«С искажённым и светлым ликом»

«И путь мой по чей-то воле

Засеян одною болью

Которой не сжать вовек.»

Распластавшись, будто мертвая птица, ЕГО тело бессильно покоилось на каменно-твердом крупе гнедого равнодушного жеребца. Каждый конский шаг отдавался болью, эхом перекатывающейся в разбитом, обожженном, измученном теле.

Гордо восседавший в седле барон, равнодушный, как и его жеребец, лишь только конь ступил на мощенное грязными каменными плитами подворье, небрежно сбросил ЕГО тело вниз — прямо на плиты.

ОН застонал…

— Ты гляди?! Еще не подох, — удивленно взревел барон, и на хозяйский трубный глас из замка высыпала суетящаяся прислуга.

Барон грузно спешился, не глядя швырнул конюху поводья и встал, широко расставив ноги, над нечаянной добычей. Мечем в ножнах барон перевернул тело, и на грязном, опаленном, изможденном лице пленника широко распахнулись синие, подернутые дымкой беспамятства, глаза.

— Живой! — удовлетворенно рыкнул барон и отрывисто скомандовал:

— На конюшню! Пусть отлежится.

Не дожидаясь пока приказ исполнят, барон направился в замок, слуги же сгрудились над бесчувственным телом.

— Не выживет, — со знанием дела процедил конюх, которому по совместительству была отведена роль домашнего экзекутора.

— Точно — подохнет, — равнодушно подтвердил повар, тоже накоротке знакомый со смертью. — Но коли хозяин решит, что он отдал богу душу из-за нас, то и нас отправит ему вдогонку.

— Да, барон — он такой.

И слуги поспешили исполнить приказание своего господина…

…ОН открыл глаза. Полумрак. Запах прелых листьев, осени. В полумраке таился страх. ОН попробовал сосредоточиться. Страх ослабел, стремительно смятый любопытством. Кто-то, неловко перебирая слабыми ногами, осторожно подобрался сбоку и робко ткнулся чем-то замшевым, влажным, теплым и нежным. ОН с трудом скосил глаза: рядом топтался жеребенок. Затраченное усилие оказалось непосильным и ОН вновь впал в забытье…