«Зов»

Дмитриева Наталья ЗОВ

Стремительное глиссандо прервалось пронзительным режущим звуком лопнувшей струны, и Сол, дернувшись, прервал контакт. Это была инстинктивная реакция испуганного тела, и Сол ощутил досаду. Он надеялся, что сумел преодолеть страх, но тот, словно змея, жалил в самый неожиданный момент. Понемногу выровняв дыхание, Сол положил руку на живот. Недавняя судорога напоминала о себе легким покалыванием между ребер. Не слишком приятно, но привычно.

Он перевел кресло в сидячее положение и отключил сенсоры на обоих подлокотниках. По шее пушистой кисточкой пробежала щекотка, снизу вверх и обратно — открылся и закрылся шлюз. Теплое дуновение, смешанное с душистым запахом резеды, прошло за спиной и коснулось руки.

— Доброе утро, — тихо сказала Аглая. — Как самочувствие?

Тепло стало ощутимей и сместилось к запястью. От него волоски на руке Сола встали дыбом.

— Хорошо, — помедлив, ответил он и расслабился. Новое колебание воздуха, схожее с дрожанием дождевой капли, подсказало ему, что девушка улыбается.

— Хорошо? Дай-ка взгляну. Похоже, не очень… Сколько ты не спишь? Часов пятьдесят?

— Пятьдесят два.

— Адреналин скачет, давление повышено…

— Не страшно.

— Небольшое нарушение функции синапсов…

— Но ты же все поправишь?

Она опять улыбнулась, перемещаясь вокруг кресла и быстро настраивая датчики. Аглая не создавала шума — это был ее дар, и все равно Сол чувствовал каждое движение девушки, как паук улавливает колебания паутины. Его личной паутины звуков…

Обычные люди не слышат и десятой доли того, что доступно слухачу средней руки. А Сол был Мастером, и люди мучили его своим присутствием. Они раздирали ему мозг и топтались по внутренностям, как безмозглые зауроподы. Их сердца стучали, точно отбойные молотки, а дыхание вырывалось из ноздрей с шипением и свистом раскаленного гейзера. Их голоса накрывали его, точно лавина, и в чудовищной какофонии, которую они создавали, ничего нельзя было разобрать — все теряло смысл.

К счастью, терпеть все это не было необходимости — нынешние земные технологии практически каждому обеспечивали сносное существование. От невыносимого шума можно было спрятаться за слуховыми адаптерами. А для таких, как Сол, существовала тон-камера исследовательского корабля, неспешно дрейфующего в черных водах безмолвного космоса.

Конечно, все было относительно. Безмолвного — по меркам людей и их примитивных сенсоров. Для слухача космос становился бескрайней оркестровой ямой, полной невиданных инструментов. И только слухач в шорохах межзвездной пыли мог уловить зов иного разума, летящий к человеку сквозь мириады километров космической пустоты — нащупать его, словно нить, протянутую через лабиринты мироздания.

В космосе присутствие рядом людей ощущалось не так остро. Их акустический сумбур по большей части оставался за пределами тон-камеры, которую Сол почти не покидал. Что до Аглаи, то ее мягкое арпеджио не вызывало у него раздражения, и было даже приятно. Он втягивал его в себя и смаковал, как курильщик смакует сигаретный дым, с той лишь разницей, что у этого дымка был запах резеды.

Аглая вытянула руку, и Сол внезапно коснулся ее кончиками пальцев, вызвав у девушки волну прохладного удивления.

— Твоя кожа… — Он замялся, подбирая слова: — Гладкая… тонкая, как шелковая бумага… Не очень помню, как выглядит белый цвет, но готов поклясться, что она белая-белая.

— Ну, нам здесь некогда загорать… — Смех Аглая напоминал биение капель по хрустальной пластине. — Все, я закончила. Теперь тебе надо поспать. И не спорь, пожалуйста.

— Белая-белая, — повторил Сол, пока она переводила его кресло в режим релаксации. — Белая-белая-белая…

* * *

Чудной…

Аглая смотрела на него, и в уголках ее губ дрожала невольная улыбка. Обвитый лентами датчиков, словно младенец свивальником, Сол казался совсем беззащитным. Длинные руки, длинные ноги, длинное нескладное тело. В том, как легко он нарушал предписанный правилами режим, было что-то ребяческое. Пятьдесят два часа без сна при его-то работе! Хорошо, что датчики сигнальной системы работают, как часы — в этом заслуга ее, Аглаи. В команде девушку называли медиком, но она им не являлась. Врач экспедиции сейчас пребывает в анабиозе и, если не случится аврала, выйдет на дежурство во вторую трехмесячную вахту. Аглая же — оператор системы внутреннего жизнеобеспечения, ее дело — наблюдение, контроль и отладка умных машин, обеспечивающих жизнь хрупким человеческим организмам.

Если вдуматься, ее должность во многом была номинальной. Умные машины и без того знали, что делать. Но так уж устроен человек: с одной стороны ему нужен контроль над всем, с другой — участие себе подобных. Ребятам в команде — Аглая знала наверняка — нравилось думать, что крохотные пластины, беспрерывно замеряющие их жизненные показатели, и другие, эти показатели поддерживающие, находятся всецело под контролем ее умелых рук, и, в конечном счете, именно она, Аглая, заботится о здоровье членов экипажа. Отчасти так и было.

Девушка посмотрела на зеленую линию тонометра: давление Сола наконец пришло в норму. Она перевела взгляд на его лицо — в темноте, разбавленной холодным мерцанием силового экрана, оно напоминало маску. Голубая маска бесстрастного божества с черными росчерками вместо глаз.

— Можно задать вопрос? — внезапно произнесла девушка.

Маска шевельнула губами:

— Спрашивай.

— Почему ты не захотел восстановить зрение? Сейчас ведь все возможности…

— Мне это не нужно.

— Но почему? Ты же не родился слепым.

— Просто не нужно.

Чудной! Мысль трепетала у нее в голове, подобно бабочке, а в груди, близко от сердца, образовался сгусток янтарного тепла. Аглая тихо прижала его ладонью. В тон-камере творилось что-то странное: реальные предметы утрачивали плотность и как будто отступали в тень, а мысли и ощущения, напротив, становились зримо-осязаемыми. Но главной загадкой был он, Сол. Что бы ни думала о нем Аглая, ей никогда не удавалось представить, как он делает то, что делает. В университете она исправно посещала курс с громоздким названием «Звуковой анализ пространственных колебаний космической среды». Ей было знакомо устройство акустических резонаторов, чьи гладкие бока проступали сквозь мерцающий силовой экран, и в общих чертах известен базовый принцип системы контакта, превращавшей движение вселенной в звуки. Но все это ровным счетом ничего не значило, без Сола — совсем ничего.

А он вдруг приподнялся и сел в кресле.

— Хочешь попробовать?

— Что?

— Услышать.

— Я… а… — Ничего подобного Аглае и в голову не приходило. — Да, хочу.

Безошибочным движением Сол вынул из гнезда наушники и протянул ей.

— Надевай.

Он вывернул подлокотник, открыв сенсорную панель. Та отозвалась легчайшей вибрацией.

— А как же ты? — неуверенно спросила Аглая.

— Я могу и без них. Готова?

Она кивнула. Во рту сразу сделалось сухо и сладко.

— Контакт.

Аглая замерла. От острого желания услышать у нее на миг закружилась голова. Но ничего не произошло, в наушниках стояла тишина. Она ждала, прижимая ладонями наушники. Мерцание силового экрана отвлекало, словно жужжание назойливой мухи.

— Я ничего не слышу.

— Расслабься, не думай об этом. Глаза лучше закрыть…

Она последовала его совету, но голубые отсветы просачивались и сквозь сомкнутые веки. Раз, раз-два… раз, раз-два… Тишина рыхлыми комьями прилипла к ушам. От разочарования Аглае хотелось плакать. Она сглотнула шершавый комок, и он покатился вниз, разрастаясь и распирая ей грудь. Внезапно девушке перестало хватать воздуха. Потом два раскаленных пика с размаху вонзились в виски.

Беззвучно вскрикнув, Аглая сорвала наушники. Сол повернулся к ней.

— Все в порядке? — спросил он тревожно.

— Да… — Она с трудом перевела дыхание. — Что это было? Зов?

— Сверхновая, я думаю, — Сол виновато усмехнулся, опускаясь в кресло. — Извини, я забыл, что это может быть больно.

— И так всегда?

— Нет. Да, то есть… Настоящая красота может причинять боль. Но когда перестаешь об этом думать, все становится гораздо чище и… гармоничнее. И я начинаю понимать то, что слышу. Жаль, ты не можешь услышать, потому что… это так прекрасно. Я не знаю, как объяснить тебе… но это то, ради чего стоит жить.

Сол затих, подействовали релаксанты. Двигаясь, точно сомнамбула, девушка вернула наушники в гнездо, перевела рабочую панель в режим ожидания и вышла наружу.

* * *

Когда шлюз отделил ее от тон-камеры, случившееся показалось Аглае похожим на сон. Ярко-белые полосы диодных панелей резали глаза, зато мир в их свете обрел привычные очертания. Жужжание зуммера на запястье вернуло девушку к реальности.

— Оператора просят в медотсек. Пожалуйста, пройдите в медотсек.

Механический голос действовал успокаивающе. Он напоминал о главном — о ее обязанностях. Гении, вроде Сола, могут пренебрегать правилами, но остальным тем более необходимо их соблюдать. Под защитой металлического корпуса и экранов как-то не думаешь о бескрайней пустоте вокруг, но она в любой момент может сомкнуться и раздавить корабль, как скорлупку. В холодной пустыне космоса человек беспомощен и одинок. Единственная надежа для каждого — четко выполнять то, что ему назначено. В этом залог общего выживания.

Аглая поправила рабочую сумку и решительно зашагала к медотсеку. Там ее ждал один из механиков, чье имя она постоянно забывала, — лысый, длиннорукий и морщинистый, как обезьяна. При виде нее по его выпяченным губам пробежала неуверенная улыбка.

— Привет, сестричка. Что-то датчики сегодня барахлят…

— Сейчас посмотрю, — привычным движением Аглая извлекла из сумки продолговатым ящик «диагноста». — Дышите. Не дышите.

Механик послушно задержал дыхание, потом спохватился:

— Шутишь?

— Конечно. — Она заправила ленту в «диагност» и стала наблюдать за показаниями на дисплее. — С датчиками порядок. А вот вашей машине проверка не повредит.

Похоже, он это знал, потому не стал возражать и лишь спросил:

— Надолго бодяга?

— Два часа. Зато потом будете, как новенький.

— Да уж, новенький, — заворчал механик, стаскивая комбинезон и укладываясь в мягкое нутро медицинской капсулы. — Ты бы это… посидела со мной.

— Хорошо, посижу, — согласилась Аглая, опуская над ним полупрозрачный колпак. — Хотите поспать?

— Вахта закончится, тогда отоспимся.

— Может, музыку поставить?

— На кой мне эта музыка, я ж не слухач, — буркнул механик и тут же спросил: — Слышала, чего этот учудил вчера?

— Вы про Сола?

— Ага. Выдал сообщение, что якобы рядом с сектором доставки возникла сверхновая. Каково? И теперь, мол, нам туда не сунуться, если не хотим попасть под нейтринный импульс. А сенсоры об этом ни гу-гу!

Аглая невольно коснулась виска. Там, под костью еще таилось воспоминание о недавней боли.

— У пилотов аврал, навигатор всю ночь искрил — по плану через пять часов должны выходить на прыжок, а тут все заново пересчитывать. И главное, сенсоры-то, сенсоры ни гу-гу! Ни в одном диапазоне, ничего!

— Наверное, с момента взрыва прошло совсем немного времени, — сказала девушка задумчиво.

Механик беспокойно заворочался под колпаком.

— Мало, много… — От него, будто прокисшим молоком, веяло досадой. — Знает — кто? Один такой наслушает, а поди, пойми, что у него в голове творится? Он же не машина. С машиной просто, а с человеком как быть? Верить на слово?

— Но мы же все просчитываем, стараемся свести риск к минимуму…

— Да ничего мы не стараемся! Он говорит, а мы киваем…

Аглая невидяще глядела перед собой. Слова механика, точно кривое эхо, отражали ее собственные мысли, но теперь в ней волной поднимался протест. Наблюдение, контроль, проверка — три кита человеческого спокойствия. Контроль над машинами и контроль над людьми… что ж, все возможно, когда есть понимание. Но люди, подобные Солу, не поддавались контролю — в них всегда оставалось больше, чем другие могли охватить. Они были камертоном человечества и вели его через космическую бездну к мечте. Три экспедиций вернулись на Землю ни с чем, потому что с ними не было слухачей. Ни одна машина не смогла заменить чуткого человеческого уха… Но еще три корабля с тон-камерами на борту упорно двигались к цели. Их экспедиция — седьмая по счету.

Механик шумно выдохнул, прервав Аглаины мысли:

— Эх, тоска-печаль… Поставь-ка музыку, сестричка.

* * *

— Внимание! Внимание! — произнес механический голос. — Просьба занять места согласно штатному расписанию. Выход в гиперпространство — через десять минут сорок три секунды. Переход в режим микрогравитации — через десять минут тридцать восемь секунд. Переход в режим энергосбережения — через три… две… одну секунду.

В инженерном отсеке белый свет сменился синим. Аглая по третьему разу проверила крепления скафандра. По инструкции его полагалось надевать во время прыжка, даже если тот длился не более получаса. Каждый скафандр был снабжен автономной системой жизнеобеспечения на случай, если общекорабельная выйдет из строя. Аглая подумала, что, случись такое в гиперпространстве, от скафандра вряд ли будет толк. Но инструкцию требовалось неукоснительно соблюдать.

Покончив с проверкой, девушка вытянулась в стабилизационном кресле. Отсчет заканчивался. Потом свет потух и через секунду вновь зажегся. Гравитация исчезла, и Аглая почувствовала, как натянулись ремни, удерживая потерявшее вес тело. Она закрыла глаза, пережидая приступ головокружения. Ничто не изменилось вокруг, и все же мир, лишенный устойчивости, казался вывернутым наизнанку.

Тревожно зажужжал зуммер.

— Сбой системы жизнеобеспечения, — прошипело в наушниках. — Внимание, проверка. Оператор, пожалуйста, пройдите в тон-камеру.

Мысли Аглаи взметнулись испуганными мальками. Она отсоединила крепления и, отталкиваясь от стен, поплыла по залитому синевой переходу. Шлюз беззвучно пополз вверх, обнажая темное холодное нутро тон-камеры. В темноте с трудом угадывались очертания кресла и лежащего в нем человека. Датчики не горели, силовой экран был почти черный. Протянув руку, Аглая нащупала рычаг аварийного освещения и дернула его вверх. Узкая красная полоса прорезалась над экраном и осветила безвольно распростертое тело. На неподвижном лице черные росчерки отмечали место глаз, еще два тянулись от ноздрей к подбородку.

— Сол, — позвала Аглая, подплывая к креслу.

«Он не надел скафандр. Он не услышит».

Разомкнув зажимы, она поспешно стащила с головы шлем.

— Сол! — настойчиво повторила она, нащупывая датчики затянутой в толстую перчатку, неуклюжей рукой.

Ее голос сорвал туго натянутую тишину.

Подсвеченные красным пузыри резонаторов надулись и опали, словно налитые кровью сердца. Силовой экран распустил по стенам гроздья колючих разрядов, воздух перед ним уплотнился и пошел зеркальными разводами.

— Сол! — крикнула Аглая, пытаясь стащить его с кресла.

Между блестящих клякс, словно нарыв, проклюнулось нечто белесо-розовое и стало быстро разрастаться. Заслонив собой весь экран, оно сделалось багрово-черным, вздулось и лопнуло, извергнув фонтан стеклянистой пыли. Блестящее облако рассеялось по камере, подплыло к креслу и окутало Сола инистым покровом. За мгновение до этого Аглая, оттолкнувшись, что было сил устремилась к шлюзу.

Все кружилось у нее перед глазами. Пространство загустело и налилось невыносимой тяжестью. Аглае чудилось, что она ползет по голому черному дну океана под километровой толщей воды. Она почти достигла шлюза, когда искристое облако настигло ее и поглотило.

* * *

Очнувшись, Аглая не почувствовала своего тела. Ее глаза были открыты — или ей так казалось — но она ничего не видела. Вокруг была кромешная тьма, мертвенный холод и пустота.

Она хотела крикнуть, но не могла сделать и вдоха. Горло перемкнуло, на груди лежала свинцовая плита. Она ничего не слышала, даже стука собственного сердца. От дикого животного страха ее повело, и Аглае стало казаться, что если она сейчас, сию же минуту не сделает что-нибудь, то непременно сойдет с ума.

— Эй… — Откуда взялся этот звук? Возник ниоткуда или она выдавила его через сведенное судорогой горло? — Кто-нибудь…

— Аглая?

Чуть слышный шепот всколыхнул темноту.

— Сол! — От облегчения у нее вновь закружилась голова. — Я не могу пошевелиться!

Он молчал.

— Сол? — испуганно спросила Аглая. — Ты не ранен?

— Нет.

— Я не могу понять, что случилось. Система отказала, экран взорвался… Что произошло? Авария?

— Тише… — Его голос, как теплое облачко, коснулся ее лица и осел на нем росой. — Все в порядке. Все хорошо.

— Сол, я не понимаю… — Аглае хотелось плакать.

— Не надо. — Он как будто был в ее мыслях. — Все хорошо.

Но Аглая замотала головой, повторяя:

— Нет, нет… нет… не хорошо…

— Пожалуйста, — произнес он умоляюще, — не надо бояться.

— Почему так темно? — в тоске спросила она. — Почему так тихо?

— Аглая, послушай…

— Датчики отказали. Я ничего не чувствую.

— Это пройдет…

— Где все, где капитан? Ребята? Они живы? Что с кораблем?

— Корабля нет. Команды тоже — они все остались там.

— Где? — изо всех сил выкрикнула она. — Где мы?

— Тише, — на мгновение голос Сола заледенел. — Не надо шуметь. Пожалуйста…

Догадка ледяной спицей пронзила ее мозг.

— Не было никакой сверхновой. Ты… ты все подстроил… они изменили курс… Что ты наделал?

— То, что и должен был. Ведь мы шли на зов. Не моя вина, что другие не поняли…

— Чего, чего не поняли?

— Что нас звало. Аглая, это не люди… и не иные существа. Это Вселенная. Она ждет всех, зовет каждого — надо лишь услышать. Она сама откроет дверь — надо лишь войти.

— Но я… — голос Аглаи слабел. — Почему я? Я ведь ничего не слышала…

— Прости, — виноватый шепот просыпался, точно сухой песок. — Я тоже боялся. Я не смог сделать этого один. Но теперь не страшно, поверь, я знаю, все будет хорошо…

Аглая застонала. Ее мысли путались. Страх, горечь, отчаяние, надежда — все смешалось в липкий неподъемный ком, который грозил ее задушить. Она заплакала без слез.

— Нет, невозможно… Неужели нельзя все вернуть?

— Аглая, Аглая, если бы ты не желала этого, ты бы осталась на Земле.

— Но я боюсь, я не сумею…

— Не бойся… — Теплый крошечный светлячок коснулся того, что недавно было ее рукой. — Просто слушай.