«Геенна»

Эдвард ехал в метро от 44-ой улицы к Гринфилд-гарденс. Поезд остановился на 33-ей улице, 27-ой улице, 17-ой улице и Христоферс-секл. Случилось так, что на этой вечеринке Эдвард встретил свою жену.

Это была одна из обычных, «всем-нам-осточертевших» вечеринок в Гринфилд-гарденс; она сидела в углу комнаты, скрестив ноги, и слушала, как мужчина с обвислыми усами играет на мандолине. Эдвард даже пересёк комнату, чтобы поздороваться с ней. Она посмотрела на него с неприкрытой незаинтересованностью и придвинулась к мужчине с мандолиной, который, как впоследствии выяснилось, спал с нею. Но Эдвард был настойчив — в детстве родители внушили ему, что самый большой его недостаток — нехватка самолюбия, и он воспринял это близко к сердцу. К концу вечеринки он получил её адрес.

Два дня спустя он появился с корзиной из супермаркета, набитой деликатесами, и спросил её, не поможет ли она ему всё это съесть. Она пожала плечами и познакомила его со своими кошками. Три недели спустя они в первый раз переспали друг с другом, а ещё через неделю он подрался с мужчиной, игравшем на мандолине, после чего тот пожелал им всего наилучшего, и больше она его не видела. Ещё через несколько дней Эдвард и Юлия обручились, а через месяц в городишке Элктаун они вступили в брак.

А вернувшись в Новый Лондон, начали совместную жизнь. Он забросил математику и стал счетоводом, она забросила живопись и стала раз в неделю ходить в антикварные магазины, время от времени принося оттуда разные вещи. Эта жизнь была не так уж плоха, хотя и началась она несколько шиворот-навыворот.

Три года спустя Эдвард открыл дверь и увидел, что Юлия играет с их годовалой дочкой, размахивая погремушкой и опуская её в ротик дочери. Он любовался этой милой сценой, пока жена не оглянулась, — тогда он увидел, что она плачет.

Он поставил свой «дипломат» и спросил, что случилось; она сказала ему, что их жизнь была совершенно напрасной. Она не получила того, что хотела; она не хотела того, что получила. Её окружают вещи, которые были ненавистны ей в юности. И что хуже всего, — это её вина. Она говорила, что развод — единственное, что ей остаётся.