«Вторжение»

И вышел дым из кладезя бездны, как дым из большой печи; и из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть… На ней были брони, как бы брони железные… Власть же ее была — вредить людям пять месяцев.

«Откровение Иоанна Богослова»

Железной рукой загоним человечество к счастью!

Советский лозунг 20-х годов

1

Здание аэровокзала было набито битком. В воздухе стоял разноголосый гул. Протискиваясь сквозь толпу, Беланов вглядывался в лица этих людей: растерянные, испуганные, мрачные, деловитые, усталые, злые… Люди бежали из города. Одни считали, что это временно, буквально на несколько дней. Другие прощались с городом навсегда. Третьи чувствовали, что проститься придется не только с городом, но и со всем привычным укладом жизни. «Кто из них прав? — думал Беланов. — Пока, кажется, Туман ничем не угрожает. Впрочем, человек всегда боялся неизвестного… и нередко оказывался прав.»

Он вышел на улицу. Моросил мелкий дождь. На стоянке такси не было ни одной машины. Беланов направился к рейсовому автобусу, как вдруг услышал: — Артур!

Рядом с ним остановился серый автомобиль. Из машины вышел высокий нескладный человек лет сорока, в сером плаще и без шляпы, и поспешил навстречу Беланову.

— Генрих!

Они обнялись.

— Сколько лет мы не виделись? — спросил Генрих.

— Пять лет. Здесь тогда все было иначе. С каждым рейсом прилетали туристы. А теперь все только бегут. И дождь этот мерзкий…

— У нас теперь всегда дождь. Садись в машину.

Автомобиль выехал на шоссе, ведущее к городу.

— Туман притягивает к себе тучи? — спросил Беланов, глядя на серое, без единого просвета небо и мокрое шоссе.

— Черт его знает, может, притягивает, а может, сам плодит… Скоро сам все увидишь.

Беланов пожал плечами.

— Что я могу увидеть, я же не специалист по проблемам экологии. Я кибернетик.

— Я уж не знаю, кто здесь нужен, эколог, кибернетик или священник. Во всяком случае, ни с чем подобным люди прежде не сталкивались.

— Что он из себя представляет? По газетам ничего толком не поймешь.

— Туман как туман, только серый и очень плотный. Ни ветер, ни дождь на него не влияют. Сейчас он занимает уже около десяти квадратных километров и хоть и очень медленно, но растет. Издали это похоже на застывший дым, только без клубов. Сплошное ровное марево. Впрочем, когда увидишься с доктором Кромвальдом, он тебе это распишет по науке.

Автомобиль миновал колонну военных машин, стоявших на обочине.

— В городе много военных? — спросил Артур.

— С каждым днем все больше.

— Но им-то что здесь делать? Какое отношение они имеют к науке?

— Первобытный человек, видя что-нибудь непонятное, хватался за дубину. Потом в сознании людей произошел поворот, и они в таких случаях стали обращаться к богу. (Беланов поморщился — он не любил религию.) Однако все возвращается на круги своя, — продолжал Генрих. — Впрочем, их тоже можно понять. Все-таки второй после столицы город Республики… летняя резиденция Президента…

Автомобиль въехал в город. Улицы были пустынны. На перекрестках мокли полицейские в длинных блестящих плащах. Наконец Генрих остановил машину. Дальше ехать было некуда. Улицу перегораживал полосатый шлагбаум. На нем красовалась жестяная табличка: «Стой! Предъяви пропуск.» По ту сторону шлагбаума улицу заполняла военная техника: грузовики, амфибии, бронетранспортеры. В конце улицы виднелась еще одна загородка. За ней все терялось в серой пелене.

— Это он и есть?

— Да.

Генрих дал задний ход. Машина развернулась и покатила в объезд.

— Надеюсь, ты не надумал остановиться в гостинице? — поинтересовался Генрих.

— А почему бы и… — начал Беланов.

— Никаких «почему бы»! Ты остановишься у меня. Не бойся, ты меня ни капли не стеснишь. Я тебе тоже не буду навязывать своего общества.

— Но мне надо нанести кое-какие визиты… Я буду поздно возвращаться…

— Ничего, я сам ложусь поздно.

— А Маргарита не будет возражать?

Генрих прервался на полуслове и как-то сник.

— Я разве не писал тебе? Мы расстались. Уже больше года.

— Извини. Я действительно не знал.

— Да что там… В конце концов, поэт, у которого все хорошо, перестает быть поэтом… А вот мы и дома! — закончил Генрих, тормозя у подъезда.

2

Несколькими часами позже Артур поднимался по старой лестнице со стертыми ступенями. Дом был построен еще в прошлом веке; таких в городе оставалось уже немного, в основном в центре, и половину их уже поглотил Туман. Артур остановился на площадке четвертого этажа и позвонил. Внутри квартиры послышались шаги и смолкли у двери; очевидно, его рассматривали в глазок. Затем дверь открылась.

— Здравствуй, Эльза.

Она не казалась слишком удивленный.

— Здравствуй, Артур. Я знала, что ты приедешь.

Она провела его в комнату и села у окна. Артур сел напротив и только тут заметил, как она изменилась. Лицо ее было бледно и устало; от глаз разбегались мелкие морщинки, веки покраснели и припухли. Взглянув на нее, Беланов сразу же спросил о здоровье.

— Нормально… Я просто устала, — она вымучено улыбнулась.

— У тебя неприятности? Впрочем, теперь у всех неприятности. Туман…

— Причем тут Туман?

Она встала и повернулась к окну.

— Вон он, отсюда виден… Триста метров до ближайшего ограждения. Соседи говорят — надо уезжать… Сейчас на окраинах много пустых квартир. А то и совсем из города… Наверное, скоро я останусь одна во всем доме. И буду ждать Туман…

— Что с тобой, Эльза? Откуда эта мрачность?

Она резко обернулась к нему.

— Ты видел наших детей, Артур? Ты можешь объяснить, что с ними происходит?!

В этот момент раздался звук ключа, вставляемого в замочную скважину. Дверь открылась и захлопнулась.

— Это он, — сказала Эльза и крикнула: — Роберт!

На пороге появился рослый и крепкий парень лет пятнадцати. Он был в пятнистой куртке военного образца с закатанными рукавами, такой же маскировочно-пятнистой расцветки штанах и тяжелых армейских ботинках. На поясе у него висело некое самодельное подобие полицейской дубинки. На левой стороне груди был приколот странный значок: в черном овале белая буква М. Мокрые от дождя волосы были коротко подстрижены.

— Здравствуй, Роберт, — Беланов поднялся навстречу сыну и протянул руку.

— Здравствуй, — ответил Роберт. Во взгляде его читалось раздражение. Секунды две он раздумывал, пожать или нет протянутую руку. Наконец все-таки пожал, тут же развернулся и вышел из комнаты. Снова раздалось клацанье ключа, хлопнула дверь.

— Погоди… Он что, в дверь своей комнаты замок врезал?

— И ключ всегда с собой носит, — чуть не плача, подтвердила Эльза. — Я ему говорю: «Неужели ты думаешь, что я буду без разрешения рыться в твоих вещах?» А он: «А кто тебя знает! Вы ведь сейчас все трясетесь, как бы не нарушили благополучие вашего мирка! Ты же воображаешь, что это для моего же блага, а раз так, считаешь себя вправе вмешиваться в чужую жизнь!» А когда я плакала, вышел из своей комнаты, встал в дверях и говорит: «Слушай, прекрати, пожалуйста! Терпеть не могу театра, тем более такого провинциального!» Ушел и заперся.

— А я ему подарок привез… — произнес Артур и выложил на стол зеленый кляссер.

— Он больше не собирает марки. Он, по-моему, вообще больше ничем не увлекается. Хотя я о нем уже ничего толком не знаю. Целыми днями где-то пропадает, иногда и не ночует. О выпивке, куреве, тем более о наркотиках говорит с негодованием. Хорошо, если это не показное…

— У него есть девушка?

— Как-то раз я заикнулась об этом. Он отрезал, что у них есть дела поважнее и что наш разложившийся мир и без того пропитан развратом. Он вообще зовет нас прогнившими, разложившимся, говорит, что скоро всему этому будет положен конец…

— Уж не они ли собрались его положить?

— Кто их знает… Знаешь, как они себя называют? Ассистенты!

— Ассистенты?! Чьи?

— Кто же их знает! У них какая-то полувоенная организация. Ходят вечно с дубинками…

— А полиция?

— Полиция смотрит на это сквозь пальцы. «У нас, говорят, рост молодежной преступности, наркомания, проституция, всевозможные агрессивные фанаты, тут еще этот чертов Туман, а вы лезете с какими-то ассистентами! Да на них, если хотите знать, молиться надо! Они по ночам патрулируют город, громят притоны наркоманов, разгоняют проституток порой лучше, чем полицейские наряды! Рэкетом они не занимаются, ни одного честного человека еще не тронули — чего ж вам от них надо?»

— Уж не полиции ли они ассистируют?

— Нет, полицию они презирают, как всех нас. Но знаешь… самое страшное… — Эльза вдруг перешла на шепот, — они ходят в Туман!

— Но послушай… это же вздорные слухи… Газеты пишут, что еще никому не удавалось войти туда и вернуться… И потом — там патрули…

— Это не слухи! Во-первых, патрули перекрывают только улицы. А есть еще дома… брошенные, пустые дома вокруг Тумана… есть крыши, есть, наконец, канализационные люки…

— Ох, Эльза, это просто смешно! Чтобы наш Роберт полез через канализацию в Туман…

— Не смейся, они не такое способны! «Наш Роберт!» Сколько лет ты его не видел?!

— Я попробую поговорить с ним.

— Он тебе даже дверь не откроет.

— И все-таки попробую.

Беланов подошел к двери комнаты Роберта и постучал.

— Роберт!

Никакого ответа.

— Роберт, открой, пожалуйста!

Щелкнул замок.

— Хорошо, — Роберт открыл дверь. — В твоем распоряжении десять минут. Но с тем, чтобы больше ты ко мне не приставал.

— Роберт, ну зачем ты так? Я все-таки твой отец.

— Ты был им семь лет назад. Вы поднимаете глобальные вопросы, хотите сохранить свой мир, а сами не можете даже сохранить свою семью. Да и вообще, почему родители считают, что они приобретают какую-то власть над детьми только потому, что они родители? Выдумали какой-то «неоплатный долг», «любовь»… Да почему вообще ребенок, — это слово Роберт произносил с кривой усмешкой, — обязан любить родителей? Как это вообще можно быть обязанным любить? Ну ладно — мать, она еще мучилась при моем рождении. Но ты-то, прости, испытал лишь пару минут удовольствия, даже не зная, что это приведет к моему появлению на свет — и я за это должен быть тебе благодарен?

— Ну знаешь, мы все-таки растили тебя, воспитывали…

— А я сидел у вас на шее? А выйдете вы на пенсию — будете сидеть на шее у государства, следовательно, у меня тоже. Более того, учитывая отрицательный прирост населения, поскольку в большинстве семей сейчас один ребенок — нам, в процентном отношении, придется больше заботиться о вас, чем вам в свое время о нас. Так что «неоплатный долг» мы выплатим с процентами, и не лезьте в нашу жизнь.

— Послушай, Роберт, откуда такая неприязнь к нашему поколению?

— Откуда?! Да разве не вы развалили мир? Разве не вы привели цивилизацию на край гибели — если не от ядерной войны, так от экологического кризиса? Разве не вы оставляете нам в наследство это кровавое месиво мелких страстишек, низкой лжи, сладкого лицемерия, подленького честолюбия, грязного сладострастия? О, хоть бы нашли в себе смелость сознаться в этом! Но главную суть вашего мира составляет лицемерие. Ваше христианство насквозь лживо и нелепо, даже вредно — оно направлено против жизни, в пользу всего слабого, немощного, гниющего! Вы провозглашаете мораль, которой сами не желаете придерживаться! Вы рассуждаете о судьбах человечества, а сами думаете о себе, о том, как сохранить свой убогий мирок! Теперь вы глядите на нас с ужасом, а ведь мы — это ваше порождение. Только одна часть нового поколения — мы — это ваше отрицание, а другие та шваль, из-за которой ночью небезопасно ходить по улицам — это ваше логическое продолжение.

— Ну это уж ты хватил…

— Что хватил? Когда до сих пор ваши либералы, ваша болеющая душой, то бишь душевнобольная, интеллигенция призывает к смягчению, к методам убеждения, к отмене смертной казни! Как будто весь этот сброд, всю эту мразь, всю эту современную молодежь — да и подонков вашего поколения — можно укротить иначе, чем террором, расстрелами и концлагерями!

— Роберт, то, что ты проповедуешь — не ново. Якобинцы казнили проституток, в России судят за гомосексуализм — разве это уничтожило порок? Как ты не понимаешь, что демократия, гуманизм — это величайшие завоевания человечества, что от первобытной дикости…

— Какие книжные… и какие пустые фразы! Что такое ваша демократия? Власть толпы, или лучше — власть быдла! Море серых посредственностей, бездарностей, которое поглощает и перемалывает всех выдающихся! Появись Наполеон в наше время, он бы просидел в лейтенантах до старости, если бы его прежде не отдали под суд за самовольные действия под Тулоном. И, наконец, главное — власть толпы по существу таковой не является, это опять власть олигархии — но в эту олигархию, как правило, попадают не истинно достойные, а представители той же толпы, те же посредственности!

— Но кто же, по-твоему, истинно достойный?

— Тот, кто завоюет эту власть, а не получит ее в качестве подарка от лавочников и домохозяек.

— Право силы?

— Да, право силы. Силы, ведущей к величию. Только железная рука может вести общество вперед по единому плану, без шатаний вкривь и вкось.

— Но ведь это казарма!

— Казарма лучше, чем бордель.

— Послушай, Роберт, — Беланов провел рукой по глазам, — ведь это все не твое… Я же чувствую, ты повторяешь чужие слова. Кто, кто учит вас всему этому?

— Ты прямо как наш бургомистр, — усмехнулся Роберт. — Тот уверен, что мы поддались коммунистической пропаганде. А левая газетенка «Равенство» как-то назвала нас неофашистами. И то, и другое чушь. Фашисты зациклились на национальном вопросе, а коммунисты развалили экономику. Но и в той, и в другой идеологии немало рационального.

— Роберт, твой прадед был русский офицер, твой дед воевал в Сопротивлении…

— А мне на это плевать. С какой стати давно умершие предки должны влиять на мои взгляды?

— Роберт, я, наконец, не могу бесконечно терпеть твое хамство!

— А никто и не заставляет. Я тебя сюда не звал. И вообще — ваше время вышло. Аудиенция окончена.

3

Генрих встретил Артура у подъезда своего дома.

— Ну как впечатление?

— Ужасно… Я говорил с Робертом, это какой-то кошмар. В обеспеченной, демократической стране… Когда это началось?

— Ты имеешь в виду ассистентов?

— Да.

— Первые появились на той же неделе, что и Туман. Центр города эвакуировали во вторник, а в пятницу они уже расхаживали по городу в своей униформе. Где они ее только берут?

— Ты думаешь, это как-то связано с Туманом?

— Разве о Тумане можно что-нибудь сказать определенно? Сегодня соберутся друзья, послушаешь их мнения по этому поводу.

— Кто придет?

— Доктор Кромвальд, майор Грэбс, Альберт, он теперь директор гимназии, Карл, Петер. Идем, они скоро начнут собираться.

Первым пришли Кромвальд и Альберт Хольд, за ними Карл и Петер. Пока все здоровались с Белановым и рассаживались, появился майор.

— Я вижу, все уже в сборе, — воскликнул он, входя. — О, кого я вижу! Артур! Здравствуй, здравствуй! Какая нелегкая занесла тебя в нашу проклятую богом дыру?

— Если мне не изменяет память, прежде это был второй город Республики.

— Помяни мое слово, здесь скоро вообще никакого города не останется, один серый кисель! Ведь так, доктор?

— Я бы не был столь категоричен, — развел руками Кромвальд. — Впрочем… Я только что с ученого совета…

— Да-да, расскажите, доктор, — сказал Артур. — Мне, как свежему человеку, это особенно интересно.

— Нам, как живущим третий месяц рядом с этим… — Карл сделал брезгливо-неопределенный жест в сторону окна, откуда, впрочем, Туман не был виден, — все это не менее интересно.

— Да, собственно, и рассказывать нечего. Мы знаем о Тумане не больше, чем в первые дни. Ну, знаем его форму, объем, примерную динамику роста — кстати, в последнее время он растет несколько быстрее. Знаем, что над ним можно безопасно летать, что он ничего необычного не излучает. Мы даже не знаем, что это за агрегатная среда. Сначала думали — аэрозоль, но не он не рассеивается и не реагирует на ветер. Твердое тело или, что более вероятно, очень вязкая жидкость? Но почему материальные предметы проваливаются в него без сопротивления? Его совершенно невозможно исследовать. Его ничем нельзя просветить. Длинные волны его огибают, короткие в нем вязнут. Кое-что отражается, но это ничего не дает. Я уже говорил, сам он не излучает, в первые дни были сильные электромагнитные всплески, а сейчас ничего. Пробовали опускать в него приборы, брать пробы… Доставали обрывки тросов. Один вроде бы пережженные, другие просто рассыпаются в прах — разрушена кристаллическая структура, а чем разрушена — черт его знает. Факт заключается в том, что ничто, помещенное туда, обратно не вернулось. Однажды заявились к нам добровольцы, говорят, Туман — это иной разум, мы идем устанавливать контакт. Им, конечно, запретил, они как-то пролезли… Ни один не вернулся, естественно. Лично у меня сложилось впечатление, что Туман просто не дает себя исследовать.

— И какие же гипотезы у современной науки? — спросил Генрих.

— Разные, да что в них толку? Некоторые придерживаются первоначальной версии об атмосферной аномалии, вызванной экологическим кризисом. Но, по-моему, Туман слишком сложное явление, чтобы вылепиться из атмосферных осадков. Это все-таки не кислотный дождь. Другие считают Туман формой жизни, правда, сильно расходятся в оценке степени ее организации, и опять неясно, откуда она взялась. Говорят и о космической экспансии…

— И что вы об этом думаете? — поинтересовался Петер.

— Во-первых, я всю жизнь не верил во все эти тарелочки, зеленых человечков и т. д. Как физик, я не знаю разумной альтернативы специальной теории относительности, я имею доказательства, что скорость света — предел для скоростей, и не имею опровержений этому постулату. А уже одно это делает межзвездные путешествия практически невозможными и бессмысленными. А во-вторых, если бы иной разум хотел нас уничтожить, он не стал бы избирать столь заумный путь. Достаточно сбросить пару атомных бомб на США и СССР, и мы сами перебьем друг друга. А тут — Туман, явление единичное и локальное…

— Это, кстати, не факт, — заметил Петер. — Единичный случай в цивилизованных странах. А кто поручится за амазонскую сельву, африканские пустыни, Гималаи, океан, наконец?

— Как раз за это поручиться можно. Мы живем в век спутников, каждый метр земной поверхности просматривается, а после появления Тумана — просматривается особенно тщательно. Сейчас можно сказать с уверенностью: Туман — уникальное явление.

— Национальная достопримечательность, — усмехнулся Артур. — Кстати, доктор, как скоро эта достопримечательность выйдет за национальные границы и начнет кушать Европу?

— О, на этот счет нет смысла беспокоиться. Если, конечно, скорость роста Тумана не возрастет, то у нашей старушки Европы есть все шансы дотянуть до XXIII столетия, а последний клочок суши это, кстати, будет малоизвестный островок на юго-востоке от Новой Зеландии — Туман поглотит только через 17 веков. Вот, кстати, существенный аргумент против экспансии: больно уж затянутая операция.

— А какой же версии придерживаетесь вы? — спросил майор.

— Мне кажется интересной гипотеза о вырождении материи или пространства. В области, воспринимаемой нами как Туман, вообще нет вещества в привычном понимании. Привычные структурные этажи — молекулы, атомы, элементарные частицы, может быть, и кварки — разрушены, связывающие их четыре фундаментальных взаимодействия — не работают или страшно искажены. Возможно, там действуют иные физические законы, по иному течет время… Не исключено, что Туман — колоссальный запас энергии. Правда, если она самопроизвольно высвободится — от Земли останется немного.

— Значит, реальная опасность все-таки существует? — спросил Карл.

— Я же говорил, в отношении Тумана ничего нельзя сказать. Пока единственная реальная опасность — это то, что он поглотит наш город через два года. Естественно, пока мы никак не можем замедлить его рост.

— А что думает по поводу Тумана наш доблестный генерал Граубер? — обратился Генрих к Грэбсу. — Если это, конечно, не военная тайна.

Майор пожал плечами. — Кое-что и тайна, конечно… Кое-что я могу вам сообщить — конфиденциально, разумеется. В штабе еще не оставили мысль о том, что это — агрессия. Земная или внеземная впрочем, военные тоже мало верят в космическое нашествие. Но в общем-то генерал Граубер рассматривает Туман с узко-профессиональных позиций — как противника, против которого он по приказу сверху готов в любое время применить любое оружие. Вообще говоря, сам он ничего не решает, армия, как вы знаете — структура иерархическая: генерал Граубер смотрит на министра обороны, министр на Президента, Президент, в кои веки раз — на науку, а наука, в лице нашего досточтимого доктора Кромвальда, разводит руками. И вот этот жест спускается по всем ступеням армейской иерархии вплоть до вашего покорного слуги, которому и остается повторить его перед вами, — и майор развел руками точь-в-точь как доктор Кромвальд.

— Насколько я понял, — задумчиво произнес Кромвальд, — любое оружие означает вплоть до ядерного?

Грэбс энергично загородился двумя руками: — Я ничего подобного не говорил!

— Разумеется, не говорили, майор… Но кое-кто из военных мне уже намекал на это частным образом. Я ответил ему и повторяю вам, с тем чтобы вы намекнули Грауберу: чем бы Туман ни оказался, этого делать нельзя ни в коем случае. Даже если Туман имеет вполне тривиальное объяснение, взрыв скорее всего не уничтожит его, а раскидает его частицы, которые могут стать зародышами новых туманов, по всей Европе. А если Туман — действительно область вырожденного или иного неадекватного пространства, последствия могут быть самыми немыслимыми. Ну, например, взрыв вашей бомбы произойдет в столице или гденибудь в Нью-Йорке. Или послужит детонатором для высвобождения энергии Тумана, о которой я уже говорил. А может быть, бомба ухнет туда, как все прочие предмета, и никаких следов.

— Вы, очевидно, правы… Но не можем же мы сидеть сложа руки! взорвался вдруг Грэбс. — Мы, в конце концов, вояки, наше дело — выполнять приказы. Но вы, ученые! Вы относитесь к Туману так, словно это вещество, синтезированное в вашей пробирке! Вещество, конечно, очень интересное с теоретической точки зрения, на нем можно сделать диссертацию, его любопытно понаблюдать под микроскопом, а потом заткнуть пробирку пробкой, выпить горячего чая и отправиться спать!

— Та-а-ак, — протянул доктор, медленно поворачиваясь к майору. — И что вы нам предлагаете?

— Действуйте, в конце концов! Положим, вы не знаете и не можете узнать, что такое Туман. У вас нет научно обоснованной концепции борьбы с ним. Но экспериментируйте! Обстреляйте его лазером, облучите рентгеном…

— Вы не учитываете одного, милейший майор. Если мы ничего не будем делать, мир просуществует еще многие столетия, а в результате предлагаемых вами поспешных экспериментов может взлететь на воздух в несколько секунд!

— Господи, о чем вы говорите! — воскликнул вдруг Альберт, за весь вечер не произнесший ни слова. — Ядерное оружие, рентген, лазеры… Как будто не ясно, что Туман — средство психического воздействия!

— Психического? — переспросил Кромвальд. — Как это понимать?

— Я не знаю, кто и как создал Туман, — ответил Хольд, — но я знаю, зачем. Туман не взорвется и не уничтожит нашу материю. Это оружие, но направлено оно не против нас.

— Не против нас? — удивился Артур. — Но против кого же?

— Против нашего будущего! Против наших детей. Вы же видите, что он сделал с нашими детьми! У нас были хиппи, панки, рокеры, но такого не было никогда.

— Ну почему, — возразил Карл, — мне это весьма напоминает гитлерюгенд.

— Это чисто внешнее сходство! Во-первых, они вне политики. Они считают, что всякая политика — грязь. Они не интересуются национальным вопросом. Более того, они борются с развратом и наркотиками и выглядят даже конструктивной силой. Но это деструктивная сила! У них один общий враг! Это мы, наше поколение, наш мир! Где вы видели такое количество детей, столь последовательно настроенных против родителей? Не против евреев! Не против коммунистов или буржуазии! Не против своих сверстников — панков или хиппи! Это все действительно уже было, и это хоть и страшно, но понятно, объяснимо. Но против старшего поколения, независимо от идеологии и национальности! Конечно, подростковые комплексы, молодежные проблемы… но не до такой же степени! Теперь скажите: неужели это возможно само собой? Неужели за этим не стоит Некто, готовящий из наших детей штурмовиков против нас?

— Ну вот, опять Некто, — поморщился Карл, — опять абстрактная угроза. А кто этот Некто? Иностранные спецслужбы? Пришельцы из космоса? Из другого измерения? Все эти наши разговоры гроша ломаного не стоят. Мы не имеем ни малейшего понятия даже о том, имеем ли мы дело с живой или мертвой природой, а рассуждаем о планах и психологии Тумана.

— Сам-то ты что предлагаешь? — спросил Беланов.

— Ничего я не предлагаю, Артур. Я, в конце концов, не ученый и не политик, я скромный муниципальный служащий. По-моему, раз уж мы ничего не можем с ним поделать, надо срочно эвакуировать город, обнести его колючей проволокой и жить так, как будто ничего не случилось.

— Но ведь случилось же, Карл!

— Ты меня не понял. Ученые пусть исследуют, пусть изучают. В конце концов, он растет, и это вынуждает нас действовать. Но всем остальным не должно быть до этого дела! Мы ничего не можем изменить, так незачем трепать нервы себе и окружающим. После эвакуации города я поместил бы во всех газетах интервью с крупнейшими учеными и протоколы комиссий по тему: Туман перестал расти. Это будет ложь, но это будет ложь во спасение. Миллиарды людей во всем мире вздохнут с облегчением и вернуться к привычным занятиям. В конце концов, какая польза от того, что они будут сходить с ума, спиваться, кончать самоубийством? Это не остановит Туман. В конце концов, мы не заслужили, не должны нести ответственность за этот чертов серый кисель!

— Кстати, об ответственности, — вмешался Петер. — Вы знаете, мне, как врачу, приходится сталкиваться с весьма разнообразными концепциями моих пациентов. Сейчас, когда у всех на уме Туман, попадаются очень интересные. Один пациент высказал теорию, что Туман, мол — это материализованное абстрактное зло.

— Не понял, — переспросил Кромвальд.

— На протяжении многих тысячелетий люди совершали дурные поступки, и количество зла в мире возрастало. Наконец в ХХ веке, за который было совершено зла больше, чем за всю предыдущую историю, был достигнут некий критический порог… или критическая масса… и зло из категории идеальной, не существующей вне нашего сознания, перешло в категорию материальную. Изучать Туман бесполезно, это все равно что анатомировать дьявола или пытаться понять, почему привидения не падают на землю под действием силы тяжести. Пока мировое зло увеличивается, Туман растет.

— А почему он возник именно у нас? В старой доброй демократической Европе… — произнес Артур.

— Демократия тут не имеет значения. Просто у нас был совершен тот последний злой поступок, после которого критический порог был превзойден. Какой-нибудь мальчишка кинул камнем в кошку, а в результате мы имеем Туман.

— Он действительно сумасшедший, этот ваш пациент? — спросил Генрих.

— Что значит «сумасшедший»… Люди, далекие от психиатрии, обычно представляют себе психически больных в виде двух категорий: идиот, который сидит на полу и булькает, воображая себя чайником, и маньяк, совершающий зверские изнасилования. На самом деле все куда многообразнее… Да, этот человек серьезно болен, но он умен и с ним бывает интересно побеседовать.

— А сами вы что думаете? — спросил Артур.

— Не знаю, — пожал плечами Петер. — Что бы это ни было, это далеко от моей специальности. Нет никаких оснований считать Туман массовой галлюцинацией. Говорят о нем все что угодно, и объяснения дают разные, от космических пришельцев до кары небесной. В последнее не верю, ибо атеист, а что до первого, то почему бы нет? Я не столь категоричен, как доктор Кромвальд. Межзведные полеты нецелесообразны? Так это с нашей точки зрения. Инопланетная логика может совершенно не походить на нашу. Обычный представитель вида homo sapiens, полностью принадлежащий к нашей культуре, в результате ничтожной аномалии в мозгу становится нам совершенно непонятен. Что такое сумасшедший, не с медицинской, а с философской точки зрения? Это человек, рассуждающий по иным, нежели мы, законам. Строго говоря, мы не можем судить, правильны эти законы или нет. Мы знаем только, что они не нормальны, т. е. не такие, как у абсолютного большинства и в наших условиях не годятся для жизни. Но почему не допустить, что где-то есть мир, в котором именно эти законы обеспечивают выживание? Да и вообще, восприятие чего-нибудь как ненормального может вытекать из нашей отсталости. Я уверен, что в XVIII веке Эйнштейна с его теорией относительности наверняка упрятали бы в желтый дом.

— Не понимаю, как можно быть психиатром с такими воззрениями, усмехнулся Карл.

— Ну, не следует впадать в другую крайность и считать всех сумасшедших непризнанными гениями. Болезнь есть болезнь, и больному не легче, если где-нибудь его патология является нормой. Когда у человека температура поднимается до 40, его надо срочно лечить, хотя для птиц эта температура нормальная.

В этот момент раздался телефонный звонок. Генрих снял трубку и с удивлением передал ее майору. Тот с минуту слушал с нахмуренным лицом, потом сказал «Есть!» и положил трубку.

— Сожалею, господа, но вынужден вас покинуть. Приказ срочно явиться в штаб.

— Что там стряслось? — недовольно пробурчал Карл.

— Не знаю, а если бы и знал, вряд ли имел бы право сказать.

— Послушайте, майор, как они вас нашли? — спросил Генрих.

— Служба! Я обязан сообщать им, куда отлучаюсь.

Едва Грэбс вышел, телефон снова зазвонил.

— Это меня, — сказал Кромвальд. — Я тоже информировал, куда иду…

Доктор говорил по телефону несколько дольше майора.

— Да!.. Вы уверены?… Когда началось?! И сколько?! Что значит нетелефонный разговор?! Вы понимаете, чем это может кончится? Да! Конечно, еду!!

Кромвальд вскочил. От его благодушного спокойствия не осталось и следа.

— Туман! С ним что-то происходит. Приборы как взбесились. Советую всем отправляться по домам, собирать вещи и слушать радио. Возможна срочная эвакуация.

4

Артур и Генрих сидели у окна, не зажигая света. На улице темнело. Три только что собранных чемодана стояли на полу. По радио передавали легкую музыку. Неожиданно глухой треск прервал передачу. «Внимание! — донеслось сквозь помехи. — Экстренное сообщение Исследовательского Центра…» Долгий треск.«…отмечено…» Свист, шипение.«…продолжает повышаться…» Приемник смолк. Беланов вскочил, как ужаленный.

— Господи! Какой же я идиот!

— Что случилось? — испугался Генрих.

— Эльза! Роберт! Они же в трехстах метрах оттуда! Их же не предупредили!

Вскочил и Генрих:

— Быстрее в машину! Мы еще успеем!

— Бери чемоданы! Вряд ли нам придется вернуться.

Они бросились вниз по ступенькам. Едва они сели в автомобиль, ослепительная молния сверкнула над центром города. Удар грома расколол воздух.

— Часто здесь такое? — спросил Артур.

— Было только на первой неделе. Уже три месяца ничего подобного. Действительно что-то творится!

Да, творилось что-то неладное. Моросящий дождь усиливался с каждой минутой и перешел в настоящий ливень. Над центром полыхали лиловые зарницы. Генрих гнал машину на полной скорости. Вдруг впереди в лучах фар метнулась какая-то тень. Генрих резко затормозил. Из пелены дождя выскочил человек с рюкзаком за плечами и упал на капот. Убедившись, что машина не пытается уехать, он бросился к передней дверце.

— Вы едете из города?! Из города?!!!

Только совершенно обезумевший человек мог задать такой вопрос: ведь машина направлялась к центру.

— Возьмите меня с собой!

— К сожалению, мы едем в центр, — ответил Артур.

— Нет!!! Только не туда! Там катастрофа! Возьмите меня, я заплачу! — человек сделал движение снова лечь на капот, потом метнулся обратно к дверце.

— Мы едем в центр и очень спешим. И, кстати, не понимаем вашего волнения: вы первый, кого мы встретили, все сидят по домам.

— Они не знают! Не знают!! Я сотрудник Исследовательского Центра! У меня нет машины! Там что-то невероятное! Наука с таким не сталкивалась! Помогите мне спастись! Я дам деньги, много денег! он судорожно стал шарить в карманах.

— У нас нет времени. Если вы согласны ехать в центр, садитесь.

— Нет! Из города! Вы же не знаете! Я дам вам все деньги! — он совал в окно мятые ассигнации. Артур оттолкнул его руку. Генрих дал газ. Сотрудник Центра остался на месте, с бессмысленным видом протягивая вслед машине купюры, которые сразу размокли под дождем.

Этот человек оказался первой ласточкой. Вскоре еще несколько попытались броситься под колеса. Генрих объехал их, не останавливаясь.

— Быстрее! — подгонял его Артур. Он испытывал все больший страх за Эльзу и Роберта.

Навстречу им проносились автомобили. Воя сиреной, пролетел полицейский «мерседес». Следом за ним мчалась длинная черная машина. За бронированными стеклами мелькнуло белое лицо бургомистра. Чем ближе к центру, тем больше было людей на улице, так что ехать становилось все труднее. Уже недалеко от дома Эльзы дорогу им преградил военный грузовик. Артур выскочил из машины. Навстречу ему уже бежал офицер, размахивая не то жезлом, не то дубинкой.

— Вам что, жить надоело? — закричал он на Артура. — Поворачивай, поворачивай! — он махнул жезлом-дубинкой в сторону, противоположную центру, и побежал дальше.

— Артур, в машину! — крикнул Генрих, перекрывая вой сирен. — Объедем кругом!

Из кузова грузовика посыпались солдаты, которые принялись перегораживать улицу железными турникетами. Машина свернула в переулок. Там не горел ни один фонарь. Люди в полной темноте выбегали из подъездов, волоча за собой чемоданы, сумки, тюки. На следующей улице образовался затор. Несколько автомобилей, столкнувшись, создали пробку, задерживая десятки других. Воздух дрожал от разноголосых гудков. На улицу вылетел военный «джип», забрызганный грязью так, что с трудом различались маскировочные разводы.

— Всем очистить улицу! — заорал резкий мегафонный голос. — Тем, кто не может уехать, выйти из машин! Идет танковая колонна!

Взревели двигатели, автомобили попятились задним ходом. Не могли уехать только виновники пробки. Несмотря на отчаянное сопротивление, их вытащили из машин солдаты. Послышался нарастающий рев и лязг. Сплющивая и корежа корпуса оставшихся автомобилей, кроша траками асфальт, прошли танки. Генрих вывел машину из переулка и поехал вниз по улице, надеясь найти другой путь к центру. Но все улицы были или запружены толпой, или заняты военными. По одной из них в сопровождении полицейских машин тащилась колонна переполненных автобусов — очевидно, шла эвакуация. Мигалки меркли в сверкании молний, раскаты грома заглушали рев двигателей. Наконец Генриху удалось выехать на улицу, где жила Эльза. Толпа, валившая навстречу, сделала совершенно невозможным продвижение вперед. Еле удалось загнать машину в какую-то подворотню. Артур выскочил из автомобиля и принялся пробиваться сквозь толпу. Безногий инвалид, которому в давке сломали костыли, сидел у стены на тротуаре и умолял прохожих взять его с собой. Он хватал их за ноги, за чемоданы, а они вырывались, отпихивались, ругались и шли дальше. Какой-то долговязый человек стоял посреди улицы на коленях, лицом в сторону Тумана, и громко читал благодарственную молитву. Об него спотыкались, его пинали, толкали, а он все молился, стараясь перекричать раскаты грома.

На то, чтобы преодолеть триста метров, у Артура ушло минут двадцать. Затем толпа стала быстро редеть, и он вскоре остался на улице один. Мимо, разбрызгивая сапогами лужи, пробежало несколько солдат. Один из них обернулся и что-то крикнул Беланову. Тот не расслышал слов, но смысл, видимо, был: «Куда прешь, придурок!» Эти слова словно подстегнули уставшего в борьбе с толпой Артура, и он побежал. Он понимал, что это совершенно бессмысленно: хотя он и не видел Эльзу и Роберта в толпе, они наверняка уже ушли или были эвакуированы. Тем не менее он все бежал, бежал сквозь ливень мимо пустых домов, пока не достиг нужного. У самого подъезда навстречу ему пробежала кошка — пронеслась пулей, словно за ней гнался бульдог. Было что-то противоестественное в этом зрелище. «Кошки же терпеть не могут воды, — понял Беланов. — А эта даже не пытается спрятаться в какой-нибудь подворотне.» Нет, не бульдог гнал ее сквозь дождь по улице. Страх, иррациональный панический ужас, свойственный животным в моменты катастроф.

Из подъезда дома выбежал офицер, на ходу застегивая плащ, и дико уставился на Беланова:

— Куда вас несет, черт подери?!

— В доме кто-нибудь есть?

— Никого, кроме одной ненормальной. Э, да вы хотите составить ей компанию? Господи, сплошные психи! Бар-рдак!

Но Артур уже поднимался бегом по лестнице. Вот и квартира. Дверь распахнута, света нет. Значит, ушли. На всякий случай он шагнул внутрь. Послышались торопливые шаги.

— Роберт?!

В проеме дверей комнаты возник темный силуэт Эльзы. За ней тускло мерцало темно-багровое зарево.

— Эльза! Господи! Ты с ума сошла! Ты что, не видишь, что делается?! Ты собрала вещи? Быстрее, Генрих ждет в машине!

— Это ты, Артур… Вы напрасно приехали. Я никуда не пойду, пока не дождусь Роберта.

— Он что, ушел?

— Примерно за час до того, как все это началось.

— Идем скорее. Он вряд ли сюда вернется. На всякий случай оставим записку.

— Свет погас полчаса назад. Как же он найдет записку? Правда, э т о светит все ярче…

— Что э т о?

— Туман. Ты разве не видишь?

Теперь Артур обратил внимание на источник багрового света и подошел к окну. Туман совершенно преобразился. Он утратил свою однородность. Медленно шевелящиеся клубы полыхали изнутри багровым светом. Теперь Туман походил на дым пожара или замедленный в тысячи раз взрыв. Иногда внутри проносились смутные тени, словно адские привидения бросались друг на друга. Воздух непрерывно вспарывали молнии. Над Туманом росло бесформенное лиловое зарево.

— Господи… — прошептал Беланов и обернулся к Эльзе:

— Скорее! Дорога каждая минута!

— Но Роберт…

Артур быстрыми шагами пересек комнату и остановился у двери Роберта. Она оказалась незаперта.

— Он не вернется сюда, Эльза.

Даже в тусклом багровом свете видно было, что у комнаты нежилой вид. Ни одной вещи, нужной хозяину. Гостиничный номер, сданный под ключ.

— Идем. Может быть, встретим его на улице.

Он взял ее чемоданы. Она больше не противилась, взяла зонт и шагнула за Артуром в темноту лестничной клетки.

На улице несколько солдат устанавливали крупнокалиберное орудие. Грозная пушка казалась ничтожной игрушкой на фоне гигантских багровых клубов Тумана. По-прежнему хлестал ливень. Артур и Эльза подошли к подворотне, где осталась машина. Войдя внутрь, они обнаружили там одного Генриха, сидевшего на чемоданах.

— А где же автомобиль? — воскликнул Артур.

— Так получилось, — виновато ответил Генрих. — Их было человек двадцать, и всем нужна была машина. Я еле успел вытащить наши вещи.

— Что же делать? — прошептала Эльза. По лицу ее текла не то слезы, не то капли дождя.

— Только без паники! — воскликнул Беланов. — Из любой ситуации есть выход. Даже целых два. Вариант а: подняться в какую-нибудь квартиру, сидеть и ждать, что будет. Вариант б: идти из города пешком. Лично я за второе. Покорное бездеятельное ожидание меня не устраивает.

— Неизвестно, можно ли теперь выйти, — возразил Генрих. — В центре города остались одни военные, все оцеплено и перегорожено. Может быть, уже отдан приказ никого не выпускать.

— Смотрите, вон человек идет! — сказала Эльза. — Давайте у него спросим.

— Военный? — поинтересовался Генрих.

— Нет, не военный, — ответил Артур. — И вообще… странный какой-то.

Человек был действительно странный. Он брел по середине мостовой, худой, долговязый и нескладный. Собственно, в этом еще ничего странного не было. Однако, во-первых, он шел под проливным дождем без плаща или зонта. Во-вторых, шел он не в сторону окраины, а прямо по направлению к Туману. Артуру пришлось набраться решимости, прежде чем окликнуть его.

Незнакомец обернулся и подошел к ним. Очередная вспышка молнии вырвала из темноты его лицо, и Артур узнал его. Это был тот самый человек, что молился посреди улицы.

— Скажите, — спросил Артур, — вы идете оттуда, верно ли, что там оцепление?

— Оцепление? — удивленно переспросил незнакомец охрипшим голосом. — Да, там, кажется, есть оцепление. А что?

— Как — что? Значит, отсюда нельзя уйти?

— Уйти? Вы тоже хотите уйти? Тогда почему вы еще здесь? Я-то думал, вы тоже поняли…

— Что — поняли? Что мы должны были понять?! — почти крикнула Эльзы. Ее била дрожь.

— То, что уйти отсюда — невозможно. На наших глазах сбывается Апокалипсис.

— Апокалипсис? Конец света? — переспросил Генрих.

— Так вы атеисты, — произнес незнакомец с сожалением. — Вы не знаете, что предрекает Апокалипсис. Не конец света, а конец тьмы. Побежден будет дьявол, и низвержен. Погибнут нечестивые, принявшие знак его на чело и на руку, и прочие, погрязшие во грехе. Но спасутся праведные, чьи имена записаны в книге Агнца, и настанет царство Божие.

— И почему вы думаете, что это произойдет сейчас? — спросил Артур.

— Не сейчас, но вскоре. Ибо уже вышел дым из кладезя бездны, и выйдет из дыма железная саранча Авадонны, и будет вредить людям пять месяцев…

— И вы туда идете? — перебил Беланов.

— То, что происходит, происходит по воле Господа, и надо принимать это с благодарностью. Все храмы закрыты, а в некоторых, грешно сказать, расположились военные. Я иду в Собор.

— Собор?! Он же на Дворцовой площади, в самом сердце Тумана! воскликнул Генрих.

— Вот именно, — ответил незнакомец и снова вышел под дождь. — И призываю вас последовать за мной, пока не поздно.

— Нет уж, мы поищем другого спасения, — пробормотал Беланов. — С-сумасшедший! — добавил он с брезгливостью, когда неизвестный скрылся.

— Нет, по-своему он прав, — возразил Генрих. — Однако что нам делать, если там действительно оцепление?

— Оцепление — для того, чтобы никого не впускать, — ответил Артур. — Почему они должны нас не выпустить?

— Сколько можно стоять и рассуждать?! — взорвалась вдруг Эльза. — Идемте же, наконец, хоть куда-нибудь!

Они вышли из подворотни и быстро пошли вниз по улице. Теперь им часто попадались люди: военная, ученые из Центра и даже жители, которых почему-то не захватила первая волна паники. Пробежал в сторону Тумана человек с видеокамерой. По тротуару навстречу прошел седой благообразный господин с сигарой в зубах. В одной руке он держал зонт, другой опирался на трость.

— Вот человек, — пробормотал Генрих, — вокруг конец света, а он совершает себе вечерний моцион, словно ничего не случилось.

— Стойте! — воскликнул Артур и сам остановился. — Я знаю, что делать.

— Что? — осведомилась Эльза без особого интереса.

— Надо позвонить Грэбсу! Сейчас в городе распоряжаются военные. Это единственный человек, способный вытащить нас отсюда.

— И куда ты намерен звонить? — поинтересовался Генрих, опуская чемодан на мостовую. — Ты знаешь телефон штаба?

— Для начала… ну хотя бы в магистратуру.

— А если там уже никого нет?

— Подождите! — прервала их Эльза. — Дождь…

Ливня уже не было. Не было и мелкого моросящего дождя последних месяцев: падали крупные капли, становясь с каждой секундой все реже. Словно кто-то в небесах заворачивал кран душа.

— Такое уже было? — хрипло спросил Беланов.

— Нет, — ответил Генрих. — Дождь кончается, и… и я бы дорого дал, чтобы он продолжался.

Все трое обернулись назад, где в конце улицы светились два зарева: внизу — тускло-багровое Тумана, вверху — ярко-лиловое неизвестного происхождения. Упали последние капли. Они были теплые, значительно более теплые, чем полагается быть дождевым каплям. Зарево над Туманом сверкнуло ослепительно. Порыв горячего ветра промчался по улицам, стряхивая брызги с деревьев, волоча по мостовой размокший мусор. Ветер вырвал зонт из рук Эльзы и покатил его по улице. Никто не двинулся с места. Лиловое зарево разгоралось. Пронесся новый порыв ветра, еще резче и горячей первого. С грохотом захлопали незакрытые окна, посыпалось разбитое стекло. Сверкали гигантские молнии — теперь было видно, что все они бьют прямо в Туман. Эльза медленно опустилась на чемоданы. Зарево становилось все ярче.

— Неужели… это… конец? — прошептал Генрих.

Туман взорвался.

Никто не успел шевельнуться. Багровое зарево вспыхнуло, точно стремясь догнать лиловое. Туман стал быстро расти и лопнул, разметавшись клубящимися багровыми щупальцами, которые ринулись в улицы и переулки прямо на оцепеневших от ужаса людей и вдруг бесследно растаяли. Лиловое зарево как-то сразу потускнело, съежилось, но в свете его было явственно видно, что скрывал в себе Туман.

5

С расстояния, на котором находились Артур, Генрих и Эльза, нельзя было разобрать детали, но отчетливо было видно, что центр города застроен странными блестящими конструкциями, похожими на набор геометрических фигур из школьного кабинета математики, вокруг которых шло непрестанное движение. Стремительно и беззвучно на высоте черепичных крыш пронеслись странные тела, похожие на граненые капли размерами с грузовой вертолет. Со всех сторон выли сирены, по небу шарили прожектора, где-то ударила пулеметная очередь. Артур опомнился первым. Он схватил за руки Эльзу и Генриха и буквально силой увлек их в ближайший подъезд. Остановились они только на площадке второго этажа. Три чемодана остались на улице. Артур хотел уже бежать за ними, но в это время послышался топот множества шагавших в ногу людей, приближавшийся со стороны центра. Все трое прильнули к окну.

По улице шла неведомая армия. В том, что это была армия, не могло быть сомнений — штатские так не ходят. Строевой выучке пришельцев могла бы позавидовать любая воинская часть Республики. Они шли идеально правильной колонной по двадцать человек. Казалось, им нет конца. Все они были облачены в блестящие доспехи, отливавшие лиловым в сверкании молний. Их лица скрывали яйцевидные зеркальные шлемы. За плечами у каждого торчал ствол неизвестного оружия.

Неожиданно Эльза схватила Беланова за руку.

— Артур! Боже! Эмблемы!

Беланов вгляделся. На левой стороне груди каждого из пришельцев красовалась эмблема: в черном овале белая буква М.

В этот момент, повинуясь неслышной команде, вся колонна остановилась. Навстречу ей по улице шли танки Республиканских Войск. Над колонной замерла граненая капля, из нижней части которой выдвинулись три иглообразных отростка.

— Отойдите от окна! — крикнул Артур. — Быстрее в квартиру!

Но едва они подбежали к распахнутой двери одной из брошенных квартир, прогремел взрыв. Это выстрелил передний танк, а сорвавшийся с одного из отростков луч уничтожил снаряд прямо в воздухе. Взрывной волной вышибло стекла в окне, один из осколков врезался в стену над головой Генриха. В тот же миг три луча ударили в ближайшие танки. Ослепительный свет залил все вокруг. Когда Беланов и его спутники вновь обрели зрение, танков уже не было. На месте их осталось три неправильной формы ямы, заполненные еще ярко светящимся расплавленным металлом. Боевая машина пришельцев протянула к ним членистое щупальце, и свет померк. Металл моментально остыл. Уцелевшие танки удирали на полной скорости. Печатая шаг, колонна продолжила путь.

Артур, Эльза и Генрих спрятались в пустой квартире. За стенами гремели далекие взрывы — армия пыталась оказать сопротивление. Электричества не было. Неожиданно, перекрывая шум боя, зазвучал Голос. Голос был, несомненно, человеческий, хотя трудно было представить, что человеческий голос может быть столь ужасен. Он гремел над городом, разносился по улицам, дробился эхом в переулках. Невозможно было указать его источник: казалось, он звучал отовсюду.

— Жители города! Граждане Республики! К вам обращается командующий Миссией Градон Брог. Мы прибыли из будущего. Цель нашей Миссии — поставить человечество на правильный путь и дать ему силу и знания нашей эпохи. Таким образом, прогресс цивилизации ускорится на несколько столетий, отделяющих ваш мир от нашего. Как видите, мы руководствуемся благими целями. Ваш город — это пробный плацдарм, после освоения которого мы высадимся на всех континентах и начнем глобальную перестройку человечества, дабы привести его к процветанию. Не препятствуйте нам, и вам не будет причинено вреда. Всякое сопротивление нам бесполезно. Мы призываем всех военных немедленно сложить оружие. Жители должны вернуться по своим домам. Город окружен защитным экраном, и покинуть его или вступить в контакт с внешним миром невозможно. В двухдневный срок все оружие должно быть сдано. Все жители должны иметь при себе документы. Выпуск прессы, радио- и телепередачи временно запрещаются. Все должностные лица должны в 30-часовой срок подготовить дела к передаче. Соблюдайте порядок и спокойствие. Помните, что наши цели гуманны. Через час будет включена электроэнергия. Повторяю: жители города!..

И многое еще было в ту страшную ночь. Где-то щелкали выстрелы тех, что решили сопротивляться до конца; где-то полыхали брошенные дома, которые некому было тушить; с окраин возвращались беженцы, не успевшие покинуть город и уткнувшиеся в непроходимую серую преграду; вдоль стен бочком пробирались горожане, возвращавшиеся, согласно приказу новой власти, по домам — были среди них и Артур, Генрих и Эльза; и до утра еще взревывали сирены, заводские и автомобильные гудки, и суетились военные, растерянные и жалкие, и сновали возле бронированных пришельцев какие-то отважные люди, не то репортеры запрещенных газет, не то просто любители острых ощущений, а к утру город затих, словно вымер, спрятался за стенами домов, такими прочными вчера и такими ненадежными сегодня.

А когда рассвело, люди увидели, что небо над городом по-прежнему низкое и серое, без единого просвета.

Но это уже не были тучи.

Это была серая пелена Тумана.

6

В этот день, Первый День Новой Эры, в квартире у Генриха вновь стали собираться старые знакомые. Артур ввалился около полудня; Генрих, не видевший его с ночи, засыпал друга вопросами.

— Ничего я не знаю, — сказал Беланов. — Пока вроде все спокойно… Эльза все надеется, что вернется Роберт. Ни шиша он не вернется. В городе не осталось молодежи. То есть, как я понял, шпана всякая, пьянь, наркоманы остались, а ассистенты все исчезли. Впрочем, может, они в центре… Центр города обнесен заграждениями, новые хозяева туда никого не пускают. А сейчас я спать хочу… Голова раскалывается.

Спал он, однако, недолго: до четырех часов. В это время в квартире появился Карл.

— Честь имею, господа, — объявил он с порога, — здравствуйте, почтенные кролики! Бедные вы, бедные! Играли себе на лужайке, щипали травку, плодились и размножались, решали свои кроличьи проблемы и воображали себя жутко умными и важными. А теперь пришли дяди ученые, которые лучше вас знают, в чем смысл кроличьей жизни. Смысл в том, чтобы стать материалом для опытов! И вы должны дрожать от радости, что ваши жалкие кроличьи жизни будут принесены в жертву интересам человечества!

Артур глядел на него с некоторым недоумением. Генрих подошел к Карлу вплотную и изумленно воскликнул:

— Боже мой! Да ведь ты пьян!

— Это совершенно невозможно, — сказал Артур. — Мы все знаем, что Карл не пьет.

— Да, я пьян, — подтвердил Карл с каким-то особенным удовольствием, — я пьян, как — как? — как сапожник. А почему я не могу напиться? Если весь мир летит в тартарары, если нет больше ни города, ни Республики, если по улицам шляются не родившиеся потомки наших не родившихся потомков и указывают нам, как жить дальше — почему я, спрашивается, не могу тоже плюнуть на здравый смысл и напиться?!

— Нет, — добавил он вдруг совершенно трезвым голосом, — раньше надо было обо всем думать. Я же говорил: эвакуировать, обнести колючей проволокой, и пусть бы эти завоеватели хозяйничали теперь в пустом городе, а человечество доживало последние дни в мире и покое.

— Оно и так доживает, — возразил Беланов, — город полностью отрезан Туманом от мира, ты что, не знаешь?

— Э-э, нет, — ответил Карл, — беженцы, что успели вырваться отсюда, наверняка наделали шороху.

Дверь хлопнула, и вошел майор Грэбс. Он был в форме, но без погон, и вид у него был растерянный.

— Что это у вас дверь открыта? — спросил он.

— Нам больше нечего бояться, — ответил Генрих.

— По-моему, самое страшное только начинается. Самое страшное это неизвестность. Я вот, например, ничего не понимаю. Вчера генерал Граубер принял решение капитулировать перед превосходящими силами противника. Но я до сих пор не вижу желающих принять капитуляцию. Кто я теперь? Офицер Республиканских Войск? Непохоже. Военнопленный? Но меня никто не собирается арестовывать! Я с утра нагло хожу в форме по городу, и на меня просто не обращают внимания! Этим миссионерам просто нет никакого дела до одной из самых боеспособных армий Европы!

— Успокойся, Грэбс, — сказал Карл, — ты просто стал безработным. В этом нет ничего особенного. Забудь, что ты был майором, и радуйся жизни, если можешь.

— Не обращай внимания на Карла, — посоветовал Артур, — он пьян.

Грэбс не нашел в этом ничего удивительного: если уж перестала существовать республиканская армия — значит, в этом мире возможно все.

— Нет, господа, вы просто не в курсе, — втолковывал Карл, — в городе уже висят их листовки. Так вот, они пишут, что войн больше не будет. Настала эра вечного мира. Все оружие массового поражения уничтожат. Останутся одни силы безопасности для поддержания порядка.

Спустя некоторое время текст этой листовки — впрочем, скорее декрета — был оглашен тем же способом, что и первое обращение Командующего Миссией.

— Граждане! — возглашал голос. — Времена бессмысленных распрей и смуты кончились! Отныне на Земле не будет войн и революций, не будет кризисов. Не будет коррумпированных правительств и политиков, ради собственной мелкой выгоды заигрывающих с толпой. Со временем мы ликвидируем преступность. Мы приведем вас к порядку и благоденствию…

— Нет, господа, как вам это нравится? — кипятился Карл.

— Не могу сказать, что мне нравятся их методы, — сказал Генрих, — но цели их видимо благородные. Да, конечно, их насильственное вторжение неприятно. Но, с другой стороны, мы для них — воинственные дикари, которых можно убедить только силой. А раз уж они — наши потомки, то, заботясь о собственном счастье, они должны позаботиться и о нашем.

— Счастье, как же! — воскликнул Карл. — Вот они ликвидируют войны и преступность. Значит, оставят без работы армию и полицию. Дальше, не дай бог, примутся за болезни и вышвырнут на улицу многомиллионную армию докторов и фармацевтов. Попутно куска хлеба лишатся все, кто занят в военной и медицинской промышленности. Потом наводнят наш мир сверхсовершенными автоматами и оставят без дела уже всех рабочих и инженеров. Я уж не говорю о столь малочисленных группах, как политики, бизнесмены, юристы и т. д. Короче, думая о всеобщем благе, они сделают несчастными всех, кроме кучки бездельников, которые наконец смогут предаться праздности, не боясь ничьих упреков.

— Тебе бы на митингах выступать, — пробурчал Артур. — Никогда прежде на замечал в тебе тяги к публицистике.

— In vino veritas, — невесело усмехнулся Карл. — А митинги… поздно теперь митинги… Просто я понял сегодня, что был не прав. И все мы были неправы.

— В каком это смысле? — осведомился Беланов.

— В прямом, Артур. Всю жизнь я был обычным обывателем. У меня был свой дом, своя работа, я продвигался по службе, не залезал в долги, платил налоги, ходил на выборы, читал современную литературу, периодически выбирался в театр и считал себя культурным человеком. До всего остального мне не было дела. Когда на Соборной площади бушевали митинги, призывавшие бороться с угрозой с Востока или с Запада, запретить коммунистическую партию или вывести из страны американские ракеты, я лишь сетовал на недоумков, которые злоупотребляют нашей демократией и дерут глотки вместо того, чтобы заниматься делом. На смену политическим митингам пришли экологические, а моя позиция не изменилась. Если тебе не нравится правительство, голосуй за оппозицию, зачем же выходить на площадь? Нет, я понимал, что у нас есть важные проблемы. Просто я считал, что каждый должен заниматься своим делом, и тогда все образуется. Одно ведомство занимается экологией, другое занятостью, третье благотворительностью, а у меня своя работа, и мой долг перед обществом — выполнять ее и не лезть в чужие дела. И точно так же рассуждали тысячи, миллионы граждан нашей сытой и свободной Европы. И вот теперь я спрашиваю себя: почему они выбрали для вторжения именно наше время? Если они такие благодетели, почему они не высадились в начале двадцатого века и не предотвратили того кровавого кошмара, из которого состоит все наше столетие? Не потому ли, что тогда человечество пусть было слабее в военном и техническом плане, пусть было раздроблено и одурманено социалистическими идеями, но оно было полно решимости и энергии и готово было дать отпор? А теперь мы такие благополучные, такие спокойные, каждый сам за себя, каждый замкнут в своем мирке, как устрица в раковине, бери и ешь, кто хочет!

— О каком отпоре ты говоришь? — отозвался Грэбс. Он сидел верхом на стуле, положив руки на спинку, а подбородок на руки, и глядел в одну точку. — Сегодня ночью семьдесят человек погибло. Семьдесят идиотов, царство им небесное, потому что лезть на них с нашей техникой — это все равно что переть со шпагой на танк. Глупо, но они не смогли иначе, они были верны присяге и пытались дать… отпор…

— Не об этом речь, — ответил Карл, — не о военном, а о моральном, что ли, отпоре. Тогда пришельцы читали бы в каждом взгляде: вы здесь чужие, мы вас ненавидим, убирайтесь в свое вонючее будущее и оставьте нам наше прекрасное настоящее. А теперь ведь им осанну кричать будут! Второе пришествие во множественном числе! Явились спасители, явились избавители наши от всех проблем насущных! Их из космоса ждали, а они из будущего, наши же потомки, родная кровь, черт подери!

Вошел доктор Кромвальд. Воистину это был день сюрпризов: всегда скептически-спокойное лицо доктора выражало элементарный восторг.

— Господа, это грандиозно! — воскликнул он. — Я был там, у них, в центре за ограждением. Кстати, ассистенты тоже там, в брошенных домах, благоустроенных по последнему слову техники будущего. Так вот, меня пустили туда, узнали и пустили! Оказывается, они хорошо меня знают, читали мои работы, это через бог знает сколько лет, когда вся современная физика к чертям устарела, представляете? Я беседовал с одним из их руководителей, Конэром Гасски. Мы говорили на равных. Он показал мне их лаборатории, хронотехнику, мы много говорили о хронотеории — это величайшее творение человеческого разума, из наших исторических аналогов сравнимое разве что с теорией относительности, но по степени воздействия на мир просто нет аналогов!

— Оно и заметно, — пробурчал майор. Карл сидел молча, всем своим видом демонстрируя: «Ну вот, полюбуйтесь. Я же говорил!»

— У них грандиозные проекты, — продолжал Кромвальд, ничего не замечая. — Поэтапное преобразование и ускорение человеческой истории! Они передадут нам свои знания, и к их времени цивилизация уйдет на несколько веков вперед по сравнению с их нынешним уровнем. Тогда они опять передадут в прошлое новую информацию и технику, потом опять и опять. То, на что ушли бы многие тысячелетия, уложится отрезке в несколько веков. В итоге — торжество Разума, безграничное могущество человека! И они предложили мне работать у них! Вы представляете? Работать в науке черт-те какого века!

— Вот именно — черт-те какого, — сказал Беланов.

— Ну, разумеется, я неточно выразился. Но, полагаю, в такую минуту простительно отступить от научной терминологии…

— Дело не в терминологии, доктор. Дело в том, что они, при всей расписываемой вами откровенности, даже не назвали вам времени и страны, откуда они прибыли.

— Что за нелепые обвинения? — возмутился доктор. — Ведь они предложили мне работать у них!

— А что, если, — подал голос майор, — если они подсунут вам вместо работы какую-нибудь чепуху, которая с нашей точки зрения — нерешенная проблема, а с их — тупиковая ветвь науки? Если единственная их цель — отвлечь, занять ваш мозг, чтобы его не использовали те, кто встанет на путь борьбы с ними? Что скажешь, Карл?

Артур с опаской взглянул на Карла. Он боялся, что тот устроит дискуссию, а то и ссору. Но Карл вдруг поднялся — усталый, сгорбленный, совсем не похожий на давешнего оратора.

— Пойду я, — сказал он, — нехорошо мне. Я ведь все-таки непьющий.

— Нет, вы не правы, — продолжал доктор после ухода Карла. — Это же высший разум, а высший разум должен быть гуманным!

— Ночью ваши гуманисты убили семьдесят человек, — сказал Грэбс, — семьдесят солдат и офицеров. Хотя прекрасно знали, что те не могут причинить им вреда.

— Это, конечно, прискорбно, — ответил доктор и на мгновение смолк, — но ведь эти солдаты напали первыми?

— Да, конечно, — процедил Грэбс, — а что, черт побери, должен делать солдат, когда на территорию его страны вторгается вооруженный враг?!

— Майор, я не хотел вас обидеть. Да, конечно, их методы не вполне оправданы, может, стоило прислать мирную делегацию, а не армию. Но их высшие цели гуманны и благородны, и я уверен, что вскоре…

— Внимание! Жители города! — загремел за окнами Голос. — В городе вводится комендантский час. После 21 часа и до 5 часов появляться на улице без экстренной необходимости запрещается.

7

Прошло несколько дней. В городе постепенно кончались запасы продовольствия, и миссионеры стали торговать своей провизией. Республиканские деньги они заменили собственными — прямоугольными карточками из странного материала. Городу нечем было торговать с пришельцами, и они выделяли горожанам свои деньги в кредит, не сообщая, когда и как долг будет погашен.

Артур по-прежнему жил у своего друга. Однажды Генрих вошел к нему в комнату с озабоченным видом.

— Я получил повестку, — сообщил он.

— Повестку? От них?

— От кого же еще?

Артур взял белый прямоугольник. Адрес, имя, фамилия. «Вам надлежит явиться сего числа к 20 часам…», адрес.

— Что бы это могло значить? — удивился Артур.

— Я бы сам хотел это знать. Видишь, явиться к ним, в центр, и так поздно. Я не успею вернуться до комендантского часа.

— Может, какая-нибудь бюрократическая формальность?

— Непохоже. Я уже обзвонил всех знакомых. Никто ничего подобного не получал.

— Значит, ты представляешь для них особый интерес. Слушай, а может, они хотят прокатить тебя в будущее?

— Но почему именно меня? Почему не тебя, не Петера, не Кромвальда?

— Мы все слишком принадлежим своей эпохе. Я, например, могу пригодиться в будущем только в качестве экскурсовода по залу «Вычислительная техника Средних Веков». А ты — поэт, твое искусство принадлежит вечности…

— Да какая там вечность, — отмахнулся Генрих. — Таких, как я, в городе десятки, а в мире — десятки тысяч. С этой точки зрения я нисколько не интересен будущему.

— Слушай, Генрих… Я понимаю, это неприятный вопрос, но ты уверен, что ни в чем не провинился перед новой властью?

— Разве я похож на заговорщика, Артур? Нет, конечно.

— Тогда и волноваться нечего. Вот увидишь, они еще подвезут тебя до дома, чтобы не было неприятностей с патрулями.

— Ты думаешь, я должен идти?

— А почему нет? Ведь тебе ничто не угрожает.

— Так-то оно так… Только не нравится мне это.

Все-таки Генрих отправился по указанному адресу. Артур ждал его до десяти и уже уверился, что его друг действительно отправился на экскурсию в будущее, как вдруг услышал стук в дверь. Недоумевая, почему неизвестный гость не пользуется звонком, Беланов открыл.

И увидел Генриха, лежащего на полу в разорванной одежде.

— Господи! Генрих! Что случилось?! — воскликнул Артур, помогая другу подняться.

— Быстрее, Артур… Запри дверь… Помоги добраться до телефона…

— Генрих, что они с тобой сделали? Ты ранен?

— Кажется, ранен… Не время… Набери номер Грэбса!

Беланов поднял трубку, но не услышал гудка.

— Проклятье! Телефон не работает! Генрих, ложись, я постараюсь тебе помочь.

— Не получится… Во-первых, ты не врач, а во-вторых, никто не знает, как лечить раны от их оружия… Слушай, дорога каждая минута. Нас там собралось человек пятнадцать. Они объяснили нам, что отправят на экскурсию в будущее. Некоторое время обследовали с помощью каких-то приборов. Несколько человек отказывались, ссылаясь на дела, но им объяснили, что вернут в ту же минуту, из которой отправят. Потом… нас отвели в помещение, якобы кабину машины времени. Но это… помнишь, Артур, мы смотрели фильм об Освенциме? Я сразу понял, что это… Это была газовая камера! Я бросился бежать… Они не ожидали, не смогли задержать, только стреляли вслед. Остальные погибли… Теперь главное — чтоб все узнали… Брось меня, Артур, беги… Они не даром отключили телефон, они сейчас будут здесь!

Раздался долгий звонок в дверь. Друзья замерли.

— Господин Беланов, откройте! — донеслось из-за двери. — Мы знаем, что он здесь. Не бойтесь, мы не причиним вам вреда.

Артур молчал.

— Господин Беланов! Это бессмысленно. Не вынуждайте нас ломать замок.

Артур беспомощно огляделся и вдруг навалился плечом на шкаф, намереваясь забаррикадировать дверь. В этот момент в прихожей чтото взвизгнуло и сразу запахло паленым. Стуча сапогами, вошли вооруженные миссионеры. Генрих, лежа в кресле, в ужасе глядел на них. Артур встал, загораживая его. Один из миссионеров, с двумя полосками на левом плече — видимо, командир — выступил вперед.

— Прошу вас, господин Беланов, отойдите. То, что мы делаем, делается во имя всеобщей безопасности.

— Фашисты! — прорычал Артур. — Грязные ублюдки!

— Мне очень жаль, господин Беланов, — сказал командир и сделал знак остальным. Двое миссионеров мягко, но крепко схватили Артура за руки и оттащили в сторону. Двое других подняли Генриха из кресла, а еще один приставил к его груди свое оружие и нажал кнопку. Тело конвульсивно изогнулось и бессильно повисло на руках солдат. Те потащили его к выходу. Артур отчаянно вырывался из державших его рук, осыпая убийц проклятиями. Командир достал матовый прямоугольник и приложил его ко лбу Беланова. В этот же момент Артуром овладела полная апатия. Он почувствовал себя опустошенным и покорным. Руки, державшие его, разжались, и он без сил упал в кресло.

8

Командир уселся в кресло напротив и сделал знак своим людям удалиться.

— Ну а мы, господин Беланов, с вашего позволения, побеседуем. Вам многое хочется узнать, так зачем откладывать?

— Все, что мне сейчас хочется, — прорычал Артур, борясь с опутавшей его апатией, — это проломить твою поганую башку.

— Бросьте, — отмахнулся командир, — вам сейчас руку лень поднять. Итак, позвольте представиться: лейтенант Миссии Гилби Крог. Я понимаю ваши чувства. На ваших глазах ликвидировали товарища… Любопытный парадокс: вы, человек ХХ века, самого кровавого в истории цивилизации, воспринимаете убийство куда более болезненно, чем мы. А все потому, что в ваше время убийство слишком часто совершалось спонтанно, бессмысленно, было непредсказуемо и вызывало у каждого естественный страх, что он будет следующим. В наше время каждое убийство разумно и закономерно.

Артур слушал и не мог возражать. Его обволакивал вязкий туман, сквозь который пробивался мерный голос Крога.

— Чтобы понять нашу правоту, вам нужно ознакомиться с некоторыми положениями хронотеории. Всякое событие порождает во времени хроноволны, или волны вероятности, которые распространяются из прошлого в будущее. Это, конечно, абстрактное понятие: когда говорят о хроноволне, порожденной данным событием, имеют в виду события, являющиеся следствием данного. Очевидно, независимых хроноволн не существует; они постоянно взаимодействуют, порождают, усиливают или гасят друг друга. При путешествиях во времени, помимо естественных волн из прошлого в будущее, возникают обратные — из будущего в прошлое. Кстати, это решает известный «парадокс дедушки»: предположим, что некий маньяк проникает в прошлое и убивает собственного деда до зачатия своего отца. В этом случае, очевидно, маньяк не может появиться на свет, но тогда никто не убьет дедушку, и маньяк появится на свет. На самом деле просто две встречные хроноволны погасят друг друга. На практике это может принять разные формы, но, скорее всего, оба источника противостояния будут просто выброшены из истории, исчезнут: скажем, дедушка действительно погибнет, но не от руки своего внука, а от современной ему, деду, причины. Вас, вероятно, интересует, как же мы решились изменять прошлое, если при этом наше будущее может измениться так, что мы вовсе исчезнем? Все очень просто. Мы очень хорошо изучили ваше время и просчитали на компьютерах, которые, конечно, не чета вашим, возможные варианты. Дело в том, что небольшие изменения нас не пугают. Например, что было бы, если бы моей матери не было в природе? Ответ, кажется, ясен: я бы не родился. Но не спешите! Ведь остается мой отец. Остаются его вкусы и привычки. Рано или поздно он подберет себе женщину, соответствующую этим вкусам, а значит, во всем похожую на мою мать. Ребенок, который у них родится, тоже будет Крог, и скорее всего Гилби, будет иметь похожую внешность, получит то же воспитание, значит, будет похож на меня и по характеру. Конечно, если изменить мать, различия будут все же значительны. А если устранить какую-нибудь прапрабабушку, к моменту моего появления на свет различия сведутся почти к нулю. Вообще волны вероятности, как и другие волны, имеют свои пучности и узлы — то есть отрезки времени, на которых диаметр, или амплитуда, волны велик или мал. Под диаметром понимают количество событий, непосредственно относящихся к данной волне. Если существует много относительно независимых событий, приводящих к сходному результату, это большой диаметр, пучность; если же имеется некое ключевое событие, изменение которого приведет к резкому изменению всей волны, говорят об узле. Вообще влияние на ход волны определяется тем, какая часть диаметра волны изменена: если меньше 50 %, то со временем изменения сойдут на нет, если больше, то, напротив, изменения овладеют всей волной. Очевидно, наиболее верный путь воздействия на историю — через изменения узлов. Вас интересует, какое отношение все это имеет к вынужденной ликвидации 14 человек, в том числе вашего товарища? Самое прямое. Через 2 месяца он должен был сойтись с одной из местных женщин. В результате этой связи появился бы ребенок, сам по себе ничем не замечательный. Но через тридцать лет он стал бы отцом троих детей, и так далее. В конечном итоге далекий потомок вашего товарища стал бы одним из опаснейших людей нашего времени, борьба с которым отняла много сил и человеческих жизней. То же и с остальными. Их потомки проявились в разное время и по-разному, но все они принесли немало вреда.

— Но почему вы ликвидируете не их, а их ни в чем не повинных далеких предков? — спросил Артур, еще с трудом шевеля губами.

— Я же говорил, господин Беланов, историю надо изменять в узлах. Люди, которых мы ликвидировали, находятся именно в таких узлах. Вмешательство в более поздний период потребовало бы большего числа жертв.

— Но почему вы их убили? Если все зло в детях, почему не ограничиться стерилизацией?

Уголки губ Крога слегка раздвинулись.

— Это же ненадежно. Даже на вашем уровне развития возможно провести обратную операцию. По-настоящему дает гарантию только кастрация, но ваш товарищ предпочел смерть.

— Что-то он не говорил о подобном выборе.

— Разумеется, мы не спрашивали его открыто. Мы просканировали его подсознание. Он ведь говорил об обследовании?

— Вы и подсознание сканировать умеете…

— Мы умеем очень многое.

— Послушайте, — сказал вдруг Артур, озаренный внезапной идеей. — А почему вы все это мне рассказываете? Вы не боитесь, что через день это будет знать весь город?

— Ни в коем случае, господин Беланов! Вы никому и ничего не расскажете.

— Вы и меня хотите прикончить?

— Вот она, логика ХХ века! Я же, кажется, объяснил вам: мы ничего не делаем без необходимости. С какой стати сообщать вам информацию, чтобы потом убить? Вы ничего не расскажете, потому что не захотите подвергать других людей опасности. Дело в том, что каждому, кому вы проболтаетесь, придется делать промывку памяти, а это очень неприятная процедура. Если ее повторить несколько раз, человек превращается в полного кретина. И потом, вы же умный человек, должны понять, что бороться с нами бесполезно. Бороться против хронотехники можно только хронотехникой, все другие методы бессмысленны. В самом деле: допустим, против нас совершается диверсия. Мы, имея всю информацию о случившемся, отправляемся в прошлое и предотвращаем ее. Конечно, это лишние хлопоты, которые нам не нужны.

— Но мне-то вы зачем сообщаете то, за что другим хотите промывать память?

— У вас очень хорошие интеллектуальные показатели. Вы нужны нам не как враг, а как сознательный соратник. Мы играем с вами в открытую единственная наша цель — убедить вас в нашей правоте.

— Значит, обращаете меня в свою веру? Занятие как раз для миссионера! — усмехнулся Беланов.

Крог посмотрел на него с удивлением.

— Я вас не понимаю.

— А еще говорите, что изучили наше время! Миссионер в наше время значит человек, который проповедует религию различным туземцам, как правило, дикарям. Что и говорить, есть некоторая параллель с вашей Миссией.

— Изучали ученые, а я офицер, — пожал плечами Крог. — Наше общество — общество разделения функций, каждый знает только то, что ему непосредственно необходимо. Это совершенно естественно. Объем информации, накопленный цивилизацией, все время растет, а ресурсы человека ограничены. Со временем знания, необходимые в каждой специальности, становятся столь обширны, что человек может усвоить только их, на остальное не хватает ни памяти, ни сил, ни времени.

— Так о каком же, черт побери, поэтапном ускорении прогресса вы говорите? Если вы уже достигли уровня насыщения, куда вы будете девать новые знания?

— О, тут еще есть немалые резервы. Ближайшая перспектива — генетическое программирование. Общество определяет, сколько ему нужно физиков, солдат, администраторов. В положенный срок рождается соответствующее количество физиков, солдат, администраторов. Рождаются дети, у которых данные способности чрезвычайно развиты — конечно, за счет всех остальных. Разумеется, надобность в общем образовании отпадает — буквально с первых лет жизни начинается дифференцированное обучение. Возможности мозга используются с максимальной отдачей, никаких потерь времени на всякие сказки, игрушки и т. п. — у запрограммированного ребенка просто не возникает в этом потребности. Пока это только проект, но он близок к реализации.

— Ну да, — вздохнул Артур, — программированные убийцы…

— Опять вы за свое, — произнес Крог без всякого раздражения. — Впрочем, я и не рассчитываю убедить вас сразу. Нам предстоит еще много бесед…

— Мне не о чем беседовать с убийцами. Все ваши попытки обратить меня в свою веру абсурдны. Может, разумнее мне было бы притвориться и соглашаться с вами, но я не намерен. Я кибернетик и привык к двоичной логике. 1 либо 0, да либо нет, истина либо ложь. Третьего не дано.

— Я, конечно, понимаю, вы нас ненавидите. Но никто и не просит нас любить. Неужели вам не интересно — ну хотя бы из чистого любопытства! — общаться с человеком будущего, узнать информацию, которую, кроме вас, мы можем доверить лишь нескольким человекам в городе? Ну хотя бы из принципа «своих врагов надо знать в лицо»?

— Я одного не пойму, — ответил Артур, — чего вы всем этим добиваетесь?

— Я же говорил вам, мы играем в открытую. Мы готовы оказать вам различные услуги, и ничего не требуем взамен.

— В таком случае, предоставьте мне квартиру. Я не могу оставаться в этой.

— Хорошо. Не хотите вернуться в свою бывшую?

— Бывшую? Но… как же Эльза? Я не думаю, что она…

— Хорошо-хорошо, — заторопился Крог. — Получите отдельную квартиру неподалеку от той.

— Неподалеку так неподалеку, — согласился Беланов, неожиданно для себя осознав, что он вовсе не против такого решения. — Завтра я туда переберусь. А теперь убирайтесь, я хочу спать.

— Пожалуйста. Да, и еще: когда ваши товарищи будут спрашивать о Генрихе, отвечайте, что не знаете. Получил повестку, ушел и не вернулся. Помните, что будет с теми, кому вы проболтаетесь.

— Вы даже не собираетесь объяснить людям, куда девались их сограждане?

— Мы распространим версию, что они добровольно остались в будущем. Спокойной ночи, господин Беланов.

9

Медленно тянулись дни. Старые приятели уже не собирались вместе: доктор днями и ночами пропадал в лаборатории, майор и Карл куда-то запропастились, иногда лишь захаживали Альберт и Петер. В глубине души Артур был даже рад: он не мог смотреть в глаза этим людям, не мог слушать их рассуждений о том, как теперь Генриху живется в будущем. Делать было нечего; Артур мучился от безысходной тоски. Петер начал как-то странно присматриваться к нему и однажды заявил напрямик:

— Артур, ты мне положительно не нравишься. Я понимаю, все эти события действуют угнетающе… почему бы тебе не лечь ко мне в клинику?

Артур отказался в довольно резких выражениях, потом извинялся. Петер покачал головой, видимо, утвердившись в своем мнении, но настаивать не стал.

В один из таких дней Беланова снова посетил Крог. «Хоть какое-то развлечение», — подумал Артур, впуская лейтенанта.

— Добрый день, господин Беланов, зашел вот к вам побеседовать, а то вы же скучаете. Да, кстати, — Крог протянул Артуру маленькую коробочку с кнопкой, — если я или кто-нибудь из наших вам понадобится, нажмите здесь.

— Лампа Алладина, — усмехнулся Артур, пряча коробочку в карман.

— Что? — не понял Крог.

— Ну да, вы же сказок не читали, на формулах воспитывались… Так что вы имеете мне сообщить?

— Что пожелаете — в пределах разумного, — неопределенно произнес миссионер, устраиваясь поудобней в кресле.

— Ну, например, откуда вы взялись на нашу голову?

— Ну, этот вопрос как раз не в пределах разумного. Я могу, конечно, сообщить вам географические координаты и год от начала вашей эры, но что вам это даст? Какая разница, сколько между нами лет разницы? — Крог улыбнулся невольному каламбуру. — Я полагаю, вам будет интереснее узнать о структуре нашего общества.

Артур не стал возражать.

— Насколько я понимаю, ваше общество не слишком демократично?

— Демократия — власть народа, — проявил, наконец, эрудицию Крог. — Нет, такого у нас нет. У нас жесткая иерархия снизу доверху. Все административные должности дублированы компьютерами, часть этих должностей вообще не доверяется людям — только компьютерам. Не дублирована только верховная — ее занимает Великий Лидер Ордон Гройт.

— Так я и думал. Машины времени, благо человечества, ускорение истории — а на поверку банальная диктатура очередного ефрейтора.

— Главнокомандующий всеми родами войск не ефрейтор, — отрезал Крог. — И вообще, он не имеет ничего общего с вашими полуграмотными вождями. Он велик не по должности, а по деяниям. Именно он обобщил теории и воплотил их в практику, построив первую машину времени. Именно он впервые применил хронотехнику в военных целях.

— Вот как? — заинтересовался Артур. — С кем же еще вы воевали?

— За то время, что нас разделяет, — произнес Крог, положив ногу на ногу, — в истории цивилизации происходили многочисленные потрясения. Периоды мира и благоденствия сменялись тяжелыми кризисами. Политическая карта менялась несколько раз, и весьма существенно. Лидер Гройт пришел к власти во время Шестого Глобального Кризиса. В это время нам, то есть Радикальному Блоку, противостояли государства Демократической Коалиции. Лидер Гройт создавший машину времени раньше наших врагов, отправил в их прошлое мощный вооруженный десант, разгромивший противника, так сказать, в зародыше. Демократическая Коалиция фактически выброшена из истории, о ней сохранилась лишь самая смутная информация. В короткий срок при помощи хронотехники все государства мира были объединены под властью Великого Лидера Гройта. Теперь вы понимаете, почему государственное устройство цивилизации, достигшей нашего уровня, может быть только авторитарным? Ведь в противном случае кто угодно окажется в состоянии изменять историю! Трудно себе представить более страшную катастрофу.

— Да, действительно катастрофа, — сказал Артур. — Никогда бы не подумал, что мечты о мировом господстве могут стать реальностью. Бред какой-то! И главное, всего этого можно было избежать. Строжайший запрет на любые хроноисследования… международный контроль… и из истории была бы выброшена не Демократическая Коалиция, а ваш поганый Радикальный Блок вместе с диктатором.

Крог, казалось, не обиделся.

— Поздно, — заметил он, — мы уже берем под контроль историю и не позволим ей отклоняться в нежелательную сторону. Однако, обратите внимание, вы в борьбе с хроноисследованиями готовы применить отнюдь не демократические методы, что лишний раз доказывает ложность ваших демократических посылок.

— Но как можно бороться демократическими методами с врагами демократии?

— А тоталитарными методами можно бороться с врагами тоталитаризма. Повторяю, вы исходите из неверных посылок, полагая свободу априорной ценностью. В действительности свобода сама по себе имеет ценность лишь для очень небольшой прослойки людей — тех, кого в ваше время называют творческой интеллигенцией. Для большинства первостепенными являются материальные ценности, и это естественно. Вы скажете, человечество всегда стремилась к свободе? Вздор! Недовольство угнетенных классов — это не жажда свободы, а жажда материальных благ. Чем кончались все революции? После краткой эйфории свободы начинался передел имущества, и тогда куда девались все эти свободы и братства? Люди топили друг друга в крови, разрушали хозяйство, отрекались от всякой морали и закона — и в конце концов успокаивались под властью очередного тирана. Это жажда свободы? Когда народы избирали себе императоров, миллионы соглашались подчиниться одному — это жажда свободы? Да свобода не просто не нужна человеку, она ему нежелательна, он не знает, что с ней делать. Что такое свободы? Уже в ваше время это фикция. Свобода — это полная независимость. Но в цивилизованном мире всякий человек зависит от тысячи других. Дайте ему свободу — и он умрет с голоду, замерзнет, в лучшем случае, превратится в дикаря. Свобода — это хаос, дикость, торжество энтропии. Развитие цивилизации — это эволюция несвободы, путь от хаоса к порядку. Вы зря считаете нас преступниками. Люди всегда мечтали о порядке, о твердой власти, которая снимет с человека бремя ответственности за принятие решений, бремя забот о хлебе насущном в том числе. Все мировые религии суть апология такой абсолютной власти. Мы лишь воплотили в жизнь вековую мечту человечества.

— Это старая песня, — усмехнулся Артур. — Надо полагать, вы вытащили из могилы идею социализма?

— Вы зря иронизируете, — возразил Крог. — Сказать вам, почему тоталитарные идеи, в том числе идея социализма, в ваше время потерпели крах? Потому что это идеи не прошлого, а не будущего. Общество еще не доросло до них. Для исправного функционирования тоталитарного общества необходима система жесткого всеобъемлющего контроля. Этот контроль должен быть постоянным и вездесущим. Его нельзя доверить людям, ибо человек слаб и несовершенен, он может уклониться от своих обязанностей. Техника нашего времени позволила создать такую систему. Эта система полностью автоматизирована. Технические устройства, образующие эту систему. невозможно ни подкупить, ни обмануть, ни вывести из строя. Бюрократия, коррупция, волокита, интриги — все беды прежних тоталитарных структур — ушли в прошлое. Развитие информационных технологий, новые компьютерные системы позволяют решать любые задачи оптимального планирования. Да, мы вполне можем утверждать, что построили социализм.

— И каково же приходится людям в этом мире электронной слежки?

— Наш технический уровень позволяет в основном удовлетворять их материальные потребности.

— А социальных проблем у вас, стало быть, не возникает?

— Для нашего общества нет неразрешимых проблем. К примеру, мы уничтожили преступность.

— Ну да, ваши детекторы сразу засекают преступников и уничтожают на месте.

— Сколько раз вам повторять: мы не практикуем насилие ради насилия, мы убиваем только в случае жесткой необходимости. Преступников у нас просто нет, они не могут появиться.

— Что же им мешает?

— Совесть.

Это было так неожиданно, что Беланов рассмеялся.

— Ну вот, вы опять все неверно понимаете, — посетовал миссионер. — Все-таки люди вашей эпохи достаточно ограничены. Вы понимаете совесть как нечто абстрактное, как моральную категорию. А меж тем всякая моральная категория имеет физическую первооснову. Мы досконально изучили человеческий мозг и знаем, какие нервные центры заведуют совестью. Каждому гражданину нашего общества по достижении шестимесячного возраста в мозг вживляется миниатюрное устройство, исправно функционирующее всю его жизнь. Надо заметить, что всякий человек, воспитанный в определенных принципах, не может стать преступником в одночасье. Первоначально мысль о преступлении вызывает в нем угрызения совести. Прибор усиливает соответствующие импульсы, и человек чувствует боль. Если он не откажется от преступных мыслей, боль увеличивается. Если же он упорствует и пытается предпринять практические шаги для воплощения замысла, прибор парализует его и посылает сигнал службе безопасности, но такое случается редко. Как видите, прибор не занимается чтением мыслей и сличением их со статьями законов: он лишь выполняет функцию усилителя совести.

— Внушительно, — сказал, помолчав, Беланов. — В каком-то смысле вы достойны восхищения. Вы добились того, что было недостижимой мечтой прежних тоталитарных режимов — вы запретили человеку думать. Отныне даже в мыслях своих он не волен. Позвольте узнать, с нами вы тоже намерены проделать такую операцию?

— Нет, — покачал головой Крог. — С вами это бесполезно. Вы уже сформировались, вас не переделаешь. Мысли, преступные с нашей точки зрения, с вашей будут едва ли не героическими. Предвижу ваш вопрос и отвечаю: никто не собирается вас уничтожать. Мы дадим вам тихо и благополучно дожить до старости, а затем вместе с вами уйдет в небытие Мир Хаоса. Те, кто придут за вами, будут выращены уже под нашим контролем — это будут поколения Мира Порядка.

— Так вот для чего вы забрали наших детей!

— Да, и незачем волноваться. Спросите любого из них, с кем ему лучше — с нами или с вами. Обратите внимание, мы забрали не всех. Выродки, безнадежно испорченные вашим миром, все эти панки-хиппи, или как там они называются, нам не нужны.

— И что же их ожидает, этих выродков? — спросил Артур, еле сдерживаясь.

— Резервации, — спокойно ответил Крог. — Как показывает компьютерный прогноз, они там довольно быстро истребят друг друга. Но вас это не должно беспокоить. Вашего сына ждет блестящая карьера. Весьма возможно, он дослужится до генерала.

Артур почувствовал, как закипает в нем бешенство. Он вскочил и бросился на Крога. Тот метнулся в сторону, и кулак Артура врезался в спинку кресла. Артур повернулся и снова кинулся на врага. Тот парировал удар и снова отскочил.

— Прекратите, господин Беланов, — сказал миссионер. — Вот вам еще один аргумент в нашу пользу: я могу причинить вам боль, но не хочу этого делать, а вы хотите причинить мне боль, но не можете.

— Черт с вами! — Артур опустил руки и снова сел в кресло. Лейтенант немедленно последовал его примеру. — Вы меня убедили. Вы сильнее, умнее и так далее, бороться с вами бесполезно. Все, что нам осталось — это застрелиться.

— Что за вздор вы несете! — Крог, кажется, впервые рассердился. — Откуда такие мысли у нормального человека? Да самое интересное в вашей жизни только начинается! У вас будет превосходная работа…

— Работать на вас я не желаю.

— Да мало ли удовольствий в жизни? Женщины, например…

— Та-ак, — протянул Артур и усмехнулся. — Лейтенант Миссии намерен заняться сводничеством?

— Всё вы примитивизируете! — Крог, казалось, смутился. — Не хотите о женщинах — не будем. Я только хочу, чтобы вы перестали воспринимать наш приход как трагедию. Да знаете вы, что будет с вашим миром, вернее, что было бы, если бы не пришли мы? Вам назвать цифру умерших от СПИДа за предстоящие 30 лет? А во что обернется поднятие уровня океана за счет парникового эффекта, вы знаете? А до какой широты дойдет граница северной озонной дыры — я уже не говорю о южной? А мы избавим вас от всего этого!

— Ну хорошо, допустим, вы явились нас спасать. Но спрашивается, почему вы не выбрали момент на сто лет пораньше? Почему не предотвратили все ужасы двадцатого века, который сами признаете самым кровавым в истории?

— По той же причине, по которой у вас в армию не берут двенадцатилетних. В армии не нужны мальчишки с детской психологией и детскими навыками. Так и нам для реализации нашего грандиозного плана ускорения истории нужна цивилизация, возмужавшая в огне мировых войн, научившаяся бороться с глобальными проблемами и в значительной мере избавившаяся от детского романтизма. Вы нам подходите.

— Беда в том, что вы нам не подходите, — пробурчал Артур.

10

Подходил к концу пятый месяц со дня появления Тумана. Одна за другой рвались ниточки, связывавшие население города с прошлым. Республиканские деньги окончательно вышли из обращения: миссионеры ввели распределительную систему. Лишь для немногих горожан нашлась работа в научных центрах миссионеров; эти люди пользовались всеми благами цивилизации будущего. Остальные, бесполезные и безвредные для нового порядка, обеспечивались всем необходимым, но не более того. Система автоматизированной тотальной слежки была введена в действие. С ее помощью было ликвидировано мародерство, процветавшее в первые дни после захвата города Миссией, а затем и другие преступления стали сходить на нет. Очередное достижение системы взбудоражило город в конце пятого месяца. Оказалось, что в городе существовала подпольная организация, планировавшая внезапный захват или уничтожение машин времени. В число заговорщиков входили Карл и майор Грэбс. Все участники заговора были арестованы; командование Миссии готовило показательный процесс. Бывшие ассистенты были приведены к присяге, церемония транслировалась по телевидению. В ближайшее время им должны были имплантировать «усилители совести». Вообще в деятельности миссионеров произошло значительное оживление. По фразам, вскользь оброненным Крогом, Артур понял, что предварительный этап операции подошел к концу и в ближайшие дни начнется высадка миссионерских десантов по всему миру.

Никогда еще Артур не чувствовал себя так мерзко, как теперь. Арест старых друзей доканал его окончательно. Никто из прежних знакомых не навещал его — возможно, из-за встреч с Крогом и привилегий, которыми Артур пользовался, хотя нигде не работал, его считали сподвижником миссионеров. Но однажды заглянул доктор Кромвальд, растерянный и возмущенный, и заявил, что готовящийся политический процесс — это все-таки порядочное свинство, хотя он, Кромвальд, совершенно не одобряет замыслов террористов.

— Но надо же, в конце концов, делать скидку на нашу отсталость! Надо действовать разъяснением, убеждением! Тот же майор — неглупый человек, я уверен, что рано или поздно он понял бы, что бороться с Миссией нелепо! А репрессивными методами они только наживают себе врагов, увеличивают пропасть непонимания!

— Выскажите это вашему начальству, — посоветовал Артур неприязненно.

— Я говорил! Я так и заявил Конэру Гасски!

— И что же он?

Доктор смутился, как всякий человек, рассказывающий о собственной унижении.

— Посоветовал мне не лезть не в свое дело. Заявил, что нет никаких оснований сомневаться в компетентности командования и правильности принимаемых им решений.

— А что вы?

— А что я? — Кромвальд развел руками. — Что я, в конце концов, могу поделать? Все равно альтернативы Миссии нет. Не могу же я, в конце концов, примкнуть к террористам!

— Вы можете хотя бы перестать работать на миссионеров.

— Слушайте, вы! — взорвался вдруг доктор. — Какого черта вы меня учите? Сначала Гасски, теперь вы! Тоже мне праведник нашелся! Все кругом знают, что вы любимчик миссионеров! Я-то хоть работаю, а вы, спрашивается, за какие шиши?

Доктор вышел, хлопнув дверью.

Некоторое время Беланов сидел, уставясь в стену, затем поднялся и пошел в прихожую. Он решил навестить Эльзу. Артур знал, что ему нечем обрадовать ее, также как и ей — его, но тоска и одиночество были просто непереносимы. Артур вышел на улицу и брел, погруженный в собственные мысли, не глядя по сторонам. Неожиданно визг тормозов вернул его к действительности. Артур повернул голову и увидел, что стоит посреди мостовой, а прямо на него несется большой автомобиль. Казалось, время остановилось. Беланов видел перекошенное лицо водителя, пытающегося вывернуть руль, передние колеса мчащейся машины, скользящие юзом по влажному асфальту, номерной знак, фирменную эмблему на радиаторе, наклейку на ветровом стекле, видел — и не мог сдвинуться с места. «Все. Конец.» — пронеслось в мозгу.

И в этот момент произошло невероятное. Передние колеса машины оторвались от асфальта. Автомобиль поднялся на дыбы, одновременно заваливаясь набок, и, не касаясь колесами земли, отлетел в сторону, словно отброшенный невидимым препятствием. В следующий момент машина ударилась колесами о тротуар и, прокрутившись вокруг собственной оси, с грохотом врезалась в стену ближайшего дома.

Артур перевел дух и поднял глаза. Над улицей плыла граненая капля — боевая машина пришельцев.

И, глядя на эту машину, Артур вспомнил:

— осколок снаряда, врезающийся в стену над головой Генриха;

— другие опасности во время ночного штурма;

— обстоятельства убийства Генриха;

— необъяснимое внимание и расположение миссионеров;

— исключительно защитную реакцию Крога, когда Артур бросился на него с кулаками;

— озабоченность Крога его фразой о самоубийстве.

Наконец, сегодняшнее происшествие. У Артура не осталось никаких сомнений. Почти бегом он бросился домой.

Дома он достал из ящика стола маленькую коробочку и нажал кнопку. Теперь оставалось только ждать.

Крог появился через несколько минут.

— Вы, должно быть, хотите обсудить сегодняшнее происшествие?

— Нет, — Артур казался спокойным. — Я, конечно, благодарен вам за спасение, но вызвал вас не поэтому. Видите ли, я стоял у окна, и мне пришла в голову любопытная мысль… Не хотите взглянуть?

Лейтенант невольно повернулся к окну, на которое указывал Беланов. В тот же момент Артур со всей силы ударил его правой в скулу. Крог, не ожидавший нападения, отлетел к стене. Не давая врагу опомниться, Артур нанес ему прямой удар в переносицу. Миссионер ударился затылком о стену и медленно сполз вниз. Артур нагнулся, быстро отцепил от пояса лейтенанта похожее на пистолет оружие, затем перевернул Крога на живот и связал ему ремнем руки за спиной. Потом он снова повернул миссионера лицом к себе и наставил на него пистолет, Крог смотрел мутным взглядом, по лицу его текла кровь.

— Значит, так, — сказал ему Артур. — Если хочешь жить, все мне расскажешь.

— Это… бессмысленно, господин Беланов, — шевельнул губами Крог. — Вы не можете меня убить. В этом случае… наши вернут время вспять и исправят прошлое…

Артур ткнул его в лицо стволом пистолета.

— Вот сейчас я проделаю дырку в твоей башке, а там посмотрим, воскресят ли тебя ваши фокусы со временем!

В глазах миссионера Беланов увидел то, что хотел увидеть. Страх! Сложные построения хронотеорий — это одно, а такой близкий, реальный, животный страх смерти — совсем другое. И страх победил.

— Что вы хотите?

— Говори все, как есть! Ведь я нахожусь в узле?

— Да… в узле…

— Какого диаметра?

— Это самый узкий узел на протяжении пяти столетий.

— И что же это за узел?

— В ближайшее время вы должны вновь сойтись с Эльзой… У вас родится сын. Его — и ваш — прямой потомок — Великий Лидер Ордон Гройт.

— В узле нахожусь именно я или Эльза?

— Именно вы. Женщина может быть и другая.

— Вот почему вы меня опекаете…

— Мы обеспечиваем вашу полную безопасность…

За дверью послышался шум. Резкий голос произнес:

— Господин Беланов, немедленно откройте! Это бессмысленно!

Артур вскочил, выбежал в другую комнату и заперся изнутри. Его худшие опасения подтвердились. Что теперь делать? Как бороться с миссионерами, умеющими корректировать прошлое? Очевидно, выход только один — уничтожить их в зародыше. И этот зародыш — он сам, Артур…

За дверью загремели шаги. Еще немного — и они ворвутся сюда. Артур повертел пистолет в руках, заглянул в ствол и вложил его в рот.

— Господин Беланов, не делайте этого! — голос за дверью был близок к истерике. — Подумайте, в жизни столько хорошего! Мы дадим вам все, чего вам не хватает!

Почему я, думал Артур. Ведь это же несправедливо! Из миллиардов жителей Земли — именно он! И потом, разве может человек отвечать — не за сына, не за внука — за далекого потомка?

За окном повисла граненая капля. В борту машины открывались люки.

Артур плотнее сжал зубами ствол оружия и ощутил отвратительный привкус железа. Его горло сдавил спазм, он хотел сглотнуть — и не мог. На лбу его выступил холодный пот.

— Господин Беланов! — это уже кричал Крог. — Может, вы хотите стать героем? Не станете! Вспомните, что я вам рассказывал про «парадокс дедушки»! Вместе с нами будет вышвырнут из истории и ваш подвиг!

Главное — никто меня не вынуждает, пронеслось в мозгу Артура. Я вполне могу не делать этого.

Запахло горелым. Миссионеры выжигали замок в двери. «Главное не думать. Не успеть испугаться», — и тут же Артур почувствовал, как древний ужас смерти липким холодом разливается по его животу и груди, парализуя тело. Быстрее, пока он не овладел сознанием! Артур вздохнул, зажмурился, до боли сдавил зубами ствол и каким-то неестественным, судорожным движением нажал на спуск.

* * *

Стоял теплый солнечный день. Лето в этом году выдалось сухим и безоблачным. Многие жители покинули город, чтобы, как всегда, вернуться осенью, по окончании летних отпусков.

На старом городском кладбище, возле свежевырытой могилы, стояла небольшая группа людей. Это были те, кто пришел проводить в последний путь Артура Беланова. Кроме его сына Роберта, бывшей жены Эльзы и старых друзей, здесь никого не было.

— И все-таки я не могу понять, — говорил вполголоса Генрих, — почему он это сделал. У него не было никаких оснований, чтобы застрелиться.

— И вообще в последнее время он вел себя как-то странно, — отозвался Кромвальд. — Неожиданно приехал в наш город, был чем-то обеспокоен, а потом вдруг пошел, купил револьвер и…

— Друзья мои, — тихо произнес Петер, косясь на Эльзу, — как ни печально это признать, в последнее время Артур, по-видимому, был серьезно болен. Переутомление на работе, уединенный образ жизни все это породило психическое расстройство. Маниакально-депрессивный синдром. Очень жаль, что я не заметил этого раньше. Бедный Артур!

Все согласно склонили головы.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10