«Вундеркинд»

Хотя профессор Томас Меррино тихо оплакивал тот факт, что его десятилетний сын не выказывал никаких признаков гениальности, он все же мог быть благодарен судьбе. Ребенок не уродился каким-нибудь там уродом, да и дураком его назвать было нельзя. Объективно говоря, Тимоти был вполне нормальным мальчишкой. Но это-то и было источником постоянного недоумения профессора Меррино. В качестве руководителя группы, занимавшейся проектированием и конструированием искусственного интеллекта, он был профессионально просто шокирован самой мыслью, что такой совершенным механизм, как мозг, человек столь мало умеет использовать.

Все дело в том, считал он, что этому надо учиться с первых же дней жизни. Его жене Мери, считающей тригонометрию сложной операцией на желудке, стоило большого труда убедить мужа, что младенчество и детство не только желательны, но и просто необходимы. Профессор Меррино же надеялся обучить юного Тимоти игре в шахматы в три года, а дифференциальному счислению в четыре с половиной.

Иначе, доказывал он, какой тогда смысл в науке, если ее нельзя применить в жизни? И если можно запрограммировать электронный мозг, то почему нельзя проделать то же самое с маленьким ребенком? Ответ им был найден быстро. Он был трагически прост. В вопросе обучения у машины не было выбора; у ребенка он был!

К своему десятилетию Тимоти не только умудрился разрушить веру своего отца во все известные ему виды обучения и заставить его искать утешения во все более совершенных электронных машинах, но он также сумел и проигнорировать математику как науку во всех ее проявлениях.

Поэтому, когда после трех целиком посвященных науке лет, находящийся в зените славы профессор Меррино создал наконец супермозг, названный им Пищащим Томом, плоды победы показались ему слегка горьковатыми.

Он создал мозг, способный видеть, слышать, разговаривать и даже чувствовать. Он создал мозг, возможности которого заставляли любой другой аппарат выглядеть просто дырявой кастрюлей. Он запрограммировал Пищащего Тома отвечать на вопросы, которые и задать-то никто не смог бы. И все же он не мог объяснить своему собственному сыну, что половина от половины будет четверть.