«Мнимые величины»

Мнимые величины

Телекоммуникатор разбрасывал судорожные вспышки, пока психолог с Ригеля Тан Порус неторопливо устраивался перед экраном. В глазах Тана появился блеск, возбуждение передалось всем членам его худенького тела. И даже необычная его поза – Порус уселся, водрузив ноги на стол, – подчеркивала неординарность происходящего. Наконец коммуникатор ожил, засветился, и на экране появилось широкое лицо жителя Арктура, глядевшего раздраженно и хмуро.

– Сейчас середина ночи! Ты вызвал меня сюда прямо из постели, Порус!

– А у нас самый что ни на есть день, Финал. Но мое сообщение у тебя начисто прогонит мысли о сне.

Легкое беспокойство охватило Гара Финала, редактора журнала «Галактическая психология». Финал знал, что Порус, как и всякий гуманоид, имеет множество недостатков, но обладает при этом одним несомненным достоинством: никогда и никого не поднимет из постели по ложной тревоге. Если Порус говорил, что назревает событие огромной важности, то степень важности оказывалась не просто огромной, а, как минимум, колоссальной. К тому же сейчас Порус был несомненно доволен собой, что случалось с ним не так уж часто.

– Финал, – произнес он, – следующая статья, которую я намерен продать вашему журналишке, станет величайшей работой, когда-либо мною напечатанной.

На Финала это произвело впечатление.

– Вы отдаете отчет своим словам? – спросил он.

– Не задавайте идиотских вопросов. Разумеется, отдаю. Послушайте…

Тут последовало неожиданное молчание, в течение которого нетерпение Финала возрастало с величайшей скоростью, но наконец Порус, будто актер, разыгрывающий на сцене драму, выдавил из себя напряженным шепотом:

– Я разрешил проблему сквида!

Реакция оказалась как раз такой, какую психолог предвидел. Своим сообщением он вызвал немалой силы эмоциональный взрыв, продолжавшийся примерно минуту, в течение которой ригелианин не без удовольствия отметил, что словарный запас благочинного и респектабельного арктурианца богат также и непристойными выражениями.

Сквид Поруса давно стал притчей во языцех для всей Галактики. Вот уже два года ученый бился с непонятным организмом с Беты Дракона, который настойчиво погружался в сон, когда ему вовсе не полагалось этого делать. Порус выводил все новые уравнения и уничтожал их с такой периодичностью, что это уже превратилось в стандартную шутку среди психологов Федерации, но необычную реакцию сквида объяснить не мог никто. И теперь Финала вытащили из постели, чтобы сообщить, будто решение найдено, – всего-то навсего!

Финал разразился заключительной фразой, передать которую телекоммуникатор мог лишь частично.

Порус выждал, пока ураган стих, после чего мирно поинтересовался:

– Знаешь, каким образом я ее решил?

В ответ послышалось невнятное бормотание.

Наконец ригелианин заговорил. От былого его веселья не осталось и следа, а после первых слов пропали и следы ярости на лице Финала, уступив место выражению, означавшему, что арктурианец испытывает нескрываемый интерес.

– Не может быть! – с трудом выдавил журналист.

Порус договорил, и Финал тут же принялся яростно дозваниваться до издательства, чтобы приостановить печатание журнала «Галактическая психология» на две недели.

* * *

Фуро Сантис, декан математического факультета университета Арктура, долго и внимательно рассматривал своего коллегу с Сириуса.

– Нет, нет, вы ошибаетесь. Его уравнения совершенно правильны. Я сам работал с ними.

– Математически – да, – отозвался круглолицый сирианец. – Но с точки зрения психологии они лишены смысла.

Сантис хлопнул себя по широкому лбу:

– Смысл! Послушайте только – и это говорит математик! Всемогущий Космос, коллега, что общего у математики со смыслом? Математика просто инструмент, и до тех пор пока с его помощью даются правильные ответы и делаются верные предсказания, актуальный их смысл роли не играет. Именно так я и заявил Тану Порусу. Большинство психологов знают математику настолько, чтобы не всегда путаться со сложением и умножением, но он в этом деле разбирается.

Собеседник Сантиса с сомнением покачал головой:

– Да знаю я, знаю. Но использование мнимых величин в уравнениях по психологии несколько превосходит мою веру в науку. Квадратный корень из минус единицы?

Он передернул плечами.

Комната отдыха старших в здании Психологического центра была переполнена и гудела взволнованными голосами. Слух о том, что Порус разрешил ставшую ухе классической проблему сквида, распространился мгновенно, и разговоры велись только об этом.

Постепенно всеобщим вниманием завладел Лор Харидин, который, несмотря на свою молодость, недавно был удостоен титула старшего. И теперь, являясь ассистентом Поруса, он явно считал себя хозяином положения.

– Значит, слушайте, коллеги… только учтите, всех подробностей я не знаю. Они секрет старика. Все, что я могу сообщить, это, так сказать, генеральную идею, то есть каким образом Порус решил эту проблему.

Психологи пододвинулись ближе.

– Говорят, он воспользовался мерой новых математических символов, заметил один из присутствующих, – и как раз в тот момент, когда у нас возникли затруднения с гуманоидами с Земли.

Лор Харидин покачал головой:

– Еще хуже! Представить не могу, что заставило старика работать в том направлении. Может, мозговая атака, может, кошмары. Но, как бы там ни было, он обратился к мнимым величинам – квадратному корню из минус единицы.

Наступило благоговейное молчание, снова прерванное тем же голосом:

– Просто не могу поверить!

– Это факт! – благодушно ответил Харидин.

– Но ведь в этом нет никакого смысла. Что может собой представлять квадратный корень из минус единицы, если брать его в психологическом понимании? Значит… – говорящий производил в уме быстрые вычисления, как и большинство присутствующих… – получается, что нервные синапсы смыкаются не более и не менее как в четырех измерениях.

– Именно так, – раздался еще один голос. – Если воздействовать на сквид сегодня, то его реакция последует вчера. Вот что должны означать эти мнимые величины. Кометный газ! И ничего больше.

– Дело в том, что Тан Порус – особенный человек, – снова вмешался Харидин. – Вы полагаете, что его интересовало, как много мнимых величин возникло на промежуточных стадиях, если все они в конечном счете свелись к квадратному корню из минус единицы? На самом деле, ему требовался конечный результат, сводившийся к простенькому выражению, которое может объяснить эти непонятные приступы сонливости. Что же касается их физической природы – какое это имеет значение? Математика всего лишь инструмент, не более.

Последовало длительное молчание: удивленные присутствующие обдумывали услышанное.

* * *

Тан Порус занимал отдельную каюту на борту новейшего и самого шикарного межзвездного лайнера. Перед психологом стоял смущенный молодой человек, которого Порус не без удовольствия осматривал. Он был в поразительно хорошем настроении и, пожалуй, впервые за всю свою жизнь не выходил из себя, давая интервью деловитому представителю прессы.

Репортер в свою очередь молча изумлялся приветливости ученого. На собственном горьком опыте он убедился, что ученые в большинстве своем недолюбливают репортеров, а психологи – в особенности, и часто используют их в качестве объектов для отработки своих методов, вызывая убийственно смешные для окружающих реакции.

Журналист вспомнил, как однажды старикан с Канопуса убедил его, что величайшее наслаждение – жить на деревьях. Тогда потребовалось двенадцать человек, чтобы стащить его с вершины, а специальный психолог приводил в порядок его рассудок.

Сейчас же он имел дело с самым великим из психологов – Таном Порусом, который деловито отвечал на вопросы, как и полагается нормальному живому существу.

– И еще, профессор, – продолжал расспрашивать репортер, – я хотел бы узнать, как следует понимать эти мнимые величины. Не в математическом смысле, – торопливо добавил он, – тут мы верим вам на слово, а, так сказать, генеральную идею, понятную среднему гуманоиду. Я слышал, что у сквида четырехмерный мозг?

Порус взревел.

– О Ригель! Четырехмерная чепуха. Если говорить чистую правду, то мнимые величины, вызывающие столь удивительные фантазии у общественности, на самом деле свидетельствуют лишь об определенных аномалиях в нервной системе сквида. Но каких именно, я не знаю. С точки зрения основополагающих законов экологии и микропсихологии, ничего необычного в обнаруженном не было, Очевидно, ответ нужно искать в атомной структуре мозга этого объекта, но тут я бессилен. – В голосе Поруса появились презрительные нотки. – Ядерные физики настолько отстали от психологов, что нет смысла просить их разобраться в этом нюансе.

Репортер яростно записывал. Завтрашний заголовок уже сформулировался у него в голове: «Прославленный психолог обвиняет физиков-ядерщиков!»

И тут же возник заголовок для послезавтрашнего номера: «Оскорбленные физики разоблачают прославленного психолога!».

Научные распри пользовались большой популярностью в прессе, в особенности те, что случались между физиками и психологами, переносившими друг друга с трудом.

Репортер поднял сияющие глаза на Поруса:

– Профессор, вы, конечно, знаете, что гуманоиды Галактики очень интересуются личной жизнью ученых. Надеюсь, вы не обидитесь, если я задам вам несколько вопросов относительно вашей поездки домой, на Ригель-IV?

– Валяйте, – добродушно согласился Порус. – Скажите им, что я впервые за последние два года выбрался домой и сейчас нахожусь в предвкушении отличного отдыха. Арктур несколько желтоват для моих глаз, и обстановка здесь слишком шумная.

– Это правда, что дома вас ждет жена?

Порус закашлялся:

– Мгм, да. Самая очаровательная малышка во всей Вселенной. Можете записать: мне очень приятно, что я ее скоро увижу.

– Тогда почему вы не взяли ее с собой на Арктур?

Выражение добродушия частично испарилось с лица ученого:

– Работать я предпочитаю один. Женщины хороши, когда они на своем месте. К тому же мое представление об отдыхе – это отсутствие посторонних, я люблю иногда побыть в одиночестве. Этого, пожалуй, не записывайте.

Репортер отложил блокнот и посмотрел на своего миниатюрного собеседника с нескрываемым восхищением.

– Скажите, профессор, но каким образом вам удалось оставить ее дома? Надеюсь, это не секрет? – Он проникновенно вздохнул и добавил: – Очень скоро это могло бы мне пригодиться.

Порус хохотнул:

– Так и быть, сынок, скажу. Если ты первоклассный психолог, то должен быть хозяином в собственном доме.

Интервью подошло к концу, репортер собрался уходить, но внезапно Порус схватил его за руку. Зеленые глаза профессора сделались маленькими и злыми:

– Послушай, сынок, не забудь опустить в статье последнее замечание.

Репортер побледнел и отшатнулся:

– Конечно, сэр, ни в коем случае. Журналисты хорошо знают, что лучше не обезьянничать с психологом, иначе он сделает обезьяну из тебя!

– Неплохо сказано! Выражаясь литературно, знаешь ли ты, что мне это под силу, если понадобится?

Молодой репортер поспешил покончить с расспросами, втянул голову в плечи и вытер холодный пот со лба. Направляясь к выходу, он почувствовал себя так, будто стоит на краю пропасти. И мысленно решил: больше никаких интервью с психологами. Во всяком случае, пока ему не повысят зарплату.

* * *

На приближение к родной планете первым отреагировало сердце Поруса, застучав сильнее обычного, а затем его глаз достиг свет девственно-белого шара Ригеля, при этом мозг ученого бесстрастно констатировал: реакция В-типа, то есть ностальгия или условный рефлекс, связанный с тем, что Ригель всегда напоминал Порусу о счастливых переживаниях молодости…

Термины, фразы, уравнения закружились в его изощренном мозгу, но назло им он был счастлив. На недолгий период человек восторжествовал над психологом Порус отказался от анализа ради изумительной радости побыть некритично счастливым.

За две ночи до прибытия он пожертвовал сном, чтобы не пропустить появления Ханлона, четвертой планеты Ригеля. Это и был его родной мир, который населяли маленькие люди. Где-то там, на берегу спокойного моря, стоит маленький двухэтажный домик. Совсем крохотный, в отличие от высоких и громоздких зданий, что строят себе арктурианцы и прочие дылды гуманоиды.

Как раз наступил летний сезон, когда дома кажутся купающимися в жемчужном свете Ригеля, – какое это должно быть удовольствие после желтого солнца Арктура!

И, конечно, самое главное наслаждение, которого Порус был лишен вот уже два года, он получит, объедаясь жареным триптексом. Причем его жена – лучшая мастерица в приготовлении этого изумительного блюда.

При мысли о жене Тан Порус слегка поморщился. Конечно, было подлостью бросить ее вот так на два года, но это диктовалось необходимостью. Он еще раз взглянул на разложенные перед ним бумаги и принялся их перебирать. Пальцы его слегка подрагивали. Весь остаток дня психолог потратил на вычисление реакции жены, когда она впервые увидит его после двухлетней разлуки, и результат получался не очень утешительным.

Тина Порус обладала неукротимыми эмоциями – ему предстояло действовать быстро и эффективно.

* * *

Ученый быстро отыскал жену в толпе и улыбнулся. Было приятно снова ее видеть, даже если вычисления предвещали затяжной и мощный шторм. Он еще раз мысленно пробежал свою заготовленную речь и внес последние коррективы.

В этот момент Тина заметила его, неистово замахала руками, пробиваясь в передние ряды встречающих, и повисла на его шее раньше, чем он успел к этому приготовиться. Оказавшись в ее любящих объятиях, Тан Порус с удивлением констатировал, что млеет от счастья.

Правда, это была вовсе не та реакция, которой он ожидал. Что-то шло вразрез с его предположениями.

Жена ловко провела ученого сквозь толпу поджидавших репортеров к тратоплану, не переставая тараторить всю дорогу:

– Тан Порус, Тан Порус, я уже думала, что не доживу до того момента, когда вновь тебя увижу. До чего же здорово, что мы опять вместе. И ты был совершенно не прав. Здесь, дома, конечно, очень хорошо, но, когда тебя нет, что-то тут не так.

Порус не верил своим глазам. Подобная встреча была совершенно не характерна для Тины. А чуткий слух психолога все это воспринимал как бред безумной. У него не хватало соображения отвечать хотя бы мычанием на отдельные высказывания. Медленно коченея в своем кресле, он с ужасом наблюдал, как уносится земля под ними, слышал, как воет вокруг ветер, когда они неслись к своему домику на берегу моря.

А Тина Порус продолжала болтать, легко и ненавязчиво связывая воедино слова, составляющие непрерывную цепь ее монолога:

– И конечно же, дорогой, я приготовила тебе целого триптекса, зажаренного на вертеле, с гарниром из сарниесов. Ах да, что это за история с новой планетой?.. Землей, ведь ты ее так назвал? Я тобой так гордилась, как только услышала. Я сразу сказала…

И так далее и тому подобное, пока ее слова не превратились для Поруса в бессмысленный конгломерат звуков.

Но где же ее упреки? Где слезы, вызванные жалостью к себе?

За обедом Тан Порус попытался взять себя в руки и мысленно призвал на помощь всю свою волю. Перед ним стояла испускавшая пары тарелка с триптексом, почему-то совсем не вызывающим аппетит, но психолог заговорил как ни в чем не бывало:

– Это мне напоминает тот день на Арктуре, когда я обедал с председателем правления…

Он погрузился в подробности, хотя совсем отклонился от сути дела; живописал шуточки, при этом лирически гневался на собственное от них удовольствие; сделал упор почти не замаскированный, на тот факт, что он чуть было не забыл свою жену; наконец, в последней дикой вспышке отчаяния, как бы ненароком вспомнил, что поразительное количество ригелианских женщин встретил в системе Арктура.

На все эти его слова жена проговорила с улыбкой:

– Я так рада, мой дорогой. Это просто замечательно, что ты там был не один. Ешь же свой триптекс.

Но Пору с не мог есть даже триптекс. При одной мысли о еде его начинало мутить. Растерянно, пожалуй, даже испуганно он посмотрел на жену, медленно поднялся; пытаясь сохранить остатки достоинства, решил спастись бегством и уединился в своей комнате.

Там он лихорадочно полистал расчеты, потом рывком опустился в кресло. Кипя от ярости, Порус понимал: с Тиной явно происходило что-то недоброе. Невероятно недоброе! Даже интерес, появившийся к другому мужчине, – на мгновение он предположил и такое – не мог настолько революционно изменить ее характер.

Психолог рванул на себе волосы. Существовал какой-то тайный фактор, еще более невероятный, чем этот, – а он понятия не имел какой! В это мгновение Тан Порус отдал бы все свои всемирные заслуги только за то, чтобы его жена сделала хоть одну попытку снять с него скальп, как в добрые старые времена.

А рядом, в столовой, Тина Порус позволила веселым искоркам заиграть в ее глазах.

* * *

Лор Харидин отложил ручку и сказал:

– Войдите!

Дверь открылась, появился его приятель Эбло Раник, одним движением расчистил угол стола и уселся на его край:

– Харидин, у меня идея!

Голос его прозвучал необычно, словно виноватый выдох. Харидин с подозрением покосился на него:

– Вроде той, когда ты подстроил ловушку старине Обелю?

Раник пожал плечами. Действительно, целых два дня ему пришлось скрываться в вентиляционной шахте, когда его шутка великолепнейшим образом сработала.

– Нет, на этот раз все законно. Слушай, Порус ведь тебе поручил заботиться о сквиде, не так ли?

– Ага, вижу, на что ты нацелился. Ничего не выйдет. Я имею право лишь накормить сквида и ничего больше. Даже если я хлопну в ладоши, чтобы вызвать у него реакцию перемены цвета, шеф меня потом прикончит.

– Космос с ним. Он где-то там, за много парсеков отсюда. – Раник извлек экземпляр журнала «Галактическая психология» и развернул на нужной странице.

– Ты следил за экспериментами Ливелла на Проционе-V? Интересно, там использовались магнитные поля или ультрафиолетовое облучение?

– Не моя область, – ответил Харидин, – но, конечно, я о них слышал. А в чем дело?

– Так вот, появляется реакция Е-типа, которая порождает, хочешь верь, хочешь не верь, стройный эффект Фимбала практически в каждом случае, в особенности у высших беспозвоночных.

– Хм-м-м!

– Значит, если мы попробуем применить это к сквиду то получим…

– Нет и нет! – Харидин неистово замотал головой. – Порус меня в порошок сотрет. Великие звезды, что он тогда со мной сделает!

– Да послушай ты, дурачок. Последнее слово не за Порусом, а за Фрианом Обелем. Ведь Обель – глава департамента психологии. От тебя требуется лишь обратиться к нему за разрешением, и ты его получишь. Говоря между нами, после той прошлогодней заварухи с хомо сол он старается Порусу на глаза не попадаться.

Харидин все еще пытался сопротивляться:

– Вот ты и обратись за разрешением.

Раник поперхнулся:

– Нет. Если по правде, то мне не стоит показываться ему на глаза. Кажется, он до сих пор подозревает, что ту штуку с ним выкинул именно я. Так что мне лучше не соваться.

– Хм-м-м. Ладно, попробую.

* * *

Выглядел Лор Харидин так, словно неделю не спал как следует. Раник посмотрел на него кротко и терпеливо и вздохнул:

– Взгляните на него. Может, ты соизволишь сесть? Сантин сказал, что есть возможность получить окончательный результат уже сегодня, не так ли?

– Да, я знаю. Но какой позор! Я семь лет убил на высшую математику. А теперь допускаю дурацкую ошибку и даже не могу ее найти.

– Но если ее и искать не надо?

– Не будь идиотом. Ответ тут просто невозможен. Он и должен быть невозможен. Должен! – высокий лоб Харидина пошел морщинами. – О-о, я просто не знаю, что и думать.

Его все еще продолжали одолевать дремота и навязчивое желание растянуться на ковре, лежавшем на полу, но Харидин не прекращал отчаянных размышлений. Неожиданно он опустился в кресло.

– Это все временные интегралы. С ними просто невозможно работать, я же тебе говорил. Нахожу их в таблице, трачу полчаса, чтобы подобрать наиболее подходящее значение, и они дают – ни много ни мало – семнадцать возможных вариантов ответа. Пытаюсь отыскать хотя бы один, имеющий смысл, и – помоги мне Арктур! – выходит, что или они все имеют смысл, или ни один! Составляю таблицу для восьми из них, как в нашей задаче, но комбинаций получается столько, что разбираться с ними нужно всю оставшуюся жизнь! Ложный ответ! Я удивлюсь, если после этого живым останусь.

Взглядом, который он бросил на толстый том «Таблиц временных интегралов», очень даже можно было испепелить переплет, чего к величайшему удивлению Раника все-таки не произошло.

Замигала сигнальная лампочка. Харидин рванулся к двери. Выхватил из рук курьера пакет, с яростью распечатал его, не взирая на печати, и, пролистав не глядя, остановился на последнем абзаце последней страницы. Сангин писал:

«Ваши вычисления правильны. Желаю успеха. Но не стоит Порусу наносить удар из-за спины! Лучше сразу войти с ним в контакт».

Раник прочел резюме, выглядывая из-за плеч Харидина, и они долго и недоуменно смотрели друг на друга выпученными глазами.

– Я был прав, – прошептал Харидин. – Мы обнаружили такое сочетание, при котором мнимые числа в квадрат не возводятся. Эта предсказуемая реакция включает в себя мнимые величины.

Раник сглотнул, чувствуя, что его охватывает оцепенение:

– И как ты это интерпретируешь?

– Великий Космос! Клянусь Галактикой, не знаю! Нужно передать дело Порусу, вот и все.

Раник хрустнул пальцами и схватил своего коллегу за плечо.

– Нет, нет, только не это. Мы упустим величайший шанс. А если доведем дело до конца, будущее нам обеспечено, – он не мог говорить от возбуждения. Великий Арктур! Да любой психолог дважды заложил бы собственную жизнь ради малейшей возможности оказаться на нашем месте!

* * *

Сквид с Беты Дракона благодушно плавал себе, не испытывая трепета перед гигантским соленоидом, окружавшим его бассейн. Множество перепутанных проводов, освинцованных кабелей, подвешенных кверху ртутных ламп ничего для него не значили. Он пощипывал листки морских папоротников, растущих вокруг, и, казалось, был доволен тем, что существует в мире со всем миром.

Другие чувства испытывали два молодых психолога. Эбло Раник суетился над сложной паутиной переплетений, в попытке еще раз заново все проверить. Лор Харидин помогал ему тем, что кусал себе ногти, безжалостно отгрызая их один за другим.

– Готово, – заявил наконец Раник и вытер платком пот со лба. – Бей его, не жалей!

Засветились ртутные лампы. Харидин задернул занавеси на окнах. В холодном тускло-красном свете Раник и Харидин с позеленевшими лицами внимательно наблюдали за сквидом.

Животное безостановочно двигалось. В жестком ртутном свете сквид казался тускло-черным.

– Врубай ток! – хрипло бросил Харидин.

– Никакой реакции? – проронил Раник, словно бы ни к кому не обращаясь. И тут же затаил дыхание, так как Харидин еще ниже склонился над сквидом.

– С ним что-то происходит. Мне кажется, он начал слегка светиться… или меня глаза подводят.

Свечение сделалось более отчетливым, казалось, оно отделилось от тела животного, образовав вокруг светящуюся оболочку. Томительно текли минуты.

– Он излучает какой-то вид радиации, можешь называть ее как угодно, и с течением времени этот процесс усиливается.

Ответа не последовало. Оба продолжали терпеливо наблюдать. Вдруг Раник испустил приглушенный вопль и с чудовищной силой вцепился в локоть Харидина:

– Взрывающиеся кометы, это еще что такое?

Светящаяся сфера неведомо как выбросила наружу псевдоподию. Маленький язычок коснулся покачивающегося папоротника, листья которого мгновенно побурели и завяли.

– Отключай ток!

Щелкнул выключатель, погасли ртутные лампы, сгустились тени, и экспериментаторы нервно переглянулись.

– Что это было?

Харадин покачал головой:

– Не знаю. Что-то определенно ненормальное. Я никогда раньше ничего похожего не видел.

– Но ты никогда раньше не видел и мнимых величин в уравнениях реакций, верно? К тому же я не думаю, чтобы это расширяющееся поле было какой-то неизвестной нам формой энергии…

Раник выдохнул со свистом и медленно отступил от бассейна со сквидом. Моллюск лежал неподвижно, но ухе половина папоротников в бассейне побурела и увяла.

Харидин с трудом дышал. Он сдвинул защитные очки.

Во тьме светящийся туманный шар распространился более чем на половину бассейна. Тоненькие подвижные щупальца тянулись к уцелевшим растениям, а одна змейка пульсирующей тенью перекинулась через стеклянный край бассейна и теперь ползла по столу.

От испуга Раник перешел на невразумительный хрип:

– Запаздывающая реакция! Ты не проверял ее на теорему Вилбона?

– Чего ради! – Харидина охватил приступ отчаяния, голова его тряслась. Теорема Вилбона не имеет смысла, если туда подставить мнимые величины. Надо было бы… Раник развил бешеную энергию. Выскочив из помещения, он тотчас вернулся с крохотной, пронзительно верещащей, похожей на белку зверушкой из собственной лаборатории. Бросил ее на стол, по которому ползла пульсирующая змейка, и линейкой пододвинул примерно на ярд.

Светящееся щупальце задрожало, очевидно, ощутило близость жизни каким-то жутковатым незрячим образом и сделало быстрый бросок. Маленький грызун издал последний вопль, означавший непередаваемую муку, затем замолк. Через две секунды от него осталась лишь съежившаяся шкурка.

Раник выругался и с отчаянным криком выронил линейку, так как святящееся щупальце, ухе более толстое, двинулось по столу в его сторону.

– Иди сюда! – распорядился Харидин. – С этим пора кончать. Он рывком расстегнул кобуру и выхватил поблескивающий хромом лазер. Острая тонкая игла пурпурного света ринулась вперед к сквиду и взорвалась с ослепительной беззвучной яростью на границе силовой сферы. Психолог выстрелил еще раз, передвинул рычажок, и образовался непрерывный пурпурный луч разрушения, который прекратился только тогда, когда иссякла энергия разрушения.

Но светящаяся сфера осталась неподвижной. Теперь она занимала уже весь бассейн. Папоротники превратились в мертвую бурую аморфную массу.

– Надо связаться с советом, – выкрикнул Раник. – Эта тварь совсем вышла из повиновения.

* * *

Растерянности не возникло – гуманоиды в своей массе просто не способны на панику, если не принимать во внимание полугениальных, полугуманоидных обитателей Солнечной системы, – и эвакуация с территории университета протекала спокойно.

– Один глупец, – заметил старый Мир Деан, ведущий физик Арктурианского университета, – способен задать столько вопросов, что на них не сможет ответить и тысяча мудрецов.

Он провел пальцем по своей жидкой бороденке и звучно фыркнул в знак презрения:

– Если проводить аналогию, то один космически глупый психолог способен заварить такую кашу, что ее не расхлебать и тысяче физиков.

Обелю ужасно захотелось оттаскать зарвавшегося физика за бороду. У него, конечно, было свое мнение насчет Харидина и Раника, но не увечному же физику позволять себе…

Появившаяся полная фигура Куала Унина, ректора университета, разрядила возникшее напряжение. Уинн задыхался, слова его перемежались с пыхтением.

– Я связался с Галактическим Конгрессом. Они пообещали эвакуацию всего Эрона в случае необходимости, – в голосе его появились умоляющие нотки. Неужели нельзя ничего больше сделать?

Мир Деан вздохнул:

– Ничего… пока. Этот сквид излучает особого вида псевдоживое поле радиации. Оно не носит электромагнитного характера – это все, что мы сейчас знаем. Его распространение не удалось остановить ничем из того, что мы перепробовали. Все виды нашего оружия неэффективны, потому что в пределах поля радиации обычные качества пространства-времени, как мне кажется, нарушаются. Ректор озабоченно покачал головой:

– Скверно! Скверно! Надеюсь, вы уже послали сообщение Порусу?

Он произнес это так, словно Порус был последней надеждой, той самой соломинкой, за которую хватается утопающий.

– Да, – хмуро ответил Фриан Обель, – Порус единственный человек, который должен знать, что же на самом деле представляет собой сквид. Если и он не сможет нам помочь, значит, больше никто не сможет.

Обель перевел взгляд на сверкающую белизну университетских зданий. Трава более чем наполовину превратилась в бурую массу, деревья высохли.

– Вы полагаете, – ректор повернулся к Деану, – это поле сможет распространяться и в межпланетном пространстве?

– Пламя сверхновой энергии?! Да я совсем не знаю, что тут делать! взорвался Деан и раздраженно отвернулся.

Полнейшая безысходность охватила присутствующих, и воцарилось гнетущее молчание.

* * *

Тана Поруса уговорили сходить на концерт, результатом чего явилась глубочайшая апатия. Психолог ничего не видел и не слышал: ни бриллиантового сверкания вокруг, ни мелодичной музыки, которая заполняла зал. Концерты для Поруса всегда были проклятием, и двадцать лет супружеской жизни он умело от них откручивался – одно это было под силу только величайшему из психологов. А теперь… Из оцепенения его вывел неожиданный дисгармонический звук, раздавшийся у него за спиной. Порядок нарушили билетеры, вдруг столпившиеся у выхода, лишь виднелись протестующие движения рук людей в униформе, наконец раздался скрипучий голос:

– Я направлен Галактическим Конгрессом и прибыл по неотложному делу. Присутствует ли в зале Тан Порус?

Психолог прыжком вскочил на ноги. Любую возможность покинуть концерт он воспринимал не иначе, как дар небес.

Порус распечатают сообщение, врученное ему посыльным, и жадно впился в его содержание. На втором абзаце приподнятое настроение покинуло ученого. Наконец он дочитал сообщение до конца и поднял кверху глаза – они метали молнии.

– Когда мы можем вылететь?

– Корабль ждет.

– Тогда не следует терять времени.

Он сделал шаг вперед и остановился. Чья-то рука ухватила его за локоть.

– Куда это ты собрался? – спросила Тина Порус, в голосе ее послышались стальные нотки.

На мгновение Тан Порус почувствовал, что задыхается. Он предвидел, что сейчас может произойти:

– Дорогая, я вынужден немедленно отправиться на Эрон. На карту поставлена судьба целого мира, возможно, всей Галактики. Ты представить себе не можешь, насколько это важно. Я тебе все расскажу…

– Хорошо, я еду с тобой.

Психолог опустил голову.

– Конечно, дорогая, – выдавил он и вздохнул.

* * *

Психологи из комиссии дружно, как один, хмыкнули и забормотали, после чего с подозрением уставились на висящий перед ними крупномасштабный график.

– Смелее, коллеги, – проговорил Тан Порус. – Я сам чувствую себя в данном случае не совсем уверенно, но… вы все ознакомились с моими результатами, сами проверили вычисления. Это единственное воздействие, способное прекратить реакцию.

Фриан Обель нервно теребил подбородок:

– Да, с математикой все четко. Рост водородно-ионной активности может повысить интеграл Демана, и тогда…

Но послушайте, Порус, это не увязывается с пространством-временем. Математика здесь может оказаться бессильной, хотя, возможно, и все остальное не поможет.

– Это наш единственный шанс. Если бы мы имели дело с обычным пространством-временем, достаточно было бы залить этого проклятого красавчика сквида изрядной долей кислоты или зажарить из лазера. А поскольку дело обстоит иначе, у нас нет выбора и мы вынуждены пользоваться этой единственной возможностью…

Поруса перебил чей-то звучный голос:

– Дайте же мне пройти, говорю вам! Меня это не заботит, пусть идет хоть десять конференций сразу.

Дверь распахнулась, в проеме возникла массивная фигура Куала Уинна. Он поискал глазами Поруса и устремился к нему:

– Порус, должен вам сообщить, что я схожу с ума. Парламент намерен возложить всю ответственность на меня, как на ректора университета. А теперь еще Деан говорит, что…

И он беззвучно зашевелил губами, а Мир Деан, стоявший позади, продолжил рассказ:

– Поле теперь покрывает примерно одну тысячу квадратных миль, причем его способность к росту равномерно увеличивается. Теперь больше не остается сомнений, что оно способно распространяться и в межпланетном пространстве, а если понадобится, то и в большом межзвездном. Это уже вопрос времени.

– Вы слышали? Слышали? – Уинн прямо заблеял от тревоги. – Можете вы хоть что-то предпринять? Ведь вся Галактика погибнет! Погибнет, говорю я вам!

– Да оставьте вы в покое свою тунику, – громыхнул Порус. – И позвольте нам все уладить. – Он повернулся к Деану: – Сообразят ваши шутейные физики выполнить такие хотя бы грубые замеры, как, скажем, скорость проникновения поля сквозь различные преграды?

Деан сухо кивнул:

– Проницаемость варьируется в зависимости от плотности. Осьмий, иридий и платина – хорошо; золото, свинец – прекрасно.

– Чудненько! Все срабатывает. Мне потребуется скафандр с осьмиевым покрытием и шлемом из освинцованного железа. И чтобы покрытие было с обеих сторон, а шлем надежным и толстым.

Куал Уинн с яростью сорвался с места:

– Осьмиевое покрытие! Осьмиевое! Клянусь Великими Галактиками, о цене вы подумали?

– Подумал, – холодно проронил Порус.

– Но ведь они взвалят все это на университет, они… – Он с трудом опомнился, ощутив на себе угрюмый взгляд психолога.

– Когда он вам понадобится? – обреченно промычал Уинн.

* * *

– Вы на самом деле решили идти сами?

– А почему бы нет? – спросил Порус, забираясь в скафандр.

Мир Деан сказал:

– Шлем из освинцованного стекла сможет противостоять полю не больше часа, а возможно, вы испытаете его частичное проникновение и через более короткий промежуток времени. Понятия не имею, что вы тогда станете делать.

– Это уж мои заботы. – Порус замолчал, потом неуверенно добавил: – Я буду готов через несколько минут. Мне нужно поговорить с моей женой, наедине.

Беседа отличалась краткостью, причем это был один из тех крайне редких случаев, когда Тан Порус позабыл, что он психолог, и говорил то, что подсказывало сердце, без пауз, чтобы видеть непосредственную реакцию собеседника. Единственное, в чем он оставался уверен – срабатывала интуиция это в том, что жена его не повредилась рассудком и не сделала его сентиментальным, и он знал, что не ошибается. Ведь только в последнюю секунду она отвела глаза, а голос ее задрожал. Тина выхватила платок из широкого рукава и торопливо выбежала из комнаты.

Психолог поглядел ей вслед, затем нагнулся и поднял тоненькую книжицу, которая выпала, когда жена доставала платок. Не глядя, он сунул брошюрку в карман туники, криво усмехнулся и сказал:

– Талисман!

* * *

Одноместный крейсер Тана Поруса мчался сквозь поле смерти. И почти сразу его охватило липкое ощущение заброшенности. Он передернул плечами:

– Воображение! Сейчас нельзя нервам позволить распуститься.

Настоящее сияние – искры, гаснущие раньше, чем он успевал их рассмотреть, – разлилось в воздухе вокруг него. Потом сияние охватило весь корабль. Порус глянул вверх и увидел, что пять эрианских розовых рисовых птичек, которых он прихватил с собой, лежат мертвыми на полу клетки, представляя собой беспорядочную груду встопорщенных перьев.

– Значит, «поле смерти» уже здесь, – пробормотал он.

Поле действительно проникало сквозь стальную оболочку крейсера.

Посадка прошла довольно неуклюже: крейсер сильно ударился об университетское поле. Тан Порус в нелепом и громоздком осьмиевом скафандре выбрался наружу, и его взору предстал безжизненный пейзаж. Все: начиная от бурой щетины под ногами и заканчивая светящимся небом, ничего общего не имевшим с голубизной, – говорило о смерти. Порус направился к факультету психологии.

В лаборатории было темно. Шторы так и остались опущенными. Психолог поднял их и принялся изучать бассейн со сквидом. Водяной клапан продолжал работать, и бассейн был полон. Впрочем, это единственное, что казалось здесь нормальным. Лишь несколько темно-коричневых искрошившихся обломков напоминали о морских папоротниках. Сам сквид инертно лежал на дне бассейна. Тан Порус вздохнул. Он вдруг почувствовал, как усталость и оцепенение наваливаются на него. Мозг не мог работать нормально, пребывая как будто в тумане. Какое-то время ученый глядел прямо и ничего не видел. Наконец собрался с силами, поднял бутылку, которую принес с собой, и поглядел на этикетку. Двенадцатимолевая гидрохлоридная кислота. Он рассеянно промычал про себя:

– Две сотни кубиков. Теперь все содержимое выливаем и насильно заставляем радиацию понизиться. Если только ионная активность водорода имеет здесь какое-либо значение.

Порус нащупал стеклянную пробку и неожиданно для себя рассмеялся. Он вдруг вспомнил, что похожие ощущения испытал, когда единственный раз в жизни напился. Порус помотал головой, чтобы стряхнуть оцепенение, охватившее мозг как паутина.

– Теперь выждем несколько минут, пока сработает… и что потом? Понятия не имею… что-нибудь, как-нибудь. А эта тварюга станет хламом! Станет хламом! Хламомхламом-хламом! – и он принялся напевать простенькую песенку, пока кислота делала свое дело в открытом бассейне.

Тан Порус был доволен собой и опять рассмеялся. Затем взболтал воду своей бронированной рукой и расхохотался еще сильнее. А потом снова вернулся к песенке.

Наконец он заметил неуловимые перемены в обстановке. Начал присматриваться, на время даже перестал петь. И тут случившееся обрушилось на него потоком холодной воды. Сияние в атмосфере исчезло!

С внезапной решимостью Порус расстегнул шлем, отбросил его прочь и полной грудью вобрал в себя воздух, несколько затхлый, но не смертельный.

Наполнив кислотой бассейн, он уничтожил поле в зародыше. Можно отметить новую победу чистой математической психологии. Порус выбрался из своего осьмиевого скафандра, потянулся и вдруг почувствовал, как грудь ему сдавила та книжица, которую выронила его жена. Доставая брошюру, он подумал:

– Талисман свое дело выполнил! – и виновато улыбнулся собственному капризу. Улыбка застыла, когда Порус прочитал название: «ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЙ КУРС ПО ПРИКЛАДНОЙ ПСИХОЛОГИИ. ЗАНЯТИЕ ПЯТОЕ».

Это было равносильно тому, как если бы что-то большое и тяжелое внезапно обрушилось на голову. Порус наконец-то прозрел:

– Тина, оказывается, целых два года изучала прикладную психологию!!! Так вот каким был недостающий фактор! Ему следовало предусмотреть это. Тогда он смог бы воспользоваться тройным переменным интегралом, но…

Психолог надавил клавишу телекоммуникатора и вышел на связь:

– Эй, говорит Порус. Слушайте все-все! Поле смерти исчезло. Я перехитрил сквида!

Он отключился и с торжеством добавил:

– … и свою жену тоже!

Довольно странно, – а может, ничего странного! – но эта вторая победа доставила ему гораздо большее удовольствие.

Оглавление