«Перевозчик»

И куда они лезут со всеми своими узлами и чемоданами? Толкаются, пыхтят, норовя занять самые удобные места. Это ни к чему, потому что удобных мест в моей лодке нет: старая она, дряхленькая, протекает постоянно, и я аккуратно законопачиваю дырки просмоленными тряпочками. Человеки взволнованны и настроение у них разве что не предпраздничное; а, впрочем, их тоже можно понять. В их стылой и скучной жизни всякое путешествие в радость.

— Извините! Мы долго будем… э-э… добираться? — лысоватый, толстенький, в роговых очках. Костюм серый и добротный, но без излишеств. С понятием пассажир.

— А куда торопиться? — спрашиваю я. — Вы же, считайте, в отпуске.

— Но все-таки, — настаивает он…

Многие из них суют мне деньги. Суют воровато и не от души, а по обязанности — везде нужно подмазать, и здесь, значит, тоже. Хотя что от этого изменится — грести я, что ли, стану иначе? Но деньги беру все равно: мне тоже нужно на что-то жить; правда, обидно, но до моих обид никому нет дела.

— Простите, здесь мокро, у вас коврика нету? Резинового?

Я отрицательно качаю головой. Раньше, бывало, возмущался; пытался объяснить, что мы тут все не на ослепительно-белом лайнере в лазурных водах Карибского моря, а на дохлом корыте в паршивой речонке — темной, мутной, где местами, словно пятна жира на супе, плавают островки ряски. И всего-то делов мне — перевезти их на другой берег. Посудина у меня вместительная, это правда; но не прогулочный катер.

— Скажите, а эта баржа не утонет?

Отчего же, часто отвечаю я на такой вопрос. Очень даже может потонуть. Так что крепче держитесь за свои чемоданы.

Пугаются… Как только мою старушку не называли: и баржой, и лодкой, и даже паромом какая-то дама окрестила в полном помрачении ума, не иначе. Я ее как сейчас помню — вся невразумительная и растрепанная.

Встревоженная. Вопросов задавала уйму, и вконец надоела остальным пассажирам.

Многие едут как на работу, изредка — как на отдых. Большинство — в неизвестность.