«Лучшая половина»

Мы сидели с Петром Даниловичем Веселовым у него в кабинете. Был один из тех солнечных сияющих дней апреля, когда старуха природа полна безотчётной радости весеннего пробуждения.

Мне повезло, у профессора, человека обычно замкнутого, малоразговорчивого и не очень общительного было довольно легкомысленное настроение — один из крайне редких и нехарактерных для него рецидивов болтливости. Старик, благодушно улыбаясь, то и дело посматривал за окно на взъерошенных, весело чирикающих воробьёв, и чувствовалось, был не прочь потолковать о жизни, о высоких материях, о науках и, заодно, поучить молодёжь, то есть меня, как надо жить.

Начал он, как водится, издалека и с довольно странного вопроса:

— Скажите, Лёня, у вас никогда не появлялось ощущения приговорённого к смертной казни?

Я поперхнулся глотком горячего чая и поспешно отставил стакан в сторону:

— Однако… К-хе, к-хе… Странный вопрос, Пётр Данилович, я бы сказал: неожиданный. Впрочем, припоминаю, вы любите парадоксальные вопросы. Нет, по счастью, я не попадал ни в тюрьму, ни в камеру смертников. А что касается ощущений приговорённого, ну, что-то вообразить я, пожалуй, могу.

— Что-то могу… — улыбнулся профессор. — Молодой человек, у вас неплохие способности для учёного, есть воображение, есть силы, но, я вижу, вы повторяете все те ошибки, которые когда-то совершал и я. Да, да! Когда-то и старик Веселов был молод, любил развлечения, вёл довольно безалаберный образ жизни, хотя уже тогда у меня начинали появляться свои мысли, свои идеи, и я, что называется, внушал надежды.

— Пётр Данилович, вы-то эти надежды полностью оправдали. Создали целое направление в науке, разработали такую кучу теорий, что нам, смертным, просто страшно.

— Не льстите, Лёня, я хорошо знал вашего отца, когда он был ещё ассистентом у Храпунова. И мне хочется по-стариковски немножко помочь вам дружеским советом. Думаю, вам, Лёня, полезно будет услышать одну историю…

— Конечно, Пётр Данилович, я с удовольствием послушаю, рассказывайте, прошу.

Веселов покачал головой, внимательно поглядел на меня и вдруг стал серьёзнее, даже как-то нахохлился и чем-то стал напоминать мне воробьёв за окном.

— Я слушаю, Пётр Данилович, — повторил я.