«Число зверя, или Лейтенант дьявола»

Тимур Литовченко

Число зверя

или

Лейтенант дьявола

Здесь мудрость. Кто имеет

ум, тот сочти число зверя,

ибо это число человеческое:

число его шестьсот

шестьдесят шесть.

(Откровение святого

Иоанна Богослова,

гл.13, ст.18)

посвящаю

благодатной и благословенной

Миргородской земле, давшей

миру великого Гоголя

Вместо предисловия

"Ни пестика, ни тычинки"

(выдержки из беседы корреспондента Владислава СЛАВИНА с директором республиканского Центра репродукции человека Минздравмедпрома России, кандидатом медицинских наук Сергеем АКОПЯНОМ)

[газета "СПИД-инфо", No5'1996, стр.6-7]

...Первыми обратили внимание на это явление английские учёные. Тридцать лет назад в Йоркшире обследовали 600 мужчин от 35 до 40 лет. Так вот, у 60 процентов из них в крови имелся явный недостаток мужского полового гормона тестостерона, а женский - эстроген - был в норме. В этой "дефицитной" группе особняком стояли 20 человек: изменения у них были замечены не только в крови, но и во внешнем виде. Плечи опустились, на бёдрах и ягодицах стал откладываться жир. Словом, формы сделались круглее, таз - шире. Мало того, у этой двадцатки характер, некоторые особенности психики больше смахивали на женские: высокая внушаемость, резкие перепады настроения, иногда истеричность... Взятые по отдельности эти качества свойственны и представителям сильного пола, но у этих мужчин было одновременно обнаружено угнетение половой сферы...

...Прежде нарушение гормонального баланса наблюдалось очень редко - в среднем у одного человека из каждых 100'000. А у англичан и в наших наблюдениях цифры, как видите, совсем другие! То есть можно говорить уже об этом явлении как о достаточно массовом.

Мы предполагаем, что за последние 30 лет уровень тестостерона у мужчин в целом на планете снизился на несколько процентов. Причины? Среди основных назову повышение радиационного фона на Земле... Ещё одна причина - химизация быта, сельского хозяйства...

...Процесс идёт достаточно интенсивно, и уже через 20-30 лет возможно появление большой группы людей почти без вторичных половых признаков. Своего рода третий пол, ни мужской, ни женский, новый тип человеческих существ, лишённых детородных функций... По приблизительным оценкам, уже через 50-60 лет в крупных городах цивилизованных стран появятся десятки, а то и сотни тысяч представителей "третьего пола".

...Если тестостерона не хватает, его надо впрыскивать в кровь. Ну наподобие того, как больным сахарным диабетом вводят инсулин... Мы разрабатываем новую технологию: пытаемся заставить мужские железы вырабатывать свой собственный, эндрогенный тестостерон... Наши американские коллеги тоже начали подобные исследования. Любопытны их подсчёты: к началу следующего века затраты на сохранение половых различий человека могут составить... Как вы думаете, сколько? Половину госбюджета!

Часть 1. Новичок в дружном коллективе

Странный это был отдел...

В интересах неувеличения энтропии

Вселенной они не работали... Одни

сотрудники всё время занимались

делением нуля на нуль на настольных

"мерседесах", а другие отправлялись

в командировки на бесконечность.

Из командировок они возвращались

бодрые, отъевшиеся и сразу брали

отпуск по состоянию здоровья.

................................................

В задних рядах резались в

функциональный морской бой в

банаховом пространстве.

(А. и Б.Стругацкие,

"Понедельник начинается

в субботу")

День первый

Шашки-шахматы

Когда они подошли к находившейся в конце коридора двери, Рододонт Селевкидович замедлил шаг, показал жестом: погоди, мол, дальше идти, постой пока на месте, - и совсем уже осторожно, на цыпочках подкрался к резиновому коврику.

- Это у них система оповещения, коврик этот, - прошептал Рододонт Селевкидович с таким видом, с каким заядлый филателист демонстрирует другому не менее заядлому филателисту редкостную марку. Затем кряхтя присел на корточки и принялся внимательно изучать следы на рябой чёрно-зелёной поверхности коврика. - Тут надо знать, как ноги ставить. Станешь неправильно - всё, тревога. Тогда они разбегутся по местам, бездельники, и всё шито-крыто. Впрочем...

Рододонт Селевкидович обернулся, многозначительно посмотрел на спутника, вздохнул и докончил:

- Впрочем, молодой человек, я нисколечко не сомневаюсь, что в самом недалёком будущем вы станете пользоваться услугами данной системы оповещения наравне с прочими. И не менее успешно. К моему глу-бо-чайшему сожалению.

В такт с "глу-бо-чайшим сожалением" Рододонт Селевкидович неожиданно взвился на ноги и не ступил, не прыгнул, а чрезвычайно легко порхнул на коврик. Секунд пять он не шевелился, затем сделал многозначительный жест руками и прошептал:

- Наблюдательность - великая вещь, молодой человек! Идите за мной. Да смотрите, ступайте след в след, не то сработают тензодатчики. Тогда я вас при первой же возможности уволю. Заметьте себе это, - строгий голос и сдвинутые к переносице брови дали спутнику Рододонта Селевкидовича понять, что он ни капельки не шутит. Хотя, если честно, в напускную строгость такого человека никто бы ни за что не поверил.

Тем не менее, молодой спутник Рододонта Селевкидовича повёл себя крайне дипломатично. Не захотев вступать в конфликт со старшим, он осторожно ступил на серо-зелёный коврик и старательно повторяя движения провожатого, пошёл к двери. Всё оставалось по-прежнему тихо.

Однако стоило Рододонту Селевкидовичу взяться за дверную ручку, как за стеной раздались звуки, похожие на оглушительный вой сирены морского порта: "Уэк-уэк-уэу-у-у-у!.." Немедленно задвигались стулья, стукнули фанерки, кто-то невидимый тяжело протопал, что-то грохнулось на пол. В соседних комнатах громко захохотали. Рододонт Селевкидович взвыл от досады, прошипел сквозь зубы:

- Ну, это уже выходит за рамки всяких приличий! Хватит, надоело! Пр-роверка, общая пр-р-вер-рка заданий! - толкнул плечом дверь и не заботясь более о спутнике ворвался в комнату. А молодой человек, напустив на себя равнодушно-скучающий вид (в самом деле, он-то при чём к этому переполоху?), вошёл в дверь, тихонечко насвистывая.

На самом же деле он отнюдь не был таким уж безразличным, каким хотел казаться. Слегка прищуренные серые глаза выдавали обострённую до предела наблюдательность, которую он пытался скрыть под маской показного безразличия. Неудивительно поэтому, что, едва переступив порог комнаты, новичок увидел над перегородившим дорогу книжным шкафом с запылёнными стёклами, на полках которого громоздились многочисленные папки и альбомы с разноцветными корешками, небольшой прямоугольник, а в прямоугольнике - пару весёлых, цвета морской волны глазок. Глазки эти удивлённо-радостно мигали, окаймлявшие их густые ресницы подрагивали, а от уголков к невидимым вискам бежали тщательно загримированные, но всё же слегка проступающие сквозь слой пудры паутинки озорных легкомысленных морщинок.

Пока вновь прибывший разглядывал хорошенькие глазки, Рододонт Селевкидович устраивал кому-то жесточайший разнос, вопя что есть мочи:

- Что это такое?! Нет, я вас спрашиваю, что это за безобразие?! А?! Ответьте немедля!

- Это болт, Рододонт Селевкидович. Болт, - прозвучал наконец ровный серебристо-чистый баритон, после чего визгливые начальственные выкрики немедленно прекратились. Чтобы получше рассмотреть того, кто умудрился мигом утихомирить бурю, новичок оторвался от созерцания чудесных глазок, повернул влево и проследовав коротким, но извилистым коридорчиком, образованным восемью шкафами, доверху набитыми всё теми же никому не нужными папками, попал наконец на нейтральную белую дорожку. Из того, что последняя имела пять голубых и два розовых ветвления, легко было заключить, что начальник рассчитал комнату на присутствие пятерых мужчин и двух женщин. Была, правда, восьмая дорожка, зелёная, и то, что Рододонт Селевкидович додумался разместить в комнате с мужчинами имика, показалось новичку немного странным. Розовые ответвления компактно уходили в самое защищённое шкафами место, значит, мужская часть комнаты женщин явно любила и оберегала от начальственного ока.

Между прочим, первая розовая дорожка вела туда, откуда только и могли наблюдать за входящими в комнату весёлые глазки цвета морской волны! И это новичку чрезвычайно понравилось.

Однако пока что он свернул на первую голубую дорожку и подойдя к замыкавшему её шоу-кульману, нашёл совершенно растерявшегося Рододонта Селевкидовича. Тот застыл на носочках, медленно-медленно, почти незаметно для глаза покачивался взад-вперёд и не поворачивая головы переводил изумлённый взор с изображённой на экране детали на аккуратного сверху моложавого брюнета, сидящего к нему вполоборота. На плоском белом экране сияла непонятная загогулина. Аккуратно выполненная заглавная надпись, которую неподготовленный человек вряд ли смог бы прочесть не то что с первого, но, пожалуй, даже с третьего раза, сообщала, что это "Болт стальной необыкновенный с очень хитрой упорно-левой резьбой и продольным каналом для усиков в трёх проекциях с наложенными аксиальными, коаксиальными, осевыми сечениями и аксонометрией вдобавок". Напомаженные, идеально прилизанные волосы брюнета, тщательно выбритый подбородок, тоненькие усишки, рубашка и туго завязанный строгий галстук содержались в высшей стадии аккуратности, и это вполне соответствовало стилю его работы. Но, насколько видел новичок из-за начальственного плеча, на брюнете самым вопиющим образом отсутствовали брюки.

- Болт. Ага. Так, - Рододонт Селевкидович перестал стрелять глазами, внимательно оглядел голые ноги щёголя и спросил: - А зачем вы его чертите?

Изящные брови брюнета поползли к напомаженным волосам.

- Как же так, Рододонт Селевкидович! Вы же сами дали задание на пересмотр проекта, а там болт без аксонометрии. Вот и приходится исправлять, - он пренебрежительно ткнул отполированным до блеска ногтем в раскрытый альбом с салатовым корешком, лежавший на столе. Начальник понимающе кивнул, сказал тихонько: "Ага", - и уже хотел оставить брюнета в покое, как вдруг подскочил на месте и закричал:

- Но почему вы?! Вы же узловик, а не деталировщик. Не говоря уже о том, что вы потеете над узлом вместо того, чтобы заниматься проектом в целом. Да с какой стати вы вообще взялись за деталировку?! Зачем расходовать лишнюю энергию на шоу-кульмане и косвенно способствовать загрязнению окружающей среды, когда есть Даня с ручным кульманом? А?!

Брюнет скривил тонкие губы, качнул бровями и глубокомысленно заметил:

- Слишком уж хитрая здесь резьба, Рододонт Селевкидович, чтоб доверить её деталировщице. Вы же понимаете: упорно-левая, этим всё сказано! Кстати, не думайте, что Даня сидит без дела. По моему указанию она выполняет чертёж ответной детали, так что пересмотр проекта продвигается.

Рододонт Селевкидович оживился, пробормотал: "Интересно, интересно", и отстранив плечом новичка, которому безбрючный хлыщ украдкой подмигнул, затрусил рысцой по первой розовой дорожке. Тут же комнату сотряс новый начальственный вопль, ничуть не уступавший первому:

- А это что такое?! Что это такое, я вас спрашиваю?!

Предоставленный сам себе юноша решил воспользоваться правом входа на женскую территорию и последовал за начальником. Рододонт Селевкидович впал теперь в совершеннейшее беспокойство, топал ногами, потрясал кулаками и разве что не метал гром и молнии. Деталировщица Даня рассматривала начальника с самым невинным видом. Её глазки цвета морской волны были исполнены поистине южной неги, лучистые ресницы трепетали, словно крылышки запутавшейся в паутине бабочки. Время от времени Даня поправляла правой рукой золотистые, с лёгкой рыжиной кудрявые локоны, а левой поглаживала подол коротенькой полупрозрачной комбинации с соблазнительной кружевной вставкой, шедшей от груди до миленького пупка. Иной одежды, кроме бархатных туфелек на умопомрачительно высоких каблучках в форме клюва, на девушке не было.

- Так что же вы молчите?! Что это такое, я вас спрашиваю?! - гремел Рододонт Селевкидович, брезгливо указывая оттопыренным пальцем с траурно-тёмным ногтем на треугольный кустик волос, просвечивающий сквозь подол комбинации Дани. Новичок покраснел до ушей. Конечно, он не впервые видел полураздетую девушку, однако для столь двусмысленной ситуации Даня держалась слишком уж спокойно. И даже нагловато.

- Это? Ах, это, - точно спохватившись, Даня щёлкнула изумрудным лакированным ногтиком по листу ватмана на ручном кульмане и невозмутимо оттарабанила: - "Гайка стальная необыкновенная с очень хитрой упорно-левой резьбой и усиками в трёх проекциях с наложенными аксиальными, коаксиальными, осевыми сечениями и аксонометрией вдобавок", вот что это такое.

- Гайка. Ага. Так.

Рододонт Селевкидович опять успокоился. Взгляд его сделался осмысленным, он нацепил на огромный горбатый нос очки с толстыми стёклами, придирчиво осмотрел чертёж и уточнил: - С хитрой левой резьбой, значит?

- С упорно-левой, - поправила Даня. Начальник склонился над чертежом, будто принюхиваясь, затем уткнулся носом почти в самую грудь деталировщицы, так же придирчиво оглядел проступившие из-под тончайшей ткани набухшие соски (новичок почувствовал, как кровь стучит в висках и стреляет в макушку) и спросил:

- А вот это что такое?

- Это мне жарко, Рододонт Селевкидович, - по-прежнему невозмутимо пояснила Даня и попросила: - Чем кричать, поговорили бы лучше с главным инженером, кондиционер бы нам установили, а то сил нет работать.

- Кондиционер? Жарко? Да, пожалуй, - согласился начальник, усиленно закивал головой, обмахнул себя несколько раз ладонью, но немедленно пошёл на попятную: - Нет-нет, какой кондиционер?! Это может быть каплей, которая переполнит чашу экологического баланса. Так что потерпите, ничего. А кстати, чьи это брюки у вас на стуле висят?

- Это брюки Арамиса, - охотно и доверительно сообщила Даня. - Он тут давал мне необходимые разъяснения по поводу хитростей нарезания левой резьбы до упора, у него поотлетали все пуговицы, вот он как мужчина и поручил мне пришить их.

- Как мужчина? Что ж, это правильно, правильно, - поддакнул Рододонт Селевкидович и как-то сразу погрустнел.

И только тут новичок понял, в чём дело: да ведь Рододонт Селевкидович имик!!! Начальник встретил новичка у входа в здание, и юноша не видел, какого цвета пол в его кабинете. Надо же! Вот почему Рододонт Селевкидович поместил "лицо третьего пола" в эту комнату наравне с мужчинами! Своему протежирует. И несмотря на откровенно наглое поведение хлыща Арамиса и деталировщицы Дани, перечить им не смеет. А ведь так и должно быть!

- И сколько вы это чертите? - продолжал спрашивать Рододонт Селевкидович.

- Второй месяц, - воздев очи к потолку вздохнула Даня.

- Слишком упорная резьба попалась, - поспешил вставить со своего места Арамис. Хотя сделал он это, правду сказать, совершенно напрасно. Бедняга Рододонт Селевкидович так и затрясся при мысли о том, чем на самом деле могла заниматься "сладкая парочка" прямо на рабочем месте. Рискуя впасть в немилость у нового начальника, новичок хотел предупредить щёголя, что ему следует молчать. Но Рододонт Селевкидович уже брызгал слюной и орал во всё горло:

- Второй месяц?! Без-здельники! Два месяца, нет, вы только подумайте!!! Да на что же это похоже?!

- Меньше, - осторожно вставила Даня.

- Молчать!!! - рявкнул Рододонт Селевкидович. - Совсем тут распустились! Почему сигнализацию сменили?! По какому праву?! Это противоречит трудовому соглашению...

- Коврик порвался, - раздался чей-то робкий голос.

- Молчать за четвёртым кульманом! - Рододонт Селевкидович впал в истерику. - Вы поступили бесчестно! Бес-чест-но, ясно вам?! Поэтому я назначаю "чёрную" субботу! Будете работать, если этика для вас - пустой звук! Ясно?!

- Предельно, - Даня отвернулась, качнула бёдрами и презрительно повела хорошеньким матовым плечиком.

- А с вами теперь будет работать вот он... этот...

Неожиданно вспомнив о предоставленном самому себе новичке, Рододонт Селевкидович обернулся к нему и защёлкал пальцами, пытаясь вспомнить мудрёное имя. Но так и не вспомнив, легонько похлопал юношу по плечу, подтолкнул к Дане и сказал:

- Короче, вот он.

- Очень приятно, - Даня приветливо усмехнулась, продемонстрировав мелкие жемчужные зубки.

- А я?.. - обиженно вскрикнул хлыщ.

- А вы для начала передайте узел ему и займитесь наконец проектом в целом, - повысил голос Рододонт Селевкидович. - Может, хоть так удастся сдвинуть работу с мёртвой точки.

- Понял, - серебристый баритон щеголеватого Арамиса дал трещину, потому что вольно или невольно начальник оскорбил его, и оскорбил тяжело. А Даня ещё приветливее усмехнулась новичку.

- Кстати, надо бы вас со всеми познакомить, - начальник уже совершенно перестал гневаться, вместо этого засуетился, забеспокоился как-то, схватил новичка за руку и потащил на нейтральную белую дорожку, приговаривая: - Ну, кое-кого вы уже повидали, да...

- Вот, с ним вы уже встречались, - они вновь стояли на голубой площадке около первого шоу-кульмана. - Это...

- Арамис, - аккуратный сверху брюнет привстал, учтиво приложил руку к груди и кивнул. Хотя теперь он глядел на новичка уже не дружелюбно, как за несколько минут перед этим, а весьма неприязненно.

- Да бросьте вы эти ваши детские прозвища!!! - моментально взорвался Рододонт Селевкидович. - Никакой вы не Арамис на самом деле, а...

- Арамис, - щёголь повторил церемонию поклона.

- Да нет же, вы ведь... - начальник замер в напряжённой позе, защёлкал пальцами, принялся что-то бубнить под нос, наконец сказал: - Ну вот, совсем из головы вылетело! Заговорили таки зубы...

- Поэтому зови меня Арамисом, - промурлыкал брюнет, уничтожая новичка глазами.

- Оденьтесь лучше и перестаньте паясничать, - Рододонт Селевкидович скрипнул зубами от бессильной досады. С самым невозмутимым видом Арамис прошествовал на женскую половину и через полминуты вернулся на место, заботливо поправляя отутюженные стрелки брюк. Рододонт Селевкидович между тем вёл новичка по белой дорожке к следующему шоу-кульману.

- Это вот...

- Дед Гаврош, собою хорош, - прокомментировал Арамис. У начальника страдальчески дёрнулась щека. Дед Гаврош, низенький, но всё ещё довольно крепкий старичок, улыбнулся приторно-сладенькой улыбочкой и поправил ужасно противную чёлку, свалившуюся на лоб, отчего волосы упали ещё ниже. А новичок подумал, что из-за обилия морщин его физиономия напоминает измятый комок бумаги.

- Это вот ваше место будет, - Рододонт Селевкидович подвёл юношу к пустому шоу-кульману, на экране которого один за другим вспыхивали и исчезали чертежи привода: исполняя распоряжение начальника, Арамис копировал файлы с чертежами новичку. Юноша небрежно бросил на сидение жёсткого стула небольшую спортивную сумочку и продолжал следовать за Рододонтом Селевкидовичем.

- Это...

- Толеранц Толурансович. Можно просто Тольтоль, - поспешно сказал пожилой мужчина приятной наружности (выбрит, небольшое брюшко, белая безрукавка, жилет, летние серые брюки в полоску, туфли жёлтой кожи). Впрочем, поспешность его не спасла. Арамис тут же едко добавил с места:

- Он же Тотоша, он же Тото, а когда наденет чёрные очки да плешь шляпой прикроет, то пожалуй, и мощнейший Тонтон. Который тонтон-макут, - на что Тольтоль лишь пожал плечами, задумчиво погладил кончиками пальцев небольшие бакенбарды и снисходительно махнул рукой.

- Анчихрист, - проворчал из-за следующего шоу-кульмана широкоплечий коренастый чертёжник, сверкнув на новичка глубоко запавшими, по-кошачьи фосфоресцирующими глазами.

Следующий сотрудник был, судя по зелёной дорожке, имиком. Он не представлялся. Да и вряд ли смог бы сделать это, поскольку в одних лишь плавках-бикини восседал с закрытыми глазами на повёрнутой горизонтально доске ручного кульмана, по которой были рассыпаны крупные канцелярские кнопки. Видно было, что своими остриями кнопки впились прямо в его округлые ягодицы и мускулистые ноги, скрученные невероятнейшим образом. Руки его также были немыслимо вывернуты, рельефный пресс и могучий торс едва заметно колыхались. На стуле красовался огромный плакат:

Прошу не беспокоить,

впал в глубокую нирвану

- Наша местная знаменитость, - с гордостью заявил Рододонт Селевкидович и многозначительно добавил: - Йог!

- Он же Мустафа, он же Махмуд, он же Брахмапутра, - не удержался от комментария Арамис. Мустафа (он же Махмуд, он же Брахмапутра) молчал, погружённый в нирвану. А новичок понял, почему Рододонт Селевкидович решился поместить имика в одной с мужчинами комнате. Представители "третьего пола", будучи ущербными в известной сфере, направляли всю свою энергию без остатка на какое-нибудь дело, становившееся целью всей жизни, и не обращали внимания ни на что больше, пока не достигали вершины мастерства. Такой целью для Брахмапутры и стала йога.

- А вот это наша...

- Баба Ню, - Арамис неожиданно возник рядом с новичком, сунул ему в руки дискету и цедя слова сквозь зубы, добавил: - Вот тебе резервная копия базы по нашим проектам, храни как зеницу ока.

- Очень приятный молодой человек, - Баба Ню высунулась из-за своего ручного кульмана и с интересом осмотрела новичка, словно он был выставочным экспонатом.

- Ну, с Даней вы знакомы, - Рододонт Селевкидович несколько смутился, то ли от воспоминаний о соблазнительном виде деталировщицы, то ли оттого, что до сих пор не вспомнил имени новичка, что следовало из его фразы: - А теперь принимайтесь за работу и приналегайте, так сказать, на дело, вы... как вас... В общем, представьтесь всем сами. А я вас познакомил, мне тоже пора работать.

Сказав это, Рододонт Селевкидович нырнул в лабиринт из шкафов, но прежде чем покинуть комнату, ткнул пальцем в висевшую на стенке одного из них табличку и наставительно произнёс:

- Кстати, сегодня не вторник, а среда. Нельзя жить вчерашним днём, это он так пошутил.

Новичок подошёл к месту, где только что стоял начальник, и с интересом осмотрел табличку, которую конечно же приметил, но не имел времени изучить. А табличка, между прочим, была интереснейшая. Поделенная на шесть строк без столбцов, она была снабжена слева передвижной стрелкой-указателем. В каждую строку были вписаны затейливым почерком стихотворные цитаты:

Враз козла найдут, приведут и бьют:

По рогам ему и промеж ему!

А жизнь мелькает, как в немом кино, 

Мне хорошо, мне хочется смеяться...

Я его замучу, зашахую 

Дай мне только дамку провести!

А нам плевать, у нас "четыре-два-четыре".

Сижу, а мой партнёр подряд играет "мизера",

А у меня "гора" - три тыщи двести!

Мы сыграли с Талем десять партий:

В преферанс, в очко и на бильярде.

Указатель стоял как раз напротив второй цитаты. Арамис подошёл, небрежно оттёр новичка плечом, передвинул стрелку на одно окошко вниз и выругался сквозь зубы:

- Вот Россинант проклятущий! Таки заметил.

- Почему Россинант? - спросил новичок. Арамис смерил его презрительным взглядом и процедил:

- Потому что Рододонт Селевкидович, и потому что носится как мерин, которому промеж ног припекло. Вот и Россинант. А ты, как я погляжу, порядочная тупица. Нам что, так и звать тебя? - и криво ухмыльнулся, отчего его правый усик взметнулся вверх. Кажется, он был здесь патентованным специалистом по прозвищам.

- Да нет, отчего же, - новичок вздохнул: он давно уже привык к пренебрежительному отношению со стороны пижонистых аккуратистов вроде Арамиса. - По крайней мере, я не настолько глуп, чтобы не понять, кто сдвинул указатель.

- Интересно, кто же! - голос Арамиса вновь обрёл серебристую чистоту, он лихо подбоченился и обвёл торжествующим взглядом всех, кто высыпал на нейтральную белую дорожку, как бы говоря: "А вот посмотрим, что сейчас выкинет этот недоносок". Новичок спокойно взялся за указатель, потянул за него и заставил приподняться часть фанерной стенки шкафа вместе с наклеенной поверх таблицей.

- Эге-гей, Даня! - позвал он и посмотрел в прямоугольник отверстия. Картинка была весьма колоритная. В награду за проявленную сообразительность остававшаяся за кульманом деталировщица соблазнительно повертела задом и провела рукой по кружевному подолу комбинации. Новичок сглотнул слюнки, опустил фанерку на место, упёрся кулаком в наклеенный на другой шкаф большой позапрошлогодний календарь с горным пейзажем, отчего тот точно так же поднялся вверх, и пояснил:

- Вот кратчайший путь мартовского кота от лакомой сметанки домой. Когда сработала сирена, ты прыгнул через эти потайные окна к себе на место, не успев одеться. Я слышал за дверью, как хлопала фанера. Значит, ты и сдвинул указатель. Тем более, что второй люк ведёт как раз к твоему месту.

Арамис стоял разинув рот.

- Во даёт! - сказал Тольтоль Деду Гаврошу, поцокал языком и обернувшись к Анчихристу добавил: - Голова-а-а...

Дед Гаврош пристально рассматривал новичка, сощурившись от напряжения. Анчихрист задумчиво потеребил подбородок, потом нехотя согласился.

- Между прочим, он и перископ мой сразу приметил. А Россинант уже который год понять не может, как я и без вашей дурацкой сигнализации узнаю, когда он врывается в комнату, - отозвалась из-за шкафа Даня.

Новичок между тем проследовал к своему месту и стал неспеша вынимать из сумки всё, что только нужно человеку для успешной работы, как-то: небольшой высокочастотный кипятильник, чайную ложечку и чашку в маленьком мешочке, блюдце, пачку чаю, пакет сахара, баночки опять же с чаем и сахаром, баночку с кофе, непочатую банку сгущенного молока...

- Да ты опытный мужик, я смотрю, - следивший за ним из-за кульмана Тольтоль был восхищён предусмотрительностью юноши. - А по виду - пацан пацаном.

- Он вообще "тёмная лошадка". Не советую связываться с ним, - подал голос йог, вышедший из нирваны.

- Что, Мустафа, проснулся? - в голосе Арамиса чувствовалась неприкрытая враждебность.

- Сидишь в нирване, так не чирикай, чёрт побери, - поддержал его мрачный Анчихрист.

- Ну, ладно, - сказал йог и затих. Очевидно, вновь углубился в своё странное состояние.

Дед Гаврош противно хихикнул. Даня, чьё место было как раз напротив новичка, приветливо помахала ему рукой.

- Опытный, говоришь! - Арамис, чьё самолюбие вновь было уязвлено, вновь переключился на новичка. - И какой же у тебя опыт, интересно знать? Где ты работал?

- В разных интересных и неинтересных местах, - уклончиво отозвался новичок.

- Тогда скажи, для чего нам таблица с указателем, - не унимался щеголеватый брюнет. - Или мы не умеем считать дни недели? Или обыкновенного календаря недостаточно?

Новичок вздохнул.

- Ничего сложного. Это расписание игр, в которые вы играете в обеденные перерывы, разбитое по дням недели.

Посрамлённый Арамис удалился на место. Новичок продолжал:

- Очевидно, в понедельник вы "забиваете козла", в среду играете в шашки, хотя... - он на секунду замялся. - Хотя не знаю, как называть вашего йога...

- Махмуд, Мустафа, Брахмапутра - он на всё откликается, для него любые отзвуки земной жизни не имеют значения. Тем более в таком состоянии он ничего не слышит, - подсказал Тольтоль.

- Нет, я как раз всё слышу, но внутренне, - протелепатировал йог из глубокой нирваны.

- Так вот, - продолжал новичок, - Брахмапутра должен предпочитать более интеллектуальные шахматы, поэтому в расписании как раз сказано и "зашахую", и "дамки", так что учтены обе игры.

- Блестяще, - протелепатировал йог.

- В четверг вы, похоже, сражаетесь в настольный футбол...

- В кости мы играет, болван, - после того как новичок допустил ошибку, Арамис воспрянул духом. - А по вторникам, к твоему сведению, крутим рулетку.

- Да не цепляйся к парню. Он и так хорошо угадывает, чёрта ему в бок, проворчал Анчихрист. Арамис лишь вздохнул.

- В пятницу вы режетесь в карты, а когда Россинант назначает "чёрную" субботу, играете во всё подряд.

- Браво! - воскликнула Даня, отведя далеко в сторону соблазнительную упругую ножку.

- Молчи, женщина! - тут же окрысился Арамис.

- Ревнуешь? - ехидно поинтересовалась деталировщица. - Так будь уверен: ты неповторим.

Брюнет хватил с досады кулаком по столу и зашипел:

- Ну что ж, раз такое дело, будем звать его Интеллектуалом!..

Новичок в это время рассматривал переданный Арамисом по сети чертёж необыкновенного болта. На лице его читалось уныние. Сколько уже раз такое повторялось! И везде, везде одно и то же. Всегда найдётся какой-нибудь олух вроде этого щёголя - и пошло-поехало! Вот сейчас предложат сыграть с ними в шашки... Нет, пожалуй, в шахматы, потому что у йога на сегодняшний день явно не хватает партнёра. Бедный имик...

- Так что, согласен на Интеллектуала? - спросил Арамис задиристо.

- Зачем же. Зовите меня... скажем, Кочевником.

- Это почему? - удивился сдержанный Тольтоль. Дед Гаврош одобрительно крякнул.

- Потому что я ни в одном месте не могу удержаться дольше недели, неохотно пояснил новичок.

- Кочевник не звучит. Длинно. Вот Печенег... Или лучше... м-м-м... Арамис поиграл пальцами, пытаясь выдумать что-нибудь более обидное, и неожиданно воскликнул: - Лучше Цыган! Коротко и ясно. Быть тебе Цыганом!

Щёголь так разволновался, что выскочил из-за своего шоу-кульмана и пробежав по белой нейтральной дорожке, замер за спиной у новичка. "И это было", - подумал тот с невыразимой тоской.

- А он на цыгана и не похож вовсе, - спокойно заметила Даня. - Смотри, какой симпатичненький, какой блондинчик хорошенький. Я бы сказала даже, чересчур бледноват...

- Очень приятный молодой человек, - вставила Баба Ню.

- Не вмешивайтесь, женщины! - строго прикрикнул Арамис. - Он мужик, в конце концов, пусть сам решает.

- А что, Цыган, так Цыган, - со вздохом согласился новичок. Арамис удовлетворённо хмыкнул и удалился на место с высоко поднятой головой, гордясь тем, что ему удалось хотя бы наградить ненавистного уже пришельца несуразным прозвищем.

Тут в коридоре раздался громкий протяжный звонок.

- Обед, обед, о-бе-ед! - пропел Тольтоль, потирая довольно руки, потягиваясь и похрустывая суставами.

- Обед - святое время, и чёрт мне не брат, - поддакнул Анчихрист.

- И согласно расписанию, мы устраиваем сегодня гранд-турнир, потому что кроме шашек Мустафа сыграет с Цыганом в шахматы. А мы посмотрим, - сказал Арамис, гремя клетчатыми досками.

- Я тоже рад, что у меня появился наконец партнёр на среду, протелепатировал из нирваны Брахмапутра. - Через две минуты сорок восемь секунд я войду в форму. А пока учтите, что если вы уступите белых мне, я хожу "Е два - Е четыре". Если же сами хотите играть белыми, я отвечаю на ваше "Е два - Е четыре" конём "Же восемь - Эф шесть".

- Не буду я в ваши шахматы играть, - угрюмо проворчал новичок. - Сами играйте, коли охота.

- Тогда я возвращаюсь в нирвану, - телепатировал йог.

- То есть как не будешь? - возмутился Арамис, который уже расставлял на кульмане перед Брахмапутрой шахматы, сдвинув в сторону часть кнопок. Будешь как миленький! Заставим.

- Решайте что-нибудь, - йог телепатировал весьма неразборчиво. - Меня нельзя дёргать без нужды туда-сюда, я зря растрачу не только аказу, но и накопленные запасы драгоценной праны и весь резерв не менее драгоценной читты, не достигнув самадхи подпаду под влияние раджо-гуны, а тогда...

Новичок порывисто вскочил и устремился к двери.

- Куда ты, вернись! - повелительно крикнул Арамис. Новичок с ненавистью посмотрел на его напомаженные волосы, на дрожащие усишки и отрезал:

- В столовку. Обедать. Я голодный, между прочим.

Ну ведь было уже всё это, не раз и не два было, было, было, было!!! Придётся ставить этого Арамиса на место. Ох, какая тоска!.. Как он устал от вечных повторений...

- Почему ты сбежал?

Успевшая одеться Даня догнала его около самого входа в столовую, над которым были намалёваны аляповатые портреты музыкальных классиков и исторических личностей, из-за неумелости живописца совершенно неузнаваемые. Хорошо ещё, что дизайнер не додумался поместить портреты над заведением, в которое даже самый большой начальник ходит пешком, тогда бы все здесь мучались запором и метеоризмом...

- Я не сбежал, я просто не буду играть. Я знаю... - но что именно он знает, новичок не сказал, лишь прибавил поспешно: - Но ты не думай, я не боюсь, - и послал хорошенькой деталировщице многозначительный взгляд. Даня рассмеялась легко и весело, в уголках глаз немедленно появились озорные морщинки, а сами глаза сделались ласковыми и тёплыми, словно ленивое летнее море.

- Вот в этом я нисколько не сомневаюсь, - заверила новичка девушка, протянула руку к его лбу и принялась осторожно, одними подушечками пальцев поглаживать его кожу сверху вниз. - Знаю, что ты ещё утрёшь им их поганые носы, ты же настоящий мужчина...

Новичок сделал протестующий жест, но Даня заявила безапелляционным тоном:

- Это не комплимент, я настоящего мужика за милю чую. А теперь возвращайся. Я принесу всем обед наверх, как и положено женщине. И тебе тоже принесу.

Из уголков её дивных глаз вновь брызнули лукавые морщинки.

- Ты войдёшь на мою половину и дашь мне необходимые разъяснения по нарезанию хитрой левой резьбы. Арамис не сумел сделать это, но ведь теперь со мной работаешь ты...

И Даня пошла к расписанной аляповатыми портретами арке, покачивая бёдрами, обтянутыми бархатной коричневой мини-юбочкой. Перед тем как войти в дверь, она словно невзначай бросила через плечо:

- Заодно расскажешь про свои миленькие шрамики на лбу. Я же должна всё знать о своём напарнике.

И исчезла за дверью.

- Молодой человек, не верьте ей. Она такая шлюха, такая...

Баба Ню запыхалась от быстрого спуска по крутым лестницам (она замешкалась в комнате и не успела вскочить в лифт). Теперь она стояла рядом с новичком, обессиленно привалившись к стене, отчего весь рукав её серого в бурых цветочках платья, сшитого довольно безвкусно, выпачкался в извёстке. Её объёмистая грудь ходила ходуном.

- Арамис каждый день ходит к ней за кульман, и они там такое вытворяют, такое... - глаза Бабы Ню округлились и готовы были выскочить из орбит. - Это крайне неприлично для незамужней девушки, но я вам потом расскажу. Она такая шлюха, такая... Вот какая! А вы очень приличный молодой человек. Идите наверх, правда, я сама помогу этой пакости нести обед.

Пыхтящая Баба Ню отвалилась от стенки и поплыла к входу в столовую. Новичок пожал плечами и побрёл назад к лифту: в самом деле, ему-то что...

В комнате всё обстояло нормально. Брахмапутра наслаждался нирваной, Арамис с Анчихристом и Дед Гаврош с Тольтолем уже сыграли по нескольку партий. Но стоило новичку войти в комнату под вой портовой сирены, по ошибке не выключенной на время обеда, как щеголеватый хлыщ отпихнул доску, где рядом с его шашками одиноко отдыхала в "клозете" шашка Анчихриста, и спросил:

- Слышь, Цыган, а может, ты просто не уважаешь шахматы, а?

Новичок скривился так, точно проглотил тухлое яйцо.

- Ну, так давай срежемся в шашки на деньги, - не отставал Арамис.

- Вам лучше не играть со мной, - честно предупредил юноша.

- Я понял, ты боишься, - разочарованно протянул пижон. Новичок в изнеможении уронил голову на сложенные руки. Только бы этот придурок отстал, только бы отцепился!..

- А давай сыграем на Даню, - предложил вдруг Арамис. - Она же моя любовница. Надеюсь, ты это сразу понял?

В голосе хлыща не было и следа бархатной притягательности, осталось одно лишь высокомерие. К сожалению, юноша не обратил внимания на тщательно маскируемую двусмысленность вопроса. Самый намёк на деликатное обстоятельство ошеломлял новичка, просто сводил с ума. Он скрипнул зубами, однако промолчал.

А ободрённый его молчанием хлыщ принялся живописать, в каких позах и при каких обстоятельствах получал интимные услуги хорошенькой деталировщицы. Новичок негодовал в душе, всё же не решаясь так сразу разругаться с Арамисом. Дед Гаврош сладенько хихикал. Тольтоль жадно облизывал губы и теребил верхнюю пуговицу безрукавки. Анчихрист забористо чертыхался.

- Так играем на Даню?

- Между прочим, Россинант официально назначил его моим ведущим. Зачем же ему играть на меня, когда мы и без того в паре?

Деталировщица стояла на нейтральной белой дорожке за спиной Арамиса, весело улыбаясь. Тут же и Баба Ню безмолвно хватала ртом воздух, как бы пытаясь сказать: "Вот, вот! Я же говорила! А он сам подтверждает!.." Арамис покраснел как клюква, со злостью схватил с ближайшего подноса тарелку закуски и стакан компота и сохраняя достоинство, удалился на место. Усишки его гневно подрагивали. Тут и остальные мужчины также стали по очереди подходить к женщинам и брать обед, один лишь новичок сидел на своём стуле, точно приклеенный.

- Ну что же ты, Цыганок? Бери обед.

Даня терпеливо ждала на белой полосе, не смея ступить на голубую мужскую дорожку.

- Трус он, Цыган твой, - проворчал со своего места Арамис. - Боится, что опытные люди вздуют его по самые уши.

Новичок послал деталировщице вопрошающий взгляд. "Не обращай внимания", - словно говорили ему бойкие глаза цвета морской волны, и юноше стало не так совестно за вынужденное бездействие, теперь одобренное Даней.

- Я бы вчера с тобой сыграл, - всё же не утерпел новичок.

- Вчера! Пхе, - с презрительным видом Арамис выплюнул сливовую косточку в пустой стакан. - Легко расписываться за вчерашний день... И какую бы ты сделал ставку, интересно знать?

- Шесть-чёрное, - не задумываясь ответил новичок.

- Вот и вздули бы тебя, кретин! - обрадовался Арамис. - Вчера шесть-чёрное не выпадало ни разу.

- Но и Цыганка вчера не было, между прочим, - почему-то счёл необходимым протелепатировать из глубокой нирваны Брахмапутра. Арамис подавился остатками фруктов из компота и закашлялся.

- А я придумала вот что, - сказала деталировщица, отнимая у Бабы Ню последний стакан компота и вручая старухе свой освободившийся поднос. Цыганок пойдёт обедать на моё место. Заодно и поговорим.

- Обед - святое время, и на кой чёрт его нарушать, - строго напомнил Анчихрист, - вроде нельзя поговорить о делах потом.

- А мы собрались ударно перевыполнить план по нарезанию резьбы до упора, - не растерялась Даня, перешла на свою розовую дорожку и унесла последнюю порцию, призывно мотнув кудрявой головой.

- Тебя бы вздули вчера, вот ты и трусишь, - повторил Арамис, однако новичок уже не обращал на него внимания. Следуя к месту Дани, он успел перехватить возмущённый взгляд вытаращенных глаз Бабы Ню, который означал: "Молодой человек, вы же с виду такой приличный!.. Что же это вы делаете?!"

День второй

Кости

Сидеть в противогазе было жарко и страшно неудобно, тем более что-либо делать, а не только работать.

Прах их подери, да кому вообще нужна эта бестолковая гражданская оборона! Почему нужно всеми силами готовиться ко всемирной экологической катастрофе? Человечество уже пережило её, пусть не совсем успешно, но ведь пережило! А страшилки о нашествии злобных марсиан и прочих пришельцев не испугают даже самую-самую забитую домохозяйку, даже распоследнего горького пропойцу, который проспиртовал уже мозги не только до стадии отсутствия в них малейших намёков на мысли, но даже до полного притупления первичных инстинктов, кроме необоримой тяги к крепким напиткам!

Раздосадованный новичок швырнул на стол увесистый "Свод правил пожарной и прочей безопасности", который должен был изучить за сегодняшний и завтрашний дни, дабы в "чёрную" субботу вечером держать экзамен у Рододонта Селевкидовича. Ему до смерти опротивели эти толстенные, просто толстые и не очень своды правил, всюду до одурения одинаковых. Чёрт его знает, сколько таких фолиантов держал юноша в руках. Он знал их содержание наизусть, мог пересказать по памяти любой абзац на любой заданной странице.

Так неудачно начавшийся день казался ещё более противным в сравнении со вчерашним прекраснейшим вечером. А прямо с утра - как всегда ложная тревога гражданской обороны, чтение "Свода правил" в противогазе... Лучше бы он сегодня не просыпался или хотя бы не шёл на работу. Подумаешь, прогул! Имик Россинант вряд ли решился бы уволить с работы молодого парня с прекрасными биологическими данными за какой-то там прогул. Он же не хочет загреметь под суд!

Тем не менее, новичок упрямо сидел в противогазе и делал вид, что старательно изучает "Свод правил". Ему так надоела кочевая жизнь, так хотелось получить хоть ненадолго, пусть временное, но пристанище. Он сделает всё от него зависящее, чтобы мирно прижиться здесь и хотя бы немного отдохнуть...

Обеспокоенная хлопком тяжёлого "Свода", на противоположной стороне нейтральной полосы заволновалась та, которая обещала дать вожделенное пристанище. Хотя бы на время. Однако вместо заданного нежным голоском вопроса: "Что опять произошло? Почему ты нервничаешь?" - у Дани вышло невнятное хрюканье. Новичок обернулся и махнул рукой: мол, не обращай внимания, всё в порядке. Деталировщица довольно захрюкала и вернулась за кульман.

Вот чудачка! С самого утра как можно правильнее наложила толстый слой грима прямо на маску противогаза, объяснив Рододонту Селевкидовичу через переносной ларингофон, что незамужняя девушка не может выглядеть отталкивающе, а с противогазной маской на лице она такая образина... Пришлось начальнику оставить Даню в противогазе, разукрашенном крем-пудрой персикового тона, с наведенными чёрными стрелочками бровей, подкрашенными лазурными тенями смотровыми стёклами, нарумяненными скулами и обведенным помадой двадцать третьего тона отверстием дыхательного фильтра. Кроме того, после ухода Россинанта деталировщица имела нахальство напялить поверх глухого защитного костюма из резиноподобного пластика умопомрачительное платье с глубоким вырезом сзади, подол которого состоял из причудливо сплетенных полосок ткани.

Вообще-то сегодня никто толком не работал, потому что попробуй-ка выполнять чертежи в изолирующем костюме! Хорошо ещё, с утра на улице пока прохладно, несмотря на приближающееся лето, не то свариться заживо можно в таком вот одеянии.

Правда, не все сидели в противогазах. Щеголеватый Арамис развязно болтал с Анчихристом. Чтобы ему легче было попасть на место в случае начальственной проверки, Тольтоль, новичок и Дед Гаврош, терпеливо потевшие на местах, сдвинули платформы своих шоу-кульманов так, чтобы образовать между ними и столами узенький коридорчик. Арамис уже дважды пробегал по нему на четвереньках, непостижимым образом умудряясь при этом ещё и нацепить противогаз. Ловкач, ничего не скажешь! Сразу видно - старожил коллектива! Повезло этому Арамису, явно пофартило. Или совершить по отношению к нему подлость...

У новичка так и чесались руки сделать это. Тем более, со вчерашней ночи он обладал отличным компроматом на Арамиса. Однако подобный оборот дела был чреват скандалом. А скандала он как раз стремился избежать. Хотя Даня не против...

Новичок обратил взор на немужскую половину комнаты. Даня и Баба Ню тоже добросовестно потели. Зато Брахмапутре было хорошо. Лучше всех! Йог никуда и ни от кого не бегал. Он по-прежнему сидел на повёрнутой горизонтально доске кульмана поверх рассыпанных кнопок в неизменных плавках-бикини. Силою остро отточенной мысли уловив витавшее в воздухе намерение городских властей, предусмотрительный Брахмапутра ещё к концу вчерашнего дня спустился из глубокой нирваны в состояние сверхглубокого самадхи, и теперь никакая внешняя или внутренняя сила, кроме биоритмов самого Брахмапутры, не смогла бы повлиять на него. Во время второго контрольного обхода комнат Рододонт Селевкидович специально для новичка с гордостью рассказал невероятную быль (везёт же начальникам! у них всегда "командирские" противогазы с встроенным ларингофоном). Когда-то по указанию специальной комиссии высочайшего ранга синтезировали целую цистерну иприта, технологию изготовления которого пришлось специально разыскивать в хранилищах информации, рядом поставили цистерну влажного хлора, а вслед за ними - контейнер отработанного ядерного топлива. Погружённого в самадхи Брахмапутру выдержали в каждой ёмкости ровно час, после чего даже плавки йога разлезлись по ниточкам и рассыпались в прах, а ему хоть бы что. Может, он даже похорошел, точно Иванушка-дурачок после купания в трёх котлах.

Изумлённые до предела маститые академики и правительственные чиновники вынуждены были засвидетельствовать факт невиданной стойкости человеческого тела ко внешним воздействиям. Тем дело и кончилось. Теперь над девственно-чистым рабочим столом йога висел в золочёной рамке специальный сертификат о том, что ему разрешается не принимать участия в мероприятиях гражданской обороны. Вот и сидел теперь Брахмапутра в одних плавочках, нисколько не страдая от духоты и вдобавок наслаждаясь созерцанием причудливых картин, встававших перед его внутренним взором из незримых глубин подсознания... Счастливчик!

Устав от долгого вынужденного сидения без дела, новичок вытянул ноги далеко под стол и с наслаждением пошевелил плечами, но тут же услышал голос Арамиса:

- Эй, Цыган, держи проход свободным! Или хочешь подвести меня под монастырь?

Правду сказать, юноше таки очень хотелось подвести Арамиса... Однако покой ему дороже. И новичок поджал ноги.

Впрочем, держать проход свободным не потребовалось: в коридоре протяжно завыл рожок сирены, и сиплый голос из молчавшего до сих пор динамика сообщил: "Эвакуация!"

Все опрометью бросились в коридор. Впереди других нёсся Арамис, успевший напялить противогаз и с обезьяньей ловкостью, которой от него трудно было ожидать, перемахнувший прямо через верх Анчихристова шоу-кульмана.

Но едва они выстроились в коридоре под бдительным оком Рододонта Селевкидовича, как выяснилась скандальнейшая вещь: оказывается, Баба Ню незаметно снимала не только противогаз, но и не надевала капюшон изолирующего костюма, так как боялась измять свою пышную причёску! Как ей удавалось обманывать придирчивого Россинанта, неизвестно. На вопросы начальника о причинах недостойного поведения Баба Ню понесла какую-то ахинею насчёт того, что почтенная вдова в её возрасте должна всячески заботиться о своей внешности, если хочет вновь выйти замуж...

- Вашей комнате даётся минус один балл, а вам персонально я урезаю недельную выплату, - строго сказал начальник. Баба Ню всхлипнула, но как-то не очень жалобно. Заподозривший неладное Тольтоль незаметно ткнул новичка локтем в бок.

- Вы поражены не успевшими выветриться из помещения токсичными отходами химического производства, - продолжал разбор бесчестного поступка неумолимый Рододонт Селевкидович, смакуя каждое слово. - У вас постепенно развивается отёк лёгких и множественные язвенные поражения кожи, но вы пока ещё живы. Поражённых мы, разумеется, эвакуируем из зоны аварии. Трупы тоже. Никто не упрекнёт нас в том, что мы оставили погибать хотя бы одного человека, способного дать здоровое потомство. Забота о генофонде человечества - наша святая обязанность. Вы почтенная вдова, вы были замужем, у вас ещё всё впереди...

Услышав столь лестный отзыв о себе, Баба Ню всхлипнула от удовольствия. А начальник продолжал командовать:

- Эй, вы, как вас... - он попытался пощёлкать пальцами, чему помешали пластиковые перчатки. Немного сконфузившись (впрочем, под противогазной маской это незаметно), Россинант подошёл к новичку и хлопнул его по плечу. Вот вы и Арамис - за носилками. Быстро. Даня, окажите пострадавшей первую помощь.

Арамис замычал и замотал головой как отгоняющий мух бычок. Рододонт Селевкидович приставил к его горлу переносной ларингофон, и коридор огласился возмущённым серебристым баритоном:

- Не буду я с Цыганом эту бочку таскать!

Анчихрист тоже отказался, яростно чертыхаясь. Помочь новичку вызвался молча шагнувший вперёд Тольтоль. Вместе они приволокли раскладные носилки. Под дружное весёлое хрюканье собравшихся Даня сделала Бабе Ню ловкую подсечку под коленки и несмотря на отчаянный визг старухи, быстро перешедший в яростный рёв, напялила на неё (правда, вверх ногами) противогазную маску, с огромным удовольствием измяв драгоценную причёску. Новичок оценил коварство Бабы Ню, лишь когда деталировщица повалила её на носилки: старуха оказалась ужас как тяжела. Видимо, она добивалась, чтобы её несли во двор другие, вот только не рассчитала, что пострадает причёска.

- Это у пострадавшей конвульсии, - сказал безжалостный начальник, указывая на руки Бабы Ню, стремившиеся ухватить обидчицу. - Плюс маниакальный бред от отравления ядовитыми парами хлорных соединений. Даня, примите меры. Да побыстрее. Время!

Ко всеобщему удовольствию похрюкивающих сослуживцев, деталировщица с размаху рассадила об пол походную аптечку, ловко выудила из кучи обломков бинты и резиновый жгут и намертво прикрутила к носилкам хрипевшую от изнеможения Бабу Ню.

Удовлетворённый учинённой расправой, Рододонт Селевкидович хотел уже отдать команду на начало движения, как вдруг хлопнул себя по пластиковому капюшону и завопил:

- А Махмуд! Где Мустафа?! Йога забыли!

Арамис протестующе замычал. С помощью ларингофона Рододонт Селевкидович узнал, что у Брахмапутры имеется "охранная грамота", то есть сертификат. Но это не охладило начальственного пыла.

- Как?! Человека, выдерживающего непокрытой кожей влажный хлор и бешеную радиацию - и вдруг бросить на произвол судьбы?! Не бывать тому! Ведь это же уникум!!! Я вам удивляюсь, Арамис, просто удивляюсь! - горячился Россинант, защищая уникального имика. - Нашего Мустафу полагается вынести из зоны аварии и в музей сдать, а вы... В общем, вы, Анчихрист, Дед Гаврош, Сверчок - назад, за Махмудом!

И только когда трое оставшихся мужчин комнаты и имик из соседней, прозванный Сверчком, вынесли на плечах отвинченную доску кульмана с восседающим на ней Брахмапутрой, все вышли на лестницу. К сожалению, на время учений лифты отключались, поэтому пришлось спускаться пешком. Да ещё ретивый Россинант поторапливал: его отдел задержался, и хоть лестница не была занята, нужно было навёрстывать упущенное время, чтобы не получить от руководства штрафные очки.

Шли молча, не хрюкали, лишь изредка кто-нибудь спотыкался, не разглядев сквозь запотевшие стёкла крутую ступеньку, да дробно стучали по цементу кнопки, сползавшие с чертёжной доски йога. Брахмапутра с закрытыми глазами, с застывшей на губах слабой улыбкой и вывернутыми самым невероятным образом конечностями гордо плыл над однообразным ковром затянутых в пластик голов. Он напоминал вырезанную из сандалового дерева и натурально раскрашенную статую Будды Созерцающего. Для полного сходства не доставало пышных цветочных гирлянд, какими азиаты украшают своих богов во время празднеств и торжественных шествий.

Но новичку некогда было задумываться над этим причудливым сходством. Он изнывал от тяжести прибинтованной к носилкам Бабы Ню, от выворачивающей боли в нагруженных руках и плечах и от смешанного с тальком горько-солёного пота, заливавшего лицо под противогазной маской.

Наконец отдел выстроился на отведенном месте у ограды здания, считавшейся условным эвакуационным рубежом. Минут десять прошло, пока подтягивались другие отделы: выходит, Рододонт Селевкидович зря переживал, они не были последними. Эти десять минут новичок просто сходил с ума от жары. Ему казалось, что беспощадное солнце сейчас расплавит изолирующий костюм и противогазную маску прямо на его теле. Наконец прозвучали многократно усиленные рупором слова команды:

- Внимание! Приготовиться...

И тут же, словно бы в насмешку над занимавшимися бесполезными глупостями людьми, внутри здания заверещал звонок, возвещавший начало обеденного перерыва. Обеденный перерыв был особым пунктом, специально оговоренным трудовым законодательством. Кто решится посягать на священное право работников устраивать обед, за которое все работающие боролись с древнейших времён?!

- Учение закончено, - с явным сожалением сообщил рупор. - Результаты будут доведены до руководителей отделов через канцелярию...

Но эти слова уже полностью потонули в гаме вмиг разбушевавшейся толпы. Все спешили поскорей избавиться от гнусных средств индивидуальной защиты. Доску с Брахмапутрой небрежно бросили на землю, и йог свалился в пыль с совершенно деревянным стуком, нисколько не изменив позы, так что новичок на миг испугался: уж не превратился ли он в самом деле в сандаловую статую?

- Чёрт с ним, как-нибудь очухается, - усмехнулся Анчихрист. - Ему там, в нирване его чёртовой, всё без разницы, так и нечерта нервы на него тратить, которые к чёрту не восстанавливаются...

Последняя тирада, как всегда щедро сдобренная чертыханиями, была прервана поросячьим визгом Бабы Ню, которую Даня освободила наконец от противогаза и бинтов.

- Ах ты дрянь, паскудная девка! Шлюха негодная! Тварь! Сука!

Всё это Баба Ню выпалила на едином дыхании, пытаясь подняться со стоящих на земле носилок и от волнения падая назад. Тольтоль зажал уши, Дед Гаврош со словами: "Уймись, старая перечница", - вновь напялил на Бабу Ню противогаз. Она благоразумно умолкла. Тогда Дед Гаврош смилостивился и снял пластиковую маску, а старуха принялась жаловаться:

- Она ж мне всю причёску попортила, дряни кусок! Я за неё столько денег парикмахеру выложила, по ночам с валиком под шеей сплю, а она!.. она!.. Баба Ню покраснела от возмущения и разрыдалась.

- Я ж противогаз на нитках... скрепками... аккуратненько... а когда побежали в коридор, он возьми да свались, проклятый, а она...

- А мне так Россинант велел, я тут при чём? - Даня легкомысленно пожала плечами. - Мне вот тоже надо хорошо выглядеть, но я терплю, и ничего. Вы, между прочим, замужем были, а я...

- Я почтенная вдова, а ты потаскуха облезлая, вертихвостка несчастная!!! У тебя вся жизнь впереди!!! - взвыла Баба Ню. - А мне надо мужа найти, пока не поздно!..

- Вы ещё надеетесь, что вас возьмут если не старшей женой, то хотя бы четвёртой кухаркой со стажем? - холодно спросила деталировщица. - Дудки! Отгуляла с мужиками своё, карга старая. Тебе уже давно ногами вперёд в крематорий пора.

Баба Ню чуть не задохнулась от бессильного гнева.

- Да-да-да-дайте м-мне что-ниб-будь от го-го-головы и о-о-от се-се-сердца, - стуча зубами, попросила она наконец, но поскольку походная аптечка была разбита Даней, лекарств не нашлось.

- У тебя уже ни головы, ни сердца не осталось, дура старая, - съязвила деталировщица. Анчихрист топнул ногой, загремел:

- Так вас и переэтак! Как две чёртовы бабы сойдутся, так уж и сцепятся, и зададут друг дружке чертей! Обед - святое время, а оно уходит и уходит, чёрт вас р-р-раздери на мелкие клочки! Мы пошли наверх, и чтоб нам через десять минут жратва была, а не то всыплю чертей под хвост и одной, и другой!!! - и плюнул в пыль под ногами.

- Сейчас пойдём, - с обольстительной улыбкой на неподкрашенном из-за учений лице заверила Даня. - Эй, Баба Ню, пошли уж, чего там... Обе мы женщины, в конце концов. Давай мириться.

Баба Ню гордо вскинула голову, как могла, подновила непоправимо испорченную причёску, оглянулась на Тольтоля и Деда Гавроша, которых в глубине души считала первыми кандидатами в женихи, и торпедой ринулась в столовую.

- Ну вот, малохольная старушенция уж и выздоровела, - с саркастическим смешком заметила Даня и растягивая слова, продекламировала: - И пошла я вослед, поникнув повинною главою...

В дверях она обернулась, выразительно посмотрела на новичка, понизив голос попросила:

- А ты, Цыганок, помни, что обещал вчера, - и скрылась.

Двор быстро опустел, там осталась ишь чертёжная доска да валяющийся в самой нелепой позе одеревенелый Брахмапутра, задранный к яркому солнцу зад и бёдра которого, утыканные множеством кнопок, нестерпимо сверкали. Во вновь включённом лифте Арамис, уже успевший привести в порядок усишки и напомаженные волосы, всё допытывался у новичка, что такого он наобещал хорошенькой деталировщице. Юноша лишь отнекивался да сдержанно огрызался. В выпытывании истины щёголь усердствовал, пожалуй, даже чрезмерно. Стороннему наблюдателю вполне могло показаться, что не человек расспрашивает человека, а паршивая шавка лаем и повизгиванием пытается запугать матёрую дворнягу, в родословной у которой числятся одни сенбернары, кавказские овчарки и ньюфаундленды.

- Да отстань ты от него, чёрт его дери, - не вытерпел наконец Анчихрист, с отвращением отправляя в недра громадного чемодана противогаз и свёрнутый изолирующий костюм. - Не видишь разве, этот чертяка вконец обабился. Ну его к дьяволу, чёрт побери! Лучше скажи, куда подевались наши чёртовы кубики?

Остальные повеселели. Чемодан, на крышке которого красовалась многозначительная аббревиатура "ГР.ОБ." (то есть "гражданская оборона"), упрятали в один из шкафов. Затем открыли окна, запертые на время тревоги, и пользуясь отсутствием йога, сели играть в кости за его стол. Новичок же скрылся за своим шоу-кульманом и сжав ледяными ладонями гудящую голову, крепко задумался.

А задуматься было над чем. Ведь если сдержать данное деталировщице обещание, перспектива мирной жизни в этом городе идёт прахом. Или, как выразился бы грубиян Анчихрист, развеивается к чёртовой матери!..

...К концу вчерашнего дня Арамис совершенно замучил новичка колкими замечаниями, мелкими придирками и глупейшими остротами. Больше всего на свете юноше хотелось сделать ему какую-нибудь гадость. Однако новичок мысленно дал зарок: больше никаких скандалов! Никаких стычек и ссор! Сиди себе дни напролёт за шоу-кульманом, разрабатывай узлы привода да проверяй крепёж с хитрой резьбой, который вычерчивает красавица Даня.

Вообще все здешние люди ничего, только вот Арамис до ужаса несносен. Арамис - это уже чересчур...

Стоп, стоп! Больше ни единой мысли по адресу напомаженного хлыща! Пора бросать якорь, и баста.

"Молодой человек, вы такой приличный..."

Баба Ню нагнала новичка у перекрёстка за два квартала от здания конструкторского бюро как раз в тот момент, когда замедлив шаг, он рассматривал висевшую на другой стороне улицы рекламу шоколадного печенья "Зизи" и размышлял, куда лучше отправиться ночевать. Хорошо бы найти тихую гостиницу, но там придётся регистрироваться, а это лишний след. Можно было податься на вокзал, на пристань либо просто расположиться на лавочке в ближайшем сквере. Но там новичок мог попасть в поле зрения полиции, что никак не входило в его планы. Кроме того, ночью в сквере, пожалуй, будет холодновато.

"Так я говорю, вы такой приличный, а готовы попасться на удочку этой потаскухи. Арамис каждый день навещает её за кульманом, а до сих пор не женится, между прочим! Каков разврат! Но я одна видела и слышала, как..."

Баба Ню застыла с разинутым ртом, потому что на противоположной стороне улицы, как раз под рекламным щитом появилась Даня собственной персоной. Стояла и смотрела на них, подбоченившись и призывно покачивая бёдрами. И когда старуха наконец попятилась, девушка перешла через дорогу, смело взяла новичка под руку и спросила:

"У тебя есть, где жить?"

Он отрицательно мотнул головой.

"Тогда пошли ко мне. Ведь ты мужчина и имеешь полное право входить в одинокое женское жилище. Разве нет, напарничек?"

Уголки миленьких глаз цвета морской волны подёрнулись паутинками лукавых морщинок.

"Я не против", - недолго думая согласился новичок. - "Только неловко как-то..."

"А чего стесняться? Глупости!" - фыркнула Даня.

"Да нет, ты не поняла", - попытался оправдаться юноша. - "Неудобно ходить в должниках. Не люблю. Давай сначала погуляем, зайдём куда-нибудь".

"Принято!" - радостно откликнулась Даня. За спиной Баба Ню издала странный звук, однако мнение старухи интересовало их меньше всего на свете.

Дальше всё было просто превосходно. Они остановили такси, и Даня отвезла новичка в своё любимое кафе в центре города. Однако юноше заведение не понравилось. Возможно, виноват в том был кафельный пол в розово-голубых квадратиках. Даню это забавляло: чтобы не нарушать правил приличия, приходилось смотреть, куда ставишь ногу, лишь бы не наступить ненароком на плитку "чужого" цвета. Зато юноше живо припомнились и сегодняшние шашечные баталии, в которых он так и не принял участия, и перепалка с Арамисом.

Но не исключено, что ему просто хотелось отметить начало этапа жизненной оседлости чем-нибудь более знаменательным, нежели посещение заурядной кафешки. И если он действительно решил здесь прекратить кочевую жизнь и побеги из города в город, зачем эта лютая банальщина? (А юноша не просто надеялся - он чувствовал, что его жизнь в самом деле круто меняется...)

В общем, собравшись с духом, новичок решительно отодвинул стакан с недопитым коктейлем, на котором красовалась эмблема кафешки, и сказал:

"Даня, ты не возражаешь, если мы рванём отсюда в ресторан?"

"А денег у тебя хватит?" - спросила обеспокоено Даня. Новичок заверил, что денег хоть отбавляй, в десяти ресторанах не промотать, и та купюра, которую он сунул таксисту - сущий пустячок для него.

"Тогда вперёд, раз ты такой смелый".

Ресторан они нашли в трёх кварталах. Всё было очень мило: затенённый зальчик, столики на двоих, на каждом небольшая лампа под абажуром в виде переплетенных алых сердечек, затейливая вазочка с букетиком ландышей, услужливый официант в необычного вида костюме, который Даня называла смокингом (образованная девушка, ишь какие слова знает!), переносной люминесцентный экранчик в золочёной рамке, на котором появлялись фотографии и названия замысловатых блюд, и в ведёрке со льдом - дорогое вино, от одной цены которого у простого обывателя голова начнёт кружиться, точно выпита уже вся бутылка... Впечатления не испортил даже вечно весёлый сотрудник Перуанской Оцелотовой компании, торговавший дешёвой косметикой. Не торгуясь, новичок купил у коммивояжёра два набора теней и замечательную кисточку с мягчайшим ворсом.

"Это синтетический мех, сделанный под беличий хвостик", - безошибочно определила Даня.

После ресторана началось самое прекрасное. Дом деталировщицы можно было описать словами: уютно, мягко, приятно. Правда, после вкусного ужина есть не хотелось, и пока новичок плескался в ванне, Даня соорудила лишь пару тоненьких бутербродов с заваренным по старинному рецепту кофе, зато приготовила всё просто замечательно и сервировала маленький столик прямо в спальне, освещённой тремя толстыми ароматическими свечами.

А когда после ужина она унесла посуду на кухню и вернулась оттуда в своей полупрозрачной комбинации, новичок в который раз вспомнил некоторые детали своего первого рабочего дня и здорово оробел. Нет, он не был стеснительным недотрогой, просто ни одна его бывшая подружка не предлагала себя так откровенно и сразу.

Впрочем, дальше Даня повела себя не совсем так, как он ожидал. Удовлетворённая произведенным эффектом, она прыгнула на колени к новичку и проворковала:

"А теперь расскажи, откуда у тебя на лбу эти вот маленькие миленькие шрамики", - и вновь осторожно погладила их подушечками пальцев, как днём. Новичка смущало её тёплое тело, бархатистая кожа и комбинация, открывавшая больше, чем скрывавшая. А поведение Дани вообще ставило его в тупик: девушка жалась к нему так доверчиво, но в то же время чувствовалась некая черта, за которую она не намерена заступать. И эти шрамы... При чём здесь они?

"Ну, расскажи! Пожалуйста..." - мурлыкала Даня.

Новичок принялся путано излагать то, что слышал урывками от матери: с какими муками она рожала и как он всё не мог выйти из утробы на белый свет, как то показывал головку, то нырял обратно, точно в прятки играл, и как акушерка в конце концов наложила щипцы, но сделала это крайне неумело, и вот остались на всю жизнь следы. Первоначально они были пунцовыми, но вскоре побледнели...

Даню явно утомил сбивчивый рассказ. Кажется, она сама не рада была, что вызвала новичка на откровенность. Наконец взяв правую руку юноши, с видом опытного хироманта принялась водить кончиком длинного изумрудного ногтя по ладони, склонилась над ней низко-низко и по-кошачьи зажмурившись, потёрлась щекой.

"На твоей руке написана бурная жизнь", - промурлыкала тихо и принялась целовать ладонь, изредка приговаривая:

"Люблю, так люблю мужчин с бурной судьбой!.."

Но неожиданно отдёрнула голову и изумлённо уставившись на новичка воскликнула:

"Как?! Ещё шрам? Да ты покрыт ими, точно герой Ватерлоо!"

"А что это такое?" - не понял юноша. Даня вкратце рассказала, что некогда, давным-давно произошла битва... великое сражение... Чем дальше, тем больше изумляла новичка её эрудиция.

"А у меня другой такой есть", - сказал он неожиданно, снял носок с правой ноги и продемонстрировал стопу. Побоявшись на этот раз вновь показаться словоохотливым, он лишь коротко сообщил:

"Понимаешь, я родился дважды шестипалым. Это атавизм такой, что ли... или рудимент? Не помню... Ну, по биологии это ещё в школе было... Короче, чтобы меня не дразнили мальчишки, мама как-то понесла меня, ещё маленького, к косметологу..."

Даня вскочила и несколько раз пройдясь взад-вперёд по комнате, обернулась к нему. На лице девушки почему-то была написана огромнейшая радость. И совершенно неожиданно она перешла в настоящее наступление:

"Ты как думаешь, я обыкновенная гулящая девица? Думаешь, Баба Ню права? Да - или нет?"

"Ничего я не думаю..." - испуганно возразил отчаянно покрасневший новичок, который никак не ожидал столь резкого изменения темы беседы. Тем более, он уже успел разнежиться. Очень не хотелось завершить такой замечательный вечер за пределами чудесной девичьей квартирки. Однако Даня не дала ему докончить:

"Не притворяйся! Ты думаешь, что я сплю с каждым встречным-поперечным. Но это было бы ещё полбеды, если б не Арамис... О, этот напыщенный индюк может разозлить кого угодно! Я чувствую тебя, Цыганок. Ты готов стереть этого подлеца в порошок. Разве нет? Так сотри его! Арамис того заслужил. Он жалкий, ничтожный, лживый подонок! И чтобы доказать тебе его презренную сущность..."

Девушка послала собеседнику долгий интригующий взгляд и тихо проговорила:

"Он наверняка описал тебе сто четыре способа, которыми удовлетворялся со мной, разве нет? Ещё бы, я прекрасно знаю этого пижона! А Баба Ню, эта старая курица вспомнила свою бурную молодость, не в меру расфантазировалась и подогрела твою уверенность. Ведь так?"

Новичок потупился, не решаясь подтвердить справедливость Даниных догадок.

"А теперь смотри..."

И глядя в упор на юношу, двигаясь томно, плавно и очень грациозно, Даня избавилась от комбинации. Новичок готов был прыгнуть вперёд, чтобы оказаться у её длинных упругих ног, но вместо этого лишь задрожал и поглубже вжался в мягкое кресло. В руках у девушки неизвестно как оказался косметический карандаш, каким женщины подводят брови и веки. Даня мигом нарисовала стрелки на подбородке, на правой ладони, между грудями и выдохнула:

"Я не святая, хоть и не шлюха. Я просто свободная от предрассудков девушка, и именно так удовлетворяю страсть избранных мною мужчин", - и чуть-чуть приоткрыв губки, томно вздохнула.

Представив себе подобный набор ласк, новичок почувствовал слабость во всём теле. В глазах у него потемнело, в голове помутилось. Если он правильно понял... Юноша тяжело засопел.

Даня лишь коротко рассмеялась, легла ничком на полированный столик, оттопырила ягодицы. Кончик карандаша начертил у основания позвоночника четвёртую стрелку.

"А если кто особо понравится, я могу удовлетворить его и так..."

Новичок обессиленно обмяк. Вот уж это было выше самых смелых его фантазий!

"Так как же ты говоришь, что ты девушка..." - только и смог вымолвить он, содрогаясь от внезапно нахлынувшего вожделения. Даня тут же села, оскорблённо поджала губку и проворчала:

"Между прочим, я действительно девушка. Честная девушка. Хоть и не святая. Просто я соблюдаю свою драгоценность для будущего мужа, вот и всё. А что такое? Раз девушка, так уж и нельзя получить удовольствие, как мне того хочется? Да ты просто ханжа, Цыганок! Между прочим, точно так сближались с мужчинами девушки Востока ещё задолго до меня, прямо скажем, в незапамятные времена. Не я изобрела эти четыре способа, я лишь пользуюсь вековым любовным опытом. А девственность моя, между прочим, застрахована. Не веришь? Можешь убедиться, что я очень хочу получить страховку, когда наконец выйду замуж".

И Даня бесцеремонно разлеглась на столе в соответствующей позе, жестом приглашая новичка исполнить роль гинеколога, сводни со стажем или опытной повитухи. Юноша отвернулся и невнятно пробормотал:

"Света мало..."

"Нет, смотри, смотри!" - настаивала Даня. Он готов был пулей вылететь из дома и мчаться куда глаза глядят, хоть на край земли. Однако опять же неожиданно для себя вновь подчинился и с замиранием сердца убедился, что розовая Данина драгоценность действительно не разорена ничьим вмешательством!

"Но ведь то, что ты делаешь... нехорошо", - попытался возразить новичок.

"Разве?" - Даня состроила удивлённые глазки, надула губы и с важным видом принялась вещать: - "Ну да, ну да, я же совершенно забыла: закон о воспроизводстве, закон о пополнении генофонда человечества и прочая чепуха. Предаваться интимным удовольствиям ради удовольствий, тратить понапрасну здоровое семя - самое страшное в мире преступление. Ну и зануда же ты, Цыганок!"

"Вот-вот, существует закон, ты сама сказала..." - сбивчиво заговорил юноша. Но не в силах больше сдерживаться, плутовка Даня уже звонко хохотала. Юноша растерянно умолк.

"Ну, ладно, ладно, не обижайся", - Даня немного угомонилась. - "Но скажи мне... только честно скажи, не обманывая: ты хотя бы раз в жизни спал с девушкой или женщиной?"

Новичок покраснел.

"А о чём ты думал в тот момент: о том, как тебе хорошо, как получить ещё больше удовольствия - или о том, как воспроизвести себя в грядущих поколениях? Или может быть, об иссякающем генофонде человечества?"

Новый взрыв звонкого смеха отдался в голове новичка грохотом горной лавины.

"Ну, Цыганочек, ну, хороший мой, признайся: разве так уж неприятно чувствовать себя преступником? Разве это не обостряет до предела твои ощущения? И разве не хочется позабыть все эти глупые законы и получать всё больше и больше удовольствия? Наслаждаться тем, на что согласится далеко не каждая женщина?.."

Даня прильнула к юноше и принялась легонько тереться об его кожу, томно вздыхая. Новичок задрожал, покрылся горячим потом. С наслаждением вдохнул аромат её волос. И тот, другой аромат... Ещё немного, и он не выдержит, набросится на соблазнительницу...

Но за миг до того, как он готов был окончательно потерять голову, Даня решительно оттолкнула его, по-кошачьи мягко отпрыгнула вбок и заговорила резко, отрывисто:

- "А ты ведёшь себя, как ханжа! Эх ты, дурак, дур-рак! Но я скажу тебе кое-что другое. Я скажу, откуда взялись все эти рассуждения, наши дурацкие законы. Всё идёт от глупого правила, гласящего: не ложись с мужчиной, как с женщиной, это мерзость".

Даня презрительно цыкнула сквозь зубы.

"Но разве я становлюсь от этого мужчиной? Я похожа на мужчину?" - она горделиво приподняла подбородок и выпятила тугие груди с налившимися сосочками. Спору нет, в неверном сиянии распространяющих цветочные ароматы свечей она выглядела просто потрясающе...

Юноша сглотнул слюну.

"Так вот, дорогой мой, книжка, в которой изложено то самое глупое правило, родилась на Востоке, где жили такие же умудрённые опытом и смелые в любви девушки, как я. Но раз так, то почему в этой ханжеской книжонке не написано, что нельзя ложиться с женщиной, как с мужчиной?"

Новичок убито молчал, сражённый наповал железной логикой. Даня победоносно высунула кончик язычка и резюмировала:

"А раз не написано, значит, можно! А раз можно, почему бы не делать? Но я не для того говорю тебе всё это..."

Новичок обиженно выпрямился.

"Не для того?.." - и отвернулся, ужасно расстроенный.

Даня плавно соскользнула со стола, прижалась к юноше всем телом. Новичок задрожал, когда почувствовал её тёплую атласную кожу. А руки девушки уже обвились вокруг его шеи, а коралловые губки пили его прерывистое дыхание...

"Не для того говорю, чтобы просто рассказать, но чтоб ты узнал кое-что новое и интересное. Ведь неспроста я выбрала тебя... Выбрала! И если оставить в стороне вопрос о застрахованной девичьей чести, я спрашиваю: как ты желаешь обойтись со мной в первый раз, мой герой, мой завоеватель, мой молодой Наполеон?.."

Он легко подхватил Даню на руки и понёс на расстеленный в углу комнаты ковёр...

"Теперь ты видишь, что я не солгала по крайней мере один раз из четырёх", - говорила девушка, задумчиво водя удлинённым изумрудным ногтем по подбородку. Растянувшись на ковре, новичок прижался головой к её груди и наслаждался покоем, расслабленностью, опустошённостью и будоражащим кровь запахом женского тела.

"Эй, очнись", - Даня потрепала юношу по щеке. Тот вздрогнул.

"Так вот, я рассказала тебе всё, что рассказала, а также сверх того кое-что сделала именно для того, чтобы ты наконец понял: один наш общий знакомый солгал тебе сто четыре раза из ста четырёх. Теперь понял?" продолжала девушка. - "Ну, хоть ради интереса припомни, говорил ли Арамис о том, что было между нами!"

Ни о каких разговорах с противным хлыщом вспоминать не хотелось. Лучше всего было бы обнять сейчас Даню и преспокойно заснуть... Или нет, можно, пожалуй, продолжить! Она такая замечательная, такая умелая! Так здорово всё устраивает! Бутерброды с кофе, полумрак спальни, пушистый ковёр, ароматические свечи... Какой замечательный запах! У новичка никогда ещё не было столь изобретательной подружки. И главное, Даня знает ещё аж три заветных способа любви! Вот бы попробовать всё сразу...

Мгновенно ощутив прилив свежих сил, юноша с энтузиазмом пошёл на штурм. Но, как ни странно, встретил упорное сопротивление.

"Эй, погоди", - довольно холодно сказала Даня. - "Не ответил на мой вопрос, а уже рвёшься в бой. Так нечестно, мой хитрец!.. Так что там насчёт нашего хвастунишки Арамиса?"

Пришлось подчиниться, напрячь память и подтвердить: в самом деле, ни о чём похожем развязный хлыщ не говорил.

"Вот видишь! Арамис не имел со мной никаких дел, он не знает обо мне ни капли правды, а треплется налево и направо. Порочит моё имя. Да, он ровным счётом ничего не знает о моих любовных пристрастиях! Зато я о нём знаю. И скажу тебе по большому секрету: никакой Арамис не герой-любовник, на самом деле он - имик! Вот так".

Из-за сопротивления Дани новичок постепенно начал терять интерес к общению с ней и расслабляться. Однако услышав сногсшибательную новость подскочил, сел на ковре, протёр глаза и уставился на подружку.

"Да-да, нечего так на меня пялиться! Арамис самый натуральный имик, импотент, его мужская сила - на нуле. Даже если он готов, стоит сделать вот так", - Даня небрежно провела тыльной стороной ладони по животу новичка снизу вверх, - "стоит так сделать, и он выходит из строя, причём основательно. Думаю, Брахмапутру, который не скрывается, с большим правом можно назвать мужчиной, чем Арамиса. Но нашему комнатному йогу всё до лампочки, а этому дутому супермену - нет".

Новичок не верил собственным ушам.

"Вот видишь, до чего ты неопытный!" - фыркнула Даня и тут же поспешно прибавила: - "Хотя задатки у тебя - ого-го! Скоро, очень скоро ты, Цыганок, превратишься в настоящего мужчину. Будут бабы по тебе сохнуть, ой, будут, попомни мои слова! В тебе есть нечто такое... Не то что в этом глупом мерине..."

Последние слова Даня вымолвила с непередаваемым презрением. Затем глаза девушки затуманились, словно помутневшее с началом шторма море.

"Поэтому-то Арамис и пытается с помощью разговоров в мужской компании и визитов за мой кульман поддержать на высоте свой дутый престиж. Люки ведь он пропилил! А дура эта старая, Баба Ню, воображает, будто что-то видит. Но она больше молодость свою вспоминает и к тому же додумывает. Всё бы ничего, да своим бездумным квохтаньем она поддерживает ложь Арамиса, сама того не подозревая. Правда, верят ей не все, вернее, почти никто не верит, однако все молчат".

"Молчат?!" - возмутился новичок, хотя было ясно, что всё именно так и обстоит. - "Но ведь утаивать свою половую принадлежность противозаконно! Можно загреметь под суд и попасть на особо опасные работы! Если ты имик..."

"Вот именно", - Даня энергично тряхнула головой. - "Вот именно, Цыганок. Если ты имитатор мужчины, то оставайся имитатором, и нечего подмазываться к здоровым, которые могут дать полноценное потомство и попоплнить генофонд. Правильно мыслишь, хвалю".

"Но почему все молчат?" - недоумевал юноша.

"Да уж каждый по своей причине. Тольтоль - полный лопух, он тоже ничего не подозревает, как и Баба Ню. Анчихрист - друг Арамиса, он его не выдаст. Дед Гаврош..." - она как-то неожиданно замолчала, словно язык прикусила, потом энергично тряхнула головой и воскликнула:

"А, не всё ли равно!"

"А медкомиссия?"

"Врачи - тоже люди. Их можно подкупить, как и всех".

"А ты? А тебя?" - удивился новичок.

"Да что я!" - с горечью молвила Даня и подперев рукой щёку, принялась жаловаться: - "Что я, Цыганок! Меня оболгали, а старая дура Баба Ню способствовала распространению лжи. Кто же мне поверит?! Решат ещё, что я какая-нибудь феминистка, неприятностей не оберёшься. Так что будь покоен, Арамиса я ненавижу, может быть, ещё сильнее, чем ты. Но ничего не могу против него предпринять..."

Новичок скрипнул зубами, до того ему стало обидно за Даню.

"Но ты-то можешь!" - внезапно воскликнула девушка. Повинуясь внезапному порыву, Даня обняла новичка и принялась ласкать и целовать его так горячо и нежно, что у бедняги потемнело в глазах, тело сделалось лёгким, как воздушный шарик, а в мозгу вспыхнул сплошной нескончаемый праздник, кипучая феерия, непрерывный карнавал. Вперемежку с поцелуями девушка порывисто шептала, страстно вздыхая:

"Я знаю, Цыганок, прекрасно знаю: ты можешь отомстить за меня! Можешь, дорогой мой, милый, ненаглядный Цыганок! Что могу я, презираемая напрасно девушка? Кто меня послушает? А ты можешь! Пока что Арамис самый лучший, самый азартный игрок в нашей комнате, вот только в картах чуть больше везёт Анчихристу, да по части шахмат этот щёголь слабоват. Впрочем, Брахмапутра ни с кем и не играет, тем более на деньги, деньги ему вообще неинтересны... Но я-то знаю: ты непременно обставишь его во всякой игре, за какую бы ни взялся!.. Да что там - вообще обыграешь любого из них! Сегодня ты просто пощадил этого хлыща, но ты так уверенно говорил про рулетку... Я верю в тебя, Цыганок!"

Беседа принимала весьма неприятный для новичка оборот. Он изо всех сил крепился, ведь сколько раз говорил себе, что больше никаких неприятностей не допустит, даже зарок давал! Юноша отодвинулся от Дани, девушка устремилась за ним, и таким образом оба самым глупым образом принялись ползать по ковру (очевидно, весёленькое зрелище они представляли со стороны!). Однако в конце концов Даня настигла новичка, и её ловкие пальчики, губы, ресницы, язык, груди и ноги принялись выделывать с ним такое, что очень скоро никаких сил для сопротивления не осталось. И когда вкрадчивый голосок попросил его рассказать, из-за чего он скитается как неприкаянный...

"Похоже, что на меня набросилась не одна девушка, а сотня", -проговорил новичок отдуваясь. Сладко зажмурившись, Даня рассмеялась.

"Нет, не сотня девушек, а стая расшалившихся игривых котят", - уточнил юноша. - "Каждый твой пальчик - будто бы маленький котёнок".

Даня вновь звонко рассмеялась. Тогда он не выдержал и разоткровенничался. Не так чтобы очень, но всё же выложил пару-тройку эпизодов из своей короткой, но неожиданно бурной биографии. От чего Даня пришла в дичайший восторг.

"Да, я чувствовала это, я знала!" - говорила она возбуждённо, разметавшись ничком на великолепном толстом ковре. - "Ты никогда не проигрываешь, это как раз то, что нужно", - и хватала пальчиками в воздухе что-то, видимое ей одной: мысль? тень мысли? мечту?

"Завтра по расписанию кости. Арамис непременно пристанет к тебе, чтобы ты сыграл. Прилипчив, гад, как банный лист. Соглашайся, Цыганок, соглашайся непременно! Ну, ради меня..."

Новичок насупился и откатился от девушки. Всё это ему очень не нравилось. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы проследить элементарную цепочку событий, влекущих друг друга с фатальной неизбежностью:

согласие на игру означало выигрыш - выигрыш означал возмущение Арамиса - возмущение есть скандал - скандал грозит увольнением - увольнение означает новое скитание...

"Да плюнь ты на всё это!"

Даня змеёй подползла к нему и вновь принялась ласкать, нашёптывая на ухо:

"Я же тебя чувствую, насквозь вижу. Всё знаю... Что тебе скандал! Ну, выгонят. Но уезжать-то зачем? Живи у меня, разве тебе тут плохо... разве плохо со мной, Цыганочек? Знаешь, как поётся в старой-престарой песенке?

Не уехал цыган из села.

До чего любовь-злодейка зла!

Это про тебя, Цыганок. Настоящих мужчин осталось на свете так мало, что не грех и о них позаботиться. А ты настоящий, я чувствую! Знаю! По крайней мере, ты станешь отличным мужиком. И я позабочусь о тебе. Так что не думай о плохом. И не уходи. Обещай только, что сыграешь с этим пижоном в кости! Сделай из него размазню с повидлом, Цыганок! А уж я тебя отблагодарю, ты знаешь, как..."

Даня очень постаралась показать, как именно собирается благодарить. Новичок сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, сцепил зубы, но девушка коварно шепнула:

"А ведь осталось ещё три нераспробованных яблочка, целых три! Руку даю на отсечение, что ни одна твоя подружка не угощала тебя так, как угощаю я..."

Неожиданно глаза цвета морской волны засветились в полумраке спальни таинственным голубоватым огнём.

"У меня богатое воображение, Цыганок! И специально для тебя, дорогой, я изобрету что-нибудь этакое..."

И юноша не выдержал, согласился. Даня же продемонстрировала, что она ни капли не прижимиста и немедленно преподнесла в подарок новичку ещё один плод из своего потайного садика любви...

...А теперь вот новичок прятался за своим шоу-кульманом и не знал, что делать. С одной стороны, он обещал девушке сыграть. И ему в самом деле не терпелось утереть нос этому напыщенному нахалу! Арамис вчера из кожи вон лез, лишь бы побольнее задеть новичка. Сегодня с утра, ещё перед учением просто-таки командовал им. На Даню в очередной раз наговорил невесть что... Но с другой стороны неизвестно, чем всё это кончится...

Нет, вот как раз это очень хорошо известно! Во всяком случае, не добром, это уж как пить дать.

Тут раздираемый противоречивыми чувствами юноша услышал очередной полувопрос-полуприказ Арамиса:

- Так скажи наконец, что ты пообещал Дане. Ну?

- Цыганок обещал мне выиграть у тебя партию в кости.

Новичок вздрогнул и обернулся. За его спиной замерла Даня с заставленным тарелками подносом. Лицо деталировщицы являло собой застывшую невозмутимо-вежливую маску, под стать загримированной маске противогаза. Но в глубине зеленовато-голубых глаз так и кипела ненависть к щёголю.

Дробный стук игральных костей в пластмассовом стаканчике прекратился, беззаботная болтовня отдыхающих мужчин словно умерла. Арамис поднялся с места, медленно приблизился к Дане и тонким противным дискантом пропищал:

- Чи-и-и-иво-о-о-о?..

- Цыганок, - подстегнула новичка девушка.

- Да, я обещал сыграть с тобой партию-другую.

Лицо Арамиса вытянулось, покраснело, побледнело, вновь налилось краской, ноздри раздулись, усишки встопорщились.

- А не расквасить ли тебе башку, не сломать ли об неё этот вот поднос? И не замазать ли твою наглую рожу этой самой кашей? - сказал наконец Арамис. Новичок молчал. Он всё ещё надеялся, что ему удастся сохранить спокойствие. Возможно, тогда скандала удастся избежать.

- Значит, тебе потребовалось давать клятву какой-то вшивой потаскухе, чтоб уже нельзя было отступиться?

Из лабиринта шкафов раздался вопль Бабы Ню:

- Вот, она подлая, он сам подтверждает!!!

Новичок всё ещё крепился.

- Да не мужик ты после этого, баба ты натуральная, - продолжал Арамис хладнокровно и презрительно. Юноша отметил про себя, что хлыщ не решился назвать его имиком. А если всё и в самом деле обстоит так, как поведала вчера Даня, у Арамиса действительно язык не повернётся сказать это, для него проблема импотенции не ругательство, а предмет невесёлых размышлений.

- У тебя ещё молоко на губах не обсохло, чтоб играть против меня! Кишка у тебя тонка, сопляк!

Новичок почувствовал, что внутренне закипает.

- Ты ещё девок небось не лапал, жизни не знаешь, а тут какая-то стерва... Тр-ряпка ты половая после всего, а не мужик.

Как ни странно, новичок мгновенно успокоился. "Ну, пижон, держись! Ты сам во всём виноват", - подумал он уже без всякой злобы, а вслух сказал:

- Я тебя сейчас по столу размажу, как масло по булке. Назначай условия.

Арамис улыбнулся. Страшная то была улыбка! Ничего хорошего не предвещала она противнику. Тольтоль, Анчихрист и Дед Гаврош встали за его спиной.

- Значит, так, - Арамис смерил новичка взглядом мясника, который оценивает поступившую на разделку тушу. - Играем три кона. Кости у нас необычные, их не две, не пять, а три. В соответствии со стихами, где упоминается три числа, - хлыщ криво ухмыльнулся и мотнул головой в сторону графика.

Значит, кубиков именно три... Хуже не придумаешь! Однако стараясь ничем не выдать своих чувств, новичок спокойно сказал:

- Это несущественно. Дальше.

- Ставки будут... большие. Очень большие, - честно предупредил Арамис, хотя это было излишним. Намерения щёголя были понятны и без того.

- Играем мы с тобой, только мы, никто больше. Ставку назначаю я. И буду увеличивать каждый раз, учти, - он внимательно посмотрел на угрюмого новичка.

- И последнее: если ты, недоносок, откажешься платить по счёту или сдрейфишь...

Арамис погладил усишки и обидно расхохотался. Анчихрист шумно втянул носом воздух, забористо чертыхнулся и сделал кулаком движение, словно выкручивал мокрое полотенце.

- Но-но, только мы вдвоём! - строго напомнил новичок и превосходно изображая дурачка, спросил: - А что будет, если откажешься платить ты?

Мужчины дружно расхохотались. Даня, правда, даже не улыбнулась, но кто же станет обращать внимание на "гулящую" девчонку!

- А ты сперва выиграй... а там посмотрим!.. - еле выдавил сквозь смех Арамис.

- Ладно, - юноша не спорил, - это все условия?

- Все, все. Или тебе мало, ещё чего прибавить?

Новичок лишь плечами пожал и протянул противнику руку. Пижон небрежно и брезгливо хлопнул ладонью по ладони юноши, словно убил муху или таракана. Сделка состоялась, теперь ни один из них не мог отступиться без того, чтобы не запятнать себя позором.

Прежде всего Арамис потребовал, чтобы они перешли за его стол. Потом сел, заставив тем самым новичка стоять, так как второй стул за его шоу-кульманом уже не помещался, и спросил:

- Что думаешь по поводу месячного заработка, ублюдок? Четыре недельных конвертика... Как тебе такое условие, а?

Да уж, высоки были ставки! Это не десятка вшивая и даже не сотенная бумажка... Впрочем, Арамис сам во всём виноват, подумал новичок и согласился как бы нехотя:

- Ладно уж, давай разомнёмся по маленькой.

Арамис, откровенно не ожидавший, что юноша согласится, потряс стаканчик, ловко перевернул его и артистически вздёрнул в воздух. На столе перед ним оказались три крошечных чёрных кубика, все повёрнутые "пятёрками" вверх.

- Пятнадцать! Чёрт, неплохо, - гаркнул Анчихрист. Тольтоль кивнул, Дед Гаврош сладенько ухмыльнулся.

Теперь пришла очередь новичка. Тряс он стаканчик не так умело, неловко опустил его на стол и, едва не сбросив кости на пол угловатым движением, открыл три "шестёрки". Все дружно замычали. Арамис пригладил напомаженные волосы и выпалил скороговоркой:

- Что ж, высокого класса в твоей руке не чувствуется, но дуракам и новичкам везёт. Месячную зарплату я продул, в субботу получишь первый конвертик. Но ведь это так, разминка... Игра продолжается, а, Цыган? Что ты скажешь насчёт годового заработка?

Новичок сделал вид, что усиленно размышляет. Наконец кивнул.

Теперь Арамис тряс кости немного дольше, выделывая рукой в воздухе большие круги и петли и нашёптывая какие-то заклинания. Неизвестно, помогли они или нет, только у пижона выпали две "пятёрки" и "шестёрка".

- Вот, на очко больше, - сказал он удовлетворённо. - Теперь давай ты, салага.

И предвкушая победу, протянул стаканчик новичку. Тот встряхнул его пару раз и... вновь небрежно выбросил три "шестёрки"!

Тольтоль и Анчихрист непонимающе переглянулись. Дед Гаврош расплылся в улыбке и противно хихикнул.

- Плакала и моя годовая зарплата, - вздохнул несколько ошарашенный (и, пожалуй, даже напуганный) Арамис. В коридоре затарабанил звонок, возвещая конец обеденного перерыва. Это был прекрасный повод, чтобы отложить последний кон либо отменить партию вовсе, однако исполненный энтузиазма Арамис решил:

- Ничего, мы задержались на учениях. Подождёт Россинант со своей работой, потерпит! Лучше скажи, сопляк, как ты насчёт платы... ну, скажем, лет за десять? А?

- Понимаешь... я ведь могу карьеру сделать. Откуда я знаю, сколько стану получать через десять лет! - новичок не мог согласиться просто так, не поломавшись хотя бы для вида. В лице Арамиса изобразилась высшая степень удовлетворённости.

- А?! Что я говорил! Трус ты, Цыган! Трус и слюнтяй. Слабо... - и он понимающе развёл руками, а Анчихрист грозно нахмурился и расправил плечи, готовясь по первому же слову друга "засветить с правой" новичку. Однако предупреждая это движение, юноша поспешно выкрикнул:

- Нет, я не трушу! Играем!

- Ещё бы, попробовал бы ты отказаться.

Арамис быстро схватил стаканчик с костями, протряс его никак не меньше минуты и выбросил "пятёрку" и две "шестёрки". Новичок потянулся за стаканчиком, но щёголь обидно рассмеялся и сказав:

- Не хочу рисковать. Вдруг ты мухлюешь? Сам брошу вместо тебя, принялся трясти стаканчик, словно сбивал вручную масло. Разумеется, его действия шли вразрез со всеми правилами, но кто из присутствующих осудил бы его?..

- На имя Цыгана, - сказал Арамис и хлопнул стаканчиком об стол. Затем не отнимая его от столешницы, начал издеваться:

- Вот и продул ты, фуфло. Не может трижды подряд подваливать тебе восемнадцать очков!

- Никак не может, - спокойно согласился новичок.

- Тем более, в последний раз бросал я, а не ты. Если ты жульничал тогда, теперь номер не пройдёт. Так как ты безусловно откажешься платить, тогда я из тебя и без Анчихристова участия...

- Ты на кости-то сперва погляди, - напомнил новичок. Какая-то тень мелькнула в глазах щёголя, но обругав себя сквозь стиснутые от волнения зубы, он театральным жестом вздёрнул стаканчик.

- Восемнадцать, - прошептал поражённый Тольтоль.

- Вот чёрт, три "шестёрки", - прохрипел Анчихрист.

Дед Гаврош поцокал языком.

- Но у меня нет таких денег, - едва смог вымолвить бледный, как рыбье брюхо Арамис. Его усишки жалко обвисли. - Где я достану зарплату за десять лет?

- За десять лет, один год и ещё один месяц, - хладнокровно подытожил новичок, направляясь к своему месту и втайне наслаждаясь столь блестящим триумфом.

- Да не собираюсь я платить этому ублюдку! - взревел пижон, догнал юношу, схватил за плечи, развернул лицом к себе. - Не собираюсь, понял, ты, недоносок!!!

- Ты обещал, чёрт тебя побери, - мрачно изрёк Анчихрист. - Чем же ты думал раньше, когда назначал условия? Дёрнул же тебя чёрт...

Арамис завертелся на месте. Он понял, что в случае неуплаты долга его просто перестанут уважать.

Новичок отвернулся. Его взгляд немедленно встретился со взглядом Дани. "Нет, не собирается этот подонок платить тебе, Цыганок", - говорили милые глазки цвета морской волны. - "Он не заплатит и тут же найдёт способ расположить к себе давних приятелей. А ты просто-напросто останешься с носом, таким длинным, как у Буратино. Пойми, Цыганочек, ты его пока не уничтожил! Теперь действуй. Ты имеешь на это полное право, ты ведь выполнял все его условия, пусть теперь Арамис выполнит твои".

Всё закружилось у новичка перед глазами. В голове сам собой сложился план. На самом деле всё так просто... Но это ведь удар ниже пояса!

- А я не заплачу! Нечем! И пошёл он!.. Сопляк, везунчик.

Новичок задрожал от прилива злобы. Вот как?! Да ведь этот шут гороховый и сам метит ниже пояса! Это же настоящий пинок между ног!!! Ну, что ж, чему бывать...

- Слушай, Арамис, - сказал он медленно. - Я прощу тебе долг, но при одном-единственном условии.

В комнате стало очень тихо, даже ещё тише, чем когда он изъявил желание сыграть в кости.

- Интересно знать, при каком же! - брезгливо спросил хлыщ.

- Я сообщу кое-что о тебе всем присутствующим, и тогда хоть плати, хоть не плати, дело твоё, а мне лично всё равно.

Арамис долго думал, затем согласился.

- Что такого обо мне знаешь ты, зелёнка малолетняя? Валяй!

Новичок вышел на нейтральную белую дорожку и во всеуслышанье объявил:

- Будь уверен, знаю. Знаю кое-что, о чём ты бы не хотел распространяться. И я бы так и быть промолчал, живи уж... Но очень ты меня взбесил. Так что прости, импотент несчастный.

Сначала никто ничего не понял. Затем из-за всех шоу-кульманов и допотопных чертёжных досок высунулись головы находящихся в комнате людей. Сам Арамис, трясущийся, жалкий, растрёпанный, выполз на белую дорожку и с ненавистью глядя на новичка, проскрежетал:

- Это неправда. Ты врёшь, гадёныш.

Он стоял против юноши пошатываясь, точно получивший нокдаун боксёр. Дед Гаврош одобрительно крякнул. Тольтоль присвиснул и начал:

- Я не понял, а как же тогда...

Но его лепет покрыл мощный рёв Анчихриста:

- Да как ты смеешь, чёртовым копытом тебя промеж рогов?!

- Но он врёт, я не имик! Я нормальный! - отчаянно взвизгнул Арамис. И тут за его спиной раздался радостный возглас:

- Ха! Так ты, оказывается, слабак! Ты такой, как мы! И те таблетки, которые я видел у тебя в кармане пиджака, были всё же не для твоего приятеля, а прямо для тебя?.. Во даёт!

Арамис вытянулся в струнку и потёр правую скулу, словно в самом деле получил увесистую пощёчину. В проходе между шкафами застыл Сверчок, который работал в "смешливой" комнате имиков по соседству.

- Ты как здесь очутился? - удивился пижон. Сверчок объяснил, за какими чертежами пришёл, и не утерпев спросил:

- А давно это с тобой? Или было всегда...

Арамис взбеленился.

- Баба Ню! Даня!!! Почему сигнализация не включена?!

- Включай, не включай, теперь это тебе не поможет, - весело откликнулся Сверчок и бросился в коридор, откуда немедленно донёсся его голос: "Ребята, представляете, все истории о подвигах Арамиса - чистой воды туфта!" Анчихрист совершенно по-звериному зарычал и протопал в коридор, чтобы хоть как-то приостановить распространение позорной сплетни. Впрочем, это уже действительно было бесполезно.

Поникший, в единый миг скукожившийся хлыщ привалился к задней стенке шкафа, закрыл лицо руками, медленно осел на пол и заскулил жалобно-жалобно, как скулит, вторя завываниям ветра, побитая собака, выгнанная из тёплого дома под ледяной осенний ливень.

Не чуя под собой ног, вернулся новичок на место. На розовой дорожке около своего кульмана стояла Даня. Её глаза светились торжеством, губы нежно шептали: "Молодчина, Цыганок!"

День третий

Очко

- Или представьте себе: идёте вы по дороге... топ-топ, топ-топ... Вам надо переходить через улицу, вы бежите... топ-топ-топ-топ-топ... И вдруг из-за угла выруливает пьяный лихач и мчится прямёхонько на вас... бр-р-р-р-р!.. др-р-р-р-р!.. несмотря на красный свет... бж-ж-ж-ж-ж!.. Визг тормозов, скрежет зубов и нервов... вж-ж-ж-ж-ж!.. вз-з-з-з-з!.. Столкновение!.. дзик! бум! блямс!.. Вы отлетаете метров на тридцать... ну на пять уж точно... ба-бам!.. кр-р-р!.. У вас ломаются кости... хр-русь!.. потому что с крыши как раз сорвался кирпич... с-с-с... уй!.. или даже целая балка! А-а-а... о-о-о... И вот вы в больнице, под ножом неопытного хирурга... ва-ва-ва!.. Отчего вы стонете? Оттого ли, что вам забыли сделать наркоз? Оттого, что режут по живому мясу тупым скальпелем? Нет! Вы стонете потому, что не застраховали свою жизнь от несчастного случая, а теперь вдобавок вспомнили, что забыли продлить свою медицинскую страховку! Вот какой будет последняя мысль, проносящаяся в вашей голове перед смертью от руки безответственного палача в белом халате!

Страхагент вскочил, отряхнулся, воздел руки к потолку и нараспев продекламировал:

- Страхуйте свою жизнь, имущество, жизни своих близких и вообще всё, что вашей душе угодно, только в нашем агентстве! - после чего замер в выжидательной позе (словно просьбы о страховании должны были немедленно посыпаться со всех сторон). Стоял он на шкафу, куда взлетел с лёгкостью теннисного мячика от мнимого удара автомобиля, напоминая более всего нелепый памятник литературному герою. Вполне оправдывая наименование профессии, страхагент был отталкивающе страшен, даже немного жутковат: скелетоподобный тип, жилистый, прыщавый, небритый, нестриженый, растрёпанный, руки в бородавках, одежда - сплошное рваньё. Зато в таком виде ему гораздо легче было изображать всевозможные ужасы и напасти, поджидающие его потенциальных клиентов на жизненном пути в том случае, если они не поддадутся увещеваниям. А изображал он всяческие бедствия просто виртуозно, выделывал головоломные трюки с изяществом заправского акробата, демонстрировал фокусы почище профессионального мага, откалывал смешные номера ничуть не хуже циркового клоуна с двадцатилетним стажем и сыпал плоскими избитыми остротами в стиле самого настоящего конферансье. Словом, потел на совесть.

Теперь он встал на одну ногу, отвёл другую далеко назад, наклонясь и разведя руки, изобразил летящего аиста и обратился к Дане:

- Простите, вы ещё незамужняя девушка, ведь так?

Деталировщица бойко кивнула.

- Шлюха она, а не девушка, - не сдержалась Баба Ню. От её замечания страхагент едва не свалился со шкафа прямо на Данин кульман.

- Не обращайте внимания, - мягко сказала Даня, поигрывая золотисто-рыжеватым локоном. Страхагент вновь обрёл душевное равновесие, повторно изобразил аиста на одной ноге и прогнусавил:

- И когда наконец Птица Счастья

Принесёт вам избранника сердца,

А потом принесёт и детишек,

О чём вы будете думать?

- О чём же? - с деланным интересом спросила деталировщица, наморщив лоб и подперев подбородок рукой. Страхагент ловко спорхнул на пол и проскрипел:

- Вы будете думать: "Какая я молодчина!" - если застрахуете своё целомудрие. Сохранив его до свадьбы, вы получите не только признательность мужа, но и кругленькую сумму. Такую милашку наверняка возьмут в дом первой женой, а молодым неопытным супругам деньги всегда нужны, не так ли? Всё, что вам нужно, так это воздерживаться до свадьбы от близких контактов с мужчинами... - страхагент осёкся, бросил обеспокоенный взгляд в сторону кульмана Бабы Ню, но потом подобрался и уверенно докончил: - ...и заключить маленький договор с нашим агентством.

Даня достала из миниатюрной сумочки розовый бланк и повертела им перед носом страхагента. От этого скелетоподобный ломака пришёл в ужас: ничком грохнулся на пол, принялся кататься, кусать кулаки, плеваться и чихать. В конце концов он вновь оказался на шкафу, откуда, закрыв лицо руками, запричитал, точно по покойнику:

- Бедная вы, бедная! И что же это вы наделали, и как же это вы так ошиблись!.. Плакали ваши законные денежки, плакали, ой, плакали горючими слезами! Причитали они: "Ой, где ж это наша хозяюшка, законная наша владелица? Да начто же, да как же она страховалася, нечестным людям доверялася?.."

- В чём дело? - спросила Даня, когда завывания наконец начали раздражать её. Страхагент мигом успокоился, отнял от лица руки и пояснил:

- А дело в том, что вы держите полис не нашего агентства. Знаю я эту компанию: бандиты, каких мало! Прожигают чужие денежки почём зря и без зазрения совести зажимают премиальные. Я дам вам телефоны четырёх молодых женщин. Можете позвонить им и спросить, как обходятся эти негодяи с клиентками! Одной не начислили инфляционные проценты за два первых года, а если вспомнить формулу сложного процента...

- А разве эти женщины не ваши сотрудницы? - почти искренне удивилась Даня.

Страхагент изобразил умирающую от лошадиной дозы мышьяка благородную институтку и укоризненно молвил:

- Мы работаем честно, без всяких там уловок. Если бы эти молодушки были нашими агентессами, я бы так и сказал: вот телефоны наших сотрудниц. Впрочем, если не верите...

- Я подумаю, - спешно пообещала деталировщица, лишь бы отвязаться от худого паяца.

- Думайте, думайте, - страхагент ещё сильнее взъерошил и без того взлохмаченные волосы. - Только смотрите, не опоздайте, не то вам останется оплакивать упущенный шанс, когда будет поздно...

Он ловко перемахнул через проход и очутившись на другом шкафу, обратился к Арамису:

- Ну, а что вы? Вот вижу, вы себя плохо чувствуете. Где же ваша медицинская страховка?

Арамис в самом деле выглядел неважно. После вчерашнего сокрушительного фиаско в нём не осталось ни капли щеголеватости. Он опоздал на работу на полчаса, явился униженным, разбитым, без галстука, возможно, впервые в жизни не выбрившись как следует. Прежде всего обвязав голову с неухоженными, как-то сразу потускневшими волосами мокрым полотенцем, Арамис удрал за свой шоу-кульман, и оттуда лишь изредка доносились глухие стенания. Никого кроме Анчихриста он в свой уголок не пускал, на перекуры не ходил. Зато каждые пятнадцать-двадцать минут не забывал проглотить какую-нибудь таблетку, так что очень скоро в мусорной корзине у его ног скопилась изрядная груда рваных упаковок, увенчанная двумя пустыми пластиковыми баночками.

Сенсационная новость о принадлежности Арамиса к "третьему полу" облетела весь отдел ещё вчера. Рододонт Селевкидович хотел было выдворить его с самого утра в соседнюю комнату (в ту самую, где сидел Сверчок, немало поработавший вчера языком). Однако с Арамисом едва не приключилась истерика, и начальник поспешил убраться восвояси, заметив лишь, что не видит в происшедшем ничего страшного и что на днях велит перекрасить дорожку к месту Арамиса в зелёный цвет. Великолепный шоу-кульман Арамиса следует заменить ручным, а самого его направить на медицинское освидетельствование и понизить в должности.

После всего этого Анчихрист, который отхаживал не в меру разнервничавшегося друга, минут десять шептался с ним. Затем громогласно чертыхаясь и ударяя кулаком об кулак, протопал на своё место и молча сидел там, лишь изредка подходил к новичку да страшно сопел.

И вот теперь, когда Арамис дошёл до предела отчаяния, со шкафа к нему заглянул страхагент.

- Ох, оставьте меня в покое. Оставьте, прошу, - простонал больной. Если бы вы явились вчера, я бы непременно застраховался. А сегодня уже поздно...

- Не надоедай ему, слышь, ты, чёрт безрогий! - рявкнул Анчихрист. Страхагент с опаской посмотрел в сторону Анчихристова места, но прикинув расстояние от него до шкафа, счёл возможным продолжить уговоры.

- Пока вы живы и в состоянии держать в руках страховку, поздно быть не может. Возьмём, к примеру, то же здоровье...

Страшно чертыхаясь, вращая налитыми кровью глазами, размахивая ручищами и сдвигая попадавшиеся на пути шоу-кульманы, Анчихрист ринулся в бой. Несмотря на завидную ловкость, страхагент не успел спуститься на пол: подобный разъярённой горилле, раненной в чувствительное место, боец поймал его за ногу, как пёрышко сдёрнул со шкафа и заорал:

- Доходы ему надо было страховать вчера, доходы, понял ты, чёрт вонючий?! Какого чёрта ты привязался к человеку со своим чёртовым здоровьем?! Поздно теперь чёрта за хвост дёргать! Так что вали отсюда к чёртовой матери на кулички!!!

- Я хотел только... - пискнул страхагент, пытаясь оправдаться.

- Поговори у меня, чёрт!

- Вот-вот, хотел поговорить ещё с вашей пожилой сотрудницей...

- Чёрта драного тебе в задницу, а не Бабу Ню!!!

- И с вами...

- Со мной?! - Анчихрист поднял страхагента в воздух. Тот повис на его вытянутой руке, бестолково дрыгая конечностями, точно марионетка у начинающего кукольника, и дрожащим от страха голосом проговорил:

- Да, и с вами. Вы такой грозный... Но вы... тоже подумайте о здоровье. Да и жизнь могли бы застраховать... голову...

- Жизнь?! Голову?!

Эти слова несчастного страхагента совершенно вывели Анчихриста из себя. Он тяжело протопал по лабиринту из шкафов. Бросившаяся к перископу Даня взвизгнула, когда Анчихрист использовал страхагента вместо тарана для разбивания ворот обороняющейся крепости, прокричал в коридор:

- А твоя-то голова застрахована, ты, непереваренное дерьмо старого чёрта?! - и немного тише добавил: - Дверь я сейчас починю, мне этого надо было выпроводить к чертям собачьим.

Пока он искал в одном из шкафов шурупы, гвозди и необходимый для ремонта двери инструмент, из коридора доносился топот, перепуганный шёпот высыпавших из других комнат работников и стон страхагента. Но поскольку люди его профессии действовали всем на нервы, пострадавшему от мощной Анчихристовой длани никто не помогал. Через некоторое время можно было слышать, как стоны стали удаляться, потом что-то тяжело загремело по лестнице.

- В лифт сесть не сумел, промахнулся, - сдержанно заметил Тольтоль. Покатился вниз.

- Скатертью дорожка этому придурку чёртову, - прорычал Анчихрист, привинчивая петли к левой половинке дверей, после чего принялся яростно стучать молотком, заглушая остальные звуки, так что о дальнейшей судьбе страхагента нельзя было сказать ничего определённого.

Однако после ремонта двери выяснилось, что сигнализация не действует. Анчихрист пробормотал нечто сплошь состоящее из "чёррр-чёррр-чёррр!", на секунду высунулся из лабиринта шкафов, пообещал новичку:

- Мы с тобой в обед поговорим, слышь, ты, Цыган чёртов? Сиди, не рыпайся! - и занялся сиреной, предупреждающей о приходе начальника и прочих непрошеных гостей (без чего, разумеется, спокойной жизни в комнате быть не могло).

Новичок и не собирался никуда уходить. Он с самого утра лихорадочно пытался найти хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации, напрягал сообразительность до предела - но так ничего дельного и не придумал. В голову лезла всяческая дрянь, которую тут же вырисовывал на клочке бумаги карандаш, крепко сжатый в тонких пальцах юноши: какой-то костёр; непонятные значки; похожие на костлявые руки ветви иссохшего деревца; чашка чаю, который все работники отдела дружно заваривали в одиннадцать часов и о котором сегодня вспомнили слишком поздно; чей-то искривлённый судорогой рот с одним-единственным гнилым зубом; опять же гнилой дырявый зуб, но уже вырванный из десны, похожий на разбитое молнией дуплистое дерево с облепленными землёй корнями и рядом - пышные женские формы...

Кто-то хихикнул за плечом новичка. Обернувшись, он увидел Деда Гавроша, который облизываясь рассматривал его последнее творение и с видом знатока поглаживал свою отвратительную чёлку, спадающую на лоб.

- В чём дело? - спросил новичок недовольно. Отвращение это усилилось, когда он принюхался и почувствовал, что от Деда Гавроша разит, как от старого козла.

- Ты недурно рисуешь, Цыган.

- Потому и попробовал стать конструктором, да вот... - он мотнул головой в сторону двери, где Анчихрист орудовал отвёрткой и паяльником. Видать, уходить придётся.

- Да чего там, пустяки, - Дед Гаврош успокаивающе похлопал его по плечу. - Уладится.

- Так в чём дело? - нетерпеливо повторил новичок, комкая испорченную малеванием бумагу.

- Даня уж который раз тебя зовёт, а ты и не слышишь.

Хотя сигнализация не работала, у дверей неотрывно находился занятый ремонтом Анчихрист, поэтому Россинант не мог проскользнуть в комнату незамеченным. Кроме того, в распоряжении деталировщицы было безотказное средство - перископ. Поэтому она без всякого стеснения занялась своим обычным делом, то есть убрала в сторону все чертежи и трудилась над выкройкой очередного сверхмодного платья.

- Цыганочек, милый, умоляю: не связывайся с Анчихристом, - таковы были её первые слова, обращённые к новичку. Он опешил. Вот те на! Не Даня ли ещё позавчера уговаривала его плюнуть на скандалы и даже на перспективу быстрого увольнения? Или Даня боится за него... А кто говорил, что он способен заткнуть за пояс всех мужчин в комнате?!

- Он сам ко мне прицепился... - с негодованием начал юноша.

- Вижу, что сам. Но прошу тебя снова: уж кого-кого, а Анчихриста не трогай. Отшутись как-нибудь, отвертись, уйди - в общем, сделай что хочешь, только не связывайся!

Новичок задышал со свистом. Ладно, он здесь ещё только третий день околачивается и не знает всех симпатий-антипатий. Но Даня?! Она-то, кажется, должна была предвидеть, что стычка с Арамисом приведёт к столкновению с Анчихристом! Чего же она теперь хочет, интересно знать?..

- Слушай, я не могу уйти, он меня не выпустит. Не в окно же...

- А хоть и в окно, - мрачно произнесла деталировщица, заряжая рейсфедер тушью. - Пойми, туда отправишься либо ты, либо Анчихрист. Он совсем потерял голову...

Даня подумала немного и многозначительно добавила:

- Или потеряет. Так что выбирай: или с ним ничего не случится - или можешь забыть обо мне.

Новичок скрипнул зубами от досады и поплёлся на место. И это говорила та, которая столь горячо обласкала его и так щедро вознаградила за нанесённое Арамису посрамление, что у него до сих пор сердце замирает при одном воспоминании о чудесной ночи! З-змея подколодная...

Он попытался выйти из комнаты один-единственный раз, но был остановлен мрачным замечанием Анчихриста:

- Куда прёшь, чёрт? Марш на место, в обед я уж всыплю тебе чертей. Я уж обдеру тебя, как чёрт грешника.

Дело принимало совсем дрянной оборот. Если бы в ход пошли кулаки, всё было бы не так уж плохо. Но если Анчихрист серьёзно вознамерился играть с ним, ему наверняка крышка. Он же упрям как баран и явно не умеет вовремя остановиться! Что тут сделаешь?! А по расписанию сегодня карты. Стрелка зловеще указывает на пятую сверху строку таблицы, где стоит:

Сижу, а мой партнёр подряд играет "мизера",

А у меня "гора" - три тыщи двести!

Так... Обеденного времени может и не хватить, чтобы расписать приличную "пулю", они здесь наверняка режутся во что-нибудь более простое: в дурачка, в очко или в бридж. В крайнем случае, играют в покер.

Это всё детали, впрочем. Новичок отлично знал: он выиграет всегда, в любой игре. И знал даже некоторые особенности выигрыша. Правда, он понятия не имел насчёт того, как и почему это с ним происходит... более того дорого бы дал, если б ему хоть кто-нибудь объяснил это! Но факт остаётся фактом: Анчихристу крышка.

В коридоре зазвенел звонок. Вот и обед. Что же делать?!

Анчихрист забористо чертыхнулся, потому что не успел наладить сигнализацию, запер дверь на замок, вышел на середину белой дорожки и сказал:

- Так, из комнаты никакой чёрт не выходит, никого сюда не пускаем. У меня серьёзное дело к новичку. Поди-ка сюда, Цыган чёртов.

Юноша вышел из-за кульмана и встал против Анчихриста. "Как два дуэлянта", - невесело подумал он, потому что это была чистейшая правда. И в нём постепенно начала закипать злоба против здоровенного широкоплечего болвана с горящими глазищами, который так и рвался к краю пропасти, чтоб с разбега сигануть туда вниз головой на громоздившиеся на дне замшелые обломки скал.

- Ты на кой чёрт так обошёлся с Арамисом?

- Оставь его в покое, - тихо взмолился больной из-за шкафа. - Оставь, прошу тебя.

- Сиди и глотай пилюли, чёрт!!! - гаркнул Анчихрист и так саданул кулаком в стенку шкафа, что все обитатели комнаты, благоразумно оставшиеся на местах, на миг выглянули из-за своих кульманов.

- Так на кой дьявол ты, чёрт облезлый, продал тайну Арамиса?

Новичок угрюмо молчал. Кипевшая в груди злоба начала подниматься к голове...

- Молчишь, чёртово отродье?!

В ушах зашумело. Он скрестил свой взгляд со взглядом Анчихриста. Минуты две они молча и не мигая смотрели друг на друга, потом Анчихрист сказал, растягивая слова:

- Я бы мог сделать из тебя отбивную для чёрта лысого, - он поднял над головой кулачище, похожий на кувалду, и повертел им из стороны в сторону, любуясь его увесистостью. - Но вот тут некоторые скажут, что я, чёртов силач, прибил пацана. Ничего, я придумал кое-что похлеще, чёрт тебя дери.

"Зря ты перенапрягал свои тупые мозги. Полез бы драться, и дело с концом", - с ненавистью подумал юноша. Как раз кулачные потасовки оканчивались для его противников наименее плачевно.

- Я побью тебя твоим же чёртовым оружием - хитростью. Говорят, это самый лучший, самый верный рецепт победы, - Анчихрист гулко отрывисто хохотнул. - Я тебя обыграю.

- Оставь его, - простонал Арамис. Анчихрист вновь ударил кулаком в шкаф и обращаясь к новичку, продолжал:

- Сегодня мы сыграем в очко, или пусть меня черти упрячут в их вонючий котёл! Как, идёт?

- Лады, - бесцветным голосом согласился юноша. Анчихрист так и просиял.

- Цыганок, - строго сказала Даня, выступая на нейтральную дорожку.

- Уйди, женщина, когда мужики разбираются, не то вставлю под хвост чертей! - прикрикнул на неё Анчихрист, вынимая из кармана запечатанную колоду карт. А новичок со злостью подумал, что если последовать Даниному совету, то он будет обесчещен и признан трусом. А это просто непереносимо!

- Ещё бы ты попробовал отказаться... - словно прочитав его мысли, сказал Анчихрист. - Вот, эти карты я сегодня с утречка купил специально ради такого случая. Чтобы ты не думал, будто они краплёные или ещё чёрт знает что, когда я спущу с тебя штаны вместе со шкурой, - Анчихрист самодовольно захохотал. - Играем, как вы вчера играли с Арамисом. Три партии. Ставки назначаю я. И не дай тебе чёрт отказаться!.. Я тебе!..

Он зловеще смял в кулачище упаковку колоды, кровожадно зыркнул на новичка, пересчитал карты и прорычал:

- За дело!

Игроки сели на место Брахмапутры, бывшее свободным (йог так и валялся во дворе со вчерашнего дня всё в той же одеревенелой неподвижности). Тольтоль и Дед Гаврош разместились рядом. Надо заметить, что в отличие от Арамиса, Анчихрист принёс для новичка второй стул.

Несмотря на горячие протесты старухи, Даня проскользнула за кульман Бабы Ню и попробовала заглянуть на зелёную территорию Брахмапутры, что было, по большому счёту, нарушением примата мужчин над женщинами, хоть имика-йога никак нельзя было назвать так. Видимо, она рассчитывала, что разгоревшиеся страсти полностью поглотят внимание игроков и наблюдателей. Но Анчихрист рявкнул:

- Куда суёшься, чертовка?! Лучше обед подай!

- Так двери ж заперты, - возразила Даня.

Анчихрист не стал отвлекаться от игры, лишь забористо чертыхнулся. Впрочем, Даня предпочла уйти на своё место, чтобы не накалять обстановку, сказала лишь:

- Цыганок, помни: я тебя предупредила.

Анчихрист раздражённо чертыхнулся и принялся тасовать карты.

- Первым сдаю я, чёрт меня побери, - объявил он. - А ставка...

Он чертыхнулся с каким-то особым изяществом.

- Арамиса чёрт дёрнул сыграть с тобой на заработок. Что ж, чёрт с тобой: играем опять на деньги, только...

Анчихрист хитро прищурился. Карты так и летали в его руках, выдавая опытного, любящего пошиковать перед другими игрока.

- Только я не буду щадить тебя, чёрта везучего, как щадил Арамис. Играем на заработок за всю жизнь! Понял, чёрт? Сколько бы денег ни получил и когда бы ни получил - всё мне, ничерта себе!

- Анчихрист, оставь это! - взмолился Арамис дрожащим от страха голосом. Однако гигант был непоколебимо уверен в своей победе, поэтому строго прикрикнул:

- Сиди себе, чёрт, и не высовывайся! Я те покажу сейчас, как всякую шваль доводить до чёртиков! Поучись у меня! Я всегда был сильнее тебя в картах, ну тебя к чёрту! Какой дьявол кости?! Кубик то так ляжет, то этак, и чёрт с ним! А вот как карта пойдёт - дело иное, но это не всё, тут без головы на плечах ничерта не сделаешь, и не черта нюни распускать... Так согласен ты на пожизненный заработок, Цыган ты чёртов? - обратился Анчихрист уже к новичку.

Тот кивнул, для вида тяжело вздохнув. Анчихрист довольно чертыхнулся и со словами: "Ты у меня с голодухи чёрту душу отдашь!" - протянул колоду новичку, и тот по всем правилам "сдвинул шапку". Потом Анчихрист принялся сдавать.

Новичок взял карту, подумал немного, взял другую, третью. Открыл их, коротко и совершенно равнодушно сказав: "Стоп". На стол упали три "шестёрки": пиковая, трефовая и бубновая.

- Всего-то восемнадцать, - сказал презрительно Анчихрист. - Может, я плохо перетасовал новую колоду, если "шестёрки" подряд вышли, но это уж извини. Вообще, на кой чёрт ты садился против меня играть? Лучше бы сразу сдался и жрал дерьмо старого чёрта...

И с этими словами выбросил на стол пиковую "десятку".

- Ха! Вот тебе и хана, дрянь ты чёртова, - загремел Анчихрист. - Я сейчас очко сделаю, мне бы только чёртова тузика достать! Да если даже "восьмёрку", "девятку" или вторую "десятку", ты всё равно сидишь у чёрта в заднице!

Сказав это, метнул из колоды... червовую "семёрку" и тупо уставился на неё. Тянуть третью карту было крайне опасно, слишком высока вероятность перебора...

Но не сдаваться же с проигрышем всего в одно очко, когда в запасе целых четыре! И Анчихрист смело выдернул из колоды... да-да бубновую "десятку".

- Так, твоя взяла, чёрт, - прохрипел он наконец, оправившись от лёгкого шока. Арамис страдальчески застонал на своём месте. Даня вздохнула.

- Чёрта с два! - рявкнул Анчихрист. - Игра только началась. Подумаешь, перебор... Это только первый кон! Не сметь хныкать, чёрта вам всем под ребро! Цыган, ты ведь дашь мне отыграться?

- О чём разговор, - хладнокровно согласился юноша (ох, какого напряжения нервов стоило ему это напускное равнодушие...), - как же не дать отыграться? Святое дело. И ты ведь с самого начала назначил три игры.

Анчихрист ухмыльнулся.

- А ты, чёрт, был бы неплохим парнем, если бы не был таким чёртовым дерьмом... Ну хорошо, допустим, я стану кормить тебя всю жизнь. Но где ты жить будешь, если у тебя дома нет и не светит, чтоб был, а привечают тебя разные чёртовы суки вроде Дани этой? Сыграем на мою квартиру, Цыган! В ответ тебе пока поставить нечего, знаю, но я уж расширюсь, когда ты обзаведёшься домом. Кто ж не согласится на расширение, чёрт побери?! В крайнем случае, в третьей игре поставлю твой будущий дом, который я сейчас выиграю, против моего пожизненного заработка и верну свои денежки. Хотя бы так. Так согласен ты, чёрт возьми?

Конечно же, новичок согласился. Если теперь Анчихрист побоится вдруг играть третий кон, у него будет крыша над головой, потому что за непослушание Даня наверняка выставит его на улицу.

- Что ж, победитель чёртов, сдавай, - Анчихрист протянул ему колоду. Новичок тщательно перетасовал карты, дал сопернику "сдвинуть шапку" и выдал ему одного за другим двух тузов.

- Банкирское очко, чёрт меня р-раздери! - взревел Анчихрист. - Надо же! Эх, и какого дьявола не я сдаю?! Перебор, чёрт... Впрочем, и ты сейчас можешь перебрать. Сдавай себе, Цыган чёртов.

Юноша быстро метнул на стол червовую, пиковую и бубновую "шестёрки". У Анчихриста глаза на лоб полезли.

- Э-э-э, ты... Да я тебя, чертяку скотского, перехвалил, кажется... Ты что, чёрт безрогий, мухлюешь? Они у тебя в рукаве были?!

Силач схватил новичка за грудки. Карты полетели на пол. Тольтоль и Дед Гаврош едва успокоили разбушевавшегося Анчихриста. Карты подняли, пересчитали, осмотрели. Новичка на всякий случай обыскали на предмет обнаружения различных шулерских приспособлений вроде скрытых карманов, тайников в рукавах и тому подобного. Но ровным счётом ничего не нашли, разумеется. Всё было честно.

- Если ты проиграл дом, нечего на меня бросаться. И между прочим, в первом коне червовой карты у меня не было, зато была трефовая, - поправляя треснувший по шву воротник рубашки, сказал новичок медленно успокаивающемуся Анчихристу. - Даня, зашьёшь потом.

- Катись от меня! - зло сказала деталировщица. - Ведь просила тебя как человека, просила...

- Бабий бунт?! - взревел Анчихрист, полыхнув очами. - Хоть он и шулер, рубаху ему зашьёшь, женщина!!!

Даня промолчала.

- Я без дураков играю, как и ты, - спокойно сказал юноша. Он и сам не хотел играть в третий раз, потому что прекрасно знал, что противник может теперь поставить единственную вещь, ещё оставшуюся у него. Даня тоже знала это, потому и злилась. И новичок честно предложил:

- А может, хватит?

Анчихрист пристально посмотрел ему в глаза.

- Обчистил меня как чёрта пьяного, а отыграться не даёшь... Хорош дьявол!

Дальше случилось то, чего и следовало ожидать.

- Скажи ты мне, на кой чёрт все эти вещи безголовому, который даже в карты как следует играть не умеет? - растягивая слова проговорил Анчихрист и ещё медленнее, почти по слогам докончил:

- Голову ставлю.

- Вот так, - прокомментировала Даня.

- Здесь мы равны, - не обращая на неё внимания, продолжал Анчихрист. Твоя голова, моя голова - один чёрт. А проиграешь, может, сторгуемся, и я верну себе и деньги, и квартиру. Так?

Новичок покусал губы, похрустел суставами пальцев. Хуже и быть не могло! К этому всё шло с самого начала. Вот он, грандиозный скандал во всей своей красе! И в центре - обезглавленный холодный труп... И отказать нельзя, потому что противник хочет отыграться во что бы то ни стало! Анчихриста можно понять: при полном отсутствии денег и жилья он скоро умрёт, проиграв голову - гораздо скорее... Но ведь этот идиот надеется выиграть!!!

- Только я тасовать не буду, - сказал наконец новичок. - Не то вновь заподозрите меня в мошенничестве.

Анчихрист развёл руками.

- А на кой чёрт доверять колоду такому прощелыге? Вдруг ты в самом деле жулик! Голова есть голова, не чёрт лысый... Да и сам не возьмусь тасовать, а то когда черти придут по твою душу, скажешь ещё, что вот, мол, Анчихрист, старый чертяка, надул меня, - и силач сунул колоду Тольтолю.

- Я?! - не ожидавший подобного оборота событий Тольтоль отшатнулся. - Я вообще-то плохо тасую...

- Давай, Тонтоша, - слабым голосом попросил со своего места Арамис. Вытяни нашему Цыгану гроб с музыкой.

Все молчали, пока Тольтоль дрожащими руками тасовал карты.

- Но банкир сейчас не я, а Цыган? - всё же осторожно уточнил он. Новичок решил сделать благородный жест:

- Прошу вас, никаких банкирских очков и прочих преимуществ! Только победа вчистую, нам обоим сдаёт Тольтоль...

Анчихрист хватил кулаком по столу.

- Не-ет, в игре банкир должен быть, иначе на кой чёрт правила?! А если банкиром сейчас Тото, значит, он играет с нами и вмешивается в наше дело! А ты хочешь башку свою чёртову ставить, а, Тотоша?

Тольтоль побелел как мел.

- Значит, Тотоша просто тасует и сдаёт заместо тебя, шулера чёртового! А банкир ты, и будь что будет, иначе я тебе задам чертей! К чёртовой матери смену условий!!! Всем ясно? - Анчихрист обвёл окружающих фосфоресцирующими глазами, словно кто-то пытался возражать ему.

- Как хочешь, - холодно сказал новичок, хотя в глубине души превосходно сознавал, что согласие с этим предложением или отказ от него ровным счётом ничего не меняли. Тольтоль протянул Анчихристу колоду, тот "сдвинул шапку", Тольтоль принялся сдавать. Анчихристу, который непрерывно шептал: "Чёртик, чёртик, дай картинок", - вышли две "девятки". Памятуя о первом переборе, гигант решил не рисковать хотя бы на этот раз. Но когда вслед за тем в руках у новичка очутилась трефовая "шестёрка", гигант велел остановить игру и тщательно перетасовать колоду перед новой сдачей.

Ещё дважды тасовал колоду Тольтоль, дважды Анчихрист лично "сдвигал шапку", дважды принимался усиленно рычать: "Чёр-рт, чёр-рт, дай ему перебор!" И оба раза новичку вышли "шестёрки". Пиковая и червовая.

У них обоих было по восемнадцать очков. Но новичок был банкиром, и игра осталась за ним.

Анчихрист проиграл голову.

Надо сказать, держался он при этом гораздо сдержаннее, чем вчера в схожих обстоятельствах вёл себя Арамис. Даже несмотря на то, что его положение было гораздо более тяжёлым. То есть вообще безнадёжным. Он лишь громко чертыхнулся да рубанув рукой, сломал спинку стула Брахмапутры. Но платить не отказывался. Ни по одному из пунктов! Более того - сразу же вытащил из кармана связку ключей и брякнул ею об стол перед юношей.

Дед Гаврош как всегда сладенько и немного, пожалуй, гаденько ухмылялся. Тольтоль расстегнул ворот рубахи и пробормотал:

- Прости, Анчихрист, что я... - однако дальше не договорил.

Даня сокрушённо вздохнула. Арамис застонал у себя за кульманом, но быстро затих.

И несмотря на переполнившие душу ликование и гордость самим собой, которые не смогли вполне заглушить опасения насчёт последствий сегодняшней опасной игры, новичку на миг стало даже жаль Анчихриста: всё же он казался ему лучше Арамиса... и даже почему-то ближе!

День четвёртый

Разборка, но не в Малом Токио

В субботу утром новичок приплёлся на работу невыспавшийся и злой.

Накануне Даня точно не пустила его к себе, как и обещала. Если бы она хоть слегка приоткрыла дверь, оставив её на цепочке, единым ударом ноги он разрушил бы эту вздорную преграду, ворвался бы в квартиру и до прихода перепуганных соседей и стражей правопорядка осуществил бы право разъярённого мужчины над упорствующей незамужней женщиной, наплевав на дурацкую страховку девственности. Действительно, вздор: не считая Анчихристовых и Арамисовых денег, не считая даже тех пачек ассигнаций, которые он таскал в своей сумке, в его распоряжении имелась куча кредиток, а в многочисленных банках лежали весьма кругленькие суммы, которые он навыигрывал в других местах. Стоило только добраться до них, и он смог бы оплатить кучу таких вот страховок, не то что одну. Просто юноша не желал без крайней нужды "светиться" с кредитками и банковскими счетами.

Можно было наплевать даже на суд. Новичок не собирался подкупать судей, нет. Просто они были сплошь мужчинами (по закону даже самые талантливые имики не могли стать судьями, не то что женщины!), поэтому всегда оправдывали удачно совершившееся насилие над одинокой девушкой.

Но Даня обругала юношу через закрытую дверь и предупредила, что заперла её на две задвижки. За пять минут с таким препятствием без специальных средств не справиться, а если бы полиция сцапала его в этом случае, судьи наоборот остались бы недовольны "неповоротливостью", недостаточной "возбуждённостью и мощью" насильника и осудили бы с излишней строгостью. Пришлось скрепя сердце уйти от двери уютненькой квартирки. Благо в кармане у него лежал ключ от Анчихристового жилья и записка с адресом.

Дома Анчихриста не оказалось. Он не пришёл забрать даже самую маленькую и ненужную безделушку, стремясь любой ценой выполнить второе условие. Правда, неясно было, выполнил ли он к тому же и третье. Новичок дорого бы заплатил, лишь бы Анчихрист смалодушничал и не решился на крайние меры. Однако сказать на сей счёт что-либо определённое было трудно, поскольку остаток рабочего дня Анчихрист провёл в молчании за своим шоу-кульманом, а после исчез. Таким образом, ничто не указывало на его дальнейшую судьбу.

Однако если судить по аккуратности, с которой Анчихрист соблюдал второе условие, он не был способен к вероломству... к глубокому сожалению новичка! Поэтому рано или поздно должен был объявиться его труп, и тогда придётся уносить отсюда ноги подобру-поздорову. А самое правильное - сделать это заблаговременно. Вот хотя бы в субботу с утра.

Возможно, какой-нибудь ещё выход и существовал, только юноша не мог найти его на голодный желудок. На улице тем временем стемнело. Пора было поужинать и ложиться спать.

Новичок отправился на кухню. Произведя ревизию холодильника, приготовил весьма недурной ужин, съел его, вымыл посуду и немного успокоившись, обследовал квартиру более тщательно. Не то чтобы он собирался здесь жить (ясное дело, этому вскоре помешает новый труп). Просто надо было как-то убить вечер.

В результате обследования он обнаружил любопытную фотографию, на которой хозяин квартиры был изображён вместе с Арамисом, и каждый держал в руках по огромной рыбине. Новичок открыл шкафчик, на полке которого стояла фотография, и нашёл в нём полдюжины различных удочек, подсаку, два спиннинга, а также кучу блёсен, коробочек с крючками, несколько мотков капроновой и стальной лёски и другую рыбацкую снасть. В следующем шкафу обнаружились ружьё, дробовик, топорик, вскрытая коробка с патронами, коробка с картонными гильзами, мешочки с дробью и капсюлями, показывавшие, что кроме рыбной, ловли Анчихрист увлекался охотой. В платяном шкафу имелась соответствующая обоим видам отдыха одежда.

Между прочим, наличие на своём месте ружья давало слабую надежду на чудо. Кажется, проще простого было вернуться после работы домой и немедленно застрелиться. Раз Анчихрист не сделал этого, может быть, он ещё жив. А вдруг удастся его уговорить не делать глупостей!..

Ободрённый этой мыслью, новичок перешёл к книжному шкафу. Книг было немного. Взяв наугад самую толстую из них, со стёршимся названием, от букв которого на синей обложке осталось лишь несколько золотистых точек, он открыл её наугад и прочёл:

"27 Но чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадётся, возьми; и, открыв у ней рот, найдёшь статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя."

Узнав из примечания, что статир - это монета в четыре драхмы (правда, неясно было, много это или мало), новичок понял: в руках у него сборник старинных сказок и невероятных историй, которые рыбаки рассказывают друг дружке, что вполне соответствовало вкусам Анчихриста. Прочитав проставленное в колонтитуле имя, новичок представил автора данной сказки, некоего Матфея, огромным бородатым дядькой, который широко разводит руки и хвастается всем и каждому: "Вчера я поймал эвоттакенного сомищу с эвоттакенными усищами!"

Юноша засмеялся, улёгся на софу, с наслаждением вытянул ноги и открыл другую историю, рассказанную на этот раз каким-то Лукой:

"5 Симон сказал Ему в ответ: Наставник! мы трудились всю ночь и ничего не поймали; но по слову Твоему закину сеть.

6 Сделавши это, они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась.

7 И дали знак товарищам, находившимся в другой лодке, чтобы пришли помочь им; и пришли, и наполнили обе лодки, так-что они начинали тонуть.

8 Увидев это, Симон Пётр припал к коленам Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный.

9 Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных;

10 Также и Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, бывших товарищами Симону. И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков."

Это было уже менее понятно. Во-первых, куда смотрел рыбнадзор и экологи, почему никто не сграбастал весёлую компанию браконьеров, ночь напролёт запросто орудовавших сетями на двух лодках?! Это было возможно лишь в том случае, если история слишком стара и относится к тому времени, когда никакого рыбнадзора не существовало и в помине.

Во-вторых, что значит "ловить человеков"? Это что, идти работать пляжным спасателем? Однако в таком случае история просто не может быть старой! Значит, это попросту досужие выдумки.

И отчего вдруг рыбаку переквалифицироваться в спасатели?..

Не зная, как разрешить явные противоречия, новичок заглянул в самый конец книги и только принялся читать рассказ рыболова со стажем Иоанна о неудачно начавшемся промысле Симона Петра, Фомы Близнеца, Нафанаила из Каны Галилейской, сыновей Зеведеевых и ещё двух каких-то учеников (видимо, браконьерство было поставлено на широкую ногу, раз у наставника Иисуса были ученики, решил новичок), когда заметил короткое слово на полях:

"Бред"

Он хмыкнул, в полной мере соглашаясь с данным выводом захлопнул книгу, как вдруг подскочил, рванул её к себе так, что она сама раскрылась на нужной странице, и уставился на "Бред", не веря собственным глазам.

Однако зрительная память новичка никогда не подводила. Ошибки быть не могло: слово было выведено тем же чётким красивым почерком профессиональной чертёжницы, что и "Гайка стальная необыкновенная". Анчихристова записка с адресом была нацарапана совсем другим почерком, корявым, да ещё с сильным наклоном вправо.

В самом деле, для чего Анчихристу вырабатывать чертёжный почерк? Мужчины работали на шоу-кульманах с гигантскими жидкокристаллическими экранами, надписи набирали на клавиатуре. А вот женщины и имики чертили на ручных, дабы не расходовать лишнюю электроэнергию и не усугублять и без того плохую экологическую обстановку на планете. Поэтому почерк у женщин-чертёжниц всегда лучше, чем у мужчин-конструкторов.

Итак, эта книга не принадлежала Анчихристу.

Это Данина книга!

Новичок внимательно перелистал страницу за страницей и обнаружил множество подчёркиваний, зачёркиваний, обведенных слов, а также замечаний на полях: "Бред", "Дрянь", "Здесь", "Ага, признался!", "Вот!", "Да ну?!" выполненных исключительно рукой деталировщицы.

Помчался на кухню, заметался по квартире и убедился, что не только розовой - даже белой дорожки не было ни в одном месте! Анчихрист не сделал их, потому что не считал нужным пускать женщин даже на порог своей одинокой квартиры. Он был убеждённым холостяком, и Даня сюда не входила.

Следовательно, он ходил к Дане!

А с какой стати ему не быть там сейчас... Вот почему эта сука так просила не играть с Анчихристом, вот почему не отворила дверь!..

Взбешённый новичок запустил проклятой книгой в стену, повалился на софу и добрых двадцать минут молотил кулаками ни в чём не повинную подушку. Потом встал, пошатываясь побрёл на кухню, разыскав в пенале початую бутылку тёплой водки, единым духом осушил её, даже не подумав предварительно охладить, потушил свет и не раздеваясь рухнул на софу.

Спал однако плохо. Ночью его дважды тошнило, потому что водку он совершенно не закусил. Кроме того, юноша часто просыпался и подолгу лежал с открытыми глазами. Но даже когда удавалось заснуть, виделась ему всяческая дрянь.

То снилось, что он наблюдает за любовными играми Дани и Анчихриста. Но вот приходит Арамис, почему-то одетый в мундир полицейского и арестовывает его, потому что новичок ни с того ни с сего оказывается женщиной, незаконно ступившей на голубую мужскую территорию Анчихристовой квартиры. И вот юноша в тюрьме. А затем его казнят, бросая в пасть чудовищу, имеющему бесстрастную внешность Брахмапутры, но исполненному внутри разъедающих всё и вся паров влажного хлора и отвратительных нечистот...

То виделся искушающий, жаждущий любовных битв монстр, сплошь состоящий из сросшихся воедино тысяч грудей, ручек, ножек, пухленьких попок и миленьких женских "норок", укрытый к тому же тысячью ртов в самых неожиданных местах. Все эти соблазнительные части были конечно же взяты от Дани, размножены и соединены каким-то загадочным способом, все они были умащены благовониями, разрисованы извивающимися стрелками и манили, манили к себе. А он в ужасе бежал, потому что не был в состоянии совершить титанический подвиг, совокупившись с таким количеством органов, пусть даже самых соблазнительных и желанных. Но монстр настигал его и тысячью нежных Даниных голосков, сливавшихся в лавиноподобный рёв, грозился раздавить, разорвать и поглотить истерзанные останки, если он не подчинится...

То казалось, что мстя за свою смерть, Анчихрист ловит его сетью, связанного швыряет к ногам Дани. Девушка протыкает его вертелом как цыплёнка, целиком жарит на медленном огне и с наслаждением съедает прежде всего ту часть, которая отличает мужчину от женщины. Юноша с ужасом и отвращением видит, как жемчужные зубки впиваются в его "достоинство", как с губок деталировщицы стекает перламутрово-белый сок... Но тут случается невероятное: из-за съеденного органа Даня оказывается беременной! Она должна вот-вот родить и умоляет его немедленно выдать деньги по страховке, потому что она ведь сохранила девственность, в чём просит убедиться немедленно, так как новичок не изжарен вовсе и не съеден, а жив-здоров и является к тому же главным акушером страховой компании. Однако пока он с замиранием сердца приближается к застрахованному "сокровищу", у Дани отходят воды, она начинает тужиться, кричать и умолять о помощи, а дитя всё не может появиться на свет, и меж прелестных ножек деталировщицы то покажется кудрявая головка, то уйдёт обратно в её тело. Тогда он смело хватает щипцы и пытается не дать головке скрыться, но действуя чересчур усердно, отрывает её. Тогда головка ребёнка вдруг почему-то оказывается головой Анчихриста с горящими глазищами и длинными-предлинными клыками. А Даня садится, заливисто хохочет, берёт оторванную голову прямо за кровоточащий обрубок шеи и подаёт ему со словами: "Сей есть сын твой возлюбленный! Прими его, яди его, пей его во веки веков..."

Надо ли поэтому описывать состояние новичка на следующее утро! И надо ли говорить, что придя на работу, он прежде всего взял у Тольтоля чистый лист бумаги и написал заявление об увольнении по собственному желанию (к счастью, уволиться было легко и просто, так как новичок поступал на работу без всяких рекомендательных анкет). Далее достал из нижнего ящика стола кульки и сложил в них чай, кофе, сахар, кипятильник, чашку и прочие столь необходимые для нормальной работы принадлежности, что указывало на окончательно окрепшую решимость безотлагательно исчезнуть отсюда.

- Уходишь, - с потаённой грустью сказала наблюдательная Даня, сразу же бросившая очередную выкройку, едва новичок зазвенел банками и чашкой. - И даже одиннадцатичасового чая не дождёшься?

- Дождёшься тут... на свою голову... - зло сказал он.

- Цыганок...

Но юноша не счёл нужным объясняться далее с деталировщицей. Нет, определённо права Баба Ню: Даня просто распоследняя шлюха, вот она кто! Прочь, прочь от неё, прочь отсюда...

Однако уйти немедленно новичку не удалось. Прежде всего, в комнату ввалились здоровенные, под стать отсутствовавшему до сих пор Анчихристу грузчики, которые унесли электронный шоу-кульман Арамиса, заменив его обыкновенным ручным. (Кстати, Арамис сегодня то ли вновь опаздывал, то ли вообще решил не приходить на работу.) После них пожаловали маляры, которые перекрасили первую голубую дорожку в зелёную. Похоже, Арамис сегодня в самом деле не появится, в противном случае Россинант вряд ли прислал бы маляров! Что же с ним случилось?

Затем, дабы развеять тягостное впечатление от внезапно объявленной "чёрной" субботы, Рододонт Селевкидович пожелал выдать недельную зарплату с самого утра, а не вечером. О двойной победе новичка он, разумеется, знал, поэтому кроме тощего "законного" конвертика протянул ему также деньги Арамиса и Анчихриста. Новичок вернул первый чужой конверт со словами: "Я простил ему долг", - а вот второй взял. В дороге лишние деньги не помешают, мало ли что произойдёт! Хотел тут же отдать начальнику заявление, но обнаружил, что позабыл его на столе. Пришлось возвращаться.

Дверь в комнату была распахнута. Очнувшийся наконец йог, которого вчера вечером убрали в самый дальний угол двора, чтоб не мозолил проходившим глаза обращённым к небу и утыканным кнопками задом, пытался протащить в комнату доску от кульмана. Новичок помог ему, и когда доска была привинчена на место, Брахмапутра решительно потребовал объяснить отсутствие в комнате двух сотрудников и изменения на рабочем месте Арамиса. Пришлось рассказывать йогу всё, что произошло за время его пребывания в самадхи. Брахмапутра слушал внимательно, не пропуская ни слова, потом медленно подошёл к забытой всеми игровой таблице, сдвинул указатель на последнюю графу, задумчиво протянул:

- А ведь предупреждал я Арамиса, чтобы он не связывался с тобой. Кто же теперь играть у нас будет?

Но вслед за этим вернулся к своему кульману, распечатал совершенно новую упаковку кнопок, рассыпал их по доске и объявил, что всё случившееся чрезвычайно впечатляет, поэтому ему необходимо немедленно помедитировать, чтобы привести в равновесие свою Кундалини-Шакти, которая разбушевалась в Муладхарачакре. Далее воссел на кульмане в тронной позе, проделал восемь сеансов полного йоговского дыхания и срочно погрузился в неглубокую нирвану.

Новичок пожал плечами, взял со стола заявление, повесил на плечо сумку и ни с кем не попрощавшись, направился к двери. Но уйти вновь не удалось, потому что на выходе из шкафного лабиринта юноша ткнулся носом в широченную грудь Анчихриста. Сумка слетела с плеч, и он услышал звук бьющейся чашки. "На счастье", - пронеслось в голове, и он немного приободрился.

- А, Цыган, чертяка! Здорово, чёрт тебя дери! - гаркнул пришедший, совершенно по-свойски обнимая новичка за плечи. Тут же силач поволок слабо упирающегося юношу назад в комнату, не слушая никаких возражений и выкрикивая слова так, что барабанные перепонки едва не лопались: - Как тебе моя халупа чёртова понравилась, а? Хорошо спалось? То-то же! Учись жить, пока меня черти не забрали, что, впрочем, уже не за горами... Вздор, вздор, Цыган, не мели чертовщины! А я прямо от Арамиса, ночевал у него, чёрта облезлого. Ночью у него горячка нервная случилась, чтоб её чёрт побрал, так его трясло... Сдал мужика в больницу... Мужика, всем ясно?! Мужика - какой он, к чёрту, имик?! К чёртовой матери всё это!!! Ему чертовски плохо, дьявол, не знаю, на кой чёрт так переживать. Правда, и поступил ты с ним чертовски хреново... Да пошёл ты к чёрту, Цыган, я знаю, что делаю!

Анчихрист походил на гигантский смерч, опьянённый причиняемым им разрушением и буйствующий от этого с ещё большею силою: сдвигал попадавшиеся на пути кульманы, опрокинул стул, пинком выдворил со своего места новичка и продолжал выкрикивать крайне возбуждённо:

- Что, получил мои денежки? На здоровье, чёрт побери! Мне они уже к чёртовой матери не нужны. Я вот мчался, спешил, как чуял, что чёрт тебя дёрнет уходить...

- Анчихрист, - новичок предпринял робкую попытку унять этот ураган, но не обращая на него ни малейшего внимания, силач продолжал орать:

- Да не удирай ты, чертяка! Живи себе, чёрта тебе в задницу, живи в моей квартирке и радуйся! Я до сих пор только из-за Арамиса чёрту душу не отдал. Больно плохо ему, чертяке, вчера было, пришлось присмотреть. А так что? А так я прямо сейчас готов хоть к чёрту на рога! Проиграл - плати, всё нормально, и к чертям собачьим всякое дерьмо! Я тебе не Арамис чёртов, я вилять не буду...

- Анчихрист, - уже настойчивее сказал новичок и шагнул к нему, но был остановлен воплем:

- Куда?! Назад!!!

Затем силач уже гораздо спокойнее сказал:

- Ты погоди, я сейчас... Сейчас! А то скажешь после, что вот этот Анчихрист, этот чёртов хрен начхал на меня и растёр. Мол, я рисковал, а он меня надул. Чёрта с два! Не собираюсь я прятаться, ходить в должниках и вообще обманывать тебя, чёрт меня побери со всеми моими потрохами! Ты мне лучше скажи...

Гигант высунулся из-за шоу-кульмана, за которым подозрительно долго возился, словно привязывал что-то, и уставившись на новичка, зашептал:

- Скажи, как ты это делаешь? Чёрта мне в ребро, я думал, думал, а ни черта не придумывается.

- Я и сам не знаю, - грустно сказал новичок.

- Врёшь, чертяка, знаешь! - чувствовалось, что Анчихрист не верит юноше. - И меня, и Арамиса ты побил к чертям собачьим трижды тремя "шестёрками". Врёшь! Это не случайность!

- Но я в самом деле не знаю, - честно сознался новичок, которого недоверие очень обидело. - И ведь на третий раз не я бросал кости и не я сдавал карты, а всё равно выиграл. И теми же "шестёрками".

- Твоя правда, - нехотя согласился Анчихрист и вновь исчез за шоу-кульманом.

- Слышь, ты... брось всё это, - как можно мягче попросил новичок. Оставь. Ты мне нравишься. Я прощаю тебе все три долга. Живи себе. Живи в своей квартире. И денег твоих мне не надо, мне и своих хватит, только сегодняшний конверт отдай на дорогу - и я исчезну отсюда раз и навсегда. А не хочешь - и сегодняшний конверт забирай... Вот, держи, - юноша полез за пазуху, чтобы вернуть деньги владельцу.

- Что-о-о?!

Анчихрист выскочил на белую полосу и спросил недоверчиво:

- А что потребуешь взамен?

- Да ничего я не требую!!! - вскипел новичок. - Ничего мне не надо! Ни-че-го, понял? Арамис просто достал меня, он сам виноват. Но ты-то другой! Другой ты, Анчихрист. Совершенно другой...

Силач повесил голову и тихо проговорил:

- Значит, пожалел меня... Так-так. Или страшно стало, когда понял, какую чертовщину заварил?

И вдруг встрепенулся, брызгая слюной и сверкая глазами, заорал:

- А чёрта лысого не желаешь?! Я заставил тебя играть! Я назначал ставки! Я продулся к чертям свинячьим! И чтоб ты после этого остался в накладе?!

Новичок попытался возразить, что нет, не в накладе вовсе, даже наоборот... Однако не слушая его, Анчихрист бросился за кульман с криком:

- Так смотри, чертяка жалобный, как это делается!!!

- Держите его, - протелепатировал из нирваны Брахмапутра, но Анчихрист с криком: "Р-р-раз!!!" - уже вскочил на стол.

- Да держите же! Срочно выхожу из нирваны, - телепатировал йог, когда с криком: "Дв-в-ва-а!!!" - гигант вышиб ногой оконную раму. Новичок с Тольтолем одновременно бросились к Анчихристу, однако тот, задорно гаркнув: "Тр-ри, чёрт меня побери!!!" - выпрыгнул в окно.

- Не успели? - уже вслух спросил Брахмапутра, медленно меняя позу.

Радиатор парового отопления почему-то дёрнулся, посыпалась штукатурка. Новичок вышел на белую дорожку и обессиленно привалился к кульману бабы Ню.

- Вот, молодой человек, я-то думала, вы приличный, - в голосе старухи слышалась горечь разочарования. - А вы совсем как Арамис, как эта шлюха. Все вы одним миром мазаны, особенно она. Я всё видела! Вот.

- Да что вы там видели, можете наконец сказать? - без особого энтузиазма спросил новичок.

- Всё! - Баба Ню выплыла в проход. - Я подглядывала за ними. Он пришёл к ней за кульман, снял с неё платье. Она осталась в одной рубашке. Тогда он положил ей руки сюда и сюда...

Баба Ню взяла себя за грудь и за живот.

- А она тогда размахнулась и сделала ему вот так, - старуха несильно хлопнула себя по щеке и заключила: - А он пожал плечами и ушёл. Вот. Я всё видела. Приличная девушка так с мужчиной не поступает, она должна отдаться ему...

Несмотря на трагичность положения, никто из слушателей не смог сдержать смех. Новичок хотел посмотреть, как реагирует на рассказ Бабы Ню деталировщица, однако Даня куда-то исчезла. И юноше стало очень стыдно при воспоминании о том, что он нафантазировал вчера вечером про неё и Анчихриста. Да и сегодня был хорош... Впрочем, это уже не имеет значения. Надо побыстрее сматываться.

- Может, он и не убился вовсе, - сказал наконец Тольтоль, имея в виду выбросившегося в окно гиганта. - Ноги сломал, и всё.

- Вряд ли, - возразил Брахмапутра и показал всем не слишком толстую проволоку из нержавеющей стали, которую вытягивал из окна, пока Баба Ню разглагольствовала. Новичок понял, где видел такую: это была рыболовная "сталька" высшего качества, очень упругая и особо прочная. На неё можно ловить даже океанских рыбин. Анчихрист ночевал у Арамиса, а Арамис ведь тоже рыбак, "сталька" имелась и у него дома...

Юноша почувствовал, что его лоб покрывается испариной.

- Вот то, чего ты добивался, - мрачно сказала Даня, выходя из лабиринта шкафов. В руках у неё был поднос, на котором вместо еды покоилась голова Анчихриста с ещё не погасшими глазами, приоткрытым ртом и вымазанным кровью подбородком. Кровь продолжала медленно сочиться из обрубка шеи на блестящую коричневую поверхность подноса. "Почти как во сне", - подумал новичок. Между тем и Брахмапутра вытянул наконец всю "стальку" и продемонстрировал её окровавленный конец, свёрнутый петлёй. Здесь к проволоке прилипли едва заметные волоски.

- Это он намотал на шею, а начало привязал "двойным рыбацким" узлом к радиатору, - пояснил йог. - Когда падал, где-то на уровне второго этажа лёска натянулась и перерезала ему шею, как нож масло.

- Получай свой главный выигрыш, - сказала Даня, опустила поднос с головой к ногам новичка и едва сдерживая рыдания, удалилась на своё место. Резко взвыла сирена: Анчихрист всё же успел наладить вчера сигнализацию.

- Молодой человек, как вас... забыл! - Рододонт Селевкидович появился в проходе и остановился там, щёлкая пальцами и безуспешно пытаясь припомнить имя или хотя бы прозвище новичка. А тот обогнул страшный поднос, подхватил с пола сумку, неловко сунул начальнику в руки заявление и громко попрощавшись, вышел из комнаты.

О том, что он не поел перед дорогой, новичок вспомнил лишь ближе к вечеру, когда вышел наконец на городскую окраину. Рядом как раз растворила двери убогая забегаловка, сквозь запылённое оконце которой была видна задремавшая за прилавком продавщица.

"Нет, не буду заходить", - мужественно решил новичок. Никто не должен знать, какой дорогой он уходит из города. Поскорей бы добраться до соседнего местечка или хотя бы до какой-нибудь деревеньки! Там можно и поесть, и выспаться. А потом сесть на автобус и уехать туда, где уже можно пересесть на поезд, не опасаясь, что твоё имя станут искать в списках пассажиров...

Поэтому новичок подкрепился горстью сахара из банки, пожевал щепотку сухой заварки, выплюнул жвачку. Порылся в сумке, обнаружил там чёрствую корку хлеба, завалявшуюся неизвестно с каких времён, а также четвертушку недоеденного бутерброда, который Даня сделала ему позавчера утром, съел и это. С сожалением выбросив в кусты черепки чашки, которая разбилась явно не к счастью, хлебнул воды из придорожной колонки, подставив под слив сложенную "ковшиком" ладонь, и продолжал идти, пока не стемнело окончательно.

Спал на обочине просёлочной дороги на куче прошлогодних прелых листьев, хвои и сухих веток, подложив под голову сумку. Ничего, ему не привыкать, случались варианты ночлега и похуже. А сейчас от прелых листьев шло лёгкое тепло, хвоя приятно пахла. Правда, под утро он здорово озяб из-за тумана.

Встал с рассветом, прислушиваясь к неуверенному щебетанию одиноких пичужек, доел сахар из банки. Пошёл дальше, протирая заспанные глаза, отряхиваясь и зябко поёживаясь: выпавшая роса успела насквозь пропитать одежду.

Впереди поперёк дороги лениво ползли клубы тумана. Должно быть, где-то поблизости находилось озеро, с которого едва ощутимый ветерок и нагнал туман. Озеро - это хорошо: если вода в нём чистая, может, она пригодна для питья. Надо будет наполнить водой банку из-под сахара, а то неизвестно, когда попадётся колонка. Правда, пить из лесных водоёмов иногда опасно экология и всё такое прочее.

Ерунда, здоровье у него отменное, а что до экологии...

Но что это?! Чья серая фигура смутно проглядывает сквозь молочную пелену тумана?

- Цыган. Эй, Цыган! Кочевник...

Он остановился, потом медленно попятился. Ветер усилился и переменил направление. Теперь он дул из-за спины юноши, унося прочь рваные клочья тумана.

- Ты выбрал неверное направление. Там дальше тупик.

Дорога очистилась, и новичок увидел того, кого уж никак видеть не ожидал...

Часть 2. Большая начальница

мелкого масштаба

У неё всё своё

- и бельё, и жильё...

............................................................

У неё,

у неё на окошке - герань,

У неё,

у неё - занавески в разводах...

(В.Высоцкий,

"Несостоявшийся роман")

Его нам ставили в пример,

Он был как юный пионер:

всегда готов...

(В.Высоцкий,

"Случай на шахте")

День пятый

Мамочкины заботы

Перед ежедневным утренним обходом Мамочка накладывала макияж с особой тщательностью.

Делала она это отнюдь не из стремления держать себя в надлежащей форме любыми средствами, чтобы понравиться мужчинам при случае... то есть в конкретном случае конкретному мужчине, случайно заглянувшему в их чисто женский коллектив. Она уже не надеялась удачно выйти замуж. Где они, мужики эти! Давно все повывелись, в имиков переродились. А которые и уцелели, как, например...

Впрочем, почему Мамочка предпочитала не думать о представителях сильного пола как о мужчинах - это отдельная история, не лишённая грусти.

Более того, она не рассчитывала использовать подрихтованную косметикой постепенно увядающую красоту (или то, что от неё осталось) как средство влияния на начальство, если вдруг приключится неожиданная проверка. Никаких проверок Мамочка не боялась, потому что работала вместе со своими девочками дружно, слаженно... да и действительно работала, не то, что некоторые! Мамочкин отдел ставили в пример на любом совещании, восхищаясь тем, что полтора десятка женщин ухитряются проектировать вручную то, с чем не справляются другие на самых современных жидкокристаллических шоу-кульманах за втрое большее время.

И если Мамочка до сих пор не пробилась в руководство проектно-конструкторского бюро, то лишь исключительно потому, что была награждена природой-матушкой мягкими вьющимися волосами, которые периодически перекрашивала из пепельно-русых в тёмно-каштановый тон, приятным высоким голосом и округлыми женскими формами, которые теперь уже несколько расплылись и потеряли былую упругость, хотя...

Ах, остальное опять же слишком грустно! Да и кого в этом беспутном мире волнует чужое горе, скажите на милость?!

А что касается макияжа, так это всё потому, что некоторые её девочки очень большие специалистки по данному вопросу. Если бы начальница не держала марку, они запросто могли бы начать "гнать халтуру" и вообще отлынивать от работы.

Взять хотя бы Чикиту из средней комнаты. (Всего комнат было три, в каждой по пяти девочек, да одна начальница. Пятью три плюс один шестнадцать, стабильный состав. Как гармонично!) Так вот эта самая Чикита периодически возмущалась: "Мамочка, ты так грубо говоришь: макияж. Ф-фу, аж неприятно слышать! Надо слово произносить загадочно, томно, с этаким прононсом: мокиян-н-нж!" - и закатывала при этом неотразимые чёрные очи к потолку. И она запросто может перестать чертить принципиальную электросхему ради того, чтобы весь день провертеться перед зеркалом. Это пожалуйста, это мы умеем!

Но в Мамочкиной комнате тоже стоит кульман (ясное дело - ручной, как у любой женщины), и она сама работает над сложнейшими монтажными чертежами, а не слоняется весь день из начальственного кабинета в курилку и обратно, как некоторые начальники-мужчины. Разумеется, их можно понять. Развивающийся в течение сотен лет технический прогресс всё-таки доконал экобаланс грешной Земли-старушки, в результате чего человечество стало стремительно вырождаться. Так что никто теперь и не стремится взвинчивать темп работы, ведь чем больше работаешь, тем больше всевозможных видов энергии расходуется, а это опять же бьёт по ахиллесовой пяте современной жизни - по экологии...

И всё же без работы человек превращается в мягкотелую улитку. Пусть даже булочки с маслом падают в открытый рот прямо с неба, пусть минимум необходимых для жизни денег выдаётся раз в неделю любому вне зависимости от любых обстоятельств - это отнюдь не значит, что можно бить баклуши!

Поэтому Мамочка держала девочек в узде. И Реда, исполнявшая в средней комнате роль, сходную с ролью десятника на стройке, могла в любой момент приструнить Чикиту замечанием: "Эй, красотка, отложи-ка маскарограф! Ты и так хороша, женихи от тебя не уйдут. Лучше посмотри на Мамочку: она и подкрасилась, и работает так, что только карандаш мелькает, а ты? А ну, хватит мазаться". Зато дома Мамочка с непередаваемым удовольствием смывала тёплой мыльной водой всю ненавистную косметику и не накладывая никаких питательных масок, которые также терпеть не могла, давала коже отдохнуть. Максимум, что она себе позволяла - раз в неделю протереть лицо лосьоном. Вот и весь уход за кожей.

Но сейчас ей предстоял утренний обход, поэтому Мамочка припудрила свой носик пуговкой, выделила карандашом краешки напомаженных губ, чтобы они смотрелись "бантиком", подвела глаза, чтоб не выглядели блёклыми, выщипала пяток волосинок из бровей, чуть-чуть подрумянила мясистые щёки и наконец торжественно водрузила на причитающееся место наиглавнейшую часть одежды очки в роскошной бордовой оправе со слегка затемнёнными стёклами.

Это была настоящая драгоценность, своеобразный символ уз симпатии, связывающих начальницу с подчинёнными. Ведь роскошную оправу, носить которую пристало разве что жёнам президентов, в крайнем случае - "министершам", купили в складчину и подарили девочки на круглый юбилей, о котором незамужней женщине лучше не думать. Очки выполняли много функций: их стёкла окончательно уничтожали блёклость глаз, скрывали противные морщинки на висках, слегка обозначившиеся мешки под глазами, а главный изъян лица пуговичный носик при мясистых щеках - чудесным образом делали совершенно нормальным и даже придавали её внешности лёгкий шарм. А кроме того, очки несомненно прибавляли ей солидности и весомой значимости, которые столь необходимы руководителю.

Естественно, хранить такую драгоценность следовало подобающим образом. И как ювелир заключает прекрасный алмаз в оправу золотого кольца, так и рукодельница Ника из дальней комнаты сделала из чёрной кожи прелестный маленький футлярчик с кармашком для замшевой салфетки, которой только и следует протирать стёкла тому, кто по-настоящему заботится об оптике.

Итак, после водружения очков Мамочка поправила слегка растрепавшиеся волосы надо лбом, чем завершила туалет, надела отутюженный белый халат и начала традиционный утренний обход.

Прежде всего она проследовала в дальнюю комнату, встретившую её хрустально-чистым звоном маленького дверного колокольчика. Опять же в отличие от начальников-мужчин, Мамочка не боролась с сигнализацией. Девочкам нечего было скрывать от начальницы. Застав их за каким-либо посторонним занятием, Мамочка никогда не ругалась, не устраивала бурных разносов с пропесочиванием, вообще не наказывала их крепко, лишь мягко журила. Как она неоднократно убеждалась, подобная мягкость гораздо действеннее истошного крика. Ведь всякий раз провинившаяся неловко опускала глаза и сама принималась за работу, даже без особого нажима со стороны "десятницы"!

Поэтому девочки без опаски вешали дверные колокольчики, которые имели даже свой голос в каждой комнате: в дальней он отзывался нотой "до", в средней - "ми", а в ближней - "соль", так что вместе выходило мажорное тоническое трезвучие.

Да что говорить! У самой Мамочки на двери кабинета также был импровизированный колокольчик, да не простой, а многоголосый: целая гроздь маленьких золотистых бубенчиков, которые она завела опять же ради девочек, словно показывая, что они равны даже в этом отношении. Ну, а девочки полюбили за это начальницу ещё больше.

Вот и обитательницы дальней комнаты тотчас бросились к своей Мамочке, едва заслышав бойкое "до".

- Здравствуйте, детушки, доброго вам утра, - весело сказала она, а "детушки" в свою очередь наперебой здоровались, кивали ей и посылали сияющие улыбки. Сияли не только их лица, но и сама комната с салатовыми стенами, высоким белым потолком и чисто вымытым розовым полом, и аккуратные белые листы ватмана на кульманах. Приятно было взглянуть на ухоженные политые цветочки в расписных вазонах на подоконниках, с которых были стёрты малейшие следы пыли, на синие и лиловые халаты с вышитыми на карманах пёстрыми инициалами владелиц - всё светилось прозрачной чистотой, опрятностью и радостью. Переходя от кульмана к кульману, Мамочка осматривала выполненную работу, а заодно выслушивала маленькие женские новости: кто что собирается купить, какая обувь будет в моде нынешним летом, кто на кого многозначительно взглянул по дороге домой, что вчера появилось новенького в магазине напротив, как вели себя вечером дети, как держался муж в гостях и после них, кто у кого заболел... Всё это внимательнейшим образом выслушивалось, обсуждалось и принималось к сведению. Затем Мамочка давала необходимые указания по работе, хвалила, корила и шла дальше.

Так было и в средней комнате. А вот в ближней, кажется, назрела неприятность. Возможно даже, случилась беда.

- Где Лейфа и Тётушка Иниль? - сразу же спросила Мамочка, когда после громкого "соль" к ней выбежали всего три "детушки" из пяти. Это вызывало удивление, так как ближней комнате была поручена сверхсрочная работа, которая раньше не могла быть сделана, так как Доля и Хела только-только вышли из отпусков.

Однако ситуация быстро прояснилась. У Тётушки Иниль заболел очередной внук, она задерживалась, но позвонила по телефону и обещала быть. Лейфа же, ни с кем не разговаривая с самого утра, всё ходит куда-то. Ввиду всеобщей загруженности расспрашивать её ни о чём не стали...

- А зря, - Мамочка немедленно насторожилась. - Следовало бы поинтересоваться!

Мамочка подбирала девочек и рассаживала по комнатам так, чтобы в каждой были:

- руководитель ("десятница");

- исполнительница (самая добросовестная чертёжница, которую при случае можно поставить в пример прочим и которая всегда подстрахует тех, кто отстаёт по уважительной причине);

- косметолог;

- диетолог;

- кулинар;

- педагог;

- семейный консультант;

- психоаналитик;

- знахарка;

- хохотушка-веселушка;

- рукодельница;

- модистка.

Разумеется, любая женщина во всех вопросах (кроме второго, конечно) считает себя непререкаемым авторитетом. Ну, какая из них откажется руководить, какая под самой страшной пыткой признается, что не умеет воспитывать детей или готовить?!

Тем не менее, Мамочка не без основания полагала, что одни женщины руководят, воспитывают и готовят лучше, другие хуже. Да и сами "детушки" втайне соглашались с ней и оправдывали её подход. Разумеется, кандидатки должны были совмещать в себе минимум по два-три указанных свойств, поскольку дюжина качеств никак не раскладывалась на пять девочек, а больше пяти в комнатах не сидело - Мамочка заботилась о том, чтобы в производственных помещениях было достаточно просторно, да и зачем принимать на работу лишних сотрудниц?!

Преимуществом такой системы было то, что постоянно возникавшие у каждой маленькие житейские проблемы решались в основном внутри комнаты, выходя за её пределы лишь в исключительных случаях. Таким образом, мешающие работе препятствия исчезали довольно быстро. Кроме того, когда любая проблема замыкалась внутри одной комнаты и решалась силами одной-двух верных помощниц, девочки не могли устраивать вселенские "сборища бездельниц".

Так вот, отсутствующая Тётушка Иниль носила негласный титул психоаналитика-педагога-семейного консультанта-лейбзнахарки. "Десятница" Вийда тоже, конечно, была неплохим психологом, но всё же послабее Тётушки Иниль. Кроме того, общалась она с подчинёнными недостаточно тактично, с грубоватой прямолинейностью. Да ей и за работой нужно было прежде всего смотреть. Поэтому Лейфа, совсем ещё девчонка, худенькое закомплексованное существо с не сложившимся окончательно характером была всецело отдана на попечение Тётушки Иниль. Лейфа работала у них полгода. Первоначально отлично вписывалась в роль исполнительницы. Но в последние две-три недели она как-то погрустнела, совершенно осунулась, работу заканчивала на день-два позже срока. Причина могла быть одна-единственная: полтора месяца назад Лейфа вышла замуж. В том, что с ней творилось, следовало разобраться, но у Тётушки Иниль как назло переболели все внуки, а по работе скопилось сразу три незаконченных узла. Разбирать её проблемы было некогда, да и Доля с Хелой завалили замухрышку деталировкой, едва выйдя из отпуска...

Работа, работа, работа прежде всего!

Вот и наступил срыв. Наскоро выслушав рапорты Вийды, Хелы и Доли, Мамочка побежала разыскивать Лейфу.

Найти её не составило труда. Мамочка сразу же направилась к туалету и ещё издали услышала доносящиеся оттуда тихие всхлипывания. Конечно же это была Лейфа с опухшим от слёз лицом, раскрасневшимся носом и размазанной по щекам тушью для ресниц. Мамочка тотчас подвела её к раковине, заставила высморкаться, умыла, наговорила кучу ласковых слов и спросила, что случилось. Фонтан слёз мгновенно забил с новой силой. Пришлось повторно умывать Лейфу, утешать и поддерживая под руки, вести в комнату.

- Девочки, двойной кофе, быстро, - распорядилась Мамочка прямо с порога. Все тут же побросали работу, "десятница" и Доля приняли из рук начальницы и препроводили на место всхлипывающую худышку, отсутствующим взглядом уставившуюся в потолок. В это время большая любительница восточной кухни Хела заваривала крепчайший кофе по-турецки. Тут произошла заминка: в самый ответственный момент, когда джезву надо снимать с горячей плитки, Лейфу как раз подвели к её месту (быстро идти она не могла, потому что едва перебирала ногами, часто останавливалась от упадка сил) и попробовали усадить. Но стоило худышке опуститься на стул, как она дико вскрикнула, подскочила словно ужаленная и мешком повисла на руках Вийды. Хела отвлеклась, кофе сбежал. Пришлось заваривать новый.

- Н-н-н-не сад-д-дите м-м-меня, - стуча зубами, попросила Лейфа. Н-н-н-не саж-ж-жай-те. Н-не над-д-до. М-меня м-муж поб-б-бил. Б-больно.

Наконец-то её поведение объяснилось! Все во главе с Мамочкой принялись уговаривать её успокоиться, выпить кофе и рассказать всё по порядку. Кофе Лейфа выпила, после чего притихла и лишь изредка всхлипывала, но рассказывать что-либо отказалась наотрез. Побои тоже не показала. Единственные слова, которые удалось выжать из неё: "П-пойд-ду ут-топ-плюсь", - оптимизма не внушали.

К счастью, тут как раз явилась Тётушка Иниль. Спеша на место, она затараторила, не поднимая головы:

- Мамочка, я сейчас, у меня внучек заболел, сейчас "сборку" докончу, уже сажусь...

Но Мамочка коротко бросила: "Лейфа", - и кивнула в сторону мелко дрожавшей худышки. Тётушка Иниль всплеснула руками.

- Господи, деточка, что с тобой?

- Раньше смотреть надо было, - с укоризной проговорила Мамочка, и пока Хела вливала в "деточку" очередную порцию кофе, в двух словах обрисовала положение. Тётушка Иниль понимающе кивнула и сходу оценила ситуацию:

- Одно из двух: либо её муж садист, тогда дело плохо, но всё же не безнадёжно, либо она сама во всём виновата, тогда дело легко поправимо. Мне почему-то кажется, что второе предположение ближе к истине. Пока ясно одно: при всех Лейфа говорить не станет...

- Сборочный чертёж отставить, - тут же распорядилась Мамочка. - Через десять минут обе ко мне.

У себя в кабинете она попробовала работать, чтобы хоть немного успокоиться, но не смогла. Её воображение рисовало оскаленного мускулистого изверга-самца, сжимавшего в пудовых кулачищах кнуты из сыромятной кожи с шипами на концах, который надвигается из мрака на беззащитную Лейфу, на эту замухрышку... Или на неё саму?!

Боже, какое счастье, что она так и не вышла замуж! Не дай Бог ей испытать такие страсти-мордасти!!!

В дверь кабинета постучали.

- Мамочка, вот и мы.

Тётушка Иниль втолкнула в кабинет начальницы Лейфу, тщательно заперла дверь и обернулась. Каждая морщинка, каждая складочка её лица сияла.

- Всё ясно. Это легко излечимо, - объявила она, изящно усаживаясь на стул напротив Мамочки. Лейфа забилась в угол, уткнулась лицом в стену и решительно возразила:

- Нет, моя жизнь кончена. Он меня разлюбил, он меня ненавидит. Пойду утоплюсь. Или повешусь.

Тётушка Иниль рассмеялась на это легко, совсем необидно и заверила её:

- Глупышка! Когда будешь "серебряную" свадьбу отмечать, помяни меня добрым словом, ладно?

Лейфа молчала.

- Ты её разговорила? - с надеждой спросила Мамочка.

- Какое там! Кремень, а не девка. Упрямая, - поставила весьма неожиданный диагноз Тётушка Иниль. - Толк из неё будет, если только ума наберётся да комплексовать перестанет.

Пока что трудно было увидеть в жалкой закомплексованной худышке "кремень-девку". Если это не комплимент для поднятия духа, если это действительно так, подумала Мамочка, значит, она не ошиблась, взяв Лейфу в отдел вместо Дайры, которая ушла в отпуск по уходу за ребёнком и в ближайшие годы будет занята исключительно его воспитанием.

- А разговорить её я попробую сейчас, - сказала Тётушка Иниль и получив согласие начальницы, обратилась к Лейфе: - Значит, так. Не желаешь признаваться - не надо. Говорить буду я. Я сама всё расскажу. Если я права, ты говоришь. Если же нет... - она немного подумала и заключила: - Если нет, то я ничего не понимаю в людях. Тогда Мамочка может меня уволить. Согласна?

- Делайте что хотите, - отрешённым голосом сказала Лейфа. - А я зарежусь.

Тётушка Иниль засмеялась и начала так:

- Прежде всего, девочка, запомни хорошенько: мужчины очень сильно отличаются от женщин. Они совершенно не то, что мы. Да, разумеется, и мы, и они - люди. Но даже внешне мы, женщины, отличаемся от них, что же тогда говорить о внутреннем? Возьми имиков. Внешне они мужчины, всё их отличие лежит как раз внутри. Итак, мужчины любят совсем не то, что мы, совсем не оттого и не так, отчего и как любим мы. Они стремятся совсем не к тому...

Лейфа бросила на Тётушку Иниль презрительный взгляд. Та среагировала моментально и оборвав на середине последнюю фразу, продолжала:

- Хорошо, хорошо, не буду читать тебе мораль. Я просто веду к тому, что причины тех или иных поступков мужчины совсем не те, о каких женщины думают прежде всего. О тебе и о твоём муже я могла бы сказать старой как мир шуткой: душит, значит любит.

- Ничего себе любовь, - Лейфа ещё теснее вжалась в угол. - Впрочем, не убалтывайте меня. Я придумала: оболью себя бензином и сожгу. У него на глазах.

Тётушка Иниль некоторое время молча изучала насупившуюся худышку, потом возобновила беседу:

- Тогда поговорим по-другому... Расскажу-ка я тебе сказочку, как рассказываю иногда своим внучатам, - она выдержала паузу и совершенно театральным голосом продолжила: - Жила-была на белом свете одна девочка, звали её Лейфой. Была она маленькая, щупленькая, так что даже когда выросла и стала вполне взрослой девушкой, всё равно выглядела как подросток.

Лейфа метнула на Тётушку Иниль странный взгляд. Так обычно смотрят на душевнобольного, который останавливается посреди улицы и неожиданно громко вопит: "Земля имеет форму чемодана!!!" Мамочка также совершенно не понимала, что это Тётушка Иниль затеяла, однако безраздельно доверяя лучшему психоаналитику отдела, предпочитала помалкивать. В конце концов, если с помощью этих глупостей удастся привести Лейфу в норму, почему она должна вмешиваться? Главное для неё - работа, надо заставить Лейфу работать, всё очень просто...

А Тётушка Иниль продолжала свою "сказку":

- И вот посватался к Лейфе добрый молодец лет этак тридцати пяти от роду, почти что вдвое старше её самой. Был он небогат, но полюбил Лейфу всем сердцем, ухаживал красиво, опекал, ласкал, часто сажал к себе на колени, позволял прислоняться головой к его плечу и гладил вот так... - Тётушка Иниль показала, как. Лейфа посмотрела на неё с лёгким удивлением. Мамочка тоже удивилась, но вида не подала, подумала лишь, что Тётушка Иниль, может быть, в самом деле отменный психолог.

- Ему нравилось, что его невеста носит длинные волосы, которые он любил сам заплетать ей в косички. Он водил Лейфу на аттракционы, покупал маленькие шоколадки. И ещё иногда шутливо похлопывал по попке. Вот так.

Удивление в глазах заплаканной худышки росло всё больше. Из угла она не выбралась, но повернулась лицом к рассказчице и слушала очень внимательно.

- Кстати, когда Лейфа делала что-нибудь не так, например, пришивала пуговицу ниткой не того цвета, он покрикивал на невесту: "В угол поставлю!" Вот как сейчас ты стоишь.

- Откуда вы знаете? - быстро спросила Лейфа. Тётушка Иниль рассмеялась, но ничего не объяснила, а вместо этого сказала:

- Но теперь мне надо кое-что уточнить. Скажи, сколько старших жён у твоего мужа? Одна или несколько?

В глубине глаз Лейфы что-то мигнуло, но она промолчала.

- Ладно, не говори, я и без тебя знаю, что одна, - сказала Тётушка Иниль.

- А раз знаете, зачем спрашивать, - проворчала Лейфа. Мамочка хотела что-то сказать, однако Тётушка Иниль сердито зыркнула на неё (мол, видишь, девочка втягивается в разговор, не вмешивайся).

Мамочка промолчала. Но между прочим, всё это дело: муж, жена, вторая жена семья, ссоры, дрязги, побои - по вполне понятным причинам было крайне неприятно. В голове время от времени проносилась мысль: "Какие же они мерзавцы, мужчины эти!" Но ради спокойствия и счастья своих "детушек", которые были для неё почти как родные, а также ради сохранения на должном уровне их трудоспособности (в чём Мамочка не любила себе сознаваться) периодически приходилось собирать нервы в кулак и присутствовать при подобных разговорах. Что поделаешь! Хорошая мать непременно должна чем-то жертвовать, забывать о своих антипатиях, подчинять собственные интересы интересам детей...

Мамочка даже подыгрывала "десятницам" и доморощенным психоаналитикам, как подыгрывала сейчас Тётушке Иниль, то есть напускала на себя умный вид, важно кивала, поддакивала, вставляла ничего не значащие фразы и замечания, словно всё говорившееся не составляло для неё ни малейшей тайны. Здесь важно было не говорить слишком много, чтобы не попасть впросак.

- Сразу видно, что тебе не рассказывали в детстве сказок. Или почти не рассказывали, - между тем продолжала Тётушка Иниль. - Иначе ты знала бы, что по ходу можно перебивать рассказчика, задавать вопросы, а не просто молча слушать...

- Да-да, я тоже хотела сказать... - поддаваясь непринуждённой манере психоаналитика, заговорила Мамочка. Скорее всего, она сказала бы совсем не то, что нужно. Но Тётушка Иниль была начеку. Ни капли не смущаясь, она перебила начальницу и вернула разговор в нужное русло:

- ...сказать, что пора возвращаться к нашей сказке о злой старшей жене или о недоброй мачехе, это уж кому как нравится.

Поняв свою ошибку, Мамочка прикусила язык и решила пока что не вмешиваться.

- Так вот, продолжим. Добрый молодец женился на Лейфе, и всё у них поначалу шло хорошо. Старшая жена замечательно относилась к Лейфе, не обижала и охотно взяла на себя руководство молодой во всех сферах, касавшихся дома и мужа. И вот от чистого сердца, движимая лишь желанием помочь, она научила Лейфу: мужчина - наш господин; всё, что бы он ни сделал, нужно принять и перенести как должное. Требовать же чего-либо для себя просто неприлично, а переносить неудобства и невзгоды надо молча, как и подобает порядочной женщине, потому что надоедая жалобами и слезами, бунтуя и вообще бурно выражая любые чувства, жена лишь раздражает мужа. А ведь Лейфа не хочет сама разрушить своё счастье!

- Откуда вы знаете? - вновь спросила Лейфа, но теперь уже сделала шаг из угла.

- Уж мы-то знаем, - с загадочным видом сказала Мамочка и чуть слышно вздохнула... может быть, оттого, что как раз ничего не знала и не понимала. Кажется, на этот раз она ввернула свою фразу довольно удачно. По крайней мере, Тётушка Иниль не выказала ей никакого неудовольствия, а продолжала:

- Впрочем, нашей Лейфе не привыкать к подобным разговорам. Мать воспитывала её точно так же, говоря: девочка и девушка строго подчиняются родителям, жена - служанка мужа. Лейфа была вполне подготовлена именно к такой роли. Что и подметила догадливая старшая жена. А поскольку это вполне совпадало с её планами, старшая жена охотно взяла на себя роль наставницы, которой прежде была для Лейфы родная мать, и сказала: молча подчиняйся мне и мужу.

Но пойдём дальше, ибо дальше для бедняжки настали чёрные дни: муж её разлюбил. Однажды вечером, недели через три после свадьбы, когда Лейфа убирала на кухне, муж неожиданно пришёл туда, сел на стул и стал внимательно следить за ней...

Лейфа отшатнулась, точно увидела прямо перед собой змею.

- ...мывшей тем временем посуду. Муж смотрел прямо под руки нашей бедняжке. Она всё думала, что он там увидел, не могла ничего понять... а спросить боялась, потому что старшая жена предостерегала. И вот разволновавшаяся Лейфа совершила маленькую оплошность...

Худышка зябко повела плечами, отступила и прижалась к стенке, точно пыталась погрузиться в неё, как в широкие складки тяжёлого бархатного занавеса.

- Оплошность совершенно пустяковую, незначительную. Случайно уронила на пол такое, что и разбиться не могло, нож или вилку, просто...

- Я упустила ложку, в которой оставалось немного майонеза, он испачкал пол, я схватила тряпку и бросилась вытирать, а он... - пролепетала насмерть перепуганная страдалица и почему-то умолкла на полуслове.

- А он обошёлся с нашей бедняжкой совершенно несправедливо, подхватила Тётушка Иниль. - Вскочил, опрокинул стул, накричал на неё, что она дрянная девчонка, раззява, ворон считает, а не посуду моет, что у неё дырявые руки, что линолеум испорчен и прочую чепуху. Потом схватил Лейфу за правую руку и поволок в спальню...

- За левую, - быстро уточнила Лейфа.

- Ну, за левую, это не важно. Важно то, что обнаружилось в спальне. А увидела наша несчастная страдалица, что постель застелена белой простынёй без одеяла, подушка тоже убрана, но самое ужасное - рядом с кроватью помещалось ведро с водой, в котором мокли длинные прутья...

Лейфа пронзительно закричала, бросилась к двери и ударившись об неё с разбега, попыталась открыть, но руки дрожали, и она никак не могла справиться с замком.

- Назад, - коротко приказала Тётушка Иниль. Не помня себя от испуга, Лейфа рвалась в коридор. Тогда Мамочка вышла из-за стола, и они вдвоём оттащили упирающуюся худышку от двери и водворили обратно в облюбованный ею угол.

- Да не мучай её, ради Бога. Объясни всё это. Не видишь, девочка сама не своя, - попросила Мамочка.

- Объясню, только пусть сначала покажет зад, - неожиданно велела Тётушка Иниль.

- Это некрасиво! - взвизгнула Лейфа.

- Брось, мы все женщины, - попыталась уговорить её Мамочка. - Ты что, стесняешься? Представь, что ты у врача...

- Покажи зад, - настойчиво повторила Тётушка Иниль. Лейфа упрямо мотнула головой. Пришлось Мамочке развернуть её лицом к стене, задрать подол платья и приспустить трусики.

- Вот так он наградил тебя за недогадливость, - строго сказала Тётушка Иниль. Опухшие ягодицы худышки были сплошь исполосованы сизо-алыми рубцами. - Теперь спину.

Мамочка задрала платье повыше. Спина оказалась чистой.

- Так я и думала, - в голосе Тётушки Иниль звучало торжество. - И так муж поступал с тобой трижды, с громкими ругательствами вышвыривая после экзекуции из спальни и в бешенстве уходя к старшей жене.

- Четырежды.

Клубнично-красная Лейфа смущённо поправила одежду, опустилась на корточки и сжалась в комок.

- А теперь немедленно объясни всё, не то придётся вновь отпаивать её кофе, - повторила свою просьбу Мамочка, которой, по правде говоря, и самой не терпелось услышать разгадку невероятной истории. Тётушка Иниль сжалилась наконец над перепуганной и пристыженной Лейфой (а заодно и над любопытной начальницей), вздохнула и сказала:

- Ладно уж. Я рассказала почти всё, ты кое-что подправила, будем считать, что ты заговорила. Теперь объясняю.

Как тебя воспитывали, по тебе же видно. Из тебя вырастили очень хорошую исполнительницу. Да, исполнительность - это неплохо. Но беда твоя в том, что ты исполняешь слепо, безоговорочно все приказы, от кого бы они ни исходили. Но девочка, надо же думать, кто приказывает: друг или враг. И каков приказ по сути своей, хорош он или плох. Да и не всегда возможно и интересно приказывать. Иногда от тебя хотят, чтобы ты угадывала желание, а не исполняла распоряжение.

Лейфа собралась что-то сказать, однако Тётушка Иниль продолжала:

- Далее. Твоего мужа я видела на свадебной фотографии, да и порассказала ты не так уж мало. Ему тридцать пять, а это уже не тот разом нежный и пылкий возраст, когда любовь кристально чиста. Чем человек старше, тем больше других чувств подмешивает он к любви.

- Других чувств?! - изумилась Лейфа.

- Да, деточка, других. Например, старики часто совершенно подменяют любовь привычкой, взаимной привязанностью, которая вызвана боязнью обыкновенного одиночества. Можно видеть в муже родственника, брата, в жене сестру. Бывает, что любят, но рассчитывают после вступления в брак обогатиться, а это уже расчёт, а не чистая любовь. Можно любить человека и одновременно уважать его за необыкновенный ум или, скажем, за благородство. Можно быть благодарным за оказанную услугу. Может, у двух людей просто одинаковые вкусы... Да мало ли что можно подмешивать к любви! Ты вот сама ещё почти ребёнок, а уже не прочь быть мужу служанкой. Но в его отношении к тебе я сразу же распознала любовь, смешанную с отцовским чувством.

Разинув рот, Лейфа уставилась на Тётушку Иниль.

- Нет-нет, не думай, что он не любит тебя как жену. Просто он видит и жену, и дочку в одной женщине и в одной тебе любит сразу двух: жену и дочь... Да что там говорить, ведь он почти вдвое старше тебя! Ну же, Лейфа, подумай хорошенько. Если бы у него родилась девочка лет этак в восемнадцать-девятнадцать, вы были бы теперь почти ровесницами! Но выглядишь ты ещё моложе, посмотри, какая ты худенькая да щупленькая. Совсем девочка! Поэтому представить тебя собственной дочкой ему ещё легче. Вот почему я и была так уверена, что он грозился поставить тебя в угол и называл дрянной девчонкой, когда ругал, а когда ласкал, сажал тебя на колени, клал твою голову себе на грудь и нежно гладил по волосам. Он мог бы обращаться так со своей дочерью! Он наверняка водил тебя на аттракционы, покупал маленькие шоколадки...

- Нет, леденцы на палочке и шарики, - поправила Лейфа.

- Ну леденцы и шарики, какая разница, заплетал косички (ты их раньше носила) и хлопал по попке. К последнему обстоятельству мы ещё вернёмся...

Лейфа покраснела.

- ...а пока поговорим о старшей жене. Поженились они давно. Детей не было. Скорее всего, что-то произошло с женщиной. Неудачные роды, во время которых ребёнок умер...

- Кажется, да... Что-то такое было, просто мне неудобно было выведывать их тайны, - стесняясь, подтвердила Лейфа. Тётушка Иниль тяжело вздохнула.

- Так должно было быть. Когда после этого жуткого случая жена обследовалась у врача, выяснилось, что она больше не сможет иметь детей. Она долго лечилась, но безрезультатно. Разумеется, муж мог бы выгнать её, однако не сделал этого. Почему, не столь важно, вероятнее всего, их накрепко связала та старая трагедия. Но главное - не выгнал. Они жили дальше бездетными, пока семейное положение не стабилизировалось, и тогда муж решил наконец взять вторую жену, чтобы хоть она осчастливила его дом. Заметь, твой муж очень любит детей и всегда мечтал о них. И он возлагает на тебя большие надежды, не так ли? - Тётушка Иниль улыбнулась.

- Значит... он меня любит? Не разлюбил?

Лейфа на глазах переменилась. Лицо её просияло счастьем, руки сами собой поднялись к вздымающейся и опадающей груди. Она даже привстала на носочки, потом забывшись села на свободный стул, но охнула от боли, тут же вскочила и недоверчиво посмотрела на Тётушку Иниль. Та звонко рассмеялась.

- Глупышка! Конечно же любит. И вообще, за три недели разлюбить нельзя, можешь не сомневаться.

Но пойдём дальше. Если ты родишь мужу детей, бездетная старшая жена отходит на второй план. Разумеется, ей это невыгодно. Что же делать?.. Подумай хорошенько и скажи.

Лейфа пожала плечами. Мамочка хотела что-то ответить, но благоразумно промолчала. Тётушка Иниль бегло улыбнулась обеим (она радовалась как благоразумию начальницы, так и реакции худышки, которая уже полностью включилась в разговор и выбросила из головы все глупости насчёт самоубийства) и сказала:

- Старшей жене остаётся одно: выключить тебя. Лишь это может помочь, ничто более.

- Как это - выключить? - не поняла Лейфа.

- Очень просто. Я начала с азбучной истины, что мужчины отличаются от нас. Да, милочка, звучит это банально, ничего не попишешь. Однако не стоит из-за общеизвестности и кажущейся банальности игнорировать важный вывод, который прямо следует отсюда: мужчины иногда ведут себя как капризные дети, они любят поиграть, позабавиться с женщиной, причём позабавиться непременно на свой особый манер, поиграть в свои игры. Ну, как котёнок забавляется с бантиком. Кстати, расшалившись, котёнок может расцарапать и порвать бантик. Ты меня понимаешь?

Лейфа сдвинула брови к переносице и наморщила лоб, пытаясь уловить смысл этой загадки. Если честно, Мамочка тоже не очень-то поняла Тётушку Иниль, хотя и молчала с ужасно умным видом.

- Не спорю, женщина тоже может играть с мужчиной. Например, разыгрывает мать, сестру или дочь, когда мужчина изображает соответственно отца, брата или сына. Но это всё довольно просто, это ясно, понятно и лежит, что называется, на поверхности сознания. И вот в эту самую простую игру "папа-дочка" вы как раз и играли, причём уже давно. Твой будущий муж делал это сознательно, ты - инстинктивно. А поскольку такие вещи может заметить кто угодно, вашу игру распознала не только я, но прежде всего - старшая жена. Очевидно, она поняла всё сразу же, едва он нашёл тебя. И поскольку эта женщина в меру хитра, она для тебя соответственно в меру опасна. Вот так-то, деточка, учти это.

- Вы думаете? - Лейфа не испугалась, но как-то забеспокоилась.

- Уверена, - категорично заявила Тётушка Иниль. - Мы уже пришли к заключению, что старшей жене невыгодно лишаться главенства в семье, поэтому она должна стремиться исключить твоё влияние на мужа. Проще всего достичь этого, если ты перестанешь играть роль "дочки" и станешь обыкновенной девушкой. Но есть ещё более верный выход - заставить тебя играть другую роль! Вот это я и называю "выключением". Между прочим, отличие двух полов проявляется ещё и в том, что многим мужчинам придётся не по нраву, если женщина начинает делать что-либо по-своему, проявлять инициативу. Тогда мужчина способен разъяриться, обозвать женщину своенравной дурой и моментально прервать отношения с ней. Кажется, твой муж не совсем такой, но ушёл от этого типа не слишком далеко.

- Так он злился на... - Лейфа замерла, так и не докончив фразу.

- Вот именно! - Тётушка Иниль сделала красноречивый жест, показывая, как она рада, что Лейфа наконец всё поняла. - Твои родители воспитывали "служанку", а не "дочку". И чтобы достичь задуманного, старшей жене достаточно было просто и ненавязчиво напомнить тебе твою старую привычную роль, отработанную годами. Вспомни, что она говорила: принимай всё как должное, принимай молча. Служанка, рабыня господина, никогда не станет перечить хозяину. Разве этого не было?

- Было, - Лейфа энергично кивнула.

- Ну вот. А дети всегда в разной степени эгоистичны. Более нахальные требуют: "Папочка, купи леденец, купи шарик. Хочу в кино. Хочу покататься на карусели". Более скромные просят. Просят также, между прочим, не наказывать их, даже умоляют. Молчит лишь обиженный, подавленный ребёнок. Либо тот, кто слишком упрям и своеволен. Но "обижаешься" ты или "упрямишься", не так уж важно. В любом случае ты уже перестаёшь быть хорошей "папиной дочкой".

Судя по всему, до свадьбы ты не стеснялась просить жениха о всяких пустячках, зато после свадьбы "замолчала". Более того, ты осмелилась разыгрывать совсем не ту роль, которую тебе задал муж. Ты стала "служанкой". Однако он не хочет быть "господином", в том-то и дело! Это не его игра! Вот муж и разозлился на тебя, непослушную. И поделом тебе, дурочке! Впредь тебе наука.

Лейфа молча хлопала покрасневшими глазами.

- Да ты подумай хорошенько! Ты перестала носить косички, перестала выпрашивать шарики и леденцы на палочке, стала принимать все его слова и поступки с молчаливой покорностью. То есть, "обиделась" и стала своевольничать. А муж так хочет побаловать тебя, приласкать. И кстати, пожалеть! Да. Он, бедный, три недели кряду мается, думает день и ночь, что бы такое предпринять, начинает понемногу злиться - и злость подсказывает ему довольно остроумное решение: тебя надо наказать, чтобы после пожалеть.

Лейфа даже икнула от напряжения.

- В большинстве случаев при наказании дети просят пощады, словами или слезами. Это их способ защиты, когда слабый взывает к милосердию сильного. По мнению мужа, ты относишься к обиженным, а не к упрямым; ведь твоё упрямство скрыто, его не всякий заметит. К сожалению, муж не заметил. И после трёхнедельных раздумий велел старшей жене приготовить постель без одеял и подушек... чтобы не мешали, когда ты запросишь у него пощады. Тогда он с удовольствием помилует тебя он перейдёт к следующей части грандиозной программы, которую нарисовал в своём воображении.

Лейфа стыдливо покраснела и отвернулась. Мамочка тоже смутилась, но худышка, к счастью, не заметила этого, а Тётушка Иниль сделала вид, что не заметила, и продолжала:

- Да-да, нечего нос воротить! Вспомни, ведь кровать наверняка была накрыта простынёй нейтрального белого цвета, разве я не права? То-то же! Муж рассчитывал оставить тебя на всю ночь, потому что если бы он решил ночевать в одиночестве, то велел бы постелить голубую простыню. И я даже допускаю, что он не собирался серьёзно наказывать тебя. Может, просто хотел напугать. Во всяком случае, он пришёл на кухню и начал терпеливо ждать, когда ты допустишь малейшую оплошность. Любую, неважно какую. Чтобы приблизить развязку (а он просто сгорал от нетерпения!), муж принялся смотреть тебе под руки. Наконец, ты не выдержала его взгляда и уронила на пол грязную ложку вот, повод для порки готов! Не имеет значения, что это нелепая мелочь, наказывал-то он не за ложку, а за другое! Муж потащил тебя в спальню, ожидая, что по дороге ты начнёшь оправдываться - ты молчала. Он даже наверняка орал на тебя: "Почему ты молчишь, дрянная девчонка?! Разве тебе нечего сказать в своё оправдание?"

Лейфа судорожно глотнула воздух, приготовилась говорить, но ничего не сказала, лишь молча кивнула.

- Отлично! - обрадовалась Тётушка Иниль. - Видишь, я права. Примерно то же самое он кричал, когда швырнул тебя на кровать, задрал подол платья и приготовил розги. А когда сёк тебя, кричал так: "Ты что, настолько чувствуешь вину, что даже не находишь нужным просить пощады?!"

- Да, точно, - согласилась Лейфа. - Только кричал он не всё за один раз.

- Вот видишь! Он подсказывал тебе роль, как суфлёр подсказывает плохой актрисе: проси пощады! Но ты по-прежнему молча, без слёз терпела. Нижнюю губу вон как искусала, а терпела. Принимала всё, как должное. То есть, ну никак не желала играть в его игру по его правилам! Тогда муж окончательно рассвирепел, вышвырнул тебя из спальни и сгорая от неудовлетворённого желания, ушёл к старшей жене. Чего та, собственно, и добивалась. Что ты на это скажешь?

Лейфа лишь вздохнула.

- Блестяще, - ответила за неё Мамочка, поражённая простотой, с которой Тётушка Иниль объяснила поведение "изувера", а также удивительными способностями психоаналитика.

- И запомни: никакой он не изверг и не садист. Он любит тебя, глупышка. Изверг бьёт чем попало и как попало. Смотри, - несколько омрачившись, Тётушка Иниль закатала рукава рабочего халата и продемонстрировала едва заметные белые отметины на руках, немного распахнула его полы и показала такие же шрамы на груди. - Это я когда-то наскочила на одного типа... Рассказывать неохота. Садист порол бы тебя изощрённо, со всякими приготовлениями и запугиваниями. Он не ограничился бы четырьмя экзекуциями за три недели, а бил бы по незажившему. А твой муж стегал тебя только по мягким частям и ни разу не ударил по спине. Я как бы случайно обняла тебя за талию, ты не отреагировала, значит, на спине побоев не было, вот так-то, деточка! Вдобавок он ждал, чтобы всё поджило...

- Он меня осматривал по вечерам, - густо покраснев, призналась вдруг Лейфа. Тётушка Иниль рассмеялась.

- Слава Богу, ты наконец заговорила!.. Вот видишь, он бережёт тебя, дурочку...

- Да, но мне знаете, как больно! - плаксиво заныла Лейфа.

- Ну, он всё-таки разозлился, что поделаешь. Ведь чем больше ты упорствовала в своём молчании, тем больше злился муж, - развела руками Тётушка Иниль. - Но какой из него садист? Ты сама во всём виновата. С каждым годом мужчин становится всё меньше, имиков - всё больше. Мужчин беречь надо, деточка! И кроме женщин, сделать это некому. Вообще, мужчины удивительно неустойчивы и ранимы, хоть и считаются сильным полом. Может быть, поэтому перерождаются в имиков именно они, а не мы. Да любая баба может вынести такое, что ни одному мужику и не снилось! Это всё азбучные истины. Ты сама должна была понять, чего хочет от тебя муж, а не раздражать его понапрасну. Посмотри, сколько сейчас одиноких, обделённых судьбой женщин! Быть женой, пусть даже не первой - думаешь, каждой выпадает такое счастье?

- Не каждой, - угрюмо буркнула Лейфа и шмыгнула носом. Мамочка изо всех сил сцепила зубы.

- Ты знаешь это, да жаль, ещё пока не понимаешь, - с укором сказала Тётушка Иниль. - Да стоило тебе пустить слезу, запричитать: "Ой, я нечаянно! Больше не буду! Не бей меня!" - муж если бы не пощадил тебя совсем (это вряд ли, слишком уж серьёзно готовил он спектакль и слишком понравилась ему идея), то по крайней мере, стегнул бы пару раз вполсилы, немедленно обласкал и оставил бы у себя на всю ночь.

- Что же теперь делать? - уже вполне доверчиво спросила Лейфа. Тётушка Иниль склонилась к Мамочке, шепнула: "Вот, пожалуйста, она только что хотела зарезаться!" - и принялась перечислять, загибая пальцы:

- Не топиться, не вешаться и так далее - раз. Если у тебя что случится дома, бежать прямо ко мне, ну, хотя бы к Мамочке, однако ни в коем случае не замыкаться в себе - два. Снова включиться в игру мужа, стать ему "дочкой" три. Но делать это постепенно, осторожно, чтобы никто ничего не заподозрил о нашем разговоре (мужчины такого не любят) - четыре. И наконец, ни в коем случае не забывать о старшей жене - пять.

Тётушка Иниль показала Лейфе сжатый кулак и шутливо погрозив им, заговорила уже вполне серьёзно:

- А теперь конкретно. Не могу сказать, насколько ты расхолодила мужа в последний раз, когда с достойным лучшего применения упрямством молча кусала губы вместо того, чтобы просто попросить пощады. Сама ты этого не определишь... Если бы я наверняка знала, что он повторит спектакль, я бы посоветовала тебе опрокинуть что-нибудь, уронить или разлить почти сразу после его прихода на кухню - не стоит тянуть с этим и нагнетать напряжение. Потом начни наконец играть по его сценарию. Пойми, деточка, любовь - это развлечение любящих людей, а значит - хотя бы немножко спектакль! Каждый спектакль требует хорошего сценария, режиссуры и исполнения. Не спорю, играть иногда тяжело, зато выиграешь ты всё. Прояви наконец перед мужчиной слабость! Только делай это постепенно. Для начала пусть муж стегнёт тебя пару раз, тогда закричи и попроси пощады. Увидишь, он тотчас всё прекратит. Тогда сделай вид, что ты всё поняла, и начинай просить пощады по пути в спальню, потом сразу на кухне...

- А если он не придёт на кухню? - с вполне понятным сомнением спросила Лейфа. Тётушка Иниль задумалась.

- Может быть и так... Да к тому же, зачем долго ждать? - она задорно тряхнула головой. - Решено: ты должна незаметно взять инициативу в свои руки. Только учти: незаметно! Сегодня же вечером выбери момент, когда вы будете один на один, без старшей жены, и скажи ему с упрёком: "Зачем ты так сильно отстегал меня вчера? Я не могу сидеть, у меня всё горит, мне плохо! Ты гадкий и нехороший! Я тебя не люблю!" Придумай сама что-нибудь в этом роде, но непременно подпусти слезу и будь категорична: ты плохой, я тебя больше не люблю.

- Вы думаете? - с сомнением спросила Лейфа. - А вдруг он скажет: "Я тебя тоже не люблю!" Что тогда?

Тётушка Иниль всплеснула руками.

- Не говори глупостей! Мы, кажется, твёрдо установили, что муж желает видеть в тебе "дочку", а дети как раз категоричны и обидчивы. Ты упрямо молчала, играя "рабыню", так заставь его думать, что ты была просто обидевшимся ребёнком, который под влиянием наказания "поумнел"!.. А под конец расплачься, как плачут дети: чтоб нижняя губка дрожала, чтоб кулачки сами размазывали слёзы по щекам. И тут же повернись и убеги. Точно! Любовные сцены - это спектакль, так устрой же наконец свой маленький спектакль, бенефис Лейфы! Не делай больше ничего, только это. Остальное он сделает сам.

- Что сделает? - глаза Лейфы округлились. Похоже, она вообразила невесть что, и ужас ясно отразился на её заплаканном личике.

- Пожалеет тебя, глупышку, вот что! И начнёт о тебе заботиться. А если решит наказать свою непослушную дочку ещё раз, тогда уж действуй, как я тебя учила, - довольная собой Тётушка Иниль устало откинулась на спинку стула. Так и сделай. И ни в коем случае не забывай о старшей жене! Она увидит, что не вытерпев, ты "поумнела" и непременно начнёт изобретать ещё что-нибудь. Но как правильно вести себя с ней, я расскажу в другой раз. Пока что тебе предстоит вернуть расположение мужа, сейчас это главное.

Лейфа подумала немного и запинаясь спросила:

- Тётушка Иниль... а что... это на всю жизнь? Ну-у... то есть он что, всегда меня бить будет?

- Глупости! - фыркнула она. - Не зацикливайся на этом. Насколько я понимаю, твой муж наказывает дрянную девчонку, а когда ты станешь "хорошей", зачем ему методически избивать тебя?!

Впрочем, если идея ему хоть немного понравилась, может быть, он периодически станет шлёпать тебя. Несильно, конечно же, но будет. Тут ничего нельзя сказать заранее, кроме одного: если ты будешь умницей и включишься в игры мужа, ничего плохого не предвидится. В самом крайнем случае, тебе придётся немножечко потерпеть, раз уж своим глупым поведением ты подтолкнула его к таким действиям. Однако я думаю, что ради сохранения семьи ты потерпишь. Ты только вспоминай почаще, сколько кругом одиноких женщин, обделённых судьбой, и как много имиков развелось и как мало осталось мужчин.

В этом месте разговора Мамочке пришлось приложить значительные усилия, чтобы сохранить внешнее спокойствие, так как в душе она содрогалась от жалости к себе. А Тётушка Иниль заключила:

- Тогда сразу поймёшь, насколько ты счастливее одиночек. И вдобавок, муж сразу же пожалеет тебя. Но скорее всего, он оставит тебя в покое, когда ты родишь ему настоящую дочку, которую можно будет воспитывать по-настоящему, а не играть в воспитание с младшей женой. Вообще, до чего странными и непредсказуемыми делаются порой мужчины!..

И она улыбнулась странной улыбкой сожаления, смешанного с растерянностью. Но тут Мамочка спохватилась, посмотрела на часы и обнаружила, что они засиделись почти до самого "кофейника". Поэтому поспешила распорядиться:

- Девочки, к сожалению, мы не можем больше заниматься разбором этого досадного случая. Я очень рада, что одна из вас оказалась как всегда на высоте, а другая успокоилась и получила такие замечательные наставления.

Мамочка по очереди кивнула Тётушке Иниль и Лейфе.

- Но теперь нам всем пора приниматься за работу. Тем более вам, ведь ваша комната отстаёт. Возвращайтесь на места. Все невыясненные вопросы обсудите потом. Тётушка Иниль, я сегодня жду сборочный чертёж корпуса, в среду - камеру в сборе. Что же до тебя, Лейфа, то я отдам соответствующие распоряжения.

Выпроводив обеих, Мамочка вздохнула с облегчением и, вопреки обыкновению, до самого "кофейника" ничего не делала. Она просто сидела за столом сняв очки, подперев щёки ладонями и размышляя, до чего же странные существа мужчины, в самом-то деле. Она и представить не могла, что сделала бы на месте Лейфы. Даже более того - боялась представить!

Это надо же, чтоб какой-нибудь солидный, образованный человек вдруг ни с того ни с сего вообразил себя отцом... и кого! - собственной жены. Да ещё вдобавок захотел наказать её розгами. Ну, что можно сказать про такого субъекта?! Хам? Идиот? Параноик? Выродок? Ублюдок? Развратник? Развязная мразь? Пожалуй, всё вместе. А Тётушка Иниль ещё взваливает всю вину на бедную Лейфу! Призывает подыграть явно ненормальному мужу! Хотя правда и то, что мужчин на белом свете маловато, хорошо хоть такие пока есть...

В общем, разговор произвёл на Мамочку громадное впечатление, как и все разговоры, так или иначе касавшиеся неведомых ей тем брака, семьи и воспитания детей. Поэтому во время "кофейника", как назывались в её отделе ежедневные пятнадцатиминутные совещания, Мамочка была чрезвычайно рассеяна. Она даже забыла похвалить "десятницу" дальней комнаты Пиоль за отлично заваренный кофе, вполуха слушала доклады о начале рабочего дня и ожила лишь для того, чтобы отдать Вийде распоряжение: снять с Лейфы и равномерно распределить между другими девочками всю работу.

- А если кто упрямиться станет, - говорила она "десятнице" ближней комнаты, - напомни им, что Лейфа всегда подстраховывает их в трудную минуту. Особенно это касается Доли. Скажи Доле, что Лейфа за неё весь гидрозахват до последней заклёпки начертила, пока она в парикмахерской сидела, чтобы на дне рождения своей двоюродной сестры выглядеть не хуже других. А то знаю я Долин язычок! За Хелу я и то меньше боюсь, а Тётушка Иниль и подавно возражать не станет. И дай Лейфе проверять какой-нибудь готовый чертёж, чтобы она работала стоя, а не сидя. Но давай не слишком сложный, так, две линии стереть, одну провести... Или вот что: приставь-ка её на сегодня "подчищать хвосты" за Тётушкой Иниль! Пусть доделывает скопившуюся "мелочёвку". Пожалуй, так будет лучше всего.

Конечно же, Мамочка рассчитывала, что при этом Лейфа сможет узнать у Тётушки Иниль то, о чём не успела или постеснялась спросить в кабинете начальницы.

- А я бы наоборот загрузила девчонку, - попыталась возразить "десятница". - За работой вся дурь того и гляди, пройдёт. А то подумаешь, какая цаца: муж побил, так сразу и головой в омут.

Вийда всегда была сторонницей крутых мер, потому что выросла в сиротском приюте и получив тамошнюю жестокую закалку, ужасно не любила слабых. В этом-то она и проигрывала Тётушке Иниль как психолог и воспитатель, ибо совершенно верно оценивая причины событий, в пяти случаях из десяти принимала ошибочную, слишком жёсткую линию поведения. Зато и Тётушка Иниль не смогла бы направлять твёрдой рукой работу девочек в ближней комнате, потому что рука её была скорее ласковой и заботливой, нежели твёрдой. А в паре они смотрелись очень даже неплохо, взаимно дополняли одна другую, нужно было лишь умело координировать их действия.

Вот и сейчас Мамочка похлопала в ладоши, призывая ко вниманию, и безоговорочно потребовала:

- Нет, приставь Лейфу в помощь к Тётушке Иниль.

На том "кофейник" и завершился. Больше к Мамочке никто не заглядывал до самого конца рабочего дня, она наконец взяла себя в руки, полила все до единого вазоны с цветами, окончательно успокоилась и дочертила второй лист сложнейшего монтажного чертежа, оставшись вполне довольной собой.

День шестой

Неожиданное прибавление семейства

С самого утра Мамочка не находила себе места. Ещё бы, ведь позавчерашним вечером Лейфа должна была объясниться с мужем, а вчера она не вышла на работу!

И чего только не передумала бедная Мамочка: и что Тётушка Иниль поставила неверный "диагноз", несчастная девочка доверчиво пошла к своему извергу, а тот в припадке гнева пришиб бедное дитя до смерти; и что Тётушка Иниль снова-таки ошиблась, но объяснение вышло тихое, после чего муж отчитал Лейфу, а несчастная пошла и утопилась с горя; или просто не выдержала, не дождалась вечера, не сумела остаться с мужем наедине или вызвать его на откровенность и от разочарования и безысходности наложила на себя руки...

Устроенные по телефону розыски ничего не дали: дома у Лейфы никто не брал трубку, её родители вообще ни о чём не ведали (отец ответил, что она уже мужняя жена, вот пускай её муж и даёт отчёт).

Тогда Мамочка вызвала на одиннадцатичасовый "кофейник" Тётушку Иниль. Эта мера сама по себе была из ряда вон выходящей, потому что маленькое совещание за чашечкой кофе в её кабинет устраивалось исключительно с "десятницами". В любое время к Мамочке могла войти любая "детушка", но только не в эти священные четверть часа после одиннадцати.

Конечно, время от времени какая-нибудь неосведомлённая девочка, в основном из только что принятых на работу, поднимала бунт и начинала говорить, что Мамочка сколачивает себе свиту из "десятниц". Тогда и делалось единственное исключение из правила: на "кофейник" вызывалась бунтарка. Мамочка не устраивала шумного разноса, это было не в её правилах. Просто она требовала от бунтарки очень подробный отчёт о делах всей комнаты в очень сжатой форме, и вообще обрушивала на голову провинившейся такой шквал информации о возникших проблемах, давала столько обязательных к исполнению указаний, что вслед за этим "детушка" выбиралась из кабинета начальницы по стеночке, едва переставляя негнущиеся ноги, на рабочем месте появлялась с жуткой мигренью, с головокружением и помутившимся взором. И понятное дело, утихомиривалась надолго.

Неудивительно поэтому, что вызов на "кофейник" не повинной ни в каком бунте Тётушки Иниль поверг в изумление весь отдел, произвёл большое брожение умов и мог бы перейти в разряд долго не забывающихся легендарных событий, если бы не иные, более важные происшествия, о которых речь пойдёт ниже.

Однако Тётушка Иниль не убавила Мамочкиных тревог. Напрасно она говорила, что у Лейфы всё в полном порядке, что всё просто не может не быть в полном порядке, что она не могла ошибиться и так далее. Мамочка отпустила её и продолжила розыски пропавшей... правда, с прежним нулевым результатом.

Тогда она с удвоенной энергией набросилась на работу, потому что у ближней комнаты как-никак срочное задание, а Лейфа не объявилась ни после "кофейника", ни после обеда! И вот вдобавок к сложнейшим монтажным чертежам Мамочка набрала кучу деталировки и стала спасаться от жестокой ипохондрии проверенным средством: работой. А заодно во время очередного визита в ближнюю комнату с потаённой гордостью выслушала краткую речь "десятницы" Вийды: "Вот, Доля, Хела, смотрите, как работает наша Мамочка! А она, между прочим, начальница отдела, и запросто могла бы не браться за неквалифицированную работу. Так что глядите мне, кто станет отлынивать..." и сдвинув брови к переносице, погрозила Доле и Хеле кулаком.

Но всё равно Мамочка вынуждена была время от времени прибегать к одному тайному средству, чтобы не захандрить окончательно. Средство это держалось в тайне потому, что на поверку было глупейшей детской привычкой. Когда-то, ещё в школе, Мамочка придумала складывать цифры, составляющие большое многоразрядное число, затем складывать цифры результата и так далее, пока не оставалась одна-единственная цифра. И каким бы путём, в каких бы комбинациях ни проделывать эту глупую, как оказалось, операцию, результат всегда был одинаков. Мамочка решила тогда, что открыла новый закон математики, которому даже подобрала сложное витиеватое название. На поверку же оказалось, что это тривиальный признак делимости числа на девять.

От этого "открытия" как раз и осталась глупая привычка: в моменты сильного волнения отыскивать сумму цифр любого числа, попавшегося на глаза. Сейчас Мамочка время от времени складывала габаритные размеры деталей или отыскивала суммы цифр одного из размеров. И как ни странно, это приносило некоторое успокоение, словно Мамочка делала дело всей своей жизни. Настоящий идиотизм!

По дороге домой она тоже чуть было не впала в чёрную тоску и опять спаслась тем, что принялась складывать в уме цифры телефонных номеров на рекламных щитах, а также на номерах проносившихся мимо машин. Так продолжалось до тех пор, пока мимо неё не промчался автобус с номером "Л-504301". Мамочка сложила цифры и получила коварное число "13". Попробовала определить номер буквы "Л" в алфавите - и вновь получила роковую "чёртову дюжину". Посмотрела на очередной рекламный щит - и увидела там отвратительнейшую картинку: висящего на "самых прочных в мире шнурках "Бенефито" удавленника. Господи, Лейфа тоже хотела повеситься...

Бедная Мамочка! Судя по всему, ей предстоял ужасный одинокий вечер перед телевизором. И поскольку "смотреть в ящик" она не любила, поскольку её преследовала коварная "чёртова дёжина", в душе с новой силой зашевелились опасения насчёт Лейфы. А что же будет вечером! А ночью?!

Мамочка уже представляла, что не сможет уснуть даже со снотворным, и до утра её будут мучать кошмары об ужасных деяниях извергов и садистов. И реклама шнурков "Бенефито". Звонить Лейфе вечером она боялась: трубку мог запросто снять муж Лейфы, зверски убивший беззащитное дитя. А разговаривать с убийцей... у которого руки, может быть, всё ещё в дымящейся крови невинной жертвы... Нет уж, увольте!

Мамочка почти решилась заскочить домой, перекусить и вернуться на работу, чтобы заниматься чертежами до утра. И вот тут-то случилось нежданное чудо. Чудо это происходило время от времени совершенно самопроизвольно и состояло в появлении среди спекулянтов-перекупщиков, наводнявших небольшой базарчик на площади около её дома, маленькой сухонькой старушонки с плетёной корзиночкой в руках.

Старушонка эта всегда бывала одета очень тепло, даже в самый разгар лета, когда другие не знали, как спастись от зноя. Она маячила у дороги на краю базарчика, всматриваясь в лица прохожих. И в отличие от всех "нормальных" перекупщиков, торговавших чем угодно, начиная от лака для волос и кремней для зажигалок и кончая стиральными машинами и не совсем чистопородными щенками (но непременно с отличной родословной!), несла в своей корзинке, признаться, не слишком ходовой товар - старинные книги.

Мамочке ужасно хотелось знать, кто такая эта старушонка, откуда она взялась и всё такое прочее. Однако, к сожалению, бабушка была немая. Казалось, старушонка ждала только Мамочку и никого другого, потому что едва завидев её, прижимала к груди маленькую свою корзинку и стуча облезлой инвалидной тросточкой, плелась прямо к ней.

Каждый раз Мамочка ласково обнимала старушонку за плечи, начинала уговаривать зайти к ней домой, поужинать и попить чаю, спрашивала, не надо ли ей чего, совала бумажку с ручкой, чтобы старушонка написала хоть слово, если уж говорить не может.

Тщетно! На все попытки установить контакт старушонка отвечала тем, что отрицательно вертела закутанной в шерстяной платок головой и махала руками. Ручку с бумажкой отталкивала. Поэтому можно было подумать, что бабушка неграмотная. Однако она снимала тряпицу, прикрывавшую корзинку, и извлекала оттуда книги.

Все они были старые-престарые, читаные-перечитанные, со стёршимися уголками страниц, едва различимыми названиями на обложках (если таковые вообще имелись), все распространяли не похожий ни на что другое смешанный запах сырости, пыли, клея, засаленной бумаги, гвоздики и вековой мудрости, который витает в любой приличной библиотеке или лавке букиниста.

Бог знает, откуда старушонка брала эти книги. Ясно одно: книги не ворованные, и она книгами не торгует, потому что денег с Мамочки не взяла ни разу. Только подумать: делать такие бесценные подарки!..

Нет, Мамочка вовсе не жадничала. Она всякий раз открывала кошелёк и тыкала пальцем в бумажки: сколько книги стоят? Один? Пять? Десять? Двадцать пять? Сто? Весь кошелёк?.. Старушонка только ласково улыбалась, махала рукой: мол, так бери, - совала оторопевшей, почти до слёз растроганной Мамочке ветхие драгоценности и удалялась. Мамочке было страшно неудобно ничего не платить за книжки. Однажды она незаметно бросила в старушкину корзинку "десятку" с рваным уголком и чернильным пятнышком, но придя домой, обнаружила эту самую "десятку" (да-да, с рваным уголком и чернильным пятнышком!) в полученной книге. Как и когда успела старушка спрятать туда купюру, Мамочка не заметила.

Не могла она также проследить, куда старушка уходит. Бабушка всякий раз ловко ныряла в самую гущу базарчика. А Мамочке под ноги обязательно падали то рассыпавшиеся яблоки, то ящик, то мальчишка какой-нибудь подворачивался, то приставал полномочный представитель Гренландской Моржовой, Боливийской Жемчужной или Мадагаскарской Бататовой компании, и пока она обходила препятствие, старушонка успевала исчезнуть.

Как ни странно, подаренные книги всегда отвечали сиюминутным Мамочкиным настроениям. Либо она находила в этих книгах ответы на волнующие её вопросы. Например, если Мамочку одолевали мысли о том, до чего скверные люди встречаются на свете, старушонка вручала ей какой-нибудь "рыцарский" роман, где все мужчины были честны, галантны и благородны, а женщины прекрасны и верны. При романтическом настроении старушка одаривала Мамочку томиком стихов. В трудные минуты, когда всё просто валится из рук, а на жизненном горизонте не видно ни единого просвета, она получала романы о женщинах, без чьей-либо помощи совершавших головокружительное восхождение по социальной лестнице. Если Мамочка настраивалась философски, то получала какие-то малопонятные религиозные либо философические трактаты, книги по истории, этике или эстетике. А на тот самый юбилей, когда "детушки" преподнесли любимой начальнице знаменитую оправу для очков, старушка одарила её сразу тремя книжками. Из корзинки появились "Замечательные кулинарные рецепты", "Старая кухня" и "Книга о вкусной и здоровой пище". Такой подарок пришёлся весьма кстати, поскольку преотвратно готовившая Мамочка, желая непременно угостить всех девочек на славу, оказалась в весьма затруднительном положении.

Надо ли говорить, сколь трепетно относилась Мамочка к бесценным подаркам! Она даже специально отвела в своём книжном шкафу целую полку для чудесных старушкиных подарков.

Вот и вчера вечером старушонка в который уже раз выручила её, одарив тремя тоненькими книжонками в бумажных обложках. Однако после вручения подарков повела себя несколько необычно: отступив на два шага и обеими руками опёршись на трость, втянула голову в платок, точно черепаха в панцирь, и принялась не мигая смотреть на Мамочку. И такая печаль была в маленьких, глубоко запавших глазках старушки, что Мамочка не вытерпела и спросила:

- Что случилось, бабушка?

В уголке правого старческого глаза потихоньку налилась, набухла мутная слеза и наконец покатилась по морщине, похожей на глубокую борозду в коричневой плодородной земле. Мамочка решительно достала из сумки бумажку с ручкой: в душе всё ещё теплилась надежда, что тонко разбирающийся в книгах человек просто обязан знать грамоту! Пусть по крайней мере, нарисует что-нибудь...

Бумажку старушонка оттолкнула довольно решительно, а вот ручку взяла, уголком шерстяного платка отёрла непрошеную слезу и дрожащей рукой вывела кривыми печатными буквами прямо на оборотной стороне титульного листа одной из книжек:

"Бог тебе в помочь. Считай"

Мамочка невольно усмехнулась. Безусловно, старушка хотела написать: "Бог тебе в помощь. Читай", - но дважды ошиблась. Кажется, она действительно малограмотная. Но почему тогда столь сильно любит книги, почему не задумываясь дарит их?..

- Спасибо, бабушка, обязательно прочту, - сказала растроганная её стараниями Мамочка. Старушка вздрогнула, наморщила и без того перепаханный морщинами лоб, словно пыталась понять, что ей говорят. Потом вдруг отрицательно завертела головой, постучала согнутым пальцем по написанному. По участившемуся дыханию, в котором слышались лёгкие присвисты и хрипы, можно было догадаться, что она ужасно разволновалась.

- Прочту, прочту, - заверила её Мамочка. Старушонка разочарованно махнула рукой, а затем совершила нечто ещё более странное: вновь немного попятившись, сложила вместе большой, указательный и средний пальцы правой руки, безымянный и мизинец прижала к сухонькой ладошке и медленно перекрестила оробевшую Мамочку.

- Вы что это делаете?! - наконец возмутилась Мамочка. В Бога она не верила и подобно любому разумному, рациональному человеку полагала, что Бог - это не более чем красивая сказка, придуманная такими вот беззащитными старушками... Правда, в разговорах она поминала Бога, но совершенно бездумно; "боже мой!", "господи!" и "о боже!" были для неё не более чем междометиями, ничего, по сути, не значившими. Да ещё наслушавшись в детстве от собственной бабушки разных невероятных историй, а в юности насмотревшись "ужастиков", Мамочка побаивалась демонов и чертей, хоть это, по идее, должна быть всего лишь некрасивая сказка, обратная сказке о Боге. Но боязнь боязнью, а серьёзно верить в чистую или нечистую силу... Ещё чего!

Потому Мамочка была крайне раздосадована неожиданным поступком такой на первый взгляд милой и безобидной старушонки, но одновременно глубоко смущена и озадачена. Старушонка же тем временем ласково улыбнулась, расправила пальцы и сделала ладонью несколько движений влево-вправо, точно осторожно протёрла хрупкое запылённое стекло. Мамочка и не поняла сразу, что она прощально машет.

- Вы что?.. - ещё больше изумилась Мамочка. А старушонка застыв смотрела... но не на Мамочку, а словно бы сквозь неё в неведомую и невидимую никому другому туманную даль. Потом ещё раз помахала рукой, повернула к рынку и поплелась туда, в самую сутолоку, шаркая подбитыми толстой кожей валенками.

- Эй, бабушка... вы что, прощаетесь? - Мамочка наконец опомнилась и бросилась догонять старушонку, но дорогу ей преградил усач, сжимавший в здоровенных ручищах несколько красивых платков.

- Эй, слышь, хочешь купить? Недорого отдам, выбирай.

Мамочка извинилась, думая таким образом отделаться от него.

- Да ты на платки посмотри! Будешь брать - уступлю, - произнёс усач сакраментальную фразу всех бродячих торговцев. Мамочка решительно обошла напиравшего усача, потому что старушонка уже входила в толпу.

- Дыамочка, ый, дыамочка!.. Вот смытри, кыкие туфли!.. Сывсем зыдаром... Мыне б толькы на бутылку...

Мамочка ловко оттёрла плечом лысого сизоносого алкоголика с невероятным лилово-коричневым лишаем на щеке, получив в спину: "Туфли за бутылку, дура!!!" - привстала на носки и увидела старушкин ватник уже где-то между продавцами семечек и стирального порошка.

- Ой, держи!

Прямо под ноги ей с кудахтаньем порхнула курица-пеструшка. Толстая баба погналась за беглянкой, опрокинув ящик с выставленными на нём пучками трав и корнями мандрагоры. Продавец трав дико заорал, попытался вытянуть бабу по спине костылём, но промахнулся и упал. Мамочка бросилась поднимать его, а когда наконец выпрямилась и осмотрелась, старушонки уже и след простыл. Она с сожалением вздохнула, помогла продавцу трав собрать товар, вежливо отказалась от предложенной в благодарность мандрагоры ("Для мужа твоего, дамочка - во! В постели орёл будет! Ну, как хочешь..."), сунула наконец книжки в сумочку и пошла домой, размышляя над необычным поведением старушки.

И как всегда, чудесные книжки спасли её в этот вечер от неминуемой тоски, потому что телепрограмма была - хуже некуда. Сначала Мамочка долго читала стихи какого-то Блока, представляя себя то Прекрасной Дамой, то Незнакомкой, которой загадочный романтический кавалер посылает чёрную розу в бокале золотистого как небо вина с необыкновенно певучим названием - аи. Но наткнувшись на стихотворение о красивой и молодой девушке, лежащей под насыпью в некошеном рву, сердито отложило томик стихов. Девушка живо напомнила ей Лейфу, наверняка убитую извергом-мужем, и Мамочка сама едва не пала жертвой непобедимой чёрной меланхолии.

Вторая книжка называлась "Книгой песней песней Соломоновых" и была написана тем же режущим слух архаическим языком, что и некоторые подаренные старушкой философские книги. Мамочка их почти не читала, потому что плохо понимала, но вот "Песни песней" её заинтриговали. Никакой философии там не было и в помине, то оказалась просто трогательная история двух влюблённых. Причём в книжке пересказывались все нежные слова, которыми они щедро одаривали друг друга. Мамочке особенно пришлось по душе окончание четвёртой и начало пятой песни, когда возлюбленный говорит любимой: "Сестра моя, невеста". Мамочке показалось, что ничего лучшего она в жизни не читала. Живо вспомнился опять-таки принесенный старушонкой "рыцарский" роман, где влюблённые клали между собой на ложе меч... Ах, это было выше Мамочкиных сил, и она оросила страницы "Песней песней" горючими слезами.

Вот бы встретить такого мужчину! Уж он точно отличается от всяких там палачей и изуверов, этот молодой, пылко влюблённый, нежный, восторженный и... и!..

Но Мамочка не находила нужных слов и сквозь слёзы бормотала только:

- Сестра моя, невеста...

Наплакавшись вволю, пошла к шкафу, поставила на полку стихи Блока и третью старушкину книгу, которую так и не удосужилась раскрыть, постелила, забралась под шерстяное одеяло (пока лето не вошло в полную силу, по ночам было ещё прохладно), поправила подушку и принялась заучивать наизусть конец четвёртой главы:

"12 Запретный сад - сестра моя, невеста, заключённый колодезь, запечатанный источник:

13 Рассадники твои - сад с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, киперы с нардами,

14 Нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными деревами..."

Так Мамочка и задремала. Утро застало её спящей с раскрытой книжкой в руке и с включённым с вечера торшером. Спешно взбодрившись несколькими пригоршнями холодной воды, Мамочка наскоро совершила утренний туалет, поела то, что оставалось на столе от ужина, почтительно положила "Песни песней" в сумочку и помчалась на работу.

Новый день выдвигал в дополнение к новым проблемам неразрешённую вчерашнюю, которую можно было сформулировать примерно так: во что бы то ни стало найти исчезнувшую бесследно "детушку". Постепенно Мамочка разволновалась до предела и уже жалела, что не решилась позвонить Лейфе ни вечером, ни с утра. Волшебная фраза "сестра моя, невеста" сделала своё дело: муж Лейфы не представлялся более Мамочке истязателем-убийцей. И уж он-то наверняка знал, куда девалась его младшая жена.

Поэтому придя на работу, Мамочка первым делом попыталась исправить эту ошибку, но дома у Лейфы вновь никто не подходил к телефону. Как досадно! Мамочка хотела тотчас заглянуть в ближнюю комнату, но её охватил безотчётный страх: а вдруг место бедной девочки вновь пустует?! Что делать тогда? Где искать, куда звонить? Ехать ли к Лейфе домой, обзванивать больницы и морги или заявить в розыск?..

Раздираемая противоречивыми желаниями, одновременно стремясь пойти в ближнюю комнату и боясь этого визита, Мамочка просидела у себя в кабинете около получаса, бездумно складывая цифры в номерах чертежей, нагромождённых на столе, потом полила цветы, поспешно наложила макияж и начала обычный утренний обход. "Какое счастье, что я всегда начинаю с дальней комнаты... но как хочется всё же поскорее попасть в ближнюю!" - думала она. В средней комнате произошла небольшая заминка: придирчивая Чикита заметила, что во время спешного подкрашивания начальница забыла подвести глаза.

- Но Мамочка, так ходить нельзя! - возмутилась модница и не успокоилась, пока лично не исправила досадную оплошность. И вновь Мамочка была искренне благодарна Чиките за вынужденную задержку. И вместе с тем выказывала лёгкие признаки нетерпения.

Когда дверь средней комнаты закрылась за её спиной, а колокольчик весело спел извечное своё "ми", Мамочка окончательно решила: несмотря на срочную работу, следует прежде всего отрядить к Лейфе домой "десятницу" Вийду либо Тётушку Иниль, а потом уж действовать по обстоятельствам.

Но Тётушки Иниль в ближней комнате не оказалось. Зато была (о радость!) сама Лейфа, живая и, возможно, невредимая! Мамочка вздохнула с облегчением и попробовала оценить обстановку.

Лейфа стояла перед "десятницей", распекавшей её на все лады. На лице худышки застыло какое-то отсутствующее выражение. Однако то была совершенно не та полнейшая отрешённость от жизни, которая читалась в её глазах позавчера. Сегодня это было величайшее изумление, которое только и можно выразить одним протяжным выдохом: "Вот это да-а-а-а..." Изумление совершенно округлило её глаза, заставило слегка приоткрыться рот и как-то особенно наклонить голову. А вот волосы...

В волосах-то как раз всё дело! Они были заплетены в две тугие косички с пышными бантами. Именно на эти косички бросала ненавидящие взгляды Доля, перед самой свадьбой водившая Лейфу к какому-то особо искусному парикмахеру и с тех пор чрезвычайно гордившаяся сооружённой по этому радостному поводу причёской.

Ну, а причину раздражения Вийды выяснять не пришлось. "Десятница" сама заявила о ней громогласно и весьма резко:

- Вот, Мамочка, полюбуйся, что эта дура безмозглая здесь намалевала! Бесподобно... - и сунув начальнице чертёж, сурово обратилась к деталировщице: - Так ты будешь сегодня нормально работать или нет?!

- Она что, работать не хочет? - не поняла Мамочка. Лейфа сказала: "Ага", - и рассеянно повела глазами.

- Она хочет работать, - с едким сарказмом сказала Вийда. - И работает, с утра уже целый лист деталей сотворила... Да уж, работает! Только вот в какую сторону? Смотри сюда.

"Десятница" ткнула пальцем в красиво и чисто вычерченный ниппель.

- На что это похоже?! Да это же ужас распоследний! Какую ты резьбу поставила?! Как его вворачивать в ответную деталь?! Или вот, Мамочка, полюбуйся: для прокладки она сталь выбрала. Для прокладки - сталь! Вместо фторопласта!!!

Лейфа заморгала и вновь повторила: "Ага".

- Ага! - передразнила худышку Вийда. - Ага! Баба Яга в тылу врага, а не ага! А кто шпильку из меди делает? Это же нагруженная деталь! Кто штуцер штопором назвал?! Какой идиоткой нужно быть, чтобы перепутать краску и написать "слоновая кость" вместо "жжёной кости"? Это же кремовый цвет вместо чёрного! Ну, где твои мозги, Лейфа?!

Тогда деталировщица неожиданно встрепенулась, сказала: "Я сейчас", совершенно сомнамбулической походкой направилась к росшему в небольшой кадушке фикусу, взяла служивший для поливания цветов графин с водой - и не успел никто ничего понять, как Лейфа наклонилась над кадушкой и недрогнувшей рукой вылила всю воду себе на голову.

- Лейфа!!! - взвизгнула Доля, потому что большая часть полетевших во все стороны брызг попала на её платье. - Ты что творишь, мерзавка?!

- Ага. Я уже всё, - прежним бесцветным голосом произнесла Лейфа, выжимая в кадку воду из косичек. "Десятница" схватилась за голову и застонала:

- Вот именно, что уже всё! Ты уже точно всё, вольтанутая...

Мамочка не знала, смеяться ей над поступком нашедшейся Лейфы или "плакать" вместе с Вийдой. Сказать по правде, после перенесенного нервного напряжения ей хотелось и того, и другого разом. Наконец она схватила Лейфу за руку и коротко бросив: "За мной", - препроводила в свой кабинет.

- Ну, рассказывай, - сказала она, тщательно заперев дверь и усаживаясь за стол.

- Чего рассказывать? - спросила мокрая худышка, оставшаяся стоять у порога.

- Ты говорила с мужем?

В глазах худышки появилось квадратное выражение. Она энергично кивнула, капельки воды сорвались с мокрых косичек и брызнули на монтажный чертёж.

- Не тряси головой, - строго сказала Мамочка. - Ты говорила так, как научила тебя Тётушка Иниль?

- Ага, - Лейфа снова кивнула и опять обрызгала чертёж.

- Да не тряси ты головой!.. Рассказывай, ты оставалась с ним наедине, без старшей жены? - и Мамочка сразу продолжила, не дожидаясь очередного кивка и надеясь таким образом уберечь "монтажку" от очередной порции брызг: - Ну, и как?

- Ужас.

У Мамочки сжалось сердце. Вот! Тётушка Иниль всё-таки ошиблась, несмотря на поразительную интуицию. Бедная девочка...

- А какой ужас, можешь ты сказать?

- Ой, такое было, такое было, - забормотала Лейфа и осторожно опустилась на краешек стула, поморщилась, но осталась сидеть. Из чего Мамочка заключила, что муж по крайней мере не высек её повторно. - Я сказала, как велела Тётушка Иниль. И заплакала. Мамочка, вы представляете, он заплакал тоже!

Начальница ожидала чего угодно, только не этих слов. Чтобы мужчина плакал из-за того, что сам же побил женщину!.. Однако что здесь ужасного? Странно, пожалуй, но...

- Он прижал мою голову к своей груди, - рассказывала далее Лейфа, гладил меня по волосам... Совсем как раньше... и рыдал! Представляете? Потом не впуская старшую жену, чтобы она не видела его слёз, крикнул через закрытую дверь, чтобы она постелила мне постель... Мамочка, представляете, какой кошмар: чтобы старшая жена стелила младшей! Ой... Пока она стелила, он носил меня по кухне на руках и качал как маленькую... и называл маленькой... Да, мы говорили на этой проклятой кухне...

Лейфа на миг запнулась.

- Потом он опять же на руках отнёс меня в постель, хоть я и сама могла бы идти... Сам раздел, уложил и... Ой, Мамочка, вот тут и было самое ужасное! - худышка закрыла лицо руками. Мамочка решила, что вот тут-то муж всё же побил бедняжку, но мысленно проклиная этого изверга, мужественно приказала:

- Говори, не утаивай ничего.

- Ой, Мамочка, ой, Мамочка... - Лейфа отняла руки от лица, покраснела до корней мокрых волос и шёпотом сообщила: - Он положил меня ничком на постель и обцеловал все больные места!

Хорошо, что худышка опять уткнулась в ладони и отвернулась, потому что начальница едва не свалилась со стула.

Боже, какая гадость! До чего же противные, ну просто отвратительные создания эти мужчины! Чтобы поцеловать кого-то в... Мамочку едва не стошнило от отвращения, но она взяла себя в руки, включила кондиционер, чтобы прогнать воображаемый запах...

Тут её взгляд упал на сумочку. Мамочка опять же очень вовремя вспомнила про лежащую там книжку и внесла важную корректировку: все мужчины низменные создания, кроме Соломона, называвшего возлюбленную невесту сестрой.

- Потом укрыл, укутал мне ноги, - бурчала из-под прижатых к лицу рук Лейфа, - подоткнул с боков одеяло, поставил рядом с кроватью стул, сам (Мамочка, сам!) заварил и принёс мне в постель чай, к нему булочку с маслом, как раз такую, как я люблю, потому что папа с мамой мне таких булочек никогда не покупали, говоря, что девочке прилично расти сдержанной. А ещё притащил мне громадную коробку настоящих шоколадных конфет и сам (Мамочка, сам!) поил меня из блюдца чаем и кормил булочкой с конфетами. Мамочка, я не знаю, как я переживу такой позор! Разве так обращаются с женой?! Мой папа никогда маме...

- Меня не интересуют твои родители, - строго сказала начальница, избавившись наконец от воображаемого запаха, - меня интересует, почему ты не вышла вчера на работу, когда ваша комната не справляется с заданием.

Не хватало ещё, чтобы девчонка посвящала её в семейные дела своих родителей! Эту попытку нужно было немедленно пресечь, что начальница и сделала.

- Ой, Мамочка, я честно не виновата, простите, - казалась, Лейфа готова была разреветься от досады. - Утром он объявил, что я тяжело заболела (представляете, тяжело!) и запретил вставать с постели. Старшая жена по его приказу принесла мне в комнату завтрак и сама (Мамочка, как я вынесу такой кошмар?!) мыла за мной посуду. Я слышала, как она ругалась на кухне. А муж кричал на неё! Потом сделал мне совершенно идиотский компресс... но опять всё сам!!! Запер меня в комнате, чтоб я не вставала никуда, отключил телефон и ушёл на работу. Поверьте, Мамочка, я так и просидела целый день взаперти, даже в туалет, извините, не могла попасть. Он бы и сегодня меня не выпустил, но вечером позвонила Тётушка Иниль...

- Позвонила!

Мамочка крайне обрадовалась. Вот Тётушка Иниль и в самом деле разумная женщина, а не мокрая курица! Она не думала о муже Лейфы невесть что, а просто сняла трубку и позвонила. И правильно сделала! Надо было и ей поступить точно так же, а не тратить вечер и утро на подавление глупейших тревог и идиотских фантазий.

- Значит, вы говорили?

- Что вы, Мамочка! Да ведь муж держал меня в постели! Он сам поговорил с Тётушкой Иниль, сказал, что я больна и меня нельзя беспокоить. Не знаю уж, что она ему там наговорила, только он пришёл ко мне, спросил, в состоянии ли я выйти на работу (Мамочка, вы только представьте: спрашивать у жены, в состоянии ли она работать!!!), сказал ещё, что меня целый день искали, что работы невпроворот и что меня очень просят выйти. Конечно, я сказала, что выйду. В общем, Тётушка Иниль его как-то уболтала. И он отпустил меня сегодня. И записку написал...

Лейфа отвернулась, достала из выреза платья сложенную вчетверо бумажку и подала начальнице. Там было написано:

Уважаемая начальница!

Моя младшая жена Лейфа заболела, но врача мы не вызывали. Не ругайте её строго, просто не оплачивайте день вынужденного прогула.

С уважением...

Мамочка отложила записку. Ай да Тётушка Иниль! Ай да умница! Как точно она поставила диагноз!.. воистину диагноз, так как всё это, безусловно, сплошное сумасшествие. Мамочка получила возможность убедиться сполна, что всё происшедшее между Лейфой и её мужем в течение этих двух дней чрезвычайно напоминало хлопоты не в меру заботливого папочки около заболевшей любимой доченьки, когда его любовь и заботы начинают приобретать материнские черты, дабы "девочка" не чувствовала отсутствие нежной матушки. Остаётся только удивляться, как это он не измерил Лейфе температуру.

- Но утром, перед тем как отпустить меня на работу, он осмотрел побои и померил мне температуру, - добавила Лейфа, увидев, что начальница прочитала записку.

- Ну, и как? - задумчиво поинтересовалась Мамочка.

- Сказал, что заживает. Вот, я уже могу слегка сидеть.

Начальница подивилась интересному выражению "слегка сидеть" и посмотрела в глаза Лейфе. В них всё ещё сохранялись некоторые остатки квадратности.

- А работать можешь?

- Мамочка, о чём разговор! - с готовностью ответила Лейфа. Правда, окончательно квадратность из глаз не исчезла. Тогда Мамочка вынула из шкафа огромное махровое полотенце и велела:

- А чтобы ты не делала больше ошибок в чертежах, возьми, чем вытираться, шагом марш в туалет, голову под кран на три минуты, вода комнатной температуры. С графином ты поступила совершенно правильно, но зачем наливать воду на пол и портить Доле платье? Да косы расплети, а то не высохнут.

Худышка испуганно вытаращилась на начальницу, как бы защищая косички, прикрыла их ладонями и с жаром заговорила:

- Нет-нет, что вы! Это он заплёл, муж мой! Сегодня утром. И банты подарил.

Мамочка схватилась за голову.

- Господи, Лейфа, что ты несёшь! Ты что, сама не умеешь косы заплетать?

Лейфа от досады хлопнула себя по лбу, но тут же спохватилась:

- Нет, но как же... Ведь это он заплёл, муж мой, а то я буду заплетать...

- У тебя банты вымокли... Волосы... Да что это за вздор: он, я... Ну, поразмысли трезво! Ты что, с ума сошла? - задала Мамочка чисто риторический вопрос. И тут же подумала: "Что верно, то верно. Лейфа немного спятила вслед за своим мужем. Говорят, некоторые психические болезни ужасно прилипчивы..."

Лейфа не ответила, она стояла молча и непонимающе моргала. Это окончательно разозлило Мамочку, и она прикрикнула на худышку:

- И ты ещё работать хочешь?! Всё, марш в туалет, косы расплести, голову под кран!

И когда мокрая замухрышка вышла из кабинета, подумала: "Права Тётушка Иниль, кругом права! Свои игры у мужчин, свои и у женщин. Муж Лейфы разыгрывает папочку, строгого, но справедливого и втайне любящего дочь, а эта девчонка носится с косами, которые собственноручно заплёл её муж, словно это величайшая драгоценность в мире. Кажется, какая разница, кто заплетает твои волосы, а вот поди ж ты! Поскольку муж не может знать, расплетала Лейфа косы или нет, она отвечает за их сохранность не перед ним, а перед собой... Бред!"

Зазвонил телефон, Мамочка бросилась к трубке. Это оказалась Тётушка Иниль (легка на помине!).

- Мамочка, привет. Представляешь, у внука осложнение. Да. Да... Ну что, обычное дело: проморгали! Ты же знаешь современных лекаришек: шарлатан на шарлатане. И дочку сколько учу, никакого проку. Меня не будет до конца недели.

Час от часу не легче! За Тётушкой Иниль ещё две недоконченные "сборки", а она дома остаётся. Хорошо хоть пропажа нашлась...

- Лейфа объявилась? - спросила Тётушка Иниль, так как Мамочка молчала, обдумывая сложившееся положение.

- Объявилась.

- С косичками?

- Откуда ты... - рассеянно начала Мамочка, но вовремя замолчала. В самом деле, тут и знать нечего!

- Ну, тут и гадать нечего, - сказала Тётушка Иниль. - Раз появились косички, значит, наша Лейфа опять вошла в роль, придуманную ей мужем. Теперь между ними воцарились любовь и согласие, и они могут вволю забавляться игрой... до следующего скандала.

- Как ты сказала?!

Мамочка заволновалась. Два дня пришлось потратить впустую, лишь бы вытащить Лейфу из кризиса. А если эта ненормальная опять захочет повеситься или сжечь себя!.. И кто, скажите на милость, станет тогда делать деталировку в ближней комнате?

- Видишь ли, я просто не хотела говорить при Лейфе... да и негоже жене выслушивать неважные отзывы о супруге... Но что поделаешь, её муж не блещет умом и проницательностью. Соответственно, он неважный режиссёр, если начал требовать от совершенно неподготовленной к тому жены игры высокого класса по придуманному им сценарию. У него мысли летят вперёд, они никак не согласованы с действительностью. Он приписывает жёнам несвойственные им качества, совершенно не чувствует их состояния. И если уж взялся разыгрывать любящего отца, то своей старшей жене он явно отвёл роль нежной матери.

Ты представляешь? Она полтора месяца гордилась собой, думала, что сумела выключить девчонку навсегда. А тут вдруг ненавистная дурочка не вытерпела и сама включилась в игру мужа, да ещё в полном соответствии с придуманной им ролью! Ну, пусть она и дальше будет уверена, что Лейфа дошла до всего своим умом... Но это катастрофа! Теперь муж наверняка свалил на старшую жену всю домашнюю работу. Или того хуже - заставит ухаживать за младшей! Какое унижение! Против мужа она бессильна, значит, должна попытаться любым способом прервать их идиллию, повторно выключив Лейфу либо, скорее всего, изобретя что-либо похуже. И выключать младшую следует как можно быстрее! Это ведь не добрая матушка, выдуманная незадачливым режиссёром. Это злая мачеха! Это ревнивая старшая жена, с которой муж никогда не обращался подобным образом, не играл в "папы-дочки", не поил из блюдечка и не покупал леденчиков...

- Ну и страсти, - вздохнула Мамочка.

- Это жизнь, - возразила Тётушка Иниль.

- Но скажи на милость, когда же воцарится порядок в вашей комнате? начальница решила перевести разговор в деловой аспект, знакомый ей более всего. К тому же, положение обязывало её поступить именно таким образом. - У тебя все болеют. Вся семейка Лейфы умом тронулась. Доля ей косы готова повыдёргивать... Девочки, так нельзя! У вас же сверхсрочная работа! Вот отправлю вас всех в следующем году в отпуск зимой вместо лета, будете знать, как от работы отлынивать...

В комнату вошла Лейфа, на ходу вытирая волосы полотенцем и глядя на Мамочку уже вполне нормальными глазами. Но косички эта негодяйка так и не расплела!

Не отнимая от уха трубку, начальница встала, обогнула стол, поймала Лейфу и несмотря на весьма энергичное сопротивление, какого трудно было ожидать от невзрачной худышки, развязала оба мокрых банта, совершенно потерявших форму, и распустила волосы. Тётушка Иниль между тем говорила:

- Что у меня внуки переболели, я не виновата, согласись. Доле следует втолковать, что косы для Лейфы сейчас дороже всех побрякушек всех на свете модниц, вместе взятых. Кстати, Доля собиралась после своего отпуска тащить Лейфу в парикмахерскую прокалывать уши под серёжки, так пусть оставит эту затею. Лейфе серьги ни к чему, с ними она моментально "повзрослеет"...

- Как же, поведёт её Доля к парикмахеру! - Мамочка усмехнулась. - Лейфа не только разрушила грандиозную причёску, но к тому же с утра пораньше обрызгала Долино платье водой.

- Кто это? - спросила Лейфа из полотенца.

- Тётушка Иниль... Да-да, тут наша вчерашняя пропажа, а позавчерашняя висельница голову вытирает. Душем она здесь балуется, понимаешь ли, - и только Мамочка собралась объяснить собеседнице, что натворила Лейфа, как Тётушка Иниль обрадовано защебетала:

- Вот это просто замечательно, что она у тебя! Дай ей трубку, я вправлю нашей самоубийце мозги насчёт старшей жены. Лейфа - девочка скромная, но от великой радости даже самая невзрачная тихоня таких дров наломает, что только держись. Кстати, все задатки для этого у малышки налицо. А уж выйду на следующей неделе, объясню нашему цыплёночку подробно, как превращать мачех и злых старших жён в ласковых матушек и добрых фей. Есть и такие рецепты.

Но Лейфа и сама уже пританцовывала на носочках вокруг Мамочки, подпрыгивала от нетерпения, точно верная собачонка и пыталась вырвать из рук трубку. Получив её наконец, минут десять кряду благодарила Тётушку Иниль, слова не давала ей сказать. Потом замолчала, стала слушать очень внимательно, напряжённо проводя кончиком языка то по верхней, то по нижней губе и изредка вставляя: "Да. Да. Так. Хорошо. Ага. Так. Вы думаете?.. Ага". Потом Лейфа просто расцвела от счастья и протянула трубку начальнице.

- Вас...

- Ну, Мамочка, за Лейфу я спокойна, - услышала она голос Тётушки Иниль, - инструкции на первое время она получила, а подробности, как говорится, после. С Долей ты сама управишься; я выйду, как только вылечу внука. Вот тогда и решим окончательно наши дела. Всё, пока, - и в трубке зазвучали короткие гудки.

Мамочка вздохнула, развесила полотенце на спинке стула, чтобы оно просохло, вручила Лейфе её драгоценные банты и отвела в ближнюю комнату, где "десятница" тем временем в свою очередь выслушивала оправдания Тётушки Иниль относительно заболевшего малыша и невозможности выйти на работу. Тут начальнице пришлось изо всех сил держать худышку, потому что она порывалась ещё раз поблагодарить Тётушку Иниль.

- Так, обстановочка, - сказала Вийда, повесив трубку и озабоченно наморщив лоб. - Два сборочных чертежа Тётушки Иниль повисают в воздухе.

- Не унывай, на "кофейнике" утрясём, - попыталась подбодрить её Мамочка, хотя сама прекрасно понимала, что положение просто аховое. Однако она готова была даже на крайнюю меру, которая применялась в её отделе чрезвычайно редко и оттого считалась позорной, а именно - подключить к выполнению срочного задания девочек из двух других комнат.

- До "кофейника" целый час, - возразила Вийда, однако Мамочка отлично понимала истинную причину её несогласия: "десятница" не хотела позориться на весь отдел.

- Я "сборки" сделаю, - подала голос Лейфа, сходу бросившаяся исправлять ошибки в чертежах деталей, едва Мамочка отпустила её.

- Ещё чего! - фыркнула Вийда. - Материал для детали вон выбрать не можешь, куда тебе сборки делать?

- Я в полном порядке, - заверила её Лейфа. - А "сборку" я уже делала. За Долю гидрозахват. А для Тётушки Иниль я на всё готова!

- Х-ха! Сравнила гвоздь с панихидой, а гидрозахват с камерой в сборе. Ладно, - "десятница" безнадёжно махнула рукой, - камеру я беру на себя. Верхнюю крышку...

Она прищурилась и оценивающе посмотрела на Долю.

- У меня днище со всеми потрохами, - запротестовала та.

- Тогда поручим крышку Хеле, - решила Вийда.

- А гидроразводку кто сделает? - спросила в свою очередь Хела.

- Я, - пискнула Лейфа. - Я сделаю.

- Опять ты встреваешь не по делу!!! - взорвалась "десятница". - Сиди себе, рисуй детальки!

- Где тебе, мокрой пигалице, - зло сказала Доля. - Молчи уж.

- Нет, сделаю! - неожиданно для всех крикнула тоненьким своим голосочком Лейфа и даже ножкой топнула. Но тут же испугавшись, что накричала на старших, боязливо втянула голову в плечи и полушёпотом повторила: Говорю же, что сделаю...

Вийда поначалу опешила, потом заговорила медленно и сурово:

- Гидроразводка, деточка, это... - и подробно перечислила все скрытые "прелести" данного чертежа. Лейфа слушала открыв рот и округлив глаза, но когда "десятница" замолчала, ответила довольно бодро:

- Ясно. К вечеру будет готово.

- Да ты дня три провозишься, не меньше! Тем более в первый-то раз... Хела всплеснула руками. - Мне и самой до вечера дай Бог успеть, а уж с разводкой...

Мамочка наконец сочла необходимым вмешаться, вспомнив, что Тётушка Иниль определила Лейфу как "кремень-девку". Похлопав в ладоши, она призвала всех ко вниманию и объявила:

- Вот что, девочки, хватит ругаться. Так вы только зря теряете время, которого у вас нет... В конце концов, утверждению подлежат только сборочные чертежи и схемы. Поэтому я приму их у вас без деталировки. А уж после вы все дружненько навалитесь на детали и простенькие узелки и всё тихонечко доделаете. А пока вот что я вам скажу: раз Лейфа так рвётся в бой, пусть в самом деле возьмётся за гидроразводку.

Откровенно говоря, Мамочке и самой не хотелось выставлять ближнюю комнату на посмешище. К тому же, вдруг Тётушка Иниль и на этот раз права, вдруг Лейфа в самом деле может "потянуть" больше, чем кажется при первом... даже при десятом, сотом взгляде на невзрачную худышку!

Доля недоверчиво хмыкнула и принялась менять лист ватмана на кульмане. Хела с сомнением покачала головой. А Вийда распорядилась:

- Значит, решили. Кроме общей "сборки", я беру камеру, Доля доделывает днище, Хела - верхнюю крышку, Лейфа - гидроразводку... - она поморщилась и, помедлив, уточнила: - Ладно, для начала даю тебе два дня. Лучше, конечно, полтора, но если Мамочка тебя поддерживает, она, думаю, и сама потерпит до завтра...

"Десятница" вопросительно посмотрела на начальницу, та кивнула.

- Но если к завтрашнему вечеру ты не управишься, я тебе устрою "тёмную".

И Вийда многообещающе погрозила Лейфе пальцем. А надо сказать, что перед этим пальцем и перед обещанием устроить "тёмную" некогда трепетали все фискалы в приюте, где она выросла.

- Сегодня будет, - настойчиво повторила Лейфа.

На том Мамочка и покинула ближнюю комнату. А вернулась в свой кабинет, надо сказать, вовремя: не успела сесть за кульман, как зазвонил телефон, и секретарша начальника бюро попросила её срочно явиться лично к нему. Поэтому заглянув во все три комнаты и предупредив "десятниц", что "кофейник", возможно, переносится на начало обеда, Мамочка заторопилась в административный корпус.

В приёмной кроме миловидной секретарши, печатавшей на "энергоэкономной" ручной машинке очередной приказ, в самом уголке на зелёном стуле прикорнул миловидный юноша. Он мирно дремал, слегка посапывая во сне, вероятно, от усталости. Рядом стояла небольшая сумка, из расстегнувшегося кармашка которой торчала ручка кипятильника и уголок пакетика со следами сахара.

"Такой юный, а такой несчастный", - с грустью подумала Мамочка и украдкой принялась разглядывать молодого имика.

Кисти рук юноша спрятал между сжатыми бёдрами так, чтобы их совсем не было видно, голову опустил, плечи ссутулил. Вся поза спящего говорила о том, что он чрезвычайно стесняется роскошной обстановки, в которую ему довелось попасть. Впрочем, очень может быть, стеснялся он своего статуса "бесполого существа", как некоторые весьма поверхностные особы определяли имиков. Или стеснялся, что оказался один на один с милашкой-секретаршей, поэтому и предпочёл немного подремать...

Мамочка посочувствовала бедняге от всего сердца, отвернулась и только хотела присесть на обтянутый розовым стул, как секретарша оторвалась от машинки и сказала:

- Нет-нет, Гий Эвхирьевич вас ожидает.

Начальник бюро встретил Мамочку особо приветливой улыбкой, кивком лысеющей головы и широким жестом.

- Здравствуйте, здравствуйте... Мамочка, - правый уголок рта Гия Эвхирьевича слегка дёрнулся, когда он назвал Мамочку прозвищем, демонстрируя полную осведомлённость о ходе дел во вверенном ей подразделении. - Очень рад вас видеть. Как поживает наш проект?

- Завтра оканчиваем сборочные чертежи и схемы, послезавтра всё будет у вас, - деловым тоном доложила Мамочка.

- Заказчик ждёт чертежи. Да ещё нам предстоит их предварительно отсканировать, не забывайте, - строго напомнил начальник. - Управитесь?

- Непременно управимся, Гий Эвхирьевич.

- Хорошо.

Откровенно говоря, Мамочка была слегка удивлена и озадачена: к чему вызывать её к себе, если всё то же самое можно узнать по телефону? Однако начальник бюро неожиданно сказал:

- Так у вас... кхе-кхе... проблема с кадрами? Я правильно понял?

Мамочка вздрогнула. Что это означает? Какие такие кадровые проблемы? У неё отдел полностью укомплектован, три группы по пяти девочек, она во главе... Куда же больше! Конечно, в каждой комнате стоит по одному резервному кульману, но это так, на случай поломки рабочих кульманов. И с проектами они справляются...

- Нет, Гий Эвхирьевич, проблем нет.

- Разве? - начальник бюро испытующе посмотрел на Мамочку. Она начала прикидывать в уме: может, это он про дисциплину? Про вчерашний прогул Лейфы? Про вечные опоздания Тётушки Иниль из-за болезней внуков? Но кто ему доложил...

- Нет проблем? Тогда чья же это заявка? - и Гий Эвхирьевич подцепил со стола двумя пальцами и подал Мамочке бланк-заявку на конструктора по деталям и узлам малой сложности.

Мамочка просмотрела документ, проверила подлинность своей подписи, поправила очки. Ей стало страшно неловко.

Наконец перечитав заявку ещё раза два, Мамочка всё вспомнила. Так и есть! Это она писала, когда Дайра сказала, что готовится стать матерью. Только ведь было это аж год назад! Ну да, ровно год! Дайра давно уже растит сына, а на её месте работает худышка Лейфа, всё верно.

- Знаете, Гий Эвхирьевич, нам больше... - начала Мамочка, но запнулась, когда её взгляд случайно упал на дату. Открылось одно очень странное обстоятельство: на прошлогодней заявке за её подписью почему-то стояло совсем свежее число!

- Что "вам больше", позвольте полюбопытствовать?

Мамочка наконец поняла, в чём дело. Когда в прошлом году она подавала заявку, то ошибочно указала следующий год. Вероятно, так оно и есть! Заявка пошла в отдел кадров с грифом "на перспективу". Тем временем Дайра уволилась, и поскольку отдел кадров бездействовал по понятной теперь причине, они без посторонней помощи подыскали Лейфу. Когда же Мамочка дала знать в кадры, что деталировщица им больше не нужна, там лишь плечами пожали, потому что не нашли её заявку, пошедшую на перспективу. Вот теперь она и всплыла! Оч-чень некрасивая история получилась. Прямо скажем, история прескверная. И как теперь объяснить всё Гию Эвхирьевичу?

- А мы вам уже и человека нашли, - сказал начальник бюро, видя глубокую задумчивость Мамочки. - В приёмной паренёк сидит. Обратили внимание?

У бедной Мамочки глаза на лоб полезли.

- Как?! Его?! Мужчину?! В мой отдел?! - не сдержавшись, произнесла она вслух.

- Ну, начнём с того, что не совсем мужчину... - примирительно сказал Гий Эвхирьевич. И вновь усмехнулся одним уголком рта.

Тут Мамочка вспомнила, что это старый начальник бюро был инициатором создания чисто женского конструкторского отдела. В отличие от старого начальника, Гий Эвхирьевич, в то время его заместитель, не одобрял столь смелый эксперимент. В частности, он напирал на то, что все сложнейшие сборочные чертежи придётся делать не на электронных шоу-кульманах, а вручную с последующим сканированием, поскольку женщины традиционно работали на энергоэкономном ручном оборудовании.

Однако предыдущий начальник просто загорелся новаторской идеей и не стал считаться с мнением заместителя, к тому же курировавшего другой "куст" отделов. Так в бюро было создано чисто женское подразделение. Зато теперь, после повышения по службе, между расточаемыми Мамочкиному отделу похвалами Гий Эвхирьевич время от времени вворачивал: "И всё же надо бы разбавить ваши стройные ряды парой-тройкой мужчин. Или хотя бы имиков". Вот и разбавляет...

И ещё вспомнила Мамочка, как "десятница" средней комнаты докладывала несколько раз, что девочки тихонько вздыхают у себя за кульманами: "К нам бы сюда хоть одного мужичка..." - и обыкновенно приводят в пример какого-нибудь героя телесериала с холёными усами и тугим кошельком. А небезызвестная Чикита добавляет: "Ну, хотя бы импотента. Говорят, сейчас такие таблетки придумали... или процедуры... В общем, не все имики безнадёжны".

Так что, это какая-нибудь дрянь из соседней комнаты (если не сама "десятница"!) тайком от Мамочки сговорилась с Гием Эвхирьевичем и такое вот устроила?!

- Послушайте, нам не нужен сотрудник, - сказала наконец Мамочка, при одной мысли о мечтах "детушек" из средней комнаты набравшаяся храбрости. И менее решительно добавила: - Тем более, Гий Эвхирьевич, вы ведь знаете... у меня чисто женский отдел.

Начальник бюро строго посмотрел на Мамочку и произнёс весьма внушительно:

- Простите, но как же так? Заявка ваша?

- Моя...

- Ну, так берите баротника, если предлагают. И потом, я не понимаю... У вас конструкторский отдел или женский монастырь? Или брачная контора? Или может быть, тайный феминистский клуб? - глаза Гия Эвхирьевича угрожающе сверкнули. Мамочка вздрогнула.

- Это называется дискриминацией полов, уважаемая. Или у него рога и копыта растут, как у быка?

Мамочка расстроилась, потому что совершила досадный промах. Не нужно было говорить про недопустимость принятия в её отдел мужчины... тем более, он всего лишь имик. А Гий Эвхирьевич поспешил воспользоваться этим и ловко свернул на запрещённый законом феминизм.

Феминистки, явно ненормальные крикухи, время от времени надевали форменные брюки и жакеты, устраивали шумные демонстрации под лозунгами запрещения многожёнства, освобождения женщины от обязанности работать исключительно на ручных устройствах, что крайне утомительно, хотя и улучшает экологию планеты в целом. Также они боролись за отмену международного вето на эксперименты с клонированием человека, на "генную хирургию", требовали непременно заменить женщинами всех мужчин, занимающих ключевые правительственные посты, дрались со стражами порядка, кошачьей хваткой вцепляясь им в лица и немилосердно колотя ногами в пах, да иногда похищали какую-нибудь примерную мать семейства.

Феминисток ловили, судили и пару раз в год даже устраивали показательные международные трибуналы, которые приговаривали этих сумасшедших к пожизненным ссылкам в мужские тюрьмы (а жили они там, естественно, не очень долго) либо в лучшем случае, при наличии смягчающих обстоятельств - к принудительной выдаче замуж за многодетного вдовца, зарекомендовавшего себя в обращении с предыдущими, упокоившимися по его милости жёнами на уровне Кинг-Конга.

Мамочка не одобряла феминисток и никогда ни одной в своём отделе не держала. Тем не менее, намёк на "феминистский клуб" и "дискриминацию полов", исходящий из уст вышестоящего начальника, был прямой угрозой. А Мамочка ни в коем случае не хотела закончить дни в мужской тюрьме или бесправной воспитательницей отпрысков Кинг-Конга, достойных своего папаши. Это так ясно отразилось на её лице, что Гий Эвхирьевич кивнул и продолжил миролюбиво, даже почти ласково:

- Да вы не волнуйтесь так, не волнуйтесь. Тем более, сами понимаете, благодаря проклятой генетической болезни он похож на мужчину чисто внешне... Так что не пугайтесь. В самом деле, я же вам его не навязываю, я только предлагаю. Решайте. Да и паренёк хороший, просто хоть куда! Вот его рекомендательные анкеты, можете ознакомиться. А вот, если сомневаетесь, медицинская карта.

Медкарту Мамочка просмотрела в первую очередь. Лист пластика сплошь исчерчен латиницей, но красовавшийся в верхнем левом углу зелёный квадратик не оставлял ни малейших сомнений насчёт справедливости приговора медиков. Ага, вот в конце... Что-о?! Приобретённое?! Значит, это не чисто генная патология, значит, парень может излечиться от досадного недуга!!! Но тогда... Что же будет тогда твориться в её отделе?

Ах, до чего глупо Мамочка попалась с феминизмом! И в медицинскую карту вцепилась прежде всего. Если прямо сейчас отказать Гию Эвхирьевичу...

А если и не сейчас? И не последует ли за этой первой попыткой "разбавить женские ряды" вторая? Третья? Кого ей подсунут потом? Нового имика или уже стопроцентного мужчину? У этого паренька хоть тяжёлая группа, если верить диагнозу. Может, лучше принять такое предложение начальства, пока не последовало нечто худшее...

Мамочка отложила медицинскую карту и занялась изучением анкет. В самом деле, несправедливо утверждать или отбраковывать чертёжника только по медицинским показателям. Гий Эвхирьевич прав, паренёк - не бык-производитель, он прежде всего конструктор.

Так, родился в августе тридцать восьмого, значит, сейчас ему двадцать. Начальная школа, потом колледж... Ого, а он выиграл конкурс на стипендию! Значит, парень из бедной семьи, иначе за него просто заплатили бы родители. Но безусловно, голова на плечах имеется, раз стипендию заработал... Дальше. Два года у смежников в другом городе... Ага, вот откуда выкопали это сокровище! Причины увольнения? Так, филиал расформировали, и вот он здесь.

Ясно, пока в характеристике не видно никакой крамолы. Но всё же имик, в принципе подлежащий излечению, да в женском отделе... Чикита и Доля просто с ума сойдут!

Мамочка оторвалась от бумаг и задумчиво посмотрела на начальника бюро.

- Кстати, держится он довольно скромно, - как бы отвечая на немой Мамочкин вопрос, сказал Гий Эвхирьевич. - Вы дальше читайте, дальше.

А вот чем он занимался в том филиале: детали, узлы малой сложности... Безусловно, будь он мужчиной, ему доверили бы более ответственные задания, а для имика нормально. И отдел кадров хорошо "постарался", в точности по заявке человека подобрал. Хотя... Ага, вот: отдельные узлы средней и высокой сложности! А ведь не помешал бы сейчас такой сотрудник в ближней комнате, ей-Богу, не помешал бы! Взялся бы за верхнюю крышку, и не пришлось бы рисковать, доверяя Лейфе гидроразводку.

А это что такое? Имеет опыт проектирования электросхем? Ого, да это в самом деле ценно! Когда "механик" вплотную занимался электросхемами... Подстрахует в случае чего...

Соблазнительная характеристика, что и говорить, крайне соблазнительная!

- А хотите, я его сюда приглашу? - спросил Гий Эвхирьевич и не дожидаясь ответа, отрывисто сказал в микрофон селектора: "Зайдите".

Юноша вошёл. Вспомнив ни с того ни с сего слова начальника про рога на лбу, Мамочка прежде всего на лоб и посмотрела, хотя тут же мысленно обругала себя: что ешё за глупости, в самом деле! Разумеется, никакие рога на лбу у юноши не росли. Лба вообще не было видно, потому что он носил чёлку, спадавшую на самые брови. Зато была в его облике другая странность. На руках... правда, опять же не копыта, но жёлтые перчатки из тонкой кожи. От перчаток исходил лёгкий запах аптечной мази, впрочем, весьма даже приятный. Лекарство?

Конечно же, юноша сразу заметил, что Мамочка уставилась на эти перчатки, жалко усмехнулся, развёл руками и с грустью молвил:

- Здравствуйте, меня Эймером зовут, это я... Вот, я вижу, вы на руки смотрите... Это экзема, беда всей моей недолгой жизни. Хоть есть беда и побольше...

Мамочке сделалось страшно неудобно за столь неловко проявленное любопытство. И одновременно жаль юношу. "Как он болен! Вот почему в приёмной он прятал руки. Бедненький", - подумала она. Вообще юноша произвёл на неё благоприятное впечатление. Весьма скромный молодой человек, хороший такой парнишка, как и говорил Гий Эвхирьевич. Был он худ, сероглаз, светловолос и как-то странно бледен. Выглядел поэтому моложе двадцати лет, указанных в анкете. Почти мальчик.

Невольно всплыла мысль: "Поставить его и Лейфу рядышком - вот скромная и тихая парочка получится!" Тут же Мамочка обругала себя: Лейфа уже замужем, что это она её сватает?..

И сразу Мамочка догадалась: так ведь из-за этой экземы он как раз и мог превратиться в имика! Девушки от бедняги наверняка шарахались, вот он и ослаб... Но раз так, болезнь рук может уберечь его и от посягательств Доли и Чикиты! Вряд ли они станут домогаться больного.

Это решило дело.

- Эймер, вы действительно проектировали узлы средней сложности? совершенно по-деловому спросила Мамочка.

- Да, лабораторную нагревательную камеру. И электрику к ней сделал, юноша неловко улыбнулся, словно стесняясь собственных достижений. "Без сомнения, приятный молодой человек. Пожалуй, даже чересчур застенчив. А что он там способен напроектировать, выясним. В конце концов, не справится с работой или просто не понравится - выгоню как не соответствующего, и тогда никакой Гий Эвхирьевич мне не указ, всё будет официально подтверждено".

Так решила Мамочка. Выяснив, что за истекшие с начала рабочей недели два дня юноша успел пройти все комиссии и инструктажи, а все необходимые для поступления на работу анкеты оформлены, она попросила прийти в отдел завтра с утра и на прощание предупредила:

- Только учтите, у меня жёсткая дисциплина, отборный коллектив. Я в течение ряда лет сама подбирала кадры. И мы там работаем, а не развлекаемся, так что если станете бить баклуши...

- Я в курсе, - юноша почтительно кивнул Гию Эвхирьевичу. - И при первом же нарекании с вашей стороны готов вылететь с треском. Хотя более вероятно, что я уйду сам, тихо, без скандала. Не люблю шума, не собираюсь также прятаться от ответственности.

И мило улыбнулся. Мамочка сказала:

- Вот и хорошо, - попрощалась и ушла.

Занимаясь в оставшееся до обеда время монтажным чертежом, она никак не могла отделаться от ощущения, что согласившись взять в отдел этакого скромника, поступила опрометчиво. Право, зачем он им! И без него справляются. Пятнадцать девочек, она шестнадцатая. Полный комплект. Теперь вот семнадцатый...

Было что-то нехорошее в числе семнадцать. Мамочка долго думала, по привычке складывала то единицу с семёркой, то наоборот - семёрку с единицей, пока не вспомнила: в древности пифагорейцы считали семнадцать несчастливым числом, потому что было оно простым, а стояло между шестнадцатью (квадрат четвёрки, или четвёртая степень двойки) и восемнадцатью (удвоенный квадрат тройки). То есть, для пифагорейцев это было чем-то вроде чёртовой дюжины... Ах нет, всё это явные глупости!

Поздний "кофейник", с которого начался обед, был коротким. Решив ограничиться полученной во время утреннего обхода информацией, Мамочка не стала выслушивать рапорты "десятниц". Зато в довольно резкой форме осведомилась у Реды, "десятницы" средней комнаты, не жаловались ли её девочки на отсутствие в отделе мужчин непосредственно Гию Эвхирьевичу. Получив отрицательный ответ, траурным тоном произнесла:

- А теперь все поставьте свой кофе на стол и держитесь за стулья. Да держитесь хорошенечко: к нам на работу направили мужчину. То есть, не совсем мужчину, а имика.

Вслед за этим Мамочка имела превосходную возможность наблюдать выражение, какое наверняка было у неё на лице в просторном, полном солнца кабинете начальника бюро. Кратко изложив суть дела, принялась рассуждать вслух:

- Правильнее всего было бы посадить его в этом вот кабинете вдвоём со мной. Но во-первых, сюда не поместится ещё один ручной кульман. А во-вторых, девочки скажут, что я приближаю к себе мужчину... пусть даже это заменитель мужчины, всё равно. Наконец в-третьих, его придётся ежедневно выгонять с "кофейников", а это неудобно и невежливо по отношению к нему.

Далее. Я всё же сильно подозреваю Чикиту, поэтому в среднюю комнату парня не посажу. (Мамочка послала Реде извиняющийся взгляд.) В ближней комнате он был бы нужнее всего, да и Тётушка Иниль у нас самая сильная по части психоанализа, вот бы и присмотрела за пареньком... Но в ближней комнате и без того нервозная обстановка: то та же Тётушка Иниль не выходит в авралы, то Лейфа рыдает, то Доля злится. И поскольку Тётушке Иниль за глаза хватит и домашних проблем, и Лейфиных, чтобы ещё с работой справиться успеть, посажу-ка я нашего новичка в дальнюю комнату.

И Мамочка обратилась уже непосредственно к "десятнице" Пиоли:

- Смотри мне хорошенько, чтоб никаких шурочек-мурочек и прочего! Он хоть не может многого, но всё же... Если что не так, вылетит у меня как пробка из шампанского, а заодно с ним и та дрянная девчонка, которая вообразит о себе слишком много! Сидеть он будет у вас, но подчиняться станет непосредственно мне. Будет "на подхвате" у всех трёх комнат. Чтоб никому обидно да завидно не было. Деталировка, мелкие "сборки". И на электрике его проверим. Имики, говорят, жутко работоспособные. Поглядим!

Пиоль понимающе кивнула.

- И вы, девочки, тоже смотрите за своими, - сказала Мамочка Вийде и Реде. - В оба глаза смотрите! Да психоаналитикам то же накажите. Он выходит на работу завтра. Сегодня пока никому ни слова. Ни полслова. По местам!

На том "кофейник" и завершился. До самого вечера всё было спокойно, и Мамочка наконец смогла всерьёз заняться третьим листом монтажного чертежа. А в конце дня, когда она уже собиралась уходить, в кабинет под победоносный звон дверных бубенцов вошла "десятница" ближней комнаты, несшая три свёрнутых трубкой листа ватмана. На её губах играла широкая восторженно-радостная улыбка.

- Слушай, Мамочка, верь, не верь... Эта Лейфа... Она как трактор "пахала"... Нет, как бульдозер. Как танк!

Вийда развернула листы. То была гидроразводка в полном объёме.

- Без обеда, представляешь? Что называется, не приседая, хоть и трудно ей присесть. Я такого не ожидала. Цыплёнок ведь совсем! К концу дня с ног валилась от усталости. Я говорю: мол, брось, до утра оставь, время я тебе дала. Нет, сделала!

Мамочка осмотрела идеально выполненный чертёж, спросила:

- А как насчёт ошибок?

"Десятница" прыснула в кулак и давясь от смеха, прошептала:

- Одна-единственная, хоть и многоликая. Прочитай название.

И Мамочка прочла название, которое красовалось в соответствующей графе заглавного штампа. Вместо слов:

"Схема гидравлическая принципиальная",

- там стояло:

"Тема таврическая провинциальная".

День седьмой

Портрет на кульмане

Накладывая макияж перед началом обычного утреннего обхода скромных своих "владений", Мамочка в который уже раз поймала себя на том, что делает это с особой тщательностью, ранее ей несвойственной. Нет, прежде она тоже старалась всегда быть в форме. Однако что ни говори, а тогда она была всего лишь главной женщиной среди женщин. Теперь же ситуация несколько переменилась: Мамочка стала главной женщиной среди женщин и одного Мальчика.

Не то чтобы Эймер смотрел именно на неё, не замечая остальных, или именно её оценивал. Боже упаси! Этот бледненький юный имик мог служить воплощением скромности и кротости. Какой-нибудь заправский кот, увенчанный лаврами молвы за многочисленные амурные победы, уже давно перещипал бы за попки всех "детушек", перетискал всех бедняжек до единой прямо за их кульманами. Хотя, если говорить откровенно, некоторые девочки и не возражали бы особо, если бы их немножечко пощипали, потискали и вообще... Просто таким вот нехитрым способом они рассчитывали устроить личную жизнь. Но вряд ли они добились бы чего-то путного, просто вмиг вылетели бы из отдела вместе с любвеобильным котом. У Мамочки с дисциплиной строго...

Эймер был совершенно не таков. Поначалу Мамочка опасалась, что он начнёт пошаливать. Записанное в карточке определение мало что значило. Во-первых, он мог вылечиться. Во-вторых, даже если имик не может иметь детей, часто он всё равно способен вступать в близкие отношения с женщиной. Что даже нравится некоторым несознательным особам, для которых материнство не более чем пустой звук.

Но у Эймера, видимо, всё было слишком безнадёжно. Попав в "бабье царство" и получив стул на белой площадке за запасным кульманом в дальней комнате (к сожалению, выкрасить площадку зелёной краской не представлялось возможным, так как женщины-начальницы в этом случае не смогли бы ступить на его территорию), юноша забился в свою "резервацию", держался тише воды, ниже травы, на перекуры не бегал (а Мамочка так боялась, что он подорвёт перекурами дисциплину! Оказалось же, что Эймер совсем не курит) и никаких "особых" правил исключительно для себя не устанавливал, дополнительных "неженских" прав не требовал.

Мамочка затруднялась с объяснением подобного поведения новичка. Похоже, Эймер по-настоящему испугался высказанных ею в кабинете Гия Эвхирьевича угроз. Но не исключено, что он действительно был робким от природы. А возможно, стеснялся своей слабости или экземы (в чьём-либо присутствии он моментально прятал руки в перчатках между колен, если сидел, либо за спину, если стоял, и опускал глаза вниз, отчего выглядел особенно милым). Но факт оставался фактом: Эймер вообще старался избегать контактов с девочками, даже по самым насущным вопросам. И даже в связи с работой. Он никогда не подходил ни к одной из них, и все "сборки", которые ему доводилось деталировать, девочки относили на его место сами. А готовые чертежи Эймер всегда отдавал либо "десятницам", либо самой Мамочке. Короче, дисциплину парень уважал.

Нечего и говорить, что в одиннадцать часов юноша никогда не жарил хлеб для бутербродов на общем тостере и не пил кофе с девочками. У него был свой кипятильник, своя посуда, три баночки с сахаром, чаем и дешёвым растворимым кофе, баночка со сгущённым молоком, запасные пакеты с сахаром и чаем, что указывало на определённый жизненный опыт. Прибыв на работу, Эймер первым делом спускался в туалет для имиков, находившийся двумя этажами ниже, набирал воду в белую эмалированную кружку и в одиннадцать часов сам заваривал себе чай, изредка кофе. Слывшая умелой кулинаркой "десятница" Пиоль, являясь с Мамочкиных "кофейников", ещё в дверях слегка потягивала носом воздух и задорно кричала:

- Эймер! Что за бурду ты варишь в своём уголочке? Разве это можно пить?! Пожалей себя, парень! Скажу вот девочкам, и они угостят тебя настоящим кофе по-гречески. Не вари больше своё отравленное зелье, я не могу нормально работать, когда в комнате пахнет кое-как сварганенным чаем.

Эймер всякий раз вежливо извинялся, открывал окно для проветривания комнаты, но кофе с девочками упрямо не пил. Когда Пиоль ругала его за то, что он заваривает чай не в фарфоровом чайничке или хотя бы в чашечке, а в эмалированной кружке, что ещё больше ухудшает вкус напитка, опять же вежливо отвечал, что чашку свою недавно разбил и решил вот подстраховаться от такой напасти, заведя небьющуюся посуду. В конце концов, кулинарка Пиоль вынуждена была оставить юношу в покое, сказав:

- Ну и пусть пьёт свои помои. Сам виноват. А вместо этой ужасной кружки надо будет подарить ему на день рождения чашку из термостойкого стекла, он это заслужил.

Надо заметить, что Эймер произвёл благоприятное впечатление не только на Мамочку, но и на всех без исключения "детушек". Даже поначалу враждебно настроенная Пиоль, конечно же недовольная свалившимся на её голову подарочком, уже к концу первой недели пребывания юноши в отделе переменила своё мнение на противоположное.

Но начальница всё ещё не могла принять окончательное решение. Видя, как быстро завоёвывает Эймер популярность, она собрала вместо одного из "кофейников" консилиум психоаналитиков, на котором те в один голос заявили, что не ожидали ничего подобного, что даже не рассчитывали увидеть такое на своём веку и что поведение Эймера не вписывается ни в какие рамки. Мол, будь он хоть трижды расслабленным, всё равно подобное безразличие к женскому полу выглядит неестественным. А психоаналитик дальней комнаты Лонни вообще держалась мнения, что в тихом омуте черти водятся и своими речами всячески стремилась укрепить подозрения "нерешительной" Мамочки. Тем более, что находясь с Эймером в одной комнате целый день, Лонни успела изучить его лучше остальных.

- Кстати, я как-то услышала обрывок фразы Чикиты. Смысл её в том, что она чувствует скрытую в Эймере мужскую силу. А у Чикиты, надо признать, чутьё просто феноменальное, - подлила масла в огонь Лонни и замолчала, ожидая приговора начальницы.

Честно говоря, Мамочка растерялась. Про себя она решила высказаться за послабление контроля над юношей, тем более что психоаналитик средней комнаты Мерца придерживалась того же мнения. Но Лонни была категорически против этого, а Тётушка Иниль не поддержала ни ту, ни другую сторону.

Таким образом, ситуация сложилась самая неопределённая. Формально Лонни оказалась в меньшинстве. Однако имея возможность постоянно наблюдать за Эймером, не получала ли она оттого своеобразного права на "двойной голос"? И потом, если все три психоаналитика равны, то Мамочка по положению выше их, поэтому использовать свой голос для принятия выгодного ей решения не слишком честно.

Вот тогда, чтобы примирить их всех, Тётушка Иниль (такая умница!) предложила коварный план. Дело в том, что по линии "Эймер-девочки" осложнения всё же возникли. Ведь любая палка имеет, как известно, два конца, да и согласно закону сохранения энергии, её недостаток в одном месте должен приводить к избытку в другом. Так же и здесь: полная апатия Эймера вызвала едва сдерживаемую "надзирателями" активность "детушек".

Да, благоухающие медициной жёлтые перчатки некоторых действительно отпугнули. Например, Доля после осмотра Мамочкиного приобретения повела загорелым плечиком и бросила короткое: "Фи!" Но были и другие мнения, ещё как были! Небезызвестная Чикита шёпотом клялась девочкам, что чует в новичке мужчину, и никакие медицинские карты ей не указ. Ника из дальней комнаты, та самая, которая собственноручно сделала Мамочке футляр для её драгоценных очков, стояла на той же точке зрения... В конце концов, они оказались наиболее упорными в своём желании добиться самого пустячного знака внимания от Эймера.

И вот Тётушка Иниль предложила консилиуму следующее. В качестве эксперимента "десятницы" делают вид, что ослабили контроль над всеми тремя испытуемыми (а надо заметить, что Реда едва сдерживала пыл своей подопечной). Если Эймер не выдерживает испытания и начинает заигрывать хотя бы с одной из девочек, которые наверняка примутся атаковать его, эксперимент прекращается и начинается строжайшее разбирательство, чреватое для провинившихся самыми печальными последствиями. Если же юноша останется равнодушным к посягательствам, вопрос о контроле снимается с повестки дня окончательно и бесповоротно. Все, включая Лонни, не нашедшую контраргументов, согласились с данным предложением, консилиум был закрыт, а "десятницам" даны соответствующие распоряжения. Оставалось ждать результатов.

Как и надеялась Мамочка (правда, втайне от всех), Эймер никак не отреагировал на послабление контроля. Этому скромнику, похоже, было безразлично, проверяют его или нет... если он вообще что-либо замечал, кроме работы.

Зато отреагировали "детушки". Сначала они осторожно проверили, действительно ли "отпущены поводки", на которых их удерживали. Поскольку заблаговременно проинструктированные Реда и Пиоль их не одёргивали, девочки осмелели. Мамочка с самого начала приняла мудрое решение о том, что дать задание Эймеру может любая сотрудница, и "детушки" получили реальную возможность посещать дальнюю комнату по вопросам работы. Это до известной степени ослабило изоляцию групп и общую дисциплину, но надо же было пойти на какие-то жертвы во имя выяснения правды!

Чикита отлучалась в дальнюю комнату чаще всех девочек, вместе взятых. Эймер был знаком с проектированием электрооборудования, и у черноокой красотки сразу же нашлась масса подсобной работы для юноши, благо напарница Чикиты как раз ушла в отпуск. Было интересно наблюдать, как Ника пытается всячески помешать ей и в свою очередь привлечь внимание Эймера. Между девочками всё чаще возникали трения. Ника постоянно подзывала Чикиту, едва та переступала порог дальней комнаты, и под прикрытием Никиного кульмана они шипели друг на друга, словно две змеи.

Наконец дело дошло до решительного объяснения в туалете, подслушанного Редой. Сначала в ход были пущены взаимные угрозы, но чувствуя, что силы их приблизительно равны, девочки постепенно угомонились и нашли немало точек соприкосновения. Например:

Чикита. Был бы мужик как мужик, не жлоб и не придурок какой-нибудь, а на остальное плевать. А там у Эймера всё в полном порядке, уж поверь мне. То, что написали медики в его карте - туфта какая-то.

Ника. В крайнем случае, его наверняка можно вылечить...

Чикита. Конечно, можно! Но я насчёт характера говорю. А то попадётся какая-нибудь размазня в штанах, потом всю жизнь хоть плачь, а толку от него, как с козла молока.

Ника. Правильно! Эймер ещё молодой совсем, жизни не нюхал. Ему бы хорошую жену, а уж она из парня человека сделает.

Чикита (уверенно). Сделает. Хорошая бабёнка из мужика непробиваемый щит себе сделает. Вот только если эта самая жена мужчине вовремя подвернётся...

Ника. А ещё лучше - две жены! И обе умные, не чета всяким там дурочкам, которые верят тому, что пишут в бумажках доктора.

Чикита (презрительно). И не чета цыпляткам вроде Лейфы, которых муж может запросто выдрать. Умная бабёночка мужиком вертит, как хочет, а тот лопух и не замечает этого...

Или:

Ника (презрительно). Ну и что, что экзема? Подумаешь! Мало ли какие болячки на свете бывают.

Чикита (решительно). Верно. Просто Эймера надо к хорошему врачу определить, и всё. Видать, парень собой не занимается. Мужики, сестричка, они все такие, безалаберные да бесшабашные.

Ника. За ними уход хороший нужен.

Чикита. Глаз да глаз, а то не доследишь...

Ника. Ну, за Эймером, положим, и следить не придётся, если именно мы откроем ему, что никакой он не "зелёный" имик. Знаешь как он нам благодарен будет на всю жизнь?

Чикита. Вот я и говорю, что не руки в мужике главное.

Ника. Правильно, сестричка! Главное в мужчине другое...

(Далее обе перешли на неразборчивый шёпот)

Ясное дело, что найдя так много общего, девочки не могли дальше воевать. Альянс был заключён немедленно и по всем правилам: если одна "окрутит" Эймера, то непременно уговорит его взять в жёны и другую. После свадьбы, предполагавшейся непременно и в очень скором времени (ну, разве сможет этот мальчишка устоять перед такими "пробивными" девушками!), мужа договорились делить в лучших традициях сказок "Тысячи и одной ночи", то есть, по глубокомысленному выражению Чикиты, "раз тебе, раз мне". Правда, более хладнокровная и потому более рассудительная Ника сочла необходимым внести весьма существенное дополнение: "Только чур, когда у одной критические дни, другая получает мужа в своё пользование на каждый день без пропусков, а у первой каникулы. И давай без всяких "мокрых" штучек и фокусов с холодной водой!"

Сей почётный договор был скреплён взаимными обещаниями, кто, кому, чем и какую дырку заткнёт, если...

Чикита. Если ты, сука, меня наколешь, так тебя и переэтак!

Ника. Если ты, дрянь, меня подведёшь!

Итак, договор был заключён, подписан, парафирован, ратифицирован в обеих палатах обоих парламентов, скреплён гербовыми, большими сургучными и малыми восковыми печатями и перевязан цветными ленточками. План кампании вырабатывали шёпотом в обеденный перерыв за кульманом у Ники, потому что кроме поделок из кожи и ткани вроде симпатичного футлярчика для Мамочкиных очков, Ника ещё отлично вязала, кроила и шила, а у Чикиты как раз появилась жуткая потребность в новом летнем платье. Ну, а лопух Эймер у себя за кульманом в это время мирно жевал размоченный в дрянном чае чёрствый хлеб и даже не подозревал, что девочки что-то затевают.

А между прочим, пошив нового платья знаменовал начало штурма крепости под названием "Эймер" по всем правилам осадного искусства. Прежде всего, в ход были пущены старомодные осадные машины, стенобитные орудия, приставные лестницы и верёвки с крючьями. Выражалось это в том, что Чикита приносила Эймеру эскизы принципиальных электросхем и объясняя задание, склонялась перед юношей низко-низко, ниже, ещё ниже, когда ниже уже некуда, обвивала его шею руками, тёрлась своими роскошными грудями об его плечо (а груди были затянуты, между прочим, в глубоко декольтированное произведение швейного искусства очень престижной фирмы) и даже прижималась нежной персиковой щёчкой к щеке юноши. После чего Ника бежала к нему одалживать то трафарет для нанесения на чертежи различных значков, то ножницы, то резинку, то кнопки, то цанговый карандаш, то "балеринку", то хитрое лекало (всё это Эймер принёс с собой, что лишний раз подтверждало его опытность). Все названные предметы Ника непременно роняла на пол и тут же принималась искать их, тыкаясь головой прямо ему в ноги и как бы случайно прислоняясь лицом к жёлтым пахучим перчаткам.

О ужас! Эймер не реагировал. Как и положено крепости, он оставался каменным.

Девочки слегка забеспокоились. После короткого совещания Ника попробовала подвести подкоп под крепостную стену с целью минирования. Ловко уронив трафарет с радиусами прямо на колени юноше и затем поднимая его, шалунья бегло провела рукой по интересному месту. Чиките она сообщила, что у Эймера "хозяйство, кажется, в самом деле ого-го". Правда, на поглаживание он никак не отреагировал, и это плохо... Но Чикита вновь клялась и божилась, что интуиция ни разу ещё не подводила её, и по-видимому, потенциал у юноши просто колоссален, надо его только расшевелить. "Всё ясно, он просто не дозрел, а дураки-врачи его в имики записали. Ну ничего, ничего, уж мы-то парня натренируем!" - успокаивала она компаньонку.

Надо сказать, что к этому времени девочки отбросили всякую осторожность, и результаты каждого дикого эксперимента над Эймером мигом становились известны всему отделу. Лонни прибежала к Мамочке с сообщением о прощупывании, но начальница и без неё была в курсе.

- Видишь, я же говорила, что Эймер притворяется! - прямо с порога начала тогда Лонни.

- В чём выражается это притворство? - с деланным интересом спросила Мамочка.

- Он реагирует на заигрывания девочек, как ты не понимаешь? Какой же из него имик?! - возмутилась Лонни.

- Полное равнодушие ты называешь реакцией? - съехидничала Мамочка. Лонни подчеркнула, что Ника прощупала Эймера, а природу не обманешь. Они спорили едва не до хрипоты, но выяснить, кто прав, всё же не смогли.

А между тем на большом военном совете было решено пустить в ход артиллерию. Теперь уже Ника взялась за пошив платья для Чикиты всерьёз. Все примерки производились в одиннадцать часов или в обеденные перерывы прямо посреди комнаты. Чтобы им лучше было видно, на стену напротив Эймера повесили зеркало. Правда, развернули его почему-то так, чтобы в нём отражалась не Чикита, а лицо юноши. Зато и Эймеру девушка была таким образом отлично видна.

Безрезультатно!

Калибр орудий увеличили. В один прекрасный день соблазнительницы явились на работу в мини-юбках. Для того чтобы прихватить и обметать раскроенную ткань, девочкам понадобилась куча булавок и нитки с иголкой. Весь мелкий хлам хранился в низенькой тумбочке, стоявшей как раз под вывешенным на стене зеркалом. И вот Ника с Чикитой принялись по очереди бегать к тумбочке и искать подушечку с иголками или коробочку с булавками на самом дне, наклоняясь на прямых ногах так, чтобы Эймер мог лицезреть прелестные кружева нижнего белья.

Увы, юноша не реагировал.

Калибр осадных орудий был увеличен по крайней мере до размера жюльверновской "Колумбиады", пославшей на Луну снаряд с Николем, Барбикеном и Арданом, когда Чикита забыла надеть трусики.

Всё оставалось по-прежнему. Эймер был непоколебимо твёрд как скала и равнодушен как индеец-могиканин перед лицом врагов-гуронов.

Раздражение девочек достигло предела. Они решили, что если крепость нельзя взять штурмом, то по крайней мере, её можно навсегда стереть с лица земли ядерной бомбой и посыпать дымящиеся развалины солью. Именно такую Херосиму с Нагасакой (по не слишком приличному выражению Чикиты) устроили разъярённые "детушки" Эймеру, когда на следующий день после неудачи с "Колумбиадой" Чикита принесла Нике совершенно потрясающее нижнее бельё, и та принялась примерять его на той же позиции, где перед этим примерялось платье. "Сбросить ядерную бомбу" было доверено именно Нике, потому что (но только строго между нами, девочками!) Чикита была несколько старше юноши, и у компаньонок возникло опасение, что на её прелести Эймер не отреагирует. Хотя с другой стороны, Ника не могла не признать, что несколько проигрывает Чиките в привлекательности форм (но это опять же между нами).

Однако девочки зря старались: Эймер не отреагировал ни на примерку комбинации, ни бюстгальтера, хотя был заранее предупреждён строгим окриком: "Не подглядывай". Он, дурак, и не смотрел! А должен был, вот что досаднее всего...

Тогда выведенная из равновесия Ника вдруг испуганно охнула: "Ой, у меня резинка лопнула", - и держа в руке последнюю часть своей одежды, продефилировала к тумбочке за новой резинкой, английской булавкой, иглой и ниткой в соблазнительном костюме Евы, который был на праматери до грехопадения. Юноша размеренно потягивал дрянной одиннадцатичасовый чаёк из дурацкой эмалированной кружки и жевал кусок чёрствой булки.

- Эймер! - позвала его отчаявшаяся Ника. Юноша обернулся и совершенно равнодушно уставился ей в глаза. Ну хоть бы чуть-чуть ниже посмотрел, болван, дубина, тупица!!! Это же не обычный, это ядерный Пёрл-Харбор! Ника специально свела внизу эпилятором все волосы, оставив один-единственный соблазнительный локон!

- Эймер, у меня нет ножниц, чтобы отрезать новую резинку. Дай свои.

Он спокойно, недрогнувшей рукой подал Нике ножницы.

- Не подсматривай.

Крепость устояла и после Пёрл-Харбора в ядерном исполнении: юноша равнодушно отвернулся и принялся допивать чай.

Ника вдёрнула в трусики новую резинку, оделась, и разочарованные, опозоренные, потерпевшие самое сокрушительное фиаско в истории всех международных войн девочки проследовали в туалет. Там Чикита прежде всего попыталась выказать удивление загадочным поведением Эймера, но Ника просто взвыла от негодования, и черноокой красавице пришлось срочно переменить тему разговора. Вот тут "детушки" ругались минут двадцать без перерыва! Причём самые мягкие и самые цензурные прозвища, которые они находили для Эймера, были: "фуфло", "молокосос", "молодой мерин", "недоносок", "жертва акушерки", "бирюк" и "недорезанный импотент". В конце концов Ника и Чикита принялись жалеть друг дружку, оплакивать горькую судьбу-злодейку, давшую им в сотрудники вместо мужика "нуль с..." (...сами понимаете, с чем), расцеловались, прослезились, отревели и разошлись по местам.

После этого Ника вновь занялась деталировкой, а Чикита - электрикой (кстати, давно пора было браться за дело!), Эймер же был оставлен в покое в своём белом уголке. Других охотниц пытаться пробудить к жизни мифическую мужскую силу и покорить его сердце не нашлось. Таким образом, после всего происшедшего в отделе воцарились мир, тишина и спокойствие, словно на покинутом враждующими армиями поле брани, укрытом лишь искалеченными трупами погибших солдат да поломанным, сплошь негодным оружием.

Мамочка торжествовала. На повторном консилиуме психоаналитиков Лонни вынуждена была признать, что либо юноша притворяется слишком уж хорошо, не по годам мастерски, либо она не права. Тётушка Иниль высказалась в том же духе, и инцидент сочли исчерпанным. Отныне к Эймеру надлежало относиться так, словно он "родился в юбке", по меткому выражению оскорбившейся Ники, которая пыталась разнести такое определение по всем комнатам.

Кстати, Ника и Чикита наперебой старались наградить юношу каким-нибудь обидным прозвищем вроде "нестоячий наш". Однако ничего путного из этого не вышло. Эймера стали называть Мальчиком, а ещё Братиком, причём просто так, без имени.

Вообще все сотрудницы отдела называли друг друга только по имени, за исключением самой Мамочки и Тётушки Иниль. Но по отношению к Тётушке Иниль никто и никогда не употреблял одно прозвище без имени, значит, звание "тётушки" было чем-то вроде почётной награды. С Мамочкой дело другое, её прозвище являлось титулом, выше которого и быть-то ничего не может. А тут вдруг - Мальчик...

Однако если честно, Мамочка и не возражала особо против столь вопиющего нарушения традиций. Надо же было хоть как-то вознаградить Эймера за то, что он с честью выдержал труднейшее испытание! Более того, Эймеру торжественно разрешили заходить на пять шагов в женский туалет, предварительно покричав из коридора, чтобы он мог набирать воду для одиннадцатичасового и обеденного чая прямо на этом этаже, а не бегать каждый раз вниз. Однако Мальчик с неизменной вежливостью отказался от такой чести, хотя за столь наглядную демонстрацию доверия поблагодарил от всего сердца. С тех пор воду ему носила лично "десятница" Пиоль, потому что Ника, игравшая в дальней комнате роль водоноса, категорически отказалась делать это.

Так что получив сразу два прозвища, Эймер стал как бы третьим орденоносцем отдела после Мамочки и Тётушки Иниль. Начальница была чрезвычайно довольна этим обстоятельством. Особенно по душе ей пришлось второе прозвище Эймера - "Братик". Очень даже мило получалось: Мамочка, пятнадцать девочек и один Мальчик. Пятнадцать "детушек" и Братик.

И растроганная Мамочка всё чаще представляла себе Соломона, автора замечательных "Песней песней" именно таким симпатичным юношей, светленьким, сероглазеньким, почти что мальчиком. В Мамочкиных фантазиях он протягивал возлюбленной своей Суламите руку и с тихой нежностью вечернего ветерка, ласкающего сонную поверхность заводи, говорил: "Сестра моя, невеста..." А Суламита отвечала ему: "Братик мой, жених мой возлюбленный Эймер..." То есть, конечно же Соломон! Эймером он назывался потому, что Мамочка смотрела на жениха как бы из невесты, глазами и сердцем невесты. Вот и видела Эймера. Интересно, кто же тогда невеста Эймера-Соломона из этих грёз...

А реальный Эймер был по горло занят чертежами и только ими... да и чем ещё было парню заниматься?! На девочек он, естественно, не обращал внимания, а если и взглянет, так чисто по-братски. Работал быстро, без ошибок, чертил красиво, так что Пиоль даже стала поговаривать на "кофейниках" о том, чтобы потихоньку перевести Мальчика на сборочные чертежи средней сложности.

Вот каким молодчиной был Эймер! Неудивительно поэтому, что Мамочка старалась, накладывая макияж. Хотя прекрасно понимала: её старания пропадут втуне, останутся незамеченными. Аудитория, для которой она прихорашивалась, с появлением Братика-Мальчика не стала взыскательней ни на йоту.

Тем не менее, Мамочка делала макияж теперь гораздо тщательнее, чем раньше, и вдобавок несколько обновила его, даже делала дважды в неделю маску из огуречных очистков. Всё это ей присоветовала Доля, специально призванная для консультации в её кабинет. Кстати, Мамочка почему-то не привлекла для консультации ни Улли из дальней комнаты, ни тем более Чикиту из средней, хотя по личным вопросам обычно советовалась со специалистками соответствующего профиля из всех трёх комнат сразу. Чтобы никого не обижать, то есть. Ну, а изменения в макияже конечно же не прошли незамеченными, и теперь Улли и Чикита как-то странно посматривали на начальницу во время утренних обходов.

Кроме того, Мамочка вдруг вообразила, что за последние полгода здорово располнела. Поскольку толстой ходить тяжело, а платья становятся в обтяжку, она проконсультировалась с лейбзнахаркой Тётушкой Иниль и с кулинаркой Хелой и села на диету. И опять же: для консультации не привлекались доморощенные специалистки из средней и дальней комнат. Увы, героические её усилия на фронте борьбы с избыточным весом также никто не замечал... правда, и результаты здесь не могли проявиться столь же быстро, как в случае с изменением макияжа.

А в данный момент Мамочка с особой тщательностью подводила уголки глаз, как научила её Доля и как сейчас было модно, да размышляла о том, что и у неё ведь могут быть причуды, что она как-никак женщина, а женщины всегда должны быть в форме. Затем надела очки, поправила причёску (кстати, почему бы не попросить Долю отвести её к приличной парикмахерше), набросила халат и пустилась в утренний обход. Как обычно, Мамочка начала с дальней комнаты.

- Здравствуйте, детушки, здравствуйте, мои хорошие, - пропела она обычную песенку под звучное "до" дверного колокольчика. "Детушки" порхнули к ней, правда, не столь дружно, как прежде: Улли насупилась, шла медленно и исподлобья смотрела ей в лицо (чем-то не нравился новый макияж), Ника и Эймер вообще остались на своих местах, хотя ласковый призыв в полной мере относился и к ним. Мамочка с грустью подумала, что это вот тоже повторяется отнюдь не впервые, но Лонни прошла прямо к ней, мягко оттеснила "десятницу" Пиоль и Хенсу, взяла за руку, повела к себе и заговорила о всяких пустячках с такой трогательной нежностью, что Мамочка почти сразу же успокоилась, прогнала всяческие грустные мысли и подозрения, подумала, какая же Лонни молодчина, до чего она чувствительна к малейшим изменениям настроения окружающих и придя в хорошее расположение духа, продолжила обход комнаты.

К Эймеру она подошла в последнюю очередь. Мальчик низко склонился над кульманом, вписывая в штамп чертежа название очередной детали.

- Закончил деталировку? - бодро спросила Мамочка, безотчётным жестом поправляя причёску и очки, хотя как раз Эймеру внешность начальницы была совершенно безразлична. Юноша кивнул, не отрываясь от выполнения задания. Деталировка была очень срочной и предназначалась "десятнице" Реде.

Мамочка подумала, что если бы деталировщицы средней комнаты работали так, как Эймер, не было бы у неё печалей. Сравниться с Мальчиком в скорости и работоспособности могла лишь Лейфа, у которой уже вполне наладились семейные дела (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), которая ходила попятам за Тётушкой Иниль и смотрела на неё большими счастливыми глазами. Правда, Лейфа работала лишь на свою комнату, хотя справлялась с этим превосходно. Благодаря "бульдозерному" напору худышки, заказов из ближней комнаты практически не поступало. Один-единственный раз Мальчику пришлось делать вместо Тётушки Иниль "сборку" (когда у той что-то там стряслось с невесткой). Но вот две другие комнаты по-прежнему засыпали Эймера заказами. Бедный Мальчик!..

- Это последний лист? - участливо спросила Мамочка.

Эймер кивнул, ловко подцепил рукой в жёлтой перчатке трафарет с радиусами, не примериваясь приложил его к правому нижнему углу чертежа, быстро начертил кружок, в который нужно было вписать порядковый номер листа в проекте, обмахнул ватман щёточкой и сообщил:

- Ну вот, финальный штрих. Теперь всё.

- И часто ты чертишь на глазок? А как же размеры? - поинтересовалась Мамочка, с удивлением наблюдавшая за действиями Эймера. Тот с обиженным видом отодвинулся от кульмана, кивнул на чертёж и сказал:

- У меня глаз - алмаз. Не верите - можете проверить.

Мамочка измерила расстояние от центра кружка до штампа: пятнадцать миллиметров, как и полагается. Тютелька в тютельку!

- Ну, ты даёшь, Братик, - она пришла в полное восхищение и не удержалась от комплимента: - Ты прямо художник.

И всей кожей и ещё каким-то шестым чувством уловила, как Эймер вздрогнул, весь съёжился. Обернувшись увидела, что Мальчик в самом деле сжался, сгорбился, спрятал руки за спину и стоит потупившись, несчастный и потерянный.

- Что с тобой? - удивилась Мамочка. Эймер отвернулся. Мамочка недоумевала: в самом деле, что расстроило Мальчика? Она же не обидела его, не оскорбила, скорее наоборот - хотела польстить. Да тут и льстить нечего: у Мальчика действительно острый глаз и твёрдая рука.

- Ладно, давай лист, я отнесу его Реде.

В такой поспешности не было ничего удивительного. Мальчик потрудился на славу, очень быстро справился с заданием. А у Реды проект на выходе, вот и следовало поторапливаться. Эймер же в соседние комнаты не ходил, мышкой отсиживался у себя за кульманом; так что, ждать, пока Реда пойдёт к нему?..

Тем не менее, едва Мамочка протянула руку, чтобы отколоть кнопки, удерживавшие лист ватмана, Эймер неожиданно стремительно бросился вперёд, встал между ней и кульманом, словно защищая чертёж, и моляще прошептал:

- Нет-нет, прошу вас, не делайте этого! Не надо. Я сам сниму лист. Скажите Реде, пусть подойдёт минуты через три, я его отдам.

Мамочка сначала опешила, но быстро опомнившись, возразила:

- Глупости ты говоришь. Она к тебе только после обхода подойдёт, а работа сверхсрочная. Ты же понимаешь, мы всё вручную чертим, а делать это надо быстро, на это никто внимания не обращает. Для нас каждая минута дорога, не то что четверть часа. И кроме того, если я иду в среднюю комнату, то как раз отдам лист Реде, зачем ей ещё бегать к тебе?

Не обращая больше внимания на протесты Мальчика, Мамочка отколола две нижние кнопки и подковырнула ногтем третью.

- И вообще, Братик, у тебя очаровательная привычка: не подходить ни к кому. Ну, почему ты так себя ведёшь? Вот я начальница, а и то обхожу с утра все комнаты.

Мамочка справилась уже почти со всеми кнопками. Осталась лишь последняя верхняя, когда Эймер страшно покраснел, по привычке спрятал руки за спину и трагичным голосом заявил:

- Только не эту!

Мамочка крайне изумилась. В глазах Мальчика прыгал неподдельный испуг. Да что случилось?!

Тем решительнее Мамочка отколола последнюю кнопку... и из-за ватмана с аккуратно вычерченными деталями показался край другого листа, меньшего по размерам. Этот лист не падал на пол, удерживаемый полочкой для карандашей.

- Ну, всё... - в голосе Мальчика была полная безнадёжность.

- Эймер! - воскликнула Мамочка и принялась журить его: - Ну, кто ж так делает! Я спрашиваю, разве можно подкладывать под чертёж лист меньшего формата? Так только верхний портится, - и она указала на несколько линий, изменивших цвет и толщину и прерывавшихся вмятинами, как бывает, когда чертишь на неровной поверхности. Не ожидала она, что Мальчик сделает такую глупость, просто не ожидала! Вроде бы опытный человек... Что это он выдумал?!

Бедняга молча ждал продолжения выволочки. Впрочем, Мамочка не собиралась больше упрекать такого скромного юношу. Будет с него! Мамочка просто сняла лист с деталировкой и собралась нести его в другую комнату, полагая, что Мальчик уже достаточно наказан собственным смущением. Как вдруг увидела на скрытом прежде небольшом листе ватмана... саму себя!!!

Да, Эймер прятал под чертежом её портрет, выполненный простым карандашом. Это не была карикатура. Не было в изображении никакой вычурности, ни фальшивых добавлений, этаких карандашно-ластиковых комплиментов, вносимых художником, желающим польстить натуре. Это был очень живо, реалистически написанный портрет, в котором чувствовался несомненный талант прирождённого творца. Хотя в мелких деталях просматривалось всё же некоторое несовершенство, бывшее следствием то ли недостатка времени, то ли отсутствия длительной практики в живописи. Да ещё местами рисунок был попорчен, так как Мальчик периодически накладывал сверху другие листы и чертил.

Самым поразительным показалось Мамочке то, что на портрете была запечатлена не сегодняшняя она, а такая, какой видела себя в зеркале лет пять назад. Безусловно, Эймер нигде не мог достать её старую фотографию, это совершенно исключалось. Удивительно было поэтому, сколь верно угадал он за изменёнными временем формами и чертами формы прежние. Это было бы ещё объяснимо, если бы Мамочка нарочно позировала ему. А воссоздать портрет по памяти... да ещё придать ему черты как минимум пятилетней давности... Фантастично, просто фантастично! Тут несомненно нужен особый талант.

Мамочке пришло в голову, что не зря она прихорашивалась перед утренними обходами, не напрасно усовершенствовала макияж, села на диету. Ведь не мог Эймер создать столь замечательный, столь совершенный портрет, если бы самым тщательным образом не рассматривал и не изучал ничего не подозревавшую модель в каждую их короткую встречу. Значит, Мальчик обращал внимание на начальницу, ещё как обращал!.. И если ни Ника, ни Чикита, ни какая-либо другая девочка не заслонила в глазах Мальчика её образа, значит... значит!..

Мамочке сделалось жарко, она принялась легонько обмахиваться листом деталировки, который держала в руках, и попыталась разобраться, чем же ещё так понравился ей портрет.

И по некотором размышлении поняла, что он подкупал выбранной Эймером композицией. Изображённая на рисунке Мамочка была одета как-то странно. Про нарисованное платье по непонятной причине хотелось сказать: древний наряд, очень древний. Теперь ведь никто не носит таких просторных платьев с многочисленными складками. Древним был и головной убор в виде покрывавшей волосы сетчатой накидки с обручем вокруг лба. Очков у нарисованной не было, что лишний раз свидетельствовало о таланте Мальчика, сумевшего "убрать" с натуры очки.

Кстати, около пяти лет назад она только начинала носить очки и в то время даже частенько обходилась без них! Да очки никак и не пошли бы к старинной одежде. Зато к ней очень подходил напоминавший лилию цветок, приколотый к груди.

Нарисованная Мамочка сидела у каменной стены, увитой пышными виноградными лозами. Возможно, то была беседка. Один побег нарисованная женщина пропустила между пальцами правой руки, с милой непосредственной улыбкой на устах и рассеянной задумчивостью в глазах глядя на тарелку, стоявшую перед ней на низеньком столике, от которого на ограниченном пространстве портрета поместился всего лишь ближний край. На тарелке лежали крупные виноградные грозди, огромное спелое яблоко и несколько налитых пшеничных колосьев. Далеко на заднем плане виднелась стройная пальма...

Что-о?! Не может того быть!!!

Мамочка вспомнила полюбившиеся строки "Песней песней":

"Чрево твоё - ворох пшеницы, обставленный лилиями... Стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти... И запах от ноздрей твоих, как от яблоков... А мой виноградник у меня при себе..."

Господи, да откуда же он узнал?! Или не узнал, и это простое совпадение...

А солнечные блики так и сверкали на спелом яблоке, и искорки света прыгали на ягодках винограда...

Мамочка посмотрела на потупившегося, скрестившего на груди руки в неизменных жёлтых перчатках Эймера со смешанным чувством удивления, страха и восторга, пробормотала:

- Да, ты и впрямь художник, - свернула трубочкой лист с деталировкой, сняла с кульмана и отдельно свернула портрет и не сказав более никому ни слова, покинула комнату. Однако прежде, чем продолжить обход, занесла портрет к себе, положила на стол и заперла дверь на два оборота, чтобы в её отсутствие никто не заглянул ненароком в кабинет. После обхода, который был совершён со всей возможной поспешностью, Мамочка опять же заперлась, уселась поудобнее, пришпилила к своему кульману чудо-портрет и долго его разглядывала. В голове проносились бессвязные обрывки мыслей, не успевавшие сплестись воедино и оформиться во что-то конкретное, разрозненные воспоминания мелькали одно за другим. Иногда ещё тихий голос страстно и нежно нашёптывал:

"О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные..."

В дверь постучали. Мамочка быстро сорвала портрет с кульмана, сунула его в стопку предназначенных для утверждения чертежей, обогнула стол, отперла дверь. Под звон бубенчиков в кабинет проскользнул Мальчик. В одной руке он держал небольшую спортивного стиля сумку, в которой позвякивали баночки и посуда. В другой был зажат наполовину исписанный листок.

- Отдайте рисунок, пожалуйста, - вот были первые слова Эймера, обращённые к Мамочке. Начальница молча указала на стул, приглашая садиться, вынула из руки Мальчика бумагу и бегло просмотрела написанное. То было заявление на увольнение по собственному желанию.

- Эймер, это что такое? - Мамочка ничего не понимала.

- Отдайте рисунок, - по-прежнему спокойно повторил он, пряча руки в перчатках между бёдрами и отчаянно краснея. Мальчик вообще очень легко краснел, как и все белокожие люди.

- Не отдам, - тихо, но решительно заявила Мамочка.

- Тогда порвите... к чертям собачьим, - зло сказал Мальчик. Мамочка впервые слышала слетевшее с его уст бранное слово. - Плохой портрет. Я рисовал его, как представлял... вас... К тому же, не успел докончить.

- Может, ты видел меня раньше? Или у тебя фото есть? - осторожно спросила Мамочка. Эймер отрицательно мотнул головой и шепнул:

- Нет, я вас... такой... представляю... представил.

Потом перевёл дух и уже твёрдо спросил:

- Когда подходить за расчётом?

- Но почему, Эймер? Зачем тебе увольняться?

Мальчик несмело взглянул на начальницу... то есть, на пока ещё начальницу.

- Ведь вы сами сказали. В кабинете Гия Эвхирьевича, помните? Что если чуть что, вы меня... Вот. И это случилось. Я не смог удержаться...

Мальчик смотрел на Мамочку, а она с замиранием сердца ждала, когда же этот юнец совершит извечную мужскую ошибку и вслед за дурацким "не смог удержаться" произнесёт роковое: "Простите". Ах, не зря советовал гениальный писатель: никогда не просите у женщины прощения за глупости, которые заставляет совершать любовь, просто молча подарите цветы; цветы прикрывают всё, даже могилы... Откуда же неопытному юнцу знать это великолепное в своей простоте правило! Он непременно ошибётся! Вот сейчас, сейчас!.. И тогда всё будет действительно кончено.

Но к несказанному удивлению Мамочки, Эймер так и не совершил фатальной ошибки. Глаза Мальчика заблестели, голос задрожал, и вместо рокового слова он сказал:

- ...и вот нарисовал вас... Вы... вы такая...

Мамочка вздохнула с невыразимым облегчением. Слава Богу, прощения Мальчик не попросил!

- Но это может быть превратно истолковано... И пусть никто не подумает... Вот я и принёс заявление. Подпишите, и я исчезну отсюда навсегда, - пролепетал Эймер. Мамочка некоторое время размышляла, не является ли данная тирада завуалированным извинением. Кажется...

- Я не могу дольше здесь оставаться. Рядом с вами, - сказал Мальчик тихо, но уверенно, решительно.

Нет, никакое это не извинение! Эймер откровенно признался, что не может спокойно находиться рядом с ней. Поэтому и решил сбежать. Тем более, что его скрытые помыслы отныне известны объекту этих помыслов...

Мамочка торжествовала. Ведь выходило, что пока юные красотки прилагали все мыслимые и немыслимые усилия, дабы покорить сердце Мальчика, пока они наперебой демонстрировали лакомые телеса, Эймер думал о ней... только о ней... вынашивал её образ... писал свой шедевр...

Она, отметившая такой юбилей, о котором незамужней и вспоминать негоже, она, толстая, с пуговичным носиком, в очках - она победила их, патентованных невест!..

И Эймер вознамерился бежать! Дурачок...

Мамочка сложила заявление пополам, потом ещё раз пополам, ещё и ещё. Достала из выдвижного ящика ножницы и методично искромсала сложенный листок в лапшу. Собрав в пригоршню бумажный мусор, широко распахнула окно и швырнула его туда. Ветер подхватил обрезки и стаей бабочек унёс на улицу.

- Вот, - сказала Мамочка, принимая вид Снежной Королевы, которая возвышается над Каем, обречённым складывать из льдинок слово "вечность". Когда ты разыщешь все до единого кусочки и сложишь из них своё дурацкое заявление, можешь убираться хоть на все четыре стороны. А пока иди и спокойно работай.

Эймер смотрел на неё с нескрываемым восторгом.

День восьмой

"Сестра моя, невеста"

- А-а-а, Лонни! Входи, входи. Ну, как я тебе, нравлюсь? - это Мамочка сказала про свою новую причёску, видя, что Лонни во все глаза уставилась на неё.

Во время утреннего обхода они не встречались: Лонни не было на работе. Однако на такие мелочи, как опоздание в первый рабочий день после отпуска, Мамочка смотрела сквозь пальцы.

- Здравствуй ещё раз, - сказала Лонни, придвигая розовый стул поближе к Мамочкиному столу и указав на стоявший у стены белый, спросила: - А этот ты давно завела?

- Этот?.. Ах, стул!.. Знаешь, когда Мальчик наведывается ко мне, неудобно всякий раз сажать его на розовый или держать на ногах. Он, как-никак, не женщина, пойми... Вот и пришлось заводить стул нейтрального цвета. Чтобы и для женщин был хорош, и для имика...

- И часто он сюда заглядывает? - продолжала спрашивать Лонни с самым невинным видом. Мамочка слегка смутилась. Во-первых, почему Лонни ничего не говорит насчёт новой причёски? Во-вторых, что означает: "Здравствуй ещё раз"? И вообще, что это за допрос?! Однако ответила Мамочка спокойно:

- Довольно часто.

Лонни слегка качнула бровями и поджала нижнюю губу, как бы выражая удивление.

- А может, ты его и на "кофейники" приглашаешь?

- А может нет? - уже с лёгким раздражением задала контрвопрос Мамочка. - Что ему делать на "кофейниках"? Он же не "десятница"... то есть не "десятник"! - она нервно ухмыльнулась. - Просто так иногда заходит, посидит и уйдёт.

- А что Эймеру "просто так" делать в твоём кабинете?

Ну, это уже чересчур!

- А тебе какое, собственно, дело? - грубо "срезала" не в меру любопытную Лонни начальница. - Ко мне, между прочим, любая из вас заходит, когда захочет. Я руковожу отделом, и не тебе устанавливать здесь порядки и требовать от меня отчёт! А Эймер, как и все прочие, может войти, когда ему заблагорассудится.

Лонни долго молча изучала слегка покрасневшую от раздражения Мамочку, потом сказала:

- Прости, я не хотела тебя обидеть. Курить можно?

"Хочет курить, значит, разволновалась", - подумала Мамочка уже спокойно, распахнула окно, выставила на стол пепельницу, отодвинулась подальше в угол, чтобы не дышать едким дымом, и разрешила:

- Кури.

Лонни достала из кармана кремового летнего костюма мятую розовую пачку длинных дамских сигарет с ментоловым фильтром, цилиндрическую пьезозажигалку-брелок, прикурила, несколько раз затянулась и осторожно начала:

- Видишь ли, в чём дело... Начальница в отделе ты, никто не спорит. Ты устанавливаешь здесь порядки, ты должна требовать отчёт от всех. И от меня в том числе, я согласна. Но пойми же и меня! Я ни в коем случае не покушаюсь на твои права, нет. Просто в первый же день после моего выхода из отпуска...

- Кстати, как ты отдохнула? - поспешно перебила её Мамочка и бодро защебетала: - Ты на море ездила? С мужем или одна? Расскажи лучше, как там море. Загар вот у тебя...

Тут у Мамочки неожиданно иссяк запас слов, точно оборвалась лента в магнитофоне, и она растерянно умолкла. Лонни грустно усмехнулась и заговорила немного насмешливо:

- Море... солёное, как ты понимаешь. Небо лазурное. Песок жёлтый. Солнце горячее. Загар... ну, сама видишь.

- Тебе очень идёт, - поспешно вставила Мамочка, тщетно надеясь подобрать конец ленты.

- Спасибо, - Лонни коротко кивнула. - Растительность пышная, а Везувий дымится, как сказано в одной милой старинной оперетте.

- Ты была в театре? - встрепенулась Мамочка, пытаясь таким образом оживить беседу. Возможно, она также безотчётно пыталась запутать психоаналитика.

- А ты наконец можешь меня выслушать? - резко спросила Лонни.

- Я вся внимание, - Мамочка старательно изобразила внимание. Лонни как-то странно посмотрела на начальницу, затем сказала:

- Так вот. Я вышла после отпуска на работу - и не узнала комнату! И я должна разобраться в том, что произошло.

Мамочка едва не ляпнула: "Но в дальней комнате ремонта никто не делал, мебель не менял, что ж там узнавать?" - однако вовремя сообразила, что это будет уже слишком. Поэтому попробовала закруглить беседу другим способом:

- Вот и разбирайся на здоровье. Только разбирайся на рабочем месте, а не в моём кабинете. При чём здесь я?

Лонни разочарованно смотрела на неё.

- И это ты называешь "каждая из вас заходит когда угодно"! И вот стоило мне зайти, как ты сразу же пытаешься отделаться от меня.

В утверждении Лонни была некоторая доля истины, и Мамочка не знала, что возразить.

- Что ж, я ещё раз подтверждаю, что готова выслушать тебя, - сказала она наконец, на этот раз уже вполне искренне.

- Допустим, - Лонни удовлетворённо кивнула. - Так я хочу разобраться, что произошло у нас с середины августа до середины сентября, пока я отсутствовала. Но разобраться не выходя из комнаты, как ты посоветовала вначале, у меня не получается. Потому что кроме девочек и Мальчика...

Мамочка напряжённо слушала, не перебивая психоаналитика. Лонни выдержала паузу и твёрдо докончила:

- Да, кроме Мальчика здесь замешана ты, - и так энергично раздавила окурок о край пепельницы, что едва не опрокинула её.

- Я?! - Мамочка посмотрела на собеседницу с деланным изумлением, хотя понимала уже, куда та клонит. И как она пронюхала? В первый же день... Впрочем, психоаналитики все такие. Мамочка иногда даже побаивалась их, особенно Тётушку Иниль. Но Лонни тоже знала своё дело.

- Можешь не строить мне удивлённые глазки, - равнодушно сказала Лонни, - я не попадаюсь на такой дешёвый трюк. Лучше вспомни, что произошло утром.

- Но тебя же не было на утреннем обходе, - теперь уж Мамочка удивилась... нет, даже испугалась не на шутку.

- А потом? - строго спросила Лонни.

- Что "потом"?

Лонни вздохнула.

- А потом было вот что. Я пришла, села на место, вещи перебираю. Ну, как обычно после отпуска. Вдруг в комнату влетаешь ты...

"Неужели?!" - пронеслось в голове у Мамочки. Так вот в чём дело! Лонни тогда уже сидела на месте, а она и не заметила... Кошмар! В самом деле, нельзя же быть такой рассеянной, а потом списывать всё на мистику и сверхпроницательность некоторых "детушек". Вот, в результате обидела Лонни...

- ...и ничегошеньки вокруг себя не замечая, мчишься в уголок к Мальчику с какими-то чертежами в руках. Я с тобой здороваюсь -ноль внимания! А мчалась ты так, что я даже рассмотреть тебя как следует не успела, поняла только, что это моя любимая начальница в проходе между кульманами мелькнула, и всё. И потом так же быстро убежала.

- Потому ты и сказала входя: "Здравствуй ещё раз"? - на всякий случай уточнила Мамочка. Лонни кивнула. - Ну, виновата! Ну, прости! Прости меня, пожалуйста! Извини, извини, я ни в коем случае не хотела тебя обидеть. Глупо получилось, конечно. Просто работа очень срочная...

- У нас иной и не бывает. Но при чём здесь твоё "прости, не хотела обидеть"? - Лонни вздохнула. - Я не обиделась. Я удивилась.

- Да? И чему же? Любопытно, - Мамочка чувствовала, что выслушала ещё далеко не все неприятные для себя заключения.

- Тому, как ты с ним разговаривала, - Лонни сплела пальцы рук, опёрлась о них подбородком и с жалостью проговорила: - Мамочка, ты же с ним кокетничала! Ну, посуди сама, на что это похоже?! Посмотри на него и посмотри на себя! Ты же в два с половиной раза старше Эймера, ему семнадцать, тебе...

- Ему двадцать один, - Мамочка едва не заплакала от обиды на Лонни. - И вообще, как ты смеешь...

- Ему семнадцать, максимум восемнадцать, - уверенно сказала Лонни. - Ты меня знаешь, я возраст безошибочно по глазам определяю.

- Да я его документы в руках держала! - возмутилась Мамочка. - Там чёрным по белому написано: родился в августе тридцать восьмого. Без тебя как раз день его рождения отмечали. Может, ты путаешься оттого, что имики выглядят моложе своих лет?

- Может быть, может быть, не знаю... - было видно, что слова начальницы не убедили Лонни. - Кстати, как у Мальчика со "зелёным" статусом? Он лечится?

Мамочка на миг ощутила благодарность к собеседнице, которая столь мягко затронула очень деликатную тему, и шепнула:

- Всё безрезультатно.

- Ах, вот как...

Мамочка подняла глаза на Лонни и увидела, что психоаналитик и теперь усомнилась в правдивости услышанного.

- Неужели ты думаешь, что я держала бы в женском отделе здорового мужчину?! - немедленно возмутилась начальница. - Это же всё равно, что пустить козла в огород...

- Ладно, оставим и это, - Лонни в который уже раз вздохнула и неожиданно спросила: - Так это на день рождения он получил кофейную чашку?

- Да, девочки ему купили, - подтвердила Мамочка, всё ещё будучи слегка обиженной на замечание о кокетстве и на то, что Лонни ей не доверяет. Да в конце концов, что это Лонни себе позволяет?! Начальница ей Мамочка или нет?! А если она и кокетничала с Мальчиком... пусть хотя бы самую малость... так что, она уже не женщина? Или женщина-начальница обязательно должна быть бесполым существом, этаким имиком в юбке!..

- Тогда всё понятно. А я-то думаю, чего он с девочками кофе пьёт, этими словами Лонни прервала тягостные размышления Мамочки о неудобстве начальственного положения.

- Я ему велела быть с девочками поближе, - строго сказала Мамочка. - А то нехорошо получается: сидит в своём углу ощетинившись, как ёжик. Пусть налаживает контакты.

- Ты?! Ему?! Велела?! - услышав такое, Лонни даже привстала.

- Да. А что, он пьёт кофе неохотно? Стесняется? Это ему не нравится? спросила Мамочка озабоченно.

- Да вроде бы нет, всё хорошо.

- Вот и молодчина. Исполняет распоряжение.

- Очень странно, - Лонни облизнула нижнюю губу и осторожно заметила: А ведь они сдвинули перерыв на пятнадцать минут. Теперь Пиоль приходит с твоего "кофейника", они усаживаются одной тесной компанией и устраивают этакий "комнатный кофейничек" в четверть двенадцатого... Ты знаешь?

- Я им разрешила, - Мамочка кивнула в знак подтверждения. - Без Пиоли Эймер не сблизился бы с девочками.

- Не нравится мне всё это, - сказала Лонни и закурив вторую сигарету, повторила: - Очень не нравится. Странно. Всё странно.

- Что именно тебе не нравится? Почему странно? Люди помирились, и ты называешь это странным? Да сколько можно воевать! И к чему всё это? Мамочка чувствовала, что постепенно раздражается. Если так пойдёт и дальше, она, чего доброго, не сможет сдерживаться. А всё из-за Лонни: определённо, она сегодня не в своей тарелке. И то ей не так, и это, то плохо, то странно... Просто не угодишь на неё! Дымит тут сигаретами... Паровоз какой-то, а не женщина!

Лонни вновь глубоко затянулась, выпустила через вытянутые трубочкой губы тоненькую струйку дыма и начала:

- А вот давай посчитаем странности. Следи за моими словами. Эймер выглядит моложе, чем значится в его документах - раз. А может, он на самом деле моложе? Вдруг бумаги врут?

- Да ты что! - вспылила Мамочка. Лонни замахала руками и сказала:

- Ладно, ладно, оставим в покое возраст Эймера. Я вижу, эта тема тебе вообще неприятна... Тогда давай по-другому: Эймер чисто выборочно меняет привычки - раз. Он нарушил изоляцию, стал пить кофе с девочками, зачастил к тебе в кабинет, но не по работе. Однако задания к нему по-прежнему носят другие, словно он большой начальник. Оч-чень большой, гораздо больше тебя, Мамочка, потому что ты сама мчишься к нему с ворохом чертежей...

- Это срочная работа, - попыталась защититься Мамочка и, чтобы наконец перевести разговор на другую тему, а заодно "поплакаться в жилетку" психоаналитику, пожаловалась: - Вот Тётушка Иниль в отпуск ушла невовремя, снова с работой подвела. Пришлось её "сборки" Мальчику отдать, иначе...

- Даже так? Тогда странность номер два: Эймеру доверяют сложные чертежи, которые и без него есть кому делать в ближней комнате.

- Некому, - Мамочка состроила скорбную мину и замотала головой. Видимо, зря она решила довериться Лонни, которая сегодня настроена во всём отыскивать изъяны. - Решительно некому заняться этими "сборками"! Лейфа не потянет, а Доля, Хела и Вийда не двужильные.

- Ай-я-яй! Всю жизнь тянули, могли, а сейчас не потянут? Не верю.

- Это твоё дело, - зло сказала Мамочка.

- Моё, не моё, а Мальчика, который работает у нас всего три месяца, снимают с деталирования и доверяют сложные задания - два!

- У него трёхгодичный стаж работы, - возразила Мамочка.

- Но не в нашем отделе.

- Но он ведь справляется!

- Лейфа справляется с узлами средней сложности, Хела и Доля - с высокосложными. И тем не менее, Лейфа продолжает чертить детальки, Хела и Доля - "средние сборки", а работа уплывает от них к Мальчику. А почему?

- Да, почему? - Мамочка так и впилась в Лонни глазами, словно приготовилась броситься на неё и вцепиться в горло мёртвой хваткой.

- Потому что начальница отдела явно протежирует ему - три! С Эймера сняли всю работу, требующую низкой квалификации, и нагрузили презренной "мелочёвкой" остальных девочек. Ему же доверили более сложную работу узловика, которой должна заниматься, в общем-то, другая группа. Спору нет, работа в самом деле сложная. Зато престижная! И вдобавок, начальница отдела завела в своём кабинете специальный стул для Эймера, будто наш Мальчик Бог весть какой ответственный работник, и ему приходится постоянно торчать в её кабинете. Стремительная карьера, нечего сказать!

- Да как ты смеешь!!! - прикрикнула на Лонни Мамочка. С каким удовольствием она схватила бы сейчас наглую тварь за волосы и хорошенечко её проучила... Чтобы хоть немного успокоиться, Мамочка принялась лихорадочно складывать цифры из номера, проставленного на мятой розовой пачке сигарет Лонни. Она считала слева направо, справа налево, пробовала объединять цифры в группы - и каждый раз почему-то получала новое число. И пусть это было глупо, но только из-за невозможности добиться правильного результата Мамочка оставалась на месте.

- Вот так и смею, - твёрдо сказала Лонни, - должен же кто-то сметь... Но продолжим! Начальница отдела не только покровительствует Мальчику, она ещё без стеснения заигрывает с ним - четыре. Посмотрела бы ты со стороны, как бежала - нет, как неслась к этому мальчишке, послушала бы, как ворковала с ним. Стыд и позор!

- А чего мне стыдиться! Что я, не женщина? Или я уродина какая-нибудь? - здесь силы окончательно покинули Мамочку, она погрустнела и совсем сникла. Господи, что ж это она, в самом деле... Старая... да чего там, конечно, не первой свежести девушка на выданье - и с молоденьким юношей... На что здесь надеяться?! Дура набитая...

"А ты в самом деле надеялась?" - сама себя спросила Мамочка и... не знала, что ответить. Даже насчёт невылечившегося имика. Даже себе самой!

- Кстати, такая причёска тебе не идёт, - Лонни заговорила гораздо миролюбивее. - Кто тебя к парикмахеру водил, Улли или Доля?

- Улли. А парикмахерша сказала, что так сейчас модно.

- Вот и видно, что Улли. Обожает такие причёски! Да у тебя-то лицо круглое, полное, и если волосы прилизаны, оно зрительно ещё увеличивается. Просто блин в очках, и только! Ну, что ты с собой сделала? Ведь у тебя замечательные мягкие волосы...

Вот так Мамочка и чувствовала! Уродина, она уродина и есть, что с собой ни сделает.

- Ради него? - спросила задушевно Лонни. Мамочка мрачно кивнула. Наверное, для Лонни вся эта история, лежащая перед ней как на ладони, выглядит просто смешной. Всем смешно. И ему...

- И что... Эймер, вероятно, издевается надо мной? - уже с совершенным безразличием спросила Мамочка и приготовилась разреветься от обиды, досады и разочарования, которые должен был принести неотвратимый как рок ответ Лонни: "Да, издевается, ещё как издевается! И даже больше других".

Но Лонни отодвинула от себя пепельницу с двумя раздавленными окурками и осторожно проговорила:

- Ты знаешь... нет.

Мамочка вздрогнула и в упор посмотрела на собеседницу.

- Нет, совсем нет. Он говорит о тебе с таким неподдельным восторгом... Не то чтобы я его расспрашивала, намекая на то, что следует, а чего не следует говорить. Ни в коем случае! Нет, Мальчик вполне чистосердечен, я не преувеличиваю. Что также странно, весьма и весьма странно...

Мамочка воспрянула духом. Вот такими скорбными минутами расплачиваются женщины за неверие. Да что ж это такое, в конце концов?! Эта самая Лонни, которая на полтора десятка лет моложе её, которая и единственная жена при муже (надо же, как повезло!), и с детьми, и не бедная, и красотой, и обаянием не обделённая - да вдруг врывается в её кабинет и позволяет себе отчитывать её, словно напроказившую девчонку?! И за что! За то, что появился в Мамочкиной жизни приличный скромный юноша и стал хорошо относиться к ней, которая всю себя фактически угрохала на этот вот отдел, на "детушек" своих? И эта... девчонка, хоть и тридцатилетняя... да, эта самая Лонни, эта нахалка - одна из благодарных "детушек"?! Вот так признательность за заботу...

Тем временем ничего не подозревавшая Лонни рассматривала свои коротко подстриженные ногти и продолжала развивать глубокую аналитическую теорию:

- Но вот под конец самая большая странность: все до единой девочки из дальней комнаты вполне солидарны с ним.

- И что же тут странного, интересно знать? - в голосе вполне оправившейся от переживаний Мамочки зазвучали саркастические нотки. Лонни моментально среагировала на изменение её тона, однако, не успев сходу оценить перемену в настроении начальницы, сказала то, чего говорить, возможно, теперь не следовало:

- Да сама солидарность, что ж ещё! Пойми, всего каких-то два месяца тому Ника пыталась "захомутать" Мальчика любыми средствами, но получила от ворот поворот. Даже обнажилась перед ним - и всё зря! Ты только подумай, какое это унижение!

- Сама виновата. Мальчик серьёзно болен, и всё, - возразила Мамочка.

- Никто и не спорит, что Ника пошла на это без всякого принуждения со стороны. Однако редкая женщина способна простить такую свою ошибку кому угодно, пусть даже имику. Тем более, этого не стала бы делать Ника, подобное благородство совершенно не в её характере. Поначалу она действительно награждала Эймера обиднейшими прозвищами, раздражала как могла. А тут вдруг сидит рядышком с ним и преспокойненько потягивает кофе! Да ещё спрашивает, не угостить ли его свеженьким тостом.

- А Чикита тоже сидит рядом с ним? - натянуто спросила Мамочка.

- Нет, Чикита не сидит. Чикита в своей комнате, ей-то зачем?

- А хотя бы злиться она перестала?

- Не знаю, я ещё не видела Чикиту...

- Так вот, дорогуша, - начальница грубо прервала Лонни на полуслове. Можешь справиться у своей коллеги Мерцы: Чикита ненавидит Эймера по-прежнему. Но это означает лишь, что она дура, а Ника - разумная девушка.

- И разумная девушка Ника спокойно смотрит, как за Эймером, который недавно был объектом её притязаний, ухаживает другая, пусть даже начальница отдела, но - другая женщина! Не замечает, что юноша отвечает этой другой восторженным вниманием. Да ещё чертит при этом за него деталировку. Так?

Лонни говорила спокойно, как вдруг вспылила:

- Не рассказывай мне сказки! Не поверю в эту ерунду ни за что! Эймер мог ещё сойти с ума, начать вести себя нелогично. Но когда вместе с ним начинают вести себя Бог знает как другие - это что, коллективное помешательство?.. Или возьмём Улли. Когда ты поменяла макияж без консультации с ней, она тоже злилась, была сама не своя, а теперь...

- А теперь Улли сводила меня к парикмахеру и успокоилась. Но ты, наверное, хотела сказать, что они вместе с Никой поливают меня грязью. А Пиоль так же спокойно смотрит на это и ничего мне не докладывает, - Мамочка торжествовала, зная, что эти надуманные глупости далеки от истины.

- Нет, девочки дружненько обсуждают "Марику".

Наконец-то всё прояснилось! Недавно по телевизору начали показывать новую трёхсотсерийную "мыльную оперу" (шесть раз в неделю по часу!) под пышным названием "Богатая рабыня Марика с фазенды Санта-Лючика". Кажется, вчера шла тринадцатая серия. Мамочка краем уха слышала, будто бы главная героиня, эта самая рабыня Марика, успела уже забеременеть от хозяина-плантатора и разрешиться тремя очаровательными крошками: сыном, дочерью и гермафродитом, - после чего бедную женщину и несчастных младенчиков должны продать четырём разным латифундистам в счёт уплаты карточных долгов беспутного хозяина. Судя по всему, главной темой "волынки" станет поиск Марикой детей. До чего благородно, до чего возвышенно! И главное, дай Бог режиссёру уложиться в запланированные триста серий, потому что столь благодатный сюжет можно растянуть и на тысячу...

Мамочка считала просмотр любых сериалов делом, достойным разве что самых низменных умов. Лонни, как и все психоаналитики отдела - тоже. Но поскольку Ника, Улли и Хенса после пятой серии склонили на свою сторону саму "десятницу" Пиоль, женский состав дальней комнаты был занят теперь активным обсуждением "мыла", до слёз переживая, а затем до мелочей пережёвывая все злоключения, выпавшие на долю рабыни. И естественно, подобная сплочённость не могла не разозлить Лонни. Только зачем из-за таких пустяков врываться в кабинет начальницы и нести околесицу насчёт поведения "детушек"...

- И что в "Марике" интересного?

- Белиберда! - фыркнула Лонни. - Ника принесла сегодня какую-то газетёнку, где написано, что в конце концов Хуан Лопес Арнальдес, нынешний хозяин Марики, всё же женится на ней, на их дочери и на их гермафродите, а сына усыновит... но это будет аж после трёхсотой серии, сама понимаешь. Год ожидания...

- А что девочки?

- Дружненько вздыхают, - Лонни тоже вздохнула.

- Ну вот, дружненько, - Мамочка развела руками, - как видишь, дорогуша, все в вашей комнате помирились. Всё хорошо, все довольны.

По идее, эти слова начальницы должны были успокоить Лонни. Однако та не успокоилась, воскликнула:

- И это ты называешь "хорошо"! - и продолжала возбуждённо и взволнованно говорить: - Да где твои глаза... Впрочем, ясно, где! Но я просидела в комнате всего полдня и уже чувствую: там что-то произошло. Происходит прямо сейчас! Мамочка, поверь мне: они сговорились. Снюхались! Я чувствую их связь. Они организовали "комнатный кофейничек" в пику твоему! И Пиоль с ними заодно, вот и не докладывает тебе!

- Значит, бунт на корабле? Хорошо. Что же, по-твоему, я должна сделать? - спросила Мамочка с притворным любопытством.

- Вряд ли ты меня послушаешься, - Лонни недоверчиво взглянула на начальницу. - Впрочем, я обязана дать совет: убери отсюда Мальчика...

- Да ты что, белены объелась?! - Мамочка пришла в ужас, вспомнив, чем угрожал ей Гий Эвхирьевич. - Ни в коем случае! Эймер ценный работник. А кроме того, ты не знаешь, с каким условием я его принимала, что мне начальник бюро наговорил.

- Убери его хотя бы из нашей комнаты, - уточнила Лонни. - Посмотришь после этого на результаты. Эймер делает сложные узлы за Тётушку Иниль, вот пусть и сидит поближе к тебе, в ближней комнате то есть...

Видимо, Лонни была утомлена нелёгким разговорим с начальницей. Либо ещё не успела как следует настроиться на серьёзный лад после отпуска. В противном случае, она не допустила бы этой фатальной ошибки, не стала бы советовать Мамочке перевести Эймера в другую комнату. Да ещё с этаким намёком...

Однако сказанных слов не вернёшь. И не дослушав Лонни, Мамочка похлопала в ладоши, как делала всегда перед вынесением окончательного решения по какому-либо вопросу, и медленно, взвешивая каждое слово произнесла:

- Всё, я тебя выслушала. А теперь ты послушай меня, теперь мой черёд говорить.

Знаешь, дорогуша, ты была настроена против Мальчика с самого начала. Нет-нет, я не виню тебя. Тут сплоховала я: боялась, что мужчина... или хотя бы вот такой сотрудник в чисто женском коллективе... и всё такое прочее. Вас поставила наблюдать, "десятниц" попросила. Все вроде бы поняли, что Эймер никому и ничем не опасен. Все, кроме тебя. Вот ты и боишься! Но я считаю, что Эймер нашёл своё место в моём отделе, что он отличный работник. Пусть же и дальше работает там, никуда я его из дальней комнаты не уберу.

Лонни попыталась вставить замечание, но Мамочка не дала ей сделать этого и спокойно продолжала:

- Итак, пусть Мальчик сидит, где сидит. Но раз уж вы не уживаетесь вместе, раз кто-то из вас должен покинуть комнату, уходить оттуда следует тебе, дорогуша.

- Мне?! Я?! Я уйду?!

Со страхом глядя на Мамочку, Лонни медленно поднялась со стула и попятилась, пока не прижалась спиной к стене.

- Ты, ты, дорогуша, именно ты, - продолжала строго начальница. - И вот по какой причине. Если бы ты подозревала одного Эймера, это ещё можно было бы понять: пусть имик, но всё-таки с перспективой излечения как потенциальная угроза стабильности женского коллектива и всё такое прочее. Но ты подозреваешь в сговоре всех!!! А так не бывает! Ника - ладно, это ещё можно понять. Ну, Улли. Но уже Хенса!.. Да ещё Пиоль!.. Скажи, как, чем зелёный юнец (зелёный во всех смыслах!) мог околдовать "десятницу"... да перед этим двух девушек и взрослую женщину в придачу... и всего за месяц!

Не много ли ты на себя берёшь, Лонни? Ты не подумай чего плохого, я высоко ценю твои способности. Но ты вышла из отпуска явно не в форме. Вот и посиди в ближней комнате, - тут в голосе Мамочки почувствовалась жалость и ласковая забота, - и подтянись. Войди в норму.

Некоторое время Лонни "переваривала" услышанное, наконец гордо выпрямилась и без обиняков спросила:

- Это что, ссылка?

- Нет, отчего же, - Мамочка опустила глаза и спокойно пояснила: Тётушка Иниль ушла в отпуск, в ближней комнате некому следить за психологической атмосферой. И вообще, Тётушка Иниль распустилась: то у неё все переболели, то в отпуск ей загорелось идти, когда работа срочная... Плохо это. Ненормально. Вот ты и поработай в ближней комнате, а заодно и атмосферу в ней проконтролируй. А то Вийда слишком уж увлекается крутыми мерами, а вдруг у Лейфы дома новые неприятности начнутся...

- Так ведь в ближней комнате будут сразу два психоаналитика, а в дальне - ни одного! - с жаром возразила Лонни.

- Напоминаю: Тётушка Иниль в отпуске, ты там нужна, - Мамочка хотела быть строгой, но справедливой.

- А после отпуска?

- А после отпуска посмотрим. Что же до дальней комнаты, то там всё пришло в норму именно без твоего участия, - с многозначительным видом начальница подняла палец вверх. - А раз они обошлись без психоаналитика, значит, так им лучше. И не кажется ли тебе, дорогуша, что ты потерпела здесь сокрушительное поражение? Ты оказалась лишней, вот так! Девочки примирились с Эймером при самых плохих предпосылках. Более того, совершенно очевидно, что ты им мешала мириться. И вот оказавшись в результате не у дел, ты начинаешь ревновать, наговариваешь сразу на всю комнату.

Лонни шагнула вперёд, забрала со стола пачку из-под сигарет, проверила, пустая ли она, яростно скомкала, швырнула в мусорную корзинку, наклонившись вперёд и слегка вывернув голову набок, прошептала:

- Ладно, пусть так. Я действительно проиграла сегодня, хотя проиграла не столько в комнате, сколько в твоём кабинете. Вероятно, я плохой психолог. Может, мне надо уйти не из дальней комнаты, а вообще из твоего отдела...

- Нет, отчего же! - с озабоченным видом запротестовала Мамочка. - Ты очень ценный работник, хороший человек, и я... нет, весь отдел заинтересован в тебе.

- Брось лицемерить, - Лонни презрительно хмыкнула. - Поступай, как знаешь. Но вот тебе самый распоследний мой аргумент: Мамочка, дорогая, скажи мне Бога ради, понимаешь ли ты, на что замахиваешься? Вспомни, как ты всех нас собирала, всех своих девочек, всех "детушек". Подумай, хорошенечко подумай! Ведь по песчиночке, по крошке, по кирпичику строила отдел свой! У тебя система, да. И это хорошо, это правильно: во всех приличных проектах должна быть система. Не возражаю. Да и никто не станет отрицать: здорово придумано, хорошо продумано, замечательно исполнено. Но Мамочка, родненькая, ты же сейчас начинаешь эту свою систему ломать! Ты начинаешь тасовать кадры! Два психоаналитика в одной комнате и ни одного в другой - это уж слишком! Этак вся твоя система завалится! Ясно, на что ты замахнулась?

Мамочка долго думала, прежде чем ответить:

- Твои опасения мне понятны. И они только подтверждают, что ты в отделе отнюдь не лишняя, что болеешь за судьбу коллектива. Но во-первых, ты-то мне тоже предлагаешь перестановку кадров, иначе как назвать перевод Эймера из дальней комнаты...

- Эймера тебе навязали, он чужероден нам, - вставила Лонни.

- Но Мальчик нашёл своё место в моей системе. Поэтому во-вторых, я нахожу, что с Мальчиком моя система выглядит лучше. Сестричкам лучше с Братиком, чем без него. И наконец, в-третьих: не забывай, что система, которая не обновляется, обречена на обветшание и гибель.

- Система, которую без нужды ломают, тоже гибнет! - воскликнула Лонни. Мамочка хлопнула ладонью по столу.

- Ты права в том, что здесь решать мне, раз я начальница отдела. А коль скоро решение за мной, то на сегодня ты свободна, а завтра с утра будь любезна перебраться за резервный кульман в ближнюю комнату. И пришли ко мне сейчас Вийду и Пиоль.

Лонни ушла не попрощавшись, и когда за ней закрывалась дверь, звон бубенчиков звучал как-то невесело. "Десятница" ближней комнаты была немногословна. Услышав Мамочкино распоряжение насчёт Лонни, Вийда задумчиво посмотрела на начальницу, пробормотала полюбившуюся ещё со времён приюта фразу: "Шизуха косит наши ряды", - и попросила позволения удалиться. Явившаяся вслед за ней Пиоль только плечами пожала, но также не спросила, чем вызвано удаление Лонни из её комнаты. Никто больше в кабинет не заглядывал, потому что время близилось к вечеру, и рабочий день скоро кончился.

Домой Мамочка не пошла. Что там делать, дома-то? Влиться в стройные ряды телезрительниц, просматривающих "Рабыню Марику", и окончательно отупеть у экрана телевизора?.. Мамочкой овладело патетическое настроение, при котором наилучшим выходом был театр. Но сейчас как раз межсезонье, гастроли окончились, очередной сезон начнётся в октябре. Кино? А чем оно лучше телевизора!

Поэтому Мамочка решила просто побродить по улицам вечернего города, посмотреть на сползающее к горизонту солнце сквозь листву, местами тронутую желтизной, на пылающие в его лучах окна домов, за каждым из которых своя жизнь. За некоторыми окнами счастливые семьи, где немного жён, зато много детей и радости; за другими наоборот, скрылись семьи несчастливые, где женщины страдают невыдуманными и ненадуманными скорбями, не то что Марика из сериала. И ещё за многими-многими полыхающими стёклами - женщины одинокие, такие вот, как она, которая если и встретит раз в жизни по-настоящему хорошего человека, так сразу же на неё налетают со всех сторон всякие там Лонни и начинают молоть чепуху...

Был, ох, был когда-то в Мамочкиной жизни один гадкий случай!.. Нет, не гадкий - скорее, грустный. Такой грустный, что и вспоминать неохота: заплачешь. Печальный случай, очень печальный, как паутинки, которые плывут сейчас в небе, быстро теряющем дневной накал. И душа её с тех пор такая же неприкаянная и запутанная, как эти паутинки, когда поприклеиваются они к увядающим листочкам, оборвутся вместе с ними, гонимые ветром понесутся по земле, вываляются в пыли и мусоре...

Что это с ней? Бабье лето? Кто же распутает паутинный клубок её души, кто расплетёт непрочную вязь?

Где ты, где ты, тот, кто может сделать это...

О чудо! Не может быть!..

- Эймер, - позвала Мамочка негромко, несмело, боясь ошибиться. Но это был именно он. Мальчик! Светленький, сероглазенький, худенький и восторженный юноша. Неужели он тоже отправился побродить по городу...

- Добрый вечер, Мамочка. А вы разве "Марику" не смотрите?

- Терпеть не могу такую дрянь, все эти сериалы. Ты куда идёшь?

- Да так... Тепло, светло пока, вот и брожу. Что в гостинице делать! Скучища там. Лучше погулять.

- Ты до сих пор в гостинице живёшь? - изумилась Мамочка.

- А где ж ещё! Квартиру брать хлопотно, вдруг вы меня турнёте из отдела...

- Не говори глупостей! - резко сказала Мамочка, но оттого, что Эймер мигом замолчал, весь сжался и задрожал, ей стало страшно жаль его. "Чего бедняжку обижать", - удивилась себе мягкосердечная Мамочка, несмело шагнула к нему, нерешительно протянула левую руку к его руке.

- Хочешь, погуляем вместе?

Мальчик наконец сообразил, что от него требуется, неумело подставил согнутую в локте правую руку, для удобства сунул кисть в жёлтой перчатке под полу рубашки, зацепившись пальцами за пуговицы. Мамочка взяла его под руку, и они пошли вдоль улицы.

- Эймер...

- Что?

- Расскажи о себе. А то неудобно как-то даже: работает у тебя в отделе человек, а о нём никто ничего не знает. Женщинам между собой проще, сели в кружок, выпили по чашечке кофе и интеллигентно поговорили... Ты о себе на "кофейничках" в комнате рассказывал-то?

- Нет, Мамочка, не привык я ещё. Знаете, там, где я работал прежде, было совсем по-другому. Там каждый сам за себя, сам о себе заботится. А здесь у вас все вместе. Дружно. Вы и представить не можете, как это здорово! Только я не привык пока.

- Почему же не представляю? - не согласилась Мамочка. - Не представляла бы, так и не стремилась к этому.

- Ну... значит, не ощущаете в полной мере, даже если можете представить, - Мальчик как-то застенчиво улыбнулся и добавил смущённо: Простите...

"Очень скромный, стеснительный юноша", - подумала Мамочка и попросила:

- Тогда привыкай. И давай начнём с того, что ты расскажешь о себе прямо сейчас. Мне. Договорились?

Мальчик заволновался. Мамочке почудилось даже, что его перчатки сильнее заблагоухали аптекой. Однако он собрался с духом и рассказал...

Но к чему передавать подробности его исповеди! То была обычная история талантливого невезучего паренька из бедной семьи. Отец-алкоголик допился до белой горячки и повесился, когда Эймеру было четыре года. Вечно занятая мать, с утра до вечера погружённая в быт. Ради двух детей эта женщина похоронила самую мысль о повторном замужестве. Только бы им, ненаглядным, было хорошо, только бы они не узнали грубости и бессердечности отчима! Вечная забота о хлебе насущном и о двух детях...

Старшая сестра Эймера сейчас замужем, причём аж четвёртой женой. Она нигде не работает и фактически исполняет роль служанки-горничной, к чему приучена нелёгкой жизнью с детства. Мать теперь состоит при дочери в качестве "зятевой тёщи", а это толстосуму выгоднее, чем заводить пятую жену, потому что старуха, всю жизнь прожившая в нищете, требует самую малость, а по дому управляется лучше любой девчонки. Таким образом, старшая сестра и мать устроены надёжно: третью, четвёртую и так далее жён заводят для престижа пожилые состоятельные "денежные мешки", тогда как менее богатые ограничиваются одной или двумя. Значит, за них можно не волноваться.

А вот Эймеру пришлось пробиваться в жизни самому. Пока его школьные товарищи гоняли во дворах мячи, от нечего делать разбивали стёкла из рогаток да швыряли камнями в воробьёв, Эймер разносил письма и газеты или мыл машины, чтобы принести в дом лишнюю копеечку. Начальную школу не окончил, после восьмого класса поступил в колледж (там платили стипендию). Потом работал по распределению. Теперь вот здесь... Собственно, это вся история, больше добавить нечего.

- Ты отлично рисуешь, - сказала Мамочка задумчиво и слегка прильнув к Эймеру, еле слышно прошептала: - Тот портрет, который ты сделал, висит у меня над кроватью...

Хотя уже стемнело, было видно, как Мальчик покраснел.

- А в художественный пойти не пробовал?

Какой там художественный! Туда принимают только по знакомству, да и у знакомых не стесняются брать громадную взятку, называя её "вступительным взносом за обучение". А где же взять деньги, когда их всю жизнь не хватает!

Рисовал Эймер и впрямь хорошо. Талант достался по наследству от отца, который был художником-самоучкой и спился как раз из-за непризнания со стороны профессионалов. И вполне возможно, что Эймер в конце концов придумал бы что-нибудь с деньгами, например, сдал экзамены на стипендию, как в колледже. Но судьба-злодейка словно в насмешку над молодым талантом воздвигла поперёк дороги, ведущей в храм искусства, шлагбаум с петлёй-удавкой на конце: вот, юноша, смотри, как кончают жизнь непризнанные художники! Пройти под этой петлёй было выше сил Эймера, и скрепя сердце он отказался от борьбы. Вот и пришлось работать чертёжником.

- А скажи... с руками у тебя давно? И-и-и... - Мамочка не решилась сказать, с чем ещё. Хотя и так всё понятно. Эймер потупился, отвернулся. Слова через силу шли с языка...

Оказывается, вся эта гадость приключилась у него на нервной почве. Из-за пьянства отца наследственность у Мальчика слабая. А в колледже на первом курсе училась такая девушка, такая...

- Ну, этого я вам не скажу, - неожиданно мрачно проговорил Эймер, и Мамочка с уважением подумала: раз не желает рассказывать про девушку, значит, точно порядочный.

Так вот, Мальчик с этой девушкой целый год встречался, всё у них было чинно, прилично ("Без всяких штучек", - сказал Эймер). Такой любви весь колледж завидовал, студенты называли их голубками и за глаза, и в глаза. А они оба хотели прежде окончить учёбу, а потом уже расписаться. Как говорится, прежде сделай дело...

Но совершенно неожиданно девушка, не сказав никому ни слова, приняла участие в конкурсе красоты, заняла там призовое место, тут же единым махом вышла замуж за владельца гигантского парфюмерного концерна, который спонсировал конкурс, и укатила за тридевять земель!

Эймер был сам не свой, даже начал потихоньку подумывать о самоубийстве, как отец... А через месяц кожа на пальцах, потом на ладонях, потом на их тыльной стороне огрубела, покраснела, сделалась чешуйчатой и потрескалась, ногти расслоились. Врачи решили выяснить, в чём дело. Эймера направили на солидную медкомиссию... и тогда обнаружили, что у него не только кожа не в порядке, но и кое-что другое...

Естественно, тут же пришлось менять общественный статус. Дело чуть не дошло до скандала, злые языки стали поговаривать, что Эймер нарочно притворялся нормальным парнем, его девушка всё узнала и именно поэтому сбежала. Юноша страшно переживал, но как ни странно, именно переживания отняли у него последние духовные силы, и повеситься по примеру отца он уже просто не смог. Пришлось заново учиться жить, учиться быть таким, каким ты стал по прихоти злой судьбы. А пока Эймер научился этому, сводить счёты с жизнью окончательно расхотелось.

Да и как ни верти, при желании в его нынешнем положении даже можно найти некоторые преимущества. К примеру, нет нужды забивать голову мыслями о предстоящей женитьбе, можно не тратить силы и время на девушек, не отвлекаться, а целиком посвятить себя работе...

"Бедный Мальчик", - с грустью подумала Мамочка и почувствовала, как заныло у неё сердце. История Эймера живо напоминала ей собственную гадкую историю, только перенесенную с мужчины на женщину и поэтому не окончившуюся роковой болезнью. Мамочка тоже страшно переживала, когда жених обманул её, сочетавшись браком с богатой невестой. Она даже готова была идти к нему второй женой, забыв девическую гордость. Но бывший жених сказал: "К сожалению, вторая ты мне не нужна, хватит с меня пока одной. Понадобишься позову". И долго, слишком долго не звал, обманщик неверный, а потом они потеряли друг друга из виду. Хотя первые пять лет Мамочка готова была бежать к нему, как дрессированная собачонка на задних лапках.

А теперь вот встретились два одиноких разбитых сердца, молодое и старое. Казалось, всё в них перегорело без остатка, а потянулись инстинктивно друг к другу... И Мамочка подумала про Эймера: "Бедненький", и оплакала в душе их горькие судьбы.

И так захотелось ей сделать что-нибудь приятное для Мальчика! Они как раз проходили мимо громадного универсального магазина, в торговом зале которого размещались игровые автоматы. При одном взгляде на витрины, сверкающие потоками огней, Мамочке в голову совершенно неожиданно пришла великолепнейшая идея...

- Послушай-ка, Эймер, - сказала она, - ты играл на автоматах, когда был маленьким?

Какие автоматы! На них прежде всего нужны деньги, всё те же проклятые деньги, которые мать-одиночка тратила на другие цели! Развлекаться игрой на автоматах могли лишь дети из полных семей, но никак не Эймер.

Несчастный ребёнок...

- Знаешь, я ведь тоже не играла. А мне так хочется сделать тебе что-нибудь приятное... Поэтому айда навёрстывать упущенное!

И несмотря на явное сопротивление Мальчика, который, кажется, был далеко не в восторге от неожиданной инициативы Мамочки, она потащила его в ярко освещённый зал. По привычке на ходу сложила цифры в номере дома, где находился магазин, получила семь, решила, что это хорошее число и их ждёт удача, задорно прикрикнула на Эймера:

- Да чего ты плетёшься, словно ягнёнок, которого тянут на заклание? Или ты наслушался проповедей всяких вольношатающихся сектантов о том, что азартные игры - это ужасная гадость? А вот попробуем!

- Гулять, так гулять, - бойко сказала Мамочка, покупая у сидевшего за столиком сонного молодого человека сразу пять жетонов. На это дело была истрачена непривычно большая сумма денег. Но это же ради Мальчика!

- Давай, дорогуша. Я хочу, чтобы ты сейчас сыграл, - Мамочка подтолкнула бледного как мел Эймера к ближайшему автомату. Юноша зачем-то поправил перчатки, нервным жестом начесал чёлку едва не на самые глаза и пролепетал:

- Но я же никогда... Поверьте мне...

- Верю, - отрезала Мамочка. - Играй. Бросай жетоны в щёлочку и делай, что там по инструкции положено. Ну?..

Эймер сцепил зубы и упрямо мотнул головой.

- А я приказываю! - настаивала Мамочка. - Как ни верти, я твоя начальница и имею на это право. Что тут такого? Брось жетоны, нажми кнопку, и если вон в тех окошечках будут одинаковые цифры, ты выиграл. Всего-то делов!..

Эймер вновь отказался. Тогда вконец расшалившаяся Мамочка сама бросила в автомат сразу все пять жетонов, пожала плечами и сообщила:

- А я всё равно узнаю, везучий ты или нет. Или везучая я... А, какая разница! Значит, будем играть вместе. Я бросила за тебя жетоны, я и кнопку за тебя нажму, вот так, - Мамочки палец лёг на красную пластмассовую кнопку. - Если ты не решаешься, придётся играть за тебя, хоть я уже, между нами, просто старая вешалка, это тебе пристало...

Мамочка напряглась, надеясь разобрать хоть что-то в мелькании неоновых цифр в девяти окошечках автомата, расположенных в три ряда, и приготовилась жать.

- Нет!!! - в ужасе вскричал Эймер и сделал движение, чтобы оттолкнуть Мамочкину руку. Но опоздал: в тот самый миг, когда его кисть в жёлтой перчатке коснулась Мамочкиной руки, она надавила на кнопку. Тяжело сказать, сделала это Мамочка оттого, что Мальчик слегка подтолкнул её, или наоборот из боязни, что перепуганный юнец всё же помешает осуществить задуманное.

- Играйте за себя! - по инерции докончил просьбу Эймер, хотя дрожащие зелёные цифры уже замерли.

И тут оба увидели, что произошло невероятное: во всех девяти окошечках автомата светились шестёрки! Поразительная по красоте картинка

6

6

6

6

6

6

6

6

6

привораживала, гипнотизировала...

Поскольку Мамочка бросила сразу пять жетонов, число "666" выпало по всем пяти линиям, по трём горизонтальным и двум диагональным. Автомат долго и, как показалось Мамочке, сердито щёлкал, отсчитывая выигрыш, а потом ещё барабанил впустую. Мамочка возмутилась, приволокла из-за столика сонного парня. Тот посмотрел на окошечки с цифрами, вздрогнул, открыл автомат специальным ключом, заглянул в его недра, извинившись сказал, что недавно снимал кассу, и в автомате просто не хватило жетонов. Почесав затылок спросил, будут ли удачливые посетители развлекаться дальше или желают сразу получить выигрыш деньгами.

- Я думаю, не стоит повторно искушать судьбу, как ты считаешь? спросила Мамочка. Эймер не ответил. Он вообще выглядел плохо, весь дрожал, как осиновый лист. На него просто нельзя было смотреть без жалости!

- Да ну тебя! - задорно крикнула Мамочка, - Нам так повезло, а ты... ты... Да очнись ты, Эймер! Нельзя же так волноваться, в самом деле. Мы рискнули и выиграли! Вдобавок, весь риск уже позади.

- В самом деле, - как-то неуверенно согласился Мальчик и сделал неловкое движение, то ли отряхивая с рукавов несуществующую пыль, то ли просто нервно дёргаясь.

Мамочка поняла, что ничего путного сейчас от Эймера не добиться, и сказала избавившемуся от полусонного состояния кассиру, что забирает выигрыш. Молодой человек беспрекословно отсчитал деньги.

- А теперь кутить! - воскликнула Мамочка и увлекла Эймера в недра гигантского продуктового отдела. Мальчик наконец оклемался, пробормотал:

- Да, начинающим везёт.

- Вот именно! - воскликнула Мамочка, которая расходилась пуще прежнего. Она ведь и не подозревала, что подобные суммы можно выиграть с такой поразительной легкостью.

Итак, на "дурные" деньги были закуплены: роскошный подарочный торт, бутылка марочного креплёного вина в плетёной корзинке, коробка конфет с ликёром, куча всякой сдобы и банка самого дорогого растворимого кофе. Оставшиеся деньги Мамочка воткнула в карман отнекивающемуся Эймеру.

Устраивать кутёж решили у Мамочки, ведь не могла же она войти в "зелёный" гостиничный номер Мальчика! Поэтому они, взявшись за руки и оживлённо болтая, заторопились в её скромную квартирку.

- Эй, вы... Эй!..

Отделившаяся от стены дома перекошенная фигура преградила им путь, Мальчику на плечо легла волосатая лапища.

- Г-гоните день-ги, - заплетающимся языком потребовала фигура. - Я в-вас... через... ок... окно засёк, как в-вы... в-выиг... рали... Живо!.. не то... порешу... Уб-бью!

Фигура звучно рыгнула, их обдало забубённым ароматом давно не мывшегося пьяницы.

- Пошёл вон, - спокойно сказал Эймер, но сам стоял как вкопанный и руку пьяницы со своего плеча не сбрасывал.

- Эт'ммммыне?! Эт'ты ммыне г'варишь?! - возмутился пьяница.

- Тебе, тебе, образина, - по-прежнему спокойно сказал Эймер. - Если уберёшься сейчас, тебе же лучше будет.

- Хххххе, ишь ты, поди ж ты! - развеселился пьяница и тут же без видимого перехода очумело взревел: - А если я вас счас порешу?! Тебя и бабу твою?! А?! П'думаешь, фря! - в сумерках было видно, как он приставил ладони к груди, оттопырил зад и повилял им, изображая женщину. Надо было как можно скорее удирать отсюда, уносить ноги. И как назло, Мамочку точно парализовало от страха.

- П'думаешь, цаца! Цыцки по "пятёрке", ляжки по "троячке", пуп - рупь, рыжее пятно - двадцать одно. Гы-ы-ы-ы... - пьяница обдал их новой волной отвратительной вони и заорав:

- Убью-у-у-у!!! - замахнулся бутылкой. Мамочка вскрикнула и отшатнулась. Эймер по-прежнему не двигался. Мамочка запоздало дёрнула его за рукав - и подивилась каменной нерушимости его тела.

- Не меня, её, - спокойно сказал Эймер, слегка мотнув головой на спутницу. Мамочка с ужасом посмотрела на него, подумав, что бедняга с перепугу спятил. Но в этот миг бутылка выпала из дрогнувших пальцев пьяницы и с глухим хлопком разбилась вдребезги.

- Ты... ты чё? - пьяница опешил. - Ты чё?.. Ты, гад паразитский... ты ж у меня буты... бутылку... вышиб, гад... Я ж её выпить мог... и сдать... А ты...

- Уберёшься ты или нет? - строго спросил Эймер и только тут догадался ткнуть Мамочку локтем в бок: мол, не волнуйся. Пьяница между тем попятился, бормоча ругательства, споткнулся о бордюр клумбы, с трудом нагнулся и, довольно промычав, выворотил из него полкирпича.

- Бежим... - выдохнула Мамочка. Эймер не двигался.

- Не-ет, не-ет, я тебя порешу, тебя, - забормотал пьяница, примериваясь, как лучше швырнуть камень. - Ты, гад, во всём виноват. Бабу свою подставляешь... не бережёшь... Ты у меня бутылку выбил! Чёрт!!! Чёрт ты!!!

Из груди пьяницы вырвался бешеный воинственный рёв, он размахнулся. Почему Эймер ничего не предпринимает?! Мамочка ринулась вперёд, чтоб закрыть собой глупого юнца, добровольно подставившегося под неотвратимый удар бандита, и с запозданием поняла, что не успеет его защитить...

Впрочем, ничего страшного не случилось. Вместо того, чтобы запустить кирпичом в Эймера, пьяница изо всех сил швырнул его оземь, попал прямо в собственную ступню, дико заорал, схватился за раздробленные ударом пальцы и запрыгал на здоровой ноге, однако не удержав равновесия, упал. Хрустнуло стекло, пьяница истошно взвыл: катаясь и извиваясь по земле, он напарывался на всё новые и новые осколки бутылки...

- Вот теперь пошли, - Эймер наконец шевельнулся, подхватил под руку онемевшую от изумления Мамочку и повёл вдоль улицы.

- Скажи... а ты серьёзно предлагал ему ударить меня бутылкой? - задала она наконец мучавший её вопрос. Эймер засмеялся тихо и покровительственно.

- Что вы, Мамочка! Я просто сделал то, чего он никак не ожидал. И алкаш конечно же растерялся, сами видели. А вас я бы никогда не предал, уж поверьте...

- Поверь, - поправила Эймера Мамочка и облегчённо вздохнув, пояснила: Говори мне "ты".

- А удобно? - Эймер явно смутился.

- Удобно.

- Хорошо, - юноша улыбнулся.

- А почему ты не убегал от него? И меня держал... - в словах Мамочки прозвучал лёгкий упрёк.

- А зачем? - с самым невинным видом спросил Мальчик. - Вы...

- Ты...

- Ты же видела, что он даже на ногах стоял с трудом. Чего ж от него в таком случае бежать! Даже больше: именно в случае бегства этот ханурик мог запустить камнем или бутылкой. Таким типам ни в коем случае нельзя показывать спину. А так вы...

- Ты...

- А так ты видела, до чего ловко он сам с собой управился. И кирпичом себя повредил, и осколками. Нечего таких бояться!

- Ты такой смелый, - Мамочка доверчиво обняла руку Эймера. - К тому же, такой тонкий психолог... Здорово ты победил его.

И почувствовала, как юноша вздрогнул.

- Ошибаешься, он победил сам себя, - немного волнуясь, заметил Эймер. Мамочка не стала спорить, и досадное происшествие с общего согласия предали забвению.

Вскоре подошли к дому, где жида Мамочка, поднялись в её квартиру. Дома Мамочка переоделась в миленький пушистый халатик и тапочки, полила фиалки (она завела их недавно, а до тех пор держала дома одни лишь кактусы). Мальчик в это время поставил на огонь чайник с водой, и когда Мамочка вышла в кухню, тот уже закипел. Она разрезала торт, выставила на стол конфеты, вывалила в вазу сдобу и приготовила две чашечки растворимого кофе.

- Жаль, что я не умею готовить, - ни капли не стесняясь, призналась Мамочка. - Небось, Пиоль варит кофе лучше?

- Ерунда, я привык к растворимому, это в вашем... в твоём отделе меня начали баловать, - сказал Мальчик, неумело откупоривая вино. Потом они очень мило кутнули.

- Никогда так не объедался? - хитро спросила Мамочка.

- Ещё бы! - Эймер закатил к потолку глаза, изображая высшую степень восторга.

- То-то же...

Под самый конец славного кутежа, когда от торта осталась половина, коробка конфет была разорена, кофе приготовлен и выпит повторно, а бутылка опустела, когда приятное тепло растеклось по телу, во рту стало вкусно, в животе - сытно, а в голове - звонко, Мамочка с непонятным ей самой волнением, томлением и в то же время с лёгким испугом посмотрела на Эймера. Неведомо почему, но её начали одолевать сомнения относительно диагноза, вычитанного в медицинской карте Мальчика...

Э-э-э, да ведь Чикита клялась и божилась, что у Мальчика всё в порядке... Что за наваждение?! И если Эймер не имик, а мужчина... Никогда в жизни Мамочка не доходила до такого безрассудства, чтобы напиться в компании, по сути, незнакомого мужчины. А тут - нате, пожалуйста! Набралась... А вдруг... Интересно, что Эймер сделает дальше? По телу побежали противные мурашки...

Все переживания Мамочки так ясно отразились у неё на лице, что Мальчик грустно усмехнулся, затем вздохнул. Страхи поблекли, но окончательно не рассеялись.

Тогда Мальчик приблизился к ней, помог встать, прислонил к стене, поставил почему-то опрокинувшийся табурет. Потом взял Мамочку под локти и осторожно препроводил в комнату, где уложил на кровать, над которой действительно висел знаменитый портрет, положил ей под голову подушку, накрыл ноги пледом и тихо сказал:

- Не бойся меня, сестра моя, невеста. Вертоград заключён, - и ещё тише, уже едва слышно добавил: - Заключён и опечатан печатями неснимаемыми, сестра моя, невеста.

Мамочка аж привстала на кровати, удивлённо хлопая глазами.

- Ты знаешь?.. Но откуда?!

Эймер подошёл к двери, ведущей в кухню, опёрся плечом о косяк, протянул к ней руки и начал читать нараспев:

- Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.

От благовония мастей твоих имя твоё, как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя...

И так прочёл все восемь глав "Песней песней", от первого стиха до последнего. Читал увлечённо, произнося каждый стих на одном дыхании. Молодчина, просто молодчина! И до чего цепкая память!..

- Ты тоже любишь этого Соломона, - сказала Мамочка и улыбнувшись, смежила слипающиеся веки. Какой милый мальчик этот Эймер! Братик...

- Я ухожу, сестра моя, невеста, - услышала она голос Эймера. - Не бойся и спи. Вертоград заключён.

- Тебя проводить? - спросила Мамочка уже сквозь сон.

- Ещё чего не хватало, - ответил Эймер. - Пусть я не полноценный мужчина, но всё же не обижай меня.

"Ну, тогда спокойной ночи, Братик", - однако эта фраза ей уже приснилась, вслух её Мамочка не произносила.

Часть 3. Имеющий глаза да узрит,

имеющий ум - сочтёт

И будут вежливы и ласковы

настолько,

Предложат жизнь красивую

на блюде,

Но мы откажемся 

и бьют они жестоко:

Люди,

люди,

люди...

(В.Высоцкий,

"Деревянные костюмы")

День девятый

Последняя старушкина книга

Утром Мамочка проснулась с дикой головной болью, железным обручем сдавившей лоб, виски и затылок. Она никогда не высыпалась в плохо приготовленной постели, а Эймер вчера вообще не постелил, просто уложил её на кровать в халате и оставил с неудобно подложенной под голову, не взбитой как следует подушкой. К тому же, он едва прикрыл Мамочкины ноги лёгким пледом вместо тёплого одеяла, поэтому к утру она совсем замёрзла. Повлияло и выпитое вино. Хоть оно было марочное, но поглощала его Мамочка на голодный желудок и закусывала чем попало. Вот и сказались наутро последствия подобной беспечности.

Да ещё всю ночь Мамочку почему-то преследовал запах жёлтых перчаток Эймера. Поскольку постель была неудобная, спала она очень чутко, и сквозь зыбкую полудрёму ей мерещилось, что некто неизвестный расхаживает по освещённой тусклым лунным сиянием комнате, роется в книжном шкафу, одну за другой вынимает и рассматривает книги, глухо бормочет: "Да где же она, где, чёрт побери?.." - сплёвывает сквозь зубы, бросает книги на пол, отбегает в сторону, мечется по комнате, вновь бросается к шкафу...

Но периодически просыпаясь, Мамочка конечно же не находила в реальности никаких подтверждений навеянным дрёмой видениям, вяло думала, что неплохо было бы встать и постелить, однако совершенно не имея для этого сил, роняла голову на подушку и вновь засыпала. Последний раз пробудилась под самое утро, но уже не от шагов худой полупрозрачной тени, а как бы от хлопка входной двери.

Выйдя на кухню, Мамочка обнаружила, что позабыла вечером завести звонок будильника, а сейчас он показывает половину десятого; что Эймер не вымыл посуду (хотя с чего это он станет мыть её? Формально он мужчина, да и перчатки можно промочить) и не спрятал в холодильник торт, так что его нужно непременно доесть сегодня. Тут же пожалела, что Мальчик не догадался взять с собой хотя бы кусочек, взволнованно подумала: а нормально ли он добрался до своей гостиницы, не пришлось ли ему ночевать на улице?.. Кстати, вот ещё причина не мыть посуду: спешка. Нужно было успеть на транспорт.

Мамочка обвязала голову кухонным полотенцем, чтобы хоть как-то справиться с раскалывающей череп болью, вернулась в комнату, устроив "всемирный розыск", обнаружила в доставшейся от бабушки на память вазе две таблетки анальгама, такие древние, что они ещё помнили, вероятно, её въезд в эту однокомнатную квартирку. Проглотила таблетки не запивая, походила по комнате, чтобы лучше усвоились (глупость, конечно!). Теперь эта чудесная комнатка, вся её чудненькая квартирка знала и помнила Мальчика, а потому казалась ей ещё более прелестной, чем обычно. Мамочке чудилось даже, что самый воздух хранит аптечный запах перчаток Эймера. Подошла к книжному шкафу, провела пальцем по корешкам выстроившихся ровными рядами книг. Вспомнив ночные видения, усмехнулась.

Головная боль постепенно утихла. Мамочка сдёрнула с головы полотенце, вернулась в кухню, наскоро проглотила что-то извлечённое из холодильника, подкрепилась чашечкой растворимого кофе с куском торта (вероятно, вновь придётся сесть на диету!). Остатки роскошного пиршества завернула в бумагу, решив отнести на "кофейник". Спешно привела себя в порядок, полила фиалки и помчалась на работу.

Дверь кабинета открыла аж в без семи одиннадцать. Едва уселась за стол, как к ней заглянула Вийда (находясь ближе других "десятниц" к Мамочкиному кабинету, она, вероятно, услышала звон бубенчиков, возвестивших о прибытии неизвестно куда запропастившейся с утра начальницы). Увидев невыспавшуюся Мамочку, которая не успела даже наложить макияж, отшатнулась, но спросила всё же довольно спокойно:

- "Кофейник" будет?

- Непременно. Я вам торт принесла, поедим. Собирайтесь через десять минут, позови остальных.

Каблучки туфель Вийды застучали по коридору, а Мамочка принялась срочно подкрашиваться. К пяти минутам двенадцатого она уже всё успела, и запоздалая одиннадцатичасовая "летучка" началась.

Так как едва ли не впервые за время существования отдела Мамочка не сделала утренний обход, она попросила "десятниц" рассказать не только о работе, но и о настроениях "детушек" вообще. Впрочем, особых проблем по работе не было нигде. Зато все девочки пришли в недоумение, узнав о вчерашнем решении насчёт перевода Лонни в ближнюю комнату. Это событие в какой-то мере затмило даже перипетии показанной накануне серии "Рабыни Марики".

Правда, комнаты реагировали на Мамочкин финт по-разному. Пиоль доложила, что у них всё спокойно, хотя девочки, разумеется, жалеют, что Лонни не будет пока сидеть на своём месте. Но место это они обещали непременно сохранить за Лонни. Кстати, Эймер хотел даже идти упрашивать начальницу насчёт изменения решения, но Лонни как-то странно посмотрела на него и довольно сухо сказала: "Спасибо, не нужно". По этому поводу Мамочка подумала: "Вот какой Мальчик добрый! А Лонни неблагодарная злюка".

Реда сообщила, что её подшефные изумились, но больше испугались, тихонько шушукаются за кульманами и настороженно ждут, когда кадровые реформы коснутся также их. А Вийда откровенно заявила, что не понимает Мамочку, что к ним с утра позвонила Тётушка Иниль (сделала она это без всякой задней мысли, просто пожелала узнать, как идут дела на работе, пока она отдыхает), что теперь Тётушке Иниль всё известно, что она до предела возмущена. Также возмущается, причём довольно громко, худышка Лейфа, чего уж никто не ожидал.

После докладов молча попили кофе и доели торт, давая Мамочке возможность обдумать услышанное. А начальницу охватило какое-то непонятное томление, одолела странная усталость, желание бросить всё и заняться чем-нибудь этаким... исключительно для души. Одновременно у неё родилось ощущение, что скоро, очень скоро, буквально на днях жизнь круто изменится. Что ей уже никогда не придётся заниматься привычными делами...

Дела! Подумаешь, дела... Перевела из комнаты в комнату одну строптивицу, так уже шум, крики, недовольство! Боже, до чего все женщины мелочны! О презренная суета...

Ровно в четверть двенадцатого, едва Мамочка отставила в сторону пустую кофейную чашку и блюдце со следами крема и крошками, зазвонил телефон. Это оказалась Тётушка Иниль.

- Прости, но у нас ещё не окончился "кофейник", - сказала Мамочка и хотела повесить трубку. Но Тётушка Иниль напомнила, что звонит из другого города и попросила уделить ей хотя бы минуту внимания. Мамочка неохотно согласилась. Тётушка Иниль поблагодарила и сказала:

- Значит, так. Время ограничено, поэтому сразу к делу. Скажу прямо: от Лонни я узнала, что ты говорила по поводу моих семейных обстоятельств, голос Тётушки Иниль задрожал: - Вот теперь я так же, без обиняков спрашиваю: переведя Лонни в нашу комнату, ты предлагаешь мне уйти из отдела? Это Лонни теперь будет утрясать семейные конфликты Лейфы, воспитывать её? Лонни будет откачивать Вийду, когда у неё схватит сердце, и лечить Хелу от ломоты в пояснице? Так Лонни не сможет, она в медицине - полный ноль.

Мамочка разволновалась. Вот, очередная надоеда со своими проблемами! Спрашивается, чего все от неё хотят?! Чего они взъелись?!

- Так мне выходить из отпуска или сразу же подыскивать новую работу? настаивала Тётушка Иниль.

- Чтоб лечиться, существуют поликлиники и больницы, - резко сказала Мамочка. - А насчет себя - поступай, как знаешь. Всё. Мне некогда.

И со злостью швырнула трубку. Затем сняла очки, уткнулась лицом в ладони. Нет, сегодня она не в состоянии работать! Решительно не в состоянии.

- Вот что, - объявила она "десятницам". - Устала я смертельно, девочки, просто до невозможности устала. Понимаете? Не могу принимать решений. Никаких! Все на меня отовсюду давят. Все, кому не лень. Так вот, уйду-ка я сегодня домой, лягу и отдохну. Вы не возражаете?

"Десятницы" не возражали.

- А замещать меня на время отсутствия будет... будет...

Мамочка задумалась, какой из "десятниц" доверить отдел, мысленно начала сравнивать их достоинства и недостатки, прикидывала в уме так и этак... Как вдруг совершенно неожиданно (и для себя в том числе!) сказала:

- А замещать меня будет Мальчик.

Именно так! Блестящая мысль. Браво, Мамочка, это твоё первое удачное решение за сегодняшний день. Первое и последнее, потому что дальше отдыхать, отдыхать, отдыхать! Иначе всё, конец. А то что же получается: Тётушка Иниль может сбежать в отпуск, а она не имеет права побыть дома ни одного дня?! Где же тогда справедливость! Где понимание того, что и начальница может устать...

Мамочка посмотрела украдкой, сквозь прижатые к лицу пальцы на "десятниц" и убедилась, что они начальницу явно не понимают, разве что Пиоль... и то с трудом. Похоже, Пиоль рассчитывала, что вместо себя Мамочка оставит именно её. Пришлось растолковывать своё решение этим недотёпам:

-Оставив вместо себя не одну из вас, а Мальчика, я не возвышу и не принижу значимость ни одной из комнат. И не обижу ни одну из вас, дорогуши, потому и поступаю именно так.

Но затем Мамочка честно созналась:

- Ох, и муторное же это дело: руководить! Не завидуйте мне, девочки, не надо. Хватит с вас и того, что вы самые главные в своих комнатах. А имики... - с трудом произнеся это слово, Мамочка запнулась и помолчав немного, докончила: - А им просто необходимо расходовать на что-то внутреннюю энергию, такова их природа. Вот пусть Мальчик и займётся руководством.

Мамочка наконец отняла ладони от лица и окинула "десятниц" строгим взором. Пиоль восприняла случившееся спокойно. Реда была изумлена сверх меры. Вийда пробормотала: "Шизуха слишком активно косит наши ряды".

- Кто-то что-то имеет против? Кому-то что-то неясно?

Ни вопросов, ни возражений не последовало.

- Тогда все свободны. Спасибо за кофе, Пиоль, очень вкусно. Пригласи сюда Эймера, будь любезна.

После ухода "десятниц" Мамочка поставила к стене свой розовый стул, а на его место водрузила нейтральный белый. Яростно зазвонили дверные бубенцы. Мамочка обернулась.

Увы, это был не Эймер. В кабинет ворвалась Лейфа собственной персоной. Сейчас худышка отнюдь не выглядела несчастным беззащитным цыплёнком. Лицо её пылало гневом, косички, казалось, дрожали от возмущения.

- Вы несправедливы! - закричала она с порога тоненьким своим голосочком. - Вы ни капельки не справедливы!

- Во-первых, здравствуй, - устало сказала Мамочка. - Во-вторых, объясни, что произошло? Почему ты так себя ведёшь?

- И вы ещё спрашиваете! - взвизгнула Лейфа и топнула ножкой. - Вы выживаете Тётушку Иниль из нашей комнаты, из отдела! Вы на неё наговариваете, что у неё все болеют, а при чём тут она?! Вы!.. Вы!.. Да я ради неё!.. А вы!..

Не находя нужных слов, Лейфа задыхалась от возмущения. Её просто душили нахлынувшие чувства. Наконец худышка швырнула начальнице на стол исписанный листик бумажки и крикнула:

- Вот! Раз вы Тётушку Иниль выживаете, то и моей ноги здесь не будет! Пусть в ближней комнате кто хочет, тот и деталирует! Хоть кто, хоть этот ваш Мальчик, хоть девочки! Мне плевать!!!

Мамочка схватила заявление, скомкала, швырнула в корзину для бумаг и заорала:

- Вон отсюда, дрянная девчонка! Я тебе покажу!!!

Лейфа развернулась на каблучках, возмущённо тряся косичками выбежала из кабинета и изо всех сил хлопнула дверью.

И эту хамку, эту грубиянку она собственноручно отхаживала в туалете, как ребёнка! Носик высмаркивала! Умывала! Мамочке хотелось не заплакать завыть от обиды... Но, к счастью, в этот миг вошёл Эймер. У него также был усталый вид, глаза покраснели, словно от бессонницы.

- Тоже с ног валишься? - участливо спросила Мамочка, при виде измученного Эймера сразу же забыв обо всех своих проблемах.

- Да вино какое-то дрянное мы купили, - пожаловался Мальчик, - вот и не спалось ночью, мутило.

- Делают гадость и заливают в бутылки под видом марочного. Даже в шикарных универсамах. Возмутительно! - согласилась Мамочка. - Я вот тоже "расклеилась". А ты в гостиницу успел?

Эймер кивнул.

- Тебе Пиоль сказала насчёт сегодняшнего дня? - едва переставляя ноги, Мамочка подошла к белому стулу, приглашающе отодвинула его. - Вот, посиди здесь сегодня вместо меня, ради Бога, а то я не могу больше!

Эймер задумчиво цыкнул сквозь зубы.

- Это совсем несложно, - принялась уговаривать его Мамочка. - Ты только "десятницам" говори, что надо делать, а они сами со всем справятся, они у меня учёные. И система в отделе налажена. Но только прошу, не кричи ни на кого, все и так взбудоражены.

Эймер вздохнул.

- Да это на один день всего-то! - Мамочка просительно заглянула ему в глаза. - А завтра я приду отдохнувшая, ты и отправишься на место. А сюда возьми пока работу и черти, у меня и кульман есть, пожалуйста! Вот ключ от кабинета, вечером заглянешь ко мне домой и отдашь.

- Да согласен я, согласен, - быстро сказал Эймер.

- А чего сквозь зубы цыкаешь? Чего вздыхаешь?

- Так... думаю, - ответил Мальчик неопределённо.

- Ну и что надумал? - озабоченно спросила Мамочка.

- А ничего, - и не объясняясь более, Эймер прошёл к белому стулу.

- Вот и хорошо! Вот и замечательно! - обрадовалась Мамочка. - Вечерком приходи, расскажешь, как дела. А я побежала.

Мамочка улыбнулась на прощание и ушла, оставив Мальчика в кабинете. "Вряд ли к нему сегодня толпа девочек повалит, так что ничего, посидит вместо меня денёк до вечера", - думала она по дороге домой, предвкушая предстоящий отдых. Почитать бы...

Почитать!!!

Мамочка немедленно вспомнила про свою спасительницу - чудесную старушонку. Вот кого ей действительно недоставало, так это доброй феи с корзинкой, наполненной чудесными книжками! Дала бы ей что-нибудь этакое... Неземное. Чтоб не от мира сего, в котором сплошные склоки, дрязги, суета...

Но вопреки Мамочкиным чаяниям, старушонка не дожидалась её на краю "дикого" базарчика. Напрасно стояла она на знакомом месте, напрасно толкалась в гуще продавцов и покупателей, возвращалась, вновь ждала, вновь ныряла в гудящие недра базарчика и вновь возвращалась, надеясь, что старушонка сейчас объявится. Как же так?! Не может быть, чтобы добрая фея подвела свою подопечную, бросила на произвол судьбы в тот момент, когда Мамочка так в ней нуждается...

- Эй, дамочка, чего потеряла? Или ждёшь кого? - на Мамочку внимательно смотрела толстая пожилая торговка, продававшая футболки и "фирменные" духи сомнительной подлинности. - А то смотрю, мнёшься тут, мнёшься...

- Да человека жду, вдруг объявится, - уже без всякой надежды в голосе сказала Мамочка.

- Какого такого человека? Ты скажи, вдруг я знаю.

- Вряд ли, - Мамочка махнула рукой и совсем уже собралась уйти. Слишком велико было её разочарование.

- Чего это вряд ли! - воскликнула торговка обиженно. - Мы тут, почитай, все друг друга знаем. Так кого?

- Да вы же торгуете, а она нет, - сказала Мамочка.

- А-а-а, из покупателей... - толстуха понимающе кивнула, соглашаясь, что в данном случае действительно бессильна чем-либо помочь.

- Нет, не из покупателей, а... - и не зная, как объяснить суть дела, Мамочка просто принялась перечислять приметы старушонки: - Есть тут одна такая... маленькая такая бабушка, сухонькая, с палочкой. Одета всегда тепло, с корзинкой ходит. А в корзинке - книги.

Мамочка замолчала, видя, что торговка не понимает её, но спохватившись, добавила самую важную примету:

- Немая.

- Ах, немая! - торговка моментально оживилась. - Ну, дамочка, повезло тебе! Сухоньких да маленьких много, мы все, почитай, не гренадёрского росту, с палочкой тоже хватает. А немая только Арефьяновна.

- Знаете?! - изумилась и обрадовалась Мамочка.

- А чего ж не знать, - торговка пожала плечами и неожиданно громко прокричала: - А вот футболки, тенниски! Кому футболки? И духи, духи ненашенские, "Шинель пятый номер", настоящая фирма!

- Так она есть? - радуясь смутно забрезжившей надежде, с чувством проговорила Мамочка. - Скажите, где она?

- Нету, дамочка, давно уж нету, - сказала торговка. - И в помине нету. Померла Арефьяновна, так-то вот.

Этого Мамочка и представить себе не могла! Как же так?! Жила себе, жила, и вдруг умерла... Не бывает так!

Хотя отчего не бывает... Очень даже бывает. Старый человек всё же.

- А давно? - с грустью спросила Мамочка.

- Да ещё в начале лета, поди, - торговка подумала немного, что-то прикинула в уме, шевеля губами, и сказала: - Верно, в начале! Да что там, я сама всё видела.

- Как это вы видели? Вы что, знаете, где она жила? - Мамочке было приятно встретить человека, близко знакомого с её доброй феей при жизни. Ну да, вы с ней дружили... Как я не сообразила?

- Наши знакомства базарные больно коротки, - наставительно сказала торговка и покричав про футболки-тенниски, пояснила: - Оно как? Слышу, люди старушку Арефьяновной кличут. Я и себе: здравствуй, Арефьяновна! Как она, жизнь, ничего? Кивнёт, рукой махнёт: ничего, мол, живём. Как, говорю, торговля-то? Она головой вертит: никак. Только потом я смекнула, что не торгует она вовсе, это ты, дамочка, совершенно правильно заметила. И не покупает. И не перепродаёт. Чудная бабка была! Как, где и чем жила - знать не знаю, ведать не ведаю. Видно, деньги откуда-то "капали", есть-пить ведь человеку надобно. А сюда с корзинкой своей регулярно таскалась, это точно. Придёт, увидит кого-то и побежит вовсю, палочкой стучит, сердешная...

- Не ко мне ли она бегала, - задумчиво протянула Мамочка.

- Может, и к тебе, я-то почём знаю, - торговка подозрительно осмотрела Мамочку с головы до ног. - А может, не к тебе... Шут вас разберёт! Я Арефьяновну знаю, а которые покупают, так тех откуда же... До вас мне и дела-то нет. Моё дело вот... - и торговка опять закричала громко, с надрывом: - Футболки, футболки, духи запечатанные! "Шинель пятый номер"! "Магие ноире"! "Нина Рисси"! "Кинза"! "Марикей"!

- Как же вы видели, что она умерла? - подозрительно спросила Мамочка... и тут же ужаснулась: да ведь в их последнюю встречу старушонка плакала и махала рукой! Что ж это получается? Она заранее знала?..

- А машина её сбила, - с неожиданной злостью сказала торговка и мотнула головой куда-то влево. - Там вон, на углу как раз. Переходила Арефьяновна дорогу, с корзинкой своей, с палочкой. Всё как надо, видно, что старый человек... Вдруг откуда ни возьмись - он, паразита кусок, чтоб ему, падле, не дождаться!

- Кто? - не поняла Мамочка, удивившаяся злости торговки.

- Да водитель этот чёртов! Выруливает из-за угла на красный свет бац!!! И дальше погнал! - торговка энергично тряхнула головой. - И всё, и нету Арефьяновны. "Скорая" приехала, увезла.

- Насмерть? - едва слышно прошептала Мамочка.

- Известное дело, - торговка только рукой махнула. - Такую ветхость пальцем зацепи, она и помрёт, а тут - машиной... Так что не жди её понапрасну, дамочка: не дождёшься.

Мамочка приплелась домой, чувствуя себя разбитой настолько, словно это она попала под колёса автомобиля, не дай Бог, конечно. Она пыталась успокоиться, по пути пробовала складывать цифры в номерах проезжающих машин, считала ступеньки на лестнице - и всё время сбивалась.

Надо же! Торговка сказала, в начале лета. Может, машина сбила старушонку в тот же день... в тот же час! Как раз после того, как добрая фея передала Мамочке последние книжки и ловко удрала от неё. И пока Мамочка плутала по базарчику... или пока просматривала дома книжки... Ах, не будет больше чудесных подарков! То были последние...

Мамочка достала тоненький сборник Блока и читала-перечитывала стихотворение про красивую молодую девушку, лежавшую во рву под насыпью. Точно! Тогда как раз случилась история с этой хамкой Лейфой. Мамочка весь вечер боялась позвонить к ней домой и боялась читать это самое стихотворение. Но Лейфа осталась цела-целёхонька, нанесённые мужем побои давно зажили. А под колёсами погибла Арефьяновна. Как девушка из стихотворения. В тот же день, в тот же час. Что это, судьба?! Ах, если бы Мамочка только знала, если бы знала!..

И она запоем читала Блока, а потом взялась за "Песни песней", ведь старушонка и их подарила в тот, последний раз. Ах, если бы она знала...

Вечер подкрался совершенно незаметно. Как раз когда стемнело настолько, что без света стало трудно читать, пришёл Эймер. Девочки его действительно не беспокоили, точно затаились, так что день прошёл без осложнений. Одну из "сборок" Тётушки Иниль он уже практически доделал. "Молодец Мальчик!" подумала Мамочка.

И в то же время она... как-то стеснялась Эймера. Вчера они выпили, Мальчик уложил её спать... Нет, всё было хорошо, тихо и мило, честь по чести. К тому же, он, бедняжка, импотент...

Но ведь когда Эймер читал "Песни песней", то ласково обращался к Мамочке: "Сестра моя, невеста". Правда, повторял так вслед за Соломоном, но всё же...

Мамочка была определённо смущена. К тому же, известие о смерти старушонки... Нет, у неё просто "чёрная" полоса сплошного невезения, вот что!

- Ты не выглядишь отдохнувшей, - сказал Эймер, совершенно неожиданно прервав рассказ о делах на работе, - хоть провела целый день дома. У тебя определённо что-то случилось, я чувствую. Расскажи всё, не держи в себе, не таись.

Мамочка заколебалась. Стоит ли взваливать на Эймера свои горести? Он же так юн... в самом деле, почти мальчик.

Но юноша мягко улыбнулся и повторил:

- Расскажи, прошу тебя. Вот увидишь, тебе сразу полегчает.

Вроде Мамочка не знала этого! "Выплакаться в жилетку" - верный способ приведения нервов в порядок. Она задумчиво посмотрела на Мальчика, вздохнула... и рассказала ему и про старушонку, и про книжки её расчудесные, и про трагическое известие.

Рассказ произвёл на Эймера громадное впечатление. По яркому румянцу, залившему его щёки и даже лоб, можно было судить, как он взволнован.

- А какие из этих книг подарила твоя бабулечка? - спросил наконец Мальчик и медленно направился к шкафу. Мамочка охотно продемонстрировала полку со старушкиными дарами. Эймер бережно провёл перчаткой вдоль ряда корешков и невзначай поинтересовался:

- Какая из этих книг последняя?

- Их не одна была, - сказала Мамочка и подала ему лежавшие на кровати стихотворения Блока и "Песни песней". Эймер улыбнулся, вежливо полистал Блока, обрадовался "Песням песней", точно старому знакомому, и как бы про себя заметил:

- Значит, не одна, а целых две...

- Три.

Их взгляды скрестились. Мамочка охнула, от досады хлопнула себя по лбу и пролепетала:

- Эймер, ты гений! Конечно же, она дала мне три книжки, а не две! И как я, дура, позабыла?

Она внимательно осмотрела титульные листы двух имевшихся книг. Ну да, никакой надписи на них нет, а ведь старушка на прощание писала что-то на форзаце! Значит, должна быть и третья книга. С надписью!

- Так где ещё одна? - спросил Мальчик с мягкой настойчивостью, которой взволнованная Мамочка попросту не заметила.

- Да вот же, - она взяла с полки книжку. Однако это оказались сонеты Шекспира. Взяла другую - тоже не то. Третью, четвёртую, пятую - всё не то! "Потеряла, растяпа", - мелькнула мысль. Не может быть! Она не выносила книжку из дома, как поставила в шкаф, так и забыла об её существовании. Книжка непременно должна быть здесь!

Мамочка разволновалась не на шутку, с помощью Эймера сняла с полки все книги, разложила на полу, перебрала по штуке.

Безрезультатно. Последняя старушкина книга как в воду канула.

- Ну вот... - Мамочка глубоко вздохнула, поставила все свои сокровища обратно на полку шкафа, села на кровать, потёрла виски. - Вроде все есть, а последней-то как раз и не достаёт! Разиня я, Эймер, ох и разиня!

И так Мамочке стало горько и обидно, что она попросила тихо-тихо:

- Ты вот что, Эймер... не обижайся, но-о... иди домой, слышишь? Не думай, что я тебя гоню или как. Просто день у меня сегодня... несчастливый какой-то. Иди, прошу тебя.

- Что ты, я и не обижаюсь ни капли, ни капельки! - Мальчик усмехнулся, добавил: - Ни на вот такую капелюшечку не обижаюсь, - и показал размер воображаемой капелюшечки, сжав вместе большой и указательный пальцы правой руки так, что кожа перчатки скрипнула. Затем попрощался, положил на стол ключ от Мамочкиного кабинета и ушёл. И Мамочке почему-то показалось, будто Эймеру было легко и весело. Да-да, юноша явно повеселел к концу разговора! Что ж, его дело молодое, ему-то хорошо, а вот ей...

Мамочка долго просидела на кровати, не шелохнувшись. Очень долго, пока мягкий сентябрьский вечер за окном не сменился тихой тёмной ночью. Причём ночь выдалась какая-то слишком тихая, то ли потому, что было уже очень поздно, так поздно, что перестал ходить транспорт, то ли по какой-либо иной неизвестной причине.

Наконец Мамочка очнулась от оцепенения, грозившего перейти в забытье. Встала, постелила, подошла к шкафу, чтобы выбрать на ночь какой-нибудь томик стихов...

...и достала с полки ту самую пропавшую книжку!!!

Кто знает, как могла пропустить её Мамочка, если снимала с полки все книги до единой и перебирала их поштучно. "Словно бы пряталась от меня, беглянка", - ласково подумала Мамочка, с восхищением поворачивая найденную книжечку и так, и этак.

Книжка была тоненькая, в обложке из грубой бумаги, с огромным чернильным пятном, полностью скрывшим название. Мамочка раскрыла книжку. Ага, вот и оставленная старушкой надпись-пожелание с двумя грамматическими ошибками сразу! А вот и название книги на пожелтевшем от времени титульном листе:

Откровение

святого Иоанна Богослова

(Апокалипсис)

Мамочка задумалась: а не поставить ли книжицу на место? Не взять ли что-нибудь попроще, хотя бы те же стихи? Да, старушка приносила ей и такие вот религиозно-философские сочинения. По большей части Мамочка лишь бегло просматривала их и ставила в шкаф, чтобы после почти не брать в руки, потому что в Бога не верила, как и всякий разумный, рациональный человек. А если и поминала Бога в разговоре, то совершенно бездумно. Действительно, не могут же эти красивые сказочки о высших силах и высшей справедливости быть правдой!..

И вообще, считала Мамочка, не женского ума дело разбираться со "всемирными тонкостями". Потому читала философские книжечки лишь под влиянием особого настроения, посещавшего её крайне редко. Так, однажды она прочла "Книгу Екклесиаста" со знаменитой раздумчивой фразой: "Суета сует, всё суета!" - и пришла в полнейший восторг. А вот другие книжки всё же произвели на Мамочку меньшее впечатление. Хотя старушонка приносила их как всегда вовремя, Мамочка никогда не погружалась в философскую стихию надолго, быстро отходила от неё.

Но сегодняшний случай был из ряда вон выходящим. Во-первых, днём Мамочка как раз мечтала почитать "что-нибудь этакое", неприземлённое. Во-вторых, "Апокалипсис" был, как ни верти, последним даром старушки.

Поэтому в конце концов Мамочка всё же решилась. И вот задвинув стеклянную дверцу шкафа на место, чтобы драгоценные книги не пылились, пошла на кухню, сделала пару бутербродов с кофе (за своими горестями Мамочка и думать забыла о еде и теперь вдруг ощутила резкий приступ голода), вымыла чашку, завела будильник, погасила свет, вернулась в комнату, пристроила около кровати торшер, забралась под одеяло и раскрыла брошюрку.

Из первой главы ей понравилось лишь звучное изречение: "Я есмь Алфа и Омега", - а образ Сына Человеческого с семью звёздами в деснице и с обоюдоострым мечом во рту наоборот отпугнул. Вообще-то она читала много хорошего про Христа в принесенных старушонкой книжках, которые назывались Евангелиями. Знала, что был он тише воды, ниже травы, что злые люди приколотили его за руки-ноги к деревянному кресту и поставили умирать на вершине горы. Нечто похожее она слышала ещё в детстве от своей бабушки. И как-то само собой получилось, что Мамочка привыкла чисто по-матерински жалеть этого сказочного героя, иногда представляя его в виде беззащитного застенчивого юноши, чем-то похожего на Эймера. А теперь вот - человек с мечом во рту... Бр-р-р!!!

Вторую и третью главы, предназначенные каким-то там церквям, Мамочка пропустила. Зато дальше читала крайне внимательно, всё более увлекаясь поразительно яркими образами "Откровения": престолы на небе, двадцать четыре старца в белых одеждах и четыре животных, взывающих: "Свят, свят, свят"; запечатанная семью печатями книга и снимающий печати Агнец... Она вновь представила Эймера, подумала, что на эту роль, возможно, подошла бы и Лейфа. Однако при воспоминании о сегодняшнем безобразном поведении худышки её кандидатуру на столь ответственную роль пришлось решительно отбросить.

Когда в шестой главе Мамочка дошла до четырёх всадников, особенно до бледной смерти на белом коне, то вспомнила наконец, что слышала в детстве от бабушки и про "Апокалипсис". Что-то ужасное будет в этой книге, будет обязательно! Конец света...

Мамочка обессиленно опустила руку с книжкой на одеяло, огляделась. Комната была погружена в полутьму, лишь торшер очерчивал чёткий белый круг на потолке да второе пятно света, ломающееся на стенах, на полу и на кровати. Прислушалась: ни звука вокруг, просто гробовая тишина. Удивительно даже! И страшно... Но Мамочка не отложила "Откровение", лишь натянула одеяло до подбородка и с отчаянно бьющимся сердцем возобновила чтение.

Сто сорок четыре тысячи запечатлённых на челе из колен Израилевых мало интересовали её. Трубящих ангелов она испугалась до мурашек на коже и едва не бросила чтение окончательно, но тут дошла до книжки, сладкой в устах и горькой во чреве. Это её даже рассмешило. И конечно, приободрило.

Прочитав о двух Божьих свидетелях, которые будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, Мамочка захотела непременно узнать, сколько лет это составит. Встала, вынула из сумки ручку и маленький блокнотик, ещё раз подивилась чернильной тьме за окнами и гробовому молчанию окружающего мира, от которого на душе делалось чрезвычайно тоскливо, так тоскливо, что хоть в петлю, хоть в прорубь головой, зябко ёжась, вернулась под одеяло. Поделила в столбик тысячу двести шестьдесят на триста шестьдесят пять, остаток поделила на тридцать и узнала, что пророки должны мучать людей три года и ещё пять с половиной месяцев. "Вот злюки", - подумала Мамочка, порадовалась, что тела пророков не будут хоронить три с половиной дня (так им и надо!). Но также порадовалась тому, что в конечном итоге они воскреснут (ладно уж, пусть и заправским злюкам будет хорошо).

Дева с новорожденным младенчиком, спасающаяся в пустыне от дракона, и орлиные крылья для её спасения растрогали Мамочку почти до слёз. Тут она представила в виде жены себя, а ребёночком - снова-таки Эймера, только маленького. И умилилась.

Следовавшие в двенадцатой и тринадцатой главах один за другим драконы привели её в трепет. Однако трепет этот был ничем в сравнении с крупной дрожью, которая начала бить бедную Мамочку, когда она дошла до трёх последних стихов тринадцатой главы:

"16 И он сделает то, что всем - малым и великим, богатым и бедным, свободным и рабам - положено будет начертание на правую руку их и на чело их,

17 И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

18 Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть."

Тринадцатая глава, глава под несчастливым номером. Но тогда сколь ужасны это стихи...

"Откровение" выпало из ослабевших пальцев Мамочки.

Хорошо, но что в этих стихах ужасного? Почему они произвели на Мамочку такое впечатление?

Она не могла толково ответить на этот простой вопрос, но сердцем чувствовала: да, именно для неё это ужасно!

Но как?.. Почему?.. Судьба? Нет, понятие судьбы слишком расплывчато. Пожалуй, в столь обширные рамки можно втиснуть даже глупые сказки про распятых на деревянных крестах добрячков...

Мамочка вернулась к последнему стиху:

"Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть."

Без сомнения, ужас сконцентрирован именно в этих строчках! Словно все силы ада собрались воедино...

А это ещё что такое?! При чём тут ад?! Голова кругом идёт!..

Мамочка читала и перечитывала стих, пока не обнаружила в нём некую подозрительную странность. Кроме того, при ближайшем рассмотрении в стихе обнаружились и едва заметные "крючочки", за которые упрямо цеплялась память...

Нет, Мамочка решительно не могла вспомнить, как число зверя связано с её жизнью! Однако связано крепко, тут нет ни малейших сомнений...

Мамочка в который раз перечитала мучивший её стих и наконец поняла, в чём состоит странность. Нет, не странность даже, а явная нелепость. Мудрый, умный (по мнению Иоанна Пророка, разумеется!) человек должен счесть число. Но что это значит? Как можно считать одно и то же число? Например, Мамочка, чтобы успокоиться, иногда считала, да и то цифры числа, складывая их. Можно хоть сейчас посчитать таким образом пресловутое число зверя: сложить три шестёрки - будет восемнадцать, один плюс восемь - девять.

Всё ясно, шестьсот шестьдесят шесть без остатка делится на девять. Вот и весь счёт! Разве что сумма трёх шестёрок - восемнадцать - это одновременно номер стиха из тринадцатой главы...

Но разве такую арифметику можно считать разумным занятием для рационального человека? Глупости, сложение цифр числа - это дурная привычка вроде ковыряния в носу или обкусывания ногтей! Своеобразный психический комплекс.

А со счётом числа ещё глупее! По этому поводу существует даже старая школьная хохмочка: "Три, три, три, три и три - будет... дырка!" То есть, ничего хорошего. А здесь что выходит? Шестьсот шестьдесят шесть, шестьсот шестьдесят шесть, шестьсот шестьдесят шесть...

И в голову само собой пришло: сложить! Ну конечно! Это ведь так просто... А гениальное всегда просто, просто настолько, что до этого чрезвычайно трудно додуматься. Кроме того, поговаривают, что от гениального до безумия один шаг... А от безумства до гениального?! Так это что, и есть счёт числа зверя... расчёт... вычисление... или как его там?! Чем же он в таком случае заканчивается, счёт этот?

Впрочем, дело поправимо: блокнот есть, ручка тоже, бери да складывай на здоровье... даже нет - умножай! Ага, дело обстоит ещё проще: это своеобразная таблица умножения на число шестьсот шестьдесят шесть.

Уже Мамочка и руку протянула, уже и ручку с блокнотом взяла...

Но что это?!

Тьма в углах комнаты ожила, вперилась в неё тысячью бледных фосфорических глаз и ждёт, что же она будет делать. А из-под кровати высовывается кто-то такой (или что-то такое), что и не разобрать, высовывается и шипит: "Положи ручку! Ручку положь, стерва, кому говорю!!!"

Мамочкина рука ещё продолжала двигаться по инерции, видения становились всё более устрашающими...

Когда уже без всякого ощущения внутреннего проговаривания в душе родились замечательные слова:

"Итак, покоритесь Богу; противостаньте диаволу, и убежит от вас..."

Она не знала, как объяснить происшедшее, однако в тот самый миг фосфорические глаза во тьме померкли, а сидящее под кроватью существо, словно получив удар, взвизгнуло и протяжно застонало. В следующую секунду Мамочка подумала, что родившаяся мысль чрезвычайно похожа на текст из философской книжечки, тем более там участвует Бог, добрый сказочный персонаж, значит, не стоит придавать этой мысли серьёзного значения. Тут порождения тьмы вновь осмелели, но было поздно: блокнот лежал на коленях, ручка была зажата между большим, указательным и средним пальцами правой руки, а сама Мамочка приготовилась произвести вычисления.

И аккуратно разделив чистый лист вертикальной чертой, она принялась слева умножать число шестьсот шестьдесят шесть в столбик, а справа выписывать результаты. Писала чётко, красиво, ставя цифры и знаки операций друг под другом:

666*1=666

666*2=1332

666*3=1998

666*4=2664

666*5=3330

666*6=3996

666*7=4662

666*8=5328

666*9=5994

666*10=6660

И едва проделала это, сгустки тьмы в углах комнаты заколебались, забились, завыли, зашипели, засвистели на разные лады: "У-у-у-у! С-с-с-с! Сосчитала, она сочла число зверя! Чтоб тебе, чтоб тебе, чтоб тебе!.."

Да, но что из того, что она составила таблицу умножения?! Тоже ещё Пифагор в юбке...

Тьма застыла, с интересом выжидая её ответа. А бедная Мамочка всё не находила его! Тьма с громадным облегчением вздохнула: "Ф-фу-у, пронесло! Нет ума у этой старой толстухи, не способна она понять того, что сделала..."

Но считать-то вообще нужно или нет?! Или следует порвать листок с аккуратной колонкой цифр и забыть о нём?!

"А вот это ещё интереснее!" - и тьма оглушительно захохотала тысячью разверстых пастей, а в воздухе зашелестели тысячи кожаных крыл. Мамочка схватила "Апокалипсис", как заклинание повторила: кто имеет ум, тот сочти число зверя, кто имеет ум, тот сочти число зверя... Тьма с превосходством взирала на заядлую рационалистку, вцепившуюся в глупую книжонку железной хваткой отчаяния... но всё же в поведении тварей, окружавших её со всех сторон и не смевших переступить границы отбрасываемых торшером световых пятен, чувствовалось некоторое беспокойство. Они не смели наброситься на Мамочку. Но почему?.. Неужели в самом деле боялись? Или стремились напугать её... Вернее, отвлечь... Ведь существовали какие-то зацепки в памяти... крючочки...

Зависшие над самой головой крылатые твари отчаянно запищали, защёлкали. Но было поздно: Мамочка вспомнила!!! Открыла форзац. Дрожащей старушкиной рукой там было начертано:

"Бог тебе в помочь. Считай"

И вся сцена прощания встала перед Мамочкиным взором, причём предстала в совершенно новом свете. Старушка вывела печатными буквами: Считай. Мамочка решила, что это ошибка, сказала: "Прочту, бабушка, обязательно прочту". Старушонка замотала головой, постучала по написанному: ты не поняла, тебе надо считать, а не просто читать, ошибки нет. Мамочка засмеялась поразительной настойчивости старушонки, заверила ещё раз: прочту, обязательно прочту. Старушонка махнула рукой: дескать, ладно, потом поймёшь. Перекрестила её на прощание и исчезла, чтобы умереть под колёсами автомобиля.

Но позвольте... что же это получается? Выходит, старушонка знала о её дурной привычке складывать цифры чисел, хотя Мамочка скрывала эту детскую привычку самым тщательным образом?! Она что, использовала Мамочку... как счётчик какой-нибудь? Как калькулятор?!

"Поняла, догадливая", - спокойно сказал тот, кто был под кроватью, вылезая и усаживаясь у неё в ногах. Мамочка никого там не видела, хоть и знала: в дальнем конце кровати сидит некто.

Держа это существо на краю поля зрения, Мамочка принялась рассматривать свою таблицу умножения. Она пыталась понять, что в ней есть такого, чего ни в коем случае не хочет допускать тьма в углах комнаты. А ведь было что-то в таблице, ей-Богу, было!..

При упоминании Бога (хотя бы на уровне ничего не значащего междометия) тьма разразилась всеобщим кашлем и чиханьем, и в этот краткий миг отвлечения Мамочка наконец увидела, что заложено в таблицу...

Гигантский лев с пылающей огненными языками гривой и отвратительной шипящей змеёй вместо хвоста бросился на неё из окна...

Опять сработало некое ощущение, что не следует бояться того, кто ходит в виде "рыкающего льва". Противостань диаволу, и убежит...

Лев разбился вдребезги, рассыпался по полу безобидным песком, так и не долетев до кровати. А мысль уже окончательно оформилась:

произведение 666*4=2664 очень похоже на год,

который наступит через пять лет!

В самом деле, сейчас осень две тысячи шестьсот пятьдесят девятого года, через пять лет будет как раз две тысячи шестьсот шестьдесят четвёртый...

Но тогда произведения в полученной таблице умножения 

это не что иное, как даты!

Шестьсот шестьдесят шестой год, тысяча триста тридцать второй, тысяча девятьсот девяносто восьмой, две тысячи шестьсот шестьдесят четвёртый... Стоп-стоп... Лев, летучие мыши... звери...

И пока тьма бессильно бесновалась в углах комнаты, скрипела мебелью, топала по полу и ругала Мамочку на все лады, она повторно перечитала тринадцатую и прилегающие к ней главы "Откровения". И поняла:

это годы пришествия зверя.

Его число, значит, и годы его.

Ледяной ветер пошёл гулять по комнате. Мамочка укуталась в одеяло, натянув его уже до самых глаз. Но одеяло не спасало от лютой морозной стужи. И тьма замёрзла, и ледяным голосом прозвенела: "Но с какой стати ты считаешь от нулевого года нашей эры... Ведь ты считаешь, получается, от нулевого года?"

Тут с Мамочкой произошло то, что некогда происходило на экзаменах в институте. Голова её словно бы сделалась огромным конспектом, который в критический момент сам собой открывался на нужной странице, и там был написан ответ. Сейчас в "конспекте" возникло число "4004".

Набросив на плечи одеяло, Мамочка подбежала к шкафу с книгами, быстро выдернула нужную и стараясь не наступать на разметавшихся по полу змей из чёрного льда, вернулась на кровать. Книга сразу же открылась на странице, где в глаза бросилось начало абзаца:

"В 1654 году архиепископ Ашер из Ирландии заявил, что из внимательного изучения "священного писания" вытекает, что Бог сотворил мир в 4004 году до н.э. В течение целого века дату эту помещали во всех очередных изданиях Библии, а того, кто подвергал её сомнению, считали еретиком".

Но это же просто замечательно! Число 4004 так похоже на 3996, которое стоит в шестой строке составленной таблицы!

Гадливо морщась, Мамочка вновь прошла меж ледяными змеями к шкафу, принесла оттуда "Пятикнижие Моисеево" и перечитала сказку о жизни Адама и Евы в Едемском саду. По всему видать, змей соблазнил Еву очень быстро (Мамочка покосилась на ледяных гадов на полу), значит, можно предположить, что эта парочка жила в Едеме очень даже недолго. Если теперь допустить, что по легенде мир в самом деле возник в четыре тысячи четвёртом году до нашей эры, а Ева съела пресловутое яблоко всего через пару лет... скажем, в три тысячи девятьсот девяносто шестом году... Да-да, разумеется, всё это красивая сказка, ведь возраст Земли исчисляется миллиардами лет... но до чего здорово выходит, право слово!

Считать-то надо не от нулевого года нашей эры, а от три тысячи девятьсот девяносто шестого до нашей! От мифической даты мифического грехопадения, так близкой к вычисленной Ашером дате! Тогда год рождества распятого Христа - лишь чёрточка на гораздо более длинной шкале, идущей из прошлого...

Мамочка чувствовала, что рационализм, которым она так гордилась, трещит по швам, что она увлекается, проваливается с головой в трясину жуткой бредятины, окунается в мир невозможного. Но уже ничего не могла с собой поделать. Да и некогда было размышлять: тьма заколебалась, завибрировала, загудела, и мириады чёрных ледяных сосулек, тяжёлых и острых, точно копья, упали вокруг Мамочкиной кровати, вонзились в пол, и долго ещё ходила ходуном комната от и падения. И застонал, развеялся клубами зловонного дыма невидимка, сидевший у неё в ногах. С этого момента тьма более не смела выступать из углов, высовываться из щелей, не смела даже шелохнуться. Она только задавала каверзные вопросы издевательским тоном, производила звуки, похожие на хлопки дверцы шифоньера, царапала когтями по оконному стеклу, хохотала и ухала, когда Мамочка не могла собраться с мыслями, да глухо стонала, когда ответ находился. В общем, всячески действовала Мамочке на нервы, но не более того.

А следующий вопрос был таков:

"Ладно, Иисус Христос - это сладенькая сказочка. Тем не менее, сказочка добрая. А у тебя выходит, что зверь явился в год рождения Христа. Так сказочка про добренького Иисуса - это в самом деле выдумки? Христос - это дьявол?"

Очень соблазнительный был вопросик! И поскольку Мамочка ни в какого такого Бога не верила, то вначале не знала, что и как отвечать. Хотя чувствовала, что ответить необходимо, что ответ лёгок и прост и лежит, так сказать, на поверхности... Как вдруг произнесла вслух, сама не осознавая, как это из неё выскочило:

- Христос пришёл победить дьявола. Он ходил по земле и всюду прогонял бесов. Значит, он не сатана... ведь он пришёл уже после того, как у людей начались беды, - тут же Мамочка и про нужную книжку вспомнила. Ну да, "Евангелия"!

- Я в каком-то "Евангелии" читала, как он сам утверждал это, - очень уверенно добавила Мамочка. - Христос пришёл уже после появления сатаны, чтоб победить его. После появления сатаны каждый раз появляется кто-нибудь и сражается с ним. И побеждает, как Христос.

"Ай да я!" - гордо подумала Мамочка, услышав, как завывает и скулит тьма в углах комнаты. Кстати, после воспоминаний об Иисусе Мамочкин "конспект" раскрылся на новой странице. Теперь уже смело проследовала она к шкафу и в очередной старушкиной книге нашла вот что:

"Итак, сопоставляя даты правления упоминаемых в Евангелиях царей с возрастом Христа, следует признать, что определяя дату Его рождения по пасхалиям, Дионисий Малый ошибся, по крайней мере, на четыре года".

Значит, легендарный Иисус родился не в нулевом году, а в четвёртом до нашей эры. Но может и в третьем, и во втором... В первом, наконец!

И тогда подумав немного, Мамочка слегка подправила даты, взятые из таблицы умножения:

662...666 г.г.

1328...1332 г.г.

1994...1998 г.г.

2260...2664 г.г.

А вот это плохо, совсем плохо! Выходит, зверь может явиться не через пять лет, а уже в будущем две тысячи шестьсот шестидесятом году! Нельзя мешкать...

Мамочка обвела притаившуюся в углах тьму строгим взором ревизора, входящего в инспектируемое учреждение. Следующий вопрос был такой:

"Но во всех твоих рассуждениях, между прочим, есть малюсенький изъян: в "Откровении" описан конец света, а у тебя в указанные годы никакого конца не наступает. Как же быть?"

И вновь помогла старушкина книга, однако на этот раз не философская, а обыкновеннейший роман. Правда, герои его как раз спорили на отвлечённые темы, и вот что говорил один из них:

"Только ограниченный человеческий разум воспринимает природу в таком же ограниченном виде. Только человек мог вообразить такую нелепость как Страшный Суд, за которым следует конец всему миру, чего с трепетом ожидает каждое поколение. Отнюдь! Со смертью человека мир продолжает существовать. И будет существовать, даже если человечество исчезнет вовсе".

- Вот и ответ, - бойко произнесла вслух Мамочка. - Надо лишь правильно понять "Откровение": суд повторяется периодически, его и в самом деле испытывает поколение за поколением. И период этот - число зверя.

Но тьма не сдавалась! Повинуясь её голосу, Мамочка сняла с полки очередную книгу и прочитала:

"Согласно принятому у евреев летоисчислению, "сотворение мира" произошло в 3760 г. до н.э., а "потоп" - в 2104 г. до н.э."

И тьма возмутилась: "Как же так! Ведь этот самый три тысячи семьсот шестидесятый год и отдалённо не напоминает три тысячи девятьсот девяносто шестой. В таком случае, от какого из них считать?"

- От обоих, - с уверенностью сказала Мамочка. - Одни люди верят в одну дату, другие - в другую, а каких больше - неизвестно. И раз всё это выдумки, почему бы не считать сразу от обеих дат... Нет, даже от всех трёх! И от две тысячи сто четвёртого года в том числе!

Мамочка полистала "Бытие" и убедилась, что "потоп" был, по сути, уничтожением человечества и созданием нового. И повторила твёрдо:

- Да, существует как минимум три цепочки дат, и сейчас я определю их. Всем назло, вот!

Вернувшись к кровати, она произвела в блокнотике необходимые расчёты, и столбец цифр предстал наконец в завершённой форме:

4 г. до н.э. ...0 г.

236 г.

560 г.

662...666 г.г.

902 г.

1226 г.

1328...1332 г.г.

1568 г.

1892 г.

1994...1998 г.г.

2234 г.

2558 г.

2260...2664 г.г.

Только ради удобства Мамочка не стала вписывать сюда даты, идущие до Рождества Христова, иначе столбик был бы гораздо более внушительным.

"Но у тебя же нет ни единого доказательства!!!" - завопила во все глотки тьма, раздосадованная собственной неосторожностью, из-за которой Мамочка догадалась о существовании ещё двух последовательностей.

А на часах уже без четверти три ночи... Ничего себе!

Почувствовав огромную усталость, Мамочка зевнула, сладко потянулась и сказала:

- Доказательства будут. Завтра же. Надо только как следует покопаться в книжках, в старушкиных и... может, в библиотеку... в библиотечных...

Но мысли уже путались, а глаза начали слипаться. Положив под подушку "Апокалипсис" и блокнотик с вычислениями, Мамочка поудобнее устроилась в постели, погасила свет и с чувством выполненного долга уснула.

Но в эту ночь ей снился странный и страшный сон. Огромный голый человек с леденящим душу пронзительным взглядом янтарно-жёлтых глаз, похожих на тигриные, с гладко выбритым тяжёлым квадратным подбородком и презрительно поджатыми тонкими губами медленно выплыл из клубящегося серо-чёрного тумана, с грубоватой бесцеремонностью владыки мира наставил на Мамочку палец и спокойно пообещал: "Я тебя насквозь вижу. Ты решила непременно собрать доказательства. Так вот, если посмеешь добыть хоть одно из них, тебя убьют. Запомни это".

День десятый

Библиотечный день

Ночью Мамочка не проснулась ни разу, слишком уж плохо выспалась накануне и слишком устала за прошедший столь необычно день. Но право же, лучше было бы, если б она не спала вовсе! Всё равно ночь не принесла долгожданного отдыха, ибо снился ей всё тот же мутный серо-чёрный туман да его порождение - огромный голый человек... Или наоборот?! Нельзя сказать наверняка. И если сны врут, то врут, увы, слишком натурально.

Туман то успокаивался, почти застывал, лишь слегка подрагивая, то вновь начинал бурлить. Тогда-то из него и выходил тот самый голый человек и заговаривал с Мамочкой.

Правда, не всегда он был голым. Пару раз на его плечах оказывался старинный чёрный бархатный плащ, свисавший до пят, с подкладкой алого шёлка. Когда же он был без плаща, Мамочка поражалась удивительно пропорциональному сложению его тела, выпуклой рельефной мускулатуре и гладкой коже без единого волоска, умащенной какими-то маслами. При первых же признаках приближения этого страшного человека Мамочку охватывало оцепенение, сходное с параличем. Человек выплывал из тумана, заговаривал с ней спокойно, ни разу не повысив голос ни на йоту, исчезал в клубящейся мгле и вновь появлялся. И говорил, говорил...

"Да ты подумай только, глупая, неразумная женщина: во что ты ввязываешься?" - спрашивал он, пристально глядя Мамочке в глаза. - "Это же война, натуральная война. А готова ли ты сражаться? Война всегда была делом мужчин".

- Я читала про амазонок, - едва шевеля омертвевшими губами, шептала во сне Мамочка.

"Амазонки в итоге были побеждены", - холодно возразил человек. - "Но тебе нельзя равняться даже на них. Только погляди на себя в зеркало. Ничего себе Ипполита... Ты даже не Прекрасная Дама, про которую писал Блок, куда уж тебе до амазонок. Пойми, глупая женщина, ничто не мешает мне раздавить тебя. А раздавить кого угодно я могу в два счёта, ты у меня в руках".

На ладони человека как по волшебству появилась крохотная восковая фигурка, в которой Мамочка с ужасом узнала себя. Человек сжал кулак, из него вытекли вязкие струйки растаявшего воска и тут же застыли, вытянувшись в воздухе длинными нитями.

"Вот так", - презрительно бросил он через плечо, вытирая руку о подкладку плаща и исчезая в тумане.

- Но ты же не уничтожил меня до сих пор, - с отчаянно бьющимся сердцем возразила Мамочка, когда человек явился вновь. - В таком случае объясни, почему я ещё жива.

Надменная усмешка искривила тонкие губы, но голос остался по-прежнему ровным и совершенно бесцветным:

"Тебе не откажешь в некоторой сообразительности, женщина. Что ж, буду с тобой предельно откровенен. Я многое мог бы сказать тебе. Например, что пока ты только хочешь ввязаться в бой, но ещё не успела сделать против меня ни единого выпада. Твои вычисления в блокнотике можно считать пустячным упражнением... Так же, как и ответные действия моих подчинённых - маленьким предупреждением тебе".

Мамочка содрогнулась, подумав, что если тучи упырей, клубки змей, огненный лев и некто неизвестный в ногах кровати - всего лишь предупреждения, то каков же истинный ответ...

"Ты отвлекаешься, женщина", - холодно заметил человек. - "Повторяю, я не злопамятен. И согласен считать твои упражнения в блокнотике маленьким недоразумением, уничтожимым с помощью одной-единственной спички. Не думай, что у меня нет сердца. Глупцы клевещут на меня, потому что боятся. А сердце есть, пламенное, трепетное сердце.

И не думай, что мне так уж нравится убивать. Я отнюдь не кровожаден. Наоборот, мне жаль тех, кем приходится жертвовать. Мне жаль даже самых заклятых врагов - а ты, женщина, пока даже не враг. Ты только готовишься стать моим противником. Тогда объясни, почему я должен уничтожать тебя? Я не хочу напрасных жертв.

Или возьмём благородство. У меня много титулов, среди которых - князь мира. А благородно ли убирать с дороги противника, не предупредив его о моих намерениях и возможных последствиях? Тем более, ты женщина, и наносить удар в спину слабому созданию бесчестно вдвойне. Запомни, женщина, в вопросах чести и честолюбия я крайне щепетилен.

Однако я не буду выдвигать ни единого из этих аргументов. Попробую сыграть с тобой в открытую. Поступлю сверхблагородно, сверхснисходительно, сверхоткровенно и скажу самую настоящую правду: да, пока я не могу уничтожить тебя. Пока что ты под защитой".

- Вот видишь, - восторжествовала Мамочка, хотя на её грудь каменной тяжестью давил неописуемый ужас. - Вот видишь, у меня есть защита...

"Пока есть защита", - поправил человек, многозначительно подчеркнув первое слово. Затем на некоторое время нырнул в туман, оставив Мамочку гадать, что же он имел в виду. А снова выйдя к ней, продолжил:

"Однако ты не знаешь, как этой защитой пользоваться, как сохранить её, как из-под неё не выйти. Вообще, ты абсолютно не ведаешь даже, в чём состоит защита.

Знаешь, на кого ты похожа? На слепого воина, которого привели на поле битвы, поставили перед ним переносную броню, неуязвимую для пуль и осколков, в бойницу вложили ружьё, положили палец слепца на курок и сказали: "Жми сюда и стреляй".

Вот ты и есть этот самый слепой воин. Он посылает пули, не зная даже, находят ли они врага или только землю и камни. Он не умеет сражаться иначе, как нажимая на курок. Однако самое для него плохое - полнейшая беззащитность. Да, пока он за укрытием, всё в порядке. Но слепой воин не знает, что это за укрытие и как им пользоваться. У брони есть ремни, её можно надеть на себя и переместиться, сменить позицию, однако слепец понятия не имеет об этих ремнях. Стоит ему сделать шаг в сторону, стоит приподняться над бронёй, даже просто приблизиться к бойнице - и он становится уязвимым для противника. И такого вояку непременно убьют. Но даже в том случае, если он будет смирно сидеть, не делая лишних движений, враги обойдут его с тыла и поразят в спину. Или выкатят против него тяжёлое орудие и первым же выстрелом разнесут в клочья и устойчивую лишь против осколков броню, и его самого, потому что слепец не увидит надвинувшуюся опасность и не сможет сменить позицию.

Так вот, женщина. Согласен признать, что пока ты находишься под защитой. Ты можешь даже сделать один или несколько выстрелов вслепую. Если успеешь. Но учти: я принял все необходимые меры, чтобы помешать тебе. В тылу у тебя уже сидит стрелок. Против тебя выкачено тяжёлое орудие, а лучшие снайперы ждут, когда ты высунешь голову из-за жалкого своего укрытия. Это война, женщина".

Сказав так, человек исчез в тумане и более того - погрузил в его липкие чёрные объятия также несчастную Мамочку.

"Так что, сдаёшься?" - донёсся через некоторое время из-за бурлящей ледяной пелены его глухой голос.

- Нет, - тихо, но упрямо сказала Мамочка. - Я могу нащупать то, что ты называешь ремнями, могу научиться ходить под бронёй постоянно.

"Глупая женщина, - спокойно ответил человек, разгоняя туман полой плаща, в который на этот раз был облачён. - У тебя не хватит на это времени. Если ты начнёшь учиться обращаться с защитой, то не успеешь сделать ни единого выстрела. Ты растратишь время попусту. А кроме того, если не выполнишь то, на что тебя толкают другие, разве эти другие не вернутся, не отберут у тебя всё, что имеешь? Зачем им воин-бунтарь, не исполняющий приказы? В расход его! Так что я уничтожу тебя и в этом случае".

Тут Мамочка испугалась не на шутку. Что же с ней будет... А голый человек воспользовался замешательством Мамочки и сказал:

"Ты упустила шанс прозреть. Это война, потому выбирай: либо стреляй и погибай, либо сдавайся и живи. Видишь, насколько я благороден, поясняя все свои действия и предлагая тебе капитуляцию?"

Но в самый критический момент Мамочка неожиданно вспомнила некоторые места из старушонкиных книг. И в её груди неизвестно как родились слова:

- Тебе ли говорить об откровенности! Хитрой лестью, соблазном, лукавыми мудрствованиями ты подкупил слабую женщину, заставил сорвать запретный плод познания добра и зла почти сразу после сотворения. Ева была слишком наивна и неопытна, куда же ей было тягаться с тобой! А кто поссорил из-за пустяка Ноя с его сыном Хамом? Они тоже были слабы и ещё не готовы противостоять тебе после пережитого потопа, едва не погибнув в волнах. Это ли не удар в спину? И после таких подлых нападений ты рассуждаешь о благородстве!

Человек скрестил руки на груди, пристально посмотрел на Мамочку и холодно заметил:

"Так, я вижу, слепого стрелка снабдили полевым телефоном и по прямому проводу нашёптывают ему всякий вздор. А слепец настолько глуп, что этот вздор повторяет".

Потом завернулся в плащ и продолжал:

"Оставим благородство в покое. Лучше скажи вот что: зачем ввязываться в сражение, когда не знаешь даже, на чьей стороне и против кого выступаешь? Допустим, ты верила бы в Бога, тогда всё понятно. Но ты ведь не веришь. Про меня ты знаешь гораздо больше и в отличие от Бога не сомневаешься, что я приду, просто пока у тебя нет доказательств. И меня ты боишься. Кстати, правильно делаешь, что боишься.

Но что, собственно, ты знаешь обо мне? Почему идёшь против меня? Почему не выступаешь за меня? Не понимаю тебя, женщина. Конечно, нелогичность заложена в твоей природе. Женщины всегда покоряются чувству... И всё же попробуй объясниться".

- Что знаю я о тебе?.. - Мамочка задумалась. Это было чрезвычайно трудно, так как голова немедленно налилась свинцом, кипевшим от адского пламени. Но и сквозь жар всё же пробивались мысли. - Что знаю я о тебе... Твои слуги просто ужасны!

"Это война. Запуганного противника легче сразить".

- Ты преследовал Иосифа и Марию с маленьким Иисусом...

"Это война".

- Ты будешь преследовать женщину с младенцем, о чём говорил Иоанн Богослов..."

"Я понимаю твои нерастраченные материнские чувства, но это война".

- Ты соблазнил Еву, слабую женщину...

"Не пой с чужого голоса, это тебе подсказали".

- Ты многих убил. Ты заставил Ирода перебить младенчиков в Вифлееме. Я читала...

"Это война".

- Ты убил Арефьяновну, мою старушонку, мою добродетельницу! Разве нет?

"Это война, женщина. Всё это война, как видишь".

Человек исчез в тумане, явился уже без плаща, поигрывая великолепными мускулами.

"Итак, разве мы не выяснили всё до конца? Ты думаешь обо мне плохо лишь из-за войны. Но разве пророки Бога не убивали? Ещё сколько раз... Только сегодня ты читала в "Апокалипсисе" про парочку порядочных убийц и мучителей, смерти которых будет радоваться всё человечество. А Илия Фесвитянин чего стоит? А Самуил?"

- Ты сам сказал: это война.

Человек кивнул.

"Остроумно с твоей стороны. И весьма эффектно: меня же - и моим аргументом. Но скажи на милость, почему в своей нелогичности ты выступаешь на стороне того, о ком и отдалённого представления не имеешь? Вот, оказалось, что и на стороне Бога действуют закоренелые убийцы. Так скажи, почему ты предпочитаешь Его мне?

Более того, если разобраться, ты пока не входишь в Божью армию. Ведь ты открыто заявляешь всем и каждому, что не веришь сказкам для жалких беззащитных старушек. Так если Бог - это сказка, если Его вовсе нет, почему ты собираешься воевать против меня? Я ведь тебе ничего плохого пока не сделал".

Измученная Мамочка вконец запуталась в хитро расставленных голым человеком сетях и теперь растерянно молчала, не зная, что ответить.

"Итак, слепой ополченец, по глупости разрешающий использовать себя воинам неизвестно какой армии, я спрашиваю дальше: не чью благодарность ты рассчитываешь? На благодарность Бога? Помилуй, дорогая, Его ведь нет. А даже если бы и был, за что Ему благодарить тебя? Ты же не входишь в Божье воинство. Подумай: ты сложишь голову на поле брани - а тебя и не помянут добрым словом".

И чувствуя смущение Мамочки, голый человек продолжал свои соблазнительные речи:

"Вот какая слабая у тебя защита! Ты имеешь честь впервые говорить со мной, а уже колеблешься. Подумай, насколько ты ничтожна передо мной. А я предлагаю тебе сдаться, уговариваю тебя, словно ты и не ополченец вовсе, а вражеский генерал. Какая честь для тебя, а? Оценила?

И я торжественно обещаю: если ты сдашься, я отправлю тебя в глубокий тыл. Я не стану втягивать тебя в войну, как поступают с тобой сейчас. Я люблю женщин. И щажу их.

От бабушки своей ты наслушалась в детстве, будто я живу в аду. Враньё. Никогда не слушай болтовню неосведомлённых и не пой с чужого голоса. В аду мучают таких дураков-ополченцев, таких, как ты сейчас... Кстати, учти: дураки поступают в ад с обеих сторон. Ты веришь мне?"

Мамочка изо всех сил старалась не верить, хотела даже сказать об этом голому человеку. Но пока собиралась с духом, он нырнул в туман, вновь явился в плаще и сказал:

"Итак, ты не имеешь сил возражать. Что ж, неплохо для начала. Так послушай же правду: я живу ничуть не хуже Бога. У него есть рай, тёпленькое местечко для избранных, и у меня также имеется свой укромный уголок. Там всегда веет прохладный ветерок, светит яркое солнышко. Там никогда не бывает ни зноя, ни холодов. Туда не долетают крики, вопли и скрежет зубовный, там не пахнет серой и горелым мясом. Из прозрачных водоёмов бьют в лазурное небо фонтаны. Там есть вина и яства, сладости и фрукты, могущие удовлетворить самый утончённый вкус. Там горы драгоценностей и золота. Там прекрасные цветы, золотые рыбки в бассейнах с прозрачной ключевой водой, на ветвях деревьев сидят причудливые птицы с ярким оперением, наполняющие воздух сладостным пением.

А какие там мужчины! Сплошные Ланселоты и Тристаны. Ты будешь почитаема и любима, вечно любима и прекрасна. Развлечения, балы - нескончаемый праздник кипучей жизни, какого ты не знала в здешнем убогом прозябании".

В руке человека вдруг возник огромный кубок из дымчатого хрусталя, инкрустированный золотом. Золотая вязь тончайшей работы паутинным кружевом плелась по стенкам кубка, драгоценные камни, самих названий которых Мамочка даже близко не знала, горели всеми цветами радуги, точно причудливые гигантские насекомые, рассевшиеся на тоненьких листочках и в чашечках цветков.

"Вот лучший кагор, какой есть в моих владениях, он в кубке мира. Отпей, и можешь отправляться в мой тыл. Сдайся, отважная женщина. Видишь, я признаю твою отвагу. Признаю, что ты можешь сражаться. Разве не довольно с тебя этого, женщина? Многие воины-мужчины и мечтать не смеют о подобной чести, уверяю тебя. Ты будешь знать, что могла драться, что ты горда и отважна. Но лучше знать это и веселиться в обществе благородных мужчин и прекрасных женщин, чем на собственном горьком опыте убедиться в невозможности одолеть меня и мучаться в обществе таких же дураков, купаясь в расплавленном асфальте, глотая смолу и серу. Ты ведь превосходно знаешь, что на собственном опыте учатся только дураки.

Так что, сдаёшься?"

И человек протянул ей кубок. Наполнявшая его густая рубиновая жидкость качнулась, из кубка выплеснулась и повисла на ободке крошечная алая капелька, так похожая на... кровь...

- Нет, нет, - принялась шептать Мамочка, одумавшись в самый последний момент. - Ты обманываешь меня. Бабушка рассказывала, что Бог добрый и милосердный, что он любит людей. Моя старушонка тоже была добрая. А ты убил её. Ты злой, коварный и бесчестный. И лучше я поверю тем, кого знала и любила, чем незнакомцу.

Человек задумчиво посмотрел на неё, наклонил кубок, и его содержимое пролилось в клубящийся туман. Мамочка задрожала, потому что сходство жидкости с кровью при этом ещё увеличилось.

"Что ж, пропало вино", - разочарованно протянул человек. - "Я вижу, твой полевой телефон действует, и тебе слишком нравится ходить в чьих-то подпевалах. Значит, придётся уламывать тебя силой. Пусть же заговорят ружья, пусть вслед за вином прольётся то, о чём ты подумала. Но смотри, я тебя предупредил: сделаешь выстрел - мокрое место от тебя останется. Стрелок в тылу у тебя, храбрая, но неразумная женщина, дальнобойное тяжёлое орудие заряжено фугасом, снайперы приложились к оптическим прицелам. Но я благороден. Первый выстрел за тобой. Дальше я тебя уничтожу".

Человек отвесил замысловатый поклон, одним движением обернул плащ около левой руки, повернулся и пошёл прочь. Под кожей спины и ног перекатывались тугие узлы мускулов, похожие на давешних змей. Оцепенев от ужаса, Мамочка наблюдала за ним, пока серо-чёрный туман не заволок всё вокруг, а потом провалилась в абсолютно бесчувственное небытие и была выведена из него лишь звоном будильника на кухне.

Первым делом Мамочка проверила, на месте ли блокнот с ручкой и "Откровение". Всё это лежало под мокрой от пота подушкой. Мамочка вздохнула с облегчением, потащилась в ванную, оттуда на кухню. Есть совершенно не хотелось, несмотря на то, что вечером она проглотила всего пару бутербродов и вроде бы не очень наелась. Вяло подумала, что это уже не предписанная Тётушкой Иниль и с кулинаркой Хелой диета, а скорее голодание, но может оно и лучше, так как этим путём можно быстрее похудеть. Всё же через силу съела бутерброд с сыром, зачерствевшую сдобную булочку, оставшуюся от позавчерашнего милого кутежа, выпила кофе. Вернулась в комнату, убрала постель, повалилась на кровать и глубоко задумалась.

Прежде всего, что же произошло с ней в этой вот комнате этой самой ночью? От всего случившегося, от ночного бдения над заумной книжицей да дурацкого бредового сна кроме ощущения перенапряжения и громадного утомления у Мамочки остались две вполне реальные вещи: "Апокалипсис" да колонка цифр на листике блокнота. Несмотря на ранний час (Мамочка вставала на работу чуть свет; вчерашний безобразный случай с будильником был редчайшим исключением из правила), на улице было уже довольно светло, несмотря на плотный туман (кстати, если туман нагнало к ночи, становились понятными поразительная гробовая тишина и чернильная тьма, приводившие её в ужас). Утро окончательно разогнало тени, всё ещё сиротливо таившиеся в углах комнаты и под кроватью. А с исчезновением теней начала постепенно исчезать и память о явившемся во сне голом человеке...

Что же в таком случае произошло ночью? Сон это был или явь? Блокнотик с цифрами и старушкина книга свидетельствовали о втором, отсутствие малейших следов порождений тьмы - о первом.

В конце концов, дело решила наивная вера Мамочки в ведьм, чертей и прочую нечисть, а также в приметы вроде перебегающей дорогу чёрной кошки. Эти суеверия легли на чашу весов рядом с "Откровением святого Иоанна Богослова", которые также прямо утверждали, что дьявол есть, и война с ним дело вполне реальное. Таким образом, колонка цифр в блокноте обрела реальное содержание.

Но тогда следует поторопиться! Раз есть дьявол и слуги дьявола, раз на дворе две тысячи шестьсот пятьдесят девятый год, переваливший за вторую половину, в запасе до очередной даты появления "зверя" остаётся каких-то три месяца с хвостиком. А люди ходят беззаботно по земле и ни о чём не ведают!!!

С другой стороны, существования Бога Мамочка не признавала. Она считала, что если бы и проживала где-то на свете такая вот всемогущая личность, то непременно давала бы знать о себе, совершая время от времени показательные чудеса... ну, вроде ежегодных театральных гастролей, что ли. А раз нет таких вот очевидных чудес, известных всему миру, выходит, Бога тоже нет. Но кто же тогда защитит человечество от нависшей угрозы?! Или хотя бы расскажет о ней людям, чтобы сплотившись, сомкнув ряды, они дали завоевателю-сатане достойный отпор? По всему выходило, люди могли надеяться лишь на себя. А предупредить их могла только Мамочка.

Но как сделать это, когда дьявол лично угрожал ей! Если тёмные силы существуют, значит, запрет на розыск доказательств и угроза в её адрес - не пустой звук... Однако дневной свет рассеял тьму, сон исчез, растаял, квартира была в порядке. Так может попробовать найти подтверждение цифрам? Вдруг сатана бессилен днём...

Мамочка оказалась в положении очередной жены Синей Бороды, которая держала в руках ключик от запретной комнаты. Ей страшно хотелось порыться в книгах и поискать доказательства. Но в то же время она страшно боялась. Кроме того, пора идти на работу...

Всё же в итоге тривиальное женское любопытство возобладало, как и в случае с женой Синей Бороды. Да и чему тут удивляться? Все женщины унаследовали от мифической праматери Евы особую жгучую страсть к запретным плодам - а значит, к запертым комнаткам также. И могла ли Мамочка отказаться заглянуть хоть в замочную скважину, хоть в щёлочку? Нет, не избежать ей было искушения!

И вот в ранний утренний час Мамочка твёрдо решила осуществить задуманное, хотя на душе скребли чёрные кошки, сердце обливалось кровью, и она прекрасно понимала, что в потаённой каморке кроме орудий казни, вороха окровавленных тряпок да аккуратно развешанных на крючьях трупов предыдущих жён герцога вряд ли найдётся что-либо стоящее. С работой же всё обстояло довольно просто: Мальчик очень мило согласился вчера посидеть в её кабинете, так пусть посидит и сегодня!

Обрадовавшись найденному решению, Мамочка взяла вместительную прозрачную сумку, сложила в неё все старушкины книги, могущие иметь хотя бы малейшее отношение к проблеме, присовокупила к ним "Апокалипсис" и блокнот, оделась, наложила лёгкий макияж (задерживаться на работе она не собиралась, но и выглядеть отталкивающе в библиотеке тоже не хотелось) и ушла, мысленно послав человеку из сна воздушный поцелуй.

Молочно-белый туман на улице ещё не развеялся. Машины медленно плыли в мутной пелене, давая о себе знать редкими гудками да слабым светом зажжённых фар. Мамочка направилась сначала к автобусной остановке, но вспомнив про орудие с фугасным снарядом, подумала, что голому человеку из сна вполне по силам организовать маленькую автокатастрофу, как покойной Арефьяновне (a la guerre comme a la guerre!) и решила отныне пользоваться только метро, хотя идти до станции метрополитена было далековато. По улицам Мамочка шла также крайне осторожно, осмотрительно, подальше от края тротуара, поближе к домам... Пока не додумалась, что с крыши на неё может случайно свалиться кирпич (да, да, это война!). Тогда Мамочка стала передвигаться точно по середине тротуара, как по ниточке, и осталась крайне довольна собственной находчивостью.

На работе и в самом деле не задержалась. Вынула из ящика стола чистую тетрадь в клеточку. Зашла в дальнюю комнату, тепло поздоровалась с "детушками", направилась прямиком к Эймеру, который во все глаза уставился на сумку с книгами, вручила ему ключ от кабинета, коротко приказала:

- Значит так. Посидел ты у меня вчера, посидишь и сегодня. Снова остаёшься исполняющим обязанности. У меня срочные дела. Никаких возражений! - громко, во всеуслышание попросила Пиоль в случае чего подтвердить данные Эймеру полномочия и, вздохнув с огромным облегчением, убежала в центральную городскую библиотеку. "Мчусь, как девчонка на свидание", - подумала она. Несмотря на страх, поселившийся в груди после ночных угроз, Мамочка чувствовала душевный подъём, и постепенно ею целиком завладело безмятежно-радостное настроение.

В огромном читальном зале почти что не было посетителей, если не считать двух-трёх солидных мужчин, которых так и хотелось назвать профессорами. Мамочка на всякий случай выбрала столик подальше от профессоров, в самом углу читального зала, где в огромной бочке росло нечто похожее то ли на небольшой банан, то ли на агаву, то ли на азалию (Мамочка путала эти экзотические растения, которые видела лишь раз в жизни в ботаническом саду и твёрдо запомнила только, что банан - это трава). Подойдя к столику, принялась выкладывать одну за другой старушкины книжки.

- Простите, это всё ваше? Это не библиотечное?

Пушистые ковровые дорожки совершенно заглушали шаги, поэтому Мамочка не слышала, как к ней подошла работница читального зала, совсем ещё молоденькая девчонка. Была она маленькая, чистенькая, аккуратненькая, вот только крахмальный фартучек и кружевную шапочку на густые тёмно-каштановые волосы прямо официанточка из ресторана высшего разряда! Она смотрела на мир огромными удивлёнными глазами и чем-то напоминала Лейфу, только без косичек. Очень располагающая внешность...

Впрочем, внешность зачастую обманчива, подумала Мамочка, вспомнив, до чего безобразной скандалисткой оказалась на поверку Лейфа. Вспомнила она и про вражеского стрелка, прокравшегося в тыл, и довольно сухо ответила:

- Да, все книги мои.

- Простите, но я должна проверить, - с мягкой настойчивостью заявила девушка.

Что было делать! Мамочка нехотя протянула ей несколько лежавших сверху книг. Девушка открыла их в поисках библиотечного штампа... и глаза её загорелись от восторга!

- Где вы их взяли? Это же... это... драгоценности настоящие! пролепетала она. Мамочка решила, что не слишком погрешит против истины, ответив:

- От бабушки в наследство достались.

Библиотекарша удивлённо воззрилась на неё, потом подставила к столу второй розовый стул, села и заговорила. Оказывается, она учится на историческом факультете университета на вечернем отделении, а в библиотеке подрабатывает днём. И просто восхищается историей и всем, что с нею связано.

- Вы историк? - спросила она Мамочку, и та многозначительно промолчала, решив не разубеждать наивное дитя. Степень восторга девушки не поддавалась описанию.

- Вот здорово! - горячо обрадовалась она и кивнув на профессоров, шепнула: - А то ходят к нам одни технари, скучища с ними.

И вновь принялась перебирать книжки, почти все из которых, по её признанию, выдавались в университете на руки одним лишь преподавателям, а студенты вынуждены были записывать цитаты из них на слух или пользоваться скучными пересказами из учебников, авторы которых всячески подтрунивали над религиозными причудами и предрассудками древних. И тут девушка сделала признание, ошеломившее Мамочку:

- Вы знаете, мне очень больно выслушивать всё это. Ведь я готовлюсь принять крещение. В ближайшую субботу...

Мамочка едва не вскрикнула от изумления, но вовремя сдержалась. И пока потупившаяся девушка тихим, но твёрдым голосом излагала своё мнение по этому поводу, Мамочка взирала на неё с неподдельным изумлением. Она привыкла считать веру в Бога уделом немощных старушек, которым ничего в жизни не нужно, кроме успокоения души. А тут вдруг такая молоденькая!.. Мамочка была шокирована признанием собеседницы. И пока та говорила, не особенно заботясь, слушают ли её, Мамочка с помощью нескольких наводящих вопросов пришла к печальному выводу: перед ней представительница какого-то нестандартного течения христианства. Проще говоря, сектантка.

Час от часу не легче! Умом Мамочка ещё готова была понять людей, соблазнённых таинственным видом сумрачных соборов, печальными ликами святых, скорбными хоровыми песнопениями, дымом кадильниц и трепетным светом тоненьких свечей. Такой была её старушонка, её добрая фея. Но подобных этой девушке людей понимать решительно отказывалась. Про сектантов поговаривали, что они не верят в силу икон, что не почитают народных праздников и не признают никаких римских пап или вселенских патриархов. Многие также не признают многожёнства, разрешённого официально. Многие вообще не женятся. Они даже в приметы не верят! Можно ли про такого человека сказать, что у него всё в порядке с головой?!

И хотя с сектантством власти не боролись, как с воинствующим феминизмом, Мамочка всё равно старалась держаться от таких людей подальше. Мало ли чего можно ожидать от сумасшедшего, не верящего в дурное влияние на судьбу треснувшего зеркала или чужой пуговицы, подобранной с земли...

Мамочка даже готова была уйти из библиотеки с тем, чтобы отправиться в другую. Её сдерживало лишь понимание того, что на поиск нового книгохранилища уйдёт ещё какое-то количество драгоценного времени, а терять зря хотя бы час не хотелось. Слишком велико было нетерпение и желание узнать, что кроется за цифрами из блокнота. Поэтому она решительно напомнила девушке, что пришла в читальный зал с намерением серьёзно поработать, а не болтать.

- Ой, конечно, извините! Я сейчас... - девушка встала, со смущённым видом взялась за спинку стула. И тут её взгляд упал на корешок книжки, лежавшей в самом низу.

- Ой, простите... я ещё эту не проверила, - сказала она и как бы оправдываясь, добавила: - Такова моя обязанность, извините...

Мамочке очень не хотелось, чтобы она увидела последний подарок Арефьяновны, но упираться... отнекиваться... Она протянула "Откровение" девушке.

Раскрыв эту книжку, библиотекарша вздрогнула, подняла на Мамочку округлившиеся карие глаза и прошептала:

- А это... это же... такой экземпляр... такое старинное издание... Это вообще не имеет цены! Таких книг осталось не долее полусотни во всём мире! Но вы... значит, и вы тоже верите?..

С одной стороны, Мамочка была польщена тем, что старушонка оставила ей "в наследство" нечто действительно бесценное. С другой же - неприятно поражена, поняв, что девушка приняла её за ограниченную дуру, верящую в сказочку про Бога. Хотя, если разобраться, всё не так уж плохо. Может быть, девушка будет даже полезна ей, если чистосердечно примет за свою...

И Мамочка не стала разубеждать наивную глупышку. Пусть себе думает, что хочет, главное - делала бы своё дело!

Девушка порывисто обняла "верующего историка" и начала действовать с неожиданной стремительностью. Она сбегала в подсобку, где остальные работницы читального зала готовились к утреннему просмотру "Рабыни Марики", и предупредила, что весь день будет работать только с Мамочкой. Занятые перипетиями "горячего южного мыла", библиотекарши не возражали.

И вот счастливая сектантка предоставила свои услуги избранной посетительнице. Она взяла на себя весь поиск необходимой литературы. Мамочка сообщала лишь, о какой стране и о каком времени хотела получить информацию, а девушка уже спешила в каталог, сама перебирала карточки, мчалась в хранилище, притаскивала оттуда стопку книг, из которых Мамочка выбирала одну-две, а ненужные девушка уносила обратно. Таким образом, молодая библиотекарша взяла на себя всю "черновую" работу. Мамочке оставалось лишь читать да анализировать тексты. Только к концу дня Мамочка поняла, какую неоценимую помощь оказала ей девушка, которая почла за счастье работать с "историком", в качестве награды робко испросив разрешения в свободное от поиска литературы время изучать старушкины подарки за соседним столиком.

А результаты Мамочкиных изысканий выглядели поначалу не очень-то впечатляюще.

Лучше всего обстояло дело с нулевым годом. Мамочка перелистала старушкины "Евангелия" и убедилась, что их страницы так и пестрят картинами убогого нищенства народа Иудеи, порабощённой могучим Римом. Там было полно убогих калек и одержимых различными бесами и нечистыми духами. Цари убивали невинных младенчиков, менялись жёнами и рубили головы пророкам (кстати, Мамочка, наконец, поняла, что Ирод Великий и Ирод Четвертовластник - два разных царя). И вершиной этих безобразий было, разумеется, распятие ни в чём не повинного Иисуса, про победу которого над сатаной она уверенно заявила ночью... при свете дня усомнившись, однако, что это за победа такая, когда тебя приколачивают к кресту.

Судя по всему, дьявол явно приложил здесь свою нечистую лапу. Всё перечисленное выше она сочла достаточным доказательством правоты своей теории и по наивности приняв памятные записки апостолов за хронологически точные труды профессиональных историков, не стала даже заглядывать в сочинения Иосифа Флавия и Филона Александрийского.

Далее последователи Иисуса вынесли его учение за пределы Палестины. Тут Мамочке пришло в голову, что следует анализировать историю только тех стран, где христианство получило распространение. А то зачем зверю набрасываться на каких-то дикарей, которые и понятия о нём не имеют! Потому она некоторое время колебалась, не зная, браться ли ей за изучение истории Римской империи, где богами почитали Юпитера и прочих. Но согласно "Евангелиям", Понтий Пилат был римлянином. И римские императоры первыми из правителей начали склоняться на сторону христианства. Поэтому Мамочка решила проверить следующие даты на примере Рима.

Двести тридцать шестой год как раз оказался годом смены правящих династий императоров, и некоторые историки придерживались того мнения, что именно с двести тридцать шестого года империя покатилась под гору, трон стал покупаться, а потом даже не римляне, а варвары начали сажать на него правителей-марионеток и свергать их под влиянием простой прихоти. До пятьсот шестидесятого года империя вообще не дотянула, потому что стараниями вождя скиров Одоакра перестала существовать ещё столетие назад.

Однако оставалась ещё Восточная Римская империя, или Византия. В истории этого государства Мамочка запуталась, как муха в паутине. Исследуя пятьсот шестидесятый год, она не нашла ровно ничего интересного и уже хотела бросить это занятие, почти разуверившись в успехе... Как вдруг совершенно случайно наткнулась на описание первой в истории пандемии - "Юстиниановой чумы", во время которой за пятьдесят лет умерло около ста миллионов человек. В среднем два миллиона умерших в год.

Сначала Мамочка не поверила в столь огромную цифру погибших. Проверила в медицинской энциклопедии - данные подтвердились. С другой стороны, полвека - период огромный... Но всё же масштаб эпидемии поражал воображение. И не зря её назвали по имени Юстиниана. Мамочка проверила годы его правления: с пятьсот двадцать седьмого по пятьсот шестьдесят пятый. Значит, пятьсот шестидесятый входил в этот период! Вот те на...

Решив быть более выдержанной и не делать скоропалительных выводов, Мамочка принялась за дальнейшие поиски. На очереди был шестьсот шестьдесят шестой год. И словно какая-то неведомая сила тут же захотела проверить решимость Мамочки, ибо в шестьсот шестьдесят шестом году ничего особо страшного, что подходило бы под определение катастрофы, в Византии опять же не происходило. Да, действительно начался упадок городов, культуры и вообще уровня жизни, около шестьсот шестьдесят шестого года завоеватели отторгли от неё порядочные территории. Но не более того!

Даже наоборот, середина седьмого века ознаменовалась определённым "прогрессом", если можно назвать так развитие учения о богочеловеческой сущности Христа и о Троице. Как человек неверующий, Мамочка была далека от способности решать подобные вопросы. Но если это было время пришествия дьявола, врага Христа, вряд ли был бы возможен и "прогресс".

А если...

Мамочка опустила раскрытую книгу на стол и задумчиво возвела очи к потолку.

А вдруг именно из-за "прогресса" христианского учения зверь как раз не смог развернуться в полную силу?! Получается, это способ отражения его атак...

"Тоже мне способ! Во всём уподобиться сирым, убогим старушонкам да всяким сопливым девчонкам вроде этой библиотекарши? Вот ещё!" Атеистическая натура Мамочки взбунтовалась против подобного, с позволения сказать, рецепта.

Но время шло, и чтобы не расслабляться, Мамочка решила отложить толкование "провала" теории на дальнейшее. А пока на очереди был девятьсот второй год. И уж тут-то с совпадениями был полный порядок, так как в девятьсот седьмом году князь язычников-славян Олег осадил Константинополь, а в девятьсот одиннадцатом Византия вынуждена была заключить невыгодный для себя мирный договор. Правда, Олег не стёр Константинополь с лица земли, а всего лишь приколотил свой щит над городскими воротами. Правда и то, что вскоре Византия взяла реванш в войне. Однако сам по себе удар в самое сердце государства значил многое. Тем более всего через пять лет после девятьсот второго года!

Воспрянув духом, Мамочка хотела продолжить просмотр... когда выяснилось, что просматривать дальше нечего: в тысяча двести четвёртом году, за двадцать два года до "рубежа", Константинополь пал под ударами крестоносцев, и Восточная Римская империя перестала существовать. Это чрезвычайно не понравилось Мамочке. Мало того, что такой ход событий чрезвычайно напоминал падение Западной империи. Но виновниками гибели государства были на этот раз христиане, а не язычники. Покопавшись в книжках, Мамочка убедилась, что тысяча двести четвёртый год стал годом окончательного разделения православной и католической церквей. Получается, с этого времени сторонники Христа начали враждовать открыто. И это в канун пришествия зверя... Какая неосторожность! И как это всё противно: кровопролитные крестовые походы, осады, споры из-за "filioque", взаимные анафемы Гумберта и Керулария... Да где же разум у последователей доброго Сына Божьего?!

Но в конце концов, Мамочка пока что не собиралась примыкать к ним, она разыскивала доказательства собственной теории. И здесь неожиданно возникло явное затруднение. История Византии закончилась. И ещё в начале десятого века карта Европы запестрела множеством цветов. Части империи Карла Великого окончательно разделились задолго до распада Византии. Мало того - каждое государство дробилось на множество графств, маркграфств, герцогств и так далее. Не говоря уже о независимых мини-государствах. В общем, полная неразбериха.

Мамочка не была сильна в истории, поэтому побоялась запутаться в разноцветной сети. Как человеку неопытному, ей было гораздо легче проследить историю одного большого государства, чем нескольких десятков маленьких. Но на своё счастье она вспомнила, что в тот период в Восточной Европе начало развиваться и крепнуть мощное государство славян, которые в девятьсот седьмом году задали жару Византии, а теперь и сами стали христианами. Поэтому Мамочка обратилась к истории России.

И что же? В тысяча двести двадцать третьем году русичи проиграли татарам битву на Калке, которая была словно разведкой перед крупным боем. А в тысяча двести двадцать седьмом году печально известный хан Батый, унаследовав от своего деда Чингисхана всю полноту власти, стал главой улуса Джучи и через десять лет обрушил неисчислимые орды на русские земли! Когда Мамочка прочитала длинный список городов, покорённых великим Батуханом или вообще стёртых с лица земли, то почувствовала, как на голове зашевелились волосы. А ведь только счастливое стечение обстоятельств спасло от татарского разгрома и разорения Западную Европу...

И тем большее облегчение вызвал у неё образ двадцатилетнего князя Александра Ярославовича, который, правда, всячески избегал сражений с ордами кочевников, но разгромил сначала шведов на Неве, а затем, в тысяча двести сорок втором году, устроил немецким рыцарям Ледовое побоище. А когда познакомилась со свидетельством Карамзина о всенародной любви, которой пользовался Александр Невский, то невольно задумалась над собственными словами, сказанными ночью многоглазой тьме: "Вслед за зверем приходит тот, кто спасает людей".

Неужели и это правда... Хотя - может быть, вполне может быть! Христос ведь тоже пришёл, чтобы, по Его собственным заявлениям, спасти человечество...

В тысяча триста двадцать восьмом году Мамочкино внимание привлекла интереснейшая личность Ивана Калиты, великого князя Московского и Владимирского, начавшего собирать вокруг своих владений разрозненные русские земли. Эта фигура была весьма противоречива. С одной стороны, Калита заслужил титул "собирателя государства" (а разве это плохое дело?) и вроде был добр и милостив. Но с другой, князь не всегда избирал для достижения поставленной цели безупречные средства. Он вовсю использовал деньги Золотой Орды, не брезговал ни хитростью, ни убийством. А к концу жизни, словно бы чего-то испугавшись, отказался от престола и постригся в монахи. Почему же князь так поступил?..

Продолжая раздумывать над действиями Калиты, Мамочка листала труд Карамзина, когда совершенно неожиданно обнаружила другого князя-воина, разбившего татар в донской степи у той же Калки. И вновь подивилась молодому возрасту Дмитрия Донского: он выиграл Куликовскую битву, будучи тридцати лет от роду, а умер всего в тридцать восемь.

И тысяча пятьсот шестьдесят восьмой год никаких сомнений у Мамочки не вызвал, ибо это была как раз середина правления Ивана Грозного. Около этого года периодически впадавший в приступы безумства царь как раз основал опричнину, и удалые молодцы, приторочив к сёдлам собачьи головы и мётлы, носились по городам и весям, именем царя творя произвол и насилие. А тот развлекался массовыми казнями и был просто помешан на идее затаившихся повсюду бунтарей.

"И он ещё предлагал пойти на мировую!" - думала возмущённая Мамочка о человеке из сна, захлопывая "Историю государства Российского" и переходя к следующей книге.

Около тысяча восемьсот девяносто второго года она обнаружила другую противоречивую фигуру. Человек этот, взявший псевдоним "Ленин", как раз начинал кипучую деятельность, позже вознесшую его на вершину созданного на обломках Российской империи государства. Ленина называли вождём мирового пролетариата, а после смерти вопреки завещанию забальзамировали его тело и поставили в специально построенном мавзолее, точно он был азиатским правителем. Потом память его оплёвывали, взрывали возведенные по всей стране памятники.

Мало того, Ленин проторил дорогу другому человеку, которого уже величали Вождём и Учителем всех времён и народов. Вот он установил порядки, мало чем отличавшиеся от опричнины, только в гораздо больших масштабах. Новые "опричники" разъезжали не на лошадях, а на чёрных машинах с решётками, а Вождь и Учитель истреблял не отдельных заговорщиков, а целые народы. В общем, империя вроде бы и не была побеждена, а лишь переродилась, сменила обличье.

Когда же Мамочка узнала, что Советский Союз распался в тысяча девятьсот девяносто первом году, сердце её дрогнуло. Она сразу вспомнила, что Иван Калита взошёл на московский престол в тысяча триста двадцать пятом году. На всякий случай проверив эту дату у Карамзина, вычла вторую дату из первой и получила:

1991 - 1325 = 666

Получается, собранная Калитой держава простояла ровно 666 лет! И, несмотря на явный дефицит времени, Мамочка вернулась к соответствующему разделу "Истории государства Российского" и крепко задумалась: а так ли уж хорошо поступил князь, пользуясь вражеским золотом и неправедными методами для основания государства? И не в этом ли деянии раскаялся в конце жизни...

И уж точно ничего хорошего не происходило (да и происходить не могло!) в странах, образовавшихся после развала Советского Союза: кровавые локальные войны, не утихающие годами, голод, разруха, глубочайший кризис.

Но вот с историей ещё одного крупного государства покончено. Что же дальше?

Разумеется, Мамочка рисковала запутаться, но не оставлять же в тылу "белые пятна"! И после некоторых колебаний вернулась к истории средневековой Западной Европы.

Увы, она тут же была погребена под кучей книг, принесенных библиотекаршей из хранилища в три приёма. Всю эту литературу нельзя было прочесть и за неделю. Впрочем, близ указанных дат даже при беглом просмотре Мамочка находила всё те же бедствия, обрушившиеся на многие страны: войны, казни, разруху, нищету, эпидемии чумы и оспы. Даже эпидемию СПИДа почему-то назвали именно "чумой ХХ века" - снова чума! А ведь СПИД как бы прилепился к роковым 1994-98 годам!..

Смерть и кровь, кровь и смерть... Море крови, миллионы погибших!

Особенно поразила Мамочку история Франции. В принесенном старушонкой сочинении Жюля Мишле "Ведьма" она вычитала, что этот историк относил возникновение чёрной мессы к четырнадцатому веку. Мамочка разом вспомнила все рассказы о дьяволистах, все "ужастики", которые смотрела в молодости, и её руки покрылись противной "гусиной кожей". Но период с тысяча триста двадцать восьмого по тридцать второй годы был знаменит не только этим. Авиньонское пленение пап показало, что раскол происходил не только между православием и католицизмом, но внедрился вглубь католической церкви. Пленение цвета французской знати под Креси вызвало непомерный рост налогов (чтобы откупиться, пленникам требовались деньги). А это в свою очередь спровоцировало Жакерию. И надо ли говорить, какое облегчение испытала Мамочка, обнаружив в этом беспросветном мраке чистый светлый образ Жанны Д'Арк, девятнадцатилетней крестьянской девушки, которая возглавила армию, продемонстрировала чудеса героизма, возвела на престол короля, была вероломно предана, выдана англичанам, обвинена в колдовстве и сожжена на костре, но позже оправдана и причислена к лику святых!

"Да, вслед за нечистыми силами всегда является спаситель. Даже вот такая юная девушка. А этот лжец говорил, что женщины не могут воевать с ним, что нет больше амазонок... Как же нет?!" - подумала Мамочка и едва не прослезилась от восторга.

И ещё: уже исследуя другой "узел" во Франции, тысяча пятьсот шестьдесят восьмой год, она нашла невиданное по масштабам кровавое побоище Варфоломеевскую резню, длившуюся несколько месяцев. Вновь кровавое злодеяние было прикрыто именем святого. Какое кощунство! О, бедная Франция...

Но вот Мамочка закончила беглый просмотр литературы и по Западной Европе. С двумя следующими датами всё было более-менее ясно. К счастью, крупные войны на планете после двадцать первого века уже не велись, хотя всевозможные болезни оставались до сих пор. Проблема голода была снята к двадцать четвёртому веку...

Веком раньше на повестку дня встал вопрос генетического вырождения человечества. Как ни парадоксально это звучит, тогда люди даже отдалённо не представляли, что это такое на самом деле. Просто к тому времени начали возникать и увеличиваться довольно устойчивые группы людей, которых позже назвали имиками. Такие особи рождались и прежде, но теперь дело было и в количестве, и в устойчивости изменений. Это волновало умы, и вот в две тысячи двести тридцатом году, всего за четыре года до "узлового", один учёный предложил "универсальное", по его словам, средство против вырождения человечества из области генной инженерии.

К несчастью, новейшая панацея имела дефект, который проявлялся лишь во втором поколении. О последствиях страшно говорить. Жуткие уроды, в десятки, сотни раз более страшные, чем обыкновенные импотенты, плодились в геометрической прогрессии. Не помогло даже создание специальной генетической полиции. В конце концов, дело кончилось всепланетным запрещением на любые опыты в области генных исследований. Однако столь неосмотрительно открытую "шкатулку Пандоры" человечество закрывало аж до двадцать шестого века.

А уже к середине его (ну, как не вспомнить две тысячи пятьсот пятьдесят восьмой "узловой" год!) на земле подспудно вызрело новое несчастье всепланетная экологическая катастрофа, вызванная неумеренным техническим прогрессом. И самое главное, авторитетные специалисты заявляли, что имики не перестанут рождаться до тех пор, пока не удастся сбалансировать экосистему Земли. Значит, год от года в мир будет являться всё большее число таких бедняг, как Эймер. И люди всерьёз принялись решать неразрешимую задачу: с одной стороны, пытаться предельно ограничить применение сложной техники, где только возможно вернувшись к ручному труду; с другой стороны, от соблазнительных достижений прогресса так нелегко отказаться...

И вот ещё что. Для лечения той же массовой импотенции, то есть, по большому счёту, для выживания человечества требовались лекарства, разнообразные процедуры, иными словами, технический прогресс. Однако он же порождал новых имиков! Замкнутый круг...

"Что сделать для счастья таких вот обездоленных, как Мальчик?" - думала сердобольная Мамочка. Эта мысль едва не отвлекла её от цели библиотечного поиска. В общем, понятно было, что Мамочка очень устала, что пора уходить отсюда. Что ещё можно сделать? Вроде бы поиск по всем полученным датам завершён.

И всё же её не покидало смутное беспокойство. Пожалуй, кое-что ещё непременно следовало доделать. Ведь не зря точки отсчёта всех трёх последовательностей дат лежали далеко за пределами христианской эры. Интересно, как сказывалось влияние этих циклов на евреях, не веривших в мессианство Христа? Надо было проследить дохристианскую историю, вот что!

Тогда Мамочка перелистала "Пятикнижие" и наткнулась на историю исхода древних евреев из Египта. Она так и не узнала, каких трудов стоило молоденькой библиотекарше разыскать в хранилище тоненькую брошюрку, посвящённую календарю евреев и их праздникам. Но брошюрка ясно свидетельствовала: исход состоялся, согласно принятому летоисчислению, около тысяча триста двенадцатого года до новой эры. Но если отсчитать число 1332 назад от нулевого года, получится, что обе даты разделяют каких-то двадцать лет! И не надо забывать, что исход являлся лишь финалом длительного рабства. А само оно со всеми сопутствующими атрибутами (например, в "Исходе" опять же говорилось об убийстве младенцев правителем-фараоном) было до 1312 года! То есть, опять же "узловой" 1332 год попадал под подозрение...

На том поиски и завершились. Мамочка чудовищно устала. Она слишком привыкла чертить и руководить отделом, поэтому целый день работы с литературой, отбор дат и анализ событий дались ей легко. В Мамочкиной голове образовалось некое подобие гудящего пчелиного улья. И чтобы унять гудение, усмирить неспокойный рой мыслей и громоздящихся друг на друга ассоциаций, она раскрыла принесённую с собой тетрадку и всё оставшееся до конца работы читального зала время писала. Она занесла в тетрадку и соответствующие стихи из "Откровения", записала историю со старушонкой, и то, как додумалась сосчитать число зверя, и все три цепочки "узловых" дат вместе с исходными, и все выявленные исторические события в хронологическом порядке со ссылками на первоисточники.

Когда она, наконец, отложила ручку, принялась разминать болевшие от напряжения пальцы, потирать слезившиеся глаза и попробовала разогнуть затёкшую спину, над самым ухом раздался тихий и какой-то испуганный голос девушки-библиотекарши:

- Извините, но нам пора закрываться. Все уже ушли, мы и так одни остались, а мне ещё книги нести в хранилище. А потом на вечерние лекции. Ещё раз извините, пожалуйста...

Мамочка утомлённо улыбнулась, заверила девушку, что всё в полном порядке, что она как раз успела, горячо поблагодарила за неоценимую помощь. Библиотекарша застеснялась, пригласила знаменитого историка приходить в читальный зал ещё, с удовольствием согласилась подержать сумку, пока Мамочка укладывала в неё старушкины книги, блокнот и тетрадку с записями. Только "Откровение святого Иоанна Богослова" девушка робко попросила подержать в руках на прощание. Посмеявшись в душе над столь наивной фанатичностью, Мамочка уступила просьбе. А после помогла девушке отнести библиотечные книги в хранилище.

По дороге состоялась довольно милая беседа. Правда, до невозможности утомлённая Мамочка в основном молчала, погружённая в свои мысли, а библиотекарша втолковывала что-то насчёт того, как враги Бога боятся книжек, которые есть у неё да какие легенды наплели вокруг того же "Апокалипсиса". Мамочка с умным видом кивала, изредка дадакала или вставляла ничего не значащие замечания. Но когда девушка стала выспрашивать адрес Мамочки, чтобы, по её словам, как-нибудь забежать посмотреть книжки и серьёзно поговорить о "божьей вере", Мамочка насторожилась, вспомнила про сидящего в тылу снайпера и отделавшись повторным обещанием зайти в читальный зал, адреса не дала. К великому огорчению девушки.

Домой приплелась уже в сумерках. В двери торчала записка Мальчика:

Привет! Был у тебя, никого не застал. Ключ отдам завтра, о делах расскажу.

Эймер

Едва живая от переутомления, Мамочка ввалилась в прихожую, долго отдыхала на стуле, затем с неизъяснимым блаженством сменила туфли на растоптанные тапочки, а платье на халат, расставила книжки по местам, тетрадку и "Апокалипсис" спрятала в сумочку, которую таскала с собой на работу. Подкрепилась тем, что ещё оставалось в холодильнике, подумала, что пора уже сделать серьёзные продзакупки. Приготовила ванну и пока она наполнялась, выпила две чашечки кофе.

В комнату вошла уже в темноте, зажгла торшер. Тут Мамочка вспомнила, что больше суток не поливала драгоценные свои фиалочки, извинилась вслух перед цветами и поспешила исправить досадную оплошность, решив ради такого дела напоить водой заодно и кактусы. Потом постелила. Сгустки тьмы по углам вели себя смирно, никакая "нечистая сила" не активничала. Мамочка повеселела, забралась под одеяло, погасила свет и подумала: "И что только не померещится на ночь глядя!"

Но едва закрыла натруженные за день глаза, как из мрака повалили клубы стылого чёрно-серого тумана. Из него вновь вышел виденный прошлой ночью человек. На этот раз он был облачён в кроваво-красный парчовый камзол с золотым шитьём и малиновыми обшлагами рукавов, в чёрные бархатные панталоны, сафьяновые сапоги и в давешний чёрный плащ с подкладкой из огненно-алого шёлка. Талию человека стягивал золотой пояс с карминовыми кистями, на котором слева висела длинная шпага в богато украшенных ножнах, на голове красовался золотой венец с вправленными в него рубинами и ониксами и подшитым с внутренней стороны огромным пурпурным беретом, изящно сбитым на левую сторону.

Сегодня человек был краток. Он скрестил руки на груди, принял величественную позу, пронзил Мамочку кинжально-острым холодным взглядом и сказал:

"Итак, ты посмела ослушаться моего повеления и добыла даже не одно, а множество доказательств. Хорошо. Я по достоинству ценю твою дерзость, безрассудную отвагу и силу воли, но теперь же ставлю в известность, что ты будешь иметь честь умереть в ближайшее время".

Не снимая венца с беретом, человек отвесил Мамочке глубокий поклон и исчез в клубящемся тумане. А бедную Мамочку сковала тесным ледяным панцирем ледяная стужа, со всех сторон окружил безмолвный непроглядный мрак. И это было гораздо хуже всех вчерашних порождений тьмы, вместе взятых.

День одиннадцатый

Рокировка

Как ни странно, однако на этот раз Мамочка более-менее выспалась, хотя и проснулась задолго до звонка будильника, когда вместо ярких лучей утреннего солнца комнату наполняли серые предрассветные сумерки. Первым её порывом после пробуждения было включить свет по всей квартире, от прихожей до туалета, и обшарить каждый закоулок на предмет обнаружения вражеских наводчиков крупнокалиберных орудий. После чего уже при погашенном свете, осторожно прячась за шторами, Мамочка внимательно осмотрела стоящие напротив дома с целью выявления затаившихся снайперов, у которых винтовки с оптическим прицелом заряжены разрывными пулями "дум-дум", запрещёнными древней международной конвенцией. Не найдя нигде ничего похожего, Мамочка обругала себя старой дурой и начала массированные поиски успокаивающих лекарств. Однако ничего похожего не оказалось ни в старой бабушкиной вазе, ни в карманах демисезонного пальто, ни в зимнем пальто, ни в кухонном пенале, ни даже в коробочке с пуговицами, иголками и нитками, ни тем более на блюдечке, оседлавшем старую банку из-под кофе, где Мамочка хранила стратегические запасы молотого чёрного перца, который успел уже порядком выдохнуться. Зато в стоявшем рядом с перцем стакане нашлись заботливо завёрнутые в газетную бумажку с карандашной пометкой "В" три таблетки экстракта валерианы, которые она ради спортивного интереса стибрила когда-то прямо из аптечки, находившейся в кабинете её участкового терапевта, причём проделала это на удивление ловко. Мамочка обрадовалась валерианке, словно настоящая кошка, проглотила все три таблетки разом, запила пригоршней холодной воды из-под крана и вернулась в постель, здраво рассудив, что кроме гастронома нужно забежать в аптеку и накупить всяких лекарств.

Однако уснуть больше не удалось, как Мамочка ни старалась. В голове, в области лба она чувствовала то ли горячую манную кашу, то ли фарш, совсем как у Глуповского градоначальника из "Истории одного города". И всё время возвращалась мысль: ты на мушке, дорогуша, ты попала в перекрестье оптического прицела.

Но ведь так жить нельзя! Так можно запросто сойти с ума! Надо что-то сделать... каким-то образом защититься...

Вопреки здравому смыслу, Мамочка заметалась по квартире в поисках щита, который может прикрыть от врагов и который можно носить с собой. Полнейшая беззащитность неизвестно перед чем - страшное ощущение! Мамочка бежала из комнаты в прихожую, из прихожей в комнату, на кухню, в ванную, даже в туалет и в кладовку заглядывала, вытягивала перед собой руки, задевая стены, ловила воздух - но нет, нигде не было ничего, хотя бы отдалённо напоминающего щит! Наконец выбившись из сил, она вторично вернулась в постель и попыталась поразмыслить трезво.

Ну да, конечно, никакого щита в прямом смысле слова нет и быть не может. Орудия, снайперы и стрелки в тылу - это также метафоры. Человек из сна говорил образно, это ясно, как день! Наверняка щит - это какое-нибудь действие...

Действие?!

Мамочка достала из сумки "Откровение" и тетрадку. Прочитала надпись на обложке книжки, просмотрела вчерашние записи. Вообще-то похоже на правду. Если само только обладание "Апокалипсисом" защищает от сатаны и его прислужников, становится ясно, почему Арефьяновна плакала и так странно прощалась с ней. Мамочка с каждым разом всё больше убеждалась, что она не могла быть просто малограмотной старушонкой, если хранила такие книги и знала, как их употребить (по крайней мере, знала, что число зверя следует сосчитать). Человек в плаще наверняка являлся во сне и угрожал Арефьяновне точно так же, как и Мамочке. Поэтому старушонка отлично знала, что будет незамедлительно убита, едва отдаст книгу. Что, собственно, и произошло. Оч-чень похоже на правду!

С другой стороны, до этого довольно легко додуматься, а человек из сна говорил так, словно Мамочка не могла бы догадаться ни за что в жизни...

Нет, "Откровение" можно скорее сравнить с ружьём, из которого она "выстрелила", записав в тетрадку результаты просмотра литературы. Тогда получается, что "щит" - это нечто большее, чем старая книжонка и тетрадка с записями... И тогда она вновь не сумела нащупать вожделенное укрытие!

Но всё же слишком похоже это на правду, чтобы быть полным обманом. Держишь книгу у себя - всё в полном порядке, отдашь - погибла... А как иначе?!

Эти невесёлые размышления привели Мамочку к новой проблеме: нужно было срочно решать, что же делать дальше. Ну, получила она "Откровение", ну, сочла число зверя, ну, собрала доказательства. Но дальше-то что?! Много ли проку будет в том, если она закроется со всеми этими доказательствами в своей однокомнатной квартирке, не будет никуда выходить и вообще перестанет что-либо делать? Если "Апокалипсис" и в самом деле щит, с помощью которого можно протянуть... хотя бы некоторое время... Возможно, так удастся выжить?

Ах, нет! В холодильнике почти пусто, без еды долго не протянешь, а чтобы купить её, придётся всё же покинуть квартиру. И потом, на работу также нужно ходить... Значит, рано или поздно "глухая" оборона кончится тем, что сюда нагрянут здоровенные санитары, выломают дверь и увезут измождённую Мамочку в психиатрическую клинику. Тогда вычисления всё равно пропадут, ибо их непременно приобщат к истории болезни "сумасшедшей".

Кстати, о работе! Прежде Мамочка чувствовала себя заботливой матерью всего женского отдела, только о "детушках" думала и, несмотря на довольно жёсткую дисциплину, кое-где граничившую с "палочной", по-настоящему любила их всех... даже скандалистку Лейфу. Жила только своими девочками да работой.

Но то было прежде. Теперь Мамочка разругалась с "детушками", да так, что ни идти на работу, ни мириться совершенно не хотелось. И постепенно она начала чувствовать себя не доброй матушкой маленького женского коллектива, а матерью многих сотен миллионов человек во всём мире, которых можно было условно назвать "находящимися на территории Бога".

Нет, они могли не верить в этого строгого седовласого бородача, восседающего на облаке. Мамочка и сама не верила во все эти сказки для старушек, тем более что космонавты ещё несколько веков тому поднялись выше облаков и ничего похожего на Бога в космосе не обнаружили. Однако же все "находящиеся на территории Бога" люди знали именно об этом бородатом старике, а не о каком-то там Аллахе, Будде или Вицлупуцли. Эти люди воспитывались добрыми бабушками и от них, от бабушек этих, наслушались сказок про Бога, ангелов, дьявола, ведьм и чертей. Именно для того, чтобы уничтожить их, раскручены три цикла дат. И именно на них сатана мог наброситься уже в будущем году.

И представьте, Мамочка постепенно начинала чувствовать себя матерью всех этих людей! Готова была отдать им нерастраченную ласку и материнскую любовь, защитить их от надвигающейся опасности! Так могла ли она позволить себе роскошь запереться с драгоценными записями и "Апокалипсисом" в квартирке собственной? Наоборот, следовало не сидеть сложа руки, а взять "ружьё" и открыть "пальбу"! Проще говоря, выйти на улицу и рассказать людям о звере. Лучший способ защиты - нападение, не так ли?

Но увы, человек из сна совершенно верно заметил, что Мамочка не воин, а "слепой ополченец". Она не видела цели и не умела сражаться. Люди непременно спросят: "Мамочка, ты что, пророк?" И для доказательства пророческих способностей этак ехидненько попросят немедленно свести огонь с неба или организовать небольшую моровую язву. Но Мамочка не умела вызывать молнии, не могла ни обращать воду в кровь, ни вытворять что-либо иное в этом роде. Правда, с моровой язвой дело поправимо: можно взять солидную порцию мышьяка, пробраться на городскую насосную станцию... Но Мамочке было жаль травить ни в чём неповинных людей. И потом, дело это подсудное. Да и вряд ли удастся совершить подобное "чудо", даже если в этом есть недоступный сознанию смысл. Скорее всего, никто и не попросит Мамочку совершать чудо. Просто её задержат, быстренько вызовут санитаров и упекут в психушку сразу же после проповеди... Плохо дело!

Мамочка растерялась. Её постепенно опутывало тихое отчаяние, вместе с которым пришло совершенное расслабление тела и духа. Так бывает со спасающимся от погони человеком, который бежит уже слабой трусцой на заплетающихся ногах, наконец падает и стонет: "Всё, не могу. Нету больше моих сил! Пусть лучше меня настигнут и убьют..."

И едва она расслабилась таким образом, в голову пришла новая мысль: "Зачем дрожать в своей квартирке с "Откровением" в руках? Старушонка отдала книжку тебе, вот и ты отдай её и тетрадку дальше. Ты не знаешь, что с ними делать, зато знают другие".

Мамочка встрепенулась. Отдать своё "оружие"?! Отдать то, что хотя бы отдалённо напоминает "щит"?! И тоже отправиться под колёса автомобиля?..

Но с другой стороны, мало проку и в бездействии. А действовать она не умеет! Что смогла, то сделала, дальше пусть другие воюют.

Да, кстати... Пожалуй, эти другие могут знать, как защититься от героя бредовых сновидений!

Но кто эти люди? Где их искать? Неужели это какие-нибудь фанатики с мозгами набекрень, вроде той девчонки-библиотекарши? Досадно будет, если Мамочка трудилась для таких убогих духом идиотиков...

А вдруг вычисления нужно отдать как раз этой девчонке?! Хотя вряд ли. Скорее всего, если бы тетрадка нужна была ей, юная библиотекарша непременно сказала бы о том Мамочке. Значит, Мамочкин труд адресован не ей.

Тогда кому?..

Мамочка не знала. Но по зрелом размышлении решила, что за "Апокалипсисом" и тетрадкой придут сами, когда в том возникнет нужда. Старушонка-то к ней сама ходила! Вот и сейчас кто-то должен объявиться. Ведь если война, описанная человеком из сна - дело серьёзное, значит, Мамочку давно держат на примете. Не вчера же Арефьяновна начала ей книжки таскать! Видимо, готовила заранее. И про Мамочкину привычку складывать цифры узнала неведомо как... или хотя бы просто подозревала. И не случайно принесла "Откровение" именно в последнюю очередь. Тут явно подошёл какой-то срок, неведомый Мамочке, но хорошо известный старушонке. Точно: всего каких-нибудь полгода оставалось до наступления даты очередного прихода зверя, вот тебе и сроки!

Но нет, стоп...

Мамочка схватилась за голову.

Получается, книжка простояла у неё на полке шкафа без дела целое лето! По неведению она не вняла просьбе старушонки "считать", в результате чего было потеряно целых три месяца! Кошмар...

Нет, определённо за тетрадкой должны явиться. Без тетрадки люди не могут, ведь очередной "узловой" год уж на носу. Остаётся только выждать и не пропустить "гонца". А как иначе?! Стал бы наведываться к ней сам сатана, стал бы угрожать лично ей, если бы за этими колонками цифр и историческими событиями не стояло ничего путного! Разумеется, всё это чрезвычайно важно. И Мамочка несомненно заняла какую-то ключевую позицию на поле боя. Вот тебе и "слепой ополченец"!..

Мамочка приободрилась и жалела лишь о том, что "Откровение" зря пролежало у неё целых три месяца. А если она всё же упустила время?! Или не упустила... Как знать!

И ещё: как различить "своих" и "чужих"? Тех, кто придёт забрать тетрадку для спасения людей и тех, кто попытается её уничтожить?..

В прихожей раздался звонок. Мамочка вздрогнула, села на кровати, но встать и выйти навстречу нежданному гостю никак не решалась. Кто пришёл? Друг или враг? Или тот, кто совершенно ни при чём? Кто вообще мог прийти к ней с самого утра? Кажется, она никого в гости не звала, тем более в будний день перед работой! Гости в её одиноком жилище вообще были таким редким явлением, что их буквально можно было пересчитать по пальцам одной руки.

В дверь позвонили снова, причём гораздо настойчивее. Мамочка встала, накинула халат и приблизившись к порогу прихожей, но всё же не решаясь переступить его, тихо спросила:

- Кто там?..

- Я, Эймер.

"Господи, как хорошо!" - обрадовалась Мамочка и бросилась отворять. За дверью и впрямь оказался Мальчик. Он быстро вбежал в прихожую и уставился на Мамочку как-то взволнованно и озабоченно. По квартире моментально распространился аптечный запах от перчаток.

- Эймер, что случилось? Почему ты пришёл?

- А я что, невовремя? - он как-то сразу сник.

- Что ты, наоборот! Я так боялась...

- Чего боялась? Что случилось?

- Потом объясню. Так почему ты пришёл?

Мамочка ожидала, что он непременно скажет: "Я за тетрадкой, я знаю, что с ней делать". Или: "Я почувствовал, что нужен тебе". Но Мальчик ответил совсем другое:

- Тебя не было вчера вечером, и я всю ночь волновался, не случилось ли чего с тобой. Вот и пришёл проверить. Смотрю, в двери записки нет. Значит, приходила ты домой. Хотел уйти, но подумал: а вдруг кто-нибудь чужой записку забрал, мало ли какие люди на свете попадаются. Решил позвонить. Долго же ты не открывала, я даже испугался! Ты что, спишь ещё? Уже на работу пора собираться, а ты всё в халате.

У Мамочки отлегло от сердца. Итак, Эймер пришёл не за тетрадкой. Мальчик ничего не знает о расчётах. Хотя мог бы догадаться, что Мамочка ходила в библиотеку, ведь вчера она зашла в дальнюю комнату с прозрачной сумкой, полной книг. Эймер явно не враг... Более того, он - хороший друг, с которым можно посоветоваться, которому можно довериться. Вон как за неё переживает, бедненький! Волнуется, не случилось ли с ней чего...

В то же время ясно, что советоваться лучше не здесь, а на работе. Эймер прав, надо поскорее выбираться из квартиры и идти к себе, чтобы не подавать "детушкам" дурной пример. А то ещё начнут опаздывать на работу, как начальница! Вон уже как светло, будильник четверть часа назад звонил...

- Да, я как раз собираюсь на работу, - солгала Мамочка и застенчиво улыбнувшись, попросила: - Ты подожди здесь, а то в комнате не прибрано.

Эймер послушно остался в прихожей, а Мамочка бросилась в комнату, быстро спрятала в сумочку тетрадь и "Апокалипсис", кое-как сложила постель и пригласила Мальчика на кухню. Пока Мамочка умывалась, "подметала" все подряд остатки снеди из холодильника и готовила убогий завтрак, отказавшийся от еды Эймер (он только кофе хлебнул) докладывал о вчерашних происшествиях на работе.

Надо сказать, Мамочке понравилось, как он там управился. Прежде всего, едва Эймер обосновался в кабинете начальницы, туда явились Лонни и Лейфа. Очевидно, они услышали звон дверных бубенчиков и подумали, что в кабинет вошла Мамочка. Эти строптивицы хотели произвести на начальницу большое впечатление, молча выложив ей на стол заявления об увольнении. Однако они просчитались: в кабинете оказался Эймер, и их подлый трюк не удался.

- Лейфа, во всяком случае, растерялась. А заявления я порвал. Правильно? - осторожно спросил Мальчик.

- Правильно, правильно, - подтвердила Мамочка. - Ишь, заявлениями меня пугают! Так им и надо, будут знать.

Лонни спросила Эймера, на каком основании он ведёт себя таким образом, однако вызванная в кабинет Пиоль подтвердила данные ему полномочия.

- Тогда они пообещали носить заявления ежедневно, но только лично тебе, - добавил Эймер.

"О Господи, как раз сегодня мне этих взбалмошных дур не хватало!" - со страхом подумала Мамочка, но вслух ничего не сказала.

После истории с заявлениями звонил Гий Эвхирьевич и просил ускорить работу над проектом ПД109-ММ (Мамочка схватилась за голову и едва не опрокинула на пол сковородку). Но Эймер не растерялся. "Сгрузив" Вийде сборочные чертежи, которые он делал вместо Тётушки Иниль, Мальчик быстренько разобрался с ПД109-ММ, подключив к работе среднюю комнату. И уже после половины третьего отослал проект в административный корпус.

- И что, Гий Эвхирьевич утвердил? - с затаённой надеждой спросила Мамочка. Эймер просиял и бодро кивнул.

- Ну, ты просто молодчина! - Мамочка откровенно восхищалась расторопностью Эймера и смелостью его действий.

- Вот только "кофейник" я не собрал, в свою комнату ходил, как привык, - сказал Мальчик застенчиво, поправляя жёлтые перчатки.

- Надо было собрать, - Мамочка энергично махнула чайной ложечкой. - Я же сказала: остаёшься за меня! Ну ничего, я тебя понимаю: боялся превысить полномочия. Ладно, не робей. В следующий раз соберёшь.

- А что, будет следующий раз? - искренне удивился Эймер.

Мамочка призадумалась. В самом деле, как из неё выскочило такое?! Что-то в последнее время она начала говорить прежде, чем успевала хорошенько всё обдумать. И делает всё спонтанно. То же "исчисление" числа зверя, к примеру.

Хотя насчёт следующего раза для Мальчика... В самом деле, почему нет?! Эймер управился с делами просто замечательно, сама Мамочка вряд ли устроила бы их лучше. А так как в настоящий момент у неё появилось занятие поважнее, чем руководство конструкторским отделом, почему бы не сделать Эймера своим полномочным заместителем. Или даже...

- Ты погоди, - задумчиво сказала Мамочка. - Я не всё пока обдумала и взвесила. Дай мне немного времени, совсем немножечко. Ладно?

Эймер не настаивал на немедленном ответе. Мамочка выставила его назад в прихожую, переоделась, взяла сумочку, и они вдвоём отправились на работу. В дороге в основном молчали, едва ли обменявшись тремя-четырьмя фразами. Правда, у самых дверей дома к Мамочке прицепился торговый агент Фиджийской Бамбуковой компании, влачивший полную сумку расчёсок и массажных щёток, удивительно напоминавших разозлённых ёжиков, которые сцепились в смертельной схватке. Но Мальчик быстренько спровадил молодого нахала. Дальше он то и дело с подозрительным видом зыркал по сторонам, точно высматривая, нет ли поблизости опасностей.

Мамочка в который раз подивилась чуткости Мальчика и удивительному совпадению их настроений. Она ведь тоже боялась, что кто-нибудь рискнёт украсть у неё драгоценные записи. Тот же агент... как его? Филлипинской Миноговой компании, что ли? Ах, Мамочка уже совершенно забыла неудачливого продавца этих... ну, что же он продавал?! Вот досада!..

Мамочка расстроилась, что не может вспомнить элементарных вещей, происходивших с ней только что. Разволновавшись, принялась было складывать цифры в номерах проносившихся мимо автомобилей. Однако вспомнив, во что вылилась её дурная детская привычка, тут же дала себе зарок никогда не заниматься подобными глупостями. Наконец, попыталась успокоиться и принялась всесторонне обдумывать ловкую комбинацию, которую предстоит проделать. Как ни верти, а поступить таким образом, кажется, лучше всего!..

Около двери кабинета Эймер вручил Мамочке ключ и сразу направился к дальней комнате. Но Мамочка настойчиво сказала:

- Погоди. Зайди ко мне, есть серьёзный разговор.

Оказавшись на месте, Мамочка как всегда начала с макияжа. Мальчик в это время скромно сидел в уголке на своём особом стуле, время от времени начёсывая волосы на лоб и пытаясь счистить крохотное пятнышко грязи с левой перчатки. Их потревожили всего однажды, когда разговор ещё не начался. Конечно же, то была Лонни, из-за плеча которой выглядывала Лейфа.

- Пока я никого не принимаю, - довольно сухо сказала Мамочка и состроив угрожающую мину, добавила: - Особенно с заявлениями об увольнении.

- Я не с заявлением, - сказала Лонни, посмотрела на Эймера и вздохнула. - Впрочем, кажется, я опоздала.

- Это я с заявлением, - пискнула Лейфа.

- Дорогие мои, я не приму ни одну из вас, - повторила Мамочка настойчиво. А когда девочки вышли, попросила: - Эймер, закрой дверь на замок, пожалуйста. У меня к тебе важное дело.

И когда дверь была надёжно заперта, а макияж наложен, она достала из сумочки тетрадку, книжку, выложила их перед собой на стол и без утайки рассказала Мальчику всё, что случилось с ней за эти два дня, начиная с вечера, когда после ухода Эймера она совершенно неожиданно нашла "Откровение святого Иоанна Богослова" и кончая сегодняшним пробуждением и последующими поисками снайперов и наводчиков орудий.

- Можешь считать, что я сошла с ума, - так закончила Мамочка словоизлияние. - Думай что хочешь, только всё это произошло на самом деле.

К несказанному её удивлению и великой радости, Эймер воспринял столь необычный рассказ абсолютно нормально. Тщательно подтянув перчатки и задумчиво цыкая сквозь зубы, Мальчик осторожно, словно боясь обжечься, взял "Апокалипсис", медленно перелистал, осмотрел прощальную надпись, оставленную старушонкой, внимательно перечитал все до единой Мамочкины записи в тетрадке. Ещё поцыкал, отложил наконец книжку и тетрадь и выжидательно уставился на "виновницу большого шума".

- Ну, и что ты скажешь? - с замиранием сердца спросила Мамочка. Эймер был первым, кто подробно ознакомился с её работой, поэтому легко представить, что значило для Мамочки его мнение.

- Как я понял, в библиотеку ты вчера с этой книжкой ходила? И с теми, в прозрачной сумке? - неизвестно для чего спросил Эймер, хотя ответ был очевиден.

- С ними, с ними, - буркнула Мамочка и вновь спросила, едва сдерживая нетерпение: - Так что ты думаешь обо всём этом?

- А ничего, - Мальчик был на удивление спокоен. - Ты обратилась явно не по адресу.

Мамочка разочарованно вздохнула. Ну вот, первый же человек, которому она дала почитать тетрадку, остался равнодушным к результатам её размышлений! А она ещё собралась воевать! Тоже нашлась вояка... Хотя с другой стороны, Эймер и не критикует резко, и сумасшедшей её не называет. Может, дать почитать другим?..

- Нет-нет! - протестующе воскликнул Эймер, который пристально следил за собеседницей из-под смеженных век. - Ты не думай, будто я не оценил твой труд. Ты проделала просто титаническую работу за какие-то сутки! Ума не приложу, как ты смогла уложиться в столь короткий срок. Ни за что бы не поверил, если бы своими глазами не видел, как позавчера вечером ты пыталась разыскать "Откровение". А так... - на лице Мальчика появилось искреннее удивление, и он вновь цыкнул. Мамочка хотела сделать ему замечание по поводу странной и не очень красивой привычки, но потом решила, что всё это мелочи, недостойные того, чтобы обращать на них внимание. А Мальчик продолжал объяснять:

- Но повторяю, ты обратилась не по адресу. Я не верю ни в Бога, ни в чёрта - ни в кого. Так что оценить по достоинству игру твоего ума мне не под силу. Извини... - и Эймер состроил виноватую мину.

- Как это ни в кого? - Мамочка была просто поражена подобным нигилизмом. - Даже в ведьм не веришь? И в сглаз? И в чёрных кошек? И в счастливый билет? И в чих "на правду"?

- Ни в одну примету, что поделаешь, - Эймер развёл руками, демонстрируя огромное сожаление по этому поводу. - Всё это глупости и бабушкины сказки.

- И в судьбу? И в везе... - тут Мамочка застыла с разинутым ртом, потому что совершенно неожиданно вспомнила, как проклятое число зверя совсем недавно вторглось в её судьбу.

- Что ты сказала? - переспросил Эймер. Если бы Мамочка не погрузилась с головой в неприятные воспоминания, она непременно обратила бы внимание на чрезвычайную бледность Мальчика и лёгкую дрожь в его голосе. - Я не понял.

- Я спросила, веришь ли ты в судьбу и везение, - пролепетала перепуганная Мамочка, - и тут же вспомнила, как этот, из сна, подставил мне ножку. Только я ведь не знала тогда ещё... Господи, значит, он уже тогда следил за мной!

Эймер вытянулся на стуле и непроизвольно цыкнул.

- Ага, вижу, ты тоже вспомнил! - обрадовалась Мамочка, глядя на Эймера. Хотя Мальчик не стал ни подтверждать этого, ни опровергать, лишь молча начёсывал на глаза чёлку, зато Мамочка готова была побиться об заклад, что так оно и есть. - Правильно, дорогуша. Когда мы гуляли и зашли в гастроном, я сыграла за тебя на автомате и выиграла целую кучу денег. А выиграла-то с помощью проклятого числа зверя! Там же выпало шестьсот шестьдесят шесть по всем пяти линиям! Господи Боже, это в самом деле была куча денег, на которые мы так славно покутили. Но откуда я знала, что мне подбросил их сатана... А я-то, дура несчастная, обрадовалась, взяла их... Господи, что ж теперь будет?!

Совершенно расстроившаяся Мамочка схватилась за голову, поэтому не заметила, что Мальчик обмяк, расслабился, возведя очи к потолку, вздохнул с громадным облегчением и несколько раз качнул головой из стороны в сторону, как китайский болванчик. Даже лицо его слегка порозовело.

- Ну, теперь-то ты видишь! - после длительной паузы Мамочка вновь обратилась к Мальчику, надеясь, что уж теперь-то он её поймёт. - Теперь ты видишь, насколько всё это серьёзно?

- Вижу, - отозвался Эймер, глядя ей прямо в глаза. - Я теперь всё вижу. Ты меня убедила. И я понимаю, что не зря ты ко мне обратилась. В самом деле, моё вмешательство требуется, причём незамедлительное. И мне тебя жаль. Ты не поверишь, Мамочка, насколько мне тебя жаль! И не поверишь, с какой неохотой встреваю я в твоё дело, несмотря на серьёзность ситуации.

Мамочка совершенно не уловила двусмысленности последней тирады Эймера, лишь подумала: "Мальчик мой, добрая душа! Он ввязывается в немилое ему занятие только из хорошего ко мне отношения, только потому, что я оказалась в беде". А вслух жалобно спросила:

- Эймер, ты меня не бросишь?

- Тебя?! Что ты! - Мальчик ласково посмотрел на неё, но тут же вскочил и принялся ходить из угла в угол кабинета. Кажется, и у Эймера сдали нервы, он ведь ещё так молод...

- Не бросай, ладно? - взмолилась Мамочка, опасаясь, что он сейчас же передумает. - Ты видишь, насколько всё это серьёзно...

- Вижу! - с совершенно неожиданным бешенством крикнул Эймер, но тут же смягчился, извинился за секундную вспышку и сказал: - Нет-нет, моё слово твёрдое. Я не оставлю тебя одну ни за что, можешь не переживать. Почему ты так боишься, что я это сделаю?

- Ну, как же... - Мамочка виновато потупилась. - Ведь я... я... запачкалась деньгами сатаны...

Бедная Мамочка впала в совершеннейшее отчаяние.

- О чёрт, - выругался сквозь зубы Эймер, - опять ты об этом выигрыше! Плюнь на него, забудь! Во всяком случае, оставлять тебя одну, когда ты так волнуешься, просто не по-джентельменски. Если хочешь, я стану даже приглядывать за тобой.

- Ой, конечно! - обрадовалась Мамочка. - Я не смела просить тебя об этом, вдруг тебе неудобно, - и тут же принялась оправдываться: - Ты ведь понимаешь, что с выигрышем получилось ненарочно? Это настоящая подлость со стороны этого... который приснился. Я тогда в самом деле понятия не имела, что это за число, а иначе...

- Ладно, ладно, оставим это, - примирительно сказал Эймер, у которого происшествие в гастрономе вызывало, по-видимому, неприятное чувство. Давай-ка лучше поговорим о твоём открытии.

- Правильно! - встрепенулась Мамочка.

- Я вижу, всё на самом деле слишком серьёзно, - Мальчик напустил на себя деловой вид. - Я уже сказал, что ни в какие такие штучки не верю, но-о-о... всё-таки вынужден вмешаться.

- Эймер, голубчик... - Мамочку поразила стойкость его нигилизма.

- Погоди, не перебивай. У меня есть один знакомый...

Мамочка так и просияла. Вот оно! Вот кому предназначена тетрадка! А она ещё сомневалась, удастся ли разыскать заинтересованного человека! Оказывается, всё так просто, стоило ознакомить с результатами поисков Эймера - и дело сделано.

- И если я попрошу, он непременно посмотрит. Правда, твоя работа не без недочётов, которые может заметить даже такой профан, как я... Однако я очень попрошу.

- Какие такие недочёты? - Мамочка даже слегка обиделась на Эймера, хотя в глубине души прекрасно понимала, что по неопытности могла допустить ряд ошибок. А замечание Эймера наоборот свидетельствовало о высоком внимании, которое он проявил к её спонтанным поискам на стыке религии и истории.

- Ты только не обижайся, - мягко сказал Мальчик, точно почувствовал разочарование Мамочки, - но ты не всегда можешь вникнуть в суть вопроса. Например, с тем же пятьсот шестидесятым годом в Византии. Как протекала пандемия Юстиниановой чумы? На какое время приходились вспышки болезни? Да и маловато одного бедствия на узловую дату, я считаю. Или вот ещё: почему из истории древних евреев ты буквально выдернула Исход из Египта? На каком основании? Раз ты взяла одно событие, следовало подробно рассмотреть и прочие. Вдруг около шестьсот шестьдесят шестого года до новой эры они также угодили в какой-нибудь плен, а потом спаслись! Надо бы с этим разобраться.

- У меня не было времени, - попыталась оправдаться Мамочка.

- Я понимаю, - перебил её Мальчик. - Вопрос в том, поймут ли другие. Но дело не только в этом. Подобные "белые пятна" можно было бы стерпеть. Но есть вещи и посерьёзнее. К сожалению...

- Что такое? - Мамочка вся подобралась.

- Ну, во-первых, ты так и не внесла ясность в вопрос о двух разных датах сотворения мира, - начал перечислять Мальчик. - Мир у тебя всё же один, а "начался" он как бы из двух точек. Извини, но ты лепишь всё в кучу. Это всё равно, что положить на сковородку две порции фарша и снять одну котлету. Явная недоработка! Во-вторых... Мамочка, милая, в истории человечества столько войн, болезней, голодных лет и прочих безобразий, что наоборот трудно найти дату, когда бы люди не страдали, а жили мирно и счастливо. Значит, надо доказать, что выбранные тобой даты самые-самые плохие. В-третьих, со спасителями у тебя негусто, - Эймер разочарованно цыкнул сквозь зубы. - Их всего пять-шесть, включая Христа, - он вновь цыкнул, - а по твоей теории их должно быть столько же, сколько "узловых" дат и стран, на которые нападает дьявол. Я уже не говорю о том, что Жанна Д'Арк отодвинута у тебя на восемьдесят лет после тысяча триста тридцать второго года. Ты разве не находишь, что это слишком большой срок? Ну и, в-четвёртых, почему в одной цепочке даты "плавают", а в других строго фиксированы?

Мамочка окончательно упала духом. Вот сколько натяжек нашёл Мальчик, едва ознакомился с её, с позволения сказать, "исследованиями". А что скажет его знакомый-профессионал?..

- Но это всё мелочи, - весело воскликнул Мальчик, хлопнув перчатками. Ты сделала главное: заготовку. А уж мой знакомый возьмётся за это дело серьёзно и непременно всё доработает. Ты открыла очень важную закономерность, тут и говорить нечего!

- Думаешь?.. - Мамочка несмело поглядела на Эймера, лицо которого так и сияло вдохновением.

- Безусловно, - Мальчик ласково улыбнулся. - Это крайне интересно даже мне, хоть я не верю ни в какие сверхъестественные штуки. Вот увидишь, вы с моим знакомым даже статью совместную напишете. Или книжку. А, Мамочка? Представляешь: книжку!

Да, это как раз то, что нужно, подумала она. Люди прочтут книжку и узнают о нависшей опасности, о грядущем приходе зверя. А если они будут предупреждены, опасность не будет столь велика, это ясно как день!

- Давай, - Эймер протянул руку к тетрадке и "Апокалипсису" и хотел уже взять их со стола... Однако Мамочка опередила его и успела схватить бесценные сокровища, крепко прижав их к груди.

- Зачем это? - спросила она, задыхаясь от безотчётного страха, нахлынувшего на неё. Сердце бешено колотилось в груди, кровь прилила к лицу и вискам, от этого в ушах нарастал звенящий гул...

- Как это зачем? - Эймера поразила столь бурная реакция на его движение. - Как зачем! Чтобы показать знакомому...

У Мамочки отлегло от сердца, и слегка заикаясь после пережитого стресса, она тихо проговорила:

- Ты не подумай чего, Эймер... не обижайся... Только я не могу выпустить это из рук. Боюсь. Да кроме того... вдруг человек из моего сна и на тебя набросится? Я не хочу этого.

- Вот глупости! - фыркнул Мальчик. - Я ни во что такое не верю, ничего не боюсь. Что мне какие-то там миражи?

- Я тоже не верила, - возразила Мамочка, - да вот пришлось. В общем, я не желаю нести ответственность ещё и за твоё здоровье... за твою жизнь, наконец! Поэтому я отправлюсь к твоему знакомому сама и покажу ему записи лично.

- Но из этого ничего не получится, - грустно сказал Эймер. - Мой знакомый живёт в другом городе.

Ох, как же Мамочка не додумалась, что прежде Эймер жил не здесь! Откуда у него друзья в этом городе?! Ну и недотёпа...

- Впрочем, ладно, - сказал Эймер. - Не хочешь отдавать - не отдавай, дело твоё, тебе видней.

- Эймер! - Мамочка чувствовала, что он обиделся.

- Всё в порядке, - Мальчик ласково улыбнулся. - Держи тетрадку при себе, а я ему напишу... или нет! Сегодня четверг, завтра пятница, послезавтра суббота. Хочешь, послезавтра с утра отправимся к нему? Билеты я куплю, с утра в субботу поедем и часам к пяти вечера будем у него. Заночуем, в воскресенье вернёмся обратно, а в субботу вечером вы успеете обо всём поговорить. Идёт?

- Эймер, ты просто чудо! - Мамочка едва не прослезилась от умиления. И что бы я без тебя делала?

Мальчик скромно потупился.

- Денег на билеты у тебя хватит? Может, одолжить тебе?

Мамочку так и подмывало спросить, остались ли ещё деньги от выигрыша в гастрономе. Однако после исчислений иметь дело с этими деньгами, пусть даже косвенно, через Эймера, совсем не хотелось.

- Зачем? Завтра все получают "недельные конвертики", будет за что и билеты покупать. Раз мы решили ехать в выходные, всё равно придётся ждать до субботнего утра.

Заправский нигилист Мальчик то ли забыл об остатке выигрыша, то ли из природной деликатности не напомнил о нём Мамочке... В общем, какая разница! Хорошо, что не напомнил, и точка.

- Да, верно, я и не сообразила, - Мамочка облегчённо вздохнула. Только послушай, Эймер, у меня к тебе ещё две просьбы...

- Я весь внимание, - Мальчик выжидательно смотрел на неё.

- Во-первых, я всё же женщина, и мне простительно... - Мамочка немного смутилась и заговорила тише: - Понимаешь, я боюсь. Боюсь оставаться одна, боюсь, что на меня нападут, убьют, отберут тетрадку. А ты смелый, ты не боишься. И ты почти что мужчина... В конце концов, ты же обещал не оставлять меня! И вот...

Мамочка запнулась, не зная, как высказать то, что её волновало больше всего. Наконец решилась:

- В общем, не пойми меня превратно, только я прошу: не оставляй меня ни на миг! Ходи за мной везде... Пожалуйста.

- А нас правильно поймут? - усомнился Эймер.

- Вот ещё! - фыркнула Мамочка. - Прости, но разве ты можешь причинить женщине... э-э-э... беспокойство?

- Разумеется, нет, - пожал плечами Эймер, - но прости за грубость, случаются извращённые связи не только между двумя мужчинами или двумя женщинами, но также между женщиной и имиком...

- Ах, Эймер, оставь! - замахала руками Мамочка. - Все наши девочки слишком хорошо знают тебя, чтобы подумать подобную гадость о таком замечательном юноше!

- Ну-у, раз так... если ты не боишься за нашу... за свою репутацию... Тогда я даже смог бы ночевать у тебя, - несмело предложил Мальчик и поспешно добавил: - если захочешь, разумеется. Ты тоже не пойми меня превратно, но раз я взялся присмотреть за тобой...

- Да я и мечтать о таком не смела! Спасибо тебе огромное! обрадовалась Мамочка и добавила нерешительно: - Только ни второй кровати, ни раскладушки у меня нет...

- Ерунда, - отмахнулся Эймер. - Я ко всякому привык, могу хоть на полу спать, хоть на сдвинутых стульях, хоть в ванне, хоть на голой земле. У тебя ватное одеяло есть?

- Конечно.

- Вот и замечательно! Постелю в кухне, тепло будет.

- Ещё раз огромное тебе спасибо. А во-вторых...

- Да?

Эта просьба казалась столь же трудновыполнимой, как и первая. Мамочка молчала, а Эймер ждал продолжения, нервно поглаживая чёлку.

- Во-вторых, я всю дорогу думала... Пойми, я здорово издёргалась за эти дни, вся извелась, изнервничалась... И пришла к выводу, что... В общем, я не могу больше руководить отделом. А ты без меня так хорошо управился...

Эймер выпрямился и уставился на Мамочку оловянными глазами.

- Что ты на меня так смотришь? Да, я хочу, чтобы ты принял у меня отдел, - подтвердила Мамочка. Мальчик встал, сел, снова встал, потоптался на месте, похрустел суставами пальцев.

- Ты понимаешь, что ты говоришь? - спросил он наконец дрожащим голосом. - Ты отдаёшь себе отчёт в своих действиях?

- Вполне, - теперь Мамочка была совершенно спокойна и хладнокровна. Как руководитель я себя полностью исчерпала. Мне теперь ни за что не справиться...

- Но раньше ведь справлялась! - не удержался Эймер.

- Так то раньше. А теперь... Короче, после "Откровения" и библиотечного дня мне просто неинтересно. Оказывается, на свете есть вещи, гораздо более важные, нежели собранные вместе полтора десятка женщин с их вечными дрязгами и проблемами. И знаешь, я попробовала эти вещи и... В общем, они мне нравятся гораздо больше, чем должность руководителя конструкторского отдела.

Эймер сплёл пальцы на затылке, покачался взад-вперёд, задумчиво помычал и спросил:

- Что же с тобой будет дальше?

- По большому счёту, мне надо было бы уйти из конструкторов в какой-нибудь монастырь, - Мамочка грустно усмехнулась, - но человек из сна прав, в отличие от дьявола, я не верю в Бога. На хлеб как-то надо зарабатывать, поэтому я останусь в отделе. Буду работать под твоим началом, за сложные "сборки" возьмусь. Сяду в дальней комнате на твоём месте. Если хочешь, останусь твоим официальным заместителем.

- А ты уверена, что я справлюсь? - Мальчик пристально наблюдал за Мамочкой из-под полуприкрытых век. Очень ей не хотелось вновь касаться проблемы половой принадлежности Эймера, это был больной вопрос. Поэтому Мамочка попыталась облечь ответ в иносказательную форму:

- Понимаешь, подобные тебе люди... - она выдержала паузу, - обладают повышенной работоспособностью. Это известно всем. Так что нечего сомневаться, справишься. А я на своём горьком опыте убедилась, что подобная работа не для женщин. Она отнимает столько сил и здоровья!..

- А девочки? - не унимался Эймер.

- Что девочки? Была у них Мамочка, будет теперь... Папочка.

Сказано было по существу, хотя в ответе содержалась неприятная подоплёка: имик не может быть отцом, потому что не может иметь детей. И всё же Эймер обязан понять её! Должны же в душе обделённого природой человека копиться нерастраченные отцовские чувства. А раз так, он сможет отдавать их "детушкам" точно так же, как отдавала она.

- В общем, раньше, можно сказать, была я, "мать-одиночка" и полтора десятка "детушек", а теперь будет полноценная семья: Папочка, Мамочка и "дети".

Она и сама не могла решить, говорит ли всю эту ахинею серьёзно или всё же шутит.

- Оставим в стороне прозвища и прочие глупости, - в голосе Эймера вдруг почувствовалась огромная усталость. - Подумай хорошенько, ведь у тебя наверняка одна из "десятниц" на примете. Вийда или Пиоль, или Реда. Получается, я им дорогу перебегаю.

- У каждой "десятницы" есть комната, вот пусть и руководит каждая своей комнатой, - отрезала Мамочка. - Если я выделю одну из них, то непременно обижу двух других. А так все останутся на своих местах. Более того, от такой кадровой перестановки как бы страдаю я сама, значит, в итоге у "десятниц" не будет никаких поводов для раздражения.

- Но разве я не слишком молод? И разве не работаю в отделе меньше всех?

- А вот это уж моё дело, кого выдвигать, - раззадорилась Мамочка. Пока что именно я отвечаю за кадровую политику, не так ли? Кстати, на днях я говорила то же самое, только не тебе. И при чём тут возраст и опыт работы в нашем отделе, скажи на милость? Любая "десятница" замыкается в своей комнате, но ты уже успел поработать со всем отделом! Работоспособности тебе не занимать. А пока ты замещал меня эти два дня, я убедилась, насколько толково ты справляешься с любыми неожиданностями. Особенно показателен вчерашний день, когда ты сумел так быстро сдать проект. Так что соглашайся, дорогуша. Боюсь, у тебя нет иного выхода.

Эймер облокотился о стол, приблизил лицо к её лицу и прошептал:

- Но ты действительно хочешь этого? Сама хочешь?

- Действительно. Сама.

- А не пожалеешь?

Мамочка отрицательно мотнула головой.

- Точно?

- Точно, Эймер, точно. Пошли к Гию Эвхирьевичу, пусть издаёт приказ с сегодняшнего дня.

Мальчик отшатнулся.

- Как это с сегодняшнего?! Почему с сегодняшнего?! Почему не со следующей недели?! Ты что, Мамочка!..

- Повторяю, я уже не способна руководить отделом, не способна решать. А какой смысл оставлять тебя дежурным на сегодняшний и завтрашний дни? Так что айда в админкорпус, мы ещё успеем обернуться до "кофейника".

Эймер походил по кабинету взад-вперёд, пробормотал едва слышно: "Значит, такова судьба..." Наконец обернулся и как бы нехотя бросил:

- Ну, тогда пошли...

Само собой разумеется, "Откровение" и тетрадку Мамочка спрятала в сумку и взяла с собой. Она решила вообще не расставаться с этими сокровищами.

К счастью, Гий Эвхирьевич находился у себя, а посетителей в приёмной не было, так что ждать не пришлось. После краткого изложения сути дела (разумеется, без всякой мистики, одни кадровые аспекты!) начальник бюро с довольным видом кивнул, сказал:

- Одобряю, одобряю. То-то смотрю, этот молодой человек так лихо сдавал вчера проект... Помните нашу встречу в конце мая, а? Говорил же вам тогда, что он замечательный работник, а вы не соглашались, раздумывали, брать или не брать, - и распорядился по селектору, чтобы секретарша готовила приказ.

Они и впрямь успели на "кофейник". Эймер застеснялся было, но Мамочка отдала последний, по её словам, приказ: присутствовать непременно. И Мальчик мужественно остался. "Десятницы" были несколько сбиты с толку подобным новшеством, так что Пиоль даже не стала варить кофе. Мамочка обошлась четырьмя фразами:

- Мы уже побывали у начбюро. Эймер теперь возглавляет отдел. Я его заместитель, буду сидеть в дальней комнате. Приказ готовится с сегодняшнего дня.

Пиоль отреагировала на сообщение довольно спокойно, даже благожелательно кивнула Мальчику. Вийда пробормотала: "Шизуха нас наконец-то одолела". Реда спросила:

- Но почему всё произошло без согласования... ну, хотя бы с нами...

Мамочка ответила, что начальник отдела назначается, а не выбирается, что никто, ничего и ни с кем согласовывать не обязан и спросила, нет ли у "десятниц" каких-либо вопросов по существу или срочных дел. Вийда сказала, что с Мамочкой очень хотела поговорить Лонни, но теперь это уже не имеет значения. Реда сказала то же самое про Мерцу, психоаналитика средней комнаты. На том и разошлись.

Весь день Мамочка передавала Эймеру дела, рассказывала, у кого, в какой комнате и что за проект находится в работе, какие проекты разработаны за период существования отдела, какие намечаются. Под вечер Эймер (уже как начальник отдела!) дал малярам заявку, чтобы пол в его кабинете выкрасили в нейтральный белый цвет, а на Мамочкином месте - в розовый.

Потом они затеяли переезд, и дальняя комната торжественно приняла экс-начальницу в свои объятия. Узнав о кадровых изменениях, девочки оживились, всеобщим открытым голосованием постановили сохранить за Мамочкой её почётное прозвище-титул, Эймера переименовать из Мальчика в Папочку, завтра же выяснить мнение на сей счёт двух других комнат. Также решили устроить чествование нового начальника и его новой замши в ближайший понедельник, хотя бы и силами одной дальней комнаты.

Эймер сдержал слово и после работы в гостиницу не пошёл, а последовал за Мамочкой. Она устроила вояж по магазинам, чтобы набить опустевший холодильник. Заодно заглянула в аптеку, как и намечала заранее. Когда выходили из неё, случилось непредвиденное и весьма неприятное происшествие. Мамочка как раз рассказывала Эймеру, в какой последовательности совершать утренний обход, что делать на "кофейниках", у кого из девочек какой характер, на кого из них можно опереться в трудную минуту, в общем - вводила в курс дела. Как вдруг к ним подскочил длинный худой мужчина с жиденькими усиками и бородкой клинышком, вроде бы прилично одетый, вырвал из рук Мамочки сумку и пустился наутёк. Мамочка даже крикнуть не успела, как Эймер побросал пакеты (дома обнаружилось, что при этом разбились почти все купленные яйца), в два счёта догнал грабителя и подставил ему ножку. Тот споткнулся, растянулся на земле, выронил украденную сумочку. Несильно размахнувшись, Эймер саданул ему ногой в живот, подобрал Мамочкину драгоценность, вернул ей и сказал:

- Пошли отсюда побыстрее, вдруг их целая банда.

Мамочка оглянулась на корчившегося от боли неудачливого похитителя дамских сумочек, глаза которого, казалось, о чём-то умоляли, и подумала: "Как хорошо, что Эймер охраняет меня! Иначе пропала бы и тетрадка, и старушкина книжка. Только бы я их и видела". И почему-то совсем не вспомнила о лежавшей в сумке "пятёрке" с мелочью. Пусть небольшие, но всё же деньги...

Дома она приготовила для себя и для Эймера просто королевский ужин. Мальчик съел всё и долго нахваливал кулинарные способности Мамочки. Хотя по глазам было видно, что ужин ему не слишком понравился, тем не менее, держался Эймер образцово. И Мамочка была благодарна Мальчику, так как знала, что хозяйка из неё никудышная.

После ужина Эймер постелил себе толстое одеяло в углу кухни на полу. Мамочка долго рассыпалась в извинениях, обещала сразу же после поездки купить Мальчику раскладушку. Однако Мальчик вновь повёл себя образцово и не выказал ни малейшего неудовольствия по поводу отсутствия должного комфорта.

Мамочка попрощалась, пошла в комнату, постелила, легла. Тем не менее, несмотря на окрепшее чувство уверенности в счастливом исходе борьбы с сатаной, несмотря даже на то, что она успела убедиться в расторопности "охранника", Мамочка всё не могла заснуть. Смутное беспокойство не покидало её, заставляло ворочаться с боку на бок. У неё слегка покалывало правый висок. Надо было выйти на кухню и принять таблетку от головной боли, но неудобно беспокоить Мальчика...

В конце концов, к несказанному своему удивлению, Мамочка обнаружила, что... боится самого "охранника"! Причём причина боязни самая глупая из всех, которые можно выдумать: у Мамочки возникла и быстро окрепла уверенность в том, что Эймер никакой не имик, а настоящий мужчина. Господи, что за наваждение!

Хотя с другой стороны, как же не бояться? Всего лишь в понедельник Мальчик впервые появился в её одинокой квартирке, стал приходить ежевечерне - и вот пожалуйста, недели не прошло, как Эймер уже ночует у неё! Разве срок в четыре дня достаточен для знакомства?..

Мамочка резко села в постели. Ф-фу-у, показалось. Никакая тень не кралась из кухни в её комнату, всё это ерунда. А запах перчаток... Аромат такой сильный, что воздух квартирки успел уже насквозь пропитаться им.

А всё застарелые комплексы! Ещё в детстве родители вбили Мамочке в голову (ради её же блага, дабы скромность и девичью честь соблюдала), что если существо в штанах ночует с существом в юбке под одной крышей, то первое существо непременно принудит второе к началу отношений известного рода. Да ещё черноокая красавица Чикита постаралась, периодически высказывая сомнения в половом бессилии Эймера. Господи, что за бред?! Скромный, тихий мальчик...

Ничего себе тихий! Как ловко он разделался сегодня с грабителем... Настоящий боец! А в ту ночь, когда она безобразно напилась купленного на сатанинские деньги вина, Эймер называл её "сестрой-невестой". А невеста это почти что жена...

Кстати, если разобраться, "невеста" - это сокращение от "не-весталка". Были такие жрицы в какой-то древней стране, то ли в Греции, то ли в Риме, то ли в Египте. Жрицы эти хранили девственность. Значит, по большому счёту "невеста", "не-весталка" буквально означает "не-девственница"...

От этих мыслей Мамочку бросило в жар. Но что поделаешь, после стольких лет унылого безбрачия она просто не могла представить себя ничьей женой. Быть женой - это значит стирать вещи мужа, убирать за ним, готовить ему еду, ходить перед ним без макияжа, демонстрируя дряблую кожу и морщины, открыть перед ним свой истинный возраст, воспитывать его детей и (о ужас, это, конечно же, самое кошмарное!) исполнять пресловутые супружеские обязанности.

Впрочем, Мамочка уже готовила Эймеру еду, мыла за ним посуду и стояла перед ним в халате непричёсанная, без очков, с неподведенными блёклыми глазами. А в вечер славного кутежа, когда она не смогла бы оказать сопротивление, даже если бы очень захотела, Мальчик не раздевая уложил её на кровать, прикрыл пледом да почитал на прощание "Песни песней", и всё... и ничего страшного, непоправимого...

В конце концов, Мамочка не вытерпела, подкралась к двери на кухню и заглянула туда. Эймер мирно посапывал в углу на ватном одеяле, совершенно по-детски подложив под щёку руки в пахнущих аптекой жёлтых перчатках. Чёлка свесилась прямо ему на глаза, из-под тонкого верхнего одеяла торчали ноги в носках. Похоже, Мальчик положил на пороге комнаты "сестры-невесты" рыцарский меч и не собирался переступать через него.

Мамочка мысленно обругала себя старой дурой, которая сама пригласила Мальчика и сама же теперь трясётся, как осиновый лист, вместе с таблеткой от головной боли выпила таблетку расчётливо закупленного снотворного, вернулась в комнату, открыла сумочку, достала тетрадку и "Откровение" и полагаясь на старинную студенческую примету, спрятала их под подушку.

Уснула почти сразу, однако чаяния её не оправдались. Ни Иоанн Богослов, ни герои отслеженных исторических событий к ней во сне не являлись. Хотя голый человек также не приходил, ледяной туман не клубился. Сновидений в эту ночь вообще не было, одно приятное чувство расслабленности и покоя. Пожалуй, впервые за последние дни Мамочка отлично выспалась.

День двенадцатый

Наилучшее средство от сердечной боли

Пробудилась Мамочка от хлопка входной двери и сразу же громко испуганно позвала:

- Эймер!

- Что?

Голос донёсся из прихожей, значит, он только что вошёл.

- Куда ты ходил? Я же просила не покидать меня, - закапризничала Мамочка. Хоть и выспалась нормально, а всё равно чувствовала себя неважно: после снотворного гудела голова.

Эймер появился на пороге с мусорным ведром в руке.

- Оно уже полное было, вот я и ходил выносить, - сказал виновато. Но Мамочка и так уже всё поняла, улыбнувшись, поблагодарила Мальчика, а когда он пошёл на кухню, не забыла шепнуть пустому ведру тихонечко, одними губами: "Тьфу-тьфу-тьфу". Потом встала, проверила, по-прежнему ли тетрадка и "Апокалипсис" лежат под подушкой, надела поверх ночной рубашки халат, застелила постель и направилась в ванную, слегка потирая виски. Как вдруг услышала задумчивое:

- Вообще-то не хотелось тебя пугать...

У Мамочки моментально подкосились ноги, а голова закружилась, так что она вынуждена была миновать ванную, свернуть в кухню и опуститься на ватное одеяло, аккуратно сложенное на табурете.

- Что стряслось, Мальчик?.. Ничего, что я тебя так называю?

- Пустяки, - отмахнулся он, - пусть другие на работе меня Папочкой зовут, это мелочи.

Эймер улыбнулся как-то вымученно, через силу. Только теперь Мамочка заметила, какое озабоченное у него лицо.

- Так вот, пока ты спала, к тебе в квартиру пытались влезть... то есть пытался, потому что он был один.

Так она и знала! Какое счастье, что Эймер согласился здесь переночевать!

- И теперь я не знаю, что и думать обо всей этой истории, - продолжал Мальчик, - хотя ни во что такое по-прежнему не верю.

- Как, даже после вчерашнего разговора у меня...

"...в кабинете", - едва не ляпнула Мамочка, но вовремя спохватилась:

- ...в моём бывшем кабинете. Даже после этого?

- Даже после этого с трудом верится, - грустно подтвердил Мальчик. - Но по всему видать, дело крайне серьёзное. Да ещё вчерашнее происшествие возле аптеки! Тогда я почти... но-о-о... Понимаешь, именно сегодняшнее утро меня доконало, - сознался Эймер. - Теперь я готов поверить в какую угодно ерунду, ну, не знаю... В мистику! Мамочка, очень похоже, за твоей тетрадкой в самом деле охотятся.

Она едва не свалилась с табурета, выслушав столь откровенное признание из уст человека, не боящегося ни Бога, ни чёрта.

- Как было дело? - только и смогла выдавить Мамочка.

- Очевидно, нас выследили, - сказал Эймер и деловито заметил: - Кстати, поэтому не рекомендую задерживаться здесь, надо торопиться на работу.

- А на работе? А после работы? - забеспокоилась Мамочка.

- Там придумаем! - нетерпеливо воскликнул Эймер. - В конце концов, к моему знакомому можно поехать не завтра утром, а сегодня вечером, благо поезд есть. Это даже лучше, больше времени останется на разговор.

- Но ты наконец расскажешь, что случилось сегодня? - напомнила Мамочка.

- Разумеется. Так вот. За нами наблюдали, но предпринять ничего не рискнули, потому что кроме тебя в квартире был я. А когда я утром решил вынести мусор, следивший подумал, что я ушёл совсем, и бросился к двери.

- Но ты же всего лишь к мусоропроводу ходил, - несмотря на объявший её панический страх и гудящую голову, Мамочка не утратила способности мыслить здраво.

- Мусоропровод забит, пришлось во двор спускаться.

- А ведро он разве не заметил? - продолжала допытываться Мамочка.

- Очевидно, он следил за квартирой с верхней лестничной площадки. Я держал ведро в левой руке, оттуда его не было видно. А этот тип, хоть и любопытный, не мог высовывать голову далеко, иначе я бы его засёк.

Мамочка не стала вдаваться в подробности и согласно кивнула.

- Так вот, меня словно током стукнуло: дай, думаю, пешком в квартиру поднимусь, а не на лифте. Подхожу к дверям, а этот негодяй в замке ковыряется. Лифт бы он услышал, а вот на шаги мои внимания не обратил. Ну, я и... - Эймер запнулся.

- Что ты сделал?.. - с тревогой спросила Мамочка.

- Да ничего. Спустил его с лестницы, вот и всё.

Мамочка посмотрела на Эймера с уважением. Вот тебе и скромный, застенчивый юноша: пьяницу под гастрономом победил (почему-то Мамочка была уверена в той победе Мальчика, несмотря на категорическое отрицание с его стороны); вчера вора догнал и чрезвычайно ловко отнял у него украденную сумочку; а сегодня запросто спустил с лестницы взломщика! Несчастный, больной Мальчик...

- И что же теперь делать? - спросила Мамочка безнадёжно упавшим голосом.

- Я же говорю: не задерживаться здесь, если хочешь отдать свой труд в надёжные руки. Откуда я знаю, сколько их!.. Но ничего, успокойся, умойся, а я пока едой займусь. Яичницу королевскую сделаю, что ли, а то со вчерашнего дня полная банка белков с желтками в холодильнике стоит. Пойдём на работу, а вечером - на поезд, но!.. - Эймер строго постучал костяшками пальцев по столу. - Но учти: никуда ни на шаг, ни от меня по дороге, ни из-за кульмана в отделе. Ни с кем не разговаривай, кроме меня. А уж я тебя поберегу.

- Ой, что ты, конечно! - Мамочка была так напугана, что и не собиралась нигде разгуливать и ни с кем разговаривать. Теперь она даже из квартиры нос боялась высунуть, поэтому несмело предложила: - Слушай, а может, вообще на работу не ходить, а?

- Вот это уж никак нельзя, - возразил Эймер. - Прежде всего, сюда могут нагрянуть они. И потом сегодня выдача зарплаты, а нам деньги на дорогу нужны.

- Ах, да...

Мамочка и думать забыла о еженедельном конвертике и с запозданием пожалела о вчерашних грандиозных закупках: если бы не они, возможно, у неё остались бы деньги на билеты, чтобы ехать сейчас, не дожидаясь вечера. Кроме того, у Мальчика должен храниться остаток сатанинского выигрыша... хотя касаться этих денег ой как не хотелось!

Как бы там ни было, а все её деньги, кроме жалкой "пятёрки" с мелочью, необдуманно растрачены, теперь ничего не попишешь. И Мамочка поплелась умываться, утешаясь мыслью, что ждать предстоит недолго, всего-то до вечера.

Надо отдать должное Эймеру, с приготовлением завтрака он управился просто блестяще. Выйдя из ванной, Мамочка обнаружила на кухонном столе две тарелки политого томатным соусом омлета с ветчиной и перцем, овощной салат с майонезом и кофе с поджаристыми тостами.

- Ну, Эймер!.. - только и смогла сказать она, всплеснув руками. Мальчик скромно потупился.

Сели за стол. Мамочка ела с огромным удовольствием, причём особенно понравился ей салат, какого она сама ни за что бы не приготовила и которого Мальчик положил ей чуть ли не вдвое больше, чем себе. Кстати, он и омлета положил ей больше, и кофе налил в большую чашечку, и тосты выбрал покрупнее... Мамочка была крайне тронута его заботой.

- Тебе необходимо поесть, ты сильно перенервничала, - коротко ответил Эймер на щедрые похвалы и добавил ни с того ни с сего: - И вообще, мне тебя жаль.

Мамочка отнесла последнее высказывание на счёт его добросердечности, не подвергавшейся ни малейшему сомнению. После завтрака она быстренько перемыла всю посуду, а Эймер тем временем полил цветы. Потом Мамочка наскоро оделась, небрежно нанесла лёгкий макияж "для улицы", проверила, положила ли в сумочку "Откровение" и тетрадку, и они отправились на работу.

Выйдя из подъезда, внимательно осмотрели двор, пустующую в этот ранний час площадку "дикого" рынка и прилегающую улицу. Такой осмотр, пожалуй, даже понравился Мамочке, потому что до некоторой степени напоминал эпизод из остросюжетного детектива, только не книжного, а весьма жизненного, с её непосредственным участием. Снаружи дома вроде бы ничего подозрительного не наблюдалось. Прохожих мало. Небо затянуто рваной серой пеленой облаков. Асфальт забрызган мелкими лужицами и огромными пятнами сырости после ночного дождика. В общем, со вчерашнего дня погода явно испортилась.

Уже хотели идти, как вдруг Мамочка вскрикнула и указала на ногу в плохо вычищенном штиблете, торчавшую из полуоткрытой двери отсека, куда попадал мусор из мусоропровода. Эймер зашипел сквозь зубы и тихо молвил:

- Это я виноват. Положил плохо, вот он и скатился.

Мамочка непонимающе посмотрела на него. Мальчик побелел как полотно и нервно начёсывал чёлку на глаза.

- Понимаешь, я не хотел тебе говорить... чтобы не пугать... - зашептал он сбивчиво. - Это тот самый утренний взломщик. Когда я спустил его с лестницы, он... ну-у-у... В общем, он сломал шею.

У Мамочки потемнело в глазах.

- Так он...

- Да. Поэтому я и говорю, что нельзя здесь задерживаться, - несмотря на свершившееся, Эймер, по-видимому, не утратил способности здраво рассуждать и принимать ответственные решения. - Сюда могут нагрянуть не только его дружки, но и полиция. Неизвестно, что хуже. Первые попытаются отнять "Апокалипсис" и твои вычисления, - Мальчик цыкнул сквозь зубы, - и попробуют сделать кое-что ещё, о чём лучше не думать. Вторые заведут уголовное дело и начнут искать убийцу, хотя я принял все меры, чтобы замести следы драки. Труп вот тоже хотел убрать, но мусор скользкий, и он съехал к двери. А связываться с законниками тоже не мёд, они, во всяком случае, также отнимут тетрадку и, чего доброго, всё потеряют. Так что уходим поскорей, это единственно верное решение.

- Погоди... я хочу посмотреть.

Неизвестно, двигало ли Мамочкой простое женское любопытство (по причине которого она как раз и ввязалась во всю эту историю с числом зверя!) или патологическое пристрастие к опасным ситуациям, только она медленно пошла к двери мусорного отсека.

- Но это неразумно! - попытался протестовать Эймер. - Хоть людей мало, и идут они далеко, на нас всё равно могут обратить внимание. Могут увидеть, что там лежит труп - и пошло-поехало!

- Скажем, что там лежит пьяница. Кому охота проверять, мёртв он или только спит, - нашлась с ответом Мамочка и решительно направилась к отсеку. Эймер вздохнул и подчинился с явной неохотой. А Мамочка замерла около самой двери и стараясь дышать через рот, осторожно заглянуло в каморку, откуда отвратительно смердело.

Мертвец лежал на куче гниющего мусора, над которой вились блестящие сине-зелёные мухи. Сверху на труп также были навалены какие-то объедки, шелуха, скорлупа. Из нечистот торчала лишь нога, рука со скрюченными пальцами и... чёрненькая бородка клинышком, которую Мамочка тотчас узнала! Она отшатнулась и схватила Мальчика за руку.

- Ты угадала, это вчерашний тип. Поэтому я ни на миг не сомневаюсь, что он охотился за тетрадкой.

Мамочка крепче сжала в руках сумочку.

- И если ты не уяснила ещё до конца всю серьёзность ситуации, подчёркиваю: и вчера, и сегодня действовал один и тот же человек. Действовал в одиночку, следовательно, его дружки могут быть далеко. Или, во всяком случае, не слишком близко. Итак, у нас есть время, чтобы попробовать сбить злоумышленников со следа. Довольно торчать на месте, уходим!

По дороге на работу несчастной Мамочке всё мерещились эти скрюченные пальцы, как бы желавшие вцепиться ей в горло даже за порогом смерти, туча мух и остренькая бородка, к которой пристали картофельные очистки и крошки. Она ещё теснее жалась к Мальчику и периодически проверяла, цело ли содержимое сумочки. По привычке едва не принялась складывать цифры в номере купленного в автобусе билета, однако вовремя остановилась, вспомнив о твёрдом решении никогда больше не играть в эту опасную игру.

Когда они прибыли на работу, Эймер первым делом пригласил Мамочку в свой отныне кабинет, где нерасторопный маляр ещё даже не собирался перекрашивать пол, усадил на стул в углу, попытался успокоить, ободрить. А уже после как начальник отдела выдал задание на сегодняшний день. Получив работу и увидев, что всё идёт своим чередом, Мамочка перестала бояться проклятых скрюченных пальцев, взяла стопку чертежей и проследовала в дальнюю комнату, где была весьма приветливо встречена девочками.

Вскоре она совершенно успокоилась, с головой погрузилась в работу и больше не отвлекалась ни на что. Лишь меняя лекало или разыскивая упавший под стол ластик, рассеяно думала: "И чего это Эймер тянет с утренним обходом?"

А Мальчик и в самом деле слишком медлил. Хотя, если судить по раздававшимся из коридора звукам, отнюдь не бездействовал: в комнату доносился то едва слышный звон дверных бубенчиков начальственного кабинета, то немного более громкое "соль" колокольчика ближней комнаты, то уже ясно различимое "ми" средней. И всё время стучали каблучки, слышались возбуждённые, удивлённые, раздражённые, грустные голоса "детушек", а пару раз кто-то даже кричал, но кричал в кабинете Эймера, слов не разобрать. Потом вроде бы плакали.

Наконец Мамочка с разочарованием поняла, что Мальчик всё же поломал привычные порядки и заменил утренний обход вызовом девочек к себе, вопреки данным рекомендациям. Конечно, она понимала, что Эймер теперь сам себе начальник и действует вполне в своём стиле (то есть заставляет всех ходить к нему, а сам сидит на месте). Однако решила при случае выказать по этому поводу недовольство и втолковать, что начальнику крайне важно каждое утро заходить в комнату к подчинённому с дружеской улыбкой, что это создаёт соответствующую атмосферу и так далее. Мамочка и сейчас пошла бы к Эймеру, но боялась выйти из-за кульмана, чтобы с ней ненароком не случилось страшной беды. Кроме того, она обещала сидеть на месте...

В комнату заглянула красавица Чикита и попросила зайти к Папочке Пиоль и Хенсу. Они отсутствовали минут пятнадцать-двадцать, не больше, потом вернулись и передали приглашение Улли и Нике. Эти тоже провели в кабинете начальника не более четверти часа, после чего влетели в комнату счастливые, радостные, уселись за стоявшие рядом кульманы и принялись возбуждённо шептаться. Кстати, Пиоль и Хенса также пребывали в приподнятом настроении.

- Девочки, а отчего вы не работаете? - строго спросила Мамочка деталировщиц.

- А Папочка с нас всю работу снял, - охотно пояснила Ника.

- У нас теперь будет новая, более интересная работа, - добавила Улли и почему-то прыснула в кулачок. После чего обе принялись с жаром обсуждать вчерашнюю серию "Марики".

- Да, он сказал мне, что снимает их с деталировки, - спокойно подтвердила Пиоль.

Мамочка пришла в замешательство. Как же так? Если Улли могла бы ещё "потянуть" одну сложную "сборку" в месяц, то Ника уж точно не была способна на такой подвиг. Узловиков из них пока не получится, что-то Мальчик намудрил...

Но у Мамочки дело подошло как раз к пятому листу "монтажки", самому сложному из всех, и она не отвлекалась вплоть до одиннадцати часов, когда, повинуясь многолетней привычке, ощутила необоримую потребность в чашечке ароматного кофе. И тут же по комнате расплылся хорошо знакомый запах.

- Пиоль, какая ты молодчина! - обрадовалась Мамочка, поднимая усталые глаза от чертежа. - Ты и на меня сварила?

- Ну да, на всех шестерых, - отозвалась "десятница".

- То есть как на шестерых? - не поняла Мамочка. - Почему это на шестерых? А кто у нас шестой?

- Мы впятером и Эймер, - охотно уточнила Пиоль. Это было для Мамочки уже полной неожиданностью.

- А "кофейник"! - воскликнула она. - Ты что, не собираешься туда?

- Не с кем там собираться, всё можно и здесь обсудить, - спокойно ответила Пиоль. Сказать, что Мамочка была ошарашена этим заявлением - значит не сказать ничего.

- Как это не с кем... Как это не... - очнувшись наконец от оцепенения, забормотала Мамочка, вскочила с места, бросилась в проход... да так и застыла посреди комнаты с отвисшей челюстью и округлившимися глазами.

И было от чего! Ника и Улли наклонили доски своих кульманов горизонтально, придвинули их вплотную друг к дружке и сбросили с себя всю одежду, кроме туфелек! Улли возлежала теперь на этом импровизированном столе в соблазнительной позе русалки, а Ника стояла рядом и расчёсывала её подстриженные по последней моде волосы частым гребнем. Опять же согласно моде, волосы были обильно смазаны гелем и выглядели "мокрыми", прилизанными, что лишь усиливало сходство с русалкой.

Дверной колокольчик бодро звякнул, и в комнату вошёл самодовольный Мальчик. Хенса немедленно схватила поднос с шестью чашечками кофе и пошла навстречу Эймеру.

- Папочка! - завопила во всё горло Ника, роняя гребень, бросаясь Эймеру на шею и едва не выбивая поднос из рук Хенсы.

- Папочка пришёл! Наконец-то! - завизжала и Улли, села, протянула руки к Эймеру, затряслась, заколотила хорошенькими стройненькими ножками по доске кульмана.

- Пришёл, проказницы мои, пришёл, - ласково проговорил Эймер, одной рукой принимая чашечку ароматного напитка, а другой игриво обнимая за гибкую талию бесстыдницу Нику. И тут же поцеловал её в губы.

- Меня, меня тоже! Так нечестно! - бесновалась на кульмане бесстыдница Улли. Эймер поставил на Никин стул свою чашечку, освободившейся рукой обнял нетерпеливую русалку и также поцеловал в губы. И словно бы только тут заметив дрожащую как желе Мамочку, приветливо улыбнулся ей и кивнул. Однако поскольку Мамочка продолжала стоять столбом, ничем не выражая хотя бы элементарного понимания происходящего, Эймер повелительно прикрикнул на Хенсу:

- Эй, кофе Мамочке! Она сама не своя.

Хенса послушно бросилась исполнять распоряжение, но Мамочка не отреагировала на её приближение. Тогда Эймер оставил девочек, сам взял с подноса чашку с "фирменным напитком от Пиоль", и пока Хенса раздавала кофе остальным, подошёл к окаменевшей Мамочке и влил живительный напиток ей в рот, разинутый пошире, чем большой семейный чемодан. Мамочка и вправду ожила, судорожно глотнула, брезгливо оттолкнула от лица руку в пахнущей аптекой жёлтой перчатке, едва не выбив из пальцев Эймера кофейную чашку, и заплетающимся языком пролепетала:

- Эт... эт... эт-то что такое?

- Тебе перестал нравиться мой кофе? - довольно миролюбиво поинтересовалась Пиоль.

- Эт?.. - Мамочка указала на голых девочек.

- Это к нам пришёл Папочка, а затейливые проказницы дружненько встречают его, - охотно пояснила Ника.

- И мы очень по нему соскучились, - в тон ей добавила Улли.

- Эймер, а как же твоя... твой... твоё... - Мамочка покраснела от натуги, пытаясь подобрать необидный заменитель слову "импотенция". Но Мальчик отлично понял её.

- Ты имеешь в виду слабость? - ни капли не смущаясь, уточнил он на всякий случай и принялся живо пояснять: - Так ведь я лечился! И вылечился, как видишь. Лекарства - просто чудесная штука. Тем более, сейчас разработаны усовершенствованные методики. Так что со мной всё в полном порядке, можешь не переживать.

- О, с нашим Папочкой всё в порядке! - заверила её Ника. А Улли так и прыснула в ладошку и добавила:

- Давным-давно всё в порядке, не сомневайся.

- Но как же... вы... Но вы же на работе! Эймер, что ты себе позволяешь! Девочки, как вам не стыдно?! Как же работа?! Как же другие? - Мамочка хотела сказать что-то совсем иное, но мысли путались, в голове шумело.

- А что работа? - удивилась Улли.

- Можно подумать, мы не работаем! - откровенно возмутилась Ника. Девочки мигом переглянулись и громко, но в то же время несколько смущённо, захихикали.

- Сейчас нам Папочка работёнку задаст, только держись!

- Хенса? Пиоль? - пролепетала Мамочка.

- Ой, у меня "красные дни", - вздохнула Хенса. - И я, к сожалению, не могу...

Мамочка отшатнулась, словно увидела перед собой гремучую змею, потому что совсем не это имела в виду.

- Хенса у нас стеснительная, - деловым тоном, точно читая сводку новостей, пояснил Эймер. - Она всего-то дважды и участвовала в наших маленьких коллективных развлечениях.

- Надо же и меру знать, и приличия соблюдать, я всё-таки замужем, Хенса застенчиво отвернулась и сделала вид, что отскребает крошку, прилипшую к подносу.

- А вот я вообще не участвую и участвовать не собираюсь, - отрезала "десятница" и поставила пустую чашечку на стол. - Но знаешь, Мамочка, люблю посмотреть на молодёжь! Они такие весёлые, такие выдумщики. И такое иногда вытворяют! Особенно с Хенсой...

- Ой, не вгоняй меня в краску! - та действительно покраснела и прикрылась рукой. - Я воспитана в предрассудках и с трудом пересиливаю себя. А наш Папочка не брезгливый, он может пойти на близость даже тогда, когда женщине нельзя. А ещё...

- Да уж, наша Хенса типичная жертва устаревшей морали, прокомментировала Пиоль. - В частности, она убеждена, что женщина может иметь детей только от законного мужа, хотя это противоречит общему движению за выживание человечества. Так вот, молодчина Эймер оба раза применял такие способы, что она ни за что не забеременеет.

- Наш Папочка такой выдумщик! Такой затейник! - в один голос затараторили обе голые прелестницы, а Хенса поспешно спряталась за свой кульман и уже оттуда подала голос:

- Но в "красные дни" - ни за что! Хоть режьте!

- Кстати, она по натуре мазохистка, а её интеллигентный недотёпа-муж не понимает этого и не в силах сделать жене приятное, обращаясь с ней достаточно грубо, - оживился Эймер. - А видела бы ты, какое удовольствие ей доставляет необходимость подчиняться насильнику! Так что резать её я не буду, но что-нибудь в этом роде обязательно придумаю.

Улли и Ника захихикали, а Мамочка, ещё не вполне оправившаяся от шока, запинаясь спросила "десятницу":

- Но... как ты... эт-то... позволяешь...

- Что за вопрос?! - удивилась Пиоль. - Что значит "как позволяешь"?! Я же сказала: люблю понаблюдать за забавами молодёжи. Кроме всего прочего, это полезно. Я ведь тоже воспитана на определённых правилах, но... Но поучиться никогда не поздно. Особенно если учитель талантлив, - она с благодарностью посмотрела на Эймера. - Так вот, смотрела я, смотрела да и переняла кое-какие штучки. И попробовала преодолеть себя, "угостить" этими трюками мужа... Знаешь, Мамочка, у меня ведь проблема: кроме меня, в семье есть вторая жена. Так вот, после уловок, которым я научилась у Эймера, муж совсем забросил её и вернулся ко мне. Представляешь: оставил молодую ради старой!!! Вот что значит учиться у детишек. И ты ещё спрашиваешь, как я позволяю такое...

Но тут Мамочку наконец прорвало. Её уже мутило от всего: от развратного поведения "детушек", от пошлости, развязности, от прозрачных намёков на экзотические способы совокупления, от конкуренции старших и младших жён, от лекарственного запаха перчаток Эймера и даже от крепкого кофейного аромата. И не выдержав, она крикнула на бывших подчинённых:

- Слушайте, вы, а как же работа?! Вы ведь на работе, в конце концов!!!

Эймер в это время сидел, склонив голову на лоно Ники и в то же время плавно поглаживая очаровательный задик Улли (теперь уже обе девицы растянулись на сдвинутых кульманах). Когда Мамочка начала кричать, он поднялся, скрестил на груди руки и спокойно спросил:

- Ну, что ты вопишь? Что работа? Чего так волноваться?

- Кто работу делать будет? - настойчиво вопрошала Мамочка.

- Ты, например, если не хочешь участвовать в развлечениях, - веско сказал Эймер. - Но разумеется, ты будешь выполнять только высококвалифицированную работу, разменивать ценных специалистов по мелочам я не собираюсь. Я бы с удовольствием посадил тебя за шоу-кульман, если бы ты не была женщиной. Но ты понимаешь ведь, что нечего потреблять лишнюю энергию и гробить экологию, правда же? Шоу-кульман будет стоять в моём кабинете, я уже распорядился. А деталировку я отдал покамест в среднюю комнату, пусть потрудятся... Кстати!

Эймер картинно всплеснул руками и обратился к Нике:

- Кстати, я хотел бы посоветоваться насчёт средней комнаты. Как ты думаешь, не пригласить ли сюда на следующее наше свидание Чикиту? Поскольку я теперь начальник...

- Конечно, конечно! - обрадовалась Ника. - Ты её тогда так сильно обидел... Бедняжка!

- За нами следили, я тебе уже объяснял, - строго напомнил Эймер. - Если бы я вам поддался, нас бы вышибли из отдела в два счёта. Всех троих. Разве не так, Мамочка?

Та стояла ни жива, ни мертва.

- Спасибо, хоть меня вовремя предупредил, - Ника широко улыбнулась и пояснила экс-начальнице: - Знаете, Мамочка, он ведь мной впервые в туалете овладел.

- Мне разрешили за водой туда ходить, - напомнил Эймер.

- Вот он подкараулил меня, рот рукой зажал, а то я, дура, кричать собралась, а потом затащил в кабинку и... - Ника глупо и счастливо улыбнулась, - и так занял мой рот, что я уже не смогла ни звука издать.

Мамочку едва не стошнило от этого сообщения.

- Кстати, Пиоль, ты проштрафилась, - деловито заметил Эймер. - Ты ведь тоже за нами следила.

- Я-то что, - примирительно сказала "десятница". - Я-то по глупости не знала, какая от тебя может быть польза. Да и следили в основном Реда и Лонни, а не я. Ну, и наконец учти, что мне приказывала Мамочка.

- Зато теперь нам некого бояться, - сказал Эймер, словно Мамочка была пустым местом. - Ни Реда, ни Лонни нам теперь не помеха, в ближайшее время они будут заняты поисками работы...

- Что-о-о?! - вскрикнула Мамочка, подскочив от неожиданности.

- А что такого. - Эймер пожал плечами. - Я теперь начальник, что хочу, то и делаю. И вот я решил уволить Лонни. Понимаешь, когда она в сопровождении Лейфы позавчера принесла мне заявление... в общем...

Мальчик немного помялся и продолжил:

- В общем, я порвал одно только заявление Лейфы, а заявление Лонни... он ещё помялся ради приличия. - Знаешь, заявление Лонни как-то случайно полетело мимо мусорной корзины на пол. Я как раз сегодня нашёл его, перечитал и понял, что Лонни серьёзна как никогда и отнюдь не шутит. Вот и решил: надо непременно удовлетворить просьбу столь очаровательной женщины и отпустить её. И подписал заявление. А вот Реду и других пришлось уже приказом...

- И других?!

Мамочка неуклюже подпрыгнула, схватилась за голову и изо всех сил сдавила виски.

- Ну да, других. Я уволил пятерых: Реду, Вийду, Тётушку Иниль, Мерцу и Лонни.

Мамочка едва не грохнулась в обморок. Это же что такое?! Это же две "десятницы" и три психоаналитика! Это же ведущие специалистки! Гордость отдела!!! Так вот почему Пиоль сказала, что "кофейник" проводить не с кем...

- Вийда слишком груба, знаешь ли, - продолжал между тем Мальчик. Всё-то она о своей "шизухе" бормочет! А я не люблю резких слов. Реда следила за мной в числе прочих, а тут замахнулась на мои права, захотела, видите ли, чтобы я с ней советовался. Ещё чего!..

- Но кто у тебя работать будет, Эймер! Кто проекты делать станет? Чертить?

Он посмотрел на Мамочку, словно на неразумного ребёнка, и заговорил слегка насмешливо:

- Во-первых, по установившейся в отделе традиции, изволь называть меня Папочкой. Это и тебя касается, между прочим, - Эймер бросил через плечо строгий взгляд на Пиоль, та виновато отвела глаза. - Но вы обе ещё не привыкли, и я вас пока прощаю. А остальных буду жестоко наказывать. Буду беспощадным, слышите?

Ника и Улли прыснули, Хенса мечтательно вздохнула у себя за кульманом.

- Во-вторых, не понимаю, почему ты так волнуешься за работу. Сейчас человечество наконец здраво рассудило, что не в работе счастье и что лишние затраты энергии и труда лишь вредят экологии. А ты - работать! Ну, чего так ерепениться? Дам я заявку в кадры, подыщут мне людей, и будут они чертить себе на здоровье. А не найду, то и ладно. Я уже успел переговорить по телефону с Гием Эвхирьевичем. Он понимает, что мне нужно время на реорганизацию отдела. И на такую реорганизацию согласен. Поэтому он берёт на себя ответственность и "тормозит" все наши работы.

Мамочка стояла как громом поражённая. Вот она, мужская солидарность! То, чего начальство никогда не делало для неё, было мигом сделано для Мальчика. И до чего ловко он учёл стремление Гия Эвхирьевича "разбавить" отдел свежими мужскими кадрами, уничтожив ненавистный "женский монастырь"!

А Эймер продолжал издеваться:

- Вот видишь, тебе нечего возразить. И правильно! А то ты совсем замучила "детушек" работой, не грех им теперь и отдохнуть.

- Ой, мы устали! - пожаловалась Улли и завертела задом, точно преданная собачонка.

- Как мы устали! - вторила ей Ника. Эймер наклонился и смачно поцеловал в засос и одну, и другую.

- Наши пальчики устали чертить, - сказала Улли. Эймер поцеловал пальчики.

- Наши лобики устали думать, - сказала Ника. Эймер поцеловал лобики.

- Ниши плечики опускаются.

Поцеловал плечики.

- Спинки не гнутся, - Ника легла поближе к Улли, и обе великолепные спинки не были обижены вниманием. Мамочка успела сообразить, что теперь речь пойдёт кое о чём пониже и попятилась к двери, инстинктивно подхватив сумочку и прижимая её к груди. Ей было просто противно.

- Куда ты, Мамочка? - удивилась Пиоль.

- Ещё и полудня нет, - заметила Хенса.

- И сейчас начнётся самое интересное, - заверила её Улли.

- Да-да, самое-самое интересное, - подхватила бесстыжая Ника и сладко облизнулась. - Папочка будет играть в лотерею, в какой последовательности утешать своих уставших детушек.

Мамочка отшатнулась.

- А потом будет разыгрывать, каким способом. А потом - в каких позах. А потом - на какой мебели.

Мамочка зажала уши ладонями, но и сквозь них услышала:

- А вы не стесняйтесь и присоединяйтесь.

- Да-да, присоединяйтесь, - чистосердечно поддержала Нику Улли и весело добавила: - Мы не жадные, а наш Папочка на возраст не смотрит.

- Вон Хенса, к примеру, постарше его, да и Пиоли он не стесняется, сказала Ника.

- А наш Папочка такой сильный! - Улли блаженно причмокнула.

- И изобретательный, - поддакнула Ника. - Кроме того, мы всё про вас знаем.

- Что всё?

Мамочка отняла руки от ушей и трепеща выслушала откровение:

- Что Папочка сегодня ночевал у вас. Разве нет? Но мы не ревнивые и не жадные. Не только потому, что за эти штуки Папочка наказывает (Хенса вновь блаженно вздохнула у себя за кульманом). Кроме того, мы понимаем, что вы наша Мамочка.

- Эймер, как ты посмел!!! - завопила несчастная, чувствуя себя жертвой то ли невероятной галлюцинации, то ли жестокой мистификации.

- А что такого? - глядя на Мамочку младенчески чистыми глазами, спросил Мальчик. - Ночевал же, правда. Кстати, насчёт нашей поездки вынужден тебя огорчить. Я звонил своему знакомому, и оказалось, что он в командировке. Так ты уж не взыщи, но мероприятие наше отменяется.

- Ты хотел уехать от нас, Папочка? От своих прехорошеньких детушек?.. Ай-я-яй! - заныла Улли и картинно зарыдала.

- Девочка моя, не плачь, - сказал Эймер, поглаживая её вдоль позвоночника и нежно целуя между лопаток. - Ты уже взрослая и должна понимать, что у Папочки с Мамочкой могут быть свои дела.

- Какие дела, какие? - моментально оживилась Улли.

- Но это же дела родителей! - строго напомнил Эймер. - И детям не престало совать в них очаровательные курносенькие носики.

- Скажи, скажи, - подключилась теперь и Ника.

- Мы все свои, - подтвердила Пиоль.

- Ладно уж, - как бы нехотя согласился Эймер. - Дело в том, девочки, что...

Заслонясь сумочкой, точно пытаясь защититься от нестерпимо яркого солнечного света, несчастная Мамочка бросилась в коридор. Слёзы потоками лились из её глаз, стекали по трясущимся пухлым щекам, попадали на стёкла очков и застилали внешний мир; Мамочка вопила невесть что и голосила, и взахлёб визжала. Кто-то из девочек выскочил в коридор, кто-то пытался остановить её. Тщетно! Рыдающая Мамочка вылетела на лестницу и помчалась вниз, не сообразив даже вызвать лифт. Остановилась она лишь потому, что на площадке между вторым и первым этажами у неё подвернулась нога. И тут сквозь гул отчаянно стучавшей в голову крови она услышала:

- Мамочка! Мамочка!

Её догнала худышка Лейфа. Бедное дитя! Боже, как она перед ней виновата! И перед всеми остальными...

- Лейфа, Лейфа, - только и смогли прошептать Мамочка дрожащими губами. Она приготовилась выслушать в свой адрес массу вполне заслуженных упрёков и обвинений, которые просто не была в состоянии вынести и которые окончательно сломили бы её. Но вместо этого Лейфа воскликнула:

- Мамочка, что это с вами? - бросилась к ней, обняла и принялась утешать. Совсем как Мамочка когда-то утешала её.

И слёзы хлынули из глаз с новой силой, а вместе с ними забил фонтан слов, перемежаемых всхлипываниями. Так Лейфа узнала об отвратительной сцене, разыгравшейся только что в дальней комнате. А узнав, возмутилась и вся закипела от гнева.

- Боже, какой мерзавец! Подонок! - кричала Лейфа, тряся кулачками и косичками (глаза "цыплёночка" при этом метали молнии). - Я пойду! Я им там устрою сейчас! Я им покажу! Всем покажу!!!

Лейфа развоевалась не на шутку.

- Брось, оставь, - застонала Мамочка. - Не трогай их, умоляю. Тебе же хуже будет.

- Мне?! Хуже?! Да я... да они... - Лейфа задыхалась от обуревавшего её гнева. - Да знаете ли вы!.. Думаете, раз я на вас кричу, так вы для меня уже ничто?! Мамочка, да я ради вас!.. За Тётушку Иниль!.. За вас обеих!!! Вы же меня от смерти спасли, я бы тогда точно пошла топиться! Да я им сейчас глаза выцарапаю, всем этим!.. этим!.. Как они смеют, как смеют?! Вас оскорбляют, Тётушку Иниль выгоняют!..

И совершенно неожиданно, не отдавая отчёта в своих действиях, Мамочка схватила Лейфу за руку и горячечно зашептала:

- Беги отсюда, беги от них прочь, девочка! Я не знаю... Это как зараза! Лонни была абсолютно права, он околдовал всю комнату, сразу всех девочек, а я её не послушала! Беги или замри, затаись и закуси губу... Ты же терпела, ты умеешь...

- Что-о?! - возмущённая Лейфа по-кошачьи отпрыгнула в сторону, сбросив Мамочкины руки. - Да кто он мне такой, чтоб я от него терпела! Да я так ему покажу, что он и своих не узнает!

- Тогда он уволит тебя, и всё, - сказала Мамочка.

- Ну и пусть увольняет, не жалко тут оставаться!!! - крикнула Лейфа, но вдруг совершенно переменилась в лице, счастливо улыбнулась, мило покраснела и тихо проговорила: - Я и так не останусь, Мамочка. Вы знаете, я ведь в положении. Уже третий месяц.

Мамочка едва нашла в себе силы улыбнуться сквозь слёзы вместо ответа.

- В консультации подтвердили, всё совершенно точно. Муж так счастлив, да и старшая жена тоже радуется. У нас теперь всё-всё совсем по-другому. И я тоже так переменилась... только переменилась как-то плохо: кричу вот, возбуждаюсь... Говорят, такое бывает.

- Я не знаю, - грустно сказала Мамочка. - Не знаю я, Лейфа, что и как бывает. Дай Бог тебе счастья, а уж я... я...

И снова затряслась, заплакала, поэтому не заметила, как худышка постепенно начала "заводиться", исполняясь ярости. Она взглянула на Лейфу, лишь когда та закричала:

- И чтоб вы, которые меня спасли, вы с Тётушкой Иниль страдали?! Да я ж его!.. Я его!.. - и припустила вверх по лестнице так, что только косички запрыгали.

- Лейфа! Лейфа, вернись немедля! Ну хоть на лифт сядь!!!

Но худышка была уже высоко и кричала:

- Вы погодите, погодите, Мамочка! Никуда только не уходите, слышите?! Ни шагу! Я ему дам, я ему устрою!!! Мне терять нечего!..

Куда она помчалась, глупое дитя, против кого пошла?! Это же безумие!..

От недоброго предчувствия у Мамочки сжалось сердце, слёзы навернулись на глаза, и она понеслась не разбирая дороги, слегка прихрамывая на больную ногу. Сколько она так металась и где пробегала, сказать было трудно. Пришла в себя лишь почувствовав, что лежит на асфальте и слабо стонет. Кто-то помог ей подняться, отряхнуться. Привычным движением она поднесла руку к лицу, чтобы поправить очки, но на носу их не обнаружила. Посмотрела себе под ноги и увидела знаменитую на весь отдел "министерскую" оправу с выбитыми стёклами. Подслеповато щурясь, оглядела асфальт и позади себя заметила торчащий конец ржавого стального прута, об который споткнулась. Вновь перевела взгляд на разбившиеся очки.

Эту оправу купили в складчину и подарили ей на юбилей девочки. А мерзавка Ника сделала своими золотыми ручками такой замечательный футлярчик...

Мамочка подобрала оправу с остатками стёкол, повертела в руках так и сяк, словно видела впервые, потом подошла к стоявшей неподалёку урне и недрогнувшей рукой бросила туда.

Вот так разорвалась последняя ниточка, связывавшая её с девочками. Футляр остался на столе в комнате... Ну и пусть! Пускай девают его, куда хотят, пусть хоть в рамочку на стену вешают, ей уже всё равно. Она сама, своей собственной рукой разорвала последнюю паутинку...

Впрочем, ещё не последнюю. Мамочка осмотрела себя и обнаружила, что убежала с работы в наброшенном поверх платья халате. Правда, теперь он не был чистеньким и безукоризненно белым, потому что запачкался при падении, но это также не имело значения. Мамочка поспешила избавиться и от халата, отправив его вслед за оправой. Потом побрела пошатываясь, без всякой цели, лишь бы окунуться в слегка пасмурный осенний денёк и раствориться в нём без остатка. Лента серого шершавого асфальта охотно разматывалась под ноги.

Интересно, который час? Без очков не видно. Впрочем, что ей время! Её жизнь кончена.

Да, кончена! Ведь Эймер сразил Мамочку наповал. Ограбил, убил, лишил всего, что ей близко и дорого. Был разорван не жалкий волосок, связывающий её с пятнадцатью женщинами - лопнули все до единой нити, связывающие Мамочку с жизнью! Своей рукой...

Мамочка неожиданно обнаружила, что тихонько причитает:

- Ох вы, детушки мои, детушки... Ой вы, девочки мои, девочки... На кого я вас покинула, на кого оставила?.. Кто вас разоряет, кто терзает?.. Неразумная ваша Мамочка, ой, неразумная...

Это было очень похоже на какую-то грустную сказку, слышанную в глубоком детстве от доброй бабушки. Надо только вспомнить, на какую именно...

Она сошла с ума! При чём тут сказка, когда есть вполне реальная быль?.. Да уж, правдивей и впрямь некуда!

Итак, быль, то есть правда, состоит в том, что она сама (сама, и никто другой!) привела Эймера в свой отдел, сама его боялась поначалу... и правильно боялась, выходит! Но потом поверила, более того - доверилась! Сама подала пример... Да чего там, действительно, первая начала строить ему глазки! Приказала снять с него наблюдение! Велела пить с девочками кофе! А он, подлец, негодяй, подонок, перехитрил её и всех наблюдателей, вместе взятых! И в конце концов, расчистил себе путь к креслу начальника отдела. С мудростью змеи, столь неожиданной для его юного возраста, затаился и переждал период проверки. Скромный, тихий, безобидный юноша. Соблазнитель, искуситель и мерзавец...

Но за что, за что обошёлся он с Мамочкой так жестоко?! Что видел он от неё, кроме добра и расположения? Неужели такая у него натура?..

Мамочка долго думала, искала ответ на этот вопрос - и не могла найти. В самом деле, можно ударить человека, но не убивать... оставить жить... А ведь Эймер... убил её?!

Именно убил. Убил совершенно хладнокровно! Ещё утром так мило заботился, подкладывал омлет и салатик, жалел, помочь обещал... И вдруг, нежданно-негаданно нанёс смертельную рану, и от этой внезапности ещё тяжелее. Нечего сказать, пожалел волк овцу!

Мамочка попыталась выбрать из двух личин наиболее подходящую для Мальчика. Кто же он, змея в курятнике или волк в овчарне? Пожалуй, всё же змея, вернее, учитывая неожиданно восстановившийся мужской статус - змей. Мудрый, расчётливый. Кажется, это индейцы майя придумали себе для поклонения Пернатого Змея, которого называли Кетцалькоатлем? Верно, кетцаль - их священная птица, Кетцалькоатль - змей в птичьих перьях... чтоб легче было забраться в птичник...

Да что за глупости она придумывает, в конце концов?! Велика ли разница между волком и змеёй, если ходит это существо на двух ногах! Глупый и праздный вопрос. Одно слово: зверь...

И тут Мамочку словно парализовало! Кроваво-алая пелена поплыла перед глазами и заволокла всё вокруг, а на фоне этой пелены загорелись слова... много слов...

"Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог..."

"...которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные..."

"Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него - как у медведя, а пасть у него - как пасть у льва..."

Образы различных животных возникали, делились на части, переплетались и беспорядочно срастались... змей с львиной пастью и гривой... барс в овечьей шкуре и с лапами гигантского гризли... А из гадкого терракотового тумана выстреливала и оплетала всё это хаотически безобразное смешение бесконечная лента, состоящая из одного огненного слова, возведённого в степень бесконечности:

...caadu-caadu-caadu-caadu-caadu-caadu-caadu-caadu-caadu...

Несмотря на жар, которым веяло от кровавой пелены и огненной ленты слова, Мамочке сделалось ужасно холодно. Чья-то мощная рука сдавила почти замершее сердце. В глазах потемнело, волнами накатила могильная сырость, которая вмиг смыла прежнее видение. Из чёрно-серого тумана, в который превратилась прежняя алая пелена, выступило до жути знакомое лицо, знакомый голос произнёс: "Стрелок у тебя в тылу, против тебя выдвинуто тяжёлое орудие, снайперы следят за тобой. Я тебя уничтожу".

Вот именно! Только получилось всё разом: и стрелок, и снайпер, и пушка. Какая же она дура...

Почему, спрашивается, она ждала, что явится кто-то незнакомый, нападёт, начнёт отбирать записи? Ведь человек из сна ясно сказал: стрелок уже у тебя в тылу! Снайперы уже следят! Орудие уже выкачено! Эймер уже был хорошим знакомым, которому она доверилась, перед которым готова была открыться и на помощь которого уже подсознательно рассчитывала.

Но щит, броня... Что же это такое?! Неужели доверие? Доброе сердце...

Да какая теперь разница! Старушонка дала ей "Апокалипсис" в начале лета, тогда же Гий Эвхирьевич навязал ей Эймера. И пока Мамочка бездействовала, пока бесценная книжка преспокойно пылилась в шкафу, Эймер не терял времени даром, змеёй пролез в тыл, совершенно обезоружил, подкупил показной скромностью, исполнительностью, проклятым портретом, заученными стихами из "Песней песней" - и затаился. Выжидал.

Подлый лицемер, он ещё жалел её! А кто был в курсе всех событий той роковой ночи, когда она добралась наконец до "Откровения"? Кто явился к ней утром сразу же после того, как сатана сказал: "Я тебя уничтожу, в ближайшее время ты умрёшь"? Мальчик! Кто ходил за ней по пятам эти два дня, безраздельно контролировал каждый шаг, охранял...

Стоп-стоп!!! От кого Эймер охранял-то?! Если он - агент человека из сна, значит... значит!..

Значит, тетрадка на самом деле предназначалась не мифическому знакомому Эймера, которого, скорее всего, просто не существует, а тому, с бородкой клинышком! И Эймер его убил! Убил не случайно, а цинично, хладнокровно. И после этого отправился жарить омлет! Боже...

Так и есть. Вчера утром Мальчик опередил его, и человек с бородкой не смог подойти к Мамочке. Теперь несчастной казалось, что она чувствовала устремлённый на неё из гущи пассажиров автобуса умоляющий взгляд ещё накануне утром... Вечером около аптеки он, отчаявшись, попытался силой отнять у Мамочки сумку, чтобы заполучить наконец вожделенную тетрадку, но Эймер опять вмешался и не допустил этого. Сегодняшним утром Мальчик сделал вид, что уходит... Да, сделал вид, теперь это несомненно! Он конечно же устроил розыгрыш с мусорным ведром исключительно для неё, на самом же деле вышел без ведра, подкараулил человека с бородкой, и когда тот собирался позвонить в Мамочкину квартиру, ударом в спину убил его, оттащил тело вниз, спрятал... Но спрятал не очень тщательно, а так, чтобы Мамочка видела! Чтобы другие видели...

Нет, здесь что-то не так. Разве остальные жильцы дома не могли заметить торчащую из мусорного отсека ногу раньше Мамочки?!

А вдруг Эймер не прятал? Вдруг ему... помогали... Помогают!

Мамочка со страхом огляделась, но прохожие не обращали на неё ни малейшего внимания. Солнце выглянуло на миг из разрыва серых облаков. Рядом пролетел падающий жёлтый лист.

Как бы там ни было, а настоящий посланник убит. И её Мальчик хотел убить! Ехать в другой город? Как же, жди! Стукнул бы по голове чем-нибудь, сумочку отобрал и сбросил с поезда...

Мамочка проверила сумку. К счастью, "Откровение" и тетрадка были на месте.

Итак, сомнений быть не может: Эймер безусловно хотел убить её, специально для этой цели запланировал поездку. Когда она, дура набитая, сама сделала его начальником отдела! То есть, фактически отдала себя и "детушек" в его полное распоряжение. Это всё равно что высунуться из-за щита, поскольку Мальчик получил прекрасную возможность форсировать события, выиграв сутки. Да, он нанёс удар сегодня, в пятницу утром, а не субботней ночью в поезде. Эймеру уже не нужно было целиться из снайперской винтовки, он дал фугасный залп прямой наводкой. Правильно, он опасался, что в течение дня за тетрадкой придут другие "курьеры"! А так - всё, Мамочка убита наповал, разорвана в клочья. И ему хлопот меньше, на один день раньше уничтожил жертву - и радуется...

Но всё же, несмотря на сверхпродуманность действий Эймера, в них ощущалась некая странная незавершённость. Далеко не сразу Мамочка поняла, в чём она состоит. Почему Эймер отпустил её на все четыре стороны, хотя, по идее, обязан был убить?

Мамочка затравленно оглянулась. Но её никто не преследовал. Мамочка абсолютно не чувствовала слежки, не замечала ничего подозрительного.

Просто отпустил... Как же так?! Она что, относится к "живым убитым"?! Кажется, так в Древнем Египте называли рабов...

Чем больше размышляла Мамочка над этим, тем сильнее, а под конец почти физически ощущала, как тысячи взглядов впиваются в неё со всех сторон, тысячи отравленных стрел и тончайших игл вонзаются в сердце. Не мог Эймер отпустить её просто так!!! Не такой он человек, чтобы ошибаться! Убивать, так уж наверняка.

Огромных усилий стоило Мамочке прогнать наваждение и убедиться: за ней действительно никто не следит. Значит, Эймер всё же ошибся. Что ж, на всякого мудреца довольно простоты, и просто грех не воспользоваться промахом Мальчика! Это её последний шанс! Мамочка оглянулась. Убежать она успела довольно далеко, почти к самой городской библиотеке...

К той самой библиотеке, где она разыскивала доказательства! Без сомнения, это знак судьбы. Это всё равно, что вновь выйти на точку отсчёта. Во всяком случае, здесь поблизости станция подземки, можно спуститься туда, сесть в вагон и поехать... ну, куда-нибудь поехать можно, это не столь уж важно. Главное - начать действовать.

Мамочка бросилась в метро. Толпа людей поглотила её, двойной эскалатор опустил на платформу станции. И лишь оказавшись под землёй, попав из неяркого пасмурного, но свежего осеннего дня в душноватую, пропитанную запахом смолы и антисептика атмосферу станции, под свет мощных искусственных ламп, разглядывая причудливое переплетение жилок в бело-розовом мраморе облицовки, она поняла: никакой ошибки в действиях Эймера не было. Да, он отпустил её, но отпустил не в жизнь, а в смерть, в пропасть. Ей попросту некуда идти. И не к кому.

Что было у Мамочки прежде? Работа, где она заботилась о пятнадцати "детушках", жила только их проблемами, словно они и в самом деле были её детьми. А ещё одинокая, но уютненькая квартирка. Да в последние дни добавилась сюда последняя старушкина книга и тетрадка с записями. Вот и все её богатства.

И что же теперь от всего этого осталось?

"Семью" из пятнадцати "детушек" новоявленный Папочка разорил, разрушил, почти всех заставил молчать, кое-кого уволил, кое-кого соблазнил и тем самым весьма дальновидно расколол её на части. Это самое страшное! Что можно теперь сделать? Разве сходить к Гию Эвхирьевичу и пожаловаться на произведенные Мальчиком необоснованные увольнения да на творимые им безобразия.

Но что это даст? Гий Эвхирьевич сально облизнёт губы, подумает: "Вот хитрец, затаился, выждал и подмял под себя девчонок, как заправский бык". Ну, скажет, что подумает над информацией, хотя обо всём он уже успел подумать. И больше ничего! Ведь не уволит же он Эймера! Хотя бы из чувства мужской солидарности не уволит. Тем более, кто выдвинул кандидатуру Мальчика? Кто первым начал с ним заигрывать, подавая дурной пример "детушкам"? Кто начал неприкрыто давить на Тётушку Иниль и Лонни? Мамочка! Она и виновата во всём.

А по поводу увольнений... Так ведь он давно мечтал "разбавить мужчинами" Мамочкин отдел, так что тут он солидарен с Эймером. Ведь судя по словам Эймера, новые мужчины в отделе появятся очень скоро.

Эх, как Мальчик обошёл её! И с Гием Эвхирьевичем с утра разговаривал, и добился уже приостановки работ по всем проектам, а также одобрения на реформирование отдела!

А если хоть на миг предположить, что начальник бюро прислушается к Мамочкиным доводам и вернёт уволенных, захотят ли "десятницы" и "психоаналитики" работать в атмосфере всеобщего разврата и безделья? И даже в самом-самом невероятном случае, если Гий Эвхирьевич решится выгнать Эймера, не уйдут ли из отдела вслед за Папочкой Улли, Ника, Хенса и Пиоль? Красавица Чикита? Как-никак, это потеря одной трети "детушек".

Как ни верти, а Мамочкина "семья" всё равно не будет прежней дружной семейкой. А это означает безвозвратную потерю тёплых человеческих взаимоотношений, невозможность позаботиться о ком-то и в свою очередь получить тёплую благодарность от других. До конца дней не будет у Мамочки такого шанса, ведь ничто прекрасное в мире не повторяется дважды. А начинать жизнь заново, когда тебе далеко за сорок - да это просто смешно... только слишком уж грустно.

Да, у Мамочки формально осталась её уютненькая квартирка. Правда, она несколько загажена, осквернена памятью об Эймере... Однако на самом деле этой квартирки попросту нет! Там, внизу, в отсеке для мусора лежит заваленный помоями труп человека с бородкой клинышком. Увы, недаром Мальчик (или его помощник, или помощники) оставил снаружи ступню ноги! Недаром стращал Мамочку судебной карой.

То есть не стращал вовсе, а намекал: мол, нет тебе ходу домой, нет и не будет отныне! Если вернёшься, тебя могут обвинить в убийстве. Во всяком случае, раз убийство подстроено Эймером, он наверняка оставил на трупе след, ведущий в Мамочкину квартиру. Какой-нибудь пустячок...

Правда, можно доказать, что Мальчик тоже ночевал в этой квартире, следовательно, мог совершить убийство... Господи, да как докажешь это, когда Эймер ходит в проклятых перчатках и поэтому не может оставить отпечатков пальцев в её квартире?! А сослаться на девочек из дальней комнаты как на свидетельниц признания... Так они горой встанут за своего изобретательного любовника и ни за что не выдадут его! Тут уже сработает не мужская, а женская солидарность.

Во всяком случае, если Мамочка покажется сейчас дома, её немедленно арестуют, и понадобится куча времени, чтобы доказать... Если вообще придётся доказывать что-либо! При аресте непременно устроят обыск, найдут в сумочке "Откровение" и тетрадку, прочтут её записи и, чего доброго, без дальнейших разборов моментально упекут в психушку. Ведь это ж как удобно! Можно всё свалить на помешавшуюся "религиозную фанатичку" и не подвергать наказанию Эймера, который представляет для вырождающегося человечества безусловную ценность как племенной самец-производитель детей. Тогда Мамочка пожизненно обречена на неудобную больничную койку, застиранную пижаму, стоптанные тапочки и общество мужеподобных санитарок в интерьере настоящих душевнобольных. То есть, попросту на медленное умирание, разложение заживо...

И наконец, в последние дни Мамочка обрела ещё одну драгоценность книгу и тетрадку, за которой шёл убитый Эймером гонец. Тетрадка и сейчас при ней (Мамочка в который раз проверила содержимое сумки). Но посланец мёртв, отдать результаты поисков некому, а как распорядиться ими, Мамочка не знала. Оставалось разве что искать пославших гонца. Только где же их найдёшь?! Если они вообще существуют...

Нет, наверняка существуют! В противном случае, Эймер не торопил бы события и не окружал подопечную кольцом лжи, лицемерия и напраслины!

Да кто вообще знает, что убийство совершено не ей, а Эймером?! Как и полиция, эти люди запросто могут подумать, что гонца убила сама Мамочка! Что разуверилась во всём, уничтожила и тетрадку, и книжку, а посланца столкнула с лестницы! Либо что действовала заодно с Мальчиком.

Но в таком случае станут ли искать встречи с Мамочкой?! И захотят ли разговаривать с ней, даже если она сама найдёт этих загадочных людей?! Скорее всего, они жаждут отмщения за смерть единомышленника. Предусмотрительный Эймер наверняка попытается ввести в заблуждение и их, не зря он намекал на сообщников человека с бородкой...

Всё-то он учёл, негодяй!!!

Вот о чём думала Мамочка, стоя на платформе метро. Равнодушная толпа текла вокруг неё, то убывая, то вновь прибывая. Люди сновали взад-вперёд, случайно задевали её, предусмотрительно обходили либо грубо толкали. Вежливо извинялись или ругали.

Одинокий ополченец. Вот что имел в виду человек из сна! Она осталась в гордом одиночестве на ключевой позиции, несчастная, раненая. Она погибает на глазах у всех - а никому до того нет дела. Господи, какой кошмар...

Одна?! Ну уж нет!..

Ощущение следящих за ней глаз неожиданно возобновилось со страшной силой. Только теперь Мамочке казалось, что глаз этих не тысячи, а всего-навсего две пары. Она подслеповато сощурилась, принялась озираться, вертеться с бестолковым видом, но без очков не могла обнаружить следивших. Да и мудрено было разобрать что-либо в колебаниях ежесекундно меняющейся многоликой толпы. Даже лица проходивших прямо перед ней людей представлялись невыразительными разноцветными пятнами.

Ни одного знакомого, близкого или родного рядом! Всех разогнала она сама! Сердце снова защемило. Интересно, нет ли какого лекарства в сумке? Мамочка открыла её, осторожно вынула "Апокалипсис" и тетрадку, чтобы порыться на дне. Тут кто-то грубо толкнул её и проревел в самое ухо:

- Ну, ты, корова старая, двигаешь вперёд или нет?!

Книжка с тетрадкой скользнули обратно в сумку. Мамочка напряжённо выпрямилась, напуганная новой мыслью, ужасной в своей простоте.

Она ищет лекарство, а лекарство-то рядом! Наилучшее средство от сердечной боли, столь же надёжное и универсальное, как излечивающая насморк гильотина. Точно, это судьба! Она пошла уже по второму кругу. Сатана ясно сказал: пойдёшь в библиотеку, отыщешь доказательства - умрёшь. И вот она уже вторично приблизилась всё к той же библиотеке, спустилась на ту же станцию метро, в подземку, то есть под землю, бежав от солнца к искусственным лампам. И путь её - дальше под землю, через яркий огромный зал морга, где оцинкованный стол и лампы более мощные, чем в метро - а затем ещё в другой свет, в пламя, в печь крематория... И наконец, в самую глубокую преисподнюю, в вечный всепожирающий адский огонь, где из века в век поджаривают таких вот дураков, не слушающих советов сатаны...

- Проходите, - буркнул кто-то у неё за спиной. С усилием переставляя ватные ноги, Мамочка пошла к краю платформы. Слепо повиноваться - что же ей ещё остаётся! Наверное, её старушонка точно так же плелась под колёса автомобиля. В голове пронеслась строчка из Блока: "Под насыпью, во рву некошеном..." Да, это судьба.

...Что ты делаешь?! Опомнись, безумица! Всё ещё можно поправить. Тётушка Иниль, Мерца и Лонни - они же психоаналитики, они поймут! Вам только надо быть заодно! Пойди и повинись перед ними, они простят! Твои девочки ищут тебя. И того, что свершилось в твоём доме, не бойся. Ты неповинна в смерти гонца, разве нет? И людей, которым позарез нужна твоя тетрадка, ты встретишь. Неужели ты забыла про людей, Мамочка?! Ты же так переживала за судьбу человечества в предстоящей битве! Ты ведь предаёшь их всех! Опомнись!..

Слова рождались в её подсознании сами собой. Это даже не были внутренние голоса, которым Мамочка ещё поверила бы. Просто необычное, но чистое и ясное ощущение слов. И в то же время упёршиеся в затылок взгляды подталкивали к самому краю платформы, а боль в утыканном иглами сердце мешала думать.

...Назад, ради Бога, назад!!! Почему?..

Мамочка дико расхохоталась, так что теснившиеся вокруг люди оглянулись на неё.

Ради Бога, ишь ты! Нет Бога! Нет и не было!!! Иначе Бог непременно защитил бы её, не допустил всех страданий, выпавших на её долю. Что это за Бог такой, который не способен снять с людей страдания?! Жестокий, коварный демиург, забавляющийся тщетой человеческих усилий! Врал, ох, врал Иоанн Богослов, врали все старушкины книги! И сама она поддалась обману вслед за немой бабушкой...

Нет Бога, нет и не было! А есть один только дьявол, он скоро набросится на людей, как Эймер набросился на Мамочку и на её "детушек". И нет против него защиты! Никто не в силах уберечь людей от сатаны, кроме них самих; но сами-то люди бессильны! Бедные, бедные люди...

А всё из-за "святого" лгуна Иоанна! Он сам выдумал проклятое число зверя, сам дал дьяволу время и период! Сам!!!

И в порыве бешеной, безумной ярости Мамочка несильно размахнулась и швырнула сумку с последними своими драгоценностями под ноги толпы, мысленно пожелав: "Чтоб вас растоптали, ядовитые, проклятущие слова!" И прокляла древнего святого вместе с его несуществующим Богом самым страшным проклятием, какое способна была выдумать. И шагнула к краю платформы, потому что в туннеле уже грохотал и ревел приближающийся к станции поезд.

Вперившиеся в затылок взгляды явно одобряли её намерение.

Зато вся Мамочкина сущность взбунтовалась против совершённого! Её обуяло дикое желание броситься под ноги людям, немедленно отыскать, спасти "Апокалипсис" и бесценную тетрадку, прижать к груди, защитить от уничтожения, даже если её растопчут...

Ах нет, как же! Она ведь только что проклинала Иоанна и Бога, как же можно спасать теперь "Откровение"?! Теперь проклятие пало на неё! Господи, что она натворила!.. Несчастной показалось, что все силы ада мигом навалились на неё и захлестнули с головой. Ощущение нестерпимого напора парализовывало, душило, заживо сжигало. Да, сатана и преисподняя реальны. Горе, горе...

- Эй! Погодите! - услышала Мамочка уже живой высокий голос за спиной, но оглядываться было некогда, потому что поезд со светящимися фарами и пылающим прожектором, похожим на глаз циклопа, уже появился в разверстой пасти туннеля. Мамочка почему-то вспомнила про выходящий из уст Сына Человеческого обоюдоострый меч. В голове вновь промелькнуло: это судьба; ты уничтожила последнюю оставшуюся у тебя драгоценность, теперь пришло время платить по счёту, искупить ошибку, а сделать это можно единственным способом. Божья кара, гнев Сына, очищающее пламя, покорность судьбе... Мешанина, в которой не разобраться...

Да чего там думать, когда настало последнее время! Миг действия, время искупления и очищения!! Ну же!!!

Мамочка ощутила почти физический толчок в спину. И бросилась под разящий поезд-меч.

В последнее оставшееся в жизни, подвешенное в воздухе мгновение она ощутила неожиданный прилив раскаяния. Что за очередная глупость! Разве прыжком с края платформы можно искупить уничтожение её записей?! С каким удовольствием Мамочка повернула бы время вспять, лишь бы вновь оказаться на платформе! Но накатила волна отчаяния: ничего теперь не исправить...

Тут всё смешалось: удар о буфер, отчаянный визг тормозов, вопль гудка поезда, крик ужаснувшейся толпы, словно вылетевший из одной груди, чей-то немой протест против свершившегося, чья-то безудержная радость. Мамочку отбросило на рельсы, и она уже не осознавала, бьёт ли её током или давит колёсами, потому что всё внешнее восприятие мира свелось к навалившейся со всех сторон невыносимой боли и вспышке ослепительно-белого света.

Часть 4,

или

День отдельный

Долгий разговор с последствием

Нам будут долго предлагать 

не прогадать.

Ах, скажут ведь, что вы ещё

не жили!

"Вам надо только, только

начинать".

Ну а потом предложат:

или - или...

Или пляжи, вернисажи,

или даже

Пароходы, в них наполненные

трюмы,

Экипажи, скачки, рауты,

вояжи 

Или просто "деревянные

костюмы".

(В.Высоцкий, "Деревянные

костюмы")

- Начинается отделка щенка

под капитана.

(А.Грин, "Алые паруса")

Дорога очистилась, и новичок увидел того, кого уж никак видеть не ожидал: Деда Гавроша. Правда, сейчас это не был обычный приторно улыбающийся старикашка с ужасно противной чёлкой. Да, чёлка по-прежнему спадала на лоб, лицо по-прежнему оставалось морщинистым, словно помятым чьей-то сильной рукой, сам Дед Гаврош по-прежнему был невысоконьким, чуть-чуть полноватеньким. И несмотря на разделявшее их расстояние и утреннюю свежесть, юноше почему-то казалось, что он чувствует исходящий от Деда Гавроша дух старого козла. Зато приторная улыбочка исчезла напрочь, и оттого он сделался чрезвычайно серьёзным и... казался почему-то даже немного страшноватым.

Старикашка стоял не шевелясь, но вдруг прищурился и взмахом руки позвал юношу к себе.

Впрочем, улыбался Дед Гаврош или не улыбался, махал рукой или нет, роли не играло: новичок не хотел с ним разговаривать. Вообще ни с кем объясняться не желал, и всё тут! Потому он демонстративно повернулся спиной к Деду Гаврошу и пошёл в обратную сторону, слегка дивясь, как это старичок умудрился выследить его и перегнать. Одновременно юноша раздумывал, как бы отцепиться теперь от этого зануды.

Исправить возникшее недоразумение наверняка просто. Достаточно вспомнить, не проходил ли он накануне вечером перекрёсток или развилку дороги, и если да, оставалось вернуться и направиться в обход, чтобы никогда больше не встречаться ни с Дедом Гаврошем, ни с Тольтолем, ни с Брахмапутрой... ни даже с привидением дурака Анчихриста!

Старикашка хмыкнул. Новичок прибавил шагу, однако Дед Гаврош позвал уже громче и гораздо настойчивее:

- Эймер!

Новичок замер на месте, потом медленно обернулся и с нескрываемым изумлением уставился на старичка, который медленно шёл к нему.

Это что ещё такое?! Откуда Дед Гаврош узнал его настоящее имя? Никому в отделе он имени не называл, Рододонт Селевкидович его явно и безнадёжно забыл. Пожалуй, старикашка мог узнать имя в отделе кадров конструкторского бюро. Но вчера была суббота, выходной день у всех нормальных людей. (Только такой идиот, как Россинант мог превратить субботу в "чёрную".) Итак, вчера всё начальство благополучно отдыхало, сегодня тоже выходной, воскресенье. А в предыдущие дни Дед Гаврош, кажется, всё время торчал в комнате, как и полагается рядовому конструктору, и ни в какой админкорпус не отлучался. Откуда же он узнал имя? Или он как-то напрямую связан с руководством бюро...

Тем временем старичок поравнялся с новичком, взял его под локоть и потянув в сторону от дороги, сказал:

- Пошли, разговор есть.

- Никуда я не пойду, - спокойно ответил новичок. - Со мной тут уже поговорили... некоторые личности, известные нам обоим. Всё, больше никаких разборок! Хватит с меня.

Но всё же не удержался от вопроса:

- А откуда ты моё имя знаешь?

Дед Гаврош ухмыльнулся. Первое впечатление оказалось справедливым: в этой улыбке не было и следа прежней приторной сладости, осталось лишь неприкрытое самодовольство, торжество сильного над слабым и сведущего над несведущим.

- Не собираюсь я с тобой разбираться, как ты выражаешься. Я не напыщенный индюк вроде Арамиса и не безголовый дурак вроде Анчихриста. У меня к тебе серьёзное дело, - сказал старикашка и видя, что новичок всё ещё не воспринимает его слова всерьёз, добавил: - Во всяком случае, раз я знаю твоё подлинное имя, то могу знать ещё кое-что интересное, разве нет? А может, это кое-что как раз окажется полезным для тебя, как знать...

- Меня вообще-то лишь одно и интересует, но ты, дед, вряд ли поможешь мне в этом. Поэтому оставь меня в покое, по-хорошему прошу, - новичок вздохнул, подумал немного и решил более не распинаться перед этим старикашкой, подозрительная трансформация которого напоминала превращение медового пряника в щедро посыпанный перцем бифштекс. А это не предвещало ничего хорошего.

Но Дед Гаврош не отпускал его локоть. Более того - вновь потянул в сторону от дороги, а когда новичок заупрямился, сказал с самым безобидным видом:

- Почему же не помогу? Может, я как раз знаю, как тебе прекратить странствия из города в город и осесть... ну-у-у... хотя бы здесь, что ли. Впрочем, если не желаешь, тогда пожалуйста, скатертью дорога! Дело твоё, - и сделал вид, что уходит.

Опешивший новичок только молча хлопал глазами. Вот это да! Ну ладно, имя ещё как-то можно узнать. Но откуда Деду Гаврошу известны его мысли? Не влез же старикашка к нему в черепную коробку и не перебирал извилины мозга, вооружившись лупой...

- Ладно, пошли, потолкуем, - решил наконец новичок. Старик тут же с готовностью вернулся, взял его за руку и глухо пробормотав: "Давно бы так", - повёл в придорожный лес.

Через несколько минут они действительно очутились на берегу небольшого озера со стоячей чёрной водой, ряской, листьями кувшинок и зарослями камыша. Очевидно, именно с этого озера и нагнало недавно туман. До дороги отсюда было рукой подать, всего-навсего метров триста, но за густой стеной высоких сосен ни озера с дороги, ни дороги с озера совершенно не было видно.

- В ногах правды нет, - сказал Дед Гаврош, подходя к упавшей около самой воды старой сосне. - Сядем, Эймер. Разговор у нас будет долгий. Важный разговор.

Выбрав местечко посуше, с толстой корой и без потёков липкой смолы, старичок вытащил из кармана предусмотрительно захваченную газету и расстелил её на стволе. Сели. Помолчали. Наконец Дед Гаврош отстегнул от пояса и протянул новичку миниатюрную пластмассовую фляжку, полную воды, потом попил сам, глубоко вдохнул пахнущий хвоей сырой воздух и начал так:

- Ха-арошее местечко! Люблю. Никогда здесь не жарко. Озерцо маленькое, но глубокое. Карасики тут - прелесть! Сплошной плезир.

- Ты издеваешься, дед, или как? - спросил новичок сердито, потому что начинал уже злиться на Деда Гавроша.

- А тишина какая, чёрт побери, как любил говаривать покойный Анчихрист! Какая тишина, а? Ты только послушай, Эймер! В лесу где-то одна-единственная пичужка поёт: тю-тю, тю-тю, тю-тю... И одна квакушка кричит. А? Определённо, красота!

Новичок помимо воли прислушался к действительно необыкновенной тишине, разлившейся вокруг, потом от досады плюнул под ноги и решил теперь уж непременно встать и уйти, если Дед Гаврош не прекратит молоть чепуху. А старикашка после паузы вновь принялся за своё:

- Тут единственный такой островок чистого сосняка, дальше вокруг лес смешанный, и даже больше лиственный, а не хвойный. Кулёр лёкаль!

- Я пошёл, - коротко сказал новичок, однако на его колено моментально легла морщинистая старческая рука, в которой он совершенно неожиданно почувствовал недюжинную силу.

- Ну ладно, Цыган, признаю, что болтаю ерунду, - примирительно сказал Дед Гаврош. - Тем не менее, и среди всех этих глупостей есть, между прочим, одна-единственная неглупость, имеющая непосредственное отношение к тебе. Ты пропустил её мимо ушей, Цыган! Элементарно прохлопал. Короче, твоё поведение выдаёт крайнюю степень нетерпения. Нетерпелив ты, мон женераль! А это лишь одна из четырёх твоих ошибок.

И ломаная старофранцузская речь, нелепо звучавшая в устах престарелого чертёжника, и упрёки, которыми он совершенно неожиданно принялся сыпать сразу же вслед за всяким вздором, совершенно сбили новичка с толку.

- Не знаешь, что ответить, а, Эймер? Ладушки, молчи. Говорить буду я. Прежде всего, скажу обо всех о четырёх твоих ошибках... стихами. Ты не против? Знаешь, тут необычные места!.. Так и тянет на поэзию. Чистый заповедник, и стихи здесь звучат по-особому. Просто превосходно! Вот послушай... внимательно.

Сделав ударение на последнем слове, старичок напустил на себя внушительный вид, кивнул и прочёл стихотворную строфу, делая паузы в конце каждой строчки и каждый раз при этом кивая:

- Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты...

Даже в самой невинной игре...

Не давай заглянуть в свои карты...

И до срока не сбрось козырей...

Это очень не понравилось новичку, потому что в словах Деда Гавроша сквозил намёк на игру в очко с Анчихристом. Но проницательный старичок весело рассмеялся, после чего вновь сделался совершенно серьёзным и продолжил:

- Ну-ну, не обижайся. Я вовсе не желаю обидеть тебя и не намерен делать выговор за самоубийство этого дурака, как Даня. Чёрт с ним, с Анчихристом этим! Я говорю обо всех твоих ошибках, мон шер, об основных ошибках, которые ты сходу начал допускать одну за другой, едва явился к нам, а именно: прежде всего ты затосковал; затем дал кое-кому заглянуть в свои карты; затем впал в азарт; ну и напоследок сбросил козыри. Это мове жанр, мове тон, мон женераль!

- В игре в очко нет козырей... - раздражённо начал новичок, но Дед Гаврош перебил его:

- Повторяю, не в картах дело и не о картах речь. Я говорю прежде всего об игре в жизнь, Цыган. Есть такая игра, и вот как раз в неё ты играть абсолютно не умеешь.

В старческих глазках неожиданно полыхнули устрашающе-злобные фиолетовые огоньки, и он отчеканил:

- Вот результаты игры в жизнь некоего Эймера. В тринадцать лет он сделал первый труп. Его одноклассник, пропащий второгодник, гроза всей школы, едва уговорил тихенького тщедушного Эймера сразиться в "секу", но к исходу дня проиграл все деньги до копейки. В том числе довольно крупную сумму, которую должен был отдать тем же вечером старшим ребятам, давно бросившим школу и промышлявшим всякими тёмными делишками. А когда проигравшийся вчистую пришёл просить об отсрочке уплаты долга, то был зверски избит и скончался в больнице.

Новичку показалось, что небо затянули сплошные свинцовые тучи, словно гроза надвинулась. Или у него в глазах потемнело?! Откуда Дед Гаврош узнал про Лиголя...

Однако немедленно выяснилось, что старикашка знает и про всех остальных.

- Для тех, кто ещё пытался после этого втянуть Эймера в разного рода игры на деньги, это кончалось менее трагично, хотя всё же больно: проигрыш вчистую, похищение денег у родителей, разоблачение и жесточайшая порка. Но эти ребята имели крепкие зады, поэтому неприятности кое-как переносили. Однако уже через полгода никто не отваживался играть с Эймером даже в "пристенок". Кстати...

Дед Гаврош скроил довольную физиономию, словно обнаружил в куче мусора драгоценный перстень.

- Кстати, следует заметить (хотя это и не входит в число ошибок Эймера, но как явление весьма любопытно), что с тринадцати лет Эймер не только никому проиграть не мог, но и выходил без единой царапины из всех драк. Не потому, что был отличным бойцом. И не потому, что не было желающих избить его. Вовсе нет. Просто всякий раз это получалось как-то само собой. Наиболее яркий пример: пятнадцатилетний Эймер повёл в кино девочку из параллельного класса (к нему всегда благоволили представительницы слабого пола, но об этом позже). На обратном пути подростки повстречались с компанией четырёх подвыпивших верзил, которым понравилась девчонка и ужасно не понравился Эймер. Казалось, трагический финал неизбежен. Но когда один из нападавших замахнулся, чтобы ударить Эймера, то угодил своему товарищу прямо в глаз. Между ними завязалась драка, двое других принялись разнимать поссорившихся и тоже передрались. В результате одному хулигану проломили череп, другому распороли живот "розочкой", а Эймер с подружкой убежали, воспользовавшись суматохой.

Но всё это недостойные упоминания мелочи по сравнению со шлейфом, который вытянулся за нашим героем после окончания школы и начала работы. Нашему герою нет ещё и восемнадцати, но за неполный год самостоятельной жизни он сумел сделать одиннадцать трупов, остальные попали в больницу, вроде Арамиса. Им, можно смело сказать, повезло.

Тут нечего было ни убавить, ни прибавить. Всё совпадало до мелочей, потому что Анчихрист как раз и был одиннадцатым самоубийцей. Новичок ожидал, что Дед Гаврош продолжит говорить, однако старичок вновь прибегнул к какому-то идиотскому развлечению. Он поддел ногой наполовину присыпанную песком сухую сосновую ветку, со словами: "Аллегория. Смотри", - швырнул её в озеро, отчего сидевшая на мелководье у берега лягушка шарахнулась в камыши, и замер. Потом набрал раскрывшихся сосновых шишек, из которых высыпались семена, и принялся бросать в плывущую ветку.

Юноша решил, что разум окончательно покинул Деде Гавроша, и старичок впал то ли в детство, то ли в тихий маразм. Через некоторое время, вдоволь натешившись этим странным занятием, Дед Гаврош обернулся к новичку и хитро спросил:

- Что, понял?

- Я понял, дед, что ты совсем свихнулся, хотя шпик из тебя вышел бы отличный, - беззлобно сказал юноша. Это предположение лишь развеселило старичка.

- Нет, мон женераль, я не свихнулся, - сказал он довольно доброжелательно. - А непонимание тобою аллегории говорит лишь о неразвитости твоего ума. Так вот, для особо непонятливых поясняю. Палка - это ты. Ты плывёшь по озеру жизни, а вокруг тебя... плюххх... плюххх... плюххх... шишки падают. От летящих в воду шишек идут волны, а волны в свою очередь качают палку, символизирующую тебя. Ну, как ты не понимаешь? Эти волны доходят до палки и заставляют вилять, юлить, вертеться, метаться. И нет у тебя надежды, как у этого куска дерева. Никакой надежды пристать к какому-либо берегу. Найти себя... И я спрашиваю: что же делать дальше?

Новичок и сам хотел бы это знать, и Дед Гаврош не замедлил с ответом. Подняв палец к зениту и придав лицу выражение значительности, он строго произнёс:

- А вот что нужно делать: научиться играть в жизнь! Не впадать в тоску или в азарт, не "засвечивать" карты и не сбрасывать до срока козыри. Тогда и прекратится падение шишек, волны перестанут бить тебя, и ты сможешь грести к намеченной тобой точке берега, а не безвольно подчиняться прихотям слепой судьбы. Ведь ты потому и таскаешься из города в город, что мечтаешь оборвать шлейф, который тянется за тобой. Это у тебя идэ фикс! Но ничего не выходит, и после очередного трупа (или, в лучшем случае, душевнобольного, раненого или искалеченного, в зависимости от степени проигрыша) ты меняешь место работы и жизни, однако всё повторяется снова и снова. Вот и получается: недельку-другую ты скитаешься, недельку-другую работаешь, потом опять скитаешься, опять работаешь и так далее. Разве я не прав?

Возразить было нечего. Да и к чему возражать! Возможно, если Дед Гаврош оказался таким всезнающим, он и в самом деле подскажет выход... И новичок решил не таиться перед ним:

- Да, дед, ты прав. Прав на все сто. Только вот как мне научиться этой самой игре, а?

Старичок просто расцвёл, ласково потрепал новичка по коленке и игриво произнёс:

- А я начто, мон женераль? Научу, всему научу.

И вновь напустив на себя значительный вид, строго сказал:

- Но при одном условии. С этой минуты ты очень серьёзно относишься ко всему, какими бы странными и даже дикими ни показались тебе мои слова. Я убедился, что ты не способен воспринимать аллегории. Так вот, мон шер, потрудись не отметать услышанное, а напрячь мозги и поискать смысл в иносказательном. Либо, в крайнем случае, потерпи, пока я не растолкую тебе всего. Понял? Речь идёт о твоей судьбе. И не только о твоей.

Странный огонёк вновь полыхнул в глазах старичка. Эймер вздрогнул, но подобрался и твёрдо вымолвил:

- Обещаю.

Тогда Дед Гаврош полез во внутренний карман пиджака и извлёк оттуда весьма потрёпанную пухленькую книжицу размером примерно десять на пятнадцать сантиметров. Книжка имела чёрную клеёнчатую обложку, с которой совершенно стёрлось название. Казалось, книжку не раз подклеивали и переплетали, залечивая нанесённые жизнью раны.

Старичок обошёлся с книжкой весьма странным образом: плюнул на обложку, стёр рукавом плевок и только затем раскрыл почти в самом конце, не давая томик новичку в руки, указал на один из абзацев и велел:

- Читай, только про себя.

И новичок прочёл:

"16 И он сделает то, что всем - малым и великим, богатым и бедным, свободным и рабам - положено будет начертание на правую руку их и на чело их,

17 И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

18 Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть."

Новичок подумал, что язык отрывка очень похож на "рыбацкие" былички, которые он обнаружил дома у Анчихриста. К тому же, в обеих книжках текст был убористо напечатан в две колонки, абзацы пронумерованы. Только в Анчихристовой книге колонки текста были разделены одной вертикальной чертой, а в этой - двумя, да вдобавок между колонками были проставлены непонятные сокращения и цифры. В колонтитуле стояло:

"Откровение"

Новичок потянулся, чтобы перевернуть страничку и поискать имя автора, но Дед Гаврош молниеносно отдёрнул руку с книгой и пребольно стукнул новичка по пальцам, гаркнув:

- Куда?!

Потом заискивающе улыбнулся, приложил к груди свободную руку, пробормотал:

- Пардон, мон женераль, но Библию нельзя просто так брать голыми руками, - плюнул и добавил: - Для нас, и пока особенно для тебя, Эймер, это вопрос жизни и смерти.

Теперь, когда Дед Гаврош произнёс название книги, новичок наконец кое-что понял. До него изредка доходили смутные слухи, по большей части противоречивые и весьма нелепые, про бога, которого люди иногда поминают в просторечье, и про эту самую книжицу. Только он никак не ожидал, что Дед Гаврош и Анчихрист окажутся парочкой чокнутых проповедников. Скука так ясно отразилась на его лице, что старикашка вынужден был строго напомнить:

- Эймер, ты что обещал?

Новичок встряхнулся, принял заинтересованный вид и сказал:

- Да-да, понял, без особых мер паршивую книжонку нельзя брать в руки.

Однако не сдержавшись решил, что негоже слепо подчиняться впавшему в маразм старичку, поэтому зевнул и с показной развязностью сообщил:

- Только я уже без всяких там мер держал в руках нечто похожее и, как видишь, не умер. Вот так-то, дедуля!

- Что брал? Когда? - быстро спросил старичок, стрельнув глазками по сторонам.

- А дома у Анчихриста. Там какие-то рассказики про рыбаков стояли в книжном шкафу...

- Ага, ясно. - Дед Гаврош насупился и вздохнул. - Знаю этот сборник, мон шер, знаю. Это четыре Евангелия: от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна.

Старичок пять раз подряд плюнул, после чего продолжил:

- Так вот, безрассудный, тебе крайне повезло. Это была лишь часть того, что я держу в руках, хотя довольно сильнодействующая. Ты наверняка отравился, это произошло пар аксидан, так сказать.

- Отравился, как же! - язвительно воскликнул новичок. - Напился я после этого, надрался как свинья, вот тебе и отравление.

- И часто ты напиваешься, позволь полюбопытствовать? - Дед Гаврош как-то нехорошо ухмыльнулся.

- Вообще-то в первый раз, - честно сознался новичок, в душу которого вдруг закралось непонятное сомнение. - А что?

- А то! Ты сначала впал в депрессию, а потом уже нализался. А как ты себя чувствовал? Как спал? Тоже как обычно?

Новичок вспомнил бурный приступ ревности к Дане, позывы к рвоте, мучившие его всю ночь кошмары и вынужден был согласиться:

- Плохо мне было, дед, ты прав. Но это от водки...

- Не путай причину со следствием, - мигом одёрнул его Дед Гаврош. - Это от книги, в первую очередь от книги! Поэтому на будущее учти: нельзя брать её или любую её часть голыми руками. Можно только в перчатках или через носовой платок, или через бумагу, желательно толстую. Если же берёшь без всякой защиты или обёртки, обязательно плюнь на обложку. Понял? То же самое делай, когда произносишь название книги или какой-либо её части, или поминаешь Бога, - старичок немедленно сплюнул под ноги, - или любого из положительных персонажей книги, которые входят в его команду.

Юноша недоверчиво пожал плечами.

- Я не шучу, мон шер. Для тебя всё это яд, в больших дозах смертельный! На этот счёт ты должен быть полностью о куран.

Новичок чувствовал, что в словах старикашки есть доля истины. Но в то же время его разум всеми силами противился мысли, что он может отравиться... чем? Прикосновением к какой-то задрипанной книжонке?! Или заболеть от произнесения вслух её названия?! И он сердито молвил:

- Слышь, дед, а не хватит ли меня разыгрывать? Пугаешь тут меня невесть чем, пугаешь... Надоело.

На губы старичка вернулась прежняя приторная улыбочка (но в глазах пылал гнев!), и он сказал:

- Ох и глуп же ты, мон шер! Я тут сижу, убалтываю тебя. А чего проще, кроме как взять да огреть тебя по голове, да отправить на корм карасикам? Чтобы пожирнее выросли.

Новичок посмотрел на Деда Гавроша с нескрываемым интересом и издевательским тоном произнёс:

- Ах-ах-ах, дедуля, а кто мне тут соловьём разливался, что меня и пальцем тронуть никто не может? Не пугай, ты...

В мгновение ока Библия выпала из рук старикашки, и его немощные с виду пальцы железной хваткой впились в горло новичка. Это было столь неожиданно, что юноша совершенно растерялся и не смог оказать ни малейшего сопротивления.

- Слушай, Эймер, я - это я, это не любой вшивый человечишка, прохрипел Дед Гаврош. - Не спорю, задатки у тебя огромные, с ними тебя ни один из любых действительно не тронет. Но только не я, понял?! Передо мной задатки - тьфу! Чтоб меня победить, не задатки тебе нужны, а осьмушка силы, которой у тебя пока нет! В самом начале разговора среди чепухи я упомянул нечто важное, имеющее к тебе непосредственное отношение. Я предупредил тебя об этом. Так вот, заруби себе на носу: лежащее перед тобой озеро небольшое, но глубокое. Мы начали серьёзный разговор, и если теперь чуть что не так придушу как слепого котёнка и отправлю промерять глубину! К карасикам в компанию! Будешь лежать на дне раздутый, синий, а они будут жрать тебя и жиреть. Усёк?

Для придания веса своим словам Дед Гаврош сбросил новичка со ствола на землю и наступил коленом ему на грудь. Поверженный новичок поспешно кивнул. Старикашка тут же переменился в лице, вновь сделался вежливым, заботливо поднял тяжело дышавшего юношу с земли, отряхнул, усадил на прежнее место и ласково сказал:

- Прости, мон женераль, но надо же было привести тебя в чувство! А то ты читал, читал, да не понял, что те стихи как раз о тебе.

Пришедший в себя новичок изумлённо воззрился на Деда Гавроша, потёр болевший кадык и потянулся к упавшей книге.

- Плюнь! - быстро приказал старичок. Юноша немедленно подчинился и к несказанному удивлению ощутил такую радость, какой не испытывал до сих пор ни разу в жизни. Немало подивившись этому странному обстоятельству, открыл тринадцатую главу "Откровения" и перечитал три заключительных стиха. В самом деле, было в них нечто странное, какой-то потаённый смысл, но...

- Но что же здесь обо мне? - спросил он. Дед Гаврош всплеснул руками.

- Мон шер, мон шер! Как же можно быть таким недогадливым? Я назвал тебе одно из условий правильной игры в жизнь: не давай заглянуть в свои карты. А ты засветился сразу, едва вошёл в комнату, - и видя, что новичок по-прежнему ничего не понимает, в сердцах рявкнул: - Да у тебя всё на лбу написано!!!

Новичок вздрогнул, бросился к озеру, присел у кромки воды на корточки и принялся разглядывать своё отражение. От этого занятия его оторвал насмешливый вопрос старичка:

- Неужели ты не знаешь собственный лоб, как свои пять пальцев? Уж его-то ты должен, кажется, знать а фон!

Дед Гаврош откровенно забавлялся недоумением новичка.

- Послушай меня внимательно, мон женераль: какие отметины есть у тебя на лбу?

Новичок быстро провёл там рукой, охнул и сказал:

- Конечно шрамы! А я думал...

- Неважно, что именно ты думал. Сколько их?

- Шесть. Но какое это имеет...

- Имеет, - Дед Гаврош глубоко вздохнул, подивившись непонятливости юноши. - Мон шер, мон шер! Итак, у тебя шесть шрамов на лбу, которые появились, насколько я знаю, во время родов...

Новичок плюнул в воду и прорычал:

- Так это Даня, сука болтливая, тебе рассказала?!

- Даня, Даня, - спокойно подтвердил старичок. - Но не кипятись, она поведала лишь подробности их появления, а больше мне ничего и не нужно. Ведь шрамы твои видны невооружённым глазом. Ты же их не прячешь! Далее. Я сказал про твои пять пальцев. А ну-ка, Цыган, признавайся, что за шрам у тебя на ребре правой ладони? Давай, похвастайся.

Новичок с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

- Ладно, дед, я вижу, эта паскуда всё разболтала. Поэтому не буду морочить тебе голову и скажу заодно и про ногу: да, я родился дважды шестипалым. Но если я доберусь до Дани, я ей!.. - и новичок погрозил кулаком озеру.

- Это хорошо, что ты не желаешь морочить мне голову, мон женераль, это, можно сказать, бон тон, это я одобряю, - Дед Гаврош довольно потёр руки. Правда, Даня мне сказала лишь про шрам на стопе, потому что на ребре ладони он хоть и маленький, но всё же заметный. Тем более, глаз у меня намётанный, и я знаю, что и где искать...

Дед Гаврош крякнул.

- Значит, вот так ты и засветил свои карты, мон шер. Потому что едва я увидел шрамы на твоём лбу и руке, то сразу же предположил и про ногу, оставалось лишь убедиться...

- Да при чём здесь шрамы эти?! - вспылил наконец новичок. - И чего ты к ним прицепился, ума не приложу! И Даня тоже вот...

Окончание фразы застряло у него в горле. Он наконец понял!!! Вновь открыв "Откровение", внимательно перечитал стихи. Дед Гаврош между тем говорил:

- Правильно, мон женераль. И он сделает то, что всем положено будет начертание на правую руку их и на чело их. А поскольку проклятый Иоанн Богослов откровенничал в весьма отдалённые времена, - старичок плюнул, - да ещё разговаривал на арамейском, молился на древнееврейском, а все свои видения записывал по-гречески, легко предположить, что в оригинале книги, перевод которой ты держишь, вместо слово "рука" должно стоять более общее "конечность", которое попросту потерялось из-за языковой неразберихи. И вот как раз ты, мон шер, получил ещё в материнской утробе по шести пальцев на правую руку и правую ногу, а также шесть отметин на лоб при появлении из упомянутой утробы на свет. Иными словами, ты помечен тремя шестёрками от рождения. А каково число зверя?

- Шестьсот шестьдесят шесть, - прошептал новичок.

- Браво! - Дед Гаврош захлопал в ладоши. Однако всё услышанное никак не укладывалось в голове новичка, не вмещалось в привычный круг явлений. Поэтому он переспросил:

- Так что, я - это зверь?

Старикашка едва не упал с соснового ствола, замахал руками и зашипел:

- Что ты, что ты, мон женераль! Ни в коем случае. В утробе ты не имел полного числа зверя, а всего лишь две шестёрки. Кроме того, у тебя нет имени зверя. Так что есть птицы и поважнее тебя. Но ты, сан дут, значительная персона. Мой генерал... - последние слова Дед Гаврош произнёс с совершеннейшей почтительностью, встал и отвесил юноше глубокий поклон.

- Генерал!.. - удивление, гордость и радость объяли новичка одновременно. Он и сам не знал, откуда, из каких потаённых глубин его естества всплыли вдруг эти чувства. Казалось, они только и ждали момента, чтобы овладеть им безраздельно...

- Уи, мон женераль, - старичок поклонился вторично. - Но учти... те... учтите, что ваши опрометчивые слова, сравнивающие вашу персону с нашим вождём, должны быть навсегда и безусловно забыты. Учтите, у нас с иерархией и дисциплиной строго. Оч-чень строго, мон шер!

Новичка поразил не столько переход старикашки в обращении к нему на почтительное "вы", сколько упоминание о множественном числе слуг зверя. Тут лицо юноши просияло, он медленно поднял руку с вытянутым вперёд указательным пальцем и направив его на лоб старичка, приказал строгим начальственным тоном:

- А ну-ка, дедуля, покажь!

Дед Гаврош охотно отбросил со лба противную чёлку и продемонстрировал шесть довольно крупных родимых пятен тёмно-коричневого цвета, посаженных у самых корней волос. Затем не дожидаясь дальнейших приказаний, вынул из рукава пиджака правую руку, высоко закатал рукав рубашки и продемонстрировав старый шрам, с каждой стороны которого белело по шести точек в местах наложения шва, прокомментировал:

- Я имел честь родиться с шестью отметинами на лбу, мон шер, а это вот дополнение получил после травмы в двадцать семь лет. Так что сами видите, сколько прошло времени, пока на моём теле было запечатлено полное число зверя. А отсюда можете заключить, насколько мой чин ниже вашего. Конечно, вы не вождь, не фельдмаршал и не маршал, зато вы генерал! А вот я нечто вроде фельдфебеля. Честь имею, - Дед Гаврош поклонился в третий раз.

Как ни странно, новичок на этот раз поверил всему и сразу. Он гордо запрокинул голову, выпятил грудь, несколько раз прошёлся от кромки воды к поваленному дереву и обратно, наконец опустился на расстеленную газету, лихо закинул ногу на ногу и спросил:

- Слушай, дед, я ещё так мало знаю, что не обойдусь без твоих объяснений. Вот ты всё время твердишь насчёт маршалов с генералами... Так это что, война, что ли, намечается?

Дед Гаврош всплеснул руками.

- Конечно, война, мон шер! Разумеется, будет битва! Начто и генералы с маршалами, начто фельдфебели, сержанты и солдаты, как не для войны! Да вы лучше прочтите весь "Апокалипсис" от начала до конца, - и старичок трижды плюнул.

- И этого не понимаю, - новичок разочарованно вздохнул. - У нас что, своих книжек нет, что приходится читать вражеские, как ты утверждаешь?

- Как не быть! Разумеется, есть. Но мон женераль, врага надо знать, а чтоб знать, следует изучать. А для этого лучше всего подходят вражеские книги. Да вы не волнуйтесь, мон шер, тут нет ничего страшного! - поспешил успокоить новичка Дед Гаврош, видя, что тот как-то недоверчиво посматривает на него. - Вы не отравитесь, если будете соблюдать правила, о которых я вам рассказал. Просто не надо забывать сплёвывать, а не можете плюнуть, так хоть цыкните сквозь зубы. А чтобы уж совсем не отравиться, вызубрите вот это, старикашка раскрыл Евангелие от Матфея, нашёл Нагорную проповедь, указал в шестой главе на "Отче наш". - Выучите и читайте задом наперёд хотя бы раз в день. Старый дедовский способ, который многим кажется глупым. Тем не менее, ужасно эффективен как противоядие. Это савуар вивр всех подданных нашего предводителя.

Новичок пожал плечами, но всё же почёл за лучшее последовать совету старикашки и старательно повторяя незнакомые слова, слегка шевеля губами, чтобы не сбиться, шёпотом прочёл великую молитву в обратном порядке, от "аминя" до начала. И действительно, почувствовал величайшее облегчение и прилив сил. Немало подивившись столь странному и радикальному воздействию нескольких книжных абзацев на самочувствие, уже совсем уверенно открыл "Откровение" и принялся изучать его самым внимательным образом.

Когда новичок добрался до конца, солнце уже поднялось довольно высоко. В сосняке расползался головокружительный запах разогревшейся смолы, лес наполнился весёлым птичьим гомоном, а лягушки совсем смолкли. Юноша отложил "Откровение", и Дед Гаврош сразу резюмировал:

- Как видите, суа дизан святой Иоанн предрекает войну. Ещё бы! Бог совершенно безобразно узурпировал власть, - старичок дважды плюнул, - и наш долг - восстановить попранную справедливость. Это война, мон женераль, самая настоящая война. И в недалёком будущем нас поведёт на поле брани в числе прочих молодой генерал Эймер... Великая битва разыграется вскоре!

- Да, но в заключении сказано, что наши военачальники во главе с сатаной будут брошены в серно-огненное озеро, - забеспокоился новичок. - Это что ж такое получается? Ввязываться в заведомо проигрышную авантюру я не согласен.

Дед Гаврош весело махнул рукой.

- А и чёрт с ним, что сказано, мон шер! Это же вражеская книга, не забывайте. Старый закон войны гласит: ободри своих солдат и запугай противника. Запуганного врага легче сразить. Когда сердце переполнено страхом, дрожащая рука роняет меч. Се ля герр, мон женераль!

Да что там люди... Вы видели когда-нибудь, как начинают драку собаки? Шерсть дыбом, рычат вовсю. Вот вам и запугивание противника. А если всё ещё не верите, поразмыслите здраво! Взять хотя бы вас. Вы пока ещё не вошли ни в полную силу, ни в полсилы, ни в четверть силы; тем не менее, стоит вам где-либо появиться, как женщины уже так и льнут к вам...

- А не подослал ли ты ко мне Даню, а, паразит? - строго спросил новичок. Губы Деда Гавроша вытянулись трубочкой, брови изогнулись.

- Мон шер, мон шер! С Даней действительно не всё чисто, вы правы. Она в самом деле не случайно увивалась около вас, а намеренно осаждала. Но с другой стороны, она же женщина. О мон женераль, она женщина из женщин! И она откровенно созналась мне, какой притягательной силой вы обладаете. Да возьмите Бабу Ню. Её первые слова были: "Очень приличный молодой человек". Старшие женщины находят вас скромным и приличным, молодые - притягательным. А всё потому, что и те, и другие чувствуют в вас силу и энергию.

Но что женщины!.. Женщина - вздор! С женщиной солдат отдыхает и утешается, когда почивает на лаврах победы. Сила и энергия даны солдату для битв, мон женераль. Для того, чтобы завоевать власть, славу, деньги, драгоценности, чтобы покорить врага! Женщины есть всего-навсего прекрасное приложение к завоёванному великолепию, что-то вроде золотой оправы, приложенной к бриллианту. Самые прекрасные и чувственные из женщин сами слетятся к вам, если только вы будете на высоте - так будьте же на высоте! Станьте непобедимым, мон шер.

Главное - это всё-таки мужчины. Противники. Они чувствуют в вас силу и энергию, мон женераль, и в отличие от женщин, им это неприятно, крайне неприятно, их это раздражает. Вы их подавляете! Тогда они спешат сразиться с вами тем или иным способом, во что бы то ни стало сцепиться непременно с вами! Тем более, внешность у вас весьма обманчива. И вот даже сейчас, когда сила ваша ещё не проявилась в полной мере, вы, молодой львёнок, но будущий грозный лев нашего славного войска - вы убиваете вздумавших противиться вам одним лишь неорганизованным влиянием вашей натуры, убиваете, сами того не желая! Растрачиваете драгоценную силу вместо того, чтобы накапливать её для грядущих великих сражений! Сбрасываете козыри, мон шер!

Ну, скажите, как могут не идти к вам в руки деньги, движимость и недвижимость, сами жизни ваших противников, наконец, если вы - это победа?! Что там жалкое Иоанново "ни покупать, ни продавать"! Да в любой игре вы сорвёте банк, сделав даже самую незначительную ставку! Вы пучками, пригоршнями можете покупать головы, жизни, души тех, кто отважится вам противостоять! Вот и устилаете свой путь трупами, потому что от рождения (и по праву рождения) обладаете колоссальной силой. Вы наш душой и телом, мон женераль.

И после всего услышанного вы ещё сомневаетесь, выиграем ли мы битву?! Да вы только представьте себя не львёнком, а вошедшим в полную силу рыкающим львом! Вообразите множество других генералов, равных вам! Драконов-маршалов! Фельдмаршала, представляющего здесь, на земле, вождя, которого проклятый Иоанн нарёк зверем! В это время наш вождь не сходит на землю, он борется с Богом в мире ином (Дед Гаврош несколько раз плюнул). И вы ещё спрашиваете, за кем останется победа... Сан дут! Фе се ке дуа адвиенн се ки пурра.

И когда новичок живо вообразил себе неисчислимое воинство и посреди моря голов - пышную свиту великолепного вождя, а в ней - себя в расцвете силы и в зените славы, им овладел такой бурный, трепетный восторг, который нельзя выразить ни словом, ни жестом, а одним-единственным способом: натянув холст на подрамник и водрузив его на мольберт, немедленно схватить кисти и краски и написать картину из картин, чтобы навеки запечатлеть грозную, славную, жаждущую пьяного вина битвы и даров Виктории армию сатаны!

- Я вижу, вы поняли, мон женераль, - Дед Гаврош почтительно улыбнулся.

- А велико ли войско противника? - уже совсем по-деловому осведомился новичок. - И скоро ли битва?

- Что касается Божьего воинства (старичок плюнул), то чем оно больше и мощнее, тем больше чести победить его и тем громче будет наша слава, мон женераль. А вот относительно сроков... Здесь, мон шер, мы как раз подходим к тому, что составляет основной предмет нашей с вами беседы. Собственно, дело касается сведений о сроках.

Дед Гаврош заволновался, вскочил, вытянулся перед новичком и глядя поверх его головы, быстро заговорил:

- Видите ли, мон женераль, победа или поражение в битве зависят от многих обстоятельств. Я не открою вам большого секрета, если скажу, что мы уже неоднократно вступали в схватку и познали как триумф, так и разгром. Например, в шестом-седьмом веках в Византии мы, честно говоря, просто-таки топтались на месте... по большому счёту, проиграли, поскольку не смогли духовно сломить противника. Мы налетали на приверженцев Бога (старичок плюнул) подобно морским волнам, но вместо того, чтобы сгрести в кучу и смешать людишек как песок и ракушки, разбивались о твёрдые скалы и откатывались назад. Они тогда сплотились вокруг своего Бога (старичок плюнул), и мы только внешне пощипали их да слегка расшатали позиции, но серьёзного морального урона так и не нанесли. Даже ужаснейшая чума не заставила людишек возроптать и проклясть Бога (Дед Гаврош ещё раз плюнул.)

Сейчас такого нет. Посмотрите вокруг, мон шер, посмотрите на людишек! Кроме отдельных простофиль, никто не желает работать. Все хотят купаться в роскоши, все хотят, чтобы жизненные блага падали с неба прямо в руки. И уровень нашей цивилизации позволяет осуществить извечную мечту лодырей о вечном отдыхе. Вы исходили множество городов, мон шер, вы знаете, что это так. Более того, наша цивилизация настолько переразвита, что приходится искусственными методами тормозить разбушевавшийся прогресс. Ограничивать или даже вовсе отказываться от применения техники и насильно, через соответствующие законы вводить ручной труд. Наше счастье, что за последние век-полтора расплодилось столько женщин и имиков - есть, кого заставлять работать вручную, пока автоматические заводы и фермы обеспечивают людям безбедный уровень существования!

Но как бы там ни было, мон шер, вы прекрасно понимаете, что, по большому счёту, трудиться теперь бессмысленно. Мы насытились и пересытились техникой. Работая или не работая, все живут в свинском достатке. А такая "перецивилизованность" непременно порождает не только леность тела, но и леность мысли, леность души. Теперь людишки уже не способны сплотиться, не то что прежде. Разве что для продления рода они лепятся друг к другу, но между жёнами и мужьями, между родителями и детьми уже нет и никогда не будет прежней крепкой связи! А если есть, что за беда? Песчинки-люди лепятся в микроскопический камешек-семейку, не более того. Но главное в том, что и сплотившись внутри такого камешка, и находясь между камешками люди охотно готовы пожирать друг друга. Вот что важно, мон шер! Со времён инквизиции они не жрали друг дружку с такой готовностью и с таким удовольствием - а инквизиция была нашей огромнейшей удачей.

А каково лицемерие в обществе! Адюльтеры столь прочно вошли в жизнь, что около ста лет назад, как раз после очередной нашей победы было официально разрешено многожёнство, дабы мужчины могли устраивать при себе любовниц наравне с жёнами. Разговорчики, что это было сделано с целью спасения человечества от вымирания, а тем более - мормонские ссылки на поведение ветхозаветных патриархов (Дед Гаврош плюнул несколько раз) иначе как дешёвой отмазкой не назовёшь. Согласен, имиков расплодилось предостаточно, сейчас на двух нормальных мальчиков рождается один ущербный. Но по-прежнему много и вполне нормальных мужчин. И если бы они по-прежнему подгуливали на стороне, то одинокие женщины по-прежнему рождали бы достаточное для выживания количество мальчишек. Это всё отговорки, мон шер, отговорки с целью возвести супружескую измену в норму! Что же получилось в результате?

Дед Гаврош противно хихикнул и возбуждённо хлопнул себя по коленкам.

- Тем самым глупые людишки расшатали и раскидали на все четыре стороны даже те немногочисленные камешки, которые ещё способны были составить хоть какой-нибудь фундамент общества. Всё покатилось вверх тормашками, пошло прахом! Имики завидуют не только мужчинами, но потихонечку - также женщинам и стараются при случае обзавестись любовниками.

- За такие делишки легко угодить на каторгу, - процедил сквозь зубы юноша, от всей души презиравший недоразвитых гомосексуалистов.

- Не всегда, мон шер, не всегда, - Дед Гаврош улыбнулся гаденькой улыбочкой. - Взять вот, к примеру, Арамиса. Думаете, он с Анчихристом только на рыбалку да на охоту ходил? И что, Анчихрист его выдал?

- Да ну?! - юноша даже рот разинул от изумления. - Ты это точно знаешь, дедуля? Не врёшь?

- С чего бы это, мон шер! - старичок приторно захихикал.

- Тьфу, какая гадость! - новичка аж передёрнуло от отвращения. И теперь он уже не чувствовал такого большого сожаления к Анчихристу, как прежде.

- Физиология, мон женераль, физиология всегда берёт своё, что поделать, - развёл руками Дед Гаврош, - она у имиков тоже есть, хоть и извращённая, учтите это. Но это ещё куда ни шло. Бабы же, бабёночки - вот какая часть человечества испортилась окончательно и бесповоротно! Замужние женщины презирают незамужних как "отбракованных". Жёны враждуют в гаремах, старшие всячески третируют младших, младшие пытаются любыми средствами сжить со свету старших, чтобы занять их место - бр-р-р-р, гадость! Осиные гнёзда вот что представляют из себя так называемые благополучные современные семьи! Исполненные презрения к "низшим" существам, вроде женщин и имиков, мужчины выдумали разделение на голубые, зелёные и розовые территории. Пытаясь затормозить прогресс, переложили неквалифицированную работу на имиков, а самую нудную - на женщин. Всё это вы знаете не хуже меня, мон шер.

Что уж говорить о Боге! (Дед Гаврош плюнул.) Людишки радуются, что не все храмы, видите ли, закрыты, что народ по праздникам толпами стекается туда, чтобы зажигать побольше свечек, бить лбами в пол перед раскрашенными досками и окуривать себя ладаном из кадильниц. И это выдаётся за высшее проявление духовности современного общества. Мон женераль, помилуйте! Едва покинув храмы, людишки сбрасывают благочестивые личины и вновь начинают жрать друг дружку, жрать в нежареном и несолёном виде, с кожей, волосами и потрохами!!! Глупцы забывают, что Торквемада и Распутин жрали других, даже не сбрасывая личин глубоко верующих. Воистину, хомо хомини лупус эст, и да здравствует Плавт вместе с великим Макиавелли, Ницше и компанией! Нет, мон женераль, состояние общества сейчас самое подходящее, чтобы одержать лёгкую победу. С этой стороны опасность армии сатаны не угрожает, опасность в другом...

Тут старичок совершенно неожиданно метнулся к древесному стволу, поставил на него ногу, облокотился на колено и изо всех сил вытянул вперёд голову, отчего сделался похожим на старого стервятника.

- Опасность в том, что в людишках живёт страх. Страх - великая вещь, мон шер! И страх перед нами означает наше великое превосходство. Но если кто-нибудь раскроет наши планы, людишки потянутся друг к другу из-за того же страха. Поэтому если мы не сумеем сохранить наши планы в тайне и не застанем людишек врасплох, наступать нам будет значительно труднее. Вы прекрасно понимаете, что нападение ожидаемое и нападение неожиданное - вещи совершенно разные. Мы это знаем, знают и приверженцы Бога. Уи, мон женераль, се ля герр! Война всерьёз и надолго. Мы их одолеем, непременно одолеем, но плох тот стратег, который не считается с потерями собственной армии.

Совершенно неожиданно небольшая, но плотная тучка закрыла солнце. Подул ветер, поверхность озера подёрнулась серой рябью. Сразу же сделалось холодно. Птицы в лесу смолкли. Дед Гаврош тихо продолжал, не забывая поминутно сплёвывать:

- Так вот, мон шер, проклятый святой Иоанн (плевок) в мерзком своём сочинении сумел оставить указание о сроках нашего нападения. Пользуясь этими указаниями, сторонники Бога (плевок) могут предупредить людишек о грозящей всем опасности. И даже если люди поначалу не поверят им, вера эта постепенно окрепнет и овладеет умами при первых же признаках угрозы.

- И где же такое указание? - удивился новичок. Дед Гаврош достал из кармана пиджака миниатюрный блокнотик и ручку, протянул их собеседнику и сказал:

- Перечитайте внимательнейшим образом последний стих тринадцатой главы, мон женераль, и потрудитесь умножить число зверя на один, два, три, четыре... ну, пока достаточно и этого.

Исполнив всё в точности, новичок записал на листе бумаги следующее:

666*1=666

666*2=1332

666*3=1998

666*4=2664

- А теперь, мон шер, потрудитесь сравнить последний результат с теперешним нашим две тысячи шестьсот пятьдесят девятым годом.

И пока новичок сравнивал, а потом молча обдумывал результаты вычислений, разглядывая лежавшую у ног шишку, Дед Гаврош отобрал у него бумажку, вынул из кармана спички, тщательно сжёг листок, подобрал и растёр горячий пепел между ладонями, стряхнул его в воду, вымыл руки и продолжил:

- Ан блёк, это не точные даты битв, а лишь приблизительные. Есть также и другие последовательности дат, отсчитываемые от других исходных точек. Да и с самими точками не всё так просто. Однако суть не в этом. Как будущий генерал, вы имеете право знать наши стратегические планы. И узнаете о них подробнее в своё время, а сейчас вам необходимо лишь понять, что мерзавец Иоанн (плевок) сумел проникнуть в наши планы и сообщить потомкам о периодическом характере нападений. Поэтому хотя он достоин уважения как выдающийся маршал противника, более он заслуживает наших вечных проклятий.

Да, мон шер, сильного противника можно и нужно уважат за силу... хотя это ни в коей мере не должно мешать нам одерживать над ним победу. То есть воздавайте должное, не становясь на колени. Но горе вам, если вы пошлёте в адрес суа дизан святого Иоанна (плевок) что-либо, кроме проклятия!

- Будь он проклят! - юноша тоже плюнул, за что получил одобрительный кивок Деда Гавроша.

- Так вот, мон женераль, вы прекрасно понимаете, что случится, если людишки узнают то, что узнали сейчас вы с моей помощью. Если только это произойдёт, мы не сможем тайно готовить нашу решающую битву, не сможем напасть внезапно. А если людишки убедятся вдобавок, что все сроки, исчисляемые с помощью проклятого "Апокалипсиса" (плевок), верны, они от страха, чего доброго, сплотятся вокруг своего полузабытого ныне Бога (плевок). Тогда нам останется либо наступать каждый раз с великими потерями, либо изменить все сроки нападений. Согласитесь, мон женераль: ни то, ни другое неприемлемо.

- Почему же до сих пор эта мерзкая книжонка не уничтожена? - новичок взял Библию с отвращением, двумя пальцами и повертел ею перед носом старичка, который от этого пришёл в ужас, быстро подсказал:

- Плюньте, мон шер! - а когда юноша подчинился, заговорил тихо и быстро: - Что вы такое говорите, мон шер?! Если бы всё было так просто, проклятущую Библию (плевок) уже давно стёрли бы в порошок и забыли. Её и в самом деле неоднократно пытались уничтожить либо извратить её содержание, да. Однако эта мерзкая книжонка (о да, в этом вы безусловно правы!) написана великими маршалами противника. Это отнюдь не кантита неглижабль. Она опасна для нас, поэтому заклинаю: не смейте поднимать на неё руку! Знайте, мон шер, кто уничтожит эту книгу или хотя бы часть её, тот умрёт страшной, лютой смертью. А кто хотя бы замахнётся на проклятую книгу - умрёт смертью медленной, но также безвременной. И дело рук его не выстоит в этом мире. Да что говорить, в конце "Откровения", а также в разных местах Библии (два плевка) повторяются типичные фрагменты: наложение проклятия на того, кто прибавит к книге этой и кто убавит от неё. А как можно убавить, так сказать, наиболее основательно? Да очень просто: уничтожив книгу! Поэтому финал, предусматривающий вашу гибель, никому не по вкусу. Поберегите себя, мон женераль, вы нужны нам для битв.

Что же до отдельных частей книги, то среди них есть одна-единственная, совершенно для нас безопасная, которая называется "Песни песней". Остальные сочинения в разной степени ядовиты. Надо заметить, эта любовная поэма, точнее, включение её в общий свод - грандиозная ошибка со стороны противника, благодаря которой ещё хоть как-то удаётся воевать с проклятыми приверженцами Бога (плевок). А разрозненные части книги печатаются для того, чтобы её труднее было собрать воедино и уничтожить... только подумайте, мон шер, время от времени среди наших попадаются такие глупцы-смертники!

- Герои, - поправил новичок.

- Возможно, - не стал возражать Дед Гаврош. - Итак, вы изволите держать в руках редчайшее полное издание карманного формата. Его одолжил мне сам маршал из личной своей библиотеки, чтобы я смог ввести вас в курс дела, мон женераль. Видите, сколь высока оказанная вам честь!..

Слегка поклонившись, старичок продолжал:

- Но всё же дела не столь плохи и безнадёжны, потому что современные людишки не способны понять аллегорию, в чём вы могли только что убедиться, простите, на собственном опыте. (Ещё один поклон с прижатой к сердцу рукой.) И это несмотря на ваши задатки, мон женераль! К нашему счастью, проклятый Иоанн (плевок) написал весьма туманно: кто имеет ум, тот сочти число зверя... Это ж ещё ум надо иметь! И вот наконец, по прошествии двух с половиной тысячелетий со времени написания "Откровения" (плевок) среди людишек появился некто, способный последовать указанию так называемого святого Иоанна (плевок). Мало того, это некто... назовём его, для ясности, "счётчиком"... Так вот, "счётчик" до невозможности упрям и напроист. Он вряд ли отступит перед запугиваниями и даже перед неприкрытыми угрозами из глупейшего нежелания отступать. И в итоге разыщет доказательства, подтверждающие некоторые другие последовательности дат наших нападений.

- Угроза угрозе рознь. Припугнуть мерзавца посильнее, и дело с концом, - произнёс новичок брезгливо. Дед Гаврош с сомнением покачал головой.

- Совет маршалов надеется на это. Более того, в случае необходимости угрожать мерзавцу станет наш верховный лично. Однако дело не в самом человечишке и не в степени оказываемого давления. Беда в том, что другой человек... назовём его "накопителем"... Да, так пока мы выясняли, что к чему и кто какую роль играет во всей этой запутанной истории, "накопитель" успел передать "счётчику" целый ряд весьма сильных книг, а теперь готовится отдать экземпляр "Апокалипсиса" (плевок), который, увы, сам по себе имеет бурную историю. Скажу лишь, что этот экземпляр придаёт владельцу невиданную, просто чудесную силу и способность сопротивляться нам! Как видите, всё крайне непросто, мон шер.

В душе новичка начала закипать злоба против неведомого упрямца, который мог сорвать покров внезапности с планов великолепной кампании, в осуществлении которых так хотелось поучаствовать. И повинуясь сиюминутному порыву, юноша кровожадно проговорил:

- Эх, мне бы добраться до этого мерзавца! Уж я бы его не помиловал. Я б его в бараний рог свернул, гада!

Дед Гаврош отколол такую штуку: медленно выпрямился, вытянулся в струнку, потом также заставил встать новичка, трижды обнял и ритуально облобызал. А затем провозгласил:

- Браво! Брависсимо!! Вот ответ, достойный будущего льва. Се шарман, женераль Эймер, мон шер!

Потом оба сели.

- Простите старика фельдфебеля, мон женераль, но я не смог удержаться от проявления чувств. Вы абсолютно правы, уничтожение "счётчика" составляет в данный момент наш основной тактический интерес. Война надвигается полным ходом, мон шер, но битва состоится ещё не скоро. Как я уже говорил, сроки вы узнаете позже, а пока ан блёк имейте в виду, что, во-первых, времени на уничтожение "счётчика" хватит, а во-вторых, вам предстоит развить имеющиеся у вас задатки и войти наконец в полную силу, для чего также требуется некоторое время. Разумеется, вы обладаете всеми необходимыми предпосылками к карьере, однако самих по себе предпосылок, согласитесь, ещё недостаточно. Вы должны именно сделать карьеру, должны стать рекрутом, солдатом, лейтенантом и так далее, пока не дослужитесь до генеральского чина. Согласны?

- Разумеется, - новичок энергично взмахнул рукой. - И насколько я понимаю, моим первым заданием должно быть уничтожение мерзавца, который сочтёт число зверя.

- И-мен-но! - Дед Гаврош просиял. - Раздавить негодяя а ту при! И только представьте, его ключевая позиция и его задание, которое он в ближайшее время получит от "накопителя", настолько важны, что в случае успеха вас произведут из рекрутов прямиком в лейтенанты, минуя низшие звания.

- В самом деле? - удивился новичок. - Значит, насколько я понимаю, дело предстоит нелёгкое. Так в чём же трудность моей задачи?

Старикашка окинул юношу, который немного забеспокоился, внимательным взглядом и начал пояснения:

- Видите ли, мон шер, я уже говорил, что находящаяся в распоряжении противника книжонка очень даже непростая. Она обладает чрезвычайной силой, её владельцу нельзя нанести прямой физический ущерб (как и вам, например) и лишь с большим трудом и большой осторожностью - ущерб психический. "Счётчика" предстоит в буквальном смысле свести с ума, чтобы проклятый бет нуар сам, своими руками попытался уничтожить эту книжонку и результаты своих мудрствований с числом зверя, ежели таковые к тому времени появятся. Только в этом случае он как бы символически отрекается от Бога (Дед Гаврош не забыл плюнуть) и полученного от "накопителя" задания. И лишь тогда его песенка спета, ибо "счётчик" лишается Божьей поддержки (новый плевок) и становится беззащитным перед психологическим давлением наших.

Вот так вам предстоит действовать, мон шер, и никак не иначе. Другого пути попросту не существует, и не вздумайте инициативничать! Никто ведь не хочет вашего поражения и смерти, - старичок выразительно кивнул, - а здесь один неверный шаг, и вы пропали. Вы не должны впасть в тоску, в азарт, не должны открыть карты раньше времени и сбросить козыри прежде, чем партия подойдёт к финалу. Это вам не окно из рогатки "постеклить", что покойный ваш противник Лиголь считал верхом мастерства. И даже не Анчихристову голову выиграть, каковое действие вы почитали не за мастерство, а за проклятие.

Новичок отнёсся к словам Деда Гавроша с полной серьёзностью. Он размышлял целых полчаса и только потом сказал:

- Ну что ж, если меня будут поддерживать... я согласен.

- Конечно поддержат, мон женераль, ещё как поддержат! - старикашка просто расцвёл. - Уи сан дот. Вас ни в коем случае не оставят без помощи. Все понимают, что от успеха или неудачи вашей поистине исторической миссии зависит слишком многое. Однако даже это ещё не всё. Вам предстоит иметь дело с не совсем обычным противником и действовать в необычных условиях. С одной стороны, это облегчает вашу задачу, и с этой точки зрения се ля фе дюбьенн, но с другой стороны, здорово всё усложняет.

Новичок попытался представить себе самого необычного противника: ростом с колокольню, руки с когтистыми пальцами, гора мускулов, из разверстой пасти торчат клыки, которым позавидовал бы саблезубый тигр, три или четыре глаза, шесть ушей... Чем больше несуразностей, тем страшнее! Что же ещё оставалось добавить к этому портрету? Кожаные перепонки между руками и телом? Крокодилий хвост вместе со скорпионьим жалом на конце?! А может, этого монстра сопровождает свора злющих псов на толстенной железной цепи? Или свора ручных пантер? Или сказочный огнедышащий дракон?..

И тем более поразили его слова Деда Гавроша, который явно наслаждался замешательством новичка:

- Ваш противник, мон шер - женщина. Ля фам, но де лём. И если согласитесь, вам предстоит немного поработать в чисто женском коллективе.

Он ослышался?!

И то ли показалось юноше, то ли старичок соврал насчёт неизменной прохлады и свежести данного места, только запах хвои и смолы сделался вдруг нестерпимо резким, удушающими волнами покатил из сосняка. Словно очередная экологическая катастрофа, которой с замиранием сердца ждали и так боялись люди, в самом деле поразила мир.

- Вижу, мон шер, это обстоятельство ставит вас в затруднительное положение. Но мон женераль, что делать! А ля герр ком а ля герр.

Юноша помрачнел ещё больше. Доверие к собеседнику улетучивалось, словно лужица случайно пролитого ацетона.

- Да вы только представьте себе, - Дед Гаврош улыбнулся с непривычной мягкостью. - Вот ведёте вы в наступление... ну, батальон или дивизию, пар экзампль. И неожиданно натыкаетесь на кинжальный огонь пулемёта. Пройти необходимо, а подобраться к пулемётчику не удаётся: у него исключительно удобная позиция, позволяющая оставаться неуязвимым и в то же время контролировать дорогу. Тогда вы вызываете по рации артиллерию, которая разносит пулемётное гнездо в пух и прах, поднимаете подразделение и продолжаете марш. И вдруг проходя мимо изрытой воронками высотки, обнаруживаете сброшенное оттуда взрывом тело пулемётчика. И с ужасом убеждаетесь, что это женщина! Же ву деманд анпе, мон женераль, что вам делать?! Застрелиться? Перестрелять всех своих солдат? Прекратить движение? Пойти в обход? Ни в коем случае! Вы убили не женщину, вы уничтожили вражеского солдата, поэтому пользуйтесь результатами победы с полным правом. Ле вин этире иль фе ле буар...

- Зря ты мне очки втираешь, дед, - оборвал его рассуждения новичок. Одно дело, когда ты не знаешь, что идёшь против слабой женщины, и совсем другое, когда это известно заранее.

Дед Гаврош задумчиво поцокал языком.

- Что поделаешь, мон шер, придётся привыкать. Тем более, в услужении у противника много женщин. Ведь им гораздо ближе идеалы, которые выдвигает от имени Бога Христос (старичок дважды плюнул). Женщина гораздо мягче и нежнее мужчины, ей понятнее так называемое милосердие, плавная мягкая красота. Каждая в глубине души хочет иметь отдельного мужа без всяких там гаремов, так называемый семейный очаг, каждая обожает так называемое тихое семейное счастье и прочую сопливую дребедень. Разумеется, война - дело мужское, и воевать должны мужчины. Тем не менее, вам придётся смириться с мыслью, что время от времени возникает необходимость убрать с дороги слабое создание в юбке. Поверьте, мон шер, это лишь в первый раз трудно, дальше са ира. Л' яппети вьянт ан манжан. В любом случае, это не позор для вас, мон женераль. В конце концов, женщине незачем вмешиваться в драку и становиться солдатом! Да и необязательно солдатом. У нас ведь тоже немало женщин. И вообще, мон женераль, за всякой приличной армией непременно следуют хорошенькие маркитантки. Везде есть прачки, поварихи, искусные во врачевании ран медсёстры. Есть и... кхе-кхе, так сказать, простите старика за грубость, мон женераль, полковые шлюхи, которые врачуют кое-что другое...

- Уж не из их ли числа Даня? - довольно грубо осведомился новичок, которого воркование старикашки нисколько не успокоило. Мучительные сомнения и необъяснимое отвращение ворочались в его душе, как грузные медведи в тесной берлоге. Правильно ли он поступает? Разве не бесчестно то, что предлагает ему Дед Гаврош? И самое главное - не стал ли он жертвой коварного розыгрыша... Ужасного плана убийства... Без сомнения, план есть, и без сомнения, план этот ужасен. Только лишь знание Дедом Гаврошем мельчайших подробностей его прежней жизни, полное понимание причин скитаний да воспоминание о железных стариковских пальцах на горле (а чего-либо похожего с ним не случалось с тринадцатилетия) удерживали новичка от немедленного разрыва с мерзким старикашкой.

- Вы как всегда в меру проницательны, мон шер, - ответил на его вопрос Дед Гаврош. - Даня действительно состоит при нашем войске, только не в качестве... гм-гм-м-м... полковой девки, а в качестве...

- Да какая разница! - зло сказал новичок. Ему было чрезвычайно досадно, что эта стерва действовала, оказывается, по наущению препротивнейшего старого типа, а не по влечению души. Можно смело сказать, это до определённой степени подрывало его самоуверенность. - То-то я смотрю, она того...

Новичок замялся, покраснел до ушей и докончил тихо и угрюмо:

- Неправильно ложится с мужчиной. Только... почему у неё метки зверя нет?

Дед Гаврош противненько захихикал, сразу же напомнив юноше прежнего старичка за кульманом. Потом пояснил:

- Мон женераль, поймите разницу: она не солдат, она лишь состоит при армии. Зачем же ей в таком случае начертание? И что из того, что она, видите ли, не так ложится с мужчиной! Кто вообще определил, как именно следует заниматься любовью? Это сугубо личное дело каждого. И только женщине решать, какую часть тела подставлять мужчине для ласк. Так что поведение Дани в постели, простите, ещё ни о чём не говорит. Простите старика фельдфебеля, но вы не правы.

- Ну да!.. - презрительно фыркнул юноша.

- Глупости, - отмахнулся старичок, - тут сразу бросается в глаза, мон шер, насколько плохо вы знаете жизнь и человеческую душу. Это всё равно, что не уметь отличить правую руку от левой. О мон шер, вы обращаете внимание лишь на внешнее поведение и совершенно не учитываете, что всё дело - в лицемерии! Обратите внимание, Даня застраховала девственность, бережёт так называемую честь для мужа (а заодно мечтает получить деньги по страховке) и называет себя честной девушкой. А между тем, не вы первый, кто спит с ней. И не последний. Так что же это, как не лицемерие! Это всё равно, что говорить: "Я не употребляю сахара", - и пить сладкий чай, в котором сахар не виден, потому что растворён. И вот как раз на лицемерие подобного рода следует обращать внимание в первую очередь. И именно отсюда можно было бы заключить, что Даня состоит при нашей армии.

Но хуже всего, прискорбнее всего следующее: вы явно подумали, будто я подослал её к вам. Мон женераль, мон женераль! Да разве я посмел бы?! - Дед Гаврош всплеснул руками. - Я бы таким образом посеял неуверенность в неотразимой притягательности, а значит, в своей силе и достоинстве у кандидата в генералы! Чёрт возьми, да за такие штучки маршал, при штабе которого я состою, самолично мне живот вспорет, голову оторвёт и внутрь затолкает, а труп на кишках подвесит при большой дороге, чтобы другим неповадно было подобные номера откалывать!.. Это чтобы фельдфебель загубил кандидата в генералы?! Молодую нашу надежду? Нет, мон шер, у нас с дисциплиной строго, ой как строго!

Ну, подумайте хорошенько: разве у Дани своих глаз нет? Вы же не носите чёлку, как я, вот она и увидела начертание на вашем лбу, едва вы вошли в комнату. А потом и на руке шрамик разглядела. Он хоть и неприметный, да если знать, что и где искать, уверяю вас, найти несложно. Говорил же я, мон женераль, что вы моментально "засветились"! Счастье ваше, мон шер, что людишки разучились понимать аллегории, забыли про сочинение проклятого Иоанна (плевок) и про слуг зверя. Но Даня-то сразу всё поняла, потом выяснила историю про роддом, про шестые пальцы и убедилась, что вы - лицо высокопоставленное. Однако я не просил её об этом, она проделала всё из чисто женских соображений личного характера и, так сказать, из профессионального интереса.

Юноша недоверчиво усмехнулся, чем ещё больше раззадорил Деда Гавроша:

- Да что там объяснять, мон шер! Баба есть баба, хоть она чертовка, как Даня, хоть обыкновенная. Думаете, ей так уж важно знать, лейтенант вы, секунд-майор, полковник или генерал? Да для бабы все офицеры равны, она по глупости каждого фельдмаршалом назовёт. Вот и Даня насколько уж опытная, а как увидела, что вы меченый, выяснила, что это у вас с детства, так сразу же решила использовать вас для того, чтобы вашими, мон женераль, драгоценными ручками убрать Арамиса, который ей до чёртиков надоел. И всё! Хотя, строго между нами, это весьма похоже на забивание гвоздей будильником и доказывает лишь природную женскую глупость. На этом Данин интерес иссяк, потому что дальше вами должен был заняться я.

- А почему она вообще мною... ну-у-у... занималась? - спросил юноша.

- Так ведь Даня вербовщица, разве я до сих пор не сказал? - удивился Дед Гаврош. Новичок отрицательно мотнул головой. - Ну, извините, мон шер, запамятовал... Да, так вот. В сатанинское воинство нужно набирать не только офицеров и генералов вроде вас, но и простых солдат. Это, так сказать, "люди с улицы", которые никак не помечены от рождения либо имеют не более одной метки. Даня как раз и занимается вербовкой низших чинов.

- Ага-а-а, ясно, - юноша успокоился было, но тут же подозрительно спросил: - А почему она так не хотела, чтобы я играл с Анчихристом? Что, Анчихрист ей был не просто так, или она просто пожалела мужика?

Старичок хихикнул и погрозил юноше пальцем, слегка пожурил:

- Ревнуете, мон женераль, ревнуете! - и начал пояснять: - Что ж, Анчихрист Дане действительно был "не просто так". Но и не так, как вы подозреваете. Удивляюсь, как вы этого до сих пор не поняли. Анчихрист был очередным рекрутом, завербованным Даней, вот и всё объяснение. Дело шло на лад, он оказался на редкость послушным учеником. Может быть, если бы Анчихрист остался в живых, стал бы со временем фельдфебелем, вот как я. Вы видели у него дома книжки и по глупости едва не отравились, неосмотрительно взявшись за Евангелия (плевок). Правда, там рядом и наши книжки стояли, и будь у вас хоть на каплю больше терпения, вы бы всё давно поняли.

Даня подкупила Анчихриста обещанием крупной потасовки. Он вообще был не дурак подраться, между прочим. Многих Даня ловила в постели. Она потому и любовница великолепная, потому и отдаётся теми способами, какими обычная женщина побрезгует, что должна заманивать мужчин и заставлять их делать то, что выгодно ей. Вот какой у нашей Дани профессиональный интерес, мон женераль.

Но продолжим. В самых общих чертах, её план выглядел следующим образом. Даня сумела втереться между Анчихристом и Арамисом, собираясь в самом ближайшем времени поссорить эту "сладкую парочку". Тогда Анчихрист убирает с дороги этого франтоватого пижона, что является для него своеобразным экзаменом на звание рядового, и получает восемнадцать насечек на правую руку. Даня же избавляется от Арамиса, которого ненавидит и презирает как "заменителя женщины", клеветника и подонка, а её слава вербовщицы укрепляется. Это для неё, мон шер, пуэн д' онёр.

Но тут явились вы и сами позаботились о ничтожном хлыще. Это вполне устраивало Даню, но!.. - Дед Гаврош противно захихикал, - однако, вы понимаете, что она далеко не стратег, а обыкновеннейшая глупая баба. Даня не учла, что всё ещё привязанный к презренному имику Анчихрист способен ополчиться против вас, мон женераль. Ей надо было прежде поссорить Анчихриста с Арамисом, а потом уже отдать глупого индюка вам на растерзание. А так Анчихрист проиграл голову и по складу своего прямодушного характера не смог не заплатить по счёту... Впрочем, он также инстинктивно чувствовал вашу возвышенную природу. Отдать свою презренную жизнь будущему генералу было для него таким же пуэн д' онёр, как вербовка для Дани.

Поэтому Анчихрист отрезал себе голову весьма оригинальным способом, а эта глупая баба обиделась на вас, поскольку вы угробили такого замечательного рекрута, а она же так просила вас не играть с ним... Хотя прежде всего ей следовало обижаться на себя, если честно. Вот, собственно, и всё.

Прищурившись, старик посмотрел в небо, выдержал паузу и сказал:

- Однако мы увлеклись, мон женераль. Речь не о Дане и не об Анчихристе. Речь о вас, о вашей карьере и о женщине-"счётчике". Солнце уже перевалило через зенит, мон шер. Время идёт, надо что-то решать.

Вернув таким образом новичка к действительности, Дед Гаврош обнял его за плечи, доверительным тоном спросил:

- Так как же нам быть? - и склонив голову на бок, заглянул юноше в глаза. Поведение старикашки очень не нравилось новичку. Что-то в его взгляде настораживало... И боязливо поёжившись, юноша сказал:

- Я бы хотел побольше услышать о "счётчике".

Дед Гаврош облегчённо вздохнул и радостно затараторил:

- Вот это другое дело, мон шер, а то я уже примеривался, как вас половчее в воду спихнуть...

- Но я ещё не дал согласия, - поспешил уточнить новичок, на всякий случай приготовившись к обороне.

- Всему своё время, мон женераль, всему своё время, - старик хитро взглянул на юношу. - Раз интересуетесь деталями, значит, по крайней мере, не отказываетесь. Ну да ладно, к делу! Ан дэтай. Сорок четыре года, полноватая крашеная брюнетка. До сих пор девица, замужем никогда не была. Квартира однокомнатная, фактически служит ей обычной ночлежкой. Близких подруг нет, друзей тоже. Вся в работе. Начальница конструкторского отдела, в котором ввела строгую, хорошо продуманную систему организации. В подчинении одни женщины. Хотя не феминистка, мужчин не берёт принципиально, даже имиков. Сотрудниц называет "девочками" или "детушками", они её - только Мамочкой. Суёт нос во все подробности семейных и других личных дел подчинённых, что вполне в духе прозвища. За порядком в отделе надзирают начальницы комнат и доморощенные психоаналитики-любительницы. Кстати, очень дотошные бабы, учтите это, мон шер. По натуре - домоседка. В свободное от работы время либо занимается работой, взятой на дом, либо читает, либо ходит в театры. Кино посещает крайне редко. Телевизор и рекламу на нюх не переносит. Теперь обратите особое внимание: се пувр фам в Бога не верит (старичок плюнул), но чёрта боится. Это крайне важно, мон шер!

- Как же так? - удивился новичок. - Ведь по идее только... ну-у-у... верующий человек может рассчитать период по числу зверя...

- Не скажите, мон шер, не скажите, - замотал головой Дед Гаврош. Проклятый Иоанн (плевок) об этом не говорит. В его книге чётко написано: "Кто имеет ум..." (старичок вновь плюнул) Где тут хоть слово о вере? Ясно, что враги заранее намеревались использовать в качестве "счётчика" просто умного человека, а не обязательно верующего. Оно и понятно: здесь нужен определённый склад ума и характера, а не вера. Зато "счётчик" понятия не имеет, что делать с вычислениями! Значит, возможен вариант, когда у "счётчика" должны попросту забрать результаты вычислений и передать врагу. Согласны?

- Вроде бы логично, - пожал плечами юноша.

- Хорошо. Но мы в который раз отвлеклись, мон шер. Итак, необходимыми книгами Мамочку снабжает немая старушенция, зовут Арефьяновной, восьмидесяти шести лет от роду, встречаются на "толкучке" около Мамочкиного дома. Что со всем этим делать? Каково ваше мнение, мон женераль?

Старые девы были для новичка существами загадочными, словно пришельцы с другой планеты. Он совершенно отказывался понимать этих "недоразвитых"! Если баба до сорока не смогла "вклеиться" в самый захудалый гарем хотя бы "последней кухаркой", значит, у неё что-то не в порядке, вот и всё объяснение. Во всяком случае, новичка больше заинтересовала старушка, и он спросил:

- Книга уже передана Мамочке?

- Нет, - старик глаз не спускал с новичка.

- Так не лучше ли убрать бабку, а заодно и Мамочку прямо сейчас?

- Ценная мысль, мон шер, - Дед Гаврош одобрительно закивал. - Тем более, что теоретически не составляет особого труда прихлопнуть древнюю бабульку точно надоедливую муху. В общем, в принципе убрать её несложно. Только вы, мон шер, про вражьи книжки забыли. Нет, я понимаю, что сходу войти в курс дела трудно, поэтому не виню вас и лишь напоминаю: пока мы разбирались, что к чему, Арефьяновна передала своей подопечной множество книг, а самую главную пока что держит при себе. Таким образом, обе женщины оказались под защитой прежде, чем мы успели принять необходимые меры. А кроме того, проклятая Арефьяновна верит в Бога (плевок) и просит у Него дополнительной защиты для себя и для Мамочки. Так что убить их обеих увы! - всё-таки возможно. Старушенцией занимается один из наших полковников лично. Однако сам верховный не верит в успех этой затеи. Он считает, что если Арефьяновну удастся уничтожить, это может означать лишь, что "Откровения" у неё больше нет (плевок, громкое проклятие). И я не могу не согласиться с мудрой мыслью нашего вождя.

Поверьте, мон шер, мы прилагаем все возможные усилия, лишь бы надавить на старуху. Но вероятнее всего, самое большее, на что её удастся таким образом спровоцировать - это отдать книгу преждевременно. Такая поспешность вам на руку, однако сами понимаете, мон женераль, это ещё далеко не всё. Главное: что вы думаете делать с Мамочкой? - и поскольку предложений со стороны новичка не последовало, Дед Гаврош продолжал: - Так вот, мон шер, едва я узнал от Дани о происхождении ваших шрамов, как сразу же сообщил в штаб о прибытии в наш город молодого кандидата в генералы. В штабе специально для вас разработали план. Требуется единственно ваше согласие, чтобы он заработал.

Момент выбран крайне удачно. Книжка преждевременно попадает к Мамочке, которая только и может счесть число зверя, а что делать после, не знает. Она не знает, что делать с результатами вычислений, как защищаться от нападений, не умеет просить помощи у своих. Фактически, даже "своих" у неё ещё нет ведь формально она пока не решилась уверовать в Бога (плевок), хотя вполне созрела для этого. Сосчитав число зверя, она станет чем-то вроде рекрута, но не более того. А поскольку вы, мон шер, ловко управились с нашим рекрутом, лишь инстинктивно использовав собственный потенциал, нетрудно предположить, что и с вражеским вы справитесь столь же легко. Повторяю: сейчас Мамочка одна как перст.

- А подкреплений она не получит? - озабоченно спросил юноша.

- Мы сумели изолировать и Арефьяновну, и её. И позаботимся, чтобы никто из Божьего воинства (плевок) не подобрался к ним в ближайшем будущем. Сетадир, против вас Мамочка фактически беспомощна. Её будут беречь только переданные старухой книги, особенно последняя.

- Как же с этим справиться? - хоть новичок ещё не дал твёрдого согласия на участие в деле, помимо собственного желания он действительно начал проявлять всё возрастающий интерес. Это обстоятельство не ускользнуло от старичка, который улыбнулся с довольным видом.

- Вот именно, мон шер: как?.. Пока вы обчищали индюка Арамиса да обезглавливали простофилю Анчихриста, в штабе всё продумали, взвесили а фон и подготовили вам "легенду". Если вы согласны, завтра же ваши документы окажутся в конструкторском бюро, в которое входит её отдел. Документы тщательно подделаны, начальнику бюро завтра с утра, в понедельник доложат, во-первых, что от Мамочкиного отдела поступила заявка на одного младшего чертёжника, а во-вторых - что таковой как раз прибыл от смежников из другого города. Начальник бюро давно уже мечтает превратить чисто женский коллектив Мамочкиного отдела в обычный смешанный и ни за что не откажется от внезапно представившейся возможности. И в среду или четверг вы уже будете там работать.

Далее, мон шер. С виду вы тихий скромный мальчик. Именно мальчик, мон шер! Вы даже пушок с подбородка сбриваете всего дважды в неделю, а не бреетесь ежедневно. Документы подделаны так, что если верить им, вы будете казаться юношей, сохранившим слишком детскую внешность. Проще говоря, все будут считать вас (пардон, мон женераль!) немного недоразвитым. Вы не против, чтобы на время операции записаться в имики?

- Как это?! - моментально возмутился новичок, который в глубине души очень высоко ценил свои мужские качества.

- Понарошку, только понарошку, - успокоил юношу Дед Гаврош. - На это необходимо пойти, чтобы Мамочка не относилась к вам подозрительно. Будете вести себя тише воды, ниже травы, на окружающих - ноль внимания. Не забывайте, что Мамочка ни за что не захочет взять в отдел мужчину. А если вы прикинетесь имиком и она поверит в это, то может быть, и согласится. А иначе как вы поступите к ней на работу?

- Но разве тамошние девочки... - с сомнением начал новичок.

- Да-да, я вас прекрасно понимаю, - Дед Гаврош сочувственно покачал головой. - Вы правы, мон шер, женщины чувствуют вашу истинную сущность и льнут к вам инстинктивно. Наверняка кто-то из молоденьких не поверит в наш маленький розыгрыш, захочет лично проверить, а в самом ли деле вы бессильны и попытается вас "захомутать". Что делать, придётся потерпеть! Предупреждаю: ни малейшей реакции. Не забывайте: для настоящего солдата слава стоит на первом месте, женщина - на последнем. Это истинная мужская выдержка, мон женераль, это сохранение козырей до нужного момента. Тем более, за вами будут пристально следить "десятницы" с психоаналитиками, на которых, по сути, зиждется вся Мамочкина система. Хорошо ещё, что среди тамошних баб нет таких, которые знают приметы наших людей. Так что играть на деньги вам не придётся, а если вы станете подобно мне носить чёлку и придумаете, как спрятать от не в меру любопытных глаз шрамы на руках, всё будет в порядке. Помните: главное - втереться в доверие к Мамочке...

- А с ней я не должен... ну-у-у... того... - новичок внутренне содрогнулся, подумав о необходимости вступления в связь с сорокалетней "старухой". В его любовной "коллекции" Даня была самой старой, неужели придётся перешагнуть и этот рубеж?!

Дед Гаврош посмотрел на него с жалостью и принялся объяснять:

- Мон шер, запомните: вы не только не должны делать с Мамочкой это - вы и думать о подобной глупости не смейте! Вообще, никаких "же ву зем" с этой женщиной! Впрочем, вам и не хочется... И не захочется, уверяю вас! И не надо. Да и к чему? Пуркуа? Поверьте, с некоторого возраста вступление в физическую связь с мужчиной представляется старой деве таким кошмаром, что она и не помышляет об этом. Подобными неуклюжими поползновениями вы лишь отпугнёте её. Вообще, мон шер, в первый раз женщина идёт в объятия мужчины лишь под влиянием сильного чувства: очень сильной любви, очень сильного страха, очень сильной благодарности, очень большой выгоды и так далее. Происходит это потому, что ставки в игре в жизнь для женщины гораздо выше, чем для мужчины. Выше риск, сокрушительнее проигрыш: или всё, или ничего. И чем старше женщина, тем меньший у неё кредит и тем опаснее игра. В результате с какого-то возраста она становится просто неплатежеспособной. Се ля ви, мон шер! Так что повторяю: не вздумайте спугнуть Мамочку. Именно про таких говорят: "Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей".

Впрочем, от вас никаких активных действий и не требуется. Обратили ли вы внимание, что подчинённые величают её Мамочкой, а она их - "детушками"? Учтите, в душе каждой так называемой добропорядочной женщины (а подчас и в душе недобропорядочной) силён материнский инстинкт. Он может быть силён настолько, что затмевает другие сильные чувства. Или восполняет их недостаток. Вы уловили мою мысль, мон шер? Мамочке не на кого было излить свою нежность, вот она и вообразила, будто в самом деле является матерью всех этих женщин. А если вы сумеете втереться к ней в доверие, она станет считать вас сыночком, тем более по возрасту вы ей как раз в сыновья годитесь. Но с собственными детьми в физическую связь не вступают, это до сих пор считается извращением.

- А то, что она себе надумала - разве это не извращение? - новичок не только был крайне удивлён услышанным, но в то же время испытывал понятное отвращение к выжившей из ума шизофреничке, под началом которой ему предстояло работать.

- Ах, мон шер, психика - вещь чрезвычайно тонкая и запутанная. Но между прочим, такое ваше отношение к "счётчику" поможет выполнению вашей миссии, ведь вы не будете привязаны к Мамочке. Тем не менее, не показывайте этого. Не подавайте вида. Просто ведите себя тихо и скромно, тогда она сама станет держаться с вами ан фамий.

Нет, она конечно может начать с вами кокетничать, потому что не сможет не почувствовать скрытую в вас силу. Однако между вами всё равно будет невидимая преграда. Ну и пусть! Это в ваших же интересах. Со временем можете осторожно поимпровизировать. Действуйте а дискресьон. Попробуйте показать себя её братом, другом, рыцарем. Привносите в ваши отношения какие угодно оттенки (женщины любят и ценят разнообразие), кроме физических. Будьте многолики, как толпа в выходной день на бульваре и мудры, как змея - и вы её покорите!

- А если я не сумею быть тихим? - и юноша постарался перевести разговор на одну из намечавшихся трудностей, о которых Дед Гаврош, по его мнению, говорил недостаточно. - Вдруг тамошние смазливенькие девчонки начнут мне слишком сильно досаждать... ты же сам об этом говорил! И представь, мне надо будет терпеть это изо дня в день. Так, дедуля?

Старикашка пожал плечами.

- Ну, вам придётся терпеть не дольше, чем до вечера. А вечерком, прямо с работы вы отправитесь к женщине и "выпустите пары"... тоже мне проблема! Да вот хотя бы к Дане будете ходить, чем она вам не нравится? Она из наших раз, она гениальна по части любви - два, живёт в этом же городе - три. Надо же вам где-нибудь жить, мон шер! Пожалуй, это наилучший выход.

- А Даня меня примет? - в дрогнувшем голосе юноши чувствовалось недоверие. После всего, что произошло, он не смел надеяться на такое. Как юноша ни крепился, но всё же неудержимо покраснел под пристальным, слегка насмешливым взглядом Деда Гавроша, неуверенно посмотрел на старикашку и увидел, что тот весь трясётся от еле сдерживаемого смеха.

- Мон шер, мон шер, до чего же очаровательна ваша наивность! - сказал старичок, когда наконец совладал с собой. - Конечно, Даня примет вас. И с большим удовольствием. Что вы такое говорите? Разве я не объяснил вам доходчиво, что злилась она единственно из-за смерти очередного завербованного рекрута? Но что такое вшивый рекрут, к тому же безвозвратно мёртвый, в сравнении с живым кандидатом в генералы?! Да как вас можно ставить на одну доску, мон женераль?! Да после того, как я растолковал вчера Дане, кто вы есть на самом деле и какую роль вам отводит штаб в подготовке к будущей великой битве, она ждёт вас широко открыв рот... - хитрый старичок сделал выразительную паузу, - ...и приготовив остальные части тела. Кроме застрахованных, разумеется.

Новичок сглотнул слюнки. Дед Гаврош сладенько хихикнул.

- Ах, мон шер, мон шер, как же вы ещё молоды! Как плохо знаете жизнь вообще и женщин в частности... Поймите, когда-нибудь вы сделаетесь грозным генералом, увенчанным славой и богатством, а Даня отцветёт, станет старой, толстой и некрасивой. И однажды, сидя в кругу молоденьких неопытных девчонок, она произнесёт, млея от восторга: "А знаете генерала Эймера? Ох и мужчина! Как он когда-то вздувал меня... аж из ушей свистело!" И девчонки будут пищать от восторга, утирать свои сопливые носы и жутко ей завидовать, потому что хотя на стороне молодости красота, сила, честолюбие и само будущее, молодость всё равно не успевает добиться сколь-нибудь значительных успехов, пока молода. Немощная старость всегда превосходит её славным прошлым, опытом и мудростью. И даже такой опыт может служить предметом зависти. Ах, мон шер, мон шер, до чего же это странный народ - женщины! А в особенности - старые женщины! По каким самым невероятным поводам могут они завидовать одна другой! Кто, кого и как вздувал - ну, разве это не нелепость?! И тем не менее, это так. И когда-нибудь Даня будет купаться и нежиться в отблесках вашей, мон женераль, славы, будет гордиться, что имела честь стать одной из ваших женщин и что именно она превратила вас в классного любовника.

Я нисколько не шучу, мон шер. Даня с удовольствием преподаст вам незабываемые уроки любви. Такого вы не смогли бы испытать ни с одной из ваших прежних подружек! И научившись всему этому, вы превратитесь из просто притягательного паренька в поистине неотразимого мужчину, перед которым не устоит ни одна женщина.

Юноша жадно ловил слова Деда Гавроша, вдыхал их, как астматик вдыхает живительный газ из кислородной подушки.

- Так что дневные заигрывания девчонок вы как-нибудь перетерпите, ибо вечером вас будет поджидать Даня, - резюмировал старичок. - Однако повторяю, за вами станут следить, поэтому вам придётся приложить все мыслимые и даже немыслимые усилия, лишь бы не выдать себя ни единым жестом. У Мамочки отлаженная система наблюдения и незаметного принуждения к работе, а с вами она в случае чего не станет церемониться. Таким образом, вам предстоит перехитрить и её, и начальниц комнат, и психоаналитиков. Всё должно выглядеть натурально, мон женераль. Для этого вам надо исправно носить маску тихенького скромненького мальчика, каким вы кажетесь. Не отклоняйтесь от этого образа ни на шаг, и вы победите! Побольше холодности, наивности. Пусть до поры до времени все считают вас недоразвитым имиком, ваш час ещё настанет, - Дед Гаврош с важным видом поднял палец к небу.

- Помните, ваша основная цель - сгубить Мамочку. Для этого нужно а ля летр расколоть, уничтожить её милую "семейку"! Устроить маленький ку д' эта. Пока за вами следят, терпите. Но как только вы войдёте в доверие к Мамочке, слежку снимут. Тогда вы должны потихоньку "приручить" девочек той из комнат, в которую вас определят. А пропо, работать придётся много, потому что Мамочка обожает трудоспособных "детушек", а вы должны во всём соответствовать её идеалу. К тому же, мон шер, вас как мнимого имика посадят за ручной кульман, так что будьте готовы к этому. Но не унывайте. По мере "приручения" с вас постепенно снимут нудную неквалифицированную работу. Это сделают либо сами "прирученные" чертёжницы, либо лично Мамочка. Это покажет, насколько она доверяет вам.

С "десятницами", психоаналитиками или "воспитательницами" (у Мамочки есть и такие) держитесь как можно осторожнее - они самые опасные для вас. Скорее всего, кто-нибудь из них так и не поверит вам до конца. Сейчас лето, пора отпусков. Дождитесь, пока недоверчивые уйдут в отпуск, и только тогда действуйте. Вот тут уж не стесняйтесь, не отказывайтесь от любовных связей с простыми девочками, шерше ля фам! Но: опять же без нажимов, естественно, с оглядкой. Не всякой женщине нужна голая физиология. Поэтому найдите к каждой индивидуальный "ключик" и только им работайте. Тогда уже вам не придётся "спускать пары" у Дани. У вас будет достаточно иных возможностей, уверяю вас. Если ловко обернётесь, получится сплошная парти де плезир. Я верю в вас, мон шер, и в вашу неисчерпаемую энергию.

Вы не подкачаете, я уверен. И добьётесь того, что требуется - то есть раскола Мамочкиной "семейки". Чем большее число женщин сумеете приворожить, тем лучше. Перебросьте своё влияние на другие комнаты, пусть и там у вас будут тайные воздыхательницы и скрытые симпатии. Действуйте, так сказать, ан мас. Если ваши дела пойдут успешно, Мамочка сама начнёт продвигать вас по службе. Даже за такое короткое время вы сможете укрепиться в её отделе, мон шер. Удачно получится, если вы станете её заместителем, официальным или хотя бы неофициальным, просто первым доверенным лицом в отделе. Тогда у вас появится возможность прямо или косвенно влиять на дела в других комнатах. В итоге вырисовываются следующие цели-ступеньки вашей карьеры: сын, друг, заместитель.

- Это и есть план, придуманный в штабе? - с сомнением спросил юноша.

- Да. А что вас смущает, мон шер?

- Я не понимаю, для чего это нужно.

- Очень просто: чтобы уничтожить её творение - конструкторский отдел. Тогда Мамочка возненавидит всё сотворённое ею. В том числе - сделанные на основании "Апокалипсиса" расчёты (плевок). В один далеко не прекрасный для нас день Мамочка сочтёт число зверя. Когда это произойдёт, когда она "дозреет", неизвестно. Поэтому, мон женераль, медлить ни в коем случае нельзя. Чем более высокое положение в Мамочкином отделе вы займёте, чем больше она вам доверится, тем лучше. Но и торопливость до добра не доведёт: вы её спугнёте. Как бы там ни было, в нужный момент вы откроете карты и продемонстрируете ей, что не годитесь ни в сыновья, ни в друзья, ни в заместители. Сделать это очень просто: достаточно раскрыть вашу связь с "детушками", позволить застать вас ан флягнар дели и при этом выразить ей своё презрение. Можно также стравить друг с другом девочек. Наконец, можно выложить вашим поклонницам какие-нибудь интимные подробности из жизни начальницы, чтобы они подняли Мамочку на смех. В общем, устройте ей кроник скандалёз ан гран. Тогда Мамочка поймёт наконец, что её "тихим семейным радостям" в масштабах подчинённого отдела пришёл конец. А поскольку она с головой уходит в проблемы "детушек", это всё равно, что выбить скамеечку из-под ног висельника.

Однако, мон женераль, это лишь артподготовка. Главное состоит в том, что за результатами её вычислений кто-то обязательно придёт. Ведь сама Мамочка не знает, как следует использовать выявленные последовательности дат и событий, какой урок отсюда извлечь. Значит, следует ожидать "гонца". И вот этого "гонца" нельзя подпустить к Мамочке ни в коем случае! Вы должны убить его, мон женераль, и продемонстрировать Мамочке, что сделали это именно вы. Как я и обещал, тут мы вам безусловно поможем. Наверняка "гонцов" будет несколько. Сильных офицеров и солдат противника уберут наши люди, можете не волноваться, мон шер. Зато самого слабого мы оставим вам на расправу. Вот его-то вы и уничтожите. В крайнем случае, незаметно поможем и с этим Божьим агнцем (старичок плюнул). Помните, Мамочка боится сатану, которому вынуждена противостоять. Работа над вычислениями и поисками подтверждений расчётам отнимет у неё много сил и истощит нервную систему. И вот оказавшись отрезанной от привычного окружения, от мягкого доброжелательного окружения, получив отставку как мать, подруга и начальница, став везде си дэван, так сказать, Мамочка к тому же останется без связи со своими, один на один со страхами перед армией сатаны и перед вами, его агентом, который обставил её по всем статьям.

Мы считаем, что она не выдержит подобного ку де театр. У неё должен случиться нервный срыв, сила которого будет зависеть от силы вашего удара. Вашего удара, мон женераль, клянусь именем великого Бонапарта, язык которого обожаю и на светлый образ которого должна равняться вся наша молодёжь! А сила удара будет тем больше, чем крепче сумеете вы привязать её к себе, чем глубже войдёте к ней в доверие. И от силы пережитого шока будет зависеть образ последующих действий Мамочки. Если она оставит книжку и вычисления целыми и невредимыми, значит, ранена легко, и придётся начинать всё сначала, причём в очень быстром темпе; уничтожит вычисления - рана тяжёлая; если уничтожит и книжку, и тетрадку - рана смертельна, и она погибнет. Третий вариант наиболее предпочтителен, поскольку исчезнет сама угроза того, что Мамочка одумается и восстановит уничтоженные записи. Тогда секретность плана боевых действий сохраняется, а вас, мон женераль, из рекрутов произведут в лейтенанты.

- А потом? - тихо спросил новичок, который слушал Деда Гавроша очень внимательно, стараясь не пропустить ни слова.

- А что "потом"? - удивился тот. - Потом будут новые интересные задания, повышение по службе, участие в грандиозной битве в чине генерала. После победы все земные блага: слава, власть, титул, деньги, драгоценности, почёт, уважение, страх перед вами, изысканные яства, тончайшие вина, искусные в любви женщины. Короче, всякая движимость и недвижимость, какую только можно вообразить. После смерти - всё то же самое, помноженное на бесконечность.

- Знаешь, дедуля, я как-то не особенно верю в то, что будет после смерти, - сказал юноша задумчиво. Старичок ухмыльнулся.

- Это пройдёт, мон шер, пройдёт непременно. Когда дорастёте до генерала, поверите.

Дальше новичок молча обдумывал услышанное. Молчание длилось так долго, что Дед Гаврош не вытерпел, вскочил, принялся расхаживать взад-вперёд у самой кромки воды, наконец посмотрел на солнце, которое уже прошло половину пути от зенита до древесных крон, на лёгкие перистые облачка, процедил сквозь зубы:

- И он ещё раздумывает!..

- Так ведь человека убить нужно, тем более женщину! - воскликнул юноша.

- Ну, допустим, не убить, а довести до самоубийства. Это, согласитесь, немножко разные вещи, - поправил старичок.

- Плевать, это одно и то же! - нижняя губа новичка задрожала. - И кроме того, нужно уничтожить "гонца". Ты, дедуля, обещал научить, как оборвать шлейф, а сам тычешь носом всё в то же убийство...

- Убийство убийству рознь! - возмутился старичок. - И как можно сравнивать?! Прежде вы убивали бессознательно, пар аксидан, так сказать, а тут нужно экономить силы, придерживать козыри, выбирать место и время, самостоятельно создавать предпосылки. Это не убийство, мон шер, это игра в жизнь! Вы убьёте именно намеченную жертву, и никого более. Это как охота, поверьте мне, старику. Бессознательный убийца похож на глупого слона, который ломится сквозь джунгли, сметая всё на своём пути; зато охотник - это лев, благородный царь зверей! В первом случае вы - неразумный ребёнок, который стоя в толпе, открывает пальбу из случайно попавшего к нему в руки автомата и думает: что это случилось с дядями и тётями, отчего они падают вокруг меня, отчего у них кровь, кишки наружу, ручки-ножки дёргаются и мозги вытекают? Зато во втором случае вы - сознательный охотник. Кому придёт в голову назвать охотника убийцей?

И потом, было бы кого жалеть, а так баба какая-то старая. Да ещё, к тому же, вмешивающаяся не в своё дело, а вдобавок угрожающая всей армии. Вашей армии, мон женераль! А вы ещё думаете, колеблетесь... Да сколько трупов уже у вас за плечами, начиная с вашего однокашника Лиголя, ан пасан! Чем он был виновнее этой женщины? Напротив, она виновата больше, так как вмешивается в битву двух армий. Подумаешь, трупом больше, трупом меньше... Война, мон женераль, это же война! Се ля герр!

Новичок по-прежнему молча обдумывал предложение. Вроде бы стоит согласиться. В конце концов, можно попытаться не убивать эту женщину, а тихонько выкрасть у неё книжицу и спрятать подальше... Если он в самом деле войдёт к Мамочке в доверие, неужели она ни разу не пригласит к себе друга? Это шанс! И тогда не надо будет никого убивать. Но если он не доберётся до книжки, что тогда?..

Видя колебания юноши, Дед Гаврош окончательно разозлился, заорал:

- Да почём вы знаете, мон женераль, вдруг всё как раз рассчитано на то, что женщину не посмеют тронуть?! Ну, разве это не подлость со стороны Бога?! - старичок в сердцах плюнул и яростно растёр плевок. - Его подлость, Его воля, и все последствия - на Нём!!!

Это решило дело. Новичок встал, подошёл к Деду Гаврошу и положив руку ему на плечо, с решительным видом проговорил:

- Ладно, согласен. Всё равно у меня нет выбора. Я правильно понимаю?..

Старикашка довольно осклабился.

- Уи, мон женераль... или увы, как вам будет угодно. Вы совершенно правы. Теперь вы знаете слишком много. Если откажетесь, то немедленно отправитесь синеть на дно озера. Карасикам на пропитание. А душа ваша как раз угодит в препоганое место, где в котлах с асфальтом, смолой, нефтью и серой кипятят сонмы всяких тупиц. Правда, из уважения к вашим задаткам котёл будет индивидуальным...

- Брось, дед, я же согласен, - мягко сказал новичок и протянул руку. В фильмах показывают, что надо уколоть палец и подписать контракт кровью...

- Жалкое ребячество! Кровью подписываются лишь законченные дураки, возразил Дед Гаврош, пожимая протянутую руку. - А для настоящего солдата довольно простого "да" и рукопожатия.

Потом посмотрел на солнце, завернул в газету лежавшую на стволе поваленной сосны Библию, спрятал книжку в нагрудный карман пиджака и сказал:

- Я рад, мон шер, что мы достигли антант кордиаль, и мне не нужно топить вас в таком прекрасном озере. Однако вечер уже на носу, а до города ещё топать и топать. Так что пошли, рекрут Эймер, будущий наш генерал, надёжа и опора сатанинского войска.

И уже когда они пробирались между высокими соснами, мягко ступая по толстому слою порыжелой прошлогодней хвои, хитро добавил:

- Я так понимаю, вы со вчерашнего дня не ели, мон шер. Так я поведу вас прямиком на суаре к Дане, чтоб она позаботилась о таком достойном молодом человеке. Впрочем, я полагаю, у вас голод не только в желудке, но и в сердце. Даня это отлично знает, и скорее всего наша прелестница разлеглась сейчас на роскошной постели а натюрель и занята тем, что для тренировки вытягивает губы трубочкой, облизывает нёбо, окропляет ложбинку между пухленькими грудками ароматной туалетной водой, правую руку тренирует эспандером, а левой смазывает свой очаровательный упругий задик самым душистым и скользким кремом. Ванна наполнена горячей водой с капелькой эссенции, в спальне горит ночник или свеча, на переносном столике рядом с постелью стоит кое-что для подкрепления сил новобранца... И ей будет что рассказать ещё не родившимся сопливым девчонкам! Или я плохо знаю наших бравых солдат и прелестных прачек, маркитанток, поварих, белошвеек, медсестричек и вербовщиц, не говоря уже о полковых девках.

Эпилог,

или

День никакой

Четверо над мокрым местом

Вон покатилась вторая звезда

Вам на погоны!..

(В.Высоцкий, "Звёзды")

Облака пузырились, клубились и колебались, более всего походя на пенку, которая бывает на кипящем в тазу клубничном варенье. Только цвет у облаков был не вкусный розовый, от одного вида которого на языке возникает сладость, а двоякий: слева серо-чёрный, какой бывает у нагоняемых вечерней порой тяжёлых туч; справа серебристо-белый, как у первого снега, ажурного и искристого. Впрочем, такое описание несколько условно, потому что если развернуться наоборот, серо-чёрные облака оказывались справа, а серебристо-белые - слева. Следует отметить, что несмотря на бурное кипение, облака не смешивались, а граница между тёмной и светлой областями нигде не нарушалась.

Облака стлались сначала горизонтально, потом резко загибались вверх и уходили в недосягаемую высь. В том месте, где вертикальные облака смыкались с протянувшимися горизонтально наподобие того, как стена смыкается с полом, замерли четыре фигуры.

Те, что расположились на тёмной стороне, имели иссиня-чёрные гладкие волосы, чёрненькие усики, смуглые лица, тёмно-карие глаза, одеты были в длинные чёрные одежды, из-под которых выглядывали подошвы и голенища тяжёлых чёрных сапог, а на боку имели длинные воронёные мечи, висящие на чёрных перевязях в чёрных ножнах. Те же, что пребывали на светлой стороне, волосы имели кудрявые светло-русые, глаза голубые, лицами были белы и румяны, над алыми губами у них едва пробивался беленький пушок, их молочно-белые одежды и лёгкие сандалии на ногах сверкали серебристыми искрами при малейшем движении, мечи с рукоятями из слоновой кости были вложены в серебряные ножны на белых перевязях. Стояли они абсолютно симметрично: те, что были поближе к чёрно-белой границе - на коленях, которые подальше - на прямых ногах. Каждый из них раздвинул перед своим лицом облачную стену и следил в образовавшееся окошечко за тем, что происходило на платформе станции метрополитена.

Светлые с грустью наблюдали, как недовольные пассажиры вышли на платформу из вагонов. Состав необходимо было отправить в мойку, потому что на буфере переднего вагона красовались огромные кровавые пятна. Когда же порожний поезд медленно уполз со станции в туннель, дежурная и полицейские принялись поднимать на платформу с помощью специальных деревянных шестов с захватами то, что осталось от бедной Мамочки.

Тёмные же не без удовольствия следили за парочкой, которая медленно отступала к эскалатору, теснимая разбухшей толпой, которая всё увеличивалась за счёт спускавшихся в подземку людей. Один из этих двоих, маленький противный старикашка с закрывавшей лоб неопрятной чёлкой, протянул товарищу морщинистую руку и широко осклабившись, сказал:

- Примите мои поздравления, лейтенант Эймер!

Другой, светленький худенький юноша, тоже с чёлкой, стянул с правой руки жёлтую перчатку тонкой кожи, под которой конечно же никакой экземы и в помине не было, носовым платком стёр с пальцев мазь со смертельно надоевшим аптекарским запахом, пожал протянутую руку, поблагодарил за поздравление и ответил:

- Думаю, я вполне заслужил новое звание, а, дедуля? Но я полагаю также, что надо нам отсюда убираться, а то вон какая толчея начинается.

Парочка ступила на эскалатор, который повёз их наверх. Юноша спросил не без гордости:

- Так что, дед, понравилась в штабе моя работа?

Старичок приторно улыбнулся.

- Как сказать, мон шер, как сказать... Антр ну суа да, вы не всегда играли чисто. Лично я могу назвать ваши действия хорошими лишь условно. Для первого раза сойдёт, а вот в будущем... - он повертел пальцами с самым неопределённым видом.

- В гастрономе перед автоматом вы явно "засветились", мон шер, и ваше счастье, что эта простофиля (нехорошо говорить так о покойниках, но иного слова я не подберу) приняла всё на свой счёт. Вам крупно повезло, мон шер! Да и незачем было просить пьяницу ударить Мамочку бутылкой, это вы сделал совершенно зря. Фо па, так сказать. В общем, совершенное ребячество.

- Я просто хотел проверить, можно ли причинить ей вред, - попробовал оправдаться юноша.

- Но разве не говорил я вам, что пока книжица у Мамочки, это невозможно? - удивился старикашка.

- Вот я и хотел проверить таким образом, у неё ли книжка.

- Глупости! Это не проверка, а неприкрытое "засвечивание" карт, старичок был неумолим. - И совершенно незачем было оставаться у Мамочки после пирушки и ночь напролёт искать "Откровение", - он цыкнул сквозь зубы, чтобы не плеваться на эскалаторе. - Она же видела вас в полусне и слышала запах перчаток! Это было крайне неразумно и рискованно, мон шер.

- Если бы я нашёл и забрал книжку, мне не пришлось бы убивать Мамочку, - осторожно заметил юноша. Старичок с сожалением посмотрел на него.

- Мон шер, мон шер! Книжица не далась бы вам в руки просто так, да ещё к тому же до срока, не будьте столь наивны... Кстати, о руках! Вот ваша выдумка с перчатками просто восхитительна. Ку де мэтр! А стремительность вашей карьеры превзошла все ожидания! Нет, мон шер, вам положительно везёт. Ведь вы даже в лицо Мамочке признались, что вам жаль её убивать, а она ничего не заподозрила. Шалун вы, мон шер! Но в дальнейшем извольте работать осторожнее и тоньше. Это не моё личное пожелание, это приказ штаба.

Юноша потупился.

- А как дальше? С работой то есть... ну, со всем прочим...

- Да хоть завтра подавайте заявление об уходе, если вам разонравилась Ника и все остальные. Если нет, работайте в своё удовольствие, - старичок хихикнул, потому что совет получился весьма двусмысленным. - Вечерами по-прежнему можете отдыхать у Дани. Скоро будет новое задание, мон шер, вот увидите. Тогда, пожалуй, и решим, что делать. Ки вивра верра, - и он с самым невинным видом заметил: - А покамест наша красотка уже готовит новоиспечённому лейтенанту праздничное шоу, куда входят ошейник, верёвка, хлыстик, метёлка из перьев, плойка, три розы, тонкая свеча и бокал пунша. Чёрт возьми, мон шер, хотел бы я оказаться сегодня на вашем месте! Но увы, не про меня расскажет Даня ещё не родившимся сопливым девчонкам. Однако ей будет что порассказать, не так ли?

Старикашка ткнул юношу локтем в бок, оба захохотали. Но юноша неожиданно погрустнел, вздохнул и сказал:

- А всё же, дед, я как-то... привязался к Мамочке, что ли. Она в самом деле была доброй и заботливой. И хорошо относилась... Мне действительно страшно жаль её, и я окончательно решился, лишь увидев тетрадку с записями.

На что старик лишь рукой махнул и неразборчиво пробормотал что-то вроде: "Ерунда, со временем привыкнете..."

Тёмные закрыли свои окошки в облаках и перемигнулись. Первый тёмный, тот, что стоял на коленях, мотнул головой в сторону светлых и с философским видом заметил:

- Переживают...

В это время первый светлый вздохнул, оторвался на миг от окошка и крикнул куда-то под ноги, в облака:

- Примите её подобающим образом!

- Что, в ад? - злорадно спросил первый тёмный. Светлые не удостоили его ответом.

- Да-да, а то куда же, - поддакнул второй тёмный. - Говорят, в отделении нефти насильники-рецидивисты из котла номер десять миллионов тридцать девять тысяч пятьсот пятьдесят один просили прислать к ним этакую толстопятую девицу лет сорока с небольшим.

- Попрыгунью под поезд! - добавил первый тёмный, и оба приятеля заржали, точно нетерпеливые горячие жеребчики при виде молодой кобылицы.

- Сто сорок семь лет чистилища, потом к нам, - обернувшись к тёмным весельчакам, холодно заметил второй светлый. Тёмные перестали смеяться и с озадаченным видом переглянулись.

- Не понял, братишка, - сказал первый тёмный.

- И я чего-то не понимаю, - сказал второй тёмный, и они заговорили наперебой:

- Разве она из вашей команды?

- Она что, принадлежит к вашей дурацкой Церкви?

- Хотя бы раз в какую-то церквушку при жизни сходила?

- Она же бросилась под поезд!

- Она швырнула под ноги толпы вашу великую книгу!

- Отправила туда же свои выкладки, жалкие потуги её скудного умишки!

- Усомнилась в Боге, в вашем главном!

- Усомнилась в вашем Иоанне!

- И заодно прокляла его, а он у вас в святошах ходит!

Оба тёмных дружно плюнули.

Первый светлый оторвал наконец взгляд от окошка и нехотя пояснил:

- За неверие и все грехи поэтому будет ей чистилище. Сейчас её ведут туда. А семь последних грехов она совершила в единую минуту отчаяния, которую ей подстроили, кстати, вы.

- И как вы можете!.. - с чувством сказал второй светлый.

- Война на то и война, что все средства хороши, лишь бы добиться своего, - второй тёмный развёл руками, а первый добавил:

- А победителей не судят. Однако мы всё равно не понимаем, почему вы забиваете ваш дурацкий рай разной дребеденью, а не отборными преданными.

- В последние свои мгновения на земле эта женщина почувствовала раскаяние, - напомнил первый светлый. - И из желания искупить вину перед Богом пожелала броситься под поезд. Хотя это глупо, а с другой стороны, обличает недоверие к Христу, Который однажды пострадал за всех и искупил вину всех людей. Причём следует учесть, что с платформы она спрыгнула не без вашей помощи и участия ваших агентов! А также есть другое смягчающее обстоятельство.

- Это какое же? - с вызовом спросил второй тёмный.

- Но не всякий говорящий Мне "Господи! Господи!" войдёт в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного, - строго напомнил второй светлый. Услышав стих из Нагорной проповеди, тёмные принялись дружно плеваться. Тем временем первый светлый наставительно заметил:

- Божье милосердие не знает границ. Вы не учли, что эта женщина в одиночку противостала самому сатане и выполнила волю Господа, ясно изложенную в "Откровении", сочтя число зверя и разыскав доказательства, подтверждающие вычисления. Обязанность хранить и передавать выкладки на неё не возлагалась, а пришедших за ними посланцев убили ваши люди. Она же исполнила то, что было ей начертано. Кроме того, за неё ходатайствовали...

- Та сумасшедшая старуха? - проворчал первый тёмный.

- Поэтому через сто сорок семь лет ходатай Арефьяновна выведет её из чистилища к нам, - первый светлый словно не слышал едкого замечания.

- И не ваше это дело, - сказал второй светлый. - Приговор вынесен Высшим Судьёй и обжалованью не подлежит.

- Известно, не наше дело, - обиделся первый тёмный.

- Куда уж нам уж! - поддакнул его товарищ.

- Но тетрадку-то растоптали! - оживился первый тёмный.

- И книжка ваша - тю-тю! - злорадно добавил второй тёмный. Русые головы поникли.

Но из белой половины облачной стены над светлыми высунулся по пояс седобородый старец и весело сказал:

- Эй, молодёжь, чего носы повесили? Сегодня последняя пятница месяца, везде короткий день. Знаете?

Светлые переглянулись оживлённо, но непонимающе. Земные дела людей не были известны им достаточно хорошо. По крайней мере, они часто забывали о таких незначительных для обитателей высшего мира "мелочах", как короткий рабочий день.

- А вы посмотрите внимательнее, кого я привёл на станцию, - сказал седобородый старец и посоветовал: - Запомните на будущее: если гонец убит, всегда найдётся другой. Солдатами не рождаются, солдатами становятся.

С этими словами старик исчез. Обе парочки немедленно принялись проделывать новые окна в облаках.

Они увидели почти одновременно! Из уст светлых вырвался крик радости, а тёмные завыли от досады.

На зажатой со всех сторон толпой скамеечке сидела девчонка-библиотекарша. Воспользовавшись коротким рабочим днём, сегодня она раньше обычного ушла с работы и направилась домой, чтобы успеть перекусить перед вечерними лекциями в университете. Девчонка конечно же заметила на платформе Мамочку и сразу узнала в ней знаменитого историка, посетившего на днях читальный зал. Она видела, как Мамочка швырнула под ноги сумочку, кричала безумной: "Эй!.. Погодите!.." - пыталась пробраться к ней. Тщетно! После того как Мамочка бросилась под поезд, девчонка едва сумела протолкаться к тому месту, где лежала истоптанная сумочка несчастной самоубийцы. И успела ловко выдернуть сумочку из-под ног людей, хлынувших на платформу из вагонов.

И вот девчонка, как следует оплакав печальную судьбу знаменитости, с которой она познакомилась, к сожалению, слишком поздно, всего-навсего позавчера, вытерла слёзы маленьким кружевным платочком и взялась за замок сумочки.

- Эй, эй, так нечестно! - возмутился первый тёмный. - Она должна сдать сумочку властям как вещественное доказательство!

Но девчонка уже держала в руках драгоценнейшее "Откровение святого Иоанна Богослова". Пальчики её дрожали от восторга, глаза были широко распахнуты навстречу столь неожиданному дару судьбы. Девчонка повертела книжку и увидела, что она почти не пострадала, только была немного помята. Тогда она прижала драгоценную брошюрку к груди и принялась истово шептать благодарственную молитву.

- Святую книгу не так просто уничтожить, - со значительным видом произнёс второй светлый.

Теперь девчонка извлекла тетрадь. Ей досталось больше: какая-то женщина наступила на сумочку высоким каблуком-"шпилькой" и проткнув искусственную кожу, разорвала и продавила несколько тетрадных листков. К счастью, сильно повреждены были именно чистые листы в конце тетради, а записи на первых вполне можно было прочесть.

Девчонка завертела головой, высматривая в толпе хотя бы одного полицейского. Однако пёстрая многоголосая толпа представлялась совершенно обезличенной, поэтому девчонка вздохнула, сунула растерзанную сумочку под скамейку, спрятала "Апокалипсис" в свой потёртый портфельчик, раскрыла тетрадку и принялась внимательно читать:

"Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть." (Отк., 13:18)

Вот какой стих нашла я в последней книге, которую принесла моя старушонка более трёх месяцев назад. Старушонку звали Арефьяновной, и она постоянно носила мне книжки совершенно бесплатно. В последний раз, когда Арефьяновна отдала мне "Апокалипсис", она написала на обложке почти то же самое..."

Девчонка достала из портфельчика книжку, дотошно сверила цитату и выполненную старушонкой надпись на обложке с оригинальным текстом и всё более увлекаясь, продолжала читать труд знаменитого историка.

Тут первый тёмный захлопнул облачное оконце и принялся на все лады честит как юную чтицу, так и предмет её внимания, а также особ, прямо или косвенно причастных к сотворению написанного, равно как и святого Иоанна Богослова, автора неприятнейшего для него труда. Второй тёмный лихорадочно шарил в облаках, пытаясь разыскать покинувшую метрополитен парочку.

- Не трудись зря, станцию метро закрыли на вход из-за переполнения. И это надолго, - спокойно сказал второй светлый. Второй тёмный обессиленно плюхнулся на облачный пол и также крепко выругался.

- Кстати, девушка учится на историческом факультете, - напомнил первый светлый.

- У неё достаточно чутья и знаний, чтобы понять и оценить значение прочитанного, - добавил второй светлый.

- Работает она в библиотеке.

- Значит, может ещё лучше Мамочки проработать литературу, обосновать её выводы и дополнить своими. И может гораздо глубже проникнуть в ваши планы.

- Да ещё профессор!.. - со значительным и загадочным видом сказал первый светлый.

- Что ещё за профессор? - зло спросил первый тёмный, прекратив наконец ругаться.

- Да есть у неё любимый профессор (кстати, историк), весьма расположенный к усердной вечернице.

- Ага, расположенный! - криво усмехнулся второй тёмный, и в глазах его сверкнула ненависть. - Знаем мы это расположение. Раз в месяц ставит студентке "палку", а в конце семестра - "пятёрку".

- Зачем же так грубо! Наоборот, очень нравственный человек старой закалки. И даже верующий, - спокойно возразил первый светлый.

- А верующий никогда не станет делать... - поддержал его второй светлый, но его слова потонули в дружном рёве пришедших в ужас чёрных:

- Верующий?!

- Да. Именно он наставил эту девушку на путь истинный. Он знает, как просить защиту у Господа, и имеет на эту защиту полное право. И по повелению Господа мы таковую обеспечим, можете не сомневаться и заранее убрать подальше свои чёрные лапы от профессора, да и от студентки заодно, потому что он может просить и за неё!

Тёмные выхватили мечи из ножен так резко, что только похожие на антрацитовую пыль искры посыпались.

- Свиньи! Это всё ваших рук дело!!!

Светлые также обнажили мечи, серебристые лезвия которых сверкнули на мгновение всеми цветами радуги. В воздухе рассыпались снежно-алмазные искры.

- Всегда с радостью, - сказал первый светлый. Второй молча кивнул. Все четверо приняли стойки для поединка и медленно двинулись к чёрно-белой облачной границе.

Но на белой стороне из стены высунулся седобородый старец и велел светлым убрать оружие, потому что время для войны ещё не настало. А из чёрного облачного пола на тёмной половине как чёртик из табакерки выскочил разъярённый черноволосый гигант с огромной окладистой бородой, не без некоторого шика завитой мелкими колечками на ассирийский манер, и рявкнул:

- Вы делом занимаетесь или нет?!

Тёмные побросали мечи и попадали перед ним на колени.

- Меры?! - рявкнул чёрный гигант. Тёмные наперебой заговорили с дрожью в голосе:

- Натравить на неё сотрудниц библиотеки!..

- Поссорить её с родителями!..

- Поссорить с парнем! Испортить им свидание-другое...

- Авария!

- Кирпич на голову!..

- Поссорить?! Кирпич?! - зарокотал гигант басом, точно внутри у него, прямо в объёмистом чреве пробудился от тысячелетнего сна вулкан. - Да вы понимаете, олухи вы этакие, что несёте?! Для ссор нет времени! Сегодня же вечером она будет в университете! Увидит своего проклятого профессора! А кирпичи я вам на плечи вместо голов понабиваю: у неё книга и тетрадка!!! Почему несколько сшитых вместе бумажек не погибли, а?! Как такое случилось?! Понимаете, идиоты вы жалкие: у девушки книга и тетрадка! Кни-и-ига-а-а и-и-и те-е-ет-ра-а-ад-ка-а-а!!!

- Натравить преподавателей, - несмело предложил первый тёмный.

- Или студентов, - добавил второй.

- Да вы что, смеётесь?! - взревел гигант. - Каких преподавателей?! Каких студентов?! У неё первая же лекция по истории, и читает её профессор этот верующий, чтоб ему пусто было!!! Как вы к нему подкатитесь?! Нашли кого натравливать! Времени нет, чтоб под этого профессора "копать"! А у девчонки книга и тетрадка с записями! И что помешает ей отдать находку профессору?! Вы это понимаете или нет?! Идиоты! Остолопы! Дармоеды! Растяпы! Раззявы! Губошлёпы! Ухохлопы! Шляпы! Болваны! Разини! Ублюдки! Ротозеи! Тупицы!

Тёмные ползали перед ним на коленях.

- Значит, так! Время - до вечера! - орал гигант. - Что хотите делайте, лишь бы всё это не попало от дрянной библиотекарши к профессору! Не исполните - упеку вниз смолу с котлов счищать! Ясно?! До блеска драить будете, потому что вычистить смолу куда легче, чем вырвать книгу и тетрадку с доказательствами из рук верующего профессора, когда он всё это получит! А плохим помощникам здесь делать нечего, даром я никого при себе не держу!!!

Выкрикнув всё это, гигант провалился сквозь облачный пол.

Тёмные поднялись, подобрали мечи, оглянулись. Светлые вежливо посмеивались.

- Ничего, ещё не вечер, - сказал первый тёмный и проворчал себе под нос: - Время, время... Сам проморгал девчонку, а на нас теперь злобу срывает. Не обязаны мы были следить за ней, и точка! Вот что зря позволили Эймеру и Гаврошу со станции уйти, это да, это промашка...

- Какая такая промашка?! - моментально вспылил второй тёмный. - Они своё дело сделали как надо!

Однако моментально остыв, добавил:

- Ладно, придумаем что-нибудь. А с этими ещё успеем схлестнуться, - и мотнув головой в сторону светлых, взмыл ввысь.

- Это точно, мы ещё вам покажем, - поддакнул первый тёмный и окутавшись тучей ослепительно-чёрных искр, ураганом унёсся вдоль стены.

- Помешаем? - спросил товарища первый светлый.

- Обязательно, - подтвердил второй. - А то развели, понимаешь, страсти-мордасти вокруг Писания. Ты посмотри только на их агентов, на Деда Гавроша и Папочку Эймера: они же пальцем боятся тронуть Библию или хотя бы часть её, если палец не прикрыт чем-нибудь! Вроде это не величайшая из книг, адресованная каждому человеку без исключения, а магический артефакт, от прикосновения к которому непосвящённый рассыпается в прах! А как ловко Дед Гаврош соблазнил Эймера вступить в их воинство, а? Совсем запутал парня, наврал с три короба, будто у него и выбора никакого нет.

- Выбор у людей есть всегда, - усмехнулся первый. - Так что библиотекаршу надо непременно поддержать. Кстати, на читательской карточке остался Мамочкин адрес. Если профессор вовремя заявит властям, что у неё дома есть бесценные экземпляры древних книг, переданные Мамочке Арефьяновной сокровища мудрости не истлеют в архивах и ещё послужат людям. А девушка заодно и фиалки к себе заберёт, а то Мамочка в последние дни цветы вообще забросила, а теперь что же, и вовсе растениям пропадать?

- А с библиотекаршей и профессором действительно здорово получилось, радовался второй. - У них и опыт, и широчайший доступ к литературе. Нет, это в самом деле то, что нужно!

- Я же говорил: если гонец убит, всегда найдётся другой, - донёсся из-за облачной стены голос седобородого старца. - Но не мешкайте, не то враги перехватят инициативу!

- В самом деле, пора действовать, - спохватился первый. - Главное, в руках у девушки "Откровение святого Иоанна Богослова".

- И Мамочкины записи, - второй весело подмигнул.

- Да, это главное, - поддакнул первый. И оба светлых также исчезли: первый отступил назад, второй сжался в точку и вспыхнув искоркой, потух.

Облака пузырились, клубились и колебались. Нигде не раздавалось ни звука.