«Обычная жалость»

Прозоров Александр

Обычная жалость

На полу горела одинокая свеча - дрожащее пламя выхватывало из мрака круг метра три в диаметре. Вдоль границы света и мрака сидели мы, взявшись за руки и закрыв глаза.

- Очистите свое сознание от суеты, от мыслей и забот, - негромко звучал голос Милены Степановны. - Впустите в него свет истины, почувствуйте его, почувствуйте его, почувствуйте сидящих рядом, чистоту, наполняющую наши сердца. Почувствуйте покой, идущий по кругу.

В этот миг мне показалось, будто по теплым рукам друзей ко мне рванулся мрак. Не выдержав мгновения ужаса, я оттолкнулся и кувырнулся назад. Послышался чей-то вскрик, но круг тут же снова замкнулся, лишь колыхнулось пламя свечи, дрогнула граница света и тьмы, и снова спокойно лился голос нашей гуру, тянулся от огня легкий дымок, лежали на стенах безмолвные тени. Ужас отпустил.

Разумеется, упрекать меня никто не стал. Лишь Милена, взяв за руку, чуть слышно сказала:

- Ты зря это сделал. Круг отомстит. Мы прошли сегодня темный план. Мы. И мы, вместе, справились с ним. А ты вышел из общего круга - и можешь оказаться в своем собственном кругу. И никто тебя не поддержит. Постарайся быть сильным. - Она поцеловала меня, обняла за плечи и тяжело вздохнула: Наверное, это моя вина, но теперь уже поздно.

* * *

От метро до дома я всегда хожу пешком. Темная ночная улица настраивает на несколько специфический лад; покачиваются на ветру фонари, шевелятся черные тени за кустами и деревьями, неслышными духами проскакивают бездомные собаки, и для полноты картины не хватает только легендарного Кощея Бессмертного - с отливающим синевой обнаженным мечом и воронеными доспехами на белых вечных костях.

Двигаясь привычным широким шагом, я поравнялся с невысокой женщиной, и только начал ее обгонять, как вдруг она, громко завизжав, вцепилась мне в руку. От неожиданности я даже подпрыгнул и, кажется, тихонько пискнул. Сердце застучало, как заяц-барабанщик, кровь хлынула к лицу, но, увидев перед собой распахнутые глаза, испуганно дрожащие губы и поблескивающие жемчужные зубки я несколько успокоился - на Кощея это прелестное существо явно не тянуло.

- Что случилось, сударыня? - постарался я изобразить улыбку.

- Ой, кошмар какой, - девушка перевела дух, - иду, иду - вдруг из-под самой руки выскакивает громадный черный пес! Он ведь, наверное, и кусить мог?

- Это вон тот? - Впереди торопливо трусила прочь дворняга росту мне примерно по колено - в холке.

- Да... ой, нет... да... Да я просто от неожиданности! - она тоже улыбнулась. - Конечно, вам смешно, а я, кажется, каблук сломала!

- Это ужасно, прекрасная незнакомка, - совсем не к месту рассмеялся я. - Что ж, давайте посмотрим.

- Ох, горе! - отнюдь не горестно проворковала девушка, сняла туфельку и подала мне.

Каблук оторвался напрочь, болтаясь на ломкой от засохшего клея нитке; можно было бы прибить его, или привернуть шурупом, но я не ношу слесарку в кармане. А вообще-то, смотрел я не столько на каблук, сколько на нее. Хорошенькая, .как с картинки...

- Обувь нуждается в стационарном лечении, прекрасная незнакомка. Увы, увы.

- Я не незнакомка, я Оксана! - Она стояла передо мной, изящно отставив точеную босую ножку, лишь чуть-чуть касаясь носком асфальта. - Что же мне теперь делать?

- Я с удовольствием отнес бы вас на руках, но боюсь, мои желания не совпадают с моими возможностями. Попробуем комбинированный метод передвижения. - Господи, что за чушь я смолол! Я присел, осторожно одел ей туфельку, подержав теплую ножку в руке чуть дольше, чем было необходимо, и с трудом подавив желание скользнуть ладонью выше, к коленке. - Начнем с самого простого! - и я подхватил ее на руки. Она, после секундного колебания - а что ей оставалось делать? - обняла меня за шею. Первые метров десять нести было скорее приятно, чем тяжело, потом ощущения сравнялись, потом мне в нос забралась ее волосинка, я стал ловить ртом воздух, и Оксана застучала ладошкой мне по спине:

- Отпускай скорее, а то чихнешь - оба свалимся!

Пользуясь поводом, я поставил девушку на асфальт, перевел дыхание и чихнул.

- Какие у тебя прекрасные волосы!

- Что, хорошо чихается?

- И это тоже. - Я забрал у нее сумочку, обнял за талию, почувствовав сквозь тонкую ткань упругое тело. Она прильнула ко мне, положив руку на плечо, и осторожно, на цыпочках, пошла.

Метров через сто мы остановились.

- Да, так мне до утра идти придется! - тихонько рассмеялась Оксана. Может, босиком попробовать?

- Простудишься! - испугался я. - Тебе еще далеко?

- Почти три квартала... Надо было автобус подождать.

- Дождешься их в такое время, как же!

- Зато каблуки целей бы были.

- Есть вот какой вариант, - наконец решился я, - Мой дом совсем рядом, и я смогу залатать твою туфельку за десять минут.

- Нет, не могу же я идти ночью в гости...

- А что делать?

- Ну, неудобно это, неприлично как-то... Соседи у тебя что подумают? Мамочка что-нибудь скажет...

- Да нет ни соседей, ни мамочки. Я один живу. - Сказав это, я тут же подумал, что она испугается, и как можно честнее добавил: - Я только туфельку отремонтирую - и все. Это быстро, десять минут - и готово!

Она не без подозрения посмотрела мне в глаза:

- Ну, если только на десять минут...

- Чаю хочешь? Извини, что на кухню завел, но в комнате у меня такой бардак... я быстро!

Пока чайник закипал, я наспех прибрался и пригласил Оксану в комнату.

- Печенья дать? - моя рука совершенно случайно легла ей на плечико.

- Дать. И побольше, - Оксана задорно тряхнула головой, колыхнулись пушистые каштановые кудри. Не удержавшись, я наклонился, чувствуя, как мягкие волосы щекочут лицо, она обернулась, губы ее оказались прямо перед моими... Жаркие, сладкие губы... Она провела пальчиком по моей щеке: - Ты скажешь, как тебя зовут, или нет?

- Юра.

- Юра, а туфлю ты лечить будешь?

- Конечно, буду, только... только мне очень не хочется, чтобы ты уходила...

- Знаю. У тебя это всю дорогу на лбу написано.

В общем, осталась туфелька без ремонта, и остыл невыпитый чай.

- Знаешь, - проговорил я, наслаждаясь тем, как касаются моих губ ее осторожные пальцы, - вот было бы хорошо, если б ты осталась здесь насовсем...

- А ты не боишься? Вдруг я мегера?

- Ничего, потерплю. Лишь бы ты была рядом...

- Юра!

От странно зазвеневшего голоса я даже вздрогнул.

- Юра, - повторила она тише, приподнялась на локоть и заглянула мне в глаза. - Мы знакомы всего три часа. Ты уверен в том, что говоришь?

Под сердцем разлился холодок. Такое чувство, словно упал с высоты и стремительно приближается зеркало темной холодной воды, и... нет, скорее стоишь на краю площадки и не решаешься шагнуть вниз, где... и...

- Да. Уверен.

Она перевела дыхание, помолчала, все так же глядя мне в лицо. Потом встала, подошла к телефону и набрала номер.

- Алло, это ты? Не надо меня ждать, я сегодня не приду. - Она снова посмотрела мне в глаза и добавила в трубку: - Ты знаешь, я, наверное, больше вообще не приду... Я встретила другого человека. Прости...

* * *

К утренней медитации я проснулся сам, не дожидаясь звонка будильника. Оксана уютно посапывала, отвернувшись к стенке. Я встал, положил у окна коврик, сел в позу лотоса и закрыл глаза, чувствуя, как чистая энергия утреннего солнца, воздуха, всего мира сматывается в области пупка единым сверкающим клубком из множества серебряных нитей. Сознание раскрылось, дыхание стало светлым и радостным, сладостный покой принимал меня в свои объятия.

Услышав шорох, я приоткрыл глаза; Оксана проснулась, натянула одеяло до подбородка и осматривалась с потерянным видом. Ничего удивительного ушла романтика вечера, ее смешного испуга и неожиданного знакомства, сладких поцелуев и таинственного полумрака. Настало утро. Ясный солнечный свет, отдохнувший разум. Сейчас она наверняка удивляется вчерашнему сумасбродству и жалеет о случившемся. Но меня ее растерянность нисколько не позабавила. Я почувствовал, что не воспринимаю ее посторонней, случайной гостьей. Она казалась частью меня самого, нужной, неотъемлемой частью, и я действительно не хотел, чтобы она уходила.

Оксана посмотрела на телефон, прикусила губу, вздохнула, протянула руку к одежде.

- Я люблю тебя, - сказали и понял, что это правда. - Оксана, я тебя очень люблю.

Она несмело улыбнулась, потом рассмеялась, решительно откинула одеяло, встала - обнаженная грация - потянулась, вскинув руками волосы, в несколько мелких шажков приблизилась ко мне. Атласная кожа искрилась золотом в утренних лучах. Опустилась передо мной на колени, сладострасно какая тут, к черту, медитация! - поцеловала, прижалась.

- Ты знаешь, - сказала, - я тебя тоже очень люблю.

И я почувствовал то, что называется Нирваной.

* * *

Суфисткие техники. Первый этап - дыхательная, все в одном ритме: разворот - вдох, рука вперед - выдох, разворот - вдох, другая рука - выдох. Однако чувствовал я при этом не очищение сознания, а ощущал всем телом, всей кожей, умом, душой, как Оксана идет от метро к дому - к моему дому. Я дал ей ключи от квартиры.

Разворот - вдох, рука - выдох. Только бы замок не заело. А вдруг не придет?

Второй этап - вращение. Вращение под музыку, и скорость нарастает, и нужно увидеть отражение своего сознания, а я вижу ее глаза и улыбку. Она, наверное, уже пришла, сидит, поджав ноги, на диване и листает журналы... А я здесь вентилятор изображаю... Милая, даже не обижается, что я не ее встречаю, а бегаю на эти идиотские медитации.

Третий этап - релаксация. Надо почувствовать землю, ее незыблемость, ее материнское тепло... А дома меня ждет Оксана.

Я встал и двинулся к дверям, поймал горесно-удивленный взгляд Милены, вернулся и подошел к ней.

- Спасибо тебе за все, - сказал я.

- Прощай, - она поцеловала меня и проводила до дверей.

* * *

Не надеясь на трамвай, я быстро бежал по улице - и вдруг ощутил, как под ногами мерно вздрагивает асфальт. Что-то не так. Я остановился.

Какая необыкновенная тишина... Ни единого звука в центре города, ни единого движения. Замер дым над закопченной трубой котельной, замерли прохожие с напряженными лицами, с торопливостью в позах, замерли машины посреди проезжей части, замерли Дымки из выхлопных труб.

Лишь асфальт мерно подрагивал под ногами, все сильнее и сильнее. Дохнуло холодом - и из-за поворота появился всадник; рыцарь несся совершенно бесшумно, черный, словно бездонный провал. Черный конь, черные доспехи, конический шлем на уровне пятого этажа, шпоры царапают стены домов по разные стороны улицы, копье в руке, алый, светящийся плащ за спиной, и сотрясается земля под ударами копыт. Он приближался, кровавыми бликами отражался плащ в окнах домов, и от невероятности происходящего я не ощущал страха.

Повернулся шлем - я почувствовал взгляд из-под забрала и понял, что всадник узнал меня - и опустилось плавно копье, и острие его нацелилось мне в сердце. Подрагивал асфальт, приближался всадник, опустилось огромное копыто - и смяло капот голубого "жигуленка", опустилось копыто - и накрыло женщину на остановке, и брызнула в стороны выдавленная тяжестью гигантского коня кровь, полетели клочья плоти, дохнуло холодом, и подогнулись колени. Я упал, над головой промелькнуло копье, латная перчатка, шпора - всадник промахнулся!

Я вскочил, посмотрел ему в спину: рыцарь поднял коня на дыбы, но узка улица, не развернуться на ней гиганту. Дрогнул под ногами асфальт, сверкнул алым плащ, всадник свернул - и, выдохнув ушедший ужас, зашумел город. Завизжала резина, я обернулся: у голубого "жигуленка" подвернулось вовнутрь переднее левое колесо, дымилась об асфальт резина, машину выкинуло на встречную полосу, не успевший отвернуть грузовик сильным ударом смял капот, легковушку отшвырнуло, она крутанулась вокруг своей оси и ударила стоящую на остановке женщину - брызнула кровь, взметнулось в воздух тело, покатилось по тротуару тряпичным мешком, и все перекрыл истошный женский визг.

Я почувствовал упавшую на лицо теплую каплю, машинально вытер красная - очнулся, завертел головой, соображая, что делать. Скорую? Милицию? В кабине телефона-автомата мужчина в длинном плаще уже кричал в трубку, вокруг места происшествия быстро собиралась толпа. И без меня народу хватает, а дома Оксана ждет. Я помчался на метро.

* * *

Всю дорогу я пытался понять, откуда взялся тот странный мираж; может, я почувствовал то, что произойдет через минуту, и увидел это столь красочным образом? Или всадник возник в памяти уже после того, как на моих глазах погибла женщина? Или мстит тот самый мифический круг?

А впрочем, какая разница? Главное - меня ждет Оксана... Кстати, нужно подарить ей новые туфли.

Притих ночной город, застыли в полном покое фонари и ветви деревьев, не тявкали на балконах собаки, не доносились шаги поздних прохожих. Можно подумать, в городе я остался один. Застыл в охотничьей стойке бездомный пес, и страшная догадка зародилась в мозгу. Как подтверждение, стала мерно подрагивать под ногами земля.

Всадник скользил по улице бесшумно, черный, словно зев пещеры, за плечами кроваво развевался плащ, прямо на меня смотрело копье, волна холода катилась по улице перед ним. Мурашки побежали по спине, остро засосало под ложечкой.

Рыцарь скакал уверенной рысью, копье - как корабельная мачта, острие опущено к самой земле... На уровень человеческой груди. Ближе, ближе.

Оттолкнувшись правой ногой, я упал в сторону, и гигант пронесся мимо. Всадник поднял лошадь на дыбы, повернул голову. Я почувствовал его спокойный взгляд... здесь ему хватало места для разворота.

Вскочив, я рванулся за дом, шарахнулся вправо и спрятался в проем под лоджией. Земля дрожала, холод пронизывал все тело. Гигантское копыто совсем рядом впечатало в асфальт мусорный бачок, и всадник стал удаляться.

Не заметил!

Где-то хлопнула дверь парадной, убежденно заговорил диктор над самой головой, донеслась чья-то ругань - все, ускакал! Я вылез, посмотрел на ставший целым бачок.

Наверное, это все-таки круг. Мстит. За что? Наплевать, теперь у меня есть Оксана, и пропади они все пропадом!

* * *

Стоило открыть дверь, как Оксана повисла у меня на шее, поджав ноги.

- Юра, Юрка, ну где ты ходишь?! Я так соскучилась! А ты не будешь обижаться? Я тут похозяйничала... - она склонила голову набок. - Ужин тебе приготовила...

- Спасибо, феюшка моя... - я поцеловал ее в губы, в носик, поцеловал розовенькое ушко, рука скользнула на талию, на бедро...

- А как же ужин? - шепнула она, прижавшись щекой к щеке.

- Не хлебом единым жив человек! -и я подхватил ее на руки.

Она быстро уснула, положив голову мне на плечо, а ладонь на грудь. Чудо мое, моя фея. А ведь в тот вечер я мог возвращаться домой чуть раньше или позже, а она могла ждать автобуса... или могло не быть той самой собаки... Оксана. Как же мне все-таки повезло! Душа была исполнена покоя, словно чаша, налитая до краев, и страшно расплескать, страшно заснуть - а вдруг проснусь в прежней жизни, пустой и скучной.

Оксана глубоко вздохнула, перевернулась на другой бок. Я осторожно встал, проскользнул в ванную, ополоснулся под душем, завернулся в вельветовый халат, вышел в кухню, стащил из кастрюли пару вареных картофелин, закусил кусочком хлеба. Вернулся в комнату. Моя красавица спала, раскинувшись на всю кровать, отбросив одеяло, на приподнятой коленке лежал бледный голубоватый блик. Даже после душа казалось жарко.

Откинув тюлевую занавеску, я отворил дверь в лоджию, вышел на воздух.

Ярко горели звезды, светились окна нескольких полуночников в доме напротив. И тишина. Удивительно, я стал бояться тишины, Дохнуло в щеку холодом - я откинулся назад, мелькнуло темное копье. На миг охолонуло страхом, однако я тут же понял, что дома стоят слишком тесно, длинное копье не повернуть поперек, а при ударе вдоль я могу укрыться за бетонной стеной лоджии. Трудно в городе гигантам! Если захочет поймать рукой - должен сперва копье бросить, и я успею заскочить в комнату. Настроение сразу улучшилось.

Громада рыцаря втиснулась между домами, шлем высился прямо надо мной.

- Я хочу тебе добра, - гулко прозвучал его голос.

- Да?! - весело удивился я.

- Позволь убить тебя, так будет лучше.

- Кому?

- Клянусь, умереть для тебя намного лучше, чем жить!

- А я клянусь, что больше не стану выходить в темноте на улицу, так что можешь больше не беспокоиться! - и я ушел в комнату. Оксана уже зябко свернулась калачиком. "Если просунет руку в окно, - испугался я, - может схватить ее!". Но замелькали голубые блики от телевизора в окне напротив, издалека донесся треск мотоцикла - всадник исчез.

* * *

И как нарочно, Оксана на следующий день позвонила мне на работу:

- Юра, я сегодня, наверное, задержусь. Ты меня не встретишь?

- Оксана... Оксана, милая, постарайся приехать засветло. Пожалуйста, я тебя очень прошу. Хорошо?

- Ну, не знаю... Я постараюсь.

* * *

Постараюсь, постараюсь. Вечером я весь издергался, на улице медленно смеркалось, а ее все не было. Не находя себе места, я метался по квартире, а она не шла и не шла. Где же она? Когда придет? Куда пропала?

Зазвонил телефон.

- Алло?

- Алло, это ты? - ее голос! - Не надо меня ждать, я сегодня не приду. Ты знаешь, наверно, я больше вообще не приду...

- К-как?

- Я встретила другого человека... Прости.

- Оксана!

Но трубка уже коротко попискивала. Как же так? Только что ждал, и вдруг "больше не приду"? Уже некого больше ждать? Ее больше не будет? В грудь словно налили кипяток, всего меня наполнила странная, не телесная, а душевная боль. Страшная, непереносимая боль, против которой нет лекарства. И не было смысла эту боль терпеть...

Все застыло в моих глазах, и лишь ритмично подрагивал пол под ногами.

Я снял тапочки, одел ботинки и вышел на улицу.

Всадник несся широкой рысью, четкий силуэт мрака среди домов, и мелькали в окнах багряные блики от плаща. Царапнула шпора высокий тополь дерево надломилось и бесшумно рухнуло на тротуар, опустилось копыто и с полным безразличием расплющило, чей-то "запорожец". Ничего не замечали замершие прохожие, а всадник несся, сотрясая все вокруг, опустив ::опье к самой земле.

Я ждал посреди улицы. Не было отваги, не было решимости, просто хотелось избавиться от тупой невыносимой боли, погасить пожар, поселившийся в сердце.

Вот и копье.

Удар.

И я почувствовал, как холод наполняет мою грудь, как остывает тело, успокаивается и очищается разум, как кровавая боль стекает назад, прочь, и развевается за плечами алым плащом. Мое сознание хладно и спокойно, легко копье, послушен конь. Жестко, словно броневая плита, подрагивает под копытами земля. Застыли люди в проплывающих мимо окнах, как игрушечные поблескивают внизу машины. Мне легко, хорошо и спокойно.

Я скакал по улицам, избавившись от бессмысленной суеты, повернул вдоль трамвайных путей, увидел странно знакомый голубой "жигуленок" посреди улицы, недавно погибшую женщину, какого-то паренька чуть немного дальше. Вгляделся - и узнал его. Себя. Того недавнего себя, который стремился домой, полный своего малявочного счастья. И понял, что через несколько дней на него обрушится боль, по сравнению с которой все остальное - мелочь. Мне стало его жаль. Мне захотелось облегчить его участь.

И я опустил копье, нацелив острие в сердце.