«Последний рассказ о роботах»

Дорогой друг!

Я пишу тебе из далёкого города, который расположен на высоких холмах над широкой, усталой рекой. Когда самолёт прорывает облака и начинает кружить, чтобы выбрать направление на посадку, можно увидеть весь город в пышном наряде из зелени и цветов, голубую ленту реки с её песчаными берегами, поросшими лозами, и три железобетонных моста, соединяющих правый и левый берега. После автомобиль мчится по широкой бетонной дороге среди степных трав и редких кустов акации и затем врывается в кварталы жилых домов, сияющих стеклом и металлом.

В этом городе у меня появилось странное чувство. Я знаю город до последнего переулка и до последнего сквера, я знаю холмы на песчаных островах и самые тенистые лагуны на левом берегу реки, мне известны самые старые тополя вдоль главного проспекта, потому что для меня этот город родной. И тем не менее я приехал в него как чужой, потому что последний раз был в нем тридцать лет назад, и здесь уже никто не живёт из тех, кого я знал и кто знал меня.

Зачем я сюда прилетел?

Для этого есть личные причины, но они могут показаться тебе не интересными, так как ты человек не сентиментальный. Я лучше расскажу тебе о том главном, что меня сюда привело. Ты, наверное, не знаешь, что в последние годы я увлёкся исследованием творчества одного поэта, моего земляка, которые жил здесь тоже тридцать лет назад. Его имя и фамилия  — Андрей Оленин. Он, как и я, родился в этом городе, в одно и то же время.

Этот необыкновенный поэт умудрился залпом, за какие-нибудь три месяца, написать более ста сонетов и после этого…

Впрочем, об этом дальше.

Сто семь изумительных сонетов в течение трёх месяцев — это нечто непостижимое. Историки поэзии, специалисты по психологии творчества, литературоведы теряются в догадках, как это могла случиться, какие таинственные внутренние силы вырвались наружу в форме искрящихся красотой, глубиной мысли и изяществом стихотворений. На этот счёт есть много различных теорий, но ни одна из них не выдерживает критики. Андрей Оленин остаётся «белым пятном» нашего литературоведения, и самое большее, что о нем говорят, это: «Уникальный и единственный в истории поэзии случай…»