«Пока ты работала…»

— Кира Борисовна, вы остаетесь?

— Да, Верочка.

— А вы обедали?

— Да, Верочка.

— Правда?

— Правда, правда. Дом-то напротив.

— До свиданья, Кира Борисовна.

— До завтра, девочки.

На лестнице галдеж, суета. Чей-то халатик перекинут через спинку стула. Кира Борисовна открыла стенной шкаф, повесила халатик на место. Рядом, из грузового люка, поднялся «гном» с ворохом серых холстин, петушиных перьев и свитков золотистого хомориклона — заменителя человеческой кожи.

«Гном» осторожно обогнул Киру Борисовну и, чуть покачиваясь, заскользил в машинный зал. Кира Борисовна пошла следом за ним.

Машина работала над композицией «Взятие Ольгой Искоростеня». Программа была составлена так, что вся черновая, подготовительная работа производилась ночью, когда люди покидали помещение Экспериментальной базы. Вот и сейчас гибкие манипуляторы с привычной стремительностью кроили, сшивали, клеили и плели старинную русскую обувь. Лапти всех размеров, уже отфактуренные, словно стоптанные по нелегким походным тропам, аккуратно — пятки вместе, носки врозь — стояли в пронумерованных гнездах стеллажа. А вот и сапоги, на каблуке, да с отворотами, да с вывертами всякими любимых сокольничих да постельничих; вот и поплоше, пятнистой свиной кожи — просто люда именитого, но особо не жалованного. А вот и сапожки сафьяну зеленого, вроде и похвалиться нечем — не малы, не узки, неказисты, словом. Тяжела была на ногу грозная княгиня.

Когда-то, лет тридцать назад, — Киры Борисовны тогда здесь и в помине не было — Машина была всего-навсего кроильно-пошивочным агрегатом с историческим уклоном. В нее закладывали чертеж какого-нибудь старинного костюма, задавали размеры манекена, подбирали материю или заменитель, остальное Машина делала сама. Но когда Институт материальной культуры начал расширять свою экспериментальную базу, стало ясно, что с этой кустарщиной пора кончать.