«Земное счастье»

Земное счастье (fb2) - Земное счастье (Четвертая Беты - 4) 1112K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Гоар Маркосян-Каспер

Гоар Маркосян-Каспер ЗЕМНОЕ СЧАСТЬЕ

Часть первая ЗЕМНОЕ СЧАСТЬЕ

Отлет с Торены был поспешным. Впрочем, не настолько, чтобы Маран вмиг не оформил и не реализовал расплывчатые планы Дана в отношении Дины Расти. Когда обрадованный и одновременно напуганный перспективой скорой встречи с Никой Дан высказал кое-какие сомнения на счет приема, который она ему окажет — «Побывать на Торене и не повидаться с Диной? Никогда!» — а потом и собственные сожаления, что никак вот не удается забрать Дину ненадолго на Землю, дать ей немного развеяться, и так далее, и тому подобное, Маран некоторое время слушал его сетования, потом решительно сказал:

— Почему не удается? Сейчас мы ее заберем с собой. И точка.

— Она не поедет, — усомнился Дан. — Я ей уже предлагал. Боится потерять работу и все такое.

— Поедет, — заявил Маран уверенно. — А с работой мы сейчас разберемся.

Он вынул из кармана видеофон, набрал код и, подмигнув Дану, сказал:

— Хэлло, Дик. Ты только что говорил насчет советников. Я подумал и нашел идеального кандидата. Тебе известно, кто построил дворец, в котором ты в данный момент находишься? А заодно площадь вокруг и вообще половину Бакнии? Стоящую половину.

— Известно, — ответил Олбрайт, — Расти.

— Так вот, ты получишь в советники по культуре его прямого потомка, Дину Расти, умницу, образованную, прекрасного архитектора и человека, каких на свете больше нет. С тройной рекомендацией — моей, Поэта и Дана. Берешь?

— Беру, — отозвался Олбрайт без промедления.

— Только сначала мы покажем ей Землю.

— Это будет слишком долго.

— Зато расширит ее взгляд на вещи. Она сможет сравнивать. Она поймет, что землянам интереснее. Идет?

— Тебе — ни в чем не могу отказать, — сказал Олбрайт. — Идет.

— Ну и отлично. — Маран отдал аппарат Дану, спросил: — Кто поедет за Диной? — И сразу: — Понимаю. Мит, дай ключи от мобиля. Дан, иди на связь, скажи дамам, пусть они немедленно перебираются на астролет. И торопись, им нужна масса времени, чтобы собрать свои наряды. — Он выглядел веселым, хотя за этой веселостью пряталось то ли скрытое напряжение, то ли волнение. — Я скоро вернусь.

Он вышел, и Дан, прервав свои сборы, отправился в приемную Олбрайта.

— Как, прямо сейчас? — спросила Ника. — Но я непременно должна увидеться с Диной!

— Увидишься, — обещал Дан. — Мы собираемся взять ее с собой.

— Дину? Но она же не хотела.

— Ну… Маран поехал за ней, может, уговорит.

— Ах Маран? — Ника засмеялась. — Этот уговорит.

— Думаешь?

— После того, Дан, как он велел мне убираться из Латании в двадцать четыре часа, и я убралась, даже не пикнув…

— Не преувеличивай, Маран не разговаривает с женщинами в подобных выражениях.

— Я имею в виду суть дела. Сначала я сказала: «Есть, шеф, будет исполнено», потом удивилась, потом… Словом, я поняла, как он это делает.

— Как? — спросил Дан с любопытством.

— Очень просто. Он говорит с абсолютной убежденностью, что предлагает нечто единственно верное, не имеющее альтернативы, и ты невольно веришь, что он лучше знает, как надо поступать.

— Но ведь он был прав?

— Да, наверно. Дело еще и в этом, он часто оказывается прав.

— Не часто, а всегда. Или почти всегда.

— Ну насчет всегда не знаю… А почему вы вдруг собрались лететь? Что за спешка?

— Мы получили вызов, — объяснил Дан. — Эдуру утвердили, и Маран решил…

— Почему Маран?

— А потому что экспедицией будет командовать он.

Ника вытаращила глаза.

— Маран?!

— А что такого?

— Нет, ничего. Этот человек просто органически неспособен находиться внизу.

— Уж не считаешь ли ты его карьеристом? — осведомился Дан.

— Боже упаси! Я не это имела в виду. Тебя, Дан, надо толкать вверх по лестнице. А его придерживать, чтобы не прыгал через ступеньки.

— Ты выбрала не то слово, — возразил Дан. — Маран не лезет вверх, он идет вперед.

— Может, и так, — согласилась Ника. — Но результат-то от этого не меняется. Командир экспедиции, это ведь совсем не так мало, как кажется, не правда ли? Вроде бы только чуточку выше, чем просто участник, но на самом деле лишь немногим ниже, чем шеф Разведки. Они ведь подчиняются только шефу. Так? Я правильно понимаю?

— Правильно.

— Ладно, пойду обрадую Наи.

— Назначением?

— Назначения ей до лампочки. Ей лишь бы получить своего Марана в целости и сохранности. Никогда не видела столь несчастной женщины. Пока вы там занимались всякими глупостями…

— Ничем мы не занимались, — запротестовал Дан, но она перебила:

— Не морочь голову. Или ты думаешь, что на станции не ловится «Латания-фонор»? Ладно, до встречи.

Конечно, Маран вернулся с Диной. Взволнованной, даже ошеломленной неожиданным изменением в своей судьбе, разрумянившейся Диной. Увидев ее, Поэт совсем помрачнел, тогда Маран предложил и ему присоединиться к компании, но тот ответил:

— На Эдуру, как я понимаю, ты меня не возьмешь?

— Не возьму, — сказал Маран. — Хватит с тебя и Палевой. Займись делом. Когда ты написал последнюю песню?

— Давно, — вздохнул Поэт.

— То-то и оно. Работай. Нечего тебе болтаться по всяким Эдурам.

— Куда же я поеду? С женщинами, что ли, сидеть?

— Тогда оставайся. Предъявишь мне, когда вернусь, песен ну хотя бы двадцать…

— Здрасте! Может, все пятьдесят?

— Ладно, десять. Вот тогда я возьму тебя в следующую экспедицию.

— А ты уже в штатные командиры записался? В следующей ты, может, будешь на подхвате. А то и тебя самого не возьмут.

— Что за беда! Будем вместе с женщинами сидеть. Договорились?

— Договорились, — сказал Поэт весело.

На стартовой площадке, или, скорее, на приспособленном под таковую большом пустыре за Въездом, пока прочие рассаживались в ожидании орбитолета на наскоро расставленных полукругом малоудобных местных скамейках без спинки, Поэт отозвал Марана в сторону. Не совсем в сторону, они сели в двух шагах от устроившегося в некотором отдалении от остальных Дана, и тот слышал каждое слово, но не испытывал по этому поводу никаких волнений, резонно сочтя, что Поэт отошел бы подальше, если б намеревался от него таиться.

— Маран, — сказал Поэт, — ты меня беспокоишь. Я хотел бы поговорить с тобой. На ту самую деликатную тему, болтовни на которую ты не терпишь. Ты позволишь?

— Позволю, — ответил Маран со вздохом. — Откровенно говоря, я и сам хотел… В конце концов, с кем мне еще советоваться, если не с тобой?

— Так тебе нужен совет?

— Пожалуй.

— Значит, я правильно понял. У тебя проблемы. И что же произошло?

Маран ответил не сразу, после небольшой паузы, у Дана создалось впечатление, что он буквально выдавливает из себя слова.

— Я потерял контроль.

— Так я и думал. То есть подозревал. Вещь ведь неординарная, если не невероятная… Весь?

— Почти. Кроме пограничного. Да и там еле держусь.

— И давно?

— С первой минуты. Никогда, ни с кем, ни трезвым, ни пьяным не терял, а тут… Притронулся, и все. — Он помолчал и добавил очень тихо, обращаясь то ли к Поэту, то ли к себе: — Это прикосновение словно до сих пор у меня в руках…

— Ты слишком долго ждал, — констатировал Поэт. — Несколько месяцев?

— Год.

— Год?! Каким образом? Ты же попал на Землю не так давно.

— Это началось не на Земле. Еще здесь. — Маран усмехнулся в ответ на изумленный возглас Поэта. — Не буквально. На орбитальной станции. Я оказался там после налета на визор-центр, если ты помнишь. И столкнулся с ней. Она прилетела с отцом, у нее закончился контракт в университете, где она до того работала, и… Впрочем, неважно. Это все равно случилось бы. Рано или поздно. Судьба.

— Но у вас ничего не было?

— Нет.

— Почему?

— Странный вопрос. Она улетела домой.

— Сразу?

— Нет. Через какое-то время.

— И ты не мог…

— Нет.

— Врешь. Чтобы ты не мог добиться женщины, которую захотел? Не верю.

— Я не хотел. Не хотел добиваться, я имею в виду.

— Почему?

— Были причины.

— Какие?

— Неважно. Были. Можешь мне поверить.

— Ладно, если неважно, не говори. Значит, с ней — нет. И вообще ни с кем?

— Не сказал бы. Наоборот. Я перепробовал половину профессионалок Бакны, чтобы от этого отвязаться. С нулевым результатом. Потом, правда, действительно никого не было, и довольно долго. Месяцев десять.

— Многовато. Палевая?

— Палевая и до.

— Перебор, конечно, серьезный. Даже если просто так, и то отвести трудно. А когда еще на уме определенная женщина… Но ведь вы вместе уже декад пять или шесть. Ты мог бы в какой-то степени прийти в себя.

— Мог бы, — вздохнул Маран.

— Ну тут есть только один выход. Сброс.

— Нет.

— Почему? Время еще есть. Астролет ведь улетает только завтра утром. По-моему будет и рейс орбитолета. Отправь Мита и Дину с Даном и останься.

— Нет.

— Но почему?

— Не хочу. Мне это противно.

— Скажи-ка! — протянул Поэт удивленно. — Какие-то земные у тебя стали понятия. Но ты же не землянин. Что тут такого? В конце концов, ей необязательно знать.

— Дело не в ней. Не только в ней. Я сам не хочу. Да и… Раз уж мне вздумалось сделать своей земную женщину, должен же я считаться с ее нормами.

— Но и она с твоими! У них там нет таких проблем. Не забудь, об этом я знаю больше твоего, во-первых, в отличие от тебя, я не ограничился одной женщиной… может, даже немного перестарался, движимый исследовательским азартом… а во-вторых… ты, я думаю, не расспрашиваешь ее о… ну о прошлом?

Маран промолчал, но, видимо, покачал головой, так как Поэт продолжил уверенно:

— Я так и думал. Впрочем, это понятно. Словом, там все иначе. Мужчины погрязли в бессилии, а женщины в неведении. Послушай меня, воспользуйся тем, что ты еще здесь.

— Не хочу. Да еще сейчас, когда осталось каких-нибудь минут сорок, пусть час… Ты просто не представляешь, что со мной творится.

— Представляю. Потому я и завел этот разговор. Это настолько сильно, что я улавливаю. Но Маран… Ты ведь сделал выбор, я правильно понимаю?

— Да, — сказал Маран. — Она бесспорно моя женщина.

— Еще бы, — усмехнулся Поэт. — Другая вряд ли выдержала б твои художества. Собственно, мне это было ясно с самого начала. С момента, когда я увидел ее на Земле и услышал… то есть ощутил… эмпатически… ее реакцию на… ну я произнес твое имя… Словом, был такой всплеск, что я сразу понял, кому предназначен этот приз… как ты догадывашься, ее данные я приметил и оценил сразу… Ладно, это не суть важно. Но твое поведение… У меня даже появилось подозрение, что ты не совсем осознал…

— Ты считаешь меня полным идиотом? Я понял в секунду.

— Тем более. Что ж ты тогда творишь-то? Ладно, до сих пор я был рядом и более или менее тебя удерживал. А что будет теперь? Ты не боишься все испортить?

— Боюсь.

— Ну тогда решайся. Так делают все. Ты же знаешь каноны.

— Я — не все, — сказал Маран. — Посоветуй что-нибудь другое.

— Другое? Что я могу посоветовать? Если ты не хочешь быть, как все, оставайся самим собой. Преодолевай. Возьми себя в руки.

— Попробую. Вот и орбитолет.

Дан поднял голову, серебристый, похожий на летучую рыбу орбитолет вынырнул из облаков и шел на посадку. Он поднялся с места и вдруг услышал свое имя.

— Может, попросишь Дана, чтобы он меня заменил? — предложил Поэт. — Или тебе неловко?

— Неловко тоже. Но и не очень красиво. Ты же знаешь, какой он деликатный и стеснительный. Для него это будет мучением. Только в крайнем случае.

— Послушай, Маран, — Поэт вдруг оживился. — А она? Она знает? Ты говорил?

Маран промолчал.

— Нет, конечно. Опять все берешь на себя.

— Поэт, уж это не предусмотрено никакими канонами! Почему я должен перекладывать на нее свои обязанности? Где это видано? Никто такого не делает.

— Великий Создатель! Ты хочешь придерживаться канонов и одновременно плевать на них? Выбери что-нибудь одно.

Маран молчал, и Поэт добавил чуть насмешливо:

— Ты же — не все. Так поступи, как никто. Не надо быть таким гордым. Поделись с ней. Это наилучший выход. В конце концов, она ведь земная женщина. Она и не подозревает, что положено, что нет. А вдвоем проще справиться. И вообще в любви участвуют двое, пусть мы тут подзабыли эту аксиому. И, наверно, зря. Надо ее вспомнить.

— Может быть.

— Так вспомни. Начни с себя. Ты же любишь быть первым.

— Подумаю. Но сначала попробую сам.

— Смотри, не опоздай.

— Постараюсь.

Выйдя из переходника астролета, Дан увидел в коридоре Нику и Наи. Наи сразу сорвалась с места и побежала навстречу, а Ника пошла лениво, покачивая бедрами и поправляя на ходу волосы. Дан уже думал, что Наи с разбегу кинется Марану на шею, но она вдруг остановилась перед ним и, чуть склонив голову набок, стала смотреть на него, не двигаясь.

Маран протянул руку и осторожно, почти не касаясь, провел пальцами по ее волосам. Потом тихо спросил:

— Ты простишь меня?

— А что еще я могу сделать? — откликнулась она.

— Прогнать и забыть. Выкинуть из головы. Будто не было.

— Но ведь было, — сказала она беспомощно и откинула голову в его все еще отстраненную руку.

Маран, не убирая руки, глухо сказал:

— Это Дина. И Мит. А это Наи. — И пока происходила процедура знакомства, шепнул Дану: — Займись Диной и Митом, Дан. Будь другом.

— Конечно, — сказал слегка растерянный Дан, и Маран вдруг легко, одной рукой, подхватил Наи и понес ее по коридору. Минута, и за ними захлопнулась дверь, и когда ведомая Никой остальная компания прошла мимо их каюты, над той уже светился красный огонек.

И все. За следующие четыре или пять дней они только однажды пришли обедать в ресторан. Дина и Мит с обычной бакнианской деликатностью не замечали этого затянувшегося, по мнению Дана, уединения, и им с Никой не оставалось ничего, как подражать их благому примеру.

В первые дни это было не очень сложно, так как сам астролет предоставлял массу возможностей развлечься. На подобном Дан летел впервые. Он привык к небольшим кораблям, которые Разведка, как правило, арендовала, хотя у нее было и несколько своих, для срочных надобностей, маленьких, даже миниатюрных, на одном таком летал шеф. Собственно, до недавних пор больших астролетов и не существовало, в них просто не было нужды, ведь гиперпространство, в которое удалось проникнуть совсем недавно, только осваивалось. Осваивалось, в первую очередь, разведчиками, вначале, естественно, не сотнями людей, а маленькими группами, забиравшимися все дальше и высаживавшимися на все новые планеты. На большинстве этих планет разведчики не задерживались, обследовав, их передавали в распоряжение ВОКИ, которая оформляла права на разработку обнаруженных полезных ископаемых — в основном, до колонизации дело пока не дошло, подходящие для нее или для создания курортов планеты просто заносились до поры до времени в регистр. Лишь одна их категория постоянно оставалась в ведении Разведки: планеты, на которых существовала разумная жизнь. Там Разведка строила орбитальные станции, туда летали более или менее регулярно корабли, возившие разведчиков и все необходимое для их нужд. Астролеты эти, как и те, которые доставляли старателей на немногие планеты, где уже были созданы рудники, входили в состав объединенного космического флота, подчинявшегося ВОКИ. И особых удобств на этих кораблях-перевозчиках не предусматривалось. Вернее, не удобств, поскольку все необходимое там имелось, а излишеств. Небольшие каюты, несколько общих помещений, и все. Контакт с Тореной и даже не сам контакт, а принятое Ассамблеей решение о вступлении в таковой изменило ситуацию. Астролеты новой серии были как бы материальным выражением этого решения, создавался, так сказать, гражданский флот, которому со временем предстояло совершать регулярные галактические рейсы, такие же, как осуществлявшиеся уже больше полувека околосолнечные, правда, межпланетное сообщение в Солнечной системе давно перешло по преимуществу в руки частных компаний, с межзвездным это вряд ли могло произойти в ближайшие годы, и на данный момент новые астролеты проектировались и строились на верфях ВОКИ. Это был первый такой корабль, и он совершенно не походил на прежние. Каюты здесь оказались разного класса, побольше и поменьше, Дану с Никой, например, досталась, как и Марану с Наи, двухкомнатная, что было абсолютной новинкой. Но что каюты! Рестораны, не один, а целых три, ночной бар, спортзал, кинотеатр, оранжерея, библиотека с несколькими сотнями настоящих бумажных книг, в последнее время начавших входить в моду, как все старинное — возможно, эта мода отражала интерес к Торене и ее историческому времени, если можно так выразиться… Хотя слово «интерес» не совсем точное, скорее и про Торену следовало сказать, что она вошла в моду, именно «мода» и есть тот термин, который определяет основной фактор, движущий устремлениями большинства землян… В первую минуту, узнав о приготовленном для его услад великолепии, Дан с иронией подумал, что дипломаты, конечно, не разведчики, без ночных баров обойтись не могут, странно, что казино не завели, но потом ему стало нравиться окружающее, и добрых три дня он его исследовал, потихоньку, конечно. Но вскоре ему это наскучило, и он перестал бродить по коридорам, а взяв в библиотеке несколько книг, и не только земных, вернулся к обычному своему времяпрепровождению в пути. И естественно, ему сразу стало не хватать общества Марана. Не общества вообще и даже не мужского общества, так как при желании он мог бы проводить побольше времени с Митом — малотребовательным Митом, который выяснив, как работают компьютер и электронный переводчик (гипнопедов в каютах, к сожалению, не было), сразу погрузился в новый для себя мир, а именно общества Марана. Однако заглянуть к тому или просто позвонить он стеснялся, боясь оказаться лишним. Заставить себя последовать примеру Поэта, который по дороге на Торену без какого-либо колебания или смущения постоянно вытаскивал Марана в мужскую компанию или просто собирал всех у себя, он не мог и уже стал привыкать к мысли, что придется потерпеть до Земли. Но на пятый или шестой день Маран вдруг сам объявился, так сказать, в эфире, вызвал Дана по интеркому и попросил зайти. «Если ты не очень занят».

— Чем это я могу быть занят? — возразил Дан. Он лежал на диване и читал какой-то довольно бездарный латанийский роман с полумистическим сюжетом, а вернее, рассеянно смотрел в книгу и уже не впервые обдумывал услышанный перед стартом диалог между Мараном и Поэтом. И в очередной раз переживал досадное чувство, что ему не хватает для понимания происходящего каких-то важных деталей. Вроде все ясно, а на самом деле почти непостижимо, и дороги к постижению он никак найти не мог. Между тем, постепенно выработавшийся нюх разведчика подсказывал ему, что именно там, в сфере эротики или, как выразился Поэт, второй культуры, его ждут сюрпризы, если угодно, открытия. Он опять вертел так и сяк давнюю мысль расспросить Марана и то решался, то снова начинал колебаться.

— Иди тогда, — сказал Маран.

Дан встал, пригладил волосы и уже выходил из каюты, но в дверях столкнулся с взбудораженной Никой.

— Дан, — выпалила та, — немедленно объясни мне, что такое кевзэ.

— Вид гимнастики, — сказал Дан с удивлением.

— Конкретнее, пожалуйста.

— Не знаю толком. Заковыристая штука, упражняют чуть ли не каждую мышцу отдельно.

— И это все, что тебе известно?

— Ну да, — признался озадаченный Дан.

— Эх ты, разведчик! Если б не я, ты так и не догадался бы! А теперь пойди и скажи этому лицемеру… Друг называется!

— Погоди, погоди! В чем дело?

— Сейчас узнаешь. — Ника вошла в каюту, уселась на диван в позе лотоса и начала: — Сидим мы с Диной, болтаем о том, о сем, я не удержалась и пошутила на счет нашей ушедшей в автономное плавание парочки. И вдруг Дина, скромница Дина, целомудренная Дина, мечтательно закатывает глаза и говорит: «Ах, Лей был такой же. Или почти такой же. Маран от природы покрепче, но школа у них, по-моему, одна.» «Какая школа? — спрашиваю я. — При чем тут школа?» Понимаешь, я сдуру вообразила, что речь об обычной школе. «Кевзэ, — говорит Дина, — в кевзэ ведь несколько школ.» «Что такое кевзэ?» — спрашиваю я ну совсем как дура. «Ах, — говорит Дина, — я не знаю подробностей, это чисто мужская система и даже, можно сказать, маленькая мужская тайна. Видишь ли, существует вроде бы уговор, они нам об этом не рассказывают, а мы не расспрашиваем, в конце концов, главное, чтобы нам было с ними хорошо, не так ли? А как они этого добиваются, их дело»… Ну? Как тебе это нравится?

Дан пробормотал нечто невразумительное.

— Ага! Не нравится! Видишь, какие у тебя друзья? А ведь этой штукой в Бакнии занимается три четверти мужчин, если не больше. Во всяком случае, занималось раньше, при Изии кевзэ запретили, я спросила почему, и Дина сказала, что из-за духовной его части, которая с системой Изия не очень-то гармонировала, так что он предпочел пожертвовать мужской силой нации. А твой Маран, да-да, твой верный друг, отменил этот запрет на второй день после того, как пришел к власти. Счел одним из важнейших дел! Но тебе ни слова…

— Погоди! — сказал Дан. — У меня, кажется, складывается в целое… Конечно, он мне говорил! Но… Не все. Я ведь тебе объяснял, что в Бакнии право выбора предоставлено женщинам, правда, Маран утверждал, что теперь они на равных, но я подозреваю, что он выдал желаемое за действительное. Он связал такое положение дел с древним культом мужской силы. А про кевзэ он мне говорил, что это древнебакнианская гимнастика с элементами философии. Или этики. Словом, он мне сказал по частям почти все. Кроме…

— Ага, — ядовито буркнула Ника. — Все. Кроме главного. Что это самое кевзэ и служит для этой самой мужской силы. Дан! Когда ты его увидишь… если это, конечно, произойдет когда-нибудь…

— Произойдет, — проворчал Дан. — Уже произошло бы, если б ты меня не задержала. Он меня ждет.

— Отлично! Не забудь высказать все, что ты о нем думаешь.

— Или, скорее, то, что о нем думаешь ты, — заметил Дан ехидно.

— Почему я?

— А кто тут шумит? Я? Кстати, ты порождаешь во мне комплексы. До сих пор я думал, что у меня все в порядке.

— Я ничего такого не сказала, — смутилась Ника. — Просто интересно.

— Интересно? Кстати, твой любимый друг Поэт тоже занимается кевзэ.

— Да ну? — воскликнула Ника насмешливо. — Жаль, что я не знала этого в те времена, когда он ухлестывал за мной.

— А он ухлестывал? — спросил Дан.

— Не очень настойчиво, — созналась Ника. — Видимо, его шатало между желанием добраться до моих прелестей и принципами.

— Видимо, — согласился Дан. — Ладно, дай мне идти. Человек ждет.

— Не забудь сказать ему все, что ты…

— Не забуду, не забуду, — буркнул Дан.

На двери горел зеленый огонек, но он все же постучал.

— Открыто, — сказала Наи, распахивая перед ним дверь. Она была в коротеньком платьице голубовато-синих тонов с большим вырезом и без рукавов, босиком и выглядела совсем девчонкой.

Маран лежал на диване, заложив, как обычно, руки за голову, увидев Дана, он тем самым неуловимым упругим движением, которое Дан неоднократно, но безрезультатно пытался скопировать, сел. Нет, не сел, а просто вдруг оказалось, что он сидит.

— Долго добирался, — улыбнулся он. — Такси не мог поймать?

— Извини, меня задержали, — ответил Дан чуть суховато.

Маран тут же уловил его настроение, перестал улыбаться и повернулся к Наи.

— Ты, кажется, говорила, что соскучилась по женскому обществу, — заметил он.

— Говорила, — согласилась Наи без малейшей запинки. — Пойду поболтаю с Никой. Только обуюсь. — Она сунула ноги в совершенно прозрачные сабо на толстой подошве, при беглом взгляде казалось, что она по-прежнему босая и идет по воздуху… Или у нее походка такая легкая? Она пошла к выходу, потом вдруг вернулась, открыла дверцу шкафчика, посмотрела вопросительно на Марана, тот ответил даже не кивком, а движением век, тогда она вынула пузатую бутылку, два бокала, поставила на столик, помахала рукой и исчезла.

Маран подождал, пока закроется дверь, внимательно посмотрел на Дана и спросил:

— Я тебя чем-то обидел?

— Да так, немного, — принужденно улыбнулся Дан.

— Чем же?

— Как ты думаешь, приятно узнавать о… о маленьких мужских тайнах от женщин?

— Мужских тайнах? — переспросил Маран с недоумением.

— Кевзэ, — пояснил Дан.

— Ах кевзэ!.. Ты имеешь в виду… — Маран задумался, потом спросил: — А ты не знал?

— Откуда же мне знать?

— Бог мой! Отовсюду. Это носится в воздухе! Впрочем, я понимаю, в чем дело. Об этой так называемой мужской тайне болтают, в основном, женщины. Тебя подвела твоя верность. Позволь ты себе в Бакнии пару невинных приключений, и тебя немедленно просветили бы. Зачем далеко идти, если б ты снизошел до бедняжки Нилы, которая по тебе сохла, она тебе живо выложила бы массу интересного и не только про кевзэ. Но ты ее отверг.

— Я ее не отвергал, — возразил Дан. — Она мне ничего не предлагала.

— Прямо — да. Потому что я велел ей не слишком к тебе приставать. Я сразу понял, что у тебя другие установки, и не хотел тебя смущать. Но намеков она делала, по-моему, достаточно.

— Но я считал, что ты…

— Ради Создателя, Дан! Что за ерунда. Она ведь не женой мне была, а помощницей. Или секретаршей по-вашему. Мне никогда не пришло бы в голову мешать ей спать, с кем ей хотелось. Разве я тебе не дал добро?

— Да, но…

— Никаких но. Между прочим, я тебе даже предлагал пойти ко мне в ученики.

— Я думал, ты шутишь. Я же видел, что у тебя нет времени на гимнастические залы.

— Кевзэ не требует залов, Дан. Как и ваша йога. Разве ты не можешь делать свои асаны в этой каюте? А для кевзэ надо еще меньше. Ты знаешь, что я люблю водить машину. А помнишь, что в былые времена я ездил с водителем?

— Это же полагалось по должности.

— Мало ли кому что полагается. Не в этом дело. Просто полчаса в машине можно превратить в полчаса тренировки. Коли уж другого времени нет. Да я тебе сейчас покажу. — Он закатал рукав рубашки, подвигал пальцами, потом сказал скорее себе, чем Дану: — Пустовато, — и когда Дан переспросил: — Что, что? — пояснил весьма туманно: — Повыбрал энергию. Дай мне пару минут. Не торопишься?

— Куда мне торопиться? — удивился Дан, тогда Маран откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Прошло две-три минуты, потом он положил руку на стол и сказал:

— Смотри.

И Дан увидел, как на неподвижной, словно расслабленной руке сократилась тонкая, длинная мышца. Напряглась, окаменела, потом расслабилась, и сократилась другая. Третья. Дан смотрел во все глаза. Пройдясь по всем мышцам тыльной стороны предплечья, Маран повернул руку ладонью вверх и продолжил представление.

— Ну как? — осведомился он, убирая руку. — Конечно, с предплечьем зрелище наиболее эффектное, потому что тут много мелких мышц, но то же самое, естественно, можно проделать и с мышцами ног и вообще любыми. Сидя на этом самом диване.

— Эффектно, — согласился Дан. — Но… Как насчет главного? Или это и правда тайна?

Маран вздохнул.

— Понимаешь, Дан, об этом просто не принято говорить… Нет, конечно, это никакая не тайна. Просто не говорят. Ну хорошо. Я ведь тебе рассказывал о древнем культе мужской силы?

— И, в частности, о том, что мужчина не должен был отказывать женщинам.

— Вот-вот. А теперь задумайся над этим. Это ведь не всегда осуществимо. Считалось, что любая женщина имеет право на свою долю удовольствий. Любая, понимаешь?

— Ну и что?

— Ну и то. Что с твоим воображением, Дан? Отвлекись на минуту от своей Ники. Отключись. Ты один. Идешь по улице средневекового города, подходит к тебе женщина и говорит: «Я тебя хочу, возьми меня». Старинная формула, об этом ты, кажется, уже знаешь… Представь себе, что она похожа на Нику, Нилу, Наи, Ат, наконец. Представил? А теперь, что она напоминает… ну, например, невестку Дора, у которой вы с Никой в первое время пребывания в Бакне жили. Бесцветная, изможденная, рано постаревшая женщина, каких множество… ну вспомни Бакнию! Там и сейчас красивая женщина — редкость, не думаю, что в древности дела обстояли лучше. Теперь понял?

— Понял, — сказал Дан. — Это же… Черт возьми!

— Именно что. Вот так кевзэ и возникло. Первоначально система предназначалась как раз для того, чтобы научиться произвольно регулировать соответствующие способности и не зависеть от собственных желаний.

Дан окончательно обалдел.

— Не хочешь же ты сказать, что ты в состоянии переспать с любой женщиной, даже если она тебе физически неприятна?

— По идее, да. К счастью, сейчас не средние века, и никто от меня этого не требует.

— А тогда требовали? По-моему, этот ваш культ мужской силы — прямое порождение матриархата.

— Вполне возможно, — согласился Маран. — Итак, если ты хочешь точных формулировок, кевзэ позволяет аккумулировать энергию, перераспределять ее, направлять в сексуальную сферу усилием воли, так сказать, ну и… Да, экономить. Снизить до минимума потери. Процент превращения в тепло становится настолько мал… Ты видел, чтобы я когда-нибудь вспотел? При любой работе… Что еще? Все, наверно. А в основе лежит способность управлять мышцами и, следовательно, кровотоком. Собственно говоря, это способ регуляции энергообмена в целом. То есть, совсем не обязательно использовать свою энергию именно в этой сфере. Ты можешь с тем же успехом потратить ее на запоминание каких-то сведений или на хорошую драку. К примеру. Правда, иногда возникают трудности. Когда образуется какая-то доминанта… ну сильное чувство, скажем… энергия как бы притягивается в сферу этой доминанты, создается избыток, и это надо преодолевать, что непросто…

— Погоди. А как насчет… качества и количества?

Маран поморщился.

— Потому и об этом не принято говорить, Дан. А то школы кевзэ превратились бы в какой-то… клуб рыболовов. Все садились бы в кружок и хвастали, как и сколько. Появился бы дух соревнования…

— А то и сами соревнования, — сказал Дан с улыбкой.

— Все может быть. Знаешь, что? Ты обижаешься, что я как бы таился от тебя… Понимаешь, я не люблю эту тему. Тут вообще действует своего рода табу, как сказали бы у вас на Земле… Ты, наверно, удивляешься, почему ни разу не встречал упоминаний о кевзэ в книгах, я уж не говорю, учебников или пособий? Дело в том, что создатель системы… а по легенде ее разработал один человек, по имени которого, кстати, она и называется… создатель системы запретил делать записи и вообще выносить ее на суд публики. По традиции она передавалась устно, и традиция эта, как ни странно, сохранилась до сих пор. Как и обычай окружать систему молчанием. Возможно, именно с кевзэ и началось замалчивание этой сферы жизни в целом. В любом случае, разговоры на подобные темы у нас не ведутся в принципе, но я выношу эту болтовню еще меньше, чем другие. Объясню тебе, почему. Не знаю, обращал ли ты внимание, что в бакнианской литературе совершенно нет расписанных эротических сцен. Не то что в земной.

— Конечно, обращал. Я думал, это особенность местной морали.

— Так и есть. Просто не совсем в вашем понимании. Так вот, когда-то я написал рассказ, большую часть которого занимала одна весьма откровенная сцена. И довольный потащил его Мастеру. Мнил себя чуть ли не новатором. В оправдание скажу, что было мне тогда восемнадцать лет. По себе знаешь, чем занята голова в восемнадцать лет, одни женщины на уме. И не только на уме. Боюсь, что я несколько злоупотреблял сложившимся положением…

Он замолчал.

— Каким положением? — спросил Дан.

Маран поглядел на него чуть смущенно.

— Видишь ли, так получилось, что у меня не было недостатка в приключениях. Дело в том… Как бы тебе объяснить?..

— Можешь не объяснять. Поэт мне говорил, что за тобой бегала куча женщин.

— Вот болтун!

— А что, не так?

— Ну не то чтобы совсем не так, но… Бегал все-таки больше я, а они подманивали. Многим хотелось поучить меня уму-разуму. Красивый был мальчик. В маму. Моя мать была на редкость хороша собой, недаром отец спился после ее смерти и даже до, когда она еще лежала и умирала, он уже пьянствовал с горя… Собственно, и отец был не урод, в противном случае, мать за него не вышла бы, за грузчика, она была не из простой, хоть и обнищавшей вконец семьи, ее дед… Но речь не об этом. Так вот, принес я Мастеру рассказ, он прочел и спрашивает: «Скажи-ка, мальчуган, нет ли у тебя случайно проблем с этим делом? Видишь ли, о таких вещах обычно болтают те, у кого с этим не все в порядке.» Ты же понимаешь, я был страшно доволен собой, как все мальчишки, которые, освоив некую процедуру в ее самом элементарном варианте, уже считают себя титанами.

— Не только мальчишки, — буркнул Дан. — Большинство взрослых тоже.

— Ну это не в Бакнии… Урок был жестокий. Я схватил рассказ, разорвал на мелкие клочки и выкинул. И с тех пор… Кстати, потом он рассказал нам с Поэтом про кевзэ и дал записку к своему старому приятелю, у которого была школа, тоже своего рода знаменитость, некий Тита. Мы ходили к нему до начала войны, потом Перелом, потом Изий запретил кевзэ… Если хочешь знать, женщины Бакнии должны на меня молиться за то, что я отменил этот запрет…

— Погоди, а как в других странах? В Дернии, Латании и тому подобное? Там этим занимаются?

— В какой-то степени да. Но недавно и не поголовно. Видишь ли, придумал систему бакн, и долгие века она за пределы Бакнии не выносилась. Вроде вашей йоги. Но постепенно, конечно, с нею познакомились и другие. И однако нигде она не получила такого распространения, как на родине. Слышать о ней уже все слышали, но практикуют мало. Может, когда-нибудь, со временем… Ты же понимаешь, дернитские девочки интересовались не столько лично мной, сколько моими навыками в этой области, какой-то кретин-журналист расписал в газете мою биографию и не забыл упомянуть о кевзэ… Ну, что тебя еще интересует?

— Я бы задал тебе пару уточняющих вопросов, но уверен, что ты на них не ответишь, — вздохнул Дан. — Чтобы не устраивать клуб рыболовов здесь.

Маран усмехнулся.

— Ты прав. Не отвечу.

— Тогда перейдем к резюме. Подаю заявление.

— В рыболовный клуб? — засмеялся Маран.

— Я не шучу.

Маран задумчиво посмотрел на него.

— Учти, на это надо немало времени и упорства.

— И не болтать, это я уже понял.

— Разве ты можешь что-нибудь скрыть от Ники?.. Впрочем, я, кажется, начинаю тебя понимать… — Словно сам смущенный собственным признанием, он торопливо сказал: — Ладно, Дан. Только не сейчас, хорошо? На Земле.

— Конечно.

— А теперь поговорим о том, из-за чего я тебя позвал. Я хотел бы, чтобы ты рассказал мне о Лахе. Я имею в виду те материалы, которые ты добросовестно… я за тобой не следил, конечно, но в твоей добросовестности не сомневаюсь… изучал, когда считалось, что мы отправимся в Лах.

— Но ты ведь тоже их смотрел, — удивился Дан.

— Боюсь, что я был плохим учеником, — сказал Маран. — Открою тебе маленький секрет. Это ведь происходило в период между тем, что все считали выздоровлением, и моментом, когда я стал умирать во второй раз…

— Умирать? — переспросил Дан.

— Ну да. Хотя до реанимации тогда не дошло, но ощущение умирания было полное. Не хватает воздуха, останавливается сердце, и уходит сознание. Чего же больше?

— Больше нечего, — согласился Дан, сразу вспомнив эту «вторую смерть». Они сидели утром в столовой за завтраком, сам он уплетал за обе щеки, а Маран даже не притронулся к еде, только с усилием глотал кофе. Дан обратил внимание на его неестественную бледность тогда, когда он, оставив недопитую чашку, вдруг встал и сказал: «Пойду к себе. А лучше прямо к Индире.» «Тебе нехорошо? — спросил обеспокоенный Дан. — Проводить?» «Да нет, дойду. — Маран сделал шаг, добавил: — Наверно», Дан решил идти за ним, но вздумал допить кофе, и, пока смотрел на чашку, услышал грохот опрокинувшегося стула — Патрик, сидевший чуть дальше, сбив стул, кинулся как раз вовремя, чтобы подхватить Марана, а затем вместе с подоспевшим Даном кое-как довести до медотсека, где совершенно потерявшая голову Индира, размазывая слезы по лицу, говорила: «Ничего не понимаю, ну ничегошеньки. Три дня назад кровь была нормальная, а сегодня сосуды буквально пустые»…

— Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, — сказал Дан. — Радиолог ведь мне потом объяснил, что чужая кровь работала не в полную силу, и у тебя все время должно было быть кислородное голодание. Но по тебе ведь никогда ничего не видно. Я подумал, что он преувеличивает. Нет?

— Нет, — сказал Маран. — Голова у меня была, как в тумане. Просто я думал, что пройдет, и старался как-то пересилить. Тем более, что узнал про бомбу. Ну и олух я! Хорош я был бы в таком виде на Торене. Повезло, что я свалился там, на станции, до того, как мы успели улететь… Словом, я плохо соображал. И почти ничего не помню.

— А что ты хочешь знать про Лах? И зачем?

— Я думаю, что Патрик прав, Дан. Периценцы наверняка тоже из нашей команды. Еще одна грань, и я хотел бы знать о ней как можно больше. Конечно, в Разведке можно будет взять все материалы и посмотреть, но я, как ты понимаешь, уже верчу в уме всякие варианты и не хочу ждать. Так что рассказывай все подряд, если случатся повторы, не страшно. Дай только закажем кофе.

Он отставил бокал с недопитым коньяком и потянулся к пульту, но не успел до того дотронуться, дверь открылась, и в каюту вкатился робот-бармен с подносом, центральное место на котором занимал термос с кофе. По большим кружкам Дан сразу понял, что заказала его Наи.

Когда Дан вернулся к себе, три женщины, уютно усевшись в кружок (он сразу вспомнил клуб рыболовов), оживленно болтали.

— Судя по вашим румяным лицам и блестящим глазам, девочки, вы обсуждаете нашего брата, — сказал он шутливо. — Продолжайте, я пойду в библиотеку.

Но Наи уже вспорхнула со своего кресла — Дана не покидало ощущение, что она то ли ходит по воздуху, то ли летает, и исчезла.

— Никогда в жизни не видела столь счастливой женщины, — сказала Ника, когда дверь за ней закрылась.

— Несколько дней назад ты утверждала прямо противоположное, — напомнил Дан, усаживаясь в угол дивана.

— Что было, то и утверждала, — сказала Ника. — В том-то и дело, наверно, нет счастья без печали. Никак не пойму, завидую я ей или сочувствую.

— Сочувствуешь? — удивился Дан. — С чего бы это?

— Так ведь произошло именно то, о чем я тебе говорила. Он ее поглотил. Растворил в себе. Она совершенно потеряла рассудок.

— В чем это выражается?

— Она говорит только о нем. Что сталось с той неприступной особой, которой ты звонил при мне перед первой экспедицией на Палевую? Куда делась гордячка, которая ни словом не выдала своих страданий, когда вы вернулись, а он остался там? Как только разговор уходил в сторону, она сразу отключалась и уплывала. Какое-то безумие!

— Почему ты так сокрушаешься? — усмехнулся Дан. — Может, если б и ты растворилась, ты была бы такой же счастливой.

— Я и так счастлива, — отрезала Ника и вдруг поглядела лукаво: — Ты же не умеешь этого, Дани.

— Чего?

— Растворять.

— Погоди, еще научусь, — пообещал Дан зловещим тоном.

— Ха-ха! Он научится. Вот умора! Ты слышишь, Дина, что он говорит? Он полагает, что этому можно научиться. Дани, радость, с этим рождаются.

— Я, пожалуй, пойду к себе, — сказала смущенная Дина.

— Не обращай внимания, — вздохнул Дан, — мы не ссоримся, мы просто шутим.

— Да, — весело подтвердила Ника и звонко чмокнула Дана в щеку. — Каждому свое.

— Я все равно пойду. Почитаю немножко, за обедом встретимся.

— Погоди, — остановил ее Дан. — Я хотел бы задать тебе пару вопросов. Насчет… Ну отношений полов. Объяснишь мне кое-что?

— Если смогу, — сказала Дина неуверенно.

— Он что, так ничего тебе и не рассказал? — возмутилась Ника.

— Рассказал. Мне просто хотелось бы представить, как это выглядит с другой стороны. Ну с женской точки зрения. Вот женщина решила себе кого-то найти, она идет, допустим, в бар и…

— Свободная женщина, — уточнила Дина. — Замужняя одна туда не пойдет, разве что ей захочется тоже… Но это не принято.

— Идти не принято? Или изменять мужу?

— Изменять. Впрочем, и жене. Правда, при Изии все расшаталось, он же запретил разводы, и все каноны поколебались. Раньше развод был простым делом, и до измен не доходило.

— Все наоборот, — сказала Ника.

— Ну идет она в бар, — напомнил Дан, — сидит, смотрит, если ей кто-то нравится, дает понять. Он может подойти, так?

— Примерно.

— А если он не идет? Она подходит сама?

— Не всегда. Это большое испытание для самолюбия. Ведь если он не реагирует, значит, она его не интересует. Надо очень уж увлечься, чтобы на это отважиться. Правда, когда женщина идет на такой шаг, большинство мужчин… Понимаешь, это оскорбление — отказать в таком случае…

— А наоборот бывает? — спросила Ника. — Когда инициативу проявляют мужчины? Или все-таки нет?

— Конечно, бывает. Хотя, наверно, реже. Но в общем-то, эти правила давно расплылись. Мы с Леем познакомились на выставке, и никто никому никаких знаков не подавал, просто случайно сошлись у одной картины, обменялись мнениями и как-то…

— А кого чаще отвергают? — полюбопытствовала Ника. — Мужчин или женщин?

— Наверно, мужчин. Правда, смотря какой мужчина… — Дина слабо улыбнулась. — Трудно представить женщину, которая отказала бы Поэту. Его же все знают в лицо. Или Марану… хоть его и не все знают, то есть теперь, наверно, уже тоже все, но и раньше… Вряд ли.

— Ну да, — сказала Ника. — При его внешности…

— Ах, — улыбнулась Дина, — внешность не играет роли… То есть играет, конечно, но не это главное.

— А что?

— Кевзэ. Высшая ступень. Существуют две ступени кевзэ. Маран владеет высшей.

— Откуда это знают женщины? — поинтересовался Дан. — Случайные женщины, которые…

— Но это же видно! По пластике. Неужели ты не обращал внимания на то, как он двигается? Не только он, все, кто дошел до высшей ступени.

— Обращал, — сказал Дан, сразу вспомнив тот вечер в Бакне, четыре года назад, когда на тропинке среди развалин вдруг разглядел схожую грацию походки Марана и Поэта. — Маран, Поэт и Дор. Я давно заметил.

— Ну вот. Ни одна женщина, которая в этом разбирается, не упустит подобного случая. А в Бакнии в этом разбираются все.

— Бедняжка Наи, — сказала Ника. — Он же будет всю жизнь ей изменять.

— Не уверена, — возразила Дина. — Хотя я почти не видела их вместе, но… Думаю, Маран сделал выбор.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… Люди ищут и находят… Или встречают случайно, неважно. Но когда они делают выбор… так у нас говорят… они перестают искать. Они вкладывают себя в достижение гармонии. И если это получается, то им больше никого не нужно. Понимаешь? Не нужно больше никого. Потому что это неповторимо. Единственный недостаток — когда это насильственно разрушают. Тому, кто потерял партнера, очень трудно пережить. Иногда невозможно. Вот главная опасность для этой милой маленькой женщины.

Маленькой! Дан улыбнулся. Дина, которая была не выше Наи, почему-то окрестила ее маленькой.

— Опасность? — не поняла Ника.

— Да. Ведь Маран любит риск. Это у него как болезнь, и, боюсь, неизлечимая. Вспомни хотя бы переворот. Когда я увидела Марана на трибуне, я сначала подумала, что он решил нас предать, а потом, что он сумасшедший. Собственно, это безумие и было, ведь провались наша попытка, все мы могли бы скрыться. Кроме Илы и Гана, но тем терять так и так было нечего. А все остальные могли.

— Из Башни Зеленого Знамени тоже? — спросил Дан.

— Конечно. Маран дал нам все ключи. Там есть подземный ход. Мы бы ушли. А он остался бы платить за всех. Страшно представить. Совершенно безумный риск, он мог спокойно не явиться туда. И если б не получилось, исчезнуть. Не обязательно ведь победить или умереть, если есть еще выход.

— У него не было, — вступился Дан. — Ты не понимаешь. Вы не понимаете. Он жил той жизнью ради этого шанса. Другого бы уже не было. И если б он бежал, та маска, которую ему приходилось носить, прилипла бы навсегда. Он, наверно, думал, что если хотя бы заплатит за всех, это его как-то очистит. В любом случае, он не хотел больше так жить. Он устал. Если не победить, так умереть.

— Ладно, — сказала Дина, — пусть так. А недавно, когда он полез под пули, он тоже хотел победить или умереть? Когда его ждала любящая женщина.

— Он не хотел умирать, — сказал Дан. — Он хотел покончить с Мстителями. Наверняка покончить. Может, именно для того, чтобы получить право любить эту самую женщину. Оплатив свой долг перед Ланой.

— Послушать тебя, так все оправдано.

— Конечно.

— Да не слушай его, Дина, — вмешалась Ника. — Они же два сапога пара. Дан и раньше был не робкого десятка, но с тех пор, как снюхался с Мараном, стал совсем отчаянный. Ты думаешь, он случайно поперся к Марану в момент, когда ни один честный человек в Бакнии этого не сделал бы? Учуял родную душу.

— Да, — сказала Дина задумчиво, — как ни удивительно, но он понял Марана лучше, чем мы. Мы ведь поверили. Я знаю Марана со школы, с четырнадцати лет, но я почему-то поверила, что он мог так измениться. Да что я — даже Поэт! Может, в глубине души он сохранял надежду, но иногда… Для него это была трагедия, он даже сказал мне однажды, что чувствует себя так, будто у него ампутировали половину души… И все же мы думали о Маране плохо. И вот пришел Дан, свалился с неба и…

— Я сразу почувствовал в нем тайну. И страшно хотел ее разгадать.

— Ты просто хотел найти себе напарника для всяких авантюр, — сказала Ника скептически. — Чтобы в один прекрасный день где-нибудь вместе угробиться.

— Почему обязательно угробиться? — пожал плечами Дан.

— Потому что этим кончится. И что будет с нами?

— С тобой ничего не будет, — сказал Дан сердито. — Переживешь. Ты же у нас нерастворимая. Выпадешь в осадок и переживешь.

— Может, и переживу, — ощетинилась Ника. — Но при таких интересах лучше с женщинами не слишком сближаться.

— Вообще-то Маран всегда старался дистанцироваться, — заметила Дина. — Зная свою натуру. Но на этот раз он, видимо, попался сам.

— Еще как попался, — сказала Ника мстительно. — С первого взгляда! Хлеще, чем она.

— Откуда ты знаешь, что с первого? — спросил Дан. — С чего ты взяла?

— Так ведь он один раз ее и видел. До Земли.

— Она его тоже один раз видела.

— Это тебе кажется. Она же сидела на станции. И могла смотреть все материалы, которые ты отсылал. Все ваши оправданные риски и маленькие геройства прошли перед ней. Немудрено было втрескаться по уши.

— Ах вот оно что! — пробормотал Дан.

— Да, мой дорогой. Представляю, как она, наверно, боялась случайно наткнуться на какой-нибудь его роман. Она же жуткая ревнивица. Вроде тебя.

— Какой роман? У него не было времени на романы. Не говори глупостей.

— Может, и женщин не было? Просто, без романов?

— А это уже не твое дело, — рассердился Дан. — Хватит. Пошли обедать.

— Не обижайся, Дани, — сказала Ника и потерлась щекой о плечо Дана. Тот продолжал молча смотреть в потолок. Ника вздохнула. — Я же не для себя. Мне с тобой и так хорошо. Но ведь мы — самая благополучная пара среди всех, кого я знаю. А что у моих подруг? Сдается мне, мы, женщины, свободнее говорим между собой на эти темы. А может, просто ты такой стеснительный? Так вот, ты не представляешь, что творится. Хотя ты отлично знаешь, что Земля кишит импотентами, гомосексуалистами, эксгибиционистами, лесбиянками и так далее. А ведь все это — прямое следствие мужской неполноценности. Человечество больно. И вот появляется возможность его исцелить. А ты принимаешь все на собственный счет и надуваешься.

Дан повернулся на бок и снисходительно воззрился на нее.

— Неужели ты думаешь, что все сразу кинутся заниматься этой штукой? — сказал он с иронией. — Люди слишком ленивы. Они предпочтут свои бесполезные таблетки, ведь, чтобы их глотать, не надо никаких усилий. Люди вообще терпеть не могут прилагать усилия для чего бы то ни было.

— Очень жаль, — сказала Ника. — Но надежда ведь все-таки есть…

— Словом, тобой движет чистый альтруизм? — поинтересовался Дан саркастически. — Лично тебе ничего не надо?

— Ну… Возможно, и я не отказалась бы попробовать…

— Что попробовать?

Ника засмеялась.

— Понимаешь, Наи…

— Она что, рассказала вам?..

— Не все, не пугайся! Так, кое-что.

— А именно?

— Не знаю, могу ли я?.. Впрочем, она, по-моему, не делала из этого секрета. Она рассказала про первую встречу, помнишь? Оказывается, она находилась всего в получасе лета от нас. У нее там живет подружка, она ее чуть ли не выставила из дому, ну может, и не совсем так, словом, подружка уехала и оставила ей ключи. Она отправилась туда и стала думать, как же ей заполучить предмет своих мечтаний… я бы сказала даже, вожделений, но ты, мой целомудренный Дани, пожалуй, разгневаешься. Я полагаю, что в конце концов она не выдержала бы и позвонила ему сама, но, к счастью, до этого не дошло.

— Благодаря тебе, — заметил Дан.

— Может быть. Хотя, по-моему, он тоже уже дошел до точки. Ну и… Что было по эту сторону, ты знаешь. Он примчался туда, за двадцать минут, между прочим, вместо получаса, поднялся по дорожке к дому… Как я поняла, это модный дом, одна огромная комната, в которую напихано все, от шкафов до бильярдного стола и от пианино до кровати или, как сейчас принято, тахты, уж не знаю, что там конкретно. Она, естественно, караулила его, стоя на крыльце, но когда флайер сел, кинулась в дом, чтобы он, не дай бог, не подумал, будто ей совсем уж невтерпеж… — Ника рассмеялась. — Это после того, как она по «фону» уже сказала все, что могла… Он переступил порог и спросил: «Мы здесь одни?» Она только кивнула, ибо потеряла дар речи, тогда он подошел к ней и…

— И?

— На ней было модное платье, на пуговицах. Держу пари, что она воображала себе сцену из фильма — музыка и пальцы, медленно расстегивающие… А может, я ошибаюсь, и ей тоже было не до кинематографических красот. Ему уж точно, потому что он просто-напросто рванул, и все пуговицы брызнули в стороны. Впрочем, это, наверно, и ты можешь, если постараешься. Но вот дальше…

— Она и про дальше рассказала?

— Одну фразу. Что осознала, на каком она свете, только под утро.

— Под утро? — спросил ошеломленный Дан. — Он же ушел утром.

— В том-то и дело, мой дорогой. Следующее утро или через день, если не все четыре.

— Как это возможно?

— А вот это ты уже спроси у Марана.

Маран не подавал голоса два дня, а на третий после полудня позвонил и попросил:

— Зайди ко мне.

— Сейчас?

— Когда сможешь.

Лицо у него было мрачное. Поссорились, что ли? — подумал Дан и сказал:

— Иду.

Он бросил книгу на стол и вышел. Ника, как обычно, сидела у Дины Расти, и ничто его в каюте не удерживало.

Маран был хмур и даже подавлен. Даже небрит, что случалось с ним чрезвычайно редко. Более того, перед ним стояла на три четверти пустая бутылка, а в руке он держал бокал и задумчиво рассматривал на свет темную жидкость. Когда Дан открыл дверь, он сказал:

— Посуда там, в шкафчике. Рядом с тобой. Найди себе что-нибудь.

— На коньяк перешел? — спросил Дан, садясь в кресло напротив. — По совету Поэта?

— Ага. Тут он промашку не даст. И правда, лучший напиток из тех, что я когда-либо пил. И потом, отопьешь глоток и вспоминаешь друга. Тоже ведь неплохо.

— Тебе его не хватает, — сказал Дан.

— Не хватает, — согласился Маран. — Мне его всегда не хватает. Его песен, его болтовни, его подковырок. Его дружеской помощи, наконец…

— Маран! Я ведь слышал ваш разговор перед стартом. Я не стал пересаживаться, потому что… Я так понял, что вы не против.

— Пожалуй. Поэт, по-моему, даже хотел, чтобы ты… Вошел в курс, так сказать. Ну и я не стал сопротивляться, подумал, что так будет проще.

— Я, правда, ничего не понял. Почти ничего. Кроме того, что могу чем-то помочь. Так?

— Можешь.

— Что я должен делать?

— Ничего особенного, Дан. Сидеть тут. И не уходить, даже если я попробую тебя выставить.

— Как это? — спросил Дан растерянно.

— А так. Не будь слишком деликатен.

— Но…

— Дан, я говорю тебе это, будучи в здравом уме.

— А что, ты собираешься потерять рассудок?

— Все может быть. Так что сиди. Если, конечно, я не отрываю тебя от более интересных занятий.

— Каких занятий? Какие на астролете могут быть занятия, кроме разве что чтения.

— А Ника?

— Ника считает, что хватит с меня и ночей. А днем она сидит у Дины. Она решила, что надо дать Дине выговориться. Ей кажется, что если Дина однажды выложит все, что у нее на душе, ей удастся наконец успокоиться и примириться. Хотя в свете того, что мы теперь узнали… Это ведь была гармония, да?

Маран молча кивнул.

— Я сомневаюсь, что Ника способна все понять. Все-таки, Маран, это нечестно. Ты должен был рассказать мне давным-давно.

— Я не мог, Дан, — сказал Маран смущенно. — И не только потому, что об этом не говорят. Ты ведь замечательный парень. И такой верный друг… Мне не хотелось тебя огорчать.

— Огорчать? По… Понимаю.

— Извини меня, но… Поэт подобрал правильное слово. У вас в этом вопросе ну действительно детские игры. Я вчера посмотрел несколько лент… Оказывается, информаторий корабля буквально набит такими штуками! Я и не подозревал. В две минуты я обнаружил каталог часов на триста. Триста не триста, но я посвятил этому битых полдня. Раз уж берешь ученика, надо знать предмет, не так ли? Я полагаю, то, что в фильмах, надо еще разделить, а не умножить на… какой-то коэффициент. И что в итоге останется?

— Но почему так получилось? — спросил Дан уныло. — Ведь у нас одна физиология.

— Ты спрашиваешь меня? Собственно, я, конечно, думал об этом. Возможно, дело в вашей религии. Я имею в виду вас, европейцев, и западную религию, до прочего у меня, естественно, руки не дошли. Религия раздавила все. Почему она культивировала столь странное отношение к лучшему из человеческих чувств или ощущений, понять трудно. По идее, оснований для этого нет, никто ведь не отрицал необходимость продолжения рода. Не знаю. С наскоку в таких сложных вещах не разберешься.

Он замолчал, вылил остаток коньяка себе в бокал, потом поставил пустую бутылку на пол и вытащил из-под стола еще одну, полную.

— Это уже напоминает мне Дернию, — сказал Дан. — Может, ты объяснишь мне?..

— Объясню, — сказал Маран с тяжким вздохом. — Куда я денусь? В общем, так. Это чертово кевзэ… Оно дает возможности для непередаваемых словами взлетов. Но! Обратная сторона, Дан. Как всегда. Видишь ли, это опасная штука. В кевзэ выделяют две ступени, они отличаются по степени владения собственным телом, арсеналу всяких приемов и, как ты говоришь, количеству и качеству. Это, наверно, понятно?

Дан кивнул.

— Собственно говоря, твоя терминология вполне подходит для характеристики разницы между ступенями. Низшая позволяет продвинуться как бы количественно. Ну возьми персонажи этих ваших фильмов, умножь их способности на два или на три, и ты сможешь приблизительно представить себе возможности человека, овладевшего низшей ступенью. Однако качественно нового на ее основе добиться нельзя. Но она и попроще, процентов семьдесят-восемьдесят мужчин в Бакнии ее освоили и практикуют. Какую-то часть ее, наиболее элементарную, знают практически все. А высшая посложнее. Но дает она гораздо больше. Но она и опасна. У вас, наверно, нет теории наслаждений?

— Что это такое?

— Именно то, что заключается в ее названии. Скажи мне, ты знаешь начатки биологии, вернее, не вообще биологии, у вас ведь это не одна наука, как у нас, а тех разделов, которые… По-моему, у вас это называется биохимией и физиологией. Ты имеешь о них понятие?

— Никакого, — сознался Дан. — Учил что-то в школе, но давно забыл, конечно.

— Тогда ты не поймешь… — Маран задумался.

— Ты хочешь сказать, что знаешь эти предметы?

— Немного.

— Маран! Ты собираешься удивлять меня до конца жизни или все-таки перестанешь когда-нибудь?

— Что тут удивительного, Дан? Ты же знаешь, что я человек любознательный.

— Любознательный!

— Ну да! Ладно. Не буду объяснять тебе, как и почему. В двух словах. Интенсивность чувств или ощущений, выбирай то слово, которое тебе больше нравится, не может возрастать до бесконечности. Существует какой-то предел. Грань. И если ее переступить, все может вывернуться наизнанку. Сам знаешь, как близко удовольствие соседствует с болью. Наслаждение может превратиться в боль, в отвращение, в безразличие. Это называется запредельным торможением. Человек может сломаться. Потерять способность что-то чувствовать. И не на один раз, а надолго, иногда навсегда. Понимаешь? Особенно в этом смысле опасно то, что называют пограничной зоной. Ясно, наверно? То, что на пределе, у самой грани. Правда, в отношении ощущений… ну я не могу объяснить, это неописуемо. Но есть риск переступить. А что касается предела, он у каждого свой. Это зависит…

— От второй индивидуальности?

— Видишь, ты уже кое-что знаешь. Да. Естественно, у женщин все не менее индивидуально, чем у мужчин. Есть такие, которым вообще очень мало нужно. Это ты тоже наверняка знаешь по земным женщинам. Большинству вполне достаточно того, что дает низшая ступень, может, потому и большая часть мужчин дальше не идет, останавливается на ней… Ну да большинство и есть большинство, что с него возьмешь! И, разумеется, есть женщины, которые способны добраться, так сказать, до самого верха. Но не сразу. Это требует времени. Чувствовать тоже надо учиться.

— Поэт сказал, что женщина созревает в тени мужчины. Он имел в виду это?

— Да. Очень точно, кстати. Но это процесс, а в каждый момент надо учитывать, что твоя партнерша может именно на данном этапе выдержать, и не переходить границу.

— А как ты узнаешь, на что способна женщина?

— Это элементарно. Когда изучишь систему, это придет само. Мне достаточно одного взгляда. Могу, например, тебе сказать, что твоя Ника относится к тем, кого можно раскрутить на всю катушку.

Дан внутренне сжался. Было в этой оценке что-то раздевающее.

— А Наи? — спросил он.

Он был уверен, что Маран не ответит. И его не покидало ощущение, что если тот промолчит, в их отношениях, в их дружбе может появиться трещина. Но Маран посмотрел на него, понял, в его глазах мелькнула легкая тревога, и он ответил без промедления.

— Извини, Дан, возможно, я был не слишком деликатен. Что касается Наи, я ведь говорил тебе, что сделал правильный выбор. Это значит, что она способна разделить со мной все, что я могу дать.

— И ты понял это с первого взгляда?

— Да, конечно. Помнишь то утро на станции, когда мы встретились в каюте шефа? Я ведь пришел гораздо раньше, мне не спалось, ему, наверно, тоже, он меня вызвал к себе, и мы обсудили все задолго до того, как ты проснулся. Проснулся, явился и все недоумевал, почему мы болтаем о посторонних вещах, а не о деле… И вот, когда мы с ним беседовали, открылась дверь в соседнюю комнату, Наи даже не вышла из нее, а лишь показалась на пороге и исчезла, была еще… в неглиже, как вы выражаетесь. И я сразу подумал: вот та женщина, с которой в один прекрасный день я мог бы забыть о всяком контроле. Что при моих возможностях — чрезвычайная редкость. Почти несбыточная мечта. Видишь ли, контроль это одна из важнейших составных частей кевзэ. Ты ведь понимаешь, чтобы не переступить грань и не причинить вреда, надо всегда себя контролировать. Отключиться можно только в одном случае: если у твоих и ее возможностей одинаковый предел. Собственно, это и есть краеугольный камень гармонии в сфере… если короче, ее называют второй сферой.

— Кажется, я начинаю потихоньку понимать. Ты сказал Поэту, что потерял контроль. А такие вещи часто случаются?

— Нет, Дан. Это поистине удивительно. Ты ведь знаешь меня немало лет, я всегда умел держать себя в руках. Во всех вопросах и тем более в этом, поскольку у меня еще и хорошая школа. А тут… Конечно, я слишком долго тянул. Правда, на то были причины. Вначале я вообще решил выкинуть эту блажь из головы и, можно сказать, выкинул. Там, на Торене. Я потому и так взбесился, потом, на Земле, когда ты стал звонить и всячески вытаскивать на свет божий то, что я считал похороненным.

— Считал, но на всякий случай, старался держаться от нее подальше, — усмехнулся Дан.

— Да. Но потом пришлось ехать к шефу. Не мог же я отказаться. И когда я волей-неволей оказался рядом с ней, я понял, что свалял дурака. Что от этого избавиться невозможно, что мне надо было позвонить ей в первый же день и привести все к логическому концу.

— Или началу, как говорит Ника.

— Пусть так. Но тогда уже было поздно. И я решил, что дождусь возвращения с Палевой. А что вышло с Палевой, сам знаешь.

— И ты остался там, несмотря на…

— А что я мог сделать, Дан? Бросить там несчастную Натали, эту запуганную, совершенно беспомощную девчонку, вернуться и явиться к Наи, понимая, что я — подо… — Дан понял, что он хотел произнести слово «подонок», но спохватился. — Извини, Дан. Я не хочу сказать… Я уверен, что просто первый сообразил, что надо делать.

— Да ладно, — сказал Дан. — Я давно привык к мысли, что вел себя самым жалким образом. Не смущайся.

— Представь себе, пока я сидел там один, мне было даже легче. Я попытался настроить себя на философский лад. Или фаталистский, не знаю… И потом, голова у меня все-таки была, в основном, занята историей с бомбой. И вдруг явились вы. И сразу двойное потрясение. Во-первых, пакт. Наверно, я так от этого устал, что с меня как будто свалилось все. Весь груз. Правда, не надолго, но на какое-то время я вообще перестал думать о Торене, о Бакнии, о прошлом, о настоящем… А во-вторых, я понял, что теперь-то мне ничто не помешает… И вся моя философия полетела к черту… Дан, ты просто вообразить не можешь, в какое состояние я впал. Я сам не мог бы вообразить… Если б мне кто-либо когда-нибудь прежде сказал, что я способен настолько потерять голову, я бы его высмеял. И чем ближе к Земле, тем хлеще. Я, конечно, старался взять себя в руки. Ведь я более-менее себе представлял, как обстоит дело. Я уже знал, каков уровень вашей второй культуры… Во всяком случае, в общих чертах…

— Вот как? — сказал Дан. — Значит, все-таки было с Индирой, да? Признавайся.

Он ожидал, что Маран, раз уж впал в откровенность, признает и это, но тот улыбнулся:

— Побойся бога, Дан, при чем тут Индира? Не забудь, в первый мой прилет на Землю мы провели чуть ли не две недели в горизонтальном положении, ты в постели с Никой, а я на диване с книгой. Ваша художественная литература описывает эту сторону жизни куда более физиологично, чем наши учебники по медицине.

Дан понял, что это «в постели с Никой» было маленькой местью за любопытство, но все-таки спросил еще:

— Как я понимаю, ты никогда не скажешь мне правду про Индиру?

— Никогда не скажу, — обещал Маран. — А зачем тебе это?

Дан и сам не знал, зачем.

— Просто, — сказал он. — Любопытство. Извини, я тебя отвлекаю от главного.

— Скорее, ты хочешь облегчить мне задачу, — вздохнул Маран. — Ладно. Словом, я знал, что можно, что пока нельзя, где надо остановиться. Все знал. Но в тот миг, когда я к ней притронулся, я отключился. Полностью. Настолько, что потом не мог вспомнить, что же, в сущности, было. Пару раз приходил в себя, понимал, что меня заносит, и надо прекратить, но… В общем, я удрал в минуту просветления, когда, ты знаешь. Оставил ее спящей и прилетел к вам. И тогда узнал, что у меня выпал из памяти день.

— А как это возможно?

— Видишь ли, такой остроты ощущения не могут длиться четыре дня подряд, ни один мозг этого не выдержит. И, как компенсация, возникают провалы, полусон-полуобморок. Чем сильнее ощущения, тем дольше и глубже провалы. Вот тогда я и осознал, что меня занесло очень далеко, неизмеримо дальше, чем следовало. К счастью, Поэт тоже сразу все понял… хотя я даже не заикнулся ни о чем, да и он… ты сам слышал, он в первый раз заговорил об этом только перед нашим отлетом… Понял и, как верный друг, взял на себя самую неблагодарную из миссий — мешать мне. Он не давал нам уединяться днем, звонил, когда мы пропадали надолго. Я держал этот чертов видеофон рядом, чтобы он всегда мог дозвониться, и… ругал его последними словами.

Дан смотрел на него изумленно, он сразу вспомнил ту неделю на море, они с Никой еще обсуждали между собой странное поведение Поэта, который вдруг принимался кидать в окно коттеджа, где жили Маран с Наи, камешки, отскакивавшие от небьющихся стекол с долгим, почти хрустальным звоном, они даже пытались объяснить это своего рода ревностью, что ли… Вот уж действительно, пальцем в небо!.. Он вдруг сам почувствовал ревность, не к Наи, а к Поэту, вряд ли он может и мечтать о таком уровне взаимопонимания, какое у Марана с Поэтом… Говорить об этом вслух он, конечно, не стал, а неуклюже спросил:

— Ты умеешь ругаться?

— Очень редко. И, естественно, не в тех выражениях, что вы тут… — Маран чуть усмехнулся. — Он терпел. Знал, что на самом деле я ему благодарен. В общем, он играл как бы роль внешнего тормоза, и я молча согласился с этим… раз уж внутренние у меня полетели. А теперь… Когда мы оказались одни, я сделал отчаянную попытку справиться с собой. И как будто мне это удалось. Пару дней назад мне уже казалось, что я восстановил контроль, и все налаживается. И вдруг сорвался. Полностью.

— То есть?

— Сегодня я проснулся и обнаружил, что я совершенно пустой. Совершенно. Я выложился весь — до последнего. Я был не в состоянии даже встать. Это могло означать только одно, и когда я постарался вспомнить, понял, что так и есть. До вчерашнего дня пограничный контроль я все же удерживал. А теперь полетел и он. До сих пор я позволял себе такое только с профессионалками.

— Кем? — спросил Дан растерянно.

— Ах да, тут у нас разночтения. У вас профессионалками называют тех, кто доставляет удовольствие мужчинам, так? А у нас это те, что ищут удовольствий для себя. Женщины с большими возможностями восприятия и опытом, который позволяет им не пострадать психически… И я обрушил эту бурю на бедную Наи. Я боялся посмотреть ей в лицо. Потом решился. Понял, что на этот раз обошлось. Подумал, что ладно, зато у меня есть теперь пара дней — обычно, Дан, после таких штук пару дней бываешь, как вареный. Энергетический кризис, так сказать. И что ты думаешь? Я решил немножко полежать и поразмыслить. И через каких-то полчаса вдруг понял, что я уже в норме. Черт знает что! Не понимаю, как это возможно. Откуда? После таких затрат… И главное, стоит мне только на нее взглянуть, и сразу туман в голове. Безумие. Еще несколько минут, и меня потащило бы на новый круг. А это просто катастрофа. И тогда я позвонил тебе… Что ты так на меня смотришь? Не понимаешь? Ну это было бы уже самое настоящее насилие.

— Тут какой-то парадокс, — возразил Дан. — Она ведь тебя любит.

— А что это меняет?

— Насилие это когда против желания. А любовь это, в первую очередь, желание. Непреходящее.

— Красиво выразился. Но непреходящее не значит постоянное. Бывают периоды, когда желание пропадает.

— Это когда же?

— Когда оно удовлетворено.

— Но это лишь мгновения!

— Тут ты ошибаешься. Судишь по земным меркам.

— Да?

— Да. У меня ощущение, что ты не понимаешь меня, Дан. Ты веришь мне на слово, поскольку знаешь, что я не бог весть какой лгун, но не понимаешь. Потому что не представляешь.

Дан промолчал.

— Как ты думаешь, где Наи? — спросил вдруг Маран.

— Где?

— Спит.

— А мы не разбудим ее?

Маран, не отвечая, наклонился и поднял с пола пустую бутылку.

— Они по-моему не бьются? — спросил он.

Удивленный Дан покачал головой.

Маран взвесил бутылку на руке, размахнулся и с силой запустил ее в противоположную стену, ту, за которой находилась вторая комната каюты. Переборка загудела, как гонг, неплотно притворенная дверь с грохотом захлопнулась, потом открылась настежь.

— Ты что, спятил? — возмутился Дан. — Разве так будят?

— Она не проснется, — сказал Маран, протягивая руку к пульту. В соседней комнате вспыхнул свет, но никакого движения, никакой реакции на шум и вспышку.

— Ну что, — спросил Маран, — дошло? — И ответил сам: — Все еще нет. Что ж, придется тебе кое-что показать.

Он встал и пошел в ту комнату.

— Показать? — пробормотал Дан с испугом.

Маран оглянулся на него и, несмотря на всю свою озабоченность, рассмеялся.

— Не то, что ты думаешь. Иди сюда.

— Но…

— Иди, иди. Какой из тебя ученик, если ты не можешь себе представить, чему собираешься учиться.

Дан неохотно выбрался из своего глубокого кресла.

Наи лежала на спине, вытянувшись и раскинув руки, легкое покрывало почти не скрывало очертаний ее тела, и Дан смущенно отвел глаза. Маран бросил взгляд на ее лицо, сказал:

— Смотри.

И ушел.

Дан осторожно приблизился к изголовью и заглянул в лицо Наи. И застыл. Он простоял долго, потом вернулся в первую комнату и сел напротив Марана, который успел разлить очередную порцию коньяка по бокалам и рассеянно вертел свой в руке. Увидев Дана, он взглянул на него вопросительно.

— Друг называется, — сказал Дан, хватая бокал. — Ты… Ты… — Он судорожно глотнул коньяк и выдавил: — Ты же знаешь, как я люблю Нику! Я бы пять лет жизни отдал, чтобы раз увидеть у нее такое лицо.

— Ну-ну, не нервничай, — сказал Маран успокаивающе, — не надо жизнь отдавать. Увидишь и так, я тебе обещаю.

Дан горько вздохнул.

— Почему ты мне раньше не говорил? Почему? Почему? Почему вы скрывали от нас это? Нечестно! Некрасиво! Почему ты, мой друг, скрывал это от меня?!

— Извини, Дан, — голос Марана звучал виновато. — Конечно, я должен был рассказать землянам. Но мне не хотелось колебать ваше наивное чувство превосходства. Дикари, не знающие, что такое демократия и межзвездные полеты. Каменный век…

— Неправда! Я никогда… Не знаю, как другие, другие, может, и… Не знаю! Но я никогда не испытывал по отношению к тебе никакого чувства превосходства, скорее наоборот. Ты несправедлив.

— Я знаю, Дан, — ответил Маран мягко. И лукаво добавил: — Не испытывал, но все время удивлялся этому сам, как же так, почему я не испытываю чувства превосходства по отношению к человеку из позапрошлого века. Разве нет?

Дан остолбенел.

— Откуда ты знаешь? Откуда ты все и всегда знаешь?!

Маран пожал плечами.

Дан посмотрел на него испытующе, подумал.

— Раз уж ты такой проницательный, — буркнул он, — ты должен знать и то, что подобные мысли посещали меня раньше. Давно. Не теперь.

Маран кивнул.

— Ладно, — сказал Дан со вздохом. — Забудем. — И поднял бокал.

Маран молча поднял свой в ответ.

— Ты хочешь, чтобы я был тут весь день?

— Ну… Видишь ли, пока она спит, я за себя не боюсь. Но когда она проснется и начнет опять меня заводить, я могу не выдержать. Понимаешь, тут есть некоторые… отягощающие обстоятельства, что ли. Наши женщины дают себя вести. Они не делают ни одного шага сами. А она рвется мне навстречу. И тянет дальше. Мне приходится останавливать не только себя, но и ее. И на это меня уже не хватает. С собой справиться не могу, куда уж…

— А когда она проснется? — спросил Дан.

— Через пару часов, я думаю.

— Понятно. А что ты ночью собираешься делать?

Маран развел руками.

— Я бы взял другую каюту. Но, как назло, нет ни одной свободной, я уже выяснял. Пойду в ночной бар, тут ведь есть такой.

— А Наи? Ты объяснил ей, что к чему?

Маран промолчал.

— Ты ей так ничего и не сказал? Поэт ведь советовал тебе…

— Не могу, Дан. Язык не поворачивается. Что она обо мне подумает, если я признаюсь, что не способен справиться со своими функциями? Ведь это моя обязанность — оберегать ее… От меня же самого!

Моя обязанность… Вот как? Ну да!.. До Дана стало потихоньку доходить… Все наоборот, сказала Ника. Не совсем об этом, но… Да, на Земле писали, говорили, убеждали, вдалбливали на уроках эротики, он помнил, как еще в старших классах им объясняли, что настоящий мужчина тот, кто в сексуальных отношениях старается доставить удовольствие женщине. Безнадежно. Нет, конечно, находились и такие, он сам хотя бы… Но в большинстве… Слишком долго, веками, тысячелетиями женщина была только средством, сдвинуть уже закрепившиеся в традициях, привычках, даже генах, наверно, соотношения и представления было неимоверно трудно… А ведь нынешняя ситуация для земных женщин еще не самая худшая… Он содрогнулся от ужаса при мысли, что Маран или Поэт могут вычитать где-нибудь о том, как изгалялись на Земле над женщинами в прежние времена, даже уродовали их физически, чтобы лишить возможности получать запретное удовольствие от любви… А у них, выходит… Дан вспомнил «Историю» Лана, единственный источник, где он встретил упоминание о кевзэ, правда, без единого намека на его суть, просто когда и где возникло, а возникло это… ну да, почти две тысячи земных лет назад! И не на пустом месте, наверно, раз придумали, значит, была надобность, то есть они и до того относились к этим вещам иначе, не как земляне… но пусть две тысячи. Две тысячи лет они… Как выразилась Дина? «Главное, чтобы нам было с ними хорошо, а как они этого добиваются — их дело»? А что говорил Поэт тогда, перед отлетом? «Мы забыли, что в любви участвуют двое.» Что-то в этом роде. Они оставили женщинам единственную заботу — не мешать. Нет, вы только вообразите себе! Не мешать. Просто позволить, чтобы им давали… На Земле глагол «давать» закреплен за женщинами, а тут… «Разделить со мной все, что я могу дать» — именно так он выразился. Ну и повезло бакнианским женщинам! Иметь рядом мужчин, которые почитают своей обязанностью дарить им наслаждение, причем ровно столько, сколько они могут переварить, не меньше и не больше. Наслаждение, которое трудно себе вообразить… Наверно, это нечто вроде… Дану случалось читать в каком-то научно-популярном издании сообщение, детали он забыл, но суть… Стимуляция каких-то там отделов мозга приводит к выбросу эндогенных опиатов, что вызывает неслыханной силы ощущение наслаждения, эндорфиновый экстаз, кажется, так… Черт знает что. И человек, который способен на подобные штуки, воображает, что о нем можно подумать… нечто нелестное, скажем. Ну не смешно ли?

— А что она подумает, если ты ночью ни с того, ни с сего куда-то смоешься? — сказал он вслух. — И вообще, ты не представляешь, насколько абсурдно с земной точки зрения выглядят твои комплексы. Господи, да у нас девять из десяти мужчин… что я говорю, треть неспособна уже ни на что!.. Девять из десяти оставшихся выполняют, как ты выразился, элементарный вариант процедуры и то кое-как, половина при этом ни разу в жизни не задумывалась о том, что это дает женщине… Я не знаю, как ваши бакнианки, но на Земле любая женщина умрет от гордости, узнав, что она столь желанна. Любая дура! А Наи еще и умна.

— Наверно, ты прав. Но… Нет, не могу.

Он снова взял бокал и принялся вертеть его в руке.

Дан смотрел на него задумчиво.

— А может, ты не хочешь, чтобы она вообще знала про кевзэ?

— За кого ты меня принимаешь? — оскорбился Маран. — Уж не думаешь ли ты, что я способен приписать себе… Про систему я ей как раз говорил. В двух словах. Просто, чтобы она не считала чем-то исключительным…

— Ладно, ладно. Тогда расскажи ей все. По крайней мере, она хоть не будет тебя, как ты выражаешься, заводить.

— Не могу.

— О боже мой! Горе с тобой. Знаешь, что? Давай, я попрошу Нику, пусть она с ней поговорит. У женщин это гораздо проще. Только мне придется все выложить Нике, не знаю, как ты к этому отнесешься. А еще лучше обратиться к Дине, она-то разбирается в таких вещах. Скажи ей сам, вы ведь старые друзья.

— Дине? Да ты что, Дан? После того, что я сделал с Диной, просить ее помощи, да еще именно в этом?

— А что ты сделал с Диной? — спросил Дан недоуменно.

— А ты не знаешь!

— Я знаю, чего ты не сделал, а вернее, не смог сделать для Дины. Ты это имеешь в виду?

— Не будем спорить о точности выражений. У меня был какой-то шанс спасти единственного в мире человека, которого Дина любила и будет любить до конца жизни.

— Это не обязательно.

— Обязательно. Ты понятия не имеешь… Впрочем, извини, как раз ты, может, и имеешь. А я… я только-только стал понимать, чего я лишил Дину. Если б я понимал это тогда… или чувствовал, так правильнее… я, не задумываясь, пошел бы на любой риск. На любой. Но теперь об этом поздно говорить, и Дина никогда меня не простит. И правильно сделает. Так что обратиться к ней я не могу.

— Хорошо, — сказал Дан, — тогда я пойду к Нике. Но мне придется все ей рассказать. Ты разрешаешь?

Маран заколебался. Помолчал, даже зажмурился, Дан уже подумал, что он все-таки откажется и предпочтет объясняться с Наи сам, но непонятный барьер, видимо, был неодолим.

— Ладно, — сказал Маран со вздохом. — Рассказывай.

— Великий Создатель, — сказала Дина горестно (Выслушав Дана, Ника поколебалась, потом объявила, что эту миссию лучше препоручить Дине. «Она давно забыла о тех глупостях, которые думала про Марана, пора и ему выкинуть из головы свои дурацкие фантазии»… Дан поежился, подумав, как Маран может среагировать на подобное расширение переговорного процесса, да и самому ему отнюдь не улыбалось объяснять Дине суть дела, к счастью, от последнего Ника его избавила, ухитрившись рассказать все Дине за десять минут, пока Дан сходил в библиотеку за очередной книгой). — И опять этот человек взялся за невозможное. Что за характер! Почему он не умеет жить, как все нормальные люди? Мало того, что он во всей Бакнии не смог найти себе женщину, так он еще и рвется в гармонию, опрокидывая каноны, шагая по рекомендациям и пренебрегая советами.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Ника.

— Ведь гармония — это… — Дина подвела руки с растопыренными пальцами друг к другу и соединила так, что пальцы одной руки вошли в промежутки между пальцами другой. — Все должно сложиться, все впадины и выпуклости должны соответствовать друг другу, а для этого надо сгладить множество мелких неровностей и шероховатостей, без которых не бывает, насколько б идеально люди не подходили друг другу. И это на двух уровнях, первой индивидуальности и второй. Что касается второй, это начинается с малого, с простейших приемов. Если на то пошло, высшая ступень отнюдь не каждой женщине и доступна, это же как ураган… Речь не о Наи, конечно, раз он ее выбрал, значит… Но во всяком случае, идти к этому надо долго, очень долго. А что делает он? Варвар!

— Он же не нарочно, — вступился Дан.

— Я понимаю. У него избыток энергии. Но на это тоже есть рекомендации, абсолютно четкие. И все это знают. И он знает не хуже других. Почему же пренебрегает ими?

— Какие рекомендации? — спросила Ника.

Дан промолчал, потому что догадывался.

— Разрядиться. Сбросить этот избыток.

— Каким образом? — подозрительно спросила Ника.

— Очень просто. С другой женщиной. Профессионалкой.

— Проституткой, что ли? — возмутилась Ника на интере, поскольку подходящего бакнианского слова не знала.

— Искательницей наслаждений, — объяснила Дина. — Есть такие. За те дни, что он был в Бакнии, он вполне мог бы…

— Ах вот как! — перебила ее Ника. — Да что ты такое несешь?! Этого не хватало! Если б Дан попробовал подобным образом «сбрасывать энергию», я бы ему глаза выцарапала.

Дина ошалело уставилась на нее.

— В этом нет ничего плохого, — сказала она. — Ты не понимаешь. Это же для тебя, чтобы не повредить…

— Спасибо, — ощетинилась Ника. — С энергией своего мужа я как-нибудь сама разберусь.

— Я думала, ты разумная женщина, — сказала Дина озадаченно.

— Я и есть разумная женщина. Ни одна разумная женщина не будет мириться с подобными «сбросами». Кстати, и Наи не менее разумная. Если не более.

— Странные вы! Может, вы боитесь их потерять? Такого не бывает, ни один мужчина не уйдет от женщины, с которой у него складывается гармония.

— Дело не в том, потерять или не потерять. Это ты не понимаешь. Господи, ты же любила Лея, неужели ты позволяла ему ходить к каким-то случайным женщинам?

— Позволяла, — сказала Дина. — А как же иначе? Так положено. Конечно, Лей не Маран, столько энергии он просто не мог накопить. Но несколько раз…

— От этой энергии, я вижу, одни неприятности, — сказала Ника.

— Неприятности?! — Дина вдруг закрыла глаза, и на ее лице появилось выражение, подобное тому, какое Дан недавно видел у Наи… Вернее, тень этого выражения, у Дины не было той жизненной силы, что у Наи, да и длилось это очень недолго, но достаточно, чтобы Ника вздрогнула. Потом тихо спросила, как недавно Дан:

— Почему вы нам раньше об этом не говорили?

— Откуда же мы знали, что люди, которые летают к звездам через космическое пространство, не достигли тех звезд, до которых можно добраться, не выходя из комнаты? — сказала Дина задумчиво. Потом добавила: — Ладно. Я поговорю с ней.

Вначале они сидели молча и смотрели друг на друга. Дан явственно ощущал нервозность Марана, что было не просто необычно, а почти невозможно. Совершенно непостижимая личность! Дан невольно вспомнил, как бестрепетно тот шел по насыпи, ожидая выстрелов… не просто выстрелов, а в себя! И как он стоял среди крестьян в Вагре, и на трибуне в день переворота. Как спокойно он поднялся с места, когда за ним пришли после того судьбоносного Большого собрания… Еще многое можно припомнить, и никогда ни следа волнения или тревоги. И вот теперь, из-за какой-то ерунды… Хотя… Дан начал догадываться. Собственно, почему догадываться, ведь Маран намекнул… нет, он прямо сказал! Чрезвычайная редкость, почти несбыточная мечта, кажется, так. Да, наверно, для него эти отношения не просто удача, они, можно сказать, уникальны, именно для него, ведь Наи… неизвестно, осознает ли она, какой приз ей достался, она же понятия не имеет обо всех этих бакнианских штучках, она — земная женщина, а земляне отлично знают, а вернее, ошибочно полагают, что даже самое сильное чувство повторимо… Тут он вспомнил, что это же слово, «приз», только в отношении Наи, употребил Поэт в том разговоре, перед посадкой… Вон оно что! И, в отличие от Наи, Маран о ценности своего приобретения знает. То-то он так боится разрушить неожиданное счастье, даже еще не реальное, не обретенное, а как бы обещанное, будущее. Но почему все должно рухнуть из-за… непонятно даже чего! Нет, понятно. Это все та же блажь. Опять! Неужели это никогда не кончится? Все еще не простил? Нет, простил, наверно, но не забыл. И кто его знает, может, до конца жизни будет помнить, как она нечаянно причислила себя к старшим, а его к младшим… нет, вовсе не так, не себя и его, а землян и торенцев, это Маран с его чертовым самолюбием перевел стрелки… И всегда будет бояться чем-то подкрепить этот дурацкий тезис? Никаких слабостей, пусть даже воображаемых! Что за чушь, она ведь просто теоретизировала, ей и в голову не приходило, что он воспримет невинную женскую параллель таким образом… И, кстати, неизвестно, меньше ли эти столь неудачно слетевшие с языка несколько фраз мучают саму Наи… Что бы там не говорила Ника, Дан был уверен, что Наи… ну пусть не влюбилась в Марана с первого взгляда, но несомненно что-то в ней шевельнулось, ведь она даже, можно сказать, проявила инициативу, правда, не на бакнианский манер, но… Дан прекрасно помнил, как она выскользнула из просмотрового зала орбитальной станции вслед за Мараном, и ясно, что подошла, позвала его в Синий бар, Маран же не знал, где это, как не знал и сам Дан, бар открыли совсем недавно, а потом пригласила в каюту, конечно, приглашала Наи, шеф ведь в это время совещался с Петерсом, начальником станции, Маран и Наи были вдвоем, пока он, Дан, не вмешался в их тет-а-тет, они разговаривали, разговаривали… и договорились до той ерунды, из-за которой… Чертовщина!..

— Так и спятить недолго, — сказал Маран наконец. — Давай работать. Рассказывай дальше.

— Дальше? — не понял Дан.

— Про Лах.

— Про Лах? — протянул Дан недоверчиво.

— Именно. Да что с тобой? Уж не забыл ли ты, что нам предстоит экспедиция?

— Забыл, — сознался Дан.

Он стал рассказывать в полной уверенности, что Маран будет слушать вполуха, но тот вдруг собрался и словно отключился от действительности. Зато сам Дан никак не мог сосредоточится, путался и повторялся.

— Мне мешает твой вид, — не выдержал он наконец. — Когда я вижу тебя небритым, мне кажется, что произошла какая-нибудь катастрофа.

— Небритым? — Маран машинально провел рукой по щеке и удивился. — Забыл. Ну и тряпка же я, оказывается.

— Можешь перестать ею быть, — кивнул Дан в сторону ванной.

Маран молча встал и отправился бриться. Пока он был в ванной, пришла Ника.

— Ну что там у вас? — спросил Дан. — Почему ты ушла?

— Да понимаешь, Дина начала вдруг рассказывать ей о себе и залезла во всякие детали… Мне показалось, что я лишняя. Есть такой феномен, Дан, женщина может открыть близкой подруге что угодно, интимное донельзя. Если у нее две подруги, она поделится сначала с одной, потом другой, но с обеими сразу ей почему-то неловко. Возникает ощущение публичности. Словом, я оставила их вдвоем.

— А Наи?

— А что Наи? Жива-здорова. Правда, впечатление такое, будто она выпила бутылку шампанского. Похлеще, чем в тот вечер в ресторане.

В ресторане? Да, верно. Она казалась немножко пьяной, громко смеялась, движения у нее были слегка неловкие, она даже опрокинула стакан с соком… но не бокал с шампанским, потому что шампанское у нее Маран отобрал. Просто-напросто. И сказал: «Тебе хватит». И Дан подумал, что… Теперь он вспомнил, что Дина внимательно оглядела Наи, а потом посмотрела на Марана с укоризной, да и Мит, правда, его лицо не выразило никаких эмоций, но Дан понял, что он отметил что-то для себя. Видимо… Ах да! В том журнале… Ну конечно, это называлось эндорфиновым опьянением, а не экстазом, по внешнему проявлению, наверно…

— Дан, скажи мне, пожалуйста, неужели можно… — начала Ника, но увидела вышедшего из ванной Марана и прикусила язык. — Я вам не помешаю? — спросила она только.

— Да нет. Мы работаем.

— Я почитаю в уголке.

Ника взяла лексор, поколдовала с пультом и села в угол, а Дан возобновил свое повествование. Прошло около получаса, потом дверь каюты вдруг распахнулась, и на пороге возникла Наи. Вид у нее был весьма решительный.

— Ты здесь? — сказала она с облегчением. — А я уже подумала…

Она проследовала к Марану и стала перед ним.

— Если ты только попробуешь, — сказала она негромко, но вполне отчетливо, — если ты… Не смей! Я не позволю! Я… Я ее убью!

— Кого? — спросил Маран.

— Эту женщину.

— Какую женщину?

— Все равно, какую. Другую!

Дан наконец понял. Видимо, Дина, попыталась обратить Наи в свою веру, как недавно Нику. И Наи… Конечно, будь она в нормальном состоянии, она не позволила б себе такую выходку, но она действительно казалась пьяной и словно не замечала присутствия посторонних.

Маран смотрел на нее спокойно, даже с любопытством.

— Какие женщины, глупышка, — сказал он. — Мне не надо никаких других женщин.

— Дина сказала, что у вас все так делают!

— Но я же — не все, — сказал Маран с тем уничижительным оттенком, каким иногда умел отделить себя от других. — Я всегда делал не как все. И не собираюсь этому изменять.

— Значит, ты не станешь…

— Я же сказал. Мне никто не нужен. Только ты.

Некоторое время она стояла перед ним, склонив голову набок, и испытующе смотрела. Потом сказала:

— Ненавижу этот твой непроницаемый вид.

И вдруг скользнула ему на колени и обняла за шею. Маран побледнел, но не шевельнулся. Тогда она, выгнувшись по-кошачьи, прильнула к нему. Маран схватил ее за плечи, стиснул, потом его пальцы разжались, он уронил руки и сказал тихо:

— Не мучай меня, малышка. Мне и так трудно.

— Трудно?

— Очень трудно. Невозможно трудно.

Сказал-таки, подумал Дан. Он увидел, как Наи сразу вскочила и удивился. Неужели она этого и добивалась? Она как будто даже пришла в себя, во всяком случае, словно заметила Дана с Никой и возникшую в дверях Дину Расти и спросила:

— Извините меня. Можно нам на пару минут пройти туда? — она показала на заднюю комнату.

— Конечно, — сказала Ника. — Пожалуйста.

Наи потянула Марана за руку.

— Иди. Да иди же.

Когда она прикрыла за собой дверь, Дан поежился.

— Надеюсь, она не собирается… — начал он и осекся.

— Не бойся, — сказала Дина. — Она все поняла. Маран — странный человек! Как можно не доверять самому себе? Он же ее выбрал. Разве нет? И выбрал правильно, теперь я вижу. Точно себе под стать. И сам же нервничает, боится чего-то… Валяет дурака. При его-то уме! Удивительно.

Через несколько минут дверь открылась. Наи сказала:

— Спасибо, — прошла через комнату чуть неуверенным шагом и исчезла. Маран молча сел на диван и задумался. Потом повернулся к Дине Расти.

— Спасибо, Дина, — сказал он и вдруг улыбнулся широкой, счастливой улыбкой.

Дина внезапно подошла к нему, наклонилась и поцеловала в лоб.

— У тебя такое лицо, какое бывало в семнадцать лет, — сказала она почти нежно. — Что с тобой случилось? Где твоя маска?

— Я отдыхаю от нее, — сказал Маран. И добавил после некоторого колебания: — У меня такое ощущение, Дина, что ты меня простила.

— Я тебя давно простила, — отозвалась та. — Да и за что мне тебя прощать? Я сама во всем виновата. Я не сомневаюсь, что ты сделал все, что в твоих силах. Но, возможно, ты сделал бы и то, что выше их, если бы знал Лея. Ты ведь был с ним едва знаком. А это уже целиком моя вина. Я не должна была верить…

— Люди меняются, — сказал Маран.

— Не такие, как ты. — Она некоторое время смотрела на него, потом вздохнула. — Какой ты стал потом суровый. А в юности был совсем открытый. Как сейчас…

— А ты небось была в него слегка влюблена? — спросила Ника шутливо. — Да?

— Конечно, была, — улыбнулась Дина. — И не только в него. В них обоих. Наше знакомство ведь состоялось при романтических обстоятельствах. Когда был жив мой отец, я училась в специальной платной школе, он же хорошо зарабатывал, строил особняки, а через пару лет после его смерти мы с мамой совсем обеднели, перебрались в другую часть города, и я стала ходить в обычную, бесплатную. Но у меня еще оставалось много всяких красивых вещичек. Я не проучилась в новой школе и декады, когда однажды после уроков ко мне пристали два взрослых парня, хотели отнять сумку, у меня была дорогая сумка из тонкой кожи, я закричала, и два незнакомых мальчика тут же кинулись мне на помощь, полезли в драку, хотя те двое были на голову выше и… словом взрослые, а они подростки. Четырнадцать лет…

— Конечно, это были Поэт с Мараном, — сказала Ника.

— Само собой. Я побежала в школу звать на помощь, но пока вернулась, тех взрослых ребят и след простыл. Моя сумка была в руках у Марана, а Поэт промокал нос, из которого текла кровь. Я подбежала, вынула свой платок и стала останавливать кровотечение. После этого мы подружились. И я все никак не могла решить, в кого же из них я влюблена. Стоило Поэту запеть — а он уже тогда сочинял песни — и мне казалось, что мой герой он. А потом мы начинали разговаривать, и я переключалась на Марана. Он был такой умный, столько всего знал… В общем, мне так и не удалось ни на ком остановиться. А потом уже стало поздно. Поэт познакомился с дочерью Мастера и влюбился в нее, а Маран увлекся сразу всеми женщинами на свете, и я… впрочем, я уже поняла, что он мне не подходит. Он всегда предпочитал красивых женщин, и потом он для меня слишком бурный…

— Я бурный? — удивился Маран.

— Молчи уж, — сказала Дина. — Честно говоря, мне было немного обидно за всех бакнианских женщин или даже за торенских. Но теперь я понимаю, что ты выбрал правильно. Да и где в Бакнии ты нашел бы женщину, которая заявила бы, что убьет соперницу? — Она повернулась к Нике. — Ты посмотри, какой у него довольный вид. Не понимаю, что тут хорошего?

— Прелесть новизны, — сказала Ника. — Я посмотрю на него, когда она будет донимать его ревностью изо дня в день.

Дина покачала головой.

— Не будет. Не тот случай. Она просто сегодня немного не в себе. Ну ладно. Держи. — Она положила перед Мараном на стол ключ. — Пойдешь ночью в мою каюту, а я останусь в вашей, с Наи. И вообще мы решили провести сегодняшний вечер в женском кругу. Просим не мешать.

Когда женщины вышли, Дан повернулся к Марану.

— Ну? — спросил он с любопытством. — Что она тебе сказала?

Маран улыбнулся.

— Ничего особенного. Объяснила, что ты умный, а я дурак.

— Да ладно тебе! Впрочем, не хочешь, не говори. У тебя и так все на лице написано. Сейчас я прочту. Вслух. Она тебе сказала, что такого, как ты, больше нет на Земле… то есть, извини, в доступной части Вселенной, и что она счастливейшая из женщин, и что надо быть полным идиотом, чтобы вообразить… Почему ты смеешься? Я что-то пропустил?

— Читай, читай, — сказал Маран весело. — Пока я не закрыл книгу.

— Для начала, — сказал Железный Тигран, — я хотел бы послушать тебя, Маран. Итак, что вас может ожидать на… будем для краткости называть планету Эдурой, хотя этот факт пока не доказан. Полагаю у тебя было время подумать, если не на Торене, где ты нашел себе более… гм… захватывающее занятие, то хотя бы в пути.

— Разумеется, — согласился Маран.

Дан покосился на него. Вид у Марана был донельзя корректный. Подтянутый, сдержанный, даже холодный, он, казалось, провел две недели обратного пути у дисплея, поглощая информацию, или в постоянных размышлениях. Да бог с ним, с путем… Еще вчера… Дан смотрел на его непроницаемое лицо и видел его таким, как вчера вечером. После долгого дня, проведенного в Ассамблее, часам к восьми они наконец освободились и отправились на виллу в горах, где было решено на предотлетный период поселиться вместе. Дабы не резать Дину пополам, как сказала Ника. Устройство взяли на себя женщины, и когда, оставив флайер на посадочной площадке, друзья направились через поросший ровной, высокой, все еще зеленой и сочной, несмотря на близость осени, травой луг к дому, в том уже были открыты окна, и он имел вполне жилой вид.

— Какая трава, — сказал Маран, — так и тянет лечь и лежать.

— Лежи. Только после обеда, пожалуйста. Надеюсь, нас накормят, как следует. Здоровая конкуренция должна, по идее, принести вкусные плоды.

Тут их заметили, из окна помахали рукой, а через минуту на крыльце появилась женская фигурка. Она спрыгнула со ступенек и побежала навстречу. Маран чуть ускорил шаги, ибо это была, конечно, Наи, и слегка отставший Дан гадал, кинется ли она на сей раз Марану на шею или остановится, как тогда, на астролете. Кинется, решил он, и опять не угадал. Наи налетела на Марана, как спринтерка на финишную ленту и с разбега толкнула его, что было силы, обеими руками в грудь. Маран нарочито пошатнулся и, словно потеряв равновесие, упал в траву, не преминув обхватить Наи рукой и потянуть за собой. Когда Дан через минуту поравнялся с ними, он не смог удержаться, чтобы не посмотреть на них, и увидел лицо Марана. Тот лежал, закрыв глаза и раскинув руки, не мешая ей себя целовать, и на губах его блуждала, то появляясь, то пропадая, счастливая, если не блаженная улыбка.

Дан отогнал видение и посмотрел на Марана реального. Тот откинулся в кресле, устремил сосредоточенный взгляд в пространство и заговорил.

— Начнем с исходных данных, — сказал он академическим тоном. — Что нам известно точно? Первое: Земля и Торена заселены одной расой. Возможно, и Перицена, но тут о точном знании говорить, как я понимаю, рано. Если за время нашего отсутствия не появилось новых сведений.

— Не появилось, — сказал Железный Тигран.

— Тогда оставим это в области предположений. Второе: палевиане посещали, как Перицену и Торену, так и Землю. Насчет первых двух нам известно из собственных поисков, о последней они сообщили нам сами. Третье: палевиане знают о том, что мы принадлежим к одной расе. Строго говоря, к точным знаниям это отнести нельзя, но судя по концу нашего разговора с ними, такой вывод допустим. Наконец, четвертое: палевиане считают основной чертой нашей расы агрессивность. Агрессивность, тягу к убийству, кровожадность, словом, ничего хорошего. А теперь вернемся к их подарку. Очень жаль, что с нами не было Поэта, он смог бы оценить ситуацию эмпатически и сказать нам, нет ли в этом какого-то подвоха.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Патрик.

— Я имею в виду подарок-урок, — пояснил Маран. — Оценивая нас так, как они оценивают, они вполне могли подсунуть нам координаты планеты, на которой произошла глобальная катастрофа, связанная с агрессивностью и прочими милыми качествами, пусть и не нашей расы.

— Радиоактивная пустыня, — пробормотал Патрик.

— К примеру. Я думаю, эту вероятность исключить нельзя. Хотя она довольно мала. Впрочем, тут я полагаюсь только на интуицию, так что учтем и этот вариант. Далее. Если считать подарок действительно подарком, это даст нам две возможности. Первая — Эдура. В смысле, планета-прародина. Но, скажу вам, если б в тот момент я оценивал варианты не по наитию, а логически, я, наверно, предпочел бы вторую возможность. А именно: планета-колония. То есть еще одно звено в цепи Торена-Перицена и так далее.

— Почему? — спросил Тигран.

— Сроки. Палевиане утверждали, что они очень древняя раса, но можно ли допустить, что они вышли в космос несколько десятков тысяч лет назад? Кроме того! Я посмотрел кое-что тут и на Торене. Конечно, я не имею того, что на Земле называют университетским образованием, и могу ошибиться, но тем не менее… С Тореной проще. Согласно нашей антропологии человек появился на ней примерно десять тысяч лет назад. Земных лет, я имею в виду, хотя разница невелика. Сразу современный человек, по-вашему, неоантроп. Останков палеолюдей на Торене не найдено. Кстати, на Торене нет и обезьян, и наша наука, как вам, наверно, известно, не создала теорию эволюции, уступив без боя сферу происхождения человека религии. Между прочим, когда я размышлял над этим, я вспомнил об одном интересном обстоятельстве. В прошлом и позапрошлом веках на фоне быстрого развития естественных наук был явный подъем религиозных настроений. Всплеск. С чем можно связать и притормаживание общественного развития, но сейчас речь не об этом. Насчет веры. Я думаю, что главной причиной этого всплеска была именно неспособность вроде бы переживавшей расцвет науки объяснить появление человека со строго рациональных позиций. Ведь одним из толчков к появлению веры в бога-творца, в принципе, является необходимость обосновать появление человека. Кстати, еще одна любопытная деталь: Установление возникло сравнительно поздно, каких-нибудь две тысячи или немногим больше лет назад, а до того религии или религий, как таковых, не существовало. Никаких упоминаний ни в письменных источниках, ни в устных. Но это так, в скобках.

— Почему в скобках? — возразил Патрик. — Надо разобраться, по-моему, тут кроются интересные вещи. Еще одно посещение, например.

— Кроются, — сказал шеф. — Разберемся. Но не сейчас. Маран, продолжай.

— Эти десять тысяч лет дают нам, скорее всего, время колонизации Торены. Можно даже быть более точными. Напрашивается мысль, что наше летоисчисление начинается не с какого-то неведомого события, а просто-напросто с самого начала. То есть с момента высадки колонистов. У нас ведь сейчас идет 8764 год. Довольно близко, не правда ли? Ладно, с Тореной пока все. Далее.

— Погоди, — вмешался Патрик. — А что говорит по этому поводу история? Насчет летоисчисления. Я имею в виду точку отсчета.

— Ничего не говорит. Так далеко наши источники не заходят. Если не считать Установления, согласно которому счет ведется с момента сотворения мира. Но что касается науки, в частности, истории, как таковой, в этом вопросе полный туман. Никаких точных данных, ведь письменность — не современная, а самая древняя из известных, появилась от четырех до пяти тысяч лет назад. Не раньше. Конечно, нельзя исключить, что когда-то существовала другая, позднее утерянная. Вообще тут бездна работы для историков и археологов. Наверно, можно с помощью земных методов обследовать планету, поискать следы первых поселений…

— Дело усложняется, — пробормотал Патрик.

— Может, мы пока вернемся к предстоящей экспедиции? — спросил Железный Тигран. — Маран, продолжай, пожалуйста.

— Оставим пока Торену? Хорошо. Пойдем дальше. Насчет Перицены я в информаториях ничего не нашел и понял, что этот вопрос не исследовался. Так? — он посмотрел на шефа.

— Так, — согласился тот. — У нас масса пробелов. Впрочем, это естественно. Всякое новое знание обнажает глубину невежества.

— Сложнее с Землей, — продолжил Маран. — Конечно, самое соблазнительное — посчитать временем прихода на Землю эдуритов период появления кроманьонцев. Но это, извините, дает нам уже сорок тысяч лет.

— Да, концы не сходятся, — сказал Патрик.

— Не сходятся, — согласился Маран. — Что получается? Либо эдуриты явились на Землю позднее, когда она была уже населена собственной расой и то ли слились с ней, то ли каким-то образом вытеснили ее. Это слишком сложная проблема, чтобы решать ее здесь, и потом, честно говоря, мне это представляется неубедительным, выходит опять-таки, что обе расы были необычайно схожи, и снова разматывается та же цепочка… Либо они переселились сюда сорок тысяч лет назад, а это означает, что мы имеем дело с планомерной, растянутой на десятки тысяч лет колонизацией.

— А сколько тогда должно быть самой эдурской цивилизации? — пробормотал Дан.

— Еще один камень преткновения, — продолжил Маран, — животный мир. Анатомическое, физиологическое, генетическое сходство. Можно ли допустить, что колонисты привезли с собой все свое окружение? Ну лошадей, к примеру, или собак взять с собой естественно. Но такое множество видов?

— Виды могли умножиться за сорок тысяч лет, — сказал Патрик. — И потом, одни виды не могут существовать без других. Неполный биоценоз разваливается. Так что теоретически такую перевозку исключить нельзя. А как на Торене? Там доказано генетическое родство человека с животными?

— Генетики в таком виде, как на Земле, у нас пока нет, наверно, потому что мы отстаем технически. И даже своего Менделя у нас не было. Сравнительная биология тоже не особенно развита. Поскольку эволюционной теории в наличии не имеется, то и в вопросы сходства человека и животных глубоко не вникали. Видимо, так. Правда, что касается высших животных, анатомически и физиологически они, как будто, человеку близки. Однако, в отличие от Земли, на Торене животный мир чрезвычайно скуден, вообразить, что его, так сказать, прихватили с собой, проще.

— Хотя про лошадей и собак каким-то образом забыли, — заметил Дан.

— Ну насчет лошадей это я так, образно. На самом деле, логичнее взять с собой, допустим, кошек. Ведь при том уровне развития, при котором приступают к колонизации космоса, ездят как минимум на автомобилях, а не лошадях. Однако я не закончил предыдущую мысль: если б животных прихватили с собой в обоих случаях, между ними было бы куда больше сходства… Еще одна любопытная деталь… не знаю, правда, имеет ли она какое-либо значение, я не биолог и судить о подобных вещах мне сложно… Я задумался над этим, только оказавшись на Земле. Дело в том, что на Торене почти все растения несъедобны. Для нас. Один злак, три вида плодов, карна и тана, вот, фактически, и все.

— На Земле тоже немало ядовитых грибов, — заметил Патрик.

— Да, — возразил Маран. — но съедобных-то куда больше. И добавлю один факт, на который обратил внимание, немножко почитав о земной науке. Торенские биологи не ставят опытов на животных, почему, раскопать не успел, то ли из этических соображений, то ли когда-то обнаружили несопадения… Словом, с Тореной понятнее. А с Землей… — Он помолчал, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, потом сказал: — В итоге у меня возникла одна идея. — Он обвел присутствующим испытующим взглядом. — Возможно, Земля и есть Эдура.

— Черт возьми, — воскликнул Патрик. — Черт возьми!

— Интересная мысль, — проговорил задумчиво Железный Тигран.

— Простейшее предположение, — сказал Маран сдержанно.

— Мне это простейшее предположение в голову не пришло, — заметил Тигран, глядя на Марана с любопытством. — И никому другому. Я имею в виду Патрика и Дана. Не так ли?

Ни Патрик, ни Дан его не опровергли.

— Это означает, — сказал Маран, — что никто из вас не заражен земным… патриотизмом.

— Ты хотел сказать, шовинизмом, — поправил его Тигран. — Скажу тебе сразу и на будущее. Не знаю, как в прочих организациях, учреждениях и тому подобное, но в Разведке такого нет и не будет. Во всяком случае, пока я сижу за этим столом. Запомни это. И извини за отступление в сторону. Продолжай.

— Собственно, я почти все сказал, — отозвался Маран. — Мне остается только повторить то, что я уже говорил перед отлетом на Торену. Вариант первый: мы обнаружим на предполагаемой Эдуре колонию, аналогичную прочим, на уровне развития, едва ли превышающем земной, скорее всего, более низком, так как признаков появления их в космосе нет. На эффект Нортона, как я понимаю, мы в данном случае опереться не можем?

— Слишком далеко, — сказал шеф.

— Второй вариант: мы попадаем на материнскую планету. А там? Один факт бесспорен или почти бесспорен: эдуриты свои колонии не посещают. И не посещали уже очень давно. Что это может значить? Колонии отколовшиеся, вычеркнутые и забытые, как предположил Поэт? Но на десятки тысяч лет? Маловероятно. И потом, если б они и отказались от именно этих колоний, но продолжали развиваться и заселять другие миры, им сейчас принадлежало бы полгалактики, и мы, вернее, вы, неизбежно уже где-нибудь с ними столкнулись бы. Более реалистичным выглядит предположение, что цивилизация на материнской планете угасла.

— Война? — спросил Дан.

— Или любая другая катастрофа.

— То есть ты полагаешь, что мы найдем мертвую планету?

— Необязательно, — сказал Маран медленно. — Это ведь было очень давно. Они могли частично уцелеть, выжить и выйти на новый виток. И сейчас снова быть, допустим, на нашем уровне. А могли и пойти новым путем.

— Каким?

— Трудно сказать. Зависит от исходной точки. Если они скатились до полной дикости, один вариант. Если сохранили часть культуры и смогли осмыслить случившееся, другой вариант. Вернее, множество вариантов, в зависимости от того, какую именно часть культуры им удалось сохранить. Наконец, они могли мутировать. Я не берусь предсказывать. Надо посмотреть. В конце концов, есть еще судьба Палевой. Постепенная деградация. Вырождение.

— Это все? — спросил Тигран.

— Пожалуй.

— Вопросы?

— Ты пропустил возможность с простейшим предположением, — сказал Патрик.

— Я не пропустил. В этом случае работает первый вариант: планета-колония. Что касается Эдуры.

— Да, но что касается самой Земли?

— Что касается самой Земли, придется, наверно, вспомнить о теории катастроф.

— Это надо, как следует, обдумать, — решил Патрик.

— У кого-нибудь есть какие-либо дополнения или замечания? — спросил Тигран, и когда все, в том числе не проронивший ни слова, но напряженно внимательный Мит, по очереди покачали головой, сказал: — Мне тоже нечего добавить. Идите думайте. Даю вам два дня. Двадцать первого в одиннадцать собираемся здесь и обсуждаем. Все свободны. Маран, я жду от тебя предложений по составу экспедиции. К двадцать первому…

Маран не дал ему договорить. Он вынул из нагрудного кармана сложенный вдвое лист и положил перед шефом на стол.

— Правда, тут не хватает одной фамилии. Мне нужен биолог. К сожалению, я никого не знаю лично, так что… Впрочем, я изложил здесь свои требования к его кандидатуре.

— Уже все обдумал? — спросил Тигран с легкой улыбкой. И посерьезнев, добавил очень тихо: — Я вижу, ты понимаешь, что теперь с тебя спрос двойной.

— Да хоть тройной, — ответил Маран, глядя ему прямо в глаза. — Это мне понятно. Правда, есть вещи, которых я не понимаю, но… — Он не договорил, встал и пошел к выходу вслед за прочими.

— Остановись! — сказал ему вдогонку Железный Тигран, и, когда Маран остановился, но не обернулся, произнес, подчеркивая слова: — К земному патриотизму это отношения не имеет.

Маран бросил на него короткий взгляд через плечо, потом сказал Дану:

— Жду тебя в информатории, — и вышел.

— Обижен, — сказал Тигран со вздохом. — Черт бы побрал эту девчонку! Так спутать все карты!

— Какую девчонку? — спросил Дан.

— Да Наи! А ты чего, собственно, тут сидишь? Я же сказал, все свободны.

— Я должен вам кое-что сообщить, шеф, — сказал Дан бодро, хотя на душе у него скребли кошки, он с ужасом думал, как будут восприняты его запоздавшие на несколько лет сведения.

— Сообщить? Сообщай… Хотя погоди. Даниель! Раз уж ты оказался у нас как бы поверенным в делах… Ответь мне на один вопрос.

— Да?

— Ты, как я понимаю, имеешь полную возможность наблюдать… Скажи, как, по-твоему, это надолго?

— Что именно?

— Не прикидывайся дурачком! Этот… межзвездный роман.

— Я думаю, что… — начал Дан и перебил сам себя вопросом: — А вы их вместе видели?

— Где я мог видеть? — устало возразил Железный Тигран. — Я и дочь свою, негодницу, в последний раз видел после прилета с Палевой. Она примчалась на посадочную площадку штаб-квартиры, расцеловала меня, поздравила с успехом и улетучилась. Я не успел слова сказать. Потом обнаружилась в «фоне» на следующий день после того, как была сформирована торенская делегация. Это был весьма поучительный диалог, Даниель. «Папа, — сказала она, — ты знаешь, что я отдала мамин медальон.» Не вопрос, а констатация факта. «Да», — сказал я. «И знаешь, кому». «Да», — сказал я еще раз. «И понимаешь, что это значит». «Да», — сказал я в третий раз. «Мне остается только добавить, — заявила она, — что я не одолжила его на время, а подарила. Насовсем. Тебе все ясно?» «Да», — сказал я еще раз, и она отключилась.

— Колоссально, — улыбнулся Дан.

— Да уж! Вообще-то я всегда ожидал от нее какого-нибудь сюрприза в этой области. Ты ведь знаешь женщин, Даниель, тот, кто подходит им в постели, непременно дурак, а кто устраивает интеллектуально, ни на что не годится в качестве любовника. В итоге, все оказываются «ненастоящими мужчинами», словом, я всегда предчувствовал что-то неординарное, но того, что она, забраковав два миллиарда мужчин на Земле, отправится искать себе возлюбленного в космосе, все-таки, признаться, не предвидел. Ну что ж, более настоящего, чем Маран, я думаю, вряд ли можно даже вообразить, во всяком случае, он наверняка сделает с ней то, чего она по большому счету добивается.

— То есть?

— Заставит ее ходить по ниточке. Да, мой дорогой. В сущности, любой женщине нужно одно: чтоб ее одолели. Осилили. Это она получит в полной мере. Или я ничего не смыслю в людях. Что ты так смотришь? Ты со мной не согласен?

Дан набрал в грудь воздуха, словно собираясь нырнуть, потом выдохнул и сказал:

— Шеф, вы даже не представляете, насколько вы правы. Не знаю, как насчет хождения по ниточке, но в вопросе о… настоящих мужчинах… Правда, у меня есть опасения, что с настоящими разведчиками плоховато. Я упустил такие вещи!..

— Какие? — спросил Железный Тигран.

— Сначала скажите, кто-нибудь из тех, кто работает на Торене, докладывал о кевзэ?

— Нет.

— Это меня немного утешает, — вздохнул Дан. — Но только немного, потому что родина этого — Бакния.

— Постой! — Шеф задумался, потом нерешительно проговорил: — Не могу вспомнить, где я слышал это слово… Ах да! Конечно, на Палевой. Маран сказал, что занимался гимнастикой, и назвал это кевзэ. Я правильно помню?

— Да.

— Так это гимнастика?

— Нет. То есть да. То есть… — Дан уселся в кресле попрочнее и стал рассказывать. Умолчав, разумеется, о том, что касалось Марана и Наи. Шеф слушал его, не перебивая, а когда он закончил, не стал упрекать, лишь спросил:

— Как же получилось, что ты узнал об этом только сейчас? А вернее, как ты узнал, если это так усердно замалчивается?

— Э-э… Дина Расти случайно проговорилась Нике, Ника сказала мне, а я пристал к Марану, и он… — начал мямлить Дан.

— Случайно? Или по какому-то определенному поводу?

Дан промолчал.

— Ладно, — сказал шеф устало. — Я так понял, что Маран тоже этим занимается. Зная его, я могу предположить… Словом, когда Маран берется за какое-либо дело, он обычно осваивает его в совершенстве. Или я ошибаюсь?

— Нет, — сказал Дан. — Не ошибаетесь.

— Придется, видно, расспросить его о подробностях. Понравится это ему или нет. Мне надо подумать, Даниель, а потом мы поговорим с тобой еще раз. Возможно, это наше самое главное открытие не только в Бакнии, но за все годы, что мы работаем с внеземными цивилизациями. Ладно, иди… Да! Ты не ответил на мой вопрос… насчет того, надолго ли?.. Решил, наверно, что я смогу сделать выводы сам?

Дан снова промолчал.

— У меня не хватает данных. Что касается Наи… она дала мне понять… Хоть и не в самой обычной форме. Но я совершенно не представляю… Читать в душе Марана трудно, если не невозможно. Что эта история для него? Очередное приключение? Обусловленный бакнианскими установками ответ на инициативу женщины? Своего рода исследование? Или что-то более серьезное?

Дан колебался не дольше секунды.

— Серьезнее не бывает, — сказал он. — Это выбор. Если вы меня внимательно слушали…

— Слушал. Понятно.

Он задумался надолго. Дан смотрел на него, гадая, рад он или расстроен. И почему бы не порадоваться за родную дочь? Неужели Разведка для него важнее? Хотя… Теперь он знал историю организации, в которой работал, и роль в ней этого худого маленького человека представлял себе в полной мере. Железный Тигран командовал Разведкой двадцать лет, человечество вышло в дальний космос при нем, и он сделал для этого больше, чем кто-либо другой — не считая ученых, конечно. Это он выбивал кредиты на исследования в области гиперпространственной физики, пусть теоретически Разведка к подобным вещам отношения не имела, то была компетенция ВОКИ, но фактически… Разведка получала процент с разработки ее имевших коммерческое значение открытий, и деньги эти тратились не только на оснащение или зарплату, нет, часть их шла в фонд поддержки новейших исследований, тоже созданный Тиграном. Конечно, история так или иначе движется вперед, но рывки в ней совершаются усилиями отдельных людей, своеобразных моторов. Шеф и был таким мотором. Разведка в том виде, какой она имела сейчас, была его детищем, не удивительно, что его мучил вопрос, кому он когда-нибудь передаст этот кабинет, кто-кто, а он-то отлично знал, сколь много значат люди… Ну и не надо ломать голову над ерундой! Какая разница, в конце концов… Дан представил себе, как шеф рекомендует ВОКИ кандидатуру своего преемника и слышит в ответ: «Вы имеете в виду мужа вашей дочери?» Нда.

— Надо как-то разрешить эту нелепую ситуацию, — сказал шеф наконец. — Знаешь, что? Помнишь, там, на Палевой, я попросил тебя не говорить Марану о моих планах? Скажи ему. Я не хочу, чтобы он думал бог весть что. Конечно, между нами. Маран не болтун, тут проблемы нет.

— Ладно, — сказал Дан радостно.

— Даниель, дорогой мой, не сияй. Это отнюдь не значит, что я принял решение. Речь о том, что я думал о его кандидатуре до того, как…

— А теперь?

— Теперь не знаю. Будь это кто другой, я бы отказался от своей идеи сразу. Но так просто сбросить со счетов Марана я не могу себе позволить. Таких, как он, отнюдь не сотни. И не десятки.

— И не единицы, — сказал Дан. — Маран просто один.

— Ладно, ступай.

Маран, как и обещал, ждал в информатории, однако на экране, перед которым он сидел, мигала заставка, а сам он откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и закрыл глаза. Услышав шаги Дана, он сказал, не меняя позы:

— Я уже звонил, встречаемся в три в уличном кафе у Ратуши. Сейчас будут готовы материалы, и пойдем.

— Время еще есть. Можем немного пройтись по городу, когда поставим флайер.

Дан сел в кресло рядом, повернув его к Марану.

— Доложил? — спросил Маран.

— Доложил.

— Ну и как? Очень ругал?

— Практически нет. Даже странно. Правда, он собирается расспросить тебя. О деталях.

— Логично, — вздохнул Маран. — Не лететь же ему на Торену, когда я тут, рядом. Неприятно, но, видно, ничего не поделаешь. В конце концов, я же работаю в Разведке.

— Работаешь, факт. Будь другом, открой глаза. Я должен тебе кое-что сообщить.

— Еще что-то?

— Маран, пожалуйста!

Маран открыл глаза и повернулся к нему.

— Я весь внимание, — сказал он с легкой иронией. — Что такое мне предстоит услышать, чего с закрытыми глазами не поймешь?

Дан проигнорировал его иронию.

— Ты обижен на старика? — спросил он без предисловий.

— Да как сказать! Не столько я, сколько Наи. Я в общем-то понимаю его побуждения. Он слишком многое знает обо мне, чтобы быть довольным сложившейся ситуацией. Клянусь тебе, Дан, я и сам не рад, что так вышло. Я ведь его люблю и уважаю… теперь, после нашей поездки на Торену еще больше, чем раньше, поскольку там я понял, почему, прикрыв меня от нападок… я имею в виду историю с письмом… он, тем не менее, не оттер меня в сторону… иначе говоря, взял на себя вину за мой поступок, но сам поступок оставил мне.

— Почему? — спросил Дан с любопытством.

— Потому что, как человек дальновидный, осознавал, что это может обернуться не только позором, но и славой, и, как человек щепетильный, боялся отобрать ее у меня. Он вел себя безукоризненно, Дан! Безукоризненно. Так что… Но и до поездки я его любил и уважал, это чистая правда, и будь я проклят, если опасение причинить ему неприятности в том числе не удерживало меня… Ты помнишь вечер в его доме? Перед отлетом на Палевую.

— Конечно, помню.

— Я ведь не мальчишка какой-нибудь, чтобы краснеть, бледнеть и не понимать, могу ли я поцеловать девчонку с соседней улицы, дает мне ее взгляд право на это или нет. Уже переступив порог, я понял, что все мои дурацкие теории и терзания — полная чушь. Я отлично видел, что она хочет того же, что я, и сознавал, что получу ее в тот же день, если проявлю немного настойчивости. Да если на то пошло, я мог взять ее за руку и увести у вас всех на глазах. Но я не стал этого делать. Помимо всего прочего, еще и потому, что не хотел огорчать старика. Да еще после инфаркта, в котором был в немалой степени повинен. Сидел и старался держать себя в руках. Хотя, видит бог, это было нелегко. Но отказаться от нее совсем? Это невозможно. Это выше моих сил.

— Ты кругом неправ, — сказал Дан. — Все не так. Просто удивительно, как ты можешь настолько ошибаться.

— Только не говори мне, что он этого хотел! Я все время чувствую, как он огорчен.

— Да, возможно. Но ты не знаешь его мотивов. — Дан оглянулся и увидел входящих в зал людей. — У тебя еще долго?

Словно в ответ на его вопрос раздалось пощелкивание выпадающих кристаллов. Маран собрал их и положил в карман.

— Пошли.

Оказавшись во дворе, Маран остановился:

— Ну?

— Он мне сказал об этом еще на Палевой. Не думаешь же ты, что я полез к тебе с этим медальоном из простого подхалимажа?

— Не думаю. Я знаю, что ты не подхалим. Но ты добряк.

— Доброта тут не при чем. В общем, тогда он попросил меня тебе не говорить, но теперь, когда все стало выглядеть как-то не так, он сказал мне, чтобы я…

— Ясно, — сказал Маран. — Дальше.

— Одним словом, он не хотел, чтобы у тебя возникли близкие отношения с Наи, потому что у него были свои планы насчет тебя. Он рассматривал тебя, как своего возможного преемника.

— Что такое?! — переспросил Маран ошеломленно.

— Он сказал мне, что уже должен думать о преемнике, так как Разведка это не та организация, которую можно изучить за месяц, на это нужны годы, и что он не видит человека, более подходящего на эту должность, чем ты, — объяснил довольный произведенным эффектом Дан.

— Я? Необразованный дикарь из позапрошлого века? Во главе Разведки? Ты шутишь?

— И не думал.

— И его не пугает мое прошлое?

— Его пугает только одно: что ты ему теперь, можно сказать, родственник. Понимаешь?

— Да, понимаю. Но это невозможно, Дан. Было бы невозможно, если б он еще не отбросил эту мысль, а я думаю, он ее отбросил или отбросит, хотя это ничего не значит, я благодарен ему уже за то, что такое вообще могло прийти ему в голову. Но подобное назначение — из области фантастики. Ведь решение принимают другие люди, для которых пришелец из варварских времен неприемлем.

— Почему варварских? — возмутился Дан. — Полтора-два века назад люди были ничуть не дикари и ничем не хуже нас с тобой.

— Нас с тобой? — Маран расхохотался. — Нас с тобой! Ну Дан!

— Что тут смешного? — спросил Дан сердито.

— По-твоему, ничего?

Дан промолчал.

— Ты действительно считаешь, что мы с тобой равны? — спросил Маран, переставая смеяться.

— Ну если по большому счету, то нет, — ответил Дан чистосердечно. — Ты умнее меня, решительнее, мужественнее… и так далее. Словом, ты по фактуре полководец, как говаривал кехс Лахицин, а я так, оруженосец.

— Ты правда так думаешь? Или?..

— Что — или?

Маран, не отвечая, зашагал к посадочной площадке и уже в флайере, сев машинально, как раньше в мобиле, на место пилота и взяв управление на себя, сказал:

— Ты мне напомнил Поэта в тот период, когда… Ну когда выяснилась вся мерзость изиевского режима и вся глубина моего падения.

— Падения?

— А как еще назвать положение члена Правления Лиги при Изии?.. Так вот, он обращался со мной, как с тяжелобольным, с которым если и говорят о его болезни, то лишь для того, чтобы подбодрить и укрепить веру в выздоровление. Но сейчас я не тяжелобольной, Дан.

— Ты последовал нашему совету?

— Забыть о прошлом? Это возможно лишь в той мере, в какой моя кровь способна забыть рентгены, которых я нахватался на Перицене.

— И на Торене.

— И на Торене. Я могу когда-нибудь добавить еще немного и благополучно отправиться на тот свет, но теперь-то я здоров. Так что можешь меня не щадить. Я знаю, что я невежда и отстал непоправимо.

— Да что ты такое говоришь! Ты вовсе не невежда, просто у тебя другие знания. И не только другие. Господи, да посмотри на себя сейчас! Ты ведешь флайер лучше, чем я! И вообще. Ты уже знаешь практически все, что я!

— Кроме астрофизики.

— Зачем тебе астрофизика?

— Может, и незачем. Это я в качестве примера.

— Примера? При твоей светлой голове, памяти и трудолюбии, да еще и с гипнопедом, ты можешь изучить любой предмет, любой, я в этом не сомневаюсь.

— Один, — сказал Маран. — Пусть два.

— Неужели ты полагаешь, что кто-либо на Земле владеет всей суммой современных знаний?

— Ну я не настолько глуп.

— А что у тебя опять за комплексы такие?

— Все равно я вам не чета, Дан. Одно дело вырасти внутри цивилизации, другое — поспешно нахвататься того, что на поверхности.

— Почему на поверхности? Ну почему на поверхности?!

— Мне так кажется. Постоянное ощущение, что я упустил нечто важное, фундаментальное… Да даже и не фундаментальное, а просто общеизвестное, само собой разумеющееся… С фундаментальным как раз проще — спи себе с включенным гипнопедом… Но есть вещи, которых нет ни в одной программе, они то ли витают в воздухе, то ли… Не знаю. Трудно прыгнуть через полтора века. То есть прыгнуть-то можно, но тогда эти полтора века окажутся пропущенными вместе со всей той информацией, которая как бы пропитывает ткань времени и усваивается незаметно для человека… Приведу тебе пример. Когда я позвонил Наи… Тогда, в первый раз… Она, как тебе известно, позвала меня. Я сел в флайер, взлетел и только тогда понял, что не знаю, где она, и как ее найти. Она мне этого не сказала, а я сгоряча не спросил и только в воздухе понял, в каком идиотском положении оказался. Я, конечно, сообразил, что есть какой-то способ, наверняка настолько общеизвестный, что ей и в голову не пришло мне объяснять, что и как…

— Маячок, — кивнул Дан.

— Да. Сколько тебе было лет, когда ты им впервые воспользовался?

Дан подумал. Сколько ему было, когда отец однажды назначил ему свидание на улице и объяснил, как его найти: влезть в флайер, включить автопилот, набрать отцовский личный код, затем нажать на круглую клавишу с буквой «М»?..

— Наверно, восемь или девять… Не помню.

— Ну вот. А мне до этого не приходилось иметь с ним дела, не было случая… Ладно, я догадался, что способ есть. А дальше? Не мог же я позвонить ей снова и попросить объяснений… Как дурак.

— Ты мог позвонить мне, — сказал Дан.

— Я так и сделал бы, но подумав, решил, что в компьютере флайера должен быть ответ на этот вопрос, ведь именно на флайере или автомашине обычно направляются к кому-то или куда-то…

— То есть ты вышел из положения с честью, — прервал его Дан. — Что неудивительно. Ты же всегда руководствуешься логикой, а управление техникой, как правило, подчиняется законам логики. Это все мелочи, Маран. Зря ты придаешь им такое значение. Я понимаю, ты человек самолюбивый, но…

— Дело не в самолюбии, Дан.

— А в чем же?

— Да в обстоятельствах, наверно. Ведь я единственный, кто представляет сегодня здесь Торену. Я хотел бы делать это достойно. Не как… младший брат.

— Надеюсь, ты ей простил? — спросил Дан.

— Простил. Хотя, признаюсь, это было нелегко.

— И на том свете не забуду, как она рыдала у меня на груди, говоря, что ты никогда ее не простишь.

— У тебя на груди? — удивился Маран. — Когда это?

— На Торене, — сказал Дан лукаво. — Когда ты решил изобразить гордое презрение.

— По-моему, я сделал для нее все, что мог.

— Разумеется. Но сдается мне, она затеяла эту поездку лишь для того, чтобы с тобой увидеться. А ты…

Маран усмехнулся.

— Я в покровителях не нуждаюсь. Вариант со старшей сестрой меня не устраивал. Женщина, на которую я стал бы смотреть снизу вверх, не родилась. И не родится.

— И не только женщина, — сказал Дан, посмеиваясь. — Разве нет?

Маран лишь улыбнулся.

Оставив флайер на девятом уровне битком набитой стоянки напротив высокого и узкого, сплошь выложенного отражавшими ясное, почти безоблачное, небо и потому голубоватыми стеклами здания Городского банка, построенного в начале прошлого века, они спустились на лифте прямо в подземный переход, полный народу, прошли под опоясывавшим центр широким асфальтовым кольцом, по которому тек не поток, но все же немалый ручеек автомобилей, иссякавший уже полвека, но пока еще не высохший, и поднялись на поверхность в пределах пешеходной зоны. Узкая улица, вымощенная, как и несколько сот лет назад, булыжником, обзавелась в прошлом веке тротуарами, выложенными полусинтетической плиткой, по которой было удобно шагать, хотя смотрелась она странно, как и огромные витрины из небьющегося стекла на занятых магазинами первых этажах невысоких старинных зданий… Витрины, впрочем, появились не в прошлом веке, раньше, много раньше, да и кто в этом разбирался, для подавляющего большинства прохожих, фланирующих по старому городу целыми днями, четырех-пятисотлетние постройки давно слились в одно вполне гармоничное целое с полуголыми пластиковыми манекенами, рекламирующими одеяния, от вида которых создатели этих построек потеряли бы сознание.

Пройдя до конца улицы и свернув на другую, чуть пошире, они наткнулись на толпу, с гамом и грохотом продвигавшуюся в направлении набережной. Гремела немелодичная музыка, единственным «достоинством» которой была громкость, развевались флаги всех цветов радуги, никакой стране не принадлежавшие, а просто украшавшие шествие веселыми своими переливами, молодежь отплясывала на ходу, люди постарше держались ближе к домам, но многие и подпевали, вернее, подкрикивали, стояли шум и хохот.

— Какой-то праздник? — спросил Маран.

— Да нет, — сказал Дан, — просто пятница.

— Сегодня пятница, завтра суббота, послезавтра воскресенье…

— Да.

— И они будут валять дурака… прошу прощенья, веселиться три дня подряд?

— А почему нет?

Маран покачал головой.

— Если б мне с юности пришлось развлекаться в таком количестве и подобным образом, я бы давно умер от скуки.

— Никто же их не заставляет, — сказал Дан. — Кому неохота, могут сидеть дома и читать книги.

— И много тех, кто сидит и читает книги?

— Не думаю. Давай свернем в переулок, а то у меня от этого грохота голова начинает болеть.

Они с трудом пробрались сквозь толпу, прошли дворами к ближайшему переулку и дальше по тому в сторону от улицы, по которой продвигалось шествие, но шум не уменьшался, даже как будто наоборот.

— Такое ощущение, словно он нас преследует! — буркнул Дан сердито.

— Шум? Так и есть. Он похож на гигантскую амебу, которая вытягивает ложноножку, пытаясь тебя достать, набухает, почти в нее перетекая, и разочарованно убирает ее только тогда, когда ты поставишь между ним и собой, — Маран свернул на параллельную улицу, — стену.

— Очень образно. Почему бы тебе не писать вместо прозы стихи? Благо, лишнего времени это не требует.

— Стихи я писал в пятнадцать лет.

— Вот как?

— Правда, у меня не было другого выхода. Нельзя же в пятнадцать лет писать романы. Собственно, это и в двадцать делать рановато, по идее за роман надо садиться после сорока, так что я еще даже и не дозрел до того…

— А почему у тебя не было выхода?

— Ну надо же было мне с чем-то идти к Мастеру.

Дан улыбнулся.

— Понимаю. Поэт мне как-то рассказал, что он пел песни мальчишкам на пустыре, Мастер проходил мимо, услышал и позвал его к себе. Ты, конечно, не мог отстать.

— И это тоже. Но не только. Ты не представляешь себе, Дан, что это был за человек. Когда Поэт влетел во двор… Как сейчас помню, я сидел во дворе под деревом и читал «Трактат о древнебакнианской архитектуре», который мне дала Дина, я нередко брал у нее книги из библиотеки, оставшейся от ее отца, собственно, потому я и не был на том самом пустыре, ходил за книгой… Словом, он влетел во двор и крикнул от ворот: «Маран, случилось чудо! Вен Лес пригласил меня к себе! Сам Вен Лес!» И это действительно было чудо для нас обоих, мы ведь уже прочли все его книги, Поэт сиял, как купол дворца Расти в полдень, а я почувствовал черную зависть, но она сразу прошла, потому что он сказал: «Ты, конечно, пойдешь со мной? Ты ведь не пропустишь случая увидеть вблизи Мастера?» Он произнес это именно так, с подъемом, будто с большой буквы, и с этой минуты Вен Лес получил свое подлинное имя…

— То есть фактически это Поэт его так окрестил?

— Ну да. В первую же встречу он попросил позволения называть Мастера так, и тот согласился, а позднее Поэт же разнес это имя по свету.

— Как интересно! Я и не подозревал. А скажи-ка, как все-таки подлинное имя Поэта?

— Родовое, ты имеешь в виду?

— Да. Есть же у него имя. В детстве, я думаю, его не называли Поэтом?

Маран рассмеялся.

— Тут ты ошибся. Нет, родовое имя у него, естественно, есть, но мы звали его Поэтом всегда, даже в раннем детстве, и когда я в пяти-шестилетнем возрасте заходил к нему домой, я слышал, как мать называет его «мой маленький поэт». Видишь ли, это сейчас он разговаривает, как нормальные люди, а когда он был мальчишкой, он рифмовал все подряд и к любой фразе подбирал мелодию…

— Ну ладно. А что было дальше? С Мастером, я имею в виду.

— Мы пошли к нему на следующий же день. Нас накормили обедом, после обеда Поэт пел, Мастер слушал, я тихо сидел в сторонке, потом Мастер стал нас расспрашивать, мы ему рассказывали о себе, и он нам в ответ рассказывал всякое… это был нескончаемый разговор, разговор на равных, такой, словно болтают три приятеля… Когда он наконец, как бы подводя итог, спросил Поэта, согласен ли тот пользоваться некоторое время его советами, как старшего коллеги… можешь себе вообразить?! Великий писатель и какой-то мальчишка… Словом, я чуть не умер от ревности. Я пришел домой и сочинил стихи. Без музыки, к мелодике у меня никогда не было ни малейших способностей. Но я слышал, что появились поэты, которые пытаются писать без музыки. И попробовал. Мастер прочел, подумал и спросил: «Скажи-ка, мальчуган, форма, я понимаю, твоя. А идея? Идея тоже твоя?» Я ответил, что да, и он сказал: «Я подозреваю, что это не твой жанр. Но пока пиши, что пишется». И я накатал потихоньку стихотворений двадцать. А потом написал рассказ. Мастер, когда его увидел, только увидел, еще не читая, сразу сказал: «Именно это я и имел в виду»… Дан, ты уверен, что мы идем в нужную сторону? Уже без десяти.

— Не совсем в нужную, но за десять минут дойдем, — сказал Дан. — Вон там, на углу, свернем и дойдем.

— Великий Создатель! — проговорил Маран пораженно. — Кто это?

Дина подняла голову и смущенно улыбнулась.

— Ты неотразима, — заявил Маран, придвигая стул и садясь.

Дан тоже смотрел во все глаза. Он отлично знал, какие чудеса могут делать с женщинами одежда, косметика и прочие подобные мелочи, но такого преображения не ожидал. Волосы Дины были пострижены и слегка подкрашены, чуть зеленоватый оттенок придавал ее светлой головке изысканность, а пышная прическа делала похожей на хризантему. Лицо ненавязчиво, но умело подгримировано, так что она казалась на десять лет моложе, слишком худенькая фигурка задрапирована в модное платье с широкими рукавами и складочками там и сям, с пышной юбкой, и в целом она стала почти красивой.

— Наи, девочка, — сказал Маран после того, как расторопный официант принес кофе, — ты не хотела бы навестить отца?

Наи посмотрела на него сердито, промолчала.

— Так не может продолжаться, — сказал Маран настойчиво.

— Ты же знаешь, я хочу, чтобы он сделал первый шаг.

— Он его сделал.

— Какой? — живо спросила Наи.

— Неважно. Я тебе говорю, он его сделал.

— Да?

— Уж не сомневаешься ли ты в моих словах? — спросил Маран спокойно, но в его голосе мелькнул легкий холодок, словно звякнула льдинка.

Наи посмотрела на него и встала.

— Пойду позвоню из магазина, — сказала она. — По стационарному аппарату.

Дан подумал, что она хочет видеть лицо отца крупным планом, чтобы сделать свои выводы.

Она обошла столик и остановилась.

— А ты поедешь со мной к нему?

— Как он скажет, — ответил Маран коротко.

— А мне самой предложить?

— Нет.

Она быстро зашагала через площадь, стуча каблучками по булыжнику и обходя сидевших группками прямо на мостовой подростков, почти неотличимых друг от друга мальчишек и девчонок в одинаковых мятых и не очень чистых джинсах и свитерах, с волосами разной длины, от почти щетины на недавно выбритых головах до кудрей, ниспадающих до пояса, последнее вне зависимости от половой принадлежности. Они обнимались, целовались, человек менее деликатный сказал бы, лапали друг друга и не обязательно по двое и даже не всегда разного пола.

Увлекшись изучением молодежи, чего ему давно не приходилось делать, Дан не сразу заметил, что Ника повернулась к Марану и смотрит на него, чуть прищурившись.

— Могу я попросить тебя о дружеском одолжении? Когда будешь учить Дана тому, чему ты собираешься его учить, эту главу, пожалуйста, пропусти, — сказала она наконец.

Маран улыбнулся.

— Такой главы не существует.

— Ага! Значит, это из области твоих личных способностей?

— Именно.

— То есть Дан ничему подобному не научится. Это меня утешает. Я бы очень не хотела, чтобы он так со мной разговаривал.

— Как ты думаешь, с Даном никогда не случается ничего такого, что ему хотелось бы скрыть от тебя? Хотелось или, более того, полагалось? — спросил Маран.

— Можно делать это как-то иначе!

— У каждого свой стиль, — сказала Дина.

— Стиль! Но она не ездит к отцу из-за него! Ради него она готова…

— Мне этого не надо, — прервал ее Маран. — Я знаю, что они с отцом любят друг друга, и никогда не позволил бы себе стать между ними. Даже если б он никогда не признал нашего союза. Даже если б он ничего для меня не сделал, а он сделал для меня больше, чем… чем люди делают для собственных сыновей.

Появилась Наи, она не шла, а летела, ее глаза сияли, она подбежала к Марану, обняла сзади за плечи и поцеловала в висок.

— Как хорошо, что ты заставил меня позвонить! Он так обрадовался! Какая я дура! — Она села на свое место. — Сегодня он домой не попадет, но сказал, что будет завтра вечером. И он хочет, чтобы мы поехали с тобой вместе. Он спросил, почему я не хочу жить дома. Я не помешаю вам, сказал он, я приезжаю так редко…

— И что ты ему ответила? — поинтересовался Маран.

— Ничего. Сказала, что спрошу тебя.

Маран покачал головой.

— Не надо меня спрашивать. Я даю тебе carte blanche, так это, кажется, у вас называется? Решай сама.

— И ты?…

— Я соглашусь с твоим решением, каким бы оно не было. Это твой дом и твой отец.

Наи задумалась.

— Все не так просто, — сказала она наконец. — Конечно, это мой дом и мой отец, а точнее, мой отец и мой дом, а еще точнее, дом моего отца. Понимаешь, мама с папой купили этот дом, когда поженились. Его обставляла и обустраивала мама. Это был их дом. Когда она умерла, сначала меня забрала тетя, потом я жила в интернате. Позднее я уехала учиться в Сорбонну, там лучшая школа арт-истории. Правда, всякий раз, когда папа прилетал, он забирал меня домой, но одна я там почти не жила, во всяком случае, до последних нескольких лет, да и тогда только периодами. Я знала, что для папы это тот дом, где он жил с мамой, может, поэтому, он и оставался для него родным домом, и я никогда ничего там не меняла, только в своей комнате, а все прочее оставалось таким, как двадцать пять лет назад. Понимаешь? Так что… Я знаю, что папе будет тяжело возвращаться в пустой дом, и это меня удерживает там… Но в то же время мне хотелось бы создать самой, своими руками, на свой вкус другой дом, — она заглянула Марану в лицо. — Для тебя.

— Интересная идея, — сказал Маран. — И почти фантастическая. Нечто из области неизведанного.

— В каком смысле? — спросила Ника.

— Самом прямом. У меня ведь никогда не было дома. Я имею в виду, конечно, не крышу над головой, крыш-то я повидал много и самых разных. Но что касается дома… При жизни матери я был слишком мал, чтобы разбираться в таких вещах, после ее смерти наша развалюха превратилась скорее в логово, потом я попал в приют, потом жил у Поэта… Возможно, это было наиболее близко к понятию дома. Потом война, палатки и окопы, потом мне дали крохотную комнатку в большой общей квартире, где я только спал, да и то лишь в дни, или, вернее, ночи, когда спал один, что в те времена случалось нечасто, потом Крепость, потом Малый дворец… Но даже дворец не был для меня домом, может, потому что я все время знал, что это ненадолго…

— Не поэтому, — сказал Ника. — Дом может создать только женщина. Я тоже решила. Хватит с меня космических баз, я останусь здесь и приведу в порядок наше бытие.

Дан посмотрел на нее с изумлением.

— Да, Дани, — кивнула она. — Я ведь своего добилась, ты стал другим человеком.

— Мужчиной, ты хочешь сказать, — усмехнулся Дан. — Надеюсь. Я согласен — приводи в порядок. Правда, со мной проще, мой дом — Земля, и здесь я везде дома.

Он умолк, поняв, что сказал не то. Ника посмотрела на него укоризненно.

— И где ты хочешь строить свой дом? — спросил Маран, глядя на Наи.

— Где скажешь. Мне все равно. Хоть на Второй Гаммы Водолея, — ответила Наи беззаботно.

Маран молчал довольно долго.

— Наверно, здесь, — сказал он наконец.

Дан услышал, как шумно вздохнула Дина Расти. Маран повернулся к ней.

— Что, Дина? — спросил он.

— Но ведь твой дом это Торена, — прошептала Дина смущенно. — Разве не так?

— Так, — согласился Маран. — И я обязательно вернусь туда. Умирать уж точно. Если доживу. Но сейчас? Я сделал там все, что мог. Хорошо или плохо, но сделал… Ребята, а тут выпить найдется что? — спросил он вдруг.

— Есть повод? — улыбнулась Ника.

— Есть.

— Тут не подают, но вон там автомат, на углу. Можешь послать официанта.

— Я сам схожу.

— Зачем лишать людей работы? Им и так делать нечего, втроем в этом крохотном кафе… Так и хочется разбить стакан, чтобы дать им шанс подобрать осколки.

— Стаканы небьющиеся, — заметил Дан. — А подбирать они в любом случае прислали бы робота-уборщика.

— А зачем здесь вообще люди? — спросил Маран. — Сошли бы и автоматы.

— Должны ведь и люди где-то работать, — объяснил Дан. — Их и так уже с производства попросили, потихоньку вытесняют с земли…

— Я все-таки схожу сам.

Маран встал.

Когда он ушел, Ника поглядела на опечаленную Дину.

— Тебя так огорчает, что он хочет остаться здесь?

— Я подумала, как расстроится Поэт, — сказала Дина грустно. — Но я и сама огорчена, ты права. У него ведь есть непостижимое свойство, у этого Марана. Там, откуда он уходит, остается невосполнимая пустота. Непонятно, как это у него получается, но когда он приближает к себе людей, они уже… ну просто не могут без него.

Дан вспомнил, как не так давно, на Палевой, сидя в одиночестве на пустыре у орбитолета, пытался представить себе, как жил бы дальше, если бы Маран… у него снова, фигурально выражаясь, отнялся язык, он не мог это «если бы» оформить в слова даже мысленно… как пытался представить и к какому неутешительному итогу пришел. Что-то из его воспоминаний, наверно, отразилось на лице, поскольку Ника встрепенулась.

— Что ты людей пугаешь? — полушутливо-полусерьезно попрекнула она Дину. — Ни от кого он уходить не собирается, ни от нас, ни от вас. Это ты по старой памяти… Но ведь если даже он когда-то от вас ушел, то вернулся.

— По правде говоря, — смутилась Дина, — он от нас не уходил. Это мы от него ушли. Не сразу, но… Отношения наши стали разлаживаться после того, как он зачем-то сунулся в Охрану, однако еще довольно долго мы собирались, спорили, ссорились. Но когда он занял ту жуткую должность… Спецотдел! Тогда да, все…

— Когда он занял ту жуткую должность, — сказал Дан сухо, — с ним уже два года были рядом Лет и Науро, и они немало успели сделать. И на должность он пошел, во-первых, потому, что так было легче организовывать все эти подпольные действия, а, во-вторых, если б не пошел он, это место занял бы кто-нибудь типа Песты, и было бы куда хуже.

— Вот видишь, — заметила Дина, — тебе он свои поступки объяснил. А почему он не мог прийти к нам, самым близким людям, и все рассказать?

— Наверно, не хотел признаваться, что ошибался, — предположила Ника.

Дина вздохнула.

— Все его чрезмерная гордость.

— Не говорите ерунды, — бросил Дан. — Он просто считал, что самые близкие, как ты выразилась, люди, должны понимать его без объяснений.

Дина промолчала, а Ника возразила:

— Он слишком многого ждет от людей.

— Разве ждать верности от друзей это слишком много? — спросил Дан.

На сей раз промолчала Ника, но неожиданно сидевшая, не вмешиваясь в дискуссию ни словом, ни жестом, словно безучастная Наи коснулась своими тонкими изящными пальцами лежавшей на столе руки Дана, и, когда он повернул к ней голову, шепнула:

— Спасибо.

Дина засмеялась.

— Вы, двое, неужели вы полагаете, что Маран нуждается в заступничестве? Маран!.. Да он… Знаете, позднее, когда все осталось позади, я много думала о тех временах, и моментами у меня возникало подозрение, что причиной полного разрыва… ну, мы четыре года практически не встречались… причиной был скорее подсознательный страх…

— Какой страх? — спросил Дан, нахмурившись, но Дина ответила весело:

— Страх, что Маран придет, улыбнется своей великолепной улыбкой, и мы ему все простим.

— По-моему, ты слегка преувеличиваешь, — сказала Ника.

— Да? Думаешь? Вот скажи, Дан, ты с ним дружишь года четыре, по-моему? И успел уже побывать с ним во всяких сложных ситуациях… Вспомни, знаешь ли ты хоть одного человека… Нет! Слышал ли ты когда-либо хоть об одном случае, когда Марана предали? Не враги напали, а предали друзья, товарищи, ну более или менее близкие люди?

— Нет, — ответил Дан.

— Харизма, — пробормотала Ника.

— Что это такое? — спросила Дина.

— То, о чем ты только что говорила, — усмехнулся Дан. — Но на врагов эта штука, к сожалению, не действует.

— Когда как, — возразила Ника. — Или смотря на каких врагов. На благородных может и подействовать.

— Боюсь, что о благородстве Лайвы или Мстителей говорить не приходится, — заметил Дан. — Или вы забыли, что всего лишь пару недель назад на него устроили охоту натуральные убийцы?

— Наверно, потому что им он не улыбался, — сказала Наи, и Дан удивился тому, что она уже способна шутить на эту тему.

Когда позвонил Патрик, Дан сидел один в большой гостиной и мрачно смотрел на часы. Ника с Диной улетели в город смотреть какой-то нашумевший мьюзикл, он отказался сопровождать их, так как терпеть не мог этот жанр, но теперь жалел, поскольку… Уж лучше б он отправился в театр!..

— Маран дома? — спросил Патрик.

— Дома. Только он… Они у себя наверху. А почему ты по его личному VF не звонишь?

— Вот потому и не звоню, — сказал Патрик. — Как там? С концами?

— Нет, — буркнул Дан. — Нам надо еще кое-что обсудить. Он попросил меня в восемь… напомнить.

— Что тебе не очень приятно, — сказал Патрик весело.

— А тебе было бы приятно?

— Навряд ли. Ну и задачки он тебе задает! Ладно, когда напомнишь, спроси у него… Тут у меня сидит один человек, который очень хочет его видеть.

— Какой человек?

Вместо ответа Патрик подвинулся, и Дан увидел сидящего у большого обеденного стола за сдвинутой на его угол шахматной доской Артура.

— Артур?! — спросил он. — На что ему Маран?

— Не говорит. Ты же знаешь, какой он упрямый осел, — сказал Патрик добродушно. — Пришел, обыграл меня в шахматы, да еще и пристал, чтобы я замолвил за него словечко. Словом, узнай у Марана, хочет ли он подобной встречи. Я тебе через полчаса перезвоню.

Дан выключил видеофон и снова уставился на часы. Он не мог читать, его прямо-таки бросало в жар при мысли о том, что ему предстоит. Но без пяти восемь дверь наверху мягко чмокнула, и через минуту Маран, как всегда неслышно, возник на пороге.

— Ты прямо как привидение, — сказал Дан, против воли расплываясь в улыбке.

— А ты не рад? — спросил Маран. Он прошел между креслами, сел напротив Дана и констатировал. — Рад. Так я и думал. Я не сразу сообразил, что при твоей природной деликатности подобное поручение тебе не очень понравится. Но ничего, кажется, я наладил свой таймер.

— Какой таймер? — не понял Дан.

— Внутренний. Ты ведь можешь дать себе команду проснуться в определенном часу?

— Проснуться — да. Но…

— А какая разница? Я знаю, что у меня есть полтора часа и, как вы тут выражаетесь, программирую себя на то, чтобы к концу этого времени, так сказать, закруглиться.

Он посмотрел на удивленное лицо Дана и засмеялся.

— По-моему, — сказал Дан, — некоторые черты члена рыболовного клуба у тебя все же есть.

— Разве? — Маран снова засмеялся. — Извини меня. И… Не требуй от меня слишком многого. Я ведь тоже всего лишь человек. А человек, если он в силах подарить кому-то капельку рая, уже начинает мнить себя богом. Но что самое поразительное, Дан, когда я правил огромной страной и воображал, что могу сделать счастливыми сорок миллионов человек, я ни на секунду себя богом не почувствовал. А с этой маленькой женщиной…

Он недоверчиво покачал головой.

— А с другими так не было? — спросил Дан.

— Нет, Дан. Поэт был прав. Когда в это вкладываешь душу, все меняется.

— А раньше ты не вкладывал?

Маран подумал.

— Может, какую-то частичку. Иногда. — Он помолчал, посмотрел на Дана и сказал: — Ты мне не нравишься.

— Что ты имеешь в виду? — пробормотал Дан.

— Ты отлично понимаешь, что я имею в виду, не прикидывайся. Когда мы прилетели на Землю перед Палевой, ты не мог оторваться от Ники, что, в общем-то, в порядке вещей. А теперь? Что происходит? А ну выкладывай!.. ученик.

Дан взглянул на него с испугом.

— Да-да, а что ты думал? Придется тебе выложить мне всю свою подноготную. Иначе ничего не выйдет.

— Всю?

— Всю.

— Ну, — сказал Дан смущенно, — ничего такого. Просто Дина своими рассказами совсем задурила Нике голову.

— Ох уж эти женщины, — вздохнул Маран. — Не знаю, как тут, но у нас все о мужчинах узнаешь от женщин. И чем больше у тебя перебывало женщин, тем больше ты знаешь о мужчинах. Я, наверно, в очередной раз тебя шокирую, но… Есть такая поговорка, даже не поговорка, а почти заповедь: хочешь лучше узнать своего друга, переспи с его любовницей. Конечно, имеется в виду не любимая женщина, а…

— Уровень инстинктов. Это я уже выучил. Ну и часто вы этим занимались?

— Кого ты подразумеваешь под «вы»?

— Тебя и Поэта, кого еще я могу подразумевать? — усмехнулся Дан.

— В молодости частенько, — признался Маран. — Но не знаю, столь ли это аморально, сколь тебе кажется. В этих ваших фильмах полно сцен, где двое мужчин занимаются любовью с одной женщиной. Одновременно. У нас это исключено. Что же более нравственно? И потом… Ну Ника, понятно. Но она ведь не единственная женщина в твоей жизни. Что ты предпочел бы? Чтобы я узнал все твои данные от твоей бывшей любовницы или из твоего доклада?

Дан задумался.

— Может, ты и прав, — признал он.

— Ну а что все-таки с Никой? — спросил Маран.

— Да понимаешь, у меня уже чувство, что она поглядывает на меня с иронией.

— Ерунда. Это твои фантазии.

— Не знаю. Не уверен.

Маран поглядел на него задумчиво, потом встал и огляделся.

— По-моему, я оставил его здесь, — сказал он. — Наи завладела стационарным компьютером целиком, так что мне пришлось просматривать свои материалы в карманном. Конечно, ей необходим большой монитор…

— Наи? — удивился Дан. — Она работает?

— А что она, по-твоему, должна делать?

— Ну… Я думал… — Он смутился.

Маран усмехнулся.

— Но не без меня же. Она занимается картинами с Палевой. Уже почти закончила, обещала на днях познакомить с выводами. Тебя тоже позову. — Он подобрал прибор, лежавший на столике у одного из диванов, и нажал на клавишу. — Так и есть. Я выну кристалл, потом заберешь. Я вставил бакнианские названия мышц. Конечно, я мог бы выучить ваши, будет время, и выучу, но, в принципе, полезнее, чтобы ты знал наши. Даю тебе два дня, ну три. Выучишь все мышцы, а потом займемся.

— Когда ты успел? — сказал Дан с признательностью.

— Утром. Встал пораньше.

Раздался перезвон видеофона, и Дан спохватился.

— Ах да! Это должен быть Патрик. Он спрашивал, можно ли привезти сюда Артура. Тот хотел с тобой поговорить.

— Артур? — удивился Маран.

— Да. Ты его примешь?

— Ну и выражения у тебя! Я что тебе, Илери Одиннадцатая? Да ради бога, пусть едет.

Патрик с Артуром явились минут через сорок. Дан с любопытством отметил про себя, что они уже не ссорятся, как на Палевой, а поддевают друг друга вполне добродушно.

— Я ненадолго, — сказал Артур почти сразу. — Вы, наверно, настроены на дружеское общение в своем кругу, не хочу мешать.

Маран поглядел на него, тронул сенсор пульта, не включая изображения, бросил: «Наи, у нас гости», положил пульт и только затем спросил:

— Ты хочешь поговорить со мной?

— Да, — ответил Артур коротко.

— Один на один?

Тот на секунду заколебался, потом покачал головой:

— Нет. При всех.

Маран промолчал.

Артур посмотрел по очереди на него, на Дана, на Патрика и сказал:

— Это хорошо, что вы все трое здесь. Я хотел бы сперва… Понимаете, ребята, когда все началось, там, на Палевой, я действительно думал, что Разведка… Ну что Разведка? Мы даем технику, они собирают данные, а осмысливаем их опять-таки мы… Словом… — Он запнулся и покраснел.

— Словом, чернорабочие космоса, — вставил Патрик без всякого запала.

— Да. Но это вначале. А когда все кончилось, я понял, что на самом деле мы с Дэвидом только мешали вам работать. Путались под ногами. Особенно мне стало не по себе, когда вы, в сущности, добились контакта. Ведь вы его добились. Правда, они не высказали желания поддерживать с нами отношения, но… Это ведь умирающая цивилизация, а умирающие вообще не склонны к общению. Во всяком случае они дали вам информацию и простились более-менее дружелюбно… Словом, я был кругом неправ и действительно вел себя, как упрямый осел. Вы извините меня?

Дан только молча кивнул, а Патрик хлопнул Артура по спине.

— Что касается тебя, — Артур повернулся к Марану, — к тому моменту, когда случилась вся эта история с Натали, я кое-что уже понял. Но не все. Для начала я убедился в том, что ты всегда ухитряешься оказаться правым.

— Ну не всегда, — возразил Маран.

— На Палевой всегда. Начиная с предположения, что палевиане от нас прячутся… признаться, эта идея показалась мне совершенно дикой, и я был потрясен, когда она подтвердилась… и кончая корреспондентами. Когда я осознал, что ты и насчет корреспондентов не ошибся, я подумал, до чего, наверно, трудно постоянно находиться рядом с человеком, который всегда прав. Как это подавляет. Бедный Дан, подумал я.

Маран нахмурился.

— А потом… Потом ты пошел туда и поменялся с Натали. И только тогда я по-настоящему понял, кто ты есть. А вчера, — он скосил глаза на появившуюся в дверях Наи и продолжил, — я видел ваше фото в газете, вдвоем, снимали, видимо, издалека, а вы не знали… Вы ведь тогда уже были знакомы?

— Да, — сказал Маран.

— Но еще не были близки?

— Нет.

— И она ждала тебя?

— Да, — сказала Наи от двери.

— И ты знал, что она тебя ждет?

— Догадывался, — сказал Маран, посмотрев на Наи.

— С ума сойти! И ты остался там из-за совершенно чужой тебе женщины!

— Не хватит об этом? — сказал Маран нетерпеливо. — Сколько можно мусолить один эпизод.

— Эпизод? — Артур усмехнулся, потом сказал другим тоном: — Ладно, мусолить не буду. Перейду к делу. Я… Одним словом… Возьми меня в свою команду. Я на все согласен — будь всегда прав, подавляй, но возьми. Я слышал, что тебе нужен биолог. Так я биолог.

Он замолчал. Патрик удивленно поднял брови, он, видимо, не подозревал о целях Артура. Маран ничего не сказал, только посмотрел на Артура тем самым внимательным взглядом, который Дан знал по Торене. Не раз при нем Маран после подобного осмотра вверял собственную жизнь незнакомым людям. Затем он повернулся ко все еще стоявшей в дверях Наи, ничего не сказал, но та вышла и буквально через секунду сервировочный автомат вкатился в гостиную. Маран поднялся, словно давая Наи возможность хозяйничать, прошелся по комнате, машинально притрагиваясь кончиками пальцев к попадавшимся на пути предметам, и остановился у окна. Взял тайм-аут, подумал Дан, пытаясь угадать, каков будет ответ. Наи сама назвалась и протянула руку Артуру, который встал и чуть ли не щелкнул каблуками. Потом Дан увидел, как он целует протянутую руку и подумал, что в Наи тоже есть непонятная тайна, все мужчины целуют ей руку. Почему? С Никой обычно ограничивались рукопожатием… Ну не оттого же, что Ника предпочитала ходить в брюках, а Наи не носила их практически никогда, вот и теперь длинная, расширенная книзу юбка вилась за ней между кресел, словно шлейф какой-нибудь королевы…

— Я не помешаю? — спросила Наи, прежде чем поставить пятую чашку.

— Нет, — ответил Маран, не оборачиваясь.

Когда она села, он вернулся к столу и стал напротив Артура.

— Откровенно говоря, — сказал он, глядя на того в упор, — я не вполне уверен, что был на Палевой прав во всем. И не только я. Возможно, мы были не совсем справедливы по отношению к тебе. Я имею в виду историю с Миут.

Артур покачал головой.

— Я вел себя, как идиот. Я, по сути, подал им идею. Похищение Натали было прямым следствием того, что я утащил палевианку.

— Да, но в итоге мы получили словарь, — заметил Патрик. — Конечно, с моральной точки зрения все это выглядело не слишком пристойно, да и дальнейшее развитие событий было не самым приятным… мягко говоря… Но как иначе нам удалось бы расшифровать язык, ума не приложу.

— Ну, какие-то идеи у меня были, — отозвался Маран, — но…

— Но?

— Видишь ли… — Маран остановился, помолчал и сказал: — По правде говоря, я не очень-то доволен своей деятельностью на Палевой. Если на то пошло, я отработал просто скверно. Ну да ладно, переигрывать поздно. Так вот, мы могли бы перехватывать сообщения их собственных подслушивающих устройств. Например. Как мало бы они между собой не разговаривали, но за месяц-другой материала, достаточного для расшифровки языка, набралось бы. Правда, у нас не было с собой соответствующей техники, но наверняка инженеры астролета смогли бы что-то собрать.

— Конечно, — пробормотал Патрик, — скорее всего. А почему ты?..

— Почему я этого не предлагал? Ну, во-первых, подтверждение того, что таковые устройства существуют, мы получили лишь после расшифровки языка. Правда, я и без того был уверен в их наличии, но доказать не мог. Во-вторых… Кстати, был еще метод. Жучки.

— Как? — спросил Артур растерянно.

Маран усмехнулся.

— Не знаешь, что такое жучки? Тебе можно позавидовать!

— Это устройства для подслушивания и подглядывания. Крошечные, почти микроскопические. Полицейская техника, — пояснил Патрик. — Кстати, мы в Разведке ими никогда не пользовались, — добавил он, обращаясь к Марану. — И не имели на вооружении. К сожалению. Собственно, нужды не было, мы ведь впервые столкнулись со столь развитой цивилизацией.

— Но ведь предполагали, что столкнемся, — возразил Маран. — И однако ни о чем таком не подумали.

— Подготовка к экспедиции была проведена из рук вон плохо, — буркнул Патрик хмуро. — Командир… Собственно, я и с себя вины не снимаю.

— Мы тоже были хороши, — сказал Маран. — Ладно. Насчет жучков. Я подумал, что мы могли бы использовать наши «комы». Не буквально наши, но на астролете наверяка нашлись бы запасные. Их ведь невозможно заглушить, только вывести из строя, грубо говоря, раздавить каблуком. Если знать, где они. Но одно дело локализовать примерное местонахождение человека с «комом» в ухе или обыскать его и снять с него электронику, другое — найти сам «ком».

— Господи, — сказал Дан, — до чего просто!..

— Конечно, собери мы материал, расшифровать его было бы сложнее, чем составить словарь с помощью палевианина. Кстати, если кто из той экспедиции и заслужил похвалу, так это Дан.

— Это верно, — согласился Патрик. — Но имей мы материал, мы получили бы язык и так. Может, не за день, а за три, но получили бы. И без всех этих неприятностей. Нда… И почему же ты промолчал? — спросил он снова.

— Да потому что все это отлично сочеталось с замечаниями насчет моего тоталитарного мышления и прочими намеками… Типичные идеи работника службы безопасности! Сиди, — махнул он приподнявшемуся с места побагровевшему Артуру, — я не тебе в упрек. Себе. Я вел себя, как мальчишка. Как такой же упрямый осел, если угодно. Говорю же, я отработал просто скверно. Стыдно вспомнить! Ладно, все это побоку! Вернемся к вещам, более насущным. — Он помолчал, потом спросил: — А ты хороший биолог? Только честно. Поверю на слово.

Артур смутился.

— Трудно так… О себе. Я могу принести рекомендации…

Маран покачал головой.

— Это бесполезно, — сказал он. — Если там, на Эдуре, окажется, что рекомендации лгут, я не стану возвращаться и взыскивать с тех, кто их тебе накатал. У меня свои представления о деле. Я предпочитаю, чтобы человек отвечал за себя сам.

— Понял, — сказал Артур.

— Так как?

— По-моему, неплохой, — сказал тот, подумав. — Да. Я берусь отвечать за себя.

— И еще, — добавил Маран жестко. — Я человек нелегкий. Со мной действительно трудно иметь дело. Не из-за правоты или неправоты, а потому что я не очень люблю делиться своими планами с подчиненными. Но коли уж я отдаю приказы, они выполняются.

Он так и сказал — не должны выполняться, а выполняются. Артур слушал его, не мигая.

— Ну как? — спросил Маран. — Все еще хочешь в мою команду?

— Да, — ответил тот твердо.

— Ну что ж. — Маран сел и взял бокал с вином. — Беру. За твои успехи!

И Дан увидел, как просиял Артур.

Когда Дан сбежал по лестнице в холл, Маран был уже внизу. Он стоял у двери в гостиную, подойдя, Дан услышал самозабвенный женский смех, звонкий — Ники, грудной — Наи и даже смех Дины, немного более сдержанный, но веселый.

Маран был рассеян, даже не сел в кресло пилота, оставив его Дану, и, подняв флайер в воздух, Дан спросил:

— Волнуешься?

— Чего ради? Из-за ВОКИ? Да нет.

— Думаешь, все пройдет гладко?

— Конечно. О тебе и Патрике речи нет. Артур? Возможно, он не лучшим образом выглядит после Палевой, но раз я его взял и ручаюсь за него, им-то какое дело?

— Откровенно говоря, я не ожидал, что ты согласишься его взять, — сказал Дан.

— Надо же дать человеку шанс.

— Добрый ты.

— Нет, Дан, — сказал Маран спокойно. — Я не добрый. Дэвида я не взял бы. А Артур, во-первых, неглуп…

— Дэвид тоже не дурак, — возразил Дан.

— Верно. Но на Дэвида нельзя положиться.

— А на Артура можно?

— Можно, — сказал Маран твердо. — К тому же он действительно неплохой биолог. Я еще на Палевой обратил на это внимание и не раз думал, почему человек не занимается своим делом, а лезет неведомо куда. А когда смотрел картотеку Разведки, обнаружил его в резервном списке специалистов. Есть такой, люди, которые изъявили желание сотрудничать с Разведкой. Знаешь?

— Не знаю, — сказал Дан. — Мне, извини, еще не приходилось подбирать себе команду.

— Он прислал туда свои данные вскоре после возвращения с Палевой. Это ведь тоже о чем-то говорит, не так ли?

— Говорит, — согласился Дан.

— Я просмотрел его досье. Прекрасное образование, отличные рекомендации.

— А для чего ты его смотрел? — спросил Дан.

— Ну…

— Только не говори, что ты заранее знал…

— Что он отважится на покаяние? В таком виде нет. Но согласись, уже его заявление в Разведку доказывает, что он произвел переоценку ценностей. Так что какого-то шага с его стороны я ожидал. Правда, не был уверен, что он попросится лететь с нами. Да и готового решения у меня на этот счет не было. Я хотел посмотреть ему в глаза.

— Хитрый ты.

— Так хитрый или добрый?

— Да разве тебя разберешь! В общем, ты будешь его отстаивать, если что?

— Буду. Впрочем, я не думаю, чтобы возникли осложнения. В конце концов, никто в той экспедиции не избежал ошибок, ни я, ни ты, ни Патрик. Ни Артур.

— Ни Дэвид, — пробормотал Дан.

— Дэвид — другое, — сказал Маран жестко. — Он согласился командовать экспедицией, не имея к тому никаких способностей.

— Ему предложила ВОКИ, — напомнил Дан.

— Мало ли кому что предлагают! Надо иметь мужество не только брать на себя ответственность, но и отказываться это делать. Так что с Дэвидом разговор другой. А Артур… В конце концов, у нас была возможность реабилитироваться. Предоставить такой шанс и ему будет только справедливо. Ты не согласен?

— Я-то согласен, — хмыкнул Дан. — Как бы там, наверху, не воспротивились.

— Не воспротивятся, — сказал Маран уверенно. — С Артуром все будет нормально. И с Митом тоже. Хотя он человек новый, но катить бочку на торенца они вряд ли станут, тем более, что идея совместной экспедиции принадлежит Ассамблее. Нет, все пройдет спокойно, утвердят всех, никого отдельно не вызывая. Я думал не об этом.

— А о чем?

— О Дине.

— Конкретно?

— Думал, что Ника все-таки добилась своего. Вернула Дину к жизни. Я не очень-то на это надеялся. Я же не виделся с ней довольно давно, и спасибо тебе за твою идею, а то ведь я мог так и улететь, не проведав ее, я совсем забыл о ней среди всей этой суеты. Когда она открыла мне дверь, я просто испугался. Она напомнила мне опавший осенний лист, сухой и ломкий, который рассыпается на кусочки от прикосновения. Я понял, что увезу ее — согласно ее воле или против.

— И как ты ее уговорил? — полюбопытствовал Дан.

— Она отнекивалась, упиралась, начала опять про эти чертовы картины. Но я твердо решил, что не дам ей умереть среди них, хватит с меня и Лея. Пригрозил, что соберу всю эту выставку и увезу. Она не поверила. Тогда я сказал, что если она сейчас же не оденется и не уложит вещи, я зажму ей рот, возьму в охапку и, как есть, в домашнем платье, отнесу в мобиль.

— И ты это сделал бы?

— Ей-богу! Она тоже поняла, что сделаю, и смирилась. Правда, расплакалась. Но я жестокосердно не среагировал на ее слезы. И теперь она смеется. Ты не поверишь, Дан, но в юности она была веселой девчонкой. Веселой и смешливой. С достоинством несла груз своего имени.

— Почему груз? — удивился Дан.

— Потому что потомком великих быть трудно. Приходится конкурировать с собственным именем.

Дан засмеялся.

— Такую проблему можешь придумать только ты. Абсолютное большинство людей счастливы оттого, что они хотя бы потомки великих. Не пустое место тем самым.

— Может, и так. Как бы то ни было, Дина стала похожа на себя.

— Забыла?

— Забыть это невозможно. Меняется категория памяти. Есть такая, которая висит на шее камнем и тянет на дно. Безрадостная и тяжелая, память-самоубийство. А есть светлая, которая поднимает над землей. Примиряет с жизнью. И Дина…

— Примирилась?

— Еще нет.

— Ты о чем?

— Ника свою задачу выполнила, Дан. Но есть то, что ей не под силу. Просто по определению.

— А именно?

— Дан, есть память души и память тела.

— Ну с этим ничего поделать нельзя.

— Можно. И нужно. Потому что иначе, оставшись одна, она опять потихоньку вернется назад. В этом процессе выздоровления не хватает финала. В предложении не поставлена точка, а значит, его можно продолжить.

— И как ты себе эту точку представляешь?

— Да, в сущности, это несложно. Ее тело должно узнать пока недоступную ему истину: то, что давал ему Лей, не исчезло с его смертью. Это может дать и другой.

— Кто? — спросил Дан.

— Об этом я и думал, — сказал Маран. — Что и как, мне ясно. Вопрос в том, кто.

Дан нервно рассмеялся.

— Ты смотришь на меня так, словно хочешь поручить это мне.

Маран ответил без улыбки.

— Увы, Дан! Если б даже я имел право давать тебе подобные поручения… Извини, но ты пока не потянул бы. Не забудь, Лей владел высшей ступенью. Да еще и приукрашенной памятью и временем. Нужен тот, кто ему, как минимум, не уступит.

— Уж не ты ли? — спросил Дан.

— Нет. Я не подхожу. Я слишком близок. Это ведь на один раз, а после ей захочется быть от того человека подальше.

— Почему?

— Ведь ей предстоит пережить еще одно потрясение, осознать, что она изменила памяти… И первое движение — быть подальше, не видеть, не слышать. Уже позднее придет другое — понимание, что еще не все потеряно, и можно снова искать и найти. Пусть не гармонию, но партнера.

— Психолог, — сказал Дан. — Ты бы лучше романы писал, а не болтался по всяким Эдурам. Ладно, допустим, все изложено верно. Но в таком случае тут, на Земле, подходящего человека нет.

— Ну почему же? Один есть.

— Кто это?

— Мит.

— У Мита высшая ступень? — спросил Дан.

— Да.

— Я не уверен, что Дина ему нравится. Как женщина, я имею в виду.

— Боже мой, Дан! Нашел проблему! Это не имеет ровно никакого значения. Ты что, забыл о наших заповедях? Он же бакн. Главное, чтобы он был ей приятен. Но как это выяснить? Она ведь о таких вещах не думает, так что не разберешь…

— Поди угадай. Желания женщины не менее неисповедимы, чем пути господни. Если не более, — вздохнул Дан. — Впрочем, мне кажется, он ей вполне симпатичен. Не знаю, правда, настолько ли, чтобы пойти на такой шаг.

— Все зависит от обстановки. Атмосферы. Бедняжка столько лет без мужчины… Я, конечно, могу позвать в гости Мита, но остальное… Послушай, Дан, поговори с Никой. Посоветуйся. Она же любит устраивать счастье своих друзей.

— Ника?

— А что, нет? — Маран рассмеялся. — Или она постоянно держит в руке ключи от флайера и визитные карточки всех своих знакомых?

— Карточку она не держала, — проворчал Дан. — Она ее взяла со стола. А ключи… Да, может быть… А ты что, недоволен? Ты был похож на тигра в клетке. Голодного тигра… Ладно, поговорю.

Дан огляделся с любопытством. Сюда он еще не разу не попадал, впрочем, это была почти точно такая же спальня, а вернее, модная комната неизвестного назначения, как у них с Никой, на шестидесяти или семидесяти квадратных метрах разбросаны в продуманном беспорядке шкафы, диваны, кресла, столики, полки, лампы, вазы и прочие безделушки, словом, куча всякой дребедени. И широченная софа посреди всей этой неразберихи.

Маран, как и следовало ожидать, лежал на софе, вокруг него на свободном трехметровом пространстве были раскиданы, нет, разложены в неком порядке многочисленные листы с текстом. Как раз в тот момент, когда Дан вошел, компьютер выплюнул очередную пачку, и Наи, сидевшая перед дисплеем, перекинула ее Марану.

— Не люблю я этот лексор, — сказал Маран, заметив удивление Дана. — Неудобная штука. И вообще мне больше нравится печатный текст. Как-никак я человек из прошлого.

— Ты просто лодырь, — сказала Наи.

— Маран — лодырь? — усомнился Дан.

— Конечно. Ему лишь бы сохранять горизонтальное положение.

— В горизонтальном положении отнюдь не всегда лодырничают, — заметил Маран, потом посмотрел на Дана, на Наи и усмехнулся: — Вы, земляне, просто уникальный народ, мозги у вас всегда работают в одном направлении. А я вовсе не это имел в виду.

— А что? — спросил Дан смущенно.

— Процесс мышления.

— Вот как?

— Да. Процесс мышления, дорогие мои, требует удобств, — сообщил Маран, отодвигая бумаги к середине софы. — Энергетически целесообразнее думать лежа, расслабив мышцы. — Он встал и пересел в кресло. — Дан, ты собираешься стоять до специального приглашения?

— По-моему, ты не всегда так считал, — сказал Дан, садясь. — Были времена, когда ты думал и в иных позах.

— Да? Это когда же?

— Сейчас вспомню. После Перицены — пожалуй, уже нет. Исключения, как я понимаю, не в счет. На Перицене? Нет, там ты растягивался прямо на песке. В Дернии ты валялся все время, один или в компании, с бутылкой или без. Но вот до того… В Крепости, например…

— В Крепости, — возразил Маран, — удобные положения приравнивались к идеологической диверсии. Я вынужден был запирать двери, если уж мне хотелось прилечь, дабы поразмыслить. И впускать только особо доверенных людей. Пока ты вошел в их число, с Крепостью было покончено или почти покончено. Но вот в эпоху Малого дворца действительно… Это была поистине собачья жизнь. Ни минуты покоя. Я крутился без отдыха целый день, занимаясь всякой ерундой и не имея никакой возможности подумать. И так уставал, что когда наконец являлся к себе на квартиру и принимал горизонтальное положение, тут же засыпал.

— Один? — спросила Наи.

— Представь себе.

— Трудно представить.

Маран развел руками.

— Ну как правило. С редкими исключениями. Это был самый вертикальный период моей жизни. Потому, наверно, все так и кончилось.

— Можешь немедленно лечь обратно, — сказала Наи. — Я не хочу, чтобы со мной у тебя все кончилось так же, как тогда в Бакнии. Лежи и размышляй, сколько влезет.

— А что ты читал, мыслитель? — поинтересовался Дан.

— Сводный отчет по Второй Гаммы Водолея.

— Это еще зачем? — удивился Дан. — Там уж точно другая раса, к тому же совершенно первобытная.

— Просто интересно.

— Любопытный у тебя муж, — сказал Дан Наи. Сказал и спохватился, что степень формализованности их отношений ему неизвестна, понял по лицу Наи, что нет, не муж, но слово уже вылетело, правда, Маран не обратил на его оговорку ровно никакого внимания, может, не придавал формальностям значения? Дан вспомнил, как он сказал Лету: «Ты не видел мою жену»… Может, не придавал, а может, опять у них культурологическая путаница, он машинально предоставил решать ей, а она, естественно…

— А что-нибудь полезное нашел? — спросил он. — Для Эдуры.

— Сейчас не скажешь. Я ведь не знаю, что нас ждет на Эдуре. Пока все идет в общий котел, а там будет видно.

— Какой котел? — не понял Дан.

Маран постучал себя пальцем по виску.

— Между прочим, — добавил он, — что касается Второй Гаммы Водолея… А, кстати, почему мы пользуемся громоздким астрономическим термином? Есть же название, данное аборигенами.

— А ты способен его выговорить?

— Подумаешь, — сказал Маран пренебрежительно. — Врджлакстла.

Дан зааплодировал.

Маран встал и отвесил вполне актерский поклон.

— Так вот, — сказал он, — мне эти врджлакстлане такими уж первобытными не показались. Правда, я еще не видел фильмов, только бумажки…

— У них чрезвычайно примитивная речь, — напомнил Дан. — Запас слов минимальный, почти нет абстрактных понятий, никакой письменности, ну и так далее.

— Верно. Но мне все, что в этот отчет попало, показалось весьма приблизительным или поверхностным. Мы не очень-то преуспели в исследовании этой планеты.

— Естественно. Туда же не спустишься. Никакие маскарадные костюмы не скроют, что у тебя голова не в треть тела и ноги не как тумбы.

— А жаль. Я бы с удовольствием туда наведался, — сообщил Маран со вздохом. — Ладно, к делу. — Он подошел к Наи и спросил: — Ты еще не приросла к сидению, нет? — И одним движением вынул ее из кресла. Потом отнес в дальний угол, где стоял круглый столик, окруженный разрубленным на несколько неравных секций кольцеообразным кожаным диваном, опустил на самый широкий отрубок и позвал: — Дан, иди сюда.

— Перво-наперво, — сказала Наи, когда Дан устроился слева от нее, в одном из углов стихийно сложившегося равностороннего треугольника, поскольку Маран сел не рядом с Наи, а чуть поотдаль, — я хотела бы поделиться с вами своим удивлением. Я посмотрела, естественно, не только картины, но весь материал… Мы с самого начала решили, что имеем дело с единой цивилизацией, и как бы приняли этот факт, как должное. Так случается иногда, нечто недоказанное и даже недоказуемое почему-то само собой превращается в аксиому, и никто не торопится в ней усомниться. Но я все же засомневалась. Я смотрела город за городом, их не так много, расстояния между ними огромные, это с орбиты все близко, а попробуй проехать наземным транспортом… Словом, странно. На такой большой планете — и изначально единая цивилизация? И столь полное отсутствие каких-либо следов истории? Правда, есть одна трудность, историю ведь во многом определяет психология, а поскольку у нас нет никакого опыта в области внеземной истории, мы вынуждены опираться только на земной, поневоле принимая за исходную нашу психологию. Но у них ведь может быть совсем другая. В сущности, мы более или менее достоверно знаем лишь одно: что они неспособны к убийству.

— Мы и этого не знаем, — заметил Маран. — Во всяком случае, достоверно.

— Почему? — удивился Дан. — Они ведь утверждают, что на их планете не было ни одного убийства! Что тебе еще надо?

— Дан, дорогой мой! Они так сказали, а мы развесили уши, запаниковали, ударились в комплексы. Но ведь и это относительно. Пусть они неспособны на активное убийство. А на пассивное?

— Что ты под этим подразумеваешь? — спросил Дан.

— А хотя бы дом в Леоре, который чуть не рухнул нам на головы.

— Мы же решили, что сами наткнулись на волну, которая привела в действие взрывное или какое там было устройство, — возразил Дан.

— Вот именно. Они не стали убивать нас, так сказать, активно. Но им наверняка было известно о существовании подобного устройства. Однако же они не сочли нужным нас предупредить. Другой пример — ураган. Мы еле из него выбрались, как ты помнишь.

— А может, ураган и был предупреждением? — предположил Дан.

— Тогда б он стих после того, как дом рухнул. Ну а инфразвук? Сам он не смертелен, да. Ну а если б мы свалились с высоты ста с лишним метров, на которой в тот момент летели? Они никак не могли знать, что мы выдержим.

— Не мы, а ты. Тут ты прав. Никто, кроме тебя, этого не сделал бы. И они знать не могли.

— А что ты сделал? — спросила Наи.

— Ничего особенного. Включил автопилот.

— Ничего особенного?! — возмутился Дан.

— Дан, хватит! Должен же был я принять хоть какое-то участие в собственном спасении… Словом, даже эта вроде бы бесспорная их черта при ближайшем рассмотрении расплывается. Так что с психологией действительно плоховато. Что касается отсутствия истории, признаюсь вам, меня уже давно мучает одна сумасшедшая мысль. Что если история палевиан проходила…

— В каком-то другом месте? — выпалил Дан.

— Ты тоже об этом думал? — спросил Маран.

— Еще во время первой экспедиции. Меня поразила слабость их взаимодействия с собственной планетой.

— Вот-вот. Но это, увы, догадки, подтверждение которым удастся найти не скоро.

— Если удастся, — дополнил Дан.

— Да. Так что вернемся к нашим баранам, малышка.

— К сожалению, — сказала Наи, — у меня было мало материала. Картин периода до Эры всего двадцать семь.

— Всего лишь? — удивился Дан. — На этом огромном чердаке?

— На чердаке их было больше, — вздохнул Маран. — Кроме тех, что мы нашли раньше, до того, как я остался один, я откопал еще около сорока. Но так получилось, что я свалял дурака и, когда уходил, не сообразил взять с собой кристаллы для камеры. Видимо, я был изрядно деморализован и совершенно не думал о работе. Я оставил при себе блокнот чисто машинально, рефлекс бывшего литератора. А о кристаллах не подумал.

— В такой ситуации только о кристаллах и думать, — сказал Дан.

— А почему нет? — возразил Маран. — Раз уж сидеть там, так не лучше ли заниматься делом? Однако так или иначе, я не подумал, наоборот, как ты знаешь, снял с себя всю технику, но, к счастью, по рассеянности пропустил маленькую камеру, она была приколота у меня к отвороту куртки. В ней оставалось двадцать два или двадцать три чистых кадра. Я постарался отобрать из найденных картин наиболее интересные, представить все стили, сделал кое-какие записи насчет того, что не мог снять… Но я же в этом ничего не смыслю, мог и ошибиться в выборе… Словом, в итоге, у Наи оказалось двадцать семь картин.

— Все датированы в пределах от 718 до 863 года, — сообщила Наи. — Это примерно сто двадцать земных лет. Немного меньше двух палевианских веков. Сложно определить позицию этих двух веков на временной шкале, нам ведь так и не удалось датировать начало Эры. Возможно, 863 год был прямо перед переходом к новому летоисчислению, а может, за два века до того. Правда, есть одно обстоятельство. Картины рассматриваемого периода стилистически состыковываются с картинами начала Эры, следовательно, вполне вероятно, что эти отрезки времени стоят рядом, то есть Эра началась в пределах десятого века, я имею в виду их век, конечно, из 81 года.

— Раз, — сказал Маран.

— Что раз?

— Один факт уже есть.

— Это не совсем факт, — уточнила Наи. — Предположение, хоть и имеющее под собой основу. Далее. Судя по самим картинам и датам написания тех, которые ты не смог снять, но попробовал как-то классифицировать…

— Только не забудь, что я дилетант.

— Не забуду. Итак, в течение всего рассматриваемого периода соседствовали все существовавшие стили или школы, как хотите. Есть совершенно реалистические полотна, например марины и прочие пейзажи. Или та единственная картина, которая, без сомнения, изображает Перицену. Она с абсолютной точностью воспроизводит колонны храма и оттенок неба. И потом, — она встала и принесла пачку репродукций, — посмотрите на фриз. При большом увеличении видно, что люди на барельефе пятипалые. Можешь взять лупу, Дан, если хочешь…

— Верю на слово, — сказал Дан. — А других таких картин не оказалось? — спросил он Марана. — Она ведь попалась нам чуть ли не в первую минуту, и я подумал, что там их десятки.

— Нет, — сказал Маран. — Я тоже надеялся. Но нет. Я, во всяком случае, не нашел.

— Жаль, — вздохнул Дан.

Маран кивнул.

— Одновременно, — продолжила Наи, — есть картины, похожие на наших импрессионистов. Есть абстрактные. Есть нечто, напоминающее кубизм. Новый сюр. И все это благополучно существовало параллельно, и ничему не отдавалось предпочтения. Конечно, если те, кто оставил эти полотна, отбраковав другие, не проявил предпочтений. Но это вряд ли. В общем, похоже на наше время и на наш прошлый век. О чем это говорит? С одной стороны, либерализм, терпимость…

— Доходящие до всеядности, — буркнул Дан. — У нас. Не знаю, как у них.

— Как у них, не скажу. Мало материала. С другой стороны, столь уравновешенное сосуществование течений говорит об отсутствии новых художественных идей. Ну и, конечно, либерализм в искусстве отражает состояние общества.

— Как же они от либерального общества перешли к такому… это ведь вариант тоталитаризма? — сказал Дан.

— Тоталитаризм и возникает после либерализма, в этом нет ничего экстраодинарного… Одна интересная деталь. Картины отражают изменения одежды, украшений, декора и тому подобное. Но нигде никаких признаков иной архитектуры.

— То есть они не снесли после наступления Эры свои города и не выстроили заново в едином ключе, как можно было подозревать? — спросил Дан.

— Это тоже невозможно утверждать, — отозвалась Наи. — Несомненно одно: на попавшихся нам нескольких городских пейзажах, которые написаны до Эры, архитектура та же.

— Это ведь подкрепляет наши предположения о том, что палевиане — пришельцы, не так ли?

— У этих предположений, — сказал Маран, — есть один изъян.

— Какой?

— Однообразие. Слишком много получается всяких колоний. У нас колонии, у них колонии. Я сразу начинаю подозревать себя в инерции мысли. Оставим пока это.

— Оставьте, — согласилась Наи. — Лучше поговорим об эротических картинах.

— Почему о них надо говорить отдельно? — спросил Дан. — Разве это не очередное отражение той же терпимости?

— Видишь ли, Дан, — сказала Наи медленно, — мне кажется, тут не все так просто. Я хочу, чтобы ты внимательно на них посмотрел. От Марана в данном случае пользы мало, у них ведь такого нет, ему не с чем сравнивать. Посмотри ты. Увидишь ли ты в них что-либо необычное?

Она отделила от пачки несколько весьма красочных репродукций и положила их перед Даном. Дан долго перебирал большие, еле умещавшиеся на столике листы, изучая насыщенные персонажами и предметами сюжеты картин. На первый взгляд это казалось обычной порнографией, весьма откровенной, даже грубой, но если приглядеться… Наконец он поднял голову.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал он. — Это отличается от аналогичного земного жанра. Здесь парадоксальным образом присутствует некая красота. Даже одухотворенность.

— Верно, — согласилась Наи. — У нас в этом нет поэзии. То есть она встречается, но тогда все изображается в ином ключе. Не столь детализированно, более утонченно… Трудно сформулировать.

— Почему трудно? — спросил Маран. — Ты хочешь сказать, что в земном искусстве эта сторона изображается либо красиво, либо естественно. А здесь присутствует и то, и другое. Так?

— Так.

— И о чем это говорит?

— Красоту сексу может придать только любовь, — заметил Дан. — Но любовь… сколько их тут?.. всемером? Правда, они проповедовали полигамию и даже внедряли ее в Атанате не самым деликатным образом, но поверить, что семь человек могут любить друг друга, я, признаться, не в состоянии.

— Твоя формулировка не совсем точна, — заметил Маран. — На картине четверо мужчин и три женщины. И никаких намеков на извращения. Так что…

— Все равно! Любить одновременно четверых! Или троих…

— Я не говорила о любви, — возразила Наи. — Я думала о другом. Возможно, это их знаменитое слияние, их так называемая общность началась именно с множественных любовных отношений. Помнишь, ты мне рассказывал, как догадался? — спросила она Марана. — Насчет тех похорон.

— Ну?

— А как догадались они сами? Почему не во время одной из своих оргий? Там ведь тоже были синхронные эмоции. Эмпатам догадаться было куда проще, чем тебе. Они обнаружили, что их эмоции складываются и усиливаются. Отсюда все началось.

— А почему они не обнаружили этого давным-давно? — спросил Дан. — Не в девятом веке, а в первом, втором? Или гораздо раньше, они ведь очень древняя раса, во всяком случае, по их собственным утверждениям.

— Может, раньше их эмпатические способности были слабее? Они их развили.

— Каким образом?

— Хотя бы путем постоянного упражнения. Мы же теперь знаем, что с помощью упражнений можно достичь поистине фантастических результатов в вещах, которые казались совершенно неизменяемыми.

— В чем это? — спросил Дан машинально.

Наи залилась краской, и Маран пришел ей на помощь.

— Неплохая идея, малышка. Кстати, то, что они могут усиливать эмпатические способности, подтверждено экспериментально. Поэт, во всяком случае, говорит, что после Палевой он стал более чувствителен к эмоциям. Между прочим, их эмпатические способности вообще могли возникнуть не столь давно. Если ты помнишь, Дан, там, на Палевой, я вначале счел, что сумасшедшими они называют тех, кто не подчиняется правилам игры, другими словами, инакомыслящих. Но потом, после того, как у меня возникла известная вам гипотеза, я все обдумал, как следует…

— Лежа? — спросила Наи лукаво.

— Лежа. И пришел к другому выводу. Я решил, что это, в первую очередь, люди, лишенные эмпатических способностей. Уроды в их понимании. Неспособные постичь истину, как выразился тот островитянин. Что означает, неспособные к слиянию. То есть даже сейчас это присуще не всем. Что мешает нам предположить, что качество это проявлялось первоначально у отдельных индивидов?

— Спорадически, — уточнила Наи.

— Да. И лишь постепенно… Ну теперь можно и набросать общую картину. Возможно, возникновению этого качества способствовало и гипотетическое переселение. Природа чужой планеты, новые факторы, мутации… Случай здесь, случай там. Постепенно их становится все больше. Потом вступает в действие механизм Наи. Они обнаруживают возможность суммации, слияния. Увлекаются этим. Ищут способы развивать эмпатические способности или усиливать их. Втягивают в свою веру все больше людей. Торговцы наркотиком, так сказать. И… — Маран вдруг прервал свою речь, встал, прошел к холодильнику и принес несколько высоких стаканов с непонятным напитком странного лиловатого цвета. — Я реализовал твою идею, — сообщил он Дану, ставя перед ним стакан. — Смешал кофе с карной. Очень неплохо. Но в холодном виде. Попробуй. — Он сел на свое место и сказал: — Ладно. Продолжай теперь ты, Дан.

— Я?!

— А почему нет? Что ты все слушаешь и слушаешь других? Ты ведь не хуже меня все знаешь. Давай, говори.

Дан задумался. А почему бы и нет?

— Ты подошел к установлению Эры, — начал он неуверенно.

— Я думаю, это скорее было сделано задним числом, — возразил Маран. — Как у вас на Земле.

— А что обозначал первый год? Не рождение же какого-нибудь Первого Старшего?

— Ты у меня спрашиваешь? Рассказчик же ты.

— Я не умею.

— Умеешь. Первый год не суть важен. Может, это дата официального признания Общности смыслом существования, например, или действительно чья-то дата рождения. Это не имеет значения.

Дан решился.

— Ладно. Через какое-то время в Общность втягиваются все, кто обладает эмпатическими способностями. Тех, кто не тянется сам, вовлекают насильно. Как поступают наркоманы или торговцы наркотиками. Хватают и затаскивают в свой круг. Добираются до островов, где много людей без эмпатических способностей. Кстати, тут у нас пробел. Островитяне ведь отличаются и внешне. Почему?

— Почему? — спросил Маран у Наи.

— А разве у палевиан не может быть национальных или расовых отличий? — удивилась Наи.

— Теоретически, может. Но мне это объяснение не нравится. Моя интуиция отказывается его переваривать.

— А что ты сам думаешь?

— Ничего не думаю. Не знаю. Запишем это отдельно. Продолжай, Дан.

— Они объединяют планету. Потом отправляются в космос. Посещают Торену. Это самое начало Эры Общности.

— Может, даже до, — сказал Маран. — Если Эру обозначили задним числом.

— То есть еще не все играют в Общность. Миссионерство пока не захватило их настолько, чтобы пытаться воспитывать обитателей Торены. Они просто определяют, что у торенцев другая система ценностей, и убираются восвояси. А на самой Палевой?

— На самой Палевой, — сказала Наи, — начинается в некотором роде Золотой век. Они довольны. Они даже счастливы. Мир кажется им прекрасным. Отсюда их живопись, которую ты, Дан, удачно назвал «конфетной». Они все приукрашивают — природу, людей. А их большие картины со множеством персонажей отражают слияние. Какие восторженные лица!

— И какие схожие, — заметил Маран. — Одно выражение на всех. Ну? Дальше?

— Дальше — вырождение, — сказал Дан.

— Почему?

— Потому что вначале они испытывают живое чувство, например, занимаются любовью и передают это другим. Но постепенно возникает своеобразный парадокс. Суммированная и отраженная эмоция настолько интенсивна и полна, что первоначальная, натуральная, кажется суррогатом. Пропадает желание создавать и испытывать ее. Но когда исчезают живые чувства, суррогатом становится уже отражение. Тень чувства становится тенью тени. И… И все.

— Все, — согласился Маран. — Остальное ясно. — Он поднял свой стакан. — За твое здоровье, Дан! Наи, девочка! Ты заслуживаешь награды за идею. Хочешь, я повезу тебя куда-нибудь? Слетаем, например, на море, искупаемся и вернемся. Или пойдем… Ну я не знаю. В театр. Или в ночной клуб. Правда, там наверняка объявятся какие-нибудь журналисты и пристанут к нам со всякими далеко не деликатными вопросами.

— А в театре их, думаешь, не окажется? И даже на пляже. Я нашла фото, о котором говорил Артур. Знаешь, где они нас сняли? На дороге. Когда мы поднимались сюда пешком, и вокруг не было никого на добрый километр.

— Так ты никуда не хочешь?

— Хочу.

— Куда же?

— В самое далекое путешествие, — сказала она тихо, почти неслышно, Дан скорее угадал, чем разобрал ее слова.

— Вот как? — Маран резко повернулся к ней. — У тебя сегодня идеи одна лучше другой. Но ты уверена?..

Он умолк, глядя вопросительно, Наи кивнула, вдруг смутилась, встала и отошла.

— Как тебе напиток? — спросил Маран Дана.

— Очень вкусно, — сказал Дан. — Только, по-моему, тут кроме кофе и карны есть кое-что иного рода.

— Коньяк, — признался Маран. — Но немного. Хочешь еще?

Дан вдруг уловил в нем знакомое напряжение натянутой струны. И перехватил взгляд, который потянулся за Наи.

— Я лучше пойду, — торопливо сказал он, поднимаясь. — Увидимся попозже вечером?

— Завтра.

Маран встал, чтобы проводить его до двери.

Проходя, Дан увидел, как Наи собирает в аккуратную стопку разложенные Мараном листы с текстом.

— Оставь, — сказал Маран. — Потом разберусь. — И взяв покрывало за угол, одним движением сдернул его с постели вместе с листами, которые разлетелись по всей комнате, как птичья стая. Впрочем, никто из них этими птицами не любовался, они смотрели друг на друга…

Дан понял, что о нем забыли, и поспешил притворить за собой дверь.

Следующее утро Дан провел один на лужайке перед домом. Он сидел на старинной деревянной скамейке с изогнутой спинкой и читал, время от времени поднимая голову и с удовольствием обозревая подступавший почти к самой вилле желто-красный осенний лес. Ника и Дина отправились в город за продуктами, Дану эта операция представлялась бессмысленной, поскольку все можно было заказать на дом по «фону» или сети, но Нике, как любой женщине, нравилось самолично делать покупки, и Дан давно понял, что тут ничего изменить нельзя. Человек способен на многое, но есть вещи, которые выше его разумения и его сил. Отучить женщину ходить по магазинам может один господь бог, и то если переиграет весь акт творения с самого начала. Так что он только безмолвно кивнул, когда Ника сообщила ему о своих планах, оделся потеплее, взял книгу и пошел на лужайку. Марана с Наи не было ни слышно, ни видно, и Дан даже засомневался в собственном диагнозе, возможно, он не так понял, и они действительно куда-то уехали… Потом он вспомнил взлетевший в воздух отчет. Эффектно, ничего не скажешь. Ох уж этот Маран! Ему бы кино снимать… Он посмотрел на их окно, но окно было закрыто, и он опять решил, что их нет.

Маран появился во время обеда, вернее, в его конце, когда поскучневший Дан молча доедал свой бифштекс под непрекращавшийся щебет Ники с Диной.

— А мне поесть дадут? — поинтересовался Маран. — Или все съели?

— Суп будешь? — спросила Ника, вставая.

Маран кивнул, и она ушла на кухню.

— А где Наи? — спросил Дан.

— Наверху.

— А почему обедать не идет?

— Если она одолеет сегодня лестницу, — сказал Маран, придвигая к себе салат, — значит, мне пора на пенсию.

Дина поглядела на него сердито, но Маран подмигнул ей, и она спросила только:

— Может, отнести ей поесть?

— Ты становишься все очаровательнее, — сообщил ей Маран, не отвечая на вопрос. — С нашей стороны преступно скрывать тебя от общества. Тебе надо чаще встречаться с людьми. С мужчинами в том числе.

— Отнести или нет?

— Отнеси.

Дина вышла, Маран посмотрел ей вслед и со вздохом сказал:

— С бакнианскими женщинами неладно, Дан. Они совершенно разучились желать. Мы испортили их своей постоянной готовностью. Надо это как-то менять. Внести коррективы в заповеди.

— Какие коррективы?

— Да не знаю. Начать им отказывать, что ли?

— Начни, — согласился Дан.

— Я? Боюсь, что я уже неспособен на столь глубокие внутренние переделки.

— Глубокие?

— Конечно, Дан. Это тоже почти инстинкт. Но что-то делать надо. Мне-то хорошо, я устроился, как говорит Лайва, лучше всех…

— Точно? — спросил Дан.

— Абсолютно. Однако я не закоренелый эгоист и думаю о других. Но не призывать же мне всех торенских мужчин искать себе женщин на Земле. Куда же тогда денутся земные мужчины?

— В Лах, — усмехнулся Дан. — Начнут ухлестывать за прекрасными лахинками, которых так усердно рекламирует Патрик.

— Боюсь, что лахины не отдадут своих женщин без боя, — заметил Маран.

— Тогда не знаю. Сражаться за женщин наши не станут. Разленились.

Появилась Ника с подносом. Дан с одного взгляда понял, что разноцветный гарнир к бифштексу она раскладывала сама, без помощи кухонного автомата и очень при этом старалась. Обратил на это внимание и Маран, чего обычно не делал, правда, его безразличие к еде после Палевой несколько уменьшилось, но не настолько, чтобы превратиться в интерес.

— Ручная работа? — спросил он, немедленно берясь за ложку и приступая к супу. — Спасибо.

— Конечно, у Наи это получается лучше, — сказала Ника самокритично. — Но я попробую наверстать свое в сфере обстановки.

— Какой обстановки? — спросил Дан, потом вспомнил. — Ах да, дом!

— До чего ты забывчив, Даниель, — шутливо упрекнул его Маран. — Я-то думал, ты усиленно вносишь предложения и высказываешь пожелания. А ты, как и я, предпочел позицию наблюдателя.

— Нет у меня никаких пожеланий, — сказал Дан. — Кроме одного.

— Какого? — поинтересовалась Ника.

— А чтобы эти дома были недалеко друг от друга.

Маран рассмеялся.

— Почти то же самое я вчера говорил Наи. Только с большей точностью. Чтобы я мог дойти до Дана пешком — так, по-моему.

— Есть, шеф, — сказала Ника. — Будет сделано. Собственно, мы с Наи это уже обсуждали. Не дожидаясь руководящих указаний… А где, кстати, Наи? Надеюсь, она не больна?

— Нет, — ответил Маран, переходя к бифштексу. — Она просто устала с дороги.

— Какой дороги? — удивилась Ника. — Вы куда-то ездили?

— Ага. В путешествие.

— Какое еще путешествие?

— Далекое.

— Куда это?

— На край.

— Край чего?

— Пропасти.

— Что ты морочишь мне голову? — обиделась Ника. — Какой еще пропасти?

— Лунной. — Маран положил вилку и нож и сообщил: — Я придумал замечательный аттракцион. На Луне ведь глубокие пропасти и слабое тяготение. Представьте себе, что вам цепляют к поясу длинный-длинный стальной трос и сбрасывают в пропасть. И вы падаете. Очень долго. А трос все разматывается, разматывается. Уже близко дно, сплошь покрытое торчащими скалами. Скалы похожи на зубы акулы. И ощущения ваши подобны им же, такие же острые. Вы уже видите каждый камушек, вас озаряет — все погибло, трос лопнул или отцепился, последняя минута жизни, вы зажмуриваетесь. И тут трос натягивается, останавливая вас в полуметре от смерти.

— Ужас, — сказала Ника.

— Нет, — ответил Маран, — блаженство.

— Блаженство ужаса.

— Или ужас блаженства, — отозвался Маран в тон.

— Безумная идея.

— А Наи она понравилась.

— Ну Наи любая твоя идея по нраву, — заметила Ника саркастически.

— Она даже предложила усовершенствование.

— Какое?

— Лотерею. Трос прикрепляют только половине игроков. Ты прыгаешь в пропасть, не зная, есть он или нет.

— О боже мой! Да она тоже сумасшедшая!

— Некоторые виды безумия заразны, — сказал Маран, пряча улыбку.

— Это мне известно. Однако до сих пор я думала, что твой вирус чисто мужской. В любом случае, Дану твоя идея наверняка по вкусу. Но не мне, извини.

— Не зарекайся, — сказал Маран. — Когда-нибудь эта идея может увлечь и тебя.

— Не думаю.

— Увидим. А пока я предложу другую, возможно, она понравится тебе больше.

— Какую?

— Отметить завтра наш скорый отлет.

— Это мне ближе, — согласилась Ника. — Зовем Патрика, Артура и Мита, так?

— Так. Кстати, как у Дины с интером?

— Неплохо. А что?

— Говорить будем на интере. Мит объявил, что готов выдержать экзамен.

— Мит выучил интер? — удивился Дан. — Уже успел?

— Пришлось. Как, по-твоему, почему он появлялся так редко? Я сказал ему, что он полетит только, если к отлету будет свободно говорить на интере.

— Суровый ты какой, — покачала головой Ника.

— Было бы очень оригинально, — усмехнулся Маран, — если б на незнакомой планете, в ситуации, когда надо решать и действовать молниеносно, члены экспедиции объяснялись через переводчиков. Не находишь? Ну ладно. Спасибо. О деталях приема поговорим вечером. А пока я, с вашего разрешения, пойду немного отдохну.

— Это слово я слышу от тебя в первый раз, — заметила Ника.

— Могу же я устать! Во мне все-таки нет встроенного термоядерного реактора, что бы там не утверждал Поэт… Почему ты так на меня смотришь, Ника?

— Иногда у тебя вид счастливый до неприличия, — сказала Ника.

— Ты считаешь, что я получил больше, чем заслуживаю? — спросил Маран серьезно.

— Ну что ты! Просто я никогда не подумала бы, что ты можешь так измениться. Другое лицо, другой голос. Шутишь, смеешься… Вообще стал… проще, что ли?

— Это он дома такой, — возразил Дан. — Видела б ты его в штаб-квартире Разведки. Или в Бакне, когда он говорил в Старом зале. Ей-богу, Маран, ты был главой государства больше, чем… чем тогда, когда ты был главой государства.

— Королевское достоинство больше проявляется в отречении, чем на троне, вещь известная, — сказала Ника.

— Великий Создатель! — вздохнул Маран. — Я, пожалуй, пойду, а то вы договоритесь до бог весть чего.

Маран не разрешил Наи провожать его в космопорт. Собственно, он был абсолютно прав. В последнее время он регулярно, до завтрака или за завтраком, просматривал либо прослушивал сводку новостей и обзор газет. За два дня до старта, Дан, войдя в гостиную, увидел, что тот стоит у большого монитора и хмуро смотрит на экран. Перед тем, как сесть за стол, он кинул на него только что снятые с принтера листы и сказал:

— Боюсь, девочка, что нам придется попрощаться здесь. Я уже надеялся, что до нашего отлета ничего не появится, но…

— Папа ведь обещал, что постарается пока придержать это, — с досадой сказала Наи, беря свежеотпечатанный газетный лист. — Твоего имени здесь нет, — заметила она, проглядев статью.

— Пока нет.

Дан взял другой лист. Статья в половину газетной страницы была посвящена кевзэ. Началось. Он представил себе, какие вопросы в порту могут задать Наи журналисты, и молча согласился с Мараном.

— А если все-таки?.. Я могу остаться в флайере. — Наи смотрела просительно, но Маран покачал головой.

— Нет, — сказал он твердо.

— Может, и ты не поедешь? — спросил Нику Дан, но та заупрямилась.

Как Маран и Наи прощались, Дану увидеть не довелось, они не спустились к завтраку, Маран вызвал Дана по «кому», рабочей связью они уже обзавелись, и, не включая изображения, торопливо сказал: «В девять ноль-ноль в флайере». Он вышел из дому ровно без одной минуты девять, когда Дан, занявший место у пульта, уже нетерпеливо поглаживал клавиши, пробежал, натягивая на ходу куртку, через луг, забрался в флайер и молча сел на заднее сидение.

Журналистов в порту было не так много… Не так много в сравнении с чем? — спросил себя Дан и понял, что взял за критерий невероятное нашествие прессы в тот раз, когда они летели за Мараном, такого он больше не видел ни до, ни после, поэтому нынешняя сотня-полторы человек показалась ему чуть ли не выражением пренебрежительного отношения к экпедиции.

И первый же вопрос касался кевзэ.

— Занимаетесь ли вы?..

— Естественно, — оборвал репортера Маран и добавил. — И потому ни на какие вопросы по этой теме отвечать не буду. Ни сейчас, ни после. Если вы знакомы с проблемой, это вам должно быть ясно априори. На прочее — все ответы по возвращении. Пока говорить не о чем.

Он прошел через толпу и поднялся по трапу. И никто не посмел ему помешать. Удивительная история. В кольцо взяли более сговорчивого Патрика, и Дан, благополучно проследовавший за Мараном в астролет, смотрел сверху, как тот отдувается за увильнувшего командира.

Шеф лично приехал провожать их в порт, Дан сначала удивился, потом сообразил, что летит с Земли всего в третий раз, в первый шеф был болен, во второй — летел сам… Может, он всегда провожает экспедиции, во всяком случае, важные? Вел шеф себя, как обычно, пожал руки всем по очереди, Марана выделять не стал, только обронил:

— Надеюсь, на этот раз ты вернешься сам, лететь за тобой не придется?

— Не придется, — обещал Маран.

Они поглядели друг другу в глаза, полминуты помолчали, и шеф спустился по трапу.

— Я вижу, вы нашли общий язык, — сказал Дан Марану в коридоре.

— Со стариком? А почему нет? В сущности, мы с ним похожи.

— Может быть, — согласился Дан. — Во всяком случае, он тебя принял, как я понимаю.

— Пожалуй. А ведь я подложил-таки ему свинью, Дан.

— В смысле?

— Он же мечтает о внуках. По-моему, и при тебе говорил. Правда, теперь он уже старается не касаться этой темы…

— Почему?

— Боится, наверно, что я восприму это как обвинение.

— Какое обвинение? — удивился Дан.

— Ну как? Явился ему на голову, и вполне вероятно, что лишил его возможности иметь долгожданного внука.

— Почему лишил? Не понимаю. Да сделайте вы ему этого внука. Что тебе, жалко?

— Мне не жалко, — сказал Маран. — Но…

— Что за «но» еще?

— Ей-богу, Дан, ты опять забыл, что я не с Земли.

— Забыл. А какое это имеет значение?

— Так ведь у нас есть генетические различия. Числом шесть.

— А что, это неодолимо? — спросил Дан.

— Не знаю. Не углублялся. Во всяком случае, пока.

Дан посмотрел на него с любопытством.

— Вот уж не думал, что у тебя такие мысли.

— У меня? Ну что ты! При моем образе жизни? Наоборот, я всегда был настроен на прямо противоположное. Откуда такие мысли возьмутся у человека, который может в любой момент провалиться и потянуть за собой всех близких. Я, если хочешь знать, старался даже не переспать с одной женщиной больше трех раз кряду. А после истории с Ланой… До сих пор не могу привыкнуть, что мне не надо бояться за Наи. Я ведь не хотел лететь с делегацией на Торену, потому что мне было страшно ее туда везти, а уж в Бакнию я ее не взял бы ни за какие коврижки…

— Ты мог лететь один, — заметил Дан.

— Не мог.

— Почему?

— Великий Создатель! Не прикидывайся младенцем! Через какой-то несчастный месяц после того, как еле дорвался, оставить ее и улететь?.. Никак не мог.

— А теперь можешь?

— И теперь не могу. Но деваться уже некуда.

— Почему же? Всегда можно уволиться и…

— Писать мемуары. Прекрасная идея.

— «Как я правил Бакнией?» — улыбнулся Дан.

— И такое было? Не помню… Словом, я с большим трудом дал себя уговорить. И даже в Латании чувствовал себя не очень уютно. И… Ты подумаешь, Дан, что я сумасшедший, но иногда, когда я вспоминаю, что скоро с Тореной будет регулярное сообщение, меня пробирает озноб при мысли, что какой-нибудь убийца сможет спокойно взять билет на пассажирский рейс и…

— Это уже вправду безумие.

— Никак не могу одолеть это в себе. Так что мне вполне достаточно для волнений одной Наи. Какие еще мысли!

— А что думает она?

— Не знаю. Она тоже помалкивает. Может, не хочет затрагивать больной вопрос. А может, пока не задумывалась над этим.

— Скорее, не задумывалась. Зачем ей так, сразу? Господи, да Нике почти за десять лет не пришла эта идея! Впрочем, знаешь, я этому рад. Честно тебе скажу! Я всегда боялся, что, заимев ребенка, она, как всякая женщина, отнимет большую часть своей любви у меня и перенесет на него. И что останется мне?

— Ревнивец, — сказал Маран, улыбаясь. — Ого, уже сигнал к началу отсчета. По каютам?

Часть вторая ЭДУРА

В помещение наблюдательного поста набилась куча народу, как всегда бывает в заключительной фазе полета. Кроме экспедиционной группы и прочно засевшего у пульта капитана, здесь собралась и добрая треть членов экипажа, по сути дела, все, кто оказался свободен от вахты. Дан чувствовал, что Марану это не нравится, но тот сидел молча.

— Маран, — сказал Патрик, — давай устроим последнюю проверку. Обратись к своей интуиции. Если ты правильно ответишь на мой вопрос, я стану адептом интуитивизма.

— Что тебя интересует? — спросил Маран.

— До того, как мы увидим диск планеты, осталось всего несколько минут. Но пока это воплощенная тайна. Так?

— Какая тайна? — сказал Маран недовольно. — Диск будет сине-голубых тонов. В диапазоне от голубого до синевато-серого, если быть точным. Гравитация и масса примерно земные, растительность зеленая, ну и так далее. Только на то, чтобы это описать, никакой интуиции не надо, достаточно элементарной логики. Ты и сам все отлично знаешь.

— Это-то я знаю, — согласился Патрик. — Но есть то, чего я не знаю. И никто не знает. Скажи мне, она обитаема или нет?

Маран помолчал несколько секунд и уронил в наступившую тишину:

— Обитаема.

— Достаточно, — сказал Патрик, — я удовлетворен.

Через пару минут точка на экране превратилась в диск. Синевато-серый. Прощупывая пространство радарами, астролет несся к планете. Диск быстро увеличивался в размерах, рядом что-то мелькнуло.

— Один спутник, — сообщили из рубки. — Чуть меньше нашей Луны и заметно ближе к планете.

— Искусственных нет? — спросил Маран.

— Нет.

— Радиоволны?

— Нет.

Скоро астролет приблизился к планете настолько, что на диске стали просматриваться детали. Океан, синий, но не как земной, а словно вылинявший, потускневший, и на его фоне чуть расплывчатые пятна континентов. Корабль стал забирать вправо, огибая планету, блеснула полярная шапка, пронеслась цепь больших островов. Дан напряженно смотрел на цифры, одна за другой появлявшиеся в правом верхнем углу главного экрана. Масса чуть меньше земной, аналогично гравитация, период вращения… так, двадцатичасовые по земному времени сутки, год в примерно четыреста двадцать земных дней… Пока никаких неожиданностей.

Астролет замкнул виток и пошел на новый.

— Мы на стационарной орбите, — сообщил капитан и сказал в микрофон: — Первая фаза полета завершена. Переходим на исследовательский режим работы. — Он выжидательно посмотрел на Марана, и Дан сразу вспомнил первую экспедицию на Палевую. Тогда капитан… другой, совсем не похожий на этого, тот был смуглый и подвижный латиноамериканец, этот — медлительный, крупный, белоголовый европеец, но вели себя они удивительно схоже, возможно, повадки всех капитанов одинаковы?.. тот капитан посмотрел на Дэвида, выждал для приличия минуту и велел выпускать зонды. Теперь этот повернулся к Марану…

Маран встал. Вернее, распрямился, как пружина. Неторопливо подошел к капитану и протянул руку.

— Благодарю вас, герр Хоффман, — сказал он.

Капитан поднялся, чтобы пожать протянутую руку, и Маран добавил:

— Если у меня возникнут вопросы, связанные с кораблем или навигацией, я обращусь к вам. Когда приму решение о дальнейших шагах, поставлю вас в известность. А пока не смею вас задерживать. Как и других членов команды. Полагаю, вы все хотите отдохнуть после перелета. Впрочем, если вы имеете желание присутствовать, пожалуйста.

Он еле уловимо подчеркнул голосом «вы» и «присутствовать», еле, но достаточно уловимо, чтобы капитан после короткой паузы сказал:

— Спасибо. Я пройду в рубку. Не буду вам мешать.

Он молча вышел, и за ним потянулись члены экипажа. Маран спокойно сел на его место и придвинул микрофон.

— Благодарю команду за доставку, — сказал он. — Всех, кто задействован в исследовательском режиме, прошу на рабочие места. Остальные в распоряжении капитана. На посту наблюдения будут находиться только члены экспедиции. Для прочих — большой экран в кают-компании. Оператор на пульте! Вы меня слышите? Обеспечьте подачу информации.

Он сделал паузу и посмотрел на членов экспедиции. Патрик молча поднял вверх большой палец.

Маран усмехнулся.

— Выпускайте зонды! — сказал он в микрофон.

— Ну и родственнички нам попались, — уныло сказал Патрик, когда зонды закончили облет первого, большого континента.

— Не родственнички, а предки, — поправил его Дан.

— Тебе что, от этого легче?

Дан молча покачал головой. Легче ему не было. Расположенный в северном полушарии крупнейший материк планеты, размерами превосходивший Евразию и несколько иных очертаний — удлиненный и распластанный вдоль экватора, немного напоминавший крокодила с распахнутой пастью, был превращен в пустыню. Хотя почему обязательно превращен?

— Может, тут и была пустыня. — сказал он. — Изначально.

— Изначально? С оплавленными участками? Это каким же образом? — спросил Патрик.

— Но никаких следов радиоактивности нет, — возразил Дан.

— Термояд. Чистая бомба. Или что-то совсем другое. Сверхмощные лазеры, например.

— А что-либо естественное? Нет предположений? — спросил Артур.

— Что? Температуры, при которых многокилометровые зоны превращаются в стекло… Не представляю.

— А промежутки в мелкий щебень, — добавил Дан. — Я думаю, тут поработало нечто, нам неизвестное. Не пропустить на такой гигантской территории ни одного квадратного сантиметра, это ж надо умудриться!

— О сантиметрах судить трудно, — сказал Патрик, — но, наверно, так оно и есть. Маран, как ты тогда выразился? Подарок-урок?

Маран поглядел на него задумчиво, потом еще раз посмотрел на экран, по которому бежала ровная каменистая поверхность, местами присыпанная мелким щебнем или песком, не ответил, а сказал в микрофон:

— Переходите на малый континент. Более удаленный от большого. — Потом тронул сенсор. — Кофе!

Пока операторы выполняли приказ, члены экспедиции в угрюмом молчании пили кофе. Каменистая пустыня тем временем переместилась на боковой экран. Патрик снова поглядел на нее и вздохнул:

— Тут даже археологам делать нечего. Никаких развалин хотя бы. Хуже, чем в Атанате.

— Зонды на подходе, — доложил оператор, и все, как по команде, повернулись к главному экрану.

Зонд подлетел со стороны океана. Океан был спокоен, как Тихий в тот случайный миг, когда получил свое название. Слабый прибой почти не пенил набегавшую на белый песок непрозрачную синеватую воду. Полоса пляжа, широкая, ровная и пустынная, простиралась вглубь материка на добрый километр. А дальше начинались кусты, мелкие и редкие, частью высохшие, но в целом вполне жизнеспособные. И зеленые. Постепенно они увеличились в размере и слились в сплошной кустарник, который незаметно перешел в негустой лес. Зонд летел медленно, позволяя рассмотреть деревья, у Дана возникло неясное чувство, что он на Земле, и почти сразу он услышал, как Артур потрясенно сказал:

— Сосны! Да это же сосны! Реликтовый лес. Куда мы попали?

Зонд пролетел еще пару километров и выскочил на небольшую поляну. На ее краю странно одетый человек рубил топором тонкое дерево с неширокой кроной. Обыкновенный человек, ничем не выделявшийся, каких на любой земной или торенской улице девять из десяти.

Патрик встал.

— Маран! — сказал он торжественно. — Признаю при всех…

— Не надо, — махнул на него рукой Маран и рассмеялся. — Интуиция тут не при чем, Патрик. Эта негодяйка помалкивала, и я просто… поставил на красное.

Дан сел и очумело повертел головой, потом подумал и пошел под холодный душ. Ощущение было словно после хорошей попойки, туман в мозгу и сухость во рту. Шестнадцать часов в сутки под гипнопедом, это похлеще, чем коньяк с шампанским, которые он безбожно перемешал в вечер накануне отлета… Деспот, подумал он и усмехнулся. Что ты негодуешь, друг Даниель, никто ведь не заставляет тебя торопиться, потом, так сказать, подъедешь, что за беда! Нет, беды, конечно, никакой, но «подъезжать потом» ему очень не хотелось. И никому не хотелось. День высадки был уже назначен, и Маран спокойно, как всегда, но и бесповоротно, судя по всему, объявил, что на Эдуру отправятся те, кто будет к этому дню свободно говорить на местном языке. Благо, язык расшифрован, словарь составлен, гипнопед в работе, так что милости просим. А кто не будет говорить — нет, ничего страшного, присоединится попозже. Когда выучит. Присоединяться не желал никто, и все бросились учить. Собственно, не все. Сам Маран уже свободно говорил по-эдурски. Это Дана нимало не удивляло. Но у Марана был и собеседник. Мит. Чертовы торенцы! Теперь они вели долгие беседы на самые разные темы, естественно, не бакнианские или земные, а сугубо эдурские, а трое землян, в основном, слушали, иногда лишь осмеливаясь вставить словечко-другое. Впрочем, наличие конкуренции подстегивало. Особенно старался Артур. В принципе, он числился биологом, иными словами, специалистом, и высаживаться на планету ему было вовсе не обязательно, он вполне мог быть оставлен на орбите, где работал бы с материалами, которые ему присылали б разведчики. Но Маран ничего такого не сказал — ни при всех, ни, надо думать, наедине, иначе Артур не лез бы из кожи вон, зубря язык, впрочем, это было в характере Марана, раз он решил дать человеку шанс, значит, шанс полноценный. Артур не позволял себе даже засидеться на лишние десять минут за обеденным столом или сыграть с Патриком партию в шахматы, чем они занимались в дороге. Даже Маран и тот иногда разрешал себе передохнуть и не только слушая музыку, под музыку он, скорее, думал, но пару раз Дан застал его за книгой. Сам Дан тоже старался. Порой его посещала надежда, что его-то Маран в любом случае возьмет с собой, но потом он понимал, что нет, не возьмет. И правильно сделает. Зачем ему там, внизу, балласт. И Дан снова ложился под гипнопед, учить ведь приходилось не только язык, хорошо еще, единственный, другого на планете не обнаружилось, не только язык, но все, что удалось узнать про планету с помощью зондов, надо было впихнуть… нет, аккуратно разложить в голове, так, чтобы при необходимости быстро извлечь на свет божий. А узнать они уже успели немало.

Из трех материков Эдуры два были необитаемы. Кроме большого континента, в пустыню некогда превратили и один из двух малых. Сплошной камень, местами присыпанный щебнем и изукрашенный округлыми участками с оплавленной поверхностью, сверкавшей под южным солнцем. Или нет, не поверхностью, стекловидный слой оказался отнюдь не коркой, покрывавшей нормальный грунт или хотя бы камень, земля была сплавлена в однородную массу на несколько метров вглубь. И оба континента, как большой, так и малый, представляли собой ровные, лишенные каких-либо признаков рельефа площадки. Только один край малого материка избежал действия прошедшейся по нему разрушительной силы, на южной его оконечности сохранилась небольшая, в пару десятков километров, полоса, покрытая слоем почвы, песчаной, скудной, безводной, поросшей колючками. Опустошена была и часть островов, особенно, лежавших поблизости от большого материка, два архипелага целиком, еще один частично, а на остальных, равно как и на одном из малых континентов, бурлила жизнь. Хотя бурлила не совсем то слово, а вернее, совсем не то. Жизнь здесь была медлительной, вялой, ленивой. По сравнению с земной, конечно. Нет, не первобытной. Но и не особенно сложной. Она была дотехнической, но соотнести ее с каким-либо земным периодом Дану никак не удавалось, он много раз перебирал в памяти века и эпохи, но так и ни на чем не остановился. Средневековье? Во многом да, впрочем, сходство было больше внешним. Территория континента была поделена на несколько небольших государств или, можно сказать, королевств, ибо правили в них короли, хоть и назывались они иначе, в каждой стране по-своему, но налицо было главное — наследуемая власть. Ограниченная ли конституцией или каким-либо иным законодательством? Этого пока понять не удалось. Имелась в наличии и аристократия, а также крестьяне и ремесленники. Похоже на средние века? Да, но! Крестьяне были абсолютно свободны, владели землей, обрабатывали ее, продавали урожай, платили налоги. Такие же, как аристократы, судя по разговорам. Никаких обязательств перед дворянами, никаких прав первой ночи или охоты на крестьянских полях, как в средневековой Европе. Разница в имущественном положении между крестьянами и аристократами заключалась лишь в количестве земли, находившейся в их владении, и в том, что крестьяне по преимуществу работали на своих полях сами, а аристократы нанимали младших сыновей из соседних крестьянских хозяйств, обедневших ремесленников, уходивших из города, где прожить было сложнее, на заработки в деревню, и прочий подобный люд. Так что крестьяне больше напоминали фермеров. А главное отличие от земного средневековья — никакой религии. Никаких церквей, монастырей, неподъемного груза в лице тунеядствующего духовенства, никаких религиозных запретов, вечного давления. Возможно, конечно, что здесь существовало какое-то подобие торенской религии, без священников и церковных обрядов, но в глаза это не бросалось, и в тех разговорах, которые удалось подслушать с помощью зондов, не было и намека на что-либо, схожее с верой в бога или богов. А вот что напоминало былые земные времена, а скорее, романы о них, во множестве прочитанные Даном в ранней юности, это обилие любовных приключений. Впрочем, это понятно. Для любви нужно свободное время, занятому современному человеку некогда растить в себе побеги нежных чувств, ждать, пока они украсятся бутоном любви и шипами страстей, а потом лелеять их и наполнять их благоуханием пустоту собственного существования. Хотя, поправил себя Дан, занятость современного человека отнюдь не исключает пустоты его существования. Да и заняты на Земле отнюдь не все, лишь те, у кого есть работа, остальные, в сущности, могли б посвятить себя хоть любви, хоть любому другому чувству. Но это так, в скобках.

У аристократов свободное время имелось в избытке. Придворные дамы и кавалеры часами судачили в парках (во дворцах манипулировать зондами было сложно, слишком заметно) о романах и изменах на всех уровнях, вплоть до коронованных особ. Правда, браки тут заключались не на небесах, а у специальных чиновников, может, поэтому на супружеские измены смотрели сквозь пальцы. Хотя иногда случались и поединки, но… без оружия. Главным видом единоборства на Эдуре был так называемый кулачный бой, в действительности, некий вид борьбы без особых правил, где побеждали и терпели поражения, но не убивали и не умирали, за исключением несчастных случаев, которых нельзя полностью избежать даже в земных видах спорта. И в этом был главный парадокс Эдуры. Аристократы здесь не держали учителей фехтования, по окрестностям замков не шатались, бряцая шпагами, бравые мушкетеры, готовые в любую минуту сделать небрежный выпад и с добродушной улыбкой пронзить насквозь нечаянного противника, единственное, что зонды засекли, это небольшие кинжалы, которые иногда носили за поясом дворяне, но не удалось увидеть ни одного случая, когда кинжалы пустили бы в ход, если их и применяли, то нечасто. Что удивительно, отсутствовали не только мушкетеры и гвардейцы. Никаких солдат и офицеров. Никаких армий. Королевская охрана, вооруженная кинжалами. Городская стража с дубинками, немногочисленная и миролюбивая. Миролюбивая. Это было ключевое слово. Никто, как будто, не хотел воевать. Захватывать чужие территории. Добиваться славы. Более того, никто вроде бы не хотел убивать. Зондам попалось только несколько случаев мелкого воровства. Ни одного крупного преступления, грабежа, убийства. И при этом никаких проповедей, никаких «не убий», напрасных уговоров любить ближнего, не трогать чужое добро и тому подобное. Конечно, теоретически могла существовать и такая раса. Существовали же палевиане. Да, но эти палевианами не были, наоборот, они принадлежали к расе, которую палевиане именовали агрессивной и кровожадной, от которой шарахались, как от чумы. Неужели они могли так измениться? Правда, земляне тоже уже не воюют. Но они, извините, все еще убивают. Не массово. Даже редко — по сравнению с прежними временами. Но убивают — из ревности, из зависти, за идею, ради денег, наконец. И на Торене убивают. И на Перицене. А может, все их рассуждения неверны, и это просто другая раса? Но с абсолютным внешним подобием? Не только внешним, сделали и несколько сот резонансных снимков, благо, экспедиция была оснащена недавно поступившей в Разведку аппаратурой, позволявшей проводить подобные исследования дистанционно, как выяснилось, анатомически эдуриты не отличались от своих предполагаемых родственников, вряд ли у них могла оказаться другая физиология или биохимия. То есть Артур утверждал, что это вообще исключено. Значит, все-таки раса та же? Что тогда? Пережитые тысячелетия назад войны изменили их? До такой степени? Всех и каждого? Словом, вопросов возникало много. И решать их надо было уже внизу, на планете. К тому же на днях один из зондов принес картинку, которая к этой бочке меда никак не прилаживалась. За одним из окон городской управы или ратуши, как ее сразу окрестил Патрик, произошла странная сцена. В большую комнату, полную городских чиновников и местных аристократов, ввели бледного человека в одежде ремесленника, поставили на колени и сорвали с него куртку, рубашку, даже висевшую на шее бронзовую цепь, оголив по пояс. И… И все. Человек закрыл лицо руками и молчал, остальные сидели неподвижно, не было произнесено ни слова, потом двое из дворян вынули из-за поясов кинжалы и подняв подсудимого, если то был подсудимый, с колен, отвели его на улицу, посадили в закрытый экипаж и отвезли к темному зданию без окон, возможно, тюрьме, где и оставили. Эту сцену обсуждали долго. Кто-то, кажется, Артур, предположил, что приговор был вынесен заранее, а в ратуше произошло нечто вроде общественного порицания. Возможно. Но значит, приговоры на Эдуре выносились. Следовательно, было за что.

Картинка появилась как раз в тот день, когда Маран собрал их на совещание. Он считал, что группа к высадке готова. Язык, легенда, экипировка. Он спросил, нет ли возражений, и назначил день. А потом добавил ту фразу, насчет языка, И теперь оставалось всего трое неполных суток, а учить еще… Дан вздохнул и снова включил осточертевший гипнопед.

Когда Дан проснулся, Марана в комнате уже не было. В окно падал прямой солнечный свет, и Дан с удовольствием огляделся, обозревая повеселевшее от желтых, как земные, лучей помещение. Ему нравились эта комната, потолок, покрытый полосами белоснежной штукатурки, перемежавшейся балками матового темного дерева, стены, где побелка приятно контрастировала с деревянными же панелями, которыми были обшиты прилегавшие к кроватям участки, отполированный до блеска дощатый пол и, особенно, кровати, широкие, удобные, не слишком мягкие, но и ничем не напоминавшие койки Палевой. Нравились постоялый двор или гостиница, как хотите, толстый, немного флегматичный, но приветливый хозяин и худая, живая, постоянно носившаяся взад-вперед с подносами и кувшинами хозяйка, нравилось, как тут готовили и сервировали, нравилось даже кокетство хозяйской дочери, пышки с кудряшками, которая подавая на стол суп, зазывно на него поглядывала. Ему вообще нравилось тут, в Осте, столице королевства Стану, где правил многомудрый король Горт. Осте был, по земным меркам, небольшим городком, выстроенным, по преимуществу, из дерева. Королевство, да и весь континент были больше, чем наполовину, покрыты лесом, и древесина заменяла тут все прочие стройматериалы, из камня возводили разве что дворцы, и то не всегда. Невысокие, двух-трехэтажные дома городка островерхими крышами напоминали готические. Построены они были без особых выкрутасов, но добротно и умело. Здесь знали толк во всем, что касалось обработки дерева и добивались удивительных эффектов, сочетая разные породы. Снаружи дома покрывались особым лаком, не дававшим дереву мокнуть и гнить, внутри его, в основном, полировали, не уродуя красками естественнную фактуру и рисунок, сочетая оштукатуренные поверхности с обнаженными деревянными покрытиями. Особенно Дана восхитила присущая местным жителям опрятность. В гостинице специальный слуга целыми днями драил полы и лестницы, постельное белье было свежайшее, посуда безукоризненно чистая, да и весь город выглядел всегда только что подметенным и политым, на улицах никаких следов мусора, даже верховые животные — а ездили тут большей частью верхом, на низких, с удлиненными телами, мордами отдаленно напоминавших оленей, во всяком случае, оснащенных небольшими рогами, так называемых сниттах — даже снитты словно стеснялись ронять навоз на вылизанные до блеска мостовые. К тому же народ тут жил нешумный, люди сами были тихие, да еще и никаких стереовизоров, плейеров, динамиков и прочего орущего барахла. Сущий рай.

В городе они находились третий день, приехали, как и положено путешественникам, на сниттах, купленных в не слишком отдаленном порту, где они якобы сошли с корабля, доставившего с дальних островов экзотические товары типа пряностей и кораллов и почти сразу продолжившего путь вдоль берега к соседнему государству. Дан снова подивился про себя предусмотрительности Марана, настоявшего еще на Земле на уроках верховой езды. Правда, им троим — самому Марану, Дану и Патрику, уже доводилось ездить верхом на Перицене, в конце концов, лошади или изабры, разница невелика, главное, освоить дело в принципе, однако Маран ходил в манеж и сам, да и от Патрика с Даном требовал того же. По чести говоря, Дан подозревал, что Марану просто нравится ездить верхом, особенно на лошадях, которые явно были ему больше по вкусу, чем изабры, порой тот затрачивал на тренировки непропорционально много времени, но на Эдуре и даже уже на орбите над Эдурой Дан понял, насколько правильно Маран выстроил подготовительный период, стараясь учесть все возможности. Хороши бы они были тут, не умея ездить верхом и пытаясь изобразить дворян. Впрочем, здесь искусством верховой езды владели все, крестьяне или фермеры не меньше и не хуже, чем аристократы.

Дан помылся под лишенным рассекателя душем или, вернее, изогнутой полукругом трубой, водопровод тут, в отличие от Палевой, был, но без горячей воды, чтобы ее согреть, требовалось затопить дровами какое-то малопонятное устройство и подождать не меньше получаса, так что он предпочел помыться холодной, что в нынешнюю теплую летнюю погоду наказанием вовсе не казалось, помылся и оделся. Нравилась ему и здешняя одежда. Узкие, тесно прилегавшие в бедрах брюки, высокие сапоги — без шпор, тут ничего похожего не водилось, чувствительные снитты реагировали на движения всадника, чуть надавив коленом, можно было заставить или, вернее, надоумить животное повернуть. А когда верховой езды не предвиделось, сапоги меняли на мягкие мокасины. К штанам полагались короткая куртка из той же ткани и рубашка, в будни попроще, в выходные и по праздникам из сплошных кружев. Дан надел попроще, потом нацепил толстую серебряную цепь с круглой бляхой, тут такие были в моде, что позволяло носить с собой необходимую технику, и полюбовался собой в зеркале, резная рама которого на Земле стоила бы целое состояние. Как герой костюмного фильма, подумал он с добродушной иронией, не хватает только придворной дамы в необъятном платье из золотой парчи, к нежной ручке которой можно бы приложиться. Впрочем, дам тут было сколько угодно. Но при дворе. А добраться до двора оказалось непросто. Вообще завязать знакомство с аристократами, выйти на более образованный слой… поскольку ни университетов, ни хотя бы монастырей не обнаруживалось, предполагалось, что этим слоем должно быть местное дворянство… Увы. Несмотря на отсутствие чего-либо, похожего на средневековое угнетение, несмотря на вполне добродушное отношение дворян к простонародью, они были весьма сдержаны в своих контактах, и не только и даже не столько с простонародьем, сколько с неизвестными им людьми. Проблема из проблем. Маран не первый день ломал над этим голову — что он ее ломал, Дану было известно, так как он предложил поломать и остальным. Но пока идей не было. Даже если тут, как в земных романах, были в ходу рекомендательные письма, чтобы их заиметь, следовало обзавестись хотя бы одним знакомым графом или вилном, как их здесь называли, а чтобы с таким познакомиться… Ну понятно… Дан прикрыл за собой дверь и спустился по узкой, но приятно пологой лестнице вниз, на первый этаж, в небольшой зал, где стояли крепкие, похожие на дубовые, столы и стулья, и где он увидел Марана, сидевшего в одиночестве за столом, придвинутым к самому окну, и потягивавшего из низкой широкой кружки «йогурт» — местный молочнокислый напиток.

— Ты завтракал? — спросил Дан, усаживаясь после обмена приветствиями напротив.

— Ты же знаешь, я не люблю есть один, — сказал Маран, подзывая знаком хозяйку.

— Ты вообще не любишь есть, — усмехнулся Дан. — Впрочем, теперь до меня стало доходить. Экономная энергетика.

— Уже почувствовал? — спросил Маран.

— Ага. — Прозанимавшись месяц, Дан обнаружил, что мышцу можно упражнять буквально часами, нисколько не уставая. — В этом отношении кевзэ немного напоминает йогу, — сказал он. — Разве нет? Ты же пробовал.

— Напоминает, — согласился Маран. — Но давай все же позавтракаем.

На завтрак здесь полагалась каша, похожая на овсяную, нечто вроде джема, только соленое, «йогурт» и фрукты — круглые желтые плоды с толстой кожурой и кремообразной мякотью.

— А где остальные? — спросил Дан, вонзая ложку в густую, почти твердую кашу.

— Мит в городе. Я дал ему поручение. А Патрик с Артуром, надо полагать, спят. И не оба в собственных постелях.

— Да? — удивился Дан. — Уже успели?

— Успел. Патрик. Артур, я думаю, не отважится на такие подвиги, пока не получит от меня официального разрешения.

— И ты его дашь? — спросил Дан лукаво.

— А почему нет? При здешних-то нравах! Пусть гуляют. Лишь бы работе не мешало.

— Да? Ну ты либерал!

Маран хмыкнул.

— Вообще-то, друг мой Даниель, женщины — непревзойденный источник информации. Особенно, в постели.

Дан рассмеялся.

— Ты всегда остаешься самим собой. А я-то подумал…

— Собственно говоря, я и так ничего против не имею. А что? Подцепить они ничего не могут — при нашем-то уровне защищенности… Ребенка бы ненароком кому-нибудь не сделали… Вы ведь не умеете даже толком это регулировать, глотаете всякую дрянь или портите себе все удовольствие… Ну, они из школьного возраста давно вышли, столько-то соображают, предупреждать, я думаю, не надо?

— Не надо… Погоди! А?.. А вы умеете?..

— Конечно. Это входит в низшую ступень. Не смотри на меня так, научишься и ты. В свое время. Впрочем, ждать этого не обязательно, можешь идти по стопам Патрика. Если есть охота.

— Охота? У меня? — изумился Дан.

— А кто весь вечер пялился на хозяйскую дочь? Я?

Дан смутился и сменил тему.

— По-моему, они слишком долго дрыхнут. Может, разбудим?

— Да пусть спят. Рано еще. Просто у нас солнечная сторона, а у них теневая.

— А Мит? Мит разве не в той же комнате спал?

— Мит вообще пташка ранняя. Если ставить часы по Миту, можно вовсе не ложиться.

Убрав со стола лишнюю посуду, хозяйка принесла в длинных стаканах коричневый напиток, похожий на кока-колу, только горячий.

— Вместо кофе, — сказал Маран. — Я уже попробовал, пока ты спал. Любопытная штука. Помимо прочего, это нечто вроде единицы времени.

— Каким образом?

— Промежуток времени, который уходит на один стакан, они называют по имени напитка. Это около четверти часа. Нашего. Земного то бишь. Если пить спокойно, не торопясь и не обжигаясь. А вот и Мит.

Мит открыл большую входную дверь, состоявшую из маленьких стеклышек, вставленных в частый деревянный переплет, прошел к ним и сел.

— Доброе утро, Дан, — сказал он бодро.

— Доброе утро.

— Хозяйка, — позвал Маран. — Еще одно соти. — И повернулся к Миту. — Ну что?

— Ежегодное состязание по кулачному бою, — сказал тот.

— Чемпионат? — спросил Дан.

— Скорее, рыцарский турнир, — возразил Маран. — Судя по разговорам, в нем участвуют только аристократы. Так?

— Так, — согласился Мит. — Весьма популярное среди дворян занятие. Как я понял, им не гнушаются даже короли. Нынешний, правда, староват для подобных забав, зато его старший сын и наследник, еще один Горт, слывет непобедимым. Выиграл состязания прошлого года и позапрошлого. Собирается повторить и в этом.

— А что он из себя представляет? — спросил Маран.

— Сила неимоверная. Ума поменьше. Но не круглый дурак.

— Злопамятен, отходчив?

— Добродушен.

— Так. А кто к этим состязаниям допускается? — поинтересовался Маран.

— Да вроде бы все желающие. Из дворян, конечно. Собственно, верительных грамот не требуется, просто, чтобы принять участие в поединке, нужно внести залог, обычно это какая-то драгоценность. С камнями, камни тут, как вам известно, стоят дорого. Можно и в деньгах, но это считается менее аристократичным, да и сумма немаленькая. Записываются заранее, но, по идее, можно заявить о своем участии на любом этапе. Однако, чем позже, тем сложнее задача. Сильнее противник. Сегодня как бы предварительная часть. Чтобы попасть в заключительную, надо выиграть пять поединков.

— За один день? Немало.

— Немало, — согласился Мит.

— Ясно. Вход по билетам?

— Да.

— Ладно.

Маран вынул кошелек. На Эдуре ходили золотые и серебряные монеты, и кошельки соответственно носили крепкие, из толстой кожи. Монеты в кошельке были подлинные, их выменяли в порту на алмаз, алмаз, правда, искусственный, но кто на дотехнической планете мог это понять? Маран протянул кошелек Миту.

— Возьми билеты на завтра. Места получше. Поближе. Цена роли не играет.

— Хорошо, — сказал Мит, вставая.

Дан проводил его взглядом, спокойного, уверенного, державшегося в непривычной одежде почти так же непринужденно, как Маран, и подумал, что отнюдь не только личные достоинства Марана заставили шефа взять, так сказать, на рассмотрение его кандидатуру в качестве своего преемника. На таком посту ведь важно не только, на что способен ты сам, важно, на что годятся твои подчиненные, что ты из них сделал, не придется ли тебе работать за них, за всех ведь все равно работать невозможно, будь ты хоть господом богом… Он перевел взгляд на Марана, задумчиво потягивавшего напиток. В том-то и дело. Маран может сидеть на столом и попивать хоть соти, хоть что-то покрепче. За Мита беспокоиться не надо. И то же самое было б с Навером, Летом, Науро, даже Сантой, наверно…

— Не хочешь немного размяться? — спросил Маран. — Проедем до предместья, поглядим на королевский дворец.

— Давай, — согласился Дан.

— Поднимись наверх, предупреди этих лодырей, а я пойду во двор, скажу, чтобы вывели сниттов.

Он допил свою порцию и встал.

Площадка, где состязались энтузиасты кулачного боя, больше напоминала арену для боя быков. Поменьше, правда, но круглая, посыпанная песком, окруженная крутым амфитеатром, где ряды скамей без спинки перебивались группами удобных кресел, а то и отдельными ложами. Амфитеатр был полон, ни одного свободного места. Кто победнее, занимал дешевые места на скамьях, богатые аристократы сидели в ложах, но разряжены были все. Солнце прижигало, и мужчины поскидывали куртки, красуясь в расшитых серебряной нитью или просто накрахмаленных до блеска рубашках с кружевными воротниками, манжетами, жабо, манишками и тому подобное. Платья женщин были всех цветов радуги, по преимуществу яркие — желтые, оранжевые, зеленые, фиолетовые, и, что больше всего удивило Дана, разной длины. Точно как на Земле, где можно встретить идущих рядом полуголую красотку, юбчонка которой еле прикрывает попку, и вполне, даже чересчур, одетую женщину, подметающую подолом асфальт. Правда, настолько откровенного мини тут не носили, но причиной тому была скорее не скромность, а тяга к пышности, мода на многочисленные оборки и оторочки, которые трудно было бы уместить на столь малой поверхности. Но многие щеголяли в разлетавшихся при ходьбе широких юбках до середины бедер, а соседствовали с ними кокетливые дамы в платьях с длинными шлейфами, которые они перекидывали через руку. Одежда простонародья не слишком отличалась от одеяний аристократов, разве что драгоценности на женщинах были поддельные — чего Дан по виду украшений, конечно, определить не мог, он просто знал, что подлинные камни на Эдуре редкость, а мужчины вместо золотых цепей носили серебряные или медные.

Мит выполнил указание в точности, места разведчиков находились в маленькой ложе прямо над ареной, и теперь Дан, сидевший у барьера, мог опираться на его округлую, обтянутую кожей снитта поверхность.

Состязания подходили к концу. Горт, королевский сын и кандидат в победители, только что уверенно уложил третьего противника, уложил довольно резко, тот чувствительно стукнулся головой о землю, хоть и присыпанную песком, но отнюдь не заменявшую подушку, и теперь лежал неподвижно, очевидно, потерял сознание, возле него хлопотал лекарь, а сам Горт, слегка смущенный исходом поединка, прохаживался поблизости. Он был громадный, не меньше двух метров, и массивный, настоящая гора мускулов. Сражались голыми по пояс, и зрители могли вдоволь налюбоваться обнаженными торсами бойцов. Очевидно, тут было принято накачивать мышцы, нечто наподобие земного боди-билдинга, и чудовищные мясные наросты буквально распирали кожу участников состязаний.

Наконец, поверженного бойца унесли, и на песок вышел глашатай или герольд. Традиционное завершение турнира. Герольд поднес к губам свернутый конусом кусок металла, усиливавший голос до того, что он становился слышным всему амфитеатру, и провозгласил:

— Наследник Горт, выигравший сегодня все свои бои, готов объявить себя победителем. Найдется ли смельчак, способный это оспорить? Присутствует ли здесь кто-либо, кто кинет на песок арены свой пояс? Горт в ожидании. Отсчет!

Он поднял руку, и зрители хором сказали:

— Раз!

Герольд поднимал и опускал руку, и амфитеатр произносил:

— Два! Три! Четыре!

— Дан, — шепнул Маран, — дай мне свой перстень. Быстро!

Дан стянул с пальца массивный золотой перстень с крупным сапфиром, часть капитала члены экспедиции носили на себе в виде украшений, при их распределении Маран от колец отказался, и зачем ему сейчас вдруг понадобился перстень, Дан не понял… То есть понял, через несколько секунд, когда Маран встал.

— Семь! Восемь! Девять!..

Маран быстро расстегнул широкий кожаный пояс, какие по местной моде носили и разведчики, сдернул его и при счете одиннадцать швырнул на песок арены.

Отсчет оборвался. Герольд опустил руку и всмотрелся в неподвижно стоявшего у барьера Марана.

— Ты что, сдурел? — спросил шепотом Патрик. — Это же настоящий Геракл.

— Этот? Антей, не больше, — уронил Маран небрежно. Потом легко перебросив себя через барьер, спрыгнул с двухметровой высоты на арену. Когда он неторопливо подошел к Горту, тот оглядел его, усмехнулся, поднял с песка пояс и протянул хозяину. Не счел достойным противником? Понятно, Маран был на полголовы ниже, в свободной рубашке его фигура казалась тонкой, и, глядя на него, никто не смог бы угадать силу его мышц.

— Господи, — сказал Артур, — куда он полез? А если эта куча мяса его задавит?

— Не задавит, — ответил Патрик флегматично. — Проиграть он может, конечно… Подумаешь! Зато попадет на королевский пир.

Да, действительно. По правилам состязаний сразившийся с членом королевского дома приглашался за королевский стол, конечно, потому Маран и ввязался, понял Дан. Однако, зная Марана, он не сомневался, что проигрывать тот вовсе не собирается. Но справиться с такой горой?

Тем временем, Маран небрежно отвел руку Горта с поясом в сторону и одним движением сдернул с себя рубашку. Наследник посмотрел на его обнаженный торс и выпустил из рук пояс, мягко упавший обратно на песок. Конечно, тело у Марана было совсем иное, никаких бугров и безобразных вздутий, но скульптурная лепка его четко выделявшихся, твердых даже на взгляд мышц говорила знатоку многое. Наследник внимательно оглядел его и потянул с пальца перстень.

— Заклад! — объявил герольд, подставляя серебряный поднос.

Маран вслед за Гортом положил на поднос перстень с сапфиром.

— Ставки! — крикнул герольд и пошел с подносом вдоль барьера. Поднос был разделен на две половины, желающие делали свои ставки, кладя деньги или какие-то вещицы на половину того участника боя, на которого хотели поставить. Носило все это характер, в основном, символический и больше служило выражением поддержки, нежели позволяло получить значимые дивиденды, поскольку после боя победитель возвращал своим сторонникам то, что они поставили, и мог присовокупить что-либо из выигранного. А мог и оставить весь выигрыш себе. На половину Горта падали кольца, браслеты, монеты, а перстень Марана лежал одиноко, чуть отсвечивая синим сапфировым глазком.

— Надо бы кинуть туда что-нибудь, — сказал Артур. — Неудобно как-то, ни одной ставки.

Дан извлек из кармана золотую монету, но в нескольких метрах от их ложи герольда остановила женщина, по манерам аристократка, броская брюнетка в красном платье. Вытянув красивую обнаженную руку, она положила на половину Марана широкий браслет, украшенный драгоценными камнями.

— Пожалуйста, — сказал Патрик. — Хоть одна женщина на Марана поставит обязательно. Спрячьте деньги. Хватит с него.

Обойдя весь периметр, герольд положил поднос на специальный маленький столик и подал сигнал к началу боя. Борьба особых правил не имела, не было даже судьи, и победитель определялся просто, так же, как во многих единоборствах на Земле. Надо было повалить противника на спину.

Горт начал с приема, которым одолел уже двоих. Он резко бросался — как ни странно для такой туши, он был весьма подвижен, хватал противника ниже колен и рывком отделял ноги того от земли, а потом падал сверху, припечатывая его своим телом. Но реакция Марана была ему не по зубам. Он сделал свой бросок, Маран просто отскочил в сторону, как тореро от быка, и остановился. Горт еле удержался на ногах. Еще бросок, и снова Маран оказался на метр правее траектории, по которой несся силач. Тогда наследник сменил тактику и попытался просто сграбастать мощными ручищами своего более подвижного противника. Маран без труда увернулся еще пару раз, но зрители засвистели, требуя прямой схватки, тогда он остановился, подождал, пока Горт налетит на него, и поймал его за предплечья. Никто не смог толком разглядеть того, что произошло дальше. Маран молниеносно отвел руки Горта назад, загибая их тому за спину, затем применил какой-то прием, которого на таком расстоянии не смог распознать даже Дан, впрочем, это было не кун-фу, видимо, Маран счел ниже своего достоинства пускать в ход против неопытного противника боевые искусства. Как бы то ни было, через секунду Горт лежал на земле, растянувшись во весь свой исполинский рост. Зрители ахнули, герольд бросил наземь черный флажок, и Маран тотчас протянул своему противнику руку и помог встать. Тот был, как видно, ошеломлен, и пару минут стоял, уставившись на Марана, но потом улыбнулся и дружески похлопал его по плечу. Только теперь Дан понял, почему Маран интересовался, злопамятен ли наследник. Они обменялись несколькими фразами и разошлись. Маран поднял с песка свою рубашку, пояс и, одеваясь на ходу, пошел к ложе. На полдороге его нагнал герольд и протянул поднос. Маран взял свой перстень, потом извлек из нагромождения драгоценных украшений кольцо Горта и надел на палец. Остальное он сдвинул в одну кучку, положил сверху браслет женщины, поставившей на него, вернул поднос герольду и кивнул на ложу, где сидела дама в красном. Герольд пошел к ложе, а Маран, даже не посмотрев в ту сторону, вернулся к своим и сказал:

— Вставайте. У нас час времени. После чего нас ждут за королевским столом.

— Всех? — удивился Дан.

— Всех. — Маран понизил голос, перешел на интер и спросил Патрика: — С кем ты спал сегодня? Я имею в виду, какого полета пташка? Служанка, горожанка, дама?

— Дама. Из обедневших, но с хорошей родословной. Так она, по крайней мере, говорит. Приехала в город улаживать имущественные дела. Сейчас должна быть где-то здесь.

— Здесь она не останется. Скорее всего, вернется в гостиницу. Выясни у нее, кто эта женщина, которая поставила браслет. Успеешь?

— Постараюсь.

— Карисса Асуа, — выпалил Патрик, догнавший остальных уже на лестнице. — Карисса это титул, нечто вроде нашей герцогини.

— Герцогини? — переспросил Маран, и Дан подумал, что Патрик, видимо, тоже забыл о его внеземном происхождении, хотел подсказать, но Маран уже сориентировался.

— Ясно, — сказал он. — Дальше.

— Старинная фамилия, даже в родстве с королевской семьей. Ее фамилия. Мужа менее знатная, зато богатая. С личными средствами у нее негусто, так что твой жест она наверняка оценит. По слухам, довольно умна. Муж — олух, интересуется главным образом охотой.

— Охотой? — Маран остановился.

— Да. — Остановился и Патрик, глаза у него округлились. — Черт возьми! Это как же мы зевнули?

— Что зевнули? — спросил Артур.

— Не с кинжалами же они ходят на охоту, — пояснил Маран терпеливо. — Ладно, дальше.

— Да почти все. Обожает пудрить мозги мужчинам, но любовника, во всяком случае, официального, нет. Так что тебе все карты в руки.

Маран хмуро посмотрел на него и сел в седло.

— Да, забыл, — добавил Патрик. — Возможно, она поставила на тебя не из-за твоих прекрасных глаз. Вернее, мышц. Говорят, она не в ладах с Гортом-младшим. Какая-то старая история, конкретнее выяснить не успел. Теперь все.

Маран молча отпустил поводья и поскакал вперед. Дан не спешил его догонять, он сразу понял, что тот вырвался из группы намеренно, чтобы без помех обдумать… что? Неужели он действительно собирается обхаживать кариссу? Дан покачал головой. Он совершенно не мог себе представить, что у Марана в мыслях. Это случалось далеко не в первый раз. Он воображал, что знает Марана, как облупленного, и может предсказать каждый его шаг, и вдруг словно натыкался на глухую стену. Вот и теперь он никак не мог решить, что сегодняшнему Марану свойственно больше: верность или… это даже трудно назвать изменой, измена это если он, Дан, изменит Нике, такое ведь не в его натуре, он и до Ники менял женщин отнюдь не каждый день, ему надо было привыкнуть, отвыкнуть, а Марану что… Взять ту же Дернию с этими еженощными сменами декораций. Но с другой стороны… Он вспомнил неприлично, как выразилась Ника, счастливое лицо Марана там, дома… Такого, конечно, ни в какой Дернии не было и вообще никогда. Наверно. А что если возможно не путать одно с другим, а как-то сочетать? Кто знает, на что способен Маран. По нему уже ничего не поймешь, его открытость улетучилась, он снова был непроницаем… Дан вздохнул и попробовал определить хотя бы собственное отношение к предполагаемому поведению Марана, но не смог даже этого. Вспомнилось, как в Дернии, когда он оказался на шаг от того, чтобы переступить через свою моногамию, Маран сказал что-то вроде «Человек должен быть тем, что он есть». И теперь он понимал, что, скорее всего, одобрит Марана, если тот предпочтет сохранить верность женщине, которую избрал, но не станет и порицать его, если тот поведет себя иначе, следуя императивам собственного естества… Нда…

Впереди уже показался дворец, и Дан похлопал своего снитта по шее, чтобы подзадорить его и догнать Марана.

Вчера королевский дворец показался им громадным, белокаменный квадрат со стороной метров в двести, бесконечные широкие окна в два ряда, но сегодня, войдя, Дан обнаружил, что на самом деле дворец не столь велик, внутри квадрата помещался еще один, занятый садом или, скорее, партером. Иными словами, дворец как бы обрамлял большой кусок земли, на котором в строгом порядке были распределены разнообразные клумбы, газоны, бордюры, прудики, аллейки. Цветов на Эдуре водилось много, пышных и ярких, как тропические, и особенно красиво партер, наверно, смотрелся со второго этажа, но туда гостей никто не приглашал, пиршественный зал находился на первом. Зал был огромен, в целое крыло, отделан все тем же деревом, и весь в резьбе. Резные панели на стенах и потолке, тончайшей работы столы, стулья, комоды вдоль стен, диваны, рамы бесчисленных зеркал. Пол, единственное, что избежало руки резчиков, был составлен вместо паркета из поперечных срезов каких-то непомерно толстых стволов, чуть ли не метр в поперечнике, срезы обрублены, превращены в большие квадраты и тщательно подогнаны друг к другу. Очень оригинально, надо отметить. И этот огромный зал был полон народу. Тут мини-юбок не оказалось, дамы, разодетые в вечерние туалеты, почти не отличались от, скажем, гостей ежегодного приема Ассамблеи на Земле. Мужчины, правда, носили такой же наряд, как днем, но из более тонкой ткани. Дан сразу отметил обилие красивых женских лиц, а пройдя в глубину зала, увидел в нескольких метрах от себя окруженную мужчинами кариссу Асуа в роскошном, опять-таки алом, но другом платье со сверкающей диадемой в темных волосах. Дан невольно подумал, что она во вкусе Марана, яркая, породистая, не слишком высокая брюнетка, и покосился на того, но Маран даже не посмотрел в сторону кариссы. К нему подошел Горт-младший, приветствовал и повел к королю, стоявшему в дальнем углу зала. Победителю состязания полагалось чествование, впрочем, довольно скромное, его представляли королю, это представление, видимо, и считалось главной наградой, неудивительно для монархического государства, а потом поднимали бокал за его здоровье.

— Ну и тип, — сказал Патрик тихо, — он держится так, словно его каждый день представляют королям.

— Ну каждый не каждый, — усмехнулся Дан, — но короли ему не в новинку. После Латании… Если б ты был с нами на Торене, ты бы так не удивлялся.

— Ах да! — сказал Патрик. — Верно! Я и забыл, сколько у него за спиной. Верно, верно. Но признаюсь тебе, Дан, я ему не завидую. Он дорого заплатил за знакомства с королями. Там, на Палевой, я втихомолку наблюдал за ним. Он неплохо держался, конечно, но несколько раз, когда ему казалось, что его никто не видит, он расслаблялся, и у него бывало такое лицо…

— На Палевой? — переспросил Артур.

— Да, дорогой. А ты думал, он там отдыхает? С легким сердцем и тяжелым кошельком, как американский турист, снисходительно глазеющий на европейские руины?.. Все-таки, он фантастическая личность, Дан. Любой другой на его месте вернулся бы на Торену, поселился бы где-нибудь в Латании или Дернии и нежился в лучах славы.

— Скучное занятие, — заметил Дан.

— Смотря для кого.

— Для Марана. Ну что, выпьем за его здоровье?

Слуги уже разносили на подносах узкие высокие бокалы с темным, почти черным вином, когда ими были наделены все присутствующие, герольд повозгласил здравицу в честь победителя, все выпили до дна, и Маран вернулся к своим.

— Что вы сбились в кучу? — сказал он тихо. — Рассредоточьтесь! За работу!

В течение следующего часа Дан непрерывно перемещался по залу, незаметно переходил от группы к группе, выбирая не слишком маленькие, чтобы не бросаться в глаза. Королевский пир был чем-то вроде фуршета, правда, блюда подавались всякие, горячие в том числе, но слуги подносили желающим полные тарелки, а особенно усердные едоки присаживались к небольшим столам, во множестве стоявшим в разных местах. Дан слушал и слушал, но ничего, кроме сплетен о всяческих связях и разрывах, не почерпнул, устал и, взяв тарелку с едой, сел рядом с Мараном, тоже, видимо, решившим передохнуть.

Карисса Асуа приблизилась к ним словно невзначай, обменялась несколькими репликами с хихикавшими по соседству чуть пьяными дамами, посмотрела в одну сторону, в другую и как бы случайно заметила Марана.

— А-а, победитель, — сказала она, поворачиваясь к нему и протягивая руку.

Маран встал и поднес ее руку к губам.

— Я еще не поблагодарила тебя за королевский подарок. Впрочем, короли редко бывают столь щедры.

— Это не подарок, — ответил Маран спокойно. — Я просто передал тебе то, что было твоим по праву. Ты рискнула, поставив на незнакомца, и честно выиграла.

— Риска не было, — сказала она. — Чего стоит мужчина, я определяю с одного взгляда.

Маран не ответил на эту двусмысленность, хоть и не отвел глаз. Женщина некоторое время смотрела на него в упор, потом небрежно уронила:

— Вероятно, я ошиблась.

— Вероятно, — согласился Маран.

— А впрочем, не думаю.

Маран снова промолчал, и она рассмеялась.

— Ты осторожен. Наверно, тебе уже успели рассказать, что я люблю поиграть с мужчинами, но и только. В сущности, я женщина холодная. Охота горячит мне кровь, но ведь охотник не съедает всякую подстреленную им дичь.

— У нас на островах, — ответил Маран безразличным тоном, — водится разное зверье. Охотник, выбравший дичь не по оружию, порой сам становится добычей.

Карисса изумленно подняла брови.

— Ты пугаешь меня?

— Всего лишь предупреждаю.

Она помолчала и снова рассмеялась.

— А ты мне нравишься. Мне кажется, мы станем друзьями. Приходи ко мне завтра между обедом и ужином. Я найду для тебя время на одно соти. Или даже два. Кар в отъезде, так что никто не помешает нам вволю поговорить. Придешь?

— Приду, — сказал Маран.

Когда женщина прошла дальше, он снова сел рядом с Даном и посмотрел на него.

— Ты что загрустил, дружище? — потом усмехнулся. — Удивительный ты человек, Дан. Уникальный, я б сказал.

— Я что? — вздохнул Дан. — Я ничего. Ты сам знаешь, чего тебе надо. И чего не надо.

— Да успокойся ты! У меня и в мыслях этого нет!

— Правда? — спросил Дан недоверчиво.

— Конечно, правда. За кого ты меня принимаешь? Неужели я стану после коньяка пить тийну?

— Но коньяка же нет, — сказал Дан.

— Но я же не алкоголик, чтобы без бутылки дня не протянуть.

В дверь коротко постучали, потом она распахнулась, и Патрик спросил с порога:

— Ты не устал? У меня буквально голова распухла. Прогуляться не хочешь?

— Хочу, — сказал Дан, — но не могу. Я еще не закончил.

— Потом доделаешь.

— Не успею. Маран ведь сказал, в шесть. А сейчас уже пять.

Патрик хмыкнул, прошел в комнату и сел в большое кресло с кожаным сиденьем и резными подлокотниками.

— Ловко он подобрал себе команду, — сказал он.

— В каком смысле?

— Командир крутит любовь с красавицей кариссой, а члены команды вкалывают, как проклятые.

— Во-первых, — возразил Дан, — он свою работу сделал. А во-вторых, ничего он не крутит.

Насчет работы он говорил правду. Позавчера вечером Маран собрал всех в заваленной книгами комнате — на столе, на креслах, на полу, на подоконнике, даже на кроватях лежали толстые и тонкие, большие и маленькие тома, все, что можно было купить в лавках. Общественной библиотеки в Осте не оказалось, кажется, здесь вообще не существовало подобного понятия и самой традиции, так что пришлось книги покупать, правда, их было не очень много, для цивилизации с тысячелетней историй даже мало, видимо, из-за того, что книгопечатание на континенте появилось совсем недавно. Собрав всех, Маран вручил каждому его долю. Надо было переснять книги и передать на астролет. Распределив заранее сложенные стопки, он сказал: «Я понимаю, что при перелистывании сложно вникнуть в смысл, да еще на чужом языке, но у каждого будет то, что ему наиболее близко, и потом вы ведь все владеете скоростным чтением, так что все-таки постарайтесь уловить суть. Пока компьютер будет разбираться, а это не так просто, ведь корабельный не предусмотрен для таких задач, мы могли б иметь предварительное мнение. Меня интересует, в первую очередь, даже не уровень их науки, а то, нет ли в ней сведений, этому уровню не соответствующих и, стало быть, привнесенных, так сказать, извне, в данном случае, сохранившихся от прошлого. Назовем это условно „чистым знанием“.» Себе он отложил книг не меньше, чем другим, если не больше, но справился с ними быстрее, чем Дан. Еще утром. Так что насчет работы Дан душой не кривил. Вот насчет кариссы… Маран действительно отправился к кариссе, этого он и не скрывал, потому насчет крутит-не крутит Дан так уверен не был, но счел своим долгом вступиться за него перед Патриком…

— А ты откуда знаешь, крутит он или нет? — спросил тот.

— Он мне сам сказал.

— Мало ли что он скажет!

— Маран никогда не врет, — возразил Дан. — И к тому же никто его за язык не тянул. Он мог ничего и не говорить, если у него были такие намерения.

— Ага! Значит, намерения он от тебя скрыл бы? То есть знал бы, что это тебе не понравится. Удивительно! Она даже тебя сумела перетянуть на свою сторону!

— Кто — она?

— Наи, кто ж еще? Ну Артур ладно. Если б у меня была такая жена, заявил он мне, вперив в меня честный взор, я ни на одну женщину больше не взглянул бы… Но бог с ним! Кто ему Маран? Командир. Но ты-то! Друг ты ему или кто?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что мужчина должен быть свободен. Жена или любимая женщина, как угодно, это хорошо, но извините…

— Все не так просто, Патрик, — начал Дан и замолчал, потому что дверь снова открылась, и Маран вошел в комнату. Он бросил куртку на кровать, сел и поинтересовался:

— Что обсуждаете?

— Твой роман с кариссой, — сказал Патрик и испытующе посмотрел на него.

Но Маран только пожал плечами и спросил:

— Из арбалета стрелять умеешь?

— Это такой лук с прикладом? Нет, не доводилось! А зачем тебе?

— Да кар Асуа пригласил меня на охоту. Хорошо бы поехать.

— Взглянуть стоит, — согласился Патрик.

— Стоит. Но охотятся они с арбалетами. Надо бы узнать, как с ними обращаться. Ладно, как-нибудь разберусь.

— Конечно, разберешься. Вряд ли они принципиально отличаются от обычного лука.

— Вряд ли, — согласился Маран. — А что здесь у вас происходит? Обедали?

— Нет, — сказал Патрик. — Пообедаешь тут. Со всеми этими книгами…

Маран встал.

— Закажу обед наверх. А ты позови ребят. Заодно и поговорим.

Когда хозяйка собрала пустые тарелки и водрузила на стол поднос с соти, Маран взял свой стакан, подождал, пока за хозяйкой закроется дверь, и спросил:

— Все закончили работу?

— Я не успел, — признался Дан, — еще две книги.

— Какие?

— Романы.

— Ладно, не страшно, потом сделаешь. Ну что, обменяемся добытым? Начнем с математики. Что скажешь, Патрик?

— Уровень примерно нашего семнадцатого века, — объявил Патрик снисходительным тоном. — Арифметика, алгебра, евклидова геометрия, тригонометрия, начатки математического анализа. Если судить по датам, развитие поступательное и очень-очень медленное. Но ровное. Ничего необычного.

— Так. Физика?

— Ньютоновский уровень, — сообщил Дан. — Классическая механика. Оптика, особенно прикладная. Но главная часть полностью отсутствует. Даже электричество еще не открыто, что говорить о радиоактивности.

— Радиоактивность они открыть, как я понимаю, и не могут, — заметил Маран. — Мы же не обнаружили на планете никаких радиоактивных элементов.

— Если они и были, то выработаны до конца, — согласился Дан.

— То есть сведения о радиоактивности им могли достаться только в виде чистого знания. Но не достались?

— Нет, — сказал Дан. — Никаких признаков.

— Астрономия?

— Довольно развита. Разумется, без астрофизики и прочих более новых ответвлений. Гелиоцентрическая система принята очень давно, мне даже не попалось сведений о других представлениях. Отличные звездные карты… да, название планеты! Они называют ее Туу. Не знаю, можно ли предполагать, что это искаженная Эдура. Похоже, но… Так, значит, карты. Хорошие, подробные, моментами даже кажется, что чересчур подробные. Но, Маран, ты задал слишком сложную задачу. У них очень неплохие телескопы. Я не могу судить, насколько их карты соответствуют их телескопам. Может, да, может, нет, это надо как следует проанализировать. Имея полные данные о телескопах. Словом, ручаться ни за что не могу.

— Я понимаю. Я не прошу, чтобы ты и вообще кто-либо ручались за точность своих выводов. Меня интересуют ваши впечатления. Значит, ни да, ни нет?

Дан кивнул.

— Тоже дело. Так, Артур?

— В биологических науках у них неплохо развита описательная часть, — сказал Артур медленно, было видно, что он взвешивает каждое слово. — Ботаника, зоология, анатомия человека. Даже микробиология. С физиологией похуже. Зато есть клеточная теория. Правда, нет ни теории наследственности, ни эволюционной теории. Вообще они очень увлекаются классификацией, я обнаружил десяток систем. Но там где нужны более совершенные исследовательские методы, аппаратура — полная пустота.

— Если я правильно помню, — заметил Маран, — ни у Дарвина, ни у Менделя особой аппаратуры не было.

— Это верно. Но…

— Но у них была голова, это ты хочешь сказать? Кстати, тебе не показалось, что их биохимия сложновата? Собственно, само наличие биохимии не совсем естественно для такого уровня, нет?

— Возможно, — согласился Артур, — но у них довольно-таки развита общая химия. Я бы отнес ее уровень примерно к нашему девятнадцатому веку. А у нас тогда уже была биохимия, правда, в зачаточном виде. Но опять-таки, заключить, что это чистое знание, я не берусь.

— А медицина?

— Не совсем примитивна. Использует множество лекарственных растений, хирургические методы. С асептикой и обезболиванием. Но от совершенства далека.

— И ничего неожиданного?

— Как будто нет. О медицине мне судить труднее.

— Словом, из естественных наук ничего почерпнуть не удалось, — резюмировал Маран. — Пошли дальше. История.

— С истории следовало бы начать, — заметил Патрик.

— Следовало бы. Если б она нам что-то дала.

— Не дает?

— Ну… Я посмотрел половину, мы с Даном ее поделили.

— Ах ты и работал, — сказал Патрик. — Не только амурами занимался.

— Не только. — Маран был невозмутим. Дан все ждал, когда он рассердится, но тот, видимо, твердо решил на подначивания Патрика не реагировать. — Кстати, я взял на себя еще и философию. И должен вам сказать, их философия меня потрясла.

— Чем? — спросил Дан с любопытством. Он знал, что Марана потрясти нелегко.

— Своей скудостью. Если не сказать, почти полным отсутствием. По сути, она сводится к этике, а скорее, к нескольким этическим принципам. Несколько веков назад у них был популярен аскетизм, но теперь он забыт, и ныне их главный философ, если можно его так назвать — некто Эвесса, который жил примерно лет триста назад по земному времени и проповедовал нечто родственное атараксии с элементами гедонизма…

— Погоди! — остановил его Патрик. — Что такое ата… как ты сказал?

— Атараксия. Безмятежность духа или душевный покой как высшая ценность.

— Слово похоже на земное.

— Оно и есть земное, — усмехнулся Маран.

— Да? А откуда ты его знаешь?

— В каком смысле, откуда? Разве земная философия это тайна?

— Нет, — сказал Патрик, — но я лично ни о чем таком не имею понятия.

— Очень зря. В общем, выпадет свободная минута, я расскажу вам об Эвессе подробнее. — Маран посмотрел на Патрика и ехидно добавил: — Конечно, это не амуры с кариссой Асуа, может, не всем будет интересно.

Патрик промолчал, и он продолжил уже иным тоном:

— Теперь об истории. Дан, слово тебе.

— Практически все, что есть в этих томищах, касается истории собственного государства, — сообщил Дан скучным голосом. — Начиная с его создания примерно шесть тысяч лет назад…

Патрик присвистнул.

— Ну и долголетие! На Земле, по-моему, таких и не было?

— Почти. Разве что Китай или Древний Египет, да и те только приближаются к здешнему стандарту. Но на Земле все время воевали. А тут ни одной войны…

— В чем же заключается их история?

— В основном, в смене династий и правителей. При одном короле жилось лучше, при другом хуже, неурожай там, землетрясение тут. Географические открытия. Какой-то мореплаватель доплыл до Пустынного континента, другой открыл кучу островов. Кар Лосор совершил кругосветное путешествие чуть не тысячу лет назад. В таком роде.

— А что было до создания государства? — спросил Артур.

— В этих книгах очень краткие предисловия. Раньше, мол, были разрозненные племена, которые постепенно объединились, возникли племенные союзы, затем государства… Прямо как в школьном курсе истории, который я терпеть не мог.

— У меня примерно то же самое, — сказал Маран. — А тебе не попадались какие-то рассуждения? Попытки, например, объяснить существование пустынных земель? Или происхождение человека?

— Нет. Ни слова. По-моему, они вообще не любят рассуждать.

— Нелюбознательный народец эти стануты, — сказал Патрик. — Ну а что с географией?

— География это, в основном, карты, — отозвался Маран. — Форму планеты они знают…

— Чистое знание?

— Не думаю. Они ведь плавают. Совершают кругосветные путешествия, Дан же сказал, кар Лосор и тому подобное… И, кстати, карты неполные. Не все острова обозначены, не прочерчена северная граница большого материка. С одной стороны, это показывает, что о чистом знании речи нет, с другой… Непонятно, почему они туда не заплывают. Правда, им наверняка известно, что это бесплодные земли, а они, как я понял, народ практичный, из одной жажды открытий в столь сложные и дальние плавания не отправляются. В конце концов, у них всего лишь парусные суда… Это касается не только жителей Стану — всех… И однако за шесть тысячелетий все же могло бы появиться на свет несколько любопытных…

— Все-таки вырождение, — заключил Патрик.

— На выродков они не похожи, — возразил Дан.

— На первый взгляд, не очень, — согласился Маран и повернулся к Миту. — Ну а ты что принес?

— То, что ты просил, — ответил Мит спокойно, кладя на стол несколько листов бумаги, которые он уже некоторое время назад вынул из кармана и держал в руке.

Маран взял листы и стал просматривать.

— Что это такое? — спросил Патрик.

— Я обратил внимание на то, что среди книг нет ни одной по законодательству, — пояснил Маран. — И подумал, что должны ведь у них быть какие-то законы.

— Может, и нет, — сказал Патрик. — Может, у них правосудие вершит король. Единолично.

— Не может король судить каждого крестьянина, — возразил Маран. — Максимум вероятного, что король, так сказать, единолично выдумывает нормы правосудия. Издает законы. И потом мы же видели судилище в ратуше. Я подумал, что искать надо именно там. Или в городской страже… Где ты это взял? — спросил он Мита.

— В страже, — ответил тот лаконично.

Маран передал листы Патрику, у которого их перенял Дан.

— Ничего не понимаю, — сказал он растерянно, кладя бумаги перед Артуром. — Как можно наказывать за намерения?

— Потому тут и мало преступников, — заявил Патрик. — Весьма жестко. Но эффективно.

— Слишком уж жестко, — возразил Дан.

«Уголовный кодекс», изложенный на нескольких страницах, был не только краток. Он был совершенно необыкновенен. Рядом с наказанием за каждое преступление значилась кара за намерение таковое совершить. Если за кражу полагалось от двух до пяти лет тюрьмы, то за намерение — от года до двух. Если убийство каралось пожизненным заключением, то за намерение убить полагалось до десяти лет. Десять лет!

— С ума сойти, — сказал Дан. — Десять лет за намерение, которое может быть просто пьяной болтовней или пустой угрозой. Удивительный народ. Ну и суровость! А ведь все вокруг кажутся такими добродушными… И как это они… — Тут он запнулся и умолк. Наверно, вид у него был достаточно красноречивый, поскольку Патрик тут же спросил:

— Что тебя так смутило?

— Я вспомнил… Вообрази себе, у нас на земле было нечто в этом роде… не совсем в этом роде, но некоторую аналогию провести можно. Не знаю, помните ли вы историю прошлого века…

— Не слишком хорошо, — сказал Патрик нетерпеливо. — Не тяни резину!

— Я имею в виду то, как был положен конец терроризму.

— Исламские войны?

— Это была лишь часть акции, продлившейся добрую четверть века. А остальное… Никакие полицейские операции, нападения на базы террористов, ликвидация главарей и прочие меры не давали полного эффекта, и в итоге пришлось принять специальный закон, кстати, первый из общемировых, по которому все члены террористических организаций, независимо от того, успели они что-либо взорвать и кого-то убить или нет, подлежали превентивной изоляции. Проще говоря, их всех сунули в кутузку, вернее, совали в течение пары десятков лет, пока они не угомонились. Тоже выходит как бы за намерения.

— Но тут нет террористов, — возразил Патрик. — Тут нет ни взрывчатки, ни оружия, ни убийц-маньяков.

— Откуда ты знаешь? Может, где-то…

— Где? И, кроме того, в этом кодексе нет ни одного упоминания о терактах. Сплошная мелочь — кражи, подлоги, мошенничество… Максимум — обычное убийство.

— Вы не обратили внимания на главный парадокс, — заметил Маран. — Чтобы карать за намерения, надо о них знать. То есть либо иметь сильную, умелую полицию, либо все здесь должны быть доносчиками. Однако полиция…

— Полиция тут никакая, — сказал Мит. — Я свел знакомство с несколькими стражниками, в том числе двумя довольно высоких чинов. В смысле сыска это абсолютный нуль.

— Что же, выходит, здесь все следят друг за другом и доносят? — поразился Дан. — Никогда б не подумал. Непохоже.

— Непохоже, Маран, — сказал Патрик. — Ты, по-моему, заблуждаешься.

— Я не заблуждаюсь, — возразил Маран, — потому что я с вами согласен. Действительно непохоже.

— Но что тогда?

— Загадка, которую надо решить. Запишем отдельно, так сказать. Что ты еще раскопал, Мит? Насчет кариссы с Гортом выяснил?

— Выяснил. История старая. Твоя карисса принадлежит к весьма знатному роду, ее отец доводился королю чем-то вроде двоюродного брата. Ее прочили в жены наследнику престола. Но после смерти отца, а умер он довольно давно, семейство постепенно обеднело, мать не справлялась с делами, взяла какого-то любовника-обиралу, словом, в итоге она оказалась бесприданницей. Не мать, разумеется, а дочь.

— Ее зовут Вилиа, — уточнил Маран.

— Да. По местным традициям бесприданница не может войти в королевскую семью. Тогда король решил сам дать ей приданое, как-никак она доводится ему двоюродной или троюродной племянницей. Он положил какую-то сумму… здесь у них своя система, ростовщики, что-то такое… ну скажем, в банк, когда ей было семнадцать лет. Брачный возраст тут двадцать. Но прежде, чем красавице Вилии стукнуло эти двадцать, Горт ухитрился сделать ребенка одной из придворных дам своей матери королевы, девице из тоже хорошей семьи. Получился скандал. Пока судили-рядили, девица умерла при родах, произведя на свет мальчика. Ну и благородный Горт возьми да и признай сына.

— Что из того?

— Дело в том, что по их законам трон наследует не обязательно рожденный в браке ребенок. Достаточно, если он признан королем как свой.

— Понятно, — сказал Маран. — То есть, если б карисса, вернее, Вилиа, вышла за Горта, ее ребенок наследником не стал бы.

— Именно так. Ну она и разорвала уговор. И началась история с приданым. Вилиа сочла, что поскольку во всем виноват Горт, деньги должны достаться ей. А Горт считает, что поскольку от брака отказалась она, то…

— А что король? — спросил Патрик.

— Король не вмешивается. Он предложил им поделить деньги, но те уперлись. А вклад сделан так, что получить его могут только они вдвоем. То есть им надо договориться. А они никак не найдут общий язык. Уже семь или восемь лет.

— Скупердяй этот Горт, — сказал Дан. — Мало ему королевства?

— Это дело принципа, — возразил Мит. — Он обижен, что его отвергли и предпочли кара Асуа. Впрочем, с каром он в дружбе. Но все равно обижен.

— Ничего себе! — удивился Дан — После такого скандала…

— Это пустяки. Он же ее не бросил и собирался сделать королевой. Как-никак.

— Это все хорошо, — сказал Маран. — Но мало что проясняет. Дело в том, что карисса уже дважды заговаривала со мной про перстень. Ну перстень Горта, который я у него выиграл. Это меня не удивило, я так и думал, что ее интерес ко мне обусловлен неизвестным обстоятельством…

— Почему? — спросил Артур.

— Ну не станет высокородная дама каждый день приглашать к себе мелкопоместного дворянина с далекого острова Земля, не имея на то веских оснований. Собственно, про перстень я подумал сразу… Вчера она оставила меня ненадолго наедине с каром, и я навел разговор на кольцо. Кар объяснил мне, что это личная печать Горта.

— Перстень-печатка, — обрадовался Дан. — Мне попадались упоминания в книгах, такие когда-то использовали и на Земле. Но я никогда не видел… Покажи-ка!

— Кар сказал мне, что Горт должен был быть весьма уверен в успехе, чтобы бросить его на поднос, — продолжил Маран, вытаскивая перстень из нагрудного кармана, где он его держал вместо того, чтобы носить на пальце, и передавая Дану. — Ну я и попытался понять, зачем перстень кариссе, потому попросил Мита выяснить обстоятельства ее спора с Гортом.

— Может, она хочет подделать его печать и получить деньги? — предположил Патрик.

— Не думаю. Это же откроется. А подлог есть в списке, который принес Мит. — Маран кивнул на листы. — И довольно сурово наказуем.

— Она его у тебя просила? — спросил Патрик.

— Нет. Но намекала. Мне надо решить, что с этим перстнем делать, пока она не попросила его открытым текстом.

— Предположим, ты отдашь его кариссе. Что мы с этого будем иметь?

— Вы ничего, — усмехнулся Маран. — Нет, она женщина честная и расплатиться готова. Но я, признаться, к подобным сделкам не привык. Валюта не по мне.

— Ну и привереда ты, — сказал Патрик. — Что ты в таком случае думаешь с перстнем делать?

— Отдать его Горту.

— Задаром?

— Не совсем. Карисса рассказала мне, что в королевском дворце есть некое собрание редкостей, сокровищница или просто музей, где, наряду с прочим, хранятся рукописные книги. Я думаю попросить Горта провести меня туда. Ладно. Дан, ты поедешь завтра со мной на охоту. Мит, продолжай общение со стражниками. Постарайся выяснить насчет намерений, только осторожно, а то как бы нас самих не заподозрили в каких-нибудь предосудительных замыслах. Патрик, тебе carte blanche. Бери под начало Артура.

Маран не впервые предоставлял Патрику свободу действий, возможно, его слегка смущала происшедшая рокировка, ведь не так давно, на Перицене, они с Даном подчинялись Патрику (абсурдную ситуацию на Палевой Дан в счет не брал). Или он просто нашел наилучший способ действий? Факт, что при всем, при том он твердо держал бразды правления в руках, и Патрик, как бы он не поддевал иногда Марана, приказы его выполнял беспрекословно. И не только Патрик. Дан все пытался понять, как это получается. Отношения со всеми Маран имел совершенно дружеские, и в то же время его авторитет командира не страдал от этого ни на йоту. Дан знал это по себе, он ни на секунду не сомневался в дружеских чувствах Марана, тот даже баловал его, давая, например, поспать подольше, поскольку отлично знал его привычки и пристрастия, но не выполнить какое-либо задание, не подчиниться Дану и в голову не приходило. Удивительно. Впрочем, Дан догадывался, в чем тут дело. В абсолютной разумности приказаний, которые Маран отдавал. А поскольку и все его подчиненные были люди разумные, то… А если б не были? Что ж, тогда и он, наверно, избрал бы иную тактику. Дистанцировался, был бы жестким и категоричным, он ведь и это умел, Дан помнил его еще в Крепости при Изии, где он смирял самых непослушных. Правда, землянами он не командовал, а у землян психология не совсем такая, как у бакнов. И Дан следил за ситуацией, готовый в любой момент поддержать его, если возникнет такая необходимость. Но Маран обошелся сам. Легко и просто он поставил все на свое место и совершенно естественно оказался единственно возможным командиром. Как всегда.

Он очнулся от размышлений и обнаружил, что они с Мараном одни, все разошлись.

— Одевайся, — сказал Маран. — Я видел тут недалеко в лавке арбалет. Пойдем, посмотрим, примеримся.

Дан смотрел вокруг с удивлением. Он никак не мог отрешиться от мысли, что находится в земном лесу, настолько толстые, тесно составленные стволы, низкие кроны, кустарник, трава на полянках, сочные зеленые листья, даже тропинки, испещренные вылезавшими из утоптанной почвы узловатыми корнями, напоминали земные. Конечно, деревья были другие, хотя Артур и обнаружил кроме сосен еще два родственных земным вида, некогда, наверно, перевезенных то ли с Земли сюда, то ли отсюда на Землю, но, в целом, это были другие деревья, однако они не очень отличались от земных, и человек вроде Дана, не блиставший познаниями в ботанике, никогда не смог бы определить разницу. Из лиственных деревьев он знал лишь дуб да клен, еще каштан, но прочие… Только изредка попадались растения, различие которых с земными бросалось в глаза, например, куст, похожий на шиповник, но с ярко-зелеными цветами. Такие детали да неслышно ступавший снитт возвращали его к действительности. Они не понукали животных, и те, предоставленные самим себе, медленно несли своих всадников по лесу, выбирая более или менее проходимые тропки. Тропинка влилась в очередную поляну, оказавшись на ней, Дан ехавший впереди, остановился и повернулся к Марану. Вид у того был совершенно отсутствующий, на губах слабая улыбка, видимо, отражение далеких мыслей, и Дан лукаво спросил:

— Путешествие вспоминаешь?

— Какое путешествие?

— Не прикидывайся. Твоя знаменитая броня на одном направлении превратилась в скорлупу, которая то и дело трескается. Стоит мне увидеть эту твою улыбку, и я сразу понимаю, что ты думаешь о Наи.

— А что, нельзя? — спросил Маран.

— Можно! Но только…

— Да?

— Нам надо подстрелить кого-нибудь… я имею в виду дичь. Не возвращаться же с пустыми руками.

— Пожалуй. Хотя я вчера уже предупредил кара, что на наших островах почти нет лесов, и мы охотимся только на морских птиц и животных, но все-таки хорошо бы… А часто она трескается?

— Что?

— Скорлупа.

— При мне нередко.

— А при других?

— Не видел.

— Тогда ничего. Тебя я так и так уже пустил за загородку… Я, честно говоря, представлял себе эту охоту иначе. Как в книжках. Куча народу, загонщики, собаки, общая неразбериха, не поймешь, кто кого подстрелил…

— Я, в общем, тоже…

Да, охота оказалась совсем не похожей на те, которые описывали земные романы. В условленном месте на опушке леса собралось человек двенадцать мужчин, среди которых Дан с удивлением увидел и наследника престола. Горт был один, без слуг… собственно, здесь не принято было держать горничных или камердинеров, прислуга гостиничная или дворцовая, но не личная… да и вообще тут присутствовали только дворяне, единственный человек, попроще одетый, остался у кареты, а может, фургона, из которого вынули и раздали арбалеты и стрелы. Занимался этим лично кар Асуа, хозяин охоты, которому принадлежал и лес, довольно густой, но с немалым количеством протоптанных сниттами тропинок. Охота больше походила на состязание, каждому выдали по двадцать меченых стрел, по которым предполагалось опознавать убитую дичь, вернее, убийцу дичи, и охотники разъехались в разные стороны поодиночке и парами. Никакого другого оружия. И никаких собак. Дичь полагалось находить самим. Конечно, они всегда могли отговориться своим островным происхождением, но возвращаться с пустыми руками тоже как-то не улыбалось…

— Проблема не только в том, где ее найти, эту дичь, — сказал Маран, — но и в том, как понять, дичь ли это. Еще притащим что-то несъедобное, это хуже, чем ничего не принести.

— А как мы ее подстрелим? Сомневаюсь, чтобы я так, сходу, попал из незнакомого оружия в движущуюся мишень.

— Это как раз не проблема. Я взял станнер. Собьем из станнера, а потом вонзим стрелу. Но в кого?

— А как охотятся на Торене? — полюбопытствовал Дан. — Там ведь тоже леса.

— Понятия не имею. Никогда не пробовал. Правда, в свое время Песта приглашал меня и не раз. Он был заядлым охотником и вовлек в любимое занятие всю верхушку Охраны. Но во мне инстинкт убийцы угас давно. Если когда-либо имелся. Я всегда чем-то отговаривался, так что опыта у меня никакого. А у тебя?

— Тоже.

— Придется экспериментировать, — решил Маран.

Подумав, он соскочил со снитта, привязал его к дереву и стал собирать валявшиеся на поляне во множестве шишки, складывая их в карманы длинного кожаного жилета, какие им выдали вместе с арбалетом или в дополнение к арбалету, помимо четырех других на левом боку жилета был длинный узкий кармашек, предназначенный специально для стрел, с толстым полукруглым донышком из твердой кожи. Дан, не совсем понимавший смысл его действий, последовал тем не менее его примеру. Потом Маран извлек из потайного отделения кошелька крошечный станнер и углубился по почти незаметной тропинке в лес. Дан шел за ним след в след, стараясь ступать так же беззвучно. Отойдя от поляны, Маран вынул несколько шишек и стал левой рукой по одной бросать в кусты, держа правую руку со станнером наготове. Дан воспринял новоизобретенный метод скептически, однако, к его удивлению, после двух- или трехкратного повторения этих манипуляций, очередные кусты, в которые кинул шишку Маран, зашевелились, и тот, мгновенно сделав зигзагообразное движение станнером, подошел к кустам, поискал и вытащил оттуда небольшого зверька, весьма напоминавшего зайца.

— Годится? — спросил он подошедшего Дана.

— По-моему, да.

— По-моему, тоже. — Маран вынул из кармана стрелу, примерился и… опустил руку.

— Быстрее, — сказал Дан, — еще увидит кто-нибудь.

— Не могу.

— Оставь, ради бога! На Перицене не ты стрелял всякую дичь?

— На Перицене она убегала, — возразил Маран.

— Ну дай я…

Маран посмотрел на него, потом вздохнул.

— Не надо.

Его рука не дрогнула, и он точно попал, куда целился, прямо в сердце злополучного зверька, но Дан заметил, что он стиснул зубы. А потом сказал:

— Все, с меня хватит. Держи. Я подожду тебя на поляне, у сниттов.

Он отдал Дану станнер и пошел по тропинке обратно, неся добычу за уши.

Дан был не особо уверен, что ему удастся повторить этот трюк, тем более, что он сомневался в быстроте собственной реакции, однако уже через несколько минут он кого-то вспугнул, правда, не попал, но еще три-четыре повторения, и прямо перед ним неуклюже поднялась в воздух крупная птица, которую он без труда сбил из станнера. Только тогда он сообразил, что это охотничий лес, тут должно быть много дичи и, в основном, непуганой, ведь здешние охотники не устраивают шум на всю округу. Он поднял птицу за крыло, вынул стрелу и понял, почему колебался Маран. В момент выстрела он даже почувствовал секундный охотничий азарт, но теперь, когда он держал беспомощную птицу в руке, у него возникло ощущение, что он должен совершить хладнокровное и безжалостное убийство. Но он все же пересилил себя, потом таким же образом добыл вторую птицу, засунул станнер поглубже во внутренний карман куртки, закинул арбалет за спину, взял в каждую руку по птице и пошел к поляне.

Еще в отдалении он расслышал громкий, возбужденный голос, слов не разобрал, но почувствовал угрозу, ускорил шаги, потом почти побежал и уже у поляны услышал последнюю фразу:

— Неужели ты думаешь, что кар Асуа позволит кому бы то ни было безнаказанно ухаживать за его женой?

Дан рванулся вперед и увидел прямо напротив, но отнюдь не в пределах досягаемости, метрах в пяти-шести, кара Асуа, который целился из арбалета в Марана, неподвижно сидевшего на траве, прислонившись к стволу огромного дерева. Дан мог бы снять кара из станнера, будь станнер у него в руке, но единственное, что он успел, бросить своих птиц наземь. Кар двинул прикладом, стрела вылетела, просвистела в воздухе и вонзилась в дерево над головой Марана. Тот даже не шевельнулся, в лице ни одного движения, но когда стрела задрожала в стволе, он запрокинул голову, посмотрел, потом выдернул стрелу рукой и поднялся. Кар больше стрелять не пытался, а повесил арбалет на плечо и смотрел на Марана… нет, не зло, даже не сердито, а с интересом. Не взглянув в сторону своего арбалета, который лежал под деревом на траве, Маран подошел к кару, протянул тому стрелу и спокойно сказал:

— Плохо целишься, кар Асуа. Да и не по адресу. Я и не думал ухаживать за твоей женой.

— Само собой, — ответил кар неожиданно добродушно и вдруг рассмеялся. — Ты не тот парень, который польстится на такую ледышку. — Он хлопнул Марана по плечу и добавил: — Оставь стрелу на память. Только признайся — ты знал? Кто-то проболтался?

— О чем? — спросил Маран.

— Ничего он не знал, — глубоким басом проворчал Горт, выступая из-за дерева. — Человек, который может выйти на финальный бой против наследника Горта, не испугается арбалета кара Асуа. Плати, кар.

Кар вынул из кармана кожаный мешочек, набитый, видимо, монетами, и подал его Горту, тот мешочек спрятал, извлек из внутреннего кармана какой-то маленький предмет и протянул его Марану. Ничего не понявший Дан поднял своих птиц и вышел на поляну. Увидев его, Горт понизил голос и стал что-то говорить Марану шепотом, Маран выслушал, кивнул и пошел к своему снитту. Горт и кар направились в противоположную сторону, видимо, оставили своих скакунов поотдаль, и Дан получил возможность без помех подойти к Марану.

— Что это значило? — спросил он, впихивая птиц в прикрепленную к седлу сумку, со спокойствием, удивившим его самого. — Он хотел тебя убить?

— Ну что ты! Меченой стрелой в присутствии, можно сказать, полутора десятков свидетелей? Он же не сумасшедший.

— Смягчающее обстоятельство.

— Ревность? Ты же видел их кодекс, ревность у них не котируется. Да нет, я сразу понял, что он собирается меня попугать. Поэтому и не пошевелился, чтобы не помешать ему целиться. В дерево.

— Но он мог целиться в тебя.

— Стрела не пуля. На таком расстоянии нетрудно определить, куда она попадет.

— А зачем пугать? — спросил Дан.

Маран усмехнулся.

— Чтобы проверить, мужчина я или нет.

— Ну, предположим, проверили. Что дальше?

— Думаешь, я знаю? Посмотрим. Извини, Дан, но они пригласили меня в свою компанию. Одного. Придется тебе вернуться в гостиницу. А я поеду с ними, погляжу, что к чему.

— А если они против тебя что-то замышляют?

— Нет, — сказал Маран. — Можешь быть спокоен.

Патрик рассердился, увидев Дана одного, а еще более, услышав его рассказ о приключении на поляне.

— Ты почему отпустил его? — принялся он выговаривать смущенному Дану. — Куда ты его отпустил? Кто знает, что они там задумали?

— Маран сказал, что никакой опасности нет, — пробормотал Дан.

— Маран! Что я, Марана не знаю? Никакой опасности! Что ему стоит рискнуть жизнью, просто так, чтобы рискнуть!

— Вот и неправда, — вмешался Мит. — Маран никогда не рисковал просто так, без всякого смысла. Никогда. Даже когда мог распоряжаться своей жизнью, как ему вздумается. А теперь и подавно. Или ты считаешь его совершенно безответственным? Раз он сказал, что опасности нет, значит нет.

Патрик вроде бы успокоился, но каждые полчаса открывал дверь и осведомлялся, не пришел ли Маран, так что в конце концов Дан и сам стал волноваться.

Маран явился поздно вечером, был он задумчив и нетрезв. И даже пьян, поскольку нетвердо держался на ногах, правда, говорить, что он не соображал ничего или хотя бы чего-либо, Дан не стал бы, но дезорганизовать мыслительные способности Марана было делом нелегким, если не невозможным. Он проглотил капсулу витина, сунул голову под холодную воду, вытерся, утвердился в кресле и только потом велел Дану позвать остальных. Однако полностью прийти в норму ему, видимо, не удалось, так как Патрик, отворив дверь, сразу буркнул:

— Я вижу, ты недурно провел время.

— Недурно, — согласился Маран и спросил Мита: — Тебя твои стражники «Лигрой» не поили?

— Поили разок, — сказал Мит. — Убойная штука. К счастью, она не всякому по карману.

— По-моему, чистый спирт или около того, — сообщил Маран. — Правда, настоянный на какой-то травке, но крепости это не убавляет. Мои собутыльники признают только «Лигру». А поскольку они пили за мое здоровье по очереди, а мне пришлось поддерживать каждого… В общем, на мою долю досталось добрых поллитра. Правда, это помогло мне отделаться от заключительной части. Я стал хвататься за столы и косяки, потом за каждого встречного, сделал вид, что больше не могу сделать ни шагу, словом, они меня отпустили. А то еще гулял бы с приятелями.

— Что за заключительная часть? — спросил Дан.

— Девки. Если я вам расскажу, как проводят время аристократы, вы не поверите. Начну с компании. Наследник престола, кар Асуа, еще один кар, по-вашему, герцог, так? Два вилна, графья то есть. Ну и сын грузчика.

— Высоко забрался, — сказал Патрик с иронией.

— Ты забыл, — ухмыльнулся Мит, — что эти ребята, включая наследника, еще никем не правили. А сын грузчика стоял во главе страны, где живет сорок миллионов человек.

— Какой-то год, — сказал Маран пренебрежительно. — А Горт будет королем до конца жизни.

— Но только в крошечном Стану. И потом, с тобой ведь никогда ничего наперед не знаешь. Может, и тебе еще доведется кем-то править?

Маран махнул на него рукой.

— Не болтай глупостей. Словом, шесть мужчин. Пять, если меня отбросить. Все в примерно моем возрасте плюс-минус пять лет. И чем они занимаются?

— Чем же?

— Пьянка. Не во дворце. В трактире. Драка с какими-то мужиками. Расквашенные носы, сбитые кулаки. Опять пьянка. Девки. Так у них называют женщин легкого поведения. Вернее, доступных женщин, потому что отнюдь не все из них продаются. Но это внешняя сторона дела. После того, как они разыграли ту комедию на поляне…

— Ты уверен, что он не хотел тебя убить? — перебил его Патрик.

— Абсолютно. Дан ведь описал вам всю сцену?

— Описал.

— Мои аргументы наверняка тоже перечислил. Меченые стрелы, к тому пересчитанные. Двенадцать человек, не считая слуги, то есть десять свидетелей, в том числе мой друг. К тому же, когда он начал говорить, я сразу уловил фальшь. Стрелок он, может, и неплохой, но актер никудышный. Да и стрелок… Не Вильгельм Телль. Он целился на добрый метр выше моей головы, на таком расстоянии и слепой бы увидел. Словом, это был маленький спектакль.

— Ну и в чем смысл этого спектакля? — спросил Патрик.

— Вот! Как раз эта мысль и пришла мне в голову первой. Они хотели знать, испугаюсь ли я. Хватит ли у меня хладнокровия оценить прицел и понять, что он намеренно целит выше. Но зачем это им понадобилось? В свое время, еще при Изии, когда я подбирал себе ребят в команду, я тоже устраивал проверки. Не такие, конечно.

— Похлеще, — сказал Мит.

— Ну у нас и работенка была посерьезнее. Словом, устраивал. Но у меня были свои цели. И я задумался. Какие цели могут быть у Горта? А? — он обвел взглядом притихших разведчиков.

— Заговор? — предположил Артур.

— Заговор. Так. Какой заговор может устроить наследник престола? Чего добиваться? Получить власть пораньше? Пару дней назад карисса посвятила меня в дела королевского дома. В день тридцатипятилетия Горта-младшего, это у них считается возрастом вступления в зрелость, король объявил, что когда тому исполнится сорок, он уступит ему трон. Сейчас Горту младшему уже тридцать восемь с небольшим. Будет ли он устраивать заговоры против собственного отца, дабы получить то, что ему и так достанется меньше, чем через два года? Учтите, он не юнец, которому два года могут показаться вечностью.

— Что тогда? — спросил Патрик. — Не воевать же он собрался?

— Воевать. На континенте, где пять тысяч лет никто не воевал. Без армии и оружия.

— В чем же дело?

Маран улыбнулся.

— Они дали мне это кольцо, — он показал тонкий гладкий серебряный ободок, — членский знак, так сказать…

— Чего?

— Для общества их слишком мало. Назовем это кружком… И засим пригласили принимать участие в своих забавах.

— Пьянках, что ли? — спросил Дан.

— Не только. Дважды в год они отправляются на охоту в горы. Не очень далеко, километров сто. Там водятся хищники.

— Снежные барсы, — предположил Дан.

— Может быть. Или саблезубые тигры. Если не пещерные медведи. Не знаю. Интересно то, что эти шустрые ребята охотятся на них с кинжалами. Правда, не в одиночку, но… Дважды в год, весной и осенью, потому что именно весной и осенью эти зверюги особенно злые. В прошлом году зверь разорвал одного из их компании почти пополам.

— Замечательная забава, — сказал Патрик. — Еще что?

— Еще они зимой, в сезон сильных штормов, устраивают нечто вроде регаты. Катаются до ближайших островов и обратно. На маленьких яхточках.

— В шторм?

— Да.

— Зачем?

— А вот тут, дорогие мои, мы подошли ко второй загадке. Во время попойки в трактире я вспомнил свою юность. Скажу честно, ангелом я вовсе не был, и пил, и дрался, и все остальное, от чего сегодня увильнул, делал с большим воодушевлением. Но, извините, это было лет пятнадцать назад, уж не меньше десяти точно. А в тридцать шесть человек старается найти себе более достойное занятие, не так ли?

— Им, наверно, просто скучно, — сказал Дан.

— Это верно. Но не только. Когда мы познакомились с их образом жизни, с историей, я подумал, что это тихие, боязливые, миролюбивые люди. То есть, по правде говоря, должен был думать, но не мог. Этот Горт… Не самое ведь обычное занятие для наследника престола — драться на арене. И он довольно крепок, чтобы его уложить, мне пришлось изрядно напрячься… Не улыбайся, Патрик, это совсем не так мало, как ты полагаешь.

— Докажи, — сказал Патрик.

— Хоть сейчас.

— Ладно, как-нибудь потом. Сейчас лучше закончи свою мысль.

— После того, как я с ними пообщался, я окончательно понял, что это вовсе не какие-нибудь пришибленные тихони. Нормальные мужчины, которым хочется делать что-то мужское, а поскольку они ничего умного придумать не могут, то рискуют жизнью без всякой причины и осмысленного результата. Лезут с почти голыми руками на хищников, устраивают дурацкие испытания — они ведь не только меня проверяли… И непонятно, почему при таких натурах они не выдумывают, например, шпаг и не пронзают друг друга. Или не собирают армий и не идут завоевывать соседнее государство? Я не к тому, что воевать более разумно, чем драться спьяну до крови, как это сегодня проделал Горт, но для подобных людей более естественно. Они такие же, как мы, и было бы логично, если б они вели себя, как мы.

— Ну и как ты все это объясняешь? — спросил Патрик.

— Я? — Маран повернулся к Артуру и сказал: — Я, в общем-то, привез тебя сюда не ради сосен, сосны мы и сами заметили бы. И даже не ради того, чтобы ты разобрался с анатомией здешних жителей. Когда я на Земле решил, что возьму биолога, я предчувствовал нечто в этом роде. Я не верю, что тут обошлось без биологии. Подумай, Артур. Так. Горт пригласил меня завтра посмотреть их музей. Со мной пойдет Дан, остальным придется посидеть у экрана. А сейчас, извините меня, но я, пожалуй, отправлюсь в постель.

Хранилище, как назвал его Горт, находилось на втором этаже королевского дворца. Не очень большая комната с выбеленными стенами и потолком, окна которой выходили во внутренний двор. Сверху партер смотрелся еще лучше, чем с первого этажа, хотя его слегка портила чрезмерная правильность, абсолютная симметричность, видимо, садовник или тот, кто давал садовнику указания, был педантом.

Само хранилище особенно сильного впечатления не производило. На стенах висели картины, неплохие, но далеко не гениальные, напоминавшие земных художников, однако не первого ряда, даже не второго. Примерно того же уровня, что коллекция картин городского музея Осте, может, чуть получше, но никаких открытий экспозиция не сулила, это стало ясно уже при беглом осмотре от дверей. Под картинами на деревянных подставках типа прилавков стояли статуэтки, вазы, чаши и иные подобные предметы довольно замысловатой работы, и лежали рукописи. Дан медленно пошел вдоль стен, сосредоточившись, в основном, на рукописях, прочее попадало в поле зрения камеры, и он счел, что этого достаточно, если паче чаяния среди других предметов окажется нечто экстраординарное, он наверняка заметит и остановится, замечательную картину не пропустишь, даже если глянешь на нее мельком, остальное же можно потом посмотреть в записи. Кроме книг. Их ведь надо открыть, если что. Он внимательно читал названия, но увы, они были ему знакомы, здесь лежали рукописные предшественники тех изданий, которые он уже видел в печатном варианте. В основном, романы. Куртуазные романы, похожие друг на друга, хотя и написанные в разные столетия, если не тысячелетия.

Тем временем Горт отвел Марана в сторону, оглянувшись, Дан увидел, что наследник показывает тому какую-то картину, изображавшую обнаженную женщину. Маран рассматривал портрет, а Горт говорил что-то ему на ухо, то и дело разражаясь хохотом. Маран пару раз улыбнулся, потом стал в свою очередь тихо рассказывать нечто, видимо, забавное, так как наследник покатился со смеху. Дан отвернулся и продолжил обследование выставки. Когда он приблизился к собеседникам, он услышал, как наследник сказал:

— Что тебе до этих пыльных книжек, не понимаю. Пойдем лучше выпьем по бокалу вина.

— Книжки интересуют моего друга, — объяснил Маран. — Он человек ученый, не то что я. Написал историю наших островов и сейчас занимается общей историей. А я в меру сил способствую. Мы росли вместе, и уже деды наши были дружны. Его отец спас даже когда-то жизнь моему родителю. Они ходили вместе на морского ката… Ты когда-нибудь охотился на ката, нет?

— Нет, — сказал Горт. — Они здесь не водятся. К сожалению. Видел разок мертвого, моряки привезли. Жуткая зверюга.

— Опаснейшее животное. Подплывает под лодку, упирается хребтом, толкает — и набок. А в воде от него не уйдешь. С ним и с лодки-то трудно справиться, надо бить в глаз, а глаза маленькие, и полуприкрыты роговыми щитками. Ювелирная работа.

— А ты ходил на него?

— Доводилось, — сказал Маран небрежно.

Дан невольно вспомнил Перицену. Что удивительно, Маран ведь совершенно не был склонен к вранью. Он вообще никогда не лгал, исключения Дан мог бы перечислить по пальцам. И однако в легенде своей он устраивался, как дома. Абсолютная органичность, ни капли фальши… Дан перешел к очередной рукописи и остановился.

— Что ты там нашел? — сразу же среагировал Маран, хоть и стоял к нему в профиль.

— Я хотел бы просмотреть эту книгу, — отозвался Дан. — Можно?

Маран вопросительно взглянул на Горта.

— Не вижу к тому препятствий, — сказал тот. — Только из дворца их выносить нельзя. Знаешь, что? Пусть твой друг посидит здесь. Давай, приятель, устраивайся в том кресле и читай, сколько влезет. А мы пойдем разопьем бутылочку. Идет?

— Идет, — согласился Маран. — Читай, Дан. Часа тебе хватит?

— Хватит, — кивнул Дан.

— Не смущайся, — сказал Горт. — Если кто появится, объясни, что я разрешил. У нас тут просто.

Действительно просто, подумал Дан, когда «приятели» вышли. Тоже странно. Столько тысячелетий без особых занятий, казалось бы, можно выдумать сложнейший этикет, позаковыристей, чем у земных королей, ан нет. Он взял рукопись и сел в кресло.

Собутыльники вернулись не через час, а добрых два, так что Дан успел перелопатить всю коллекцию книг и переснять то, чего у них не было, без особых, впрочем, открытий.

— Ну как, нашел что-нибудь? — спросил Маран, вид у него был утомленный, видимо, «аристократическое» времяпрепровождение давалось ему нелегко.

— Очень мало, — сказал Дан. — Только упоминание о том, что Пустынные континенты были когда-то заселены.

— За этим не стоило лезть в книги, — возразил Горт. — Это и так известно.

— Известно, да, — немедленно согласился Маран, — но одно дело слухи, другое — записи в книге. И потом у нас и слухов не очень много. Были заселены, покрыты лесами и горами, застроены, но когда это было, и что с этим сталось, я, извини, не слышал, — он выжидательно взглянул на Горта.

— Я и насчет лесов и гор не слышал, — буркнул тот. — Хотя, естественно, раз люди жили, значит, не пустыня там была. А об остальном я ничего не знаю. Правда, говорят, что люди сами были виноваты в том, что те материки стали пустыней. Но как это возможно? А в книге написано, как и что случилось? — спросил он.

— Нет, — вздохнул Дан.

Видимо, лицо у него было огорченное, потому что, посмотрев на него, Горт сказал Марану:

— Любознательный у тебя приятель. А знаешь что, Маран? Я слышал, что есть настоящее хранилище прошлого, где содержатся вещи и записи с времен, когда на наш континент приехали первые люди. Они ведь именно с Пустынных и перебрались, потому и известно, что те земли были заселены. Но это хранилище не у нас, оно в Астине. Астинская королева Олиниа доводится твоей приятельнице кариссе довольно близкой родственницей, бабушка Олинии происходила из того же дома, что Вилиа, она была теткой матери кариссы. Можешь попросить у Вилии рекомендацию для твоего друга, пусть съездит в Астинар и посмотрит. Правда, говорят, что вещи, хранящиеся в Астинарском замке, недоступны пониманию обычного человека, но коли твой друг такой ученый, возможно, он и разберется в них.

— Совет хороший, — сказал Маран. — Так и сделаю… А впрочем, поеду и я. Я ведь добирался с островов, чтобы увидеть мир. Посмотрю и на Астин. Есть там на что взглянуть?

Горт задумчиво наморщил нос, потом хмыкнул.

— Не знаю, намного ли Астин отличается от нашего Стану, я там не был, но что бесспорно совсем иное, так это тамошний двор. Здесь у нас нравы строгие, королева, моя мать, всегда была женщиной воздержанной и не любила чрезмерных вольностей. Тут, знаешь, из простой интрижки тебе такое устроят!.. поневоле станешь обходить ее приближенных стороной. А придворные дамы Олинии, по слухам, недалеко ушли от наших трактирных девок. Да и сама Олиниа… Она гостила тут несколько лет назад у Вилии… Еще будучи наследницей, отец ее умер как раз на следующий год после этого… — Он засмеялся и хлопнул Марана по плечу. — Съезди. Тебе я и сам дам рекомендательное письмо. Только потом расскажешь о тамошних приключениях. И, смотри, без утайки, а то ты, брат, я вижу, не любишь раскрывать свои секреты. И еще. Тебе придется одолжить мне выигранный перстень, чтобы я мог запечатать письмо.

— Возьми его насовсем, — сказал Маран, снимая кольцо с пальца.

— Назначь выкуп.

— Какой выкуп, — удивился Маран. — Королевский сын принял меня в свой круг, а мне еще выкуп с него брать? Не много ли будет?

Горт только усмехнулся, взял перстень и сказал:

— Послушай, что ты там, на своих островах, потерял? Там же скука смертная. Оставайся, стану королем, пожалую тебе титул. А? Подумай.

— Подумаю, — согласился Маран с серьезным видом.

— Когда выезжаем? — спросил Патрик.

— Как можно скорее, — вздохнул Маран, — не то эти ребята сделают из меня пропойцу. Завтра возьму рекомендательное письмо, попрощаюсь с кариссой, а послезавтра утром выедем.

— Так быстро? — сказал Патрик слегка разочарованно.

— Патрик, пощади меня! Найдешь себе в Астине другую, как я понял, это не проблема. Я уже на грани помешательства. Часами говорить об охоте, винах и женщинах… Увольте!

— Да, тяжко, — засмеялся Дан. — А чем ты так развеселил Горта там, в зале?

— Анекдотами, — сказал Маран. — В основном, неприличными. Вернусь, напишу благодарность Гевику. Спаситель!

— Кто такой Гевик? — спросил Артур.

— Поклонник моей жены, — пояснил Маран невозмутимо. — И по совместительству помощник шефа. А может, наоборот.

— Гевик рассказывал тебе анекдоты? — удивился Патрик.

— Еще какие!

— Подольститься решил? Небось, боится, что ты его выкинешь.

— Чего ради мне его выкидывать? — удивился Маран. — Пусть ходит.

— А ты не боишься, что он воспользуется твоим отсутствием? — поддел его Патрик.

— У него было двадцать лет на то, чтобы воспользоваться моим отсутствием. С начальной школы. Десять уж точно… Ладно, хватит валять дурака. Сколько туда ехать, в этот Астин?

— Сейчас посчитаем. — Патрик придвинул расстеленную на столе карту и стал изучать дороги.

Астин, соседнее королевство, находился, в отличие от Стану, не на равнине, а в горах, правда, не очень высоко, но отдельные его территории лежали выше двух с половиной тысяч метров. Столица Астинар, в дословном переводе «над Астином», располагалась в соответствии со своим названием в самом возвышенном районе королевства, и добирались до нее по горным дорогам, виток за витком поднимавшимся вверх по довольно крутым склонам. По всем прикидкам ехать надо было не менее суток, с ночевкой. Правда, дорога то и дело проходила через большие и малые поселения, так что хлопот с ночлегом и питанием не предполагалось, следовало только увеличить денежную массу, как выразился Патрик, продав пару алмазов. Что Маран ему и поручил.

— А я займусь визитами, — добавил он с тяжким вздохом.

Жилище кара Асуа находилось на окраине Осте и представляло собой нечто среднее между городским и загородным домом. Трехэтажное здание отстояло от улицы на добрую сотню метров, занятых обширным садом, полным пышных кустов с яркими цветами, и напоминало по внешнему виду уже обжитую разведчиками гостиницу — такая же крутая, похожая на готическую крыша, почти того же бледно-желтого цвета черепица, фасад так же отделан разноцветными досками, перемежающимися участками снежно-белой штукатурки, но, подъехав ближе, Дан понял, что строение каменное.

У большого крыльца с широкими ступенями уже поджидал благообразный немолодой слуга в ливрее, видимо, издали заметивший гостей.

— Кар и карисса дома? — спросил Маран.

— Кара нет, он в отъезде, — сообщил слуга, — а карисса дома, но я не знаю, сможет ли она вас принять. У нас беда, господин Маран.

— Что такое?

Слуга поколебался, потом огляделся и тихо сказал:

— Отклонение.

— Даже так, — протянул Маран сочувственно. — Да, я понимаю, что кариссе не до нас. Но я уезжаю и хотел проститься. Спроси, не уделит ли она нам несколько минут.

Слуга вошел в дом, а Маран соскочил со снитта и сказал:

— Что бы это могло значить?

— А ты не знаешь? — удивился Дан, в свою очередь спешившись.

— Откуда?

— Я подумал…

— Послушай, Дан, будь осторожен. Наверняка это нечто общеизвестное. Не задай случайно какого-нибудь невинного вопроса, как ты иногда умеешь.

Дан покраснел.

— А что мне говорить? — спросил он.

— Ничего. Предоставь это мне.

Слуга вернулся, он был не один, его сопровождал мальчик лет пятнадцати.

— Позаботься о сниттах, — велел ему слуга и обратился к Марану: — Карисса примет вас. Пойдемте.

Изнутри дом гостиницу уже не напоминал. Просторный холл с отделанными деревом стенами походил скорее на пиршественный зал королевского дворца, только был чуточку попроще. И, естественно, поменьше. Широкая пологая лестница вела наверх, и Маран уверенно направился к ней, но когда на втором этаже он хотел пройти в дверь напротив, слуга остановил его.

— Карисса в своих покоях, — сказал он, — сюда, пожалуйста.

В комнате, куда провели гостей, никого не было, слуга предложил им сесть и подождать кариссу, а сам удалился.

Дан рассматривал комнату с любопытством. Она, очевидно, служила гостиной или приемной. Ничего похожего на выбеленные стены и потолки обычных городских домов. Впрочем, это помещение тоже было белым, но оно сияло белизной не побелки, а обтягивавшего его шелка снежной чистоты. Мебель белого дерева с позолотой, картины в таких же рамах, кожаные кресла цвета слоновой кости, занавеси молочного цвета парчи с золотым шитьем… Дан вспомнил свой недавний подарок Нике ко дню рождения: кольцо с изумрудом в коробочке, выложенной белым бархатом, на фоне которого изумруд смотрелся особенно красиво… Да, хозяйка этой комнаты знала, что делает… как раз в эту минуту отодвинулся занавес, скрывавший боковую дверь, вошла карисса в густо-фиолетовом платье, и на фоне переливчатого шелка ее красота показалась Дану еще более яркой.

Она протянула Марану руку для поцелуя, Дану просто кивнула в ответ на его поклон и села под картиной, изображавшей женщину, тоже довольно красивую и имевшую явное сходство с кариссой. Заметив, наверно, что оба гостя смотрят на портрет, она сказала с лукавой улыбкой, обращаясь к Марану:

— Я слышала, Горт показал тебе королевское хранилище. Наверняка он не преминул отпустить пару шуток в адрес моей прабабки, которая позировала своему возлюбленному-художнику отнюдь не только для благопристойных семейных портретов.

Дан сообразил, что обнаженная женщина на картине, к которой Горт подвел Марана, и была той прабабкой. Конечно! Одно лицо, понял он, глядя на портрет.

— Красивая женщина, — сказал Маран. — Впрочем, ты далеко превзошла ее, карисса.

— Красотой, возможно, — отозвалась карисса, — но не бесстыдством.

— Бесстыдство не самое необходимое из женских достоинств, — заметил Маран.

— Но бесстыдным достается больше.

— Больше, — согласился Маран. — Но чего?

Карисса засмеялась.

— С тобой трудно разговаривать. Но, я слышала, ты уезжаешь, победитель? Не воспользовавшись плодами своей победы?

— Какие плоды ты имеешь в виду, карисса?

— Так ведь Горт предложил тебе свою дружбу. Дружба с наследником, через два года с королем, неплохое достижение для дворянина с отдаленных островов.

— Неплохое.

— А может, ты рассчитываешь на большее? — спросила карисса, глядя на Марана испытующе.

— Чего же больше? — ответил Маран безразлично.

Карисса помолчала и поинтересовалась:

— А куда ты едешь?

— В Астин.

— Вот как? И что тебя там привлекает?

— Королевское хранилище.

— Хранилище?! Кто тебе рассказал о нем?

— Горт.

— И ты надеешься понять?.. Конечно, ты неплохо образован для… — она запнулась.

— Для малородовитого провинциала, — закончил за нее Маран. — А что в этом хранилище такого загадочного, карисса?

— Я в нем не была. Я знаю только, что там хранятся вещи из иного времени и иных мест. Что они непостижимы. Когда-то их пытались изучить и понять, но давно оставили эти попытки. Однако что тебе до этой седой древности?

— Мой друг хочет написать историю нашего мира, — сказал Маран, кивая в сторону Дана. — Он куда ученее, чем я, и если б королева Олиниа допустила его к своим секретам…

— Королева Олиниа, — прервала его пренебрежительно карисса, — ничего в этих секретах не смыслит. Не знаю, отпирала ли она замки хоть раз после того, как ее отец, король Астина, вручил ей, умирая, ключи. Она нелюбопытна, не слишком умна и… Но не буду злословить. Я дам тебе письмо к ней. Напишу прямо сейчас.

Встав с кресла, она присела к маленькому столику с гнутыми ножками, на котором лежала пачка бумаги с золотым обрезом и стояла маленькая фарфоровая посудина с золотой крышкой, оказавшаяся чернильницей. Карисса обмакнула в чернила длинный металлический стержень с заостренным и изогнутым концом, быстро написала несколько строк, сложила лист ромбом, потом еще раз, капнула туда, где сходились края, чем-то полужидким из закупоренного флакона, буквально на секунду вынув пробку и тут же вставив на место, и приложила перстень-печатку. Потом подождала минуту, пока масса застыла, видимо, на воздухе, и протянула письмо Марану.

— Благодарю, карисса, — сказал тот, поднимаясь. — Благодарю и удаляюсь. Не смею больше докучать тебе, как я понял, у тебя и так немало забот. Жаль, что не могу проститься с каром, его ведь нет дома?

— Нет, — вздохнула карисса, — нет. Он… У нас беда, победитель. Случилось то, чего еще не бывало в роду Асуа, во всяком случае, в обозримое время.

— И с кем же? — спросил Маран.

— Сестра кара родила девочку. Три дня назад. Еще не миновал срок, и есть надежда, но… Лишь слабая надежда.

— Бедняжка, — сказал Маран.

— Бедняжки, — поправила его карисса. — Или ты думаешь, что матери легко такое пережить?

— Нет, — сказал Маран, — не думаю.

— А как поступают с отклонившимися у вас на островах?

— Так же, как у вас, полагаю.

— Держат взаперти?

Маран кивнул.

— Я знаю, есть места, где с ними поступают более жестоко. Усыпляют. Хотя трудно сказать, что менее человечно, лишить жизни ничего еще не осознающего младенца или держать человека весь его век, с рождения до смерти, в тюрьме.

— Трудно, — снова согласился Маран.

— Когда я была юной девушкой, я очень из-за этого всего переживала. Мне это казалось таким несправедливым, ведь отклонившиеся не виноваты в том, что рождаются отличными от других. Но с возрастом человек начинает принимать мир таким, какой он есть. Да и общество должно защищать себя.

— Должно.

— Ты неохотно говоришь на эту тему, победитель. Что-то личное?

Маран заколебался. Дан с трепетом ждал его ответа, у него было ощущение, что тот идет по канату, шаг вправо, шаг влево…

— Да, — сказал Маран наконец. — Правда, это случилось не в нашей семье. Но в семье доверенного управляющего моего отца. То есть у меня на глазах. Я имею в виду страдания его жены и… Ну ты представляешь. Я был совсем молод, почти мальчик, и их переживания потрясли меня до глубины души… Извини, вспоминать об этом мне не очень приятно.

— Да-да, — сказала карисса, — конечно.

Она умолкла, и Маран воспользовался этим, чтобы проститься.

— Ну и дела, — сказал Дан, когда они отъехали от дома. — Вот тебе и мирная планета, такие милые, добрые люди!

Маран мрачно посмотрел на него и нажал на шарик «кома».

— Патрик, Артур, Мит, все на связи? — спросил он и не допускающим возражений тоном объявил: — Немедленно в гостиницу. Никаких новых контактов до того, как переговорим.

— Ну что, есть идеи? — спросил Маран после того, как Дан слово в слово изложил разговоры со слугой и кариссой.

Все промолчали, потом Патрик поинтересовался:

— А у тебя?

— Сначала предупреждение, — сказал Маран жестко. — Будьте сверхосторожны. Нам крупно повезло, что никто из нас до сих пор не напоролся на какую-либо ситуацию, связанную с этим отклонением. Ведь, скорее всего, мы с вами тоже отклонившиеся. Запомните раз и навсегда — таких держат взаперти, попросту говоря, в тюрьме, от рождения до смерти. Не произносите этого слова. Не принимайте участия в разговорах на эту тему, только слушайте, и то с оглядкой. Ясно? — он обвел всех взглядом, словно проверяя, дошло ли, потом повернулся к Артуру. — Что касается идей… Одно, я думаю, уже точно: то, что мы ищем, из области биологии. Есть несогласные?

Никто не возразил, а Дан высказал предположение:

— Может, это какое-то уродство? Результат давнего воздействия, мутация, которая проявляется время от времени.

— Рецессивный ген? — сказал Артур. — Это возможно. Но что конкретно?

— Что может быть опасно для общества? — спросил Патрик. — От чего общество защищает себя такой ценой?

— Инстинкт убийства, — предположил Дан.

— Который проявляется у новорожденного младенца? — сказал Маран скептически.

— Возможно, у них есть какие-то способы индикации?

— Что скажешь, биолог? — поинтересовался Маран.

— Теоретически, конечно, все может быть. Но не при здешнем уровне биологической науки.

— А если нам не все известно? — возразил Патрик.

— Ладно, — заключил Маран, — достаточно. У нас слишком мало данных для выводов. Не будем с ними спешить. Думайте. Только учтите, все здешние загадки должны иметь один корень. Хотя это всего лишь мое мнение, я могу и ошибиться… А впрочем, я уверен. Ну а теперь все могут идти по своим делам.

Маран соскочил со своего скакуна и подошел к обрыву. Патрик присоединился к нему. Дан тоже спешился, но приблизиться к самому краю себя заставить не сумел и остановился чуть сзади, теша себя тем, что все прекрасно видно и оттуда.

Видно и в самом деле было хорошо. Вся горная страна, в пределах которой располагалось королевство Астин, лежала перед ними, просматриваясь на десятки километров. Острые пики и пологие склоны, каменистые осыпи и небольшие, но густые лески, горные пастбища и ущелья, скалистые обрывы и водопады, узкие, но бурные, будто кипящие речки, поселки и городки и соединяющая их тонкая сеть дорог, словно наброшенная на горы и плоскогорья. В бинокль, наверно, можно было бы рассмотреть и площади с улицами, и дома, и похожих на антилоп животных, которые паслись на склоне соседней горы, и многое другое, даже разглядеть далекое море. Если Астинар расположился на самом высоком плоскогорье страны, то королевский замок был выстроен в высшей точке столицы, на небольшом скалистом плато, приподнятом над остальной частью плоскогорья на пару сот метров.

— Мне нравится здесь, — сказал Маран, отрываясь наконец от лицезрения панорамы. — Я бы с радостью жил в таком месте.

— Когда вернемся, я приглашу вас в гости к моей маме, — отозвался Патрик. — Она почти в таком месте и живет.

— Пригласи, — согласился Маран и повернулся к замку. — А как вам этот домик?

Высокие, массивные серые стены, возведенные невообразимо давно — поверхность гранитных блоков вся испещрена мелкими и крупными шрамами, края сбиты. Четыре узкие и длинные квадратные башни…

— Башни смотрят точно на север, юг, восток и запад, — сказал Маран, глядя на крошечный компас, вмонтированный в браслет.

— Не совсем обычное сооружение для мира, в котором не воюют, — заметил Патрик.

— Не совсем, — согласился Маран.

— Наверно, его построили те, кто воевал, — предположил Дан.

— Или бежал от войны, — Маран вернулся к своему снитту и сел в седло. — Что ж, поехали в замок.

Ехать оставалось несколько сот метров. Ворота были открыты настежь, у входа, впрочем, дежурили двое стражников, вооруженные допотопными копьями, которые они держали в руках, и закинутыми за спину арбалетами, но когда Маран предъявил им запечатанные письма, те расступились и пропустили путешественников без лишних вопросов.

Прямо напротив ворот возвышалось странное здание, его фасад словно распадался на фрагменты, посередине прямоугольник из того же серого гранита, что внешние стены, без всяких украшений, с тремя рядами небольших оконец, пробитых в толще, создававшей ощущение несокрушимости, и по сторонам два квадрата с широкими окнами и множеством лепных украшений. Подъехав поближе, они обнаружили, что перед ними не одно строение, а два или три — гранитный прямоугольник был отделен от соседей примерно полутораметровым газоном.

— Мне это что-то напоминает, — пробормотал Дан.

— Тессилу, — сказал Маран. — И одновременно Бакну. Тут сочетание того и другого. Первоначальное здание, построенное тогда же, когда стены, и более позднее. Просто тут, возведя дворец, сохранили и раннюю постройку. Неизмеримо более раннюю.

— Доисторическую, — предположил Патрик. — Я имею в виду, периода дописьменной истории континента.

— Может быть. В любом случае, это государство намного древнее Стану. И расположение у него любопытное. Это ведь та сторона континента, которая обращена к остальному миру. Нетрудно представить себе, как тут высадились беженцы, остаться у моря побоялись, забрались подальше в горы, построили крепость со сторожевыми башнями, где день и ночь дежурили, страшась врага, от которого бежали… — Маран умолк и добавил другим тоном: — Впрочем, это могло происходить совсем иначе. У них ведь наверняка были летательные аппараты, так что являться с моря необязательно, можно просто приземлиться на плато.

— Во время войны могла погибнуть вся техника, — сказал Патрик.

— Ну какая-то, наверно, сохранилась. Голыми руками такое трудно построить. Хотя если строить достаточно долго…

Обогнув справа, как теперь оказалось, левое крыло дворца, они выехали к настоящему фасаду, и Маран замолчал.

Обилие лепнины. Составной фасад: оштукатуренные и окрашенные в нежно-розовый цвет полосы, покрытые замысловатыми орнаментами, вылепленными из незнакомого материала чуть темнее, чередуются с каменными того же оттенка. По переднему краю крыши тянется ряд скульптур, люди и животные. Большие окна и маленькие балкончики, огороженные ажурными черными решетками. Высокие двери полированного дерева. Перед дворцом газоны, клумбы, фонтанчики, скамейки, редкие деревья и кусты… Дан оглянулся… Сад занимает все пространство до обрыва — со стороны обрыва кусок стены отсутствует, то ли снесен, то ли его никогда не было… скорее, второе, слишком уж аккуратно обрезаны края, наверно, строители ценили красивые виды…

— Неплохо устроилась королева Олиниа, — сказал Патрик одобрительно.

Путешественники были уже недалеко от входа, когда к ним приблизились стражники, вполне доброжелательно осведомившиеся, кто они такие и чего хотят.

— Земляне, — ответил Маран, — с островов. К королеве Олинии с рекомендательными письмами от наследника Стану Горта и кариссы Асуа.

Попросив путешественников спешиться и препоручить своих сниттов специальным слугам, начальник стражи провел их в огромный холл, отделанный мрамором разных цветов, вплоть до голубого, какого Дан никогда еще не видел. Впрочем, он уже знал, что Астин изобилует горными породами, и строительный камень, особенно, мрамор, главная статья его доходов, а тут словно устроили выставку этого красивого и прочного материала. Начальник стражи попросил подождать и удалился. Очевидно, здесь этикет был еще проще, чем в Стану, так как через какие-нибудь четверть часа тот вернулся и объявил, что королева желает лично принять путников.

Анфилада обширных комнат, даже залов, тоже отделанных мрамором и другими минералами, каких Дан не мог распознать, с фресками и росписями на потолках, со сверкающими, лакированными полами какого-то необычного, почти белого дерева, мраморные скульптуры и картины почти в каждой комнате… В Астине, видно, жили богато. Как и в Стану. А почему нет? Как еще могут жить в странах, где полностью отсутствуют расходы на войны, содержание армий, вооружение… Наконец начальник стражи с поклоном передал их женщине в длинном черном платье со сверкающим, скорее всего, бриллиантовым колье на шее и уложенными в высокую прическу из сплошных локонов пепельными волосами, наверно, придворной даме, которая распахнула двери в очередную комнату и нараспев объявила, почти пропела:

— Путешественники с острова Земля.

Комната, где принимала королева, была похожа на другие, тоже отделана камнем, но редкого зеленого цвета. Меблирована она была довольно скупо. Обитые черным бархатом кресла, маленькие стулья на гнутых ножках и небольшие круглые столики, на каждом из которых красовалась ваза с пышным букетом, видимо, королева любила цветы. У одной из стен стоял длинный, напоминавший бакнианские, диван. В комнате было несколько таких же нарядных дам, как та, что провела их внутрь, и один мужчина, сидевший в кресле развалившись и вытянув длинные ноги в сапогах, что несколько удивило Дана. Впрочем, посмотрев на королеву, он удивился еще больше. У Олинии были ярко-рыжие волосы, зеленые глаза и белая кожа. Пышная грудь выпирала из низкого декольте. Но удивляла не внешность: Дана поразил бесстыжий взгляд королевы. Как девка из трактира, подумал он, вспомнив вчерашний вечер в одном из маленьких городков по пути, трактир, где они ужинали, и где женщины пялились на них, как проститутки с земных улиц… Олиниа взяла письма у отвесившего ей весьма изысканный поклон Марана, потом поглядела на Дана, и Дан окончательно смутился: эта женщина смерила его тем оценивающим, даже раздевающим взглядом, каким на Земле смотрят обычно мужчины. Оценив, она перевела взор на Патрика, потом Артура, Мита, задерживаясь на каждом, снова вернулась к Дану, словно ощупала его глазами, перешла к Марану, наконец наклонила голову и распечатала письмо.

Пробежав оба послания, она снова посмотрела на Марана.

— Горт пишет, что ты победил его в финальном бою. Жаль, что мне не довелось это видеть. Зрелище, наверно, было внушительное. В Астине, увы, такие состязания не практикуются, но свой мастер есть и у нас. Атис! — сказала она повелительно, и мужчина, сидевший в кресле, встал и поклонился новоприбывшим.

Наверняка любовник, подумал Дан.

— Думаю, вам с Атисом надо помериться силой, — сказала королева с многозначительной улыбкой. — Я подумаю, как это организовать. А пока приглашаю вас, господа земляне, погостить в нашем замке. Вы приехали как раз к обеду. Отобедаем, и за это время вам приготовят комнаты.

— Тебе не кажется, — спросил Дан по дороге в зал, где должен был проходить торжественный или обычный обед, — что мадам похожа на твою рыжую?

— Какую рыжую?

— Дернитку. Рыжую заразу.

— Лой?

— Ты таки запомнил ее имя? — засмеялся Дан. — И не забыл до сих пор?

— Забудешь, как же! После того, как она ославила меня на всю Дернию… если не всю Торену…

— Что ты имеешь в виду?

— Мемуары.

— Так это была не шутка? Я думал, Поэт просто валяет дурака.

Маран только покачал головой.

— А ты видел эту книжку?

— Видел.

— Прочел?

— Нет.

— Почему?

— Не из гордого пренебрежения. Потому что ее невозможно было достать. Раскупили. Не просить же у автора.

— А откуда ты знаешь, что там? Может, ничего такого…

— Я ее перелистал.

— Где?

— Никогда не угадаешь.

— Ну?

Маран помолчал, потом рассмеялся.

— В Латании. Просили автограф. На обложку. Хорошо еще, что я был один. Я сразу вспомнил нашу болтовню на Перицене. Насчет надмогильных надписей.

— Маран, возлюбленный сорока восьми или сколько их там было женщин?

— Именно. Пророк этот Поэт, а?

Он снова засмеялся, и Дан невольно присоединился к нему.

Обеденный зал был не так велик, как в Осте, и не столь роскошен, видимо, не парадный, подумал Дан, оглядываясь. За отдельными, составленными в виде огромной буквы «О» столами, рассаживалось несколько десятков человек, все по одну сторону столов, так что обедающие оказались лицом друг к другу. В центре образовавшегося овала на полу стояли широкие плоские вазы, полные цветов. За длинной стороной каждого из небольших прямоугольных столов могло поместиться три человека, по трое и садились. Позднее, выяснилось, что при большем числе обедающих столы немного раздвигали и подсаживали еще по одному трапезничавшему к двум их коротким сторонам.

Дан оказался между двумя довольно молодыми и более чем кокетливыми дамами, которые, отчаянно строя ему глазки, стали сразу же выспрашивать у него подробности жизни на островах и в королевстве Стану, особенно, их интересовал тамошний двор, а когда Дан сознался в своем почти полном невежестве на этот счет, у него потребовали описания дворца, пира и, конечно, пресловутого кулачного боя с его неожиданным финалом. Слушая, они бурно сокрушались, что в Астине подобных соревнований не проводится, Дан подумал, что при подобном образе жизни было бы логично изобрести хотя бы спорт, и тут же узнал, что в Астинаре практикуется нечто вроде скачек. Одно из главных местных развлечений, которое посещает даже королева. А еще? Еще в городе имелись театр и оркестр, и актеры с музыкантами нередко приглашались в замок давать представления. А еще? Книги, танцы… Ну и… Дамы потупили глаза, но Дан и без того понял, каково главное развлечение в этом замке… а может, и в городе, в стране… А почему не на планете?

Обед длился долго, потом перешли в гостиную по соседству, где пили соти, но уже не за расставленными в строгом порядке столами, а сидя в креслах и на диванах. Дан воспользовался изменением дислокации и уединился, заняв кресло, стоявшее в отдалении от прочих, его утомили болтовня и откровенное заигрывание соседок, и он молча потягивал свой напиток, стараясь не встречаться взглядом с женщинами, но наблюдая за товарищами. Патрик уже вовсю ухаживал за весьма хорошенькой молодой дамой, которая то и дело разражалась смехом, кокетливо запрокидывая голову, Артур, как и Дан, сел отдельно и рассматривал общество, Мит разговаривал с двумя дворянами, а Марана подозвала королева, и Дан имел удовольствие видеть, как тот с обычной непринужденностью играет очередную роль — пресыщенного аристократа с безукоризненными манерами и холодной душой.

Наконец королева поднялась, и все присутствующие разом встали.

Маран подошел к Дану вместе с немолодой дамой в голубом платье, гармонировавшем с чуть подсиненными седыми волосами.

— Госпожа Синна покажет отведенные нам помещения, — сказал он.

Дама провела путешественников в правое крыло и остановилась в коридоре перед одной из десятка выходивших в него дверей.

— К сожалению, свободных помещений в замке не столько, чтобы предоставить всем по комнате, — сказала она извиняющимся тоном, протягивая Марану несколько ключей. — Вот эти две, — она показала на две соседние двери, — рассчитаны каждая на двоих, а та, напротив, на одного. Прошу вас, распоряжайтесь.

Маран взял ключи, и она сразу же деликатно удалилась.

— Ты, как начальство, поселись один, — предложил Патрик, — а мы по двое.

Маран отдал ему два одинаковых ключа и задумался.

— Послушай, командир, — сказал вдруг Мит, — ты ведь привык делить комнату с Даном. Уступи мне одиночную.

Патрик удивленно поднял брови, а Дан хотел уже обидеться, но тут Мит, понизив голос, добавил на бакнианском:

— У меня сложилось впечатление, что любимое занятие здешних дамочек — навязываться в гости по ночам. Если я правильно понимаю, ты настроен не очень гостеприимно.

— Не очень, — согласился Маран, отдавая ему непарный ключ.

— Что, уже роман завел? — спросил Патрик, насмешливо глядя на Мита.

— А почему нет? — отозвался тот невозмутимо. — Тут очень красивые женщины.

— Ладно, — сказал Маран, — идите, располагайтесь, мойтесь. Как я понял, нам даже приготовили горячую воду. Через полчаса встретимся у нас с Даном.

Дан растянулся на широкой, почти двуспальной мягкой кровати и с любопытством обозревал помещение. Комната, довольно хорошо освещенная благодаря наличию двух люстр и доброго десятка канделябров со множеством свечей, оказалась весьма обширной, не комната, а зала, ее вполне можно было бы разделить на две, и те не казались бы тесными, по размерам она не уступала модным помещениям на вилле, последнем их земном жилище, но в отличие от земных, эту не загромождала разнообразная мебель, кроме двух огромных кроватей здесь стояли лишь окруженный стульями круглый стол да несколько кресел, обитых мягкой, похожей на лайку кожей, поверх которой были наброшены пушистые шкуры неизвестного Дану животного. В стене слева две небольшие двери, одна в гардеробную, другая в ванную, где вместо ванны был небольшой бассейн в полу, еще одна дверь в правой стене соединяла, как выяснилось, эту комнату с той, где обосновались Патрик с Артуром, дверь, правда, была заперта, но рядом на вычурном крюке висел ключ от нее.

Маран пустил его вперед, и размякший от горячей воды Дан валялся теперь на постели и размышлял о странностях этого мира. Здесь не было нищих, по дороге им не попалось ни одного запущенного дома, ни одного заброшенного поля. Благоденствие? И однако за тысячелетия их наука не дошла до крупных открытий, технически они оставались на том же уровне, что пятьдесят веков назад, если судить по книгам. Почему? Неужели правы те, кто считает войны движителями прогресса? Да нет, ерунда, земляне воевали всю свою историю, тысячи лет, а развитие техники влеклось вяло и почти незаметно, а потом вдруг словно получило какой-то толчок. Какой?

Маран вышел из ванной почти в ту же минуту, когда в дверь постучали, и Дан вскочил с постели.

— Сегодня начну я, — сказал Маран, когда все расселись в креслах, — так как с королевой довелось беседовать мне, а она рассказала кое-что, на мой взгляд, существенное. Не знаю, правда, насколько достоверно то, что она мне поведала, но я склонен верить. Здесь, в Астине, считают, что эти горы — первое прибежище высадившихся на континенте людей. Причина их появления неизвестна, но по преданию континент был необитаем, пока сюда не приплыли на корабле некие пришельцы. Они построили этот замок и поселились здесь. Не весь замок, естественно, а стены и серое здание в середине.

— Где теперь и находится их пресловутое хранилище, — вставил Мит.

— Именно. Как вы понимаете, возникает множество вопросов, на которые королева или мадам, как ее окрестил Дан, ответить не в состоянии. Когда это произошло? Почему они не остались на берегу, что было бы естественно для колонистов, а забрались в горы?

— Ты ведь уже предположил на плато, что это было бегство, — напомнил Патрик.

— Да, такое предположение напрашивается. Беженцы, к тому же пребывавшие в постоянном страхе. Эти стены, башни, которые могут служить только для обзора, слишком они высоки и хрупки…

— В чем же дело? — спросил Дан. — Что тебя смущает?

— От чего они бежали?

— От войны, которая уничтожила два континента и большинство островов, — ответил Патрик, — от чего же еще?

— Это и странно. Дойдя до такого уровня техники, что можно превратить в гладкую, как космодром, пустыню два континента, они не удосужились освоить третий?

— Да, действительно странно, — согласился Патрик. — Может, изменился климат, а до войны здесь было слишком жарко или, наоборот, холодно? Или они проводили тут какие-то испытания и чем-то заразили, например, почву?

— В любом случае, ответ на этот вопрос мы найдем не скоро. Если найдем.

— Почему? — возразил Патрик. — Наверно, в этом хранилище удастся почерпнуть какую-то информацию.

— Да, — сказал Маран, — если нас туда пустят.

— Могут не пустить? Она что, отказала тебе?

— Прямо нет. Но когда я спросил, позволено ли будет нам посетить его, она закокетничала, пожалуйста, почему бы и нет, но куда торопиться, она предлагает нам немного погостить в замке, у них скучно, новые люди появляются редко, и столь приятные гости очень кстати…

— У них действительно не слишком весело, — сказал Дан, — я тут интересовался их времяпрепровождением…

— Ну и?

— Весьма размеренная и комфортная жизнь. Но скучища. — И Дан пересказал то, что слышал от своих соседок по столу.

— Понятно. Кто может что-либо добавить?

— Я, в основном, интересовался местными сплетнями, — начал Патрик. — Искал рычаги, так сказать. Мадам не замужем, но у нее есть официальный любовник. Атис. Она спит с ним открыто, но взять в мужья не спешит. Впрочем, это особенно ничего не изменит, во всяком случае, формально, поскольку править так и так будет она. А он может рассчитывать максимум на положение мужа.

— Принц-консорт? — спросил Маран.

— Если по-земному, то да. Конечно, он может подмять ее под себя и присвоить власть не юридически, но фактически. Но тоже вряд ли, как я понимаю, она его третирует и изменяет ему опять-таки вполне открыто. Он бьет соперникам морды, действительно мастер кулачного боя, Олинию это как будто забавляет, но и только. Больше власти у первого министра, у Олинии есть четыре или пять министров, которые, в сущности, и управляют страной. У нее хватает сообразительности им не мешать, однако назначает их она. Правда, первый министр ей достался в наследство от отца, а должности прочих распределяются согласно его рекомендациям. Кроме того, большое влияние при дворе имеют некоторые из ее дам. Синна, та, которая нас сюда привела, что-то вроде управляющей дворцом, Лелла… с ней я как раз говорил в гостиной… она у королевы доверенное лицо… Ну и еще кое-кто. Словом, можно действовать через министров, особенно, первого, этих дам, ну и, естественно, саму королеву.

— Понятно. Мит, у тебя есть еще что-нибудь?

— Примерно те же сведения. Но я могу добавить одно словечко, думаю, что оно пригодится. По-моему, здесь этим словом называют то, что в Стану именуют отклонением.

— И что это за слово? — спросил Маран живо.

— Возвращение.

— Реверсия, — сказал Артур. — Атавизм. Ты уверен, что оно относится к тому же феномену?

— Мне так показалось. Две дамы очень тихо, шепотом даже, обсуждали третью. Она, мол, очень подурнела и постарела, стала нервной, потеряв ребенка, потом одна спросила другую, в чем было дело, и та ответила: возвращение.

— Да, похоже на то, — сказал Патрик.

— Это нам что-то дает? — спросил Мит.

— Конечно, — заторопился Артур. — Выходит, что отклонение не мутация, не новый признак, а проявление какого-то прежнего, которого у большинства уже нет.

— Или же большинство уже приобрело новый признак, но иногда рождаются такие, у которых его нет, — сказал Маран. — Это ведь тоже возможно?

— Возможно.

— В любом случае, это дает направление для размышлений. Ну что, все? Нет добавлений? Тогда давайте спать.

— Куда едем? — спросил Дан, когда спуск кончился, и копыта сниттов зацокали по булыжной мостовой.

— Мит кое-что раскопал, — сказал Маран хмуро. — Но надо ему помочь, он не может торчать в трактире с утра до вечера, даже и перемигиваясь с хорошенькой служаночкой. Мы его подменим.

— А что он раскопал?

Маран вздохнул.

— Помнишь, что говорила карисса Асуа? Есть страны, где младенцев с отклонениями усыпляют.

— То есть убивают.

— Да. Кажется, именно об Астине и шла речь. Или, по крайней мере, об Астине в том числе.

— Вот как?

— У невестки трактирщика родился такой ребенок. Позавчера. Как я понял, это свойство может проявиться или не проявиться, черт его знает, в течении нескольких дней. Так что они выжидают. Ну и идут всякие разговоры. Посидим, послушаем, понаблюдаем…

— А если ребенка убьют у нас на глазах?

— На каких глазах? Не думаешь же ты, что они устраивают публичные казни.

— Я не это имею в виду. Вообще.

— Что вообще?

— Неужели мы позволим убивать детей?

— Великий Создатель! Да ты революционер! Я уже путаюсь, кто участвовал в Переломе, я или ты.

— Маран! Что мы будем делать?

— Мы ничего не будем делать, Дан, — отчеканил тот. — По крайней мере, сейчас. Не зная, с чем имеем дело. Ты понял? Если нет, поворачивай снитта и отправляйся обратно во дворец. Так понял или нет?

— Понял, — буркнул Дан.

Маран посмотрел на него и смягчился.

— Мы ведь даже толком не знаем, действительно ли дело обстоит таким образом. Надеюсь, ты не собираешься по подозрению бунтовать против тысячелетних порядков?

Дан промолчал. Он понимал, что Маран прав, но… Он снова вспомнил давным-давно пережитую под гипнопедом реконструкцию событий, некогда случившихся на Земле. Погромщики, ворвавшиеся в дом, жуткий крик женщины и оборвавшийся вопль младенца… Он невольно натянул поводья, и чувствительное животное сразу остановилось. Маран, видимо, поняв его состояние, сказал:

— Можешь ехать обратно, если хочешь. Я и один справлюсь.

— Не хочу, — проворчал Дан и, чтобы отвлечься, стал рассматривать город.

Астинар, в отличие от Осте, был возведен из камня. Черного, серого, белого, розового, оранжевого, бурого, темно-красного, даже голубоватого. Разноцветный городок, что делало его похожим на сердцевины старых земных городов, правда, там здания оштукатуривали, потом красили, но итог был схожим. И такое же сложное переплетение узких улочек, мощеных булыжником. Людей здесь было больше, чем в тихом Осте, во всяком случае на улицах, часть верхом, но немало и пешеходов. Они шли по тротуарам, входили в дома, в симпатичные маленькие лавочки и трактиры, хорошо одетые, довольные жизнью люди, спокойно гуляющие по аккуратному городу из сплошь крепких, добротных, двух-трехэтажных домов, приветствующие друг друга, останавливающиеся, раскланивающиеся. Ни страха, ни тревоги, ни волнения.

— Трудно поверить, что такие люди способны убивать детей, — сказал Дан.

— Трудно, — согласился Маран. — Но люди ко всему привыкают. Каждый в отдельности и все вместе.

— Ну наверно, все-таки не ко всему.

— Боюсь, что ко всему. Возьми меня. Когда я открыл для себя архивы Высшего Суда… Не могу описать, что со мной было!

— Да я помню.

— Нет. Ты видел меня через два или три дня, когда я уже взял себя в руки. Но в первые часы… Я был на волосок от того, чтобы… поступить, как Мастер.

— Застрелиться, что ли? — спросил Дан ошеломленно. — Ты серьезно?

— Абсолютно. Меня удержало только одно: я подумал, что не имею права ублажать свою совесть прежде, чем хотя бы посажу на свое место приличного человека. Потом прилетели вы, и все как-то пошло дальше вплоть до Большого собрания, потом ты увез меня с Торены, время на месте не стояло и… И я привык. Привык к своему прошлому, стал забывать, с кем я был, к чему, вольно или невольно, оказался причастен, привык к тому, что вместо меня погибла женщина, позволил себе любить и даже позволил любить себя… Вот и они привыкли. Бог знает, сколько веков или тысячелетий это практикуется. И потом все зависит от установок. Ведь и на Земле жили страшные палачи и убийцы, не хуже нашего Изия, не так ли?

— Так.

— Ну а если б тебя спросили, согласен ли ты уничтожить их в колыбели? Спася тем самым жизни миллионов людей в будущем? Что бы ты ответил?

— Ну… Если ставить вопрос таким образом… Но им же не известно наверняка, что эти дети станут преступниками.

— А если известно? И потом, им могли внушить, что это неизбежно. Я что тебе хочу сказать — не суди, пока не знаешь… А вот и тот самый трактир.

Спрыгнув со снитта, Маран медленно прошел перед большим окном, держа скакуна на поводу, и стал привязывать его к железному кольцу у двери. Дан последовал его примеру, и, пока они этим занимались, на крыльце показался Мит с каким-то местным жителем. Пропустив их, Маран с Даном прошли в маленький зал, где за круглыми деревянными столиками сидело человек десять астинарцев, кто пил соти, кто слабый алкогольный напиток, не тождественный, но эквивалентный пиву, кто ел. Маран заказал два больших стакана с пивообразным напитком и пошел к столику недалеко от стойки, приставленному к стене вплотную, так что сесть за него могли только двое, но слышно было почти все, что говорилось в зале. Медленно отхлебывая из своих стаканов, они наблюдали за окружающим, сами, в основном, помалкивая. Когда стаканы опустели, Маран заказал еще два, потом они ели незнакомое мясо в странном сладковатом соусе, затем подали соти. Так прошло добрых два часа, но ничего интересного они не услышали. Однако, когда Маран в очередной раз поднял руку с пустым стаканом, и к их столику поспешила служанка с подносом, на котором стоял полный кувшин, дверь трактира отворилась, и вошли двое в форме местной городской стражи, но с необычными ярко-красными поясами. Увидев их, трактирщик, самолично стоявший за стойкой, оставил клиентов, которым наливал вино, и кинулся навстречу новоприбывшим. Несколько слов, произнесенных вполголоса, и хозяин повел стражников к двери сбоку от стойки, видимо, в задние помещения. Дан, догадавшийся уже, кто были те двое, напрягся, ожидая услышать крики, рыдания, еще какой-то шум, но не услышал ни звука. Он ничего и не увидел бы, если б Маран, вроде бы случайно чуть стукнув стаканом о тарелку, не привлек его внимание и не показал глазами в сторону окна. Слегка повернув голову, Дан увидел, как те двое в сопровождении хозяина и еще одного мужчины помоложе, наверно, сына трактирщика, вышли из двери с другой стороны окна, очевидно, прямого выхода из жилой части дома. Один из стражников нес в руке корзину или нечто похожее, плетеное из прутьев, продолговатое и прикрытое сверху тонкой тканью. И все. Стражники с корзиной ушли, отец и сын вернулись в дом, а еще через минуту трактирщик появился из задней двери и занял свое место за стойкой. Он стоял настолько близко, что Дан расслышал, как он сказал со вздохом одному из потягивавших вино мужчин, видимо, постоянному клиенту:

— Что поделаешь, сосед! Еще два дня, но я рассудил, что с этим лучше покончить сразу. Если все образуется, ребенка вернут, нет, так чем меньше она к нему привыкнет, тем лучше.

— Разумно, — согласился тот. — А еще разумнее было б отбирать таких детей у матери сразу. И говорить, что родила мертвого.

— А если ребенок выправится? — возразил трактирщик.

— Это же случается нечасто. Ну можно сказать, что вышла ошибка. Радость ведь легче пережить.

— Да, — согласился трактирщик и заговорил о вине, неудачно купленном дороже, чем следовало бы, и мало способном к коммерции старшем сыне.

— Как видишь, — сказал Маран, когда посидев еще немного, они вышли из трактира и сели на своих сниттов, — эти люди даже добросердечны. По-своему.

— Да уж! Отбирают у матери дитя, а потом разглагольствуют о ее переживаниях.

— А ведь могло быть гораздо хуже.

— Хуже?

— Если судить по нашим недавним нравам и порядкам… Они могли бы преследовать и матерей, которые рожают детей с отклонениями.

— Ну тогда уж заодно и отцов, которые их делают, — сказал Дан.

— Да. Их счастье, что они не имеют никакого понятия о генетике. Иначе они давно высчитали бы закономерности появления на свет подобных детей, и, кто знает, возможно, стали бы уничтожать и тех, кто потенциально способен произвести их на свет.

— Но мы так и не выяснили, убивают их или просто изолируют, — напомнил Дан.

— Я думаю, Мит нам сейчас об этом доложит, — заметил Маран.

Когда они добрались до дворца, передали сниттов слугам и поднялись к себе, Мит уже сидел у Патрика с Артуром, слышны были тихие, но возбужденные голоса всех троих.

— Ну что там? — спросил Маран, открывая смежную дверь.

— Да, — ответил Мит коротко.

— Точно?

Тот кивнул.

— Парень, с которым ты вышел?..

— Да. Дело касалось его собственного сына. Я пил за стойкой, когда хозяин сказал ему… по-приятельски, они там все друг друга знают, большей частью и живут по соседству… невесело, но без особого надрыва сказал: видишь как, вчера задело тебя, а сегодня дошло и до нас, давай запьем беду. И налил ему и себе из отдельного бочонка. Хорошее винцо, сказал парень, тогда я положил золотой и попросил того же вина, потом похвалил его вкус, слово за слово… В общем, я сел с ним за столик, выпили, он и разговорился. В основном, пустая болтовня, но насчет этих… Их становится больше, сказал он, один-два из каждой сотни, а век назад это было редкостью…

— Становится больше? — переспросил Артур. — Очень странно. С атавизмом должно бы быть наоборот.

— За что купил, за то продаю. И насчет усыпления. В Стану, сказал он, их не усыпляют, а держат взаперти в специальных помещениях. Ужасно. У нас как? Пережил и забыл, а если как там, всю жизнь думаешь, что твой несчастный ущербный сын мучается в тюрьме. Ужасно.

Он замолчал, и Маран встал.

— Еще раз предостерегаю, — сказал он притихшим разведчикам. — Будьте осторожны. Особенно с женщинами. Вы, по-моему, чересчур увлеклись их доступностью.

— Так сами же лезут, — вздохнул Патрик. — И такие все хорошенькие. Как назло… Куда ты?

— Попробую еще раз поговорить с Олинией. Будет она показывать нам свое чертово хранилище или нет. Надоело это ожидание, ей-богу!

— Командир скучает, — усмехнулся Патрик, когда Маран закрыл за собой дверь. — Командиру хочется домой к жене. То есть не жене, поскольку жениться он как-то еще не собрался. Но хочется.

— А ты откуда знаешь, что не собрался? — поинтересовался Дан.

— Спросил Наи. Разве это секрет? Словом, ему тут надоело.

— А тебе нет?

— Да знаешь, пока не очень. Правда, хорошо бы сдвинуться с мертвой точки. Но как это сделать, ума не приложу. Поди пойми причину женских капризов.

— А ты порасспроси своих подружек, — предложил Дан. — Осторожненько, аккуратненько. Может, они чего присоветуют?

— Хорошая идея, — согласился Патрик. — Так и сделаю. Сегодня же ночью и начну.

День уже клонился к вечеру, когда Дан и Артур вернулись из вылазки в город, где, как оказалось, существовал небольшой зоопарк, в отличие от земных довольно тесный, животные в нем ютились буквально на нескольких сотнях квадратных метров, правда, их было на удивление мало, и, поговорив со служителями, земляне узнали, что причиной тому не леность собирателей, а скудость материковой фауны.

Солнце, когда они подъезжали к замку, стояло уже довольно низко, и Дан подумал, что скоро обед — обедали тут вечером, садились за стол после заката и вставали иной раз близко к полуночи — и слава богу, что скоро, перекусить толком им за целый день не удалось, только перехватить пару бездарных пирожков с овощной начинкой к стакану местного «пива», и у Дана сосало под ложечкой. Они поднялись на второй этаж и вошли в комнату, которую занимали Дан с Мараном. Маран был один, он лежал на кровати одетый и чрезвычайно мрачный. Увидев вошедшего за Даном Артура, он встал и пересел в кресло.

— Ну что? — спросил он. — Как звери?

— Мало зверей, — вздохнул Артур. — В основном, жвачные. Несколько хищников, больших и малых. И ничего похожего на обезьян.

— Может, на этом континенте они не водились, — предположил Маран рассеянно. Дан сразу понял, что его что-то гложет. — Водились на тех и погибли вместе со всем прочим.

— Может, — сказал Артур, — но на предположениях эволюционную теорию не построишь. Вот если в этом хранилище окажутся…

— Обезьяны? — улыбнулся Дан.

— Почему обезьяны? Книги, картины, статуи…

— Фильмы, диски, кристаллы… Маран, а у тебя нет новостей? Как там твой первый министр?

Маран покачал головой.

— Министр в это не суется. Ключи мадам держит у себя, они хранятся у монарха, так было всегда и будет всегда, ибо так завещано.

— Кем? — поинтересовался Дан.

— Вот и я полюбопытствовал. Теми, кто это хранилище создал, сказал он.

— Заколдованный круг.

Раздался стук в дверь, потом она приоткрылась, и в комнату заглянул Мит.

— Входи, — сказал Маран. — Садись. Есть что-нибудь?

— Ничего особенного. Одна маленькая новость. В замке наряду со всем прочим имеется и своя тюрьма. Подземелье, куда мадам, осерчав, запирает иной раз на месячок-другой провинившегося.

— Мило, — обрадовался Дан. — А на годик-другой нет?

— Очень редко. Отходчива. Бывает, что, выпустив, дарит какую-нибудь ерундовину, чтобы, так сказать, загладить. Перстень с бриллиантом или сундук из оникса, а то и мраморные копи. Словом, тут не всегда так скучно, как кажется.

— А кто сейчас там сидит? — спросил Дан. — И за что?

— Сейчас никого. Вход свободен.

Послышались быстрые шаги, и дверь распахнулась.

— Послушай, Маран, — сказал Патрик, врываясь в комнату, — пять минут назад я узнал одну штуку, которая может все повернуть.

— Какую же? — спросил Маран.

— Я был у Леллы… Ну у своей дамы, у той…

— Знаю, — буркнул Маран. — Знаю всех ваших дам, можешь не углубляться.

— Так вот, она шепнула мне по секрету… Впрочем, как я понимаю, этот секрет уже известен всему двору. Словом, королева положила на тебя глаз.

— Я не давал ей никакого повода, — сказал Маран хмуро.

— Повод ты сам! В общем, теперь ясно, почему она тянет и чего ждет.

Маран промолчал.

Вмешался Мит.

— Я вынужден тебя огорчить, Маран, но дело действительно обстоит так.

— Огорчить?! — удивился Патрик. — Она же соблазнительнейшая женщина. К тому же королева. Я бы на его месте…

Маран продолжал молчать, и Дан решил прийти ему на выручку.

— Во-первых, это аморально, — сказал он.

— Аморально?! Да вы что, спятили? Она же самая настоящая шлюха! Она спит с половиной своих дворян! У этого олуха Атиса столько рогов, что хватило бы на всех антилоп Астина. Аморально! Скажешь тоже. Отклоняется как возражение. Что во-вторых?

— Во-вторых… — Дан поглядел на Марана и решительно заявил: — Он просто не хочет. Имеет же человек право не хотеть.

— Не хочет или не может? — спросил Патрик ядовито.

— Могу, — сказал Маран сухо. — Но не хочу. — Он встал и вышел, хлопнув дверью.

— Вот так проблема, — протянул Патрик изумленно. — До сих пор я слышал о другой: хочу, но не могу. А тут…

— Это ваша проблема, — сказал Мит холодно. — Это вы хотите, но не можете. А у нас наоборот. — Он посмотрел на ошеломленного Патрика и вздохнул. — Патрик, не дави на него, по крайней мере.

— Ничего не понимаю, — выпалил Патрик. — Наи, конечно, отличная девчонка, но это ведь не значит, что нельзя иногда тряхнуть стариной…

Дан махнул на него рукой и пошел искать Марана. Как он и думал, тот был в парке. Сидел на крайней скамейке над самой бездной, где обычно устраивался, спускаясь в сад. И любовался закатом? Нет, не любовался, ему было не до того, услышав шаги Дана, он сразу встал и, обогнув скамейку, пересел на другую, чуть подальше от обрыва.

— Ты чего? — удивился Дан.

— Ты же не любишь высоты, — сказал Маран сумрачно. — Не стой, как столб. Садись.

Дан сел напротив, по другую сторону круглого столика, мраморная столешница которого покоилась на широком чугунном основании фигурного литья.

— Что думаешь делать? — спросил он без предисловий.

Маран не ответил, и он добавил:

— Как ты считаешь, они правы? Впрочем, у меня тоже создалось такое впечатление.

— Впечатление? — сказал Маран иронически. — Королева! Трактирная девка! — добавил он зло. — Черт бы ее побрал!

— А что такое? — спросил Дан.

Маран молча кинул ему через стол скатанную в трубочку бумажку. Дан развернул ее и прочел написанный округлым крупным женским почерком текст.

«Предводителю землян. Королева Олиниа желает видеть тебя в своих покоях в полночь для беседы.»

— В полночь! Для беседы! — сказал Маран саркастически.

— Кто знает, — возразил Дан. — Может, и впрямь… Тут полночь время раннее, почти послеобеденное…

— Да брось ты! Я что, младенец? Она строит мне глазки чуть ли не с первой минуты… Со второй, первую она потратила на то, чтобы нас всех обследовать и сделать выбор. Еще колебалась между мной и тобой. Будто ты этого не заметил!

— Заметил, — вздохнул Дан. — Пойдешь?

— А что мне делать? Не пойду сегодня, она пришлет еще одну такую писульку завтра, потом послезавтра. Ждала, ждала. Увидела, что я не проявляю инициативу и стала действовать сама. Как я понимаю, она твердо решила присоединить меня к своей коллекции.

— Какой коллекции?

— Она же действительно спит с половиной своих дворян. Если не со всеми.

— Спит так спит, — сказал Дан. — Об этом пусть думает Атис. Тебе-то что?

— Мне? Мне ничего. Меня злит, что все эти мужики, вместе взятые, не могут утихомирить одну бабу. И главное, ведь Патрик по-своему прав, она будет держать нас тут год, не подпуская к материалам. Но, ей-богу, это выше моих сил… Ладно, пошли. Уже дали гонг к обеду.

На обеде Маран методично накачивался вином, виночерпий наполнял его бокал буквально каждые десять минут. Уж не хочет ли он отговориться тем, что пьян, подумал Дан, сидевший за соседним столом, и заметил, что королева посматривает в их сторону с тревожным ожиданием. Однако когда обед, непомерно на сей раз затянувшийся, наконец закончился, гости разошлись, а члены экспедиции вернулись к себе, Маран вовсе не был похож на пьяного.

— Я думал, тебя придется нести, — заметил Артур. — После того количества вина, которое ты в себя влил…

— Я совершенно трезв, — сказал Маран. — К сожалению.

— К сожалению? — переспросил Артур. — Что-то случилось?

Маран промолчал.

— Приглашение от мадам, — объяснил Дан лаконично.

— На сегодня? — спросил Патрик живо.

— Да.

— Пойдешь?

Маран только обреченно вздохнул.

— Не забудь камеру.

— Камеру? — удивился Дан.

— Как ты догадался, — сказал Маран иронически, — что мне в этом деле только свидетелей и не хватает?

— Не валяй дурака, — рассердился Патрик. — Мало ли что взбредет на ум вздорной бабе. А вдруг она решила упрятать тебя в свое подземелье. Мит мне рассказал за обедом, что у нее бывают такие заскоки. Входишь, а там ждут стражники. Или врываются в потайную дверь и…

— Ох и фантазия у тебя, — вздохнул Маран.

— Ты же сам говорил, что она положила на него глаз, — напомнил Дан.

— Говорил. И сейчас говорю. Но надо все предусмотреть. Командир есть командир.

— Да, но камера это слишком, — сказал Дан.

— Да пусть выключит потом! Когда убедится, что подвоха нет. И вообще не спорь! Кто отвечает за его безопасность, я или ты? Ты что, устава не читал?

— Ладно, — сказал Маран устало. — Будь по-твоему. Который час?

Дан посмотрел на большой, инкрустированный ониксом и лазуритом циферблат на стене за спиной Марана.

— Уже время.

Маран снова вздохнул, встал и взял с кровати брошенную на нее лишь несколько минут назад куртку.

Когда он вышел, Патрик повернулся к открывавшему несессер с большим якобы зеркалом Дану.

— Да он и правда не хочет! Я думал, это так, болтовня… Чертовщина! А с этим что? — Дан поднял голову от экрана и увидел, что Артур ушел в соседнюю комнату и плотно прикрыл за собой дверь. — С ума посходили! Один идет на свидание, как на эшафот, другой переживает за чужую жену, как… за свою, небось, так не переживал бы…

Маран прошел по коридору медленно-медленно, покои королевы находились на том же этаже, но в другом крыле, и он добирался туда чуть ли не десять минут. Ему открыла молоденькая придворная дама, глядевшая с напряженным любопытством. Сделав реверанс, похожий на земной, она провела его через большое, полупустое помещение с диванами вдоль стен и десятком высоких ваз с цветами, стоявших прямо на полу, отворила узкую дверь и пропустила его в комнату. Как Дан и думал, это оказалась монаршья опочивальня. Просторный зал с необъятным ложем, застеленным затканным золотом покрывалом, с огромными зеркалами в золоченых рамах, креслами с парчовой обивкой, словом, сплошное золото, даже сама Олиниа, сидевшая на пуфике у туалетного столика, переоделась в золотистый наряд.

Маран молча подошел к креслу у стены и сел без приглашения. Королева тоже не произнесла ни слова, только повернула голову и безмолвно следила за ним. Перед тем, как сесть, он постоял несколько секунд, видимо, оглядывая стену, потом уселся. В панорамную камеру попали все три оставшиеся стены, Дан окинул их внимательным взглядом — нет, никаких признаков потайной двери или дверей, лишь две обычные.

— Жарко у тебя, — сказал Маран.

— А ты разденься, — отозвалась Олиниа с легкой улыбкой.

Маран без единого слова поднялся, снял куртку и бросил ее на соседнее кресло, вроде бы небрежно, но пуговица с камерой оказалась в таком положении, что в поле ее обзора попадало все, в том числе, он сам. Затем он так же молча сел обратно. Королева некоторое время глядела на него, потом встала. Облик ее изменился, на обеде она была в платье, оставлявшем плечи и половину груди обнаженными, теперь она переоделась в наряд с высоким воротником, доходившим почти до подбородка, и не облегавший, как прежний, а свободно струившийся по телу.

— Смотри, — сказал Дан, — она прикрыла все свои прелести. Может, правда, собирается беседовать.

Патрик фыркнул.

— Она сняла платье со множеством застежек и закуталась в нечто, что держится на честном слове. Чтобы проще было скинуть.

Королева неторопливо прошествовала к неплотно прикрытой двери, притворила ее, потом проделала то же самое со второй. Хорошо, не заперлась, подумал Дан с иронией.

— Чтобы нашей беседе не мешали, — пояснила она с невинной улыбкой.

— Нет, — сказал Мит со вздохом, — боюсь, что ему не отвертеться.

— Думаешь, он собирается увильнуть? — спросил Дан.

— Если получится. Но вряд ли это у него выйдет.

Между тем молчание в опочивальне затягивалось, и Маран наконец прервал его.

— Ну и что понадобилось королеве Олинии от предводителя землян? — осведомился он холодно.

— Поговорить.

— О чем?

— О чем может говорить женщина, даже если она и королева? О любви.

— Уж не об Атисе ли ты собралась со мной беседовать? — спросил Маран иронично.

— Нет, — сказала она. — Не об Атисе.

— О ком же?

— О тебе. И о себе.

— Я не вижу между нами никакой связи, королева.

— Но она может возникнуть.

— Не думаю, — сказал Маран хладнокровно.

— Ну и наглец этот Маран, — выдохнул Патрик. — Будь я королевой, я бы немедленно приказал отрубить ему голову.

— Но ты не королева, — возразил Дан. — А королева, как видишь…

А королева молчала, то ли удивленная, то ли оскорбленная. Потом сказала:

— При дворе много болтают о моих любовниках.

— Болтают, — согласился Маран.

— Но я вовсе не развратная женщина.

— Возможно.

— Я просто ищу…

— Как и все женщины.

— … мужчину, который способен подарить мне немного счастья.

— И никто до сих пор не дал тебе того, что ты ищешь?

— Нет.

— И теперь твой выбор пал на меня?

— Да. Я чувствую, что ты можешь дать мне больше, чем все прочие.

Маран промолчал. Откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди, он смотрел на королеву изучающим взглядом до тех пор, пока она не смутилась и не сказала несколько нервно:

— Послушай! Давай договоримся. У тебя ведь тоже есть желание, которое ты хочешь удовлетворить. Тебя интересует наше хранилище. Останься у меня, и утром ты получишь разрешение, которое просишь.

Маран не ответил, и она добавила:

— Если ты мне не веришь, я могу дать его тебе письменно. Прямо сейчас.

— Если я останусь здесь, — сказал Маран спокойно и даже небрежно, словно просто констатируя факт, — никаких письменных разрешений не понадобится. Ты и так сделаешь все, что я захочу. Только я не останусь.

— Почему?

— Да потому что я собой не торгую. — Он резко встал.

Вскочила и королева, и, как бы случайно, ее одеяние распахнулось, обнажив грудь.

Маран пренебрежительно усмехнулся.

— Ты думаешь, я этого никогда не видел?

Он шагнул к соседнему креслу и протянул руку к своей куртке, но тут она торопливо произнесла совсем другим тоном:

— Что со мной? Я говорю не то и не так. Не уходи, прошу тебя! Не отвергай меня, я… я так тебя хочу! Погоди!

Она почему-то схватилась за жемчужное ожерелье, в несколько рядов охватывавшее ее шею, и расстегнула его.

Маран на мгновение судорожно зажмурился, уронил руку и медленно повернулся к ней.

— Все, — сказал Мит, смотревший в экран из-за спины Дана. — Влип. — Он безнадежно махнул рукой и вышел из комнаты.

Маран постоял минуту неподвижно, потом подошел к королеве. Она снова застегнула ожерелье, плотно запахнула свой капот и, вцепившись дрожащими пальцами в тонкую ткань, прижала ее мятым комом к груди. Маран взял ее за руки и развел их в стороны. И одеяние, ничем не поддерживаемое, сползло с нее, как скорлупа. Но когда он положил руки ей на плечи, она выскользнула и сказала:

— Погоди. Разденься. Я хочу посмотреть на тебя.

Маран молча расстегнул рубашку, снял ее, подошел к креслу, где лежала куртка с камерой, бросил рубашку в кресло и незаметно выключил камеру почти в тот самый миг, когда смущенный Дан потянулся к монитору, чтобы прекратить прием.

— Ладно, — сказал Патрик. — Я пошел спать.

Оставшись один, Дан потушил большинство светильников, не тронув только два канделябра в изголовьях кроватей и прилег на постель одетый. Он был убежден, что Маран до утра не задержится, а появится довольно скоро. Так и вышло, часа через полтора тот открыл дверь, переступил порог и остановился. Дан сразу сел.

— Ну как ты? — спросил он тихо.

— Отвратительно, — сказал Маран. — От-вра-ти-тель-но!

Он с размаху швырнул куртку, которую держал в руке, в кресло, потом сжал пальцы в кулак, Дану показалось, что сейчас он размахнется и изо всех сил ударит по двери или дверному косяку, но Маран сдержался, разжал пальцы, прошел к своей кровати и лег на нее лицом вниз. И сказал в подушку:

— Дан! Найди мне чего-нибудь выпить!

— Чего? — спросил Дан растерянно.

— Не воды!

Дан постучал в смежную дверь и крикнул:

— Патрик, у вас алкоголя нет?

— Нет, — ответил тот мгновенно, видно, тоже не спал, несмотря на все свои выступления, и добавил: — Эх, не сообразили. Сейчас я встану, пойду поищу.

— Где ты поищешь среди ночи? — буркнул Дан, и тут раздался стук в другую дверь.

Это был Мит.

— Вернулся? — спросил он, не дожидаясь ответа, отстранил Дана, прошел к Марану и тронул того за плечо.

— Держи! — и сунул ему небольшую плоскую фляжку.

Маран сел, отвинтил колпачок и стал пить из горлышка.

— Вино? — спросил Дан.

Мит помотал головой.

— «Лигра».

— Спирт? Да ты что? Он же отравится! Маран, хватит!

— Оставь его, — сказал Мит. — Пусть пьет.

И только когда Маран сам опустил фляжку, он забрал ее, встряхнул и решил:

— Теперь хватит. Ложись и спи.

Маран снова уткнулся лицом в подушку, и Дан спросил Мита:

— Может, разденем его?

— Не стоит. Ему не до этого. Да и хватит с него раздеваний на сегодня. Возьми фляжку, может, утром пригодится. Но пока спрячь.

И Мит ушел.

Дан еще некоторое время прислушивался, но Маран лежал без движения, и он в конце концов тоже расслабился и уснул.

Разбудил его сам Маран, он стоял у кровати Дана, на первый взгляд совершенно спокойный и даже трезвый. Впрочем, он действительно был трезв. Как ни странно.

— Дай фляжку, — сказал он.

— Не хватит тебе? — попробовал воспротивиться Дан.

— Дай фляжку.

Дан вытащил из-под подушки фляжку и подал ему.

Маран одним глотком допил остаток, перевернул посудину, сказал:

— Позови Мита, — и, расстегивая на ходу мятую рубашку, пошел в ванную.

— Горячей воды нет, — напомнил Дан. — Надо сказать, чтобы затопили.

— Обойдусь холодной.

Он закрыл за собой дверь, а Дан, вздохнув, встал, обнаружил, что так и заснул одетый, пригладил обеими руками волосы и пошел к Миту.

Вернувшись вместе с тем, он увидел в комнате невыспавшегося, с мешками под глазами Патрика и задумчивого Артура.

— А где Маран? — спросил Патрик.

— Моется, — ответил Дан лаконично.

Мит между тем открыл дверь и вошел в ванную. Через минуту он вернулся слегка озадаченный.

— Не знаю, что и делать, — сказал он. — Требует, чтобы я принес еще этой дряни. С одной стороны, он ведь прикончил уже целую фляжку. С другой… Боюсь, как бы он не устроил какую-нибудь драку. Он совершенно бешеный. Я его таким видел два раза в жизни и век не забуду.

— Когда это? — спросил Дан.

— Не при тебе. Первый раз был еще до твоего появления у нас. При Изии. Сидел в Крепости, не в Бакне, подальше, математик Кайвата, автор уже не помню каких уравнений. Мы пытались его вытащить. Четыре попытки, и все неудачные. И так бывало. Готовили пятую, но накануне он умер от сердечного приступа. И Маран… Он полез драться с Пестой… Начальником Внутренней Охраны, — пояснил он, обращаясь к Патрику с Артуром. — К счастью, Песта сказал в его адрес какую-то гадость, он обожает говорить гадости, правда, Марана он обычно не задевал, его вообще мало кто трогал, все знали, что он не потерпит. А в тот день на Песту что-то накатило и… Словом, Маран кинулся на него и дал такую оплеуху, что тот закачался. Слава богу, Песта крупный, могучий тип, вроде тебя, — он посмотрел на Артура, — и не стал звать на помощь или хвататься за оружие, а попробовал дать сдачи. И это все на совещании, на глазах двух десятков людей, сплошь высшие чины Охраны… В общем, растаскивали их всей компанией. А второй раз… Тогда он уже был Главой Лиги. До того, как вы с Поэтом вернулись. Это, когда он узнал про Лея…

— Лей был художником и мужем Дины Расти, — вставил Дан, адресуясь к Патрику с Артуром. — Маран с Диной — друзья детства. Он не сумел спасти Лея, того казнили, и он очень переживал.

— До сих пор переживает, — поправил его Мит. — Так вот, ему доложили. Не я. Но я при этом присутствовал. Он промолчал. И велел, чтобы его оставили одного. И испарился. — Он вздохнул. — Если б я знал, что за жизнь он мне устроит, я никогда не согласился бы на эту работенку… Я был начальником его личной охраны, когда он командовал Лигой и всем прочим, — объяснил он Патрику и Артуру. — Это был просто ад. Он все время куда-то сматывался. Я с ума сходил. Пока он сидел в кабинете, я еще мог свободно вздохнуть, но когда он переступал его порог… Словом, он исчез, а через час прибежал хозяин одного кабака… к счастью, это близко, сто шагов от дворца…

— Селуна? — спросил Дан.

— Нет, что ты. Селуна наш человек, у него такого сорта людей не бывает. Другое местечко, там собирались всякие фанатики, опора режима, позднее Мстители. Так он попер туда, что-то выпил, хотя это значения не имеет, когда он злой, он и не пьянеет вовсе, главное, стал задевать эту произиевскую компанию. Представляешь ситуацию? Один, а их было человек семь-восемь. К счастью, хозяин узнал его и, поняв, что назревает драка, испугался, решил позвать на помощь. Они б его убили, наверно, если б не твои приемы, и если б мы с Науро не подоспели. Вот такие номерочки он откалывал.

— Ни разу не видел, чтобы Маран дрался, — сказал Дан.

— Имеешь шанс увидеть, — обещал Мит зловеще. — Пойду лучше добуду ему этой штуки. Где фляжка?

Дан кивнул на кресло, куда Маран бросил пустую фляжку, и тут в дверь постучали, вернее, разок стукнули, затем она распахнулась настежь, и в комнату ввалился огромный сердитый детина в черных брюках и белой кружевной рубашке, отнюдь не придававшей ему изнеженный вид. Он зарос щетиной и был так взлохмачен, что Дан не сразу узнал его.

— Где ваш приятель? — буркнул он, набычившись.

Дан увидел, как Мит, просияв, шагнул к ванной, приоткрыл дверь и крикнул:

— Маран, к тебе Атис.

Дан понял, что Мит считает появление Атиса удачей. Может, и так. Патрик оценивающе посмотрел на разъяренного королевского фаворита, но промолчал, а Артур тихо сказал на интере:

— Он его побьет.

— Марана? — уничтожающе усмехнулся Мит.

Ждать пришлось недолго, Маран появился буквально через минуту. Он не дал себе труда полностью одеться, выскочил без рубашки и даже толком не вытерся, на спине у него поблескивали капельки воды, волосы были совершенно мокрые. Он стремительно прошел через комнату и остановился перед Атисом, заложив руки в карманы брюк.

— Чего изволите? — спросил он тихо, но зло.

— Я тебя вызываю на бой, — заявил Атис, сжимая кулаки. — Ты провел эту ночь у королевы. Не отрицай, не поможет. Мне сказали верные люди. Ты должен дать мне удовлетворение.

— Я — тебе? Ах ты, слизняк! — сказал Маран, отчеканивая слова. — Не можешь прибрать к рукам свою бабу, чтобы она не лезла к заезжим мужикам, и еще требуешь удовлетворения от меня? Мало мне удовлетворять твою бабу?

Он сгреб рукой рубашку Атиса на груди, толкнул его и буквально припечатал к стене, так, что посыпалась штукатурка, тот рванулся, пытаясь высвободиться, тогда Маран отпустил рубашку и схватил его за горло, все это одной правой, даже не вынув левую руку из кармана, и столь стремительно, что за его движениями трудно было уследить.

— Ну что, хватит тебе? Или добавить?

Атис захрипел, и Маран отпустил его горло, но продолжал придерживать рукой у основания шеи.

— Послушай меня, — сказал он уже спокойнее. — Я дам тебе совет. Я дам тебе до-о-обрый совет, такого совета тебе еще никто в жизни не давал. Я слышал, что ты вполне в форме, когда дело касается… не королевы. Что в трактирах ты таскаешь в постель по три девки сразу. Так вот, запомни, приятель! У твоей королевы тело шлюхи. Не знаю, как с душой, не разобрался, но тело — шлюхи. И я тебе советую: бери ее, как этих своих девок в трактирах. Понял?

Он отпустил Атиса, на несколько секунд задержав в руке толстую золотую цепь, висевшую у того на шее, и вдруг его лицо совершенно изменилось. Он убрал руку и сказал:

— Иди. Не надо меня благодарить.

И когда ошеломленный Атис, не вымолвив ни слова, вышел вон, повернулся к остальным.

— Так, — сказал он. — А ну-ка все сосредоточьтесь. Обратили ли вы внимание, что здесь у всех на шее что-нибудь висит?

— Что именно? — спросил Патрик.

— В том-то и дело, что не одно и то же. Если б у всех висело одно и то же, мы бы засекли это сразу. Нет. У дам драгоценные ожерелья, у служанок бусы попроще, у дворян золотые цепи, у фермеров серебряные, и так далее.

— Ну и что? — спросил Дан.

— А то, что сейчас вы все выйдете и отправитесь гулять по дворцу и его окрестностям. Я хочу знать, есть ли в округе хоть один человек, который ничего не носит на шее.

— А в чем дело? — спросил Артур.

— Потом. — Маран принял неприступный вид и добавил: — Идите прямо сейчас. Боюсь, что за всеми этими приключениями мы пропустили завтрак. Дан, ты подожди, я хочу с тобой поговорить. Только оденусь.

Пока он вытирался и одевался, все, кроме Дана, ушли, впрочем, через пару минут Патрик вернулся. Он открыл дверь и сообщил:

— Сюда идет Олиниа. Наверно, Атис немедленно донес ей, что ты назвал ее шлюхой. Она бросит тебя в темницу и правильно сделает, ты слишком нагло ведешь себя с королевами.

— Не бросит, — сказал Маран. — Увы! Дан, иди в соседнюю комнату.

— Я тоже хочу присутствовать на уроке, — сказал Патрик.

— Каком уроке?

— Хочу знать, как следует вести себя с королевами, чтобы получить право обзывать их шлюхами без риска угодить в тюрьму.

— Присутствуй, — сказал Маран безразлично, и Патрик прошел вслед за Даном в смежную комнату, притворив дверь, но неплотно, так, что было слышно каждое слово.

Королева вошла, видимо, одна, оставив сопровождавшую ее согласно этикету даму в коридоре.

— Доброе утро, — сказала она негромко.

— Мое почтение, королева, — отозвался Маран.

— Ночью ты называл меня по имени.

— Ночь прошла, королева.

— Первая ночь, — сказала королева.

— И последняя, — уронил Маран.

— Я тебе не нравлюсь, — сказала королева. В ее голосе не было вопроса.

— Почему же? — в тоне Марана звучала одна лишь вежливость.

— Нет, не нравлюсь, — повторила королева. — Но что тому причиной? Ты сказал Атису, что я шлюха.

— Я этого не говорил, — возразил Маран. — Я сказал, что у тебя тело шлюхи. В чем нет ничего плохого. У истинной женщины и должно быть тело шлюхи. Правда, этому телу полагается быть в узде у души.

— А какая у истинной женщины должна быть душа? — спросила Олиниа.

— Душа королевы.

— Разве такие женщины есть?

— Есть.

— Ты встречал их?

— Одну — да.

— И кто же это?

— Моя жена, — сказал Маран.

— Так ты женат?

— Да.

Королева помолчала, потом сказала с легкой иронией:

— Только не говори, что ты ее любишь. Если бы ты ее любил, ты ей не изменял бы.

— А я ей не изменяю, — ответил Маран спокойно.

— А как же это называется? — спросила Олиниа, но Маран не ответил, и она после недолгой паузы сказала тихо: — Понимаю. У тебя просто не хватило душевных сил оттолкнуть меня. Унизить.

Маран промолчал.

— Возьми, — сказала королева немного погодя. — Это ключи от хранилища. Можешь идти туда, с кем хочешь, и взять оттуда все, что хочешь.

— Ключи, — простонал Патрик. — Боже мой, удалось!

— Он не возьмет, — сказал Дан тихо.

— Как не возьмет?!

— Так.

— Бери, — сказала Олиниа. — Не волнуйся. Это вовсе не плата за… За звезды, которые, оказывается, можно видеть прямо из комнаты. Ты ведь не из-за ключей. Я все понимаю. Возьми. — Пауза. — Ладно, я кладу их сюда на стол. — Она помолчала и добавила: — Сегодня не ходи. Хранилище можно отпереть только в полнолуние.

Дверь открылась и закрылась.

Патрик осторожно заглянул в ту комнату.

— Ушла, — констатировал он.

Маран сидел в кресле у окна. Увидев их, он поднял голову.

— Ну что, Патрик, доволен? — осведомился он и добавил: — В итоге шлюхой оказался я.

— Не преувеличивай, — сказал Патрик. — Она бы в любом случае добилась своего. Душу вынула б, но добилась. Без этого не обошлось бы.

— Может, и обошлось бы, — возразил Дан. — Оказывается, она вполне разумная женщина.

— Все они разумные. После того, как им покажут звезды, не выводя из комнаты.

Дан невольно улыбнулся.

— Наоборот, Патрик, после этого даже разумные становятся безумными.

— Неважно. Главное — деваться было некуда. И, в конце концов, это издержки нашей работы.

— Хорош я буду, когда мне придется об этой работе докладывать, — буркнул Маран.

— А зачем докладывать? — сказал испуганный Дан. — Можно умолчать. Мы это скроем. Да, Патрик?

— Конечно, — согласился тот. — Хотя, честно говоря, я не вижу повода для волнений. Шеф у нас нормальный мужик, он к таким вещам относится, как к должному. Надо, так надо. И не думаете же вы, что он расскажет об этом Наи?

Имя Наи переполнило чашу терпения Марана.

— Патрик, — сказал он, — возьми ключи и спрячь, пока я не выкинул их в окно. И иди работать.

Патрик моментально очутился у стола.

— Выкинул! Еще чего, — сказал он, хватая ключи.

Когда Патрик вышел, Маран повернулся к Дану.

— Скажи-ка, ты ведь вчера наблюдал за мной? Да не смущайся, я же сам разрешил.

Дан кивнул.

— А запись шла?

— Нет. Мы отключили. Чтобы…

— Понимаю. Весьма деликатно с вашей стороны. Что ж, тогда обратимся к твоей памяти. Ты все помнишь?

— Пожалуй. А зачем тебе?

— Видишь ли, Дан, по-моему, там был, что называется, момент истины. Сосредоточься. Вначале она несла всякую чушь и даже пыталась меня просто купить, так? Ну я уже встал, чтобы уйти. Еще подумал, что повезло, она не догадывается, на какие кнопки надо нажимать. И тут она сказала…

— Не уходи, не отвергай меня, я тебя хочу.

— Примерно так. А дальше?

— А что дальше?

— Это все?

Дан задумался.

— Не совсем. Она добавила: «Погоди», а может, «Секунду», что-то такое. Потом поднесла руки к шее. У меня было ощущение, что она расстегнула свое ожерелье, словно собиралась снять его…

— Так.

— А потом снова застегнула.

— Но ты ничего не слышал? Она молчала?

— По-моему, да.

— Точно? Подумай.

— Да, — сказал Дан твердо.

Маран вскочил и стал возбужденно ходить по комнате.

— Черт возьми! — сказал он. — Я, кажется, разгадал! Я понял, что здесь происходит! Если, конечно, это не галлюцинация.

— Ну и?

— После. Я должен убедиться. Вечером.

Он совершенно преобразился, и Дан спросил:

— Отошел?

— Что?.. Ах да! Отошел, как видишь. Хотя, по правде говоря, отходить мне, Дан, некуда.

— Почему некуда?

— А потому что, как ни крути, а ничего хорошего не получится. Ты что думаешь, если б я все-таки ушел оттуда, мне было б намного легче? Я ел бы себя поедом, что после таких слов… Не умею, понимаешь? Не привык. Ты же знаешь, у нас, едва начнешь догадываться, в чем разница между мужчиной и женщиной, тебе начинают вдалбливать, что сказать женщине «нет» почти преступление. Хуже. Ты после этого уже и не мужчина как бы. Ну невозможно! Хочешь, не хочешь, доставляет это тебе удовольствие, нет…

— Нет? — спросил Дан. — Не доставляет?

— Да как тебе сказать… Это же все относительно. После…

Он умолк, задумался. Дан молча ждал, размышляя о том, что теперь и Патрик, и Артур, не имеющие о бакнианских традициях и установках никакого понятия, будут считать необходимость попасть в хранилище главной причиной… чертовы ключи!.. вот уж действительно, поди и не выкинь их в окно… Впрочем, Марана эта сторона дела, как видно, волновала мало, потому что он поднял глаза на Дана и неожиданно спросил:

— Дан, а как на Земле женятся?

— В каком смысле?

— Я имею в виду формальную сторону дела. Есть же такая? Или нет?

— Есть. Надо сделать объявление по сети. Информационной сети, оно идет в банк и фиксируется, как факт. Чтобы объявление было действительным, его надо сделать вдвоем, изображение и голос считаются доказательствами.

— И что это дает?

— Во-первых, общность имущества — если, конечно, не оговорить специально раздельного владения им. Во-вторых, право наследования. Ну например, если я где-нибудь угроблюсь, Ника получит все, что у меня на счету, плюс всякие пенсии, пособия, премии, страховые выплаты, внеземные работы в этом смысле штука выгодная… Впрочем, я не думаю, чтобы все эти деньги ее особенно обрадовали. Как и Наи.

— А еще?

— Еще? Даже не знаю. Наверно, от жены можно ожидать верности с большим правом, чем от любовницы, но это вовсе не факт.

Маран пренебрежительно отмахнулся.

— Таких проблем у меня нет.

— Ну и самоуверенный ты, — сказал Дан с легкой иронией.

— Я не самоуверенный, я реалист… — Он посмотрел на Дана и усмехнулся. — Дело не во мне, Дан. Женщины, подобные Наи, либо верны, либо уходят… Это все?

— Возможно, — сказал Дан, — ей было бы приятно выделиться из ряда твоих случайных подружек. Длинного ряда, я полагаю?

— Наверно, — сказал Маран рассеянно. — Кто их считал… Ладно, я все понял.

Народу за обедом было много, и за столы усаживали по пять человек. К удивлению разведчиков, их всех посадили за один стол.

— Наверняка это по приказу Олинии, — пошутил Патрик. — Не хочет подпускать к тебе женщин.

Маран не среагировал, он был занят тем, что незаметно, но внимательно оглядывал гостей, Дан догадался, что он проверяет наличие шейных украшений, когда перед обедом ему доложили, что никого без них нигде не обнаружилось, он повеселел и как будто забыл о своих недавних переживаниях.

Случайность то была или преднамеренность, но места землянам отвели прямо напротив королевы. Впрочем, Олиниа в их сторону не смотрела, она кокетничала с сидевшим рядом с ней Атисом, поминутно протягивала ему руку для поцелуя и вообще вела себя так, словно в зале больше никого не было.

— Никак Атис уже воспользовался твоим советом, — сказал Артур и шутливо добавил: — Гляди, отобьет у тебя Олинию.

Маран пренебрежительно усмехнулся.

— Даже если Атис прыгнет на километр выше собственной головы, — уронил он, отпивая вино, — стоит мне… — Он тут же опомнился, замолк, потом тихо добавил, обращаясь к сидевшему рядом Дану: — На меня плохо действует здешняя обстановка. Видишь, уже дошло до рыболовного клуба. Просто невозможно! Эта атмосфера разврата прямо-таки разлагает…

— Ой ли? — сказал тем временем Патрик. — По-моему, ты себя переоцениваешь.

Дан заметил, что он подмигнул Артуру.

— Может, и переоцениваю, — ответил Маран равнодушно.

Патрик всплеснул руками.

— Где твое мужское самолюбие? Артур, да он капитулирует! Перед каким-то Атисом!

— Какого черта вы меня провоцируете? — осведомился Маран.

— Просто интересно, на что способны торенские ребята.

— Давай, Маран, — неожиданно вмешался Мит. — Покажи им, каковы торенцы.

— Мит, — сказал Маран укоризненно. — От тебя я этого не ожидал.

— И ты, Брут! — хихикнул Патрик. — Дан, а ты чего в рот воды набрал? Что в тебе сильнее, патриотизм или гордость первооткрывателя?

— Ни то, ни другое, — ответил Дан. — Голый практицизм. Так что я, как сказал бы Поэт, ставлю на Марана.

— Уже несут десерт, — сообщил Артур. — Сейчас Олиниа удалится со своим Атисом, и ты останешься у разбитого корыта.

— Ты будешь защищать честь Торены или нет? — спросил Мит.

— Честь или бесчестье? Ладно, черт с вами! — Маран подозвал виночерпия, подставил бокал и сказал: — Пойди скажи королеве, что я пью за ее здоровье.

— Ты мог бы встать и провозгласить тост, — заметил Дан.

— Это слишком, — возразил Маран. — Следите, пожалуйста, за объектом, господа земляне, повторов не будет.

«Господа земляне» и так вперили взоры в королеву, вот виночерпий приблизился к ней, наклонился и что-то тихо сказал, Олиниа подняла голову и посмотрела на Марана, тот приветственно поднял бокал, затем чуть-чуть отпил из него. Олиниа покраснела, потом побледнела, подняла свой бокал и повторила жест Марана. И… забыла про Атиса. Тот еще что-то говорил, она механически кивала, не поворачивая головы, и ее вопросительный взгляд уже не отрывался от сидевших напротив разведчиков.

— Ну? — спросил Маран. — Достаточно?

— Достаточно, — сказал Патрик. — Снимаю шляпу.

— Надо бы заставить тебя крикнуть: «Виват Торена!» — заметил Мит.

— Такого уговора не было!

— Ладно, хватит! — сказал Маран. — После обеда все сразу в нашу комнату. И никаких свиданий сегодня!

Когда все собрались и расселись, Маран сказал:

— Вы уж извините меня, бравые островитяне, как выражается мадам Олиниа, но придется чуточку покопаться в ваших интимных делах. Впрочем, ты, Патрик, сегодня мне нужен в первую очередь не как герой-любовник, а как электронщик.

— Электроника — здесь?! — удивился Патрик. — А, ты имеешь в виду хранилище? Но сегодня ведь не полнолуние… Хотя это может быть просто суеверием…

— Не думаю. Наверно, там где-то установлен специальный фотоэлемент, рассчитанный на свет полной луны. Но я имел в виду не хранилище.

— Что же? — спросил Патрик и, не получив ответа, уселся поудобнее и уставился на Марана. — Опять собираетесь доставать из шляпы кролика, маэстро?

— Это несложно, — сказал Маран. — Кролик уже там. Его положила вчера ночью мадам. Но сначала скажите мне, ваши дамы — все, вспомните всех, и тут, и в Осте, у кого что было — снимали в постели свои украшения с шеи? Не спешите, подумайте.

— Нет, — сказал Мит сразу.

— Нет, — подтвердил Патрик после короткой паузы.

Маран повернулся к Артуру. Тот смутился и только молча покачал головой.

— Так. А вы сами? Вы свою технику с шеи скидывали? Хоть раз.

— Конечно, нет, — возмутился Патрик. — Неужели ты думаешь, что я способен расстаться со своим компьютером? И вообще правила это запрещают.

— Да. Но мало ли какая может возникнуть ситуация.

— У меня не может.

— А вы?

Снова молчаливое отрицание.

— Так, — сказал Маран еще раз. — Что ж, придется нам поставить маленький эксперимент над женщиной. Как это не предосудительно. Поручим его проведение Миту.

— Почему Миту? — спросил Патрик.

— Потому что.

— Объясни.

Маран посмотрел на него и сказал неохотно:

— Видишь ли, надо снять с дамы ожерелье, но так, чтобы она ничего не почувствовала. И не чувствовала еще пару часов.

— Как ты себе это представляешь?

— Очень просто. Надо довести ее до соответствующего состояния. Естественным путем, чтобы она ничего не заподозрила ни тогда, ни потом.

— Каким естественным? — не понял Патрик.

— О боже мой! В постели. Какой еще может быть естественный путь?

— Ты считаешь это естественным?

— Да, считаю. Патрик, не делай большие глаза. Я поэтому и назвал Мита. А ты стал задавать вопросы. — Он повернулся к Миту и сказал: — Нам нужно два часа. Приведи кого-нибудь из своих подружек к себе. Когда уснет, снимешь ожерелье и принесешь сюда. И еще. — Он наклонился к Миту и шепотом добавил несколько слов по-бакниански.

Мит выслушал, кивнул, встал и вышел. Маран повернулся к Патрику.

— Готовься. Учти, то, что он принесет, мы должны вернуть на место в целости и сохранности. Но и должны понять, что это такое.

— Ты полагаешь, что в ожерелья и иные подобные штуки встроена какая-то электроника? — спросил Патрик ошеломленно.

— А что тут невозможного? У тебя на шее ведь висит цепь с электронной начинкой.

— Так то у меня!

— Ну у них, я думаю, начинка попроще. У тебя целый арсенал, а у них наверняка один приборчик или приспособление.

— Какое?

— Не забегай вперед, Патрик.

— Но ты знаешь?

— Нет, откуда мне знать? Я только догадываюсь.

— Ну и?

Маран посмотрел на него сердито.

— Пойди лучше подумай над предстоящей тебе работой, — заметил он сухо. — У тебя не вечность в запасе.

Мит появился часа через полтора. Он был абсолютно невозмутим. А возможно ли, в принципе, поручение, которое его смутило бы, подумал Дан. Если и возможно, то не это. Маран посмотрел на него вопросительно, Мит кивнул, и Маран крикнул:

— Патрик!

Патрик возник в дверях почти мгновенно.

— Принес?

Мит молча подошел к столу, у которого сидели Маран с Даном и положил на него колье. Довольно сложная конструкция, золотые, а может, позолоченные кружочки, украшенные самоцветами или даже драгоценными камнями, соединенные изогнутыми планочками, крючками, и все это переплетено тонкой золотой цепочкой, сделанной каким-то особым образом, словно из одного куска.

— Сколько даешь? — спросил Маран. — С гарантией.

— С гарантией два, — ответил Мит спокойно.

— А без? — поинтересовался Патрик насмешливо, но Мит ответил серьезно:

— Без — три. Но лучше уложись в два.

— Займись, — приказал Маран Патрику. — А ты иди обратно. На всякий случай. Как только закончим, я тебя вызову по «кому». А как насчет?.. — он встал и проводил Мита до двери, там опять-таки шепотом переговорил с ним и вернулся.

— Все так, как я думал, — сказал он. — Патрик, последнее слово за тобой. Ищи.

— Может, ты скажешь, что именно я должен искать? — спросил тот, но Маран покачал головой.

— Без подсказок. Ищи.

Патрик взял колье и молча ушел к себе. Маран лег на кровать и закрыл глаза, а Дан, предоставленный самому себе, начал было шагать по комнате, но потом подумал, что мешает Марану сосредоточиться, и сел в кресло.

Не прошло и получаса, как Патрик вернулся.

Маран моментально очутился на ногах.

— Уже? — спросил он. — Разобрался?

— Видишь ли, — объяснил Патрик, — в том, в чем можно разобраться с тем, что у нас есть, я разобрался, но в главном — нет. Для этого нужны время и лаборатория.

— Итак?

— Итак, тут действительно есть электронная начинка. В центральной бляшке. Некое устройство, генерирующее поле. Раз. Кроме того, вот эта тонкая цепочка — замкнутая цепь. То есть поле…

— Поле окружает всю голову?

— Да. Только что это за поле…

— А не может оно экранировать какое-то излучение?

— Может.

Маран нажал на «ком».

— Мит, иди за игрушкой. — И когда через минуту Мит появился в дверях, протянул ему колье. — Верни это на место. А сам иди обратно. — Потом повернулся к Патрику. — Зови Артура.

— Вы, наверно, уже тоже догадываетесь, в чем дело, — сказал он, когда все собрались, — но я добавлю еще несколько деталей, чтобы прояснить картину. Ночью, когда я был у мадам… Вы все следили за этим, так?

— Кроме Артура, — сказал Патрик. — Он ушел сразу после тебя.

— Да? — Маран нахмурился, особой охоты пересказывать подробности у него явно не было, он заколебался, но потом все же заговорил: — Боюсь, что ты не поймешь, Артур, если… Ладно. Я пришел туда, мы немного пообщались, в итоге я чуть было не убрался восвояси, но, когда я встал, она испугалась, что я уйду, и сказала несколько слов, которые вынудили меня задержаться. А потом вдруг… нет, это было не потом, а… в общем, все выглядело, как единое целое… — Он посмотрел на Артура и спросил: — Непонятно, да?

— Даже мне непонятно, — отозвался Патрик, — хоть я и сидел перед экраном.

Маран вздохнул.

— Она произнесла несколько слов, которые вы слышали. Ты, Дан и Мит. Она сказала: «Не уходи, не…» Хм!

— «Не уходи, не отвергай меня, я так тебя хочу», — произнес Мит невозмутимо, — и когда ты заколебался, добавила: «Погоди». Это все.

— Для вас — да. Дело в том, что я услышал еще кое-что. И даже немало чего.

— Что именно? — спросил Патрик.

— Я не могу вам этого пересказать. Это нескромно по отношению к ней. Такие вещи вообще не произносят вслух. Во всяком случае, у нас. Но она…

— Произнесла? — спросил Патрик.

— В том-то и дело! Сначала я подумал, что да. Я услышал вслед за этим «Погоди» еще несколько фраз и… Наверно, меня так ошеломило их содержание… впрочем, больше даже форма, нежели суть… что я просто не обратил внимания… Что было на самом деле, я понял только на следующий день. Я был расстроен и зол и… много всего, и ни во что не вникал до той минуты, когда схватил Атиса за горло, а вернее, когда выпустил, и в руке у меня случайно оказалась его цепь. И меня вдруг озарило. Доля секунды, и я все понял. Вспомнил, что и как, расспросил Дана и убедился. Или почти убедился. Дан слышал только те несколько слов, которые только что привел Мит. Но он помнил то же, что и я. После «Погоди» Олиниа подняла руки к шее и словно бы на минуту расстегнула свое ожерелье. И застегнула снова. И именно в ту минуту я услышал слова, которые не произносятся вслух. Все поняли? Добавлю еще, что для проверки я попросил Мита прислушаться к своей даме. Он снял колье, которое принес сюда, и… правда, она спит, потому там, в основном, отдельные слова и обрывки фраз, но…

— И далеко слышно? — спросил Патрик.

— Метра на три, — сказал Мит.

— Понятно. А поле, значит, служит для экранировки.

— А отклонившиеся это те, чьи мысли не прослушиваются, — сказал Дан. — Да, но как это могло возникнуть? Они же обычные люди.

— И откуда электроника, которая генерирует экранирующее поле? — добавил Патрик.

— Что скажешь, биолог? — спросил Маран.

Артур смущенно развел руками.

— Мне трудно даже вообразить себе… Мы ведь ни к чему такому и близко не подошли. Это же какая-то разновидность телепатии. До сих пор я думал, что подобное из области сказок. Или научной фантастики. Единственное, что можно сказать, если это не мутация, то тут поработали генные инженеры. Наследуемый признак. Но как, кто, зачем, каков механизм? Не представляю.

— Ну зачем и даже кто, представить можно, — отозвался Маран. — Видимо, после тех страшных войн и гибели большей части планеты кому-то пришла в голову идея поставить под контроль мысли. Дабы невозможно было скрыть намерения, чреватые новой катастрофой. А кто? Либо какие-то идеалисты-ученые, либо правитель или правители, неважно, кто это придумал, осуществить такой замысел могли только те и другие вместе. Наверно, это было сделано во времена, когда еще сохранялись осколки старой науки. Возможно, вначале экранировки и вовсе не было, но потом они устали от такой жизни и решили, что достаточно прослушивать мысли по подозрению либо регулярно, кто знает. Со временем сама вероятность такого прослушивания могла стать гарантией от дурных мыслей. Недаром же в их кодексе есть статьи о намерениях… А неподконтрольных стали беспощадно отсекать.

— Вот видишь, — сказал Дан. — Я так и думал. Они убивают ни в чем не повинных людей, возможно, среди них есть будущие гениальные ученые, писатели, музыканты…

— Полководцы, — добавил Патрик.

— Может быть! Но это не причина, чтобы их убивать.

— Нет, — согласился тот, — не причина. Не причина даже, чтобы сажать их под замок на целую жизнь. Но я не понимаю… Они ведь отсеивают таких уже в младенчестве. Новорожденных, так? А какие у новорожденного могут быть мысли?

— В словесной форме, конечно, не могут, — объяснил Артур. — Но в виде образов бывают. Звуковых в том числе. Так, во всяком случае, считается. Хотя это вряд ли доказуемо.

— Теперь-то как раз доказуемо, — заметил Дан.

— Да, пожалуй.

— А вы понимаете, как нам фантастически повезло? — спросил Маран. — Мы же ходили тут по лезвию ножа. Повезло с самого начала, что мы решили использовать их моду. На Палевой у нас ведь не было висюлек на шее. А если б мы высадились без этих цепей? Или снимали их?

— Снимали б вряд ли, — возразил Патрик. — Беречь технику — первая заповедь, это же глаза и уши.

— Вот именно! Когда я бросил вызов Горту, у меня мелькнула мысль, не повредить бы технику, и я чуть не снял цепь, мне помешал какой-то импульс, я вспомнил, что никто из дерущихся своих висюлек не снимал, и решил, что это не принято. Были еще моменты…

— Маран! — перебил его Патрик. — Но ведь, когда ты вышел к Атису из ванной, на тебе не было никакой цепи! Ты, по-моему, был голый по пояс и мокрый к тому же. Как он не заподозрил?.. Он ведь должен был сразу понять…

Маран на минуту задумался.

— На мне было это, — сказал он наконец, чуть вытягивая из-за ворота серебряную цепочку.

— Медальон? — спросил Дан.

— Да. Правда, он очень маленький, и не будь Атис в столь растрепанных чувствах, он бы сообразил, что в нем ничего не спрячешь.

— Он еще может вспомнить, — заметил Патрик. — Правда, их устройства сами очень миниатюрные. Но все-таки не настолько. Лучше всего было б поскорее завершить свои дела и убраться отсюда подобру-поздорову.

— А когда полнолуние? — поинтересовался Мит. — Посчитали?

— Послезавтра, — ответил Дан.

— Еще два дня. Немало.

— Можно подобрать источник света, аналогичный полной луне, — предложил Патрик, — и попробовать открыть хранилище раньше.

— Но мы не знаем, где фотоэлемент, — возразил Маран. — По всей видимости, где-то снаружи. Не можем же мы лазать по крыше и искать его. И потом, если мы попадем в хранилище непонятным для хозяев образом, это вызовет подозрения. Придется рискнуть.

— Ладно, — согласился Патрик, — рискнем. Но ты должен обеспечить нам возможность отхода.

— Каким образом? — вмешался Дан, увидев, что Маран нахмурился.

— Очень простым. Через королеву. В конце концов… — он посмотрел на Марана и замолчал.

— Опять ты за свое? — начал Дан недовольно, но Маран остановил его.

— Ты прав, — сказал он Патрику. — Это моя вина. Я не должен был распускаться и выскакивать полуголым. Ты прав. Я подставил под удар всех. Хорошо. Я подумаю об этом. А пока… У тебя ведь есть «секретки»? Поставь сейчас же на все двери. На балконные тоже. И не забудь утром отключить. Остальные могут идти спать. Спокойной ночи.

Дан заснул сразу же, как лег, видимо, сказалась вчерашняя тревожная ночь, но спал беспокойно и недолго. Когда, беспричинно проснувшись, он открыл глаза, в первую секунду ему почудилось, что уже близится утро, еще не полная, но почти округлая, большая и близкая луна освещала комнату в той степени, что можно было разглядеть каждый предмет, и он тут же увидел, что Марана нет, более того, его постель застелена, значит, он и не ложился. Дан почему-то вспомнил жуткое пробуждение на Палевой и сел, заметил, что дверь на балкон открыта, но тем не менее встал, сделал пару шагов, убедился, что Маран там, стоит, облокотившись на высокие решетчатые перила спиной к комнате, только тогда успокоился и вернулся в постель. И почти сразу увидел, как приотворилась дверь в смежную комнату. Кто-то не спал и там, и, наверно, услышав шаги, решился войти.

Это был Патрик, он открыл дверь, осторожно заглянул в комнату, увидел несмятую постель Марана, а затем, видимо, его самого, от двери, у которой он стоял, балкон просматривался лучше. Тогда он прошел беззвучной походкой разведчика мимо прикрывшего глаза Дана и выглянул на балкон.

— Маран, — позвал он шепотом.

— Патрик? — удивленно отозвался тот. — Почему не спишь?

Патрик вышел к нему на балкон, помолчал, потом сказал:

— Извини меня. Глупо вышло. Получилось, что я будто бы тебя упрекаю…

— А разве ты не упрекнул? — спросил Маран.

— Нет! Я хотел, но на полуслове понял, что мои претензии ни на чем не основаны. Ты же в тот момент, как и все мы, понятия не имел о роли этих украшений и вообще о сути дела. Так что…

— Нет, Патрик, — возразил Маран, — не так. Во-первых, я мог и даже обязан был догадаться или хотя бы заподозрить, что к чему, гораздо раньше. Ночью у королевы. Она ведь продемонстрировала мне разгадку, но я был в таком состоянии, что не понял. Потом, когда я вернулся, я должен был все обдумать, но вместо того напился и отключился. И утром не дал себе труда осмыслить происходящее, вспоминать не хотел. И пожалуйста. А во-вторых, я вообще не имел права так распускаться. В принципе.

— Здесь тоже есть моя вина. Ведь это я, в сущности, толкнул тебя на это дело. Правда, я не понимал… честно говоря, и сейчас не понимаю. Ладно, Дан, я давно усек, что он ярко выраженный моногам, но ты ведь человек совершенно иного склада! У меня и в мыслях не было, что ты в самом деле не хочешь туда идти. Клянусь, я только недавно, когда ты сказал «хорошо», по-настоящему понял, что это через силу. Так что я беру свое предложение обратно. Оставим все, как есть. Может, и пронесет.

Маран ответил спокойно.

— Нет, Патрик. В конце концов, я командир и отвечаю не только за успех экспедиции, но и за безопасность всех вас. А мои личные чувства это всего лишь мои личные чувства. И если я колеблюсь, то только потому, что попытка повлиять таким образом на королеву может обернуться крупными неприятностями, если не катастрофой.

— Что ты имеешь в виду?

— А если Атис взорвется и поднимет шум? Может, лучше его не раздражать? Ладно, давай спать. Утром разберемся. Спокойной ночи.

— Но ты не обижен на меня? — спросил Патрик.

— Нет.

— Честно?

— Да. Иди.

Маран разбудил всех еще до начала завтрака. Завтрак по дворце разносили по покоям, надо было только позвонить, в смысле подергать шнур сонетки, звонок раздавался где-то там на кухне, и минут через пять-семь являлся слуга с подносом, уставленным множеством блюд — питались во дворце сытно и разнообразно. Конечно, подавали завтрак не в любой момент, а в определенные часы, по-земному в промежутке примерно от девяти до двенадцати. Так что Маран поднял свою команду до девяти, ко времени завтрака все были уже одеты и готовы к выходу, и, как только управились с едой, он велел Патрику, Дану и Артуру немедленно отправляться в город.

— Если все пройдет благополучно, — сказал он, — послезавтра уезжаем. Сегодня и завтра надо закончить с городом. Патрик, инициативу предоставляю тебе, вот тебе помощники, разберись, что мы пропустили, и восполни пробелы. Днем в замок не возвращайтесь, перекусите в городе, приезжайте к обеду, за полчаса. Если в течение дня произойдет что-то экстраординарное, мы, я или Мит, вам, естественно, сообщим. Что нас сумеют схватить, не дав выйти на связь, практически невероятно, но на всякий случай, подъехав к замку, свяжитесь с нами снизу, не поднимаясь на плато. Связь есть, значит, все нормально, можно ехать наверх. Если нет… Тогда берешь командование на себя.

— То есть ты остаешься здесь с Митом? — спросил Патрик.

— Да.

— И что собираешься делать?

— Ничего. Выжидать.

— А может, поедешь ты? Разоблачение ведь, в первую очередь, угрожает тебе.

— За свои ошибки я привык расплачиваться сам, — сказал Маран.

Это прозвучало настолько бесповоротно, что Дан даже не решился попросить, чтобы его оставили вместо Мита.

— Впрочем, — добавил Маран, помолчав, — еще не факт, грозит ли нам вообще что-нибудь. Во-первых, неизвестно, знают ли они об электронике. О начинке. Они могут и не предполагать, что бляшки не обычные кусочки металла, тогда и размеры их не смутят. Во-вторых, даже если подозрения и возникнут, вряд ли они решатся убить нас. Все-таки мы приехали с рекомендательными письмами от наследника соседнего королевства и собственной кузины мадам. В любом случае, нас наверняка только арестуют. По крайней мере, для начала. И, в конце концов, даже если б им взбрело в голову с нами расправиться, сделать это непросто. В сущности, не по их силам. Проблема не в этом, вы же понимаете. Все, ступайте.

Он кивнул на дверь, взял со стола стакан с соти и спокойно уселся в кресло.

Спорить никто не стал, через десять минут трое землян уже садились на своих сниттов.

Как было условлено, за полчаса до заката они подъехали к началу подъема на плато. Патрик спросил по «кому»:

— Все в порядке?

И сразу погнал снитта на подъем.

Завернув за угол дворца, Дан увидел Мита, который стоял у крыльца, болтая с начальником стражи.

— Как там, все тихо? — спросил Патрик, когда они спешились и передали скакунов подоспевшим грумам.

— Как будто.

— А где начальство?

— Маран? У себя.

Поднявшись наверх, они обнаружили Марана растянувшимся на застеленной кровати.

— Весь день в горизонтальном положении? — спросил Дан насмешливо. — Много надумал?

— Так, — отозвался Маран, — кое-что.

Он сел и поинтересовался:

— Новости есть?

— Ничего особенного, — ответил Патрик. — Плановая работа.

— Немного мелочи в общую копилку?

— Примерно так.

— Ладно. Тогда одевайтесь к обеду. Уже был гонг, — сказал Маран, вставая и направляясь в гардеробную.

За обедом народу было не очень много, рассаживали по трое, и не успели разведчики войти в зал, как дама-распорядительница поспешила к ним, чуть присела перед Мараном и повела его прямо к столу, предназначенному королеве, сама Олиниа уже стояла там, опираясь на руку Атиса.

Дан и Патрик оказались по две стороны от Леллы, остроумной и изящной пассии Патрика, и, улучив момент, Патрик шепнул Дану, показывая глазами на королеву:

— Что она еще надумала?

— Допрос с пристрастием, — отозвался Дан, внимательно глядевший на Марана. Повадок Олинии он не знал, но сразу уловил в Маране знакомое скрытое напряжение.

— Из чего ты это вывел?

— Из поведения Марана.

Патрик пожал плечами.

— Он такой же, как всегда.

— Для тебя. Но не для меня.

Патрик недоверчиво хмыкнул, но промолчал.

Обед длился, как обычно, томительно долго, никак не меньше трех часов, невыносимо медленно разносили кушанья, разливали вина, провозглашали здравицы. А Олиниа все время задавала Марану какие-то вопросы, на которые тот отвечал учтиво, но равнодушно, так это, во всяком случае, выглядело со стороны. Атис больше молчал, но слушал с явным вниманием. Когда наконец доели бесконечный трехступенчатый десерт, и королева поднялась, Дан вздохнул с облегчением, но Олиниа повернулась к Марану, и тому пришлось предложить ей руку и провести в гостиную, где она усадила его рядом с собой и продолжила беседу.

Било полночь, когда она отпустила всех, и Маран наконец смог подойти к своим.

В коридоре Мит тихо сказал:

— Крепко она за тебя взялась. Устал?

— До смерти, — отозвался Маран и добавил: — Пойдемте к нам.

Закрыв дверь комнаты он оглядел всех и сообщил:

— Конечно, Атис что-то заподозрил. И, полагаю, настучал королеве.

— Чего она хотела? — спросил Патрик.

— Проверяла, — усмехнулся Маран. — Давненько мне не приходилось столько плести. Пришлось сделать из нашей легенды целый роман-эпопею. Надеюсь, у нее не осталось сил и желания выслушать его в еще чьем-то исполнении. Не знаю, насколько я ее убедил… Расстались мы, во всяком случае, мирно.

— Возможно, она собирается проверять еще, — предположил Дан. — Чтобы не рубить сплеча. Но завтра, к счастью, последний день. Вернее, ночь. Полнолуние.

— Что завтра полнолуние, она знает не хуже нас, — заметил Маран. — Ладно, поглядим. — Он повернулся к Артуру, поколебался, потом сказал не очень уверенно: — Послушай, Артур. Тут меня замучила одна мысль. Не знаю, может, с точки зрения генетики это выглядит нелепо, но я, к сожалению, с этим предметом знаком мало… — Он умолк, но Артур не шелохнулся, даже глядел не мигая, и Маран продолжил: — Две очевидности. Первая: уже несколько тысяч лет общество отторгает тех, чьи мысли неподконтрольны. Или, в твоей терминологии, тех, у кого новый, искусственный ген не срабатывает — отсутствует, либо неактивен.

— Рецессивен, — уточнил Артур.

— Да. Вторая очевидность: развитие цивилизации крайне замедлено, наука движется ползком, в искусстве нет взлетов. Сколько великих математиков ты нашел, Патрик? Одного на столетие?

— Гораздо меньше, — ответил тот.

— Вот. Нет гениев. Мало талантов. Скажи мне, Артур, нельзя ли эти две очевидности объединить? Логически это напрашивается. А как биологически?

— Первое, что я тебе скажу, — вздохнул Артур, — ты, по-моему, зря меня сюда тащил. Все равно, ты опережаешь меня в идеях. Даже в биологии.

— Без комплиментов, пожалуйста. По существу.

— По существу? Так ведь и с гениальностью, или одаренностью, неважно, мы тоже до сих пор не разобрались. Предполагается, что существует особый ген, но какой именно, неясно. Не так ведь часто с ним доводится встречаться. Так что тут можно только теоретизировать. Но теоретически к тому, что ты говоришь, я препятствия не вижу. Могу даже предложить две модели. Один вариант: ген гениальности, как доминантный, подавляет новосозданный, он не проявляется, и ничего в этом не смыслящее общество безжалостно отсекает будущего гения. Другой вариант: они могли не конструировать новый ген, а изменить старый и по недомыслию изуродовать как раз тот участок некой хромосомы, где находится гипотетический ген гениальности.

— Послушайте! — воскликнул Патрик. — Но ведь они себя калечат! Уже искалечили!

— Зато у них стабильное общество, — усмехнулся Маран. — Чего они и добивались. Палевиане, наверно, это одобрили бы.

— Извини, калека без рук, без ног тоже стабилен и предсказуем. Никуда не уползет и никого не убьет.

— А знаете, что я вам скажу, — вставил Дан. — Я только что понял. На примере Земли. Чем стабильнее общество, тем меньше гениев оно рождает.

— И наоборот, чем меньше оно рождает гениев, тем оно стабильнее, — подвел черту Маран. — Ладно, давайте спать. Завтра, может, не придется. Патрик, не забудь включить «секретки». Спокойной ночи.

Утро следующего дня оказалось пасмурным, даже накрапывал дождь, и члены экспедиции приуныли. За три недели пребывания в замке это был первый ненастный день. И, как назло, именно сегодня. Если к ночи не распогодится, при облачном небе что толку от полнолуния? А следующего надо было ждать еще двенадцать дней. Расстроенный Патрик снова принялся строить планы насчет искусственного источника света, и на этот раз Маран с ним не спорил. Оставаться во дворце до следующего полнолуния было бы слишком опасно, стоило, наверно, предпочесть вариант с поисками фотоэлемента, даже если б пришлось лазить для этого по крыше. Впрочем, с утра он ничего предпринимать не стал, а отослал, как и вчера, Патрика в город, но оставил сегодня Дана при себе, отправив с Патриком Мита. После отъезда остальных они вдвоем проверили и зарядили все камеры, упаковали в пояса вчерашние материалы, Дан предложить даже собрать вещи, но Маран не согласился, он не хотел выдавать своего намерения уехать, а убиравшие комнаты слуги, конечно, не обошли бы вниманием уложенные сумки. Словом, делать было фактически нечего, предварительную рекогносцировку подходов к хранилищу, а также возможностей бегства при попытке ворваться в их помещения Маран с Митом, как выяснилось, произвели еще вчера, так что оставалось лишь гулять по саду или валяться на кровати, Маран предпочел второе, и Дан, которому сидеть в комнате не хотелось, вынес на балкон — благо, дождь перестал — один из стульев и устроился на нем. Отсюда был виден весь парк с прогуливавшимися в нем и даже целовавшимися за деревьями и кустами парочками, но Дан за ними особо не следил, ему попался местный куртуазный роман, и он, правда, с ленцой, но помаленьку читал его.

Через какое-то время он услышал стук в дверь и сразу вскочил, но тут же сел снова, подумав, что если б за ними прислали стражников, те стучаться не стали бы. Правда, он не преминул повернуть стул так, чтобы видеть в щель между оконными занавесками дверь.

— Открыто, — сказал Маран громко. Он даже не пошевелился, впрочем, ложе его находилось далеко от двери, и если б в комнату вошел нежелательный персонаж, он успел бы десять раз оказаться на ногах, прежде чем тот добрался б до него.

Дверь неслышно приоткрылась, в просвете показался подол довольно длинной, не достигавшей пола лишь сантиметров на десять-пятнадцать юбки оранжево-бордовой расцветки, нечто в стиле осенних листьев, и послышался голос королевы:

— Лелла, иди к себе, не надо меня ждать.

Она отворила дверь, переступила порог, Маран сразу встал и поклонился, но она приблизилась и протянула ему руку для поцелуя.

— Я тебя разбудила? — спросила она. — Ты спал?

— Нет, Олиниа, — ответил Маран, — я не спал. Я думал.

— Ты назвал меня по имени.

— Да? Прошу прощения за дерзость, королева.

— Нет-нет, можешь называть меня Олинией, мне нравится, как ты произносишь мое имя, — сказала она, садясь в стоявшее невдалеке от балконной двери кресло. — А о чем ты думал? — спросила она вдруг.

— Не знаю, обрадует это тебя, удивит или оскорбит, но я думал о тебе.

— Что именно? — спросила она живо и перебила себя: — Неважно. Садись и ты. Поговорим.

Маран принес стул и сел напротив нее, Дан видел королеву почти со спины, только ее правое ухо и часть щеки попадали в поле его зрения, зато перед ним было лицо Марана.

— Я слушаю тебя, королева, — сказал тот, непринужденно откидываясь на спинку стула.

— Речь о хранилище, — начала она, и Дан заволновался. Неужели она передумала и потребует ключи обратно?

Маран молча ждал продолжения.

— Сегодня полнолуние, — добавила она, сделала длинную паузу, потом сказала чуть смущенно: — Видишь ли, Маран, я никогда там не была.

— Ты нелюбопытна, — заметил Маран с оттенком неодобрения в голосе.

— Да, возможно. Я с детства знала, что там нет ничего привлекательного для женщины и ничего полезного для общества. Остатки невообразимой старины. Когда я думаю об этом месте, в моем воображении сразу возникает груда пыльной рухляди, старая полусгнившая мебель, покореженная посуда.

— Может, так оно и есть, — согласился Маран.

— Но теперь мне вдруг захотелось взглянуть. Я догадываюсь, о чем ты подумал. Нет. Я не собираюсь следить за тобой и быть тебе помехой. Я ведь уже разрешила тебе идти туда и взять оттуда все, что тебе по нраву. Королевы своего слова не меняют. Я просто хочу посмотреть. Я… — она снова смутилась, — я поняла, что недостойно потомка благородного рода не знать, что скрывается в тайниках, завещанных этому роду его основателями.

— Ты рассуждаешь разумно, Олиниа, — сказал Маран, задумчиво глядя на нее. — Но не знаю, сумеем ли мы воспользоваться сегодняшним полнолунием. Небо покрыто облаками, и удастся ли луне к урочному часу прорваться сквозь них, неизвестно.

— Откуда ты знаешь про урочный час? — спросила королева. — Откуда ты знаешь, что важен не сам день полнолуния, а лунный свет?

— Это просто догадка.

— Догадка? Впрочем, ты прав. Скажу тебе больше: существует такая свеча… не свеча, конечно, но я не знаю, как это назвать, вещь, которая дает свет… Словом, ею пользовались в те ночи, когда луна не показывалась из-за облаков. Но она испортилась еще во времена моего деда.

— Возможно, эта беда поправима, — сказал Маран.

— Я принесла ее сюда.

Она вынула из подвешенной к поясу сумочки или, скорее, мешочка из золотой ткани маленький черный продолговатый предмет и протянула Марану. Тот взял фонарик, повертел в руках. Дан понимал его колебания. Конечно, безопаснее вернуть «свечу» королеве и признаться в некомпетентности, но тогда придется отказаться от всяких альтернатив и надеяться на погоду. А погода… Дан посмотрел на небо и безнадежно покачал головой. Увидел ли Маран оттуда, изнутри, его жест? Как бы то ни было, он решился. Он прошел к столу, быстро вывинтил донышко, вынул из корпуса детали и разложил их на полированной поверхности. Дану не было видно, что он там делает, он не представлял себе, возможно ли вообще исправить фонарик, что, если села батарейка, либо, если в нем стоит «вечная», вышла из строя лампочка или какой там источник света, поди разберись с прибором, созданным иной цивилизацией, пусть даже и совсем простым. Маран встал, вынул из кармана куртки, висевшей на одном из стульев, маленький складной нож и принялся его кончиком что-то то ли придавливать, то ли оттягивать. Королева молча следила за ним. Наконец он отложил нож, собрал фонарик и опробовал. Через комнату протянулся тонкий голубоватый луч, уперся в противоположную стену и погас. Маран подошел к королеве и протянул ей фонарик.

— Тут всего лишь погнулась маленькая железка, — сказал он.

Но королева не взяла фонарик, а резко отодвинулась вместе с креслом.

— Ты сделал это! Значит, Атис был прав! — в ее голосе прозвучал страх, почти ужас. — Не приближайся ко мне! Я… Я закричу!

Маран отступил от нее и сел на свой стул. Он не произнес ни звука, его лицо было неподвижно, королева некоторое время тоже молчала, наверно, ожидая, что Маран что-то скажет или задаст вопрос, но не дождалась и нервно заговорила:

— Не пытайся отрицать! Ты из тех, кого в долине называют отклонившимися. Я слышала, что они иногда исчезают из мест, где их держат, и выдают себя за обычных людей. Это несложно, они ведь умны, у них часто бывают необыкновенные способности. Как у тебя! Признайся, ты из них!

— Это не совсем так, — произнес Маран медленно. — Но если б даже я был из них, что из того?

— Как?! — задохнулась королева. — Ты можешь убить, и никто об этом не узнает! Ты можешь собрать себе подобных и захватить власть в королевстве.

— Ну не такой уж я убийца, — спокойно сказал Маран. — А что касается власти… — Он взглянул на королеву пристально и смотрел до тех пор, пока она не залилась краской, даже ее белая шея стала багровой. — Ты же отлично понимаешь, что если б мне взбрело в голову захватывать власть в этом королевстве, мне не понадобилось бы никого собирать. Достаточно было бы захватить власть над королевой.

— Ты… Ты околдовал меня, — проговорила она глухо. — Околдовал, да. Может, у тебя есть и такой дар.

— Полно, Олиниа, — сказал Маран неожиданно мягко. — Я самый обыкновенный человек, у меня нет никаких сверхъестественных способностей, только то, что мне досталось от родителей, и что я всегда старался развить и укрепить. Насилие и кровопролитие я ненавижу не меньше, а больше твоего, во всяком случае, я нахожу чудовищным ваш обычай убивать детей, к которому ты относишься без неприятия.

— Убивать детей?!

— Да. Вы же убиваете детей. Новорожденных младенцев, которые только явились в мир и не успели совершить никакого зла.

— Когда ты так говоришь, это действительно кажется чудовищным, — сказала она, — но… Это неверно! Ты защищаешь их, потому что они такие же, как ты. А мы защищаем от них мир. Они потомки тех, кто чуть не погубил человечество, кто истребил большинство людей на свете и обратил в пепел цветущие страны.

— А ты не их потомок? — спросил Маран.

— Я изменившийся потомок. А те дети, за которых ты заступаешься, неспособны измениться. Они рождаются такими же, как их ужасные предки. Мы здесь называем это не отклонением, а возвращением, что точнее. Мы не хотим, чтобы они вернули нас в прошлое!

— Или вывели в будущее, — пробормотал Маран. — Хорошо, Олиниа. Ответь мне на один вопрос. Ты женщина и когда-нибудь станешь матерью. Что если твое дитя окажется неизменившимся? Ты отдашь его на смерть с легкой душой?

Королева не ответила.

— Ну? — спросил Маран настойчиво.

— Не знаю, — сказала она тихо. — Я об этом не думала.

— Подумай. — Он встал, прошелся по комнате и спокойно спросил: — Что ты собираешься делать со мной?

— С тобой?

— Да. Я ведь такой же, как те, кто чуть не погубил человечество.

Олиниа молчала. Маран облокотился на спинку стула, задумчиво глядя на королеву. Королева снова покраснела.

— Так как же?

— Я услала Атиса с поручением, — сказала она тихо. — Он вернется только завтра. Днем. А ты уедешь утром. Если тебя здесь не будет, он промолчит.

— Хорошо, — кивнул Маран. — Я уеду утром.

Она судорожно вздохнула, потом сказала еще тише, почти шепотом:

— И, наверно, уже никогда не вернешься.

— Может, и вернусь.

— Что ж. Мы обо всем договорились. Я закончу обед пораньше, чтобы мы успели все, как следует, осмотреть. — Она встала. Маран протянул ей фонарик, но она покачала головой. — Оставь пока у себя.

Тогда он взял ее руку и поднес к губам.

К удивлению Дана Маран записал разговор с королевой, и когда остальные вернулись, дал им послушать. Правда, сам он при этом вышел на балкон, но когда запись кончилась, вернулся в комнату и сел.

— Опять угадал! — сказал Патрик.

— Что угадал? — спросил Маран рассеянно.

— Насчет одаренных людей. С необыкновенными способностями, как выразилась мадам.

— Ах это… Да… Ты лучше скажи, я не сделал ошибку, открывшись ей?

— А может она выдать? — спросил Патрик.

— Нет, — вмешался Дан, — она… — Он словно споткнулся о холодный взгляд Марана и закончил: — не выдаст.

— Ты, наверно, и не мог бы не открыться, — сказал Патрик. — Тогда пришлось бы не чинить фонарик, а это провалило бы нам все дело, мы не попали б в хранилище… Смотри, опять дождь пошел!

— Я мог бы еще поотнекиваться, — заметил Маран, — ну а если б она потребовала, чтобы я снял цепь и прочее с шеи? Я был бы изобличен во лжи, что не увеличило б ее почтения ко мне. И потом, мне хотелось выразить свое отношение к избиению младенцев.

— Тут как раз можно поспорить, — возразил Артур. — Так получилось, что ты защищаешь себе подобных. А иначе это выглядело бы более объективно.

Маран только усмехнулся, но промолчал.

— А что, не так? — спросил Артур, оглядывая остальных.

— Она ведь женщина, — сказал Патрик. — Женщины народ субъективный, им, чем ближе к сердцу, тем понятней.

— Ближе к сердцу?

— Прекратите, — сказал Маран. — Пора на обед. Собирайтесь.

Здание дворца, окружавшее с трех сторон, словно обнимавшее древний серый монолит, отстояло от него меньше, чем на два метра, окна комнат, расположенных по внутренней стороне дворца, выходили на слепые, наглухо закрытые толстыми ставнями окошки каземата. Один из таких загороженных плотно сомкнутыми деревянными створками проемов находился прямо напротив комнаты Мита, почему и, уходя, окно его помещения оставили распахнутым настежь, приготовив на всякий случай дополнительный путь к отступлению. Дан, впрочем, подобные предосторожности считал излишними, памятуя, что сама королева собирается составить им компанию, да и Маран, по всей видимости, озаботился этим лишь, так сказать, для порядка.

Роли Маран распределил заранее, в хранилище должны были идти вначале он с Даном, потом он обещал обменяться с Патриком, а Артура послать вместо Дана, если объявится что-либо интересное с точки зрения биологии. Миту был отведен пост караульного. Когда все расписали, Патрик передал Дану ключи, и тот сразу почувствовал себя кем-то вроде святого Петра.

Королева, как и обещала, не стала затягивать обед и отменила вечерние посиделки в гостиной. Ровно через полчаса после того, как гости поднялись из-за стола, она появилась у запертой двери на внутреннем периметре дворца, расположенной прямо напротив входа в каземат. Одета она была необычно — в узком, чуть ниже колен, черном платье, облегавшем очень неплохую фигуру, с одним лишь жемчужным ожерельем на шее она имела странно деловой вид. Ее сопровождали Лелла, которая должна была ждать в холле, и привратник. Привратник отпер один за другим три массивных замка, украшавших дверь дворца, и с поклоном передал ключи королеве, жестом руки отпустившей его.

— Возьми, — сказала она, протягивая ключи Марану, как только привратник удалился.

Промежуток между двумя зданиями был выложен каменными плитами, просевшими и потрескавшимися от старости. Было по-прежнему пасмурно, моросил дождь, и Маран, вынув фонарик, вопросительно посмотрел на королеву. Та молча показала на длинный, узкий выступ над дверью каземата. Маран провел лучом по выступу, только тогда в замке что-то щелкнуло, и на его монолитной черной поверхности появилось отверстие, куда можно было вставить ключ. Ключ повернулся с трудом, замком, видимо, не пользовались давно, ну да, старый король ведь умер почти пять лет назад, а Олиниа в хранилище не входила… За дверью оказался маленький тамбур и еще одна дверь, на сей раз с обычным замком, скважина которого была на виду. Повернув второй ключ, Дан распахнул дверь и хотел было пропустить королеву вперед, но передумал и, на всякий случай, вошел первым. В ту минуту, когда он переступил порог, внутри ярко вспыхнул электрический свет, и он изумленно заморгал, подивившись установке, которая могла работать тысячелетиями. Но удивление королевы было куда большим, она отпрянула от незнакомого сияния, слабо вскрикнула, правда, довольно быстро овладела собой и стала озираться в поисках источника света. Поискал его и Дан и нашел в потолке несколько круглых плафонов, распространявших совершенно белый безжизненный свет, напомнивший Дану уличное освещение Палевой. Коридора или прихожей не оказалось, из тамбура они попали прямо в обширное помещение, несравнимое по величине с огромными залами дворца, но превышавшее по размерам его большие комнаты. Предметов в помещении было не так много, вдоль стен стояли стеклянные витрины, почти как в земных музеях, а напротив входа на стене висела большая карта. Дан подошел к ней и, как зачарованный, уставился на мертвые ныне материки, покрытые обозначениями гор, озер, городов. Он не мог оторваться от этого исчезнувшего мира и даже не заметил, как подошли Маран и королева.

— Что это? — спросила Олиниа.

— Карта мира, — ответил Маран. — Карта мира до того, как большая его часть была превращена в пустыню.

— Он был такой огромный? — прошептала королева потрясенно. — Я не думала… Но кто мог?.. Кто способен был совершить подобное злодеяние?

— Варвары, — ответил Маран резко, словно сплюнул. — Варвары, которые воображали себя достигшими вершин цивилизации.

— А это что? — палец королевы коснулся одного из квадратиков, обозначавших города.

— Тут же написано, — сказал Маран нетерпеливо. — Город Сассолея, миллион жителей.

— Миллион?! В одном городе? Сколько же их было всего?

Дан поискал внизу, наверху, раз карта указывает число городских жителей, то должно быть и…

— Вот, — показал он. — Полмиллиарда.

Королева смотрела на него расширенными глазами, видимо, подобная цифра была для нее просто непостижима. Еще бы! Ведь на единственном уцелевшем континенте жило меньше семи миллионов… Кстати! Он быстро переместился к карте другого полушария, Маран уже стоял там, и когда Дан придвинулся, тот ткнул пальцем в изображение континента, на котором они находились.

— Что бы это могло значить? — его голос звучал недоуменно.

На континенте не было городов. Горы, равнины, реки и ни одного квадратика с названием. Через всю протяженность материка тянулась крупная надпись. Совершенно непонятная. «Резиденция». Чья?

— Ладно, — сказал Маран. — Потом подумаем.

И отошел к витринам.

Дан еще минуту стоял перед картой, затем перебрался туда же. Стекла в витринах были чистые, словно их недавно мыли. Наверно, антистатическое покрытие? Ни пылинки, все прекрасно видно. А лежали в витринах… приборы. Без всякого сомнения. Правда, опознать их с виду было затруднительно, но… Вот маленький аппарат с овальным экраном, наверно, телевизор или монитор и, скорее всего, на батарейках, может, и «вечных», как фонарик. Дану ужасно хотелось открыть витрину и нажать на кнопку выключателя, но его смущало присутствие королевы, глядевшей на непонятные предметы с изумлением.

— Что это за вещи? — спросила она наконец, и Маран ответил ей терпеливым тоном взрослого, объясняющего ребенку:

— Эти вещи твои предки привезли с пустынных земель.

— А для чего они?

— Так сразу не скажешь. У нас ведь нет ничего подобного. Скорее всего, это случайные предметы, то, что в момент бегства оказалось при них… В сущности, — добавил он вполголоса, обращаясь к Дану, — они бесполезны, что толку от видеофона или телевизора, если разрушена сеть или нет трансляции… При них либо на корабле, на котором они сюда добрались. Или кораблях, если корабль был не один…

— Один, — возразила королева.

— По преданию. Но…

— Один, — заупрямилась королева, и Маран снисходительно улыбнулся:

— Будь по-твоему.

— Но как они делали такие вещи? Это же невозможно.

— Невозможно для нас.

— Значит, они умели больше, чем мы?

— Конечно. Подумай сама, они превратили в пустыню полмира. Ты могла б превратить в пустыню хоть один кусок земли величиной с хорошее поле?

— Зачем мне превращать плодородную землю в пустыню? — спросила она, сурово сдвинув брови.

— Я не говорю, чтобы ты превращала ее. Я говорю о возможности. О том, что в твоих руках нет силы, которая могла бы это сделать.

Королева задумалась надолго, потом вдруг сказала:

— Но может, среди этих вещей есть такие, которые в состоянии сотворить что-то подобное. Значит, надо их уничтожить, чтобы этого не случилось!

Дан испуганно взглянул на Марана. Тот нахмурился.

— Олиниа, — заговорил он вновь тоном взрослого, вразумляющего ребенка, — те люди были в таком ужасе от содеянного, что даже изменили собственное потомство, сделав его непохожим на себя. Неужели они могли сохранить орудие, изуродовавшее мир?

Королева опять задумалась, склонившись над витриной, а Маран тихо сказал Дану:

— Помнишь бакнианскую поговорку? Глупый воюет с топором, а умный ищет руку, которая топор держит.

— Помню.

— Эти пошли дальше. Они добрались до головы, придумавшей топор.

Он прошел к следующей витрине, внезапно остановился, поднял крышку и вынул какой-то предмет, кажется, маленькую книжку. Да, книжку. Он открыл ее, посмотрел, захлопнул и повернулся к королеве.

— Олиниа, — сказал он. — Я не собирался отсюда ничего брать, но теперь увидел вещь, которую мне очень хотелось бы иметь. Подари мне ее.

— Конечно, — ответила королева, — я ведь уже обещала… — она вдруг умолкла и спросила с подозрением: — А что это за вещь?

Маран рассмеялся.

— Не бойся, этим ничего уничтожить нельзя. Взгляни сама.

Королева приблизилась к нему, посмотрела, Дан из-за ее спины так и не увидел, что за книжку облюбовал Маран.

— Всего лишь! — сказала она минуту спустя. — Но такие есть и у нас. А на островах их нет?

— Нет.

— Возьми, — сказала она, и Маран тут же спрятал книжку в карман.

— Спасибо, — поблагодарил он и предложил: — Дан, ты осмотрись тут, а мы с королевой заглянем в другие помещения. Или ты предпочитаешь остаться здесь, Олиниа?

Королева только покачала головой, и Маран распахнул дверь в правой стене. Когда они вышли, Дан поспешно открыл первую витрину, вынул лежавший там прибор и стал поворачивать его перед глазком камеры.

То, что он посчитал телевизором, действительно было на «вечных» батарейках, когда он надавил на кнопку, экран засветился, но остался, естественно, пуст. Был и еще один аппаратик с экраном, поменьше, не такой миниатюрный, как земные индивидуальные видеофоны, но ненамного больше. Дан задумался. Видимо, Маран был прав, здесь действительно оказались случайные предметы, кто будет сознательно тащить приемник, когда передающие станции прекратили существование. Или VF? Наверно, видеофон был у кого-то в кармане, телевизор на корабле… Он представил себе картину исхода, невольно вспомнив виденные фильмы-катастрофы: взрывы, толпы людей, мечущихся в панике, бегущих в разных направлениях, сталкивающихся, сбивающих друг друга с ног, озаряющие их вспышки, содрогающаяся под бомбами земля… или не бомбы, а лазеры, лучи исполинской мощности, перечеркивающие небо, падающие на города, которые вспыхивают, как кучи бумажного мусора… А может, это были электрические разряды, ток сверхвысокого напряжения, превращавший все в уголь, либо использовалось что-то совершенно неведомое… Но каким бы не было оружие, человек оставался тем же, а значит… Он прикрыл на секунду глаза и словно увидел обезумевших людей, набивавшихся в самолеты, ракеты, корабли… и атаки на эти самолеты, ракеты, корабли, падающие вместе с пассажирами, идущие на дно… А один доплыл. До тихого невыжженного континента. Резиденции. Чьей? Правителей? Что же это за общество, правители которого присваивают целый континент… А вернее, общества, ведь, чтобы воевать, нужно минимум два общества… или одно, но непримиримо расколотое…

Размышления Дана не мешали ему делать свою работу, он тщательно заснял то немногое, что тут было, оставив напоследок две книги, лежавшие в одной из витрин. Они были отпечатаны на таком же сверхпрочном пластике, как карта, а когда Дан попробовал прочесть их названия, он понял, что слова лишь смутно ему знакомы. Язык изменился настолько, что требовалась расшифровка. Он оставил свои попытки и стал торопливо листать книгу перед объективом.

Марана с королевой не было довольно долго, Дан понимал, что Маран дает ему время работать, и торопился закончить к их возвращению, но все же не успел.

— Ничего особенного, — сказал Маран, входя вслед за королевой в зал через дверь, расположенную напротив той, в которую они вышли. — Жилые помещения, как я понимаю. А у тебя все?

— Почти. Я хотел только… полистать тут еще одну книгу.

— Листай. А я пойду. Пришлю Патрика, пусть тоже взглянет на эти вещички. Олиниа, ты хочешь остаться? Если беспокоишься, оставайся, но я могу дать тебе слово, что не пропадет ни один предмет. Если, конечно, ты доверяешь моему слову.

— Я пойду к себе, — отозвалась королева. — Я уже все видела. Когда насмотритесь, принеси мне ключи. И эту… Свечу. Я не стану ложиться, подожду. Принесешь?

— Принесу, — сказал Маран. — А пока пойдем, я провожу тебя к твоей Лелле.

Ровно через две минуты после их ухода возник Патрик.

— Показывай, что тут по моей части, — потребовал он с порога.

— Да почти все, — Дан кивнул на витрины, и Патрик ринулся на приборы, как хищник на добычу.

— Закончишь, сразу иди, — пробормотал он, не глядя на Дана.

— Я все снял, — предупредил Дан, — так что не трудись зря. Только смотри.

— Не мешай, — отмахнулся тот, и Дан вернулся к своей книге.

Дойдя до последней страницы, он обнаружил вложенную между ней и переплетом — форзацев в этих книгах не было, тонкую пачку небольших листков, исписанных от руки. Сразу вспомнились найденные Мараном в атанатском книгохранилище записи библиотекаря-жреца, что если и здесь нечто подобное, свидетельство очевидца? Он вынул рукопись, хотел уже сунуть ее в карман, но передумал, разложил листки на витрине, тщательно снял с обеих сторон и снова вложил в книгу. Завершив работу, он заколебался, ему тоже хотелось заглянуть в другие помещения, но, понимая, что у Марана иные планы, он молча пошел во дворец. В конце концов, все заснято, успеется…

В пустом холле дворца Маран и Артур разговаривали, сидя на диване. Увидев Дана, Артур сразу встал.

— Как войдешь, увидишь дверь справа. Туда, потом вниз по лестнице и налево. Третья комната, — сказал ему Маран и добавил. — Не задерживайся. Не думаю, чтобы там нашлось нечто интересное. Но на всякий случай взгляни.

Когда Артур ушел, Дан сел рядом с Мараном и спросил:

— Что там такое?

— Маленькая лаборатория. Колбы, пробирки, прочее стекло, пара простеньких приборов. Конечно, генной инженерией тут не пахнет. Мы где-то ошибаемся.

— Ты думаешь, этот феномен не связан с генетикой? — удивился Дан.

— Не думаю. Насколько мало я не смыслю в этом, но любому идиоту должно быть ясно, что появление признака, передающегося по наследству, так или иначе связано с генетикой. Если не искусственный ген, так мутация. Нет, я не о том. Ошибка в другом. Это делалось не здесь.

— Не здесь в каземате или не здесь на континенте?

— Не здесь в каземате.

— Но на материке?

— Возможно.

— Где?

— Откуда я знаю, Дан? Не колдун же я в самом деле.

— А что ты выпросил у своей поклонницы? — спросил Дан, меняя тему.

Маран сунул руку в карман.

— Ты просто вообразить себе не можешь, что это за сокровище, Дан, — сказал он, держа руку в кармане.

— Не могу, — согласился Дан. — Маран, ну перестань! Что у тебя за манера такая!

— Я хочу, чтобы ты проникся торжественностью минуты, — заявил Маран серьезно. — Я мог бы это переснять, но… Никогда не думал, что я такой жадный. Просто руки затряслись… Ну что, проникся?

— Да! — выпалил Дан. — Покажи!

Маран медленно вытянул из кармана небольшую, в ладонь, книжечку в темно-синем переплете и подал Дану. Дан молча принял ее. Хотя театральные эффекты Марана не были ему в новинку, но он все равно «проникся», у него невольно задрожали руки, когда он открывал книжку.

На первой странице была общая карта звездного неба. Он помнил ее очертания, карта повторяла те, которые он уже видел в трактате по астрономии, просмотренном в Осте… то есть те карты повторяли эту, хотя были больше и, как будто, подробнее… Он взглянул на Марана вопросительно.

— Дальше! — сказал тот нетерпеливо.

Дан перевернул страницу. Новая карта изображала участок первой в укрупненном масштабе. Он перевернул еще страницу атласа, то был атлас звездного неба, как он уже понял.

— Стоп! — сказал Маран.

На карте было представлено незнакомое созвездие, у одной из звезд выделена красная точка, рядом написано какое-то слово.

— Это что, название планеты? — спросил Дан.

— Да. Или звезды. Скорее, звезды.

— Почему ты так думаешь?

— Сейчас поймешь. Дальше.

На следующей странице было другое созвездие, и опять название планеты или звезды.

— Да что с тобой, Дан? — сказал Маран с досадой. — Дай сюда. — Он забрал атлас, перевернул несколько страниц и сунул Дану обратно. — Узнаешь?

Созвездие казалось знакомым, у одной из звезд была опять-таки выделена планета, но Дан никак не мог сообразить…

— Закрой глаза, — скомандовал Маран, — и медленно поверни его. Я имею в виду созвездие. Покрути вокруг вертикальной оси. На четверть оборота. Ну!

Дан послушно закрыл глаза и мысленно повернул отпечатавшийся в памяти набор звезд. Книжка выпала у него из рук, и он вскочил.

— Торена!

Маран запрокинул голову и засмеялся.

— Наверняка, поискав, мы найдем и Землю. Тут отмечены десятки планет, Дан. Десятки! Десятки открытых, исследованных, возможно, колонизированных планет.

— Действительно, сокровище, — прошептал Дан. — Маран, надо ее переснять, и по копии каждому. Вдруг что случится. Это должно попасть на Землю во что бы то ни стало… Маран! Это… Это же… Главное открытие космонавтики с момента появления гиперперехода!.. Боже мой! Надо много копий…

— Одну я уже сделал. Только что. Возьми и сделай еще одну своей камерой. Прямо сейчас. Потом сделаем и другие.

Дан разложил атлас перед камерой и вдруг вспомнил.

— А название? Название планеты? Этой. Эдуры. Нашел?

— Какое-то название нашел, — сказал Маран.

— Ну и?

— Если считать это названием планеты, то я вынужден тебя огорчить. Совсем другое слово. Но мне все-таки кажется, что оно относится к звезде.

— Но…

— Я исхожу из того, что и рядом с Тореной значится незнакомое нам название. Конечно, ручаться ни за что нельзя.

— Иначе говоря, мы остаемся в той же неопределенности? Очень жаль.

Маран развел руками.

Патрик и Артур пришли как раз, когда Дан заканчивал с копией.

— Ну что? — спросил Маран.

— Приборы не сложнее наших, — сообщил Патрик. — Большинство я расшифровал. Штуки три компьютеров, от микро до портативного, телевизор, непонятно, стерео или плоскостной, пара VF, приборчик, похожий на наш маячок… Остальное так сходу не разгадаешь. Надо бы посмотреть их в лаборатории… Послушай, Маран, помнишь, когда она принесла тебе ключи, она сказала, что ты можешь взять из хранилища, что захочешь…

— Нет, — отрезал Маран.

— Почему?

— Потому что нет. Ситуация изменилась. Теперь она знает, что я из тех, к кому их тысячелетиями приучали относиться с подозрением. Она даже высказала намерение уничтожить все, что есть в музее, поскольку это может оказаться оружием. Если мы что-то унесем, это обернется, в первую очередь, против отклонившихся и…

— И?

— Пропадет вся моя воспитательная работа, — вздохнул Маран.

— Воспитательная?

— Я пытался убедить ее прекратить избиение младенцев. Она обещала поразмыслить над этим.

— Понятно, — сказал Патрик огорченно. — Жаль.

— Не переживай. Я думаю, мы сюда вернемся. Наверняка экспедиций на Эдуру будет еще немало. Артур, а ты что скажешь?

— Ничего, — ответил тот грустно. — Примитивная лаборатория, какие-то опыты, видимо, ставились, но о генной инженерии говорить не приходится.

— Я так и думал. Ключи! — Маран взял у Патрика ключи от хранилища, вынул оставленные ему королевой ключи от дворцовой двери, запер ее, позвал Мита, который медленно прогуливался взад-вперед по коридору, прилегавшему к холлу, и протянул ему одну из связок.

— Отдай привратнику.

Потом он вручил Дану атлас звездного неба и сказал:

— Идите спать. А я отнесу королеве ее ключи.

Патрик посмотрел на его задумчивое лицо и предложил:

— Хочешь, я отнесу?

— Нет, — сказал Маран. И когда Артур с Патриком вышли в коридор, остановил Дана и добавил шепотом: — Если я задержусь, не беспокойся. Ложись спать.

Маран пришел, когда уже светало. Хотя он притворил дверь бесшумно, Дан все-таки на секунду открыл глаза. Маран прошел через комнату, быстро разделся и лег. И Дан тут же уснул снова.

Утром Маран разбудил его, он был одет, влажные после душа волосы аккуратно расчесаны, подтянут и спокоен.

— Вставай, — сказал он. — Пора собираться.

А когда Дан вышел из ванной, на столе уже стоял завтрак. За едой Маран молчал, и Дан не решился задать ему вопрос, который буквально висел у него на кончике языка.

Чуть позже, когда они уже всей командой стояли перед дворцом в ожидании, пока приведут сниттов, Патрик сказал:

— Мы не поблагодарили королеву за гостеприимство.

— Я поблагодарил ее, — ответил Маран невозмутимо.

— Когда?

— Ночью. Когда передавал ключи.

— А! Тогда все, вопросов нет.

— Долгонько эта передача ключей длилась, — сказал Дан насмешливо, когда Патрик отошел.

Маран вздохнул.

— Тебе хорошо тут… Критиковать. Я положил ключи на стол, а она взяла и…

— Расплакалась, что ли?

— Ну вроде того. Что я должен был делать?

— А ты заранее знал, что она расплачется? — спросил Дан так же насмешливо.

— Заранее?

— Ты же предупредил, что задержишься.

— Я сказал «если».

— Ладно, не морочь голову. Сдается мне, ты и сам был не прочь.

Маран посмотрел на него долгим взглядом, но не ответил.

— Дан, — сказал, подъезжая, уже сидевший на своем снитте Патрик, — не читай мораль. Тебе не в Разведке надо работать, а в Ватикане. А ты не обращай на него внимания, — добавил он, поворачиваясь вместе со сниттом к Марану. — Я даю тебе отпущение грехов и готов лжесвидетельствовать в твою пользу. Если понадобится.

— Спасибо, — сказал Маран без улыбки.

Когда проехали ворота, он отпустил поводья и унесся вперед.

— Ну вот, — сказал Патрик Дану, — надо было тебе его расстраивать? Ну что ты к нему цепляешься? Чего ради?

Дан задумался. И правда, чего ради? Он представил себе Наи, ее маленькую изящную фигурку, прелестное, как выразился Поэт, да так и есть, прелестное тонкое лицо с грустными эль-грековскими глазами, потом улыбку, потом смех, потом слезы, ведь он видел ее и плачущей, да, это правда, она ему нравилась, он хотел слышать ее смех и не хотел видеть ее слез, все так, и тем не менее, она не могла заслонить Марана, Маран был ему ближе родного брата, был бы, даже если б у него имелся брат, и Наи для него существовала, в первую очередь, не сама по себе, а как женщина, которая дарила Марану счастье… В том-то и дело! Он снова вспомнил счастливую улыбку на лице Марана, какой не видел никогда раньше, и у него защемило сердце. Он просто не хотел, чтобы эта улыбка исчезла, перестала существовать.

— Патрик, — сказал он, — ты когда-нибудь видел выражение счастья на лице Марана?

Патрик подумал.

— Наверно, — сказал он неуверенно. — Когда Поэт рассказал ему про тот пакт, в флайере, на Палевой.

— Нет, Патрик. Там не было никакого счастья. У него было лицо приговоренного к смерти, который вдруг получил помилование. Немного облегчения и безмерная усталость. Значит, ты не видел.

— А ты видел? — спросил Патрик.

— Да. Я видел. И хочу видеть еще. И поскольку на свете есть только один человек, с которым он бывает таким…

— Наи? — спросил Патрик.

— Да.

— Ладно, — сказал Патрик, — я тебя понял. Но ты не бойся. Это разные вещи. Одно к другому не имеет ровно никакого отношения.

Маран ехал один добрых два часа, и только когда впереди показалась небольшая деревушка, придержал своего снитта и подождал остальных.

— Маран, — сказал ему Артур, подъезжая и останавливаясь рядом с ним, — я понял, для чего ты меня сюда привез.

— Для чего?

— А чтобы собрать тут материал. Для исследований на Земле. Если мы разберемся с их генами и сравним с нашими, мы не только выясним, как они приобрели свое странное свойство, но и сможем наконец добраться и до этого чертового гена гениальности, который ищут чуть ли не полтора века.

— Что для этого нужно? — спросил напряженно слушавший его Маран.

— Кое-какие клетки. Не знаю только, как до них добраться. Аппаратура для фиксации есть на астролете, я взял кое-что с собой с Земли. Мы, наверно, можем вызвать орбитолет?

— Это не проблема.

— А как с материалом?

— Подумаем. Наверно, задержимся в Осте, там у нас уже есть налаженные связи. А пока зайдем в трактир, выпьем по стакану соти.

— Ты меня разочаровал, — сказала карисса Асуа, откидываясь на спинку обитого темно-зеленым бархатом кресла из светлого дерева.

— Вот как? — спросил Маран спокойно. — Чем же?

Карисса улыбнулась, не спеша ответить. Разговор шел с паузами, как бы лениво, но Дану в нем чудилась разминка фехтовальщиков перед тем, как стать в позицию и нанести укол. Сам он молчал, разглядывая роскошную гостиную, в которую их провели на этот раз. Комната была наполовину обтянута бархатом того же цвета, что обивка кресел, а ниже человеческого роста отделана вездесущими резными панелями. Изумительной работы мебель и всяческие безделушки из цветного фарфора были поистине восхитительны, Дан подумал, что если с высоким искусством здесь, как и в Астинаре, обстоит неважно, то прикладное несомненно достигло того совершенства, к которому земляне никогда даже близко не подбирались.

Карисса наконец заговорила.

— Ты как мой муж, — уронила она, отпив из своего стакана. — Мужскую дружбу ты предпочитаешь женской любви.

— В чем это выражается?

— Ты вернул кольцо Горту.

— А что я должен был с ним делать?

— Одолжить его мне.

— Разве ты у меня его просила, карисса? — деланно удивился Маран, и карисса рассмеялась.

— Нет. Наверно, я допустила ошибку.

— Наверно.

— Я просто колебалась, обдумывая…

— Что?

Карисса притворно вздохнула.

— Все равно кольца уже нет, так что я расскажу тебе. Моя приятельница вилнина Латуа вышла замуж за жителя Понассу и уехала… Это далеко, на другом конце материка. Она оставила мне письма Горта. В молодости Горт весьма увлекался придворными дамами, это теперь он опустился до трактирных девок. Письма подлинные, но на них нет печати.

— Нет печати? Какая жалость, — посочувствовал Маран. — А что там такого интересного, в этих письмах?

— Он предлагал вилнине руку и сердце.

— Даже так! И что ты собираешься с этими письмами делать?

— Уже ничего. Раз нет печати… Но я думала пустить их по двору. Через верного человека. Ты ведь знаешь историю с моим приданым?

Маран кивнул.

— Горт требует всю сумму себе, утверждая, что бросила его я, а сам он готов был на мне жениться. Если станет известно, что он делал предложение другой, это даст мне преимущество.

— Неужели? — сказал Маран с иронией. — Преимущество в чем? На этот раз ты меня разочаровала, карисса.

— Твоя дерзость меня восхищает, — бросила Вилиа высокомерно. — Чем я заслужила твое порицание, победитель?

Маран улыбнулся, встал, подошел к кариссе, наклонился к ней… Дана неприятно кольнуло чувство, что… Он догадывался, что Марану нравится карисса, пусть тот и не делал никаких попыток внести в отношения с ней оттенок интимности, во всяком случае, до сих пор. Черт возьми, неужели стоит только начать, и покатится? Он чуть не зажмурился, но Маран всего лишь взялся на подлокотники кресла, в котором сидела карисса, и слегка повернул его вокруг оси, так что карисса оказалась лицом к большому зеркалу. Потом он отступил в сторону и сказал:

— Ты видишь эту прекрасную женщину, карисса? Она была не только прекрасна, но и горда, она отвергла наследника престола, отказалась стать королевой, и наследник много лет не может этого забыть. Он унижен и уязвлен, он до сих пор не женился, хотя ему скоро исполнится сорок, он опустился до трактирных девок, потому что дамы напоминают ему о его потере… И что ты хочешь сделать? Лишить эту женщину ее ореола, превратить в покинутую, подвергнуть сомнению саму ее лучезарную красоту. И во имя чего? Каких-то денег! Что тебе эти гроши, тебе, живущей в роскоши…

Карисса смотрела на него с интересом.

— Дело не в деньгах, — возразила она. — Я хочу доказать…

— Что он тебя бросил?

— Но так и было.

— Неправда. Какой мужчина в юности сторонится женщин? Тебя смущает, что он признал ребенка? Но мальчик ни в чем не виноват. Это, в конце концов, даже благородно.

— Ты меня совсем запутал, — сказала карисса. — Ладно, я тебе прощаю это кольцо. Расскажи лучше, почему вы задержались в Астинаре на столь долгий срок.

— Мы не задержались, — возразил Маран, — нас задержали. Мы дожидались, пока королева решится допустить нас в хранилище.

Карисса улыбнулась.

— Слух о причинах ее нерешительности нас уже достиг, — сказала она лукаво. — Одна моя приятельница в переписке с придворной дамой Олинии. — Маран стоял с каменным лицом, и она добавила с притворным вздохом: — Олиниа — счастливая женщина. Она умеет наслаждаться жизнью. Не то что я.

Маран медленно оглядел ее с ног до головы, Дан опять уловил в выражении его глаз оттенок далеко не дружеского интереса… все-таки натура есть натура, констатировал он печально, надо думать, попытки Марана сохранять верность Наи основаны вовсе не на потребности, а на самодисциплине, наверняка он все время борется с собой, а на деле…

Вилиа чуть смутилась, но спросила:

— Ну и чего стоит в глазах ценителя карисса Асуа?

— Больше, чем считают, — ответил Маран хладнокровно. — Кар Асуа…

— Кто здесь поминает кара Асуа? — спросил голос в коридоре, и в комнату вошли кар и Горт.

— Ба! — сказал кар. — Ты вернулся? Не может быть! Мы уже думали, что ты избрал себе новым местом жительства Астинарский замок.

После обмена приветствиями кар предложил выпить вина, но Горт отказался, объявив, что хотел лишь засвидетельствовать свое почтение кариссе, Маран тоже поблагодарил за приглашение и отговорился тем, что они приехали всего несколько часов назад и устали с дороги, так что он и Дан вышли вместе с Гортом. Наследника ждал слуга, придерживавший его снитта за повод, но Горт задержался перекинуться парой слов, как он сказал, с приятелями, пока тем приведут их скакунов.

— Ну как, пустила вас Олиниа в хранилище? — спросил он.

— Пустила.

— И там действительно все непостижимо?

— Не все.

Маран стал описывать Горту карту. Дан с любопытством ждал реакции того, в особенности, на слово «резиденция», но был разочарован, так как Горт с искренним недоумением поинтересовался, что это значит, Маран развел руками, и наследник немедленно перешел к Олинии, выспрашивая, действительно ли она так развратна, как утверждает молва.

— Конечно, она хороша собой, — заметил он, — так что соискателей ее благосклонности наверняка хватает. Да она и тут вела себя не очень скромно, но не столь свободно, как ей приписывают.

Дан ожидал, как будет выкручиваться Маран, но тот небрежно обронил, что королева в самом деле недурна собой и как будто не слишком ограничивает себя в своих романах, затем перевел разговор на кариссу Асуа, объявив, что та не в пример красивей своей троюродной сестры. Горт нахмурился, потом со вздохом признал, что да, карисса хороша собой и неплохо смотрелась бы на троне, но пренебрегла и ненавидит.

— Карисса не питает к тебе никакой ненависти, — возразил Маран. — С ней сыграл злую шутку материнский инстинкт, она принесла свои чувства и свое будущее в жертву своему сыну, считая, что лучше быть каром Асуа, чем младшим братом короля, вечно сожалеющим, что опоздал родиться. В глубине души она наверняка сожалеет об утраченном, — добавил он глубокомысленно, и Дан с удивлением увидел, как оживившийся Горт кивает в такт его словам.

— Что это тебе взбрело в голову? — спросил он, когда привели сниттов, и, простившись с наследником, они вдвоем поехали в сторону города. — То одно говоришь, то другое.

— Разве? — удивился Маран. — Я говорил об одном и том же, просто под разными углами.

— И зачем тебе это понадобилось?

— А низачем. Просто пришла идея примирить их. Идея, конечно, бредовая.

— Почему бредовая? Они реагировали вполне адекватно.

— Да, на минуту. Понимаешь, Дан, этот, в сущности, пустяковый конфликт питает их существование. Ведь у них тут все игрушечное. Игрушечные страсти, игрушечные интриги… как и сами их крошечные королевства игрушечны по сути… Честно говоря, мне вдруг стало обидно за нее. Я имею в виду Вилию. У такой великолепной женщины — столь пустая жизнь… Любовь могла бы преобразить ее бестолковое существование. Но боюсь, что способность любить тоже относится к числу талантов, несовместимых с этим их искусственным геном.

— Какая же она великолепная? — возразил Дан. — Кар Асуа назвал ее ледышкой. Да и по собственному ее признанию, она особым темпераментом не отличается…

— Глупости! Она просто не разбужена. Этому олуху Асуа вместо того, чтобы палить из арбалета, следовало бы заняться женой. Впрочем, я не кара имел в виду, говоря о любви. Слепому видно, что их влечет друг к другу. Кариссу и Горта. Лучше б он бросил таскаться по трактирным девкам и… Хотя он и сам мало на что способен… Знаешь, меня снова стал интересовать вопрос о смысле жизни.

— Снова?

— Да. Впервые я над этим задумался, когда мне было лет семнадцать или восемнадцать. Как, наверно, все в этом возрасте. Пристал однажды к Мастеру, требуя, чтобы он мне объяснил, но он рассмеялся и предложил мне разобраться самому. Я довольно долго разбирался, а потом сообщил ему, что понял. Смысл жизни в созидании. Он грустно поглядел на меня и сказал: «Да. Смысл жизни в созидании. Смысл моей жизни и, я надеюсь, что и твоей. Но, увы, отнюдь не всех и каждого. Посмотри вокруг, насколько больше тех, кто видит смысл своей жизни в разрушении». Это было вскоре после Перелома. Тогда я стал думать дальше и пришел к выводу, что отдельные жизни могут смысла и не иметь. То есть некоторые имеют. Жизнь Мастера, Поэта, Вениты. Жизнь Микеланджело, Бетховена, Бальзака. Но большинство жизней сами по себе ничего не значат, каждая это лишь один шаг идущего.

— Дорогу осилит идущий?

— Да. Каждый шаг сам по себе значения не имеет, это вместе они складываются в пройденный путь. И я решил, что значит — путь. А теперь я вдруг задумался: а может, и путь не всегда значит?

— Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать.

— Я хочу сказать, что можно увидеть смысл в бессмысленно прожитой единичной жизни. Она поддерживает существование человечества. Но имеет ли смысл существование человечества? В чем он?

— В прогрессе, — сказал Дан бодро.

— А что такое прогресс? Если говорить на нормальном языке, человечество движется к лучшему будущему. Так? Какому? Разумному и доброму, как полагал Мастер? Я в это верил. Ты когда-то удивлялся, как я сунулся в этот Перелом. Я был идеалистом, Дан, а идеалисты народ опасный. Очень опасный, потому что время от времени они принимаются претворять идеалы в жизнь. Совершенно не считаясь с тем, способна ли эта жизнь их идеалы воспринять. Конечно, тот мир был нехорош. В нем канцлером не мог стать не только сын грузчика, но и сын купца. Быть полководцем имел право только аристократ, и, в сущности, именно эта малость погубила империю, ведь баронское звание само по себе не дает понимания стратегии и тактики, а уж талант полководца не менее редок, чем дар математика или художника. Словом, это был неправильный мир. Но что оказалось? Что достаточно было всего лишь издать указ, как это сделала Илери.

— Уроки Бакнии тоже сыграли свою роль, — сказал Дан.

— Бакнии от этого не легче. И мне тоже. Конечно, часть идей Перелома я не разделял с самого начала, как ты уже знаешь. Но до определенного момента все же верил, что мир можно сделать лучше. И не только верил, но и представлял себе этот мир. Во многом такой, какой я нашел на Земле. Это действительно добрый мир. И разумный. Но, Дан, пожив на Земле, я увидел массу недостатков.

— Да? — сказал Дан чуть обиженно.

— А ты их не видишь? — спросил Маран и добавил с легкой иронией: — Или ты считаешь, что ты, землянин, имеешь право на это, а я нет?

Дан покраснел.

— Почему нет? — сказал он смущенно. — Конечно, имеешь. Кстати, ты зря отделяешь себя от меня, ты ведь уже и сам в какой-то степени землянин. Живешь на Земле, работаешь на Землю, и… возлюбленная у тебя женщина с Земли. — Он прикусил язык, но слово уже вылетело, оставалось надеяться, что Маран не обратит на него внимания. Но тот неожиданно остановил своего скакуна и повернулся к Дану.

— Возлюбленная? — переспросил он, нахмурившись. — Послушай, Дан, давай расставим раз и навсегда все акценты. Нет, я очень рад, что вас всех так беспокоит судьба Наи, но, признаться, меня утомили эти бесконечные намеки. И я не понимаю… Ну ладно Патрик! Но ты… Ты же все видел. Ты хочешь, чтобы я непременно изъяснился открытым текстом? Изволь! Да, я не занимался этим вопросом и даже никогда не говорил на эту тему с Наи. Не потому что, как ты подозреваешь, предоставил право решать ей, я отлично знаю, что она слишком горда, чтобы даже заикнуться о чем-то подобном, пусть даже ей тысячу раз известно, как это у нас в Бакнии, у нее свои представления, и она никогда через них не переступит. Не поэтому. И уж, конечно, не потому, что это предмет неких сомнений и колебаний с моей стороны. Я объявил ее своей женой перед своими друзьями — какая инстанция может быть выше этой? Я просто не придавал значения подобной ерунде. В конце концов, я называю ее своей женой, следовательно, я считаю ее своей женой, и неужели какие-то объявления-заявления значат больше, чем мое слово?

— Нет, — сказал Дан, — не значат.

— Так ты удовлетворен?

— Почти.

— Почти? — Маран посмотрел на него внимательно. — Я понимаю, что ты хочешь услышать. Не понимаю только, зачем тебе это.

Дан промолчал.

— Ты ведь знаешь, мой язык с трудом выговаривает всякие красивые слова.

— Знаю, — сказал Дан, но в его голосе прозвучало упрямство, удивившее его самого.

Маран вздохнул.

— Ну хорошо. Я ее люблю. Ни одной другой женщине и ни об одной другой женщине я этих слов не говорил. А теперь говорю: я люблю Наи и если когда-нибудь уйду от нее, то лишь в одном направлении — на тот свет. Все. Можешь гордиться, ты второй человек на свете, который это слышал. И последний.

— Второй? — переспросил Дан. — А?.. — Он смутился, поняв нелепость чуть не заданного вопроса, и поправился: — А Поэт?

Маран усмехнулся.

— Поэт и так все понимает. Ему не надо устраивать мне допросы с пристрастием.

— Извини.

— Но теперь ты удовлетворен?

— Да.

— Слава богу! — Маран повернул снитта и поехал дальше.

— А что ты хотел сказать о Земле? — спросил Дан, нагоняя его.

— Уже ничего, — буркнул Маран. — Ты сбил меня.

— Извини, пожалуйста. Я просто… Все из-за кариссы! Мне показалось, что ты… что она… Извини. Я обещаю больше на эту тему не заговаривать.

— Ну это мы еще увидим, — сказал Маран. — Ладно, поехали побыстрее, мы и так задержались.

Дан сидел за столом, обложившись листами исчерканной бумаги. Положив рядом карманный компьютер с выведенной на экран картой видимого с Земли сектора неба и найденный в Астинарском замке звездный атлас, он пытался «перевести» какие-либо фрагменты последнего в координаты созвездий, наблюдаемых с Земли. Дело было нелегкое, он мысленно «вертел» целиком и по частям созвездие за созвездием, рассматривая их со всех сторон и ища положение, в котором две карты совместятся. Нелегкое, если не безнадежное при его оснащении. Другое на Земле, с нормальным компьютером и соответствующей программой… Впрочем, этого ему никто не поручал, было интересно самому. Как-то получилось, что он оказался не у дел, город был изучен, осмотрен и заснят, как и каждый предмет в картинной галерее и даже каждая книга, представлявшая интерес, и ему оставалось только почитывать местные романы.

Он был один. Маран опять отправился куда-то со своей аристократической компанией, что делал практически каждый день. Он ухитрился буквально приворожить как наследника, так и кара Асуа. Да и вообще, как Дан подозревал, всю компанию. Это не очень его удивляло бы, если б он не знал, насколько чуждо Марану их времяпрепровождение, все эти пьянки, охота, какая-то запутанная азартная игра, кулачный бой, разве что верховая езда была ему по нраву. И тем не менее, он непонятно как стал у них своим человеком. Горт ежедневно посылал за ним слугу, вручавшего очередное приглашение — если Марана уже не увез с собой кар, запросто заезжавший за ним в гостиницу. Какая-то польза от этих пьянок-гулянок была, во всяком случае, некий вилн Карасу из того же кружка дал ему рекомендательное письмо к владельцу благотворительной больницы, куда отправили Артура в качестве провинциального лекаря, мечтающего познакомиться с континентальной медициной. А заодно потихоньку собрать свой генетический материал. Правда, подобная организация дела затянула пребывание экспедиции в Осте, медицину за пару дней не изучишь, но вреда от этого изучения никак не ожидалось, тем более, что и Патрик с Митом имели свое задание, с которым справиться было непросто — выяснить происхождение электронных устройств, генерирующих экранирующее поле. Из осторожности они продвигались черепашьим шагом… Дан вздохнул. Ему захотелось домой.

В дверь постучали, Дан быстро прикрыл компьютер листом бумаги, но это оказался Патрик.

— Как там наш кандидат в кары, не появлялся? — осведомился он.

— Пока нет.

— Пошли тогда обедать.

— А Артур?

— Он уже внизу.

Патрик заказал к обеду бутылку вина, и Дан изумленно вскинул брови, но Патрик сказал:

— Сегодня можно. Мы с Митом добрались до финиша, и Артур закончил со своим материалом. Если у Марана не окажется недоделок, можем закругляться.

— Каких недоделок? — спросил Дан.

— Откуда я знаю? Не успел поохотиться на саблезубого тигра. Или получить обещанный титул.

— Я надеюсь, мы не будем дожидаться, пока Горт станет королем и сделает его каром, — заметил Артур.

— Если прежде их обоих не съест саблезубый тигр.

Маран пришел, когда они уже принялись за жаркое.

— Вы только поглядите на этого аристократа, — сказал Патрик, когда тот открыл дверь и вошел в зал.

Маран и впрямь выглядел аристократом, случайно, по ошибке или по рассеянности, вошедшим не в ту дверь и теперь с брезгливой снисходительностью озиравшимся. Красивая голова чуть закинута назад, потому ощущение, что он смотрит свысока, легкая улыбка, даже не улыбка, а лишь тень ее, еще более усиливающая выражение безразличной холодности, ленивые и в тоже время отточенные жесты… Вошел в роль, подумал Дан и улыбнулся. Маран обнаружил их, пересек зал и сел рядом с Даном, придвинув свободный стул от соседнего столика.

— Есть хочешь? — спросил Патрик.

— Нет, спасибо.

— А пить?

— Еще менее. Свою бутылку я допил полчаса назад. Если б вы знали, как мне это осточертело!

— У тебя есть шанс завязать, — сказал Патрик. — Артур закончил работу, да и мы с Митом, сдается мне, тоже.

— Ну? За это и я выпью. Наливайте. Хватит, — сказал он, когда бокал наполнился на треть, взял его и поднял вверх. — За скорое возвращение домой!

— Это куда? — спросил Мит.

— Зависит от того, что для каждого стоит за словом «дом». Родина, друзья, любимая женщина…

— А для тебя? — поинтересовался Патрик.

Маран не ответил, только улыбнулся, и Патрик улыбнулся в ответ.

— Командир хочет домой к жене? — повторил он полувопросительно фразу, сказанную полтора месяца назад в Астинаре.

— Да, — ответил Маран спокойно. — Командир хочет домой к жене. Командир соскучился по своему земному счастью.

Он снова улыбнулся собственным мыслям, а Мит повернулся к Артуру.

— А ты женат?

— Нет, — сказал тот. — Был. Но уже три года, как развелся.

— Почему?

— Скучно стало. Не о чем поговорить. Приходишь домой, а там бубнит и бубнит ящик. Как у всех. Ты о деле, а тебе в ответ о сериалах. Надоело.

— Ладно, ребята, — сказал Маран, ставя на стол пустой бокал. — Доели? Пойдем тогда наверх, подведем итоги, посмотрим, правда ли можно складывать чемоданы.

Усевшись за стол, Маран взял пару исчерканных Даном листков, посмотрел и сразу понял:

— Идентифицировал что-нибудь?

— Одно, — ответил Дан. — Созвездие Геркулеса как будто.

— То есть можно?

— Конечно, можно. На Земле все расшифруем.

— Раз, — сказал Маран.

— Что раз?

— Я считаю плоды, которые мы привезем. Артур, как я понял, ты закончил работу. Все собрал?

— Да, — ответил тот.

— Ты абсолютно уверен, что сделал максимум возможного? Увы, в этом деле я ничего не смыслю, так что отвечаешь за все ты. Не осталось пробелов, нет?

— Нет, — ответил тот твердо.

— Два, — сказал Маран, продолжая задумчиво глядеть на него.

— Ты словно жалеешь, что ты не биолог, — улыбнулся Патрик.

— Конечно, жалею. Что не биолог, что не астрофизик, что не электронщик. Мне всегда хотелось все знать. Еще со школьных лет.

— Все знать невозможно, — возразил Патрик.

— Представь себе, об этом я уже догадался, — усмехнулся Маран. — Что не мешает мне тосковать по знаниям, которых у меня никогда не будет. Ладно, оставим лирику. Что у вас?

— Резюме или с подробностями?

— Давай пока резюме, там посмотрим.

Патрик помолчал минуту, видимо, решая, с чего начать, потом заговорил.

— Когда в семье рождается ребенок, его надо зарегистрировать в течение трех дней. Система регистрации у них очень четкая, все смерти и рождения подлежат учету. В городах это делается в… назовем это условно мэрией, хотя мэр тут назначается королем, как и управители сельских районов. В мэрии есть специальный штат чиновников именно для осуществления этой процедуры. После того, как родители зарегистрируют младенца, два чиновника посещают его и, если все в порядке, вручают экранирующее устройство. Это такая тонкая черная штучка, похожая на монету, полтора сантиметра в диаметре и миллиметра три толщиной. Подвешенная на специальной проволочке. По идее, ее можно носить как есть. Но не принято. Их вделывают во всякие ожерелья и цепи, имеется целая индустрия, которая этим занимается, золотых дел мастера и прочие побрякушечники. Когда человек умирает, приборчик сдают властям, дабы получить разрешение на похороны. И он возвращается в общий фонд. А хранятся они в мэрии, в специальном сейфе. Существует этот обычай с незапамятных времен, никто не знает, когда эти устройства появились, как сконструированы и, естественно, никому не ведомо, как их делать. Что меня не удивляет. Я ни минуты не сомневался, что для этого нужно целое производство со сложнейшей техникой. При уровне здешней науки — абсолютный нонсенс.

— Ясно. И нет никаких слухов насчет того, когда и откуда они появились?

— Есть уже в принципе знакомое нам общепринятое толкование, повторяемое с небольшими вариациями. Когда-то люди натворили много зла, устыдились и решили стать другими. Нашли способ, как измениться самим, и создали эти устройства.

— А чиновников, говоришь, два?

— Два, — подтвердил Патрик. — Я думаю, это на случай попытки подкупа, например. С двумя сложнее, они должны сговориться.

— Сложнее, — согласился Маран, — но не невозможно. Наверно, именно таким образом и спасаются некоторые отклонившиеся. Ну а если просто не регистрировать ребенка?

— Тогда человека как бы не существует. Без регистрационного свидетельства нельзя жениться, получить наследство, владеть имуществом…

— Свободен, но нищ, — сказал Артур.

— Нищ, но свободен, — возразил Маран. — Понятно. Но, выходит, эти «таблетки» не ломаются тысячелетиями?

— В этом нет ничего невозможного, — сказал Патрик. — Существуют же «вечные» батарейки. И не только у нас, но и у них. Вспомни фонарик Олинии или приборы там, в хранилище. Меня больше удивляет другое. Если «таблетки» придумали и сделали вскоре после катастрофы, то надо было проявить сверхпредусмотрительность, чтобы заготовить их в таких количествах.

— Одной предусмотрительности мало, — заметил Дан. — Нужен был еще и целый завод.

— Это тоже, — согласился Патрик.

— А нельзя ли завладеть одной такой «таблеткой»? — спросил Маран.

— Каким образом? Мы долго ломали голову, но… Без шуму не получится. Можно, например, попробовать подкуп, но коли дело не выгорит, будет громкий скандал. Слишком громкий, нам такого не надо.

— А что если кого-нибудь ограбить? — сказал Дан. — Наверняка ему выдадут другую такую.

— Выдадут, — согласился Патрик, — но… За обычный грабеж не сойдет, у здешних грабителей не принято посягать на украшения с «таблеткой»… да и обычных грабежей здесь кот наплакал… Красть сами «таблетки» совсем уж бессмысленно, отклонившимся ведь они не нужны, им надо скрыть обратное, отсутствие нужды в них… Словом, это будет очень неординарный грабеж, и опять-таки получится скандал. Я бы не стал. Если не прикажут.

— Не прикажут, — решил Маран. — Не будем рисковать. Отклонения весьма сложная материя, лучше не касаться этой сферы. В конце концов, назначение «таблеток» нам уже известно, а с принципом действия разобраться еще успеем. С Эдурой нам работать и работать, торопиться, рискуя провалом, не стоит.

— А ты что-нибудь добыл? — спросил Патрик.

— Не слишком много. Думаю, что в итоге я вытянул из Горта и его компании все, что им известно. Но известно им, увы, очень мало. И вряд ли кто-либо знает больше, кто, как не будущий король, должен быть посвящен в таинства собственной цивилизации. К тому же почти все нам уже рассказали другие. Итак, на континенте местом первого поселения беженцев с пустынных земель считается Астинар. Подчеркивается, что корабль был один. Они, естественно, имеют в виду свои корабли. Я полагаю, что это была либо подлодка, либо летательный аппарат, приземлившийся прямо на плато. Я прикинул там, в Астинаре, сколько человек могло разместиться в старом замке или каземате. Если учесть все помещения, ведь вначале им наверняка было не до музеев, то несколько сот. Пассажиры обычной межконтинентальной ракеты на Земле. Но это, конечно, домыслы. Затем, по словам Горта, были столетия, а может, и тысячелетия разброда. То есть пришельцы размножились, разбрелись, жили охотой и земледелием, племенами или родами, а потом потихоньку объединились в государства. Я спросил, не было ли в этот период войн, и Горт объяснил мне, что войны запретили сразу же, как ступили на новую землю. Кстати, Горт знает, что такое война, в отличие от большинства простых людей. Вы понимаете, что эта тема весьма скользкая, мне пришлось объяснить ему, что на островах ходят легенды по поводу войн, якобы имевших место на ранних этапах раздела континента, почему и наши островитяне остерегаются плавать на материк, ну и все такое прочее. Далее. Они знают, что раньше все люди были такие, как те, которых они называют отклонившимися. Но вот как произошло изменение, сразу или постепенно, кто его осуществил и каким образом, никто не представляет. Однако факт, что за последние пару веков отклонений стало больше. Не знаю, как ты это объяснишь, Артур, тем ли, что новосозданный ген деградировал, или тем, что рождается больше людей с геном гениальности?

Артур пожал плечами.

— Ты уже сам все объяснил, — сказал он, — чего спрашиваешь?

— Ну и больше стало случаев, когда люди пытаются скрыть такого ребенка. Собственно, все это нам уже известно. Теперь кое-какие новые детали. Как мы догадывались, людей, подозреваемых в совершении преступления или антиобщественных замыслах, прослушивают, сняв с них поле. Помните, что принес нам еще на астролет зонд? Но вплоть до позапрошлого века существовали и регулярные, можно сказать, профилактические, прослушивания, Когда-то частые, потом все более редкие. Последние проводились раз в год, но пару веков назад короли, а у них до сих пор есть традиция собираться и обмениваться опытом ежегодно, решили, что люди, так сказать, изжили в себе черные замыслы, и прослушивания были отменены. Но и теперь король имеет право в любой момент отдать приказание обнародовать чьи угодно мысли, такое право имеет и городской комитет, куда входят мэр и еще несколько чиновников. Кроме того постоянному ежемесячному прослушиванию подлежат отбывшие наказание преступники. Во избежание рецидивов.

— А могут ли прослушать короля? — спросил Патрик.

— Могут. Если того потребуют высшие дворяне. Не меньше пяти каров или девяти вилнов. Ну и сочетания их. И еще одна последняя новость. Утром я заехал навестить кариссу, и она рассказала мне, что решила заказать свой портрет художнику, работы которого ей очень понравились, и даже уже позировала вчера. Она купила у него две картины, в самом деле, неплохие, она их мне продемонстрировала не без гордости, а потом поведала на ухо, что слышала, будто художник этот из отклонившихся.

— Слышала, но не донесла на него? — удивился Патрик.

— Нет. Карисса — женщина свободомыслящая и щепетильная, к тому же ценительница прекрасного. Дан был у нее и видел, она настоящий коллекционер.

— Да, — согласился Дан, вспомнив изумительную мебель и прочие предметы.

— «Лишь бы художник был хорош, — шепнула она мне, — а остальное не имеет значения».

— Однако она весьма тебе доверяет, — заметил Патрик.

— А почему нет? Мы с ней добрые друзья… Я расхвалил картины и сказал, что хотел бы тоже купить одну. Словом, она пригласила меня на завтрашний сеанс.

— Возьми меня с собой, — попросил Дан.

— Хорошо.

— А дальше? — спросил Патрик.

— А дальше — домой. Я только взгляну на этого человека, если получится, куплю картину, поговорю. И все. Нашу миссию на данном этапе, я думаю, можно считать завершенной. Кто-нибудь иного мнения?

Никто не возразил, и Маран улыбнулся.

— Тогда решено. Как ни жаль мне покидать своих собутыльников… Не говоря об обещанной охоте…

— Какой охоте? — спросил Патрик. — На саблезубого тигра?

— Да. Правда, не совсем саблезубого. Рогатого. Горт показал мне свою коллекцию охотничьих трофеев, в том числе рог этого «тигра». Длинный, прямой, крепкий, как сталь, и острый, как игла.

— Один рог? — спросил Дан.

— Один.

— В земных мифах фигурирует такое животное. Единорог. Ты не встречал упоминаний?

— Попадалось где-то. Но это, по-моему, другой зверь. Тот ведь вроде лошади с рогом, не так ли?

— Да, копытное, — согласился Дан. — В снежных горах такой вряд ли водится.

— И главное, до охоты осталось две-три недели. Правда, я уже сказал пару дней назад Горту, что получил известия из дому, жена пишет, что шельма-управляющий скоро пустит по ветру все наше имение, и надо срочно ехать наводить порядок…

— Ну и плетешь ты, — сказал Патрик почти с восхищением.

— Он же писатель, — засмеялся Дан. — Романист.

— Автор устных романов, — усмехнулся Маран. — Словом, я намекнул ему на скорый отъезд. Вот только боюсь, как бы они не посчитали меня трусом.

— Я вижу, ты готов даже идти на тигра с голыми руками, лишь бы тебя не записали в трусы, — заметил Патрик.

— Ради Федерации, Патрик, я готов на все.

— Какой Федерации? — спросил Дан, а Патрик усмехнулся:

— Да ты мечтатель!

— Федерации планет, населенных людьми, — объяснил Маран Дану, а Патрику возразил: — Это не мечта, Патрик, а насущная необходимость.

— Даже насущная?

— По-моему, да. То, что я узнал за последний год, убеждает меня в этом.

— А что ты такого узнал? — спросил Артур. — Не то же, что другие?

— Да в целом то же…

— Объяснись, — потребовал Патрик.

— Мы увидели за какой-нибудь год два цивилизационных тупика подряд.

— Но палевиане не люди, — напомнил Патрик.

— Формально нет. Но они разумные, — возразил Маран. — И очень похожи на нас. В сущности, у нас с ними лишь одно принципиальное отличие — эмпатия.

— Однако именно эмпатия и загнала их в тот цивилизационный тупик, о котором ты говоришь, — не сдался Патрик.

— Я не уверен в этом. Возможно, первоначально это было как раз выходом из тупика. Развитие остановилось, и когда появился новый путь, он мог показаться спасительным. Это позже он завел их в еще более худший тупик.

— Интересная идея, — сказал Патрик.

— Хочешь оспорить?

— Пока нет. Надо подумать. Но продолжай, пожалуйста. Второй тупик, как я понимаю, ты видишь здесь?

— А ты не считаешь это тупиком?

— Да пожалуй, считаю, — сказал Патрик, поразмыслив. — Только это не лежит на поверхности. Ведь на первый взгляд это пусть очень медленно, но развивающееся, процветающее общество с высоким уровнем жизни, отсутствием войн и практически преступности…

— Но с душевной пустотой, — прервал его Дан с неожиданной горячностью.

— Да. Я же сказал, что согласен насчет тупика. Только многим этот тупик покажется раем.

— С одной оговоркой, — сказал Маран. — Это райское общество вынуждено постоянно отторгать тех, кто стоит выше среднего уровня.

— Тут нет противоречия, — ухмыльнулся Патрик. — Ведь рай и есть мечта посредственности. Но я согласен, это тупик. Что дальше?

— Дальше, — сказал Маран, — мы имеем одно незрелое общество. Торену. И одно относительно зрелое — Землю. Перицену пока оставим.

— Ага, — сказал Патрик. — Как я понимаю, ты добрался до этого самого относительно зрелого общества.

— Добрался, — согласился Маран. — Не знаю только, захотите ли вы послушать то, что я вам скажу. Дану, например, не очень понравилось мое поползновение покритиковать Землю.

Дан покраснел.

— Неправда, — проворчал он, — ты сам прекратил этот разговор.

— Сам, да… — Маран взглянул на него иронически.

— Я не такой чувствительный, — сказал Патрик, — и выслушаю тебя с большим интересом. А если кто-то тут болен земным патриотизмом, он может пойти прогуляться.

Маран поглядел на насупившегося Дана и улыбнулся.

— Да нет, Дан абсолютно здоров. Просто у него случаются минутные порывы, но он же живой человек, а не статуя командора. Так вот, Земля. Конечно, я многое знал о ней задолго до того, как на нее ступить. Правда, на Торене Дан мне практически ничего не рассказывал, чтобы не нарушить чистоту эксперимента…

— Неправда, — выпалил Дан возмущенно. — Никто не ставил на вас экспериментов, это было…

— Да-да, знаю, невмешательство. Не хочу на этом останавливаться, Патрик, но я вовсе не уверен, что принцип невмешательства правилен.

— Я тоже не уверен, — буркнул Патрик. — И не я один. Ты мог бы заметить, что и шеф…

— Не заметить было бы трудно, — согласился Маран. — Но не будь этого принципа вообще, может, не понадобилась бы и та отчаянная авантюра позднее…

— Я думаю, — сказал Патрик, — что шеф послал тебя туда и поддержал до конца именно поэтому. Он понял, что если б нарушил заповедь раньше, все могло бы пойти иначе, как ты говоришь. Хотя я в этом вовсе не уверен. Видишь ли, мы с ним несколько раз обсуждали твою ситуацию, я имею в виду время, когда ты воевал со своей Лигой, в последний раз — после его прилета на Торену уже в самом конце этой истории. Он мне рассказал, что Дан уперся — это перед тем самым Большим собранием, отказался оставить тебя и улететь с Торены, как шеф его ни уговаривал, спорил и в общем-то заставил шефа посмотреть на тебя другими глазами. Так вот, он признался мне, что если б видел выход из этой ситуации, он бы тебе его подсказал. Он просто его не видел. Может, его и не было.

— Был, — сказал Маран. — Теперь я его вижу. Но при том состоянии духа и знании жизни, что тогда, я его найти не мог. Но бог с ним. Так или иначе, о Земле я тогда еще ничего не знал, поскольку даже Поэт отказался читать мне лекции на эту тему. Не хочу тебя путать, сказал он, новинками понаслышке… Но когда благодаря Дану я очутился вне Торены, и мне предоставили возможность получать информацию, я, естественно, накинулся на нее и стал поглощать. Так что в воображении моем сложился довольно цельный образ Земли еще до того, как я на нее попал, на Перицене или над Периценой, если быть точным. И во многом он соответствовал истине. Во многом.

— Но не во всем, — сказал Патрик.

— Не во всем. Начну со своего первого впечатления. Конечно, тогда мне было не до того, чтобы о чем-то судить, и даже не до наблюдений, я сидел почти безвылазно в квартире Дана и старался не сойти с ума…

— Это после истории с письмом? — спросил Патрик тихо.

— Да. Словом, я был невнимателен и отчужден. Но за одним я следил. За тем, что об этом деле писали и говорили. Конечно, шеф меня прикрыл. Ни одного обвинения, ни одного упрека. Даже наедине.

— Он просто считал, что ты поступил правильно, — сказал Патрик.

— Думаешь?

— Я знаю. Мы поспорили. Я был иного мнения.

— Не ты один. Большинство. Его ругали. Некоторые одобряли. Но никто не снизошел до меня. А ведь он вовсе не говорил, что сделал это сам или отдал мне соответствующий приказ, отнюдь. И однако на меня просто не обращали внимания. Словно меня не существовало. Я уже говорил, что за свои поступки и ошибки привык отвечать сам, а тут оказалось, что я как бы не стою того, чтобы с меня спрашивать. Какой-то гуманоид… — Дан заметил, как Артур побагровел и судорожно сглотнул слюну. Заметил это и Маран. — Извини, Артур, я вовсе не собирался напоминать тебе о наших маленьких, канувших в Лету трениях… Я не хочу называть это ксенофобией. Не то слово. Ведь у вас нет ксенофобии по отношению к кошкам и собакам, наоборот, вы их любите, иногда даже слишком нежно. Естественно, не считая их равными себе. Но у кошек и собак нет гордости… Не вскидывайся, Патрик. То, что я говорю, к Разведке не имеет ни малейшего отношения, с моей стороны было бы черной неблагодарностью этого не признать… Да, потом все изменилось, как по волшебству. Когда выяснилось, что мы с вами одной породы… Ладно, я слишком много говорю о себе. Может, я не прав и должен сказать спасибо, что меня щадили… как младшего брата… Возьмем другую сторону. Что всех возмущало? Не то, что это письмо перевернуло ситуацию на Торене и могло стать причиной войны. А то, что было совершено вмешательство, причем самовольно, без референдума. А если б его провели, референдум? Я уверен в результате: решили бы оставить все, как есть. Авось, Лайва не начнет войну. А если и начнет, то не выиграет даже с глубинным оружием. А если и выиграет и установит на всей Торене власть Лиги, и это не конец, рано или поздно режим распадется. Самопроизвольно, как это не раз случалось и на Земле. В любом случае, для глобальной катастрофы того, что Лайва может накопить, мало, а все прочее… Пострадает несколько поколений, ну и что? С точки зрения истории — пустяк, мелочь. Вы не согласны? Поправьте меня, если я неправ.

— Прав, — сказал Патрик. — Ты абсолютно прав.

— Не обязательно, — возразил Артур. — Были бы разные мнения.

— Мнения одно, результат другое. Он прав. Решение вынесли бы именно такое.

— И это не со зла, — сказал Маран. — Земляне народ добрый. И даже не от равнодушия. Многие бы сопереживали, покажи им сериал о том, что творилось в Бакнии, некоторые и прослезились бы. Нет. От нерешительности. От нежелания прилагать усилия. Земляне стали ленивы. Они слишком хорошо живут. Бесконечные праздники, карнавалы, гуляния. Вялое сидение у экранов… Конечно, я не против хорошей жизни и вовсе не собираюсь ратовать за нищету. Когда-то Лига орала, что ее цель дать людям хлеб и жилье. Видите ли, Бакния всегда была бедной страной. В ней мало плодородных земель и сырья, у нас всегда несытно ели и тесно жили. И, конечно, много воевали… Так вот, хлеб и жилье. В этом нет ничего плохого, я был с этим согласен, но мое определение все же звучало немного иначе. Хлеб, жилье и свобода. Еще не попав на Землю, я понял, что вы это в той или иной степени осуществили, ведь у вас хлеб и жилье есть даже у безработных, правда, хлеб и жилье разной степени совершенства, но мне всегда претила идея равенства, доведенного до абсурда. Несравненно больше, впрочем, меня волновало третье: свобода. Я не о свободе жить, где хочешь, и ехать, куда хочешь, хотя и это все должно, само собой, быть. Я о другом. Мое понимание свободы совпадает с формулой Поэта: думать, что хочешь, и говорить, что думаешь.

— Но ведь у нас есть и это, — сказал Артур.

— Не спорю. У вас есть свобода мысли и свобода слова. Если, конечно, забыть о некотором лицемерии, свойственном отнюдь не только политикам, для которых оно испокон веку было главным инструментом, но и большинству обычных людей. На самом деле ведь далеко не все и не всегда говорят то, что думают.

— Это не лицемерие, а самоограничение, — возразил Дан. — Нежелание задевать других.

— Самоограничение, — сказал Маран, — это когда человек о части своих мыслей умалчивает. А когда он думает одно, но говорит другое, это лицемерие.

— Почему обязательно другое?

— Хочешь сказать, что самоограничение это затрагивает не только словесное выражение мыслей, но и сами мысли? — спросил Маран.

Дан покраснел.

— Лично я всегда говорю то, что думаю. По крайней мере, стараюсь. Но ограничиваю ли я себя в мыслях?.. Может, и так.

— Вообще-то я не имел в виду тебя… — начал Маран, но Дан перебил его.

— Теперь ты сам лицемеришь, — буркнул он. — Перестань!

Маран промолчал, но вмешался Патрик.

— Не знаю, как насчет Дана, но я себя в мыслях не ограничиваю. Однако большинство людей занимается этим постоянно, факт бесспорный. Но сдается мне, ты слишком многого хочешь от рядовых представителей человечества. По мне свобода мысли это удел немногих.

— Как и мышление вообще, — проворчал Дан.

— Но без свободы мысли не может быть никакого творчества, — заметил Маран. — Если не считать таковым всякую доктринальную мазню и писанину. Вот мы качаем головами и сокрушаемся, что здесь не появились ни Леонардо, ни Бах. Извините, господа земляне, но сколько веков назад был ваш Леонардо? И кто у вас сейчас? Донато? Вы можете обидеться за своего знаменитого современника, но, если честно, ведь все его картины вместе не стоят одного подсолнуха Ван-Гога. А сколько веков назад был Ван-Гог? Где ваши писатели и композиторы? Театр? Кино? Или вы называете искусством ваши телепрограммы? Вы сейчас схватитесь за спасательный круг — наша техника! Наука! Гиперпространственный прыжок! Может быть, то, что я вам скажу, покажется ересью, но развитие техники само по себе не может восполнить умирания созидательного начала. Ну придумаете вы новый способ перемещения по Земле, сейчас вы тратите на это часы и минуты, будете передвигаться мгновенно, выиграете время. Для чего? Усовершенствуете свое стереовидение, доведете до логического конца, когда создастся впечатление, что актеры играют в вашей комнате. И что они будут играть? Нести ту же ахинею, что сейчас?.. А этот наркотик!.. Вначале я удивлялся глупо-радостным лицам, только потом узнал…

— Ты имеешь в виду эйфорин? — спросил Патрик.

— Да. Безопасный наркотик!

— Он действительно безопасен, — сказал Артур. — Конечно, ничего хорошего в нем нет, но… Его придумали от отчаяния, век назад Земля была заражена наркоманией в ее опаснейших видах, морфий, героин, медленная смерть или быстрое разложение. Чтобы как-то выманить из этого кошмара целые поколения, разработали эйфорин.

— Топор заменили гильотиной, — заключил Маран.

— Это не совсем так. Эйфорин не разрушает здоровье, не укорачивает жизнь…

— Конечно. Он только отупляет. Люди, которые неспособны получить радость от творчества или любви, глотают эту дрянь и забывают и то немногое, что умели.

— Кстати, — сказал Патрик, — я все жду, когда ты заговоришь о любви.

— Что ты называешь любовью? — осведомился Маран. — Надеюсь, не те упражнения, которые проделываются парочками на ваших улицах у всех на глазах? Бездарно и неумело. Грубо и примитивно. Меня поражает даже не отсутствие естественной стыдливости или сдержанности, а то, что никто не стесняется своей некомпетентности, нет, чтобы спрятаться подальше и поглубже. Но об этом я говорить не стану. Я ведь знаю только то, что на виду.

— Увы, — сказал Патрик, — то, что не на виду, еще хуже. Ведь на улицах забавляются юнцы, еще крепкие физически. А те, что прячутся, как ты говоришь, подальше… Ладно, не будем об этом, тут твоей критики не надо, мне самому найдется, что сказать… Достаточно, Маран. Я согласен, если мы еще не зашли в тупик, то близки к тому. И в чем же ты видишь выход? В создании федерации?

— Не знаю, выход ли это, — вздохнул Маран. — Но попытка его найти. Если сложить вместе вашу технику, нашу не вполне умершую способность к творчеству…

— Кевзэ, — сказал Дан.

— Да, и это тоже. Элементы телепатии. Ген гениальности, который, возможно, найдется благодаря здешним жителям. Мне жаль, что мы не поладили с палевианами. Эмпатия не самое плохое свойство, если им правильно распорядиться. Да и вообще, мы ведь тоже стремимся испытывать сильные чувства, в конце концов, в чем смысл и назначение искусства как не в создании того же эмоционального поля, в котором заблудились палевиане. Так что они гораздо ближе нам, чем им кажется. И это ведь не все. Неизвестно, что нам даст звездный атлас.

— И что мы будем со всем этим делать? — спросил Дан.

— Что? Человечество все время порождало две категории ищущих: одни хотели сделать людей лучше, другие пытались найти наилучший образ жизни для людей таких, какие они есть. Первые потерпели поражение. Не исчезли, они и сейчас существуют или, по крайней мере, появляются иногда, но потерпели поражение. Потому что в большинстве своем люди довольны собой такими, какие они есть. И это большинство нашло приемлемую для себя форму существования. Тот самый цивилизационный тупик. Наверно, все-таки надо вернуться к первой категории поисков. Помочь человеку обрести какие-то новые качества… — Он вдруг оборвал свою речь и добавил, как это с ним нередко случалось, совсем другим тоном: — Впрочем, может, я и преувеличиваю. В конце концов, даже Самый Старший пришел к выводу, что и эдуриты способны меняться.

— Слушайте! — воскликнул Патрик. — А ведь мы так и не выяснили, Эдура ли это! Что если нет? Если это очередная заблудшая колония, а метрополия еще где-то?

— Может, что-нибудь выяснится на Земле, когда мы расшифруем книги из хранилища. — сказал Дан.

— Ну тогда айда на Землю!

Сеанс уже подходил к концу, когда Маран и Дан поднялись в гостиную кариссы, где она позировала художнику в ослепительно-алом платье, замечательно контрастировавшем со множеством оттенков белого, которым была декорирована комната. Яркий солнечный свет, падавший в окно, недалеко от которого она сидела, придавал насыщенность красному бархату ее наряда и блеск ее черным волосам. Маран сразу попросил у художника разрешения понаблюдать за его работой и подошел поближе, но Дан постеснялся и вместо того, сидя чуть поотдаль, изучал самого художника. Крип, так его звали, был среднего роста, светловолос, с большим горбатым носом и печальными карими глазами. Обыкновенный человек в синих брюках и белой рубашке без кружев, на которой выделялась массивная серебряная цепь с крупной чеканной бляхой, все честь по чести. И только, когда художник положил кисть и объявил, что на сегодня довольно, Дан встал и приблизился, чтобы взглянуть на портрет, уже достаточно прописанный. Подошла и карисса, посмотрела и спросила удивленно:

— Неужели она похожа на меня? Это ведь совсем другая женщина.

Художник покраснел, а Дан разглядывал картину и думал, что та и не та, черты лица схвачены верно, но выражение совершенно кариссе не присуще… Полуоткрытые, словно готовые к поцелую губы, странный огонек в глазах, ноздри тонкого носа будто трепещут…

— Это другая женщина, — повторила карисса с досадой.

— Нет, — сказал Маран. — Это не другая женщина. Это та, которую ты прячешь в себе. И не только от окружающих, но и от самой себя. Художник действительно хорош, он разглядел то, чего не видит никто.

— Кроме тебя? — спросила она, смеясь.

Маран улыбнулся.

— Помнишь, при нашем знакомстве ты сказала, что можешь с первого взгляда определить, чего стоит мужчина? Примерно то же я мог бы сказать о себе. В отношении женщин. Но тут, я вижу, есть еще один такой человек. — Он повернулся к художнику. — Я хотел бы купить у тебя картину, Крип. У тебя есть полотна, предназначенные для продажи?

— Есть, — отозвался художник. — Что тебя интересует?

— Сам не знаю. Я хотел бы повезти ее в подарок жене. Может, ты предложишь что-нибудь?

— Может быть, — сказал художник. — Опиши мне ее.

Маран изумленно поднял брови.

— Ты хочешь знать, как она выглядит?

— И это тоже.

— Я плохой портретист.

— Неважно. Я пойму.

— Может, позднее, по дороге?

— Не стоит ко мне ехать, если не окажется подходящей картины, — возразил художник, и неожиданно вмешалась карисса:

— Я тоже хочу послушать.

Маран посмотрел на нее с сомнением, потом сказал:

— Хорошо, я попробую.

Он чуть сощурился, глядя в пространство, словно всматриваясь в нечто, видимое ему одному, и заговорил медленно, с паузами:

— У нее немного удлиненный овал лица, белая кожа и густые черные волосы до пояса. Глаза огромные, зеленые, но в этой зелени проглядывают золотые лучи, словно солнце в лесу. Полные губы, пухлые, как у девочки. Фигуркой она напоминает тебя, карисса. В ней столько хрупкости и женской слабости, что ее хочется носить на руках, и в то же время слабость ее не вызывает жалости, а хрупкость не убивает желания положить ее на постель. В ней есть мужество и твердость, но ровно столько, чтобы ни на волос не повредить ее женственности. И, конечно, она умна, а душевной силы у нее достанет даже на то, чтобы уйти от меня, если я…

Он запнулся, и карисса спросила:

— Если ты изменишь ей?

— Не ей, — ответил Маран, — себе.

— У меня есть такая картина, — сказал художник. — Едем.

Когда Маран подошел к кариссе, которая, как обычно, протянула ему руку, она тихо спросила:

— Ты пропустил одну деталь в своем портрете. А какая она ночью?

Маран только улыбнулся.

— Ответь мне. Мне важно знать.

— Она возненавидела бы рассветы, если б я позволил ей замечать их, — сказал Маран после короткой паузы.

— Нет, — вздохнула карисса. — Я уже думала было, что мы с ней схожи. Но нет. Скажи, это правда, что ты собираешься нас покинуть?

— Возможно, уже завтра я заеду к тебе проститься.

— Жаль. Мне будет очень не хватать наших дружеских бесед.

— Мне тоже.

— Но ты приедешь еще?

— Думаю, что да.

Дан про себя подивился уверенности, с какой Маран дал этот ответ.

Художник повел себя необычно. Открыв дверь в тесную, скудно обставленную комнату, где не было ничего, кроме продолговатого стола из темного дерева со странно шершавой поверхностью и нескольких полукресел с кожаной обивкой, он предложил гостям сесть, исчез на минуту, появился с единственной картиной — небольшим, примерно тридцать на сорок, полотном в тонкой, выступающей на пару сантиметров белой рамке, и повесил ее на вбитый, видимо, специально для этого в стену крюк.

— Вот та картина, о которой я тебе говорил, — сказал он, испытующе глядя на Марана.

Такую картину Дан видел здесь впервые. По манере письма она напоминала импрессионистов, по сути… Серебристо-серый песок, сквозь который там и тут с трудом пробиваются сухие, ломкие корни или стебли, изгибаются, снова уходят в песок, а в центре не то куст, не то костер, скорее, оба вместе, оранжево-желто-красные языки пламени и оранжево-желто-красные цветы, все перемешано, одно переходит в другое. Отличная картина.

— Ну как? — спросил художник.

— Это именно то, что надо, — отозвался Маран. — Замечательная вещь. Сколько ты за нее хочешь?

— Нисколько. Это подарок.

— Чего ради? Ты же меня в первый раз видишь.

— Мне так захотелось. — Художник помолчал и добавил: — Мне понравилось твое описание.

Он снял картину с крюка, осторожно завернул в мягкую, похожую на ткань бумагу, натянув ее так, чтобы она не касалась поверхности полотна, и положил перед Мараном на стол.

— Возьми.

Маран не шевельнулся. Дан видел, что он колеблется. Наконец он поднял глаза на стоявшего напротив художника и сказал:

— Я вижу лишь один способ поблагодарить тебя.

И, не отрывая от того взгляда, медленно снял с шеи цепь с бляхой и положил на стол. Потом снял цепочку с медальоном и расстегнул воротник и верхние пуговицы рубашки, открыв шею и грудь. Дан судорожно вздохнул. Художник не двинулся с места, но повернул голову и посмотрел на Дана. Тот не понял бы смысл этого взгляда, но Маран сказал тоном приказа:

— Дан!

И Дан осознал, чего от него ждут.

С бьющимся сердцем он потянул с шеи цепь и тоже расстегнул пуговицы. И тогда художник без колебаний рывком скинул с себя не только цепь, но и саму рубашку.

Дан перевел дух.

Маран улыбнулся.

Художник сел напротив и спросил:

— Вы издалека, как я понял? Карисса говорила о вашем скором отъезде.

— Мы с дальних островов, — сказал Маран.

— А я из Астина.

— Таких, наверно, немного? — спросил Маран. — Мало кто выживает?

— Есть способ, — объяснил художник. — В деревнях рождается и умирает много детей. И часто родители умершего младенца хоронят его тайно, сохраняя его имя для возможного ребенка с возвращением. Так выжил и я. У меня был старший брат, родившийся на год раньше. Он умер в младенчестве, и ко мне перешли его имя и свидетельство о регистрации. Так что нас больше, чем кажется. Хотя все равно немного. И… Там не остается почти никто. Ведь если нас разоблачают в Стану или Пунассу, нас только запирают. Тюрьма не смерть.

— А в Астине значит?..

— В Астине мы рождаемся со смертным приговором. Какая разница, когда привести его в исполнение.

Дан смотрел с ужасом, и художник усмехнулся.

— Не советую вам ездить туда. Можно не вернуться.

— Мы там уже побывали, — отозвался Маран спокойно. — Скажи мне, Крип, так только в Астине?

— Да.

— Почему?

— Наверно, потому что Астин был первым. Переселенцы ведь вначале появились там. Я думаю, они были страшно напуганы тем, что изгнало их с родины. Потому у них более суровые законы. Но буквально вчера я слышал удивительную новость. Королева Олиниа вознамерилась пересмотреть закон о возвращенных, уподобив его аналогичным законам других государств.

— Почему удивительную? — спросил Маран.

— Как тебе объяснить? Я многое слышал об Олинии. Говорят, она не жестока и не зла, но малообразована и неумна. Плывет по течению, как и ее предки, и мысль о каких-либо изменениях просто не может прийти в подобную голову.

— Но пришла ведь, — сказал Маран.

— Это и удивительно.

— А как вы узнаете своих? Есть какой-то знак?

— Нет. Это было бы слишком опасно. Знак можно раскрыть или разгадать. Просто обращаешь внимание на каждого умного или одаренного человека. Я сразу приметил тебя там, у кариссы. И не ошибся. А почему ты расспрашиваешь? Как это у вас?

— Видишь ли, Крип, — сказал Маран медленно, — на том острове, с которого мы приплыли, что-то нарушилось еще до нашего рождения. Теперь там большинство людей такие, как мы. И нам не приходится прятаться. И искать друг друга ощупью.

— И вы не носите этих железок?

— Нет.

— Я хотел бы побывать на вашем острове. Возьмите меня с собой.

— Не в этот раз.

— Но…

— Мы вернемся, — сказал Маран твердо.

Интерком в каюте Патрика, где собрались члены экспедиции, включился внезапно, веселый голос штурмана объявил:

— Вошли в Солнечную. Есть связь с Землей.

— Шах, — сказал Патрик, двигая ладью. — На этот раз тебе каюк, приятель. — И переведя взгляд с нахмурившегося Артура на внимательно следившего за игрой Марана, добавил: — Чего ждешь, командир? Иди рапортуй… победитель, как говаривала карисса Асуа.

Маран словно нехотя оторвался от доски и встал. И еще помедлил перед тем, как выйти. Патрик посмотрел ему вслед и покачал головой.

— Что это с ним? — спросил он, обращаясь к Дану. — Все сделали, материал собрали — пальчики оближешь!.. Давненько я не помню подобного улова. А у него такой вид, будто он провалил экспедицию. Объясни, что происходит.

— Будто ты не знаешь, — буркнул Дан.

— Не знаю. Не из-за истории с Олинией же?

Дан промолчал.

— О боже мой! — сказал Патрик. — Договорились ведь! Нет ни одной записи. Ни кадра, ни слова. Не думает же он, что кто-то его выдаст. А? Кто его может выдать? Не ты, надеюсь? И не Мит. Ну и не Артур… А, Артур? Все равно тебе ничего не светит, отбить у Марана женщину ты не в силах. И вообще это невозможно даже теоретически, так что…

— Идиотские у тебя шуточки! — рассердился Артур. — Прекрати наконец!

— Прекращаю. Но в чем же дело? Наи ничего не узнает. Гарантирую.

— Есть один источник, — уронил Мит неохотно.

— Какой?

— Он сам.

— Сам?! Он же не сумасшедший! Зачем говорить?..

— Говорить не обязательно.

— Опять бакнианские загадки? Хотел бы я знать…

Он не договорил, потому что Маран открыл дверь.

— Что ты хочешь знать? — спросил он.

— Почему ты такой мрачный, — не растерялся Патрик.

— Я не мрачный. Приземляемся послезавтра, примерно в семь вечера. — Он закрыл дверь.

— Снова шах, — сказал Патрик, переставляя черного коня.

Что-то непонятно притягательное было в зрелище быстро увеличивавшегося голубого диска Земли, постепенно разраставшегося, занимавшего все небо, в том, как проступали из-под пуха облаков знакомые с детства очертания континентов и океанов. При каждом возвращении домой Дан снова отмечал, что, как правило, все незанятые в процедуре посадки люди собирались у экранов и завороженно следили за процессом выхода на орбиту и приземления. Так и теперь на наблюдательном посту собрались как члены экипажа, так и участники экспедиции. Только Марана среди них не было, и Дан, обнаружив это, заходить в помещение поста не стал, постоял на пороге и пошел к Марану в каюту.

Маран сидел на диване и рассматривал приставленную к стене напротив картину Крипа.

— Как ты думаешь, — спросил он, увидев Дана, — я могу не отдавать эту картину? Я имею в виду, оставить ее Наи.

— По-моему, да, — ответил Дан, поразмыслив. — Крип же подарил картину ей. Именно ей. Конечно, надо показать ее, снять и все прочее. Но отдавать не надо.

— Это хорошо. Мне очень не хотелось бы с ней расстаться.

— Она наверняка понравится Наи, — согласился Дан.

— Дело даже не в этом.

— А в чем?

— Это ведь как бы ее портрет. Аллегорический портрет.

— Портрет Наи? — удивился Дан.

— Цветы и пламя.

Маран еще раз посмотрел на картину, поднялся и стал ее упаковывать. Дан некоторое время следил за осторожными, но уверенными движениями его пальцев, потом перевел взгляд на его хмурое лицо и вздохнул.

— Маран! Ты можешь быть совершенно спокоен. Никто никому ни слова не скажет.

— Никому? — спросил Маран, поворачиваясь к нему. — Даже Нике?

— Даже Нике. Если ты сам не проговоришься…

Маран промолчал.

— Маран, — сказал Дан, — надеюсь, ты не собираешься ей признаваться?

Маран снова не ответил, и Дан разволновался.

— Маран, ради бога! Зачем это нужно? Она совершенно не заслужила, чтобы ей причиняли боль. Не делай этого! Я не знаю, как там у вас в Бакнии, но… Не надо!

Маран вздохнул.

— Конечно, мне неприятна в наших отношениях не только ложь, но даже фигура умолчания. Но нет, Дан, я ни в чем признаваться не собираюсь. Она действительно этого не заслужила. Но ведь не в ней дело.

— А в ком?

— Никак не могу забыть фразу, которую ты мне сказал там. Наутро. Насчет того, что я сам был не прочь.

— Я пошутил.

— На шутку это было не очень похоже. Хотя опять-таки не в тебе дело. Я все себя убеждаю, что иного выхода не было. Отправить ей ключи с Патриком, как он предлагал, было бы просто некрасиво, не так ли?

— Так.

— А когда она…

— Заплакала?

— Нет, Дан, она даже не заплакала. Хуже. Она просто упала на колени.

— Королева?!

— Да, королева.

— Знаешь, — сказал Дан, подумав, — это слишком. Я б, наверно, тоже не устоял.

— Да, все так. Но только в первый раз мне пришлось преодолевать внутреннее сопротивление, да просто насиловать себя, а во второй — нет… Более того. Нет, не то чтобы я был не прочь, как ты говоришь, но… После ее прихода, тогда, днем… Откровенно говоря, меня тронуло ее поведение. Бедняжка так старалась доказать, что у нее тоже душа королевы! Отослала Атиса, решила меня прикрыть… При их установках это ведь в буквальном смысле слова героический поступок. Я не говорю о том, что она больше не пыталась навязаться… хотя в известной степени увлеклась…

— Называй вещи своими именами, — сказал Дан. — Она попросту в тебя влюбилась.

— Ей-богу, я этого вовсе не добивался! Наоборот.

— Для «наоборот» тебе следовало бы удержаться от… от демонстрации звезд, — заметил Дан.

— Это невозможно. Рефлексы не позволяют. Но я был холоден и даже грубоват. Настолько, что мне даже стало потом совестно. Захотелось это загладить… Правда, я колебался. Вплоть до того момента, как положил ключи и поблагодарил, по-моему, даже пожелал спокойной ночи. И ушел бы, если б она не стала меня задерживать. Но когда она вдруг… Я не мог уйти. Ну не мог! Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Дан. — Ты ведь живой человек, а не статуя командора, как ты выразился недавно обо мне. И… — Его прервал мелодичный перезвон из интеркома. — Садимся, — радостно выдохнул он.

— Да. Еще десять минут и… Не представляю, как я буду смотреть Наи в глаза.

— Да перестань ты! Выкинь все это из головы! Что за манера у тебя — вечно себя чем-то изводить! Выкинь. Забудь!

— «Забудь о прошлом»? — усмехнулся Маран. — Что же, я никогда и не научусь жить так, чтобы не надо было ни о чем забывать?

Он вложил упакованную картину в саквояж со своим именем на золотистом ромбике в верхнем углу, открыл дверь, выставил саквояж в коридор на путь следования робота-носильщика и обернулся к Дану, следившему за световым табло под потолком.

— Ну что там?

— Двести метров. Три минуты. Сядь, вдруг толчок.

Маран сел на диван и тоже повернулся к табло, по которому бежали секунды. Никакого толчка не последовало, астролет сел мягко, как на подушку, и ноль на табло сменился зеленой надписью «Полет завершен».

— Пошли?

— Ты иди, я только попрощаюсь с капитаном, — сказал Маран. — Два слова. Я тебя догоню.

Он действительно догнал Дана у выхода. Люк был уже открыт, трап спущен, и репортеры небольшой, но быстро растущей кучкой толпились внизу.

Дан заметил, что Маран вглядывается в толпу с беспокойством и сказал:

— Не туда смотришь. Она с Никой. Помнишь, где стояла Ника в прошлый раз, когда мы прилетели с Палевой? У бокового входа, того, что справа от главного. Увидел?

— Да, — сказал Маран. — Но эти чертовы репортеры…

Подошедший Мит положил ему руку на плечо и, когда Маран обернулся, что-то сказал шепотом.

— А репортеров мы возьмем на себя, — добавил он уже громко. — Да, Патрик?

— Опять я? — возмутился тот, но посмотрел на Марана и улыбнулся. — Ладно, бог с тобой. В последний раз.

И вышел на трап.

— Дан, за мной, — сказал Маран тихо и быстро пошел обратно по коридору. Он все ускорял шаги, так что Дан еле держался за ним, через две минуты они оказались у грузового люка, который тоже был уже открыт, хотя работы по разгрузке еще не начались. Трапа тут не предусматривалось, но люк отстоял от бетона посадочной площадки на каких-то полтора метра, и они легко спрыгнули вниз, обогнули астролет сзади и без помех направились к боковому входу в космопорт, где виднелись две женские фигурки. И опять Маран ускорил шаги так, что через несколько десятков метров Дан не выдержал его темпа и отстал. А еще через пару минут женщины их заметили, Наи сорвалась с места и побежала навстречу. Тогда и Маран перешел на бег и, когда Дан подошел поближе, они уже целовались. Дан никогда еще не видел Марана в такой ситуации, его подмывало остановиться и подсмотреть наконец, как целуются эти чертовы замкнутые, застегнутые на все пуговицы бакны. Но стало неловко, он отвел взгляд, прошел мимо, и через минуту уже обнимал Нику.

* * *

Гоар Маркосян-Каспер родилась и выросла в Ереване, закончила медицинский институт, защитила кандидатскую диссертацию, немало лет работала врачом, потом переключилась на литературу, пишет по-русски.

Научной фантастикой увлеклась еще в школьные годы, потом стала писать и сама, публиковалась в армянской и, после того, как переехала в Таллин, в эстонской периодике. Автор семи книг в жанре фантастики, романа «Евангелие от Марка. Версия вторая» (Таллин, 2007) и эпопеи, состоящей из шести романов, «Четвертая Беты» (Таллин, 2008), «Ищи горы» (2009), «Забудь о прошлом» (2010), «Земное счастье» (2011), «Все зависит от тебя» (2012) и «Вторая Гаммы» (2013).

Кроме того, соавтор переводов на эстонский язык романов братьев Стругацких «Гадкие лебеди» (Таллин, 1997) и «Обитаемый остров» (1999). К «Гадким лебедям» написала послесловие.

Пользуется фантастическим элементом также и в своей «обычной» прозе, автор ряда повестей и рассказов, написанных в жанре «магического реализма».

Оглавление

Часть первая ЗЕМНОЕ СЧАСТЬЕ

Часть вторая ЭДУРА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg