«Месть. (Сборник)»

Месть. (Сборник) (fb2) - Месть. (Сборник) (Вэнс, Джек. Сборники) 1790K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джек Холбрук Вэнс

И /США/

Серия основана в 1993 году.

Издательство выражает благодарность Игорю Макаенкову и Михаилу Яковлеву за помощь в работе по изданию книги.

ДЖЕК ВЭНС. "Месть". Перевод с англ. Составитель А. Саяпин. Таллинн: "Мелор". 1995, 416 стр, ил. /"Сокровищница боевой фантастики и приключений"/.

Месть

Часть I. ЭЛОЙЗ

Глава 1

Элойз, шестая планета системы Веги.

Параметры планеты:

Диаметр.......... 7340 миль

Истинное время обращения вокруг своей оси.......... 19,836218 часов

Масса.......... 0,86331 ст, массы

Общая характеристика:

Входящие в систему Веги планеты Элойз, Бонифас и Катберт считаются одними из первых планет, освоенных землянами за пределами Солнечной Системы. Для путешественника, небезразличного к заре истории Ойкумены, пребывание на Элойзе доставит особенно много незабываемых впечатлений.

Вопреки общераспространенному мнению, первопоселенцами Элойза были не религиозные фанатики, а ревнители идей «Общества Естественной Вселенной», весьма осторожно относившиеся ко всякой новой среде обитания и не создававшие в своей практической деятельности ничего такого, что, по их мнению, не гармонировало бы с естественными ландшафтами планеты.

ОЕВ осталось в далеком прошлом, однако влияние его на планеты Веги оказалось настолько благотворным, что и сейчас почти повсюду бросается в глаза бережное и почтительное отношение как к природе, так и к возникшим еще в глубокой древности обычаям и установлениям.

Ось Элойза наклонена к плоскости орбиты под углом 31,7 градуса, что обуславливает весьма заметные сезонные климатические изменения, несколько смягчаемые плотностью и влажностью атмосферы планеты. Самым большим из семи материков является Земля Мэрси, самым малым — Земля Гэвина. Именно на этих материках расположены два крупнейших на планете города — Нью-Вэксфорд и Понтифракт.

Стоит, пожалуй, еще упомянуть о том, что в эпоху засилья духовенства каждый из материков представлял из себя обособленную епархию и назывался по имени местного первосвященника: Землей кардинала Мэрси, Землей кардинала Бодента, Землей кардинала Димпи и так далее. Нарицательные составляющие наименований материков со временем вышли из употребления и теперь почти не упоминаются даже в официальных документах.

Благодаря тщательно продуманной системе налогообложения и либеральному законодательству, как Понтифракт, так и Нью-Вэксфорд издавна являются крупными финансовыми центрами, влияние которых ощутимо практически по всей Ойкумене. Здесь же обосновались штаб-квартиры наиболее значительных издательских концернов, а также и редакция знаменитого журнала «Космополис».

Непримиримая борьба между различными конфессиями и сектами, реформация и контрреформация, возникновение и упадок разнообразных ортодоксальных течений и ересей, разгул инквизиции — все это является неотъемлемой частью древней истории планет системы Веги. В наибольшей степени сказанное относится к планете Элойз, что нашло красноречивое подтверждение даже в ее названии, восходящем к имени покровителя одного из могущественнейших монашеских орденов, некоего Святого Элойзиуса. Но не элойзианцы, а их соперники — амброзианцы, чей орден возник несколько раньше, основали на берегу озера Фимиш в самом центре материка Земля Ллинлиффета город Форт-Эйлианн, ставший третьим по значению городом планеты. История конфликтов между этими двумя внешне благочестивыми братствами запечатлена в будоражащих воображение древних летописях.

Местная флора и фауна не заслуживают особого внимания. Благодаря упорству первопоселенцев широкое распространение получили земные деревья и кустарники, причем наиболее благоприятной здешняя среда оказалась для развития хвойных пород. Немало видов завезенных с Земли рыб развелось в морях и океанах планеты.

«Краткий планетарный справочник», 330-е издание, 1525

Джиан Аддельс, человек по натуре крайне педантичный, прибыл к месту встречи на десять минут раньше условленного времени и, прежде чем выйти из машины, не поленился тщательно осмотреться. Обстановка вокруг была театрально красочной, но, по всей вероятности, не таила в себе чего-либо угрожающего. Аддельс, по крайней мере, не обнаружил ничего такого, что могло серьезно насторожить. Справа — таверна «Прастер», деревянные стены которой за несколько веков почернели под действием ветров и дождей, за нею громоздились могучие утесы Данвири, вершинами терявшиеся в туманной дымке, почти постоянно висевшей над поверхностью планеты. Слева — смотровая площадка Прастера, откуда открывалась на три стороны света грандиозная панорама центральной части материка Земля Ллинлиффета, привлекавшая многочисленных туристов разнообразием ландшафтов и красотой различных нерукотворных образований, созданных капризами изменчивой погоды.

Аддельс выбрался из машины, бросил мимолетный скептический взгляд на поражающие воображение склоны Данвири и прошел на смотровую площадку, по которой, как обычно, гулял холодный, промозглый ветер. Глубоко втянув голову в плечи, он облокотился о парапет и стал ждать — худощавый мужчина с желтоватой, плотно облегающей скулы кожей и высоким лбом с заметными залысинами.

Было позднее утро, прошедшая полпути к зениту Вега молочно-белым пятном пробивалась сквозь пелену тумана. Вдоль парапета расположились еще десятка полтора желающих полюбоваться красотами окружающей местности. Аддельс подверг каждого из них самому тщательному изучению. Украшенные оборками и кисточками одежды приглушенных красноватых, коричневых и темно-зеленых тонов указывали на то, что все они — сельские жители. В отличие от них горожане одевались только во все коричневое и лишь изредка украшали свою одежду чем-нибудь черным. Эта группа показалась Аддельсу вполне безобидной, и теперь выдалась возможность бросить взгляд и на разворачивавшуюся за парапетом панораму: слева — озеро Фимиш, внизу — Форт-Эйлиани, справа — вся в клочьях тумана долина Моу... Глянув на часы, Аддельс нахмурился. Тот, кого он ожидал, строго-настрого наказал ему, что любое несоблюдение пунктуальности может указывать на возникновение критической ситуации. При мысли об этом Аддельс неодобрительно фыркнул, выражая не только возмущение, но и некоторую затаенную зависть к тому образу жизни, который вел его нынешний патрон и который был куда богаче различными событиями, чем его собственный.

До условленного времени встречи оставалось минуты две-три, не больше. Всматриваясь с парапета вниз, Аддельс обнаружил тропинку, начинавшуюся на самой окраине Форт-Эйлианна и зигзагами поднимавшуюся вверх по крутому скалистому склону. Тропинка заканчивалась у лестницы, ступеньки которой были высечены в скале, непосредственно примыкавшей к смотровой площадке. По этой тропинке быстро поднимался мужчина ничем не выдающегося телосложения и столь же непримечательной мускулатуры, с довольно острыми скулами, впалыми щеками и густой копной коротко подстриженных темных волос. Это был Кирт Герсен, о котором Аддельсу было известно только то, что не так давно он каким-то загадочным и, скорее всего, не вполне законным образом стал обладателем огромнейшего состояния. Аддельс зарабатывал немалые деньги в качестве юрисконсульта Герсена и пока что не испытывал каких-либо угрызений совести, пребывая на службе у этого человека. Герсен, казалось, был прекрасно осведомлен о методах сыскной деятельности МПКК — Межпланетной полицейской координационной корпорации, что в критических ситуациях вносило определенное успокоение в душу Аддельса.

Герсен бодро взбежал по ступенькам, остановился, увидел Аддельса и сразу же направился прямо к нему. Аддельс со свойственной ему объективностью отметил, что после затяжного подъема, который самого его довел бы до состояния полнейшего изнеможения, Герсен ничуть даже не запыхался.

— Очень рад вас видеть в прекрасной физической форме, — несколько церемонно поприветствовал он Герсена.

— Благодарю вас, — ответил Герсен. — Поездка в горы доставила вам удовольствие?

— Мои мысли были целиком заняты предстоящей встречей с вами, и я едва ли замечал окружающие меня красоты, — нарочито многозначительно произнес Аддельс. — А вот вы определенно получили немалое удовольствие от пребывания в «Кафедральной», я не ошибся?

— Действительно, — признался Герсен, — я часами сидел в вестибюле, впитывая в себя атмосферу этого древнего шедевра.

— По этой причине вы почти все это время остаетесь здесь, в Форт-Эйлианне?

— Не совсем. Однако как раз пребывание в Форт-Эйлианне самым тесным образом связано с тем вопросом, который мне захотелось обсудить с вами в таком месте, где нас нельзя подслушать.

Аддельс повернул голову направо, затем налево.

— Вы опасаетесь подслушивания в «Кафедральной»?

— Здесь, наверху, риск, во всяком случае, минимальный. Лично я предпринял все обычные меры предосторожности. Не сомневаюсь в том, что и вы поступили точно так же.

— Я принял все меры предосторожности, которые счел необходимыми, — ответил Аддельс.

— В таком случае мы можем вполне надеяться на то, что находимся в полной безопасности.

Ответом Аддельса был только не очень-то веселый, негромкий смех. Какое-то время они оба стояли, прислонясь к парапету и глядя на серые контуры города, озеро и едва просматривавшуюся в тумане долину вдали. Первым заговорил Герсен.

— Ближайший отсюда космопорт находится в Слэйхеке, к северу от озера. Через неделю туда прибывает грузовой звездолет «Эттилия Гаргантир», зафрахтованный транспортной компанией «Целерус», чья контора находится в Вайре на планете Садал-Зюд-Четыре. Этот корабль когда-то носил название «Фанютис» и был тогда зафрахтован еще одной фирмой из Вайра, «Сервис Спэйсуэйз». Обе эти фирмы были подставными. Когда-то этот корабль принадлежал Ленсу Ларку и, скорее всего, является его собственностью и сейчас.

О том, что на борту «Фанютиса» осуществлялась транспортировка рабов, захваченных при налете на Маунт-Плезант, когда Герсен потерял дом и семью, в разговоре с Аддельсом он предпочел умолчать.

Лицо Аддельса исказила гримаса отвращения.

— Как-то в разговоре со мной вы уже упоминали это имя. Должен признаться, оно не вызывает у меня особого восторга. Даже совсем наоборот. Это отъявленный преступник, пользующийся особо дурной славой.

— Подобная осведомленность делаем вам честь.

— И вы намерены вступить с ним в деловые взаимоотношения? С вашей стороны это было бы крайне неблагоразумным шагом. Таким, как он, не доверяют.

— Наша деятельность не ограничивается какой-либо одной узкой сферой. Как только «Эттилия Гаргантир» совершит посадку, она должна быть надолго здесь задержана, для чего мне нужно заполучить ордер на арест корабля, рассматриваемого в качестве залога, до полного погашения задолженности за компанией, которой он принадлежит, или какой-нибудь иной официальный документ в отношении корабля или его груза, на основании которого можно было бы заблокировать его в космопорту Слэйхек. Он обязательно должен быть взят под стражу и исключена любая возможность его несанкционированного убытия. Но это еще не все. Мне крайне необходимы любые, пусть даже и формальные, основания для того, чтобы поставить под сомнение принадлежность корабля — и тем самым добиться того, чтобы для защиты своих интересов здесь появился подлинный владелец корабля, а не агент вышеупомянутой фиктивной компании или доверенное лицо владельца.

Аддельс нахмурился.

— Вы хотите заманить Ленса Ларка сюда, в Форт-Эйлианн? Безнадежная затея.

— Попытка — не пытка. Он, если и прибудет сюда, то, разумеется, изменив до неузнаваемости внешность и под другим именем.

— Ленс Ларк перед веганским судом? Абсурд!

— Безусловно, но Ленс Ларк обожает экстравагантные выходки. К тому же, он еще и жаден. Если возбужденное против него дело окажется вполне законным, он не захочет потерять принадлежащий ему корабль из-за неявки в суд.

— Я вот что могу вам сказать, — ворчливо произнес Аддельс. — Самой убедительной маскировкой правомочных деяний является использование права как такового. Отыскать предлог для возбуждения внешне совершенно законного дела будет довольно не сложно. Космические корабли в кильватере за собою всегда волокут целый хвост мелких жалоб и исков. Трудность же состоит в вопросе подсудности их по тому или иному поводу в данном конкретном месте. Этот корабль производил когда-нибудь раньше посадку в Форт-Эйлианне?

— Не знаю. Обычно он совершает рейсы в секторах, прилегающих к Глуши.

— Обещаю отнестись к этому делу с максимумом внимания с моей стороны, — официальным тоном произнес Аддельс.

— Очень важно не забывать вот о чем: Ленс Ларк, несмотря на все свои выходки и причуды, крайне мерзкая и опасная личность. Мое имя — едва ли необходимо особо это подчеркивать — нигде не должно упоминаться. Да и с вашей стороны было бы весьма благоразумно действовать с предельной осмотрительностью.

— Лично я не имею ни малейшего желания сталкиваться где бы то ни было с ним, несмотря на любые меры предосторожности.

— Тем не менее, еще раз повторяю, — продолжал Герсен, — корабль должен быть задержан именно здесь, в Форт-Эйлианне. Мне нужен любой документ, предоставляющий такую возможность, и таким образом составленное исковое заявление, чтобы разбирательство его потребовало бы обязательной явки в суд истинного владельца из опасения потери права собственности на корабль.

— Если собственность корпоративная, — раздраженно возразил Аддельс, — или принадлежит обществу с ограниченной ответственностью, то вряд ли удастся добиться желательного для вас результата. Дело это далеко не столь простое, как может показаться.

Герсен печально улыбнулся.

— Будь оно простым, я бы не стал прибегать к вашим услугам.

— То-то и оно, — кисло ответил Аддельс. — Дайте мне день-два на обдумыванье.

* * *

Тремя днями позже Герсен и Аддельс снова встретились у живописных отрогов Данвири.

— Действуя, как было условленно, с максимальной осмотрительностью, — не без гордости в голосе доложил Аддельс, — я навел необходимые справки по всем интересующим вас вопросам и получил из заслуживающих доверия источников четкие и исчерпывающие разъяснения касательно дела, которое вы намечаете возбудить. Исковые заявления подобного рода принимаются к рассмотрению только в тех случаях, когда нанесен существенный материальный ущерб кому-либо из местных граждан, когда такой материальный ущерб не компенсирован своевременно или не погашена к определенному сроку задолженность — и во всех вышеперечисленных случаях только тогда, когда не истек срок давности совершения правонарушения. Пока что мы не в состоянии удовлетворить ни одному из перечисленных мною условий.

— Вообще-то, другого я и не ожидал, — произнес Герсен.

— Что касается самой «Эттилии Гаргантир», свои усилия я сосредоточил на поисках различных исков о просрочке платежей, кредитных обязательств и других документов, предъявление которых составляет законные основания для назначения судебного разбирательства. Выполняя различные транспортные операции, звездолеты довольно часто делают различные долги или наносят тот или иной, как правило, не очень существенный ущерб, вследствие чего руководству космопортов просто недосуг обременять себя хлопотами по столь незначительным поводам. Не является исключением и «Эттилия Гаргантир». Два года тому назад представляющий для нас интерес инцидент произошел в Трампе на планете Дэвида Александера. Капитан звездолета закатил роскошный банкет для представителей местных фрахтовых агентств и для приготовления подаваемых блюд и обслуживания приглашенных гостей привлек корабельных стюардов и иной подконтрольный ему персонал. Вместо того, чтобы провести подобный банкет в корабельной кают-компании, он предпочел воспользоваться для этой цели одним из служебных помещений космопорта. Местная гильдия рестораторов заявила, что подобные действия капитана идут вразрез с местными установлениями, и предъявила официальный иск о возмещении упущенной этой гильдией выгоды и потребовала наложения соответствующего дисциплинарного взыскания за понесенные гильдией убытки. Корабль отбыл с планеты до того, как капитан его мог быть вызван в суд, поэтому дело по данному правонарушению было приостановлено до повторного захода звездолета в космопорт Трампа, что, естественно, маловероятно.

Аддельс сделал многозначительную паузу и снова задумался. Герсен терпеливо ждал. Приведя в порядок теснившиеся у него в голове мысли, юрист продолжал:

— Тем временем гильдия рестораторов добилась предоставления определенной ссуды в «Куни-банке», учрежденном в том же самом Трампе на планете Дэвида Александера. Наряду с другими принадлежащими ей активами под предоставление кредита она заложила и исковые претензии к «Эттилии Гаргантир». Примерно месяц тому назад гильдия просрочила выплаты по задолженности, и вышеупомянутые исковые претензии перешли в собственность «Куни-банка». — Здесь голос Аддельса зазвучал более раскованно, он теперь как бы рассуждал вслух. — Мне уже не в первый раз приходит в голову, что многие свои дела вам было бы проворачивать намного проще, имей вы в своем распоряжении собственный банк. «Куни-банк», финансовое положение которого выглядит вполне устойчиво, в настоящее время немало страдает от подрастерявшего былую гибкость руководства — весь его директорат достиг весьма преклонного возраста. Акции его продаются по весьма умеренной цене, и для вас не составит особого труда скупить контрольный пакет. Филиалы этого банка могут быть открыты в любом месте, в каком вы сами сочтете целесообразным это сделать. Например, в Форт-Эйлианне.

— И, как я полагаю, в таком случае сюда можно будет переадресовать залоговое исковое заявление?

— Совершенно верно.

— И можно будет оформить ордер на арест корабля здесь, в космопорте Слэйхек?

— Я навел справки и по данному вопросу, разумеется, в форме разбора чисто гипотетических случаев. И обнаружил, что иск нельзя подавать ни в городской суд, ни в окружной, а только в Межпланетный Третейский Суд, руководствующийся в своей деятельности не местными законами и установлениями, а правовыми нормами, основывающимися на универсальных принципах справедливости и беспристрастности. Суд этот заседает в Эстремонте три раза в год под председательством одного из сменяющих друг друга по очереди арбитров. Я проконсультировался у одного из крупных специалистов по межпланетному праву. Он полагает, что дело «Куни-банка» вполне может быть принято к рассмотрению при условии, если «Эттилия Гаргантир» появится в Форт-Эйлианне. Физическое присутствие звездолета здесь автоматически обусловит подсудность данного дела местной третейской инстанции. Однако мой консультант совершенно уверен в том, что никакой судья не отдаст распоряжения о необходимости вызова в суд владельца корабля по столь ничтожному поводу.

— Тем не менее, именно в этом вся суть дела; Ленс Ларк должен прибыть на Элойз.

— Мне совершенно недвусмысленно дали понять, что к этому его никак нельзя принудить, — как можно почтительнее произнес Аддельс. — А посему я предлагаю заняться рассмотрением других вопросов, относящихся к моей компетенции.

— Кто именно председательствует сейчас в арбитраже?

— Неизвестно. Таких третейских судей или, как их здесь называют, Верховных Арбитров пятеро. Они в определенной очередности перемещаются с одной планеты системы на другую, председательствуя на выездных сессиях.

— Сейчас такая сессия здесь не проводится?

— Она только совсем недавно завершила свою работу.

— И, судя по всему, возобновит работу только через несколько месяцев?

— Верно. Но еще раз позволю себе повторить, что в любом случае можно нисколько не сомневаться в том, что арбитр отвергнет любые поползновения потребовать вызова сюда владельца «Гаргантир».

— Вот незадача, — упавшим голосом произнес Герсен.

Аддельс задумался на мгновенье, затем спросил:

— Как же в таком случае... поступить с «Куни-банком»? Начать оформление документов на его приобретение или пока что воздержаться от этого?

— Мне нужно серьезно обдумать все это. Я позвоню вам сегодня же вечером.

— Прекрасно.

Глава 2

«На карте Форт-Эйлианн напоминает слегка изогнутую перевернутую букву «Т». Вдоль горизонтальной составляющей, если двигаться с запада на восток, расположены лесопарк «Ффолиот» и кварталы районов Бетами, Старого Города, затем Апельсиновый Сад с гостиницей «Кафедральная» в глубине его и уже на одном из островков озера Фимиш внушительного вида административный центр под названием «Эстремонт». Вертикальная составляющая буквы «Т» вытянута на много миль в северном направлении и включает в себя районы Мойнал, Друри, Уигалтаун, Дандиви, Гара — здесь имеется огромный стадион, используемый как для проведения состязаний, так и различных общегородских массовых мероприятий — и, наконец, Слэйхек, на дальней окраине которого расположен местный космопорт.

Из всех этих районов своеобразная притягательная прелесть присуща разве только что Старому Городу. Несмотря на клочья тумана, непрестанно струящиеся вдоль его извилистых улочек, непривычные запахи и причудливую архитектуру домов, этот район никак нельзя назвать унылым. Цветовая палитра одежды здешних жителей ограничена только различными оттенками коричневого цвета: от бежевого до темно-каштанового, включая такие промежуточные тона, как рыжевато-коричневый, мореного дуба и других древесных пород. Когда уроженцы Старого Города выходят за пределы своего района, то при хаотически меняющейся интенсивности освещения, создаваемой Вегой, лучам которой приходится пробиваться сквозь густую и находящуюся в непрерывном движении дымку, одежды, их на фоне камня, вороненой стали и почерневших от времени деревянных элементов зданий производят впечатление особой изысканности. По вечерам по всему Старому Городу вспыхивают бесчисленные фонари-мигалки, вывешиваемые в соответствии с возникшим еще в глубокой древности обычаем перед входом в каждую пивную. Поскольку кривые улочки и многочисленные переулки никогда не имели названий и, соответственно, табличек с названиями, то эти фонари перед пивными издавна являются единственными ориентирами, с помощью которых человек, впервые попадающий в Старый Город, может достаточно быстро освоиться с его своеобразной планировкой.

Монахи-амброзианцы, первыми поселившиеся на берегах озера Фимиш, с характерным для их ордена рвением строили дома быстро и на века, но в полном пренебрежении к соблюдению хоть какой-нибудь упорядоченности застройки. Отцы-основатели Ордена Элойзианцев, возникшего сорока годами позже (и давшего планете сохранившееся до нашего времени наименование) поначалу попытались несколько видоизменить Старый Город, но приступили к этому с таким равнодушием, что вскоре потеряли всякий интерес к Старому Городу и после возведения нового района Бетами всю свою энергию направили на сооружение Кафедрального Собора Святого Ревелраса».

Из статьи «Города, окутанные туманами»; журнал «Космополис», май 1520 г.

Выйдя из гостиницы «Кафедральная», Герсен неторопливо побрел по центральной аллее Апельсинового Сада, представлявшего из себя не очень-то большой сквер площадью в двадцать акров, нисколько не соответствующий своему названию, так как среди тщательно ухоженных деревьев не было ни одного апельсинового, а только могучие тисы, липы и местные породы с листьями цвета бутылочного стекла.

Затем Герсен повернул на восток, следуя изгибу берега озера, и вышел на дамбу, что вела к Эстремонту, массивному сооружению из серебристо-серого порфира, основание которого составляла четырехступенчатая усеченная пирамида, увенчанная четырьмя высокими башнями по углам и огромным куполом в центре. Потратив немало времени на наведение многочисленных справок в крыле здания, где размещалась судебная ветвь власти материка, он вернулся в «Кафедральную» в еще более задумчивом состоянии, чем до посещения Эстремонта.

У себя в номере он взял бумагу и ручку и составил подробный график намечаемых действий, тщательно обдумав каждое из включенных в него мероприятий и время его осуществления. Затем, повернувшись к панели коммуникатора, вызвал появление на его экране лица Джиана Аддельса.

— Сегодня утром, — сказал Герсен, — вы наметили в общих чертах тот порядок действий, которого нам следовало бы придерживаться в отношении «Эттилии Гаргантир».

— Это не более, чем предварительный набросок, так сказать, эскиз, — ответил Аддельс. — Весь этот план рухнет, едва мы только появимся с ним в Эстремонте. Очередной арбитр ни за что не вынесет благоприятное для нас решение.

— Вы чересчур пессимистично настроены, — заметил Герсен. — Мало ли что может случиться — ведь практически непредсказуем исход почти любого судебного разбирательства. Действуйте, пожалуйста, в тех направлениях, которые мы обсудили. Приобретите «Куни-банк» и немедленно зарегистрируйте его отделение в Форт-Эйлианне. Затем, едва только откроется люк «Эттилии Гаргантир», забросайте его любого рода документами, какие только вам удастся придумать.

— Все будет исполнено в строгом соответствии с вашими указаниями.

— Не забывайте о том, что мы имеем дело с людьми, для которых ответственность перед законом — пустые слова, не больше. Удостоверьтесь в том, чтобы была выставлена надежная охрана корабля. Документы предъявляйте только в присутствии усиленного наряда полиции, и немедленно освободите корабль от экипажа, вплоть до самого последнего человека. Установите силовой барьер, опечатайте все сочленения, а сами печати подстрахуйте саморазрушающими пломбами. Вскройте люк грузового отсека и оцепите его. Затем поставьте надежную охрану, состоящую по меньшей мере из шести хорошо вооруженных часовых, и организуйте круглосуточное дежурство. Я хочу, чтобы корабль ни при каких обстоятельствах не мог покинуть Форт-Эйлианн.

Аддельс попытался было не очень-то весело отшутиться:

— Я лично расположусь в каюте капитана и стану охранять корабль изнутри.

— Для вас мной предусмотрена несколько иная роль, — сказал Герсен. — Вам не удастся столь легко отделаться.

— Запомните, дело подсудно только Межпланетному Третейскому Суду. Очередная его сессия, в соответствии с заранее составленным расписанием его работы, может открыться только через несколько месяцев.

— Что ж, владельцу корабля будет предоставлено достаточно времени, чтобы он мог сюда прибыть к открытию сессии, — сказал Герсен. — Проверьте, чтобы в составленном нами иске утверждались, пусть даже голословно, злонамеренность, преступный сговор и умышленное совершение мошенничества, подпадающего только под юрисдикцию межпланетного права — обвинения, опровергнуть которые должным образом может только подлинный владелец.

— Он начисто все отвергнет, едва войдя в зал судебного заседания, после чего арбитр швырнет нам в лицо материалы по делу, и нам останется только унести подобру-поздорову ноги из зала суда.

— Дорогой мой Аддельс, — сказал Герсен, — вы совершенно не понимаете истинного смысла моих намерений — и это даже к лучшему.

— Ладно, — поникшим голосом произнес Аддельс. — Мне, по правде говоря, даже не хочется задумываться над этим.

* * *

Месяцем позже Герсен снова встретился с Аддельсом на смотровой площадке Прастера. От утренней мглы над склонами Данвири осталось только несколько клочьев тумана. Видимость была превосходной, и зрелище, являвшееся взору со смотровой площадки, поражало своим великолепием даже несмотря на скромную яркость холодных лучей Веги, пробивавшихся сквозь облачность на большой высоте.

Как и раньше, Герсен взобрался на площадку по тропе, которая вилась вверх из лесопарка «Ффолиот» на западной окраине Форт-Эйлианна, и стоял, прислонясь к парапету, когда к смотровой площадке чинно и важно подкатил автомобиль Аддельса.

— «Гаргантир» приземлилась, — торжественно объявил Аддельс. — Документы предъявлены. Капитан взбеленился и попытался было вернуться в космос. Его сняли с корабля и обвинили в намерении уклониться от судебного разбирательства, выразившемся в попытке бегства. Сейчас он находится под стражей. Приняты все меры предосторожности. Капитан, разумеется, не преминул уведомить руководство компании о случившемся. — К этому времени Аддельс уже знал во всех подробностях программу действий, намеченную Герсеном, и несколько подрастерял былую самонадеянность. — Он также нанял адвоката, который, судя по всему, весьма компетентен и вполне в состоянии заставить нас горько раскаяться в том, что затеяли столь нелепую склоку.

— Давайте лучше надеяться на то, что Его Светлость Верховный Арбитр разделит нашу точку зрения по данному делу.

— Оптимизма вам не занимать, — проворчал Аддельс. — Вот только хотелось бы еще надеяться на то, что назначенные нам сроки пребывания за решеткой и условия содержания нисколько не повлияют на этот ваш оптимизм.

Глава 3

«Если религии являются, как утверждает философ Гринтолд, заболеваниями человеческой психики, то религиозные войны должны расцениваться как гнойные язвы, поражающие весь организм человеческого общества. Из всех войн такие войны достойны наибольшего осуждения, поскольку ведутся не ради достижения каких-либо осязаемых выгод, а только для того, чтобы навязать умам других людей несколько иной комплект случайно подобранных символов веры.

Немногие из подобных конфликтов можно сравнить с Первой Веганской войной по части смехотворно нелепых излишеств. Поводом для нее, как оказалось при более близком рассмотрении, явился участок залегания священного белого гипса, который элойзианцы наметили использовать для возведения храма в честь Святого Ревелраса, в то время, как амброзианцы стали претендовать на этот же самый участок для храма в честь своего Святого Беллой. Решающая схватка на Ржавом Болоте представляет из себя эпизод, почти не поддающийся осмыслению. Место действия — подернутое туманом нагорье в Горах Скорби. Время — незадолго до захода Веги, когда ее лучи лишь кое-где с трудом пронизывают клубящиеся кучевые облака. На верхних склонах располагается группа изможденных амброзианцев в развевающихся по ветру коричневых рясах с искривленными тисовыми посохами в руках. Чуть ниже собирается более многочисленная группа братьев-элойзианцев, невысоких, пухлолицых толстячков. У каждого — ритуальная козлиная бородка и пучок редких волос на макушке. В руках — кухонные ножи, лопаты, сапки и грабли.

Брат Уиниас издает громкий боевой клич на непонятном языке. Амброзианцы плотной массой скатываются вниз по склону, оглашая местность истеричными выкриками, и оголтело набрасываются на элойзианцев. В течение часа сражение длится с переменным успехом, ни одной из сторон не удается добиться решающего преимущества. Уже на самом закате звонарь амброзианцев, ставший по необходимости их горнистом, неукоснительно следуя издревле заведенному ритуалу, издает призывные двенадцать нот — сигнал к вечерней молитве. Амброзианцы, повинуясь глубоко укоренившемуся условному рефлексу, тотчас замирают в благочестивых позах. Элойзианцы же мгновенно засучивают рукава и уничтожают все амброзианское воинство за добрый час до своей собственной молитвы, тем самым завершая сражение на Ржавом Болоте.

Оставшиеся в живых немногие амброзианцы тайком, в мирской одежде, возвращаются в Старый Город, где со временем образуют среди его жителей сугубо прагматическую прослойку, состоящую из купцов, пивоваров, содержателей питейных заведений, продавцов антиквариата и, не исключено, воротил и более неприметного и предосудительного бизнеса.

Что же касается элойзианцев, то не прошло и столетия, как орден полностью деградировал, а прежний религиозный пыл отошел в область преданий. Единственным зримым свидетельством былого могущества ордена остался величественный Кафедральный Собор Св. Ревелраса, ставший со временем самой роскошной гостиницей в системе Веги под названием «Кафедральная». А вот Храм Св. Беллоу в настоящее время всего лишь унылое нагромождение замшелых камней».

Антик, Барон Бодиссейский. «Жизнь», том I.

С Макселом Рэкроузом, местным корреспондентом «Космополиса», Герсен договорился встретиться в ныне доступном для всех желающих вестибюле гостиницы «Кафедральная», некогда являвшемся главным нефом Кафедрального Собора Святого Ревелраса, где под неусыпным взглядом «Гностического Ока» истово молились и отбивали поклоны его многочисленные почитатели. Гости современной «Кафедральной» лишь понаслышке знали о таком религиозно-философском течении, как «гностицизм», еще меньше задумывались о возможности существования некоего Всевидящего или Всеведающего Ока, однако вряд ли кто из них не испытывал благоговейного трепета при виде грандиозного внутреннего пространства собора.

Вибрирующий звук гонга тысячелетней давности отметил начало последнего предзакатного часа. Эхо его еще не погасло в гулком помещении вестибюля, как в него прошел высокий стройный молодой мужчина. Это и был Максел Рэкроуз, получивший только что от руководства редакции «Космополиса» четкие и недвусмысленные указания оказывать всемерное содействие «Генри Лукасу» — именно под этим псевдонимом Герсен выступал в роли обозревателя на страницах «Космополиса».

— Интересующее вас лицо практически неуловимо, но даже та скупая информация, которой мы о нем располагаем, позволяет сделать однозначный вывод о том, что оно представляет из себя не только весьма одиозную, но и крайне зловещую фигуру, — сказал Максел Рэкроуз, опустившись в кресло рядом с Герсеном.

— Как раз вот это и представляет огромный интерес для многомиллионного читателя нашего издания.

— Несомненно. — Рэкроуз извлек из папки не очень-то объемистую папку бумаг. — После недели напряженных поисков мне удалось откопать ненамного больше того, что было уже давно общеизвестным. Этот тип — самый настоящий гений анонимности.

— Насколько нам известно, — заметил Герсен, — он сейчас сидит здесь, в вестибюле гостиницы «Кафедральная». Это не настолько невероятно, как вам может показаться.

Рэкроуз самоуверенным кивком головы начисто отверг подобное предположение.

— Мне пришлось провести всю последнюю неделю наедине с Ленсом Ларком. Я бы учуял его, будь он хоть за милю отсюда.

Такую убежденность вовсе не следует походя отметать с порога, не преминул отметить про себя Герсен.

— А вон тот грузный мужчина в дальнем конце зала, в пылезащитных очках, прикрывающих большую часть лица — это, случайно, не Ленс Ларк?

— Конечно же, нет.

— Вы в этом уверены?

— Безусловно. От него исходит запах «пэчули» и «испаньолы», специй сугубо местных, а не то зловоние, которое, как говорят, источает Ленс Ларк. Во-вторых, он подпадает под словесный портрет Ленса Ларка только потому, что он тучен, лыс и безвкусно одет. В-третьих... — Рэкроуз тут же не выдержал и беззаботно рассмеялся. — Так уж случилось, но человек этот мне хорошо знаком. Это Детт Маллиэн, изготовитель ламп-мигалок «под старину» для продажи туристам в качестве сувениров в память о посещении древних таверн, которыми так славится Старый Город.

Герсен в ответ кисло улыбнулся и, завидев поблизости стюарда, заказал чай, после чего стал внимательно изучать принесенные Рэкроузом материалы. Часть их он уже видел, как, например, выдержки из опубликованной в «Космополисе» статьи Доудэя Уамса «Налет на Маунт-Плезант».

«Когда Лорды Тьмы встретились для подтверждения предварительных договоренностей, их могучие индивидуальности не могли не вступить в острый конфликт друг с другом. При возникновении разногласий в роли беспристрастного посредника, как правило, выступал Говард Алан Трисонг. Переубедить в чем-то Аттеля Малагате было столь же трудно, как сдвинуть огромную скалу. И Виоль Фалюш, потакая многочисленным капризам своей злобной натуры, все время пытался дерзко противопоставлять свои собственные интересы интересам сообщников. Не способствовала выработке скоординированных решений непредсказуемость Кокора Хеккуса и его неистощимость по части эксцентричных выходок. Но более всего взаимную вражду подпитывала крайняя заносчивость Ленса Ларка. И только Говарду Алану Трисонгу удавалось сохранять самообладание при всех этих коллизиях. Можно считать чудом триумфальное завершение задуманной Лордами Тьмы операции! В связи с чем необходимо отдать должное высочайшему профессионализму всей этой группы в целом и каждого из его участников в отдельности».

Следующей была статья Эразма Хьюптера, озаглавленная «Ленс Ларк — бичеватель». Непосредственно под заголовком и набранной петитом фамилией автора следовал выполненный вручную рисунок, изображавший огромных размеров мужчину с великолепно развитой мускулатурой и несоразмерно маленькой, полностью обритой головой, узкой в верхней части черепа и расширявшейся книзу. Густые брови соединялись между собой над продолговатым, несколько отвислым носом.

Лицо, глядевшее с рисунка, было показано в состоянии откровенно похотливой эйфории и совершенно ничего не выражало — все обычные естественные человеческие проявления заменяла бесстыдная и глупая ухмылка. На мужчине были только сандалии и короткие трусы, плотно облегавшие мясистые ягодицы, от чего они казались еще крупнее, чем были на самом деле, и вызывали отталкивающее впечатление. В правой руке он поигрывал плетью с коротким кнутовищем и тремя длинными ремнями.

Увидев в руках Герсена статью с этим рисунком, Рэкроуз сдержанно рассмеялся.

— Если именно таков интересующий вас тип в действительности, то мне кажется, мы бы узнали его даже здесь, в «Кафедральной».

Герсен пожал плечами и углубился в следовавший за рисунком текст.

«Говорят, что Ленс Ларк безумно влюблен в бич; он относится к нему как к верному другу и удобному орудию для расправы со своими противниками. С этой целью он довольно часто прибегает именно к нему, предпочитая каким-либо иным средствам. В Садабре ему принадлежит огромный дом с просторным полукруглым холлом внутри, являющимся его излюбленным местом для приема пищи, — объемистых груд соленой конины и паммигама, представляющего из себя запеканку из мяса, яичных желтков, спаржи и различных фруктов. Все это он предпочитает запивать молодым вином из литровых пивных кружек. Для придания процессу поглощения пищи большей пикантности рядом с собой он кладет великолепный бич с короткой рукояткой и длиной плети почти в четыре метра. На торце набалдашника рукоятки, выполненного из слоновой кости, выгравировано название этого бича: «ПАНАК». Этимология данного названия автору этих строк неизвестна. Плеть заканчивается двумя кожаными язычками длиной по десять сантиметров — так называемым «скорпионом». Вдоль полукруглой стены стоят голые, в чем мать родила, жертвы Ленса Ларка, оковы их присоединены к заделанным в стену стальным кольцам. К ягодицам каждой из жертв приклеены мишени в виде сердца и диаметром в четыре пальца. Для оживления своей трапезы Ленс Ларк время от времени предпринимает попытки сшибить мишени с ягодиц резкими взмахами бича. Как утверждают очевидцы, знающие толк в подобном искусстве, мастерство Ленса Ларка отточено до совершенства».

Дальше следовало пояснение «От редакции», выполненное несколько иным шрифтом:

«Воспроизведенная выше заметка первоначально опубликована в «Галактик-Ревью» и, по всей вероятности, является не более, чем плодом пылкого воображения автора, особенно в том, что касается иллюстрации. Насколько известно из достаточно надежных источников, Ленс Ларк действительно фигура крупного масштаба, однако глупо ухмыляющийся гигант-атлет, изображенный выше, вряд ли правдиво отображает внешний облик этого человека.

Редакция также считает своим долгом обратить внимание читателей на то, что автор данной заметки, Эразмус Хьюптер, канул в неизвестность вскоре после публикации своего опуса о Ленсе Ларке и больше его уже никто не видел. Один из его коллег по профессии получил следующее короткое письмо:

«Дорогой Калеб!

Последнее время я упорно бьюсь над тем, чтобы истолковать значение названия «Панак». Мне уже удалось нащупать кое-какие нити, ведущие к разрешению этой загадки, однако работа эта не без своих небольших сюрпризов.

Погода стоит отличная, тем не менее, ох как хочется поскорее вернуться домой.

Искренне твой Эразмус».

Герсен тихо, но многозначительно, крякнул.

— От такого мороз прошел по коже, верно? — спросил Рэкроуз.

— Не без этого. Вы все еще согласны сотрудничать в осуществлении предложенного мной проекта? Рэкроуз вздрогнул.

— Только, пожалуйста, нигде не употребляйте моего имени.

— Как вам угодно.

Герсен взял следующий документ из папки — несколько страниц машинописного текста, по-видимому, работа самого Рэкроуза.

«Имя и фамилия Ленс Ларк — по всей вероятности, псевдоним. Преступники питают пристрастие к фальшивым именам или кличкам, так как подлинные имя и фамилия могут привести к их родным местам, где обнаружатся фотографии и личные привязанности и тем самым будет уничтожена завеса секретности, которою они стремятся укутать свою преступную деятельность, и будет поставлена под угрозу их собственная безопасность. С другой стороны, в том случае, когда преступнику удается добиться немалых успехов в своих преступных начинаниях, у него возникает труднопреодолимое влечение вернуться на родину и изображать там из себя знатную особу среди тех, кто с презрением относились к нему в прошлом. Он теперь может покровительствовать красавице, которая отвергла его ради более традиционного мужа, особенно, если она потеряла былую привлекательность и живет в стесненных обстоятельствах. Все это становится для него возможным только потому, что как преступник он остается неопознанным. Отсюда следует, что такой преступник ощущает острую потребность пользоваться иным именем, а не своим изначальным, для дальнейшего успешного продолжения преступной деятельности.

В свете вышеприведенного анализа данные соображения кажутся совершенно очевидными, тем не менее дальнейшие рассуждения неизбежно приводят к следующему вопросу: а каково, собственно, происхождение принятого преступником имени или клички? Здесь возможны два варианта: умышленно выбирается совершенно случайное имя, не несущее никакой смысловой нагрузки, либо имени или кличке придается определенное символическое значение. Второй вариант особо привлекателен для преступников с ярко выраженной индивидуальностью, которым свойственно сопровождать свои «подвиги» пышными, иногда даже театральными эффектами. Ярким примером именно такой категории преступников является Ленс Ларк. Исходя из этого, я беру на себя смелость предположить, что кажущиеся на первый взгляд ничем не примечательными имя и фамилия «Ленс Ларк» на самом деле является придуманным этим преступником прозвищем, таящим в себе немалый символический смысл.

Для подтверждения этой гипотезы я посетил местный филиал УТКБ («Универсального технического консультационного бюро») и попросил произвести доскональный поиск омонимов словосочетания «Ленс Ларк» среди всех языков Ойкумены и Глуши — как современных, так и вышедших из употребления.

Полученный ответ прилагается ниже».

Герсен вынул из папки обведенную оранжевым контуром распечатку УТКБ.

ЛЕНС ЛАРК — омонимы (с толкованием):

1. Ленсилорка — поселок на материке Васселона планеты Рейс, шестой в системе Гаммы Эридана. Население — 657 жителей.

2. Лансларк — плотоядное крылатое существо с планеты Дарсай, третьей в системе Коры, каталожный индекс Арго 961.

3. Лензл-арк (Дуга Лензла) — геометрическое место точек, выводимое из седьмой теоремы трискоидной динамики, впервые доказанной математиком Пало Лензлом (907–1070).

4. Линсларк — растение, напоминающее мох. Родина — болота материка Шармант планеты Хиаспис, пятой в системе Звезды Фрица, каталожный индекс Кит 1620.

5. Линсил Орк — озеро на Равнине Блаженных планеты Верларен, второй в системе Комреда, иначе Эпсилон Стрельца.

6. Ленсл-эрг — пустыня...

Список омонимов насчитывал двадцать два пункта, звучание каждого последующего словосочетания все больше удалялось от исходного. Дальнейшее его изучение не представляло особого интереса, и Герсен вернулся к аналитическому обзору Рэкроуза.

«Я решил, что с наибольшей степенью вероятности в качестве рабочей гипотезы предпочтение следует отдать варианту 2.

Наведя в УТКБ более подробные справки в отношении «лансларка», я выяснил, что это четырехкрылое существо со стреловидной головой и острым шипом на кончике хвоста, достигающее в длину трех метров, не считая хвоста. Оно летает над дарсайскими пустынями на заре и в предвечерних сумерках, охотясь на жвачных и нападая иногда на людей-одиночек. Существо коварно, проворно и свирепо, но теперь встречается очень редко, хотя как фетишу клана Бугольд ему позволено пролетать безнаказанно над всеми владениями этого клана.

Вот, пожалуй, и все, что касается лансларка. Из остальных документов данной подборки самым интересным является Приложение № 8, представляющее из себя одно-единственное письменное сообщение о встрече с Ленсом Ларком, которая произошла на сравнительно раннем этапе его карьеры. Рассказчик нигде не раскрывает, кем он является на самом деле, но, судя по всему, это сотрудник одного из промышленных концернов. Место встречи также не обозначено — верх взяло вполне понятное благоразумие. Герсен отыскал в папке Приложение № 8 и тотчас же углубился в чтение.

Выдержки из «Воспоминаний странствующего коммерсанта» Зюдо Нонимуса, опубликованных в рекламно-коммерческом издании металлургической промышленности «Траст». (Фамилия автора, судя по написанию, безусловно является псевдонимом.)

«Мы встретились (Ленс Ларк и я) в придорожной общественной столовой в сотне метров от поселка. Здание ее было верхом архитектурного примитивизма — как будто какое-то огромное чудовище небрежно, почти как попало, нагромоздило одну на другую груду массивных бетонных глыб. Эти побеленные глыбы при ярком солнечном свете просто слепили глаза, однако пространство внутри них было прохладным и погруженным в приятный полумрак, и как только мне удалось превозмочь первоначальный страх перед тем, что эти глыбы могут вдруг обрушиться и похоронить меня заживо под своей тяжестью, то расценил производимое этим строением впечатление как весьма своеобразное и в чем-то даже незабываемое.

Сонный слуга в ответ на мой вопрос равнодушно кивнул в сторону стола в самом углу помещения. Здесь-то и восседал Ленс Ларк с огромным блюдом перед собою, наполненным мясом, горохом и фасолью. Пища издавала резкий запах самых мерзких приправ, совершенно невыносимый даже для моих, в общем-то, не очень привередливых ноздрей. Тем не менее коммерсанту, специализирующемуся на закупках в самых отдаленных и экзотических уголках Галактики, органически не свойственна брезгливость, и поэтому я спокойно расположился прямо напротив Ленса Ларка и стал наблюдать, как он расправляется с едой.

Некоторое время он просто не обращал на меня внимания, как будто я был всего-навсего еще одним огромным жуком, немалое количество которых лениво кружило в помещении столовой. И вот это-то обстоятельство и предоставило мне прекрасную возможность составить достаточно непредвзятое мнение о своем визави. Это был очень крупный мужчина, тяжеловесность которого едва ли не граничила с тучностью, но не слишком бросалась в глаза. На нем было белоснежное, свободно спадающее одеяние, капюшон которого плотно прикрывал значительную часть лица. Тем не менее, мне удалось различить темно-бронзовый загар на его лице, оттенком своим слегка напоминавший окрас крупа гнедой лошади. Удалось кое-как разглядеть черты лица — они оказались грубыми и крупными, но странным было то, что они были как бы тесно прижаты друг к другу, создавая впечатление, будто лицо мужчины было приплюснуто по бокам. Глаза его, когда он в конце концов удосужился взглянуть на меня, зажглись вдруг ярко-желтым пламенем такой интенсивности, что могли устрашить меня, не встречайся я множество раз за свою коммерческую карьеру с точно такими же ярко пламенеющими глазами других своих контрагентов — в большинстве случаев подобный блеск глаз просто выдавал алчность собеседника, с особой силой вспыхивающую в предвкушении выгодной сделки. Но не так было на сей раз!

Завершив трапезу, человек этот заговорил — но заговорил как-то по-особому, будто бы случайно подобранными фразами, не выражавшими чего-либо существенного. Поначалу я был несколько сбит с толку таким вступлением перед весьма важными переговорами, так как никак не мог разобраться — то ли это проявление какой-то новейшей, неизвестной ранее хитрой коммерческой уловки, то ли он надеялся запутать мое мышление, приведя меня в замешательство, и загнать в тупик, чтобы воспользовавшись этим, заключить сделку на наиболее выгодных для себя условиях? Он ведь не знал в лицо человека, с которым он должен был вступить в переговоры, не знал его деловых качеств. Как обычно, я как мог противился тому, чтобы оказаться простаком, которого нетрудно обвести вокруг пальца, и стать жертвой откровенного мошенничества, и поэтому с особым вниманием относился к каждому произнесенному им слову и тщательно воздерживался от каких бы то ни было жестов или восклицаний, свидетельствовавших как о моем согласии с его словами, так и о расхождениях во взглядах, чтобы подобные жесты и восклицания или даже изменение выражения лица не могли быть истолкованы моим собеседником в качестве оснований для заключения сделки на тех или иных условиях, оговариваемых партнером. Однако моя сдержанность, казалось, оказывала совершенно противоположное воздействие на этого человека. Голос его с каждой новой фразой становился все более резким и грубым, все более нетерпеливыми становились его жесты — он с силой рассекал воздух ладонью, как хлестким бичом.

В конце концов мне все же удалось ненавязчиво вставить и свое слово в поток его разглагольствований.

— В связи с тем, что нам придется вступить в деловые взаимоотношения, могу ли я осведомиться, с кем именно я сейчас имею дело?

Вопрос этот сразу же насторожил его.

— Вы сомневаетесь в моей честности? — злобно сверкнув глазами, спросил он.

— Никоим образом! — поспешил ответить я, поскольку мне совсем не хотелось нарваться на откровенную грубость. В своей практике мне неоднократно приходилось мириться с отсутствием хороших манер у моих контрагентов, но с настолько наглым и злобным типом мне еще никогда не доводилось сталкиваться раньше. Вот почему все тем же вежливым тоном я продолжал. — Я — человек дела, и поэтому для меня крайне важно выяснить, с кем все-таки я вступаю в деловые взаимоотношения. Это общепринятая коммерческая практика.

— Да, да, — проворчал он, — безусловно. Я решил и дальше не выпускать достигнутой с таким трудом инициативы.

— Джентльмены, стремящиеся заключить сделку, соблюдают общепринятые правила ведения переговоров, и было бы всего лишь проявлением должного уважения к партнеру, если б мы обращались друг к другу, называя по имени.

Тип этот только задумчиво кивнул, а затем откровенно вызывающе рыгнул, обдав меня целым букетом из запахов зловонных приправ, которые он потребил в неизмеримом количестве во время совсем недавно закончившегося приема пищи. Поскольку он при этом сделал такой вид, будто ничего особенного не произошло, я тоже ничем не выказал испытываемого мною отвращения.

— Да, да, безусловно, — еще раз повторил он, а затем вдруг добавил:

— Что ж, в общем-то пустяк это, да и только. Можете называть меня Ленсом Ларком, — Подавшись всем телом вперед, он хищно осклабился, глядя на меня в упор из-под складок капюшона. — Это имя меня более чем устраивает, разве не так?

— Я не настолько с вами знаком, чтобы у меня могло сложиться определенное мнение по данному вопросу, — осторожно ответил я. — А теперь — ближе к делу. Что вы предлагаете?

— Четыре тонны стодвадцатой черни, удельный вес двадцать два, качество — высшее.

Жаргон торговцев этим товаром был мне более, чем знаком. Стодвадцатниками они называют устойчивые трансурановые элементы с атомными числами 120 и выше, а стодвадцатая чернь представляет из себя необогащенный песок, состоящий из различных сульфидов, оксидов и других подобных соединений стодвадцатников, причем обязательно еще оговаривается и удельный вес, который в данном случае составлял 22 тонны на кубометр.

Сделку мы заключили без каких-либо трудностей. Он назвал цену. Я мог с нею согласиться или отвергнуть. В данном случае я решил продемонстрировать, что не только одному ему дано действовать решительно и, сохраняя чувство собственного достоинства, не торгуясь по мелочам, не прибегая к лести или мелодраматическим всплескам эмоций. Я немедленно принял его предложение при условии, что товар действительно окажется высокого качества. Моя оговорка несколько уязвила его самолюбие, но мне удалось приглушить его недовольство. В конце концов он уразумел причину моей неуступчивости и стал подозрительно веселым. Повинуясь его знаку, слуга приволок две огромные кружки крайне дрянного пива, от которого ощутимо несло мышиным пометом. Ленс Ларк опорожнил свою кружку в три могучих глотка, и в силу сложившихся обстоятельств я вынужден был поступить со своею точно таким же образом, все это время вознося пусть и бессловесные, но искренние и горячие благодарения железной стойкости своего желудка и его поистине бесценной способности переваривать любую мерзость, способности, выработавшейся за многие годы работы в качестве мелкооптового перекупщика».

Герсен закончил чтение и аккуратно сложил все бумаги в папку.

— Очень хорошая работа. Сущность Ленса Ларка схвачена с вполне достаточной полнотой. Перед нами он предстает крупным, мясистым мужчиной с огромным носом и подбородком под стать носу — правда, и нос, и подбородок к настоящему времени могут быть хирургически изменены. Кожа его по крайней мере в одном случае была красновато-бронзового цвета. Разумеется, он всегда может прибегнуть к тонированию кожи, как и любой другой из наших современников. Наконец, родиной его, скорее всего, является планета Дарсай — об этом свидетельствует имя, которое он себе дал, а также упоминание о стодвадцатниках, которые добываются на Дарсае.

Рэкроуз чуть приподнялся.

— Вам приходилось бывать в Уигалтауне?

— Ни разу.

— Довольно мерзкий район с десятком, если не больше, анклавов, в которых обитают уроженцы других планет. Место, разумеется, крайне непопулярное. Тем не менее, если вам по нраву специфические запахи и экзотическая музыка, весьма интересно побродить по улицам Уигалтауна. Там, между прочим, обосновалось и небольшое дарсайское землячество, культурным центром которого является закусочная на Пилкамп-Роуд. «Сень Тинтла» — так называется это заведение. Я не раз обращал внимание на вывеску, на которой написано: «Изысканные дарсайские блюда».

— Очень интересно, — заметил Герсен. — Если Ленс Ларк — уроженец Дарсая, то, завернув в наши края, он, вполне возможно, не преминет хоть разок наведаться в «Сень Тинтла».

Максел Рэкроуз скосил глаза в сторону.

— Даже Детт Маллиэн начинает мне теперь казаться подозрительным. Почему вы решили, что Ленс Ларк находится сейчас где-то здесь?

— Твердой уверенности в этом у меня нет. Тем не менее, велика вероятность того, что он или уже здесь, или прибудет в самое ближайшее время. Поэтому совсем не помешало бы и нам самим познакомиться с «Сенью Тинтла» поближе.

Рэкроуз брезгливо поморщился.

— Это место пропитано совершенно невообразимыми запахами. Я едва ли вынесу их.

Герсен поднялся с места.

— Что же, отведаем «Изысканных дарсайских блюд» за ужином. Может быть, после этого мы станем их ревностными почитателями.

Рэкроуз тоже встал, с огромной неохотой расставаясь с креслом.

— Нам еще не помешало бы и полностью сменить одежду, — проворчал он. — В одеяниях, уместных для «Кафедральной», мы станем объектом самого пристального внимания в «Сени Тинтла». Я переоденусь в повседневный костюм рабочего-строителя и буду ждать вас поблизости от закусочной ровно через час.

Герсен внимательно осмотрел собственную одежду: элегантный синий костюм, белую рубашку с воротничком навыпуск, малиновый широкий пояс на брюках.

— Лично у меня такое ощущение, будто я и сейчас в непривычной для себя одежде. Я сменю одежду на такую, к которой привык.

— Итак, через час. Пилкамп-Роуд, в самом центре Уигалтауна. Встречаемся на улице. Если воспользуетесь омнибусом, выходите на остановке «Переулок Нунана».

* * *

Выйдя из гостиницы «Кафедральная», Герсен двинулся пешком в северном направлении по Центральной Аллее Апельсинового Сада. На нем была темного цвета куртка, серые брюки, зауженные в коленях, невысокие полусапожки с мягкими голенищами — типичная одежда астронавта-трудяги.

Пройдя еще несколько сот метров по Большому Бульвару, он поднялся на транспортную эстакаду и стал ждать. Озеро сейчас отражало последние проблески Веги и было окрашено в сочные темно-красные, зеленые и оранжевые цвета. Через несколько минут все это буйство красок исчезло, и поверхность его приняла цвет вороненой стали, и лишь кое-где тускло мерцала, отражая свет фонарей на противоположном берегу... Подъехал омнибус с открытой одной стороной. Герсен поднялся по ступенькам к расположенным вдоль другой стороны сиденьям, бросил монету в щель в одном из подлокотников — не сделай он этого, сиденье автоматически вытолкнуло бы его на следующей же остановке.

За изгибом берега озера Бульвар плавно перешел в Пилкамп-Роуд. Омнибус повернул на север, пересек районы Мойнал и Друри, двигаясь все это время под бесконечной вереницей иссиня-белых уличных фонарей и вошел в Уигалтаун. На остановке «Переулок Нунана» Герсен покинул омнибус.

К этому времени в Уигалтауне ночь уже полностью вступила в свои права. За спиной у Герсена к озеру спускались черные базальтовые монолиты прибрежных скал. На противоположной стороне Пилкамп-Роуд узкие здания тянулись к небу островерхими крышами. В некоторых из высоких стрельчатых окон уже горел свет, многие так и продолжали оставаться темными.

Совсем неподалеку от остановки на противоположной стороне улицы виднелась ярко освещенная вывеска:

СЕНЬ ТИНТЛА

Изысканные дарсайские блюда.

Четоуси. Пурриан. Ахагари.

Герсен пересек улицу. Из тускло освещенного переулка Нунан ему навстречу вышел Максел Рэкроуз, одежда которого состояла из коричневых вельветовых брюк, клетчатой черно-коричневой рубахи, черного жилета, украшенного блестками и широкой черной фуражки с металлическим козырьком.

Глядя на вывеску, Герсен прочитал вслух:

— Четоуси. Пурриан. Ахагари. Отсутствием аппетита не страдаете?

— Трудный вопрос. Должен признаться, я весьма привередлив в еде. Но если уж надо, то могу попробовать чуть-чуть одного блюда, чуть-чуть другого...

Герсен, который часто заглатывал пищу, даже не удосужившись задуматься над тем, что же это он только что положил себе в рот, только рассмеялся.

— Настоящему журналисту должно быть неведомо такое понятие как «привередливость».

— Во всем нужно соблюдать меру, — возразил Рэкроуз. — Тем более здесь, в «Сени Тинтла».

Толкнув дверь, они вошли в вестибюль. Прямо перед собой они увидели ступеньки лестницы, поднимавшейся на верхние этажи. Широкий проход под аркой справа вел в просторное, выложенное белой плиткой помещение бара, из которого доносился резкий запах прокисшего пива. За стойкой примерно с десяток посетителей прихлебывали темно-коричневую пенистую жидкость из объемистых кружек. Прислуживала пожилая женщина в длинном черном платье, с прямыми черными волосами и пышными черными усами на лице светло-коричневого цвета. Афиши на стенах извещали о выставках и модных дискотеках как в самом Форт-Эйлианне, так и в других городах. Одна из них гласила:

ЗНАМЕНИТАЯ ТРУППА «РИНКУС»

Вас ждет сто захватывающих воображение номеров!

Вы насладитесь зрелищем пляшущих и резвящихся

«партачей» под свист и удары плетей в руках

Искусных бичевателей!

Каждый свистер в Хрустальном Дворце!

Другая оповещала:

КНУТОБОЙ НЕД ТИККЕТ

и

его прелестные «партачи»!

Как они скачут! Как они резвятся!

Кнутобой Нед превращает свист своего бича в незабываемую песнь и выговаривает участникам своей труппы за ошибки и недостаточное рвение мастерски выполненными, хлесткими ударами кончика своей плети!

— Что вы застряли, как дубьё стоеросовое? — окликнула их женщина из-за стойки. — Будете пить пиво или вас интересует еда? Тогда ступайте наверх!

— Терпение, — кротко произнес Герсен. — Мы еще не приняли окончательное решение.

Подобное высказывание явно возмутило женщину. Голос ее стал резким и грубым.

— Вы говорите — терпение? Какого еще терпения можно от меня требовать, когда весь вечер мне приходится подливать пиво захмелевшим мужикам? Пройдите сюда, ко мне за стойку! Я угощу вас струей вот из этого крана, да еще под полным напором, вот тогда-то и выясним, кому из нас нужно запасаться терпением!

— Мы решили сначала перекусить, — сказал Герсен. — Как там сегодня четоуси?

— Как и всегда, не хуже и не лучше, чем в любой другой день. Отстаньте от меня — не тратьте попусту мое время, раз отказываетесь от пива... А это еще что? Вы еще смеете насмехаться надо мною? — Она схватила полную пива кружку и замахнулась ею на Максела Рэкроуза, но тот проворно прошмыгнул в вестибюль. Герсен не отстал от него ни на шаг.

Женщина презрительно тряхнула растрепанной черной гривой, затем отвернулась и стала нервно крутить кончиками пальцев усы.

— Этой даме явно недостает личного обаяния, — проворчал Рэкроуз. — Никогда ей не сделать меня постоянным клиентом.

— Обеденный зал может таить для нас еще большие неожиданности, — заметил Герсен.

— Надеюсь на то, что они окажутся куда более приятными.

На лестнице, по которой они стали подниматься, их ждал уже целый букет запахов, состоящий из смрада прогорклых жиров, употребляемых при стряпне, зловонных инопланетных приправ и, затхлого нашатырного спирта, применяемого, по-видимому, для мытья посуды.

На первой же лестничной площадке Рэкроуз остановился.

— Честно говоря, мне что-то не по себе. Вы продолжаете настаивать на том, что нам так уж обязательно здесь поужинать?

— Раз вы настолько брезгливы, то не утруждайтесь подниматься выше. Мне же попадались рестораны и лучше этого, и куда хуже.

Рэкроуз пробормотал что-то себе под нос и нехотя снова стал подниматься по ступенькам.

Входом в ресторанный зал служили массивные двустворчатые деревянные двери. За расположенными далеко друг от друга столами посетители сидели, сбившись в тесные небольшие группки, словно заговорщики, и пили пиво или ели, опустив лица вплотную к огромным деревянным мискам.

Навстречу им вышла тучная женщина, показавшаяся Герсену не менее грозной, чем женщина при пивном кране, хотя и была на несколько лет моложе. Как и у женщины внизу, на ней было бесформенное черное платье, а волосы свисали единой слипшейся массой. Усы у нее, однако, были не столь пышными. Гневно сверкая глазами, она попеременно глядела то на одного из новоприбывших посетителей, то на другого.

— Как я понимаю, вам захотелось поесть?

— Да. Именно поэтому мы здесь, — ответил Герсен.

— Садитесь вон туда.

Женщина пересекла вместе с ними весь ресторанный зал и после того, как усадила их, с видом, не предвещавшим ничего хорошего, низко к ним наклонилась, упершись о стол ладонями.

— Ну и что вам больше всего по вкусу?

— Мы знакомы с дарсайской кухней только лишь понаслышке, — сказал Герсен. — Что бы вы нам могли порекомендовать из того, что вам больше всего самой нравится?

— Этого еще не хватало! Такую пищу мы готовим только для самих себя. Здесь же мы кормим «чичулой» — вот и извольте довольствоваться тем, что вам подадут. — Увидев недоуменные взгляды Герсена и Рэкроуза, женщина соблаговолила пояснить. — Это та баланда, которую мы скармливаем мужикам.

— А что же в таком случае можно сказать об «изысканных дарсайских блюдах», которые вы рекламируете? О четоуси, пурриане, ахагари?

— Гляньте вокруг. Видите — мужики лопают в свое удовольствие.

— Верно.

— Вот и вы должны есть то же самое.

— Принесите нам по небольшой порции каждого из этих блюд. Попробуем сами разобраться в тонкостях дарсайской кухни.

— Как пожелаете. — С этими словами женщина удалилась на кухню.

Глядя ей вслед, Рэкроуз погрузился в угрюмое молчанье. Герсен же с интересом стал наблюдать за посетителями ресторана.

— Интересующего нас лица нет среди присутствующих в этом помещении, — в конце концов заметил Герсен.

— Неужели вы всерьез рассчитываете найти его здесь?

— Особых надежд на это не питал, но мало ли какие совпадения могут произойти? Окажись он проездом в Форт-Эйлианне, где еще, как не здесь, можно надеяться на то, чтобы найти его?

Максел Рэкроуз бросил в сторону Герсена подозрительный взгляд.

— Вы говорите мне далеко не все из того, что известно вам.

— Это должно вас удивлять?

— Отнюдь нет. Просто хотелось бы услышать хоть намек на то, во что я влип, связавшись с вами.

— Сегодня вам нужно опасаться только четоуси и, не исключено, пурриана. А вот если наше расследование продолжится, тогда может возникнуть настоящая опасность. Ленс Ларк способен на что угодно.

Рэкроуз, явно нервничая, стал озираться по сторонам.

— Я предпочел бы не вызывать недовольства со стороны этого субъекта. Его мстительный нрав общеизвестен. Не забывайте о судьбе Эразмуса Хьюптера. Мне лично абсолютно все равно, что обозначает загадочное слово «панак».

Подошла женщина с подносом.

— Вот пиво, которым мужчины обычно запивают свою еду. Впервые наведывающимся в наше заведение настоятельно рекомендуется доставить чуточку развлечения старожилам. Автомат вон там. Не пожалейте монету, и перед вами выступит какая-нибудь труппа с захватывающим дух номером.

Герсен повернулся к Рэкроузу.

— Вы в таких делах дока — вот и выбирайте.

— С удовольствием, — без особого энтузиазма произнес Рэкроуз и направился к автоматическому проектору голографических изображений. Прочитав перечень предлагаемых номеров, он нажал на рычаг и бросил монету в щель монетоприемника. Тотчас же из громкоговорителей раздался пронзительный клич: «Перед вами Джевкл Наткин и Озорные Бродяги!» Под оглушительный грохот деревянных барабанов и медных тарелок в пространстве перед проектором сформировались голографические изображения исполнителей: высокого худого мужчины в трико из белых и черных ромбов с плетью в руке и группа из шести совсем еще маленьких мальчишек, на которых были только длинные красные чулки.

Наткин спел несколько нескладных куплетов, в которых горько сокрушался по поводу недостаточного мастерства своих подопечных, затем исполнил эксцентричную джигу, принимая вызывающие позы и делая озабоченное лицо и одновременно с этим так и этак щелкая плетью, а мальчишки в то же самое время бегали и прыгали вокруг него с совершенно невообразимыми проворством и ловкостью. Наткин, выражая недовольство невыразительностью их ужимок, едва заметными движениями руки стал посылать кончик плети точно в пухлые ягодицы мальчишек. Стимулируемые подобным образом, мальчики выполняли в воздухе головокружительные перевороты и сальто до тех пор, пока Наткин не оказался как бы в центре своеобразной карусели из кувыркающихся мальчишек, после чего он торжествующе вскинул вверх руки, и изображение исчезло. Клиенты, которые с ревностным вниманием наблюдали за представлением, какое-то время еще недовольно поворчали, обсуждая увиденное, и снова заработали челюстями, пережевывая любимую пищу.

Из кухни снова выплыла женщина в черном платье, неся поднос с огромными мисками и пузатыми чашами, и с грохотом выставила все это на стол перед едва не обалдевшими Герсеном и Рэкроузом.

— Вот заказанные вами блюда. Четоуси. Пурриан Ахагари. Ешьте, сколько хотите. Если же что и оставите не съеденным, оно все равно вернется в общий котел.

— Спасибо, — сказал Герсен. — Между прочим, а кто это — Тинтл?

Женщина иронически фыркнула.

— Имя «Тинтл» — это всего лишь вывеска. Всю работу делаем мы, женщины, мы же забираем себе выручку, Тинтл знает свое место и ни во что не вмешивается.

— Если можно, позвольте перекинуться парой слов с Тинтлом.

Женщина снова насмешливо фыркнула.

— Вы от Тинтла ничего не добьетесь — он совсем отупел. Маразматик да и только! Но если вам так уж сильно хочется на него взглянуть, то пройдите на задний двор. Он там только и занимается тем, что пересчитывает собственные пальцы и чешет скребком спину.

Женщина ушла. Герсен и Рэкроуз, преодолевая брезгливость, робко принялись за еду.

— Не пойму даже, что из всего этого самое мерзкое на вкус, — через некоторое время пожаловался Рэкроуз. — От четоуси несет тухлыми яйцами, но ахагари совершенно непереносимо. Пурриан просто дрянь. А пиво такое, как будто эта дама вымыла в нем своего пса... Что? Вы продолжаете есть эту пакость?

— Вы должны поступить точно так же. Нам нужен предлог для того, чтобы сюда наведываться. Вот, попробуйте добавить какую-нибудь из этих замечательных приправ.

Рэкроуз поднял руки.

— С меня довольно. По крайней мере, при сложившемся уровне оплаты моих услуг.

— Как вам угодно. — Герсен проглотил еще несколько ложек дарсайской пищи, затем отложил ложку в сторону. — Для первого вечера мы увидели вполне достаточно. — Подав знак женщине, он произнес:

— Мадам, наш счет, пожалуйста.

Женщина бросила взгляд на миски.

— У вас просто волчий аппетит. Придется взять с каждого из вас по два — нет, даже по три сева.

— Три сева за несколько ложек? — негодующе вскричал Рэкроуз. — Таких цен не бывает даже в «Кафедральной»!

— В «Кафедральной» подают безвкусную преснятину. Расплачивайтесь, как велено, все равно я вас не отпущу, не выпотрошив, как положено.

— Вот и потрошите, — предложил Герсен. — Хорошенький способ привлечения постоянной клиентуры. Я мог бы еще добавить, что мы надеемся встретиться с одним из членов клана Бугольда.

— Ха-ха! — ухмыльнулась женщина. — А я-то здесь причем? Один из отщепенцев бугольдовского клана ограбил склад компании «Котзиш», и именно поэтому мне теперь приходится жить здесь, на этой продуваемой сырыми ветрами планете, где все мои кости выворачивает ревматизм.

— Я слышал несколько иную историю, — всезнающим тоном довольно равнодушно произнес Герсен.

— То, что вы слышали — чушь собачья! Рейчпол-бугольдец и гнусный скорпион Пеншоу сговорились между собой. Это они должны были стать кончеными людьми, а не бедняга Тинтл. Ну-ка, платите теперь причитающиеся мне монеты и ступайте своей дорогой. Меня надолго расстраивают всякие сплетни, связанные со злополучной «Котзиш».

Герсен отрешенно отсчитал шесть севов. Подавальщица, бросив на Максела Рэкроуза злобно-торжествующий взгляд, мигом смахнула монеты в карман.

— Не помешали бы еще два сева в знак благодарности.

Герсен вручил мадам Тинтл две монетки, и она направилась в сторону кухни.

— Вы были с нею непомерно любезны, — неодобрительно поморщившись, процедил сквозь зубы Рэкроуз. — Жадность этой мегеры под стать только мерзости приготовленной ею пищи.

Женщина тут же бросила через плечо:

— Я нечаянно услышала ваше высказывание. Когда вы в следующий раз удостоите нас своим посещением, я выварю в вашем четоуси тряпки, которые подкладываю себе в промежность при месячных. — С этими словами она удалилась. Герсен и Рэкроуз тоже не стали задерживаться в зале ресторана.

Выйдя на улицу, они остановились на какое-то время на тротуаре. Над озером повис густой туман. Уличные фонари вдоль Пилкамп-Роуд просматривались как размытые бледно-голубые круглые пятна.

— Что теперь? — спросил Рэкроуз. — Визит к Тинтлу?

— Да, — ответил Герсен. — Он ведь где-то совсем рядом.

— Эта вульгарная особа упомянула задний двор, — проворчал Рэкроуз. — Туда можно пробраться, обогнув таверну, по переулку Нунана.

Они прошли за угол здания, в котором размещалась «Сень Тинтла» и стали подниматься по пологому склону холма вдоль боковой стены. Через несколько десятков метров показались ворота с металлическими прутьями, сквозь которые открывался вид на задний двор. Слева во тьме вырисовывался ряд полуразвалившихся сараев, из одного из которых пробивался свет.

В окне верхнего этажа здания раздались несколько резких металлических звуков будто от ударов кастрюли о стену, затем стала видна опускавшаяся на всю высоту здания веревка, к концу которой в самом деле была привязана кастрюля.

— Похоже на то, — заметил Герсен, — что Тинтл сейчас будет ужинать.

Дверь сарая отворилась, в ее проеме четко обозначился силуэт невысокого широкоплечего мужчины. Он проковылял через двор, отцепил кастрюлю от веревки и понес ее к себе в сарай.

— Тинтл! — окликнул мужчину Рэкроуз через решетку ворот. — Эй, Тинтл! Подойдите к воротам!

Тинтл остановился в недоумении, затем отвернулся и быстрым шагом направился в сарай. Как только за ним закрылась дверь, весь двор снова погрузился в тьму.

— На сегодня достаточно с Тинтла и этого, — произнес Герсен.

Двое мужчин вернулись на Пилкамп-Роуд, дождались омнибуса, следовавшего в южном направлении, и отправились в Старый Город.

Глава 4

«Автор данного исследования, размышляя над личностями Лордов Тьмы и их будоражащими воображение деяниями, то и дело приходит в полнейшее замешательство при виде многочисленности и разнообразия событий, подлежащих анализу. Для облегчения своего положения автор постоянно прибегает к обобщениям, однако всякий раз убеждается в том, что с таким трудом достигаемая стройность получаемых им выводов очень быстро рушится под тяжестью тех оговорок, без которых немыслимы вышеуказанные обобщения.

По сути, всем пяти рассматриваемым индивидуумам свойствен лишь один-единственный общий аспект — полнейшее безразличие к человеческим страданиям.

Так, сравнивая Ленса Ларка с другими Лордами Тьмы, мы не обнаружим в их характерах никаких иных общих черт, кроме этого единственного свойства. Даже анонимность и скрытность, которые легко могут показаться определяющими элементами его умения ускользать от карающей десницы закона, в случае Ленса Ларка деформируются в необузданную дерзость и даже кажутся проявлением страстного желания привлечь внимание общественности к собственной особе. Временами создается такое впечатление, что Ленс Ларк едва ли не сам стремится всеми доступными его воображению способами изобличить себя.

Тем не менее, если просуммировать все, что нам известно о Ленсе Ларке, мы обнаружим совсем немного заслуживающих доверия фактов. Его описывают как высокого мужчину внушительной внешности, который с помощью жгучего, всепронизывающего взгляда и резких движений создает впечатление натуры непредсказуемой и подверженной необузданным страстям. Не существует достаточно четкого описания его лица. Согласно слухам, он — непревзойденный мастер владения плетью и получает удовольствие, карая ею своих недругов».

Эссе, отрывок из которого приведен выше, завершается следующим итогом:

«Не устояв в последний раз перед соблазном отыскать общий знаменатель, беру на себя смелость высказать следующие предположения:

Поражающую воображение глубину порочности натур Лордов Тьмы невозможно измерить количественно, в связи с чем становится бессмысленной сама постановка вопроса, кто из них является носителем наибольшего зла и самым мерзким из исчадий ада. В качественном же отношении их, хотя по большей части и интуитивно, можно охарактеризовать следующим образом:

1. Виоль Фалюш злобен, как потревоженный шершень.

2. Малагате-Беда нечеловечески бессердечен.

3. Кокор Хеккус обожает приводящие в неописуемый ужас выходки.

4. Говард Алан Трисонг непостижим, изворотлив и, по всей вероятности, безумен, если такой диагноз вообще приложим к индивидуумам подобного рода.

5. Ленс Ларк — жесток, мстителен и сверх всякой меры чувствителен к малейшим признакам неуважения к его особе. Как и Кокор Хеккус, он весьма склонен к садизму, притом в доходящих до абсурда проявлениях. Время от времени появляются сообщения об исходящем от него некоем «дурном запахе» или источаемых им «миазмах», но до сих пор со всей определенностью не выяснено, в самом ли деле это просто плохой запах или метафора, передающая ненормальную психологическую или нравственную атмосферу, сопутствующую его присутствию. Тем не менее, судя по всему, именно он физически наиболее непривлекателен из всех Лордов Тьмы, за исключением, пожалуй, Говарда Алана Трисонга, внешность которого неизвестна».

Кэрол Керфин «Лорды Тьмы»

Северная часть озера Фимиш совершенно скрылась из виду за завесой ливня, которым сопровождалась предрассветная гроза. Взошедшая над горизонтом Вега то и дело посылала яркие светящиеся стрелы в подернутый серой дымкой город, пробиваясь сквозь просветы в стремительно проносящихся по небосклону тучах. Вот так попеременно то в лучах света, то в сероватой мгле Герсен и Джиан Аддельс шагали по Бульвару, направляясь к Эстремонту.

Аддельс шел напряженно, без всякого энтузиазма, понурив голову. Лицо его было сумрачно и уныло. Когда они подошли к дамбе, он на мгновение приостановился.

— Вы отдаете себе отчет в том, насколько безумна эта затея?

— Но с самыми добрыми намерениями, — возразил ему Герсен. — Когда-нибудь вы еще поздравите себя за то, что содействовали мне.

Аддельс, тем не менее, продолжал ворчать.

— В тот день, когда меня выпустят из фрогтаунской тюрьмы.

Герсен оставил без внимания последнее замечание. На середине дамбы Аддельс снова остановился.

— Вам, Герсен, не следует идти дальше. Нас не должны видеть вместе.

— Разумное предложение. Я подожду здесь.

Вскоре перед продолжавшим идти дальше в одиночку Аддельсом открылись огромные стеклянные двери в стальных рамах, и он вошел в вестибюль, пол которого был выложен белым мрамором и стелтом — драгоценной застывшей лавой, извлекаемой из затвердевшей коры на поверхности потухших звезд.

Аддельс поднялся на четвертый этаж и в подавленном настроении прошествовал в канцелярию Старшего Делопроизводителя. У двери в канцелярию он остановился на мгновенье, сделал глубокий вдох, расправил плечи, провел языком по пересохшим губам, придал лицу выражение безмятежного спокойствия и уверенности в себе и только после этого переступил порог приемной.

Все помещение приемной, от одной стенки до другой, перегораживал мраморный барьер высотой чуть больше метра. По другую сторону барьера четверо младших делопроизводителей в темно-красных мантиях внимательно изучали лежавшие перед ними документы. Услышав шаги Аддельса, они все, как по команде, подняли ничего не выражающие лица, затем возобновили прерванную работу.

Аддельс решительно постучал пальцами по мрамору. Один из клерков, изобразив на лице кислую мину, поднялся и подошел к стойке.

— По какому вопросу вы пришли?

— Мне нужно проконсультироваться у Старшего Делопроизводителя, — ответил Аддельс.

— На какое время вам назначена аудиенция?

— Мне нужно переговорить с ним прямо сейчас, — сердито отрезал Аддельс — Доложите обо мне и не вздумайте замешкаться!

Клерк лениво произнес несколько слов в микрофон интеркома, затем препроводил Аддельса в просторное помещение с высоким потолком, освещенное огромной хрустальной сферой со множеством граней. Высокие окна прикрывали красные бархатные портьеры. В центре светло-голубого ковра, покрывавшего весь пол комнаты, располагался полукруглый письменный стол в стиле Старой Империи, покрытый лаком цвета слоновой кости с золотистыми и ярко-пунцовыми прожилками. За столом в непринужденной позе восседал лысоватый мужчина средних лет, круглолицый, довольно полный. На устах мужчины играла доброжелательная улыбка. Как и на младших делопроизводителях, на нем была темно-красная мантия, в голову покрывала такая же, как и у них, квадратная белая шапочка с официальной эмблемой Земли Ллинлиффета. Когда Аддельс подошел вплотную к столу, то сидевший за ним мужчина учтиво поднялся.

— Советник Аддельс, помочь вам считаю приятной для себя обязанностью.

— Благодарю вас, — произнес Аддельс и опустился в предложенное хозяином кабинета кресло.

Старший делопроизводитель налил чаю в чашку из тончайшего фарфора и пододвинул ее поближе к Аддельсу.

— Как это любезно с вашей стороны, — произнес Аддельс и поднес чашку к губам. — Высший класс. Осмелюсь предположить — «Золотой лютик»? С некоторой добавкой еще чего-то для придания пикантности?

— Вы прекрасно разбираетесь в сортах, — сказал Старший Делопроизводитель. — Действительно, «Золотой Лютик», с северных склонов, с добавкой черного дасса-вари в пропорции одна унция на фунт. Для довольно еще раннего утреннего времени такое соотношение я расцениваю как оптимальное.

Обсуждение достоинств различных сортов чая продолжалось еще несколько минут, затем Аддельс перешел на деловой тон.

— Вопрос, который я хотел бы обсудить с вами, заключается вот в чем. Я представляю «Куни-банк», в настоящее время зарегистрированный в Форт-Эйлианне. Не исключено, что вам уже известно, что вы возбудили дело против транспортной компании «Целерус» из Вайра, Садал-Зюд-Четыре, звездолета «Эттилии Гаргантир» и других. По данному вопросу я уже провел переговоры с достопочтенным Дуайем Пинго, представляющим интересы ответчика. Он очень озабочен тем, чтобы поскорее завершить рассмотрение этого дела, и я с ним вполне солидарен. По сути, сейчас я выступаю от имени обеих сторон. Мы просим назначить нам как можно более раннюю дату слушания по нашему делу при составлении повестки дня ближайшей сессии.

Старший Делопроизводитель, надув щеки, заглянул в лежавшую перед ним на столе папку.

— Похоже на то, что вам повезло. У нас есть возможность назначить слушание в самое ближайшее время. Очередным Верховным Арбитром, согласно графику ротации председателей Межпланетного Третейского Суда, будет некто Дальт.

Аддельс взметнул брови.

— Этот тот самый арбитр Вальдемар Дальт, который председательствовал в Межпланетном Суде в Мюрдале на Бонифасе?

— Тот самый. Кстати, посвященная ему заметка приведена в «Легал Обзервер».

— «Легал Обзервер»? Что-то не доводилось слышать о подобном издании раньше.

— Пока что в Нью-Вэксфорде вышел только первый номер. Благодаря авторитету учреждения, которое я представляю, мне доставили один экземпляр еще до поступления в сеть распространения.

— Мне обязательно нужно найти этот номер, — сказал Аддельс, — хотя бы для того, чтобы прочесть об арбитре Дальте.

— Вы, безусловно, с большим интересом прочтете эту заметку. Автор хвалит Дальта за его скрупулезность при рассмотрении дел, однако выставляет его весьма придирчивым педантом.

— Нечто подобное помнится и мне самому. — Взяв из рук собеседника журнал, Аддельс погрузился в чтение статьи о Дальте. На фотографии был изображен мужчина со строгим лицом в традиционном черно-белом судейском облачении и столь же традиционной челкой из черных волос, пересекающих весь лоб чуть ли не до самых надбровных дуг, что еще сильнее подчеркивало чрезмерную бледность кожи лица. Плотно стиснутые тонкие губы и ярко блестящие глаза предполагали непреклонность и даже суровость характера.

— Гм. Итак, Верховный Арбитр Дальт, — произнес Аддельс. — Мне доводилось видеть его в деле. В жизни он столь же суров, как и на этой фотографии.

Как только он положил журнал на стол, Старший Делопроизводитель тут же пододвинул его к себе и стал читать вслух:

— «Иногда арбитра Дальта считают слишком уж отрешенным от жизненных реалий и витающим в облаках высокой юриспруденции. На самом же деле арбитр Дальт никак не является теоретиком не от мира сего. Как раз наоборот — он неизменно выступает за неукоснительное соблюдение процедурных вопросов в полном объеме. Коллеги-судьи считают его твердым сторонником строжайшей дисциплины при отправлении судопроизводства».

— А что вы сами думаете об этом? — чуть улыбнувшись, спросил Аддельс.

Старший Делопроизводитель сокрушенно покачал головой.

— Старый капризный стервятник — вот кто он!

— Он не так уж стар. Но в любом случае заставьте подтянуться всю свою команду. Пусть ваш стентор (судебный распорядитель, открывающий заседание суда, получивший такое название по имени одного из героев Гомера, человека с необыкновенно зычным голосом — примечание переводчика) позаботится о том, чтобы его голосовые связки были в наилучшем состоянии — можете не сомневаться в том, что арбитр Дальт будет вон из кожи лезть, чтобы растормошить весь ваш технический персонал, а сам будет наблюдать за творящейся вокруг него суетой, как горный орел с высокого утеса. Если кто-нибудь допустит малейшую оплошность при выполнении своих обязанностей, он живьем с него сдерет кожу. Лично я предпочел бы иметь дело с более покладистым судьей. Неужели нельзя сделать так, чтобы на этой сессии председательствовал кто-нибудь иной?

Старший Делопроизводитель только огорченно развел руками.

— Разве только вам одному придется иметь дело с этим Дальтом? Мне тоже совсем не улыбается такая перспектива, но тут уж ничего не поделаешь. Огромнейшее спасибо за ваши своевременные советы. Я хорошенько пришпорю свой персонал, и арбитру Дальту не на что будет жаловаться.

Наступило молчанье, и собеседники вернулись к прерванному чаепитию. Уже в самом конце встречи Аддельс заметил:

— А может быть, в том, что мне достался арбитр Дальт, есть еще определенная доля везения для меня. Он немилосерден по отношению к жуликам и достаточно квалифицирован, чтобы продраться сквозь дебри казуистики, докопаться до сути вопроса и вынести справедливое решение. В общем, в этом есть как положительные, так и отрицательные стороны. Итак, когда состоится слушание нашего дела?

— В день Св. Мааса, ровно в восемь утра.

* * *

В день Св. Мааса на озере Фимиш разыгрался настоящий шторм. Седые буруны с грохотом разбивались о базальтовый цоколь Эстремонта. Высокие окна зала суда пропускали совсем немного серого света, и три люстры, символизирующие три обитаемые планеты в системе Веги, были включены на полную мощность. Старший Делопроизводитель сидел за своим столом в безукоризненной красно-черной мантии. С каждой стороны входной двери судебные приставы, помня о том, что судья Дальт крайне вспыльчив и капризен, стояли навытяжку по стойке «смирно», боясь даже хоть чуть-чуть пошевелиться. Справа расположился защитник со стороны ответчика Дуай Пинго вместе со своими подзащитными. Слева — защитник со стороны истца Джиан Аддельс с официальными представителями «Куни-банка», В зале суда было еще до десятка случайных зрителей, оказавшихся здесь по причинам, известным только им самим. В помещении царила напряженная тишина, слышался только отдаленный рокот волн, бившихся о скалы.

О начале судебного заседания возвестила мелодичная трель. Из заднего притвора вышел Верховный Арбитр Дальт, худощавый мужчина среднего роста в полном судейском облачении со всеми регалиями, обозначающими принадлежность к гильдии Верховных Арбитров. Не повернув головы ни направо, ни налево, он сразу же взобрался на предназначенную для судьи особую кафедру, затем обвел быстрым взором помещение. Бледность лица, контрастировавшая с черным облачением, и общая сосредоточенность и подтянутость придавали его облику своеобразную строгую утонченность и только подтверждали сложившуюся о нем репутацию человека, не признающего никаких компромиссов.

За много столетий судебная процедура в системе Веги претерпела существенные упрощения, но все еще оставалась печально известной своей приверженностью к символике. Его Светлость Верховный Арбитр на своей кафедре больше уже не восседал в кресле, поддерживаемом четырьмя слепыми девственницами — вместо этого сама кафедра, как некая «чаша весов», покоилась на клиновидной опорной призме, и только немногие наиболее прогрессивные судьи осмеливались предусматривать установку стабилизирующих распорок для демпфирования непрерывно дрожащей Иглы Справедливости. О судьях, которые наловчились удерживать кафедру столь жестко, что игла остается все время совершенно неподвижной, на лукавом жаргоне участников судебного присутствия говорят, что у них «деревянная задница», в то время, как более суетливых председателей суда, которые своим непрерывным ерзаньем по сиденью или нетерпеливыми жестами побуждают раскачиваться стрелку индикатора равновесия с довольно большой амплитудой, называют «ежами» — прозрачный намек на то, что у них в заднем проходе, наверное, еж завелся.

Арбитр Дальт отдал распоряжение о том, чтобы под «Чашей» были установлены более жесткие демпферы, что говорило о том, что несмотря на свою внешнюю строгость и приверженность к столетиями складывающемуся этикету, он принадлежит к современному, более прогрессивному поколению судей.

На огороженную платформу перед кафедрой взошел стентор и громовым голосом провозгласил:

— Прошу всеобщего внимания! Слушайте, слушайте, слушайте! Председательствует на открываемой сессии этого суда последней инстанции Его Светлость Верховный Арбитр Вальдемар Дальт собственной персоной! — С этими словами он подбросил вверх три белых пера, что символизировало освобождение на волю трех белых голубок. Воздев высоко вверх обе руки, стентор объявил:

— Пусть истина на этих крыльях разнесется по всей нашей Земле! Сессия Межпланетного Третейского Суда объявляется открытой!

Опустив руки, он вернулся в особую предназначенную для него нишу и скрылся из виду.

Арбитр Дальт негромко постучал судейским молотком и бросил взгляд на памятную записку.

— Объявляю слушание предваряющих разбор дела заявлений сторон по иску «Куни-банка» к транспортной компании «Целерус», звездолету «Эттилия Гаргантир», ее командному составу и всем ее законным владельцам. Состязающиеся стороны присутствуют?

— Готовы к изложению сути иска, Ваша Светлость, — сказал Аддельс.

— Готовы к ответу, Ваша Светлость, — сказал Дуай Пинго.

Арбитр Дальт повернулся к Аддельсу.

— Будьте добры изложить исковое заявление.

— Благодарю вас, Ваша Светлость. Наш иск о возмещении убытков основан на следующей последовательности событий. В день, являющийся по стандартному Земному календарю 212 днем 1524 года, в городе Трамп на Планете Дэвида Александера владелец звездолета «Эттилия Гаргантир» вступил в злонамеренный сговор с командным составов звездолета, возглавляемым капитаном его, неким Уисли Туумом, с целью обманным образом лишить местную гильдию рестораторов доходов, на которые они могли рассчитывать по закону и по справедливости, и сразу же вслед за этим воплотил свой гнусный замысел в жизнь самым простым и бесстыдным образом.

Арбитр Дальт постучал молотком.

— Если советник обуздает свой пыл и соблаговолит перейти к сухому перечислению фактов, а решать, применимы ли в данном случае такие определения, как «гнусный» или «бесстыдный», оставит на мое усмотрение, то разбирательство дела от этого только выиграет.

— Благодарю вас, Ваша Светлость. Я, возможно, предвосхищаю исход рассмотрения и поэтому несколько тороплюсь в своем изложении фактов, но мы просим не только наказания, но и полного возмещения убытков, исходя из наличия в данном деле злого умысла и обмана с обдуманным заранее намерением.

— Вот и хорошо, продолжайте. Только помните о том, что я абсолютно равнодушен к субъективным мнениям и оценкам любой из сторон.

— Благодарю вас, Ваша Светлость. Как я уже указывал, был нанесен существенный материальный ущерб, в связи с чем пострадавшая сторона обратилась к местным властям, однако «Эттилия Гаргантир» убыла с Планеты Дэвида Александера, а вскоре исчезла из транспортного регистра и компания «Целерус». Тем временем основания для предъявления иска законным образом перешли к «Куни-банку». Прибытие «Эттилии Гаргантир» в Форт-Эйлианн поставили данный звездолет по самому факту его нахождения здесь под юрисдикцию данного суда и, в соответствии с произведенным нами ордером на задержание, мы подготовили новый иск. «Эттилия Гаргантир» в настоящее время арестована в космопорте Слэйхек. Мы требуем возмещения фактического ущерба в размере 12 тысяч 825 севов и утверждаем, что владелец звездолета с помощью, по всей вероятности, фиктивной транспортной компании «Целерус», злонамеренно и в высокомерном пренебрежении к процессу судопроизводства сговорился с капитаном Уисли Туумом о нанесении ущерба лицам, которым передал свои имущественные права прежний истец, что выразилось в преднамеренной попытке покинуть планету Элойз, не представ в данном суде по иску «Куни-банка»

— Вы неоднократно прибегаете к термину «владелец», излагая факты, относящиеся к звездолету «Эттилия Гаргантир». Мне, откровенно говоря, претит подобная недоговоренность. Пожалуйста, идентифицируйте это лицо.

— К превеликому сожалению, Ваша Светлость, мне неизвестно его имя!

— Вот как! — Раздался удар молотка. — Советник Пинго, вы хотите сделать заявление?

— Да тут и говорить не о чем, Ваша Светлость! Иск этот чудовищен и крайне нелеп. Дело все высосано из пальца и не стоит выеденного яйца. Ведь это же злонамеренное использование в своих интересах того, что в самом худшем случае является зауряднейшей халатностью. Мы вовсе не оспариваем того, что когда-то в самом деле существовал иск к компании «Целерус», но мы категорически отрицаем какую-либо правомочность «Куни-банка» возбуждать на основании этого судебное дело, поскольку такие претензии решаются в административном порядке, и расцениваем выдвинутые обвинения в сговоре и злонамеренности как не соответствующие действительности.

— Вам будет предоставлена возможность продемонстрировать все это с помощью показаний ваших доверителей. — Арбитр Дальт обвел взглядом клиентов Дуая Пинго. — Официально зарегистрированный законный владелец звездолета присутствует?

— Нет, Ваша Светлость. Его здесь нет.

— В таком случае, каким образом вы рассчитываете опровергнуть предъявленные вам обвинения?

— Показав их полнейшую абсурдность, Ваша Светлость.

— Вот оно что, ответчик! Тем самым вы вольно или невольно меня оскорбляете, усомнившись в моих умственных способностях! А ведь весь мой богатый опыт прямо-таки вопиет об обратном — десятки на первый взгляд нелепостей превращались по ходу слушания в неопровержимые факты. Мне хотелось бы особо подчеркнуть, что рассматриваемый иск является в высшей степени своеобразным. В нем утверждается о злонамеренном обмане и сговоре, а такие обвинения нельзя отвести ни ораторскими ухищрениями, ни отвлекающими маневрами, имеющими целью ввести суд в заблуждение. Вы просто растрачиваете зря драгоценное время данного суда. Сколько времени вам понадобится на то, чтобы вызвать в суд надлежащих соответчиков?

Пинго в ответ только смог пожать плечами.

— Одну минутку, Ваша Светлость, если позволите. — Он прошел проконсультироваться со своими клиентами, которых и самих теперь охватила нерешительность. Так ничего и не добившись от них вразумительного, Пинго снова предстал перед судьей. — Ваша Светлость, хочу обратить ваше внимание на то, что мои клиенты терпят огромные убытки в связи с тем, что звездолет заблокирован, убытки, слагающиеся из расходов на эксплуатацию звездолета, куда входит зарплата экипажа, уплата аренды за вынужденный простой, платежи по страховкам, и пени, которую придется выплачивать за несвоевременную доставку грузов, а также ряда других статей. Разрешите нам внести достаточно крупный залог в качестве гарантии оплаты по достижении справедливого урегулирования рассматриваемых претензий, поскольку, судя по всему, решение, вынесенное вами будет не в нашу пользу, но таким образом мы хотя бы разблокируем звездолет для дальнейшего следования по ранее намеченному маршруту. Такая постановка вопроса нам кажется единственно справедливой.

Дальт сверкнул глазами в сторону Дуая Пинго.

— Вы смеете здесь, в моем суде, присваивать самому себе функции и арбитра, и толкователя законоположений?

— Никоим образом, Ваша Светлость! Я второпях не совсем точно сформулировал свою мысль. Сорвавшаяся, к несчастью, неудачная фраза с языка, за что я приношу свои глубочайшие извинения!

Арбитр, казалось, задумался. Джиан Аддельс, приподняв руку будто бы для того, чтобы почесать за ухом, прошептал к себе в рукав:

— Уточните полную стоимость корабля и груза. Ни один поручитель как в нашем городе, так и где-либо еще не рискнет такой суммой.

Снова заговорил арбитр Дальт.

— Просьба ответчика мною удовлетворяется. При условии, что он внесет залог, эквивалентный полной стоимости корабля и груза, исчисленной исходя из максимальных цен для гарантированного возмещения убытков, которые могут стать следствием умышленного уклонения ответчика от участия в дальнейшем рассмотрении данного дела.

Дуай Пинго поморщился.

— Это, скорее всего, невыполнимо, Ваша Светлость.

— В таком случае пусть перед судом предстанут соответствующие свидетели со стороны ответчика, чтобы мы получили возможность провести слушание, как того требует закон. Какой смысл в дальнейшем продолжении разбирательства в отсутствии ответственных лиц, наибольшим образом заинтересованных в справедливом разрешении конфликтной ситуации? На том и порешим — вы должным образом расширяете круг свидетелей по данному делу, в противном случае вы его проигрываете вследствие неявки в суд одной из заинтересованных сторон.

— Благодарю вас, Ваша Светлость! Я немедленно же начну консультации со своими клиентами. Могу ли я испросить кратковременной отсрочки слушания по данному делу?

— Разумеется. Какова длительность испрашиваемой вами отсрочки?

— В данном вопросе у меня еще нет полной ясности. Как только этот вопрос будет согласован с моими клиентами, я поставлю в известность Старшего Делопроизводителя о длительности отсрочки — если это, разумеется, устроит моего глубокоуважаемого коллегу Джиана Аддельса и Вашу Светлость.

— Я не возражаю, — произнес Джиан Аддельс, — если длительность перерыва не превысит достаточно разумный срок.

— Вот и прекрасно. На том и порешим. Теперь давайте внесем полную ясность, советник Пинго, по основному рассматриваемому нами вопросу. Я требую показаний непосредственного ответчика по данному делу. Им должно быть лицо, являвшееся законным владельцем звездолета «Эттилия Гаргантир» на то время, к которому относится предъявленный иск, вместе с документами, доказывающими его право владения вышеназванной собственностью. Письменные показания я не приму к рассмотрению — пусть даже данные под присягой, как не приму показания доверенных лиц или каких-либо иных посредников. В том случае, если оговоренные мною условия вас удовлетворяют, я предоставляю отсрочку на две недели. Если вам потребуется для выполнения моих условий больше времени, обращайтесь, пожалуйста, к Старшему Делопроизводителю.

— Благодарю вас, Ваша Светлость.

— Слушание откладывается.

Его Светлость Верховный Арбитр проследовал к себе в кабинет. Старший Делопроизводитель вытер с лица пот и пробормотал, обращаясь к одному из приставов:

— Ну как — доводилось ли когда-нибудь видеть такого стервятника?

— Хуже быть не может, нисколько в этом не сомневаюсь! А уж какой раздражительный — того и гляди изойдет гноем, как созревший фурункул. Я просто счастлив, что мне никогда не придется представать перед ним в суде.

— Ошибаетесь, — пробормотал Старший Делопроизводитель. — Попробуйте-ка разок нечаянно отрыгнуться, когда он председательствует — так он мигом распорядится, чтобы изжарили ваш желудок. Я настолько старался даже не дышать, что пропотел весь насквозь.

* * *

В этот же день вечером Герсену позвонил Джиан Аддельс.

— Просто чудо, — заметил Аддельс, — что мы все еще не за решеткой.

— Не спорю, очень приятное ощущение, — в тон ему ответил Герсен. — Наслаждайтесь им, пока еще располагаете такой возможностью.

— Все держится буквально на волоске! Предположим, какой-нибудь настырный журналист заглянет в протокол судебного заседания? Или вдруг Старший Делопроизводитель вздумает перекинуться парой слов с кем-нибудь из своих коллег на Бонифасе? Или внесет еще какое-нибудь дело в список дел, назначенных к слушанию?

Герсен ухмыльнулся.

— Арбитр Дальт, можете не сомневаться, рассмотрит дело с характерной для него беспристрастностью.

— Было бы лучше, если бы арбитр Дальт объявил о недомогании, — произнес Аддельс. — Не забывайте, что не все адвокаты такие дураки, как этот Пинго!

— Без особой нужды не стоит напрашиваться на неприятности. Сейчас этот самый Пинго рассылает телеграммы по всей Галактике. Где-то в самом скором времени забьют самую настоящую тревогу.

— Еще бы! И каков же будет наш следующий шаг?

— Поживем — увидим, кто появится в суде, когда возобновится слушание.

Глава 5

«Дарсайские пляски под плеть представляют из себя необыкновенно сложный вид искусства, характеризующийся наличием в нем множества неразличимых с первого взгляда пластов и доступный для глубокого понимания только весьма немногочисленным особо изощренным его ценителям. Я говорю об этом решительно и без оговорок после того, как посвятил очень много времени тщательному изучению данного предмета. Дикое и отталкивающее искусство — это само собой разумеется. Искусство, в основе которого лежит целый букет сексуальных аберраций, среди которых можно назвать мужеложство, флаггеляцию, садомазохизм, вуайеризм, эксгибиционизм — этого, как мне кажется, вполне достаточно. Это такой вид искусства, который лично меня нисколько не привлекает, хотя временами и покоряет некоторой внушающей ужас притягательной силой.

Различные нюансы исполнения плясок под плеть совершенно ускользают от непосвященных. Даже во время самого рядового исполнения бичеватель, несмотря на показную жестокость и шумовые эффекты, очень редко наносит телесные повреждения или причиняет серьезную боль танцорам. Подобно другим с виду вселяющим ужас представлениям, пляски под плеть в большей части именно таковыми и являются, представляя из себя искусно разыгранный спектакль. Для человека постороннего тематика их может показаться ограниченной и повторяющейся. В подавляющем большинстве случаев основополагающее ядро состоит из бичевателя и его труппы так называемых «партачей» — проказливых, непослушных и поначалу совершенно неуправляемых мальчишек. Вариации на эту тему, однако, характеризуются немалой изощренностью, наличием скрытого подтекста, нередко в них проявляется недюжинная изобретательность и оригинальность, зачастую такие пляски бывают весьма занимательными и даже смешными, однако все они пользуются незатухающей популярностью среди дарсайцев-мужчин. А вот женщины-дарсаянки относятся к подобным представлениям с презрительным равнодушием и расценивают их в качестве просто еще одного проявления умственной неполноценности своих соплеменников-мужчин».

Джойнвилл Экере «Дарсай и дарсайцы»

Выйдя из омнибуса, Герсен и Рэкроуз на какое-то время задержались на противоположной к «Сени Тинтла» стороне Пилкамп-Роуд.

— Днем заведение выглядит ничуть не респектабельнее, чем в ночной тьме, — заметил Рэкроуз. — Смотрите, как сшелушилась со стен краска и перекосились оконные рамы.

— Ну и что? — произнес Герсен. — Ветхость заведения весьма колоритна и только повысит цену, которую мы уплатим за ленч.

— Сегодня у меня напрочь отсутствует аппетит. Остается только надеяться на то, что это вас самих не отпугнет от прелести дарсайской кухни.

— А я надеюсь на то, что какое-нибудь из имеющихся в меню блюд все-таки соблазнит вас.

Они пересекли улицу, толкнули старинную дверь, прошли мимо прохода в пивной бар и начали взбираться по провонявшей лестнице, что вела ко входу в ресторан.

Заняты были всего несколько столиков. Мадам Тинтл праздно стояла у дверей кухни, вертя кончики усов. Равнодушно показав на первый попавшийся на глаза свободный столик, она засеменила к ним, чтобы выяснить, чего им возжелалось.

— Значит, вы все-таки вернулись. Уж не думала, что когда-нибудь увижу вас снова.

— Нас привлекла сюда не только еда, но и ваша яркая индивидуальность, — решил вдруг показаться галантным Герсен.

— Что вы под этим имеете в виду? — требовательным тоном спросила женщина. — Своими словами вы бросаете тень либо на меня, либо на подаваемую мною еду. И в том, и в другом случае не мешало бы обдать вашу голову помоями.

— В мои намерения вовсе не входило чем-нибудь вас обидеть, — поспешил успокоить ее Герсен. — Как раз наоборот, мне хочется помочь вам заработать немного денег, если подобная перспектива вас устраивает.

— Из всех человеческих рас дарсайцы — самые падкие до денег. В чем заключается ваше предложение?

— В самом скором времени сюда должен прибыть с Дарсая один мой друг — я, во всяком случае, очень на это надеюсь.

— Он — дарсаец?

— Да.

— Быть такого не может. Мужчины-дарсайцы не обзаводятся друзьями, только врагами.

— Я, наверное, не совсем правильно выразился. Этот джентльмен, если так вас больше устраивает, мой знакомый. Когда он сюда прибудет, он обязательно заглянет в «Сень Тинтла» отведать привычной для него пищи. Я хочу, чтобы вы сразу же уведомили меня о его прибытии — возобновление знакомства в интересах как моих, так и его.

— Легко об этом сказать, только вот как я его узнаю?

— Просто ставьте меня или моего приятеля, — тут Герсен показал на Рэкроуза, — в известность о каждом новоприбывшем дарсайце, появляющемся в «Сени Тинтла».

— Видите ли... не так-то просто это сделать — ведь не стану же я разглядывать под микроскопом каждого мужчину, который заползает сюда с улицы. Мое любопытство может вызвать непристойные толки среди клиентуры.

— Может быть, стоит привлечь для этого Тинтла? — предложил Рэкроуз.

— Тинтла? — Женщина едва не поперхнулась, произнося фамилию своего мужа. — Тинтла вымазали с ног до головы дерьмом и сломали как мужчину. Ему не разрешается даже показываться здесь — при виде его все позажимают носы и мгновенно разбегутся. Я сама едва терплю его присутствие даже во дворе.

— Как же это могло случиться с ним такое? — спросил Герсен.

Мадам Тинтл обвела взглядом помещение, затем, не найдя лучшего применения своему времени и энергии, соизволила ответить:

— Его постигло огромнейшее несчастье — такого удара судьбы Тинтл явно не заслуживал. Он очень гордился тем, что ему доверяли охранять склад компании «Котзиш». Однако в ту злополучную ночь, когда на склад нагрянули грабители, он его не охранял, а спал крепким сном, да к тому же еще и позабыл включить сторожевую сигнализацию. Со склада исчезли все стодвадцатники. Затем выяснилось, что Оттиль Пеншоу, казначей компании, не удосужился застраховать хранившиеся на складе материалы, и поэтому все было безвозвратно потеряно. Пеншоу отыскать не смогли, вот вся округа и обрушила свой гнев на одного Тинтла. Его продержали в течение трех суток связанным в общественном отхожем месте, и каждый мог, как хотел, срывать на нем свое плохое настроение. Тинтл и Дарсай больше уже не в состоянии были переваривать друг друга, и нам пришлось уехать в это унылое болото. Вот и вся история.

— Мда. — произнес Герсен. — Будь Тинтл в хороших отношениях с Ленсом Ларком, все могло бы закончиться совершенно иначе.

И без того угрюмый взгляд женщины стал еще и подозрительным.

— Почему это вы заговорили о Ленсе Ларке?

— Потому что он — дарсайская знаменитость.

— Скорее, позор Дарсая. Как раз Ленс Ларк и ограбил склад компании «Котзиш» — с чего это ему быть в приятельских отношениях с Тинтлом? Хотя именно в этом моего мужа и обвиняли — в сговоре с Ларком.

— Значит, вы знаете Ленса Ларка в лицо?

— Я знаю только то, что он — бугольдец. Остальное меня совершенно не касается.

— Он, может быть, как раз в этот самый момент сидит в ресторане.

— Пока он считает, что его хорошо обслуживают, и безропотно платит по счету, он меня совершенно не волнует. — Она обвела помещение презрительным взглядом. — Сегодня его здесь нет — это уж точно.

— Что ж, и это неплохо, — сказал Герсен. — Но давайте вернемся к нашей договоренности. Как только появится здесь незнакомый вам дарсаец — будь-то Ленс Ларк или любой другой — поставьте в известность об этом меня или моего друга Максела Рэкроуза, который будет ежедневно сюда наведываться, чтобы перекусить в середине дня. За каждого указанного вами незнакомого дарсайца вам будет причитаться два сева. Опознаете Ленса Ларка — заработаете десять севов. А если еще позвоните мне, чтобы я смог присоединиться к своему другу, то получите еще двадцать севов.

Мадам Тинтл наморщила лоб, явно смущенная подобным предложением.

— Очень уж необычную сделку вы мне предлагаете. С чего это вам так понадобился Ленс Ларк? Другие заплатили бы десять севов и даже больше только за то, чтобы никогда с ним не встречаться.

— Мы — журналисты. Мне он кажется тем человеком, у которого стоит взять интервью — суть лишь в том, чтобы встретиться с ним. Без посторонней помощи мы вряд ли можем рассчитывать на такую удачу.

Мадам Тинтл пожала плечами.

— Мне нечего терять. Ну а что все-таки есть будем?

— Я не откажусь от нескольких кусочков ахагари, — сказал Герсен.

— Мне то же самое, — сказал Рэкроуз, — только чтобы было поменьше, чем обычно, серы и йода.

— А как насчет четоуси?

— Только не сегодня.

* * *

Покинув таверну, Герсен и Рэкроуз обошли здание ее с тыльной стороны и поднялись к железным воротам. Сквозь прутья они увидели рядом с одним из сараев сгорбившегося Тинтла, гревшегося под молочно-серыми лучами Веги. С каждой из длинных, до трех дюймов, ушных мочек Тинтла еще свисала серьга в виде богато украшенной металлической побрякушки. Тинтл забавлялся тем, что заставлял раскачиваться эти побрякушки, время от времени легонько ударяя по ним кончиком пальца.

— Тинтл! Эй, Тинтл! — окликнул его Герсен.

Тинтл лениво приподнялся — коренастый мужчина с кожей цвета красной меди и многочисленными желваками не правильной формы на лице. Сделав несколько шагов вперед, он остановился и стал подозрительно вглядываться в промежутки между прутьями решетки ворот.

— Что вам от меня надо?

— Это вы — тот Тинтл, что охранял склад «Котзиш»?

— Знать не знаю ничего об этом! — завопил что было мочи Тинтл. — Я спал и совершенно ни в чем не повинен!

— Но вас «сломали».

— Это было чудовищной ошибкой!

— И пределом ваших желаний является стремление полностью себя реабилитировать?

Тинтл на мгновенье закрыл глаза, задумался.

— Так далеко вперед я еще не заглядывал.

— Нам крайне интересно от вас самих послушать, что с вами произошло.

Тинтл неторопливой походкой прошел к воротам.

— Кто вы такие, чтобы задавать подобные вопросы?

— Мы пытаемся установить истину и восстановить справедливость.

— Я по горло сыт справедливостью. Займитесь лучше Пеншоу и сломайте его тоже. Я сам поведу его на веревке к отхожему месту. — Тинтл повернулся к ним спиной и направился к сараю.

— Одну минутку! — крикнул ему вдогонку Герсен. — Мы еще не рассказали вам о тех выгодах, которые вы могли бы получить, оказав нам содействие.

— Каких еще таких выгодах? — отозвался, приостановившись в нерешительности, Тинтл.

— Во-первых, вас ждет денежное вознаграждение за то время, что вы на нас потратите. Во-вторых — наказание грабителей.

Тинтл издал звук, выражавший недоверие и граничивший со смехом.

— Кто это вздумал наказывать Ленса Ларка?

— Всякое еще может случиться. А пока что нам хочется только услышать подробности дела.

Тинтл изучающе поглядел на Герсена, затем перевел взгляд на Рэкроуза.

— Каков ваш официальный статус?

— Не задавайте лишних вопросов. Разве находящиеся на государственной службе чиновники предлагают вознаграждения?

Только теперь Тинтл обнаружил некоторую гибкость ума.

— Что вы предлагаете?

— Все зависит от того, о чем вы нам расскажете. Для начала — пять севов.

— Не густо, — проворчал Тинтл. — Но для начала, пожалуй, достаточно. — Он поглядел на окна ресторана, выходящие на задний двор. — Вон она стоит, поглядывая, как огромная крыса из норы. Давайте перенесем свои дела в таверну Грори, как раз напротив.

— Как вам угодно.

Тинтл освободил цепочку, соединявшую створки ворот, и вышел в переулок.

— Ее жаба задавит, когда она увидит, что мы идем в таверну напротив, после чего будет целую неделю кормить меня одними помоями. И все же лучше уйти отсюда. Мужчине негоже обращать внимания на истерические вопли женщины.

* * *

Заднюю веранду таверны Грори поддерживало нагромождение черных скал, поднимавшихся над поверхностью озера Фимиш. Трое мужчин расположились за деревянным столом почти у самой воды. Тинтл наклонился далеко вперед, и Герсену показалось, что он уловил едва заметное, но вызывающее позывы на тошноту, зловоние. Игра воображения? Источаемый Тинтлом запах? Вонь из лопнувшего пузыря, поднявшегося со дна озера, покрытого серо-водородистой слизью?

— Помнится, были упомянуты пять севов, — намекнул Тинтл.

Герсен выложил деньги на стол.

— Нас интересуют подробности ограбления склада компании «Котзиш». Не забывайте о том, что если награбленное будет обнаружено вы, возможно, будете оправданы и получите компенсацию.

Тинтл хрипло рассмеялся в ответ.

— Вы что, совсем за дурака меня принимаете? В нашей жизни события никогда не смогут принять такой благоприятный оборот. Я расскажу вам все, что знаю, и возьму ваши деньги — и делу конец.

Герсен пожал плечами.

— Вы были охранником склада компании «Котзиш». Что, собственно, представляет из себя эта компания?

— Корпорацию эту сколотил Оттиль Пеншоу. Рудокопы приносили стодвадцатники и отдавали их Пеншоу, а тот расплачивался с ними акциями общества взаимного доверия «Котзиш». Акции эти якобы можно было в любое время обратить в севы. Дело завертелось, и склад неподалеку от Сержеуза вскоре был уже битком набит тюками с отменными стодвадцатниками. Такое не могло не соблазнить Ленса Ларка. Кое-кто поговаривал даже о том, что сам Оттиль Пеншоу дал ему знать, что на складе больше уже не осталось места, куда можно было бы складывать продолжающую прибывать руду. Вот тогда-то ночью и совершил посадку на территории склада огромный черный корабль Ленса Ларка. Его громилы вломились в помещение, и мне еще здорово повезло в том, что я успел вовремя унести оттуда ноги, иначе они точно меня убили бы. Это соображение почему-то не было принято во внимание, когда всех охватило повальное бешенство. Меня обвинили в том, что я, специально поставленный для того, чтобы охранять склад, не сумел защитить хранящееся в нем добро, и все хотели докопаться, почему не были снабжены надежными запорами огромные ворота склада. Я объяснил, что в этом виноват Оттиль Пеншоу, но он бесследно исчез. Поэтому меня, а не его, поволокли к выгребной яме и там «сломали».

— Печальная история, — заметил Герсен. — И все же, откуда вам известно, что ограбление осуществил Ленс Ларк?

Тинтл раздраженно вскинул голову, подвески на его ушах задергались и забренчали.

— Вполне достаточно и того, о чем я уже рассказал. Это не то имя, которое можно несколько раз безнаказанно повторять.

— Тем не менее, виновного во всем этом нужно отдать в руки правосудия, и именно вы могли бы оказать неоценимую помощь в его осуществлении.

— А если Ленсу Ларку станет известно о том, что я не умею держать язык за зубами, что тогда? Мне останется только сплясать десять фанданго под музыку его «панака».

— Ваше имя нигде не будет упомянуто. — Герсен извлек еще пять севов. — Расскажите нам все, что знаете.

— Осталось совсем немного. Сам я родом из клана Данн. Ленс Ларк — бугольдец. Когда-то я весьма близко был с ним знаком. В «Сени Найднау» мы вместе принимали участие в хадавле — это дарсайская игра, в которой сочетаются элементы сговора одних участников против других, двурушничества, коварства, надувательства и открытой для всех всеобщей рукопашной схватки без соблюдения каких-либо правил ведения борьбы — и тогда перед решающей схваткой все тайно сговорились действовать против него сообща. Но он сумел перехитрить всех нас, и в конечном счете у меня, а не у него, оказались переломанными ребра.

— Каков он из себя?

Тинтл сокрушенно покачал головой, по-видимому, не находя подходящих слов.

— Ну, мужчина он крупный, заметный. С длинным носом и бегающими глазами. Во время налета на склад на нем был таббат — это, знаете, дарсайский капюшон, обычно из белой или синей материи, но я узнал его по голосу и по фасту.

Герсен в недоумении поглядел на Тинтла.

— Фаст — это особый запах, выделяемый мужскими порами, и у каждого мужчины отличный от других.

— Если бы он вдруг появился в «Сени Тинтла», вы бы узнали его?

— Меня не терпят в «Сени», — горестно проворчал Тинтл. — Он может побывать там десятки раз, но я ничего не буду знать об этом.

— Когда вы вместе с ним участвовали в хадавле, какое у него тогда было имя?

— Это было очень-очень давно. Тогда он был просто Хуссе Бугольд, хотя уже и был рейчполом.

— Рейчпол — это лицо, изгнанное из своей родной «Сени», отщепенец, бездомный бродяга, как правило, занимающийся каким-нибудь преступным ремеслом? — решил уточнить Рэкроуз.

— Совершенно верно.

— У вас есть фотографии Ленса Ларка? Тинтл возмущенно фыркнул.

— С чего бы это мне хранить такие напоминания? Он — большая шишка, я — полное ничтожество. От него исходит фаст мариандра, хорошей корунны и жареного ахагари. От меня разит дерьмом и мочой.

Герсен пододвинул деньги через весь стол к Тинтлу.

— Если доведется увидеть Ленса Ларка, будьте крайне осторожны. Не подавайте вида, что узнали его. Свяжитесь немедленно с Макселом Рэкроузом — вот визитная карточка моего друга, он — известный журналист.

Судорога исказила черты лица Тинтла, затем он все же овладел собой и встревожено прошептал скороговоркой:

— Похоже на то, что вы поджидаете Ленса Ларка.

— Пока что только надеемся на это, — сказал Герсен. — Он ведь совершенно неуловим.

Тинтл погрузился в мрачное раздумье — похоже было на то, что он уже начал раскаиваться в том, что разоткровенничался с незнакомцами.

— Теперь я, может быть, и не узнаю его. Говорят, он изменил внешность. Откуда мне знать, какого цвета тонировку придали его коже метленцы? Ему как-то захотелось обосноваться на Метлене в шикарном доме, но сосед воспротивился этому. Он сказал, что не желает видеть безобразное дарсайское лицо, непрерывно торчащее над оградой сада. Ленс Ларк настолько тогда взбеленился, что тотчас же переменил лицо. Кто знает, как он выглядит сейчас?

— Призовите на помощь интуицию. А какова судьба Оттиля Пеншоу?

— Он переметнулся в Твониш на Метлене. Насколько мне известно, он все еще там.

— А «Котзиш»? Корпорация продолжает функционировать до сих пор?

Тинтл со злости сплюнул на пол.

— Я уплатил четыреста унций отменного черного песка — целое состояние — и получил сорок акций. Затем принял участие в нескольких хадавлах, и теперь их у меня девяноста две. — Из засаленного бумажника он извлек пухлую пачку сложенных вдвое бумаг. — Вот они, сертификаты компании. Цена им сейчас — всего ничего.

Герсен внимательно изучил сертификаты.

— Это акции на предъявителя. Я куплю их у вас. С этими словами он выложил на стол десять севов.

— И это все? — возмущенно вскричал Тинтл. — За почти сотню первоклассных акций? Неужели я показался вам таким дурноголовым? Каждая акция представляет из себя не только десять унций песка, но и другие ценности: привилегии, долговые обязательства других компаний, долю в общем имуществе корпорации, право участия в управлении ею... — Герсен потянулся рукой к деньгам, и Тинтл скосил глаза в их сторону, не в силах оторвать от них взгляд. — Не надо торопиться! Я принимаю ваше предложение.

Герсен толкнул деньги в его сторону.

— Как я полагаю, вы могли заключить сделку и на более выгодных для себя условиях, но теперь уже поздно сожалеть об этом. Если вам посчастливится увидеть человека, о котором шла речь, поставьте нас об этом в известность и будете щедро вознаграждены за это. Можете еще что-нибудь добавить к сказанному ранее?

— Нет.

— Напоминаю, любая ваша дополнительная информация будет должным образом оплачена.

Тинтл снизошел только к какому-то маловразумительному бормотанью вместо благодарности, затем одним глотком осушил до дна пивную кружку и вышел из таверны. И Герсен, и Максел Рэкроуз отклонили головы подальше назад, чтобы их ноздрей не достиг запах, который должен был сопровождать Тинтла, когда он проходил мимо.

Глава 6

«Человек, порочный сам по себе, будоражит воображение даже самых добродетельных людей и обладает для них некоей притягательной силой. Такие люди никогда не перестают удивляться тому, что же все-таки движет подлецами, заставляя их то и дело прибегать к предосудительным крайностям? Непреодолимое желание легко и быстро разбогатеть? Причина, несомненно, широко распространенная. Жажда власти? Мстительность по отношению к той общественной среде, что их окружает? Что ж, попробуем посчитать все это само собой разумеющимся. Но если богатство или власть достигнуты, а окружение низведено до такого состояния, что вынуждено униженно пресмыкаться, что тогда? Почему порок в душе такого человека не уступает своего места добродетели? Почему такой человек и дальше остается носителем зла и сеет его, стараясь при этом даже превысить свои возможности?

Ответ, по всей вероятности, весьма прост: делает он это из любви ко злу как таковому, как некоей изначальной для такого человека ценности.

Подобные побуждения, будучи непостижимыми для благонамеренного обывателя, тем не менее непреоборимы и определяют все поступки человека с порочными наклонностями, в результате чего личность злодея формируется под воздействием совершаемых им же самим злодеяний, он как бы становится творением, созданным самим же собой. Стоит единожды преступить невидимую линию, отделяющую добро от зла, как совершивший такое человек во всех своих помыслах и поступках начинает руководствоваться, исходя из новой системы критериев и моральных ценностей. Проницательный преступник прекрасно понимает собственную порочность и полностью отдает себе отчет в своих поступках. Чтобы успокоить свою мятущуюся совесть, он впадает в такое состояние, где единственной реальностью признает только существование собственного «я» и начисто отвергает весь окружающий его мир, в результате чего совершает самые чудовищные преступления в полнейшем исступлении, некоей душевной прострации, что заставляет его жертв считать, будто обезумел весь мир».

Анспик, Барон Бодиссейский «Жизнь», том 1

В апартаменты Герсена в гостинице «Кафедральной» Максел Рэкроуз явился в День Св. Далвера, ровно в полдень. Был он на этот раз сдержан и немногословен.

— За всеми новоприбывающими в космопорты Слэйхек, Нью-Вэксфорд и Понтифракт я внимательно слежу в течение последних двух недель. Из системы Коры за это время прибыло десять человек, но только трое из них назвались дарсайцами. Остальные — уроженцы Метлена. Ни один из дарсайцев не соответствует словесному портрету интересующего нас лица. Им, вполне возможно, является один из троих метленцев. Вот фотографии всех троих.

Герсен внимательно изучил запечатленные на фотографиях лица. Ни одно из них ничем особо его не заинтересовало. Тогда Рэкроуз с видом провинциального фокусника, достающего голубя из явно пустой шляпы, выложил еще одну фотографию.

— Вот это Оттиль Пеншоу, не удосужившийся застраховать содержимое склада компании «Котзиш». Он прибыл вчера, и сейчас находится здесь, в «Кафедральной».

На фотографии, произведенной по прибытии Пеншоу в космопорт, Герсен увидел мужчину средних лет, довольно хрупкого телосложения, но с изящным небольшим брюшком. У него были несколько несоразмерно крупная голова, живые умные глаза, тонкий продолговатый нос и нежный рот, линия которого в уголках чуть загибалась книзу. По обе стороны от облысевшего лба свисали редкие темно-рыжие вьющиеся волосы. Кожа лица тонирована в желтый цвет довольно едкого оттенка. Одет элегантно, даже с шиком. В глаза бросались квадратная черная бархатная шляпа с серебристым и алым кантами, серые бриджи с сизоватым отливом, бледно-розовая рубаха с воротником «стойка», желтовато-коричневый пиджак.

— Ишь каков! — произнес Герсен. — Неплохо бы спросить кое о чем этого Пеншоу.

— Это не составит проблемы. Он менее, чем в сотне метров от нас. А вот получить от него честные ответы, судя по выражению лица, будет куда труднее.

Герсен задумчиво кивнул.

— Действительно, вполне можно усомниться в искренности этого человека. К тому же это не лицо человека, который может забыть о том, что существует разветвленная сеть страховых агентств.

— Вот именно. Как раз в этом и все своеобразие ситуации. Может быть, необычайно высокими были страховые взносы — в этом нет ничего удивительного вследствие близости системы Коры к Глуши.

— И к Ленсу Ларку. Не исключено, что страховщики отказались застраховать склад на Дарсае как раз из этих соображений.

— Или — что еще более вероятно — Пеншоу просто сделал вид, что приобрел страховой полис, а выделенные компанией средства просто прикарманил.

Герсен еще раз внимательно посмотрел на умное лицо, изображенное на фотографии.

— Кто-кто, но я так точно не захотел бы доверить Пеншоу свои деньги... Возможно, у него имеются достаточно веские причины, побудившие обесценить акции «Котзиш».

Рэкроуз нахмурился.

— Что же могло толкнуть его на такую аферу?

— Мне представляется несколько возможностей. Одной из них может быть желание занять руководящее положение в компании, сосредоточив в своих руках контрольный пакет акций.

— Компании, которая обанкротилась?

— Тинтл упомянул об оставшемся имуществе, долговых обязательствах и других подобных активах.

— Мда. Здесь можно ожидать чего угодно.

Герсен задумался на мгновенье, затем, повернувшись к коммуникатору, вызвал на его экране появление бледного лисьего лица Джиана Аддельса.

— Наши дела приняли несколько иной оборот, — сказал, обращаясь к юристу, Герсен. — Меня интересуют акционерное общество взаимного доверия «Котзиш», базирующееся в Сержеузе на планете Дарсай в системе Коры. Доступна ли в Нью-Вэксфорде информация, касающаяся этой компании?

Обычно сосредоточенно-серьезное лицо Аддельса расплылось в редкой для него улыбке.

— Вы будете просто изумлены нашими информационными возможностями. Если эта «Котзиш» провела хотя бы один цент в любом из банков Ойкумены, информация об этом тотчас же стала бы доступной для информационных бюро такого крупнейшего финансового центра как Нью-Вэксфорд.

— Меня интересует ее недвижимость, активы, высшие должностные лица, порядок управления деятельностью, любые другие сведения, которые могут показаться интересными.

— Обязательно выясню, что известно по данным вопросам.

Экран погас. Повернувшись снова к Рэкроуду, Герсен обнаружил некоторое недоумение на лице журналиста.

— Для простого обозревателя, пусть хоть и «Космополиса», — задумчиво произнес Рэкроуз, — вы удивительно влиятельны в самых высших деловых кругах Элойза.

Герсен в самом деле несколько подзабыл роль «Генри Лукаса», собственного обозревателя известного журнала.

— То, о чем я просил — не такое уж великое одолжение. Просто Аддельс — мой старый приятель.

— Понятно... Так как же нам быть с Пеншоу?

— Пристально за ним наблюдайте. Наймите профессиональных помощников, если сочтете необходимым... — Гернесу было прекрасно известно, что веганское законодательство запрещает применение автономных подвижных микро-телекамер для скрытого наблюдения и других аналогичных устройств.

— Такой, как Пеншоу, — скептически возразил Рэкроуз, — обязательно заметит, что к его особе проявляется повышенное внимание.

— Если так, то тем интереснее проследить за его поведением.

— Как вам угодно. Каким образом расплачиваться с частными детективами?

— Под расписку с расчетного счета «Космополиса».

Издав еле слышный томный вздох, Рэкроуз поднялся и вышел.

Вскоре на экране коммуникатора снова возникло лицо Аддельса.

— Ситуация с «Котзиш» весьма загадочна. Стоимость награбленной с ее склада в Сержеузе руды составляет двадцать миллионов севов. Заведующий не удосужился застраховать ее, и акционерное общество лопнуло. Только не подумайте, что было официально объявлено о банкротстве компании. Пострадали только держатели акций, которые, сами понимаете, теперь ничего не стоят.

— А кому принадлежат акции?

— Устав компании был сдан на хранение в «Ченсет-банк». Копии его по соответствующим каналам были переданы в отделение этого банка в Нью-Вэксфорде. В уставе оговорено, что всякий, кто владеет двадцатью пятью и более процентами акций автоматически становится одним из директоров с количеством голосов, пропорциональным его активам. Всего было выпущено 4820 акций. Тысяча двести пятьдесят из них, то есть чуть больше двадцати пяти процентов, зарегистрированы на имя Оттиля Пеншоу. Остальные разошлись по рукам незарегистрированных мелких держателей.

— Довольно странно.

— Странно, но существенно. Пеншоу является единственным директором. Он один вершит всеми делами компании «Котзиш».

— Он, скорее всего, скупил обесцененные акции, — предположил Герсен. — Полтонны стодвадцатников он никак не мог вложить в качестве своего пая, эквивалентного тысяче с четвертью акций.

— Не торопитесь с выводами. Пеншоу не так прост, как кажется. Зачем ему было с немалым трудом зарабатываемые деньги тратить на покупку обесцененных акций?

— И в самом деле — зачем? Я сгораю от любопытства.

— У «Котзиш», по всей вероятности, имеется филиал на Метлене В ее проспекте значится как адрес в Сержеузе, так и в Твонише. «Котзиш», таким образом, является межпланетной корпорацией и представляет ежегодные отчеты о своей деятельности. В отчете за прошлый год среди ее активов числятся: преимущественные права на разработку месторождений, сданные в аренду участки и лицензии на геологоразведку и освоение рудных ископаемых не только на планетах Дарсай и Метлен, но и на спутнике Шанитра и даже на далеком астероиде Гранате. «Котзиш» принадлежит также пятьдесят один процент посреднической фирмы «Гектор-Транзит» в Твонише. Кто владеет остальными сорока девятью процентами? Оттиль Пеншоу. Он, скорее всего, в качестве управляющего выпустил 1250 акций «Котзиш» и расплатился за них пятьюдесятью одним процентом акций «Гектора».

— А что говорится об этом в отчетах «Гектора»?

— Ничего. «Гектор» никогда не представлял подобных отчетов.

— Все это, как мне кажется, еще больше запутывает дело.

— Нисколько, — возразил Аддельс. — Все это — обычные бюрократические уловки, позволяющие недобросовестным дельцам проворачивать крупные махинации, не неся за это никакой ответственности.

— Акции «Котзиш» числятся среди активов, продаваемых на фондовой бирже?

— В общем перечне фирм и компаний приведена номинальная стоимость акции «Котзиш» — один цент за акцию и стоит звездочка, обозначающая полное отсутствие как спроса, так и предложения. По сути, выпущенные этой компанией акции являются омертвленным капиталом.

— Дайте для пробы объявление о покупке, — сказал Герсен. — Если появится хоть одна акция «Котзиш» — покупайте.

Аддельс грустно покачал головой.

— Деньги, выброшенные на ветер.

— Оттиль Пеншоу мыслит иначе. Он, по всей вероятности, остановился в «Кафедральной».

— Что? Поразительно! Остается только догадываться, с какой целью он сюда прибыл!

— Меня это смущает не меньше, чем вас. Одно утешение — завтра состоится слушанье. Арбитр Дальт — человек прямой, он решительно пресечет какую-либо попытку уклониться от разбирательства и затянуть дело.

— Будем уповать на то, что избежим позора и тюремного заключения. Мы идем по проволоке, натянутой над пропастью! Пеншоу хитер и коварен!

— Если все закончится благополучно, то Пеншоу может чувствовать себя вполне спокойно — лично меня он нисколько не интересует.

— Говоря «если все закончится благополучно», вы имеете в виду появление в Эстремонте Ленса Ларка?

— Именно это.

Аддельс укоризненно покачал головой.

— Уж не взыщите за откровенность, но вы гоняетесь за призраком. Можно называть Ленса Ларка маньяком, зверем, палачом — но никак не глупцом.

— Что ж, поглядим, кто из нас прав. А теперь я должен попросить у вас извинения — для арбитра Дальта наступает время обеда.

* * *

Ровно в час дня арбитр Дальт величественно прошествовал в зал ресторана гостиницы «Кафедральная» — суровый бледный мужчина с лицом аскета и пышными черными кудрями, ниспадающими на плечи. Наряд его несколько десятков лет тому назад удовлетворил бы своей чопорностью самых привередливых блюстителей этикета — головы всех, кто в это время находились в ресторане, как по команде, повернулись в сторону поражающего своей строгостью судьи, степенно направлявшегося через весь ресторанный зал к специально для него отведенному столику.

Удовлетворившись скромной трапезой, состоявшей из овощного салата и холодной дичи, он надолго погрузился в мрачное раздумье над чашкой чая. Вот тут-то и подошел к его столику худощавый, ничем особо не примечательный мужчина, до этого сидевший в противоположном конце зала.

— Ваша Светлость Верховный Арбитр Дальт? Позвольте подсесть к вам на несколько минут.

Арбитр Дальт удостоил просителя свинцовым взглядом из-под опущенных бровей, затем произнес неторопливо и сухо:

— Если вы журналист, то мне нечем поделиться с вами.

Незнакомец вежливо рассмеялся, как бы высоко оценивая тонкую шутку арбитра Дальта.

— Меня зовут Оттиль Пеншоу, и с прессой я не имею ничего общего. — С этими словами он непринужденно опустился в кресло напротив арбитра Дальта. — Завтра у вас слушание по делу «Куни-банк» против «Эттилии Гаргантир» и других. Надеюсь, вы не сочтете неуместным, если я осмелюсь кое-что с вами обсудить, касающееся этого дела?

Арбитр Дальт, глядя изучающе на Оттиля Пеншоу, увидел перед собой человека еще хоть и несколько молодого, но достаточно уже зрелого. От его внимания не ускользнули подвижные, умные глаза и приветливое, располагающее выражение лица.

Пеншоу выдержал сверлящий взгляд арбитра, нисколько не изменившись в лице и сохранив всю первоначальную уверенность в себе. Удовлетворившись осмотром собеседника, арбитр Дальт соизволил спросить:

— А какое, собственно, вы имеете отношение к данному делу?

— В определенном смысле я тоже являюсь заинтересованной стороной, поскольку тесно связан с ответчиком, но прибыл я сюда, естественно, вовсе не для того, чтобы докучать вам, а в связи с некоторой неординарностью рассматриваемого вами дела. А неординарность эта заключается в том, что не обо всех нюансах этого дела можно говорить официально, а как раз вот эти-то нюансы и могут пролить определенный свет, позволив вам составить более ясное представление рассматриваемого вопроса, придать цельность общей картине дела.

Веки арбитра лениво опустились, лицо стало еще более отрешенным, чем обычно.

— Меня не интересуют какие-либо мнения, высказанные в неофициальном порядке.

— Об этом не может быть и речи. Заверяю вас в том, что хочу только представить на ваше рассмотрение кое-какую сугубо конфиденциальную информацию о таких фактах, которые сами по себе являются подсудными деяниями вне связи с рассматриваемым вами делом.

— Ну что ж, говорите.

— Благодарю вас, сэр. Начну с того, что я представляю владельцев «Эттилии Гаргантир». Корабль арендован торгово-транзитной фирмой «Гектор», являющейся дочерним предприятием компании «Котзиш», которая в свою очередь представляет из себя акционерное общество взаимного доверия, директором-распорядителем которого является ваш покорный слуга. Все, на первый взгляд, в полном ажуре, но вот здесь-то нас и поджидает подвох — подлинным владельцем корабля является некий Ленс Ларк. Это имя вам говорит о чем-нибудь?

— Разумеется. Это крупный преступник, пользующийся крайне дурной славой.

— Совершенно верно. И он, естественно, категорически против того, чтобы предстать перед веганским судом и идентифицировать себя. Подобное для него совершенно невообразимо. Исходя из этого я предлагаю, чтобы вместо его показаний, то есть показаний Ленса Ларка, к рассмотрению были приняты мои показания, поскольку именно я являюсь фактическим распорядителем собственности, проходящей по рассматриваемому вами делу.

На мертвенно-бледном лице арбитра Дальта не дрогнул ни один мускул, только чуть-чуть затрепетала синяя жилка у виска.

— Во время предварительного слушания я постановил, что к рассмотрению будут приняты только свидетельские показания подлинного владельца корабля на тот момент времени, когда было совершено правонарушение, на которое в своем заявлении ссылается истец. Я не усматриваю каких-либо причин для пересмотра вынесенного мною судебного постановления. Особый статус данного свидетеля не относится к сути дела и не может оказать влияния на выносимое судом окончательное решение.

— Складывается впечатление, — произнес Оттиль Пеншоу, едва сдерживая улыбку, — что ваша точка зрения по данному вопросу такова: если Ленс Ларк соизволит выступить со свидетельскими показаниями в веганских судах, то из этого вовсе не вытекает, что с ним будут обращаться как с преступником, по собственному желанию явившемуся с повинной. Я правильно вас понял, Ваша Светлость?

Арбитр Дальт впервые за все время беседы изогнул губы в некоем подобии улыбки.

— Совершенно верно. Слушание открывается завтра. Этот Ларк налицо и готов дать показания?

Оттиль Пеншоу понизил голос.

— Наш разговор можно считать строго конфиденциальным?

— Я не могу взять на себя подобных обязательств.

— В таком случае ваш вопрос останется без ответа.

— Ваша осторожность позволяет мне предположить, что данное лицо действительно находится сейчас где-то поблизости.

— Давайте рассмотрим такой гипотетический случай. Будь Ленс Ларк сейчас налицо, вы бы согласились принять его свидетельские показания в закрытом судебном заседании?

Арбитр Дальт нахмурился.

— Я рассчитываю на то, что он действительно даст показания, чтобы ускорить рассмотрение дела, в любом исходе которого он, пожалуй, заинтересован больше, чем кто-либо еще. Общеизвестно, что он грабитель, палач и убийца. И вдруг такая нерешительность в даче каких-то всего лишь двух-трех лжесвидетельств? А ведь, может быть, ему и не придется давать лжесвидетельства, ибо удастся документально подтвердить данные им показания?

Оттиль Пеншоу еле слышно рассмеялся.

— Вы и я, Ваша Светлость, несмотря на всю разницу в нашем положении, обычные люди как люди. Ленс Ларк представляет из себя нечто совершенно иное. Я даже не осмеливаюсь предположить, с какими свидетельскими показаниями он вдруг возьмет да и выступит. Подтверждения его показаниям могут действительно существовать, но может случиться и так, что они окажутся голословными. И тогда обвинения против него начнут нарастать как снежный ком, а оказаться за решеткой за лжесвидетельство столь же малоприятно, как и за самое изощренное преступление А вы в своем предыдущем постановлении настаиваете на том, что вас устроят показания только подлинного владельца. Порочный круг, из которого только один выход — высказанное мною чуть ранее предложение.

Арбитр Дальт нахмурился.

— Возбужденное «Куни-банком» дело против «Эттилии Гаргантир» в самом деле является весьма неординарным. В сложившихся обстоятельствах единственное, что я в состоянии сделать — это вынести как можно более беспристрастное решение, не принимая во внимание прежние деяния тяжущихся сторон, что вполне согласуется с моей внутренней глубокой убежденностью в том, что каждое дело должно рассматриваться с учетом его специфических особенностей. Поэтому, несмотря на всю свою приверженность к неукоснительному соблюдению процедурных вопросов в полном объеме, я на собственный страх и риск согласен выслушать показания этого человека в закрытом судебном заседании. Можете пригласить его в мой номер в гостинице «Кафедральная» ровно через два часа. Видит небо, я все, что могу, делаю во имя беспристрастности и справедливости!

Оттиль Пеншоу улыбнулся и робко произнес:

— Не угодно ли вам пройти вместе со мною прямо сейчас в выбранное мною место для проведения закрытого судебного заседания?

— Это исключено.

— Вам должна быть понятна та тревога, которую испытывает лицо, интересы которого я представляю.

— Если бы жизнь его была безупречной, он мог бы шагать по жизни с гордо поднятой головой, не задумываясь, как и куда ставить ноги.

— Что-что, но шагает он по жизни ох как небрежно. — Оттиль Пеншоу поднялся и на несколько мгновений застыл в нерешительности, затем произнес с наигранной учтивостью:

— Я сделаю все, что в моих силах.

* * *

Апартаменты, предоставленные Его Светлости Верховному Арбитру, были самыми роскошными из всех, которыми располагала гостиница «Кафедральная», и включали в себя даже просторный рабочий кабинет, обставленный антикварной мебелью. Сам арбитр восседал в огромном кресле с массивными подлокотниками. Он и сейчас предпочел облачиться в соответствующее его роли одеяние, чтобы подчеркнуть торжественность и официальный характер осуществляемой им процедуры. Мертвенно-бледная тонировка лица, впалые щеки, острые скулы и короткий прямой нос резко контрастировали с роскошными черными кудрями парика, ношение которого строжайше предписывалось закосневевшим в традициях протоколом веганского судопроизводства. Руки арбитра, крепкие и жилистые, с сильными прямыми пальцами также казались несколько не свойственными человеку такой профессии. Они куда в большей степени были похожи на руки человека активного образа жизни, привыкшего пользоваться различными инструментами и оружием.

В напряженной позе прямо напротив арбитра сидел Джиан Аддельс. Беспокойство, испытываемое им, было настолько велико, что он с превеликим удовольствием предпочел бы сейчас находиться в каком-нибудь другом месте.

Прозвучала мелодичная трель. Аддельс поднялся, прошел в прихожую и прикоснулся кончиком пальца к дверной кнопке. Входная дверь скользнула в сторону и пропустила внутрь Оттиля Пеншоу и высокого, несколько тучноватого мужчину в белом плаще с капюшоном. Под капюшоном виднелось лицо плоское и невыразительное, с темно-бронзовой кожей, пухлым носом, мясистыми губами и круглыми черными глазами.

Арбитр Дальт повернулся к Оттилю Пеншоу.

— Познакомьтесь с адвокатом истца, достопочтенным Джианом Аддельсом. Я счел необходимым пригласить его на нашу встречу, поскольку может так случиться, что решение по данному делу может быть вынесено прямо здесь, в ходе разбирательства, которое сейчас начнется.

Оттиль Пеншоу понимающе кивнул.

— Не смею возражать, Ваша Светлость. Позвольте представить вам главного свидетеля со стороны ответчика. Я позволю себе не называть его имени, чтобы никого не смущать...

— Как раз наоборот, — воспротестовал арбитр Дальт. — Мы здесь как раз и собрались для того, чтобы произвести идентификацию личности свидетеля и получить от него четкие и недвусмысленные показания. Итак, сэр, каково ваше имя?

— У меня было много имен, арбитр. Под именем «Ленс Ларк» я вступил во владение звездолетом «Эттилия Гаргантир». Выступая в качестве владельца этого корабля, я не совершил никаких действий со злым умыслом или из желания отомстить. Я не имею никакого отношения к сговору, в котором обвиняет меня «Куни-банк». Во всем том, о чем я только что здесь сказал, я готов поклясться самой страшной для себя клятвой.

— При рассмотрении дел такого рода законом предусмотрено нечто более серьезное, чем самые страшные клятвы. Советник, сделайте одолжение, пригласите Старшего Делопроизводителя.

Джиан Аддельс открыл дверь в одну из смежных комнат. В кабинет Верховного Арбитра вошел Старший Делопроизводитель, толкая перед собой колесную тележку с комплектом приборов для осуществления идентификации личности.

— Шеф, — отбросив условности, обратился к Старшему Делопроизводителю арбитр Дальт, — предоставьте этому джентльмену возможность доказать подлинность своих высказываний.

— Сию минуту, Ваша Светлость — Клерк подкатил тележку к мужчине в белом плаще. — Сэр, этот прибор анализирует эманацию, исходящую из ваших центров высшей нервной деятельности. Обратите внимание вот на этот светящийся индикатор: зеленое свечение подтверждает истинность ваших высказываний, красное — ложность. Вот этот датчик я прикладываю к вашему виску. Позвольте приподнять капюшон.

Отступив раздраженно на несколько шагов назад, мужчина в белом плаще что-то прошептал Оттилю Пеншоу Тот ответил ему только неким подобием улыбки на лице и сокрушенно пожал плечами. Старший Делопроизводитель, осторожно отогнув край капюшона, приложил к виску мужчины датчик и прикрепил его полоской липкой ленты.

— Советник Аддельс, — произнес арбитр Дальт, — задавайте интересующие вас вопросы, но только такие, которые касаются идентификации личности этого джентльмена и выяснения побуждений, которыми он руководствовался в то время, когда были совершены проходящие по данному делу правонарушения.

— Осмелюсь предположить, Ваша Светлость, — вкрадчиво произнес Оттиль Пеншоу, — что гораздо большей беспристрастности можно было бы достичь, если бы вы сами взяли бы на себя труд формулировать задаваемые вопросы?

— В мои намерения входит выяснение правды и только правды. До тех пор, пока советник Аддельс своими вопросами будет преследовать только установление истины, я не усматриваю причин для моего вмешательства в его действия. Советник, мы все ждем ваши вопросы.

— Сэр, вы утверждаете, что вы и есть Ленс Ларк?

— Да. Эти имя и фамилия относятся именно ко мне.

Свечение индикатора стало зеленым.

— Какое ваше настоящее имя?

— Ленс Ларк.

— Сколько времени вас знают под этим именем и фамилией?

— Ваша Светлость! — вскричал Оттиль Пеншоу. — К чему вся эта казуистика — индикатор совершенно ясно удостоверил личность этого человека! Неужели мы до скончания веков будем расшибать лбы о букву закоснелых процедурных формальностей!

— Ваша Светлость, я утверждаю, что совершенно недвусмысленная идентификация до сих пор еще не достигнута.

— Я с вами согласен. Продолжайте.

— Очень хорошо. Где вы родились?

— На планете Дарсай. Коренной дарсаец. — Губы мужчины расплылись почти что в дурашливой ухмылке.

— И какое имя вам дали при рождении?

— Это не имеет никакого значения.

Сначала на мгновенье вспыхнул красный свет, затем свечение индикатора снова стало зеленым.

— Странно, — задумчиво произнес арбитр и следующий вопрос предпочел задать сам. — Сколько времени вас знают под именем «Ленс Ларк»?

— Вопрос не по существу.

Свечение индикатора стало ярко-красным.

— Имя и фамилия «Ленс Ларк» вам присвоены совсем недавно — не более недели — двух недель тому назад?

Глаза дарсайца едва не выкатились из орбит.

— Подобный вопрос для меня оскорбителен.

Арбитр Дальт всем телом подался вперед.

— Это вы неподобающим образом ведете себя здесь. Отвечайте без обиняков: вы или действительно Ленс Ларк, и тогда мы приступим к разбирательству дела, или вы им не являетесь, но в таком случае вы с мистером Пеншоу совершаете серьезнейшее непотребство.

— Непотребством является тот фарс, который здесь затеян, — прорычал дарсаец. — Согласитесь с тем фактом, что именно я и есть Ленс Ларк, и задавайте вопросы, ответы на которые вас так интересуют.

— Если вы — Ленс Ларк, — гневно сверкнув глазами, воскликнул арбитр Дальт, — то тогда ответьте вот на какой вопрос: кто были вашими сообщниками в Маунт-Плезанте?

— Вот те на! Да разве упомнишь все подробности!

— Вам что-нибудь говорит имя «Хуссе»?

— У меня очень короткая память на имена.

— Охотно верю. Потому что никакой вы не Ленс Ларк. Предлагаю вам в последний раз назвать то имя и фамилию, под которыми вы прожили последние двадцать лет.

— Ленс Ларк.

Индикатор полыхнул красным пламенем.

— Изобличаю вас и Оттиля Пеншоу как участников преступного сговора, мошенников и лжесвидетелей. Господин Старший Делопроизводитель, приказываю вам арестовать этих двух субъектов! Отведите их в тюрьму и поместите в разные камеры!

Старший Делопроизводитель раздул щеки и степенно вышел вперед.

— Именем Эстремонта с данного момента вы оба находитесь под арестом. Стойте спокойно! Воздержитесь от опрометчивых действий Я располагаю всей полнотой полномочий, предоставляемых мне законодательством Веги!

Оттиль Пеншоу уныло потупил взор, не на шутку встревожившись.

— Ваша Светлость, Верховный Арбитр, умоляю вас войти в наше положение! Примите во внимание те особые обстоятельства, которые привели нас сюда!

— Вы нанесли серьезнейший вред нормальному рассмотрению вашего дела. Я склоняюсь к тому, чтобы решить его в пользу истца, если сейчас же не предстанет перед судом подлинный Ленс Ларк. Вы можете созвониться с ним вот по этому телефону. Мне изрядно наскучили ваши уловки.

Лицо Пеншоу исказилось в злобно-насмешливой ухмылке.

— Слава об уловках Ленса Ларка давно уже достигла самых глухих уголков Ойкумены. — Он замолчал, на мгновенье задумавшись, затем продолжал почти что конфиденциальным тоном. — «Куни-Банку» ни за что не удастся поживиться за счет Ленса Ларка. Что-что, но об этом я могу говорить со стопроцентной уверенностью.

— Что вы хотите этим сказать?

— Кораблям свойственно исчезать. И не одним, а великим множеством самых различных способов. Не забывайте о том, сколь горазд на ловкие трюки Ленс Ларк! Что ж, примите мои самые искренние извинения и позвольте нам удалиться.

— Стойте! — вскричал Старший Делопроизводитель — Вы находитесь под моим арестом!

Дарсаец повернулся к Оттилю Пеншоу.

— Всех?

Пеншоу чуть приподнял одно плечо, что позволило дарсайцу сделать вполне определенный вывод в отношении дальнейших своих действий. Он отступил на шаг назад и извлек из-под плаща весьма своеобразное орудие — стержень длиной в треть метра, напоминающий рукоятку молотка и заканчивающийся небольшим шаром со множеством острых шипов. Клерк в ужасе отпрянул, затем повернулся и побежал к двери. Дарсаец взмахнул рукояткой, и утыканный шипами шар проломил череп Старшего Делопроизводителя чуть повыше затылка. Тот всплеснул руками и повалился навзничь. Тем временем дарсаец развернулся, снова взмахнул рукояткой и метнул свой смертоносный снаряд прямо в арбитра Дальта. Из груди Джиана Аддельса исторгся хрип отчаянья, он рванулся вперед, но тут же растянулся на полу, получив подножку со стороны продолжавшего сохранять невозмутимый вид с иголочки одетого Оттиля Пеншоу. Арбитр же Дальт успел отклониться в сторону, и пущенный рукой дарсайца шар врезался в стену у него за спиной. Низко пригнувшись, арбитр Дальт, не мешкая, бросился к дарсайцу, не обращая внимания на развевающиеся полы своего черного одеяния. Лицо его в обрамлении черных кудрей, казалось, побелело еще больше. Дарсаец отпрянул на несколько шагов назад и в третий раз взмахнул рукояткой, однако арбитр Дальт успел схватиться за его запястье, сильнейшим ударом ноги раздробил коленную чашечку, а локтем другой руки нанес сокрушительный удар под тяжелую бронзовую челюсть дарсайца. Дарсаец рухнул на пол, потащив за собою и арбитра Дальта, но тот уже успел вывернуть ему руку и вырвать из его пальцев оружие. Пытаясь высвободиться, они катались по полу, как два чудовищных мотылька, беспорядочно взмахивающие черными и белыми крыльями своих одеяний. Оттиль Пеншоу едва успевал отпрыгивать то в ту, то в другую сторону, чтобы и самому не оказаться вовлеченным в эту яростную схватку не на жизнь, а на смерть. Вытащив из кармана небольшой пистолет, он повернулся к Джиану Аддельсу, но тот успел упасть на пол и забиться за диван, когда же Пеншоу снова взглянул на катающийся по полу клубок тел, то так и обомлел от изумления при виде того, как такой внешне безжизненный и отличающийся изысканностью манер судья, сначала сломал запястье дарсайца, затем раздробил челюсть, а в довершение еще выхватил короткий, сверкающий особо закаленной сталью кинжал и с силой вонзил его в нижнюю часть затылка противника.

Трясущимися руками он поднял пистолет и стал прицеливаться в арбитра Дальта, но тут Джиан Аддельс, наблюдавший за происходящим из-за спинки дивана, издал пронзительный крик и метнул в него бронзовую вазу. Арбитр Дальт поднял с пола рукоятку дарсайской плети со смертоносным шаром на ее кончике. Поняв бессмысленность своего дальнейшего пребывания на поле битвы, исход которой для него теперь стал совершенно ясен, Пеншоу в два-три шага отступил к двери, внешне полностью сохраняя самообладание, элегантно раскланялся и удалился с самоуверенностью фокусника, удачно продемонстрировавшего тяжелый для исполнения трюк.

Арбитр Дальт отшвырнул от себя труп дарсайца и вскочил на ноги. Из-за спинки дивана на четвереньках выполз Джиан Аддельс.

— Положение страшнее не придумаешь! — вскричал Аддельс. — Если нас застанут здесь вместе с этими двумя мертвыми телами, не видать нам больше уже никогда свободы!

— В таком случае поскорее отсюда уходим. Это единственный разумный выход из положения.

Верховный Арбитр сорвал со своей головы парик и сбросил черную судейскую мантию. Глядя на два трупа на полу, он произнес с печалью и недовольством в голосе:

— Полный провал. Весь наш замысел рухнул, не приведя к тому результату, который я ожидал достичь. — Показав на скрючившееся на полу неподвижное тело, принадлежавшее несколько минут тому назад Старшему Распорядителю Третейского Суда в Форт-Эйлианне, он произнес, обращаясь к Джиану Аддельсу. — Позаботьтесь о том, чтобы его родные ни в чем не нуждались.

— Теперь я очень боюсь за себя и за своих родных, — взволнованно пожаловался Аддельс. — Неужели никогда не будет конца насилию? А тут еще эти два трупа — наше положение крайне уязвимо! Пеншоу ничего не стоит поднять по тревоге всю городскую полицию!

— Вполне возможно. Придется арбитру Дальту кануть в неизвестность. Очень уж жаль его — он оказался достойным восхищения славным малым с прекрасным вкусом и оригинальной манерой поведения. Прощай, Верховный Арбитр Дальт!

— Ну и ну! — пробормотал Аддельс. — Вам лучше было бы стать профессиональным актером, а не убийцей-мстителем или кем-то иным в подобном же духе, которым вы себя возомнили. Ну что, будем и дальше здесь бесцельно торчать? Наилучшие условия содержания в тюрьме Модли. И не приведи господь оказаться во Фрогтаунском Централе.

— Я надеюсь воздержаться от посещения любого из этих достославных учреждений. — Герсен отшвырнул ногой парик и мантию. — Сейчас же уходим отсюда.

Уже в своих апартаментах он удалил с лица мертвенно-бледную тонировку, затем, несмотря на откровенно неодобрительные взгляды, которые то и дело бросал на него Аддельс, переоделся в свой обычный наряд.

— И куда же это вы теперь собираетесь? — спросил в конце концов у него Аддельс, не в силах больше сдерживать любопытства. — Вечереет — неужели вы до сих пор не помышляете об отдыхе?

Герсен, занявшийся теперь тем, чтобы должным образом вооружиться, ответил извиняющимся тоном:

— Вы, наверное, не обратили внимания на многозначительные намеки Пеншоу. На то, что «Куни-Банку» нечего особенно рассчитывать на то, что «Эттилия Гаргантир» перейдет в его собственность. На то, что Ленс Ларк славен своими эксцентричными выходками. Ленс Ларк, по всей вероятности, где-то поблизости. Я хочу лично удостовериться в его способностях мошенника-ловкача.

— Мне, увы, недостает подобного любопытства! Стоит мне только подумать о том, что пришлось испытать, как меня тут же пробирает неописуемый ужас! Не скрою, как юрист я большой крючкотвор и в сфере финансовых махинаций чувствую себя, как рыба в воде, но во всем другом я не позволяю себе даже малейшего неуважения к законам. Мне теперь нужно оправиться после перенесенных потрясений, нужно обрести снова ощущение реальности окружающего меня мира. От всей души желаю вам приятно провести этот вечер.

С этими словами Джиан Аддельс покинул апартаменты Герсена. Сам он ушел через пять минут. Ничто, казалось, не нарушало царящего в гостинице «Кафедральная» спокойствия. Оттиль Пеншоу, по всей вероятности, тревоги не поднял.

Выйдя из парадного подъезда гостиницы, Герсен посигналил рукой вознице одного из конных экипажей, которые по освященной многовековой традиции заменяли в Форт-Эйлианне такси. Взобравшись под козырек для пассажиров, он бросил отрывисто через решетку, отделявшую возницу от пассажиров:

— В космопорт Слэйхек — и как можно быстрее!

— Слушаюсь, сэр!

Кэб прокатился по Большому Бульвару и, следуя изгибу берега озера, вышел на Пилкамп-Роуд. К этому времени Вега уже полностью скрылась за горизонтом и над озером Фимиш спустились сумерки. Вот позади остались Мойнал и Друри, впереди, в центре Уигал-тауна, Герсен увидел знакомую желтую вывеску «Сени Тинтла». Желтый и красный свет струился из всех окон верхнего этажа здания, то и дело в них мелькали движущиеся тени: веселье в «Сени Тинтла» было в полном разгаре! Кварталы Уигал-тауна сменились кварталами Дандиви, затем Тары и вот показались высокие прожекторные мачты космопорта Слэйхек, заливавшие ярким сиянием и низко нависшие облака, и взлетно-посадочное поле. Герсен даже подался всем телом вперед, в тщетной попытке силой своего желания ускорить ход кэба... Вдруг все вокруг полыхнуло ярко-белым пламенем световой вспышки немыслимой интенсивности, а через несколько секунд раздался оглушительный взрыв. На фоне ярко-желтого зарева были отчетливо видны взметнувшиеся высоко вверх и во все стороны какие-то черные то ли осколки чего-то, то ли отдельные предметы, которые в воображении Герсена приняли почему-то очертания человеческих тел.

Вспышка погасла, ее заменило, закрывшее полнеба клубящееся облако черного дыма.

— Что мне делать, сэр? — в страхе вскричал возница.

— Продолжайте движение! — распорядился Герсен, однако через мгновенье переменил решение. — Остановитесь здесь!

Выбравшись из кэба, он стал рассматривать взлетно-посадочное поле. В том месте, где должна была стоять «Эттилия Гаргантир», громоздилась груда дымящихся обломков. Герсен весь аж обомлел от ярости и отчаянья. Ведь все это вполне можно было предотвратить! Скрежеща зубами от злости на самого себя, он в какой уже раз воочию убеждался, насколько неистощима изобретательность Ленса Ларка в проделывании совершенно немыслимых трюков! Он одним махом отделывается и от судебного процесса, и от злополучного звездолета, и сполна получает всю сумму страховки! Уж в данном случае Оттиль Пеншоу никак не мог упустить возможности застраховать столь ценное имущество!

— Я стал чересчур самонадеянным, — прошептал Герсен. — Совсем потерял бдительность! — Испытывая крайнее недовольство по отношению к самому себе, он вернулся к кэбу.

— Вы можете выехать на территорию взлетно-посадочного поля? — спросил он у возницы.

— Нет, сэр, нам категорически запрещено выезжать на поле.

— В таком случае протяните еще немного вперед вдоль дороги.

Кэб покатился вдоль самой кромки поля. На территории ярко освещенной площадки перед ремонтными мастерскими Герсен заметил целую толпу людей, находящихся в состоянии, близком к истерике, или совершенно потрясенных случившимся.

— Сверните на эту боковую дорогу, мне нужно подъехать к складским помещениям, — велел он вознице.

— Я не имею права покидать общественное шоссе, сэр.

— В таком случае ждите меня здесь, — бросил вознице Герсен и выпрыгнул из экипажа.

Из-за здания, в котором располагались мастерские, вынырнул небольшой пикапчик и понесся, не разбирая дороги, прямо через поле по направлению к дороге, выходившей на шоссе. Толпа, собравшаяся возле мастерских, мгновенно среагировала на его появление. Одни пустились за ним в преследование просто бегом, другие стали вскакивать в первые попавшиеся под руку транспортные средства, всегда в изобилии заполнявшие пространство, примыкающее к взлетно-посадочному полю любого космопорта. Пикап, выехав на дорогу, помчался на полной скорости к шоссе. Когда он проезжал мимо одной из прожекторных матч, Герсен увидел лицо водителя, широкое, красно-бронзовое мясистое лицо Тинтла. Он явно не справлялся с вождением пикапа и уже через несколько десятков метров угодил в кювет. Грузовичок тряхнуло, подбросило, затем он осел набок и перевернулся. Удар вышвырнул Тинтла из кабины, нелепо размахивая руками и ногами, он взлетел высоко в воздух, а затем упал на спину и по инерции еще перевернулся набок, после чего его тело какое-то время лежало совершенно неподвижно. Затем с огромным трудом он все-таки поднялся на ноги, бросил исполненный дикой злобы взгляд через плечо и, шатаясь из стороны в сторону, попробовал было побежать к шоссе. Преследователи настигли его прямо под одной из прожекторных мачт и в ярком бело-голубом круге, образованном светом многих десятков мощных прожекторов, набросились на него с кулаками и различными металлическими инструментами. Какое-то время Тинтлу еще удавалось оставаться на ногах, раскачиваясь из стороны в сторону, затем он повалился на землю. Разъяренные мужчины били его ногами по туловищу и голове до тех пор, пока он весь не покрылся кровью, дернулся в последний раз и испустил дух.

Герсен, подоспевший к месту действия, когда разборка уже закончилась, спросил у одного из молодых рабочих в комбинезоне механика:

— Что здесь происходит?

Механик ответил ему взглядом, в котором некоторая тревога при виде незнакомца странным образом сочеталась с вызывающей дерзостью:

— Неужели вы не были свидетелем катастрофы, которая произошла с кораблем, стоявшим в дальнем конце поля? Его взорвал вот этот самый мерзавец и заодно еще убил полдюжины наших товарищей! Нахально подогнав свой пикап прямо под люк грузового отсека, он выгрузил из кузова здоровенный ящик, начиненный доверху очень мощной взрывчаткой — вот что я вам скажу! Затем он отъехал, а через минуту раздался взрыв такой силы, что взрывною волной посбивало с ног даже тех, кто находился рядом с мастерскими. На борту корабля находились четверо охранников и шестеро рабочих-ремонтников, занимавшихся профилактикой и собравшихся было уже разъезжаться по домам. Все они до единого погибли! — Охваченный негодованием, молодой механик, осознав всю важность ситуации, теперь весь свой пыл обрушил на Герсена. — А вы кто такой, чтобы спрашивать у нас, что здесь происходит?

Герсен тотчас же ушел прочь, даже не удосужившись ответить на вопрос рабочего, и поспешил к кэбу, где дожидавшийся его возница разнервничался не на шутку.

— А теперь куда, сэр?

Герсен повернулся, чтобы бросить последний взгляд на поле, где в ярком свете прожекторов группа рабочих, размахивая руками, оживленно жестикулируя и негодующе топая ногами, все еще окружала труп Тинтла.

— Назад, в город, — распорядился Герсен.

И кэб покатился на юг по Пилкамп-Роуд, пересек Тару и Дандиви и углубился в Уигал-таун. Все это время Герсен невидящим взглядом только отмечал проплывающие мимо уличные фонари, выстроившиеся изогнутой светящейся вереницей вдоль всего пути к Старому Городу. Тягостное течение невеселых размышлений Герсена было прервано неожиданно возникшей непосредственно перед его взором вывеской «Сень Тинтла». Как и раньше, в окнах верхнего этажа мелькали какие-то тени и ярко мигали разноцветные огни. Сегодняшним вечером, пока мертвое тело Тинтла валялось в Слэйхеке, здесь в «Сени Тинтла» через край бурлило веселье.

Какое-то странное, несколько даже жутковатое возбуждение вдруг охватило Герсена, еще не до конца осознаваемый трепет перед чем-то загадочным, чему суждено случиться вот здесь, сейчас. На какое-то мгновенье он замер в нерешительности, затем велел вознице остановиться.

— Подождите меня. Я скоро вернусь.

Герсен пересек улицу. Из дверей и окон «Сени Тинтла» доносились приглушенные звуки буйного празднества: пронзительное завывание музыки, перекрываемое то и дело дружными выкриками захмелевших гуляк и дурашливыми визгом и воплями. Толкнув дверь, он прошел в вестибюль. Пожилая женщина в черном проводила его откровенно недружелюбным взглядом, но не проронила ни слова.

* * *

Войдя в зал ресторана, Герсен обнаружил перед собой три ряда плотно прижавшихся друг к другу мужских тел, головы и покатые плечи сомкнувшихся тесным кольцом зрителей вырисовывались четкими силуэтами на фоне ярко-розового свечения, исходившего из противоположной стены.

В самом центре помещения полным ходом шло представление. Двое музыкантов на эстраде играли на барабанах и пронзительно звучавших тоненьких трубах. Рядом с эстрадой, в просветах между лысыми головами и свисающими далеко вниз ушными мочками то и дело мелькал невзрачный молодой человек со сморщенным, как высушенная груша, лицом, выделывавший нелепые прыжки и державший в своих объятьях надувной манекен в наряде дарсаянки-старухи. В паузах между курбетами он натужно, то и дело ловя воздух ртом, пел нарочито гнусавым голосом на дарсайском диалекте, который в какой-то мере Герсену был понятен. Ему было известно, что дарсайские мужчины и женщины очень часто прибегают к сильно различающимся для каждого из полов идиоматическим оборотам, зачастую богатым весьма красочными метафорами. Знал он также и то, что совсем еще юные девушки, прежние «челт», в пору взросления, до тех пор, пока не вырастут на лице у них усы — а длится эта пора от шести до восьми лет — называются «китчет», после чего могут заслуживать от мужчин великое множество самых различных прозвищ, большей частью уничижительных. Женщины, правда, не остаются в долгу у мужчин и награждают их не менее красочным набором далеко не лестных прозвищ.

Содержание баллады у Герсена вызвало не меньший интерес, чем и у нескольких десятков слушателей дарсайцев.

В «Сени Гэггер», в густой тени

Явился я на свет.

И пива выпить дали мне

В неполные семь лет.

Крючком загнулся мой шалун,

Болтаясь между ног,

Но мимо вдруг прошла «китчет» —

Он строен стал, как бог.

Тэкс-кэкс, бом-бим-бом,

Теперь всегда он молодцом!

Поверьте, трудно было мне

Терпеть и ждать, когда

Наступит долгожданный День,

И я услышу «Да».

И хочется, и колется

Скорее мне узнать,

Где сердцу милую «китчет»

Удастся мне сыскать.

Букс-друкс, бом-бим-ксу,

При ярком свете Мирассу.

Так все-таки куда «китчет»,

Закрыв глаза, бредут?

Кого в песках в ночной тиши

В засадах тайных ждут?

Какая сила гонит их

В неведомую тьму?

Вот этого, ну хоть убей,

Никак я не пойму!

Бом-бим-бом, трэкс-кэкс,

Туда их гонит женский секс.

Всему приходит должный срок,

И сам я осмелел,

И в очень дальние пески

Лансларком полетел.

Но юную и нежную

Я так и не сыскал,

Зато в объятья злой «хунзы»

Нечаянно попал.

Букс-друкс, бим-бом-ски,

Навек запомню те пески!

Она меня свалила с ног

Горою живота,

В бессилии своем не мог

Открыть я даже рта.

Дух забивал чудовищных

Размеров ее зад,

А между жирных ляжек ход

Виднелся прямо в ад!

Дрэкс-кэкс, букс-друкс, ца-да-ца-да,

Уродливей, чем у нее, не видел я лица!

Губами впившись во все то,

Чем так гордился я,

Всей тушой терлась об меня,

Как шалая свинья.

Плевался я, ругался я,

Слюною исходил.

Проказник ж мой — вот шалопай! —

Свое не упустил.

Ой-ли, ой-ли, трэкс-кэкс-бра,

Мной забавлялась она до самого утра.

Не помню, как остался я

После такого цел,

И много лет прошло с тех пор,

Как сдуру ошалев,

Рискнул и в дальние пески

Пустился в путь я вновь,

Но снова, как и в первый раз,

Не та была любовь.

Трэкс-кэкс, букс-друкс, дзынь-дзен-нза,

Все та же овладела мной замшелая «хунза»!

Не страшны мне ни зной пустынь,

Ни мрак, ни холода,

Динклтаунский большой хадавл,

Огонь, медь и вода.

Пугает мысль меня одна —

Как ноги унесу,

В ту ночь, когда из-за холмов

Вдруг выйдет Мирассу!

Дрэкс-кэкс, букс-трукс, киза-коза-кус,

Охочей до мужчин «хунзы» смертельно я боюсь!

Каждый припев находил у аудитории самый восторженный прием. Мужчины-дарсайцы громко топали, издавали не всегда пристойные выкрики, раскатисто, с нескрываемым удовольствием отрыгивались.

Герсен постарался как можно незаметнее, бочком, пробраться поближе к входу в кухню, откуда можно было удобнее рассматривать посетителей ресторана. Некоторые из них были в обычной веганской одежде, другие — облачены в традиционное дарсайское белое одеяние с таббатом на голове. Особое внимание Герсена привлекли двое за столиком у противоположной стены, один из которых был очень внушителен и на удивление спокоен, черт лица его не было видно за низко опущенным таббатом, другой — намного помельче, сидел к Герсену спиной и свои слова подкреплял весьма невыразительными, даже какими-то робкими жестами.

Кто-то уткнулся в Герсена и оттащил чуть в сторону. Повернувшись, он увидел злобно-язвительное лицо мадам Тинтл.

— О, это вы, наш пылкий журналист! Вы пришли встретиться со своим приятелем?

— Кого из моих приятелей вы имеете в виду? — вежливым тоном спросил Герсен.

Хитрая и злобная улыбка мадам Тинтл проявилась не в мимике лица, а в движении пышных усов.

— Откуда мне знать? Для меня все искиши на одно лицо. — Герсену оставалось только догадываться о том, что на жаргоне дарсайцев искишами называют всех, кому не посчастливилось родиться на благословенной планете Дарсай. — Возможно, вы его увидите несколько позднее. Или вы, может быть, пришли полюбоваться искусством Неда Тиккета?

— Вовсе нет. Просто мне пришло в голову поговорить с вами в отношении того, о чем мы с вами не так давно договаривались. Вспомнили? Например, хотя бы о том, все ли из находящихся сейчас в зале являются вашими постоянными клиентами? А кто вон те двое, что сидят в дальнем конце зала?

— Я их не знаю, они совсем недавно прибыли с Дарсая. Может быть, это как раз те ваши знакомые, встречи с которыми вы ищете?

— Зал настолько тускло сейчас освещен, что мне не удается различить их лиц.

Улыбка мадам Тинтл трансформировалась в откровенно враждебную ухмылку.

— А почему бы вам не подойти к ним и засвидетельствовать свое почтение?

— Неплохая мысль. Обязательно воспользуюсь вашим советом, только чуть позже. Вам что-нибудь известно в отношении Тинтла? Я прослышал, что его отослали отсюда с каким-то поручением.

— Так это правда? Тинтл был вне себя от ярости. Он так плясал весь вчерашний вечер, что только пятки сверкали.

Певец закончил следующую песню и в знак одобрения получил очередную порцию топота и отрыжек. Мадам Тинтл неодобрительно фыркнула.

— Кто выступает следующим? Сопляк Тиккет? Следите внимательно. Этот номер здорово вас развеселит!

Мадам Тинтл брезгливо отвернулась и направилась к кухне, расталкивая плечами зрителей и не удосуживаясь не только извиняться перед ними, но и вообще не удостаивая их каким-либо вниманием, будто это были деревянные колоды, мешающие ей пройти. Герсен же снова стал внимательно разглядывать тех двоих, что сидели напротив. Худощавый, действительно, по всей вероятности, был Оттилем Пеншоу. Но кто был второй?

Раздалась громкая барабанная дробь, и в круг, образованный зрителями в центре ресторанного зала, выбежал высокий худой дарсаец с под стать туловищу длинными тонкими ногами, в плотно облегающем все тело трико в черных и горчичных ромбах. У него были длиннющие жилистые руки, продолговатый, судорожно подергивающийся нос спускался едва ли не до самого кончика далеко выдающегося подбородка.

— Вот и подошло время нашей главной потехи, — стал нараспев декламировать длинноногий, в такт своим словам ритмично рассекая со свистом воздух ударами кончика плети, приводимой в движение едва заметными движениями жилистой кисти. — Зовут меня Никити Тиккет. Вкус воды впервые в жизни ощутил у Источника Уобберс, а подчинять своей воле непослушный ремень научился у Роли Тэтвина. Плеть поет в моей руке. Она не знает усталости, — кто желает сплясать под ее мелодию? Кому по душе радостно прыгать под музыку, исполняемую тщательно выделанной кожей? Эта музыка нежна и изысканна. О — вот они, наши танцоры!

Как зачарованный, Герсен не сводил глаз с двух дарсайцев в дальнем конце помещения. Теперь он уже совершенно отчетливо видел, что один из них — Оттиль Пеншоу. Другой — он даже про себя не отваживался произнести это имя — может быть, вот это и есть сам Ленс Ларк?

Из ниши в стене позади столика, за которым сидели эти два дарсайца, вышла мадам Тинтл. Зайдя к столику сбоку, она низко склонилась в почтительной и одновременно с этим надменной позе и что-то прошептала, сделав при этом отрывистый жест оттопыренным большим пальцем. Оба дарсайца, как по команде, повернули головы в сторону Герсена, но тот, своевременно поняв смысл жеста мадам Тинтл, мгновенно спрятался за спины других зрителей.

— ... Гоп, гоп, гоп! — кричал Нед Тиккет танцорам, громко щелкая кончиком длинного бича у самых их ног. — Ну-ка живее, живее! Пляшите под музыку кожи! Повыше колени! А теперь повыше пятки! Вот так, хорошо! Ну-ка еще выше! Покажите-ка нам свои пяточки! А теперь подбросьте повыше мишени — так чтоб все видели! — На танцорах были короткие трусы в обтяжку с вышитыми сзади ярко-алыми дисками. Двое из танцоров были дарсайскими мальчишками, третьим был Максел Рэкроуз, плясавший с особым проворством. — Гоп, гоп, гоп! — Нагнетал темп Нед Тиккет. — Вот так у нас танцуют в «Сени Дудэм»! Как радостно ощущать прикоснование ласковой кожи! Такой упругой, такой звонкой! Гип-гип-ура! Так — вот так — еще раз вот так! Все выше и выше! И еще задорнее! А теперь каруселью! Нашей родной дарсайской каруселью! Оборот и шаг, прыжок и вперед! Как сладок вкус кожи! О, вот это настоящий праздник моей души! Как великолепно вы пляшете! Вы на самом деле парень, что надо! Шаг — прыжок, шаг — прыжок! Устали — так быстро? А разве имеем мы право портить такую потеху? Ну-ка живее, еще живее! О!!! Точно в яблочко! И откуда только силы берутся? Еще раз в яблочко! Больше нет сил? Сказки! Ну-ка повыше! Не сбивайтесь с ритма! Четко держите ритм! Разве можно прекращать забаву на середине? Ну-ка выше! Вот так получше! Еще лучше! Прекрасно! А разве может быть иначе после трех попаданий в яблочко? Плачьте, но улыбайтесь! Плачьте, но улыбайтесь!.. А теперь можно и передохнуть. — Нед Тиккет резко развернулся на пятках и отвесил почтительный поклон соседу Оттиля Пеншоу. — Сэр, ваша плеть знаменита на всю Ойкумену, не почтите ли вы наше скромное выступление своим участием?

Сидевший рядом с Пеншоу гигант отрицательно покачал головой.

— Нам нужны свежие танцоры! — вскричал Пеншоу. — Умелые и проворные! Вон один такой у входа в кухню, соглядатай искишей! Ну-ка, вытолкните его поскорее в круг!

— Рэкроуз, сюда! — громко крикнул Герсен. — Быстрее!

Рэкроуз, глаза которого совершенно остекленели, все никак не мог отдышаться, однако услышав призыв Герсена, тотчас же, прихрамывая и спотыкаясь, бросился к нему.

— Эй, куда это вы? — вскричал Нед Тиккет. — Приготовьтесь к следующему танцу!

Скорее почувствовав, чем услышав, чьи-то шаги сзади, Герсен тотчас же обернулся и увидел безразмерную мадам Тинтл, уже выставившую впереди себя руки, чтобы вытолкнуть его в круг. Герсен скользнул чуть в сторону, схватил ее за руки, потянул рывком на себя и швырнул тушу мадам Тинтл прямо на пол. Выхватив затем пистолет, он выстрелил в живот великана. Кто-то, однако, в последнее мгновенье его подтолкнул, и он промахнулся. Затем чей-то кулак вышиб оружие из его рук, толпа разъяренных дарсайцев обступила его со всех сторон, совершенно закрыв видимость.

— Рэкроуз! — взревел Герсен. — Сюда! Быстрее!

Один из дарсайцев, издав нечленораздельный гортанный звук, бросился на Герсена. Тот попытался было отпрянуть, но тут же заработал мощный удар в затылок, на который ответил резким тычком локтя в чей-то живот сзади. Поняв бессмысленность попыток обойтись без применения оружия, Герсен просунул левую кисть в металлическую перчатку с острыми напальчниками, правой рукой выхватил из-за пояса нож. Кто-то снова ударил его — Герсен успел поймать руку обидчика. Тот издал сдавленный вибрирующий клекот, пораженный высоковольтным электрическим ударом перчатки Герсена. Нанося колющие тычки кончиками пальцев левой руки и хлесткие удары направо и налево ножом в правой, Герсен пробился к Рэкроузу и потащил его ко входу в кухню, но еще не переступив ее порога, отпрянул в отвращении, — такое зловоние издавал жарящийся на сковородке жир. Четверо женщин обрушили на него потоки непристойной брани. Переборов брезгливость, Герсен схватил котел с кипящей подливой и выплеснул его содержимое в ресторанный зал, вызвав взрыв громких отчаянных воплей. Через боковую дверь в кухню с яростно сверкающими глазами ворвалась мадам Тинтл. За спиной у нее Герсен увидел выход на ту же лестничную площадку, куда открывался и главный вход в ресторанный зал. Мадам Тинтл обхватила Герсена сзади.

— Стряпухи! — рявкнула мадам Тинтл, — Тащите побольше масла! Приготовьте противни! Мы сейчас изжарим на плите этого искиша!

Герсен прикоснулся к ней металлическими пальцами. Она громко закричала от боли и, шатаясь и спотыкаясь, полетела по лестнице до самого низа. Герсен опрокинул на женщин стеллаж с приправами и подал знак Рэкроузу.

— Быстро за мною!

Они бегом спустились по лестнице, в самом низу перепрыгнули через валявшуюся без движения тушу мадам Тинтл. Женщина на разливе пива встретила их удивленным взглядом.

— С чего это такая суматоха?

— Мадам Тинтл нечаянно оступилась, — пояснил Герсен. — Вам нужно сделать ей искусственное дыхание, — затем повернувшись к Рэкроузу, отрывисто бросил. — Уходим. Нам нельзя ни на секунду задерживаться.

Бросив прощальный взгляд на лестницу, Герсен увидел на промежуточной площадке того самого здоровяка, за одним столом с которым сидел Пеншоу. Сейчас он целился из пистолета в Герсена. Герсен отскочил в сторону, пуля просвистела рядом с головой Герсена, он же в ответ запустил в нападавшего нож. Бросать было не очень удобно, и нож, вместо того, чтобы пронзить своим острием шею, полоснул лезвием свисавшую вниз ушную мочку.

Здоровяк взвыл от боли и выстрелил снова, но Герсен и Рэкроуз были уже за дверью.

Перебежав на противоположную сторону Пилкамп-Роуд, Герсен тут же окликнул возницу:

— Трогай! Как можно быстрее в центр города! Дарсайцы что-то все обезумели!

Кэб рванулся с места и загромыхал на юг. Погони не было. Герсен устало откинулся к спинке сиденья.

— Он был там... Дважды я пытался отнять у него жизнь. И дважды мне это не удалось. Мой замысел оказался верным — он заглотнул наживку. А вот я дважды не воспользовался случаем.

— Что-то не пойму, о чем это вы говорите, — возроптал наконец-то несколько оправившийся Рэкроуз. — Так вот, ставлю вас в известность — больше не рассчитывайте ни на какую мою помощь. То жалованье, которое вы мне изволили назначить, — в голове Рэкроуза зазвучала тонкая издевка, — не соответствует тем обязанностям, которые мне приходится выполнять.

Герсен был настолько огорчен провалом операции, что у него даже не нашлось слов, которыми он мог бы выразить свое сочувствие Рэкроузу.

— Ваша жизнь сейчас вне опасности. Считайте, что вам повезло.

Рэкроуз возмущенно засопел и, кривясь от боли, занял на сиденье несколько иное место.

— Говорить вам легко. Вам не пришлось плясать под музыку Неда Тиккета! Какое гнусное ремесло!

Герсен тяжело вздохнул.

— Я позабочусь о том, чтоб вы не остались в накладе. Так что радуйтесь своим шрамам — благодаря им вы заработали кучу денег.

Через некоторое время Рэкроуз снова подал голос:

— Вам знаком тот крупный мужчина в дарсайском одеянии?

— Это Ленс Ларк.

— Вы пытались убить его.

— Безусловно. А почему бы и нет? Но мне не повезло, удача отвернулась от меня на сей раз.

— С настолько своеобразным журналистом мне еще не доводилось встречаться.

— Вы, несомненно, совершенно правы.

* * *

Тремя днями позже на связь с Герсеном вышел Джиан Аддельс. Завидев, насколько сосредоточенным было лицо Аддельса на экране коммуникатора, Герсен понял, что он собирается сообщить нечто очень важное.

— Что касается «Эттилии Гаргантир», — сухо произнес Аддельс, — то корабль почти полностью уничтожен. Дело, возбужденное «Куни-банком» против «Эттилии Гаргантир» становится крайне спорным.

— Я пришел к точно такому же заключению, — сказал Герсен.

— И это сразу же наводит на мысль о том, что корабль был застрахован. Я решил выяснить, где застрахован корабль, на какую сумму и кто уплатил страховые взносы. К данному моменту некоторые из фактов выявлены, и вам, может быть, хочется о них узнать.

— Естественно, — ответил Герсен — И в чем же заключаются эти факты?

— Страховка была произведена всего лишь три недели тому назад на общую сумму, которая равна или даже превышает стоимость корабля и его груза. Страховые полисы оформлены «Страховым Агентством Куни», являющимся дочерним предприятием отделения «Куни-банка» в Трампе на планете Дэвида Александера. Пострадавшая сторона, общество взаимного доверия «Котзиш» из Сержеуза на планете Дарсай с предъявлением претензий медлить не стала. В соответствии с издавна проводимым любыми ответвлениями «Куни-банка» курсом возмещение убытков было произведено быстро и в полном объеме сумм страховки.

— «Куни-банк» принадлежит мне? — с дрожью в голосе спросил Герсен.

— Да. И «Страховое Агентство Куни» тоже.

— В таком случае получается, что это я выплатил Ленсу Ларку огромную сумму денег.

— Именно так.

Герсен, практически никогда не дававший волю своим эмоциям, на сей раз взметнул ладони вверх, сжал их в кулаки и обрушил их на собственную же голову.

— Он обставил меня.

— Его ловкость общеизвестна, — как о чем-то само собой разумеющемся сообщил официальным тоном Аддельс.

— Мда, вот это я понимаю!

— Древняя пословица гласит: «Садишься за стол с дьяволом, запасайся ложкой подлиннее». Похоже на то, что вы сделали попытку разделить с ним трапезу, прихватив всего лишь десертную ложечку.

— Мы еще посмотрим, чья ложка длиннее, — произнес Герсен. — Вы готовы к убытию?

Лицо Аддельса сразу же стало скучным.

— К убытию? И куда же?

— Разумеется, на Дарсай.

Аддельс потупил взор и чуть наклонил голову набок.

— Серьезные личные проблемы не позволяют мне присоединиться к вам в данном начинании, — жалобным голосом едва ли не пропищал он. — Кроме того — хоть и не в этом основная причина такого решения — Дарсай — дикая, необустроенная планета, на которой я вряд ли буду чувствовать себя достаточно спокойно.

— Да, скорее всего, это так.

Выждав несколько мгновений, Аддельс робко спросил:

— И когда вы туда отбываете?

— Сегодня днем. Меня уже ничто здесь не держит.

— Мне не очень-то хочется бросать слова на ветер, призывая вас к благоразумию. Поэтому я просто пожелаю вам удачи.

— Благоразумие — неотъемлемая моя черта, — заверил Аддельса Герсен. — Поэтому обещаю вам, что пройдет совсем немного времени, как мы встретимся снова.

Часть II. ДАРСАЙ

Глава 7

«Природные условия второй в системе Коры планеты, называющейся Дарсаем, нельзя расценивать как сколько-нибудь благоприятные. Достаточно самого поверхностного их рассмотрения, чтобы весьма скептически отнестись к возможности обитания на ней людей. В каждом из полушарий можно выделить несколько климатических поясов, каждый из которых одинаково губителен для людей. В высоких широтах круглый год свирепствуют ураганные ветры, разнося почти по всей планете снег и дожди. Обрушиваемое на сушу неисчислимое количество влаги скапливается в бескрайних болотах, характеризующихся обилием липкой грязи, выделяющих ядовитые испарения наносов и невообразимым разнообразием водорослей, некоторые из них достигают размеров крупных кустарников. Такая среда, естественно, является истинным раем для полчищ мошкары, отличающейся неистребимой живучестью и злобностью.

Из расположенных в умеренных поясах болот грунтовые воды проникают в жаркие экваториальные зоны, где часть влаги поднимается на поверхность и испаряется, а часть уходит глубоко под поверхность, образуя водоносные пласты. Местность, расположенная к северу и к югу от экватора отличается особо знойным, засушливым климатом и называется Разделом. Жгучие лучи ярко пылающей Коры безжалостно испепеляют земли, расположенные в пределах Раздела, и поэтому он кажется таким же адом, как и любая другая дарсайская среда. Днем здесь господствуют умеренные ветры самых различных направлений, но по ночам в пустыне наступает полное затишье, и вот тогда-то она и манит к себе какой-то своеобразной, но в высшей степени чарующей прелестью.

Но не завораживающая красота пустыни ночью привлекла людей на эту негостеприимную планету. Косвенной причиной того, что была обжита даже эта планета, послужила случившаяся двадцать миллионов лет тому назад дезинтеграция потухшей звезды, некогда бывшей компаньонкой Коры, и посмертно названной Фидеске. Наибольший из ее осколков, Шанитра, был притянут третьей планетой системы Коры, Метленом, и стал ее спутником. Некоторые из фрагментов образовали пояс астероидов, но большая часть выпала на поверхность Метлена и Дарсая и занесла туда редчайшие и очень ценные элементы с высокими атомными числами, так называемые «стодвадцатники». И хотя название это не совсем верно, именно оно получило широкое распространение. На Метлене эти элементы были смыты поверхностными водами в моря и океаны еще до заселения его человеком и стали недоступными, рассеявшись по многочисленным глубоким океанским впадинам, а вот на Дарсае судьба их сложилась совсем по-другому. Они стали составной частью песков, покрывавших пустыни Раздела. Постоянное перемещение песков и просеивание их под действием ветра способствовали накоплению стодвадцатников в четко выраженных месторождениях. Как раз для разработки их и высадились на Дарсае первые его поселенцы — главным образом, бродяги, сорвиголовы и неудачники. Очень скоро они обнаружили, что в дневную пору на Дарсае можно выжить только с помощью мощных воздухоохладителей, а в более примитивной обстановке — под особыми навесами, охлаждаемыми непрерывно стекающими с них струями воды. Используя средства, вырученные при продаже стодвадцатников, дарсайцы возвели свои знаменитые «Сени» — огромные сооружения высотой до ста пятидесяти метров, верхняя часть которых имеет вид развернутого зонтика или шатра, закрывающего поверхность площадью от десяти до пятнадцати гектаров. Вода из подземных водоносных пластов поднимается с помощью насосов на верхнюю поверхность этих зонтов, откуда стекает к краям и, падая на грунт, образует сплошную защитную рубашку из мельчайших брызг, как бы повисших в воздухе. Вот под такими зонтами в так называемых «Сенях» и живут дарсайцы, выращивая в огромных количествах пригодные для приготовления пищи сельскохозяйственные продукты в многоярусных лотках. Некоторую часть продовольствия они синтезируют или импортируют. Специи, добавляемые к блюдам дарсайской кухни, добываются из некоторых видов растущих на болотах водорослей. Среди них есть и такие — например, ахагари, — которые ценятся на вес отменной стодвадцатой черни.

Для уроженцев других планет, называемых на дарсайском диалекте искишами, дарсайцы внешне не очень-то привлекательны. Они широкостны, зачастую могучего, но нескладного телосложения, а в пожилом возрасте склонны к тучности. У них грубые черты лица, и отталкивающее впечатление, которое они производят, еще усугубляется тем, что в зрелом возрасте мужчины становятся совершенно лысыми, а женщины, в противоположность мужчинам, обзаводятся на лице довольно пышной растительностью. Усы разрастаются у девушек всего через десять лет после достижения ими зрелости, и только в этот короткий период своей жизни они в какой-то мере физически привлекательны и (пользуются чрезвычайным расположением) имеют огромный успех у дарсайцев-мужчин всех возрастов.

У дарсайцев ушные хрящи очень легко растягиваются, в связи с чем мочки ушей непропорционально длинные и иногда украшаются различными замысловатыми подвесками. Мужчины предпочитают свободные белые одеянья с обязательным капюшоном. Покидая «Сень» днем, они обязательно прихватывают с собой портативные автономные кондиционеры, скрываемые складками одежды. Женщины днем никогда не выходят за пределы «Сени» и одеваются гораздо скромнее.

Дарсайские дети с самого юного возраста предоставлены самим себе и к ним очень быстро приходит понимание черствости и нерасположенности окружения, в котором протекает детство Они являются объектами самой различной эксплуатации, зачастую принимающей жестокие и разнузданные формы, не получая за это ни малейшей благодарности. В атмосфере отсутствия к ним внимания и любви со стороны взрослых из них вырастают прожженные эгоисты, причем эгоизм этот в чем-то сродни спеси и даже гордыне — своим поведением они как бы бросают дерзкий вызов Судьбе: «Ты обижала нас, ты плохо с нами обращалась. Ты была неблагосклонна ко мне, но я все стерпел, выжил, стал взрослым. И стал стойким и сильным наперекор всему!»

Это обостренное самомнение мужчин-дарсайцев наиболее четко проявляется в их так называемом «плембуше» — упрямом и своенравном стремлении к самовыражению, безответственном пренебрежении к своим собственным поступкам, в некоей душевной извращенности, которая автоматически приводит к неуважению или даже презрению какой-либо власти над собой, как будто обратное означает непереносимое ущемление собственного достоинства. Если по той или иной причине, такой, например, как публичное унижение, эта гордыня даст трещину, то о таком мужчине говорят, что он «сломан» и это равносильно «моральной кастрации». После этого к нему относятся как к бесполому существу и подвергают всеобщему презрению.

В женщинах подобная черта проступает не столь рельефно и принимает форму напускной загадочности. Если кому захочется испытать меру человеческой скрытности, то для этого достаточно затеять шутливый разговор с дарсаянкой. Мужчин и женщин на Дарсае связывают только чисто меркантильные соображения, ничего более. Продолжение рода достигается куда более рискованным образом во время ночных вылазок в пустыню, особенно когда на небе светит Мирассу. На первый взгляд, такой способ весьма прост, но в действительности сопровождается многочисленными нюансами. Как мужчины, так и женщины в качестве сексуального партнера стремятся подыскать кого-нибудь как можно моложе. Мужчины подстерегают девочек-подростков, женщины любым путем пытаются завладеть мальчишками ненамного старше. Для того, чтобы выманить такого совсем еще «зеленого» мальчишку, женщины не гнушаются даже тем, что впереди себя выталкивают едва достигших половой зрелости девушек и благодаря этому добиваются желанного результата. Подобные ночные сексуальные приключения отличаются большим разнообразием, во все тонкости которых вдаваться вовсе не обязательно. В этой связи совершенно нелишне отметить, что главным все же развлечением мужчин-дарсайцев является искусство владения плетью. В городах оно доведено до совершенства, отточенное мастерство выдающихся исполнителей вызывает неописуемый восторг у зрителей, и даже уроженцев других планет, ставших свидетелями подобных представлений, гипнотизирует своеобразное очарование этого самобытного дарсайского искусства, какое бы глубочайшее отвращение оно ни вызывало. Стоит также упомянуть и о специфическом дарсайском игрище под названием «хадавл», но оно более широко распространено в общинах, удаленных от главных городских центров.

Чтобы у читателей не создалось резко отрицательное впечатление о дарсайцах, следует указать и на типично дарсайские добродетели. Дарсайцы — народ дерзких смельчаков, среди них не сыскать людей трусливых или робких. Они не могут позволить себе лжи или вероломства — ибо в противном случае была бы ущемлена их гордыня. Для них характерно сдержанное гостеприимство — в том смысле, что любому незнакомцу или страннику с другой планеты, который забредет в самую глухую отдаленную «сень», будут предоставлены еда и кров как его естественное неотъемлемое право. Дарсаец может у такого незнакомца отобрать, иногда даже применив силу или воспользовавшись его стесненным положением, любой предмет, если он крайне ему надобен в данный момент, однако он никогда не снизойдет до того, чтобы выкрасть его тайком. За личные свои вещи незнакомец может нисколько не опасаться. Но вот если чужаку посчастливится напасть на жилу черного песка, то ему вряд ли удастся воспользоваться находкой — он будет ограблен, а если еще окажет сопротивление, то и убит.

Что касается дарсайской национальной кухни, то чем меньше о ней будет сказано, тем лучше. Путешественнику нужно как можно быстрее привыкнуть к дарсайской пище, иначе исход может быть поистине трагичен. О том, что она может доставить хоть какое-нибудь удовольствие, не может быть и речи. Дарсайцы сами прекрасно понимают, насколько отвратительна их еда, и способность регулярно ее потреблять является еще одним источником, подпитывающим их извращенную гордыню.

На этом, мои друзья-путешественники, я позволю себе завершить краткий очерк планеты Дарсай. Она может вам не понравиться, но вам никогда ее не забыть».

Джан Занто. «Памятка туриста в системе Коры»

Перелет на Дарсай Герсен осуществил на борту собственного гипервельбота «Крылатый Призрак» довольно скромных размеров и внешности. Введенные в бортовой компьютер координаты места назначения привели его в один из самых отдаленных районов сектора Арго, находящийся в непосредственной близости к Глуши. В этом секторе он еще никогда не бывал прежде.

Впереди ярко пылала Кора. В бортовой телескоп прекрасно просматривались две обитаемые планеты — Метлен и Дарсай.

Относительно Дарсая в «Звездном Путеводителе» сказано было совсем немного:

«Главными поселениями, в порядке значимости, являются Сержеуз, Уобберс, Динклтаун и Бельфезер. Ремонтно-эксплуатационные службы средств космического транспорта производят только самые простые и неотложные работы. Взлет и посадка какими-либо установлениями не регламентированы. Центральных органов власти на планете не существует. Некоторый правопорядок поддерживается спецслужбами Метлена с целью защиты коммерческих интересов метленцев, однако за пределами вышеуказанных четырех поселений влияние Метлена крайне ограниченно. В Сержеузе обведенный белыми линиями прямоугольник обозначает наиболее предпочтительное место для посадки с целью облегчения доступа к складским помещениям торговых представительств».

С высоты в двадцать миль Сержеуз очень напоминал небольшой механизм, затерянный среди серых и желтых песков пустыни. По мере снижения в ярких лучах утренней Коры отдельные детали просматривались все более и более четко, и вскоре Сержеуз предстал перед взором Герсена уже как скопление светозащитных зонтиков, с краев которых свешивалась густая водяная завеса.

Провал в Форт-Эйлианне в памяти Герсена мало-помалу отошел на самый задний план, но все еще гноился, как небольшой потаенный нарывчик. Глядя на Сержеуз с высоты птичьего полета, Герсен почувствовал, как снова разгораются в нем охотничий азарт и одновременно с этим — настороженность и даже вполне оправданный страх, внушаемый близостью сильного и кровожадного зверя. Все вокруг здесь было пропитано источаемым Ленсом Ларком духом. Сотни раз он отдыхал в прохладе омываемых струями воды зонтиков, сотни раз в белых развевающихся по ветру одеждах пересекал пустыню между Сержеузом и сенями клана Бугольда. Вполне возможно, что в этот самый момент он ест и пьет в одном из излюбленных своих прибежищ в десяти минутах полета отсюда.

В очерченном белыми линиями прямоугольнике стояло два десятка разномастных космических кораблей. Герсен посадил свой вельбот в непосредственной близости к переливающейся всеми цветами радуги стене из водяных струек. Прекратилась вибрация двигателя, палуба под ногами обрела непривычную твердость.

По местному времени — самая середина утра. Герсен приготовился к тому, чтобы покинуть вельбот. В соответствии с приведенными в Иммунологическом Каталоге данными наибольшую опасность для здоровья человека на Дарсае представляли разносимые ветром споры болотных водорослей, укореняющиеся в легочных пузырьках. Профилактические таблетки Герсен принял еще во время перелета. Одев длинное белое одеяние с капюшоном, он спрятал во внутренний карман деньги и документы, проверил состояние оружия и прошел в воздушный шлюз, после чего спустился на песчаную поверхность Дарсая. В лицо ему сразу же пыхнуло жаром, как из раскаленной печи. Прищурив веки, он направился к водяной завесе, и тут же едва не попал под более чем метровые колеса неожиданно вырвавшегося из-за завесы обшарпанного пескохода. Вместе с ним мимо Герсена пронеслись еще три точно таких же приспособленные для езды в пустыне машины. Сидевшие за рулем дарсайцы вели машины с откровенным «плембушем», высоко подпрыгивая на сиденьях и раскачиваясь из стороны в сторону, с развевающимися за спинами белыми одеяниями. Лица их прикрывали традиционные таббаты, а солнцезащитные полусферические очки в металлических оправах, закрывавшие глаза, придавали им вид облаченных во все белое насекомых. Они, казалось, даже и не заметили Герсена. Он только успел громко выругаться им вслед, но это, естественно, не возымело на них никакого воздействия. Все четверо направились на север, к мерцающим в знойной дымке очертаниями одинокого зонтика почти у самого горизонта.

Герсен прошел сквозь водяную завесу и очутился среди буйной растительности, культивируемой в многоярусных стеллажах высотой до пятнадцати метров. Проходившая под самым нижним ярусом дорога затем огибала несколько куполов складских помещений и заканчивалась у невообразимого скопления небольших куполов с массивными бетонными стенами. Каких только куполов здесь не было: высоких, низких, больших, маленьких, одни купола громоздились на другие, тесно переплетались стенами между собой или вырастали один из другого, наконец, соединялись в пучки из трех, четырех, пяти и даже шести куполов. Вот это и были так называемые «дамблы» или жилища дарсайцев, архитектура которых хотя и была тяжеловесной, но обеспечивала надежный кров и защиту в такой немилосердной к человеку среде, как пустыни Раздела. Буйно разросшаяся растительность окружала каждый дамбл и полностью покрывала его стены. В многочисленных извилистых проходах между куполами сновали дети. От внимания Герсена не ускользнула стайка мальчишек, которые толкали друг друга, тянули друг друга за руки, по-настоящему боролись, применяя различные захваты и подножки — это была детская разновидность взрослого хадавла.

Герсен выбрал проход, который показался ему главным, и вскоре перешел из-под первого зонтика в тень, отбрасываемую вторым, еще более высоким и более просторным, замыкавшим внутри себя огромное пространство, заполненное прохладным воздухом.

Проход привел его к площади, окруженной бетонными и стеклянными куполами, архитектура которых наполовину была дарсайской, а наполовину — общегалактической. В самых больших из них размещались «Ченсет-банк», «Горный инвестиционный банк», «Большой банк Дарсая» и две гостиницы: «Сферинда» и «Турист». На площадь выходили три ресторана: «Сферинда-Гарден», «Турист-Гарден» и «Оландер». Кто составлял клиентуру «Сферинда-Гардена» Герсену с первого взгляда разобрать не удалось. За столиками на открытой веранде «Турист-Гардена», хаотически разбросанными под развесистыми липами, анисовыми и хурьмовыми деревьями, восседала довольно разношерстная публика: туристы, бизнесмены, астронавты, просто заядлые путешественники и несколько дарсайцев в белоснежных одеждах. В «Оландере», располагавшемся на противоположной стороне площади, просматривались только дарсайцы.

Из гостиниц «Сферинда» показалась самой респектабельной, самой дорогой, и, не исключено, самой комфортабельной. «Турист» же, хотя и выглядел не столь чопорным, Герсену показался чуть победнее. Он решил повнимательнее присмотреться к тем, кто расположился на веранде перед входом в «Сферинду». Внешне привлекательные люди, темноволосые, с правильными чертами лица и светло-оливковой безукоризненной кожей. Все они были изысканно и строго одеты, хотя сам стиль их одежды Герсену был не знаком. Как и само здание гостиницы «Сферинда», они казались явно чужеродным телом в дарсайском окружении Куда легче было их представить в обстановке фешенебельного курорта на какой-нибудь очень далекой планете в столь же далекую эпоху в прошлом или в будущем.

Заинтригованный увиденным, Герсен решил остановиться в «Сферинде». Дорожка к входу вела через открытую веранду ресторана. Посетители его, прервав разговоры, повернули головы в сторону Герсена и провели сдержанно любопытными взглядами, показавшимися Герсену не очень-то дружелюбными.

Вестибюль, в который он вошел, занимал весь первый этаж. Первое, что бросилось Герсену в глаза — это дерево с черными и оранжевым, листьями, росшее прямо из бассейна, расположенного в центре вестибюля. Маленькие, похожие на птичек, созданья проворно перепрыгивали с ветки на ветку, ныряли в бассейн, снова взлетали на дерево и издавали ласкающие слух мелодичные трели. Стойка администратора находилась в одной из расположенных сбоку ниш. Портье, молодой мужчина со строгим бледным лицом, бросил мимолетный взгляд на Герсена, затем снова стал проставлять какие-то отметки в регистрационной книге.

— Будьте любезны, если вам не составит труда, пригласите дежурного администратора, — учтиво попросил Герсен. — Я хотел бы снять в вашей гостинице номер, желательно, самый лучший, из нескольких комнат.

Клерк встретил Герсена равнодушным взглядом и сухо ответил:

— Ничем вам не можем помочь — все номера забронированы. Попытайтесь устроиться в «Туристе» или «Оландере».

Герсен молча повернулся и покинул «Сферинду». Посетители ресторана, казалось, на сей раз не обратили на него никакого внимания. Выйдя на площадь, он направился к «Туристу», гостинице, здание которой и общий вид резко контрастировали со «Сфериндой». Здание гостиницы было выстроено в типично дарсайском стиле, — проектируя его, архитектор, похоже, дал волю своему воображению и полагался скорее на интуицию, чем на точный инженерный расчет. Три аркады в форме параболы по внешнему периметру здания, восемь взаимопересекающихся куполов, стройные ротонды, множество галерей и балконов верхних этажей — все это было как бы случайно объединено в единое целое и придавало всему этому внушительному сооружению отчетливо ощущаемый пикантный привкус «плембуша». Вестибюль, куда вел узкий ход сквозь толстые стены, вовсе не преследовал цель ошеломлять каждого новоприбывшего своим великолепием, а выполнял сугубо утилитарные функции. Сидевший за круглой стойкой светловолосый портье с узким, вытянутым книзу подбородком встретил Герсена пусть хоть и формальным, но учтивым вопросом:

— Что вам угодно, сэр?

— Номер — и притом лучший из всех имеющихся. Я рассчитываю провести здесь дней шесть — семь, может быть, даже и больше.

— Могу предоставить вам очень хороший номер, сэр. Просторная спальня с прекрасным видом на площадь. Великолепная туалетная комната, гостиная, устланная зеленым ворсистым ковром, изысканнейшая мебель. Если желаете убедиться сами, поднимитесь по лестнице, сверните направо в первый же коридор и войдите в синюю дверь с черной окантовкой.

Герсен воспользовался рекомендацией портье — номер вполне соответствовал его вкусам. Спустившись в вестибюль, он уплатил за номер на неделю вперед, тем самым надежно забронировав за собою.

На портье это произвело самое благоприятное впечатление.

— Рады всячески угодить вам, сэр.

— Мне очень приятно слышать такие слова, — признался Герсен. — В «Сферинде» со мною даже не захотели разговаривать.

— В этом нет ничего необычного — «Сферинда» предоставляет кров только метленцам и совершенно пренебрегает всеми остальными.

— Значит, вот они какие, метленцы, — неожиданно осенило Герсена. — Они все на вид такие чопорные, недоступные.

— Вот именно — недоступные. Пусть в «Сферинду» войдет сам Святой Саймас во всем своем великолепии, в сопровождении двукрылых грифонов и громко трубящих херувимов, восседающих на спинах львов, они заставят этот кортеж топать через всю площадь ко входу в «Турист». Не ждите от метленцев какого-либо иного приема.

Этот клерк, оказавшийся не только словоохотливым, но и достаточно сообразительным малым, может стать ценнейшим источником информации, отметил про себя Герсен.

— А чем их так привлекает Дарсай? — поинтересовался Герсен.

— Одни здесь по делу, другие — просто туристы. Можно нередко увидеть, как они, расположившись на веранде нашего ресторана, внимательно присматриваются к представителям низших слоев общества. Тем не менее, их нельзя назвать людьми плохими или испорченными — просто они настолько богаты, что жизнь для них превратилась в увлекательный спектакль, в котором они выступают и как актеры, и как зрители. В «Сферинде» все они — изнеженные аристократы, для которых нищие дарсайцы — недоумки, удел которых прислуживать высшей расе. — После этих слов клерк несколько потупился и произнес извиняющимся тоном. — А впрочем, так ли все это важно? К сожалению, я то и дело становлюсь слишком уж предубежденным.

— Что-то не очень верится, — учтиво заметил Герсен.

— О, с годами я стал куда более покладистым. Не забывайте, мне здесь приходится иметь дело с любым невоспитанным болваном, которому вздумается осчастливить меня своим идиотским лицом — такая у меня работа. Многие годы мои нервы были как туго натянутые струны. Далеко не сразу я открыл для себя первейшую аксиому сосуществования различных людей в человеческом сообществе — любого человека надо воспринимать таким, какой он есть, и хорошенько придерживать свой язык. И насколько же прекрасной сразу становится жизнь! Исчезает вражда, обогащается жизненный опыт, таким всеобъемлющим становится понимание всего, что вокруг тебя происходит.

— Интересные соображения, — заметил Герсен. — Я не прочь порассуждать на эту тему попозже, а сейчас мне хочется заглянуть в ваш ресторан.

— Нисколько не пожалеете, сэр. Желаю вам приятного аппетита.

Герсен вышел на веранду и выбрал столик с видом на площадь. Легким нажатием на кнопку он превратил верхнюю поверхность стола в светящуюся витрину с подаваемыми в ресторане блюдами и напитками. Подошедшему тут же официанту Герсен указал на один из показанных на витрине образцов.

— Что это?

— Наш фирменный «Воскресный пунш». Для придания крепости туда добавлено три рюмки доброго гадрунского рома и столовая ложка эликсира, состав которого является секретом фирмы.

— До вечера еще далеко. А что это?

— Это просто фруктовая наливка с небольшой добавкой алкоголя.

— Это, пожалуй, меня больше устроит. А вот это что?

— «Ахагари для туристов», особым образом видоизмененное применительно ко вкусам уроженцев других планет.

— А это?

— Вареная ночь-рыба. Только-только из болот.

— Пожалуйста, ахагари, салат и наливку.

— Как пожелаете.

Герсен расположился поудобнее и предался созерцанию окружающего пространства. Центральная площадь постепенно переходила вдали в роскошный парк, за которым смутно просматривались расположенные чуть поодаль другие дарсайские зонты. Во многих местах видимость резко ухудшалась вследствие густых завес падающей с высоты воды, однако в просветах можно было различить и самые дальние окраины Сержеуза. Большую часть сооружений вокруг площади создали инопланетные архитекторы, применяя стандартные строительные материалы и используя дарсайские мотивы, но только гостиница «Турист» производила впечатление подлинно дарсайского шедевра.

После того, как ушел официант, оставив на столе перед Герсеном заказанные блюда, Герсен робко попробовал «Ахагари для туристов» и нашел его куда более съедобным, чем то, что подавала мадам Тинтл. Неторопливо покончив с едой, он погрузился в раздумье над материалами, которые подготовил для него Джиан Аддельс и вручил перед самым отлетом с Элойза. Не тратя слов на вступление, Аддельс в своих заметках начал с непосредственного изложения существа интересовавших Герсена вопросов.

«Даже в самой организации акционерного общества взаимного доверия «Котзиш Мючюэл» чувствуется рука незаурядного афериста, весьма компетентного в финансовых вопросах, а также беспрецедентная наглость и отсутствие всякого зазрения совести, какие можно ожидать разве только у какого-нибудь чудища из глубин океана. Моральный облик двоих наших недавних знакомых, составивших преступный тандем, как в зеркале, отражается в уставе «Котзиш».

Вот характерные выдержки из этого устава:

— С целью обеспечения эффективного и оперативного руководства текущей деятельностью компании распорядительными полномочиями генерального директора облекается физическое или юридическое лицо, владеющее наибольшим количеством акций Полномочиями первого его заместителя наделяется физическое или юридическое лицо, владеющее вторым по величине пакетом акций Полномочиями второго заместителя генерального директора наделяется лицо, владеющее третьим по величине пакетом акций. Во всех случаях обязательным условием принадлежности к директорату компании должно быть владение как минимум двадцатью пятью процентами от общего количества выпущенных акций. Остальные акционеры, исходя из принципа «одна акция — один голос», избирают консультативный совет, в чьи функции входит выдача рекомендаций и информирование директората по всем вопросам, касающимся повышения эффективности и рентабельности деятельности компании.

Директоры или назначенные ими доверенные лица и консультативный совет проводят регулярные встречи для консультаций или выработки общей линии деятельности компании. Время и место подобных встреч определяется генеральным директором. На таких встречах каждый директор располагает количеством голосов, пропорциональным количеству находящихся в его владении акций. Если на такой встрече отсутствует любой из директоров или его доверенное лицо, то необходимый для принятия решений кворум составляют присутствующие на этой встрече члены директората или директор».

Герсен несколько раз перечитал приведенные Аддельсом выдержки из устава компании «Котзиш», затем снова вернулся к изучению соображений Аддельса, приведенных далее.

«Обратите внимание на то, что фактически всей деятельностью компании руководит генеральный директор на основе единоначалия, поскольку он собирает встречи директората и консультативного совета по собственному усмотрению когда и где захочет, независимо от того, насколько время и место проведения подобных встреч устраивает других директоров или членов консультативного совета.

К настоящему времени выпущено 4820 акций. 2411 акций составляют контрольный пакет. Наибольшими акциедержателями по данным Межпланетного Информационного Коммерческого Агентства являются:

— Оттиль Пеншоу, Торговый Дом «Диндар» в Сержеузе на планете Дарсай, владеющий 1250 акциями.

— «Ченсет-банк», штаб-квартира которого находится в Твонише на Метлене, имеющий свой филиал в Сержеузе, владеющий 1000 акций.

— Некий Нихель Кахоуз из «Сени Инкин» на Дарсае, которому принадлежит 600 акций.

Ниже мною приложен более или менее полный перечень мелких акциедержателей.

Цена одной акции в настоящее время по данным того же Агентства составляет один сантим. Короче говоря, они ничего не стоят. Количество акций, владельцы которых точно установлены, составляет 2850. Вам в настоящее время принадлежат 92. Оставшиеся 1878 рассеяны среди мелких акционеров почти по всей обитаемой территории Дарсая.

Несмотря на почти ничтожно малую стоимость акций, небезынтересно отметить, что в распоряжении «Котзиш» в настоящее время имеются весьма существенные активы, включая контрольные пакеты двух дочерних фирм: «Гектор-Транзит», который недавно получил круглую сумму в виде выплат по страховкам, и разведывательно-добывающее предприятие «Дидроксус». Особую пикантность данной ситуации в целом добавляет тот факт, что директором компании (при том единственным) является Оттиль Пеншоу.

Ситуация имеет и другие интересные аспекты, но я предпочитаю не вдаваться в них. Желаю Вам крепкого здоровья и долголетия и заклинаю вести себя как можно осмотрительнее — поскольку не только питаю к вам глубочайшее уважение, но и лично заинтересован в вашем благополучии, так как вряд ли где еще могут быть столь щедро вознаграждены мои труды.

Искренне желаю вам удачи. Д. А.»

Герсен отложил письмо в сторону, откинулся к спинке кресла и очень серьезно задумался. Подступиться к Ленсу Ларку можно только через Оттиля Пеншоу, через «Котзиш». На данный момент здесь тишь да гладь, как на поверхности пруда в безветрие. Крупная рыба притаилась на глубине. Чтобы растормошить ее, заставить вынырнуть, надо растревожить воду.

Из входа в гостиницу на веранду вышел портье и остановился в нерешительности. Герсен поднял руку, портье направился к его столику — невысокий крепкий светловолосый мужчина с худым лицом и грустным взглядом из полуопущенных век.

— Присаживайтесь, — предложил Герсен. — Разрешите угостить вас «Воскресным Пуншем»? Или вы предпочитаете что-нибудь поскромнее?

— Спасибо. — Портье повернулся к официанту. — Пожалуйста, четверть пинты «Медового Энгельмана». Вам понравилась наша кухня? — спросил он, снова обращаясь к Герсену.

— Даже очень. Администрация, похоже, понимает запросы гостей с других планет.

— А как же иначе — гостиница существует вот уже много лет.

— А вы сами? Вы ведь не уроженец Дарсая?

— Конечно же нет. Я родом из Сангая на планете Каф IV. Маленькая прелестная планета. Вам доводилось там бывать?

— Нет. В том секторе я не забирался дальше системы Мицара или, может быть, Дьюба. Не уверен, какая из них ближе к Кафу.

— Я вижу, вы изрядно попутешествовали среди звезд. А откуда, позвольте узнать, вы родом?

— Я родился на планете, о которой вы никогда не слышали, и еще мальчиком был увезен дядей на Землю.

— А где вам приходилось бывать на Земле?

— Мы не задерживались долго на одном месте. Неплохо знаю Лондон, Сан-Франциско, Мельбурн — города, которые выбрал дядя для завершения моего образования. — Герсен чуть улыбнулся, вспомнив стиль наставлений дяди. — Неплохо также знаком с Альфанором и Скоплением в целом. Позвольте узнать ваше имя? Меня зовут Кирт Герсен — впрочем, вам это уже известно.

— А меня — Дасуэлл Типпин. Я — человек без всяких претензий.

— Кстати о претензиях. Мне было очень интересно слушать ваши отзывы о метленцах. Мне почти ничего не известно, что они из себя представляют.

— Это довольно замкнутая группа сверхбогатых аристократов и сама по себе не очень-то интересна, — ответил Типпин. — Мне не так уж часто приходится иметь с ними дело. Источником их богатства являются стодвадцатники, ради сохранения монополии на торговлю ими они вынуждены довольно часто сюда наведываться. Насколько мне известно — это люди особой породы, утонченные и чрезвычайно чувствительные. Обладай я подобными качествами, я тоже, наверное, сторонился бы туристов, дарсайцев и всяких там выскочек с других планет.

— Метленцы сами добывают стодвадцатники?

— Естественно, нет. Покажите любому метленцу лопату, он назовет ее приспособлением для вскрытия грунта. Они скупают стодвадцатники, продают их другим, заключают с дарсайцами договора на поставку руды, предоставляют кредиты, сдают участки и оборудование в аренду, обеспечивают финансирование всех операций со стодвадцатниками и, разумеется, все обладают огромными капиталовложениями на этой планете.

— А что вы можете сказать о фирме «Котзиш»? Это тоже одна из метленских фирм?

Дасуэлл Типпин метнул в сторону Герсена недоверчивый взгляд, затем недовольно поморщился.

— Совсем наоборот — «Котзиш Мючюэл» рекламировали в качестве противовеса засилью метленцев, как организацию, которая могла бы обставить их по ими же самими установленным правилам. Что обошлось мне в шестьсот полноценных севов.

— Значит, вам знаком Оттиль Пеншоу?

— Видел пару раз издалека, не более того. Свою контору он все еще держит где-то в «Сени Скенсела».

— Его, между прочим, не считают жуликом или проходимцем?

— Всякое доводилось слышать, но разве можно все это доказать? Конечно же, нет. — Герсен поднял палец, подзывая официанта. — Еще два бокала этого же напитка, пожалуйста.

— Благодарю вас, — сказал Типпин. — Я редко позволяю себе такое, но сегодня что-то особенно хочется поднять настроение.

— Лично я получаю огромное удовольствие от общения с вами, — сказал Герсен. — Афера, связанная с «Котзиш», интересна сама по себе. Имя грабителя, в общем-то, известно?

Типпин посмотрел по сторонам.

— Называют одно ужасное имя — Ленса Ларка, принадлежащего к прославленным «Лордам Тьмы».

Герсен понимающе кивнул.

— Репутация его мне известна. Он, говорят, дарсаец?

Типпин снова посмотрел по сторонам.

— По всей вероятности, да. Рейчпол из клана Бугольд.

Герсен вопросительно поглядел на собеседника — это слово ему уже доводилось слышать из уст мадам Тинтл.

— Рейчпол — это человек, изгнанный из своей родной сени. Отщепенец, бездомный бродяга, в большинстве случаев — преступник. Мне даже не хочется лишний раз упоминать это имя. Как-то язык не поворачивается. Он — мошенник, с чувством юмора, как у скламотского дьявола, который засовывает головы сыновей в печи, растопленные их собственными же матерями.

— Это уж слишком! — наигранно возмутился Герсен. — Имя ведь всего-навсего слово. А слово — понятие нематериальное.

— Неверно! — возразил Типпин с неожиданным пылом. — Как раз-то слова и обладают подлинно волшебными свойствами! Вы читали «Технику колдовства» Фарсакара? Тогда вы ничего не понимаете в словах!

Герсен, которого совершенно не интересовала эта тема, пренебрежительно махнул рукой.

— Мы живем в материальном мире. Лично я боюсь этого человека и его плети. А не слов «Ленс Ларк» и «Панак».

Типпин устремил взор в бокал и нахмурился.

— Не велика разница, чего бояться — результат-то одинаковый. Он ведь не бесплотный дух, он — человек, и к тому же дарсаец. Вот бы метленцы обрадовались, если бы им удалось его поймать! Он для них, как кость в горле. В свою очередь он тоже на дух не переносит метленцев. Вам доводилось бывать на Метлене?

— Еще нет.

— Главный город — Твониш. Там же расположен и космопорт. Метленцы совершенно не переносят запаха ахагари, и дарсайцы вынуждены держаться в особом квартале с подветренной стороны. Послушайте — вас не восхищает, насколько своеобразно и замечательно устроена наша Вселенная? Ну как при этом не отказаться еще от полбокальчика этого изумительного напитка!

Герсен сделал соответствующий заказ официанту.

— А метленцы ничего не потеряли вследствие постигшей «Котзиш» беды?

— Абсолютно ничего. Пострадали только дарсайцы и мелкие сошки вроде меня. Мы — единственные жертвы.

— И Оттиль Пеншоу ничего не потерял и ничего не приобрел?

— Не знаю. Он исчез на много месяцев, но сейчас он снова в Сержеузе. Я только вчера его видел. Он сейчас выглядит таким больным и несчастным.

— Что вполне объяснимо после такой катастрофы. Какова теперь цена принадлежащих вам акций?

— У меня их двадцать. Взяв по нулю хоть двадцать раз, так с нулем и остаешься.

Герсен откинулся к спинке кресла, устремив куда-то вдаль отрешенный взгляд. Затем извлек из сумки двадцать севов.

— Никак не могу отделаться от дурацкой привычки играть на бирже. Покупаю ваши акции по севу за штуку.

У Типпина едва не отвалилась нижняя челюсть. Бросив хмурый взгляд на купюру в двадцать севов, он затем, чуть склонив голову набок, подозрительно посмотрел на Герсена.

— В основе игры на бирже лежит надежда выиграть.

— У меня это просто, если хотите, пунктик.

— На чокнутого вы, в общем-то, совсем не похожи.

— Рассмотрим такой гипотетический случай — Ленс Ларк возместит нанесенный «Котзиш» ущерб. Я тогда буду в немалом выигрыше.

— Гиблое дело — нисколько в этом не сомневаюсь.

— Похоже, вы меня убедили не делать глупости. — С этими словами Герсен протянул руку, чтобы вернуть деньги на прежнее место, однако тонкие пальцы Типпина опередили его.

— Не торопитесь. Почему бы вам в самом деле не удовлетворить свою прихоть?

— А какой смысл — ведь акций-то все равно при вас нет.

— Они наверху, в моей комнате. Я обернусь мигом.

И действительно, не прошло и двух-трех минут, как он вернулся с акциями, и деньги Герсена перекочевали в его карман.

— Я имею доступ еще к некоторому количеству акций «Котзиш». Могу и их продать по той же цене.

— Будьте при этом крайне осмотрительны! — предупредил его, сделав довольно кислую мину, Герсен. — Никому не говорите, что какой-то инопланетянин скупает акции «Котзиш». Сложится мнение, что это какая-то афера, и акции поднимутся в цене. Я перестану их покупать, и от этого никто не выиграет. Вы в состоянии уразуметь, к чему это может привести?

— Во всех мелочах, кроме одной — почему вы все-таки скупаете акции, если исключить, разумеется, ваш так называемый «пунктик».

— Ну, тогда назовите это альтруизмом.

— Такое объяснение ничуть не лучше первого. Тем не менее, обеспечьте меня, пожалуйста, оборотным капиталом. Для дня сегодняшнего вполне хватит сотни севов. Вы в самом деле заберете акции «Котзиш», сколько бы вам ни предложили их, по одному севу за штуку?

— Ручаюсь головой. — Герсен достал деньги. — Еще одно предварительное условие: ни при каких обстоятельствах не выходите на Оттиля Пеншоу.

Взгляд Типпина сразу же потускнел.

— Его акции ничуть не хуже других.

— У него их гораздо больше, чем я в состоянии купить. Еще раз повторяю — осторожность превыше всего. Вы согласны с этим условием?

— Разумеется, раз уж больше некуда деваться. И все же, никак не могу взять в толк...

— Каприз.

— «Каприз» — далеко не то одеяло, которым можно прикрыть любую постель. Я вас принял за человека, твердо стоящего на почве суровой действительности.

Герсен приподнял пачку севов.

— Вот действительность, на которую я опираюсь. Пожалуйста, называйте ее суровой, если вам так угодно.

— Ваши аргументы неотразимы. — Типпин поднялся. — О результатах я сообщу сегодня же чуть попозже.

Он покинул веранду ресторана и вприпрыжку направился на противоположную сторону площади. Герсен тем временем подозвал официанта и расплатился.

— Скажите, пожалуйста, где расположен торговый дом «Диндар»?

— Вон там, сэр, в «Сени Скенсела». Видите большой купол чуть левее центральной опоры? Вот это и есть «Диндар».

Типпин направился в сторону «Сени Скенсела». Герсен решил последовать за ним.

Глава 8

«Богатые стодвадцатниками пески расположены в экваториальном поясе Дарсая, отличающемся жарким и засушливым климатом Закаленная непрестанной борьбой с суровыми природными условиями, целая раса мужчин и женщин придумала множество способов побеждать нестерпимый зной Коры, добывая богатства из песков Вот это и есть дарсайцы, ни на кого не похожая раса, отличающаяся от других добрым десятком тысяч самых странных особенностей. Днем они наслаждаются прохладой в тени огромных металлических зонтов, охлаждаемых водой, непрерывно стекающей с наружных краев таких зонтиков — в знаменитых дарсайских так называемых «сенях». Не приняв специальных мер, в упомянутой климатической зоне, называемой Разделом, человек погибает за считанные минуты от перегрева и ожогов. Под рукотворной «сенью» он может наслаждаться ледяным мороженым среди буйной растительности.

Дарсайцы — народ не очень-то склонный к веселью, однако и не склонный к тому, чтобы глубоко задумываться над смыслом жизни. Все свое внимание они сосредотачивают на сущности каждого мгновения своего бытия и проявляют удивительную предрасположенность к получению особого удовольствия от этого своего специфического качества, подвергая его полнейшему отрицанию Так, в пищу свою они добавляют самые мерзкие на вкус приправы, чтобы получить как можно большее удовольствие от чистой холодной воды. Потребляют огромное количество отвратительнейшего чая и пива как будто только для того, чтобы непрерывно подтверждать эту типичную для них извращенность, превращая ее в самоцель.

Любовные отношения между дарсайцами противоположного пола не сопровождаются бурными проявлениями чувств и характеризуются едва скрываемой настороженностью, будучи основаны скорее на ненависти и презрении к партнеру, чем на обоюдном влечении друг к другу».

* * *

«Дарсайцы не склонны к мелкому воровству И действительно, за пределами городов воровство — вещь практически неслыханная Гораздо более распространены убийство в схватке лицом к лицу и разбой, особенно, если дело касается стодвадцатников, однако и то, и другое расценивается как самое гнусное преступление Арестованного преступника сначала подвергают порке в голом виде, затем бросают скованным среди скал, где он становится добычей лансларка, гнуса или скорпионов. Наиболее же подлым преступлением среди дарсайцев считается кража у своего соплеменника принадлежащего ему пескохода или запаса воды. Налагаемое за это наказание включает в себя порку, а затем позорный столб на дне общегородской выгребной ямы».

Выдержки из статьи Стюарта Собека «Жизнь и быт дарсайцев», опубликованный в журнале «Космополис»

Путь к «Сени Скенсела» лежал через еще одну водяную завесу, однако мелкие капли воды только приятно освежили лицо Герсена и лишь чуть-чуть увлажнили одежду. В отличие от космополитичного модернизма зданий «Центральной Сени» здешние строения были невзрачными и старыми. Обитавшие в них горожане-дарсайцы отличались более легкой одеждой, мягкой обувью на ногах и не столь сильным загаром, однако у них были такие же огромные носы, сплюснутые челюсти и украшенные всевозможными подвесками вытянутые ушные мочки.

Когда Герсен вышел к Площади Скенсела, Типпина уже нигде не было видно. По магазинам и киоскам бродили несколько особо дотошных туристов, покупая местные поделки у продавщиц-дарсаянок с невыразительными лицами и черными усами. Кое-кто из них, превозмогая отвращение, упрямо пил дарсайское пиво у расположенных на открытом воздухе стоек с прохладительными напитками. В целом, отметил про себя Герсен, картина своеобразная и колоритная, но все же несколько подпорченная витавшим где-то поблизости духом Ленса Ларка.

Здание «Диндар-Хауз» возвышалось справа — тяжелое нагромождение невысоких приплюснутых куполов, рассекаемое опоясывающими здание наклонно расположенными аркадами. Огромная вывеска на уровне второго этажа гласила:

ГОРНЫЙ ЖУРНАЛ

Сержеуз, Дарсай

Исчерпывающие сведения обо всем,

Что происходит в пустыне, рудниках и сенях.

В «Диндар-Хаузе» была расположена контора Оттиля Пеншоу. Дасуэлл Типпин направлялся как раз к этому зданию, но у Герсена не было ни малейшего желания сталкиваться с Оттилем Пеншоу на данном отрезке времени, хотя и было благоразумно с его стороны проверить, насколько можно полагаться на Типпина. В прокуренный вестибюль с полом, выложенным темно-коричневыми изразцовыми плитками, выходили два тускло освещенных коридора. К верхним этажам вела узкая лестница.

Герсен взглянул на указатель. «Оттиль Пеншоу, страхование рудников и сдача в аренду участков» значился как наниматель помещения за номером 103.

Выбрав наугад один из коридоров, Герсен вскоре вышел к ряду высоких зеленых дверей за номерами 100, 101 и 102. У двери за номером 103 он остановился и прислушался. Ему показалось, что он слышит приглушенные голоса. Приложил ухо к филенке. То ли находившиеся за дверью перестали говорить, то ли в помещении никого не было.

Опасаясь обнаружения, Герсен отошел от двери. Примыкавшие к помещению за номером 103 конторы были отделены от него бетонными стенами толщиною в фут, на что Герсен обратил особое внимание. Подслушивать происходящие в конторе Пеншоу разговоры можно было только через дверь или окно.

Герсен покинул «Диндар-Хауз». В расположенном рядом со входом в него киоске, почти полностью спрятавшемся за густой листвой, тучная пожилая дарсаянка с огромной копной черных волос и потрясающими усами торговала сладостями, журналами, картами и прочей всякой всячиной. Герсен купил у нее номер «Горного Журнала» и небрежно прислонился к киоску. К стенке его совсем недавно была приклеена афиша:

БОЛЬШОЙ ХАДАВЛ

Динклтаун,

День Дэффла,

Десятый день Мирмона.

От множества других аналогичных афиш внимание Герсена отвлекло появление девушки-метленки из аллеи, которая вела к «Центральной Сени». Сначала Герсен бросил в ее сторону рассеянный взгляд, затем девушка заинтересовала его, еще через мгновенье он был полностью ею очарован. Лицо ее обрамляли свободно спадавшие на плечи черные кудри. Сейчас оно было сосредоточенным, однако в других ситуациях несомненно оказалось бы куда выразительнее.

На девушке было платье до колен из темно-зеленой материи, в руках — большой серый конверт. Грациозная походка девушки отличалась непринужденной элегантностью, а чуть смуглая безукоризненная кожа, небольшой прямой нос и изящный подбородок красноречиво свидетельствовали о происхождении и воспитании в той среде, где достаток и высокое положение в обществе являются само собой разумеющимся. Для Герсена она представляла именно тот образ жизни, в котором силою обстоятельства ему было отказано, а случающиеся время от времени напоминания об этом только пробуждали сладостно-горькую тоску в его душе...

Проходя мимо киоска, девушка бросила на Герсена лишенный какого-либо любопытства взгляд, затем взбежала по ступенькам ко входу в «Диндар-Хауз» и упорхнула внутрь.

Герсен с замиранием сердца глядел ей вслед. Особое восхищение у него вызвала стройная фигура девушки, поразившая его воображение великолепием и упругостью форм без какого-либо намека хоть на один грамм лишнего веса. Издав горестный проникновенный вздох, он снова сосредоточился на изучении «Горного Журнала».

Прошло десять минут. Девушка-метленка вышла из дверей «Диндар-Хауза» и все с той же веселой беспечностью спустилась по ступенькам. Встретившись глазами с Герсеном, она ответила ему холодным взглядом, чуть вздернула подбородок и свернула в аллею, по которой десять минут тому назад прошла сюда из «Центральной Сени».

Герсен криво ухмыльнулся, закрыл журнал и снова вошел в «Диндар-Хауз». Еще раз приблизился к двери № 103. Как и раньше, послышались ему приглушенные голоса, но теперь к ним вдруг присоединился звук передвигаемой мебели. Герсен пулей вылетел из коридора в вестибюль и притаился в нише за, одной из подпорок массивного сооружения. Из помещения № 103 вышло двое: Дасуэлл Типпин и высокий мощного телосложения, дарсаец с массивным квадратным лицом и длинными ушными мочками. Вместо традиционного халата и таббата на нем была общепринятая короткая поддевка, бриджи и высокие ботинки. Они сразу же вышли из «Диндар-Хауза». Герсен выждал секунду-две и тоже последовал за ними на Площадь Скенсела, но они уже прошли в одну из густо обсаженных деревьями аллей и скрылись из вида.

Герсен вернулся в «Центральную Сень» по той же самой дороге, по которой шел в «Сень Скенсела». Перейдя Центральную Площадь и заглянув в вестибюль «Туриста», Дасуэлла Типпина за стойкой портье он не обнаружил.

Тогда он снова вышел на веранду. Было уже далеко за полдень, воздух стал теплым и плотным. Монотонное журчанье падающей воды действовало убаюкивающе, как снотворное. Не обращая внимания на праздно прогуливавшихся по площади туристов, Герсен расположился за одним из столиков, примыкавших непосредственно к площади. Неожиданно у него появилось очень много такого, над чем следовало бы самым серьезнейшим образом поразмыслить. Вынув письмо Аддельса, он заглянул в него и выписал следующие цифры:

Оттиль Пеншоу —————— 1250

«Ченсет-банк» ———————1000

Нихель Кахоуз ——————— 600

Остальные ———————— 1970

Несложный расчет показывал, что приобрети он все акции, принадлежащие «Ченсет-банку» и Нихелю Кахоузу, можно претендовать на участие в директорате «Котзиш», однако до контрольного пакета будет еще довольно далеко.

Чистосердечное признание Аддельса в трусости несколько развеселило его. Невольно улыбнувшись, он поднял взор и снова встретился глазами с девушкой-метленкой, которая как раз в это мгновенье случайно проходила мимо веранды «Туриста». На сей раз Герсен не мог не обратить внимания на то, какой чистотой и здоровьем дышало все в этой девушке. И еще она показалась ему своенравной и высокомерной. Поджав губы, она метнула в сторону Герсена раздраженный взгляд и прошла дальше. Улыбка Герсена превратилась в жалкую гримасу. С тоской во взоре провел он девушку. Какая она все-таки прекрасная и завораживающая, отметил про себя Герсен, хотя и несколько вспыльчивая. То ли из любопытства, то ли повинуясь мимолетной прихоти, девушка бросила взгляд через плечо. Заметив, с каким неослабным вниманием смотрит ей вслед Герсен, она презрительно вскинула голову и решительно перешла на другую сторону площади. Тем самым явно показав, что мой статус не вызывает у нее ни малейших сомнений, с горечью подумалось Герсену.

Проследив взглядом, куда направляется девушка, он увидел фасад «Ченсет-банка», здание которого было одним из самых великолепных среди окружавших Центральную Площадь. Девушка прошла внутрь и скрылась из вида, но все помыслы Герсена теперь были уже о совсем ином. «Ченсет-банку» принадлежали тысяча акций «Котзиш Мючюэл». Теперь, когда его помощником, неизвестно, правда, хорошим или плохим, был Дасуэлл Типпин, решающим фактором становилось время. Герсен решительно поднялся из-за стола и быстро зашагал через площадь.

Перед самым входом в «Ченсет-банк» был разбит миниатюрный скверик с четырьмя высокими деревьями, похожими на кипарисы, тщательно подстриженными кронами в виде слезы, и окруженными невысокой живой изгородью из цветущих кустов шиповника. Пройдя под высокой аркой, Герсен очутился в просторном прохладном помещении с синим изразцовым полом. Справа рабочую зону отделяла резная гипсовая балюстрада. Слева спиральные колонны поддерживали огромный демонстрационный экран, состоящий из множества хрустальных линз. В дальнем конце помещения виднелась зона отдыха, где в удобных креслах восседали человек шесть — семь метленцев различного возраста, включая и хорошо запомнившуюся Герсену девушку, которая сейчас сидела рядом с пожилым мужчиной. При виде Герсена она от удивления разинула рот, затем быстро отвернулась и заговорила очень серьезно о чем-то, обращаясь к своему соседу.

Герсен грустно улыбнулся и прошел к стойке. Прошла минута, затем еще одна. Герсена охватило беспокойство.

— Это, как я полагаю, «Ченсет-банк»? — спросил он у клерка.

— Да, — равнодушным тоном отозвался клерк.

— Мне нужно встретиться с управляющим.

— Позвольте спросить — по какому вопросу?

— Мне нужно обсудить с ним некоторые финансовые вопросы.

— Сфера нашей деятельности ограничена чисто коммерческими операциями. Поскольку мы не связаны ни с какими иными банками, мы не обналичиваем чеки и не оформляем кредиты.

— Мое дело куда важнее перечисленных вами операций. Пригласите, пожалуйста, управляющего.

— Это вон тот знатный господин, Благородный[1] Адарио Ченсет. В данное время, советую вам обратить на это особое внимание, он чрезвычайно занят.

— В самом деле? Беседой с очаровательной юной леди?

— Это его дочь, Благородная Жердин Ченсет. Можете обратиться к нему по интересующему вас вопросу, как только он освободится.

— Мой вопрос куда важнее праздной болтовни с девчонкой, — решительно заявил Герсен и направился в зону отдыха. Навстречу ему поднялись двое высоких мужчин с одинаково ощетинившимися от возмущения усами. Они взяли Герсена под руки и быстро поволокли к выходу.

— Эй! Эй! — возмутился Герсен. — Что это вы затеяли?

— Убирайтесь-ка вон отсюда и чтоб вашего духу здесь больше не было, — произнес один из мужчин.

— И больше никогда не приставайте к метленским леди. Это может очень плохо для вас кончиться! — сказал другой.

— Я ни к кому не приставал! — воспротестовал Герсен. — Вы совершаете ошибку!

Он напрягся и попытался было вывернуться, однако его еще схватили за штаны сзади, проволокли лицом вниз к самому выходу и, швырнули прямо на колючие ветки шиповника.

Герсен поднялся, смахнул с одежды листья и колючки и снова прошел внутрь банка.

Двое джентльменов, удивившись его настойчивости, вновь вышли ему навстречу.

— Отойдите, пожалуйста, назад, — грозно предупредил их Герсен. — У меня дело не к вам, а к Благородному Адарио Ченсету.

Он решительно прошел мимо обоих мужчин и приблизился к Ченсету, который по сему случаю даже отвернулся от Благородной Жердин.

— Что все это значит?

Герсен протянул Ченсету свою визитную карточку.

— Прошу, если не возражаете, обсудить со мною некоторые деловые вопросы.

— «Достопочтенный Кирт Герсен», — прочел на визитке Ченсет. — «Председатель «Куни-Банка», Форт-Эйлианн, Элойз». — С сомнением покачал головой. — И какое у вас может быть ко мне дело?

— Его обязательно нужно обсуждать прямо здесь? У меня в «Куни-банке» все обстоит совершенно иначе. Если бы вы пришли ко мне обсудить интересующие вас вопросы, вас никто не вышвырнул бы в кусты живой изгороди.

— Произошла, очевидно, ошибка, — холодно произнес Ченсет. — Будьте добры хотя бы намекнуть на характер интересующих вас вопросов, чтобы я мог по крайней мере ответить вам, являюсь ли я тем лицом, с которым вы можете вести переговоры.

— Как вам угодно. По правде говоря, я здесь для того, чтобы посоветоваться с вами. Интересы моего банка тесно связаны с горнодобывающей промышленностью, и мы рассчитываем учредить его отделения как здесь, так и в Твонише. Нас интересуют как сами стодвадцатники, так и положение, сложившееся на рынке их.

— Давайте обсудим этот вопрос конфиденциально. — Ченсет провел его к себе в кабинет и предложил сесть, сам же при этом так и остался стоять.

Не обращая внимания на подчеркнутую суровость хозяина кабинета, Герсен расположился в кресле поудобнее и произнес как можно более небрежным тоном:

— Метленцам, по-видимому, свойственна поистине уникальная манера обращения с деловыми партнерами.

— Моя дочь, — сдержанно произнес Ченсет, — сообщила мне, что вы бесстыдно разглядывали ее, «плотоядно ухмыляясь при этом», так она выразилась, причем не один, а несколько раз, следуя за ней по пятам сначала в «Сень Скенсела», а затем до самых ступенек перед входом в этот банк. Поэтому я и распорядился, чтобы вас выдворили отсюда.

— Если бы не ваша дочь, а какая-нибудь иная женщина выступила бы с подобными жалобами, — заметил Герсен, — я посчитал бы ее тщеславной и легкомысленной.

Ченсет, которого совершенно не интересовало мнение Герсена о его дочери, уныло кивнул головой.

— Дарсай — дикая, нецивилизованная планета, да будет вам известно, а сами дарсайцы — неописуемо вульгарный народ, они грубы и несдержанны. Сержеуз может показаться вам местом, где царят спокойствие и порядок. Так оно и есть на самом деле, но только потому, что метленцы не потерпят ничего иного. Мы здесь с особой настороженностью относимся к любым непотребствам, и ваше поведение, каковой бы ни была его природа, было сочтено предосудительным. Оставим этот инцидент в покое. Объясните, пожалуйста, те причины, которые побудили вас посоветоваться со мной.

— Пожалуйста. Существующие способы добычи и сбыта стодвадцатников недостаточно эффективны. Я считаю, что эти процессы могут производиться более рационально, например, если организовать централизованное агентство. Это будет выгодно для всех сторон, принимающих участие в выше обозначенных процессах.

— Ваша оценка сложившегося положения вполне справедлива, — согласился с Герсеном Ченсет. — Добыча стодвадцатников производится крайне неорганизованно, никак не регламентирована их продажа. Но ведь добывают руду дарсайцы, а они совершенно не расположены к дисциплинированному поведению.

— Тем не менее, — сказал Герсен, — они оценят преимущества единого стабильного агентства. Возможно, даже их деятельность начнет реорганизовываться на кооперативных началах.

Ченсет в ответ только очень невесело хохотнул.

— Если вы хотите, чтобы вас растерзали, попробуйте обсудить этот вопрос с дарсайскими рудокопами. «Котзиш Мючюэл» как раз и была подобным синдикатом. Рудокопы-дарсайцы получили сертификаты акций за свою руду, склад был ограблен, а акции теперь ничего не стоят.

— Я что-то слышал об этом, — сказал Герсен. — Если бы «Котзиш» возродилась и каким-то образом смогла бы поднять курс хотя бы уже выпущенных акций...

— Очень дорогостоящая затея.

— И все же я рискнул бы приобрести какое-то количество акций «Котзиш». Это, по крайней мере, обеспечило бы мне доступ к общине дарсайцев.

Ченсет задумчиво кивнул, затем прошел к письменному столу и сел за него.

— Что ж, это возможно. Мне принадлежит небольшое количество акций — точнее, ровно тысяча, — которые я могу продать за какую-то долю от их номинальной стоимости.

Герсен равнодушно пожал плечами.

— Мне нужно всего лишь несколько сот акций, да и этого, возможно, будет слишком много. Какова нынешняя котировка этих акций на бирже?

— Понятия не имею. Однако не сомневаюсь, очень низкая.

— Безусловно. Что ж, я возьму имеющиеся у вас акции за чисто символическую цену. Пятидесяти севов должно быть вполне достаточно.

Ченсет поднял брови.

— Вы это серьезно? За тысячу акций, номинал каждой из которых эквивалентен десяти унциям стодвадцатников?

— Десяти унциям не существующих стодвадцатников. Каждая из этих акций ничего не стоит.

— Возможно — но только до тех пор, пока кто-нибудь не возьмет на себя обязательство возместить ущерб, нанесенный акциедержателем. Вот вы, например.

— Вы должны оценить такую возможность применительно к самому себе.

— И все же — пятьдесят севов очень уж ничтожная сумма.

Герсен печально вздохнул.

— Я уплачу ровно сто севов и ни сантимом более.

Ченсет прошел к одному из стенных шкафов, извлек из него папку и выложил ее перед Герсеном.

— Вот ваши акции. Все они — на предъявителя. Никакого документального оформления передачи их не требуется.

Герсен уплатил Ченсету сто севов.

— Деньги, выброшенные, разумеется, на ветер.

— Не спорю.

— Как вам достались эти акции?

Ченсет ухмыльнулся.

— Они все равно мне ничего не стоили. Я обменял их на нечто в равной степени ничего не стоящее — на акции благополучно скончавшейся горнодобывающей корпорации.

— Каковой была, разумеется, «Дидроксус»?

— Откуда вам это известно?

— Она числится в качестве дочернего предприятия компании «Котзиш», хотя за нею не зарегистрировано никаких имущественных или иных прав.

— Верно. Единственное, чем она располагает — это правами на разработку месторождений на Шанитре, спутнике Метлена.

— Но ведь это, как я полагаю, весьма важная концессия.

Ченсет удостоил Герсена типичной для него холодной улыбки.

— Шанитра сотни раз обследована вдоль и поперек — она из себя представляет не более, чем огромную глыбу пемзы. Вот я и променял шило на мыло.

— Но этот обмен принес вам сто севов. В мудрости вам не откажешь.

Ченсет снова, в какой уже раз, холодно улыбнулся.

— Хочу вам на прощанье дать один бесплатный совет, который многого стоит. Если у вас на уме открыть здесь отделение своего банка — или где-нибудь еще на Дарсае — выбросите эту мысль из головы. Вам здесь абсолютно нечего делать. Торговля стодвадцатниками практически вся в руках метленцев, вам сюда не втиснуться, а сами дарсайцы редко прибегают к услугам банков.

— Я хорошо запомню ваш совет, — сказал Герсен, поднимаясь. — Передайте мое глубочайшее уважение вашей дочери — мне очень жаль, что по моей вине ей пришлось так переволноваться. При первой же возможности я постараюсь лично принести ей свои извинения.

— Пожалуйста, не утруждайте себя. Она уже забыла об этом инциденте. К тому же, мы в самом скором времени возвращаемся на Метлен. — Ченсет чуть пригнул голову. — Желаю вам всего наилучшего, сэр.

Герсен вышел из кабинета. Благородная Жердин все еще сидела в вестибюле, беседуя с кем-то из своих знакомых. Герсен учтиво ей поклонился, однако она сделала вид, что не заметила его.

На площади, неподалеку от «Ченсет-банка» Герсен нашел уютное кафе в тени развесистых деревьев, где ему тут же подали чай. Мысли о дальнейших действиях не выходили у него из головы. Будущее виделось ему в виде замысловатого лабиринта, в самом центре которого затаилась крайне зловещая фигура. Ленс Ларк определенно прятался где-то неподалеку. Им может быть даже вон тот нескладный мужчина за столиком напротив, который, громко чавкая, никак не расправится с заварным пирожным. Как распознать его? Этого Герсен не знал. Подобно всем Лордам Тьмы Ленс Ларк умел тщательно маскироваться. Через лабиринт к нему вела единственная нить из нескольких прядей: «Котзиш Мючюэл», Оттиль Пеншоу, «Дидроксус», права на геологоразведку и добычу ископаемых на Шанитре (почему Пеншоу побеспокоился совершить такой обмен?) и теперь, не исключено, Дасуэлл Типпин (почему Типпин, несмотря на все предостережения Герсена, сразу же направился прямиком в контору Оттиля Пеншоу? Кем был этот вроде бы дарсаец, с которым Типпин там повстречался?)

Следующим узелком вдоль пряди под условным названием «Котзиш», похоже, был Нихель Кахоуз из «Сени Инкина», которому принадлежат 600 акций «Котзиш». Каким образом Кахоузу удалось получить такую огромную долю, эквивалентную трем тоннам черного песка? Независимо от того, как он этого добился, было бы благоразумно добраться до него раньше Дасуэлла Типпина или кого-нибудь еще... При мысли о Типпине Герсен непроизвольно заерзал на стуле. Привлечение Типпина, возможно, явилось серьезной ошибкой. Поначалу он показался Герсену весьма полезным посредником для приобретения небольших пакетов акций, но теперь Типпин мог затеять свою собственную игру, пытаясь отыскать держателей покрупнее.

И кто же все-таки Кахоуз и где расположена «Сень Инкина»?

Внимание Герсена привлекла вывеска одного из магазинов поблизости:

ТОВАРЫ ДЛЯ ПУСТЫНИ

Туристское снаряжение.

Путевая информация.

Подготовка и проведение экспедиций и экскурсий.

Возможность насладиться зрелищем

настоящего хадавла в безопасности и комфорте.

Герсен прошел к магазину и заглянул в центральную витрину. На ней были выставлены предметы, предназначенные для того, чтобы облегчить и ускорить путешествие через пустыню: макеты пескоходов и скиммеров, различные дарсайские одежды, термоизолированная обувь и нижнее белье, компактные воздухоохладители и другие товары аналогичного назначения. Стеллаж с книгами, картами и брошюрами между двумя стендами. На одном из них был вывешен плакат, озаглавленный надписью крупными буквами «Памятка для туристов» с соответствующим текстом под надписью. На втором — следующее объявление, отпечатанное яркими, бросающимися в глаза зелеными и желтыми буквами:

БОЛЬШОЙ ХАДАВЛ!

Динклтаун,

День Дэффла,

Десятый день Мирмона.

Одно из крупнейших состязаний года!

Событие, которое никак нельзя упустить!

Приглашаем в путешествие с полным комфортом

В сопровождении нашего опытного гида!

Не упустите возможность полюбоваться этим

Типично дарсайским зрелищем!

Герсен вошел в магазин и приобрел книгу под названием «Кланы Дарсая», сложенную вчетверо географическую карту и брошюру «Путеводитель по Сеням».

Со своими покупками он вернулся за столик под деревом и разложил карту: полосу длиной почти в метр и шириной в треть метра. Преобладающим цветом на карте был светло-желтый с вкраплениями других цветов и оттенков. Ограниченные пространства снизу и сверху имели зеленую окраску с надписью «Болото». Никаких иных подробностей на карте приведено не было. Четыре главные города — Сержеуз, Уобберс, Динклтаун и Белфезер — были обозначены черными звездочками, поселения помельче — большими черными точками, изолированные сени — маленькими точками. Места, представляющие исторический интерес, места проведения зрелищ для туристов и тому подобные — «Мост Душителя», «Турмалиновые Башни», «Ферма Скорпионов», «Равнина Бэгшилли», «Скатч» — обозначались крестиками или были обведены пунктиром. Участки, закрашенные в тот или иной оттенок — некоторые довольно значительные по площади, некоторые совсем маленькие, — обозначали владения того или иного клана. Герсен разыскал «Округ Бугольд» и «Сень Бугольд» в двух тысячах миль к северо-востоку от Сержеуза... Оторвавшись от карты, Герсен увидел спешащего через площадь Типпина. На лице его было выражение настороженной сосредоточенности. Глазами он так и стрелял по сторонам, но Герсена, затаившегося среди листвы, он не заметил. С едва заметной улыбкой на устах он провел его взглядом, когда Типпин вошел внутрь «Ченсет-банка». Беседа между Типпином и Адарио Ченсетом не принесет удовлетворения ни одному из них. Продолжая глядеть краем глаза на двери банка, Герсен сложил карту и заглянул в «Кланы Дарсая». В первой главе рассказывалась краткая история освоения планеты Дарсай: возведение сеней, образование кланов. Во второй, третьей и четвертой главах были приведены сведения о наиболее характерных чертах каждого из кланов, о взаимоотношениях между отдельными его представителями, кастовых различиях, обычаях, связанных с деторождением, о формах проведения досуга. В пятой главе самым подробнейшим образом анализировалась игра «хадавл», причем автор то и дело старался подчеркнуть, что игры, возникающие в любом из человеческих сообществ, можно рассматривать в качестве микрокосма данного сообщества... В это время из банка вышел Дасуэлл Типпин, теперь, он, казалось, уже никуда особенно не торопился. Нервно озираясь по сторонам, он лениво прошел и то же кафе, где сидел Герсен, и расположился к нему спиной всего лишь в каком-то десятке метров.

Подошел официант, Типпин отрывисто бросил ему несколько слов, и ему тут же подали небольшой бокал с газированным пуншем, который он выпил так, как будто это было лекарство. Трясущимися пальцами он забрался во внутренний карман пиджака и извлек пачку бумаг. Герсену они показались очень похожими на сертификаты, которые он приобрел у Ченсета. Все так же трясущимися пальцами он пересчитал количество сертификатов в пачке.

Герсен поднялся, подошел к Типпину сзади, вытянул руку над его плечом и вынул сертификаты из неожиданно онемевшей руки Типпина.

— Прекрасная работа, — произнес Герсен. — Я забираю все эти акции и расплачиваюсь с вами вечером. Продолжайте в том же духе.

С этими словами он вернулся на прежнее место. Типпин протестующе прохрипел что-то, уже почти что встал со своего места, затем медленно опустился.

Герсен пересчитал сертификаты: шесть по двадцать акций, пять по десять и восемь одинаров. Итого — 178.

Типпин безмолвно следил за ним, затем медленно повернулся и сгорбился над столиком. Выгнувшаяся дугой спина красноречивее всяких слов говорила, насколько он возмущен и разгневан случившимся.

Герсен тут же прикинул в уме: 1112 плюс 178 составляет 1290. Отныне он располагает достаточным количеством акций, чтобы претендовать на пост директора и, возможно, даже на пост генерального директора, если Оттиль Пеншоу продолжает владеть лишь 1250 акциями. Не очень-то реальная надежда... У стола Типпина, появившись как бы из ниоткуда, стоял высокий дарсаец, которого Герсен заприметил в «Диндар-Хаузе». Он опустился на стул рядом с Типпином, встретившим его одной короткой фразой. Дарсаец в ответ выругался сквозь зубы и бросил презрительный взгляд в сторону банка. Затем отрывисто о чем-то спросил у Типпина, но тот только беспомощно мотнул головой и стал что-то объяснять в попытке умиротворить дарсайца, что побудило его, несмотря на увещевания со стороны Типпина, сорваться с места и быстрым шагом направиться на противоположную сторону площади. Типпин провел его взглядом, затем скосил глаза в сторону Герсена — тот встретил его равнодушным взором. Тогда Типпин вприпрыжку пересек отделявшие их десять метров и подсел к столику Герсена.

— Эти акции предназначались не для вас, — спокойно, чисто по-деловому произнес он.

— А для кого же еще?

— Это не имеет значения. Вы должны вернуть их.

— Совершенно исключено. Я расплачусь за них по той цене, которую вы за них дали, раз вы так настаиваете.

— Мне нужны акции. Мне их дали для последующей передачи тому дарсайскому джентльмену, который только что ушел.

— Кто он? Откуда у него неожиданный интерес к акциям «Котзиш»?

— Его зовут Бэл Рук. Не знаю, для чего ему акции, как не знаю и того, для чего они вам.

— Ему захотелось получить эти акции только потому, что вы рассказали ему о том, что они понадобились мне — и сделали вы это вопреки полученным от меня инструкциям.

Губы Типпина изогнулись в болезненной гримасе.

— Все равно эти акции — мои, и я настаиваю на том, чтобы вы их вернули.

— Вы приобрели их для меня — и я их у себя оставлю. Вы хотите за них деньги? — Герсен отсчитал сто восемьдесят севов. — Пожалуйста.

Типпин нерешительно подобрал деньги.

— Не знаю, как выпутаться из того затруднительного положения, в которое я попал.

— Не нужно было заходить в «Диндар-Хауз». Вы сами создали себе трудности.

— Когда-то я был одним из помощников Пеншоу, — пожаловался Типпин. — Вот в чем все дело. Я не мог поступить иначе.

— Бэл Рук тоже работает на Пеншоу?

— Похоже.

— Сколько еще акций вы в состоянии выявить?

— Нисколько! С меня довольно! — Типпин рывком поднялся. Как вспугнутая птица, он смотрел через просветы в листве на то, как группа молодых метленцев устраивается за одним из ближайших столиков, затем снова повернулся к Герсену. — Вам известно точное значение дарсайского слова «рейчпол»?

— Мне доводилось слышать это слово.

— Оно означает «корноухий» — и это то же самое, что «изгой». Бэл Рук — рейчпол. Совести у него ни на сантим. Это убийца-профессионал. Если вам дорога жизнь — уезжайте из Сержеуза.

Типпин вышел из кафе. Герсен возобновил чтение. Через несколько минут один из метленцев, расположившихся за соседним столиком, рывком поднялся с места и подошел к Герсену.

— Сэр! Разрешите вас отвлечь на минуту-другую!

— Пожалуйста. Что вам угодно?

— Меня смущает ваше поведение. Объяснитесь.

— Мне нечего объяснять. Мое поведение — вот оно. Сижу в кафе, пью чай и читаю книгу, которую приобрел вон в том магазине. В ней описываются обычаи дарсайцев.

— Это совсем не то, что имелось в виду.

— Пожалуйста, объясните.

— Речь идет о вашем повышенном интересе к акциям «Котзиш».

— Основополагающий принцип таков: покупай подешевле, продавай подороже. Почему бы не обратиться за справками к Благородному Адарио Ченсету? Он искусен в подобных делах и может гораздо полнее просветить вас на сей счет, чем я.

Молодой человек сделал вид, будто не слышит.

— Меня беспокоит ваше более чем странное поведение и те подозрения, которые вы возбуждаете. Герсен, улыбаясь, покачал головой.

— Мне не с руки вдаваться в подобные туманные материи. Мы потратим много часов только на то, чтобы сформулировать термины, которыми мы пользуемся, но лично у меня нет такого количества свободного времени.

Голос молодого метленца слегка повысился.

— Ваши действия спровоцировали довольно странную цепь событий. Мне бы хотелось узнать ваши дальнейшие намерения.

— По сути — я и сам этого не знаю. А теперь, пожалуйста, прошу извинить меня. — С этими словами Герсен снова уткнулся в книгу. Метленец сделал полшага вперед. Герсен тяжело вздохнул и начал собирать книги.

Рядом со столом Герсена появился еще кто-то.

— Альдо, дело это вовсе не стоит такого внимания с твоей стороны. Возвращайся к нам, мы хотим обсудить вопросы, связанные с экскурсией.

Скосив глаза, Герсен увидел тонкую темно-зеленую материю, плотно облегающую нижнюю часть женского туловища. Подняв взор, он обнаружил все, что было выше, в том числе и лицо Жердин Ченсет.

Альдо, все еще продолжавший пристально глядеть на Герсена, ответил задиристым тоном.

— Этот человек упорно отказывается давать прямые ответы! Такое поведение я нахожу едва ли цивилизованным.

— Ну и что из того? Надо все принимать таким, какое оно есть. Неужели ты надеешься изменить его природу?

— Даже обезьян можно научить хорошим манерам. Не мешало бы, пожалуй, перекинуться парой слов с полицейскими. Несколько добрых ударов дубинкой могут сотворить чудо с характером этого субъекта.

— Или могут обозлить его еще больше. Оставь его таким, как есть, в его берлоге. Почему это так тебя беспокоит?

— Все далеко не так просто. Его махинации уже являются источником неприятностей для твоего отца.

— В таком случае позволь мне переговорить с ним. Со мной, возможно, он будет себя вести более любезно.

— Не думаю. И вообще, это чисто мужское дело.

Жердин уже едва сдерживала себя.

— Альдо, стань в сторону, или, что еще лучше, вернись к нашему столику.

— Я подожду тебя здесь.

Герсен следил за разговором между ними. Как только Жердин опустилась на стул, на котором раньше сидел Типпин, он учтиво поднялся, затем снова сел.

— Очень рад такому неожиданному подарку с вашей стороны. Не угодно ли чаю? Меня, между прочим, зовут Кирт Герсен.

— Благодарю вас, не надо чаю. С какой целью вы находитесь в Сержеузе?

— Я мог бы дать вам дюжину ответов на этот вопрос. Я очень много путешествую. Мне нравится заглядывать в самые странные уголки галактики, мне интересны такие своеобразные люди, как дарсайцы или метленцы.

Благородная Жердин чуть поджала губы. Непонятно было — то ли она раздражена, то ли такое заявление Герсена лишь позабавило ее.

— Вы и со мной столь же уклончивы, — произнесла она.

— Вовсе нет. Я мог бы об очень многом рассказать. Отошлите прочь этого малого, и мы проведем остаток дня вместе и еще, может быть, и вечер.

Альдо весь напрягся и сделал шаг назад.

— Никогда еще не слышал столь поразительной чепухи! Жердин, давайте уйдем отсюда. У меня нет сил больше терпеть наглость этого человека.

Жердин строго поглядела на него, и Альдо неожиданно замолчал. Когда, же она заговорила с Герсеном, голос ее стал нежным и ровным.

— Вы представились банкиром.

— Что полностью соответствует действительности.

— Вы совсем не похожи ни на одного из банкиров, которых я знаю.

— У вас отличная интуиция. Обычный банкир уверен и безжалостен только тогда, когда шансы на его стороне. А каково, признайтесь честно, ваше мнение обо мне?

— Единственное, что я могу сказать о вас, это то, что вы обманули моего отца.

Герсен поднял брови.

— Странно! А вот ваш отец был абсолютно уверен в том, что очень удачно воспользовался в своих целях моею наивностью.

— Такие слова граничат с клеветой! — вскричал Альдо. — Вы еще пожалеете о них!

— Почему бы не попросить этого джентльмена оставить нас? — произнес Герсен, обращаясь к Жердин.

Жердин поглядела задумчиво на Альдо, затем снова повернулась к Герсену.

— Если вы не соизволите говорить честно и откровенно, то наш разговор тотчас же закончится. Герсен сокрушенно развел руками.

— Возможно, я и был уклончив, но я в ужасе перед Альдо. Его угрозы и восклицания принуждают меня к этому.

— Альдо, пожалуйста, вернись к нашему столику. В самом деле, очень трудно думать, когда ты маячишь у меня над плечом.

— Как хочешь. — Альдо неторопливо побрел прочь, Герсен тут же подозвал официанта. — Принесите нам еще чаю или, так даже лучше, бутылёк «Спондент-Флакса» и два бокала.

Жердин заметно отодвинулась, как бы давая понять, что она совершенно не разделяет желание Герсена создать за столом атмосферу празднества.

— Мне безразлично, что вы заказываете. Мне уже давно пора вернуться к друзьям.

— В таком случае зачем было вообще сюда подходить? Ведь я все равно вызываю у вас только отвращение.

Это замечание неожиданно развеселило Жердин. Она рассмеялась и от этого стала еще обаятельнее. Герсен почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Полюбить Жердин Ченсет и добиться у нее взаимности — что могло быть пленительнее этого?

Жердин, по-видимому, почувствовав неожиданную перемену в настроении Герсена, заговорила как можно более спокойно:

— Я сейчас поясню, с какой целью я это сделала — она очень проста. В скандале с компанией «Котзиш» замешан печально известный Ленс Ларк. Когда мы слышим слово «Котзиш», мы тотчас же настораживаемся.

— Понятно.

— Так почему все-таки вы скупаете акции «Котзиш»?

— Это определенный тактический маневр, в котором абсолютно нет ничего постыдного. Если я объясню причину, по которой я это делаю, вам, то вы расскажете об этом отцу, он поделится еще с десятком коллег, и я окажусь в затруднительном положении.

Жердин взглянула на противоположную сторону площади, затем произнесла:

— И вы не связаны с Ленсом Ларком?

— Никак. Но даже если бы и был связан, я вряд ли об этом распространялся бы.

Жердин как-то неопределенно пожала плечами.

— У меня такое впечатление, что вы очень серьезно его опасаетесь.

— Как и вы тоже.

— На то существуют очень веские причины. Он у нас здесь как кость в горле. Честно говоря, у нас уже был хотя и небольшой, но крайне неприятный инцидент, в котором оказался замешан Ленс Ларк. Он, разумеется, дарсаец до мозга костей и рейчпол в придачу. Вам знакомо это слово?

— Оно означает «изгой».

— Нечто в этом духе. Дарсайцы в торжественной обстановке отрезали у преступника одно ухо.

— Я отрезал другое, — скромно произнес Герсен.

Жердин неожиданно вздрогнула.

— Что вы сказали?

— За какое преступление Ленсу Ларку пришлось поплатиться ухом?

Жердин вздернула подбородок и сомкнула губы, всем своим видом показывая, что для воспитанной метленской девушки совершенное Ленсом Ларком преступление таково, что не передается словами и вообще невообразимо.

— Подробности мне не известны[2]. А вот вы так до сих пор мне ничего и не сказали.

Герсен поднял бокал и, прищурившись, стал пристально смотреть сквозь грани хрусталя.

— Действительно, с представителем «Ченсет-банка» я немногословен и уклончив. Кому-нибудь другому, кто мне понравится, кто заденет за струны моей души, пленит меня своим обаянием, я мог бы рассказать об очень и очень многом.

Жердин снова вздернула подбородок.

— Вы, безусловно, дерзки и не в меру развязны. — В голосе ее Герсен, однако, не отметил ни прежней безапелляционности, ни язвительных интонаций. Затем, подумав немного, девушка добавила. — Я, пожалуй, совершенно правильно поступила, пожаловавшись на вас сегодня несколькими часами ранее.

— Вы совершенно не правильно истолковали выражение на моем лице. Я оторвал взор от письма, содержание которого меня развеселило, и вдруг увидел вас, но у меня даже в мыслях не было «бесстыдно разглядывать», ни тем более «плотоядно ухмыляться». А затем я увидел вывеску «Ченсет-банка» и зашел туда, чтобы переговорить о покупке акций, но был сразу же оттуда выдворен.

Выражение оскорбленного достоинства теперь уже почти сошло с лица девушки.

— Ну, а что вы в таком случае скажете насчет «Диндар-Хауза»? Вы ведь именно из-за меня туда последовали?

— Да как же такое возможно? Я побывал там еще до того, как впервые вас увидел.

— Ну... Может быть. Но даже и сейчас во всех ваших высказываниях можно заметить чисто личные ощущения и оценки.

— Ничего не могу с собою поделать — мне действительно очень приятно глядеть на вас и беседовать с вами.

— Пожалуйста, больше не утруждайте себя комплиментами. — Жердин решительно поднялась. — Вы действительно очень странный человек. Никак не могу решить, как быть с вами.

Герсен тоже поднялся из-за стола.

— При более близком знакомстве вы, возможно, станете ко мне относиться не столь скептически.

— У нашего знакомства нет будущего. Если вы перейдете дорогу Ленсу Ларку, он велит вас убить.

— Он пока что еще не догадывается об мне. У меня еще есть время.

— Вряд ли. Я возвращаюсь на Метлен сразу же после динклтаунского хадавла. Удастся ли вам сохранить жизнь до этого времени?

— Очень надеюсь. Увижу ли я вас до вашего отъезда?

— Не знаю.

Жердин вернулась к друзьям, которые все это время скрытно за нею наблюдали и сразу же забросали вопросами. Жердин отвечала на них рассеянно. Вскоре вся группа удалилась в сторону гостиницы «Сферинда».

* * *

Кора опустилась совсем низко на бледно-голубом небосводе Дарсая, затрепетала на линии горизонта, покраснела и сплющилась, затем быстро исчезла, оставив лимонно-желтое послесвечение. Вытянувшиеся в несколько рядов на сотни миль к северу и югу перистые облака стали пунцовыми, затем пурпурными, затем исчезли. С наступлением темноты воздух в пустыне быстро охлаждался. Водяные завесы Сержеуза пошли на убыль, и вскоре лишь случайные капли падали с краев огромных зонтиков, зато без всяких помех между куполами стал гулять легкий вечерний бриз. Как только прекратился шум падающей с большой высоты воды, в странную тишину погрузился Сержеуз, а дарсайцы в белых одеяниях превратились в загадочные существа из легенды.

Одним из таких существ во всем белом стал и Герсен. В руке он нес матерчатую сумку, внутри которой содержались предметы, которые можно было бы посчитать орудиями его ремесла. Когда он переходил из «Центральной Сени» в «Сень Скесела», территория которой была куда более скудно освещена, ему подумалось, что окажись с ним сейчас Жердин Ченсет и узнай она, каково его снаряжение, она посчитала бы его даже более, чем странным.

Но все ж таки лучше то, что сейчас Жердин не здесь, отметил про себя Герсен, что сейчас она, скорее всего, в полной безопасности, в изысканной обстановке гостиницы «Сферинда». Но еще лучше было бы, если б ему удалось навсегда позабыть о ней. Сколь бы ни был высок полет его фантазии, никогда она не смогла бы стать частью его жизни, наполненной риском, грустный конец которой она сама же и предсказала. Мысль об этом повергла его в глубокую печаль, но одновременно с этим и настроила его на то, чтобы проявить высочайший уровень профессионального мастерства. К «Диндар-Хаузу» он подошел предельно собранный, как вышедший на охоту хищник, мобилизовав все свои способности и бдительно следя за всем, что его окружает.

В тени киоска, где днем продавалась всякая всячина, он приостановился. Хозяйка киоска ушла домой, оставив весь свой товар и блюдце для монет к услугам каждого, кому могло что-нибудь понадобиться из того, что продавалось в киоске.

Прошло пять минут. Ни в одном из окон «Диндар-Хауза» не горел свет, включены были только три фонаря на шпилях, венчавших три самых высоких купола. В ночной тишине даже очень отдаленные звуки прослушивались четко, как негромкие голоса в телефонной трубке. Откуда-то издалека донесся пронзительный крик и тут же стих, затем где-то поближе зазвучала монотонная дарсайская музыка: завывание труб под лишенный всякого ритма рокот ударных инструментов и струнных аккордов. Эти звуки только сильнее подчеркивали тишину, стоявшую вблизи «Диндар-Хауза».

Герсен вышел из тени киоска, как струйка дыма, легко и бесшумно поднялся ко входу и прошел в вестибюль. Здесь он остановился, прислушался, но сюда не доносились даже звуки снаружи. Мертвая тишина.

Включив карманный фонарь, провел лучом света на вестибюлю и увидел, как и раньше, старомодные массивные бетонные арки, почерневшие от времени лакированные деревянные панели. Герсен уменьшил яркость до едва различимого мерцания и, крадучись, направился к заветной зеленой двери в контору Оттиля Пеншоу.

Водя по дверному проему тонким лучиком света, он тщательно осмотрел дверной косяк, саму дверь, врезной замок и ручку двери, однако следов датчиков тревожной сигнализации или искусно спрятанных микрофонов прослушивающего устройства не обнаружил. Попробовал открыть дверь.

В отличие от большинства дарсайских дверей эта была надежно заперта с помощью замка, устройство которого не допускало каких-либо манипуляций с ним. Знаменательно, отметил про себя Герсен. Замки были изобретены только тогда, когда появились ценности, требующие надежной охраны.

Вернувшись на крыльцо перед входом, Герсен еще раз оценил обстановку. На противоположной стороне площади сквозь густую листву пробивался свет зеленых и белых ламп, освещавших открытые веранды двух пивных. На площади и в выходящих на нее аллеях и переулках — ни души. Высоко подпрыгнув, Герсен взобрался на наклонную поверхность одного из контрфорсов, поднялся по ней на купол и по куполу спустился на опоясывающий часть здания уступ, тянувшийся вдоль линии окон. Оценив пройденное по коридору расстояние, Герсен определил, какое из окон относится к конторе Пеншоу, и приблизился к нему, осторожно двигаясь по уступу. В отличие от других окон в этом же ряду доступ к оконному проему перегораживала массивная решетка из прочного жаростойкого сплава, а само окно было застеклено толстым стеклом.

Пробраться внутрь конторы Пеншоу оказалось задачей не из легких.

В комнате за окном было совершенно темно. Герсен попытался было различить что-нибудь внутри, подсветив фонариком, но свет его только отражался толстым стеклом.

Он отступил на несколько шагов к соседнему окну. Это оказалось открытым на ночь — хозяина помещения, по-видимому, нисколько не смущала возможность проникновения. Герсен направил луч фонаря внутрь — здесь, похоже, располагался рабочий кабинет какого-нибудь торгового посредника. Когда-то эта комната и контора Пеншоу составляли единый офис. Дверь, соединявшую оба помещения между собой, перегораживал стенд с книгами, брошюрами и образцами горных пород.

Герсен забрался в комнату, отодвинул в сторону стенд и внимательно осмотрел дверь. Она висела на петлях и открывалась к Герсену. Он повернул дверную ручку и потянул дверь на себя, но она не поддавалась, запертая, как показалось Герсену, накладным замком со стороны конторы Пеншоу.

Герсен стал изучать устройство петель. Они оказались полуутопленными и взаимоблокированными, рассоединить их можно было, только взломав дверь.

Тогда он снова обратил внимание на саму дверь. Взломщиком-профессионалом он не был, однако не сомневался в том, что кое-какие задатки у него имеются и к этому ремеслу. Но для того, чтобы открыть эту конкретную дверь, существовал и куда более простой путь.

Дверь открывалась к нему, что означало, что она держится только до тех пор, пока держится крепление замка к двери. Герсен уперся коленом в стенку, схватился за дверную ручку, повернул ее, потянул на себя, одновременно напрягши мышцы ноги.

Раздался негромкий треск, и дверь открылась. В образовавшуюся щель шириной в несколько дюймов Герсен посветил фонариком, пытаясь обнаружить порванные провода тревожной сигнализации. Их нигде не было видно, однако это еще ничего не значило — Герсену была известна добрая дюжина практически необнаруженных способов обезопасить дверь. Сталкивался он еще и с помещениями, мгновенно наполнявшимися смертельно ядовитым газом при попытке проникновения в них неосмотрительного незваного гостя. Герсен потянул воздух носом, но ощутил только едкий запах человеческого пота, свидетельствовавший о том, что помещением пользуются очень долго. В любом случае, не похоже было на то, что Оттиль Пеншоу отравлял воздух в своей конторе в качестве регулярно проводимой меры предосторожности. Открыв дверь пошире, Герсен обвел помещение лучом фонарика и увидел только то, что и рассчитывал увидеть: зеленовато-коричневые стены, письменный стол, еще один стол, перпендикулярный к письменному, три стула, встроенный в стену шкаф и плохо сочетающийся со скромностью остальной обстановки дорогой коммуникатор.

Герсен работал умело и быстро. Прилепив небольшой кусочек звукочувствительной ленты в самый угол, образованный стеной и дверной накладкой, таким образом, что он был практически незаметен, Герсен затем с помощью аэрозольного баллончика произвел напыление тончайшего слоя токопроводящей дорожки, начиная от датчика и до самого окна примыкающего к конторе Пеншоу помещения, обогнув при этом дверной косяк и пройдясь струйкой по стенам. Вернувшись в кабинет Пеншоу, он как мог восстановил замок, вставив вырванные шурупы в прежние отверстия для них. При поверхностном осмотре вполне могло показаться, что замок прикреплен к двери достаточно надежно.

Только после этого Герсен решил заняться письменным столом. На самом его видном месте лежала папка с надписью «Самое важное. Совершенно секретно», разбухшая от множества содержащихся в ней бумаг. Герсену это показалось явно нарочитым приглашением открыть папку, а элементарная логика тут же обозначила это как некий обобщенный сигнал опасности. Благоразумие подсказывало, что нужно как можно быстрее уходить отсюда. Не задерживаясь ни на секунду для того, чтобы проанализировать этот интуитивно воспринятый сигнал опасности, Герсен скользнул в смежное помещение, прижал пальцем подпружиненную защелку замка, прикрыл дверь и убедился в том, что язычок замка вошел точно в предназначенное для него гнездо. Затем он передвинул на прежнее место стенд и подошел к двери, выходящей в коридор. Приложил ухо к панели — ни звука. Тогда он чуть приоткрыл оказавшуюся незапертой дверь и сразу же услышал шаги в дальнем конце коридора. Прикрыв дверь и заперев ее на засов изнутри, подбежал к окну. Притаившись в тени, выглянул наружу: внизу виднелся кто-то в темной накидке и фетровой шляпе с широкими мягкими опущенными полями. Судя по осанке и габаритам, это был Оттиль Пеншоу.

Герсен чуть отпрянул назад, чтобы не попасть в поле зрения Пеншоу, если бы тот одел очки ночного видения. Приложив детектор к токопроводящей дорожке, которую он напылил на стенку, он добавил громкости. Поначалу он ничего не услышал. Затем — звуки, которыми сопровождается открывание замков, скрип двери. Снова тишина — как будто кто-то осматривал комнату с порога. Затем — шаги и наконец, тихий голос. Вошедший в контору, по-видимому, говорил в микрофон переговорного устройства.

— Здесь никого нет.

Столь же тихо прозвучал ответ Пеншоу:

— И никаких следов беспорядка?

— Что-то не видно.

— Наверное, ложная тревога. Сейчас я сам туда подойду.

Продолжая наблюдать из окна, Герсен увидел, что Пеншоу направился к главному входу.

Сам он немедленно вылез через окно на карниз и снова приложил детектор к токопроводящей дорожке. Вскоре послышался голос Пеншоу:

— Что вызвало срабатывание сигнализации?

— Падение луча света, кратковременное и очень малой интенсивности.

Молчание. Затем снова голос Пеншоу, нерешительный и задумчивый:

— Ничего как будто не потревожено... Странно. У меня все не выходит из головы этот тип. Хотя, пожалуй, я зачастую слишком уж мнителен. Скорее всего, он точно таков, каким себя изображает.

— Такой вывод не требует слишком особой проницательности.

— Возможно, возможно... И тем не менее, мы столкнулись с какой-то тайной, от которой Старый Коршун не будет в восторге. Но всему свое время, и поэтому я считаю, что сначала надо провернуть то, что в наибольшей мере ублажит Коршуна. Что означает, что первым на очереди — Кахоуз. А тип из «Туриста» пусть еще пока подождет своей очереди.

Раздалось недовольное ворчанье, затем:

— Кахоуз сейчас находится не в «Сени Инкина». Возможно, мне придется отлучиться на несколько дней, чтобы разыскать его.

— Действуйте как можно быстрее, но проверните это дело обязательно. Вам предоставляется полная свобода действий — я прямо сейчас отбываю в Твониш.

— Так быстро? Лучше бы остались здесь и собирали акции.

— Я поступаю так, как мне велено. Что ж, тревога действительно, пожалуй, ложная. Нет смысла оставаться здесь дольше... Минуточку! Дверь к Литто. Я уверен, что она была взломана. Отшелушилась краска...

Затем последовало неразборчивое бормотанье и звук торопливых шагов.

Герсен бегом проделал в обратном порядке весь путь вниз и обернулся только тогда, когда снова очутился в тени киоска неподалеку от входа в «Диндар-Хауз». В обоих окнах еще горел свет. На какое-то мгновенье чей-то темный силуэт закрыл окно в офисе Литто, затем исчез.

Больше здесь нечего было делать, и Герсен решил вернуться в гостиницу. Пересекая Центральную Площадь, он заметил небольшой оркестр на веранде перед входом в «Сферинду». Музыканты-дарсайцы играли для многочисленных метленцев, одетых в вечерние желтые и белые наряды. На мужчинах были широкие бледно-голубые пояса.

Герсен постоял немного, с некоторой тоской глядя на царящее среди метленцев непринужденное веселье, улыбнулся и поспешил ко входу в «Турист».

За конторкой портье стоял Дасуэлл Типпин. При виде Герсена лицо его приняло почему-то выражение удивления и даже странного интереса. Герсен подошел к стойке.

— Почему вы на меня так смотрите?

Типпин нервно засопел.

— Кто-то спрашивал вас по телефону, всего лишь минут пять тому назад. Я посчитал, что вы у себя, и именно это и сказал.

— Кто звонил?

— Он не назвался.

— Пеншоу? Нет? Рук? Понятно. А в общем-то все равно. Я сейчас отправляюсь к себе, так что вы ошиблись всего на пять минут — совсем не на много. Вы согласны?

— Естественно!

— Где можно найти Нихеля Кахоуза?

— В «Сени Инкина». Он из клана Фогла. Многие фоглы живут в «Сени Инкина».

— А если его не окажется в «Сени Инкина»?

Типпин всплеснул руками.

— Он может быть где угодно.

— Никому не проболтайтесь о моем интересе к Кахоузу.

— Ваш повышенный интерес к Кахоузу считается само собой разумеющимся, — проворчал Типпин. — Так что я бы не сказал ничего нового.

— И все же — постарайтесь держать язык за зубами.

— Так, так и только так! Я буду молчать, как будто у меня вырвали язык!

Герсен поднялся к себе в номер и тщательно его осмотрел. Затем, установив свои собственные датчики тревожной сигнализации на входной двери в окнах, принял ванну, свалился на ложе и заснул.

Глава 9

«Дарсайцы вступают в брак друг с другом только по расчету. Женщины принимают во внимание только стодвадцатники мужчины, мужчины оценивают кулинарные способности женщины и уют ее дамбла — вот как заключаются браки на Дарсае.

Супружеские взаимоотношения сугубо официальны и прохладны. Каждая сторона отдает себе отчет в том, что от нее ожидает противная сторона, или, если уж быть совсем откровенным, что она ожидает от противной стороны. Разочаровавшись в заключенном браке, женщина отплачивает прогорклым ахагари или пережаренным пуррианом; мужчина, в свою очередь, швырнет на стол меньшее количество стодвадцатников и отправится в пивную.

По утрам, за час до восхода Коры, женщина будит мужчину, и тот угрюмо облачается в дневные свои одежды и выходит взглянуть на небо. Произнеся исполненную показного оптимизма фразу, в вольном переводе звучащую, как «Все будет хорошо!», он отправляется просеивать песок. Женщина напутствует его сердитым шепотом «Ступай, ступай, дурень!»

Поздно вечером мужчина возвращается домой. Ступая в родную сень, он бросает прощальный взгляд на небо и снова не без лукавства говорит «Ази ачи!», что означает «Все так и получилось!» Женщина, наблюдая за ним из дамбла, просто тихонько посмеивается про себя».

Ричард Пелто. «Народы системы Коры».

Проснулся Герсен на заре. Лучи поднявшейся над пустыней Коры скользили почти параллельно поверхности, и всю Центральную Площадь пересекали длинные черные тени. Глядя из окна, Герсен почему-то вспомнил лучи Ригеля, тоже белые и ослепительно яркие. На Альфаноре они казались холодными, хрупкими, колючими, в них преобладали фиолетовые тона. Свет Коры, которая была к планете намного ближе, чем Ригель к Альфанору, пронизывал все насквозь и испепелял.

Герсен одел свободные серые брюки, бело-голубую полосатую тельняшку, туфли с плетеным верхом — такая одежда была общепринятой в жаркую пору по всей освоенной человеком части Вселенной. Прибегнув к коммуникатору, он позвонил в редакцию «Горного Журнала» и узнал, что она откроется не раньше, чем через час.

Спустившись в пустой вестибюль, Герсен сразу же вышел на веранду, где обнаружил всего лишь нескольких особо рьяных туристов. На завтрак он себе выбрал чай, фрукты, печенье и импортированный из неизвестно какого дальнего сектора галактики сыр. Когда он покидал веранду, вода с краев зонтика сначала закапала но редкими каплями, капли затем превратились в струйки и уже через несколько минут образовалась сплошная водяная завеса. Каждый новый день предстояло встречать во всеоружии, чтобы отразить очередной яростный приступ Коры.

Герсен отправился прямиком в «Диндар-Хауз». Не задерживаясь в затхлом вестибюле первого этажа, он поднялся во владения «Горного Журнала» — вытянутое широкое помещение, над которым господствовала огромная рельефная карта Раздела, закрывавшая целиком одну из стен. Поверхность невысокого барьера, перегораживавшего все помещение сразу же за входной дверью, была покрыта выложенными в шахматном порядке квадратными плитами из яшмы и нефрита. Справа на барьер опирался стеллаж со склянками, содержавшими различные фракции черного песка, и небольшими дисками из соответствующего металла у основания каждой из склянок. Слева — без единого изъяна куб из железного колчедана высотой почти в полметра.

К барьеру неторопливо подошел серьезный мужчина средних лет с элегантно подстриженной седой бородкой.

— К вашим услугам, сэр.

— Я из «Космополиса», — представился Герсен. — Меня послали собрать материал для небольшой серии очерков о Дарсае и дарсайцах. Мои финансовые возможности позволяют подобрать помощника, лучше всего — кого-нибудь из вашего персонала.

— Наш персонал состоит из меня одного. Но я буду рад вам помочь независимо от того, оплачены или нет будут мои услуги.

— Отлично. Зовут меня, кстати, Кирт Герсен.

— А меня — Эвелден Хоу. Для какого рода очерков вы собираете материал?

— Скорее всего — для серии коротких биографических зарисовок. Мне сказали обязательно обратиться за помощью к некоему Нихелю Кахоузу, возможному обитателю «Сени Инкина».

— Мне знакомо это имя. Гм... Только вот не могу припомнить в связи с чем. У нас прекрасная картотека. Если это имя хоть раз упоминалось на страницах нашего журнала, мы непременно его отыщем. — Хоу присел перед дисплеем с клавиатурой, — Нихель Кахоуз. Вот он. Теперь припоминаю. Мне самому изложить суть? Или вам интересно прочесть?

— Не возражаю послушать о нем от вас.

— Кахоуз из Фоглов, из «Сени Инкина», старатель. В местности под названием Лог Джемили он обнаружил богатый отсев и извлек более тысячи унций песка. Вернувшись в «Сень Инкина», обнаружил полным ходом идущий хадавл — или, может быть, просто вернулся, чтобы еще застать хадавл, что более вероятно, и принять активное участие в заключаемых вокруг игры пари. В тот день на него, наверное, прямо-таки снизошло вдохновение, так как к вечеру его выигрыш составил пять тысяч унций — богатство, скажем прямо, сказочное. В то время «Котзиш» была еще процветающей компанией.

Случилось так, что в это время там был управляющий «Котзиш», некто Оттиль Пеншоу. Кахоуз обратил свой песок в шестьсот ваучеров «Котзиш».

Через два дня был ограблен склад компании «Котзиш». Нихель Кахоуз все потерял, а постигшая его беда стала притчей во языцех.

— И где он сейчас? Все еще в «Сени Инкина»?

Хоу забегал пальцами по клавиатуре.

— Вот что было после.

На экране дисплея появилась короткая запись: «Нихель Кахоуз, «миллионер на час», вернулся в пустыню с намерением отправиться в Лог Джемили и отыскать еще один отсев».

— Данные довольно свежие, — сказал Хоу. — Датированы тремя месяцами тому назад.

— Как мне разыскать Лог Джемили?

— Он к юго-западу отсюда. Я сейчас покажу вам его местонахождение на карте.

— Хорошо, но сначала мне хочется затронуть еще одну тему. Меня интересует Ленс Ларк, который украл песок у Кахоуза.

Хоу тотчас же замер и насторожился.

— Это одно из имен, которое в Сержеузе произносится очень тихо.

— Но ведь это самый знаменитый дарсаец, и кому как не ему стать одним из героев моих очерков.

Хоу натянуто улыбнулся.

— Понятно. Поразительная личность. Он, между прочим, терпеть не может публикаций, в которых выставляется в невыгодном для себя свете, и располагает огромными связями. Короче говоря, это не тот человек, к которому можно относиться несерьезно.

— То же самое говорили мне и раньше. Вы с ним когда-нибудь встречались?

— Насколько мне известно — нет. И надеюсь на то, что никогда не встречусь.

— А что можно сказать об его фотографиях? Они имеются в вашем архиве?

Хоу задумался, затем пробормотал:

— Скорее всего — нет. Во всяком случае, стоящих.

— Наш разговор, естественно, сугубо конфиденциален, — предупредил Герсен. — В моих очерках не будет приведено как выдержек из «Горного Журнала», так и вообще каких-либо на него ссылок, как на источник информации. Тем не менее, «Космополису» нужно знать, как выглядит упомянутое мною лицо. Ради этого не жалко пятидесяти или даже ста севов. — Герсен выложил купюру крупного достоинства. Хоу попробовал было даже прикоснуться к ней пальцами, затем, с лицом явно опечаленным, отдернул руку.

— Я не располагаю сделанными недавно фотографиями. Но только на днях случайно кое-что заметил на одной старой фотографии... Может быть, это как раз то, что вам требуется?

— Покажите этот снимок.

Подозрительно глянув через плечо, Хоу повернулся к клавиатуре и заговорил вдруг уверенно, со знанием дела:

— Я хочу познакомить вас с необычной коллекцией старинных фотографий, сделанных в разных кланах и хранящихся здесь вот уже очень много лет. С чего вы бы хотели начать?

— С клана Бугольд.

— Пожалуйста. Вот самая старая из собранных здесь фотографий. Она датирована почти двумя столетиями ранее. Взгляните на этих людей! Картина весьма колоритная, не так ли? В те времена бугольдцы были чем-то вроде клана изгоев. На этом снимке выражения их лиц, пожалуй, наиболее свирепые... Вот кое-что совсем недавнее, фото сделано лет тридцать тому назад. Снова бугольдцы и по сравнению с первым снимком почти что даже застенчивые. Вот с этого боку расположились так называемые «партачи», мальчишки лет двенадцати — четырнадцати. Вот это «китчет». В эту пору, длящуюся несколько быстро пролетающих, как один миг, месяцев, дарсайские женщины наиболее привлекательны. Взгляните на эту стройную девушку с ярко сверкающими глазами! Она в самом деле почти что красавица. А вот это молодые жеребчики, уже больше не «партачи», но еще не превратившиеся в зрелых мужчин-дарсайцев. Приглядитесь повнимательнее вот к этому! Я не знаю его имени, но мне говорили, что впоследствии он совершил кражу и стал тем, кого дарсайцы называют рейчполом. Какова его дальнейшая судьба?.. Хотите взглянуть и на другие снимки?

— Конечно, но только в другой раз. А пока что мне хотелось бы получить копии вот этих двух. Изучение их представляет немалый интерес.

Хоу нажал на рычажок, и два свежих отпечатка соскользнули в приемный лоток.

— Прошу вас, сэр.

— Спасибо. — Герсен засунул снимки к себе в карман. Хоу точно таким же образом поступил с деньгами.

— Мне сейчас нужно бы поторапливаться, — сказал Герсен. — Покажите мне, где расположен Лог Джемили, или, что еще лучше, сообщите координаты, и я отправлюсь по другим своим делам.

Хоу прикоснулся пальцами к паре клавиш и вручил распечатку Герсену.

— Вернетесь вы скоро?

— Через день или два.

— Наша беседа, разумеется, конфиденциальна.

— Ни о чем ином не может быть и речи. Это касается обеих сторон.

— Естественно, — Хоу проводил Герсена к самому выходу. — Желаю всего наилучшего и надеюсь еще с вами встретиться.

* * *

В магазине по продаже туристского снаряжения Герсен взял напрокат скиммер последней модели и особую одежду для пустыни. Из-за нерасторопности клерка времени на это ушло неоправданно много, что едва не довело Герсена до состояния нервного срыва — ему все время чудилось, что Бэл Рук уже давно в небе, мчась на полной скорости к Логу Джемили, и ему пришлось изрядно помучаться, чтобы его беспокойство не бросалось в глаза. Как только летательный аппарат оказался в полном его распоряжении, он сразу же запрыгнул в кокпит, захлопнул обтекатель, поправил у себя над головой экран, снижающий интенсивность солнечного излучения, и приподнял аппарат в воздух. Промчавшись на небольшой высоте через водяную завесу, он резко взмыл высоко в небо, оставив за собою скопление зонтов Сержеуза, и взял курс на запад.

Введя в автопилот координаты Лога Джемили, Герсен включил максимальную скорость и только после этого облегченно откинулся к спинке сиденья. Проносившаяся далеко внизу пустыня раскрывалась перед взором Герсена во всем своем разнообразии: равнина, покрытая крупной галькой, сменилась лабиринтом каньонов, стены которых добела были выскоблены ветрами, затем на много миль потянулись светлые пески, изборожденные рябью барханов и заканчивавшиеся у поселка из трех зонтов, обозначенного на карте как «Сень Фотерингэя». Далеко к северу виднелся единственный зонтик «Сени Дугга».

Прошел час, за ним другой. Кора в своем движении по небосводу, не отставала от скиммера, уходя постепенно к северу по мере того, как скиммер все больше и больше отклонялся к югу.

Внизу показался одинокий зонтик, необитаемый и заброшенный — «Сень Гэннета» согласно карте. Ни капли воды не стекало с его краев, опустевшие дамблы покосились, превратились в искореженные жаром скелеты некогда пышно разросшиеся деревья и кусты. Герсен бросил взгляд на карту — до Лога Джемили, обозначенного маленькой красной звездочкой, оставалось еще не менее часа полета.

По мере приближения к цели Герсен все больше и больше нервничал. В зависимости от того, где в данный момент находится Кахоуз, Герсен, судя по произведенной им приближенной прикидке, или имел час преимущества перед Бэлом Руком, или проигрывал ему от двух до трех часов. Если Бэл Рук поспеет в Лог Джемили раньше его, то серьезной опасности вряд ли удастся избежать.

На горизонте показалось невысокое плато, а рассекавший его овраг и был Логом Джемили. Герсен заметил временный зонт, сооруженный из труб и металлизированной защитной пленки. Сооружение было повреждено — зонт сильно наклонился в сторону, водяная завеса вокруг него была не сплошной, а состояла из разрозненных струй и отдельных брызг. Под зонтом виднелись три лачуги. Одна из них частично развалилась, состояние двух других было не намного лучше. В пятидесяти метрах к югу, прямо под немилосердными лучами Коры, стоял сарай для инструмента, сооруженный из смоло-волокнистых досок[3], а рядом с ним в беспорядке валялась различная горная техника.

Сбросив высоту и облетев сень, Герсен признаков жизни не обнаружил. Совершив еще один круг, он посадил скиммер позади группы хижин. Стоило ему опустить обтекатель, как в лицо ему ударила струя горячего воздуха из пустыни. Он прислушался... Только еле слышный плеск лениво стекающей воды и вздохи ветра среди ферм конструкции зонтика. Лишь эти негромкие звуки нарушали мертвую тишину вокруг.

Почувствовав, как запылало у него лицо от зноя, Герсен набросил на голову капюшон и включил индивидуальный воздухоохладитель. Затем защитил глаза полусферическими очками в металлической оправе и просунул ноги в особую обувь для раскаленной поверхности пустыни. Выбравшись из скиммера, внимательно осмотрел местность. С одной стороны до самого горизонта простиралась пустыня. С другой — загрузочный бункер, полуразвалившийся транспортер и груда темно-серого песка обозначали местонахождение рабочей площадки Кахоуза. С краев покосившегося зонтика то в одном месте, то в другом стекали прерывистые струйки воды. Самого Нихеля Кахоуза нигде не было видно, и в душу закралось щемящее чувство крушения надежд.

Заглянув в каждую из трех каменных хижин, Герсен обнаружил внутри только всякий хлам и кое-какую полуразвалившуся мебель. В четвертом строении, в пятидесяти метрах южнее, очевидно, размещался силовой блок, колодец и водяной насос. Герсен вышел на открытое пространство и направился к сараю. Его внимание привлекла какая-то искорка передвигавшаяся по небосводу. Он застыл, как вкопанный, и тут же сообразил, что это приближающийся летательный аппарат, по-видимому, примерно такой же, как и у него, скиммер.

В радостно возбужденном состоянии Герсен вбежал в отбрасываемую зонтом тень. Если на борту этого скиммера Бэл Рук, значит, по всей вероятности, он еще не нашел Нихеля Кахоуза. Герсен скользнул в кокпит своего скиммера, включил двигатель и перегнал его за груду просеянного песка. Забросав его еще несколькими покореженными листами покрытия зонта, Герсен вполне приемлемо замаскировал скиммер, а сам, вооружившись лучеметом и пистолетом, затаился за грудой песка. Здесь он потревожил трех похожих на скорпионов тварей, только в добрый фут в длину, с туловищем, испещренным белыми и коричневыми пятнами и оранжевым подбрюшьем. Угрожающе встопорщив несколько рядов ярко сверкающей чешуи, размахивая заканчивающимися острым жалом хвостами и злобно сверкая глубоко утопленными изумрудными глазами, они с явно решительными намерениями стали окружать Герсена со всех сторон. Герсен уничтожил их короткими импульсами из своего пистолета, сопровождавшимися тремя звонкими хлопками.

После этого Герсен снова взглянул на небо. Снижающийся скиммер уже исчез за зонтиком. Место, где притаился Герсен, вряд ли можно было считать удовлетворительным. Низко пригибаясь к земле и пользуясь в качестве прикрытия склонами оврага, он побежал к дощатому сараю. Уже забежав за него с тыльной стороны, он едва не угодил в небольшое углубление, заполненное доброй дюжиной гревшихся в лучах Коры скорпионов. Герсен убил их одним мощным импульсом, после чего притаился за сараем.

Второй скиммер завис над самой головой Герсена — покрытый черной и зеленой эмалью аппарат, несколько больше того, что взял напрокат Герсен. Скиммер скользнул под зонт и опустился на поверхность. Из него выбрались двое дарсайцев, снаряженных для длительного пребывания в пустыне. Лица их, скрытые под капюшонами и светозащитными очками, были неразличимы. Оттиля Пеншоу, чье телосложение массивным не было, среди них, во всяком случае, не оказалось. Состояние зонтика на них, как и на Герсена, произвело явно удручающее впечатление.

Обернув поплотнее складки капюшона вокруг лиц, чтобы повысить эффективность охлаждения кожи, они направились к хижинам. Бросив всего лишь по взгляду в первые две, они стали обсуждать увиденное, оживленно показывая руками то в одном направлении, то в другом. Герсену очень хотелось узнать, что же все-таки так интересовало их. Они явно не рассчитывали на то, чтобы найти здесь Герсена. Что же, в таком случае, они искали? Акции «Котзиш»?

Возле третьей хижины они задержались на более долгое время. Поза одного из них показывала удовлетворенность увиденным. Войдя внутрь, он вскоре оттуда вышел с металлическим ящиком в руках, явно тяжелым на вид. Поставив ящик на землю, он отбросил крышку, пощупал содержимое ящика и сделал такой жест головой, который мог указывать почти на что угодно. Второй закрыл крышку и перенес ящик в скиммер. Его спутник повернулся лицом к дощатому сараю. После того, как он подал категорический знак присоединиться к нему, они вдвоем пересекли залитое ярким светом пространство, отделявшее сарай от зонта. Один из них открыл нараспашку дверь сарая, заглянул внутрь и тотчас же, ошеломленно вскрикнув, отпрыгнул назад. Герсен, притаившийся с тыльной стороны, приложил глаз к трещине между досками. При открытой наружу двери внутреннее пространство сарая просматривалось довольно неплохо.

— Что это здесь? — спросил, подойдя к двери сарая, второй.

Тот, кто заглянул внутрь сарая первым, красноречиво взмахнул рукой.

— Взгляните-ка сами.

— Ази ачи![4]

— Там все провонялось. И кишмя кишат дьяволы.

— Они тоже издают мерзкое зловоние. Вот пакость! Что ж, бумаг здесь нигде не оказалось.

— Не спешите с выводами. Шригу[5] хочется набрать тысячу двести акций. К этому надо относиться со всей серьезностью.

— Отдайте ему ту сотню, которую удалось раздобыть, и посетуйте на то, что отыскать больше нет никакой возможности.

— Возможно, именно так и придется поступить. Какая чушь — разве стал бы Кахоуз хранить свои акции здесь, если бы было у него хоть малейшее желание сохранить их?

— Ха-ха! Кахоуз был известный кутила! Он, может быть, разорвал их в клочки и швырнул в сансуум[6], громко прокляв все на свете. Об изысканности его ругательств ходили легенды, так во всяком случае, мне рассказывали.

— Он уже больше никогда не будет упражняться в изощренности ругани.

— Давайте сматываться из этого мерзкого места. День для нас, в общем-то, не оказался потраченным зря — мы увозим с собой песок, которым поделимся!

— Шриг очень хочет заполучить назад свои акции — он говорил об этом на самых высоких тонах. Я хоть и Бэл Рук, но и я не без страха.

— Даже страх не может привести к появлению несуществующих акций.

— Верно... Давайте-ка еще разок осмотрим лачуги. С этими словами они оба повернулись и направились к сени.

— Господа, — раздался голос у них за спиной. — Ни шагу дальше. Не оборачиваться! Смерть смотрит прямо вам в спины.

Двое вздрогнули и остановились.

— Поднимите медленно руки вверх... Еще выше. Идите вперед к центральной опоре зонта. Не оборачивайтесь.

Герсену хватило всего лишь десяти минут, чтобы уладить дела к полному своему удовлетворению. Двое дарсайцев назвали свои имена: Бэл Рук и Клеандр. Они стояли лицом к решетчатой конструкции центральной опоры с туго натянутыми на глаза капюшонами и были надежно привязаны к металлическим элементам опоры матерчатыми полосами собственных своих одеяний. Когда Герсен убедился критическим оком в полнейшей их беспомощности, он произвел тщательный обыск обоих, забрав у них лучеметы, а у Бэла Рука еще и кинжал. Возле принадлежавшего им скиммера он проверил содержимое ящика, который они вынесли из одной из лачуг. В нем оказалось не менее двадцати килограммов черного песка. На сиденье скиммера валялась сумка Бэла Рука. Внутри нее Герсен обнаружил сертификаты «Котзиш» на общую сумму в по акций, которые он сразу же присвоил себе.

После этого он вернулся к своим пленникам, пытавшимся незаметно для него ослабить связывавшие их путы.

— Надеюсь на благожелательное понимание ситуации, — сказал Герсен. — В каком-то смысле сегодняшний день оказался для вас весьма удачным. Я забираю себе те несколько акций «Котзиш», которые нашел в оставленной в скиммере сумке. Взамен я оставляю десять севов. Поскольку акции фактически не стоят ничего, у вас есть все основания для того, чтобы радоваться. Я также забираю с собою и черный песок Кахоуза.

И Клеандр, и Бэл Рук воздержались от каких-либо комментариев.

— Советую вам не спешить с тем, чтобы высвободиться, — сказал Герсен. — Если вам это удастся, я, возможно, буду просто вынужден убить вас.

Плечи Клеандра сникли. Бэл Рук продолжал стоять в напряженной, непримиримой позе. Герсен еще несколько секунд понаблюдал за ними, затем направился через залитое ярким светом пространство к сараю для инвентаря. Бэл Рук и Клеандр оставили дверь его нараспашку. В ярких лучах была отчетливо видна беспорядочная груда хрящей и сухих костей вперемежку с обрывками белой материи. Нихель Кахоуз, по-видимому, умер, скорее всего, пораженный электрическим напряжением, когда предпринял попытку отремонтировать насос. Скорпионы дюжинами окружали его останки. Это они посрывали с него одежду, чтобы устроить пиршество над его трупом.

Как правильно заметили Бэл Рук и Клеандр, зловоние внутри сарая превышало все доступные нормальному человеческому воображению границы.

Герсен вернулся к загрузочному бункеру, нашел лопату, снова прошел к сараю и полувыгреб — полусоскреб останки Нихеля Кахоуза на песок. Скорпионы в ярости аж зазвенели своими чешуйками и выпучили до предела сверкающие злобой глаза. Герсен поубивал их ударами лопатой плашмя.

Удалив в конце концов из сарая как труп, так и скорпионов, Герсен быстрым шагом вернулся под зонт и проверил состояние пленников.

— Сколько вы еще намерены продержать нас здесь? — невозмутимо спросил Бэл Рук.

— Теперь уже совсем недолго. Наберитесь терпения.

Герсен вернулся к сараю. Зловоние несколько поуменьшилось, скорпионов больше не было. Герсен осторожно прошел внутрь. Первым делом он отключил все электропитание на главном пульте, затем повернулся взглянуть на то, что увидел еще через щелку.

Нихель Кахоуз воспользовался своими акциями «Котзиш» для того, чтобы обклеить ими стены сарая вместо обоев. Клей в условиях жары потерял свои клеющие свойства. Сертификаты отделялись от досок без каких-либо трудностей.

Герсен отнес спасенные сертификаты под тень зонтика и просуммировал количество акций, которые они представляли — ровно шестьсот. С учетом изъятых 110 у Бэла Рука общее количество акций, находящихся в его распоряжении, составляло ровно две тысячи.

Герсен вернулся к пленникам. Бэл Рук, растирая свои узы о металлоконструкцию, уже почти что высвободился. В ответ на это Герсен только еще более надежно привязал его.

— Господа, — объявил Герсен, — сейчас я вас покину. Бэл Рук своими действиями наглядно продемонстрировал, что примерно за час вам удастся высвободиться.

Бэл Рук не удержался, чтобы не спросить:

— Почему вы забрали у меня акции «Котзиш»? Ведь толку от них никакого.

— В таком случае, почему вы их таскаете с собою?

Голос Бэла Рука стал грубовато насмешливым.

— В Сержеузе какой-то идиот-искиш платит деньги за эту макулатуру.

— На акции «Котзиш» почему-то вдруг возник спрос, — сказал Герсен. — Наверное, безухому бродяге Ленсу Ларку взбрело в голову вернуть деньги, которые он украл[7].

Бэл Рук и Клеандр не отважились чем-нибудь возразить.

Герсен бросил последний взгляд в их сторону, затем перенес ящик с черным песком в свой скиммер и покинул Лог Джемили.

* * *

Кора уже довольно низко опустилась к горизонту, когда Герсен посадил скиммер на песок рядом со своим гипервельботом. Переправив на борт его ящик с черным песком и акции «Котзиш», он затем прямо в скиммере проскользнул сквозь водяную завесу и возвратил скиммер агентству по прокату.

Задержавшись у входа в «Турист» на несколько секунд, Герсен подождал, пока внимание Типпина не будет чем-то отвлечено, и тогда быстро прошмыгнул мимо конторки портье и поднялся к себе в номер. Приняв душ и переодевшись, Герсен снова появился в вестибюле, на сей раз делая все, чтобы Типпин его заметил.

— Добрый вечер, — поздоровался он с Типпином, когда тот пригласил его знаком к стойке.

— В самом деле, добрый. Где это вы были весь день?

Этот вопрос Герсен встретил долгим пристальным взглядом. Когда Типпин потупил взор, Герсен спросил:

— Почему это вас так интересует?

— Кое-кто пытался осведомиться, находитесь ли вы у себя.

— Кто именно?

— Бэл Рук, раз вам так уж хочется знать об этом, и притом не десять минут тому назад. Он утверждает, что вы ограбили его, повстречав где-то в пустыне.

— Ну как же я мог ограбить Бэла Рука, — совершенно спокойным голосом ответил Герсен, — если я весь сегодняшний день не выходил из своего номера?

— Не знаю. Вы в самом деле находились у себя в номере?

— У вас на сей счет иное мнение?

— Не могу сказать ничего определенного.

— Разве не в первый раз за весь день вы меня сейчас видите?

— Разумеется, в первый.

— И ведь я только вот сейчас спустился в вестибюль, верно?

— Да.

— Вот и передайте Бэлу Руку, что насколько вы в состоянии об этом судить, я весь день не выходил из своего номера.

— Но разве так было на самом деле? — раздраженно вскричал Типпин.

— Насколько вы в состоянии судить об этом — именно так. — Герсен развернулся и вышел на веранду, где расположился за прикрытым ширмой столиком.

Из вестибюля вышел Дасуэлл Типпин. Обшарив взглядом всю веранду, он в конце концов все-таки узрел Герсена и тотчас же поспешил к нему. Бухнувшись в кресло напротив, он произнес крайне взволнованно:

— Бэл Рук угрожает самому моему существованию. Он утверждает, что я с вами в сговоре, и называет меня «грабителем». Он обещает отправить меня в «Сень Сэнгвай»[8]. Вы понимаете, что это значит?

— По всей вероятности, ничего хорошего.

— Это означает гнусные дарсайские пляски под плеть. Что вы так насмешливо на меня смотрите? Такое уже случалось, я об этом знаю точно!

— Когда это Бэл Рук угрожал вам?

— Всего лишь пять минут тому назад! Я разговаривал с ним по телефону. Я сказал ему, что насколько мне известно, вы не покидали пределов Сержеуза. Он взбеленился, услышав от меня такое.

— Где он сейчас?

— Не знаю. По-моему, где-то в Сержеузе.

— Ну-ка, поглядите вот сюда. — Герсен извлек перечень, подготовленный для него Джианом Аддельсом. — Когда вы приобретали акции для меня, у кого вы их покупали? Отметьте фамилии их прежних владельцев.

Типпин пробежал взглядом по списку без особого интереса. Затем стал делать пометки авторучкой.

— Вот. Вот. Вот. — Он с отвращением отшвырнул авторучку. — Форменное безумие! Если вдруг сейчас меня увидит Бэл Рук, он живьем сдерет с меня кожу!

— Сегодня у него при себе было сто акций. Где он их взял?

Типпин с ужасом поглядел на Герсена.

— Значит, вы на самом деле его ограбили?

— Я вошел во владение собственностью, на которую он не имел никаких прав. Ведь ограбил-то склад «Котзиш» Ленс Ларк.

— Такие доводы на дарсайцев не действуют, — прошептал Типпин. — Будем вместе плясать в «Сени Сэнгвай». — Он отвернулся и обвел взглядом площадь. — Мне придется покинуть Сержеуз. Мне больше нельзя здесь оставаться.

— И куда же вы хотите податься?

— Домой. В Сангай. Когда-то там у меня были кое-какие неприятности, но сейчас все уже безусловно давно позабыто.

— Значит, в этом нет проблемы. Берите билет на первый же отправляющийся с Дарсая звездолет.

Типпин всплеснул руками.

— А где мне взять деньги для этого? Была у меня здесь одна женщина — она дочиста меня обобрала.

Герсен набросал записку на листе бумаги, достал сто севов и передал и то, и другое Типпину.

— Это письмо Джиану Аддельсу из Нью-Вэксфорда на Элойзе. Он выплатит вам тысячу севов и найдет для вас работу в Нью-Вэксфорде, если вы пожелаете там остаться. Только советую вам ничего не говорить своей женщине о том, что вы уезжаете, хотя это нисколько меня не касается. Если она обобрала вас здесь, она проделает с вами то же самое и в любом другом месте.

Типпин взял деньги и записку одеревеневшими пальцами.

— Спасибо... Ваш совет весьма кстати... Даже очень кстати. Уезжаю завтра же. Как раз завтра стартует ракета за пределы системы Коры.

— Никому не говорите о том, что уезжаете, — сказал Герсен. — Просто возьмите и сорвитесь.

— Да, именно так. Когда обнаружится мое исчезновение, это станет для кое-кого огромным сюрпризом. Не так ли?

— Вернемся к акциям «Котзиш». Где Бэл Рук достал имевшиеся у него сто акций?

— Ну... Двадцать он приобрел у меня. Остальные он раздобыл в районе Отсева Мелби.

— Отметьте их в этом перечне.

Типпин внимательно просмотрел весь список и поставил несколько отметок.

— В отношении остальных у меня нет полной уверенности. Оставшиеся на руках мелких акционеров акции сосредоточены, в основном, вдоль Главного Раздела, какая-то небольшая часть — в Красной Пустыне. Сейчас вы никого из этих акционеров не застанете дома. Они все уже держат путь в Динклтаун, на Большой Хадавл. Там же обязательно будет и Бэл Рук, если ему еще и сейчас нужны акции «Котзиш».

— Почему «Котзиш» так нужна Пеншоу?

— Когда говорите «Пеншоу», говорите уж лучше «Ленс Ларк».

— Тогда для чего нужна компания «Котзиш» Ленсу Ларку?

Типпин снова обвел взглядом площадь.

— Понятия не имею. Пеншоу считает, что Ленс Ларк совсем сошел с ума. У него были какие-то неприятности с метленцами, и теперь он помешан на том, чтобы отплатить им. Из всех живущих на белом свете людей больше всех опасаться следует именно его. Вообразите себе насекомое в человеческом облике... Вон, глядите! Сюда направляется Бэл Рук!

— Сидите спокойно! Он не причинит вам никакого вреда. Его сейчас интересует только моя особа.

— Он уведет меня с собой!

— Откажитесь уходить. Вообще ничего не говорите. Просто отказывайтесь выполнять любые его распоряжения!

Дыханье Типпина участилось, превратившись в чисто собачий скулеж. Герсен с отвращением посмотрел на Типпина.

— Возьмите себя в руки.

На территорию веранды прошел Бэл Рук и как ни в чем ни бывало, исполненный чувства собственного достоинства, неторопливо прошествовал к столику Герсена. С подчеркнутой изысканностью в движениях он подтянул к себе кресло и сел.

— Я, кажется, прервал весьма конфиденциальный разговор?

— Нисколько, — с дрожью в голосе ответил Тилпин. — Я обязан представить вас. Кирт Герсен, это Бэл Рук, лицо очень влиятельное на Дарсае. — Затем, предприняв отчаянную попытку блеснуть остроумием, добавил. — У вас очень много общего — вас обоих одинаково интересует все, что связано с финансами.

— О, между нами общего намного больше, — сказал Бэл Рук. Он откинул назад капюшон, открыв взорам Герсена и Типпина худое загорелое лицо, массивные скулы и обрезанные уши. Заметив взгляд Герсена, он произнес:

— Да, это так. Я — рейчпол. Мой клан сурово обошелся со мной. Я, однако же, в долгу не остался и нисколько не сожалею о случившемся. — Он дал знак официанту. — Принесите мне литр пива, а этим джентльменам — то, что им больше по нраву.

— Мне ничего, — сказал Герсен.

— А мне рюмочку «Тиволи», — робко произнес Типпин.

Бэл Рук умышленно долго задержал свой взгляд на Герсене, так долго, что это могло показаться тому оскорбительным.

— Значит, Кирт Герсен? И откуда же вы родом?

— С Альфанора, одной из планет Скопления.

— И это вы интересуетесь акциями «Котзиш»?

— Только в тех случаях, когда их можно недорого приобрести. Вы хотите мне предложить какое-то количество акций?

— Мне нечего предложить после того, как был ограблен и опозорен сегодня вашими же собственными руками.

— Вы, безусловно, ошибаетесь, — сказал Герсен. — Типпин намекнул мне на что-то в подобном духе. Не знаю, удалось мне или нет разубедить его.

— Если вам удалось его убедить в своей непричастности, то он еще больший дурак, чем я считал раньше. Давайте рассмотрим все по порядку. — Он протянул руку. — Во-первых, верните мои акции.

Герсен, улыбаясь, отрицательно покачал головой.

— Невозможно.

Бэл Рук забрал назад руку и повернулся к Типпину.

— Узы нашей дружбы держатся на волоске. И только по вашей вине.

— Вовсе нет! — возразил Типпин. — Никоим образом! Да разве я посмел бы?

— Придется еще раз вернуться к этому вопросу. — Бэл Рук поднял кружку с пивом и одним глотком осушил почти половину ее. Оставшееся пиво он небрежно плеснул в лицо Герсена. Однако собственный богатый опыт подобных столкновений подсказал Герсену, какой оборот примут дальнейшие события, и он, отклонившись чуть в сторону, практически избежал выплеснутой в его сторону зловонной жидкости и одновременно с этим поднял стол и швырнул его прямо на грудь Бэла Рука, опрокинув его назад. Тело Бэла Рука распростерлось на полу веранды.

К ним робко подошел официант.

— Господа, в чем дело?

— Бэл Рук выпил чуточку лишнего, — спокойно заметил Герсен. — Выведите его отсюда, пока он себя не покалечил.

Официант помог Бэлу Руку подняться на ноги, затем приподнял стол и водворил его на прежнее место.

Герсен с холодным безразличием следил за Бэлом Руком, который стоял пока неподвижно, соображая, как поступить в данной ситуации. Не найдя, очевидно, никакого приемлемого решения, Бэл Рук развернулся и покинул веранду.

— Он пошел за оружием, — испуганно произнес Типпин.

— Нет. Сейчас у него на уме совсем иное.

— Для меня теперь нет никакого ходу назад, — захныкал Типпин. — Или «Сень Сэнгвай», или бегство отсюда без малейшей надежды на возвращение.

Герсен протянул Типпину купюру достоинством в пятьдесят севов.

— Оплатите мой здешний счет, с учетом и завтрашнего дня. Я, наверное, тоже покину Сержеуз.

— И куда же вы направляетесь? — уныло спросил Типпин.

— В точности еще и сам не знаю. — Герсен рывком поднялся из-за стола. — Извините меня. Мне сейчас нужно поторапливаться.

Взбежав в свой номер, Герсен подхватил кое-что из своего снаряжения, мигом спустился вниз, вышел из гостиницы и побежал через площадь, остановился и бросил взгляд на «Диндар-Хауз». В окнах конторы Пеншоу горел свет. Не имея в запасе ни секунды лишнего времени, он проверенным совсем недавно способом взобрался на карниз под окном офиса Литто, извлек детектор, приспособил выводы его к проводящей дорожке, которую он напылил на стенку при первом ночном посещении «Диндар-Хауза». В наушниках тотчас же послышался гортанный голос Бэла Рука:

— … совсем не так легко, как кажется. Они рассеяны по всей территории Раздела.

— Они соберутся в Динклтауне на хадавл, большинство из них.

— Но из этого вовсе не следует, что все сойдет, как по маслу, — ворчливым тоном произнес Бэл Рук. — Эти старатели не такие уж остолопы. Они учуют какой-то подвох и станут требовать полную цену.

— Такое не исключено. О, прекрасная мысль! В одном из хадавлов поставьте на кон определенную сумму. В качестве ответной ставки можно объявить сотню акций «Котзиш». Пусть роблеры сами и соберут нужные нам акции.

Бэл Рук недовольно крякнул.

— И как после этого подступиться к победителю?

В голосе Пеншоу проступили злобно насмешливые нотки.

— Неужели мне всегда нужно вдаваться во все мельчайшие детали?

— На словах вы уже один раз здорово разделали под орех Герсена или как его там на самом деле зовут.

— Тут ситуация совсем иная. Герсена на хадавле не будет.

Бэл Рук громко и сочно фыркнул.

— Это вы говорите. А если он там будет?

— Вам снова предоставляется полная свобода действий. Коршун совсем не прочь перекинуться словечком с этим Герсеном.

— Вот пусть Коршун и примет сам участие в хадавле. Пусть покажет свою хваленую технику.

— Возможно, он вопреки моим рекомендациям возьмет и появится там, чтобы оценить критическим оком выполняемую вами работу.

В голосе Бэла Рука внезапно возникли нотки сомнения.

— Вы на самом деле считаете, что такое возможно?

— Нет. Не считаю. Он полностью одержим осуществлением своего самого потрясающего замысла.

Теперь голос Бэла Рука зазвучал намного спокойнее.

— Пока он не доведет до конца очередную свою выходку, вся его энергия только на это и будет направлена.

— Но этому может настать преждевременный конец, если он потеряет «Котзиш».

— Я в состоянии сделать только то, что в моих силах. Этот Герсен — малый не промах. Правда, он почему-то не удосужился меня убить, когда такая возможность ему предоставилась.

Пеншоу злорадно прыснул.

— Он не считает вас такой уж большой (для себя) угрозой.

Бэл Рук ничего не ответил.

— Что ж, — произнес Пеншоу, — постарайтесь проявить себя с наилучшей стороны. Начиная с этой минуты я больше не буду давать вам советы, как и куда ставить ногу при каждом вашем следующем шаге. Вы слывете очень искусным роблером. Запишитесь в число участников объявленного вами хадавла и возвращайтесь с выигрышем.

— Эта мысль мне и самому пришла в голову.

— Каким угодно способом вам необходимо собрать не менее семисот акций. Только в этом случае, независимо от того, нашел или нет Герсен акции Кахоуза, мы будем в полной безопасности. А теперь мне пора возвращаться в постель. Принятый в Твонише распорядок дня хуже всякого надсмотрщика. Эти проклятые метленцы начинают день с первыми лучами Коры, как раз тогда, когда порядочные воры вроде вас и меня только заканчивают предыдущий. О, почему это я должен расплачиваться за прихоти Коршуна? Не будь это так забавно, я бы взвыл от горя.

— Это все для меня совершенно непостижимо, — проворчал Бэл Рук. — Меня это совершенно не касается.

— Тем лучше! Не то все ваши действия станут не столь эффективными, как обычно.

— Когда-нибудь, Пеншоу, я откручу вашу голову, как цветок со стебля.

— Когда-нибудь, Бэл Рук, я подмешаю яда в ваше мерзкое пиво. Если только, разумеется, мы не потеряем «Котзиш», а Коршун не разгуляется по нашим задницам своим «Панаком».

Бэл Рук издал какой-то утробный звук, и на этом разговор прекратился.

Герсен подождал еще какое-то время, рассчитывая на то, что Бэл Рук вдруг еще кому-нибудь станет звонить по телефону, но в конторе Пеншоу воцарилась тишина, и Герсен вскоре отправился назад, в гостиницу.

Глава 10

«Крылатый Призрак» мчался на восток, навстречу ослепительным лучам Коры. Пустыня внизу не отличалась особым разнообразием красок — преобладали приглушенные розовые, коричневые и светло-желтые тона. Отдельные участки казались покрытыми слюдой, перемешанной с серой.

Невысокие дюны вскоре сменились цепью светло-красных холмов, за ними простиралось на много сотен миль вперед плато, покрытое чахлой пустынной растительностью: переливающимися, как шелк, кораллами, похожими на медовые соты кактусами, желтым чертополохом, хрупкой, как стекло, сорной травой, пурпурными грибами на тонких ножках.

Зонтики, с которых на песок стекала живительная влага, теперь попадались лишь на значительном удалении друг от друга. На карте они были обозначены как «Сень Бантера», «Сень Рут», «Сень Зануды Нола». В этих затерянных в пустыне общинах дарсайские обычаи сохранялись в наиболее нетронутом виде. Затем впереди показалась безжизненная Пустыня Тервиг и зонтиков больше уже нигде не было видно.

Пустыню Тервиг, испепеленную лучами Коры котловину, покрытую красно-коричневой пемзой, один впечатлительный писатель, забредший в эти края, назвал «полом преисподней, извлеченным на свет божий». Дальний край пустыни упирался в частокол из отбеленных ветрами утесов. За ними простиралась скалистая местность, очень сильно подвергшаяся ветровой эрозии, а затем снова к северу, востоку и югу видна была только казавшаяся бесконечной унылая пустыня. Однако и ей наступил предел, обозначившийся появившимися на горизонте пятью зонтами Динклтауна.

Приблизившись к поселку, Герсен сделал над ним полный круг. Взлетно-посадочная площадка находилась на западной окраине. На ней просматривалось немалое количество самых разнообразных летательных аппаратов: два небольших грузовых звездолета, пять космических яхт различных моделей, десятки пустынных скиммеров, аэрокаров и воздушных фургонов.

Герсен посадил скиммер вблизи водяной завесы. Одевшись, как дарсаец, и вооружившись, он выбрался из скиммера. В лицо ему тут же полыхнул нестерпимый жар, что заставило его поскорее пройти через водяную завесу. Взору его представилось беспорядочное нагромождение дамблов, из которых доносились едкие запахи и громкие голоса. Пройдя по извилистым проходам между куполами, Герсен вышел на площадь, оказавшуюся далеко не столь просторной, как Центральная Площадь в Сержеузе. Скромные кров и стол иностранцам предоставляла одна-единственная гостиница.

Запросы прибывших на празднество дарсайцев удовлетворялись на многочисленных открытых верандах пивных, расположившихся по краям площади и утопающих в листве раскидистых деревьев. Перед фасадом гостиницы рабочие заканчивали последние приготовления перед открытием хадавла. Мостовая была расчерчена несколькими концентрическими кругами. Сиденья для зрителей размещались на двух небольших трибунах и в нескольких рядах скамеек.

Герсен пересек площадь и подошел к гостинице. На веранде перед входом сидело чуть больше десятка метленцев. Жердин Черсет среди них не было.

В гостинице Герсену не смогли что-либо предложить.

— Сейчас здесь собирается множество людей из различных кланов, — бесцеремонно ответил клерк. — Переспать можно и в кустах, как это делает большинство приезжих!

Герсен вернулся на веранду. Менее, чем в трех метрах от него Бэл Рук разговаривал с молодым дарсайцем с лицом лисицы. Бэл Рук был в одежде искиша с белым тюрбаном на голове, чтобы скрыть изуродованные уши. Он стоял почти что спиной к Герсену, и Герсен быстро приблизился незаметно для Рука почти вплотную к нему, и, спрятавшись за раскидистым высоким кустом, стал наблюдать за ним сквозь зеленую листву.

Бэл Рук говорил энергично и настойчиво. Вынув из кармана пухлую пачку севов, он похлопывал по ней ладонью в такт произносимым словам. Молодой дарсаец только кивал с самым серьезным видом, ловя каждое слово Бэла Рука. К концу своей речи Бэл Рук протянул парню пачку денег и напутствовал его энергичным отрывистым жестом. Парень в ответ щелкнул пальцами, что среди дарсайцев означало обещание выполнить просьбу, и отправился на противоположную часть площади. Герсен выждал еще пять секунд, затем последовал за ним, держась от него на не вызывающем подозрений расстоянии.

Молодой дарсаец шагал быстро, с этаким «плембушем». Он пересек площадь, углубился в кусты, прошел мимо дюжины дамблов, нырнул в водяную завесу второго зонта и в конце концов вышел на вторую площадь, где присоединился к группе дарсайцев, распивавших пиво из жестяных банок. Он заговорил, и вскоре деньги разошлись по рукам его слушателей. Осушив до дна жестянки, они все разошлись в разные стороны, оставив парня, за которым следовал Герсен, одного.

Герсен присел на бугорок в тени зарослей подорожника. На ногу его заползло какое-то насекомое. Тряся ногой и смахивая его пальцами, Герсен заставил насекомое убраться, а сам направился на веранду одной из пивных, где расположился в неприметном месте и где ему тут же принесли банку пива.

Прошел час. Показался первый из дарсайцев, разошедшихся после разговора с подручным Бэла Рука. С собой он нес пачку бумаг, в которых Герсен признал акции «Котзиш».

Герсен поднялся, вышел на площадь, прошелся вдоль низкого ограждения веранды, как бы высматривая сидящих за столиками, затем направился прямо к столику, за которым сидел молодой дарсаец с лисьим лицом.

— Меня зовут Джейд, — без лишних околичностей представился Герсен. — Бэлу Руку пришлось обратиться за помощью ко мне. Первоначальный план претерпел изменения. За ним наблюдают враги и ему не хочется показываться на людях. Работать вы теперь будете через меня. Сколько акций вам удалось собрать?

— Пока что — шестнадцать, — ответил парень, за которым следил Герсен.

— Как вас зовут?

— Делфин. А это — Бартлман. — Он показал на дарсайца, принесшего только что акции.

— Очень неплохо, Бартлман, — произнес Герсен. — Действуйте так и дальше. Постарайтесь раздобыть как можно больше акций для меня.

Бартлман всем своим видом особого рвения не выражал.

— Это не так легко сделать. Народ относится ко мне или как к дурачку, или как к жулику. А ведь у меня есть и своя гордость.

— Неужели вашу гордость ущемляет то, что вы платите хорошие деньги за обесцененные бумажки?

— Они перестают быть обесцененными, как только кто-то начинает их покупать. Так ведь всегда, а особенно, когда речь заходит об акциях «Котзиш».

— В таком случае — повышайте тариф. Делфин, дайте ему еще денег для работы.

Делфин, ворча, отсчитал двадцать севов. Герсен взял акции, сложил их вдвое и засунул к себе в карман.

— У меня осталось совсем немного наличности, — пожаловался Делфин. — Рук велел мне принести акции, и он тогда добавит денег.

— Это я сам улажу, — успокоил его Герсен и достал приготовленный Джианом Аддельсом список. — Некий Лампетер владеет восьмьюдесятью девятью акциями. Разыщите его немедленно и купите его акции — естественно, как можно дешевле.

— Мне не добыть их даже за двадцать севов, — заметил Бартлман. — И где тогда мои комиссионные?

Герсен уплатил ему двадцать севов из собственных денег.

— Принесите мне восемьдесят девять акций и не беспокойтесь о комиссионных — я вас щедро вознагражу.

Бартлман недоверчиво пожал плечами и удалился.

— Не забывайте ни на секунду — теперь вы работаете только через меня, — еще раз предупредил Делфина Герсен. — Ни при каких обстоятельствах не подходите к Бэлу Руку! Это может обрушить на вашу голову весь гнев хорошо всем нам известной хищной птицы. Понятно?

— Еще бы!

— Если же Бэл Рук все-таки попадется вам на глаза, постарайтесь любыми средствами избежать встречи с ним. Все дела вы теперь ведете только со мной.

— Ясно.

Появился еще один из посыльных Делфина и принес десять акций, за что получил от Делфина десять севов из денег Бэла Рука и тут же был снова отослан. Герсен присовокупил девять акций к первым шестнадцати. Теперь он располагал 2025 акциями. Недоставало еще трехсот восьмидесяти шести.

Один за другим вернулись и остальные посыльные, принеся с собой в общей сложности сорок девять акций. Вернулся во второй раз и Бартлман. Настроение у него было крайне подавленное.

— Молва распространяется быстро — все сразу стали подозрительными. Никто теперь не хочет расставаться с акциями. А те, кто уже продали, теперь вне себя от ярости. Они называют меня жуликом и хотят получить свои акции назад.

— Об этом не может быть и речи, — сказал Герсен. — А как там Лампетер?

— Вон он, сидит в беседке Вальта и хлещет пиво, — Бартлман показал на противоположную сторону площади. — Вон тот старикан с носом крючком. Говорит, что продаст акции только по номиналу, ни на сантим дешевле.

— За полную цену? Мы не платим таких денег за ничего не стоящие бумажки.

— Попробуйте-ка объяснить это Лампетеру.

— Что я обязательно и сделаю. — Герсен снова заглянул в список, задумался. — Вы знакомы с Феодором Диамантом?

— Кто ж его не знает?

— У него двадцать акций. Разыщите его, если удастся, купите эти акции. Если нет — приведите его сюда.

— Ладно. — Бартлман снова ушел. Герсен пересек площадь и в Беседке Вальта подсел к пожилому мужчине с крючковатым носом.

— Это вы — Лампетер?

— Вы не ошиблись. А вы кто, если не искиш?

— Верно, искиш. В качестве приятного времяпрепровождения я скупаю потерявшие всякую стоимость ценные бумаги, по сути это не более, чем блажь с моей стороны. Вот вам, например, какая польза от акций «Котзиш»?

— Да никакой!

— В таком случае, может быть, вы не прочь отдать их мне. Ну, скажем, за чисто символическую плату — десять севов за все гуртом.

Лампетер почесал кончик носа и ответил Герсену.

— Весь мой жизненный опыт говорит о том, что когда кто-то хочет что-то купить, товар имеет свою цену. Свой товар я продам по той цене, по какой он обошелся мне, ни на сантим дешевле.

— Но ведь это совершенно неблагоразумно! — изумленно воскликнул Герсен.

— Ну, это еще посмотрим. Если я получу запрашиваемую мной цену, то докажу, что был прав. Если же нет, то мне от этого хуже не станет.

— Эти акции вы носите при себе?

— Естественно, нет. Я считал их пустыми бумажками до вот этого сегодняшнего дня.

— Где они?

— У меня в дамбле, вон там.

— Давайте пройдемся за ними. Если вы клятвенно пообещаете мне, что никому ни слова не скажете о продаже этих акций, я заплачу вам восемьдесят девять севов.

— Восемьдесят девять севов? Это же почти что оскорбительное предложение! Вы пытаетесь обжулить меня на две тысячи севов!

— Лампетер, присмотритесь-ка ко мне получше. Кого вы перед собой видите?

Лампетер, который уже нагрузился несколькими большими кружками пива, поглядел на Герсена далеко не твердым взглядом.

— Я вижу зеленоглазого искиша, который или жулик, или чокнутый.

— Я предпочитаю, чтобы вы сочли меня чокнутым. А теперь спросите у себя: сколько еще раз за те немногие годы, что вам осталось прожить, какой-нибудь чокнутый искиш предложит вам деньги за ничего не стоящую макулатуру?

— Ни разу, в этом я нисколько не сомневаюсь. Вот почему я должен с наибольшей выгодой для себя воспользоваться такой в кои веки представившейся возможностью.

— В таком случае, два сева за акцию — предельная цена.

— Или по номиналу, или разошлись!

Герсен поднял руку в знак поражения.

— Я уплачу четверть номинала, и это мое окончательное решение. Я и так уже остался почти без денег.

Лампетер допил пиво, аккуратно поставил кружку на стол и поднялся.

— Идемте со мною. Я понимаю, что меня обманывают, но больше не могу терять времени. — Он скользнул в узкий проход между густо разросшимися кустарниками и остановился перед темным входом в дамбл. — Одну минутку. — Нырнув внутрь, он тут же снова вышел с засаленным конвертом. — Вот эти акции. Где деньги?

Герсен взял конверт, вынул из него сертификаты и убедился в том, что они представляют точно 89 акций.

— Вот и прекрасно. Идемте за мною. Я не ношу при себе таких огромных денег.

Он повел старика к водяной завесе, прошел полсотни шагов вдоль нее и прошел сквозь нее к своему «Крылатому Призраку». Отперев входной люк, он предложил Лампетеру подняться по лесенке. Лампетер ответил ему подозрительным взглядом.

— Куда это вы хотите меня завести?

— Никуда. Не стану же я с вами расплачиваться прямо здесь, под горячими лучами солнца.

— Ладно, только побыстрее. Мой желудок снова требует пива.

Герсен достал ящик с черным песком, отобранный им у Бэла Рука в Логе Джемили.

— 89 акций за четверть цены эквивалентны 223 унциям.

Лампетер заплетающимся языком проворчал, что он предпочел бы наличные, на что Герсен не обратил никакого внимания. Отвесив ровно 223 унции песка, Герсен пересыпал песок в пустую банку от кофе и передал Лампетеру.

— Считайте, что вам очень повезло.

— И все же меня съедает любопытство. Почему вы расплатились отменным черным песком за ни черта не стоившую макулатуру, которую я уже давно собирался выбросить?

Герсен прикинул в уме.

— Мне нужно, по меньшей мере, еще 248 акций. Отыщите нужное мне количество и тогда я вам все объясню.

— И будете расплачиваться черным песком?

— Но не из расчета четверти номинала. У меня нет столько песка.

— Вряд ли такое количество акций можно раздобыть в Динклтауне. И все же — давайте вернемся в «Беседку Вальта». Возьмите с собой ящик. Посмотрим — может быть, что-нибудь еще и получится. То ли десять, то ли двадцать акций есть у моего приятеля Джеуса. Может быть, он согласится продать их.

— Приведите своего приятеля на веранду пивной с противоположной стороны площади. Я сейчас должен вернуться именно туда.

Расставшись с Лампетером, Герсен поспешил к Делфину. Его посыльные, все вместе, раздобыли всего тридцать одну акцию. Герсен немедленно забрал акции себе. А вот Бертлман еще привел с собой невысокого толстяка с большими черными глазами и носом, похожим на клюв попугая.

— Это Толстяк Одо, — сказал Бартлман. — У него с собой пятнадцать акций «Котзиш».

— И что вы за них хотите, сэр? — спросил Герсен. — Мне эти акции, в общем-то, уже ни к чему. И все же я готов выслушать ваши условия.

— Цена отпечатана на сертификатах, — заявил Одо.

— Как и подпись Оттиля Пеншоу. И то, и другое сейчас не стоят даже тех чернил, которые были на них потрачены.

— В таком случае я вообще ничего не продаю. Почему это меня должен обвести вокруг пальца какой-то искиш? Мне сейчас будет ничуть не хуже, чем и час тому назад. До свиданья.

— Минутку. Пятнадцать акций? Плачу четверть номинала, не больше.

— Невозможно.

— До свиданья. Это мое окончательное решение.

— Погодите. Я согласен отдать за половину. Сегодня я добрый.

После длительного торга остановились на сорока унциях черни, и как раз к этому времени Лампетер привел своего приятеля Джеуса, такого же нелюдимого пропойцу, как и он сам. Лампетер показал на Герсена хвастливым взмахом руки.

— Вон он сидит, чокнутый искиш, который расплачивается чернью за «Котзиш».

— Вот мои акции! — вскричал Джеус. — Их здесь восемнадцать, но вы от своих щедрот отвалите мне ровно сто унций!

— Тариф несколько поменьше, — ответил Герсен. — Двадцать унций за все — про все.

Развернувшийся между ними торг привлек внимание завсегдатаев веранды. Вскоре Герсен был окружен дарсайцами, которые или предлагали одну-две акции и требовали за них номинальную стоимость, или возмущенно настаивали на том, — это были те, кто уже продал свои акции за гораздо меньшую цену, — чтобы он доплатил разницу. Герсен выскреб из ящика весь черный песок до самого дна, но приобрел в результате еще только сорок три акции. Общее количество акций, находившихся в его распоряжении, дошло до 2270, но ему все еще не хватало ста сорок одной акции. Дарсайцы обступили его со всех сторон, энергично размахивая акциями, однако Герсен теперь мог только сокрушенно качать головой.

— У меня при себе больше нет ни денег, ни песка. А деньги у меня могут появиться только тогда, когда удастся обналичить чек в банке.

Запрашиваемая цена акций начала опускаться. Герсена, который теперь был как никогда близок к цели, все больше стало охватывать беспокойство.

— Дайте мне деньги, которые еще у вас остались, — попросил он Делфина.

— Всего только пять севов. Если учесть те огромные суммы, которые прошли через мои руки, это явно недостаточная оплата целого дня работы.

— У Бартлмана есть еще тридцать севов, за которые он не отчитался.

— И не отчитается. Возвращайтесь к Бэлу Руку, пусть даст еще денег.

— Мне как-то даже страшно к нему обращаться. Я уже так много потратил... Но вы навели меня вот на какую мысль. Напишите записку: «Цены очень высоки. Передайте подателю этой записки еще двести севов... Делфин».

Делфин, хоть и без особого энтузиазма, но записку написал. Его одолевали немалые сомнения — происходящее могло кого угодно сбить с толку, но кто он такой, чтобы задавать вопросы ополоумевшему искишу?

— А теперь, — сказал Герсен, — отправьте ее Бэлу Руку, который непременно даст денег.

— Хардоуз! — крикнул Делфин. — Ну-ка сюда! — Делфин отдал записку Хардоузу. — Ступай к веранде перед гостиницей. Там ты найдешь рейчпола в белом тюрбане с изумрудом на пряжке. Отдай ему эту записку. Он даст тебе денег, деньги сейчас же неси сюда. Живо!

Герсен, терзаемый теперь неизвестностью, все равно обежал образовавшийся возле него круг из тех, кто предлагал акции, и позабирал все, до которых только мог дотянуться руками.

— Давайте мне ваши… и ваши… и ваши. Деньги получите у Делфина или сегодня же вечером у меня в гостинице. Делфин хорошо меня знает — он может поручиться за меня. Завтра я с вами всеми рассчитаюсь или даже сегодня вечером, если Бэл Рук даст достаточно денег.

Некоторые из владельцев акций покорно с ними расставались, другие отдергивали руки и прятали акции. Герсен больше уже не мог ждать и подозвал к себе Делфина.

— Давайте выйдем на площадь и удостоверимся в том, что Бэл Рук в самом деле где-то здесь и сможет дать денег.

Они расположились позади сплошной живой изгороди из кустов и стали смотреть сквозь просветы в листве на веранду гостиницы, куда только что вошел Хардоуз. Бэл Рук восседал за столиком на самом видном месте, чувствовалось по всему, какое нетерпение он сейчас испытывает. Как только Хардоуз протянул ему записку, он тут же выхватил ее из пальцев посыльного, развернул и прочитал. Задумался на какие-то несколько мгновений, затем поднялся и что-то сказал Хардоузу, после чего они вместе покинули веранду и стали пересекать площадь.

— Как мне кажется, дела у Бэла Рука далеко не блестящи, — спокойным тоном произнес Герсен, обращаясь к Делфину. — Похоже на то, что он сильно не в духе. Старайтесь не попадаться ему на глаза. Если он вас увидит, то потребует отчета, и что вы тогда сможете ему сказать? Ничего. Держитесь от него подальше, и для нас все обойдется.

— Я очень многого во всем этом не понимаю, — взволнованно прошептал Делфин.

— Естественно. Но делайте так, как я говорю, и как только я получу в банке наличные по чеку, я щедро расплачусь с вами.

Услышав такие слова Герсена, Делфин несколько повеселел.

— Вот и прекрасно, — произнес Герсен, уловив перемену в его настроении. — Значит, я могу и дальше рассчитывать на вашу помощь?

— В любой точке круга.

Этот оборот речи, как сразу же понял Герсен, в основе своей имел язык участников хадавла, и как раз поэтому слова Делфина никак нельзя было принимать за чистую монету.

— Мне нужно — дайте-ка сосчитать — достать еще 120 акций, не меньше. Я хочу, чтобы вы сегодня вечером обошли как можно больше тех акционеров, с которыми мы еще не встречались. Надо поторопиться, слухи расходятся очень быстро. Я ничуть не сомневаюсь в том, что вам будут предлагать акции. Возможно, за ночь вам удастся собрать все недостающие сто двадцать.

— За сегодняшнюю ночь? Это совершенно невозможно. Мирассу сегодня поднимается очень высоко. Китчет бегут в пустыню, а я не намерен от них отставать.

— А кто вознамерится не отстать от вас? — спросил Герсен.

— Ха-ха! За мной будут гоняться те, кто побыстрее! Именно сегодня та ночь, когда надо быть особо начеку! Вы тоже отправитесь в пески? Позвольте дать вам один совет. Китчет обычно рыщут среди Чайльзов — так называются скалы неподалеку от Динклтауна, но надо всегда помнить о том, что в тени за каждой скалой скрывается хунза. Менее проворный мужчина, который обычно не так уж разборчив, уходит в Низины, но домой зачастую возвращается злой и больной, так как китчет являются хозяйками положения и выбирают себе партнера по собственному вкусу.

— Постараюсь не забыть ваш совет, — сказал Герсен. — А что вы можете сказать в отношении завтрашнего дня?

— Завтра хадавл — этим все сказано. Он займет весь день. «Котзиш» может подождать.

— И все же, не уходите в сторону, когда вам будут предлагать акции «Котзиш». Берите их, я за все расплачусь, и старайтесь держаться подальше от Бэла Рука. Он сейчас, наверное, очень недоволен всеми нами.

Делфин снова несколько поник духом.

— Я отчетливо чувствую, что вы многого не договариваете. Бэла Рука я, разумеется, постараюсь обходить десятой дорогой. А вам желаю приятно провести этот вечер и насладиться счастьем в пустыне.

Герсен вернулся к «Крылатому Призраку», где еще раз пересчитал акции и надежно запер. Затем сменил дарсайские одежды на свободные серые брюки и рубаху в черных и зеленых полосах, тщательно проверил оружие и снова нырнул под зонтик.

Уже наступили сумерки, шум падающей с высоты волны прекратился, и Динклтаун теперь ничто не отгораживало от пустыни.

Подойдя поближе к веранде перед гостиницей, он задержался в тени деревьев, чтобы повнимательнее рассмотреть сидящих за столиками: десяток на вид довольно состоятельных туристов — дарсайцев и группу молодых метленцев с двумя женщинами постарше, изысканно одетых и державшихся с огромным достоинством.

Из гостиницы вышла Жердин Ченсет в легком белом платье и прошла совсем недалеко от того места, где притаился Герсен.

— Жердин! Жердин Ченсет! — тихо окликнул ее Герсен.

Жердин остановилась, удивленно посмотрела в ту сторону, где стоял, полуоблокотясь о ствол дерева, Кирт Герсен. Бросив быстрый взгляд на группу метленцев, она подошла к Герсену.

— Что вы здесь делаете?

— Гляжу на вас и благодарю судьбу за предоставившуюся возможность.

— Тссс, — насмешливо улыбнувшись, сквозь зубы прошипела Жердин. — Вам свойственны такие обходительные выражения. — Она окинула его взглядом с головы до ног. — Сегодня вы выглядите гораздо менее суровым, менее угрюмым и сосредоточенным, чем тот то ли банкир-пройдоха, то ли космический бродяга, каким казались в Сержеузе. Только сейчас я обнаружила, что вы совсем молодой мужчина.

— Это не совсем так. Я по меньшей мере на шесть лет старше Альдо. Но вот сейчас я совсем не ощущаю груза этих лишних лет.

— Именно сейчас?

— Неужели это нуждается в объяснениях? Я ведь сейчас стою рядом с вами и не в силах скрыть своего восхищения вами.

— Вашей галантности, похоже, нет никаких пределов, — чуть усмехнувшись, довольно холодно заметила Жердин, однако Герсену показалось, что она достаточно благосклонно отнеслась к его высказыванию. — Слова ничего не стоят. Я не сомневаюсь в том, что у вас уже есть супруга и большая семья.

— Ничего подобного никогда и не было. Я один, как перст.

— Каким же образом вы стали банкиром?

— Приобрел банк для некоей особой цели.

— Но ведь банк стоит огромных денег! Преступник вы, значит, очень богатый?

— Никакой я не преступник. По крайней мере, лично я себя преступником не считаю.

— Тогда скажите, честно и откровенно, кто же вы на самом деле?

— Космический странник — вот какое определение больше всего ко мне подходит.

— Кирт Герсен, вам доставляет удовольствие окружать себя ореолом таинственности в моих глазах, а я терпеть не могу тайн! — затем к Жердин вернулся обычный для нее тон метленки, воспитанной в высокомерии к окружающим. — А в общем-то, ваши тайны меня совершенно не интересуют.

— И это даже хорошо. — Герсен бросил взгляд на площадь, затем еще дальше — на погрузившуюся в сумерки пустыню. — По сути, мне не следовало так сильно распространяться о себе. Этим я достиг только обратного эффекта — зря раздразнил себя самого.

Жердин долго молча глядела на него, затем неожиданно рассмеялась.

— Какие удивительные роли вы себе взяли в той драме, которую разыгрываете! Плутоватого искателя приключений, банкира, способного провести даже такого прожженного дельца, как мой отец, утомленного жизнью аристократа, и вот теперь — страдающего от безнадежной любви мальчишки, мечтательного и благородного, отказывающего себе в любви.

Герсен, хоть и удивился подобным словам, но был более сдержан в проявлении чувств.

— Я не признаю за собой ни одной из этих ролей. — Какое-то безрассудно беспечное настроение, как наваждение, вдруг овладело им. — Подойдите сюда, где мы будем наедине друг с другом. — Он взял ее за руку и провел к самому дальнему столику в темном углу веранды. Жердин шла напряженно, едва ли не сопротивляясь ему, а присев, приняла чопорную позу, как будто намерена задержаться здесь всего лишь на секунду — другую. Взгляд ее теперь был холодным и отстраненным, а сама она — типичной надменной метленкой.

— Я не могу надолго задерживаться. Впереди — экскурсия в пустыню, а я должна принять участие в подготовке к ней.

— Говорят, пустыня сказочно прекрасна ночью. Особенно, когда светит луна. Вы отправляетесь в пустыню пешком?

— Конечно же, нет. Мы наняли туристский автобус, специально предназначенный для поездок в пустыню. Я должна уходить. Проявленный мною интерес к вашим делам, заверяю вас, на самом деле чисто случаен.

— Наши чувства дополняют друг друга, поскольку мне расхотелось рассказывать вам о чем бы то ни было.

— Почему же? — удивленно спросила Жердин, даже не пытаясь подняться из-за стола.

— Вы могли бы поделиться услышанным с кем-нибудь и причинить мне огромнейшие неприятности.

Жердин нахмурилась.

— Значит, вы считаете, что я выбалтываю все, что мне известно, своим друзьям?

— Вовсе не обязательно. Но, как вы сами подчеркиваете, ваш интерес чисто случаен. Вы могли бы невзначай обронить что-нибудь, что со временем могло бы дойти до тех ушей, не для которых были предназначены те или иные мои слова. Я отведу вас к друзьям.

Герсен поднялся. Жердин же упрямо отказалась даже пошевелиться.

— Будьте настолько любезны, сядьте. По сути вы просите меня удалиться, что выставляет вас в далеко не лестном свете. Где же ваша хваленая обходительность сейчас?

Герсен медленно опустился на прежнее место.

— Не преувеличивайте мою галантность. Что-то, непонятное для меня самого, заставляло меня говорить совершенно искренне.

— Вас, похоже, совсем не заботит мое уязвленное женское самолюбие, — раздраженно произнесла Жердин.

— Ваше самолюбие в моих руках находится в полной безопасности, — сказал Герсен. — Могу ли я до конца быть откровенен с вами?

Жердин на мгновенье задумалась.

— Что ж — здесь нет никого, кто мог бы помешать вам.

Герсен наклонился далеко вперед, взял ее обе ладони в свои.

— Вся правда вот в чем: в двух десятках шагов отсюда стоит принадлежащая мне космическая яхта. Ни о чем большем я бы не мечтал, как о том, чтобы забрать вас отсюда и доказывать вам свою любовь под всеми созвездиями вселенной. Но я не имею права тешить себя подобными мыслями даже в самых потаенных мечтаниях.

— В самом деле? И — спрашиваю снова из чисто праздного любопытства — почему не можете?

— Потому что я всецело принадлежу работе, которая крайне опасна и не терпит ни малейшего отлагательства.

В глазах Жердин сверкнули озорные искорки.

— Вы бы бросили эту работу, если бы я согласилась соединить свою судьбу с вашей?

— Даже не упоминайте об этом вслух. Мое сердце перестает биться, когда я слушаю вас.

— К вам вернулась вся ваша галантность в полном своем блеске.

Герсен еще ближе наклонился к Жердин — она не шелохнулась, чтобы отодвинуться. Когда лица их разделяло не более нескольких дюймов, Герсен замер, затем неожиданно отпрянул назад. И одновременно с этим почувствовал, как затрепетали руки Жердин в его пальцах.

— Если вы не забыли, в Сержеузе мы говорили о Ленсе Ларке, — выждав какое-то время, произнес Герсен.

Зрачки Жердин мгновенно расширились.

— Это самый порочный из всех ныне живущих на свете людей!

— Вы упомянули о каком-то неприятном эпизоде, связанном с Ленсом Ларком? В чем он заключался?

— Да, в общем, ничего особенного, обычный инцидент. Мы живем в районе под названием Ллаларкно. В один прекрасный день какому-то дарсайцу вздумалось приобрести дом, соседствующий с нашим. Мой отец не очень-то жалует дарсайцев, он терпеть не может запах их пищи, не переносит их музыку. Завидев покупателя, он негодующе вскричал: «Убирайтесь! Чтоб вашего духу здесь не было! Вам не удастся купить этот дом. Вы думаете, мне хочется изо дня в день обнаруживать, что над моим забором торчит ваше безразмерное дарсайское лицо? Ступайте прочь!» Дарсаец ушел. Позже мы узнали, что это был Ленс Ларк собственной персоной.

— Как он выглядит?

— Я видела его мельком. У меня впечатление, что он — крупный мужчина с длинными руками, большой лысой головой и черными усами. Кожа у него коричневато-розовая, с характерными дарсайскими бледными пятнами.

— После этого вы еще видели его когда-нибудь?

— Судя по всему — нет.

— Он никогда не прощает обид — об этой черте характера Ленса Ларка ходят легенды — и знаменит остроумными выходками.

— Пусть устраивает выходки, какие ему вздумается. Мы этого не боимся, так как поддерживаем строжайшую систему безопасности, находясь в непосредственной близости к Глуши. Но почему это вас так интересует Ленс Ларк?

— Я надеюсь убить его. Но сначала мне нужно найти его. Поэтому-то я и покупаю акции «Котзиш» — чтобы привлечь его внимание.

Жердин устремила на Герсена взгляд, полный ужаса и изумления. Уже захотела что-то сказать ему, как на их стол легла чья-то вытянутая тень. Это был Альдо, голова его была откинута чуть назад, лицо выражало недовольство. Резко наклонившись к Жердин, он произнес:

— Прошу прощения, но ваша тетушка, Высокочтимая Мейнисс, очень встревожена тем, что вы не торопитесь присоединиться к ней.

— Хорошо, я сейчас же иду к ней.

— Вы планируете принять участие в экскурсии в пустыню? — спросил Герсен у Альдо.

— Не стану отрицать.

— И куда же вы намереваетесь отправиться?

— Мы посетим Чайльзы. — Голос Альдо стал совсем ледяным. — Идемте, коль вы пообещали, Жердин.

— Дарсайцы, как мужчины, так и женщины, как раз вот сейчас толпами отправляются в пустыню.

— Нас это совершенно не волнует, пока они стараются не попадаться нам на глаза.

— Они, возможно, даже станут приставать к вам.

— Мы наняли автобус. Водитель заявляет, что мы не будем испытывать даже малейших неудобств. В любом случае, мы ведь — метленцы. Дарсайцы будут держаться от нас подальше. — Он сделал шаг и встал рядом с Жердин. Она медленно поднялась из-за стола и, как сомнамбула, двинулась к своим соплеменникам, направляемая Альдо.

Герсен, оставшись за столом в глубоком раздумье, только через минут десять отправился к своему вельботу. Перед лестницей, ведущей в кокпит, снова остановился и стал пристально глядеть на восток, туда, где над пустыней поднялась озарившая небо полная луна. Всюду там виднелись люди, поодиночке или небольшими группами выскальзывающие из-под зонтов, пешком или в самых различных экипажах, женщины и девушки отдельно от юношей и мужчин. В полуразвалившемся багги на воздушной подушке выехал Делфин с тремя приятелями. Все они были в легких одеждах и красочных тюрбанах. Они оказались почти рядом с Герсеном, и он окликнул Делфина. Тот остановил багги, взметнув клубы песка. Когда кузов прекратил раскачиваться, Герсен подошел к багги.

— Как там сегодняшний вечер?

— Пока что все прекрасно.

— Вам удалось выявить еще хоть несколько акций?

— Нет. Как вы и предполагали, Бэл Рук вне себя от событий сегодняшнего дня. Он намерен выпороть и вас, и меня.

— Сначала он должен изловить нас, — сказал Герсен. — А затем еще должен поднять плеть.

— Верно. Как бы то ни было, но в Динклтауне вам уже не сыскать ни единой акции. Бэл Рук объявил большой хадавл с призом в тысячу севов. Роблеры[9] должны отвечать или сотней севов, или двадцатью акциями «Котзиш» каждый. Нет нужды говорить о том, что все оставшиеся акции уйдут на покрытие ответных ставок.

— Очень жаль, — произнес Герсен.

— И все же вы проявили себя с наилучшей стороны и действовали очень мудро. Вы — человек хитрый. Вот только для чего вы нас задерживаете своими разговорами? Китчет пока что прямо-таки упиваются лунным светом!

Тут один из его приятелей не выдержал и добавил:

— Как и каждая вислобрюхая карга Раздела!

— Гляньте-ка вон туда! — в радостном изумлении вскричал вдруг Делфин. — Даже изнемогающие от запора метленцы и то вылезли, чтобы насладиться лунным светом! Обратите внимание на водителя автобуса. Это Нобиус, такой же продувной малый, как и вы!

Герсена подобный комплимент ничуть не смутил.

— Вы считаете, что Нобиус сыграет какую-нибудь злую шутку с метленцами?

Делфин весело взмахнул руками.

— Тут есть одна очень нежная китчет по имени Фарреро. С нее глаз не сводят охраняющие ее три чудовищные хунзы. Нобиус клянется, что сегодня ночью он овладеет Фарреро. Остается только посмотреть, как это ему удастся сделать, если он засел за руль автобуса метленцев! Все, нам пора двигаться дальше! Мирассу поднялась уже достаточно высоко. Китчет толпами валят в пески, уже сейчас им видятся самые восхитительные сны! Пока! Мы уходим! Да придаст нам сил Камбоуз![10]

Багги быстро унеслось в пустыню. Герсен же устремил взор в том направлении, куда укатил автобус — теперь уже темная клякса на фоне залитого лунным светом песка.

С чувством досады и тревоги, раздираемый собственными противоречивыми желаниями, Герсен наблюдал за тем, как исчезал в далеких песках автобус. Дела метленцев нисколько его не беспокоили — тревогу он ощущал только за благополучие и честь некоей Жердин Ченсет, к которой он питал целый букет чувств, среди которых далеко не последнее место занимало понимание необходимости защитить ее.

Что ж, ничего не поделаешь, хватит стоять сложа руки. Негромко чертыхнувшись, Герсен взобрался в вельбот, открыл боковой люк, активировал шлюпбалки и спустил на землю вспомогательный ялик. Одев на голову шлем и приладив к нему прибор кругового ночного обзора, он не забыл также перенести в ялик несколько комплектов боевого оружия, после чего забрался в него и взмыл в небо.

Мирассу плыла уже довольно высоко над горизонтом — огромный серебристо-белый диск, загадочный и безмятежно спокойный, но, тем не менее, источающий какую-то обжигающую и совершенно непреодолимую силу. Раздел стал тем местом, где то, что при любых иных обстоятельствах считалось совершенно невообразимым, сейчас являлось вполне допустимым и даже естественным.

Герсен, как всегда, и сейчас продолжал различать по крайней мере два уровня восприятия в своем сознании, но все же, к немалому своему удивлению обнаружил, что и он подвержен мистическому воздействию Мирассу ничуть не в меньшей степени, чем Делфин... Развернув ялик так, что он оказался чуть южнее автобуса, он стал медленно волочиться за ним следом на высоте в триста метров. Опустив на глаза прибор ночного видения и подрегулировав увеличение, он теперь видел автобус так, как будто находился всего лишь в нескольких метрах над ним. Это был специальный туристический автобус без крыши и боковых стенок, и пассажиры внутри него теперь были видны Герсену, как на ладони. В вычурных одеяниях, с лицами, омываемыми призрачно-бледным лунным светом, вся группа метленцев казалась какой-то совершенно нереальной компанией, напоминая труппу, состоящую из одних только Пьеро, во время увеселительной прогулки. Герсен, как завороженный, смотрел на них, одновременно и завидуя им, и злобно-язвительно посмеиваясь над ними. В автобусе было десять метленцев. Трое молодых мужчин расположились на сиденьях у заднего борта. Четверо девушек, две женщины постарше и Альдо заняли боковые места. Жердин, показавшаяся Герсену вдруг особенно хрупкой и очень грустной, сидела далеко впереди, практически повернувшись спиной ко всем остальным. Под влиянием, скорее всего, всепроникающих лучей Мирассу, Герсен и сам ощущал, как непрерывно нарастает в нем томное и сладостное возбуждение, подстегиваемое пока еще смутным пониманием тех причин, что побудили его совершить эту вылазку в ночную пустыню.

Нобиус вел автобус, небрежно развалясь на расположенном далеко впереди высоком сиденье водителя, и от случая к случаю оборачивался к пассажирам, чтобы удостоить их успокаивающим и слегка покровительственным взглядом. Дам постарше, всякий раз, когда им случалось замечать эти его взгляды, крайне коробила подобная фамильярность, поскольку расценивали ее как оскорбительную для них дерзость, и они отвечали водителю высокомерными жестами, давая понять, чтобы он не отвлекался от своего основного занятия. Он же не обращал на их возмущенные жесты ровно никакого внимания, что еще сильнее подчеркивало гротескный характер всей этой вылазки.

А автобус тем временем продолжал все дальше и дальше плавно катиться по песку. Впереди и чуть в стороне показались Чайльзы: выветрившиеся утесы вулканического происхождения, возвышавшиеся над многочисленными расположенными пониже уступами и обнажениями более твердых горных пород. Одна из матрон распорядилась, чтобы Нобиус свернул в сторону и держался подальше от Чайльзов. Нобиус подобострастно согласился и изменил направление движения, но стоило вниманию дамы отвлечься, как он тут же снова развернул автобус к скалам. Присмотревшись к Чайльзам повнимательнее, Герсен обнаружил, как то тут, то здесь мелькают белоснежные дарсайские одежды — немало народу отправилось сюда, чтобы насладиться сиянием Мирассу.

Метленские матроны снова заметили, как неотступно приближаются к ним Чайльзы и не замедлили отдать Нобиусу пылкие распоряжения свернуть в сторону, и снова Нобиус беспрекословно повиновался, чтобы всего лишь через мгновенье хитро вырулить автобус в прежнем направлении. Его целью, похоже, был скалистый пригорок высотой примерно в шесть метров, одиноко стоявший на удалении в несколько метров от коренных уступов.

На вершине пригорка стояла китчет, притихшая и задумчивая, и глядела на пески к югу от пригорка.

Нобиус неожиданно совершил очень искусный разворот и направил автобус в узкий просвет между пригорком и нижними уступами Чайльзов. Матроны громкими криками попытались образумить его, он поначалу не обращал на них внимания, однако затем вдруг сделал вид, что согласен их выслушать. Остановив автобус точно под пригорком, он повернулся к ним лицом как бы для того, чтобы получить дальнейшие наставления.

Дамы говорили отрывисто, сопровождая слова энергичной жестикуляцией. Нобиус, казалось, внимательно их слушал и то и дело кивал в знак согласия. Затем снова принял обычную позу за рулем, но что-то вдруг произошло с органами управления автобуса. Он рванулся вперед еще на пару метров, а затем остановился, как вкопанный, несмотря на все старания Нобиуса стронуть его с места. Он нажимал подряд на все педали, дергал за все рычаги, но все безрезультатно. Трое молодых метленцев в недоумении поднялись со своих мест. Нобиус прекратил попытки заставить автобус стронуться с места и замер на сиденье, то и дело робко озираясь по сторонам.

Из темноты вынырнули три мощные фигуры в черных одеждах и, высоко подпрыгнув, ухватились одной рукой за задний борт автобуса, а другой обхватили за туловище по одному метленцу каждая и перекинули через плечи. Молодые метленцы отчаянно молотили воздух руками и ногами и извивались в попытках высвободиться, но черные фигуры, не обращая внимания на сопротивление мужчин, утащили их в темноту.

Нобиус вцепился обеими руками в рулевой штурвал и напрягся всем телом. Из темноты, окружавшей пригорок, вынырнула четвертая фигура, еще более впечатляющая своими размерами, чем первые три. Она прыгнула внутрь автобуса, сгребла в охапку Альдо и, несмотря на его громкие протесты, уволокла куда-то.

Нобиус тотчас же выпрыгнул из автобуса и начал карабкаться на вершину пригорка. Схватив там китчет, он спустился вместе с ней по дальнему, более пологому склону и исчез где-то среди дюн.

Ошеломленные таким оборотом событий метленские леди поднялись со своих сидений и так и застыли. В кромешной тьме вокруг автобуса и на уступах скал возникла какая-то возня, затем материализовались как бы из пустоты несколько мужских фигур в развевающихся белых одеждах, которые тут же устремились к автобусу и практически без какого-либо сопротивления со стороны оставшихся в нем пассажирок взяли его штурмом. Те, кто оказались попроворнее, похватали девушек, остальные, не проявившие должного рвения, вынуждены были удовлетвориться матронами, после чего все разбежались по своим излюбленным местам.

Мужчина, схвативший Жердин, понес ее на руках в пустыню, не обращая внимания ни на крики, ни на удары, которыми она его осыпала. Углубившись в дюны на сотню метров он остановился и опустил девушку на песок. Как раз сюда, рядом с ними, и посадил свой ялик Герсен и тотчас же спрыгнул на песок. Жердин, радуясь такому невероятному везению, издала вздох облегчения.

Дарсаец тут же принял угрожающую позу.

— Мне нет никакого дела до вас. Не мешайте мне развлечься с китчет.

Не проронив ни слова, Герсен направил дуло лучевого пистолета к ногам мужчины и образовал у его ног лужицу из расплавленного песка. Дарсаец едва успел отпрыгнуть, вне себя от страха и бешенства. Герсен поставил Жердин на ноги и помог взобраться на борт ялика. Мгновеньем позже они оба были высоко в воздухе, оставив безутешному дарсайцу возможность только сокрушенно глядеть им вслед.

Ялик пролетал на небольшой высоте над дюнами на самой минимальной скорости. Жердин время от времени исподтишка поглядывала в сторону Герсена. Наконец она не выдержала и сиплым от волнения голосом произнесла:

— Я вам так благодарна... Даже не знаю, что еще могу вам сказать... Как это вам удалось подоспеть как раз вовремя?

— Я заприметил ваш автобус. Водитель его — известный плут. Вот я и решил защитить вас от возможных козней с его стороны — даже несмотря на то, что вы не просили, чтобы я следил за вашей безопасностью.

— Я очень рада, что вы именно так поступили. — Жердин издала тяжелый вздох, затем опустила взгляд на черные скалы внизу и издала непонятный звук, нечто среднее между всхлипом и смехом. — Вон там мои тетушки — тетя Мейнисс и тетя Евстазия. Мы не можем им каким-нибудь образом помочь? — Затем сама же ответила на собственное предложение. — Насколько я понимаю, с ними вряд ли может произойти что-нибудь ужасное.

— Что бы ни могло произойти, сейчас оно уже происходит полным ходом, — заметил Герсен.

Сняв с головы шлем и уложив его в особый ящик под приборной панелью, он еще больше опустил ялик. Теперь он скользил над дюнами на высоте всего лишь в десять метров. Жердин откинулась к спинке сиденья и стала рассматривать проплывавшие мимо пески, не выказывая ни беспокойства, ни особого желания оказаться сейчас в каком-нибудь другом месте. Затем произнесла задумчиво:

— Пустыня при свете луны очень странное место. От нее исходит очарование, как от чего-то такого, место чему только в сказке... Неудивительно, что она так кружит голову и путает мысли...

— У меня точно такое же ощущение, — сказал Герсен, обнял девушку за плечи и прижал ее к себе. Она только взглянула на него и обмякла в его объятьях. Он стал целовать ее, страстно, горячо, бессчетное количество раз...

Ялик соскользнул вниз и уткнулся в песчаную дюну. Долго они оба сидели молча, любуясь залитым лунным светом песком.

— До сих пор никак не могу понять, — сказала в конце концов Жердин, — как же это все-таки получилось, что сейчас мы вдвоем с вами и никого вокруг больше нет... И все же, наверное, в этом нет ничего удивительного... И одновременно с этим из головы никак не выходит то насилие, которое было учинено над всеми остальными. Что они станут говорить завтра? Неужели я окажусь единственной, чья честь окажется незапятнанной, а невинность нетронутой, когда все вернутся в Динклтаун?

Герсен снова поцеловал девушку.

— Это совсем не обязательно.

Прошло секунд десять. Затем Жердин взволнованно прошептала:

— А разве у меня есть выбор?

— Конечно же, — произнес Герсен. — Решайте сами.

Жердин выбралась из ялика и прошла несколько шагов вдоль гребня дюны. Герсен догнал ее и встал рядом. Затем они повернулись лицом друг к другу и снова обнялись. Герсен расстелил белоснежный дарсайский плащ на песке, и среди древних дюн Раздела, при свете Мирассу, они подарили друг другу свою любовь.

* * *

Луна достигла зенита и плавно покатилась вниз. Ночь пошла на убыль. Постепенно пропадала ее чарующая магия. Герсен переправил Жердин в Динклтаун, затем вернулся к автобусу. Четверо молодых метленцев, угрюмых и взъерошенных, стояли рядом с автобусом. Одна дуэнья и одна девушка сидели молча внутри. Когда к автобусу приблизился Герсен, из расщелины в скале появилась вторая дуэнья. Не проронив ни слова, она взобралась в автобус.

Герсен вышел вперед. Все встретили его подозрительными взглядами.

— По счастливой случайности я оказался здесь неподалеку и оказался в состоянии помочь Жердин Ченсет, — сказал Герсен. — Она сейчас уже в гостинице, и вам не нужно о ней беспокоиться.

Одна из женщин постарше, тетушка Мейнисс, произнесла с печалью в голосе:

— С нас вполне достаточно тревог за самих себя. То, что мы перенесли, иначе, как скотством, не назовешь.

Возмущение тетушки Евстазии было не столь откровенным.

— По-моему, к этому надо подойти чисто по-философски. Мы, разумеется, определенному насилию подверглись, но никто из нас серьезно не пострадал. Давайте будем благодарны по крайней мере хоть за это.

— В моем нынешнем состоянии я еще далека до такого восприятия случившегося, — огрызнулась тетушка Мейнисс. — Меня раз за разом укладывал на песок огромный зверь, от которого несло пивом и совершенно мерзкой пищей.

— От напавшего на меня мужчины тоже отвратительно пахло. А во всем остальном он оказался почти джентльменом, если такое слово уместно в сложившейся ситуации.

— Евстазия, не слишком ли лестно ты обо всем этом отзываешься?

— Я, прежде всего, чертовски устала. Если Жердин сейчас уже в Динклтауне, то остается дождаться только Миллисенту и Элен. А вот они и идут, притом вместе. Давайте поскорее покинем это ужасное место.

— А какова теперь наша репутация? — без всякого стеснения вскричала тетушка Мейнисс. — Мы же станем посмешищем в глазах всего Ллаларкно!

— Только в том случае, если не оставим все это в глубокой тайне.

— А как же мы тогда сможем наказать этих скотов-дарсайцев, если будем держать язык за зубами?

Тут Герсен не выдержал и вставил свое замечание:

— Сомневаюсь, что вам удастся наказать дарсайцев. По их представлениям, раз вы сами решили отправиться в пустыню ночью, то целью подобной вылазки может быть только продолжение рода. Виноват во всем ваш водитель. Это он сыграл с вами такую злую шутку.

— Вот это и есть та грустная правда, с которой нам остается только смириться, — сказала тетушка Евстазия. — Давайте просто сделаем вид, что ничего не произошло.

— Вот этот человек знает об этом! Дарсайцы знают об этом!

— Лично я не стану кому-либо рассказывать о случившемся, — ответил Герсен. — Что же касается дарсайцев, то они, возможно, и перебросятся между собой парой — другою шуток, но, скорее всего, этим все и ограничится. Альдо, к вам, по-моему, уже вернулось ваше хваленое присутствие духа! Вот и садитесь за руль и отправляйтесь назад, в Динклтаун!

— Если б вам пришлось испытать то, что довелось мне, — проворчал Альдо, — то еще не известно, хватило бы вам самому должного присутствия духа. Не стану вдаваться в подробности.

— События этой ночи не доставили особого удовольствия никому из нас, — осадила его тетушка Мейнисс. — Так что садитесь за руль, да поживее! Ничего на свете мне не хочется больше, как поскорее принять ванну!

Глава 11

«Подобно всем популярным играм, хадавл характеризуется сложностью и многоплановостью.

Условия проведения игры предельно просты: соответствующим образом расчерченное поле и определенное количество участников. Поле в большинстве случаев расчерчивается краской на мостовой площади. Иногда — это устроенное особым образом ковровое покрытие. В остальном возможно немалое число вариаций, но наиболее типичная схема состязания такова: в центре небольшого круга, закрашенного в темно-бордовый цвет, устанавливается особый пьедестал или тумба. Пьедестал может быть любой конструкции, на верхнюю поверхность его выкладывается призовой фонд. Диаметр центрального круга варьируется от одного до двух с половиной метров. Призовую площадку окружают три концентрические кольца, каждое по три метра в ширину. Эти кольца называются «роблами» и раскрашены (если идти от центра) в желтый, зеленый и синий цвета. Пространство за пределами синего кольца называется «лимбо».

В состязании может принимать участие любое количество претендентов на приз — так называемых «роблеров». Обычно игра начинается, если записалось не менее четырех и не более двенадцати желающих. Любое большее количество создает чрезмерную кучность на арене и производит впечатление просто всеобщей свалки. При меньшем числе — резко ограничивается возможность проведения различного рода махинаций, которые являются существенным элементом игры.

Столь же просты и правила. Исходные позиции роблеры занимают в желтом робле. Пока что все они еще «желтые». Как только начинается игра, они всеми способами стараются вытолкнуть кого-либо из «желтых» в зеленый робл. Коснувшись хотя бы раз любой точкой тела поверхности зеленого робла, «желтый» становится «зеленым» и ему больше уже нельзя возвращаться в желтый робл. Он теперь будет пытаться вытолкнуть других зеленых в синий робл. Желтый роблер может наведываться в зеленый робл и возвращаться в желтый как в прибежище; подобным же образом зеленый роблер может заходить в синий робл и возвращаться в зеленый, если только при этом кто-нибудь из синих роблеров не вытолкнет его в лимбо.

Бывает так, что игра заканчивается с одним желтым роблером, одним зеленым и одним синим. Желтый не испытывает особой охоты нападать на зеленого или синего; зеленый тоже побаивается синего. В подобном случае дальнейшее проведение игры невозможно. Подается сигнал о ее прекращении, и призовой фонд делится между оставшимися тремя участниками в соотношении 3:2:1. Желтый, таким образом, получает половину призового фонда. Зеленый или синий в этом случае могут внести суммы, равные сумме, выигранной желтым, и благодаря этому снова становятся желтыми. Подобное протекание игры иногда может продолжаться до тех пор, пока на арене не останется всего лишь один роблер, который и становится обладателем всего призового фонда. Правила, касающиеся проведения конечной стадии состязания, значительно варьируются от одного хадавла к другому. Бывает так, что любой желающий из зрителей может вызвать на поединок победителя, внеся сумму, эквивалентную призовому фонду. Победитель должен принять вызов, а может и отклонить — все зависит от местных правил. Зачастую претендент может поставить удвоенную сумму приза. В этом случае вызов отклонять нельзя за исключением тех случаев, когда у победителя имеются сломанные кости или отмечены другие повреждения, препятствующие продолжению борьбы. В таких схватках победителей с претендентами, по желанию или взаимной договоренности участников, могут применяться кинжалы, палки, а иногда — и плети. Далеко нередко бывает, что начавшийся вполне дружественно хадавл заканчивается уносимым на носилках трупом. Судьи тщательно следят за проведением состязания и прибегают к помощи особых электронных устройств, фиксирующих пересечение линий, разграничивающих роблы.

Тайный сговор одних роблеров против других является неотъемлемой составной частью игры. Перед началом игры различные роблеры заключают оборонительные или нападательные союзы, причем соблюдение условий заключаемых соглашений каждый из роблеров нисколько не считает для себя обязательным. Различные хитрости, коварное предательство, двуличность считаются теми дополнительными элементами, которые придают всей игре особую пикантность. В связи с этим, тем более удивительно, что обманутый роблер зачастую откровенно выражает свое негодование даже в тех случаях, когда сам секундой ранее намеревался точно таким же образом предать своего сообщника.

Хадавл относится к тем играм, которые непрерывно совершенствуются и преподносят все новые и новые сюрпризы как зрителям, так и участникам. Ни одно состязание не бывает похожим на другое. Иногда участники настроены весьма добродушно друг к другу и даже получают удовольствие, наблюдая, сколь искусны в различных хитростях соперники. Иногда в игре вдруг возникает ожесточенность, спровоцированная каким-нибудь особо вопиющим обманом или предательством, и тогда дело доходит до крови. Зрители заключают пари между собой, а на особо крупных хадавлах — с агентством, обобщающим многочисленные ставки. В каждой из крупных сеней Дарсая за год проводится несколько хадавлов, обычно во время праздников, и эти хадавлы считаются одной из главных приманок для инопланетных туристов как зрелище, которое можно увидеть только на Дарсае.

Эверетт Райт «Игры Галактики» Отрывки из главы «Кадавл»

Когда Герсен проснулся у себя в «Крылатом Призраке», Кора уже прошла половину пути к зениту. События прошлой ночи теперь для него подрастеряли прежнюю реальность. Как там Жердин? Какие чувства она сейчас испытывает, не подвергаясь гипнотизирующему воздействию лунного света, не испытывая эмоциональной незащищенности перед теми мотивами, которыми руководствовался Герсен, спасая именно ее, а не кого-то другого?

Герсен принял душ и оделся, на сей раз в обычный наряд астронавта. Особое внимание уделил вооруженности — сегодня нужно быть готовым к чему угодно.

Пробежав несколько десятков метров по раскаленному песку, он нырнул под водяную завесу и направился к веранде перед гостиницей. Метленцы уже успели расположиться за столиками. Жердин встретила его взглядом понятным только им двоим, улыбкой, пальцы ее, незаметно для соплеменников, радостно задрожали. У Герсена отлегло от сердца. Она ничуть не сожалела о свершившемся. Остальные метленцы даже не удосужили его своим вниманием.

Расположившись за завтраком, Герсен тайком наблюдал за метленцами. Мужчины были угрюмы и малоразговорчивы. Женщины внешне были более спокойны, но говорили неторопливо и сдержанно. Только у Жердин настроение было явно прекрасным, за что она и получала время от времени укоризненные взгляды.

Когда метленцы наконец-то управились с завтраком, Жердин подошла к столику Герсена. Он тут же вскочил с места.

— Присядьте ко мне.

— Как-то страшновато. Все едва сдерживают раздражение, а тетушка Мейнисс даже то и дело подозрительно поглядывает на меня. Меня это нисколько не тревожит, поскольку на нее подозрения падают автоматически.

— Когда мы снова встретимся? Сегодня вечером?

Жердин покачала головой.

— Мы остаемся посмотреть хадавл, так как только ради этого сюда и прибыли, а затем сразу же улетаем назад, в Сержеуз и завтра — в Ллаларкно.

— В таком случае я навещу тебя в Ллаларкно.

Жердин мечтательно улыбнулась и чуть мотнула головой.

— В Ллаларкно все совершенно иначе.

— И даже чувства другие?

— Не знаю. И эта неизвестность меня пугает. Сейчас вот у нас с тобой любовь. Я думала о тебе всю ночь и все это утро.

Герсен на мгновенье задумался.

— Я заметил, что ты сказала «у нас с тобой любовь» вместо того, чтобы сказать «я тебя люблю».

Жердин рассмеялась.

— Ты очень проницателен. Различие действительно есть. Я что-то люблю: Я уверена в этом. Может быть, это ты. Может быть — кто знает что еще? — Она посмотрела на лицо Герсена. — Ты обиделся?

— Это не совсем то, что мне хотелось бы услышать. И все же — часто мне самому очень хочется узнать, кто же я на самом деле. Являюсь ли я человеком? Или просто движимая определенными побуждениями машина? Или это просто такой уж извращенный у меня склад ума?

Жердин снова рассмеялась.

— Для меня этот вопрос абсолютно ясен. То, что ты определенно мужчина.

— Жердин! — сердито окликнула девушку тетушка Мейнисс. — Иди сюда. Нам пора занимать места на трибуне.

Жердин на прощанье грустно улыбнулась Герсену. У Герсена почти перехватило дух, когда он с тоской глядел ей вслед. Как все это глупо, подумалось ему. Чепуха, достойная разве что студента-младшекурсника! Подумать только, он расчувствовался, как школьник! Разве может он себе позволить какие-либо эмоциональные привязанности, пока не завершит того, что стало единственным смыслом его жизни!.. Успокоившись, он последовал за метленцами к центру площади, где вокруг робов уже начала собираться толпа.

Вот-вот должен начаться хадавл — наиболее самобытное из всех дарсайских зрелищ, даже не зрелище, а некое действо, нечто среднее между игрой и групповой дракой, остро приправленное изощренными выходками, хитростью, потерей веры во все хорошее и безоглядным оппортунизмом — короче говоря, микрокосм самого дарсайского общества.

Обеспечение удобства зрителей — понятие, чуждое дарсайскому мировоззрению. Те, кто не прочь понаблюдать, вынуждены или вскарабкиваться на шаткие временные трибуны и взгромождаться на окружающие площадь строения, или тесниться у забора, ограждающего роблы.

На одном из близлежащих столбов было вывешено несколько дощечек с прикрепленными к ним списками участников различных хадавлов. Замысловатый шрифт дарсайцев был непонятен Герсену, поэтому он подошел к киоску, где производилась запись участников, и привлек внимание клерка.

— Какой по счету назначенный Бэлом Руком хадавл?

— Третий. — Клерк ткнул пальцем в одно из объявлений. — Вступительный взнос сто севов или двадцать пять акций «Котзиш».

— И сколько ставок уже сделано?

— Пока что — девять.

— Сколько акций «Котзиш» внесено в призовой фонд?

— Сто.

Еще недостаточно, отметил про себя Герсен. Ему нужны были, самое меньшее, сто двадцать акций. С отвращением он глядел на роблы и трибуны, заполненные дарсайцами в белых одеждах. Утонченные метленцы, не переносящие даже запаха дарсайцев, восседали в гордом одиночестве в специально отведенной для туристов ложе. Герсен обречено пожал плечами — игра эта была абсолютно чуждой ему, дарсайцы, конечно же, не преминут воспользоваться неопытностью искиша. И все же, сто акций очень сильно приблизят его к обладанию контрольным пакетом компании. Пришлось выложить последние из остававшихся у него денег — ровно сто севов.

— Вот мой взнос для участия в хадавле Бэла Рука. Клерк аж отпрянул, не веря своим глазам.

— Вы намерены попытать счастья в роблах? Сэр, вы ведь искиш, и я не могу не предупредить — такая уж у меня добрая душа, — что вы рискуете тем, что вам переломают все кости. В хадавле Бэла Рука подобрались самые сильные и наиболее искушенные в различных хитростях бойцы.

— Будет очень интересно испытать все это на собственном опыте, — сказал Герсен. — Сам Бэл Рук примет участие?

— Он учредил призовой фонд в тысячу севов, но сам бороться не станет. Если ответные ставки превысят тысячу севов, разница составит его чистую прибыль.

— Но ведь акции «Котзиш» также являются составной частью награды?

— Совершенно верно. Все ставки, включая и акции, являются разыгрываемым призом.

— В таком случае внесите мое имя в список.

— Как вам угодно. Костоправы сидят вон под тем красным флагом.

Герсен подыскал себе местечко, откуда мог без помех наблюдать за тем, что происходит на арене. И тут же появилась первая группа роблеров, двенадцать парней, одетых специально для хадавла: в коротких шортах из белой парусины, коричневых, серых или светлорозовых майках, матерчатых тапочках, косынках на голове, повязанных так, чтобы подобрать внутрь свешивающиеся ушные мочки. Роблеры прогуливались вдоль края синего робла, останавливались, чтобы поговорить друг с другом, зачастую, чтобы не подслушали соперники, поднося губы к самым ушам, иногда же только для того, чтобы перекинуться шутливыми высказываниями. Время от времени образовывались небольшие группки, чтобы договориться о единой тактике на той или иной стадии состязания. Когда же к такой группке подходил какой-нибудь другой роблер и слышал, что замышляется какой-то сговор именно против него, то происходил взаимный обмен мнениями в далеко не изысканных выражениях, а один раз произошла даже небольшая потасовка.

Из одного из близ расположенных дамблов вышли судьи: четверо пожилых мужчин в жилетах, расшитых красными и черными узорами. Каждый из них нес почти двухметровый жезл с носиком пульверизатора на конце. Главный судья вдобавок нес еще стеклянную вазу с призовым фондом — в данном случае, пачку севовских купюр. Пройдя к центральному кругу, он поставил вазу с призом на пьедестал.

Судьи заняли свои места. Главный судья постучал пальцем в массивном металлическом наперстке по висящему у него на груди гонгу. Соперники прекратили всякие разговоры и выстроились вдоль кромки желтого робла.

Слово взял главный судья.

— Объявляется обычный хадавл с применением только силы и мастерства. Употребление оружия или каких-либо подручных средств категорически воспрещается. Приз в сто севов соблаговолил учредить заслуживающий всяческого доверия Лукас Ламарас. Сигнал моего гонга возвещает о шестнадцатисекундной готовности.

Судья постучал по пластине у себя на груди. Соперники тут же засуетились, каждый хотел занять позицию, с помощью которой он мог бы получить определенные преимущества перед другими.

Снова раздался негромкий звон гонга на груди судьи.

— Шесть секунд.

Борцы выгнули спины, полуприсели, стали бросать колючие пристальные взгляды то направо, то налево, вытянули вперед руки с растопыренными пальцами.

Два резких удара в гонг.

— Игра!

Борцы начали схватку, кто сразу же бросился на кого-либо из соперников, кто продолжал выжидать, оставаясь в напряженной позе. Некоторые стали воплощать в жизнь заранее договоренные тактические приемы, другие начали тут же предавать своих предполагаемых союзников. Трое борцов объединились против одного плечистого парня и отшвырнули его в зеленый робл. В бешенстве он потащил за собой одного из своих противников, проволок его через весь зеленый робл и зашвырнул в синий. Судьи тотчас же прибегли к своим жезлам, чтобы пометить первых двоих неудачников метками соответствующих цветов.

Вслед за этим последовали захваты, подножки, разнообразные толчки и удары, броски через голову. Борцов одного за другим выбрасывали из желтого робла в зеленый, из зеленого в синий, из синего — в лимбо, что означало для него конец игры. Некоторые в качестве основного своего оружия применяли проворство, другие — силу. Излюбленный всеми прием — пробежка вдоль робла, чтобы напасть на противника сзади — поддерживал темп состязания, заставлял всех его участников непрерывно двигаться. В целом, схватка производила впечатление довольно добродушной потасовки. Борцы встречали сдавленным смехом каждый искусно проведенный прием или выполненное совершенно неожиданно нападение сзади, однако по мере того, как все меньше и меньше борцов оставалось в роблах и для каждого из них все яснее просматривалась перспектива выигрыша приза, настроение участников становилось все более серьезным и напряженным. Лица становились искаженными, все более яростно вздымались грудные клетки. Двое борцов в синем робле перешли к откровенному обмену ударами. Пока они тузили друг друга, к ним метнулся из зеленого робла один из борцов и вытолкнул обоих в лимбо. Драчуны и там продолжали с размаху лупить друг друга, притом, — как заметил Герсен, — не очень-то умело, — пока судья не приказал им утихомириться на том основании, что драка между ними отвлекает внимание от хадавла.

В конце концов на арене остались лишь один борец в зеленом робле и один — куда более высокий и массивный — в синем. Зеленый бегал вдоль кромки синего робла, делая ложные выпады и тут же увертываясь, а синий прохаживался, чуть прихрамывая и делая вид, что его вконец замучили боль, усталость и отчаяние вследствие постигшей его неудачи. Зеленый, однако, и дальше лишь изредка наведывался в синий робл, предпочитая положенные ему по правилам три пятых призового фонда довольно крупному риску потерять все. Синий же в конце концов начал изрыгать в его адрес всякие очень обидные насмешки, надеясь, разозлив зеленого, заставить его совершить опрометчивый выпад. Зеленый надолго замер, как бы выбирая наиболее удобный момент для нападения на противника, а затем вдруг повернулся к главному судье, всем своим видом показывая, что сейчас он потребует прекращения схватки. Синий, выражая недовольство подобной трусостью, на какое-то мгновенье даже отвернулся, но этого мгновенья оказалось достаточно для того, чтобы зеленый стремительно на него набросился и вытолкал в лимбо. Три удара в висевший на груди у главного судьи гонг возвестили об окончании схватки, а весь призовой фонд достался более находчивому роблеру, сумевшему обмануть соперника.

Теоретические основы игры, отметил про себя Герсен, не так уж сложны. Подвижность, бдительность и широкий охват происходящего по всей арене были почти столь же важны, как сила и вес. Среди чисто технических приемов он не увидел каких-либо для себя новинок. Если б ему удалось предотвратить согласованные действия сразу четырех или пяти противников, то шансы его могли быть, по крайней мере, не хуже, чем у остальных. Пройдя к судейской кабинке, Герсен выяснил, что наряд его хоть и эксцентричен и нестандартен, может быть признан вполне приемлемым. Исключение составили лишь ботинки. Один из судей, порывшись среди всякого хлама, извлек пару грязных тряпичных тапочек, которые Герсен, за неимением ничего иного, натянул поверх ботинок.

Выйдя из судейской кабины, Герсен увидел Бэла Рука возле стола, за которым производилась запись участников. Он был взволнован и рассержен, из чего Герсен сделал вывод, что он только что просмотрел список роблеров и обнаружил в нем Кирта Герсена.

Бэл Рук отошел чуть в сторону и заговорил с высоким крепким мужчиной в наряде роблера — разговор этот, как показалось Герсену, несомненно касался именно его.

Вторая схватка, призовой фонд которой был равен двум тысячам севов, проходила куда с большим рвением и меньшим благодушием, чем первая. Победителем ее оказался некий Дадексис, мужчина средних лет, худощавый, очень жилистый и, судя по всему, очень умный и коварный. По окончании схватки ему тотчас же бросил вызов молодой роблер, очень расстроенный тем, что выбыл на самой ранней стадии борьбы. Дадексис, располагавший теперь правом выбора оружия, избрал «аффлокс» — утыканный шипами шар на конце эластичного ремня, чем поверг своего противника в немалое смятение еще до начала решающего поединка. Тому оставалось либо согласиться, либо расстаться с внесенными в качестве ставки деньгами.

Зрители повскакивали с мест и так плотно обступили роблеров, что судьям пришлось расчистить примыкающее к арене пространство площади. Главный судья ударил в гонг, соперники заняли исходные позиции, и поединок начался. Он оказался очень коротким и бескровным, не сопровождался ни драматическими эпизодами, ни полным напряжением физических и моральных сил соперников. Умудренный многолетним опытом Дадексис еще во время разминки размахивал своим аффлоксом с таким устрашающим мастерством, что настроение его соперника сразу же испортилось. Когда же соперники сошлись, то Дадексис, развернувшись к противнику боком и пригнувшись, легко избежал удара оружием противника, после чего сам без особого замаха выбросил свой шар так, что прикрепленный к нему ремень обвился вокруг рукоятки оружия соперника, а затем дернул ремень на себя, полностью обезоружив противника. Дадексис ухмыльнулся, взмахом мастера заставил свой шар сделать полный круг над ареной, после чего, дождавшись четырех ударов гонга, спокойной походкой направился к пьедесталу, чтобы забрать теперь еще более ценный приз, а его незадачливый противник затерялся где-то в толпе зрителей.

Герсен повернулся к трибуне и увидел Жердин. Она поднялась с места вместе со всеми остальными зрителями, чтобы лучше видеть решающий поединок, а теперь усаживалась поудобнее между тетушкой Мейнисс и Альдо. Что она подумает, увидев, как он толчется среди других борцов, подкрадывается к кому-то сзади, пытается увернуться от другого соперника, мечется как угорелый внутри дарсайских роблов?

В самом лучшем случае, подумалось Герсену, она будет совершенно сбита с толку таким его поведением.

Тем временем участники третьего хадавла собрались вокруг арены. Был среди них и мужчина, которого Герсен заприметил рядом с Бэлом Руком.

К микрофону подошел главный судья.

— Хадавл с призовым фондом в тысячу севов, учрежденный благородным и щедрым Бэлом Руком! Вызов принят одиннадцатью соискателями, внесшими шестьсот севов и сто двадцать пять акций компании «Котзиш». Среди них опытнейшие борцы из нескольких кланов и даже один искиш!

Чувствуя себя несколько стесненно, Герсен присоединился к остальным роблерам, собравшимся вокруг арены. Сто двадцать пять акций! Если он одержит победу в этом хадавле, компания «Котзиш Мючюэл» станет его собственностью!

К нему сразу же подошел круглолицый крепыш.

— Вы когда-нибудь раньше участвовали в хадавле?

— Нет, — ответил Герсен. — Мне еще многое надо узнать.

— Верно. Так вот, давайте договоримся. Меня зовут Рудо. Вы, я и вон тот парень — его зовут Скиш — несомненно, здесь самые неопытные. Если мы станем действовать сообща, то сможем выравнять наши шансы.

— Неплохая мысль. А кто здесь сильнейший?

— Тронгаро — вон он... — это как раз и был тот самый мужчина, с которым доверительно беседовал Бэл Рук, — и Майз, вон тот тяжеловес.

— Давайте сначала вышибем Тронгаро, затем Майза.

— Годится! Но говорить, разумеется, легче, чем сделать. Наш союз сохранится до тех пор, пока не вылетят эти двое.

Герсен, теперь уже войдя во вкус и проникнувшись духом этой игры, и сам стал подыскивать других возможных союзников. К нему подошел еще один борец, рослый парень, от которого так и разило той дерзкой бесшабашностью, которую дарсайцы называют «плембушем».

— Это вы — Герсен? А я — Чалкоун. Ни вы, ни я, разумеется, не выиграем, и все же давайте объединимся вон против того малого. Его зовут Фербиль. Известный грубиян и подлец. От такого неплохо бы избавиться.

— А почему бы и нет? — ответил Герсен. — Мне бы еще хотелось выбить Тронгаро. Мне сказали, что он крайне опасен.

— Вы правы. Сначала Фербиль, затем Тронгаро. И давайте будем подстраховывать друг друга, по меньшей мере, до зелени или даже до синевы. Согласны?

— Да.

— В таком случае, вот как мы вышибем Фербиля. Вы делаете выпад сбоку, он к вам разворачивается, а я делаю ему подножку сзади. Вы толкаете, и он переворачивается.

— Разумно, — согласился Герсен. — Сделаю все, что в моих силах.

Через несколько мгновений пошептаться с Герсеном подошел Фербиль.

— Это вы — искиш? Что ж, желаю удачи. Но если вы замахиваетесь на большее, давайте работать в паре.

— Я согласен на все, лишь бы оставаться в игре.

— Хорошо. Видите вон того совсем еще молодого парня? Это Чалкоун, подлец и нахалюга, но проворный и ловкий. Мы его вот так обставим: заходим с противоположных сторон, вы падаете прямо перед ним, я его отшвыриваю, и он улетает чуть ли не к трибуне.

— Сначала — Тронгаро, — предупредил Герсен. — Он мне кажется самым опасным из всех.

— Тоже неплохо. Сначала Тронгаро — прием точно тот же, затем Чалкоун.

— Если мы сами до тех пор останемся в роблах.

— Не бойтесь. С вами ничего не случится, пока мы вместе!

К Герсену подъехали еще трое соискателей, предлагая различные тактические уловки и разнообразное сотрудничество. Герсен на все соглашался, исходя из принципа, что какая бы ни было помощь лучше, чем полное ее отсутствие.

Среди зрителей промелькнул Бэл Рук, и на какое-то мгновенье Герсен встретился с его насмешливым взглядом. Не упустил он возможности глянуть еще и на метленцев и обнаружил, что Жердин смотрит на него в состоянии полнейшей растерянности.

Главный судья с торжественным видом подошел к пьедесталу и положил на него ответные ставки: пачки севовских купюр и сложенных вдвое акций «Котзиш». Затем ударил в гонг.

— Соискатели! Займите свои места! Одиннадцать человек вошли в желтый робл.

— Тридцатисекундная готовность!

Роблеры стали прохаживаться вдоль желтого робла, надеясь определить те места, откуда удобнее всего напасть на тех из соперников, которых они считали наиболее опасными.

— Шестнадцатисекундная готовность!

Борцы присели, настороженно озираясь по сторонам, некоторые сменили исходные позиции, видя перемены в общей расстановке сил.

— Шесть секунд! Последний удар гонга.

— Игра!

Одиннадцать роблеров образовали целую карусель вокруг пьедестала. Герсен, заметив, что Тронгаро мало-помалу к нему подкрадывается, отбежал от него подальше. За спиной у Тронгаро появился Чалкоун. Поймав вопросительный взгляд Герсена, он дал знак и толкнул Тронгаро, который тотчас же обернулся, чтобы отразить нападение. Герсен рванулся с места, толкнул Тронгаро, и тот сразу же позеленел.

— Теперь Фербиль! — вскричал Чалкоун. — Помните наш уговор! Выпад делаете вы. Вот он. Быстрее!

Герсен, послушав Чалкоуна, совершил ложный выпад в сторону Фербиля. Тот отпрянул назад, но уткнулся в Чалкоуна, который схватил его за руку и сделал попытку отбросить к зеленому роблу. Фербиль вывернулся и устоял на ногах. Оказавшись лицом к лицу с Чалкоуном, он ухмыльнулся ему, но Герсен уже успел зайти к нему сзади, толкнуть, и Фербиль, спотыкаясь, отлетел в зеленый робл. Однако в этот же самый момент Герсен почувствовал мощный толчок сбоку и увидел массивное туловище Майза, техника которого основывалась лишь на грубой силе. Он просто шагал по желтому роблу и плечами выталкивал в зеленый всех, кто не успел своевременно уступить ему путь. По какой-то счастливой случайности Герсену удалось схватиться за Скиша, который как раз в это мгновенье сумел увернуться от нападения какого-то роблера. Улыбнувшись Скишу, Герсен, держась за него, сохранил равновесие, остался в желтом робле и тут же дал знак Рудо, показывая на Майза. Сообразив, что сейчас последует нападение сразу нескольких противников, Майз повернулся спиной к пьедесталу и начал угрожающе размахивать огромными лапищами.

— Ну-ка, подойдите ко мне, если вы такие смелые! Герсен поймал одну из его рук и тут же потерял опору под ногами. В то же самое мгновенье Рудо, прежний его союзник, подскочил к нему сзади, обхватил вокруг пояса и попытался вышвырнуть из желтого робла. Герсен резко вздернул голову назад и угодил макушкой прямо в нос Рудо. Тот отпустил Герсена, и Герсен одним прыжком оказался сзади огромной туши Майза, уперся спиной о пьедестал, взметнул обе ноги и мощным ударом опрокинул Майза, послав его в сторону зеленого робла. Оказаться там наверняка помог еще Рудо, у которого кровь из носа била фонтаном. Майз, разъяренно взревев, набросился на Тронгаро, но тот успел отскочить в сторону. Четверо зеленых роблеров обхватили Майза со всех сторон. Раскачиваясь из стороны в сторону, припадая то на одну ногу, то на другую, отчаянно ругаясь и исходя слюной, гигант вынужден был отступать через весь синий робл по направлению к лимбо, однако уже в непосредственной близости к роковой черте ему удалось вывернуться и, упав на спину, отбиться от обидчиков ногами, тем самым оставшись в игре.

Герсен снова отступил спиной к пьедесталу, чтобы оценить ситуацию. Тронгаро и Майз, два наиболее грозных противника, были выбиты из желтого робла, где теперь оставались, кроме Герсена, еще четыре роблера. Сейчас, когда Тронгаро и Майз по сути выбыли из борьбы за главный приз, каждый из этой пятерки мог реально претендовать на победу и поэтому действовал с максимальной осмотрительностью. Теперь уже не было договоренностей, которые стоило бы соблюдать, предательства можно было ожидать от любого. Каждый из оставшихся не хотел совершить роковую ошибку из страха перед неожиданным нападением сзади.

Герсен заметил, что другие роблеры относятся к нему с уважением и с опаской. Искиш, который сумел так долго продержаться на самых передовых позициях в игре, оказался бойцом, к которому нужно относиться со всей серьезностью.

Краешком глаза Герсен приметил, как Рудо и некто Хемент перебросились парой слов, после чего Рудо стал бочком подкрадываться к Герсену.

— Наш уговор все еще в силе?

— Разумеется.

— Тогда следующий — Декстер, вон тот высокий с прищуром. Заходите к нему сбоку, я проскакиваю мимо, мертвой хваткой беру за промежность — и в зелень! Тогда, вперед!

Герсен, следуя наставлениям Рудо, подкрался к Декстеру сбоку, не спуская одновременно глаз с Хемента. Как только Герсен оказался от Декстера на расстоянии вытянутой руки, Хемент вдруг бросился на него, его примеру последовал Декстер, а сзади оказался тут как тут прежний союзник Рудо. Герсен ожидал именно такого подхода и поэтому толкнул Декстера на Хемента, затем обхватив у себя за спиной Рудо, швырнул его через голову в зеленый робл, схватил Декстера за ногу и вытолкнул тоже в зелень, успев еще пригнуться, догадываясь, что сзади на него сейчас должен наброситься четвертый дарсаец. Герсен схватил его за плечи, перебросил через себя, и он повалился прямо на оказавшегося в зеленом робле раньше Декстера. Пока они вдвоем поднимались, еще не разобравшись до конца, что это с ними произошло, как зеленые роблеры схватили их и отшвырнули в синий робл. Хемент попробовал было схватить Герсена за руку и развернуть, однако Герсен решительно пресек эту попытку, сам бросился на Хемента, обхватил его за пояс, приподнял и швырнул в зеленый робл. В желтом робле Герсен остался один и только теперь вдруг заметил еще одного парня, на которого все это время даже не обращал внимания, потому что тот, хоть и выглядел довольно внушительно, в течение всей схватки принципиально уклонялся от борьбы, стараясь не попадаться никому под руку. Герсен стал к нему приближаться. Парень начал отступать. Герсен один раз прогнал его по всему кругу, затем второй, после чего продолжать отступление парень уже не имел права — после третьего круга судьи автоматически отправили бы его в синий робл. Теперь Герсен и парень стали осторожно приближаться друг к другу. Герсен вытянул вперед руку, парень робко схватился за запястье, попробовал было потянуть на себя. Герсен камнем упал на него, обхватил голову под ключ, рванул парня на себя, развернул в воздухе и отшвырнул в зеленый робл.

В желтом робле Герсен теперь оставался совершенно один. Он мог бы, если б захотел, рискнуть и перейти в зеленый робл и даже синий, а потом вернуться в желтый — но из зеленого робла его могли выбросить в синий, а из синего — даже в лимбо. Но он не испытывал ни малейшей охоты ввязываться в борьбу, которая продолжала вестись в зеленом и синем роблах, где роблеры, теперь уже разгоряченные и повыходившие из себя, дрались в полную силу, не щадя ни себя, ни противника. Они били кулаками друг друга в лицо, то и дело норовили попасть противнику ногою в пах, пускали в ход головы и колени — и при этом хрипели и сопели, в бешенстве громко вскрикивали и изрыгали проклятья. Герсен прислонился к пьедесталу и стал наблюдать за ходом борьбы, превратившейся по сути во всеобщую свалку. Тронгаро, находившийся в синем робле, сцепился с Рудо. Герсен с большим интересом следил за тактическими приемами, применявшимися Тронгаро. Он несомненно был очень искусным борцом, быстрым, сильным, решительным. И все же он был не пара Майзу, чудовищная туша которого делала его почти неприступным. При мысли о том, что вдруг еще придется схватиться один на один с Майзом, Герсен скривился. Он, по всей вероятности, и победил бы, нанося ему чувствительные удары и тут же отскакивая, или попытавшись вывести из строя глаза Майза, но за эту победу пришлось бы платить растяжением мышц и синяками, возможно, даже и переломами, и, что самое страшное, сломанной шеей.

Тронгаро без особого труда выбил из борьбы Рудо и теперь все свое внимание сосредоточил на Майза. Сговорившись с еще двумя синими, он смело пошел на Майза. Все трое кружились и дергались вокруг него, как муравьи вокруг жука. В конце концов, благодаря скорее счастливой случайности, а не искусно проведенному приему, они все-таки вытолкали спотыкающегося Майза в лимбо, где он сразу же распростерся ничком и стал колотить кулаками землю. Тем временем Тронгаро не упустил возможности отправить в лимбо вслед за Майзом еще одного из своих союзников, вместе с которым он одолел Майза.

Герсен обвел взглядом зрителей. Встретив снова насмешливый взгляд Бэла Рука, он тут же отвел от него взор и посмотрел на метленцев. На какое-то мгновенье его глаза встретились с глазами Жердин, но выражения на ее лице он прочесть не успел — тетушка Мейнисс окликнула девушку, и она отвернулась.

Тем временем ситуация на арене хадавла пришла в состояние статического равновесия. В синем робле стоял Тронгаро, в зеленом — Чалкоун, в желтом — Герсен. Если соперники отказываются от дальнейшей борьбы, то состязание объявляется завершенным, а призовой фонд распределяется в соотношении 3:2:1.

— Я согласен взять акции «Котзиш», — сказал Герсен, обращаясь к Тронгаро и Чалкоуну. — Вы делите между собой деньги. Такое предложение вас устраивает?

— Я согласен, — подсчитав в уме свою долю, объявил Чалкоун.

Тронгаро тоже уже чуть не согласился, но затем бросил взгляд в сторону Бэла Рука, который ответил ему решительным кивком головы.

— Нет, — очень неохотно произнес Тронгаро. — Нужно разделить весь призовой фонд.

Герсен подозвал Чалкоуна к линии, разделяющей желтый и зеленый роблы.

— Давайте заключим соглашение, которое я обязуюсь свято соблюдать, если вы обещаете поступить точно так же.

— Что вы имеете в виду?

— Давайте вместе войдем в синий робл и выгоним оттуда Тронгаро, после чего я вернусь в желтый, а вы — в зеленый. Я забираю акции «Котзиш», вы забираете деньги — все 600 севов.

— Я согласен.

— Учтите, — предупредил Чалкоуна Герсен, — это честное соглашение, а не обычная уловка в хадавле. Если вы нарушите обещание, я не оставлю этого без внимания. Вы можете всецело на меня положиться. Могу ли я доверять вам?

— Только в этом одном единственном случае — можете!

— Прекрасно. Вы заходите слева, я — справа. Между нами расстояние вытянутой руки. Вместе набрасываемся и выталкиваем.

— Хорошо.

Герсен решительно вошел в зеленый робл, здесь к нему присоединился Чалкоун, после чего они вместе вступили в синий, где их уже поджидал, низко пригнувшись для решающего броска, Тронгаро. Понимая, что надеяться на, успех можно только в результате активных действий, он рванулся к Чалкоуну, рассчитывая обхватить его за пояс и, развернув, отбросить в сторону лимбо. Герсен вцепился в одну его руку, Чалкоун схватил другую, после чего Герсен нанес сильнейший удар ногой по тыльной стороне коленного сустава. Тронгаро повалился на спину, однако успел еще в падении лягнуть Чалкоуна в пах. Чалкоун согнулся едва ли не вдвое и упал. После этого Тронгаро попытался нанести точно такой удар, но уже другой ногой и по Герсену, но тот поймал лодыжку Тронгаро и рывком развернул ее. Тронгаро взвыл от боли — Герсен, по-видимому, порвал ему сухожилие, — и попытался перекатом высвободиться из цепких рук Герсена, но тот еще больше скрутил лодыжку. Тронгаро вынужден был еще раз перевернуться с боку на бок и теперь был уже у самого края лимбо. Напрягши последние силы, он сгруппировался и с размаху нанес Герсену удар свободной ногой в бок, но Герсен еще сильнее подналег на лодыжку, и Тронгаро, крича от безумной боли, выкатился в лимбо.

Герсен отпустил ногу противника и теперь стоял, тяжело дыша. Чалкоун с огромным трудом все-таки встал на ноги, но разогнуться полностью еще никак не мог, прижимая ладонями нижнюю часть живота. Теперь они оба оценивающе глядели друг на друга, причем Чалкоун — совсем остекленевшими глазами. Герсен вернулся в желтый робл, Чалкоун проковылял в зеленый.

— Отдайте мне акции «Котзиш», — произнес Герсен, обращаясь к главному судье, — а деньги — Чалкоуну, и хадавл завершен.

— Вы согласны с таким дележом? — спросил главный судья у Чалкоуна.

— Да. Более, чем удовлетворен.

— Значит — быть по сему. — Затем заговорил в микрофон. — Впервые, насколько это мне помнится и, скорее всего, впервые за всю историю этой славной игры победителем в главной схватке вышел искиш, одолев наилучших борцов Дарсая. По сложившейся традиции любой из присутствующих имеет право бросить вызов победителю. Желает ли кто-нибудь поставить под сомнение победу этого заслуживающего всяческое уважение искиша?

Бэл Рук, стоя перед сидевшим на скамейке Тронгаро, лодыжка которого сильно распухла, осыпал его бешеной бранью. Тронгаро в ответ только качал головой. Убедившись в невозможности раззадорить Тронгаро взять реванш, разъяренный Бэл Рук повернулся к главному судье.

— Я бросаю вызов, — хрипло вскричал он. — Я, Бэл Рук, и биться мы будем плетьми!

— Вам прекрасно известно, что выбор оружия за тем, кому вы бросаете вызов, — спокойно ответил Бэлу Руку главный судья. — Вы вызываете на поединок как Чалкоуна, так и Герсена?

— Нет. Только Герсена.

Главный судья передал Чалкоуну пухлую пачку купюр.

— Этот хадавл вы покидаете с гордо поднятой головой!

— Счастлив это сделать, но считаю своей обязанностью засвидетельствовать свое уважение Герсену, проявившему в игре огромное мастерство.

Чалкоун взял деньги и, прихрамывая, но со счастливым видом, покинул арену.

Вперед вышел Бэл Рук и протянул судье два сева.

— Это двойная цена 125 акций «Котзиш», которые, как известно, вообще ничего не стоят.

Судья даже отпрянул назад, выражая свое недовольство.

— Но ведь вы сами оценили каждую из этих акций в четыре сева?

— Никоим образом! Я поручился за приз в размере тысячи севов. Затем согласился с тем, чтобы двадцать пять акций были эквивалентны ста севам. Если Герсен желает уступить мне эти 125 акций, я тут же выплачу ему 500 севов. В противном случае он лишится жизни, так как я убью его, если он посмеет стать у меня на пути.

— Вы заняли совершенно непреклонную позицию, — сказал судья. — Ну, Герсен, каков ваш ответ? Бэл Рук вызывает вас на поединок, чтобы отнять у вас акции «Котзиш» и вашу жизнь и все это ему обойдется в жалкие два сева. Если вы пожелаете уклониться, Бэл Рук, по всей очевидности, уплатит вам пятьсот севов, и сегодняшний день окажется для вас все равно прибыльным. Считаю своим долгом поставить вас в известность о том, что Бэл Рук широко известен, как выдающийся мастер владения не только плетью, но и практически любыми видами оружия. Ваши шансы на победу не очень-то велики Но в любом случае, за вами право выбора оружия.

Герсен пожал плечами.

— Раз я обязан с ним драться, то схватка будет вестись по усмотрению противника, или с применением ножей, или голыми руками.

— На ножах! — вскричал Бэл Рук. — Я ручаюсь, что разрежу его на куски!

Один из судей вынес поднос, на котором лежали два кинжала с черными деревянными рукоятками и обоюдоострыми лезвиями длиной почти в тридцать сантиметров.

Герсен взял один из ножей и, разжав ладонь, взвесил. Длинный клинок у рукоятки был чуть шире и постепенно сужался к кончику, ему явно недоставало той равномерности распределения веса, которую предпочел бы Герсен. Тем не менее, из этого он сделал очень для себя полезный вывод — оружие это не было предназначено для метания, что указывало на отсутствие такого искусства у дарсайцев. Бросив взгляд на трибуну, он увидел выражение неподдельного ужаса на лице Жердин.

Раздался голос главного судьи:

— Поединок ведется только в пределах роблов и продолжается до тех пор, пока одна из состязающихся сторон не признает своего поражения или поднятием рук вверх, или соответствующим возгласом, или выходом за пределы роблов, а также если окажется не в состоянии продолжать схватку, или сама схватка не будет прекращена по данному мною сигналу. Поединок проводится без каких-либо правил или ограничений. Исходные позиции — в желтом робле, по разные стороны от пьедестала. Схватка начинается после четвертого удара в гонг и продолжается, пока я сам не дам сигнал о ее прекращении. В этом случае она прекращается мгновенно под страхом наказания в виде помещения в выгребную яму на три дня. Так что извольте сдерживать свой пыл и прекращайте борьбу по моей команде, ибо я вовсе не намерен праздно наблюдать за тем, как будет изрезаться в куски неспособный к дальнейшему сопротивлению участник поединка. — Эти слова сопровождались многозначительным взглядом в сторону Бэла Рука. — Три круга отступления без попытки нападения на осуществляющую преследование сторону также означает поражение отступающей стороны. Произведенный мною сейчас удар гонга возвещает тридцатисекундную готовность. Прошу занять исходные позиции.

Герсен и Бэл Рук встали друг напротив друга по разные стороны пьедестала.

— Семнадцать секунд!

Бэл Рук начал поигрывать клинком, наслаждаясь предвкушением смерти противника.

— Я давно дожидаюсь этой возможности.

— Я тоже не прочь ею воспользоваться, — сказал Герсен. — Признайтесь, вы принимали участие в налете на Маунт-Плезант?

— Маунт-Плезант? Но ведь это было так давно.

— Значит, вы там были.

Бэл Рук ответил злобной ухмылкой.

— Теперь я могу убить вас без всяких угрызений совести, — произнес Герсен.

— Шесть секунд! Джентльмены, оружие к бою! После следующего удара в гонг, вы вольны поступать, как заблагорассудится!

Быстро промчались секунды, обозначающие таинственную грань, что отделяет будущее от прошлого.

Прозвучал гонг.

Бэл Рук обошел пьедестал, низко опустив нож, как будто это меч. Герсен ссутулился, затем метнул кинжал прямо в сердце Бэла и кинжал Герсена, отскочив, упал на землю. Под рубахой у Бэла Рука явно оказался жилет из тончайшей непробиваемой металлизированной ткани. Судья не выразил какого-либо возмущения по этому поводу — очевидно, подобный жилет расценивался как вполне законное вспомогательное средство защиты.

Как только нож Герсена коснулся земли, Бэл Рук отшвырнул его ногой по направлению к лимбо. Одновременно с этим Герсен прыгнул вперед, внимание Бэла Рука отвлеклось, и удар по ножу оказался не совсем удачным — нож заскользил по мостовой и остановился в синем робле в каких-нибудь нескольких дюймах от лимбо.

Бэл Рук произвел выпад ножом — Герсен отскочил влево и наотмашь рубанул ребром ладони по загорелой шее сбоку, а большим пальцем ткнул в левый глаз Бэла Рука. Лезвие ножа противника вспороло ткань рубахи Герсена и чиркнуло по коже, прочертя полосу длиной в шесть дюймов, из которой тотчас же стала сочиться кровь.

Разъяренный раной, Герсен поймал руку противника, применил захват, сделал Бэлу Руку подножку и, используя собственную инерцию противника, сломал ему локтевой сустав.

Бэл Рук громко крикнул, нож выпал из его обмякших пальцев, однако он успел поймать его на лету, схватившись левой рукой за рукоятку, и тут же отведя руку далеко назад, с силой пырнул ножом в бедро Герсена. Ошеломленный Герсен в ужасе отпрянул. Неужели он стал таким неуклюжим? Кровь у него теперь текла из двух ран. Пройдет еще совсем немного времени, как силы оставят его, и тогда он будет убит.

Нет, не все еще кончено! Он еще раз нанес рубящий удар ладонью по шее Бэла Рука, а когда тот попытался отпрянуть и нанести еще один удар ножом, Герсен поймал его левую руку, но осуществить захват не сумел. Бэл Рук выдернулся, отпрыгнул на несколько шагов и остановился, чтобы перевести дух. Грудь его тяжело вздымалась, правая рука висела, как плеть, левый глаз почти полностью заплыл кровью.

Истекая кровью из ран на груди и бедре, Герсен, прихрамывая, побрел к своему ножу. Бэл Рук бросился вслед за ним, занеся кинжал высоко над головой для нанесения удара сверху вниз. Герсен перехватил занесенную над ним руку, затем сложился чуть ли не вдвое, чтобы избежать удара коленом в пах, и затем резко выпрямился. Бэл Рук, шатаясь, сделал шаг назад, и Герсен поднял свой нож, валявшийся на земле. Бэл Рук, раздув ноздри и ловя ртом воздух, почти что вслепую — так как уже оба его глаза заплыли кровью — нетвердой походкой двинулся навстречу Герсену. Герсен во второй раз метнул нож — теперь он почти по рукоять воткнулся в мускулистую шею Бэла Рука. Он упал на колени и уже с отчаянья, чисто машинально, швырнул свой нож в Герсена. Опускаясь, кончик ножа скользнул по бедру Герсена. Бэл Рук рухнул наземь лицом вниз, и под тяжестью его тела кинжал проткнул всю его шею насквозь так, что целых шесть дюймов лезвия вышли вверх из нижней части затылка.

— Объявляю хадавл завершенным! — провозгласил судья. — Победил Герсен. Приз — 125 акций «Котзиш» и два сева.

Герсен забрал сертификаты и нетвердой походкой покинул арену. Врач завел его в ближайший дамбл и позаботился о его ранах Сто двадцать пять акций «Котзиш»! Теперь Герсену принадлежало 2416 акций, на шесть более половины. Компания «Котзиш Мючюэл» перешла в безраздельное его распоряжение.

Выйдя из дамбла, где ему была оказана первая помощь, Герсен обнаружил, что труп Бэла Рука уже унесли. Он взглянул на трибуны — метленцы разошлись, по-видимому, насмотревшись вдоволь.

Прихрамывая, Герсен покинул площадь и направился к своему гипервельботу. Взобравшись на борт, он тщательно задраил все люки, поднял «Призрак» в воздух и взял курс на восток, в Сержеуз.

* * *

Ночь он провел в вельботе, медленно дрейфуя над пустыней. Утром совершил посадку рядом с водяной завесой Сержеуза. Повинуясь какому-то мимолетному капризу, одел свободные брюки из черной саржи, белую льняную рубаху и подпоясался широким темно-зеленым кушаком — наряд богатого молодого аристократа из Авенты на Альфаноре, отправляющегося на прогулку. Проковыляв несколько десятков метров под утренними лучами Коры, он нырнул под водяную завесу и, прихрамывая, направился к Центральной Площади. Веранда у входа в «Сферинду» была почти пуста. Перед «Туристом» уже завтракали несколько самых ранних пташек.

Герсен прошел в вестибюль и позвонил по телефону в «Сферинду» с просьбой связать его с госпожой Жердин Ченсет. Через несколько секунд в трубке раздался ее мягкий говор:

— Да? Кто это?

— Кирт Герсен.

— Подожди минутку, пока я прикрою дверь... Кирт Герсен! Что заставило тебя подвергать свою жизнь такой опасности? Все не сомневаются в том, что ты — сумасшедший!

— Мне нужны были сто двадцать пять акций «Котзиш». Теперь эта компания принадлежит мне.

— Но ведь это было сопряжено с огромным риском для жизни!

— Я не мог поступить иначе Тебя тревожила моя судьба?

— Разумеется! Мое сердце едва не перестало биться.

Я не хотела этого видеть, но не могла отвести глаз. Все в один голос утверждают, что Бэл Рук — печально знаменитый убийца, великолепно владеющий всеми видами оружия. Теперь они считают, что ты, должно быть, точно такой же, как и он.

— Ничего подобного. Я могу с тобой встретиться?

— Не знаю, каким образом Мы сейчас же уезжаем в Ллаларкно, тетка Мейнисс следует за мной неотступно. Она уже совершенно уверена в том, что со мною что-то не так... Где ты сейчас? В «Туристе»?

— Да.

— Я сейчас приду туда. Минут пятнадцать у меня еще есть.

— Я буду ждать на веранде, там, где мы сидели раньше.

— Где я впервые окончательно поняла, что это любовь. Ты помнишь?

— Помню.

— Уже иду.

Герсен вышел на веранду. Через две минуты появилась Жердин. На ней было то же самое темно-зеленое платье, в котором он впервые ее увидел. Герсен тотчас же поднялся. Она бросилась ему в объятья, они поцеловались… один раз, другой, много раз.

— Все это так бессмысленно, — сказала Жердин. — Больше я уже тебя никогда не увижу.

— Я говорю себе то же самое. Но не могу заставить себя поверить в это.

— Каким-то образом придется. — Жердин глянула через плечо. — Я буду скомпрометирована, если меня застанут здесь с тобой.

Герсена слегка уязвило это высказывание.

— Тебя это так беспокоит?

Жердин ответила не сразу.

— Да. В Ллаларкно поддержание репутации — превыше всего.

— Что, если я прибуду в Ллаларкно?

Жердин покачала головой.

— Наш круг крайне узок. Мы все знаем всё о друг друге, и должны жить только так, как того от нас ожидают. Это делает наше существование счастливым... Обычно.

Герсен долго, даже очень долго, молча глядел на Жердин, затем произнес:

— Если бы я даже мог предложить тебе счастливую и безмятежную жизнь, все равно я не был бы услышан. Но я ничего не могу обещать, кроме тревог, путешествий в чужие, неустроенные миры и, не исключено, даже опасностей... По крайней мере, в обозримом будущем... Поэтому — прощай.

Из глаз Жердин брызнули слезы.

— Для меня невыносимо само это слово. Оно подобно смерти... Временами мне хочется, чтобы ты отнес меня в свой корабль и улетел вместе со мной. Я бы не стала сопротивляться, не звала бы на помощь — я упивалась бы счастьем!

— Это в самом деле было бы замечательно. Но я не смогу так сделать. Это принесло бы тебе только горе.

Жердин поднялась, зажмурила глаза, чтобы унять слезы.

— Мне пора идти.

Герсен тоже поднялся, но не подошел к ней. Она задумалась в нерешительности, затем сама подошла к нему и поцеловала в щеку.

— Я никогда тебя не забуду, — прошептала она, повернулась и покинула веранду.

Герсен снова сел. Инцидент исчерпан. Он забудет Жердин Ченсет как можно быстрее, забудет целиком и полностью. Теперь ему надо поторапливаться. Пеншоу пока что еще не знает о смерти Бэла Рука, не знает о статусе Герсена как обладателя контрольного пакета акций «Котзиш». Один или два сева, что он получил за победу над Бэлом Руком, он потратил на завтрак, затем вернулся к своему кораблю. Сложил в чемоданчик необходимый набор инструментов, затем быстро проковылял прихрамывающей походкой к «Диндар-хаузу» в «Сени Скенсела» и направился прямо в контору Пеншоу.

Как и прежде, дверь была заперта на замок. Герсен вынул из чемоданчика инструменты, взломал замок и распахнул дверь, нисколько не заботясь о том, что такое вторжение может вызвать срабатывание тревожной сигнализации. Оттиль Пеншоу не на Дарсае, а Бэл Рук мертв, а кроме них вряд ли кто обратит внимание на сигналы тревоги из комнаты № 103 в «Диндар-хаузе». Внутри, как и раньше, воздух был затхлым и пахло чем-то протухшим.

В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги. В дверь заглянули двое мужчин. Герсен встретил их откровенно недружелюбным взглядом.

— Кто вы такие и что вам здесь понадобилось?

— Я — управляющий этого здания, — резким тоном ответил один из мужчин. — Мистер Бэл Рук просил меня приглядывать за всякими непрошеными гостями. Как вы посмели вломиться в эту контору?

— «Котзиш Мючюэл» отныне принадлежит мне. Эта контора теперь в моем ведении. Я имею право входить в нее и делать в ней все, что только пожелаю, независимо от того, имеется или нет у меня ключ от двери в нее.

— Бэл Рук ничего мне не говорил об этом.

— И никогда уже и не скажет. Бэл Рук мертв.

Лицо управляющего сразу же помрачнело.

— Печальная новость.

— Но только не для людей честных и порядочных. Бэл Рук — подлец из подлецов. Он заслуживал гораздо более горькой участи чем та, что он испытал. А теперь, пожалуйста, убирайтесь. Если вам угодно навести справки в отношении того, кто я, обратитесь к Адарио Ченсету, управляющему «Ченсет-банка».

— Как вам угодно, сэр.

Оба мужчины отошли от двери и, пошептавшись еще немного в коридоре, удалились.

Герсен начал со стенных шкафов, затем занялся полками, только после этого обследовал письменный стол. Разыскал документы, касавшиеся проводимых компанией «Котзиш» операций. Копии накладных, в которых указывалось количество черного песка, переданного на хранение каждым из акционеров компании, и соответствующее распределение между ними выпущенных акций — информация, обладать которой раньше он был бы очень рад, но которая теперь уже ничего для него не значила. Обнаружил копии арендных договоров, лицензий и прав на геологоразведку и добычу полезных ископаемых, полученных компанией «Котзиш». Все это теперь не имело никакой ценности — так, во всяком случае, все утверждали. Он сложил все эти документы в отдельный пакет и отложил в сторону.

На письменном столе он вообще не обнаружил ничего интересного.

Окинул взглядом контору в последний раз. Ведь именно она была пристанищем Оттиля Пеншоу, Бэла Рука и, почти наверняка, Ленса Ларка. Даже воздух в ней был заражен их гнусным духом.

Покинув «Диндар-хауз», Герсен отправился прямиком к «Крылатому Призраку» и через несколько минут стартовал в космос.

Часть III. МЕТЛЕН

Глава 12

«Метлен! Волшебная планета, коренные жители которой, народ, наделенный множеством превосходных качеств, красивый внешне, гордый и отличающийся изысканностью манер и одежды, живут в благополучии, нарочитом уединении и зачастую раздражающей убежденности в собственном превосходстве.

«Высокомерие», слово, на первый взгляд, как никакое другое, применимое к метленцам, содержит в себе чересчур много по-разному понимаемых дополнительных оттенков и часто представляет в ложном свете изначально присущее этим людям какое-то особенное обаяние. Даже челядь и служащие различных учреждений, являющиеся выходцами с других планет, относятся к метленцам с пониманием и даже некоторой снисходительностью, и хотя питаемые к метленцам чувства часто бывают противоречивыми, враждебность к ним — явление очень редкое.

Для исследователя человеческой натуры во всем ее бесконечном разнообразии метленцы представляются примером, достойным восхищения. История самой планеты сравнительно бедна событиями. Она была открыта на средства товарищества «Аретий», привилегированного клуба из города Зангельберг на планете Станислас, и предоставлена в пользование этого товарищества. Довольно значительные участки суши были распределены между членами клуба, остальная часть планеты была превращена в заповедник. Многие аретийцы, посетившие эту планету, пожелали остаться на ней навсегда, и все из них чудовищно разбогатели, занявшись стодвадцатниками.

Метленцы, с величайшим усердием делают все, чтобы их планета оставалась как можно более обособленной и не похожей ни на какую другую. Космопорт в административном центре планеты городе Твонише является единственным на планете местом, связывающим ее с внешним миром. Население Метлена невелико. Двадцать тысяч метленцев живут в Ллаларкно, наверное столько же или чуть больше предпочитают загородные имения. Твониш, по сути, является анклавом, населенным пятидесятью тысячами так называемых «суржиков», представляющих из себя разношерстную смесь из инопланетян самого различного происхождения и потомства детей, появившихся на свет в результате случайных связей между метленцами и неметленцами. Имеется здесь и крупное землячество дарсайцев, используемых на самых тяжелых и грязных работах.

Ллаларкно представляет из себя скорее чрезмерно разросшееся сельское поселение, чем город. Изумительные метленские дома являются «святая святых» для живущих в них семей. Каждый такой дом имеет свое имя и славится или особой репутацией, или определенной атмосферой, или, наконец, своеобразным духом, неповторимым и по-своему замечательным. В этих домах метленцы совершают свои обряды, предаются любимым занятиям и устраивают пышные зрелища, делая свою жизнь ярче и разнообразнее. К таким зрелищам относятся сотни различных состязаний, театральные представления, музыкальные и оперные фестивали, конкурсы бальных танцев, веселые и красочные феерии. Разнообразные развлечения продолжаются круглый год, каждый может заняться тем, что ему по вкусу.

Жизнь как непрерывный красочный карнавал — лейтмотив существования метленцев. Соответственно, одной из главных отличительных их черт является лицедейство, выражающееся в отношении ко всем остальным обитателям Ойкумены, как к первобытным дикарям или, в лучшем случае, как к грубому сброду. Наиболее проницательные из метленцев прекрасно понимают, что подобное представление о жизни не более чем каприз, плод воображения, однако с наслаждением отдаются этому капризу. Другие принимают это за чистую монету, считают основополагающей истиной. Метленцам в основной их массе явно недостает критического отношения к своим пристрастиям, они склонны к преувеличениям, обожают величественные жесты и театральные позы. Каждое мгновение жизни рассматривается ими как еще одна возможность изменить мизансцену, где каждый стремится занять такое место, откуда он мог бы производить на других наиболее выигрышное впечатление. Однако несмотря на все это и вопреки ему, метленцы — народ прагматичный, делающий очень мало ошибок и не позволяющий экстравагантности увлечь себя до такой степени, когда она становится неуместной».

Ричард Пелто «Народы системы. Коры»

Подступы к Метлену из космоса прикрывали десять застав, оборудованных на спутниках, стационарные орбиты которых находились на удалении в полмиллиона миль от поверхности планеты. Следуя регламенту, приведенному в «Справочнике космического пилота», Герсен заявил о своем намерении произвести посадку на планете и был направлен к ближайшей из этих застав. Причаливший к ней «Крылатый Призрак» посетил метленский лейтенант в сопровождении двух мичманов, и после непродолжительной проверки Герсену было дано разрешение на посадку, предоставлено место на стоянке в космопорте Твониша и указан воздушный коридор для автоматической посадки.

Как только представители властей удалились, «Крылатый Призрак» стал быстро снижаться в направлении Метлена — величественной сферы, как бы обтянутой темно-синим и зеленым крапчатым бархатом. Несколько сбоку от этой залитой лучами Коры сферы завис спутник Шанитра, угловатая глыба шлака пепельного цвета, небесное тело, исключительными правами на разработку минеральных ресурсов которого теперь безраздельно владел Герсен. Правда, было весьма сомнительным, имеются ли вообще на Шанитре какие-либо ресурсы, которые стоило бы разрабатывать.

Отведенный для снижения коридор вывел Герсена к Твонишу, единственному городу на Метлене, а координаты, введенные в бортовой компьютер, обеспечили посадку «Крылатого Призрака» в отведенное для него место на взлетно-посадочном поле твонишского космопорта.

Было уже далеко за полдень. Внутрь вельбота через иллюминаторы полились яркие и чистые лучи Коры, совсем не такие жесткие и обжигающие, как на Дарсае. Ступив на поверхность Метлена, Герсен подумал: «Вот он, мир Жердин Ченсет».

С западной стороны просматривались бетонные и стеклянные здания Твониша, высоко вздымавшиеся вверх, опираясь всего лишь на одну, две или несколько опорных колонн, и поэтому казавшиеся какими-то воздушными и в то же время монументальными. За ними возвышалось утопающее в буйной растительности нагорье — вот это и было Ллаларкно. К северу от космопорта до самого горизонта простирались поля и сады, к югу — ухоженная лесопарковая зона с многочисленными лужайками и огромными деревьями-старожилами, возвышавшимися над остальной растительностью, как длинная цепь древних гор.

Безмятежный и ласкающий взор пейзаж, отметил про себя Герсен, и по дорожке, выложенной плитками из туфа, прошел к зданию космовокзала, многоугольнику из стали и стекла с центральной башней диспетчерского управления. Указатель вывел его к стойке регистрации прибытия, где клерк в форменной одежде занес касающиеся Герсена данные в центральный компьютер, после чего желтая сигнальная лампа на небольшом пультике перед ним погасла, удостоверив тем самым окончание процедуры оформления прибытия, начатой еще на спутнике-перехватчике.

В центр города Герсен добрался на общественном транспорте. В гостинице «Коммерческая» ему предложили номер с ванной, полностью его устроивший. Наиболее первоочередной его заботой были деньги, которых у него теперь совершенно не было. Позвонив в справочное бюро, он выяснил адрес местного отделения «Куни-банка», куда тотчас же и отправился, чтобы получить по кредитной карточке тысячу севов.

Купив в киоске план города, он расположился в ближайшем же кафе со столиками, расставленными прямо на тротуаре.

Подошедшей принять заказ официантке Герсен показал на мужчину за одним из столиков по соседству, перед которым стоял покрытый изморосью фужер с какой-то бледно-зеленой смесью.

— Это наш фирменный пунш, сударь. Фруктовый сок, рисовая водка и ягодный ром, охлажденные и тщательно перемешанные.

— Принесите мне то же самое, — сказал Герсен и, откинувшись к спинке стула, стал рассматривать обитателей Твониша. В большинстве своем, это были суржики, люди различной расовой принадлежности, но в совершенно одинаковых одеждах: полосатых пиджаках или жакетах темных или приглушенных тонов и черных брюках или юбках. Все вместе это создавало впечатление строгого соблюдения принятых в данном обществе условностей и делового настроя. Инопланетяне — коммивояжеры, бизнесмены, туристы — всем своим видом заметно отличались от местных жителей. На глаза Герсену попалось также несколько дарсайцев в брюках грязно-коричневого цвета и белых рубахах под брюки или навыпуск и пара метленцев, резко выделявшихся черными волосами и оливковым цветом кожи, одеждой и какой-то особенно непринужденной манерой держаться. Довольно интересное смешение народов, отметил про себя Герсен.

Официантка принесла бокал холодного пунша.

Герсен развернул план города и сразу же заметил, что он довольно компактный. Улицы и площади Твониша были аккуратно расчерчены и поименованы, но местность к западу, обозначенная как Ллаларкно, на плане была показана без каких-либо подробностей. Обители метленцев и проезды к ним, по-видимому, не предназначались для взоров плебеев. Герсена это почти нисколько не покоробило — к повышенному тщеславию метленцев он был совершенно равнодушен.

Пунш оказался замечательнейшим. По просьбе Герсена официантка принесла еще бокал.

— Этого вам будет вполне достаточно, — искренно произнесла она. — Это — очень крепкий напиток, его влияние почувствуется только тогда, когда захочется подняться из-за стола. Бывает, даже лишняя рюмка его становится своеобразным «Приглашением к покаянию», так как тот, кто отведает этого пунша больше, чем позволяют его возможности, начинает себя вести неподобающим образом и должен понести за это наказание.

— Я очень благодарен вам за предупреждение, — сказал Герсен. — И какого рода наказание ждет провинившегося?

— Все зависит от того, что он успеет натворить. Обычно таких скандалистов пеленают по рукам и ногам различным тряпьем и разрешают детям забрасывать их переспевшими фруктами, которые, как мне думается, испортились и очень плохо пахнут. — Девушка даже вздрогнула в отвращении. — Ни за что не хочется стать таким всеобщим посмешищем.

— Мне тоже, — сказал Герсен. — Будьте любезны, принесите, если можно, телефонный справочник.

— Пожалуйста, сударь.

Герсен сразу же отыскал адрес «Котзиш Мючюэл» — здание под названием «Скоун-Тауэр» — и номер телефона. Подозвав официантку, чтобы расплатиться, Герсен спросил:

— Вы не подскажете, где можно найти «Скоун-Тауэр»?

— Посмотрите-ка вон туда, сударь, по ту сторону парка. Видите дом с высоким главным входом? Это и есть «Скоун-Тауэр».

Герсен пересек парк и вышел к «Скоун-Тауэру» — восьмиэтажному зданию из бетона и стекла, с четырьмя массивными стальными колоннами в качестве опорных элементов сооружения. Как далеко оно ушло от «Диндар-хауза» в Сержеузе! Для обанкротившейся и погрязшей в долгах «Котзиш Мючюэл» это здание казалось чересчур уж шикарным. Откуда у «Котзиш» средства, чтобы арендовать помещение в подобном здании? Из денег, полученных по страховке «Эттилии Гаргантир»? От продажи украденных у самой же «Котзиш» стодвадцатников?

Перейдя улицу, Герсен вошел в вестибюль первого этажа — огороженное стеклом пространство между несущими четырьмя колоннами. В соответствии с указателем контора «Котзиш Мючюэл» занимала помещение № 307 на третьем этаже. Герсен задумался: что делать дальше? Можно пройти в контору «Котзиш» и предъявить свои претензии на управление компанией. Такая прямолинейная тактика никак не останется незамеченной Лен-сом Ларком. Вопрос состоял только в том, принесет ли это соответствующее преимущество Герсену? Ему, естественно, хотелось это сделать до того, как Пеншоу узнает о смерти Бэла Рука, а это может случиться в любую минуту.

Герсен пересек вестибюль и вошел в офис администрации здания. Здесь он увидел худого, как хворостинка, суржика с острым лицом и живыми черными глазами в традиционных черных брюках, полосатом пиджаке и до глянца начищенными черными башмаками. Медная табличка гласила: «Удольф Тестель, управляющий».

Герсен представился полномочным представителем «Куни-банка».

— Мы сейчас рассматриваем возможность учреждения отделения нашего банка в Твонише, — как можно более официально заявил Герсен. — Мне нужны адреса фирм и учреждений, а также офис, который соответствовал бы нашим запросам.

— С большой охотой посодействовал бы вам, — произнес Тестель, оказавшийся не только понятливым малым, но еще и довольно высокого мнения о себе, — но у нас практически все занято. Единственное, что я в состоянии предложить вам, это офис на втором этаже и отдельную комнату на пятом. — Он извлек из стола поэтажные планы и показал на них помещения, предложенные Герсену. Герсен взял планы, задержал взгляд на планах пятого этажа и второго, затем стал рассматривать план третьего этажа. «Котзиш Мючюэл» занимала всего лишь одну комнату, триста седьмую, между конторой по импорту лекарств «Айри» за № 306 и трехкомнатным офисом «Джаркоу Инжиниринг» в помещении № 308.

— Мне больше подошел бы третий этаж, — произнес Герсен. — На нем имеются свободные помещения?

— Ни единого.

— Жаль. Меня бы вполне устроил любой из этих офисов, — сказал Герсен, показывая пальцем на номера 306 и 307. — Указанные здесь фирмы обосновались в этих помещениях на долгий период? Может быть, какую-нибудь из них можно было бы перевести на пятый этаж?

Услышав такое дерзкое предложение, Тестель возмутился.

— Я абсолютно уверен в том, что они ответят отказом, — твердо произнес он. — Мистер Куст из «Айри» весьма консервативен в подобных вопросах. А мистер Пеншоу из триста седьмого помещения работает в тесном контакте с «Джаркоу Инжиниринг». Ни один из них не согласится переселиться — я в этом нисколько не сомневаюсь.

— В таком случае я взгляну на офис на пятом этаже, — сказал Герсен, — чтобы принять окончательное решение, в котором я впоследствии не раскаивался бы.

— Пожалуйста, — шмыгнув носом, произнес Тестель, выдвинул один из ящиков письменного стола и извлек из него ключ. — Номер 510. Выйдя из кабины лифта, повернете направо.

Герсен отправился на пятый этаж. В кабине лифта присмотрелся к конструкции ключа: металлическая пластинка из нескольких тончайших слоев, открывающая замок благодаря различной магнитной проницаемости их. Подделать такой ключ необыкновенно сложно, как и невозможно с его помощью войти в помещения 306, 307 и 308. Герсен, тем не менее, запомнил ящик, в котором управляющий хранил запасные ключи.

Быстро осмотрев комнату № 510, Герсен вернулся в кабинет Тестеля на цокольном этаже и отдал ему ключ.

— О своем решении я сообщу чуть позже.

— Будем рады помочь вам, — сказал Тестель.

На одной из самых захудалых улочек Твониша Герсен разыскал мастерскую по изготовлению ключей и приобрел три заготовки, по форме в точности совпадающие с ключами, применяемыми в «Скоун-Тауэре», и попросил выгравировать на них номера 306, 307 и 308. Затем вернулся в космопорт, прошел к «Крылатому Призраку» и уложил в чемоданчик несколько комплектов подслушивающих устройств различных типов. Когда он поставит Пеншоу лицом к лицу с новыми обстоятельствами, последующие разговоры могут либо вывести его непосредственно на самого Ленса Ларка, или по крайней мере несколько прояснить его местонахождение.

Вернувшись с подготовленным оборудованием в «Коммерческую», Герсен задумался. Уже смеркалось и, по-видимому, с осуществлением задуманного придется несколько подождать. Тем не менее, нетерпение Герсена было столь велико, что сидеть, сложа руки, он никак не мог. Время работало против него, непрерывно нарастающая опасность сорвала его с места. Он пересек парк и вышел к «Скоун-Тауэру». Если Оттиль Пеншоу сейчас в конторе, то совсем не помешало бы узнать, куда он направится, покинув ее.

Стоя на краю парка, Герсен отсчитал окна. В 306 комнате все еще горел свет — мистер Куст из «Айри Фармацевтик» работает допоздна. В окне № 307 свет не горел — Оттиль Пеншоу вечер проводит в свое удовольствие неизвестно где. В помещениях триста восьмого офиса, занимаемых фирмой «Джаркоу Инжиниринг», тоже было темно. Герсен перешел на противоположную сторону улицы и заглянул в вестибюль. Дверь в кабинет управляющего была открыта нараспашку, а сам Удольф Тестель все еще усердствовал за письменным столом, с хмурым видом изучая записи в конторской книге.

Герсен подошел к телефону в дальнем углу вестибюля, позвонил в кабинет Тестеля и услышал отрывистый ответ:

— «Скоун-Тауэр». Кабинет управляющего.

Герсен высоким мальчишеским голосом, срывающимся от волнения, произнес:

— Мистер Тестель, поднимитесь сейчас же в сад на крыше! Здесь творится нечто невообразимое! Только вы сумеете пресечь это безобразие! Быстрее, пожалуйста!

— Что? — вскричал Тестель. — О чем это вы? Кто звонит?

Герсен повесил трубку и занял позицию, откуда хорошо просматривался весь вестибюль.

Тестель чуть ли не бегом выскочил из кабинета, лицо его выражало досаду и полное непонимание. Еще через мгновенье за ним закрылась дверь лифта.

Герсен метнулся в кабинет Тестеля, обошел его стол и выдвинул ящик с ключами. Ключи с номерами 306, 307 и 308 он заменил заготовками, затем задвинул на место ящик, вышел из кабинета, пересек вестибюль и покинул здание «Скоун-Тауэра».

* * *

Очень довольный тем, что удалось провернуть вечером, Герсен зашел поужинать в ресторан, вход в который был украшен старинным гербом, а объявление перед входом гласило: «Классическая кухня: блюда, приготовленные в точном соответствии с рецептами великих кулинаров». Таинства гастрономического искусства не очень-то волновали Герсена, и он вверил судьбу своего ужина целиком в руки официанта, протянувшего ему меню в роскошном черном бюваре с серебристым тиснением.

— Особенно рекомендую вам, сударь, включенную в наше сегодняшнее меню «Гранд-трапезу»!

Герсен открыл меню на соответствующей странице:

ШЕДЕВРЫ ДЕСЯТИ ПЛАНЕТ:

Мясной бульон с плодами алоэ и водяными

лилиями в стиле Бенитрес, Капелла-VI.

Рыбьи мальки под соусом из розового нардового[11]

корня и салатом из кресса[12], подаваемые точно

так же, как это делал Сигизмонд в «Гранд-Отеле»

в Авенте на Альфаноре.

Нежнейшие отбивные из мяса пятирогого

даранга, обитающего во влажных джунглях

богатой атмосферным кислородом планеты,

название которой поставщиками сохраняется

в глубокой тайне.

Запеканка из белсиферского корня с шафраном

в стиле «Зала Расставаний» на планете Мириотис.

Грибная закуска под охлажденным чатни[13]

из ананасов и манго, выращенных в садах

Старой Земли.

Салат из пряных трав и зелени листьев

капусты и шпината, обработанный оливковым маслом

из средиземноморских маслин и алсатианским уксусом.

Всевозможные сладости, печенье и деликатесы,

продаваемые на Эспланаде в Авенте на Альфаноре.

Кофе из зерен деревьев, выращенных

в высокогорных долинах Крокиноля,

омываемых яркими лучами солнца

и частыми живительными дождями.

Приготовляется мгновенно в особых

фарфоровых кофейниках и подается

вместе с рюмкой маскаренского рома,

как у Толстяка Хэннаха в космопорте «Копас».

Трапеза дополняется пятью изысканнейшими

сортами вина, каждый из которых подается

только к соответствующему блюду.

Цена в тридцать севов автоматически поместила такую трапезу к числу предметов роскоши. Ну а почему бы и нет? — спросил Герсен у самого себя и повернулся к официанту.

— Можете подавать эту самую «Гранд-Трапезу».

— Сию же минуту, сударь.

Все блюда были прекрасно приготовлены, умело оформлены и эффективно поданы. Не исключено, что они на самом деле были из указанных в меню продуктов, так, во всяком случае, показалось Герсену, которому довелось обедать во многих из перечисленных в меню дальних углов Ойкумены и не раз и не два пропускать рюмочку рома у Толстяка Хэннаха на Копасе. Клиентура, — это не ускользнуло от внимания Герсена, — по меньшей мере, наполовину состояла из метленцев. Что, если вдруг сюда случайно забредет Жердин Ченсет? Как ему поступить в этом случае? Этого он и сам толком не знал.

Выйдя из ресторана, он решил прогуляться по главному проспекту Твониша — обсаженному стройными рядами деревьев бульвару под скромным названием Аллея, — который, плавно обогнув Парк Отдохновения, переходил затем в дорогу, уходящую вглубь Ллаларкно.

Кроме такси, на улицах почти не видно было никакого другого транспорта. Метленское решение проблемы городского транспорта было чрезвычайно простым: получение водительских прав стоило очень дорого, а дороги сооружались только в самой непосредственной близости к Твонишу.

Повинуясь какому-то безотчетному импульсу, Герсен остановил такси — небольшой экипаж на надувных шинах с отделением для пассажиров впереди и возвышавшейся над ним кабиной водителя сзади.

— Слушаю, сударь?

— Ллаларкно, — произнес Герсен. — Провезите по любому маршруту по своему усмотрению и возвращайтесь сюда же.

— Вы не имеете в виду какой-то определенный адрес, сударь?

— Совершенно верно. Просто хочется хоть разок взглянуть, что из себя представляет Ллаларкно.

— Гм. Пожалуй, сейчас можно, поскольку уже темно. Метленцы, вы, возможно, этого не знаете, так как, наверное, первый день в Твонише, очень ревниво оберегают свой покой. При виде забредшего в Ллаларкно огромного автобуса, наполненного туристами, они бы пришли в неописуемое бешенство.

— Поскольку я не вижу в этом нарушения законов, весь риск я беру на себя.

— Как вам угодно, сударь.

Герсен занял место в пассажирском отделении.

— Может быть, вы все-таки пожелали бы посетить какое-нибудь особенное место? — поинтересовался водитель.

— Вам известно местожительство Адарио Ченсета?

— Разумеется, сударь. Особняк Ченсета называется Олденвуд.

— Когда будем проезжать мимо Олденвуда, покажите мне его.

— Хорошо, сударь.

Такси покатилось по Аллее, обогнуло Парк Отдохновения и начало взбираться по пологому склону, ведущему в Ллаларкно. Густые ветви деревьев вскоре совсем закрыли огни Твониша. Герсен почти сразу же ощутил себя в совершенно новом окружении.

Дорога теперь шла среди буйной растительности, то и дело огибая тот или иной метленский дом. Герсен, исходя из собственной оценки богатства Ченсета и его положения среди метленцев ожидал увидеть здесь повсюду великолепие и показную роскошь, однако к немалому своему удивлению обнаружил, в основном, только хаотически разбросанные старинные особняки, построенные несомненно с одной-единственной целью — создать максимум удобства тем, кто в них поселится. Взор его постоянно скользил по верандам, сплошь увитым буйно цветущими растениями, уютным лужайкам и бассейнам. Среди ветвей деревьев проплывали разнообразные фонари как в какой-то сказочной стране, из высоких многостворчатых окон лился мягкий золотистый свет. Люди, что живут в этих домах, подумалось Герсену, относятся к ним с такою любовью и заботой, будто это живые существа. Детям безусловно ни за что не хочется расставаться с такими домами, однако дом наследует старший сын, а остальным, независимо от того, насколько им больно при этом, приходится их покидать. Герсен, который едва помнил дом своего детства, вдруг загрустил, размышляя над этим. Он и сам мог бы обзавестись таким домом, если бы того захотел, таким же просторным и удобным, как и любой из этих домов. Расходы не служили препятствием этому — только тот образ жизни неприкаянного космического бродяги, который даже мысль о подобном сделал не более, чем призрачным воздушным замком. Тем не менее, хотя бы грезить об этом было так приятно, так сладко, что хотелось протянуть как можно долее эти мгновенья несбыточного счастья. Где бы он предпочел жить, если бы обстоятельства сложились так, что он сможет наконец обосноваться надолго? Безусловно, не на Альфаноре, как и не на любой другой планете Скопления, и даже не на планетах Веги, где дома, подобные этим, будут выглядеть совершенно неуместными. Пожалуй, только на Старой Земле или здесь, на Метлене. С Жердин Ченсет? Чем больше Герсен задумывался над этим, тем более заманчивой начинала казаться ему такая перспектива. И все же — такое невозможно!

— Так где же Олденвуд? — окликнул Герсен водителя.

— Уже совсем близко. Вот это Парнассио, дом Зэймсов. А это — Андельмор, в нем живут Флористисы. А вот и Олденвуд.

— Остановитесь на минутку.

Герсен вышел из такси и встал на дороге. С еще большей грустью, чем раньше, смотрел он на дом, где прожила всю свою жизнь Жердин. Все окна сейчас темные, лишь кое-где светятся огоньки сторожевой сигнализации. Ченсеты еще не вернулись домой.

— Обратите внимание вон на тот дом, — вдруг заговорил водитель. — Это Мосс Элрун, очень приличный дом. Он принадлежит престарелой леди, последней в роду Эйзелсов. Она оценила дом в миллион севов и не уступает ни сантима. Вы слышали о Ленсе Ларке, великом пирате космоса?

— Естественно.

— Однажды он забрел в Ллаларкно, вот как вы сейчас, и, увидев этот дом, решил купить его. Ну что такое, скажите на милость, миллион севов для Ленса Ларка? Он прошел в сад, стал ко всему приглядываться, принюхиваться к цветам, пробовать ягоды на кустарниках. Случилось так, что в дальний конец своего сада забрел Адарио Ченсет и заприметил незнакомца. Окликнул его: «Эй, кто там? Что это вам понадобилось здесь, в этом саду?» «Я осматриваю продаваемое имение, если вам так уж необходимо все знать», ответил ему Ленс Ларк. «Я решил приобрести его». Вот тут Адарио Ченсет прямо-таки взбеленился. «Катитесь отсюда ко всем чертям! Я не потерплю, чтобы ваше огромное дарсайское лицо торчало над забором моего сада, не говоря уже о запахе! Убирайтесь из Ллаларкно и чтоб вашего духа здесь больше не было!» Ленс Ларк тоже пришел в бешенство. «Сами катитесь к чертовой матери! Я совершаю покупки там, где пожелаю, и не стесняюсь показывать свое лицо всюду, где мне заблагорассудится». Ченсет опрометью бросился к себе в дом и вызвал охранников из службы безопасности, которые, разумеется, вытурили Ленса Ларка из имения старой дамы. Вот он, этот дом, так до сих пор пустой, как и раньше, поскольку никому пока что еще не хочется выкладывать за него миллион севов.

— А что же было дальше с Ленсом Ларком?

— Кто его знает? Говорят, он был вне себя от ярости, и выпорол целую дюжину мальчишек, чтобы утолить свой гнев.

— Он все еще на Метлене?

— Ну разве можно сказать о нем что-нибудь определенное? Никто не догадывался, что это Ленс Ларк, пока он вдруг не воспылал желанием приобрести Мосс Элрун. Его имя стали упоминать только после этого инцидента.

Сквозь ветви деревьев Герсен мог увидеть Мосс Элрун только мельком. По поверхности озера за домом протянулась яркая сверкающая дорожка отраженной Шанитры[14].

Герсен забрался в кабину такси, и оно продолжало объезд Ллаларкно, через рощицы и поросшие лесом и кустарниками лощины, через залитые лунным светом прогалины, мимо величественных старинных домов, но Герсен на все это больше уже не обращал внимания. Такси сделало полный круг по Ллаларкно и выехало снова на косогор и спустилось на Аллею. Из задумчивого состояния Герсена вывел голос водителя:

— Куда теперь пожелаете, сударь?

Герсен снова задумался. Ему еще многое предстояло сделать, было очень важно не терять времени, но он устал и к тому же расстроился. Утро вечера мудренее, решил в конце концов Герсен.

— В гостиницу «Коммерческая».

Глава 13

«Суржики Твониша в ответ на неприступность метленцев в противовес им создали свое собственное общество со своей субкультурой, своими порядками, своей моралью, во всем проникнутыми настороженностью по отношению к метленцам. Наверное, не мешало бы упомянуть и о том, что и само слово «суржик» вовсе не метленского происхождения. С точки зрения метленцев все люди делятся на три категории: метленцев, всех, кроме дарсайцев, и дарсайцев. Слово «суржик» было введено в употребление «Твонишским Вестником» для того, чтобы в шутливой манере охарактеризовать различное происхождение обитателей Твониша. В моду же это слово вошло в качестве иронического ответа на претензии метленцев на исключительность — шутки, истинного смысла которой сами метленцы, естественно, не уловили.

Суржики предпочитают не обращать внимания на свою экономическую зависимость от метленцев. Им нравится считать себя энергичными и предприимчивыми работниками сферы обслуживания, для которых расовая принадлежность клиентуры не имеет никакого значения. Их сообщество по сути является средним классом и неукоснительно подчиняется строгим и даже изощренным правилам поведения.

Если учесть все вышесказанное, то во всем, что касается защиты своего происхождения, мнительность суржиков столь же велика, что и метленцев. Суржикам по душе считать метленцев людьми легкомысленными, поверхностными, тщеславными, неспособными противостоять прихотям и подверженными генетическому вырождению в противоположность их собственным высоким моральным качествам, здравому смыслу и психологической устойчивости. Метленские пышные зрелища они считают экстравагантными, показными и слегка нелепыми, как роскошный брачный наряд самодовольного индюка. Тем не менее, все, что происходит в среде метленцев, является источником бесконечных пересудов среди суржиков, и каждого метленца из Ллаларкно они знают по имени, стоит ему или ей снизойти до появления в Твонише.

Эти два народа с такими, казалось бы, противоположными культурами тем не менее прекрасно уживаются друг с другом. Суржики относятся с пренебрежительным равнодушием к «слабостям» метленцев. Метленцы отвечают суржикам тем, что вообще не удостаивают их своим вниманием».

Ричард Пелто «Народы системы Коры»

Герсен проснулся очень рано и, взяв с собой заранее приготовленный набор инструментов, отправился к «Скоун-Тауэру». Вестибюль здания был тих и пуст. Дверь в кабинет Удольфа Тестеля закрыта.

Поднявшись лифтом на третий этаж, Герсен прошел мимо помещения 307 практически не останавливаясь — пристрастие Оттиля Пеншоу к всевозможным ловушкам и датчикам сигнализации безусловно помешало бы в полной мере воспользоваться теми выгодами, что сулило осуществление сегодняшней утренней затеи Герсена. Возле двери в 308 офис он остановился и, бросив на всякий случай по взгляду в каждый конец коридора, вставил ключ в замочную скважину. Дверь отворилась легко. На пороге конторы фирмы «Джаркоу Инжиниринг» Герсен на мгновенье задержался. Он увидел перед собой просторную приемную с офисом секретарши за стеклянной перегородкой слева, а справа — холл, в который выходили двери из отгороженной стеклянной стенкой чертежной и нескольких личных кабинетов.

Все помещения были пусты. Герсен прошел внутрь, прикрыл за собой дверь. В приемной находились диван, два кресла, журнальный столик и стеллажи с макетами различного оборудования, предназначенного для работы в условиях безвоздушного пространства: рудовозов, траншеекопателей, камнедробилок, центрифуг, загрузочных бункеров, ленточных транспортеров, скребковых конвейеров. Клетушка секретарши примыкала к конторе Оттиля Пеншоу. Герсен извлек из чемоданчика дрель и просверлил в стене глубокое отверстие небольшого диаметра. В это отверстие он ввел щуп, кончик которого касался наружного слоя штукатурки на стене в конторе Оттиля Пеншоу. Под письменным столом секретарши он смонтировал миниатюрный магнитофон и подсоединил его к щупу тончайшей токопроводящей пленкой. Затем отвинтил нижнюю крышку телефонного аппарата секретарши, завел внутрь корпуса провода от магнитофона и подсоединил их к находящимся внутри аппарата входным клеммам.

Работал он быстро и умело. Время было еще раннее, но как только он установил на прежнее место нижнюю крышку телефонного аппарата, дверь открылась и в приемную вошла молодая женщина в общепринятом наряде секретарши: черной юбке и строгой, тщательно отглаженной блузке в поперечные полосы пурпурного, красного и белого цветов. Сама же секретарша на вид вовсе не показалась столь же строгой, совсем наоборот — она оказалась бойкой, жизнерадостной и, что самое главное, хорошенькой блондинкой, кудри которой игриво выбивались из-под белого беретика. При виде Герсена она остановилась, как вкопанная.

— И кем же вы изволите себя назвать?

— Техником с телефонной станции, мисс, — ответил Герсен. — Ваша линия давно уже барахлит. Я только что привел все в порядок.

— В самом деле, частенько давала сбои. — Девушка пересекла всю приемную и швырнула сумочку на стул. — Я не раз обращала на это внимание, особенно, когда пыталась созвониться с Шанитрой.

— Теперь связь будет идеальной, без каких-либо помех или сбоев. В аппарате имеется одна небольшая деталька, подверженная быстрой коррозии. Обычно мы заменяем ее за пять минут и уходим до того, как кто-нибудь придет на работу, но сегодня я несколько подзадержался.

— Понятненько. А я вот сегодня пришла раньше обычного — мне нужно до начала рабочего дня отпечатать несколько писем. Вы все время работаете по ночам?

— Только тогда, когда имеются вызовы. Я работаю пока что еще не полный рабочий день — на Метлене я всего-то месяц.

— Вот как? А откуда вы, если не секрет?

— Родом я с Альфанора, это одна из планет Скопления.

— Мечтаю побывать в Скоплении! Мне еще повезет, если удастся выбраться хотя б на Дарсай, черти бы его побрали!

Девушка, отметил про себя Герсен, прекрасно владела собой и была веселой и неглупой, и к тому же далеко не дурна собой.

— А мне казалось, что работникам вот таких фирм, занимающихся горными разработками в космосе, частенько приходится бывать в дальних командировках.

Девушка рассмеялась.

— Я-то всего лишь секретарша. Единственное место, куда меня иногда командирует мистер Джаркоу, это магазин по соседству, когда ему нужно что-нибудь срочно купить. Как мне кажется, я могла бы попутешествовать вместе с ним, если б очень сильно захотела, вы понимаете, конечно же, что я имею в виду, но я не того сорта девушка.

Герсен поднял чемоданчик.

— Что ж, мне пора в путь. — Он задержался в нерешительности. — Как я уже вам сказал, я совсем чужой в этом городе и еще не успел хоть с кем-нибудь познакомиться. Надеюсь, вы не сочтете меня нахалом, если я попрошу вас встретиться со мною сегодня вечером? Мы могли бы зайти куда-нибудь поужинать в приятной обстановке.

Девушка откинула назад голову и рассмеялась, притом чуть даже громче, чем раньше.

— Вы действительно смелый парень. Мы, суржики, народ очень порядочный, а я далеко еще не уверена, что у вас на уме на самом деле.

— Ничего такого, с чем бы вы не могли с легкостью справиться, — произнес Герсен, пытаясь изобразить на лице искреннюю улыбку, что, как вдруг ему вспомнилось, может исказить его рот в «плотоядной ухмылке».

Девушка, однако, ничего подобного не заметила в этой его улыбке.

— Вы женаты?

— Нет.

— Мне, честно говоря, следовало бы твердо сказать «нет» и еще самым негодующим тоном. — Она лукаво скосила взгляд на Герсена. — Но, так и быть — почему бы и нет?

— В самом деле, почему? Так где и когда я вас встречу?

— Ну, скажем, возле «Черного Сарая», там всегда очень весело, весь вечер танцы. Вы хорошо танцуете?

— Н-нет. Не очень.

— Мы быстро исправим этот недостаток! Ровно к началу первого вечернего часа. Я буду ждать у входа с красными дверьми.

— Понятно, за исключением того, как отыскать «Черный Сарай»?

— Бог ты мой, вы действительно еще совершенно здесь не освоились! Ну кто же не знает, где «Черный Сарай»?

— Значит, я найду его без труда. Вот только позвольте спросить, как вас зовут?

— Люлли Инкельстаф. А вас?

— Кирт Герсен.

— Что за странное имя! Звучит почти, как средневековое. Своей профессии вы обучились на Альфаноре?

— Частично там, частично здесь и во время перелетов в космосе. — Герсен поднял чемоданчик. — Пора уходить. Нам не положено проводить работы по вызову после начала рабочего дня. Мне не хотелось бы вызвать недовольство мистера Джаркоу.

— Уже слишком поздно, — сказала Люлли Инкельстаф. — Я слышу его шаги в коридоре. Но он не из тех, кого это так уж сильно беспокоит. Он вообще почти ни на что не обращает внимания — кроме меня, должна отметить.

Наружная дверь отворилась, в контору прошли двое: один худощавый и седой, с узкими плечами и грустным лицом, другой — высокий, могучего телосложения и грубыми чертами, болезненно бледного лица и кажущимся совершенно неуместным обилием курчавых золотистых локонов. Он был неряшливо одет в висевший на нем тряпкой традиционный костюм суржика: черные брюки и пиджак в черную, зеленую и оранжевые полосы, еще сильнее оттенявшие бледный цвет его кожи. Худой прошел прямо в чертежную. Джаркоу приостановился и окинул Герсена с ног до головы суровым взглядом, затем повернулся к Люлли, которая тотчас проворковала весело и непринужденно:

— Доброе утро, мистер Джаркоу. Позвольте представить моего жениха Дорта Каузена.

Джаркоу кивнул Герсену не очень-то дружелюбно. Герсен в свою очередь поклонился ему очень учтиво, после чего Джаркоу удалился к себе в кабинет. Люлли прикрыла рот ладонью, чтобы не прыснуть.

— Эта мысль пришла ко мне в голову в самый последний момент. Время от времени Джаркоу пытается со мной заигрывать, вот мне и захотелось отбить у него охоту, не делая из этого большой драмы. Иногда он в самом деле бывает слишком уж навязчивым. Надеюсь, вас это нисколько не затронуло?

— Разумеется, — ответил Герсен. — Даже очень рад, что хоть таким образом, но оказался вам полезен. Но теперь мне нужно уходить.

— Увидимся вечером.

Герсен покинул контору Джаркоу и направился прямо в комнату № 307, штаб-квартиру «Котзиш Мючюэл». Попробовав дверь, обнаружил, что она заперта. Герсен постучался, однако никто ему не ответил.

Поразмыслив немного, он спустился на цокольный этаж и, глянув на указатель, выяснил, что Еврам Дай, юрисконсульт и официальный нотариус, занимает офис № 422.

Герсен поднялся в лифте на четвертый этаж и вошел в четыреста двадцать второй офис. Клерк тотчас же провел его в кабинет шефа.

Герсен коротко изложил суть дела. Еврам Дай, как Герсен и ожидал, захотел взять несколько дней на то, чтобы надлежащим образом оформить все требуемые законом документы, однако Герсен налегал на настоятельную необходимость сделать это немедленно, и Еврам Дай, несколько поразмыслив, приготовил документы. Затем с помощью коммуникатора переговорил с несколькими клерками, а под конец — еще и с представительным господином, восседавшим за огромным письменным столом, отделанным черным янтарем и богато украшенным золоченой фурнитурой. Еврам Дай показал ему принадлежащие Герсену сертификаты акций «Котзиш» и подготовленные им документы. Представительный господин в ответ кивнул одобрительно, после чего Еврам Дай заложил документы в коммуникатор, чтобы по каналам связи получить скрепляющие документы подписи и соответствующие официальные печати.

Герсен выплатил довольно солидный гонорар и покинул офис Еврама Дая. Опустившись на третий этаж, он успел подойти к комнате № 307 как раз вовремя, так как Пеншоу уже переступал ее порог. Герсен подбежал к двери, придержал ее, чтобы она не захлопнулась, и тоже вошел в контору. Пеншоу оглянулся и с недоумением поглядел на Герсена.

— Сэр?

— Вы — Оттиль Пеншоу?

Пеншоу, чуть наклонив голову набок и, прищурившись, стал разглядывать Герсена.

— Я с вами знаком? У меня такое впечатление, что мы с вами где-то встречались.

— Вы были не так давно на Дарсае? Наверное, именно там вы и могли меня видеть.

— Возможно. Как вас зовут и по какому вопросу вы пришли ко мне?

— Я — бизнесмен. Зовут меня Джард Глэй. В настоящее время я являюсь обладателем контрольного пакета акций «Котзиш Мючюэл».

— В самом деле? — Пеншоу в задумчивости направился к письменному столу.

— Не торопитесь, мистер Пеншоу, — произнес Герсен. — Теперь я — ваш работодатель. Вы — платный служащий «Котзиш Мючюэл»?

— Да, это так.

— В таком случае я предпочитаю, чтобы вы воспользовались вот этим стулом, когда мы разговариваем.

Пеншоу криво усмехнулся.

— Пока что вы ничем еще не доказали, что являетесь на самом деле держателем контрольного пакета.

Герсен протянул ему документ, подготовленный Еврамом Даем.

— Вот официальное подтверждение этого факта вместе с судебным распоряжением о том, чтобы вы без всякого промедления осуществили передачу мне всех документации, корреспонденции и архивных материалов, относящихся к сфере деятельности «Котзиш», вместе со всеми активами, включая деньги, акции, ценные бумаги, контракты, движимое и недвижимое имущество, оборотные средства, короче — абсолютно все.

Губы Пеншоу, все еще изогнутые в усмешке, задрожали.

— Все это так неожиданно и странно для меня. У меня, естественно, теперь нет сомнений в отношении обладания вами компанией «Котзиш». Вот только позвольте узнать, что вас побудило к этому?

— Зачем вам утруждать себя подобным вопросом? Вы ведь все равно не поверите не единому моему слову.

Пеншоу пожал плечами.

— Я не настолько подозрителен, как вам это, похоже, представляется.

— Ближе к делу, — произнес Герсен. — Каково ваше официальное положение в «Котзиш»?

— Генеральный директор.

— Кто, кроме меня самого, крупнейший держатель акций?

Пеншоу насторожился.

— Довольно существенным пакетом владею я.

— И какова сейчас основная сфера деятельности «Котзиш»?

— В основном — разведка месторождений стодвадцатников.

— Будьте любезны уточнить.

— Этим, в общем, все сказано. «Котзиш» располагает определенными привилегиями и исключительными правами, вот мы и пытаемся распорядиться ими.

— Уточните, каким образом и где именно?

— В данный момент наше внимание приковано к Шанитре.

— Кто принимает подобные решения?

— Я, естественно. Кто же еще?

— Из какого источника вы получаете необходимые для этого средства?

— Немалую прибыль приносят дочерние предприятия.

— Которую вы не распределяете среди акционеров?

— Мы остро нуждаемся в оборотном капитале. Генеральный директор обязан распоряжаться капиталом наивыгоднейшим по его мнению образом.

— Я намерен внимательно ознакомиться со всеми сторонами деятельности «Котзиш». А пока что я хочу, чтобы любая деятельность была приостановлена.

— Дело ваше, — вкрадчиво произнес Пеншоу. — Вам нужно только отдать необходимые распоряжения.

— Совершенно верно. Вы намерены продолжать работу в компании в соответствии с вашим нынешним положением?

Пеншоу несколько смутился.

— Вы застали меня врасплох подобным вопросом. Мне нужно время для того, чтобы оценить ситуацию.

— Короче говоря, вы отказываетесь сотрудничать со мною?

— Пожалуйста, — пробормотал Пеншоу. — Не ищите какого-то скрытого смысла в моих высказываниях.

Герсен прошел к столу. С одной стороны — дисплей, он же и экран коммуникатора, и клавиатура. Позади небольшой шкафчик для текущей корреспонденции. Большая часть, если не вся, информация о деятельности «Котзиш» хранится в такой хрупкой на вид голове Пеншоу.

Пеншоу сидел, погрузившись в грустное раздумье. Герсен, исподтишка за ним наблюдавший, теперь был несколько раздосадован. В каком-то смысле он, похоже, перехитрил самого себя. Для того, чтобы предоставить возможность Пеншоу переговорить по телефону, вероятно с самим Ленсом Ларком, теперь придется на какое-то время оставить его одного в кабинете, тем самым создав угрозу уничтожения или изменения документации «Котзиш».

Приемлемое решение пришло само собой.

— Такой поворот событий оказался для вас весьма неприятной неожиданностью, — произнес как можно спокойнее Герсен. — По-моему, я должен предоставить вам несколько минут на размышление.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — произнес Пеншоу, позволив себе только самое малейшее проявление иронии в тональности своего голоса.

— Пройдусь несколько раз по коридору, — предложил Герсен, — а вы садитесь за свой стол, если вам так удобнее, но только, пожалуйста, оставьте в неприкосновенности всю документацию.

— Разумеется, — негодующе произнес Пеншоу. — Неужели вы обо мне такого низкого мнения?

Герсен вышел из конторы, умышленно оставив дверь открытой. Медленно прошел к лифтовой площадке, затем повернул в обратном направлении. Проходя мимо открытой двери, заглянул внутрь. Как он и ожидал, Пеншоу горячо разговаривал с кем-то по коммуникатору. Экран Герсену был не виден, но он не сомневался в том, что он все равно отключен. Не задерживаясь, Герсен дошел до противоположного конца коридора и снова повернул назад. Пеншоу все еще разговаривал с кем-то, недовольно хмурясь и все еще нервничая.

Герсен совершил еще один тур по коридору и, когда проходил мимо открытой двери в очередной раз, увидел, что Пеншоу сидит, откинувшись к спинке стула, лицо его, хоть и оставалось задумчивым, но теперь было почти совершенно спокойным.

Герсен прошел внутрь кабинета.

— Вы пришли к определенному решению?

— Да, пришел, — ответил Пеншоу. — Мой адвокат разъяснил мне, что для меня есть только две возможности сохранить незапятнанной свою репутацию. Я могу или немедленно прекратить всякую дальнейшую деятельность в компании, или попытаться в ней остаться на должности платного служащего. Я склоняюсь к тому, что мне только повредит в будущем, если я сейчас брошу все на произвол судьбы в порыве раздражения.

— Весьма благоразумное решение, — произнес Герсен. — Насколько я понимаю, вы согласны сотрудничать со мной?

— Вы правильно меня поняли, нам остается только уладить финансовые отношения.

— Прежде, чем я смогу вам что-то предложить, я должен более подробно ознакомиться с компанией: ее средствами, источниками финансирования, обязательствами и активами.

— Понятно, — сказал Пеншоу. — Для начала позвольте мне сказать вот что. У вас потрясающе острое природное чутье. Я упрекаю только самого себя за совершенную мной глупость и проявленную нерешительность — мне давным-давно самому следовало позаботиться о контрольном пакете. Я пренебрег этим и теперь должен понести наказание за это, проявив максимально возможный при этом такт.

Герсен прислушался к словам Пеншоу повнимательнее — не указывает ли эта едва заметная фальшь на то, что Пеншоу знает о том, что все им сказанное прослушивается еще кем-то, но ни к какому определенному выводу так и не пришел.

— Если позволят обстоятельства, я прибегну к вашим услугам за соответствующее вознаграждение. А пока что, пожалуйста, представьте мне удобную для рассмотрения инвентарную опись активов и имущества «Котзиш».

Пеншоу нервно провел языком по губам.

— Такой описи не существует. Мы располагаем несколькими тысячами севов в банке...

— Каком банке?

— Банке Свичхэма, на другой стороне улицы.

— Какие фирмы являются дочерними предприятиями «Котзиш»?

— Мы сотрудничаем со многими фирмами...

Герсен грубо перебил его.

— Давайте раз и навсегда договоримся о том, чтобы вы прекратили зря морочить мне голову. Вы, похоже, отродясь не способны говорить правду — только, пожалуй, под угрозой принуждения. Я проделал определенное расследование по собственной инициативе. Мне известно, например, о существовании такой фирмы, как «Гектор-Транзит» и о той страховке, которую она получила за «Эттилию Гаргантир». Где эти деньги?

Пеншоу ответил без какой-либо тени неловкости или смущения.

— Большая часть из них пошла на уплату работ, производимых Джаркоу.

— Каких именно работ?

— Геологоразведочных работ на Шанитре. Мы ведем их с большим размахом.

— Почему?

— Имеются многочисленные свидетельства о том, что на Шанитре имеется где-то чудовищное месторождение стодвадцатников. Мы пытаемся отыскать его.

— На Шанитре стодвадцатников нет и не бывало, — сказал Герсен. — Не то ее давно уже прибрали бы к рукам метленцы.

Пеншоу ответил Герсену подобострастной улыбкой.

— Новые месторождения стодвадцатников продолжают непрерывно обнаруживаться.

— Только не на Шанитре. «Котзиш» теперь в моем распоряжении, и я не желаю, чтобы принадлежащие компании средства выбрасывались на ветер. Немедленно прекратите всякие разведывательные работы.

— Об этом легче сказать, чем сделать. Некоторые стадии этих работ уже профинансированы...

— Мы произведем соответствующий вычет. Договор существует?

— Нет. С Джаркоу я работаю на принципе взаимного доверия.

— В таком случае он, наверное, проявит должное благоразумие. Отдайте распоряжение о приостановлении работ.

Пеншоу снова подобострастно улыбнулся, затем поднялся и вышел из конторы. Герсен тотчас же прошел к коммуникатору и связался с конторой Джаркоу. На экране появилось лицо Люлли Инкельстаф. Герсен перекрыл глазок передающей камеры, и девушка недоуменно прищурилась, не зная, кто ей звонит.

— «Горнорудная компания Джаркоу», — произнесла она. — Назовитесь, кто звонит?

Герсен продолжал хранить молчание. Через секунду Люлли отключилась на своей стороне линии связи. Герсен же все равно остался подключенным к линии связи, ведущей в контору Джаркоу. Отстучав кончиком пальца по микрофону условный код, он активировал механизм воспроизведения своего магнитофона под письменным столом Люлли.

Сначала послышалось тихое потрескивание, затем звуки шагов входящего в свой кабинет Пеншоу, мгновеньем позже — уже шаги Герсена, после чего последовал первоначальный его разговор с Пеншоу. Затем шаги Герсена, покидающего кабинет, и почти сразу же вслед за этим взволнованный голос Пеншоу, говорившего в микрофон коммуникатора.

«Последние новости. Бэл Рук провалился. Только что ко мне заявился новоиспеченный босс. Он уже получил ксиву».

В ответ послушался настолько безжалостный голос, что трепет охватил всю нервную систему Герсена.

— Кто это?

«Представился как Джард Глэй. Я видел его на Дарсае. Только никак не припомню при каких обстоятельствах. Довольно странный субъект. Мне никак не удается его раскусить».

На несколько секунд наступило молчанье. Затем снова все тот же зловещий голос:

«Попробуйте слегка ему подыгрывать. Присматривайтесь к нему. Через день или два его доставят сюда ко мне. Вот тогда-то и узнаем, кто он такой».

«Может быть, лучше заняться им, не мешкая», робко предложил Пеншоу. «Он может причинить нам хлопоты. Предположим, ему известно о «Дидроксусе»? Или о перечислениях со счетов «Гектор-Транзита»? Или «Теремуса». Он сможет заблокировать наши финансы».

«Сведения о деятельности «Гектор-Транзита» имеются в архивах Элойза, а счета все — у Свичхэма».

«Проверните ряд трансферов, датированных вчерашним числом, Козема все устроит без помех».

«Я смогу все это сделать достаточно легко. Но что-то в этом типе очень сильно меня пугает. Вот он как раз сейчас наблюдает за мной из коридора».

«Ну и пусть себе наблюдает. Как только я покажу лицо, я тотчас же займусь им вплотную. Но сначала я должен показать лицо».

«Вот и прекрасно».

В голосе Пеншоу вовсе не чувствовалось особой убежденности в том, что все так прекрасно.

«А пока что — сотрудничайте с ним, понятно, до известного предела. Выясните, чего он добивается. Может быть, он даже подучит нас извлекать большие прибыли. Через четыре дня, самое большее, пять, мы с ним разделаемся окончательно».

«Как вам угодно».

Герсен отстучал код по своему подслушивающему устройству и прекратил связь, затем поднялся и подошел к двери. К этому времени Пеншоу должен был бы уже вернуться после своего посещения офиса № 308. Герсен вернулся к коммуникатору и еще раз позвонил в контору Джаркоу. На этот раз он предоставил возможность Люлли узреть свое лицо.

— Это я, ваш жених. Еще меня помните?

— Конечно же. Но...

— Скажите, Оттиль Пеншоу все еще у вас?

— Только что ушел.

— Спасибо. Сегодня вечером у «Черного Сарая», не забыли?

— Нет.

Герсен вышел из кабинета, спустился на цокольный этаж и покинул здание. В тридцати метрах к северу увидел вывеску:

БАНК СВИЧХЭМА

Коммерческие услуги...

Межпланетный перевод денег.

Герсен подбежал ко входу в банк и прошел внутрь через высокие стеклянные двери. К нему подошел клерк.

— Чем могу вам помочь, сударь?

— Где можно увидеть мистера Козему?

— Вон в том кабинете. Как раз сейчас он занят.

— Вопросом, непосредственно касающимся меня. Я только загляну на минутку.

Герсен пересек вестибюль и вошел в кабинет Коземы. За письменным столом восседал розовощекий толстячок с круглым лицом и пухлыми красными губами. Напротив него сидел Оттиль Пеншоу. Козема хмуро изучал какую-то бумагу, время от времени бросая нервные взгляды на Пеншоу. Пеншоу отвечал ему грустными улыбками.

Герсен выдернул бумагу из рук Коземы. Это было платежное поручение на перевод денег на общую сумму в 4501100 севов со счетов под следующими обозначениями: «Котзиш» — 2, Теремус, «Котзиш» — 4, «Гектор-Транзит», «Котзиш» — 5, «Дидроксус» и «Котзиш» — 9, фонд Вундергаста. Получателем перевода, датированного вчерашним днем, была инвестиционная компания «Бэсрамп».

Герсен посмотрел на Козему в упор.

— Значит, вы являетесь соучастником Оттиля Пеншоу в этом тягчайшем преступлении — краже не принадлежащего ему имущества?

— Никоим образом! — пролепетал Козема. — Я как раз собирался поставить в известность мистера Пеншоу, что я ничем не могу ему помочь. Как вы смеете предполагать подобное!

— Я мог бы передать эту бумагу властям. Я мог бы показать им этот платежный ордер, заполненный на бланке Свичхэма.

— Чушь! — Голос Коземы сорвался и превратился в хрип. — У вас нет оснований подозревать меня в нанесении ущерба клиентам.

Герсен насмешливо фыркнул.

— Взгляните на эти документы. Я являюсь генеральным директором компании «Котзиш».

— Да, похоже на это. Что ж, мистер Пеншоу, по-видимому, не удосужился проинформировать меня...

Пеншоу рывком поднялся из-за стола.

— Я должен уходить.

— Нет уж — подождите! — остановил его Герсен. — И извольте присесть.

Пеншоу задумался, не зная, как поступить, затем сел на прежнее место.

— Мистер Козема, настоящим ставлю вас в известность о том, что мистер Пеншоу отныне не располагает никакими полномочиями в отношении финансов компании «Котзиш». Я опротестую любые платежные документы, которые вы попробуете оформить, если на них не будет моей подписи.

Козема учтиво поклонился.

— Я все прекрасно понимаю. Заверяю вас...

— Да, да. В своей непоколебимой лояльности. Идемте со мною, Пеншоу.

Оттиль Пеншоу вышел вместе с Герсеном на улицу.

— Минутку, — сказал он. — Давайте-ка присядем вон на ту скамейку.

Перейдя на противоположную сторону Аллеи они несколько углубились в парк и расположились на скамейке.

— Удивительный вы человек, — сказал Пеншоу. — Боюсь, как бы ваши действия не обошлись вам слишком дорого.

— Каким это образом?

Пеншоу печально покачал головой.

— Не стану называть имена. Но скажу, что я намерен сейчас предпринять. Через два часа почтовик фирмы «Черная Стрела» покидает Метхен, направляясь в Садал-Зюдо. Я намерен поспеть к его отправлению. Прислушайтесь к моему совету и берите билет на эту же посудину. Когда особа, чье имя я даже не в состоянии заставить себя произнести, обнаружит, что вы прибрали к рукам почти пять миллионов севов, которые он считает своими собственными, она поступит с вами так, что мне даже страшно подумать об этом.

— Я удивлен тем, что вы меня предупреждаете.

Пеншоу улыбнулся.

— Я — вор, мошенник, вымогатель. Я — законченный негодяй, способный на любую подлость. Но когда не затронуты мои личные интересы я не прочь проявить порядочность, даже благородство. Сейчас я отправляюсь в бега, охваченный паникой, поскольку этот человек спросит с меня за все то, что сделали вы. Вы никогда не увидите меня больше, если только не присоединитесь ко мне на борту «Анваны Синтро». Если вы этого не сделаете, вас отправят в строго засекреченное место, где с вас будут долго и тщательно сдирать с живого кожу.

— Скажите мне, где найти этого человека. Моя рука не дрогнет, если представится возможность его убить.

Пеншоу поднялся.

— Не осмеливаюсь. Кишка тонка. Он никогда не забывает нанесенных ему обид — вы сами в этом убедитесь. Ни в коем случае не садитесь в такси. Каждую ночь проводите в другой гостинице. Не возвращайтесь в контору «Котзиш» — все равно для вас там нет ничего интересного. Он выбрал именно это помещение только потому, что оно соседствует с конторой Джаркоу.

— Вы отдали Джаркоу распоряжение приостановить любые работы?

— Мое слово ничего не стоит для Джаркоу. Скажите мне: где мы с вами встречались раньше?

— В Форт-Эйлианне, в Эстремонте и в «Кафедральной». Помните Верховного Арбитра Дальта?

Оттиль Пеншоу воздел очи к небу.

— Прощайте.

Быстрым шагом Пеншоу направился вглубь парка и вскоре скрылся между деревьями.

Глава 14

«Меня постоянно поражает, а зачастую — и умиляет, насколько по-разному относятся к богатству многочисленные народы Ойкумены.

Некоторые общества приравнивают накопительство к уголовным деяниям. Для других богатство представляет из себя степень благодарности общества за оказание ему ценных услуг.

Собственные мои представления в данном вопросе предельно ясны и понятны, и я абсолютно уверен в том, что мои злопыхатели с удовольствием навесят на них ярлык «упрощенчество». А разве можно ожидать чего-нибудь иного от умов незрелых, но пораженных чрезмерным самомнением! Вопли и стенания моих критиков мне лично только придают еще большую уверенность в собственной правоте.

В приведенном ниже обзоре путей достижения богатства я намеренно исключаю богатство преступника, ибо создание его не требует кропотливого труда, и богатство удачливого игрока, сорвавшего куш, поскольку это не более, чем мишура.

Итак, рассматривая богатство как общественный феномен необходимо отметить следующее:

1. Преимуществами, определяемыми исключительно богатством, являются роскошь и расширение пределов дозволенного. На первый взгляд, может показаться, что здесь многое остается недосказанным, однако в этой краткой формуле гораздо больше глубинного смысла, чем кажется — стоит только поглубже вникнуть в смысл этого утверждения, не обращая внимания на лицемерный хор сторонников иных точек зрения.

2. Для достижения богатства необходимо опираться самым решительным образом на по меньшей мере три из пяти нижеперечисленных обстоятельств или качеств:

А) Везение.

Б) Тяжелый труд и упорство в сочетании со смелостью.

В) Предельное самоограничение.

Г) Свойства ума так называемого «ближнего прицела»: хитрость, способность к импровизации.

Д) Свойства ума «дальнего прицела»: умение тщательно планировать свою деятельность и способность улавливать тенденции развития.

Эти качества широко распространены. Каждый, стремящийся к роскоши и преимуществам перед другими, может составить необходимый для этого первоначальный капитал, используя должным образом свои врожденные способности.

В некоторых обществах бедность рассматривается как достойное сожаления бедствие или подлежит незамедлительному искоренению с помощью общественных фондов.

В иных, более решительных обществах бедность считают мерилом самого человека».

Анспик, Барон Бодиссейский. «Жизнь», том III. Критики на это отвечали так:

«Какой же все-таки неописуемый осел этот Анспик! Его мудрствования приводят меня в такое бешенство, что из-под моего пера на бумаге появляются лишь жалкие каракули да закорючки!»

Лайонель Уистофер, «Монстратор».

«Да, я беден. Я признаюсь в этом! И, следовательно, я невежа или дурак? Я отрицаю это со всем пылом своей души! Я откусываю кусочек печенья или пью чай с таким же удовольствием, что и любой пузатый плутократ с выпученными глазами и жиром, стекающим из его рта, когда он глотает колибри в коньяке, крокипольских устриц и филе из пятирога! Все мое богатство — моя книжная полка! Мои неотъемлемые привилегии — мои мечты!»

Систи Фаэль, «Перспектива».

«... Он доводит меня до такой степени бешенства, что у меня зуб на зуб не попадает от злости. Он обрушивает на меня, именно на меня лично, такие массированные залпы сущей бредятины и бессвязных оскорблений, что я буквально вопию о возмездии, обращаясь к Небесам Всемогущим! Я заткну кулаком его словоохотливую утробу или, что еще лучше, отстегаю арапником прямо на ступеньках его клуба. Если же он не является членом ни одного из клубов, то сам приглашаю его на широкие и очень подходящие для мною задуманного ступени клуба Старейших Борзописцев, хотя должен признаться в том, что эти чернильные души содержат настолько превосходный бар, что я не прочь, после того, как всласть выпорю старого дуралея, попросить его пропустить со мной на брудершафт рюмку-другую».

Макфарквехар Кеншоу, «Землянин».

В кустах за спиной у Герсена что-то зашуршало. Он резко пригнулся, почти припав всем телом к скамейке. Когда он обернулся назад, между средним и указательными пальцами торчало дуло зажатого в его ладони мини-пистолета.

На него удивленно смотрел садовник в белом комбинезоне.

— Прошу прощения, сударь, за то, что испугал вас.

— Вовсе нет, — произнес Герсен. — Просто я — человек очень нервный.

— Вот и мне так показалось.

Герсен перешел на другую скамейку и расположился так, чтобы хорошо просматривались все направления. Он уже давно чувствовал себя человеком, полностью отдалившимся от всех остальных людей, человеком, посвятившим всю свою жизнь некоей определенной цели. Очень часто приходилось испытывать ему и ужас, и ярость, и сострадание, но вот страх, закравшийся ему в душу, оказался чувством для него новым и довольно странным.

Герсен решил беспристрастно взглянуть на себя как бы со стороны. Страх поразил Тинтла, Дасуэлла Типпина, Оттиля Пеншоу и теперь вот и его самого. И в самом деле, разве можно было не испытывать страх, когда из ума не выходил Ленс Ларк, сдирающий кожу, один кусок за другим, не знающим промахов «Панаком»? Одного этого было достаточно, чтобы ужаснуть даже труп.

Обескураженный и поникший духом, Герсен никак не мог расстаться со скамейкой в парке. Причина такого душевного спада была достаточно очевидна. Он увлекся Жердин Ченсет; к этому присоединилась зависть к метленцам, возникшая у него, стоило ему только краем глаза увидеть, в каких великолепных домах и в какой обстановке они живут. Однако оба эти чувства разбились об его непоколебимую одержимость, как волны прибоя о прибрежные скалы. Теперь, когда с его горизонта исчез Оттиль Пеншоу, единственная связь, ведущая к Ленсу Ларку, сократилась до одной или двух прядей. Одной из них еще оставался Джаркоу. А другой? Может быть, позволить, чтоб его изловили, а там надеяться на очную ставку с Ленсом Ларком? От этой мысли по коже у него побежали мурашки.

Герсен еще раз решил проанализировать цепь событий, которые привели его в Твониш. Начиналась она в Форт-Эйлианне и «Сени Тинтла», прошла через Сержеуз и Динклтаун и в конце концов привела на Метлен. Сил он потратил чрезвычайно много, но чего в результате достиг? Ничего существенного. Что он узнал? Только то, что Ленс Ларк, неизвестно по каким причинам, привлек «Джаркоу Инжиниринг» для проведения бессмысленных широкомасштабных геологоразведочных работ на единственной луне Метлена Шанитре.

Каким же, печально спросил он у самого себя, будет его следующий шаг? Он еще не обследовал кабинет Пеншоу, хотя это, по всей вероятности, будет пустой тратой времени. Да и сам Пеншоу высказался в отношении этого со всей определенностью. Не испытывая даже малейшего энтузиазма, Герсен вернулся в «Скоун-Тауэр» и остановился на пороге комнаты № 307. Открыв нараспашку дверь, внимательно осмотрел комнату, которая уже казалась заброшенной и безжизненной. Для поимки кого-нибудь проще всего применить наркотический газ. Герсен потянул носом воздух — он показался ему достаточно чистым. Тогда он тщательно проверил дверную раму в поисках каких-либо чувствительных датчиков, прощупал взглядом ковер, выискивая вздутия, которые могли бы указывать на заложенную под ковер мину. Да и сам ковер мог быть соткан из взрывающихся волокон, при соприкосновении с которыми его могло разнести на куски.

Только после такого предварительного осмотра Герсен робко вошел в комнату и, стараясь не ступать на ковер, проскользнул за письменный стол. Продолжая соблюдать предельную осторожность, он занялся бумагами Пеншоу. Нашел различные договора, лицензии, регистрационные свидетельства — все, что не так давно было объявлено единственными оставшимися у «Котзиш Мючюэл» активами. Большинство документов было помечено краткой надписью красными чернилами «Хлам». Арендный договор, касающийся Шанитры, наделял «Котзиш Мючюэл» исключительными правами на «проведение полевых изысканий, геологоразведочных работ, добычу и переработку на месте всех полезных веществ, обнаруженных как на поверхности, так и на любой глубине» и категорически воспрещал «всем остальным лицам, агентствам и любым иным объектам, включая механические устройства, как автоматического действия, так и управляемые человеком непосредственно или дистанционно» высаживаться на поверхность Шанитры в течение всего срока аренды, определенного в размере двадцати шести лет.

Интересно, отметил про себя Герсен, хотя, в общем-то, и не проясняет ситуацию. Ключевой вопрос так и остался без ответа: почему Ленс Ларк тратит так много времени и средства на Шанитру?

Герсен ничего больше не нашел из того, что могло представить интерес. Копий распоряжений о выделении средств Джаркоу или иным промышленным предприятиям, здесь нигде не было. Сведения об этом, скорее всего хранились только в памяти банковского компьютера.

Герсен позвонил в банк Свичхэма и после того, как были соблюдены все необходимые формальности, терпение Герсена было вознаграждено тем, что ему сообщили шифры, с помощью которых он мог проверить данные, касающиеся финансовой деятельности компании «Котзиш».

В течение часа Герсен самым внимательнейшим образом изучал предоставленную в его распоряжение информацию, однако к концу этого часа знал лишь ненамного больше, чем раньше, хотя сами размеры платежей, выделяемых Джаркоу, оказались для него довольно неожиданными. В течение последнего года «Котзиш» ежемесячно производила вливания фирме Джаркоу в размере от 80500 севов до 145720. Затем сумма платежей сократилась до 12 тысяч. Объем геолого-разведывательных работ, в чем бы они ни состояли, резко сократился, все говорило о том, что они постепенно сворачиваются.

И тут Герсену неожиданно пришло в голову взять в руки городской справочник. «Джаркоу Инжиниринг» обязательно должна была где-то содержать парк оборудования, административные и финансовые службы, транспортные площадки и даже склад.

В справочнике фамилией «Джаркоу» были озаглавлены четыре абзаца: адрес проживания Лемюэля Джаркоу, то же самое для Свена Джаркоу, «Джаркоу Инжиниринг» в «Скоун-Тауэре» и «Производственная база «Корпорации Джаркоу» на Глэдхорн-Роуд.

Герсен отложил в сторону справочник, откинулся к спинке стула и стал прикидывать очередность следующих своих действий. Оттиль Пеншоу служил в качестве своего рода индикатора, регистрирующего присутствие Ленса Ларка, выполняя ту же роль, что и буй; указывающий на наличие подводного рифа. После ухода со сцены Пеншоу Герсен сам стал ключом к определению местопребывания Ленса Ларка — правда, в том смысле, в каком ключом к выявлению наличия рыщущего где-то поблизости тигра может быть привязанный к стволу дерева ягненок. Герсен поморщился. Куда лучше было бы самому разыскивать Ленса Ларка, чем позволить Ленсу Ларку разыскивать его.

Единственной линией дальнейшего расследования, которое могло бы хоть сколько-нибудь прояснить ситуацию, был поиск ответа на вопрос: почему Ленс Ларк уделяет так много внимания Шанитре?

Джаркоу мог бы дать ответ на этот вопрос, но он, в этом не приходилось сомневаться, Герсену не скажет ничего. Меланхолик-чертежник тоже, возможно, знает. Рабочие и служащие фирмы Джаркоу — те, кто работали на Шанитре, — кое о чем наверняка догадываются.

Герсен, которому уже не терпелось снова перейти к активным действиям, рывком поднялся из-за стола. Пересек комнату, чуть приоткрыл дверь, глянул направо, глянул налево — коридор был пуст. Глэдхорн-Роуд, согласно плану города, упиралась в Аллею, а затем постепенно поворачивала на северо-восток.

Как только Герсен вышел из «Скоун-Тауэра», какое-то такси подкатило прямо к бордюру и остановилось, как бы само предлагая услуги, будучи хорошо осведомленным о привычках Герсена. Герсен пошел пешком по Аллее и вскоре глянул через плечо. Такси, старое и вполне заурядное, единственным отличием которого была выцветшая белая полоса на заднем крыле чуть ниже кабины водителя, отъехало от бордюра, влилось в поток машин и вскоре исчезло из вида. Водителем его был коренастый мужчина с плоским лицом неопределенного возраста и непонятного расового происхождения.

Герсен выполнил целый ряд тщательно продуманных маневров, чтобы сбить с толку любые отслеживающие устройства, которые могли быть к нему прикреплены. На Глэдхорн-Роуд он зашел в магазин готовой одежды и приобрел серые брюки из саржи, светло-голубую рубаху, коричневую куртку с поясом и черный матерчатый берет, и все это тут же на себя надел. Оставив прежнюю свою одежду в магазине, он вышел на улицу в повседневном наряде мастерового.

Сворачивая мало-помалу на восток, Глэдхорн-Роуд шла мимо небольших магазинчиков и таких разношерстных заведений, как меблированные комнаты, таверны, рестораны, антикварные лавчонки, аптеки, парикмахерские, нотариальные конторы, юридические консультации. Уже на самой окраине города Герсен наконец наткнулся на промплощадку корпорации Джаркоу, где фирма содержала свое оборудование: транспортеры, роторные сварочные автоматы для монтажа трубопроводов, портальные краны, передвижные буровые вышки, пневмопробойники, транспортные платформы, несколько передвижных подъемных кранов. Вдоль одного из заборов выстроился ряд небольших зданий. Вывеска на одном из них гласила: «Контора по найму». Поперек дверей объявление: «Сегодня приема нет». Чуть дальше виднелось здание центральной бухгалтерии, склады инструмента и наконец небольшая взлетно-посадочная площадка, на территории которой стояли на приколе несколько видавших виды ракет для перевозки рабочей силы и мощный грузовоз.

Не придумав какого-либо иного предлога, Герсен прошел в контору по найму. За стойкой сидел пожилой мужчина с темно-коричневым лицом, изборожденным шрамами.

— Я вас слушаю.

— Я прочел надпись на двери, — начал Герсен, — и решил поинтересоваться, означает ли это, что завтра сюда тоже бесполезно заходить?

— Скорее всего, именно так, — ответил клерк. — Мы сейчас заканчиваем одну очень большую работу и что-то не видно новых заявок на рабсилу от производственных участков. А если честно — то мы уже рассчитали большую часть своего персонала.

— А что это за работа, которую вы только что завершили?

— Широкомасштабные изыскательские работы на Шанитре.

— И что-нибудь там нашли?

— Приятель, что бы они там ни нашли, я — последний, кому что-нибудь скажут.

Герсен развернулся и снова побрел по улице. На противоположной стороне его внимание привлекло полуразвалившееся строение, украшенное очень странными молниями черного и белого цвета на фоне темно-красных кирпичей. На самом верху крыши красовалась огромная эмблема, такая же безвкусная и обшарпанная, как и само строение: полумесяц с обнаженной девушкой, расположившейся, согнувшись в три погибели, в углублении между рогами полумесяца. В высоко поднятой руке она держала бокал с бледной жидкостью, из которого во все стороны расходились электрические искры, образуя вокруг полумесяца надпись:

ТАВЕРНА ЗВЕЗДОПРОХОДЦЕВ

Герсен пересек улицу. По мере приближения к таверне все громче в его ушах звучала ласкающая слух музыка, исполняемая с огромным подъемом и отменной аранжировкой. За время своих скитаний по Ойкумене Герсен посетил немало точно таких же таверн, где стал очевидцем множества странных происшествий и наслушался не меньшего количества еще более странных историй, далеко не все из которых были явными небылицами.

Внутри таверна представляла из себя вытянутое в длину помещение с низким потолком, насквозь пропахшее пивом. В дальнем конце его на синтезаторе играла пожилая женщина с продолговатым, будто вырубленным топором лицом, выступающими скулами и резко очерченным носом, в черном платье в блестках, с тонированной белилами кожей и пышной прической синего цвета. В другом конце размещался бар — цельная прямоугольная глыба окаменелой древесины. За деревянными столиками, заполнявшими пространство между баром и синтезатором, сидело довольно много мужчин и несколько женщин. За отдельным столиком в самом дальнем углу сидел массивный дарсаец, погрузившийся в унылое раздумье над огромной кружкой крепкого светлого пива.

Герсен подошел к бару. На стеллаже сзади красовалась целая коллекция пивных кружек самой различной формы с бросающимися в глаза эмблемами, выдавленными или отгравированными на боковых поверхностях. Многие из них были Герсену хорошо знакомы: «Край неба» и «Верный друг» с Альфанора, «Причастие» и «Выдержанное под землей» с Копаса, «Смэйдовское Особое» с Планеты Смэйда, «Басе», «Хинано», «Таскер» и «Анкор Стим» с Земли, «Столовое Особое» с Дердиры, «Эдельфримпшен» с Богардуса. Герсен почувствовал себя в окружении старых друзей. Однако здесь, повинуясь духу времени и места, он заказал бутылку пива местного приготовления «Белое Хэнгри», которое оказалось в высшей степени приятным на вкус.

Обернувшись, он обвел взглядом помещение. За вытянутым столом сидела большая группа мужчин. Судя по доносившимся обрывкам разговора, все они были работниками «Джаркоу Инжиниринг». Они уже выпили немало пива и говорили громко и с предельной откровенностью, высказывая свое мнение без обиняков.

— .. сказал Мотри, что если он хочет, чтоб я снова сел на душегубку, то пусть велит возвратить мне назад мой скафандр и еще установит какой-нибудь щиток от пыли. Он пообещал, и вот я целый месяц вкалывал на этой штуковине и заработал коросту, опухоль в носу и все такое прочее, а потом обнаружил, что Мотри мой скафандр отдал старику Туайдлендеру, который работает на вспомогательном комбайне со всего лишь тремя раструбами не более двух часов в день и никогда даже пальчиков не замарает.

— Мотри — мужик капризный. Нужно еще знать, как к нему подъехать.

— Что ж, больше я уже не работаю у Джаркоу и при случае объясню Мотри что к чему.

— Он еще и сейчас там, — говоривший поднял палец вверх. — С главным механиком.

— Как по мне — так пусть они перегрызут себе там глотку. Жалеть ни об одном из них не буду.

Герсен присел к столу.

— Насколько я понимаю, вы, джентльмены, все работаете у Джаркоу?

На какое-то мгновенье за столом воцарилось молчание. Шесть пар глаз оценивающе рассматривали Герсена. Затем один из сидевших за столом отрывисто бросил:

— Уже нет. Кончилась работа.

— То же самое мне сказали и в конторе по найму.

— Вы опоздали с выходом на сцену ровно на год, — заметил еще один из рабочих.

— И ничего не потеряли, — проворчал другой. — Харч — дрянной, оплата — низкая, и еще Клод Мотри — прораб.

— И ни сантима премии!

— На премиальные, наверное, можно было надеяться, — задумчиво произнес Герсен, — только в случае обнаружения богатого месторождения черного песка.

— Они не смогли бы найти и крупинки черного песка, потому что его там нет и никогда не было. Это ведь абсолютно всем известно, кроме тех богатых лунатиков, которые оплачивали счета.

— А может быть они и не рассчитывали найти черный песок, — предположил Герсен.

— Может быть, только что другое можно искать, тратя такие огромные деньги?

Тут в разговор вступил еще один горняк.

— Что бы они там ни искали, но так настоящую разведку не производят. Одни лишь туннели неглубокого заложения, и ни одного глубинного бурения. Были такие места, где еще можно было найти песок, но для этого нужно было устраивать глубокие шурфы, а мы нигде своими туннелями не углублялись далеко от поверхности. В результате получилось что-то вроде сита или какой-то ажурной сетки — как будто они искали что-то, залегающее на очень небольшой глубине.

— А вот в секции «Д» мы пробили ствол глубиной в добрых полмили и только после этого начали пробивать горизонтальные штреки.

Герсен предложил выпить по рюмке, и горняки разговорились еще более откровенно.

— Такой странной работы я нигде еще не видел, — признался один из них. — Я бурил двадцать шесть астероидов, и нигде не тратил больше десяти минут на такую глыбу пемзы. Вся поверхность представляет из себя затвердевшую пену из шлаков. Я так и сказал об этом Мотри. Он даже не стал меня слушать.

— А ему все равно, что делать, лишь бы Джаркоу регулярно выплачивал ему жалованье.

— Не Джаркоу. Кто-то от имени «Котзиш».

— Кто бы это ни был, но они заставили нас как древоточцев пробуравить весь спутник как головку сыра, и теперь наконец-то остались довольны проделанной нами работой!

Один из только что вошедших в таверну рабочих подсел к столу.

Неподалеку от них сидел парень в рабочих брюках и шикарном зеленом пиджаке, в желтого цвета туфлях на ногах. Тихим голосом, не обращаясь ни к кому конкретно, он произнес одно-единственное слово:

— Твиттл.

Один из горняков подтолкнул Герсена.

— Отвлекитесь на минутку. Следите за дарсайцем.

Герсен бросил взгляд в дальний угол, где дарсаец, как и прежде, любовался своею пивной кружкой.

— Пфит, — произнес парень в желтых туфлях. Дарсаец прикрыл кистью кружку и начал разминать массивные красные пальцы.

— Пфат, — произнес парень.

Дарсаец втянул голову в плечи, но глаз пока что еще не поднимал. Парень вскочил с места и бросился к двери. По улице в это время мимо таверны проходил дородный господин с тщательно ухоженными усами на круглом, как блюдце, лице. На господине был шикарный костюм, характерный для занимающих высокое положение суржиков.

— Пфут, — произнес парень и быстро выбежал на улицу. Дарсаец тотчас же вскочил и, расшвыривая все, что только ни попадалось ему по пути, выбежал на улицу и перегородил дорогу дородному господину. Тот попытался обойти его, но дарсаец схватил его, повалил на землю, лягнул разок по округлому огузку, а затем вылил ему на голову пиво, а сам, низко пригнувшись, быстрым шагом покинул место происшествия.

Господин в черном костюме присел, все еще находясь на земле, и, ничего не понимая, поворачивал голову то в одну сторону, то в другую. Затем медленно поднялся на ноги, в изумлении покачал головой и продолжил свой путь. Рабочие возобновили прерванный разговор.

— Не спешите с выводами! Мы только сегодня закончили разматывать целые барабаны кабеля из дексас.... тьфу, никак не выговорю, как дальше. Мотри и главный механик подвели провода. Как только они закончат взрывные работы, Мотри говорит, что мы вернемся и продолжим прокладку туннелей. Я спросил у него: «Мотри, скажите во имя всего святого, ну что мы здесь можем найти? Я тогда сбегаю, чтобы получше промыть глаза». Он только глянул на меня насмешливо и сказал: «Когда мне понадобятся твои советы, я первый не поленюсь спросить». А я ему в ответ: «Все равно не грех прислушаться, мистер Мотри. Совет бесплатный!» А он мне: «Бесплатные советы как раз-то и не стоят даже ломаного гроша, и почему это ты тут стоишь и даешь мне советы вместо того, чтобы работать?» «А потому, мистер Мотри, что свою работу я закончил». «Тогда прокомпостируй в последний раз табель и мотай назад. Вот теперь-то в самом деле работа закончена!» Я, разумеется, не стал дожидаться, чтоб он повторил распоряжение, и вот я здесь. Только что получил в конторе все, что причитается. Теперь там никого не осталось, кроме Мотри и Джаркоу да еще нескольких техников, заканчивающих монтаж какого-то радиоприемного устройства.

Герсен посидел с рабочими еще несколько минут и вскоре пришел к заключению, что ему теперь известно о работах, ведущихся на Шанитре, ничуть не меньше, чем им самим. Потихоньку покинув таверну, он отправился по Глэдхорн-Роуд той же дорогой назад, В магазине готовой одежды переоделся в обычный свой наряд и по Аллее прошел до самой гостиницы «Коммерческая». Прежде, чем войти в свой номер, принял все меры предосторожности, опасаясь того, что за время его отсутствия кто-то мог забраться в номер и подготовить для него не очень приятный сюрприз. Ничего необычного, однако, не обнаружил.

Обедая в ресторане, он едва ли замечал, что ест. Многое произошло за последние несколько часов, но ничего такого, из чего он мог бы извлечь полноценную информацию, проясняющую ситуацию.

Выйдя из ресторана, он пошел по Аллее, непрерывно оглядываясь по сторонам. Какой-либо угрозы для себя он не увидел — вот разве что такси с белой полосой, может быть, то же самое, что пыталось предложить ему свои услуги двумя-тремя часами раньше? В этом он не был абсолютно уверен. Перейдя на противоположную сторону Аллеи, вошел в парк. Минут десять прогуливался по усыпанным гравием дорожкам, соображая, что делать дальше. Ленс Ларк теперь был уже где-то совсем рядом: может быть, еще в космическом корабле, не исключено, что уже и на самом Метлене. Душевная усталость все больше овладевала Герсеном, все менее рациональным становилось его мышление. Лавина неразрешимых проблем все сильнее заваливала его — он уже почти что не видел выхода. Повинуясь какому-то безотчетному импульсу, свернул на одну из боковых улиц и уже там взмахом руки остановил первое попавшееся на глаза такси без пробудившей у него подозрения белой полосы.

— Пожалуйста, в Ллаларкно, — сказал он водителю. Как и в первый раз, водитель встретил в штыки подобную просьбу.

— Это нечто вроде большого частного парка. Метленцы не любят, когда там появляются посторонние. По сути, они даже выставляют особые полицейские посты для задержания такси с туристами.

— Я — не турист, — возразил Герсен. — Я — банкир, человек очень влиятельный даже по метленским масштабам.

— Все это очень хорошо, сэр, но метленцы просто не станут разбираться, кто вы такой, а пострадаю в результате я.

Герсен извлек купюру в пять севов.

— Я могу уплатить вперед.

— Как скажете, сэр. Но если меня засекут, штраф, все равно, платить будете вы.

— Согласен — сказал Герсен. — Подвезите меня к Олденвуду, дому Ченсета.

Пологие, покрытые буйной растительностью склоны Ллаларкно, залитые светом прогалины, просеки среди вековых деревьев совершенно околдовали Герсена. Когда из окна кабины он смотрел на прячущиеся среди зелени и цветов дома, собственные его страхи и навязчивые идеи начали казаться ему нереальными, надуманными.

Возле Олденвуда водитель сбавил скорость.

— Местожительство Ченсета, сэр.

— Остановитесь хотя бы на минутку, — взмолился Герсен.

Водитель неохотно повиновался. Герсен отворил дверцу и встал на подножку перед дверцей кабины. Лужайка перед домом с цветущими кустарниками и с раскидистым свечным деревом посредине имела небольшую покатость в направлении дома. Где-то позади дома в просветах листвы Герсен увидел группу молодых людей в белых, желтых и светло-голубых одеждах. Они, казалось, наблюдали за ходом какой-то игры, возможно, теннисом или бадминтоном, однако сама площадка находилась вне поля зрения Герсена.

— Уезжаем, сэр, — настоятельно потребовал водитель. — Будь вы банкир или даже межпланетный финансовый воротила, все равно им очень не нравится, когда за ними подглядывают или просто смотрят в их сторону, как это сейчас делаете вы. Эти метленцы просто помешаны на том, чтобы никто не мешал их обособленному образу жизни.

Герсен снова расположился в кабине и захлопнул дверцу.

— А теперь проедем к Мосс Элруну.

— Как пожелаете, сэр.

Рядом с Мосс Элруном Герсен вышел из такси и несмотря на отчаянные протесты водителя обошел весь участок, восторгаясь и домом, и широким лугом, который постепенно опускался к озеру, и окружающими озеро деревьями. Всюду стояла тишина, нарушаемая только негромким стрекотом насекомых.

— Возвращаемся в Твониш, — сказал Герсен, вернувшись к такси.

— Благодарю вас, сэр.

Герсен вышел у банка «Карина-Кракс», здешнего филиала «Куни-банка», где связался с агентом по продаже недвижимости, представляющим Сайторию Эйзелс, и оформил на имя «Куни-банка» приобретение имения, известного под названием «Мосс Элрун».

Глава 15

«В тот роковой день сами небеса явили грозные предзнаменования». Жуткий мрак с пунцовым оттенком на востоке, особо зловещей формы тучу над Аймырским Болотом на западе.

С самой зари Мармэдьюк непрерывно шагал по парапетам, глядя с их высоты на орды, что, как тучи, закрыли всю равнину Манингез. Повсюду наблюдались не предвещавшие ничего хорошего перестроения в рядах осаждавших. По Шадимовой Дороге рабы волокли боевые фургоны. Реки Чам вообще не было видно за баржами, груженными огромными осадными машинами, виселицами и самыми разнообразными орудиями пыток. Толпы кишели на доброй половине пространства между цитаделью и далеким Яром. С севера на юг протянулись вереницы ярко полыхающих даже днем факелов.

Наконец на парапет вышел и сам Святой Берниссус, облачившись в свои самые величественные одеяния. Он воздел руки высоко к небу в кротком приветствии, но орды встретили его появление исступленными злобными криками, раздававшимися со всех четырех сторон света и вылившимися в повисший в воздухе колеблющийся рев прибоя в жестокую бурю.

Берниссус опечаленно покачал головой и несколько отступил от края парапета. Какое-то время он отрешенно глядел куда-то вдаль, щекоча бороду.

Мармэдьюк почтительно вышел вперед.

— Ваше святейшество, Вам не кажется, что только мы двое противостоим этой пышущей ненавистью толпе. Берниссус изрек Слово:

— Это прекрасно.

Мармэдьюк в смущении чуть отступил.

— Ваше Высоко Святейшество! Не погнушайтесь рассеять мои сомнения, сжальтесь над моим невежеством! Как же мы можем испытывать удовлетворение от того, что остались в полном одиночестве?

Берниссус изрек Слова:

— В свое время все непонятное станет ясным.

— Я благодарен вам за ту неустрашимость, что вы в меня вселяете, — сказал Мармэдьюк. — Должен вам честно признаться — зрелище этих отвратительных орд вызвало смятение в моей душе.

— Фэлфоу не дано одержать верх, — такими на сей раз были Слова, — несмотря на весь грандиозный размах его коварных козней.

— Ваше Сверх Высоко Святейшество! Позвольте мне перечислить жертвы его гнусного обмана. Орды, заполонившие сейчас всю равнину, состоят либо из Отступников, либо Причащенцев, за исключением десяти тысяч адептов Катарсиса. Многие из них даже не знают полностью Непроизносимого имени, только отдельные слоги. Вон стоят Клевреты Кардинала, вон Подголоски из Лиссама, вон Стебанутые, которые, по крайней мере, соблюдают приличия, поворачиваясь к нам лицом, если принять во внимание тот факт, что в битву они бросаются с обнаженными задницами. Здесь же и Аномалы из Порвинга, сгрудившиеся вокруг своих вожаков. Они угрожают нам высоко воздетыми знаменами! Я узнаю Обуса из Трау, Багрового Василиска, Плейборна, Флинча и Сэндсифера из Хатта. Менее десяти дней тому назад они жгли синие благовония в храмах вдоль всего Последнего Пути!

Берниссус еще раз вышел вперед, к, самому краю парапета, во всем своем великолепии, с развевающимися по ветру одеждами и седой бородой. Воздев руки к небу, он издал Клич, который Ураганом пронесся по всей Равнине Манингез и вспышками молний потряс Яр. Сердца врагов на какое-то мгновенье дрогнули, но вскоре они снова обрели присущую им дерзость и взметнули еще выше свои знамена. Они кричали: «Декреталии должны быть изменены! Мы требуем возведения Фэлфоу в качестве Столпа! Берниссус, самый лживый из всех лжецов, должен быть низвергнут!»

Берниссус изрек благие Слова:

— Не все еще являются до конца пораженными скверной. В таком случае зло порождает добро.

— Их мечи всевозможного вида длинны и остры, — объявил Мармэдьюк. — Боюсь, эти благородные бастионы разломятся на части, если только двое нас будут их защищать. Где остальные правоверные? Где Хельгеборт со своими Неутомимыми? Где Ниш, где Нессо? Где Литтл Маус? Где Вервили?

— Им предначертано разойтись по всем краям, — такие были изречены Слова. — Они — цвет нашего клира. Они будут учить и утешать. Именно они и заложат фундамент храма, в котором будет встречено пришествие Второго Царствия. Да будет так!

— Благословенный Берниссус! А какая мне уготована роль в днях грядущих?

— У каждого роль своя Я сейчас ухожу в Часовню, чтобы вымолить неотразимый клич, который вселил бы панику в души этих марионеток. А вы пока что должны как зеницу ока беречь парапеты. Вздымайте выше славные стяги, отшвыривайте штурмовые лестницы, не уступайте ни пяди врагам.

— Я сделаю все, что только окажется необходимым, — решительно заверил Мармэдьюк. — А вот Вы, Ваша милость, поторопитесь! Враг ждет только сигнал.

— Все будет хорошо.

Ступая неторопливо и величаво, Берниссус начал опускаться в Священную Обитель.

И вот знак подан, и полчища врагов исторгли чудовищный вопль и двинулись на брустверы.

Мармэдьюк крикнул в проход, ведущий вниз:

— Возлюбленный Берниссус! Пришел сигнал с Ахернара — полчища врагов устремились на нас! Их мечи из трижды отточенной стали! У них копья, катапульты и боевые крючья. Они приставили лестницы к самому парапету! Я поднял все знамена, мои клики косят ряды врагов тысячами, но ведь я всего один против восьмисот тысяч. Еще минуту — и от меня даже праха не останется, если каждый из воинов обратит хоть ничтожную частицу своего пыла на мой единственный труп! Где же то самое главное, еще, не произнесенное Слово? Самая пора обрушить его на врагов!

Мармэдьюк прислушался, но так ничего и не услышал. В смятении он ринулся вниз и произнес Святое Имя, но голос его затерялся среди пустых палат. Вниз, до самого нижнего яруса, он спустился и по тайному ходу прополз до самого болота. Затем, спасаясь бегством, свернул к северу и вскоре догнал Берниссуса, который, высоко подобрав рясу и далеко назад отшвыривая мускулистыми ногами комья грязи, хоть и не без труда, но неуклонно приближался к лесу Уоррэм».

Из главы «Ученик Воплощения», входящей в «Манускрипт из Девятого Измерения»

Спустившись из своего номера в вестибюль гостиницы, Герсен первым делом бросил взгляд на улицу через фасадные окна. У бордюра стояли три такси, по-видимому, заказанные заранее постояльцами гостиницы. На первом из них Герсен сразу же увидел ставшую такой знакомой выцветшую белую полосу. За рулем сидел загорелый мужчина с плоским лицом и черными кудрями. От внимания Герсена не ускользнуло, что уши у него были настолько подрезаны, что виднелись только темные точки вместо ушных раковин. Герсен сел в таком месте вестибюля, откуда можно было незаметно наблюдать за всем, что происходит на улице.

Из гостиницы вышли мужчина и женщина и направились к первому такси, но водитель отказал им в обслуживании. Тогда они обратились ко второму, а затем и к третьему — результат был тот же. В конце концов они сели в такси, проезжавшее по улице мимо гостиницы.

Три такси подряд, каждое из которых оборудовано баллоном с усыпляющим газом? Возможно, подумалось Герсену. Даже очень возможно.

Он вышел через главный вход и на какое-то мгновенье приостановился перед гостиницей, как бы размышляя, что делать. Краешком глаза заметил, что все три водителя насторожились. Герсен продолжал не обращать на них внимания. Вот так, постояв еще немного, он затем решительно перешел на противоположную сторону улицы и прошел в парк. Спрятавшись за густо разросшимися кустами, стал наблюдать за такси. Первое не стронулось с места. Второе и третье поспешно развернулись и умчались по Аллее.

Герсен вернулся на Аллею в сотне метров западнее гостиницы и взмахом руки остановил проходящее мимо такси, удостоверившись, что оно не из тех трех, что дожидались перед главным входом в гостиницу.

— Подбросьте к «Черному Сараю», — сказал водителю Герсен.

Такси развернулось и тронулось не в сторону подъема, ведущего к Ллаларкно, а на юг, туда, где виднелись окружающие Твониш поля.

«Черный Сарай» стоял посредине ровного поля в полумиле от города: круглое здание с низкими стенами из досок и огромной конической крышей со шпилем, венчаемым черным стальным флюгером в виде кукарекающего петуха. Люлли Инкельстаф пока что еще видно не было.

Кора уже спряталась за дальними холмами, небо окрасилось в золотисто-оранжевый цвет. Через минуту-другую появилась Люлли Инкельстаф в нарядном черно-белом платье с огромной красной косынкой из тончайшей материи, приколотой к золотистым локонам на затылке. Герсена она встретила приветливым взмахом руки.

— Не думаю, что я так уж сильно опоздала — на пару минут, не более, что для меня несомненный успех. Вы уже побывали внутри?

— Еще нет. Я посчитал, что лучше подождать здесь.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны — ведь так легко разминуться. Такое со мной бывало. И — должна, к немалому своему стыду, признаться — именно по моей вине. Зайдем внутрь? Уверена, вам здесь понравится. «Черный Сарай» все обожают, даже метленцы. Их здесь всегда полным-полно. Наберитесь терпения, и вы еще увидите, как необычно они танцуют! Идемте! — Люлли подхватила Герсена под руку так нежно, как будто они уже много лет друзья. — Если нам повезет, то мой любимый столик будет вас дожидаться.

Пройдя через двустворчатые двери из сбитых железом досок, они оказались в фойе, обставленном различным старинным инвентарем, применявшимся когда-то на фермах. Слева и справа были оборудованы стойла, из которых высовывались стилизованные головы домашних животных.

Пологий спуск вел в главный зал мимо пары старинных полуразвалившихся крестьянских повозок. Танцевальную площадку окружили сотни столиков. К ней же примыкала эстрада для оркестра, на которой сейчас играли только двое музыкантов, выряженных под домашних животных — барабанщик и гобоист.

Люлли подвела Герсена к столику, который ему показался ничем не отличающимся от других, но сама она села за него, радостно улыбаясь.

— Вы посчитаете меня глупой, но для меня этот столик — что-то вроде талисмана. Мне столько раз было за ним весело! Можете не сомневаться, вечер будет замечательным!

— Вы заставляете меня нервничать, — сказал Герсен. — Я, может быть, не оправдаю ваших надежд, и вы станете сердиться не только на меня, но и на этот столик.

— Уверена, что не стану, — решительно возразила Люлли. — Я твердо решила, что сегодняшний вечер мы проведем в свое удовольствие.

Девчонка с характером, подумалось Герсену.

Люлли тем временем задумчиво наклонив голову в сторону, казалось, стала разделять некоторые опасения Герсена.

— Нас, естественно, — беспечно произнесла она, — могут подстерегать кое-какие неприятности. Всякое может произойти. Вдруг мы ни с того, ни с сего, грохнемся на пол, когда будем танцевать...

— Танцевать? — встревожено переспросил Герсен. Люлли, казалось, его не слушала.

— … и тогда нам придется взять да и просто пересесть за другой стол, наказав этот, чтоб он больше такого никогда себе не позволял. Вы голодны?

— Не стану скрывать.

— Я тоже. Давайте заказ сделаю я, потому что я точно знаю, что здесь лучше всего.

— Пожалуйста. Выбирайте все, что только пожелаете.

— Начнем с овощного салата поострее, солений и копчёной корюшки, затем чипсы с кетчупом и двойной дозой пряностей, и наконец, отбивные с косточкой. Вас это устраивает?

— Вполне.

— Здесь очень хороший чиррет. Или вы предпочитаете пиво?

— А что такое чиррет?

— Это очень вкусная сливянка и не такая уж крепкая. Некоторые выглядят такими дураками, когда пытаются танцевать после подаваемого в «Черном Сарае» пива.

— Значит, в таком случае, чиррет. Но вот что касается танцев...

Люлли уже делала знаки официантке, как и все другие официанты и официантки, она была в праздничном крестьянском убранстве: пышной черно-зеленой кофте над синей юбкой, в красных чулках и черных гамашах. Люлли производила заказ решительным тоном, особенно налегая на то, как должно быть приготовлено и подано каждое блюдо. Официантка почти сразу же принесла графин с чирретом, а затем блюдца с орешками, мелко наструганными рыбными соленьями и копченую корюшку.

— Еще очень рано, — заметила Люлли. — Толпа пока что еще не нахлынула. А вот через час здесь уже не протолкнуться, может даже не остаться места для танцев. Сначала мы закусим и поговорим. Расскажите мне о себе и тех местах, где вам довелось побывать.

Герсен смущенно улыбнулся.

— Не знаю даже, с чего начинать.

— А с чего хотите. Я никак не могу разобраться, каков вы на самом деле. Вы как будто сотканы из противоречий и, судя по всему, человек совершенно необычный!

— Как раз наоборот. Я самый что ни на есть заурядный, и к тому же еще стеснительный и очень неуклюжий.

— Я не верю ни одному вашему слову. Кстати, вы уже приняли решение надолго обосноваться здесь, в Твонише? Надеюсь, приняли!

Герсен рассеянно улыбнулся, думая в это мгновенье о Мосс Элруне.

— Временами я именно к этому и склоняюсь.

Люлли тяжело вздохнула.

— Наверное, путешествовать среди звезд просто замечательно! Я пока что нигде еще не бывала. Сколько же, интересно, вы посетили планет?

— Точно не знаю, никогда не считал. Не один и не два десятка, по меньшей мере.

— Говорят, что каждая планета отличается от другой, что бывалым астронавтам, даже не знающим по какой-то причине, на какую планету они попали, стоит только взглянуть на небо, потянуть носом воздух, как они тут же называют имя планеты. Вы так можете?

— Иногда. Но обманываюсь столько же раз, сколько и оказываюсь прав. Расскажите мне о себе. У вас есть братья и сестры?

— Три брата и три сестры. Я — самая старшая, я первою устроилась на работу. О замужестве я еще не задумывалась — я всегда так весело проводила время, что теперь как-то даже не хочется менять привычки.

Невидимые антенны подсознания Герсена слегка зашевелились и задергались. Сейчас он почувствовал себя еще более неловко, чем до этого.

— Я тоже не намерен обзаводиться семьей в обозримом будущем. Расскажите-ка лучше о своей работе.

Люлли поморщила нос.

— До того, как мы связались с «Котзиш», работать было гораздо приятнее. Мне в самом деле очень нравился старик Лемюэль Джаркоу. Уж кто-то, но он никогда не опускался до тех вольностей, которые иногда позволяет себе мистер Свен Джаркоу.

— К мистеру Джаркоу частенько захаживают дарсайцы?

— Не очень. Я бы даже сказала — очень редко.

— А вот с мистером Оттилем Пеншоу приходил когда-нибудь этакий здоровенный дарсаец? Люлли пожала плечами.

— Не припоминаю. Это так важно?

— Я где-то уже видел мистера Пеншоу. Скорее всего, на Дарсае.

— Весьма возможно. «Котзиш» первоначально была чисто дарсайской компанией. Но все, что с ней связано, окружено такими тайнами... Да и вы сами — человек таинственный. Я бы не удивилась, узнав, что вы из МПКК. Это правда?

— Разумеется, нет. Но будь так даже на самом деле, я вряд ли признался бы в этом первой же симпатичной девушке, которая задала бы мне подобный вопрос.

— Что верно, то верно. И все же вы не очень-то похожи на обыкновенного связиста.

— Когда я не на работе, я совсем другой, — произнес Герсен, попытавшись отшутиться.

Люлли продолжала внимательно к нему приглядываться.

— Почему вы до сих пор не женились? Неужели никто вас не пробовал избрать? Герсен пожал плечами.

— Я просто не осмеливался кого-нибудь просить разделить со мною тот образ жизни, что я веду.

Люлли на мгновенье задумалась, затем произнесла:

— В Твонише принято, что женщина сама предлагает мужчине, чтобы тот на ней женился — только такое поведение расценивается как соответствующее приличиям. Мне говорили, что повсюду все совершенно иначе.

— Да, это так. — Герсен мучительно пытался найти какой-нибудь повод, чтобы сменить эту тему. — Я заприметил несколько дарсайцев у входа. Они тоже посещают «Черный Сарай»?

— Разумеется! Их просят садиться вон там, под вентилятором, чтобы их запах не портил никому настроения. — Люлли провела взглядом двух дарсайцев, которые как-то крадучись пересекали зал. — Они почти варвары. Они никогда не танцуют, и сидят весь вечер, сгорбившись над своими тарелками с едой.

— А где сидят метленцы?

— В непосредственной близости к оркестру. Они обычно приходят в карнавальных костюмах. Довольно дурацкая мода, очень распространенная среди них... Очень странная публика, им бы только участвовать в различных играх, исполнять всякие роли, в общем, лишь бы что-то из себя изображать и резвиться. Можете не сомневаться, жизнь — сплошное удовольствие для тех, кто богат и живет в Ллаларкно.

— В этом я полностью совершенно с вами согласен. Вам бы хотелось выйти замуж за метленца?

— Невелик шанс! Я просто бы ни за что не отважилась предложить такое кому-нибудь из метленцев — они такие воображалы, разве не так?

— Вот именно.

— У них есть свои определенные обычаи, но они даже понятия не имеют, что такое настоящие нормы приличия. А вот вы бы женились на девушке-метленке, если бы она вас попросила?

— Все зависит от того, что это за девушка, — рассеянно ответил Герсен, мысли которого были заняты совсем не этим, но затем быстро поправился. — Я по натуре своей таков, что вообще вряд ли когда-нибудь женюсь.

Люлли укоризненно похлопала его по руке.

— У вас сейчас вполне приличная работа. Самая пора где-то обосноваться.

Герсен улыбнулся и покачал головой.

— Характер у меня определенно какой-то не такой... Глядите — вон идет оркестр.

Люлли посмотрела на музыкантов.

— Это Дензель и его Семеро Деревенских Ласточек. Очень странное название, поскольку их только пять. Мне не нравится, когда что-нибудь искажается. Но играют они здорово и не хуже пляшут, особенно когда на одних носках или высоко вскидывают ноги... А какие ваши самые любимые танцы?

— Я, честно говоря, вообще не умею танцевать.

— Как странно! Ни классических, ни народных?

— Ни даже медленного танго.

— Мы обязаны непременно это исправить! Ведь это же просто стыдно! В жизни не попросила бы вас жениться на мне! — Люлли разразилась веселым хохотом. — А с другой стороны — вдруг я захромаю, что мне тогда делать с гарцующим, как жеребчик, мужем?.. А вот и несут наш заказ — обсуждать брачные проблемы лучше, пожалуй, на полный желудок.

Оркестр, состоявший из ксилофона, бассетгорна, гитары, кларнета и литавров, грянул мелодию, и публика тут же бросилась танцевать. Разнообразие и сложность танцевальных движений ошеломили Герсена. Под первую мелодию танцующие быстро кружились, время от времени ловко подпрыгивая или высоко вскидывая ноги. Следующая мелодия заставила их плавно скользить то в одну сторону, то в другую сторону пружинящим шагом на полусогнутых коленях. Третья мелодия сопровождалась весьма замысловатыми перемещениями танцующих, закончившимися тем, что четверо танцоров, тесно прижавшись друг к другу спинами и откинув руки назад, стали выполнять фактически гимнастическое упражнение «бег на месте с высоко подбрасываемыми коленями».

Герсена поразила разносторонняя подготовка танцоров и многообразие выполняемых ими танцевальных движений, и он высказал это вслух, обращаясь к Люлли. Девушка ответила ему изумленным взглядом.

— Я совсем позабыла, что вы не умеете танцевать! Мы умеем выполнять десятки танцевальных па! Считается позором дважды танцевать в одной и той же манере. Вам бы не хотелось для начала поупражняться в исполнении хотя бы самой простенькой полечки?

— Нет. Спасибо.

— Кирт Герсен, вы действительно крайне стеснительны! Самая пора кому-нибудь взяться за вас по серьезному. Мне кажется, надо прописать вам уроки танцев и начнем мы прямо с завтрашнего дня.

Герсен задумался в поисках подходящего ответа, но тут внимание его отвлеклось появлением группы метленцев. Как верно подметила Люлли, почти все они были в нарядах Пьеро, с помпонами на белых шапочках и в матерчатых туфлях с удлиненными, загнутыми вверх носками. Веселою и беспечною гурьбою они проследовали к специально оставленному для них участку зала.

Вскоре некоторые из них вышли танцевать, стараясь, однако, в толпе танцующих нигде не смешиваться с суржиками. В их арсенале было тоже немалое разнообразие танцевальных фигур, но выполняли они их не в столь энергичной манере, как суржики.

Герсен пристально рассмотрел всех, кто был в этой группе, но не увидел никого, кого он мог бы узнать. Тем временем Люлли продолжала без умолку болтать о том, о сем, показывала Герсену своих знакомых, объясняла тонкости исполнения того или иного танца, не преминула одобрительно отозваться о пикантности соуса к чипсам и совсем уж пришла в восторг от копченостей. Герсен несколько раз пытался повернуть течение их разговора к делам фирмы Джаркоу, однако ничуть не преуспел в этом.

Они уже почти кончили ужинать, когда оркестр заиграл веселую мелодию, а танцующие стали выделывать на танцевальной площадке замысловатые узоры вихревой, подпрыгивающей походкой, Люлли совсем потеряла спокойствие. С сияющими глазами она объявила Герсену:

— Вот этому танцу я научу вас еще сегодня!

Герсен отрицательно мотнул головой.

— Может случиться так, что к концу вечера меня уже здесь не будет.

В голосе Люлли прозвучал упрек.

— Вы ищете другую девушку?

— Нет, разумеется, — усмехнувшись, ответил Герсен. — Просто у меня деловое свидание.

— Тогда завтрашним вечером! Я приготовлю что-нибудь на ужин, и мы начнем.

— Ученик из меня никудышный, — сказал Герсен. — Честно говоря, у меня бывают приступы головокружения. Танцы могут стать причиной очередного такого приступа.

— Вы все время со мной только шутите, — уныло произнесла Люлли. — Вы ищете другую женщину. В этом у меня теперь нет ни малейших сомнений.

Герсен стал лихорадочно придумывать какие-нибудь новые отговорки, но ход его мыслей был прерван появлением одного из приятелей Люлли, молодого человека в щеголеватом костюме.

— Почему вы не танцуете? — спросил он у Люлли. — Оркестр сегодня в наилучшей форме.

— Мой друг не танцует, — ответила Люлли.

— Что? Никак не поверю, что ему хочется, чтобы ваш вечер пропал зря! Идемте, оркестр уже начинает.

— Вы не станете возражать? — спросила Люлли у Герсена.

— Пожалуйста!

Люлли и ее приятель галопом понеслись к танцплощадке и вскоре уже пустились в залихватскую пляску. Какое-то мгновенье Герсен еще наблюдал за ними без особого интереса, но затем мысли его повернулись в совсем другую сторону. Он откинулся к спинке кресла и погрузился в грустное раздумье. Полнейший застой, тупик — вот результат всей его деятельности за последние дни. Куда бы он ни обратил мысленный взор — всюду одно и то же. Сомнения, неуверенность, неудачи совершенно затормозили дальнейшее его продвижение к намеченной цели. Действуя против Ленса Ларка, он упустил инициативу, и теперь уже Ленс Ларк вышел на охоту за ним. Опасность подстерегала его за каждым углом. Пока что ему удается сорвать довольно-таки случайные попытки поймать его. Можно не сомневаться, сейчас они станут более целенаправленными. И стоит только Ленсу Ларку совсем потерять терпение, как осколок стекла, выпущенный с противоположной стороны улицы, мгновенно устранит неприятности, созданные деятельностью какого-то там Герсена. А пока что Ленс Ларк, похоже, лишь несколько раздосадован и не слишком-то еще возмущен. Не исключено, что можно рассчитывать еще на один день, прежде чем Ленс Ларк по-настоящему возьмется за дело...

Размышления Герсена перебило прибытие второй группы метленцев. Интересно, вернулась ли Жердин в Ллаларкно, а если вернулась — удастся ли повидаться с нею... И как только произнес он мысленно ее имя, как не кто иная, как Жердин, повернулась в его сторону, и он увидел ее лицо. Как и ее друзья, она была в карнавальном наряде: в безукоризненном белом одеянии, скрывавшем ее всю от шеи до ног, со свешивающимися вниз синими помпонами спереди, эксцентричных туфлях без каблуков и в конической белой шляпе, чуть сдвинутой набок, из-под которой выбивались черные локоны. Она выглядела такой цветущей, такой обаятельной и невинно беспечной, что сердце Герсена совсем остановилось, а к горлу подступил комок...

Не удосужившись задуматься хоть на мгновенье, он вскочил с места и пересек весь зал. Она повернула голову и увидела его. На какое-то мгновенье глаза их встретились. Ее друзья в это время уже двинулись в направлении своего обычного места. Жердин на мгновенье остановилась в нерешительности, бросила быстрый взгляд вслед удаляющимся приятелям, а затем подошла, к тому месту, где в тени одной из колонн расположился Герсен.

— Что вы здесь делаете? — охрипшим от волнения голосом прошептала она.

— Прежде всего, я здесь потому, что надеялся увидеть тебя. — Герсен взял ее ладони в свои, притянул к себе, поцеловал. Задержавшись на мгновенье в его объятиях, она затем высвободилась из его рук и отпрянула. — Я думала, что никогда не увижу вас снова! — произнесла Жердин.

Герсен рассмеялся.

— А вот я знал, что увидишь. Ты не разлюбила меня?

— Нет, разумеется... Не знаю даже, что и сказать тебе.

— Ты можешь оставить друзей и уйти отсюда со мной?

— Сейчас? Это невозможно. Это вызовет скандал. — Она обвела взглядом помещение дансинга. — Еще пара секунд, и мой спутник начнет меня разыскивать.

— Он посчитает, что ты удалилась в дамскую комнату.

— Может быть. Какой неблаговидный предлог для тайной встречи с возлюбленным!

— Может быть, нам удастся встретиться сегодня ночью, когда вы уйдете отсюда?

— В полночь у нас намечен ужин для гостей, мне никак не удастся отлучиться.

— Тогда завтра днем.

— Хорошо. Но где? Ты ведь не сможешь появиться в Олденвуде. Отца это приведет в бешенство.

— Перед Мосс Элруном, со стороны, выходящей к озеру.

Она удивленно взглянула на Герсена.

— Нам нельзя там встречаться. Это чужое имение!

— Тем не менее, оно сейчас пустует, и там никто не станет нам досаждать.

— Хорошо. Я приду. — Она глянула через плечо. — Мне нужно уходить. — Она еще раз глянула через плечо. — Быстрее. — Подойдя совсем близко к Герсену, она высоко запрокинула голову. Они обнялись. Герсен поцеловал ее раз, другой. Затем, едва дыша, но счастливо улыбаясь, она отодвинулась. — Завтра в полдень!

Легкой походкой Жердин направилась к друзьям. Герсен, повернувшись, вдруг увидел ошеломленный и недружелюбный взгляд Люлли Инкельстаф, которая, выйдя только что из прохода, направлялась в дамскую комнату. Не проронив ни слова, она метнулась к столику, за которым сидела с Герсеном, подхватила сумочку и плащ и неторопливо удалилась к своим знакомым.

Герсен только пожал плечами. «По крайней мере, хоть избежал сегодняшнего урока танцев», — подумал он.

Глава 16

Уплатив по счету, Герсен покинул «Черный Сарай». Возле выхода пассажиров дожидались добрых полдюжины такси. На самом первом из них Герсен увидел знакомую светлую полосу. Сразу же отвернувшись, он стал беспечно прохаживаться у выхода, будто бы поджидая кого-то изнутри. Каким образом удалось выследить, что он направился в «Сарай»? Неужели к нему «прицепили» датчик системы отслеживания настолько миниатюрный, что он его не заметил? Скорее всего, это ничтожный мазок особого вещества, которое по запросу контрольного радиолуча возвращает ответный сигнал... Сегодня ночью он особенно тщательно вымоется и полностью сменит одежду.

Сегодня ночью — если удастся живым добраться до гостиницы. Воспользоваться любым из такси, скопившихся рядом с дансингом было бы непростительной глупостью. Продолжая прохаживаться с видом человека, погруженного в какие-то свои мысли, он вышел к такому месту, где стал не виден таксистам возле «Сарая» и сразу же побежал по дороге, ведущей в Твониш.

Ночь была темной и ясной. Над головой сверкали незнакомые Герсену созвездия, высвечивая дорогу бледной лентой, вьющейся среди темных полей. Стоило Герсену перейти на бег, как все тело его мало-помалу начало оживать, снова вырвалась на простор душа. Вот это как раз и было тем существованием, которое было для него предназначено и при котором ему дышалось легко и свободно. Ничто другое не казалось ему более естественным, чем вот этот бег сквозь темную ночь по незнакомой планете, когда чувствуешь опасность у себя за спиной и ощущаешь себя самим воплощением еще большей ответной угрозы преследователям. Как рукой сняло мнительность и мрачные предчувствия, он снова ощущал себя Герсеном прежних... Часть неба впереди закрыли высокие кроны деревьев. Герсен остановился на мгновенье и прислушался. Из «Черного Сарая», который был в четверти мили отсюда, доносилась еле слышная музыка. Из-за поворота показались фары такси. Герсен тотчас же обратил свой взор на сторону дороги, противоположную деревьям, и увидел там неглубокий кювет, а за ним густые заросли сорняков. Перепрыгнув через кювет, он тотчас же залег в бурьяне, прижавшись как можно плотнее к земле.

Такси мчалось на полной скорости, мощные фары высвечивали дорогу на много десятков метров вперед. Поравнявшись с деревьями, такси резко притормозило и оказалось почти рядом с Герсеном. Однако внимание водителя и пассажиров привлекли деревья, а не чахлый бурьян, который едва-едва скрывал Герсена.

— На дороге его нет. — услышал Герсен негромкий голос водителя. — Он никак не мог убежать дальше.

Из пассажирского отделения вышло трое мужчин. Герсену были видны только их силуэты в свете фар такси.

Снова заговорил водитель:

— Он прячется среди деревьев, если только не подался в поля.

В ответ раздался хриплый бас одного из пассажиров, невысокого крепыша:

— Разверни машину так, чтобы осветить фарами деревья.

Водитель исполнил распоряжение, теперь задние колеса такси были почти у самого края кювета.

Снова раздался голос невысокого:

— Энг, заходи справа. Дофти, окружай слева. Держитесь так, чтоб на вас не попадал свет. Его надо взять живым. Это очень важно. Коршуну он нужен живой.

Герсен поднялся на ноги и бесшумно перепрыгнул через кювет. Поднявшись по двум ступенькам к кабине водителя, всадил совсем тонкий, как заточка, стилет, служивший продолжением указательного пальца его боевой перчатки, в верхнюю часть шеи водителя, и одновременно с этим когтями, которыми заканчивались большой и средний палец перчатки, перерезал спинномозговой нерв. Смерть наступила мгновенно. Опустив труп в свободное пространство для ног, Герсен сам расположился на месте водителя. Коренастый коротышка стоял на дороге слева от такси. Вот с ним-то Герсену и захотелось поговорить начистоту, если понадобится — то и с пристрастием.

Прошло три минуты. Герсен терпеливо ждал, сидя с иглопистолетом в руке. Из-за деревьев вышли Энг и Дофти и направились к освещенному фарами участку дороги: Энг, сутулый угловатый парень с длинным носом и высокой переносицей, с короткой черной бородкой, Дофти, здоровенный верзила с детским лицом и узенькими щелками-глазами. Таких, как эти двое, Герсен часто встречал в Глуши, в тавернах с сомнительной репутацией на глухих окраинах или занимающихся своим ремеслом, как сейчас.

Невысокий крепыш, сгорая от нетерпения, сделал шаг вперед.

— Ну как?

— Его там нет — ответил Энг.

Герсен выждал, когда эти двое окажутся впереди такси, а затем, не испытывая ни сомнений, ни угрызений совести, разрядил свое оружие дважды, послав тончайшие осколки взрывающегося стекла точно в лоб Энгу и Дофти, а затем еще раз в локоть коротышки, когда тот рывком развернулся. Оружие выпало из его рук на дорогу.

Герсен выпрыгнул из кабины водителя.

— Я тот, кого вы ищете.

Крепыш ничего не ответил, только повернул к Герсену искаженное болью лицо.

— Вам доводилось когда-нибудь видеть умирающего от клюта? — произнес он как можно более небрежным тоном. — Нет? Да? Выбирайте: или клют, или выстрел в голову. Ну что?

— Выстрел, — прошептал крепыш.

— В таком случае придется ответить на мои вопросы. Если бы вы поймали меня, что вы должны были со мной сделать?

— Связать и доставить в тайник.

— А потом?

— Я должен был позвонить и получить дальнейшие инструкции.

— От кого?

Коротышка только закатил глаза. Герсен сделал шаг вперед, поднял руку в перчатке, вытянул ее перед собой.

— Быстрее!

— Коршуна.

— Ленса Ларка?

— Вы назвали имя.

— Где он сейчас?

— Не знаю. Распоряжения я получаю по радио.

Со стороны «Черного Сарая» показались огни фар. Коротышка рванулся к Герсену, тот выстрелил ему прямо в лоб. Затем, осторожно спрятав смертоносную перчатку в особый карман, повернулся к такси и увидел в отраженном свете линялую светлую полоску, после чего снова побежал по дороге в Твониш.

Такси, ехавшее со стороны «Черного Сарая», обнаружив, что дорога перегорожена, остановилось. Глянув через плечо, Герсен увидел вышедших на дорогу водителя и пассажиров, в ужасе глядевших на трупы.

* * *

Чтобы в спокойной обстановке оценить события этого бурного вечера, Герсен завернул в кафе «Козерог», расположенное на полпути между «Скоун-Тауэром» и «Коммерческой» на самом краю Парка Отдохновения. Сидя здесь за чашкой чая, он не без удовольствия отметил, что настроение у него явно поднялось, ушли куда-то на периферию сознания тревоги, которые он испытывал в течение всего этого дня. Активные действия растормошили его рассудок, пребывавший до этого в каком-то заторможенном, застойном состоянии. Четыре убийства? Он раскаивался только в том, что так мало сведений успел выжать из коротышки. При мысли о Жердин ощутил, как приятно и волнующе оттаивает все его естество. Когда же вспомнил о Люлли, то просто рассмеялся... Под столом у Люлли в конторе «Джаркоу Инжиниринг» зря пылился магнитофон, который он установил там совсем недавно. Подключенный к звукочувствительному датчику в конторе «Котзиш», он был теперь совершенно не нужен. От него было бы гораздо больше пользы, если бы он мог записывать разговоры, ведущиеся в конторе Джаркоу.

Герсен взглянул на «Скоун-Тауэр», который в этот поздний час высился темной громадой, внутри которой только кое-где тускло светили огоньки дежурного освещения.

Допив чай, Герсен вернулся в гостиницу, подхватил сумку с инструментами, снова вышел на улицу и пошел через парк к «Скоун-Тауэру». Вестибюль здания был совершенно пуст. Герсен поднялся лифтом на третий этаж и, воспользовавшись собственным ключом к помещению № 308, проник в контору «Джаркоу Инжиниринг».

Едва переступив порог, он остановился и прислушался. Ничего такого, что могло бы указывать на присутствие людей, он не обнаружил. Пройдя в клетушку Люлли, демонтировал установленный у нее под столом магнитофон. Будет лучше всего, решил он, если звукочувствительный датчик разместить где-нибудь в кабинете самого Джаркоу.

Герсен установил микрофон под поперечным брусом между тумбами письменного стола Джаркоу, обнаружив при этом целый комплект каких-то очень замысловатых приспособлений, которые сильно его встревожили и заставили вспомнить старинную поговорку: «Садясь за стол с чертом, запасайся ложкой подлиннее». Джаркоу, прекрасно понимая, что из себя представляет Ленс Ларк, с которым ему приходится сотрудничать, установил даже несколько модификаций «длинной ложки», чтобы не быть застигнутым врасплох.

Работал Герсен быстро и умело, и уже через полчаса смонтировал систему, которая в наибольшей мере его удовлетворяла: магнитофон он подсоединил к телефонному аппарату в конторе «Котзиш», а несколько микрофонов расположил в наиболее подходящих местах внутри конторы Джаркоу. Затем собрал инструменты и хотел было уже уходить, но задержался на мгновенье у двери в чертежную. Открыв дверь, он заглянул внутрь, но обнаружил самые заурядные атрибуты проектного бюро: графопостроители, настольные компьютеры, факсимильные аппараты, запоминающие устройства. Текущие работы лежали прямо на столе, один лист на другом, испещренные диаграммами, вертикальными колонками и горизонтальными рядами цифр. На каждом листе имелась особая пометка: «Секция 1А», «Секция 1В» и так далее. Последний лист имел пометку «Секция 20Е». Под столом Герсен обнаружил два предмета, привлекших его внимание какой-то особой необычностью. Первый представлял из себя не правильной формы ком из какого-то вещества, напоминающего меловую шпаклевку или пластилин, диаметром в сантиметров тридцать. Поверхность его была расчерчена примерно на сотню участков, каждый из которых был помечен тушью по той же системе обозначений, что и листы на столе. Второй предмет представлял из себя увеличенную копию первого, выполненную из легкого прозрачного материала и подобным же образом разлинованную на небольшие участки. Под поверхностью просматривалось неисчислимое множество ярко-красных нитей, которые беспорядочно изгибались, искривлялись, перекручивались, собирались в узлы и снова разъединялись, не составляя какой-либо очевидной цельной картины или орнамента.

Очень странно, отметил про себя Герсен. Взяв в руки этот необычный предмет, стал разглядывать его так и этак. Очень странно. Даже более, чем очень странно... Такого абсурда он даже не мог себе представить. Губы его неожиданно взорвались ничем не сдерживаемым гомерическим хохотом.

Неужели возможно настолько грандиозное и поражающее воображение совершенно идиотское безрассудство? Тотчас же многое из того, что проходило как-то мимо его внимания за последние месяцы, вдруг всплыло в памяти, и сотни разрозненных обрывков внезапно составили цельную, вполне определенную картину.

Положив на прежнее место прозрачный предмет, Герсен подхватил сумку с инструментами и Покинул контору «Джаркоу Инжиниринг». Поставленной цели он добился. Разговоры, которые будут записаны в конторе Джаркоу, теперь станут для него не только интересными, но и понятными.

В гостиницу Герсен вернулся без происшествий. Особые метки и датчики, которые он установил в различных местах на двери в свой номер, были там, где и положено было им быть — дверь в его номер в его отсутствие никем не открывалась. Герсен спокойно прошел в номер, прикрыл за собой дверь и тщательно запер, после чего вымылся и завалился в постель.

Герсен провел бессонную ночь. Перед его мысленным взором не переставали проплывать лица. Лица Ленса Ларка. Карикатуры, рисунки и неразборчивые фотографии. «Сломанный» бедолага Тинтл и его супруга, Дасуэлл Типпин, Оттиль Пеншоу, Бэл Рук, Люлли Инкельстаф, Жердин Ченсет...

Утром Герсен велел подать завтрак прямо к нему в номер, затем, обуянный сомнениями, ни к чему даже не притронулся. Одевшись особенно тщательно, спустился на первый этаж, выскользнул на Аллею, прошелся пешком к кафе «Козерог» и уже только там позавтракал. День впереди был особенно важным. В полдень — поездка к Мосс Элрун, свидание с Жердин. Затем — кто его знает? Возможно и встреча с Ленсом Ларком. Вернувшись в гостиницу, поднялся в свой номер. На этот раз маленькие хитрости, что оставил он на двери, показывали, что дверь открывали. Приложив ухо к двери, Герсен услышал какие-то странные звуки. Как можно незаметнее, он приоткрыл дверь и обнаружил внутри горничную, которая приводила в порядок номер.

Войдя внутрь, он пожелал горничной доброго утра. Через несколько минут она удалилась. Герсен немедленно сел за телефон. Позвонив в контору «Котзиш», включил, записывающее устройство. Первым делом прослушал четыре разговора, которые уже были записаны за это утро. Первый — звонок некоего Зеруса Бэлзайнта из «Ассоциации космической обороны и безопасности», потребовавшего соединить его с мистером Джаркоу.

— Прошу прощения, — бодро ответила Люлли, — мистера Джаркоу еще нет на месте.

— Когда ожидается его прибытие?

— Не знаю, сэр. Может быть, завтра.

— Пожалуйста, уведомите его о моем звонке. Завтра я еще раз попытаюсь с ним созвониться.

Следующий был звонок самого Джаркоу, он интересовался Оттилем Пеншоу.

— Его здесь еще не было, сэр.

— Что? — Голос Джаркоу зазвучал резко. — Какую-нибудь записку он оставил? Ничего не просил передать?

— Ни слова! Вам никто не звонил, кроме какого-то мистера Зеруса Бэлзайнта, который хотел посоветоваться с вами.

— Мистера Зеруса как там?

— Мистер Зерус Бэлзайнт из «Ассоциации космической обороны и безопасности». Можно сказать ему, когда вы сможете с ним встретиться?

— Я буду сегодня к концу рабочего дня, но говорить с Бэлзайнтом не стану. Придется ему подождать. Если позвонит Пеншоу, велите ему зайти в контору и больше уже никуда его не отпускайте.

— Слушаюсь, сэр.

Затем последовал частный разговор Люлли с кем-то из своих подружек, из которого он узнал больше, чем ему бы хотелось. Люлли описывала свои вчерашние приключения, пользуясь оборотами речи и сравнениями, которые Герсену показались совсем не лестными.

— И ты себе можешь такое представить — с метленской девкой! — Люлли почти что визжала от ярости. — Никак не пойму, что он за человек! Я сделала ему такие страшные глаза, что прямо-таки испепелила его! А потом ушла с Нэри. Мы станцевали с ним три сюиты, и долгий-предолгий галоп. И это еще не все! По дороге домой мы наткнулись на жуткое убийство — по сути, даже четыре убийства, водителя такси и троих пассажиров. Они валялись прямо на дороге, как задавленные кем-то собачьи туши. В общем, вечер у меня получился такой, который я никогда не забуду!

— А с кем именно из метленских девок ты его застукала?

— С вертихвосткой Ченсет. Ты ее можешь увидеть где угодно.

— Да, я о ней многое слышала.

Разговор закончился, после этого в телефонной трубке зазвучал последний звонок — от Мотри, старшего прораба Джаркоу.

— Мистера Джаркоу, пожалуйста.

— Его еще нет здесь. Он будет сегодня к концу дня.

— Я только что прибыл с Шанитры. Позвонил, чтобы сообщить о результатах последней проверки. Он теперь может доложить своим патронам, что все готово. Вы ему оставите на всякий случай записку?

— Разумеется, мистер Мотри.

— Смотрите, не забудьте!

— Естественно, не забуду! Да я уже вот в эту минуту кладу записку на стол шефа.

— Вот это школа! Сразу чувствуется, что вы на своем месте, девонька! Я загляну в контору завтра утром.

— Хорошо, мистер Мотри. Так и передам мистеру Джаркоу.

После этого других телефонных звонков не было. Герсен откинулся к спинке и задумался. Судя по всему, сегодня — решающий день. Выглянув в окно, обнаружил, что заметно похолодало, лучи Коры под острым углом струились с осеннего небосвода. Холмы Ллаларкно почти исчезли в туманной дымке. Тень какой-то особой, светлой и безмятежной грусти легла на город, на парк, на всю окружающую местность, и, как обнаружил Герсен, эта тихая печаль увядающего лета была созвучна с его собственным душевным настроением. Проблемы все решены, рассеялся мрак, окутывавший тайны, явив настолько нелепую и одновременно такую жуткую и совершенно безумную подноготную, что разум Герсена в ужасе отшатнулся.

Герсен задумался над теми разговорами, что он подслушал. Во второй половине дня Джаркоу ожидает прихода каких-то важных посетителей. Интересно, кто это?.. Затем мысли Герсена перескочили на Жердин Ченсет, и у него защемило сердце, в душу вкрались сомнения. Что бы она сейчас подумала? Вот в этот самый момент? Когда Герсен сам, такой всегда проницательный, умелый и находчивый, видел себя совсем иным человеком, человеком, охваченным сомнениями и тревогами. И тут же ему представилась та Жердин, какою он увидел в самый первый раз, в темно-зеленом платье и темно-зеленых чулках, с черными локонами возле ушей и на лбу. Каким высокомерным был тот самый первый взгляд, которым она его одарила! Какими совершенно иными отношения стали между ними теперь! Снова больно защемило сердце... Герсен глянул на часы: до полудня остался час, самое время отправляться к Мосс Элруну.

Увидев вереницу такси, поджидающих у гостиницы, Герсен задумался. Вряд ли какое-либо из них могло представлять из себя угрозу. Тем не менее, он пересек парк и взмахом руки остановил такси, проезжавшее по одной из второстепенных улиц. Как всегда, он не встретил должного понимания со стороны водителя. Водитель согласился поехать в Ллаларкно только в том случае, если Герсен забьется в самый угол кабины, где его нельзя будет увидеть со стороны.

Неподалеку от Мосс Элруна Герсен вышел из такси и расплатился с водителем. Тот, не теряя времени, поспешил уехать.

Герсен прошел по дороге к арке главного входа. Ветви огромных деревьев, неизвестных Герсену, возвышались над каменной кладкой и отбрасывали пеструю тень. В неподвижном воздухе стояла полная тишина. Справа и слева от арки каменные пилоны поддерживали бюсты нимф, отлитые из бронзы. Их невидящие глаза глядели вниз на Герсена.

Пройдя под аркой, он ступил на территорию имения. Подъездная дорога, сделав несколько поворотов, вывела его к широкой веранде перед входом в дом. Дорожка вокруг дома вела еще дальше, в сад, мимо множества цветущих кустарников и тщательно ухоженных деревьев, и заканчивалась у невысокого каменного забора. По другую сторону забора простирались земли имения Олденвуд. Герсен заглянул через забор на лужайку, где сейчас резвились две совсем еще маленькие черноволосые девушки, совершенно обнаженные, в белых панамках, украшенных цветами. Увидев Герсена, они замерли на мгновенье и поглядели на него, а затем снова расшалились, но уже не так шумно. Еще через несколько минут они убежали в более уединенное место.

Герсен вернулся тем же самым путем, которым пришел к забору, с грустью размышляя над тем, будут ли когда-нибудь его собственные дети с таким же блаженством на лице бегать по лужайкам Мосс Элруна... Выйдя к фасаду дома, он увидел сидевшую на ступеньках Жердин. Она задумчиво глядела на поверхность озера. При виде Герсена она тотчас же поднялась. Он нежно обнял ее и поцеловал. Она не протестовала, но особого пыла не проявляла.

Вот так они и стояли несколько минут, затем Герсен спросил у нее:

— Ты рассказала обо мне своим близким?

Жердин невесело рассмеялась.

— Отец о тебе не очень высокого мнения.

— Но ведь он едва ли меня знает. Пойти и переговорить с ним?

— О нет! Он встретит тебя очень холодно... По сути, не знаю даже, что и сказать. Всю эту ночь я только и думала о тебе и о себе, и все это утро... И так и не смогла до конца разобраться.

— Я тоже много об этом думал. Перед нами, как мне видится, открыты три возможности. Мы можем оставить друг друга, окончательно и бесповоротно. Либо ты можешь уйти вместе со мной — если не против, то хоть прямо сейчас. Завтра мы покинем Метлен, места для нас в Ойкумене вполне хватит.

Жердин тяжело вздохнула и недовольно покачала головой.

— Ты вряд ли себе представляешь, что такое быть метленкой. Я — часть Ллаларкно, я выросла здесь точно так же, как вырастают деревья. Мне будет всегда крайне одиноко за пределами своего дома независимо от того, как горячо я буду тебя любить.

— Но есть еще и третья возможность — я мог бы остаться на Метлене, и создать свой дом здесь, с тобою.

Жердин с сомнением поглядела на Герсена.

— Ты это в самом деле сделаешь ради меня?

— У меня нет иного дома. Ллаларкно мне очень нравится. Почему бы не осесть здесь?

Жердин грустно улыбнулась.

— Все далеко не так просто. Уроженцев других планет здесь не очень-то жалуют. А если уж честно — то совершенно от них отмежевываются. Мы, метленцы, — народ крайне замкнутый, что ты наверняка уже заметил.

— Частично я уже все уладил. Дом у нас есть.

— Где? На Метлене?

Герсен кивнул.

— Мосс Элрун. Я приобрел его еще вчера.

— Но ведь цена его — миллион севов! — в изумлении воскликнула Жердин. — А я-то считала тебя, ну, скажем, нищим искателем приключений, этаким космическим странником!

— А я такой и есть, в некотором смысле. Но далеко не нищий. Я мог бы купить десяток Мосс Элрунов и даже не заметить этого.

— Ты меня просто ошарашил.

— Надеюсь, ты не станешь обо мне думать хуже, узнав, что я не бедняк.

— Нет. Конечно же, нет. Но ты стал для меня еще большей загадкой, чем раньше. Ради чего ты рисковал своей жизнью, приняв вызов великана-дарсайца в самом конце хадавла?

— Потому что так надо было.

— Но ради чего?

— Завтра я все тебе объясню. Сегодня — сегодня еще не совсем подходящее время для этого.

Жердин испытующе поглядела на Герсена.

— Ты клянешься, что ты — не преступник? Или пират?

— Я даже не банкир.

Жердин вдруг вся напряглась, глядя куда-то мимо Герсена. Тут же раздался разъяренный голос:

— Милейший! Что это вы здесь делаете? Жердин! Что происходит? — Не дожидаясь ответа, Адарио Ченсет дал знак двоим верзилам-лакеям. — Вышвырните-ка этого проходимца на улицу!

Лакеи самоуверенно бросились к Герсену. Мгновеньем позже один валялся лицом вниз на цветочной клумбе, другой сидел рядом с ним, держась непонимающе за окровавленное лицо.

— Вы вышвырнули меня из своего банка, мистер Ченсет, — произнес Герсен, — но это — моя собственность, и мне небезразлично, когда она подвергается опасности.

— Что это вы имеете в виду, говоря о принадлежности собственности?

— Вчера я приобрел Мосс Элрун.

Ченсет издал хриплый, злорадный смех.

— Вы ничего не приобрели вчера. Вы заглядывали когда-нибудь в устав Ллаларкно? Нет? Тогда будьте готовы к неприятному сюрпризу. Ллаларкно является сугубо закрытой территорией, и имущественный статус на его территории сохраняется бессрочно. Вы приобрели не право собственности, а только возможность получения определенного участка в аренду, что должно подлежать еще ратификации Попечительским Советом Ллаларкно. Я — один из его членов. И я не желаю, чтобы лицо чужеземца торчало над забором моего сада, заглядываясь на моих детей — как не потерпел я и того мерзавца-дарсайца.

Герсен поглядел на Жердин, которая стояла молча, лишь нервно теребя пальцы. По щекам ее катились слезы. Ченсет тоже повернулся к ней.

— Значит, вот оно что! Романтическая драма. Ничего страшного, просто нужно вовремя отказаться от роли в ней и выбросить из головы. Ты немного сбилась с пути, малышка. Твое воображение завело тебя в ситуацию, которой ты перестала владеть. Спектакль окончен. На этом ты должна поставить точку. Пора научиться во всем знать меру. Ступай сейчас же домой.

— Минуточку, — возразил Герсен и, подойдя к Жердин, заглянул в наполненные слезами глаза. — Тобою никто не вправе распоряжаться. Ты можешь уйти со мной — если, конечно, сама того пожелаешь.

— Отец, по всей вероятности, прав, — тихо прошептала Жердин. Я — метленка, и нет для меня жизни нигде, кроме родины. Как мне кажется, я вполне смогу с этим смириться. Прощай, Кирт Герсен.

Герсен неуклюже поклонился.

— Прощай.

Затем он повернулся к Адарио Ченсету, который, как безмолвная статуя, стоял здесь же, но так и не смог подобрать нужные слова, которыми мог бы выразить свои чувства Круто развернувшись на каблуках, он размашисто зашагал по дорожке к арке, и через несколько мгновений лишь бронзовые нимфы глядели ему вслед своими незрячими глазами.

Дорога была совершенно пуста. Герсен направился в Твониш пешком, Олденвуд остался справа от него. Только один раз он глянул через плечо на покатую лужайку. Двое девчушек, теперь уже в платьицах, заметили, как он проходит мимо, и, перестав играть, какое-то время глядели на него. Он же как ни в чем не бывало продолжал быстро шагать вниз по склону, заросшему буйной растительностью, затем вышел на ведущий к Аллее спуск и направился прямиком в кафе «Козерог». Он испытывал страшный голод и жажду, очень устал и был крайне удручен. Бухнувшись за стол, набросился на хлеб и мясо и только тогда, когда взял в руки чашку с чаем, поднял взор на парк.

Вот и завершился очередной жизненный эпизод, с грустью отметил он про себя. Чувства, надежды, благородные намерения — все это теперь в прошлом, все это развеялось, как искры по ветру. В целом же получилась трагикомедия в двух действиях: завязка, лихое раскручивание интриги, завершившееся кульминацией на Дарсае, затем коротенький антракт, пока менялись декорации, и наконец, стремительное приближение к развязке в Мосс Элруне. Определенный динамизм постановке придавало безрассудство Герсена. Насколько же нелепо с его стороны представить себя на фоне буколического окружения Мосс Элруна, думать о себе как участнике легкомысленных метленских забав, независимо от того, с какой острой тоской он ко всему этому стремился! Ведь он все-таки — Кирт Герсен, чья жизнь направляется совсем иными внутренними побуждениями, жаждой, которую ему, скорее всего, никогда не утолить.

Драма закончилась. Напряженность спала. Противоречия разрешились сами собой, столкнувшись с роковой неизбежностью, не допускающей ни малейшего нарушения равновесия. Герсен позволил себе даже горько улыбнуться при мыслях об этом над чашкой чая. Жердин не станет страдать очень долго или очень мучительно. Поднявшись из-за стола, он направился прямо к себе в гостиницу. Принял душ, переоделся в привычное облачение космического странника. По телефону активировал записывающее устройство и прослушал еще один чисто личный разговор Люлли, на этот раз с Нэри Бэлброуком, и второй звонок Джаркоу, снова интересовавшегося Оттилем Пеншоу еще более резким тоном, чем раньше.

— Он так ни разу и не позвонил, мистер Джаркоу.

— Очень странно. А он случайно не в конторе по соседству?

— Соседняя контора целый день пустует, сэр.

— Хорошо. Меня не будет почти до самого вечера. Все никак не управлюсь с важными делами. Вы возвращайтесь домой, как обычно. Задерживаться не нужно. Если позвонит Пеншоу, оставьте мне записку.

— Слушаюсь, мистер Джаркоу.

Герсен выключил коммуникатор и глянул на часы: Люлли вот-вот покинет контору. Пора и самому готовиться к уходу. С особой тщательностью он несколько раз проверил и перепроверил свое снаряжение. Удовлетворившись в конце концов, Герсен вышел из гостиницы, пересек парк и вышел к «Скоун-Тауэру» точно к тому времени, когда Люлли пританцовывающей походкой выпорхнула из здания и вскоре затерялась среди многочисленных пешеходов. Герсен вошел в здание, поднялся лифтом на третий этаж и направился прямо к триста восьмому помещению.

Приложил ухо к двери. Внутри все было тихо. Отперев дверь своим ключом, задержался на пороге и обвел взглядом всю контору. Нигде никого не было. Тогда он прошел в приемную и притворил за собой дверь.

Заглянул в кабинет Джаркоу. Такой же пустой, как и раньше. Затем прошел в чертежную и сел так, чтобы его не было видно из приемной.

Прошло полчаса. Лучи Коры из окон западной стороны струились уже почти горизонтально.

С каждой минутой становилось все более и более тревожно. Напряжение достигло такого предела, когда даже удары пульса превратились в грозную канонаду в висках.

Потеряв терпение сидеть, Герсен прошел к стеклянной перегородке и занял такую позицию, откуда можно было наблюдать как за наружной дверью, так и за дверью в кабинет Джаркоу, но для этого надо было еще повернуть голову. Однако и такая позиция не удовлетворяла его. Закрыв дверь чертежной, он опустился на колено и проделал ножом щелку в нижней филенке, чтобы иметь возможность наблюдать за дверью в кабинет Джаркоу, лишь несколько скосив глаза.

В коридоре раздались шаги. Герсен прислушался. Всего один человек. Кем бы ни были «важные гости» Джаркоу, они пока что еще не появились.

Наружная дверь отворилась, в приемную вошел Джаркоу. Герсен, затаившись за стеллажом с книгами, следил за ним сквозь просветы между книгами и полками.

В руках у Джаркоу небольшой чемодан. Стоя посреди приемной, он заглянул в клетушку Люлли, нахмурился. Крайне неприятный, даже внешне слишком суровый субъект, отметил про себя Герсен. Беззвучно шевеля губами, Джаркоу тяжелой поступью прошел к себе в кабинет. Чтобы не попасться ему на глаза, Герсен тотчас же припал на колени.

Глядя сквозь щелку в двери, Герсен увидел, как Джаркоу прошел к письменному столу, открыл чемодан и выложил точно на середину стола черный ящичек, увенчанный янтарной кнопкой.

Герсен оставил убежище и вышел в холл. Услышав звук шагов, Джаркоу резко повернул голову и увидел входящего в кабинет Герсена. Какое-то мгновенье он и Герсен глядели друг другу в глаза, затем Герсен медленно сделал три шага вперед, оказавшись почти рядом со столом, лицом к лицу с Джаркоу.

— Кто вы? — спросил Джаркоу, заговорив первым.

— Меня зовут Кирт Герсен. Слыхали когда-нибудь обо мне?

Голова Джаркоу чуть дернулась.

— Кое-что о вас я знаю.

— Это я отобрал у Пеншоу «Котзиш». И велел ему распорядиться о приостановлении всех работ на Шанитре. Как я полагаю, он уведомил вас об этом?

Джаркоу слегка наклонил голову.

— Да, он это сделал. Ради чего вы все это затеяли?

— Начну с того, что мне понадобились деньги «Котзиш». Вчера я перевел почти пять миллионов севов на свой личный счет.

Глаза Джаркоу сузились еще больше.

— В таком случае, счет к оплате за произведенные мною работы я представлю вам.

— Не стоит утруждаться.

Джаркоу, казалось, пропустил мимо ушей эти слова. Взяв со стола черный ящичек, он переставил его на подоконник рядом со своим креслом.

— Итак — чего вы от меня добиваетесь?

— Совсем небольшого разговора. Вы сейчас все равно кого-то дожидаетесь?

— Возможно.

— Значит, время у нас есть. Позвольте мне рассказать вам кое-что о себе. Я родился на одной очень далекой отсюда планете в селении Маунт-Плезант, которое впоследствии было уничтожено шайкой работорговцев. Одним из участников этого синдиката был некто Ленс Ларк — убийца, грабитель и во всех отношениях подлец. Этот Ленс Ларк родом с Дарсая, и настоящее его имя — Хуссе Бугольд. Он стал изгоем, «рейчполом» и потерял одно ухо. Второе ухо он потерял совсем недавно, в «Сени Тинтла» в Форт-Эйлианне. Откуда это мне известно? Я сам его отсек. Мадам Тинтл, по всей вероятности, сварила его в ахагари, которое готовила на следующий день.

В желтых глазах Джаркоу замелькали искорки.

— Ваши речи оскорбительны для меня, поскольку Ленс Ларк — это я, — с выражением, делая особое ударение на каждом слове, отчеканил Джаркоу.

— Мне это известно, — произнес Герсен. — Я пришел, чтобы убить вас.

Ленс Ларк опустил руки под край письменного стола.

— Мы еще посмотрим, кто кого убьет. Для начала я поломаю вам ноги.

Он прижал столешницу снизу, однако мощный механизм, напоминавший гильотинные ножницы, не сработал — Герсен во время предыдущего посещения отсоединил привод от источника питания.

Ленс Ларк хрипло выругался и извлек из кармана оружие. Герсен успел выстрелить первым и вышиб оружие из руки Ленса Ларка. Ленс Ларк взревел от боли и попытался, обогнув стол, наброситься на Герсена. Герсен взмахнул стулом и обрушил его прямо на лицо Ленса Ларка. Тот отшвырнул его в сторону могучими, как у быка, руками. Тогда Герсен сделал шаг вперед, коленом нанес размашистый удар по затылку. Отступив затем чуть назад, уклонился от мощного удара в голову, а сам с размаху ударил противника в колено. Потеряв равновесие, Ленс Ларк рухнул на пол. При этом с головы его слетел парик, обнажив изборожденный многочисленными складками совершенно лысый череп и голые ушные отверстия без соответствующих раковин.

Герсен, упершись локтем о край стола, дуло пистолета направил точно в солнечное сплетение.

— Вы сейчас умрете. Жаль, что мне не дано убить вас тысячу раз.

— Меня предал Пеншоу.

— Пеншоу сбежал, — ответил Герсен. — Он никого не предал.

— Тогда каким образом вы опознали меня?

— Я видел ваше лицо в соседней комнате. Мне теперь понятен ваш замысел и для чего вам понадобилась «Котзиш». Но этому не суждено сбыться.

Ленс Ларк, сцепив зубы, напрягся всем телом и попытался схватить Герсена за ногу, но только лишь чуть-чуть дернулся и в недоумении поднял взгляд на Герсена.

— Что это вы со мной сделали?

— Я отравил вас «клютом». Сейчас уже пылает огнем ваш затылок. У вас уже парализованы руки и ноги. Через десять минут вы умрете. Умирая, подумайте о том зле, которое вы причиняли ни в чем не повинным людям.

Ленс Ларк широко раскрыл рот, хватая воздух.

— Вот тот ящик... Дайте его мне...

— Нет. Мне доставляет наслаждение возможность помешать осуществлению ваших планов. Вспомните Маунт-Плезант! Вы там погубили моего отца и мою мать.

— Возьмите ящик, — настойчиво шептал Ленс Ларк. — Снимите предохранительный колпачок. Нажмите кнопку.

— Нет, — ответил Герсен. — Никогда.

Ленс Ларк стал биться в конвульсиях по полу — внутренности его стягивало будто тугими узлами и выворачивало. Герсен вышел в приемную и стал ждать. Прошла минута, другая... Из кабинета продолжали доноситься звуки бьющегося в судорогах тела Ленса Ларка — теперь завязывались в узлы, перекручивались или растягивались в противоположные стороны его мышцы и сухожилия. Дыхание перешло в прерывистый хрип. Через пять минут тело его лежало в неестественно искривленной позе. Через десять минут он перестал дышать, еще через минуту Ленса Ларка уже не было в живых.

Герсен, сидевший все это время в кресле в приемной, сделал очень глубокий вдох и медленно, постепенно выпустил воздух. Еще никогда не чувствовал он себя таким усталым и старым, с грустью отметил он про себя.

Прошло еще какое-то время. Герсен встал, вернулся в комнату; которую считал раньше кабинетом Джаркоу. Сумерки уже давно сменились ночью.

Герсен поднял черный ящичек. Подержал его какое-то мгновенье на весу, как бы измеряя притаившуюся в нем мощь. Противоречивые чувства терзали Герсена. Вспомнилось непреклонное лицо Адарио Ченсета. Герсен невесело рассмеялся. Ленс Ларк потратил очень много труда для воплощения в жизнь самой злобно-насмешливой из всех своих хитрых проделок. Стоит ли пренебрегать столь тяжким трудом, проделанным с поистине вселенским размахом и стоившим так много денег? Особенно после того, как Герсен понял и всецело разделил с ним причины, которые подвигли его на это?

— Нет, — произнес Герсен. — Конечно же, не стоит.

Сняв предохранительный колпачок, он приложил палец к янтарной кнопке.

И нажал ее.

Поверхность Шанитры взорвалась. Огромные глыбы, отколовшиеся от нее при взрыве, воспарили над ее поверхностью величаво и медленно. Мелкие осколки брызнули во все стороны. Облако пыли создало вокруг спутника ореол, ярко засиявший в лучах Коры.

Пыль улеглась. Вырванные взрывом глыбы столь же медленно опустились на поверхность, образовав на ней совершенно новый рисунок.

Герсен подошел к коммуникатору, вызвал Олденвуд и попросил позвать Адарио Ченсета.

— Кто меня спрашивает? — произнес появившийся на экране Ченсет.

— Пройдите в дальний конец сада за вашим домом, — сказал Герсен. — Там вы увидите огромное лицо дарсайца, заглядывающего к вам в сад через забор.

Герсен выключил связь, покинул «Скоун-Тауэр» и вернулся к себе в номер. Расплатившись по счету, вышел из гостиницы.

В космопорт его отвезло такси. Взобравшись на борт «Крылатого Призрака», покинул планету Метлен.

Посланник Земли

Глава 1

Даже в самые лучшие времена Айксекс была весьма унылой планетой. Ураганные ветры насквозь продували многочисленные горные цепи, состоявшие из выщербленных черных вершин, а ледяная крупа и проливные дожди, которые они приносили, нисколько не смягчали ландшафт планеты, а скорее даже стремились смыть последние остатки почвы в океан. Скудным был и растительный мир планеты: склоны гор кое-где были покрыты перелесками из чахлых тускло-коричневых деревьев, из трещин в горных породах пробивались пучки восковой травы, за скалы цеплялись лишайники, окрашивая их в грязных оттенков красноватые, пурпурные, синие и зеленые тона. А вот океанический шельф был покрыт роскошным ковром из различных водорослей, которые вместе с весьма значительным количеством морских микроорганизмов играли решающую роль в процессе фотосинтеза в масштабах всей планеты.

Несмотря на суровость среды обитания — а может быть, именно вследствие этого, — одно из местных животных, относящееся к двоякодышащим земноводным, в процессе эволюции стало разумным человекоподобным существом. Интуитивное ощущение математической точности и гармонии и осязательное, пространственное восприятие окружающего мира, позволяющее с большей полнотой его представлять по сравнению с разноцветными плоскими изображениями, почти что предопределили создание ксексианами технической цивилизации. Через четыре столетия после их выхода в космическое пространство они — по-видимому, чисто случайно — обнаружили нопалов и вследствие этого оказались вовлеченными в самую страшную войну за всю свою историю.

Длившаяся более столетия война вконец опустошила и без того эту небогатую планету. Поверхность океанов покрылась толстым слоем пены, последние жалкие остатки почвы были отравлены сыпавшейся с неба желтовато-белой пылью. Айксекс никогда не был густонаселенной планетой — теперь же лежали в развалинах и те немногочисленные города, которые были на нем до войны. Груды почерневших камней и красно-коричневой битой черепицы, горы битого стекла и оплавленных бетонных блоков, бесформенные комья гниющей органики — весь этот хаос приводил в неописуемую ярость ксексиан, стремившихся во всем к математической точности и совершенству. Оставшиеся в живых, как «читуми», так и «таупту» (так, пожалуй, можно передать звуками человеческой речи щелчки и дребезжанье, с помощью которых общаются друг с другом ксексиане), обитали в подземных цитаделях. Разделенные на два непримиримых лагеря категорическим неприятием нопалов со стороны «таупту» и отрицанием самого факта их существования со стороны «читуми», они питали друг к другу чувство хотя и родственное земной ненависти, но в десятки раз более страстное.

После первых ста лет войны в ходе боевых действий наступил определенный перелом в пользу «таупту». «Читуми» оказались заперты в их последней твердыне под Северными Горами. Вооруженные отряды «таупту» медленно, но неуклонно продвигались вперед, взрывая один за другим укрепленные выходы на поверхность защитников твердыни и высылая по направлению к ней снабженные ядерными бомбами кроты.

«Читуми» хоть и понимали неизбежность своего поражения, тем не менее продолжали сопротивление с упорством вполне соответствовавшим их более чем жгучей ненависти к «таупту». Все громче становился грохот приближающихся кротов, вот уже прорвана передняя линия ловушек, затем пришел черед внутреннего кольца туннелей, предназначенных для отвлечения противника в ложные направления. Описывая одну за другой концентрические спирали, из шурфа, углубленного на десять миль, в помещение силовой установки вломился чудовищных размеров крот, подорвав этим саму основу дальнейшего сопротивления «читуми». Коридоры твердыни погрузились в непроглядную тьму, натыкаясь в них сослепу друг на друга, последние «читуми» готовы были драться до последней капли крови. Кроты же «таупту» все глубже вгрызались в скалы, скрежет их буров многократно усиливался в опустевших туннелях. Вот в одной из стен образовался пролом, его тут же заполнил грохочущий металлический хобот крота. Еще несколько мгновений, и стены твердыни рухнули, в нее устремились потоки анестезирующих газов, поставив точку в войне.

Затем по грудам камней сюда же стали спускаться «таупту», освещая себе путь прожекторами на шлемах. Здоровых «читуми» они связывали и отправляли на поверхность, раненых же и больных добивали на месте.

Главнокомандующий Кхб Тэкс возвращался в Миа, древнюю столицу, пролетая на небольшой высоте сквозь сплошную завесу дождя над грязным морем, над сушей, изрытой гигантскими кратерами, над черным горным хребтом. Впереди показались обугленные развалины Миа.

Среди них виднелось всего лишь одно целое здание — совсем недавно возведенная вытянутая приземистая коробка из серого базальта.

Кхб Тэкс посадил свой летательный аппарат и, не обращая внимания на дождь, направился ко входу в здание. Пятьдесят — шестьдесят «читуми», сгрудившихся в тесном загоне, медленно повернули в его сторону головы, учуяв его приближение особыми органами чувств, заменявших им глаза. Кхб Тэкс отнесся к взрыву их ненависти с тем же пренебрежением, что и к лившемуся с неба дождю. По мере приближения к зданию все более громким слышался исступленный скрежет, свидетельствовавший о невыносимых мучениях тех, кто находился внутри этого здания. Но Кхб Тэкс и на это не обратил никакого внимания. На «читуми» эти звуки производили куда более сильное впечатление. При каждом таком звуке они съеживались, как будто мучения были их собственными, и только выдавливали из себя в его адрес гнусные оскорбления, откровенно подстрекая его к самым худшим действиям по отношению к ним.

Кхб Тэкс прошел внутрь здания, опустился на уровень, находящийся в полумиле от поверхности, и направился в специально для него отведенное помещение. Здесь он снял шлем, кожаный плащ, вытер капли дождя с серого лица. Освободившись от всей остальной одежды, он обчистил всего себя щеткой с очень жестким ворсом, удаляя омертвевшие ткани и крошечные отслоившиеся чешуйки с поверхности кожи.

За дверью послышалось поскребывание связного.

— Вас ждут.

— Приду незамедлительно.

Точно выверенными, бесстрастными движениями он облачился в свежее обмундирование, пристегнул фартук, натянул сапоги, перебросил через спину гладкую, как хитин жука, длинную накидку. Случилось так, что все предметы его облачения оказались совершенно одинакового черного цвета, хотя именно к цвету ксексиане были абсолютно равнодушны, отличая одну поверхность от другой по особенностям строения или шероховатости материала, а не по цвету ее. Кхб Тэкс взял в руки шлем из плотно пригнанных друг к другу металлических пластин и увенчанный медальоном, углубления на поверхности которого обозначали слово «таупту» — «прошедший очищение». Гребень шлема венчали шесть высоких выступов — три из них соответствовали костным наростам длиной в дюйм, расположенным вдоль гребня черепной коробки, а оставшиеся три обозначали его ранг. После некоторого раздумья Кхб Тэкс отсоединил медальон, затем снова водрузил шлем на голый серый череп.

Степенно прошествовав по коридору к двери из расплавленного кварца, которая при его приближении бесшумно скользнула в сторону, он вошел в комнату идеально круглой формы со стеклянными стенами и высоким параболическим куполом. Насколько вообще можно говорить об эстетических взглядах ксексиан в отношении неодушевленных предметов, то можно сказать, что им доставляла удовольствие скромная простота именно таких пространственных форм. За круглым столом из полированного базальта восседало четверо ксексиан в шлемах с шестью выступами. Они сразу же заметили отсутствие медальона на шлеме Кхба Тэкса и верно истолковали смысл того, что он хотел этим донести до их сведения. А заключался он в том, что с падением Великой Северной Твердыни отпала необходимость в различии между «таупту» и «читуми». Собравшаяся здесь пятерка представляла из себя высшее руководство «таупту». Среди его членов не было четкого разграничения обязанностей, кроме двух сфер: Главнокомандующий Кхб Тэкс определял военную стратегию, Птиду Эпиптикс командовал теми несколькими кораблями, что еще оставались в составе космического флота.

Кхб Тэкс занял свое место за столом и описал падение твердыни «читуми». Его соратники слушали его бесстрастно, не выказывая ни радости, ни волнения, ибо не испытывали таковых чувств.

Новое положение дел сухо подытожил Птиду Эпиптикс.

— Нопалы продолжают существовать, как и прежде. Мы одержали победу чисто местного значения.

— Тем не менее — победу, — заметил Кхб Тэкс.

Его поддержал третий ксексианин, расценивавший вывод Птиду Эпиптикса как чрезмерно пессимистический.

— Мы уничтожили «читуми», а не они — нас. Мы начали эту борьбу по сути с нуля. В их же распоряжении было всё. Тем не менее, победили именно мы.

— Мы одержали скорее всего лишь моральную победу, — продолжал упорствовать Птиду Эпиптикс. — Мы оказались неспособны должным образом приготовиться к тому, что за этим последует. Наше оружие против нопалов всего лишь паллиатив. Они же и дальше будут нам досаждать по собственному усмотрению.

— То, что было, то уже было, — торжественно провозгласил Кхб Тэкс. — Сейчас мы сделали небольшой шаг, и теперь совершим куда более крупный. Борьбу нужно перенести на Нопалгарт.

Все пятеро погрузились в раздумье. Эта мысль неоднократно уже приходила в голову каждому из них, и столько же раз они отвергали ее вследствие непредсказуемости ситуации, которая могла бы в этом случае возникнуть.

В обсуждение вступил четвертный ксексианин.

— Мы совершенно обескровлены и больше уже не в состоянии вести войну.

— Сейчас кровью будут истекать другие, — ответил ему Кхб Тэкс. — Мы заразим своей ненавистью Нопалгарт, как в свое время Нопалгарт заразил нопалами Айксекс, после чего за нами останется только общее руководство борьбой.

— Насколько осуществима подобная стратегия? — задумчиво произнес четвертый ксексианин. — Любой из нас рискует головой, стоит ему только показаться на Нопалгарте.

— За нас там будут действовать наши агенты. Мы должны привлечь на свою сторону кого-нибудь такого, в ком не сразу признают смертельного противника Нопалгарта — например, кого-либо из обитателей этой планеты.

— В таком случае, — заметил Птиду Эпиптикс, — совершенно очевидно, кому следует отдать предпочтение...

Глава 2

Голосом, который дрожал то ли от страха, то ли от волнения, — отчего именно дежурная в Вашингтоне так и не смогла разобрать — неизвестный просил связать его с кем-нибудь из «большого начальства». Девушка спросила у неизвестного, по какому вопросу он звонит и пояснила, что учреждение, в котором она работает, состоит из множества отделов и секторов.

— Дело сугубо секретное, — произнес неизвестный. — Мне обязательно нужно переговорить с кем-нибудь повыше, с тем, кто связан с наиболее важными научными программами.

Какой-нибудь псих, решила девушка, и начала переключать звонок на сектор связей с общественностью. Как раз в это время в вестибюле показался Пол Бек, заместитель заведующего исследовательским отделом, долговязый мужчина тридцати семи лет, уже успевший один раз жениться и один раз развестись. Большинство женщин, однако, находили Бека весьма привлекательным. Дежурная не составляла исключения в данном отношении и не упустила возможности лишний раз привлечь его внимание к своей особе.

— Мистер Бек, — мелодично проворковала она, — может быть вы поговорите с этим человеком?

— С кем это? — спросил Бек.

— Не знаю. Похоже, он очень взволнован. Он хочет переговорить с кем-нибудь из руководства.

— Позвольте узнать, какую должность вы занимаете, мистер Бек? — Голос говорившего на другом конце линии тотчас же вызвал в представлении Бека образ довольно пожилого человека, искреннего, но знающего себе цену, взволнованно переминающегося с ноги на ногу.

— Заместитель заведующего исследовательским отделом, — сказал Бек.

— Что должно означать, что вы — ученый? — осторожно справился неизвестный. — Дело у меня такое, какое я не могу обсуждать с кем-нибудь из рядовых сотрудников.

— Более или менее. О чем же вы хотите мне рассказать?

— Мистер Бек, вы ни за что мне не поверите, если услышите об этом по телефону. — Голос говорившего задрожал. — Я и сам не очень-то по-настоящему могу в такое поверить.

Такой оборот чуточку заинтересовал Бека. Взволнованность разговаривавшего с ним старика передалась и ему самому, отчего у него даже несколько закололо в нижней части затылка. Тем не менее, какой-то внутренний голос, инстинкт, интуиция подсказывали ему, что лучше не связываться с этим неугомонным стариком.

— Мне обязательно нужно свидеться с вами, мистер Бек, с вами или с каким-нибудь другим ученым. Ведущим специалистом в своем деле. — Голос говорившего зазвучал несколько тише, затем снова обрел нормальное звучание, как будто он на какое-то мгновенье повернул голову в другую сторону от мирофона.

— Если вам удастся объяснить те трудности, с которыми вы столкнулись, — осмотрительно высказался Бек, — то я, возможно, смогу вам помочь.

— Нет, — возразил старик. — Вы скажете, что я сошел с ума. Вам нужно непременно побывать у меня. Я обещаю показать вам нечто такое, что не могло бы вам привидеться в ваших самых необузданных фантазиях.

— Это уж слишком, — возмутился Бек. — Не угодно ли вам хоть как-то намекнуть о чем же, все-таки, идет речь?

— Вы сочтете меня сумасшедшим. Не исключено, что так оно и есть на самом деле. — Говоривший неожиданно, как-то даже совершенно неуместно рассмеялся. — Очень бы хотелось, чтобы именно так оно и было.

— Что вы хотите этим сказать?

— Так вы навестите меня?

— Пошлю к вам кого-нибудь из своих помощников.

— Так дело не пойдет. Вы пошлете ко мне полицию и тогда... вот тогда-то и начнутся все неприятности! — Последние слова он буквально прошептал в микрофон на едином дыхании.

Бек прикрыл микрофон ладонью и обратился к дежурной:

— Позвоните, чтобы проследили, откуда этот звонок. — Затем снова заговорил в микрофон. — С вами приключилась какая-то беда? Вам кто-то угрожает?

— Нет, нет, что вы, мистер Бек! Ничего подобного! А теперь скажите мне, только честно — вы сможете навестить меня прямо сейчас? Мне обязательно нужно это знать!

— Это совершенно исключено, пока вы не приведете более убедительных причин для моего визита.

Старик тяжело вздохнул.

— Ладно. Тогда слушайте. Только потом не говорите, что я не предупреждал вас. Я... — Здесь голос оборвался. В трубке стали раздаваться короткие гудки.

Бек поглядел на трубку со смешанным чувством — неприязни и облегчения, затем повернулся к дежурной.

— Чем порадуете?

— Я не успела выполнить вашу просьбу, мистер Бек. Он слишком быстро повесил трубку.

Бек недоуменно пожал плечами.

— Скорее всего, какой-то чокнутый... И все же... — Он отвернулся. Непонятно почему вдруг возникшее чувство страха не проходило, все так же продолжало покалывать в затылке. Он сразу же направился в свой кабинет, где к нему вскорости присоединился доктор Ральф Тарберт, математик и физик, все еще весьма импозантный мужчина в свои пятьдесят пять лет, всегда подтянутый и в прекрасной физической форме, с роскошной копной совершенно белых волос, чем он немало гордился. В противоположность Беку, на котором всегда были несколько помятые твидовые пиджаки и широкие фланелевые брюки, Тарберт носил элегантные консервативные костюмы темно-синего или серого цвета. Он и не думал умерять свойственный ему интеллектуальный снобизм, пожалуй, даже наоборот, он выставлял его напоказ, принимая позу закоренелого циника, что немало раздражало Бека.

Неожиданно оборвавшийся телефонный разговор до сих пор не выходил у него из головы. Он вкратце рассказал об этом разговоре Тарберту, который, как Бек и ожидал, тут же отмахнулся от него легкомысленным жестом руки.

— Он был очень напуган, — задумчиво произнес Бек. — У меня нет ни малейших сомнений в этом.

— Со дна его пивной кружки выглядывал дьявол.

— Нет, впечатление такое, что он был трезв, как стеклышко. Вы знаете, Ральф, у меня такое предчувствие, что я зря не повидался с этим человеком.

— Примите что-нибудь успокоительное, — предложил Тарберт. — Давайте-ка лучше обсудим вопрос истечения электронов...

Вскоре после полудня посыльный занес в кабинет Бека небольшой пакет. Бек расписался в регистрационной книге, внимательно осмотрел пакет. Имя его и адрес были написаны шариковой авторучкой. Имелась еще и приписка: «Ни в коем случае не вскрывать при посторонних».

Бек развернул обертку пакета и обнаружил внутри картонную коробку с металлическим диском размером в долларовую монету, который он и вытряхнул к себе в ладонь. Диск этот показался ему и легким, и тяжелым одновременно, массивным, и в то же самое время лишенным какого бы то ни было веса. Удивленно вскрикнув, Бек разжал пальцы. Диск сначала просто завис в воздухе, затем начал потихоньку, очень медленно подниматься.

Бек изумленно уставился на него, потянулся к нему рукой.

— Дьявольщина да и только! — пробормотал он. — На него не действует сила тяжести?

Зазвонил телефон. Все тот же голос спросил:

— Вы получили пакет?

— Минуту тому назад, — ответил Бек.

— Теперь вы-таки навестите меня?

Бек сделал глубокий вдох.

— Как вас зовут?

— Вы придете один?

— Да, — сказал Бек.

Глава 3

Сэм Гиббонс был вдовцом, два года тому назад оставившим процветающую торговлю подержанными автомобилями в городке Бьюэллтон, штат Виргиния, в семидесяти пяти милях от Вашингтона. Двое его сыновей учились в колледже, он же жил один в большом кирпичном доме на вершине холма в двух милях от городка.

Гиббонс встретил Бека у ворот — представительный мужчина лет шестидесяти с похожим на грушу туловищем и добродушным розовым лицом, которое сейчас покрылось от волнения сетью морщинок и слегка подрагивало. Он удостоверился в том, что Бек прибыл один, а также и в том, что признанный ученый — «дока по части космоса и всяких там лучей» — и занимает достаточно крупную должность в иерархии заведения, в котором работает.

— Поймите меня правильно, — явно нервничая, произнес Гиббонс. — Иначе было нельзя. Вы в этом сами убедитесь через несколько минут. Слава тебе, Господи, что сам-то я здесь совсем ни при чем. — Тяжело и часто дыша, он глянул в сторону дома.

— Что здесь все-таки происходит? — спросил Бек. — К чему такая конспирация?

— Сейчас вы все поймете, — хрипло произнес Гиббонс. Только теперь Бек заметил, что он шатается от усталости, что вокруг его глаз образовались красные круги. — Мне нужно завести вас в дом. Вот и все, что от меня требуется. А дальше — разбирайтесь сами.

Бек поглядел на проезд, ведущий к дому.

— В чем это мне разбираться?

Гиббонс глянул украдкой через плечо.

— Все нормально. Вы просто...

— Я не тронусь с места, пока не узнаю, кто меня дожидается в доме, — заявил Бек.

Гиббонс глянул украдкой через плечо.

— Это человек с другой планеты, — неожиданно выпалил он. — Марсианин, что ли. Не знаю, откуда точно. Он велел позвонить по телефону кому-нибудь, с кем он мог бы переговорить, вот я и связался с вами.

Бек присмотрелся к фасаду дома. За занавеской в одном из окон просматривался какой-то высокий широкоплечий силуэт. Ему почему-то даже не пришло в голову усомниться в признании Гиббонса. Он только несколько смущенно рассмеялся.

— Это же можно мозгами сдвинуться!

— А что же тогда говорить обо мне? — произнес Гиббонс.

Бек почувствовал, как ноги у него стали ватными, желание пройти внутрь дома пропало без следа.

— Откуда это вам известно, что он с другой планеты? — упавшим голосом спросил он.

— Он сам мне так сказал. Я ему поверил. Вот погодите немного, и сами увидите.

Бек глубоко вздохнул.

— Ладно. Пойдемте. Он говорит по-английски?

Некое подобие улыбки несколько смягчило черты лица Гиббонса.

— Из коробки. Он держит у себя на животе коробку, вот она-то и разговаривает.

Они подошли к самому дому. Гиббонс распахнул входную дверь, предложил Беку пройти внутрь. Бек переступил через порог и, как вкопанный, остановился в холле.

Существо, которое там его дожидалось, было человеком, но стало оно им, пройдя по совершенно иному маршруту, чем тот, которому следовали предки Бека. Человек этот был на четыре дюйма выше Бека, кожа у него была грубая, серого цвета, очень напоминая тем самым слоновью шкуру. У него была узкая вытянутая голова, ничего не выражающие и, скорее всего, ничего не видящие глаза, похожие на необработанные стекляшки светло-желтого цвета. Вдоль всего черепа продолжением позвоночного столба проходил костяной гребень, увенчанный тремя костяными же наростами. Круто обрываясь вниз в районе лба этот гребень становился тонким, как лезвие сабли, носом. Грудь узкая, но глубокая, вдоль рук и ног выпирали толстые канаты мускулов.

Поначалу, совершенно ошарашенный таким неожиданным поворотом событий, Бек мало-помалу стал приходить в себя. Присмотревшись к стоящему перед ним человеку, он ощутил силу и остроту его ума и встревоженно отметил про себя ту неприязнь и недоверие, которые он стал к нему испытывать — чувства, которые он всей душой старался в себе подавить. Но ведь иначе и не могло быть, подумалось ему, существа с различных планет не могут не испытывать стесненности в общении, подмечая прежде всего несходство друг с другом. В попытке скрыть охватившие его чувства Бек заговорил с такой искренностью, что она показалась фальшивой даже его собственным ушам.

— Меня зовут Пол Бек. Насколько я понимаю, вы знакомы с нашим языком.

— Мы изучаем вашу планету вот уже много лет. — Аппарат, висевший на груди инопланетянина, выговаривал слова медленно, но четко, приглушенная синтезированная речь сопровождалась шипением, щелчками, гудением и потрескиванием, производимыми колебаниями особых пластин, заменявших голосовые связки в гортани этого существа. Машина-переводчик, отметил про себя Бек, которая, скорее всего, осуществляет и обратный перевод с английского на треск и скрежет, являющиеся речевыми элементами инопланетянина. — Мы давно уже хотели навестить вашу планету, но это было сопряжено с большой для нас опасностью.

— Опасностью? — удивленно переспросил Бек. — Не понимаю почему — мы же ведь не варвары. С какой планеты вы сюда прибыли?

— Наша планета расположена на очень большом удалении от Солнечной системы. Мне не знакома ваша астрономия. Я не могу обозначить ее название. Мы называем свою планету Айксексом. Меня же зовут Птиду Эпиптикс. — Роботу-переводчику, казалось, с огромным трудом давалось произношение звуков «л» и «р», они сопровождались дребезгом и скрежетом в динамике коробки на груди инопланетянина. — Вы — один из ученых вашей планеты?

— Да. Физик и математик, — сказал Бек. — Хотя в настоящее время состою на достаточно высокой административной должности.

— Прекрасно. — Птиду Эпиптикс вытянул вперед руку и повернул ладонь в направлении Сэма Гиббонса, который стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу, в дальнем конце комнаты. Небольшой угловатый предмет, который он держал в руках, издал громкий треск, похожий на хлёсткий удар бича, рассекающего воздух. Гиббонс захрипел и осел на пол бесформенной грудой плоти, как будто в одно мгновение исчезли все кости, поддерживавшие его тело.

У Бека аж захватило дух от ужаса.

— Эй, эй! — закричал он. — Что это вы творите?

— Нельзя допускать, чтобы этот человек рассказывал еще кому-нибудь об этом, — произнес Эпиптике. — Слишком важна выполняемая мною миссия.

— Черт побери эту вашу миссию! — взревел Бек. — Вы нарушили наши законы! Здесь вам не...

Птиду Эпиптикс грубо оборвал его на полуслове.

— Иногда никак нельзя обойтись без убийства. Вам придется переменить образ ваших мыслей, ибо в мои намерения входит привлечь вас к содействию в осуществлении моей миссии. Если вы откажетесь, я убью вас и подыщу себе другого помощника.

Бек совсем потерял дар речи. В конце концов он едва выдавил из себя:

— Что вам от меня нужно?

— Мы отправляемся на Айксекс. Там вы обо всем узнаете.

Бек попробовал было робко протестовать, как будто взывая к последним остаткам разума сумасшедшего.

— Я вряд ли смогу отправиться на вашу планету. У меня здесь по горло работы. Давайте лучше вместе со мною съездим в Вашингтон... — Он запнулся, пораженный злобно-насмешливой терпеливостью инопланетянина.

— Мне совершенно безразличны как ваш комфорт, так и ваша работа.

Доведенный почти до самой грани истерики, Бек задрожал всем телом, подался вперед, однако тут же обмер, увидев в руках Птиду Эпиптикса его страшное оружие.

— Не давайте вашим эмоциям брать верх над собою. — Лицо инопланетянина искривилось в гримасе и избороздилось складками — это было единственным изменением выражения его лица, которое удалось отметить Беку. — Следуйте за мной, если хотите оставаться в живых. — Он попятился в дальний конец дома.

Бек последовал за ним на одеревеневших ногах. Они вышли через черный ход на задний двор, где Гиббонс соорудил для себя плавательный бассейн и веранду для гостей.

— Подождем здесь, — произнес Эпиптикс и застыл в неподвижности, наблюдая за Беком с холодным безразличием насекомого. Прошло пять минут. Самые мрачные предчувствия и не находящий выхода гнев настолько сковали его волю, что он полностью потерял дар речи. Десятки раз он подавался всем телом вперед, чтобы наброситься на ксексианина и тем самым не упустить свой последний шанс — и десятки же раз, завидев оружие в не ведающей пощады серой руке, в самый последний момент удерживал себя от этого.

С неба опустился металлический предмет правильной цилиндрической формы размером с крупный автомобиль. Открылась одна из его секций.

— Проходите, — велел Беку Эпиптикс.

В последний раз Бек оценил свои шансы на успех. И пришел к горестному выводу о том, что их просто не существовало. Нетвердой походкой прошел внутрь летательного аппарата инопланетян. За ним следом туда же пошел и Эпиптикс. Проем в корпусе тотчас же закрылся. На какое-то мгновенье у Бека возникло ощущение быстрого движения.

— Куда это вы меня везете? — спросил Бек, прилагая огромные усилия для того, чтобы голос его звучал как можно более спокойно.

— На Айксекс.

— Для чего?

— Чтобы вы узнали, чего мы от вас ожидаем. Я вполне разделяю ваш гнев. Прекрасно понимаю, что вы испытываете недовольство нашими действиями. Тем не менее, вам необходимо отдавать себе полный отчет в том, насколько переменилась теперь вся ваша жизнь. — Эпиптикс отложил в сторону оружие. — Насколько теперь для вас лишено какого-либо смысла...

Бек больше уже не в состоянии был сдерживать клокотавшую в нем ярость. Он бросился на ксексианина, однако тот удержал его мгновенно напрягшейся мускулистой рукой. Глаза его ослепила вспышка ярко-пурпурного света, на какое-то мгновенье возникло ощущение, будто череп его раскалывается, а затем Бек потерял сознание.

Глава 4

Очнулся он в абсолютно незнакомом месте, в темном помещении, в котором пахло влажными камнями. Вокруг ничего не было видно. Под собою он обнаружил некое подобие эластичного мата. Просунув под него пальцы, он нащупал несколькими дюймами ниже холодный твердый пол.

Он приподнялся на локоть и прислушался — до него не доносилось ни единого звука, всюду царила полнейшая тишина.

Бек прощупал лицо, прикинул длину отросшей бороды. Скулы его покрывала щетина по меньшей мере в четверть дюйма. Из чего следовало, что прошла неделя.

К нему кто-то приближался. Как это ему удалось почувствовать? Ведь никаких звуков он не услышал, однако испытывал угнетающее ощущение исходящего откуда-то зла, ощущение настолько же острое, как зловонный запах гнили.

Стены внезапно стали люминесцировать, высветив внутренность продолговатой, узкой камеры с изящным сводчатым потолком. Бек привстал, не сходя с подстилки, руки его тряслись, колени подкашивались.

В дверях показался Птиду Эпиптикс или кто-то другой, но очень на него похожий. Шатаясь от голода, Бек выпрямился во весь рост. Страшное напряжение сдавило ему грудь.

— Где я? — превозмогая застрявший в горле комок, сиплым голосом проскрежетал он.

— Мы на Айксексе, — ответила коробка на груди Эпиптикса.

Бек ничего не мог придумать такого, о чем бы еще спросить — да и вряд ли сумел бы, так как гортань больше уже ему не повиновалась.

— Следуйте за мною, — сказал ксексианин.

— Нет. — Колени подкосились под весом его туловища, и он грузно осел на мат.

Птиду Эпиптикс исчез в коридоре. Вскоре он вернулся с двумя другими ксексианами, которые катили металлический шкаф со множеством выдвижных ящиков. Они схватили Бека, затолкали ему в горло гибкий шланг и стали закачивать ему в желудок какую-то теплую жидкость. Затем столь же бесцеремонно выдернули шланг и удалились.

Эпиптикс продолжал стоять, сохраняя молчание. Так прошло несколько минут. Все это время Бек лежал без движения, только изредка поглядывая из-под полуопущенных век на своего пленителя. И хоть и мог он в любую минуту проявить постине сатанинскую кровожадность, невозможно было и не признавать у него некоего сверхъестественного великолепия. Спину его прикрывал иссиня-черный, лоснящийся панцирь, напоминающий хитин жука. Голову венчал роскошный шлем, набранный из узких металлических полосок, с шестью очень зловеще выглядевшими острыми шипами, расположенными вдоль гребня. Бек весь аж съежился и закрыл глаза, испытывая крайне неприятное чувство собственной немощи и бессилия в присутствии столь законченного воплощения зла.

Прошло еще пять минут, в течение которых тело Бека мало-помалу стало снова наполняться жизненной силой. Он пошевелился, открыл глаза, произнес раздраженным тоном.

— Как я полагаю, теперь вы мне расскажете, почему меня сюда поместили.

— Когда вы будете к этому готовы, — сказал Птиду Эпиптикс, — мы выведем вас на поверхность. Вы узнаете, что от вас требуется.

— Что вам от меня требуется и что вам удастся от меня получить — это очень разные вещи, — жалобно проворчал Бек. Притворившись усталым, он снова уткнулся лицом в мат.

Птиду Эпиптикс развернулся и вышел, а Бек яростно обругал самого себя за собственное же упрямство — в самом деле, разве можно добиться чего-либо, вот так продолжая валяться в темноте? Разумеется, ничего, кроме смертельной скуки и неопределенности.

Через час Птиду Эпиптикс вернулся.

— Вы готовы?

Бек ничего ему не ответил, он просто поднялся и последовал за облаченным во все черное инопланетянином в коридор, который вел к лифту. В кабине лифта они стояли очень близко друг к другу, и у Бека возникло такое ощущение, будто весь он предельно сжался, превратившись в комок обнаженных нервов. Ксексианин по всем своим характеристикам принадлежал к тому типу существ, которые описываются универсальным понятием «человек». Почему же он испытывает такое к нему отвращение? Вследствие проявленной ксексианином жестокости? Причина достаточно серьезная и все же...

Ход мыслей Бека прервал неожиданно заговоривший ксексианин.

— Возможно, вы задаетесь вопросом, почему мы живем глубоко под поверхностью.

— Меня волнует очень много и других вопросов.

— Война загнала нас под землю — война такая, какой на вашей планете даже не в состоянии представить.

— Эта война продолжается и сейчас?

— На Айксексе война закончилась. Мы завершили очищение «читуми». Теперь мы можем снова выйти на поверхность планеты.

Эмоции? Бек задумался. Можно ли представить себе разум, лишенный каких-либо эмоций? Совсем необязательно сопоставлять эмоции ксексианина со своими собственными. Тем не менее непременно должно быть нечто общее в мировоззрении любых разумных существ, всем им должны быть присущи такие характерные черты, как любовь к жизни, удовлетворенность достигнутыми успехами, любознательность...

Кабина лифта остановилась. Бек неохотно последовал за ксексианином в коридор, лихорадочно перебирая в уме добрый десяток отчаянных, но практически вряд ли осуществимых планов собственных действий, направленных на то, чтобы выпутаться из этого крайне неприятного положения. Каким-то образом, все равно как, но он непременно должен прыгнуть выше собственной головы... Вряд ли можно было ожидать милосердия со стороны Птиду Эпиптикса. Любого рода действие было куда предпочтительнее покорной уступчивости. Ему нужно найти хоть какое-нибудь средство самозащиты — годится любое, пусть даже придется драться, бежать, прятаться, хитрить... Только не сдаваться!

Эпиптикс неожиданно повернулся лицом к нему и поднял руку.

— Сюда, — раздалось из переводчика на его груди.

Бек несколько подался всем телом вперед. Ну! Смелее! Только не стой как истукан! Он сардонически рассмеялся и расслабился. Легко сказать — действуй! Но как? Пока что ксексиане не причинили ему вреда и все же... Звуки, которые он вдруг услышал, заставили его встрепенуться. Ужасный прерывистый скрежет, переходящий в хрип. Совсем не нужно было напрягать воображение, чтобы понять природу этих звуков — язык боли универсален.

Колени Бека подкосились, он схватился рукою за стену. Громкий скрежет распался на отдельные щелчки, задрожал, повис в воздухе, стал едва слышен.

Ксексианин продолжал столь же бесстрастно взирать на Бека.

— Сюда, — повторил голос переводчика.

— Куда это? — прошептал Бек.

— Сейчас увидите.

— Никуда я не тронусь с этого места.

— Идите — в противном случае вас понесут.

Бек не знал, как поступать. Ксексианин сделал шаг в его сторону. Ничего не оставалось иного, как повиноваться.

Металлическая дверь отъехала в сторону, в образовавшийся проем с оглушительным воем ворвался холодный сырой ветер. Более унылого пейзажа никогда за всю свою жизнь еще не доводилось видеть Беку. Островерхие вершины, словно зубы крокодила, обрамляли линию горизонта, по небу хаотически плыли нагромождения черных и свинцово-серых туч, проливавшихся траурными завесами дождя. Равнина внизу — сплошные развалины. Высоко в небо вздымались искореженные, насквозь проржавевшие стальные фермы и балки, как лапы гигантских высушенных насекомых, обвалившиеся стены и и крыши превратились в груды почерневших кирпичей и грязно-коричневой черепицы. Те же участки стен, что еще продолжали стоять, были испещрены неправильной формы пятнами плесени зловещих расцветок. Во всей этой безрадостной картине совершенно не ощущалось никаких признаков жизни, признаков чего-либо свежего, даже намека хоть на какие-нибудь перемены к лучшему в будущем — всюду царило полнейшее запустение и безнадежность. Глядя на это, невозможно было не испытывать мучительного сострадания к ксексианам. Независимо от тех грехов, которые они совершили... Он повернулся к единственному целому сооружению, тому, из которого он и Птиду Эпиптикс глядели на темные силуэты внутри загона. Кто это? Люди? Ксексиане?

На этот, еще не произнесенный вслух, вопрос ответил голос переводчика:

— Это последние из «читуми». Остались только «таупту».

Бек медленно направился к загону. На сгрудившихся в кучу, чтобы защититься от порывов ледяного ветра, несчастных существ было почти невыносимо спокойно смотреть. Подойдя вплотную к защитному ограждению, Бек заглянул внутрь. «Читуми» повернули головы в его сторону. Они, казалось, скорее чувствовали, чем видели его приближение своими слепыми глазами. Вид у них в самом деле был жалкий, лохмотья едва прикрывали их изможденные тела, представлявшие из себя скорее туго обтянутые огрубевшей кожей скелеты. Они безусловно принадлежали к одной и той же расе, что и «таупту», но на этом все сходства между ними и заканчивалось. Даже несмотря на весь позор пребывания в загоне и царившее в нем убожество эти существа буквально излучали одухотворенность. Древняя, как мир, история, подумалось Беку: торжество варварства над цивилизацией. Он бросил исполненный злобы взгляд в сторону Эпиптикса, в ком он видел существо по самой натуре порочное, лишенное какого-либо благородства. Внезапно возникший приступ ярости охватил его всего целиком, заставив позабыть обо всем остальном на свете. В состоянии умственного исступления он бросился вперед очертя голову, неистово размахивая кулаками. «Читуми» одобрительно загудели, подбадривая его, но это ничуть не улучшило его положения. К нему бросились несколько находившихся поблизости «таупту», схватили его, оттащили от загона и прижали к стенке здания, держа его за руки, пока он не прекратил сопротивления и обмяк.

Все тем же бесстрастным голосом из коробки у себя на груди, как будто вовсе и не было тщетной попытки взбунтоваться, Эпиптикс произнес:

— Вот это и есть «читуми». Их осталось совсем немного. Скоро они будут полностью ликвидированы.

Сквозь стены здания донесся еще один ужасный скрежещущий звук.

— Пытаете «читуми», да еще и заставляете других слушать?

— Ничего не делается без особой на то причины. Следуйте за мною и поглядите.

— Я уже достаточно нагляделся. — Бек устремил взор вдаль, пробежался взглядом вдоль линии горизонта.

Ждать помощи было неоткуда, как не было и места, куда можно было бы бежать — повсюду были только мокрые развалины, черные горы, дождь, ржавчина, неминуемая гибель... Эпиптикс дал знак. Двое «таупту» поволокли его назад, в здание. Бек сопротивлялся. Он брыкался ногами, пытался высвободиться, мгновение расслабляя все мускулы, так и сяк извивался всем телом — не все тщетно. «Таупту» пронесли его без особых усилий с их стороны через широкий вестибюль и втолкнули в помещение, залитое ярко-зеленым светом. Бек тяжело и часто дышал, двое «таупту» продолжали стоять с ним рядом. Он сделал еще одну попытку вырваться, но их пальцы были, как клещи.

— Если вам удастся обуздать свои агрессивные устремления, — раздался бесчувственный голос переводчика, — вас освободят.

Поток бешеных ругательств застрял в горле у Бека. Бороться было бесполезно и даже, пожалуй, недостойно. Он выпрямился во весь рост, коротко кивнул. «Таупту» отступили назад.

Бек стал разглядывать комнату, в которую его затолкали. Полузакрытая нагромождением заставивших комнату шкафов с электроаппаратурой, в дальнем конце комнаты виднелась широкая плоская рама с решеткой из блестящих металлических прутьев внутри нее. У самой стены стояли в оковах четверо ксексиан. Исходя из каких-то для него самого не очень-то ясных соображений, Бек решил, что это «читуми» — это ему подсказывало какое-то подспудное ощущение благородства, доброты, храбрости «читуми», именно эти качества делали их его естественными союзниками в борьбе против «таупту»... Вперед вышел Эпиптикс, неся в руках предмет, оказавшийся очками без стекол.

— В данный момент вы еще очень многого не понимаете, — сказал, обращаясь к Беку, Эпиптикс. — Здешние условия сильно отличаются от земных.

Можно только благодарить Господа Бога за то, что они так отличаются, подумалось Беку.

— На Айксексе имеются две разновидности людей: «таупту» и «читуми». Они различаются наличием нопала.

— Нопала? А что такое нопал?

— Вот это вам и предстоит узнать. Прежде всего, мне хотелось бы провести один эксперимент с целью выявить, насколько у вас развита так называемая псионическая чувствительность. — Он показал на очки без стекол. — Этот несложный прибор изготовлен из очень необычного материала, вещества, совершенно вам неизвестного. Попробуйте-ка поглядеть с его помощью.

Чувство отвращения ко всему, чего касается рука «таупту», заставило Бека непроизвольно отпрянуть назад.

— Нет.

Эпиптикс протянул ему очки. Лицо его, казалось, исказилось в насмешливой гримасе, хотя на самом деле не дрогнул ни единый мускул на сером, испещренном сухожилиями лице инопланетянина.

— Мне снова придется прибегнуть к силе.

Превозмогая себя, Бек выхватил из его рук очки, одел их.

Не произошло ничего особого, не последовало никаких искажений зрительных восприятий.

— Поглядите внимательно на «читуми», — сказал Эпиптикс. — Линзы этих очков добавляют — скажем так — некое новое измерение вашей способности видеть.

Бек глянул на «читуми». Широко открыл глаза, вытянул вперед шею. На какое-то мгновенье перед ним мелькнуло — что? Что именно он вдруг увидел? Этого он уже никак не мог вспомнить. Он поглядел еще раз, но теперь линзы очков только мешали. Контуры «читуми» затуманились, верхнюю половину их тел прикрывали расплывшиеся черные кляксы, похожие на гусеницу. Странно! Он посмотрел на Птиду Эпиптикса. И удивленно заморгал. Увидев снова, как и раньше, черную кляксу — или нечто иное? Но что же именно? Непостижимо! Пятно это было как бы фоном, на котором просматривалась голова Эпиптикса — и было чем-то очень сложным и не поддающимся объяснению так сразу, однако чем-то безмерно опасным. И еще послышался ему какой-то странный звук, этакое скрежещущее, гортанное урчанье — «ггер, ггер». Откуда оно исходило? Он снял очки, быстро осмотрелся. Непонятный звук исчез.

Раздалось щелканье и гуденье в гортани Эпиптикса.

— Что вы увидели? — произнес голос из коробки.

Бек напряг память, чтобы вспомнить, что же все-таки явилось его взору.

— Ничего такого, о чем я мог бы сказать что-нибудь определенное, — в конце концов вынужден был признаться Бек, хотя где-то в глубинах сознания осталось смутное ощущение, что что-то все-таки не так. Странно... Что же это с ним такое происходит?

— А что я должен был увидеть? — спросил он.

Негромкий ответ, произнесенный переводчиком, буквально захлебнулся в клокочущем стаккато непереносимой боли, раздавшемся в дальнем конце комнаты. Бек обхватил ладонями голову и охваченный внезапным приступом головокружения стал, как пьяный, качаться из стороны в сторону, чувствуя, что он вот-вот упадет. На «читуми» это также очень сильно подействовало. Тела их поползли вниз, а двое даже упали на колени.

— Что это вы здесь творите? — хрипло вскричал Бек. — Для него вы меня сюда привели? — Он не мог заставить себя посмотреть на оборудование в дальнем конце комнаты.

— В связи с крайней необходимостью. Пройдите вон туда — и увидите.

— Нет! — Бек рванулся к двери, однако его схватили и задержали в комнате. — Не желаю больше ничего видеть!

— Вы должны.

Ксексиане бесцеремонно развернули Бека и, несмотря на его отчаянное сопротивление, потащили через всю комнату к таинственным механизмам. Волей-неволей он был вынужден смотреть на то, что явилось его взору. На металлической решетке лежал лицом вниз ксексианин с широко разведенными руками и ногами. Голова его была стянута двумя полуобручами замысловатой конструкции, руки, ноги и туловище туго облегали стальные рукава. Над головой и плечами его свободно висела в воздухе тончайшая пленка из какого-то материала, прозрачного как целлофан. К немалому изумлению Бека жертва не была «читуми». На мужчине была одежда «таупту», на столике рядом покоился такой же шлем, какой венчал и голову Эпиптикса, но только с четырьмя зубцами. Фантастический парадокс! Теперь уже, скорее в замешательстве, Бек наблюдал за тем, как продолжался процесс, чем бы он ни был на самом деле — наказанием, пыткой, испытанием возможностей тела и духа.

К решетке подошли двое «таупту» в белых перчатках на руках, плотно со всех сторон прикрыли голову жертвы прозрачной пленкой. Ноги и руки ее судорожно задергались. Обручи внезапно озарились беззвучным ярко-голубым мерцанием — произошел разряд какой-то энергии. Жертва издала скрежещущие звуки, и Бек напрягся всем телом в крепких руках ксексиан. Последовал еще один разряд, сопровождавшийся голубым мерцанием, снова конечности жертвы задергались, повинуясь безусловным рефлексам, как лапки лягушки под воздействием электрического напряжения. Подпиравшие стену «читуми» издали жалкие потрескиванья. «Таупту» продолжали гордо стоять, исполненные непреклонной решимости.

Мучители поправили пленку на голове у жертвы, кое-где подтянули ее, чтобы она плотно облегала голову, следуя всем изгибам черепа. Еще раз ярко вспыхнуло голубое мерцание, снова из гортани несчастного раздались клокочущие звуки, затем тело распростертого на решетке «таупту» совершенно обмякло. Один из мучителей сдернул прозрачный мешочек с головы жертвы и поспешно унес его прочь. Двое других «таупту» приподняли тело потерявшего сознание мужчины и бесцеремонно сбросили его на пол, затем одного из «читуми» и с размаху швырнули на решетку. Ноги и руки его были связаны, однако он продолжал извиваться на решетке, пуская в ужасе пенные пузыри изо рта. В комнату снова внесли едва различимую пленку, которая, казалось, совсем не имела веса и могла плавать в воздухе, затем этой пленкой плотно закрыли голову и плечи «читуми».

Началась очередная пытка... Через десять минут тело «читуми», голова которого безвольно свешивалась вниз, отнесли к одной из боковых стен комнаты.

Эпиптикс вручил дрожащему всем телом Беку очки.

— Поглядите на очищенного «читуми». Что вы сейчас видите?

— Ничего, — ответил Бек, глянув в сторону решетки. — Абсолютно ничего.

— А теперь посмотрите вот сюда. Быстро!

Бек повернул голову и уставился в зеркало. Над его головою витало нечто абсолютно чуждое. Огромные выпуклые глаза глядели горделиво и совершенно бесстрастно из-за его затылка. Видение это мелькнуло всего лишь на какую-то долю секунды, затем совершенно исчезло. Зеркало затуманилось. Бек сорвал очки. Зеркало было абсолютно чистым, в нем он увидел только собственное свое мертвенно-бледное лицо.

— Что это было? — прошептал он. — Я увидел нечто такое...

— Это и был нопал, — сказал Эпиптикс. — Вы спугнули его. — Он забрал у Бека очки, после чего Бека схватили двое «таупту» и потащили к решетке, не обращая никакого внимания на то, как он отчаянно дергался и брыкался ногами. Его руки и ноги просунули в стальные рукава, вскоре он уже не мог пошевелить ни единым мускулом. Голову его поместили в мешок из прозрачного материала. Последнее, что он еще успел увидеть — это исполненное злобы и самой лютой ненависти лицо Птиду Эпиптикса. Затем острая боль насквозь пронзила весь его позвоночник.

Бек закусил губу, весь напрягся, чтобы пошевелить головой. Еще одна вспышка ярко-голубого света, еще один приступ острой боли — как будто мучители оголили каждый его нерв, а затем били по нему молотками. Вздулись мускулы вокруг его горла, но он. уже ничего не мог слышать, он даже не сознавал, как громко он вопит от непереносимой боли.

Голубое мерцание прекратилось, осталось только ощущение упругого прикосновения пальцев в белых перчатках, сосущая под ложечкой боль, которой сопровождается соскребывание струпьев со свежей раны. Бек попытался биться головой о прутья решётки, громко стонал — невыносимой была для него мысль о том, в каких муках он корчится на этой мрачной планете, оказавшейся воплощением вселенского зла... Еще один удар голубой энергии, аннигилирующий последние остатки его воли и душевной стойкости, какой-то особо мучительный рывок, как будто из его тела выдернули позвоночный столб, затем последний приступ бессильной ярости, после чего сознание оставило его.

Глава 5

Голова чуть-чуть кружилась, как будто он принял какой-то вызывающий легкую эйфорию наркотик. Еще несколько мгновений, и Бек обнаружил, что лежит на примерно таком же эластичном мате, на каком ему уже доводилось лежать раньше.

Ему вспомнились последние мгновенья, когда он еще был в сознании, муки, которые он при этом испытывал, и он приподнялся на локоть, все еще терзаемый этими приводящими в ярость воспоминаниями. Дверь помещения, где он сейчас лежал, была открыта и никем не охранялась. Бек так и впился взглядом в дверь, мысли о бегстве с лихорадочной скоростью сформировались у него в голове. Он начал было уже приподниматься, как услышал шаги. Все пропало. Он снова принял прежнюю позу.

В дверях появился Птиду Эпиптикс, все такой же бесстрастный и несокрушимый, как бронзовая статуя, и стал смотреть на Бека. Выждав еще какое-то время, Бек неторопливо поднялся на ноги, готовый к чему угодно.

Птиду Эпиптикс сделал несколько шагов ему навстречу. Бек следил за каждым его движением с враждебной настороженностью. И все же — неужели это на самом деле Птиду Эпиптикс? На первый взгляд, это был все тот же человек. На нем был шлем с шестью остроконечными шипами, все тот же пультик-переводчик свободно болтался у него на груди. Этот человек и был Птиду Эпиптиксом — и не был им. Ибо он очень сильно изменился. От него больше не исходила прежняя ничем не прикрытая злоба.

— Ступайте за мною, — раздалось из пультика. — Сначала мы вас покормим, а затем я многое для вас проясню.

Слова застряли у Бека в горле. Похоже было на то, что полностью переменилась сама личность пленившего его ксексианина.

— Вы ошеломлены? — спросил Эпиптикс. — Этому есть своя причина. Следуйте за мной. — В полнейшей растерянности Бек прошел в большую комнату, служившую, судя по обстановке, столовой. Эпиптикс не нуждающимся в переводе жестом пригласил его присесть, сам же направился к раздаточному лотку и вскоре вернулся с мисками с похлебкой с лепешками из какого-то темного вещества, внешне напоминающего прессованный изюм. Только вчера этот человек подвергал меня пыткам, подумалось Беку. Сегодня же он выступает в роли гостеприимного хозяина. Бек внимательно осмотрел похлебку. В отношении пищи он был не очень-то привередливым, однако еда, приготовленная из продуктов совершенно чужой для него планеты, не вызывала у него повышенного аппетита.

— Наша пища сплошь синтетическая, — сказал Эпиптикс. — Мы не можем себе позволить употреблять в пищу натуральные продукты. И не бойтесь отравиться — у нас совершенно идентичные процессы обмена веществ в организме.

Превозмогая тошноту, Бек попробовал содержимое миски. Оно оказалось просто безвкусным. За все время, что он ел, он не проронил ни слова, только время от времени краешком глаза поглядывал за Эпиптиксом.

Никакая неожиданная — и возможно, чисто обманчивая — перемена в поведении не могла опровергнуть факты, бывшие красноречивее всяких слов: этот человек все равно в глазах Бека оставался убийцей, похитителем, палачом.

Эпиптикс разделался с едой очень быстро — для него процесс поглощения пищи вряд ли предполагал какие-либо эстетические аспекты, — после чего устремил незрячие глаза на Бека, как бы погрузившись в угрюмое раздумье. Столь же мрачным был и ответный взгляд Бека. Ему припомнился фотоснимок головы слепня, сделанный под большим увеличением, который ему когда-то довелось увидеть. У ксексиан были точно такие же глаза, пронизанные множеством жилок и разделенные тканями на совершенно одинаковые выпуклые участки, такие же абсолютно ничего не выражающие — даже не глаза, а огромные пузыри.

— Ваша реакция вполне естественна, — заметил Эпиптикс. — Вы сбиты с толку и испытываете смущение. Вы никак не в состоянии разобраться, что же все-таки с вами произошло. Вас очень взволновало, почему сегодня я воспринимаюсь вами совершенно иначе, чем вчера. Это разве не так?

Бек вынужден был признать, что в данном случае он нисколько не ошибается.

— Разница не во мне. Она в вас самом. Вот, взгляните-ка, — он провел рукой у них над головами. — Присмотритесь получше.

Бек стал пристально разглядывать потолок. Вскоре перед его глазами поплыли какие-то бесформенные пятна, несколько раз открыв и закрыв глаза, он попытался освободиться от них. Ничего особого не увидев на потолке, он вопросительно поглядел на Эпиптикса.

— Что вы увидели? — спросил Эпиптикс.

— Ничего.

— Посмотрите снова, — он показал рукой. — Вот сюда.

Как пристально ни всматривался Бек в потолок, ему так и не удалось ничего на нем разглядеть, перед уставшими глазами только плыли пятна и ленты. Сейчас они особенно ему докучали, затрудняя зрение.

— Ничего не вижу... — Тут он запнулся. У него возникло ощущение, будто на него самого пристально смотрят какие-то странные, совиные глаза. Когда он попытался отыскать их, они расплылись в беспорядочное движение бесформенных пятен.

— Продолжайте смотреть, — сказал Эпиптикс. — У вашего мозга нет должной подготовки. Пройдет совсем немного времени, и вы станете различать их совершенно отчетливо.

— Кого? — растерянно спросил Бек.

— Нопалов.

— Но здесь же абсолютно ничего нет.

— Неужели вашему взору не предстали фантомы, этакие едва различимые странные движущиеся силуэты? Зрение у землян развито во много раз лучше, чем у ксексиан.

— Я вижу только плавающие пятна в глазах. Ничего более.

— Приглядитесь повнимательнее к этим пятнам. Вот, например, вот к этому конкретному пятну.

Удивляясь в душе, как это Птиду Эпиптиксу удается судить о пятнах перед чьими-нибудь чужими глазами, Бек внимательно осмотрел пространство вокруг себя. Ему показалось, что пятна стали собираться вместе, сосредотачиваться, и вот в самом деле на него зловеще глядят два огромных глазных яблока, совершенно ни с чем другим не связанные, как бы извлеченные из глазниц. Теперь он даже ощутил некоторую игру света, отражаемого ими.

— Что это? — воскликнул он. — Гипноз?

— Это нопал. Айксекс наводнен нопалами несмотря на все наши усилия. Вы закончили еду? Тогда следуйте за мною — вам непременно нужно еще раз поглядеть на еще не прошедших процесс очищения «читуми».

Они вышли из здания, и сразу же оказались под мощными потоками ливня, который, казалось, никогда не прекращался на этой планете. Повсюду среди развалин светились рассеянным светом лужи, мертвенно-бледные, как ртуть. Зазубренных горных вершин вдали видно не было.

Птиду Эпиптикс, не обращая внимания на дождь, твердой походкой направился к загону для «читуми». Их там оставалось всего лишь десятка два, не больше. Даже через затянутую каплями дождя сетку ограждения было видно, какой лютой ненавистью горят их глаза, но теперь эта ненависть была направлена и на Бека тоже.

— Последние из «читуми», — сказал Эпиптикс. — Приглядитесь к ним еще раз.

Бек подошел почти к самой сетке и заглянул внутрь загона. Контуры головы и верхней части туловища несчастных созданий показались ему размытыми. Как будто... — Он в изумлении вскрикнул. Теперь он видел все совершенно четко, без каких-либо помех. Как оказалось, каждый «читуми» был как бы оседлан странным и ужасным наездником, прицепившимся к затылку и черепу с помощью студнеобразной присоски. Над головой у каждого из «читуми» высоко вверх гордо вздымался роскошный султан, состоящий из множества продолговатых щетинок и выраставший из комка темного пуха размерами и формой напоминающего футбольный мяч, а между человеческими глазами и плечами в воздухе висели две сферы, по-видимому, выполняющие те же функции, что и глаза. И если это на самом деле были глаза, то обдавали они Бека точно такой же ненавистью и вызывающим презрением, какие были написаны и на лицах «читуми».

Огромным усилием воли Беку все-таки удалось обрести дар речи.

— Что это за существо? — сиплым голосом спросил он. — Нопал?

— Да, это и есть нопал. Один из этих мерзких паразитов. — Он показал рукой на небо. — Вы еще очень многих увидите. Они непрерывно парят над нами, вечно голодные, алчущие оседлать кого-нибудь из нас. Ничего мы не желаем столь страстно, как того, чтобы очистить свою планету от этих тварей.

Бек обвел взглядом небо. Парящие в нем нопалы — если таковые существовали на самом деле — в дождь были, по-видимому, незаметны. И вдруг — ему почудилось, что он видит одну из тварей, медленно проплывающую в воздухе, как медуза в толще воды. Нопал был небольшой и не совсем еще оформившийся, щетинистый гребень его был довольно редким, пузыри, которые могли быть глазами — хотя в равной степени, могли и не быть ими — по величине были не больше лимона. Бек прищурился, стал тереть лоб. Нопал исчез, над головой только свистел ледяной ветер и проплывали рваные тучи.

— Эти существа материальны?

— Они существуют — следовательно, природа их материальна. Разве это не универсальная истина? Если же вы спросите у меня, из какого вещества слагается их тело, то я не смогу вам ответить. Война настолько поглощала все наши силы в течение ста лет, что нам просто не представилась возможность произвести более тщательное исследование нопалов.

Втянув голову поглубже в плечи, Бек снова повернулся к лишенным свободы «читуми». Вчера он расценивал их открытое неповиновение как проявление благородства их духа — сегодня же оно казалось ему бессмысленным. Странно. И «таупту», к которым он питал отвращение... Тут было над чем поразмыслить. Взять, например, Птиду Эпиптикса, который похитил его и прервал нормальное течение его жизни, который убил Сэма Гиббонса. Вряд ли такая личность может вызывать к себе симпатию — тем не менее, отвращение, которое питал к нему Бек, теперь было сильно поколеблено, а к безусловному неодобрению его образа действий примешалась изрядная доля невольного восхищения. «Таупту» были жестоки и суровы, но были при всем при этом еще и людьми непоколебимой решимости.

Внезапно еще одна интересная мысль пришла в голову Бека, и он подозрительно поглядел на Эпиптикса. Неужели он стал жертвой очень тонко и искусно проделанной промывки мозгов, превратившей ненависть в уважение и породившей в его сознании иллюзию существования паразитов нематериального свойства? В данных обстоятельствах такое предположение было не очень-то правдоподобным — но что еще могло быть более сверхъестественным, чем нопал сам по себе?

Он еще раз обернулся к «читуми» и поймал такой же, как и раньше, лютый взгляд нопала. Стало даже как-то трудно достаточно четко мыслить под этим свирепым взглядом, тем не менее кое-что прояснилось.

— Нопалов привлекают к себе не только ксексиане? — спросил он у Птиду Эпиптикса.

— Совершенно верно.

— Один из них пристроился и ко мне самому?

— Да.

— И вы поместили меня на ту самую решетку, чтобы соскрести с меня нопала?

— Да.

Это признание Эпиптикса повергло Бека в тяжкое раздумье. Он даже не обращал внимание на то, что холодные струи дождя капают за шиворот и теперь стекают по спине.

— Уже в самом недалеком будущем вы не преминете заметить, насколько менее частыми станут у вас непроизвольные приступы ненависти и интуитивные побуждения, — раздалось из переводчика на груди ксексианина. — Для того, чтобы мы смогли сотрудничать с вами, нам прежде всего нужно было подвергнуть вас очищению.

Бек воздержался от вопроса о природе этого будущего сотрудничества. Он запрокинул голову и увидел парящего прямо над собою небольшого нопала. Глаза-пузыри паразита с вожделением взирали на Бека. В двух метрах от него? В пяти? В пятнадцати? Он не мог определить расстояние, отделяющее его от нопала, да оно и не было в общем-то чем-то существенным.

— Почему нопалы снова не пристраиваются ко мне? — спросил он. На лице Эпиптикса снова легла тень характерной суровой гримасы.

— Они еще успеют это сделать. И тогда вас снова придется подвергнуть очищению. В течение примерно месяца они держатся в стороне. Возможно, что-то их отпугивает. Мозг, наверное, просто не может отгонять их в течение более длительного промежутка времени. Для нас это загадка. Однако рано или поздно они спускаются — и тогда любой из нас снова становится «читуми» и подлежит очищению.

Было что-то в нопале такое, что вызывало болезненное влечение к нему. Бек обнаружил, насколько трудно отвести от него взгляд. Одна из таких тварей была его неразлучным спутником! Он вздрогнул при мысли об этом и ощутил — почти помимо собственной воли — чувство благодарности к «таупту» за то, что они избавили его от этой мерзости — даже несмотря на то, что для этого им пришлось прежде всего доставить его на Айксекс.

— Идите за мною, — сказал Эпиптикс. — Сейчас вы узнаете о том, что от вас требуется.

Продрогший и насквозь промокший, хлюпая ногами в наполненных водой башмаках, Бек понуро поплелся вслед за Эпиптиксом в столовую. Никогда за всю свою жизнь не чувствовал он себя таким несчастным. Эпиптикс, которому дождь и стужа была явно нипочем, жестом руки пригласил Бека присесть.

— Расскажу вам кое-что из нашей истории. Сто двадцать лет тому назад Айксекс был совершенно другой планетой. Наша цивилизация по уровню своего развития была вполне сравнима с вашей, хотя в некоторых отношениях мы даже продвинулись несколько дальше. К тому времени мы уже давно путешествовали в космосе и в течение нескольких столетий ваша планета была нам известна.

Сто лет тому назад группа ученых, — тут он сделал паузу, несколько насмешливо поглядев на Бека. — Вас беспокоит сырость? Вам холодно?

Не дожидаясь ответа, он что-то протрещал служителю, который тут же принес массивную стеклянную кружку, наполненную горячей синей жидкостью.

Бек попробовал жидкость — она была горячей и горькой, по всей вероятности, какой-то стимулянт, наподобие алкоголя. Не прошло и нескольких минут, как он почувствовал, что немало взбодрился, даже стал каким-то беспечным, хотя вода, как и раньше, продолжала стекать с его одежды и образовала лужу на полу.

— Сто лет тому назад, — полилось из речевого пульта размеренно и монотонно, с четким обозначением звуков «л» и «р» тщательно выводимыми трелями, — один из наших ученых в процессе исследования явления, которые вы называете псионической активностью, совершенно случайно открыл существование нопалов. Неизвестно по какой причине этот самый Муаб Киамкагх, — так транскрибировал переводчик имя ученого, — человек с необычайно развитыми телетактильными способностями в течение нескольких часов никак не мог выбраться из нагромождения высокочастотной электронной аппаратуры, у которой почему-то нарушилось нормальное функционирование. Все это время его омывали и даже проникали внутрь его тела потоки высокочастотной энергии. В конце концов его спасли, и ученые возобновили свои эксперименты — им не терпелось выяснить, каким образом повлияло испытанное им на его телетактильные способности.

Муаб Киамкагх стал первым «таупту». Когда к нему подошли другие ученые, он в ужасе от них отпрянул. Ученые тоже в свою очередь испытывали к нему ничем не обоснованную неприязнь. Это их очень смутило, и они попытались выявить источник подобного антагонизма к своему коллеге, но у них ничего из этого не получилось. А тем временем сам Муаб Киамкагх никак не мог разобраться со своими ощущениями. Он чувствовал вокруг себя присутствие нопалов, но поначалу приписывал их особенностям своих телетактильных ощущений и даже считал их плодом своего воображения. На самом же деле он был «таупту» — очищенным. Он описал нопалов ученым, но те ему не верили. «Почему вы не замечали этих ужасных существ раньше?» — спрашивали они.

Именно Муаб Киамкагх выдвинул гипотезу, которая в конечном счете привела нас к победе над «читуми» и их нопалами: «Энергия силового генератора убила паразитировавшее на мне существо. Таков вывод, к которому я пришел».

Был поставлен соответствующий эксперимент. В ходе его проведения был очищен принимавший в нем участие преступник. Муаб Киамкагх торжественно провозгласил его очищенным от нопала. Теперь ученые стали испытывать ничем необъяснимую ненависть к обоим первоочищенным, однако побуждаемые врожденным стремлением к пониманию истинного положения вещей переводчик передал это свойство одним словом «правосуждение», по-видимому, подразумевая под этим особую способность ксексиан чувствовать соответствие между математическими и логическими построениями, способность, сущность которой Беку пока что так и не удалось постичь — они усомнились во внутренних причинах подобной ненависти, понимая особую уместность такого подхода в том случае, если на самом деле соответствуют истине заявления Муаба Киамкагха.

Очищению были подвергнуты двое ученых. Муаб Киамкагх объявил их обоих «таупту». Тогда прошли очищение и остальные ученые группы, образовав первоначальное ядро «таупту».

Вскоре вспыхнула война. Она была кровопролитной и крайне ожесточенной. «Таупту» стали жалкой группой беглых преступников, жили они в ледовых кавернах, ежемесячно подвергали себя энергетическим пыткам, а заодно и очищали тех «читуми», которых им удавалось изловить. Однако мало-помалу «таупту» начали выигрывать эту войну, и вот всего лишь месяц тому назад она закончилась. Последние «читуми» ожидали снаружи своей очереди подвергнуться очищению.

Такова наша история. Мы победили на этой планете, сломили сопротивление «читуми», но нопалы так на ней и остались. Поэтому нам и приходится ежемесячно обрекать себя на мучения на энергетической решетке. С этим невозможно примириться, и мы не прекратим борьбы до тех пор, пока не будет уничтожен последний нопал. Так что для нас война никак не закончена, она просто вступила в новую фазу. Нопалов на Айксексе не так уж много, но наша планета и не является их родным домом. Их цитаделью является Нопалгарт. Именно Нопалгарт является главным очагом заразы. Именно там они преуспевают, как ни в каком другом уголке вселенной. Именно с Нопалгарта полчища нопалов устремляются на Айксекс со скоростью мысли, чтобы упасть к нам на плечи. Вы должны отправиться на Нопалгарт и поднять его обитателей на борьбу с нопалами. Такова следующая стадия нашей войны с нопалами, в которой мы непременно когда-нибудь победим.

Какое-то время Бек не знал даже, что сказать ксексианину.

— Почему вы сами не можете отправиться на Нопалгарт?

— На Нопалгарте ксексиане сразу же вызовут к себе подозрение. Нас там станут преследовать, убивать и изгонять с планеты, не давая возможности даже приступить к осуществлению своих замыслов.

— Но почему вы выбрали именно меня? Какой вам от меня толк — даже если допустить, что я соглашусь помогать вам?

— Потому что вы не будете вызывать подозрений. Вам удастся достичь куда большего, чем нам.

Очень нехорошие предчувствия закрались в душу Бека.

— Обитатели Нопалгарта такие же люди, как я?

— Да. Они принадлежат к той же расе, что и вы. И это неудивительно, поскольку название «Нопалгарт» употребляется нами в отношении планеты Земли.

Бек скептически ухмыльнулся.

— Вы, скорее всего, заблуждаетесь. На Земле нет нопалов.

Лицо ксексиане снова перекосилось в характерной гримасе.

— Вы просто не осознаете, что ваш мир кишмя кишит этими тварями.

Мрачные предчувствия Бека материализовались в приступе тошноты, который он вдруг почувствовал.

— Для меня это совершенно непостижимо.

— Такова истина.

— Вы хотите сказать, что нопал был со мною еще до того, как я попал сюда?

— Он был с вами всю вашу жизнь.

Глава 6

Бек присел и затих, едва не захлебнувшись в водовороте самых различных мыслей, потоками хлынувших в его сознание, а тем временем переводчик монотонно и безжалостно продолжал:

— Земля и есть Нопалгарт. Нопалы кишат в воздухе над вашими больницами, поднимаясь с покойников, теснясь над новорожденными. С самого первого мгновенья, когда вы вступаете в мир, и до самой вашей смерти нопал всегда с вами.

— Мы бы безусловно узнали об этом, — невнятно бормотал Бек. — Мы бы узнали, так же, как и вы...

— Наша история на многие тысячи лет продолжительнее вашей. И только благодаря чистейшей случайности нам стало известно о существовании нопалов... Этого вполне достаточно, чтобы заставить нас задуматься над тем, как много еще может существовать такого, что недоступно нашему пониманию.

Бек погрузился в угрюмое молчание, ощущая, как стремительно разворачиваются трагические события, предотвратить которые ему не под силу. В столовую вошла довольно большая группа ксексиан, человек семь или восемь, они одни за другим расселись лицами к нему. Бек обвел взглядом эту вереницу лиц с носами узкими, как лезвие ножа. Их слепые, затянутые грязнокоричневого цвета пленкой глаза смотрели куда-то чуть повыше его головы, напоминая недоступных человеческому разумению идолов — так во всяком случае почему-то подумалось Беку.

— Почему вы говорите мне это? — неожиданно спросил он у Эпиптикса. — Ради чего вы доставили меня сюда?

Птиду Эпиптикс еще больше выпрямился, расправил квадратные плечи, мрачное и худое его лицо оставалось все таким же суровым и непреклонным.

— Мы очистили свою планету, дорого заплатив за это. Нопалам не найти здесь пристанища. В течение целого месяца мы свободны — а затем нопалы с Нопалгарта устремятся на нас, и нам придется претерпеть ужасные муки, чтобы очиститься.

Бек задумался.

— И вы хотите, чтобы мы очистили Землю от нопалов?

— Это то, что вы обязаны сделать. — Больше Птиду Эпиптикс уже ничего не говорил. Он и его соплеменники откинулись назад в ожидании ответа Бека.

— Работенка, сдается, предстоит немалая, — встревоженно признес Бек. — Слишком уж огромная для одного человека — даже если он посвятит ей всю оставшуюся жизнь.

Голова Птиду Эпиптикса чуть дернулась.

— А разве может быть легкой такая работа? Нам удалось очистить Айксекс — но по ходу выполнения этой работы планета была почти полностью уничтожена.

Бек, устремив печальный взор куда-то вдаль, ничего не ответил.

— Вас одолевают сомнения — не является ли лекарство опаснее самой болезни? — произнес Эпиптикс, чувствуя реакцию Бека.

— Именно такая мысль и пришла мне в голову.

— Через месяц нопал снова пристроится к вам. И вы позволите, чтобы он так и оставался с вами?

Беку вспомнился процесс очищения — хоть сколько-нибудь приятным его никак нельзя было назвать. Предположим, он не даст подвергнуть себя очищению, когда к нему возвратится нопал. Благополучно прилепившись к его затылку, нопал станет невидимым — но Бек будет знать, что он сидит у него на шее, гордо расправив свой султан, как павлиний хвост, его совиные глаза-пузыри будут злобно выглядывать из-за его плеч. Тончайшие волоконца-щупальца, проникнув в его мозг, будут направлять его эмоции, питаясь, из одному небу известных, каких сокровенных источников... Бек тяжело вздохнул.

— Нет, я не допущу, чтобы он оставался.

— Столь же решительно настроены и мы.

— Вот только как очистить всю Землю от нопалов... — Бек запнулся на полуслове в нерешительности, ошеломленный масштабом задачи, затем сокрушенно покачал головой, чувствуя полное свое бессилие. — Даже не представляю, как это может быть сделано... На Земле живет очень много самых разных людей: различной национальности, вероисповедания, расовой принадлежности — миллиарды людей, которые знать не знают ничего о нопалах и даже не захотят знать, которые ни за что мне не поверят, когда я им расскажу об этом!

— Я вас прекрасно понимаю, — ответил Птиду Эпиптикс. — Точно такое же положение сложилось на Айксексе сто лет тому назад. Только миллион моих соплеменников пережил эту ужасную войну, но мы, не задумываясь, продолжали бы воевать — и даже начали бы еще одну, если бы в том возникла необходимость. Если народы Земли не очистятся от скверны сами, тогда мы за них это сделаем.

Наступила гнетущая тишина. Когда Бек заговорил снова, голос его звучал столь же уныло, как звон колокола под водой.

— Вы угрожаете нам войной.

— Я угрожаю войной против нопалов.

— Если нопалов изгнать с Земли, то они просто соберутся на какой-нибудь другой планете.

— Мы будем преследовать их и там, пока не уничтожим их всех до единого.

Бек сокрушенно покачал головой. Почему-то, а почему он и сам не мог объяснить, такие настроения ксексиан казались ему проявлением ничем не обоснованного фанатизма. Но было еще очень и очень много всякого другого, чего он никак не мог уразуметь. Насколько откровенными были с ним ксексиане? Всё ли они рассказали ему из того, что им было известно? Не находя ответов на эти вопросы, он произнес почти что уже безнадежным тоном:

— Я не могу брать на себя столь огромные обязательства! Я просто не могу принять столь ответственное решение, не располагая более подробной информацией!

— Что бы вы еще желали узнать? — спросил Птиду Эпиптикс.

— Намного больше того, что вы мне рассказали. Что из себя представляют нопалы? Какова их материальная основа?

— Эти вопросы совсем не относятся к сути проблемы. Тем не менее, я постараюсь удовлетворить вашу любознательность. Нопалы представляют из себя совершенно особый вид жизни, нечто вроде сгустка мыслительной энергии в ее чистом, оторванном от материального содержания виде в нашем понимании материи. Кроме этой, чисто умозрительной гипотезы, нам ничего не известно о нопалах...

— Вы располагаете только умозрительным представлением? — ошеломленно произнес Бек. — В вашем понимании, это материальное воплощение мысли?

Ксексианин долго не решался продолжать объяснения, как будто и его самого ставили в тупик трудности точного семантического выражения столь сложных и непривычных для человеческого ума понятий.

— Термин «мысль» для нас наполнен несколько иным содержанием, чем для вас. Тем не менее, позвольте нам попользоваться словом «мысль» в том смысле, какой в него вкладываете вы. Нопал перемещается в пространство быстрее, чем свет, столь же быстро, как мысль. Поскольку нам неведома истинная природа мысли, постольку нам ничего неизвестно и о сущности нопалов.

Остальные ксексиане воспринимали Бека с бесстрастной сдержанностью, похожие на ряд античных мраморных статуй.

— В их поведении есть определенная логика? Они являются разумными существами?

— Разумными? — Эпиптикс издал короткий щелкающий звук, который не удалось перевести компьютеру-переводчику. — Вы используете термин «разум» для обозначения того рода мышления, который свойствен вам и вашим соплеменникам. «Разум» это созданная живущими на Земле людьми концепция. Нопал тоже мыслит, но совсем не так, как люди. Если вы подвергнете нопала какому-нибудь из ваших так называемых «тестов для определения уровня интеллектуального развития», то его коэффициент интеллекта окажется настолько низким, что это у вас самих вызовет немалое удивление. Однако он обладает способностью манипулировать вашим сознанием гораздо более легко и умело, чем это удается вам самим. Ваши мыслительные процессы и ваше восприятие зрительных образов гораздо быстрее наших, им свойственна большая гибкость и большая податливость внушению со стороны нопалов. Мозги людей, населяющих Землю, нопалам кажутся обильным пастбищем. Что же касается интеллекта нопала, то все его действия направлены ради того, чтобы его существование было как можно более процветающим. Нопалы прекрасно понимают, что вы ужаснетесь, ощутив их присутствие, и поэтому стараются как можно лучше от вас спрятаться. Они понимают, что «таупту» являются их заклятыми врагами и поэтому всеми способами поощряют ненависть к ним со стороны «читуми». Это очень хитрое существо, ничем не брезгающее в борьбе за существование и далеко не обделенное инициативностью и изворотливостью. В наиболее общем смысле, нопал — вполне разумное существо.

Раздосадованный таким, как ему показалось, снисходительным отношением ксексианина, Бек ответил ему по возможности лаконичное:

— Ваши представления об «интеллекте» не лишены логики, хотя и не всё в них кажется мне бесспорным. Ваши же представления в отношении природы нопалов кажутся весьма несуразными, а методы очищения — абсолютно примитивными. Неужели никак нельзя обойтись без пыток?

— Нам неведомы другие способы. Вся наша энергия была направлена на ведение военных действий. У нас просто не было времени для научных исследований.

— Ваша система может оказаться несостоятельной на Земле.

— Вы должны позаботиться о том, чтобы она сработала!

Бек наигранно рассмеялся.

— Стоит мне только хоть раз прибегнуть к ней, как меня тотчас же упекут за решетку.

— В таком случае вам придется создать особую организацию, чтобы не допустить подобного исхода или чтобы замаскировать вашу деятельность.

Бек медленно покачал головой.

— Вас послушаешь — все так просто, уж проще даже быть не может. Но ведь я всего-то один-одинешенек, я даже понятия не имею, с чего начать.

Эпиптикс пожал плечами — ну точно, как человек с Земли.

— Сейчас вы один, завтра вас должно стать двое. Двое должны стать четырьмя. Четыре, восемь и так далее, пока не будет очищена вся Земля. Именно таким образом мы поступили на Айксексе. Вот так мы очистили Айксекс от «читуми» и поэтому надеемся на успех подобного предприятия и на любой другой планете. Со временем восстановится численность нашего населения, отстроятся наши города. Война — всего лишь не более чем мгновенье в истории нашей планеты. То же самое можно сказать и в отношении Земли.

Бека это не очень-то убедило.

— Если Земля наводнена нопалами, если нужно освободить ее от их присутствия — то здесь и спорить не о чем. Но мне совсем не хочется поднимать паники, даже какого-либо всеобщего брожения умов, а уж о войне и говорить не приходится.

— Столь же не хотел всего этого и Муаб Киамкагх. Война началась только тогда, когда «читуми» обнаружили «таупту». Нопалы возбудили ненависть в них, и они принялись уничтожать «таупту». «Таупту» сопротивлялись, ловили «читуми» и очищали их. Вот такою была эта война. Точно такой же оборот события могут принять и на Земле.

— Надеюсь, что нет, — коротко бросил Бек.

— Пока нопалы на Нопалгарте будут уничтожаться и притом быстро, нас не будут интересовать методы, с помощью которых это делается.

Вновь воцарилась тишина. Ксексиане сидели недвижимо, как каменные изваяния. Бек устало подпер лоб ладонями. Будьте все вы трижды прокляты — нопалы, ксексиане, вся кутерьма, с этим связанная! Но он уже оказался вовлечен в нее и теперь, казалось, уже невозможно было из нее выбраться. И хотя он и не находил ксексиан особо привлекательными созданиями, он не мог не признать обоснованность их недовольства. Так как же ему поступить в таком случае? Он не знал ответа на этот вопрос.

— Я сделаю все, что будет в моих силах.

Эпиптикс не выразил ни удовлетворения, ни удивления.

— Я поделюсь с вами всем, что мы знаем о нопалах, — поднявшись во весь рост, произнес он. — Идемте со мною.

Пройдя по сырому коридору, они вернулись в помещение, которое Бек в уме окрестил «камерой денопализации». Работа в ней шла полным ходом. Чувствуя, как все его внутренности сжались в комок, Бек смотрел на то, как на решетку поместили извивающуюся всем телом и тяжело дышащую женщину. Теперь его зрение — или это было какое-то другое чувство — обострилось настолько, что он совершенно отчетливо видел нопала. Залитая ярким зеленоватым светом, тварь эта тряслась всем своим естеством, щетинки султана в ужасе разошлись в разные стороны и поопадали, нервно пульсировали глаза-пузыри, беспомощно трепетала покрытая пухом грудная клетка.

Бек повернулся к Эпиптиксу.

— Неужели никак нельзя пользоваться обезболивающими средствами? — недовольно спросил он. — Так уже обязательно быть такими жестокими?

— До вас так и не дошла суть процесса, — ответил ксексианин, и на этот раз электронному переводчику удалось каким-то образом передать даже интонацию безжалостного презрения, которым сопровождалось это высказывание. — Энергия сама по себе не доставляет никакого беспокойства нопалу — его ослабляет и заставляет покинуть жертву сумятица, которая творится в ее сознании. В данном случае — абсолютно определенная уверенность в тех муках, которые придется терпеть «читуми». Поэтому их и помещают рядом с камерой, откуда им слышны крики соплеменников. Это очень неприятно — но это ослабевает нопала. Возможно со временем вам на Земле удастся разработать более совершенную методику денопализации.

— Очень надеюсь, — пробормотал Бек. — Мне не под силу выдерживать подобную пытку.

— Вам никуда от этого не деться, — с обычной бесстрастностью констатировал переводчик.

Бек сделал попытку отвернуться от денопализационной решетки, но не смог сдержать завороженных взглядов в ее сторону. Грудную клетку женщины трясло, как в лихорадке, внутри ее непрерывно раздавалось неистовое клокотанье. Нопал отчаянно цеплялся за череп женщины. В конце концов его удалось отодрать, и он был унесен в свободно болтавшемся, почти совершенно прозрачном мешке.

— А что дальше? — спросил Бек.

— В конце концов становится полезным и нопал. Возможно, вы уже задумывались над тем, что из себя представляет мешок, задавались вопросами, как это в нем удается удерживать бесплотное, совершенно неуловимое существо?

Это действительно крайне интересовало Бека.

— Вещество мешка — мертвый нопал. Больше нам ничего неизвестно о его природе, так как он не поддается никаким воздействиям, применяемым при исследовании. Тепло, кислоты, электричество — ничто из нашего физического мира на него не действует. Это вещество не обладает ни массой, ни инерционностью, оно не сцепляется ни с одним веществом, кроме самого себя. Поэтому-то нопал не может проникнуть через пленку из вещества, полученного при умерщвлении нопала. После того, как мы отсоединяем нопала от «читуми», мы сразу же хватаем его и давим, превращая в тончайшую пленку. Сделать это совсем нетрудно, так как нопал крошится даже от легкого прикосновения — в том случае, когда это прикосновение производится через пленку из мертвого нопала. — Он посмотрел в сторону денопализационного агрегата, и к нему прямо по воздуху подплыл обрывок нопалона — пленки, полученной из мертвого нопала.

— Как это вы сделали? — удивленно спросил Бек.

— Телекинез.

Бека не очень-то удивил этот ответ. В контексте того, о чем он уже узнал, такая процедура выглядела вполне естественно, даже обыденно. Он присмотрелся к нопалону попристальнее. Материал показался ему вроде бы волокнистым, такою, наверное, могла бы быть материя, сотканная из нитей паутины. А происхождение материала могло объяснить и его такую легкую восприимчивость к телекинезу... Но тут снова заговорил Эпиптикс, прервав ход его мыслей.

— Из нопалона же изготовлены линзы очков, сквозь которые вы смотрели вчера. Нам непонятно, почему «читуми» могут иногда чуять присутствие нопала, когда свет проходит через пленку его мертвого собрата. Мы много над этим размышляли, но законы природы, действующие в нашем пространстве, неприменимы к тому ряду материи, которая составляет основу нопалов. Новая наука, занимающаяся открытием и систематизацией фактов, относящихся к материальной стороне существования нопалов, возможно, как раз и станет вашим главным оружием в борьбе с нопалами на Нопалгарте. Для этого у вас имеются широкие технические возможности и тысячи хорошо подготовленных умов. Мы же на Айксексе — всего лишь уставшие воины.

С тоской вспомнилась Беку прежняя его жизнь, та безопасная в ней ниша, которую уже никогда больше ему не занимать. Вспомнились друзья, доктор Ральф Тарберт, Маргарет — энергичная, жизнерадостная Маргарет Хэвен. Ему представились их лица — и их нопалы, взнуздавшие их, как тот старик из сказки о Синдбаде- Мореходе, от которого он уже никак не мог отделаться. Получившаяся картина была одновременно и несуразной, и трагической. Теперь ему стала понятна та непреклонная беспощадность, что владела умами «таупту». На их месте, подумал он, он и сам был бы, наверное, столь же суровым. На их месте? Да ведь он уже по сути и был на их месте.

Его мысли прервал ровный голос переводчика.

— Смотрите.

Бек увидел отчаянно сопротивляющегося «читуми», которого «таупту» волокли к денопализационной решетке. Нопал возвышался над его плечами и головой, как какой-то фантастический боевой шлем.

— Сейчас вы являетесь свидетелем великого события, — сказал Эпиптикс. — Это последний из «читуми». Их не осталось больше ни одного. Айксекс теперь очищен полностью.

Бек только тяжело вздохнул, помня об огромной ответственности той задачи, которую ксексиане взвалили на его плечи.

— Со временем и Земля будет точно такой же... Со временем, со временем...

«Таупту» прикрепили последнего «читуми» к решетке. С громким треском вспыхнуло синее пламя. «Читуми» грохотал, как молотилка. Бек отвернулся — смотреть на это тошно было уже не только его животу, тошно было и сердцу."

— Мы не сможем так поступать! — хрипло вскричал он. — Должен существовать какой-нибудь менее мучительный метод денопализации. Мы не станем палачами и не станем поджигателями войны!

— Не существует менее болезненного способа, — объявил переводчик. — Нельзя допускать ни малейшего промедления — мы исполнены решимости!

Бек бросил в его сторону взгляд, полный удивления и гнева.

Всего лишь несколько минут тому назад Эпиптикс сам предложил программу возможных исследований на Земле, теперь же он даже слышать не хочет о какой-либо отсрочке. Поразительное непостоянство.

— Идите, — вдруг произнес Эпиптикс. — Вы увидите, что станется с нопалом.

Они вошли в вытянутое в длину, довольно тускло освещенное помещение, заставленное рядами верстаков. Примерно сотня ксексиан напряженно трудилась, собирая механизмы, назначение которых Беку было неясно. Если они и испытывали любопытство по отношению к Беку, то внешне ничем его не проявляли.

— Возьмите эту сумку, — велел Беку Эпиптикс.

Бек осторожно сдавил сумку. Она захрустела и показалась очень хрупкой. Нопал внутри нее раскрошился при первом же легком прикосновении.

— Он такой же ломкий, — заметил Бек, — как высушенная яичная скорлупа.

— Не странно ли? — спросил Эпиптикс. — Не обманываетесь ли вы? Как можно ощущать нечто неосязаемое?

Бек в изумлении поглядел на Эпиптикса, затем на сумку. В самом деле, возможно ли такое? Он уже больше не ощущал сумку в своих пальцах. Она как бы просыпалась сквозь них, пройдя как струйка дыма.

— Я не ощущаю ее, — упавшим голосом признался он.

— Определенно ощущаете, — возразил Эпиптикс. — Она здесь, никуда не делась, вы можете ее чувствовать и вам это уже удалось раньше.

Бек снова вытянул руку. Поначалу сумка показалась еще менее ощутимой, чем раньше — но она явно была именно здесь. И по мере роста его уверенности в этом усиливалась интенсивность тактильных ощущений.

— Может быть, мне это все только чудится? — спросил он. — Или сумка в самом деле реальна?

— Это нечто такое, что вы ощущаете не пальцами, а разумом.

Бек стал так и этак вертеть сумку.

— Я перемещаю ее руками. Сжимаю ее. Чувствую, как крошится нопал у меня между пальцами.

Лицо Эпиптикса стало насмешливо-лукавым.

— Разве ощущение не является реакцией вашего мозга на поступление нервных импульсов? Так, насколько я понимаю, действует мозг у землян.

— Я понимаю различие между ощущением, которое испытывает моя рука, и чисто мысленным ощущением, — холодно заметил Бек.

— В самом деле?

Бек попытался было ответить, затем воздержался.

— Вы заблуждаетесь. Вы ощущаете эту сумку разумом, а не пальцами, а вот руки ваши чувствуют только чисто механическое движение, которым сопровождается это ощущение сумки. Вы протягиваете руку и прикасаетесь пальцами к сумке — и у вас создается впечатление, будто вы к ней прикоснулись. Когда вы не протягиваете руку к сумке, вы ничего не ощущаете — потому что нормально вы не ожидаете получить какие-либо ощущения, если у вас не было даже самой мысли прикоснуться к сумке.

— В таком случае, — заметил Бек, — я мог бы почувствовать нопалон без какой-либо помощи рук.

— Вы чувствовали бы что угодно, не прибегая к рукам.

Телеосязание, отметил про себя Бек. Ощущение прикосновения без помощи чувствительных нервных окончаний. А разве ясновидение не было зрением без помощи глаз? Он снова повернулся к сумке. Нопал внутри ее злобно смотрел в его сторону. Он мысленно представил себе, как он берет в руку сумку, сжимает ее между пальцами. Всего лишь едва различимое ощущение коснулось его рассудка, не более того — всего лишь какой-то намек на хрупкость и легкость.

— Попробуйте переместить сумку с одного места на другое.

Бек сосредоточил все свое внимание на сумке. Сумка и нопал в ней чуть переместились без всяких усилий с его стороны.

— Непостижимо! — пробормотал он. — У меня, выходит, телекинетические способности!

— С этим материалом проявить их довольно несложно, — сказал Эпиптикс. — Нопал представляет из себя мысль, сумка — мысль, что еще можно без труда передвинуть с помощью разума?

Считая этот вопрос чисто риторическим, Бек ничего не ответил и стал смотреть, как операторы схватили сумку, швырнули ее на верстак, разгладили, пока она не стала совершенно плоской. Нопал, рассыпавшись в мельчайший порошок, смешался с материалом сумки.

— Здесь больше нечего смотреть, — сказал Эпиптикс. — Пошли.

Они вернулись в столовую. Бек угрюмо плюхнулся на скамью, от его недавнего рвения и решимости не осталось и следа.

— Вас одолевают сомнения, — произнес вскоре Эпиптикс. — Вот и спрашивайте.

Бек задумался.

— Совсем недавно вы упомянули вскользь что-то о том, как действует мозг землян. Не означает ли это, что у ксексиан иной механизм мышления? мыслительная деятельность?

— Это именно так. Ваш мозг проще, а его составляющие более гибки и универсальны. Наш мозг работает куда более сложным образом. В одних случаях это оборачивается для нас преимуществом, в других — как раз наоборот. Ваш мозг наделен способностью создавать мысленные представления, которую вы называете «вооружением». Мы этого лишены. Как и лишены вашей способности отыскивать новые истины, сопоставляя неизмеримые и неисчислимые величины между собою. Большая часть вашей математики, как и большая часть собственно вашего мышления для нас непостижимы — они кажутся нам бессвязными, какими-то несуразными и даже безумными. Но мы располагаем в своем разуме и определенными механизмами, компенсирующими эти недостатки: встроенными калькуляторами, которые мгновенно производят вычисления, для вас кажущиеся очень сложными и утомительными. Вместо создания мысленного образа — «воображения» — какого-нибудь предмета, мы конструируем подлинную модель этого предмета в особой полости у себя в черепной коробке. Некоторые из нас в состоянии создавать очень сложные модели. Такой процесс куда медленнее и обременительнее, чем свойственное вам воображение, но в равной степени полезен. Мы думаем обо всем окружающем, постигаем его, наблюдаем за вселенной следующим образом: сначала формируем у себя в мозгу модель, а затем изучаем ее с помощью своего внутреннего осязания.

Бек на мгновение задумался.

— Когда вы приравниваете нопала к мысли — вы имеете в виду мысль землянина или мысль ксексианина?

Птиду Эпиптикс ответил не сразу.

— Это слишком общее сравнение. Я применил его в довольно широком смысле. Что такое мысль? Этого мы не знаем. Нопалы невидимы и неосязаемыми когда лишены свободы передвижения, могут без особого труда подвергаться телекинетическим манипуляциям. Они питаются умственной энергией. Являются ли они неким материальным воплощением мысли? Этого мы не знаем.

— Почему вы не можете просто снимать нопала с мозга? Неужели для этого так уж необходимы мучения его жертвы?

— Мы пытались именно так и поступить, — сказал Эпиптикс. — Мы страшимся физической боли ничуть не меньше, чем вы. Но это оказалось невозможным. Нопал, в последнем отчаянном приступе злобы, убивает «читуми». На денопализационной решетке мы подвергаем его таким мучениям, что он сам извлекает из разума жертвы корешки, с помощью которых он к нему присосался, и только после этого его можно отодрать от жертвы. Понятно? О чем еще вам хотелось бы узнать?

— Хотелось бы мне узнать, каким образом осуществить денопализацию Земли, не нажив при этом множества противников?

— Процесс денопализации никак не может быть легким. Я передам вам чертежи и схемы денопализатора. Вы должны будете построить одну или несколько таких установок и начать очищение своих соплеменников. Почему это вы так качаете головой?

— Слишком уж громоздкое такое начинание. Мне никак не удается избавиться от чувства, что существует какой-то более простой способ. — Бек задумался на какое-то время, затем произнес. — Нопал — безусловно мерзкий, совершенно отвратительный паразит, это бесспорно. Но если абстрагироваться от этого, какой еще от него вред?

Птиду Эпиптикс застыл, как бронзовая статуя, устремив на Бека незрячие глаза-самоцветы — формируя, как догадался теперь об этом Бек, у себя в черепе модель его лица и головы.

— Не исключено, что они препятствуют свободному развитию у нас парапсихических или, как их называете вы, псионических способностей, — продолжал как бы рассуждать вслух Бек. — Об этом, разумеется, мне ничего неизвестно, однако впечатление такое...

— Выбросьте из головы все подобные опасения, — теперь уже нарочито угрожающим тоном произнес переводчик из пультика на груди ксексианина. — Существует один непреложный и важнейший факт: мы сейчас «таупту», мы ни за что не станем снова «читуми». У нас нет ни малейшего желания ежемесячно подвергать себя мучительнейшим пыткам. Мы хотим, чтобы вы сотрудничали с нами в нашей войне против нопалов, но мы можем обойтись и без этого. Мы можем уничтожить нопалов на Нопалгарте и непременно это сделаем, если вы не уничтожите их сами.

Бек снова отметил про себя, насколько трудно будет питать дружественные чувства по отношению к ксексианинам.

— У вас еще есть вопросы?

Бек задумался.

— Может так случиться, что мне не удастся разобраться в чертежах денопализатора.

— Они будут адаптированы к вашей системе единиц и к возможности применения стандартных комплектующих компонентов. Вы не столкнетесь с какими-либо трудностями.

— Мне понадобятся деньги.

— В них у вас недостатка не будет. Мы снабдим вас золотом в таком количестве, в каком сами пожелаете. Вам только придется позаботиться о том, чтобы сбыть его. Что еще вы хотели бы знать?

— Меня все еще смущает один вопрос, хотя он и может показаться весьма тривиальным...

— Что же именно вас так смущает?

— А вот что. Для отсоединения нопала вы пользуетесь материалом, полученным из мертвого нопала. А откуда к вам попал самый первый кусок нопалона?

Слепые, грязно-коричневые глазные яблоки Эпиптикса застыли на одном месте. Из пультика на груди пророкотало что-то совершенно неразборчивое, после чего Эпиптикс поднялся во весь рост.

— Идемте, сейчас вы отправитесь на Нопалгарт.

— Но вы так и не ответили на мой вопрос.

— Я не знаю на него ответа.

Беку почудилось, что в голосе, звучавшем из пультика, обычно таком бесстрастном, промелькнули обертоны холодной отчужденности.

Глава 7

На Землю они возвратились в лишенном каких бы то ни было удобств черном цилиндре, изрядно потрепанном за сто пятьдесят лет эксплуатации. Птиду Эпиптикс наотрез отказался рассказать о том, что является источником его движущей силы, упомянув только вскользь вроде бы об антигравитации. Беку вспомнился диск из антигравитационного металла, который — как давно это было! — соблазнил его отправиться к Сэму Гиббонсу, в городишко Бьюэллтон в штате Виргиния. Он пытался затеять разговор с Птиду Эпиптиксом об антигравитации, но безуспешно. По сути, ксексианин был настолько немногословен на эту тему, что у Бека сложилось впечатление, что это явление составляет загадку для каждого из них. Пробовал он говорить и на другие темы, надеясь выяснить, насколько далеко продвинулась ксексианская наука, однако Птиду Эпиптикс в большинстве случаев отказывался удовлетворять его любопытство. Скрытая, малоразговорчивая, лишенная чувства юмора раса, подумалось Беку — однако он тут же напомнил себе, что, после длившейся целое столетие ожесточенной войны, вся планета лежит в сплошных руинах — такое положение дел никак не могло способствовать развитию открытости и добродушия у ее обитателей. И столь же печальная участь, подумалось Беку, могла еще постигнуть и Землю.

Прошло несколько дней, и они приблизились к Солнечной системе, однако этого так и не довелось увидеть Беку — в цилиндре, являвшемся звездолетом, не было иллюминаторов. Исключение составляла только командная рубка, но туда Беку доступ был запрещен. Затем, когда он сидел, пытаясь разобраться в чертежах денопализатора, рядом с ним возник Эпиптикс и отрывистым жестом руки дал понять, что настал момент высадки. Он провел Бека в кормовой отсек, где находился опускаемый бот, такой же проржавевший и обшарпанный, как и корабль-носитель. Бек крайне изумился, обнаружив закрепленный в трюме бота свой собственный автомобиль.

— Мы неплохо знакомы с вашими телепередачами, — сказал Эпиптикс, — и понимаем, что оставленный без внимания автомобиль привлечет к себе внимание, что может расстроить наши планы.

— А как же тогда Сэм Гиббонс, человек, которого вы убили? — язвительно спросил Бек. — Неужели вы думаете, что это может быть оставлено без внимания?

— Мы уничтожили его труп. Обстоятельства его исчезновения так и останутся невыясненными.

Бек негодующе фыркнул.

— Он исчез одновременно со мною. Мои сотрудники знают о том, что он разговаривал со мной по телефону. Мне придется давать показания, если кто-то додумается сопоставить имеющиеся в наличии факты.

— Придется вам пустить в ход всю свою изобретательность. Советую по возможности избегать общения со своими друзьями или сотрудниками. Вы теперь «таупту» среди «читуми». Не стоит ждать от них милосердия.

Бек усомнился в возможности пульта-переводчика донести сарказм замечания, готового уже было сорваться с его языка, и поэтому предпочел воздержаться от него.

* * *

Цилиндр совершил посадку на тихом грязном проселке в деревенской глуши. Бек, приятно потягиваясь всем телом, поспешил покинуть его. Воздух показался ему удивительно сладким — воздух Земли!

Были поздние сумерки — где-то около девяти часов. Вовсю заливались сверчки в густых зарослях смородины вдоль дороги. С близлежащей фермы доносился собачий лай.

Эпиптикс дал Беку последние наставления. Невыразительный голос переводчика казался приглушенным и заговорщическим после гулких коридоров звездолета.

— В вашем автомобиле сто килограммов золота. Вы должны обратить его во вполне законные деньги. — Затем он похлопал по черному кейсу, который Бек держал в руке. — Вы должны соорудить денопализатор как можно быстрее. Не забывайте о том, что очень скоро — не больше, чем через неделю или две — нопал пристроится к вашему мозгу. Вы должны быть готовы к тому, чтобы очиститься от него. Вот это устройство... — он вручил Беку небольшой черный ящичек, — непрерывно издает сигналы, информирующие меня о вашем местонахождении. Если вам потребуется помощь или не хватит золота, взломайте вот эту пломбу, нажмите вон ту кнопку. Тем самым вы установите связь со мною. — Без каких бы то ни было формальностей он зашагал назад к кораблю. Через несколько мгновений корабль взмыл в небо и исчез.

* * *

Бек остался один на проселке. Родная старушка- Земля! Никогда прежде он не осознавал столь остро, насколько люба ему отчая планета! А вдруг ему пришлось бы провести остаток своих дней на Айксексе? У него аж защемило сердце от одной только мысли об этом. И тем не менее — все его лицо перекосилось — эта Земля должна будет, причем при самом тесном его пособничестве, истечь целыми потоками крови... Если только ему не удастся придумать не такой жуткий способ убивать нопалов...

Вдоль проселка, который, по всей вероятности, вел к ближайшей усадьбе, протянулся прыгающий зайчик от карманного фонарика. Фермер, разбуженный лаем собаки, решил полюбопытствовать, что там происходит на дороге. Бек забрался в кабину автомобиля, но тут зайчик как раз на нем и замер.

— Кто это здесь? — раздался ворчливый голос. Бек скорее почувствовал, чем увидел, что у человека в руках дробовик. — Что это вы здесь делаете, мистер? — Голос был откровенно недружелюбным. Нопал, обволакивавший всю голову фермера и чуть-чуть светившийся, важно выпятился и негодующе раздулся.

Бек объяснил, что он остановился, чтобы облегчить мочевой пузырь. Любое другое объяснение могло показаться более подозрительным в данных обстоятельствах.

Фермер предпочел оставить без внимания объяснение Бека, обвел лучом фонарика придорожные кусты, затем снова направил его на Бека.

— Советую вам ехать дальше своей дорогой. Что-то мне подсказывает, что с недобрыми намерениями вы сюда забрели. Меня так и подмывает всадить в вас добрую порцию дроби при одном только взгляде на вас.

Понимая, что спорить бесполезно, Бек завел двигатель и постарался уехать до того, как нопал фермера окончательно убедит фермера в необходимости осуществить высказанную вслух угрозу. В зеркале заднего обзора зловещий луч фонарика мелькнул еще несколько раз и совсем исчез. Вот так радушно повстречал меня на пороге родного дома один из «читуми», с грустью подумалось Беку... Хорошо еще, что обошлось только так, а не хуже.

Грязный проселок в конце концов вывел его на асфальтовое шоссе. В баке было совсем мало бензина, и проехав по шоссе примерно километров пять, Бек подкатил к бензозаправке на окраине первой же повстречавшейся по пути деревушки. Из-за стойки с различными машинными маслами навстречу к нему вышел коренастый молодой человек с обветренным лицом и выгоревшими на солнце светлыми волосами. Иглы, венчавшие гребень его нопала, переливались всеми цветами радуги, как диффракционная решетка под яркими лучами светильников, расположенных по периметру защитного козырька. Глаза-пузыри по-совиному пристально вглядывались в Бека. От его внимания не ускользнуло, как неожиданно эти иглы дернулись. Заправщик на мгновенье остановился, как вкопанный, с его лица с поражающей быстротой исчезла традиционная профессиональная улыбка.

— Слушаю, сэр, — довольно грубовато проворчал он.

— Наполните, пожалуйста, бензобак, — попросил Бек.

Заправщик пробурчал что-то себе под нос и прошел к помпе. Когда бензобак наполнился, он, не глядя на Бека, принял у него деньги и не удосужился ни проверить смазку, ни протереть ветровое стекло. Затем вытащил сдачу и сунул ее прямо через боковое окно, невнятно пробормотав:

— Спасибо, сэр.

Бек спросил, как наилучшим способом выехать на дорогу, ведущую к Вашингтону. В ответ парень ткнул в неизвестном направлении большим пальцем и понуро побрел прочь.

— Следите за знаками, — только и бросил он через плечо.

Бек невесело рассмеялся в душе, выворачивая машину снова на шоссе. «Таупту» на Нопалгарте и снежный ком в пекле имеют очень много между собою общего, подумалось ему.

Мимо с грохотом и ревом промчались дизельный грузовик и огромный трайлер. С неожиданно возникшей тревогой Бек задумался о водителях и венчающих их туловище нопалах, которые вместе вглядывались в залитое светом фар шоссе. Сколь сильным может оказаться воздействие нопала на психику человека? Легкое движение руки, ничтожный поворот баранки... Теперь, едва завидев впереди фары встречных машин, Бек втягивал голову в плечи и низко наклонялся вниз, прижимаясь почти к самому штурвалу и только успевая вытирать пот со лба.

И все-таки он без каких-либо происшествий добрался до окраины Арлингтона, где жил в ничем не примечательной квартире. Некоторое беспокойное ощущение в желудке напомнило ему, что он ничего не ел вот уже в течение восьми часов, да и тогда всего лишь миску ксексианской каши. Притормозив у ярко освещенной бутербродной, он нерешительно заглянул в окно. В одной из кабин кайфовала стайка подростков, двое молодых рабочих в джинсах расправлялись с гамбургерами за стойкой. Все, казалось, были целиком заняты своими собственными делами, хотя все имевшиеся в помещении нопалы явно занервничали и устремили свои взгляды в сторону Бека. Он задумался, не зная, что и предпринять, затем, повинуясь больше дерзкому упрямству, чем доводам рассудка, припарковал машину, прошел к стойке с прохладительными напитками и присел с самого краешка.

К нему подошел хозяин, вытирая руки о фартук, высокий мужчина с лицом, похожим на старый теннисный мячик. Над белой поварской шапочкой гордо возвышался роскошный плюмаж высотой больше метра, густой и ярко блестящий. Глаза по обе стороны от головы были величиной с крупный грейпфрут. Такого огромного и величественного нопала Беку еще не доводилось никогда раньше видеть.

Как можно более спокойным и выдержанным тоном он заказал пару гамбургеров. Хозяин уже собрался было направиться к кухне, но вдруг остановился и искоса поглядел на Бека.

— Что с вами, дружище? Хватили лишку? Вы как-то странно себя ведете.

— Нисколько, — вежливо ответил Бек. — Вот уже несколько недель даже в рот не брал хмельного.

— Что-то непохоже.

— Просто очень голоден, — чуть-чуть улыбнувшись, произнес Бек.

Хозяин медленно побрел прочь.

— Только остряков мне еще не хватало. Как будто недостаточно всякой другой шпаны.

Бек до боли прикусил язык. Хозяин раздраженно швырнул биток на сковородку и стал поглядывать через плечо на Бека. Его нопал, казалось, тоже повернулся, как на шарнире, чтобы сосредоточить все свое внимание на Беке.

Бек обвел взглядом помещение бутербродной — глаза всех находившихся в помещении нопалов были устремлены только на него одного. Глянув на потолок, он тут же увидел трех-четырех нопалов, проплывших мимо наподобие тончайшей кисейной накидки. Нопалы были повсюду — большие и малые, розовые и бледно-зеленые, собравшиеся в стайки, как рыбки в аквариуме, целые вереницы нопалов, в любом конце помещения и за его пределами... Входная дверь распахнулась, внутрь прошли четверо рослых парней и присели совсем рядом с Беком. Из реплик, которыми они перебрасывались, Бек сделал вывод, что они катались по округе в надежде подцепить девчонок, но не преуспели в этом. Бек сидел тихо, хотя его уже нестерпимо мутило от одного сознания, что уже со всех сторон ему прямо в лицо заглядывают наглые глаза нопалов. Он весь даже при этом как-то съежился. Это послужило как бы сигналом к тому, чтобы сидевший непосредственно с ним рядом парень повернулся к нему и посмотрел на него с неприязнью.

— Тебя что-то беспокоит, приятель?

— Нет, нет, ничего, — вежливо ответил Бек.

— Слишком ты что-то веселый, а с чего это?

Тотчас же перед парнями возник хозяин.

— Что здесь происходит?

— Тут среди нас завелся весельчак, — пояснил парень, заглушив своим громким голосом возражения Бека.

Глаза одного из нопалов зависли всего в сантиметрах тридцати от головы Бека и теперь с алчным вожделением заглядывали прямо в глаза Бека. Остальные нопалы внимательно следили за происходящим. Бек чувствовал себя всеми покинутым и бесконечно одиноким.

— Прошу меня извинить, — ровным голосом произнес он. — Я не хотел никого обидеть.

— Может быть, выйдем, чтобы разобраться, приятель? Был бы рад помочь тебе.

— Нет, спасибо.

— Кишка тонка, что ли?

Бек только что-то хмыкнул невразумительно. Парень недовольно фыркнул и повернулся к Беку спиной. Бек доел гамбургеры, которые хозяин пренебрежительно швырнул ему под самый нос, расплатился и вышел наружу. За дверью его уже дожидались четверо парней.

— Послушай, друг, — произнес все тот же задира, — со мной такой номер не пройдет. Да и рожа твоя мне не очень-то нравится.

— Мне она не нравится тоже, — сказал Бек, — а вот жить приходится.

— С таким языком, как у тебя, мог бы трепаться по телику. И уж что-то больно ты умный.

Бек промолчал и сделал попытку направиться к машине. Задира прыгнул и заступил ему дорогу.

— Может быть, раз уж твоя рожа не нравится ни мне, ни тебе, так подравнять ее немного? — Он замахнулся на Бека, тот увернулся, но кто-то другой из группы парней подтолкнул его сзади. Он споткнулся, и как раз в этот момент первый из хулиганов нанес ему сильнейший удар в лицо. Бек упал на асфальт, все четверо стали пинать его ногами.

— Получай, сукин сын, — цедили они сквозь зубы, исходя слюной. — Ну-ка, получи еще.

Из дверей бутербродной выскочил хозяин.

— Прекратите! Вы меня слышите? Хватит! Мне все равно, что это там у вас, только не занимайтесь этим здесь! — Затем он обратился к Беку. — А вы поднимайтесь и мотайте отсюда как можно быстрее, и чтоб вашей ноги больше здесь не было, если шкура дорога!

Бек, прихрамывая, проковылял к своему автомобилю, забрался в кабину. Все пятеро провожали его злобными взглядами. Он запустил двигатель и медленно поехал к себе домой, все его тело ныло от многочисленных синяков и ссадин. Приятное возвращение, ничего не скажешь, с горечью отметил он про себя.

Оставив машину прямо на улице, он, шатаясь, поднялся по лестнице, открыл дверь своей квартиры и устало ввалился внутрь.

Стоя посреди гостиной, он с любовью глядел на хоть и убогую, но удобную мебель, книги, различные сувениры, всякие бытовые мелочи. Какими родными и привычными были всегда ему эти вещи, какими далекими стали они теперь. Как будто он забрел сейчас в комнату, где провел детство и после этого долго в ней не бывал...

В коридоре послышались шаги миссис Макриди, его квартирной хозяйки, женщины с безупречными манерами, но при случае весьма разговорчивой. Остановившись снаружи двери, она легонько постучалась. Бек недовольно скривился. Весь в синяках, усталый, взъерошенный, обескураженный, он не испытывал ни малейшего желания обмениваться светскими любезностями.

Постукиванье повторилось, на сей раз более настойчивое. Бек не мог проигнорировать это — хозяйка знала, что он дома. Он проковылял к двери и открыл ее.

В коридоре действительно стояла миссис Макриди. Она жила в одной из квартир первого этажа. Хрупкая нервная женщина шестидесяти лет, в которой до сих пор била ключом энергия, с тщательно причесанными белыми волосами и ухоженным лицом, для поддержания свежего и здорового цвета которого, как она утверждала, она не прибегала ни к каким косметическим средствам, кроме первосортного туалетного мыла. Она держалась с достоинством, говорила четко и выразительно — Беку она всегда казалась обаятельным реликтом эдвардианской эпохи. Нопал, восседавший на ее плечах, оказался смехотворно огромным. Его роскошный плюмаж надменно поднимался на высоту, почти равную росту самой миссис Макриди, а грудная клетка его представляла из себя толстенную подушку из черного, как смоль, пуха. Плоские присоски его почти целиком обволакивали всю голову женщины. Зрелище это потрясло Бека до глубины души — как могла такая миниатюрная женщина выдерживать на себе столь чудовищного нопала?

Миссис Макриди в свою очередь была поражена таким ужасным внешним видом Бека.

— Мистер Бек! Что это с вами приключилось? Неужели... — голос ее дрогнул, и последние ее слова прозвучали с большими промежутками, — с вами... произошел... какой-то... несчастный случай?

Бек сделал попытку успокоить ее благодушной улыбкой.

— Ничего серьезного. Просто немного досталось от хулиганов.

Миссис Макриди от удивления раскрыла рот, а одновременно с этим точно из-под мочек ее ушей на Бека уставились два огромных глаза-пузыря нопала. Лицо женщины покрылось розовыми пятнами.

— Вы были пьяны, мистер Бек?

Невесело рассмеявшись, Бек попытался запротестовать.

— Нисколько, миссис Макриди — разве я пьяница и забулдыга?

Миссис Макриди презрительно фыркнула.

— Хотя бы оставили какую-нибудь записку, мистер Бек. Вам звонили несколько раз с работы, и еще вас спрашивали несколько мужчин — следует думать, переодетых полицейских.

Бек объяснил, что независящие от него обстоятельства сделали невозможной нормальную процедуру, однако его заверения не произвели ровно никакого впечатления на миссис Макриди. Ее немало разволновали беззаботность Бека и отсутствие у него должной предупредительности. Она никогда не думала, что мистер Бек может быть — да, да, таким грубияном.

— Звонила также и мисс Хэвен — почти ежедневно. Она ужасно обеспокоена вашим отсутствием. Я обещала ей дать знать, как только вы объявитесь.

Бек аж застонал, плотно сцепив зубы. Для него было совершенно немыслимым впутать в свои дела еще и Маргарет! Приложив ладони к голове, он стал приглаживать взъерошенные волосы, на что миссис Макриди взирала с явным неодобрением и даже подозрением.

— Может быть, вы заболели, мистер Бек? — спросила она, но не из чувства сострадания, а повинуясь своему внутреннему кредо творить всегда и всюду добро, что сделало ее кошмаром всех, кто, по ее мнению, дурно обращается в животными.

— Нет, миссис Макриди. Я себя совершенно нормально чувствую. Только, пожалуйста, не звоните мисс Хэвен.

В таком обещании миссис Макриди отказала.

— Спокойной ночи, мистер Бек. — Она спустилась по лестнице гордой поступью, явно недовольная и расстроенная поведением мистера Бека. Она всегда считала его очень воспитанным и заслуживающим доверия молодым человеком! Направившись прямиком к телефону, она, как и обещала, тут же позвонила Маргарет Хэвен.

Бек приготовил себе изрядную порцию виски с содовой, без всякого удовольствия выпил. Принял горячий душ, тщательно выбрился. Затем, слишком уж усталый и упавший духом, чтобы еще сетовать на свои неурядицы, заполз в постель и уснул.

Проснулся он сразу же, как только начало светать, и долго лежал, прислушиваясь к утренним звукам: урчанию случайного раннего автомобиля, неожиданному звону далекого будильника, бойкому щебету воробьев. Все это было таким естественным, что его миссия все больше казалась ему нелепой и фантастичной. И все же — нопалы существовали! Он различал, как они проплывали в прохладном утреннем воздухе, как огромные пучеглазые комары. И сколь бы фантастическими существами они ни казались, было бы просто нелепо начисто выбросить их из головы. Если верить Птиду Эпиптиксу, он мог рассчитывать на не более чем еще две недели милосердия с их стороны. После этого один из нопалов преодолеет последние остатки сопротивления, которые еще будут от него исходить, и он снова станет «читуми»... Бек задрожал при мысли об этом, быстро сел на край кровати. Он будет таким же суровым и беспощадным, как ксексиане; он решится на самые крайние меры лишь бы снова не стать жалким рабом; он не пощадит никого, даже... — но тут раздался звонок в дверь. Бек нетвердой походкой подошел к двери, чуть приоткрыл ее, больше всего страшась увидеть лицо, которое, он в этом нисколько не сомневался, должно оказаться за дверью.

Прямо перед ним стояла Маргарет Хэвен. Беку было невыносимо видеть нопала, прицепившегося к ее голове.

— Пол, — с придыханием произнесла она, — что это с тобою стряслось? Куда ты запропастился?

Бек взял ее за руку, провел внутрь квартиры, У него защемило сердце, когда он почувствовал, какими одеревеневшими стали его пальцы.

— Приготовь кофе, — угрюмо произнес он, — а я пока что-нибудь одену.

Ее голос донесся к нему в спальню.

— У тебя такой вид, будто ты перенес запой длительностью в добрый месяц.

— Нет, — ответил он. — Со мной случилось, скажем так, некое удивительное приключение.

Через пять минут он присоединился к Маргарет. Она была высокая и длинноногая, всем ее движениям была свойственна очаровательная резкость мальчишки-сорванца. В толпе Маргарет ничем особо не выделялась. Но глядя на нее сейчас, Бек подумал, что никогда в жизни не видел более привлекательной девушки, чем она. У нее были темные непослушные волосы, широкий рот с характерными кельтскими ямочками в уголках, слегка изогнутый нос — результат автомобильной аварии в детстве. Но взятые все вместе эти черты составляли лицо удивительно живое и выразительное, на котором отчетливо было видно каждое чувство, которое ею владело в данное мгновенье. Ей было двадцать четыре года и работала она в каком-то беззвестном отделе министерства внутренних дел. Беку было прекрасно известно, насколько она бесхитростна и незлобива, как котенок.

Теперь она хмуро глядела на него, явно ничего не понимая. Бек сообразил, что она ждет объяснения причины его отсутствия, но он, хоть убей, ничего не мог придумать достаточно вразумительного. Маргарет, несмотря на всю свойственную ей бесхитростность, мгновенно улавливала проявление фальши в других. Поэтому Бек, как истукан, продолжал стоять в гостиной, медленно потягивая кофе и стараясь не встречаться взглядом с Маргарет.

В конце концов, все-таки решившись, он произнес:

— Меня здесь не было почти месяц, но я просто не могу рассказать тебе, где я все это время был.

— Не можешь, или не хочешь?

— Понемножку и того, и другого. Это нечто такое, что приходится держать в тайне.

— Правительственное задание?

— Нет.

— Ты попал... в какую-нибудь беду, что ли?

— Не совсем такую, о которой ты думаешь.

— Я как раз не думаю о чем-либо конкретном.

Бек уныло плюхнулся в кресло.

— Поверь мне — я не развлекался все это время с какой-нибудь женщиной и не занимался контрабандой наркотиков.

Маргарет только пожала плечами и села в другом углу комнаты.

— Ты сильно изменился. Никак не пойму в чем — и почему — но изменился.

— Да, я изменился.

— И что же ты теперь собираешься делать?

— Одно я знаю точно — на работу я уже больше не вернусь, — ответил Бек. — Сегодня же подаю заявление, если меня уже без того не уволили... Что напомнило мне... — Он запнулся на полуслове, едва не выболтнув, что в багажнике автомобиля у него лежит центнер золота стоимостью примерно в сто тысяч долларов и что он надеется на то, что его у него еще не украли.

— Мне очень хотелось бы знать, что же все-таки произошло, — сказала Маргарет. Голос ее был спокоен, однако пальцы у нее дрожали, и Бек понял, что она вот-вот расплачется. Ее нопал безмятежно взирал на Бека, не выказывая какого-либо особого возбуждения, только чуть-чуть подрагивал его султан. — Все стало совсем не таким, как раньше, и я никак не пойму почему. Я в замешательстве.

Бек тяжело вздохнул, крепко обхватив подлокотники кресла, поднялся и пересек всю комнату, подойдя к ней совсем близко. Взгляды их встретились.

— Ты хочешь знать, почему я не могу рассказать тебе, где я был?

— Да.

— Да только потому, что, — медленно произнес он, — ты все равно мне не поверишь. Ты подумаешь, что я с ума спятил и вызовешь «скорую помощь» — а я совсем не хочу провести даже несколько часов в сумасшедшем доме.

Маргарет на это ничего не ответила и отвела взгляд, однако, судя по ее выражению лица, Бек догадался, что она самым серьезным образом задумалась — не сошел ли он на самом деле с ума? И как бы это ни было парадоксально, но такая мысль вселяла в нее надежду. Пол Бек — сумасшедший, и больше уже не является тем таинственным, малообщительным, злобно-сердитым, противнющим Полом Беком, явившимся ей в новом обличье, и во взгляде, которым она теперь смотрела на Бека, явно теплилась искорка этой надежды.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — робко спросила она.

Бек взял ее руку в свою.

— Я прекрасно себя чувствую и нахожусь в абсолютно здравом уме. Я получил новую работу. Работу чрезвычайной важности — и поэтому мы не можем больше встречаться друг с другом.

Она выдернула руку из его пальцев, в глазах ее сверкнула неприкрытая ненависть, явившаяся зеркальным отражением той ненависти, что теперь пылала в глазах-пузырях ее нопала.

— Что ж, я только рада тому, что ты решил больше не скрывать своих чувств ко мне — потому что точно такие же чувства владеют и мною тоже.

С этими словами она повернулась и выбежала из квартиры.

Бек допил кофе, затем подошел к телефону. После первого звонка ему стало известно, что доктор Ральф Тарберт уже выехал в свою вашингтонскую контору.

Бек налил себе еще одну чашку кофе и через полчаса позвонил в контору Тарберта. Секретарша попросила его назвать свое имя, и через десять секунд в телефонной трубке зазвучал ровный голос Тарберта.

— Где это, черт возьми, носило вас все это время?

— Это долгая и не очень приятная история. Вы сейчас сильно заняты?

— Не сказал бы, что так уж очень. А что?

Неужели изменился тон голоса Тарберта? Возможно ли, чтобы его нопал учуял «таупту» на расстоянии в пятнадцать миль? Бека даже испугала такая неопределенность. За последнее время он стал крайне мнительным и больше уже не доверял своим же собственным суждениям.

— Мне нужно переговорить с вами. Гарантирую, что вас это очень заинтересует.

— Хорошо. Вот и приезжайте сюда ко мне.

— Я бы предпочел, чтобы вы ко мне заглянули. На это есть несколько достаточно серьезных причин. — Главным образом потому, отметил про себя Бек, что я не отваживаюсь покинуть квартиру.

— Гм. Звучит таинственно, даже как-то зловеще.

— У вас прекрасная интуиция.

На некоторое время воцарилось молчание. Затем Тарберт осторожно заметил:

— Насколько, я полагаю, вы были больны? Или пострадали в какой-то аварии?

— Почему вы так решили?

— Весьма странно звучит ваш голос.

— Даже по телефону, вы это заметили? Что ж, я в самом деле теперь стал весьма странным. Фактически, даже уникальным. Объясню все при встрече.

— Выезжаю незамедлительно.

Сложные чувства владели Беком — вешая трубку, он испытывал наряду с облегчением и весьма мрачные предчувствия. Тарберт, как и любой другой житель Нопалгарта, может столь люто его возненавидеть, что категорически откажется ему помогать. Складывалась весьма деликатная ситуация, требующая особо тонкого подхода. До какой степени можно посвятить Тарберта? Можно ли надеяться на то, что Тарберт примет все услышанное за чистую монету?

Бек часами бился, размышляя над этим самым важным вопросом, но так и не пришел к какому-то определенному заключению.

За окном, возле которого он притаился, шли по своим делам мужчины и женщины... «Читуми», не ведающие о благодушествующих за их спинами паразитах. И пока они так проходили по тротуару мимо его окна, его ни на мгновенье не оставляло ощущение, что все нопалы смотрят в его сторону — хотя это могло быть только плодом его воображения. Он и сейчас не знал со всей определенностью, выполняют ли у нопалов пузыри размером с лимон функции глаз. Устремив взор к небу, он обнаружил, что повсюду шныряют туманные силуэты нопалов, тоскливо проплывая над людскими толпами, завидуя своим более удачливым собратьям. Напрягши воображение, Бек мысленно взором увидел неисчислимые полчища нопалов, многие из которых окружали его со всех сторон и жадно тянулись к нему. Он решил сосчитать, сколько же их сейчас в комнате. Два, три. Нет, даже четыре! Он поднялся, подошел к столу, на который он положил кейс, и вынул обрывок нопалона. Соорудив из него кулек, он дождался первой же благоприятной возможности и устремился с кульком в руке на нопала. Тот увернулся. Бек сделал еще одну попытку, и снова нопал успел увильнуть. Они были слишком для него быстры, передвигаясь, как ртутные шарики. И даже если он и изловит одного и раздавит, что тогда? Что значит один нопал, когда планету заполнили их миллиарды?

Раздался дверной звонок. Бек пересек комнату и осторожно открыл дверь. В коридоре стоял Ральф Тарберт в элегантном кримпленовом костюме и белоснежной рубашке с черным галстуком в крапинку. Ни один случайный прохожий ни за что не догадался бы, чем он занимается. Преуспевающий делец, телеобозреватель, архитектор-авангардист, удачливый гинеколог — да. Один из величайших современных ученых — никогда! А вот нопал над его головой был самый что ни на есть заурядный, не шедший ни в какое сравнение с тем, что оседлал миссис Макриди. По-видимому, умственные способности человека никак не влияли на особенности пристраивавшегося к нему нопала. Однако глаза-пузыри глядели на Бека с той же злобностью, как и у всех других нопалов, которых Беку довелось видеть вблизи.

— Здравствуйте, Ральф, — произнес как можно почтительнее Бек. — Заходите, пожалуйста.

Тарберт осторожно прошел внутрь квартиры. Нопал тотчас же нахохлил свой плюмаж и затрепетал в ярости.

— Кофе? — спросил Бек.

— Спасибо, не надо. — Тарберт обвел комнату любопытным взглядом. — А впрочем, не возражаю. Черное, хотя не сомневаюсь, что вам это известно и без напоминаний.

Бек налил Тарберту кофе, наполнил и свою чашку.

— Садитесь. Разговор предстоит долгий.

Тарберт устроился поудобнее в кресле, Бек занял место на диване.

— Начну с того, — сказал Бек, — что вы сами пришли к заключению, что на меня что-то так подействовало, что полностью изменило мою личность.

— Да, я заметил перемену в вас, — признался Тарберт.

— Позвольте предположить — в худшую сторону?

— Да, если вы так уж настаиваете, — вежливо произнес Тарберт. — Хотя я и не в состоянии сказать что-либо со всей определенностью в отношении характера такой перемены.

— Тем не менее, теперь вы считаете, что вы меня недолюбливаете. И удивляетесь, как могло так случиться, что раньше воспринимали меня куда более благосклонно.

Тарберт несколько недоуменно улыбнулся.

— И вы в состоянии с такой категоричностью констатировать это?

— Это только часть более общей проблемы, хотя и весьма существенная часть. Я упомянул об этом, чтобы вы с самого начала делали скидку на это и, пожалуй, даже не обращали бы на это внимания.

— Понимаю, — сказал Тарберт. — Продолжайте.

— Чуть позже я все подробно объясню, чтобы у вас не оставалось какой-либо неудовлетворенности. А пока что вам придется мобилизовать всю свою профессиональную непредубежденность и отбросить в сторону эту непонятную, недавно появившуюся неприязнь ко мне. Мы можем особо оговорить, что она в самом деле существует — но, заверяю вас, она искусственного происхождения, нечто, не зависящее от нас обоих.

— Хорошо, — сказал Тарберт. — Я обуздаю свои эмоции. Продолжайте. Я слушаю. Очень внимательно.

Бек задумался, тщательно подбирая слова.

— В самых общих чертах моя история такова: я наткнулся на совершенно новую область знания, и мне нужна ваша помощь для ее исследования. Меня ставит в очень невыгодное положение та атмосфера ненависти, которая стала меня окружать. Вчера вечером хулиганы набросились на меня прямо на улице. Теперь я даже не отваживаюсь покинуть свою квартиру.

— Та область знания, на которую вы ссылаетесь, — осторожно спросил Тарберт, — по-видимому, относится к человеческой психике?

— В какой-то мере — да. Хотя я предпочел бы не употреблять это специфическое слово — оно включает в себя слишком много сопутствующих метафизических построений. Я все еще затрудняюсь назвать наиболее подходящий термин для ее обозначения. Псионика — вот самое лучшее из всего, что приходит мне в голову. — Заметив, с каким трудом Тарберту удается сохранять сдержанность, он тут же решил уточнить. — Я пригласил вас сюда не для того, чтобы обсуждать отвлеченные понятия. В данном случае речь идет о психике как о своего рода системе преобразования электрических импульсов. Мы не видим электрического тока, но можем наблюдать различные проявления его прохождения. Та неприязнь, которую вы ко мне испытываете, является одним из побочных эффектов рассматриваемого мною явления.

— Я ее больше совершенно не ощущаю, — задумчиво произнес Тарберт, — теперь, когда пытаюсь уловить хотя бы намек на нее... Могу только отметить некоторые чисто телесные ощущения, некоторую головную боль, беспокойство в желудке.

— Не торопитесь с выводами — она никуда не делась, — сказал Бек. — Вам нужно быть все время начеку.

— Хорошо, — сказал Тарберт. — Начеку так начеку.

— Источником всего этого является... — Бек задумался, подбирая нужное слово, — некая сила, воздействию которой я на какое-то время перестал быть подвержен, но которая и сейчас продолжает расценивать меня как угрозу своего существования. Эта сила обрабатывает сейчас ваш разум, надеясь разубедить вас в отношении оказания мне помощи. Не знаю, какими рычагами она в данном случае пользуется, так как не вполне уверен, насколько разумна эта сила. Во всяком случае, она осведомлена в том, что я представляю из себя угрозу для нее.

Тарберт кивнул.

— Да, как раз это я сейчас ощущаю. Испытываю желание, как это ни странно, убить вас. — Он улыбнулся. — На чисто эмоциональном, а не рациональном уровне, рад сказать. Гм, я в самом деле заинтересован... Никогда даже не представлял, что такое возможно.

Бек наигранно рассмеялся.

— То ли еще будет, когда выслушаете все до конца. Тогда вы будете куда более, чем просто заинтригованы.

— Источником этого воздействия является кто-то из людей?

— Нет.

Тарберт покинул кресло и сел на диване рядом с Беком. Его нопал весь затрепетал, стал извиваться и злобно сверкать глазами-пузырями. Тарберт несколько искоса поглядел на Бека, взметнув одну из бровей.

— Вы отодвинулись от меня. Вы ощущаете ко мне точно такую же неприязнь?

— Нет, никоим образом. Посмотрите-ка на этот столик. Обратите внимание на сложенный кусок ткани.

— Где?

— Да вот здесь.

Тарберт прищурился.

— Кажется, что-то вижу. Не могу быть уверен в этом. Что-то очень смутно различимое. Что-то, что заставляет меня вздрогнуть, сам не знаю почему — как отпечатки пальцев на доске лектора.

— Мне следует вас утешить, — сказал Бек. — Если вы в состоянии питать такого же рода чувство к куску материи, какое питаете ко мне, значит, вы должны понять, что такое чувство не имеет рациональной подоплеки.

— Я это понимаю, — сказал Тарберт. — Теперь, когда я это осознаю, я в состоянии контролировать это чувство. — С него в какой-то мере сошел налет холодной учтивости, обнажив искренность натуры, которую он предпочитал скрывать под напускной изысканностью. — Сейчас я ощущаю какое-то весьма своеобразное урчание у себя в голове: «грр», «грр», «грр». Как будто лязгают шестеренки при переключении передач или кто-то прочищает горло... Странно. «Ггер» — так точнее. Гортанное «ггер». Это, случайно, не телепатия? Что это за «ггер»?

Бек покачал головой.

— Понятия не имею. Хотя и мне самому доводилось слышать точно это же самое.

Тарберт устремил взор куда-то вдаль, затем прикрыл глаза.

— Вижу какие-то своеобразные, беспорядочно перемещающиеся силуэты — очень странные, в какой-то степени даже отталкивающие. Трудно разобрать что-либо определенное... — Он открыл глаза, стал тереть лоб. — Странно... Вы тоже в состоянии воспринимать эти... видения?

— Нет, — сказал Бек. — Я просто вижу то, чем они являются в действительности.

— Вот как? — изумленно спросил Тарберт. — Вы сразили меня наповал. Ну-ка, расскажите поподробнее.

— Я хочу соорудить целый комплекс весьма громоздкого оборудования. Мне нужно изолированное от других помещение, куда никто не мог бы проникнуть. Месяц тому назад я мог бы выбирать такое помещение среди доброго десятка лабораторий. Теперь мне неоткуда ждать помощи. Куда бы я ни обратился на всем земном шаре, меня встретят с самой лютой ненавистью.

— «На всем земном шаре», — задумчиво повторил Тарберт. — Не означает ли это, что кто-то, кто не живет на земном шаре, не питает к вам такой ненависти?

— В какой-то мере это именно так. Вы узнаете столько же, сколько об этом знаю я через неделю — две, самое большее, и тогда вам придется сделать свой выбор — как это пришлось уже сделать мне — ввязываться ли в это дело или нет.

— Хорошо, — сказал Тарберт. — Я могу подыскать вам приличную мастерскую. «Электродин Инжиниринг» будет только рада этому — фирма по сути лопнула, весь ее завод закрыт, на нем никто не работает. Вы, возможно, знакомы с Клайдом Джеффри?

— Даже очень.

— Я переговорю с ним. Я уверен, он позволит вам пользоваться заводскими помещениями столько, сколько вашей душе будет угодно.

— Хорошо. Вы можете позвонить ему сегодня?

— Я позвоню ему прямо сейчас.

— Вот телефон.

Тарберт позвонил и сразу же добился неофициального разрешения пользоваться помещениями и оборудованием «Электродин Инжиниринг Компани» столько времени, сколько Беку пожелается.

Бек выписал Тарберту чек.

— За что это? — спросил Тарберт.

— Мне понадобится множество различных материалов и комплектующих. За них нужно будет платить.

— На две тысячи двести долларов не сильно-то разгонишься.

— Деньги меня беспокоят меньше всего, — сказал Бек. — В багажнике моего автомобиля есть еще сто килограммов золота.

— Боже праведный! — воскликнул Тарберт, — Это меня впечатляет. Что это вы собрались соорудить на заводе «Электродина»? Машину для синтеза золота из железа?

— Нет. Нечто под названием денопализатор, — говоря об этом Бек внимательно следил за поведением нопала Тарберта. В состоянии ли тот постичь смысл сказанного? Разобраться было трудно. Гребень его заколыхался, вздыбился, но это могло означать как очень многое, так и вообще ничего.

— Что такое «денопализатор»?

— Скоро узнаете.

— Очень хорошо, — сказал Тарберт. — Подожду, если это так необходимо.

Глава 8

Двумя днями позже в дверь квартиры Бека постучалась миссис Макриди — сделала она это деликатно, чисто по-женски, но тем не менее решительно.

— Доброе утро, мистер Бек, — подчеркнуто вежливо произнесла она. Ее чудовищных размеров нопал при виде Бека надулся, как индюк. — К сожалению, мне придется огорчить вас. Ставлю вас в известность о том, что мне понадобится ваша квартира. Я была бы вам крайне признательна, если бы вы подыскали себе как можно быстрее другое местожительство.

Такое требование хозяйки не явилось неожиданностью для Бека. Даже не дожидаясь его, он уже оборудовал себе уголок в одном из цехов завода фирмы «Электродин Инжиниринг», поставив там койку и бензиновую плитку.

— Хорошо, миссис Макриди. Не сегодня-завтра я съеду.

Совесть миссис Макриди испытывала немалое беспокойство. Вот если бы жилец устроил ей сцену или каким-нибудь иным образом выразил свое недовольство, она могла бы оправдать этот свой поступок в собственных глазах. Она совсем уже решилась высказаться на сей счет, однако затем все же сдержалась и только сухо произнесла:

— Благодарю вас, мистер Бек.

* * *

Этот эпизод вполне вписывался в ту схему событий, которые следовало ожидать Беку. Чопорная учтивость миссис Макриди была проявлением не меньшего антагонизма по отношению к нему, чем разбойное нападение четырех хулиганов. Ральф Тарберт, чьи профессия и склад характера не позволяли сомневаться в его объективности, признавался, что ему приходится все время преодолевать явную предубежденность в отношении Бека. Крайне расстроенной и встревоженной показалась ему Маргарет Хэвен, звонившая по телефону. Что это с ним стряслось? То отвращение, которое она неожиданно почувствовала к Беку, как она сама это понимала, не могло быть чем-то естественным. Может быть, Бек заболел? Или ее саму поразила паранойя? Беку трудно было подыскать какой-нибудь вразумительный ответ ей, и те секунды, что он стоял молча, только сжимая в руке телефонную трубку, были невыразимой для него пыткой. Что он мог предложить ей теперь, кроме огорчений? В этом у него не было ни малейших сомнений. Единственно порядочным с его стороны было как можно быстрее окончательно порвать всякие с ней отношения. Запинающимся голосом он попытался было воплотить в жизнь подобную политику, однако Маргарет даже слушать не хотела ни о чем подобном. Нет, решительно объявила она, постигшая их обоих беда вызвана какими-то внешними причинами, и они справятся с нею, если объединят свои усилия.

У Бека, крайне удрученного той ответственностью, которую он взвалил на себя, и одиночеством, которое только усугубляло душевную подавленность, не было сил больше спорить. Он сказал ей, что если она придет на завод «Электродин Инжиниринг» — этот разговор имел место на следующий день, после того, как миссис Макриди предложила ему съехать, — то он все ей объяснит.

Маргарет дрожащим от нетерпения голосом ответила, что она придет сейчас же.

Через полчаса она уже стучалась в дверь проходной. Бек вышел из цеха, закрыл дверь на засов. Маргарет прошла внутрь медленно, нерешительно, как будто ступила в бассейн с холодной водой. Все в ней указывало на то, что она не на шутку напугана. Даже ее нопал показался Беку изрядно возбужденным, его плюмаж испускал переливчатое красно-зеленое свечение.

Бек заставил себя улыбнуться, однако лицо Маргарет было настолько встревоженным, что не очень-то радостной получилась эта его улыбка.

— Идем со мною, — произнес он наигранно бодрым тоном. — Я многое тебе сейчас объясню.

В цеховой мастерской она обратила внимание на койку и столик с походной плиткой.

— Что это? Ты теперь живешь здесь?

— Да, — ответил Бек. — Миссис Макриди стала испытывать ко мне точно такую же неприязнь, что и ты.

Удар пришелся в самую точку. Маргарет вся напряглась, взгляд ее стал еще более отчужденным.

— А это что? — совсем уже упавшим голосом спросила она.

— Это денопализатор, — ответил ей Бек.

Она обвела испуганным взглядом смонтированное Беком оборудование, ее нопал разволновался еще больше.

— И что же он делает?

— Осуществляет денопализацию.

— Мне как-то страшно, когда я смотрю на все это. Мне кажется, что это что-то вроде дыбы или какая-то машина для пыток.

— Не бойся, — сказал Бек. — Это механизм не таит в себе никакого зла, несмотря на весь его не очень-то привлекательный вид.

— В таком случае, что же это все-таки такое?

Вот и наступило — сейчас или вообще никогда — время во всем ей признаться, однако он никак не мог заставить себя заговорить. Зачем обременять ее своими бедами, даже если допустить, что она ему поверит? И вообще, разве сможет она поверить услышанному? Ей это все покажется просто притянутым за уши. То, что его силком завезли на другую планету. Что ее жители убедили его в том, что все люди на Земле поражены некоей особо мерзкой пиявкой, паразитирующей на их рассудке. Что он и только он один в состоянии ощущать присутствие этих тварей — вот даже сейчас одна из них, взобравшись к ней на плечи, смотрит на него взглядом, наполненным ненавистью! Что на него, Бека, возложена миссия уничтожить этих паразитов. Если ему это не удастся сделать, то тогда жители этой далекой планеты сами вторгнуться на Землю и всю ее уничтожат. В диагнозе Маргарет можно не сомневаться — явная мегаломания. Она посчитает своим первейшим долгом вызвать за ним «скорую помощь».

— Ты не хочешь рассказать мне об этом? — спросила Маргарет.

— Мне хочется придумать какую-нибудь убедительную ложь, — признался он, тупо глядя на денопализатор, — но никак не могу. Если же я скажу тебе всю правду, ты мне не поверишь.

— Попробуй.

Бек отрицательно покачал головой.

— Одно-единственное ты обязательно должна знать — ни я, ни ты нисколько не виноваты в той ненависти, которую ты ко мне испытываешь. Это результат внешнего внушения нам обоим — со стороны кого-то, кто хочет, чтобы ты меня ненавидела.

— Как такое может быть, Пол? — взволнованно вскричала Маргарет. — Ты переменился! Я абсолютно уверена в этом! Ты теперь совсем не такой, каким был раньше!

— Да, я изменился. И совсем необязательно в худшую сторону — хотя тебе может казаться, что это именно так. — Он уныло поглядел на станину денопализатора. — Если я и дальше буду сидеть, сложа руки, то скоро снова стану таким же, как был раньше.

Маргарет непроизвольно схватила его за руку.

— Как мне этого хочется! — Затем она отдернула руку, отошла на шаг, продолжая глядеть на Бека в упор. — Сама не пойму, что со мною.. И никак не пойму, что с тобою... — Она повернулась, и быстро направилась из цеха в контору.

Бек только тяжело вздохнул ей вслед, но остался в мастерской. Сверившись с чертежами, полученными от Птиду Эпиптикса, возобновил работу. Время летело быстро. И все это время над головой у него парили два, а иногда и три и даже четыре нопала в ожидании какого-то загадочного сигнала, необходимого им для того, чтобы тотчас же прикрепиться к затылку Бека.

Вскоре в дверях снова появилась Маргарет и какое-то время молча наблюдала за тем, чем занимается Бек, затем пересекла всю мастерскую, взяла кофейник Бека, заглянула в него, брезгливо сморщила нос. Вылив остатки кофе в туалете, она тщательно вымыла кофейник, наполнила водой и приготовила свежий кофе.

Тут появился и Ральф Тарберт, и они все втроем сели пить кофе. Присутствие здесь Тарберта заметнее приободрило Маргарет, и она предприняла попытку выудить кое-что из него.

— Ральф, что такое денопализатор? Пол так и не удосужился объяснить мне, что это такое.

— Нопализатор? — с наигранной веселостью переспросил Тарберт. — Устройство, применяемое для денопализации — в чем бы она ни заключалась.

— Значит и вы ничего об этом толком не знаете.

— Не знаю. Пол теперь такой скрытный.

— Потерпите совсем немного, — сказал Бек. — Еще два дня, и вам все станет ясно. Вот тогда-то и начнется потеха.

Тарберт окинул каркас будущего устройства критическим взглядом, особое внимание обратил на стойки с электронными блоками, смонтированные за каркасом, не преминул глянуть и на источники питания.

— Как я полагаю, здесь собрано оборудование, применяемое в радиотехнике — а вот для приема радиосигналов или для их передачи, это мне не совсем ясно.

— А меня оно просто пугает, — сказала Маргарет. — Всякий раз, когда я на него смотрю, внутри у меня все так и холодеет. Слышатся какие-то непонятные звуки и чудятся таинственные огни. И почему-то перед мысленным взором возникают консервные банки, наполненные дождевыми червями, какие готовят перед рыбалкой.

— У меня точно такие же ощущения, — сказал Тарберт. — Странно, что вот так может подействовать вид разрозненных элементов какого-то оборудования.

— В этом нет ничего странного — возразил Бек.

Маргарет, скривив губу, искоса поглядела в его сторону. Испытываемые ею гадливость и страх более чем серьезно угрожали прорвать возведенную в ее сознании плотину самоконтроля.

— Твои слова звучат очень зловеще.

Бек только пожал плечами, но жест этот показался Маргарет проявлением бессердечия и даже жестокости с его стороны.

— Ты меня просто не так поняла. — Он поднял взор на нопала, парившего у него прямо над головой, чем-то похожего на португальскую каравеллу под всеми парусами. Этот заслуживающий особого внимания экземпляр преследовал его днем и ночью, выпучив глаза-пузыри, топорща плюмаж и судорожно дергаясь в неуемной алчности. — Мне нужно вернуться к работе. У меня совсем немного осталось времени.

Тарберт поставил на стол пустую чашку. Наблюдая за выражением его лица, Маргарет поняла, что он тоже начинает находить Бека совершенно невыносимым. Что же это такое произошло со стариной Полом Беком, таким всегда обходительным, добродушным, немножечко даже легкомысленным? Маргарет пришла в голову мысль о мозговых опухолях — иногда они бывают причиной неожиданных изменений во всем складе характера человека. Ей вдруг стало страшно стыдно за себя: старина Пол Бек такой же, как и всегда, его нужно понять и пожалеть.

— Завтра я не приду, — сказал Тарберт. — Буду занят весь день.

— Ничего страшного, — произнес Бек. — У меня все готово будет во вторник, вот тогда-то вы мне и понадобитесь. Во вторник вы будете свободны?

Маргарет снова с огромным трудом подавила возникшее в ней отвращение. Бек показался ей сейчас таким смертельно опасным, таким БЕЗУМНЫМ! Да, именно безумным! Ей непременно нужно сделать все, от нее зависящее, чтобы его обследовали, начали лечить...

— Да, — сказал Тарберт, — во вторник я свободен. А вы, Маргарет?

Маргарет уже хотела что-то сказать, но Бек едва ли не грубо оборвал ее.

— Лучше, если мы будем это делать сами — по крайней мере, пробные испытания.

— Почему? — удивленно спросил Тарберт. — Это опасно?

— Нет, — ответил Бек. — Ни для одного из нас. Присутствие же кого-либо третьего может только осложнить положение.

— Хорошо, — довольно безразлично произнесла Маргарет. Раньше в подобном случае она здорово бы обиделась на Бека. Теперь же она была совершенно равнодушна к происходящему. Эта его машина, по всей вероятности, всего лишь плод его помраченного рассудка, бессмысленное нагромождение деталей... Но, если это в самом деле так, то почему же столь серьезно воспринимает чудачества Бека Тарберт? Он-то уж точно усмотрел бы несуразность экспериментов Бека — однако он ничем не выказывал этого. Может быть, эта машина все-таки не бред сумасшедшего? Если так, то каково же ее назначение? Почему Бек упорствует во включении ее в число участников испытания?

Она потихоньку прошла в примыкавшее к мастерской складское помещение, оставив Бека и Тарберта самих. Подойдя к поначалу совершенно неприметной двери в дальнем углу помещения, запертой на пружинный замок, Маргарет оттянула задвижку и поставила ее на предохранитель. Теперь дверь можно было открыть и снаружи.

После этого она вернулась в мастерскую. Тарберт уже собирался уходить. Маргарет вышла из цеха вместе с ним.

* * *

Спала она очень плохо, и на следующий день все буквально валилось у нее из рук. В понедельник вечером она позвонила Тарберту, надеясь услышать от него что-нибудь, что ее бы утешило. Однако его не оказалось дома, и Маргарет провела еще одну бессонную ночь. Что-то настойчиво подсказывало ей — инстинкт, что ли? — что завтрашний день будет каким-то особым. Под утро она наконец уснула, но когда проснулась, ее снова начали одолевать мучительные сомнения.

Она оказалась права. Когда она утром позвонила ему по телефону, он прямо-таки взбесился, ссылаясь на то, что она без нужды оторвала его от работы. Тогда она сказала ему, что слегка приболела.

В полдень она еще раз попыталась связаться с доктором Тарбертом, однако никто из его коллег понятия не имел, где его можно найти.

Побуждаемая ничем не объяснимым беспокойством, Маргарет выехала задним ходом из гаража и направилась по шоссе на юго-восток, пока в четверти мили впереди не показались серые заводские корпуса «Электродии Инжиниринг». Не в силах больше терпеть тревоги, совсем затерзавшие ее рассудок, она свернула на первую же попавшуюся на глаза проселочную дорогу, дала полный газ и с бешеной скоростью промчалась миль пять-шесть. Затем съехала на обочину и стала собираться с мыслями. Она вела себя безрассудно, вопреки всякой логике и здравому смыслу. Почему она позволяет, чтобы ею владели какие-то совершенно безумные побуждения? И что за странные звуки у нее в голове, какие-то смутные видения?

Она развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в сторону шоссе. У перекрестка остановилась в нерешительности, затем, проскрежетав зубами, повернула прямо к «Электродии Инжиниринг».

На автостоянке перед проходной виднелись только старый черный «Плимут» Бека с откидным верхом и «Феррари» доктора Тарберта. Маргарет припарковалась и еще с полминуты просидела в кабине. Сюда, на стоянку, не доносилось никаких ни звуков, ни голосов. Она тихонько выскользнула из машины, теперь начался следующий раунд внутренней борьбы — то ли ей смело пройти в административный корпус через главный вход, то ли обогнуть здание и воспользоваться входом на склад?

Она предпочла пройти на территорию завода через склад и обогнула здание.

Дверь оказалась в том состоянии, в каком она ее и оставила. Отворив дверь, она вошла в тускло освещенное помещение склада. Шаги ее по бетонному полу, как ей казалось, гулким эхом отдавались в пустом помещении несмотря на все ее усилия подкрасться к мастерской как можно незаметнее.

На полпути она остановилась, чтобы перевести дух, подобно пловцу, доплывшему до середины озера и теперь соображающему, к какому берегу плыть.

Из мастерской послышался приглушенный говор, затем хриплый отчаянный крик — голос этот явно принадлежал Тарберту. Она подбежала к двери, заглянула внутрь.

Она была права. Бек в самом деле сошел с ума. Он привязал д-ра Тарберта к прутьям своей дьявольской машины, к голове его прикрепил какие-то массивные контакты. Вот сейчас он что-то говорил своей жертве с искаженным в дьявольской усмешке лицом. Кровь настолько сильно застучала у нее в голове, что ей удалось разобрать только несколько произнесенных им слов.

— ... гораздо менее приятном окружении на планете Айксекс... нопал, — как вы в том сами сейчас убедитесь... а теперь расслабьтесь и очнетесь уже «таупту»...

— Отпустите меня, — ревел Тарберт. — Я не желаю этого, что бы это ни было!

Бек, лицо которого стало белым, как снег, и исказилось хищным оскалом, не обращал уже на него никакого внимания и решительно повернул ключ на пульте. Сполохи синевато-лилового цвета озарили стены комнаты. Изо рта Тарберта вырвался нечеловеческий вопль, все тело его напряглось в попытке порвать связывавшие его путы и избавиться от мучительной боли.

Пораженная ужасом, Маргарет в полнейшем остолбенении взирала на происходящее. Бек поднял со стола скомканный лист какой-то прозрачной пленки и набросил его на голову и плечи Тарберта. Что-то явно упругое мешало плотно прижать пленку к плечам Тарберта, раздувало ее под пальцами Бека, не давало возможности завернуть в нее его голову. Однако Бек, не обращая внимания на частые вспышки, сопровождаемые громким треском электрических разрядов и отчаянными воплями Тарберта, энергично орудовал руками, разглаживая пленку вокруг обводов головы и плеч своей жертвы.

Мало-помалу Маргарет все-таки пришла в себя. Ггер, ггер, ггер!!! Она стала искать глазами что-нибудь, что могло бы послужить ей оружием, стальной прут, гаечный ключ, что-нибудь... Но ничего такого не попадалось ей на глаза. Она почти что уже решилась наброситься на Бека с голыми руками, но тут же отбросила эту мысль и вместо этого поспешила в контору, где имелся телефон. К счастью, он оказался подключенным — в трубке раздались продолжительные ровные гудки.

— Полиция, полиция, — взахлеб кричала она в микрофон. — Здесь сумасшедший! Он убивает доктора Тарберта! Пытает его!

Ей ответил не очень-то любезный мужской голос, потребовав сообщить адрес. Запинающимся голосом Маргарет объяснила, куда надо торопиться.

— Мы пришлем сейчас патрульную машину. «Электродин Инжиниринг», Леггорн-Роуд, верно?

— Да. Быстрее, быстрее... — слова застряли у нее в горле. Каким-то шестым чувством она ощутила, что в комнате еще есть кто-то. Ей стало так страшно, что все тело ее онемело. Медленно, с огромным трудом она повернула голову. Шейные позвонки, казалось, издавали при этом чудовищный скрежет.

В дверях стоял Бек. Он сокрушенно покачал головой, затем развернулся и медленно побрел туда, где в конвульсиях продолжало биться тело Тарберта, ритм их совпадал с ритмом вспышек загадочного зеленовато-синего цвета. Снова взяв в руки прозрачную пленку, он возобновил прерванную работу — стал снова приминать пленку к голове Тарберта, стараясь всю ее обтянуть пленкой как непроницаемой оболочкой.

Ноги Маргарет подкосились. Шатаясь, она побрела к двери и, чтобы не свалиться на пол, прислонилась к косяку. В потрясенном ее сознании никак не укладывалось, почему это Бек предпочел не делать ей ничего плохого. Ведь он был маниаком, он обязательно должен был слышать, что она говорила с полицией... Она услышала откуда-то издалека вой сирены. С каждой следующей секундой он звучал все громче и громче, все обнадеживающе...

Бек выпрямился во весь рост. Он тяжело дышал, его и без того изможденное лицо теперь совершенно осунулось и превратилось по сути в обтянутый тонкой кожей череп. Никогда раньше не доводилось Маргарет видеть воплощение зла в столь неприкрытой форме. Будь у нее в руках пистолет, она не задумываясь бы выстрелила. Не будь столь слабыми у нее колени, она голыми бы руками разорвала его на куски... Бек держал пленку так, как будто это был кулек, в который ему удалось что-то запихнуть. Внутри прозрачного кулька ничего не было видно, тем не менее, этот куль, казалось, весь трепетал в руке Бека и даже сам по себе передвигался. Это тоже никак не укладывалось в ее сознании. Затем она увидела, как какая-то черная дымка окутала кулек... Еще до нее дошло, что Бек начал топтать кулек ногами — насколько она это поняла, оскверняя невидимое содержимое пакета. Это показалось ей самым омерзительным из всего того, что она видела за последние несколько минут.

Прибыла полиция. Бек поворотом ключа выключил свою машину. В немом оцепенении Маргарет проводила взглядом полицейских, осторожно приближавшихся к Беку, который покорно их ждал, изнеможенный и побежденный.

Затем они заметили Маргарет.

— Все в порядке, барышня?

Она только кивнула, не в силах говорить. Затем грузно осела на пол и разразилась рыданьями. Двое полицейских перенесли ее в кресло и попытались успокоить. Вскоре прибыла и «скорая помощь». Санитары вынесли находящегося без сознания д-ра Тарберта, Бека увезли в одной из патрульных машин. Маргарет — в другой, замыкал кавалькаду автомобиль Маргарет с одним из полицейских за рулем.

Глава 9

Бека определили в федеральную психбольницу для душевнобольных с преступными наклонностями и там поместили в небольшую палату с побеленными стенами и бледно-голубым потолком. Окна в ней были из каленого стекла и еще зарешечены снаружи. Кровать привинчена к полу и устроена так, что под нее никак нельзя было пролезть. В палате не было абсолютно ничего, с помощью чего он мог бы повеситься — крючков, скоб, шпингалетов, электроприборов. Даже буртики и штыри дверных петель были запилены таким образом, что шнур или какая-нибудь импровизированная веревка все равно соскользнула бы с них.

Небольшая группа специалистов уделила довольно много времени тщательному обследованию психики Бека. Он нашел их людьми знающими, но либо не склонными высказываться прямо, без обиняков, в силу специфики своего служебного положения, прикрываясь грубовато-снисходительным отношением к обследуемому, либо весьма сомневающимся в своих предположениях и как бы бредущими наощупь в тумане, что могло объясняться как и неординарностью случая, с которым им сейчас пришлось столкнуться в своей практике, так и ошибочностью изначальных предпосылок. Психиатры же, в свою очередь, сочли Бека человеком, способным четко формулировать свои мысли, и воспитанным, хотя их не могла не возмущать та мрачноватая насмешливость, с которой он относился к различным тестам, картам, диаграммам и играм, с помощью которых они надеялись определить истинную меру его умопомешательства.

У них так ничего из этого и не получилось. Умственное расстройство Бека категорически отказывалось проявляться каким-либо объективным образом. Тем не менее психиатры оказались на редкость единодушными в своем интуитивном диагнозе «крайняя степерь паранойи». Они охарактеризовали Бека как «способного самым хитрым образом маскировать свои навязчивые идеи за вводящей в заблуждение непосвященных ясностью мышления». Столь хитро замаскировано его замешательство (они не преминули несколько раз подчеркнуть именно это), что только очень опытным психопатологам, таким как, например, они сами, под силу распознать это. Они докладывали, что Бек замкнут и апатичен, не проявляет особого интереса ни к чему, кроме состояния и местонахождения его жертвы, доктора Ральфа Тарберта, о встрече с которым он неоднократно просил, но в чем ему, естественно, было отказано. Они затребовали дополнительное время для еще более тщательного обследования Бека прежде, чем выносить конкретные рекомендации для суда.

Шли дни, и с каждым следующим днем паранойя Бека все больше и больше обострялась. Курировавший его психиатр выявил у него симптомы мании преследования. Бек все чаще исступленно оглядывался по сторонам, как бы провожая взглядом какие-то проплывающие в воздухе силуэты. Отказался от еды и похудел. Стал так бояться темноты, что в его палате перестали выключать ночью свет. Были отмечены два случая, когда он просто колотил воздух руками.

Бек страдал не только душевно, но и физически, испытывая постоянную болезненную пульсацию в голове и острые спазмы — примерно те же ощущения, которыми сопровождалась первоначальная денопализация, но, к счастью, не столь мучительные. Ксексиане не предупредили его об этих болях. Если им приходилось терпеть такое ежемесячно вдобавок к чудовищным пыткам в процессе самой денопализации, то Бек теперь уже вполне разделял их решимость ликвидировать нопалов в масштабах всей вселенной.

Тем временем какая-то непонятная деятельность внутри его мозга становилась все более интенсивной. Он все больше стал опасаться в самом деле сойти с ума. Психиатры с умным видом задавали ему заковыристые вопросы, делали большие глаза, выслушивая его ответы, а восседавшие на их плечах нопалы почти с таким же всепонимающим благодушием взирали на Бека. В конце концов палатный врач назначил ему успокоительное, но Бек категорически отказался от укола, страшась уснуть. Один из нопалов уже завис непосредственно у него над головой, нагло заглядывая ему в глаза; длинные щетинки, составлявшие его плюмаж, нервно дрожали и встопорщились, как перья купающегося в песке цыпленка. Врач вызвал санитаров, Бека схватили, насильно сделали инъекцию, и несмотря на всю свою отчаянную решимость ни за что не засыпать, он в изнеможении свалился на постель.

Проснулся он через шестнадцать часов и еще долго лежал, вперившись безразличным взглядом в потолок. Головная боль прошла, но общее состояние было вялым, как при простуде. Память возвращалась медленнее, фрагментарно. Обведя взглядом пространство вокруг себя, он к огромному своему облегчению не увидел ни единого нопала.

Дверь отворилась, санитар вкатил в палату тележку с едой. Бек приподнялся на локтях, посмотрел на санитара. Нопала не было. Пространство над его головой ничем не было заполнено. Из-за плеч его не выглядывали злобно-насмешливые глаза-пузыри.

Бек все понял, плечи его обмякли. Медленно подняв руку, он тщательно общупал затылок. Ничего, кроме собственной кожи и собственных колючих волос...

Санитар, глядя на него, задержался в дверях. Бек показался ему значительно успокоившимся, почти что нормальным. Такое же впечатление сложилось во время обходов и у палатного врача. Перебросившись несколькими фразами с Беком, он пришел к твердому убеждению в том, что Бек выздоровел. Памятуя об обещании, данном им Маргарет Хэвен несколькими днями ранее, он позвонил ей и сообщил, что она может посетить Бека в официально отведенные часы.

Во второй половине того же дня Бека поставили в известность о том, что пришла его навестить мисс Маргарет Хэвен. В сопровождении санитара Бек проследовал в уютную приемную, столь обманчиво похожую на вестибюль провинциальной гостиницы.

Маргарет кинулась к нему навстречу, схватила за руки. Пробежала внимательным взглядом по его лицу, и ее собственное лицо, бледное и осунувшееся, радостно засветилось.

— Пол! Ты теперь снова такой же, как раньше! Поверь мне! Я знаю, что говорю!

— Да, — сказал Бек. — Я вернулся к прежнему состоянию. — Они присели. — Где Ральф Тарберт?

Блеск в глазах Маргарет чуть поугас.

— Не знаю. Он потерялся из виду, как только выписался из больницы. — Она сжала руки Бека. — Меня просили не говорить с тобой на эту тему — врач опасается, как бы мое посещение не разволновало тебя.

— Уважим его просьбу. И сколько еще меня намерены здесь держать?

— Не знаю. Наверное, пока не придут к окончательному выводу в отношении тебя.

— Гм. Они не имеют права держать меня здесть неопределенно долго без какого-либо официального распоряжения на сей счет.

Маргарет отвела глаза в сторону.

— Насколько я понимаю, полиция сняла с себя какую-либо ответственность по данному делу. Доктор Тарберт отказался выдвинуть обвинения против тебя. Он утверждает, что ты и он проводили совместный эксперимент. Полиция считает, что он такой же... — тут он прикусила язык.

Бэк отрывисто рассмеялся.

— Такой же сумасшедший, как и я, верно? Так вот, Тарберт — никакой не сумасшедший. В данном случае он говорит чистую правду.

Маргарет подалась вся вперед, тень сомнений и тревог легла на ее лицо.

— Что происходит, Пол? Ты взялся за очень странную работу, это никакой не правительственный заказ, я уверена в этом! И это, что бы это ни было на самом деле, очень меня тревожит!

Бек тяжело вздохнул.

— Не знаю... Все снова переменилось. Возможно, я действительно был не в своем уме; возможно, в течение целого месяца я был жертвой самых странных, какие только можно себе представить галлюцинаций. Мне очень трудно разобраться во всем этом.

Маргарет потупила глаза и сказала тихо:

— Меня все время мучали сомнения, правильно ли я поступила, вызвав полицию. Я посчитала, что ты убиваешь доктора Тарберта. Но теперь... — она нервно дернула рукой, — ...я вообще ничего не понимаю.

Бек ничего ей не ответил.

— Ты не хочешь говорить об этом со мною?

Бек невесело улыбнулся и покачал головой.

— Ты посчитаешь, что я-таки в самом деле был сумасшедшим.

— Ты на меня не сердишься?

— Конечно же, нет.

Раздался звонок — знак того, что истекло отведенное для свидания время. Маргарет встала, Бек поцеловал ее. Заметив, что глаза ее влажные, нежно погладил по плечу.

— Когда-нибудь я все тебе расскажу — скорее всего, как только отсюда выберусь.

— Обещаешь, Пол?

— Да. Обещаю.

На следующее утро во время своего обычного еженедельного обхода к Беку заглянул доктор Корнберг, главный психиатр заведения.

— Ну, мистер Бек, — добродушно спросил он, — как вы себя чувствуете?

— Очень неплохо, — ответил Бек. — Я уже задумываюсь над тем, когда меня выпишут.

Как и всегда при подобного рода вопросах выражение лица психиатра стало уклончивым.

— Тогда, — не без лукавства произнес он, — когда мы убедимся в том, что доподлинно знаем, что же все-таки с вами происходит. Честно говоря, ваш случай, мистер Бек, заставляет нас изрядно поломать головы.

— Вы разве не убедились, что я вполне нормален?

— Ха-ха-ха! Мы не можем себе позволить выносить окончательное решение, подавшись сиюминутным впечатлениям! Некоторые из наших самых неизлечимых больных временами кажутся обезоруживающе нормальными. Это, разумеется, нисколько не относится к вам — хотя у вас еще и сейчас проявляются некоторые весьма озадачивающие симптомы.

— Какие же?

Психиатр рассмеялся.

— Какое я имею право раскрывать профессиональные секреты! «Симптомы», возможно, слишком сильно сказано. — Он задумался. — Что ж, попробую быть с вами откровенен, как мужчина с мужчиной. Почему вы часто, и притом еще по пять минут кряду, изучаете себя в зеркале?

Бек криво улыбнулся.

— Наверное, мне свойствен нарциссизм.

Психиатр отрицательно покачал головой.

— Сомневаюсь. Почему вы пробуете наощупь воздух у себя над головой? Что вы надеетесь там обнаружить?

Бек задумчиво потер подбородок.

— По-видимому, вы застали меня, когда я выполнял упражнения йоги.

— Понятно, — психиатр приподнялся, чтобы уйти. — Хорошо, хорошо.

— Еще минуточку, доктор. Вы не верите мне, считаете меня то ли фигляром, то ли хитрым притворщиком, но в любом случае, все еще параноиком. Позвольте мне задать вам один вопрос. Себя самого вы считаете материалистом?

— Я не признаю догматы ни одной из основанных на слепой вере религий, что подразумевает — или исключает — абсолютно все, как я полагаю, религии. Вас устраивает такой ответ?

— Не совсем. Меня вот что интересует: вы допускаете возможность существования явлений и ощущений, которые являются, скажем так, не совсем ординарными?

— Да, — настороженно произнес Корнберг, — до определенной степени.

— Значит, всякого, кто имеет что-нибудь общее с подобными экстраординарными явлениями и описывает их, можно вполне расценивать, как не в своем уме?

— Безусловно, — сказал Корнберг. — Тем не менее, если вы поведаете мне, что недавно видели голубого жирафа на роликовых коньках да еще играющего на аккордионе, я просто вам не поверил бы.

— Не поверили, потому что это было бы совершенной нелепицей, карикатурой на действительность. — Бек задумался в нерешительности. — Не стану пускаться в дальнейшие подробности, поскольку хочу как можно быстрее выбраться отсюда. Но те мои действия, свидетелем которых вы стали — изучение себя в зеркале, прощупывания воздуха, — все обусловлены обстоятельствами, которые я расцениваю как, скажем так, не совсем обыкновенными.

Корнберг рассмеялся.

— Вы явно осторожничаете.

— Естественно. Ведь я разговариваю с психиатром в сумасшедшем доме, который уже считает меня не совсем нормальным.

Корнберг неожиданно поднялся и направился к двери.

— Нужно продолжить обход.

Бек совершенно прекратил глядеть на себя в зеркало, перестал щупать воздух у себя над плечами. Через неделю его выпустили из психбольницы. Отпали и все обвинения против него. Он снова был свободным человеком.

Перед уходом из больницы доктор Корнберг на прощанье пожал ему руку.

— Меня весьма заинтриговали те особые «обстоятельства», на которые вы намекнули.

— Меня они тоже интересуют, — ответил Бек. — Я намерен произвести тщательное обследование их. Не исключено, что вскоре мы снова здесь встретимся.

Корнберг сокрушенно покачал головой. Маргарет взяла Бека под руку и повела к автомобилю. В кабине она крепко его обняла, пылко расцеловала.

— Вот ты и вышел! Ты теперь на свободе, ты совершенно здоров, ты...

— Безработный, — закончил за нее Бек. — А теперь мне нужно незамедлительно встретиться с Тарбертом.

На лице Маргарет, этом чистой воды зеркале любых испытываемых ею чувств, тотчас же проступило недовольство.

— О, давай лучше не будем беспокоить доктора Тарберта, — с откровенно наигранной беззаботностью произнесла она. — Ему хватит собственных своих неприятностей.

— Мне нужно повидаться с Ральфом Тарбертом.

— Т-только не подумай... — заикаясь начала Маргарет, не зная, что и говорить. — Давай лучше поедем куда-нибудь в другое место.

Бек криво ухмыльнулся. Очевидно, Маргарет посоветовали — или она решила, что так лучше, сама — держать Бека подальше от Тарберта.

— Маргарет, — нежно сказал он, — ты играешь с тем, что сама толком не понимаешь. Мне крайне нужно встретиться с Тарбертом.

— Не хочу, чтобы ты снова попал в беду, — в отчаяньи вскричала Маргарет. — Предположим ты... снова настолько разволнуешься, что...

— Я разволнуюсь куда больше, если не встречусь с Тарбертом. Пожалуйста, Маргарет. Сегодня я тебе все объясню.

— Дело не только в тебе одном, — горестно призналась Маргарет. — Дело в докторе Тарберте. Он переменился! Раньше он был такой... воспитанный, а теперь такой колючий, такой ожесточившийся. Пол, поверь, я теперь очень боюсь его. Мне кажется, что он прямо-таки источает зло!

— Я уверен, что это совсем не так. Мне нужно встретиться с ним.

— Ты обещал мне рассказать о том, как тебя угораздило попасть в такое жуткое положение.

— Вот именно — жуткое, — тяжело вздохнув, сказал Бек. — Мне очень не хотелось впутывать в него и тебя, хотелось, чтобы ты, как можно дольше, оставалась в стороне. Но я обещал и — давай сначала увидимся с Тарбертом. Где он?

— В «Электродии Инжиниринг». Там, где раньше обосновался ты. Он стал очень странным.

— Меня это нисколько не удивляет, — сказал Бек. — Если все это реально... Если я в самом деле не маньяк...

— Сам ты в этом не можешь разобраться?

— Нет. Я выясню это у Тарберта. Надеюсь, что я чокнутый. У меня бы отлегло от души, если б я смог удостовериться в этом.

Лицо у Маргарет отражало полнейшее непонимание происходящего, тем не менее она предпочла прекратить дальнейшие расспросы.

По Леггорн-Роуд они ехали совсем уже медленно, Маргарет всеми силами стремилась отсрочить развязку. Да и Бек сам начал отыскивать причины, чтобы считать не самой лучшей идеей визит к Тарберту. То и дело в голове у него вспыхивали тусклые искорки, раздавалось назойливое шипение, а в слуховых центрах все больше ощущался какой-то глухой стук, понемногу переходящий в непрерывный рокот. «Ггер — ггер — ггер», звуки, которые он уже слышал прежде, на Айксексе. Или Айксекс был всего лишь иллюзией, а сам он — помешанным? Все произошедшее с ним за последний месяц никак не укладывалось в сознании. Побуждаемый каким-то нелепым наваждением, он привязал беднягу Тарберта к своей самодельной машине для пыток и, пожалуй, едва не погубил его. Тарберту наверняка было не по себе после этого, он пережил очень мучительные минуты... Теперь у Бека определенно не было никакого желания встречаться с Тарбертом. Чем ближе они были к заводским корпусам «Электродии Инжиниринг», тем более сильным становилось его нежелание и тем громче раздавался скрежет у него в голове: «Ггер — ггер — ггер». Стали более интенсивными вспышки света, перед глазами поплыли какие то видения. Перед его мысленным взором растеклось огромное темное пятно, очертаниями напоминавшее утопленницу, плававшую в черно-зеленой толще океана со свободно развевающимися в разные стороны длинными бесцветными волосами... Представились ему восковые водоросли, покрытые цветастыми звездами, похожими на цветы штокрезы. Привиделась выварка со вспушенными спагетти из слегка подрагивающих прядей сине-зеленого стекла... Со сдавленным присвистом Бек вдохнул воздух, протер глаза тыльной стороной ладони.

С надеждой во взоре Маргарет наблюдала за каждым его беспокойным движением — однако Бек только упрямо поджимал губы. Когда он встретится с Тарбертом, он узнает всю правду. Безусловно известную Тарберту.

Маргарет заехала на стоянку. Машина Тарберта здесь.

На совсем одеревеневших ногах Бек прошел ко входу в контору. Урчанье в его мозгу стало откровенно угрожающим. Внутри здания таилось нечто враждебное, злобное. Такие же ощущения, подумалось Беку, испытывал первобытный человек перед входом в темную пещеру, откуда пахло кровью и мертвячиной...

Он попробовал открыть дверь в контору, но она оказалась заперта. Тогда он постучался...

Таившееся где-то внутри зло пошевелилось. Беги, покуда еще есть время! Еще не поздно! Еще не поздно! Что мешкаешь? Не то опоздаешь! Не жди! Еще не поздно!

В дверях появился Тарберт — уродливый надменный Тарберт, способный на любую подлость и злодейство Тарберт.

— Привет, Пол, — глумливым тоном произносит Тарберт. — Вас в конце концов отпустили?

— Да, — признается Бек голосом, в котором не в силах унять дрожь. — Ральф, я в своем уме — или не в своем? Вы его видите?

Тарберт глядит на него, оскалясь как голодная акула. С явным намерением обмануть Бека, разделить с ним постигшие его несчастья и трагедию.

— Вижу.

Горло у Бека сжалось, в нем заклокотал с трудом выдыхаемый воздух. Сзади послышался испуганный голос Маргарет:

— Что это он видит? Скажи мне, Пол! Что!

— Нопала, — проскрежетал Бек. — Он восседает на моей голове, высасывая у меня мозг.

— Нет! — вскричала Маргарет, хватая его за руку. — Посмотри на меня, Пол! Не верь Тарберту! Он лжет! Тут ничего нет! Я прекрасно тебя вижу, но ничего особого не усматриваю!

— Я, значит, не сумасшедший, — сказал Бек. — Ты же не видишь его только потому, что он есть у тебя тоже. Это он не дает тебе увидеть. Это он заставляет нас питать отвращение к Тарберту — точно так же, как он заставлял тебя питать такие же чувства по отношению ко мне.

Лицо Маргарет перекосилось в ужасе — она никак не могла поверить в такое.

— Я не хотел впутывать тебя в эту историю, — сказал Бек, — но раз уж так вышло, то тебе, пожалуй, теперь не помешает узнать, что же все-таки происходит.

— Что такое «нопал»? — прошептала Маргарет.

— Вот именно, — недоуменно спросил Тарберт, — что такое нопал? Я тоже не знаю этого.

Бек взял Маргарет за руку, провел в контору.

— Присядь. — Маргарет робко села, Тарберт прислонился к дверному косяку. — Чем бы нопал ни был на самом деле, — сказал Бек, — от него нельзя ждать ничего хорошего. Злой дух, безвредный симбионт, паразит сознания — все это только слова, нисколько не передающие суть этих существ. Однако они способны оказывать на нас воздействие. Вот сейчас, Маргарет, они убеждают нас ненавидеть Тарберта. Я даже сам не предполагал, насколько могущественен нопал, пока мы не свернули на Леггорн-Роуд.

Маргарет прикоснулась руками к голове.

— На мне он сейчас есть?

Тарберт кивнул.

— Зрелище не из приятных.

Маргарет плюхнулась в кресле, дрожащими руками обхватила колени. Повернувшись к Беку лицом, превратившемся в белую улыбающуюся маску.

— Ты шутишь, верно? Ты просто хочешь попугать меня?

Бек стал успокаивающе гладить ее руки.

— С радостью бы. Но это, к сожалению, серьезно.

— Но почему же никто другой их не видит? Почему о них ничего не знают ученые?

— Сейчас я все объясню.

— Давайте, — сухо произнес Тарберт. — Мне будет интересно послушать об этом. Мне абсолютно ничего не известно, кроме того, что у каждого есть свое чудовище, восседающее у него на голове.

— Простите меня, Ральф, за нескромность, — улыбаясь, произнес Бек, — но хотелось бы знать — вы были поражены, увидев такое?

Тарберт угрюмо мотнул головой.

— Этого вы никогда не узнаете.

— Ну что ж, история такова...

Глава 10

Наступил вечер. Все трое сидели теперь в мастерской, в кругу света поблизости от денопализатора. На верстаке булькал кофе в электрическом кофейнике.

— Положение просто ужасное, — сказал Бек. — Не только для нас лично, но и для всех и каждого. Мне нужна была помощь, Ральф. Мне ничего не оставалось другого, как вовлечь вас в это.

Тарберт повернул голову в сторону денопализатора. В помещении мастерской воцарилась тишина, нарушаемая только монотонным урчаньем в голове у Бека. Тарберт продолжал ему казаться воплощением зла и всяческих опасностей, однако Бек, мучительно отогнал подобные мысли, убеждал себя в том, что Тарберт его друг и союзник — хотя и не мог встречаться с исполненным злобы взглядом Тарберта.

— У вас все еще есть выбор, — в конце концов встряхнувшись, произнес Бек. — Ведь вы совершенно не обязаны принимать в этом участие — как, в общем-то, и я сам. Но теперь вам известно, что происходит, и если вы даже и захотите ничего не иметь с этим общего, я на вас в обиде не буду.

Тарберт грустно ухмыльнулся.

— Я нисколько не жалуюсь. Раньше или позже, но я все равно буду вовлечен в это. Поэтому ничего не имею против того, что это произошло в самом начале.

— Как и я, — с облегчением произнес Бек. — Сколько времени я провел в психушке?

— Около двух недель.

— Примерно через две недели вас тоже оседлает нопал. Спокойно себе заснете, а проснувшись, сочтете все это ужасным кошмаром. Вот как я сейчас себя чувствую. Забываешь, однако, об этом все без всякого труда, так как нопал помогает как можно быстрее забыть.

Тарберт провел взглядом над плечами Бека и содрогнулся.

— Вот с этой штукой, которая на меня смотрит? — Он отрицательно покачал головой. — Не понимаю, как это вы в состоянии терпеть присутствие этого паразита, понимая, что он тут как тут.

Бек скривился.

— Нопал делает все возможное, чтобы подавить отвращение... Они заглушают те мысли, которые им не угодны — тем самым достигая в определенной степени контроля над своим «хозяином». Они могут поощрять таящуюся в каждом враждебность. Очень опасно быть «таупту» в мире, населенном «читуми».

— Что-то не пойму, что вы надеетесь сделать, — робко произнесла Маргарет.

— Дело не в том, что мы надеемся сделать, а в том, что мы обязаны сделать. Ксексиане объявили нам ультиматум: или вы сами очистите свою планету, или мы за вас это сделаем. Они способны на такое. Жестокости им не занимать.

— Я разделяю их решимость, — задумчиво произнес Тарберт. — По-видимому, они очень сильно исстрадались.

— Но ведь они обрекают — или хотят обречь — и нас на точно такие же страдания! — возмутился Бек. — Я считаю их бессердечными, жестокими, деспотичными...

— Вы встречались с ними при наихудших из всех возможных обстоятельствах, — подчеркнул Тарберт. — У меня же такое впечатление, что они поступают с нами настолько любезно, насколько это вообще возможно с их стороны. Я предлагаю воздержаться от категоричных суждений до тех пор, пока мы не узнаем их лучше.

— Я знаю их достаточно хорошо, — прорычал Бек. — Не забывайте о том, что мне довелось стать свидетелем... — Он запнулся на полуслове. Все указывало на то, что это нопал побуждает его не жалеть черной краски для ксексиан. Сдержанность же Тарберта была, пожалуй, проявлением более рационального подхода... Тем не менее, с другой стороны... Тарберт перебил ход его мыслей.

— Есть еще многое, чего я совершенно не понимаю, — пожаловался Тарберт. — Взять хотя бы такой пример. Они называют Землю Нопалгартом и хотят, чтобы мы очистились от нопала, явно подразумевая под этим как бы дезинфекцию очага заразы. Но ведь вселенная чрезвычайно огромна, и в ней должно быть множество других планет, пораженных нопалом. Неужели они рассчитывают перетряхнуть вверх дном всю вселенную! Невозможно уничтожить раз и навсегда всех комаров, посыпав дустом всего лишь одну лужу в болоте.

— Согласно тому, что мне было сказано, — ответил Бек, — как раз это и является их главной целью. Они объявили крестовый поход против нопалов, а в нас они видят первых своих ноофитов. Насколько это касается Земли, то здесь нам и карты в руки. На нас они возлагают эту чудовищную ответственность — и я не вижу ни малейшей возможности отвертеться.

— Но ведь если такие твари на самом деле существуют, — неуверенно произнесла Маргарет, — и вы честно скажете об этом людям...

— А кто нам поверит? Мы ведь не можем просто взять и начать денопализацию каждого случайного прохожего. Мы не продержимся и четырех часов. Если же мы отправимся на какой-нибудь отдаленный остров и там организуем колонию «таупту» и если при этом по какой-либо счастливой случайности избежим преследований и уничтожения в самом зародыше, то со временем развяжем на Земле точно такую же войну, какая только сейчас завершилась на Айксексе.

— В таком случае... — начала было Маргарет, но Бек не дал ей договорить.

— Если мы будем бездействовать, ксексиане уничтожат нас. Они умертвили миллионы «читуми» на Айксексе. Почему они не решаются проделать то же самое здесь?

— Мы должны успокоиться и поразмыслить на трезвую голову, — сказал Тарберт. — Я один в состоянии выдвинуть добрый десяток вопросов, которые мне хотелось бы хорошенько обдумать. Имеется ли какой иной способ борьбы с нопалами, кроме машины для пыток? Возможно ли такое, что нопал является просто частью человеческого организма вроде так называемой «души» или каким-то образом искаженным отражением мыслительных процессов? Или, может быть, подсознания?

— Если они являются частью нас самих, — как бы размышляя вслух, произнес Бек, — то почему они кажутся такими омерзительными?

Тарберт рассмеялся.

— Если я свободно разложу ваши кишки прямо перед вашим носом, вам бы показалось, что нет более мерзкого зрелища.

— Что правда, то правда, — сказал Бек, затем снова задумался. — Отвечу на первый ваш вопрос: ксексианам неведомы иные способы очищения «читуми» — только с помощью денопализатора. Это, разумеется, вовсе не означает, что не существует иных способов. Что же касается того, могут ли нопалы являться частью человеческого организма, то они определенно не могут играть какой-либо роли в процессе его функционирования. Они с голодным видом парят над головами у людей, пересекают межзвездное пространство, чтобы очутиться на других планетах, поступают, как совершенно независимые существа. Если даже и предположить какого-либо рода симбиоз человека и нопала, то судя по всему, он только в пользу нопала. Насколько мне известно, они не предоставляют каких бы то ни было выгод своим хозяевам — хотя я также ничего не могу сказать о наносимом ими действительном вреде.

— Почему в таком случае ксексиане столь страстно воспламенились избавиться от них, очистить всю вселенную от нопалов?

— Потому что они, как я полагаю, омерзительны, — ответил Бек. — Ксексианам достаточно одной этой причины.

Маргарет вдруг вся задрожала.

— Со мной, наверное, что-то не так... Если эти твари на самом деле существуют, а вы оба единодушно это утверждаете, то я должна была бы питать к ним отвращение — но я не питаю его. Я просто равнодушна.

— Твой нопал прищемляет соответствующий нерв в нужное время, — пояснил Бек.

— Этот факт, — сказал Тарберт, — может означать, что нопалу присущ определенный разум — а это вызывает целый букет новых вопросов: в действительности ли нопал понимает слова или просто питается сырыми эмоциями? По-видимому, он не меняет «хозяина» до самой его смерти и в таком случае имеет возможность изучить язык. Но, с другой стороны, он может не располагать достаточно большим для этого объемом памяти. Возможно, у него вообще нет памяти.

— Но если нопал остается с кем-нибудь до тех пор, пока тот не умрет, — резонно заметила Маргарет, — то в таком случае в интересах нопала способствовать продлению жизни своего «хозяина».

— Похоже, что это так.

— Тогда именно этим можно объяснить якобы интуитивные предчувствия опасности, всякие подозрения и другие подобные явления.

— Очень даже возможно, — сказал Тарберт. — Это как раз одна из тех догадок, которую мы безусловно захотим рассмотреть поподробнее.

Со стороны входной двери раздался повелительный стук. Тарберт поднялся со своего места. Маргарет резко повернулась к мужчинам, приложив палец ко рту.

Тарберт неторопливо направился к двери, его остановил Бек.

— Лучше я выйду. Я такой же «читуми», как и все остальные. — Он начал пересекать тускло освещенное помещение цеха, в направлении конторы, но на полпути остановился и оглянулся. Маргарет и Тарберт неподвижно стояли в небольшом круге света и напряженно ждали, следя за каждым его шагом.

Он медленно от них отвернулся, превозмогая трусливое нежелание, природа которого ему показалась очень знакомой.

Стук в дверь повторился, размеренный, не сулящий ничего хорошего звук.

Бек заставил повиноваться неожиданно одеревеневшие ноги, проковылял через всю контору и вышел к наружной двери.

Глянув в ночную тьму через стеклянную панель в двери, он увидел тусклый полумесяц, прятавшийся за кронами высоких кипарисов, а в отбрасываемой ими тени — очертания какого-то массивного темного предмета.

Бек медленно отворил дверь. В отблесках фар проезжавших по Леггорн-Роуд автомобилей четко видна была грубая серая кожа вошедшего, далеко выступающий гребень носа, напоминающего согнутый лук, затянутые пленкой слепые глаза. Это был ксексианин Птиду Эпиптикс. За ним, в темноте, скорее ощущались, чем виделись, еще четыре зловещих силуэта ксексиан. На всех были черные, похожие на панцири жуков, плащи и металлические шлемы с высокими шипами вдоль гребня.

Эпиптикс обдал Бека незрячим каменным взглядом. Вся ненависть и страх, которые первоначально ощущал Бек в присутствии «таупту», будто прорвав плотину, хлынули наружу. Он отчаянно пытался побороть эти чувства. Подумал даже о нопале, злобно глядевшем через его плечи на ксексиан, о том, как вглядывается в ксексиан через его плечи нопал, но все бесполезно.

Птиду Эпиптикс горделиво прошел внутрь — но в это время на шоссе в тридцати метрах отсюда раздался визг тормозов автомобиля. Начала ярко мигать красная полицейская вертушка на крыше машины, в сторону завода качнулся сноп прожектора.

Бек прыгнул вперед.

— Прячьтесь за деревьями, быстро! Дорожный патруль!

Ксексиане зашли в тень, выстроившись как шеренга античных статуй. Из патрульной машины послышались звуки голосов переговаривавшихся по радио полицейских, затем дверь кабины отворилась и оттуда вышли двое полицейских.

С замиранием сердца Бек двинулся им навстречу. Луч карманного фонарика играл на его лице.

— В чем дело? — спросил он.

Поначалу какого-либо ответа не последовало. Полицейские внимательно разглядывали лицо представшего перед ними Бека. Затем раздался голос патрульного:

— Ничего особого. Обычная проверка. Внутри кто-нибудь есть?

— Друзья.

— У вас есть разрешение на использование помещения?

— Разумеется.

— Не возражаете, если мы заглянем на минутку? — Они решительно двинулись вперед, вовсе не заботясь о том, имеются или нет возражения. Лучи их карманных фонариков сновали здесь и там, но все время не очень-то удалялись от Бека.

— Что вы ищете? — спросил Бек.

— Ничего особого. Просто за этим местом водится дурная слава, уж больно оно какое-то подозрительное. Совсем недавно здесь уже были какие-то неприятности.

Бек, затаив дыхание, следил за каждым их шагом. Дважды он порывался крикнуть им предупреждение, но дважды слова застревали у него в горле. Да и что он мог сказать им? Близость ксексиан крайне угнетающе на них действовала, это даже чувствовалось по нервной дрожи лучей их фонариков. Беку были четко видны силуэты спрятавшихся в тени деревьев ксексиан. Лучи фонариков все ближе к ним подбирались... В дверях появились Маргарет и Тарберт.

— Дорожный патруль, — сказал один из фараонов. — А вы кто?

Тарберт ответил. Патрульные сразу же повернули назад, к шоссе. Один из лучей запрыгал в непосредственной близости к кипарисам. Нерешительно заколебался, замер. Патрульный удивленно вскрикнул. В руках обоих фараонов мгновенно появились револьверы.

— Ну-ка выходите! Кто это там прячется?

Вместо ответа ночную тьму прорезали две вспышки розового пламени, две трассирующие очереди. Объятых огнем полицейских отшвырнуло на несколько метров, затем они сплющились, как опустевшие мешки, и повалились наземь.

Бек крикнул что-то, спотыкаясь, рванулся вперед, но тут же остановился. Птиду Эпиптикс на мгновенье повернул голову в его сторону, затем направился к двери.

— Давайте пройдем внутрь, — произнес переводчик.

— Но ведь это же люди! — срывающимся голосом проблеял Бек. — Вы убили их!

— Успокойтесь. Трупы будут убраны, автомобиль тоже.

Бек глянул в сторону полицейской машины, из рации которой сейчас раздавался металлический голос диспетчера.

— Вы, похоже, не понимаете, что вы натворили! Нас всех могут арестовать, казнить... — Он притих, осознав, какую чушь он порет. Эпиптикс, не обращая на него внимания, прошел внутрь здания, двое его соплеменников последовали за ним, не отставая ни на шаг. Оставшиеся двое занялись трупами полицейских. Бека всего бросило в холодный пот, Тарберт и Маргарет попятились назад при виде приближающихся к ним серых силуэтов.

Ксексиане остановились у самого края светового круга. Глядя на Тарберта и Маргарет, Бек с горечью произнес:

— Если вы раньше еще и сомневались где-то в глубине души...

Тарберт кивком оборвал его.

— Все предельно ясно.

Эпиптикс подошел к денопализатору, осмотрел его. Затем повернулся к Беку.

— Этот человек, — он указал на Тарберта, — единственный «таупту» на Земле. За то время, которым вы располагали, можно было организовать целый полк.

— Почти все это время меня продержали в сумасшедшем доме, — с нескрываемой грубостью ответил Бек. Неужели та ненависть, которую он сейчас питал к Птиду Эпиптиксу, была целиком внушена ему нопалом? — Кроме того, я далеко не уверен, что денопализация как можно большего числа лиц является наилучшим средством для достижения поставленной цели.

— Вы можете предложить что-нибудь другое?

— Мы считаем, — успокаивающе произнес Тарберт, — что нам необходимо более тщательно изучить природу нопала. Возможно, существуют более простые способы денопализации. — Он вопросительно поглядел на ксексиан. — Сами-то вы пробовали другие средства?

— Мы — воины, а не ученые, — равнодушно взирая на Тарберта незрячими грязно-серыми глазами, произнес Эпиптикс. — На Айксекс нопалы перешли с Нопалгарта. Раз в месяц мы выжигаем их из своего мозга. Земля — главный очаг заражения этими паразитами. Вы должны предпринять немедленные меры против них.

Тарберт кивнул — что-то уж больно легко он согласился с доводами ксексианина, с возмущением отметил про себя Бек.

— Мы понимаем серьезность причин вашего нетерпения.

— Нам нужно время! — воскликнул Бек. — Вы безусловно могли бы еще подождать месяц или два!

— Зачем вам столько времени? Денопализатор готов! Теперь вам остается только запустить его в дело!

— Нужно еще очень многое выяснить! — продолжал кричать Бек. — Что из себя представляет нопал? Этого никто не знает. Они кажутся отвратительными, но ведь это еще не все, что можно было бы о них сказать! Может быть, они даже весьма благотворно влияют!

— Совершенно нелепая мысль. — В словах Эпиптикса зазвучала некоторая ирония. — Заверяю вас в том, что от нопалов может исходить только вред. Это они погубили Айксекс, став причиной войны, длившейся сто лет.

— Являются ли нопалы разумными существами? — продолжал Бек. — Способны ли они общаться с людьми? Вот что мы хотим обязательно выяснить.

Эпиптикс принял позу, которую можно было бы истолковать недоумевающей.

— Откуда могла появиться у вас такая мысль?

— Временами мне кажется, что нопал пытается сказать мне что-то.

— На чем основано такое ваше впечатление?

— Трудно утверждать что-либо определенное. Когда я близко подхожу к «таупту», у меня в голове возникает довольно странный звук. Нечто вроде «ггер, ггер, ггер».

Эпиптикс медленно отвернулся от Бека, как бы не доверяя самому себе, когда он смотрит в его сторону.

— По правде говоря, — сказал Тарберт, — мы действительно очень мало знаем. Не забывайте — в наших традициях сначала понять, а затем уже действовать.

— Что такое нопалон? — спросил Бек. — Он может быть получен из чего-нибудь еще, кроме нопала? И вот что совершенно меня сбивает с толку — откуда взялся самый первый кусок нопалона? Если вначале был случайно денопализирован всего лишь один человек, то совершенно непонятно, как он мог собственными силами изготовить пленку из нопалона.

— Это не относится к сути дела, — произнес переводчик.

— Как сказать, — скептически заметил Бек. — Такие несуразности как раз и указывают на то, что и нам, и вам многое еще остается совершенно непонятным. Например, вам известно, откуда взялся самый первый образец нопалона и каким образом?

Ксексианин повернул в его сторону ничего не выражающие глаза цвета мутного пива. Ни поза, ни конфигурация складок на его лице не позволяли Беку понять, какие эмоции им сейчас владеют. В конце концов ксексианин ответил Беку так:

— Такое знание, если оно и существует, все равно не поможет вам в деле уничтожения нопалов. Поэтому действуйте, неукоснительно следуя полученным от нас наставлениям.

В этих словах, хоть и произнесенных ровным, механическим голосом, отчетливо проступал зловещий смысл всей фразы в целом. Однако Бек, призвав на помощь всю свою храбрость, продолжал упорствовать:

— Мы просто не можем действовать вслепую. Мы очень многого не знаем. Эта машина убивает нопалов, но это не может быть не то что наилучшим способом, но даже и хоть сколь-нибудь приемлемым подходом к решению задачи! Взгляните на свою собственную планету — она в руинах, на людей, что ее населяли, — почти полностью уничтожены! И точно такие же беды вы хотите обрушить на Землю? Дайте нам немного времени на изучение, на эксперименты, и тогда мы доберемся до самой сути проблемы!

Какое-то время ксексианин хранил молчание. Затем снова заговорил переводчик:

— Землянам свойственна чрезмерная изощренность. Для нас же уничтожение нопалов является единственным вопросом первостепенной важности. Не забывайте о том, что мы не нуждаемся в вашей помощи. Мы можем уничтожить Нопалгарт в любое время — хоть сегодня вечером, хоть завтра. Хотите знать, как мы это сделаем, если возникнет такая необходимость? — Не дожидаясь ответа он прошел к столу и поднял обрывок нопалона. — Вы уже пользовались этим материалом, вам известны его специфические свойства. Вы знаете, что он лишен массы и инерционности, что он реагирует на телекинез, что почти безгранична его растяжимость, что он непроницаем для нопалов.

— Нам все ясно.

— В случае необходимости мы готовы обернуть всю Землю цельным куском нопалона. Мы можем это сделать. Нопалы останутся на Земле, как в ловушке, и по мере движения Земли их будут отделять от мозгов их «хозяев». Мозги будут кровоточить, и все население Земли погибнет.

Все молчали.

— Такое решение — жестокое, — продолжал Эпиптикс, — но зато прекратятся наши мучения. Я объяснил, что нужно проделать. Или вы сами уничтожите своих нопалов, или мы это сделаем вместо вас. — Он развернулся и вместе с двумя своими соплеменниками направился к выходу.

Охваченный негодованием, Бек последовал за ним. Пытаясь сохранить спокойствие в голосе, он бросил в спину высоким силуэтам в черных плащах:

— Нельзя требовать от нас чуда! Нам нужно время!

Эпиптикс продолжал шагать как ни в чем ни бывало.

— Вам дается еще одна неделя.

Вместе со своими соплеменниками он вышел наружу. Тарберт и Бек последовали за ними. Те двое, что оставались на улице, вышли из отбрасываемой кипарисами тени, трупов и патрульной машины нигде не было видно. Бек попытался было что-то сказать, однако слова застряли у него в горле. На глазах у него и Тарберта корабль ксексиан бесшумно оторвался от земли, мгновенно набрал скорость и исчез в пространстве среди звезд.

— Как это им удается? — удивленно спросил Тарберт.

— Понятия не имею. — Голова у Бека кружилась, он в изнеможении опустился на ступеньку перед заводской проходной.

— Потрясающе! — воскликнул Тарберт. — Такой энергичный народ — рядом с ними мы кажемся улитками.

Бек посмотрел на него подозрительно.

— Энергичный и кровожадный, — уныло произнес он. — Даже сейчас они впутали нас в большущие неприятности. Полиция налетит сюда, как саранча.

— Не думаю, — возразил Тарберт. — Трупы и автомобиль исчезли. Несчастный случай...

— Особенно для фараонов.

— Вам же достаточно неприятностей еще доставит ваш собственный нопал, — заметил Тарберт, и Бек заставил себя поверить в правоту Тарберта. Он неохотно поднялся, и они вместе прошли через проходную.

Маргарет дожидалась их в конторе.

— Они ушли.

Бек ответил коротким кивком.

— Ушли.

— Никогда еще мне не было так страшно. Как будто плаваешь в море и вдруг видишь приближающуюся к тебе акулу.

— Твой нопал искажает испытываемые тобой ощущения, — угрюмо заметил Бек. — Мои мысли тоже путаются. — Он посмотрел на денопализатор. — Ничего не поделаешь, придется помучаться. — Спазмы острой боли внезапно застучали у него в голове. — Нопал, однако, так не думает. — Он сел. Боль несколько подутихла.

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея, — заметил Тарберт. — Было бы лучше, если бы нопал еще побыл с вами какое-то время. Один из нас должен вербовать новобранцев для комплектования полка — так, по-моему, выразился ксексианин.

— А что потом? — спросил упавшим голосом Бек. — Пулеметы? Коктейли Молотова? Бомбы? С кем первым станем сражаться?

— Все это так мерзко и бессмысленно, — горячо возмутилась Маргарет.

Бек согласился с ней.

— Положение в самом деле отвратительное — и мы ничего не может с этим поделать. У нас нет выбора.

— Они целое столетие искореняли нопалов, — возразил Тарберт. — Им наверняка известно все, что нужно знать о нопалах.

— Видит Бог, что нет, — взбесился Бек. — Они сами признают, что ничего толком не знают! Они торопят нас, чтобы мы совсем потеряли голову. А почему? Несколькими днями позже или раньше — не все ли равно? События принимают очень странный оборот!

— Вашими устами говорит сейчас нопал. Ксексиане суровы, но они кажутся искренними. По-видимому, они не столь безжалостны, как это заставляет вас думать нопал. В противном случае они без всякого промедления произвели бы денопализацию Земли, не дав нам возможности сделать это своими силами.

Бек сделал попытку привести в порядок свои мысли.

— Либо это действительно так, — в некотором размышлении признался он, — либо у них есть иная причина, почему они хотят, чтобы Земля была денопализирована, но осталась заселенной.

— Какая же именно? — спросила Маргарет.

Тарберт скептически пожал плечами.

— Мы снова становимся чрезмерно изощренными в своих рассуждениях, как выразился бы наш гость-ксексианин.

— Они фактически не оставили нам времени на проведение каких-либо исследований, — сказал Бек. — Лично я не желаю браться за осуществление такого грандиозного проекта, предварительно не изучив вопрос должным образом. Было бы просто благоразумным с их стороны предоставить нам еще несколько месяцев.

— Нам предоставлена неделя, — сказал Тарберт.

— Неделя! — вскипел Бек и пнул ногой денопализатор. — Если бы они позволили нам разработать какой-нибудь другой способ, не такой сложный и мучительный, нам всем было бы куда легче. — Он налил себе чашку кофе, попробовал, выплюнул в отвращении. — Кофе перестоял.

— Я сейчас приготовлю свежий, — поспешила успокоить его Маргарет.

— В нашем распоряжении неделя, — произнес Тарберт, шагая по комнате, заложив руки за затылок. — Неделя на то, чтобы придумать, создать и развить совершенно новую науку. Неделя для создания новой науки, формулирования сферы приложения и детальной проработки основных положений.

— Вовсе нет, — возразил Бек. — Нужно только остановиться на каком-либо одном способе решения задачи, изобрести соответствующие технические средства и разработать методику, уточнить терминологию. Дальше будет гораздо легче. Мы просто сосредоточим все свои усилия в одном определенном направлении — быстрой денопализации Нопалгарта. После того, как мы разложим по полочкам и опробуем на деле все свои идеи, мы даже сможем использовать оставшуюся часть недели в качестве передышки.

— Что ж — за работу, — сухо произнес Тарберт. — В качестве отправной своей точки примем факт существования нопалов. Как раз сейчас, наблюдая за вашим персональным нопалом, я вижу, что он явно недолюбливает меня.

Бек недовольно скривился, сознавая — или, по крайней мере, мысленно представляя — присутствие чего-то чужеродного у себя на затылке.

— Не напоминайте нам лишний раз об этом, — сказала Маргарет, возвращаясь с кофейником. — Нам очень худо только от одного того, что мы знаем об этом.

— Извините меня, — сказал Тарберт. — Итак, начнем с того, что нопал является существом, абсолютно не укладывающимся в наши прежние представления о мире, в котором мы живем. Сам факт их существования говорит об очень многом. Кто эти существа? Призраки? Духи? Демоны?

— Не все ли равно? — проворчал Бек. — Отнесение их к той или иной категории вряд ли способно прояснить их сущность.

Тарберт оставил без внимания брюзжание Бека.

— Кем бы они ни были, вещество, из которого они состоят, не имеет аналогов в окружающем нас мире. Это какой-то новый вид материи, только односторонне различаемый нашим зрением, неосязаемой, не обладающей массой или инерционностью. Существование такого существа поддерживается мозгом «хозяина», его мыслительными процессами, а их мертвые тела поддаются телекинезу — свойство, более других наводящее на размышления.

— Оно предполагает, что мышление является процессом, имеющим гораздо более существенную материальную подоплеку, чем мы до сих пор считали, — заметил Бек. — Либо мне, пожалуй, следовало бы сказать, что похоже на то, что имеют место такие материальные процессы, которые соотносятся с мышлением каким-то образом, но каким мы еще не в состоянии установить.

— На то же самое указывают телепатия, ясновидение и другие им подобные так называемые псионические явления, — задумчиво произнес Тарберт. — Вполне возможно, что нопалон является промежуточной, как бы проводящей средой. Когда что-нибудь — мысль или яркое впечатление — передается от одного разума другому, эти разумы становятся физически связаны друг с другом — каким-то неизвестным нам образом, но в какой-то степени связаны. Чтобы уяснить, что же из себя представляет нопал, мы должны прежде всего разобраться с механизмом собственного мышления.

Бек устало покачал головой.

— О природе мысли нам известно ничуть не больше, чем о нопалах. Даже меньше. Электроэнцефалографы записывают побочные продукты мышления. Хирурги утверждают, что определенные секции головного мозга связаны с определенными сферами мышления. Как мы полагаем, телепатия передается мгновенно, если не быстрее...

— Как может быть что-нибудь быстрее, чем мгновенное? — удивленно спросила Маргарет.

— Если какая-то информация принимается до того, как она начала передаваться. В этом случае такая ее переработка в мозгу называется предвидением.

— Вот как!

— В любом случае похоже на то, что мысль обладает определенными материальными свойствами, но резко отличается от того, что мы обычно подразумеваем под материей. Мысль подчиняется определенным законам, действует в совершенной среде, в другой системе измерений, короче говоря, существует в особом пространстве — что подразумевает отличную от нашей вселенную.

Тарберт нахмурился.

— Вас несколько занесло.. Вы весьма легкомысленно обращаетесь с такими понятиями как «мысль» и «мышление». А ведь что такое мысль? Насколько нам известие, это слово обозначает совокупность электрических и химических процессов в наших мозгах, процессов необыкновенно сложных, однако в сущности своей — не более загадочных, чем процессы, происходящие в электронных цепях компьютера. И сколь бы сильно я того ни желал, я не в состоянии уразуметь, как «мысль» способна творить метафизические чудеса.

— В таком случае, — несколько язвительно произнес Бек, — что вы сами можете предложить?

— Для начала хотя бы некоторые новейшие предположения в области ядерной физики. Вам, разумеется, известно, каким образом было открыто найтрино: энергия частиц перед взаимодействием друг с другом оказалась больше, чем частиц, образовавшихся после взаимодействия, а что объяснить такой феномен можно только за счет какой-то необнаруженной в ходе проведения эксперимента частицы.

Вскоре выявились и новые, более трудно уловимые противоречия. Их не могли объяснить ни аналогии, ни ссылки на необычность, оставалось только предположить, что это результат действия новых и неожиданных «слабых» сил.

— Какой нам толк от этих умозрительных гипотез? — едва не сорвавшись на грубый тон, спросил Бек. Затем взял себя в руки, и на лице его злобная угрюмость сменилась подобием жалкой улыбки. — Прошу прощения.

Тарберт взмахом руки дал ему знать, что он нисколько на него не в обиде.

— Мне прекрасно видна реакция вашего нопала...

А какой нам от всего этого толк? Нам известны два так называемых «сильных» взаимодействия: энергия внутриядерного сцепления и энергия электромагнитных полей, а также — если не считать энергии бета-распада — одно «слабое» взаимодействие: сила тяготения, энергия гравитационного поля. Четвертая сила значительно слабее гравитационной, даже более неощутима, чем нейтрино. На основании этого высказывается предположение, что вселенная должна — или по меньшей мере, может — иметь свою тень, во всем подобную ей призрачную копию, в основе которой лежит эта самая четвертая сила. Естественно, в совокупности это все одна и та же вселенная, в которой и речи быть не может о новых измерениях или о чем-нибудь сверхъестественном. Просто материальная вселенная имеет по меньшей мере еще один аспект в виде вещества или поля или структуры — называйте это, как вам заблагорассудится, — неощутимый для наших органов чувств или датчиков наших приборов.

— Что-то в этом роде я читал в одном из журналов, — сказал Бек. — Тогда я не обратил на это особого внимания... Уверен, что вы на правильном пути. Эта вселенная «слабых» взаимодействий или пара-космос, скорее всего, и является средой обитания нопалов, а также и сферой, где проявляются парапсихические феномены.

— Но вы же сами утверждали, что этот «пгра-космос» четвертой силы никак нами не воспринимаем! — воскликнула Маргарет. — Если телепатия не обнаружима, то откуда нам знать, что она существует?

Тарберт рассмеялся.

— Очень многие говорят, что она не существует. Им не доводилось видеть нопалов. — Он сделал кислую мину, глядя на пространство над головами Маргарет и Бека. — Фактом является то, что этот пара-космос не такой уж неосязаемый. Будь он на самом деле совершенно необнаружимым, то тогда никогда не были бы зарегистрированы те противоречия, которые привели к открытию четвертой силы.

— Приняв это все во внимание, — сказал Бек, — а мы, разумеется, не имеем права ничем пренебрегать, можно прийти к заключению, что эта четвертая сила, будучи должным образом сконцентрирована, может воздействовать на материю. А если выражаться более точно, четвертая сила воздействует на материю, но только тогда, когда она настолько сконцентрирована, что мы замечаем производимый ею эффект.

Так ничего и не поняв из объяснений Бека, Маргарет спросила:

— Телепатия является проекцией этой «четвертой силы» или ее концентрированным излучением?

— Ни то, ни другое, — ответил ей Тарберт. — Я так не думаю. Не забывайте о том, что наш мозг не в состоянии быть источником «четвертой силы». Насколько мне кажется, нам нет особой необходимости слишком уж далеко отходить от традиционной физики для объяснения псионических явлений — как только мы допустим существование параллельной вселенной, аналогичной нашей.

— Все равно ничего не понимаю, — призналась Маргарет. — Телепатия ведь, как полагают, распространяется мгновенно? Если параллельная вселенная во всем абсолютно подобна нашей, то в таком случае и аналогичные события в ней должны протекать с точно той же скоростью.

Тарберт на несколько минут задумался.

— Существует еще одна интересная гипотеза — я бы даже назвал ее «индуктивным умозаключением». То, что нам известно о телепатии и о нопалах, наводит нас на мысль о том, что идентичные нашим частицы в этой пара-вселенной располагают куда более существенными степенями свободы, чем аналогичные частицы в нашей собственной — как, например, аэростаты в сравнении с кирпичами. Это обусловлено незначительностью воздействия на них очень слабых полей и, что гораздо более важно, их невосприимчивостью к воздействию сильных полей. Иными словами, параллельный мир рисунком своим подобен нашему, но в пространственном отношении совершенной иной. По сути, само понятие пространственной протяженности лишено в нем какого-либо смысла.

— Если так, то и «скорость» является бессмысленным понятием в этом мире, соответственно, время, — заметил Бек. — На этом принципе, возможно, основано перемещение ксексианских космических кораблей. Как вы думаете, возможно ли такое, что они каким-то образом проникают в пара-вселенную? — И тут же поднял руку, увидев желание Тарберта незамедлительно ему ответить. — Я знаю — они уже в этой пара-вселенной. Нас не должны сбивать с толку наши собственные представления о пространственно-временном континууме, имеющем привычные для нас четыре измерения.

— Верно, — сказал Тарберт. — Но вернемся к механизму связи между этими вселенными. Мне нравится аналогия с воздушным шаром и кирпичом. К каждому воздушному шару привязан кирпич. Кирпичи существенно влияют на свободу перемещения воздушных шаров, а вот обратное влияние выявить очень нелегко. Давайте рассмотрим, как такая аналогия может быть применена к телепатии. Импульсы тока в моем мозгу генерируют соответствующий поток импульсов в имеющемся в пара-космосе аналоге моего мозга — в моем, так сказать, отраженном мозгу. Это соответствует тому случаю, когда кирпичи резко тянут вниз воздушные шары. Посредством какого-то неизвестного механизма, возможно, с помощью созданных моим двойником в паравселенной аналогичных колебаний, которые воспринимаются личностью другого двойника, воздушные шары дергают кирпичи. Нервные импульсы переправляются назад в мозг-приемник. Если имеются подходящие для этого условия.

— Такими «условиями», — без особого энтузиазма заметил Бек, — могут быть нопалы.

— Вот именно. Нопалы, по-видимому, являются существами пара-вселенной, по какой-то причине жизнеспособными в обеих вселенных.

— А вот мне кажется, — заметила Маргарет, разливая свежеприготовленный кофе, — что нопалы, как бы вы меня ни убеждали, в нашей вселенной никак не могут существовать.

Тарберт обиженно поднял брови в знак протеста — такое проявление чувств с его стороны Беку показалось весьма преувеличенным.

— Но ведь я вижу их!

— Возможно, вам только кажется, что вы видите их. Предположим, нопалы существуют только в другой вселенной и терзают только наши эквиваленты в этой пара-вселенной. Вы же видите их с помощью некоего ясновидения или, что даже вероятнее, их видит ваш аналог — и так четко и ярко, что вы считаете нопалов реальными материальными существами.

— Но, моя дорогая юная леди...

— Вывод Маргарет не лишен смысла, — перебил его Бек. — Я тоже видел нопалов. Я знаю, насколько реальными они могут казаться. Но они не отражают свет и не излучают его. Будь это иначе, их можно было бы увидеть на фотографиях. Я не убежден в том, что они вообще связаны с реальностью какой-либо из вселенных.

Тарберт пожал плечами.

— Если они не позволяют нам их видеть в естественном состоянии, то тоже самое они могут с нами сделать, когда мы рассматриваем фотографии.

— Во многих случаях фотографии сканируются чисто механическими способами. Какие-то непонятные сбои в их работе никак бы не могли остаться незамеченными.

Тарберт бросил взгляд на пространство рядом с плечом Бека.

— Если это так, как вы утверждаете, то почему такое положение дел не осознают ксексиане?

— Они признаются в том, что им ничего не известно в отношении нопалов.

— Они вряд ли могли оставить без внимания столь основополагающие факты, — возразил Тарберт. — Едва ли можно говорить об особом простодушии ксексиан.

— Я не очень-то разделяю это ваше умозаключение. Сегодня Птиду Эпиптикс действовал в высшей степени неблагоразумно. Если только не...

— Если только что? — спросил Тарберт, как показалось Беку, излишне резко.

— Если только ксексиане не руководствовались при этом какими-то скрытыми побуждениями. Вот что я просто обязан сказать. Я знаю, что это нелепо. Я видел их планету. Я знаю, как они страдают.

— Мы в самом деле еще очень многого не понимаем, — признался Тарберт.

— Мне бы дышалось куда легче, если бы в самом деле на моей шее не рассиживался бы нопал, — сказала Маргарет. — Если бы в действительности он докучал бы только моему аналогу...

Тарберт быстро подался вперед всем телом.

— Ваш аналог — это часть вас самой, не забывайте об этом. Вы не видите своей печени, но она там, где ей положено быть, и она функционирует. Вот так и ваш аналог.

— Вы согласны с тем, что Маргарет, возможно, права? — осторожно спросил Бек. — Что в действительности нопалы существуют только в пара-космосе?

— Это предположение ничуть не лучше других, — недовольным тоном произнес Тарберт. — Взять хотя бы вот эти два контраргумента. Во-первых, нопалон, который я могу перемещать вот этими, своими собственными руками. Во-вторых, тот контроль, который нопалы осуществляют над нашими эмоциями и восприятиями.

Бек сорвался с места и стал размашистым шагом мерять комнату.

— Нопалы могут оказывать свое влияние через аналогов, так что, когда я считаю, что притрагиваюсь к нопалону, я всего лишь хватаю пальцами воздух, то есть на самом деле это за меня делает мой аналог в пара-вселенной — по сути, это вполне укладывается в рамки высказанной Маргарет гипотезы.

— В таком случае, — сказал Тарберт, — почему я не в состоянии с помощью создаваемых в своем сознании зрительных образов изрубить нопала воображаемым топором?

Беку почему-то вдруг стало до боли тревожно.

— Это, как мне кажется, совершенно бессмысленно.

Тарберт смерил оценивающим взглядом обрывок нопалона.

— Ни массы, ни инерционности — по крайней мере, в базовой для нас вселенной. Если мои телекинетические способности приложимы к этому материалу, то я имел бы возможность воздействовать на него. — Пленка из нопалона очень медленно приподнялась в воздух. Бек с нескрываемым отвращением глядел на это. Этот материал вызывал у него особо острую брезгливость. Заставляя думать о трупах, разложении, смерти.

Тарберт резко повернулся в его сторону.

— Вы сейчас противодействуете мне?

Высокомерие Тарберта, и раньше никогда не бывшее достойной восхищения чертой его характера, ныне становится совершенно невыносимым, отметил про себя Бек. Он чуть было уже не высказался на сей счет, но заметив злобно-насмешливый взгляд Тарберта, так и не раскрыл рта. Только бросил взгляд на Маргарет, и обнаружил, что она смотрит на Тарберта с ненавистью ничуть не меньшей, чем его собственная. Вдвоем они, пожалуй, могли бы...

Бек встрепенулся, испугавшись такого хода своих мыслей. Это нопал направлял их в нужную ему сторону, в этом у него теперь не было ни малейших сомнений. Но с другой стороны — почему это нельзя жить своим умом? Тарберт же стал еще более изворотлив в своей злокозненности. Чтобы это увидеть, достаточно быть хоть чуть-чуть непредубежденным. Тарберт был орудием существ из чужого мира, а не он, Бек! Тарберт и ксексиане — злостные враги Земли! Бек обязан разрушить их планы, иначе все будут уничтожены. Бек неотрывно следил за тем, как сосредотачивает свою волю Тарберт на обрывке нопалона. Похожий скорее на клочок тумана, обрывок чуть повернулся, очень медленно, как бы неохотно, изменил свою форму.

— Работенка не из легких, — довольно нервно рассмеялся Тарберт. — В пара-вселенной материал этот, наверное, очень жестокий... Не угодно ли попробовать?

— Нет, — хрипло ответил Бек.

— Больно уж нопал досаждает?

Почему это, подумалось Беку, Тарберт вздумал столь оскорбительно глумиться над ним?

— Ваш нопал крайне возбужден, — произнес Тарберт. — Веером растопырил плюмаж, переливается всеми цветами радуги...

— Что вы придрались к моему нопалу, — как бы произнесенные кем-то другим услышал Бек собственные свои же слова. — Неужели нет иных поводов для беспокойства?

Тарберт поглядел на него искоса.

— Да, весьма забавно такое слышать.

Бек перестал шагать, потер пальцем подбородок.

— Вот-вот. Теперь, когда вы сами об этом сказали.

— Так значит, это нопал говорил вашими устами?

— Да нет... — Правда, Бек и сам не очень-то был в этом уверен. — Но что-то на меня действительно нашло. Какое-то чисто интуитивное прозрение. Вот в этом, возможно, проявилась инициатива нопала. Благодаря ему мне на какое-то мгновенье открылось нечто неожиданное.

— Что же именно?

— Не знаю. Я не успел его настолько ухватить, чтобы запомнить.

Тарберт пробурчал что-то неразборчиво и снова сосредоточил все свое внимание на куске нопалона, заставляя его подниматься, падать, изгибаться и вращаться в воздухе. Затем неожиданно пустил его стрелой через всю комнату, после чего как-то мерзко расхохотался.

— Ну и досталось же сейчас нопалу от меня! — Он повернул голову в сторону Бека, устремив взгляд в пространство над его головой.

Бек неожиданно для самого себя вскочил с места, и, шатаясь из стороны в сторону, стал медленно надвигаться на Тарберта. В голове у него громко звучало теперь уже такое привычное утробное «ггер, ггер, ггер»...

Тарберт попятился назад.

— Не позволяйте этой дряни командовать вами, Пол. Она охвачена ужасом, она в отчаяньи.

Бек остановился.

— Если вам не удастся ее одолеть, мы потерпим поражение в битве с нопалами — еще до того, как она начнется. — Тарберт перевел взгляд с Бека на Маргарет. Ее суровое лицо отражало ту бескомпромиссную борьбу, что шла в ее душе. Взгляды их встретились.

Бек тяжело вздохнул.

— Вы правы, — осипшим голосом произнес он. — Вы не можете быть не правы. — Он вернулся на свое место. — А мне нужно сдерживаться. Ваши манипуляции с нопалоном каким-то образом повлияли на меня, вам этого ни за что не понять...

— Не забывайте о том, что я сам еще недавно был «читуми», — сказал Тарберт, — и мне самому теперь приходится как-то мириться с вами.

— Вы не слишком-то тактичны.

Тарберт ухмыльнулся и снова сосредоточил свое внимание на куске нопалона.

— Это весьма интересный процесс. Если хорошенько поработать, я, пожалуй, научусь мысленно сворачивать непроницаемые для нопалов оболочки из нопалона... Будь у меня достаточно времени, я значительно подсократил бы численность нопалов...

Бек, продолжая сидеть, не отрывая глаз, следил за Тарбертом. Затем через какое-то время заставил себя расслабиться. Только теперь, когда он ощутил, как напряжены были все его мускулы, пришло понимание, насколько он устал.

— А теперь я попробую кое-что еще, — произнес Тарберт. — Я образую две половинки мешка из нопалона. Вот ловлю между ними нопала. Прижимаю половинки друг к другу... Чувствую сопротивление. И вот тварь обмякла и перестала биться... Ощущение такое, будто раздавил орех.

Бек поморщился. Тарберт с интересом на него поглядел.

— Вы, разумеется, ничего при этом не почувствовали?

— Непосредственно? Нет.

— Ведь все это происходило не с вашим собственным нопалом, — как бы размышляя вслух, произнес Тарберт.

— Верно, — с грустью в голосе признался Бек. — Всего лишь на мгновенье я ощутил какую-то боль... Привнесенное извне чувство страха... — Продолжать у него уже не было ни интереса, ни сил. — Который час?

— Почти три часа, — ответила Маргарет и с тоской глянула в сторону двери. Она, как и Бек, чувствовала себя усталой и опустошенной. Как замечательно быть дома в своей постели, знать ничего не зная о нопалах и обо всех этих странных проблемах...

Тарберт же, всецело поглощенный уничтожением нопалов, ставшим для него чем-то наподобие захватывающей игры, выглядел свежим, будто только-только прекрасно выспался. Отвратительное же занятие нашел он себе, подумалось Беку. Сейчас он был очень похож на противного мальчишку, получающего удовольствие от ловли мух... Тарберт бросил взгляд в его сторону, нахмурился, и Бек выпрямился в своем кресле, чувствуя, как снова все в нем напряглось. Мало-помалу он все больше выходил из состояния безучастного неодобрения и стал проявлять непрерывно растущий все больший и больший интерес к игре, пока наконец не обнаружил, что мобилизовал всю свою силу воли для того, чтобы противодействовать манипуляциям Тарберта с нопалоном. Он сделал свой выбор — враждебность, которую двое мужчин испытывали друг по отношению к другу, стала очевидной. На лбу у Бека выступили бусинки пота, готовы были выскочить из орбит глаза. Тарберт тоже сидел в крайне напряженной позе, лицо его вытянулось и стало мертвенно-бледным, похожим на осклабившийся череп. Кусок нопалома трепетал в воздухе, вокруг него беспорядочно метались клочья и обрывки исходной субстанции.

И тут Беку пришло в голову, что это уже вовсе не праздное состояние двух умов, а нечто куда большее! Эта первоначальная догадка затем переросла в убеждение, что счастье, мир, сама возможность жить дальше, все это, абсолютно все, зависело от исхода этой борьбы. Просто удерживать нопалон в неподвижном состоянии было уже недостаточно, он должен полностью овладеть им, хлестать им по Тарберту, перерубить им ту незримую пуповину, что пока что еще связывала их... Нопалон струился и метался из стороны в сторону под напором воли Бека, но тем не менее неумолимо приближался к Тарберту. Но тут случилось нечто совершенно новое, нечто непредвиденное и страшное. Тарберт весь как бы взорвался ментальной энергией. Нопалон вырвался из мысленной хватки Бека и больше уже ему не подчинялся. Игра подошла к завершению. То же можно было сказать и о состязании двух умов. Бек и Тарберт смущенно переглянулись, они оба были в равной степени ошеломлены.

— Что случилось? — устало спросил Бек.

— Не знаю. — Тарберт стал растирать лоб. — Что-то нашло на меня... Я почувствовал себя несокрушимым великаном. — Он невесело рассмеялся. — Ощущение было такое...

На какое-то время воцарилось молчание. Затем Бек произнес с дрожью в голосе:

— Ральф, я больше не могу доверять самому себе. Мне нужно освободиться от нопала. Прежде чем он сделает со мной что-нибудь совершенно непотребное.

Тарберт надолго задумался.

— По всей вероятности, вы правы, — сказал он в конце концов. — Если мы и дальше будем пикироваться, то ничего не достигнем. — Он медленно выпрямился. — Ладно, денопализирую вас. Если Маргарет сможет стерпеть два воплощения дьявола вместо одного, — закончил он, слегка хихикнув.

— Я сумею это выдержать. Если это так необходимо. — Она понизила голос до шепота. — Наверное, это именно так... Надеюсь, что это так. По сути, я знаю, что нельзя иначе.

— Вот и не будем больше мешкать. — Бек встал, заставил себя направиться к денопализатору. Его всего сковывало отчаянное противодействие нопала, лишало сил его мышцы.

Тарберт скосил взгляд в сторону Маргарет.

— Вам лучше бы выйти.

Она отрицательно мотнула головой.

— Позвольте мне, пожалуйста, остаться.

Тарберт только пожал плечами, Бек же был слишком взволнован сам, чтобы настаивать. Шаг к денопализатору, еще один, третий шаг — как будто он брел через трясину. С каждым шагом неистовство нопала все возрастало, перед глазами Бека в бешеной пляске поплыли огни и краски, поначалу негромкий скрежет где-то на периферии сознания стал гулким набатом греметь в голове: «Ггер — ггер — ггер...»

Бек остановился, чтобы отдышаться. Цветные узоры перед глазами начали принимать причудливые формы. Если б он только мог разглядеть их. Если б только мог разобраться...

Тарберт, наблюдая за ним, нахмурился.

— Что-то стряслось?

— Нопал пытается показать мне что-то — или хотя бы дать возможность разглядеть... У меня все смешалось в глазах. — Он прикрыл веки, пытаясь успокоить беспорядочное движение темных бесформенных пятен, золотистых колец, мотков синей и зеленой пряжи.

Откуда-то из темноты донесся унылый голос Тарберта. Он оказался раздраженным.

— Давайте, Пол, смелее. Давайте разделаемся с этим.

— Погодите, — произнес Бек. — Я сейчас сам приноравливаюсь к этому. Весь фокус в том, чтобы научиться видеть с помощью своего мысленного зрения — глазами своего разума. Глазами своего аналога в паравселенной. Тогда становится видно... — Голос его звучал все тише и тише, перейдя постепенно в размеренное дыхание. Пляска пятен перед глазами прекратилась, и на какое-то мгновенье его мысленному взору представилась упорядоченная картина. Перед ним развернулась совершенно необычная панорама из налагающихся друг на друга черных и золотистых пейзажей, и подобно картине, просматриваемой в стереоскоп, она была одновременно отчетливой и двоящейся, привычной и фантастической. Он увидел звезды и космическое пространство, черные горы, зеленые и синие сполохи, кометы, бесцветное дно каких-то морей, движущиеся молекулы, переплетение нервных волокон. Если бы он вдруг решил прибегнуть к руке своего аналога, он мог бы дотянуться к каждой точке этого многоступенчатого пространства, и тем не менее, оно простиралось в некоем более высокого порядка космосе, более сложно организованном космосе, чем вся знакомая вселенная.

Он увидел нопалов, здесь вещественная суть их проявлялась гораздо отчетливее, здесь они не были созданиями из эфирной пены, как казалось ему раньше. Но здесь, в этом пара-космосе они были чем-то несущественным, вторичным в сравнении с чем-то поистине огромным и бесформенным, занимающим добрую половину обозреваемого им пара-космоса и в толще которого плавали наполовину невидимые золотистые ядра, подобно луне за слоем облаков. Из этой темной бесформенной массы произрастало неисчислимое количество длинных и тонких ресничек, напоминающих ости початка недозрелой кукурузы, эти реснички, струясь и колеблясь, протягивались во все уголки этого замысловатого космоса. На кончиках некоторых из этих усиков Бек различил какие-то предметы, свободно болтающиеся, как куклы на шнурках, как перезревшие подгнившие плоды, как повешенные на виселице. Тончайшие волоконца проникали во все самые удаленные места. Одно из них прошло внутрь заводского корпуса «Электродии Инжиниринг», где прикреплялось к голове Тарберта с помощью чувствительного щупальца, как резиновая присоска. Вдоль всей этой нити гроздьями теснились нопалы. Все они, казалось, пытались перегрызть эту нить. Бек понял, что как только это им удастся, волоконце вынуждено будет отдернуться, оставив череп беззащитным. Непосредственно над его собственной головой раскачивалось еще одно такое же волоконце, заканчивавшееся пустым колпачком-присоской. Беку удалось проследить взглядом вдоль всей длины этого волоконца, которое пронизывало все пространство, и увидеть место, откуда оно исходило, место, которое было столь же удаленным, как самый край вселенной, и столь же близким, как стена мастерской. Вот здесь-то он и заглянул в самое средоточие ггера. Стекловидное желтое ядро изучающе разглядывало его с такой алчной, с такой исполненной решимости и коварства злобностью, что Бек стал что-то невнятно лепетать и запинаться.

— Тебе нехорошо, Пол? — услышал он встревоженный голос Маргарет. Ее он тоже видел. Да, ошибиться он не мог, это была, разумеется, Маргарет, хотя и видел он ее черты размытыми и колеблющимися, как будто смотрел на нее сквозь столб горячего воздуха. Вот он видит уже очень многих. При желании он мог бы переговорить с каждым. Они были так же далеко от него, как Китай, и так же близко, как кончик собственного носа. — С тобой ничего не случилось? — спросил зрительный образ Маргарет, не произнеся ни слова и не издав ни звука.

Бек открыл глаза.

— Все нормально, — поспешил он успокоить Маргарет.

Видение длилось всего лишь секунду-две. Бек глянул на Тарберта, их глаза встретились. Ггер осуществлял контроль над Тарбертом. Ггер осуществлял контроль над ксексианами. Он осуществлял контроль и над самим Беком, пока нопал не перегрыз щупальце. Нопалы — надоедливые маленькие паразиты с крайне ограниченными возможностями! — в борьбе за существование раз за разом одолевали своего грозного противника!

— Начнем, пожалуй, — предложил Тарберт.

— Мне хочется еще немного подумать, — робко возразил Бек.

Тарберт продолжал вкрадчиво, ласково глядеть на Бека. От этого взгляда у Бека прошел мороз по коже — ггер как бы наставлял исполнителя своей воли. — Вы меня слышите? — спросил Бек.

— Да, — приторно сладким голосом отозвался Тарберт. — Слышу. — Глаза его — так во всяком случае, представлялось Беку — излучали едва уловимый золотистый блеск.

Глава 11

Бек встал и неторопливо направился к Тарберту. В двух шагах от него он остановился, глядя прямо в лицо приятелю. Ему очень хотелось сохранить объективность, но из этого так ничего и не получилось. Он испытывал только ужас и ненависть. Неужели нопал совершенно подавил собственную его волю?» «Держись!» не переставал он напоминать самому себе, «Во что бы то ни стало, держись!»

— Ральф, — произнес он как можно более спокойным тоном, — нам придется еще здорово попотеть. Я знаю, что такое «ггер». Он управляет вашими эмоциями точно так же, как моими — нопал.

Тарберт покачал головой и осклабился, как дикий серый лис.

— Это говорит вашими устами нопал.

— А вашими говорит ггер.

— Я в это не верю. — Тарберт и сам всей душой стремился быть как можно объективнее. — Пол, вы ведь прекрасно себе представляете, что из себя представляют нопалы. Вы недооцениваете их коварства!

Бек очень невесело рассмеялся.

— Мне это напоминает спор между христианином и мусульманином — каждый считает своего оппонента заблудшим язычником. Ни один из нас не может переубедить другого. И как в таком случае нам поступить?

— По-моему, очень важно денопализировать вас.

— Ради пользы ггера? Нет.

— Тогда что вы предлагаете?

— Сам не знаю. Все стало еще более запутанным. Сейчас мы уже не в состоянии доверять даже самим себе, тому, насколько ясно мы мыслим — что же тогда говорить о доверии друг к другу? Нам нужно как следует во всем этом разобраться.

— Я с этим полностью согласен. — Тарберт, похоже, расслабился, погрузился в раздумье. Сейчас он рассеянно забавлялся с парившим в воздухе куском нопалона, придавая ему — настолько велика стала его власть над этой субстанцией — какую угодно форму, даже явно упругой подуши.

ОСТОРОЖНО!

— Давайте посмотрим, к какому все-таки общему знаменателю мы можем прийти, каким бы малым он ни казался, — предложил Тарбрет. — Насколько я понимаю, нашей главной заботой является денопализация Земли.

Бек отрицательно покачал головой.

— Нашим первейшим долгом является...

— Вот что. — Тарберт не стал мешкать. Кусок нопала изогнулся, рванулся с места и накрыл голову Бека. Высокие иглы султана нопала мгновенно встопорщились, раздули, как парус, наброшенную на них субстанцию, затем обмякли. Голову Бека ощутимо сдавило, он почувствовал, что ему как будто нечем стало дышать. Он сделал попытку отодрать кончиками пальцев ненавистную субстанцию от головы, на помощь пальцам призвал и всю волю разума, но у Тарберта было преимущество внезапности и стремительности нападения. Нопал вдруг затрепетал, затем раскрошился, как яичная скорлупа. Встряска, которую при этом испытал Бек, была так велика, что он едва не потерял сознание — как будто обухом стукнуло по обнаженному мозгу. Целый сноп ярко-синих молний больно резанул по глазам, рассыпавшись мириадами огненных искр.

Но уже через мгновенье исчезла сила, сдавливавшая голову, потухли желтые угольки в глазах. Несмотря на всю ярость, которую вызвало в нем вероломство Тарберта, несмотря на боль и ошеломленность, он сразу же распознал то умиротворение, которое теперь на него снизошло. Как будто излечился от сильнейшего насморка. Как будто после тяжелого удушья его легкие снова наполнились свежим воздухом.

Но не время было заниматься самоанализом. Нопал сокрушен — это само по себе прекрасно, но вот что теперь делать с ггером? Он сконцентрировал мысленно свое зрение. Повсюду кишмя кишели нопалы, возбужденно раздувая свои плюмажи, как космы разъяренных старых ведьм. Щупальце ггера зависло у него над головой. Почему оно мешкает? Почему так нерешительны его движения? Вот оно парит совсем рядом с головой, вот стало осмотрительно опускаться. Бек пригнул голову, схватил клочья, оставшиеся от уничтоженного нопала, сдувшуюся оболочку из нопалона, натянул ее себе на голову. Присоска снова опустилась, стала ощупывать пространство вокруг себя. Бек еще раз увернулся, поправил защитную оболочку вокруг черепа. Маргарет и Тарберт в изумлении наблюдали за его действиями. Нопал по соседству задергался и взволнованно затрепетал. Где-то очень угрожающе маячил ггер — чуть ли не в дальнем конце вселенной — как огромная гора, закрывая ночное небо.

Бек пришел в бешенство. Он был свободен — почему он должен теперь подчиниться ггеру? Он схватил обрывок нопалона рукой, вложил его мысленно в руку своего аналога, стал делать круговые движения этой рукой у себя над головой, ударяя по присоске, по щупальцу. Щупальце свернулось назад, как губа рычащего пса, качнулось несколько раз, раздосадованно убралось.

Бек разразился диким хохотом.

— Что, не нравится? А ведь я еще только начал!

— Пол, — вскричала Маргарет, — ПОЛ!

— Минутку, — ответил Бек, не переставая снова и снова хлестать нопалоном по щупальцу. Затем почувствовал, что что-то ему мешает. Глянув по сторонам, увидел, что рядом с ним стоит Тарберт, вцепившись в кусок нопалона в руке Бека и препятствуя его попыткам отогнать щупальце. Бек потянул нопалон на себя, весь напрягся, но безрезультатно... И в самом ли деле это Тарберт? Внешне это он, но какой-то не такой... Бек прищурился. Он ошибался. Тарберт продолжал сидеть, развалясь, в кресле с полуприкрытыми глазами... Два Тарберта? Нет! Один из них, естественно, его аналог, повинующийся сознанию настоящего Тарберта. Но каким это образом аналогу удалось отделиться от оригинала? Или он самостоятельное существо? А может быть, это разобщение только кажущееся, результат искажения восприятий в пара-космосе? Бек пристально вгляделся в осунувшееся лицо приятеля.

— Ральф, вы меня слышите?

Тарберт пошевелился, выпрямился.

— Да, слышу.

— Вы верите тому, что я рассказал вам о ггере?

Ответ он услышал не сразу. После некоторого замешательства Тарберт тяжело вздохнул и произнес печальным тоном:

— Да, верю. Только что-то — сам не пойму что — владеет мною.

— Я мог бы справиться с ггером, если бы вы мне не мешали.

— И что тогда? — Терберт издал смешок. — Снова нопал? Что хуже?

— Ггер.

Тарберт закрыл глаза.

— Я не могу ничего гарантировать. Просто попытаюсь.

Бек снова заглянул в пара-космос. Где-то вдалеке — а может быть, и совсем рядом — в огромном глазном яблоке ггера мелькнули настороженность и тревога. Бек взял кусок нопалона, попытался согнуть его, но в руках его аналога субстанция оказалась жесткой и непокорной. Только после невероятных усилий Беку удалось справиться с материалом и соорудить из него довольно корявую дубину. Только с нею он и противостоял неизмеримо далекой бесформенной массе, погрузившейся в раздумье, ощущая себя, насколько бы банально это ни звучало, бесконечно малым Давидом перед огромным Голиафом. Чтобы напасть, он должен перекрыть дубиной безмерное пространство... Бек прищурился. В самом ли деле так далеко? И в самом ли деле столь огромен ггер? Все перед мысленным взором Бека сдвинулось, совсем иной предстала перспектива — подобные ощущения возникают при рассмотрении различных оптических иллюзий, — и ггер неожиданно стал просматриваться как бы зависшим в воздухе всего в метрах тридцати от Бека — а может быть, и того меньше, метрах в трех... Бек аж отпрянул в изумлении. Затем приподнял дубину, замахнулся. Удар пришелся по черной бесформенной массе, она тут же опала, будто состояла из пены. Ггер же — до него могла быть добрая сотня миль, а может быть, и тысяча — не обратил никакого внимания на Бека, и это безразличие было куда более оскорбительным, чем враждебность.

Бек устремил на чудовище пылающий ненавистью взгляд. Из черных глубин его всплыл на поверхность и выпучился огромный глаз, серебристым блеском отсвечивались мириады тянувшихся к нему капилляров. Бек чуть скосил взор, проследил волоконце, протянувшееся к голове Тарберта. Затем потянулся к нему, обхватил пальцами, изо всех сил дернул. Щупальце явно не собиралось отделяться от головы ученого, но затем все-таки не смогло выдержать усилия Бека, присоска, судорожно дергаясь и извиваясь, соскочила. Существо это, значит, не было совершенно неуязвимым — ему тоже могло быть больно! И теперь к ничем не защищенному черепу Тарберта быстро устремилось целое сонмище нопалов. Один огромный экземпляр первым достиг желанной добычи — однако Бек преградил ему путь обрывком нопалона, которым тут же и обернул голову Тарберта. Нопал разочарованно отпрянул назад, мгновенно потухшие глаза-пузыри угрожающе глядели на Бека. Да и ггер больше уже не благодушествовал — его золотой глаз полностью выкатился на поверхность черной бесформенной массы и теперь разъяренно на ней барахтался.

Внимание Бека переключилось на Маргарет. Ее нопал с нескрываемой злобой глядел на него, сознавая грозившую ему опасность. Тарберт поднял руку, чтобы предостеречь Бека от поспешных действий.

— Лучше подождать — нам может понадобиться кто-нибудь в качестве прикрытия. Ведь она все еще «читуми»...

Маргарет облегченно вздохнула, нопал ее успокоился. Бек снова посмотрел на ггера, теперь уже очень далекого, плававшего в каком-то спокойном черном потоке где-то на самом краю вселенной.

Бек налил себе чашку кофе и устало опустился в кресло. Сейчас его больше всего интересовал Тарберт, который смотрел отрешенным взглядом куда-то вдаль.

— Вы его видите?

— Да. Значит, вот он каков, этот ггер.

— А это кто? — встрепенувшись, спросила Маргарет.

Бек описал ей ггера и то загадочное окружение, в котором он обитает.

— Нопалы являются врагами ггера. Они обладают зачаточным разумом. А вот у ггера обнаруживается то, что я бы назвал мудростью зла. Во всем, что нас касается, каждое из этих существ ничуть не лучше другого. Нопалы более активны. Похоже на то, что у них месяц уходит на то, чтобы перегрызть волоконце и отбросить присоску ггера. Я попытался зарубить ггера, но безуспешно. В пара-космосе он очень стоек к воздействиям — по-видимому, из-за огромного количества энергии, к которой он имеет доступ.

Маргарет, потягивая кофе, критически посмотрела на Бека.

— Я считала, что освободить тебя от нопала никак нельзя иначе, как с помощью вон той машины... И вот теперь...

— Теперь, когда мне недостает нопала, ты снова ненавидишь меня.

— Не очень сильно, — сказала Маргарет. — Я в состоянии обуздывать свои эмоции. Но как тебе все-таки удалось...

— Ксексиане были со мной предельно откровенны. Они сказали мне, что нопала нельзя оторвать от мозга. Они никогда не пытались искрошить субстанцию нопала до консистенции пудры, использовать ее в качестве защитной оболочки. Сделать это не позволил бы ггер. А вот Тарберт оказался слишком проворным даже для ггера.

— Чистая случайность, — скромно произнес Тарберт.

— Почему ксексианам ничего неизвестно о ггере? — спросила Маргарет. — Почему нопалы не позволяли им увидеть его, или не показывали его им, как это они сделали для вас?

Бек недоуменно пожал плечами.

— Не знаю. Возможно, вследствие того, что невосприимчивы к оптическим раздражителям. У них отсутствует зрение в том смысле, в каком его понимаем мы. Они образуют трехмерные модели у себя в мозгу, которые и обследуют с помощью тактильных нервных окончаний. Нопалы, не забывайте об этом, эфирные создания — субстанция пара-космоса, мыльные пузыри в сравнение с кирпичами, из которых сложены мы. Они способны возбуждать сравнительно слабые нервные токи в наших мозгах — достаточные для создания зрительных образов, однако они не в состоянии манипулировать более тяжеловесными ментальными процессами ксексиан. Ггер допустил ошибку, когда послал ксексиан для организации истребления нопалов на Земле. Он не учел нашей восприимчивости к галлюцинациям и видениям. Вот поэтому-то нам и повезло — по крайней мере, временно. Во всяком случае, в первом раунде преимущества не добились ни ггер, ни нопалы. Они привели нас в состояние боевой готовности.

— Вот-вот начнется второй раунд, — заметил Тарберт. — Троих людей убить будет не трудно.

Бек с тяжелым чувством на сердце поднялся.

— Если б только нас было больше. — Он скосил взгляд в сторону денопализатора. — По крайней мере, мы можем оставить без внимания эту зверскую машину.

Маргарет в тревоге посмотрела на дверь.

— Нам лучше уйти отсюда — куда-нибудь, где ксексиане не смогли бы нас найти.

— Я не прочь затаиться, — сказал Бек. — Вопрос только — где? От ггера нам нигде не спрятаться.

Тарберт снова устремил взор куда-то вдаль.

— Довольно жуткое созданье, — через некоторое время произнес он.

— И что же оно может нам сделать? — дрожащим голосом поинтересовалась Маргарет.

— Он не может причинить нам какой-либо вред из пара-космоса, — сказал Бек, — Каким бы он ни был жестоким, воздействие его лишь чисто мысленное.

— Размеров он прямо-таки ужасающих, — заметил Тарберт. — Он объемом в кубическую милю? В кубический световой год?

— Может быть, всего лишь в кубический метр, — ответил Бек. — Или даже в кубический сантиметр. Линейные размеры в данном случае не имеют никакого значения. Все зависит от того, сколько энергии он может на нас обрушить. Если, например...

Маргарет вдруг заерзала в кресле, подняла руку.

— Шшш.

Бек и Тарбер посмотрели на нее удивленно, прислушались, однако ничего особого не услышали.

— Что это ты там услышала? — спросил Бек.

— Ничего. Мне только стало как-то непривычно холодно... По-моему, сюда возвращаются ксексиане.

Ни Бек, ни Тарберт даже не подумали усомниться в достоверности ее ощущений.

— Давайте выйдем через черный ход, — предложил Бек. — Вряд ли можно ожидать от них чего-либо хорошего.

— По правде говоря, — признался Тарберт, — они придут сюда, чтобы убить нас.

Выход из мастерской в темное помещение склада, Бек оставил в дверях щелку шириной с дюйм.

— Я пойду гляну наружу, — прошептал Тарберт. — Они могут подкарауливать нас у выхода.

Тарберт растворился во тьме. Беку и Маргарет были только слышны его крадущиеся шаги. Бек приложил глаз к щелке. Входная дверь в дальнем конце мастерской медленно приоткрылась. Еще Бек увидел какое-то движение, затем все помещение вспыхнуло беззвучным фиолетовым пламенем. Бек, шатаясь, отпрянул от щели. Фиолетовые вспышки последовали за ним.

Маргарет схватила его под руки, не дала упасть.

— Пол! Что с тобой?

— Я ничего не вижу, — еле слышно сказал он, растирая лоб. — В остальном все у меня в порядке. — Он решил прибегнуть к зрению своего аналога — он ведь мог и не быть точно так же поражен, — напряг воображение. Понемногу сцена начала для него проясняться, стали видны здание, заслон из кипарисов, зловещие очертания четырех ксексиан. Двое из них стояли в конторе, один караулил снаружи у проходной, еще один кружил у входа в склад. От каждого из них тянулось бледное щупальце к ггеру. Тарберт стоял у двери, что вела со склада наружу. Если бы он открыл ее, он напоролся бы на кружащего около нее ксексианина.

— Ральф! — прошипел Бек.

— Я его вижу, — услышал он голос Тарберта. — Я закрыл дверь на засов.

Со стороны двери донесся негромкий звук — кто-то пробовал открыть ее снаружи. Пульс у Бека теперь грохотал, как отбойный молоток.

— Может быть, они уйдут, — прошептала Маргарет.

— Вряд ли, — произнес Бек.

— Но ведь они...

— Они убьют нас, если мы сами не помешаем им это сделать.

Маргарет на мгновенье задумалась, затем едва дыша спросила:

— А как мы можем помешать им это сделать?

— Мы можем нарушить их связь с ггером. По крайней мере, можем попробовать. Это может заставить их отказаться от первоначального решения.

Скрипнула дверь из конторы в мастерскую.

— Они знают, что мы здесь, — прошептал Бек и снова устремился мысленным взором в пустоту, принуждая себя смотреть глазами своего аналога.

Внутрь мастерской прошли двое ксексиан. Один из них, Птиду Эпиптикс, сразу же направился к дверям в проход, который вел к складу. Пристально вглядываясь в пара-космос, Бек отыскал нить, что протянулась от мозга Эпиптикса к ггеру. Далеко выставив руку своего аналога, он схватился за нее, резко дернул. На этот раз борьба была гораздо более ожесточенной. Ггеру удалось каким-то образом упрочить волоконце, к тому же он заставил его вибрировать, в результате чего Бек ощутил острый приступ боли, когда напрягся, чтобы потянуть за нить еще сильнее. Эпиптикс, хватаясь руками за голову, в бешенстве изрыгал потоки проклятий. Нить оборвалась, щупальце соскочило, однако на увенчанную гребнем голову ксексианина шлепнулся нопал, самодовольно растопырив плюмаж, а Эпиптикс только горько застонал в отвращении.

Громко задребежала наружная дверь склада. Бек обернулся и увидел Тарберта, с силой выкручивавшего другую нить. Она оборвалась, еще один ксексианин потерял связь с ггером.

Бек снова прильнул к щелке двери в мастерскую. Эпиптикс застыл недвижимо, будто пораженный молнией. В мастерскую вошли двое его спутников, в недоумении остановились. Бек вытянул обе руки своего аналога и оборвал одно из щупалец, Тарберт оборвал другое. Теперь все ксексиане, застыли, как вкопанные. Нопалы незамедлительно взгромоздились им на головы.

Все теперь перепуталось в голове у Бека, продолжавшего следить через щелку. Он не знал, что теперь предпринять. Если ксексиане станут повиноваться ггеру, то все в порядке. Но с другой стороны, они теперь «читуми», а он — «таупту», и значит, желания убивать у них не убавилось.

Маргарет потянула Бека за руку.

— Выпусти меня отсюда.

— Нет, — шепнул в ответ Бек. — Мы не можем доверять им.

— Но ведь нопалы снова ими завладели, разве не так?

— Так.

— Я уже чувствую разницу. Мне они ничего плохого не сделают.

Не дожидаясь ответа Бека, Маргарет отворила дверь и прошла в мастерскую.

Ксексиане продолжали стоять неподвижно. Маргарет подошла к ним, остановилась, глядя им прямо в лицо.

— Почему вы хотели убить нас?

Роговые пластины на груди ксексианина заклацали, заскрежетали.

— Потому что вы не выполнили наших наставлений, — произнес голос переводчика.

Маргарет отрицательно покачала головой.

— Неправда! Вы дали нам неделю на приготовление. А прошло всего лишь несколько часов!

Птиду Эпиптикс в явном замешательстве повернулся к двери в контору.

— Мы уходим.

— Вы все еще намерены погубить нас? — спросила Маргарет.

Птиду Эпиптикс ушел от прямого ответа.

— Я стал «читуми». Мы все теперь «читуми». Нам нужно подвергнуться очищению.

Бек покинул свое убежище в помещении склада и довольно робко прошел в мастерскую. Совсем недавно примостившийся на голове Птиду Эпиптикса нопал рассерженно вздыбил плюмаж. Эпиптикс вздернул руку вверх, но Бек оказался быстрее. Держа в руке кусок нопалона, он накрыл им голову ксексианина. Нопал в пальцах Бека хрустнул, скатился с увенчанной гребнем серой головы. Птиду Эпиптикса затрясло всего от боли, пошатываясь, как пьяный, он воззрился незрячим взглядом на Бека.

— Вы больше не «читуми», — сказал Бек. — И больше уже неподвластны ггеру.

— «Ггеру?» — с удивительным безразличием спросил переводчик. — Мне непонятно, что такое «ггер».

— Всмотритесь в другой мир, — сказал Бек. — Мир мысли. Вы увидите ггера.

Птиду снова взглянул незряче на Бека. Тот рассказал ему обо всем в подробностях. Ксексианин прикрыл глаза чешуйчатыми серыми перепонками, заменяющими ему веки.

— Ощущаю какие-то странные контуры. В них не чувствуется вещественной основы. Только какая-то неподатливость...

На какое-то время в мастерской воцарилось молчание. Затем туда вошел Тарберт.

Нагрудные пластины ксексианина неожиданно задребезжали, как будто на них посыпался град. В пульте-переводчике что-то забулькало, заклокотало, для него, по-видимому, было невероятно трудно совладать с понятиями, не заложенными в его словарь. Затем он все-таки заговорил:

— Вижу ггера. Вижу нопалов. Они живут в пространстве, которое не может смоделировать мой мозг... Что они из себя представляют?

Бек устало плюхнулся в кресло, налил себе кофе, оставив кофейник совсем пустым. Маргарет машинально отправилась приготовить свежего кофе. Вздохнув поглубже, Бек стал делиться с ксексианином тем немногим, что ему было известно о пара-космосе, включая и чисто умозрительные построения — свои и Тарберта.

— Ггер для «таупту» то же, что нопалы для «читуми». Сто двадцать лет тому назад ггеру удалось удалить нопала с одного из ксексиан...

— Ставшего первым «таупту».

— Ставшего первым «таупту» на Айксексе. Ггер и дал ему самый первый образец нопалона — откуда еще он мог взяться? «Таупту» ггер уготовил роль воинов, которые, сражаясь за торжество его дела, крестовым походом должны были пройтись по планетам галактики. Именно ггер послал вас сюда, на Землю, чтобы изгнать нопалов и сделать беззащитными мозги землян. Со временем все нопалы должны были быть уничтожены, а ггер стал бы владыкой всего пара-космоса. Вот на что уповал ггер.

— И на что он еще и сейчас уповает, — добавил Тарберт. — Ибо очень мало шансов на то, что удастся ему помешать.

— Я должен вернуться на Айксекс, — сказал Птиду Эпиптикс. Даже механическому голосу переводчика не удалось утаить, насколько сильно он пал духом.

Бек невесело рассмеялся.

— Вас схватят и возьмут под стражу, как только вы там покажетесь.

Нагрудные пластины ксексианина издали разгневанное бряцанье.

— На моей голове шестизубый шлем. Я — Повелитель Космоса.

— Для ггера это не имеет ровно никакого значения.

— Значит, война между нами разгорится с новой силой? Мы все снова разделимся на «таупту» и «читуми»?

Бек пожал плечами.

— Куда более вероятно то, что или нопалы, или ггер уничтожат вас еще до того, как вы развяжете любую такую войну.

— Тогда давайте убьем их первыми.

Бек издал язвительный смешок в ответ.

— Очень хотел бы знать, как!

Тарберт уже приготовился что-то сказать, но затем предпочел снова погрузиться в состояние медитации. Сидя с полуопущенными веками, он сосредоточил все свое внимание на другом мире.

— Ральф, и что же вы там видите? — спросил Бек.

— Ггера. Похоже, он очень возбужден.

Бек перенесся мысленным взором в пара-космос. Ггер висел на фоне неба-аналога, в окружении огромных расплывшихся сфер-звезд. Он весь дрожал и дергался из стороны в сторону. Центральное глазное яблоко выкатилось наружу, как тыква на темной поверхности озера. Бек завороженно всматривался в пара-космос, ему даже показалось, что где-то далеко, на заднем плане виднеется очень необычный пейзаж.

— Все, что есть в пара-космосе, имеет свою копию в базовой вселенной, — как бы размышляя вслух, отрешенно произнес Тарберт. — Какой предмет или существо в нашей вселенной является тем оригиналом, копией которого в пара-космосе является ггер?

Бек оторвал взор от ггера, встряхнулся, посмотрел на Тарберта.

— Если б нам удалось отыскать местоположение оригинала ггера...

— Вот именно.

Забыв про усталость, Бек аж подскочил в кресле.

— Если это окажется так в отношении ггера, то должно быть в такой же мере справедливым в отношении нопалов.

— Вот именно, — во второй раз произнес Тарберт.

— Денопализируйте моих спутников, — вдруг вмешался в разговор Эпиптикс. — Мне хотелось бы увидеть вашу методику.

Даже без вмешательства ггера или нопалов, способных исказить суждение, вряд ли когда-нибудь могут возникнуть теплые дружеские отношения между землянином и ксексианином, отметил про себя Бек. Даже в самой благоприятной обстановке они выказывают душевного тепла или сочувствия ничуть не больше, чем ящерица. Не обмолвившись ни словом, он схватил кусок нопалона и одного за другим быстро искрошил троих нопалов, покрыв пудрой из их субстанции увенчанные гребнем черепа троих ксексиан. Затем без всякого предупреждения проделал аналогичную процедуру с головой Маргарет. Она только удивленно вскрикнула и рухнула в кресло.

Эпиптикс не обратил на нее никакого внимания.

— Эти люди теперь ограждены от дальнейших неприятностей?

— По-моему, да. Ни нопалы, ни ггер, похоже, не могут проникнуть через эту оболочку.

Птиду снова замер, очевидно, всматриваясь в пара-космос. Через какое-то время скрежет грудных пластин дал знать о том, что он раздосадован.

— Моим органам чувств не удается достаточно четко различить ггера. Вам он хорошо виден?

— Да, — ответил Бек. — Когда я концентрирую свою волю в желание его увидеть.

— И вы можете определить направление, откуда он вам видится?

Бек показал вверх и чуть в сторону. Птиду Эпиптикс повернулся к Тарберту.

— Вы согласны с этим выводом?

Тарберт кивнул.

— Я тоже вижу его именно в том направлении.

Бугорчатые грудные пластины снова раздосадованно задребезжали.

— Ваша система восприятий в корне отличается от моей. Мне кажется, что он..., — здесь переводчик сбился на нечленораздельный лепет, как будто столкнулся с каким-то непереводимым понятием... — просматривается со всех направлений. — Помолчав немного, он затем добавил. — Ггер обрек мой народ на тягчайшие испытания.

Весьма сдержанное высказывание, отметил про себя Бек. Затем подошел к окну. Восточная часть неба уже посерела, приближался рассвет.

Эпиптикс повернулся к Тарберту.

— Вы сделали несколько замечаний в отношении ггера, смысла которых я не уловил. Вы бы не могли повторить их?

— С удовольствием, — вежливо ответил Тарберт, а Бек ухмыльнулся про себя. — Пара-космос, по-видимому, вторичен по отношению к обычной вселенной. В соответствии с этим ггер, вероятно, имеет аналог в виде вполне определенного существа в нашем мире. То же самое, разумеется, относится и к нопалам.

Эпиптикс стоял недвижимо, как бы постигая скрытый смысл сказанного Тарбертом.

— Я понимаю истинность всего этого. Это крайне существенно. Мы должны отыскать это чудовище и уничтожить его. Затем точно так же нам нужно поступить с нопалами. Мы найдем то место, где обитают их материальные носители, и уничтожим его, тем самым уничтожив и нопалов.

Бек отвернулся от окна.

— Не уверен, что это будет подлинным благодеянием для жителей Земли. Они могут очень сильно пострадать при этом.

— Каким образом?

— Давайте рассмотрим, что произойдет, если все жители Земли вдруг станут ясновидцами и телепатами?

— Хаос, — пробормотал Тарберт. — Разводы последуют сотнями.

— Все это не существенно, — сказал Эпиптикс. — Пройдемте.

— «Пройдемте?» — удивленно спросил Бек. — Куда?

— В наш космический корабль. Поторапливайтесь. Здесь уже светло, почти как днем.

— Мы не хотим подниматься на борт вашего космического корабля, — возразил Тарберт голосом, каким обычно урезонивают дерзкого ребенка. — Зачем это нам?

— Так как своими мозгами вы в состоянии видеть в сверх-мире. Вы поведете нас к ггеру.

Бек запротестовал, Тарберт попытался было спорить, Маргарет оставалась безразличной. Эпиптикс сделал повелительный жест.

— Поторопитесь. Не то вы будете убиты. — Категоричность и бесстрастность этих слов не оставляли никакого сомнения в том, что в случае дальнейшего промедления эта страшная угроза будет безотлагательно приведена в исполнение. Бек, Тарберт и Маргарет поспешили покинуть здание.

Космический корабль ксексиан представлял из себя вытянутый сплющенный цилиндр с рядом турелей на одной из торцовых поверхностей. Внутри корабля все было сурово и неуютно и пахло специфическими ксексианскими материалами, к чему еще примешивался едкий запах, исходивший от кожи самих ксексиан. В верхней части корабля к турелям вели многочисленные огражденные мостики и лестницы. В носовой части были расположены органы управления, навигационное оборудование, разнообразные измерительные приборы. Поближе к хвосту располагались двигатели, заключенные в особые гондолы из розоватого металла. Троим землянам не было отведено какое-либо отдельное помещение, и, скорее всего, таковых не было и ни у кого из экипажа. В свободное от выполнения тех или иных обязанностей время ксексиане сидели флегматично на скамьях, время от времени обмениваясь треском слов и фраз.

Эпиптикс только раз заговорил с землянами:

— В каком направлении расположен ггер?

Тарберт, Бек и Маргарет сошлись во мнении, что ггера следует искать в направлении созвездия Персея.

— И на каком удалении, если это вам тоже открылось?

Никто из них не осмелился на большее, чем предположение.

— В таком случае мы будем двигаться, пока не станет ощутимой перемена в направлении, откуда просматривается ггер.

С этими словами ксексианин удалился.

— Увидим ли мы еще когда-нибудь Землю? — с горечью в голосе произнес Тарберт.

— Самому хотелось бы знать, — ответил Бек.

— Не дали взять с собой даже зубной щетки. Даже смены белья, — пожаловалась Маргарет.

— Можешь позаимствовать что-нибудь в таком роде у одного из ксексиан, — предложил Бек. — Эпиптикс одалживает Тарберту свою электробритву.

— Твой юмор немножко неуместен, — кисло улыбнувшись Беку, ответила Маргарет.

— Хотелось бы знать, на каких принципах все это работает, — произнес Тарберт, скользя взглядом по отсеку, в котором они находились. — Силовая установка резко отличается от всего, о чем мне когда-либо приходилось слышать. — Он подозвал жестом Эпиптикса. — Объясните нам, пожалуйста, принцип действия двигателей.

— Мне ничего неизвестно по данному вопросу, — категорично заявил переводчик. — Корабль очень стар. Он был сооружен еще до начала великих войн.

— Нам очень хотелось бы понять, как работают эти двигатели, — пояснил Бек. — Как вам известно, мы даже не представляем себе скоростей выше, чем скорость света.

— Можете смотреть, сколько вам угодно, — сказал Эпиптикс, — потому что ничего не увидите. Что же касается того, чтобы мы поделились с вами нашими технологическими достижениями, то об этом не может быть речи. Ваша раса переменчива и склонна к потаканью своих капризов. Не в наших интересах предоставить вам шанс расселиться по всей галактике.

— Грубые варвары, — пробурчал Тарберт, когда ушел Эпиптикс.

— Мда, обаятельными их никак не назовешь, — заметил Бек. — Но, с другой стороны, им неведомы никакие пороки, свойственные людям.

— Благородный народ, — сказал Тарберт. — Вы хотели бы, чтобы ваша сестра вышла замуж за кого-нибудь из них?

Разговор прекратился. Бек попробовал заглянуть в пара-космос. Его мысленному взору представились размытые контуры корабля, что могло оказаться не ясновидением, а просто проявлением способности его сознания создавать зрительные образы и ничем более. Все остальное оставалось покрыто мраком.

Усталость в конце концов сморила всех троих землян и они уснули. Когда они проснулись, их покормили, во всем же прочем на них просто не обращали никакого внимания. Они беспрепятственно бродили по всему кораблю, находя повсюду механизмы, назначение которых для них было абсолютно непостижимым, да и изготовлены они были с помощью таких технологических приемов, которые казались странными и загадочными.

А путешествие продолжалось и только движение часовой — и минутной — стрелки позволяло судить о ходе времени. Дважды ксексиане совершали какой-то маневр, чтобы вывести корабль в нормальное межзвездное пространство и предоставить землянам возможность уточнить местоположение ггера, после чего производилась соответствующая корректировка курса, и корабль снова устремлялся вперед. Во время этих остановок складывалось впечатление, что ггер как бы расслабился после состояния злобной сосредоточенности, в которой он каждый раз впадал перед этим. Желтый глаз опускался и плавал на поверхности бесформенной студневидной массы как яичный желток в чашке с молоком. Что касалось расстояния до него, то определить его все еще было невозможно. В пара-космосе «расстояние» не поддавалось точному измерению, и Бек с Тарбертом с тревогой задумывались над тем, не обитает ли он в какой-нибудь очень удаленной галактике. Но во время третьей остановки ггер больше уже не висел прямо перед ними, а сдвинулся в направлении кормы и располагался под тем же азимутом, что и одна тусклая красная звезда. Теперь он был огромен и выглядел еще более угрожающе, и даже когда они глядели на самые края его черной массы, желтое глазное яблоко неуклюже по ней перекатывалось, чтобы занять торцевую поверхность. Было крайне трудно отделаться от ощущения, что оно является неким органом восприятия.

Ксексиане развернули корабль и какое-то время курс его был точно противоположен прежнему. Когда корабль на следующий раз вышел из квази-космоса, красная звезда висела точно под ним в сопровождении единственной холодной планеты. Сконцентрировав все свои органы чувств, Бек различил размытые контуры ггера, наложенные на диск планеты.

Она-то и была родным домом ггера. На заднем плане мысленно просматривался пейзаж планеты, темная причудливая равнина, испещренная чуть фосфоресцирующими топями, с обширными участками, покрытыми вроде бы растрескавшейся пересохшей грязью. Ггер занимал центральное место в этом пейзаже, нити от него распространялись во всех направлениях, глазное яблоко перекатывалось и пульсировало.

Корабль вышел на околопланетную орбиту. Поверхность планеты при наблюдении в телескоп выглядела ровной и однообразной, лишенной каких-либо характерных образований, и только кое-где просматривались отдельные маслянистые болота. Атмосфера была разреженной, холодной и наполненной зловонными испарениями. У полюсов виднелись беспорядочные нагромождения чего-то черного, покрытого коркой, напоминающего горелую бумагу. Ничто не указывало на наличие на планете разумной жизни, на ней не было никаких искусственных сооружений, руин или источников света. Единственным достойным внимания образованием была грандиозная расселина в высоких широтах, борозда, похожая на трещину на поверхности старого шара для игры в крокет.

Бек, Тарберт, Птиду Эпиптикс и еще трое ксексиан облачились в скафандры и расположились в спускаемом аппарате. Он отделился от корабля и стал плавно опускаться на поверхность. Бек и Тарберт, сканируя мысленно простиравшуюся под ними равнину, в конце концов пришли к согласию в отношении местонахождения ггера — небольшого озерка или пруда в центре обширного углубления, куда солнечный свет проникал, скользя по долгому пологому склону.

Спускаемый аппарат с натужным воем пронзил верхние слои атмосферы и совершил посадку на невысоком бугре в полумиле от пруда.

Все шестеро вышли из спускаемого аппарата и теперь стояли под тусклыми лучами красного солнца на глинистой поверхности с вкраплениями гравия. В нескольких метрах от них виднелась черного цвета поросль вышиной по колено, чем-то напоминавшая лишайник — крошево из мельчайших кристаллов в виде обугленной капусты. Над головой простиралось пурпурное небо, переходящее в зеленовато-бурое у горизонта. Само углубление представляло из себя унылое пространство, окрашенное лучами солнца в темно-бордовый цвет. В центре его почва была влажной и черной, затем она постепенно переходила в болотную слизь и в конце концов в жидкость. Над поверхностью жидкости торчал невысокий бурдюк из черной кожи.

— Вот это и есть ггер, — произнес Тарбер, показывая на бурдюк.

— Не очень-то смотрится, разве не так, — заметил Бек, — по сравнению со своим аналогом.

Эпиптикс сморщился, пытаясь проникнуть сознанием в пара-космос.

— Он знает, что мы здесь.

— Да, — сказал Бек, — определенно знает. Поэтому так встревожен.

Эпиптикс изготовил оружие и зашагал вниз по склону. Бек и Тарберт последовали за ним, затем остановились в изумлении. В пара-космосе ггер вздулся и задергался в судорогах, затем из всех его пор повалил пар и сам по себе упорядоченно сконденсировался в огромную тень, тень с контурами почти человеческими, возвышавшуюся — на милю? На миллион миль? Ггер при этом как будто обмяк, расслабился, в то время как тень все более и более сгущалась, поглощая субстанцию ггера. Контуры ее становились все более четкими, а сама она обретала жесткость материального тела. Бек и Тарберт с дрожью в голосе окликнули Эпиптикса. Тот обернулся.

— В чем дело?

Бек показал рукой на небо.

— Ггер что-то сооружает. Какое-то оружие.

— В пара-космосе? Разве оно может нас поразить?

— Не знаю. Если ему удастся сконцентрировать достаточное количество пусть хотя бы и слабой энергии — миллиарды эргов...

— Именно это он сейчас и делает! — вскричал Тарберт. — Вот, глядите!

В ста метрах от них появилось мощное двуногое существо, напоминающее безголовую гориллу двух с половиной — трех метров высотой. Его огромные передние лапы заканчивались клешнями, пальцы ног — острыми когтями. Огромными прыжками оно перемещалось вперед с самыми недобрыми намерениями.

Эпиптикс и остальные ксексиане прицелились из своего оружия. Багровая вспышка озарила тело созданного ггером чудовища, но оно и виду не подало, будто пострадало. Совершив гигантский прыжок, оно обрушилось на находившегося впереди других ксексианина. То ли вследствие врожденной дисциплинированности, то ли безрассудной смелости, то ли просто внезапного приступа истерии, но ксексианин храбро встретил атаку чудовища, схватившись с ним врукопашную. Схватка была непродолжительной, ужасным оказался ее результат. Ксексианин был разорван на мелкие клочья, а внутренности разбросаны по затвердевшей серой болотной грязи. Оружие его выпало прямо в руки Тарберту. Тот подхватил его и, прокричав прямо в ухо Беку «Ггер!!!», побежал, спотыкаясь, к пруду. Ставшие ватными ноги Бека отказывались ему повиноваться, но он, мобилизовав всю силу воли, заставил себя последовать за Тарбертом.

Чудовище стояло, раскачиваясь на черных ногах, его мощный торс горел ярким пламенем в сполохах оружия ксексиан. Затем оно развернулось и бросилось вслед за Тарбертом и Беком, которые, скользя по липкой грязи, бегом спускались к пруду, став участниками настолько жуткого и сверхъестественного действа, какое не привидится и в самом страшном кошмаре.

Окутанное клубами дыма, изодранное в клочья чудовище догнало Бека и обрушило на него удар такой силы, что он кувырком отлетел в сторону, само же чудовище пустилось в погоню за Тарбертом, с огромным трудом превозмогавшего цепкую трясину. Будучи гораздо тяжелее и неповоротливее, чудовище неуклюже барахталось в болотной жиже, но продолжало сокращать расстояние, отделявшее его от Тарберта. Оправившись после удара, Бек приподнялся и, как безумный, стал шарить взглядом вокруг себя. Тарберт, теперь уже находившийся в пределах досягаемости ггера, целился из непривычного для него оружия. Черное чудовище подкрадывалось к нему сзади. Тарберт с опаской глянул через плечо и, все еще продолжая неумело возиться с оружием, сделал попытку увернуться, однако ноги его разъехались в стороны на скользкой грязи, и он упал. Чудовище прыгнуло вперед, смяло Тарберта, затем потянулось к нему клешнями. Бек, все еще нетвердо держаясь на ногах, вцепился в чудовище сзади. Тело его показалось твердым, как камень, и таким же тяжелым, но Беку удалось столкнуть его с места, и чудовище, потеряв равновесие, тоже повалилось в болотную слизь. Нашарив оружие, Бек схватил его и начал лихорадочно искать спусковой механизм. Тем временем чудовище снова встало на ноги и набросилось на Бека, растопырив клешни. Рядом с ухом Бека с оглушительным треском воздух рассек сноп ярко-красного пламени и испепелил расположившегося в центре пруда ггера.

Одновременно с этим безголовое черное чудовище, казалось, стало ноздреватым, затем оно распалось на мельчайшие клочья. Пара-космос беззвучно взорвался, выбросив во все стороны мощные потоки энергии, озарившись яркими синими, зелеными и белыми сполохами. Когда Беку удалось снова восстановить свое экстрасенсорное видение, ггер бесследно исчез.

Он подошел к Тарберту, помог ему подняться на ноги, затем они вместе заковыляли по направлению к более твердой почве. Поверхность пруда у них за спиной была теперь гладкой, ничто не нарушало ее спокойствия.

— Крайне своеобразное созданье, — все еще тяжело дыша, произнес Тарберт. — И нисколько не из приятных.

Они обернулись и стали смотреть на пруд. Дуновенье холодного воздуха вызвало вялую рябь на поверхности. Пруд теперь казался совершенно пустым, лишенным той значимости, которую придавало ему присутствие в нем ггера.

— Он, наверное, был очень старым, прожив добрый миллион лет, — заметил Бек.

— Миллион? Нет, пожалуй, гораздо больше.

И они оба, Бек и Тарберт, поглядели на тусклое красное солнце, прикидывая, каким оно было в прошлом и какой исторический путь проделала эта планета. Ксексиане стояли все вместе чуть поодаль, глядя на пруд, служивший местообитанием ггера.

— Как мне кажется, — снова заговорил Бек, — когда-то в прошлом наступил такой момент, что это существо больше уже не могло поддерживать свою нормальную жизнедеятельность, опираясь на окружающий его физический мир, и оно обратилось к пара-космосу, став паразитом.

— Весьма странный тип эволюции, — произнес Тарберт. — Развитие нопалов, должно быть, протекало подобным же образом, и, по всей вероятности, в аналогичных условиях.

— Нопалы... На первый взгляд, такие ничтожные созданья. — И Бек снова обратил свой взор в пара-космос, засомневавшись вдруг в наличии там нопалов. Увидел, как и раньше, мелькающие один за другим экзотические пейзажи, замысловатые наслоения их, пульсирующие огни. Некий очень далекий нопал — оседлавший ксексианина или землянина, кого именно в точности он уверен не был — злобно и подозрительно глядел на него прямо в упор. Нопалы были повсюду — с огромными выпученными глазами-пузырями и нервно трепещущими плюмажами. Вот, так ему во всяком случае показалось, целая вереница совсем небольших и недоразвитых нопалов, горделиво выплывала, красуясь собой, откуда-то совсем из неподалеку. Пока он так рассматривал нопалов, пытаясь разгадать их природу и происхождение, он услышал голос Тарберта:

— У вас не сложилось впечатление, что где-то здесь есть пещера?

Бек вгляделся в пара-космос.

— Вижу отвесные скалы... Беспорядочное нагромождение их... Расщелина? Неужели та самая, на которую мы обратили внимание при посадке?

Тут их окликнул Эпиптикс.

— Пошли. Мы возвращаемся на корабль. — Настроение у него было мрачное. — Ггер уничтожен. Больше нет уже «таупту». Одни «читуми». «Читуми» победили. Мы изменим это.

Бек тотчас же повернулся к Тарберту.

— Сейчас или никогда. Нам нужно предпринять упреждающий ход.

— Что вы имеете в виду?

Бек кивнул в сторону ксексиан.

— Они готовы взяться за уничтожение нопалов. Нам необходимо удержать их от этого.

Тарберт задумался в нерешительности.

— Мы можем предложить что-нибудь другое?

— Несомненно. Ксексиане не смогли бы отыскать ггера без нашей помощи. Не удастся им отыскать и нопалов. Вот нам и все карты в руки.

— Если б нам каким-то образов уклониться от этого... Не исключено, что после уничтожения ггера они подрасслабятся, станут благоразумнее.

— Попытаться можно. Если не помогут доводы логики, придется прибегнуть к кое-чему еще.

— К чему же это именно?

— Этого я еще и сам не знаю.

Они последовали за ксексианами. Вдруг Бек остановился.

— Есть идея. — Он быстро поделился своими мыслями с Тарбертом, но тот отнесся к его предложению скептически.

— Что если сценические эффекты не окажут должного впечатления?

— Должны оказать. Аргументацию я беру на себя. Вы же должны придать ей соответствующую убедительность.

Тарберт мрачно усмехнулся.

— Не знаю, насколько успешно мне удастся это сделать.

Птиду Эпиптикс, стоя рядом со спускаемым модулем, взмахнул рукой в их сторону.

— Пошли. Нас все еще ждет главная задача — окончательное уничтожение нопалов.

— Ее не так-то просто будет осуществить, — осторожно заметил Бек.

Ксексианин сжал руки в кулаки, поднял их до уровня плеч, серая кожа настолько плотно облегала каждый выступающий сустав, что стала белой, как кость — это был ликующий жест триумфа. Тем не менее, голос из пульта был ровным и спокойным.

— Как и у ггера, у них должна быть материальная основа в базовой вселенной. Ггера вы отыскали без труда — теперь то же самое вы сделаете и в отношении нопалов.

Бек покачал головой.

— Из этого ничего хорошего не выйдет. Придется придумать что-нибудь другое.

Эпиптикс неожиданно уронил кулаки, незрячие глаза-топазы вперились в Бека.

— Подобное вне моего разумения. Мы должны победить в нашей войне.

— Здесь замешаны интересы двух планет. Ни одна из них не должна быть ущемлена при этом. Для Земли любое внезапное уничтожение нопалов явится подлинным бедствием. Наше общество основано на уважении личности, на тайне мыслей и намерений. Если каждый неожиданно обнаружит у себя псионические способности, наша цивилизация низвергнется в хаос. Поэтому, совершенно естественно, что у нас нет ни малейшего желания навлечь беду на нашу родную планету.

— Нас не интересуют ваши желания! Не вы, а мы претерпели тягчайшие страдания, и вы должны следовать нашим наставлениям.

— Но не тогда, когда они нелогичны и безответственны.

Ксексианин задумался на мгновенье.

— Вы ведете себя дерзко. Вы должны отдавать себе отчет в том, что я в состоянии заставить вас подчиняться мне.

Бек пожал плечами.

— Возможно.

— И вы согласны терпеть этих паразитов?

— Какое-то время. Через несколько лет мы или уничтожим их, или научимся извлекать пользу для себя из сосуществования с ними. Но прежде, чем это произойдет у нас будет время для того, чтобы приспособиться с псионическими реалиями. И нельзя оставлять без внимания еще вот и такое соображение: на Земле сейчас у нас имеется своя собственная — «холодная война» против одного из особо отвратительных видов порабощения, располагая псионическими способностями, мы сможем без особого напряжения одержать верх в этой войне, с минимумом кровопролития и к максимальной выгоде обоих сторон. Поэтому сейчас, в данный конкретный момент, мы ничего не выгадаем, но только все потеряем, уничтожив на Земле нопалов.

— Но, как вы сами не преминули подчеркнуть, здесь замешаны интересы двух планет, — в построении фразы, произнесенной все тем же бесстрастным голосом робота-переводчика, отчетливо проступала злобно-насмешливая издевка.

— Так оно и есть. Уничтожение нопалов вашей планете нанесет не меньший ущерб, чем нашей.

Эпиптикс в удивлении отдернул назад голову.

— Чушь! Неужели вы ожидаете от нас, что после ста двадцати лет упорной борьбы мы остановимся у самого порога перед осуществлением своей цели?

— Вы одержимы идеей уничтожения нопалов, — сказал Бек. — Вы все время забываете, что войну против вас развязал ггер.

Эпиптикс глянул в сторону злокозненного пруда.

— Ггер мертв. Нопал остается.

— И это очень хорошо, поскольку мы можем их искрашивать и пудрой из них пользоваться в качестве защиты — от них самих и от всех других паразитов из пара-космоса.

— Ггер мертв. Мы уничтожим всех нопалов. После этого нам не нужна будет никакая защита.

Бек издал язвительный смешок.

— Не знаю, кто сейчас говорит чушь, — он показал рукой на небо. — Таких планет, как эта, миллионы. Неужели вы полагаете, что ггер и нопалы уникальны в своем роде, что в пара-космосе нет никаких других существ?

Эпиптикс втянул голову в плечи, как встревоженная черепаха.

— В самом деле?

— Взгляните сами.

Эпиптикс выпрямился, весь напрягся, пытаясь проникнуть разумом в пара-космос.

— Действительно, какие-то смутные образы формируются в моей внутричерепной полости. Каких-то существ... Одно из них — определенно злонамеренно... — Он повернулся к Тарберту, который все это время стоял, устремив неподвижный взгляд в небо, затем снова обернулся к Беку. — А вы видите это существо?

Бек тоже стал всматриваться в небо.

— Вижу что-то очень напоминающее ггера... Раздутое, деформированное тело, два огромных глаза, острый клюв, длинные щупальца...

— Да, именно это и я вижу. Вы правы. Нопалы нам нужны для защиты. По крайней мере, на какое-то еще время. Идемте. Мы возвращаемся.

Он решительно двинулся вверх по склону. Бек и Тарберт шли чуть сзади.

— Спроецированный вами осьминог был как живой, — признался Бек. — Даже мне самому стало как-то очень не по себе.

— Я пытался создать китайского дракона, — возразил ему Тарберт. — А осьминог, пожалуй, здесь в самом деле был бы уместнее.

Бек остановился, мысленный взор его снова был в пара-космосе.

— А ведь мы не очень-то и погрешили против истины. Почему бы на самом деле не быть у нопалов и ггера родственников?

— На сегодня с нас, пожалуй, достаточно злоключений, — неожиданно веселым тоном произнес Тарберт. — Давайте лучше вернемся домой и начнем пугать комми.

— Великолепная мысль, — сказал Бек. — И не забывайте, что у нас еще есть сто килограммов золота в багажнике моей машины.

— Зачем нам теперь золото? Все что нам нужно — это ясновидение и дубовые столы Лас-Вегаса. Никому не устоять против нашей системы.

Спускаемый модуль оторвался от поверхности дряхлой планеты, наискосок пересек грандиозную расселину, которая расщепила поверхность на неизвестно какую глубину. Глядя вниз, Бек различил в поднимающихся из расселины воздушных потоках знакомые силуэты, увенчанные плюмажами. Они один за другим устремлялись через межзвездное пространство к тому месту в пара-космосе, где ярко светился зеленовато-желтый и, пусть хоть и искаженной формы, но такой родной шарик.

— Дорогая старушка Нопалгарт, — тихо произнес Бек. — Вот мы и возвращаемся.

СОДЕРЖАНИЕ

МЕСТЬ …3

ПОСЛАННИК ЗЕМЛИ …281

ДЖЕК ВЭНС

"Месть". /"Сокровищница боевой фантастики и приключений"/.

Художественный редактор А.САЯПИН

Технический редактор Л.ЗАИЧКИНА, И.ТЫРВА

"МЕЛОР". EE0601. Эстония, г.Таллинн, а/я 3515.

ЛР №06693 выдана 7.06.93г. Сдано в набор 15.01.95г.

Подписано в печать 29.06.95 г. Формат бумаги 84x108 1/32.

Бумага офсетная №1. Гарнитура "Таймс". Печать офсетная.

Заказ № 4821. Тираж 10 000 экз. Заказное.

Качество печати соответствует качеству диапозитивов,

представленных издательством.

Отпечатано на Смоленском полиграфическом

комбинате Комитета Российской Федерации по печати.

214020, г.Смоленск, ул.Смольянинова, 1.

Примечания

1

Употребляемое метленцами слово «аверрой» выражает статус значительно более высокий, чем обозначаемый словом «джентльмен». Обладание статусом «аверроя» подразумевает высокое общественное положение, педантичное соблюдение внешнего этикета, особую исключительность, изысканную манеру держаться и совершенное владение — на чисто подсознательном уровне — принятыми на Метлене нормами поведения. Метленцы определенно лицемерят, широко распространяя выдумку, будто любой метленец может держать себя на равных с любым другим метленцем и поэтому-де единственным выражением глубочайшего почтения к кому-либо является добавление к имени эпитета, передаваемого здесь как «Благородный». В действительности же социальное неравенство проявляется очень сильно, отражая факторы слишком многочисленные и тонкие, чтобы их здесь рассматривать.

Не мешало бы еще заметить, что метленцы в высшей степени восприимчивы к насмешкам и высказываниям, унижающим чувство собственного достоинства. Метленское уголовное и гражданское право, определяя меру наказания, отражает эту обостренную чувствительность — примечание автора.

(обратно)

2

Небезынтересно отметить, что преступлением, повлекшим за собой изгнание Ленса Ларка из «Сени Бугольд», была кража воздухоохладителя с трупа человека, который в нетрезвом состоянии свалился на ядовитный кактус Преступление было расценено как довольно мерзкое, но не самое ужасное Хуссе Бугольд, как тогда называли Ленса Ларка, поплатился за него потерей ушной мочки и позором изгнания из родной сени.

В этой связи нелишне обратить внимание на то, что Жердин Ченсет, не располагая точными сведениями о характере греха, совершенного Хуссе Бугольдом, бессознательно приписала ему прегрешение, расцениваемое метленцами как самое страшное, то есть ненормальное сексуальное поведение, как само собой разумеющийся грех, водящийся за дарсайцами.

(обратно)

3

Некоторые виды болотных водорослей под давлением в нагретом состоянии выделяют особую смолу, которая при последующем охлаждении связывает волокна в водостойкий материал, из которого нарезаются пригодные для строительных работ доски — Примечание автора.

(обратно)

4

Дарсайское выражение фаталистического восприятия происходящего: «Быть по сему!» или «Такие-то дела!» Однако это нисколько не означает, что дарсайцы с достоинством или философски спокойно смиряются с несчастьями — им свойственно без всякого стесненья роптать на судьбу. Выражение «Ази ачи!» указывает на окончательное признание поражения или, как в данном случае, неотвратимости. — Примечание автора.

(обратно)

5

Шриг — личинка болотного животного, примечательная замысловатой танцующей манерой передвижения на паре расположенных у самого хвоста ног Шриги достигают до полутора метров в высоту и излучают желтое фосфоресцирующее свечение. По ночам они сотнями танцуют на болотах, придавая местности загадочный и внушающий суеверный страх вид В данном контексте это слово использовано в примирительном смысле с целью отвратить беду, символизируя дилетантскую непрактичность некоего лица, оторвавшегося от реальной жизни. — Примечание автора.

(обратно)

6

Сансуум — вечерний бриз, следующий за солнцем по всей планете.

(обратно)

7

Для дарсайцев такие выражения, как «кража», «грабеж», «воровство» имеют особо язвительный смысл. — Прим, автора.

(обратно)

8

«Сень Сэнгвай» — изолированный поселок на Адской Равнине, население которого составляют бандиты, рейчполы и бродяги Именно в «Сени Сэнгвай» перекупщик «Зюдо Нонимус» повстречался с Ленсом Ларком, а затем описал эту встречу в «Воспоминаниях странствующего коммерсанта» — Примечание автора.

(обратно)

9

Роблеры — участники хадавла. Роблы — концентрические круги, расчерченные на площадке для проведения хадавла и окрашенные в желтый, и зеленый и синий цвета. — Примечание автора.

(обратно)

10

Сатир Камбоуз, Питто — песчаный дух и Великая Мать Лейно — основные персонажи дарсайской мифологии. — Прим. автора.

(обратно)

11

Нард — многолетнее травянистое ароматическое растение, родственное валериане и растущее в Гималаях. Из корневища его добывается душистое вещество с тем же названием. — Прим. перев.

(обратно)

12

Кресс — овощное однолетнее растение из семейства крестоцветных, употребляемое в пищу как салат (в основном, в немецкой национальной кухне). — Прим. переводчика.

(обратно)

13

Чатни — индийская кисло-сладкая фруктовая приправа к мясу — Прим. переводчика.

(обратно)

14

Спутник Метлена, луна на его небосводе, получил свое название по имени смехотворно нелепого клоуна из метленской оперы-буфф — Прим. автора.

(обратно)

Оглавление

Месть

  Часть I. ЭЛОЙЗ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II. ДАРСАЙ

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

  Часть III. МЕТЛЕН

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

Посланник Земли

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6 Глава 7 Глава 8

    Глава 9 Глава 10 Глава 11 СОДЕРЖАНИЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg