«Ночная погоня»

— Умные и трудолюбивые стальные муравьи, — воодушевленно говорил профессор Макгатри, — вот что они такое! Когда их станет много, никому не взять над ними верх ни в войне, ни в работе. Потому я и назвал пробный образец «Муравьем». От него произойдут миллионы точно таких же, как он, они расползутся по всей земле на благо человека! Нынешние горы они превратят в плодородные долины, будут добывать уголь, орошать пустыни, побеждать в войнах, осваивать для людей далекие планеты. Они, мой друг, будут творить настоящие чудеса!

Макгатри, профессор кибернетики Эдинбургского университета, расхаживал взад-вперед по гостиной; его круглое брюшко покачивалось в такт шагам.

Жена профессора Урсула сидела в кресле и следила за мужем кротким, слегка встревоженным взглядом.

— Но, Малькольм…

Голос ее немного дрожал, однако свести мужа с небес на землю было необходимо — кроме своих машин, он уже ни о чем не хотел знать!

— …не могут ли они стать опасными для людей? — договорила она. — Я хочу сказать только, что… вид у этих тварей — ну, тех, что у тебя в подвале, не очень привлекательный.

— Не очень привлекательный? — Возмущенный, он потер лысину. Глаза его засверкали. — О, эти женщины! «Муравей» ни красивый, ни безобразный, ни добрый, ни злой — внешний вид его не говорит ни о чем вообще! Это всего-навсего машина-самоуправляемый, самовоспроизводящийся и самовосстанавливающийся робот!

— Да, дорогой, — ласково сказала Урсула, понявшая не более половины сказанного, и страдальчески улыбнулась.

Однако профессор остыл. Шаркая, он подошел к окну и устремил задумчивый взгляд на безрадостный ландшафт Шотландии, освещенный красноватыми лучами заходящего солнца — на унылые болота и тоскливые, покрытые вереском пустоши между гранитными отрогами хребта Бен-Аттоу и морским побережьем у Моурей-Ферса. Это мир, которого чурались люди, если не считать неграмотных старых пастухов, сухих и жилистых; им чудеса молодого третьего тысячелетия были столь глубоко безразличны, что они едва поднимали голову, когда по небу в сгущающихся сумерках, проносились, оставляя огненный след, пассажирские ракеты, летящие откуда-нибудь с Тихого океана в лондонский аэропорт Хитроу.

Но профессор Макгатри безлюдье этих мест очень устраивало. Два года назад по его желанию сюда перенесли при помощи летающего воздушного крана его дом. Вместе с домом, похожим на огромную пластиковую слезу, перекочевала и оснащенная всем необходимым лаборатория. С тех пор он и Урсула спокойно жили здесь вместе со своими детьми, одиннадцатилетними близнецами Робертом и Лилиан. И каждый день, уйдя с головой в какой-нибудь из своих хитроумных кибернетических проектов, он что-то рассчитывал и мастерил у себя в подвале.

По тихому дому рассыпался звонкий детский смех.

Мать и отец прислушались, потом оба заулыбались.

— Смотрят по телевизору «Робинзона Крузо», — сказала Урсула, уже позабывшая о «Муравье». — Ведь им интересно и смешно! Даже сейчас, в 2011 году, дети без ума от этих историй про Робинзона Крузо и Пятницу, про Белоснежку и семь гномов! Помнишь, какой был скандал, когда год назад детское телевидение попыталось заменить приключенческие программы занятиями по сборке машин и документальными передачами о Марсе? Все дети Шотландии потребовали, чтобы им вернули приключения!

— Ребенок есть ребенок, — профессор кашлянул, поглощенный своими мыслями. — Знаешь что? К вечеру на вересковой пустоши я хочу его испытать!

— Его?.. Да, конечно! — и она кивнула с таким видом, будто это очень ее обрадовало: — Но что эта… штука будет делать на вересковой пустоши?

— Видишь ли, — и рука его обвела в воздухе что-то невидимое, — «Муравей» может путем электролиза добывать прямо из грунта алюминий. Алюминий я выбрал из-за его необычайной распространенности — он составляет не меньше семи процентов всей земной массы!

И профессор торжествующе посмотрел на жену.

— Д-а, мой друг, — сказала она таким тоном, каким все жены говорят обычно эти слова своим нетрезвым или рассерженным супругам.

— …Так что «Муравей» может добывать алюминий в горах и в пустынях и из любой породы — полевого шпата, каолина, глинозема! А алюминиевые сплавы могут быть прочными как сталь, но втрое легче ее!

— Да, мой друг.

Ей уже столько раз доводилось слышать эти малопонятные для нее речи! И через минуту, когда он заверил жену, что его изобретение не опасно для людей, она успокоилась и стала думать об ужине. Не слетать ли на вертолете в Килданан за бифштексами? И, может, стоит прихватить бутылку вина, чтобы отпраздновать удачу Малькольма? Всего семьдесят километров — она обернется за какой-нибудь час…

Тихо жужжа, дом, как подсолнечник, поворачивался вслед за солнцем. Небо над темными вершинами пылало. Между тем Малькольм все говорил:

— …в электронный мозг вводятся элементарные приказы, и реле этого мозга смогут создавать из них все новые и новые сочетания, практически бесконечное количество сочетаний! В результате получатся миллионы разных линий поведения! И, кроме того, у «Муравья» много органов чувств: радиолокаторы, фотоэлементы, искусственные органы обоняния, микрофоны, которые за десять миль улавливают стрекот кузнечика. Его теплоуловители обнаружат на большом расстоянии любой живой организм, если температура его тела отличается от температуры воздуха хотя бы на одну десятую градуса. На своих гусеницах с присосками «Муравей» может передвигаться где угодно: под водой или даже по отвесным скалам. А питания ториевых батарей, которые дают ему энергию, хватает на десять лет. Торий, кстати, тоже есть на всех континентах!

— Да, дорогой…

Металлическая рука выдвинулась из стены и подобрала пепел, просыпавшийся с сигареты Малькольма.

Как хорошо, водумала Урсула, что не надо самой следить за порядком. Но что сегодня с Малькольмом?

Таким возбужденным она еще его не видела!

— …Его металлические мускулы не устают никогда! — уже почти кричал профессор. — Его мозгу не нужен сон! Его реакции мгновенны! Его производительность не укладывается в воображении! Ему нужно два часа, чтобы создать точную копию самого себя, и он совершает для этого сорок тысяч операций! А два «Муравья» тут же начинают делать еще двух! Четыре еще четырех! Знаешь, сколько их станет после двадцати четырех часов удвоения?

— М-мм… сто?

Готовясь отправиться за покупками, она подкрашивала губы.

— Четыре тысячи девяносто шесть! — торжествующе воскликнул он. — А через тридцать шесть часов — двести шестьдесят две тысячи сто сорок четыре! А через двое суток — много миллионов! Мой «Муравей» — это ком снега, с которого начнется лавина!

— Не… не чересчур ли это много? — слегка испуганно спросила она и, оторвав взгляд от зеркала, посмотрела на мужа.

— В любой момент, отдав приказ, можно остановить самовоспроизводство, — весело успокоил он жену. — Именно это я и сделаю, как только «Муравей» пройдет испытания. Ты только представь себе, как быстро и дешево могут мои «Муравьи» сровнять с землей Гималаи или перенести Великобританию на Северный полюс!

Она рассмеялась.

— Что ты говоришь, Малькольм! Ведь мы там замерзнем.

— Это просто пример, — ответил он, не обращая внимания на ее смех. — Ну, а каково это оружие… Ты ведь слышала же эти бесконечные сетования на огромные военные расходы? «Муравей» может создать армию из кучи камней! Конечно, с одним «Муравьем» при всей его прочности легко управится противотанковая пушка, но миллиону, который через, два часа станет двумя миллионами, сопротивляться бесполезно! Стальные челюсти сжуют даже танки, дивизии танков и опустошат территорию неприятеля так же основательно, как полчища настоящих муравьев. Только представь себе, что будет, если двадцать моих «Муравьев» перебросить по воздуху в пустыню Гоби. За сутки их станет там больше восьмидесяти одной тысячи! А если ввести в них инстинкт миграции, они вскоре расползутся по всей Азии!

— Нет, только не война! — и она вздохнула: ох уж эти мужчины! — Неужели нам мало тех войн, которые были?

— Разумеется, — пробормотал он немного растерянно. — Но ведь… любое достижение науки можно использовать как для блага человека, так и во зло ему. Все зависит от того, в чьи руки оно попадет. Но все равно нужно изучать, пробовать…

— Нужно ли? — Она опять услышала детский смех, но теперь не улыбнулась. — Ведь у нас есть все — достаток, досуг. Зачем тебе этим заниматься, Малькольм? Чего еще может желать человек?

— Многого — например, удовлетворения своей любознательности, — и он пожал плечами, — К тому же мои «Муравьи» принесут людям пользу. Благодаря им человек сможет менять облик других планет, превратить их в цветущий сад!

— Или в пустыню! — Она уже закончила сборы и была готова лететь в город. — Ты меня отпускаешь, Малькольм?

Конечно, он ее отпустил. Но в городке, делая покупки, она все время думала о том, что мужчины, даже гениальные, — это всего лишь восторженные, любопытные, неосмотрительные дети…

Когда вечером из-за тяжелых вершин Бен-Аттоу выскользнула луна, в ее неярком свете, упавшем на вересковые пустоши, сверкнула полусфера из светлого металла, легко и быстро находившая себе дорогу между скал и небольших озерец. Следом за ней, стараясь не отставать и тяжело дыша, бежал вприпрыжку немного грузный человек, явно чем-то взволнованный.

«Муравей» был запущен. На полусфере, в восьми футах над землей, вращались антенны локаторов и мигающий зеленый индикатор. Малькольм поздравил себя с тем, какие у его машины ловкие, удивительно точные движения. Ничто не может остановить ее ни темнота, ни туман, ни холод, ни неровности рельефа. Ничего более совершенного кибернетика не создавала еще никогда.

Однако реле, управляющие теплоуловителями, он предусмотрительно заблокировал. Ему не нужно, чтобы этот робот воевал, — его «Муравей» должен стать родоначальником миллиардов себе подобных, которые рассеются по земле, чтобы служить человечеству.

Сердце профессора переполняла радость.

Между тем полусфера, словно живая, ползла вперед. Ее черная тень плясала на поросших вереском пригорках и на гранитных валунах. Ее органы чувств нюхали, слушали и смотрели… Она тихо гудела и мигала зеленым глазом. Вдалеке, где-то под серебристосерым силуэтом Бен-Аттоу, безнадежно и насмешливо залаяла лиса, и эхо ее голоса долго умирало в ущельях. Шотландское плоскогорье тянулось вдаль и исчезало, бесконечное и темное, в прохладной ночи.

Но Малькольм не слышал охотничьего клича лисы, не видел пустынного плато. Он смотрел только на свое создание, смотрел, будто на собственное дитя.

Наконец, пробродив с добрую милю, полусфера остановилась у осыпи гравия, протянувшейся между топями от ближайшего горного отрога. Гравий лежал здесь со времен последнего оледенения, когда могучие естественные силы дробили острые вершины гор и сбрасывали обломки вниз.

Довольный, он улыбался в темноте. Да, эта штуковина знает, что ей нужно, и без колебаний и сомнений идет к цели.

Тихое гудение «Муравья» превратилось в многоголосый вой. Вращающиеся с немыслимой скоростью лопасти вошли в грунт и выбрасывали в воздух измельченную породу. За несколько минут «Муравей» выкопал яму в половину своей высоты, опустился туда и начал заглатывать гравий. Над полусферой поднялись маленькие облачка пара. Потом клешни на концах многосуставчатых металлических конечностей стали складывать штабелями серебристо-серые болванки алюминия.

По существу, «Муравей» выполнял работу большого завода-автомата, только намного быстрей. Один производственный процесс сменял другой. Вот уже готов полусферический верхний щит. В фотоэлементах, служивших «Муравью» глазами, мерцал бледный свет.

Чувствительные антенны дрожали и вытягивались, как хоботки мух.

Профессор сидел на камне. Ему было холодно, к тому же в погоне за «Муравьем» он натер правую ноту. Но что значат эти мелкие неприятности, когда он видит перед собой свою претворенную в жизнь мечту?

— Так, так, превосходно! — восклицал он, не отрывая взгляда от «Муравья». — Еще, дружище, еще!

Робот не отвечал. Он действовал с фанатичной сосредоточенностью, все его движения были невероятно быстрыми и точными. Вот он уже монтирует в своем будущем отпрыске основную электронную систему.

А вот уже чуть заметным и, до смешного осторожными движениями впаивает ячейки памяти, которые все вместе станут электронным мозгом «новорожденного».

Робот помнил все операции, он даже обладал способностью совершенствовать заданную программу. Еще час с небольшим и два совершенно одинаковых «Муравья» начнут изготовлять еще двух точно таких же. И к утру в горе будет уже огромная пещера, а в нем — больше сотни «Муравьев». Вскоре их станет двести, потом четыреста….

«А что если завтра сюда забредет какой-нибудь пастух? — подумал профессор и улыбнулся. — Глазам своим не поверит! Но, вероятнее всего, здесь никто не появится. В этом главное преимущество здешних мест».

Через несколько дней он вылетит в Лондон и пригласит сюда правительственных экспертов. И конечно, лучше всего ошарашить их, показав им целый муравейник этих трудолюбивых созданий, которые удваивают свое число без малейших денежных затрат с вашей стороны. Все промышленные проблемы решаются раз и навсегда: создай прототип машины, и больше тебе не нужно думать ни о чем. Уже к завтрашнему вечеру по общей производительности «Муравьи» превзойдут промышленный центр средней величины…

Никогда еще не испытывал он такого удовлетворения — даже когда изобрел автомобиль без двигателя или когда создал электронные глаза для слепых.

Но в какое-то мгновение — он не мог бы точно сказать, когда именно, что-то нарушило спокойное течение его мыслей. Какое-от смутное беспокойство… а-а, вот оно что! Занятый работой, «Муравей» вдруг повернул к нему бледные диски своих глаз. Многосуставчатое щупальце, монтировавшее гусеницы нового «Муравья», замерло в воздухе. Это длилось всего несколько секунд. Потом действующая программа вернула поведение робота в нужную колею.

Профессор поплотнее запахнул пальто. Ага, вот в чем дело: очевидно, слаба электронная блокировка между рабочей и боевой программами. Обнаружилось это только теперь, когда электронные схемы перегрелись. Но это только предположение. Уж он-то знает, как чувствителен сложный электронный мозг. Почти как нервная система человека. Этот мозг долго «просыпается», и у него могут быть «нервные срывы».

К тому же «Муравей» — первый экспериментальный образец. Он бы много дал за то, чтобы точно знать, что происходит сейчас под этой сверкающей скорлупой…

Профессор сидел в нерешительности, раздираемый сомнениями. С одной стороны, ему хотелось увидеть первое дитя «Муравья» законченным, но, с другой — смутная тревога подталкивала его остановить это чудовище. Чудовище? Что за ерунда! Ведь это всего-навсего машина, робот, лишенный собственной воли!

Между тем «Муравей» с бешеной скоростью завершал своего первенца. Несколько минут он безукоризненно следовал программе, но вот бледные, похожие на две луны глаза снова обратили взгляд на своего создателя. Многосуставчатые металлические руки оставили работу, и машина передвинулась метра на два к нему.

Испуганный, он вскочил на ноги. Разумеется, программа и на этот раз вернула машину к исполнению ее обязанностей, и опять все как будто было в порядке.

Но если «боевой инстинкт» проявится в третий раз, блокировка может не выдержать, и тогда…

Его прошиб пот. Могучие щупальца с клешнями, воющий туман лопастей… Если теплоуловители его почувствуют, если машина двинется за ним и схватит его, он будет как мышь в когтях у кошки!

Выключить ее? Но для этого к ней надо подойти вплотную. Он стер с лица пот. Запах пота, который сейчас исходит от него, как и чувство страха, ее электронные чувствилища наверняка уловят и усилят, а потом…

Луна висела высоко над серебристо-серыми вершинами. Вересковые пустоши были залиты ее неярким перламутровым светом. Растерянный, он глядел в безмолвную ночь, впервые осознав, как он сейчас беспомощен. Да и кто мог бы оказать ему помощь?

Чтобы остановить «Муравья», нужна по крайней мере пушка!

Он не отрываясь смотрел на эту насекомоподобную машину, которую создали его собственные руки, его не знающий покоя мозг. Скоро их будет две, а через двое суток, если он не прервет их размножения, — миллионы. И тогда вся английская армия будет бессильна перед ними.

Как же это он упустил из виду, что в мозг первого пробного образца нужно обязательно ввести приказ, автоматически останавливающий робота при первых признаках неподчинения программе? Как могло случиться, что эта простая мысль не пришла ему в голову раньше?

Пока эта машина одна, ее еще можно остановить, и он единственный, кто способен это сделать. А… что если он будет убит? Тогда… тогда, проснувшись послезавтра утром, англичане обнаружат, что их страну захватили несметные полчища тварей из блестящего металла и эти твари остервенело превращают в руины города и, как зайцев, загоняют их обитателей. Море сверкающих полусфер затопит остров. А через неделю, через месяц? Десять миллиардов, сто миллиардов этих тварей расползутся по всей планете, спустятся на дно океана, заполнят джунгли, сроют под корень континенты!

Озарение пришло как молния: вот к чему привела его работа! Собственными руками он открыл ящик Пандоры, породил чудовище, у которого на месте отрубленных голов мгновенно вырастают новые!

До тех пор пока «Муравьи» не выделят из земной коры весь алюминий, металлическое воинство будет непрерывно расти! А когда следы человека уже давно будут стерты с лица земли, полчища блестящих чудовищ закроют собой всю поверхность опустошенной планеты; не знающие, зачем они существуют, не поддающиеся износу, самовосстанавливающиеся, они обратят взгляд своих бледных глаз-фотоэлементов в небо, к звездам: — где еще есть место, еще есть алюминий…

Его била дрожь. Эти кошмарные видения лишали его последних сил. Перед каким мрачным будущим распахнул он двери, какие семена гибели посеял, ведомый слепой страстью исследователя! Во всем виноват он, только он. А ведь Урсула с ее женской рассудительностью не раз предостерегала его — о, если бы он только внял ее предостережениям! Но куда там!

«Муравей», видите ли, новое достижение техники, а разве можно становиться на пути технического прогресса?

И он, твердо решив остановить грядущий кошмар, побежал к роботу. Он должен, если надо, пожертвовать собственной жизнью!

Пробежал он совсем немного. Бледные глаза-луны «Муравья» обратили на него взгляд в третий раз.

И тут же машина оставила своего почти законченного первенца и покатилась навстречу. Профессор услышал вой вращающихся стальных ножей. Теперь речь шла о жизни и смерти — электронная блокировка рухнула!

Только когда остановится его гулко бьющееся сердце, а тело станет холодным и бездыханным, машина вернется снова к своей работе.

Охваченный ужасом, он повернулся и бросился бежать, совсем безотчетно, по направлению к дому.

Спрятаться! Нужно, обязательно нужно, чтобы между ним и этой не знающей жалости металлической тварью встали запертые двери его дома!

Но хотя профессор мчался, как насмерть перепуганный заяц, «Муравей» догонял его. Поющая фреза неумолимо приближалась. Все громче чмокали присоски гусениц. В лунно-сером сумраке вокруг него уже трепетал зеленоватый луч прожектора.

Когда поток воздуха от воющих стальных ножей уже обдувал ему затылок, профессор метнулся в сторону, за выступ скалы. Радиолокатор и теплоуловитель «Муравья» потеряли след — гранит прикрыл его.

Профессор вжался в скалу и попытался не дышать, Совсем близко светилось теплым золотым светом окно его дома — звезда надежды. Только триста метров — и он дома!

«Муравей», завывая, закружился на одном месте.

Порывы ночного ветерка мешали ему обнаружить источник тепла, однако он слышал стук бешено бьющегося сердца, «Муравей» искал свою жертву.

Но теперь профессор смог отдышаться. Он лихорадочно перебирал в уме возможности. Нужно противопоставить холодной, молниеносно быстрой электродной логике свои, человеческие фантазию и смекалку!

Еще есть надежда, что он доберется до дома живым.

Там и сям из вереска поднимаются замшелые валуны.

Они станут этапами его спасения. Может, он все-таки перехитрит робота?

Но тут он оцепенел от ужаса. Домой? Как такое могло прийти ему в голову? Ведь там Урсула и дети.

«Муравей», едва почуяв их теплые, беззащитные тела, разнесет дом в щепы. Чтобы он отдал их на растерзание чудовищу, которое сам пустил гулять но свету?!

Нет, любыми средствами он должен увести «Муравья» прочь от дома, хотя бы в горы. Может, заманить машину в пропасть? Или разбить, сбросив на нее каменную глыбу? Любым способом, но он должен обезвредить ее!

Все еще не зная, как поступить, он оторвал взгляд от теплого света в окне и посмотрел в сторону хребта Бен-Аттоу, темневшего в нескольких милях от него. Удастся ли ему избавиться от этой неумолимой ищейки, которая не знает усталости и никогда не бросает след? Да, не только его семья, все семьи Шотландии вправе требовать, чтобы он вступил в борьбу с плодом своих изобретательских дерзаний.

Мало просто увести проклятую тварь по темным вересковым пустошам куда-нибудь в сторону, он должен одолеть ее. Он не имеет нрава потерпеть поражение в этой неравной борьбе, ибо что будет потом?

Уж он-то хорошо знает! Не он ли сам заложил в электронный мозг робота программку, определяющую его поступки?

Едва только он, Малькольм Макгатри, умрет и остынет, как это одержимое жаждой деятельности исчадие ада вернется к своему незаконченному детищу и доведет работу до конца. У второго «Муравья» будут те же «чувства» и «инстинкты» и та же нарушенная блокировка.

Потом повторится все сначала. Через два часа будет четыре «Муравья». Будет негромкое гудение, мигание прожекторов, лихорадочная работа электромеханический завод среди вереска, где так редко появляются люди.

А завтра вечером, повинуясь вложенному в них инстинкту миграции, первые тысячи поползут во все стороны. Они найдут его дом, уничтожат его обитателей и поползут дальше, искать новые жертвы.

Послезавтра утром четверть миллиона сверкающих металлических тварей разрушат до основания ближайшие шотландские городки — Килданан, Аллапул, Дорнох. А к полудню этот все разрастающийся поток хлынет в ничего не подозревающую Англию…

Он оторвался от валуна и как безумный кинулся в сторону предгорий. Поблескивая в лунном свате, «Муравей» повернул и понесся вслед за профессором.

Часом позже между темных скал Бен-Аттоу пробирался человек, он всхлипывал и задыхался, а за ним, не отставая, ползла чмокающая присосками и мигающая зеленым прожектором машина.

Силы профессора были па исходе. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Лишь огромным усилием воли он заставлял себя двигаться. И, однако, он делал больше, чем можно было от него ожидать. Он сбрасывал с высоты каменные глыбы на своего страшного преследователя, когда тот с тихим гудением полз по отвесному склону вверх. Но каждый раз стальная клешня парировала удар.

Колени профессора подгибались от усталости, а он брел по самому краю обрыва, прыгал, рискуя жизнью, через темнеющие бездны в надежде на то, что робот, гонясь за ним, свалится вниз и разобьется. Наивный!

Разве не сам он наделил эту машину электронными чувствами, не сам оснастил ее гусеницами с сильными, как у осьминога, присосками? А теперь только и оставалось что бежать зигзагами, продираться сквозь терновник. Но куда бы он ни прятался, угрожающий вой и чмоканье быстро настигали его.

Больше он не мог ни о чем думать, ни на что не мог надеяться. Все труднее было отрывать ноги от земли, все медленнее брел он по вереску и между скал. И снова надвигался сзади, все ближе и ближе, беспощадный вой, и снова становились ярче зеленые блики.

И вдруг, к величайшему своему ужасу, он увидел, что вдалеке, среди вереска, движется маленький белый огонек. Карманный фонарик! Урсула вышла его искать! Встревожилась, что его так долго нет. Но через считанные минуты «Муравей» наверняка убьет его.

И тогда теплоуловители робота переключатся на этот новый источник инфракрасных лучей…

Но тут внезапно его озарила мысль: болота! Топкие болота, где пузырится черная трясина… Как ему сразу не пришло это в голову?

Надежда придала ему сил. Он не бежал, а летел, как птица, вниз по склону, перепрыгивая через кучи камней, автоматически ища укрытия за валунами и скалами каждый раз, когда зеленые блики касались его плеча. Огонек в вереске приближался. Решали минуты. Он благодарил небо за громкие удары своего сердца и свистящее дыхание — то и другое по силе намного превосходило сигналы, поступавшие в органы чувств «Муравья» от Урсулы.

Вереск, бугры, камни, снова вереск. Потом земля у него под ногами запружинила. И вот он уже ступает по вязкой, чавкающей трясине. Ею пахло из заполненных водой ям, где, как в черных зрачках, отражались звезды. Глаза профессора ничего не видели, о себе он не думал, однако некое шестое чувство вело его именно по тем поросшим осокой и тростником кочкам, которые могли выдержать вес человека, но не машину весом в целую тонну. Создавая робот-вездеход, профессор как-то не подумал о его проходимости в болотах, и именно на этом упущении и был основан возникший теперь у него план.

«Муравей» между тем неутомимо полз за ним.

Минуту или две гусеницы чмокали по пружинящему грунту. Потом трясина заколыхалась, и «Муравей» начал погружаться в болото. Черные глубины громко хлюпнули, и трясина сомкнулась над «Муравьем».

Судорожно дернулась над поверхностью металлическая клешня, и чудесное изобретение Малькольма Макгатри навсегда скрылось от глаз своего создателя.

На твердую землю профессор выбирался довольно долго. Урсула ждала его на краю болота. Но он только посмотрел на нее невидящими глазами.

— Малькольм! Что случилось? Где твоя машина?

— Там!

Дрожащей рукой он показал туда, где, повинуясь какой-то мощной, снизу идущей силе, вздымалась и опускалась топь. «Муравей» был еще жив, он еще боролся. Глаза-фотоэлементы вглядывались в черную грязь. Гусеницы крутились. Но вязкая топь крепко держала его в объятиях.

— Ой, так, значит, вся твоя работа пропала зря? — огорченно сказала Урсула.

Он открыл было рот, чтобы ответить, но вместо этого вдруг схватил ее и повалил на землю. На мгновение над болотами вспыхнуло небольшое голубое солнце. Из глубины поднялся черный гейзер, похожий на огромную поганку, и снова исчез. Послышался глухой грохот. Земля задрожала.

— Взорвалась ториевая батарея — жижа затекла внутрь, — с глубоким облегчением сказал он. — Теперь со всем этим… покончено!

— Не расстраивайся! — и она сжала его локоть, не совсем понимая, что происходит, но, как всегда, готовая утешить. — Ты ведь наверняка сможешь сделать новую! Еще лучше, правда?

— Ох, Урсула!

Он с улыбкой посмотрел на нее и стал беспомощно стирать с лица брызги грязи. И вдруг над болотами и безмолвствующим вереском раздался его громкий смех.

— Урсула, — с трудом переводя дыхание, сказал он, — дорогая! Я создал лишенного жизни и в то же время живого демона! Алюминий и электронные вихри, магнитные поля и вечный танец нейтронов должны были стать величайшим благом для человечества. Годы я работал без отдыха, использовал в работе вес свои знания; к тому же все это стоило мне кучи денег. И однако…

Он задохнулся. Хотя он продолжал смеяться, глаза его по-прежнему были полны страха.

— …и, однако, я благодарю небо за то, что мое детище погибло! Все, Урсула, с этим покончено. Знаешь, чем я теперь займусь?

— Нет, дорогой, — и она с любопытством посмотрела на него.

— Куплю ферму и начну выращивать спаржу!

— С…спаржу? — растерянно пролепетала она. — Но почему именно спаржу?

— А потому, — медленно проговорил профессор, — что спаржа так удивительно безобидна!