«Последнее лето в Ильзенге»

Сэндзё Киони.

Последнее лето в Ильзенге

Пролог. 2044 год.

Площадь, несмотря на сумерки, или, наоборот, благодаря привнесенному ими налету интимности, была переполнена молодежью, словно поднос - горохом. Огни магазинов по периметру, молочно-белые неяркие фонари, парочка фонтанов, а в центре памятник, который всегда поражал заезжих путешественников своей солидностью: его массивность подавляла, теперь таких уж не делают... Молодежь, одетая пестро - местами косплей, местами отживающая свое вторая волна унисекса, - эта молодежь вела себя шумно, напористо и агрессивно, как и подобает золотой когорте юношества в просвещенном городе Европы.

- Атанас! Атана-ас! Ну послушай, давай возвратимся в "Сахозу"! Мне эта затея с самого начала не понравилась! - Черноволосая миниатюрная девушка, подняв на спутника карие, с поволокой, глаза, безостановочно теребила его за рукав. - Атанас!

- Гюль, подруга... - ее долговязый спутник флегматично покачал головой. Твои причуды сведут с ума кого угодно.

- Только не тебя, твердокаменный! - обозлилась "подруга". - Я так понимаю, ты отказываешься? - Атанас усмехнулся. - Какого черта! - возмущенно начала Гюль, однако сейчас же настроение ее переменилось, и она продолжала все более жалобно:

- Это неправильно, смертный должен подчиняться своему хозяину, а ты... Я могу убить тебя, в конце концов!

- Ну, убьешь ты меня, - по-прежнему ровным и несколько скучным тоном возразил болгарин, - и кто другой согласится терпеть твой скверный характер? Ручаюсь, что я уникален.

Гюль надулась и замолчала. Она стала вампиром лишь полгода назад, по внезапной прихоти, и Атанас пока не убедил ее, что правила, регулирующие жизнь клана, изобретались не ради красного словца. Сам-то он сызмальства вращался в среде бессмертных и четко знал, как полагается вести себя с нежитью. Вот и сегодня, когда они встретили в "Сахозе" старшего, Атанас вел себя подчеркнуто почтительно. Заинтересовавшийся ими вампир был не из тех иерархов, что известны всем от мала до велика, однако чувствовалась в нем немереная сила вперемешку с глубокой проникновенной печалью, совершенно не свойственной нынешним Нимани, Виллабранка, Шрагелям и прочим семейным общинам. Незнакомец посоветовал девушке и ее спутнику прогуляться на центральную площадь, где они могут наткнуться на образец идеального апостола - так и сказал, Гюльшаян даже втихомолку прыснула, представив себе какую-нибудь обветшавшую развалину. Болгарин смеяться не стал, он никогда не подтрунивал над чужим опытом. Что касается Гюль, подчинившейся так же беспрекословно, Атанас недоумевал: своенравная, капризная и порою чересчур жестокая бессмертная, кажется, испугалась как дитя, встретив взрослого сородича.

Вокруг словно в мокрые ладоши захлопали, и стая голубей миновала путешественников, приземлившись в отдалении, у ног седобородого, бедно одетого старикашки, крошившего булку перед памятником. Гюль шарахнулась, выругавшись, - она боялась птиц.

- Вот погань какая!

Старикашка поднял голову и с живейшим интересом уставился на парочку.

- Они вас не испачкают, - мирно сказал он. - А могу отогнать их, если хотите.

Не дожидаясь ответа, он наклонился к копошащейся груде перьев и теплой плоти под ногами.

- На сегодня все, ребятки. Летите домой...

С воркотней и шумом стая взмыла вверх.

- Вы ими управляете? - с любопытством спросил Атанас. И кивок старикашки расставил все по местам.

- Вы - апостол?

- Со стажем, - грустно усмехнулся дед.

- А мы вас искали, - с детской непосредственностью вмешалась Гюль.

- Нам посоветовали поговорить с вами, - пояснил Ататанс. - Один вампир из "Сахозы". Тоже со стажем.

- Ну что ж, присаживайтесь, - они сели на парапет спиною к журчащим струям воды. Дед по-братски разломил остатки хлеба, протянув часть Атанасу. - Хотите? - Атанас поблагодарил.

- Итак, - рассеянно сказал их новый знакомый, жуя, - когда-то по прихоти судьбы я оказался одним из первых апостолов...

- Ерунда! - уверенно возразила Гюль. - Апостолы всегда шли бок о бок с нашим племенем.

- Ошибаетесь, милая, еще пятьдесят лет назад их были единицы. Это, как и многие другие новшества, идея мейстера. Догадывался ли он, что иметь спутника войдет в моду?

- Нам никогда не расказывали ни про какого мейстера, что вы нам голову морочите? - склочно заявила юная бессмертная. Атанас благоразумно промолчал, до него доходили путаные слухи, заставлявшие болгарина поверить услышанному.

- Тем не менее, он существовал, - с прежней безграничной терпимостью ответил старик, - и был отцом целого клана. Глигору, конечно, выгодно, чтобы об этом позабыли, хотя сам-то Глигор, я уверен, не забыл... Равно как и Жюли, и Наби, и Алекс.

- Вы... - Гюль был впечатлена, - вы говорите о старших так, словно близко знакомы!

Дед басисто расхохотался.

- Будь я чуть ближе знаком с Глигором Нимани, не сидеть бы мне сейчас рядом с вами, милая татарочка!

- И что же этот мейстер? - Атанас вернул разговор в прежнее русло. - Вы о нем хотели рассказать?

- Не только. Судьба свела меня с вампирами в 2001 году, это было последнее лето мейстера, - а всего он прожил их четыреста. Там ошивалось еще много народу - тех, кто любил его, и тех, кто ненавидел.

- Интересно... - прошептала Гюль. - Вы расказывайте, рассказывайте!

- Не представляю, - вмешался Атанас, - каким должен быть вампир, живущий так долго?

Старик ответил медленно, запинаясь, словно извлекая из памяти давно похороненные метафоры.

- Его лицо напоминало о пугливой осторожности дикого зверя, плоть была горячей как плавящийся воск, а ладони - такие узкие, что ими можно было резать хлеб... - он испустил глубокий вздох и, улыбнувшись, поскреб в бороде. - А, впрочем, давайте по порядку.

Лицо старика изменилось, он будто бы прислушивался и приглядывался к событиям сорокатрехлетней давности. Гюль в нетерпении елозила по парапету. Атанас, переглянувшись с ней, чуть заметно покачал головой, но тут дед бодрым, окрепшим голосом завел повествование, и парочка немедля обратилась в слух.

- Приключение началось для меня в тот момент, когда я сквозь ночь и дождевую воду, очертя голову, ехал в автобусе на поиски пропавшего без вести отца...

Погребальная песнь.

Смиренно тело мы хороним

до знака Божьего суда,

до дня, когда к Его ладоням

сойдется мертвых череда.

В земные недра и глубины

ушел покойный, отмечтав,

затем, что тело - цвета глины

и с прахом схож его состав.

Душа, обласканная светом,

спешит к познанию основ

и с Божьей милостью заветом

от всех очищена грехов.

Так воздается щедрой мерой

за труд, страданья, нищету.

Умрет, но выйдет из пещеры

уподоблявшийся Христу.

Пускай с Всевышним воедино

слилась душа, а тело спит

не в прах и не в речную глину

Господь его преобразит.

Земная жизнь была убога,

зато во мрак его очей

заглянет вечность, солнце Бога

в венце из пламенных лучей.

А мы, научены усердью,

молясь, уйдем по одному,

без страха встретившись со смертью,

уже открывшейся ему.

"Пусть кровь смеется в наших венах".

- Следующая остановка - Ильзенге... Конечная! - объявил водитель автобуса, и мотор, натужно ворча, вновь погнал старую машину в маслянисто-черную ласковую ночь. В салоне не осталось народу, кроме двух таможенников, ехавших из отпуска на службу - неподалеку уже проходила граница между Венгрией и Чехословакией. Таможенники посапывали, свесив головы, и было так тихо, что Бендик слышал, как чавкает, проседая, грязь под колесами, как колеса эти с натугой вертятся, готовые в любую минуту завязнуть, и как шипит и пузырится, пенясь в невидимых лужах, теплый, под стать этой ночи, дождь. "Да, от Мохача, конечно, далековато... - подумал Отон. - Зачем понадобилось отцу забираться в такую даль?" Автобус дернулся, минуя очередной ухаб, отражение в давно не мытом стекле качнулось в точности как Отон Бендик; кроме собственного смутного двойника смотреть было не на что. Молодой человек со скукой поглядел вперед, где перед тенью шофера плясал рассеянный свет зажженных фар, в начале путешествия бодро рассекавших темень, а теперь непоправимо завязнувших в мороси, - и в этот момент водитель за темной полупрозрачной перегородкой резко вывернул руль влево и дал по тормозам. Автобус опасно накренился, поехал куда-то вбок, пугающая невесомость неизвестности длилась несколько мгновений, а затем Отон понял, что они все-таки устояли; мотор шумел уже без надрыва, успокаивающе, и водитель, успевший - интересно, когда? - покинуть свою кабину, объяснялся снаружи с группой молодых людей. Бендик вывернул шею, пытаясь разобрать по жестам, о чем говорят. Кажется, суровый шофер с достоинством оправдывался, ему лаконично отвечала невысокая фигурка с зонтом в руках, потом спорившие обернулись и дружно заглянули под кузов машины, заляпанный теперь грязью аж по самое стекло. Фигурка под зонтиком повелительно взмахнула рукой, водитель поспешно влез в кабину, а компания споро, но без лишней суеты взялась за борта автобуса и покатила его вперед. Бендик даже не успел удивиться, что водитель не попросил пассажиров выйти, как возвращенный на взлобье автобус уже снова заурчал, заплевался ошметками грязи из-под колес и гостеприимно раздвинул двери перед незнакомцами, прежде чем рвануть с ветерком. Ошалевшие таможенники жарко спорили позади свистящим полушепотом, но, завидев компанию Бендик насчитал десятерых, - замолкли и откинулись на сиденья. Шофер знай себе набирал скорость; оглянувшись на оставленное место, Отон успел мельком заметить покосившуюся остановку - видимо, здесь тормозили только по требованию или при наличии пассажиров.

Компания подобранных шофером незнакомцев тем временем шумно расселась по салону и затеяла странную беседу по-немецки, смысла которой Отон упорно не разбирал, потому что каждый из молодых людей ухитрялся одновременно отвечать нескольким другим, развивающим явно собственные темы.

- ...знаешь, от этой аутентичности меня уже подташнивает потихоньку!

- ...а я слышал, что ты опять перевел в особняке всю бумагу, Алечка, у тебя словесное недержание?.. Но-но, уважь папу, убери свои грабли подальше!

- ...главная его ошибка в том, что он считает себя мессией, не имея прав на это...

- ...Обана! Я, кажется, оставил Филькину гитару в супермаркете!

- ...надеюсь, в Ильзенге есть хоть какая-нибудь готовая еда! я просто подыхаю с голодухи!

- ...посмотри на это с другой стороны, не забывай, ты тоже судишь предвзято...

-...и как-то за один век он кокнул штук пятнадцать своих потомков...

- ...мука, мясо, лук, помидоры, перец, масло... не вижу масла... А соль мы купили?

- ...Рахиль, милая, не тормоши мейстера, пожалуйста, лучше садись ко мне...

- ...а в том издании у него была презабавная опечатка...

Под разницу звучания их голосов Отон незаметно задремал и сквозь дрему слушал их, как артистов в опере; голоса, разные по тембру, но одинаково красивые и сильные, словно исполняли все вместе какую-то виртуозную партию. Вырвало его из дремы неожиданно прозвучавшее имя - имя его отца. Отон вздрогнул и выпрямился в кресле.

-...он уже перешел к береговым розам, ну, знаете, к этим пепельно-розовым. Планирует на следующий месяц разбить под новые сорта еще один участок около сиреневой беседки. В общем, нашему Хайасинту работы хватает. - Говорила узкоплечая хрупкая девушка, беловолосая, с изумительно тонкими чертами лица. Голос у нее был хрипловатый, спокойный, заставляющий прервать дела и прислушаться. После ее слов разговор у компании опять перекинулся на какие-то запредельные для Отона темы.

- Любопытно, правдиво ли это предсказание... - задумчиво начал юноша лет восемнадцати, очень красивый в профиль; но, когда на краткий миг он развернулся в сторону Отона, тот вздрогнул при виде черной повязки, пересекавшей правую сторону молодого лица.

Второй, самый крупный в компании, пренебрежительно махнул рукой, светловолосый рядом с ним пожал плечами.

- Мои сны не говорят ничего определенного, - ответил он, - их можно толковать и в одну, и в другую сторону... чем тут некоторые и занимаются, юноша с усмешкой покосился на двух женщин - блондинку и рыженькую, стоящих в обнимку на ступеньках автобуса. Рыжая вспыхнула и сердито тряхнула волосами, однако блондинка всего лишь презрительно фыркнула и сделала в адрес светловолосого парня неприличный жест.

- Я, по крайней мере, сплю мирным сном, - звонко и насмешливо добавила она. - А тебе, Йортлунн, не дают покоя лавры мессии.

- Полегче, Ирен, Алекс, друзья мои, - пресек разгорающийся спор молодой мужчина в очках, которого Отон выделил сразу по мягкому бархатистому баритону. - Каждый волен придерживаться своей точки зрения.

- Это мы и без тебя знаем, - не сдавалась блондинка. - Придумай что-нибудь поумней да позаковыристей, Кази!

- Начинается... - смущенно пробормотал темнокожий юноша, девочка лет десяти у него на коленях заелозила, засмеялась и обвела лица спутников довольным взглядом.

- Несмотря ни на что, - ее серебристый голосок звучал подобно колокольчику, - и мы, и вы рады, что собрались вместе.

- Да уж, радости - полные штаны! - Ирен взяла пониже тоном. - Все прочие отдыхают или мрут от зависти. Что ты лыбишься, Эрнё, я серьезно говорю!

Последний в этой компании, подросток - Отон сначала не разобрался, мальчик это или девочка, - улыбался краешками губ, прислушиваясь к спору; голова его покоилась на плече цыгана - того, который был крупнее всех и небрежно отмахивался от реплик одноглазого.

Подросток, не меняя позы, процитировал что-то по-венгерски и добавил:

- Это ведь не Джас выдумал.

- Я захватила Хэролда, так что можно все проверить, - сердито, как показалось Отону, вмешалась в разговор рыжая подружка Ирен. - И давайте сейчас не будем об этом!

- О, великий Хэролд! О, эра компьютерного разума! полушутливо-полураздраженно подхватил одноглазый. - Давайте правда не будем!

В беседе образовалась неловкая пауза, и нити недосказанных фраз повисли в воздухе, подобно разорванной паутине. Поколебавшись, одноглазый попросил почти заискивающе:

- Спой нам, Эрнё. Пожалуйста.

Тогда в воздух тихо-тихо, не громче дождя за стеклом, пролилась песня.

- В сплетеньях светлых веток лип

угас охотничий призыв.

Однако мудрых песен стаи

в кустах смородины порхают.

К чистому негромкому сопрано подростка присоединился баритон того, которого назвали Кази, вслед за ним вторым голосом включилась блондинка.

- Пусть кровь смеется в наших венах.

Лоза с лозой сплелись невинно.

Красиво небо, словно ангел.

Лазурь сливается с волною.

Вся компания подхватила пение, настолько самозабвенное, что становилось ясно: этим десятерым брезжит за словами Артюра Рембо какой-то иной, только им одним понятный смысл. Они пели, достигнув крещендо:

- Я выхожу. Коль солнце ранит

меня лучом, в траву я рухну.

Отон слушал, и солнце, соткавшееся из слов и музыки, - головокружительное, необъятное, - вспыхивало и гасло в его груди. Солнце это немилосердно жгло его запрокинутое лицо с зажмуренными глазами, так что Бендику было вместе и страшно, и хорошо - он знал откуда-то, что такова истинная ласка горящего океана, кажущегося нам звездой, безобидным светилом.

Потом все кончилось, остались только ночь, ощущение движения, близость промозглой сырости да голос подростка, равномерно приближавшийся к одиночеству по мере того, как затихал хор.

-...голод, жажду

тебе, Природа, я вручаю.

Корми, пои меня, коль хочешь.

Ничто меня не обольщает.

И никому я не желаю

дарить улыбку. Пусть же будет

свободною моя беда...

Зашуршали, заскрипели, открываясь, раздвижные двери автобуса. Водитель что-то буркнул в микрофон, Отон еще был слишком потрясен, чтобы следить за окружающим, а потому до него не сразу дошло, что они стоят неподвижно, что путешествие его завершается здесь. Очнулся он только тогда, когда Ирен легко сказала, чуть помешкав на ступеньках:

- Ну, вот и дорогу скоротали, спасибо Эрнё. А теперь давайте-ка поторопимся, надвигается рассвет, а у меня с вечера и маковой росинки во рту не было.

Все как-то оживились, задвигались, будто гостеприимный дом поманил их, и они предвкушали, даже смаковали радостную встречу с ним. Парни и девушки, передавая друг другу рюкзаки и сумки, выпрыгивали в серую мглу, растворяясь в ней, подобно призракам. Бендик, растерянно застывший в центре салона, провожал их завистливыми взглядами, мучительно желая и никак не решаясь спросить у них дорогу к Берегу Белых Роз. Было еще одно обстоятельство, усилившее его колебания: кажется, они знали его отца, если только это не привиделось ему во сне. Так, размышляя, но не двигаясь с места, в каком-то отупении он наблюдал, как молодежь из Ильзенге покидает автобус. И лишь когда цыган, спина и ноги которого терялись в утреннем тумане, принял у подростка последнюю сумку и протянул руки, готовясь принять наружу его самого, Отон отчетливо осознал, что это его последний шанс поймать за хвост ускользающую удачу.

- Простите! - рванулся вперед и опять нерешительно застыл. Но темноволосый юноша, ниже Отона на целую голову, будто ждал, что к нему обратятся.

- Да? - он махнул рукой цыгану, - Иди, иди, Филипп, я догоню, - после чего развернулся к Отону и склонил голову к плечу, внимательно и дружелюбно глядя на него снизу вверх, - Я вас слушаю.

Туман ли был тому виною или Отонова усталость, - на миг лицо собеседника, поразившее его своей недетской отрешенностью, показалось ему нечеловеческим. Такие лица бывают у святых на иконах, у ангелов, если они существуют, или у демонов, которые, по сути, равнозначны ангелам. Но Отон отбросил это ощущение, вытолкнув из памяти заранее заготовленные слова:

- Вы, похоже, местные... Простите за беспокойство, но... не знаете ли вы дорогу к Берегу Белых Роз?

Подросток слабо усмехнулся, словно его позабавил вопрос.

- Знаю и с удовольствием провожу вас. Я там живу.

Пансионат для дваждырожденных.

Сначала Отон привычно просыпался на рассвете - его будили птицы, поющие над окном, которое он попросил не закрывать, и ему пошли навстречу, хотя сами хозяева держали старинные ставни своих окон наглухо затворенными и зашторенными. В эти первые дни, никого практически не встречая, он гулял по окрестностям: изредка спускался к Дунаю, но куда чаще осматривал цветники вокруг дома, а раз пешком дошлепал до той остановки, которую видел ночью, правда, весь с ног до головы измазался в грязи, что отбило в нем охоту к дальнейшим походам. Ближе к вечеру он возвращался; тем временем, хозяева один за другим покидали свои комнаты, разбуженный дом наполнялся молодыми звонкими голосами - эхом их споров, пения и шуток. Им было тесно вместе, и они сходились в гостиной только для ужина, а потом снова разбредались по углам. Светловолосый Алекс предпочитал уединение... либо общение с Эрнё тет-а-тет, и Бендик не взялся бы угадывать, что Алексу нравится сильнее. Цыган, Филипп, будучи в угрюмом настроении, сматывался в городок неподалеку, тогда ночью Отона будила его пьяная ругань под рядами спален; бывало, Филипп, наоборот, становился чрезмерно весел, безостановочно бренчал на гитаре, хохотал над своими и чужими шутками, однако он держался особняком и никогда не заговаривал с Отоном. Его глухая подспудная вражда с одноглазым Глигором оставалась постоянной мишенью для обидных острот, из чего Отон заключил, что Филиппа здесь недолюбливали. Глигор, по контрасту, был приветлив и охотно беседовал, если его вынуждали к беседе, но изворотливость одноглазого не нравилась юному Бендику. Остальные, за исключением хозяина, вообще не заинтересовались им, либо заинтересовались самую малость. Отон вскорости понял, что, обратись он к кому с вопросом, Ирен уничижительно фыркнет и отойдет, рыжая шведка Кристина вежливо улыбнется и ответит, что сама гостит впервые, темнокожий Наби сделает каменное лицо и отмочит что-нибудь по-арабски, а художница Жюли будет рассеянна, и в глазах ее застынут замыслы будущих полотен... короче, на Бендика смотрели в этом доме так, как смотрят на домашнее животное: его могут в минуту хорошего настроения почесать за ушком, а могут и пнуть, если подвернется не вовремя. Один Эрнё держался так, словно все его время целиком в распоряжении Отона; что же касается отца...

Собственно, Отон поменял день на ночь именно ради разговоров с отцом. На удивление быстро освоился с новым режимом: днями приучился спать, а вставал из постели с наступлением темноты, и всегда молчаливая, сосредоточенная Рахиль уже сидела на полу около его двери с вечными сладостями в кулачке. Могло ли быть так, что Эрнё приставил ее к Отону в качестве сторожа? Или ей было велено охранять человека от остальных вампиров?

О том, что они вампиры, Отон услыхал от отца в первую же ночь своего приезда сюда...

Он открыл глаза и немедленно вспомнил, что находится в чужом доме. Солнце, казавшееся седовласым в окружении белесой дымки, уже спеша за горизонт, щедро поливало пол и распахнутые ставни косыми лучами. Веяло свежестью. Отон оделся и отправился на экскурсию.

В темном коридоре, приятно пахнущем лаком и старым деревом, он незамедлительно столкнулся с Эрнё.

- А, проснулись, наконец? - Улыбка. - Ужин только через час, хотите прогуляться или мне показать вам дом?

- А как вам удобнее? - с внезапным любопытством спросил Отон. - Кто я для вас - обуза, загадка, просто еще один гость?

Собеседник рассмеялся.

- Редкая в наше время искренность.

Отон почувствовал себя польщенным и поспешил в свою очередь сказать приятное:

- Скорее, это вы располагаете к доверию.

- Для начала давайте познакомимся, как полагается. Меня зовут Эрнё Вардьяш, а вас?

- Мое имя Отон Бендик, и я приехал на поиски моего отца.

При звуке произнесенного имени лицо Эрнё омрачилось тенью тревоги, пропавшей так же внезапно, как перед тем возникшей. Он помедлил, наконец, ответил с явной неохотой:

- Я знаю вашего отца. Он живет здесь. Но вам лучше не беспокоить его, хотя, конечно же, окончательное решение вы примете сами.

- А... что с ним случилось? - тихо спросил молодой человек и, видя недоумевающий взгляд подростка, заторопился. - Понимаете, мы с матерью долгое время считали его мертвым, даже нет, не мертым, пропавшим без вести, а потом мать умерла... год назад... - зачем-то уточнил он. - А позже я наткнулся на фамилию отца в Сети...

Выяснилось, действительно странная история - с халявной ночевкой в интернет-клубе, где подрабатывал знакомый знакомого, чьей обязанностью было распечатывать на принтере некоторые из приходящих на его ящик сообщений; там-то, совершенно случайно заглянув через плечо приятеля, Отон рассмотрел в чужом письме знакомое имя. Подумал, что совпадение, однако на всякий случай запомнил адрес, надписанный приятелем на почтовом конверте - письмо должно было проследовать далее обычным старомодным путем.

Все это юноша путано изложил Эрнё. Тот выслушал, не прерывая ни словом, ни жестом, покачал головой и сделал Отону знак следовать за собой.

Они прошли из конца в конец несколько довольно длинных коридоров, спустились по маленькой лесенке и через кухню попали на застекленную террасу, пристроеную к торцу сельского здания. Солнечный свет здесь заслоняла громада строения, было сумрачно, и со всех сторон к ступеням подступали громадные розовые кусты, усеянные бессчетным количеством бутонов. Отон увидел перед собою лабиринт, запутанный, хаотический сад, заполненный одними только розами. Кое-где колючие плети перекинулись через дорожки, запущенные и заросшие сорной травой, а в воздухе витал сладкий аромат распускающихся цветов.

- Пойдемте, - Эрнё спустился с террасы и двинулся вперед. - Но предупреждаю: вряд ли вы получите удовольствие от этой встречи.

Лавируя между кустами, они заметили человека, сидящего на корточках и уставившегося в землю, и еще прежде чем они подошли, у Отона екнуло сердце от посетившей его безумной надежды.

- Здравствуй, Джас, - заговорил Эрнё, приблизившись. - Чем занимаешься?

Человек, отряхиваясь, поднялся с корточек и уставился на них. Отон расширившимися глазами смотрел на него и не мог вымолвить ни слова: человек был его отец, однако выглядел он так, будто видел Отона впервые в жизни. Руки его были покрыты засохшей грязью, за пояс заткнуты садовые ножницы, но глаза такие ясные, какими не были в прежней жизни, и заметно было, что ему не терпится вернуться к созерцанию почвы, от которого его оторвали.

Наконец, Джас безразлично отвел взгляд от сына и ответил, обращаясь исключительно к Эрнё:

- Погода хорошая. Я посажу сегодня еще кустов десять.

Они заговорили о погоде, а Отон, ослепленный, оглушенный, топтался рядом, гадая: отец сошел с ума? у него потеря памяти? или он зачем-то притворяется, что не узнал Отона? или же это не отец, а просто чертовски похожий на него мужчина? Тут Эрнё сказал, раздельно и медленно, как говорят ребенку:

- Джас, посмотри-ка сюда, на этого юношу. Он хочет с тобой поговорить. Я сейчас уйду и оставлю вас вдвоем. Надеюсь, ты не причинишь ему вреда, тем более что скоро время ужина, - мы ждем вас обоих, - и не успел Отон удивиться странному поведению подростка, как они с отцом остались наедине.

- Ха! - проворчал отец. - Неужели не ясно, что я не стану наносить вред собственному сыну? - Он пошарил за ближайшим кустом, вытащил заступ и ловко воткнул его в землю. - Как ты думаешь, Отон, какой сорт здесь будет смотреться лучше: бордовых или желтых?

- Я... не понимаю, отец...

- Чего тут понимать-то? - недовольно проворчал Джас. - Мне нужно принять решение.

- Ты издеваешься надо мной, отец?! - Молчание. - Я не въезжаю, - уже срываясь на истерику, зачастил Отон, - как ты можешь думать о цветочках, когда я искал тебя, и вот встретил, ведь мы считали тебя погибшим, отец! и я хочу знать, что с тобой случилось, и почему ты ни разу не дал знать о себе, если все это время помнил о нас, и я... - против воли он захлебнулся тем, что четыре года носил в душе.

- Все, выдохся? - сурово спросил Джас. - Теперь послушай сюда. Это было невозможно по одной простой причине: я действительно был мертв. Я и сейчас мертв, и когда вскапываю землю, и когда произношу эти слова. Я смотрю на тебя глазами покойника. Меня не существует.

Он говорил так обыденно, с такой непоколебимой, леденящей душу уверенностью, что Отона прошиб холодный пот, ибо от прозвучавших невозможных слов на него повеяло первобытной жутью и мурашки поползли по коже.

- И все, кто в этом доме, - той же породы. Напрасно ты приехал за мной, сынок, я живу потусторонней жизнью, которая замирает к рассвету и возобновляется с приходом сумерек. Я знаю, о чем ты думаешь: твой отец свихнулся, либо стал жертвой порочной клики сектантов. Но единственная правда - это та, которую я открыл тебе только что...

От дома отделился и величественно проплыл в неподвижном воздухе оглушительный удар гонга. Отец осекся.

- Ужин, - сказал он спокойно, откладывая лопату. - Не стоит опаздывать, да и ты, наверное, голоден. Идем.

И Джас первым направился к террасе, тускло светившейся в сумерках стеклянными боками.

Разговоры в царстве теней.

- Я люблю тебя... - шепот из-за приоткрытой двери повторился, сделался явственней и объемней. - Ты - мое божество, мой единственный идол. Это несправедливо. Я имею в виду твою смерть. Это неправильно - ты и так мертвый. Не умирай, пусть уж лучше я... - и внутри закончили совсем тихо: - ...лучше я умру за тебя.

Отон застыл в неподвижности, стараясь не дышать, и гадая, кто бы это мог говорить такие жуткие вещи и кому? Потом спохватился, что первый же, кто выйдет в коридор, наверняка примет его за шпиона, - и будет прав, хотя, с другой стороны, мог ли юноша знать, какая из дверей ему заказана? Тем не менее, он попятился, под стопой скрипнула половица, и у Отона перехватило дыхание, однако никто не всполошился - в коридоре царила мертвая тишина. Похоже, посетители решили удалиться из комнаты иным, неведомым Отону путем. Не сдержав любопытства, молодой человек приотворил загадочную дверь и сквозь щелочку обозрел помещение: грязноватый паркетный пол, рассохшаяся оконная рама и кругом - хоть шаром покати, только в центре на полу стоял натянутый и готовый к работе холст; впрочем, никакого изображения на нем Отон не заметил.

Он бродил по дому в разгар полудня - маялся бессонницей и бездельем. Обнаружил библиотеку, бар, битком набитый бутылками, а теперь вот мастерскую Жюли. Интересно было бы найти чье-нибудь дневное убежище, подумалось ему... хотя нет, не хочу я находиться рядом с вампиром в момент пробуждения. А еще у них тут где-то должно быть кладбище с безымянными холмиками могил, куда бы мне тоже ни в каком виде попасть не хотелось...

Тьфу, что за глупости! Отон потряс головой. Его не тронут, раз сам мейстер пообещал, поклялся в этом отцу.

Бендик-младший, вздыхая, побрел назад. Третий, изученный им этаж был последним: голые стены, запах брошенного жилья, на окнах - ни тряпочки, да золотистая пыль, попавшая в сноп ярких солнечных лучей. Отон поспешил вниз, но внезапная мысль остановила его на середине лестницы: неужели я настолько пропитался этим... всем, что мне тоже неуютно находиться на свету? Задрав голову, он вгляделся: слабое радужное сияние, добравшееся до лестничного пролета, казалось совсем не опасным, умиротворяющим, чем дальше книзу, тем скуднее становилось освещение, и уже подножие лестницы терялось в сухой темноте, шелушащейся лаком и известкой. Словно дорога в царство Аида, подумал Отон, возобновляя спуск, - и понял, откуда пришла ассоциация. Совсем близко наигрывали на рояле знакомую мелодию.

На осторожный стук изнутри резковато ответили:

- Войдите! - Голос был женский, незнакомый. Молодой человек толкнул тяжелую створку, вступая под сень строгих деревянных шкафов, до потолка забитых толстенными громоздкими томами. Девушка, стоявшая к нему вполоборота, рассеянно водила пальцем по запыленным корешкам. Это была смертная, вне всяких сомнений: лет двадцати на вид, высокая, слегка сутулая, темноволосая, без каких-либо следов косметики на лице.

- Здравствуйте, - растерянно сказал Отон и про себя подумал: вот еще сюрприз - не отвык ли я вдобавок от нормального общения?

- Вы - Отон? - спросила она вместо приветствия и наконец-то подняла на него глаза - два золотистых ободка в серую крапинку. - Меня зовут Клара Хоффмайер. Будем знакомы.

Девушка протянула ему загорелую руку, и Отон, глядя на ее маленький волевой подбородок и ощущая крепкое пожатие, словно пробуждался от телесного сна.

- Очень приятно, - пробормотал он. Клара, однако, медлила, не выпуская его ладони. Ее ноздри дрогнули.

- От вас исходит запах солнца, знаете, как от раскаленной крыши...

- Знаю, - с внезапной уверенностью заявил он, хотя никогда не обращал внимания на то, как пахнет черепица в полдень. - А от вас - розами. Наверное, белыми.

Клара улыбнулась.

- Наверное, так пахнет все, принадлежащее этому дому, - тут она отодвинулась в сторону, будто очнулась и только что поняла, где находится. Собственно, я зашла ненадолго...

Вот, подумал Отон, ей уже неловко со мной, - и погрустнел. Клара поправила волосы перед зеркалом и повернулась к нему.

- Я ухожу. Вы меня не проводите?

"Нет, показалось", - подумал Отон, видя ее ласковый взгляд.

- А вы часто сюда забегаете?

Девушка кивнула, но как-то задумчиво, нерешительно, и до самого крыльца они хранили настороженное молчание. Только у выхода она снова заговорила:

- Мой дед работал у Эрнё управляющим. А я - апостол пятой розы, только не спрашивайте, что это означает, еще слишком рано вам что-либо понимать, - и безо всякого перехода добавила: - У вас какая группа крови?

- Третья, - покорно ответил юноша, надеясь задержать ее подольше.

- А резус?

- Положительный.

- Ну... - Клара поколебалась, - возможно, мы увидимся скорее, чем вы думаете!

Когда она спешила по тропинке прочь, ее платье поминутно путалось в колючих розовых плетях, и Отону, который до последнего следил за Клариным уходом, почему-то было жаль шелковистой ткани. Уже сделавшись малоприметной точкой в отдалении, она обернулась и помахала ему рукой. Молодой человек сложил руки рупором и прокричал:

- Мы увидимся в любом случае, обещаю вам, Клара! - а потом еще долго стоял возле крыльца, засунув руки в карманы и бессмысленно насвистывая бравурный марш.

Близко к сумеркам его подстерегла еще одна, малоприятная встреча.

- Значит, вы обследовали дом, - сказал человек из тени, которого Отон сначала не заметил, и сколько ни бился потом, не сумел найти, где состоялся их разговор в этом саду, по которому он блуждал ошалевший, словно ошпаренный.

- Мне не спалось, - Бендик демонстративно не удивился, - а вы тоже апостол?

- А вам-то какое дело? - грубо отпарировал смертный, пыхая дешевой вонючей сигареткой. - Вы хоть беседку видели?

- Нет, - обиделся Отон. - А что там такого особенного в беседке?

- Захочется, так сами посмотрите, чтоб вам так же мерзко стало, как мне, ежели пойдете! - и мужчина произнес с ожесточением: - Боже, до чего мне здесь все опротивело, опостылело! Вся эта собачья работа - а для чего, зачем?! Они заманивают меня сюда, я, как порядочный историк, ликую при мысли: вот живые свидетели восемнадцатого, нет, даже семнадцатого века, - и что? Вчера труды этих двух месяцев пошли насмарку! Это я не вам жалуюсь, юноша, не обращайте внимания. Просто мне взбрело в голову поговорить со смертным, не имеющим отношения к здешнему безумию. Но вы уже отравлены окружающим. Ладно, прощайте, Бендик, надеюсь, что больше не увижу вас.

Затерев окурок, неизвестный неторопливо удалился, в результате Отон хорошо разглядел только широкую спину, обтянутую легкой светлой курткой. Обескураженный, он фыркнул, потоптался на месте, но наконец-таки, спасовал перед жгучим любопытством.

Беседка обнаружилась у самого обрыва, над крутою тропой, уводящей к Дунаю. Солнце щелкало в лоб каждого, заходящего с пяти до шести, на некрашеных садовых скамейках чинно были рассажены всевозможные куклы - из фарфора, пластмассы, дерева. Куклы и пупсы изумленно запрокинули изувеченные головы к потолку, у каждой рукою неизвестного вандала выковыряны зрачки, лишь немногие могли похвастаться наличием одного-единственного глаза, неизвестно как уцелевшего на пиршестве разрушения. Если б не эта жуткая деталь, сборище игрушечных человечков смахивало на мирный сельский пикник. Они были старательно наряжены и тщательно причесаны, и даже позы - Отон мог бы в этом поклясться! - выдавали их отношение друг к другу. Вот пупс с веткой увядшей сирени и разрезанным ртом, чтобы казалось, будто он ухмыляется, приятельски обнимает другого пупса, но тот смотрит в сторону, на фарфоровую куколку с книжкой. А рядом важная кукла в самом пышном наряде флиртует с пупсом, на носу у которого - сделанные из проволоки очки. Из расковырянных глазниц на Отона недружелюбно уставилась темнота, будто он нарушил интимную жизнь игрушек. Он попятился прочь, на расшатанной ступеньке споткнулся и, ободравшись, то ли сбежал, то ли слетел на землю. "Нет, все, домой - и выспасться, выспаться получше! Только бы эта жуть не привиделась!.."

Из века в век кочующие строфы.

Далеко за полночь под окном его спальни затрещали кусты: Филипп, как матерый лось, пер напролом, таща на буксире своего смертного дружка. Акустика снаружи была ну просто изумительная!

- Ты не должен так много пить! - заплетающимся языком увещевал цыгана неизвестный приятель. - Не жалеешь себя, так пожалей меня! Ф-филя, да куда тебя несет, блин?!

- Опа! - Зазвенело стекло. - Да, Джек, ты как всегда прав, - сказал Филипп на диво трезвым голосом. - Теперь мне влетит.

- С-слушай, - вздох с отфыркиваниями, - так зачем ты к какой-то там матери столько пьешь, а?

- Понимаешь ли, дорогой... Когда я в городе, мне скучно, поэтому я пью. А когда я здесь, то делаю больно ему, и от этого со всех ног бегу в город.

- Что ты гонишь? Ну кому ты сделаешь больно!? Пос-смотри на свои честные глаза. Ну? Ну кому?

- Ну... ты знаешь, кому. - Шепотом. - Ему.

"Начались откровенные излияния, - подумал Отон, - фонтан истин, потому что все затычки выбиты алкоголем. Не желаю я это слышать, а желаю я спать, чего мне здесь точно не дадут..."

Он решительно встал, натянул халат и покинул комнату.

"Вот так. Теперь хоть внутрь залезьте, хоть до утра сидите!"

В библиотеке, куда его вполне логично потянуло, царил тихий уют, горела настольная лампа; там Эрнё просматривал какие-то бумаги, и через его плечо молодому человеку был виден краешек листа, исчерченного загадочными диаграммами.

- Приветствую, - сказал Эрнё, не оборачиваясь. - Клара заходила днем?

- Да, - подтвердил Отон, и горячая волна смущения обожгла его лицо, словно молодого человека изобличили в чем-то нехорошем.

- Она хорошая девушка, - рассеянно заметил вампир. - Не обижайте ее, Бендик.

- Ни в коем случае, - смиренно сказал Отон. - Она просто поинтересовалась, какой у меня резус.

Собственно, он не надеялся на разъяснения, поэтому ответ Эрнё застал его врасплох.

- Видите ли, Отон, - отодвинув от себя зашелестевшие листки, мейстер расслабленно откинулся на спинку кресла, - достоверно известно, что вампиром может стать только человек с отрицательным резус-фактором. Анатомия и физиология вампира - вот чем интересуется Клара Хоффмайер, и вам придется с этим смирится, если девушка действительно вам нравится.

Отона передернуло.

- Вы бы знали, как вы сейчас циничны!

- Я с облегчением забываю о морали в том случае, если мораль ведет ко лжи и путанице в человеческом сердце.

- То есть, при наличии вопросов с моей стороны, вы обещаете удовлетворить мое любопытство?

Мейстер предостерегающе постучал ногтем по полированной крышке стола.

- Не любопытство, Бендик, а насущную потребность!

- Ну хорошо... Скажите, кто такие апостолы?

Эрнё улыбнулся.

- Ничего мистического. Если коротко, апостолом мы называем человека, ставшего спутником вампира. Некоторые из нас тоже были прежде такими людьми. Апостол повсюду сопровождает вампира, изучает его, оказывает помощь, иногда кормит... впрочем, последнее зависит от степени близости между ними. Отличие спутников от обычной, простите, пищи, в том, что они эмоционально преданы нам. Они добровольно избрали себе такую судьбу.

- Но... апостолы, розы, мессия! Для чего эти аллюзии на христианство?!

- Похоже на богохульство, не так ли? - отрывисто сказал мейстер, поднимаясь. - Не отрицайте, вас задели за живое именно эти сравнения. По общераспространенным понятиям уже само наше появление является кощунством, посягательством на божественные устои, так что с того? Мы тоже созданы Природой. Оказалось, что, невзирая на бессмертие, мы способны сохранять человечность, в отличие от вас, с каждым шагом все больше удаляющихся от нее. Душу человечества веками подтачивал червь неудовлетворенности и беспомощности, и человек предпочел терпеть этого червя в угоду прогрессу. Нас это не устраивало. Наплевав на прогресс, мораль, религию, мы избавились от проблем, смущающих смертные умы.

- Да, но заодно с червем вы выдрали с корнем и свою бессмертную душу! торопливо и громко заговорил возмущенный Отон. - Вы трусливо отказались от всей полноты опыта, накопленного людьми. Это только справедливо, что вас почитали за изгоев!

- Вы ошибаетесь, Отон, - спокойно, сожалеюще отозвался Эрнё. - Мы и есть бессмертная душа, пусть еще не совершенная, но уже обогащенная упомянутым опытом и ждущая причащения от Духа. - Глаза его в полумраке комнаты наполнились синим сумрачным огнем, и юноша невольно отшатнулся. - Не бойтесь, я не ем гостей. И никогда не причинял боли тем, чья кровь шла на поддержание моей жизни. Успокойтесь, присядьте. Я расскажу вам о поверье, существующем в Ильзенге.

Он подошел вплотную, принуждая смертного опуститься на скамью перед незажженным камином, и даже сквозь одежду Бендик почувствовал жар, исходящий от руки вампира. Что-то было в этом нереальное, но что - он не успел разобраться, Эрнё уже приступил к рассказу:

- Земля Ильзенге всегда рождала странные мысли и образы, даже материальный мир здесь замысловат и причудлив. Возможно, эта особенность заставляла людей выдумывать в применении к ней нечто чудесное, вплоть до идеи, что Ильзенге приютила в свое время кого-то из апостолов Иисуса. Тем не менее здешние места могут похвастаться биографией только одного знаменитого человека, - известного в свое время, конечно, поскольку сейчас он интересен разве что историкам.

Эрнё развернулся к книжным полкам и, роясь в книгах, приглушенно продолжил:

- Дело было в шестнадцатом веке, человек, о котором я говорю, Дьёрдь Дубец, славился своей недюжинной эрудицией, а также в совершенстве изучил римское право и латынь, поэтому его приглашали в разные комитаты на должность нотария. Он привык проводить месяцы в постоянных разъездах, следить за судопроизводством в седриях и вести протоколы заседаний. Хотя за его работу платили пустяк, его устраивала такая жизнь... впрочем, Дубец был холост. В Ильзенге он побывал всего единожды - заехал сюда по дороге в Мохач, потому что его грозила захлестнуть ночь. Утром наш Дьёрдь мелкой монетой заплатил за ночлег и ускакал как ни в чем не бывало, но хозяйка, прибирая постель, наткнулась на клочок исписанной бумаги, оставшийся после гостя. Будучи неграмотной, она отнесла бумагу священнику, и содержание обрывка так поразило последнего, что он сохранил текст в местной церкви. Вот, кстати, и копия...

Мейстер довольно бесцеремонно выдрал из второго ряда книг засаленный том, который сам раскрылся примерно посередине.

- Это были стихи на венгерском, - пояснил Эрнё для Отона. - Содержание примерно такое: когда на обрывистом берегу хлебосольной реки цветы будут все разом разбужены и раскроют свои венчики, сверху снизойдут великая надежда и великая мощь. Алая роза благосклонно улыбнется чайной, бордовая - сольется в поцелуе с охряной... и так далее, всего в поэме перечисляются девять роз: алая, чайная, бордовая, охряная, черная, белая, пепельная, розовая и последняя, цвет которой не назван. Из поэмы можно уяснить, что восемь роз расцветут для жизни, а последняя - для гибели, которую ей принесет нож садовника. А в самом конце говорится, что все розы должны распуститься к приходу мессии, благодаря чему текст и нашел горячего почитателя в лице местного каноника. Ну, что вы об этом скажете? - лукаво обратился Эрнё к юноше. Отон передернул плечами.

- Пока что похоже на сказку.

- Это лишь середина истории. Веком позже в Ильзенге поселился на покой пожилой аристократ, всю свою молодость сражавшийся с турецкой заразой. Ради удобства повествования назовем его вице-ишпаном. Книга, лежащая у меня на коленях, принадлежала ему. Это хроника нашего комитата, преподнесенная вице-ишпану местным священником - другим, потому что первый благополучно почил в бозе на пятьдесят лет ранее. В возрасте покойного каноника знатный венгр, потерявший вкус к вину и тягу к женщинам, перелистывая ради развлечения богоугодную книжку, случайно наткнулся на поэму и малость тронулся умом. Он прочно уверился в пророческом характере стихов, а себя отождествил с садовником, готовящим сад к приходу Спасителя. Конец его жизни был омрачен частыми визитами кредиторов - на разбивку розового сада тратились крупные суммы, и аристократ здорово залез в долги. Тем не менее начинание его процветало, благоухало и приносило вице-ишпану удовлетворение - что в преклонном возрасте заменяет человеку здоровье. А потом настал так называемый "черный год". Помещик насчитал семь казней ильзенгейских, вполне в духе Ветхого Завета, который он перетолковывал по своему разумению: морозы, поднятие Дуная (тогда берег был ниже, чем теперь), нашествие прожорливых насекомых, мучнистая роса, стадо коров, неизвестно как забредших в господский сад, далее - ураган, поломавший то, что еще уцелело; ко всем этим бедам прибавьте угрозы въедливых кредиторов - и вы поймете, почему старый венгр лежал при смерти.

Он не вставал с кровати, хотя недомогание его было чисто душевного характера. Слуги, желая порадовать хозяина, сообщили ему, что у крыльца распустилась одна упрямая роза, но могло ли это ободрить умирающего, когда дело его жизни целиком обратилось в руины?

И вот, как повествует легенда, во сне ему явился ангел с огненным мечом и сказал: "Господь покарал тебя за гордыню, так как время для цветения не настало. Ты заслужил единственную розу, и милостивый Господь оставил ее тебе. Смирись же!"

Вице-ишпан проснулся на рассвете и почувствовал, что в силах самостоятельно сойти с постели. Туманным росистым утром он сошел с крыльца, и аромат цветка вел его к цели, как вдруг он заметил незнакомого человека, который стоял к нему спиною и мочился на драгоценный розовый куст. Разгневанный венгр выхватил саблю...

Дверь с грохотом распахнулась, пропуская Филиппа. Мейстер, осекшись, вскинул удивленные глаза, и улыбка слетела с его презрительно искривившихся губ.

- Что тебе нужно?

Цыган молчал. Эрнё кошачьим, бесшумным шагом обошел его кругом, внимательно вглядываясь в бессмысленные черты вампира. Филипп, неразборчиво мыча, потянулся к нему рукой со скрюченными пальцами.

- Что? - в голосе мейстера зазвучали злые нотки. - Я ведь просил сегодня меня не беспокоить!

Филипп, качнувшись, энергично отмахнулся ладонью от света лампы.

- Болван Граховски! - громко произнес Эрнё. - Спать, иди спать, Филипп.

Цыган вместо ответа начал медленно клониться вперед.

- Аааа! - вырвалось из его разинутого рта, он ладонями впился в плечи Эрнё, вжимая мейстера в книжную полку, кудлатой головой приникая к открытому беззащитному горлу. Эрнё коротко, болезненно охнул. Отон вскочил в испуге. Оттаскивать вампира? Или звать на помощь? Но глаза мейстера отыскали его, заставили замереть на месте; в них смешались горькая ирония, упоение и стыд.

- Идите, - прошептал мейстер одними губами, однако Отон понял и незамедлительно оставил их наедине.

Ложь внутри лжи.

Отон очнулся в своей комнате со странным ощущением: ему приснилась сущая нелепица, переплетение кошмара и гротеска. Сначала Рахиль Нимани-Вардьяш укусила его в сгиб локтя, и, вследствие ужаса, этот сон сменился другим: в доме умирали хозяева, а виновником всего был игрушечный арбалетчик, пускавший опасные отравленные стрелы. Отон разыскал игрушку в самой дальней и темной комнате, однако из других дверей напротив появились Клара с Глигором, и Клара бросилась на него с ножом, будто бы это он был убийцей. Арбалетчик не преминул выстрелить, но, к счастью Бендика, промахнулся, упал на пол и разбился. На этом нелепая греза не закончилась: в следующей картине Отон, умиротворенный, паковал вещи в библиотеке, когда с внезапным сухим и жутким треском стрела, навылет пробившая стену, вонзилась возле самой его головы. Он подскочил как ужаленный и проснулся.

Комната еще утопала в полумраке, но снаружи все заполонило призрачное сияние рассвета. Белые полупрозрачные шторы над окном, раздуваемые бризом, слабо и беззвучно колыхались, пузырились и опадали снова. Безмолвие нарушали только птицы, чей слабый и робкий щебет доносился со стороны Дуная, из неширокой полосы деревьев и кустарника, окаймлявшего край речного обрыва.

Просидев немало времени неподвижно, так как память услужливо подсунула ему события этой ночи, нуждавшиеся в осмыслении, Отон вдруг поежился, осознал, что замерз, зевнул и босиком лениво прошлепал к окну. Раздвинув шторы, он был несколько ошарашен видом сгорбленной спины неизвестного, торчавшего перед входом. Восклицание, вырвавшееся у него непроизвольно, было слишком слабым, чтобы привлечь внимание, и Отон после первого шока весь обратился в зрение и слух.

Человек - если то был смертный, - стоял к нему вполоборота и пристально разглядывал едва распустившуюся розу около крыльца. Отон по аналогии вспомнил неоконченный рассказ Эрнё, и два смутно схожих взгляда, две картины наложились одна на другую в его сознании. На первой - верхушки кустов и деревьев чистыми золотыми мазками свободно парили в переполнявшей пейзаж прозрачности, на второй - влажный багровый рассвет дряхлого романтизма не позволял разглядеть подробностей, однако и фигура, и очертания местности давали понять, что мир в общем-то мало изменился за годы, разделившие оба события, - или это сами события нисколько не менялись?

Неизвестный глазел несколько мгновений, затем протянул руку к белому бутону и щелчком сбил его на землю. Потрясенный, Отон высунулся наружу почти наполовину и открыл рот для сердитого окрика... но сад оказался таинственно пуст и яркой глянцевой картинкой висел где-то вдали, в изогнутой паутине из белых нитей. Птичий гам накрыл Бендика с головой, оглушил и увлек в зеленую илистую глубину... Отон захлебнулся волной и отчаянно рванулся к поверхности, находившейся где-то сбоку и наверху. Он барахтался изо всех сил, но легкие его по-прежнему втягивали одну воду. "Почему я не всплываю?" - мелькнула в его сознании последняя мысль, прежде чем он, истощившись, прекратил всякое сопротивление...

- Ну-ка, рассказывайте, что вы искали на дне Дуная? Тихо! Лежите, не дергайтесь! Я вам не враг, скорее, наоборот, если уж вытащил вас из реки и привел в сознание.

- Кто..? - сдавленно прошептал Отон и надсадно закашлялся.

- Апостол, - человек, спасший ему жизнь, сдержанно улыбнулся. - Каково вам, бедняга? Вы в состоянии объяснить, что произошло?

Сил Отона хватило лишь на то, чтобы помотать головой. В груди что-то ныло и хрипело при каждом вдохе и выдохе.

- Неужели вам лавры Лорелеи не дают покоя? - продолжал допытываться незнакомый апостол. И, в ответ на недоумевающий взгляд юноши, пояснил:

- Я имею в виду, вы сами туда сиганули или вам помогли?

- Не знаю... - Отон с трудом приподнялся на локтях, и апостол поспешно поддержал его за плечи. - Я кого-то видел... у крыльца, а потом... потом все.

Его спаситель, потирая лоб, задумался.

- Мда, не густо. С тем же успехом можно списать все на повреждение вашей психики.

- Я что, истеричка какая-нибудь? - возмущение помогло Отону подняться на ноги самостоятельно, хотя его и пошатывало. - И вообще, кто вы такой?

- Я же сказал, апостол. Меня зовут Эрик Мелиодис.

- Очень приятно, - не без сарказма ответил Отон и вдруг запнулся. Погодите... неужели?..

- Да, верно, - собеседник устало вздохнул, - тот самый Мелиодис. Можете с нынешнего дня хвастаться, что канцлер делал вам искусственное дыхание.

Они стояли друг напротив друга на нагретом июньскими лучами песке, словно молодость и зрелость, - похожие так, как бывают похожи идеальные ученик и учитель. Молодой человек с новым интересом разглядывал политика, не раз мелькавшего в передачах новостей: канцлер был невысок, плотен, с коротким ежиком волос на голове и этой знаменитой серьгой в левом ухе. Для своих сорока с лишком он выглядит весьма моложаво, отметил юноша, даже чуточку женственно; только глубокие морщины, бегущие от крыльев носа к уголкам маленького рта, выдавали его истинный возраст.

Мелиодис первым прервал молчание:

- Думаю, вам все же надо лечь в постель, хотя бы до вечера. Давайте-ка взбираться наверх.

Отон вернулся к занимавшей его теме, едва они одолели обрыв и очутились на его гребне, откуда двумя часами ранее юноша слышал голоса утренних птиц. Сирень закипала среди листвы, подобно фиолетовой пене; запыхавшись, они остановились передохнуть у ствола упавшей липы.

- Похоже, что апостолом может стать человек любой профессии, - начал юноша.

- Да, если он идет на это добровольно, - подхватил канцлер и долго раздумывал, прежде чем продолжить:

- Вы когда-нибудь слыхали о теории всемирного заговора?

Отон помотал головой.

- В научных кругах и политических сферах ее называют не иначе, как теорией параноиков, но не опровергают - она весьма удобна, а зачастую и полезна. Говорится о том, что власть находится в руках немногочисленной кучки людей... ну, или существ... управляющих жизнью как толпы, так и отдельно взятого обывателя. Эту ложу, секретнейшую из секретных, как только не именовали. Но суть не в этом, - канцлер достал из кармана портсигар и протянул Отону. Курите? Нет? В таком случае простите мне эту слабость... - Мелиодис энергично затянулся, окутавшись клубами сизого дыма. - Я столкнулся с первым вампиром в гей-клубе, тридцать лет назад, - на губах говорившего появилась мечтательная улыбка. - Первый вампир это как первая любовь, Бендик... Сейчас мне за сорок, я знаю многих, подчас долгие годы, но... Как бы вам объяснить, черт побери? взгляд канцлера, сделавшийся неприятно цепким и пронзительным, уперся Отону в лицо. - Вы согласны с тем, что вампиры представляют своего рода оккультную ложу?

Бендик-младший поколебался.

- Пожалуй... да, я могу с этим согласиться.

- Я располагаю неопровержимыми свидетельствами, - сказал его собеседник, снова блуждая глазами в далеких эмпиреях, - что в новое время половину членов подобных лож составляли именно вампиры. Но и это не главное. Главное, что в двадцатом столетии посвященных в эту тайну стало больше, и они образовали ложу при ложе, или ложу внутри ложи...

Канцлер продолжал говорить, но слух на короткий срок отказал Отону, так как именно сейчас его угораздило прислушаться к своей душе, - и его повлекло, буквально силком затащило в темное, сладкое и душное пространство, в свернутую клубком пустоту, которая терпеливо дожидалась своего часа внутри сызмальства знакомого тела. Там не было ничего, кроме кругами расходящейся фразы, странно исказившейся: "ложь рядом с ложью, ложь внутри лжи..." Секунда раздробилась на части, вызвав чувство затянувшегося падения, - Отон встрепенулся.

- ...итак, основная цель апостолов - защита вампирского рода. Мы используем различные подходы, но, как вам известно, лучшая зашита - это всегда нападение... Отон, вы меня хорошо понимаете?

Молодой человек виновато взглянул на канцлера.

- Кажется, я задремал на ходу.

- Вы грезили? О чем? - Эрик забавно вздернул брови и засмеялся; не мог не улыбнуться и Отон.

- Идите спать. Завтра мы продолжим наше знакомство.

Подходя к дому, Бендик-младший безотчетно поднял глаза в безоблачно голубое небо, сулящее еще один приятный день, и взгляд его вместе с сердечным спазмом перескочил от конька крыши к мансардному окну на самой верхотуре: ему привиделось бледное лицо Жюли, глядящее вниз в немом созерцании.

Память и кровь.

- Девочка до своего взросления точно не знает, что такое пол и что такое смерть, - говорила Клара Хоффмайер, сидя рядом с Отоном на краю обрыва, - и поэтому она бессмертна и беспола. Но, едва у нее начинаются первые кровотечения, она теряет свою уникальность и вступает в порочный круг, играя роли, определенные ей судьбой. Тем не менее, кровь - основа нашей религии. Бог заложен в самой физиологии женщины, она носит его в себе, чувствует, как каждый месяц он умирает и как рождается вновь. Странно и болезненно ощущать, как что-то корчится и угасает внутри тебя, - Клара вздохнула, глядя вдаль; Отон, наблюдая за переменами в ее лице, не мог разобрать, ветерок это или солнечный луч треплет ее бронзовые волосы.

- Девочка именно в эти дни держит в ладонях смерть, но она же отчетливо различает последующее возрождение. Каждая женщина могла бы стать сосудом для непорочного зачатия, каждая женщина переживает его в миниатюре несметное количество раз. В том-то и прелесть, Отон, что дева Мария была ничуть не выше нас, она была обыкновенной!

- По вашей теории, - заговорил Отон чуточку смущенно, ему было легко с Кларой, но тема все-таки довольно щекотливая, - по вашей теории, положим, Рахиль изначально бессмертна и беспола?

- Да! - с жаром подтвердила девушка, поднимаясь на ноги. - Рахиль и Эрнё не успели толком побыть людьми, не сумели растратить свою человечность.

- И она превратилась во что-то еще, - добавил Бендик задумчиво.

- Но не перестала быть человечностью, - просто закончила Клара.

- Сегодня день рождения Филиппа, - сообщила она ему, пятясь по тропинке и нежно, но слегка укоризненно улыбаясь Отону в лицо. - Приглашаются все, а вы опять не выспались из-за меня.

- Наше с вами взаимопонимание, Клара, - живо возразил он, поигрывая сорванной на ходу веткой, - для меня куда важнее сна!

- Сумасброд! - она засмеялась.

- Нет, честное слово! Вы даже представить себе не можете, насколько сильно я ценю ваше доверие...

И вот опять у нее эта сумрачная тень во взгляде, огорчился Отон. Она повернулась спиной к нему и пошла нормально. Юноша прибавил шагу, чтобы идти с нею вровень.

- Спасибо, но вы мне льстите... - Пауза. - Эрику вы понравились.

- Вот как? - Отон гадал, что подразумевала Клара, задело ли ее их скоропалительное знакомство с канцлером или ей хотелось уйти в сторону от зыбкой темы. - А этому... грубияну в куртке?

- Что? - она удивленно посмотрела на него. - Вы мне не рассказывали.

- Ну... - Отон изложил, довольный собственным наитием. - Он еще курил такие гнусные папироски. Кажется, его разочаровала встреча со мной.

- Боюсь, вы столкнулись с Томасом Глаукером, - вздохнула девушка.

Томас Глаукер, историк, профессор с громким именем, известный медиевист, обедал как-то в аэропорту, ожидая своего рейса. Профессору предстояло читать курс лекций в Пражском университете. Не в его привычках было глазеть по сторонам, когда он поглощен процессом поглощения пищи, - простите за каламбур, но профессор любит каламбуры. Тем не менее он не мог не обратить внимания на странную троицу ожидающих пассажиров, из которых один периодически поглядывал на почтенного медиевиста и горячо втирал что-то остальным двоим. Профессор неестественно быстро разделался с обедом и, расплатившись, вышел. Усевшись в зале ожидания и радуясь, что удачно провел бандитов, он вытащил из кармана пальто гранки своей новой научной статьи и едва углубился в работу, как тут же голос, незнакомый, но всколыхнувший в памяти профессора некие потаенные глубины, произнес над ухом:

- Том, старина, какая приятная встреча! После стольких-то лет!..

Испуганно вскинув глаза, Томас Глаукер узрел громоздящееся над ним произведение искусства, но, скорее, не античного, а абсолютно варварского образца. Произведение улыбалось всеми тридцатью двумя белоснежными зубами, сверкало черными глазами и вообще вело себя чересчур дружелюбно и запанибратски. Профессор поспешил высвободить свою руку, зажатую в смуглой лапище гостя, и ответил как можно достойней и сдержанней:

- Простите, друг мой, похоже, вы обознались. Я не встречал вас прежде.

Смуглый гигант озадаченно взъерошил шевелюру на затылке и спросил:

- Так разве вас не Том зовут?

- Томас Глаукер, правильно, - нехотя признал профессор, - но в мире есть масса других Томов. Я вас никогда в глаза не видел, уж поверьте.

Компаньон смуглого, по контрасту хрупкий и миловидный, приблизился к эпицентру спора.

- Вы - известный историк, не так ли? - вежливым тихим голосом уточнил он. - Филипп, - жест в сторону гиганта, - утверждает, что встречался с вами что-то около четырнадцати лет назад.

- Больше того, вы спасли мне жизнь! - воскликнул черноглазый Филипп, экспрессивно разводя руками. - Вспомните: Нью-Йорк, канализационный люк, где вы меня сторожили! Я на прощание велел вам сходить в церковь, так как вы согрешили против Господа, спасая мою шкуру.

И опять что-то взбуновалось в душе профессора при этих словах, но он отнес симптомы на счет плохой кормежки и опасения за свою жизнь; профессор - человек мнительный.

- Помилуйте, - заявил он, - я никогда в жизни не бывал в Нью-Йорке!

И он победно поглядел на гиганта, совершенно ошарашенного подобным поворотом событий, однако при виде раздраженного Филиппа пожалел о собственных недостойных чувствах.

- Вы что, господин профессор, издеваться вздумали?! - прогремел черноглазый на весь зал, руки его непроизвольно сжались в кулаки, и ехидный голос в голове у профессора произнес: "Оля-ля!"

Вжавшись в кресло, он обратил молящий взгляд на второго в этом странном дуэте.

- Ну хоть вы мне поверьте! Какой мне смысл лгать?

Подросток положил руку на рукав Филиппова пальто, отчего тот подрастерял часть своего темперамента, и сказал примирительно:

- Я верю вам, господин Глаукер. Но я доверяю и Филиппу. Если вы согласитесь на небольшую проверку, которая выявит вашу истинную правоту, мы вас больше не побеспокоим, - ярко-синие глаза заглянули, казалось, на самое дно серых профессорских, после чего на профессора снизошло загадочное успокоение. - Итак, вы согласны? - прошелестело у Глаукера в ушах.

Он нерешительно кивнул, и перед ним, не давая времени на раздумья, очутился последний персонаж из этого трио: бледный зеленоглазый парень, чьи взлохмаченные космы в свете электрических ламп отливали морской тиной. В его зрачках профессор превратился в утопленника, потерял себя, а потом снова нашел, но его драгоценное "я" разрывали вдоль и поперек потоки пустоты, пересечь которые не получалось. Парень, достигший великанских размеров за время плавания профессора по волнам трех океанов, сомкнул ладони, из которых Томас Глаукер в последний миг рыбкой выскользнул; тогда преследователь взял в пучок скрученные из забытого прошлого меридианы и параллели, потянул их на себя... и профессор вновь целым и невредимым сидел в кресле, на левой стороне обширного зала ожидания, а вокруг неподвижной стеной стояли эти трое, и лица у них были довольно обескураженные. Ровным счетом ни черта не понимая, профессор рискнул заговорить, понадеявшись, что спор разрешился в его пользу:

- Ну-с, молодые люди, вы получили то, чего хотели? Простите, меня ждет моя работа, - и сделал движение, чтобы поднять упавшие гранки.

Его запястье мягко, но настойчиво перехватила рука лохматого парня.

- Мне очень жаль, господин Глаукер, - ответил он почти безмятежно, - но вы проиграли спор. Ваша нынешняя память не содержит и половины того, что произошло в действительности.

- Что это означает? - прошептал профессор с замирающим сердцем, уже обреченно готовясь к финалу.

- Вы нам интересны, - резюмировал подросток, руководящий действиями компании. - Придется вам примириться с нашим присутствием. Простите.

- Да, а что я вам говорил? - горделиво добавил смуглый Филипп.

-Зомбирование? - предположил Бендик-младший, когда между ним и Кларой воцарилось молчание.

Она искоса взглянула на него.

- Возможно. Глигор так и не сумел докопаться до этой части памяти профессора. И теперь Томас Глаукер живет только дневной стороной сознания, в то время как ночная беспрерывно точит его изнутри. Будьте осторожны с ним, Отон...

"Вот и вечер, - думал он, спускаясь по лестнице, - дом оживает; я слышу, как поскрипывают половицы в том месте, где Алекс, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо караулит мейстера; слышу, как ножи на кухне дробно постукивают по доске, - это Кристина и Жюли. Я словно наяву вижу, как одна и та же бесконечная нота, извлекаемая Рахилью из фортепьяно, заставляет дрожать на другом конце дома и без того натянутые нервы Глигора. Я даже могу представить, как Эрнё в самой большой и старой спальне особняка лежит, свернувшись в клубок, и считает удары своего такого непосильно древнего сердца. А еще я слышу, и ожидаю, и предчувствую шуршание гравия под ногами апостолов, и среди них - равная с равными, - та, которая так дорога для меня. Сегодня случится что-то..."

Как в воду глядел.

Глава 7. Пир под сетью.

- А вам это не напоминает дрянные утренники для молокососов? - раздался поблизости резкий голос Ирен. Явно кривляясь, она пропищала:

- А ну-ка, детишки, все хором сказали: "С днем рождения, дорогой Филя! Многая лета!" Тьфу! - Блондинка едва не сшибла с ног Отона, вошедшего в помещение. Он опасливо посторонился - Ирен казалась ему слишком неуравновешенной, - и, отойдя к дальней стене, сделал вид, что всего лишь осматривает праздничное убранство.

Арену для проведения торжества устроили в восточном крыле - оно было ниже западного, так что раскрытые настежь стеклянные двери находились почти вровень с землей, а от самого порога начинался буйный сад, рассекаемый в разных направлениях еле заметными тропками. У противоположной стены установили шведский стол, между двумя окнами поместилось неизменное фортепиано, вот, собственно, и весь интерьер.

Над ухом у Бендика громыхнуло, и он проворно обернулся: Кристина, обсыпанная конфетти, с виноватым видом вертела в руках случайно пальнувшую хлопушку. Из беседующих вампиров никто и ухом не повел. Отону сделалось любопытно, и он прислушался.

- ...независимо от того, как ты относишься к Филиппу, - негромко втолковывал блондинке Казимир. - Мейстер его любит, а, значит, и мы...

- Мейстер! - кисло сказала Ирен. - Мейстеру давно бы пора выкинуть этого мерзавца за дверь! Этого кота, эту бездарь...

- Боже, - Жюли поставила на пол табуретку и картинно округлила глаза, какой слог!

- Не вмешивайся, дорогая, - бесцеремонно оборвала Ирен. - У родственников это служит выражением любви и ласки, уж поверь мне.

- Ирен, - вступился Глигор за спорщиков, - они ничего не знают, помнишь?

Блондинка и одноглазый многозначительно переглянулись.

- Чего мы не знаем? - с подозрением спросила Жюли.

- Неважно, - после колебания произнесла Ирен. - Спросите у Датской Ветчины, если хотите.

- Алекса лучше сейчас не трогать, - вмешался Наби, вытирая ладони о модные брюки и присоединяясь к группе. - Он какой-то странный.

- Дорогой, - проворковала блондинка, облокотившись на плечо араба, - когда ты лицезрел нормального Алекса? Он же постоянно не в себе.

- Точно, - хихикнула Жюли. - Позавчера он не заметил, куда идет, и свалился с придунайского обрыва.

- Стойте, - Казимир сдержал готовые сорваться реплики заграждающим движением руки, - мы не про Йортлунна говорим. Что вам известно? - он в упор поглядел на Глигора.

Одноглазый поджал губы:

- А разве вы не заметили свежие ссадины на шее у Эрнё?

- Куда уж нам? - насмешливо протянула Жюли. - Мы ведь не вламываемся к нему в спальню под разными предлогами.

Глигор вспыхнул и нервно дернул щекой.

- Недавно мне рассказали забавную историю, - вызывающе сказала никем не остановленная русоволосая художница, - якобы некий вампир позволил себе парочку дерзостей в адрес Филиппа, после чего совершил незабываемую посадку на клумбе.

- Я тоже слышал эту историю, краем уха, - выдавил одноглазый, прожигая ее взглядом, - а еще говорят, болтун - находка для шпиона.

- Господа... дамы... - между ними вклинился Казимир. - Предлагаю не портить праздник. Вы еще успеете высказать имениннику свое дружное "фе".

- День рождения Граховски - еще не повод для праздника! - напоследок выдала Ирен, однако ругаться перестала. Быть может, потому, что на горизонте нарисовался сам именинник. Вошел, заложив руки за спину и фальшиво посвистывая, - заметно было, как старательно он изображает спокойствие и как натянуто держится. Блондинка хищно подобралась, лицо Глигора перекосила неприятная гримаса - смесь досады, злости и невольного уважения, остальные явственно напряглись, однако реагировали более сдержанно.

- Смешно, право слово, - прогудел у Отона за плечом бас отца. - Живешь, как в большой песочнице. Или как в окружении собачьей свадьбы...

- Тебе это нравится, отец? - прошептал Бендик-младший, не поворачивая головы. - Или ты с ними, потому что нет иного выбора?

- Они забавны, - тягуче отозвался Джас. - Полезны... Кому, как не им, под силу разгадать тайну моего рождения?

- А тайна существует? - Отон обеспокоился. - Ты никогда не говорил мне.

- Зачем? - в голосе родителя ему почудилась насмешка. - Вон приближается более подходящая тебе компания, - оглядевшись, Бендик-младший заметил в дверях группу апостолов. - А мне надо обсудить с Эрнё будущее тех кустов с северной стороны...

Джас направился в сторону мейстера, Отон же, передернув плечами, занял наблюдательную позицию возле стены - ему не хотелось выглядеть излишне навязчивым.

В зале, слишком скромном для такого количества приглашенных персон, сделалось душно и тесно. К Филиппу, похоже, вернулось хорошее настроение, и он оживленно пожимал руки столпившимся вокруг смертным и бессмертным. Отон заметил, что Ирен и Глигор упорно держались в стороне, а еще упорней избегали друг друга.

- Предлагаю тост, - закричал смертный-негр, торопливо разливая вино в протянутые бокалы. По голосу юноша угадал в нем ночного собутыльника Филиппа. - Предлагаю тост! Нашему имениннику сегодня... сколько?

- Триста семьдесят шесть, - серьезно подсказал Алекс с подоконника.

- Нда... Не совсем, конечно, круглая дата, - снова воодушевился чернокожий апостол, - но выпить стоит!

Вокруг раздались смешки.

- Так вот, Граховски, - заключил оратор, - В надежде, что со мной все согласятся, я желаю тебе прожить еще столько же - и еще, если не надоест, конечно... Так, друзья, все ли охвачены? - призывно помахивая в воздухе полупустой бутылкой, негр посмотрел на Глигора, чья фигура четко выделялась на фоне открытого окна. Одноглазый не шелохнулся, создав тем самым вынужденную паузу, в продолжение которой лица мрачнели, а тяжкие вздохи неощутимо витали в воздухе. Ирен сокрушенно покачала головой и пригубила из своего бокала.

- Глигор... - мягко сказал Эрнё от фортепиано.

Плечи упрямца вздрогнули, пальцы судорожно сжались, но он так и не поднял взгляда от паркетных досок, лишь решительно скрестил руки на груди.

- Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! - вспыхнул цыган и сердито осушил свою емкость. И в то время как его примеру последовали остальные, снаружи сверкнула мимолетная зарница. "Гроза на подходе", - неизвестно о чем подумалось Отону.

Кажется, это предопределило конец официальной части, потому что, сделав по глотку, общество разделилось и занялось своими делами. Отон наконец-то отделился от стены и разыскал Клару.

- Вы как раз вовремя! - воскликнула она, хватая его за локоть и увлекая в сторону двери. - Сейчас, сейчас...

Они протолкались сквозь небольшой затор, возникший у входа, и сделали несколько шагов по дорожке. После духоты зала особенно приятно было ощутить прохладные упругие порывы ветра на лице, вдохнуть полной грудью запахи сада и услышать, как шуршит по веткам и кустам редкий, почти незаметный дождь. "Сейчас, вот-вот..." - твердила Клара, взбудораженная вином и ночью, но все попытки Отона выяснить, что такое должно случиться, наталкивались на смешки и просьбы потерпеть. Все казалось немного нереальным: и сад, и темнота, и теплое прикосновение чужой руки, и звук шагов по соседней дорожке, следующий за эхом их собственных. Молодой человек почувствовал, как к его боку прижалось что-то маленькое, требующее защиты, - Рахиль. Все пространство сада в момент осветилось вспышкой сотни разноцветных фонариков. Радужные пятна преобразили траву, цветы, однообразно зеленые, мокрые листья, накрыли лица людей газовыми покрывалами и расцветили окрестность мотыльками, ночными бабочками, лягушками и прочими крошечными обитателями ночи, которых необычный свет заставил встрепенуться и притянул ближе к себе. Желтый фонарик над самой головой у Отона тихо дребезжал, подрагивая от дуновений ветра, в остальном же вокруг царила мертвая тишина. Он вспомнил сон двухлетней давности, в котором блуждал по лесу Аида и где в точности, как сейчас, огибал колючие кусты, запятнанные витражным светом, пока не вышел на берег огненного ручья...

Мерным шагом они незаметно дошли до самой границы освещенной области и остановились. Впереди шумел невидимый Дунай, а сбоку смутной тенью наплывала уже знакомая молодым людям беседка. И, как всегда бывает ночью, казалось, что темнота вместе со всем миром совершает таинственные, полные смысла движения.

Возвращаясь к дому наперегонки по разным тропинкам, они потеряли друг друга из виду. Праздник все длился, в зале стоял немолчный гул, и не было счета выпитому, а из окон по правую руку опять тянуло запахами кухни. Кристина высказала идею, что завтра надо будет еще раз съездить в город. Наби и Жюли поблизости от Отона затеяли спор гурманов о том, что вкуснее - гуляш или плов. Ирен заинтересованно слушала и время от времени вставляла искусные замечания, только сильнее раззадорившие спорщиков. К делу привлекли грубого профессора, который пробурчал, что у повара должен быть талант, а иначе ничего путного не получится, он из плова сварит гуляш и наоборот...

- И прекрасно, авось изобретет новое блюдо, - раздался от двери веселый незнакомый голос. Все как по команде повернули головы к вошедшему.

- Аллан! - воскликнул один из апостолов, отрываясь от тихой задушевной беседы с Алексом.

- Черт возьми! - обрадовался Казимир. - Аллан Даррэт, собственной персоной!

Вошедший улыбнулся в ответ и пристроил на пол себе под ноги большую спортивную сумку.

- Приветствую всех собравшихся - особое почтение имениннику. Я мог бы приехать раньше, но внеочередное собрание меня задержало. И, честно говоря... я начал думать, что никогда не найду вас в этой глуши.

- Мы рады видеть тебя, Аллан, - сказал мейстер, приближаясь и протягивая новичку руку в перчатке. - Что собрание?

- Хм... - приезжий вампир нахмурился. - Они обсуждали вопросы, касающиеся тебя.

- Опять о моем сыне? - тихо спросил Эрнё. Что-то в его тоне заставило Отона непроизвольно съежиться и втянуть голову в плечи.

- Нет, слава богу, им наскучила эта тема, - рассмеялся Аллан. - Но снова всплыла та старая история с гибелью твоего создателя...

- А! - пьяно и громко подхватил Глигор с другого конца комнаты. - Ведь кости так и не нашли, я полагаю?

От мейстера полыхнуло ощутимым жаром застарелого гнева:

- Я своими руками выкопал его останки и поместил их в более безопасное место! Это единственное, что я мог сделать для него после истории с поединком.

- Я понимаю, - голос одноглазого смягчился, - но им кажется подозрительным твой отказ указать место погребения. Мне бы ты мог...

Его тираду прервал на середине резкий, отрывистый смех Эрнё.

- Чего стоит собрание, не способное отыскать кости древнего вампира?.. Возможно, следующий мессия наткнется на них - и довольно об этом! Давайте танцевать, - он отвернулся к фортепиано, а Отон успел заметить загадочную улыбку, промелькнувшую на губах у Филиппа.

Часом позже, когда Отон, сидя на крыльце, недоуменно катал на ладони сверкающий кукольный глаз, неизвестно как попавший в карман его джинсов, он услышал объяснение всему, чему был свидетелем.

- Не хотите прогуляться, Бендик? Кажется, я не досказал вам историю Ильзенге...

Глаза и волосы мейстера блестели, словно в их состав входили хрусталь и амальгама, в то время как весь он казался сотканным из теплого тумана.

- Не стойте столбом! - нетерпеливо велел Эрнё. - Я во власти музыки, но скоро она умолкнет. Вперед!

Гравий захрустел у Отона под ногами, иллюминация, побледневшая с приближением рассвета и потерявшая часть своего очарования, обвела область их прогулки заколдованным кругом, и юноше показалось, что он уловил мелодию, о которой сказал его бессмертный спутник...

Sub rosa.

- ...Итак, - непринужденно повествовал Эрнё, - в то время как в Венгрии старый вице-ишпан сражался с судьбой и цветами, упорно не желавшими подчиняться воинской дисциплине, я находился в Великобритании. Однажды моя тяга к музыке привела к странным последствиям. Я встретил в Лондоне вампира, который величал свой город не иначе как Лугдунум; Вену он по старинке называл Виндобоной и утверждал, что еще в бытность ее римским укрепленным лагерем там показывали могилу самубийцы-Пилата. Как-то вечером накануне Троицы он явился ко мне домой и велел собираться в дорогу. Мы долго плутали по окольным путям, и на все мои вопросы и протесты он, усмехаясь, говорил, что хочет показать одно место, которое мне, несомненно, понравится. Так мы достигли развалин римского амфитеатра - надо заметить, что, сделавшись кровопийцей при Нероне, Гай бежал до самых окраин тогдашней империи и обосновался в Англии, которую считал своей вотчиной, и знал эту землю как никто другой. Пока местные жители воевали, а затем скрещивались с пришельцами, он вольно кочевал с юга на север страны, изучая ее туманные ландшафты и дополняя знания, почерпнутые из античных авторов, своими.

Была середина ночи; после сильной тряски и приличной кровопотери перед моими глазами все представало в каком-то смазанном виде. Он собственноручно вытащил меня из экипажа и отвел в центр арены, велев спеть любую известную мне арию. Я стоял в растерянности, однако после недолгих препирательств подчинился. При встречах с Гаем мне обычно очень хотелось сбежать, но он всегда был начеку, а я не знал, что последует за моей попыткой, подозревая все же, что вряд ли добьюсь снисхождения. Итак, я приступил к демонстрации вокала, Гай же, присев на втором ряду амфитеатра, не спускал с меня глаз. И когда через некоторое время мне почудилось, что остальные места заполняются живыми существами, я сделал вид, будто не происходит ничего необычного. Мало того - я увлекся и водушевленно балансировал на грани между возможным и невозможным. Я импровизировал, позволяя себе рискованные эксперименты с мелодией и смыслом, и задыхался от переполнявшего меня чувства блаженства. Боже, как я был молод тогда!

Я завершил выступление арией из "Орфея" Сарторио и сам поразился тому, что ночной ветерок давно и безуспешно осушает слезы в моих глазах. После того, как в воздух вырвалась последняя нота, все затихло. Только тут я сообразил, что безмолвные и безымянные слушатели не являлись плодом галлюцинации. Весь амфитеатр был покрыт их темными копошащимися телами; они бесшумно перемещались за спиною Гая, все такого же прямого и собранного. Но вот он соскочил вниз, быстрым шагом приблизился ко мне и крепко сжал руку. "Не смотри на них слишком пристально, - пробормотал он, наклонившись к моему уху, - это дикие вампиры, живущие в здешних лесах. Пока что они зачарованы твоим голосом, но вскорости, возможно, нам придется драпать".

Прижавшись друг к другу и замерев, мы - незваные гости - ожидали действия хозяев. Внезапно воздух взорвался пронзительными нечленораздельными криками, шорохом и хлопками в ладоши - дикие вампиры рукоплескали мне, и, хотя я видел жадный блеск их глаз, понял, что смогу выбраться отсюда невредимым. В довершение всего сверху на меня посыпались разнообразные твердые предметы: я разглядел под ногами высохшие заячьи и беличьи лапки, куски жесткого сырого мяса с отпечатками чужих зубов, несколько черствых ломтей хлеба и даже пару мелких монет. Я удивленно взглянул на своего провожатого. "Похоже, эти вампиры решили одарить тебя тем, что они единственно имеют. Таким образом, мы не в убытке, а в выигрыше; помимо наших жизней получили вот это барахло". Нам под ноги, разбрызгивая кровь, шлепнулась оторванная мужская рука. "Ого! воскликнул Гай, брезгливо отряхивая одежду. - Сдается мне, эти добрые хозяева слопали моего конюха! Я, кажется, узнаю рукав своего старого костюма, подаренного малому два года тому назад..."

Пока он произносил эту тираду, амфитеатр быстро пустел; зловещие существа, оценив мое выступление, не задержались на месте. Проводив глазами последнего, мы с Гаем откланялись пустому пространству и поспешили назад в город, поближе к цивилизации. "Ты выдержал испытание, Эрнё. В тебе есть сила", - сказал он напоследок, коснувшись указательным пальцем моей щеки. Больше мы не говорили об этом, а я с тех пор тянулся к музыке, словно обжора - к сладостям...

Отон в очередной раз проснулся на постели, которую уже привык считать своей, и без удовольствия констатировал, что сон проделал ощутимые дыры в его вчерашних воспоминаниях. Разговор с мейстером получился длинным и хаотичным; его разрозненные обрывки крутились в голове у юноши подобно разноцветным бабочкам:

- ...когда ваш отец, Отон, получил внутрь порцию вампирской крови, он был мертв уже несколько часов. Кто вернул его к жизни? Он, как и мы, не знает ответа.

- ...Рахиль дарит глазки посвященным в тайну; апостолы прикалывают их к одежде обычными английскими булавками и так носят. Что это означает? Честное слово, не знаю. Наверное, для каждого - свое.

- ...мой создатель погиб смертью до того нелепой, что общество до сих пор спорит: а был ли это в действительности несчастный случай? Даже меня в особо тревожные минуты одолевают сомнения...

Отон тряхнул головой и задумался о вечернем омовении. В шкафу отыскалось свежее полотенце, которое он обмотал вокруг предплечья, намереваясь ускользнуть из дома незамеченным - ему отнюдь не улыбалось плескаться в реке под пристальным наблюдением вампиров. Он выбрал самый безлюдный путь, то есть прошел на заднюю террасу, с которой в первый день приезда смотрел на розовый сад. Но в двух шагах от свободы ему пришлось остановиться: за остекленным верхом двери двигались чьи-то головы, а в небрежно оставленную щель заодно с табачным дымом просочилось ровное гудение нескольких голосов. Пару раз ложечка звякнула о край чашки, потом голос Клары спросил: "Кому чаю налить?" Отон шумно вздохнул и скрипнул половицей. Совершенно в согласии с его чаяниями дверь приоткрылась, и лицо Клары в проеме приветливо кивнуло и улыбнулось.

- Выспались? Заходите, поужинаете в нашей тесной компании.

Из-за двери веселый голос Эрика воззвал:

- Волочь! Не пущать! Я изобразил его писаной красавицей и умницей, так что Мишель с Марком начинают пускать слюнки!

- Типа простой, да? - протянул кто-то обиженным тоном.

- Не обращайте внимания, - тронув юношу за рукав, Клара заметила полотенце. - Отличная идея, мы тоже собирались после ужина.

Это решило Отонову судьбу. Образ Клары в купальнике, как ни стыдно ему было признаться в этом перед собой, прочно засел в подсознании, а ради такого можно было вытерпеть и все, что Кларой не являлось. С апостолами он раскланялся чисто машинально, отметив, что многих запомнил по прошлой ночи. Клара усадила его рядом с Эриком, под боком которого двое мужчин в возрасте от тридцати до сорока (те самые Марк и Мишель) рассеянно изучали то карты у себя в руках, то Отона, в свою очередь изучавшего их. Напротив совсем юная девушка (представленная как Дебора) со свежим, немного жеманным лицом вязала, проворно двигая спицами. Клара хозяйничала у плиты, грубый профессор опять углубился в какую-то научную головоломку и упорно не реагировал на реплики, вчерашний чернокожий оратор (его звали Джек Шелл) широко улыбался Отону, подперев кулаком подбородок. У каждого на груди красовались знаки внимания Рахиль. Затянувшиеся смотрины прервал Эрик, с присущей ему непосредственностью заметивший:

- Простите, что не обратили на вас должного внимания вчера, ведь праздник у вампиров для нас всегда - тяжелая задача.

- Почему? - спросил молодой человек, благодарно улыбнувшись Кларе, которая протянула ему тарелку с омлетом.

- Ну... во-первых, мы за ними наблюдаем, а, во-вторых... - Эрик замялся, нет, я вам не так скажу! Запомните, друг мой: если в комнате сидит больше двух вампиров, значит, они определенно будут интриговать друг против друга со страшной силой. Для нас это тоже повод пошушкаться по углам.

- Да и вас ранним утром видели под ручку с мейстером, - миролюбиво заключил то ли Марк, то ли Мишель и вновь с головой ушел в азартную игру. Козыряю!

- Кстати, где он? - оторвалось от изучения статьи светило исторической науки. - Я собирался уточнить по поводу вот этого и этого, - он ручкой отметил нужные строки для Деборы, которая понимающе кивнула, а украдкой от него скорчила уморительную рожицу. Джек, уткнувшись носом в стол, затрясся от беззвучного смеха, и за всех ответил более сдержанный Эрик.

- А вы не в курсе? Хозяева укатили в город на ночь и весь следующий день, так что мы предоставлены самим себе. Еще чаю, профессор? И вам, мой юный друг, - он наполнил чашку Отона.

- Дебора... актриса! - ласково сказал чернокожий, промокнув пальцем влажные глаза. - Айда купаться, ординарцы!

Тексты просачиваются в реальность.

- Вода, прохладная вода! - закричала Дебора на манер уличного продавца и потрясла над головой пластиковой бутылью. - Кому?

- Мне! Умница, красавица, мне! - завопил Мишель и ринулся к ней, однако на полпути запнулся о ноги загорающего Эрика и шлепнулся обратно в нагретый песок.

- Ну, ну, - газета, разложенная домиком, дернулась и сползла вниз, открыв укоризненное лицо канцлера. - Смотри, куда идешь.

- С тем же успехом, - парировал Мишель, комично ероша волосы, - я мог бы сказать тебе: "Смотри, где лежат твои ноги, Эрик, присматривай за ними получше".

Окружающие, привлеченные звуками энергичного Мишелева голоса, дружно рассмеялись, возвращаясь к прерванным занятиям.

Дебора присела на корточки подле профессора и тоненьким голоском примерной ученицы принялась выпытывать у него: "А этот камень, мистер Глаукер, - он не может быть искусственного происхождения?" - "Я же говорил вам, - раздраженно гудел в ответ профессор, - это обыкновенный голыш, отшлифованный дунайской водой. Вы бы еще спросили меня, можно ли в здешней реке сделать из смолы янтарь!"

Марк, сидящий неподалеку от Отона, невольно фыркнул.

- Что смешного? - Джек Шелл лениво ткнул его локтем под ребра. - Никогда не видел, как девчонка клеится?

Мишель охнул.

- Ребята!.. как символично!

- Чего? - не понял Джек.

- Ну, - Мишель заговорщически понизил голос. - Дебора - апостол Ирен, а профессор...

- ...апостол Казимира! - улыбаясь, закончил Марк.

Эрик под газетой заворчал, завозился и грузно перевернулся со спины на живот.

- Чушь собачья! - изрек он. - В вашем возрасте, господа, стыдно увлекаться оккультизмом. И, кстати, о символах...

Отону жизнь, когда он размышлял над ней в мирные моменты, казалась эксцентричной теткой с острым профилем, с не всегда понятными причудами, но благоволящей к живущим. После вчерашнего вечера, когда быстрое, под влиянием сумерек и ощутимо веющей прохлады купание завершилось марш-броском до жилища апостолов, именуемого ими просто "берлогой", Отон с удивлением констатировал, что начинает восхищаться этими странными людьми, которые утверждали, что "стыдно заниматься оккультизмом", а жили практически на осадном положении: в окружении опасности, мистики и смерти. И он безропотно остался на ночь, впомнив, что особняк, куда следует возвращаться, пустует сверху донизу, - у него мурашки поползли по спине и рукам, когда он спохватился, что может снова услышать шепчущий голос либо разглядеть чью-нибудь призрачную фигуру под окнами кухни и жилых комнат. Отона до отвала напоили чаем и властной рукой закрепили за ним старенькую кушетку в угловой проходной комнате, которая обыкновенно исполняла роль гостиной. Здесь было прохладно, пахло пивом и немножко - плесенью. Мишель притащил из другой комнаты кипу своих заметок, свалил их к подножию кресла и во всеуслышанье объявил, что берет на себя нелегкий труд развлекать и ублажать гостя. Эрик хмыкнул и озадаченно потер переносицу. Марк в весьма корректных выражениях заметил, что Мишель - чересчур кипучая натура для некоторых да вдобавок ужасно храпит. Мишель возразил в том духе, что Марк вечно к нему придирается, хотя по сравнению с ним Мишель просто ангел во плоти (в качестве примера было приведено мошенническое поведение Марка во время сегодняшней карточной игры).

В продолжение этой шутливой перепалки Отон заинтересованно изучал картину на стене гостиной - при виде нее у юноши повторилось то самое чувство, что и в день знакомства с канцлером. Изображение складывалось из множества жестких продолговатых чешуек: на небе они были серыми, с фиолетовыми прожилками, ниже все больше становилось розового, но реющие меж землей и воздухом листья и ветки, наползая и наслаиваясь друг на друга, не позволяли определить, сколько этой картине осталось до рассвета; в ней только силуэт человека у правого края рамы да белое пятно розы у левого поражали смотрящего гладкостью фактуры и округлостью очертаний.

- Нравится? - заинтересованно спросил Мишель.

Молодой человек пожал плечами.

- Странное чувство.

- Все так говорят. Это Жюли нарисовала, когда мейстер пересказал ей легенду о пророчестве.

- Я так и не дослушал, кем был тот человек, увиденный вице-ишпаном, признался Отон.

- А! - собеседник махнул рукой. - Это был турчонок, бежавший из мадьярского плена. Вице-ишпан подарил ему жизнь в обмен на клятву ухаживать за розами. Потом все окрестные жители ходили глазеть, как парень молится Аллаху, и мадьярские девки тоже. Немудрено, что у местных кожа темнее. Потом, вроде бы, после смерти хозяина турчонок сбежал с каким-то цыганским табором. А вот розы, которые он сажал, прижились. Ирония судьбы: что не удалось хозяину удалось его слуге... Но мне больше нравится другая картина, - Мишель схватил Отона за рукав и на буксире перетащил в соседнее помещение. Они постояли, глядя на залитый солнцем переулок, сплошь в крапинках теплого летнего снега тополиного пуха.

- Жюли дала их нам для анализа, - пояснил Марк, не поднимая глаз от газеты, - но Мишель, видимо, вознамерился оставить картины себе.

- Для анализа? - переспросил зачарованный Отон. Неутомимый собеседник повел его к себе в закуток, где кабели извивались по полу наподобие змей и тускло светился экран монитора. Так юноша узнал, что Мишель - это правая рука Кристины Эльстер, а компьютер в его углу - модификация изобретенного вампирами "Хэролда", который они используют для разных целей, но в основном для научных и в качестве картотеки данных по всем бессмертным земного шара. На этом экскурсия завершилась, и ночью, в стране сновидений, Отона не побеспокоил никто, кроме женщины в белом купальнике, увиденной со спины, которая при свете полной луны медленно входила в воду, придерживая рукой маленький надувной плотик...

Отон оторвался от припоминания.

- ... но как быть с пророчеством? Если ты хотя бы на минуту перестанешь орать и размахивать руками, я с радостью изложу тебе свои соображения.

- Мы все внимание, дорогой Мигеллито! Выкладывай!

- Итак, какими сведениями мы располагаем? Во-первых, каждую розу можно отождествить с определенным вампиром из имеющихся. Во-вторых...

- Ты сначала докажи "во-первых", - перебила Клара, иронично улыбнувшись.

- Хорошо, - запальчиво отозвался Мишель. - Надеюсь, все согласны, что под розой, готовой осыпаться, понимается Эрнё?

- Савари, ты бестактный медведь, - заметила Дебора, надкусывая яблоко.

- Пусть! - отмахнулся оратор. - Не я это начал, но я продолжу. Белая роза - увечная...

- Предположим, Глигор, - перебила Клара. - Дальше.

- Бутон тоже возражений не вызывает. Вычеркиваем Рахиль. Далее, кто у нас вечно конфликтует с Глигором? Черная роза: Граховски! Ладно, не буду вас утомлять, скажу только, что по моим выкладкам алая - это Крис, пепельная Алекс...

- Вот тут ты и попался! - воскликнул Марк, тыча в грудь Мишеля указательным пальцем. - Скажи-ка мне, умник, кого обозначают чайная, бордовая и охряная розы?

- Ирен, Жюли и Казимира соответственно. Сличая текст с реальностью, вы могли бы сделать такие же выводы.

- Знаешь, - хмыкнул Джек, - если мы будем делать выводы на основании того, кто с кем был или находится в связи... - он прищелкул языком, - кранты!

- Нет, погоди, это что же, - недобро прищурился Эрик, - ты хочешь сказать, Савари, что Наби выпадет роль орудия?

- А вы предлагайте свои трактовки! - воззвал Мишель. - Я просчитал все варианты, клянусь, но это - самый разумный. Тем более что Наби - темная лошадка во всех смыслах, прямых и переносных.

- Если этот разумный, каковы же более абсурдные варианты? - обронил Томас Глаукер в пространство над головами.

- Пожалуйста, вот вам другие кандидатуры: Джас (прошу прощения, Бендик), Глигор, Филипп...

- Кажется, в этом есть доля здравого смысла, - внезапно высказалась Клара. - Я бы добавила к списку Шрагеля и создателя Джаса, о котором мы ничего не знаем.

Мишель наклонился к уху Марка и громко прошептал:

- А кто такой этот Шрагель?

Марк рассеянно отмахнулся; спор заглох сам собою.

Полчаса спустя Отон, прикомандированный к Деборе для налета на вампирскую кухню, переходил речку вброд, размышляя над услышанным.

- Думается, тебя они отослали, чтобы поломать на свободе головы, - сердито сказала девушка, остановившись на песке и вытряхивая из сандалии камушек. Меня тоже.

- Почему? - где-то он вычитал, что лаконичность меньше раздражает и без того расстроенных людей.

- Может, из-за возраста, - ее дыхание участилось во время подъема наверх. - А, может, я просто бесполезна в этой компании.

- У тебя еще все впереди, - так же невнятно, как и она, пробормотал Отон.

- Думаешь? - Дебора обернулась и одарила его горьким взглядом. - Ну, уж бутерброды-то я сумею приготовить! Идем быстрее.

Всю оставшуюся дорогу они проделали в молчании.

Розы и шипы.

Это произошло, когда Отон случайно сделал два шага в сторону от кухни и оказался напротив закутка, между гигантских размеров посудным шкафом и бревенчатой перегородкой, за которой начинались жилые комнаты первого этажа. В закуток была втиснута низенькая дверь, почти слившаяся со стеной, - Отон обратил на нее внимание только потому, что створка была приотворена.

Легонько толкнув ее пальцем, он услышал характерный скрип несмазанных петель.

- Э-эй! - окликнула его Дебора. - Ты где застрял?

Юная актриса недовольно высунула нос из кухни, держа на весу руки, измазанные майонезом, но при виде действий Отона округлила глаза.

- Ты чего? Закрой сейчас же!

- А что, внутри скрывается какая-нибудь страшная тайна? - пошутил Отон.

Девушка вздрогнула и ответила, понизив голос:

- Не знаю. Сколько помню, ни разу не видела, чтобы ее отпирали, входили внутрь или выходили наружу. Но Эрнё каждое утро перед сном дергает снаружи за ручку, чтобы удостовериться, что дверь закрыта.

Внимательно выслушав, Отон решительным толчком разобрался с предметом интереса. Через проем они двое разглядели узкие ступеньки, уводящие круто вверх, мелкий сор и смутные тени на них.

- Пойдешь со мной? - вполголоса спросил молодой человек. Актриса поежилась и затрясла головой.

- Пойми меня правильно. Ты - гость, которому дозволено больше, чем нам, ты всегда можешь сослаться на свое невежество... Если пойдешь, я тебя, конечно, дождусь, - добавила Дебора, заметив его колебания. - Только поосторожнее там, ладно? Я слышала, прежде вдоль стены третьего этажа шла узкая галерея, но потом ее зачем-то заколотили, и никому не известна нынешняя степень ее сохранности...

Отон дважды прошел пустую галерею из конца в конец. Отсюда было слышно, как голуби, воркуя, топчутся по кровельному железу, беспрерывно бомбардируемому солнцем, а воздух оседал в легких шариками пыли, тяжелыми, словно свинец. По мере приближения к тупику ступеньки под ногами постепенно уплощались, из щелей в низком потолке, где болтались брошенные осиные гнезда, падали вертикальные, острые как бритва золотые лучи. Пахло сосновой смолой, искорками поблескивающей на стенах, и совсем чуть-чуть - ржавчиной от шляпок гвоздей, кое-как скрепляющих рассохшиеся доски. Упершись в тупик едва ли не носом, Бендик-младший почувствовал разочарование: тайна витала вокруг, но медлила со своим появлением. Он со вздохом оперся о стену, и неожиданно изнутри до него долетел тихий стрекот. От перегородки по ногам засквозило. Бендик-младший присел на корточки перед стенкой, осторожно ощупал ее руками и обнаружил то, о чем уже догадался, - это была раздвижная панель, позволяющая проникнуть в следующее помещение.

- Не такие уж вы хорошие конспираторы, господа вампиры, - пробормотал он, смакуя открытие; попробовал в одном месте, нажал в другом, и перегородка на пару сантиметров отъехала в сторону. Молодой человек взглянул в открывшуюся боковую щель: внутри было сумрачно и прохладно, что-то тускло отсвечивало в полумраке - и ни движения, ни звука, только уже знакомое ритмичное пощелкивание сделалось ближе и отчетливей. Послушав с полминуты, юноша решился и налег на панель всем телом. Последнее было излишне - она сдвинулась на удивление легко, издав единственный слабый шорох, какой бывает от трения двух деревяшек.

Впоследствии Отон, сколько ни пытался, не сумел восстановить точный ход событий, начало которым положило его появление на пороге потайной комнаты. Сам он разделял свои впечатления на две категории: то, что могло быть взаправду, и то, что, скорее всего, примерещилось, хотя, даже будучи владельцем галлюцинаций, он не был в состоянии объяснить их причину и смысл. Он обратил внимание на светильник с десятью холодными оплывшими свечами, на булавки, торчащие из порога и стен и загнанные туда явно специально, на бумажный хлам в скругленных углах, на трещотки под потолком, приводимые в движение беспорядочным сквозняком. В воздухе витал аромат воска и запустения.

Его глаза, привыкнув к полумраку, задержались на предмете, расположенном напротив входа, - то было старинное зеркало в массивной позеленевшей оправе, которое, к его удивлению, вращалось вертикально вокруг своей оси. Оттуда-то, из зеркала, ему навстречу и вышел человек. В первый момент Отона потрясло поразительное, прямо-таки сверхъестественное сходство незнакомца с мейстером у него были лицо, сложение и повадки хозяина, вот только глаза, кожа и короткие волнистые локоны выглядели вдвое темней, чем у Эрнё, словно негатив мейстера сошел со своего законного места на фотопленке; а взгляд исподлобья, пристальный, предельно сосредоточенный, окончательно разрушил иллюзию, оставшуюся от первого впечатления: вампиру хватило бы беглого осмотра, чтобы правильно оценить смертного.

Незнакомец с Отоном шагнули навстречу друг другу, и юноша распознал на чужом лице собственное выражение: вздернутые брови, приоткрытый рот, проблеск понимания, сменившийся подозрительностью и смутной обидой. За спиной негатива маячила отброшенная зеркальной поверхностью голова Бендика; на миг ему почудилось, что головы - обе неподвижные той застылостью, которую дает стекло, - поменялись местами.

Заметив на лице незнакомца смущение, Бендик не выдержал и поспешно отвел глаза: это были его смущение и раздражительность, с точностью воспроизведенные в другом.

Пол под его ногами дрогнул. Маленький незнакомец сделал несколько непонятных жестов руками, отступил к зеркалу и выжидательно поглядел на юношу. Послышался долгий протяжный скрип, кусочки штукатурки с шелестом посыпались с потолка на пол, но никакого потолка юноша наверху не увидел. Стены, наклонно уходящие ввысь, перекрывала густая синева безоблачного ночного неба, стянутого сеткой знакомых созвездий, хорошо различимых даже с такой головокружительной высоты. Отон почувствовал, что падает, цепенеет, и руки незнакомца, на удивление сильные, несмотря на худобу и тонкость, поддерживают его. Негатив мейстера почти насильно заставил Бендика взглянуть назад: место виденной галереи теперь занимало узкое окно, доходящее почти до самого пола, с распахнутой настежь светлой и удобной рамой, к которой от земли поднимались мелкие бархатисто-синие розы. Там, снаружи, по-прежнему нещадно жарило солнце, отбрасывая тени, напоминающие о течении времени вообще и о времени полдника в частности. Подталкиваемый в спину, юноша как во сне перешагнул через подоконник, и его "я" растворилось в хитросплетениях сада. В таком же блаженном неведении растворилась его память о возвращении домой.

Весь остаток дня он старался улучить момент для разговора с канцлером наедине - намеренно держался к Эрику поближе, невзирая на многозначительные взгляды Деборы и недоумевающие - Клары. Однако удобного случая так и не представилось: Эрик с наслаждением плавал, со вкусом ел, нужды удалиться от общества, кажется, не испытывал и благостно отмалчивался, так что к вечеру Отон потерял всякую надежду. Толику нужных сведений, как водится, он получил чисто случайно, когда солнце уже спряталось за верхушки высоких кустов и довольные апостолы засобирались обратно.

- Ну что, Отон, не боитесь? Сегодня приезжают наши хозяева.

Отон вежливо покачал головой.

- Смотрю на вас и не боюсь. Вот только трудно иногда отличить сон от яви.

- Мой ответ: и то, и другое иллюзорно. Например, вчера вы видели светлый сон про взаимную любовь, а сегодня вас преследует кошмар безответной. Оказывается, вы променяли одни иллюзии на другие, толком не заметив этого...

- Вы мое полотенце не видели? - встрял подошедший Мишель. Мелиодис пожал плечами.

- Значит, - Отон нахмурился и сделал вид, что размышляет над словами Эрика, - если я, предположим, увижу человека, как две капли воды похожего на мейстера... мне следует считать это грезой или объективной реальностью?

- Есть такой человек, - без улыбки ответил канцлер, - а вы уже как будто его встречали, а?

У Деборы, настороженно косящейся на Отона, при этих словах округлились глаза.

- Его зовут Голем, - докончил Эрик.

- Голем? - заинтересовался профессор. - Почему?

- Я тоже слышал про что-то этакое, - рассеянно сказал Мишель, - но подробностей не знаю.

- История проста и безыскусна, - обратился ко всем канцлер. - В начале 90-х годов мейстер якобы пытался сотворить живое существо из неживой, то есть, из неорганической материи. Плодом опыта и явился тот, кого он окрестил Големом, но на эту тему у вампиров своего рода табу, поэтому упоминания о нем я слышал нечасто. Говорили, будто весь разум Голема умещается в кончике ногтя Эрнё, а сердце - в одном волоске Филиппа. Не знаю, какое тут правильное толкование... Возможно, мейстер и Граховски вместе создали этого монстра, а, возможно, в нем настолько мало разума и чувств, что сплетники подобрали единственно верную метафору для его характеристики.

- Разве он опасен? - встревоженно спросила Дебора.

- Если верить еврейским легендам, - проинформировал профессор Глаукер, страшен он лишь тогда, когда неуправляем. Еще известно, что Голем не имеет души, не способен выходить за пределы дома, который охраняет, и лишен дара речи.

- Брр! - актриса передернула плечами. - Звучит жутковато.

- Тем не менее этого болванчика никто из нас не видел, - подытожил Мелиодис, - а слухи... слухи могут ошибаться.

- Да, вот взять для примера байку о Тараканьем царе, - с бледной усмешкой подтвердил Марк. - В Марселе незадолго до второй мировой войны расплодилась уйма тараканов. А, надо сказать, среди вампиров бытует легенда о древнем повелителе бессмертных, приход которого всегда сопровождался нашествием этих насекомых.

- И что? - сказала Клара, оторвавшись от сборов.

- Вокруг этого события накрутили массу самых невероятных слухов; Эрнё пришлось распутывать их как детективную историю. В двух словах, никакой это был не пращур, а полумафиозная группа марсельских вампиров, которая таким образом пыталась захватить контроль над городом. С тех пор мейстер терпеть не может тараканов...

- А я-то думал! - разочарованно протянул Мишель.

Марк поднял к небу указующий перст.

- Это я к вопросу о рождении легенд. А полотенце твое, Савари, я видел висящим на ветке на том берегу.

- Стивенс! Руки оторву!

- Пошли хозяев встречать, - проворчал Томас Глаукер.

"...Известно, что некоторые торговцы цветами, в погоне за модой и экстравагантностью, подкрашивают воду, в которую ставят белые розы, либо питают раствором меди корни этих растений, так что роза, постоявшая в такой воде либо произросшая на такой почве, приобретает удивительный синий оттенок. Так человечество стремится переделать Природу, из лона которой оно когда-то вышло. Роза остается розой, но приобретает значение невозможного; природа изменяет природу; природа облагораживает природу. Такая роза вряд ли окажется жизнеспособной, и чем менее она жизнеспособна, тем более ценной, символически насыщенной и в то же время тем более эфемерной делается она в наших глазах. Однако объяснение этого лежит не в области кощунственных устремлений человека, но каждый из нас в глубине души верит, что невозможное - всего лишь потенция вероятного, и что где-то, на этом свете или на том, определенно произрастает истинная синяя роза..."

Отон вяло перелистнул еще пару страниц, исписанных мелким угловатым почерком, потом вернулся в начало цитаты и прочел подзаголовок: "Неизвестный последователь Р. Штайнера". Мысль, высказанная во встретившемся отрывке, показалась ему неглубокой и бесполезной, однако совпадение пережитого и прочитанного заставляло его снова и снова утыкаться взглядом в плоский тетрадный лист. Тетрадь подвернулась ему в хозяйственной подсобке, негласно считавшейся царством Бендика-старшего, - запыленная, она лежала на углу верстака между торчащими вертикально черенками лопат, мотыг и грабель, в обществе молотка, точильного камня и старой железной лейки. Но почерк в ней был не отцовский.

- Что, озадачен? - стоило подумать об отце, как Джас возникал поблизости. - Этот цитатник подарил мне Эрнё. Когда-то он выписывал туда мысли, которые не могли заинтересовать его, но могли, как он чувствовал, пригодиться кому-то другому. А теперь я делаю то же самое.

Джас взял из рук сына тетрадку и окинул страницу беглым взглядом.

- Хмм, - сказал он. - Что ты об этом думаешь?

Отон помедлил в нерешительности - и, собравшись с духом, вкратце пересказал свое недавнее приключение. Джас молчал, сосредоточенно слушал и периодически кивал головой, словно рассказ Отона подкреплял его мысли.

- Так, говоришь, это были синие бутоны? - спросил он, когда повествование сына закончилось.

- Я говорю, что мне они показались синими, - раздраженно откликнулся Отон, обеспокоенный тем, что после упоминания о необычных цветах огонек интереса в глазах Бендика-старшего разгорался все ярче. - Отец, неужели ты веришь в эту чепуху?

Джас потряс в воздухе тетрадью.

- Ты имеешь в виду это? Как сказать... Наверное, ты заметил, что совпадения не бывают случайными. Каждое совпадение ведет нас к какой-то необходимой цели в будущем и одновременно подсказывает нам, что мы на верном пути. А цепочка совпадений дает сигнал, что мы уже недалеко от своей судьбы.

- Но это абсурд! - горячился Отон. - Роза не может быть синей, это невозможно.

- А чем вампир отличается от такой розы? - спокойно, даже ласково возразил Бендик-старший. - Его существование тоже невозможно, и тем не менее он стоит перед тобой. Вампир распаляет глаза смертных своей красотой и необычностью, но попробуй подкрасться поближе - его клыки, его шипы вонзятся в каждого, кто приблизится к познанию того, что мертво и потусторонне. Только среди бестелесных тел, только среди живых мертвецов и способна расцвести призрачная, мистическая роза, цветок-искушение...

Отон спорил до хрипоты, в конце концов махнул рукой и ушел. Но уже лежа в постели, он покрылся холодным потом от пронзившей мозг мысли: "Глаукер сказал, что Голем охраняет дом, в котором живет. Он не трогает тех, кто принадлежит или служит клану Вардьяшей - вот для чего Рахиль делает значки. А отец!?" Молодой человек попытался поймать за хвост ускользающую мысль, но погрузился в дрему прежде, чем она успела укорениться в его сознании.

Потусторонняя правда.

Что-то изменилось; Отон понял это, едва перешагнул порог библиотеки. В креслах напротив друг друга, отгороженные блестящей необъятной поверхностью стола, сидели Глигор и Эрнё. Одноглазый, лишившийся своей шелковой повязки, хмуро изучал то ногти на правой руке, то осколки градусника возле ножки кресла. Мейстер свесился через подлокотник, загородив лоб рукой, и щеки его покрывал яркий лихорадочный румянец гнева. На появление юноши он никак не отреагировал. Отон напоролся на яростно-брезгливый взгляд Глигора, попятился и побрел дальше по коридору.

У него было тоскливое и неприятное чувство, что время, до того скромно гостившее в доме, теперь быстро набирает скорость и, не позволяя роздыха никому, готовится продемонстрировать жильцам всю власть судьбы, словно оно стало наковальней, а фортуна - молотом. Время заставляло спешить неведомо куда.

Следующими он встретил Казимира и Аллана Даррэта - те молча играли в шахматы. Казимир, заслышав шаги мимо своей комнаты, с оттенком удивления посмотрел на Отона. Молодой человек замешкался, сконфуженно поклонился и миновал помещение, залитое интенсивным электрическим светом. Следом долетели слова Аллана:

- Я и не думал, что все так плохо.

- Да, - отозвался Казимир. - Он тает прямо на глазах. Но розы еще не расцвели, и...

Конца фразы Отон не расслышал.

Бендик-младший шел и шел, пока не забрел в малоисследованную западную часть дома. Тут до слуха Отона долетел знакомый тихий скрип, повторяющийся через равные интервалы. Молодой человек заторопился, занервничал; коридор вел его прямо, не сворачивая, так что он чуть не пролетел мимо маленькой незаметной ниши - источник звука определенно располагался за этим углублением. Тяжело дыша, он приблизился и приложил ухо к перегородке: его воображению представилось, как ворочаются поблизости невидимые шестерни, как, натягиваясь, дрожат тугие канаты, как, подхваченный ими, ездит вверх и вниз барабан, надстроенный комнатой Голема. Если дело обстояло именно так, немудрено, что Отон вышел в окно и оказался совсем не там, откуда начинал свое путешествие...

- Единственное, чего не понимаю, - почему я в разгар дня видел звезды? вслух пробормотал он.

- Никогда не бойся своих снов и видений, большая часть из них поддается толкованию, - в тон ему откликнулся тихий детский голос.

Молодой человек вздрогнул; оторвавшись от стены, он различил в полумраке фигурку Рахили. Его удивило даже не то, что маленькая бессмертная дает советы, а то, что она вообще заговорила. А она что-то намудрила с нишей, бестрепетно вступила в открывшееся круглое помещение и поманила Отона пальцем. Он последовал за Рахилью, дверь захлопнулась с негромким щелчком - лифт тронулся.

- Почему ты доверяешь мне ваши тайны?

- Вместо него, - отозвалась Рахиль, отвернувшись. Он не успел и рта раскрыть для уточнения, как девочка дополнила:

- Вместо мейстера. Таково его желание: он видел во сне Голема и тебя.

- А что... случилось?

Отон встретился с суровым взглядом ее широко расставленных карих глаз и вспомнил, что ей по меньшей мере две сотни лет.

- Ты будешь спрашивать про моего мейстера? Или... - она помедлила, - про его сына? Про первое я буду говорить с тобой сама. Про второе - его словами.

Не дожидаясь ответа, она распахнула овальную створку перед носом у юноши, окошко было похоже на иллюминатор подводной лодки, сквозь который просматривалась часть садика, заросшего цветами и втиснутого в пределы дома. Лифт плавно затормозил и остановился.

- Здесь Голем гуляет, - интонации Рахили изменились, в жестах и манере держаться появилось что-то мягкое и мечтательное. - С той стороны кажется, что это обычная стена, но в ней проделана калитка. То есть, для Голема это калитка, а для стоящих снаружи - стена.

- Но зачем идти на такие ухищрения? - воскликнул младший Бендик.

- Чтобы Голему было приятно. Или чтобы оттянуть час возмездия. Не знаю. Но эта кабина, комната Голема и внутренний садик были еще прежде нас.

Рахиль походила на актера, исполняющего сложную роль, который с трудом подбирает нужные слова, - ее глаза были полузакрыты, реденькие брови напряженно изогнулись. Отон кашлянул и продолжил странное интервью.

- Ты упомянула час возмездия. Что это такое?

- Всего лишь образное выражение, - последовал быстрый, сбивчивый ответ. Мейстер точно не знает, какие потенции содержатся в Големе, но предполагает, что для него они могут оказаться губительными.

- Для чего же тогда он сотворил этого истукана?

- Причин несколько, - Рахиль на секунду задержала дыхание и стала говорить размеренней. - Голем - символ любви, связь между ним и Филиппом, дань прошлому мейстера, попытка вдохнуть жизнь в мертвую материю, а также своеобразное напоминание о себе.

- То есть, он был создан из этих соображений, но не оправдал возложенных надежд?

Девочка досадливо тряхнула головой.

- Это несущественно.

- Хорошо, - сказал юноша, и невольный трепет охватил его, - тогда ответь мне хотя бы вкратце, каким образом мейстер оживил Голема?

Рахиль долго молчала, так долго, что Бендик-младший подумал: она не ответит. Когда бессмертная заговорила, за ее словами словно приоткрылась мрачная бездна, от близости которой детское тельце сотрясала крупная безостановочная дрожь.

- Он выкопал кости своего создателя, вложил в размягченную материю частичку себя и частичку Филиппа и таким способом замкнул цепь рода.

- Что значит... - хотел спросить Отон, но Рахиль сделала знак рукой, веля ему умолкнуть.

- Я больше ничего не могу тебе сказать, я ослабела.

Отон уселся перед ней на пол и взял ее холодные маленькие ладони в свои.

- Еще одно, - настойчиво попросил он. - Что происходит с Эрнё?

Ее личико жалко сморщилось, но, уступая просьбе, она сообщила:

- Мейстер умирает.

Шестерни за стеной судорожно дернулись и завертелись в обратную сторону, после мирной тишины кабины их шум показался Бендику дикой какофонией лязганья и громыханья. Раскрытая створка иллюминатора, раскачиваясь, хлопала по дереву, кабину нещадно мотало; Рахиль комочком съежилась на полу, да и самого Отона сила вращения оттолкнула к переборке. Он старался перекричать грохот.

- Разве вампиры..?

Но тут лифт в последний раз встряхнулся и застыл на месте. Рахиль, хлопнув дверью, выбежала в коридор и оставила Отона в одиночестве.

Отчего-то он знал, что не поделится с апостолами информацией, полученной от девочки и ее мейстера. На последнего Отон снова наткнулся в библиотеке, Эрнё выглядел так, словно за прошедшее время ни разу не пошевельнулся, и Бендик задался вопросом: что такое эта мертвая неподвижность, подмеченная им у вампиров, - часть природы хищника, способного сутки провести в засаде, или терпение мертвеца в ожидании Страшного Суда? Пока он стоял и смотрел, обсасывая даже не мысль, а сам процесс мышления, машинально отметив, что осколки градусника уже кем-то убраны, а на столе добавилась тарелка с нетронутой пищей, позади раздались приглушенные шаги, и в Отона врезался Филипп - он прожег смертного отсутствующим угольно-черным взглядом, неразборчиво ругнулся и на цыпочках приблизился к Эрнё.

- Ты меня слышишь, радость моя? - спросил он таким проникновенным голосом, что у Отона, пусть и был он здесь посторонним, защемило сердце.

Эрнё вздрогнул, будто выхваченный из сладкой дремы, откинул голову на массивную спинку кресла и слабо улыбнулся своему созданию.

- Тебе больно? - продолжал жадно допытываться Филипп.

- Нет, - прошептал мейстер одними губами. - Я еще не... - он приподнялся, - не собираюсь прощаться со своим посмертием. Еще не время, kedvesem.

- Ясно. Чего-нибудь хочешь? - грубовато спросил цыган, явно обрадованный то ли этим признанием, то ли неожиданной лаской.

- Помоги мне подняться, - Эрнё требовательно протянул к любовнику руки.

- Ты весь горишь, - неодобрительно заметил Филипп. - Если б ты только уничтожил своего истукана...

Мейстер грустно покачал головой и зажал ему рот своей ладонью.

- Он же тебе нравился... наш ребенок, Филипп. - Усмехнулся: - Хотя бы таким извращенным способом...

- Ну и что из того, а вот теперь не нравится, - вызывающе, возвысив голос, отозвался Граховски. - Ты мне дороже! Ведь даже во сне ты борешься с ним.

Отон вдруг понял, что Филипп не знает всей правды; мейстер боролся не с Големом, а с остатками души своего творца, которые сохранил древний скелет, в точности так, как след ископаемого насекомого сохраняет светлый известняк. Мейстер был факелом, на котором сгорали эти отпечатки давних эмоций, никому уже не интересных мелких грешков и мрачных, в одиночестве думанных мыслей. Был ли Голем кладбищем, местом для окончательного упокоения мятежной души? Или он мыслился венцом, конечной высотой для всего клана Вардьяшей? Вот она, цепь рода! - осенило Отона, и смысл происходящего с этих пор прочно укоренился в его сознании.

Филипп подхватил мейстера на руки, с драгоценной ношей направился к выходу. Поравнявшись с Отоном, Эрнё поднял на него томные сверкающие глаза и кивнул.

- Вот поэтому я спокоен, - сказал он. - Я раздаю долги.

- Ненормальный! - Граховски умудрился покрутить пальцем у виска. - Пойдем баиньки. Сегодня я буду твоей нянькой, хотя, надо полагать, Алекс тоже примажется...

Эрнё засмеялся и прокомментировал:

- Совершается вынос тела. Вход к покойному за сотню форинтов, совсем недорого.

- Не говори так, - упрекнул цыган, и они удалились.

Из незначительных событий следующих спокойных дней Отону сильнее всего запомнился разговор с Марком. Стивенс оказался на редкость интересным собеседником; он считался парнем Кристины в бытность ее человеком, успел побывать секретарем у Наби, кратковременным любовником у Алекса да еще, кажется, и Аллана впридачу. Выяснилось: с Эриком они одногодки, но если Мелиодис был сенсей, строгий и справедливый, то Стивенс подкупал своей ненавязчивой вежливостью.

Отона коробила одержимость апостолов.

- Зачем принимать такое горячее участие в судьбе изучаемых объектов, если можно наблюдать со стороны? Вот вы называете себя учеными - зачем же тогда все эти разговоры о ложе внутри ложи и так далее?

- Будь я действительно ученым, я бы сказал вам, что тут обычные научные методы неприемлемы, - парировал Марк. - Но моя история другая. Я просто болен.

- Простите? - не понял Отон.

- Я болен этими созданиями, я не смог бы жить вдали от них при всей их кровожадности, аморальности и прочем, в чем вы их втайне обвиняете.

Пораженный, Бендик не знал, что ответить. Мишель и Клара, не принимавшие участия в споре, выжидательно смотрели на него.

- А мне вы показались вполне нормальным, - наконец, выдавил молодой человек. Апостолы без стеснения расхохотались.

- Аж слезы выступили! - задыхаясь, простонал Мишель, полез обниматься. Клара шутливо стегнула его по спине сорванной веткой, и француз с причитаниями отпрянул.

- Обними лучше меня, - сохраняя непроницаемое выражение лица, присоветовал Марк.

- И все-таки, - Отон подыскивал аргументы, - если вы осознаете, что больны, почему бы вам не излечиться?

- Вы сказали банальность. Если я последую вашему совету, я буду буднично здоровым человеком, в то время как болезнь, отклонение - это иные формы жизни. Кто знает, какой зародыш разовьется из моего больного сознания?

- Ну прямо герой, - восхитился Мишель, - перед вами, друзья, сидит великий мученик науки.

- Вы трое еще слишком молоды, чтобы понять это чувство, - хладнокровно заметил Стивенс. - Когда-нибудь, ближе к старости, вы вспомните мои слова.

- А причем тут старость? - не удержалась Клара, которой сама мысль об этом казалась отвратительной.

- При том, что вы непоправимо изменитесь. В юности вы были примерно на одном уровне с вашими кумирами, более того - вы были полезнее и нужнее. Старея, вы поглупеете, опуститесь морально и физически, и еще будете считать, что вам повезло, если жизнь опустошит вас только наполовину. Вы посмотрите на них новыми глазами, все сильнее вас будут мучить зависть и ненависть, а ваша любовь станет чересчур уж хрупкой и сентиментальной. В один прекрасный день вы обнаружите, что сами приковали себя к этим идолам, и теперь не в состоянии уйти. Вот это я и называю одержимостью.

- Нда... - сказал Мишель после неловкой паузы. - Перспективочка так себе.

- А вы, оказывается, злой человек, Стивенс, - с удивлением добавила Клара. - Не в обиду вам.

- Представьте, никогда я не хотел стать вампиром. Мне довольно было находиться рядом с ними, прикасаться к их колдовскому миру, наслаждаться их присутствием. Даже боль, подаренная ими, отличалась от боли, которую причиняет жизнь. Мне хватало того, что я имел. Но когда вы, Клара, точно установили, что из-за своего положительного резуса мне вампиром не бывать, что-то перевернулось в моей душе. Как будто меня примиряло с ними знание, что, попроси я, - и сам стану таким же вечным, юным, сильным. Я имею право на капельку мести, - закончил Марк, улыбаясь своей бледной улыбкой.

- В одном вы ошибаетесь, - неожиданно заявил Отон. - Они не вечные и не сильные. Да и собственная юность уже давно кажется им несуразной...

Лакуна.

В тот эпохальный вечер вампиры почти в полном составе набились в гостиную, но светский разговор как-то не клеился: подавленное настроение Глигора, которое он откровенно демонстрировал, передалось и остальным. Наконец Ирен зорко огляделась и высказала вслух то, о чем думали многие:

- Итак, в наших рядах не хватает Джаса, Алекса и самого мейстера.

- Ну и что? - пробурчал Филипп.

- В сложившейся ситуации, - холодно и безжизненно отозвался Глигор, необдуманные поступки могут свидетельствовать против любого из нас. Говорю это к сведению всех присутствующих.

- Что-то я не понял, - цыган встрепенулся. - На что ты намекаешь?

- Мы не должны игнорировать пророчество, - все с той же ледяной любезностью ответил одноглазый, - и недооценивать опасность, которая, согласно ему, угрожает жизни мейстера. Лично я намерен держать в поле зрения всех.

- Ты что же это, циклоп недоделанный, - Филипп опасно ощетинился, - и меня подозреваешь?

Глигор с нескрываемой издевкой посмотрел на старшего брата:

- Не имеет значения, кому доверяет, а кого опасается мейстер... особенно если дело касается постели.

Филипп вскочил с места и беспокойно забегал взад-вперед.

- Да ты просто тянешь одеяло на себя! - в сердцах бросил он. - Думаешь, я не знаю о твоих бывших шашнях с Эрнё? Или о твоих нынешних заигрываниях с этим собранием чванливых упырей?!

- Ты забываешься, Граховски, - ядовито, с нажимом сказал одноглазый. - По закону именно я возглавляю клан, и то, что ты по своей малограмотности называешь "заигрываниями" и "шашнями"...

- Не оправдывайся, - перебил Филипп, нехорошо засмеявшись, - ты всегда этого добивался. Мейстер из жалости пошел тебе навстречу, но тебе никогда не сравниться с ним.

- Что ты сказал?! - и без того мертвенное лицо Глигора от бешенства побелело еще больше, он вплотную приблизился к цыгану, вцепившись в ворот его рубашки и рванув на себя. - Повтори!

- Достаточно! - резко и повелительно крикнул Эрнё с порога гостиной, и спорщики в испуге отпрянули друг от друга. Мейстер, опершись на руку Алекса, с достоинством вступил в комнату, где присел на свободный краешек дивана. При виде него у Отона возникли ассоциации с темным шелком и лиловым светом - Эрнё был сумрачен и собран, а в тайниках его души не было места гневу, который он демонстрировал на публике.

- Вы не находите, что неприлично говорить обо мне в прошедшем времени, пока я еще жив? - язвительно обронил он. - А еще неприличней - делить власть в моем присутствии? Я хочу, чтобы вы больше не вели подобных разговоров.

Алекс, устроившийся на полу возле ног Эрнё, бросил красноречивый взгляд на творца и дядю - в нем читалось суровое осуждение.

- Ладно, - буркнул Филипп, подходя к Глигору мириться под пристальным, немного насмешливым наблюдением мейстера. - Положим, я погорячился.

- Я тоже, - согласился Глигор, но никто из них не сделал попытки пожать сопернику руку.

- Уже лучше, - признал Эрнё, приняв позу повольготнее. Всем своим видом он показывал, что не удовлетворен полумиром и злость его не прошла бесследно. Окружающие, перешептываясь, ожидали завершающего штриха.

- В наказание вы споете мне "Погребальную песню".

- Зачем? - строптиво вскинулся Граховски, но стушевался при новой вспышке ярости, последовавшей вслед за этим.

- Еще только слово, Филипп..! Если я прошу, значит, есть причины, ясно?! напустился на него Эрнё.

- Я текста не помню, - с видимым облегчением заявил Глигор.

- Ничего, это поправимо, - мейстер изогнул губы в жесткой улыбке, сделал знак Рахили, и девочка достала из кармана платья мятый нотный лист. Глигор сник и понурился.

- Эрнё, - вступилась за спорщиков Ирен, - не будь таким жестоким. Они уже наказаны за свои слова, они и без того сильно страдают, зачем же заставлять их заранее оплакивать твою... - блондинка осеклась.

- Ты хотела сказать, мою смерть? - зло сверкая глазами, закончил мейстер. - Это послужит им уроком, напоминанием о том, что они никогда не должны допускать раскола, потому что я им запретил!

После паузы Эрнё успокоительно похлопал Ирен по колену. "Оплакать загодя значит заранее отпустить из сердца, дорогая моя, дочь моя. Разве от этого не легче?"

Он протянул руку к старинному клавесину, который Отону всегда казался бесполезным украшением гостиной, и взял несколько тактов, после чего, повинуясь его властному кивку, соперники затянули песню:

- Смиренно тело мы хороним

до знака Божьего суда,

до дня, когда к Его ладоням

сойдется мертвых череда.

В земные недра и глубины

ушел покойный, отмечтав...

Мейстер снисходительно слушал, скрывая блеск глаз под густыми ресницами, от которых на его щеки ложились едва заметные полукружья теней, и Отон не смог определить, вполне ли он доволен своей педагогической уловкой.

- ...Умрет, но выйдет из пещеры

уподоблявшийся Христу!

Крещендо; но лицо Эрнё застыло в беломраморной неподвижности, руки в перчатках, скрещенные, неподвижно покоились на груди. Бендик-младший заметил странную вещь: за спиною мейстера на подоконнике стояла ваза со свежей, недавно срезанной розой, и роза эта прямо на глазах теряла пышную форму, темнела и никла.

- ...А мы, научены усердью,

молясь, уйдем по одному,

без страха встретившись со смертью,

уже открывшейся ему.

Порыв ветра из приоткрытой форточки смел с подоконника остатки того, что недавно было цветком - тихий шелест, и лепестки невесомым сухим дождем осыпали мейстеру плечи и колени.

- Браво, - сказал Эрнё. - Я удовлетворен...

- А я, - с ноткой угрозы шепнул некто, притаившийся за створкой окна, только жду удовлетворения.

Вампиры дружно вскочили на ноги; Отон видел вокруг напряженные тела, перекошенные лица, глаза, из которых при намеке на опасность исчезло все человеческое. Только мейстер не сделал ни одного суетливого жеста, ни одной попытки к защите или нападению.

- Я ожидал тебя, - он обратился к незримому собеседнику, - ожидал с того дня как ты чуть не свел в могилу этого молодого смертного, - Эрнё указал на Бендика. - Но... как ты думаешь, не войти ли тебе сюда? Это будет удобно для нас обоих.

- Эрнё! - дико и страшно закричал на мейстера Филипп. - Ты соображаешь, что творишь? Он же спит и видит, как бы тебя уничтожить!

- Верно говоришь, рома, - засмеялся невидимка. - И ты мне не помеха.

Цыган взревел, резко махнул ладонью в сторону окна, и створка с громким сухим треском разлетелась в щепу. Каскады оглушительно гремящего лопнувшего стекла мелкими осколками осыпали диван.

- Бесполезно, - покачал головой мейстер на это самоуправство. - Он уже слева и предугадает любое твое движение.

Глигор с грацией пантеры шагнул вперед и встал рядом с Филиппом.

- Я бы посоветовал тебе, Граховски, не останавливаться на достигнутом, вкрадчиво сказал он. - Не выпускай из рук Эрнё, а уж мы сообща разберемся с этой проблемой.

И так быстро, что Отон не уяснил значения происходящего, цепь вампиров замкнулась вокруг мейстера, которого цыган по указке одноглазого сгреб в охапку.

- Это глупо, - с легким упреком высказался бесплотный голос. В его сторону по воздуху, шелестя страницами, пролетел увесистый том, врезался в занавеску и шлепнулся на пол рядом с батареей отопления. Невидимка продолжал с противоположного конца:

- Вы подумали, что будет с вами при наступлении рассвета, болваны? Меня-то солнце не остановит, а вот вас... - мимолетная вспышка огня выжгла часть обоев и непоправимо изуродовала подоконник. Голос отдалился, даже не прервав тирады. - Посмотрите внимательно на того, ради кого вы боретесь, - ведь он стремится к смерти и уже не видит ничего, кроме финала...

- Неправда! - с убежденностью фанатика крикнул Филипп. - Я не буду слушать тебя, и он не будет!

- Правда, - тихо возразил мейстер. И за этим заявлением последовал момент такой оглушающей тишины, что Отон расслышал, как на другом конце дома бессмысленно перемещается вверх и вниз потайной лифт.

- Он спятил, - первым опомнился Глигор. Ирен поджала губы и закивала, но Алекс неожиданно громко всхлипнул.

- Эрнё, - выдержав паузу, вновь заговорил невидимка, - если ты со мной согласен, утихомирь свою свору. У нас и так мало времени...

- Да заткнись ты, чертова мумия! - бесцеремонно оборвал Филипп и присел на корточки перед мейстером, взяв его за плечи. - Скажи, ты и вправду этого хочешь?

Эрнё, не произнося ни слова, смотрел на него с невыразимой нежностью и тоской; наконец, губы его разомкнулись, вынося приговор:

- Пропусти ко мне Гая. Пожалуйста...

Гримасничая от душевной боли, цыган оттолкнул мейстера, и тут же снова привлек к себе, ослепшим лицом припал к плечу. Они надолго застыли в одной позе: на коленях друг перед другом, в тесном объятии, белые пальцы Эрнё запутались в смоляных завитках Филипповой шевелюры. Похожее зрелище иногда замечаешь на перроне перед уходящим поездом, когда двое прощаются надолго. Мейстер возвысил голос, адресуясь в пустоту:

- Обещай мне, что не тронешь моих детей ни сегодня, ни потом! Обещай!

- Я не причиню им вреда, если они сами не станут докучать мне, последовал ответ, - но оставляю за собой право защищаться.

- Хорошо, - Эрнё с неохотой разжал руки и поднялся. - Я верю твоим гарантиям.

- Быть честным скучно, но обманывать еще скучнее, - отозвался гость со смешком. - А хорошая вендетта может раздразнить мои до предела пресыщенные чувства.

И Отон рассмотрел его вблизи, во плоти возникшего в комнате: крупного зрелого мужчину с проседью в темных волосах, чьи правильные античные черты и гладкая кожа казались маской, прочно приросшей к лицу тысячелетия назад. Он не был велик ростом, но гостиная при его появлении будто втрое съежилась, уменьшаясь в размерах. Вампиры из клана Вардьяшей отошли, оставив Эрнё с незнакомцем друг напротив друга.

- Ты сейчас похож на моего хорошего знакомого Сенеку, - засмеялся гость, и глаза, светлые с прозеленью, обежали фигуру мейстера с головы до пят. Несмотря на показной стоицизм, мой приятель утопал в роскоши и даже на пороге смерти не отпустил своих рабов на свободу. Но о твоих я позаботился.

- Ты об апостолах, Петроний? - сохраняя самообладание, мейстер опустился на низенькую тахту. А сердце Отона стукнуло о ребра и тревожно затрепыхалось.

- Да, о тех, которые занимают развалюху за рекой. Остался только один, издеваясь, Петроний указал мизинцем на молодого человека. - Ведь вы, такие благородные, держите его в качестве заложника, надеетесь этим обуздать мое орудие.

- Орудие? - воскликнул Глигор. - Запомни, ты сам признался в этом!

Древний вампир саркастически засмеялся в лицо одноглазому.

- Софистика, дитя мое! Ну, скажи честно, неужели тебя волнует чья-то чужая судьба? Тебе же и в голову не пришло, что юноша озабочен участью друзей, нет, вместо этого ты тщеславно надеешься оставить память о себе не только в сердцах жалкой кучки упырей, но и среди смертных.

Мейстер повернулся к Бендику.

- Mea culpa, - сказал он, нахмурившись. - Петроний прав. Идите туда, Отон, проверьте, все ли в порядке, хотя уверен, - он улыбнулся краешком губ, - что Гай блефует.

Взгляды всех, беседующих и жадно слушающих, скрестились на Отоне, он почувствовал, что поставлен перед выбором, который испугал его полным отсутствием рациональности. Возможно, Петроний блефует, возможно, присутствие смертного не входило в планы древнего вампира, и тогда место Отона здесь. С другой стороны, Эрнё хотел оставить Отона рядом с собой, может быть, сделать личным апостолом - не напрасно же он развлекал юношу рассказами из собственной жизни. Почему в таком случае мейстер решил отослать Бендика прочь? Или друзья за рекой в самом деле попали в беду? У молодого человека голова пошла кругом, а окружающее стало россыпью цветных пятен.

- Ступайте, Бендик, полагаюсь на вас, - повторил Эрнё. - Впрочем, нет, постойте. Захватите еще вот это.

Он вложил в ладонь смертного сложенный вчетверо лист пожелтевшей бумаги, и Отон безвольно принял предложенный дар. Он выбрался наружу, спотыкаясь, напутствуемый ехидной фразой Петрония:

- Не сломай себе шею, преданный раб!

Потом он, словно заяц, подстегиваемый паническим ужасом, петлял между деревьями, и зрение его обострилось до невозможного: Отон четко различал каждый лунный блик на каждом трепещущем листочке; с гребня обрыва видел камушки и веточки, облизанные светлыми языками волн. Молодой человек несся, не переводя дыхания, и единым махом одолел спуск, подъем, а также ровный, но затененный отрезок пути до берлоги апостолов. Даже желтый свет в окнах не принес ему желанного облегчения, наоборот, негостеприимная темнота позади сжалась еще плотнее, и смертному чудились подрагивания земли, прогнувшейся под весом чудовищного непроницаемо-черного шара. Отон птицей взлетел на крыльцо и бешено забарабанил по двери.

Уже сидя внутри, в окружении сгрудившихся апостолов, он разлепил пальцы, которые судорожно стискивали унесенную из особняка бумагу. Мишель выхватил ее и поднес к свету.

- Что это? - быстро спросил он, скользя глазами по неровным строчкам. Похоже на оригинал пророчества, но ведь он считался потерянным...

- Что произошло? - перебил Эрик. - Вы весь в мыле, как призовая лошадь после скачек.

- Мейстер... - запинаясь, выговорил Отон и обвел глазами взбудораженные лица. Горло сдавило нехорошее предчувствие, что все догадываются о смысле еще не произнесенной им фразы.

- Так, - Марк направился на кухню. - Выпейте чаю.

- Мейстер, - тупо повторил Отон, - кажется, его больше нет...

Марк медленно опустился на прежнее место. Все посидели неподвижно.

- Да... - тихонько заметил профессор Глаукер. - Король умер, да здравствует король.

Клара беззвучно пошевелила губами. Мишель же поднял глаза от документа и сказал:

- Отон, вы действительно захватили с собой оригинал. И - знаете что? - тут лакуна, не хватает одного четверостишия. Если там... если там говорилось о десятой розе... значит, мы ошибались. Вы понимаете? - растерянно переспросил Савари. - Мы ошибались, и орудием был не Наби, а кто-то другой.

Пока апостолы осмысливали запоздалое открытие, Отон пришел к выводу, что еще успеет поведать им о Гае Петронии.

На рассвете они, сбившись стайкой, похожие на брошенных птенцов, в последний раз перед отъездом посетили Ильзенге. Немного поблекшие лунные лучи сияющими стрелками свешивались с карнизов, но во всем доме не осталось ни одного светлого пятна. Пройдясь по опустевшим комнатам, апостолы под водительством Отона поднялись на галерею, где обнаружили развороченную раздвижную панель и вдребезги расколотое зеркало. Бендик-младший, движимый любопытством, придирчиво осмотрел потолок, однако трещотки, плавно, словно нехотя вертясь под закопченной поперечной балкой, уже не издавали шума. За пустой оправой зеркала, потерявшего способность отражать, оказалась лесенка, узкий лаз привел их в кабину лифта и вывел к потаенному саду Голема. Там действительно росли синие розы.

Все остальные розы тоже распустились именно в этот июльский день. Клара отважилась зайти в спальню Эрнё и, поколдовав над телефонным аппаратом, вызвала машину. А когда, спустя два часа, задремывающие апостолы тряслись на жестких сиденьях по грунтовым дорогам Берега Белых Роз, перед Отоном мелькнула знакомая покосившаяся остановка - и Голем рядом с нею. Поджав под себя ноги, он сидел на гнилой скамейке и зачарованно следил за виражом реактивного самолета, оставившего на голубой эмали неба белую, стремительно распухающую полосу. Он казался теперь обычным мальчишкой пятнадцати лет, почему-то зеленоглазым и русоволосым, и даже смуглый цвет его кожи больше смахивал на загар. Бендик не удержался, помахал Голему рукой и успел с оттенком недоверия заметить ответное приветствие, прежде чем их автомобиль окончательно скрылся за поворотом...

Пророчество Ильзенге.

Когда у ласковой реки

кусты, покрытые шипами,

все выпростают лепестки

и увенчаются венцами,

открыто спустится с холма

надежда силы чрезвычайной.

И роза алая сама

заронит нежность в сердце чайной.

Взволнует розовый цветник

благоуханье над поляной,

когда бордовая на миг

коснется чашечки охряной.

И в неуемной похвальбе,

у края пропасти горелой,

сплетется черная в борьбе

с увечной серебристо-белой.

И, жизни сумрачной отток

тоскливым провожая стоном,

поникнет пепельный цветок

над нежно-розовым бутоном.

А та, которая одна

цветет, осыпаться готовясь,

спокойна роза и нежна,

но несговорчива как совесть.

Ценней породистых собак

и драгоценней самоцвета,

она пронизывает мрак

как пуповина сна и света.

Садовник выбросит свой нож,

ее, единственную, срезав,

за то, что сладострастна дрожь

ее сгубившего железа.

И будут запахи густы,

как на пороге амнезии,

когда раскроются цветы

к приходу нового мессии.

Эпилог

Парочка, увлеченная повествованием, очнулась после слов о скрывшемся за поворотом автомобиле. Струи фонтана звучали уже гораздо глуше, на площади не осталось ни души, и только одинокий хранитель общественного спокойствия мерно расхаживал перед подъездом какого-то государственного учреждения. Гюль встрепенулась и кинула обеспокоенный взгляд на часы.

- Впоследствии я так и не разобрался толком, что случилось после моего ухода, - закончил старик охрипшим, усталым голосом. - Алекс уверяет, что Голем убил мейстера, завладев всем огнем жизни, который пылал в Эрнё. Официальная версия обвиняет Петрония. Мишель же, делясь впечатлениями, называл нашу историю детективом-перевертышем, где действующие лица заранее предупреждены об убийстве жертвы, но даже в финале не в состоянии правильно вычислить преступника.

- Вы сожалели о том, что ушли? - жадно спросил Атанас.

- Сожалел? Нет. В конце концов, такова была воля мейстера... как я полагаю. Но мне до смерти обидно: он ни словом, ни знаком не дал мне тогда понять, что мы расстаемся окончательно и бесповоротно.

Гюль с подозрением посмотрела на седбородого смертного.

- А вы не преувеличили свою роль в интриге?

Старик обиженно хмыкнул.

- Если думаете, что я приврал для красоты сюжета, то вы не правы. Я постарался изложить вам все так, как воспринимал это, будучи молодым. И все-таки прекрасно сознаю, что не интересен ничем, кроме своих юношеских переживаний, - он горько вздохнул. - Поверьте, это неприятно.

- Вы поженились с Кларой Хоффмайер? - поинтересовалась Гюль, болтая ногами.

- Нет. Клару в первую очередь занимали вампиры, она была сродни древним весталками, для которых непорочность - служение богам. Мы остались друзьями.

- А Голем, что с ним сталось? - снова перебил Атанас.

Отон задумчиво покачал головой.

- Странная вещь, мне показывали портрет с изображением прародителя всех Вардьяшей, у него были зеленые глаза и светлые волосы. И Голем, выйдя из заточения после гибели своего творца, сделался копией этого вампира.

- Короче, природа взяла свое, - жизнерадостно заключила Гюльшаян. - Одного не понимаю: почему никто из наших наставников ни словом не обмолвился о мейстере?

- А почему они должны верить в мечту? Скажу вам еще одну вещь напоследок, - Бендик понизил голос, и парочка сблизила головы, внимая его жаркому шепоту, - у меня своя версия относительно убийства. Сдается мне, что Джас, бесследно пропавший после той ночи, и есть главный виновник. Именно поэтому я хожу и рассказываю людям о мейстере - мне больше нечем искупить грех моего отца.

Старый апостол, кряхтя, поднялся с парапета, отряхнул поношенное пальто и, уже прощаясь с Атанасом за руку, мечтательно заметил:

- Иногда я вспоминаю слова покойного канцлера Мелиодиса и всерьез думаю: а вдруг наша явь с появлением вампиров стала такой же иллюзией, как человеческие сны? Или же сны просто заменили собой явь. Конечно, Эрнё Вардьяш мог бы оказаться фантомом, призраком, кочующим из грезы в грезу, но лично я уверен, что в этом нет ничего ужасного; наоборот - иначе и быть не может...

Весна-лето 2001 года.