имею, сэр. Временами, при встречах, мы обсуждали втроем этот вопрос, но никогда не находили удовлетворительных ответов.

— Вы и По живете в двух разных мирах — очень похожих, но все же разных, — сказал он. — Что касается Анни, то я доподлинно не знаю, где ее настоящий дом. Быть может, она живет в каком-нибудь третьем мире. Я вижу, вы киваете, сэр, как будто идея о наличии других версий земного мира вам не незнакома.

— Мы обсуждали такую возможность — однажды, мельком, — сказал я.

— Ого! Это была мысль Эдгара По?

Я кивнул.

— Этот По неординарно мыслит.

Я пожал плечами.

— Умен, не спорю, — нехотя признал я. — Хотя слегка склонен к мелодраматическим эффектам и весьма любит гоняться за химерами.

— Однако же он оказался прав.

— Да ну!

— Вот вам и «да ну». Я вам правду говорю — в меру моих понятий о многообразии миров.

— Я более или менее поспеваю за вашей мыслью, и мог бы даже поверить вам. Но я бы не хотел сейчас встретиться с ним только для того, чтобы завести высокомудрый разговор о всяких таинственных материях.

— Эдгар По часто бывал прав в оценке странных явлений?

— Да. Как вы выразились — неординарные мысли, любопытный склад ума...

— Богатое воображение, — подсказал Эллисон.

Я допил вино.

— Хорошо, — сказал я. — Будем считать, что я согласен с вашей логической посылкой. Каков же будет вывод?

— Вы, Анни и Эдгар По составляете некую психическую триаду, для которой границы между мирами проницаемы, — начал он. — Именно удивительные способности Анни делают возможными переходы из мира в мир, она — движущая сила вашей триады. Низкие личности придумали, как с выгодой для себя использовать ее месмерические таланты. Они похитили Анни из ее родного мира и удерживают в этом. Ее можно держать в плену только в одном случае — если и остальных членов триады вырвать из их родных миров. Вот для чего понадобилось менять местами вас и По...

Я насмешливо фыркнул.

— Месмеризм, сэр! Не смешите меня! Это проделки шарлатанов!

Эллисон сделал большие глаза и расхохотался. Трясясь от смеха, он сказал:

— Экий вы чудак! Существование параллельных миров вы приняли не поперхнувшись, а наличие неуловимо тонких взаимодействий вас смешит! Вы отрицаете животный магнетизм, связующий не только людей, но также людей и природу, посредством коего можно изменять состояние чужого организма?! Ей-же-ей, вы забавный молодой человек!

— Я неоднократно собственными глазами видел частичку совсем другого мира, — пояснил я. — Поэтому мне нетрудно поверить в существование параллельных миров. А так называемого животного магнетизма я никогда не видел в деле.

— А вот я имею причины верить, что месмеризм до некоторой степени присутствует абсолютно во всех проявлениях жизни, хотя его эффекты, как правило, вне уровня нашего восприятия. Впрочем, в нашем мире животный магнетизм, по-моему, проявляется с куда большей силой, нежели в вашем. Да и вообще психика человека в нашем мире, похоже, уязвимее для посторонних влияний — самого разного рода. Скажем, для алкоголя. Выпей я столько же вина, сколько вы за время нашей беседы, я бы заболел на несколько дней. Насколько я понимаю, именно необычайная сила проявлений животного магнетизма в нашем мире стала причиной того, что похитители захотели иметь Анни здесь. У нее выдающиеся способности — для любого мира. Но лишь здесь ее таланты проявляются в полной мере. Если в глубине души вы мне все еще не верите, потерпите немного. В самом непродолжительном времени я представлю вам убедительные доказательства.

Я вытер снова вспотевшие ладони.

— Достаточно, беру свои сомнения обратно. Принимаю ваши утверждения на веру, потому что хочу знать, к каким выводам они нас подведут. Итак, кто эти люди, похитившие Анни? Что они с ней делают? Как собираются использовать ее удивительные способности?

Эллисон встал, заложил руки за спину и прошелся по комнате.

— Вы слыхали о знаменитом изобретателе фон Кемпеле-не? — спросил он наконец.

— Да, разумеется, — ответил я. — По-моему, он имеет какое-то отношение к созданию прославленного шахматного автомата, который я видел в Чарлстоне некоторое время назад.

— Возможно, он занимался и такими пустяками, — сказал Эллисон. — А вы не слыхали разговоров о том, что этот человек проник глубже всех прочих в писания одного из отцов алхимии — сэра Исаака Ньютона?

— Нет.

— Поговаривают также, что он претворил в жизнь обе многовековые мечты алхимиков: преуспел в деле превращения свинца в золото и вырастил гомункулуса.

Я хмыкнул.

— Людской доверчивости предела нет...

Он тоже насмешливо хмыкнул и перебил меня:

— Разумеется, я сам сомневаюсь, что он сумел вырастить человечка в колбе...

Я ждал продолжения фразы, не спуская с него испытующего взгляда. Но мистер Эллисон держал паузу.

— А что касается искусственного превращения элементов, — наконец произнес он, — то я со знанием дела могу сказать, что в этом он преуспел.

— О! — тихо Воскликнул я, частично из вежливости, частично потому, что вдруг осознал: в подобном месте и не такое может случиться. — Мягко говоря, весьма полезное умение.

Проводив взглядом Эллисона, который ушагал в дальний конец каюты, я впервые обратил внимание на широкую скамью на высоких ножках, мимо которой он только что прошел. Там находился набор алхимического оборудования. Эллисон увидел, что я их наконец заметил, и лукаво усмехнулся. Указав рукой на свой лабораторный стол, он сказал:

— Здесь перегонный куб, реторта, дистиллятор, горн и печь. Да, я немного балуюсь алхимическими опытами — вот почему я могу понять и достижения фон Кемпелена, и смысл заговора против него.

Говоря это, мой хозяин взял с алхимического стола небольшой отполированный предмет и какое-то время мял его в руке. Предмет вдруг пронзительно запищал, будто от боли, затем надрывно завыл, словно в агонии, — и умолк. Эллисон рассеянно положил загадочную штуковину обратно на стол, переключив свое внимание на нечто, плавающее в спиральном сосуде с зеленой жидкостью.

— Открыв секрет превращения свинца в золото, — продолжил Эллисон свой рассказ, — фон Кемпелен бежал обратно в Европу, когда узнал, что Нечистая Троица проведала об открытии и намерена схватить его и вызнать дорогой секрет. Негодяи, которые гонятся за ученым, справедливо считают, что от Анни фон Кемпелену негде укрыться — она разыщет его повсюду, ибо ее мысленному взору открыт любой уголок земли. Сперва они хотят принудить ее отыскать великого алхимика, а затем ей же предстоит воздействовать на ученого своей сверхъестественной силой, дабы взломать запоры в его сознании и отнять вожделенный секрет.

— А она в силах совершить это? — спросил я.

— По-моему, в силах, — ответил Эллисон. — Согласно всем рассказам, она удивительная женщина.

— Чьим рассказам?

— Вашим и того создания, что явилось в зеркале по моему приказу, дабы дать мне совет. Есть и другие свидетельства...

У меня на мгновение-другое закружилась голова, но явно не от вина, потому что в сумме эти стаканчики не равнялись даже тому первому бокалу, с которого начиналась обычная попойка в форте Моултри.

— Я искренне пытаюсь понять суть происходящего, — сказал я. — Поэтому повторю свой вопрос: кто эти люди, эта Нечистая Троица, укравшая Анни для того, чтобы с ее помощью завладеть секретом фон Кемпелена?

— Гудфеллоу, Темплтон и Гризуолд, — ответил он. — Доктор Темплтон — человек преклонного возраста, личность весьма загадочная. Он владеет искусством животного магнетизма. Насколько я понимаю, его способности используют для порабощения воли Анни. Затем старый проходимец Чарли Гудфеллоу — среди тех, кто готов в любой момент всадить нож промеж ребер своего ближнего, нет человека милее и обаятельнее его. И наконец, Гризуолд. Он у них верховодит — отъявленный мерзавец, знаменит полным отсутствием стыда и совести.

— Эти типы находятся на борту «Вечерней звезды»? — спросил я.

— По моим сведениям, да.

— И на этом корабле доктор Темплтон намерен ввести Анни в транс, чтобы она указала местонахождение фон Кемпелена?

— Боюсь, что он планирует именно это.

— Если ее способности так велики, как вы говорите, он может потерпеть неудачу. Она просто не поддастся.

— Вероятнее всего, ее сначала одурманят каким-либо зельем. На их месте я бы так и сделал.

Я внимательно посмотрел на него — он стоял, опираясь спиной о лабораторный стол и рассеянно глядя в мою сторону.

— Итак, — сказал я после некоторой паузы, — позвольте мне еще раз поблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь, а также любезно снабдили сведениями касательно нынешнего положения Анни...

Он улыбнулся и спросил:

— Ведь вас так и подмывает спросить меня, чего ради я все это сделал?

— Не то чтоб я не верил в альтруизм... — произнес я. — Однако вы предприняли столько трудов на благо совершенных незнакомцев...

— Готов к еще большим, — сказал он, — лишь бы помешать этим мерзавцам! И вы правы, что слабо верите в альтруизм.

В каком человеческом деле не бывает хоть крупицы личного интереса? Вот и у меня в этом деле с фон Кемпеленом есть своя корысть.

Я передернул плечами.

— Порой результат важнее причины. Наш случай, кажется, именно таков. Я благодарен вам — чем бы вы ни руководствовались в своих действиях.

— Я человек весьма состоятельный, — заметил Эллисон.

— Не сомневаюсь, — сказал я, обводя каюту оценивающим взглядом. Дорогая резная мебель, роскошные восточные ковры, на стенах живописные полотна кисти прекрасных мастеров. — Коль скоро тут ни любовь, ни деньги не замешаны, стало быть, речь идет о мести. Я верно угадал? Наверное, кто-то из этой троицы сделал вам большую гадость. Д может, вы потерпели от всех троих...

Он отрицательно покачал головой.

— Неплохое умозаключение, но вы попали пальцем в небо, — сказал он. — Для меня весь интерес — все-таки в деньгах. Я изрядно понаторел в алхимии и уважаю эту науку, а потому готов поверить в исключительные успехи фон Кемпелена. Зная достаточно о необычайных способностях Анни, я не сомневаюсь, что она в итоге проникнет в секрет фон Кемпелена. Будучи человеком очень богатым, я веду расчеты и держу деньги в золоте — а потому при любых серьезных колебаниях цены на золото могу враз лишиться всех своих капиталов. Успех Нечистой Троицы грозит мне банкротством — вот мой денежный интерес в этом деле. Я должен расстроить их коварные замыслы, чтобы в один прекрасный день не оказаться нищим. Таким образом, вами руководит любовь, мною — алчность, а что касается мести — Бог с ней, она тут ни при чем. Судя по всему, мы с вами естественные союзники.

— Мне возразить нечего, — сказал я. — Что до меня, я полон желания сотрудничать с вами.

Эллисон заулыбался и двинулся прочь от лабораторного стола.

— Рад, искренне рад, что мы пришли к соглашению, — сказал он, пересекая комнату и садясь за письменный стол.

Не прерывая беседы, он взял лист бумаги, склянку чернил и перо и начал писать.

— В скором времени я представлю вас моему главному советчику — великому практику месмеризма месье Эрнесту Валь-демару.

— Буду рад познакомиться.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь, — сказал Эллисон. — План мой таков: вы примете командование кораблем, начнете преследование этих проходимцев и отобьете свою даму сердца.

— Я? Приму командование? — ошарашенно спросил я.

— Да. Ведь вы как-никак военный, это очень кстати.

— Вы шутите? Я же сухопутная крыса, артиллерист... А как же вы?

— Мой организм уже не переносит долгие морские путешествия, — ответил он. — А Гризуолд с дружками, судя по всему, в ближайшее время поплывут в Европу — ведь как раз туда сбежал фон Кемпелен.

— В какую именно страну?

— А это вам сможет подсказать только месье Вальдемар.

— Когда мы побеседуем?

— Его сиделка, мисс Лигейя, познакомит вас с ним в удобный момент.

— Он что — инвалид?

— Да, у месье Вальдемара не все в порядке со здоровьем. Но у него есть достоинства, компенсирующие телесную немощь.

Тем временем Эллисон исписал один лист и потянулся за следующим.

— Так вот, — продолжал он, — этот корабль, его капитан и команда будут целиком в вашем распоряжении. В том числе Петерс и его орангутанг — свою зверюгу он именует Эмерсоном. Прежде чем сойти на берег, я дам вам рекомендательные письма к европейским вельможам и банкирам тех мест, куда вас может привести погоня за Анни.

— А где можно отыскать вас — в случае нужды? — осведомился я.

— Вы, наверное, никогда не слышали о поместье Арн-хейм? — ответил мой хозяин вопросом на вопрос.

Я отрицательно мотнул головой.

— Оно находится в штате Нью-Йорк. Я напишу вам на бумажке, как его найти. Надеюсь, вы заглянете ко мне после успешного завершения этого дела. А если в результате вашей деятельности появятся три некролога — это так обрадует меня, что моей щедрости не будет предела.

— Минутку, сэр, — сказал я. — Я намерен спасти Анни. Но убивать кого-либо не собираюсь.

— А я вас и не прошу. Просто я сказал, что три некролога порадуют меня, потому что эти трое — отъявленные мерзавцы. Отчего бы не вообразить ситуацию, когда вы, профессиональный военный, будете вынуждены применить оружие с целью самозащиты. В этом случае я буду вам крайне благодарен — за каждого из них... И трижды благодарен — за всех вместе, — добавил он с улыбкой.

Я кивнул.

— Все мы не более чем пешки в руках Всемогущего Господа, — обронил я, стараясь двусмысленной фразой и Эллисона уважить, и от четких обязательств отвертеться. Так или иначе, улыбка его стала шире, и он милостиво кивнул мне, как будто мы поняли друг друга без слов.

Я встал и, в свою очередь, зашагал по каюте, приводя в порядок смятенные мысли. Эллисон тем временем продолжал писать рекомендательные письма.

— Вы передаете мне командование кораблем целиком и полностью? — спросил я через некоторое время.

— Капитан Ги будет вести корабль и отдавать приказы команде, как и прежде, — ответил Эллисон, не отрывая взгляда от бумаги. — Ему и в голову не придет противиться воле владельца судна. Так что он будет подчиняться вашим приказам беспрекословно.

— Хорошо, — сказал я. — А то я ничего не смыслю в морском деле.

— От вас требуется одно — указывать ему, куда плыть и когда прибыть в нужное место.

— А это мне будет подсказывать месье Вальдемар?

— Да, и мисс Лигейя будет передавать вам его указания.

Тут Эллисон на несколько мгновений оторвался от писания:

— Если у вас возникнут затруднения, рекомендую обращаться к Дирку Петерсу. У него грубые манеры, не спорю. Образованием он не блещет, да и на вид — неотесанный мужлан. Однако это преданный мне и весьма смекалистый малый. Нет такого человека на корабле, кто бы посмел хоть слово сказать ему поперек.

— Охотно верю этому.

Я взял графин с вином, подошел к лабораторному столу, нашел стакан нормального размера и наполнил его. Краем глаза я заметил, что Эллисон опять перестал писать и наблюдает за мной. Когда я сделал большой глоток, он испуганно тряхнул головой и отвел глаза.

— Ну и ну! — протянул он, имея в виду мою экзотическую для этого мира способность поглощать невиданное количество алкоголя. Когда я сделал еще глоток, его вдруг осенило, и он спросил: — Вас что-то гложет? Признавайтесь.

— Да, — ответил я. — Штука в том, что я отплываю, не взяв увольнительную в форте Моултрй.

— Ах, вот в чем дело. Вы всерьез воображаете, что вам дадут увольнительную для осуществления такого фантастического предприятия? Или что у вас будет время попросить ее?

— Нет, — ответил я. — Я понимаю ситуацию. Но в общем и целом мне служба нравилась, и очень неприятно выглядеть в глазах начальства дезертиром. Я бы хотел написать письмо своему старшему офицеру с просьбой об отпуске по неотложным личным делам.

Эллисон на мгновение-другое задумался, потом расцвел новой улыбкой.

— Ну что ж, — сказал он, — черкните письмецо, а я возьму его с собой на берег и прослежу, чтоб его доставили по назначению. Разумеется, вы имеете полное право подписаться именем Эдгара Аллана По.

— О Боже, я об этом как-то не подумал...

— С другой стороны, я могу переговорить с моим другом-сенатором и устроить так, что вас незамедлительно уволят из армии.

— Возможно, так будет лучше...

— Тогда договорились. Необходимые бумаги будут дожидаться вас в Арнхейме. Так что поскорее кончайте с нашими врагами — и милости просим в мою усадьбу.

Эллисон подмигнул мне, взял перо и снова застрочил по бумаге. Я продолжал расхаживать по каюте и обмозговывать ситуацию. Через некоторое время я откашлялся.

Он поднял взгляд на меня.

— Да?

— А где я буду жить?

— Да что тут долго думать. Здесь и разместитесь — после того как я покину корабль. — Он промокнул законченное письмо, сложил его и отложил в сторону. — А я сойду на берег довольно скоро.

Я показал пальцем на свою сорочку. На мне был штатский прогулочный костюм, не очень представительный.

— К сожалению, не имел возможности переодеться, — сказал я. — И мне не по себе, что я пускаюсь в такое трудное путешествие без смены одежды...

— А вы поройтесь в здешнем гардеробе, — предложил Эллисон, широким жестом указывая на шкаф и пару сундуков — один у койки, другой в углу каюты. — Там наряды на все случаи жизни и разных размеров.

Пока я исследовал гардероб, он спросил меня:

— Если я не ошибаюсь, вы старший сержант?

— Так точно.

— Стало быть, вы в армии не первый год?

— Да.

— А в кавалерии доводилось служить?

— Доводилось.

— И с саблей умеете обращаться?

Еще бы я не умел — сколько нас гоняли по жаре на плацу, сколько тыкв и чучел порублено!

— Да, я же служил в полку береговой охраны — там все сплошь отменные рубаки.

Он вопросительно воззрился на меня: щучу я или говорю серьезно? Я и на самом деле шутил, хотя в этой шутке была большая доля правды.

— Сабля — славное оружие, — наконец сказал Эллисон, — если уметь ею пользоваться. Бесшумное оружие. В арсенале капитана Ги предостаточно холодного оружия на случай, если вы вздумаете попрактиковаться.

— Спасибо.

Настала моя очередь взглянуть с лукавым прищуром, ибо с моего языка сорвался вертевшийся на нем вопрос:.

— А сами вы часто пользовались этим «бесшумным оружием»?

— Спрашиваете! — сказал он. — В мои юные годы я от души помахал саблей в Карибском море.

— В качестве кого?

— Да кем я только не был! Служил на разных кораблях.

— А мне показалось, что вы страдаете от морской болезни.

— В молодые годы я ее и знать не знал.

— А на каких кораблях вы служили? — полюбопытствовал я.

— На купеческих, разумеется, — сказал он, словно просыпаясь от своих мечтаний и улавливая, к чему я клоню своими вопросами. — Разумеется, на купеческих.

— Думаю, немного практики мне не помешает, — сказал я.

Верно ли я подметил веселую искру в глазах Эллисона?

Мысленно я закрыл его правый глаз черной повязкой, повязал лоб красной косынкой, пририсовал бороду, сунул в руку кривую саблю... А что! Лет сорок назад он вполне мог ходить на судне под пиратским флагом!..

Пока мой хозяин дописывал рекомендательные письма, я покопался в гардеробе, нашел среди дорогих нарядов несколько штанов и сорочек попроще, а также пару подходящих сюртуков — один светлый, другой темный. Я примерил красновато-коричневую рубаху и черные штаны — размер подходил, и я решил в них и остаться.

— Ага, хороший выбор. Выглядите молодцом, — сказал Эллисон, расписавшись в конце последнего письма и поднимая глаза на меня. — А сейчас я покажу вам свой тайник, куда мы временно спрячем эти письма. Затем я представлю вас мисс Лигейе и покину корабль.

— Спасибо за все, сэр, — сказал я.

Все свои обещания он выполнил. Вот так я и познакомился с Сибрайтом Эллисоном, владельцем поместья Арнхейм.

Туман прокрадывался выше, к самому окну, а он тем временем писал:

   Я говорил о тех воспоминаньях, что нас язвят    в дни нашей юности. Порой они влачатся    за нами долго — до зрелости:    и что ни год, теряют остроту и четкость формы,    но вновь и вновь взывают к нам    слабеющими голосами...

Ветер разгонял туман, краешек луны завиднелся в просвете. Он упрямо сочинял, пока не довел работу до конца.

 Глава 3

Я спешил вперед, а песок под моими ногами — Господь милосердный! — осыпался до такой степени, что я несколько раз оступался и падал. В неимоверно густом тумане море ревело подобно умирающему Левиафану, а огромные волны, словно при урагане, накатывали и накатывали на берег — и всякий раз откусывали и уволакивали за собой часть берега. Как только я определил направление, в котором находилось море, я заторопился прочь от него — к твердой почве как можно выше над уровнем взбесившейся стихии. Стоило мне чуть переместиться вверх по склону, как море пожирало то место, где я был за несколько мгновений до того. Я отчаянно цеплялся за кусты, за выступы скал, временами скользил назад, хватаясь за что попало, потом опять — то на четвереньках, то ползком — удирал вверх от настигающих волн. В итоге, через долгое время, я забрался так высоко, что море мне больше не угрожало. Зато я был теперь на открытом возвышенном месте, где ветер неистовствовал с неописуемой силой, пригибая меня, не давая отлепиться от земли. Ветер ревел, выл, стонал. Господь милосердный, раздор стихий воистину до основания сотрясал окружающий мир! Земля, вода и ветер, казалось, сошлись в захватывающей дух смертельной схватке! И когда я попытался чуть-чуть привстать, с небесного свода пал огонь, опаливший дерево в нескольких шагах от меня, — и тем самым последняя, четвертая стихия включилась в безумную схватку, что разворачивалась перед моими слезящимися глазами.

Я поднял ладонь к глазам козырьком, чтобы хоть что-то разглядеть окрест себя, и тут же уронил ее. Молния воспламенила дерево, ветер трепал языки яркого пламени — и в этом свете я различил в тумане фигуру человека. С почти рассеянным видом он стоял буквально рядом и смотрел мимо меня на невидимую за туманом бушующую водную стихию. Темный плащ его хлопал на ветру.

Я кое-как встал с четверенек и, локтем прикрывая глаза от режущего ветра, двинулся к нему.

— Аллан! — вскрикнул я, подойдя совсем близко и узнавая его. — Аллан По!

Он чуть наклонил голову в мою сторону — и с какой-то зловеще-торжествующей улыбкой приветствовал меня:

— A-а, Перри! Хорошо, что ты заглянул к нам. Я почему-то был уверен, что ты появишься.

Я приблизился вплотную — и полы его плаща стали бить меня по правому бедру. Стараясь перекричать вой ветра, я спросил:

— Что, черт возьми, происходит?

— Ничего особенного. Просто наступил момент гибели Земли, дорогой Перри, — ответил он.

— Не понимаю!

— Обезображенный искусством лик Земли очищается тем, что физическая сила слова изымается из атмосферы, — изрек он. — Спущены с цепи все дикие страсти одного из самых беспокойных и грешных сердец. Мы ныне зрим, как неосуществленные мечты своей агонией сотрясают Вселенную.

Я отбросил от глаз прядь волос. За нашей спиной, потрескивая, догорало пораженное молнией дерево. Оно освещало окрестный туман наизловещим светом. Волны бились о землю с громоподобным грохотом.

— Воспоминание о былой радости — разве оно не есть нынешняя печаль? — продолжал По.

— Ну... вроде бы да, — растерянно ответил я.

Теперь я мог лучше рассмотреть его — и был поражен тем, что он, всегда казавшийся моим ровесником, сейчас выглядит намного старше меня: лицо морщинистей моего, под глазами темные мешки. Было такое ощущение, что мы взираем друг на друга из разных возрастов.

— Но мысль о будущих радостях способна утишить теперешнюю горечь, — наконец нашелся я. — Разве не в этом суть надежды?

Он несколько секунд размышлял над моими словами, затем отрицательно покачал головой и тяжело вздохнул.

— Надежда? Это понятие так же изъято из атмосферы, удалено из эфира, выдрано из земли. Мир летит ко всем чертям, мир рассыпается, дорогой Перри. Несмотря на это, ты выглядишь отлично.

— Аллан... — начал я.

— Зови меня По, — сказал он. — Ведь мы друзья.

— Слушай, По, — вскричал я. — Черт побери, о чем ты говоришь? Говоря по совести, я ни словечка не понял!

— Возлюбленная душа покинула сей мир, — ответил он. — Без нее внутри скорлупа сего мира стала непрочной и ныне трещит. Она покинула меня — она, бывшая моим вторым «я». О горе! Се злейший из злейших дней! То, что не давало этому миру захлебнуться волнами, распасться на части, что поддерживало небесный свод и удерживало от буйства горний огонь, — имя сей опоры тебе известно не хуже, чем мне.

— Анни... — выдохнул он после паузы, дрожащей рукой указав в сторону моря. Я посмотрел в том направлении, и туман, словно по приказу, разошелся — в просвете я увидел объеденный страшными волнами кусок берега, где на утесе стоял могильный склеп, на который яростные волны набросали столько водорослей, что склеп, казалось, полузарос травой.

— Там она покоится, — сказал По.

— Это не может быть правдой! — вскричал я и бросился прочь от него. Я кинулся вниз по склону — в сторону того рокового утеса.

— Перри! — закричал По. — Вернись! Это бессмысленно! И я не знаю, что произойдет со мной, если с тобой случится что-нибудь дурное!

— Ее там нет! — крикнул я в ответ. — Ее там не'может быть!

Я стремительно спускался по склону — обдирая руки и раздирая в клочья свою одежду.

— Перри! Перри! — жалобно кричал По.

Я набрал побольше воздуха в легкие — и оставшуюся часть склона почти кувырком летел вниз, пока не грохнулся на песок. Я тут же, не замечая боли, вскочил на ноги и по колени в бушующих, валящих с ног волнах стал упрямо приближаться к сияющей в тумане гробнице. Я все еще слышал крики Эдгара По, который остался наверху, у сгоревшего дерева. Слов уже было не разобрать.

Добредя до гробницы, я снял запор и открыл черную железную дверку. Внутри царил мрачный сумрак. Вокруг моих щиколоток хлюпала вода, пока я шел к каменному саркофагу на постаменте.

Он был пуст! Мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Вместо этого я кинулся к выходу. Выбежав из гробницы, я стал кричать с порога:

— По! Ты слышишь, По? Ее здесь нет! По! Ты слышишь, По?

Огромная темная волна устремилась ко мне — и швырнула меня обратно в гробницу.

Я проснулся на полу роскошной каюты Эллисона, хотя я точно помнил, что с вечера укладывался спать на широкой кровати — в другом углу комнаты. Я не помнил, как упал с постели, как оказался в этом углу и на полу, и не мог сообразить, почему на мне изорванная и мокрая одежда. Мои башмаки были полны песка. Песок был и на нескольких мокрых следах, которые, начинаясь ниоткуда, вели от центра каюты к тому месту, где я лежал. Я ошалело протирал глаза. Сбросив с себя изорванную коричневую домотканую сорочку, я обнаружил глубокие порезы на своих руках. Тут я разом вспомнил дикий шторм, гробницу, жалкую фигурку скорбящего По под горящим деревом...

Я открыл сундук, нашел подходящую одежду и привел себя в порядок. При этом я размышлял о происшедшем. Я надеялся, что с По ничего дурного не случилось. Меня очень тревожили и подмеченные мной черточки подступающего безумия в сознании По, и странное развитие событий в целом. Незаметно для себя я уже давно воспринимал наши невероятные встречи как вполне реальные события — и одновременно как некие символы, знаки свыше, предсказания. Поэтому я мог понять скрытое значение пустого гроба — ведь Анни как раз сейчас лежала в глубоком месмерическом сне. Но этим символизм происшедшего не мог исчерпываться. Очевидно, есть что-то еще. Накануне Эллисон растолковал кое-какие важные вещи, доселе мне неведомые, — касательно месмеризма, параллельных миров и прочего. Но мне мнилось, что даже многоопытный алхимик знал далеко не все. Увы, не с кем посоветоваться, не с кем. Разве что...

Я задумался над этим вариантом. Прежде чем покинуть корабль, Эллисон, как и обещал, познакомил меня с большеглазой женщиной по имени Лигейя. Это была жгучая брюнетка такой красоты, что в ее присутствии я думал вполовину медленнее обычного. После примерно минуты в ее обществе я сообразил, что дело не только в ее красоте. От нее исходила некая отупляющая меня сила — сила вполне ощутимая, материальная. Я поспешно отшагнул от новой знакомой, глубоко вдохнул, и чудо! — одурь сразу же прошла. Лигейя заметила, как я шарахнулся от нее, и сдержанно улыбнулась.

Когда Эллисон представил меня, она произнесла:

— Весьма приятно познакомиться с вами.

У нее был низкий, завораживающий слушателя голос — с необычным акцентом. Некогда я был знаком с одним русским иммигрантом — у него был почти такой же акцент.

— Помните, я говорил вам прежде об этом человеке, — сказал Эллисон.

— Помню, помню, — произнесла Лигейя. Она смотрела на меня по-особенному пристально — мне прежде не доводилось видеть взгляда такой испытующей силы.

— Молодой человек согласился выполнить то, о чем я вам говорил.

— Знаю, знаю, — сказала она.

— Вы меня обяжете, если станете всячески помогать ему и откроете доступ к нашему особому источнику полезных сведений.

Она кивнула.

— Обязательно.

— Впрочем, у нашего друга был весьма тяжелый день, — продолжил Эллисон. — Полагаю, новые сильные впечатления могут только повредить ему. А потому отложим знакомство с вашим подопечным до завтра. Господин Перри уже в курсе того, что месье Вальдемар способен узнавать нужное, проникая сознанием в миры, отличные от той версии реальности, в которой мы обитаем.

— Я поняла.

— А я мало что понял, — сказал я и добавил, чтобы не показаться грубияном: — Но целиком доверяюсь вашему знанию.

Тут Эллисон обратился ко мне:

— Я получу необходимые сведения о маршруте путешествия и не покину корабль, пока не сообщу их капитану Ги.

— Замечательно, — сказал я. — В таком случае...

— Да, вы свободны. Засим прощайте. Желаю вам удачи, а на ближайшее время — спокойной ночи.

Он крепко пожал мою руку. Я сердечно попрощался с ним, потом церемонно кивнул Лигейе:

— Свидимся с вами завтра.

— Знаю, знаю, — лукаво улыбнулась она.

Как только я очутился в каюте Эллисона, я рухнул лицом вниз на кровать — раздеваться не было сил. Заснул я сразу же — и потом очутился в королевстве у края земли. А теперь...

Через иллюминатор внутрь каюты проникало достаточно света — я побрился, черпая воду из большой лохани в той части каюты, где располагалась алхимическая лаборатория. Затем через ближайшее окно выплеснул грязную воду за борт. Приведя себя в порядок, я вышел с намерением позавтракать. В сумбуре вчерашних инструкций мне было рассказано среди прочего, как вызвать слугу, чтобы еду принесли прямо в каюту. Но сейчас я быстро нашел кают-компанию и решил позавтракать там — предложили яичницу с луком и поджаренный хлеб с палтусом. Несколько чашек крепкого душистого кофе помогли мне на время позабыть о мрачных ночных переживаниях; клубок ужасов, загадок и страхов откатился в глубину сознания. С последней чашкой кофе в руках я вышел на палубу.

Погода была ясной, тумана и в помине не было. Попивая обжигающий напиток, я любовался игрой солнечных лучей на холодных волнах. В безмятежно голубом небе плыли приветливые белые облака. Солнце стояло еще очень низко в положенной части небосвода. Тут я перевел взгляд туда, где, по моим расчетам, находился берег, однако суши не увидел. Со всех сторон было бескрайнее море. Стая чаек качалась на струях ветра за нами — то поднимаясь, то опускаясь над нашим кильватером. Корабельный повар, одноглазый испанец по имени Доминго, выбросил за борт утренние остатки пищи и что-то певуче прокричал птицам на своем языке (уж не знаю, обругал он их или позвал на пиршество). Чайки в ответ громко загалдели, снизились и стали нырять в кипящие волны. Я прошелся вдоль палубы, обшаривая глазами горизонт в поисках «Вечерней звезды». Но мы были одни на бескрайней глади моря.

Я поежился от холода и поспешил сделать большой глоток дымящегося кофе. Про себя я решил одеваться потеплее, когда в следующий раз вздумаю выходить на палубу в столь ранний час.

Я начал спускаться вниз с намерением занести чашку в кают-компанию по пути в каюту Лигейи и на ступеньках повстречал Дирка Петерса. Тот широко улыбнулся, насмешливо коснулся козырька своей морской кепи и приветствовал меня:

— С добрым утречком, юноша.

Я тоже улыбнулся и вежливо кивнул.

— Доброе утро, мистер Петерс.

— Зовите меня попросту Дирк, — сказал он. — Славный денек, вы не находите?

— Денек отличный.

— И как оно вам — быть начальником?

— Пока не знаю, — ответил я. — Еще не отдал ни одного приказа.

Он пожал плечами.

— Я так понимаю — пока в приказах нужды нет. Если ничего экстренного не произойдет, команда будет сама, без понуканий, выполнять инструкции мистера Эллисона.

— Ну и я так понимаю.

— Вы как переносите море?

— Плыл на корабле только раз — совсем мальчишкой. Но вроде бы не страдал морской болезнью — если вы именно это хотели узнать.

— Вот и хорошо.

В это время со снастей стремительно спустилось что-то большое, темное и запрыгало по палубе — прямо к Петерсу. Тот ласково положил руку на косматое плечо своего друга Эмерсона. Зверь ответил тем же. Так они и стояли — обнявшись, как два закадычных приятеля.

Я невольно отметил про себя — до чего же эти двое похожи друг на друга. Говорю это не с целью насмешки над человеком, который спас мне жизнь. Сам я согласен с тем, что лучше погрешить против правды, чем подчеркивать чье-либо уродство. Но с Петерсом было иначе, потому что сама некрасивость его лица была так выразительна и интересна, что делала его по-своему привлекательнее смазливого актера на ролях первых любовников. Губы у него были тонкие, никогда не закрывали зубов — длинных и торчащих немного вперед. Казалось, с его лица не сходило добродушно-насмешливое выражение. Таким было первое впечатление от его лица. Второе — что это чисто бесовская веселость. На самом же деле его лицо было просто перекошено, словно он вечно смеялся. Я не мог вглядываться слишком пристально, но все же заметил, что кожа на его лице неровного цвета — местами светлее, местами темнее. Возможно, это были следы многочисленных шрамов. Что и говорить, физиономия пугающая — тем более что со временем насмешливая улыбка начинала казаться злобным оскалом бешеной ярости. В зависимости от настроения можно было принимать его за доброго веселого малого или за головореза с вечно злобной рожей — при этом сам он мог не менять выражения лица, просто в вашем сознании произвольно менялась оценка этого выражения. Так, потянувшись за бриллиантом в сумрачном тайнике, вы вдруг обнаруживаете, что бриллиант вделан в голову ядовитой змеи.

— Вот и хорошо, — повторил Петерс.

— Не могли бы вы рассказать мне о месье Вальдемаре?

Мой собеседник поднял руку, словно собирался почесать затылок, но вдруг запустил пальцы под свою странного вида черную густую шевелюру. Только тут я по-настоящему пристально вгляделся в его волосы. Это был парик. На самом деле Петерс был совершенно плешивым. Заметив мой удивленный взгляд, он осклабился больше обычного и пояснил;

— Сделал себе из шкуры медведя, который имел наглость слегка помять меня, за что и поплатился... А насчет этого Валь-демара, так я его и краем глаза не видел. Месье носу не кажет из своей берлоги — кстати, его каюта рядом с вашей.

У Петерса были повадки и речь морского волка, но в манерах и разговоре проглядывало и другое. Было в нем что-то от жителя фронтира.

— Вы часом не с Запада? — осведомился я.

Он кивнул.

— Мой папаша был «вояжером» — то бишь торговал пушниной на фронтире. А мать звали Упсарока Инжун, она из индейского племени уншароков, что живет в Черных Горах. Сам я был охотником, исходил весь Запад вдоль и поперек. Видал много чудесного, хаживал по каньонам такой величины, что в них можно обронить целый Чарлстон и потом не сыскать. — Он сплюнул через борт — да с такой точностью, что угодил в зазевавшуюся чайку. — Забредал я и на юг — в Мексику, поднимался и на самый север, где в небе вечером сияние — все равно как большущая парчовая занавеска. — Он опять почесал кожу под париком. — И все это — до того как мне стукнуло двенадцать.

Поскольку я впервые встретил матерого рассказчика небылиц с Запада, то и развесил уши. Петерс выглядел таким сорвиголовой, говорил с такой небрежной убедительностью, что было трудно не поверить ему. Обычный врун изо всех сил старается, чтобы ему поверили. А Петерсу было совершенно наплевать, верят ему или нет. Этим он и брал.

— Так насчет месье Вальдемара... — не унимался я.

— Да?

— Как давно он на борту судна?

— В точности сказать не могу, — ответил Петерс, — По крайней мере дольше меня. Команде пояснили, что он калека, любит путешествовать. Но я так скажу: странное это удовольствие — путешествовать, запершись в каюте!

— Вы думаете, тут что-то нечисто? — спросил я напрямую.

Он пожал плечами.

— А бес его знает... Может, тут замешана эта дамочка — ну, Лигейя.

— Что вы имеете в виду? — озадаченно поинтересовался я.

— Эта его сиделка — весьма странная леди. Она напоминает мне одного черномазого знахаря, с которым я однажды имел дело. Звали его Джонни — Два-Духа-за-Спиной. Когда с ним калякаешь, кажется, что у него за спиной не два духа умерших, а целое полчище. И слышатся такие странные звуки. Вот эта дамочка совсем как он. Извините, если чего не так сказал. Точней сравнения не нашел.

Я задумчиво покачал головой.

— Я был совсем сонный, когда меня с ней знакомили. И говорили мы недолго. Внешность у нее поразительная — вот это я помню.

Он хмыкнул.

— К тому же эта дамочка очень скрытная, себе на уме, — сказал Петерс. — Держитесь от нее подальше и старайтесь с ней не ссориться. Шкурой чувствую — лучше не иметь ее своим врагом.

— Я полон миролюбия. Кстати, в ближайшее время я должен нанести визит вежливости месье Вальдемару.

— Сдается мне, капитан тоже хочет поговорить с вами.

Я кивнул, украдкой приглядываясь к своему собеседнику. Похоже, Петерс не подозревал о том, что Вальдемар — не любитель путешествовать, а особого рода ищейка, которую Эллисон пускал по нужному следу. А раз он не в курсе, следует из осторожности перевести разговор на что-либо другое — хотя рано или поздно мне предстоит доподлинно выяснить меру посвященности Петерса во все происходящее.

— С кого же мне начать? — сказал я, как бы вслух размышляя.

— Ну, с капитаном вы можете переговорить в любое время, — заметил Петерс.

— Тут вы правы, — согласился я. — Визит к месье Вальдемару лучше не откладывать — вдруг наш таинственный путешественник возьмет да разболеется. Не подскажете, в какое время удобнее всего зайти к нему?

— Слышали колокол? — спросил Петерс.

— Да. Но я не знаю, что обозначают его удары.

— Подсказывают время, — пояснил Петерс. — Бьют каждые полчаса. Полчаса называются склянкой. Счет ведется от одной склянки до восьми, потом начинается снова. В половине девятого в колокол ударили один раз, в девять — пробили две склянки. А скоро, в половине десятого, пробьют три. Навестите его, когда колокол пробьет три или четыре раза, — чтоб он успел хорошенько проснуться и привести себя в порядок.

— Спасибо, — сказал я, протягивая ему руку для рукопожатия. Вместо Петерса мою руку проворно схватил Эмерсон и стал трясти и мять ее. Даром что он был осторожен, я понял — при желании он запросто вырвет мне руку из плеча.

Петерс одарил меня совершенно дьявольской улыбкой и почтительно кивнул мне — с лукавой вежливостью.

— Всегда готов помочь вам, Эдди. Только дайте знать.

Затем он еще раз насмешливо взял под козырек и пошел прочь. Эмерсон снова пулей взлетел по снастям вверх и исчез среди парусов.

Три или четыре склянки. Ладно. Я спустился вниз — скоротать ожидание за еще одной чашкой кофе. К моменту, когда колокол бухнул три раза, я выпил кофе более чем достаточно и направился в свою каюту. Там я еще раз исследовал содержимое гардероба и выбрал для визита белую сорочку с галстуком. К четырем склянкам я был одет в подходящий костюм и, хотя это можно было поручить слуге, не отказал себе в удовольствии предаться армейской привычке — неспешно, тщательно начистил башмаки до зеркального блеска.

Я прошел мимо соседней каюты и постучал в следующую. Дверь открылась незамедлительно. На пороге стояла Лигейя, улыбаясь мне чуть заметной улыбкой.

— Я ожидала вас, — произнесла она.

— А я ожидал, что вы меня ожидаете, — сказал я и тоже чуть заметно улыбнулся.

На ней было что-то неописуемо элегантное — серое, дымчатое. Однако на пальцах и запястьях отсутствовали драгоценные камни, которые, смутно припоминалось мне, были на ней во время нашей вчерашней встречи. И опять в ее присутствии мою душу объяло странное чувство: как будто только что в меня ударила молния — или вот-вот ударит.

Она не пригласила меня внутрь, не вышла со мной в коридор. Просто стояла и спокойно изучала меня на протяжении нескольких секунд. Наконец проронила:

— А вы еще более необычный, нежели по первому впечатлению.

— Вы находите? И чем же я... необычен?

— Местом происхождения.

— Простите, не понимаю.

— Я не знаю того места, откуда вы родом, — сказала она. — А я уверена, что знаю весь мир. Стало быть, вы явились из другого мира.

— Логично, — ответил я, решив не вдаваться в дальнейшие объяснения, потому что на горизонте вырисовывался длинный спор о том, какой мир первый, а какой второй и может ли быть один мир первее другого. — Давайте на том и согласимся и, если вам будет угодно, покончим с этой темой.

Ей не было угодно покончить с этой темой. Она чуть насупила свои широкие брови и пытливо прищурилась.

— Откуда вы? — спросила Лигейя.

— Из неотсюда, — сказал я.

Тут ее брови вернулись на место, на лице появилось удовлетворенное выражение — и она улыбнулась по-настоящему.

— A-а, вам, американцам, все бы шутить!.. Вы ведь шутите, да?

— Конечно.

Она слегка оперлась о дверной косяк и при этом кокетливо слегка качнула бедрами — или мне только показалось?

— Как я понимаю, вы желаете повидаться с месье Вальдема-ром — прямо сейчас? — спросила Лигейя с такой интонацией, словно ожидала, что я отвечу решительным «нет».

— Да, прямо сейчас, — сказал я.

— Прекрасно, — сказала она и указала на дверь слева. Это была дверь каюты, которая соседствовала с моей. — Подождите в коридоре.

С этими словами она прошла обратно в свою каюту и закрыла дверь. Я слышал, как что-то щелкнуло — не то защелка, не то замок.

Я сделал несколько шагов к двери каюты месье Вальдемара и стал ждать там. Через несколько нудных минут дверь внезапно — нет, не распахнулась, а только чуть приоткрылась, не более чем на фут. Внутри было темным-темно.

— Заходите, — услышал я голос Лигейи.

— М-м... да я ничего не вижу! — произнес я.

— Не беспокойтесь, так надо, — отозвался голос. — Просто делайте, что я говорю.

Раз я доверяю Эллисону — стало быть, не следует опасаться его доверенного лица. Я вошел в почти кромешную темноту и не успел сделать трех шагов, как дверь за моей спиной закрылась. Щелкнула задвижка, и я остановился как вкопанный, бессильно хлопая глазами и поводя головой в полнейшей темноте.

— Простите, нельзя ли хоть немного света? — сказал я. — Как бы я тут чего не разбил.

В то же мгновение кто-то взял меня за локоть.

— Я проведу вас, — тихо, как при покойнике, произнесла она. — Месье Вальдемар так слаб, что не переносит света.

— Даже крохотной свечки нельзя? — спросил я.

— Даже крохотной свечки.

Лигейя повела меня куда-то назад и вправо, через несколько шагов сжала мой локоть, ее вторая ручка уперлась мне в грудь.

— Стойте, — сказала она. — Вот так. Здесь и оставайтесь.

Отпустив мой локоть, она отошла от меня на несколько шагов. Спустя короткое время где-то передо мной скрипнула дверь — и ничего. Было по-прежнему темно. В полной тишине я откашлялся. Лигейя никак не отреагировала на мой слегка нетерпеливый кашель, а потому я не удержался и спросил:

— Все в порядке?

— Разумеется. Проявите чуточку терпения. Для установления связи нужно некоторое время.

Я мог только гадать, что именно она делает, хотя слышал какой-то слабый шорох. И тут же словно ветерок пробежал у меня под одеждой — именно это странное ощущение я испытал вчера вечером, когда знакомился с Лигейей. Справа от себя я завидел полоску очень слабого света. Очевидно, осталась приоткрытой дверь, соединяющая каюты Лигейи и месье Вальдемара. Я услышал приглушенные голоса. Лигейя говорила тихо-тихо, неразборчиво.

— Слушайте, — сказал я, — давайте не будем будить его сейчас. Пусть отдохнет. Мне не составит труда зайти попозже.

— Нет, — последовал ответ. — Он чувствует себя хорошо. Просто ему нужно некоторое время, чтобы... чтобы собраться. Не переживайте.

Но тут раздался душераздирающий стон.

— Мне неловко заставлять так напрягаться очень больного человека... — поспешил сказать я.

— Вздор! — возразила она. — Это ему только полезно. Поддерживает интерес к жизни.

Еще один стон.

Мои глаза стали привыкать к темноте, и я разглядел, что Лигейя склонилась над кроватью и делает что-то руками. Я немного подался вперед в надежде рассмотреть то темное, что лежало на кровати. И сразу же вновь ощутил странную вибрацию вокруг себя — как будто ветерок щекотнул под одеждой. Не успел я вслух удивиться этому явлению, как раздался очередной переворачивающий душу стон, и я услышал слабое:

— Нет, нет... Оставьте меня в покое... умоляю! Ради всего святого, оставьте меня!

Я окончательно смутился.

— Послушайте, не лучше ли все-таки...

— Да он всегда ворчит, когда я поднимаю его, — сказала Ли-гейя. — Это просто дурной характер.

— Я тоже ворчу по утрам, пока не взбодрюсь чашкой кофе, — сказал я. — А не послать ли за завтраком для него?

— О-о! A-а! Умираю! — донеслось с постели.

— Он мало ест и пьет, — сказала Лигейя. — Месье, придите в себя. Здесь один джентльмен. Он хочет поговорить с вами.

— Пожалуйста... дайте... уйти... — прохрипел слабый голос. — Дайте умереть...

— Чем дольше капризничаете, месье, тем больше времени все это займет, — строго сказала Лигейя.

— Ладно, — произнес несчастный более отчетливо. — Чего ты хочешь от меня?

— Познакомить с мистером Эдгаром Перри, который в данный момент возглавляет нашу экспедицию.

— Экспедицию... — тихим эхом отозвался месье Вальдемар.

— Да, нашу экспедицию с целью розыска Гудфеллоу, Темплтона и Гризуолда, которые похитили женщину, известную под именем Анни.

— Вижу ее, — сказал месье Вальдемар. — Вот она сияет перед нами, как хрустальный подсвечник. Она не из этого мира. Они используют ее. Используют, чтобы найти другого... О, дайте мне умереть!

— Они преследуют фон Кемпелена, — подсказал я.

— Да. Но я не знаю, куда они направляются... не могу различить... потому что он сам еще не знает, куда направляется. О, дайте мне умереть!

— Пока что эти сведения нам не слишком нужны, — сказал я. Мне пришла в голову неожиданная мысль, и я потихоньку, бочком-бочком, стал перемещаться вправо. — Расскажите, что вам известно о связи, существующей между мной и Эдгаром Алланом По.

— Вы и он — каким-то странным образом — одно и то же лицо.

— Как это возможно?

— Переход в пространстве, — ответил месье Вальдемар. — Несчастный По об этом никогда так и не узнает... И никогда не найдет то, что ищет... только пустынные долы и горы.

— Почему не найдет?

— Оставьте меня!..

— Говорите!

— Не знаю. Одна только Анни жива. А я — мертвец.

Я сделал последний шажок вправо — и резким жестом распахнул до того лишь на палец приоткрытую дверь. Дневной свет из каюты Лигейи залил комнату — и я увидел женщину, которая согнулась над открытым гробом. В нем лежал жутко бледный мужчина, седые виски которого отчаянно контрастировали с иссиня-черными волосами. Его глаза были открыты, но зрачки закатались. Губы неподвижного, искаженного лица были растянуты, заголяя зубы. Мне показалось, что его чуть высунутый язык — угольной черноты.

— Господи помилуй! — ахнул я. — Да он же мертвый!

— И да и нет, — ответила Лигейя достаточно спокойно. — Он — особый случай.

Она сделала медленный пасс рукой над телом — и веки сомкнулись.

Закрыв гроб крышкой, Лигейя добавила:

— Впрочем, каждый из здесь присутствующих — по-своему особый случай... Хотите чаю — или гашиша?

— А покрепче у вас ничего нет? — спросил я. — Мои нервы в таком состоянии, что только сильное средство их успокоит.

— Конечно, — ответила она по-французски, взяла меня за руку и повлекла в свою каюту. Напоследок я оглянулся и успел с удивлением заметить, что гроб в закрытом виде оказался большим ларем для вина — даже с соответствующими надписями, гласившими, что это «Шато-Марго» такого-то года и в таком-то количестве.

Лигейя усадила меня в уютное кресло. Плотно прикрыв дверь в каюту с покойником, она прошла к буфету — в другой конец своей комнаты.

Я услышал звон стекла, потом звук наливаемой жидкости.

Через несколько мгновений красавица подошла ко мне с высоким стаканом непрозрачной зеленоватой жидкости, на поверхности которой плавали кусочки измельченных листьев и еще какой-то мусор.

— Похоже на болотную воду, — сказал я, беря стакан. Сделал глоток и добавил: — Да и на вкус — как болотная вода.

— Это бодрящий настой из трав, — пояснила она. — Помогает расслабиться.

Я обдумал ее слова, потом глотнул еще.

— А этот Вальдемар... он и впрямь покойник? — спросил я после почти минуты молчания.

— Да, — сказала Лигейя. — Но он понемногу забывает об этом. Зато всякий раз, когда вспоминает, мучается ужасно.

— Когда и как он умер?

Она пожала плечами.

— За много месяцев или лет до того, как мы появились на борту. Задолго до того, как я нашла его.

Я обвел взглядом ее каюту, увешанную яркими гобеленами, полную роскошных восточных напольных ковров и шкур разных животных. Мое внимание привлекли несколько темных деревянных статуэток — похоже, африканских. Они были украшены сверкающими бусами, ожерельями и браслетами из медной проволоки. На одной из стен висели две толедские сабли. Возле высокой, внушительных размеров кровати я заметил турецкий кальян. Воздух был полон тяжелого аромата какого-то экзотического благовония. Чем-то все это напомнило мне цыганскую кибитку, в которую я заглянул однажды, чтобы вульгарно нарумяненная женщина за деньги погадала мне по руке. Помнится, цыганка словно ошалела от линий на моей руки и наговорила мне такого... Впрочем, каюта Лигейи была местом потаинственнее, пострашнее. Петерс не дурак, он попал в точку: казалось, еще немного, и я различу толпу духов за спиной хозяйки этой странной каюты.

— А что именно делает месье Вальдемара... э-э... особым случаем? — спросил я.

— Насколько я понимаю, — пояснила она, — на смертном одре он был подвергнут месмерическому воздействию, которое вынудило его как бы застыть, зависнуть между жизнью и смертью. Благодаря этому он обладает небывалой способностью провидения. Но общаться с ним может лишь исключительно опытный месмерист, ибо месье Вальдемар всякий раз пытается умереть окончательно.

— Стало быть, вы — человек с большим опытом в этой области?

Лигейя кивнула.

— В мире, из которого я пришел, подобные явления горячо оспариваются учеными людьми.

— Здесь это обыденный факт.

— Мне кажется, я уже дважды испытал нечто в вашем присутствии...

— Вполне возможно, — сказала она. — Что ж, допивайте настой, и я вам кое-что покажу.

Я допил остатки «болотной жижи» и поставил стакан на ближайший столик.

— Для меня это питье слабовато.

— Да, оно умеренного действия.

— А ведь вы обещали сильное средство, чтоб успокоить мои нервы.

— Я свое слово сдержу. Вас ожидает процедура, которая и есть сильное средство, — сказала Лигейя и подняла руки в мою сторону. Мне показалось, что с них вдруг слетели искры и коснулись меня. Снова я почувствовал, как теплый ветерок овеял все мое тело. — Питье было только для начала.

— А как подействует эта процедура?

— Не берусь сказать точно, какой будет результат в вашем случае. Есть у вас какие-нибудь особые пожелания?

— Не знаю. Просто хочу, так сказать, убежать от всего на некоторое время.

Она улыбнулась и стала медленно опускать свои протянутые вперед руки. Меня словно теплой волной окатило. Я чуть наклонился вперед в кресле и позволил этому приятному чувству ублаготворенности охватить всего себя. Лигейя работает на Эллисона и знает, что я для него очень нужный человек. Стало быть, бояться ее не следует.

Теперь она сделала новый пасс руками, и я постарался расслабиться совершенно, полностью отдаваясь во власть сладостной неги. Когда-то цыганка пробовала делать со мной нечто подобное, но ей было далеко до этой искусницы.

После первых пассов меня охватило веселящее чувство приятного расслабления, но спустя короткое время я стал замечать и другой эффект действий Лигейи — парализующий. Мое сознание утрачивало власть над телом, они начинали жить раздельно. Потом я заметил, что течение моих мыслей замедляется. Но это происходило на фоне такой эйфории, что я и не думал сопротивляться упоительному соскальзыванию в летаргию.

Ее руки теперь парили совсем близко надо мной.

— Сейчас я сделаю так, что вы расслабитесь глубоко-глубоко, — приговаривала она. — А очнетесь с чувством полного обновления сил.

Я хотел ответить, но было так лень шевелить губами — да и зачем? Ее руки еще раз скользнули вдоль моего тела — и я перестал его чувствовать. Мое сознание оставалось связано с миром лишь глазами, но и их становилось все труднее держать открытыми. Наконец глаза мои закрылись — после чего я ощутил, как тень ее рук снова скользнула надо мной. И вот я покидаю себя — куда-то взмываю, в сверкающую белизну, я лечу, я превращаюсь в снег, я кружусь на ветру — к земле, к земле...

...Внезапно голова у меня закружилась, желудок стало подводить. Я резко поднял руки к голове и стал массировать виски. Лишь после этого я открыл глаза.

Я был на постели — полулежал на подоткнутых под спину подушках. Старое, протертое одеяло прикрывало мое тело от пояса вниз. Я привстал на подушках; руки у меня немного дрожали. Прислушался к песне дрозда за окном. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в небольшой, крайне бедно обставленной комнатке. Что происходит? Хоть убей, не помню, как я попал в это место...

На столике у кровати я увидел письмо и взял его. Оно было адресовано Эдгару По. Тут я удивился еще больше и позволил себе прочитать это письмо, дабы найти хоть какой-то ключ к происходящему.

Я прочел следующее:

   Ричмонд, 29 сент. 1835 года

   Дорогой Эдгар!

   Будь я властен излить тебе свою душу в подобающих случаю выражениях, я бы так и сделал. Но — горе мне! — перо мое немощно, а потому излагаю тебе последующее в самых немудрящих выражениях — тем низким языком, к коему я привык.

   Что ты искренен в своих обещаниях — тому верю, и верю твердо. Но очень я опасаюсь, Эдгар, что стоит тебе вернуться на эти улицы, как решимость твоя испарится и ты вновь запьешь горькую, да так, что потеряешь разум. Коли будешь уповать на себя одного — пропадешь. А коли призовешь на помощь Господа — спасешься!

   Знал бы кто на земле, как я оплакивал разлуку с тобой! Сила моей горести ведома лишь мне одному. Господь видит, как я был привязан к тебе — да и сейчас люблю тебя не менее прежнего. Всей душой желал бы твоего возвращения — однако страшусь того, что едва ли не сразу придется снова с тобой расстаться.

   Вздумай ты поселиться в моем или ином благомыслящем семействе, коего члены не имеют обычая потреблять крепкие напитки, тогда бы я был спокоен за тебя. Однако ежели ты надумаешь жить в таверне или ином месте, где принято подавать к пище вино, тебя поджидает опасность. Я сам испытал это на себе.

   Природа наделила тебя дивными талантами, Эдгар, — так сделай же так, чтобы окружающие уважали и твои таланты, и тебя самого. Научись уважать себя сам и скоро обнаружишь, что и другие стали тебя уважать. Раз и навсегда отринь от себя бутылку и как от чумы спасайся от собутыльников! Скажи мне, что ты так и поступишь, и дай мне услышать, что ты твердо решил более не поддаваться соблазну.

   Ежели вернешься в Ричмонд и снова станешь помогать мне в конторе, заруби себе хорошенько на носу: коли ты хоть раз напьешься, я сей же момент расторгну все мои обязательства пред тобой.

   Кто пьет еще до завтрака — такому веры нет! От такого пропащего человека в деле никакого толку.

   Я серьезно думал над твоей статьей для «Автографа» и пришел к выводу, что лучше оную в нынешней форме не печатать. Поступи я иначе, Купер меня не удивит, если подаст в суд за клевету.

   Пробный оттиск твоей статьи три дня как лежит на моем столе, так что я имел достаточно времени подумать.

   Остаюсь твоим верным другом,

Т. У. Уайт

Я бессильно выронил письмо. Не помню, чтоб когда-нибудь прежде я испытывал такую слабость во всех членах. Однако я заставил себя усилием воли встать с постели и дотащиться до небольшого зеркала. Лицо было мое, только я был мало похож на себя — щеки ввалились, глаза красные. Я опять с силой потер виски. Стало быть, бедняга По много пьет, и то, что я испытываю, — результат излишества.

Но как я проник в его тело?

Я вспомнил, как руки Лигейи парили надо мной, и мне чудилось, что, не касаясь меня, они касались глубинной моей сути. Я припомнил месье Вальдемара, Петерса, Эллисона. И даже мою последнюю встречу с По — посреди буйства стихий. Неужели он верит, что Анни умерла? Не потому ли он довел себя до такого жалкого состояния?

Если это правда, то не смогу ли я изменить его душевное состояние к лучшему тем, что оставлю записку? Я огляделся в поисках бумаги и пера.

— Эдди! — раздался голос немолодой женщины из соседней комнаты. Я счел за лучшее не отзываться. — Эдди! Вы уже встали?

Ага. На конторке у окна. Перо. Чернильница. Я поспешил туда. Теперь бумага. Где же бумага? Этот человек пишет для журнала — в доме должна быть бумага. В ящиках конторки ее не оказалось...

— Хотите чаю, Эдди?

Вот! В коробке под столом. Я подтащил единственный стул к конторке и сел. Как же начать? Надо как-то упомянуть наши общие встречи с Анни.

«Сколько видений назад мы зрели девочку, которая...» — быстро написал я — после чего силы мои решительно иссякли.

Я отложил перо. Моя голова клонилась на грудь. За моей спиной шумно распахнулась дверь. Любопытство повелевало мне обернуться, но я был так слаб, что даже этого не мог сделать. Я свалился со стула.

— Эдди! — испуганно вскрикнул тот же женский голос, что я слышал через стену.

Но я опять терял сознание, куда-то плыл по черной глади — прочь, прочь. Встревоженный женский голос становился все глуше, глуше. Я больше не чувствовал своего тела... Но вот что-то забрезжило в моем сознании, оно мало-помалу заструилось жизнью, какие-то тени задвигались перед моими раскрытыми глазами.

Прошла, наверно, целая вечность, прежде чем я по-настоящему свободно вздохнул и посмотрел перед собой незамутненным взглядом.

Надо мной склонилась Лигейя — брови чуть сдвинуты, выражение лица слегка озабоченное.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

Я потряс головой и потрогал рукой область желудка. Голова не болела, и больше не мутило — все признаки жуткого похмелья прошли.

— Чувствую себя хорошо, — сказал я и немного потянулся, как после крепкого сна. — А что произошло?

— Разве вы ничего не помните?

— Помню — был в другом месте, в теле другого человека.

— В чьем теле?

— Эдгара Аллана По.

— Того самого, о котором вы спрашивали месье Вальдемара?

Я кивнул.

— Я совершил далекое путешествие. А тем временем, могу поспорить, По успел побывать в моем теле.

Настал ее черед согласно кивнуть.

— Да, — сказала она. — И мне показалось, что он или пьян, или под воздействием наркотического дурмана, или просто сошел с ума. Мне было трудно держать его в своей власти, и обратно я отправила его лишь с большим трудом.

— Объясните мне прежде всего — зачем он здесь появился? Такого рода обмен случается часто — когда души меняются телами?

— Впервые слышу о таком событии и впервые вижу что-либо подобное! — сказала Лигейя. — Этот человек очень странный. У меня было такое впечатление, будто я по ошибке опять вызвала злого духа.

Я воздержался от расспросов касательно ее общения со злыми духами. Для одного утра и так слишком много впечатлений.

— Он засыпал меня вопросами об Анни, — продолжала Лигейя. — И сравнивал свое сердце с лютней, у которой порвали струны. Если он не сумасшедший — значит, поэт. Но я теряюсь в догадках, кто из вас произвел этот обмен душами.

Я пожал плечами.

— Погодите! — воскликнула моя собеседница. — Разве месье Вальдемар не говорил, что вы двое каким-то странным образом представляете собой одну и ту же личность? Это отлично объясняет метафизический механизм того, что произошло!

— И в этом случае от метафизики, как всегда, никакой практической пользы, — возразил я. — Я не безумец и не поэт. Мое сердце не подобно лютне. Просто я угодил в другой, чужой мир. То же самое, как я понимаю, произошло и с Эдгаром По. Уж не знаю, как нас угораздило махнуться мирами, но явно не без участия человека, которого мы сейчас преследуем.

— Руфуса Гризуолда?

— Кажется, его зовут именно так. Да, именно так. Вы знаете его?

— Встречала однажды — в Европе. Много лет назад. Опасный человек — как в обыденной жизни, так и в отношении некоторых совершенно особых способностей.

— Правильно ли я понимаю, что он своего рода алхимик?

— Хуже того, — сказала Лигейя. — Он занимается неизвестной мне разновидностью черной магии.

— По мнению Эллисона, Гризуолд каким-то образом вмешался в отношения между мной, По и Анни, чтобы привести дела к их нынешнему состоянию — заполучить Анни в качестве проводника, а нас с По поменять местами в двух параллельных мирах.

Лигейя пытливо всматривалась в мои глаза.

— Не знаю, не знаю. Но сама идея обмена очень увлекательная. Хотите, я попробую узнать побольше обо всем этом?

— Буду обязан вам.

Я поднялся из кресла.

— Впрочем... — произнесла она и осеклась.

— Заканчивайте! — попросил я.

— Я бы хотела задавать вопросы месье Вальдемару каждое утро — примерно в одно и то же время. Ему будет полезно такое устойчивое расписание.

— Вы думаете?

— Даже мертвым полезно иметь здоровые рабочие привычки, — пояснила она. — Мне думается, что, будучи главой экспедиции,, вы должны присутствовать на этих сеансах.

— Пожалуй, вы правы, — сказал я. — К сожалению.

Я направился к двери. У самого порога остановился.

— Спасибо... за все, — сказал я. — Увидимся за обедом.

Она отрицательно мотнула головой.

— Пишу мне приносят сюда. Но вы как-нибудь можете присоединиться к моей трапезе.

— Хорошо, как-нибудь, — проговорил я и вышел из каюты.

Внезапно коридор справа и слева от меня ярко осветился — словно молнией.

— Что вы сказали? — по-французски спросила Лигейя, но голос ее прозвучал так, словно она была не рядом, а в сотне ярдов от меня. И тут дверь ее каюты сама собой со стуком захлопнулась.

— Сюда, Перри, — позвал меня до боли знакомый голос. — Пожалуйста!

Это был голос той единственной женщины, ради которой я пошел бы сквозь огонь и воду, и поэтому я подчинился приказу. Но где-то в глубине моего сознания все же мелькнула мысль, что даже живым людям иногда не помешает немного покоя и отдыха, — и на полсекундочки я позавидовал месье Вальдемару.

 Глава 4

...По словно застывшей молнией освещенному коридору — как по туннелю, залитому жидким серебром, или по ледяной пещере — шел я вперед, все ускоряя шаг. Ибо Анни звала — и, казалось, я вот-вот увижу ее за очередным поворотом бесконечного коридора. Но вот он, поворот, и туннель света повел меня круто вверх, а яркий свет вокруг стал то слабеть, то усиливаться — почти что запульсировал. Я опять чувствовал, что Анни совсем рядом, — но нисколько не ближе прежнего. Я побежал дальше по туннелю света — вверх, вверх, вверх...

— Анни! — закричал я. — Ты где?

— Там же, где и всегда, — ответствовала она. Однако голос ее стал тоньше, звонче. — Я на берегу моря.

— Не могу найти тебя. Наверное, я заблудился! — прокричал я.

И внезапно завеса яркого света раздвинулась. На мгновение я был унесен в далекое прошлое. И мне не показалось странным, что Анни — снова девочка и стоит возле кучи хвороста с сияющей раковиной в руке, а за ее правым плечом видна полоса прибоя.

— Анни! Что случилось? — воскликнул я.

— Беда с Эдди, — сказала она. — С Эдгаром Алланом...

— По, — подсказал я.

Она нахмурилась, потом кивнула.

— Да, его еще и так зовут. Он отказался от нас. Он удаляется — и это причиняет мне боль.

— Не понимаю. А я-то что могу сделать?

— Поговори с ним. Скажи ему, что мы его любим. Скажи — мы настоящие, живые. Скажи ему...

Свет внезапно сомкнулся и скрыл ее от моих глаз.

— Анни!

— Я не могу дольше оставаться тут, — донесся до меня ее слабеющий голос.

— Как я могу помочь тебе? — крикнул я в совершенном отчаянии.

Мои протянутые вперед руки дрожали. Пространство рядом с ними вдруг стало упругим — у меня в руках что-то трепетало. Внезапно почва подо мной содрогнулась, свет впереди сгустился в языки пламени, которые захлопали на ветру.

— Анни!

То, что я принял за начало ответа, оказалось громким криком птицы. А может, то был отдаленный гром, ибо я ни в чем уже не был уверен — прямо на моих глазах все решительным образом менялось: огромные живые языки пламени вдруг преобразились в полощущие паруса, а то, что трепетало в моих руках, оказалось мачтовым канатом.

Сам я стоял на другом канате — и через него ощущал, как судно переваливается на волнах. До палубы было так далеко, что голова у меня закружилась, и я еще сильнее вцепился в тот канат, за который держался. Всю жизнь я боялся высоты, а тут еще и крепкий утренний ветер — похоже, первый предвестник шторма — немилосердно раскачивает снасти... Мне было очень не по себе.

Я заслышал шлепающие звуки слева и покосился в ту сторону. По канатам ко мне взбирался Эмерсон. Очутившись на одном уровне со мной, он одной лапой обхватил мачту, чтобы прочнее держаться, а другой — мою руку у плеча. Держал он крепко и был явно полон добрых намерений, поэтому я не сразу, медленно разжал руки, которые с истеричной силой цеплялись за канат, — и дал Эмерсону подтащить себя к мачте. И вот мои ноги нашли более прочную опору — я стоял на поперечине мачты. Я охватил мачту с той же неотвязной нежностью, с какой пьяница обнимает фонарный столб. Первое головокружение проходило. То, что с канатов меня снял Эмерсон, а не я сам перебрался к мачте, лишь ухудшило дело — я ощущал себя беспомощным котенком, который вдруг оказался на макушке дерева. Я буркнул «спасибо» Эмерсону, который вообразил, будто теперь я чувствую себя в большей безопасности, отпустил меня и быстро полез вниз.

Я медленно последовал за ним по деревянным перекладинам, набитым на мачту. Хорошенький оборот приняли мои детские видения на этот раз!

— Мистер Перри! — произнес внизу знакомый голос. — А вы, похоже, добросовестно отнеслись к своим обязанностям главы экспедиции! Знай я, что вы решите проинспектировать судно, я бы с готовностью предоставил вам проводника — или сам бы провел по кораблю. Я и не предполагал, что вы, человек вроде бы сухопутный, проявите такую сноровку.

Я преодолел последние футы до палубил, стал на вожделенную твердь и солидно заложил руки за спину — чтобы скрыть их дрожь.

— Спасибо, капитан Ги, — сказал я. — Я бы не назвал это инспекцией. Просто мне было любопытно поближе поглядеть на устройство корабельных снастей... все ли надежно.

Он улыбнулся.

— Уверяю вас, все надежно. Полагаю, вы сами в этом убедились?

— Разумеется.

— Я как раз собирался послать к вам человека, дабы пригласить вас отобедать со мной, когда пробьет восемь склянок. Нам стоило бы поближе познакомиться и обсудить предстоящее путешествие.

— Замечательная мысль, — сказал я. — Спасибо, обязательно приду в указанное время.

Я вернулся в свою каюту — остаться наедине и хорошенько подумать. Вытянулся на широкой лавке, заложил руки под затылок и стал размышлять, рассеянно таращась на колбы с разноцветными жидкостями на лабораторном столу. Стараясь не думать о том, что месье Вальдемар лежит совсем рядом — за стеной, я перебирал события последних дней, когда жизнь моя внезапно потекла по другому руслу — и с бешеной скоростью.

До сих пор сосредоточенным размышлениям мешало разное — то я был слишком занят или непреодолимо хотел спать, вымотанный происходящим, то был до того ошарашен событиями, что не успевал переваривать массу новых впечатлений. Теперь я отчетливо сформулировал вопросы, которые мог бы задать себе и раньше, если бы поток событий тащил меня с меньшей силой. Какова сила противника — и в чем заключается эта сила, которая позволяет ему передвигать По, Анни и меня из мира в мир, как пешки на шахматной доске? Какого рода способностями обладает Лигейя? И, что для меня важней всего, почему мои странные встречи с По и Анни, которые прежде были случайными редкими эпизодами, вдруг изменили свой характер, частоту и в них появился такой надлом?

Механизм этих встреч я не понимал с самого начала, а потому и сейчас терялся в догадках, отчего видения приняли новый оборот. Особенно тревожила меня последняя встреча с Анни, после которой я очутился высоко на мачтовых снастях. Прежде мы встречались, будучи одного возраста. Неужели само Время стало предметом зловещих манипуляций? Если это так, почему наступили такие крутые перемены?

Все эти вопросы, казалось, вот-вот прояснятся для меня — и тут я заснул. А проснувшись, я уже не помнил ответов. Разбудил меня корабельный колокол. Не будучи уверен, сколько раз он ударил, я вышел из каюты, чтобы узнать точное время.

У трапа курил сигару Дирк Петерс. Рядом с ним, в тени, стоял Эмерсон. Время от времени он протягивал лапу, брал сигару изо рта хозяина, самозабвенно затягивался — и возвращал сигару Петерсу.

— Да, мистер Эдди, пробило восемь склянок, — сказал Петерс. — Если ищете каюту капитана, то она вон там.

Он указал мне направление рукой с дымящейся сигарой, которую Эмерсон тут же выхватил.

— Первая дверь? — спросил я.

— Нет, вторая... Я слышал, вам помогли спуститься с мачты. Но Эмерсон не видел, как вы туда забрались.

— Ну, тут он врет, — сказал я. Меня подмывало осведомиться, откуда у него эти сведения — уж не беседует ли он со своей обезьяной?

Петерс хихикнул.

— Извините, спешу, — сказал я. — Спасибо, нет.

Последнее относилось к сигаре, которую Эмерсон любезно протягивал мне.

Капитан Ги приветствовал меня и поднял тост за мое здоровье, держа в руке крохотный стаканчик вина. Помощник кока расставил все необходимое на столе и удалился.

— Мистер Перри, — вновь наполняя стаканчики, сказал капитан, когда мы остались наедине, — предлагаю вам сразу после нашего обеда совершить путешествие по всему кораблю. Я буду вашим гидом.

— Спасибо, сэр. Стоит ли так утруждать...

— Уверяю вас, мне только приятно показать свое судно. Мистер Эллисон сказал, что вам будет нетрудно по мере необходимости указывать нам маршрут.

— Да, — согласился я, принимаясь за еду. Тут капитан посмотрел на меня до того пристально, что я счел нужным добавить: — Смею надеяться, что в этом отношении у нас не будет затруднений.

— Вы познакомились с этим таинственным месье Вольдемаром?

— Да.

— Он что — занимается вычислениями по звездам?

— Не уверен, — ответил я. — Впрочем, на эту тему мы с ним не беседовали.

— Просто я думал, что он вычисляет посредством малопонятных формул маршрут тех, за кем мы гонимся.

— Нет, — сказал я и снова занялся едой.

— Мистер Эллисон побеседовал с месье перед тем, как покинуть корабль. После чего приказал мне плыть к южной оконечности Европы. И сказал, что дальнейшие и более точные инструкции я смогу получить от вас — в нужный момент.

— Верно.

— Не нуждается ли в чем месье Вальдемар?

— Он мне ничего не говорил на эту тему.

— В его каюту не носят еду.

— Насколько я понимаю, он на особой диете. За всем следит госпожа Лигейя.

— Понятно. Но если что-нибудь нужно — только скажите, хорошо?

— Хорошо.

— Занятный он человек. Наверно, у него богатое прошлое, есть о чем рассказать.

— Наверное. Только пока он ничего не рассказал. Ну да все впереди.

Какое-то время мы ели в молчании, потом капитан спросил:

— Когда вы предполагаете дать мне дальнейшие инструкции касательно нашего маршрута?

— А когда они вам потребуются?

— Пока особой спешки нет.

— Когда возникнет необходимость — предупредите меня. Если я до той поры еще не буду в курсе конечной цели нашего путешествия через океан — постараюсь узнать.

Капитан вяловато улыбнулся и перевел разговор на темы погоды и возможности штормов на нашем маршруте. После обеда он выполнил свое обещание и показал мне весь корабль.

Вечером я долго наблюдал за развитием шторма. Сперва на юге гремело и горизонт освещали зарницы. А я стоял на верхней палубе, и надо мной в чистом небе сиял мириад звезд. Шторм понесся над волнами в нашу сторону, словно гигантский паук. Вначале крепчающий легкий ветер после почти полного штиля, затем волны стали заметно выше и били о корпус корабля злее прежнего. Мало-помалу судно раскачивалось все больше, ветер задул порывисто, а раскаты грома становились все слышней. Звезды утонули в чернильной темноте, которую все чаще прорезали молнии.

Я гадал, что сейчас происходит в том мире, откуда прибыл я, и где теперь находится бедняга По — пишет или занимается редактурой, а может, гибнет от алкоголя, к большим количествам которого его организм — организм жителя другого мира — не был приспособлен. Как там — тоже бушует шторм? Но тут прямо над кораблем ударила молния, за которой сразу же раздался оглушительный раскат грома. На палубу обрушился ливень — и как я ни спешил вниз, меня вымочило до нитки, пока я добрался до трапа.

В последующие дни я неотступно следовал своему обещанию — ежеутренне навещал месье Вальдемара.

Теперь, когда я был посвящен в тайну, не было смысла проводить сеансы в полной темноте. Лигейя зажигала пару плошек или масляную лампу и открывала винный ящик. Мрачные тени плясали по восковому лицу покойника. После нескольких месмерических пассов Лигейи над телом мертвец начинал стонать, охать, хныкать, подвывать — стало быть, мы опять добивались внимания с его стороны. Обычно в процессе вызова месье Вольдемара меня тоже окатывали волны неизвестной энергии — словно струи воды протекали через тело.

Потом начинался диалог — с горестных стенаний оживающего мертвеца.

— Ради всего святого! Отпустите меня! Говорю вам, я умер! Неужели у вас нет сердца? Дайте моей душе отлететь!

Я довольно быстро отучился обращать внимание на его нытье и сразу задавал какой-нибудь простенький вопрос.

Наш очередной разговор протекал так.

— Скажите, пожалуйста, какая сегодня будет погода? — спросил я.

— Солнечно. Ветер будет дуть с юго-запада со скоростью тридцать узлов. После обеда короткий ливень. О-о, какое страдание, какая мука!..

— Короткий ливень никому не повредит, — сказала Лигейя. — Ну как, вам уже удалось сузить район поиска фон Кем-пелена?

— Франция или Испания. Пока что не могу сказать точнее. Я прозябаю в ледяном пространстве, разделяющем материю и дух, — там плохо думается!

— В прошлый раз вы указывали на Королевство Нидерландов. Почему же сейчас — Франция или Испания?

— Вероятность его появления в Нидерландах резко уменьшилась. Говорю вам, я покойник, с меня взятки гладки!

— Не капризничайте. Я тоже плохо себя чувствую сегодня утром. Ответьте: Гризуолду, Темплтону и Гудфеллоу известно, что мы их преследуем?

— Разумеется. О-о-о, а-а-а...

— Что они замышляют против нас?

— Что-то наверняка замышляют. Но я не могу проникнуть в их мысли. Однако знаю точно — до сих пор они ничего не предприняли вам во вред.

Тут его нижняя челюсть бессильно отвалилась, заголяя ряд желтых зубов и вздутый синюшный язык.

— Быстрее! Быстрее! Или разбудите меня совсем, или сделайте так, чтобы я заснул! Говорю же вам — я мертвый!

— Ладно, желаю доброго сна, — сказала Лигейя, проделала над ним несколько пассов и смежила его веки.

Иногда по утрам мы обсуждали другие вопросы.

— Доброе утро, месье Вальдемар, — говорила Лигейя. — Как вы себя чувствуете сегодня?

— О мука, о страдание! — начинал покойник, но я сразу же прерывал его стенания конкретным вопросом:

— Я много думаю над вопросом альтернативных миров. У меня такое впечатление, что существует великое множество параллельных миров, которые отличаются друг от друга иногда слегка, иногда довольно существенно.

— Не могу сказать, что вы не правы, молодой человек... Умоляю, отпустите меня с Богом. Дайте мне или жить, или умереть! Быть ни живым, ни мертвым — мука хуже смерти!

— И вот чего я не могу понять, — продолжал я, переждав его сетования, — каким образом можно перебросить человека из одного мира в другой.

— Для этого следует начинать с поиска исключительно похожих друг на друга личностей в параллельных мирах. Эта пара почти близнецов при сближении создает нечто вроде резонанса...

— А как отыскать вторую половину пары — в другом мире?

— Нужен особый детектор. Ради всего святого...

— Опишите такой детектор!

— Это человек, который и не жив, и не мертв, но обладает свойствами живого и мертвого. Именно он способен простереть область поиска в параллельный мир...

— Описанный детектор подозрительно похож на вас.

— Так оно и есть.

— Вы хотите сказать, что именно вы принимали участие в нашей перекрестной переброске из мира в мир?

— Нет. Я только отыскал нужные личности.

— Выходит, это вы отыскали По, Анни и меня для Гризуол-да и его шайки?

— Да, я.

— Каким образом?

— Словами этого не опишешь. Можно лишь осуществить. Ради всего святого...

— Дайте ему заснуть, леди Лигейя.

А вот еще один разговор — утром серого дня, когда море ревело вокруг корабля и палуба ходила ходуном под нашими ногами.

— Доброе утро, месье Вальдемар. Как дела?

— Заклинаю вас, леди, освободите мою душу, дайте упокоиться моим бренным останкам...

— Мистер Перри желает задать вам несколько вопросов.

— Это не займет и пяти минут, месье Вальдемар. Ваши слова, сказанные на днях, навели меня на некоторые мысли. Для нашего обнаружения шайка Гризуолда использовала вас. Но какая сила ответственна за наше физическое перемещение — подчеркиваю, физическое! — из мира в мир?

— Необходима была особенно могучая личность, способная создать нечто вроде метапространства, то есть места, где она могла бы в своем присутствии свести пару этих почти близнецов.

— Анни? Получается, что вы нашли нас, а Анни была движущей силой перекрестного переноса?

— Именно так. Если можете, дорогой сэр...

— Да-да, у меня нет больше вопросов...

Лигейя сделала нужные пассы руками и произнесла напоследок:

— Желаю приятно провести день, месье Вальдемар.

Когда она задвигала крышку ящика-гроба, корабль качнуло, и крышка с грохотом упала на пол. Очевидно, я не совсем привык к говорящему покойнику, потому что этот грохот ударил по моим перенапряженным нервам и заставил меня смертельно побледнеть — до тех пор я искренне воображал, что эти беседы мне уже нипочем.

— Хотите чаю или настоя трав? — соболезнующе спросила Лигейя.

— Лучше настоя.

Однако на следующий день я пришел с новыми вопросами.

— Доброе утро, месье Вальдемар.

— Если жалость не совсем чужда вашим душам...

— Рада тому, что сегодня вы говорите столь четко. Эдгар хочет спросить вас еще кое о чем.

— Да, — сказал я. — Я не понимаю, как можно было заставить Анни выполнить перемещение, о котором мы толковали в прошлый раз, если результат заведомо невыгоден для нее.

— Ее принудил к тому доктор Темплтон — опытный месмерист.

— И все же я не понимаю. Если ее искусство в этой области столь велико, как говорят, то как же человек с более слабыми способностями мог манипулировать ею? А если он обладал большими талантами, нежели Анни, почему они не обошлись без нее?

— Его способности — все равно что свет свечи против небесного светила. Однако он сумел совладать с ней, воздействуя на нее в самое уязвимое время — когда она была девочкой.

— Что вы говорите! Да разве подобное возможно?

— После того как ее обнаружили в пространстве, было нетрудно с помощью детектора направлять поток месмерической энергии доктора Темплтона в необходимый отрезок ее жизни.

— И в качестве фокуса такой энергии использовали вас?

— Верно.

— Стало быть, время для вас — преодолимый барьер?

— Время есть ничто как некое пространство — или пространства — между мирами. Проникать в прошлое легче, нежели в будущее.

Хотя на сей раз на море царил штиль, меня закачало — от его слов. Я пошатнулся и хотел ухватиться за край винного ящика, но промахнулся. Мои пальцы толкнули покойника в плечо. Оно было не мягче дерева.

— Бессмысленно колотить мертвеца, — уныло сказал месье Вальдемар.

— Простите, — сказал я, — это случайность.

Мое воображение рисовало мне мучительную картинку: играющих на берегу детишек. Но еще формулируя свой вопрос, я уже знал односложный ответ на него.

— Хотите ли вы сказать, — спросил я, — что доктор Темплтон заставил Анни создать такие условия, которые повлияли бы на жизнь всех нас троих до такой степени, чтобы перемещение из мира в мир стало возможно?

— Да.

— Выходит, мерзкая алчность сознательно играла тремя жизнями — ради своих низменных интересов?

Ответа не последовало. Только тут я понял, что не произнес вслух этот последний вопрос. Громко я спросил другое:

— И все это было затеяно для того, чтобы в нужный момент Анни появилась здесь и была похищена? А конечная цель всего коварного плана — с ее помощью выследить золотодела и раскрыть его секрет?

— Да, в данный момент ее используют в качестве инструмента для поиска.

— Что вы имеете в виду, говоря «в данный момент»?

— Скоро им понадобится очень много денег. Поэтому в данный момент Анни используют как инструмент. Затем ей найдут другое применение.

— Какое именно?

— Ее сверхъестественные таланты будут отняты — и станут составной частью Великого Дела.

— А что станет при этом с ней самой?

— Ее принесут в жертву.

— Вы шутите!

— Покойники не шутят! — возразил он. — И повторяю, сэр, нет смысла бить мертвого человека! Лучше отпустите меня с миром!

— Катись в ад!

— Можно подумать, что я сейчас не в аду!

Я ощутил руку Лигейи на своем плече.

— Уйдите! — сказала она твердо.

Только тут до меня дошло, что я наполовину вытащил мертвеца из гроба и трясу его за плечо!

Вторая рука Лигейи скользнула над моим позвоночником, и я почувствовал волну тепла. Я разжал руки и дал месье Вальдемару упасть в ящик.

— Ухожу, ухожу, — пробормотал я.

Она уложила покойника как следует, прикрыла крышку и увела меня прочь.

Как бы то ни было, на следующее утро я опять стоял у открытого гроба. Ответы месье Вальдемара имели свойство порождать новые вопросы.

— Bonjour, monsieur Valdemar.

— Леди, вы говорите с заключенным пыточного дома...

— В таком случае вы не посетуете, что мы отвлекаем вас — от пыток. У Эдди новая порция вопросов.

— Да, — сказал я. — Я как-то не решался спросить вас раньше, но скажите, пожалуйста, как ваши... э-э... останки попали к мистеру Эллисону. Ведь, судя по всему, вы были во власти Гри-зуолда, и он вас использовал в своих целях.

— Однажды ночью, не очень давно, мистер Петерс и Эмерсон ухитрились выкрасть меня.

— А Гризуолд знает, где вы?

— Да.

— И не пытался завладеть вами снова?

— Теперь у него есть Анни, и я больше не нужен.

— Она может делать все, на что способны вы?

— Моей проницательностью она не обладает, зато вполне удовлетворяет его нужду в астральном сознании.

— Кстати, каким образом он нашел вас — человека в очень особенном состоянии?

— А я не был в особенном состоянии, когда он меня нашел. Я был здоров и бодр.

— То есть?

— До встречи с ним я был жив-здоров.

— Стало быть, это он?..

— Да, он.

— Вы хотите сказать...

— Он довел меня до порога смерти.

— Простите за жестокие вопросы. Я не до конца понимал все происшедшее.

— Чем просить прощения, освободите меня. Дайте мне умереть.

— Увы, не могу. Вы нам нужны.

Я отошел от гроба и потупил глаза.

Лигейя обычным способом вернула месье Вальдемара туда, где он пребывал в промежутках между нашими утренними беседами. Мы задули свечи.

— Кофе? Или чаю?

— Чаю.

Три дня я не беспокоил его. То налетали штормы, то устанавливалась ясная погода. Я почитывал книги из собрания Эллисона и баловался, делая кое-какие опыты при помощи его алхимического оборудования. От скуки я заглянул к капитану Ги, попросил провести меня в оружейную каюту и выбрал себе саблю для упражнений. Сперва я тренировался в своей каюте, а потом на верхней палубе — в часы, когда она была почти пустынна. Мне нравилось заниматься на свежем воздухе, тело просило упражнений. Да и хорошее владение саблей мне не помешает — тут мой благодетель совершенно прав. И я до седьмого пота рубился с невидимым противником: делал выпады, отступал, кидался вперед. И порой заслуживал аплодисменты самого терпеливого зрителя — Эмерсона, который наблюдал за мной с мачтовых снастей.

За всеми этими занятиями я не мог не думать о главном. Мысль моя нарабатывала новые вопросы к месье Вальдемару. И вот наступил час опять снять крышку винного ящика. Плошки коптили, месмерическая энергия струилась по каюте — и вскоре несколько стонов покойника возвестили, что контакт установлен.

— Доброе утро, месье Вальдемар!

— Есть хоть малая надежда на то, что сегодня вы дадите мне умереть?

— Боюсь, придется вас разочаровать, — ответил я. — Но постараюсь быть краток. Во-первых, у меня есть один вопрос общего характера. Из ваших прежних слов я не совсем понял: Анни заставили связать меня и По узами общности или она сделала это добровольно?

— По своей воле. Моей задачей было найти человека с ее уровнем сверхъестественных способностей, который уже установил такую связь между двумя мирами. Когда я нашел Алии, доктор Темплтон заставил ее создать королевство у моря.

— Но, сэр, вероятность обнаружения столь странного контакта была астрономически мала!

— Какая разница — ведь выбор был из бесконечного числа возможностей.

Лишь начиная с этого момента своей жизни я проникся уважением к концепции бесконечности, проблема коей в последующее время занимала много места в моих размышлениях. А тогда любопытство понудило меня сделать еще шажочек к большему знанию.

— Каким образом человеческий ум постигает феномен бесконечности?

— Мертвые охватывают ее взглядом с высоты вечности, — ответствовал он. — И если уж мы заговорили о вечности, молю вас...

— Нет-нет, только не заводите старый разговор! — перебил я.

— Эдди! — обратилась ко мне Лигейя, ставя ударение в моем имени, как обычно, на втором слоге — по французской привычке.

— Да?

— Некоторое время вы наблюдали за моими действиями, а я столько же времени наблюдала за вами. Вы менее восприимчивы к алкоголю и месмерическим воздействиям, чем жители нашего мира. То есть обладаете большими возможностями по отношению и к одному, и к другому.

— К чему вы клоните?

— Мне было бы любопытно обучить вас кое-каким приемам моего искусства — посмотреть, что из этого выйдет. Можем начать с того, что вы попробуете вернуть месье Вальдемара в состояние покоя.

— Не думаю, что я могу одобрить это... — начал было месье Вальдемар.

— А вы помалкивайте! — прикрикнула она на живого мертвеца, беря мои руки в свои. — Вам про это мало что известно!

— Я...

Первый же наш общий жест утихомирил его — при этом я почувствовал излияние из меня некоей слабой энергии.

— Отлично, — сказала Лигейя. — Лиха беда начало. Надо пробовать еще.

И я стал пробовать. Хотя мои попытки в последующие дни имели некоторый успех, они сопровождались некими досадными побочными эффектами. Например, как только я — под руководством Лигейи — начинал опробовать свои способности к животному магнетизму, раздавался звонкий стук внутри стен каюты. Такой же стук порой доносился снизу и сверху. Мебель начинала разгуливать из угла в угол, а мелкие предметы то поднимались в воздух и зависали, то лопались или разлетались на кусочки.

На третий день наших опытов я сказал:

— Придется бросить это. Уж больно велик ущерб для состояния вашей каюты.

— Ваша сила нормальна для вашего мира, — сказала Ли-гейя. — Здесь она оказывается слишком велика. Возможно, не стоит больше искушать судьбу и экспериментировать на борту корабля. Океан глубокий.

После этого я бросил опыты в животном магнетизме, и операции с пробуждением и усыплением месье Вальдемара, как и прежде, стала проводить сама Лигейя. При первой же беседе он сообщил, что область поиска резко сузилась. Конечной целью нашего путешествия был теперь Париж.

...И обстоятельства его смерти были не менее загадочны, чем события во многих его рассказах. Его похоронили на балтиморском пресвитерианском кладбище — на участке, принадлежащем семейству По. На могиле не было даже таблички с именем — только номер 80, воткнутый могильщиком для памяти, чтоб можно было по регистрационной книге узнать, кто тут лежит. Через несколько лет Нейлсон По заказал каменную плиту на могилу кузена Эдгара. Однако эта плита была разбита еще в мраморообработочной мастерской, расположенной у железнодорожных путей, — товарный поезд сошел с рельсов и проломил стену. Второй попытки поставить могильный камень предпринято не было. Потомки хватились слишком поздно — табличка с номером восемьдесят давно пропала, да и само место фамильного захоронения семьи По затерялось.

Даром что никто не знает, где, черт возьми, почиют его бренные останки, существует внушительный памятник Эдгару Аллану По. И почти всегда накануне его дня рождения кто-нибудь да вспоминает о нем. У подножия памятника рядом с цветами в иной год появляется бутылка виски или набитое чучело ворона. Бодлер и многие его соотечественники сказали массу добрых слов об Эдгаре По, хотя и считали талантливым забулдыгой — тем отчасти и нравился. Генри Джеймс отчаянно возражал французам, но вы его знаете — он всегда был занудой. По был тем писателем, кто, по выражению одного умного человека, занимает огромное особое место в литературе и почти никакого в обыденном сознании потомков.

В этом году у подножия памятника опять стояла бутылка виски. Но он не выпил ни капли.

 Глава 5

Однажды ночью мой сон был потревожен. Я до этого периодически ворочался, то полупросыпаясь, то засыпая снова, а в какой-то момент, похоже, слышал почти отчетливо звуки ноябрьского шторма. Мои сны были бессмысленной мешаниной людей и мест. В какой-то момент шторм унялся — я и не заметил когда. И вот наконец я забылся сладким крепким сном...

Но вдруг я обнаружил, что сижу на постели, прислушиваюсь и приглядываюсь к теням и жду, когда мое сознание наконец подключится, догонит встревоженные органы чувств, потому что я никак не мог взять в толк, что же именно заставило меня проснуться и вскочить. Мне чудилось — в комнате кто-то есть, но лунный свет, вливаясь через иллюминатор, ярко освещал каюту, да и мои глаза полностью привыкли к темноте.

— Кто здесь? — спросил я громко, поспешно опустил ноги на пол, встал на одно колено и нашарил под кроватью саблю, положенную туда с вечера.

Ответом была мертвая тишина.

Тут я заметил слабое сияние у стены, возле лабораторного стола. Я встал, подошел поближе и замер, когда понял, что это всего лишь висящее на стене небольшое зеркало в металлической раме — и оно повешено под таким углом, что отражает лунный свет.

Однако по пути к гардеробному шкафу я обратил внимание, что сияние остается равномерным и неизменным, хотя я двигаюсь. Шустро перебрав висящую в шкафу одежду и убедившись, что там никто не затаился, я направился к зеркалу — получше присмотреться.

Оказалось, что оно отражает отнюдь не лунный свет. В зеркале я увидел залитый дневным светом, но подернутый туманом морской берег. Мое собственное отражение было бледным пятном на клубах тумана. И там, на берегу, возле одного из наших песочных замков, стояла Анни — в том возрасте, в котором познакомилась со мной, совсем девочка. Звук, что заставил меня вскочить на кровати, очевидно, был ее криком о помощи, ибо сейчас я услышал внутри мрачного подземелья своей памяти раскатистое эхо ее горестного вопля «Э-э-эдга-а-ар!».

— Анни! — крикнул я. — Я здесь!

Однако она меня не слышала. Я продолжал наблюдать за ней, но мысль не подсказывала ни одного способа дать знать Анни, что я тут, рядом. Вдруг справа от нее в густом тумане появилась человеческая фигура — она двигалась медленно, враскачку, очень неуверенно.

Я видел, как Анни повернулась к тому, кто приближался. Прежде чем я увидел его лицо, я угадал в этом человеке По. Но его внешний вид был большой неожиданностью для меня. Сорочка, хоть и из тонкого сукна, висит мешком. Какие-то безразмерные штаны. Он шел пьяной, шатающейся походкой и тяжело опирался на трость из ротанга. По казался намного старше меня: щеки обвисли, глаза мутные, взгляд ни на чем не задерживается. Сперва я даже подумал, что он под градусом. Однако, приглядевшись внимательнее, я увидел, что он просто очень болен. Это было лицо не пьяного, а человека, страдающего от жара. Анни кинулась к нему, но он двигался вперед так, словно не заметил ее. Когда она схватила его за руку, он внезапно рухнул на левое колено. Трость в руке описала широкий полукруг — и снесла несколько башенок песочного замка, проломила его стену. Какое-то мгновение он наблюдал за осыпью песка, потом перевел взгляд на Анни. Она порывисто обняла его, а уже в следующий момент он попытался встать. Не сразу, однако он все же встал — и двинулся дальше, прямо в мою сторону. Анни пошла за ним — хотя ее ротик несколько раз открывался, слов я не слышал. По подходил все ближе, ближе. Казалось, теперь он слепо смотрит мне прямо в глаза. Я ощущал его пристальный взгляд...

Мгновением позже его тело прошло через стену, голова — через зеркало, и он продолжал идти дальше, ничем не показав, что обратил внимание на свой проход через стену. Его бессмысленный взгляд скользнул по мне не задержавшись.

— Эдгар! — вскричал я. — По! Дружище! Стой! Остановись и отдохни! Мы хотим помочь тебе!

Он остановился. Обернулся. Воззрился на меня.

— Демон! — прохрипел он. — Дух-двойник! Зачем ты преследовал меня все эти годы?

— Вовсе я не демон, — сказал я. — Я твой друг Перри. Мы с Анни хотим помочь тебе...

Он застонал, отвернулся от меня и двинулся вперед. Я шагнул к нему в тот момент, когда он достиг полоски лунного света из иллюминатора. Свет прошел через него, как через раскрашенное стекло. Он остановился, поднял руку, посмотрел на нее — и сквозь нее.

— Умер — и стал призраком, — сказал он. — Ведь я уже бесплотный дух.

— Нет, — ответил я, — вряд ли. Давай я позову Лигейю, и она...

— Я умер, — повторил По, игнорируя и мои слова, и мое присутствие. — Но разве может бесплотный дух так страдать от болезни, как я?

Я приблизился к нему еще на шаг.

— Позволь мне попробовать...

Но тут рука его упала — и в следующий момент он исчез, весь, сразу, словно задули огонь свечи.

— По! — вскричал я.

Полная тишина. Я резко обернулся к зеркалу — теперь оно было темным.

— По...

Утром я тщетно гадал, был ли ночной драматический эпизод просто сном. Однако В руке моей, когда я проснулся, была по-прежнему зажата сабля. Я побрел к зеркалу и не увидел в нем ничего, кроме пытливо-встревоженного выражения на своей физиономии. Интересно, не это ли зеркало Эллисон использовал в своих алхимических штудиях? Возможно, именно его эксперименты сделали это зеркало более подвластным тем неизвестным силам, которые вдоволь потешились сегодня ночью.

Чуть позже, во время очередного сеанса общения с месье Вальдемаром, я спросил, в каком состоянии ныне находятся узы, связывающие меня, Анни и По.

— Они неизменны — ни крепче, ни слабее, — последовал ответ.

— Тогда я ничего не понимаю, — сказал я. — Последние видения резко отличаются от прежних. Что-то все-таки происходит.

— Да, — ответил недоумерший. — Но при этом узы, вас связывающие, неизменны. Изменился просто характер свиданий.

— А что тому причиной?

— Дух Анни посажен в клетку — ее одурманивают наркотиками и месмерическим воздействием. Они нарушают ее восприятие, искажают идущие от нее энергетические пучки.

— Чем я могу помочь Анни?

— Ее настоящее начисто скрывает от меня ее будущее, — сказал месье Вальдемар. — Вероятностей слишком много, и я не вижу способа разрешить ситуацию к лучшему.

— Иными словами, она взывает о помощи, а способа помочь — не существует.

— По крайней мере в данный момент.

Я отвернулся, скрипнул зубами и мысленно разразился проклятиями.

— Выходит, мне остается только сидеть сложа руки! — с яростью произнес я.

— Я не вправе выносить моральную оценку ваших действий или вашего бездействия.

— Проклятье! Мне нужно одно — знать способ выручить Анни из беды!

— Сейчас для вас самое разумное — беречь себя. Вы должны быть целы и здоровы в тот момент, когда наконец представится возможность помочь.

— А такая возможность — представится?

— Вполне вероятно.

— А когда и где произойдет это «вполне вероятно»?

— Не знаю.

— Пропади оно все пропадом! — запричитал я. — Чтоб вам пусто было! Неужели вы не можете подсказать мне хоть что-нибудь полезное?!

— Могу, — сказал он после долгой паузы. — Когда события примут совсем ужасный оборот — знайте, кое-что может быть нереальным.

— Это слишком мудрено для меня, — сказал я. — Не понимаю ваших слов.

— Даже сейчас, — продолжал месье Вальдемар, — Темплтон и Гризуолд ищут способ превратить Анни в свое оружие.

— Анни? В оружие?

— Да. Коль скоро она способна перемещать людей из мира в мир, то не исключено, что она может проделывать с людьми и другие вещи.

— Например?

— Пока что с точностью не могу ответить. Но что бы ни случилось — помните, что вы обладаете способностью переносить без вреда для себя гораздо большие дозы яда и животного магнетизма, чем кто бы то ни было в этом мире... Умоляю, отпустите меня!

Я сам проделал необходимые пассы, возвращая его в царство покоя.

После этих пессимистических признаний месье Вальдемара я вдруг серьезно засомневался в его пользе для нашей экспедиции. Если он не в силах проникнуть в сознание постоянно одурманенной Анни, то какой от него вообще толк? И если он не подскажет способ ее спасти — мое участие в этой странной одиссее попросту лишено смысла. Ведь я пустился в путь единственно ради Анни!

В последнее время я коротал вечера за игрой в карты с Петерсом. И вечером того дня за картами обсудил с ним сложившуюся ситуацию. Я откровенно рассказал все о себе и о затруднениях месье Вальдемара.

Во время нашего разговора Эмерсон неустанно шатался по каюте. Временами он застывал у меня за правым плечом. И тогда я замечал, что он подает своему хозяину какие-то знаки, и партия неизменно заканчивалась победой Петерса. Оба в свое время выручали меня из опаснейших положений, поэтому мне было негоже сердиться на них. Да и как я мог обвинить их в мошенничестве — нелепо даже предположить, что обезьяна может постичь карточную игру и что-то кому-то подсказывать! Однако я стал — от греха подальше — класть карты на стол рубашкой вверх всякий раз, когда Эмерсон возникал за моей спиной. При этом я делал вид, что на время прерываю игру, дабы углубиться в подробности своего рассказа. Если Петерс и замечал мою уловку, она его только забавляла. Он проявлял живой интерес к моему рассказу и к мучившей меня проблеме.

В тот вечер, когда Эмерсон в очередной раз начал проделывать странные па за моей спиной, я отложил карты и поведал Петерсу о том, что месье Вальдемар находит действия Анни непредсказуемыми.

— Ха! — воскликнул он. — А вы делайте поправку на ветер!

— Простите?

— Если ветер дует слева — цельтесь чуть левей от цели и попадете точнехонько куда нужно.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы задаете своему полупокойнику не те вопросы, — сказал Петерс. — Расспрашивайте его наобум обо всем, что касается этой вашей леди. А ветер отнесет ваши вопросы точно к цели!

Эмерсон больше не забегал мне за спину, и к концу игры — кажется, тогда пробило шесть склянок — каждый из нас выиграл примерно одинаковое количество раз. Но я получил даровой совет, который хорошенько обдумал перед сном. И к следующему утру у меня был целый ворох новых вопросов к месье Вальдемару.

В очередной раз пламя в плошках покачивалось и по каюте протекали струи месмерической энергии...

— Мне неловко опять беспокоить вас, — сказал я после того, как услышал привычную порцию стенаний, — но не могли бы вы подсказать, где находится в настоящее время фон Кемпе-лен?

— В Париже.

— А точнее?

— Определенной улицы назвать не могу. Эти сведения для меня недоступны.

— Почему?

— Гризуолд предугадал ваш вопрос и заранее принял меры, — сказал месье Вальдемар. — По его приказу Темплтон заставил Анни скрыть Париж от моего зрения.

— Наш пострел везде поспел! — в сердцах сказал я. — Этот тип проворен и заранее предвидит наши ходы... А как насчет обычных, несверхъестественных способов узнать местонахождение фон Кемпелена?

— У мистера Эллисона изрядное количество доверенных людей в Париже...

— Да, у меня есть их список.

— Один из людей Эллисона дежурит в парижской гавани и узнает «Ейдолон», когда тот причалит к берегу. Он сведет вас со всеми нужными лицами.

— Боюсь, мы сможем доплыть только до Гавра, который находится в устье Сены, — сказал я. — Корабль нашего размера не сможет подняться вверх по реке до Парижа. Придется ехать из Гавра в дилижансе...

— Сможет, — сказал месье Вольдемар. — Попросите того, кто встретит нас в порту, свести вас с неким месье Дюпеном, который тоже сотрудничает с мистером Эллисоном. Этот Дюпен найдет фон Кемпелена хоть под землей.

— Гризуолд также отыщет фон Кемпелена — мы проследим за ним, и он выведет нас на Анни!

— Такой вариант событий возможен. Но я уже говорил, настоящее Анни полностью скрывает от меня ее будущее.

— Что ж, поправка на снос ветром более-менее сработала, — сказал я.

Поблагодарив бедолагу, я вернул его в состояние покоя.

Позже я извлек из тайника список французских сотрудников мистера Эллисона. Среди них числился и Дюпен — Сезар-Огюст Дюпен, проживающий в доме номер тридцать три на рю Дуно в предместье Сен-Жермен. Рядом была приписка: «В высшей степени надежен, первоклассный ум, даром что поэт и большой чудак».

Капитан Ги заверил меня, что он не раз плавал на «Ейдолоне» во Францию и поднимался по Сене до самого Парижа, так что затруднений не предвидится.

Теперь во время своих сабельных экзерсисов я размышлял о фон Кемпелене и его драгоценном секрете. Я исходил из того, что Анни непременно укажет местонахождение ученого, а Гризуолд ухитрится первым найти его. Когда я столкнусь лицом к лицу с фон Кемпеленом — а этот момент рано или поздно наступит, — что я ему скажу, какие аргументы выдвину? Краем глаза я видел, как откуда-то на палубу вышел Эмерсон и остановился понаблюдать, как я атакую невидимого врага. Итак, предложит ли Гризуолд фон Кемпелену деньги в обмен на его секрет? Или попробует вырвать секрет пытками? Нет, скорее станет торговаться. Процесс получения золота из свинца длительный, сложный — им трудно будет обучиться, даже если они заставят фон Кемпелена показать все этапы преобразования. Необходима добровольная помощь алхимика.

Но что можно предложить человеку, который умеет делать золото считай что из грязи?

Хитрый вопрос. Очень вероятно, что процесс получения золота требует дорогого оборудования и дорогих ингредиентов. Так что производить золото в большом количестве может оказаться делом недешевым. И тут Гризуолд способен пособить фон Кемпелену, равно как выполнить и другие пожелания ученого. Вытираясь полотенцем после упражнений с саблей, я размышлял, подействует ли на алхимика призыв не подрывать стабильность мирового рынка золота. Это хоть менее абстрактно, чем указание на этическую недопустимость производства избыточного количества золота. Нет, лучше всего продемонстрировать фон Кемпелену всю низость Гризуолда. Но сработает ли?.. Откуда мне знать — может, в натуре самого фон Кемпелена предостаточно низменных черт и чужая подлость нисколько не отталкивает его, благо есть возможность ею воспользоваться.

Натягивая на себя сорочку, я попытался представить, как бы отреагировал на данный вопрос Сибрайт Эллисон. Не колеблясь ни секунды с ответом, он бы, наверное, расплылся в добродушной улыбке: «Секреты умирают вместе с людьми». Но я не собирался лишать жизни кого бы то ни было ради сохранения стабильной цены на золото. Что же мне остается?

Вернувшись в свою каюту, я достал из тайника рекомендательные письма и задумался над ними. Похоже, при необходимости можно раздобыть внушительную сумму денег. Хоть я и не хочу, чтобы распря между моим нанимателем и Гризуолдом дала возможность фон Кемпелену заломить побольше за свой секрет, делать нечего — простейшим решением будет предложить больше Гризуолда. Так я и решил в конце концов: сперва покажу гнилое нутро Гризуолда, а если это не подействует, попробую переманить фон Кемпелена щедрыми посулами.

На палубу я вернулся с меньшим грузом на душе. Наконец-то у меня были кое-какие точные сведения и более или менее сносный план.

День стоял ясный, дул свежий ветер, светило солнышко, и до обеда оставалась одна склянка. Весело надувая паруса, ветер гнал нас к французскому берегу...

Извилистая Сена неторопливо несла свои воды в юго-восточном направлении. Под свинцовым ноябрьским небом наш корабль медленно пробирался среди многочисленных судов и суденышек. На последнем отрезке пути нас буксировал небольшой паровой катер. На берегу стояли голые деревья. Вода была серой.

В это время года тут было трудно отличить сумерки от дня. Я стоял на палубе в полумраке и наблюдал за движением темных масс вокруг. Светало, но солнце пряталось за сплошной пеленой облаков. Мосты, мельницы, крестьянские телеги снуют по дорогам. Дома подрастают, их становится все больше, и стоят они все ближе друг к другу...

— Еще несколько часов, и вы, мистер Эдди, проверите свое умение парлякать, — раздался рядом голос незаметно подошедшего Петерса. Я покосился на тень на палубе — Петерс был без своего мохнатого сиамского брата.

Я отрицательно мотнул головой.

— Боюсь, мой французский в жалком состоянии. А вы тут бывали?

— Несколько раз — по поручению мистера Эллисона.

— Знаете язык?

— И да, и нет.

— Что вы имеете в виду?

— Я уже говорил, что мой папаша был вояжером — в районах, где жили французы. Пока мы были вместе, я поднабрался у него французского, но потом перенял от некоторых своих знакомых парижское арго, язык голодранцев и шпаны. Так что понимать кое-как понимаю, а вот когда открываю рот — порядочные французы шарахаются в сторону и понимают, что мне доверять нельзя.

— Вы хотите сказать, им кажется, что вам нельзя доверять?

— Нет, они понимают, что мне доверять нельзя.

— О-о!..

Он рассмеялся, я подхихикнул в тон ему, но в душе задумался над его словами.

Мы бросили якорь и ошвартовались в парижской гавани ближе к полудню.

В порту было шумно, много движения, пахло пряностями и какой-то гнилью. Я сказал капитану Ги, что спушусь на берег в сопровождении Петерса сразу после того, как корабль причалит к берегу. Капитан возразил, что нам предстоят некоторые таможенные формальности, — он проследит, чтоб они не затянулись, а мы пока успеем пообедать.

Мы с Петерсом так и поступили, спустились в кают-компанию и неспешно занялись трапезой.

Тем временем матросы, перекрикиваясь, спустили с корабля трап, а через некоторое время к нам подошел капитан Ги.

— Эдгар, — сказал он, — вас не затруднит пройти со мной? И прихватите Петерса.

Я хотел было спросить, что за срочность, но он поймал мой взгляд и приложил палец к губам. Я кивнул, вскочил из-за стола и последовал за капитаном. Петерс двинулся за нами, а у трапа к нам присоединился невесть откуда взявшийся Эмерсон.

Капитан Ги привел нас в свою каюту, где находилась невысокая худая брюнетка в элегантном, но неброском наряде. Тепло улыбаясь нам, она встала с широкого кожаного кресла.

— Знакомьтесь, — сказал капитан Ги, — это мисс Мари Роже, одна из сотрудниц мистера Эллисона. Она поджидала наш корабль на пристани.

Я удивился: каким образом Сибрайт Эллисон, ничего не зная о конечной цели нашего путешествия, известил ее о нашем прибытии? Брюнетка тут же разрешила мой незаданный вопрос. Оказывается, эллисоновский агент в Гавре незамедлительно оповестил парижских коллег о том, что судно хозяина поднимается вверх по Сене. Было решено послать на яхту Мари Роже, чтобы узнать, не нужна ли какая помощь от парижской агентуры.

Эмерсону она, похоже, пришлась по душе. Разговаривая с нами, Мари Роже несколько раз погладила его, словно он был большой собакой. Это очень понравилось орангутангу, и он стал резвиться, бегая из угла в угол, пока Петерс не прикрикнул на него, после чего Эмерсон мигом спрятался под столом.

— Итак, если вам что-либо нужно — я к вашим услугам, — закончила милая брюнетка.

— Замечательно, — сказал я, — не премину воспользоваться вашим предложением. Мы разыскиваем ученого по фамилии фон Кемпелен. Точнее говоря, мы преследуем того, кто разыскивает фон Кемпелена. Что, впрочем, то же самое...

— Нужного вам человека видели в Париже, — сказала она, перебивая меня. — Здесь, на континенте, его считают персоной, за которой следует внимательно следить. Так что мы сможем оказать вам некоторую помощь в данном вопросе. А теперь продолжайте, пожалуйста.

Я поведал ей о похищении Анни и других проделках Нечистой Троицы, а также о вероятном открытии способа превращать свинец в золото. Я ничего не сообщил о самом себе, о своем переходе в этот мир, равно как и о месье Вальдемаре. Я счел, что это не относится к делу.

— Перед вашим приходом, — закончил я свой рассказ, — мы планировали спуститься на берег и разыскать месье Дюпена.

Она одобрительно кивнула.

— Правильный выбор. Я работала с этим человеком и высоко ценю его блестящий ум и безупречную порядочность. Хотя я не беседовала с ним касательно открытия фон Кемпелена, вероятно, он больше моего знает об этом деле. Могу проводить вас к нему.

— Он живет по-прежнему в доме тридцать три по рю Дуно? — осведомился я.

— Верно.

— Когда мы сможем повидаться с ним?

— Очень вероятно, что он сейчас дома. Дело настолько серьезно, что мы можем явиться к нему без предварительного соглашения.

— Тогда давайте направимся к нему немедленно, — предложил я.

— Отлично, — сказала Мари Роже. — Если у него нет нужных нам сведений, он все разузнает — притом очень быстро. Его аналитические способности вошли у нас в легенду.

Мы с ней направились к двери, но капитан Ги остановил нас, указав на Эмерсона, который выпрыгнул из-под стола и бесшумной тенью увязался за нами. Такой сопровождающий мог вызвать нежелательный ажиотаж на улицах, поэтому Петерс приказал орангутангу пока оставаться в каюте капитана, а сам вышел с нами.

Мы спустились по трапу на причал, миновали портовых рабочих, которые перетаскивали мешки и ящики с товарами, и пошли по малолюдной улице мимо дешевых магазинчиков и таверн.

— В этом нищем районе наемного экипажа не найти, — сказала Мари. — Придется немного пройти пешком до более респектабельных кварталов.

Я согласно кивнул. Меня забавляло, с каким апломбом коротышка Петерс шествует по парижской улице — слегка раскачиваясь по корабельной привычке.

— Надеюсь, я смогу уговорить вас стать нашей переводчицей на все время нашего пребывания в Париже, — обратился я к Мари. — Все ваши расходы и потраченное время, разумеется, будут оплачены.

— С удовольствием, месье Перри, — сказала она.

— Называйте меня просто Эдгар.

— Славное имя — Эдгар. Повернем здесь, Эдгар.

Мы повернули в переулок, по которому медленно двигалась телега старьевщика. Сам старьевщик с грязным мешком за спиной забирал что-то, выставленное у порога каждого дома. Издалека слышалась ритмичная песня работников, занятых какой-то тяжелой ручной работой. На мостовой среди луж виднелись знакомые лошадиные яблоки, не менее вонючие, чем у нас в Америке.

Переулок вывел нас на широкую оживленную улицу с множеством экипажей и телег, а также всадников и пешеходов.

— Вот тут мы непременно найдем свободный экипаж, — сказала Мари.

Пять минут спустя мы проходили мимо цветочного киоска, возле которого толпилось много народу — одни беседовали, другие рассматривали стойки с букетами из засушенных цветов. Когда мы миновали этот киоск, из-за следующего, где продавались дешевые ленты, вышел немолодой мужчина. На мгновение я встретился с ним глазами — в его пристальном взгляде мне почудилась безумная искорка, и я сразу насторожился. Одет он был очень бедно, лишь на левой руке блестело дорогое кольцо. Но что это? У стариков не такая кожа на руках! В этот момент мнимый старик метнулся ко мне, поднимая от бедра правую руку со стальным лезвием.

Я был готов к неожиданности — шагнул ему навстречу, предплечьем своей левой руки парируя руку с ножом, а кулак правой руки направил противнику в солнечное сплетение. Тот вовремя отшатнулся, и мой удар не достиг цели. Но мнимый старик охнул и дернулся, словно я действительно попал ему в солнечное сплетение. Только спустя несколько мгновений до меня дошло, что одновременно с моим неудачным ударом Петерс жахнул нападавшего по почкам. Выронив нож, оборванец кинулся прочь. Я хотел бежать за ним, но Мари ухватила меня за рукав.

— Мерзавец из местной шпаны, — сказала она. — Я вижу его не первый раз в этом квартале. К вечеру мы узнаем, кто его хозяин.

Тем временем мнимый старик уже скользнул в узкий проход между домами и был таков. Я пожал плечами и ногой отшвырнул нож футов на восемь. Петерс с ухмылкой в свою очередь наподдал нож, и тот пролетел еще футов шесть-семь. Так мы и пошли вперед, гоня перед собой злополучное оружие, пока не нашли свободный наемный экипаж.

По пути Мари наскоро знакомила меня с расположением улиц и давала первый урок французского, вбивая мне в голову необходимейшие фразы. Громыхая, наш экипаж какое-то время катил по улицам сен-жерменского предместья. Серое небо окропило нас мелким дождичком, который длился не больше пары минут. На холмах и между деревьями вился туман.

Вскоре мы ехали по рю Дуно. Экипаж остановился у причудливого ветхого особняка. Его изначально величавый вид навел меня на мысль, что тут живет обедневший аристократ, но тут я увидел табличку с номером. Это был тот самый дом, что мы искали.

— C’est le maison de monsieur Dupin? — спросил я, бахвалясь своим французским.

— La maison, — поправила она.

— И все-таки — мы на месте?

— Конечно же.

Она расплатилась с возницей, и мы спустились на мостовую. Экипаж затарахтел прочь, а Мари вместе со мной и Петерсом подошла к двери и дернула шнурок колокольчика. Невдолге дверь распахнулась. На пороге стоял элегантного вида холеный молодой мужчина — явно не слуга. Мари заговорила с ним, и в течение нескольких минут они беседовали стремительной французской скороговоркой. Наконец он обратил внимание на нас с Петерсом.

— Простите, — сказал он неожиданно сочным тенором, — нам следовало побыстрее обменяться важной информацией. Стало быть, вы ищете фон Кемпелена? Милости прошу, проходите.

Мужчина посторонился, пропустил нас внутрь и закрыл дверь.

— Сюда, господа.

В коридоре пахло плесенью и царил полумрак. Паркет скрипел под ногами. Хозяин повел нас мимо сумрачных комнат, уставленных старинной, чтобы не сказать просто очень старой, мебелью. Мы шли, шли, пока наконец не добрались до рабочего кабинета, который был освещен немного получше, однако обставлен не менее ветхой мебелью. Нас приветствовал поток ругательств, произнесенных очень странным голосом — такой может быть у домового.

— И ты иди туда же, приятель! — огрызнулся Петерс, замотав головой в поисках обидчика.

— Грип, уймись! — приказал Дюпен. — А теперь слушай! Повторяй за мной: Карл для Клары устроил пожары!

— Бац! — произнес тот же голос домового, который, как я теперь определил, принадлежал ворону, восседавшему на полке над дверью. Это «бац» сопровождалось звуком, напоминавшим шипение только что открытой бутылки шампанского.

— Больше никогда, Грип! Больше никогда не смей ругаться! — прикрикнул Дюпен.

— Бац! — повторила птица, после чего разразилась потоком таких ругательств, какие я, даром что провел много лет в казармах, слышал только пару раз — от арканзасского погонщика мулов, который при случае поминал много вещей и желал многим людям и предметам заиметь чесотку в промежности.

— Больше никогда! — повторил Дюпен.

— Je m’en fiche, — сказал ворон.

Мой скудный французский позволил мне понять, что он сказал «плевать».

Дюпен усадил нас на стулья, обтянутые золотистым с крупными розовыми цветами штофом, вычурные и очень красивые — и, увы, крайне неудобные. Затем он предложил нам вишневую наливку.

— Я сам пописываю стихи, — признался хозяин, — и мне доставляет удовольствие обучать птицу стихотворным строкам. На беду, ее прежние владельцы пользовались в присутствии Грипа, скажем так, опрометчивым языком. От них он понабрался всякого ненужного...

Я воздержался от вопроса относительно прежнего местожительства ворона.

— Этого отменного говоруна продавали дешево — вот я и не удержался, — сказал Дюпен. — Ну а теперь касательно фон Кем-пелена. Мне известно, где он сейчас. Я всячески стараюсь быть в курсе того, где останавливаются разные заезжие знаменитости.

Но ваша цель, как я понимаю, намного сложнее, чем просто найти фон Кемпелена.

— Вы верно поняли, — сказал я. — По слухам, этот человек овладел способом превращать неблагородные металлы в золото.

Дюпен расплылся в улыбке.

— A-а, ясно. Кто только — в разные века — не претендовал на это открытие!

— Есть резоны на сей раз поверить. Фон Кемпелен хранит молчание по поводу сути своего открытия. Как бы то ни было, его выслеживают три больших мерзавца, желающих завладеть секретом.

— Честным путем или обманом?

— Предположительно, честным путем. Этот алхимический процесс настолько сложен, что никаким обманом все подробности не вытянешь. Даже знание всех деталей бесполезно для людей неопытных. Слишком много тонкостей. Поэтому мне кажется, они постараются заключить с ним более или менее честную сделку.

— А какова все-таки ваша конечная цель? — спросил Дюпен.

Я глотнул сладкой наливки и решил быть откровенным.

— Моя цель отличается от цели моего покровителя, — сказал я. — Сибрайт Эллисон хочет пресечь возможную сделку, дабы на мировой рынок не было выброшено огромное количество золота, что подорвет его финансовое могущество, поскольку он проводит крупные операции с желтым металлом.

— Дело даже не в том, — заметил Дюпен, — что наш покровитель понесет огромные убытки в случае выброса на рынок невиданных партий золота. Вы только припомните, какой вред нанесли Испании мексиканские и перуанские сокровища. Все проблемы этой страны — начиная чуть ли не с инквизиции и до нынешней бестолковой войны — уходят корнями в бесконтрольный и в итоге губительный приток огромного количества дарового золота, что делало лишним правильное и кропотливое развитие разветвленной экономики... И как далеко готов мистер Эллисон зайти для предотвращения возможных неприятностей?

— Я бы выразился так: очень далеко, — сказал я, припоминая намеки Эллисона на то, что меня ждет изрядная награда, если я навсегда упрячу Гризуолда, Темплтона и Гудфеллоу под землю.

— А не хочет ли он предложить за секрет больше конкурентов?

Думая о фантастических суммах, доступ к которым открывали мои рекомендательные письма, я решительно кивнул.

— Мне даны весьма широкие полномочия, — сказал я, — а также открыт доступ к большим финансовым средствам. Так что я не исключаю подкуп. Что вы думаете по этому поводу?

— Я проведал, что фон Кемпелен совсем недавно и не один раз встречался с тремя иностранцами — судя по всему, американцами. Из чего я заключаю, что они ведут переговоры. С другой стороны, я более чем уверен, что он относится к ним с величайшей подозрительностью. Да ему и следует в данных обстоятельствах относиться очень настороженно — ко всем без исключения.

— Тут не может быть двух мнений.

— И его подозрительностью можно воспользоваться... — вслух размышлял Дюпен. — Но объясните прежде, что вы имели в виду, говоря: «Моя цель отличается от цели моего покровителя».

— Он стремится не допустить сделки, дабы оградить свои финансовые интересы. А меня интересует леди, которую Гризу-олд похитил и держит пленницей. Она обладает некими особыми психическими способностями, которые Гризуолд пока использует для выслеживания фон Кемпелена, а в будущем собирается найти им еще худшее применение. У него самые зловещие планы — и в результате она может погибнуть.

— A-а! Тут замешана женщина! — Дюпен наклонился ко мне и потрепал меня по руке. — Понимаю, понимаю.

— Да, отчасти тут замешана женщина, — сказал я. — Но я бы очень удивился, если бы даже француз сумел разобраться в наших очень особенных взаимоотношениях.

— Вы до предела возбудили мое любопытство! — воскликнул Дюпен. — Прошу вас, расскажите мне все.

И я поведал ему все. Забывшись, я выпил за время рассказа целых четыре стаканчика наливки. И то, что у меня не начался приступ белой горячки, возможно, стало лишним доказательством моей правдивости.

— Да, — промолвил мой собеседник, кивая, — все это не кажется сложным тому, кто знаком с германскими философами, особенно с трудами Лейбница. Скажем, понятие о множественности миров...

— Дерьмо! — закричал Грип по-французски, перелетая с полочки над дверью на плечо Дюпена. Затем то же повторил на немецком, русском и итальянском. — Scheisse! Говно! Mierda!

— Замолчи, Грип! — приказал Дюпен. — Как я уже говорил, альтернативные уровни реальности нетрудно представить, если знать постулаты проективной геометрии Дезарга в свете незавершенных работ Гаусса по вычислению вероятностей...

Мари Роже кашлянула и встала.

— Извините меня, — сказала она, — но я жду дальнейших инструкций. Если их не будет, то я покину вас, чтобы расследовать обстоятельства покушения на мистера Перри.

— Да, и я как раз собирался предложить вам несколько линий расследования.

Мари произнесла несколько слов по-французски, и Дюпен встал. Глядя на меня и Петерса, он сказал:

— Простите меня, господа. Я должен проводить мадемуазель.

Он покинул рабочий кабинет вместе с вороном на левом плече, по пути переговариваясь с Мари Роже на французском.

— Вы понимаете все, про что он толкует? — спросил Петерс, когда мы остались одни. — Про всяких там германских философов и прочие сложные материи?

Я пожал плечами.

— Похоже, он превращает разговор в заумный диспут.

— Давайте попробуем переменить тему, когда он вернется, — сказал Петерс. — Птица по справедливости обложила его последними словами.

Когда спустя несколько минут Дюпен вернулся, ворон, успевший переместиться с его левого плеча на правое, воззрился на меня и Петерса, потом оглянулся на хозяина и громко спросил: «Где я?»

— Так вот, касательно фон Кемпелена... — быстро подсказал я Дюпену, чтоб он не занялся снова теоретизированием.

— Ну да, — сказал он, — это изобретатель так называемого шахматного автомата. Разумеется, сей автомат не более чем надувательство, ибо машина не может играть в шахматы — это процесс умственный, а не механический.

— Наверное, — согласился я.

— Скажу больше, — продолжал Дюпен, воодушевляясь, если такой автомат будет создан, он обречен всегда побеждать человека. Как только изобретут принцип создания машины, способной играть в шахматы, дальнейшая разработка того же принципа приведет к тому, что автомат будет выигрывать сперва иногда, а потом, по мере развития все того же принципа, — постоянно!

— Э-э... — вмешался я, — дело в том, что нас интересует преимущественно его алхимическое открытие.

— Ах да, простите, — согласился мой собеседник. — Алхимия — чудесная научная дисциплина. Я...

— Нам предстоит завоевать доверие фон Кемпелена до такой степени, чтобы он по своей воле признался нам хотя бы в действительном существовании своего изобретения. Как, по-вашему, лучше всего приступить к этому сложному делу?

— Хм... Я вижу несколько возможностей, — сказал Дюпен. — В жизни чаще всего срабатывают простейшие уловки. Вот и придумаем что-нибудь простенькое. Скажем... скажем... Ну, например, вы — путешественники из Америки, которые случайно увидели и узнали его на улице. Вы идете к нему домой, якобы желая побеседовать с прославленным изобретателем шахматного автомата. Чтобы не получить от ворот поворот, один из вас может предложить пари на большую сумму, что он победит шахматный автомат. Насчет денег беспокоиться не надо, потому что если эта партия на пари и начнется, то закончена не будет.

— Почему? — удивился я.

— Вы появитесь у него дома сегодня в восемь вечера. До этого я переговорю с нашим полицейским префектом Анри-Жозефом Жиске — он мой должник, в свое время я оказал ему немало услуг. Префект позаботится о том, чтобы вечером поблизости от дома, где живет фон Кемпелен, не оказалось ни одного полицейского. Он же отрядит со мной нескольких разбойников из числа тех, кто чем-либо обязан ему. По моему приказу эти головорезы в девять вечера ворвутся в дом — якобы с целью грабежа и насилия. Вы со своим другом окажете им ожесточенное сопротивление и вынудите бежать. Это неизбежно породит симпатию к вам со стороны фон Кемпелена — он сообразит, что вы хорошие защитники, и постарается удержать при себе. А вы продолжайте восхищаться его талантами и пользуйтесь случаем покрепче сдружиться с ним. Через денек-другой можете завести разговор на интересующую вас тему. При необходимости раскройте черные замыслы Гризуолда и иже с ним — и пообещайте лучшую плату.

Я покосился на Петерса. Он одобрительно кивал.

— Недурственный план, — сказал он. — Сойдет для начала. А главное, мы не будем топтаться на месте — раз-раз, и в дамках!

— А я тем временем, — продолжил Дюпен, — побеседую с министром, моим однофамильцем. Наше сходство с ним кончается фамилией. Этот Дюпен ужасный позер, но позер с положением в обществе. Он должен быть в курсе того, не вел ли фон Кемпелен переговоры с французским правительством относительно выхода из нынешнего финансового кризиса путем получения от него невероятного количества золота. Словом, если министр хоть что-нибудь знает об этом деле, я вытяну из него все — быть может, это как-то поможет вам, прольет свет на ситуацию и уяснит ваши перспективы.

— Будем весьма благодарны за ваши хлопоты.

Дюпен взмахнул рукой, от чего Грип растопырил крылья и издал шипящий звук.

— Бог с ней, с благодарностью. Деньги мне сейчас нужней благодарности. Я составлю счет, в котором подробно перечислю все свои услуги... Кстати, нельзя ли получить небольшой аванс уже сегодня?

— Конечно, — сказал я. — Днем я намерен заглянуть в один банк, к владельцу которого у меня имеется рекомендательное письмо. Мне и самому нужны деньги на непредвиденные расходы. Подскажите мне адрес фон Кемпелена — желательно бы набросать карту — и назовите нужную вам сумму денег. После этого я немедленно отправляюсь в путь.

Дюпен перешел за небольшой письменный стол и взял листок бумаги и перо.

— Если по завершении дневных дел вы намерены вернуться на «Ейдолон>>, я пошлю к вам человека — получить мой аванс и сообщить, готово ли все к нашему вечернему спектаклю.

— Замечательно, — сказал я, когда он провожал меня к двери. — Через несколько часов мы вернемся на борт корабля. Еще раз огромное спасибо.

— Всегда к вашим услугам, — ответил Дюпен. — Кстати, не одолжите пока двадцать франков?

— С удовольствием, — сказал я, вручая ему банкнот из пачки, найденной в тайнике Эллисона.

— Отдам в ближайшее время, — сказал он.

— Никогда, — скрипуче изрек ворон, и дверь закрылась за нашими спинами.

Вечером, одевшись потеплее, чтобы защититься от холодного ветра, мы с Петерсом направились на розыски дома, где жил фон Кемпелен. События могли повернуться всяко, и потому Петерс настоял на том, чтобы мы прихватили с собой Эмерсона. Но парижанам было невдомек, кто сопровождает нас, ибо Эмерсон следовал за нами по крышам, невидимый в темноте. Только собак было не провести. Вой и лай сопровождали нас на всем протяжении пути.

Петерс весело насвистывал, а один раз хохотал до колик, когда группа бродячих собак завидела орангутанга на крыше и устроила такой концерт, что женщина, идушая нам навстречу, перекрестилась и прибавила шагу.

Через продолжительное время мы наконец оказались в нужном квартале и нашли нужный дом, на котором красовалась надпись «Порт-д’О». Одно из окон последнего этажа было освещено — похоже, именно в той квартире, где жил фон Кемпелен.

— Я бы на его месте нашел себе берлогу понадежней, — проворчал Петерс. — Когда твоя башка стоит целое состояние, надо быть поосмотрительней!

— Он старается не привлекать к себе внимания, — сказал я.

— Для этого не обязательно забираться под крышу, — буркнул Петерс.

Дверь открыл консьерж. Петерс выпалил в него длинной фразой на арго, тот что-то ответил, однако в дом нас не пустил, загораживая проход своим дородным телом. Выглядел он несколько перепуганным. Да и было с чего испугаться — за нашей спиной был полукруг надсадно лающих собак.

— Pourquoi les chiens aboient-ils? — спросил он.

— Je suis loup-garou, — ответил Петерс на своем ломаном французском. — Je veux Von Kempelen.

Консьерж недоверчиво взирал на нас. Петерс опять хохотнул — дико, зловеще. Консьерж криво улыбнулся и пропустил нас.

— Trois? — спросил Петерс через плечо.

— Oui, — сказал консьерж, не потрудившись добавить «месье».

— Мерси, — сказал я, чтобы хоть немного блеснуть знанием французского.

Мы поднялись по бесконечной лестнице между высокими этажами и постучали в нужную дверь. Ответом было молчание. Мы подождали с полминуты, потом постучали громче.

Через минуту пришлось стучать в третий раз, и я вдобавок закричал:

— Господин фон Кемпелен! Мы пришли по важному делу, которое, я уверен, заинтересует вас! Вы не зря потеряете время!

Дверь скрипнула и чуть-чуть приоткрылась. На нас недоверчиво уставился большой голубой глаз.

— Ja? — спросил его владелец.

— Мы американцы. А вы, как я понимаю, изобретатель знаменитого шахматного автомата?

— Ну и что? — спросил фон Кемпелен. — Если я тот изобретатель — что дальше?

Я вынул из кармана пачку долларов, также найденных в тайнике Эллисона, и потряс ими перед алхимиком.

— Я представитель балтиморского шахматного клуба. Ставлю тысячу долларов на то, что обыграю вашего механического болвана.

Дверь приоткрылась шире, и мы смогли разглядеть фон Кемпелена. Это был пухлый человечек небольшого роста с песочными волосами и бакенбардами того же цвета. У него был внушительный римский нос и большие глаза навыкате — мне говорили, такие бывают у тех, кто страдает от особого нарушения деятельности щитовидной железы. Половина его лица была в мыльной пене, а в руке он держал бритву.

— Мне очень жаль, господа, — сказал он, — однако в данный момент машина не готова к работе.

— Ах, какая досада! — воскликнул я. — Все члены клуба с таким нетерпением ждали этого состязания, столь многое с ним связывали! А сколько времени нужно, чтобы аппарат заработал? Возможно, пока успею сходить в отель, чтобы принести еще денег...

Неожиданно дверь распахнулась полностью — очевидно, фон Кемпелен наконец принял окончательное решение относительно нас.

— Проходите, господа, — сказал он.

Когда мы зашли в комнату, изобретатель указал на пару продавленных стульев.

— Присаживайтесь, господа. Я как раз собирался заварить чай. Если желаете, присоединяйтесь ко мне.

— Спасибо, — поблагодарил я, и мы с Петерсом направились к указанным стульям.

Фон Кемпелен, положив бритву на туалетный столик, вытирал лицо полотенцем и внимательно разглядывал наши отражения в зеркале, пока мы садились. Тем временем стала закипать вода в чайнике на небольшой спиртовке, стоявшей на ящике слева от алхимика. В комнате этот ящик не был единственным. Множество больших коробок стояло во всех углах — в открытых виднелись причудливые предметы оборудования алхимической лаборатории. Закрытые ящики были сложены в основном на длинной лавке в дальнем конце помещения. Некоторые, поменьше, виднелись из-под лавки.

А между тем собаки на улице не унимались.

Фон Кемпелен нашарил в одном из открытых ящиков три чашки от разных сервизов, протер их тем же полотенцем, которым стирал пену со щек, — и занялся приготовлением чая.

— Чтобы собрать и отладить шахматный автомат, — сказал он, — потребуется несколько дней. И то лишь в том случае, если у меня не будет более неотложных дел. Но в самое ближайшее время я ожидаю крупный заказ, выполнение которого потребует от меня кропотливой, тщательной и очень сложной работы. Так что, боюсь, у меня просто не будет времени устроить шахматный матч, о котором вы просите. Хотя предлагаемые вами деньги мне крайне бы пригодились. Вам с сахаром? Или добавить немного сливок?

— Сахара, пожалуйста, — сказал я.

— Без ничего, — наилюбезнейшим тоном произнес Петерс.

Ученый дал нам по чашке дымящегося чая и сел напротив нас.

— Как это ни досадно, — закончил он, делая первый, осторожный глоток из своей чашки, — но я, скорее всего, не смогу быть вам полезен.

— Вполне понимаю вас, — сказал я. — Хотя мои коллеги по шахматному клубу огорчатся не меньше моего, ваша работа, разумеется, куда важнее нашего увлечения. — Тут я посмотрел на ящики с оборудованием и спросил как бы между прочим: — Ведь вы по основной профессии химик, не так ли?

Его выразительные выпуклые глаза пристально изучали мое лицо.

— Я многим занимаюсь, — сказал фон Кемпелен. — В том числе и химией. В настоящее время я заканчиваю переговоры о начале большой и длительной работы, сущность которой мне не хотелось бы обсуждать. Как только я приду к удовлетворительному соглашению с моими возможными нанимателями, я тут же приступлю к делу.

— Извините, я никоим образом не хотел вмешиваться в ваши дела, — сказал я. — Быть может, я загляну к вам по поводу шахматного автомата спустя некоторое время.

— Что ж, попробуйте, — добродушно согласился он. — Давно вы в городе?

— Утром приплыл.

— Надеюсь, вы пересекли океан не для того, чтобы разыскать меня и устроить этот необычный матч?

Я рассмеялся.

— Нет. Просто недавно я получил кругленькое наследство и теперь могу осуществить свою заветную мечту — совершить путешествие по Европе. Сразу по приезде в Париж мне сказали, что вы здесь, и я решил, так сказать, совместить приятное с приятным же.

— Любопытно, — произнес фон Кемпелен. — Так мало людей знают о моем пребывании во Франции.

Я лихорадочно соображал: кого лучше назвать в качестве источника этих сведений? Гризуолда или какого-нибудь французского чиновника? Я решил в пользу последнего. Проще сослаться на обычную болтливость таможенного офицера и упомянуть первую попавшуюся фамилию. Но я ничего не успел сказать, потому что в этот момент со звоном разбилось стекло в окне позади нас.

Огромная темная фигура, стоя на выступе смежного здания, уже возилась с оконным запором. Мгновение — и верзила-злоумышленник, распахнув раму, ступил на подоконник. Проклятье! Отчего же так рано? Мы только-только разговорились, и мне хотелось побольше прощупать фон Кемпелена до начала спектакля с ворами и дракой.

Вслед за верзилой в комнату ввалились по очереди два его товарища — помельче, но с такими же откровенно преступными рожами. Я с удовлетворением отметил, что префект прислал настоящих головорезов, — даже человек неробкого десятка поежится, видя перед собой этаких типов.

Фон Кемпелен выронил чашку и метнулся в другой конец комнаты, к лавке с нераскрытыми ящиками, заслоняя их своей спиной и выставляя вперед сжатые кулаки, словно собирался защищать свое оборудование до последнего, с яростью львицы, обороняющей детенышей.

Мы с Петерсом вскочили со стульев. Верзила окинул нас удивленным взглядом.

Я устрашающе взревел и потом молча двинулся к мнимым грабителям. Не было смысла честить их по-английски — вряд ли поймут, а мой французский от волнения испарился из головы. Я сделал вид, что левой рукой изо всей силы бью верзилу в подбородок. Но он шустро парировал мой удар правой рукой, а левой так врезал мне под дых, что меня вдруг впервые осенило: да те ли это люди, которых обещал прислать Дюпен? Или это совсем другие мерзавцы — настоящие преступники, которые действуют по своему, независимому графику?

Верзила был не иначе как опытный кулачный боец. Я шарахнулся в сторону и пригнулся, чтобы увернуться от удара в затылок, который должен был последовать за ударом в солнечное сплетение. Но Петерс вовремя вцепился в кулак верзилы, уже готовый опуститься на мой затылок. Верзила хохотнул и рванул руку на себя. Однако Петерс держал его кулак мертвой хваткой. На лице верзилы появилось растерянное выражение. Тем временем Петерс потянул его кулак вниз, чем заставил противника пригнуться, и внезапно зубами вцепился верзиле в левое ухо. После этого он мотнул своей головой — и наполовину разорвал ухо противника. Тот завизжал от боли — из уха на шею и плечо хлестала кровь. Теперь Петерс, не выпуская кулак верзилы, схватил его за предплечье той же руки — и переломил его руку о свое бедро. Но в этот момент второй головорез с силой огрел его дубинкой по голове. Я не успел ни предупредить Петерса, ни подскочить на помощь.

Однако Петерс только поморщился от удара. Он развернулся, сбил с ног парня с дубинкой, и они покатились по полу.

Тем временем верзила со сломанной рукой и разорванным ухом выхватил неповрежденной правой рукой кинжал из ножен на поясе и стал приближаться к Петерсу, который прижал своего противника к полу и дубасил кулаками.

Я все еще не мог разогнуться после удара, но тут опустился на колени и покатился под ноги верзиле. Тот разразился проклятиями на французском, которые я постарался намотать на ус. Соображал я все еще плохо и пассивно ожидал, что стальной клинок вот-вот пройдет у меня между ребер.

Удара не последовало. Я сделал несколько глубоких вдохов и попытался встать.

В это мгновение вопли возобновились.

Распрямившись, я увидел Эмерсона. Он запихивал третьего головореза в дымоход. Тем временем Петерс гнул кренделя из рук второго, а верзила, которого я сбил с ног, уже поднялся во весь рост. Половина его лица была в крови, левая рука висела плетью. Он наступал на меня с кинжалом. В этот момент раздался хруст ломаемых костей — это Петерс заканчивал расправу со своим противником, И сразу же за этим кто-то на лестнице крикнул: «Жандармы!» Верзила попытался пырнуть меня кинжалом, но я отбил руку со стальным клинком и ударом левой в подбородок уложил его на пол. В дверь квартиры замолотили чем-то тяжелым. Появление полиции тоже не входило в наш план. Да, что-то явно не сработало — и все пошло наперекосяк. После паузы в дверь снова заколотили. Эмерсон оставил полуживого разбойника, которого он почти полностью запихнул в дымоход, подскочил к туалетному столу, схватил оставленную там бритву фон Кемпелена, выскочил в окно, перескочил на крышу — и был таков.

— Да, задумка была славная, — сказал Петерс, отталкивая от себя головореза со сломанными руками. Тот был без сознания.

Кинув одуревшему от страха фон Кемпелену: «Спасибо за чай-сахар!» — Петерс подбежал к окну и последовал тем же путем, что и его орангутанг.

Я посмотрел на изобретателя, который все еще стоял на страже у своих драгоценных ящиков. В дверь колотили сильнее прежнего.

— Уф-ф! — сказал я. — Ну и вечерок! Спокойной ночи. И удачи вам.

Фон Кемпелен растерянно щурил свои воловьи глаза.

Когда я уже встал на подоконник, он крикнул мне вслед:

— Будьте осторожны!

Дверь с грохотом упала как раз в тот момент, когда я выскользнул из окна. Черепицы крыши были мокрые и скользкие. Далеко впереди двигались фигурки Петерса и обезьяны. Вскоре крыша стала плоской, и я мог не карабкаться, а идти быстрым шагом. Сзади раздались громкие крики. Я с быстрого шага перешел на бег.

А внизу по-прежнему заходились собаки.

Трудно сказать, как долго мы убегали по крышам. В конце концов я последовал за Петерсом в окно пустой квартиры на последнем этаже. Что квартира оказалась пустой и мы никого не переполошили, было то ли счастливой случайностью, то ли результатом чудесной прозорливости Петерса или Эмерсона — кого из них, толком сказать не могу, потому что убегали мы сломя голову, в панике. Что касается Эмерсона, то к тому моменту, когда мы затаились в пустой темной квартире, его с нами не оказалось. Тяжело дыша, мы с Петерсом прислушивались к вечернему городу. Погони, похоже, не было. Мы решились выйти из квартиры и осторожно сошли вниз — без приключений.

Оказавшись на улице, мы напряженно приглядывались и прислушивались, не отходя от двери. Кругом было тихо — в этот поздний час большинство парижан сидели по домам и готовились лечь спать. Даже собаки поутихли. Петерс довольно быстро вывел меня к кабаку, где мы пришли в себя за стаканом вина, привели в порядок свою одежду и оценили понесенный физический ущерб, который оказался невелик. И уж совсем чудом было то, что за время всех этих бурных событий Петерс сохранил на голове свой парик из медвежьей шкуры.

Было бы глупо гадать, отчего префект полиции нас так подвел — или подставил, что тоже очень могло быть. Мы решили не торопиться, подождать, пока все не уляжется, а потом все-таки вернуться в тот квартал, откуда нам недавно пришлось спешно ретироваться, и попробовать дознаться до причин происшедшего. Тем временем Петерс, который предпочитал оставаться трезвым, чем возиться с крохотными стаканчиками, вынул из кармана плитку табака, откусил изрядный кус и стал жевать, забавляя меня своим умением прицельно плевать через дверь, хотя мы сидели на большом расстоянии от нее. Он плевал всякий раз, когда дверь открывалась, умудряясь не попадать в того, кто входил. Я же налегал на вино — стараясь не привлекать к себе внимания, осушал стаканчик за стаканчиком, хотя в итоге выпил едва ли больше двух нормальных стаканов. Но завсегдатаи все равно заметили мое отчаянное — по их представлениям — пьянство, и на протяжении трех часов, что мы провели в этом заведении, мое поведение и плевательное мастерство Петерса были источником бесконечного веселья местной запьянцовской публики.

Часы где-то забили в третий раз с тех пор, как мы засели в кабаке. Мы расплатились и вышли на улицу. Там стало значительно холоднее. Подняв воротники и засунув руки поглубже в карманы, мы вернулись к дому, где жил фон Кемпелен.

В доме не было ни одного освещенного окна. Мы обошли его несколько раз, но засады не обнаружили. Никого поблизости не было. Я осторожно толкнул дверь — замок оказался сломан. Жестом подозвав Петерса, я первым зашел внутрь.

Медленно и осторожно, стараясь не топать ногами, мы поднялись по лестнице. На последней площадке перед дверью фон Кемпелена мы надолго остановились. Как мы ни прислушивались, никаких подозрительных звуков не услышали. Казалось, весь дом спокойно спал. Я нащупал в темноте дверь квартиры алхимика — ее замок тоже оказался сломанным. В некоторых местах на дверном полотне нащупывались глубокие вмятины.

Я медленно открыл дверь — и замер, прислушиваясь. Все спокойно.

Пройдя на цыпочках через прихожую, я оказался на пороге залитой лунным светом комнаты. Она была совершенно пустой — ни мебели, ни ящиков. Не осталось ни колб, ни чайных чашек, ни даже той лавки, на которой стояли ящики.

Петерс тихо присвистнул.

— Дела! Чудеса да и только! Как вам это нравится?

— Унесли все до последней плошки. Это ничего хорошего не значит. Рано утром надо повидаться с Дюпеном. Он должен знать ответы хоть на часть наших вопросов.

Петерс прошел через комнату и плюнул через разбитое окно.

— Должен-то должен, а может, и не знает, — изрек он.

Мы пустились в обратный путь на корабль, где нас со снастей радостно приветствовал мохнатый друг Петерса.

— Bonjour, черт бы вас побрал, — произнес ворон. Взгромоздясь на ручку кресла, в котором я пил чай, и наклоняя голову вбок, он бесцеремонно таращился на меня большим глазом.

— И тебе bonjour, дьявольская птица, — сказал я.

— Похоже, вы ему понравились, — заметил Дюпен.

— Бац! Больше никогда! — завопил Грип, растопыривая крылья и мотая головой.

— Так вы говорили насчет письма, — напомнил я.

— Да, — сказал он с улыбкой. — Посредством хитрости и не без помощи презента в виде золотой табакерки, я получил доступ к письмам на столе господина министра. В ящичке для писем оказалась уйма компрометирующих его документов. Но ближе к теме. В своем письме министру фон Кемпелен предлагал правительству купить его секрет производства золота. В конце письма рукой министра было начертано, что цена слишком велика и более целесообразно украсть записи ученого, чтобы овладеть его тайной. Эта резолюция завершалась приказом действовать без промедления, потому что есть другие заинтересованные лица, которые могут купить бумаги ученого. Ниже стояла подпись другого министра с указанием даты операции — тридцать первое число.

— И вчера было именно тридцать первое! — воскликнул я. — Неужели правительство способно проделывать такие гадкие штуки?

Дюпен только повел бровью и сделал глоток чая.

— А как насчет полиции? То, что она явилась так вовремя, было частью заговора? Выходит, ваше правительство получило и фон Кемпелена, и его секрет?

— Отнюдь нет, — ответил он. — Вчера я переговорил с нашим префектом полиции месье Жиске, который многие годы находился в весьма прохладных отношениях с моим однофамильцем министром. И, как оказалось, очень вовремя переговорил, хотя вас предупредить уже не успел. Впрочем, насколько я понимаю, вы блестяще справились с опасной ситуацией. Хотя труп в дымоходе остается загадкой. — Я хотел объяснить, но Дюпен остановил меня быстрым жестом. — Нет-нет, об этом я ничего не хочу знать.

— А я и не собирался рассказывать, — сказал я. — Хотел только спросить: в чьей же власти сейчас фон Кемпелен?

— Да ни. в чьей, — ответил Дюпен. — Ученый вместе со своим оборудованием движется в сторону границы. Полицейские, которых послал Жиске, упаковали оборудование и личные вещи фон Кемпелена, а доверенное лицо префекта тем временем растолковало ученому ситуацию.

— И все — чтобы натянуть нос высоким правительственным чиновникам? — сказал я. — А доверенное лицо префекта — это, конечно, вы?

Дюпен снова лукаво усмехнулся.

— Так я вам и признался.

— Извините, я спросил не с целью что-нибудь выведать.

— Ну вот и отлично. Мы прекрасно понимаем друг друга.

Дюпен налил себе, мне и Петерсу еще по чашке чая. Отхлебнув обжигающей жидкости, я спросил:

— К какой границе направился фон Кемпелен?

— Он держит путь в Испанию — в Толедо. Я могу только гадать, действительно ли он направляется туда или это только хитрая уловка, чтобы сбить с толку преследователей. Я не пробовал дознаться до правды — и в этом случае мне лучше ее не знать. Но если толковать ваш вопрос буквально, могу сказать одно: я не знаю точно, будет ли его маршрут пролегать через королевство Арагонское или через Наварру или он направится на юг иным путем.

— Ясно, — сказал я. — Большое спасибо.

Дюпен откашлялся.

— О хитрой уловке со стороны фон Кемпелена я заговорил потому, что вижу — этот человек ведет очень опасную игру. Впрочем, я не буду слишком горевать, если с ним приключится беда по дороге в Испанию, или куда там он направляется.

— Вы хотите сказать?..

— Я упоминал, что среди бумаг министра было много компрометирующих и просто занятных документов...

— Ну и?..

— Один из них относился к нашему делу. Это была сводка донесений французских агентов из разных стран. Оказывается, фон Кемпелен предлагал свое изобретение множеству людей в разных странах — в Италии и Англии, в Испании и Нидерландах. Предлагал министрам, принцам, графам и герцогам. Даже Папе Римскому.

— Боже мой! Он делает предложения только правителям и правительствам?

— В основном да. Но и отдельным лицам. В агентурном списке числился среди прочих и Руфус Гризуолд, равно как и Сибрайт Эллисон.

— Да ну? А Эллисон не сказал мне об этом ни полслова.

Дюпен пожал плечами.

— Эллисон мог в свое время с порога отвергнуть предложение как вздорное, а потом спохватился. Как бы то ни было, мне совершенно очевидно, что фон Кемпелен или невероятно наивен, или дьявольски умен. Он организовывает острую конкуренцию между богачами и между правительствами, а также между богачами и правительствами, чтобы сорвать куш побольше. Но это значит ходить по лезвию ножа. Такой шантаж может легко закончиться судом, тюрьмой или пыточной камерой. Некоторые из тех, к кому он обращался, — отъявленные мерзавцы, которые ни перед чем не остановятся. Таких людей может стравливать друг с другом только безумец или гениальный пройдоха.

— Один из отъявленных мерзавцев проживает в Толедо? — спросил я.

Дюпен кивнул.

— Архиепископ Фернандес. В один прекрасный день этот человек или станет кардиналом, или будет предан церковной анафеме, или превратится в кучку пепла на костре. Впрочем, тут мое воображение слишком разыгралось — временами я забываю, что инквизиция осталась в прошлом и нынче людей не сжигают.

— Архиепископ за или против возврата инквизиции? — спросил Петерс.

Наш собеседник издал короткий смешок.

— Фернандес то загорается идеей вернуть инквизицию, то охладевает к ней, — пояснил он. — В зависимости от настроения испанского правительства и того, что в данный момент быстрее приведет к кардинальской шапке.

— Так вы говорите, фон Кемпелен направляется не в Арагон и не в Наварру? Ведь с правителями этих областей он вел переговоры — а ну как договорился?

Дюпен пожал плечами и выставил руки ладонями вперед.

— Я знаю лишь то, что он сам пожелал сказать, — плюс к этому мне известно, что он предварительно направил письмо в Толедо. Делайте выводы.

Я тяжело вздохнул.

— В таком случае у меня больше вопросов нет.

— Тогда позвольте представить вам счет за мои услуги, — сказал Дюпен, доставая конверт из-под салфетки на столе. — Вы вправе подписать банковский чек, а может случиться так, что мы с вами больше не увидимся.

Я открыл протянутый мне конверт.

— Но тут два счета, — сказал я.

— Верно.

Мне было трудновато разобраться с незнакомыми франками — отчего весь мир не ведет расчеты в долларах! Второй же счет меня просто возмутил — такая огромная сумма в графе «непредвиденные расходы».

— С какой стати я должен оплачивать этот второй счет — от мадам Роже? — спросил я, потрясая листком бумаги.

— Необходимо как-то обеспечить старую женщину, — ответил Дюпен, — в связи с тем, что она потеряла дочь. Несколько часов назад труп Мари Роже был найден в реке.

— О! — только и сказал я.

И безропотно выписал чек.

Вернувшись на «Ейдолон», я решил, что пора получить совет у месье Вальдемара. Между тем Лигейя спустилась за покупками на берег. Ждать ее не хотелось, и я взял у капитана Ги запасной ключ от каюты месье Вальдемара — попробую справиться своими силами, ведь я все же обладаю кое-какими мес-мерическими способностями.

Я пригласил Петерса поучаствовать в эксперименте, но тот наотрез отказался, сославшись на то, что он человек суеверный и страх как боится мертвяков. Но я потому и приглашал его, что сам не был избавлен от примитивных предрассудков и за компанию с Петерсом мне было бы легче общаться с недоумершим покойником. Helas! — как говорят в Париже, то есть — «увы!».

Прежде чем снять крышку с винного ящика-гроба, я зажег побольше свечей. Сфокусировав все внимание на центр своего тела, я возбудил энергию и дал ей выход через руки. Свечи заколебались. В углу резко заскрипел платяной шкаф. Когда я сделал первый пасс, слева от меня из стены донеслось постукивание. Я ощутил высокую концентрацию энергии и направил ее на месье Вальдемара. При этом стул в дальней части комнаты задвигался в мою сторону. С обычным стоном покойник зашевелился и через несколько секунд открыл глаза.

Но на этот раз этим дело не закончилось. Внезапно месье Вальдемар сел в ящике — чего прежде никогда не делал.

— Спокойно! Спокойно, месье Вальдемар! — приказал я.

— Что вы сделали со мной? — спросил он.

— Ничего особенного, — ответил я. — Как обычно, вывел вас из сна, чтобы задать несколько вопросов.

— А где Лигейя?

— Точно не знаю. Дело до некоторой степени спешное, а потому я решил, что и сам справлюсь.

— О Боже! О Боже! — возопил он. — Теперь мне понятно, что случилось.

— Знаете, так скажите. Будьте добры.

— Ее присутствие как-то сдерживало вашу иномирную энергию. Но без нее она проявилась в полную силу. Я ожил, но все же не до конца.

Он медленно поднял руку. Затем скосил на нее один глаз — правый. А левый при этом слепо смотрел прямо перед собой.

— Это чудовищно, — сказал месье Вальдемар и с горестным упреком уставил на меня сразу оба глаза.

— Если вы быстренько ответите мне на пару вопросов, я верну вас в состояние покоя — пользуясь уроками Лигейи. Надеюсь, я ничего не испортил и вы по-прежнему обладаете своим чудесным даром.

— Да, я по-прежнему вижу больше живых, — промолвил он и медленно сложил руки на груди.

— Я подумываю о поездке в Толедо. Что скажете на этот счет?

— Да, я вижу нас — мы едем в Толедо.

— Ничего больше не видите?

— Там предстоит встреча с Анни. К этому мне нечего добавить.

— Ваши слова я склонен воспринять как поощрение поездки, — сказал я.

Покойник не спеша потер ладонью о ладонь, потом поднял руки и стал ощупывать свое лицо.

— А что вы можете рассказать об Эдгаре По? — спросил я.

— Не понимаю вашего вопроса. Слишком общий.

— Простите. Чем он занят сейчас?

— «Сейчас» — понятие бессмысленное. Ваши миры двигаются по разным временным шкалам.

— К тому времени, когда мы поменялись мирами, — сказал я, — прибавьте время, прожитое мной здесь, — через этот отрезок времени что делает По? Каково состояние его души и внешние обстоятельства жизни?

— Теперь понимаю, — произнес месье Вальдемар, скрещенными руками ощупывая свои плечи. — Он до сих пор так и не догадался, что именно произошло. Судя по всем признакам, его мучит мысль — не сошел ли он с ума. По задумал выпускать свой собственный журнал, но никак не может найти заинтересованного инвестора, который поддержал бы идею. Похоже, его душевное состояние очень плохое. Он в плену тоски.

— Как бы мне хотелось поговорить с По! Вы смогли бы перенести его сюда, если я снабжу вас большим количеством месме-рической энергии?

— Нет. Это вне моих возможностей.

— А туда можете меня отправить — на время?

— Нет.

— А как насчет королевства у моря, на краю земли, где Анни когда-то собирала нас? Могли бы вы устроить встречу там?

— Вряд ли, хотя дайте подумать... Нет.

— Ну хотя бы весточку ему можете передать? Мне бы хотелось сообщить ему, что и я, и Анни — мы реальные, из плоти и крови, и он отнюдь не сумасшедший.

— Возможно, я справлюсь с этим, но не знаю, в какой форме это послание достигнет получателя.

— Попробуйте.

Месье Вальдемар чуть приподнялся, потом рухнул обратно в ящик — и руки его замерли крест-накрест на груди.

— Сделано, — с усилием произнес он.

— Успешно?

— Да.

— Можете сказать, в какой форме это было сделано?

— Нет. Отпустите меня...

Я повторил пассы в обратном порядке, возвращая отданную энергию. Теперь стук раздался во всех стенах и в потолке. Стул заходил ходуном, потом опрокинулся. Месье Вальдемар издал особенно жалобный стон, глаза его закрылись — и крышка ящика сама собой захлопнулась.

Я задул свечи и пошел отдавать необходимые распоряжения касательно отъезда.

Эдгар Аллан По спал беспокойно. Он проснулся рано и безуспешно старался вспомнить свой сон. В конце концов он встал и оделся. С востока светало, когда он открыл дверь и вышел на улицу, чтобы понаблюдать за восходом солнца.

Во дворе он вдруг увидел небольшой песочный замок, сиявший в предутренних сумерках. Когда По сделал несколько шагов по направлению к нему, замок вдруг рассыпался. Осталась только куча песка.

Видать, померещилось. Надо думать, это был просто обман зрения, причудливая игра света...

 Глава 6

Она шла босиком по берегу. Ночь была тихая, беззвездная. От моря поднималось слабое сияние — достаточное, чтобы различать дорогу перед собой. Она двигалась по кругу — то к самой воде, то от нее. Она не могла вспомнить, зачем она это делает. Но помнила, что это почему-то очень важно. Поэтому шла, шла, шла...

Однажды, во время одного из кругов, мимо нее пробежал черный кот. В другой раз в центре круга внезапно разверзлась земля. Яма осталась, а после того как она сделала еще несколько кругов, из ямы показались языки огня и среди них вдруг мелькнуло яркое лезвие... Она ни на секунду не останавливалась. Зачем она все это делает?

Потому что это очень важно — вот почему. Да-да, именно так!.. Теперь у самого края ямы был распростерт на животе какой-то человек. Так-так. Должно быть, он существует для того, чтобы заглядывать в яму. Хорошо. Сделано без особых усилий. Придвинь огонь. Так. Видишь, как он чуть отполз от огня?

Она прибавила шагу. А что он зрит, глядя вниз? Ужасное. Вот именно. Он видит...

Она отчаянно вскрикнула — и волны вздулись, ринулись на берег — захлестнули огонь, того человека, яму... Резким движением — широко раскинув руки — она прорвала ткань пространства перед собой — и шагнула в образовавшуюся брешь.

Я открыл глаза. Карета покачивалась на рессорах, из темного угла на сиденье напротив на меня пристально глядел черный кот. Секунд десять я недоуменно взирал на неизвестно откуда взявшуюся тварь, потом проснулся окончательно — и понял, что это просто парик, который сполз с дремлющего Петерса и упал в угол.

Я протер глаза, сел прямо и пошарил в поисках бутылки с водой. Подтянув одеяло до самой груди, я сделал несколько жадных глотков.

Большую часть декабря мы тащились на перекладных, меняя на почтовых станциях лошадей, пересаживаясь из одной наемной кареты в другую. Перевалы Пиренейских гор были ужасны, в Наварре стояли жуткие холода. Не успел я усвоить начатки французской речи, как мне пришлось изучать испанский язык. У Петерса опять было преимущество передо мной, но он счел нужным пояснить:

— Эдди, я говорю на том грубом испанском, на каком говорят простолюдины. Ни один уважающий себя кабальеро не желает слышать такую речь в обществе — а надо сказать, что все кабальеро уважают себя... когда они в обществе, — добавил Дирк и подмигнул.

Теперь я все чаще видел выжженные поля, спаленные дома, деревянные кресты над свежими могилами. Все это безошибочно подсказывало, что тут свирепствует война. С некоторых пор нам стало труднее находить свежих лошадей, участились задержки в пути — тяготы военного времени касались и путешественников. Однако своевременные подсказки месье Вальдемара и щедрая раздача золотых монет позволяли нам двигаться более или менее быстро.

Будучи военным, я то восхищался, то приходил в ужас. Испанцы применяли новую форму войны — партизанскую — и благодаря Новой тактике продолжали сопротивляться французским оккупантам. Эта тактика войны включала в себя быстрые внезапные набеги, засады, нападения на армейские тылы противника. Испанцы не желали вести «нормальные» военные действия, когда две армии выстраиваются друг перед другом. Партизанские действия, которые помогали испанцам в борьбе с французами и раньше, были теперь особенно эффективны. Французы несли большие потери. Армия была измотана.

И сейчас за окном кареты царил унылый пейзаж — очередная сожженная деревня. Через некоторое время после того, как я перестал смотреть из окна, карета вдруг дернулась и поехала скорее. Я услышал возмущенное «Бац!» — и с горы нашего имущества слетел Грип, усевшийся прямо на парик Петерса. Очевидно, птице надоело разучивать стихи с Дюпеном. После нашего прощального визита к ее хозяину, по возвращении на «Ейдолон» и после беседы с месье Вальдемаром, я поднялся на палубу и обнаружил на корабельных снастях Грипа, который приветствовал меня веселым криком: «Vingt francs pour la nuit, monsieur» — «Двадцать франков за ночь, месье».

Сейчас Грип явно добивался нашего внимания, чтобы выразить свое негодование слишком большой скоростью кареты. Он всегда устраивал возмущенные концерты, когда Эмерсон завладевал поводьями и гнал лошадей как сумасшедший. Возницы не любили вступать в споры с сиамским близнецом Петерса — и обычно все кончалось тем, что звали Лигейю, чтобы она месмерическими пассами успокоила понесших лошадей. После чего Петерс отнимал поводья у Эмерсона и журил его.

— Эй-эй! Грип, ну-ка верни! — услышал я неожиданный вскрик, и напротив завязалась небольшая схватка за парик между вороном и Петерсом. Шум и возня побеспокоили Лигейю, которая сидя дремала рядом со мной.

Она зевнула, деликатно прикрывая рот рукой, и спросила:

— Он что — опять за свое?

Я кивнул.

Пока Лигейя тихонько потягивалась, карета неслась вперед со-всей возможной скоростью — нас качало и подбрасывало. Нечеловечески толстыми пальцами Петерс схватил птицу сразу за клювом и строил ей страшные рожи, пытаясь добиться своего.

— Ну же, славненький Грип, — приговаривал он, — отдай эту штуку доброму дядечке Петерсу.

Но, когда он отнял парик у ворона, птица разразилась неостановимым потоком ругательств. Петерс предпочел не водружать свой парик на место, а сунуть его обратно в птичьи лапы. Грип на время умолк. Лигейя привстала, раздвинула тяжелые занавески на своей стороне, спустила оконную раму, выглянула наружу и стала делать привычные пассы. Почти в тот же момент карета замедлила ход.

— Надо хорошенько надавать по загривку этому Эмерсону! — проворчал я.

Лигейя подмигнула мне и высунулась из окна еще больше, Я придержал ее за талию. Через полминуты она жестом попросила помочь ей вернуться на сиденье.

— Теперь моя очередь, — сказал Петерс, поднимаясь.

— Нет необходимости, — сказала Лигейя. — Он вернул вожжи вознице.

— Это на него не похоже, — сказал Петерс.

Она пожала плечами.

— Должно быть, наскучило.

— Должно быть, — кивнул Петерс, садясь на место.

Вскоре он уже снова дурачился с Грипом.

— Скажи «Больше никогда!», — дразнил он птицу. — Этому учил тебя джентльмен в Париже. Ну-ка, давай!.. Больше никогда! Больше никогда!

— Амонтильядо! — вдруг заорала неугомонная птица, одетая в траурно-черные перья. — Амонтильядо!

Вслед за этим ворон разразился безумным, почти человеческим хохотом, после чего несколько раз подряд сымитировал звук пробки, вылетающей из бутылки шампанского.

— Если я не ошибаюсь, амонтильядо — крепкий напиток? — спросил Петерс, глядя в мою сторону. — Ведь так?

— Так, так, — рассеянно ответил я, думая о своем.

А думал я о том, что предпринять в Толедо. Месье Вальде-мар не дает никаких гарантий, что фон Кемпелен именно там, — лишь утверждает, что поездка в Толедо — правильный шаг на пути к освобождению Анни.

— Больше никогда! — вкрадчиво настаивал Петерс.

— Амонтильядо! — упрямо отвечал Трип.

За день до нашего прибытия в Толедо, сидя в движущейся карете, мы услышали стук сверху. Поскольку Эмерсон крепко спал, свернувшись в ногах Петерса (что в последние дни случалось часто, без особого принуждения с нашей стороны), то мы решили, что это о чем-то сигнализирует возница. Петерс выглянул в окно и спросил, в чем дело, но возница был удивлен — это не он стучал!

Тут стук возобновился. Лигейя повернулась ко мне и строго спросила:

— Это не вы балуетесь животным магнетизмом?

— Нет. Я уж позабыл, когда в последний раз пробовал.

— У меня очень странные ощущения, — сказала она. Она выглянула в окно и приказала вознице остановиться.

— В чем дело? — спросил я.

— Все очень странно, — ответила она.

Когда карета остановилась подле раскидистого дерева, Лигейя приказала спустить привязанный к верху кареты винный ящик. Затем велела вознице и его помощнику отдохнуть поодаль, за холмом. Петерс предпочел присоединиться к ним. Когда они ушли, у меня мороз по коже прошел, потому что стук возобновился. Стучали из ящика-гроба.

— Откройте крышку, — приказала Лигейя.

Я развязал последний узел и поднял крышку. Глаза месье Вальдемара были открыты, зрачки видны полностью. Глядя на нас довольно осмысленным взглядом, он произнес:

— Все хуже и хуже.

— Что происходит? — осведомилась Лигейя.

— Я проснулся сам по себе, без вашего вызова. Что это значит — неужели жизненные силы возвращаются ко мне?

— Я бы сама хотела знать, — ответила Лигейя. — Вам известно, зачем пробудившая вас неизвестная сила сделала это?

Его правая рука зашевелилась, и он вдруг накрыл ладонью мою руку, лежащую на закраине ящика. Мне потребовалось огромное усилие воли, чтобы не отдернуть свою руку.

— Вы должны отделиться от остальных до прибытия в Толедо, — сказал месье Вальдемар, обращаясь ко мне. — В противном случае все они погибнут.

— А нам что делать? — спросила Лигейя.

— Поворачивайте и направляйтесь на восток. О дальнейшем спросите меня на закате.

— Ума не приложу, что именно мне делать в Толедо, — сказал я.

— Этого я тоже не знаю, — произнес он, еще крепче сжав мою руку. — Что-то позовет вас. Вы можете отвечать — или нет. Воля ваша свободна.

— Я пойду на зов.

— Так я и знал, — ответил месье Вальдемар. Тут он наконец отпустил меня, и его правая рука легла на привычное место — на грудь. Он закрыл глаза.

Лигейя махнула мне — закрывайте! После того как я закрыл ящик, Лигейя взяла меня под руку, и мы пошли по тропинке между молодыми деревцами.

— Мне все это очень не нравится, — завела разговор Лигейя. — Тут пахнет... вмешательством. Возможно, это участие добрых космических сил. А быть может, ловушка. Заранее никак не определишь.

— И что же нам делать?

— Я хочу, чтобы вы были под моим контролем, — сказала она, останавливаясь на опушке рощицы. — Надо установить психическую связь с вами.

— Помните, что случилось в тот раз, когда вы пробовали такую связь установить?

— С тех пор я много думала над этим, — возразила Лигейя. — На сей раз ваша душа не будет покидать тело.

— G какой целью вы установите эту связь?

— Я надеюсь, что это позволит мне быть в курсе того, все ли у вас в порядке, — пояснила она.

— Хорошо, согласен.

Я сел лицом к ней на поваленный ствол дерева, прислонившись спиной к большому валуну. Помню, как ее руки парили у моих глаз, как мурашки бежали у меня внизу живота. А потом мой мозг был выключен, течение мыслей пресеклось...

Уж не знаю, через какое время, но я проснулся — чувствуя себя отдохнувшим и бодрым.

— Замечательно, — донесся голос Лигейи.

Открыв глаза, я увидел, что она с улыбкой протягивает мне руки.

— Получилось? — спросил я после того, как она помогла мне подняться на ноги и мы направились обратно к карете.

— Кажется, да. Со временем мы это точно узнаем.

Остальные ждали нас у кареты. Мы быстро погрузили наверх и закрепили ящик с месье Вальдемаром.

Когда карета покатила вперед, я ломал голову над вопросом: а как Лигейя сможет мне помочь, если узнает, что я в беде? Ведь она будет далеко, где-то на востоке от Толедо!.. Я в задумчивости таращился на Грипа. Он тоже смотрел на меня — одним глазом, наклонив голову. Несколько раз он открывал клюв — но так ничего и не сказал.

Толедо, стоящий на холме, который с трех сторон омывают воды реки Тахо, находится милях в сорока на юго-запад от Мадрида. Французы, временно оккупировавшие часть Испании, до Толедо не дошли. В тот декабрьский день, когда я приближался к городу, темные тучи нависали над ним, дороги раскисли — должно быть, недавно здесь бушевала буря с ливнем. Наш тогдашний возница — самый старый среди всех возниц, которых мы по пути перевидали немало, — остановил карету подле городских стен и заявил, что раньше ад замерзнет или случится второе пришествие, чем он пешим или на козлах окажется в пределах этого проклятого города.

Я попрощался со своими спутниками, договорившись встретиться с ними на этом же месте через три дня — если ничего дурного не случится за это время. С собой я прихватил тяжелый мешок с золотыми монетами и записку от Лигейи, в которой она написала по-испански, что обладатель оной разыскивает переводчика. Месье Вальдемар указал мне на некоего падре Диаса, своего доброго знакомого, за честность которого месье Вальдемар ручался. У меня с собой имелся грубый план города с указанием, как найти церковь Святого Фомы и ее настоятеля, упомянутого падре Диаса.

И вот я уже подходил с севера к воротам крепости, расположенной на крутом холме. Я знал, что в этих местах когда-то жили и древние римляне, и вестготы, и магометане. Лигейя сказала, что здешний собор, построенный еще в тринадцатом веке, — настоящее чудо красоты. При других обстоятельствах я бы первым делом направился именно к знаменитому собору и с наслаждением осмотрел бы замечательное произведение архитектуры. Но сейчас я почти физически ощущал, как Время дышит мне в затылок, настигает — и тут не до осмотра достопримечательностей.

Я без приключений миновал городские ворота. Месье Вальдемар, похоже, обладал не только сверхъестественными способностями, но и практической сметкой, ибо его совет идти в Толедо в одиночку оказался верным. Конечно, в кругу друзей мне было бы и спокойней, и безопасней. Но они являли собой такую пеструю и странную компанию, что не могли не вызвать пристальное и подозрительное внимание со стороны властей. Во время войны, в условиях правления архиконсервативных религиозных фанатиков лучше, так сказать, не дразнить гусей. А в качестве одинокого богатого путешественника с далекого и экзотического континента моя персона не вызывала особого интереса.

И все же я имел случай увидеть собор — издалека. Еще я увидел множество лавок по сторонам главной улицы, раззолоченные кареты, катившие рядом с убогими телегами, прекрасных скакунов и восхитительные образчики холодного оружия из дамасской стали, коими славен город Толедо. Один из самых замечательных клинков был у того мужчины, который арестовал меня.

Четыре вооруженных человека в своеобразной местной военной форме подошли ко мне именно в тот момент, когда я нашел церковь Святого Фомы. До этого я пару часов бродил по городским улицам, дабы немного освоиться в новом окружении, и очень гордился, что нашел нужное место по карте, не задавая вопросов прохожим. Стражники так меня и застали — с картой в руке. Они обратились ко мне предельно вежливо, но я, разумеется, ни слова не понял.

— No comprendo, — объяснил я. — Soy norte americano.

Они быстро заговорили между собой. Один из них рассмотрел мою карту, потом указал сперва на листок в моей руке, а затем на церковь.

— La iglesia? — спросил он.

— Si, Santo Tome, — ответил я. — De donde es Padre Diaz?

Они опять затараторили на своем языке между собой. И тут у меня все внутри оборвалось: имя падре Диаса было упомянуто несколько раз в непосредственной близости со словом, которое я понял: «heretico» — еретик. Похоже, я попаду в неприятную историю.

Так и случилось. Буквально через пару мгновений я получил возможность вволю полюбоваться золотой и серебряной инкрустацией кинжала одного из стражников. Еще три кинжала

были представлены мне на обозрение, но они были не так красивы, как оружие того, кого остальные трое называли «хефе Энрико» — он был явно главным в этой четверке.

— Вы идти с мы, — сказал мне хефе Энрико.

— Soy norte americano, — снова начал я свои неловкие разъяснения.

— Si, norte americano amigo de heretico, — сказал Энрико.

— Нет, — поспешно заверил я, — я помогаю друзьям разыскать изобретателя фон Кемпелена. Мне сказали, что падре Диас говорит по-английски и пособит мне найти переводчика. Понимаете?

Я показал ему письмо. Он передал его другому стражнику, тот третьему, а тот — четвертому. Каждый смотрел на бумагу как баран на новые ворота — и у меня мелькнула мысль, что все четверо не умеют читать.

— Рог favor, — сказал я. — Interpreter, translator — para Ingles.

Энрико пожал плечами и взмахом кинжала приказал мне следовать за ним.

— Идти! — велел он.

И мы отправились в путь — по стражнику слева и справа от меня, третий плетется за спиной, а Энрико шествует впереди и немного справа. Я жалел, что не выучил, как по-испански будет «недоразумение». Впрочем, я слабо верил, что это слово выручило бы меня. У этих поначалу вежливых парней был вид такой строгий, что дальнейшие дебаты напрочь исключались.

Таким образом я очутился в толедской тюрьме. Мои золотые конфисковали вместе с моим кинжалом, письмом к падре Диасу и картой. Заперли меня в совершенно темной камере, где хоть глаз выколи, — вплоть до выяснения моих связей с еретиком из церкви Святого Фомы. Если эти ослы решат, не дай Бог, что я сообщник бедного падре Диаса, не миновать мне суда инквизиции!

Вытянув руки перед собой, я медленно ощупывал стены камеры — в одних местах был камень, в других — железо. Сделав круг и вернувшись ко входу, я сел на пол и прислонился спиной к двери — она не так холодила. Рядом я нашел кусок хлеба и флягу с водой. Потом я, кажется, заснул, потому что в моем сознании остался пробел.

Проснувшись, я обнаружил, что лежу на животе, а моя правая рука свешивается куда-то вниз. Щекой я касался пола тюремной камеры, но правый висок висел в воздухе. Мои ноздри ощутили какой-то неприятный запах, похожий на запах разлагающихся водорослей.

Я поводил правой рукой в пустом пространстве перед собой и пришел к выводу, что во сне верхняя часть моего тела сползла на пол, я перекатился и очутился у самого края круглой дыры, в которую я не свалился при путешествии по тесной камере только потому, что обследовал стены и шел по периметру. Я пошарил вокруг себя, нащупал камешек и бросил его в дыру. Пришлось долго прислушиваться, прежде чем далеко внизу раздался тихий всплеск. Ну и глубина!

В это мгновение где-то надо мной, пустив немного света, открыли то ли дверь, то ли люк — и сразу же закрыли. Но я успел разглядеть, что только счастливый случай уберег меня от падения в бездну. Посередине камеры зияла огромная круглая дыра. Я быстро отполз как можно дальше, к стене.

— Похоже, мы заживо погребены.

У меня было ощущение, что это сказал Эдгар По, что мы сидим с ним рядышком в темноте у жерла бездны.

— Так только кажется, По. Но это тюрьма как тюрьма. Мне случалось сидеть в тюрьмах, — мысленно ответил я.

— Эта тюрьма не похожа на другие, Перри.

— Есть тут особые штучки, дорогой мой По, но это, так сказать, только для красоты. Только для красоты.

— Колодец зовет нас.

— Пусть себе бездна зовет, мне плевать.

— А ты сделан из более твердого материала, чем я, Перри.

— Да нет, По. Мы с тобой одно и то же — уж не знаю, каким таким чудом. Просто обстоятельства немного подулучшили меня.

— А может, ну его?.. Прыгнем в колодец — и покончим со всем этим! Все кончается темной бездной — все и всегда, всегда и все.

— Куда торопиться? Пусть бездна подождет.

— Она не умеет ждать. Она не умеет чувствовать.

— Тогда мы превосходим ее, ибо мы — умеем.

— Что-то похожее говорил Паскаль, когда называл человека мыслящим тростником между двумя безднами — бесконечностью и ничтожеством.

— Он прав.

— Такие философские истины из уст человека действия!

— У меня не такое уж плохое образование, и я продолжаю регулярно читать.

— Что случилось с нами двумя?

— Нас поменяли местами.

— Не понимаю.

— Точной механики этого происшествия не понимаю и я. Но суть в том, что каждый из нас оказался в мире другого. Это из-за того, что кто-то во зло использовал необычные способности Анни.

Тишина. Три удара сердца. Еще три.

Потом:

— А может, Перри, мы просто снимся какому-нибудь демону? Или этот демон — я сам?

— Против солипсизма у меня нет убедительных аргументов. Никто лучше Юма не преуспел в отрицании наличия материального мира, реальности вне сознания. Но он же сам сказал Беркли, что все эти аргументы в равной степени недоказуемы и неопровержимы — и ни в чем не убеждают.

— Ты — это я, мой дух-двойник, мое темное «я». Мы — разные полюса одной души, а потому между нами идеальное отталкивание.

— Мы не настолько разные, как ты думаешь, По. Лишь словесная шелуха застит нам глаза на нашу похожесть.

Он коротко рассмеялся.

— Сейчас я как никогда хорошо осознаю нереальность происходящего, — ответил он. — Это просто диалог двух частей сознания внутри меня.

— Что на это сказать ?

— Да нечего на это сказать. Соглашайся со мной.

— Я всегда придерживался того взгляда, что лучше жить и умереть, чем вовсе не рождаться, — даже если жизнь есть мнимость, данная в ощущениях.

В это мгновение раздался металлический звон. В стороне, где находилась дверь, внизу появилась полоска света, и я успел заметить, что там открылась металлическая дверка, через которую просунули поднос с куском хлеба и флягой воды.

— Похоже, выбор невелик — между ямой и заплесневелым хлебом, — заметил По.

— В таком случае я предпочитаю пообедать.

Я встал.

— А жаль, что ты лишь призрак, Перри, — не без некоторого злорадства произнес По. — Ты мне все же очень нравишься.

Какое счастье, что он присутствовал в камере только метафизически, — на двоих хлеба было бы совсем мало. После еды я неожиданно раззевался. Я ужасно боялся скатиться в дыру во сне, поэтому лег у стены, прислонясь к ней спиной. В камере все еще ощущалось присутствие По — невидимый, он был словно разлит в пространстве.

Когда я проснулся, что-то было явно не так. Не могу сказать, как долго я проспал, но, когда я вновь открыл глаза, камера была слабо освещена. В неверном красновато-желтом свете я смог наконец по-настоящему рассмотреть свое узилище. Оно выглядело не совсем таким, каким я его представлял по своим исследованиям в кромешной темноте. Камера оказалась не квадратной, а вытянутой. Длинные стены были каменными, короткие — металлическими. Каменные поверхности были испещрены непристойными рисунками, кощунственными карикатурами на распятие, танцующими скелетами, а также изображением людей, которых поджаривали или раздирали на части.

Пол был каменный, в центре — та самая большая дыра, почти незаметная, черная на черном полу. Вдруг оказалось, что я не могу подняться и хорошо рассмотреть эту дыру. Я лежал на спине — на чем-то вроде низкого стола, к которому одной веревкой были привязаны мои ноги, торс, правая рука и плечо. Голова и левая рука оставались свободны, а на полу в пределах досягаемости стояло блюдо с едой. Это был хороший кусок мяса с приправой и гарниром — после хлеба и воды я набросился на эту еду с волчьим аппетитом. У меня было такое впечатление, что в хлеб и воду мне подмешивали что-то одурманивающее. Так что мясо есть не стоило. Однако был ли у меня выбор? Меня мучили голод и жажда. Если мне дают сонное зелье — велика ли беда? В таком месте долгий сон — великое благо.

Я пошарил рукой в поисках фляги с водой, но не нашел ее. Так вот оно что! Начался первый этап физической пытки — пытки жаждой.

— По!.. — позвал я, пытаясь обрести прежнее течение мыслей.

— Перри, скажи мне, существовала ли в действительности — когда-нибудь — женщина по имени Анни? — услышал я. Казалось, голос приходит откуда-то извне меня.

— Разумеется, она существовала. И сейчас существует.

— Демон! Ты лжешь!

— Нет! Обрети ее. Осмелься позвать.

После этого он покинул меня — оставил наедине с жаждой. Я перенес все свое внимание на высокий потолок, где увидел изображение Сатурна, пожирающего своих детей. В его руке вместо традиционной косы был маятник. Затем мне показалось, что маятник не нарисован, а настоящий, он ритмично раскачивается. Но тут меня отвлек шум рядом с моей собственной рукой.

Крыса — чертовка с глазами-бусинками — появилась на краю дыры. Казалось, там еще кто-то скребется. Крыса у края дыры задрала нос и принюхивалась, поводя усиками. Через короткое время из дыры выпрыгнула еще одна тварь — размером покрупнее. Но скребущие звуки не прекратились. Пока вторая крыса в свою очередь принюхивалась и топорщила усы, первая просеменила под конструкцию, на которой я лежал. Еще две крысы выпрыгнули из дыры. Потом еще одна. И еще. Тем временем первая нашла остатки моей недавней трапезы.

Мне такое близкое соседство не понравилось — хотя бы потому, что именно крысы разносили чуму, которая, по слухам, свирепствовала в некоторых районах Испании. В надежде отпугнуть наглую тварь я несколько раз помахал рукой и пошлепал ладонью по доскам, на которых лежал. Но крыса и ухом не повела, аккуратно вылизывая скудные объедки. Тут к блюду подвалила вторая крыса и стала оттирать первую. Через секунду они уже сцепились, противно визжа и кусаясь. Пока шла драка, еще две крысы приблизились к блюду, немедленно поссорились из-за дележа и тоже пустили в ход зубы и когти... Я прекратил размахивать рукой. С этой публикой держи ухо востро. А ну как, вместо того чтобы испугаться, они нападут на меня?

Тем временем из дыры поднялось целое полчище крыс. Они бегали по всей камере, вскакивали на конструкцию, к которой я был привязан, а потом расхрабрились и стали бегать по мне, используя мое тело как выгодную позицию, чтобы нападать сверху на своих противников. Их драки нисколько не забавляли меня. Я старался не только не шевелиться, но и дышать пореже.

Внутренне я содрогался не столько от брезгливости, сколько от смертельного ужаса: ведь стоит лишь одной крысе куснуть меня, и все остальные мигом сообразят, что я съедобен, и накинутся на меня всей ордой! К счастью, во время драки одну из крыс загрызли до смерти — и остальные кинулись обгладывать ее труп. В свалке загрызли еще нескольких товарищей — и теперь дрались за право сожрать их. Весь пол превратился в поле битвы. Серые пищащие твари сновали из угла в угол, сцеплялись, катались по камням, и весь этот живой ковер напоминал волны какого-то кошмарного моря — с пятнами крови на поверхности.

Я долго не мог оторвать взгляд от этих ужасов. Когда я наконец отвел глаза и снова уставился на потолок, там я увидел то, от чего у меня кровь в жилах застыла. Маятник не просто качался из стороны в сторону, а делал огромные махи шириной не меньше ярда. И он опускался!..

Этот чертов маятник заканчивался остро отточенным лезвием — оно слабо посверкивало в полумраке. Лезвие было примерно в фут длиной, чуть загнуто. Маятник, как я теперь разглядел, крепился к медному кольцу в руке нарисованного Сатурна, который другой рукой рубил своих детей, а ногами попирал дюжину уже убитых отпрысков. Маятник ходил из стороны в сторону со свистящим звуком и опустился уже настолько низко, что ветерок от его движения овевал мое лицо.

Теперь я начисто позабыл о крысах и смотрел только на лезвие. Я насчитал десять махов — и заметил, что оно чуточку опустилось. Еще десять махов — и ничего. Еще десять — и приспустилось. От ужаса я перестал считать, но махов через пять лезвие вдруг снова продвинулось ко мне. Теперь я думал об одном: по какому месту меня полоснет лезвие, если маятник продолжит спуск. Выходило, что он метит прямо в сердце. Мне вдруг пришло в голову: а знает ли Лигейя о том, в какую беду я попал? Так же, как я установил общение с По, теперь я попытался установить связь с Лигейей.

— Лигейя? Вы здесь? Вы меня слышите? Знаете ли вы, где я и что со мной происходит ?

Никакого ответа. Быть может, я не в состоянии как следует сосредоточиться, потому что слишком много думаю о проклятом маятнике с лезвием? Или снотворное зелье отняло у меня часть психической силы? Не исключено и то, что Лигейя попыталась связаться со мной, когда я был без сознания, — приняла за мертвого и покинула.

— По? Ты все еще здесь? — мысленно вскричал я.

— Ужас! — прогремел он в ответ. — Бездна смотрит в лицо каждому из нас!

— Тебе бездна дана, дабы ты ее заполнил! — произнес я — на меня словно озарение слетело! — Ты художник, творец! Твое воображение способно заполнить всю бездну — от предела до предела!

— Ужас! — повторил он.

— Ты где, По ? Где ты? Я теряю тебя!

Его присутствия больше не ощущалось. Маятник заметно опустился еще, его мах стал шире прежнего.

Тут я позабыл и По, и Лигейю. А о крысах и не вспоминал. Мое внимание сосредоточилось целиком на лезвии, которое со свистом рассекало воздух надо мной. Прошло сколько-то времени — несколько часов? несколько дней? — и я позабыл самого себя, превратившись в это посверкивающее лезвие, ходящее из стороны в сторону, из стороны в сторону, из стороны в сторону... Меня объял великий покой — я словно качался на волнах спокойного моря, умиротворенный, беспечальный.

И в какой-то момент сознание совсем покинуло меня.

Как долго я пролежал без сознания — опять-таки не знаю.

Я проснулся от дикой, палящей жажды. Крысы резвились на мне, попискивая на тех, что бегали по полу. В тот же момент, что я открыл глаза, я увидел маятник. Он опустился страшно низко, теперь его мах был шириной ярдов десять. Лезвие заунывно пело, и это монотонное вжик-вжик, вжик-вжик врезалось в душу, которая сжималась в ожидании рокового прикосновения.

Мне подумалось: не лучше ли оставаться без сознания, чтоб счеты с жизнью были покончены одним ударом, покуда я лежу в беспамятстве? Но теперь, когда я хотел забыться, сознание мое бодрствовало как никогда. Я был весь — ожидание. Ожидание, которое временами превращалось в нетерпение.

Влево, вправо... вжик-вжик! Кто-то раскатисто расхохотался, словно безумный. И я не сразу сообразил, что смеюсь я сам.

Я прикусил губу, ощутил вкус крови — и закрыл глаза. Однако тут же раскрыл их — не видеть, где лезвие, оказалось совершенно непереносимо. И все же мысли мои как-то прояснились, и я заставил себя думать.

Неимоверным усилием воли я принудил себя взглянуть на маятник спокойным разумным взглядом, не давая загипнотизировать себя его движением. Я считал удары своего пульса, чтобы определить, через какие промежутки времени маятник рывком немного опускался вниз. В самом процессе подсчета я успокоился, отвлекся от переживаний, и пульс забился ровно. Теперь я мог определить ритм движения смертельного орудия более или менее точно...

310.. . рывок вниз.

286.. . рывок вниз.

127.. . рывок вниз.

416.. . рывок вниз.

Я не улавливал никакой закономерности. Но это было куда интересней, чем если бы я обнаружил точный механический ритм — как в часах. Отсутствие ритма говорило об одном: действием маятника с лезвием управляет, скорее всего, не механическое устройство, а человек. В моем сознании забрезжила крохотная надежда. Железные законы царят в мире механических аппаратов — низкий им поклон. Но и в мире извращенных человеческих умов есть свои непреложные законы — действия подонков достаточно предсказуемы.

Я задумался над тем, как я привязан к этой низкой конструкции. Веревка узкая, напоминает подпругу, много-много раз обвита вокруг моего тела. Достаточно перерезать ее в одном месте — и я буду свободен. Движения маятника с лезвием из моей лежачей позиции видны очень хорошо — если не паниковать, сохранить умение сосредоточенно наблюдать и рассчитывать, то можно достаточно точно предугадать, где и когда лезвие полоснет по груди в первый раз. А значит, вдохнуть или выдохнуть точно в нужный момент. И тут бесценен тот факт, что маятником управляет человек. В отличие от автомата человек захочет помучить, причинить побольше боли, просмаковать убийство. Так что сам человек наверху позаботится о том, чтобы первый же удар лезвия не стал смертельным.

Вдруг меня осенило: неспроста я связан именно так и такой веревкой. Если я сам себя не подставлю тем, что вдохну полной грудью не в тот момент, лезвие маятника просто разрежет веревку и освободит меня — после того как человек наверху вволю насладится моим ужасом. До следующего удара у меня будет достаточно времени скатиться на пол. Однако следует проявить предельную осторожность: я могу покатиться прямо в дыру. В голове моей свербела мысль, что от меня добивались именно этого: чтобы я по собственной воле бросился в колодец и погиб. А прочие пытки — только забава.

Я стал дышать медленно и ритмично. Я ждал.

Еще восемь махов маятника, и он оказался всего в нескольких дюймах от моей груди. Еще восемь махов — и новое приближение. Еще четыре — и на возвратном пути лезвие чуть коснулось моей одежды. Так-так, именно теперь, начнется игра кошки с мышкой. Лезвие будет оставаться «а этой высоте долго, очень долго — или даже немного поднимется.

Я сделал глубокий-преглубокий вдох, чтобы грудь поднялась повыше, сжал зубы и закрыл глаза. Резкая боль от пореза — и я рванул руками в стороны, вверх, потом рывком высвободил ноги и скатился с низкой конструкции на пол. Темные пятна кинулись врассыпную. Прокатившись немного по полу, я остановился. Мерзкого «вжик-вжик» больше не было слышно. Я оглянулся — маятник подтаскивали к самому потолку. Я принялся растирать затекшие руки и ноги — будучи настороже в ожидании новых опасностей.

Лишь теперь я обнаружил источник красновато-желтого дьявольского света, который заливал камеру. Он шел от нижней части металлических стен. Я пополз на четвереньках приглядеться, но в нос мне ударил омерзительный запах — запах раскаленного железа. Свечение, похоже, усиливалось. Жуткие картинки на стене в более ярком свете будто ожили, но от металла шел такой жар, что ближайшие картинки стали оплывать, краска потекла... И тут обе металлические стены разом заскрипели — и стали двигаться. Цвет их стал насыщенней, переходя из желтого в по-настоящему красный.

Камера мало-помалу наполнялась дымом, сдвигающиеся стены лязгали. Я поднялся на ноги, отбросив остатки веревки, и отступил на пару шагов от приближающейся раскаленной стены. Не иначе как я угадал, и их главная цель — вынудить меня выбрать колодец.

Стены новым рывком сдвинулись. Я отступил еще на шаг. Продвигаясь вокруг дыры, я добрался до каменной стены — туда, где была дверь. Согласно логике, это было самое безопасное место в камере.

Оказавшись у двери, я медленно оглянулся на дыру. Она упрямо звала меня с тех пор, как я впервые обнаружил ее. Теперь я ощутил, что пора заглянуть в нее — узнать, что именно внушает мне такой ужас, наводит такую душевную тоску. Я опустился на колени и подполз к краю колодца. Раскаленные стены давали яркое освещение — и я принудил себя смотреть на то, что я увидел, и не отводить глаза.

А картина, увиденная мной, была страшна.

Внизу была комната, в которой возле открытого гроба стоял низкорослый мужчина с большими бакенбардами. На нем был выходной черный костюм, черные перчатки, а в руке он держал короткий хлыст, какой я видел в цирке у дрессировщиков. Уж не знаю как, но я сразу понял, что это Руфус Гризуолд. Перед ним стоял Эдгар По — он был связан, его голова бессильно свешивалась на грудь. Гризуолд кнутом показывал По — полезай в гроб. Эдгар По выпрямился, поднял голову — и внезапно стал только контуром, черной бездной, из которой светили звезды и мерцали кометы. Теперь рядом с зияющим гробом во всем величии толпились мириады звезд Млечного Пути и победно улыбалась бесконечность, а Гризуолд в ярости отводил глаза и скрежетал зубами.

Но щелкнул хлыст — и фигура По снова стала материальной, а я осознал, что раскаленные стены камеры еще приблизились ко мне. Однако у меня было ощущение, что главный ужас происходит все же не со мной, а там — внизу, где Гризуолд хочет уничтожить воображение и способность удивляться заодно с темными непознанными глубинами человеческого духа — упрятать их в ящик, швырнуть в бездонный колодец...

Стены камеры еще продвинулись. Я истекал потом и задыхался от жара. Но лязг продолжался, мерзкий дым застил зрение. Я чувствовал, что сознание оставляет меня. Прижавшись спиной к каменной стене, я прокричал:

— Нет! Не делай этого! Будь ты проклят, Гризуолд!

Похоже, меня никто не услышал.

Где-то за дверью раздались громкие голоса. Дверь рядом со мной с шумом распахнулась — и волосатая лапа ухватила меня за плечо. Я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу в камере. Но в этой камере не было дыры посередине, а дверь была открыта. Надо мной склонились Лигейя и Эмерсон. А у двери стоял Петерс.

— Генерал Лассаль только что взял город? — переспросил я. Именно эту фразу я слышал перед тем, как окончательно прийти в себя.

— Да, — ответила Лигейя.

— А связь, которую вы со мной установили... она сработала?

Лигейя кивнула.

— Но у всего, что со мной случилось тут, было что-то от сна или наркотического бреда.

— Гризуолду наконец удалось использовать Анни в качестве оружия против вас, — сказала Лигейя. — Он принуждал ее уничтожить вас, но она сопротивлялась приказам Темплтона до последнего.

— Выходит, мы и впрямь встретились с ней в Толедо — пусть и странным образом, в месте страшных розыгрышей. А что с фон Кемпеленом?

— Он провел нас. Теперь, когда Анни больше не мешает, месье Вальдемар снова обрел возможность зреть невидимое. На самом деле фон Кемпелен бежал в Арагонское королевство.

— В таком случае мы едем обратно.

— Другого выхода не вижу.

Вместе со своими друзьями я покинул тюрьму, прошел через занятый французами город. У ворот нас поджидала карета. Всю дорогу я пил воду, как человек, только что вернувшийся из пустыни.

Таким образом я опровергал философские тезисы Беркли, который твердил, что внешний мир не существует независимо от восприятий и мышления.

Она была единственным творцом того мира, где она пела. Она созидала свое королевство не из бренных материалов, и здешнее море было солоно от ее скорби, и весь этот мир был ее песня.

Она перенесла поэта в его Пещеру, сняла путы с рук и нежно обняла.

— Они принуждали меня, — говорила она, — лишить моего темного сокола его упоительных ночных полетов.

По смотрел мимо нее на бурное море. Туча наползала на солнце.

— Будь вольной птицей и знай: я никогда не причиню тебе вреда! — сказала она.

— Всего лишь плод воображения, — произнес он и отвернулся от нее.

Кусок пространства перед ним стал распадаться, как разбитая стеклянная стена.

— Не покидай меня! — тихо сказала она.

— Всего лишь плод воображения!

Он шагнул вперед — и через пролом в пространстве вышел вон, во мрак, прочь из ее королевства.

 Глава 7

Когда пневмония добила больную чахоткой Элизабет По и голова страдалицы наконец обрела покой на засаленной подушке, а большие серые глаза на почти детском личике в рамке длинных волос навеки закрылись, миниатюрную актрису обрядили в ее лучший наряд из дешевой ткани и увенчали лучшей ее диадемой.

Тело лежало в убогой мансарде, принадлежавшей модистке, где все члены труппы мистера Плэсида могли попрощаться с покойной. Миссис Филлипс, владелица магазина дамских шляпок, а также две дамы из «уважаемого общества» — миссис Аллан и миссис Макензи, подруги несчастной Элизабет По, взяли на себя хлопоты по устройству похорон.

После долгих препирательств с некоторыми особо косными прихожанами, которые не желали, чтобы какая-то актриса была похоронена в священной земле, мистер Аллан и мистер Макензи, будучи из числа самых уважаемых прихожан, все же настояли на решении похоронить Элизабет По на погосте церкви Св. Иоанна — впрочем, в самом дальнем углу, у стены. В кладбищенской книге сделали запись о погребении — без имени покойной. Более ста лет не было имени и на надгробном камне.

А сероглазый мальчуган, любимец труппы, не воспринял эту смерть всерьез. Трехлетний Эдгар столько раз видел, как мама умирала на сцене, что и теперь ждал, когда же она встанет и выйдет на поклоны. Ее возвращение странно затягивалось. Когда же она придет и обнимет его?

Холодным декабрьским днем 1811 года на улице, перед домом миссис Филлипс, маленький Эдгар был разлучен со своей совсем крохотной сестричкой Розали — ее взяла на воспитание другая женщина, а сам он остался с миссис Аллан.

Миссис Аллан привезла его в экипаже в трехэтажное кирпичное здание колониального стиля на углу Четырнадцатой улицы и Табачного переулка. Теперь это был его дом. Мама так и не вернулась за ним. Через какое-то время он перестал ждать.

После долгого путешествия мы оказались в мирном Арагонском королевстве. Здесь не чувствовалось никаких признаков войны, бушевавшей совсем рядом. Одни подданные принца Просперо говорили на французском, другие — на испанском, третьи — на английском. Но покой в этих краях можно было назвать мертвым. Если иностранная армия и побывала в Арагоне, то несколько месяцев назад. Виной опустошения была не война, а эпидемия. В пути до нас сперва дошли страшные слухи, а потом мы своими глазами увидели погребальные процессии, заунывно поющих над покойниками монахов, вымершие и опустевшие деревни — признаки присутствия Красной смерти, разновидности легочной чумы.

В начале нового года мы были заняты тем, что старательно объезжали районы военных действий. Тут месье Вальдемар оказывал нам неоценимые услуги. Он же дал нам полезные советы касательно принца Просперо и его нынешнего положения. Всего за несколько дней до нашего прибытия принц полностью прервал отношения с большинством своих подданных. Нет, он уединился отнюдь не для размышлений о том, как помочь своей страдающей стране. Наплевав на судьбу большинства подданных, он призвал примерно тысячу самых знатных вельмож с женами, а также своих друзей. Дабы укрыться от Красной смерти, все они — вместе с необходимым числом слуг и одной-двумя ротами солдат — забаррикадировались за крепостными стенами одного аббатства, где, имея достаточные запасы провизии, могли безбедно переждать эпидемию.

Мне было бы плевать на поведение Просперо, не будь он одним из тех, к кому фон Кемпелен обращался со своим предложением. И сейчас алхимик был гостем Просперо и укрылся с ним за стенами аббатства.

Поскольку тут была замешана Анни, месье Вальдемар опять не мог сказать с точностью, но ему казалось весьма вероятным, что наша троица подлецов — Темплтон, Гризуолд и Гудфел-лоу — также находится рядом с Просперо.

— Узнайте, что это за аббатство! — настойчиво попросил я.

— Оно расположено на юго-западе от Таррагоны, — сказал месье Вальдемар, указывая рукой в нужном направлении. — Рядом с небольшой деревушкой под названием Санта-Креус.

И мы направились на восток — к Таррагоне.

А на следующей неделе наша карета уже громыхала по улочкам Санта-Креуса. Жутковатое, признаться, зрелище — потому что в деревушке не было ни души. Проехав по безлюдным улицам, мы увидели аббатство: высокие стены, стражи на башнях. Я приказал вознице ехать к воротам.

Пока мы приближались, в нас несколько раз стреляли. Повинуясь приказу остановиться, который прозвучал на испанском, французском и английском, возница натянул поводья.

Я вышел из кареты и сделал шаг в сторону ворот.

— Стой! — рявкнул часовой.

— Стою, стою. Если не трудно, говорите по-английски.

— Чего ты хочешь, англичанин? — прокричал часовой.

— Я ищу людей, которые, как мне кажется, прибыли в ваше аббатство несколько дней назад.

— Если они и здесь, вы не сможете попасть к ним.

— Это чрезвычайно важно! — прокричал я, достал золотую монету, подбросил ее в воздух и поймал.

— Мы, солдаты, живем в казематах стены, — сказал часовой. — Даже нам нет ходу в само аббатство. Все железные запоры заклепаны.

— А вы можете передать послание? Есть какой-нибудь способ передать записку нужному человеку?

— Нет, — ответил часовой. — Безнадежное дело.

— Ладно, — кивнул я, — все понятно. Тогда мне нужны кой-какие сведения. Скажи-ка мне...

— Ничего я вам не скажу, господин хороший. Шли бы вы отсюда подобру-поздорову.

— Да ты не сомневайся, я хорошо заплачу!

Он рассмеялся.

— Я к твоему золоту и не прикоснусь! А ну как оно мечено Красной смертью!

Тут я вспомнил, каким тоном я разговаривал с солдатами на плацу, и с командирскими интонациями в голосе спросил:

— Рядовой, доложите, есть ли в обители немец по имени фон Кемпелен! А также четверо американцев — трое мужчин и женщина.

Он заметно вытянулся и отвел плечи назад.

— Не могу знать, сэр. Их там много всяких.

— Спасибо, рядовой! Я так понимаю, в деревушке ни души, гостиница не работает?

— Ни души, сэр. И я бы на вашем месте тут не задерживался. Я бы мчался в карете до самой границы, пока не заморил лошадей. А потом бросил бы карету и припустил на своих двоих.

— Спасибо за совет, — сказал я и вернулся в карету.

— Что дальше? — спросила Лигейя.

— Едем отсюда, — ответил я. — Остановимся там, где нас не будет видно со стен. И поговорим с месье Вальдемаром. Быть может, Анни в аббатстве. А может, нет. Однако спросить я хочу не о ней.

Я велел остановить карету возле обгорелых деревьев оливковой рощи. Когда ящик с месье Вальдемаром был спущен на землю и я сказал, что мы с Лигейей намерены его открыть, остальных как ветром сдуло. Остался только Грип, который взирал на наши действия с моего левого плеча.

Стоило мне снять крышку, как месье Вальдемар раскрыл глаза — без помощи месмеризма. Да и яркий дневной свет, похоже, его уже не беспокоил. Лигейя странно покосилась на меня, потом сделала несколько пассов над ним. Она не успела довести процедуру до конца, как месье Вальдемар спросил:

— Где мы находимся?

Это было так мало похоже на него — первым начинать разговор!

— Мы в Арагоне, поблизости от Таррагоны, в деревушке Санта-Креус, — ответила Лигейя.

— Не замечаете ничего особенного в округе?

— Красная смерть истребила здесь огромное количество людей.

— А-а! — произнес месье Вальдемар. — Как счастливы мертвые! Как им хорошо! Как им повезло! С радостью поменялся бы я местом с любым из них! Уснуть — и не видеть сны, быть может!

Я откашлялся.

— Мне стыдно беспокоить вас низменными земными материями, месье Вальдемар, — сказал я, — но просто не к кому больше обратиться за советом.

— Я могу понять вас, пленников земной суеты, — изрек месье Вальдемар со вздохом. — Спрашивайте.

— Здесь рядом — внушительное аббатство, обнесенное крепкими высокими стенами, — пояснил я. — Не вижу способа проникнуть внутрь.. На стенах охрана. Железные входные двери заварены. Но я убежден, что фон Кемпелен в аббатстве, а возможно, также Анни, Темплтон, Гудфеллоу и Гризуолд. Мне вспомнилось, что старые крепости всегда имеют тайные подземные ходы. Не могли бы вы подсказать, есть ли тайный ход в аббатство? Мне позарез нужно попасть внутрь!

Месье Вальдемар внезапно закатил глаза, так что стали видны только белки. Руки бессильно упали на грудь в обычное скрещенное положение. Заговорил он лишь после долгой, долгой паузы.

— Существует секретный ход из аббатства в деревушку, — произнес он замогильным голосом. — Это подземный туннель. Им перестали пользоваться в незапамятные времена — так что не могу сказать, можно ли сейчас по нему пройти. С туннелем за это время что-то произошло — быть может, вход в него замурован. Не исключено, что над выходом построен дом.

Он надолго замолчал. Я не вытерпел и поторопил:

— А поточнее не можете?

— К сожалению, не могу, — ответил он. — Зато точно знаю: фон Кемпелен в стенах аббатства, и наличествует искажение месмерического фона, которое обычно было свидетельством присутствия Анни. Следовательно, велика вероятность того, что она также гостья принца Просперо.

— А не может ли произойти то же, что и в Толедо, — большие неприятности при пересечении наших с ней путей?

— Не исключено.

— Что ж, у меня все равно нет выбора.

Он оставил мои слова без комментария.

— Итак, этот заброшенный туннель — единственный тайный ход из аббатства?

— Другого мое мысленное зрение не видит. Позвольте мне уснуть.

Я машинально проделал нужные пассы. Глаза месье Вальде-мара закрылись, крышка сама собой надвинулась. Грип при этом воспроизвел выстрел открывающейся бутылки шампанского.

Мы быстро водрузили ящик на место, и карета покатила по улицам деревушки.

Когда мы остановились возле постоялого двора на главной площади, день уже клонился к вечеру. Я взял с собой саблю и вместе с Петерсом принялся быстро обследовать пустую деревушку. Надо было хорошенько оглядеться, чтобы прикинуть, где именно может располагаться выход из подземного туннеля. Лигейю мы оставили в карете.

Неугомонный Эмерсон сопровождал нас от дома к дому, время от времени залезая на деревья и дурачась. В деревушке царил полный покой. Витрины магазинов были заколочены досками. За все время нашей разведывательной экспедиции мы не услышали ни одного голоса, не встретили ни души.

Я поинтересовался у Петерса:

— У вас не бегают мурашки по спине от того, что здесь совсем недавно свирепствовала чума? Кто знает — быть может, зараза дремлет где-то совсем рядом!

На его лице была обычная ухмылка.

— Каждый проживет, сколько у него на роду написано. Не больше и не меньше. Так что чему быть, того не миновать.

— Я совсем не такой фаталист, как вы, — сказал я. — Меня успокаивает одно: если бы нам грозила непосредственная опасность, месье Вальдемар непременно предупредил бы меня.

— Если бы кто и подсказал — так это Лигейя.

— Что вы хотите сказать?

— Она — больше чем просто умелица наводить сон на людей, — произнес Петерс. — Я вас еще на корабле предостерегал.

— Вы полагаете, что она ведьма?

— Подозреваю, — пробормотал Петерс и воровато оглянулся, как будто Лигейя могла его подслушать.

В этот момент мы проходили мимо пожарищ — полусгорев-шие дома стояли между лужами, вода в которых зацветала и пованивала. Эмерсон юркнул в подвал одного из этих домов и надолго скрылся из виду.

Дальше стояли нетронутые пожаром дома, в которых находились лавки торговцев. Все они были взломаны — напрасно лавочники думали, что кого-то остановят наспех забитые досками двери и витрины. Это позволило нам сделать важный вывод: не все обитатели деревни сбежали — кто-то мародерствует в этих краях.

И действительно, проходя мимо большого полуразрушенного дома, мы вдруг услышали чей-то смех. Отнюдь не добродушный. Таким лающим мерзким смехом хорошие люди не смеются. Я быстро переглянулся с Петерсом, и он кивнул.

Мы подошли ко входу в здание. Петерс изо всей силы толкнул дверь ногой — она с грохотом ударилась о стену. Я бы предпочел тихо подкрасться, однако Петерс явил свое всегдашнее бесстрашие. Похоже, он был уверен, что смекалка и физическая сила помогут ему выпутаться из любой ситуации.

Смех резко прервался. Оказавшись внутри здания, мы обнаружили, что это дом гробовщика. Среди простых гробов было несколько роскошных — из красного дерева с серебряными украшениями. Я пожалел, что с нами нет месье Вальдемара, — ему бы непременно приглянулось одно из этих искусно сделанных жилищ.

Мы с Петерсом быстро огляделись — ни души. Но тут храбрый коротышка указал мне на открытую дверь в подвал. Я проверил, легко ли сабля выходит из ножен, и мы двинулись в правый угол большой комнаты, где находился спуск в подвал.

Я заглянул вниз и увидел сперва длинный ряд бочек с вином и стойки с винными бутылками. Одновременно я услышал хлопок открываемой бутылки. Затем в центре неплохо освещенного свечами подвала я увидел длинный стол с большой лоханью, полной вина. Над столом висел скелет, к рукам и ногам которого были привязаны веревочки. Кто-то дергал за них, и скелет выплясывал страшный танец, вызывавший тот самый зловещий хохот, который мы слышали с улицы.

За столом сидели несколько человек — сиденьями служили гробы. Судя по всему, они по очереди пили вино из черепа. Человек, сидевший во главе стола, тяжелым взглядом уставился на меня. Был он сухопарый — считай, кожа да кости, а вытянутое, лошадиное лицо поражало желтизной.

Напротив этого ходячего скелета сидели две женщины. Одна невероятно жирная — прямая противоположность ему, а другая миниатюрная, прекрасно сложенная, бледная девица с горящими щеками и длинным-предлинным носом, который нависал над верхней губой. Не успел я решить, что вторая особа женского пола больна чахоткой, как она разразилась характерным кашлем. Слева от толстухи сидел угрюмый одутловатый старик — его руки были скрещены на груди, а забинтованная нога покоилась на краю стола.

В подвале присутствовали еще двое мужчин — хоть я и не мог со своего места разглядеть их как следует, мне бросилось в глаза, что один отличался неимоверной величины ушами и подвязанной челюстью, а второй был вроде как парализован — сидел в неестественной позе, до странности неподвижно. Почти все пирующие в подвале были завернуты в саваны.

— Добрый вечер, — сказал я тощему человеку, который пристально меня рассматривал.

На это живой скелет властно постучал по столу чем-то вроде

белого жезла — приглядевшись, я понял, что это берцовая кость, — и провозгласил:

— Друзья мои, у нас гости!

Все головы повернулись в мою сторону. Только парализованный не повернул головы — лишь скосился на меня.

— Добро пожаловать, господин хороший. Спускайтесь и присоединяйтесь к нашей компании.

Незаметным жестом приказав Петерсу оставаться на страже наверху, вне пределов видимости компании пирующих, я пригнулся, прошел через низкую дверь в подвал и спустился по крутой лестнице.

— Можно ли узнать, кого мы имели честь пригласить? — осведомился тощий предводитель пирующих.

— Меня зовут Эдгар Аллан Перри, — ответил я.

— А я — Король. Вот моя — ха-ха! — чумная свита. Присоединяйтесь к нашему пиру — будем пить и веселиться перед лицом неотвратимой смерти. Желаете череп грога?

— Спасибо, чуть позже, — сказал я. — Видите ли, я разыскиваю туннель — подземный ход, ведущий в аббатство.

— Легче прорыть новый, — буркнул старик с перевязанной ногой. — Начинайте, а мы присоединимся. Он и станет нам общей могилой.

Дамочки захихикали. Парализованный закатил глаза, чтобы показать, как ему смешно. Тот, кто назвался Королем, настойчиво постучал берцовой костью по столу, расплескав вино в черепе, который он держал в другой руке.

— Тихо! — громыхнул он.

Опираясь на кость, как на палку, тощий медленно встал, затем сделал быстрый шаг в мою сторону, указывая на меня берцовой костью, которую он держал как шпагу — и с повадкой опытного фехтовальщика.

— Вы обязаны осушить добрую порцию грога! — провозгласил он, протягивая мне череп-чашу. — Лишь после этого мы примем вас в свое общество и разрешим копать туннель, где вам вздумается. В противном случае мы окрестим вас в купели с вином — окунем с головой и будем держать, пока петух не запоет!

Я выхватил саблю из ножен.

— Фи-и! Какой моветон! — сказал тощий Король. Он повел рукой — и толстуха вдруг запела.

Петерс решил, что мне приходится совсем солоно, и, недолго думая, кинулся прямо в дверной проем. Прокатившись до половины лестницы, он прыгнул, вцепился в скелет над столом и повис на нем. Пение мгновенно прекратилось. Поднялся крик и визг. Прихвостни Короля Чумы, сами сущие монстры, были напуганы жуткой физиономией Петерса, который и всегда-то был страшен, а тут скроил такую рожу, что впору перекреститься.

Отпустив скелет, Петерс спрыгнул на стол.

— Хватит горевать, бабы! — крикнул он. — Сыпь вверх по лестнице, братва!

Король Чумы позабыл обо мне и двинулся на Петерса, угрожающе выставив массивную кость.

Петерс шагнул вперед, схватил неподъемную лохань с вином, крякнул, потянул ее вверх — успел скоситься на меня и подмигнуть — и поднял над собой. Не теряя времени я кинулся к лестнице и взлетел наверх. За моей спиной слышались вопли и плеск — это Петерс опрокинул на честную компанию лохань с вином.

Не успел я оказаться наверху, как ко мне присоединился хохочущий Петерс. Он шустро захлопнул дверь и привалил ее тяжелым гробом.

В этот момент в дом гробовщика вбежал Эмерсон. За его спиной в дверном проеме светила только что взошедшая луна. Орангутанг бешено зажестикулировал. Петерс кивнул головой.

— Лучше нам побыстрее отсюда убираться, — сказал Петерс мне. — Потешились — и будет.

Мы последовали в вечерний мрак вслед за нашим мохнатым проводником.

Конюшни постоялого двора. Очаровательная леди сидит на гробе, рядом с ней — несколько узлов и сундуков с нашим имуществом, на котором нахохлилась большая черная птица.

Я ахнул.

— Лигейя, а где наша карета?

— Пока я ходила присмотреть более или менее сохранный дом, где можно поселиться на время, возница остался один и выгрузил вещи. Я застала его, когда он скидывал последний наш сундук. Потом он сел на козлы, схватил поводья и погнал лошадей. Негодяй испугался Красной смерти.

— Он что — на прощание так и сказал?

— Нет, укатил молча, разбойник! Но после того как вы ушли обследовать деревню, он говорил, что вы, должно быть, совсем рехнулись, и предлагал мне бежать вместе с ним.

— Эдди, по дороге сюда я видел тележку, — произнес Петерс. — Можно погрузить наш скарб.

— Хорошая идея. Волоките ее сюда, — сказал я.

Мы погрузили вещи на тележку и двинулись в путь, но тут заметили далеко впереди удалявшихся от нас двух мужчин — один из них был в костюме шута.

Я собирался окликнуть их, однако Петерс дернул меня за рукав.

— Они навеселе, — сказал он. — Вишь, какие кренделя ногами выписывают!

— Ну и что?

— Напоминают тех, в подвале.

— А вдруг они не придурки? Просто нормальные жители деревни — из тех немногих, что выжили.

— Лучше пойдем потихоньку за ними и поглядим, куда они путь держат.

— Да, не стоит сразу заговаривать с ними, — согласилась Лигейя.

— Как мы пойдем за ними — с тележкой! — сказал я.

— Да они же почти в стельку, — возразил Петерс. — За ними хоть кавалерийский полк иди — все равно не заметят.

И мы на большом расстоянии последовали за странной парой.

Будучи уверены, что в деревне они одни, пьяные говорили громко. Из обрывков их сумбурного разговора мы поняли, что одного зовут Монтрезор, а второго, в шутовском наряде, — Фортунато.

Монтрезор пару раз оглядывался, но у меня было впечатление, что нас он не видел и постукивания нашей тележки не слышал.

Говорили они о винах. И оба проявляли недюжинные познания. Так и сыпали названиями вин и словечками, принятыми в среде виноделов и винокуров.

Они припетляли к большому ветхому особняку, который стоял немного на отшибе возле рощицы, облитой лунным светом.

Монтрезор долго возился с замком.

Фортунато хихикнул и сказал:

— Дурья голова, дверь собственного дома открыть не может.

Я вздрогнул — из обиталища месье Вальдемара раздался тихий стук.

Лигейя положила руку на крышку. Очевидно, она установила месмерическую связь, потому что через некоторое время провозгласила:

— Это нужное место. Надо проникнуть в дом — туннель где-то там.

Мы решительно направились ко входу в ветхий особняк.

Нам с Петерсом пришлось долго молотить кулаками по двери, прежде чем ее открыли. На пороге стоял Монтрезор. Наша компания вызвала на его лице последовательное чередование удивления, раздражения и легкой настороженности.

Такая троица — с орангутангом, вороном и нагруженной тележкой — могла кого хочешь озадачить.

— Мистер Монтрезор? — спросил я, питая надежду, что мой собеседник знает английский язык.

Он изучал мое лицо на протяжении нескольких секунд, потом процедил:

— Ну, я Монтрезор. Чего вам?

— Я насчет доставки ящика «Шато-Марго», — пояснил я.

Его взгляд переметнулся на нашу тележку. По тому, как он лихо выпрямился и даже чуть протрезвел на радостях, плотоядно облизывая губы, я понял, что он у нас на крючке.

— Вот дела... — протянул он. — Я как будто не заказывал... Вы продаете? Или это подарок? Вы, собственно говоря, кто такие?

— Мы — остатки странствующей труппы актеров, — сказал я. — Граф Просперо послал за нами, но к тому времени, когда мы добрались до аббатства, его ворота уже были закрыты и забаррикадированы. А солдаты — пни пнями! — отказались пустить нас внутрь. Даже сообщить принцу о нашем приезде отказались! Вот так и вышло, — продолжил я, — что мы угодили в дурацкое положение. Сейчас хотим за этот ящик с вином получить безопасный кров и немного пищи. Это отменное вино везли самому принцу Просперо, но доставщики испугались Красной смерти, бросили ящик и улепетнули. А нам он кстати пришелся.

— Что ж, волоките ящик внутрь, — пригласил Монтрезор, широко открывая дверь.

Мы не заставили его повторять это дважды.

— Эй, эй! — закричал он. — Всех в дом не пущу! Обезьяну и птицу извольте оставить снаружи.

— Нельзя нам бросить их — это наш хлеб, — возразил я.

— Тогда пусть дамочка приглядит за ними, пока вы затащите ящик, — сказал Монтрезор. — Слуг вам на помощь не могу послать — все разбежались, разрази их гром!.. — После этого он буркнул себе под нос: — Я бы и сам дал деру, да только есть у меня тут очень важное дельце.

Из-за его спины вдруг вынырнул Фортунато. На нем теперь был еще и шутовской колпак с бубенцами. Он сосал вино из надтреснутого графина. Оторвавшись от горлышка и таращась на нас осоловелым взглядом, Фортунато произнес:

— И чего ты тут околачиваешься, Монтрезор? Пора нам к бочонку этого... как его?., амонтильгадо? амонтильвзадо?

— Амонтильядо! — внезапно выкрикнул Грип.

Фортунато отшатнулся, как будто его по лбу треснули. Его лицо исказила гримаса ужаса.

— Дьявол! — воскликнул он и попятился.

— К сожалению, мистер Монтрезор, — сказал я, — мы не можем оставить леди одну. Так что или мы все зайдем с ящиком вина, или — всего хорошего.

— Осел! Лукрези — настоящий осел! — внезапно запричитал Фортунато. — Ведь я прав, Монтрезор! Сам знаешь, я прав! Лукрези — невежда, который не может отличить наливку от уксуса! Кха, кха, кха! Кха, кха, кха!

Шут закашлялся — очень подозрительно.

— Пустяки, простуда! — поспешно сказал он. Говорил он по-английски с еще большим акцентом, чем Монтрезор. — Это не чума, господа. От кашля еще никто не помирал.

— Ты прав, от кашля еще никто не помирал, — сказал Монтрезор, задумчиво глядя на Фортунато. — Ты умрешь не от кашля — это я тебе могу точно обещать.

Отвернувшись от шута, Монтрезор махнул нам.

— Заходите все, черт с вами. Тащите ящик вниз. Я покажу дорогу.

Задвинув за нами засов, Монтрезор пошел первым. За ним шли я и Петерс, следом — Лигейя и Эмерсон с Трипом на плече. А Фортунато замыкал шествие — выписывая ногами кренделя и спотыкаясь, то заводя песню, то принимаясь костерить глупого Лукрези. Вполне подходящая картинка веселенького вечера в селении, где хозяйничает ее величество чума.

По длинной каменной лестнице, делавшей множество поворотов, Монтрезор провел нас в удивительно просторный подвал. Как ни странно, он был освещен закрепленными на стенах смоляными факелами и длинными свечами в нишах. Разве это не расточительство — так освещать далеко не самую важную часть дома?

Наконец Монтрезор приказал нам с Петерсом поставить ящик на пол в широком коридоре, который начинался в подвале и, похоже, вел в какие-то катакомбы. Мне ужас как хотелось пройти дальше — ведь скорее всего именно там находился подземный ход в аббатство!

Вдоль стен — каменных, с вкраплениями селитры — широкого коридора, от пола до потолка, были сложены человеческие кости и черепа, и наши тени длинными пальцами метались по ним. На всем, подобно рыбацким сетям, была раскинута паутина, а топот разбегающихся крыс напомнил мне о пребывании в толедском узилище, которое мне до сих пор снилось.

Монтрезор перехватил мой взгляд и усмехнулся.

— Здесь когда-то была усыпальница аббатства, — пояснил он. — Еще до того, как отец принца Просперо выгнал монахов и присвоил крепость себе.

Мы подтянули ящик к стене.

— Тут, наверно, имеется ход в бывшее аббатство? — как бы между прочим спросил я.

Он не ответил. К моему удивлению, Монтрезор повернулся и пошел обратно. Я-то думал, что он сразу захочет открыть ящик и посмотреть на свое приобретение, — и тогда придется что-то быстро предпринимать. Остановившись через несколько шагов, Монтрезор вперил взгляд е Фортунато, который сидел на груде костей и пожирал глазами статную высокую Лигейю, ее волнистые кудри цвета воронова крыла. Смотрел он откровенно похотливо.

Монтрезор пробормотал какие-то слова о питье и похоти, в которых я, сын актрисы, не мог не узнать строк из шекспировского «Макбета»:

— Пьянство и вызывает похоть, и оно же ее отшибает: вызывает желание, но препятствует удовлетворению. Поэтому добрая выпивка, можно сказать, только и делает, что с распутством душой кривит: возбудит и обессилит, разожжет и погасит, раздразнит и обманет, поднимет, а стоять не даст; словом, она криводушничает с ним до тех пор, пока не уложит его в постель, не свалит всю вину на него же и не уйдет.

Когда Монтрезор развернулся ко мне, я не стал аплодировать его монологу — я сам пристально смотрел на Лигейю, которая начисто игнорировала пьяного шута.

Хозяин особняка внезапно очень трезвой походкой подошел ко мне вплотную, взял за рукав и увлек в сторону.

— Итак, вы, молодой человек, разыскиваете тайный ход в аббатство?

Я чуточку насмешливо поклонился. Но и в его вопросе заключалась насмешка. Так что мы были квиты.

— Разыскать этот ход — наше глубочайшее желание, сэр, — ответил я.

— Тогда позвольте мне показать его. Подземный ход действительно существует. Со стороны аббатства туннель замуровали давным-давно — когда мой отец был молодым, если не раньше. Даже нынешний принц не ведает о нем.

— Замурован! — воскликнул я. — Как же мы пройдем?

— Это не так уж сложно, — пояснил он. — Я дам вам нужные инструменты — кувалды и лом. Крепким мужчинам ничего не стоит пробить брешь в достаточно тонкой стене. В результате вы окажетесь в глухом конце одного из подземных складов. Но вы должны — и это очень важно! — заделать стену за собой, замести все следы. Кувалды и лом спрячьте куда-нибудь, а хотите — бросьте в колодец, там их много. Если вы этого не проделаете, слуги принца узнают о наличии подземного хода — и принц поймет, что кто-то незваный пробрался в крепость, а с ним, быть может, и зараза. Будьте уверены, за вами такая начнется охота, а когда схватят...

Монтрезор не закончил фразу. Вместо этого он быстрым движением раздавил крупного паука, бежавшего по полу. Секунды две мы молча глубокомысленно взирали на мокрое место.

— Знайте, — закончил Монтрезор, — лишь одного боится бесстрашный принц Просперо — Красной смерти.

План Монтрезора мы приняли к действию. Была только одна загвоздка: как быть с месье Вальдемаром? Не тащить же его с собой! Придется оставить. Я не мог обсудить этот вопрос с друзьями, потому что Монтрезор был все время поблизости. Но Лигейя сама сообразила, почему я так морщу лоб.

Резко повернувшись ко мне — так что полы ее плаща вполне театрально взметнулись, она произнесла — с мелодраматическим дрожанием губ и голоса:

— О Эдгар! Я подумала обо всем еще раз — и поняла, что не могу последовать за тобой. Меня пронизывает страх при одной мысли, что я окажусь в крепости, которой правит известный своей жестокостью принц. Прости, но тебе придется идти туда без меня.

Однако в ее речи было столько искренности, что я невольно подумал: а не связывают ли этих двух — Лигейю и месье Вольдемара — иные узы, помимо месмерических? Дурацкая мысль. Не знаю, откуда она взялась и с какой стати.

Монтрезор кинул на ее недовольный взгляд — словно собирался вступить в спор. Однако наша троица вкупе с орангутангом, надо думать, со стороны представляла собой такую сплоченную и безрассудно храбрую группу, что он, будучи в явном меньшинстве, счел неразумным связываться с нами и промолчал.

До нас донесся громкий храп. Это Фортунато сморил пьяный сон — свернувшись калачиком, шут лежал на груде костей. Петерс какое-то время таращился на Фортунато, потом стащил с него колпак с бубенчиками и примерил на свою голову, поверх парика. Спящий зашевелился, но не проснулся. Петерс начал проворно стаскивать с него пестрый шутовской наряд. Монтре-зор пронаблюдал за действиями моего друга, однако опять-таки ничего не сказал.

Петерс и я, прихватив факелы, пару кувалд и лом, двинулись вперед по темному туннелю, на который нам указал Монтрезор. Эмерсон поскакал за нами. В алькове, где мы брали кувалды и лом, я не без удивления заметил корыто со свежезамешенным строительным раствором, хотя и не придал этому никакого значения.

Мы прошли совсем немного до первого поворота, который скрыл от нас фигуры Лигейи и Монтрезора, которые провожали нас глазами, и спящего на странном ложе раздетого до белья Фортунато. Пройдя еще сотню шагов, я подумал: ну вот, к этому времени Лигейя уже поднимается по лестнице из подвала с Гри-пом на плече. Надеюсь, любезный хозяин укажет ей спальню, где она сможет отдохнуть. А нам предстоят непростые приключения...

В мыслях своих я представил, как Грип, сидя на плече прелестной Лигейи, тихо цедит ругательства, от которых даже пьяная матросня способна покраснеть. Я рассмеялся про себя — и бодрей зашагал вперед, навстречу неизвестным опасностям.

Он бродил по палубе старинного корабля. Колени дрожали, суставы ломило. Изредка он поглядывал на навигационные приборы, медь которых от времени потемнела, а бронза позеленела. Иногда поднимался на капитанский мостик — провести ориентацию по звездам. Заполярные туманы плыли над судном, ледяные глыбы — по волнам, навстречу. Вокруг него то появлялись, то исчезали члены былой команды корабля. Временами казалось, они хотят что-то сказать ему низкими клокочущими голосами, даже трогают его за рукав. Но всякий раз, когда он оборачивался на голос или прикосновение, фигуры таяли, исчезали. И никогда он не мог разобрать ни слова в их тихой клокочущей речи. После очередной неудачи он спускался в свою каюту — предаться густому течению своих мыслей...

Эдгар По проснулся в холодном поту. Руки его дрожали. Сколько снов ему переснилось! И многие из них были невыносимо ужасны — например, тот, про тюремный маятник с лезвием на конце. Этот сон — о старинном корабле в ледяных водах с призрачной командой на борту — был на первый взгляд не такой жуткий, как тот сон про маятник с лезвием, и не такой гротескный, как сон о встрече с Королем Чумы и его свитой. Однако было в этом ночном видении по-своему предельно страшное — чувство невыносимой утраты и невыносимой покинутости. Он с силой потер влажные виски.

...Как будто он уплывал на корабле прочь от рода людского, и материк нормальных мыслей и чувств навсегда скрылся из виду. Но нет пути обратно — плыви дальше, плыви прочь — вопреки всем ветрам перемен и всем приливам обновления. Потерян. Навек потерян. 

 Глава 8

Мы стоим на краю пропасти. Мы заглядываем в бездну, и нами овладевают головокружение и дурнота. Первый наш импульс — скорее отойти от опасного места. Но почему-то мы остаемся. Медленно и постепенно головокружение, дурнота и ужас сливаются в облако чувства, которому нет названия. Мало-помалу, еле заметно, это облако обретает форму, точно дым, поднявшийся от бутылки, в которой заключен джинн, как повествуется в сказках «Тысячи и одной ночи». Однако из нашего облака над краем бездны рождается образ несравненно более ужасный, чем любые сказочные джинны или демоны, хотя это всего лишь мысль — правда, мысль чудовищная, пронизывающая нас до мозга костей леденящим экстатическим ужасом. Это — всего лишь попытка вообразить, что успели бы мы почувствовать во время стремительного падения с подобной высоты. И вот этого-то падения, этого стремительного превращения в ничто — именно потому, что оно связано с одним из самых отвратительных и мерзких способов смерти и страдания, какой только рождался в нашем воображении, —    мы теперь томительно жаждем. И лишь потому, что разум настойчиво требует, чтобы мы отошли от пропасти, лишь поэтому мы упрямо к ней приближаемся. Нет в природе другой столь демонически нетерпеливой страсти, как страсть, обуревающая человека, который, трепеща на краю пропасти, вот так смакует падение туда. Прислушаться хотя бы на миг к голосу рассудка — значит неминуемо погибнуть, ибо рассудок побуждает нас отступить, а этого, утверждаю я, мы сделать не способны. И если рядом не окажется дружеской руки, чтобы остановить нас, если нам не удастся броситься навзничь, в сторону, противоположную бездне, мы прыгнем в нее и погибнем.

«Бес противоречия». Эдгар Аллан По

Итак, мы шли по длинному секретному подземному ходу через катакомбы, пока не были остановлены глухой каменной стеной. Мы очень долго прислушивались, однако ни звука не услышали. Кое-где раствор, скрепляющий камни, раскрошился от времени, и зияли небольшие щели. Но, сколько мы ни вглядывались, с той стороны, похоже, царила кромешная темнота.

И мы решились — атаковали стену кувалдами. Очень скоро мы были с ног до головы в пыли. Пыль забивалась в ноздри, мешала видеть. Но мы работали споро, по очереди бросали кувалды и ворочали ломом и довольно быстро сделали пролом, через который проскользнули в подземелье крепости, где заперся граф Просперо.

Мы очутились среди больших ящиков и тюков, о содержимом которых у нас не было времени гадать. Без промедления, при мерцающем свете факелов, мы быстренько заложили пролом только что вывороченными камнями. Строительного раствора у нас не было, но вероятность тщательного осмотра столь глухого угла подземелья была ничтожна, а в полумраке кто же заметит, что камни уложены неплотно! Чтобы меньше рисковать, мы подтащили огромный ящик, дабы он еще больше скрыл следы нашего вторжения.

— Ну и что дальше, Эдди? — осведомился Петерс.

— Теперь выберемся наверх и попытаемся смешаться с остальными. — Я бросил взгляд на его позаимствованный костюм шута. — Мы — бродячие актеры. Вы одеты соответственно. А я вот — нет.

— Умеете жонглировать? Или делать акробатические трюки?

Я отрицательно мотнул головой.

— Боюсь, что нет.

— Тогда быть вам дрессировщиком. Эмерсон, иди-ка сюда! — Эмерсон покорно спрыгнул с одного из ящиков. — Ты теперь будешь во всем подчиняться Эдди. Мы поднимаемся наверх. Расчухал?

Эмерсон подковылял ко мне и заглянул в глаза. Я протянул ему правую руку.

— Ну-ка, приятель, пожмем друг другу лапы.

Сиамский брат Петерса протянул свою мохнатую лапищу, схватил мою руку и, мягко говоря, энергично потряс ее.

— Там, наверху, — сказал я, — наверняка целая толпа челяди — слуги, повара, а еще солдаты, артисты и чертова уйма проституток. Они тут не так уж много дней — перезнакомиться не успели, всех в лицо пока не знают. Пара новых лиц среди артистов никого особенно не встревожит. Я возьму Эмерсона и постараюсь смешаться с тамошней публикой. А вам лучше подождать часок или чуть больше, после чего выходите и проделайте то же.

— На дворе поздняя ночь. А ну как там безлюдно — все небось спят.

— С другой стороны, граф Просперо кутила. Он может еженощно пировать до самого рассвета. Сейчас проверим. Кстати, будете наверху — ищите уголок, где можно поспать. Вздремнуть нам не мешает.

— Это верно.

Найдя лестницу, мы с Эмерсоном поднялись. Из нескольких коридоров на первом этаже я выбрал тот, что вел к центру бывшего аббатства. Он вывел нас на крепостной двор, который напомнил мне цыганский табор. Освещенный множеством факелов и костров, двор был разделен веревками на несколько частей, заполненных палатками и навесами. Отовсюду неслись звуки разноязычной речи, где-то наяривали на скрипке, а где-то играли на гитарах. Народ танцевал, пил, ел; детвора орала, собаки бродили среди пирующих, а поодаль два мужлана сцепились в драке. По периметру огромного двора стояло множество строений — самое внушительное из них находилось на северной стороне. Это здание было ярко освещено, и по мере приближения к нему я понял, что большая часть шума исходит именно оттуда.

Никто не спросил меня, кто я и что мне нужно. Даже Эмерсон не привлек особого внимания, потому что не был единственным зверем. Я видел пару дрессированных медведей и нескольких «ученых» собак.

Мы с Эмерсоном прошли через все разграниченные части двора, поболтали с разными людьми, потерлись на глазах у всех, чтобы побыстрее примелькаться. Я узнал, что некоторые слуги, актеры и наемные солдаты ночуют в здании на южной стороне крепостного двора. Заглянув туда, я обнаружил тесные сырые комнатушки со спертым воздухом, в которых прежде обитали монахи, и понял, почему столь многие предпочитают этим клетушкам цыганский образ жизни — в палатках и под навесами. Бывает очень кстати уединение для размышлений в каменном мешке, но сейчас мне хотелось поселиться поближе к центру событий.

Через некоторое время я повстречал Петерса, который тоже бродил в костюме шута, приучая крепостную публику к своему, мягко говоря, своеобразному виду. Он полностью согласился со мной, что монашеские кельи не пригодны для жилья. Так что остаток ночи мы провели в просторной конюшне — не обратив на себя внимания и не вызвав ничьих возражений.

При тщательном обследовании конюшни мы нашли темный уголок за одним стойлом, где можно было для виду посадить Эмерсона на цепь — но так, чтобы при необходимости он мог легко освободиться. Мы с Петерсом присмотрели в качестве своего жилища конюшенный чердак, где была свалена негодная сбруя и другое барахло. Мне доводилось служить в кавалерии, и запах конюшен был мил моим ноздрям, так что наш новый дом мне даже нравился.

И так началась наша жизнь в крепости. Мы с Петерсом кормились хлебом и супом за общим столом актеров. А Эмерсон на рассвете ходил на промысел — стянуть где-нибудь съестное. Думаю, он находил фрукты и овощи, остававшиеся от пиров графа Пpocпepo потому что возвращался сытым и довольным.

В ближайшие несколько дней мы занимались изучением крепости и составлением ее подробного плана. Что касается знатных вельмож и богатых купцов, то мы видели их издалека и редко. Однако фон Кемпелена среди них не было. Не встретили мы и Анни. Касательно Гризуолда я был уверен, что знаю его внешний облик по кошмару, виденному в тюремном колодце. Этот тип тоже не появлялся. А вот мимо Темплтона и Гудфеллоу я, быть может, уже проходил — не подозревая, что это они.

Так протек январь, начался февраль.

Я не торопил события — прежде чем ринуться навстречу опасностям, следует хорошенько освоиться на новом месте. Мало-помалу чувство нашей готовности крепло, и я потихоньку продумывал план действий.

Однако события опередили меня.

Мы с Петерсом после завтрака возвращались в конюшни, чтобы порепетировать наш номер — Петерс исполнял пантомиму, Эмерсон показывал акробатические трюки, а я выполнял роль шута-дрессировщика. Мы надеялись, что удачный номер позволит нам выступить перед знатной публикой и даст доступ в ту часть аббатства, куда нас не пускали.

У входа в конюшню мы заметили довольно большую толпу и услышали жалобные крики. Мы заспешили к месту непонятных событий. Крики продолжались, но за толпой мы ничего разглядеть не могли.

— Дайте-ка я заберусь к вам на плечи, Эдди, — сказал коротышка Петерс.

Я покорно присел на корточки. Мой друг взгромоздился мне на плечи, и я встал, придерживая его за щиколотки. Дирк был хоть и тяжелый, но проворный — не прошло и трех секунд, как он все рассмотрел и спрыгнул на землю. При этом с душой выругался.

— Что такое? — спросил я.

— Порка, — сказал он. — Бьют совсем мальчишку. Заголили спину и прохаживаются по ней кошкой-девятихвосткой.

Петерс толкнул локтем зеваку слева от него:

— Приятель, не знаешь, что натворил этот пацан?

Мужчина ответил что-то по-испански.

— Украл немного овса из кормушки графских скакунов, — перевел Петерс. — Просперо приказал дать ему плетей. Впереди толпы он сам с дружками. Любуются.

Крики смолкли. Я ждал, покуда толпа поредеет, чтобы посмотреть на графа Просперо. Зеваки действительно стали понемногу расходиться.

Наш сосед указал по просьбе Петерса на графа Просперо. Это был высокий красивый мужчина. Он стоял посреди своей свиты и пересмеивался с министрами и вельможами в ожидании, когда отвяжут несчастного воришку. Потом Просперо что-то сказал палачу, который засовывал за пояс плетку, — но я уже не слышал, мой взгляд был устремлен мимо графа.

Она стояла в дверях строения слева от меня — глаза округлены от страха, рука прикрывает рот, а по щекам текут слезы. Анни! Она повернулась и ушла в здание, так и не заметив меня. Я почти стремглав кинулся за ней.

Это здание, расположенное в западной части аббатства, соединяло жилища монахов с замком, где сейчас обитал и пировал Просперо со своей свитой. На каждом этаже здания был длинный коридор, куда выходили комнаты больше, чем монашеские кельи, но беднее обставленные, чем кельи у северной стены крепости, и более тесные, чем кельи у восточной стеньг.

Очутившись в середине длинного коридора, я завертел головой направо и налево. Я увидел, как край ее платья мелькнул справа от меня, — она свернула на лестницу.

— Анни! — крикнул я, но она уже исчезла из виду.

Я устремился за ней, побежал по лестнице через две ступеньки.

И вот я на следующем этаже. Анни торопливо уходила — была далеко впереди, теперь слева от меня.

— Анни!

Она замедлила шаг, оглянулась, остановилась и разглядывала меня в тусклом свете узких окошек под самым потолком. Ее наморщенный лобик разгладился, и она улыбнулась.

— Эдди!

Она выглядела точно так же, как в моих видениях, — светло-каштановые волосы, серые глаза с поволокой. И вдруг она бросилась в мои объятия и разрыдалась.

— Ах, прости меня, — проговорила она, — прости меня. Я не хотела!

Не сразу совладав с волнением, я спросил:

— Боже, о чем ты говоришь?

— Об этом! Обо всем этом! — сказала она, сделав широкий жест рукой. — О страданиях По. О твоих страданиях. И моих. Мне искренне жаль...

Я отрицательно мотнул головой.

— Все равно не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Всю свою жизнь я старалась соединить нас троих — в одном нормальном, материальном мире. А не просто в моем королевстве на краю земли. Вот почему мы оказались здесь. Темплтон сумел реализовать мою мечту, но попутно извратил ее. До сих пор не понимаю, каким образом он этого добился...

— А я знаю, — сказал я. — Знаю и то, что способ, которым он этого добился, теперь уже недоступен для него. С другой стороны, нет сомнений в том, что он сможет использовать тебя напрямую — с помощью наркотиков и месмерического влияния, — как он проделал это в Толедо.

— В Толедо?

— Ну, колодец и маятник с лезвием. По словам Лигейи, он использовал тебя, чтобы исказить мое восприятие реальности, а может быть, и саму реальность вокруг меня. Я до сих пор могу только гадать, что из происшедшего в той тюрьме было в действительности, а что было всего лишь галлюцинацией.

— Колодец и маятник с лезвием! — воскликнула Анни. — Господи, да неужели ты пережил все это на самом деле? А я думала — просто ночной кошмар. Я...

— Ничего, все в порядке. Все прошло — и давай забудем об этом.

Держа ее в своих объятиях, я думал: никогда мне не приходило в голову, что необычайное общение нашей троицы происходило исключительно благодаря усилиям Анни. Говоря по со- вести, я всегда считал себя и По соперниками в борьбе за привязанность Анни. То, что она, имея возможность выбора и держа все в своих руках, желала видеть нас обоих, давало новый оборот моим мыслям. Так или иначе, я до самого последнего времени недолюбливал По. Только сейчас, когда на моего близнеца обрушилось столько неприятностей, я начал испытывать к нему истинно братское чувство и отчаянное желание защитить его от наших общих врагов. Но для меня было огромным сюрпризом, что истоком всего была сама Анни...

— Ты должен знать — он забывает нас! — сказала Анни, отодвинулась от меня, достала из рукава платочек и стала вытирать глаза. — Меня он забыл в меньшей степени — по крайней мере пока. А вот тебя он наполовину забыл. И он сомневается в существовании иного мира, кроме того, в котором его принудили жить. Он никак не может понять, что теперь обречен жить не в своем мире!

— И я уже видел тому свидетельство, — кивнул я. — Мне бесконечно жаль его. Но в настоящий момент я, похоже, мало чем могу помочь бедняге По. Однако коль скоро я наконец-то нашел тебя, я смогу вытащить тебя из этого бедлама в какое-нибудь спокойное место. А потом мы, даст Бог, найдем способ помочь бедняге По.

— Ах, если бы все было так просто! — сказала она, — Если бы все было так просто!.. Однако объясни мне, пожалуйста, кто такая Лигейя, которую ты только что упомянул?

Я почувствовал, что краснею.

— Ну, это одна женщина, которая работает на Сибрайта Эллисона, — сказал я. — Эллисон — это тот, кто организовал погоню за тобой. Насколько я могу судить, ей подвластно искусство животного магнетизма. Не исключено, что она обладает и другими сверхъестественными способностями. Но почему ты спрашиваешь?

— Мою мать звали Лигейя, — ответила Анни, — а это имя очень редкое. Вот почему я так и вздрогнула, когда услышала это имя.

— А как она выглядела? Высокая, темноволосая — и более чем миловидная?

— Не знаю, — сказала Анни. — Ведь я выросла сиротой — точно так же, как вы с По. Мои родители уехали путешествовать за границу, оставив меня родственникам. Когда мои родственники погибли в результате несчастного случая, меня взяли к себе их друзья. Эти друзья постоянно переезжали с места на место — так что мои родители так и не забрали меня. Мои приемные родители назвали мне имя матери, но какой она была — не сказали.

— А как звали твоего отца?

— Точно не знаю.

— Часом не Вальдемар?

— Я... ой, не уверена... Возможно. Да, вполне возможно.

Я схватил ее за руку.

— Идем, — сказал я. — Во всем этом мы можем разобраться позже. А теперь — прочь из этого проклятого места, прочь из этой нелепой страны — а если надо, то прочь из этого мира! Я знаю, как можно тайным путем покинуть аббатство.

Она последовала за мной. Мы спустились по лестнице, прошли под низкими сводами коридора и очутились на дворе, где я нашел Петерса и познакомил его с Анни. Его я застал в компании с новой знакомой — гибкой миниатюрной смуглянкой, бродячей актрисой. Он представил ее: Трипетта, танцовщица. По его словам, она индианка из верхнего Миссури — родилась поблизости от мест, где родился он сам, — и чуть ли не его далекая родственница.

Мне очень не хотелось обсуждать наши дела в присутствии этой тщедушной девицы, невзирая на степень ее родства с моим другом. К счастью, она спешила на репетицию и распрощалась с нами через пару минут — однако не раньше, чем они с Петерсом договорились о свидании в тот же день, однако позже.

— Весьма опрометчиво с вашей стороны, — укорил я Петерса после того, как она ушла. — Я стараюсь убедить Анни бежать с нами немедленно.

Разговаривая, мы прогуливались по крепостному двору. Сегодня тут было тише, менее разгульно, да и небо над нами хмурилось.

— Мы не вправе бежать, — сказала Анни. — Я не успела объяснить раньше. Дело заключается в том, что Просперо не может предложить фон Кемпелену хотя бы столько же, сколько предлагают Темплтон и Гудфеллоу.

— Хочешь, скажу тебе начистоту, Анни! — воскликнул я. — Мне в высшей степени наплевать, кто в итоге завладеет самым большим количеством золота в мире. Я предпринял все это путешествие с единственной целью — вызволить тебя отсюда, а затем помочь Эдгару По, если мы вместе придумаем способ. Я очень благодарен Сибрайту Эллисону за его участие в этом предприятии, но уверен, что он не помрет с голода, если золото внезапно упадет в цене — скажем, будет стоить вполовину меньше. Сегодняшний утренний инцидент лишний раз показал, до какой степени Просперо жесток и капризен. Оставаться рядом с ним неблагоразумно — и опасно, а вне стен этой крепости свирепствует чума. Так что самое лучшее, что мы можем сделать — побыстрее убраться из аббатства, а затем двигаться прямиком к границе этой страны.

Анни ласково тронула меня за рукав.

— Ах, Перри, дорогой мой Перри! — сказала она. — Если бы все было так просто! Меня тоже не заботит судьба золота. Разве тебе неизвестно, что получение золота — отнюдь не самая важная составная алхимии? Тут речь идет о сопутствующих сверхъестественных эффектах. Если фон Кемпелен заключит сделку с Темплтоном и Гудфеллоу, мы уже не сможем помочь По. После того как они стакнутся с фон Кемпеленом, изгнание По из его родного мира станет вечным.

— Не улавливаю связи.

— Это связано с теорией вероятностей и глубинной связью между отдельными индивидуумами. Объяснить это трудно — просто поверь, что получится именно так, как я предсказываю.

— Ты ни разу не упомянула Гризуолда, — заметил я. — Что с ним?

— Насколько я знаю, вернулся в Америку.

— Зачем?

— Понятия не имею.

Какое-то время мы шли в полном молчании. Затем я сказал:

— Лигейя говорила мне, что Гризуолд может оказаться не только алхимиком или месмеристом, но и колдуном.

— Что ж, и это возможно, — кивнула Анни. — Да, это сразу объяснило бы очень многое. В нем есть что-то очень необычное, что-то от темных сил.

— Лишний повод побыстрее убраться отсюда! — сказал я. — Насколько я понимаю, необратимый момент наступит не сейчас, когда фон Кемпелен ударит по рукам с Темплтоном и Гудфеллоу, а когда они сойдутся с Гризуолдом и проделают все необходимое для получения первой партии золота. Я предлагаю: сейчас мы убежим, а потом настигнем их в Америке. Там, у нас дома, Эллисон при необходимости может нанять целую армию, чтобы прищучить этих мерзавцев.

Анни отрицательно замотала голой.

— Ведь мы не знаем, почему Гризуолд исчез, — сказала она. — И для осуществления алхимических процедур фон Кем-пелена присутствие Гризуолда необязательно. А что, если, паче чаяния, Темплтон и Гудфеллоу заключат сделку с фон Кемпеленом прямо здесь — и решат здесь же проделать первые опыты?

Если им удастся получить более или менее значительное количество золота, мы никогда больше не увидим По!

— Они не посмеют, так что наш друг пока в безопасности, — сказал я. — Только безумцы могут затеять выработку золота под носом у беспринципного и жестокого Просперо — будучи в его полной власти. И не говори мне, что они проделают это втайне. Золото не пушинка, а за пазухой много не унесешь. Так что нормальные люди не станут производить золото в таком гиблом месте — чтобы потом ломать голову над тем, как его вывезти, не лишась головы. Словом, пусть себе подписывают бумажки. А остановим мы их позже — в более благоприятный для нас момент.

— Извини, — сказала Анни, — мы не вправе рисковать. Это ляжет страшным грузом на мою совесть — если я убегу, а тут случится непоправимое. Оставшись здесь, я смогу предотвратить самое ужасное.

— А если тебя снова опоят дурманом? Или парализуют месмерическим воздействием?

— Я буду тщательно следить за тем, что ем и пью. Что касается месмеризма, тут я сильнее Темплтона. Они больше не смогут использовать меня для своих подлых целей, как делали раньше.

— Если они будут бессильны использовать тебя, как бы им не пришло в голову избавиться от тебя. Это же люди без стыда и совести.

— Нет, сейчас они меня не убьют. Я уверена, что нужна им для чего-то другого. Позже.

Вспомнив слова Лигейи о том, что они намерены принести в жертву душу Анни, я содрогнулся. Но что я, полный профан в сверхъестественных премудростях, мог сказать по этому поводу, какие аргументы выдвинуть, чтобы переубедить Анни!

В тот момент мне вспомнилось, как я впервые убил человека. Это было во время войны, я исполнял долг солдата. Но неужели убийство перестает быть убийством, если ты наденешь тряпки определенного цвета, называемые военной формой? Или если тряпки определенного цвета — на том, кого ты убиваешь? Смерть, она всегда смерть. Как смеет государство решать, кому жить, кому умирать?

Мне вдруг впервые пришло в голову, что простейший способ покончить со всей этой страшной историей — убить фон Кемпелена. Пусть секрет умрет с ним. Тогда и Анни окажется в безопасности, и Эдгар По. Да и Эллисон будет вполне удовлетворен. Я вспомнил дородного пучеглазого мужчину, угощавшего нас чаем в парижской квартире, а потом пожелавшего нам спокойной ночи и удачи, когда мы с Петерсом улепетывали от жандармов через разбитое окно на крышу. Он показался мне человеком порядочным; у меня не получалось ненавидеть его за неприятности, которые мы переживали из-за него — но не по его вине. И все же, если оставить его в живых — означает погубить Анни, я смогу заставить себя пойти на преступление. Разумеется, я постараюсь убить его самым быстрым и самым безболезненным способом. Один взмах сабли и...

— Перри!

Анни остановилась как вкопанная и с ужасом смотрела на меня.

— Пожалуйста, не делай этого. Умоляю тебя, не делай этого, — сказала она.

— Чего... О чем ты говоришь?

— Я увидела, как ты стоишь с окровавленной саблей над телом фон Кемпелена. Обещай мне, что не убьешь его! Заклинаю, не делай этого! Мы должны найти иной способ.

Я рассмеялся.

— Заклинаю тебя, — повторяла она.

— Мне только что самому кое-что привиделось, — сказал я. — Я нарисовал в своем воображении совместную жизнь с существом вроде тебя. Твоему мужу было бы очень трудно завести интрижку на стороне или хотя бы улизнуть без спроса и пропустить кружечку пива с друзьями.

Анни улыбнулась.

— Не так все страшно, — сказала она. — Я могу читать чужие мысли лишь в том случае, если это крайне необходимо.

— Ну а я про что говорю!.. Ты видишь в моем сознании, что я обещаю не трогать фон Кемпелена?

Она кивнула.

— Что ж, поищем другой путь, — сказал я.

— Спасибо, — произнесла она. — Я убеждена, что ты найдешь другой путь.

Мы прошлись еще немного, после чего Анни провела нас с Петерсом в строение у северной стены — показала, где и что расположено и где находятся комнаты Темплтона, Гудфеллоу и фон Кемпелена. Мы увидели и просторную трапезную, где у западной стены стояли гигантские часы в корпусе из черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звоном качался из стороны в сторону.

Анни сообщила мне, что бьют они удивительно громко и из их медных легких вырывается необычный по силе и тембру звук. Если они начинают бить, когда играет оркестр, музыкантам приходится останавливаться и пережидать страшный шум. После этого мы проводили Анни в ее комнату. Я договорился встретиться с ней во второй половине дня.

Оставшись наедине с Петерсом, я предложил: что мы дурью маемся? Сегодня же ночью силой утащим Анни отсюда — ради ее же пользы! А потом быстренько уплывем в Америку и уже там выследим Гризуолда и расстроим его черные планы.

— Нет, сэр, — сказал Петерс. — Эта девушка — не нашего поля ягода. Она другая, навроде Лигейи. Вокруг нее нечистая сила так и вьется, так и вьется. Так что пусть уж она сама решает касательно чего и как — ей виднее. А я с их племенем в контры не вступаю.

— Даже у людей «ее племени» не семь пядей во лбу — и им случается ошибаться, — сказал я.

— Извините меня, Эдди, это мое последнее слово.

— Ладно, упрямая ты башка! — сказал я. — Делать нечего — будем ждать, чем все это обернется.

После этого я встречался с Анни каждый день, и ей удалось со временем показать мне Гудфеллоу — грубовато-добродушного толстячка с вечной улыбочкой на губах — и доктора Темплтона, высокого тощего мужчину с очень глубоко посаженными глазами, казалось, он смотрит из глубоких колодцев. Мы с Петерсом прикладывали максимум усилий, чтобы ненароком не столкнуться с фон Кемпеленом — а ну как он нас узнает! Мы могли только гадать, как он к нам отнесется. Наш общий совет — мы с Петерсом и Анни — постановил вмешаться самым решительным образом, вплоть до физического насилия, если фон Кемпелен вздумает производить золото прямо в замке.

Время летело быстро — дело шло к весне, а мы все, в сущности, только бездельничали и ничего не предпринимали для пользы дела. Впрочем, согласно данным Анни фон Кемпелен все еще не заключил сделки. Я ломал голову над тем, что за игру он ведет и как долго сумеет водить за нос такого крутого тирана, как Просперо, прежде чем окажется в тюремной камере с чем-то вроде моего маятника и колодца. Я чувствовал, что грядет скорая развязка. Скажем, доктор Темплтон и Гудфеллоу станут жертвами «необъяснимого» несчастного случая, и тогда у фон Кемпелена останется лишь один покупатель и не будет пути к отступлению. Или реализуется то, что затевает Гризуолд. Мы почему-то были уверены, что он нечто затевает и удалился неспроста. Но какой план зреет в его голове? Я размышлял над тем, станет ли Анни возражать, если я захочу покончить с Гризуолдом на честной дуэли.

Еще одно занимало мои мысли в последующие дни: правда ли, что Эллисон велел Петерсу при определенных обстоятельствах подчиняться не мне, а исключительно Анни. Мне не представилось случая проверить это на деле, но было любопытно, насколько активно он стал бы сопротивляться и как далеко зашел бы, вздумай я силой увести Анни из крепости. Впрочем, мысль идти против воли Анни я отбросил: ее аргументы звучали убедительно, да и не хотелось мне обижать ее.

Между тем Петерс, похоже, по уши влюбился в маленькую танцовщицу по имени Трипетта. Это, полагаю, служило дополнительной причиной того, что он не слишком торопился покинуть монастырь, где укрывался от чумы принц Просперо.

Мы всерьез занялись подготовкой нашего номера. Прежде мы репетировали исключительно для того, чтобы хоть что-то уметь и при необходимости оправдать свое звание бродячих комедиантов. Надо только побольше грима наложить, если нам все же случится выступать на сцене, а не то фон Кемпелен может нас узнать. Оставалась вероятность того, что Гризуолд или даже доктор Темплтон, благодаря своим сверхъестественным способностям, могут узнать нас и под гримом. Так что лучше было не играть с огнем и всячески избегать выступлений. Но по мере размышлений мы пришли к выводу, что нам надо делать комический номер. В этом случае никого не насторожат наши раскрашенные рожи и маски — ни Гризуолду, ни Темплтону даже в голову не придет тщательно проверить личности каких-то шутов.

На наше счастье, не было никакого расписания выступлений наличных комедиантов. Просто принц или его мажордом вызывали актеров, владеющих тем или иным искусством развлекать. Это могло произойти в любой час дня и ночи. Обычно же комедианты — в большинстве своем музыканты и акробаты-жонглеры — выступали среди толпы монастырских гостей, собирая монетки в ожидании времени, когда чума закончится и эти деньги можно будет потратить за пределами крепости.

Петерс был более прилежен в занятиях, и его успехи превосходили мои — не в последнюю очередь потому, что ему хотелось побыть подольше с Трипеттой, якобы вызнавая у нее профессиональные тайны, да и блеснуть перед девушкой своим растущим мастерством. Кончилось тем, что в труппе Трипетты один из акробатов сломал ногу и Петерса попросили заменить его во время представления. Скрепя сердце я согласился отпустить его, но, когда он не ударил лицом в грязь и был приглашен выступить еще раз, я немного успокоился. Однако затем последовало приглашение выступить соло перед принцем Просперо. И тут я не на шутку разволновался. Как выяснилось, я напрасно так нервничал.

Под пестрым клоунским костюмом была истинно геркулесовская мускулатура, к тому же у Петерса оказались недюжинные акробатические способности и вдобавок талант смешить своими выходками. Словом, не прошло и нескольких дней, как он стал любимым акробатом-шутом принца Просперо.

Вскоре наступил март. Дрессируя Эмерсона, я приглядывался к отношениям Петерса и маленькой танцовщицы. Мне становилось все очевиднее, что Трипетта воспринимала моего друга лишь как одного из уродцев, ломающих комедию за деньги, — она находила его милым и забавным, но никак не выделяла его и всерьез его ухаживания не воспринимала.

В один прекрасный день я имел глупость выступить в роли заботливого дядюшки и разведать, что в ее сердечке. После очередного выступления я отвел девушку в сторонку. Не желая задавать прямых вопросов, я хотел обиняками выведать ее отношение к Петерсу. Мой друг ходил потерянный, проявлял все признаки рассеянной мечтательности, свойственной влюбленным. Все это могло помешать в решающий момент, когда от него потребуются смекалка и быстрота.

Трипетта лукаво заулыбалась мне и кокетливо спросила:

— Что угодно синьору Великану? Чем могу служить?

— Хотелось бы кое-что узнать, очаровательная мисс, — сказал я. — Видите ли, вы не могли не заметить некоторого внимания к вам со стороны Петерса...

— Этого могучего коротышки? Его внимания трудно не заметить, синьор Великан. Куда я ни иду, он все норовит увязаться за мной... и все ухмыляется, как сумасшедший, все кланяется, расшаркивается, цветочки дарит...

— Вы очень нравитесь ему, мисс Трипетта. Мне, конечно, дела нет до ваших сердечных тайн, но, будучи другом Петерса, я не могу не поинтересоваться вашими чувствами по отношению к нему... Я хочу сказать...

Похоже, мои обиняки превращались в довольно прямодушные вопросы.

— Вы хотите спросить, — помогла она мне, — не замечаю ли я, что этот дурак строит из себя еще большего дурака, ухаживая за мной? На это я скажу: в вашем вопросе уже содержится ответ. Да, синьор Великан, мне смешны потуги этого фигляра покорить мое сердце. Я не хочу обидеть его, но, право же, сам принц Просперо дважды улыбнулся мне и прилюдно похвалил мою красоту! Честно говоря, я мечтаю о большем, чем связать свою жизнь с человеком, воплощающим собой американское захолустье, от которого я бежала куда глаза глядят, пока не оказалась за океаном. Да будет вам известно, синьор Великан, я настоящая леди и надеюсь в ближайшем будущем добиться такого положения, которое соответствовало бы моим талантам и моим вкусам.

— Спасибо за разъяснение, мисс Трипетта, — сказал я. — Мне приятно встретить столь изысканную особу при дворе, где хорошие манеры и хороший вкус, увы, не в чести.

— Спасибо и вам, синьор Великан, за столь лестные слова, — сказала она, одаряя меня еще одной кокетливой улыбкой. — Можете передать своему другу, что в своей жизни я видела много дураков. Он превосходит их всех.

— Не премину передать ему ваш комплимент.

Я повернулся на пятках и двинул подальше от этой напыщенной дуры.

Чуть позже я передал содержание этого разговора Петерсу — в надежде излечить его больное сердце. В одном я солгал: сказал, что тема разговора возникла случайно. Петерс выслушал все с особенно широкой демонической ухмылкой и восхитился остротой ее язычка. Тут я понял, что ему хоть кол на голове теши — он по уши влюблен и рано или поздно эта Трипетта разобьет ему сердце. Так что мне и не стоило заводить разговор с ней, ибо я был бессилен повлиять на Петерса.

Эх, подумал я, мне бы сейчас посоветоваться по поводу моего друга с Лигейей или хотя бы с месье Вальдемаром. Увы, это придется отложить до благоприятного времени.

Для нее это было больше чем место, где можно вволю попеть. Сегодня вечером она пришла сюда, дабы побыть в одиночестве, — в последние тревожные дни ее все больше тянуло побыть наедине с собой.

Она шла босиком по темному песку. Поблизости грохотали волны отлива, а уплывающие облака открывали взору медного цвета горы, в которых глухим эхом отдавался шум волн. Ее контральто парило над басами моря. Она ступила на влажную полосу песка, куда прибой закинул массу вещей — какие-то кости животных, гладкие разноцветные валуны, ракушки, обломки кораблекрушений.

Его она нашла среди этого мусора, в коралловой пещерке, стены которой сияли всеми цветами радуги. Он быстро отвернулся и смахнул слезы с глаз, когда ощутил, что она рядом. Потом он поднял голову и сказал, имея в виду свои слезы:

— Простите, леди.

— Я тоже прошу прощения. Это место я придумала как уголок вечной радости.

— А вы?..

— Конечно же, Анни, — ответила она.

— Но как ты выросла!

— Да, выросла. Иди ко мне.

Он встал и подошел к ней.

Когда она ласково обняла его, он спросил:

— Тогда ты будешь мне как мама, да?

— Разумеется. Эдди, я буду для тебя кем захочешь. Буду тем, кто тебе нужен.

Внезапно слезы снова заструились по его лицу.

— Мне как-то снилось, — сказал он, — что я тоже стал большим. Это было так мучительно больно...

— Знаю.

— А что, если мне не возвращаться вовсе? Я бы остался здесь на веки веков.

— Как пожелаешь, дорогой. Это место всегда будет твоим домом — где бы ты ни находился.

Прошла минута — или час? или год? — прежде чем он высвободился из ее объятий и оглянулся в сторону гор.

— Ты слышишь? — спросил он.

Эхо отступающего моря все еще звенело в окружающем воздухе. Она молча кивнула в ответ: слышу.

— Меня зовут.

— Знаю.

— Я должен идти.

— Нет, ты ничего не должен.

— Тогда я хочу идти. Все остальное — только боль.

Она ухватила его за руку.

— Прости меня! — воскликнула она. — Прости, если сможешь. Мне было невдомек, что мир так ополчится на тебя, так истерзает тебя! Я придумала для нас прекрасный сон. И что же — он растоптан! Ты не своей волей угодил в мир, где для тебя есть только одно — боль. Я люблю тебя, Эдди. Ты слишком чист душой, ты слишком дух — мир же предлагает тебе бездушное, грязно-плотское.

— Мир одарил меня способностью уходить в фантазии, Анни.

Она отвела глаза.

— Но не слишком ли дорого ты за это заплатил? — сказала она. — Не слишком ли дорого?

Он наклонился и поцеловал ей руку.

— Нет, оно стоило того. Конечно, стоило.

Они молча вслушивались в меланхолическое долгое эхо — удаляющийся рокот.

Потом он сказал:

— Ну, мне пора.

— Побудь еще немного.

— Тогда спой для меня.

Она запела, и ее пение преобразило мир. Море обрело свою подлинную сущность — через эту песню. И тени со звериными повадками заметались вокруг.

— Спасибо, — сказал он через долго-предолгое время. — Я тоже люблю тебя, Анни. Всегда любил — и буду любить вечно. А теперь я все же должен идти на зов.

— Нет, не уходи!

— Я ухожу. Знаю, ты можешь удержать меня, потому что это твое королевство. — Взгляд его упал на их сцепленные руки. — Но, пожалуйста, не делай этого.

Она вглядывалась в его сероглазое мальчишеское лицо, на котором лежал отсвет прожитых сорока лет, — оно смотрело словно из разверстого гроба. Она отпустила его руку.

— Bon voyage, Эдди.

— Au revoir, — сказал он.

Затем повернулся и направился на восток, оставляя море за своей спиной — его грохот становился все глуше и глуше и со временем превратился в далекое злобное урчание.

Она же двинулась в противоположном направлении — к берегу. Медные горы стали угольно-синими. Небо почернело, и на нем высыпал мириад звезд. Она села на скале под звездным куполом и стала слушать ропот волн — теплых, как кровь.

 Глава 9

   Из всех меланхолических тем, какая, согласно всеобщему мнению человечества, является наиболее грустной? Смерть — гласит очевидный ответ. «А когда, — спрошу я, — эта наиболее меланхолическая тема является и наиболее поэтичной?» И на этот вопрос ответ очевиден: когда она более всего сопряжена с Красотой. Стало быть, смерть красивой женщины есть самый поэтический в мире предмет изображения — ив равной степени справедливо и несомненно, что рассказ об этом лучше всего вложить в уста безутешного влюбленного.

   «Философия творчества». Эдгар Аллан По

Это было уже в апреле, когда солнышко сияло сквозь голубой лоскут, который мы, шуты, называем небом. Ночи становились все шумней, все оживленнее — звучали гитары, танцевали зажигательное фламенко. Пока во дворе веселились вокруг костров, из замка в северной стороне доносился шум идущего там пира. Однако все устали развлекаться — и во дворе крепости, и в замке. Принц Просперо обрюзг, располнел, стал приволакивать ногу. Прошел слух, что он теперь разнообразит свои развлечения приемом восточных наркотиков — курит бенгальский опиум, который, опять же по слухам, вызывает жуткие кошмары.

Я не присутствовал при том, что случилось. Мы с Анни совершали нашу обычную вечернюю прогулку — невзирая на мрачные обстоятельства, эти прогулки наедине с Анни я числю среди счастливейших часов моей жизни. Это был свет среди мрака и отчаяния — особенно яркий благодаря контрасту.

Мы прогуливались по освещенной свечами галерее и любовались восхитительным мастерством ткачей прошлого. Стены были увешаны гобеленами — хоть и обветшалыми, нуждавшимися в починке, но тонкой работы. Внезапно к нам подбежала запыхавшаяся служанка жены одного министра. Она ухватила Анни за рукав и шепотом, суеверно боясь говорить вслух, торопливо поведала моей подруге о том, чему была свидетельницей всего несколько минут назад.

У меня в груди все похолодело, когда я разобрал слова: «Ах, бедняжка, такой ужас, такой ужас!..»

Служанка побежала дальше — разносить весть по монастырю, а я встревоженно уставился на Анни. Она поняла мой немой вопрос и кивнула.

— Да, Трипетта. Принц в компании с семью своими министрами пробовали новые вина и новый африканский наркотик, который, как говорят, дарует на короткое время божественное безумие. Они послали за танцовщицей — развлекать их.

Тут она сделала долгую паузу, собираясь с духом.

— Словом, они заставили ее пить вино, — продолжила Анни. — Такой крохе не нужно много, чтобы сильно опьянеть. Затем ее принудили танцевать на столе. Она потеряла равновесие, упала — и сломала себе шею.

Я онемел. Кровь бросилась мне в голову — я с трудом подавил в себе желание немедленно кинуться в замок и зарубить принца-подлеца. Но лишь потому, что был более чем уверен, что месть настигнет Просперо и без моих усилий.

Вскоре я был в склепе, где хоронили умерших с тех пор, как принц и его свита заперлись в крепости. Миниатюрное тельце как раз заносили на доске. Анни тихо охнула, когда увидела смертельно бледное личико покойной, ее неестественно изогнутую шею.

Я боялся за собственную шею, когда шел к Петерсу, чтобы сообщить о страшном несчастье. Деваться было некуда — было бы стыдно перепоручить эту миссию кому-нибудь другому. Я долго не отпускал руку Анни перед тем, как попрощаться с ней.

Мой страх оказался оправданным. Когда я коротко изложил происшедшее, глаза Петерса остекленели, лицо почернело. Он принялся колотить кулаками по стене, ругаясь самыми жуткими ругательствами. Пока он кричал, я отошел в самый дальний угол — не ведая, как долго он будет бесноваться и не обратит ли свою слепую ярость на меня.

Но ему хватило минуты, чтобы взять себя в руки. Я подошел поближе к нему.

— Ах, Эдди, — сказал он. — Она была такая крохотная, такая беззащитная. Кому она мешала? Что ж, я не успокоюсь, пока этот человек не умрет — а это случится скоро. Я отправлю его туда, где ему и следует быть, в геенну огненную.

Я хотел сочувственно тронуть товарища за плечо, но передумал — в таком настроении к нему лучше не подходить.

— Слушайте, — сказал я, — ее вы не поднимете из могилы тем, что кинетесь в покои принца и позволите лучникам сделать из вас подушечку для иголок.

Пока я говорил, он схватил кирпич и сжал его в руке. Послышался скрежещущий звук. Петерс разжал кулак. На пол посыпались осколки кирпича.

— Да вы слышите меня или нет? — не унимался я, мысленно перекрестившись, чтобы Петерсу не пришло в голову проделать с моей рукой то, что он проделал с кирпичом. — Вы всем силачам силач — ну и что? Стрела одинаково быстро останавливает сердце и хлюпика, и Геркулеса.

— Ты прав, парень, прав. Ох как ты прав, — забормотал он. — Не бойся, я его прикончу с умом. Я пошлю миледи хоть дюжину принцев, чтоб ихние призраки были у нее на побегушках. Ты прав...

Он стремительно вышел из нашей комнатки и двинулся в южном направлении.

Я хотел было догнать его, но Петерс произнес суровым голосом, водружая парик из медвежьей шкуры на свою лысую голову:

— Нет, нет, Эдди. Предоставьте мне действовать самому — так оно будет лучше. Вот увидите.

Судя по всему, он провел ночь, забившись в одну из келий. Я проходил по коридорам южного здания — и слышал откуда-то то плач, то заунывное пение.

Он не только плакал и пел. Он и думал. Из того, что за этим последовало, я понял, что Петерс нашел верный ход — снова воспользоваться своей личиной шута.

На следующий день он изложил мажордому принца идею нового развлечения: дескать, сделаем вид, что в крепости вырвались из цепей восемь орангутангов, которых комедианты готовили к представлению, — мужчины здорово перетрусят, а дамы — кто развизжится, кто шлепнется в обморок. Словом, первосортная потеха!

Надо просто переодеть в мохнатые костюмы восьмерых здоровых мужчин, чтобы они напоминали обезьян, и сковать их попарно цепями. По сигналу они ворвутся в пиршественный зал, начнут буйствовать и вопить обезьяньими голосами. Как пить дать, кто-нибудь из принцевых гостей в штаны наложит от страха!

Насколько я понял, принц Просперо пришел в восторг, услышав об этой идее своего любимого шута. Благо в крепости имелся запас нужных шкур, принц не только одобрил идею, но и внес существенное изменение в нее: он приказал изготовить восемь орангутаньих нарядов к вечеру, чтобы он сам и семеро его министров могли вырядиться в них и застращать всех собравшихся на пир.

В этот вечер и мне предстояло появиться перед пирующими — выполнить кое-какие акробатические трюки и показать сноровку Эмерсона.

Петерс сказал, что мое выступление придется очень ко времени. Придворные будут иметь возможность воочию увидеть мощь и капризный нрав огромной человекообразной обезьяны. Надо предварить выступление Эмерсона сообщением, что у комедиантов имеются еще восемь подобных зверей, но они совершенно дикие и до того злобные, что их приходится держать в цепях, чтобы они никого не убили.

Я просил Петерса поделиться своими планами, но он наотрез отказался. Предупредил только, что я должен обязательно пронести в пиршественный зал свою саблю и спрятать ее где-нибудь.

— Так, на всякий случай, — буркнул он в ответ на все мои расспросы.

Мне эта затея очень не нравилась, но, так и не добившись ничего внятного от Дирка Петерса, я утром прокрался в пиршественный зал, когда там никого не было, и спрятал свою саблю среди выставленных там старинных щитов и доспехов. Сабля была почти полностью скрыта за одним щитом — только рукоять чуть высовывалась. Вечером я должен был выступать поблизости от этого места.

Ведя на веревке Эмерсона, я пришел в пиршественный зал пораньше в надежде разузнать о планах Петерса. Если он затевает безрассудную глупость — сделаю все, чтобы остановить. Если дело — постараюсь пособить.

Но единственное, что мне бросилось в глаза, — некоторое изменение в оформлении зала. По совету Петерса, массивную люстру со свечами убрали: мол, апрельские ночи в этом году на диво теплые, и воск, как ни берегись, все равно капает на дорогие наряды гостей. Было решено осветить зал факелами. Каждой кариатиде, а было их в зале штук пятьдесят-шестьдесят, сунули в правую руку по факелу. Притом к смоле подмешали благовоний, так что присутствующие вдыхали густой восточный аромат.

Во время моего выступления Петерс подал секретный знак принцу, и тот с семью министрами тихонько удалился в заднюю комнату. Там они проворно переоделись — натянули меховые куртки и штаны. Чтобы обман не сразу бросился в глаза, они вымазали шкуры смолой и вывалялись в соломе — ведь обезьян держали на конюшне, в сене. После этого Петерс сковал их попарно кандалами и прикрепил к кандалам каждой пары длинную цепь, которой они были якобы прикованы к железным кольцам в стене конюшни.

Согласно его плану, мнимые орангутанги должны напасть на гостей около полуночи. Однако принц горел нетерпением устроить спектакль пораньше, так что не успел я закончить номер, как в зал ворвались восемь разъяренных орангутангов. Мой рассказ о диких зверях был совсем свеж в памяти гостей — и начался неимоверный переполох.

Крики, визг... Принц и его министры дурачились в свое удовольствие и радовались каждому новому испуганному воплю. Как и ожидалось, все кинулись к выходу, но принц Просперо заранее велел запереть дверь, как только он ворвется в зал в наряде обезьяны. Поскольку в костюме обезьяны не было карманов, ключи от входной двери забрал Петерс.

В разгар переполоха Петерс куда-то исчез. Зато его дружок Эмерсон бросил меня и смешался с поддельными обезьянами. Мое же внимание привлекла странная вещь: в центре потолка, где обычно висела люстра, оставалась лишь короткая цепь с крюком на конце. И сейчас эта цепь вдруг стала спускаться, пока не достала до пола. Я озадаченно пожал плечами и стал искать глазами Анни.

На моей подруге была алая маска Арлекина, а рядом с ней было трое мужчин, тоже в маскарадных костюмах. Я признал в них фон Кемпелена, доктора Темплтона и Гудфеллоу. Они вчетвером отошли к стене и не принимали участия во всеобщей панике.

Пока ряженые проказничали в свое удовольствие, Эмерсон занялся странным делом: хватал одну за другой длинные цепи, тянувшиеся от кандалов каждой пары ряженых, и конец цепи нанизывал на крюк, обычно державший люстру. Три цепи он нанизал, а для четвертой не хватило места на крюке.

После этого крюк стал подниматься вверх. Мнимые обезьяны почувствовали, что их что-то куда-то тянет, но было поздно — шестеро из них взмыли в воздух. Свисавшую с потолка цепь кто-то подтягивал вверх. Я бросил взгляд в дальний темный угол — там крутил ручку и наматывал цепь на барабан низкорослый широкоплечий человек в шутовском костюме.

Итак, три пары ряженых болтались в воздухе.

Принц Просперо и прикованный к нему министр оставались на полу. Я понял, что наступает решающий момент, и стал быстро пятиться к щиту, за которым была спрятана моя сабля.

Петерс метнулся к стене и вырвал факел из руки кариатиды. С горящим факелом он выбежал в центр зала, где трепыхались и вопили шестеро министров, участвовавшие в пьяном дебоше, во время которой погибла Трипетта.

Петерс проворно ткнул факелом в каждого из висящих. Смола оправдала свою репутацию легко воспламенимого материала. Под потолком теперь извивалось шесть живых факелов.

Гости закричали от неподдельного ужаса, но вопли горящих министров перекрывали общий шум. Цепи звенели, тени метались, как демоны, по стенам. Запах паленого мяса, душераздирающие предсмертные крики... И адский смех, который был громче даже этих жутких криков.

Не сразу я понял, что хохочет Петерс. Хохочет, как бесноватый.

Принц Просперо наконец опомнился. Он выхватил спрятанный под обезьяньим нарядом пистолет. Петерс упивался своей местью и утратил осторожность. Принц прицелился в него — но тут между ним и Петерсом метнулось огромное мохнатое существо.

Звук выстрела — и Эмерсон замертво упал на пол.

Что тут началось! Паника для этого — слабое слово. Петерс кинулся вперед, но тут обгорелые трупы посыпались с потолка вниз, он споткнулся о них и упал.

Как раз в этот момент гигантские настенные часы черного дерева стали гулко бить полночь. К двенадцатому удару в зале воцарилась мертвая тишина. Случилось что-то необъяснимое. Словно какое-то дуновение сверхъестественного разом лишило всех присутствующих возможности двигаться и воспринимать звуки.

Всех, кроме одного. Я сразу заметил этого человека — потому что в целом зале он один двигался среди застывших фигур. Он появился из какого-то темного угла. Первым делом меня поразило, что он движется — среди всеобщей неподвижности. Но потом я осознал, что за костюм на нем. Он был выряжен в гротескный костюм полуразложившегося мертвеца — явной жертвы той, от кого все присутствующие так отчаянно укрывались за этими стенами. Да, это был мертвец, сраженный Красной смертью.

Маска, скрывавшая лицо зловещей фигуры, столь точно воспроизводила застывшие черты трупа, что даже самый пристальный и придирчивый взгляд с трудом обнаружил бы обман. Одежда незнакомца была забрызгана кровью.

Шел он пошатываясь, рывками. И только теперь я почувствовал омерзительный запах, исходивший от него. Он приближался — живое воплощение того, чего все так страшились.

Но я-то испугался не потому, что костюм этого человека был неуместной и слишком грубой шуткой. Нет, у меня кровь застыла в жилах, потому что я понял — это не костюм, не маска, не грим. Это тот человек, которого мы оставили на другом конце тайного подземного хода. Это тот самый человек, у которого Петерс позаимствовал шутовской наряд. Да, это был Фортунато, пьяный прихвостень Монтрезора. Он умер и разложился, но некая сила подняла его и привела сюда.

Мертвый Фортунато все той же шатающейся походкой подошел к принцу — и обнял его! Просперо завизжал и упал на пол, потянув цепь, а с ней и министра, прикованного к ней.

Чары развеялись так же внезапно, как и появились. Всеобщий паралич закончился. Снова послышался гул голосов, вскрики. В дрожащих руках появились кинжалы. Размахивая саблей, я позвал Петерса. Он взглянул в мою сторону. Я схватил факел и факелом показал туда, где, по моему мнению, находился вход в тайный туннель. В темном углу действительно оказалась открытая дверца — через нее-то и явился мертвый Фортунато.

Петерс окинул презрительным взглядом подданных Просперо, задержался глазами на трупе своего верного друга Эмерсона — и последовал за мной в подземный ход. 

   Недавних дней событья были дрянь,    И сновиденья — хуже быть не может.    Чахотки кашель рвал гортань    Тщедушной леди Жизни.    Смерть руки в боки — и хохочет.    История темная; понимай, кто как хочет. Стихотворение без названия. Эдгар Аллан Перри

 Глава 10

   Эдгар Аллан По скончался. Он умер в Балтиморе позавчера. Это сообщение многих поразит, но лишь немногих опечалит. Поэт был хорошо известен в нашей стране — одни читали его произведения, другие знали о нем понаслышке; у него были свои читатели как в Англии, так и в некоторых других европейских странах; однако у него не было друзей или было очень мало. Так что его кончина будет оплакана в большей степени как литературная утрата, ибо мы лишились звезды, пусть и крайне странной, зато одной из самых ярких.

   «Дейли трибъюн», «Людвиг» (Руфус Гризуолд)

Сперва мы пробежали вниз по лестнице, потом попали в длинный туннель, идущий под двором крепости. Мы торопились уйти от погони, но я замечал, что Петерс наполовину не в себе от горя и усталости. Он бежал как пьяный. Я ничего не говорил, просто держался рядом с ним и следил, чтобы он не упал.

В том туннеле, что выходил на склад, одна из стен рухнула и почти полностью преградила проход. С огромным трудом мы протиснулись внутрь.

Когда мы оказались в относительной безопасности, я настоял на том, чтобы Петерс сбросил свой костюм шута. Мы прихватили с собой молоты и лом и понеслись по подземному ходу к подвалу дома Монтрезора. Там выяснилось, что Монтрезор замуровал вход в подземный туннель. Перед нами была глухая стена. Очевидно, Монтрезор замуровал в подземном туннеле своего слугу Фортунато. Совсем как в одной из страшных историй Гофмана, чьи книги я так любил читать на досуге, лежа на кровати в казарме. Если бы мы не прихватили с собой инструментов — сгнить бы нам у этой стены!

Петерс стал крушить препятствие страшными ударами молота. Я отошел в сторонку, чтобы не мешать ему. Сколько же силы в этом человеке! За несколько минут Петерс проделал в стене брешь достаточного размера, и мы выбрались наружу.

Проворно поднявшись из подвала по лестнице, мы обыскали дом. Монтрезора в нем не нашли, а вот Лигейя откликнулась на мой зов. Она появилась из комнаты в верхнем этаже — на плече у нее восседал Грип.

— Перри, черт побери! Черт побери, Перри! — скрипучим голосом приветствовал меня говорливый ворон.

— С вами все в порядке, Лигейя? — спросил я.

— Да, все в порядке.

— А с месье Вальдемаром?

— О, он все в том же положении.

— Где Монтрезор?

— Убежал.

— Полагаю, разумно будет нам последовать его примеру.

— Все необходимое упаковано.

— Я снесу ваши вещи вниз.

— Они уже внизу.

— Разве вы знали, что мы возвращаемся?

— Это я послала Фортунато.

— Зачем?

— А разве он пришел не своевременно?

— На чем мы уедем отсюда?

— Там есть карета, — сказала Лигейя. — Она стоит за конюшнями.

— Тогда мы все грузимся и прочь отсюда — к границе.

— Нет, мы направимся в Барселону — к морю. Там нас будет ждать «Ейдолон».

— Почему он направился в Барселону?

— Анни уже довольно давно вложила в голову капитана Ги мысль, что ему надо непременно плыть в Барселону.

— Откуда вы об этом узнали?

— Однажды я хотела проделать то же самое — и проведала, что приказ плыть в Барселону ему уже отдан.

— Скажите, а правда, что Анни — ваша...

— В конюшнях не осталось ни одной живой лошади, — сказала Лигейя, не слушая меня. — Помогите мне снять этот ковер со стены. Пожалуйста, поторопитесь!

Я посмотрел туда, куда она указывала. На гобелене был изображен один воин, пронзающий другого кинжалом. На заднем плане виднелся конь — огромный, невиданной масти.

Я подтащил к стене маленький столик, взобрался на него и в конце концов сумел снять ковер. Сворачивая его, я осведомился:

— Вы уверены, что эта вещь нам совершенно необходима?

— Да, — коротко ответила Лигейя.

Мы с Петерсом перетащили ящик с месье Вальдемаром к карете и стали грузить его наверх. Я раздраженно думал, что мы заняты дурацким делом: грузимся в карету, не имея лошадей.

И тут я услышал конское ржание. Из-за угла появилась Лигейя. За ней шел громадный скакун невиданной масти. Она делала какие-то месмерические пассы в его сторону.

— Эдди, помогите мне запрячь его, — сказала она.

Мои кавалерийские навыки не забылись — я ласково потрепал коня по холке и не спеша, оглаживая, завел его между оглоблями. Хоть это был и настоящий гигант, я не мог не пожалеть животное — придется ему выполнять работу четверых лошадей. Впрочем, теперь с нами нет Эмерсона и кучера, да и большую часть багажа мы бросили.

Обходя карету, я увидел на булыжниках двора брошенный ковер. Один воин по-прежнему резал другого, а вот коня на заднем плане больше не было. Мне не хотелось даже задумываться над тем, что это значит. Но на моем лице, очевидно, что-то отразилось, потому что Лигейя, глядя на меня, стала смеяться.

Я оглянулся на нее: волосы развевает ветер, жемчужнобелые зубы оголены... Какое-то мгновение мне казалось, что вокруг Лигейи разлито бледное сияние. Почудилось? Впрочем, через секунду сияние исчезло — словно втянулось обратно в ее глаза, засверкавшие сильнее прежнего.

— Вы, Эдди, будете нашим кучером, — сказала она.

— Да я понятия не имею, как ехать в эту Барселону!

Лигейя указала рукой:

— Вот в эту сторону. По мере продвижения я буду подсказывать вам, куда и где сворачивать.

Я открыл дверцу и помог Лигейе подняться в карету. Когда я взобрался на козлы, Петерс присоединился ко мне.

— Если не против, я поеду рядом с вами, на свежем воздухе, — сказал он.

— Отлично. А временами будете брать вожжи.

Я снял тормоз, поднял вожжи, и конь резво тронул с места. Уже к концу двора карета набрала хорошую скорость, а уж когда мы выехали на дорогу, странный конь припустил вперед с необычайной скоростью. Я только диву давался — так мы не мчались и с четверкой лошадей! И в то же время чудо-конь не проявлял никаких признаков усталости или напряжения. Более того, он играючи продолжал увеличивать скорость. Мы мало не летели по воздуху, и я молил Бога, чтобы мы не угодили в какую-нибудь рытвину и не перевернулись. Но, странным образом, нас не трясло на ухабах, мы ехали будто по ровному шоссе. Ближайшие деревья слились в размытые пятна.

Я правил каретой в течение нескольких часов, пока меня не сморила усталость. Тогда я передал вожжи Петерсу. Но дивной скотине было хоть бы хны — казалось, она лениво перебирает ногами и ждет, когда же кучер позволит ей действительно разогнаться!

Я потеплее закутался в свой плащ и откинулся на спинку сиденья. Ночные весенние запахи струились вокруг нас. Лишь звезды были неподвижны в окружающем пейзаже. Лигейя время от времени выкрикивала инструкции, а Петерс сворачивал в нужном направлении.

Я задремал, и мне чудилось, будто рядом со мной на козлах сидел не Петерс, а Эдгар По. Я обратился к нему, но он молчал. Потом вдруг перепрыгнул с козел на спину скакуну, обрезал постромки — и был таков. Я остался на козлах еще какое-то время катившей вперед кареты. Что за бред! Наваждение какое-то... Но карета продолжала двигаться вперед и после того, как должна была исчерпаться ее инерция. Снова какое-то наваждение!

И тут рядом со мной на козлах оказалась Анни. Я ощутил ее руку на своей руке.

— Перри, — сказала она. — Эдди!

— Анни!.. Господи, мне почудилось, что тут сидел По — всего несколько минут назад. Но он не пожелал общаться со мной. Он ускакал прочь.

— Знаю. Он удаляется от нас. Удаляется все больше и больше. И я больше не могу удержать его.

— А как твои дела, моя прекрасная леди? В последний раз я видел тебя на том пиршестве, которое закончилось вакханалией смерти. Ты вместе с фон Кемпеленом и приспешниками Гризу-олда исчезла задолго до финала. Я не заметил, когда именно.

— Я ощутила, что приближается страшная развязка. А остальные научились верить моим предупреждениям, так что мы потихоньку скрылись.

— Ах, ну что бы тебе не сбежать тогда со мной!

— Я знала, что ты хочешь забрать меня. И хотела бежать с тобой. Но ведь мы это уже обсуждали. Я не могу дать им шанс сделать вечной ссылку Эдгара По в чужой для него мир.

— А как твои собственные дела? Ты в порядке?

— Физически — да. Из тогдашней суматохи выбралась без единой царапины. Чуму не подхватила.

— Ты где теперь?

— На борту ялика, который плывет вниз по реке. Вижу тебя в пламени фонаря. Возле устья нас поджидает большой корабль — он стоит там на якоре и готов отплыть в любой момент.

— Название корабля?

— «Грампус». Мы будем на борту этого судна, и оно поднимет якорь раньше, чем вы попадете в Барселону.

— Куда вы направитесь? Ты же понимаешь, что я последую за вами.

— В Лондон. Нужно взять кое-какое оборудование.

— Что за оборудование?

— Для фон Кемпелена.

— Готовит эксперимент?

— Да.

— А из Лондона вы куда направитесь?

— Обратно в Штаты.

— Куда именно?

— Этого я пока точно не знаю. Кажется, куда-то на север.

— А в Лондоне вы где будете?

— Адреса точного не знаю. Впрочем...

— Что «впрочем»?

— У меня такое ощущение, что в Лондоне мы с тобой не встретимся. Тебе предстоит что-то. Вижу только облако, которое придвигается к тебе. И ничего больше.

— Что ж, буду стараться не ударить лицом в грязь.

— Видит Бог, ты многое преодолел. И сделал едва ли не больше, чем в человеческих силах.

— Я люблю тебя, Анни. Пусть моя любовь возникла из инсценировки, которую затеяла одинокая девочка, искавшая товарищей для игр, — от этого любовь нисколько не слабее.

— Мой милый мальчик, мой пришелец из зарослей, — сказала она, ласково коснувшись моих волос, — я бы никогда не обрела тебя, не будь в тебе самом ответной потребности — и способности отозваться.

Мы некоторое время сидели молча, и я почувствовал, как ее присутствие становится все менее ощутимым.

— Я устаю, Эдди.

— Знаю. Какая досада, что Красная смерть не прибрала твоих дружков-приятелей — большой недосмотр с ее стороны!

— Доктор Темплтон уберег их. А тебя и Петерса спасла от Красной смерти та замечательная леди, что высвободила силы, которые сейчас влекут вперед вашу карету.

Мне хотелось побыть с Анни подольше, но я пожелал ей доброй ночи — ведь она устала. И после этого сам погрузился в настоящий сон — точнее, в кошмар. Мне снились горящие министры, подвешенные на цепях к потолку, визжащая толпа, окровавленный труп Эмерсона, ходячий мертвец, который все ближе, ближе...

— Пропади оно все пропадом, Эдди. Пропади оно все пропадом! Эдди! Пропади оно.

Я открыл глаза. На моем плече восседал Грип и старался привлечь мое внимание к пиршеству малиновых и оранжевых красок занимающейся на востоке зари.

— Эй, Петерс, давайте мне вожжи, — сказал я, — а сами маленько отдохните.

Он кивнул и передал мне вожжи. Грип перепрыгнул на его плечо.

— Пропади оно все пропадом, Петерс, — заскрипел ворон. — Петерс, пропади оно все пропадом!

Мы проезжали мимо множества заброшенных крестьянских хозяйств — на весенних полях зеленела сорная трава. Однажды мы остановились пополнить запасы провизии в подвале одного из крестьянских домов, владелец которого умер от чумы или сбежал из страны. Наш безымянный скакун дышал ровно, словно и не пробежал бессчетного числа миль. Положив руку ему на круп, я не почувствовал, что конь разгорячен. Но, кроме гигантского размера и странной масти, в нем не было ничего особенного. Конь как конь. Ну и дела порой творятся на белом свете!.. Еще я заметил странные проплешины на его крупе — прежде их вроде бы не было.

Когда карета покатила дальше, Лигейя приказала ехать по дороге, которая следовала вдоль берега реки — к ее устью. Теперь мы передвигались по лесному краю с множеством озер. Временами мне чудилось, что По рядом. Правда, ощущение это было мимолетным, невнятным. Мы ни разу не пообщались.

К середине дня мы подъехали к изножью холма, с которого, по словам Лигейи, открывался вид на Бареелону. Я даже слепка подосадовал, что мы добрались до места так быстро: мне до того понравился более чем резвый ход нашего дивного скакуна, что я был не прочь продлить путешествие — исключительно ради удовольствия прокатиться с ветерком. Но лихой скакун что-то стал сникать. Он, можно сказать, лысел на глазах — шерсть с него падала клочьями буквально при каждом шаге, при каждом дыхании.

Грип успел слетать в сторону бухты и вернулся с торжествующим криком:

— Пропади оно вее пропадом, капитан Ги! Капитан Ги, пропади оно все пропадом!

Я присвистнул.

— Э-э, — громко объявил я, — похоже, наш черный приятель нашел «Ейдолон». Глядите, как он радуется!

— Следуйте за ним, — сказала Лигейя.

Вскоре мы одолели холм и спустились к Барселоне. На ее улицах было относительно мало народу, хотя отовсюду неслись шумы большого города. В окнах домов и лавок виднелось много людей. Просто жители старались поменьше выходить на улицу, торопились домой и общались друг с другом на изрядном расстоянии. Из этого я заключил, что самые страшные времена тут миновали, но люди еще сохраняют осторожность, помня о недавней эпидемии, и норовят избегать общения на близком расстоянии.

Когда мы сворачивали за очередной угол, случился некоторый конфуз — внезапным порывом ветра нашему скакуну оторвало хвост. А когда мы доехали до конца длинного склона, у него отвалилось ухо — вместе с большей частью гривы. Теперь карета катила по улице вдоль морского берега. Я таращился на коня. Дорогу за нами устилала его шерсть. Хуже того, его круп стал опадать, сужаться, словно это была кляча, которую цыгане надули воздухом, чтобы одурить покупателя, — и теперь воздух выходил через известное место.

Я хотел было обратиться к Лигейе за разъяснениями и советом, но тут увидел, что на дорогу катится большая тяжелая бочка — выше на холмистой улице двое неловких работников выпустили ее из рук, и теперь она быстро набирала скорость.

Наш одр уже плохо соображал, он едва плелся вперед. Заслышав грохот, он повернул голову и тупо уставился на летящую прямо на него бочку. Впервые за все время конь издал некий звук — придушенное ржание, которое звучало словно издалека пришедшее эхо. И тут прежняя прыть вернулась к нему в удвоенном размере. Конь понес. Корабли, пирсы, береговые строения — все слилось в сплошное пятно. Мы мчались с бешеной скоростью. Но конь одновременно уменьшался в размерах. Скоро он был не больше шотландского пони, и сбруя повисла на нем. Однако силы еще не покинули его — мы неслись по гавани с невероятной скоростью. Конь все уменьшался, уменьшался — карета уже неслась сама по себе, а он только убегал от нее. Вот он уже размером с собаку, с собачку... Горестное короткое ржание возвестило о том, что он понял свою обреченность. Карликовая лошадка остановилась как вкопанная, карета переехала ее. Я вскочил на козлах, посмотрел назад — на дороге от нашего некогда гигантского коня осталась плоская ленточка.

Я нажал на тормоз, однако тот карету не остановил. Тогда Петерс схватил ручку тормоза и налег на нее. Бицепсы его вздулись, он крякнул раз, другой, приналег еще — запахло паленым, но карета стала мало-помалу замедлять ход.

На наше счастье транспорта в порту почти не было. Карета остановилась у горы ящиков — чудом не врезались. Слева от нас были пристани. Вверху вились и покрикивали серые чайки. Петерс, который прирос к тормозу, отпустил его, потряс руками, потом показал на один из кораблей.

— Вон наш «Ейдолон», Эдди! — воскликнул он. — Эта чертова зверюшка свое дело знала, прикатила нас в нужное место!

Выходя из кареты, я слышал, как Лигейя пробормотала:

— Мир праху твоему, добрый Метценгерштейн!

Позже, когда матросы с «Ейдолона» помогали нам с Петерсом перенести багаж и ящик с месье Вальдемаром на борт корабля, я случайно поднял глаза и увидел на небе облако необычной формы и невиданного цвета. Оно напоминало гигантского коня необычайной масти.

Я попросил капитана Ги немедленно поднимать паруса и плыть в Англию, а о настоящем положении наших дел я расскажу ему уже в пути. Лигейя, Петерс и я наспех перекусили — причем я выпил такое количество бренди, что все окружающие с тревогой ожидали, что я вот-вот упаду замертво. Затем я уединился в своей каюте и смыл с себя дорожную грязь, после чего решил на минутку прилечь на койку. Это было ошибкой: я, разумеется, тут же заснул.

Разбудила меня страшная качка. Проснувшись окончательно, я быстро оделся и побежал на верхнюю палубу. Мы были в открытом море, и снаружи бушевал шторм. Я с полминуты поглядел на распоясавшуюся стихию, спустился вниз и нашел Петерса. Он сообщил, что я проспал двенадцать часов кряду, а шторм начался недавно.

Непогода преследовала нас по всему Средиземному морю. Когда же мы миновали Гибралтар и повернули на север, в сторону Англии, на нас обрушился шторм неистовее прежнего. Идти против ветра было опасно, так что мы отдались воле волн. В итоге, после трехдневного шторма, нас отнесло далеко на юг. Шторм причинил большой ущерб оснастке корабля.

Уж не знаю, что за злой демон царил в этой части моря, но он явно невзлюбил наше судно. Не успели мы привести в порядок «Ейдолон» — починить мачты и все такое, как обрушилась новая буря, которая отнесла нас еще дальше на юг. И эта буря была самая жестокая. Она волокла нас, не отпуская ни на час, чуть ли не до самого экватора — под тропик Рака.

— Этот ужасный шторм... — сказала мне Лигейя утром седьмого дня.

— Да?

— Похоже, он наконец слабеет.

Я постучал по дереву — чего-чего, а дерева на корабле предостаточно.

— И слава Богу, что кончается! — воскликнул я. — Правду говорят, что солдатом быть плохо, а матросом во сто крат хуже.

— Погодите радоваться, — промолвила Лигейя.

— Что вы хотите сказать?

— Не верится мне, что эта буря вызвана естественными причинами.

— Да ну?

— Сейчас, когда буря выдыхается, я смогла почувствовать, как устала та, что вызвала ее. До этого я не могла уловить чье-то присутствие за всем этим.

— Объясните мне, дураку, помедленнее.

— Думаю, тут опять замешана Анни, — сказала Лигейя. — Именно она вызвала эту последнюю, такую долгую и такую неистовую бурю. Но больше недели она не смогла повелевать стихией — невзирая на наркотики и мобилизацию всех своих месмерических способностей. Да и ее хозяева не хотят вконец изнурить ее. Расточительно израсходовать все ее силы на то, чтобы устранить нас с дороги. Анни нужна им для более серьезных целей.

— Вы уверены в своих выводах? — спросил я.

— Не совсем, — ответила Лигейя. — Ведь даже под посторонним воздействием ее сознание в достаточной степени прихотливо и очень непредсказуемо.

Чуть позже установилась хорошая погода. Все мы облегченно вздохнули. Экипаж приободрился — уж очень всех вымотали непрекращающиеся бури. Хотя мачты, к счастью, остались целы, очень многое следовало привести в порядок, и матросы занялись починкой.

Эти-то работы и спасли нас, когда внезапно обрушился новый шторм. Паруса были спущены, благодаря чему налетевший из ниоткуда шквал не переломал мачты.

Нас мотало на волнах целые сутки. Но Лигейя стояла на том, что это естественный шторм и Анни тут ни при чем. Стихия, видно, совсем ополчилась на нас: буря сменялась бурей, пока мы не оказались по другую сторону от экватора — где-то под тропиком Козерога. Нас продолжало относить все дальше к югу, но Лигейя твердила, что сверхъестественные силы тут ни при чем — такое уж наше счастье.

Наконец полоса бурь миновала. Полтора дня царил штиль, матросы привели всю оснастку в отменный порядок. И вот задул благоприятный ветер. Мы снова плыли на север. Команда корабля глядела весело. Демоны оставили нас. Мы наслаждались долгожданным покоем. Матросы напевали и насвистывали за работой. Коку Эрнандесу было велено приготовить торжественный обед — и он расстарался на славу.

Благоприятный ветер не стихал до самого вечера, и солнце садилось за горизонт на чистом небе. Мы ложились спать с радостным чувством, благодаря небеса за снисхождение.

Следующая буря обрушилась на нас подобно ангелу с карающим мечом. И она была хуже всех предыдущих. Я вскочил с постели и оделся по-военному быстро. На палубе могли пригодиться и мои руки. На сей раз мы сражались с непогодой на пределе сил. Нескольких матросов смыло за борт гигантскими волнами. Многие паруса и часть снастей были разорваны. Одна мачта надломилась и упала в океан. Впрочем, непосредственной опасности затонуть для изуродованного «Ейдолона» пока не существовало. Нас спасало то, что мы вовремя устранили все предыдущие поломки.

Мы сражались со стихией уж не знаю сколько дней — было не до счета. Спали урывками. И не имели представления, в какой части океана находимся. Но во время всей этой страшной суматохи меня не оставляло странное чувство: мне было как-то не по себе, чего-то не хватало — или чего-то было слишком много. Словом, то же не очень приятное чувство, каким я был охвачен, когда сидел на козлах кареты, уносящей нас подальше от проклятого монастыря. Мне постоянно казалось, что Эдгар По где-то совсем рядом — невидимо присутствует при всем происходящем.

А Лигейя подлила масла в огонь:

— Она шествует в ночи, как некая темная богиня древних времен. Это Анни наслала шторм. Наслала, чтобы погубить нас.

— Разумеется, не по своей воле?

— Они крепко держат ее в своих руках. И теперь ее воля снова под их контролем.

— И вы ничего не можете противопоставить этому? Вы — или месье Вальдемар?

— Месье Вальдемар, увы, по-прежнему бессилен в тех областях, где царит Анни. А что касается меня, то я уже долгое время изо всех сил сдерживаю злое влияние Анни. Без этого мы, очевидно, давно были бы на дне. Кое-какие маленькие победы над ней я одержала. Но Анни стала необычайно сильна, и одолеть ее не представляется возможным.

— Неужели нам ждать гибели сложа руки? — воскликнул я.

Лигейя покачала головой.

— Остается только ждать, когда Анни утомится. Я не могу напасть на нее — могу только отбивать ее атаки. Когда она выдохнется, нам надо немедленно плыть к ближайшему берегу. В противном случае нас рано или поздно пустят ко дну.

И все оставалось по-прежнему — буря свирепствовала немилосердно, а Лигейя прикладывала титанические усилия, чтобы корабль не затонул.

На следующий день я забрался высоко на мачту, чтобы высвободить запутавшиеся снасти, — в противном случае мачта могла сломаться. Как ни странно, в разгар шторма, когда корабль немилосердно качало и волны бесновались вокруг, было менее страшно забираться на головокружительную высоту и работать там. Быть может, потому что и на палубе царил сущий ад.

Я был занят распутыванием узла, и это поглощало все мое внимание. Ветер ревел. Так что вряд ли я слышал крик внизу. Просто какая-то сила заставила меня кинуть взгляд...

Два матроса, позабыв о волнах, которые перекатывались через палубу, но крепко держась за пиллерс, что-то кричали, показывая руками в направлении правого борта. Я посмотрел в том направлении — и был ошеломлен тем, что увидел.

На нас надвигался огромный призрачный корабль. Подобный сказочному великану, он уверенно вспахивал гигантские волны. Огни святого Эльма плясали на его мачтах — казалось, они обведены бледным зеленоватым сиянием, ярким на фоне черных туч, затягивавших небо. Было впечатление, что корабль этот построен в незапамятные времена —уже несколько веков, как подобные красавцы больше не бороздят моря. Однако в те времена столь огромных кораблей не строили. Впрочем, поразительней всего были не размеры и не старинная конструкция корабля, а то, что он, в разгар чудовищной бури, шел под всеми парусами!

И опять каким-то шестым чувством я ощутил невидимое присутствие Эдгара По где-то поблизости от меня, висевшего чуть ли не на макушке мачты. Да и Анни была рядом — уж не знаю как, но я ощущал и ее присутствие. Она вела бой с доктором Темплтоном, сопротивляясь тлетворному влиянию наркотика или месмерического воздействия. Я был уверен, что она напрягает все свои силы в этой борьбе — и эта борьба реальна, потому что я слышал, как она твердит мое имя — окликает меня вялым голосом, словно только что проснулась и пытается сбросить путы сна.

В моей голове мелькнула мысль, что я еще успею окрикнуть моряков с того гигантского старинного корабля, но было уже поздно, поздно...

Анни вскрикнула, когда корабли врезались друг в друга, а мне показалось, что при ударе корпуса о корпус мое тело перешвырнуло с мачты «Ейдолона» на мачту неизвестного судна. В первый момент я был совершенно уверен, что столкновение произошло в материальном мире. И лишь потом я осознал, что «Ейдолон» прошел через корабль-призрак как сквозь облако — и столкновение носило совсем иной, нематериальный характер...

   Дабы Вселенная не погибла... необходимо, чтобы звезды сгустились в видимости из незримых туманностей — то есть перешли из состояния туманностей в твердое состояние — и посерели, рождая из себя несчетные и сложные вариации жизненных форм... в продолжение целого периода, когда все сущее вернется к Единству со скоростью, которая будет нарастать в обратной пропорции к расстоянию, остающемуся до неотвратимого Конца.

   «Эврика». Эдгар Аллан По

 Глава 11

   Тем немногим, кто любил меня и был любим мною, кто мыслит сердцем больше, чем головой, кто видит сны и снам доверяет более, нежели реальности, — им посвящаю я эту Книгу Истин, которая призвана не провозглашать Истины, а являть Красоту, коей они исполнены; она же подтверждает их истинность. Им представляю я на суд нижеследующее в качестве произведения искусства — скажем, как прозаический отрывок; не опасайся я обвинения в заносчивости, я бы назвал это поэмой.

   «Эврика». Эдгар Аллан По

Левой рукой я вцепился в канат старинного судна. Одной ногой я прочно стоял на перекладине его мачты. Моя правая рука все еще сжимала нож, которым я собирался разрезать спутавшийся канат на «Ейдолоне». Два корабля быстро расходились.

У меня возникло ощущение, что я еще успею перепрыгнуть обратно на мачту «Ейдолона»... Куда там — это было бы самоубийством! Я сунул нож за пояс — пригодится! — и покрепче обнял мачту чужого корабля. Потрясенный происшедшим, я очумело озирался. Но ни чужой корабль, ни стремительно удалявшийся «Ейдолон» не были повреждены. Прошло совсем немного времени, и «Ейдолон» скрылся из виду.

Я стал медленно спускаться по перекладинам мачты к раскачивающимся над палубой фонарям. Паруса вокруг надувались ветром и оглушительно звенели под ударами шквала — признаюсь, этот грохот хоть и был страшен, но была в нем и упоительная музыка.

Первое, на что я обратил внимание, оказавшись внизу, было почти полное отсутствие качки. Когда я сидел верхом на мачте, мне казалось, что корабль ходит ходуном, опасно раскачивается. Но на палубе я мог стоять, ни за что не держась. Да и сам грохот шторма здесь казался приглушенным. Не рев ветра, а тихий вой.

Я был совершенно уверен, что кто-нибудь из членов команды подбежит ко мне и осведомится, цел ли я, не нужна ли мне помощь.

Однако матросы совершенно проигнорировали мое появление! Они занимались своим делом — перетаскивали какие-то ящики с кормы на нос — и не обращали ни малейшего внимания на незнакомца, который спустился с мачты. На секунду мне это показалось вопиющим хамством. Но только на секунду.

Я стоял на пути одного немолодого матроса, тащившего на плече тяжелый, сложенный витками канат, и нарочно не отступил в сторону. Немолодой матрос одышливо кряхтел и покачивался под тяжестью ноши. Глядя мне прямо в глаза, он подошел вплотную ко мне — и обошел меня, будто я был колонной или большим мешком. Тогда я торопливо подошел к другому, тоже весьма пожилому матросу, который, стоя у левого борта, прилаживал отставшую планку планшира. Я помахал рукой прямо перед его глазами — никакой реакции. Весьма озадаченный, я стал перебегать от одного члена команды к другому. Все они, морщинистые, седые или лысые, выглядели стариками — ветхими и немощными.

В полной растерянности я отошел к борту и стал следить за странностями погоды — как будто демоны ветров могли дать разумное объяснение происходящему. Буря неистовствовала, ревела, буйствовала — можно перечислить все слова, которыми литераторы живописуют беснующуюся стихию. Но корабль двигался по волнам так, словно просто дул крепкий попутный ветер. Это судно не желало считаться со стихией. Даже зеленоватый огонь, разлитый по очерку мачт и похожий на фосфоресцирующий мох, казался самостоятельным и вечным свойством корабля, не имеющим отношения к атмосферным явлениям. Словом, моя растерянность только возросла.

Через некоторое время (о Время! — каким относительным и условным оно казалось на борту этого странного корабля — словно во сне) на капитанский мостик вышел старец, по осанистому виду которого я заключил, что он и есть капитан. Старец передвигался шаркающей походкой, и те несколько инструментов, что он нес в руках, были тяжкой ношей для него. Остановившись под навесом, капитан первым делом приставил к глазу допотопного вида подзорную трубу и стал осматривать горизонт, даром что во мраке было мало что видно — когда черное небо страдальчески оскаливалось молниями, его злобная улыбка освещала лишь непроглядную пелену дождя. Однако старец как бы удовлетворенно закивал головой, оставил в покое подзорную трубу и принялся работать с компасом и сектантом, словно в этих условиях от них был какой-то прок! Что-то приговаривая на непонятном, гортанном и отрывистом языке, он добросовестно возился с инструментами, которыми можно пользоваться только при наличии солнца или звезд на небе. После этого он тщательно занес результаты своих измерений в судовой журнал, собрал свои инструменты и медленно удалился по трапу в чрево корабля.

Я почти вприпрыжку побежал за ним. Была в этом ветхом старике притягательная сила — в слабом теле угадывался могучий дух. Внизу я нагнал капитана и вошел в его каюту следом. У двери я остановился и огляделся. На полу были разложены навигационные карты, какие-то старинные фолианты с железными уголками на обложках, а также неизвестные мне научные приборы. Капитан прошел к столу, сел и сосредоточенно склонился над лежавшей там картой. Его голова чуть тряслась.

Я покашлял. Никакой реакции.

— Э-э... простите, сэр... — сказал я.

Ответа не последовало.

Разумеется, человек столь преклонных лет мог быть глух как тетерев, но я интуитивно чувствовал, что причина не в этом. Я медленно направился к столу, повторяя свои извинения, но так и не сумел обратить его внимание на себя. Тогда я попытался тронуть его за плечо. Не тут-то было! Между моей рукой и его плечом полыхнул зеленоватый огонь, и руку мою отшвырнуло словно бы мощной струей водопада. Однако старик даже не глянул в мою сторону. Я таращился на него в полной растерянности. Что же делать дальше?

Внезапно капитан встал. Когда он выпрямился во весь рост рядом со мной, оказалось, что он лишь чуть ниже меня — а роста я немалого: пять футов и восемь дюймов. Казалось, из его серых глаз на меня смотрят несколько веков, но сам он был поджарый, почти не сутулился. До странности моложавый старик. В его мимике и жестах проглядывала такая озадачивающая смесь капризного мальчишки и зрелого, истинно величавого мужа, что я вдруг проникся безмерным уважением к нему. Не спуская с капитана почтительного и восхищенного взгляда, я последовал за ним.

Он подошел к шкафчику и взял какую-то бумагу, содержащую, надо полагать, предписание с маршрутом. Об этом я догадался, разглядывая бумагу через его плечо. Как я ни щурился, я так и не разобрал фамилию капитана, написанную вверху листа. Заметил только, что она чрезвычайно короткая. Внизу стояла печать и подпись — явно какого-то монарха...

— Да! — услышал я голос. Похоже, это короткое слово произнесла Анни. — Да...

Капитан внезапно посмотрел прямо в том направлении, откуда донесся голос. Я посмотрел туда же. Никого. Когда мы отводили взгляды от того места, они случайно на мгновение пересеклись — словно электричество пробежало между нами. Но старец только тряхнул головой и тут же отвернулся.

— Ну и тем лучше! — ворчливо сказал он.

Я услышал что-то вроде всхлипа в том месте, откуда недавно донесся голос Анни.

— Изгнание твое вот-вот закончится, — не то услышал, не то почувствовал я ее слова, обращенные к капитану.

Старик посмотрел в сторону невидимой Анни, и выражение его лица смягчилось. Его бледные губы беззвучно шевельнулись, покуда он глядел на говорящую пустоту. Мне почудилось, что движения его губ сложились в имя «Анни».

— Придется мне покинуть тебя, Перри, — услышал я голос Анни.

— Нет! — воскликнул я.

— Я должна, уж так складывается, — сказала она с грустью в голосе. — Если я хочу, чтобы дверь для По оставалась открытой, я обязана покинуть тебя.

— Не покидай меня. Ты единственный дорогой для меня человек в этой жизни!

— У меня нет выбора, я должна. Ты замечательный, Перри, и еще ты очень сильный. Ты приспособлен к жизни в этом мире — да и в любом другом. А вот По — нет. Но что останется от нашего мира, если По в нем не будет? Я должна оставаться рядом с ним — если это возможно. Так что прости меня.

И с этими словами она исчезла — то есть перестала невидимо присутствовать. Слезы застилали мне глаза. Я кинулся вон из этой проклятой каюты. Я куда-то побрел, вслепую, не разбирая дороги. Какая разница, куда теперь идти! Разве можно обрести утешение в мире, где я ни для кого не существую!

Вне времени, в непонятном пространстве, изможденный я шел по коридору. Из камбуза пахнуло ароматом свежеиспеченного хлеба и свежезаваренного дешевого чая. Я бродил по кораблю как призрак — от борта к борту, от борта к борту. Временами я останавливался послушать разговоры команды. В их тарабарщине я мало что понимал — лишь угадывал, что они обсуждают маршрут своего корабля, не обращая на меня ни малейшего внимания. Еще я заметил, что зеленоватые огни св. Эльма пляшут буквально на всех заостренных или круто закругленных поверхностях.

Прошло Бог весть сколько времени — не то пять минут, не то пять дней, — и я услышал, как некий женский голос обратился ко мне.

— Эдди!

— Анни? — встрепенулся я. — Господи, ты вернулась?

— Нет. Вы так далеко, Эдди. Мне было невероятно трудно связаться с вами.

— Лигейя?

— Да. Ага, сейчас слышу и ощущаю вас лучше. Намного лучше. Вы должны вернуться к нам.

— Легко вам говорить! Как я вернусь? Понятия не имею, как и зачем я здесь очутился. К тому же только что я потерял самое дорогое в моей жизни.

— Попытайтесь. Обязательно попытайтесь, Эдди. Решимость для вас важнее способа осуществления.

— Я бы попытался, кабы знал, с чего начать!

— Ищи и обрящешь!

Я принялся расхаживать по палубе, последними словами костеря этот дурацкий корабль, его распроклятого капитана, идиотскую команду и мерзопакостную погоду. За бортом был сущий хаос — громадные волны пенились во мраке. Мимо то и дело проплывали льдины или целые ледовые горы. Однажды мы проплыли между двумя айсбергами — справа и слева во тьме высились белые стены, которыми, казалось, кончалась Вселенная. А корабль все плыл и плыл... Ни молитвы, ни проклятия пользы не приносили. Я по-прежнему оставался на анафемском корабле. На какое-то время я, похоже, вообще лишился разума от того, что потерял Анни. И то, что злой рок — или чья-то злая воля? — держит меня в непонятном месте, только увеличивало мое душевное смятение.

Меж ледяных колонн свистел холодный ветер. Вокруг корабля царил мрак. Капитан несколько раз выходил на палубу и повторял свои измерения, но я уже не приближался к нему. Со временем я заметил, что корабль набирает скорость. Все паруса были подняты, как и прежде. А между тем ветер ревел едва ли не с удвоенной силой.

Когда судно впервые воспарило над волнами, я здорово перепугался. Через долгий промежуток времени корабль опять оторвался от волн. Затем эти воспарения стали частыми и происходили через равные интервалы времени. Мы то двигались по волнам, то летели над ними. Вдалеке на палубе я снова увидел того старика с лицом гордого и капризного мальчика — и теперь больше не сомневался, что это какой-то вариант Эдгара По. Капитан уже не производил измерений. Он просто стоял на носу и смотрел на бурное море, на белые ледяные горы, которые ходили кругами вокруг нас. На лице его лежала печать утраты — в нем прочитывались разом и страдание, и блаженство от страдания. Не спрашивайте, сменялись ли выражения на его лице или разные эмоции присутствовали на нем одновременно — в этом месте, объятом зеленоватыми огоньками, Время было словно покороблено...

Мало-помалу до меня дошло, что происходит, — корабль совершал широкие круги по краю исполинского водоворота. Нас втягивало в адскую воронку. Однако, сознавая неизбежность грядущей беды, я больше не питал ненависти к странному капитану. Наоборот, дружеская симпатия былых дней пробудилась во мне. Мне хотелось подойти к нему, обнять — и спасти его, увести из этого зачарованного мирка. Да где мне! Я отлично понимал: не сумею, не могу. А кабы и мог — еще вопрос, согласился бы он покинуть этот страшноватый мир...

Мне оставалось только смотреть, как во мраке беснуется, гремит и рокочет жуткий водоворот — с амфитеатром ледяных глыб по краю. Наши круги становились все меньше, меньше, а грохот все громче, громче. С каждым кругом мы приближались к центру неотвратимой воронки.

Внезапно я понял, что сейчас чувствует По, застывший величаво на носу судна. Он зрит Смерть — совсем рядом с собой, и это позволяет ему с предельной ясностью видеть Жизнь. Я смотрел его глазами — и ощущал, что и я бы мог столь же бесстрашно лететь навстречу гибели, не теряя ясности сознания, чистый сердцем, — навстречу идеальной гармонии...

Я смотрел его глазами, чувствовал его чувствами — и все же не хотел его хотением. Я не хотел гибели. Однажды мы были почти одним человеком. Он был творцом, я — почти что его творением. И вот я оплакивал его в момент, когда он испытывал величайшее в своей жизни упоение.

Слова Лигейи «Ищи и обрящешь!» вспомнились мне — и я нашел: я отвернулся от него.

Жерло зияло, готовясь поглотить — без остатка. Чем я мог помочь?

И я попытался уйти.

   Сумрак неизмеримый    Гордости неукротимой,    Тайна, да сон, да бред:    Это — жизнь моих ранних лет.    Этот сон всегда был тревожим    Чем-то диким, на мысль похожим    Существ, что были в былом.    Но разум, окованный сном,    Не знал, предо мной прошли ли    Тени неведомой были.    Да не примет никто в дар наследий    Видений, встававших в бреде,    Что я тщетно старался стряхнуть,    Что, как чара, давили грудь!    Оправдались надежды едва ли;    Все же те времена миновали,    Но навек я утратил покой    На Земле, чтоб дышать тоской.    Что ж! пусть канет он дымом летучим,    Лишь бы с бредом, чем был я мучим!   «Эврика». Эдгар Аллан По

 Глава 12

Высокая брюнетка взирала на сероглазую девушку. Они стояли на прибрежной полосе ярко-желтого песка. Чуть дальше над сушей нависла серая стена. А море сияло в лучах солнца. Песочный замок размером с городской особняк начала века был наполовину скрыт туманом. По его стене бежала едва заметная трещина.

— Стало быть, это и есть твое королевство на краю земли, — сказала высокая брюнетка.

Вторая, прикусив губу до крови, мрачно кивнула.

— С умом построено, моя дорогая. Подобно лучшим архитектурным строениям, этот замок обладает классической простотой.

Где-то вдалеке от моря прогремел гром. Выползла темная туча, и ее густая тень омрачила искрящиеся на солнце волны.

— Не знала, что вы можете сюда проникнуть, — тихо произнесла сероглазая девушка.

— Поверь мне, это было нелегко.

— Не причиняйте вреда этому месту.

— Не причиню — только в том случае, если поможешь мне.

— Чего вы хотите?

— Мы должны вернуть его.

Еще две тучи объявились на небе, а над сушей вновь громыхнуло.

— Которого из них?

— Того, которого мы все еще в силах спасти.

В одно и то же мгновение пошел дождь — и хлынули слезы из глаз сероглазой девушки.

— Я хочу обоих, — сказала она между всхлипами.

— Увы, дитя, но это неосуществимо.

— Они опять зовут меня. Поздно.

Она попятилась, земля за ней разверзлась — и девушка качнулась в бездну. Но ее падение было остановлено.

Высокая брюнетка простерла вперед руку и, невидимой силой удерживая собеседницу на краю пропасти, сказала:

— Прежде ты поможешь мне. Немедленно. Сейчас. Они оба безумно далеко.

— Хорошо, — кивнула девушка, отняла руки от своего лица и вытянула их перед собой. — Хорошо.

Небо почернело — все. Волны свирепо вздулись. Но женщина и девушка двинулись вперед — прямо по водной стихии.

Придя в сознание, я обнаружил, что нахожусь в прохладной темной воде и судорожно цепляюсь за какой-то широкий деревянный брус — обломок кораблекрушения. Что было до этого — память странным образом не сохранила. Одно утешение: море на диво спокойное и надо мной с голубого неба сияет теплое солнце...

Почти все мое тело лежало на деревянном обломке. Я подтянулся и вытащил из воды замерзшую ногу, потом устроился поудобнее и стал разминать затекшие члены. Сзади на шее ощущалось странное жжение; до меня не сразу дошло, что это солнечный ожог. Ладонью я зачерпнул воды и плеснул ее на беспокоящее место.

Если Анни на «ты» со сверхъестественным, а у По сверхъестественно острое восприятие, то в чем состоит талант третьего в нашем союзе? Не может же быть, что я — единственная бездарь в нашей троице! Если мы составляем единое целое, то на меня приходится... Да, разумеется... Оба они, хоть и по-разному, не от мира сего. То есть из других миров. А я весь — земной, я весь — здешний. И моя религия — жизнь, а мой талант — умение выживать. Я тот необходимый компонент, что приземляет фантазии и мечты об идеальном, не дает им воспарить совсем уж в надзвездные выси.

Я уперся ладонями в качающееся дерево и поднялся над водой. Опять, как велела Лигейя, я был полон решимости найти выход — и благодаря этому обретал его. Что-то в глубине меня подсказывало: открой глаза, поверни голову налево. Я подчинился внутреннему голосу — и ощутил, как кто-то, бывший все это время незримо рядом со мной, лишил меня своего приятного общества.

Слева я увидел парус. Я сорвал с себя рубаху и стал размахивать ею.

То был «Ейдолон»! Корабль подплыл ближе, и меня подобрали в шлюпку. Кроме Лигейи, все на борту оставили надежду найти меня и еще нескольких моряков, смытых волной за борт две недели назад, в мае. Корабль еще какое-то время тащило на юг. Потом он стал возвращаться. Но к этому месту капитан Ги привел его по настоятельной просьбе Лигейи и Петерса, которого Лигейя упросила поддержать ее в разговоре с капитаном.

Когда меня забирали в шлюпку, я краем глаза заметил, что на обломке, который спас мне жизнь, было написано название корабля — «Дискавери». Я лежал как раз на этих буквах.

Меня отнесли в мою каюту, поставили мне на столик воду, кашу, хлеб и бренди. Петерс по моей просьбе нашел в одном из сундуков подходящую чистую одежду, и я переоделся. Капитан Ги находился рядом и настаивал на том, чтобы я хорошенько отоспался. Но я возразил, что пробыл без сознания достаточно долго, все равно что спал, и теперь горю желанием выслушать доклад о всем происшедшем за время моего отсутствия. Да и не мог я заснуть, пока не утолю жажду в полной мере. Так что капитан велел принести еще воды и каши.

К этому времени вернулась Лигейя, успевшая переговорить с месье Вальдемаром. Она изучила мои глаза, пощупала пульс, осталась не очень довольна — и молча ушла.

— Что значит ее недовольная мина? — осведомился капитан Ги.

— Что сейчас она вернется со снадобьем — порцией болотной воды, в которой плавает всякая дрянь, — ответил я.

Это мое пророчество оказалось верным. Пока я пил Лигейи-но снадобье, капитан Ги говорил:

— Позвольте поблагодарить вас за желание выслушать меня прямо сейчас — весьма разумно с вашей стороны. За это мы можем благодарить провидение — случалось мне видеть людей, которые провели после кораблекрушения день или два в открытом море, так они были в худшем состоянии, чем вы — после двух недель плавания на доске!

— Да, по всему видно, я редкий счастливчик! — сказал я, прихлебывая снадобье. Оно больше не казалось омерзительным. Не иначе как мои вкусовые сосочки пострадали за время моего приключения!

— От команды осталось только шесть человек, — продолжил капитан, — не считая Петерса, которого я назначил своим первым помощником. Оружие у меня под замком, Петерс на моей стороне — а его боятся. Но команда настрадалась с тех пор, как мы покинули Испанию, и настроение у парней неподобающее.

— Их можно понять.

— Пока вас не было, водой залило многие каюты. Двери были сорваны, и многие предметы оказались не на своих местах...

— Господи, я, кажется, понимаю, что произошло! — воскликнул я.

Капитан Ги кивнул.

— Да, гроб месье Вальдемара оказался в коридоре, и крышка отвалилась. Теперь команда знает о присутствии на корабле странного мертвеца. Матросы считают, что вся череда наших неприятностей — из-за него.

Пришла моя очередь понимающе кивнуть.

— Не вмешайся Петерс, они бы непременно выкинули ящик за борт, — сказал капитан. — Так что на судне очень неспокойно.

— Вы думаете, все обойдется, они успокоятся со временем?

Он пожал плечами.

— Успокоятся, если больше ничего дурного не произойдет. Однако неприятности не заставят себя ждать.

Я тяжело вздохнул. Для меня испытаний было более чем достаточно. Новые меня пугали.

— Пожалуйста, объясните, на что вы намекаете.

— Сейчас нас унесло чрезвычайно далеко на юг — так далеко не заплывала ни одна экспедиция. Эти воды совершенно не исследованы — и один Господь знает, что мы тут можем повстречать.

— Если дела пойдут плохо, команда устроит мятеж?

— Вероятность такого исхода очень велика. Ваша сабля у вас под кроватью. Вы ее где-то затупили. Петерс ее заточил.

Я благодарно кивнул коротышке Петерсу.

— Спасибо, мой добрый друг.

Он подмигнул мне и со своей обычной бесовской улыбочкой сказал:

— Не за что, юноша.

— Что ж, — обратился я к капитану Ги, — нам остается только ждать и быть начеку. Куда мы плывем?

— На юг.

— Отчего бы нам не повернуть обратно — в знакомые воды? — спросил я.

Он уныло хмыкнул.

— Мы пленники мощного течения. Можем взять восточнее или западнее, но вынуждены двигаться только в южном направлении. Корабль поврежден, паруса поднять мы не в состоянии. Так что выбора у нас нет — несемся на юг по воле течения.

— Тогда у меня вопрос, — сказал я, — почему не становится холоднее? Когда меня поднимали на борт, я заметил несколько льдин в воде, но воздух не такой уж холодный, какой можно ожидать в таких широтах. Такая температура характернее для умеренной американской зимы.

— В моих книгах по навигации нет никаких упоминаний о парадоксальных теплых зонах в этих широтах, — ответил капитан Ги. — Так что мы привезем домой ценные сведения — ежели Господь позволит нам вернуться.

— Расскажите ему про черных медведей, капитан, — попросил Петерс.

— Ах да, — сказал капитан Ги. — Недавно мы обнаружили нескольких медведей с красными глазами и зубами.

— С красными зубами?

— Да, совершенно верно. Вы слыхали о подобных существах?

— Нет. Стало быть, вы видели сушу?

— Только острова. Кроме этих медведей, ничего особенного больше не заметили.

— Так. Это все? — спросил я.

Петерс и капитан быстро переглянулись, из чего я заключил, что это не все. Капитан Ги кивнул Петерсу, и тот промолвил:

— Такое ощущение, что мы набираем скорость. С каждым днем движемся все быстрее.

В моей голове вдруг промелькнули смутные воспоминания о моем пребывании на «Дискавери» — был ли то сон или реальность?

— Иными словами, несущее нас течение ускоряется и ускоряется, — произнес я.

— Вот именно, — кивнул капитан Ги. — А стало быть, есть резон задуматься о правильности теории, выдвинутой полковником Симмсом из Огайо, который утверждал, что Земля — полая. По его теории, морская вода низвергается в отверстие на Южном полюсе, а вытекает через отверстие на Северном полюсе, и таким образом осуществляется циркуляция...

В моей памяти замелькали видения: широкие круги, которые становятся все уже, уже, воронка воды, словно в дне исполинского чана выбили пробку — и вода уходит в бездну... Что тогда происходило — реальная катастрофа или то было лишь предупреждение, прообраз того, что ждет нас?

Я закрыл глаза и с силой потер глазные яблоки.

— Похоже, я когда-то читал в журнале статью на эту тему. Фамилия автора, кажется, Рейнольдс.

— Да, — сказал капитан Ги, — я тоже читал статью Рейнольдса. Поскольку мне вверена забота о сохранности этого судна и безопасности его пассажиров, мистер Эллисон просил меня обсуждать с вами все серьезные проблемы, которые могут возникнуть в пути. Вот почему я спрашиваю сейчас: что, по-вашему, нам следует предпринять в данной ситуации?

— Да что тут скажешь? Можно только гадать!

— Тогда выскажите догадку, — не отставал от меня капитан Ги.

— Ладно, если вы настаиваете. Какова бы ни была причина того, что течение стремительно ускоряется, — полая Земля или еще что, — но в результате наш корабль может разнести в щепы. Стало быть, нам нельзя сидеть сложа руки, надо попробовать «соскочить» с течения.

Я нашарил в кармане штанов монетку, вынул ее и подбросил в воздух.

— Орел — восток, решка — запад, — объявил я. — Ага, орел. Стало быть, предельно уклоняемся на восток.

Капитан Ги вяло усмехнулся.

— Что ж, этот способ принимать решения не самый худший, — сказал он. — Будь по-вашему...

В стене раздалось постукивание — того же рода, что я слышал во время своих месмерических опытов. Лигейя проворно вскочила.

— Прошу прощения, — поспешно произнесла она и вышла.

— Хотел бы я знать, что происходит! — воскликнул капитан Ги.

Я стрельнул глазами в сторону Петерса. Он согласно кивнул.

— Насколько я понимаю, теперь вы знаете все о месье Валь-демаре? -г спросил я капитана.

— Касательно его сверхъестественных способностей? Да. Лигейя ввела меня в курс, когда, так сказать, кот вылез из мешка.

Тут его лицо прояснилось. Он даже привстал со стула.

— Ах вот оно что! — протянул он.

Я подтвердил его догадку энергичным кивком.

Вскоре Лигейя вернулась.

— Когда завтра утром пробьет шесть склянок, направляйтесь в юго-западном направлении, — сказала она.

— Будет исполнено, — сказал капитан.

— Разумеется, так и сделаем, — подтвердил я.

Мне налили еще стаканчик бренди, и через некоторое время я заснул мертвым сном.

Хотя на волнах по-прежнему качалось довольно много льдин, воздух заметно теплел. На одном островке я увидел тех самых гигантских черных медведей с красными зубами, а на следующий день — что еще более занятно — мы проплыли мимо лодки, в которой сидели темнокожие и чернозубые люди. Впрочем, мы пронеслись мимо них на большой скорости.

Еще один день миновал.

Когда я возвращался к себе после прогулки по палубе, из каюты месье Вальдемара вышла Лигейя и остановила меня в коридоре.

— Скоро! — сообщила она.

— Что скоро?

Индейским жестом — движением подбородка — она указала на трап, по которому я только что спустился. Мы с ней поднялись на палубу. Лигейя провела меня на корму и указала на северо-северо-запад.

— Оно придет с той стороны. Будьте начеку.

— Что? Что придет?

— Я забыла, как вы это называете, — ответила она и удалилась.

Я остался на корме. Сунул руки в карманы, оперся на перила и стал ждать. Долгое время ничего не происходило. Я стоял, загипнотизированный плеском волн за нашим кораблем.

— Пропади оно все пропадом, Перри!

— Эй, Эдди! Вы тут вахтенным или как?

За моей спиной объявился Петерс с Грипом на плече.

— Да вот стою гляжу на небо. Вглядываюсь в северо-северо-запад...

— Что вы там высматриваете?

— М-м-м... Лигейя сказала как-то неконкретно — дескать, смотрите.

— Ага, вон оно! — воскликнул Петерс. — Что-то вроде перевернутого большущего клоунского колпака, а под ним корзинка.

— Что? — удивленно переспросил я.

Но сколько я ни щурился и ни приставлял руку козырьком к глазам — ничего подобного не увидел.

— Вы что, дурачитесь? — спросил я через несколько мгновений. — Фантазируете?

— Господь с вами, Эдди. Вы знаете, что я всегда говорю чистейшую правду.

— Вы хотите сказать, что действительно что-то разглядели?

— Стану я вас дурачить, Эдди. Вон же оно, разве вы сами не видите?

У меня глаза заболели от напряжения. Но видел я только точку в небе у горизонта — то ли птица, то ли обман зрения.

— А поверх этой штуки — что-то вроде черной ленты с серебряной пряжкой, — сказал Петерс.

— Бросьте, неужели вы все это видите?

— Ей-же-ей! Раскройте глаза, Эдди!

Что ж, подумал я, возможно, не зря сложены легенды об удивительном зрении живущих в прериях индейцев, чья кровь течет в жилах Петерса.

— Ладно, верю, — кивнул я. — Что там еще?

Он прищурился посильнее.

— Похоже, в той корзинке сидит человек, — сказал он.

Я наблюдал за точкой, которая постепенно увеличивалась в размерах.

— Медвежье дерьмо! — провозгласил Грип. Наш корабль как раз проплывал мимо большой льдины, на которой не раз оправлялись краснозубые медведи.

— Вот умница, Грипчик! — сказал Петерс и достал из кармана кусочек печенья для ворона. — Сметливый ученик!

— Ну! — утвердительно скрипнул Грип.

Прошло несколько минут, и неизвестный предмет приблизился настолько, что и я разглядел его. Описание Петерса оказалось верным.

— Этот ваш покойник знает свое дело, — обронил Петерс.

— Да, этого у него не отнимешь, — согласился я.

Необычный предмет летел в нашу сторону, и я припомнил все, что мне случалось читать о воздушных шарах. Шар наполнен газом, внизу к нему привешивают гондолу, которую Петерс именовал корзинкой.

Чуть позже я разглядел и пассажира в гондоле. Аппарат направлялся явно к нам — и постепенно снижался. Я забеспокоился — наш корабль ощетинился сломанными мачтами, так что шар мог порваться при подлете. С тихим шипением шар пронесся над нами — и опустился на воду чуть впереди, по левому борту.

Мы с Петерсом спустили шлюпку за рекордное время и через какую-то минуту после приводнения доставили воздушного путешественника в безопасное место. Оказавшись на корабле, незнакомец представился как Ганс Пфааль из Роттердама. Он изъяснялся на плохом английском и еще худшем французском. Петерс тут же предложил свои услуги в качестве переводчика. Он, дескать, обучился голландскому наречию, выполняя некоторые поручения мистера Эллисона в Нидерландском королевстве, — правда, уж не обессудьте, говорит он на крутом просторечии. Но если никто не возражает...

Никто против его услуг не возражал. Оказалось, что Петерс и тут не врал. Какое-то время он болтал с незнакомцем, потом сообщил нам, что Ганс Пфааль вылетел из Роттердама несколько недель назад. Согласно его утверждениям, в эти южные широты путешественника занесли высотные ветры неимоверной силы и скорости.

Капитан Ги, Лигейя и все члены команды высыпали на палубу. В шаре еще оставалось немного воздуха, и владелец необычного экипажа волновался, как бы волны его не унесли. Капитан приказал подобрать шар и, выпустив из него воздух, аккуратно сложить на палубе рядом с гондолой — плетеной корзиной, в которой находилось много загадочного вида приборов.

Затем полотно шара и гондолу хорошенько просушили и под внимательным оком путешественника спустили в трюм.

Нам слабо верилось во все фантастические рассказы герра Пфааля. Но как бы то ни было, этот человек совершил удивительнейшее путешествие и сумел по воздуху пересечь океан!

Наше собственное путешествие продолжалось, однако не было и проблеска надежды — нас все так же влекло к Южному полюсу! Дни шли, временами мы видели маленькие островки или большие льдины. Море вокруг становилось все более странным.

Скажем, мы набрали в ведро снега с плывущего обок с кораблем ледяного островка. Когда мы растопили его, чтобы пополнить запасы питьевой воды, получилась необычайно странная жидкость. Я затрудняюсь дать точное представление об этой воде, не прибегая к пространному описанию. С первого взгляда она по плотности напоминала гуммиарабик, влитый в обычную воду. Но этим не ограничивались ее необыкновенные качества. Не будучи бесцветной, она все же не имела какого-то одного определенного цвета, а переливалась в движении всеми возможными оттенками пурпура, как переливаются тона у шелка. Набрав в посудину воды и дав ей хорошенько отстояться, мы заметили, что она вся расслаивается на множество отчетливо различимых струящихся прожилок, причем у каждой был свой определенный оттенок, что они не смешивались и что сила сцепления частиц в той или иной прожилке несравненно больше, чем между отдельными прожилками. Мы провели ножом поперек струй, и они немедленно сомкнулись, как это бывает с обыкновенной водой, а когда вытащили лезвие, никаких следов не осталось. Если же аккуратно провести ножом между двумя прожилками, то они отделялись друг от друга, и лишь спустя некоторое время сила сцепления сливала их вместе.

Петерс рассмеялся, набрал этой чудо-воды в горсть и выпил, пока мы с умным видом рассуждали о ее необычайных качествах. Он провозгласил, что эта вода отличная, не хуже ключевой. Поскольку он не упал бездыханным, то и остальные отведали странной жидкости. Все остались живы. Петерс пояснил, что вода пахнет «правильно», а потому безопасна. Нам оставалось лишь довериться его знаниям, полученным еще в детстве, когда он жил в прериях с упшароками.

Тем временем течение, влекущее наш корабль, стало настолько могучим, что мы уже не могли справляться с ним и маневрировать из стороны в сторону. Мы оказались в полной его власти.

Через два дня, проснувшись утром, я подумал, что снаружи идет снег. Выйдя наверх, я обнаружил, что это не снег, а вулканический пепел. Всю палубу покрывал слой серого пепла. Мы были по соседству от легендарной горы Яанек, из жерла которой тянулись огромные серые облака, наподобие гигантских капустных листов. Меж ними сверкали молнии, а временами проглядывал сноп огня над кратером. Со стороны вулкана доносился глухой гул. Мрачное небо сеяло серый пепел все время, пока мы плыли мимо.

Еще с того времени, когда я вернулся в Барселоне на корабль, я избегал свиданий с месье Вальдемаром — быть может, потому, что в памяти была жива жуткая маска Красной смерти, виденная при дворе принца Просперо. Однако по всем признакам мы стремительно приближались к Симмсовой дыре на Южном полюсе, положение становилось все отчаянней — стоило преодолеть брезгливость и получить консультацию у существа потустороннего. Вокруг продолжало теплеть, море нагрелось — хоть купайся. Больше никаких следов льда или снега. Это были опасные признаки — самая пора для решительных действий!

Лигейя в тот момент спала в своей каюте, и я решил ее не тревожить. Имея запасной ключ, я вошел в каюту месье Вальде-мара с небольшой масляной лампой в руке.

После того как я проделал необходимые месмерические пассы, началась обычная свистопляска в стенах, затем ящик из-под вина приподнялся над полом и какое-то время повисел в воздухе. Вслед за этим месье Вальдемар сам отодвинул крышку и приподнялся. На этом дело не кончилось — он развернулся в своем гробу и, похожий на жуткое огородное пугало, сел на край ящика, свесив ноги вниз.

— A-а, Эдди! — произнес он. — Опять? Дитя Земли, вы влили в меня еще больше жизни, чем в прошлый раз!

— Простите, — сказал я, — но мое дело не терпит отлагательства. Мне кажется, наш корабль приближается к Симмсовой дыре на Южном полюсе.

— Вы правы, правы! — воскликнул месье Вальдемар. — Славный исход, славный! Спасибо, что привезли меня поприсутствовать при таком впечатляющем финале. Эта страшная развязка — единственное зрелище, которое способно доставить мне что-то вроде удовольствия.

— Э-э... Извините, что я разочаровываю вас, — сказал я, — но я, собственно, ищу путей избежать этого чересчур впечатляющего финала.

— Нет! — воскликнул живой покойник. — Тут я наотрез отказываюсь помогать вам. Какое недомыслие — пытаться избежать столь замечательной и достойной гибели!

— Мне неприятно говорить это, — сказал я, — но в моей власти принудить вас помочь мне.

Я стал делать предварительные пассы для привлечения новых порций месмерической энергии.

— Прекратите! Не будь таким жестокосердным!

Месье Вальдемар встал и зашаркал в мою сторону с умоляюще простертыми руками.

— Или вы скажете мне все, что знаете по данному вопросу, — сказал я, — или я оживлю вас на веки вечные!

— Спрашивайте меня о чем угодно другом, — ответил он. — Мне открыты секреты всех веков. Что вы желаете? Хотите, я добуду вам утраченные трагедии Софокла? Или доказательство последней теоремы Ферма? Или укажу место, где под землей сокрыты остатки древней Трои? Или...

— Вы нарочно тянете время, — сказал я. — Зачем?.. О Боже, неужели мы так близко?

Руки его бессильно упали вдоль тела.

— Да, совсем близко, — ответствовал он.

— Но у нас еще есть шанс спастись — ведь так, да? Когда мы будем совсем рядом, каждая минута будет играть решающую роль.

— Надо отдать вам должное, Перри, вы очень сметливый молодой человек...

— Полноте, мне ваша лесть ни к чему. Давайте факты! Воздушный шар — пожалуй, наше единственное спасение. Сколько времени нам понадобится, чтобы надуть его?

— Часа два.

— А когда мы низвергнемся в недра Земли?

— Часа через три.

— Сколько человек способен поднять в воздух этот шар?

— Четверых.

— Тогда все пропало. Нас двенадцать человек.

— Будет не двенадцать, — сказал месье Вальдемар и осклабился.

— То есть?

— Объяснить?

— Да, вам бы только поговорить и время потянуть. А времени в обрез. До свидания.

Я повернулся и побежал к двери.

— Эдди! Погоди!

Я остановился как вкопанный: это было сказано тоном приказа. Таких интонаций в речи месье Вальдемара я прежде не замечал.

— Ну что? — спросил я.

— Возьми оружие.

— Зачем?

— Я ничего против тебя лично не имею. Возьми саблю и не расставайся с ней.

— Ладно, — сказал я. — Спасибо.

И с этими словами я выбежал из каюты.

Когда я торопливо вышел из своей каюты, на ходу пристегивая саблю, наверху раздавались крики и звон, как при ударах металла о металл. Вместо того чтобы бежать в трюм, где находился воздушный шар, я поспешил наверх — выяснить, что происходит.

Когда я по грудь показался над палубой, выяснилось, что трап охраняет один из матросов. Стоило мне появиться, как он двинул меня дубинкой в грудь. Я полетел вниз по лестнице, но одной рукой вцепился в перила и остановил падение, а другой выхватил саблю. Рванувшись вперед, я полоснул наступавшего сверху матроса поперек груди. Он вскрикнул и скатился по ступенькам. Путь был свободен.

Я выбежал на палубу и быстро понял смысл происходящего.

Капитан Ги, Петерс и Ганс Пфааль находились на корме, загнанные в ловушку на полуюте. На них наступали взбунтовавшиеся матросы. Очевидно, команда решила, что дальше терпеть нельзя. Рядом с одной из шлюпок я заметил запасы провианта и воды. На палубе поблизости с этой шлюпкой виднелись пятна крови. Пятна крови были и на груди сорочки капитана Ги. Судя по тому, как тяжело он опирался на перила фальшборта, капитан был серьезно ранен. Надо полагать, он застал матросов в момент, когда они хотели удрать на шлюпке, — тут-то и начался открытый мятеж.

Петерс в каждой руке держал по кофель-нагелю — такие небольшие железные штуковинки, которые используют для крепления снастей. Это было единственное оружие Петерса — правда, очень грозное в его лапищах. Пфааль размахивал саблей, похожей на мою.

Пятеро матросов оглянулись — и увидели, как их товарищ рухнул в трюм. То, что в их тылу появился человек с саблей, удвоило решимость взбунтовавшихся быстрее атаковать капитана, его помощника и воздухоплавателя.

С дикими криками они устремились вперед.

Того парня, что бросился с ножом на капитана, Петерс огрел по голове своей короткой железной дубинкой. Парень и вскрикнуть не успел — рухнул мешком на палубу. Второй матрос, высоко занесший руку с саблей, кинулся на самого Петерса. Тем временем Пфааль держал свою саблю наизготове и таращился на третьего матроса, который подступал к нему с кинжалом в одной руке и дубинкой — в другой.

Я побежал на корму, преодолевая многочисленные лесенки, и при этом орал благим матом, чтобы отвлечь внимание нападавших на себя. Мчась на выручку капитану, я впервые услышал это — глухой рокот, словно голос далекого тайфуна, донесся с той стороны, куда двигался наш корабль. Рокот стоял не только в воздухе. От него вибрировала палуба под моими ногами. Вибрация была до того сильна, что у того, кто стоял неподвижно, зубы начинали стучать. Природа этого звука и этой тряски мне стала ясна сразу — и кровь заледенела в моих жилах. Теперь я орал уже от страха. Один из матросов, бывший в арьергарде нападавших, повернулся в мою сторону — высокий поджарый малый с безжалостными глазами. Помахивая шипастой палицей, он двинулся мне навстречу. Этакая палица» если ее с умом направить, вмиг переломит мою саблю.

Я видел, как Петерс ловко увернулся от сабельного удара, парировав его ударом железки по запястью нападавшего. Затем вперед и вверх пошел маховик его исполинского кулака. Парень с дубинкой закрыл конец сцены от меня, но через мгновение тот, кто нападал на Петерса, оказался вознесенным высоко над палубой — он изгибался в руках могучего коротышки, и из его

рта хлестала кровь. Правее я увидел, как Пфааль падает с обагренным плечом.

Но тут я лишился возможности наблюдать — наступил горячий момент для меня самого. Когда матрос размахнулся палицей, я остановился и отскочил. Было бы неразумно парировать такой удар саблей. Он размахнулся палицей опять — на сей раз бил не сверху, а поперек моего тела, на уровне живота. Я опять отскочил назад и внимательно приглядывался к его манере вести бой, чтобы обнаружить слабое место.

Ганс Пфааль страшно вскрикнул — помню, меня успело поразить, что и в крике проявляется акцент! Голландец упал на палубу.

Над нами пронеслась стая птиц — в северо-западном направлении. Пролетая над кораблем, они кричали: «Э-текели-ли!»

Атакующий меня матрос попытался нанести новый удар. Палица шла сверху, по диагонали. Держал он ее обеими руками. Я отпрыгнул, а он расхохотался и выкрикнул:

— Эй, боец сопливый, ты бы остановился на секундочку. Вот бы я тебя, труса, приложил! Ну, иди сюда, голуба!

Я вежливо осклабился и кивнул. К этому моменту я успел заметить, что после удара сверху он менее проворно поднимает палицу, чем после горизонтального удара.

Тут я услышал, как матрос, нападавший на капитана Ги, завопил от боли. Это Петерс, покончив со своим противником, поспешил на подмогу капитану. Он перехватил кисть матроса, пригнул к палубе и зубами оторвал ему ухо. Тем временем матрос, которого Петерс свалил на палубу кофель-нагелем, пришел в себя и начал подниматься.

— Э-текели-ли!.. Э-теке... Дерьмо! — надсадно орал Грип, летая над местом схватки и снайперски какая сверху на тех, кто нападал на Петерса.

В этот момент «Ейдолон» содрогнулся и в следующее мгновение перелетел над волнами, словно огромная летучая рыба.

Это парение напомнило мне ужасный опыт на «Дискаве-ри» — то судно тоже с определенного момента повадилось лететь над волнами. Когда «Ейдолон» опять оказался на воде, скорость наша заметно увеличилась. Я бы, наверно, нисколько не удивился, если бы на кончике моей шпаги заплясал зеленоватый огонек.

Но тут на кончике моей шпаги действительно заплясал зеленоватый огонек. Неужели его вызвала к жизни моя мысль? Возможно ли, что в этих местах я обладаю некоей особой связью с вещами, которых я прежде касался, — связью более ощутимой, нежели сила воспоминания?

Глаза высокого матроса заметно округлились, когда он заметил, что по острию моей сабли пробежал зловещий зеленоватый огонек. И все же он продолжал нападение — поднял палицу над своим левым плечом и попытался нанести сокрушительный удар, Я опять отступил. Но не так, как прежде. Вспомнив дорогостоящий урок, преподанный мне в юности кривоногим мастером фехтования, который проезжал через мой родной город, я сделал шаг назад левой ногой, потом стремительно отступил и правой ногой, высоко поднял саблю, вынес ее чуть вбок, повел вперед по полукругу, превратив ее в колющее оружие.

Пока мой противник, чья палица просвистела в воздухе, не задев меня, поднимал свое оружие вверх, готовясь к новому нападению, я проткнул его правую руку пониже плеча. Затем, без секунды промедления, я выдернул саблю из раны и послал ее острием вперед матросу в горло, вложив в удар всю инерцию своего тела. Удар достиг цели.

Я получил возможность взглянуть на Петерса — тот швырнул своего обезушенного врага на того, который поднимался с палубы. Матрос, которому он разнес грудь, бессильно валялся — из его ушей, носа и рта сочилась кровь. Я на всякий случай кинул взгляд через плечо: парень, которого я рубанул поперек груди, лежал на палубе и, похоже, больше не дышал.

Итак, трое из шести бунтовщиков выведены из строя. Двое, однажды уже поверженные Петерсом на палубу, кое-как встали и наступали на помощника капитана — яростнее прежнего. Последний матрос вытаскивал свой кинжал из-под ребер на левой стороне груди Ганса Пфааля. Покончив с голландцем, он присоединился к своим товарищам, наседавшим на Петерса. Со зловещей улыбкой этот верзила поигрывал дубинкой, которую он держал в левой руке; в его правой руке на уровне бедра посверкивал окровавленный кинжал. Когда громила проходил мимо неподвижной фигуры капитана Ги, распростертого на палубе, вдруг раздался пистолетный выстрел. Дубинка вывалилась из пальцев матроса, он упал на одно колено, схватившись левой рукой за живот.

Невзирая на грохот Симмсовой бездны, я услышал, как громила тоном обиженного ребенка произнес:

— А я-то думал, что вы померли!

Тут он упал на второе колено — и я разглядел капитана Ги полностью. Прислонившись затылком к швартовой тумбе, он со слабой кривой улыбкой смотрел на матроса. В руке капитана был короткоствольный крупнокалиберный пистолет.

— Ты ошибся, парень, — сказал капитан.

Я двинулся к двум матросам, что наступали на Петерса — один из них подхватил с палубы саблю, которую выронил его сраженный раньше товарищ. Именно этот, с саблей, первым услышал мои шаги — и развернулся лицом ко мне. Он чуть согнулся в поясе и пошел вперед, держа саблю самым нелепым образом — низко, чуть вбок, готовясь вонзить ее, словно это был нож. Смех да и только. Я стремительно и смело шел прямо на него. Разделаться с этим неумехой будет парой пустяков для такого опытного фехтовальщика, как я.

Но тут меня угораздило поскользнуться на птичьем помете. Из-за своего глупого высокомерия я упал чрезвычайно низко — в буквальном смысле слова. Мой противник вырос надо мной в мгновение ока и изготовился воткнуть конец сабли мне прямо в трахею. Лежа на спине, я выставил вперед правое колено, чтобы хоть как-то остановить его. Но, запрыгивая на меня, он тоже выставил вперед колено, чтобы надавить им мне на грудь. Я отчаянно брыкнулся. В результате его колено качнулось в сторону и придавило бицепс моей правой руки, которая при падении ушла далеко в сторону. Бесполезная в этом положении сабля выскользнула из моих пальцев. Я рванул свою правую руку из-под его колена и двумя руками сразу встретил клинок противника. Я ухватил саблю за лезвие, которое показалось мне в запале схватки удивительно тупым. Увы, оно было достаточно острым...

Из порезов на моих руках хлынула кровь, обагряя мою рубаху на груди, и матрос злорадно осклабился. Его морда была прямо надо мной, рядом. Я вдыхал зловоние его гнилозубой пасти. От этого, а не от порезов, было впору потерять сознание!

Где-то в стороне звучали крики и ругань — это продолжал схватку Петерс. Тут корабль снова завис над волнами — и клинок гнилозубого подонка до половины вошел мне в ладонь левой руки. Вокруг корабля творилось такое, что даже в сложившемся отчаянном положении я сознавал рев Симмсовой бездны — равный грохоту тысячи Ниагар. Краем глаза из своей идиотской позы я видел, что слева от меня высоко в небе колеблется столб водяной пыли — словно колонна тумана — и этот столб смешается в нашу сторону, бледный, зловещий, подобный призраку великана...

Я плюнул прямо в морду моему противнику. Знаю, это не по правилам, так джентльмены не поступают — да и учитель фехтования меня таким приемам не учил. Но один британский офицерик по фамилии Флэш, с которым мы однажды гудели всю ночь в какой-то забегаловке, поведал мне, что чуть было не погиб во время дуэли, когда его противник применил этот, мягко говоря, неординарный прием — неизменно ошеломляющий и выводящий из себя. В моей памяти этот рассказ засел как вопиющий пример самого хамского нарушения этикета. По счастью, я не офицер и не джентльмен. Прием сработал замечательно.

Матрос отпрянул, а я, скрипнув зубами от боли, сжал кулак и что было силы ударил в источник зловонного дыхания.

Голова противника мотнулась назад, но сам он по-прежнему наваливался на меня, прижимая к палубе. Но тут за его спиной вырос бледный и зловещий призрак — нет, не тот великан, что гулял в небе, а тот материальный призрак, которого я меньше всего ожидал Увидеть в этой ситуации. Месье Вальдемар схватил матроса за шею и рывком поднял на ноги, освобождая меня. Матрос ахнул и мощным коротким движением по самую рукоять всадил саблю в живот месье Вальдемару. Тот никак не отреагировал на удар и с какой-то неспешной деловитостью крутанул шею подонка. Раздался треск, и матрос стал замертво валиться на палубу. Месье Вальдемар с рассеянным видом выпустил его из своих рук и произнес:

— О, какая горестная ирония! Посылать других туда, где я хотел бы сам оказаться!

Он вырвал саблю из своего живота и швырнул ее на палубу.

— Спасибо, — сказал я. — Клянусь отблагодарить вас должным образом в самое ближайшее время. Верьте мне.

Справа от меня раздался короткий лающий смешок. Я посмотрел туда: Петерс как раз разгибался — окровавленный клинок в одной руке, скальп в другой.

— Заработали маленький приз? — сказал я, вяло улыбаясь.

— Сегодня призов более чем достаточно, Эдди, — все еще зловеще скалясь, но уже с горечью сказал Петерс. Мы разом посмотрели на капитана и Пфааля.

Оба еще дышали, но были очень плохи. Мы с Петерсом помогли им — в меру наших сил. Все мятежники оказались перебиты. Пфаалъ что-то лепетал на своем гортанном наречии.

— Он говорит, — перевел Петерс, — нам надо побыстрее вытащить шар на палубу, а он подскажет, что и как делать, чтобы подняться в воздух.

— Верно, — кивнул я. — Давайте поторопимся.

Мы помчались в трюм. По дороге я пробежал мимо Лигейи.

Она стояла у трапа и довольно улыбалась. Мне на мгновение почудилось, что в углу ее рта капелька крови. Ей-ей, не вру!

Но вот мелькнул ее язычок — и иллюзия рассеялась, осталась только странная сытая улыбка на устах. Надо думать, померещилось.

Торопясь как на пожаре, мы с Петерсом выволокли воздушный шар на палубу. Трудно было сказать, сколько времени у нас оставалось до рокового момента.

Пфааль командовал процессом надувания шара. Его голос поминутно слабел, Симмсова бездна ревела все громче — так что Петерсу приходилось приникать ухом к самым губам голландца, чтобы разобрать приказы. Месье Вальдемар и Лигейя исправно помогали нам. Когда несчастный голландец прошептал последние инструкции и душа его тихо отлетела, месье Вальдемар разразился потоком завистливых ругательств: еще один счастливчик юркнул мимо него в вожделенный загробный мир!

Капитан Ги подозвал меня слабым жестом. К этому моменту подготовка шара уже завершалась — оставалось только ждать, когда оболочка до конца заполнится газом.

— Эдди, — слабеющим голосом произнес капитан, когда я склонился над ним, — я хочу попросить вас об одной услуге.

— Я готов выполнить любую вашу просьбу.

— Отнесите меня на нос корабля, чтобы я мог видеть то, что поглотит мой «Ейдолон».

Мы с Петерсом принесли удобное кресло из моей каюты и усадили в него капитана Ги. Корабль здорово качало, нам пришлось привязать капитана веревкой к креслу, после чего мы отнесли его на нос судна.

— Эта штуковина побольше каньонов на Диком Западе! — провозгласил Петерс, когда мы увидели темную пропасть у основания гигантской колонны водяных брызг.

— Попробуйте закрепить кресло, ребята, — попросил капитан Ги. Мы нашли канаты и прочно закрепили кресло. Тем временем капитан вынул из глубин своего обильно залитого кровью камзола трубку и стал раскуривать ее дрожащими руками.

— Позвольте помочь вам, — предложил я.

— Ничего, ничего, я сам...

— Вы действительно хотите остаться?

— Да, хотя остаюсь я ненадолго, — промолвил он, делая первую затяжку. — Но не могу же я упустить такое. Многие ли капитаны имеют случай погибнуть вместе со своим кораблем столь величественным образом? — Он выпустил облачко дыма. —

Не обращайте на меня внимания. Готовьте шар к взлету, а я буду наслаждаться зрелищем...

Я провел рукой по его плечу, оставляя кровавый след.

— Да не оставит вас Господь, капитан, — сказал я. — Вы были так добры с нами. Спасибо вам за все.

Петерс тоже что-то шепнул капитану, но слов я не разобрал. Когда мы побежали к шару на корме, я заметил, что мы совсем близко от бездны. Она зияла перед нами во всем своем жутком величии. Мы работали в лихорадочной спешке.

Лигейя и месье Вальдемар уже забрались в корзину, а шар рвался в небо, натягивая канаты, которые мы привязали к железным кольцам на палубе.

— Отчаливаем! Скорее! — крикнула Лигейя.

Я полоснул саблей по канатам, и шар взмыл в небо.

Через несколько мгновений мы уже с высоты взирали на то, как «Ейдолон» с переломанными мачтами колышется на самом краю ревущей бездны. Какая патетика в этом невероятном способе кануть в Лету!.. Невольно мне вспомнился По. Ему бы это понравилось.

Из уст месье Вальдемара вырвался странный хрип, затем он обронил:

— Мне оказаться среди спасшихся — какая гнусная насмешка судьбы!

   Бывают мгновения, когда даже бесстрастному взору Разума печальное Бытие человеческое представляется подобным аду, но нашему воображению не дано безнаказанно проникать в сокровенные глубины. Увы! Зловещий легион гробовых ужасов нельзя считать лишь пустым вымыслом; но подобные демонам, которые сопутствовали Афрасиабу в его плавании по Оксусу, они должны спать, иначе они растерзают нас, — а мы не должны посягать на их сон, иначе нам не миновать гибели.

   «Заживо погребенные». Эдгар Аллан По

 Глава 13

   Наука! ты — дитя Седых Времен!    Меняя все вниманьем глаз прозрачных,    Зачем тревожишь ты поэта сон,    О коршун! крылья чьи — взмах истин мрачных!    Тебя любить? и мудрой счесть тебя?    Зачем же ты мертвишь его усилья,    Когда, алмазы неба возлюбя,    Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!    Дианы коней кто остановил?    Кто из леса изгнал Гамадриаду,    Услав искать приюта меж светил?    Кто выхватил из лона вод Наяду?    Из веток Эльфа? Кто бред летних грез,    Меж тамарисов, от меня унес?   «Сонет к науке». Эдгар Аллан По

Мы продолжали стремительно подниматься — и грохот бездны стал мало-помалу слабеть. Лигейя настояла на своем — промыла мои изрезанные ладони и перевязала их. К счастью, она успела принести в гондолу очень много нужных вещей, пока мы с Петерсом были заняты покойным капитаном.

Мы намеревались достичь на шаре если не Европы, то хоть какого-нибудь цивилизованного места. Но вскоре выяснилось, что мы не способны контролировать движение воздушного аппарата. Как бы то ни было, постоянный ветер нес нас куда-то на север — куда же еще можно лететь с Южного полюса! Зато высотой мы могли управлять, сбрасывая балласт или выпуская из шара некоторое количество газа. Перемещаясь по вертикали, мы могли искать благоприятный ветер. Увы, не было способа с точностью определить направление нашего полета.

Месье Вальдемар свернулся калачиком в углу гондолы. Лигейя накрыла его куском брезента, и со временем мы привыкли к его присутствию, как привыкают к тумбочке в углу комнаты. К тому же в этой тесноте мы использовали его именно в качестве мебели: Лигейя присаживалась на него и часами медитировала; Петерс приваливался в нему спиной и сидя дремал; я использовал месье Вальдемара как оттоманку.

Избыток эмоций приводит к отупению. Так что в первый день на воздушном шаре мы слабо воспринимали сам факт полета и страшной высоты. Наши прежние и теперешние испытания превратили нас в неких сомнамбул. Когда мы начали воспринимать высоту, мы уже бессознательно привыкли к ней, так что шок был ослаблен.

Вообще надо сказать, что на мою долю выпало событий с лихвой. Как только выдерживали мои нервы — вспомнить хотя бы пытки в камере инквизиции, за которыми последовало дикое путешествие на корабле-призраке «Дискавери», а до того ведь был пир у принца Просперо, закончившийся приходом Красной смерти... Кому, как не мне, знать чувство, которое бывает, когда за полночь зачитаешься фантастическим романом, — эмоциональное напряжение отодвигает сон, но не совсем, и события в книге уже не совсем события в книге, а как бы часть реальности. Разница одна: читатель может тряхнуть головой, отогнать наваждение и захлопнуть книгу. Мне же не было дано благостного избавления — возможности отложить книгу. (Хотя это сравнение в моем случае может хромать: сам я прежде редко сдавался в плен своему читательскому воображению. Но у меня — так же как у пылкого читателя — есть своеобразное утешение: яркое живое чудо события обычно предшествует фальшивым утешительным философским сентенциям — не потому ли все мы склонны засыпать над философскими трактатами?) Мой ум в таком состоянии туманился, мысли блуждали, перед глазами все плыло — и я мыслил телом, а не умом.

Второй и третий день прошли примерно так же, хотя реальность все чаще скреблась в двери нашего сознания. Мы ели, беседовали, а Грип время от времени осыпал нас ругательствами, сидя или на мотке веревки в углу или — бесстрашно — на краю гондолы.

Чуть ли не целую неделю мы прыгали вверх-вниз на большой высоте и ловили ветер, влекущий нас на север. Мы втроем гадали, какой нынче месяц — июнь, июль или август? Было глупо тревожить месье Вальдемара по такому пустяковому поводу.

Словом, путешествовали мы без особых приключений. На следующей неделе мы совершили посадку на тропическом острове — приземлились на поляне, заросшей многоцветными травами. Следовало срочно пополнить наши запасы воды. Всего остального было вдоволь.

Что за прелесть был этот остров! Откуда-то с гор текла молчаливая в долине река, а вокруг нас виднелись многочисленные гейзеры и разломы, курившиеся вулканическими газами. Мы напились холодной чистой воды, заполнили ею все имевшиеся в корзине емкости, а шар накачали горячим газом из вулканической трещины.

Затем вновь поднялись в воздух, нашли подходящий воздушный поток и направились дальше — туда, где, по нашим расчетам, находился север. Вскоре мы очутились над непроглядным слоем туч. И этим тучам не было конца.

Мы заспорили, надо ли нам спуститься ниже пелены облаков и уточнить свой маршрут. Решили, что не стоит. Слишком мала вероятность того, что мы увидим на земле какие-то знакомые ориентиры. Зато, спускаясь сквозь слой туч, мы можем запросто напороться на горный пик.

Так мы и летели поверх облаков — день за днем. Мы потеряли счет времени. Но решили держаться, пока не кончатся запасы воды и пищи. Было бы глупо потерпеть аварию вдалеке от нашего полушария или где-то в тропиках, далеко от умеренной зоны. Летим в сторону родных мест — ну и ладно. От добра добра не ищут.

Только когда в воздушном шаре обнаружился разрыв и утечка газа, мы приняли решение спускаться.

Это оказалось не так-то просто. Сперва мы чрезвычайно долго летели среди облаков — в густом тумане, словно через слой ваты, где время совершенно остановилось. О продолжительности нашего полета можно было судить только по тому, что мои изрезанные руки успели поджить.

Когда мы наконец вынырнули из облаков, под нами расстилались зеленые леса. К нашему облегчению, это были не тропические леса. Но о своем местонахождении мы больше ничего не знали.

Мы летели дальше — достаточно низко над землей, в надежде завидеть следы цивилизации. Так прошла еще одна ночь.

Заря занималась в верхних слоях атмосферы, когда мы проснулись на следующее утро. У поверхности же еще царили густые сумерки. Но милые сердцу звуки и запахи оповестили нас о наличии внизу жилья. Мы опустились пониже, и в рассветных лучах я разглядел сельскую дорогу и дорожный знак на перекрестке с указанием, сразу согревшим наши души: «Ричмонд — 10 миль».

Мы приземлились, выпустили газ из шара и спрятали наш летательный аппарат в лесу. Из месье Вальдемара получился плохой ходок — он шатался, волочил ноги. Чтобы он нас не задерживал, мы оставили его на попечение Лигейи, а сами направились на разведку. Надо было разжиться транспортным средством для перевозки месье Вальдемара.

Пройдя милю-другую, мы услышали голоса. Мы с Петерсом немного изменили наш маршрут и через несколько минут подошли к приотворенным металлическим воротам.

Из-за ворот выглядывал какой-то мужчина. В следующее мгновение он приветливым жестом пригласил нас зайти внутрь. Это был видный и красивый джентльмен старого закала — изысканно одетый, с изящными манерами и тем особым выражением лица, важным, внушительным и полным достоинства, которое производит столь сильное впечатление на окружающих. Мы обменялись рукопожатиями, и он представился: мистер Майар.

А вот люди за его спиной производили совсем иное впечатление.

По двору прогуливались престранные личности в причудливых нарядах разных эпох и народов. Среди них была женщина, которая периодически останавливалась, начинала размахивать руками и басовито кричать во весь голос: «Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!»

— Нельзя ли одолжить у вас на время дрожки или хотя бы телегу или тачку? — спросил я. — Мы были бы премного обязаны вам, сэр.

— Полагаю, что-нибудь найдется, — ответил мистер Май-ар. — Впрочем, вам следует беседовать на эту тему не со мной. Пройдемте в центральное здание — надеюсь, кто-нибудь в конторе сумеет помочь вам.

Мы последовали за ним к большому старинному особняку. По пути к нам подбежал мужчина на четвереньках — поскуливая, он стал тереться о наши ноги. Затем внезапно залаял и убежал — судя по всему, за кроликом.

— Сэр, — обратился я к мистеру Майару, — мы люди приезжие, здешних мест не знаем. Я догадываюсь, куда мы попали, но не трудно ли вам все же уточнить назначение этого... э-э... заведения.

Он улыбнулся.

— Думаю, вы и сами догадались, что это сумасшедший дом. Его открыли переехавшие сюда из Франции несколько лет назад доктор Смоль и профессор Перро, авторы новейшего радикального способа лечения психических больных.

Мы взошли по ступеням и оказались внутри старинного особняка. Со словами, что он сейчас переговорит с нужным человеком в конторе, мистер Майар оставил нас в просторной гостиной — когда-то роскошная, теперь она выглядела несколько обшарпанной. Мы с Петерсом рухнули на обсиженный диванчик с потертой обивкой.

— Никак не могу поверить, что мы снова на родной земле, Эдди! — воскликнул Петерс. — Не забудьте узнать, какой нынче месяц.

— Нынче у нас сентябрь.

Это произнес небольшой человечек, почти утонувший в большом темном кресле в темном углу гостиной.

— Ах, простите, — сказал я. — Мы вас не приметили.

Незнакомец хихикнул.

— Быть незамеченным иногда полезно, — изрек он, встал и поклонился. Это был седой человечек с козлиной бородкой и ясными голубыми глазами, которые казались особенно большими за очками в тяжелой оправе. — Доктор Август Бедлоу к вашим услугам.

— О, так вы из медицинского персонала!

— Нет. На самом деле я здешний пациент.

— Ах, простите...

— Не стоит извиняться. Не бойтесь, я не сумасшедший.

— То есть... я не совсем понимаю...

— Позвольте осведомиться: кто вы по профессии?

— Я — Эдгар Перри, отставной офицер армии Соединенных Штатов, — сказал я, протягивая ему руку. — А это мой друг Дирк Петерс, помощник капитана с «Ейдолона».

Доктор Бедлоу. с горячностью пожал нам руки.

— Я просто желал убедиться, что вы не имеете отношения к племени судейских прохвостов и крючкотворов. Очень рад, что вы не из юристов.

— А я рад доставить вам это удовольствие.

Я покосился на Петерса, который неопределенно пожал плечами.

— Вы видите перед собой одного из двух нормальных людей в этом заведении, — сказал доктор Бедлоу. — Остальные того-с...

— Да, да, — поспешно согласился я. — Конечно!

— Я говорю с полной ответственностью, сэр. Хочу предупредить вас — для вашего же блага.

— Простите, но как вышло так, что...

— Видите ли, три дня назад, — пояснил он, — душевнобольные взбунтовались, взяли власть в свои руки и заперли доктора Смоля и профессора Перро в комнату для буйных, обитую матрацами. А возглавляет бунтовщиков мистер Майар, опасный маньяк.

Я пристально вглядывался в лицо собеседника. Слова его звучали так убедительно!

— Вы спросите: с какой стати мне верить вам? — продолжал доктор Бедлоу. — Но примите во внимание простой факт: все умалишенные бродят свободно по двору, а ворота не заперты.

— Да, Эдди, я уже обратил внимание на это, — сказал Петерс. — И на душе у меня очень неспокойно. Но скажите, доктор Бедлоу, вы-то что здесь делаете, коли вы человек нормальный?

— Несколько лет назад я очутился перед выбором: или быть повешенным за убийство, или... — сказал доктор Бедлоу. — Сами понимаете, лучше годами корчить из себя психа, чем одну минуту болтаться с вывалившимся языком. Вот почему я сперва интересовался, не законники ли вы.

— О-о! — понимающе протянули мы с Петерсом.

— Только не думайте, что я настоящий головорез. Просто один мой пациент по выходе из транса, в который я его погрузил, скончался от сердечного приступа. А его родственники-невежды притянули меня к суду.

— Вы погружали в транс? Стало быть, вы месмерист? — спросил я.

— Да, сэр, и по отзывам — неплохой.

— У меня есть знакомый, к которому я испытываю минимум симпатии, — сказал я. — Так он применяет свои месмерические способности в отнюдь не благовидных целях.

— Позвольте поинтересоваться его именем?

— Некий доктор Темплтон, — ответил я.

— Будучи в некоторой степени знаком с ним, — сказал доктор Бедлоу, — могу только согласиться с вашим нелестным отзывом.

— Так вы знаете его?

— Да. И вправе подтвердить, что он остался таким же мерзавцем. В данный момент он и его приспешники — некие Гуд-феллоу и Гризуолд — находятся в штате Нью-Йорк в поместье Арнхейм. Там они стакнулись с миллионером Сибрайтом Эллисоном и готовятся заняться производством золота по алхимической формуле, которую предоставил им некий нанятый ими немецкий ученый.

— Что-о? — вскричал я, вскакивая и вцепляясь в лацканы его сюртука. — Да откуда вы все это знаете? Что вы плетете! Вы минуту назад сказали, что пробыли здесь несколько лет!

— Пощадите, сэр! Я человек преклонных лет! Я желаю вам только добра — потому и предупредил вас о том, что тут происходит. Воля ваша верить мне или нет — однако же не надо трепать меня, как куклу!

— Нет, сперва вы мне скажете, откуда у вас подобные сведения про доктора Темплтона!

Тем не менее я выпустил его. Рухнув в кресло, он добровольно рассказал следующее:

— Я имел случай упоминать, что нас здесь двое нормальных. Именно второй нормальный пациент поведал мне о событиях в поместье Арнхейм. Несколько месяцев назад мистер Эллисон нанял его в качестве личного секретаря. На самом же деле это был журналист, который специально нанялся работать к известному богачу, дабы разоблачить темные дела Эллисона, которые тот проворачивает на нескольких континентах.

— Если этот разоблачитель был сам разоблачен — отчего его просто не убили?

— Это молодой человек со связями, да и слишком много людей знали, куда и зачем он направился. Было безопаснее поручить доктору Темплтону упрятать противника в сумасшедший дом.

— Неужели достаточно слова доктора Темплтона, чтобы кого-то признали умалишенным? — недоверчиво спросил я.

— Недостаточно. Но когда молодого человека — его зовут Сэнфорд Мартин — забирали в сумасшедший дом, он был действительно безумен. Для того, кто понаторел в нашем искусстве, ничего не стоит привести любого человека в состояние временного умопомрачения. Позже, когда Мартин уже пришел в себя, его перевезли под вымышленным именем сюда. Вот он-то и рассказал мне о том, что происходит в поместье Арнхейм.

Я опять возбужденно вцепился в своего собеседника — теперь стал теребить за рукав.

— А скажите, сэр, не упоминал ли этот Мартин некую особу по имени Анни — сейчас она, очевидно, живет в Арнхейме.

— Упоминал, — сказал доктор Бедлоу. — У этой леди необычайные месмерические способности. Она работает помощницей того немца, фон Кемпелена.

Я добрел до ближайшего кресла, рухнул в него и уронил голову на руки.

— Господи, совершить столь длинное странствие, — наконец произнес я, — и опоздать всего на чуть-чуть!..

Я почувствовал руку Петерса на своем плече.

— Бросьте, Эдди. Еще не поздно. Во время оно мистер Эллисон не раз повторял в моем присутствии, что получение золота — весьма долгий процесс.

— Если хотите удостовериться в правдивости моих слов, — предложил доктор Бедлоу, — я могу устроить вам встречу с Сэнфордом Мартином.

— В этом нет нужды, сэр, — сказал я. — Не могли же вы измыслить такую громоздкую ложь — ведь факты удивительным образом сходятся.

— Эдди, вам нужно спешить, — сурово произнес Петерс. — Но месье Вальдемар будет страшной обузой, а Лигейя ни за что его не покинет.

— Знаю.

Из задней части дома донесся нестройный гул голосов. Похоже, в гостиную двигалась целая толпа.

— Повторяю свое предостережение, — сказал доктор Бедлоу, — побыстрее удирайте отсюда! А тележку найдите в месте поспокойнее.

— Хотите бежать вместе с нами?

— Не могу, — ответил он. — К тому же от меня здесь кой-какая польза. Я успел вылечить нескольких больных.

Мы с Петерсом встали и на прощание пожали руку доктору Бедлоу.

— Удачи вам, ребятки, — сказал он.

— Эдди, давай ноги в руки! — воскликнул Петерс, потому что гул приближался — и в нем слышались гневные нотки.

И мы побежали.

Когда мы оказались в лесу, вне опасности, я снял свой пояс с зашитыми в нем золотыми монетами, разделил деньги между собой и Петерсом. С этими золотыми он не пропадет и раздобудет экипаж для всей компании. А также купит новый ящик для месье Вальдемара. Я попросил его стать сопровождающим и защитником месье Вальдемара и Лигейи в их путешествии на север.

Нельзя сказать, что я отсылал его из чистого альтруизма. Нет, я просто не мог с точностью оценить силу и природу его преданности Сибрайту Эллисону. А ну как эта верность проявится в неподходящий момент! Что связывало этих двоих, когда установились их странные отношения — всего этого я так никогда и не узнал. Но мне показалось, что и Петерс не без облегчения встретил мое решение в одиночестве отправиться в поместье Эллисона и улаживать там дела без его участия.

И вот я в последний раз обнял страшноватого коротышку — мало к кому в жизни я был привязан так, как к нему. И под яркой луной, этой подругой охотников, мы расстались.

   Кто будет реквием читать,    творить обряд святой?  «Пеан». Эдгар Аллан По

 Глава 14

   Ты победил, и я покоряюсь. Однако отныне ты тоже мертв — ты погиб для мира, для небес, для надежды! Мною ты был жив, а убив меня, — взгляни на этот облик, ведь это ты, — ты бесповоротно погубил самого себя!

   «Вильям Вильсон». Эдгар Аллан По

Глубокой ночью унылого октября я перемахнул через высокую стену из нетесаного камня, постаравшись не попасться на глаза конным вооруженным охранникам, и направился к главной усадьбе поместья Арнхейм — через ухоженный ландшафтный парк, протянувшийся на несколько миль. Мне пришлось бы много плутать в поисках главной усадьбы, поднимаясь вдоль живописной реки Виссахикон, если бы не точные инструкции Лигейи, с которой я имел встречу в королевстве на краю земли — похоже, в последнее время она запросто проникала туда.

В ту ночь я спал в летнем домике — в Лэндор Коттидж, куда влез через окно. Лигейя сказала, что Анни вроде бы находилась там некоторое время. И действительно я обнаружил в спальне тот самый испанский гребень, что был в волосах Анни в крепости, где прятался от чумы принц Просперо. Стало быть, ее держали здесь в заключении. Утром, прихватив гребень как драгоценную реликвию, я направился дальше.

В иное время я бы упоенно любовался красотами рукотворного парка, но в тогдашнем моем состоянии я был нечувствителен к эстетическим впечатлениям. Что ни ночь — а порой это случалось и днем — у меня был новый сон или видение наяву: я встречался с Анни и Лигейей, а также с По, которого всегда видел только издалека — обреченно бредущим навстречу своей гибели. Частота и интенсивность этих бередящих душу свиданий подсказывали мне, что наши взаимоотношения стремительно движутся к некоей развязке.

Но — вперед.

Из всех видений я сделал определенный вывод: Эллисон и его конкуренты осознали, что порознь им своего не добиться и, чем мешать друг другу, лучше объединить силы.

Мой якобы благодетель теперь стакнулся с теми, в погоне за кем я, по его поручению, пересек океан и обошел несколько стран. Фон Кемпелен тут, в Арнхейме, со всей компашкой новоявленных друзей. Он готовится превратить в золото огромное количество свинца. Все полученное золото немедленно перейдет Сибрайту Эллисону в уплату за обширную недвижимость — в том числе за поместье Арнхейм, — а также за драгоценности и прочие дорогие вещи. После этого в присутствии всех участников договора алхимическое оборудование для производства золота будет уничтожено. Тем самым будет устранена опасность перепроизводства золота и падения его цены в будущем.

Но — вперед.

Вокруг меня царило буйство осенних красок. Небо отражалось в глади озера, возле которого случилось мое последнее видение. Из этого видения я узнал, что планируется убить фон Кемпелена после того, как будут уничтожены его приборы.

Но — вперед.

И вот центральная усадьба — сущий земной рай, где я был очарован небесной музыкой, лившейся из окон, густыми сладкими ароматами, сказочным видом высоких восточных деревьев, искусно подрезанных кустарников, стайками экзотических птиц — золотистых и малиновых, а также бесчисленными фонтанами, прудами, цветниками, лугами и серебристыми ручьями. Поневоле я залюбовался всем этим и глазел во все стороны дольше, чем следовало бы в моем положении незваного гостя.

Впрочем, я старался не попадаться на глаза охране — в чем вроде бы преуспел. Наконец передо мной возник во всей красе, посреди сего райского сада, дворец Эллисона, построенный в полуготическом-полумавританском стиле. Красные лучи солнца играли на сотнях башен и башенок, на минаретах и шпилях. Дивное зрелище.

Подойдя к дворцу ближе, я обнаружил, что он обнесен рвом с водой. Я обогнул дворец несколько раз, прячась за густым кустарником. Не было иного пути, кроме как по небольшому мосту. Место было открытое, но я все же предпочел быструю пробежку по мосту плаванию в холодной октябрьской воде.

Вблизи дворец выглядел добротным строением, которое содержалось в отменном порядке. Лишь по фасаду бежала небольшая трещина. Пройдя через готическую арку, я очутился у тяжелой деревянной двери. Я толкнул ее — она оказалась открытой.

Внутри все было отделано деревом в старинном духе, на стенах висели мрачноватого вида ковры, черная мебель из ценной древесины. Я пересек просторный холл быстро и осторожно — стараясь не шуметь, с наполовину вынутой из ножен саблей и пистолетом на изготовку. Еще кое-какое оружие было спрятано под моей одеждой.

Я вышел в коридор и стал красться вдоль стены, заглядывая в каждую комнату. Сибрайта Эллисона я нашел в третьей слева.

Не будучи любителем эффектных сцен, я вошел просто, без театральных жестов и восклицаний. Это была библиотека. Эллисон, в шелковом темно-бордовом халате, восседал на диванчике — читал, покуривая сигару. Справа от него на низком столике стоял стакан темного вина. Когда моя тень упала на него, он поднял глаза и улыбнулся.

— А, Перри! И точно вовремя.

Я не собирался подыгрывать ему и спрашивать, что он имеет в виду, говоря «точно вовремя». Я просто задал самый главный для меня вопрос:

— Где она?

— Здесь. И ей тут вполне хорошо. Поверьте мне, никто не намерен обижать ее.

— Анни удерживают здесь насильно и принуждают делать то, чего она делать не желает!

— Позвольте заверить вас, ее помощь будет чрезвычайно щедро оплачена, — сказал Эллисон. — И, коль скоро мы заговорили о вознаграждении, хочу заметить: ваши усердные труды не будут забыты.

— Помнится, вы обещали мне особое вознаграждение, если я убью Гризуолда, Темплтона и Гудфеллоу. У меня сейчас руки чешутся. Ваше обещание в силе?

Он слегка побледнел, но выдавил из себя улыбку.

— Вынужден огорчить вас: мои тогдашние слова утратили силу несколько месяцев назад, когда я пришел к соглашению с вышеперечисленными особами.

— Стало быть, вы теперь заодно? — спросил я.

— Более или менее.

— И фон' Кемпелен здесь?

— Да. Однако же вы времени не теряли и недурно осведомлены обо всем. Желаете стаканчик шерри?

— Охотно выпью, если вы мне кое-что расскажете.

— Извольте, молодой человек. Что именно вы хотите услышать?

Эллисон достал еще один стаканчик-наперсток и наполнил его — до половины.

— Вы говорите, что хорошо заплатите Анни, — начал я. — Однако то, что она делает, она делает вопреки своей воле!

— Но для ее же собственного блага! И я могу это доказать.

Я сделал глоточек шерри.

— Ну так докажите.

— Я имею в виду ее долю в большом капитале — точнее говоря, в громадном капитале...

— Ясно. А что касается Эдгара По?

Эллисон встал. Размахивая дымящейся сигарой, он стал прохаживаться по комнате.

— Что вам сказать об этом Эдгаре По? — проговорил он. — Если вас — и Анни — угораздило подружиться с ним, то могу только пожалеть вас. Мне действительно жаль вас. Однако ваши крайне своеобразные отношения, увы, не могут длиться вечно.

— Да ну! Вы так полагаете?

— Да, я так полагаю.

Эллисон кивнул, нарочито игнорируя мой насмешливый тон. Он вел себя так, как будто я во всем с ним соглашался.

— Ваши крайне своеобразные отношения не могут продолжаться по очень простой причине. По более не существует — по крайней мере в этом, нашем мире, мире практических дел. Ему предназначено идти своим путем, а мы пойдем своим. Он сам выбрал путь мечтателя — ни я, ни вы тут ни при чем.

— Однако наше разлучение — ваших рук дело!

— Помилуйте, юноша, вины тут моей никакой! Да-да, здесь ни грана моей вины! Мир фантазий и мир практический, они изначально несовместимы.

Я допил шерри и отставил стаканчик.

— Я хочу видеть ее.

— Извольте, никаких возражений, — сказал Эллисон.

И жестом пригласил меня следовать за собой.

Из библиотеки мы прошли в другую комнату, где также было много книг и картин. Эллисон пересек эту комнату, не останавливаясь. Я же остановился как вкопанный у картины в нише слева. Это был портрет женщины с огромными темно-серыми глазами и с вьющимися волосами. На ее голове был давно вышедший из моды капор, с округлых плеч струилось платье времен Империи — с цветочным узором. Я не мог отвести взгляда от этих загадочных огромных глаз, ласкал взором темные каскады ее волос.

— Идемте же, — с порога позвал меня Эллисон.

— Сибрайт Эллисон — это имя напоминает сценический псевдоним, — произнес я. — Вы когда-нибудь играли на сцене?

Его глаза сузились.

— Быть может. С какой стати вы спрашиваете, юноша?

Я в свою очередь внимательно уставился на него. Этот портрет был увеличенной копией миниатюры, с которой я не расставался всю жизнь. На этой миниатюре была изображена моя мать — Элизабет. Я сомневался, что Эллисону известно о существовании миниатюры и что я ее владелец.

— Эта леди кажется мне странным образом знакомой, — сказал я.

Он пожал плечами.

— Портрет достался мне от прежних владельцев. Я оставил его, чтобы не пустовал простенок.

Голова моя закружилась. Со времени нашей первой встречи с этим человеком многое повергало меня в оторопь. Но сейчас я был ошеломлен, как никогда.

— Ах, вот оно что, — промолвил я и наконец оторвал свой взгляд от портрета.

Он прошел в следующую комнату — зал с высоким потолком, где, помимо множества книг, было изрядное количество произведений искусства и коллекция оружия. Я же на секунду задержался, пальцем стер густой слой пыли с подписи под портретом.

Моим глазам предстало имя: «Элизабет Арнольд».

Я поспешил вслед за Эллисоном.

Да, то было имя моей матери — хотя мне не требовалось читать подпись, чтобы узнать в этой актрисе собственную мать. Если он — тот самый мужчина, что бросил ее...

Но ведь это чужой мир — не тот мир, где я родился. А стало быть, он — сбежавший отец По, а не мой. Более того, события на этой Земле и на моей Земле совпадают далеко не во всем, а потому никогда мне не узнать истины — правда ли, что он сознательно пожертвовал своим сыном ради получения сокровищ. Как не узнать и того, был ли мой отец похож на Эллисона — там, в моем родном мире.

— У вас тут мило, — сказал я, догоняя хозяина Арнхейма.

Теперь мы прошли под дверной аркой в готическом стиле, задрапированной красно-голубой материей. Я сообразил, что мы движемся по галерее — анфиладе комнат, опоясывающей дворец.

— А вы не помните своих родителей? — спросил Эллисон через некоторое время.

— Можно сказать, не помню. Я потерял их в очень раннем возрасте.

Мы дошли до конца галереи и повернули направо, из углового зала вышли во внутренний двор, где отдыхало несколько десятков вооруженных людей, державшихся двумя группами.

— Это что за армии на постое?

Эллисон рассмеялся.

— Моя армийка и их армийка. Стоят тут, чтоб никто из нас ненароком не напроказил.

— Выходит, вам пришлось установить перемирие и объединить капиталы, дабы удовлетворить аппетиты фон Кемпелена?

Он кивнул.

— Да, этот немец умеет торговаться.

— Будь я на его месте, я бы привел с собой свою собственную армийку, чтобы все было по-честному и никто из вас «не напроказил».

Эллисон потрепал меня по плечу.

— Слышу речи истинного солдата, — сказал он. — Потому-то я и нанял вас к себе на службу, что вы парень не промах. Когда закончится вся эта суета, я с охотой выслушаю повесть о вашей одиссее.

— Так что же все-таки охраняет фон Кемпелена, которого никто не охраняет? — спросил я.

— У него есть то, что нам нужно.

— А после того, как вы это получите, вы дадите ему уйти?

Эллисон глубоко затянулся своей сигарой, выпустил облачко дыма, вынул ее изо рта — и широко, белозубо улыбнулся. Но мой вопрос оставил без ответа.

— Хотите взглянуть на его лабораторию?

— Я хочу видеть Анни.

— Возможно, она там.

— Что произойдет с ней, — спросил я, — когда все закончится?

— Вы сами знаете — она обладает уникальными сверхъестественными способностями.

— Ну и что вы хотите этим сказать?

— Она — кладезь сверхъестественных способностей и может принести кучу денег в других предприятиях.

— А если она не пожелает дальше работать на вас?

— Ее организм выработал привычку к некоторым химическим веществам. Она будет работать ради наркотиков.

У меня слезы навернулись на глаза.

— Какое счастье, что вы не мой отец, — брякнул я в порыве эмоций.

Эллисон отпрянул, как будто я дал ему пощечину. Моя рука легла на рукоять сабли. Но я так и не выхватил оружия. Этот человек мне еще нужен.

— Я и не отец По, — процедил он сквозь сжатые зубы.

— А я и не утверждал. У вас есть дети?

Он отвернулся.

— Достойных — нет.

Я последовал за ним. Похоже, мы шли в северном направлении.

— Стало быть, вы меня ненавидите? — спросил Эллисон через некоторое время.

— Верно, ненавижу.

Он остановился у начала широкой каменной лестницы. Повернувшись ко мне и прислонившись к стене, он произнес:

— Мне бы хотелось полной ясности в наших взаимоотношениях до начала сегодняшнего вечера.

— Так вот на что вы намекали, говоря, что я явился своевременно.

Он кивнул.

— Сегодняшний вечер — особенный. Но вы, похоже, каким-то странным образом проведали об этом.

— Похоже, да.

— Все золото достанется мне, — сказал Эллисон после короткой паузы. — Хотя я вынужден расстаться с изрядной долей моей собственности — в том числе и с этим поместьем.

— И с Анни? — спросил я. — Она входит в цену за золото?

Он снова молча кивнул.

— Но мне хотелось бы, чтобы вы были на моей стороне, Перри, когда придет время забирать слитки золота. Да, я пообещал отдать им Анни. Я пообещал бы что угодно, лишь бы работа была выполнена. Что же касается истинного состояния дел, после получения золота... С них довольно огромной недвижимости, что я им отдаю, бриллиантов и моих вкладов в иностранных банках. Я получу взамен золото, а вы получите Анни. И плевать на их негодование.

— До какой же степени вы хитры, Эллисон! — сказал я. — Настоящий Макиавелли. Могу ли я довериться столь коварному человеку — даже если бы мне захотелось этого!

Хозяин Арнхейма тяжело вздохнул. Потом долгое время стоял потупившись. Прошла по меньшей мере целая минута в полном молчании. Или он в прошлом действительно был актером и умел держать эффектные паузы, или же он и впрямь глубоко задумался.

Наконец он произнес:

— Ну что ж, так тому и быть.

Эллисон сунул руку под свой шелковый халат и извлек откуда-то серебряную флягу. Он отвинтил ее крышечку и поводил открытым сосудом перед моим носом. Пахло виски.

Крышечка была размером с обычный здешний стаканчик для крепких напитков. Эллисон наполнил ее — и одним махом выпил. Когда он протянул флягу и крышечку мне, я последовал его примеру.>

— Я сам попал в этот мир случайно, во время странного шторма на море, — сказал Эллисон. — Очевидно, в тот же момент мой двойник очутился в моем мире. Таким образом, я знал, что переход из мира в мир принципиально возможен. Мне понадобилось очень много времени на разгадку того, благодаря чему это возможно. Знакомство мое с Гризуолдом и доктором Темплтоном произошло именно на этой почве — мы совместно искали пути перехода из мира в мир. Но мои компаньоны стали не в меру алчны — что особенно проявилось во время недавних событий и в условиях нашей последней сделки.

Он предложил мне еще один колпачок виски, но я отказался. Тогда он выпил сам — и спрятал флягу.

— Поэтому у меня нет угрызений совести, — продолжил Эллисон, — по поводу того, что я не выполню части условий этой бессовестной сделки. Если девушка так дорога вам — она ваша, и делу конец.

Я в растерянности сел на ступени и стал массировать виски.

— Когда между людьми кровное родство, им проще приходить к соглашению, — сказал Эллисон после долгой паузы.

— Да пропадите вы пропадом, сэр, с вашим родством! — воскликнул я.

— Ну, я не прошу сыновнего сочувствия. Я прошу только поддержки. Мы перехитрим мерзавцев и одержим победу. Я получу золото, вы — свою возлюбленную, а эти негодяи огребут столько денег, что будут возмущаться не слишком громко. Они предпочтут немного недополучить, чем получить слишком много — свинца в грудь.

— Насколько я заметил, ваши военные отряды примерно равны по силе.

— У меня припрятано столько вооруженных людей, — сказал Эллисон, — что перевес в мою сторону будет более чем очевиден. Они сдадутся без боя. Так что придется им убраться восвояси. И пусть после этого клянут меня последними словами — мне от этого ни тепло ни холодно.

— А как быть с фон Кемпеленом?

— Известно как.

— Он должен остаться в живых.

— Да вам-то что?

Я вспомнил, как пучеглазый мужчина потчевал нас чаем в Париже и так смешно волновался за нас, когда мы дали деру по крышам... Спору нет, человечек он поганенький, себе на уме. С другой стороны, он не убийца, не сумасшедший, да и вообще не принадлежит к хищникам. Скорее он простодушный, много о себе возомнивший теленок, который вздумал заключить сделку с волками. Но объяснять все это прожженному Эллисону? Пустое дело.

Поэтому я сказал коротко:

— Просто мне так хочется.

Он потянулся под халат за фляжкой, затем передумал.

— Но мне придется наблюдать за ним до самой его смерти, чтоб он еще раз не претворил свинец в золото! Какие хлопоты!

Я криво усмехнулся.

— Они вам по силам. Не разоритесь.

— «Проклятье, сэр», — процитировал Эллисон откуда-то. — «Коль таковы условья ваши — согласен. Стоит ли ссориться из-за пустяков?»

— Не стоит.

Он бросил сигару на пол и раздавил ее.

— Вот и хорошо. А теперь мы должны согласовать подробности, чтобы действовать в унисон. Выработаем план действий, договоримся об условных репликах, после которых все закрутится по-нашему. А пока я расскажу, откуда мы явимся и в какие двери юркнем, когда станет по-настоящему горячо...

Позже мы спустились в глубокий подвал, освещенный лишь факелами и свечами. Помещение напоминало многократно увеличенную парижскую лабораторию фон Кемпелена. Работали несколько печей. Повсюду стояли сосуды, пробирки, реторты, перегонные кубы и змеевики. Но основное происходило в больших чанах, расположенных в хитрой и непонятной для меня последовательности.

Посреди комнаты на брезенте лежали груды темного металла. Анни, в простом сером балахоне, стояла у одного из чанов и помешивала его содержимое парой железных прутьев. Увидев на пороге меня, она бросила прутья и кинулась ко мне. Мы обнялись.

— Я знала, что ты придешь сегодня!

Фон Кемпелен вытаращился на меня, потом воскликнул:

— Постойте, да я же знаю вас! Вы были с тем коротышкой и с большущей обезьяной!

Я кивнул.

— С тех пор я много побродил по свету, — сказал я. Затем обратился к Анни: — Дорогая, нельзя ли нам уйти отсюда?

Она вопросительно взглянула на фон Кемпелена.

— Иди, иди. Мы закончим загрузку попозже, — кивнул тот.

Я взял Анни за руку и увел прочь из этого подземелья — через анфилады комнат в сад.

Через некоторое время, когда мы лежали на полянке посреди прекрасного сада, согреваемые солнцем, любовались золотистыми деревьями, я спросил:

— Так, значит, процесс получения золота включает в себя использование животного магнетизма?

— Это непременный элемент для превращений большого масштаба, — пояснила она. — Вся тайна заключается в нем. И это месмеризм особого рода.

— Вот как? Особого рода? В чем же особенность?

— Мы привлекаем энергию из другого мира. В момент, когда возвращение По станет невозможным и двери за ним закроются окончательно, высвободится огромное количество нужной нам энергии.

— И это случится сегодня вечером — во время вашей работы?

— Им того хотелось бы, — сказала Анни. — Но этого не произойдет. Я отнюдь не держала двери в другой мир открытыми — им на потребу.

— Ты потеряла меня.

Она улыбнулась.

— Нет, я никого не потеряла. Даже По. Я намереваюсь дать им их проклятое золото, но одновременно — вернуть По. И мы, все трое, наконец объединимся. Здесь, в этом месте.

— Я не ученый, — сказал я, — и мои опыты в сфере месмеризма только-только начались. Но даже не зная математики, которая предоставляет необходимые доказательства, я совершенно уверен в очевидной вещи: существует закон сохранения — Вселенная дает только тогда, когда получает что-то взамен. Какова цена того, что произойдет?

Она опять улыбнулась.

— Мистер Эллисон не знает, что мне известен его секрет, — произнесла Анни. — Он с Земли. Из того мира. Поэтому я могу обменять его на По — и лишь после этого закрыть двери между мирами. Вот так мы и воссоединимся, а мистер Гризуолд будет нам безмерно благодарен.

— Еще бы ему не быть благодарным! — сказал я. — Так вот что ты задумала!

— Да.

Как будто я смотрю на крутящийся вихрь — что ни секунда, то он другой. Чей план победит? Сумеет ли Анни осуществить задуманное? А ну как и фон Кемпелен не простодушный олух! Вдруг у него имеется секретная армия гомункулусов, которые в нужный момент этого октябрьского вечера объявятся, дабы склонить чашу весов в его сторону? Похоже, я один затесался в эти события без хорошо и заранее продуманного коварного плана!

Я вздохнул, поцеловал Анни и попросил:

— Расскажи мне побольше о месмеризме. Если мы способны концентрировать такие объемы энергии, наверное, есть способы как-то держать их под контролем.

— О, разумеется, — сказала она. — У нас должны быть инструменты такого контроля...

В ту ночь на воскресенье седьмого октября — да-да, именно в ту ночь, далеко за полночь, мы спустились в лабиринт подземелья арнхеймского дворца, дабы свершить долгожданное превращение свинца в золото.

С одной стороны подземной лаборатории толпились вооруженные головорезы Сибрайта Эллисона, с другой — телохранители Нечистой Троицы. Их было человек по сорок — уже по этому можно судить о размерах подвала. У каждого из охраны было или ружье, или несколько пистолетов за поясом. А холодного оружия — не счесть.

Я поежился, представив бой с применением огнестрельного оружия в этаком месте: сотни пуль рикошетируют от каменных стен! Одно слово, штатские, воображающие себя большими вояками... Заблаговременно, когда в лаборатории был только фон Кемпелен, занятый своим делом, я забежал и вырыл окопчик на случай беды — неглубокую яму за грудой свинцовых заготовок — и прикрыл ее брезентом. Ночью я старался держаться поближе от нее. Эти олухи и впрямь могут затеять перестрелку — тогда я схвачу Анни и нырну в окопчик.

Фон Кемпелен прилежно соединял шланги и трубы, ведущие от чана к чану, от емкости к емкости. Вся система замыкалась на кучу свинца. Анни восседала на сверкающем черном кресле — по-моему, оно было сделано из обработанных глыб обсидиана. На моей любимой было что-то вроде стеклянного шлема, затылком она упиралась в золотую полосу на высокой спинке, а в руках держала по длинному жезлу, которыми она могла касаться кучи свинцовых болванок.

Немецкий алхимик прошептал ей последние инструкции, затем кивнул Эллисону и прочим. Тут в помещении прекратились все разговоры. Установилось понятное психологическое напряжение. Я шагнул в сторону Анни и ощутил, как концентрируются вокруг нее месмерические силы, которыми она начинает манипулировать. Я замер. Тут вдруг задребезжал один из чанов. Невидимая и неизвестная сила, источаемая Анни, заставила звенеть и резонировать остальные емкости.

Казалось, что я слышу чудовищно высокий вой — и моя голова вдруг стала разламываться от боли. Напрасно я пробовал закрыть уши — это не помогало, хотя и остальные пытались заткнуть себе уши.

Затем омерзительный звук исчез, а в центре подвала в полумраке внезапно возникли и поплыли в воздухе едва различимые образы — какие-то диковинные рыбы по-над странными волнами... И вновь началась невидимая пульсация воздуха. Теперь воздух ходил густыми волнами — до того плотными, что на них, казалось, ничего не стоило опереться. Впрочем, после вчерашних тренировок вместе с Анни я менее испугался этого феномена, ощущая некоторую возможность контролировать его усилием своего сознания.

На какое-то мгновение вернулся одуряюще-высокий звук, затем пропал. Над чанами и котлами, а также над кучей свинцовых болванок замелькали многоцветные вспышки. Руки Анни побелели — с такой силой она сжимала два жезла.

Затем началась эта удивительная рябь. Человек, на которого я смотрел в тот момент, вдруг немного расплылся и стал раскачиваться, будто я видел его отражение на возмущенной глади озера. И остальные предметы утратили четкость контуров, заколебались. Казалось, ничто вокруг не изменилось — и все было не похоже на себя. Можно сказать, все предметы в подвале била мелкая-мелкая дрожь.

Цветные вспышки сменились ровным свечением — преимущественно золотисто-желтым. А зримая вибрация не прекращалась.

Я сделал еще один шажок в сторону Анни. Возле нее шла концентрация невидимого давления. Серые свинцовые болванки вдруг на мгновение полыхнули желтоватым вибрирующим цветом. Через секунду феномен повторился — теперь свинец окрасился отчетливо. Казалось, куча свинца меняет не только цвет, но и форму, съеживается по мере того, как золотое сияние усиливается, и расширяется, когда золотое сияние почти пропадает.

Я посмотрел на Эллисона. Он улыбался.

Частота вибрации увеличилась. Пульсация цвета свинцовых болванок — из серого в золотой, из золотого в серый — учащалась. Затем период желтизны стал удлиняться, а период, когда болванки оставались изжелта-серыми, стал сокращаться. Болванки начали будто попрыгивать, тереться друг от друга, некоторые свалились с кучи.

Я снова бросил взгляд на Эллисона. Мне почудилось, что он стоит объятый пламенем. Но сам он, похоже, этого не замечал.

И тут вибрация и пульсация разом прекратились. Я зрел слитки золота там, где недавно находилась куча свинца.

Казалось, все присутствующие разом ахнули.

О, это божественное тусклое свечение! Его ни с чем не спутать! И мы впитывали его жадными глазами...

Я перевел взгляд с золота сперва на Анни, потом на Эллисона, по-прежнему объятого огнем. Затем с Эллисона на Анни.

Ничего не происходило. Никто не пошевелился. Но что-то должно же произойти! Не может же это длиться вечно! Какое-то движение, жест, нечто, что прервет гипнотическое онемение всех членов...

Анни вскрикнула. И огонь, струившийся вокруг Эллисона, разом исчез.

В то же мгновение Анни надрывно простонала:

— По умер.

Гризуолд довольно осклабился. Анни отшвырнула жезлы и сорвала с головы стеклянный шлем.

По подземелью словно порыв ветра пробежал — будто некий гигант горестно вздохнул. И тут же пол под нами и стены вокруг нас тряхнуло, как при сильном землетрясении.

Куча золотых слитков вдруг раздалась в объеме, мгновенно утратила неповторимый цвет золота, стала уныло серой — и рассыпалась.

Гризуолд завизжал, Эллисон издал утробный стон. Но охранники стояли совсем одуревшие — никто из них, к счастью, не схватился за пистолет.

Анни повторила два страшных слова — теперь тихо-тихо, но четким голосом:

— По умер.

И, как эхо ее словам, подвал опять тряхнула неведомая сила, факелы заходили ходуном в своих настенных креплениях. Мы услышали, как над нами рушатся стены. Из дверей, ведущих вверх, и с потолка посыпалась пыль.

Все устремили взгляды вверх. Кто-то завопил от страха. А треск и грохот наверху все усиливался.

Дочитав это предложение, я вздрогнул и на мгновение оторвался от книги; мне почудилось (впрочем, я незамедлительно принял это за обман моего перевозбужденного воображения), что из самой дальней части особняка донесся почти неуловимый звук, который по характеру своему в точности напоминал эхо (хотя, разумеется, приглушенное и смутное) того самого треска и хруста, что так ярко описал сэр Ланселот. Вне сомнений, мое внимание приковало именно совпадение, и только оно; потому что, посреди стука ставень и обычной смеси шумов нарастающей бури, этот звук как таковой не имел в себе ничего особенного, что могло бы заинтересовать или насторожить меня. Я продолжил чтение...

Вслед за этим раздались глухие удары — словно по всем стенам подземелья били гигантскими кувалдами. Затем послышался треск. Казалось, весь подвал заходил ходуном, стены норовили разбежаться, а с кучи серых болванок обрушились на пол новые бруски свинца. Эллисон, быстро озираясь, бегом устремился к лестнице. Через мгновение Нечистая Троица последовала за ним. Но тут словно гром прогремел — и нас тряхнуло уже совсем страшно.

— По умер, — эти слова, произнесенные снова, теперь шепотом, гремели во всех уголках подвала.

«Тут Этелъред воздел свою булаву и ударил ею по главе дракона, коий пал наземь, и зловонное дыхание навеки излетело из него с ревом столь могучим и пронзительным, что Этелъред был принужден прикрыть руками уши, дабы его не оглушил звук доселе неслыханной силы».

Здесь я опять прервал чтение, ибо теперь был исполнен живейшего удивления — так как уже не сомневался, что в это мгновение до меня откуда-то очень издалека донесся (хотя я бы затруднился сказать, с какой именно стороны) низкий звук, могучий и долгий, какой-то совершенно необычайный — не то вой, не то скрежет, в точности тот самый звук, который, в согласии с описанием романиста, представился моему воображению как противоестественный предсмертный визг дракона.

Рухнувшая груда камней завалила выход из подземелья. Теперь многие доселе грозные мужчины в панике визжали. Все побросали оружие и думали лишь о том, как бы выбраться из проклятого подвала.

Тем временем Анни вытянула перед собой руки и стала водить ими из стороны в сторону. Словно повинуясь ее движениям, весь дворец стал раскачиваться. Наверху раздался страшный грохот и треск. Дом ритмично сотрясался.

Затем потолок подземелья треснул в пяти-шести местах, из щелей посыпалась пыль. Опять грохот и треск — и с потолка посыпались балки и камни. Раздались предсмертные вопли и стоны тех, кто оказался погребен под руинами.

Было впечатление, что пришедший в мир разрушительный ураган своим воем без слов оплакивает По. Откуда-то потянуло едким запахом дыма...

Глаза ярко-серые. Над лбом вьются каштановые волосы. Ручки — залюбуешься, изящной формы, с длинными пальчиками. Голубенькая юбочка и белая блузка были в песке, а подол юбки сильно промок. Пухлые губки девочки гневно дрожали, пока она осматривала разрушения, метая гневные взгляды в его сторону. Однако из серых глаз не выкатилось ни одной слезинки.

— Простите, пожалуйста, — снова пролепетал он.

Она демонстративно отвернулась от него. А через мгновение вдруг размахнулась босой ножкой. Бац! — и еще одна стена рассыпалась. Бац! — и еще одна башня рухнула.

— Не надо! — закричал он и кинулся к ней. — Прекратите! Пожалуйста, прекратите!

— И не подумаю! — взвизгнула девочка, с остервенением двигаясь вперед и норовя докончить разрушение. — Вот так! Так!

Он схватил ее за плечики, а она вырывалась, и брыкалась, и крушила песочный замок...

Я вцепился в ее плечо. Весь чертов потолок собирался обрушиться на нас — падали объятые огнем балки, камни, доски...

— Анни! Останови все это! — прокричал я.

Казалось, она даже не осознает моего присутствия. Где-то над нами рухнула стена дворца. В то же мгновение я понял, что настал конец — вся эта стенища с ее дурацкими орнаментами проломит потолок подвала и рухнет прямо на нас...

— Анни!

Она взмахнула рукой — и земля рядом с нами стала расступаться. Я с размаху дал ей пощечину, чтобы она пришла в себя.

Но она уже падала в расселину — я едва успел подхватить ее. Тогда я исступленно воззвал к той, с кем установил невидимую связь еще в Испании — до того, как отправиться в Толедо.

— Лигейя!

Поднимая Анни на руки, я увидел вдали Лигейю — в серебристом проеме света.

— Я жду, — произнесла она. — Я прошла свою половину пути. Встречайтесь со мной на середине.

Серебристый светящийся коридор удлинился от нее к нам. С Анни на руках я бегом поспешил по коридору света — туда, где нас ждала спасительница. А за моей спиной раздался чудовищный грохот, словно разом заговорила тысяча водопадов.

Не оглядываясь, я продолжал бежать.

 Глава 15

Спустя несколько месяцев я узнал, что, к величайшему моему удивлению, мое имя было упомянуто в завещании Сиб-райта Эллисона, и я унаследовал от него небольшое ежемесячное содержание, а также особняк под названием Лэндорс Коттидж, где мы с Анни проживаем в данное время и где я пишу эти воспоминания.

Наши друзья, в частности Дирк Петерс, время от времени приезжают навестить нас.

Мы не забыли Эдгара Аллана По, покинувшего разом два мира, что стало горестной утратой и для одного мира, и для другого.

Ах, как бы нам хотелось, чтобы он мог разделить с нами прелести жизни в милом зеленом уголке, где у самого особняка столько васильков, тюльпанов, маков, гиацинтов и тубероз, а дальше — луга, рощи, тихие прудики с кувшинками у берегов.

Но временами мы открываем другую, заднюю дверь нашего милого жилища — и тогда оказываемся на туманном берегу, где катятся теплые, как кровь, морские волны и колышутся бесформенные тени. Оттуда мы совершили не одно полуночное путешествие в пределы странные и малоизведанные, о существовании коих мы бы ничего не знали, если бы на Земле однажды не жил наш любимый брат. 

   Вот за демонами следом,    Тем путем, что им лишь ведом,    Где, воссев на черный трон,    Идол Ночь вершит закон, —    Я прибрел сюда бесцельно    С некой Фулы запредельной, —    За кругом земель, за хором планет,    Где ни мрак, ни свет и где времени нет. «Страна сновидений». Эдгар Аллан По

1

Астероид назван в честь гипербореев – согласно древнегреческой мифологии, этот народ жил далеко на севере (за краем северного ветра Борея) и был особенно любим Аполлоном. – Здесь и далее: прим. перев.

(обратно)

2

Волшебница, по просьбе Саула вызвавшая дух пророка Самуила и предсказавшая поражение в войне с филистимлянами и гибель самого Саула и его сыновей (1-я Царств, гл. 28). Однако для англоязычного любителя фантастики слово «Аэндор» несёт и другой подтекст: это одна из планет, фигурирующих в эпопее «Звёздные войны», где была уничтожена вторая звезда смерти и погиб император.

(обратно)

3

Читателям, знакомым с предыдущими перипетиями борьбы против берсеркеров это имя, несомненно, знакомо. Для тех же, кто встретил его впервые, поясню: именно этот полководец одержал первую решительную победу над берсеркерами, переломив ход галактической войны и доказав, что живые люди способны дать отпор мёртвым, бездушным машинам-убийцам.

(обратно)

Оглавление

Шива из стали

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

Витки

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

   Глава 12

   Глава 13

   Глава 14

   Глава 15

Чёрный Трон

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

   Глава 12

   Глава 13

   Глава 14

   Глава 15 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg