«Кошкин Нос»

Уже неделю Профессор не шел, он — передвигал ноги. Уже неделю, как внутри него поселился страх. Страх был нового свойства, неизведанного доселе оттенка и запаха. Не багряный лагерный страх приближающейся боли, не кумачовый страх долгого звонка в дверь, и даже не черный страх неизвестности, пропахшей рвотой и ржавой солью трюма. Новый, пустивший корни в отупляющую душу и тело усталость, он был ослепительно белым. Бил Профессора под дых хрустальной чистотой и драл ноздри холодом, забирался под веки иглами искрящегося на солнце снега, застилал пеленой глаза. Тундра, покрытая белым холодом и придавленная серым небом, лежала вокруг, и каждая ее пядь источала страх, от которого не было спасения — страх остаться с ней один на один. Новый, неведомый доселе, он седьмой день вытравлял из Профессора остатки человека.

Первое время Профессор пытался бороться. Он решил, что пока страх еще не укоренился внутри, удастся вырвать его слабые побеги. Нужно только смотреть на яркие пятна: на черную фуфайку идущего впереди или на желтые кончики лыж, широких и от старости негодных, проскальзывающих на твердом снегу лысым кумусом. Профессор был готов разглядывать даже темно-вишневую слюну, что приходилось изредка сплевывать, трудно и вязко, и такие же краповые прямоугольники погон на овчинных тулупах конвоиров, что сидели в медленно идущих нартах и изредка покачивали дулами ППШ. Это действительно помогло, но ненадолго. Одной долгой ночью, пока охрана грелась спиртом в чуме самоедов-проводников, трое расконвойных растворились в полярной темени. Искать их не стали — оставили пурге и холоду. Утром колонна двинулась дальше на запад.

После этого утра страх оказаться наедине с тундрой победил Профессора.

Все, что у него осталось — мутный зрачок солнца, красного и призрачного. Но как на грех, солнце всегда светило так скудно, что Профессор не видел собственной тени.

Быть может, он мог бы научиться бесстрашию у оленеводов, украсть немного самоедской храбрости. Чернявые и желтолицые, они могли помочь Профессору забыть о белом страхе. Подходя дважды в сутки к продуктовой нарте за пайкой, он жадно тянул носом воздух, пытаясь постичь, отщипнуть спокойствие, окружающее закутанные в малицы фигуры. Но те словно поняли его замысел. Сторонились.