«Добрый вечер или Размышления у парапета над уравнением Максвелла»

Слабый ветерок тёплого, августовского вечера блуждал среди огромных листьев зелёного клёна. За длинный день солнце почти докрасна раскалило землю, и теперь та охотно возвращала тепло. В маленьком парке играли в футбол дети. Первые собачники выбрались из крохотных квартир на волю и по странному обыкновению кучковались небольшими группами, по четыре-пять человек, а вокруг скакали их четвероногие «лошади» почему-то, без ошейников и намордников. Пересекая парк по диагонали, шел человек двадцати восьми лет от роду. Одет он был в джинсы, клетчатую рубаху, на его ногах были черные вполне приличные туфли. На указательном пальце правой руки за петельку держался перекинутый через плечо серый пиджак. Не то с опаской в отношении собак, не то с давним желанием накостылять чересчур беспечным друзьям четвероногих, Василий Пирожков неторопливо прошел через парк и спустя восемь минут вертел ключом в замочной скважине коммунальной квартиры, в которой у него была комната.

Захлопнувшись, дверь начисто отрезала внешний мир от внутреннего мирка жилища, в котором под одной крышей, хоть и за разными дверьми, проживало двадцать три человека. Со стороны кухни доносился уже привычный гул скандала. На этот раз что-то не поделили Клатильда Паллна и Сара Джохаровна. Не вникая в подробности Василий прошмыгнул по коридору и незамеченным скрылся в своей комнате. Разбуженная появлением человека черная кошка Мурлыка сначала подняла голову, продолжая лежать на залитом вечерним солнцем подоконнике, затем встала, сладко зевнула, при этом выгнувшись дугой, и, соскочив на пол, небрежной рысью направилась к хозяину, сладко мурлыча. Оказавшись на руках, Мурлыка, закрыв глаза в сладкой неге и хитро вывернув головку, замурлыкала громче. Будильник показывал половину седьмого. Почесывая кошку за ухом, Василий подошел к окну и через тюль посмотрел на окружающий мир. Мир был прекрасен.

— Черт возьми, так в чем же дело… — сказал вслух Василий, и его лица коснулась нехорошая тень.