«Бескрылый (Рассказы)»

Бескрылый (Рассказы) (fb2) - Бескрылый (Рассказы) (Андерсон, Пол. Сборники) 370K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Пол Андерсон

Пол Андерсон БЕСКРЫЛЫЙ (Рассказы)

Бескрылый

Насколько нам известно — а так ли много мы знаем, проживая в этом едва нами обследованном уголке одной-единственной галактики? — Авалон стал первой планетой, на которой два различных разумных вида основали общую колонию. Поэтому многое было непредсказуемо, и не только в том, что касалось самой планеты, чьи тайны первые исследователи лишь слегка приоткрыли, но и в будущем подобного смешанного общества. Поселенцы сперва начали обживать острова Гесперид, вероятность наткнуться на что-нибудь смертельно опасное здесь была меньше, нежели на материке. Каждая из рас выбрала свое место жительства.

Разумеется, отношения были самыми сердечными. Все с нетерпением ждали дня, когда люди и ифрианцы победят материк и станут жить на нем вместе. Однако на первых порах не мешало избегать трений, ведь на самом деле у этих рас только и было общего, что схожая биохимия, теплая кровь, живорождение и надежда начать все сначала в неиспорченном мире. Они должны были знакомиться постепенно, чтобы взаимность рождалась без усилий со стороны.

Поэтому Нат Фолкейн на заре своей жизни нечасто видел крылатый народ. Если ифрианец оказывался в Чартертауне по делу, он общался с его дедушкой Дэвидом или, как теперь, с отцом Николасом, но уж никак не с маленьким мальчиком. Даже когда крылатый гость заходил на обед, разговор за столом чаще всего шел не по-английски. Нат, раздраженный этим, прилагал все усилия, изучая в школе язык планха, но усилия эти не окупались, пока ему не исполнилось семнадцать авалонских лет — двенадцать по летосчислению Земли, едва ли атом с которой нашелся бы в его теле.

К тому времени поселения на архипелаге разрослись настолько, что предводители стали готовы пустить корни и на Коронанском материке, но перед этим многое следовало изучить и спланировать. Одним из людей, работавших с ифрианцами в исследовательской команде, стал Николае Фолкейн. Штаб-квартира располагалась в основном поселении союзников, называемом ими Тровэй, а людьми — Земля Крылатых. Работа продлится много оборотов Морганы, каждый из которых составлял почти половину лунного месяца, и он взял с собой жену и детей.

Нат оказался единственным на всю округу мальчиком своего возраста. Зато уж ифрианских приятелей ему хватало.

— У-у-ух! — устроив ветер и громко хлопая крыльями, взлетел с балкона Кешчи. Раздался трубный призыв: — Чего ты ждешь, копуша?

Турак, не такой порывистый, как брат, окинул Ната острым взглядом желтых глаз.

— Ну что, ты с нами? — спросил он.

— Да… наверное, — пробормотал тот.

«У тебя проблемы», — молча сказал Турак. Бесконечно изменчивое ифрианское оперение могло придавать выражение всему телу, и значило оно обычно больше, чем вообще могут значить слова. На уроках планха Нат узнал несколько общепринятых выражений, но теперь, по-настоящему познакомившись с живыми ифрианцами, он все больше и больше чувствовал себя глухонемым.

Он всего лишь мог неуклюже сказать словами:

— Нет, со мной все в порядке. Честное слово. Просто думаю, ну… не надо ли хотя бы позвонить маме и спросить…

Нат умолк. Всем своим видом Турак выражал презрение. А он еще был мягким и деликатным, не то что властный Кешчи…

«Ну, если тебе, будто птенцу, так уж надо…» Это ли было написано на бронзовых перьях и белых с черными кончиками хохолке и хвосте?

Нат почувствовал себя очень одиноко. Он так обрадовался, когда эти приятели, с которыми он немного говорил и играл, позвали его провести каникулы по случаю Недели Свободы в своем доме. И конечно же, все обитатели чота Заклинателей Дождя были с ним очень вежливы, даже задушевны, если не считать нескольких презрительных замечаний Кешчи, которые он сам, видимо, и не считал колкими. И родители были рады разрешить Нату принять приглашение.

— Это — шаг в будущее, — воскликнул отец. — Наши народы должны узнать друг друга до мозга костей. Это — задача вашего поколения, Нат… и ты первым берешься за нее.

Но ифрианцы были чужими, и не только в смысле общения. Их плоть, их кровь, сами молекулы, составлявшие их гены, были не человеческими. И глупо было притворяться, что это не так.

«Иначе» не всегда означает «хуже». Может ли это, страшно подумать, означать «лучше»? Или «счастливее»? Создавал ли Господь ифрианцев, будучи в лучшем расположении духа, чем при создании людей?

Наверное, нет. Они были плотоядными, прирожденными охотниками. Может, поэтому они и позволяли, и даже поощряли молодежь к безрассудным поступкам, стоически принимая то, что неудачливые и недостойные не вернутся…

Кешчи спикировал рядом. Ната обдуло ветром, поднятым его крыльями.

— Ты что, приклеился? — прокричал ифрианец. — Спешу тебя уведомить, что прилив ждать не будет. Если хочешь пойти с нами, черт возьми, пошевеливайся!

— Ты знаешь, он прав, — продолжил более спокойный Турак. Он дрожал от нетерпения.

Нат сглотнул, шаря взглядом в поисках хоть чего-нибудь привычного.

Он стоял на балконе высокой каменной башни, в которой жили самые почтенные семьи. Внизу был мощеный дворик и беспорядочно разбросанные деревянные здания. Какие-то животные паслись на спускающихся вниз по холму лугах, покрытых земной травой и клевером, ифрианскими звездчатыми колокольчиками и рожью, земными дубами и соснами и ифрианскими медными деревьями, далее обработанные земли переходили в красноватый ковер местного сузина с разбросанными по нему ярко-зелеными пятнами ризничного куста и нежно-голубыми джаниями. Большое и золотое с утра солнце Лаура стояло над серебрящейся вдали линией океана. Еще по небу плыли несколько кучевых облаков и бледный призрак заходящей Морганы. Мимо пролетала стайка авалонских дракул, по сравнению с великолепным оперением Кешчи их кожистые крылья смотрелись очень невзрачно. Взрослых ифрианцев видно не было, по своим делам они летали далеко.

Нат, невысокий и худой, со взъерошенными волосами и тонкими чертами лица, чувствовал себя карликом во всем этом огромном мире.

Ветер бормотал, ласкал его лицо прохладой, доносил аромат листьев и далеких земель, дымный запах тела Турака.

Хоть тот и был молод, но вырос уже почти со взрослого, то есть примерно с Ната. Стоял он на своих огромных крыльях, сложенных вниз, с когтями, создающими некое подобие ступней.

На месте ног и лап птичьих предков у ифрианца находились руки и ладони. Костяк его сохранил жесткость, как у птиц, и сильно выдающуюся килевую кость, но голова, сидящая на довольно длинной шее, если не обращать внимания на хохолок, выглядела почти как у млекопитающего: мягкие черты лица, рыжевато-карие глаза, клыки, контрастирующие с тонкими линиями губ, при низком лбе череп выдавался назад, и в нем помещался превосходный мозг.

— Так ты летишь? — настойчиво спросил Турак, пока Кешчи насвистывал где-то в вышине. — Или ты предпочитаешь остаться? Может, так оно для тебя и будет лучше.

Кровь застучала у Ната в висках. «Я не дам этим тварям повода насмехаться над людьми», — пронеслось у него в голове. В то же время он знал, что поступает глупо, что надо отпроситься у мамы — и что делать этого он не будет, он тоже знал, но не мог ничего с собой поделать.

— Лечу! — бросил мальчик.

«Отлично», сказало оперение Турака. Он поставил руки на пол и оперся на них, расправляя крылья. На просвет в лучах солнца перья будто таяли. Под ними мелькнул ряд пурпурных жаброподобных щелей, биологического форсажа, позволявшего существам такого размера летать в близких к земным условиях. С шумом и ревом Турак взлетел.

Выписывая головокружительные петли, он поднимался все выше и выше, к парящему кузену. Они начали перекрикиваться. Находясь в полете, ифрианец сжигает больше пищи и воздуха, чем человек; он, как иногда говорят, «более живой».

«Но я-то не ифрианец», — думал Нат. Слезы жгли его. Он зло утерся тыльной стороной ладони и потянулся к переключателям гравипояса.

Он был надет на талии поверх комбинезона, за спиной висели два цилиндра силовой установки. Мальчик мог подняться в воздух и лететь очень долго. Но что за жалкое это было утешение.

Покидая башню, Нат чувствовал легкую вибрацию в животе, создаваемую двигателем. Его пальцы потянулись, чтобы настройкой переключателей выровнять высоту и задать курс на север. Сильный резкий ветер дул прямо в лицо, так что пришлось надеть поверх кожаного шлема защитные очки. У ифрианцев на такие случаи имелось третье веко.

Последние несколько дней до Ната постепенно доходило, пока наконец ночью, когда он лежал на койке, поставленной для него в гнезде мальчиков, не дошло, насколько эти существа владели своими бескрайними небесами и насколько человек далек от этого, и ему пришлось давиться слезами — не дай Бог, кто-нибудь услышит.

Гравипояс монотонно работал и тащил молодого Фолкейна по прямой, в то время как его приятели парили, ныряли и кружились в воздухе, наслаждаясь свободой неба, принадлежащей им с рождения.

Северный берег изгибался, образуя небольшой залив. За сузином, кустами и грядой дюн его воды сверкали чистым сине-зеленым цветом; прибой яростно бил о рифы, закрывающие вход в залив. Там некоторые подростки держали свои лодки, Кешчи и Турак были из их числа.

Но… потихоньку они переделывали свою лодку для плавания в открытом море; и сегодня наступил день испытания.

Приземлившись, Нат почувствовал себя не таким жалким. На земле он был ловчее медленных и ограниченных в движении ифрианцев. Замена, как он хмуро подумал, не очень равноценная. Все же он мог быть им полезным. Не это ли было настоящей причиной, по которой его пригласили участвовать в первом плавании?

«Для Кешчи — несомненно, — решил мальчик. — Тураку я, кажется, нравлюсь как личность… Кажется». Нат окинул взглядом надменные лица, но, хотя они были полны эмоций, он не смог увидеть в них ничего, кроме естественного возбуждения.

— Ну же! — Кешчи даже пританцовывал от нетерпения. — Спускаем на воду! Ты, — повернулся он к Нату, — тащи за нос, а мы толкнем с кормы. Прыгай!

На секунду разозлившись, Нат почти уже решил послать его подальше и вернуться. Он знал, что все равно не должен участвовать в этом опасном предприятии, не удосужившись даже предупредить родителей. Весь этот план ему предложили так неожиданно… «Нет, — подумал он. — Я не могу позволить им считать меня, человека, трусом. Они меня еще узнают». Он ухватился за форштевень, покрытый изящной резьбой с мотивами виноградной лозы, согнул спину и стал тащить изо всех сил.

Лодка с готовностью поехала по песку из своего укрытия. Это было похожее на каравеллу стройное одномачтовое судно без палубы и с почти плоским дном, длиной около четырех метров. Песок, скрипевший под тонкими подошвами Ната, сменился водой, разом промочившей его штаны. С негромким чмокающим звуком лодка оторвала свое днище от песка и заплясала на волнах.

Кешчи и Турак одним взмахом крыльев забрались на борт, Нату пришлось неловко карабкаться через планшир; насквозь мокрый, он стоял и не знал, что делать дальше, а ифрианцы тем временем поставили мачту, закрепили штаги, начали разворачивать грот и кливер. Оснастка казалась несколько странной: гибкий гафель был длиной почти как утлегарь. Синтетическое полотно, потрескивая, расправилось на ветру.

— Эй, подождите минутку, — сказал Нат. Ифрианцы недоуменно повернулись, и он понял, что говорил по-английски. Неужели они никогда не считали нужным изучить его язык так же, как он — их? Нат перешел на планха: — Я плавал сам, вокруг Первого Острова, и знаю — э… ну как это называется? — покраснев от смущения, он не знал, как объяснить свою мысль.

Ту рак помог ему. После некоторых усилий они поняли друг друга.

— Ты заметил, что у нас нет киля, и не понимаешь, как мы собираемся лавировать, — объяснил ифрианец. — Я удивлен, что ваши спортсмены не взяли наше изобретение на вооружение. Смотри, — он повернул изогнутый щит, установленный на шарнире и снабженный лопастями, видимо, для автоматической установки его положения. — Под действием ветра он обеспечивает боковое сопротивление, сопротивление же воды отсутствует. Так получается значительно лучше, почти как на подводных крыльях.

— Ничего себе! — удивлялся Нат. Его радости несколько поубавилось, когда Кешчи покровительственным тоном добавил:

— Конечно же, ведь знание свойств воздуха приходит к нам само.

— Ну, отчаливаем, — засмеялся Турак. Он взял румпель в правую руку и шкот в левую, когтями крыльев ухватившись за насест. Полощущиеся паруса натянулись, и лодка рванулась вперед.

Усевшись на дно — банок не было, — Нат смотрел на бурлящую воду, слушал ее шипение, чувствовал, как судно дрожит из-за большой скорости, ощущал вкус соли на губах. Лодка едва не летела и ровно рассекала воду. Берег удалялся, а прибой устрашающе быстро становился все громче и ближе.

Нат сглотнул. «Нет, я и виду не подам, что чувствую себя неуютно». В конце концов, гравипояс все еще был на нем. Если лодка перевернется, или еще что-нибудь, он сможет долететь до берега. Ифрианцы — тоже. Интересно, они поэтому не беспокоились о спасательных жилетах?

Рифы темного коралла почти непрерывной невысокой грядой перекрывали вход в лагуну. Ярко-зеленые валы разбивались о зубчатые стены с пробирающим до костей грохотом и фонтанами пены. В бурлящих водоворотах мотало толстые коричневые сети водорослей, оторвавшихся где-то в море от больших скоплений. Щурясь от брызг, Нат едва разглядел узкий проход, на который правил Турак.

«Мне это не нравится, мне это совсем не нравится», — пронеслось в голове мальчика первобытным холодком, оставшимся со времен рева, завываний и голодного чавканья в ночи.

Турак опустил румпель. Лодка неслась с такой скоростью, что со стороны гафель и утлегарь сливались в одно целое, хлопанье паруса терялось в вихре шума. На новом галсе лодка подлетела к проходу. Турак пел от радости. Кешчи распушил перья, и те засверкали в брызгах и солнечных лучах.

Лодка лавировала среди рифов. Вдруг незамеченная сеть водорослей зацепилась за руль, и волны и ветер тут же принялись за дело. Суденышко швырнуло о гряду рифов. Зубцы прошли сквозь обшивку, словно пилы. Прибой схватил лодку и начал разбивать ее в щепки.

Нат взлетел, еще толком не сообразив, что случилось. Он висел на отталкивающем поле над бело-зеленой яростью океана и дико озирался вокруг. Вон Турак, парящий в воздушном потоке, отчаяние в каждом перышке, но живой, в безопасности… А Кешчи?

Пытаясь перекричать океан, Нат задал вопрос. До него донесся ответ, еле слышный из-за шума:

— Не знаю, я его не вижу, не ударило ли его гафелем? — Турак ошалело закружил над водой. — Вон там! — проорал он, а потом в полном отчаянии: — Нет, нет, Кешчи, родной, Друг…

Нат бросился к ифрианцу. Ветер терзал его, разбивающиеся волны словно переполняли его своей яростью. Он долго пытался что-либо разглядеть через застилающий глаза туман брызг и увидел…

…Кешчи, одно крыло которого запуталось в водорослях; волны кидали его, загоняли под воду, снова выбрасывали на поверхность и остервенело кидали о рифы.

— Мы можем поймать его! — крикнул Нат, но потом увидел то, что уже заметил Турак: это было бесполезно. Кусок водорослей, прицепившийся к Кешчи, был дюжину метров в длину и примерно столько же в ширину. Весил он, должно быть, тонну или больше. Ифрианца нельзя было поднять, пока кто-нибудь не залезет в воду и не освободит его.

Но ифрианцы, крылатый народ, просто не способны плавать. Для них это совершенно невозможно. В лучшем случае помощь сверху даст жертве прожить одной или двумя минутами больше.

Нат нырнул.

Хаос сомкнулся вокруг него. Он наполнил легкие воздухом и задержал дыхание, пока его несло в льдисто-бледные глубины. «Спокойно, спокойно, умирают именно из-за паники». Течения были сильнее него, но у мальчика, в отличие от стихии, имелась цель. У него были мозги, которые он мог использовать. Пусть его уносит под воду — Нат почувствовал, как его щека царапнулась о камень, — ведь его снова вынесет наверх и…

Он и сам не помнил, как оказался рядом с Кешчи, как начал барахтаться в воде, вдыхая, когда появлялась такая возможность, побольше воздуха, и все время пытаясь ухватиться за опутавшие крыло растения. Казалось, прошла вечность, но Кешчи наконец обрел свободу.

Кешчи схватился за протянутую ему Тураком руку. Ничего не соображающий, насквозь промокший — он не мог лететь сам, а Турак не мог его тащить в одиночку.

Волна швырнула Ната головой вперед на то место, где раньше разбилась лодка. Еще чуть-чуть, и было бы поздно, но мальчик успел дотянуться до пульта управления и поднялся в воздух.

Он схватил Кешчи за вторую руку и переключил силовую установку своего пояса в положение «Перегрузка». На пару с Тураком они оттащили своего товарища на землю.

— Моя жизнь принадлежит тебе, Натаниэл Фолкейн, — дома сказал Кешчи. — Позволь мне почитать тебя.

— Да, да, — шепотом пронеслось в полумраке комнаты, где собрались обитатели чота Заклинателей Дождя.

— М-м-м, — пробормотал, вспыхнув, Нат. Ему хотелось сказать: «Пожалуйста, только не говорите моим родителям, во что я по глупости вляпался». — Но это было бы несообразно той торжественной церемонии, которую для него устроили Друзья.

Наконец она завершилась, и ему с Тураком удалось ускользнуть на тот самый балкон, с которого все началось. Короткий авалонский день подходил к концу. Солнечные лучи косо освещали поля, отражались от моря, за которым лежали дома людей. Воздух был спокойным, прозрачным и пропитанным запахом растений.

— Я сегодня многое узнал, — серьезно сказал Турак.

— Да уж, надеюсь, со следующей лодкой вы будете осторожнее, — попытался пошутить Нат. «Ну сколько же можно вокруг меня суетиться? — подумал он. — Когда-нибудь, конечно, перестанут, и тогда можно будет расслабиться и просто радоваться обществу друг друга. Но пока…»

— Я понял, как хорошо, когда у каждого свои сильные стороны и ими можно делиться.

— Ну конечно. Разве не ради этого затеяли устройство нашей колонии?

Стоя между небом и морем, Нат вспоминал, как он плавал, нырял, ходил на яхте всю свою жизнь, сверкание и смех воды, ласкающей лицо и обнимающей все тело, катание на мировых волнах и заплывы в полумрак скрытых глубин, неожиданную красоту рыбы или волнистый песок дна, солнечные зайчики над головой… и посмотрел на ифрианца, испытывая к нему толику сочувствия.

Poul Anderson. Wingless on Avalon (1973)

Героическая личность

Приводимый ниже рассказ взят из любопытной книги, обнаруженной при раскопках Сол-Сити на Земле. Я говорю о «Воспоминаниях Джона Генри Ривза, контр-адмирала Имперского галактического флота». Стиль изложения слегка подправлен, однако в целом перед вами — подлинный текст. Вопрос о том, происходили ли события, о которых повествуется далее, в действительности, пока остается открытым, поскольку, на мой взгляд, излишний драматизм лишает рассказ правдоподобия. Тем не менее не приходится сомневаться, что написан он на заре Первой Империи, а потому мы с вами можем увидеть ту эпоху глазами ее современника, который, кстати, нарисовал нам замечательный портрет Основателя. В мелочах Ривз, быть может, и отступает от фактической канвы событий, однако серьезные погрешности в его изложении отсутствуют. Вы вправе счесть пятую главу его «Воспоминаний» беллетризованным вымыслом, но не забывайте, что годы жизни автора — великая и трагическая пора триумфальных свершений и что в своей книге он пытается изобразить истинный облик человека, который уже тогда превратился в легенду.

Донвар Эйеген, Президент Галактического археологического общества

Они приближались. Серая туша их вожака заполняла визир оптического прицела моей винтовки. Всякий раз, стоило мне только выглянуть из-за стены, слышался свист пуль, и я нырял обратно. Кусок стены, за которым мы прятались, возвышался над развалинами единственным зубом во рту мертвеца. Я рывками нажимал на спусковой крючок и тут же припадал к земле. Время от времени вражеские пули ударялись о мою каску и разрывались, и тогда я ощущал сладковатый аромат сонного газа, от которого у меня начинала кружиться голова.

Кэтрин перезаряжала винтовку. Я услышал, как она выругалась: обойма застряла в проржавевшем патроннике. Я бы с радостью отдал ей свое собственное оружие, но его состояние было немногим лучше. Веселенькое дельце — стрелять из винтовки, которая, того и гляди, взорвется у тебя в руках, но, кроме этого старья, у нас ничего не было. Два вторжения болдиков за пятнадцать лет почти полностью опустошили Землю.

Я выстрелил. Громадный серый варвар закрутился, зашатался, прижимая все четыре руки к брюху, и со стоном медленно опустился на колени. Его соплеменники завыли, а сам он басовито выбранился. Что ж, он, конечно, умрет, но умрет нескоро. Я проделал в нем сквозную дыру, но эти горзуни невероятно живучи.

Я пригнулся. Пули свистели вокруг, срезая высокие стебли травы, что выросла на обломках дома. Поднявшийся ветер шелестел в траве и в кронах обезображенных войной деревьев, гнал по летнему небу одинокие облачка, так что сонный газ рассеивался, не успевая достичь нужной концентрации. Однако Йонссон и Хокусай распростерлись трупами у разрушенной стены. Прямое попадание погрузило их в глубокий сон.

Кэтрин пристроилась рядом со мной — грязный и рваный комбинезон облегал ее крепкое молодое тело словно королевская мантия, пряди темных волос выбивались из-под каски на забаву ветру.

— Если они взбеленятся, — проговорила она, — то примутся палить по нам из пушек или нападут с воздуха.

— Пожалуй, — отозвался я. — Но им нужны живые рабы, а не мертвые.

— Джон… — Голубые глаза Кэтрин потемнели, брови сошлись к переносице. Как знакомо мне было это движение! Я следил за игрой теней, что отбрасывали листья на деревьях, на ее смуглом лице. На вздернутом носу, скрывая под собой веснушки, чернело пятнышко копоти. Но все равно — Кэтрин была прекрасна, прекрасна, как Земля, как свобода, как жизнь, как все то, что мне суждено потерять!

— Джон, — пробормотала Кэтрин, — может, избавим их от хлопот и выйдем к ним сами?

— Это мысль, — буркнул я, высовываясь из-за стены. Горзуни стали действовать осторожнее. Они подкрадывались по саду к развалюхе, которую мы защищали. За их спинами виднелись руины большого дома. Над ними вился дымок. Горзуни рылись среди обломков, выискивая людей и сокровища. Меня так и подмывало выстрелить по ним, но я сдержался, решив приберечь патроны для тех, кто подбирается к нам.

— Мне вовсе не улыбается быть рабом у варвара-инопланетянина, — сказал я, — пускай даже с теми, кто сведущ в технике, обращаются сравнительно неплохо. Но вот женщине…

Я умолк, будучи не в силах докончить фразу.

— Я могу предложить им свои услуги в качестве техника, — ответила Кэтрин, — а могу и не предлагать. Джон, милый, по-твоему, риск не оправдан?

Разумеется, нам обоим поставили в свое время гипнотический блок против самоубийства. Так поступали со всеми, кто служил в уничтоженном космофлоте Содружества, за исключением имевших доступ к секретным сведениям. Считалось, что мы обязаны сражаться до последнего, до тех пор пока нас не убьют или не возьмут в плен. Глупость да и только, характерный образчик политики наших верхов, которая привела нас к поражению в войне. Раб с познаниями в науке и технике был для варваров ценнее пары-тройки солдат, которых он успеет убить до того, как его схватят.

Однако усилием воли блок можно было разрушить. Я поглядел на Кэтрин. Наши взгляды перекрестились. В ее глазах, за длинными ресницами, дрожали слезы.

— Ну… — пробормотал я беспомощно и поцеловал ее.

Это нас погубило. Горзуни были уже в непосредственной близости от нашего бастиона; при земной силе тяжести, которая составляла примерно половину той, к какой они привыкли, варвары перемещались с потрясающей быстротой. Один из них прыгнул на меня; он приземлился на свои когтистые, вывернутые наружу лапы с грохотом, от которого затряслась почва под ногами. Он запрокинул голову и издал торжествующий вопль, и тут я снес с плеч его рогатую башку. Но за ним последовали другие. Кэтрин закричала и выстрелила в самую гущу толпы, что навалилась на нас с тыла.

Что-то словно ужалило меня. Я почувствовал резкую боль, а потом в мозгу моем будто взорвалась бомба, и я покатился по извилистой дорожке во мрак. Последнее, что я увидел, была Кэтрин, которая пыталась вырваться из рук горзуни. Он был вполовину выше ее, он согнул ствол ее винтовки, но утихомирить ее ему удалось далеко не сразу. Больше я ничего не помню.

С наступлением темноты они принялись загонять нас на борт звездолета. Мы словно очутились в аду, каким его рисовали себе наши предки, — темная ночь, охваченные пламенем дома, длинная вереница людей, бредущих к кораблю, подгоняемых тычками и пинками охранников.

Какой-то дом полыхал как раз неподалеку от звездолета. Алые и желтые языки пламени отражались на металлическом корпусе, выхватывали из теней изможденные лица; мерцали людские слезы и безучастные глаза нелюдей. Тьма скрывала нас друг от друга, лишь иногда порыв ветра раздувал пламя, и мы начинали озираться по сторонам. Но жаркий воздух обжигал кожу, и мы поспешно отворачивались.

Кэтрин нигде не было видно. Я брел вослед идущему впереди, то и дело вздрагивая от удара прикладом винтовки — таким способом наши хозяева выражали свое нетерпение. Я слышал причитания женщин и стоны мужчин, которых заталкивали в звездолет.

— Джимми! Где ты, Джимми?

— Они убили его. Он лежит там, в развалинах.

— Боже, в чем мы провинились перед тобой?

— Мой малыш! Кто-нибудь видел моего малыша? Мой мальчик! Они отобрали его у меня!

— Помогите, спасите, помогите!..

Глухое проклятие, истошный вопль, скулящий стон, судорожный вздох — и неумолчное шарканье ног, рыдания женщин и детей.

Нас победили. Они рассеяли наши армии, разграбили города, они отлавливали нас среди развалин, на Земле и в космосе, а мы лишь бессильно огрызались и отплевывались, да надеялись, что остатки нашего флота сотворят чудо. Но — чудес по заказу не бывает.

На деле Болдическая Лига оккупировала пока только внешние планеты Солнечной системы, а внутренние продолжали подчиняться правительству Содружества, которое то ли ушло в подполье, то ли перестало существовать. Немногие уцелевшие корабли космофлота сражались с врагами поодиночке, вразнобой, а Земля превратилась в охотничье угодье для любителей легкой наживы и работорговцев. И скоро, подумал я с горечью, инопланетяне подавят последние очаги сопротивления и Солнечная система целиком войдет в состав их варварской империи. Значит, из людей свободу сохранят лишь поселенцы колоний дальнего Внеземелья, в большинстве своем — тоже варвары, часть которых уже поддержала Лигу против материнской планеты.

Нас загнали в камеры, постольку человек в каждой, что мы буквально стояли на плечах друг у друга. Но Кэтрин по-прежнему не попадалась мне на глаза, и я впал в какую-то апатию.

Когда все поднялись на борт, палуба задрожала под ногами и ускорение стиснуло нас в своих объятиях. Некоторые умерли, не выдержав перегрузки. Я старался изо всех сил не допустить, чтобы человеческая волна, что перекатывалась из конца в конец камеры, расплющила мою грудную клетку.

Звездолет горзуни представлял собой дряхлое, насквозь проржавевшее суденышко, добрая половина приборов которого не работала. Болдики совершенно не разбирались в технике. Они были варварами, слишком рано узнавшими, как строить космические корабли и пользоваться огнестрельным оружием. Ведомые военным гением, что обнаружился в их рядах, они обрушились на планеты Содружества.

Они зазубривали инструкции, смысла которых не понимали. Мне доводилось наблюдать, как их «инженеры» приносили жертвы преобразователям энергии; я знал, что многие их генералы принимают серьезные решения только после совета с астрологами или предсказателями судьбы по внутренностям животных. Именно поэтому они выискивали среди рабов специалистов-техников. Имея диплом инженера-ядерщика, я мог рассчитывать на то, что со мной будут обходиться достаточно любезно, хотя, с другой стороны, меня, возможно, продадут тому, кто сдерет с меня кожу или ослепит, или заставит надрываться в рудниках.

Тем не менее положение необразованных людей было гораздо хуже моего. К ним относились как к машинам из плоти и крови, они выполняли работу, для которой у горзуни не находилось роботов, и редко кто из них протягивал больше десяти лет. Женщин продавали по умопомрачительным ценам людям — предателям и отступникам. При этой мысли я застонал и в отчаянии попробовал убедить себя, что познания Кэтрин в технике уберегут ее от подобной участи.

Нас переправили на другой звездолет, который кружил на земной орбите сразу за пределами атмосферы. Мне не удалось рассмотреть его снаружи, но едва мы перешли на него, как я догадался, что нас погрузили на турноганский межзвездный транспорт. Такие корабли обычно перебрасывали в Солнечную систему войска и забирали оттуда рабов. Этот, однако, был вооружен и, если уметь им управлять, являлся грозной силой.

Нас встретили стражники, все до единого — горзуни. Они опирались на свои винтовки, форма сидела на них, как на чучелах, и, судя по их поведению, у них начисто отсутствовало понятие о субординации, хотя бы для нижних чинов по отношению к офицерам. Приученные к дисциплине и чинопочитанию, мы не разглядели за внешней расхлябанностью армии варваров беззаветную храбрость и немалое воинское искусство. В итоге от космофлота Содружества осталась горстка оборванцев, а грязные варвары торжествовали победу.

Транспорт нам достался хуже некуда. На неокрашенной внутренней обшивке повсюду проступали ржавчина и плесень. Флуоресцентные панели еле светились, а кое-где перегорели совсем. Гравигенераторы пульсировали в ритме, который выворачивал человека чуть ли не наизнанку. Шкуры, украденные кухонные принадлежности, горшки и оружие сменили в каютах приборы и переговорные устройства. Экипаж звездолета был неряшливостью под стать кораблю. Горзуни слонялись по коридорам, посасывали куски мяса, пили, бросали кости, изредка с ухмылкой поглядывая на нас.

Коверкая английские слова, один из варваров приказал нам раздеваться. Тех, кто замешкался, награждали зуботычинами. Сложив одежду в общую кучу, мы построились в цепочку. Нам велели подходить по очереди к столу, за которым сидели пьяный горзуни и трезвый как стеклышко человек. Похоже, медицинское освидетельствование.

Варвар-«врач» ограничивался беглым осмотром. Чаще всего он махал рукой — мол, следующий, но иногда присматривался повнимательнее.

— Больной, — бурчал он. — Не довезти. Убить.

Мужчина, женщина или ребенок успевали лишь коротко вскрикнуть перед тем, как клинок, направляемый опытной рукой, отрубал им голову.

Человек восседал на столе, болтая ногой и негромко насвистывая. Горзуни временами поглядывал на него, и тогда он решал судьбу пленника единолично. Большинство получило его одобрение, но одного или двоих он приговорил к смерти.

Проходя мимо, я пригляделся к нему. Ниже среднего роста, коренастый крепыш со смуглым лицом; крупные черты, крючковатый нос, большие глаза стального оттенка. Я еще не видывал такого холодного взгляда. На нем были свободная блуза пестрой раскраски и брюки из ткани, которую он, должно быть, прихватил с какой-нибудь ограбленной земной виллы.

— Мерзавец, — пробормотал я. Он пожал плечами и показал на железный ошейник, что виднелся из-под блузы.

— Я такой же раб, как и вы, лейтенант. Видно, он заметил мои погоны, когда я снимал форму. Миновав стол, мы попадали под струю воды из шланга, который держал в руках другой горзуни. Смыв с наших тел кровь и копоть, варвары повели нас по длинному коридору и по деревянным лесенкам (шахты свободного падения и лифты, похоже, не действовали) в камеры. Там они отделили мужчин от женщин и запихнули нас в соседние помещения, огромные и гулкие металлические пещеры, всю обстановку которых составляли нары вдоль стен, кормушки и санитарные удобства.

Пыль толстым слоем покрывала изъеденный ржавчиной пол, воздух был прохладным, на губах ощущался металлический привкус. Дверь захлопнулась, и без малого пятьсот мужчин оказались взаперти.

В стене, что отделяла одну громадную камеру от другой, были окошки. Мы кинулись к ним, толкаясь, пихаясь и рыча. Каждый старался поспеть первым.

Я был молод и силен. Я прорвался сквозь толпу к ближайшему окошку. Там, прижатый к стене сотней потных тел, уже находился какой-то человек. Он протягивал руки к женщинам, которые сгрудились с той стороны зарешеченного отверстия.

— Эгнис! — кричал он. — Эгнис, ты тут? Ты жива? Я схватил его за плечо и оторвал от окошка. Он с проклятием обернулся ко мне, и я с размаху врезал ему в челюсть. Он упал на руки тех, кто стоял позади.

— Кэтрин! — прорычал я.

По металлическим пещерам пошло гулять эхо. Вопли, молитвы, брань и плач обрушивались на нас, и впечатление было такое, будто наши головы вот-вот расколются на части от этой чудовищной какофонии.

— Кэтрин! Кэтрин!

Неведомо как, но она отыскала меня. Она прильнула к решетке и поцеловала меня через нее, и я забыл про транспорт, про рабство и вообще про весь мир.

— О, Джон! Джон, Джон, любимый мой, ты жив, ты со мной!..

А потом она оглянулась и торопливо проговорила:

— Джон, если их не успокоить, то нам не избежать паники. Подумай, чем занять мужчин, а я разберусь с женщинами.

Такова она, моя Кэтрин. Мужества ей не занимать, и не существует положения, из которого она не сумела бы найти выход. Я спросил себя, а есть ли смысл в предотвращении паники. Ведь участь тех, кто погибнет, все же предпочтительнее рабства, не правда ли? Но Кэтрин не сдается, а значит, и мне — не к лицу.

Мы вернулись к нашим товарищам и товаркам по несчастью. Мы добились своего окриками, угрозами и тумаками. Мало-помалу люди успокоились. Наконец в трюме невольничьего корабля установилась относительная тишина. Тогда мы организовали очередь к окошкам. Кому-то посчастливилось найти свою половину, кому-то — нет, но мы с Кэтрин отводили взгляды и от тех, и от этих. Некрасиво подглядывать за душой, когда она обнажена.

Послышался рокот двигателей. Вперед, к ледяным пикам Горзуна, прочь от голубых небес и зеленой травы, соленого запаха океана и шелеста ветра в кронах деревьев. Теперь мы — рабы и нам остается только ждать.

Времени на борту транспорта словно не существовало. Тусклые флюоропанели поддерживали постоянный полумрак. Кормили нас горзуни лишь тогда, когда вспоминали, что на корабле есть пленники. Большей же частью наше одиночество нарушали дребезжание двигателей да астматические вздохи вентиляторов. Сила тяжести вдвое выше земной вынуждала многих из нас воздерживаться даже от разговоров. По моим подсчетам, примерно через сорок восемь часов после вылета с Земли транспорт перешел в гиперпространство. Мы навсегда покинули Солнечную систему, и тут к нам заглянул человек в железном ошейнике.

Он вошел к нам в сопровождении вооруженных горзуни, которые держали винтовки на изготовку. Мы безучастно уставились на приземистую фигуру в дверном проеме. Голос его чуть было не затерялся под сводами колоссальной металлической пещеры.

— Я хочу рассортировать вас. Подходите ко мне по одному и называйте свое имя и профессию, если она у вас имеется. Предупреждаю сразу: ваши утверждения будут проверены на деле, и тех, кто обманет меня, ждет мучительная смерть.

Мы повиновались. Горзуни — тот самый пьяный «врач» — сжимал в пальцах иглу для татуировки, которой он выкалывал на ладони каждого из нас порядковый номер. Человек же записывал эти номера в блокнот вместе с именем, возрастом и родом занятий. Не обладавших техническими навыками — а таких было большинство — грубо толкали обратно. Группку специалистов (или тех, кто претендовал на подобное звание) согнали в один угол.

Игла обожгла мою ладонь, и у меня перехватило дыхание. Я услышал равнодушный голос:

— Имя?

— Джон Генри Ривз, двадцать пять лет, лейтенант космофлота Содружества, а до войны — инженер-ядерщик.

В горле у меня першило, во рту чувствовался горьковатый привкус. Привкус поражения.

— Хм-м. — Я заметил, что предатель глядит на меня со странным выражением. Внезапно полные губы разошлись в улыбке, которая совершенно преобразила его лицо, будто осветила на единый миг. — Ах да, ну как же, лейтенант Ривз. Помнится, вы обозвали меня мерзавцем.

— Мерзавец, — прорычал я. Ладонь моя пылала и подергивалась. Я стоял перед ним, голый и немытый, сознавая свою беспомощность и сгорая со стыда.

— Быть может, вы и правы, — кивнул он. — Мне требуются два помощника. Наш корабль — сущая развалина. Двигатели вполне могут разлететься на кусочки на полпути к Горзуну. Не желаете помочь мне?

— Нет, — отрубил я.

— Будьте разумны. Отказываясь, вы сами себя приговариваете к карцеру, в который мы запираем непокорных рабов. Перелет нам предстоит долгий, скука и однообразие сломят ваш дух без всяких плеток. А в качестве моего помощника вам положена отдельная каюта и разрешается определенная свобода передвижений.

Я призадумался.

— Вы сказали, вам нужно двое помощников?

— Да. Двое людей, которые помогут мне починить это корыто.

— Я соглашусь, если вы возьмете вторым того, кого я вам назову.

Он нахмурился:

— Не слишком ли много условий вы мне ставите, а?

— Дело ваше, — ответил я, — но вы рискуете потерять отличного техника.

— Что ж, говорите, как его зовут, а там посмотрим.

— Не его, а ее. Это моя невеста, Кэтрин О'Доннелл.

— Нет, — он помотал кучерявой головой. — Женщин мне не надо.

— Тогда обойдетесь и без мужчин, — усмехнулся я, но в моей усмешке не было веселья. Его глаза блеснули.

— Мне не хватает только женщины, которая повиснет камнем на моей шее, — раздраженно бросил он.

— Кэтрин не повиснет, уверяю вас. Она была младшим офицером на моем корабле и сражалась бок о бок со мной до самого конца.

Раздражение бесследно пропало. На смуглом лице моего собеседника не дрогнул ни один мускул. Голос его снова звучал ровно:

— Что же вы молчали, лейтенант? Хорошо, будь по-вашему. Но если вы солгали мне, я никому из вас не завидую.

Как много все-таки значит для человека одежда, особенно после того, как тебе дали понять, что без нее ты — животное. Как здорово было есть тушеное мясо, пить кофе, пусть противный на вкус, но не то пойло, которое мы хлебали из кормушек; да просто сидеть в камбузе и чувствовать, как тепло проникает в тебя и разливается по телу.

Я вынужден был признать правоту человека в железном ошейнике. Мало кому из людей под силу не пасть духом во время продолжительного перелета к Горзуну. Прибавьте сюда постоянное воздействие двойной силы тяжести, холод и мрак планеты, на которую нас везли, оторванность от дома, полную беспросветность впереди, боль от удара хлыстом или от прижигания каленым железом, — как тут не сломаться, не превратиться в покорную бессловесную тварь?

— Как давно вы попали в рабство? — спросил я у нашего нового хозяина.

Он расхаживал перед нами с таким гордым видом, как будто транспорт был его собственностью. Ростом он уступал даже Кэтрин — та была выше его сантиметров на пять — и едва доставал головой мне до плеча. Но руки у него были крепкие и мускулистые, грудь — широкая, как у гориллы, и сила тяжести, похоже, ничуть его не беспокоила.

— Уже четвертый год, — отозвался он. — Кстати, зовут меня Мануэль Аргос. Если вы не возражаете, я предлагаю общаться друг с другом по именам.

Бряцая оружием, по коридору, в котором мы стояли, прошлепали двое горзуни. Мы, разумеется, расступились, но я не уловил в движениях Мануэля подобострастия. Он проводил горзуни задумчивым взглядом.

Наша каюта располагалась на корме и представляла собой закуток с четырьмя койками, холодный и пустой, но после грязи камеры на нас пахнуло домом. Не говоря ни слова, Мануэль отгородил одну из коек тонким одеялом.

— Вот все, что я могу сделать для вас, Кэтрин, — г сказал он.

— Спасибо, — прошептала Кэтрин.

Мануэль уселся на свою койку и поглядел на нас снизу вверх. Я возвышался над ним этаким белокурым гигантом. Я происходил из старинного и богатого рода, а он наверняка родился в трущобах какого-нибудь заштатного космопорта, но сомнений в том, кто из нас главный, возникнуть не могло.

— Расскажу о себе, — произнес он отрывисто. — Специального образования у меня нет, но прежний хозяин взял меня к себе из-за моего практического опыта. Работая на него, я поднабрался познаний в технике, а два года назад он продал меня капитану этого звездолета. Я быстро избавился от так называемого главного инженера, который у них тогда был. Мне не составило труда подстроить ссору между ним и его завистливым помощником, которая закончилась дракой со смертельным исходом. Однако его сменил запойный пьяница, из числа тех, что лишь вчера слезли с дерева.

На деле инженер — я. Кроме того, мне удалось приучить капитана Веньяина к марихуане. Организм горзуни слабее человеческого, так что капитан завяз по уши, что, между прочим, объясняет отчасти запущенность корабля и разболтанность экипажа. При плохом руководстве не может быть хорошей постановки дела, это общеизвестно.

У меня по спине пробежал холодок.

— Зачем? — спросила шепотом Кэтрин.

— Жду подходящего случая, — ответил он. — В неполадках с двигателями повинен не кто иной, как я. Горзуни считают, что корабль старый и никуда не годится, и убедил их в этом тоже я. Но, если понадобится, я за неделю сделаю из него конфетку. Долго ждать нельзя. Рано или поздно кто-нибудь скажет горзуни, что корабельное оборудование испорчено намеренно. Поэтому я и подыскиваю себе двоих помощников, которые разбирались бы в технике и хотели бы продолжить войну. Думаю, вы мне подойдете. Если я ошибаюсь, — он пожал плечами, — что ж, ступайте и наябедничайте на меня. Но если вас не прельщает жизнь, вернее, существование на Горзуне, вы поможете мне захватить корабль!

Я молча смотрел на него. Было нечто жуткое в том, как жадно мы прислушивались к его словам. Страшно, конечно, страшно. На лице моем выступил пот, руки сделались холодными. Но я пойду за ним. Клянусь небом, я пойду за ним!

— Однако…

— Втроем? — усмехнулся я. — Втроем против сотни или пары сотен воинов?

— К нам примкнут другие, — воскликнул он, помолчал и добавил: — Естественно, необходима осторожность. Среди горзуни английский знают двое или трое. Я покажу их вам. За нами, разумеется, будут наблюдать, но в технике они — полные невежды. Мне кажется, вы сумеете их провести.

— Я… — Кэтрин встала, подыскивая слова. — Я никак не могу поверить. Военный корабль в таком состоянии…

— Раньше дела обстояли по-другому, — признал Мануэль. — Я имею в виду эпоху королей, что объединили в Лигу варварские миры, дикарей, которые научились строить звездолеты и устраивать атомные взрывы. Но по большому счету победой своей они обязаны отсутствию сопротивления. Содружество прогнило, его раздирали на части гражданские войны, правительство погрязло в бюрократизме, вооруженные силы рассредоточены, народ думает откупиться деньгами… Неудивительно, что Лига победила!

Но после первого набега на Землю, пятнадцать лет тому назад, варвары повздорили между собой. Законные правители умерли, а их сыновья затеяли грызню из-за наследства, которым не знали как управлять. Лига раскололась на два больших враждующих лагеря, а уж мелких группировок было не перечесть. От былой организованности не осталось и следа.

Но люди замешкались. Беспомощное правительство Содружества наблюдало за происходящим, но боялось вмешиваться. В итоге болдики высадились на всех крупных планетах Солнечной системы. Но то, что они довольствуются лишь налетами на внутренние миры, а не устанавливают там свое правление, говорит об их слабости. Объединившись, мы можем изгнать их и искоренить заразу в самом ее сердце, на Горзуне. Нам недостает вождя.

Он говорил хрипло и сердито. Я моргнул, ощущая, как внутри меня нарастает раздражение.

— По-вашему, мы делали вид, что сражаемся? — бросил я.

— Отнюдь, но вас одолели, — осклабился он. — А все потому, что некому было вдохнуть в вас храбрость, что у вас не было вождя, который организовал бы вас и переломил ход войны.

— Полагаю, — заметил я саркастически, — что в вашем лице такой вождь найден.

Голос его прозвучал спокойно и уверенно:

— Да.

В последующие дни мне удалось узнать побольше о Мануэле Аргосе. Он был из тех, кому не надоедает рассуждать о себе самом.

Среди предков его, как мне кажется, преобладали анатолийцы, хотя наверняка попадались и негры, и азиаты. Но что касается льдисто-голубых глаз, то тут явно проглядывал скандинав. В общем, причудливая смесь всех и всяческих кровей, что в наши дни — вовсе не редкость.

Мать его была поденщицей на Венере. Отца он не знал. Тот вроде бы входил в отряд космических разведчиков и погиб молодым, так и не увидев собственного ребенка. Когда Мануэлю исполнилось тринадцать, его отправили на Сириус, и с тех пор он не бывал в Солнечной системе. Кем он только не был за свои сорок лет — космонавтом, шахтером, портовым грузчиком, охотником, техником; он сражался в гражданских войнах, он воевал с болдиками, он занимался в колониальных мирах политикой и другими темными делишками.

Как это у него получалось, я не знаю, но он умудрялся выкраивать свободное время, чтобы читать, много и беспорядочно. Однако книгам он доверял меньше, чем собственному чутью. В плен он угодил четыре года назад, когда горзуни вторглись на альфу Центавра, и изучал их теперь так же хладнокровно, как некогда людей.

Да, он был словоохотлив, но до известных пределов, которые вряд ли когда переступал. Маска мечтателя-одиночки успешно скрывала его внутреннюю сущность. Трудно было понять, то ли напускная холодность выморозила его душу и сделалась второй натурой, то ли под доспехами безразличия и в самом деле таились нежность и ранимость. Мануэль умело пользовался этой двойственностью: не ведая, чего от него ожидать, люди в его присутствии нервничали, обрекая себя тем самым на подчинение его воле.

— Какой-то он странный, — заметила однажды Кэтрин. Мы как раз остались одни. — Никак не разберусь, гений он или маньяк.

— Быть может, все сразу, милая, — ответил я с оттенком раздражения в голосе. Не люблю, когда мной помыкают.

— Пожалуй. Но если так… — вздрогнув, она теснее прижалась ко мне. — Давай не продолжать, ладно?

Транспорт пересекал пустынные просторы космоса, неся в себе груз ненависти, страха, надежд и отчаяния. Мы не теряли зря времени и проводили дни напролет за работой.

Следовало отрегулировать дряхлые двигатели, а заодно — отвести глаза серым мохнатым гигантам, которые внимательно наблюдали за нами. Мы устраняли следы подрывной деятельности Мануэля, мы паяли, варили, крепили, проверяли, отламывали и прилаживали снова. Экраны радиационной защиты нагревали двигательный отсек до такой степени, что тяжело было дышать. Стонали генераторы, грохотали разболтанные турбины, натужно гудели огромные преобразователи. Мы починили корабль, но готовы были в любую минуту вернуть его в прежнее состояние.

— Саван Пенелопы, — фыркнул Мануэль. Я удивился: не часто встретишь космического бродягу с познаниями из греческой мифологии.

— Чего мы ждем? — спросил я как-то. Вой генератора, который мы ремонтировали, исключал возможность того, что нас подслушают. — Пора начинать.

Мануэль поднял голову. В свете аварийной лампочки его рябое лицо блестело от пота.

— Рано, — сказал он. — Пускай капитан в очередной раз наклюкается, а тогда…

Тем временем двое рабов взбунтовались без нашего подстрекательства. Охранник подошел слишком близко к двери камеры, где содержались мужчины, и один из тех двоих выхватил у него из кобуры пистолет и застрелил на месте, а потом взялся за замок на прутьях решетки. Горзуни усыпили его метким выстрелом, но второй раб отбивался руками и зубами, пока его не повалили и не скрутили. На глазах остальных пленников с бунтовщиков живьем содрали кожу.

Когда мы возвратились в свою каюту, Кэтрин не смогла сдержать слез. Спрятав лицо у меня на груди, она плакала так долго, что я даже испугался: перестанет ли она когда-нибудь? Я обнял ее и попробовал утешить, бормоча все ласковые слова, какие только приходили мне на ум.

— Они получили по заслугам. — В голосе Мануэля сквозило презрение. — Глупцы, слепые глупцы! У них в руках заложник, а им вздумалось поиграть в героев! Им обязательно надо было прикончить его! И чего они добились? Нет, они заслужили свою участь.

Помолчав, он прибавил задумчиво:

— Впрочем, если нам удастся превратить страх рабов в ненависть, еще не все потеряно. По крайней мере им устроили хорошую встряску.

— Вы начисто лишены жалости, — укорил его я.

— Жалость помеха, когда вокруг одни тупицы. Мы не в тех обстоятельствах, чтобы распускать нюни. Мы живем в эпоху распада и хаоса, и лишь тот, кто признает это, способен совладать с ситуацией. В наших условиях совершенство невозможно, о нем не стоит и мечтать. Мы вынуждены идти на компромиссы и стремиться к целям, которые худо-бедно, но достижимы. Хватит причитать, — бросил он Кэтрин. — Мне надо подумать.

Она уставилась на него широко открытыми глазами, в которых стояли слезы.

— Ну и видок у вас, — ухмыльнулся он с издевкой. — Красный нос, набрякшие веки, да икота вдобавок. Кончайте реветь, детка.

Кэтрин судорожно вздохнула. На щеках ее проступил румянец. Проглотив слезы, она вырвалась из моих объятий и повернулась к Мануэлю спиной.

— Я все-таки отвлек ее, — прошептал мне Мануэль, озорно улыбаясь.

Бесконечно пустые дни слились в некое безвременье, которое окутало нас словно покрывалом. Я гадал, не превратился ли наш звездолет в «Летучего голландца» с командой из бесов и проклятых, обреченного на вечное скитание в космосе. Мануэля торопить было бесполезно, а потому я заглушал снедавшее меня нетерпение работой. Теперь мне кажется, что он сознательно оттягивал время, что он хотел отобрать у рабов последнюю надежду, сохранив единственно жажду мести. В бою отчаявшиеся неудержимы.

Мы с Кэтрин страдали от того, что не можем побыть наедине. Поцелуй украдкой, легкое касание руки, два-три словечка — иного нам не оставалось. А кончив дневную работу, мы валились с ног от усталости и засыпали, едва добредя до каюты.

Я заметил однажды, что Мануэль шепчется о чем-то с мичманом Хокусаем, который попал в плен вместе с нами. Хокусай как нельзя лучше подходил на роль человека, который возглавит рабов, но откуда узнал об этом Мануэль? Видно, здесь сказался его природный дар — распознавать людей с первого взгляда.

Конец наступил внезапно. Мануэль растолкал меня. Моргнув спросонок, я поглядел на ненавистные стены. Гравиполе опять вышло из строя: переборки прерывисто пульсировали.

— Ладно, ладно, — пробурчал я. — Встаю. Но когда он начал будить Кэтрин, я запротестовал:

— Зачем? Сами справимся.

— Нет, — отозвался он. Смуглая кожа его лица подчеркивала белизну зубов. — Капитан отключился. Я слышал, как горзуни обсуждали это между собой.

Я встрепенулся и сел. По спине моей побежали мурашки.

— Пора?

— Не горячись, — посоветовал Мануэль. — У нас куча времени.

Натянув одежду, мы выбрались в коридор. Все было спокойно. Если не считать неравномерного гудения двигателей, тишину нарушало только шарканье наших ног да мое хриплое дыхание. Кэтрин была неестественно бледна, но моей поддержки, похоже, не искала. Она шагала бок о бок с нами, и была в ней какая-то отстраненность, которой я не понимал. По пути мы то и дело наталкивались на горзуни и поспешно отступали в сторону, как полагается рабам. Но взгляд Мануэля, которым он провожал гигантов, выражал торжество — смешанное, как мне показалось, с горечью.

В двигательном отсеке, где маячили языческими богами в красном полумраке могучие машины, нас встретили трое вооруженных горзуни. Увидев нас, они зарычали. Один из них замахнулся на Мануэля. Тот легко увернулся, наклонился над гравигенератором и жестом попросил меня помочь ему снять крышку.

Я разглядел оборванный провод в катушке, что воздействовала на гармонику, которая посылала неустойчивые колебания, чтобы выправлять деформирующее космическое течение. Сущий пустяк. Но Мануэль почесал в затылке и посмотрел на невежественных верзил, что толпились за нашими спинами, а потом принялся дергать провода, напустив на себя озадаченный вид. Он сказал мне:

— Надо добраться до вторичного атомного преобразователя, тогда все выйдет так, как я задумал.

Я знал, что горзуни не понимают нас, что человеческая мимика для них — темный лес, но нервы мои были на пределе.

Мало-помалу мы подбирались к двигателю, который питал энергией внутреннее оборудование корабля. Мануэль подстроил осциллограф и вгляделся в его экран.

— Ага! — проговорил он.

Мы отсоединили радиационную защиту, и нашим взорам открылся выпускной клапан. На нем сверкал алым индикатор. Щиты поглощали большую часть радиоактивного излучения, однако я инстинктивно отшатнулся. Ведь обычно, сливая через клапан жидкость из преобразователя, надеваешь специальный костюм.

Мануэль взял со стола устройство, которое собрал собственными руками. Для ремонтных работ оно, разумеется не годилось, а представляло собой магнетронный насос, от которого отходил гибкий освинцованный шланг. Чтобы придать устройству внушительность в глазах горзуни, Мануэль наставил на него всяких датчиков и регуляторов.

— Пособите мне, Джон, — сказал он негромко.

Мы установили насос на клапан и повернули те две или три рукоятки, которые на деле были рабочими. Кэтрин ахнула. Я обомлел, пальцы мои словно онемели. На корпусе не было даже прокладки…

Горзуни приблизился к нам и требовательно спросил о чем-то на своем грубом языке. Мануэль ответил, не сводя взгляда со стрелок на фальшивых датчиках.

Потом он повернулся ко мне. На губах его играла усмешка.

— Я сообщил им, что преобразователь переполнен отработанными веществами, — сказал он по-английски. — Впрочем, так оно и есть.

Держа шланг в одной руке, он положил другую на регулятор двигателя.

— Не смотрите, Кэтрин, — попросил он и повернул регулятор.

Звякнули, опускаясь, пластины щитов. Мануэль замкнул цепь автоматического контроля, которая поддерживала их в вертикальном положении, пока в преобразователе шла реакция. Я упал на пол и заслонил ладонью глаза.

Последовала ослепительная вспышка. Из шланга вырвалось пламя. Я почувствовал, как опаляется моя кожа, и услышал рев раздираемого воздуха. В единый миг Мануэль вернул пластины щитов на место, но залп его импровизированного бластера снес головы троим горзуни и расплавил дальнюю стену отсека. Металл раскалился добела. По отсеку перекатывалось сердитое эхо. Оно проникло в меня, оно заполнило собой мой череп, и я зашатался под его напором.

Мануэль опустил шланг, подошел к мертвым горзуни и забрал у них оружие.

— Каждой сестре по серьге, — заметил он. — Надевайте защитный костюм, — приказал он, оборачиваясь к Кэтрин, — и ждите нас тут. Излучение сильное, но, думаю, мы обернемся быстро. Стреляйте в любого, кто появится.

— Я… — голос Кэтрин был едва слышен. — Я не хочу прятаться…

— Черт побери, а кто будет нас охранять? Нельзя, чтобы эти твари захватили двигательный отсек. Ну что ж, гравитация — нуль!

Мануэль отключил генератор.

Я с трудом справился с тошнотой. Ухватившись за стойку, я спустился вниз, нет, не вниз, верх и низ будто исчезли. Мы парили в воздухе. Мануэль лишил горзуни их преимущества в силе.

— Ладно, Джон, пошли, — скомандовал он.

Я успел только пожать руку Кэтрин. Мы выплыли из двери в коридор. Хорошо еще, что в космофлоте нас приучали к свободному падению. Но вот рабы — каково им?

На корабле царила паника. Двое горзуни вывернулись нам навстречу. Мануэль пристрелил обоих, подобрал оружие и устремился к камерам, где томились пленники.

Внезапно погасли огни. Мы передвигались в плотной, густой темноте, наполненной ненавистью наших врагов.

— Что за черт? — выдавил я.

— Кэтрин знает, что делает, — сухо откликнулся из мрака Мануэль. — Я все ей объяснил несколько дней назад.

Тогда я как-то пропустил его слова мимо ушей, хотя меня должно было насторожить, что они договариваются о чем-то между собой. Но в тот момент мне хватало других забот. Горзуни палили по нам вслепую, усиливая суматоху в своих рядах. Залпы бластеров разрывали темноту. Дважды жгучие молнии вспарывали воздух в каком-нибудь сантиметре от меня. Мануэль отстреливался, убивал гигантов и забирал их оружие. Под покровом тьмы мы пробирались дальше.

Охраны у камер не было и в помине. Когда Мануэль принялся плавить замки, я различил за решеткой скопление парящих обнаженных тел. Ни дать ни взять — низвержение восставших ангелов. Человек, творение Божье, ринулся к звездам и был осужден за это на вечные муки.

Но сейчас он освобождается!

К решетке прижалось плоское лицо Хокусая.

— Выпустите нас, — пробормотал он.

— Скольким вы можете доверять? — спросил Мануэль.

— Сотне или около того. Вот они, видите, в уголке, не кричат и не беснуются. И, пожалуй, человек пятьдесят женщин.

— Хорошо. Выводите своих. Остальные пускай себе буйствуют. Мы им все равно ничем не поможем.

Люди в угрюмом молчании выскользнули из камеры. Мануэль раздал те немногие пистолеты, которые у нас были. Потом он заговорил, напрягая голос, чтобы быть услышанным:

— Мы заняли двигательный отсек. Мне нужны шестеро с оружием, которые отправятся туда и помогут Кэтрин О'Доннелл в случае чего обороняться. Иначе горзуни легко завладеют им. А мы двинемся к арсеналу.

— Как насчет мостика? — справился я.

— Подождет. Горзуни в панике, такая уж у них природа. Когда дело доходит до массового помешательства, они ведут себя хуже нашего. Но скоро они успокоятся, поэтому нам следует поспешить. За мной!

Хокусай повел тех, кто вызвался оборонять двигательный отсек, а мы последовали за Мануэлем. У нас осталось всего лишь три или четыре пистолета, но мы рассчитывали разжиться оружием в арсенале. Желание отомстить горзуни подгоняло нас. Затяжка Мануэлем времени принесла свои плоды.

Нас окружала лиловатая тьма. Раз за разом возникали перестрелки с горзуни, которые рыскали по кораблю и палили по всему, что казалось им подозрительным. Мы теряли людей, зато приобретали оружие. То и дело мы натыкались на мертвых инопланетян, погибших в стычках, и разоружали их тоже. Освободив по дороге техников, которых заперли в отдельную камеру, мы устремились к арсеналу.

У всех горзуни было личное оружие, однако на корабле имелся специальный склад. У входа в него укрылись за портативными энергощитами часовые. Я видел, как отражались от щитов залпы наших бластеров и как умирали люди, в которых попадало отраженное пламя.

— Надо напасть на них в лоб и отвлечь внимание, — заявил Мануэль, — а несколько человек, пользуясь нулевой гравитацией, подкрадутся по воздуху и обрушатся на них сверху.

Похоже, ему было наплевать, в какой ад мы угодили.

— Джон, ведите людей.

— Проклятье! — выдохнул я. Это же чистейшее самоубийство. Мы ляжем там, как деревья под топором дровосека. Кэтрин будет дожидаться меня… Подавив страх, я отдал приказ. Я был напуган ничуть не меньше других, но восторг битвы пьянит человека, и Мануэль ловко сыграл на этом.

Мы навалились на часовых стеной из плоти, стеной, которую они разрушили на куски, которая в смятении отхлынула назад. А в следующий миг летуны Мануэля испепелили горзуни, и все было кончено. Я смутно осознавал, что моя нога обожжена. Как ни странно, она пока не болела. Интересно, каким чудом я остался жив?

Мануэль отпер дверь. Мы — те, которые уцелели, — ворвались внутрь и с яростной поспешностью принялись вооружаться. Горзуни попытались было застать нас врасплох, но мы отбили атаку.

В арсенале нашлись и фонари. Теперь можно было не бояться темноты. Луч света вырвал из мрака лицо Мануэля — рябое, потное, отвратительное, лицо горгоны. Однако люди подчинялись Аргосу беспрекословно. Он отрядил небольшую группу обратно в камеры с наказом раздать оружие тем, кто там находился, и привести их сюда. Он послал подкрепление в двигательный отсек. Под его руководством были собраны и заряжены минометы и маленькая антигравитационная пушка.

Горзуни немного поутихли. Как видно, среди них тоже отыскался вожак, обладавший умением сплачивать бойцов. Приближалась схватка.

И какая!

Я плохо помню те часы. Наши потери, несмотря на превосходство в оружии, были просто чудовищны. В живых осталось не более трехсот человек, многие из которых получили серьезные ранения. Но корабль отныне принадлежал нам! Мы обшарили его от носа до кормы и прикончили даже тех горзуни, которые молили о пощаде. В нас не было жалости. Горзуни сами истребили ее, не ведая, что им суждено попасть в лапы чудищу, которое они породили. Когда вновь зажегся свет, звездолет был уже в руках трехсот усталых людей.

Собрание проходило в самом просторном помещении, какое только было на транспорте, — не считая, естественно, трюма. Люди набились туда, как селедки в бочку. Всем хотелось посмотреть на того, кто спас их. Подразумевалось, что это — демократическое собрание, созванное, чтобы решить, как быть дальше. На деле же всем заправлял и распоряжался Мануэль Аргос.

— Во-первых, . — произнес он негромко, но так, что его слышно было и в последних рядах, — корабль нуждается в починке. Я говорю о повреждениях в ходе боя и о том, что было испорчено намеренно. На ремонт, думается мне, уйдет от силы неделя. К тому времени сформируется костяк экипажа. Лейтенант Ривз и мичман Хокусай расставят вас по местам. Борьба продолжается!

— Сэр, — перебил его какой-то мужчина, — вы хотите сказать, что нам не позволят спокойно вернуться домой? Но не станут же болдики оцеплять Землю? Неужели мы для них настолько важны?

— Я хочу сказать, — ответил Мануэль, — что мы летим на Горзун.

Если бы не всеобщая усталость, не миновать бы бури. Во всяком случае по толпе пробежал зловещий шепот.

— Слушайте, — по-прежнему бесстрастно изрек Мануэль, — мы с вами завладели первоклассным боевым кораблем. У наших врагов таких нет. Нас будут ждать, потому что звездолет раньше принадлежал горзуни; ведь никто пока не знает, что мы его захватили. Поэтому мы можем нанести горзуни сокрушительный удар. У них не принято давать кораблям имена, но мы — не они. Я предлагаю назвать наш звездолет «Мстителем»!

Он был прирожденным краснобаем. Голос его звучал органом под сводами собора. Он говорил, а нам чудился ангел с пылающим мечом. Он спорил, молил, угрожал, сулил всевозможные блага, и в конце концов ему поверили. Даже я подпал под его влияние. Широко раскрытые глаза Кэтрин сверкали от радости. Хладнокровный, расчетливый, жестокий, он заставил нас гордиться тем, что мы — люди.

Собрание было единодушно: корабль космофлота Содружества «Мститель» — капитан Мануэль Аргос, первый помощник Джон Генри Ривз — направляется к Горзуну.

В последующие дни и недели Мануэль охотно делился своими планами. Опустошительный набег на Горзун подорвет уверенность варваров в собственных силах. Рейдеры устремятся на помощь родной планете, и тут-то, вполне возможно, на горзуни набросятся те, кто до раскола в Лиге считались их братьями по оружию. «Мститель» тем временем возвратится в Солнечную систему, на борту его будет лучшая команда во всей известной Вселенной. Приняв в свои ряды всех, кто захочет пойти за нами, мы выгоним врагов из Солнечной системы и…

— …не остановимся до тех пор, пока не покорим всех варваров до единого!

— Зачем они нам? — спросил я. — Или у нас своих забот мало? Варвары рвутся в космос потому, что им не на чем изготавливать дома то, что они крадут на других планетах. Но для Земли галактическая экспансия скоро превратится в обузу.

— По-вашему, следует отпустить врага, чтобы он зализал раны и снова напал на нас, да? — огрызнулся Мануэль. — Нет, мы должны разоружить всех, кроме нас самих. Мир установится лишь тогда, когда будет признано единоличное верховенство Земли. Расширение границ империи постепенно замедлится, — прибавил он задумчиво, — едва только правители убедятся, что держава прочно стоит на ногах. Потребуются, правда, преобразования в экономической системе. Нам будут платить дань.

— Империя? — протянула Кэтрин. — Но Содружество — демократия…

— Было демократией! — перебил Мануэль. — Мертвых не воскресить! Насильственный мир зачастую являлся единственным приемлемым решением, история знает тому немало примеров. По мне, такой мир куда приятнее нашего нынешнего положения. Когда общество обретет известную стабильность, можно будет подумать о восстановлении республики. Но это — дело далекого будущего, которое, может статься, не наступит никогда. Все зависит от социально-экономических условий.

Мануэль беспокойно расхаживал по мостику. Мириады звезд на обзорных экранах сияли над его головой призрачной короной.

— Да, — бросил он, — мы создадим империю на словах и на деле! Люди будут сражаться и умирать за идею, забыв об окружающей их действительности. Кстати, нам не обойтись без наследственной аристократии. Еще не бывало такого, чтобы она не выручала свою страну. И потом, с ней заодно на Земле словно возродятся те славные деньки, когда никто и не помышляло полетах в космос. Аристократия — символ, и для нас он даже важнее, чем для наших предков. Итак, Кэтрин, империя Земли! И мир!

— Аристократия вырождается, — не уступал я. — Пока тиран могуч, деспотия процветает, но рано или поздно объявится некто слабоумный…

— Этого не произойдет, если основателями династии будут здоровые и крепкие мужчины и женщины, если не упускать из виду воспитание наследников и выбор для них подходящих пар. Тогда династия просуществует века! К тому же вы запамятовали о достижениях геронтологии.

Я рассмеялся ему в лицо:

— Имея в распоряжении лишь один звездолет, вы намереваетесь покорить Галактику?! И кто же станет первым императором? Я полагаю, вы?

Взгляд его будто остекленел.

— Да, — ответил он, — если не найдется более достойный, в чем я сильно сомневаюсь. Кэтрин закусила губу.

— Противно, — сказала она. — И бесчеловечно.

— Нам выпало жить в жестокое время, дорогая, — проговорил он.

Огромный черный шар Горзуна неторопливо вращался на фоне звезд. Вынырнув из гиперпространства, мы направили гравилучи на ночную сторону планеты. Другое ее полушарие отливало красным, словно истекало кровью.

Один только раз нас окликнули с патрульного корабля. Из трансзвукового коммуникатора обрушился на мостик поток слов. Мануэль ответил на языке варваров: он объяснил, что у нас случилась поломка видеосвязи, и передал позывные, которые отыскал в справочнике кодов. Патруль пропустил нас.

Ниже, ниже, ниже. Темная поверхность планеты неотвратимо приближалась. Горные пики тянулись к нашему звездолету, норовя вспороть ему брюхо. Света трех лун было достаточно, чтобы разглядеть снега, ледники и бушующее море. Малоприятная, признаться, картина.

Мануэль по интеркому обратился к команде:

— Смотрите вниз, люди Земли! Смотрите вниз! Вот что нас с вами ожидало!

Ответом ему был яростный рев. Наш экипаж с готовностью отправился бы в ад, если бы мог увлечь за собой Горзун. Откровенно говоря, я разделял общие чувства.

Наше путешествие было долгим и многотрудным, но, предвкушая радость сражения, я ощутил, как спадает с меня усталость. Я крутился как белка в колесе, обучал людей, распределял среди них места, которые им следовало занять по боевой тревоге. Что до Мануэля, он, казалось, успевал всюду. Кэтрин ходила за ним по пятам — он назначил ее на должность помощника по общим вопросам, или, выражаясь проще, секретарем. Увязнув в делах, виделись мы редко.

Но в тот день мы собрались на мостике и втроем наблюдали, как рвется нам навстречу Горзун. Кэтрин была бледна; рука ее холодила мою ладонь. Я едва справлялся с требовавшим выхода напряжением. Голос мой, когда я отдавал последние команды артиллеристам, прозвучал сдавленно. Мануэль же был спокоен, как всегда. Меня порой одолевали сомнения: а человек ли он?

Атмосфера рвалась с негодующим визгом. Мы пронеслись над морем, догнали рассвет, и в его студеных отблесках поднялся на горизонте главный город Горзуна.

Мне почудились приземистые каменные башни, узкие улочки, скопление звездолетов на окраине. Тут Мануэль кивнул, и я прохрипел:

— Огонь!

Под нами к небу взметнулось пламя. Звездолеты повалились в разные стороны, сокрушая своей тяжестью близлежащие дома. Металл и камень плавились на глазах; по улицам, огибая развалины, текли потоки лавы. Земля разверзлась и поглотила половину города. Сквозь клубы дыма сверкнула ослепительно голубая вспышка атомного взрыва. Город перестал существовать.

Покончив с ним, мы устремились к следующему крупному космопорту. Над ним барражировал патрульный корабль. Должно быть, их предупредили. Мы обстреляли его, он ответил; продолжая бой, «Мститель» сбросил бомбы. Наши силовые поля отразили взрывную волну, но противник не устоял — рухнув на город, он разрушил множество строений.

Над третьим поселением нас поджидали перехватчики. Вдобавок с земли по нам дали залп ракетами. «Мститель» задрожал под ударами. Я наяву представил себе, как отплевывается дымом наш гравигенератор, стараясь удержать корабль на ровном курсе. Мы отбивались от горзуни, будто медведь от собачьей своры, мы разогнали перехватчики и уничтожили наземную базу.

— Отлично, — подвел итог Мануэль, — уходим отсюда.

Мы поднялись над атмосферой. Нас окружала искрящаяся звездами космическая ночь. Наверно, за нами уже отрядили погоню. Но разве можно обнаружить один-единственный звездолет в беспредельном пространстве между мирами? Мы включили гипердвигатели, что было довольно рискованно в такой близости от здешнего солнца; но наши люди не подкачали. В считанные минуты мы очутились у другой планеты этой системы, которая тоже была обитаемой. На ней находилось три колонии, и все они были стерты с поверхности.

Команда веселилась, однако восторженные вопли почему-то напоминали мне волчье тявканье. Я устал убивать и разрушать. Да, горзуни — враги, но сколько же можно?! Кэтрин заплакала, слезы бежали по ее лицу, плечи подрагивали.

Мануэль погладил ее по руке:

— Все, Кэтрин, все. Мы летим домой. — Помолчав, он добавил, ни к кому конкретно не обращаясь: — Ненависть — полезное, но чертовски опасное подручное средство. Нам придется избавить человечество от расистских замашек. Империя, основанная на угнетении одних народов другими, вряд ли окажется долговечной. Все национальности должны быть равны, — он потер квадратный подбородок. — Пожалуй, я позаимствую кое-что у древних римлян. Все, кто того заслуживает, получат земное гражданство, к какому бы народу ни принадлежал тот или иной индивид. Это будет стабилизирующим фактором.

— Да вы мегаломаньяк, — сказал я хрипло. Однако моя уверенность была поколеблена.

Когда «Мститель» вернулся на Землю, в Северном полушарии планеты царила зима. Я спустился по трапу на снег, который заскрипел под моими ногами. Дыхание паром вырывалось у меня изо рта и поднималось в хрустальную голубизну неба. За мной следом вышли другие. Упав на колени, они целовали снег. Выглядели они сущими оборванцами, мужчины все до одного — бородатые и длинноволосые, но никто в Галактике не мог сравниться с нами в воинском искусстве. Пологие склоны холмов, голубые небеса, покрытые коркой инея деревья, одинокая ворона над ними, — слезы сами собой наворачивались на глаза.

Дома.

Мы связались по рации с другими кораблями космофлота. Скоро кто-нибудь прилетит за нами, чтобы доставить нас на секретную базу на Меркурии — ведь война еще не закончена. Но пока, на краткий миг вечности, мы дома.

От усталости у меня ломило все тело. Мне хотелось заползти в какую-нибудь берлогу на берегу говорливой речки, под стволы поваленных ветром деревьев, и заснуть до прихода весны, которая разбудит со мной заодно целый мир, но я стоял у трапа, чувствуя, как обрывает с меня лохмотья усталости холодный зимний ветерок. Тело мое радовалось планете, для жизни на которой приспособили его два миллиарда лет эволюции, и я рассмеялся счастливым смехом.

Мы не можем потерпеть поражение. Мы — свободные обитатели Терры, защищаем родные очаги, в нас древняя сила планеты. Нам суждено победить и завладеть звездами!

Обернувшись, я увидел в проеме воздушного шлюза Кэтрин. Сердце мое замерло, а потом бешено заколотилось. Так долго, так немыслимо долго мы были с ней в разлуке! Но теперь мы возвратились домой, она рядом со мной, и я счастлив!

Лицо Кэтрин оставалось серьезным. И вообще в ней ощущалась какая-то скованность, словно радость была ей не в радость. Руки ее обжигали холодом.

— Кэтрин, мы дома, — прошептал я, — мы дома, живые и свободные. Я люблю тебя, Кэтрин!

Она не проронила ни слова до тех пор, пока к нам не присоединился Мануэль Аргос. Он казался смятенным — в первый и последний раз я видел его таким.

— Джон, — проговорил он, — мне надо вам кое-что сказать.

— Потом, — беззаботно отозвался я. — Будучи капитаном корабля, вы имеете право совершать обряд бракосочетания. Я хочу, чтобы вы обвенчали нас с Кэтрин прямо здесь, на Земле.

Кэтрин взглянула на меня. Глаза ее были полны слез.

— Нет, Джон, — произнесла она так тихо, что я едва расслышал, — нет. Я выхожу за Мануэля. Признаться, я ничегошеньки не понял.

— Я пыталась совладать с собой, — продолжала Кэтрин, — но не смогла. Я люблю его, Джон. Я люблю его сильнее, чем тебя, хотя и не подозревала, что такое возможно.

— Она будет матерью королей, — вмешался Мануэль, стараясь обрести свое прежнее высокомерие. — Я нашел в ней все то, что искал.

— А вы любите ее, — спросил я с горечью, — или она для вас попросту подходящая пара? Впрочем, ладно. Вы без труда выкрутитесь, так что правду мы никогда не узнаем.

Инстинкт, подумал я, борясь с нахлынувшей усталостью, инстинкт материнства. Здоровая, крепкая женщина выбирает себе ровню. Кэтрин услышала голос предков, и я перед ним бессилен.

— Благословляю вас, дети мои, — сказал я. Рука в руке, они направились к высоким деревьям, что посверкивали на солнце корочкой льда. Я глядел им вслед, пока они не пропали из виду. Уже тогда, задолго до окончания жестокой войны, я осознал, что вижу перед собой императорскую чету, основателей славной династии Арголидов, что они несут в себе будущее.

Но мне было глубоко наплевать.

Poul Anderson. The Star Plunderer (1952)

Мелкая подробность

Эту планету нашли во время первой Великой Разведки. Вскоре после появления отчета туда отправилась экспедиция, ибо подобное каралось невозможным.

Планета облетала солнце класса G9 по орбите радиусом в три астрономические единицы, получая в восемнадцать раз меньшую плотность излучения, чем Земля. Эти и некоторые прочие (например — сильное магнитное поле) условия должны были сформировать планету субъюпитерианского[1] типа, что, в общем-то, и подтвердилось — она была в пятнадцать раз тяжелее Земли. Однако практически вся эта масса приходилась на твердое вещество, атмосфера здешняя оказалась всего лишь раза в полтора плотнее земной и вполне годилась для дыхания.

— Кто спер отсюда весь водород? — стало дежурной шуткой исследовательской группы. Считается, что у больших планет в химическом составе преобладают водород и гелий. На Парадоксе, как ее неофициально называли, сохранившийся гелий составлял примерно восемь процентов атмосферы. Это создавало некоторые технические трудности, требовавшие решения прежде, чем кто-либо осмелится на посадку. Однако люди все же должны были высадиться, ведь перед ними стояла такая восхитительно-сложная загадка.

Практически круглый океан подсказал, а изучение его дна вроде бы и подтвердило ответ. Вначале Парадокс был вполне обычной планетой с четырьмя спутниками, вот только самый большой из них (возможно — захваченный астероид) имел вытянутую орбиту. Наконец, из-за возмущений он стал цеплять за верхние слои атмосферы, которая в то время простиралась за предел Роша[2]. С каждым все более и более низким прохождением ударной волной в космос выносило огромное количество газа, в основном легких молекул.

Разрушение спутника ускорило и усилило этот процесса увеличив поверхность вращающихся тел. Потом все осколки упали практически одновременно и создали эту огромную космическую загадку. Возможно, испарившиеся из руды и раскаленным туманом разбрызганные по половине планеты атомы металлов соединились с остатками водорода, если таковые имелись.

Как бы то ни было, после этого в атмосфере Парадокса остались только вещества, не игравшие прежде большой роли, — двуокись углерода, водяные пары, метан, аммиак и прочее в этом роде. Если не говорить о небольшом количестве гелия, планета стала похожа на молодую Землю. Она получала меньше тепла и света, но, благодаря парниковому эффекту, большая часть ее воды осталась жидкой. С развитием жизни появился фотосинтез, и постепенно воздух превратился в кислородно-азотную смесь, характерную для террестроидных планет.

Гелий оказал довольно интересное воздействие на биологию, но и этим никто особо не заинтересовался. Как-никак, гипердрайв открыл путь к нескончаемым чудесам, а разведчики обычно выбирали самые из них эффектные. Парадокс лежал в сотне парсеков от Солнца. До многих тысяч миров добраться было легче, на многих из них жилось приятнее и безопаснее. Экспедиция улетела, а последователей не воспоследовало.

Вначале она ненадолго посетила соседнюю звезду, где на одной из планет разумные существа развили многообещающий набор цивилизаций. Но таких и рядом с домом хватало.

За эрой научных исследований последовала эра коммерческой экспансии. В секторе начали появляться торговцы. На Парадокс они внимания не обратили — доходов там не предвиделось, — но населенную планету соседней системы исследовали. На языке самой развитой из местных цивилизаций планета называлась «Триллия», что и стало ее названием на латыни Лиги. После прилета людей туземцы, чья техника находилась на уровне первой промышленной революции, прямо загорелись желанием приобщиться к чудесам современности.

К сожалению, очень немногие их товары могли найти спрос на других планетах; кроме того, даже по меркам Торгово-технической Лиги они жили у черта на рогах. Из-за очаровательных произведений искусства на Триллию изредка заезжали, но лишь тогда, когда крюк получался не очень большим. Заодно это позволяло послеживать за туземцами. Не имея средств, чтобы покупать у Технической цивилизации необходимые устройства, они начали изобретать все сами.

Наружной двери не было, ее заменяли раздвинутые Брайсом Харкером и вновь сошедшиеся за его спиной цветущие, пряно пахнущие лианы. Комнату заливал золотистый солнечный свет, косо проникающий сквозь прорезанные в округлой стене стрельчатые окна; мебели на деревянном полу было совсем немного, только несколько стульев да низкий столик с кристаллом горного хрусталя причудливой формы. По триллианским стандартам потолки считались высокими, но Харкеру, с его средним для человека ростом, приходилось пригибаться.

Витвит выбежал из соседней комнаты, отложил в сторону томик стихов, который только что читал, и пропищал:

— О, добро пожаловать, милый человек, — О-ооо! На него смотрел ствол бластера.

— Стой на месте, — осклабился Брайс. Висевший на его груди вокалайзер превратил эти слова в высокие, певучие звуки ленидельского языка. Однако ни словаря, ни грамматики устройство не меняло. Харкер точно знал: опустив без извинений все витиевато-вежливые формулы общения, он наносит собеседнику смертельное оскорбление.

Этого он и хотел.

— Мой… мой… мой дорогой друг из почитаемого Солнечного Содружества, — запинаясь, начал Витвит, — наверное, это… это, наверное, шутка, которую мне, простому пилоту, не понять. Я с радостью посмеюсь, если ты этого хочешь, а потом — мы… мы выпьем чаю с пирожными. У меня есть настоящий «лапсан сучон» с Земли, и совсем недавно я нашел изумительный рецепт пирожных…

— Тихо! — рявкнул Харкер. Его взгляд скользнул по окнам. Всю землю между красноватыми стволами деревьев устилал фейерверочной яркости ковер из цветов, в воздухе трепетали маленькие, пестрые крылья; вдали слышался шум Водопада, Звенящего Подобно Стеклянным Колокольчикам. Аннанна, как и большинство городов Ленидела, основного государства Триллии, раскинулась в зелени лесов и парков. Несмотря на это, здесь жило порядка двух миллионов триллианцев, и все они были при деле. По небу летело три самолета. В любой момент какой-либо прохожий или велосипедист, появившийся на Тропинке Прекрасных Цветов И Моста, Изгибающегося, Словно Музыкальная Нота, мог задаться вопросом, с чего бы эти двое застыли в таком напряжении дома 1337.

Витвит окинул взглядом комбинезон и обувь Брайса, сверток за его плечами, резкие черты худого лица, черный глазок ствола. Слезы затуманили его большие синие глаза.

— Я чувствую, что вы ввязались в какое-то отчаянное предприятие, которое наносит ущерб вашей внутренней, все еще, по моему мнению, существующей доброте, — дрожащим голосом произнес триллианец. — Могу ли я просить о чести получить милостивое соизволение помочь вам в вашей беде?

Харкер зло сощурился, глядя на триллианца. «Интересно, а все-таки что мы знаем об этой породе? Паршивый нечеловек — хотя до сих пор я не имел ничего против его существования». В ушах у него стучало, тело покрылось потом, в пересохшем рту стоял противный, какой-то ватный привкус.

Хотя чего, собственно, было бояться? Пленник выглядел совершенно беспомощным. Витвит был двуногим прямоходящим, но в его неуклюжем теле от разлапистых ступней до больших, похожих на раковины ушей едва ли набирался метр. На каждой из двух тонких, как палки, рук — по четыре жалких, напоминающих соломинки пальца. Шарообразная голова, короткая, тупая морда с влажным черным носом, крошечным ртом, дрожащими усами и мохнатыми, косо посаженными бровями. Подобная внешность, вкупе с хвостом и покрывающим все тело серебристо-серым мехом, дали Олафсону повод заметить, что единственная опасность, исходящая от данной расы, — они такие хорошенькие, что от этого может вытошнить.

На Витвите не было ничего, кроме прихотливо расшитого кимоно с розовым кушаком, завязанным бантиком. Оружие отсутствовало — да и знал ли он вообще, что с тем оружием делают. Триллианцы всеядны, но, казалось, не проходили через стадию охоты в своей Эволюции. Войн у них не бывало, а насилие против личности ограничивалось нечастыми драками.

«Но тем не менее, — думал Харкер, — у них хватило мозгов, чтобы выбраться в глубокий космос. Осмелюсь заметить, что даже невооруженный полицейский — Блюститель Вежливости — может использовать свою машину против нас как таран. Торопись!»

— Слушай, — сказал он. — Слушай внимательно. Ты, конечно, слышал, что у большинства разумных существ встречаются представители, которые ничуть не гнушаются использовать грубую силу и убийство не только для самообороны. Витвит утвердительно махнул хвостом:

— Я до глубины души поражен этим фактом, учитывая, что он затрагивает расы, чьи достижения превосходят все возможные похвалы. Однако не только я со своими скромными умственными способностями, но и самые выдающиеся наши мыслители тщетно пытались понять…

— Заткни хайло! — Вокалайзер издал бессмысленные звуки; сообразив, что закричал по-английски, Харкер снова перешел на ленидельский. — Предлагаю не терять времени. Мои партнеры и я только притворяемся, что прилетели сюда для торговли; на самом деле мы хотим получить триллианский космический корабль. Проект настолько важен, что при необходимости мы будем убивать. Только попробуй помешать, мгновенно превратишься в кучку липкого пепла, за мной не заржавеет. Ты — не единственный, через кого мы можем действовать, есть и другие пилоты, так что не воображай, будто, пожертвовав собой, ты сможешь нас остановить. С другой стороны, ты — самый удобный вариант. Слушайся — и будешь жить. Нам ни к чему тебя убивать. — Он помедлил. — Мы даже можем отправить тебя домой с приличной суммой денег. Нам это будет по карману.

Вставшая дыбом шерсть Витвита произвела бы потрясающее впечатление на другого триллианца, на взгляд же Харкера, он просто превратился в пушистый шарик, обтянутый кимоно, размахивающий хвостом и испускающий негодующие рулады:

— Но это же сумасшествие… если я могу так выразиться об уважаемом госте… Наш неуклюжий, громыхающий, хрупкий, ненадежный, примитивный корабль, когда вы прилетели на судне, отражающем столетия развития? Зачем, зачем, зачем, во имя всего святого, зачем?

— Потом узнаешь, — неопределенно пообещал Харкер. — Ты завтра должен лететь в обычный рейс снабжения на базу Гвинсай, правильно? Сегодня днем ты поднимешься на борт, чтобы сделать последний осмотр и подготовиться к старту. Мы пойдем с тобой. Ты должен отправиться через час, а значит, вещи уже сложены. Видишь, я не зря добивался твоей дружбы. Так, а теперь медленно иди передо мной, принеси сюда свой багаж и распакуй его, а я проверю, что там у тебя есть. Потом выходим.

Витвит еще раз посмотрел в черный глазок бластера. По его телу пробежала дрожь, встопорщенная шерсть жалко обвисла; волоча по полу хвост, он пошел во внутренние комнаты.

Завидев своего главаря, сопровождаемого уныло плетущимся триллианским пилотом, приземистый Лео Долгоров и пепельный блондин Эйнар Олафсон облегченно вздохнули и хором выругались.

— Чего так долго? — поинтересовался первый. — Спал ты там, что ли?

— Нет, он просто ввязался с этим типом в соревнование по расшаркиванию ножкой, поклонам и умащиванию друг друга елеем, — нехорошо ухмыльнулся Олафсон.

— Проблемы? — спросил Харкер.

— Н-нет… трое или четверо прохожих остановились поговорить — мы рассказали им легенду, и они отстали, — сказал Долгоров. Харкер кивнул. Он долго думал, как его охранникам объяснить свое присутствие здесь — они-де собирались нанести Витвиту визит, но ждали, пока личный друг пилота, Харкер, сделает ему подарок. Ложь должна быть правдоподобной, а триллианский разум отличается от человеческого.

— Правда, все висело на волоске, — начал Олафсон, но тут же смолк, заметив выехавшего из-за поворота и тут же разразившегося целой трелью цветистых приветствий велосипедиста.

Разговор становился неизбежным. Сейчас в Витвита никто не тыкал бластером, но в каждой кобуре рядом с его головой оружие было наготове. (Харкер и его приятели приложили массу усилий, убеждая всех и каждого, что ношение оружия — мирный, но высоко символичный обычай в их части Технического сообщества и что без оружия они будут чувствовать себя еще хуже, чем бритый триллианец.) Насколько понял до предела напрягшийся Харкер, ответ пилота был вполне обычным. Но, видимо, что-то в его интонациях выдавало некую потерянность, и велосипедист остановился.

— Ты чувствуешь себя вполне превосходно, дорогой друг? — спросил он.

— Конечно же, наипочтеннейший Пвидди, и все мои мысли полны глубочайшей признательности за твою постоянную дружескую заботливость, — ответил Витвит. — Я… э, эти добрые гости, принадлежащие великолепной культуре покорителей звезд, делились со мной опытом — о, я просто обязан рассказать тебе об этом позже, дорогой друг! — и, естественно, меня это погрузило в раздумья, ведь вскоре я отправляюсь в новое путешествие. — Руки, хвост и усы говорящего непрерывно двигались. «Что означают эти жесты? — холодея от ужаса думал Харкер, но затем стиснул зубы. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского». — Нижайше прошу простить меня, что я убегаю после столь непродолжительной беседы. Но у меня есть обязательства, требующие выполнения, и до того, как я лягу спать, мне много еще надо проехать.

— Понятно. — Потратив всего какие-то пять минут на то, чтобы раскланяться со всеми, Пвидди укатил. За это время мимо прошло еще несколько триллианцев, однако ни один воспитанный человек не вмешивается в чужой разговор, даже для приветствия, поэтому проблем они не создали.

— Пошли, — прохрипел Долгоров.

За маленьким домиком с островерхой крышей располагалась беседка, а в ней — личный флиттер Витвита, машина большая и роскошная — достаточно большая, чтобы три человека могли втиснуться на задние сиденья, что тоже было частью плана Харкера. Аэрокар, использовавшийся людьми во время их пребывания на Триллии, имел чересчур инопланетный вид, и его бросили.

— Заводи! — Долгоров ударил Витвита кулаком.

— Ты что, озверел? — схватил его за руку Олафсон. — Хочешь голову ему оторвать, что ли?

Витвит согнулся над приборной доской, крепко зажмурил глаза и дрожал, пока Харкер не пнул его в бок:

— Нечего падать в обморок.

— П-прошу прощения. Жестокость так потрясла меня, — Витвит весь сжался, услышав их хохот. Его пальцы двигали рычаги и нажимали кнопки. Управления жестами в световом поле здесь не знали, не говоря уж об автопилоте, получающем команды с голоса. Перегруженный флиттер карабкался в небо. Гравитационный двигатель била дрожь, но Харкер решил, что до космопорта эта калоша как-нибудь дотянет. А потом ничто не будет иметь значения, кроме отлета с планеты.

«Не то чтобы это было плохое место», — думал он. Размер, тяготение, атмосфера, восхитительные на вкус виды жизни — все как на Земле, которой Земля перестала быть, а может, никогда и не была. Широкий горизонт, высокое небо, омываемое светом и дождем. Выглядывая наружу, он видел леса тысячи оттенков зеленого, луга, блеск рек, изредка — россыпи кукольных домиков, золотисто-коричневые поля спеющих хлебов и мягкую пышность цветоводческих ферм. Впереди поднималась белоснежная, как Фудзи, Гора, Главенствующая Над Ленидельским Восходом Луны. Солнце, более желтое, чем земное, окрашивало золотом и ее, и немногочисленные облака.

Мягкий мир для мягких людей. Слишком мягких.

Тем хуже. Для них.

К тому же, пожив здесь шесть месяцев, выросшая в городе троица готова была на стенку лезть от тоски. Харкер достал сигарету и глубоко затянулся, наполнив легкие едким дымом.

«А ведь мне почти хочется, чтобы там вышла какая-нибудь драчка», — с ненавистью подумал он.

Но ничего не случилось. Полгода тяжелой, терпеливой разведки сторицей себя окупили. Помогло и то, что триллианцы — ну, нельзя даже сказать, что их служба безопасности работала спустя рукава, им просто и в голову не приходила ее необходимость. Витвит связался по радио с диспетчером, получил «добро» и направил флиттер через открытый грузовой люк прямо в трюм своего корабля.

Из построек Технической цивилизации порт напоминал разве что отдаленные и самые редко посещаемые аванпосты. Да и то сказать, триллианцы за пятьдесят лет прошли путь от винтовых самолетов до космических кораблей. Такая сосредоточенность на исследованиях и развитии шла неизбежно за счет снижения производства и эксплуатации. Немногие сделанные ими корабли являлись лишь экспериментальными моделями, для содержания нескольких созданных ими на соседних звездах научных баз хватало трех-четырех грузовых судов.

Сооруженный на высоком, продуваемом холодным ветром плато триллианский космопорт представлял собой железобетонный пятачок с парой зданий и башней диспетчера по краям. Сейчас здесь стояли два корабля. С одного, по случаю ремонта, была снята половина обшивки, рядом с ним суетились пушистые фигурки. В самом дальнем углу площадки толстой сигарой, расписанной веселенькими — розовыми и голубыми — растительными узорами, возвышался на своих посадочных опорах корабль Витвита. Размером не меньше, чем грузовик класса «Дромонд»; он брал, однако, меньше тысячи тонн полезной нагрузки. Все место съедали примитивные системы двигателей, управления и жизнеобеспечения.

— Желаю тебе очень-очень приятного путешествия, — раздался по радио голос начальника порта. — Не окажешь ли ты мне честь, приняв приглашение отобедать? Моя жена, если мне позволят похвастаться, открыла замечательные кулинарные свойства некоторых водорослей с Гвинсая, а я, дорогой друг, хотел бы услышать твое мнение о новой стихотворной форме, с которой я сейчас экспериментирую.

— Нет… благодарю тебя, нет, невозможно, прошу прощения… — Трудно было сказать, дрожь в голосе Витвита была следствием страха или табачного дыма, заставлявшего его кашлять. Триллианец резко бросил флиттер в корабль.

Получив разрешение на взлет, «Безмятежность Уважаемого Философа Иттипу» поднялась в рассветное небо. Когда Триллия превратилась в уменьшающийся на фоне звезд сапфир с облачными прожилками, Харкер глубоко вздохнул:

— Теперь можно расслабиться.

— Где? — проворчал Олафсон. В единственной каюте три человека едва помещались. Спать им придется по очереди в коридоре, ведущем к двигательному отсеку. А путешествие обещало быть долгим, из-за хилого гипердрайва этот корабль полз с максимальной псевдоскоростью один световой год в сутки.

— Как же, мы можем любоваться прелестной настенной росписью. — Долгоров с ненавистью пнул покрытую сложным орнаментом переборку.

Витвит, поникший над приборной доской, дернулся, как от боли:

— Прошу вас, добрый, милостивый сэр, не царапайте произведение искусства.

— А тебе-то что? — спросил Долгоров. — Ведь ты на этой куче хлама все равно больше летать не будешь. Витвит заломил руки:

— Все равно не надо их портить. Вдруг будущий хозяин их оценит? Я столько времени потратил, выписывая все до мельчайших деталей.

— Так вот почему у вас на кораблях летают по одному, — рассмеялся Олафсон. — Мне всегда казалось опрометчивым отсутствие хотя бы одного запасного пилота. Будь на борту два триллианца, они так поцапались бы насчет внутренней отделки, что дошли бы до состояния полной невменяемости.

— Что вы, нет, — чуть спокойнее возразил Витвит. — Обслуживающий персонал сведен до одного человека, потому что на деле больше и не требуется. Межзвездный перелет осуществляется автоматически, а тот, кто находится на борту, занимается исключительно обслуживанием. Если этот единственный член экипажа пострадает во время полета, корабль сам встанет на орбиту вокруг планеты назначения, и на его борт поднимутся другие. Дополнительный экипаж лишь попусту займет место, необходимое для пассажиров. Я удивлен, что вы, сэр, со столь сильным интеллектом, столь долго изучая нашу практику межзвездных полетов, не знали…

— Да знал я, знал! — Олафсон взмахнул руками, насколько позволял потолок. — Стоит задать риторический вопрос, и сразу получаешь развернутый ответ.

— Могу ли я, в свою очередь, нижайше просить посвятить меня в причины, побудившие вас… отторгнуть… космический корабль, до смешного не соответствующий стандартам вашего, о, столь умудренного общества?

— Можешь. — Теперь, когда все уже было позади, Харкер пришел в великолепное расположение духа. Удалось. И вправду удалось. Он сел на мягко обитую, благоухающую палубу и закурил сигарету. Его потряхивало в такт гравитационному двигателю: неуклюжая система рассеивала энергию. Создаваемое ею тяготение волнообразно менялось.

— Полагаю, мы вполне можем назвать себя преступниками, — сказал он. — По-ленидельски это звучало несколько мягче. — Дома нам не остаться в живых, если кое-кто узнает о некоторых наших делах… Но мы никогда не получали с этого больших денег. А теперь — получим.

Продолжал он из чистого бахвальства:

— Ты знаешь, мы прилетели на Триллию полгода назад, на корабле, скупавшем произведения искусства. Мы привезли с собой кое-какие товары и объявили о своем намерении осесть здесь на время, чтобы выяснить возможности создания постоянной торговой точки и регулярных челночных рейсов на какую-нибудь из технологических планет. Так считал и капитан корабля. Он отговаривал нас, убеждал, что дело не выгорит, и мы просто застрянем на Триллии, пока рядом не окажется очередной корабль Лиги, а вряд ли это случится раньше чем через год. Но мы продолжали настаивать и заплатили за проезд, так что он просто пожал плечами. — Харкер тоже пожал плечами.

— Ты мне это рассказывал, — проговорил Витвит. — Я был неимоверно восхищен вашей, как мне казалось, дружбой.

— Мне нравится твое общество, — улыбнулся Харкер. — Ты вообще ничего медвежонок… В основном мы взялись за тебя, выяснив, насколько ты подходишь для наших целей: постоянный пилот транспортника, холостяк — не будет проблем с семьей, трепло, из которого можно выкачать любую необходимую информацию. Похоже, мы оказались правы.

— Хотелось бы надеяться, — мрачно добавил Долгоров. — Эти товары стоили нам всех денег, которые мы могли наскрести вместе. Я вкалывал два года кряду и жил как монах, чтобы внести свою долю.

— А теперь мы будем жить как факиры, — сказал Олафсон. — Но потом — потом!

— Очевидно, вашей целью был триллианский корабль, — вежливо вставил Витвит. — И это меня поражает.

— Корабль как таковой нужен нам лишь для демонстрации, — ответил Харкер. — Нам нужны его планы, чертежи. Их легко будет составить, имея сам корабль и руководства по обслуживанию, находящиеся на борту.

Витвит повел ушами:

— Вы собираетесь опубликовать данные из научного интереса? Очевидно, что для существ, чьи предки летали на более совершенных моделях сотни лет назад, если они вообще летали на чем-то столь же грубом, — очевидно, что интереса нет никакого. Хотя… возможно, многие, по вашему мнению, заплатят за удовольствие наблюдать наши жалкие попытки? — Он развел руками. — Но ведь вы могли почти даром купить полное описание, или, наконец, можно было попросить меня, я был бы безмерно счастлив достать комплект и подарить его вам. — С робкой надеждой в голосе он продолжил: — Как видишь, дорогой друг, решительные действия совсем необязательны. Давайте вернемся. Я сообщу, что вы остались на борту по ошибке… Олафсон заржал, а Долгоров ответил:

— Даже ваши власти не могут быть настолько дурковатыми. Харкер раздавил окурок о палубу (пилота передернуло) и неторопливо стал объяснять:

— Этот корабль нужен нам именно из-за своей примитивности. Когда первые люди вступили с вами в контакт, эра электроники у вас еще не началась. Они или кто-то позже привезли вам книги по физике. Потом ваши умные парни поняли теорию таких вещей, как контроль над гравитацией и гипердрайв. Но с инженерной практикой все обстояло несколько иначе.

Чертежей космических кораблей у вас не было, а когда наконец появилась возможность о них спросить, обнаружилось, что идеалистический период Технической цивилизации уже закончился и дело приходится иметь с крутыми ребятами. А назначенная цена намного превосходила ту сумму, которую вся планета могла набрать в валюте Лиги. И это была цена всего лишь чертежей, не говоря уж о самом корабле. Не знаю, известно ли это тебе лично — вообще, это не секрет, — но такова политика Лиги. Ее компании связаны соглашением.

Однако мешать кому-то самостоятельно выйти в космос они не собирались. Возьмем, к примеру, Триллию. Вы, скажем, в общих чертах узнали, что такое транзисторы. Но это не давало вам возможности их производить. Они, да и еще миллион разных необходимых вещей, требуют целого промышленного комплекса. Чтобы придумать и построить его с учетом неизбежных ошибок в процессе, потребуются минимум десятилетия, к тому же придется привлечь все население и жить в бедности, ведь весь капитал надо будет вкладывать в дело. Вы, триллианцы, были достаточно сообразительны, чтобы не платить такую цену. Вы решили продвигаться медленнее. Но в то же время ваши ученые и любители приключений изнемогали от желания полететь в космос.

Я согласен, что и здесь вы поступили разумно. Вы поняли, что не можете сразу перейти от ранних двигателей внутреннего сгорания к совершенным космическим кораблям — к цельной системе, состоящей из термоядерной энергетической установки, полуразумных навигационных и инженерных компьютеров, полностью автономной системы жизнеобеспечения; и все это должно работать с использованием микросхем, переходов на молекулярном и ядерном уровнях и силовых полей, а не на разных там шестеренках и кривошипах. Боюсь, еще не одно ваше поколение не сможет построить подобное.

Но вы смогли продвинуться, создав огромные, неуклюжие, но работоспособные атомные реакторы. Для создания необходимых сил и управления ими вы использовали электронные лампы и километры проводов. Можно хранить данные на ленте, а не в молекулах, выводить их на экран кинескопа, а не с помощью квантово-полевого сканера, строить компьютеры на миниатюрных газонаполненных элементах, срабатывающих за микросекунды, а не на фотонных переходах, которым требуются на это наносекунды.

Вы похожи на островитян, не знавших ничего, кроме каноэ, пока мимо не проплыла атомная подводная лодка. Скопировать ее они не могли, но зато придумали поршневую паровую машину для вращения винта, приделали воздуховод, чтобы можно было погружаться — и готово. На чужих она, конечно, впечатления не произведет, но океан худо-бедно переплыть сможет, да и соседей в священный трепет повергнет.

Харкер прервался, чтобы перевести дыхание.

— Понятно, — медленно проговорил Витвит, подергивая хвостом. — Вы сможете продать наши изобретения софонтам, находящимся на протоиндустриальной стадии технологического развития. Идея гениальная. Но почему просто не купить эти планы для перепродажи?

— Да все эта чертова Лига, лезет не в свое дело, — сплюнул Долгоров.

— Дело в том, — объяснил Олафсон, — что технологию постройки современных космических кораблей в свое время продали не очень современным людям. Некоторые из них даже не подошли к индустриализации, они были варварами железного века с единственной мыслью в башке — как бы что-нибудь завоевать и пограбить. Чем они и занялись, получив самопилотирующиеся, самообслуживающиеся и тому подобные корабли. Пограничным планетам это стоило жизней многих людей, да и материальный ущерб был не маленький. Однако по крайней мере до сих пор ни один варвар не мог скопировать такой корабль. Стоит отловить всех пиратов и воинствующих правителей — и все дела. Во всяком случае, Лига на это надеется. Она запретила подобную торговлю. — Он прочистил горло. — Я не говорю о расах, способных без посторонней помощи выйти в космос и к тому же не представляющих видимой угрозы. Вы можете покупать все, за что сможете заплатить. Цены на некоторые вещи столь велики лишь для того, чтобы вы не стали сразу конкурировать с давно образованными компаниями. Они предпочитают, когда новички постепенно вживаются в обстановку и под них можно подстроиться.

Но агрессивные, воинственные культуры, не заинтересованные в мирных соглашениях, — совсем другое дело. Категорически запрещено поставлять им что бы то ни было, способное помочь им выбраться за пределы своей планеты меньше, чем за сотни лет. Если агенты Лиги ловят кого-то на этом, они не сажают тебя в тюрьму для исправления, как это делает правительство, а просто пристреливают на месте.

Харкер скорчил гримасу.

— Однажды я видел телевизионное интервью, — заметил он. — Старина Ник ван Рийн сказал, что он бы таких нарушителей вешал, а не расстреливал. Веревка-де, она многоразовая.

— А этот корабль можно скопировать, — выдохнул Вит-вит. — Под руководством нескольких инженеров высокоразвитой цивилизации существа с более низким, чем у нас, уровнем технологии за сравнительно короткое время смогут наладить производство модели, приспособленной для себя.

— Я обучался инженерному делу, — сказал Харкер. — Лео — тоже, а Эйнар провел несколько лет на планетке, где у одной королевской семейки были грандиозные амбиции.

— Но ведь начнется кошмар! — возопил триллианец. Он уставился на каменные лица людей. — Вы не осмелитесь вернуться домой, — сказал он.

— А мы и не собираемся, — возразил Харкер. — При дворе Воителей у нас будет власть, богатство и все, что к ним прилагается, в количествах больших, нежели можно истратить за всю жизнь. Развлечений тоже хватит. — Он улыбнулся. — Понимаешь, построить космический флот с нуля — это красивая задачка. Думаю, что такое занятие мне понравится.

— А… а Торгово-техническая Лига не примет меры?

— Вот потому мы так и действуем. Узнай они о продаже планов, так ведь не успокоятся, пока не прижмут к ногтю наш проект. Но кого же заинтересует пропавший нетехнический корабль, а наше место назначения далеко за пределами сферы их обычной деятельности. Никто ничего не заметит, пока не объявится такая большая межзвездная империя, с которой им не справиться. А мы по мере роста наших ресурсов и возможностей будем обновлять и промышленность, и флот.

— Все улажено, — сказал Олафсон. — Мы станем принцами, как только появимся на земле Воителей с обещанным кораблем.

— А потом — королями, — добавил Долгоров. — Ты, чужак, веди себя соответственно. Ты не шибко нам нужен. Я и вообще подумываю, не вышвырнуть ли тебя в шлюз.

Несколько минут Витвит молча дрожал.

«Безмятежность и т. д». улетала от золотого солнца Триллии; в отличие от кораблей земных, она пока не могла перейти на гипердрайв из-за слишком сильного гравитационного поля.

Харкер провел это время, осматривая корабль сверху донизу. Он уже однажды видел подобный корабль, но не осмелился тогда попросить о столь подробной демонстрации, какой возжелал сейчас.

— Я хочу до конца разобраться в доставшемся нам чудище, — сказал он, лично собирая и разбирая вновь громоздкую систему регенерации воздуха. Такая возможность имелась, большая часть оборудования была продублирована на случай неожиданной поломки в полете. Среди контейнеров с грузом для исследовательской команды на Гвинсае он с удивлением обнаружил узкий цилиндр длиной в сто двадцать сантиметров.

— Ведь это курьер, построенный в Солнечной системе! — воскликнул Брайс.

Витвит энергично зажестикулировал, соглашаясь с ним. Он из кожи вон лез, чтобы угодить захватчикам.

— Для срочных сообщений, превосходный сэр, — пролепетал он. — Гипердрайв, автопилот, радио, по прибытии начинающее работать, пока кто-нибудь не возьмет вложенное письмо…

— Знаю, знаю. Но почему вы не построили их сами?

— Если вы соблаговолите вдуматься, то поймете, что все, построенное нами, оказалось бы слишком медленным и ненадежным, чтобы с хорошей вероятностью обеспечить получение помощи. Учтите к тому же, что вряд ли на Триллии окажется корабль, готовый к старту. Поэтому курьер, как можно видеть из программы, настроен на заметно большее расстояние — чтобы покрыть которое не требуется, однако, слишком много времени, ведь построенные вами устройства значительно быстрее — на планету, э-э-э, Оазис… Английское слово, означающее красивый, прохладный, освежающий приют, правильно?

Харкер нетерпеливо кивнул:

— Да, у одной из компаний Лиги там небольшая база.

— Мы договорились, что они по требованию вышлют помощь. За деньги, разумеется. Ведь для нашей бедной экономики даже такая смехотворная старая калоша, как эта, все же крупное вложение, и подстраховаться не мешает.

— Понятно. Я и не знал, что вы купили эти штуковины — не то чтобы на них должны быть искусственно вздутые цены, они значат не больше пряностей или медицинского оборудования. Конечно, я не мог знать все подробности заранее, в особенности вещи, которые вы считаете настолько само собой разумеющимися, что даже и не упоминаете о них. — Харкер вдруг похлопал по круглой голове триллианца. — Знаешь, Витвит, а ты мне нравишься. Я прослежу, чтобы твоя помощь не осталась без награды.

— Достаточно проезда домой, — тихо сказал пилот, — хотя я и не знаю, как смогу показаться на глаза сородичам, став орудием, способствовавшим разрушениям и смерти миллионов невинных существ.

— Тогда не возвращайся, — предложил Харкер. — Все равно несколько лет мы не сможем тебя отпустить, а не то ты разболтаешь про наш план и координаты. Зато мы сможем, как и для себя, протащить на планету что пожелаешь и кого пожелаешь.

Маленькая фигурка выпрямилась, вынырнув из-под его ладони.

— Очень хорошо, — объявил Витвит. «Так быстро? — поразился Харкер. — Да, он не человек, но…» Его раздумья прервала последовавшая реплика:

— На самом деле, дорогой друг, я должен развеять твое заблуждение. Мы не покупали курьеры, а просто их подобрали.

— Что? Где?

— Ты когда-нибудь слышал о планете, названной земными первооткрывателями Парадокс?

Харкер порылся у себя в памяти. Перед отлетом с Земли он прочитал все записи, касающиеся окрестных звезд, какие только смог найти. Хотя людям это место известно было слабо, данных имелось дикое количество — солнца, миры…

— По-моему, да, — ответил он. — Большая такая, да? И еще атмосфера у нее какая-то дикая.

— Да, — быстро заговорил Витвит. — Это из-за нее Техническая цивилизация начала исследовать наш район. Но потом люди улетели. В последние годы, когда мы сами стали туда наведываться, мы нашли брошенный лагерь. Огромная масса оборудования, разработанного специально для Парадокса, там и осталась, ведь нигде больше оно не нужно, значит, и везти его никуда не стоит. Среди всего этого мы нашли и несколько курьеров. Думаю, их просто забыли. Ваша цивилизация может себе позволить расточительство, если я могу употребить это слово с должным уважением.

Он скрючился, будто ожидая удара. Его глаза блестели в полумраке трюма.

— Хм, — нахмурился Харкер. — Да вы, наверное, вычистили уже эту планетку.

— Нет, ничуть, — Витвит нервно пригладил взъерошившуюся шерсть. — Нам тоже не нужны тракторы, сконструированные на два и восемь g. На Парадоксе они могут работать хорошо и дешево, ведь потребляют они сырую нефть, а рядом с лагерем как раз обильные ее запасы. Но у нас уже были работающие от батарей гравитационные двигатели, хоть и устаревшие по вашим меркам. Да и оружие, служившее для защиты от животных, нам тоже совсем ни к чему. А колонизировать Парадокс у нас и в мыслях не было.

— Хм, — Харкер сделал жест рукой, будто отмахиваясь от надоедливого голоса. — Хм. — Он засунул руки в карманы и задумчиво побрел прочь.

После, прилично читая на ленидельском, он сверился со звездной лоцией. Статья о Парадоксе была краткой, будто из земной книги; несмотря на ограниченность поля своей деятельности, триллианцы встретили уже слишком много миров, чтобы позволять себе пространные описания. Значились тип и координаты звезды, параметры орбиты, плотность, состав атмосферы, диапазон температур и прочая подобная информация. Не было ни слова о пригодности для жилья, да этого и не требовалось. Первооткрыватели не отравились и ничем не заболели, а у триллианцев обмен веществ почти такой же, как у людей.

Гравитационное поле не настолько сильное, чтобы помешать этому кораблю приземлиться, а потом взлететь. Погода тоже не должна помешать, если с должным тщанием выбрать дорогу, место там довольно спокойное. Кроме того, на худой конец можно затормозить об атмосферу, благо, корабль для этого предназначен, а Витвит — в своем роде умелый пилот…

Харкер обсудил свою идею с Олафсоном и Долгоровым.

— Это займет всего несколько дней, — говорил он, — а мы можем найти что-нибудь действительно стоящее. У меня всегда были серьезные сомнения в способности Воителей создать нормальную промышленную базу достаточно быстро; несколько подобных устройств, разработанных хорошими инженерами и к тому же легко копируемых, могут сильно улучшить дело.

— А вдруг там осталась одна ржавчина? — фыркнул Долгоров. — уж больно давно было дело.

— Нет, тогда уже были доступны устойчивые сплавы, — возразил Олафсон. — По сути своей, Брайс, мне твое предложение нравится. Мне не нравится, что сажать нас будет наш ручной ксено. Он запросто может умышленно разбить корабль.

— Этот дрожащий сопляк? — усмехнулся Долгоров. Он повернулся к Витвиту. Тот сидел в кресле пилота, вытаращив глаза, и слушал разговор на незнакомом ему языке. — Только по случайности, учитывая, как он напуган.

— В конце путешествия на этот риск все равно придется идти, — напомнил им Харкер. — Да и риском-то это не назовешь, у корабля очень хорошие системы защиты. В любом случае во время посадки я за ним буду следить, и пусть только попробует что-то сделать не так — убью на месте. Управление рассчитано не на меня, но я сумею снова взлететь, а после мы переделаем пульт.

— Попробовать стоит, — кивнул Олафсон. — Ведь мы теряем лишь немного времени и пота.

Большую часть обзорного экрана занимал огромный Парадокс, темный мир, каемка на линии восхода — краснее, чем у Земли, зубцы гор, торчащие из полярных шапок и зимних снежных равнин, тропический лес и пампа, с одной стороны заканчивающиеся пустыней, а с другой — яростным прибоем океана, над которым три луны вели войну за прилив. Солнце тусклее земного и маленькое на этом расстоянии, но все же слишком яркое, чтобы прямо на него смотреть. Весь остальной экран занимала безграничная тьма, заполненная звездами.

На борту было очень тихо, только урчали силовая установка и вентилятор да дышали и бродили по тесной кабине люди. Воздух посинел от сигаретного дыма; Витвит сбежал бы в коридор, но его оставили на месте прижимать к носу вымоченную в одеколоне салфетку.

Харкер откинулся от обзорного экрана. Даже при полном увеличении примитивная электронно-оптическая система давала очень смазанное изображение. Но, освоив ее, облетая раз за разом спутник, Харкер решил, что сумеет прочесть эти змеящиеся следы.

— Действительно, лагерь и машины, — сказал он. — Деталей не видно, все заросло кустарником. Витвит, когда ваши были здесь в последний раз?

— Несколько лет назад, — прохрипел триллианец. — Наверное, кусты быстро растут. Вы согласны, что посадка безопасна?

— Да. Может, сломаем пару веток да придавим уйму кустов, но последние сто метров пройдем медленно, не выключая радарного, сонарного и граварного обзоров. — Харкер окинул взглядом своих людей. — Теперь надо рассчитать посадочную кривую, — сказал он, — но вначале я повторю, шаг за шагом, кто, при каких обстоятельствах и что будет делать. Я не собираюсь рисковать.

— О нет, — проскрипел Витвит. — Умоляю, дорогой друг, пожалуйста, не надо.

После напряженного полета приземление стало разрядкой. Разом замолчали все двигатели. Вокруг корабля свистел ветер. На экранах появились низкие толстые деревья с ажурными коричневыми листьями, рыжеватый подлесок; среди лиан и высоких раскачивающихся стеблей блестели металлические предметы. Раннее вечернее солнце было почти пурпурным.

Через голову Витвита, сверяющегося с индикаторами, Харкер изучил приборную доску.

— Воздух, конечно же, пригоден для дыхания, — сказал пилот, — что освобождает нас от необходимости надевать эти пропотевшие старые скафандры. Разгерметизацию надо будет проводить постепенно, снаружи давление выше, чем здесь, а нам ведь не нужны больные уши? Температура… — он поежился. — Не забудьте, прежде чем выходить, закутаться с ног до головы.

— Ты выходишь первым, — сообщил ему Харкер.

— Что? О-о-о, дорогой, милый, хороший друг, нет, пожалуйста, нет! Там же холодно, почти мороз. А снаружи, без гравитационного генератора, вес утроится. Ну что я смогу такого сделать? Нет, позвольте мне остаться внутри, следить за домашним очагом — то есть, я хотел сказать, поддерживать температуру на должном уровне, — и я заварю вам самого замечательного чаю…

— Перестань трепыхаться и делай, что говорят, а не то голову оторву, — пригрозил Долгоров. — Угадай, что я сделаю с твоей шкурой?

— Давайте выбираться, — сказал Олафсон. — Я не больше вашего хочу торчать в этом Хельхейме[3].

Они чуть-чуть приоткрыли шлюз, и, пока воздух Парадокса просачивался внутрь, все, кроме Харкера, оделись так тепло, как это вообще было возможно. Тот собирался во время первых пробных выходов оставаться у пульта управления. К шуму ветра добавился свист втекающего газа. Из-за гелия звук получался неестественно высоким, и остаток путешествия придется с этим мириться, для замены воздуха на корабле не хватило бы запасных баллонов. Несмотря на отопление, сразу стало холодно, в ноздри ударил мерзкий запах чужой растительности.

«Но ведь к странным звукам можно привыкнуть, — думал Харкер. — И пусть местные организмы воняют — они безобидны. Хоть ими и нельзя было питаться, но зато и здешние микробы не могли прижиться на вашем теле. Если здесь и требовалось серьезное оружие, так скорее против неповоротливых травоядных, нежели против тигров.

Что не исключало возможности использования этого оружия во вполне военных целях».

Дрожащий Витвит, укутанный в четыре кимоно, обернув хвостом лицо, с полуприкрытыми глазами подполз к служебному люку. Раскрылась внешняя створка, спустился трап. Харкер ухмылялся, глядя на крошечную фигурку, еле передвигающуюся под внезапно навалившейся тяжестью.

— Вы уверены, — спросил он компаньонов, — что сможете двигаться при таком тяготении?

— Конечно, — хмыкнул Долгоров. — Лишние полтораста килограмм. Да я в рюкзаке больше утащу, а ведь там хуже распределение веса.

— Все равно будьте осторожны. Очень легко упасть и переломать кости.

— Я больше беспокоюсь о сердечно-сосудистой системе, — сказал Олафсон. — Некоторое время три g выдержать можно, но не очень долго. Через стенки клеток начинает сочиться жидкость, сердце испытывает слишком большую нагрузку. А у нас, в отличие от первой экспедиции, нет с собой граванала.

— Мы пробудем здесь всего несколько дней, — сказал Харкер, — и у нас есть возможность отдыхать на борту.

— И то верно, — согласился Олафсон. — Вперед!

Сжав бластер, он пошел по трапу, за ним последовал Долгоров. Где-то внизу сжался в комочек Витвит. Харкер окинул взглядом блеклый, унылый пейзаж и, когда ветер дохнул холодом ему в лицо, обрадовался, что остается. Позже, конечно, придется выходить наружу, когда настанет его очередь, но сейчас он мог наслаждаться теплом и приличным тяготением…

Мир рванулся вверх и схватил его. Потеряв равновесие, Харкер свалился на палубу. Левая рука коснулась пола первой, и сквозь нахлынувшую боль он увидел, как ломаются запястье и предплечье. Он закричал, и из груди, борющейся с троекратной нагрузкой, вырвался слабый резкий звук. В тот же миг на корабле погасли все огни.

Витвит уселся на валун. Несмотря на возросший вес, спина его была прямой, и потому одежда, выделяющаяся цветным пятном на фоне темного леса, окружающего мертвый корабль, сидела на нем, будто на идоле какого-то божка правосудия. Высоко поднятый хвост весело трепетал на колючем вечернем ветру.

Триллианец посмотрел на три бластера, увидел страх, притаившийся в их глазах, и засмеялся.

— Уберите игрушки, а то поранитесь, — сказал Витвит, отбросив витиеватость и вежливость.

— Ублюдок, свинья, грязный, хитрый ксено, я убью тебя, — простонал Долгоров. — Медленно.

— Ну, для этого меня еще надо поймать, — возразил Вит-вит. — Мне повезло, я маленький, а значит, у меня отношение площади к объему больше, чем у вас. На мои кости, мышцы, сосуды, капилляры и стенки клеток действует меньшая удельная нагрузка. Здесь я могу двигаться быстрее вас и прожить дольше.

— Ну уж от бластера-то ты не убежишь, — сказал Олафсон.

— Не убегу. Можешь меня убить — это будет быстрая аккуратная смерть, я ее не боюсь. Послушайте, неужели из того, что мы, ленидельцы, соблюдаем некоторые правила вежливости и используем в речи определенные обороты, а в наших мужчинах поощряется развитие эстетических интересов, нужно делать вывод, что мы трусливы и изнеженны? — Триллианец щелкнул языком. — Если вы так считали, то совершили элементарную логическую ошибку, называемую нашими философами «не следует».

— А почему бы нам тебя не убить?

— Очень не советую. Видите ли, единственная ваша надежда — быстрое появление здесь корабля Лиги. Курьер работает на интегральных схемах, так что запустится и отсюда. Добравшись до Оазиса, он вызовет корабль, который сможет приземлиться, а затем и взлететь с Парадокса… через некоторое время. Триллианскому судну это не под силу. Даже если какое-нибудь и готово к отправлению, сомневаюсь, что Астронавтический Сенат позволит пилоту рискнуть зайти на посадку.

Спасатели, естественно, будут задавать вопросы. Я не могу представить себе, чтобы любая история, которую ваша троица может состряпать, выдержала неизбежную последующую проверку. А я, с другой стороны, смогу объяснить агентам Лиги, что вы просто летели с целью выяснить возможности для торговли, и мы застряли на Парадоксе из-за ошибки автопилота, выведшего нас на посадочную кривую. Я смогу сделать это с подробностями, вам же этого не удастся. Они вернут нас всех на Триллию, а там нет смертной казни.

Витвит пригладил взъерошенные ветром усы.

— Ну и последний вариант, — закончил он. — Умереть прямо здесь, и очень неприятным образом.

Взмахом сломанной руки Харкер остановил разъяренного Долгорова, а затем подал пример, спрятав свой бластер в кобуру.

— Боюсь, ребята… нас перехитрили, — он с трудом выдавил из себя эти мерзкие слова. — Но что случилось? Почему сломался корабль?

— Атмосферный гелий, — спокойно объяснил Витвит. — Одноатомная молекула гелия очень мала, поэтому гелий просачивается практически через любой материал и очень быстро отравляет усилительные радиолампы, кенотроны, тиратроны и прочие подобные элементы. Вы привыкли к технологии, давно отказавшейся от подобных вещей, и не знали этого факта, он просто не приходил вам в голову. Мы, триллианцы, разумеется, довольно хорошо знакомы с этой проблемой. Я — первый, кто вообще ступил на Парадокс. Вы должны были заметить, что мой курьер — современной модели.

— Понятно, — пробормотал Олафсон.

— Чем быстрее мы отправим сообщение — тем лучше, — сказал Витвит. — Кстати, надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы думать о пиратском захвате корабля Торгово-технической Лиги.

— Конечно, нет! — сказали все, включая Долгорова, и остальные два бластера были спрятаны подальше.

— Последний вопрос, — сказал Харкер. Какая-то часть его сознания недоумевала, уж не боль ли является причиной его ненормального самообладания. Противоядие от испуга? Будет ли он рыдать, когда оно кончится? — Ты покупаешь жизнь, обещая сохранить наши. А откуда мы знаем, подходят ли нам твои условия? Что с нами сделают на Триллии?

— Не бойтесь, — заверил его Витвит. — Мы не так мстительны, как некоторые другие виды, и в наших законах нет понятия «исправление преступника». Правонарушители должны полностью возместить ущерб. Ваша компания обошлась моему народу в дорогой корабль и в ту часть груза, которую не удается спасти. Вы должны будете предоставить технологические знания той же ценности. Условия работы будут вполне терпимыми. Возможно, вы успеете компенсировать ущерб и заслужить освобождение, еще не состарившись.

А теперь за дело. Сначала мы отправим курьер, а затем приготовим все необходимое, чтобы прожить до прибытия спасателей.

Он спрыгнул с камня, что никому из людей не удалось бы без ущерба для здоровья, и походкой завоевателя направился к ним сквозь сгущающиеся холодные сумерки.

Poul Anderson. A Little Knowledge (1971)

Путеводная звезда

Из темноты рванулась молния. Дэвид Фолкейн услышал треск вспоротого воздуха и судорожно вдохнул грозовой запах озона. Саднило щеку, обожженную чуть не достигшим цели зарядом, в ослепленных глазах плясали голубовато-белые пятна.

— Вы с Чи забирайтесь в корабль, — сказал Адзель, — а я их задержу.

Низко пригнувшись, Фолкейн высматривал, в кого бы разрядить свой собственный бластер. Под чужими созвездиями двигались какие-то смутные тени, на дальней стороне посадочной площадки к небу поднимался клубящийся столб багрово-серого, подсвеченного пламенем дыма — там горела база Лиги.

— Уходи ты, — прохрипел он. — Я вооружен, а ты нет.

— Хватит убийств. — Бас воданита звучал все так же спокойно, но в нем появилось что-то вроде раскатов грома. — Смерть даже одного справедливо возмущенного существа — это слишком много. Дэвид, Чи, уходите.

Огромный, четыре с половиной метра от головы до кончика хвоста, полу дракон, полу кентавр направился к неразличимым в темноте туземцам. Неровный, трепещущий свет пожара огненной каймой обрисовал шипы костистого гребня, сверкал на чешуе и брюшных щитках.

Чи Лан дернула Фолкейна за штанину.

— Идем, — фыркнула она. — Разве остановишь этого придурка с его идеалистическими закидонами? Раньше нас он не пойдет, так что нужно двигаться побыстрее, а то его там попросту угробят. А если уж тебе так хочется геройствовать, я могу пойти первой.

Маленькая, покрытая белым мехом фигурка выскочила из-за грузовика. (Спрятаться за машиной еще можно, но в воздух она уже не поднимется, туземцы спланировали нападение тщательно; по всей видимости, они копили взрывчатку и оружие годами, пока наконец не получили возможность в момент атаки на штаб-квартиру базы уничтожить вокруг нее буквально все.) Маска темно-синего меха, обводившая глаза Чи, камуфлировала ее лицо, делала его малозаметным в неверных красных отсветах, но не заметить распушенный, стоящий торчком хвост было просто невозможно.

И туземец заметил; раздирая клюв боевым кличем, он вскочил на длинные, тонкие ноги и бросился вслед за цинтианкой; все его оружие ограничивалось жалким копьем. Чувствуя подступающую к горлу тошноту, Фолкейн прицелился, но тут Чи проскользнула между похожих на палки ног, опрокинула таметанца, сильно стукнув его задом об землю, и бросилась дальше.

«Быстрее!» — скомандовал себе Фолкейн. Вокруг Адзеля разгоралась настоящая битва. Воданит мог выдержать некоторое количество пуль и бластерных разрядов без особого для себя ущерба, однако не так уж и много, а его мощные руки явно работали вполсилы. Стараясь по возможности держаться в тени, вольный торговец последовал за Чи Лан.

Вздымавшийся впереди корабль был неуязвим для атакующих, с него уже начали опускаться сходни. Значит, Чи уже совсем близко и сумела докричаться до главного компьютера. «Ну почему, почему мы не сказали этой железяке в случае заварушки действовать по собственной своей инициативе? — внутренне стонал Фолкейн. — Да взяли бы хотя бы с собой рацию, а так и помощь было не вызвать. Может, нам всем пора на пенсию? Ведь как говорят — неосторожный вольный торговец — это мертвый вольный торговец».

Орудийная башня с грохотом выплюнула ослепительный луч, наверное — по приказу Чи. Фолкейн почувствовал прилив облегчения — такая картина нагонит страху на кого угодно, и неважно, что выстрел откровенно предупредительный и направлен чуть ли не в зенит. Тощий и длинноногий, торговец взлетел по сходням, остановился у открытого шлюза и обернулся. Побоище стихло. И — да, вот и Адзель. Хромает, поливает землю кровью, но хотя бы жив. Фолкейну хотелось обнять своего старого друга и заплакать.

«Нет. Сперва надо делать отсюда ноги». Он прошел в шлюз. Сзади забухали копыта Адзеля, затем сходни убрались, шлюз закрылся, заворковал гравитационный двигатель и «Через пень-колоду» вознесся на небеса.

На экране нижнего обзора все выглядело чистенько и аккуратно. Искорки пожаров, пятачок посадочной площадки терялись в безмерности ночи; освещенный звездами, тускло сверкал обнаженный меч прорезающей джунгли реки.

— А мы, ну, как вы думаете… — Фолкейн причесал пятерней вздыбившуюся копну соломенных волос. — Может, еще можно спасти уцелевших?

— Вряд ли такие есть, — покачал головой Адзель. — Сами-то мы едва уцелели, и только потому, что сработались за годы и действуем в подобных случаях согласованно.

— А если и есть, — добавила Чи, — кому они нужны? — Адзель кинул на нее осуждающий взгляд. — Слава Богу, насмотрелись мы, как эти гаденыши обращались с туземцами.

— Я уверен, что большая часть оскорблений связана с элементарным непониманием психологии и обычаев.

— Что ничуть не извиняет этих долбаных идиотов, и ты сам это знаешь. Нужно было почесаться и разобраться в местной жизни. Так нет же, компаниям было некогда, у них прямо в заднице свербило начать поскорее, вот и прислали без всякой подготовки своих сучьих факторов и агентов, а те быстренько организовали здесь эту навозную кучу и вообразили себя то ли императорами, то ли еще чем… Йа-пу-йей! — на родном языке Чи последние слова были в высшей степени — даже с ее собственной точки зрения — непристойны.

— Пожалуй, что и так. — Плечи Фолкейна уныло поникли. — К тому же нам нельзя рисковать, мы обязаны сообщить о происшедшем.

— Зачем? — удивился Адзель. — Ведь наш наниматель здесь ни при чем.

— Слава Богу, нет, а то пришлось бы бросать работу, мало приятного… Но это дело касается Лиги. Согласно правилу о взаимопомощи…

— А потом появится боевой корабль Лиги и сотрет с лица земли несколько нищих деревушек? — Хвост Адзеля нервно забарабанил по палубе.

— Надеюсь, нет, ведь у них будут наши свидетельства. Совет должен понять, что эти, прости Господи, чудаки сами вырыли себе яму! Жаль, — вздохнул Фолкейн, — мы не пробыли здесь подольше и не провели настоящего расследования. Отдохнуть нам, видите ли, захотелось на подвернувшейся под руку приятной планетке. Ладно, — выпрямился он. — В пространство, железяка, и гони к… м-м-м… ближайшей крупной базе Лиги, к Ирумкло.

— А ты, крокодил-переросток, — резко скомандовала Адзелю Чи, — шлепай в лазарет на перевязку, а то заляпал кровью весь ковер, потом не отчистишь.

Дальнейшая программа Фолкейна состояла из душа, переодевания в чистое, трубки и объемистого стакана, после чего он устроился в салоне и попытался рассеяться. На экране быстро уменьшался мир, названный людьми Тамета — слово, подобранное в какой-то одной деревушке и, без всяких сомнений, безбожно перевранное. Он уже съежился до размеров бело-голубого мячика — планета размером своим и великолепием не уступающая Земле, прошедшая четыре или пять миллиардов лет развития, кишащая бессчетным множеством неизвестных биологических видов, разумов, цивилизаций, историй и загадок, становилась шариком в колесе азартной игры или графами приход-расход в банке данных компьютера, до которого отсюда — добрая сотня световых лет.

«В который уже раз, — думал он, — встречаюсь я с неумирающим, неискоренимым злом. Интересно, это действительно происходит все чаще и чаще, или с возрастом я научился лучше видеть? Тридцать три, а я начинаю уже чувствовать себя стариком».

Появившаяся в салоне Чи вспрыгнула на соседнее кресло и доложила, что Адзель отдыхает.

— А тебе ведь и вправду нужно выпить, — взглянула она на стакан. Фолкейн промолчал. Цинтианка заправила в длинный, как полярная ночь, мундштук наркотическую сигарету и глубоко затянулась.

— Да, — заметила она. — Меня тоже страшно раздражает, когда такие вот истории поганят красоту Божьего творения.

— Мне начинает казаться, — устало сказал Фолкейн, — что это не просто отдельные эпизоды, ситуация значительно хуже, дело тут в самых основах. Торгово-техническая Лига начиналась как общество взаимопомощи, объединившее разрозненные компании; кроме этого подразумевалась необходимость удержать конкуренцию в мал-мала пристойных рамках. От этого, второго аспекта не осталось уже почти ничего, так что возникает вопрос — долго ли продержится первый?

— Ну а чем бы ты хотел заменить свободное предпринимательство? Терранской Империей?

— Понимаешь, Чи, ты — чисто плотоядное существо, а вдобавок принадлежишь к коммерческой культуре, сумевшей очень быстро модернизироваться, так что прямым образом эксплуатация тебя не коснулась. Но вот Адзель, ты его знаешь, сам он ничего не скажет, но я же чувствую, насколько горько ему наблюдать, как время идет, а никто не помогает его народу развиваться — и только потому, что им не на чем заработать денег, а помогать бесплатно никто не хочет и не будет. Мне страшно даже подумать, сколько еще народов находится в подобном положении. Мир полон существ, до боли в глазах вглядывающихся в далекие звезды и знающих, что никто из них — за исключением, может быть, немногих счастливчиков — не попадет туда и что многие поколения их потомков не смогут по-настоящему распоряжаться своим будущим и всегда будут потенциальными жертвами.

Желая как-нибудь отвлечься, Фолкейн установил экран на большое увеличение и прошелся сканером по сверкающей россыпью алмазов черноте. Когда он отвернулся, чтобы сделать очередной глоток из стакана, в поле зрения случайно попало загадочное сияние Крабовидной туманности.

— Возьми ты всю эту свою сентиментальность, — предложила Чи, — и засунь туда, где ей самое место. Свеженайденным расам нужно просто собрать капитал. Так поступили вы, так — чуть попозже — сделали и мы, нельзя же катать на дармовщинку всю Вселенную.

— Н-нельзя. Но все равно, ты же знаешь — если по-честному, — с какой скоростью отберут у них этот самый огрызок капитала, либо рыночным шахер-махером, либо почти откровенным грабежом. Вот, например, та же самая Тамета. Ведь туземцы всего-то и хотят, что вести свою торговлю напрямую, без всяких посредников. Я точно говорю тебе, девочка, — костяшки пальцев, стискивавших трубку, побелели, — Лига потеряла самое свою душу, обыкновеннейшее сострадание, желание помочь. И сколько же она теперь проживет, без души-то? Цивилизация нуждается в чем-то большем, чем несколько монополистов, а это — единственное, что у нас осталось.

Цинтианка чуть-чуть пошевелила ушами и выпустила струйку дыма, аромат которого смешивался с едкостью трубочного табака Фолкейна; ее глаза светились, зеленые и твердые, как изумруды.

— Вообще-то я согласна. Во всяком случае, я с радостью посмотрела бы, как кто-нибудь выпустил бы дух из некоторых надутых болванов. Только как это сделать, Дэвид? Как?

— Старый Ник… насколько я понимаю, он — единственный член Совета…

— Наш дражайший работодатель послеживает за нравственностью своих шестерок, но — сугубо из соображений поддержания порядка в лавке. Мы с ним как-то говорили, так он сам прямо так и сказал, а потом еще добавил: «И кому какая разница, чем торгует эта лавка? Ха-ха-ха». Нет, Николасу ван Рийну слабо подходит роль альтруиста. Разве что предварительно трансмутировать каждый атом жирной его туши.

— Новый изотоп, — устало засмеялся Фолкейн. — Ван Рийн-двести тридцать пятый, или, чтобы уж все по правилам, Vr-235…

А затем он скользнул взглядом по туманности, словно беседовавшей с ним через эти непостижимые сотни парсеков, и напряженно замолк.

Произошло это вскоре после эпизода с Сатаной, когда владельцу «Пряностей и спиртных напитков» настоятельно потребовалось еще раз покинуть покой и уют Содружества, высунуть толстую свою шею в безрадостный, неприветливый мир, а в конечном итоге совершить месячный вояж на корабле, не имевшем запасов пива. Возвратившись домой, он поклялся всем святым и многим, каковое таковым не является: больше — никогда!

Да в общем-то, все последующее десятилетие и не было никакой особой необходимости нарушать эту клятву. На освоенных торговых площадках работали великолепно подобранные кадры; пионеры вроде команды «Через пень-колоду» находили все новые и новые многообещающие территории, так что бизнес рос и процветал. В довершение всего ван Рийн сумел стать единоличным повелителем Сатаны; эта блуждающая, лишенная солнечного света планета, оттаявшая после недавнего сближения с гигантской звездой, представляла собой идеальное место для производства некоторых необычных изотопов, производства в масштабах, соизмеримых с общим на них спросом. Подобная промышленная деятельность не была его, как выражаются англичане, чашкой чая, «или», как заявлял сам ван Рийн, «моим стаканом Дженевера, каковой стакан этот медлительный, как безногая черепаха, дворецкий должен доставлять мне, прежде чем я пересохну от жажды и рассыплюсь в прах». Посему производством занимались субподрядчики — по договорам, условия которых сильно напоминали обыкновенный грабеж на большой дороге.

Многие удивлялись — причем делали это языком весьма живописным и не весьма пристойным — почему это он не уйдет от дел и не загонит себя пьянкой в могилу? Могила потребовалась бы весьма обширная, однако они брались ее выкопать собственными руками. И с радостью, песнями и плясками. Получая сведения о подобных разговорчиках, ван Рийн только ухмылялся и еще старательнее высматривал, какую бы цену вздуть, и — наоборот — кого бы из конкурентов подрезать низкой ценой на свой товар. Как бы там ни было, по сравнению с бурными прошлыми годами это десятилетие являло собой тишь да гладь, да Божью благодать. Когда разнесся слух, будто старый прохиндей собирается взять Койю Коньон, любимую свою внучку, в продолжительное путешествие — и при этом на яхте не будет ни одной из его любовниц, — надежды, что энергия старика подыстощилась, а того и гляди — совсем кончится, вспыхнули с новой силой.

«Не то чтобы я пылала особой любовью к этим королям коммерции, — думала Койя через несколько недель после отлета с Земли, — но все же лучше им не знать, что мы сейчас на инопланетном, нечеловеческом корабле, оборудованном несколько странно, но явно готовом к бою, и что направляемся мы в места, никем доселе не исследованные. Ведь если узнают — их кондрашка хватить может».

Она стояла перед проделанным в стенке коридора иллюминатором. Земные корабли не имеют подобных излишеств, однако для привычных к небесным просторам ифрианцев закрытое помещение — самый верный путь к сумасшествию. Воздух был чуть разреженнее, чем на Земле, на уровне моря, и в нем чувствовался легкий, чуть горчащий запах пернатых тел. Из вентилятора доносилось не только его собственное бормотание, но и приглушенное расстоянием хлопанье крыльев — свободные от вахты члены экипажа летали и кувыркались в огромном, только для этого и предназначенном помещении. Даже эти недели путешествия не совсем приучили девушку к трем четвертям g, она чувствовала себя необыкновенно легкой.

Но сейчас Койя этого не замечала. В начале полета она с радостью окунулась в приключение. Все было необыкновенно интересно, каждый день сулил миллионы новых открытий. И ничего, что она была единственным — если не считать дедушки — человеком на корабле. Дедушка вообще прелесть, хоть и похож на медведя. И он всегда был таким — с ревом врывался в их дом, подбрасывал внучку под самый потолок, чуть не до макушки засыпал привезенными с десятков планет подарками, рассказывал удивительные истории, брал к себе на яхту или в театр, а позднее — в поездки чуть не по всей Солнечной системе… Дедушка дедушкой, а подружиться с ифрианцами, узнать хоть немного, о чем и как они думают и чем они отличаются друг от друга, обмениваться с ними музыкой, воспоминаниями и мифами, наблюдать их воздушные танцы и демонстрировать им земной балет — все это было интересно и восхитительно.

А вот сегодня…

Корабль, видимо, приближался к цели путешествия — он уже описывал поисковую спираль. Только что это за цель? Ван Рийн пребывал в великолепном расположении духа — и не рассказывал своей внучке ровно ничего. Из ифрианцев смысл происходящего знал один Хирхарук, однако капитан тоже молчал, ограничиваясь предупреждениями, что все должны быть готовы к чрезвычайным обстоятельствам — то ли космического, то ли военного плана. Существа, чьи предки жили подобно орлам, воспринимали такую ситуацию легче, чем это сделали бы люди, но даже они начинали нервничать. Койе казалось, что сам воздух корабля пропитан напряжением.

Ее взгляд скользнул по черноте неба. В качестве астрофизика, да и просто туриста, она провела в космосе не один и не два года из двадцатипятилетней своей жизни. Она легко различала среди сверкающих россыпей самые яркие звезды, прекрасные в своем мертвенном блеске кружева туманностей, серебряный поток Млечного Пути, далекое мерцание таких же, как наша, галактик. И все же эта молчаливая огромность, незнаемость ее и непознаваемость поражали не меньше, чем при первом взгляде на небо.

Вечные тайны… да, конечно же. Корабль стартовал в окрестностях Ифри (двести семьдесят восемь световых лет от Солнца, в созвездии Волка) и уже около месяца мчался — с весьма приличной псевдоскоростью — куда-то в сектор Денеба. Так что теперь они… ну, скажем, в доброй сотне парсеков от Земли. Цифры как цифры, только в результате экспедиция достигла областей, не посещавшихся никем за все столетия, прошедшие после изобретения гипердрайва — разве что пролетал, не делая остановки, какой-нибудь случайный корабль. Ни одна здешняя планетная система не занесена в каталог, тем более — не посещалась, а об изученности нет смысла и говорить. Космос огромен и полон миров.

Хотя воздух был вполне теплым, Койя зябко поежилась. «И где-то в этих глубинах ты, Дэвид, если только ты не встретился с неизбежной последней неожиданностью. Ты получил мою записку? И значила ли она для тебя хоть что-нибудь?»

Письмо было послано с владельцем корабля, направлявшегося примерно в те же самые места, где — если планы Фолкейна не изменились — должен находиться «Через пень-колоду». Вольные торговцы имели свои базы в исследуемых районах, в одном из этих оживленных мест могут быть какие-либо новости об экипаже Дэвида. А если нет — письмо останется лежать на базе «до востребования».

Койя снова ощутила угрызения совести — чувство, не оставлявшее ее весь этот месяц. Ведь это же предательство. Нет! Злость вспыхнула с новой силой. «Если дедушка не задумал ничего непотребного — чего же тогда плохого, если Дэвид узнает то немногое, что я знала перед стартом, то есть едва ли больше, чем этот старый жулик снизошел мне рассказать?»

«А ведь упоминались возможные опасности, мне пришлось долго канючить, пока он согласился взять меня в поход (а я должна была лететь, ведь получалось, что дело касается и тебя, Дэвид). И если мы попадем в беду, а тут вдруг появишься ты…»

«Кончай романтические бредни, — прикрикнула на себя Койя. — Взрослая ведь девица». Ей удалось привести в порядок свои мысли, но напряженное покалывание в крови осталось.

Высокая и по-мальчишески стройная, она была одета в простую черную рубашку, обтягивающие рейтузы и сандалии. Довольно длинные, до плеч, прямые черные волосы обрамляли овальное лицо с коротким, вздернутым носом и чуть великоватым ртом; молочно-белая кожа ярко оттеняла замечательные — огромные, зеленые с золотистыми крапинками — глаза. Можно было только поражаться, как случайная рекомбинация генов не оставила в ее внешности ни малейшего следа крови предков: голландской и малайской ван Рийна, мексиканской и китайской — женщины, которая родила ему дочку и с которой он сохранил те же самые дружеские отношения, которые ему неизменно удавалось сохранять со всеми своими бывшими пассиями; не нужно забывать также шотландской (с Гермеса, родной планеты Дэвида) и африканской (с планеты, именуемой Ньянза) крови Малкольма Коньона, который стал жителем Земли и женился на Беатрис Йео.

Вспоминая сложную свою родословную, Койя не могла сдержать улыбку. «Короче говоря, я — типичный современный человек. И в жизни — тоже, — подумала она уже без прежнего веселья. — В дедушкином поколении официальные браки — большая редкость, мои родители женаты, а мое поколение — у нас вернулся обычай брать фамилию мужа».

Эти размышления были прерваны резким свистом. Сердце девушки бешено заколотилось, она даже не сразу узнала сигнал «всем стоять по местам».

Значит, приборы что-то обнаружили. Возможно, и не эту таинственную цель, а какую-нибудь потенциальную опасность вроде метеоритного потока. В неисследованных местах передвигаются осторожно, а ван Рийн круглосуточно жег свечки перед своей маленькой, вырезанной из марсианского песчаного корня статуэткой святого Дисмаса.

Какое-то мгновение Койя продолжала созерцать прекрасные и смертельные просторы, раскинувшиеся за бортом корабля, а затем сжала кулачки и направилась на корму. Она была достойной внучкой своего деда.

— Кляп и гроб! — орал Николас ван Рийн. — Вполне возможно, вы обнаружили то самое, что нам надо, обнаружили на предельном радиусе действия приборов, чувствительных, как живописец, живопишущий лютики-цветочки, пока дотуда доберешься, можно съесть три хороших рийнбургера, да и еще уйма времени останется, и вот у вас хватает наглости заявить, что я должен залезть в скафандр и стоять на стреме, откликаясь на все, что мне ни скажут, «Есть, сэр!» — Развалившись на диване, торговец бешено размахивал двухлитровой пивной кружкой, зажатой в волосатой левой лапе. Правая сжимала глиняную трубку, сквозь дым которой еле проглядывали стенки каюты.

Хирхарук из чота Ржаных Полей, капитан находящегося в чартерном рейсе рейнджера «Джайян (Росистый Вечер)» не дрогнул, его золотые глаза твердо смотрели в маленькие, черные, тесно посаженные к здоровенному крючковатому носу глазки ван Рийна.

— Нет. — В ответе ифрианца звучало ледяное спокойствие. — Я только предлагаю вам прекратить заглатывание алкоголя. Протрезвляющие препараты могут обладать побочными эффектами, что крайне опасно, когда требуется быстро принимать решения.

Английский капитана был вполне свободным и беглым, однако ему приходилось пользоваться вокалайзером, чтобы придать своему голосу разборчивые для человеческого уха интонации. Речь ифрианцев звучит очень красиво, однако она не настолько гибка, как человеческая. То ли иронически, то ли для демонстрации дружелюбия ван Рийн ответил на довольно приличном планха:

— Не волнуйтесь, я — человек закаленный, меня напоить — это уйму денег потратить надо. Да и вообще, тело такого размера обладает весьма приличной вместимостью. — Он хлопнул себя по распирающему аляповатый саронг брюху. Остальные части упомянутого тела также имели соответствующие пропорции. — Просто такой уж у меня способ отдыхать перед заварушками — ну как, скажем, вы взмываете в это свое поднебесье и медитируете.

Хирхарук чуть расслабился и издал серию мелодичных свистящих звуков — ифрианский эквивалент смеха.

— Как хотите. И то правда, при таком изобилии врагов вам не дожить бы до сегодняшнего дня, не знай вы сами что делать, а чего не делать.

Ван Рийн возмущенно вскинул голову; над сверкающими драгоценными камнями, вдетыми в мочки ушей, взметнулись черные локоны, завитые в стиле его молодости, разве что не напомаженные, под нафабренными усами и эспаньолкой вздрагивали многочисленные подбородки, широченная босая ступня с грохотом припечатала покрытую толстым ковром палубу.

— Вы совершенно неверно меня оцениваете, — взревел он, переходя на свой личный вариант английского языка. — Более того, вы меня обижаете. Я ведь не только бедный, одинокий грешник, я еще и христианин с душой, полной смирения и надежды. Так неужели же вы думаете, что я хоть когда-нибудь в своей жизни искал чего-нибудь, кроме мира — мира, при малейшей возможности его получить? Нет, все, что я делал, я делал исключительно для самозащиты, принуждаемый к этому сукиными сынами, ненасытными негодяями, не заслуживающими Господнего прощения, хотя лично я мог бы их и простить, ублюдками, истекающими завистью перед крохотными моими доходами, без которых я попал бы под опеку государства, и делать-то, если разобраться, ничего не способного, кроме как выжимать налогоплательщиков. Да я же — совсем как нежнейший святой Франциск, я брожу по свету, срывая оливковые ветки, возливая масло на бурные воды и смачивая жабры выброшенных на берег рыб.

Ван Рийн сунул кружку под удобно расположенный около самого его локтя кран. Хирхарук смотрел на торговца с нескрываемым любопытством; появившаяся в дверях каюты Койя воззрилась на них обоих.

Она любила ван Рийна — и от того еще больше мучилась сомнениями в отношении этой экспедиции и виной за посланную Фолкейну записку. Но капитан выглядел значительно ярче, тут уж никаких сомнений не возникало. Да что там сравнивать с дедушкой, в Хирхаруке было больше красоты, чем в самой Койе или, подумала она, даже в Дэвиде. Особенно это ощущалось в полете, но даже на земле медленные, казалось бы, и неуклюжие ифрианцы выглядели великолепно, и не только из-за врожденного достоинства, присущего этому племени охотников.

Полутораметрового роста орнитоид, Хирхарук стоял на своих огромных — пять с половиной метров в размахе — крыльях. В сложенном виде они были пригодны для ходьбы — на их сгибах имелись когти, игравшие роль чего-то вроде ступней, а выступавшие за спину края обеспечивали при необходимости дополнительную опору. Эволюция превратила то, что когда-то — миллионы лет назад — было лапами и когтями, в руки с пятипалыми (оба крайних пальца — «большие») кистями. Кожа рук обладала янтарной окраской, а все остальное тело покрывали перья, бронзовые, за исключением белого с черной каемкой хохолка и такой же расцветки веерообразного хвоста. Жесткостью своей и выступающей килевой костью тело Хирхарука напоминало птичье, но птицей он не был, мать не высидела его из яйца, а родила. Сидящая на мощной шее голова имела не клюв, а продолговатую морду с ноздрями впереди, острые клыки странно контрастировали с прикрывающими их нежными губами.

«Они прекрасны, когда парят в высоте, в золотом блеске солнца, — думала Койя, — но даже и это — лишь малая часть их величия. Дэвид все время распространяется насчет народов, не получающих справедливого шанса. Так ведь во времена Великой Разведки Ифри тоже находилась на весьма невысоком уровне развития. Но ифрианцы учились у Технической цивилизации; они не бросались вылизывать ей сапоги, не впадали в ошеломленный транс, а брали то, что казалось им нужным, и быстро стали влиятельной силой. Правда, все это происходило до того, как самое цивилизацию ошеломила вседозволенность безграничного капитализма…»

Койя моргнула и зажмурилась; в отличие от нее ван Рийн поддерживал в своей роскошной, хотя и содержавшейся в полном беспорядке каюте земное освещение, а Кетлан желтее и тусклее Солнца. Сам торговец был привычен к резким переходам. Табачный дым буквально ударил по легким, девушка закашлялась, и только тогда мужчины обратили на нее внимание.

— А, ласточка моя прилетела! — Ван Рийн приветствовал внучку точно так же, как и в дни ее младенчества. — Заходи, плюхайся, — широкий взмах трубки предоставлял широкий выбор мест для плюханья: складное кресло, королевских размеров кровать, диванчик между баром и книжной полкой, просто палуба. — Тебе чего? Пиво, джин, виски, коньяк, водка, арак, аквавит, полдюжины разновидностей вин и ликеров, гашиш, марихуана, мескатель, опс, галт, ксандуйский радий или, может, — подмигнул он, — лимонадик? Хороший, сладкий лимонад?

— Спасибо, я удовлетворюсь кофе. — Набираясь смелости, Койя глубоко вздохнула. — Гунунг Туан, мне нужно с тобой поговорить.

— Ja, я знал, что ты придешь. Так почему же я ничего не рассказывал? Я хотел, чтобы у тебя была веселая и спокойная прогулка, чтобы ты не предавалась мрачным размышлениям, как канарейка на страусиных яйцах.

— Мастер ван Рийн, я заходил, чтобы обсудить положение. Теперь мне нужно вернуться на мостик. — Койя не была уверена, говорит Хирхарук правду или просто хочет тактично удалиться. — Ради чести и жизни… х-р-р-р, я хотел сказать, пожалуйста… будьте готовы к планированию дальнейших наших действий, по мере поступления информации. Госпожа Коньон, — поднял он руку, — приветствую вас и всего вам наилучшего.

Выходя в коридор, ифрианец задержался в дверях, встал на руки и раскинул крылья, открыв расположенные под ними жаброподобные щели. Затем он начал работать летательными мышцами, прогоняя воздух через эти природные «форсажные камеры», только и позволявшие существу подобных размеров летать при условиях, сходных с земными. И опять Койя не знала — то ли он обогащает свою кровь кислородом, готовясь к ответственной работе, то ли избавляется от человеческой вони. Затем Хирхарук ушел и закрыл за собой дверь.

— Так ты садись на стул, садись на корточки, ложись, или как там тебе удобнее, — повторил свое предложение ван Рийн. — Я бы и сам вскоре тебя позвал. Пришло время грудью встретить наваливающиеся события. Только вот у меня она чересчур волосатая, — глубокий вздох легко и непринужденно превратился в отрыжку, — а ты не снимаешь своей рубашки. И очень жаль. Обычаи, видите ли, изменились. В данном случае я не стал бы истекать похотью, у меня врожденное отвращение к инцесту, но посмотреть было бы приятно.

Койя покраснела и отдала приказ кофеварке.

— И не куришь к тому же, — печально прищелкнул языком ван Рийн. — Нет, в мои годы молодежи не забивали голову подобной дурью.

— Некоторые из нас стараются жить по совести и с мыслями о будущем, — вскинулась Койя. — Прости, пожалуйста, — добавила она через секунду. — Я совсем не хочу быть ханжой.

— А кто же ты еще? Интересно вот, это Дэвид Фолкейн воспитал тебя подобным образом или ты его? Ха-ха, спектроскоп показал бы, что твое лицо удаляется со скоростью света! Ты там поосторожнее. — Ван Рийн взмахнул трубкой. — Он — отличный мальчик, только вот он уже давно не мальчик. Вполне возможно, что у этого парня растет где-то дочка твоего возраста, а он и сам об этом не знает.

— Мы с ним просто друзья, — негодующе откликнулась Койя, садясь на краешек кресла. Она сплела пальцы, сжала их коленками и твердо взглянула в черные бусинки деда. — Можешь себе представить, какой сумбур у меня в мыслях, когда я все думаю и думаю, куда это мы направляемся, а ты ничего не говоришь?

— А тебя никто сюда не затаскивал, ты сама навязалась, да еще при помощи шантажа.

Спорить было трудно, Койя и вправду грозила растрезвонить те сведения, которые добыла по просьбе деда, и таким образом снабдить его конкурентов чем-то вроде ключа. А убедить ван Рийна оказалось совсем нетрудно — предупредив о возможных опасностях, он сразу же, без малейшей паузы, прорычал, что нуждается в астрофизике и что действительно лучше бы сохранить все это предприятие в пределах семьи.

«Надеюсь, Господи, как я надеюсь, что он поверил, что мной движет только страсть к приключениям! Наверняка ведь верит, да еще льстит себе, что я много от него унаследовала… Он никак не мог догадаться, что настоящая причина — страх за Дэвида, который может тоже оказаться втянутым в эту историю, и к тому же — неподходящим образом. Знай он об этом, сказал бы просто „иди ты к черту и трепись, кому хочешь“, и я бы осталась, как миленькая, и молчала бы себе в тряпочку. А теперь… Дэвид, что бы ты там ни сделал, я здесь, и я буду твоим адвокатом».

— Я еще могу понять, почему ты не рассказывал мне ничего на яхте. Как ни подбирай команду, там всегда может оказаться коммерческий или правительственный шпион, способный организовать подслушивание. Ну а потом-то, когда в системе Кетлана мы перебрались на этот корабль, а яхта двинулась дальше, словно ты так и остался у нее на борту, и эта яхта много недель не зайдет ни в один порт, почему же ты и тогда продолжал молчать?

— Знаешь такое блюдо — поросенок в собственном желе?

— Что?

— Варят его, понимаешь, в собственном соку. Может, я хотел тебя наказать именно таким образом. Ха-ха-ха! Здесь опять то же самое, — продолжил ван Рийн, не вознагражденный за шутку и тенью улыбки. — Не мог я быть уверен в команде на все сто процентов. Ифрианцы бесстрашны и, как я сильно подозреваю, гораздо честнее людей. Но ведь такое сравнение — еще очень слабый комплимент, nie? Нас могли подслушать и… понимаешь, Хирхарук признал, что даже он не может с точностью предсказать, какова будет реакция некоторых из членов экипажа. Он изо всех сил старался, чтобы все они были из его собственного чота, но не вышло. — На языке планха это слово обозначает основную общественную единицу, большую, чем племя, меньшую, чем нация, а по своим культурным и религиозным характеристикам не имеющую земных аналогов. — Некоторые здесь вообще не принадлежат ни к одному чоту, они — из совсем других общественных систем. У ифрианцев этого добра не меньше, чем в Содружестве, а пожалуй, и больше, техника не успела еще подравнять различия.

Звякнула кофеварка. Койя встала, налила себе чашку, вернулась на место и отпила глоток. Эти теплота и аромат придавали бесконечному космосу какое-то подобие уюта.

— Нам предстоял долгий путь, — продолжил торговец, — и уйма шныряния из стороны в сторону, пока мы не найдем то, что, возможно, является целью всего этого предприятия. А тем временем Хирхарук — и я, в меру скромных сил своих и возможностей — прощупывали этих членов экипажа, которые не из Ржаных Полей, начали их немного понимать и… хоккей, он считает, что им можно доверять, вне зависимости от того, каким образом обнаружится правда и какой она будет. А теперь, как тебе уже известно, мы обнаружили объект, который вполне может оказаться маленькой, простой и легкой разгадкой всей этой загадки.

— Что такого уж маленького в сверхновой? — с вызовом спросила Койя. — Даже если она потухшая.

— Когда мне задают вопрос, каково быть таким старым, как я, — несколько неопределенно ответствовал ван Рийн, — я обычно отвечаю: «Не так уж и плохо, если принять во внимание альтернативу». Ласточка, да здесь такая альтернатива, что рядом с ней история с шеннами — детские игрушки.

Койя чуть не расплескала кофе. Она была еще подростком, когда всех всколыхнула сенсация — что в Торгово-техническую Лигу проникли агенты чужой расы, обитающей вне пределов господства Технической цивилизации и испытывающей к людям смертельную вражду, что едва удалось избежать войны и что главными спасителями являются ее дедушка и команда корабля с названием «Через пень-колоду». В тот день Дэвиду Фолкейну было присвоено — без оповещения — звание бога (второй степени). Она иногда задумывалась, догадывается ли он об этом, а если да, то знает ли, что позднее, когда она уже повзрослела, их случайные совместные прогулки ничуть не лишили прежнего бога этого звания, разве что добавили ему некоторые человеческие черточки.

— Ты что, догадалась, что мы ищем остатки сверхновой? — подозрительно прищурился ван Рийн.

— Ты поручил мне изучить эту проблему, а вскоре объявил о своих планах отправиться на «развлекательную прогулку». — Койя старалась говорить как можно суше. — Связать одно с другим было совсем не трудно.

— И ты догадываешься, с чего это мне потребовался белый карлик или там черная дыра вместо хорошего стакана красного вина?

У Койи слегка застучало в ушах.

— Да, пожалуй, я и это сообразила. — «И думаю, что Дэвид вполне мог догадаться об этом раньше любого из нас, лет десять тому назад. Когда ты, дедушка, попросил меня потихоньку воспользоваться…»

…банками данных и компьютерами лунного Астроцентра, где она работала. Ван Рийн дал тогда типично ванрийновское загадочное объяснение: «Вполне возможно, что за всем этим прячется вполне приличный шматок прибыли, и лучше бы никто не совал туда своего носа — мой собственный достаточно велик». В тот раз Койя совсем не осуждала его за скрытность — все законы Лиги рушились на глазах, конкуренция становилась не фигурально, а буквально жестокой, а правительства рычали уже не только на капиталистов, но и друг на друга. Пакс Меркаториа[4] приближался к концу, и, хотя Койя никогда не одобряла его полностью, будущее начинало ее пугать.

Поставленная задача оказалась достаточно интересной, чтобы заглушить все страхи. Можно бы подумать, что такие невообразимой мощи события, как самоубийства гигантских звезд — то есть вспышки сверхновых, которые превосходят по яркости миллиарды обычных звезд, — происходят редко, но это далеко не так. В одной нашей Галактике количество трупов подобных самоубийц — в различных стадиях разложения, как-то: белые карлики, нейтронные звезды, странненькие штуки, именуемые черными дырами, — превышает по самым скромным оценкам пятьдесят миллионов. Только вот раскинулись спиральные рукава этой галактики на добрую сотню тысяч световых лет, и шансы найти в столь необъятных просторах объект размером с маленькую планету, излучающий на уровне того самого трупа, а то и не излучающий вовсе, фактически равны нулю.

(Не сочтите, пожалуйста, все эти аналогии с биологической смертью и разложением чем-то вроде некрофилии. Смерть ложится в основание новой жизни, верно служит делу эволюции. Со своей стороны, сверхновые, соединяющие атомы в пекле термоядерного синтеза, а затем, при последнем своем вздохе, швыряющие их в пространство, дали нам все тяжелые элементы, многие из которых жизненно важны для наших миров и для наших тел.)

Насколько известно, никто к таким поискам даже толком и не приступал. У ученых и других дел было по горло, а тем временем гора пришла к Магомету. За короткое время произошло столько вспышек сверхновых, что желающим изучать эти процессы хватит работы до самой смерти. Эпсилон Возничего, Сириус-В и Валендерей — только самые известные случаи.

Работая в Астроцентре, Койя могла мгновенно получить любые сведения о звездах нашей части Вселенной, когда-либо собранные Технической цивилизацией. Имея распределение недавних сверхновых, а также данные по звездам иных классов, по пыли, газу, радиации и магнетизму, по их концентрациям и временным производным этих концентраций, вполне возможно — при помощи хорошо разработанных космологических теорий — с разумной точностью рассчитать распределение неоткрытых темных гигантов в радиусе сотен парсеков.

Задача, конечно же, далеко не простая, для разрешения ее даже лучшим из самопрограммирующихся компьютеров требуется непрерывное руководство со стороны высококвалифицированного софонта. Да и ответы получаются весьма неопределенные, даже в относительно крохотной области, ограничивающей их применимость. В лучшем случае вы узнаете, что с довольно заметной вероятностью (но далеко, далеко не наверняка) объект данного типа существует на таком-то и таком-то расстоянии от вас и скорее всего — в таком-то (тоже сомнительном) направлении.

Но этого достаточно. Имея терпение и деньги, чтобы организовать поиски на тропе, указанной уравнениями, вы в конце концов найдете интересующее вас тело.

Вообще-то Койя была уверена, что до ван Рийна никто не интересовался этой проблемой. Однако в электронной памяти Астроцентра хранятся сведения о том, кто и когда пользовался каждой конкретной программой. Цель такой регистрации — избежать повторения уже выполненной работы, и это очень важно в эпоху, когда никто не способен следить за всей литературой по самой даже узкой специальности. Без всякой нужды, а просто по привычке Койя вызвала соответствующую информацию, и…

«…выяснила, что десять лет назад Дэвид узнавал в точности то же самое, что ты, дедушка, сейчас. Но он не сказал тебе этого, не сказал, куда он и его партнеры отправились потом, вообще ничего не сказал. — И снова боль: — и мне не сказал. А я ничего не сказала тебе. Вместо этого я навязалась в этот поход, а перед вылетом отправила Дэвиду письмо, сообщила ему все, что знаю и о чем догадываюсь».

И снова решимость: «Ну хорошо, Ник ван Рийн! Ты вот все жалуешься, какая теперь молодежь шибко уж моральная? Посмотрим, как тебе понравится обнаружить, что с тобой играют краплеными картами».

Но как можно ненавидеть этого старика, который тебя любит?

— Ты о какой альтернативе? — прошептала Койя.

— Какой? — Пожимая плечами, он напоминал гору, стряхивающую с себя лавину. — Очень простую. Если мы не найдем сверхновую-пенсионерку, используемую по методике оригинальной, как ковыряние в носу, значит, мы столкнулись с неизвестной цивилизацией, имеющей среди нас своих агентов, примерно как в случае с Датиной, только эта обладает такой техникой, что нам впору закричать: «Папочка, папочка, в этом шкафу сидит бука!» — Лицо ван Рийна приобрело необычное для него хмурое выражение. — И он действительно там сидит, этот самый бука.

У Койи похолодело в груди.

— «Суперметаллы»?

— А кто же еще? — Старик сделал большой глоток пива. — Ха, так ты догадалась, что это «Суперметаллы» заставили меня замельтешиться?

Койя допила кофе; звук поставленной на блюдце чашки показался неожиданно громким.

— Да, — сказала она отрешенным голосом. — У меня же было очень много времени для раздумий о цели твоей экспедиции.

— Да, девочка, веселенькая головоломка, причем это наши головы рискуют быть проломленными.

— Принимая во внимание очень специфический характер системы из сверхновой и ее спутника, которая, по твоему мнению, должна находиться где-то в окрестностях Солнца и положение которой ты попросил меня вычислить — принимая во внимание это, а также деятельность «Суперметаллов», я, конечно же, пришла к некоторым заключениям.

— А ты приняла во внимание, что «Суперметаллы» не только темнят — это их полное право, — но, кроме того, не желают вступать в Лигу?

— И это тоже.

— Все верно. Хотя в наши дни выгоды, даваемые членством в Лиге, далеко не так велики, как прежде, но даже они перевешивают утрату крохотной части анатомии.

— Ты хотел сказать «автономии»?

— Скорее всего. Задумался, наверное, о женщинах. Долгое воздержание… Но у тебя никогда не бывает нечистых мыслей. — Ван Рийну хватило такта не смотреть все это время на внучку и сразу же вернуться к деловому тону. — Ты язычница, так что ты просто надейся, а я буду молиться, чтобы суперметаллы, которыми торгуют «Суперметаллы», имели своим источником плавильную печь, управляемую одним только Господом Богом.

Как считается, первородным элементом, с которого началось творение, является водород-1, один-единственный протон, сопровождаемый одним-единственным электроном; даже и теперь его во Вселенной гораздо больше, чем всех остальных элементов, вместе взятых. Огромные массы водорода собирались в шары, которые разогревались сжатием до такой степени, что вспыхивала термоядерная реакция. Атомы сливались, образовывали более тяжелые элементы. Новые, сверхновые и — что не настолько живописно, но еще более важно — меньшие звезды, выбрасывающие газ, проходя стадию красных гигантов — рассеивали эти элементы по пространству, откуда те и попадали в следующее поколение звезд. Заодно появлялись планеты, жизнь, самоосознание.

Радиоактивные изотопы есть у всех элементов Периодической системы, а начиная с полония (атомный номер восемьдесят четыре) стабильных изотопов и вообще нет. Упакованные в большом количестве, протоны порождают такие силы отталкивания, что силы притяжения не могут бороться с ними вечно. Рано или поздно атомы эти ломаются, причем вероятность их разрушения — или, пользуясь другой терминологией, период полу распада — зависит от конкретных деталей структуры. Но в среднем можно сказать, что чем больше атомный номер, тем меньше стабильность.

Самые первые исследователи считали, что естественные семейства заканчиваются на уране — если более тяжелые атомы даже когда-нибудь и существовали, они давным-давно вымерли. Нептуний, плутоний и все прочее в этом роде нужно изготавливать искусственно. Позднее следы этих элементов были найдены и в природе, но только следы и только тех, чьи атомный номера не превосходят сотни. Создание новых веществ становилось все более и более трудным делом — из-за все более сильного отталкивания протонов, а также из-за того, что очень тяжелые атомы жили очень недолго. Мало кто из ученых надеялся, что когда-нибудь будет достигнут номер сто двадцать.

Но ведь управление гравитацией, путешествия со скоростью больше световой — этого тоже почти никто не ожидал. Вселенная и больше, и сложнее, чем мозг любого ученого, или даже всех их, вместе взятых. Уже в те незапамятные дни был предсказан факт, что с какого-то номера ядра становятся более устойчивыми. В Периодической таблице есть «островок стабильности», ограниченный с ближней стороны почти фантомными, крайне недолго живущими элементами вроде сто двенадцатого и сто тринадцатого, а на дальней — еще более неустойчивыми сто двадцать третьим, четвертым и так далее, до следующего «островка», существование которого теория предсказывает, но практика если и достигла, то лишь в бесконечно малом масштабе.

До первого-то не доплыть. Здесь нет удобных промежуточных ступеней, вроде лежащего между ураном и плутонием нептуния, за сотым номером время жизни в несколько часов — мафусаилов век, обычно оно измеряется секундами или даже долями секунды. Ядра приходится изготавливать грубой силой, вбивая один атом в другой достаточно сильно, чтобы он не отскочил, но в то же время достаточно нежно, чтобы мишень не разлетелась в клочья.

Получение нескольких микрограммов сто четырнадцатого, скажем, элемента (экаплатины) было триумфом экспериментаторов — триумфом чисто научным, не имевшим ни малейшего практического значения.

А инженеры облизывались. Экаплатина не была, конечно же, стабильной, но один из ее изотопов имел период полураспада порядка четверти миллиона лет — более чем достаточно для любых объектов, изготавливаемых смертными существами, и активность его была достаточно слаба, чтобы не требовать каких-либо особых предосторожностей. Блестящий белый металл имел высокую плотность (31,7), высокую точку плавления (около 4700 °C), не был токсичным, обладал высокой прочностью, твердостью и химической устойчивостью. Чтобы растворить экаплатину, ее нужно предварительно перетереть в пыль, а затем обработать смесью фтористого водорода и фтора при температуре в двести пятьдесят градусов.

Сплавы экаплатины обладают спектром свойств, о которых инженеры даже и мечтать прежде не решались. А в чистом виде она являлась катализатором, приближающимся по своему могуществу чуть ли не к философскому камню.

После открытия Сатаны начались разговоры о крупномасштабном изготовлении этого чудо-металла, но расчеты быстро потушили всякую искорку надежды. Спроектированным заводам потребовались моря воды и вся атмосфера для охлаждения, целые континенты для захоронения отходов — и только тогда выход специальных изотопов начинал измеряться тоннами. Но и эти изотопы принадлежали элементам ниже сотого — даже на Сатане существующая технология не могла управляться с энергиями, требуемыми для создания за разумное время тонны экаплатины, а даже и будь это возможным, стоимость металла оказалась бы недостижимо огромной.

Инженерам осталось только вздыхать — пока не появилась новая компания, предлагавшая суперметаллы хочешь — килограммами, хочешь — целыми кораблями, по ценам, может, и высоким, но разумным. Источник снабжения не раскрывался. Правительство и Совет Лиги зябко поежились, припомнив шеннов.

Цинтианка по имени Цо Ю спокойно объяснила, что представляемая ею организация разработала новый технологический процесс, который она предпочитает не патентовать, а оставить полной своей собственностью. Предварительно были открыты новые законы природы, но «Суперметаллы» не считают себя обязанными публиковать результаты этих исследований. Пусть другие ученые попотеют. Ровно так же компания не желала ни вступать в Лигу, ни поставить себя под юрисдикцию какого-либо из правительств. Если некоторые из последних откажут в лицензии, запретят торговлю на своей территории — и ради Бога, найдется достаточно таких, которые разрешат.

Прошло три года, и начали появляться вещи и приборы, сулившие не меньший технический переворот, чем вызванные когда-то транзистором, термоядерным конвертером или антигравитационным генератором. А тем временем целая орда следователей и шпионов, государственных и частных, лезла от отчаяния на стенку.

Команды, доставлявшие груз, и агенты, торговавшие им, были весьма пестрой компанией, составленной чуть ли не из всех известных разумных племен. Довольно большой процент этих софонтов происходил из отсталых миров вроде Диомеды, Бодана или Икрананки, родиной некоторых были полузаброшенные колонии, например Лохланн (люди) или Катавраяннис (цинтианцы). Понять было не трудно — существа, обязанные «Суперметаллам» своим образованием, возможностью улучшить свою жизнь, а также возможностью помочь близким, оставшимся дома, должны относиться к этой щедрой компании с очень высокой лояльностью. Было также достаточное количество работников, набранных по высокоразвитым мирам и способных на равных общаться с администраторами Лиги.

Все это мало напоминало ситуацию с Датиной. Во всех случаях, когда удавалось проследить прошлую жизнь одного из работников компании, жизнь эта оказывалась вполне нормальной до самого момента, как он (она, оно, они…) был завербован «Суперметаллами» — да и потом в ней не наблюдалось ничего ненормального. На заданный в лоб вопрос такое существо неизменно отвечало, что оно и само не знает, ни где расположен завод, ни как он действует, ни кто его владельцы. Оно (он, она…) просто выполняет хорошо оплачиваемую работу для хорошей, simpatico, организации. Судя по всему, они говорили правду.

(«А вот лично мне кажется, — сказал ван Рийн, — что кое-кого из них похищали, накачивали наркотиками, пытаясь что-нибудь узнать, а затем убивали. Я бы никогда такого не предположил, если бы не точный факт — исчезло несколько сотрудников „Суперметаллов“. А к тому же… тем временем как детки вроде тебя, Койя, становятся шибко щепетильными, компании и правительства вконец звереют». «Второе — одна из причин первого», — гордо ответствовала Койя.)

Организованная за транспортными судами слежка показала, что они получают товар в открытом космосе, в заранее оговоренных точках встречи. Три-четыре меньших, скоростных и маневренных корабля передавали свой груз торговцу, а затем ускользали в самых неожиданных направлениях, используя все известные способы ухода от преследования — плюс маневры, которые Лига считала прежде своим собственным секретом. Как можно понять, они прекращали броски и метания, только окончательно убедившись, что стряхнули космических ищеек со своего хвоста.

Правительства и компании извели уйму денег, пытаясь повторить совершенные «Суперметаллами» открытия, однако дело не клеилось. Появилось и росло убеждение, что здесь скорее всего замешана культура, ушедшая от Технической вперед не меньше, чем последняя — от неолитической. Но зачем тогда это тайное вторжение?

— Странно, — заметила Койя, — что никому, кроме тебя, не пришла в голову сверхновая, естественная же альтернатива.

— Прошло только три года, — пожал плечами ван Рийн, — а началось все по мелочам. Да и сейчас их бизнес невелик. Ничего такого уж кричащего и размашистого, просто каждый год поставляется несколько килотонн очень полезного материала, который станет еще полезнее, когда мы получше изучим его свойства. А людям и без этой истории есть над чем поломать голову — везде загадки, непонятности и что тебе угодно. Не забывай к тому же, что я препадло… dooden ondergang, этот английский!.. предполагаю нечто с точки зрения астрономии крайне невероятное. Спроси ты кого из своих коллег, он бы сразу сказал, что такое невозможно. А по здравом размышлении — если у него есть хоть капля здравого смысла — пригласил бы тебя в гости, малость выпить. Несомненно, — добавил торговец, тщательно выколачивая трубку, — в конце концов кто-нибудь что-нибудь сообразит и натравит компьютер на задачу: возможна ли такая штука, а если да, то где ее искать?

Как бы там ни было, — задумчиво погладил он свою бородку, — не думаю я, чтобы такое случилось скоро. Понимаешь, большинству на все это начхать, они покупают, что есть на рынке, не вникая особенно, откуда взялся товар и что бы это могло значить. К тому же «Суперметаллы» совсем не гоняются за рекламой, они используют прямые связи, а те политики, которые обеспокоились ситуацией, тоже не хотят никакого шума — крупный скандал легко выйдет из-под контроля, а это может обернуться потерей голосов на выборах, или доходов, или еще там чего.

— И все равно, — возразила Койя, — многие умные головы обеспокоены, и количество обеспокоенных растет пропорционально количеству ввезенных суперметаллов.

— Ja, только на чьих плечах эти самые головы? Считай, все они принадлежат администраторам корпораций, политикам, ученым, военным и — ну вот, теперь придется отмывать рот «Дженевером» — бюрократам. То есть кабинетным крысам. Если они и пересекают пространство, то уютными пассажирскими лайнерами, и приземляются обязательно в обжитых городах, где из всех нерешенных проблем осталась одна — как бы найти такой ресторан, где тебя не обдерут как липку.

Я же начал с разведывательных полетов, да и потом, после основания «Пряностей и напитков», мотался по малоисследованным районам и дальше, разбираясь с неувязками и неполадками, так что смело могу назвать себя настоящим космонавтом. А космонавт, он шкурой своей чувствует, что Господь всегда готов подкинуть нам какую-нибудь неожиданность, то ли чтобы не слишком заносились, то ли просто смеху для. Сидя в конторском кресле, такого не поймешь, а вот для меня вполне естественно было задаться вопросом — какой кукиш показал теоретикам наш Всевышний на этот раз?

Масса звезды осталась огромной, но по размерам она была примерно с Землю и продолжала съеживаться; через миллионы лет наступит момент, когда даже свет не сможет преодолеть ее тяготения, во Вселенной станет на одну точку абсолютной черноты и непостижимости больше. Процесс этот едва начался — по прикидкам Койи вспышка произошла около пятисот тысячелетий назад — и гигант, становящийся карликом, продолжал светиться, в видимом спектре — еле заметно, в рентгеновском и гамма — ослепительно ярко. Ярко в том смысле, что каждый квадратный сантиметр его поверхности посылал в пространство целый шквал жестких фотонов, однако эта самая поверхность была настолько мала, что в итоге получалась — по космическим, конечно, масштабам — жалкая искорка, различимая только совсем вблизи, на расстоянии не больше нескольких парсеков.

Установленный на максимальное фотоусиление экран показывал тусклую белую крупинку; тысячекратно усиленный блеск окружавших ее звезд слепил глаза, и Койя отвернулась к деловито собиравшим информацию приборам. Корабль отключил гипердрайв, и теперь его заполняли шорох и пульсирующая дрожь гравитационного двигателя.

— Существование спутника подтвердилось, — сообщил интерком спокойным голосом находившегося на мостике Хирхарука. — Для точного определения координат потребуется большая базовая линия, но по предварительным данным его радиус-вектор порядка сорока — пятидесяти астрономических единиц.

Приборы, способные на таком расстоянии обнаружить искривление светового луча под воздействием субзвездной массы, вызывали у Койи почтительное восхищение. Оборудование, которому позавидует любая лаборатория. Ее мысли перенеслись на деда. «Если уж ты, Гунунг Туан, оплатил все эти игрушки, значит, деньгами тут пахнет и вправду большими».

— Так далеко? — вмешался голос ван Рийна. — Там же холодина, наверное, такая, что задницу отморозишь.

— Иначе невозможно, — объяснила Койя. — Это же была АО, со светимостью в сотню солнечных. Чуть поближе даже от газового сверхгиганта остался бы один металл — что и произошло позднее, во время вспышки.

— Ja, так я и думал, так я, милая, и думал. Только никак не мог предвидеть, что здесь все происходило с таким размахом. Ладно, хватит тащиться на субсветовой скорости; мы не можем тратить попусту целые недели. Хирхарук, переходи на гипер; сначала набери эту самую твою базовую длину, а потом подходи к планетке поближе.

— Гипердрайв в гравитационной яме? — пораженно воскликнула Койя.

— Все хоккей, если у тебя хорошие и хорошо отлаженные двигатели, а уж наши настроены — что твоя скрипка Страдивари. Музыка, маэстро!

Койя покачала головой и взялась за работу — предстояло получать данные при новых условиях движения.

И снова «Джайян» шел на гравах; ван Рийн согласился, что попытка со сверхсветовой скоростью приблизиться к полной тайне, окутанной пеленой невразумительных предположений, сильно смахивает на излишне дорогую форму самоубийства.

Стоя на мостике между Хирхаруком и своим дедушкой, Койя глядела на заполнявшие целую переборку шкалы приборов и дисплеи, словно они могли сказать ей больше, чем изображение неба на экране. И приборы могли бы — умей она пользоваться ифрианской аппаратурой, заменявшей на этом корабле привычную, земную.

— Данные продолжают поступать, — заговорил пристроившийся на насесте Хирхарук. — До оптического контакта осталось не больше часа.

— Ага, — кивнул ван Рийн. — Надо, пожалуй, изготовить команду.

— Экипаж изготовится мгновенно, по первому сигналу. Пусть отводят душу, как хотят, для некоторых из нас этот день может стать последним. — Из интеркома доносилась мелодия, непохожая ни на что земное. Пение струн, неровный пульс барабанов и визг флейт рассказывали о кружащих в небе охотниках…

Сердце Койи сжалось от ужаса.

— Но вы же не собираетесь воевать!

— Не бойся, — улыбнулся ван Рийн. — Самая обыкновенная предосторожность.

— Вы не должны этого делать, ни в коем случае!

— Почему «не должны», если встретим там этих ребят и они начнут что-нибудь такое устраивать?

Койя попыталась что-то сказать, но не смогла. «Я не могу ему признаться, — подумала она в отчаянии. — Ну как я могу сказать, что там, возможно, люди Дэвида?»

— Во всяком случае мы убедились, — заметил Хирхарук, — что «Суперметаллы» — не уинна чужой цивилизации. — У Койи звенело в голове, она смутно припомнила, как во время посещения Ифри ей показывали уинну. Нечто вроде большой вуали, она использовалась для маскировки, чтобы не умеющая летать дичь приняла охотника за плывущий в небе клочок тумана. Из этого вполне практического применения вырос сказочно прекрасный воздушный танец и… «и я смотрела, и думала, вот нашли мы чудо, может быть, уникальное даже для полной чудес Галактики… а потом все запуталось, стало каким-то безобразным, и, Дэвид, что же нам делать?»

— Мы не совсем еще уверены, — услышала она голос ван Рийна. — Возможно, наша находка случайна, или планета — совсем не то, за что мы ее принимаем. Нужно сунуть нос и посмотреть и надеяться, что нам не врежут по этому самому носу.

— Там действуют ядерные установки, — заметил Хирхарук. — По нейтрино видно. А что же это может быть еще, если не база и космические корабли?

Ван Рийн сцепил руки за спиной и прошелся по мостику, гулко бухая ногами по голой палубе.

— А что мы можем угадать заранее? Знаешь поговорку «Предупрежден — вооружен»? Вот мне и хотелось бы быть вооруженным на любой случай — и ножом, и бластером, и пулеметом, и самонаводящейся ракетой — легонькой такой, на мегатонну, не больше.

— Масса планеты… — Хирхарук справился по приборам и назвал число, соответствовавшее приблизительно Сатурну.

— Не больше? — удивился ван Рийн.

— Прежде было больше, — услышала Койя свой голос. Сейчас в ней говорил ученый, в то время как сердце девушки билось в отчаянии, словно дичь, попавшая в сеть упавшего с неба охотника. — Газовый гигант, приближавшийся по размерам к малой звезде. Сверхновая снесла большую часть этой массы — нельзя даже сказать, что она испарила газы, у нас и слов подходящих нет для того, что там происходило, — в результате чего осталось голое ядро, железоникелевое с примесью более тяжелых элементов.

Она остановилась, заметив на себе напряженный взгляд желтых глаз Хирхарука; по всей видимости, теоретические основы экспедиции не были известны капитану, для него слова Койи не звучали банально. И он заинтересовался. Если оказать ему услугу, объяснив все это простыми словами, тогда потом, возможно…

Дальше Койя обращалась прямо к ифрианцу:

— Конечно же, после удаления верхних слоев давление на ядро ослабло, и оно взорвалось, переходя в новое фазовое состояние. При этом планета лишилась последних остатков атмосферы; не исключено, что одновременно было выброшено и большое количество твердого вещества. Так что нужно приглядывать за метеоритами.

— Это делается автоматически, — успокоил ее Хирхарук. — Интересно другое: откуда вообще взялась эта планета? Меня учили, что у гигантских звезд, способных стать сверхновыми, планет не бывает.

— Да, — заметил ван Рийн, — и астрономы все еще чешут затылки по поводу Бетельгейзе.

— Но в этом случае, — продолжила Койя свои объяснения, — все значительно проще. Действительно, как правило, массивные звезды не допускают образования планетных систем, у них не те параметры гравитационного поля. В то же время гигант может быть одним из компонентов двойной звезды, причем различие между партнерами бывает весьма значительным. Поэтому, когда меня навели на мысль, что такое может случиться, я написала программу, которая исследовала гипотезу во всех деталях и подтвердила, что да, при определенных условиях возможно образование двойной, у которой одна из составляющих — крупная звезда, а другая — планета, превосходящая по массе Юпитер. После обратного экстраполирования вещей вроде движения пыли и газа, изменений галактического магнитного поля и тому подобного оказалось, что такая пара может существовать как раз в этих местах.

«У тебя был ключ, появление суперметаллов. — Взгляд Койи скользнул по изрытому морщинами лицу торговца. — А Дэвид до всего догадался сам». Перед ее глазами встало лицо с коротким носом и насмешливыми ярко-синими глазами.

«А может быть, Дэвид здесь и ни при чем. Может, это просто совпадение. Бог моего дедушки, Ты, в кого я не верю, сделай, пожалуйста, чтобы это было совпадение. И пусть эти корабли, к которым мы приближаемся, принадлежат мирным шахтерам, а не великой и ужасной Старшей Расе».

Только она знала, что молитва останется без ответа. И что ни ван Рийн, ни Хирхарук совсем не убеждены в мирности этих шахтеров.

— Я уверена, капитан, что вы слышали все это и прежде, однако позвольте мне еще раз кратко изложить общий ход процесса. При вспышке сверхновой испускаются нейтроны в количестве, которое я могу назвать, но не могу осознать, охватить разумом. И в огромном диапазоне энергий. То же самое относится и к прочим частицам, и к фотонам. А при таких условиях должна произойти любая возможная реакция.

Само собой, начальные материалы, скорость реакций, выходы — да любой параметр меняется от случая к случаю. Тяжелые ядра, например актиноиды, составляют очень малую долю общего выхода, а суперметаллы — еще на порядки меньшую. И они так рассеиваются в пространстве, что практически исчезают. Ни одна из образующихся впоследствии звезд и планет не получает их в количестве, которое можно было бы обнаружить даже точными приборами.

Но вот в данном случае имелся компаньон планетной массы, превратившийся в металлический шар. Нет смысла даже строить догадки, сколько квинтиллионов тонн выброшенных звездой раскаленных газов пронеслось над этим шаром. Часть их растворилась в расплавленном металле поверхности, часть могла осесть на ней сверху, и особенно задерживались именно суперметаллы, из-за их высокой температуры конденсации.

Да, суперметаллы составляли крохотную часть выхода, да, планета уловила лишь крохотную их часть. Но чему равна эта крохотная часть? Миллиардам тонн? Причем извлекать эти металлы, имея современную технику, совсем не трудно, а вполне возможно, потому что значительная часть их просто лежит в чистом виде. Они радиоактивны, так что нужно проявлять осторожность, особенно в том, что касается короткоживущих вторичных элементов, кроме того, значительная часть этих сокровищ успела уже распасться. Но все равно осталось больше, чем наша крохотная цивилизация сумеет потребить до самого своего конца. Это какой же гений до такого додумался!

Койя почувствовала пристальный взгляд ван Рийна. Старый торговец не расхаживал больше по мостику, а стоял неподвижно, громоздкий и волосатый, как тролль, и задумчиво подергивал свою бороду.

Ее спас резкий свист; из интеркома посыпались слова на планха. Хирхарук отозвался серией коротких фраз — Койя не понимала, что говорит капитан, но видела, как он напрягся.

— Что там такое? — шепотом спросила она, подойдя к ван Рийну. — Ты понимаешь, о чем это они?

— Ja, и очень хорошо, лучше, чем когда поют в опере. Детекторы обнаружили три корабля, которые снялись с орбит вокруг планеты и пошли нам наперехват. Другие корабли остались, где были. Все ясно: те — грузовые суда, а эти, которые идут сюда, — боевые.

Даже при максимальном увеличении планета суперметаллов выглядела еще неказистее, чем исчезнувший сейчас из виду труп сверхновой. Просто на фоне созвездий висел маленький, тускло поблескивающий шарик. «И все равно, — подумала Койя, — там целый мир».

Конечно же, это не гладкая сфера, там должны быть горы и равнины, ущелья и хребты, и пропасти. Обрывы, чья мрачная поверхность сверкает искрами золота, и низменности, куда сползают ртутные ледники. Должно иметься внутреннее тепло и подземные толчки, сотрясающие стальную почву, и вулканы, извергающие пламя и радиоактивный пепел. Навеки бесплодная, эта планета должна, однако, жить своей собственной жизнью.

Ступал ли Дэвид Фолкейн на эту землю? Если был здесь, то да, уж это — совершенно ясно. Весело ругая местное тяготение, в пять или шесть раз превосходящее земное, но все равно шел, какие бы смертельные опасности ни таились тут в каждом темном углу. Естественно, все эти углы нужно осмотреть — тем, кто решится добывать здесь металлы, придется потратить много лет и, без всякого сомнения, жизней на разведку и исследование, на конструирование, испытание и переделку техники… но Дэвида это уже не будет касаться. Он — не тягловый мерин, а скакун. Он сделал свое открытие, сообщил о нем каким-то избранным для этого существам, возможно — помог им собрать первоначальный капитал и рекрутировать представителей расы, наиболее приспособленной к жизни при высоком тяготении, а затем отправился дальше, к новым приключениям. А может быть — заглянул в Галактическое Содружество и пригласил Койю Коньон потанцевать.

— Ийян уэрилл-лл ча куеглан. Слова из интеркома и ответная фраза Хирхарука вернули ее к действительности.

— Что?

— Тсс-с, — отмахнулся ван Рийн, он чуть наклонил вбок голову и напряженно вслушивался. — Веселенькие, доложу тебе, дела.

— Приборы показывают, что один из этих кораблей примерно равен нашему, — объяснил Хирхарук. — Два других поменьше, но они идут строем, позволяющим максимально использовать огневую мощь. И если эта мощь пропорциональна размерам — а тут нет причин сомневаться, — то перед нами сильно превосходящий противник. К тому же они не просто хотят выгнать нас отсюда — и строй, и траектории рассчитаны так, чтобы помешать нам уйти.

— А можно некоторые подробности?.. Нет, подождите. — Ван Рийн развернулся к Койе: — Ласточка, ты ведь сделала уйму отсчетов по этой звезде, а вот этот терминал можно переключить на компьютер, с которым ты работала. Нанимая у ифрианцев корабль, я заказал программу перевода английского языка, арабских цифр, метрических единиц и какой уж там хренью ты пользуешься — программу перевода всего этого на планха и обратно. Можешь ты посчитать для нас кое-что, и в темпе? — Тяжелая пятерня, дружелюбно шлепнувшая девушку по плечу, чуть не сшибла ее с ног. — Знаю, что можешь. Я помню, — добавил он тихо и почти задумчиво, — твою бабушку.

Во рту Койи пересохло, ее ладони покрылись потом, в ушах гулко стучало. Она подумала о Дэвиде Фолкейне и сказала:

— Да. Что нужно рассчитать?

— В первую очередь — структуру гравитационного поля, и чего можно ожидать при различных его интенсивностях. Плюс радиация, электромагнетизм, все прочее, что ты успеешь запрограммировать. Но против этих штук мы защищены, и довольно прилично, так что не слишком расстраивайся, если с ними не будет особой точности. И не отвлекайся на посторонние разговоры, ничего тут не слушай, а работай… Вот же зараза! — Интерком снова заговорил. — Легки на помине.

По-видимому, командир встречающего отряда послал вызов в стандартном диапазоне. На экране появилось изображение; Адзель! — чуть не вскрикнула пораженная Койя.

Нет… конечно, нет… это была голова воданита, но не того милого дракона, который катал ее маленькую на спине, а потом, когда Койя подросла, серьезно, терпеливо втолковывал ей свой буддизм. На заднем плане виднелись икрананец, лицом похожий на ворона, и человек в одежде какой-то из колоний, какой именно — Койя не понимала.

— Приветствую вас, — задвигались толстые, словно резиновые, губы. — Я — коммодор Нади. — По-английски коммодор говорил вполне прилично, а роскошный бас его голоса проникал буквально до костей.

— Коммодор какого флота? — громыхнул ван Рийн, сунув нос прямо в сканер.

— Кхо, я узнаю вас, мастер ван Рийн. — На мгновение опешивший Нади быстро собрался и говорил твердо, уверенно. — Какая неожиданная честь, что вы лично навестили наше скромное предприятие.

— А предприятие это — «Суперметаллы», nie?

— Ну конечно же, вы угадали, даже сомневаться в этом было бы невежливо.

Заложенная за спину рука ван Рийна раздраженно взлетела вверх, и Койя послушно уселась перед терминалом. Хирхарук на своем насесте выглядел совершенно невозмутимо и слегка обмахивался крыльями. Ифрианская музыка стихла; теперь из интеркома доносились шелест и негромкий шепот.

Ван Рийн продолжал беседовать с Нади; довольно простая и рутинная для Койи работа не мешала ей слушать.

— Понимаете, коммодор, сидел я сидел, не обремененный никакими делами одинокий старик, которому и поговорить-то не с кем, разве что вот внучка зайдет попросить чего-нибудь, и у меня была уйма времени, чтобы думать — это, конечно, не так приятно, как пить, но думать можно и в одиночку, и по почкам это бьет не так крепко, а голова наутро болит всего чуть сильнее, чем после пьянки. Вот я и подумал — а что, если суперметаллы получаются не в производственном процессе, который мы представить себе не можем, а в природном и, возможно, в таком, о котором мы кое-что знаем? А тогда это должна быть вспышка сверхновой. Правда, сверхновая расшвыривает все по пространству, а суперметаллов так мало, что они пропадают. Если только у этой сверхновой нет спутника, который их уловит.

— Примите, пожалуйста, глубочайшее мое уважение. Возможно, ваша прозорливость подсказала вам заодно, кто стоит за нашим предприятием?

— Ja, я могу сказать прямо, и ничуть не боясь ошибиться, кто такие эти ваши предприятели. Мелкие, как рыбки уклейки, дельцы, по большей части — из бедных и малоразвитых общин, наскребли кое-какие гроши, сложили их вместе и образовали консорциум. Нетрудно понять и секретность — если станет известно, какая тут сокровищница, мощные компании сразу выкинут вас и возьмутся за дело сами. А любой суд они купят с потрохами на свои карманные деньги, так что туда и обращаться не стоит. Поэтому вы до последней возможности будете хранить все в тайне. В конечном итоге кто-нибудь обязательно повторит мой шерлок-холмсовский номер. Но, дай вам еще несколько лет спокойной жизни, вы получите несколько гага-кредитов чистой прибыли; возможно, вы разбогатеете даже настолько, что сумеете защитить свою собственность.

Койя почти увидела этих безвестных старателей — на орбитальных станциях, на кораблях, на кладбищенски безжизненной планете, где роботы вгрызались в руду и управляли обогатительными фабриками, а живые существа стояли свои вахты, превозмогая мрак, и холод, и страшную тяжесть, и радиацию, и прочие бессчетные опасности экамира.

— Вот потому-то, мастер и капитан, мы и обзавелись этими боевыми кораблями.

— Но вы же не думаете, — невинно заметил ван Рийн, — что я притащил свою драгоценную тушу в такую даль и забыл при этом оставить записку, которую прочтут, если я не поспею на розыгрыш кубка Микронезии?

— Честно говоря, мастер, я именно так и думаю. Потенциальный выигрыш был достаточно велик, чтобы оправдать практически любой риск, и вне зависимости, ведется ли игра ради денег, или… или ради чего-либо еще. — Он на секунду задумался. — Ну а если такая записка и вправду существует, вы будете хорошим заложником. Узнав, что вы в плену, многие придут в восторг, но у вас ведь есть и союзники; вместе с работниками вашей компании они сделают все возможное. Так что, мастер, капитан и все находящиеся на борту вашего корабля — примите искреннейшие мои извинения. Мы постараемся по возможности скрасить ваше заточение.

— Wat drommel! — От возмущенного вопля ван Рийна вздрогнули переборки. — Он возьмет нас в плен! Это какую же надо иметь наглость?

— Мы вас задерживаем. И не делайте попыток уйти — тогда нам придется открыть огонь.

— А не слишком ли вы размахнулись? Наглость, она до добра не доводит.

— Подумайте сами, мастер. Мы приняли излучение вашего гипердрайва и приготовились заранее. Вам не проскользнуть мимо нас в открытый космос — положение и скорости наших кораблей дают полную гарантию, что один из них обязательно вас перехватит, вступит в бой, а тем временем подойдут и остальные два. — Ван Рийн неохотно кивнул. — Конечно, — продолжал Нади, — можно уйти в сторону звезды — судя по всему, вы умеете использовать гипердрайв при больших полях, чем это обычно делается. Но даже вам не удастся развить в этом направлении большую псевдоскорость — неизбежны разрушения. Мы же пойдем кружным путем — но значительно быстрее, а потому обязательно вас обгоним. Мы рассчитаем конус, в котором должны будут лежать возможные направления вашего выхода в пространство, и снова выстроим заслон, мимо которого вы не пройдете.

— Вам что, и вправду так уж не терпится угостить нас своим домашним пивом?

— Умоляю вас, мастер, сдайтесь без сопротивления. Обращаться с вами будут — по возможности — хорошо, я обещаю вам возмещение убытков, а когда вы будете с нами, попытаюсь объяснить, почему у «Суперметаллов» не было иного выхода.

— Хирхарук, — вздохнул ван Рийн, — поговори-ка ты с этим недоумком, может, у тебя лучше получится. — Возмущенно топоча, он вышел из поля зрения камеры. Капитан взглянул на него с сомнением, однако продолжил ни к чему не приводящий спор с воданитом. Ван Рийн склонился над внучкой. — Ну и как тут дела? — Шепот его звучал не громче пятибалльного ветра.

Койя указала на экран. Все вычисления были вполне обычного для нее типа, а их результаты представлялись в понятном для любого космического капитана виде диаграмм и уравнений эквипотенциальных поверхностей. Бегло просмотрев материалы, ван Рийн кивнул:

— Для начала хватит, — решил он. — Остальное прикинешь по пути.

— Как это — по пути? — испуганно повернулась Койя. — Мы же в западне!

— Это он так считает. А вот я заранее сообразил, что тот, кто сидит на этом сундуке с сокровищами, обязательно поставит охрану, и сторожить будут — что бы я там ни сказал коммодору — не недоумки, а ребята ушлые и хорошо обученные. Вполне способные усадить нас в ту хитрую задницу, в которой мы сейчас сидим. Эрго, я заготовил на такой случай болт с левой резьбой. Но это, — посерьезнел ван Рийн, — было задумано исключительно на случай, если совсем уже припрет. Все может повернуться не так, и тогда мы на том свете. Только лучше уж на том свете, чем в самой очаровательнейшей из тюрем, nie? — (А она так и не могла ничего сказать про Дэвида.) — Говорил же я, что прогулка может оказаться опасной. — Огромная и как перышко легкая рука погладила девушку по голове. — Простите меня, Беатрис и Рамона.

Так звали маму и бабушку Койи.

Ван Рийн резко отвернулся, подошел к так и продолжавшему испытывать долготерпение Нади своей ифрианской гордостью Хирхаруку и что-то сказал — на планха и с пулеметной скоростью. Капитан не раздумывая кивнул, и тут Койя поняла, почему ее дедушка зафрахтовал корабль именно на этой планете. Хирхарук вернулся к беседе с воданитом, а ван Рийн встал к главному пульту и принял управление «Джайяном».

На предельном ускорении корабль рванулся к звезде.

Эту часть пути Койя запомнила плохо. Сперва в их сторону полетели ядерные ракеты, и она увидела вспышки разрывов и подумала, что это — смерть. Однако ван Рийн и Хирхарук выбрали такое направление движения, что за час полета на гравитационных двигателях ни один снаряд не смог набрать относительную скорость, достаточную, чтобы прорвать оборонительный огонь ифрианцев — вот откуда были эти вспышки.

Затем появилась хоть и рискованная, но возможность перейти на гипер. Делать это приходилось медленнее, чем в межзвездной пустоте, однако уже через час остывающий карлик оказался совсем рядом, гравитация возросла и пришлось вернуться в нормальное пространство.

И вот здесь, вместо того чтобы обходить звезду по широкой дуге, корабль пошел прямо на нее, и снова — на предельном ускорении.

Койя была слишком занята работой, чтобы замечать происходящее вокруг. Она производила расчеты, давала рекомендации, временами — когда компенсирующие поля уже не справлялись с огромными ускорениями — бессильно висела на привязных ремнях. Она видела, как разрастается изображение звезды, как оно заполняет весь экран. Она слышала, как стонут под невыносимым напряжением ребра корабля, и всем телом ощущала их мучительную дрожь, она видела, как растут показания счетчиков радиации, и понимала, как близко та грань, за которой никакая медицина не справится с полученной дозой. Она слышала рявканье ван Рийна, флейтовый голос Хирхарука и свист ответов на отдаваемые ими команды, и громкое хлопанье крыльев — неизменно торжествующее, хотя «Джайян» все еще находился в зубах смерти. Но по большей части она просто работала как заведенная, ничего не видя и не слыша.

И так продолжалось много часов, показавшихся годами.

Спасла их только предварительная подготовка — ван Рийн приказал заранее просчитать подобную ситуацию, и результаты этих расчетов хранились в банке данных компьютера; задача Койи сводилась к тому, чтобы вводить числа и функции, соответствовавшие реальному положению вещей, и получать ответы, в соответствии с которыми старый торговец и капитан направляли корабль. Работа захватила ее полностью, вытеснив и страх, и даже мысли о Дэвиде.

Ошеломленный Нади смотрел, как верная, казалось, добыча исчезает с экранов. Сперва он преследовал беглецов на гипердрайве — в пределах разумного риска, — а затем — на гравитационных двигателях. Он подошел к звезде значительно ближе, чем следовало бы, но не имел возможности швырнуть свой корабль еще глубже, по сумасшедшей гиперболе. За все годы пребывания здесь ни ему, ни его товарищам даже в голову не приходило, что кто-нибудь рискнет приблизиться к вращающимся останкам солнца, сиявшего когда-то ярче целой Галактики. Поэтому никто никогда не исследовал такую ситуацию, а чтобы рассчитать ее сейчас, потребовался бы огромный, неподъемный для корабля компьютер и несколько дней времени.

И дело было не в радиации — совсем нетрудно прикинуть, насколько близко может подойти к светилу команда, прикрытая данным количеством защитной брони. Но масса полудюжины солнц, спрессованная в объеме Земли, имеет ошеломляющей силы гравитационное поле, в искривленном этим полем пространстве все законы природы приобретают странный, непривычный характер. Более того, карликовая звезда с фантастической скоростью вращается, порождая релятивистские силы, для описания которых необходимо точно знать все параметры. А еще пульсации типа, наблюдаемого обычно только в пределах атомного ядра, а здесь приобретающие масштаб в миллионы километров…

После того как ифрианский корабль окунулся в эти призрачные, смертельно опасные глубины, Нади утратил всякое представление о дальнейшем ходе событий. Он не мог предугадать, где беглецы вынырнут, где они снова станут доступны наблюдению — и не мог, соответственно, спланировать перехват.

Оставалось лишь надеяться, что они вообще не вынырнут. Корабль, отважившийся на такой маневр — и не в орбитальном к тому же движении, а с работающими двигателями, — не будет разорван в клочья, не упадет на раскаленную поверхность звезды только в случае, если пилот и его компьютеры точно знают, что нужно делать.

Или почти точно. Маневр действительно был до сумасшествия рискованный. Оторвавшись наконец от своего терминала, Койя увидела, как крепко вцепившийся руками в насест Хирхарук торжествующе плещет крыльями и что-то кричит, а ван Рийн молитвенно опустился на колени. Затем был еще метеоритный поток (так ей показалось), сбивший — ударами по защитному полю — их с траектории, и тогда старый торговец яростно потряс в воздухе кулаком, начал было очередное умопомрачительное ругательство, но посмотрел на нее и смолк. Еще позднее, когда произошла очередная неприятность — какое-то непонятное взаимодействие с плазменным облаком, — он подошел к Койе, наклонился и поцеловал ее в лоб.

Они преодолели и рифы, и водовороты, вышли в открытый космос, включили гипердрайв и легли на обратный курс.

Случайности случаются, без них жизнь была бы скучной и даже странной.

«Через пень-колоду», направлявшийся по записке Койи к экамиру, обнаружил «Джайяна», связался с ним, уравнял скорости и пришвартовался. Ван Рийн пригласил вольных торговцев к себе на борт.

После счастливо окончившегося свидания со смертью прошло еще менее суток, да к тому же ифрианцы вообще не любят шумных встреч, так что команда продолжала отдыхать — только Хирхарук счел себя обязанным поприветствовать гостей от имени своего чота. Разбуженная дедушкой Койя проглотила стимулирующую таблетку, оделась и поспешила в зал для полетов, единственное место на корабле, где мог — с относительными удобствами — поместиться Адзель. В этом гулком, полутемном помещении она обняла — насколько хватило рук — дракона, затем Чи Лан, а затем поцеловала Дэвида Фолкейна, заплакала и поцеловала его снова, и не могла уже оторваться.

— Кхе-кхе, — прокашлялся ван Рийн, привлекая к себе внимание. — А к тому же кхо-кхо. Я тут сижу и сижу себе на корме, корму свою до мозолей просиживаю, жду — не дождусь, пока хоть кто-нибудь продрыхнется наконец и отметит со мной это дело, а тут вдруг оказывается, что заявилась ваша мушкетерская троица, и в результате я же сам и должен все таскать. — Торговец указал на собственноручно им накрытый стол, на бутылки и рюмки, блюда хлеба, сыра, колбасы, икры, локса и канубы, посреди которых красовалась ваза с неведомо откуда взявшимися цветами. Звучала негромкая музыка, в соответствии со вкусами хозяина торжества — Моцарт.

— Так вот, по свидетельству поэтов, любовь превозмогает время, чего не скажешь про хорошую пищу, так что расставим эти удовольствия в правильном порядке, nie?

При обычных обстоятельствах Фолкейн бы расхохотался, опрокинул первую заиндевевшую стопку аквавита, за чем последовали бы стакан пива и предложение Койе — попробовать, можно ли танцевать под такую музыку. Но сейчас она почувствовала, как напряглись державшие ее за руку пальцы и услышала такой же напряженный голос:

— Сэр, не могли бы вы сперва сообщить мне, что с вами произошло?

Ван Рийн занялся сигарой. Койя умоляюще взглянула на Адзеля, погладила мех пристроившейся в кресле Чи Лан — и не нашла в себе сил говорить. Ситуацию обрисовал — в нескольких коротких фразах — Хирхарук.

— А-а-а, — ошеломленно выдохнул Фолкейн. — Господи Боже, Койя, так они загнали вас чуть не в самый этот адский котел… — Он отпустил руку девушки и крепко, словно пытаясь защитить, обнял ее за талию.

— Ну, — несколько виновато пробурчал ван Рийн, — я же не хотел, чтобы она летела, моя нежная ласточка, ja, нежная, как закаленная сталь…

Койе показалось, словно Фолкейн заслоняет ее собой, обычным жестом мужчины, заслоняющего женщину от грозящей опасности.

— Сэр, — сказал он ровным, без всякого выражения голосом, — это я знаю или, во всяком случае, могу предположить. И готов обсудить с вами эту тему позднее. Сейчас же я очень прошу вас сказать, как вы намерены поступить в отношении консорциума «Суперметаллы».

Раскуривший наконец сигару ван Рийн задумчиво покрутил усы.

— Ты пойми, — сказал он, — меня ничуть не колышет, что они ведут свое дело втихаря. Но кой черт, они же хотели засадить меня в камеру или превратить в ошметки сала, которые пошли бы на строительство следующего поколения планет. И Койю тоже, ты, Дэви, не забывай про Койю. Правда, она скорее всего сделала бы эти планеты еще прекраснее. Так вот за это они заплатят.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего такого особенного… долю. А к тому же — вполне скромную. Ну, скажем, десять процентов валовой выручки. Обожженное сотнями солнц лицо Фолкейна нахмурилось.

— Сэр, вам не нужны деньги. Вы уже и забыли, когда в них нуждались. Для вас они просто фишки в игре, возможно — единственной интересующей вас игре. А вот эти, оставшиеся за кормой вашего корабля — они не играют.

— А чем же тогда они, позволительно спросить, занимаются? И тут — совершенно неожиданно — заговорил Хирхарук:

— Вы знаете чем, мастер. Они стремятся получить то, что позволит их народам летать. В конце, — высоко вскинул он голову, — Всевышний Охотник поражает каждую свою тварь и все, что она создала. Я вижу, что на вашу жизненную тропу уже пала его тень. Так пусть новое родится в мире.

Чувствовалось, что ифрианцу хочется раскинуть свои золотые крылья, однако для этого ему пришлось бы встать на руки.

— Гунунг Туан, тебе же только и нужно сделать, что ничего не делать. — Рука Фолкейна, лежавшая на талии Койи, придала ей смелости. — Не рассказывай никому и ничего. Ты победил, а теперь скажи им, что тебе этого достаточно, что ты — тоже им друг.

Она часто видела, как дедушка багровеет, но вот побледневший от ярости ван Рийн — это было совершенно новое зрелище.

— Ja! Ja! — заорал он. — Друг! Такой хороший, такой добренький, ну, может, чуть близорукий… А кто нарушил свою присягу верности — и это, когда я относился к нему как к сыну? Кто нарушил это родство?

«Он подозревал, — с ужасом поняла Койя, — но не признавался в этом даже самому себе — до этой минуты, когда я практически прямо сказала правду».

Чи Лан выгнула спину. И прежде не двигавшийся Адзель замер как каменный. Фолкейн забыл про Койю — она отчетливо это чувствовала — и глядел своему боссу прямо в глаза.

— Вы хотите услышать ответ? — Каждое слово торговца звучало как удар молота. — Думаю, лучше всего нам будет похоронить прошлое.

Целую минуту все молчали. Фолкейн словно вспомнил, что рядом с ним Койя, ван Рийн смотрел на них, а с него самого не сводили глаз Адзель, Чи и небесный охотник Хирхарук.

— Хоккей. — Голос ван Рийна почти не был слышен. — Я не буду разевать варежку. Никогда. А теперь можем мы наконец сесть и отметить встречу? — Он начал наполнять рюмки, и Койя увидела, что дедушка действительно очень старый.

Poul Anderson. Lodestar (1973)

Спасение на Авалоне

Над головой пролетел ифрианец во всем великолепии. Трехметровые крылья и гордо посаженная золотоглазая голова на солнце казались отлитыми из бронзы. Белые, как снег на окрестных горах, хохолок и хвост были слегка тронуты черным. Истинный повелитель ветра.

Против воли Джек Бирнам признал, что зрелище завораживало. Но в бинокль он посмотрел только по обязанности. Если пролетавшее существо поприветствовало его, он ради своей расы должен был ответить на приветствие, а ифрианцы часто забывали, что у людей не очень острое зрение.

«Я должен быть особенно вежливым, находясь на принадлежащей им территории, — с горечью подумал мальчик. — А теперь она им принадлежит, черт бы побрал Парламент с его сделками».

В бинокль он хорошо видел изогнутую морду плотоядного с неожиданно нежными губами; лапы, превращенные эволюцией в руки; когти на «локтях» крыльев, служившие на земле ступнями, жаброподобные щели на теле, мехи, накачиваемые летательными мышцами, работающие биологическим форсажем, позволяющим существу подобного размера подняться в воздух. Он даже мог различить по оперению, что это — мужчина средних лет, фигура, судя по узорным поясу, кошельку и кинжалу, составлявшим всю его одежду, важная.

Ифрианец, хотя, несомненно, и заметил Джека, никак этого не показал. Скорее всего это просто входило в обычаи его чота. Чоты различались по своим обычаям так же сильно, как и нации людей, а Джек вспомнил, что народ Врат Бури, переезжающий сюда, довольно необщителен. Несмотря на это, мальчик пробормотал вслед улетающему ифрианцу:

— Можете называть это достоинством, а я подобное поведение называю снобизмом, и ты мне тоже не нравишься.

Крылатый силуэт постепенно уменьшался, а затем скрылся за далеким хребтом. «Он, видимо, направляется в Тихое Ущелье, на охоту, — решил Джек. — А я-то хотел там прогуляться… С другой стороны, почему бы и нет? Вряд ли мы с ним встретимся, в ущелье я спускаться не собираюсь. В горах хватит места нам обоим — сейчас, пока его народ их не заселил».

Он привесил бинокль к рюкзаку и продолжил свой одинокий путь.

Самые высокие горы на Авалоне расположены в Андромедском хребте, но так его называют люди. Ифрианцы, присоединившиеся к людям в колонизации, не без причин называют это место Мать Погоды. Почти через два дня — через двадцать два часа — после встречи с незнакомцем на Джека Бирнама обрушился ураган. Рожденный и выросший здесь, он привык к неожиданным бурям, они все время возникали на быстро вращающейся планете. Но сила этой просто поразила мальчика.

Опасности для него не было никакой, поход в одиночку в дикие земли не являлся проявлением глупости. Конечно, Джек предпочел бы пойти с кем-нибудь, но так получилось, что все его друзья оказались заняты, а он не надеялся, что представится другой шанс побывать в дорогих для него местах. Он хорошо это знал. В его намерения входила просто пешая прогулка, а не альпинизм. В свои двадцать четыре (или семнадцать по летосчислению Земли, которую он ни разу не видел) он был крепче и выносливее многих взрослых, а в случае серьезных трудностей требовалось лишь послать сигнал бедствия с помощью карманной рации. Настроившись на нее, аэрокар с ближайшей спасательной станции, расположенной у подножия холмов, доберется до него за несколько минут.

Если погода будет летной!

Когда поднялся ветер и с севера налетели темные тучи, он сделал быстрые приготовления. В спальном мешке, снабженном капюшоном и дыхательной маской на случай совсем уж плохих условий, он не замерз бы даже при температурах, каких и не бывает на Авалоне. Над спальником сооружался тент из дюрапласта, который остановит град и обломки. Складной каркас, легкий, но прочный, он закрепил на четырех самозабивающихся крючьях со взрывающимися головками, намертво всадившихся в скалу. Теперь убежище никуда не денется. Оказавшись вместе со всем снаряжением внутри, Джеку ничего не оставалось, как переждать несколько часов последовавшего воя.

И все же к тому времени когда буря улеглась, он был почти напуган и оглушен ее яростью.

Выбравшись из-под навеса, он обнаружил, что солнце давно село. Моргана в полнолунии светила настолько ярко, что затмевала большую часть звезд. Отдаленные снежные равнины сверкали на фоне сине-черного неба, валуны и кусты на перевале, где остановился Джек, казалось, превратились в серебро, рядом тек ручеек, будто наполненный ртутью. Почти священную после воя ветра тишину нарушали лишь журчание ручья да гул водопада. Воздух, хотя и холодный, нес запахи остроконечного трилистника, душистого ливелла и джании. Изо рта вырывались призрачные клубы пара.

После долгой неподвижности мальчик не мог уснуть. Он решил развести костер, приготовить кофе и чего-нибудь поесть, посмотреть на рассвет. Здесь, над линией леса, приземистые крепкие растения почти не пострадали. Но он был уверен, что найдет массу обломков деревьев. Им внизу, должно быть, досталось значительно сильнее. Утром он это увидит. Сейчас все вокруг было для него просто темнотой, покрытой инеем лунного света.

Пискнула рация. Джек насторожился. Это означало общую передачу на аварийной частоте. Доставая из кармана комбинезона плоскую коробочку, он включил ее на двусторонний разговор. Донесся слабый голос:

— …районе горы Высокой, Четвертая спасательная станция Андромеды вызывает всех в районе горы Высокой. Четвертая…

Джек поднес рацию ко рту:

— Вас слышу. — В своей стеганой одежде он ежился далеко не просто от холода. — Джон Бирнам отвечает АСС-четыре. Я… один, пешком, но если могу помочь…

На другом конце голос резко спросил:

— Где именно вы находитесь?

— На карте у этого места нет названия, — объяснил Джек, — я на южном краю большого каньона, начинающегося примерно в двадцати километрах на восток-северо-восток от вершины Высокой. Я где-то у середины ущелья, это будет, ну, скажем, еще километров тридцать к востоку.

«Все же у этого места есть название, — подумал он. — Пять лет назад, впервые оказавшись здесь, я окрестил его Тихим Ущельем, за то, что лес здесь такой высокий и тихий. Интересно, как его назовут ифрианцы, когда я уже больше не смогу сюда приходить?»

— Нашел, — ответил голос. Должно быть, у него есть аэрофотография местности. — Вы сказали, Джон Бирнам? Я — Ивар Холм. Шторм прошел нормально?

— Да, спасибо, я хорошо подготовился. Вы что, решили устроить проверку?

— В некотором роде, — угрюмо сказал Холм. — Понимаете, во всем секторе неприятности. Этот подлый ураган чертовски недооценили в прогнозе. Думаю, это — от недостатка метеостанций. Или колонии слишком молоды, чтобы знать все авалонские шуточки. Так или иначе, здесь, внизу, на холмах, все переломано — фермы, деревья, отдельно стоящие лагеря; аэрокары или потерпели аварию, или разбиты в лепешку, в том числе несколько машин и из нашего парка. Несмотря на помощь извне, мы еще долгие дни будем искать и спасать уцелевших. Нашим пилотам и врачам придется вообще забыть о сне.

— Мне очень жаль, — неловко сказал Джек.

— Я молил Бога, чтобы кто-нибудь оказался в этих местах. Видите ли, где-то там попал в беду ифрианец.

— Ифрианец! — прошептал мальчик.

— Да не просто ифрианец, а Айан, вайвэн Врат Бури.

— Что?

— Вы что, не знаете? — В этом не было ничего невозможного. До сих пор две расы не сильно пересекались. Они были слишком заняты, приспосабливаясь на занимаемых территориях к миру, необычному для них обеих. Семья Джека держала морскую ферму на берегу в пятистах километрах на запад отсюда, и мальчик редко встречал представителей другого народа. Даже хорошо образованному человеку можно было бы простить некоторую неопределенность в знаниях о структуре ифрианских обществ.

— В чоте Врат Бури, — объяснил Холм, — слово «вайвэн» настолько близко по значению к словам «вождь» или «президент», насколько это вообще возможно для их языка. А Врата Бури, в связи с увеличением населения, не так давно заполучили весь этот участок Андромедских гор.

— Знаю, — Джек, не удержавшись, взорвался вновь вскипевшей яростью. — Парламент Людей и Великий Хруат Ифрианцев заключили свою сделку, нисколько не заботясь о нас, проводивших здесь все возможное время просто потому, что мы любим это место!

— Что? Вы что говорите? Это был честный обмен. Они отдали нам кусок отличной прерии. Мы же, в отличие от них, не живем охотой и животноводством. Ни на что, кроме прогулок, мы все равно горы использовать не можем, да и то случается нечасто. Кстати, а почему мы теряем время, Бирнам?

Джек стиснул зубы:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Ладно. Айан в одиночку полетел лично осматривать новые земли. Для ифрианцев это — в порядке вещей. Вам должно быть известно, насколько у них силен территориальный инстинкт. Сейчас я получил тревожный звонок из центра Врат Бури. Семья вайвэна утверждает, что он вышел бы на связь сразу после урагана, будь у него такая возможность, и просила сообщить, если выяснится, что он в целости и сохранности. Но сообщения не поступало. К тому же он ни разу не упомянул, где именно собирается быть, и ни один ифрианец не носит с собой столько груза, чтобы его можно было заметить с воздуха.

— В том лесу маломощный передатчик работать не сможет, — сообщил Джек. — Слишком много там растет железолиста.

— Этого еще не хватало! — простонал Холм. — Беда не приходит одна, так? — Он глубоко вздохнул. — В обычных условиях у нас бы уже тьма машин вылетела на поиски, независимо от сложности задания. Сейчас мы себе такой роскоши позволить не можем, учитывая, что его может и не быть в живых. И все же — вы говорили так, будто имеете представление о его местонахождении.

Джек помолчал, потом медленно ответил:

— Да, думаю, что да.

— Что? Быстрее, ради всего святого!

— Пару дней назад, направляясь туда же, куда и я, мимо меня пролетел ифрианец. Наверное, тот самый. Забравшись сюда, внизу, в каньоне, я заметил дым, поднимающийся над деревьями, наверное — от его костра. Думаю, он охотился… Я не слишком вглядывался, но смогу примерно показать место. Почему бы не прислать команду ко мне?

Некоторое время Холм молчал. Свет луны стал белее и холоднее.

— Бирнам, вы что, не слушали? — наконец спросил он. — Нам нужны все люди и все машины все время, когда они могут работать. Если верить моей карте, ущелье сплошь заросло лесом. По-вашему, мы должны послать двух или трех людей и машину искать точное местонахождение ифрианца — учитывая, что шансов быть живым у него, кажется, не много, а вы… вы — прямо на месте?

Может быть, вы найдете его? Выясните, как обстоят дела, окажите посильную помощь и свяжитесь с нами, обладая точной информацией. Прямо оттуда мы его и вытащим, а время, сэкономленное на поисках, пойдет на спасение сотен людей, которым ясно, как помочь. Как вам такой вариант?

Теперь замолчал Джек.

— Алло? — крик Холма походил на писк в ночи. — Алло?

Джек сжимал передатчик, пока не побелели костяшки пальцев.

— Не знаю только, что я смогу сделать, — сказал он наконец.

— В смысле?

— У меня аллергия на ифрианцев.

— Что?

—  То ли перья, то ли… за последние год-два стало совсем плохо. Стоит только подойти к одному из них, и вскоре я еле дышу. А антиаллерген я с собой в этот поход не взял, никак не думал, что понадобится.

— Это должно быть излечимо.

— Врач так и говорит, но нужно оборудование, которого нет на Авалоне. Ну, знаете, для трансформации РНК. Моя семья не может позволить себе отправить меня на более развитую планету, так что я просто избегаю ифрианцев.

— Но посмотреть-то вы можете! — взмолился Холм. — Я благодарен за риск, но если вы будете очень осторожны…

— Ладно, — неохотно согласился Джек. — Это я могу.

С силой, свойственной ифрианцам, в ожидании спасения или смерти Айан закрыл свой мозг для боли. Время от времени он издавал резкие охотничьи крики, которые и вели к нему Джека после того, как мальчик добрался до тех мест, но раз за разом они становились все слабее.

Далеко внизу, у подножия крутого склона, прислонившись к кусту, не столько лежал, сколько растянулся ифрианец. Везде вокруг него все было завалено сломанными ветками и поваленными стволами, из-за которых Джек с трудом за день сюда добрался. Сквозь прорехи в кронах проглядывало закатное небо. Сверкающая блестящая пурпурная листва железолиста перемежалась зеленью и золотом других деревьев.

Левое крыло Айана изгибалось под неестественным углом. Из-за перелома он не мог ни ходить, ни летать. Несмотря на изможденность и истощение, он все же расправил хохолок, когда в поле зрения оказался человек. Хрипота усилила акцент в его английском:

— Рад тебя видеть!

Не доходя до ифрианца трех метров, Джек остановился. Он тяжело дышал, обливался потом, несмотря на холод, колени были будто ватные. Понимая, что глупее не придумаешь, он, однако, не смог сказать ничего, кроме:

— Как… вы себя чувствуете… сэр? — «Зачем называть „сэром“ ворующего земли?»

— Довольно плохо, — с трудом выговорил Айан. — Хорошо, что ты пришел, вторую ночь я бы не выдержал. Ветер бросил мне на крыло тяжелый сук, и оно сломалось. Еду и снаряжение раскидало, думаю, что и ты не сможешь их найти. — Рука с тремя средними и двумя большими пальцами по краям указала на пристегнутый к поясу передатчик. — Каким-то образом сломался и он. На мои просьбы о помощи никто не отвечал.

— Здесь бы вы ответа не дождались, — Джек махнул в сторону зловещих листочков, дрожащих на ветру. — Вы не знали? Оно называется железолист. Он забирает соли из почвы и выделяет в виде мелких крупинок чистого металла, чтобы блеском привлекать опыляющих жучков, а заодно — поглощает радиоволны. В подобные места нельзя отправляться без напарника.

— Я этого не знал — даже погода застала меня врасплох. Эти места мне чужие.

— А для меня это — родная страна. — Кулаки мальчика сжимались, пока ногти не вонзились в ладони.

Взгляд Айана сфокусировался на Джеке. Тот подумал, насколько странным должно казаться со стороны его поведение. Ифрианцу требовалась помощь, а человек просто стоял рядом. Джек не мог уйти, не позаботившись о нем: он бы умер.

Мальчик собрался и торопливо заговорил:

— Слушайте, слушайте внимательно, может быть, я не смогу это повторить. Мне придется пробраться назад, туда, где можно воспользоваться рацией. Потом со станции пришлют машину, и я смогу провести ее к вам. Но до утра мне идти нельзя, я заблужусь или сверну шею, продираясь в темноте через оставшиеся после шторма горы обломков. Вначале я сделаю все, необходимое для вас. Нам лучше заранее планировать каждое действие.

— Почему? — спокойно спросил Айан.

— Я задыхаюсь в вашем присутствии! Я имел в виду аллергию… помогая вам, я заработаю сыпь и астму. Если мы не ограничим близкое общение, завтра я могу оказаться слишком больным для путешествий.

— Понятно. — Несмотря на обиду, Джек поразился самообладанию ифрианца. — У тебя, случаем, нет в аптечке анагона? Нет? Жаль. По-моему, это — единственное обезболивающее, годящееся и для твоего вида, и для моего. Храу. Ты можешь прямо сейчас кинуть мне флягу и какую-нибудь еду. От голода и жажды я едва не теряю сознание.

— Вы понимаете, что это — людская еда, — предупредил Джек. Хотя многие продукты могли есть и люди, и ифрианцы, в диете одних не хватало некоторых жизненно необходимых другим веществ, и наоборот. Кстати, местной, авалонской жизни не хватало питательности ни для одной из колонизирующих планету рас. Необходимость поддерживать различную экологию была основной причиной, по которой они жили раздельно. «Я даже не смогу сюда возвращаться, — думал Джек. — Даже если новые хозяева и позволят мне это, то мое собственное тело — нет».

— По крайней мере запасусь калориями, — напомнил Айан. — Хоть мои перья и защищают от холода лучше, чем твоя кожа, за последнюю ночь я сжег почти всю остававшуюся во мне энергию.

Джек подчинился.

— Затем, — предложил он, — я разожгу костер и нарублю дров, чтобы вам хватило до утра.

Айан удивился? Лицо его было слишком чужим, чтобы по нему можно было что-нибудь прочесть. Казалось, будто ифрианец хотел что-то сказать, а потом передумал.

— Какая вам требуется неотложная помощь? — добавил мальчик.

— Боюсь, серьезная, — ответил Айан. У Джека упало сердце. — Начинается заражение, и сомневаюсь, что у тебя есть безопасный для меня антибиотик, значит, мри раны надо тщательно промыть. Надо вправить кость и наложить шину, хоть самую грубую. Иначе — я не хочу жаловаться, но малейшее движение причиняет буквально невыносимую боль. Прошлую ночь мне едва хватало сил работать здоровым крылом, чтобы хоть немного согреться. Если сломанному крылу не помочь, я не смогу продержаться в сознании и поддерживать огонь.

Джек забыл, как он ненавидит это существо.

— Да что вы. Господи! У меня ум за разум зашел. Возьмите мой спальник. Я могу, ну, что ли, засунуть вас в него.

— Там видно будет. Лучше нам продолжить планирование и подготовку.

Джек резко кивнул. И вот наступил момент, когда ему пришлось вдохнуть, задержать дыхание и подойти к ифрианцу.

Аллергия превзошла все опасения.

В итоге глаза у него так распухли, что почти не раскрывались, вся кожа горела и чесалась, а сам он, полузадушенный, лежал, хрипло дышал, плакал и мелко дрожал. Присевший у огня Айан смотрел на мальчика через снова разделяющие их холодные сгущающиеся сумерки. Тот еле расслышал голос ифрианца:

— Спальный мешок тебе нужнее, чем мне, учитывая к тому же, что к рассвету у тебя должны быть силы на обратное путешествие. Отдыхай.

Джек покорно пополз к спальнику. Ему было слишком плохо, чтобы понимать, чего прошедший час стоил Айану.

Через кроны деревьев пробились первые бледные лучи света. Мальчик проснулся от хриплого крика, — Храх, храх, храх, человек… — долгое время он, казалось, прорывался сквозь паутину и туман, а затем резко вдохнул и полностью проснулся.

Ледяной воздух вошел в его легкие через заметно менее распухшее горло. Голова болела и была как в тумане, но все же он мог видеть и думать…

Айан лежал у погасшего костра. Он приподнялся на руках и громко каркнул. Хохолок его поник, глаза остекленели.

— Храх.

Джек выкарабкался из мешка и, спотыкаясь, встал на ноги.

— Что случилось? — в ужасе спросил он.

— Я… упал в обморок… только что очнулся — боль, усталость и… недостаток питания — я боялся, что могу потерять сознание, но надеялся, что этого не случится.

«Я-то почему не подумал? — пронеслось в голове у Джека. — Позапрошлой ночью, размахивая крылом, он, с помощью этого форсажа, подстегивающего обмен веществ до недостижимых человеком пределов, сжег не только питательные вещества, остававшиеся в его теле, но и витамины, которых не было в моих рационах…»

— Почему вы не взяли спальник? — злясь на себя, спросил Джек. — Я прекрасно мог обойтись без сна.

— Я не был уверен, что ты сможешь, — прозвучал хриплый шепот. — Ты выглядел очень больным и… неправильно было бы, если бы ты умер за старого… я слишком мало знаю о твоем племени… — Ифрианец поник.

— А я — о вашем… — Джек бросился к Айану, взял его на руки, отнес к теплому мешку и осторожно положил внутрь. Вскоре глаза ифрианца открылись, и Джек смог его накормить.

Астма и сыпь на этот раз были значительно слабее, чем раньше, да Джек их все равно почти не замечал. Убедившись, что Айан устроился удобно и все необходимое — под рукой, мальчик наскоро перекусил и пустился в путь.

Ему предстоит упорная борьба за то, чтобы в теперешнем жалком состоянии выйти из леса железолиста засветло. И он это сделает. Обязательно.

Врачи продержали Джека в больнице всего один день. Поправившись, он одолжил респиратор и защитную одежду и пошел в палату ифрианца попрощаться.

Айан лежал на специально разработанной для его расы койке. Он был один в комнате. Открытое окно выходило на лужайку, высокие деревья — авалонские королевские кроны, ифрианские «гнезда ветра», земные дубы — и далекие снежные вершины. С неба лился свет, воздух пел. Айан с тоской смотрел наружу.

Но он повернул голову и, да, улыбнулся, увидев входящего Джека и узнав его, несмотря на всю «маскировку».

— Приветствую тебя, товарищ по буре, — сказал он. Лежа в больнице, мальчик изучал обычаи Врат Бури. Он покраснел, понимая, что нет более нежного и уважительного обращения, чем «товарищ по буре».

— Как вы себя чувствуете? — неуклюже спросил он.

— Благодаря тебе я поправлюсь, — Айан посуровел. — Джек, — тихо сказал он, — ты можешь подойти ко мне?

— Конечно, пока на мне эта штука. — Мальчик приблизился. Когти сжали его руку.

— Я говорил с Иваром Холмом и другими, — прошептал Айан. — Ты злишься на меня и весь мой народ, так?

— Э, ну…

— Понимаю. Мы прогоняем тебя с дорогого для тебя места. Джек, ты и все, кто будет с тобой, всегда будут там желанными гостями и смогут бродить, где вздумается. Нашим народам давно пора начать свободно общаться.

— Но… Я хотел сказать, спасибо, сэр, — заикаясь, проговорил Джек, — но я не смогу.

— Твоя слабость. Да, — Айан издал ифрианский мелодичный эквивалент смешка. — Думаю, по большей части она — психосоматической природы и пройдет вместе с твоей злостью. Но, естественно, мой чот отправит тебя на другую планету для полного излечения.

Джек мог только таращить глаза и давиться словами.

Айан поднял свободную руку:

— Не надо благодарить нас. Нам нужна близость таких, как ты, людей, которые не бросят в беде даже врага.

— Но вы — не враг! — вырвалось у Джека. — Я был бы горд называть вас своим другом!

Poul Anderson. Rescue on Avalon (1973)

Примечания

1

Т. е. меньше Юпитера, типа Сатурна, Урана, Нептуна. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Минимальное от центрального тела расстояние, на котором может двигаться спутник, не подвергаясь опасности быть разорванным приливными силами.

(обратно)

3

Хельхейм — в скандинавской мифологии — царство Хель, дочери Локи, обитель мертвых. На редкость холодное и несимпатичное место.

(обратно)

4

Торговый мир (лат.)

(обратно)

Оглавление

Бескрылый

Героическая личность

Мелкая подробность

Путеводная звезда

Спасение на Авалоне Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg