«Не все потеряно»

 Алексей Корепанов НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО

Проход постепенно сужался и они перешли с бега на быстрый шаг, то и дело задевая плечами острые кристаллические выступы. Впереди пронзительно полыхнуло, он зажмурился и остановился, уже зная, что означает это ослепительное сияние, и девушка наткнулась на его спину.

— Что там?

Он молчал, вслушиваясь в тишину лабиринта, потом убавил свет фонаря и безнадежно начал изучать стекловидную стену, преградившую путь. Стена тоже померкла, холодно переливались полупрозрачные кристаллы, и в толще стены отражалось размытое световое пятно.

— Тупик. Мы в тупике, Радуга.

Девушка затихла за спиной. Вдали, в темной глубине извилистого прохода, в кристаллических недрах, сквозь которые они пробирались уже полчаса, нарастало шипение, словно ползла по их следам армия ядовитых змей.

Он стоял перед стеной, от которой веяло холодом, и поглаживал короткое дуло излучателя, и Радуга прижалась к нему, а по следу их шли враги — и выхода не предвиделось.

Он стоял и думал, что зря все-таки полез в этот лабиринт. Впрочем, выбирать не приходилось. Патрульные катера троянцев на бреющем вылетели из-за холмов, обрамляющих равнину; с другой стороны, вздымая бурую пыль, катили их боевые машины, а обломки его маленького бота лежали где-то за холмами, и спасибо системе предупреждения — удалось катапультироваться за мгновение до прямого попадания… А Радуга махнула ему рукой из отверстия в груде бурых камней, и кто ее знает, как она попала на Трою — ведь оставалась же в базовом лагере за сотню космических верст отсюда, — и некогда было ни о чем расспрашивать, потому что надо было уходить от погони. Троянцы не брали в плен. Лучшим средством охраны похищенной на Спарте Елены — биомашинного зеркала, тени, двойника спартанской цивилизации — они избрали уничтожение любого галактианина, вознамерившегося вернуть Елену хозяевам.

Собственно, Троя поначалу была не Троей, а Татьяной (так назвал в свое время тот мир командир десантного экипажа Покатенко), а Спарта по желанию того же Покатенко — Мерцающей. Елена вообще не имела у землян никакого названия, потому что при первых контактах с цивилизацией Мерцающей о ней не упоминалось. И только после внезапного налета троянцев и похищения биомашинного зеркала спартанцы обратились за помощью к персоналу базы землян. Вот тогда с подачи многомудрого ксенолога Феллера и прижились названия «Троя», «Спарта» и «Елена»…

— Что делать, Лео? — прошептала Радуга, еще теснее прижимаясь к его спине. — Я узнала, Елена где-то здесь. Олаф разведал…

Он, не отвечая, сдернул с плеча излучатель, упер в бедро широкий приклад, резко нажал на спуск. Белый пар окутал стену, сквозь пар потекли, заслезились кристаллы, померкло световое пятно, задышал, зашелестел горячий воздух, перекрывая далекое змеиное шипение.

— Бесполезно, — с горечью сказал он и повернулся к девушке. — Зачем ты сюда полезла?

— Длинная история. — Радуга посмотрела на него снизу вверх и даже попыталась улыбнуться. — Как-нибудь потом расскажу… Лео! — Она смотрела уже не на него, а выше, на кристаллический потолок. — Смотри!

Он направил фонарь на вспыхнувший сиянием свод — и увидел там, на трехметровой высоте, темное отверстие.

— Да, расскажешь потом, — пробормотал он и, присев, подставил плечо Радуге. — Вперед!

Всего несколько секунд назад он думал о том, что встанет между девушкой и наползающей змеиной армадой и будет стрелять, пока не кончится заряд, а потом вместе с Радугой повторит судьбу отряда Корсакова, и судьбу Пламена, и Дуга — но мир повернулся новой гранью. Радуга подтянулась на руках и вползла в отверстие. Он, упираясь ступнями и спиной в выступы стен, тоже начал взбираться к возможному спасению.

Им пришлось довольно долго ползти, и страшно было думать, что впереди тупик, но потом проход расширился, они смогли подняться и, пройдя еще немного, очутились в небольшом зале с низким сводчатым кристаллическим потолком. Других выходов из зала не было. У дальней стены застыло большое овальное алое пятно.

— Все правильно! — Радуга сжала его руку. — Путь сквозь Кровавую Лужу, Олаф предупреждал. Лео, я не ошиблась!

***

— Эх, девки, какие вчера сапоги выбросили! — старший бухгалтер Римма Павловна отодвинула калькулятор и мечтательно подняла глаза к потолку. —  Югославские, серые, подошва толстенная — как раз для нашей грязи.

— Второй месяц гоняюсь, — проворчала плановичка Любовь Аркадьевна и в сердцах с силой ударила по ручке дырокола. — Да разве ж угонишься?

— Нормальные мужья сами все достают, — ехидно заметила бухгалтер Катя.

— Да где их взять, нормальных? — вздохнула Любовь Аркадьевна. — Они все сейчас такие вон, как наш, не почешутся.

Реплика относилась к экономисту Василию Григорьевичу, но Василий Григорьевич предпочел ее не заметить. Дело шло к вечеру, рабочий накал постепенно сменялся психологической подготовкой к беготне по гастрономам и не было смысла тратить нервную энергию попусту.

— А форму для центра подсчитали? — неожиданно поинтересовалась Римма Павловна, адресуясь к нему.

— Завтра до обеда закончу, — спокойно отозвался Василий Григорьевич, аккуратно завязывая тесемки канцелярской папки. — Или после обеда.

— Я ж говорю, такие не почешутся. — Любовь Аркадьевна раздраженно перебирала скрепки. — Все им трын-трава. У меня такой же.

Василий Григорьевич выдвинул ящик стола, убрал папку, вынул другую, тоже белую и с тесемками, положил на стол, развязал и принялся раскладывать бумаги. Сегодня кроме хлеба нужно было купить и картошку, да еще жена настойчиво порекомендовала поискать майонез.

— Соседка обещала вечером блузку принести, — делилась с сотрудницами Римма Павловна. — Муж из Венгрии привез, а ей мала, представляете?

— Такие вот мужья, — сказала Любовь Аркадьевна. — Ни размеров не знают, ни фига.

Василий Григорьевич подавил желание выйти покурить — всего-то ничего оставалось до шести пятнадцати, да и сердце пошаливало, как это бывает к пятидесяти годам, — подтянул к себе счеты, собираясь сделать первые прикидки (не доверял он вечно врущим несерьезным машинкам «Электроника»), но в это время открылась дверь и в отдел вплыла председательша профкома, чей образ всегда ассоциировался у экономиста с германским танком «Тигр» времен третьего рейха.

— Мне что, бегать за вами, Григорьич? — грозно вопросила она, надвигаясь на экономиста, ощутившего себя сидящим в окопе без пэтээра или связки гранат. — Значит, на собрании как воды в рот, а на деле саботируем? А почему не сказать: не согласен, мол? Сейчас ведь модно не соглашаться. Плюрализм. Правильно, девочки?

Громада «Тигра» нависла над счетами. Девочки дружно закивали.

— Вы о чем, собственно?.. — начал было Василий Григорьевич, но председательша уже припечатала к столу лотерейные билеты и потребовала:

— Два рубля.

— Ф-фу, черт, извините, — забормотал Василий Григорьевич, вытягивая из кармана бумажник. — Только зачем мне два билета?

— Разнарядка райисполкома, — отрезала председательша, забирая зеленую трешку. — Рубль потом отдам, только напомните. И впредь, пожалуйста, относитесь более серьезно к моей общественной нагрузке.

Ома повернулась к экономисту кормой, обвела взором остальных присутствующих и пропела мечтательным голосом:

— Девочки, если бы вы видели, какие вчера сапоги давали в Доме обуви!..

Василий Григорьевич вздохнул, посмотрел на часы и задумался.

***

Их несло и крутило в красной мгле, и он боялся потерять Радугу, потерять излучатель, захлебнуться в вязком теплом сиропе — но налетела вдруг волна, ударила в спину и выбросила на что-то скользкое и упругое.

— И вот мы в лабиринтах Илиона, — пробормотал он, осматривая очередной удлиненный зал с голубыми светящимися стенами и гладким, черным, тускло блестящим полом, похожим на спину какой-нибудь королевы рыб морских.

Радуга засмеялась и погладила его по щеке.

— Какой ты смешной, мокрый! Хорошо хоть комбинезоны не промокают.

«Ты тоже смешная», — хотел ответить он, но, посмотрев на девушку, промолчал. Кровавый сироп, не оставив следов, скатился с лица и серого комбинезона Радуги, собравшись в лужицы у ее коленей, и Радуга с мокрыми рыжими волосами и веселыми зелеными глазами была на удивление хороша, как и в тот день, накануне вахты, когда они бродили в березовой роще, и сухие желтые листья падали в траву…

— Где твой излучатель? — спросил он строго и встал на ноги, с трудом сохраняя равновесие на скользкой податливой спине рыбьей королевы. — И вообще, как ты все-таки здесь оказалась? Кто тебя отпустил?

Радуга смотрела на него, подняв загорелое посерьезневшее лицо.

— Лео, честное слово, это очень долго. Только поверь, ни Пол, ни Скобин здесь ни при чем. Просто мне немного повезло, вот и все, а времени было в обрез. Ну хочешь, рапорт напишу, когда вернемся, а?

— Рапорт ты обязательно напишешь, — жестко сказал он и подумал: «Если вернешься. Если вернемся».

— Хорошо, — покорно ответила Радуга, протянув руку, чтобы он помог ей подняться. — Только…

Ожила, задрожала, пошла волнами черная спина диковинного животного. Радуга провалилась в яму, и края ямы почти мгновенно сомкнулись над ней. Он успел вцепиться в ее ладонь, страшно торчащую из черноты, и, падая, дернул спусковой рычаг, целясь в сторону от того места, где исчезла Радуга. Ахнуло, забулькало, судорогой заплясала чернота, лопнула переспелым арбузом, и он полетел в нее, держа, изо всех сил сжимая теплую ладонь…

Упали они во что-то мягкое, в пух не пух, снег не снег, мельтешило что-то белесое, щекотало лицо, опадало медленно в полной тишине. Фонарь и здесь не понадобился — разливался в пространстве тусклый свет, тонул вдалеке в тусклых стенах.

Радуга растирала ладонь, он осматривался, беспокойно поводя излучателем.

— Пропадем мы здесь без подмоги. Мне кажется, мы у них как на ладони. Ты хоть сообщила?

— Скобин должен навести второй ударный.

И застучали вдруг в тишине невидимые молоточки, размеренно, негромко: «Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук…»

— Что это?

— Т-с-с! — Радуга приложила палец к губам. — Не узнаешь?

Он пожал плечами.

«Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук… » — постукивали молоточки.

— Ты не был в Доме Хранителей?

— Н-нет. На Спарте? Ты хочешь сказать…

— Да! — Радуга вскочила, осторожно пошла на стук. Прошептала, обернувшись: — Я слышала там, в Доме, только тогда еще не знала. Никто тогда не знал, даже Скобин. Это стучит Елена!

— Навести, навести нечем, — с досадой проговорил он. — И Парисы местные с Гекторами, поди, не дремлют. — Он взял излучатель наизготовку. — Давай руку и ни шагу от меня. Пойдем вместе.

***

Лифт, как обычно, не работал. Василий Григорьевич поставил на пол сетку с картошкой, открыл почтовый ящик, вынул газеты. Сунул под мышку, поднял сетку и поплелся на свой седьмой этаж.

— Майонез купил? — Лидия Федотовна в спартаковских цветов фартуке высунулась из кухни.

— Нет майонеза, — ответил Василий Григорьевич, переобуваясь у порога в домашние тапочки. — А картошка есть, и батон, и половинка ржаного.

— Конечно, где тебе купить! — заворчала Лидия Федотовна, громыхая посудой. — Люди же где-то берут, так то люди. А тебя проси не проси бесполезно. Иди есть, все уже остыло.

Василий Григорьевич снял пиджак, тщательно, с мылом, вымыл руки, прихватил газеты и сетку и покорно направился на кухню.

— Газеты свои оставь, — приказала жена, кромсая половинку ржаного. — Господи, кто бы ножи заточил? Некому, а у меня рук не хватает, честное слово, и так кручусь, как белка в колесе!

Василий Григорьевич ткнул вилкой в тарелку с яичницей, украдкой покосился на газету. Жена пресекла эту попытку, швырнув газеты на холодильник.

— Значит так, Василий. В субботу двигай в хозяйственный, смеситель в ванной нужно менять. Терпенья моего больше нет, учти. И еще: у нас сегодня завлабша говорила — югославские сапоги дают в Доме обуви. Выкручивайся, отпрашивайся, придумывай что угодно, а стоять надо.

— А ты? — робко спросил Василий Григорьевич.

— Я не могу, — отрубила жена. — Ситуацию в коллективе знаешь, если ты меня хоть когда-то слушаешь, конечно. Подведут под сокращение — и сяду тебе на шею. А на твоей шее долго не насидишься. Так что вперед, и с песней.

— Хорошо, — вздохнул Василий Григорьевич, вычищая хлебом растекшийся по тарелке желток.

Потом он читал газеты, жена смотрела телевизор. Потом она заставила его выслушать длинную историю о кознях, которые строит старший аналитик Веревочкина. Потом они вместе смотрели программу «Время».

— Да, у нас-то погода получше московской, — зевая, сказала Лидия Федотовна. — Все равно надо будет в выходные окна заклеить.

— Рано еще, — безнадежно возразил Василий Григорьевич. — Слышала же, тепло с Атлантики идет.

— А-а, им верить! — отмахнулась жена. — В общем, готовься, я и так, как белка в колесе, честное слово!

Василий Григорьевич устало потер виски, аккуратно сложил газеты и пошел курить на лестничную площадку.

Потом они еще немного посмотрели телевизор и Лидия Федотовна задремала в кресле, и Василий Григорьевич тоже задремал. Потом они пошли в спальню и Лидия Федотовна заснула, а Василий Григорьевич тихо лежал на боку и смотрел в безжизненное городское небо за окном.

***

— Стой, что-то неладно.

Медленно и неуклонно сгущалась темнота. Он включил фонарь, но ничего не увидел — чернота была непроницаемой. Радуга сжала его локоть.

— Лео, идем на звук.

«Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук…» — продолжали постукивать молоточки.

— Не попасть бы в ловушку. Лучше постоим, подождем. Второй ударный это, конечно, серьезно, но ведь тогда война. Боюсь, биороботами не отделаться. Уже не отделались…

— По-другому пока не выходит. — Радуга вздохнула и прижалась к нему. — Обидно, мы так близко. Излучателя у меня нет, но есть парализатор.

— Ну, Радуга! Ты что, действительно хотела пробраться сюда в одиночку?

— Ты улетел с базы ральше и не в курсе. Олаф такое узнал, но он сам не мог, а у меня просто времени было в обрез. Второй ударный их отвлечет, а мы будем действовать. Ага?

— Попробуем. Двинулись потихонечку.

И в это время стук заглушили другие звуки. Звуки были похожи на тяжелые шаги, словно шел на них кто-то огромный, продираясь сквозь черноту, и воздух вздрагивал в такт этим шагам. Великан приближался, топал колонноподобными ногами, сопел, пытался разглядеть в черноте двух землян, слепо шарил руками…

Шаги прогрохотали совсем рядом, стали удаляться, затихли в черноте, и снова запульсировали удары молоточков, и он разжал пальцы, сжимавшие излучатель. Чернота, всхлипнув, распалась на куски, завилась бледнеющими спиралями — и растворилась. От зеркального пола отражался свет фонаря, в зеркальных стенах, тысячекратно повторяясь, застыли он и Радуга. В глубине коридора призывно стучали молоточки.

Они медленно двинулись на этот стук, остановились в зеркальном тупике и прислушались. «Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук…»

— Поможет ли излучатель? — с сомнением проговорил он.

Радуга вынула из-за пояса плоскую коробочку парализатора.

— Давай, Лео!

Он давил, давил, давил на спуск, и зеркало потускнело, вогнулось и расползлось в стороны темным отверстием.

— Только не спешить. Следуй за мной, — скомандовал он и, пригнувшись, шагнул в дыру с оплавленными, пышущими жаром краями.

Наклонный винтообразный коридор привел их к частоколу прозрачных колонн, а молоточки все громче и громче били из-под пола.

Радуга тихо охнула и прижала ладони к щекам. Он ошеломленно опустил излучатель. Из прозрачной глубины колонн смотрели на них безжизненными невидящими глазами Пламен, Дуг, Сергей Корсаков, Рен… и другие… А из-за колонн выползала серая пупырчатая масса, растекалась по полу, поднималась скользким валом, поглощая колонны с телами, надвигалась и шипела, шипела…

Молоточки били прямо в подошвы, грохотали, словно стараясь расколоть пол и вырваться из плена.

И сзади, за спинами двух землян, тоже нарастало шипение.

— Ну, держись, — сквозь зубы сказал он то ли себе, то ли Радуге, и вновь, уже в который раз, вскинул излучатель…

***

Женщины еще продолжали по очереди прихорашиваться перед зеркалом, а Василий Григорьевич, разложив бумаги, уже начал подсчеты.

— Ишь, какие мы сегодня трудолюбивые, — сказала ехидная Катя.

— А, все они притворяются. — Любовь Аркадьевна вздохнула и напудрила нос. — Говорят, соли скоро не будет.

— Откуда ж она будет с такими работниками, как наши мужики? — подключилась Римма Павловна. — Им бы только «козла» забивать, да по пивбарам ошиваться.

— А они только на пивбары и способны, — заметила ехидная Катя.

Василий Григорьевич хотел было ответить, но в это время дверь распахнулась и на пороге возникла осанистая фигура зама. Зам был красен лицом и походил на быка в разгар корриды.

— Римма Пална! — проревел зам. — Где форма для центра? Почему мне с утра звонят и отчитывают как мальчишку?

В отделе все замерло.

— Я же говори-ила! — плачуще протянула Римма Павловна. — Вот, все свидетели, я же вчера говорила. Что же вы, Василий Григорьевич?

— Почему я из-за вас должен выслушивать черт-те что? — бушевал зам. Я вам не мальчишка, Василий Григорьевич! А не хотите работать — будем искать замену!

Василий Григорьевич медленно поднялся из-за стола.

— Я вам тоже не мальчишка. Кто дал вам право на меня орать?

— Что-о? — Зам задохнулся и стал похож на быка, которому нанесли решающий удар. — Кто мне?.. Вам… Вы… Объяснительную — и ищите работу!

— Молчать! — неожиданно закричал Василий Григорьевич.

— И-и! — взвизгнула Катя.

Василий Григорьевич выхватил излучатель, упер в бедро и привычно нажал на спуск. В двери за спиной зама возникла дыра с черными обугленными краями.

— Милиция… — прошептала Римма Павловна, а зам стал похож на очень бледного быка.

Василий Григорьевич выпрямился во весь рост и расправил плечи.

— Ничего, Радуга. Не все потеряно…