«Твое право»

Александр Силецкий

Твое право

- Что, и вам не спится?

Рядом со мной на борт облокотился высокий мужчина.

- Да, - отозвался я, - славная погода. Звезды, тишина и все такое. Настраивает на поэтический лад.

- Вот-вот, - охотно подхватил незнакомец, - ни грязи тебе городской, ни суеты... Плывешь себе по реке и любуешься.

- Вы до Астрахани и обратно? - полюбопытствовал я.

- Нет, я скоро сойду. К утру будет остановка - прелестнейшее местечко! Я там которое лето отдыхаю.

- А мне через пятнадцать дней опять в Москву...

- Не завидую. Летом - и в городе... Фу!

Мы замолчали. Мне захотелось курить, но я вспомнил, что сигареты забыл в каюте. Однако, словно угадав мои мысли, мужчина достал из кармана пачку и протянул ее мне.

- Хотите?

Я взял сигарету и долго не мог зажечь спичку. Маленький язычок пламени на секунду вспыхивал и тотчас, затрепетав на ветру, угасал.

И я с сожалением вспомнил, какая прекрасная зажигалка была у меня прежде - один из друзей подарил мне ее как-то на день рождения. Потом я поссорился с этим человеком, даже не помню, из-за чего, помню только, что вышло тогда все глупо и несправедливо, по моей вине, а зажигалки вскоре у меня тоже не стало, наверное, где-нибудь обронил.

Увлекшись воспоминаниями, я не сразу заметил, как мужчина протянул мне свою зажженную сигарету, чтобы я прикурил.

- Ах да, спасибо, - сказал я наконец. - До сих пор не научился зажигать спички на ветру.

- А вы не жалейте о своей зажигалке, - неожиданно сказал мужчина. Если хотите, я подарю вам свою - я почти не курю, мне зажигалка не нужна, а хлопот с ней много: кремни, газовые баллончики надо доставать...

- В самом деле? - рассеянно сказал я. - Отдадите мне зажигалку? Весьма благодарен. Но... Погодите. Откуда вы о ней узнали?

- Ага, клюнули! Вам ее подарил ваш друг, точнее, бывший друг, не так ли? Вы с ним поссорились...

- Господи, да откуда вам все это известно? - ахнул я, а в голове проплыло: "Чудак какой-то".

- И вас мучит совесть, да? Вам хотелось бы получить его прощение, но ваша гордость не позволяет идти к нему с повинной...

- Ну, это уж слишком! Я вас не знаю, не видел никогда, могу поклясться. Это чертовщина какая-то...

- Только, пожалуйста, не вдавайтесь в мистику, - мужчина резко выпрямился. - Терпеть этого не могу. Мне никто ничего не говорил. Я узнал все сейчас, стоя рядом с вами. Просто я могу угадывать чужие мысли, чужие желания - только и всего.

- Вы? - я невольно сделал шаг в сторону.

- А что тут такого? Если кто-то не обладает даром, то это еще не значит, что такого дара нет вообще.

Я недоверчиво посмотрел на незнакомца, силясь разглядеть в темноте выражение его лица. Такие чудаки мне нравятся, решил я наконец.

- Если хотите, загадайте что-нибудь. Дабы не было сомнений.

Я загадал, и он сказал, сказал все, что я подумал.

- Ну, убедились теперь? - проговорил он несколько самодовольно. - Да, совсем забыл о зажигалке... Возьмите. Не гаснет на ветру и под дождем. Проверено.

- Спасибо, - я растерялся окончательно, но зажигалку взял.

- Ну вот, контакт налажен, - весело сказал мужчина. - Вы мне подарили свои воспоминания, а я вам - эту маленькую хранительницу огня. Так сказать, произошел духовно-натурный обмен.

- И вы удовлетворены?

- Как вам сказать... Я бы еще хотел просить вас об одной услуге... Вы любите кино?

- Что за вопрос? Только хорошие фильмы, разумеется.

- Ну, мне пока что трудно судить о качестве... Это дело времени... Что вы можете сказать об эффекте присутствия?

- Во время киносеанса? Это было бы просто великолепно. А что? Вы собираетесь показать мне такой фильм?

- Да, что-то вроде этого. Полное слияние личности зрителя и киногероя.

- Черт возьми, заманчиво. Вы режиссер?

- Нет, я изобретатель. Занимаюсь эффектом присутствия - крепкий орешек, надо сказать. Но за лето хочу все кончить. И сейчас нужна проверка - вдруг что-нибудь окажется не так...

- Вы раньше кому-либо показывали?

- Да. Но это было давно. Нужен новый эксперимент. Аппаратура все время совершенствуется и - сами понимаете... Словом, у меня в каюте все необходимые приборы...

- Но в чем принцип, суть эффекта?

- Этого я пока не могу вам сказать. Пока дело не завершено... Впрочем, если вас что-то пугает...

- Нет, нет, - возразил я.

- Весьма благодарен вам, - тихо, но с чувством сказал мужчина и крепко пожал мою руку.

- Ах, господи, какие пустяки, - пожал я плечами. - Все равно мне делать сегодня нечего.

Внезапно меня поразил страшный шум. По каменным ступеням крутой лестницы бежали десятки ног. Десятки людей что-то кричали, громко и угрожающе, и гулкое эхо, заикаясь, отзывалось из темных закоулков.

Я знал - за мной пришли. Сейчас меня выведут на площадь и там перед орущей толпой отсекут голову. Потом мой труп сожгут на костре.

Все тело ныло после бесчисленных пыток. Палачи хотели, чтобы я сознался в своей связи с дьяволом.

На мое несчастье у меня с раннего детства развился необычайный дар: я мог отгадывать мысли людей с такой легкостью, словно эти мысли были написаны у каждого на лбу. Поначалу об этом никто, кроме меня, не знал. Но затем, став старше, я был вынужден однажды открыто заявить о своей способности, и это решило мою судьбу.

Все началось с того, что некий граф Марколло неожиданно начал ухаживать за моей матерью. Отец мой умер за несколько лет до этого, оставив нам довольно значительное состояние. После первого визита графа я уже знал цель его ухаживаний. Ему попросту нужны были наши деньги. Он крупно проигрался в карты, но своих денег ему не хватило, и он решил поживиться за наш счет. Однако вывело меня из себя другое. Придя в следующий раз, граф страстно поцеловал мамашину руку. "Красивый бюст, но до чего глупа", - отчетливо услышал я. Этого стерпеть я уже не мог. Я сказал ему все, что думал о нем, сказал все, что знал о нем из его собственных мыслей, я открыто заявил, что могу читать мысли его и других людей, я обличил его в гнусном обмане, мне казалось, я стер его с лица земли, растоптал, и вечное и всеобщее осмеяние будет теперь тяготеть над его головой и всем его родом. Разгневанная, мать выгнала его из нашего дома. А несколькими днями позже я узнал, что граф подкупил людей, чтобы те донесли на меня Святой инквизиции. Затем он явился туда сам и, будто ничего не зная, также обвинил меня в связи с дьяволом. Для меня это означало одно - верную смерть на костре. Узнав про все это, я ночью подстерег графа и убил его. На следующее утро меня забрали. Меня пытали, но я молчал.

Я был приговорен к отсечению головы. Конечно, как колдуна меня должны были бы сжечь. Но меня спасло убийство графа. Я стал обычным преступником, а преступник должен быть обезглавлен. Правда, потом мой труп все равно сожгут на костре, а толпа будет улюлюкать и швырять в костер камнями. Но меня это уже не тревожило. Один взмах, удар топором - и я мертв. И на том спасибо!..

Я подошел к окну, случайной зарешеченной дыре в двухметровой стене. Я видел немного - лишь кусок площади перед тюрьмой и эшафот посреди нее, и огромного, в красном переднике палача, он точил топор, и ослепительно улыбался, и пел песни: вероятно, он был очень рад, что выдался такой ясный день и сияло такое теплое солнце. Он был палачом и, убивая людей, очищал их души от земных грехов. Он был спасителем человеческих душ и гордился этим.

Раздался звук отодвигаемого засова, сколько раз уж я слышал его, когда меня вызывали на допрос, тяжелая железная дверь со скрежетом отворилась, и на пороге появился стражник с факелом в руке. Из-за его спины выглядывали хмурые, злые лица незнакомых мне людей.

- Идем, - сказал стражник и потянул за цепь, сковывающую мои руки.

Мы вышли. Нас окружили люди, и мы зашагали вниз по крутой стертой лестнице. Мне показалось, что этот путь не кончится никогда. Мы все время будем идти вниз и вниз, неизвестно куда, неизвестно зачем, вечно будем спускаться, тяжело ступая со ступени на ступень, и будет греметь и тянуть эта проклятая цепь, будет гореть, содрогаясь, факел и где-то в душе, в самом дальнем ее уголке, будет жить, и корчиться, и нестерпимо жалить затаенный, неистребимый ужас, вечный страх. Но лестница кончилась, и солнце брызнуло нам в глаза пригоршней золотого света. У меня закружилась голова, синее небо, чистый воздух, шум тысяч людей - все вдруг навалилось на меня, я зажмурился, забыл, куда и зачем иду, я просто шел, шагал по теплой земле и улыбался - нет, не людям, самому себе, и все было таким простым и нестрашным.

Я представил себе, что я великий художник, нет, лучше полководец, я вступаю в город, народ бежит навстречу и плачет от радости, играет музыка, и люди кричат: "Ура, ура, слава ему!" - и еще что-то кричат, что-то странное, но тоже восторженное.

- Смерть! Смерть ему!

Вот что они кричат. Но почему же...

Ах да, город знает все... Сбежались все, от мала до велика, страшно интересно глядеть, как убивают человека!

Мы дошли до эшафота. Мы поднялись на него, и я увидел красный фартук палача, его ослепительную улыбку - весна, весна, что делать, господа! его сверкающий топор и понял: вот и конец.

Внизу, у эшафота, стояли мои друзья; я видел их, и они видели меня, но опускали глаза, боясь встретиться со мной взглядом, будто были в чем-то виноваты, и я чувствовал себя одиноким, отгороженным от мира невидимой стеной.

Меня раздели до пояса. Палач добродушно похлопал меня по плечу и сильной рукой пригнул к плахе. Добрый малый, он даже как-то пытался утешить меня... Он не сказал мне грубого слова, не дернул со злостью за звенящую цепь. Сколько уж таких, как я, отправил он на тот свет, но он не оскорбил никого, потому что понимал: каждому немножко жаль покидать этот мир. Славный малый...

Мне протянули белую тряпку и хотели завязать глаза. Я отказался. Зачем? Ведь все будет длиться одну лишь секунду, мгновение одно... Блеснет на солнце топор, затаит дыхание толпа. Вот, я уже слышу, как ветер шумит под топором. Сейчас...

В каюте было темно. Я даже не сообразил поначалу, как очутился здесь. Я еще слышал свист рассекаемого воздуха.

Я встал с кресла, сбросил опутывающие меня провода, пробрался к стене, нашарил выключатель и зажег свет.

Давид (так назвался мне изобретатель) сидел в углу, закрыв лицо руками, и раскачивался из стороны в сторону.

- Что с вами? - я подошел к нему. Он отдернул руки и взглянул на меня испуганно и зло. - Вам плохо? - спросил я.

- Нет, нет, ничего, - он встал. - Все нормально. Просто очередная неудача. Понимаете, - вдруг закричал он, - замещение в дальних эпохах неосуществимо!.. Во всяком случае, на моем аппарате.

- О чем вы говорите? - не понял я. - Какое замещение?

- Да, все это, конечно, выглядит немножко диким, - вздохнул Давид. Кажется бредом. Впрочем, не только вам, но и мне, признаться, иногда тоже.

- Но, погодите, что это было такое? Что я видел?

- Сейчас объясню. Все, что вы видели, пережил я. В действительности. Просто в самую последнюю секунду, в какую-то долю ее, вероятно, как-то исказился ход времени, прогнулось пространство, и меня перебросило сюда, в вашу эпоху, за много миль от моего дома. Почему, как - этого я не знаю. Самое интересное то, что, очутившись у вас, я как бы стал вашим современником во всех отношениях, но память моя сохранила и все прежнее. И тот ужасный миг тоже остался со мной. Поначалу я даже было обрадовался столь чудесному спасению, но потом нашел в библиотеке хроники моей страны и моего времени, и тут, увы, меня ждало разочарование: я все-таки был казнен. Значит, я исчез из своего времени лишь на какую-то долю секунды, не замеченную никем. Я живу в вашей эпохе годы, а там все еще истекает эта доля секунды. Когда она истечет, когда я вернусь - неизвестно. Но я не хотел умирать, я хотел жить и потому начал действовать. Я построил машину времени. Чтобы жить в будущем, я должен был уничтожить свою смерть в прошлом, попросту заменить себя кем-то другим. И я заменял. Я боялся, что не успею, я спешил, но, понимаете, мой аппарат слаб. В решающий момент все возвращается на прежние места. Я даже не знаю, почему...

Он опустил голову и замолчал. Вид у него был жалкий и совершенно убитый.

- Значит, вы хотели пожертвовать мной, чтобы спасти себя? - дошло наконец до меня. - И вся болтовня о фильме, об эффекте присутствия служила лишь одному - возбудить во мне интерес, любопытство, чтобы я, не ведая ничего дурного, отдался во власть вашего аппарата?! Но ведь это же подло, это преступление, в конце концов!

- Ах, - вздохнул Давид, - теперь ничего не изменить. Конечно, вы вправе считать меня негодяем, подлецом, кем угодно, но поймите: каждый имеет право на жизнь, не только вы, но и я тоже! Я читаю мысли людей, я знаю, все они думают прежде всего о себе... Пойдемте, сейчас остановка. Мне сходить.

Он спрятал приборы в объемистый чемодан, молча взвалил на плечо рюкзак и вышел из каюты. У трапа он остановился и вдруг схватил меня за руку.

- Послушайте, - с жаром прошептал он, - будьте снисходительны. Вы ведь мне не верите до конца, я знаю. Вы думаете, хотите думать, что это был всего лишь фокус, трюк - вас это успокаивает. Но, честное слово... Я виноват, каюсь. Можете донести на меня - только вам никто не поверит... Все получилось нелепо. Но знаете что? Вы сегодня много вытерпели из-за меня. Я в долгу у вас. Ну, хотите, я доставлю вам какую-нибудь радость, верну вам чью-либо утраченную жизнь? У вас умерли недавно родители - я мог бы их оживить. Да! На небольших участках времени моя машина действует безотказно. Маленькая замена, кто-то незаметно исчезнет - зато сколько у вас будет радости! Ну? Что вам до других?

Тусклый фонарь возле трапа раскачивало ветром, и черные тени то набегали на лицо Давида, то отступали, обнажая два горящих, умоляющих глаза.

- Не думайте, я люблю людей, - бормотал Давид. - Но я хочу жить, понимаете, жить! Вот мой адрес, - он вытащил авторучку и клочок бумаги и поспешно набросал несколько слов. - Возьмите. Если вы думаете... Словом, я вам помогу, ручаюсь. Никто ничего не будет знать. Прощайте.

Он махнул мне рукой, сбежал по трапу и исчез в темноте.

Я стоял не шевелясь. Я сжимал в кулаке клочок бумаги, клочок, что, быть может, сумеет вернуть мне близких людей, и тупо глядел вслед Давиду. Все казалось диким и нереальным. Машина времени, странные замещения, сам Давид... Голова шла кругом от всего этого.

Адрес жег ладонь. Всего несколько слов - и ко мне вернутся мои близкие. А от кого-то уйдут.

Ты читаешь мысли, Давид. Но думать можно по-всякому. Поступать надо по-человечески. Люди лучше их мыслей.

Кулак разжался, и маленький бумажный комочек белой искрой метнулся вниз и погас.

"Вот так, - подумал я. - Это мое право. Право человеческой чести".