Рамон снова идет впереди, прокладывая тропинку. Воркованье голубей, назойливая болтовня попугаев кажутся особенно громкими после тишины, царившей на равнине, по которой мы шли. Сзади наши парни несут оленей, которых эффектным дуплетом подстрелил Даниель, и шкуру ягуара. Это была самка. Я с удивлением обнаружил, что сосцы у нее набухли от молока. Рамон указывает место для лагеря, разводит огонь, и мы пьем кофе. Затем, несмотря на то что еще десять часов утра и в небе ярко светит солнце, ложимся навзничь, в щедрой тени развесистой сейбы[7], чтобы «заглянуть внутрь себя».
Мариано случайно нажал спуск ружья, и пуля глубоко вошла в ствол дерева, под которым мы расположились. Лодочник Луис, несколько секунд назад подававший мне кружку кофе недалеко от того места, куда вошла пуля, испуганно ворчит: «Что за шутки!..»
— Ну вот, — говорит Рамон, — так и не удалось нам посмотреть внутрь себя. Тут только и гляди по сторонам. Друзья и те покоя не дают.
Мариано безуспешно оправдывается. Мы потешаемся над ним. Чтобы избежать наших насмешек, он притворяется спящим.
Одежда становится влажной от пота. Проклятая мошкара жужжит и жужжит над ухом, это заставляет вспомнить о болотной лихорадке. Духота, беспощадное солнце — мы в «лаборатории» тропиков, где жизнь, возникающая из гнилых вод, неистощима.
Из-под широкополой шляпы, защищающей лицо от солнечных лучей, я наблюдаю за Рамоном. Он одиноко сидит на земле, не снимая ружья, обхватив руками колени. Атлетический торс обтянут рубашкой цвета хаки, на фоне которой лицо и руки кажутся черными. Тонкий рот, прямой нос, твердый взгляд, черные глаза, высокий лоб, густые вьющиеся волосы. Он дремлет с открытыми глазами: в них таится мрак, но улыбка полна света.
Комментарии к книге «На суше и на море - 1964», Мигель Анхел Менендес
Всего 0 комментариев