«Последняя легенда Анкаианы»

Лертукке

Последняя легенда Анкаианы

1.

Из дневника летчика.

...искать свою исчезнувшую цивилизацию, чтобы найти эту землю, которая стала для меня теперь единственным домом. Надеюсь последним.

Приют захватчика постепенно теряет благородные контуры той машины, которую некогда считал частью себя человек, разбивший ее в центре самой большой анкаианской свалки. Руины эти давно не вызывают сожаления: очарование погибающей по нашей вине страны захватило меня больше, чем некогда небо. Но это понятно - ведь небо было выбрано мной в любимые миры, когда я еще не знал этого(мира).

...около полутора веков назад, когда первые из нас захватили эту страну с целью познания, меня не было на свете, но ...

...если я забываю о том, что Анкаиана гибнет, я почти счастлив (я говорю "почти" потому, что полностью никогда об этом не забываю). Я умру там, где мне следовало родиться ( я имею в виду страну, а не свалку, хотя, скорее всего, это произойдет именно здесь).

... у меня был гость. Я редко, лишь в самом начале своей карьеры видел настоящих анкаианцев, которые уже давно наполовину вымерли, наполовину смешались с захватчиками, но за его принадлежность к аборигенам мог бы поручиться с первого взгляда.

... как на море, постоянно ветер. Не удивлюсь, если когда-нибудь разбросанный вокруг прах пойдет волнами, и я увижу на них переливы лунной дорожки. Здесь и не такое происходит. Наверно, мне это очень понравится. Я из тех, кто считает, что можно прожить много бесплодных лет ради одного счастливого момента. Переживи его во всех красках много раз, и он растянется надолго...Я сказал это ему и услышал в ответ странную историю.

...Он стоял словно бы даже и не на покореженном ржавом кузове старого авто, марку которого не определить, а там, где ему хотелось бы находиться сейчас и всегда. Он улыбнулся мне, придерживая рукой выбившиеся из хвоста волосы, которыми играл ветер, словно пытаясь превратить их в себя и унести в даль.

- Ходят странные слухи, что вам нравится здесь, - начал он. - Вы собираете... все, что осталось от Анкаианы, я не ошибся?

Я кивнул. Тогда он начал говорить; это было что-то до глубокой тоски мистическое, но по мере развития сюжета я с ужасом понял, что все эти маловероятные вещи и есть часть еще не познанной никем Анкаианы. Поймав себя на том, что ищу в этой мистике объяснения реальным событиям, я позволил себе забыть обо всем, увлекшись его странным повествованием...

1. Проклятие.

В сон, растянувшийся на много восхитительных, ненарушаемых лет покоя, назойливо лезло чье-то нытье.

- А-аль... Алечка-а... А вот еще лет через сто тут все развалится, и ты не выползешь и не выберешься никогда и никуда-а... Правда, у тебя-то достанет терпения доспать и дождаться, покуда оно перейдет и превратится в прах и пыль...

Черт сидел и ковырял пальцем горелое пятно на стенке. Строго говоря, это не было классическим вариантом служителя Миров Возмездия. Скорее созданным из темной материи вариантом существа с непосильным количеством обязанностей и незапоминающейся внешностью потомственного алкоголика. Видеть и слышать такое существо мог только тот, для кого оно предназначалось.

- Вылеза-ай и выползай, - продолжал канючить черт противным голосом, становившимся все более похожим на скрип ножа по тарелке и приобретавшим базарные интонации, - я замучился тут сидеть уже... обеспечивая твое хреново проклятие. Я тебе не могильный камень, не надгробие в натуре.

Девяносто с лишним лет назад чертова подопечного прокляла аналогом пожизненного заключения одна амбициозная ведьма. Или думала, что он может понадобиться следующему ее воплощению, или просто тренировалась - черт не знал. Но, несмотря на явное нежелание объекта пригождаться как в настоящем, так и в будущем, усыпила его не каким-нибудь хилым заклинаньицем, а напрягающим массу высших инстанций громоздким и занудным проклятием. Ответственность за исполнение каждого проклятия, как известно, возлагается на одного из многочисленных мелких подчиненных Князя Тьмы (последний, правда, пользуется присущей ему свободной волей чтобы игнорировать их отчеты, но не о нем речь), и подчиненный редко бывает от этого в восторге. Терпение серого стража лопнуло как раз в тот день. Можно было просто покинуть пост, но уйти, так и не пообщавшись с намозолившим глаза объектом неинтересно.

Лениво возвратившееся сознание сообщило объекту, что за прошедшие годы он высох, как мумия, скрипел и шуршал. Покрылся колючей пылью разной легкости. Он заставил себя сесть, и пыль лениво осыпалась, взлетев по кругу медленным пушистым облачком. Часть которого закономерно направилась черту в морду. Черт чихнул.

- Не подметал, чихай, - дружелюбно, но с усилием прошелестел осторожно вылезающий из очень рассохшегося гроба сонный вампир. - Сколько лет прошло?

- Девяносто три. Веник давно съели и переварили, - оправдал черт свою нерадивость. - Могу пылесос принесть.

- Это что?

- Труба такая, с вентилятором и мешочком.

Алечка стоял, держась рукой за бронзовую подставку и боролся с головокружением. Медленно, очень медленно он окинул комнату сомнамбулическим взглядом.

- Наверняка сей механизм не для такого великолепия. Забьется, раз труба-то.

- Пожалуй. Можешь привести себя в порядок, выйдя на улицу - там вполне ничего себе ураган. Если не унесет.

- Вот именно, - немного в нос сказал вампир и остановил осмотр на сброшенной с его гроба крышке с залитой пылью надписью " Аланкрес Ги..." окончание ее тонуло в темноте, куда не доходил свет от укрепленного на посохе черта фонарика, рисовавшего дрожащий круг на потолке. Аланкрес изучил одним глазом его и ведущий к нему пыльный луч, затем встал в него и осмотрел себя. В несъеденной мышами одежде лежать еще было можно, а вот ходить вряд ли.

Ходить вообще было трудно. Ничто, кроме туманных воспоминаний, не говорило о том, что внутри еще остались необходимые вещи, хоть отдаленно похожие на суставы. Глаза тоже резало от сухости - с трудом верилось, что там положено было иногда возникать влаге.

Он попробовал сосредоточиться и отразиться в зеркале, о чем быстро пожалел - увиденное не стоило затраченных усилий. Он не помнил, с какой прической ложился отбывать срок, но готов был поспорить, что ныне обнаруженная ничем ее не напоминала. Волосы не только росли, но и вылезали, а им было некуда... Мыши, моль и много других интересных животных, домом для которых выпало им стать, привели место своего обитания в состояние восхитительного разнообразия степеней запутанности, погрызенности и засоренности.

Негнущимися пальцами отцепив от себя все, что можно было отцепить, Алик прошел по запыленному под ковер коридору и вышел на небольшой, огражденный витыми чугунными перилами балкончик с видом на море. Море было в состоянии слабого, но ласкающего взор шторма. Пропитанный сыростью и запахом гниющих водорослей ветер унес в сырую темноту самую взъерошенную часть его облика.

Прежде, чем браться за перемены в своей судьбе, надо хотя бы полностью проснуться. Аланкрес еще спал, поэтому следующее действие произвел, не подумав. Он вспрыгнул на перила а оттуда - в бурлящее под стенами его обители море, надеясь, что его не снесет на берег ветром. Инерции прыжка хватило почти до самого рифа, где на дне, в переплетении коралловых веток дремали синие и в полоску рыбки.

Поборов соблазн доспать в этом замечательном уголке еще лет сто, пока вода, хоть и соленая, окончательно не погубит его, Алечка вылез на каменистую косу, где скучал, поджидая его, хромой черт, ковыряя ножкой мелкие камешки.

Создание тьмы, находившееся под властью своей стороны земли, могло общаться с коренными обитателями этой только наедине или до первого встреченного ими сознательного обитателя ее. Черт хотел полностью воспользоваться отпущенным ему временем для интересного и продуктивного общения.

- Скоро дождик пойдет и покапает, - сказал он радостно. - Хочешь ли, желаешь ли зонтик?

- А одеть меня не во что?

- А деньги у тебя есть? - подначил чертик слишком, как ему показалось, требовательного Алика.

- Рехнулся что ли, адское создание? Я не фальшивомонетчик...

- И правильно. Ведь это грех большой и недопустимый, - черт захихикал. Аланкрес вспомнил, что это была его любимая поговорка. Отдав должное собственной шутке, адское создание заковыляло прочь, оставив вампира одного на берегу, лишенного сил и всякой возможности вернуться. Алик решил, что не любит адские шутки. И еще он с нехорошим чувством прикинул что проще сторожить восемь тысяч лет проклятого каким-то идиотом еще большего идиота, или ценой нехитрых усилий развеять по ветру последнего и пойти домой.

Вдоль и поперек изругав черта, он дошел по берегу до какой-то железной ржавой сетки, ограждающей маленькую искусственную гавань с яхтами (настоящими), понаблюдал как они качаются на волнах, никаких планов по спасению себя не придумал и двинулся было обратно, когда вдруг почему-то вернулся запыхавшийся черт с сумкой.

- Ты не против черного цвета? - пробормотал он себе под нос. - Похоже, я грабанул и обчистил салон каких-то антиобщественных элементов, а они вечно носят такое, наверное, чтоб реже мыться, как ты считаешь и думаешь? Эту еще никто не успел купить, я выбирал без знаков отличия, а то мало ли что, где и когда...

Натягивая на себя последнюю деталь не шибко изысканного, но удобного костюма, внешне являющего собой незатейливое сочетание джинсов, рубашки и кожаной куртки, увешанной блестящими застежками (единственная в этом ансамбле деталь другого цвета), Аланкрес уверился в предначертании свыше его облику вечно пребывать в цветовой гамме шахматной доски. Кожа у него, меняла цвет в пределах от очень белого до не очень белого, волосы были лишь немногим темнее, настолько, что можно было заметить растущую надо лбом абсолютно седую прядку, заработанную им еще при жизни. В сочетании с черным цветом одежды вид получался довольно приметный.

-Как-нибудь еще встретимся и свидимся, тогда ты расскажешь и поведаешь мне, как было весело и забавно, - напутствовал черт исчезающего в тумане Аланкреса. Аланкресу не хотел встречаться.

Начало его появления в обществе ни чем увлекательным ознаменовано не было. Только сознанием, что через это надо пройти.

На первом этаже он обнаружил бар, при котором, как он узнал из разговоров, присутствовало ценное дополнение в виде борделя. Когда-то это был первый этаж его родного дома. Алик просидел там около двух часов, прислушиваясь к разговорам и присматриваясь к жестам. Когда последние начали уж слишком навязчиво повторяться, он решил, что теория пройдена. Выбрав, как ему показалось, довольно малолюдное место, то есть лестницу за одной из боковых дверей, он нашел на ней немного примелькавшуюся за эти два часа девицу в компании очень развитого физически человека, каких часто называют амбалами. Придя к выводу, что амбал девице не приглянулся, Алик решил избавить свою чувствительную натуру от этого наведенного дискомфорта.

- Эй, дядя, - с унылой наглостью произнес Алик. Субъект лениво замер. Эта его лень таила некую угрозу, из которой Аланкрес заключил, что он на верном пути. - Не огорчай меня, верни девочку.

Следующим этапом адаптации стала потасовка, в первом акте которой не совсем еще пришедший в себя и, вдобавок, легкий, как бумага Алик отлетел к впустившей его сюда двери, а во втором тот же Алик, отыскавший, с грехом пополам, точку опоры, вернулся и несколькими точными движениями зафиксировал обидчика. Пока он раздумывал, во что бы им кинуть, девица смотрела на него с таким безоглядным восхищением, что ему стало стыдно. При жизни своей, закончившейся давно и трагически, он вряд ли смог бы пленить какую-нибудь даму подобным зрелищем. Поэтому пойманного даже не потребовалось погружать в глубокий обморок, так сногсшибательно поействовало на него обычное удивление. Аккуратно выложив его за порог, Алик обернулся к даме.

Она представилась. Аланкрес, как вампир, не любил имен, которые специфика его существования обременяла эпитафиями - такой балласт в памяти был ему неприятен, поэтому он тоже представился, пытаясь переключить свои иссохшие за несколько десятилетий мысли на отстраненное наблюдение за чарующими переливами синеватого света на темных волнах ее волос.

Они станцевали два танца в сонном полумраке зала, после чего Аланкрес ускользнул в еще не совсем рассеявшуюся толпу возле сцены.

Долго стоял там, соображая, как убирается картонная декорация, прикрывающая единственный ход наверх, потом, так ничего и не придумав, присел на удобный подоконник, длинный настолько, что там могло бы уместиться в ряд человек десять, но кто-то, всего лишь второй на нем, сел к Алику слишком близко. Вампир, еще не глядя в его сторону, почувствовал что-то знакомое, и приятный голос произнес:

- А здорово ты меня приложил.

- Могу повторить, - приветливо ответил Алик. Он соврал. Жалкие остатки его энергии не потерпели бы такой расточительности.

- Ты прости, если я тебя чем задел, - продолжал его новый знакомый, -но я не знал, что это твоя девушка.

- Прощаю, -замогильным голосом отозвался Алик. Приятно походить на человека, да еще на такого, у которого может быть эта девушка.

За время долгого, томительного ожидания момента, когда можно будет незамеченным пройти наверх, в обход тошнотворной картинки, Алику успели представиться Генрихом, попытались что-то расспросить о здешнем обществе (Генрих оказался приезжим), рассказать пару анекдотов, в ответ на упоминание его полной неосведомленности поделиться всеми известными сведениями и, наконец-то, попрощавшись подозрительно внезапно, уйти, таясь, за какой-то малоприметной фигурой в черном.

Ночь кончалась; оставаться здесь дольше, тем более в такой опасной близости от окна становилось опасно, и Аланкрес все больше уверялся в том, что придется рискнуть и ломиться сквозь декорацию открыто. Тревожное оглядывание сильно поредевшей к утру массы посетителей привело к новому ощущению, заставившему его вздрогнуть. Прошел упущенный миг, и оно исчезло, оставшись в памяти как краткий взгляд, в котором Аланкрес прочел узнавание. Возможно, еще и удивление, но это уже значило не так много - Аланкрес был гораздо больше удивлен сам.

Разбираться уже не было времени - до художественного творения как раз образовался проход, и Алик, собрав последние силы, незамеченным проскочил отдыхать.

Череда потайных лестниц и дверей оказалась на своем месте, хоть и обветшала немного, и вампир с сентиментальным наслаждением восстановил в памяти почти не изменившийся рисунок трещин на темных стенах, мимо которых он последний раз проходил в середине ушедшего века.

Дальнейшее продвижение вверх подбросило еще один повод для беспокойства - стало отчетливо видно, что эту лестницу какое-то время назад посетил человек. Он даже не удосужился стереть со ступенек свои грязные следы. А на подходе к своей комнате Алик обнаружил даже оставленное человеком послание, заткнутое за ручку двери.

Гадкое чувство загнанного животного заставило его на короткое мгновение замереть на месте. Но ведь если его хотели убить, это можно было сделать вместо того, чтобы оставлять тут всякие бумажки, рассудил он, и осторожно взяв письмо развернул его. Первая же фраза ошарашила своей нелепостью: " Дорогой Аланкрес!.."

- Кому это тут я дорог? - опасливо произнес он, и, когда успокоение от звука собственного голоса появилось, продолжил читать.

"...Обнаружив тебя здесь, я сначала не поверил своим глазам и очень испугался, потому что последний раз подобные тебе твари встречались мне единственно в рассказах, на реализм отнюдь не претендующих, коими меня небезуспешно пытались напугать в детстве (позволю себе заметить, что в эту комнату привели меня поиски совершенно иного, нежели обнаруженное мною). Однако, поразмыслив и изучив некоторые документы, среди которых были и касающиеся прошлого этого места, я пришел к выводу, что если ты тот, кем кажешься, ты смог бы помочь мне в одном очень простом для тебя и очень сложном для меня деле. В случае если ты решишь почтить меня своим согласием, место твоего отдохновения останется, к нашей обоюдной радости, в тайне от людей и особенно от некоей религиозной секты, допускающей существование подобных тебе и очень неприязненно к этому существованию относящейся. Искренне надеюсь на наше продуктивное сотрудничество.

За разъяснениями обращаться в розовый дом на берегу. Спросить Фила.

Фил.

Посещению было больше месяца, поэтому и заметил его проснувшийся и немного размокший Алик только теперь. У адских сил, будь им пусто, не было права замечать такие визиты. Автор письма и следов скрупулезно обыскал комнату, коридор и даже ветхий балкончик, что небезопасно, значит был целеустремлен и не боялся риска. Прибавив к вышеприведенным свойствам характера Фила те, что явственно проскальзывали в письме, Аланкрес в полной мере осознал необходимость посещения розового дома следующей же ночью.

Вообще, сколько он себя помнил, все пытались его как-то использовать. И прокляли его этим сном вместо того, чтобы извести нормально, придерживаясь приличий единственно из корысти, и месяц назад ставню не открыли, а казалось бы - чего проще?

Презирая себя, как параноика, Аланкрес зачем-то проверил плотно ли в его запыленной обители забиты ставни и запирается ли дверь изнутри (хотя он помнил, что не запиралась). Затем он смахнул пыль и все остальное с красивой бронзовой подставки в центре комнаты и скоро уснул на ней сидя, обхватив руками колени и уткнув в них лицо.

2. Фил.

Верить в сказки, будучи маленьким, для Фила было так же естественно, как в нынешнем возрасте верить во власть над миром самой всепоглощающей силы на свете. Единственным ее выражением во все времена было количество, и Фил решил обеспечить себя им раз и навсегда. Достичь подобного можно многими незаконными путями, стоящими нервных клеточек неподготовленным умам, коим Фил и являлся, а потому и почел лучшим выбирать из путей законных, и остановился почему-то на странном - поисках кладов. Может быть его надежда на успех уходила корнями именно в эту, с детства выработанную привычку верить в сказки...

Так, или иначе, а найти клад - это не просто пойти и выкопать его. Нужна обстоятельность. Для начала Филу потребовалось наличие друзей в городском архиве, затем среди спортсменов - аквалангистов, спелеологов, и прочих. Старательное выслушивание пенсионеров с богатым военно-революционным прошлым как-то все же сподобилось принести плоды - Фил успел пошарить в подвале какого-то древнего коттеджа прежде, чем его снесли, в результате чего смог сам купить себе неплохой дом и засадить вокруг него сад розовыми кустами. С тех пор, твердо уверовав в прибыльное дело, Фил споил архив, взорвал городскую свалку, подрыл лучшую часть пляжа и надоел всем так, что его в какой-то момент вместе с его поисками просто прогнали с суши. Когда Фил купил себе акваланг и катер, его финансовое положение уже начинало требовать новых сокровищ, и ему как-то пришлось с горя обшарить верхние этажи известного всем притона, переделанного из старинного замка.

Поднимаясь по потайной лестнице, он на всякий случай осматривал стены, вспугивая золотистых мокриц, пока не прошел на самый верх и там обнаружил нечто, чуть не отправившее его прямо в приют для душевнобольных.

Золота комната, в которой хранился усыпленный проклятием Алик, не содержала. Фил нашел в ней бронзовую подставку с местом последнего успокоения всякого уважающего себя человека. Фил не любил тлен, однако подставка выглядела привлекательно, и он решил осмотреть ее верх детальнее. Ушла масса филовских сил, создавая много грохота прежде, чем взору видавшего многое кладоискателя открылось зрелище, заставившее его в ужасе отшатнуться. Готовый найти что угодно, от банального скелета до интригующего ни фига, Фил застыл в ужасе, увидев среди складок пурпурного атласа и слежавшихся в мелкие волны пасмурно-серых вихров нормально построенное лицо такого вида, словно оно удосужилось помереть не раньше, чем за день до его прихода.

Фила не испугала бы высохшая кожа и ввалившиеся глаза мумии, облезающий остатками плоти череп и другие неприятно видоизменившиеся мертвые экспонаты, но такая находка заставила оформиться в мозгу Фила парадоксальной сентенции о том, что неприятно встретить неразложившегося покойника там, где ожидаешь найти разложившегося. В принадлежности находки к ордену покойников, а не впавших в летаргию наркоманов убеждало полное отсутствие дыхания.

Волевым усилием оставив себя на месте, Фил еще раз осветил дрогнувшим фонариком свое видение и постарался отметить ускользнувшие от него при первом осмотре черты человека, которым этот труп наверняка когда-то был. Несмотря на общую свою нейтральность, они напоминали что-то такое нежненькое, веселенькое, вобщем, неприятное.

Одновременно пришло две мысли - первая по поводу того, кого же ему этот тип напоминает, а вторая - какими бы свойствами, при совокупности уже известных это пугало могло бы обладать.

Тип напоминал сестру. Она страдала каким-то психическим расстройством и жила с матерью в городе, изредка изводя своими приездами на отдых, который Фил, по возможности старался сделать недолгим. Неприятной в этой его неродной сестре была ее патологическая веселость, пугающая Фила и заставляющая его впадать в депрессию.

Мысль, о свойствах пришла несколько позже, и услужливая память радостно оформила ее в одно только слово, добытое из услышанных в детстве сказок.

Чтобы проверить догадку, Фил, движимый страхом в одну сторону а любопытством в другую, позволил последнему слегка пересилить. Он нагло потрогал типов нос за острие и подивился его несвойственной восковым фигурам и мумиям упругости и прохладности. Последняя надежда на искусственное происхождение феномена покинула Фила.

Постояв немного возле, чтобы прийти в себя, он решил, что надо действовать. И как раз вспомнил о своей недавней вылазке в аквалангом в одну из подводных пещер еле видного с берега скалистого острова с туземным названием Лат Ла.

Проплыв довольно долго под водой, он вылез на гранитный берег внутри острова, в одной из его пещер и так получилось, что тут же упал обратно. Но за короткий миг он увидел... Толком так и не поняв, что увидел, Фил упал потому, что тут же почувствовал такое, что заставило его забыть увиденное. Воздух там был не просто не пригоден для дыхания - он был ядовит, и Филу пришлось быстренько погрузиться обратно. При последующих визитах он, к большому своему огорчению, выяснил, что ни одно из доступных средств защиты от мерзких газов тут не действует. Те же визиты доказали ему, что действуй они, можно будет до конца жизни ничего не искать...

В дальнейшем грустный Фил нашел название газа в умной книжке, выучил его формулу, нарисовал ее на стене и долго кидал в нее нож, покуда не стала она неразличимой, как его неисполнимая мечта.

А теперь вот тут, перед ним, лежит существо и нагло, попирая все законы природы, не дышит. Оно может сплавать ( если, конечно, ему можно плавать) и забрать мечту голыми руками. А если его разъест газ, Фил плакать не будет. Не должны люди умирать, чтоб могла вечно жить эта полуистлевшая пакость...

...Дойдя в своих мечтах до благодарственных воплей восхищенной толпы " ура великому Филу, растворившему вампира в газе" , Фил поразился - до какого же бреда можно дойти, в присутствии подобной штуки. Но бред бредом, а факты...

За время его мечтаний Аланкрес не исчез. Поэтому, нацарапав вышеупомянутое послание, Фил опрометью дунул в родной архив.

Несколько дней он читал все, что смог найти относительно интересующей его проблемы, а затем, когда через неделю так никто и не появился, не знал, что и думать. На всякий случай он принял все меры предосторожности, какие смог, а смог он найти все, кроме мощей св. Ипполита ( жившего веков пять назад охотника за вампирами) потому, что реликвии эти хранились там, доехать куда не хватило бы денег, и неизвестно еще, были ли подлинными. Через две недели серебряную наружную щеколду сперли, а через три Фил стал подозревать, что у них в семье ненормальной была не только его сестра. На исходе четвертой он решил, что источник его бед - одиночество, тем более, что познакомился с хорошенькой девушкой, приехавшей из города, которой оказалось негде жить. Фил предложил ей поселиться у него в верхних комнатах и следить за садом, а она согласилась так быстро, что Фил решил, что нравится ей и ошибся. Она поливала цветы, рисовала на заборах, откровенно скучала в его присутствии и часто куда-то надолго исчезала. На всяческие намеки с его стороны реагировала так безразлично и рассеянно, что скоро Филу стало неинтересно намекать. Он снова занялся поисками сокровищ, изредка тоскливо поглядывая на Лат Ла и в опасливо - в сторону верхних этажей бара.

Решение появилось закономерно.

- Кэсси?

- А?

- Пойдем в бар.

- Куда?

- В бар. Расслабиться.

- А-а...В бар, так в бар.

"Кэсси, спрыгни в пропасть..." "В пропасть, так в пропасть..." Раздражало ужасно.

3. Упырь.

Народу в полумраке перемещалось туда-сюда обычное количество - не много, не мало. Отовсюду падал разноцветный свет, гипнотизируя лучами и бликами, подкрашивал облачка сигаретного дыма, оживлял прозрачные стаканы, тонул глубоко в напитках. На фоне обычной вечерней усталости стало скучновато, но приятно...

Кэсси с Филом танцевали друг с другом, каждый думая о своем. Фил об ужасах и сокровищах, девушка - о снах, что как раз накануне пришлись в настроение. Их и теперь напоминал мелькавший перед ней теперь восхитительный зеленовато - бирюзовый свет прожектора. Всегда казалось, что за каждым мерцающим, блестящим или светящимся предметом несложно увидеть тот иной, замечательно спокойный и гармоничный мир, представление о котором мы получаем иногда, когда нечего больше желать, потому что разум и чувства поражены внезапным, но прекрасным и спокойным видением. Это ощущение, знакомое тонким и одаренным натурам, коей девушке выпало несчастье (или все-таки счастье?) быть, зачастую бывает главным удовольствием в их жизни. Многие, желающие чаще, чем позволено в этом мире, испытывать подобное, вынуждены прибегать к грубым химикалиям, но Кэсси считала, что это дорого и неинтересно, а посему была обречена вечному томленью по иному... Прежде, выходя из снов, ей не хотелось просыпаться, а еще раньше - не хотелось просыпаться никогда... Это очень плохо, и додумав до этого места, Кэсси сочла, что дальше молчать неудобно.

- Смотри, какие у того типа волосы замечательные, -сказала она, кивая куда-то в сторону. - Темно - золотистые... Интересно, он их красит?

Фил взглянул в указанную сторону.

- Красит. У него и рожа, не как у рыжего.

- Это они у них, по-твоему, какие?

- Белые, красные и в конопушку. Рыжий, он бледный, как упырь. Боишься их? - и тут же прикусил язык, пока отказывая себе в праве на помешательство.

- Приводи, посмотрим, - слегка заинтересовалась Кэсси. - А вон тетка большая, с такой...

Вот так она, к огорчению Фила, восприняла приглашение расслабляться слишком буквально. Интеллектуального разговора не получалось.

Они танцевали подо что-то медленное и красивое. Фил, обладатель острой челки до подбородка, изредка прерывал разговор, сдувая ее носа. Кэсси смотрела куда-то сквозь него, отвечая невпопад. Мимо несколько раз проходила тетка в длинном белом шарфе, за который безумно хотелось дернуть... Это тоже нельзя было назвать похвальным желанием, и, додумав до этого места, Кэсси решила отвлечься и продолжить незаладившийся разговор.

- А теперь этот рыжий пьет текилу... Ты любишь текилу? У меня от нее язык болит...

- Я люблю пиво, - сказал Фил.

- Я тоже люблю пиво, - подхватила Кэсси. Что бы еще сказать? - Оно замечательное! А когда оно высыхает, оно становится липким...

Фил потихонечку изнывал. Изнывая, он взглянул в угол, где рыжий только что допил текилу. И, как на крапиву, напоролся на туманный и вязкий, как летаргия, взгляд. Напряженные нервы среагировали мгновенно - он отступил туда, где толпа была гуще и тут же, пытаясь унять некстати участившееся сердцебиение, глянул снова.

- Это мы куда? - поинтересовалась слегка опьяневшая Кэсси. Она тоже оглянулась и снова инициировала беседу.

- А вон рядом с рыжим сидит такой тип с остреньким носом... Осанка редко встретишь. Текилу не пьет. Наверное, не любит. Или у него тоже чего-то болит...

- Терпеть не может... Пошли домой, - Фил нервно кусал губы, увлекая девушку к выходу. Перед его внутренним взором еще долго стояло это до ужаса знакомое лицо с серыми удлиненными глазами...

Возникла трусливая мысль - послать на фиг сокровища, взобраться днем в обиталище этой твари... Где-то он там видел ставни, вряд ли фальшивые.

Половину следующего дня искатель кладов боролся с собой, наконец все же взял инструменты и двинулся в замок.

- Кэсси...

- У?- донеслось из сада.

- Если я не вернусь...- Фил вздохнул, потом огляделся. Почему это он должен не вернуться? Погода ясная...- Впрочем, я вернусь.

- Ну, как хочешь, - неподобающе разочарованно протянула Кэсси.

А когда он поднимался по лестнице на второй этаж, на ступеньках, прямо на своем пути он увидел рыжего, который разговаривал с красивым брюнетом в клубном костюме. Вернее, если бы он в тот момент, и в пару предыдущих, разговаривал, Фил бы так неожиданно на них не напоролся. А они, вероятно услышав его раньше, чем он их, стояли и следили за его приближением. Рыжий - озадаченно, костюм - презрительно сощурившись.

- Куда путь держишь? - насмешливо спросил брюнет.

- А то ты не знаешь, - угрюмо ответил Фил. Его, как придурковатого кладоискателя, знали все.

- Что-то ты здесь уже не первый раз по-моему.

- Так ведь бабки-то кончились, - объяснил Фил.

Брюнет зевнул и оглядел потолок. Фил смотрел на него и понимал, что можно идти назад.

- Иди-ка ты отсюда, - вспомнил о нем брюнет. - Или нет, подожди, сказал он, с нехорошей улыбочкой залезая правой рукой под левую полу пиджака.

- Я лучше пойду, - произнес Фил, стараясь без излишней спешки, но все же быстро оказаться вне зоны его досягаемости.

Хоть Фил и понимал, что гангстер - не статуя, на одном месте стоять не будет, но в тот день больше не пытался прорваться в гости к своему фантому.

А вернувшись домой, всерьез подумал, а не смотаться ли на материк за останками св. Ипполита, но, рассудив здраво, ограничился увешиванием себя серебром и другими, если верить архиву, полезными вещами. Даже обруч на голову надел, что оказалось очень удобно, и к тому же должно было, в случае чего, защитить от вмешательства мысли, буде таковые у него возникнут.

4. Лужа.

- Фил, у тебя есть... Что это с тобой? - Кэсси остановилась на пороге, пристально разглядывая Фила.

- Все тебе скажи...

- Так, - она остановилась, наматывая на палец прядь волос, - Последнее время ты без умолку твердил об этом, а теперь у тебя еще и прикид соответствующий. Признайся - лечился?

- Нет, - скривился кладоискатель.

- Значит пора. Прямо так пойдешь, или переоденешься?

- Никуда я не пойду... Нравится мне так ходить.

- Когда человеку что-то нравится, он так на дверь не оглядывается, Фил!

- Ты что-то хотела, - напомнил Фил.

- У меня чайник сломался, а наверху плиты нет. Она есть только у тебя, а ты сошел с ума. Как я теперь чаю попью?

- Признай меня нормальным, тогда дам кипятку.

- Низкая цена за огромное усилие, Фил. Я попробую провернуть это дело, если ты мне поможешь.

- Это как? - не понял Фил.

- Колись... Все, от начала и до конца.

Фил снова оглянулся на окна.

- Времени нет. Вдруг он придет, а я тут тебе доказываю... Как я буду выглядеть после этого?

- Честно говоря, - Кэсси критически его осмотрела, - ты и перед этим выглядишь интересно. Он будет заинтригован.

- Он знает обо мне...Тебе лучше уйти, если хочешь жить.

- Ну, сие условие проигнорировать нетрудно... Так расскажешь, или нет?

Фил покусал свисавшую через обруч челку, опасливо посмотрел в окно, где уже зажглась томным светом вечерняя звезда, все увеличивающая свою яркость в темнеющей сини, на чернеющие заросли роз и крапивы у забора, на свое отражение и, наконец на Кэсси, заинтересованное выражение которой льстило неимоверно.

Уйму лет назад, когда Эста Гирран, необычайно приятная женщина с лазурными глазами и русой косой рассказывала своему маленькому сыну сказки, она и предположить не могла, что через пару столетий кто-то повторит вступление к ним почти слово в слово.

Фил за короткое время обратил в слова все, что почерпнул за месяц в архиве. О том, как завлекают вампиры своих жертв сладкими речами, как выбирают их перед этим из бесчисленного сонма людского, как разговаривают с жертвой своей, остро наслаждаясь ее вниманием, как, завладев этим вниманием безраздельно, испытывают боль от биения чужого сердца, и как велика в них становится жажда разрушить, разобрать единение души и тела, впустить в себя эту переставшую быть чуждой жизнь... И они пьют кровь - все, что они могут, чтобы получить на краткое время иллюзию обретения жизни. Но душу им удержать не под силу - она возвращается к Создателю, а разрушитель обретает лишь воспоминания о ней... И остается он снова один, обретший и опустошенный, разочарованный и сожалеющий. Но в этот миг он слышит как растет трава и мигают звезды, как раскрываются ночные цветы и высыхает земля, как проплывают облака тумана над заводью скользя в изменчивых лучах бледного света...Тогда он неуязвим.

А убить его можно белым благородным металлом, расплавляющим его плоть, можно воздействовать на него осиной, омелой, и некоторыми другими растениями, обжигающими его, а также некоторыми специальными магическими приспособлениями, только это трудно потому, что сила его велика, он умеет подавлять волю человека на расстоянии, призывать его, да и просто очаровывать в обычном общении.

Его же собственные чувства близки к человеческим, только тоньше и острее, и поэтому тварь эту трудно обмануть. Но все вампиры - существа впечатлительные и увлекающиеся, поэтому охотники за ними иногда могли заманивать их в ловушки. Святой Ипполит, например, умудрялся заинтересовать их собственной персоной, потому что был великим актером, и каждому из них казалось, что он им интересен просто так, безо всякого хирургического вмешательства, а Ипполит потом сжигал их в печке специальным зеленым огнем, который их вроде как гипнотизирует, чтоб не убежали... И только один единственный кто-то не поверил ему, и решил сделать вампиром его самого, и сделал, но святой, преобразившись, первым же делом вытащил его и себя на солнышко, где они вдвоем и скончались. Тут же прибежали священники и канонизировали его бренные останки. С тех пор от них этим тварям тоже плохо.

- Кошмар, - угрюмо сказала в этом месте Кэсси, наливая себе чай мимо чашки. - А глаза у них какие?

Она мечтательно смотрела на растекающуюся по пестрой клеенке лужу, в которой дрожала едва начавшая убывать луна.

5. Аланкрес.

Было уже далеко за полночь, когда прислонившийся к наружной стене Аланкрес услышал, как Кэсси поднялась к себе. Тогда он бесшумно открыл окно и устроился на подоконнике, пока Фил стоял к нему спиной, включая свет. Когда же тот обернулся, взору его предстал сидящий к нему боком на подоконнике Алик. Неплохо освещенный и сразу заметный.

Фил вел себя достойно. Присутствуй при их встрече кто еще, ему бы показалось, что кладоискатель не очень испугался. Была ли это моральная подготовка, или нормальное оцепенение от неожиданности... Только он с места не сдвинулся.

- Аланкрес?

Даже чуть было не пригласил войти, да вовремя опомнился. Близкий контакт в планы не входил.

Аланкрес чуть склонил голову в его сторону, а потом повернулся и встретился с ним глазами. И молчал. Ему почему-то казалось, что тут можно промолчать. Это нервировало Фила, и он не нашел ничего лучше, чем грозно спросить:

- Почему ты не пришел раньше?

- Не мог, - сказал Аланкрес. - Ты простишь меня?

"А он еще и вредный" - в ужасе подумал Фил.

- Да тебя вообще убить надо, - прошипел он.

- А ты не убил...

- Я не буду этого делать и в дальнейшем, если ...

- Куплю у тебя некоторое время. Ведь при твоей ко мне любви вряд ли моя жизнь мне будет гарантирована надолго.

Аланкрес вновь повернулся в профиль и откинул голову назад, прислонившись затылком к оконной раме. Его серые, как туман, никогда не видевшие солнца волосы расползлись по плечам.

- Я думаю, это будет недолго, - сказал Фил. - Или как ты сам захочешь.

Он прошелся по комнате. Поправил сжимающий голову обруч. Переставил кастрюлю с землей для цветов на пол. Посмотрел на Аланкреса.

- Мне нужно достать сокровища из отравленной пещеры Лат Ла.

Аланкрес чуть приоткрыл глаза. И даже слово "сокровища" не заставило его смотреть в другую сторону, кроме той, куда были направлены его ноги.

- Откуда они взялись... на Лат Ла? - спросил он с некоторым усилием.

Фил сильно подозревал, что вампир долго спал и теперь с некоторым трудом оперировал новыми для него понятиями, отчего и делал иногда странные паузы. Что ж, пусть положение обязывает и дальше.

- Кто-то их туда положил. Насколько мне известно, это произошло в начале экспансии. Когда прикончили Кайерса. Тоже мне борец за свободу...

Не удержался, чтобы не похвастаться, и не поворчать. Анкаианцы, чуждые его деловой натуре иного и не заслуживали.

- Отрава?

- Вон, на стене формула...

- Мне это ни о чем не говорит. Мне твои ощущения.

- Охоч ты до чужих ощущений.

- Тем и живу.

Очень не понравилась Филу эта мелькнувшая улыбочка. Такой, по его мнению, могла бы поприветствовать пробегающая мимо мокрица или уховертка, а он их не любил.

- Да ты сдох давно...

- Да. Но что бы там со мной не случилось в незапамятные времена, тебя оно устраивает.

Аланкрес повернулся. Высокие скулы и острый подбородок навевали что-то от кошки. А чуть вздернутая верхняя губа, придающая его лицу несколько обиженное выражение, делала его одновременно и очень приметным. Где-то, не только у сестры, Фил уже встречал подобную приметность вместе с этими странно нежными чертами... Или нет?

- Это верно. Все довольны. Ты достаешь мне что там... что бы там ни было, а я тебя не трогаю. Лат Ла далеко, туда и обратно только на катере, он у меня есть.

- А когда я все вытащу?

- Уедешь куда-нибудь. Если мне не веришь.

- После того, как ты мне угрожал?

- А что ты хочешь? Подумай, кто ты и кто я. И вообще, когда я тебя нашел, ты был в моей власти. Я бы мог...

Аланкрес прервал его снисходительной, странно умиротворенной улыбкой.

- Ничего ты не мог. На следующий день, но не тогда... Готовь свой катер, завтра я приду.

- На пристань?

-Это называется пристанью, - сам себе объяснил Аланкрес, вспомнив прогнивший деревянный каркас мостков на берегу. - Нет, сюда. Там мне не нравится. Туда мы пойдем вместе.

- Подожди...- Фила такой расклад не устраивал, и он лихорадочно соображал, под какой бы причиной его сменить, - Я могу до завтра не достать горючего...

Аланкрес посмотрел на кладоискателя, как тот смотрел на уховерток и мокриц.

- Не вноси сумбур в мою хрупкую жизнь, - сказал он высокомерно. - Не достанешь - отложим.

Затем он соскользнул в сад и пропал.

6. Возвращение.

Кэсси шла по простирающейся на многие километры анкаианской свалке, размышляя о том, почему же ей так хорошо здесь. Может быть потому, что здесь одно место не похоже на другое. Или потому, что на свалке можно было найти все. Даже общество. Обитатели называли свои владения Полигоном и говорили, что на полигоне могло произойти все, что угодно, на то он и полигон.

Вот домик Оськи. Однажды Оське приснился сон, что она идет по длинному, сколоченному из досок коридору, где много дверей. За каждой дверью еще одна и, по мере открывания их растет надежда. За каждой дверью открывается короткий проход, который ведет все ближе и ближе к цели. Оське оставалось совсем немного дверей пройти, и она узнала бы, что это за цель, но ее разбудил Дебил, пришедший попросить заварочки. И с тех пор Оська строит этот самый коридор. Снаружи. Сначала стены прохода, потом дверь сектора. Потом опять стены. Внутри она еще не была, она зайдет туда когда-нибудь, она будет открывать двери и почувствует надежду... Надежду на что-то очень хорошее, что ждет ее там, в конце коридора, просто не может не ждать. Даже если там она ничего не увидит, это уже будет не важно. Потому что она дойдет до цели, и жизнь ее изменится, Оська в это верит... Если кто-нибудь в это время подержит Дебила, чтоб чаю не захотел.

- Оська!

- Киска... Купила? - осведомилась хрупкая девушка с золотистой косичкой в посыпанной опилками майке. Она сидела на крыльце и щурила зеленые глаза, рисуя что-то ручкой на выцветших джинсах.

- Да, только три не получилось. Осталось всего два...

-Ладно, остаток пропьем, - великодушно согласилась Оська. - Все равно мне этих еще месяца на два хватит, а дальше посмотрим...

Кэсси высыпала гвозди в большую банку на столе у Оськи, посмотрела немного в окно, из которого открывался вид на большой, красивый самолет и кусочек неба, вздохнула, покатала по полу некогда несработавшую мину, которую Оська где-то выкопала и держала дома из любви к риску (правда, несмотря на эту любовь, Оська не любила, когда мину шевелят, и поэтому все катали ее тайком), посмотрела на оськин шарж на Дебила, подивившись еще раз ее гениальности - сама она не умела рисовать шаржи и, наконец, вышла.

Подруга сидела к ней спиной на крыльце и строгала палочку.

- Оська...

- У?

- Я пойду.

- Пообедать не останешься?

- Тороплюсь.

Оська подняла голову и замерла с ножиком в руке, пристально глядя на Кэсси. Встретив ее непонимающий взгляд, объяснила:

- Ты меня удивляешь.

Кэсси вспомнила, что давно никуда не торопилась.

- Стараюсь.

Однако Оська выглядела хмурой.

- Если что, знай - здесь тебя ждут. И никогда больше не торопись, очень прошу. Меня это беспокоит. Оська загорелой мускулистой рукой заправила похожую на лошадиный хвост челку за ухо, а потом почесала комариный укус на щеке. - Кстати, после того, как ты ушла вчера из бара с этим длинным, о тебе спрашивал какой-то рыжий тип. В смысле кто, откуда...

- Какой тип?

- А я почем знаю... Здоровый. Ничего, так... Вежливый. Дебил говорит, у него пушка. Я не видела, только пиджак классный. Если бы на свете бывали рыжие шпионы, я б сказала, что он из них. А кто он?

- Без понятия...

- Значит, клеиться будет. Пушка есть, и думает, все можно. Все они такие, эти...

Оська вдруг замолчала и коснулась лба кончиками пальцев. Она всегда делала так, когда чего-то не понимала, или заговаривалась, или ей в голову приходили, на ее взгляд, не соответствующие ситуации мысли. Эта привычка, как она однажды поведала Кэсси, осталась у нее со времен психушки, и являлась издержкой самоконтроля, благодаря которому Оська некогда это заведение покинула.

Когда же помутнение прошло, Оська махнула рукой.

- Ну ладно... Счастливо. Не смею задерживать.

Кэсси попрощалась и пошла дальше. Она гуляла, как всегда, по дороге с работы, чтобы прийти домой уже без обременяющих воспоминаний трудового дня. Сегодня день забывался особенно долго - она вышла на обрыв, что защищал поселок от штормовых ветров, уже ближе к полуночи. Узкая тропинка, что шла по его краю, изобиловала торчащими корнями, рытвинами, принесенными неизвестно кем булыжниками, что вечно лезли под ноги, в общем, всякой дрянью. На подходе к ней девушка уже почти очистила память.

Она была одинока; а одиночество располагает к грезам и глубокому погружению в мечты. Кэсси погрузилась в них настолько, что не заметила, как споткнулась и потеряла равновесие. Очнулась уже в полете. А моменты полета хороши отсутствием сомнений в том, что случиться дальше. В этот, казалось бы, коротенький миг, в мозгу успевает в деталях прорисоваться полная картина на ближайшую секунду, даже прикидывается степень дальнейших повреждений...Это, как ни странно, успокаивает. Особенно летающих часто.

И только Кэсси успела таким образом успокоиться, еще не коснувшись земли, как пришло странное ощущение, резко и сильно испугавшее ее. Показалось, что она снова, как в детстве, застряла между железными прутьями забора и боится задохнуться. Это внезапное давление обжигающе - холодных, впивающихся в позвоночник прутьев, непреодолимое удушье заставило ее разум отключиться, уступив паническому страху. Она билась, чувствуя, как все глубже вонзаются в тело стальные холодные иглы, пока не потеряла сознание...

Очнулась Кэсси сидя на земле, прислоненная спиной к дереву. Ноги ее свешивались в пропасть, дно которой, очевидно, чуть не стало для нее местом приземления, предательски скрытым темнотой. Внизу и справа было темно, убедилась она, скосив туда глаза, а вот слева... Слева, то есть рядом, свесив ноги в ту же пропасть, сидел неподвижно, как нарисованный, господин, которого она почти сутки назад видела в баре. Не рыжий, значит, не шпион. В следующий момент он повернулся и взглянул на нее так, словно она тут внезапно выросла, покуда он смотрел в другую сторону.

- Это ты меня спас? - спросила Кэсси, видя, что он безмолвствует.

Тот еще немного помолчал, словно рассчитывая, на кого было бы реально свалить такое дело, а затем, никого не найдя, нехотя сказал:

- Да.

Многие из знавших некогда отрока Аланкреса Гиррана, никогда бы не смогли поверить в то, что через век с лишним он в два прыжка преодолеет отвесный обрыв. Никто не предполагал, что надолго, может быть, навечно, появятся в его жизни моменты, о которых нельзя поведать священнику, да и не со всяким вообще можно обсудить, потому что в скудном наборе человеческих понятий нельзя найти названия всему, что испытывают люди, не говоря уж о тех существах, чья чувствительность позволяет скрываться от взгляда и уворачиваться от пули.

Верно и то, что никто из знавших Алика вампиров, не отнесся бы без удивления к его действиям минутной давности.

Он поймал девушку в свободном полете с края обрыва, не успев, даже не подумав внушить ей, что он, это не он, а просто смертный, что он обычно проделывал автоматически. Девушка не была ему нужна - воспоминаниям о чьей-то облагодетельствованной беспредельной свободой душе на улицах города не успело еще и часа исполниться, перебор Алик не практиковал, а в том, что она его узнает по голосу, сомневаться не приходилось. Можно, конечно, было внушить ей, что это не его голос, но это требовало больших усилий. И он бы сразу ушел, если б не одна идея... Во всяком случае, так у него будет немного больше времени. Фил был прав - обаяние вампира сильнее человеческого, потому что обеспечивает его, вампира, существование. Знали бы об этом дипломаты и политики...

- Ты девушка Фила?

Похоже, девушка слегка рассердилась. Она сощурилась, склонила голову, и пренебрежительно сказала:

- А ты его хренов фантом... Будем знакомы.

Ей было неуютно; она переменила позу и теперь сидела, поджав под себя ноги. Алика слегка позабавила ее последняя фраза, заставив вспомнить какой-то обрывок впечатления из далекого прошлого (было у него, как и у всякого вампира два прошлых - далекое, и не очень. Далекое иногда раздражало, а иногда было даже милее обычного, по настроению). Эта слегка растрепанная недовольная девица, боявшаяся его, и в то же время черпавшая, как он потом понял, некоторый азарт в этом своем страхе... Задумавшись о ней, Алик молчал, и Кэсси решилась:

- Ты Аланкрес?

Аланкрес все так же молча дал себя рассмотреть. Сделать это детально в темноте было трудно, и Кэсси за пару смущенных взглядов отметила только мрачный наряд, длинные волосы цвета сухого перезимовавшего тростника, и тонкие и мягкие черты, в которых, при всей их необычности по высокой переносице и длинным глазам узнавался чистокровный анкаианец, каких она видела только на портретах.

Из музыкальной школы Кэсси помимо прочего, вынесла абсолютный слух, привычку вникать в

звуковые оттенки и запоминать их, поэтому подслушанный прошлой ночью голос узнала и по четырем словам. Из всего этого получались неутешительные выводы.

Аланкрес прервал ее размышления рассеянным вопросом (он, с досадой отметила Кэсси, мог себе позволить в такой ситуации быть рассеянным, в отличие от нее, которая не знала, что ее ждет).

- А Фил часто называет тебя "дорогая" ?

- Кэсси. Никогда. Да я бы и не позволила. Не такие у нас отношения.

Алик искоса взглянул на нее, приподняв длинную прямую бровь.

- А, казалось, при нынешней простоте нравов...

- Да, случай нетипичный, -с преувеличенным до идиотизма сожалением сказала Кэсси. - Зря ты меня ловил - надо было прикончить сразу... Я ведь слышала твой голос, когда вы с Филом разговаривали о сокровищах. И то, что ты - мертвая тварь, я слышала...

- И поверила?

- Разумеется, нет. Я, конечно, двинутая, но еще не настолько. Я не ожидала, что Фил поверит. Он, по-моему, такой практичный и без фантазии...

Кэсси снова посмотрела на Алика. Она, в отличие от него, была совсем неприметной. Даже не из-за отсутствия контрастов во внешности, а, как показалось Алику, по состоянию души. Хрупкая девушка с хвостиком и редкой челкой, прикрывавшей ее красивые глаза тонким вертикальными тенями. Кэсси закрыла их и вздохнула.

- Ну, если это правда, пожалуйста, подожди немного, - прошептала она, и Алик перестал чувствовать по меньшей мере половину ее присутствия. Она ушла если не в себя, то куда-то еще дальше. Алику это показалось забавным, хоть и было несколько невежливо. Через некоторое время он решил, что "немного" прошло и с нескрываемой симпатией спросил:

- А чего ждать-то?

Кэсси сначала открыла глаза, а уж потом постепенно вернулась.

- Я бы на твоем месте меня убила, - слегка удивленно объяснила она. Ведь ваше существование - тайна, а ты не можешь быть уверен...

-Так я обычно и делаю, - резко оборвал ее вампир, - но отнюдь не с теми, кто подсказывает мне как я должен поступать в той или иной ситуации. Поэтому тебе свобода от мирских забот не светит. И не надо меня бояться, я устал от этого.

- А разве они успевают... То есть, я слышала, по легендам, они ничего не чувствуют...

- Это называется комфортом и зависит от настроения. Нынче вот, я подавлен. Но тебе легче поверить, не правда ли? Тебе уже никто не поверит, кроме Фила.

Возникла такая улыбка, от которой Кэсси передернуло.

Еще раз окинув его озадаченным и внимательным взглядом, девушка встала, небрежно отряхнулась и сделала несколько шагов. Затем остановилась.

- Ты не к Филу шел? - спросила она осторожно. - Если да, то с тобой туда будет хотя бы не скучно идти.

- И не весело, - буркнул Алик, затем прислушался и безо всякого перехода сменил тему. - Вроде не война, - сказал он. - А стреляют.

Кэсси не ответила. Она с нежностью вспоминала рабочий день.

7. Поселок.

А это совсем уж никуда не годилось. Привычка Кэсси искать спасения от нехороших мыслей в разговоре на этот раз побеспокоила Аланкреса.

- Значит Фил говорил правду? - осторожно спросила она.

- Кому?

- Мне.

- Соизволил. Мне повезло меньше. Есть у него это горючее.

Кэсси представила Аланкреса, проверяющего наличие горючего. Потом отогнала мысль о том, что сам Аланкрес может говорить неправду. Не о горючем...

- А ты, - спросил он уже на окраине поселка, - будешь рассказывать всем о том, как гуляла с вампиром?

- Боишься буду?

- Не очень. Я узнаю об этом прежде, чем тебе кто-нибудь поверит.

Кэсси вспомнила Оську. А вот и нет, подумала она.

Шедший немного впереди Алик вдруг резко остановился и обернулся. Наверно такой его взгляд равнялся тревожному и подозрительному, подумала Кэсси. Чего это он?

- ?

- .........

Алик замер и прислушался.

- Жаль, не могу изобразить, - прошептал он задумчиво. - Одна, судя по звуку, та что вчера подъезжала к вашему вертепу, а вот вторая... она тише. Приближаются. Отойдем...

Когда тонкие полупрозрачные пальцы с заостренными голубоватыми ногтями сомкнулись на рукаве, оттягивая в тень от дороги, девушке словно бы от этого прикосновения передалась непонятная тревога. Кто там ее спрашивал? Шпион мог быть не просто красочной метафорой... Хотя какое им до нее дело, во всяком случае теперь?

Она почувствовала, что дрожит, а Аланкрес смотрел на дорогу и не спрашивал почему. Стало еще страшнее.

Мимо, на недопустимой для проселка скорости пролетели две машины, разбрызгивая осеннюю грязь. Аланкрес проводил их взглядом. Потом, не говоря ни слова, двинулся туда, откуда они приехали и исчез. Передвигался он то возникая, то исчезая, словно передаваемый зеркалами свет.

Кэсси когда-то звалась Кассинканой, о чем, в силу некоторых обстоятельств хотелось забыть. Тревога воскресила девочку-подростка с древним именем, которая несколько лет назад стояла и смотрела на сорванную с петель дверь одного дома. Удивило Кэсси то, что насмерть перепуганная девочка все же нашла в себе силы и побежала следом за Аликом, как она потом вспомнила, вовсе не затем, чтобы все узнать (почему-то казалось, что сейчас это несущественно), а затем, чтобы не успел исчезнуть хоть кто-то знакомый оттуда, когда она все узнает, потому что в тот, первый раз, никого рядом не было.

Остаток прошлой ночи, проведенный Аланкресом в городе, притупил его восприятие огромным количеством впечатлений. Большую часть приходилось тут же запоминать. Он был рассеян и расстроен, а немного согрела его лишь встреча с подругой детства Ирмой, которая радостно удивилась тому, что Алик Гирран все еще существует на свете, а не развеян по ветру, как она всегда считала. Сожалела, что их друг и учитель Элис давно покинул эти места, а его так не хватает.

Алик вспомнил свою первую встречу с Элисом - Аланкрес, еще тот, прежний Аланкрес, уже потерявший все, сидел на кладбище, на единственной целой лавочке и старался ни о чем не думать. Больше всего стараний потребовало искоренение в душе своей справедливой жажды мести - Алик не имел возможности и сил на поиски ее, как и многие анкаианцы, отчаявшиеся найти справедливость на обломках собственной жизни. Навязанная им религия поощряла подобные терзания, и, чтобы выжить, приходилось следовать ей хотя бы внешне.

Издавна анкаианцы, на своей богатой земле не приученные к жестокой борьбе, больше внимания уделяли всему, чему угодно, кроме воинственности, а Аланкрес был к тому же благородным анкаианцем. Так что не мстить захватчикам было для него так же легко, как умереть; труднее было забыть о пережитом. Боль всегда первой пробивалась сквозь охватившую его апатию, и приходилось слабеющей волей загонять в область забвения.

На что он существовал тогда, он не помнил; только крыши над головой точно не было, и он инстинктивно держался ближе к наименее посещаемым интервентами местам. Одним из них был, разумеется, погост, где он и проводил ночные часы, не испытывая страха ни перед теми, кто ходит по земле, ни перед теми, кто лежит в ней.

Ощущение чьего-то присутствия, ставшее ему столь привычным позже, вывело из задумчивости.

- Преклоняйся передо мной, смертный, - услышал он сказанное с высокомерно-усталой и не соответствующей фразе интонацией.

- Сейчас, - ответил Аланкрес еще более невыразительно и поднял голову. Перед ним стоял огромный тип в драном ватнике со скрещенными на груди руками. Почему-то, Алик четко видел его глаза, хотя они должны были бы быть скрыты тьмой, тем более, что единственный фонарь освещал аккурат его затылок, образовывая вокруг головы светящийся нимб.

- Меня зовут Элис, - представился тип, - я прибыл с материка, где много веков назад был легионером. Потом я стал вампиром.

- Бедняжка, - посочувствовал Алик. Он даже не успел еще для себя решить, кто это такой и что от него хочет, но представленный образ был настолько пошло рассчитан на испуг с его стороны, что закономерно вызвал сочувствие. А может быть, у Аланкреса просто кончились запасы страха... Так, или иначе, а Элису это не понравилось. Он эффектно оскалился.

- Ты сейчас навсегда перестанешь вдыхать смердящий воздух своей паршивой страны, - сказал он спокойным полушепотом, и Аланкрес действительно, хоть воздух ему смердящим и не казался никогда, ощутил удушье.

- Все равно не буду преклоняться, - выдавил он из себя, и его измученная воля вступила в неравное противоборство с волей вампира. То ли закалившись в лишениях, то ли поддержанная последним эмоциональным всплеском, воля эта оказалась вдруг не самым простым препятствием для Элиса. Что тогда чувствовал легионер, Аланкрес мог только предполагать. Элис наклонился над ним и оперся руками на спинку скамьи по обе стороны от Алика, у которого не было ни сил, ни желания встать. Алик смотрел ему в глаза и, если силу можно увидеть, то он видел как раз ее, и она не была силой от природы - доброй и щедрой, а была иной - страшной и требовательной; он сам назвал бы ее низкой и малопривлекательной.

Элис даже не переносил центр тяжести на левую руку, когда в неуловимое мгновение отвел назад правую и в это же мгновение короткий, безумной силы удар превратил в обломки часть ребер анкаианца.

Из того, что случилось после Алик помнил осознание своих последних мгновений, вкус собственной крови и леденящий, жадный поцелуй на губах, а затем - осязаемую волю, запретившую ему естественно и с облегчением покинуть этот мир.

- Готов ли ты постичь то, что я чувствую? - прошептал вампир, поднимая голову. Аланкрес, который уже давно не дышал, но все еще не умер, вспомнил о неизжитой жажде мести.

- Валяй, щедрый, - выдохнул он последнее, что смог, поборов желание закашляться. Он еще видел живыми глазами, платиновый браслет со странно знакомым знаком на запястье легионера...

...Алик согласился, что без Элиса скучно, и существование утратило половину прелести. Покуда Элис не рассказал, как дошел до жизни такой, Алик подозревал, что легионер прямо вампиром и родился - такое он иногда творил. Алику с Ирмой выпадало за ним убирать. Они еще побеседовали быстро, почти телепатически (когда-то они были очень близки, но не потому, что были судьбой друг друга, а потому что оказались в одно время в одном месте и в одном настроении). Алик просил об убежище, но Ирма сама переселялась и обещала помочь позже. Почему-то это огорчило Аланкреса больше, чем хотелось бы; вероятно, от того, что он устал скрываться, привыкать, искать. Вампиры всегда мечтают о покое, а Аланкрес хотел его как никогда.

И теперь, стоя на пороге комнаты, где молодой человек, ничего ему еще плохого не сделавший, лежал на окровавленных досках, прошитый автоматной очередью, Алик думал о том, что за две ночи девяносто лет не одолеешь, хорошо, если будет третья, а на четвертую уж точно будет поздно...

Внезапно Фил открыл глаза. Сначала взгляд его был бессмысленным, но в следующий миг Алик почувствовал, что узнан. В последние минуты своей жизни Фил сделал то, на что мужчины, по мнению Кэсси, если и были когда-то способны, что сомнительно, то теперь точно разучились. Он подумал о Кэсси. О грозящей ей со всех сторон опасности, о том, что она не знает, где логово мертвой твари, а значит, не сможет ей управлять...

- Алик..- прошептал он, и тому ничего не оставалось, как кивнуть. Может быть, кивал вовсе не мертвая тварь Алик, а анкаианец Аланкрес Гирран не мыслящий отказ там, где речь идет о последней воле, а может быть суеверный вампир, не умеющий обмануть доверившего ему свою смерть, только Фил почувствовал, что тот готов исполнить все, что он успеет попросить.

- Девчонка... со второго этажа... ничего не знает... оставь ее и...они знают...отомсти за меня...

Он не успел сказать кому. Последним, что он видел, был еще один грустный кивок и внимательный взгляд, так гармонирующий с вечным сном.

Алик если б и не захотел, стал суеверным - своя месть сделала его вампиром, ему отомстили, уложив в летаргию почти на век, и по пробуждении он не мог не обещать стать оружием чьего-то возмездия. Опершись о дверной косяк он некоторое время вслушивался в приближающиеся шаги той самой девчонки со второго этажа, а затем вышел ей навстречу. В другое время он бы просто исчез до ее появления, потому что, по здравому рассуждению, помимо последней воли была еще и реальная, грозящая ему самому опасность (ведь если Фила убили из-за его тайн, то поверившим в клады не так уж сложно поверить в Алика, тем более, что даже не поверив в него, искать могут начать и не с Лат Ла). Только вот... Просьба кладоискателя была необычна до приятности, и Алик решил доставить себе удовольствие, посмотреть еще раз на вдохновивший его предмет и понадеяться, что этого хватит до следующего милого впечатления, которыми, как он выяснил, было так бедно это время.... Еще любопытно стало, будет ли предмет нуждаться в утешении...

8. Кассинкана.

Те немногие в округе , кто мог что-то слышать (дом Фила стоял на отшибе) затаились в домах, и тишина осенней ночи нарушалась лишь спокойным ветром, лениво перебирающим фиолетовые тени листьев и трав. Ветер всегда казался Кэсси жителем далекого и спокойного мира, чуждого человеческим страстям.

На фоне дрожащих листьев высокого розового куста у крыльца стоявший в пол оборота Алик казался каменным изваянием. Ветер не тревожил даже его волосы, похожие на неровные клочья густого дыма. Лицо его, хоть он и смотрел на девушку, казалось тусклым и далеким, как запыленный портрет.

Кэсси остановилась и вопросительно посмотрела на вампира.

- Он умер, - сказал Аланкрес.

- Его убили? - тихо спросила Кэсси, садясь на крыльцо.

- Да.

- Те, кто уехал?

- Возможно. У тебя больше нет версий?

- Что? Версий? Я ведь этого еще не видела, - произнесла она слабым голосом. Как и многие в состоянии шока, она говорила без мимики и обычных интонаций. Затем Кэсси встала и прошла в комнату. Когда последовавший за ней Алик нашел ее сидящей на стуле, она никак не могла побороть бившую ее дрожь.

- Я когда-то видела, - прошептала она, - подобное... Только их было больше, и гангстеры были еще там. Я тогда очень испугалась...

Она стянула с себя куртку и попыталась повесить ее на спинку стула.

- Гангстеры? Которые делят город с монахами? - Алик слышал это от Ирмы.

- Не только город. Говорят, что...

Она замолчала и одела куртку обратно.

- Что же?

Кэсси вскочила и быстро вышла на улицу. Там огляделась.

- Вокруг на расстоянии слышимости никого нет, - понял ее Аланкрес. Успокойся и скажи.

- Да... Здесь, на верхних этажах нашего бара, есть потайная комната, и не одна...

- Это я знаю.

- А в одной иногда их главарь... живет, или не знаю, что он там делает. Не знаю, был ли он сегодня... Звать его Змеем, его редко кто видит... Я видела. На него похоже. Его, говорят, даже мэр боится, потому что считает, что он псих. А он слишком умный для психа.

Она еще скользнула взглядом по темной листве потом вопросительно взглянула на Алика.

- Тебе это надо?

- Надо, - признался тот.

- Ладно. Была у меня девка знакомая. Папа - шишка. Редкая честная шишка. Один раз он до этого Змея почти добрался. Не буду освещать, откуда мне это известно и насколько глубоко - случайность и обычное любопытство, только последствия были самые банальные и печальные, а меня угораздило как раз случиться поблизости. Давно это было, в моем детстве. Лет десять назад. Об этом никто не знал - ты первый. И за что тебе такая честь?

- Это не мне, - вдруг сказал Алик. - Фил, когда я вошел, просил за тебя.

- За меня?!

- Да. Сказал, что ты не знаешь, где я сплю. Я поверил ему, потому что догадывался об этом раньше. А еще он просил отомстить за него.

Кэсси всхлипнула.

- Ты знаешь... Я готова...

- Нет, - Алик грустно улыбнулся, - жажда справедливости, равно как и восстановление ее силой, и давно уже стали моей прерогативой. И еще одно, а то сюда движутся наделенные ею официально - подумай, будешь ли ты с ними объясняться (я бы не стал) - ответь мне, что ты думаешь о мотиве.

- Трепаться надо меньше. Весь город знал, что он нашел и где. А зачем тебе справедливость?

- А затем, что без нее мне амба. Обо мне твой романтический друг им тоже наплел.

- И они поверили?

- Не важно - искать все равно начнут там, где мне не надо. А меня нужно только найти...

- Алик...

- ?

- Ты один тут... такой?

- Нет. Не меньше двух. Но здесь один. Кстати, Кэсси... раз уж ты первая знаешь меня и пока на этом свете... Тебе лучше уехать в город.

- Я останусь.

- Оставайся. Если выдержишь. Прощай.

- Прощай.

И он исчез. Кэсси некоторое время смотрела на место, где он только что был, а потом опустилась на крыльцо.

Алик еще некоторое время побыл возле, прослушав разговор девушки с полицией, порадовался, что фараоны не изменились, удостоверился в том, что Кэсси еще в состоянии владеть собой в разговоре и совершенно забыла о нем. Ему даже казалось, что она в него не до конца поверила - оттуда и эта странная для места и времени откровенность. Похоже на привычку к необычным явлениям и галлюцинациям, хотя на наркоманку эта девица не похожа. Вообще-то, чтобы обезопасить себя следовало бы ее отправить по Великому Пути, как говорили его предки, но его удерживали две вещи - предполагаемый ум Змея и собственные неясные ассоциации от этой девицы, только усугубившиеся в разговоре. Она вела себя так, словно знала его раньше, как бы странно это ни звучало.

9. Комната.

В этой комнате, с интерьером из ценного на Анкаиане желтого дерева и синими шелковыми занавесками на высоких и узких окнах гангстер со стажем Энди Чогар, или Змей, как называли его за неприятный и немигающий взгляд, позволил себе сегодня предаться отдыху. Совсем не часто он позволял себе такой вот отрыв на верхнем этаже провинциального бара, в собственной потайной комнате, одной из многих, каких находилось немало в пыльных недрах одного древнего памятника архитектуры. В эту комнату не пускали никого и никогда, делая исключение лишь для одного охранника и Тени - так звали женщину, любившую Энди и преданную ему до самозабвения.

Энди был гангстером, взращенным неспокойной жизнью городских улиц и привыкшим с детства своими силами отстаивать место под солнцем. Энди многое прошел в жизни; иногда ему просто везло, но, чем дальше, тем больше, он сам изменял ситуацию в свою пользу и, порой не за счет самых худших качеств своей натуры.

Энди Чогар рано увлекся этой борьбой. Наступил момент, когда он почувствовал, что сама она доставляет ему удовольствия не меньше, чем результат, а иногда и больше. Результата он, правда, тоже не упускал.

Таким образом, в свои двадцать семь лет был одной из самых выдающихся фигур преступного мира Анкаианы, и был если не на пике своей карьеры, то очень рядом.

Комната эта содержала все, что могло потребоваться этому неординарному человеку для отдыха. Отдыхал Энди по-разному. Иногда просто спал. Но было у него, как у всякой неординарной личности, тайное увлечение - Змей рисовал сюрреалистические этюды от которых потом тошнило даже его самого, но не из-за техники исполнения - она была не так уж плоха, а из-за сюжетов. Каждому из тех, чье дальнейшее существование не представляло интереса и не обещало в дальнейшем принести пользы, он показывал их. И каждый раз кончина очередного посетителя этой сокровенной галереи становилась красочным воплощением последнего произведения.

Порой Энди и сам пытался разобраться в истоках подобных своих желаний, однако быстро запутывался в психологических нюансах и, в особенности, в определении своего статуса. Высший он или низший (как тщеславного человека, его это волновало особенно)? Он размышлял так - низки его желания, но разве право на них не возвышает его?

В очередной раз задав себе этот вопрос, Энди стоял перед зеркалом в огромной витой раме, отображавшем его в полный рост и детально оценивал свое отражение. Проще говоря, любовался.

Красивое и волевое лицо в зеркале нравилось не только ему самому, холодное и требовательное выражение карих глаз его вызывало уважение, а своим ладным и старательно тренированным телом Энди восхищался редкий случай когда в одиночестве...

Конечно, полностью доволен он не был - занятия, знакомые ему с детства, как помогающие скрашивать жизнь, занимали ум лишь ненадолго, после чего закономерно приходило опустошение и отвращение, иногда даже к самому себе. Те, кого он считал достойными противниками зачастую на проверку оказывались убогими слизняками, победа над которыми большой радости не доставляла. И уж тем более, никто из его жертв, не делал ничего, что бы его удивляло.

Таким образом, находя истинное величие лишь в самом себе, Змей часто сомневался в своей объективности. Нередко случалось, что возникало у него желание обсудить свою такую вот замечательную личность с Творцом. Это желание, возникая, порождало странную, мало знакомой природы тревогу.

- Кто я? - не слыша себя, спросил Энди у брюнета за блестящим стеклом, что отражался вместе с желтой настольной лампой на фоне синего плюшевого дивана. Брюнета, судя по движениям губ, интересовало это же.

- Извращенец, - произнесли у него за спиной негромко, голосом, явно привыкшим тонко модулировать интонациями. Была в этом слове и некоторая небрежность, и приветливость, и даже готовность терпеливо повторить, если переспросят. Поэтому, вместо того, чтобы переспрашивать, гангстер обернулся.

А диван, оказывается, был занят. Положив голову на один подлокотник, а ноги на противоположный, там возлежал бледный юноша в черных джинсах и черной рубахе, расстегнутой на груди. В лице его казался примечательным прямой острый нос и подходящий к нему торчащий вперед почти столь же острый подбородок, что делало его похожим на лису, правда, почему-то, очень поблекшую. Глаза цвета серебристого бархата томно смотрели на Энди.

Энди не стал бы тем, кем он стал, если бы не научился в считанные секунды и проявлять должную выдержку, и подобающе оценивать ситуацию.

- С кем имею честь? - ровно спросил он, подпустив в тон небольшую долю душившего его недовольства. Страх, который пришел, как только Энди осознал все обстоятельства, кажется, получилось скрыть.

- Сосед, - юноша небрежно ткнул себя в грудь пальцем.

Энди усмехнулся.

- А ты, сосед, пожалуй, прав, - кивнул Энди, рассматривая лежащую на спинке костлявую руку своего гостя. Тот тем временем выразительно перевел взгляд на одну из картин Энди, угрожающе накренившуюся над этим самым диваном.

- Извини за некоторую экстравагантность моего интерьера, - медленно произнес гангстер, отворачиваясь и убирая несколько других картин, прислоненных прежде к дивану, в глубь комнаты, - но я не предвидел твоего визита и, как ты понимаешь, не имел возможности как пригласить тебя для беседы в другое место, так и вообще...

Он не заметил, как гость принял приличную позу, примостившись в уголке дивана. Теперь он в упор рассматривал гангстера.

- Оформляя эту берлогу, я сам понимаешь, не стремился к изысканности, - продолжал Энди, - но в техническом оснащении, как мне кажется, ничего не упустил. Каждый, кто появлялся здесь, имел возможность ознакомиться с устройством. Все зависит от того, какие развлечения ты предпочитаешь.

Незваный гость откинулся на спинку дивана, положив согнутую руку под голову, и теперь внимательно следил за капо из-под полуприкрытых век.

- А разве Фил тебе не говорил? - произнес он полушепотом.

Получив, таким образом, ответы на многие интересующие его вопросы, Энди задался еще большим их количеством. В силу привычки он запомнил все, что нес меньше суток назад этот сумасшедший кладоискатель.

- Я, конечно, извращенец, - Энди подмешал в голос справедливой обиды, - но не до такой степени, чтобы интересоваться пристрастиями друзей тех, кого своими друзьями назвать не могу.

...А тому, на диване, захотелось узнать, есть ли на свете хоть кто-то, кого он может так назвать, кроме собственного отражения.

- Кладоискатель перед смертью углубился в метафизику, - сообщил Энди после некоторой паузы, - Какой именно пункт его речи моего гостя интересует?

- Сокровища, - ответил гость. - То, что он мог сказать обо мне, я слышал.

Те качества, которые помогли гангстеру добиться многого, не оставили его даже сейчас, когда в привычный и скучный мир вторглось удивительное, подвинув Энди поближе к помешательству.

- Позволь мне кое-что уточнить, - сказал он, подходя к гостю. Охрану он звать раздумал - тут сыграла свою роль, та же практичность, благодаря которой Фил чуть не стал богачом, и недостаток которой его погубил. Настолько вежливо, насколько сумел научиться за годы своей головокружительной карьеры Энди подержал за запястье беспокоившую его на протяжении всей беседы руку, затем обшарил взглядом комнату.

- Так, значит, ты - Аланкрес, - произнес он. - И это не бред.

Аланкрес между тем размышлял вот о чем: гангстер, несмотря на свои художественные завихи, оказался нормальным и типичным. За одно то, как он вел себя перед лицом такого явления, как Алик (Алика Аланкрес все-таки считал явлением природы, потому что не мог отказать ему в праве на жизнь) он заслуживал, наверно, со стороны некоторых некоторого уважения. Алик решил уважать его до момента высадки на берег с сокровищами, которые, как он чувствовал, были не просто горстью старых монеток. Хотя из всех этих богатств анкаианцу нужна была всего одна вещь, бывшая средь них, если верить Филу. Аланкрес не видел ее с тех пор, как знойным летним днем стоял у окна и, держа ее в руках, переводил взгляд с нее на марширующие по улицам отряды захватчиков. Через день они лишили его дома и семьи, и с тех самых пор он не имел сведений о судьбе этого древнего фамильного украшения золотого кулона в форме объемного ромба из витых тонких пластинок с чем-то непонятным, но необычайно красивым внутри него. Похоже это было на мерцающую белую звездочку, которая, как ему помнилось, каждый раз бывала разной - то она создавала о себе впечатление, что отсвечивает синим, то зеленым, то голубым, оставаясь при этом неизменно белой и словно бы излучая свет и спокойствие... Может быть, так казалось только Аланкресу, но, как бы то ни было, хотелось увидеть ее сейчас. Ведь если она осталась такой же, это будет почти счастье... Даже если для этого придется заключить временный альянс с человеком, которого, как он слышал, побаивается даже мэр, даже если это тот самый, которому ты поклялся отомстить, в чем Алик был теперь уверен.

- Меня зовут Алик, - поправил он.

Гангстер чуть сжал губы, чтоб стало похоже на улыбку.

- Похожий на тебя портрет украшал одну страничку из моего учебника истории с подписью: "Сын Кайерса Гиррана..."

-...Увидите - убейте, - насмешливо продолжил Алик.

- Так ты сын Кайерса? - наполовину утвердительно сказал Энди.

Алик чуть приподнял голову чтоб со спокойным и немного циничным высокомерием взглянуть на гангстера.

- Сын Кайерса умер.

- Так же, как и ты, - констатировал Энди.

10. Договор.

- Сколько ты хочешь? Я оплачиваю разные вещи - молчание, содействие, невмешательство...

Энди расхаживал по комнате в таком спокойствии, какое Алик у людей не привык встречать - он даже чуть не упустил момент, когда гангстер таким же спокойным и рассеянным движением взял со стола филовский серебряный обруч и водрузил его себе на голову, совершенно верно рассчитав, что, заключая сделку, нужно быть свободным от всякого влияния.

- Помимо собственного существования, - заметил Алик то, что Энди обошел.

- С моей стороны, вывод из того, что ты еще не убил меня один - ты заинтересован во мне, - ответствовал Энди. - И будешь до тех пор, пока катер с кладом не причалит. До этого времени я постараюсь себя защитить... Так значит когда я встретил кладоискателя на лестнице, он шел к тебе, внезапно сказал Энди.

- Когда?

- Позавчера. Я подумал, он к сокровищам идет...

- Он так и не сказал тебе где они?

- Сказал... вчера. Вчера он мне все сказал. Только вот о тебе я забыл спросить, но теперь знаю. Не буду тебя напрягать. Мы поедем на Лат Ла за сокровищами - Анкаиана - земля маленькая, денег на ней умещается немного, лишние не во вред. До этого времени я тебя не трогаю. Я готов не трогать тебя и дальше, если возникнет такая необходимость.

- А возникнет?

- Зависит от тебя. Нравится мне вся эта твоя невидимость, неслышимость, скорость, сила и пристрастие к темному времени суток. Может пригодится, ведь Анкаиана - земля маленькая...

- А материк - земля большая, - буркнул Алик. Он терпеть не мог такой манеры разговора, выставляющей собеседника идиотом, или заискивающим просителем, - А если будешь так со мной говорить, я рискну прибавить к твоим этюдам скульптуру.

Гангстер отвернулся. Алик чувствовал, что тому нравится играть со смертью, возможность которой он полностью осознавал. Редкое сочетание незаурядности характера, интеллекта и любви к риску ... Недалек тот час, когда нынешний мэр скончается, и скорее всего совершенно случайно... Но это Алику безразлично. Все можно было сделать аккуратнее - Алик, по сути дела бросался, очертя голову, в общение с этим человеком. И это вместо того, чтобы уносить ноги. Иначе неинтересно.

- Я б тебя больше уважал, - сказал гангстер с улыбкой, - если б ты рискнул это сделать сразу. Альянс вампира, коль уж он существует, с человеком выглядит странно и не может быть заключен без задней мысли.

- Но я иду на это.

- Ты рад был бы убить меня...

- Когда я сменю место жительства, мне будет абсолютно все равно знаешь ты обо мне или нет. А ты можешь рассказывать сказки, которые всегда были и многим успели надоесть. А по поводу радости - я никогда не испытывал ее от вида призванной мною смерти, это низко.

- А что же ты испытывал?

Алик словно бы не расслышал внезапно прорезавшегося интереса в голосе Энди. Его голос был невыразителен и тих.

- Очарование от величия смерти, которую мне так и не довелось испытать.

Энди какое-то время не отрывал взгляда от направленных в пустоту тусклых, как асфальт, глаз, пока не осознал, что тоже проникся каким-то очарованием. Это было совсем ненужно и раздражало; однако опасности никакой не несло, и Энди пожал плечами.

- Странный ты, - сказал он. - Завтра в полночь на берегу будешь?

- На пристани?

- Это пристань? - усмехнулся Энди.

- Фил говорил: пристань.

- Значит там, - улыбнулся Энди. Он не знал и трети того, что о рассказывал Фил о вампирах.

...Он не знал и трети этого, особенно о манере их общения, но Алик мог быть уверен в том, что он предпримет все, чтобы обезопасить себя.

А когда Алик остановился на лестнице, ведущей вниз, он услышал в только что покинутой комнате то, что ожидал услышать.

Сначала нажимали кнопки. Затем голос Энди произнес следующее:

- Асет? Здравствуй, дорогой... Да вот, как раз сидел и размышлял о добрых корешах... Не гоню. Как сейчас помню - так тронул ты меня, что я месяц мэра за твою шкуру уламывал... И не знал даже... Ну, что ты... Нет, какие расчеты... Я по вопросу... Да, как я слышал, ты когда-то всяческой некромантией занимался... Нет, кроме меня никто... Уже никто. Хм... Очень рад... Нужна консультация... Нет, добрый дядя психиатр ни при чем... Проблем пока нет, но знать хотелось бы побольше...Ну конечно. ..Да, через час. В Колизее...Пока.

Алик усмехнулся. Узнать, так узнать. Узнавай на здоровье... Все и так всем известно. А в Колизей я не потащусь, потому что устал, тем более, что внизу, похоже, сидит милая девочка Кэсси, которая считает, что ее жизнь теперь - мой каприз, и находит это безумно увлекательным, потому что ей нечем больше увлекаться.

Алика привлекали умные, гордые и порочные натуры, но только при необратимо разрушительном способе общения с ними. Употребив же иные способы, он утомлялся. Вот и теперь его тянуло к чему-то простому и милому, например, к Кэсси, которая не знала о том, что с самого начала даже мысль о роковой близости с ней была Алику неприятна и, наверное, удивлялась его лояльности. Впрочем, если ей об этом сказать, она, вряд ли разбирающаяся в сути вопроса, поймет как-нибудь не так (такие женщины способны расценить как недостаток внимания, если, кося толпу автоматной очередью, одну из них случайно пропустишь). По этой и некоторым другим причинам Алик решил общаться с ней, а не выслеживать гангстеров.

11. Впечатление.

Кэсси, отоспавшись за день, ночь посвятила довольно банальному, но в ее ситуации просто необходимому делу - пошла и напилась. После четвертого коктейля она уже была уверена, что Фил был ее судьбой, после шестого - что она никогда не найдет хоть кого-то, столь же благородного, а восьмой коктейль ознаменовался переполнением Кэсси. Поняв, что еще хоть одна лишняя капля заставит ее встать и искать хотя бы выход, что она уже физически сделать была не в состоянии, она отставила пустой стакан и уронила голову на руки. Удивилась, что еще не на стол.

Хотелось, чтоб пришла Оська, или хотя бы Дебил, но очевидно, они забыли Кэсси навсегда и никогда не почувствуют, куда им, что она тут одна, уставшая пить и в еще более похоронном настроении, чем в начале пиршества...

А на улице, куда она все-таки нашла силы выйти, стояла машина, от вида которой Кассинкана частично отрезвела. Злость, поднявшуюся в ней, не остановила бы и самая противно звучащая сигнализация, но вслед за ней из бара показался какой-то подозрительный народ, и, пропустив его , Кэсси вернулась.

Время которое она провела, уставившись в пустой стакан, она не считала.

- Вы не танцуете? - услышала она рядом.

- Никогда, - категорически ответила девушка. Ей показалось, что при этом она слишком энергично кивнула.

- Тогда простите, - грустно сказал приятный голос и его обладатель удалился. Это было ново. Кэсси уже просчитывала в уме варианты его следующего вопроса (благо, чтобы просчитать реплики мужика, который клеится, сильно напрягаться не надо) а этого вот не ожидала... Поэтому даже дала себе труд повернуться и проследить взглядом за уходящим. У него была шикарная фигура. А вдруг, даже при ней, он не дурак, а она его так?! Было от чего прийти в отчаянье. Она уже собиралась выйти и поплакать, как вдруг над пустым стаканом перед ее глазами плавно зависла рука и покрутила его на пальце по столу.

- Что за гадость ты пьешь, - приветливо прозвучал за спиной голос Алика.

- Кто б говорил... - вздохнула Кэсси. Шикарная фигура на сегодня обламывалась.

- Ты домой-то дойдешь?

- Дойду, - Кэсси встала. Мебель была как живая - каждому предмету хотелось куда-то двигаться, и Кэсси решила, что лучше сесть. - Но я туда пока не собираюсь.

- Оно и видно... Хоть больше не пей.

- Чего это ты такой заботливый? Грехи замаливаешь?

- Я существую вне этих понятий, - без всякого выражения произнес Алик, - Моя душа и так обречена своим выбором на заточение в вечном падении в никуда из ниоткуда...

Кэсси стряхнула оцепенение от нахлынувшей безысходной картины.

- Приятно слышать, - сказала она. - Хоть там ты от меня отстанешь.

- Прости, если был навязчив. Хотел предупредить, чтоб ты не трогала машину Энди, а то случайно проходя мимо, видел какими глазами ты на нее смотрела.

- Неужто жалко ее...

- Нет, тебя. Кого-то ты мне напоминаешь.

- А у тебя имя знакомое. Так звали...

- И сейчас зовут.

Разноцветные прожектора прозрачными мазками кружились в стенках стакана. Подняв глаза, Кэсси обнаружила Алика сидящим напротив. Трепещущие зеленоватые блики света казались на его лице темнее и терялись. Представилось их вечное, изнуряющее погружение в бесцветную, беззвучную и безвременную пустоту... Когда она была меньше, она читала книжку о судьбе последнего анкаианского правителя Кайерса. Там говорилось, что у него было трое детей, из которых, как впрочем, и из всей его семьи, удалось спастись только одному, который потом сам хоронил их тела ночью за городом, копая могилы чуть ли не руками. Через полгода он пропал, хотя некоторые загадочные вещи, что происходили после, дали почву для всяких идиотских легенд...Правда, в книжке больше говорилось о том, как они жили, а не как умерли - лет двадцать назад автор ее уже осмелился написать о них с симпатией, и книжка вышла хорошая, которая Кэсси очень понравилась. Был там и портрет Аланкреса, и даже его стихи. Мало... Так вот, еще некоторое время помнилась оттуда такая волшебная и жуткая фраза про бегство из небытия в небытие, только она ее не помнит сейчас, хотя когда-то всю красиво намазала из тюбика с масляной краской на стенке какого-то сортира. Он, наверно, и сам ее забыл, потому что сказал иначе. А может, просто не хотел повторяться.

...А теперь его там не было. Он сидел с какой-то блондинкой в зеленом, и был настолько вдохновлен и любезен, что Кэсси стало дурно. Теперь она поняла, что он имел в виду, когда говорил "если выдержишь". Определенно не выдержит. Вряд ли она еще увидит эту блондинку. Нет, пора домой, в свою новую квартиру - там жила тетка, которая съехала, оставив ей ключи, чтоб следила за домом и кормила черную кошку. Эта одинокая душа тут же прониклась сочувствием к Кэсси и в первый же день на ней немножко поспала.

- Простите, но, такое впечатление, что здесь никто не танцует, не только вы, - обратился к ней упущенный было обладатель фигуры. Кэсси подняла голову.

- Да нет, я уже в состоянии. Только принесите мне соку.

Выпив сок и протанцевав с несколько раз с молодым человеком, который почему-то решил, что к ее сегодняшнему настроению подойдет только пачка свежих анекдотов (и оказался прав), Кэсси вернулась за столик. Подавленное настроение, развеянное было не столько анекдотами, сколько необычными и милыми репликами ее собеседника по поводу их содержания, вернулось снова.

Она огляделась. Недавний ее партнер стоял перед стойкой, где горел нормальный свет. Парень был рыжим.

Алика с блондинкой нигде не было, да и вообще, народ стал расходиться. Кошмар какой-то, подумала протрезвевшая Кэсси. Точно не выдержу. Как там в той сказке : "...и проткнул жестокий правитель сердце птицы длинной спицей, и выпил по капле кровь ее..." Ну, держись, анкайский принц! Я конечно, не правитель, и кровь свою можешь себе оставить, но спица у меня найдется. Теткина посеребренная спица, под которой плоть твоя будет плавиться, как пластилин, если верить Филу. Жалко тебя, конечно, бедного, но ведь стихов ты все равно больше не пишешь.

О том, что Аланкрес может все просечь раньше, и ее светлый подвиг во имя человечества так никогда и не будет совершен, она думала меньше всего. Плохо, конечно, обманывать чужое доверие, но она будет прощена (если это вообще потребуется).

Хотя был уже третий час ночи, спать не хотелось. Сбегав до тетки, Кэсси, стараясь поменьше думать о своей миссии, остановилась и задумалась. Если он вернется в бар, можно будет сделать это там, тем более, что народу мало. Потом аккуратно вытащить его наружу (Фил говорит, они легкие) и прибить там где-нибудь. Брр... А может, проще уехать? Вообще, то, что на нее сейчас нашло похоже на помрачение, а это плохо. И ведь никто не похвалит, вот что обидно. Ну, скорее всего, она его просто не найдет, если он уединился куда-нибудь с блондинкой. И ведь не предупредишь ее.

Так вот, приведя мысли свои в состояние обычного сумбура, Кэсси шла по берегу к бару и поскальзывалась на камешках. А когда, наконец, все же упала, почувствовала, что силы иссякли. Посидела немного и, когда глаза привыкли к темноте, увидела вдалеке что-то маленькое и блестящее. Любопытство придало сил.

Разумеется, это оказалось вовсе не таким уж блестящим, в первом приближении похожим на брошенный кем-то крупногабаритный мусор, а во втором - конечно же искомым принцем, сидящим спиною к ней на валуне с низко опущенной головой. Это она под звездами блестела. Такое вот испытание.

- Это ты? А я сначала думала - какая-то свинья пакет на пляже выбросила...

- Спасибо. В летучую мышь я превращаться не умею, так хоть пакетом показаться - удовольствие.

- В мышь? - Кэсси вдруг стало грустно, и она решила польстить ему напоследок, - Я б поверила, ели б речь шла о чайке...

Грубая лесть - вещь подозрительная, но Алик не обернулся.

- Они теперь похожи на мусор?

Стало светлее - ветер отогнал с луны непрозрачное облако. Серые волосы Алика отсвечивали тусклым неоновым блеском - в одном направлении зеленоватым, в другом - розовым.

- Ты братская могила, - не выдержала Кэсси. - Очаровательная. - И плевать ей, если он повернется.

А он не повернулся, а только склонил голову, подтянул колени и обхватил их, сжавшись таким образом в комок. Тонкая шелковая рубашка, словно кожа, облегала острые верхушки позвонков. Казалось, там больше ничего и не было, только кости и сквозняк. Легче будет. Кэсси поднесла спицу, направив ее точно между ребер, с той стороны где они были нормальными. С другой вот, что-то казалось странным.

- Кэсси...

- Что? - произнесла Кэсси так с интонацией усталого ментора, готового разразиться обвинительной тирадой.

- Я б на твоем месте завтра уехал в город.

- Мешаю?

- О, нет, что ты...

Черт подери этот голос! Чего он еще скажет...

- Нельзя объяснить, не вдаваясь в подробности. Не хочется.

- Алик... То есть, Аланкрес... Фил говорил, что без желания вампирами не становятся, ведь так?

- Угу.

- А причина?

- Вроде твоей вчера, только в более уважительной степени. Месть называется. Не советую, кстати.

Это он о чем? Будем думать, что не о себе, а то страшно. Если станет страшно, он это почувствует. И все-таки жалко...

- Алик, научи меня убивать.

- Кого?

"Тебя". Эффектно.

- Вообще.

- Никогда при этом не думай о смерти. Лучше о жизни.

Тут голос наконец-то сорвался и Кэсси увидела, как хрупкое тело пронизала дрожь.

- Да что с тобой?

Ответом ей было что-то похожее на истерический смешок. Кэсси стало грустно - она сбросила сумку, положила на нее спицу, вздохнула погладила мертвую тварь по плечу. И тогда он обернулся. Все-таки, у него были замечательные глаза. Полные слез. Очень трогательно, а главное, что не в первый раз. Как-то кошка выдрала хвост любимой птичке, надо было дать ей пинок, но за грустную морду кошка отделалась шлепком тапкой. Правда, кошка была живой, но вот говорить не умела.

- Сто семьдесят шесть лет назад родился Аланкрес Гирран. И он не всегда был в депрессии. Нынче он отдыхает, а ты мешаешь.

- Я в бар шла ...

Она поймала направление его взгляда и вздрогнула. Ну, разумеется... Ладно будем смелыми, хоть это и адски трудно.

- Я решила, что не выдержу и пришла убить тебя.

Алик вздрогнул и тут же закрыл глаза.

- А почему не стала? - прошептал он, призрачно улыбаясь.

- Пожалела, - спокойно объяснила девушка.

Алик два раза моргнул.

- Спасибо, добрая Кэсси.

Он уткнул лицо в ладони и истерически всхлипнул, потом еще минуту смеялся беззвучно, после чего сразу вернулся в прежнее спокойное состояние.

- Так ты меня и вправду уморишь, - тихо сказал он, аккуратно вытирая лицо платочком.

- Ничего смешного, кстати, - фыркнула Кэсси. - Тебя не умори, ты тут весь народ порешишь...

- Тут - нет, - возразил Алик, неподвижно глядя в никуда. - Близко и мало. Город другое дело... Хотя там мрачно очень. Грязно и скучно. Но выбирать не приходится, хоть я и тоскую. Помню его другим... Эти пастельные тона, эти пыльные одежды, от которых кажется, что ты во сне, эта пьяная музыка, похожая на легкое, влекущее прикосновение... Жизнь, набранная сновидениями и картинами из оттенков светлых и приглушенных цветов. Не отыскать ни черного, ни белого - жизни и смерти. Наверное, поэтому анкаианцы так легко променяли одно на другое. Для нас не существовало по отдельности ни боли, ни праздника, ни тьмы, ни звезд - только впечатление, только оттенки и отголоски. Нерезкие превращения теней в отблески, отблесков в образы и навеянные нечеткими образами едва уловимые идеи, слегка касающиеся тонких и сокровенных чувств... Этим была бы для тебя Анкаиана. Вернее, впечатление от нее.

- Я не успела, - извиняющимся тоном сказала Кэсси.

- Твое счастье. Они умерли в тот день, когда потеряли свою страну. Им стало незачем жить... В вашем мире это зовут депрессией. С тобой было? Если не было, то сейчас начнется. Я скучен когда устаю.

- От меня?

- Нет, меня утомило впечатление от другого человека.

- От блондинки?

- Она утомляет сама по себе и не способна создать полноценное впечатление. А твоя... эманация содержит так много, что мне лень разбираться.

Диалог с анкаианцем, да к тому же еще и вампиром создал у Кэсси впечатление, что она снова опьянела. Этот поток слов казался осязаемым и был гипнотически приятен. Укачивал и отнимал волю, рождая подобие безумного, мягкого азарта, восторга и очарования. Она уже забыла о земле под собой, когда фраза, прозвучавшая резким диссонансом, вернула ее в реальность.

- ... лучше не возникай какое-то время в районе замка.

- А что будет?

Было что-то страшное в том, с какой скоростью он обучался соответствовать обществу, в котором проснулся. Например, ему требовалось все меньше времени на обдумывание лаконичных выражений.

-Шквал. Может накрыть.

И, замечая что ему это нравится, Кэсси только вспоминала фильмы с хищниками, для собственного удовольствия преодолевающими немыслимые препятствия и расстояния, да с трудом вытаскивала себя из отупляющего, первобытного восхищения для нормального разговора.

- Тебе-то что?

- Я обещал Филу твое благополучие.

Алик огляделся, словно что-то искал. Но вокруг было только черное небо, черные скалы, черные волны и камни.

- Фил умер.

Алик перестал оглядываться. Теперь он был в профиль, и звездный свет терялся под его блестящими ресницами, как в бездне.

- А я не совсем, вопреки твоим замыслам. Ты согласишься, что я мерзкий (я разный, но и такой тоже), но сволочью отнюдь не являюсь и обещания свои выполняю... Иногда.

Алик улыбнулся, повернулся и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

- И как же узнать, когда?

- А, нужно меня хорошо знать.

Кассинкана вздохнула и вспомнила, что когда-то, в юности, была очень впечатлительной.

- Я знаю Гиррана. Я про него книжку читала. Про Аланкреса тоже... Про его жизнь.

Алик усмехнулся.

- Бедняжка. У него была очень короткая жизнь, на биографию не хватит, - сказал он с нежностью.

- Там была не биография. Там были его стихи и портрет.

- Да, - Алик криво улыбнулся, - он был неординарным человеком. А представляешь, что он чувствовал, когда...

Кэсси, по какому-то наитию, перебила его:

- А что он чувствует сейчас, когда видит, что сделали с его страной!

- Чувствует, что исправить ничего нельзя. Ручаюсь, как его близко знавший. Поэтому не сильно переживает, во всяком случае, по этому поводу. Еще ему интересно, откуда в вас столько сочувствия.

- Он бы знал, - обиженно сказала Кэсси, - если б прочитал про себя...

- Иной был бы эффект, если б он написал про себя.

- Почему?

- Потому что это была бы правда. Он, этот жалкий избалованный и самонадеянный идиот, возомнивший себя мировой справедливостью, не стоит сочувствия.

Порыв холодного, влажного ветра неприятно взъерошил ей волосы и обдал осенним холодом, заставил обхватить себя за локти. На безразличного к таким вещам Алика смотреть было холодно.

- Так ему и надо?

- Как?

- В-в-ввот так, - почти неслышно сказала Кэсси и ткнула пальцами в плечо вампира.

- Еще раз пожалели. Я -то уж тем более этого не достоин, это он был добрым.

- И ты до сих пор говоришь от имени мировой справедливости.

- Ну вот, теперь ты знаешь, как я поступлю.

- Как он?

- Хоть я его и не люблю, - утвердительно сказал Алик. - Тебе бы он тоже не понравился. Представь - как я, только... Капризный замороченный ребенок, хилый, рассеянный, похожий одновременно на унылого кузнечика, птицу, крысу, лису... да на кого он только не был похож! Иногда его так обзывали...

- Он обижался?

- Когда замечал. Он стал внимательным только после того, как проходящий мимо вампир придал его облику некоторую инфернальность...

- Подошла.

- Хм... спасибо....и научил не думать о цене. Мы живем ради мгновений, и каждым из них надо насладиться.

- Аланкрес тоже так считал?

- Еще слово о нем, и я начну вести себя также безобразно. Или обижусь.

- Ну ладно... Пойду я.

Кэсси встала, растирая затекшую ногу. Только миг назад она поняла, что замерзла и безумно хочет спать.

- Кэсси! - окликнул ее Алик самым чарующим голосом.

- Да...

- Надеюсь, мы больше не увидимся?

Кэсси пожала плечами. Когда до нее полностью дошел смысл последней фразы, она резко обернулась и увидела на фоне черных камней только мелькнувший отблеск... Или впечатление от него.

12. Генрих.

Проспав до полудня, который получился на удивление теплым и солнечным, Кэсси встала, выпустила изнывающую кошку и вышла на крыльцо - порадоваться последнему благословенному дню. Ее еще не оставил сон, когда, стоя прислонившись к притолоке с большой кружкой в руке, она гадала, для чего нужны надетые теткой на забор стеклянные банки (кроме того, что они так замечательно блестят под этим чистым небом). Если бы не желтеющие листья, пейзаж позади них сошел бы за лето. Кэсси любила лето. До тех пор, пока она не пошла работать и не уехала из города оформлять виллы для сильных мира сего, она с родителями каждое лето отдыхала на Озере.

На Анкаиане существовало только одно озеро, потому какого-нибудь специфического названия оно не имело. Когда она влюбилась, оно стало Озером ее любви, а когда рассталась - Озером ее воспоминаний. Теперь же у него наклевывался статус Озера, где она вот уже два года не была.

Повсюду по его берегам валялись поросшие мхом каменные глыбы, между которыми кое-где росли невысокие кустарники с причудливо изогнутыми ветками, напоминавшими корни, а лесные деревья скрывали свои нижние ветки под гнетом мелких пушистых лиан и серебристых орхидей, с которых иногда бесшумно взлетали черные, размером с птицу, окруженные синеватым сиянием бабочки, лаково блестели коралловой чешуей тонкие древесные ящерицы а в глубине крон можно было угадать незримое присутствие сладкоголосой серой иволги...

Движение у калитки не сразу отвлекло ее от созерцания картин своей памяти. Был миг, когда ей показалось было, что это полиция, которая явилась за новыми сведениями по своему безнадежному делу, однако в следующий момент она раскаялась в такой заниженной оценке умственных способностей доблестных стражей порядка, потому что одежда стоящего у калитки человека не подошла бы ни одному полицейскому даже в гробу. Он был в джинсах и белой фланелевой рубашке, небрежно завязанной узлом спереди в районе талии (можно было бы определить местонахождение узла коротким словосочетанием "на пузе", но это было бы несправедливо по отношению к хозяину, потому что ничего похожего на сие достойное вместилище кулинарных излишеств в том месте не росло).

Поняв, что замечен, обладатель красивой фигуры улыбнулся и постучал суставом согнутого пальца в доску забора. Только после этого Кэсси узнала в нем своего вчерашнего партнера по пьяным танцам. В руке он держал что-то смутно узнаваемое.

- Привет, - сказала Кэсси.

- Привет. Ты вчера на столике забыла вот это, - он протянул ей то, что было в руке.

"Вот это" относилось к тем вещам, названия которых мужчины считают ниже своего достоинства запоминать. Именовалось косметичкой. Кэсси еще и не вспомнила, что успела ее забыть.

- Ой...Спасибо.

Тут всякая приличная девица должна была всплескивать руками и кидаться на шею герою, взявшему на себя труд возвращения чужой собственности. Кэсси решила, что это вульгарно и тут же себя мысленно отругала решив, что это сказалось знакомство с Гирраном.

- Впрочем, - сказал рыжий, - это меня совсем не напрягло. Я смог еще раз тебя увидеть.

Кэсси знала, что хороша собой, однако, когда тебе это повторяет шикарной внешности парень, приятно, как в первый раз. Теперь, подумала она, он станет напрашиваться в гости.

- Ну... Я пошел, - сказал рыжий. У него были бронзовые волосы, которые переливались на солнце как перья диковинной птицы, и бронзовый загар, а классические черты лица вполне могли бы принадлежать герою сериала, заставляющего домохозяек с маниакальным упорством регулярно сгонять своих благоверных с любимого места у телевизора. Только взгляд поумнее. В общем, весь его облик напоминал Кэсси о том, что лето кончилось, а у нее так и не было романа.

- Подожди, - сказала Кэсси. - Я сейчас оденусь и позавтракаю, а потом можно будет прогуляться на берег.

- Давай вместе позавтракаем, - обрадовался рыжий. - Меня, кстати, зовут Генрих.

- А меня Кассинкана.

- Это откуда?

- Из какой-то легенды. Там вечно кого-то то Кассинкана зовут, то Аланкрес...

- ...Генрихами тоже иногда.

- Не примазывайся. Мы из разных легенд.

- У нас еще все еще впереди.

От таких слов у Кэсси перехватывало дыхание.

Они позавтракали в баре, потом там же пообедали и поужинали. Кэсси опомнилась только, когда за единственным окном заведения стало черно, а помещение заполнилось веселым народом. Подойдя к стойке за соком, она отодвинула рукой чью-то газету.

- Он тебе так симпатичен, что ты пренебрегла моим советом? послышалось из-за нее. - Не оборачивайся.

- Не влезай в мою личную жизнь, - услышала Кэсси отразившийся от бумаги собственный охрипший голос.

- Этот человек - не тот, за кого себя выдает.

- Я знаю, он шпион.

- Не совсем. Но по сути верно.

- Откуда ты знаешь?

- Чувствую.

Кэсси бесцеремонно отодвинула газету.

- Мы не знакомы, - сказал Алик, отворачиваясь. - А то еще Генрих приревнует...

Кэсси в тот момент даже не пришло в голову, что таким образом тварь заботится о ее и своей безопасности.

- Ты его знаешь?

- Нет, - улыбнулся вампир, - мой способ познания людей крайне эгоистичен. Знай я его, ты была бы сейчас одна...или со мной.

- Только попробуй, - угрожающе пробурчала Кэсси.

- Угрожаешь меня снова пожалеть? Это так унизительно...

- Я тебя убью. Прибью на осиновый крест серебряными гвоздями. А потом пожалею.

Алик расправил и сложил газету. Кэсси вдруг показалось, что она его обидела.

- Ты не обиделся?

Алик смерил ее взглядом и промолчал. Потом взгляд его смягчился и стал каким-то отсутствующим. Он положил газету на стойку и быстро вышел. Кэсси посмотрела на Генриха - тот беседовал о чем-то с неприметным типом в сером.

- Извини, я на минуточку, - сказала Кэсси пробегая мимо. Генрих успокоительно кивнул.

На улице было тихо, темно и пусто.

-Алик...- негромко сказала Кэсси зная, что если вампир поблизости, он ее услышит.

"Сюда" - внезапно раздалось в ее мозгу. Она завернула за угол, откуда звали, но ничего не увидела, кроме ясного неба, луны и лениво шевелящихся волн. Так она стояла минуту, потом еще одну, но больше никто ее не звал. Да и зачем она сюда поперлась? Извиняться перед вампиром за то, что он вампир?

И тогда ее мягко, но настойчиво развернули. Перед ней стоял Алик и крепко держал ее за плечи. И Кэсси поняла, что не может ни двинуться, ни слова сказать. Темные глаза мертвой твари, казалось, проникли на самое дно ее души и парализовали волю. Время остановилось. Она не могла даже отвести взгляд.

И не хотела. Счастлива была бы всегда чувствовать это холодное, мучительно обжигающее и восхитительное прикосновение пронизавшей душу чуждой и неведомой силы. Хотелось втянуться в эти мягкие темные глаза, чтобы изведать истоки неземного покоя... Пару раз в жизни казалось ей, как сейчас, что тайна бытия лежит перед ней как наскоро нацарапанная записка, в которую даже неинтересно смотреть из-за силы безумия и восторга, охватившей ее от сознания того, что прочитать ее так просто... И никакого страха не ощутила, когда Алик наклонился и коснулся ее шеи прохладными губами. Только сердце забилось так, что он, наверное тут же услышал. Но не от страха чувства, которому теперь просто не нашлось места в ее взбудораженном сознании. Она понимала, что это жест производится по другому, нежели обычно, поводу. Да, она знала Алика настолько, чтобы это понять.

Алик поднял голову.

- Ты любишь играть со смертью, - произнес он меланхолично. - Совсем как те, кто...

Он отвернулся, и наваждение прошло.

- Кто? - выдохнула Кэсси.

- Благодаря кому все стало так, как есть.

Кэсси все своим видом выразила готовность послушать про "тех". В ответ в глубине серых глаз возникло что-то... Вобщем, она его забавляла.

- Это было, - начал он медленно, словно бы прислушиваясь к чему-то в своей памяти, - не здесь. На материке. Во времена язычества. Были храмы, идолы, жрецы... - он, насколько мог, выразительно взглянул на Кэсси, ...жрицы тоже... Их воспитывали в строгости и с детства внушали им, что они станут избранными. Обучали искусствам и обрядам, развивали способность видеть невидимое и обращать неведомое в слова заклинаний... Они увлекались, ничего другого, разумеется и знать не хотели. Проявления обычных человеческих эмоций не поощрялось. Они потом чувствовали, что им многого не хватает, они чувствовали пустоту, страх, томление... Ограниченные соплеменники их не привлекали.

Не знаю когда и где, но именно они создали себе равных сами. Единственным способом, который, как им казалось, мог оделить их божественными качествами - вытесать из камня. Разумеется, это были те же идолы, каменные боги. Они воплощали мечту о неведомом и прекрасном, величественном и сильном. Им приносили жертвы. Зачастую не из корысти, а из любви. Им посвящали песни, танцы, обряды. В них было столько искреннего чувства, столько страсти, томления и сладостной тоски... Экстатические песнопения сотрясали стены, кровь лилась на алтари, и все это - из года в год, из столетия в столетие. А ведь ни одна жертва не бывает напрасной. Так случилось, что сила человеческих желаний дала этим прекрасным камням...

Алик замер и замолчал. В нем самом вдруг столкнулось множество противоречивых чувств, которые у него не было сил и времени выразить.

- Жизнь? - неслышно для себя самой спросила Кэсси.

Алик вздрогнул. Затем губы его дрогнули в горькой усмешке.

- Жизнь... Да, они ожили. Люди давно вложили в них душу. По какой-то причине это племя, или что это там было, погибло и храм достался захватчикам. Они оказались более скупы. Идолы проснулись и тогда...

- Что же? - истомленная долгой паузой зачарованная Кэсси поставила себя на место каменных богов и ждала подтверждения.

- Они захотели крови, - сказал Алик. - Жрецы предвидели это, но не уничтожили их... Они любили играть со смертью. Совсем как ты.

- Но ведь ты не был этим...первым вампиром.

- Да, всю романтику я пропустил. Однажды легионеры, те самые, древние, шли на кого-то наступать и нашли вымершую землю и развалины. Один из них... один из них умирал от чахотки. Его бросили в развалинах. Через много веков он стал моим ментором здесь, на моей земле.

Алик отпустил ее и отвернулся. Она вспомнила, что пришла просить прощения, но сейчас это казалось бессмысленным. Неспешно обойдя замеревшего вампира, она с непомерной тяжестью в душе направилась прочь.

- Знаешь, - сказал Генрих, - увидев твои глаза, когда ты влетела в бар, я подумал, что здесь прорубили еще два окна... Что-то случилось?

- Угу, - ответила Кэсси, изо всех сил сжимая челюсти. Если б она этого не сделала, из нее хлынул бы неконтролируемый поток слов, обращенных к себе самой. Поостыв, она залпом выпила заказанный для нее Генрихом стакан сока и сообщила, что забыла покормить теткину кошку. Затем, отвергнув всякие предложения проводить, исчезла.

Генрих посмотрел ей вслед, вздохнул и медленно пошел к стойке. Там он заказал себе двойной мартини, так же медленно выпил его и оглядел бар. Когда его взгляд достиг Алика, тот поднял глаза от журнала и невыразительно посмотрел на Генриха.

Генрих не спеша отставил мартини, и двинулся к нему так же медленно, и методично, как делал все до этого. Подойдя, он спросил:

- Это что, тоже твоя девушка?

Голос его звучал легко и насмешливо, однако Алику почудилась в нем некоторая нервозность.

- Не знаю, - честно признался он. - Но ты зря ее не проводил.

- Она отказалась. И сбежала, поговорив с тобой.

- Извини. Я ее об этом не просил. Я ее знаю два дня только(на самом деле, это были ночи, но для ревнивого Генриха годились и дни). Я за ней не ухаживаю, если ты об этом.

- Понятно, - сказал озадаченный Генрих. Только у него выдалось немного свободного времени из ненормируемого рабочего, для личной жизни, как она обломалась, потому что с виду симпатичная девица оказалась странной.

А Кэсси, пока разговаривала с ним, пока шла домой, пока дома кормила кошку, думала совсем о другом. Во-первых, конечно, Энди. Она прекрасно знала, кто он такой. Алик, значит, его тоже знает. Из этого может следовать только, что данный субьект причастен к убийству Фила, потому что Алик сейчас ничем другим заниматься не мог. А если это так, то именно этот самый пресловутый Змей знает сейчас, где спит Алик, и может делать с ним, что захочет, а захочет он многого. Он не такой дурак, чтобы убить его, а значит, попытается его использовать. В лучшем случае - киллером, а в худшем... Можно не сомневаться, что у него фантазии достанет на такое, о чем Кэсси сейчас и не додумается. Впрочем, можно догадаться и так, что первая цель - это мэр, не такой уж плохой, гораздо лучше Энди. Он когда-то общался с отцом ее вышеупомянутой подружки... Алик - страшное оружие. Но это во-вторых... А во-первых, она должна во что б то ни стало помочь ему, потому что... Ну нет, чем же она виновата, что такие же, как она, в глубокой древности создали подобных тварей. Не виновата... Не ей ведь выпало оживить этих прекрасных и смертоносных... Хотя они вряд ли ответили своим создателям таким же самозабвенным поклонением ; Кэсси не стала бы. Алик...

Кэсси бегала по дому и искала маленькую вещь, которая могла бы спасти Алика. Найдя, положила в самый внутренний карман кофты и выскочила за дверь. Время близилось к полуночи.

13. Лат Ла.

То, что Фил называл пристанью, состояло из нескольких ржавых рам, где на кривых гвоздях крутились остатки сгнивших досок, да намотавшиеся водоросли с побелевшими осколками морских ракушек. Алик пришел пораньше, устроился в двух метрах над землей на раме, и сидел там, подобно нахохлившейся чайке.

Энди с двумя охранниками опоздал на две минуты. За его внешним спокойствием угадывалось возбуждение. Один охранник оставался на берегу ждать - одна из принятых Энди предосторожностей - а другой ехал с ними и управлял катером.

Гангстер прошел мимо Алика и, как только прыгнул на борт привязанного плавсредства, увидел, что вампир уже устроился на носу и катер под ним даже не покачнулся. Гангстер вспомнил, как надо отгонять злых духов. Мотор завелся, и они, прочертив по воде красивую дугу, выехали на морской простор. Вдали виднелся участок черноты, лишенный звезд, еще казавшийся маленьким из-за огромного расстояния. Он и был тем самым скалистым островом по имени Лат Ла.

Только мельком Аланкрес взглянул на него. Он решил, что даже присутствие Энди сегодня не помешает ему всласть налюбоваться пейзажем покинутого темного берега, открывающимся с моря. В глубокой, как смола, осенней ночи руины из прошлого Анкаианы зрительно терялись, и в то же время Алик, каждый раз, при взгляде на их темное пятно, представлял себе в деталях свое убежище, и представление это становилось таинственным, многомерным и очень подходящим по мрачному стилю центром открывшейся ему картины. Он рисковал, засыпая там вчера утром, и ему снова придется рисковать, используя это убежище еще неизвестно сколько времени. Поставив на планы гангстера относительно его персоны, он пока не прогадал, но какими они, эти планы будут? Наивно было бы полагать, что речь идет только о добывании сокровищ. Энди уже наверняка пришло в голову что-то еще, что может во-первых оказаться не по душе Алику, а во-вторых, если уж быть откровенным, перспектива служить гангстеру сама по себе его не привлекала. Еще и этот Генрих... Алик знал, что он знаком с Энди, и только. Он никогда не слышал ничего, что могло бы пролить свет на эту персону. Кэсси относила его к типу людей, называемых "шпион". Легкий в общении, интересный и ничего о себе не говорящий. Энди относится к типу гангстеров - то же сочетание явной и тайной жизней, как и у самого Алика. Его , если верить Ирме, можно встретить еще и у монахов, которые по сути те же гангстеры, но в ином образе.

Их главный известен под кличкой Асет.

А Энди вообще было не до сокровищ, в чем он даже сам себе пока не признался. День выдался напряженным и утомительным, поставившим массу неразрешимых вопросов. Одна, самая большая проблема, носила собирательное название "мэр". Энди пока не смотрел на его место, как на продолжение собственного пути, но час, когда это можно было начать делать, приближался. Плохо, что и мэр мог это чувствовать. И кое-что уже начинало беспокоить Энди. Он знал, что пока еще можно развеяться, сгоняв за сокровищами, заодно и обдумать, что может назревать и как к этому готовиться, но скоро, уже очень скоро придется решать. Правда, кое-что он уже решил...

Большие перспективы таит в себе эта вот галлюцинация на носу, как она там держится... Вчера еще он был удивлен, а сегодня привычка смиряться с реальностью, какой бы нереальной она не казалась, сделала свое дело.

И, когда скалы Лат Ла уже закрыли полнеба, а охранник заглушил мотор, Энди сказал Алику:

- Ну, смотри теперь, чтобы тебя не утащила русалка...

Алик улыбнулся.

- Фил не говорил тебе, сколько тут пещер? - спросил он, вглядываясь в темную воду.

- Три. Нам нужна крайняя, непонятно с какой стороны, если они тут вообще есть.

Вампир снова улыбнулся и кивнул, а затем неожиданно исчез, лишь слегка взволновав ровную, как стекло воду.

Энди подумал, что никогда не слышал о пристрастии вампиров к воде. Хотя морская вода - это немного похоже на кровь, во всяком случае, как ему казалось, по вкусу. Правда, Алик вряд ли сможет находиться в ней так долго, чтобы самому доплыть обратно, что успокаивало. И гангстер занялся делами.

Алик, погрузившись глубоко в подводную тьму, немного замешкался перед тем, как залезть в первую же попавшуюся пещеру, и услышал следующий разговор:

- Сливай, - сказал Энди.

- Узнал, - ответил ему голос его спутника. - Говорит - непокойные из Конторы спеца прислали.

- Кто?

- Деляга один... Торговец. Мимо нас прошла его телега, что у него уже против тебя бумаги есть.

- Давно?

- Неделю уже.

- Где живет?

- Снимает хату в поселке.

- Достанем. - Энди усмехнулся посетившей идее. - Его не трогать, но этой же ночью тащи ко мне Гундосого... Нельзя это так оставлять.

- Гундосый в курсе. Трандычит, что есть маза...

Алик вплыл в пещеру. Кораллы в темноте - совсем не то, что освещенные. От них больше неприятностей, они не видны и цепляются. Правда, был фонарик, но света он давал мало. Медленно, очень медленно проплыв несколько метров, Алик обнаружил разветвление - вниз шла щель в которую он не пролезал, а вверх уходила отвесная стена. Над ней обнаруживался потолок. Ничего живого здесь не было, и Алик понадеялся, что он выбрал верный путь - ведь газ этот должен был отравить воду вокруг. Только вот, куда плыть теперь... Он задел обломанную веточку коралла и понадеялся еще раз. На то, что ее задел Фил в акваланге. Плохо, что эта надежда не объясняла, куда Фил делся потом. Может быть, ему пригрезились газ с сокровищами, и он поплыл обратно, подумал Алик. Хотя таким ничего не грезится. Но Фил может быть исключением (каковым уже один раз стал, потому что обычно подобные люди живут долго и счастливо), что вряд ли обрадует Энди. Гангстер любит побрякушки, это видно, и очень интересно преобразится, если Алик притащит ему этот мифический клад. Вот бы взглянуть.

Как бы в ответ на это редкое для человеческой души желание, в заросших стенах нашлась еще одна дырка. В нее Алик пролезал. Пролезая, пожалел, что на нем не гидрокостюм, а тряпки, а потом порадовался, что хотя бы они на нем есть. Еще немного огорчила цепляемость собственной прически, но не стричься же в самом деле, из-за того, что при поисках золота мешают кораллы и моллюски!

Узкое нутро этой щели было похоже на погружение в тушь. Только повернув фонарик лампочкой к себе, Алик уверился, что тот еще не погас. Алик стал подниматься вверх, ожидая, да так явно себе представляя, как уткнется головой в шершавый от кораллов потолок, как вдруг слуха его достиг преображенный глубинами, но все же с радостью различимый ритмичный плеск. Когда плеск приблизился, Алик ощутил, как пронизал головой поверхность воды.

Слабые волны тихо бились об какие-то, только им ведомые стены. И темнота здесь имела запах. Море, водоросли и еще что-то, что он пробовать опасался.

Оплыв по периметру три стороны помещения, Алик обнаружил выход к цели только с четвертой, что заставило его уже в который раз недобрым словом помянуть собственное везение. Но, если ему и не везло по мелочам, то исключительно подфартило в главном - газ был, но мертвых не обижал, хоть и неплохо ощущался кожей.

А бочек, точнее, цилиндрических алюминиевых коробок, в под ожившим фонариком блеснуло две - одна закрытая, другая - со срезанным и оплавленным краем. От чего край тот срезался и оплавился Алик задумываться не стал, но похоже было, что металл каким-то своим слабым местом вступил в реакцию самоуничтожения с окружающей его атмосферой. Коснувшись этого места, Алик ощутил, как то, во что превратился металл, неохотно, но все же липнет к пальцам. К этой субстанции, стекающей до низу по стенке сосуда прилипла цепочка блестящих искр, преображаясь на полу в банальные золотые монеты. Цепочку Алик узнал, монеты - нет.

Вытянув из дырки несколько вещей, Алик уверился, что Фил перед смертью видел чудо и был близок к исполнению своей мечты. Значит, можно по нему не особенно скорбеть

Алик распаковал всю дорогу проклинаемый огромный пластиковый пакет и перекатил в него бочки с кладом. Обратно пришлось идти по дну.

Дальше все складывалось ненормально хорошо - предусмотрительный Энди захватил трос, доставший до дна, где Алик сгрузил пакет с бочками, и открыть их оказалось легко, и звездочка, та самая, белая и не очень, звездочка лежала на самом верху.

Алик повесил ее на шею, и искренне понадеялся еще на одно чудо - что на этом их с Энди общение благополучно закончится. Однако чудо в планы гангстера не входило.

- Хочешь, поделим сейчас, или за остальным зайдешь завтра? Кстати, в качестве дружеской услуги, могу отдать деньгами.

- А что тогда должен буду сделать я в качестве ответной дружеской услуги?

- А что захочешь. Думаю, ты способен многое сделать, не напрягаясь.

Алик, удрученный этим намеком больше, чем ему хотелось бы, кивнул и, не напрягаясь, оказался на своем прежнем месте - на носу катера. Там и замер, подобный мокрой чайке, попавшей в нефтяное пятно, и в тусклых мертвых глазах его не существовало отражения.

14. Поэзия.

На следующую ночь Алика разбудил Энди. Он сидел у него в комнате, на специально принесенном стуле и с разглядывал вампира, как насекомое на булавке. Под его взглядом Алик чувствовал себя не обычным, а трудно доставшимся насекомым. Пред внутренний взор так и просился гангстер, бегающий с сачком по полям...

- Добрый вечер, - произнес он выждав, пока, по мелькнувшему в глазах Алика недовольству не понял, что тот проникся своим положением. -Как спалось?

- Мне снилось, что ты помер, - кротко ответил Алик.

- Не успев отдать тебе бабки?

- Бабки я люблю видеть наяву, - сказал Алик, скидывая ноги с постамента. Одежда его после купания приобрела ужасный вид.

- Я тут привез шмоток, - заметил Энди. - Сможешь одеться, как пижон.

- И где они?

- Тут мой ответственный прикинул, что тебе может подойти, а дальше ты сам...

Ничего хорошего такая доброта не сулила, но выбора у Аланкреса не было уже довольно давно, он привык, поэтому, без возражений, спустился следом за гангстером в его комнату, пообещав себе, что когда-нибудь, все будет лучше, хоть немного лучше, чем сейчас.

На обитом синем плюшем знакомом диване лежала Кэсси. Алик не почувствовал ее присутствия, и для него это стало неожиданностью.

- Не обращай внимания, - бросил Энди. - Это заложница.

- Не обращаю, - сказал Алик, и подумал, что раз она жива и спит, а не чувствует ее, нет, чувствует, конечно, но узнать по такому нельзя, это что-то общее и неопределенное, более чуждое, чем обычная Кэсси, наверно, дело в дозе... Надо полагать, заложник, и есть маза, о которой трандычал Гундосый, что ж еще? Значит, Генрих действительно агент (если он Генрих, что вряд ли, впрочем, кто их, стукачей, знает.... да он бы знал, было б оно важно ; а все так запуталось, тут уж не знаешь, что важно, а что нет, это нервирует, вон и Энди тоже...)

А Энди стоял у окошка и звонил, судя по произношению в трубке, Гундосому. Алик не вникал, но что-то у них не ладилось. То ли Генриху было наплевать на заложницу, (добытую, Алик подозревал, без особого труда), то ли какие-то документы уже куда-то ушли, а не должны были...

Алик застегивал последние пуговицы на рубашке из мелкого вельвета (цвет которого хоть и шел ему, но мог бы, как показалось Алику, сочетайся он с гладкой фактурой, вызвать у вампира и любителей свеклы чувство голода) и вспоминал когда последний раз у него в голове царил такой сумбур. Хорошо бы ему исчезнуть, как только этот аутсайдер выдаст ему наличные, но исчезать некуда. На покупку недвижимости нужно время и связи, времени нет, у Ирмы свои проблемы, ей не до Алика. Это могла бы сделать Кэсси, она ему явно симпатизирует, но судьба заложника - штука хрупкая...

- Жди меня здесь, - закончив разговор, обратился к нему Энди и, набросив плащ, схватился заручку двери. - Если вернусь, - бросил он, принесу тебе бабки... Молись, чтоб вернулся.

- Если я буду за тебя молиться, ты и туда-то не дойдешь, проникновенно сказал Алик.

- Девку не трогай.

- Что ты с ней сделаешь? - меланхолично спросил Алик, сосредоточенно соскабливая с манжета наклейку.

- Тебе отдам, - ухмыльнулся Энди и выскочил за дверь.

Алик остался один, если не считать Кэсси, которой, по его ощущениям, тут вроде как и не осталось вовсе. От мысли, что теперь можно спокойно пробраться в смежную комнату, где гангстер хранил свои творения, и полюбопытствовать, Аланкресу стало скучно, и он не пошел. Он, сам себе в том не признаваясь, немного презирал маньяков.

Вместо этого он сел рядом со спящей девушкой, и долго сидел неподвижно, глядя на нее, наслаждаясь ее обликом больше, чем хотелось бы. Алик не знал, заснула ли она здесь сама, или ее принесли, подмешав наркотик в выпивку еще в баре, но выглядело так, словно она всю жизнь только тут и ночевала. Он долго разглядывал ее точеное лицо в тонких штрихах неопределенного цвета волос, блестящих в свете лампы, а затем осторожно пропустив мягкие пряди сквозь пальцы, убрал их в сторону гадкого синего плюша, с которым они странно и диковато сочетались. Внешность ее привлекала анкаианца - неброская и утонченная, состоящая из сложных полутонов и теней, и в то же время какая-то запредельная, неземная и слегка диковатая. У нее был маленький носик, тонкие губы и, как он помнил, очень выразительные глаза в красивых ресницах. Будь у нее более порочный или непокорный характер, Алик запросто не заметил бы ни просьбы Фила, ни хамского распоряжения гангстера... Но симпатичная фаталистка Кэсси настолько привыкла подавлять в себе инстинкт самосохранения, что ее нынешняя беззащитность даже вызывала оскомину. И Алик вдруг почувствовал ту тоску и сожаление, которое ему суждено испытать в случае ее смерти, в преддверии которой Кэсси, очевидно, будет думать о чем-то отстраненном и излучать молчаливую покорность судьбе.

И тут Кэсси проснулась. У нее было странное настроение, никакого отходняка, только спроецировавшиеся в действительность остатки грез. Она открыла глаза и увидела темное окно, синий диван и Алика в светлых джинсах.

- Это я где? - спросила она.

Алик объяснил. Он почувствовал, как она сначала испугалась, потом, по своему обыкновению быстро заставила себя успокоиться.

- Отсюда сбежать можно? - спросила она, оглядываясь.

- У дверей охрана, если только ты решишься прыгать примерно с восьмого этажа, тогда запросто...

Кэсси огляделась, и поняла, что сбежать нельзя. Даже если б она решилась прыгать с этого этажа, ей бы это вряд ли удалось, потому что то ли любовь к тюремному антуражу, то ли недоверие к Алику, заставили Энди прицепить ее левую руку наручниками за стоящую вплотную к дивану чугунную подставку от торшера, намертво вделанную в пол. Кэсси села и тихо выругалась.

-Похоже, я зря не вняла твоему совету... и попала - прошептала она. Некоторое время она молчала, лихорадочно пытаясь придумать какой вопрос задать Алику первым.

- А ты здесь что делаешь?

- Он решил отдать мне треть филовских сокровищ (больше мне и не надо) и завербовать меня киллером.

- А ты?

- А я в недоумении.

- А какие они были? Сокровища?

- Я уже не поэт, Кэсси... Красивые.

- Как ты думаешь, - Алик оторвал взгляд от нее, и оглядел потолок и стены, - здесь может быть какая-нибудь аппаратура слежения?

- За кем? - фыркнула Кэсси. - За Змеем? Вряд ли. Ты говоришь, тут только он, его баба и Гундосый изредка... Что ему, самому за собой следить? Если только кто-то другой, но это маловероятно. А ты, что, пообещал ему меня не трогать, а теперь проголодался?

Немного склоненная голова Алика помешала ей полностью разглядеть его призрачную улыбку.

- Да...Энди сегодня заявился ко мне в гости без приглашения, и я могу себе позволить нарушать его заветы... Только я не люблю казаться себе чудовищем, пожирающим узников.

С этими словами он взял ее руку и, просунув каким-то образом пальцы между кожей и металлом, просто сломал кольцо наручника. Усилие было таково, что свободный конец впился девушке в руку. А Кэсси сама не поняла, что заставило ее в этот момент задержать дыхание и сжать зубы - будущая ссадина или мысль об их с Аликом катастрофической недолговечности.

- Вау!!! Ну, ладно.... прежде, чем ты начнешь, я бы хотела предложить тебе ключ от места, где ты будешь избавлен от тягостной обязанности его принимать.

- Что?

Алик не переспрашивал, он все прекрасно понял. От того и замер в удивлении.

- Я накануне вечером все перерыла в поисках ключа от подвала... Там окно открыто, залезешь. На бумажке адрес. Тетки не будет еще полгода. Хочешь?

Алик поднял глаза от железки, которой он пытался на всякий случай придать зрительно первозданное состояние и взглянул на девушку. Внимательно, словно пытался понять, не подвела ли его память насчет ее выразительных глаз. Долго молчал.

- И как это понимать после... спицы? - спросил он наконец.

- Не хочешь, не надо, - обиделась Кэсси, убирая ключ в карман пушистой сиреневой блузки.

Алик поднялся, протянул было руку с целью коснуться плеча девушки, но потом просто опустил ее на подлокотник.

- Ты мне... доверяешь? - спросил он немного иронически, немного озадаченно.

- Ты же мне помог, - невозмутимо отозвалась Кэсси.

- Не особенно. Я не люблю беседовать с теми, кто не может отстегнуться от чугунной стойки - все время преследует мысль что они терпят мое присутствие лишь поэтому. Даже то обстоятельство, что ты любезно перерыла все в малознакомом доме только для того, чтобы избавить меня от незваных гостей, не избавляет от сомнений. Впрочем, если бы догадывалась о том, что попадешь сюда, и рассчитывала на меня в качестве избавителя, разумнее было бы отдать мне его потом.

Кэсси грустно кивнула. А потом вынула из кармана ключ.

- Я живу ради мгновений. Очень понравилось твое желание мне поверить. И Энди я не люблю.

Она вдруг отвела глаза и вздохнула.

- А этот... Генрих, или как там его...

- Тебе лучше знать...

- ...отказался выполнить его условия?

- Я не знаю.

- Ладно... Возьми ключ и... корми там кошку. Черная такая. С зелеными глазами... Она замечательная. Может быть она даже будет грустить, если я умру.

Она не догадывалась, что неподвижно сидящий в профиль к ней потомок странной расы, проклятый древними богами, в этот миг готов кормить всех кошек на свете.

- Кэсси...

- А?

Он хотел выказать что-то вроде благодарности, но вместо этого произнес:

- У меня тоже были зеленые глаза. Особенно при дневном свете.

- Вот бы посмотреть, - усмехнулась Кэсси.

- Не успеешь.

Кэсси посмотрела на тонкие, опалесцирующе бледные пальцы с синеватыми ногтями, протянула руку с ключом и ощутила легкое прикосновение плоти, чуждой живому. А Алик вдруг стремительно наклонился и поцеловал ей руку.

- Аланкрес, - Кэсси вздохнула, но голос у нее стал мягким и отрешенным, - если ты еще помнишь продолжение, скажи как дальше: "Мы ушли из этих комнат, ярких свеч не потушив...."

- Чтобы в памяти оставить дымный сумрак наших снов. - отозвался Алик.

- А дальше?

- Снов, что больше не напомнят

о спасении души

И вовеки не избавят

от мистических оков.

Жребий брошен, и страданье

обрело беспечный вкус

Все-иного понимания,

страшных и извечных уз,

Что от времени не рвутся...

А почему именно это?

- Спасибо, дальше я помню. Странный ты. Ты и тогда был мистиком?

- Да... А ты нормальная? Тебе смертельная опасность грозит, а ты, вместо того, чтобы попытаться выбраться, читаешь мне мои стихи...

- Не твои, а Аланкреса.

- Согласен, если ты найдешь между нами четкую грань.

- Время.

- Это - размытая.

- Характер, образ жизни, да и сущность вобщем -то...

Алик незаметно, как пушинка, поменял позу на более вольготную - теперь он лежал, закинув ноги на противоположный подлокотник дивана, а голову спокойно положил Кэсси на колени. Глаза его были закрыты и, похоже разговор этот одновременно и доставлял ему удовольствие, и слегка нервировал. Кэсси подумала, что он вряд ли когда-либо получал возможность обсуждать с людьми подобные вещи... Это сейчас он попал в такую вот странную ситуацию, где нужно быть крайне осторожным и предусмотрительным с одним человеком, и можно, даже приходится, довериться другому. Наверняка он надеялся на что-то подобное, принимая во внимание его внешность и обаяние это должно даже стать привычным... Теперь вот, получил независимость и тащится...

- Это все неправда, - прервал ее размышления Алик. - В характере если что и меняется, то только со временем. В каждом человеке есть задатки вампира: разрушать то, что любишь. Чтоб не волновало. Не тревожило. Не иссушало душу сильными эмоциями. И еще из любопытства - что там есть такое, что заставляет меня трепетать перед этим существом? Неужели ты никогда в детстве не ломала понравившиеся игрушки, и не плакала от того, что они, гады, не хотят сами чиниться? - и Алик вдруг резко сменил тон своей речи с суетного на повествовательный: - Аланкрес тоже не был безгрешен в этом отношении...

Кэсси подавила смешок, и Алик на секунду открыл глаза и улыбнулся так, что самой этой улыбки Кэсси так и не сумела заметить, осталось лишь впечатление... Она подумала, что спросить его, плакал ли от этого сам Алик будет неделикатно, и не спросила. Вообще, Алик ее ни капельки не раздражал и говорить ему гадости не хотелось. Можно, правда, приколоться...

- Алик, а это с каждым вампиром человеку легко и спокойно?

- Вампир может внушить человеку любое ощущение, - серьезно ответил тот. - Если ему не лень. Но я тебе ничего не внушал, ты сама ненормальная. Я тут придумал, как тебя вытащить, если что...

- О, я тоже... Но у тебя, наверное, лучшая идея, ты меня старше.

- Ненамного.

- Ну да... Ты со своим ментором, как ты его называешь, во сколько лет повстречался?

- В двадцать два.

- А через сколько проклят был?

- Еще шестьдесят три... или четыре?

- И еще почти век.

- Его можно не считать.

- Конечно. Ничегошеньки за него не изменилось.

- Это ты быстро освоился.

- Нет. Я первые пол ночи вообще молчал, только старался слушать все сразу и запоминать. А потом прочитал пачку газет, несколько бестселлеров... Один, кстати, посеял, не дочитав. А может, бандит спер.

- Как называется?

- " Потерянное ничто".

- Все умерли.

- Стильно.

- Да ну, сопли...

- Поэтому и стильно. Туда им и дорога всем, вместе с соплями...

- Да, похоже, ты меня не сильно старше, -засмеялась Кэсси. - Те, кто старше, так не сказали бы.

- Тут дело не только в возрасте, - вяло сказал Алик, а затем продолжил он более вдохновенно, - тут дело в характере, образе жизни...

Кэсси изо всех сил старалась отвлечься от мыслей о возможном предательстве Генриха и, вместо этого думала о том, что вампир в этом отношении неизмеримо лучше - от него, по крайней мере, знаешь, что можно ожидать (в худшем случае).

- Подвинь башку, я встану, - сказала Кэсси. Однако это у нее не получилось даже когда Алик вообще ушел с дивана.

- Последействие, - сказал он. - Кстати, внизу подъехала машина Энди.

С самого пробуждения его обстоятельства складывались так, что эта машина была просто обязана подъехать именно сейчас.

- Когда решишь прыгать в окно, позовешь меня, - сказал Алик.

- Я боюсь высоты.

- Тогда извини. На руках я тебя отсюда не вынесу.

Кэсси торопливо забренчала сломанным наручником, с горем пополам облепляя им руку, как старым пластырем. А на лестнице уже слышались стремительные шаги гангстера. Девушка ощутила, как по спине пробежал нехороший холодок. Алик, стоявший посреди комнаты в свойственном ему спонтанном анабиозе, похожем на полное и абсолютное отсутствие, заставил ее вновь усомниться в собственном предположении относительно наличия у него того, что называют душой. Была бы у него эта (а все же, что это? Тоже впечатление?) штука, он вел бы себя иначе... А может, и не вел бы.

"Алик, я моложе тебя и передо мной неизвестность... Скажи хоть что-нибудь, чтоб я знала, что ты здесь!"

- Сейчас замри и останься барельефом... В смысле, не двигайся резко.

15. Звездочка.

Энди ворвался стремительно и шумно, сбросил плащ и грохнул на стол черный кейс.

-Там столько, сколько ты просил, - сказал он Алику.

Алик скользнул к столу , словно его передвинуло сквозняком, поднятым гангстером. Осторожно, словно прислушиваясь, что там, внутри, он открыл кейс. Убедившись, что внутри всего лишь пачки денег, Алик небрежно захлопнул крышку.

- Ну что ж, - сказал он, - благодарю за услугу, добрый Энди. Я тебе что-нибудь должен?

Кэсси была убеждена, что гангстер получил со всего этого дела больший навар и мог бы в этом случае помолчать из скромности, но вслух этой мыслью не поделилась.

-В этом собрании должна быть одна вещь, которой я не нашел в нем. Это кулон со звездой.

Энди в пол оборота, чуть склонив голову, смотрел на Алика черными, пронзительными и, на взгляд Кэсси, довольно холодными глазами. Очень это было похоже на сценку из одной сказочки, где все умерли.

- Эта вещь, - ответил Алик устало, без малейшего намека на высокомерие, - по праву принадлежит мне, и у меня останется.

- А о каком праве идет речь? - неприятно сощурился Энди.

- У меня их много, не удивительно, что все сразу трудно припомнить. Тем более, когда речь идет о праве личной собственности, которым бандиты, как правило, пренебрегают, - ответил Алик мягко. А потом, словно порадовавшись какому-то своему воспоминанию, отметил его мгновенной, но широкой улыбкой; скорее - бесшумным и коротким смехом. И в память присутствующих ненавязчиво и навсегда впечатался вид тонких, как рыбьи кости, клыков, заостренных до полупрозрачности.

- Ну извини, запамятовал, - добродушно произнес Энди. - Покажи хоть ее, эту бирюльку...

Алик провел по шее указательным пальцем и вытащил из-под воротника золотую цепочку. Она оказалась довольно длинной, и, когда появился кулон, то появился он на таком расстоянии от хозяина, как если бы был к нему вовсе и не привязан.

Некогда, в описи найденного в захваченном доме, эта вещь фигурировала как "подвеска, состоящая из остроконечного шестилучевого светящегося креста, окруженного со всех сторон четыремя выгнутыми наружу и сходящимися внизу и вверху под острым углом золотыми полосками в виде изогнутых стеблей, украшенных мелкими сапфирами и изумрудами...". В описи не указывалось из какого материала этот крест. Никто не понял ни тогда, ни сейчас. Вампир только почувствовал безумный восторг девушки и какое-то непонятное, болезненное волнение гангстера, очень похожее на желание послать ко всем чертям право алечкиной личной собственности.

- Я слышал легенду о том, что эту вещь создал человек, видевший анкаианский Купол Смерти. После лицезрения этого наполненного неземной красотой сияния, он усилием воли удерживался от самоубийства, пока не воспроизвел его частицу, после чего с облегчением помер, - произнес Алик, глядя медленно поворачивающуюся на цепочке подвеску. Когда он отвел взгляд и медленно опустил ее обратно под воротник, Кассинкана вспомнила, что они так и не посвятили друг друга в свои замыслы относительно ее побега, а поэтому штучку эту она может больше никогда и не увидеть, и вздохнула. Интересно, как повел бы себя Энди, посмотрев на Купол Смерти? Да и вообще, чем это таким убойным надо воздействовать на человека, чтобы все земное ему враз полной туфтой показалось? И из чего же сделана эта звездочка, если уже при взгляде на нее веришь, что стоишь у порога истинного блаженства, которое немыслимо при жизни? Может, это впечатление внушил сам Алик?

- Спасибо Алик, приятно было, - сказала Кэсси.

А Энди думал, что такая вещь может кое-кому заменить и золото, и наркотики и еще очень и очень многое, и уж страшно подумать сколько такая вещь может стоить. Она даже его отвлекла от давно и глубоко засевших проблем.

- И все же, добрый Энди, какой услугой я тебе обязан? - напомнил Алик.

- Это будет легко, - ответил Энди. - Ты поспособствуешь кончине следователя по особо важным делам. А по исполнении принесешь мне, дабы я не мучался неизвестностью, фотографию. Вместо головы и прочих частей тела врага... Хватит с меня этого стрема. Я на отдыхе. Дам тебе фотоаппарат...

- А я думал, ты приедешь туда с мольбертом.

- Нет. Художественное оформление останется тебе. Можешь изобразить маньяка.

- А если я откажусь?

- Ты станешь мне неинтересен... Но этого не случится. Нашелся человек, изложивший мне в подробностях, что ты любишь, а что не очень...

- Предлагаешь мне поверить, что после всего этого ты меня отпустишь на все четыре стороны, а сам всю жизнь будешь ходить в серебряном обруче?

- Если все завершится удачно, дорогой мой вампир, я останусь на всю жизнь тебе полезен.

Алик одновременно и сделал движение в сторону лежащего на столе кейса и оказался, подобно статичной картинке, стоящим с ним в руке возле двери.

- Последний раз дорогим называл меня Фил, - сказал он задумчиво. Повернулся и, не торопясь, вышел.

16. Неприятное.

Кэсси так и не дождалась, когда гангстер проявит интерес к ее персоне. Он даже не отвечал на вопросы, а только несколько раз позвонил куда-то, никого там не застал, а потом ушел, заперев дверь и окно. Кэсси решила, что двум смертям не бывать, и по прошествии некоторого времени на оставленном на столе телефоне набрала повтор.

- Я просил не звонить мне ночью, - раздалось оттуда.

- Дело срочное, - сказала Кэсси, ожидая в ответ закономерного возмущения и попытки идентификации, но ошиблась.

- Слушаю.

- Энди хочет узнать ответ на его вопрос, - сказала Кэсси первое, что пришло в голову.

- Ну конечно. Как я узнал, он попадает в группу, подверженную наибольшей опасности...

- Если не трудно, критерии...

- Разумеется... Начать с того, что для существ, которые его интересовали, то есть для вампиров, люди, условно конечно же делятся примерно на три группы. Их разделяет уровень жизненной энергии. Люди с высоким ее уровнем рискуют больше всего - жажда жизни, пусть даже наведенная, сводит мертвых с ума. Они хотят покорения, власти, подчинения себе этой бьющей через край жизни, хотят познать от недоступного с им некоторых пор источника и поддержать им свои силы. Лучше всего это удается с людьми сильными, порочными, энергичными и даже не особо привлекательными в общении. Ваш босс считает себя таким, и он прав.

Вторая категория - люди, не отличающиеся ничем подобным: вялые, с притупленными инстинктами, вынужденные долгое время их подавлять и если увлеченные, то чем-нибудь из области тонких материй. С этими людьми интересно общаться без насилия.

Есть еще третьи - сумасшедшие фанатики, жаждущие смерти. Иногда священники. Этих людей мало. Они - крайность. Вампиры их боятся. Часто разум таких людей становится им неподвластен, а иногда этот разум способен даже подчинить себе темный разум, разумеется, не без помощи специальных упражнений...

Кэсси слушала, открыв рот. Значит, себя можно смело относить ко второй категории. Оську - к третьей.

А голос в трубке уже давно сделал многозначительную паузу.

- Вы знакомы с ними?

- Да. И я хотел бы попросить Энди дать мне потом возможность это проверить. Пусть уважит старого Асета. Впрочем, это не важно. Вопрос был, как я помню, о желаниях, так вот...

Кэсси стояла с трубкой в руке, окаменев от ужаса, сама не понимая почему. Асет... Вопрос... Реакция... Бандит, монах, мистика... Алик, опять этот чертов Алик. Плохо ты скрываешься, последний анкаианец. А потому не будет тебе покоя и после того, как ты убьешь Генриха и даже после того, как кинешь к ногам Энди город. Асет, это тебе не Фил и не Энди, и не неизвестно почему понравившаяся тебе девчонка, придумывающая витражи на окна виллы ближайшего друга мэра. Это св. Ипполит во плоти, если он такой был... А девочке скоро каюк.

Кэсси дослушала до конца, вежливо попрощалась и села на диван без единой светлой мысли. Она вдруг до обморока четко осознала безнадежность своего положения. Генриха, последнее, что могло ее спасти, сегодня убьют. Аликом. Он принесет фотографию и уйдет жить в теткин подвал, потом на сокровища купит себе дом. Энди узнает об этом, он все знает. А много знающая Кэсси станет ему не нужна уже сегодня... Пригласить Асета сюда, если он такой доверчивый? И сказать, что пошла искать Энди... Нет, всякой доверчивости есть предел. А больше-то и делать нечего. Хуже не будет.

Кэсси встала и хотела было взять телефон, но тут откуда-то из-за портьеры, синей, как проклятый диван, вышла женщина, явно стоявшая там все это время. Высокая, невзрачная с каким-то нездоровым лицом, одетая в серое платье. Неподвижные глаза ее, похожие на две черные, бездонные пропасти , неотрывно смотрели прямо в глаза. Она улыбалась.

Кэсси, заметив у нее в одной руке маленький пистолет, а в другой вилку, уже не очень удивилась. По крайней мере, действительность вокруг начала подчиняться каким-то законам. Пусть даже из ночного кошмара.

Женщина, мускулистая и высокая, преодолела разделяющее их с Кэсси расстояние почти со скоростью Алика, все в том же страшном молчании, и с застывшей улыбкой. Она зацепила Кэсси вилкой за блузку и неслышно рассмеялась, откинув голову назад и продолжая, в то же время, идти и теснить девушку к стене.

Эта шизофреническая сцена, по мнению Кэсси, не могла продолжаться дольше. Отступив назад она изо всех сил выбросила вперед сжатую в кулак руку, стараясь придать ей максимальное ускорение только возле тетки , как ее кто-то когда-то учил, и попасть в какой-нибудь твердый мосол, чтоб эта каннибалка подальше отлетела.

И та не то что бы отлетела, но все же немного отодвинулась, многообещающе при этом покачнувшись. И вилку убрала. Улыбка ее исчезла, однако нападать дальше она не спешила.

- Скучно мне, - услышала Кэсси.

- Н-дэ, - издала она недовольный и резкий звук. - Может, тебе еще и посочувствовать? Твои странные развлечения к этому не располагают, знаешь ли.

- Энди зовет меня "Тень", - призналась женщина.

- Ну и пусть. Тебе это не нравится?

- Нравится. Меня всегда тянуло на мерзавцев.

- А меня нет, но получалось так же... Жаль, я - не ты, - буркнула Кэсси, немного успокоившись.

Тень тихо засмеялась. Она распустила волосы по плечам - они были изумительные, густые, вьющиеся и очень светлые. Тень была натуральной блондинкой, причем очень редкого оттенка.

- Ты ищешь хороших... Но это скучно.

- Никого я уже не ищу, - вздохнула Кэсси. - Итак слишком много приключений на мою ж...

- Он убьет тебя.

Кэсси легла на диван.

- Я знаю. Будь в этом случае так добра, если тебе больше нечего сказать, кроме этих сенсационных новостей, скрась тишиной мои последние часы.

Тень снова развеселилась. Похоже, ее жизнь действительно была тусклой.

- А кому ты звонила? - спросила она.

- Да так, поболтать... Что мне, сидеть тут, как пень, все время? А куда ушел твой милый?

- В город. Можешь поспать.

Кэсси спала до середины следующего дня. Просыпаться не хотелось. Энди так и не вернулся, а Тень позволила Кэсси принять душ, покормила, напоила чаем, хоть Кэсси не была настроена на душевные посиделки и аппетита у нее не было. Вскользь упомянула о своей несчастной любви к Энди.

-Он держит меня при себе но... Но совершенно не заботится. Я ему безразлична.

- И не отпускает?

- Да мне некуда идти. И без него скучно. Хотя иногда...

Тень судорожно вздохнула и сжала кулаки. В глазах ее была тоска. И что-то еще, для понимания чего нужно было быть Аликом. Неприятное.

17. Черная кошка.

Алик, наделенный ключом, быстро нашел спасительный дом с черной кошкой, влез в окно и в маленькой, завешанной коврами и занавесками комнате под половичком отыскал закрытый на внутренний замок вход в подвал. Вход удобно запирался изнутри и снаружи. Не вникая во внутреннее убранство помещения, Алик вылез обратно. У него еще было больше половины ночи на приведение себя в порядок. Тем более, что в связи с отъездом Энди в город о гангстере можно было пока с превеликим наслаждением забыть.

Через полчаса он танцевал в все в том же полутемном зале с самой красивой женщиной, которую нашел. Просто так, чтобы отвлечься - танцевать он любил, делал это для себя, а поэтому окружающие заглядывались на его движения. Он мог думать в это время обо всем, кроме насущного, потому и следили за ним рассеянными взглядами люди усталые, мечтающие забыть о бремени повседневности, потому и мешала ему очень разговорчивость и нетактичность его великолепной партнерши.

- Живем в дерьме, - говорила она, сдувая запахом фруктовой жвачки волосы с левого глаза. - Хочу жить, как этот... как Змей.

- У него на совести много... чего, - рассеянно заметил Алик. Хотел сказать про грехи, но слово не нравилось.

- Да я бы нагрузила свою совесть чем угодно, лишь бы из этого дерьма вылезти, - запальчиво сообщила Луиза.

Алик не стал задумываться над ответом. Неприятное напоминание о гангстере, выведшее его из блаженных глубин рассеянности, уже и так было на совести этой дамы, но она это вряд ли поймет. Алик иногда сам задумывался на тему наличия совести у него самого и пределов ее нагрузки. Человеку, общающемуся с ним, придется туго, подумал он. Впрочем, таких нет. Только Кэсси была, покуда до нее не добрался этот подонок...

- Никто не предоставит вам такой возможности, - сказал он Луизе. Если только вы не попробуете оборвать его земной путь...

- Шлепнуть, что ли? Нет уж. Я бы с ним лучше... наладила отношения, если выражаться вашим языком. А то нынче такие мужики...К вам это не относится, вы симпатичный - не тупой и не мрачный.

Алик подумал, что несмотря на его опалесцирующую бледность, внешнее впечатление от него, наверное, ассоциируется с мыслями о зеленой травке, поющими птичками и прочей веселенькой ерундой, милой человеческому сердцу.

- Не думайте, - продолжала дама, - я очень привередлива там, где дело касается мужчин.

Алику вдруг отчего-то понравилась ее вульгарность.

- Я давно заметила вас. У вас такие изумительные волосы...

Она обмахнулась рукой.

- Жаль, что у вас нет веера, - низким и нежным голосом сказал Алик. Все это было банально и мило, его усталая натура с ностальгическим наслаждением отдавалась этому разговору, который был вовсе не разговором, а быстрым и легким скольжением к обоюдной благосклонности.

Она засмеялась.

- Да, в наше время освежиться в помещении трудно, - сказала она, увлекая его к выходу.

Сырая и прохладная осенняя ночь порадовала их некоторой тишиной. Сиреневое платье Луизы казалось темно-серым, как волосы Алика. Она подбирала его, проходя мимо аккуратно постриженных кустов, что пытались расти по краям заасфальтированной дороги и Алик, двигаясь немного позади , зачарованно наблюдал за игрой тусклых и мрачноватых теней на атласном подоле.

Внезапно Луиза повернулась к нему, и Алику ничего не оставалось, как осторожно обнять ее за талию. Это он пытался осторожно. Она же притиснулась довольно сильно что заставило его с неудовольствием услышать, как усилился болезненно-приятный и тихий шум, с которым волны ее крови мягко ударяли в упругие стенки сосудов.

- Я провожу вас домой, - сказал он, ощутив, как заломило скулы. Луиза неохотно отлепилась - это предложение показалось ей привлекательнее, чем перспектива стоять на дорожке.

И, пока они шли, Алик разговаривал с ней, все острее чувствуя, как холодно его неподвижное сердце, знал, что от этого ощущения все мотивы его сдержанного поведения сдадутся и исчезнут, уступая место острой, темной и разрушительной жажде человеческой жизни. Он сможет почувствовать эту жизнь своей. Ненадолго, потому что не хотелось лишать мир этой странной и приятной, хотя и несколько грубоватой красоты, что пришлась ему так под настроение.

На крыльце ее дома он без всякий объяснений опустился на колени и приложил к холодным губам своим тыльную сторону ее ладони. Она молчала и не двигалась, отдавшись охватившему ее наведенному оцепенению. Темная часть натуры Алика тут же отключила большую часть разума, и вампир, забывший обо всем, кроме упоительных вибраций тепла и крови, прижался холодной щекой к теплой коже. Это причиняло одновременно боль и давало наслаждение его природе, его собственной мертвой крови, служившей, как он предполагал, только топливом для выработки той непонятной энергии, которая ночами поддерживала его в движении, питала его разум и давала его душе наслаждаться богатым спектром необыкновенных ощущений, недоступных живым.

Когда же он вдохнул и ощутил на языке горячую боль разорванных тканей, ему показалось, что все реальное исчезло, и он остался один на один с такими простыми чувствами человека и такими сложными и страшными своими собственными.

А когда Алик, немного растрепанный и уже пришедший в себя, отнес мирно спящую Луизу в ее собственную постель, мысленно пожелав ей назавтра головокружения послабее, он еще раз с привычной иронией отметил свое трогательно-нежное отношение к жизни. Он знал, что теперь его очень долго будет тянуть сюда жуткой силы желание убить эту женщину. И знал, что приложит все силы, дабы оно не одолело. Во-первых охотник не окружает свой дом трупами, а во-вторых она слишком красива.

Вернувшись в опустевший перед рассветом бар, Алик зачем-то поискал там Генриха, не нашел, и через некоторое время вернулся к себе, вернее, к Кэсси в подвал.

Обнаруженное там его тронуло. Девочка не поленилась на огромный сундук, стоящий там, положить подстилочку. На ней спала кошка. Услышав Алика, она сорвалась с места и шипящей ракетой вылетела наверх.

18. Стройка.

Кэсси проснулась за минуту перед приходом Энди. Тень исчезла. Гангстер стоял и звонил. Асету.

Сжавшись в комок, заложница отползла на самый краешек синего дивана и приготовилась незнамо к чему, вероятно, к худшему. За короткое время, в течении которого он в скоростном порядке набирал номер, в ее мозгу успели сменить друг друга множество картин.

Асет оказался на месте, но Энди ограничился только коротким приглашением.

- Заглядывай. Когда мы закончим, я предоставлю все тебе. Конечно... Непременно...

Кэсси отвлеклась от размышлений о собственной судьбе. Что он предоставит? Не ее, и то хорошо. Впрочем, ведение при ней личных разговоров уже и так не слишком обнадеживающий знак.

Энди положил трубку и тут, наконец, впервые повернулся к своей заложнице.

-Ускользнул твой рыжий приятель, - сказал он. - Хоть и знал о тебе. Рассчитывает нагрянуть сюда позже, думает, я тут просто так обещания раздаю. Так что вечером поедем с тобой...

От этой речи девушку пробрал озноб.

- Куда?

-На стройку, куда же еще, - спокойно объяснил Энди. -Некогда мне тут... Хотел тебя одному психу презентовать, да не вся маза проходит, как следует...

Была неподалеку тут стройка. Начали ее, когда деньги были, да так и не закончили, никто не знал, почему. Так и осталось все там, как будто вчера закончили и завтра продолжат. Стояла техника, лежали материалы, носилась на ними полугодовой давности пыль.. Может, и продолжат, конечно, только Кэсси показалось, что она уже об этом ничего знать на будет.

Энди ушел к себе, а она все сидела, лихорадочно соображая, что такое можно сделать до вечера, чтобы появилась хотя бы надежда на спасение. Через час у нее уже была готова какая-то идиотская версия о том, что о ее присутствии знают, что гангстеру будет плохо, если с ней что-то случится, и еще много измышлений на ту же тему, в эффективности которых она сильно сомневалась, потому что устала, нервничала и не в состоянии была придумать ничего лучше. Возможно, она даже попробовала бы ухватиться за них, как за соломинку, но гангстер в тот день больше с ней не разговаривал. Были мысли выпрыгнуть в окно, вырваться в дверь, уговорить Тень, но мысль об Энди в соседнем помещении вгоняла ее в шок до полной потери сил. Несколько раз она пыталась подойти к внешней двери, но шевеление за ней убеждало ее, что этот путь - один из многих закрытых.

А вечером, когда девушка уже устала бояться, ее вывели, крепко держа за руки, два парня и затолкали в машину. Кэсси вспомнила, что перед кончиной принято помолиться, но не нашла в душе своей ничего, кроме одного вопроса: неужели она, за свою короткую жизнь уже успела настолько нагрешить, что не достойна увидеть напоследок ничего, кроме этих рож и захламленной стройки, не достойна услышать хоть слово сочувствия вместо их издевательских реплик, которые почему-то сразу прекратились, как только они въехали на место назначения.

Вид эта стройка, особенно на ночь глядя, имела жутковатый. Возведенные щербатые этажи, уже начавшие рассыпаться, торчащая во все стороны толстая арматура, похожая на черные изломанные кости, ржавеющий покореженный кузов грузовика, неоднократно горевший и теряющаяся в синеватом небе застывшая стрела подъемного крана с наискось державшейся на тросе бетонной плитой, уткнувшейся углом в землю, словно покосившаяся стена.

Кэсси была немного благодарна мрачному пейзажу за то, что ее охранники замолчали. Возможно, правда, они просто устали.

Девушка в оцепенении стояла на холодном ветру, понимая, что больше уже никакого ветра в ее жизни не будет, да и жизни тоже, даже те, кто помнит ее, решат, что это несчастный случай, уж эти господа постараются, а может быть, ее просто никто никогда не найдет...

- Ну, иди, - сказал кто-то сзади.

Кэсси никак не реагировала, покуда ее не подтолкнули. Она пошла, удивляясь хрустящему под ногами мусору и шла медленно и, как ей казалось, бесконечно долго, покуда не переступила через какой-то бордюр и не остановилась. Ее провожатый остановился на несколько шагов сзади и крикнул кому-то что все готово. Наверно, он двинулся назад, этого она уже не заметила, потому что, посмотрев вверх, увидела падающую на нее темную громаду бетонной плиты. Последний всплеск инстинкта самосохранения заставил дернуться в сторону, ее оглушило, и только поэтому она уже не почувствовала скользящей по спине шершавой каменной стены...

19. Мэр.

Днем раньше Генрих стоял перед дверью кабинета, который у него всегда ассоциировался с неприятностями. По какому бы пустяковому делу он не навещал своего начальника, оно всегда оборачивалось сонмом неразрешимых проблем. И теперь, когда он принес сюда, помимо выполненного задания, немало до боли волнующих его вопросов, казалось, что в этом месте их непостижимым образом станет еще больше, хоть он и пришел с целью решить хотя бы некоторые из них.

Шеф на этот раз был не один. Сначала Генриху почудилось, что рядом с ним сам мэр, но потом, приглядевшись он понял, что это просто кто-то на него очень похожий, возможно, один из двойников или тайных заместителей, который отличался более грубым и в то же время более умным лицом и, конечно же, совершенно другими жестами.

-Вполне прилично, - заметил шеф, указывая на уже знакомый Генриху текст. - Только мало. Хотя, у вас было не так уж много времени... Теперь, благодаря вам, мы можем подключить к делу ударные силы, - он вежливо кивнул в сторону своего первого гостя. - Кстати, познакомьтесь, - и он назвал имя, ничего не говорившее его подчиненному, а затем представил его самого. Тут Генрих почуял неладное.

- Так, значит, я должен буду передать это дело? - спросил он прямо.

- Разумеется, - спокойно ответил шеф. - Но если у вас будут пожелания...

У Генриха было много пожеланий. Пока он излагал их, стена непонимания между ним и шефом росла и надстраивалась. И ему, и новым подключенным силам, мыслящим, несомненно, уже только государственными понятиями, было абсолютно непонятно беспокойство Генриха о судьбе какой-то заложницы, попавшей к давно выслеживаемой и заботливо окученной фигуре по его же, Генриха, собственной неосмотрительности которую он теперь старается компенсировать, поторопившись и рискуя завалить все дело. И вообще, ясно читалось в глазах шефа, какая может быть заложница, когда речь идет о годах непрерывной и тяжелой работы, которая вот-вот закончится триумфом, если только подождать, бить наверняка, ведь тут еще и личные интересы сами знаете, кого, дело прошлое, но все же...

Генрих сказал, что он понимает. Подключенные силы остались с непроницаемым лицом, по которому можно было с одинаковым успехом заключить и то, что силы уважают Генриха, как следователя , и то, что силам и следователь Генрих и его аргументы глубоко безразличны.

Они с начальством знали друг друга давно. И в чужом присутствии Генрих не мог позволить себе некоторых аргументов, на что шеф, собственно, и рассчитывал и, со своей стороны упорно не замечал настроения своего подчиненного, хотя, Генрих был в этом уверен, прекрасно его видел. Минут через сорок такого разговора Генрих окончательно уверился, что шансы на помощь с этой стороны у Кэсси равны нулю. Может быть тогда он и пожалел, что бандиты немного запоздали со своими действиями, и он узнал об их планах только по приезде в город, где уже имел полное право не реагировать на угрозы, может быть пожалел, что не реагировал, только это было не первое и далеко не последнее такого рода огорчение, и нервы Генриха, оберегая его здоровье, начали уже понемногу привыкать.

В тот вечер он напился дома, решив на следующий день вернуться в поселок, что бы не ждало его там... Он еще не знал, что собирается делать и, главное, каким образом, ведь ни о какой конспирации речи больше нет. Впрочем, это было запланировано, он два года ждал этого момента, расслабился вот... И зря.

А когда он почувствовал себя лучше, то есть, когда предметы вокруг стали множественными и нечеткими, ему вдруг привиделось два знакомых, но совершенно не связанных друг с другом лица - лицо Алика и еще одно, непохожее, совершенно другое, это было непохоже на двоение предметов в глазах, но все же что-то в них было общее... Последней перед провалом в забытье мыслью агента была мысль о двоении впечатлений.

20. Переживания.

Темнота и холод - ощущения, о которых большинство живых существ мечтают реже, чем о свете и тепле. Реже, испытывая их, существа чувствуют себя хорошо и испытывают довольство. Попав же в такие условия случайно неприятно удивляются. Еще удивляются когда, вспомнив историю своего попадания в них, никак не могут вспомнить причину, из-за которой на их лежащих ногах могло что-то возникнуть и прижать, не давая пошевелить ими. Даже иногда пугаются, а многие впадают в настоящую панику. Таким образом, все переживания в такой ситуации сводятся исключительно к неприятным.

Но как же все изменяется, когда память подсказывает существу, что темнота, холод, сырость и что-то непонятное на ногах возникло взамен чего-то иного, очень страшного и неведомого, что ожидало его только что; вместо того, что принято называть небытием. Ведь и темнота, и холод, и даже небольшая тяжесть - явления простые и понятные. А главное, все же, в том, что испытывая их, существо вряд ли может быть мертвым. Таким вот нехитрым способом тьме и холоду придается некоторая приятность.

Поэтому, когда Кассинкана открыла глаза и абсолютно ничего не увидела, почувствовала, что лежит спиной на очень холодном и колючем субстрате, да еще с одной стороны ее что-то придавило, она первым делом порадовалась, что жива, и только потом уже задалась вопросом, как такое могло получиться и почему в этой, по непонятной причине обретенной жизни ей так неудобно.

Она обводила глазами темное пространство, стараясь найти хоть одно светлое место, которое ей сможет хоть что-то разъяснить, но не нашла. Тогда она попробовала повернуть голову, чтобы расширить обзор но кто-то, кто, судя по звуку, располагался очень близко и напротив, прошептал:

- Осторожнее.

- Почему? - с трудом произнесла она.

- По-моему, тебя голова разбита.

- Как, совсем? - Кэсси от удивления чуть не подскочила.

- Значит, не совсем... Но, если судить по умозаключениям, изрядно.

- Где я?

- В ловушке, из которой вряд ли скоро выберешься. И я вместе с тобой.

- А ты-то что здесь делаешь?

- А я ее держу.

- Зачем?

- Трудно жить спокойно в подвале дома, хозяин которого пропал без вести. У меня уже не те нервы, что были у Аланкреса.

- Ты рисковал собой...

- ... а больше нечем...

- ...чтоб только спасти меня?

- Моя не в меру благодарная Кэсси, все было бы проще, если б ты решилась, вопреки своим принципам, прыгнуть в окно...

- Восьмой этаж?

- Когда тебя ловят? Так что не спас я тебя, боюсь, а просто в очередной раз попытался. Вот если нас отсюда вытащат...

- А не вытащат, мы умрем?

- Моей смерти ты не увидишь.

- Потому что темно?

- Мне сейчас кажется, что я приподнял эту крышу ради тебя самой, умная Кэсси, - сообщили ей после долгой паузы.

Несмотря на упомянутую темноту Кэсси достигло впечатление от его усмешки. Ну, конечно, первое, что должно было ей прийти в голову на его фразу о смерти - что-то касательно самого Алика, но это почему-то не пришло, может быть ее так достал этот мрак, а может быть она на миг забыла о собственной хрупкости, это его развеселило, а ведь он и сам тут может помереть со временем, а до этого будет вынужден терпеть ее останки...

- Блин, как же я устала, - сказала она неожиданно сама для себя. - То мру, то не мру, то мне опять это угрожает... Алик, будь добр, не дай мне загнуться самой.

- Кэсси, ты не обидишься, если я попрошу тебя сейчас порассуждать на любую другую тему? Я люблю наведенное настроение только, если оно хорошее.

- Хорошее?

- Ну что у тебя в жизни хорошего было? Неужели совсем ничего? Любовь там всякая...

- Ну ты сказал! Любовь... Чего в ней хорошего? Переживания одни; никакого здоровья не хватит...

- А друзья? О них ты тоже переживаешь?

- Тут поровну.

- Расскажи тогда о них. О ком-нибудь одном, самом лучшем.

- Ну... Есть у меня Оська. Она милая, хоть и странная немного...

Кэсси и сама не заметила, как увлеклась. Мысли появлялись, опережая одна другую, всплывали воспоминания... И Аланкрес оказался хорошим слушателем, ибо молчал.

-Когда-то, когда я еще только училась, в мою фирму пришла заявка на укрепление окон в... одной закрытой лечебнице. Туда богатые семьи помещали своих родственников, которых считали психами. Не страдающих психическими расстройствами, как мы выяснили позже, туда тоже помещали, денег-то много.

Пациенты там себя неплохо чувствовали; мы тоже. Шлялись по саду, только нас предупредили, чтобы мы с аборигенами не общались, они, мол, могут быть опасны. Так вот мы с ней и познакомились. Интересно было очень. Говорить с ней можно было о чем угодно, кроме ее собственной жизни. Но как-то, когда наш контракт подходил к концу, Оська раскололась на какую-то невероятную историю, я до сих пор не уверена, что это правда, хотя по моим каналам все подтвердилось...

Оська (настоящее имя - Олеся) увидела свет в виде дочери одного очень известного политика с материка. Подростком она кому-то из родственников она очень помешала, и ее потихонечку упекли в дурдом. За несколько лет пребывания там, Оська насмотрелась такого, что к моменту нашей встречи сильно сомневалась в своей нормальности и, надо заметить, не без оснований... Мы с ней подружились, и, после окончания работ устроили ей побег. Распорядок мы знали, ее переодели, сломали идентификатор на входе и вывели ее оттуда. Может, ее и искали, не знаю. Только не нашли, потому что домой она не вернулась. Живет теперь на свалке анкаианской, построила домик, на что живет - не знаю, сильно подозреваю, что кто-то из родственников денежки на ее счет все же потихонечку переводит... Только никуда она не собирается возвращаться. Строит туннель, чтобы когда-нибудь пройти по нему и почувствовать надежду на лучшее... на то, что в конце него откроется ей другой мир, а не осточертевший ей наш. И никто не знает, в шутку она, или серьезно. Может, ей просто заняться нечем... Да она и не хочет вовсе. Живет себе, довольная и счастливая, учится даже заочно в каком-то институте какому-то языку. Говорит, хочет туда потом уехать, только знаю ее, не уедет никуда. Такая уж она. Домик у нее тут, дворик даже с цветами и деревьями... И никто на землю не претендует, и ей на все наплевать, кроме этого дворика, своих друзей и соседей... Две кошки у нее и какая-то собака, которая все время спит...

А внешне Оська очень интересная - крупнее меня, волосы у нее золотистые и мелко вьются, поэтому она их в косы заплетает, чтоб хоть немного пригладить, черты тонкие, руки маленькие и очень красивые. И глаза, кстати, тоже зеленые, холодного оттенка. Однажды она завалилась в бар в вечернем платье, произвела фурор. Один к ней знакомиться пошел, она вежливо сказала ему какую-то гадость... Что он ей не нравится, потому что у него лицо неумное или что-то в этом роде. Был бы он посообразительнее, отшутился бы, а он начал занудствовать на тему того, считает ли она, что у нее самой оно такое... Болезненное у некоторых самолюбие, даже скучно, сказала она по этому поводу. Но это не очень интересно, просто я хочу сказать, что она, по общим понятиям, довольно экстравагантна. Иногда трудно предсказуема. Но она очень добрая, порядочная и... наверно, мой самый хороший друг. С нее станется в память обо мне расстрелять тачку Энди, например. Но, скорее, она испишет моим именем стены замка. Красно масляной краской в недоступных, но хорошо видных местах. А еще она... она, если бы я рассказала о тебе, мне поверила бы. И попросила бы показать...

Алик молчал. Кэсси, решив, что под ее долгую болтовню он давно задумался о чем-то своем, замолчала. Потом протянула руку перед собой и облегченно убедилась, что он хотя бы не исчез.

- Можно, я посмотрю на твой кулон в темноте? - спросила она.

- Можно.

Кэсси нащупала под воротником, на ключице тонкую цепочку и потянула. Звездочка светилась в темноте, но не белым, а слабым разноцветным свечением, отблесками нежных тонов, которые возникали в ней, теперь почему-то прозрачной. Стало немного видно.

- Такой она еще не была, - сказал Алик.

- Может быть она тоже - впечатление?

- Может быть. Сделана из него.

Теперь Кэсси видела его лицо и беззастенчиво всматривалась, потому что глаза у него были закрыты. И снова казалось, что его тут нет.

- А почему она светится?

- Наверное, радиоактивная... Мне кажется, слева есть немного места для твоей левой ноги.

- Спасибо. А то я ее уже не чувствую.

Так прошел еще час. Кэсси могла еще как-то шевелиться, в отличие от Алика, который только один раз опустил голову, уронив ей на нос часть своей прически.

- Ты устал? - спросила она тихо.

- Я не знаю, - ответил Алик. - Физически я не уставал очень давно. Скоро утро; не давай мне заснуть.

- Как?

- Как-нибудь. Можешь громко кричать и толкаться.

- Как ты думаешь, днем нас найдут?

- В этом случае, Кэсси, будь добра, успей со мной попрощаться.

- Алик... Теперь ты расскажи что-нибудь.

- Да ты про меня все знаешь.

- Тех, про кого я все знаю, я не прошу рассказывать о себе, чтоб не скучать.

- Я не могу похвастаться чьей-то дружбой. Это тебе повезло...

- Не знаю...

- Настаиваю. Повезло. И, кажется, поблизости от нас кто-то появился.

Кэсси прислушалась и через некоторое время уловила какое-то движение за стенами их каменной темницы.

- Но ведь сюда никто не ходит. Кстати, а ты как здесь оказался? Прыгнуть под эту хрень, когда она падала, я понимаю, можно. Но для этого нужно случиться поблизости.

- Ты была в шоке; это отлично можно почувствовать даже издалека... Ты отсюда не слышишь, кто бы это мог быть?

- А почему я? Ты же лучше... Но, Алик! Ты хочешь, чтобы я их узнала?

В обычно холодно - туманных глазах Алика появился намек на улыбку.

- Ты ее так подробно нарисовала... Я ее все же нашел, хотя не был уверен.

И тут Кэсси явственно различила голоса Оськи и Дебила.

- А что тут можно найти, кроме все тех же старых железяк, скажи пожалуйста?

- Не знаю... Но мне вдруг показалось, что что-то можно... Вдруг оно будет интересным? Я видела это место так ясно...

Кэсси набрала остатки подплитного воздуха и гаркнула:

- ОСЬКА!!! Здесь меня можно найти!!! Я тут под плитой!!! Бетонной!!!

- А что ты там делаешь? - донеслось сверху. Оська, как всегда, не проявляла ничего, кроме любопытства.

- Это я сдуру с тем рыжим шпионом связалась!

- Говорила я тебе... Дебил, ну-ка марш на кран. Ты им управлять умеешь?... Ну вот и давай...А можно я по этой штуке пройду? А то там главная петля в центре.

- Можно? - прошептала Кэсси. Алик как мог, кивнул.

- Да хоть танцуй там, только сними с меня!!!

Как только каменный потолок задрожал начал, качаясь, подниматься, Алик поморщился, оглянулся на него и исчез. Как ему удалось это сделать в узком пространстве, Кэсси понять не могла, однако думать над этим не стала и поспешила вылезти наружу.

Только дома она поняла, насколько же ей плохо. Она безнадежно простыла, устала, измучалась и поэтому, выпив глоток заваренного Оськой чая, упала на кровать и сразу же заснула.

А Оська, несмотря на то, что многое в этом происшествии должно было показаться ей странным, не стала донимать ее расспросами ни по пути домой, ни после.

21. Общежитие.

- Надоели! Как же вы меня все достали, прах вас побери!

Кэсси, поднявшись в полдень с больными головой и спиной, теперь ходила по комнатам и, снимая с полок мелкие вещи, складывала их в чемодан. С самого момента пробуждения она поняла, что больше ни дня здесь оставаться не будет. Осознание того, что она несколько часов провалялась в бетонном склепе с вампиром на груди и им же вместо потолочной балки, на свежую, но больную голову показалось ей той последней каплей, которая превращает рискованные и интересные приключения в оскорбительные шутки со стороны судьбы, что обязывают уважающего себя человека предпринять все, чтобы подобное не повторилось. Сделав глупость один раз, и чуть не поплатившись за нее жизнью, Кэсси твердо решила приложить все усилия, чтобы оказаться как можно дальше от зоны действия возможных далеко идущих последствий. Ведь стоило только Энди узнать о том, что человек, которому известно место его тайного логова, остался жить, она даже до десяти досчитать не успеет, как отправится туда, куда в свое время так и не дошел Алик, и куда по его вине отправились столь многие... Бредовое создание.... Гадость, кошмарное, немыслимое нечто с человеческим набором эмоций, благодаря которым Кэсси никак не может побороть свою симпатию к нему. Впрочем, не особенно пытается. Не ее это дело. На такие вещи есть великий и чуть ли не канонизированный при жизни Асет.

Асета она видела один раз по телевизору на какую-то годовщину чего-то там, чему сама значения не придавала, но лицо это запомнила на всю жизнь. Говорили, что он чуть ли не из вод морских явился, и Кэсси не особенно напрягалась, чтобы в это поверить, потому что такое не могло быть рождено женщиной. Она склонялась к мысли, что подобный ужас специально выращивают в пробирках, а потом фотографируют, чтобы иллюстрировать газетные статейки об инопланетянах. Нет, он не был страшен и уродлив, вполне даже смог бы, наравне со всеми, затеряться в толпе, если б глаза свои безумные заклеил и замотал покрепче.

Кошка - маленький сгусток тьмы с парой хризолитовых кружочков, лениво-подвижных и меняющих форму, без интереса следила за ней с подоконника.

Взглянув в окно она вдруг увидела стоящего в у калитки Генриха. И он увидел ее.

- Кэсси...

От такой наглости Кэсси даже ворчать перестала. Фактически, ее из за него убили.

- Я что-то не понимаю, - сказала она тихо. - Теперь-то ты зачем пришел? Мало того, что меня из-за тебя почти прикончили, так теперь ты... У тебя что, больше некого подставлять?! Люди кончились?! Меня второй раз нельзя убивать, я в заслуженном отпуске!!! Я чудом осталась жива...

Она не докончила. Генрих, которого уже успели известить об участи заложницы, ворвался в дом подобно урагану.

- Я думал ты... - начал он, чуть не сорвав с петель дверь ее комнаты. Вид у него был счастливый до идиотизма.

- Я умерла. То, что ты видишь, это не я. Это призрак, который будет преследовать тебя остаток жизни, подлый шпион.

- Я не шпион, я следователь по особо важным...

- Ну конечно! Как я раньше не догадалась! Есть несусветное множество особо важных дел, по сравнению с которыми жизнь какой-то Кэсси и упоминания не стоит. Ну и как там дела? Идут? Или мой отказ отправляться на тот свет им мешает? Так давай, можно попробовать еще раз, попытка, она, знаешь...

- Знаю. Когда Чогар позвонил мне, то, что он хотел предотвратить угрозой твоей смерти, уже произошло. Меня тут же отстранили, но я приехал снова и узнал, что вчера ночью заложник был уничтожен, что Чогар слов на ветер не бросает, что он уходит на дно, и что мы можем подавиться своими сведениями...

-Я знаю, куда он уходит. Я там была.

- Ну, у него тут есть вилла, но он оттуда выехал...

- Меня он держал не на вилле. У него на верхних этажах замка есть неплохие апартаменты, - мрачно сообщила Кэсси. Генрих некоторое время переваривал это сообщение, а потом повернулся к тумбочке за спиной, не спеша взял стоящую там каменную статуэтку, непонятного зверя изображающую, и сжал ее в кулаке. Кэсси показалось что, будь статуэтка фарфоровой, она бы хрустнула.

- На обыск меня не таскай, понятым не буду.

Кэсси отвернулась и занялась своими делами. Она как раз держала в руках горсточку своей косметики раздумывая, куда бы ее положить. Генрих протянул ей уже знакомый ему предмет.

- Что ты говоришь, какой обыск... Если так пойдет и дальше, я даже не знаю, дадут ли нам применить к нему что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее меру пресечения.

И, хотя Генрих обращался более сам к себе, чем к девушке, ей почудилось, что ее почтили некоторым доверием.

- А я как раз собралась уехать, чтобы он меня не нашел.

- Если будешь сидеть тихо, он и не станет. Ему не до тебя теперь.

- Откуда ты знаешь, тебя же отстранили?

Генрих взглянул на нее искоса, оторвав глаза от непонятной статуэтки, которую вертел в руках, и ничего не ответил.

Кэсси бросила наполненную косметичку на кровать и занялась чемоданом.

- Как ты спаслась?

- Меня жахнуло по башке плитой, и я откатилась в какую-то яму, а было темно, и они не заметили. А потом меня нашла моя подруга.

"На самом деле плиту поймал Алик, он вообще это любит все ловить, как увидит, что где-то чего-то падает, сразу бежит ловить, интересное хобби, не правда ли?"

- Ночью, подруга?

Следователю полагается быть недоверчивым, но этот что-то подозрительно недоверчив. Жаль, что второй раз его не отстранить.

- Ну да. Ты думаешь, ночью подруги превращаются во что-то иное? Мои не превращались.

- А что она там делала? Я так понимаю, это было на стройке.

- Гуляла. Она живет на свалке, гуляет на стройке. Пейзаж должен излучать надежду...

Она прервалась, услышав тихий смешок. Недоверчив, подумала она, но не безнадежен.

- Извини. Я должен был понять, что у твоих подруг не менее сложные мотивации, чем у тебя. Ведь это твои подруги, которые по ночам ни во что не превращаются...

Он крутил в руках статуэтку слишком быстро для того, чтобы ее, как прежде, подробно разглядывать.

Кэсси пожалела его. И отстранили, и оплаканная девица воскресла, и подруги у нее ненормальные... Хотя, рассудила она, это меньшее из зол. Вот знай он, как было на самом деле, он был бы как никто достоин жалости, а может быть даже и в помощи нуждался бы.

Она положила руку ему на лопатку и утешительно погладила.

- Не расстраивайся. Это все не так сложно, чтобы не понять.

Генрих осторожно взял ее руку и прижал к губам, а потом внезапно повернулся и обнял ее.

- Я думал, что больше не увижу тебя.

Показалось, что он сказал это несколько смущенно. - Ты уедешь в город?

- Не знаю. Пока в город. А может, еще куда...

- Не теряйся. Если не трудно.

Кэсси улыбнулась и провела рукой по рельефным перышкам бронзовых волос. Следователь чуть прикрыл серовато-рыжеватые глаза. Его гладкая кожа вызывала желание удостовериться в ее подлинности. И, когда Генрих поцеловал Кэсси, она не нашла в себе никаких возражений против того, чтобы он продолжал.

В како-то момент она вспомнила о том, с кем делит это жилище, но успокоила себя, рассудив, что он не настолько глуп, чтоб не понять что такое правила общежития, а значит, его можно не стесняться.

Они провели вместе весь день, а когда у Кэсси включились первые проблески разума, она решила, что отъезд - не такое уж спешное дело.

Генрих совсем замучил статуэтку, и Кэсси, порывшись в памяти, сообщила ему, что штука, кажется, древняя и самая что ни на есть подлинная анкаианская. А то, что из нее не понятно, кто она такая - как раз в очень анкаианском духе. Генриха, похоже, порадовало ее понимание.

- Удивляюсь я народу, - говорил Генрих, вертя в руках скульптуру неизвестно кого, - который не возымел никаких возражений по поводу собственного вымирания.

- Им уничтожили хрупкий и прекрасный мир их благополучия, - сказала Кэсси. - А в другом они жить не хотели. Жизнь не была им так дорога, у них, наверно, другая система ценностей.

- У них другая система всего. Помнишь, Дзанкмуаля, покровителя их страны? Как они его называли, бог бирюзового солнца. Это ж надо додуматься. Кстати, у тебя вот имя анкаианское... Тоже надо додуматься. Наверняка переводится как-нибудь...

- Наверняка. Жалко их.

- Кого жалеть-то теперь уже? Их не осталось.

Кэсси подумала о том единственном анкаианце, которого она знала, и который нынче валялся в самой неподвижной фазе своего постоянного анабиоза где-то у них под ногами. Надо спросить у него, как переводится ее имя. Она знала много анкаианских слов, и знала, что эти слова значат иногда совсем не то, что кажется, а иногда означают не предмет, а что-то только похожее на него, а бывает, что и полностью не похожее. И вообще, о смысле сказанного анкаианцы, наверное, судили только по впечатлению от фразы. Оська знает про эту страну много, и фанатеет ею. Там вообще вся свалка фанатеет...

Додумав до этого места, Кэсси решила, что начала позволять себе слишком неуважительные мысли о своих замечательных друзьях, поэтому, чтобы отвлечься, решила, что хорошо бы сходить в магазин.

- Хотя, может быть, они и остались, - после долгой паузы продолжил Генрих развивать свою мысль, - вот хотя бы Асет... Или этот твой лохматый экстрасенс.

- Почему экстрасенс?

- Похож. Где ты его подцепила?

- Нигде, - обозлилась Кэсси. - Он был знакомым парня, которого убили, и у которого я снимала квартиру.

Все-таки, подумала она, мужики, какими бы они замечательными не казались - хамы. Но пора бы уже перестать по этому поводу огорчаться. Ему бы сверхчувствительность Алика, он бы десять раз подумал прежде, чем вредничать.

- Я пошла в магазин, - сказала она.

Генрих кивнул и лениво потянулся к телефону.

Вернувшись, она обнаружила полное отсутствие Генриха и записку:

" Извини. Надо срочно уехать. Держи связь.

Генрих."

Год назад Кэсси зашипела бы от обиды и злости, долго задавала бы себе вопросы, почему было ему не сказать нормально, что ей, двенадцать лет, чтобы ее так динамить, или у нее рожа такая... А на этот раз она просто постояла немного, отрешенно глядя в пространство, а потом вздохнула и пошла мыть посуду.

22. Фрэнк.

Впервые за двадцать с лишним лет Фрэнк, считающий себя знатоком женщин, боялся быть покинутым.

Он стоял на платформе напротив самой, на его взгляд, привлекательной женщины из всех встреченных им в жизни, женщины, которой было, как он чувствовал, наплевать на него так же, как и на других своих любовников, которая могла уехать и не вернуться, и на которую было не наплевать ему.

Он знал, что будет думать о ней, когда она скроется в дверях электрички. Но в самом деле, не ехать же за ней!

Луиза была непредсказуема. И это, вкупе с остальным, привлекало уравновешенного Фрэнка, как необъятные небесные просторы привлекают не имеющих крыльев, чтобы их покорить.

Луиза была жадной до всех жизненных удовольствий, и привлекала этим тех, кто мог ее этими удовольствиями обеспечить. Для Фрэнка она в одночасье стала источником силы, который и в нем самом разбудил какую-то непонятную скрытую энергию. Она, эта энергия, и делала его движения более плавными, ум - более острым( особенно, когда он говорил с Луизой, пытаясь ее развлечь) наполняла жизнь новым смыслом. Даже сейчас, когда Луиза, махнув на прощание рукой, исчезла в закрывающихся дверях, и ему показалось, что это - их последнее свидание, и она больше не вернется, он был доволен. Его даже на раздражала эта обычная в конце дня вокзальная суета, большая бабка с четыремя сумками, чуть не сбившая его с ног (и откуда у них сила берется?), страшненькая девочка, продающая пирожки и рекламирующая их таким голосом, от которого никли и сгнивали все мечты, и, в первую очередь, о еде; не очень бесило безнадежное отсутствие на стоянке автобусов, на которых можно бы было вернуться домой. Даже стоящий неподалеку рокер в косухе и идиотском, кислотного цвета шлеме, чуть ли не умиление вызывал.

- Провожаешь? - послышался из-под шлема приветливый голос, не ждавший ответа. - Клевая у тебя баба...

Рокер развернул мотоцикл вокруг Фрэнка и уставился фасадом шлема в пустоту за его спиной.

- Клевая, - подтвердил Фрэнк. - Только вот не знаю, вернется ли... Похоже, она слишком хороша для меня.

Рокер наклонил шлем и пожал плечом.

- Ты только ей этого не говори, - посоветовал он. - А то поверит... Но я б на твоем месте ее не отпускал.

- Да я и так уже провожаю ее докуда могу. Теперь вон, черт знает сколько автобуса ждать...

- Автобус - плохо, - зевая, медленно говорил рокер, копаясь где-то в области бензобака, - мотопер - хорошо... Вот так-то, дядя. Но если тебе в центр, то ты почти у цели. Мне сегодня туда. Так что, если не боишься свалиться, можешь развлечь меня по дороге.

Фрэнк решил, что не боится. Доехав на рокере почти до самого дома, он слез и собирался было уже углубиться в жутковатую тьму переулка, когда услышал позади слово, на которое не мог не обернуться.

- Луиза...

Рокер, увидев, что Фрэнк обернулся, медленно снял свой безобразный шлем, из-под которого на плечи высыпались густые длинные волосы и посмотрел на него неподвижным и внимательным взглядом.

- Подойди, - мягко попросил он, и Фрэнк даже не подумал, что можно сделать иначе. Парень чуть прикрыл глаза и приподнял острый подбородок.

- Думай о ней, - произнес он тихо. - Желай ее...

Это было просто. И принесло столько облегчения и восторга, что Фрэнк с наслаждением погрузился через темные, туманные глаза, жадно смотрящие на него, в удивительную и блаженную бездну грез, где его уже ничто не могло отвлечь и побеспокоить...

23. Рассвет.

Ночью ее разбудил какой-то резкий и неприятный звук. Проснувшись окончательно, чтобы все-таки выяснить его природу, Кэсси увидела только темный хрупкий силуэт на фоне виднеющийся через окно звездной ночи. В руках он держал прежде висевшую на стене теткину скрипку.

- Это ты? А потише нельзя? - недовольно проворчала Кэсси.

- Это не я, - бесцветным голосом ответил Алик. - Это ты, в своем неспокойном сне придавила кошку, и она ушла спать в шкаф. А я не имею обыкновения будить своих соседей тогда, когда они должны спать.

Кэсси проигнорировала этот намек. "Общежитие" - подумала она. Не скучно.

- А на что тебе теткина скрипка? - сказала она более миролюбиво. - Ты же играть не умеешь...

Алик жестом остановил ее.

- Я научусь, - сказал он проникновенно.

Кэсси фыркнула.

- Попробуй.

Алик некоторое время что-то делал, дергал за струны, а затем, все-таки, с помощью смычка заставил теткино стенное украшение издать нежный и протяжный звук, потом звук пониже, потом повыше, а в следующий момент Кэсси поняла, что Аланкрес умеет играть на скрипке, а теперь, когда его движения легче и точнее человеческих, ей вообще выпало счастье присутствовать при уникальном явлении. Музыка была сначала симпатичной, понятной, затем приятной, потом стала чарующей, а когда Кэсси вставила в магнитофон первую попавшуюся кассету, она поняла, что это - самое восхитительное из всего, что она слышала в жизни. Мелодия становилась все сложнее, вбирая все больше тем, словно их исполнял не один инструмент, а несколько; увлекала, отвлекала, зачаровывала. Перед глазами проходила собственная жизнь, хотелось плакать и смеяться, хотелось умереть и воскреснуть, радоваться, грустить и забыть, начать все заново и все бросить, хотелось свободы и, наоборот, любви, а это все настолько больно несочеталось, что хотелось плакать, и было настолько реально, что хотелось смеяться...

Когда же он отнял смычок от струн, Кэсси некоторое время приходила в себя, сидя на постели и глядя перед собой в пространство восхищенными глазами. Вздрогнув от звука вылетевшей кнопки, ознаменовавшей конец пленки в кассете, девушка сфокусировала взгляд на Алике.

Он уже успел повесить скрипку на место и теперь сидел на стоящем посреди комнаты чемодане, уперев локти в колени и склонив голову.

- Аланкрес...

Аланкрес не пошевелился.

- Аланкрес, кто это... сочинил?

Вампир приподнял голову настолько, чтобы коротко взглянуть на нее сквозь свисающие на лицо выбившиеся из хвоста спутанные волосы.

- Ты.

Кэсси некоторое время молчала, затем вынула из магнитофона кассету, с намерением засунуть ее чуть ли не под подушку.

-Нет, - сказал Алик, появляясь рядом и протягивая руку, - ты оставишь ее мне.

- Но почему?

- Она мне нравится. Это могло быть только раз.

- Ее можно переписать...

- Жизнь нельзя переписать. Или я получаю от тебя единственный экземпляр, или...

- Или?

- Или я получаю и то, и другое, - после некоторой паузы, монотонно и глухо сказал вампир.

Когда костлявые пальцы сомкнулись на по другую сторону от кэссиных, девушка настойчиво притянула Алика за кассету.

- Всегда так, - сказала она. - Всегда мне остаются только воспоминания... "И то, и другое..." А мне, елки, ни того, ни другого.

- У тебя останется твоя жизнь, - вкрадчиво и немного насмешливо сказал Алик. - На память обо мне.

- На хрена мне такая жизнь!.. Давай.

- Что?

-Сыграй себя и отдай мне. А то я тебя растворю в царской водке, разолью по бутылкам и буду хранить в подвале.

- И не забудь набить чучело из теткиной кошки, заморозить симпатичные тебе продукты, засушить все цветы, до которых дотянешься... А я, кстати, не такое уж золото, чтобы растворяться в царской водке.

Кэсси отобрала у него кассету, вставила в магнитофон. Отмотала. Нажала кнопку воспроизведения и ничего не услышала.

- Как ты совершенно правильно заметила, - сказал вампир, садясь рядом и обнимая ее за плечи, - я не умею играть на скрипке. Просто мне сегодня хорошо, и я решил поделиться. А это все действительно о тебе.

- Спасибо, любезный Алик, - через некоторое время смогла произнести Кэсси.

Черные листья всплывали за окном из синеватого предрассветного тумана. Кэсси деликатно, двумя пальцами убрала со своего плеча руку Алика, потому что даже мысль о таком его прикосновении показалась ей странной, как только она ее осознала. А осознала не сразу, потому что рука была теплой. При мысли о том, каким образом сосед по комнате этого тепла набрался, ее передернуло. Аланкрес повиновался.

- Ты...

Кэсси рассматривала тонкие пальцы. На безымянном ноготь был разломан надвое, точно вдоль.

- Ты, когда... когда ты уходишь, - выдавила из себя Кэсси, и сделала паузу, обозначая ситуацию, - ты... оглядываешься?

- Нет.

Очерченные слишком прямыми линиями губы чуть разомкнулись на фоне светлеющего окна.

- Ты не... - внезапно возникшая мысль показалась ей абсурдной.

- Возможно. Иногда мне так кажется. Вот сейчас, например. Я не боюсь рассвета, а он будет уже через полчаса.

-Но в тебе зло.

- Не знаю. Мы не различаем добра и зла так, как их различаете вы.

- Кто "мы"?

- Те, кто ушли.

- Ты сейчас в своем прошлом?

- Я ... - поймав взгляд Кэсси он не стал продолжать, - ...очень любил встречать рассветы. Все кажется замершим и загадочным. Ветер стихает, холод. И на листья медленно оседает туман. А потом, когда капли росы поделят между собой нежные оттенки радуги, начинают петь птицы. Они еще сонные, им холодно, но они знают, что это ненадолго... Встреть за меня рассвет.

Кэсси вышла в холодную тишину осеннего сада, посмотрела на желтеющие и краснеющие листья, на намокшие и увядшие цветы, облетевшие несколько сиротливых роз на грядке, землю, покрытую инеем и, опустившись на ступени крыльца, смотрела, как смешиваются перед глазами дрожащие и посветлевшие краски чтобы, подобно росе, стечь по щекам.

В этот день она тоже не уехала.

Спать больше не хотелось, кошка бегала следом и громко орала, обрадовавшись, что, наконец , исчез Алик. От своего корма тварь отказалась, Кэсси сварила ей кашу, налила в миску и поставила у двери, а сама решила помыть оставленную с вечера тарелку. Во время этого процесса оторвалась труба из-под раковины, немного воды вылилось прямо в помойное ведро, Кэсси взяла его и понесла выносить. По дороге вспомнила, что забыла выключить воду. Быстро вытряхнув помои, наполовину себе на ноги, она бегом вернулась в дом, отловила в луже трубу и, выключив воду, попыталась приладить трубу на место, попутно задев оставленную на краю раковины тарелку и разбив ее. Кошка, вся на нервах с прошедшей ночи, от этого звука ломанулась вон, опрокинув по дороге недоеденную кашу, пробежала по ней, оставляя в сторону двери богатые манные следы и исчезла.

Кэсси собрала тарелку. Бросила в ведро, куда тут же грохнулась труба. Вынимая ее, скользкую и мокрую, Кэсси порезала палец о фарфоровый осколок с незабудками. А когда вытирала разлитую по полу кашу, налила на порез грязной воды, от чего в пальце появился неиссякаемый источник противной дергающей боли. Пол она, правда все же вытерла, миску помыла, а ведро чуть не вынесла вместе с трубой, но потом вернулась, осторожно выковорила ногой последнюю, попытавшись не просыпать осколки и пошла к помойной куче. По дороге, оклемавшаяся и вспомнившая, что она голодна, кошка догнала ее. Наступив на нее, Кэсси поняла, что в этот день лучше никуда не ехать. Она поставила ведро на грядку, села на него, еще немного посидела, покурила и решила сегодня, соблюдая всю возможную осторожность, пойти к Оське.

Когда она подошла к калитке, то увидела прислоненный к стене дома мотоцикл. Она вспомнила слова Аланкреса про то, что он собирается охотиться в городе и почувствовала себя так, словно ее посадили охранять большую бомбу, которую планировалось сбросить в мирном поселке. Когда Алик проснется, подумала она, надо сказать ему, чтобы он убирался вон.

Мысли о питании Алика почему-то вместо отвращения напомнили ей самой, что она еще не завтракала. Во время осторожного приготовления еды пошел дождик, и Кэсси решила остаться дома. Она немного позанималась всякими домашними делами, избегая колюще-режущих предметов, а после обеда засела в ванне с книжкой. Та была такой замечательной, что Кэсси очень скоро забыла о своем неудачном дне, о бандитах, об Алике, Генрихе и прочей дребедени. Она заснула, и ей снился какой-то очень замечательный сон, который забылся, как только она открыла глаза.

В ванну текла струйка горячей воды. Кэсси подумала что, если б не эта струйка, она замерзла бы. В руке у нее была книжка, а между книжкой и пальцем - записка, на которой мелким и округлым почерком было:

"Кошка твоя очень любит ваниль - она съела кашу с ней даже в моем присутствии. А еще у тебя странная раковина, у них вообще-то внизу труба, если я правильно понял, но у твоей ее нет, поэтому я какую-то приделал, чтобы помыть миску. Хотя, может, не надо было, кошка ее оставила почти чистой.

Умоляю, хоть раз посиди вечером дома, дочитай книжку, там дальше забавно.

Я ухожу, не знаю, вернусь или нет, поэтому, на всякий случай, прощаюсь. Прости, если мое присутствие тебя сильно угнетало - я знаю, что перед человеком, общающимся с врагом рода человеческого, возникает масса морально-этических проблем, которые нельзя решить иначе, как прекратив это неестественное общение.

Еще раз прости, если что не так. Если повезет, с удовольствием извинюсь лично.

А. Г.

Кэсси встала, накинула халат, выключила воду и, проходя к себе в комнату задумчиво провела ладонью по кошке, сидевшей в коридоре на тумбочке.

- Интересно, - пробормотала она, - я чего-то не понимала всегда, или только сейчас настолько одурела?

Она взяла телефонную трубку и некоторое время смотрела на нее, пытаясь собраться с мыслями.

24. Пустырь.

- Свою часть договора мы выполнили...

Энди, присев на ручку синего дивана одной рукой прижимал к уху трубку, а другой выдирал из дивана ворс. Он нервничал. Хоть теперь он уверился, что ему в ближайшее время ничего не угрожает, кроме одного ненормального, а остальных была возможность как-то нейтрализовать, чем он последнее время и занимался, вместо того, чтобы оборудовать свой замечательный дом, в котором он решил создать коллекцию анкаианских сокровищ, благо, начало положено, но все же напряжение не отпускало, и Энди знал, что теперь оно отпустит только в том случае, если он провернет гору работы.

Он любил эту скорость, с которой жизнь вынуждала его принимать решения, и любил скорость, с которой сам был способен изменять жизнь. Пока что он лидировал в этой гонке, и знал, что когда-нибудь, если повезет, придет время отойти в сторону. Если не повезет, что скорее всего, его отодвинут.

Дверь отворилась бесшумно, что Энди очень не любил, однако возмущаться не стал, потому что вошел Алик. Вошел, как к себе домой, прошел мимо занятого разговором гангстера и остановился напротив окна.

Был бы Энди повпечатлительнее, его бы уже начало трясти от этой хрупкой и бледной фигурки, возникающей самым неожиданным образом и в самых неожиданных местах, словно природное явление.

Бандит положил трубку.

- Аланкрес...

Голос его был серьезным и немного усталым.

- М?

Аланкрес изящно повернулся и склонил голову. Вид он имел слегка настороженный.

- У меня есть предложение.

Энди снял обруч, положил его на стол и начал спокойно отстегивать цепочки.

- Стриптиз, - обрадовался Алик. - Чего добрый Энди ждет от меня? Спилить клыки? Питаться рыбой?

- Ты, я вижу, переселился, - сказал бандит. - Думал, я причиню тебе вред?

- Конечно. Именно так я и думал. А как ты догадался?

- Мы должны доверять друг другу.

Аланкрес некоторое время ничего не говорил, и, будь на его месте нормальный человек, Энди сказал бы, что он выглядит ошеломленным. Потом он моргнул и спросил:

- А зачем?

- Я с прошлой ночи знал, что ты у Кэсси, но не пришел. А она уже должно быть рассказала своему любовнику о месте, где ее держали, хорошо еще, что то он не успел передать все это в центр. Ведь это ты ее спас?

- Откуда ты знаешь, что не успел?

- Я тебя первый спросил... Знаю, там мои люди.

- Конечно я. Но она первая.

- Фигня, - отмахнулся Чогар. - Зачем тебе это?

- А зачем мне альянс с тобой?

- Власть и деньги.

Алик мотнул головой.

- Покой, - возразил он. - Власть покоя не дает, деньги... отчасти. Мне пока достаточно. Это благодаря тебе, и я не остался в долгу. Вот фотография.

Он передал ему неизвестно откуда взявшийся в его руках снимок из разряда моментальных,

Энди взял его и повертел в руках. Но думал он о другом.

- И теперь ты уедешь?

- Помнишь, как ты немного не верил, что я есть? - спросил Алик после долгой паузы. - И ты был прав. Я не существую. Для тебя и других людей вампиры не существуют. Они существуют для себя. Нарушая это принцип, они перестают существовать, что нежелательно.

- Но власть обеспечивает покой.

- Дорогой мой Энди, - пробормотал Аланкрес, подходя вплотную так, что гангстер начал чувствовать исходящий от него холод, - мне не нужна власть...

Энди смотрел прямо в вязкие серые глаза, затененные длинными ресницами, темные и влекущие, которые казались мягкими, как серый, теплого зеленоватого оттенка мех. Или как плесень. Огромного труда Энди стоило не отскочить назад. На его плече лежала рука , и он с трудом поборол желание отшатнуться, несмотря на мягкий, притягивающий взгляд вампира. Он начинал жалеть, что отказался от мер предосторожности.

Власть у него была. Энди понимал, что сейчас его могут заставить сделать все, что угодно.

И еще он понимал, что не заставят. Аланкрес слишком самонадеян, подумал он.

- Тогда зачем ты пришел?

- А помимо желания записаться тебе в киллеры, поводов быть не может? Я просто не люблю, когда меня вынуждают. А насчет девицы... Я не хочу, чтобы она умирала.

- Но тогда мне придется менять место.

Энди был бы удивлен, если б Алик привел ему в качестве аргумента что-нибудь о ценности человеческой жизни.

- Она забудет.

- А ты? Ты уже предал меня, вытащив ее.

- Ну так убей меня.

Алик отвернулся, стянул с хвоста какого-то странного вида скрепку и рассеянно вертел ее в руках. Он услышал шум мотора, даже двух, и одновременно с этим у него возникло странное чувство, в котором он не мог сразу разобраться и, возможно поэтому решил подождать и посмотреть.

Окна Энди выходили на другую сторону, и Алик не видел, как к дверям бара одновременно подъехали две шикарные машины. Из одной вышли два охранника в черном и отворили дверь, выпуская высокого седовласого старца в красном просторном одеянии. В его неторопливых движениях , чувствовалась, как уверяли все, кто знал его, сдержанная, но недюжинная сила. Одной рукой в черной тонкой перчатке он придерживал край накидки, а другую прятал в складках одежд. Не обращая внимания на собравшуюся у дверей подгулявшую толпу, он, подобно видению, проскользнул в узкую дверь черного хода.

Из другой тоже вышли двое, одетые в форму государственных служащих, открыв дверь перед широкоплечим господином в белом костюме, контрастирующим с темными кудрями зачесанными назад от смуглого худого лица, а пальцы украшали три одинаковых перстня с разного цвета камнями - два на левой руке, алый и желтый, и один, цвета морской волны, - на правой. Движения его ничем особенным не отличались. Он поприветствовал старца церемонным поклоном, хоть было видно, что человек в красном удивился, встретив его здесь. Обладатель разноцветных перстней, если же и был удивлен, то ничем этого не показал.

Алик услышал звук шагов одного человека на черной лестнице, и посмотрел на Энди. Тот по-прежнему пребывал без какой-либо защиты и не особенно волновался. Однако поразмыслив, Алик решил все же его покинуть. Он раскрыл окно, сел на подоконник и тут Энди сказал:

- Подожди.

- Чего?

- Кого, - поправил его Энди, когда дверь в его комнату отворилась, и вошел Асет.

Некоторое время они с Аланкресом неподвижно смотрели друг на друга. Асет вспоминал висевший у него в галерее портрет Эсты.

А перед глазами Аланкреса возникла целая сцена с участием его матери. Это был ее последний день, вернее, ночь. Она смотрела на тусклый квадратик рассвета в окне под потолком и молчала. Они все молчали. Может быть из-за приступа лихорадки, может быть, потому, что память, оберегая его разум, выбросила все остальное, Аланкрес помнил только одну ее фразу, которую она сказала беспечным тоном, это был ее обычный тон, и он не менялся, хоть это и казалось диким тогда, но теперь, только теперь, почему-то успокоило его, и он подумал, что может быть, это от того, что он близок к смерти...

Она тогда улыбнулась, как будто знала что-то, недоступное остальным, и в ответ на какую-то сказанную им фразу, обычную в такой ситуации, сказала: "Это не важно, птенчик. Это абсолютно не важно..."

- Добрый вечер, - сказал монах глухим и низким голосом, совершенно не похожим на то, что можно было бы ожидать от него услышать. - Энди, представь меня.

- Асет, - невыразительно сказал Энди, но тон показался ему не по ситуации глупым, и он добавил, - в силах которого спасти твою бессмертную душу.

Алик почувствовал накатившую вдруг волну слабости, и понял, что даже говорить ему будет трудно.

Лицо дедушки Асета было из тех, что не запоминаются, если не смотреть в глаза. Он откинул капюшон, и внимание Алика на мгновение привлек его экстравагантный облик - седые волосы, заплетенные в три косы, из большого числа мелких прядей, украшенные странными вещами.

- Как любезно, - сказал Алик, изо всех сил стараясь, чтобы не заплетался язык, - жаль, что я не могу ответить вам тем же... Я верю в катарсис.

Жуткая слабость усилилась, когда Асет шагнул к нему, и Аланкрес не стал напрягаться, чтобы удержаться на подоконнике. Он просто откинулся назад, и никто не успел его удержать.

Асет опомнился первым. Он выхватил из складок одежды какой-то черный, расшитый мешочек, подскочил к окну и кинул его следом за Аликом. Потом сделал еще шаг и посмотрел вниз, перегнувшись через подоконник.

- Идиот, - сказал он, обращаясь к Энди. - Я же просил не дать ему уйти.

- Кто ж знал, что он через окно собирается...

- Можно было предположить. А теперь вот он упал. И мне вниз тащиться.

Асет легко скользнул к двери и так же легко - за дверь.

- Если ты так таскаешься, то как же ты ходишь, - проворчал Энди, сбегая следом за ним по черной лестнице.

Асет видел в темноте, очевидно, лучше, потому как не спотыкался. Когда они сбежали вниз, кто-то приоткрыл дверь из бара, чтобы заглянуть в черный проем. В пробившемся из-за нее луче света, Энди и Асет увидели дверь на улицу. Она была заперта.

Энди, не долго думая, вышиб ее ногой, после чего хромал, но зато надеялся, что немного поднял себя в глазах Асета.

Вампира они нашли у самой кромки воды. Асетов мешочек попал ему на руку.

- Мощи св. Ипполита, - прокомментировал он увиденное. - Эту нечисть к земле прижимает, словно тяжесть немыслимая. Слабеет эта тварь в его присутствии.

Из-под ногтей вампира выступила кровь, черная в звездном свете. Одна рука и голова его находились в воде, и волны играли длинными волосами, словно тонкими водорослями.

Энди, пиджаку которого меньше мешал океанский бриз, чем облачению Асета, подошел и осторожно переложил мешочек с мощами на землю рядом.

- Что, и тебя тоже? - пробормотал Асет. - Только святой Ипполит мог устоять перед этой нежитью...

- И ты, - тихо сказал гангстер.

- Давай, сгребай его в кучу, и потащим, - скомандовал Асет. - Они легкие...

- Куда потащим?

- Ко мне, чтоб не сбежал... Там и поговорим с ним.

- Он обидится.

- Извинишься.

Энди поднял руку и указал на себя чуть согнутыми пальцами.

- Я ?

- Ну не я же... Я их вообще не выношу. А еще василисков не люблю жутко, но они не такие, конечно...

- А русалок? - тупо спросил Энди.

- Кого? На Анкаиане нет русалок.

- Так она, в натуре, суша...

Асет подозрительно на него посмотрел, однако нести Алика доверил. Энди обхватил его одной рукой, а второй взял мешок, чтобы не отдалять источник воздействия от объекта. Объект и источник цеплялись за хилые кусты по краям узкой тропинки, ведущей к площадке перед входом, освещенной полудохлой лампочкой.

Порадовавшись, что им удалось попасть в тот редкий момент, когда перед входом никого, кроме остекленевших субъектов не стояло, не лежало и не ходило, Энди погрузил Аланкреса в машину Асета. Асет тем временем огляделся и, махнув рукой Энди, чтобы подождал, ушел искать свою свиту, которая не теряла времени и уже сидела в баре. Энди, не совсем понимая, что он хочет от Алика, решил на всякий случай извиниться заранее, но потом, разобрав в темноте заднего сиденья выражение глаз пришибленного вампира, счел за лучшее сгонять за своими сброшенными аксессуарами. Когда он подошел к пролому двери, оттуда вышел человек в белом костюме и поздоровался. Голос был незнаком Энди, пришелец благозвучно грассировал, и речь его осталась бы в памяти, встречайся он раньше. Пока Энди прикидывал, как отвязаться от него до прихода Асета, господин в белом рассеянно протянул руку, из атрибутов которой Энди больше всего позабавил большой перстень с синеватым камнем, повернул выключатель над входом. Чахлый свет немного усилился, и Энди всмотрелся в контрастные тени, образующие черты его лица, и чуть не упал.

Это был мэр.

Некоторое время он только молча смотрел на правительство, встреченное, так сказать, в подъезде собственного дома, пытаясь увериться, что ни зрение ни память его не обманывают.

- Добрый вечер, - сказал он наконец, соображая, на какой уровень необходимо подвинуться башкой, чтобы предпринять такую психическую атаку. Пришел к выводу, что сильно.

Глубоко очерченные выразительные глаза с темными веками смотрели сторону оставленной им машины Асета.

Энди замер.

- Капитан Халтреане, служба безопасности мэра, - представился он.

Энди вспомнил, что мэр не страдал никакими дефектами речи. Надеясь, что его реакция быстрее, он сунул руку в карман и выхватил пистолет. Однако в Халтреане не попал. Пушку у него вышибли быстро.

- Пошли в машину, - отрывисто приказал Халтреане.

26. Мощи.

Мир для Аланкреса уже несколько минут был тусклым, двухмерным и серым, как если бы он опять стал человеком. Когда-то он надеялся, что перестанет испытывать хотя бы часть человеческих страданий, изменив способ существования ( тогда он стал бы ради этого кем угодно) и не ошибся. Ни один человек не вынес бы того, что он испытывал сейчас. Если б он смог рассуждать, он позавидовал бы способности людей испытывать шок и лишаться чувств. Увы, этого, несмотря на свое состояние, он сделать не мог. Чувства оставались острыми, хоть и были перегружены невыносимой болью, усталостью и страхом, разум реагировал на все происходящее кругом как прежде, и Алик знал, что так будет, покуда не свершится чудо и он не умрет наконец или не потеряет это никому не нужное сознание.

В машину залез Энди, с которым вместо Асета был господин в белом, положивший, как только влез, руку на спинку сиденья. Блеск его перстней резал глаза. Они о чем-то говорили, Алик тут же забывал услышанное, уловил только, как пришелец наклонился через спинку и взглянул на него.

Алик прекрасно слышал голос, воспринимал эманацию, видел белый костюм и глаза, напомнившие темноту латлайских пещер.

Это было некоторй оплошностью, но побороть возникшее вдруг желание сил не было.

- Элис... - вырвалось у него, после чего он все-таки провалился в блаженное полубессознательное состояние, за которое, очевидно, надо было благодарить носителя этого имени.

- Элис? - переспросил Энди. Ему это имя ничего не говорило.

- Элис Халтреане, - любезно пояснил вампир, рукой с двумя перстнями закрывая дверцу а другой поворачивая ключ зажигания.

На пустыре за свалкой Элис остановил машину и вытащил из кармана пистолет Энди.

-Вылезай, - скомандовал он гангстеру, - и захвати эти... останки.

- Которые? - мрачно сострил Энди.

- В мешке, - бросил Элис, сбрасывая пиджак и вылезая на пронизывающий ветер.

Энди ничего не оставалось, как выйти следом, сжимая в руке мешок со святыми мощами. Он знал, что покуда у него мешок, Элис, в нечистой природе которого он был почти уверен, близко не подойдет. Вот если бы исхитриться и подойти к нему...

- Оставь эти мысли, - произнес стоящий к нему спиной вампир.

- Вы меня убьете?

- Я всех убиваю. Но тут есть Аланкрес, который может захотеть отомстить более тонко. Ему иногда такие вещи в голову приходят, до которых я, грубый легионер, додуматься не могу.

Энди передернуло.

- Дабы избавить тебя от унижения, - продолжал Элис, - быть подвергнутым волевой диктовке, я предлагаю тебе самому осуществить ритуал погребения останков святого. Таскать с собою трупы, это варварство, и твоя совесть...

- Моя совесть советует кинуть им в тебя, а потом отдать Асету, сказал Энди.

- Твоя совесть не принимает в учет ветра, моей скорости и того, что Асет обойдется...

Энди обернулся и увидел Алика, стоящего рядом с машиной держась за крышу. Его, похоже, шатало, одна рука у него бессильно висела, как сломанная. Склонив голову, облепленную мокрыми волосами он пристально, но без ненависти смотрел на гангстера.

- Наверное обидно сначала так по-идиотски влететь, а потом еще выслушивать от вампира про совесть, - негромко произнес он, бегло улыбнувшись.

- Ты придумал, как мне отомстить? - спросил Энди. Происходящее начинало его выматывать.

- Да. Представь Тень за спинкой своего инвалидного кресла. Она тебя ненавидит.

- Я не ошибся...

- Если ты про Асета, то это не я.

- Ты хочешь сказать, что был искренним?

- С тобой? Я тебя не понимал, и никогда не пойму. Ты - анкаианец, помимо прочего...

Ты, натурально, что-нибудь из нормальных эмоций хоть зрительно помнишь?

Элис наконец обернулся и поймал взгляд гангстера.

- Конечно, - сказал он мечтательно, но серьезно. - Ведь в этом секрет нашего воспетого легендами обаяния. Мы всегда чувствуем то, что вы видите. И это делает нас очень уязвимыми.

- Тошно мне от вас, - Энди лег на землю, и закинул руки за голову. Вы предпочитаете порочных людей, так можете меня высосать. Уверяю, порочнее не найдете. Только не заставляйте каяться, а то до утра не управлюсь.

- Я на службе, - сказал Элис и достал телефон. - Так что придется ограничиться опергруппой.

Энди вскочил.

- А улики?

- Их собрал наш следователь. Толковый мужик.

Энди удивленно посмотрел на Алика, сидящего на земле рядом с машиной.

- Я тоже художник, - прошептал тот угрюмо.

- Гений мести, - заметил Элис, посмотрев на него иронически нежно. Любит раскрашивать спящих агентов гуашью.

Энди выругался. Но даже Элис был не готов к тому, что он сделал в следующий момент, настолько это было банально и поэтому совершенно непредвиденно. Он, покопавшись в маленьком кармане на рубашке, вынул что-то миниатюрное, о чем даже подумать нельзя было, что оно способно стрелять, и успел выпустить в Алика две пули прежде, чем Элис его остановил, от неожиданности одновременно ментально и физически.

Когда подъехала опергруппа, гангстер не сопротивлялся. Проследив за погружением его в броневик, Элис подошел к Алику.

- Чем он в тебя?

- Обычными...

- Выживешь?

- Не знаю... Эти мощи меня доконали, но постараюсь. Тебе Ирма сказала?

- Она за тебя волнуется. Извини, мне нужно ехать. Я - второе лицо мэра.

- Легенда... что он никогда не спит?

- Она.

- Прощай.

27. Восход.

Алик хотел умереть. Он чувствовал, как прекрасный, восхитительный и такой желанный покой наконец-то объял его измученное сознание, но тут в нирвану влез какой-то противный звук...

- Алечка... Алька... Это не ты, что ли?

Невероятным усилием воли Аланкрес собрал разбегающиеся в предчувствии свободы части своего сознания и открыл глаза. Небо светлело. Он с облегчением отметил, что поблизости нет никакой техники, способной домчать его в укрытие затемно.

Зато на краю поля зрения мелькал чертик.

- Ты только подумай, - орал он, - такая новость! Знаешь, Князь Тьмы, он, конечно, идея, Логос и все такое, но в чем то он содержаться должен... Эти идиоты засунули его в образ и подобие свое, вот что ужасно! Но это все ретроспектива... Ты меня слышишь?

Алик болезненно вздрогнул от обрушившихся на него децибел.

- Слышишь... Ну, я так думаю, должен же он быть в хоть в чем-то... собой, понимаешь?

- Ну что еще... Помер я. - прошептал Аланкрес, удивившись пришедшему извне ощущению, похожему на поддержку. Ну, да ведь рядом Тьма...

- Так вот, будучи собой он просто, тупо и банально охренел, понимаешь? Он решил подарить чьей-то приглянувшейся душе приятную вешь с присущим ему широким размахом. А она тащится от миленького мирка Анкаианы, сечешь?

На это он должен был ответить, тем более, что слабость прошла.

- И что дальше?

В кривой лапке материализовалось нечто вроде бумаги, при другом взгляде - карточки, а еще это было похоже на все, что может быть документом.

- А ты у нас анкаианец? Анкаианец. Вот тебе и ксива...

- Что?

- Об амнистии... Индульгенция.

Лапка протянула ему грамоту с трудноразбираемой печатью.

- О грехах?

- Почти...- лукаво сказал черт. И исчез.

Алик сел, прочитал грамоту, вспомнил все приятное, что было в его жизни, без сожаления потому как даже усталости не осталось, только апатия и жажда покоя, и, почему-то, как в память о странном характере, немного нежности к Аланкресу Гиррану...

Он повернулся немного, не обращая внимания на стихающую боль в груди, и стал смотреть туда, где светлело небо, решив, что это и должен быть восток.

28. Коридор.

Ранним утром...

Это было другое раннее утро. Потому что все было иначе. Раньше, конечно, так тоже бывало, но давно, и об этом очень хотелось забыть, потому что изменения в мире, похожие на то, что увидела Кассинкана этим ранним утром, ничего хорошего не сулили. Некстати вспомнились эти жрицы...

Он употребил слово "томление", вот, это оно и было, но на фоне всего прочего оно называлось "облом", или, в лучшем случае, грозило им стать.

Ранним утром зашла соседка, и сказала, что завтра приедет тетка, кошка обрадовалась, словно поняла, а, может и поняла, кто ее, скотину, знает...

За окном трепетали отжившие свое листья, некоторые отрывались и исчезали, такой был ветер, и Кэсси была готова приклеить обратно каждый, если бы это смогло хоть что-то изменить.

Она оделась и поела. Если б ее спросили, что именно, она бы не вспомнила что, едва ополоснув тарелку, даже если бы и расслышала вопрос.

Увидев у калитки мотоцикл, она спокойно села на него, даже не задав себе вопрос, как ездят на этой хреновине, просто завела его и поехала по спящей улице по направлению к свалке.

Сонная Оська, посмотрев на ее лицо, ничего не сказала, а просто помогла ей определить мотоцикл у своего забора, прошла в дом, и Кэсси тупо пошла следом.

Разобрав завал около двери в чулан, Оська открыла ее и исчезла в пыльной темноте.

- Ну вот, - сказала она, вернувшись, - можешь идти.

Она пожалела, что уже не сможет сегодня рассказать своей подруге о своих снах за последние ночи, в которых почему-то присутствовал целый Князь Тьмы, такой обаятельный, но это можно было отложить на потом, чего тут сенсационного...

- Куда? - тупо спросила Кэсси.

- А тебе не все равно?

- Точно, извини. Я просто не успела привыкнуть к этому состоянию...

И она шагнула в темноту.

Сначала под ногами только глухо скрипели доски, потом она увидела свет - он пробивался сквозь щели между досками стен, из них же торчала и трава, ветки, какой-то мусор, и Кэсси поняла, что это оськин дурацкий коридор, к строительству которого она сама всегда относилась с пониманием, но не смысла его, а только лишь того факта, что каждый имеет право сходить с ума по-своему, если хочется что-то испытать, испытывай на здоровье, если никому не мешаешь. Теперь же, неожиданно для себя, Кэсси почувствовала трепет и тут же приписала его восхищению строительными талантами подруги. Она сама и гвоздя-то вбить не могла...

Так она оглядывалась, покуда не уперлась в корявую, щелястую дверь, чудом не посадив в себя занозу. Ручки не было, пришлось толкнуть ее ногой, и не раз. За дверью оказался еще один, более длинный сектор. И когда она все успела?

На этот раз ручка была. Правда, хилая, но открыть за нее было можно.

В третьем перегоне щелей между досками, почти не было. Научилась Оська строить. А может, просто сильнее утвердилась в вере своей, подумала Кэсси с завистью.

Четвертая дверь, была, по сравнению с предыдущими, улучшенной модели. Гладкая. Красивая. С изысканной ручкой из коряги. Стены за ней, обработанные и украшенные странной резьбой, наверху завершались полукруглым сводом...

... Обитая тисненой кожей дверь восьмая, после почти километрового перегона, воспринималась, как должное. Открывалась, если позвонить в колокольчик. На стенах висели, неизвестно как закрепленные, шелковые ковры.

Ощущение реальности Кассинкану не покидало аж до самой тринадцатой двери, серебряной, с лазуритовыми вставками. Коридор за ней был увешан картинами.

Золотая дверь с бриллиантами почему-то никак не попадалась, но Кэсси не унывала. Попадались все более оригинальные, а перегоны становились все длиннее и длиннее... После шестнадцатой, сердоликовой с чем-то еще, она начала натыкаться на стены, затканные нитями, схожими с блестящей паутиной, мягкие и гладкие.

Она очень удивилась, что осталась жива, добравшись до семнадцатой.

Это была уже совсем не дверь. Состоящая из многих и многих частей, словно, мозаика, она искрилась и переливалась, то нежными и глухими, то резкими и яркими цветами; иногда казалось, что внутри нее возникают слабые сполохи, или, наоборот, тусклые и темные пятна. Давно перестав думать об Оське, как о создателе этого великолепия, Кэсси некоторое время полюбовалась, а потом осторожно прикоснулась, точно зная, что столько, сколько она прошла, уже даже для надежды слишком много, но теперь это не важно, если путь был прекрасен... Интуитивно она понимала, что больше ничего удивительного на нем придумать уже невозможно, дабы не повториться.

- Спасибо, Оська, - сказала она. - Приятно было пройтись.

И стало грустно, потому что путь завершился. Путь вкратце повторил ее жизнь, показав все, что могло бы быть, и все, что было.

И виделось ей, что все это она знала уже тогда, когда стояла на берегу озера, а на воде сонно трепетали закатные блики, перемешиваясь с тенью от неподвижной листвы, и все дышало теплом, покоем и счастьем.

И ничего не было бы лучше, чем дождаться тогда какого-нибудь Алика, чтобы не было последующих дней, горьких, странных, и дней заполненных пустотой и тоскливым одиночеством...

29. Полигон.

В глаза ударил яркий свет и неповторимый запах Полигона.

Это было просто место, где она раньше не была, но видела его издали. Пейзаж тот же, только земли почти не видно под обломками машин...

Скамеечка, на скамеечке - старичок, вызывающий в памяти пасторальные картины о домиках в деревне, цветущих вишнях и старых качелях. Сидел к ней лицом, очень приятный старичок, а напротив, к нему лицом, стоял обсос в желто-голубой парке с накинутым капюшоном и, как ей показалось, небрежно, показывал на нее рукой.

- Здрасьте, - охрипшим голосом сказала Кэсси.

Старичок лучезарно улыбнулся и вежливо кивнул. Даже подвинулся, приглашая ее сесть на лавочку. Она бы и рада, да только перед тем, как двигаться, ей требовалось серьезно отдохнуть.

- Подал бы девушке руку, - укорил старичок обсоса.

- Угу, - отозвался тот, не спеша поворачиваясь. У него был такой вид, словно он давится неудержимым смехом, от того говорить не может. Глядя на него хотелось громко и неприлично заржать, чтобы он перестал, наконец, сдерживаться, и присоединился.

А то как-то неловко...

- Меня зовут Дзанкмуаль, - представился он, прерывающимся от смеха голосом.

- И что в этом смешного? - поинтересовалась смертельно уставшая Кэсси.

- Ничего... Просто ты...

И тут он не выдержал. А смеялся он так заразительно, что Кэсси, помимо воли, присоединилась. А Дзанкмуаль продолжал:

- ...можешь называть меня, как привыкла, Аликом...

Он отличался от Аланкреса, как цветная фотография от черно-белой.

- А когда выучишь мое новое имя, пойдем пить текилу. Мне сегодня... бога дали. За все мои грехи.

- Быть богом погибшей страны? - спросила Кэсси.

- Конечно...

- Это наказание?

- Жизнь вообще наказание...

Потом он обернулся к старичку.

- Вот вам, Летчик, последняя анкаианская легенда... А ты, - он резко повернулся и указал на девушку, - пойдешь со мной надираться текилой, иначе я обижусь.

- У меня от нее....

30. Из дневника летчика.

-....голова болит, - сказала девушка.

- Пусть поболит. Из солидарности со мной. На мне вообще живого места не осталось.

Девушка приложила палец ко рту.

- А еще и обидишься...

Потом они прыснули оба, Алик подал ей руку, и чуть не упал с железяки, на которой каким-то чудом удерживался.

И тогда дневной свет показался мне лазурным, как анкаианское солнце.

Я смотрел на них, и думал, что это отнюдь не последняя анкаианская легенда.

Часть вторая.

Способ бессмертия.

...все, что "имеет место быть"

существует лишь постольку, поскольку не существует другого.

Существующее существует ценою несуществующего. А то, в свою

очередь, всегда находится где-нибудь поблизости, рядышком. И

граница между ними совсем узенькая -- гораздо уже, чем вы

думаете! Если, конечно, вы вообще думаете о таких вещах... Но

вот что интересно: достаточно малейшего перекоса, малейшего

перевеса одного из обстоятельств -- и все сразу изменится,

пойдет по-другому. Несуществующее займет место существующего и

будет существовать. И с вами никогда не произойдет того, что

должно было бы произойти, не случись этого...

...Случилось то, чего не случалось, а если и случалось, то

другое. Среди нас нашелся тот, кого не было среди нас, но

оказалось, что был. Это, как говорится, и радостно и грустно.

Грустно потому, что его не было, а радостно потому, что

оказалось, что был...

...Я мог бы еще многое добавить к сказанному,

но добавить к сказанному нечего.

Е.В. Клюев

"Между двух стульев"

1. Из дневника летчика

...За нее спорили тогда только мы и узкоглазые. Друг против друга, разумеется. Когда в Объединенных Нациях стали играть в цивилизованных людей и разбирать наши взаимные претензии, выяснилось, что на восточный берег Анкаианы наша экспедиция прибыла одновременно с прибытием узкоглазой экспедиции на западный. В тот же год, заявили на разбирательстве.

Председатель с комиссией тревожно переглянулись, хотя решение напрашивалось сам собой - дней в году много.

И тут некий независимый эксперт возьми да и выложи бумажки, из которых все с удивлением узнали неприятную правду - экспедиции высадились день в день.

В зале, по словам очевидцев, поднялся гул, комиссия долго совещалась и не придумала ничего лучше, как намекнуть на то, что день вобщем - то тоже некий отрезок времени, за который на берег Анкаианы можно высадиться как минимум два раза. Раньше и позже.

Да, сказал независимый эксперт. Это если высаживаться по очереди. А на два противоположных побережья можно вполне себе высадиться одновременно. Разница в часах и минутах за давностью лет утрачена, добавил он. И на удивление спокойно встретил возражения вроде : "не бывает", "мистика какая-то" и им подобные, так как перед этим несколько лет провел на Анкаиане.

...Совпадение и вправду мистическое, но пожив здесь, не удивляешься ничему мистическому. Цифрам вот...

Сорок семь лет и у той и другой страны Анкаиана значилась секретным объектом. Все эти годы мы и они даже не предполагали присутствия на ней других интервентов.

Сорок семь лет я, на сегодняшний день, прожил на Анкаиане. Мне было всего семнадцать, когда меня послали на этот объект. Перед этим за Анкаиану воевали уже 64 года - это мой нынешний возраст.

В этом возрасте я познакомился с Аланкресом. Когда захватчики, то есть мои предки пришли на Анкаиану (западное побережье было анкаианцами не освоено, поэтому второй экспедиции долго казалось, что земля необитаема) Аланкресу было тоже семнадцать. В девятнадцать Элис назвал его Аликом, в качестве которого Аланкрес и просуществовал 64 года прежде, чем был положен спать ( о чем он, кстати, так и не рассказал подробно, да и вряд ли расскажет).

В мои девятнадцать я отказался вернуться.

...Спор о принадлежности Анкаианы, как сейчас называют войну между нашими государствами, почти уничтожившую аборигенов, продолжался почти 65 лет (полных 64).

... у меня в новом доме, что отстроил я недалеко от памятника самолету, обстановка недавно стала совсем неплохой, но излишний сумрак моего жилища иногда надоедает...

... мы вошли, они огляделись, и Кэсси первым делом сдернула со стола принесенную Аликом записочку, попутно оглашая тему своих размышлений:

- Интересно, ты умрешь, если я пройду коридор обратно...- бормотала она, разворачивая. -Это чего?

- Это мне, - объяснил Алик, прислоняясь спиной к стене. Вид у него был все еще немного ошалевший, но спокойный. - От вершителей наших судеб.

- А можно прочитать? - Кэсси хлопнула глазами, как показалось, даже со звуком.

- Можно, если потом скажешь кто я, и что мне теперь делать.

- " на этот день ты сохраняешься и наделен чувствами Дзанкмуаля. Только его властью ты сможешь успокоить их, но только его облик позволит тебе получить эту власть. Своей властью ты в силах лишь получить его облик." Бред. Ну, и как ты намерен обрести недостающее?

Алик, он же Дзанк, подпирающий стену в самом темном углу и прижимающий к себе тонкой костлявой лапкой кое-как собранную мной вторую такую же, на дурацкий вопрос ответил не сразу.

- Наверное, пробовать, - произнес он, думая о другом.

- Быть похожим на Дзанка? - не отставала Кэсси. Любопытство побороло даже усталость.

Ее, но не Алика.

- Вероятно.

Кэсси вздохнула.

- Наверно... Вероятно....Судьба играет с тобой конкретными понятиями, а ты пытаешься отделаться чем-то неопределенным. Неужели и здесь можно найти компромисс?

- Но мое существование и есть компромисс, - возразил Алик. - Между жизнью и смертью... Пойдем, пока я не упал и не умер, ты напьешься и расскажешь мне про меня.

- Куда идти-то?

Эта сверкающая улыбка была мне.

- Вы можете остаться здесь, - сказал я. - Мне надо идти встречать жену с рыбной ловли.

Разговор сразу же перешел на мою жену - все, конечно, изредка видели на горизонте тетку в лодке, но первый раз узнали о ее происхождении...

... а когда я вернулся, в доме, естественно, никого не было...

2. Вандарский.

Если бы поющие в лесу птицы, шум водопада, живописный пейзаж и все, ради созерцания чего тратятся большие деньги на покупку домов на берегу озера, знали, что траты эти - не из-за них, а для престижа, им было бы все равно. И никто не скажет, хорошо или плохо то, что птицы и водопады об этом понятия не имеют.

А вот чирикай на деревьях люди, обиде и досаде точно не было бы границ, особенно узнай они, что человек, живущий в их окружении их давно не слышит. С тех пор, как все эти вещи перестали существовать для Андриана Чогара, он ни разу и не ощутил их нехватки. Вокруг могло пищать, шелестеть и булькать сколько угодно, но ни разу не иметь счастья пресечься с интересами Энди.

А был день, когда он не замечал даже близких ему звуков, таких, например, как шесть телефонных звонков. Так и взял трубку после седьмого.

- Я, - произнес он.

- Андриан? - спросил официальный голос.

- Да.

- Сейчас с вами будет говорить Вандарский.

Там, где обыватель подпрыгнул бы, преступный авторитет остался недвижим. Хотя, спросив сам себя, тайком бы сам себе признался, что удержать в этот в руке трубку было для него испытанием.

На политическом горизонте Асуллаин Вандарский появился давно. Оказался удачлив, но занимался своими делами и никому особенно не мешал. Только когда перед Энди реально встала угроза сесть, потому что кому-то это стало очень необходимо, Вандарский, явно не сильно напрягаясь, поспособствовал тому, что дело закрыли. И сделал это, насколько было известно Энди, даже никого известного не устранив.

При этом они не встречались.

Через пару месяцев, придя в себя, Энди стал понемногу проворачивать кое-какие дела, а потом возникло это, с корабликом, и не выгорело. Одновременно дали понять, что такова воля Вандарского.

Зауважав в нем крупную фигуру, Энди злился и досадовал, что с ним не хотят встречаться. Официально - сколько угодно, но о приватном общении речи не было. Один раз Энди даже позволил интересу возобладать над гордостью, и пригласил Вандарского сам, получил абстрактное согласие, до неприятного похожее на вежливый отказ.

Месяц назад Вандарский стал мэром-губернатором, проведя феерическую предвыборную кампанию, после чего уважил Энди некоторыми знаками внимания. В это же время две кампании, начатые Андрианом провалились по вине Вандарского.

И как раз сегодня, когда мэра, после всего, что он сделал, занесли в разряд загадок, угрожающих стать проблемами, он взял да и позвонил.

- Я слушаю, - постарался сказать Энди как можно нейтральнее.

И, пока Вандарский зачем-то отговаривал его финансировать строительство верфей на западном побережье из-за, как он говорил, повышенной сейсмоопасности района, Энди озадачивался все больше. У него и в мыслях не было никаких заводов, строительств и, тем более, верфей. Это не его стиль. Вандарский не мог этого не знать, тем не менее вдохновенно вещал о годах и землетрясениях. Энди машинально записывал цифры, потому что кроме шифра и различных иносказаний ничего в голову не шло, хоть он о таком только слышал, да и от кого в этой слаборазвитой колонии шифроваться?

- Кстати, - закончил мэр, - я сегодня высмотрел кое-что, и вам это наверное будет интересно.

- Не могу судить заранее, - ответствовал Энди, - но готов вам поверить.

- Еще раз подумайте о верфях. Возникшие по этому поводу вопросы мы решим в четверг в Колизее.

- Договорились, - сказал Энди.

Положив трубку он долго смотрел на годы, пытаясь понять, чего же так боится Вандарский. Потом понял. Первый год был годом рождения Асета. Второй - годом превращения монахов из монахов в политическую силу. Третий предыдущий, а четвертый, разумеется нынешний. Пятая цифра указывала время их встречи.

Вандарский боялся Асета. Этого внешне мягкого, но амбициозного человека, который, как он знал, был в давнем и тесном альянсе с Энди. Значит одно из двух - или мэр хочет переманить Энди на свою сторону просто так, или... или, если допустить у него наличие ума, Асет что-то очень нехорошее задумал, о чем стало известно Асуллаину. Скорее всего против них обоих. Такая возможность реальна, ибо Асет был последние годы настолько тихим омутом, что страшно было подумать до какой степени там могли размножиться жирные непуганые черти.

3. Труп.

Труп лежал на асфальте, возле парапета моста, словно бы прижавшись к каменной бровке и спрятав лицо от надоевшего мира. Присмотревшись, случайный прохожий заметил бы, что это - она. Она была хорошо одета, и, вероятно, неплохо выглядела при жизни.

Случайный прохожий подошел, наклонился и тронул ее за плечо, которое показалось ему еще не настолько остывшим, чтобы сильно испугать, но и не настолько теплым, чтобы усомниться в состоянии находки. Он вздрогнул, но потом все-таки еще раз протянул руку и осторожно перевернул ее на спину. Лицо покойной было прекраснее всех, какие он когда-либо встречал. Это настолько удивило, что он не мог не коснуться его. Заполнившее его щемящее чувство сожаления и досады, восхищения и жалости, заставило дыхание сбиться, когда в свете фонарей блеснула зажатая в ее руке пустая смятая туба с оранжевой этикеткой и названием, которое, даже будучи распрямленным, мало что сказало бы ему.

- Так нравятся мертвые девушки? - крысиным шорохом прозвучал голос из-за спины. Прохожий вздрогнул и обернулся. Метнувшийся в темень взгляд отыскал кого-то со скрытым тенью лицом. Голос - ровный, то кажущийся прозрачным, то глуховато снижающийся в богатейшие глубины самого себя. Такова участь тех, кого жизнь или перестает удивлять, или удивляет слишком часто.

Странная ситуация, подумалось прохожему. Бредовая.

- Я уже позвонил в полицию, - успокоили его, но с неизвестно по какому поводу взявшимся оттенком досады. - Они будут через четверть часа.

Пусть так, но безумный философ сказал нормальную фразу. - К сожалению, - добавил он, отворачиваясь, - суицид становится массовым явлением. Как и эмиграция.

Первый прохожий поперхнулся. По странной причине вспоминать о почти оформленных документах постыдился. От чего-то попытался оправдаться:

- Здесь больше не на что надеяться... Страшно жить.

Ночной свет, словно струящийся сквозь дымку, вдруг осветил лицо философа, хотя ни он, ни фонарь с места не двинулись. И в нем виделось что-то от чистого и загадочного греха, похожего на грех самоубийства.

- Страшно умирать, - серьезно сказал он. Потом поднял голову к небу, позволив теперь уже звездному свет углубить жесткие, мертвенные линии своего лица. А когда вновь посмотрел в глаза человеку, на его губах проявилась то ли тень, то ли забавная мысль, - Но каждый должен прощать другому свой страх - иначе добро никогда не победит зло.

Человек так и не побежал вон, как хотел за секунду до этого, а замер на месте, оцепенев, как он скоро поймет, от ужаса, но никогда не поймет, чем вызванного.

- Я тебя ненавижу, - мягко и беспечно сказал Алик. - Потому что из-за таких, как ты, я думаю о континенте, - а через паузу добавил, - И тебе нравятся мертвые девушки. Просто. Проще, чем думать о чувствах живых.

Человек моргнул и увидел перед собой пустую темную улицу. Потом провел рукой по лицу, прогоняя наваждение.

3. Шанс невероятности.

Удивительно как иногда быстро узнаются знакомые, издали, бессознательно, лишь по возникающей неизвестно откуда уверенности, что эта едва обретшая смутные черты суетная закорючка, похожая на твоего друга твой друг. Как раз именно тот, на кого похожа. И можно уже идти искать его общества, и, при благоприятном раскладе, не остаться одному.

Это могла быть только она - шла по пляжу и, судя по жестам, сдержанно разговаривала сама с собой. Это была Оська уже потому, что, сделав изящный пируэт в вымышленном танце или разыгрывая сама с собой какую-то сценку, взмахнула сумкой и попала в единственного на пляже припозднившегося купальщика, и пробормотала недовольно: "Да сколько ж тут вас?" и, не слушая ответов, с лукавой улыбкой прошла дальше.

Парень попался не робкого десятка - не боялся даже психов, поэтому долго и скучно что-то нудил ей вслед, пытаясь перекричать прибой. Кэсси подумала, что эдак Оська и вовсе пройдет мимо, а потому лучше больше не стоять безмолвно.

- Ось - ка- а- а! - взяла она ситуацию под контроль как можно громче и противнее, потому как лишь откровенно мерзкие звуки, как она помнила, с потребной скоростью достигали замороченного сознания подруги.

- Киска... - обернулась Оська, и на ее нежном личике нарисовалась хищная улыбка. И перешла в приветливую. Это означало, что Оська не просто рада - Кэсси была ей за чем-то необходима, и именно сейчас. Просто Оська, как всегда, думала не в том порядке.

- Ты чего это на пляже в такую пору? Плавать холодно.

Оська смерила Кассинкану очень серьезным взглядом, силясь вспомнить, за чем же именно нужна была Кэська. Не смогла и сменила тему.

- Понимаешь, я ищу следы, - сказала она, оглядывая пляж так, словно вокруг нее на уровне глаз был забор.

- На пляже? Здесь весь песок - одни сплошные следы.

- Нет, послушай...- Оська собрала во фразу более-менее относящиеся к делу мысли. - Вот если человек где-то жил, правильно?

У Кэсси сразу возникло много интересных замечаний. Естественно, если он занимался этим сомнительным делом всем смертям назло, то священное событие на протяжении всего себя просто обязано происходить в каком-то месте, вполне возможно, что даже как раз именно где-то, но что в этом заинтересовало Оську? Значит, она не договорила.

Полгода на континенте даром не прошли, и Оська понималась с трудом.

- Ну? - больше в раздражении на континент, чем на себя, понукала Кэсси.

- Он оставил там следы? - творила Оська логическую цепь, - Оставил. Их можно найти? Можно. Если знать где искать.

Кэсси почти обрадовалась.

- А ты знаешь?

Оська вздохнула.

- А я не знаю. Но я рассудила так - их нельзя найти, если их нет. Нельзя, если ищешь не там. Нельзя, если человека никакого не было. Если не везет, тоже нельзя. А если все это вместе? То есть не знаешь, жил ли этот придурок, наследил ли, если да, то где, остались ли они там через столько-то лет, можно ли его по ним найти, скорее всего нет, потому что он умер... Вероятность стремиться к нулю, отбросим ее... И тогда появляется шанс - шанс невероятности. Только надо сделать вид, что ты их не ищешь. И вот тут-то происходит невероятное...

- Ты их нашла?

- Да нет еще, - скривилась Оська. - У шанса невероятности есть одно мерзкое свойство - на него нельзя рассчитывать.

- А какого следы... следы какого человека ты ищешь?

- Одного. Мне два, сама понимаешь, как-то много уже, да и попробуй отыщи два, когда и одного-то нет.

Оська нежно склонила голову, словно все же обрела в исканиях своих нечто таинственное и милое.

- А как ты по следам определишь, нужен он тебе или нет? - вернула ее Кэсси на землю практическим вопросом.

- Если следы его, то нужен, - была строга земная Оська.

Кэсси начала втягивать в легкие горьковатый морской воздух, постепенно наращивая скорость, пока дырки носа не схлопнулись.

- Весна... - мечтательно выдохнула она.

Оська два раза энергично кивнула.

- Пришла, - поддержала она подругу, - Мне приснилось, - говорила она озадаченно, и в ее зеленых глазах морские волны казались серебряными, словно иду я по серой и гладкой асфальтовой аллее, которая к пляжу, ветер дует, все как обычно, птички поют... А на асфальте лежат мухи. Чистенькие, целенькие, ни одной раздавленной... И вот я иду и думаю - как хорошо, что они так переливаются на солнце...А потом всплыл чертов шанс, и мне привиделся тип.

- И как он выглядел? - задала Кэсси свой извечный вопрос о типах.

- Помнишь ту рожу, которая от прошлых жильцов осталась?

От прошлых жильцов на самом деле осталась не рожа (тщеславны, люди всегда на новое место первым делом берут ее), а фотография. Все время, что Оська жила в своем домике, она стояла в рамке у нее на столе вырезанная давным-давно из какого-то журнала. Вырезала не Оська - криво, небрежно, поэтому было не совсем понятно в какой именно обстановке снят человек и откуда эта обстановка взялась, но все вместе создавало такой приятный, растворяющий в себе образ, что он стал единственной вещью, не выброшенной Оськой.

- Его не так зовут.

- Да нет... - вздохнула Оська. - Если б его действительно, звали, как ты думаешь, все было бы гораздо проще....А ты-то чего печальная?

- Работа замучила.

- Ты же ее любишь?

- Вот именно. Знаешь, бывают такие дома в мечтах - все там так, как тебе хочется. И лесенка от середины коридора налево, и перила резные, и окошки на нужных местах. Вид на озеро, потайные комнаты, крыша для ласточек... Ты его в голове уже знаешь как оформить.

- Ну?

- И а потом раз - находишь в натуре еще лучше, построен так, что самой и в голову не придет, все как надо и еще превосходит все твои мечты.

- И чего?

- Чего... Стоишь как дурак и смотришь. А это заказ. Делаешь. Как себе. После такой работы можно смело в гроб, потому что лучше уже никогда не получится. И расстаешься с ним, как с родным домом. И даже не знаешь, кто хозяин.

Оська рассеянно подцепила пальцем прядь своих золотистых волос, чтобы вытащить изо рта, куда ее заталкивал шальной океанский бриз.

- Мерзко, - сказала она. - Но все изменяется. Его могут убить.

- Ну ты скажешь...

- Скажу, конечно... Когда это я не говорила? Сама могу его прирезать, у меня справка. А ты ко мне в отдельную приходить будешь?

- Да ты еще мухи не хлопнула...

- Для всякого дела нужен серьезный повод. Когда мухи задолбают сниться, я тоже разозлюсь.

Оська загадочно улыбнулась. Наклонила голову, словно прислушиваясь к чему-то и проводила восхищенным взглядом спланировавшего за скалу поморника.

- Это ты все это время в нашем вонючем отеле клопов давила? - спросила она, выжидательно глядя на то место, где исчезла птица, словно ему теперь было сужено породить нечто достойное ее внимания. Только Оську взгляд на море, утесы и птичий полет мог натолкнуть на мысли о клопах.

- Да нет там клопов, там сервис: чай, кофе, каждое утро свежая газетка...

Оська сочувственно помолчала. Кэсси поняла, что нельзя перегружать хрупкий мир подруги такой тоской.

- А знаешь, что было в газетке? - лукаво спросила Кэсси. - Там ищут наследную принцессу, которая пропала куда-то очень давно и, по неофициальным данным скрывается на Анкаиане, совсем как ты... Ей как раз поспел престол, или что там у них...

- Где? - оживилась Оська.

Кэсси назвала очень приличное государство на материке.

- А-а, материк, - разочарованно протянула Оська, - тогда не я. Мне и тут хорошо.

- Да я так и думала, что не ты. Чудес не бывает.

- Бывают.

- Нет уж... Иначе я рехнусь.

- Извини. Но мне-то можно... Впрочем, когда ты рехнешься, и тебе будет можно.

Всколыхнулась где-то в душе теплота и нежность, плавно перешедшая в счастье вообще. Кэсси подумала, что очень любит Оську.

- Ладно, - утешила она, - мне тоже немного осталось.

- Дабы ускорить процесс, предлагаю тебе переселиться ко мне. Если бомбой моей в футбол играть не будешь. А то я тебя знаю... Вселяйся. Видишь, и напрашиваться не пришлось. Кстати, заодно дам кое-что почитать. Должно понравиться. Летчик написал, называется "Последняя легенда Анкаианы".

- Это о чем? Про древнее что-нибудь?

- И про древнее тоже. Про то, что в жизни может случиться все, что угодно, даже то, что, как тебе кажется, не может произойти вообще.

- А это для меня не новость. Это я уже от кого-то слышала, - Кэсси поворошила носком ботинка песок, словно этот источник мудрости там и скрывался.

Оська снова улыбнулась. Поморник кружил над утесом, то взлетая на упругих воздушных потоках, то проскальзывая меж ними без всякой видимой цели, единственно для удовольствия. Кэсси оторвала от него жадный взор, вздохнула и, пиная мириады песчинок, направилась в гостиницу за вещами.

Места Анкаианы, сопровождавшие ее в дороге, были знакомы и однообразны, поэтому мыслями она утонула в прошлом по- топорному быстро.

Ко многим, даже не очень приятным событиям, хочется вернуться сразу, как только они обретают статус прошедших. А ее воспоминания и вовсе были лишены наскучивших и неприятных образов. Настроение в них расслаблялось, следуя резковатому в своей наивности сказочному сюжету, которому память придала некоторые черты реальности, заставляющей если не поверить, то хотя бы сопоставить многое из пережитого с этим, всплывшим, и удивиться, что давние образы тревожат, а все реальное и недавнее перед ними теряет прежнее значение.

- Вот... - то ли подумал вслух, то ли просто что-то не досказал Алик, растекаясь собою в кресле до площе нельзя и затеняя сощуренные глаза капюшоном. Кэсси определила подобное многословие как истерику, для которой в тот день был далеко не один повод.

Гаже всего вел себя доживший до этого момента в ее кармане телефон, ибо по нему позвонил Генрих.

- Ты где?!!! - заорал он, и не нужно было подносить трубку к уху, чтобы понять, что расстроен.

- Здесь, - емко ответила Кэсси, всегда тупеющая, если на нее повышали голос. Она обратилась было за моральной поддержкой, но Алик сперва напряженно посмотрел на нее, а после удручающе-безразличным жестом сокрыл свои ясные глаза синеватыми веками.

- Куда ты делась? Почему я должен целый час бегать по поселку и искать тебя?!!

Уголки рта вампира чуть истончились.

- А почему б тебе и не побегать? - тихо сказала Кэсси. - Если сразу не дошло позвонить.

Алик откровенно улыбнулся.

- Ты можешь сейчас прийти домой?

- Нет. Я занята.

- А... С этим плюгавым крысенышем? Посоветуй ему постричься.

Алик уже балдел, а Кэсси запоздало представила себе парикмахера, обнаружившего, что у клиента башка комнатной температуры. Потом - Алика, который вряд ли сильно любил, когда с ним что-то делали. Генрих, истолковав ее молчание по-своему, продолжал в более приличном тоне:

- Послушай, я ничего от тебя не требую, мы вообще не в праве что-то друг от друга требовать, я считаю, но ты бы могла хоть записку оставить...

- Хорошо. Я теперь всегда буду во всех местах оставлять записки в надежде, что ты там пройдешь...

- Ну ты нашла на что обижаться...

- Что делать ты совсем не в праве, - прошептал Алик, пробуя на звучание голос Генриха..

- Что ты хотел?

- Тут нужны твои показания.

- Сейчас?

- Нет. Ты не могла бы завтра подъехать по адресу...

Кэсси прилежно записала адрес.

Они сидели в сарае летчика. В двух непохожих креслах, по обе стороны от запыленного золотистого стола. Царапины от ножа на прозрачном покрытии виделись следами падающих звезд.

Перед этим они вынимали из Алика пули. Вернее, Алик вынимал их из себя, а Кэсси в это время было противно. Когда Алик посоветовал ей представить что он - стенка в тире, она справилась с собой и отважилась подержать пинцет. Держала вплоть до того самого момента, когда он срочно понадобился, после чего уронила. Потом еще Генрих....

И они вымотались гораздо больше, нежели могли устать сутки не отдыхавший, держащийся только на астрале неоднократно поврежденный и насильственно, хоть и ненадолго преображенный неизвестно во что вампир и девица, прошедшая десяток километров.

Однако подробности всплыли, когда она пыталась ответить на вопрос, почему в тот момент создалось впечатление, что все это происходит не с ней, не наяву, а теперь стало казаться, что и не в прошлом году вовсе...

Все из-за этого (обзовем погрубее, благо не слышит) генератора иллюзий и впечатлений.

Серовато-зеленая, под цвет глаз и плесени велюровая парка, расстегнутая над бледной голубовато-серой тенью кожи, наискось пересеченной светлой золотой цепочкой, милая манера подавать признаки несуществующей жизни лишь при очевидной необходимости, интерферирующие неоном волосы и потусторонний голос создавали впечатление которое, накладываясь на усталость, привело прямо в редко приходящее в реальности настроение.

- Кто ты теперь? - грустно спросила Кэсси, мстительно тыкая в кнопку, что отключала телефон.

- Крысеныш, - мечтательно мурлыкнул Алик.

- А в натуре? Серьезно...

- Это к Генриху. Вы обретете друг друга в океане серьезности, а я уроню в него пару скупых слез... Не позволяй ему выступать, это скучно и раздражает.

- Хорошо, - озадаченно ответила Кэсси.

Алик вынул откуда-то светлую замысловатую бутылку, вышиб пробку и аккуратно наполнил два маленьких стаканчика.

- Ты это пьешь? - удивилась Кэсси. Удивилась, что еще способна удивляться.

- Если я сейчас не глотну хоть чего-нибудь, я сдохну! - для Алика глубокая смена интонаций не требовала пауз, и он их не делал, - Но если ты можешь предложить...

- Не могу.

- Подумай, - Алик зачем-то заглянул в стакан. - Еще никто не жаловался.

- Алик...

- Ну извини... Представь, что я попросил прощения, и имел при этом силы подняться.

- Ты не хотел стать богом? - спросила Кэсси.

- Нет.

- Но ты же любишь свою страну. Разве любовь - не повод?

- Моя страна умерла.

- Ты воскресишь ее.

- Кэсси, - устало сказал вампир, - если что-то один раз умирает, его воскресить можно только на погибель другим.

- А может быть она еще... не совсем? - тихо спросила Кэсси. Потому что ей показалось, что Алик сам не очень-то верит в то, что только что сказал.

Было интересно, заметил ли он, что сейчас стиль его одежды - мягкий, домашний, достиг пика контраста с его обликом - холодным, потусторонним и чуждым ( "две контрастных идеи нивелируются, чем достигается..." ну просто несусветная объемность образа, подумала Кэсси. Это у вас по впечатлениям, а у нас, дизайнеров, все по полочкам...). Впрочем, ему ли не знать.

Слабым движением руки он попросил ее убрать щель под занавеской. Кэсси аккуратно подоткнула ее под раму (подоконников в этом гостином сарае не было).

- Реальнее думать, что на ее месте возникла другая. Но Дзанк принадлежит той. Если он возродится, мы будем иметь дело как раз с последним вариантом.

- И что ты намерен предпринять?

- Повезет, так стать совсем. Каким бы темным не было мое существование, оно светлее, чем мрак небытия. Правда, видеть неприятные вещи и не сметь отвернуться едва ли лучше.

Алик откинул голову назад и медленно накрыл глаза правой рукой.

- Ты уже что нибудь чувствуешь? - спросила Кэсси, отпивая из стакана. Алик убрал руку от глаз и, не открывая их, сделал то же самое. За время его молчания последний вопрос Кэсси успел в ее сознании проиллюстрироваться образом естествоиспытателя, отрывающего лапу лягушке.

- Немного...Я - тромендер. Мои чувства есть отчасти чувства Дзанка. А моя власть - всего лишь моя власть. Если я буду вести себя, как он, я получу его власть и могу войти в пантеон.

- Это как?

- Понятия не имею. Похоже, надо догадаться. Потому что чувства Дзанка - это не есть верх желаний вампира, поверь мне. Хорошо еще, что не обрекли быть Дилфоэром - он вообще ничего не ел. А вот Дзанк, по легенде, мог быть любым существом. По еще одной легенде, одно такое существо грохнули еще до начала прошлого века, перед захватом. Теперь (но это всего лишь мое предположение) то ли Дилфоэр, то ли этот ваш Князь Тьмы решили застраховаться от подобных неприятностей. А не учли моей тупости.

У Кэсси возникло чувство, которое бывает у смертных, когда их за стаканом водки посвящают в высокую политику небесных сфер.

- А что такое чувства Дзанка?

- Боль за каждую частицу Анкаианы, - ответил Алик таким тоном, что имей его любимая страна хоть каплю совести, она бы все свои частицы собрала и закопала.

Через щели в сарай все же проникали дневные лучи; вампир иногда поворачивался в их сторону, и глаза его начинали светиться каким-то мягким восторгом. В следующий момент он болезненно щурился и отворачивался. Но совсем не смотреть туда не мог.

На миг свет закрыла скользнувшая тень птицы, и в его лице что-то изменилось.

- Он видел тускнеющим взором, как с неба закатного падал к нему серебристый поморник, - громким шепотом процитировал Алик "Легенду о Дилфоэре".

- И острая тень от крыла его лаской последнею стала, - подхватила Кэсси, представив бросившегося с обрыва Дилфоэра.

Наверно, это была если не первая, то вторая или третья дневная птица, виденная им за последние сто лет.

Несколько выпитых глотков вдохновили Кэсси на примечательно маразматические мысли, в которых она увидела комплимент собеседнику.

- На взгляд дизайнера ты и поморники выдержаны настолько в одинаковом стиле, что... из вас получился бы хороший орнамент. Например : Алик треугольнички - поморники - квадратики, потом опять Алик... Тот же светлый оттенок, те же острые контуры, та же птичья отрывистость и быстрота движений... в тебе есть.

В облике собеседника проскользнуло недоумение. Наверно, представил себе узор из Аликов.

Налив себе то ли второй, то ли третий стакан, Кэсси пыталась собрать разбежавшиеся мысли.

- Ты сам - поморник, - сказала она. - Вы оба хищные...А кстати, Кэсси подняла палец, чтоб не забыть конец фразы (это иногда помогало), что я... мы пьем?

- Водку такую. Ее пьют Алики, когда у них много денег. Это бывает редко, но они всегда с кем-нибудь делятся... И не увлекайся так, а то у тебя из Аликов будет панно.

Однако то, что сам он своих советов не слушал, плюс безумная усталость заставили его сказать то, что он раньше не сказал бы.

.. умрет ли он, если пройти коридор обратно? Они молчали; Кэсси жевала колбаску, а Алик рассматривал на свет бутылку. Потом он снова откинулся в кресле, и поднял голову, словно его неимоверно заинтересовал потемневший дощатый потолок, но скоро с видом, похожим на разочарование, медленно сомкнул ресницы.

- Вот я и надрался в этой ипостаси третий раз, - сказал он так выразительно, что в это верилось слабо. - И третий раз со смертным... то есть с живым.

- А кто был первым?

- Один человек. Вампир, прежде, чем отнять у кого-то жизнь, нередко месяцами общается ним.

Алик резко открыл глаза, и слова застряли у Кэсси в горле вместе с колбасой.

- Я привязался к нему настолько, что когда он умер (я тут был ни при чем, он болел) я впервые за долгое время затосковал. Меня стало пугать одиночество, и я... грамотно провел второго приглянувшегося человека через ворота смерти.

Алик замолчал. Он стал настолько похож на собственный портрет, что казался двухмерным.

- И что?

Последовала длинная пауза.

- Мне кажется, тебе известно, что такое неудачный брак, - сказал наконец Алик.

- Довелось, - вздохнула Кэсси. - Два года взаимных издевательств.

- Два с половиной года, - кивнул Алик. - Он изводил меня придирками, я его - тем, что их игнорировал. Иногда мы менялись ролями. В конце концов наконец-то расстались. С тех пор я зарекся. Казалось...

Молчание, долгое, вязкое повисло снова.

- Ну и? - Кэсси обволокло холодом. Однако посмотрев на Алика, она увидела, что тот следит глазами за мухой, словно намереваясь в удобный момент прихлопнуть ее ресницами.

- Что?

- И что дальше? Ты хотел что-то сказать.

- Нет, Кэсси, нет. Я ничего не скажу. Меня немного угнетает мысль обречь тебя на существование в форме той дряни, из которой тебе было противно сегодня вынимать пули. Но в жизни бывает даже то, чего, кажется, быть не может. Будь выбор за мной, я бы решился повторить.

Чтобы не вскочить (это выглядело бы глупо), Кэсси судорожно вцепилась в подлокотники.

- Короткий свет моей жизни, - ответила она, мгновенно протрезвев, лучше твоего вечного мрака.

Алик склонил голову, и волосы цвета сумерек почти полностью закрыли его лицо. Их неестественный отблеск показался особенно жутким. Да она бы сейчас с удовольствием поспала, если бы не напряжение, в котором он держал ее. Постоянно преследующий взгляд создавал впечатление, что каждое ее движение рождает едва уловимое мягкое эхо.

- В самом деле? - глаза, похожие на травленое стекло, приковали ее к месту. Сейчас при этом воспоминании прошибал холод, а тогда она лишь наслаждалась степенью той нечеловеческой воли, что проникла в ее сознание.

- Да, - ответила она утомившись, словно разгрузила вагон угля, и вспомнила, что то, на что ее сейчас можно быстренько всю перегнать, зовется адреналин.

- Впрочем, - Алик отпустил ее, - я вовсе не хотел обязывать к ответу. Такова лишь сила впечатления. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать.

Прошло некоторое время прежде, чем перегонять стало невыгодно.

- Я... понимаю, - выдохнула она. Она еще не знала, что именно, но уже успокоилась.

- И такое бывает, - обиделся Аланкрес.

- Честное слово. Я... я тронута, правда...

- Ага, - язвительно сказал Аланкрес.

- Алик, пожалуйста... Я не умею говорить о силе впечатления.

- Потому ты чувствуешь лишь то, что полагается.

- Это плохо?

- Да это фатально, - усмехнулся Алик. - В этом месте обрывается дорога в никуда... Ты когда последний раз была на Озере?

Кэсси вздохнула.

- Года два...

- И тебе не грустно?

Нет, на такие вопросы здравомыслящая Кэсси уставшую Кэсси отвечать не уполномочивала.

- Мне вообще хреново. Я спать хочу. А ты вообще непонятно зачем меня сюда затащил, теперь пытаешь, на мои вопросы не отвечаешь.

- Ты можешь уйти.

- Я и уйду, - обиделась Кэсси. - Не знаю, почему я вообще с тобой разговариваю...

- Потому что очень любишь играть со смертью.

Секунду он смотрел на нее; потом снова опустил голову. Напряжение ушло.

- Прости... - неожиданно с горечью прошептал он. - Ты все-таки зря меня тогда не убила. Может быть хоть какая-то часть души Аланкреса Гиррана, осталась бы для тебя приятным воспоминанием.

- Иногда и я так думаю. Но ты оказался сильнее.

Алик коснулся рукой лба, совсем как Оська. Кэсси показалось, что он смеется.

- Сегодня часть энергии Анкаианы поддерживает мое существование и делает меня богом. А завтра я снова немного потускнею и вырублюсь в какой-нибудь глухой дыре (надеюсь, она будет герметичной) к наступлению утра. Таково существование тромендера Дзанка... Кэсси, лучше я сейчас уйду. Сорлаш до сих пор Сорлаш?

- Ага, а тебе зачем?

- Там мой храм.

- Там помойка.

- Помойка тут. Там - руины.

Он бегло улыбнулся.

- Алик... Я через неделю уеду на материк, так что прощай. Черт с ним, с судом, обойдутся.

- А ты вернешься? - спросил он так, словно ставил какой-то неимоверно важный эксперимент.

- Не знаю, - отрезала Кэсси. - Наверное нет.

Алик кивнул и одел капюшон.

- Прощай, Кэсси, - сказал он с грустью, и снова без пауз, обычным тоном добавил, - Приятных воспоминаний, - переместившись из поля зрения в сторону , где она не стала его искать. - А в жизни иногда случается даже то, чего, как тебе кажется, никак не могло произойти.

Она заснула с мыслью, что это было прочувствовано ей в достаточной степени. А проснулась от какой-то неясной тревоги. Недопитый стакан на столе дребезжа, медленно ехал к краю.

Землетрясение, как-то сразу и без удивления решила Кэсси.

Начало сыпаться на голову, и пришлось быстро выскочить из сарая. И тогда поняла, что с бодуна нет ничего хуже, чем землетрясение. А в землетрясение ничто так не достает, как бодун. Из-за него она долго не могла вспомнить что-то очень важное, чего так боялась.

Ну что же, терзала она себя, может разрушиться на свалке?

Вокруг уже никого не было. А очередной подземный толчок заставил вспомнить - Коридор. Ей уже не пройти его обратно.

Оська сидела, держа на коленях зеркало и с интересом глядя на катающуюся по полу мину.

- Оська... - запыхавшаяся Кэсси схватила подругу за руку и выволокла в сад.

- Ну что? - недовольно проговорила Оська, пристраивая зеркало на газоне. -Что ты врываешься как ненормальная, когда и так все ходуном ходит? Вот, уже и баночка разбилась....

- Ось, во время землетрясений из дома надо выходить, - терпеливо пояснила Кэсси. Подруга взглянула на нее так, словно точно знала, что Кэсси придумала эту рекомендацию для отравления жизни Оськи.

- Как ты думаешь, а бомбу тоже вынести?

- Не знаю. Лучше отойди подальше, мне и так проблем хватает.

Оська нагнулась и сорвала травинку. Она не успела ничего накинуть, и стояла в белоснежной атласной блузке и драных джинсах, обхватив себя руками. Ветер трепал ее золотистый с завитушками хвост и шевелил на атласе фиолетовые тени.

- Сто на эсос раз, - заинтересовалась она, пытаясь пропихнуть травинку между своими мелко стучащими зубами. - Солько покоросе.

Кэсси прикинула самый короткий вариант.

- Я тут квасила с вампиром, - сказала она. - Теперь у меня бодун.

- А у вампира?

Пока Кэська думала, Оська вытащила травинку изо рта, выбросила ее, сплюнула и резюмировала:

- Я ж те говорила, Коридор - это круто.

Переночевав у нее, Кэсси уехала на материк где и пробыла забывшиеся сегодня полгода. Скучные, обычные полгода - встречи, надоевшие вопросы, ночные звонки, объяснения, нервы и депрессия. Под конец скука достигла критической отметки и начала отражаться на здоровье.

Выяснилось, что родная семья - все же место, где раз в год понимают больных родственников и выбивают им еще одну визу.

И тогда она приехала... (Аланкрес бы сказал - вернулась) - утомленная, набравшая лишнего веса, отрастившая косу, а главное - почти без денег. Но ей сразу как-то подозрительно повезло с заказом и теперь оставалось их только получить, после чего появилась возможность отдохнуть в свое удовольствие.

5. Снетки.

Управляющий, к которому она уже успела проникнуться всем, чего он заслуживал, быстрыми цепкими глазками осматривал воплощение ее проекта и, казалось, был доволен. Еще бы, подумала Кэсси, делала как для себя. Жаба, конечно, душила поначалу, да и заканчивала она отделку с острым чувством утраты. Уходила - словно родной дом бросала. А ведь опытная...

- Оплата уже переведена на ваш счет, - бубнил управляющий. Его простое, несколько оплывшее лицо оживила бы обычно отсутствующая в его арсенале улыбка. Наверное он думал, подобно многим, что душевная бедность придает солидности, а Кэсси сомневалась, что тут нужно еще солидности, ибо он и так не худенький... Скучно размышлять о некоторых.

- Помимо того, - продолжал управляющий, - заказчик выдаст вам дополнительную сумму, которую вы не внесли в счет.

Она лично доплатила за особую фактуру стеклянных вставок, которая, как ей показалось, очень подходила к рисунку на плитке, но радовать себя за чужой счет она не привыкла... А может быть, она просто хотела уйти с приятным сознанием того, имеет на что-то в этом доме свое тайное право.

Но заказчик оказался хитрым и проверил, бывают же такие маньяки.

- Но я не спрашивала согласия, - обиделась девушка.

- Заказчик велел заплатить, - сказал управляющий. - И лично передал вам чек.

Расстроенная Кэсси, не глядя сунула чек в карман. Шесть колов, подумала она, какие мы принципиальные.

Заводя мотоцикл, она так и не посмотрела в последний раз на постройку, так травмировавшую ее своим совершенством. На ее балконе стоял собственной персоной заказчик и провожал ее несколько недоуменным взглядом.

Лишь на рынке, достав чек из кармана вместе с деньгами, Кэсси обалдела. Проставленная там сумма являлась тысячей. Она бы подумала, что это ошибка, но взглянув на подпись, отказалась от этой мысли. Столько денег ей жертвовал сам Андриан Чогар.

Интересно, за что? За молчание? Спасибо, но мы уже все сказали. То, что вы в полуоправданном состоянии, заслуга отнюдь не наша. Мы хотим реально нагадить одному типу, который считает, что с девушками можно обходиться так, как это делает он. Но если вы думаете иначе, спасибо. А можете еще домик подарить. Не откажемся.

Когда она выходила с рыночной площади, дорогу преградила черная "царда". Кэсси тут же вспомнила, как эта машина ехала за ней остаток дороги до города. Это означало, что придется или встречаться с Энди или попробовать оторваться. Домой ехать нельзя - этот ужасный человек не знает, где живет Оська, да лучше ему и не знать. Хватит ему Фила.

Легко сказать, оторваться. Это в детективах народ отрывается, лихо и изящно взорвав по пути пару бензоколонок. А попробовали бы они на голом прямом шоссе, да еще на "Ференце - 4000" , которых, может быть, два-три на всю Анкаиану. С толпой не смешаешься.

Проехав несколько перекрестков, Кэсси направилась к проспекту на краю города, с которого начиналась самая длинная на Анкаиане дорога - на Сорлаш. Если существовало на свете место, столь же непохожее на Анкаиану, сколько и на материк, то это оно и было. Жили там уголовные элементы по своим законам, никому не ведомым, был у них матриархат, о чем свидетельствовали слухи о Соньке Гиблой, державшей там верх последние несколько лет. Туда не хотелось.

Минут через двадцать они с "Цардой" набрали скорость, в повседневной жизни непривычную. Полупустое шоссе пугало, и Кэсси старалась не думать о том, что может случиться, а лишь просчитывать свои действия в следующий момент. Оторваться уж подавно стало невозможно - вместе с машинами кончились и повороты. Хорошо, что не попалось ни одной колонки - она еще не решила, стоит ли их взрывать, и как. Было некогда и страшно. Она поняла, что даже если она остановится, преследователи могут этого не сделать и влететь в нее сзади. Им-то ничего не будет...

А с чего ты взяла, оборвала себя Кэсси, что они в тебя влетят? Может, они поговорить хотели?

Нет, явно не хотели. Энди мог бы поговорить, но там. Здесь с ней говорить не будут. Зачем она Чогару?

Глупости. Ну разве нет? Вот если выберусь из этого кошмара - завяжу с глупостями. Помирюсь с Генрихом. Буду, как мне и положено, дальше изводить себя сомнениями о том, что же мне с этим самым Генрихом делать. Потому что, когда человек звонит тебе по сто раз в день, а потом исчезает без каких-либо объяснений, в следующее его появление его рекомендуется избегать. Тем более, что на свете есть много вещей, которые делать приятней, нежели ходить на такие вот свидания. Например те же глупости.

Или буду смотреть сны по мух. Или остепенюсь. Буду ходить на приемы, буду...

Погоня начала дышать, если так о ней можно сказать, в затылок. На той немыслимой скорости, которую они набрали, она не успела бы затормозить, даже если бы очень захотела. Кэсси прибавила скорость еще и, глядя на слившиеся в зеленую стену деревья подумала, что эти стены - последний вид, который для нее имеют кусты. Она бы сейчас даже повернуть...

Это был поворот налево. Лежал себе сразу от дороги под очень удобным углом.

Короткое притормаживание еще сократило дистанцию между мотоциклом и машиной, когда Кэсси решилась и свернула. Избранная дорога, узкая, вся в кустах, была прямой, как стрела и, как Кэсси к своему ужасу через секунду осознала, кончалась над пропастью. Был там, конечно, когда-то мост, и даже доски от него остались торчать над провалом, подобно антеннам, смело прянувшим в неизвестность...

Есть такие вредные люди, которые даже перед смертью думают о справедливости. Относись Кэсси к ним, она бы подумала, успеет ли притормозить эта непомерно разогнавшаяся колымага у нее на хвосте, когда увидит ее последний полет, или повторит его. Но вместо этого Кэсси просто вспомнила одно слово, очень странное, которое все знали, но никто еще не смог ей толком объяснить, что оно означает, и не только оно, и еще она пожалела, что никогда не узнает уже смысл многих и многих слов, и еще вспомнила имя, а потом подумала, что уж если вспомнила имя, то почему ей вдруг кажется, что она не знает, может, это то самое и есть, ну и что, что давно, много лет назад, ну вот, опять глупости, даже толком испугаться не может, такая непрактичная, так ей и надо...

А время замедлилось, словно давая последний шанс, и она увидела неподвижные, как на фотографии, сизоватые ветки кустов в лаково блестящих листьях, дорогу и небо с застывшей птицей, висящие из растерзанной земли корни, и, наконец, темноту внизу, на которую можно было бы, между прочим, и не смотреть...

Мотоцикл тряхнуло, когда он преодолел край, и неба стало больше, а птица придвинулась. Ветер обжег голову, когда с нее слетел платок, и Кэсси ощутила на спине привычную тяжесть упавших волос... Она взмыла вверх и секунды распались на мгновения. Последние из них были скрашены волнующей и непривычной невесомостью.

На самой последнем, растянувшейся до вечности миге она все-таки не выдержала и закрыла глаза.

Удар был сильный, но оказался скользящим. Он вынудил напрячься, чтобы сберечь кости, и глаза пришлось открыть.

Мотоцикл ехал по разбитой узкой дороге между двумя стенами из высоких кустов, до самого последнего момента скрывавших от Кэсси истину.

Она затормозила и оглянулась.

На том краю оврага тоже старательно и громко останавливались. Успели. И из окна высунулся ствол.

- Пошел ты ... - буркнула Кэсси, и не спеша двинулась дальше.

Еще километра три дорога бежала между радующих глаз весенних лугов, вдалеке обрамленных лесом, а потом незаметно вошла в поселок и стала подниматься.

Кэсси остановилась посреди поселка и поняла, что сил у нее хватит самое большее метров на пятьсот. Ее вдруг начали мучить страхи - она представила себе обходную дорогу, по которой ее при желании можно бы было перехватить, представила себе все, вплоть до засады, и конечно же, много перед ее глазами возникло страшного, фантастического, иррационального вроде автоматной очереди из-за кустов, выходящего откуда-нибудь из ближайшей калитки Андриана и черной "Царды", выносящейся на проселок.

Она услышала шаги сзади и вздрогнув, заставила себя оглянуться. Это шел маленький ребенок и катил набитую тряпочками игрушечную коляску; посмотрев на Кэсси ребенок остановился, деловито развернул коляску и пошел обратно.

"Это у меня рожа сейчас наверно. Думала помру; вместо чего удивилась...Надо подождать, пока стемнеет, и попроситься на ночлег к какой-нибудь бабуле."

Она медленно везла мотоцикл по дороге, чтобы, в случае чего, сказать сломался, мол, а разбираться в чем дело уже темно. Было тихо, никого не попадалось, только где-то далеко было слышно как играла музыка и видно мигающий меж деревьев разноцветный свет. Маленький дружный поселок изволил сегодня гулять. Кэсси совсем уж было хотела заявиться незваным гостем на предполагаемое празднество, как вдруг увидела открытую калитку (сплошной железный забор, в котором она была укреплена, ей очень понравился).

- Тук - ту-ук! - робко крикнула Кэсси в темное пятно за дверью. Хозяева дома или гуляют?

Хозяева задрожат в углу, если ты свое приветствие будешь выдавать таким голосом, подумала Кэсси про Кэсси.

В тишине послышался шорох, потом неторопливые шаги и скоро девушка увидела на белой дорожке сада темный мужской силуэт. Через секунду в проеме образовался молодой мужчина с лопатой.

"Как приятно, - подумала Кэсси. - Садовод. Не гангстер, не щизанутая девка, не бабка маразматическая, а нормальный средних размеров садовод. Хорошо бы тут все такие были..."

Кэсси и сама не заметила, как улыбнулась.

- Здравствуйте, - она подождала, покуда садовод кивнет в ответ, - вы не могли бы мне подсказать, у кого здесь можно переночевать? А то я...

- Вижу, - сказал хозяин лопаты. - Завози коляску.

Когда он обошел ее и притворил калитку, Кэсси вдруг испугалась сама не зная чего и остановилась. Потом подумала и попросила:

- А нельзя ее совсем закрыть?

В замке медленно повернулся ключ. Мужик выглядел неопасно - прошел мимо, занятый своими мыслями, и рассеянно сделал приглашающий жест, заходя на освещенное золотистым светом крыльцо большого двухэтажного дома.

- Надежно, как могила, - ободряюще кивнул он в сторону калитки, заметив, что Кэсси боится.

- Хочешь чаю? - спросил он, наливая ей заварки.

- Спасибо.

- У меня был друг, он умер, он очень любил этот чай.

- Это ты к чему? - осторожно спросила Кэсси.

- К тому, что если б он не умер, он выпил бы его весь, а так немного осталось.

Кэсси сделала глоток.

- Действительно, только смерть может помешать человеку постоянно пить такую прелесть, - мужественно заметила она. - Я тоже умру?

- Когда нибудь, - вздохнул хозяин, - все ныне живущее превратится в тлен. И ты не исключение. Конфетку?

Он, не глядя, поставил на стол вазочку.

На нем был старый вязаный свитер с маленькой дыркой сзади под воротником, изначально, наверно, синий; драные джинсы со свисающей из кармана веревочкой и заляпанные землей ботинки, которые он даже не удосужился снять, войдя в дом.

В этакой спокойной обстановке Кэсси почувствовала, как ее трясет началась реакция на пережитой стресс.

- Ты тут од-дин ж-живешь?

- Кому я нужен, - умиротворенно ответил садовод. - Можешь не дрожать особенно, - он первый раз повернулся к ней лицом при свете. Ненормально прямой, заостренный и чуть удлиненный книзу нос придавал его физиономии забавно серьезный вид. А голос, наоборот, таил какой-то легкий и бесшабашный внутренний подъем. - Все там будем, - добавил он почти весело и откусил кусок пирожного.

- Д-договорились, - отозвалась Кэсси, хрустнув конфетой.

Садовод улыбнулся и вновь повернулся к плите. Движением расслабленным, даже слегка развинченным, словно он всю жизнь только и делал, что на все плевал и веселился от души.

- Но то неопределенное время, что ты существуешь, тебе может пригодиться то, что меня зовут Нестор, - сказал он.

- А меня - Кассинкана.

- Приятно. Больше не бойся, это не лучшее лекарство от усталости. Тем более, что я - человек мирный, вреда от меня не больше, чем от...

- ...покойника, - подсказала Кэсси. - Пожалуйста, хватит о них.

- Я пытаюсь тебя развлечь, - пожал плечами Нестор. - Ты устала, я тоже... стриг кусты весь день, как...

- Нет!!!

- ...заведенный. Хотел отдохнуть, потрепаться с кем-нибудь, приехала девушка, напуганная неизвестной мне причиной. Уж и не знаю, как тебя успокоить. Разговоры о вечном покое ты не любишь, могу тебе только обещать спокойную ночь. Сюда никто не ворвется, да и я - не маньяк. Просто иногда скучаю и несу всякий бред.

- На маньяка ты не похож.

Тут карие глаза хозяина лукаво блеснули.

- Да разве можно сказать по первому взгляду, - возразил он. - По первому взгляду судить нельзя - бывает, встретишь кого, он и на человека-то не похож, а оказывается, что он необычайно благороден...

Кэсси к тому времени сделала первый глоток чая. Им она и поперхнулась.

- Но чаще бывает, к сожалению, наоборот, - продолжал Нестор. - По тебе постучать? Я постучу, мне не жалко... - Нестор принял важный вид. - Вот некоторые стучать не хотят. Зачем, говорят, это не помогает. А я считаю, что если человек поперхнулся, значит, неспроста, и без хорошего стука...

-... Несс!

- Что?

- Дай допить...

Помимо вышеописанной манеры общения, в этом человеке располагала внешность. Компактного абриса широкое лицо, интеллигентное и довольно неприметное (то есть на такие Кэсси обычно не смотрела) которое резко оттеняли черные брови, волосы и глаза. Маленькая ухоженная бородка из тех, что кверху переходят в пижонские усики, окончательно заносила Нестора в тот тип людей, на которых Кэсси никогда не обращала внимания.

- Столько места, что даже не знаю, куда бы тебя поселить, - Нестор задумчиво погрузил пальцы в то, что еще полгода назад было стрижкой, а теперь ассоциировалось у Кэсси с только что придуманным сакральным местом, где могли бы водиться в диком состоянии те кисточки, которые продаются, дабы с мебели смахивать пыль. - Мы раньше никогда не сталкивались с таким количеством проблем, - произнес он голосом мэра.

Кэсси из последних сил улыбнулась.

- Но некоторое время назад, - продолжал хозяин, подняв палец, - нам было предложено очень конструктивное решение.

Повернувшись на стуле он ткнул пальцем в ее сторону, другой рукой в это время пододвигая пакетик с солеными снетками.

- Будешь спать, где захочешь. Этаж?

- Повыше.

- Доедай и покажу.

Решением оказались две комнаты наверху - одна вполне жилая, а другая просто очень красивая - с инкрустированной перламутром мебелью, огромной антикварной кроватью с пологом, одним шкафом и сногсшибательным буфетом, очень холодная. Кэсси показалось, что веселость Нестора заметно улетучилась, когда она выбрала именно ее.

Попытка показать ей где что лежит из вещей, которые могут понадобиться, удивила ее своей рассеянностью, словно хозяин давно не заходил сюда, и большая часть обнаруженных вещей была для него неожиданностью. Заинтригованная Кэсси не выдержала:

- Красивые у вас решетки на окнах. Только зачем они на втором этаже?

- Так ведь красивые, - ушел в несознанку Нестор. Потом пожелал ей спокойной ночи, сказал, что завтрак в десять и ушел.

Усталой от недавних переживаний девушке вовсе не хотелось задаваться на ночь глядя лишними вопросами. Она потушила свет, от чего обстановка стала еще загадочнее, прислушалась к тишине за зарешеченными окнами и легла спать.

Ей снился рынок, уставленный мотоциклами, на котором ей нужно обязательно купить "Ференц", Нестор, который этот ференц только что кому-то продал и предлагает ей "Царду" по той же цене, а она не хочет, потому что с этой машиной связано что-то страшное, а что, она никак не вспомнит.

В середине ночи из этого бреда Кассинкану вытащила жажда. "Снетки" подумала она, проснувшись и похвалила себя за то, что вечером попросила у Несса пакет сока. Затем отругала за то, что не захватила снизу чашку - пить из пакетов некрасиво.

Вспомнив про буфет, где поблескивали несколько вполне симпатичных стеклянных бокалов, она вытащила один из темных недр этого резного шедевра и поставила на стол.. На дне виднелось что-то похожее на кучку дохлых тараканов, и Кэсси хотела было заменить бокал, но любопытство не преодолела и запустила внутрь палец.

На ощупь это оказалось мягким, сухим, шелковистым, не рассыпалось и не шуршало. Кэсси, все еще просыпаясь, подцепила его пальцем и извлекла. На пальце повисла скрученная в несколько раз и перехваченная ниточкой тонкая прядь светло-каштановых волос, переливаясь в свете ночника нежными неоновыми отблесками.

4. Сорлаш.

Оставшуюся часть ночи Кэсси спала от силы часа два, забывшись лишь на рассвете. В половину одиннадцатого встала и осторожно спустилась на кухню. Там первым делом обнаружила закуток, где, вероятно, большую часть ночи провел хозяин - там стоял компьютер, бесшумно прокручивая заставку какой-то игры - не разобрать какой, потому что большая часть экрана загораживалась виртуальными очками, нацепленными на джойстик.

Нестора не было. Решив, что он отошел ненадолго, Кэсси поднялась к себе. Через полчаса спустилась снова, привлеченная запахом раскаленного металла от не замеченного ею на плите чайника. Выключив его, вышла во двор.

Поиски вокруг дома и в близлежащих постройках ничего не дали, кроме соседки, которая, выяснила Кэсси, видела как Нестор больше часа назад садился в машину с каким-то неизвестным темноволосым созданием, не понятно, мужиком или бабой. Еще она узнала, что соседка никогда не подумала бы о Несторе такого, хоть он и жил в одиночестве и баб к себе не водил, равно как и мужиков.

За два часа Кэсси успела поесть, прибраться, обесточить все, кроме холодильника, запереть дверь и отдать ключ соседке. От нее Кэсси узнала что машина с существом непонятного пола являлась желтой "Сиреной". Девушка еще раздумывала над своим следующим шагом, когда соседка сообщила ей номер, очень приметный - КК111.

На такое везение рассчитывать было никак нельзя, и Кэсси поняла, что выбора у нее нет. Нестор казался хорошим человеком, который неизвестно куда исчез, дав ей повод сделать одну интересную вещь...

Через пару часов, позвонив на свой телефон Оське и успокоив ее тем, что вернется неизвестно когда, Кэсси начала пробиваться на работу к Генриху. Еще через полчаса у нее, помимо неприятной тяжести и почти истерики от этого разговора осталось совершенно незнакомое имя - Вэйн Либих и адрес, предположительно ему принадлежащий - Сорлаш, улица Средняя, 28. Сорлаш был уже недалеко, отчего б не съездить и не развеяться? В лучшем случае она найдет там желтую "Сирену" или узнает, где ее можно найти, в худшем вернемся.

Последним на улице Средней был дом 27. Дальше дорога уходила в лес, через хилый мостик, за которым безнадежно превращалась в тропинку.

Это был даже не шанс и не половина шанса. Но больше было ехать некуда, тем более, что к тому времени начало понемногу темнеть, и возвращаться обратно через владения диких рокеров ей не хотелось, а где-то дальше на пути наверняка был мотель... Она нашла телефон и позвонила Нестору. Убедившись, что дома его по-прежнему нет, решилась и въехала под своды деревьев.

Узкая коряжистая тропинка особых виражей не позволяла, мотоцикл иногда даже приходилось вести. Ветки цепляли, небо темнело, но Кэсси с маниакальным упорством преодолевала темнеющее пространство, убеждая себя, что ночевка в лесу - лучше, чем еще один разговор с пакостным Генрихом, а Нестор - милый человек, и честно говоря, она за него беспокоится, так как никто не уезжает по своей воле, оставив на плите чайник а в доме чужого, да еще так надолго. Еще очень хотелось найти его живым чтобы спросить : откуда? Что это за комната, в которой так красиво и холодно, в которой он не бывал, но от чего-то хранил прядочку вампирских волос?

И кто скрывается под именем Вэйн Либих? Настоящий Вэйн Либих, насколько она знала, пишет философские эссе. Можно примерно предположить, каким был человек, оформивший машину под таким именем. Хотя что предполагать? Одно из двух - читал или не читал. А может, писал?

Лес сменился небольшими холмами, местами довольно крутыми, и Кэсси вдоволь намучилась, пытаясь следовать по ним прежней тропинкой. Уже давно стемнело, и она часто останавливалась чтобы поднять голову и полюбоваться появившемся над ней звездным куполом - таким, как прежде, когда она, маленькая, убегала на обрывистый берег речки помечтать. Она убегала от родителей, позже - от надоедливых сверстников, а еще позже и до сих пор от скучных поклонников, от несчастных влюбленностей, от разочарований и неизбежно появляющейся после надоевшей тоски.

От звезд нельзя ждать больше, чем они могут дать. Но того, что они собой представляют, хватает, чтобы смотреть на них каждую ночь. Звезды символ издавна близкого каждому человеку огня во тьме. Это как нарисованный костер - холодный и недостижимый, горящий в ином мире, где никому не жить. Они мерцают и манят, как живые, по их чистому и нежному свету тоскуют испокон веков, втайне мечтая достичь. Поэты нашли способ их присвоить, а особо талантливые - даже продать.

Но реально ни одна звезда (кроме той, что рядом) никому на фиг не нужна.

Кэсси выпихнула из-под колеса булыжник и шепотом выругалась. Потом одернула себя - зачем шепотом, все равно никого вокруг... Тогда она ругнулась громче, но, поскольку такое дело было ей непривычно, получилось неубедительно и как-то очень смущенно.

Это было нельзя так оставлять. Кэсси несколько раз громко повторяла разные известные и не очень бранные слова в различных комбинациях, то интонационно выделяя, то пропуская некоторые и напряженно прислушивалась к эффекту. Голос явно не подходил.

Стоя на дороге и громко бубня под нос разную нецензурщину, она подняла глаза и увидела перед собой какого-то костлявого верзилу. Он стоял неподалеку и слушал, наверное, неслышно подойдя перед этим по выложенной булыжниками дорожке сада. А в конце дорожки виднелось крыльцо и открытый дверной проем, откуда выбивался слабый красноватый свет, из тех, что часто бывают в прихожих, при которых неразличимо все, что меньше тапочка.

- Ох, ё! - только и сказала Кэсси.

Верзила тихо рассмеялся. Свет образовывал над его головой тусклый прямоугольный нимб и совершенно не давал разглядеть лицо.

- Я думала, - вздохнула она, - тут нет никого... Ладно, извини, пойду я....

Она взяла мотоцикл за руль, направила дальше и врезалась в собаку. Та предупредительно зарычала, однако присмотревшись, Кэсси заметила, что собака виляет хвостом. И как всегда лишь после этого до нее дошло, что тварь эта раза в два выше мотоцикла.

- Может, помочь чем? - спросили сзади. Голос был робкий и какой-то обиженный.

- Убрать четвероного друга, - мрачно попросила Кэсси. - Бензина не напасешься этого лося объезжать.

- Дик!

Дик отошел и бесшумно скрылся в саду.

- Куда ты едешь? - спросили сзади.

- На фиг из Сорлаша, - ответила Кэсси.

- Этой дорогой?

- Какая разница-то? Куда хочу, туда и еду.

- Ну ладно, ладно... Я просто хочу предупредить, что дальше еще на полсуток леса и горы, в которых как раз недавно был обвал. Бензина хватит?

Кэсси вздохнула. Бензина у нее еще на обратную дорогу может быть, и хватит, а вот на больше...

- Ну не поворачивать же мне теперь, - сварливо сказала она.

- Это как нравится, - согласился незнакомец. - Только это жилье последнее на этой дороге.

-И?

- Эта земля принадлежит хозяину этого дома. А он очень не любит, когда по ней ходят.

- Таблички нет.

- Зато есть я, - смущенная интонация не вязалась со смыслом, - И я предупреждаю последний раз.

- А что, вы такие злые, что у вас даже переночевать нельзя?

Незнакомец задумался, взглянул на звезды, потом на Кэсси, потом в сторону, где размытыми зубцами чернел лес.

- Если ты уедешь завтра до полудня.

- А что с вами происходит в полдень?

- Обычно ничего, но завтра приедет хозяин, и твое присутствие может вызвать массу ненужных вопросов.

- Тогда уеду.

5. В гостях.

Арно, так он представился, изрядно прихрамывал, а когда они вошли в освещенную область, Кэсси удивилась как он вообще прожил на свете свои годы.

Тоненькая синяя футболка позволяла видеть сильно искривленную спину, заставляющую узкие плечи пребывать на сильно разных уровнях. Шея из за этого тоже казалась прилаженной кое-как, даже частично скрывающие ее волосы росли клоками и были местами не только разных оттенков, но и заметно разной густоты. Правое предплечье Арно, насколько Кэсси успела заметить, в двух местах шелушилось. Сквозь светлые и редкие волосы с той же стороны можно было заметить очень недоразвитое ухо, почти что просто дырку, окруженную кожным валиком и на виске красное родимое пятно похожее на отрезанный шлейф кометы.

Все увиденное заставило Кассинкану серьезно подумать, хочет ли она, чтобы эта уникальная коллекция физических недостатков поворачивалась к ней лицом, которого она еще не видела. Далекая от построения своего отношения к человеку по внешним данным, она все равно была бы не прочь оттянуть критический момент, дабы успеть морально подготовиться. Однако Арно повернулся.

- У нас тут немного странно, - пояснил он извиняющимся голосом (стало понятно, что это постоянное), кивая на появившихся в конце коридора двух молчаливых стражей. Они взглянули на Кэсси и тут же, к ее облегчению, потеряли интерес. Один из них выглядел горой мускулов, а второй был сложен довольно пропорционально, одет в черное и до самых глаз этим же цветом замотан.

- Это мавурки, - почти нежно сказал Арно, - Мавурк -1, это маленький, и Мавурк - 2, побольше. Они охраняют дом.

- А Дик?

- Дик это делает снаружи, а они - внутри. Собственно, девушка, поэтому я и не боюсь пускать на ночлег незнакомых людей.

- Это вы тут только вчетвером и живете? - как можно более невинно и небрежно поинтересовалась Кэсси.

Поспособствовал такой конспирации еще и замеченный при входе под сенью лиан блестящий радиатор "Сирены", переходящий в канареечно-желтый капот и пониже него три единицы. Кэсси старалась не думать сейчас о том, зачем приехала. Особенно после мавурков. Иначе станет страшно, а от этого тупеют.

- Нет, тут еще бабка, хозяйка, но мы ее редко видим. Она занимается своими делами и почти не выходит, однако в твоих интересах на второй этаж не ходить.

- Понятно... - устало сказала Кэсси. - Я и не пойду, если все удобства на первом, и вы будете настолько любезны, что мне их покажете.

- Пойдем. Ты проведешь ночь в библиотеке.

Арно наконец-то отвернулся и пошел вперед, как с удивлением отметила Кэсси, почти бесшумно, привычно отодвигая по пути тяжелые шелковые кисти занавесок и ловко переступая через сбитые и утоптанные складки на пыльной ковровой дорожке.

Эта бабка, подумала Кэсси, совсем не следит за домом - такое впечатление, что все эти вещи забросили прямо с тех пор, как купили. Впрочем, если она такая же, как остальные представители этой кунсткамеры, то неудивительно.

На всем в этом доме, казалось, лежал отпечаток какой-то таинственной древней жути и с каждым шагом все больше поглощаема им, Кэсси чувствовала себя медленно задыхающимся в этой вековой пыли огоньком здравого смысла. Хотя скорее всего этим умирающим огоньком и был ее здравый смысл - это он медленно тускнел, грозя погаснуть под наплывом странных впечатлений.

Больше всего ее травмировала внешность Арно. Она ожидала увидеть что угодно, но неожиданность, как всегда, подкралась незаметно - лицо Арно оказалось строго правильным - рельефным, суховатым, с очень маленьким носом и глубоко посаженными глазами под короткими темными бровями. Тонкие, красиво очерченные губы с намеком на чувственность, были даже привлекательны. Странным казался только его манерный и немного жалобный тон, словно человека когда-то сильно смутили, и он до сих пор не пришел в себя.

Таким интересным он уже прожил, наверно, около тридцати лет или чуть более того. В иерархии этого дома определенно стоял выше мавурков потому что имел уникальное имя, разговаривал с гостями и повелевал монстрообразным Диком.

Библиотека располагалась на первом этаже - огромная, с высокими стеллажами и узенькими пыльными проходами, идущими на манер лабиринта. Это угнетающее сходство стало последней каплей. Кэсси решила: если Несс имеет (или имел, его проблемы) дело с имеющими отношение ко всему этому, пускай выбирается сам. Она уже достаточно перепугана, чтобы смирить свой благородный порыв и главное, свое любопытство. Хорошо еще, если никто не придет и не выпьет ее кровь по крайней мере в первую половину этой ночи, и во вторую у нее получится смыться. И поэтому, когда Арно рассеянно поинтересовался, где она любит спать, Кэсси сразу ответила, что у окна.

- Это хорошо. Другого места тут, вобщем-то и нет, - заметил он с прежней меланхоличной интонацией слабоумного. Кэсси в этот момент как раз шарахнулась от очередного темного угла. Арно продолжил:

- Если тебя станет сильно смущать обстановка нашего жилища, ты сможешь покинуть его, через окно не заблудившись и не разбудив меня. Дик предупрежден.

Кэсси, повинуясь озорному желанию, посмотрела на него грустно и проникновенно.

- А тебя смущает обстановка этого дома?

Арно явно не был обучен играть в такие игры, но оценить сумел и неожиданно выдержал ее взгляд.

- Не просишь ли ты меня о чрезмерной откровенности, милая девушка? спросил он. И почудилось какое-то странное напряжение в его словах, что-то похожее на укор. Он урод, а она кокетничает с ним, как с нормальным, рассчитывая, что вызванная этим симпатия позволит ей им манипулировать. Если он неглуп и самолюбив, он именно так и думает. Но ведь ее действия были инстинктивными, она вовсе не хотела его ранить.

- Извини. Просто мне показалось, что в таком бардаке жить нельзя.

Ответная улыбка Арно была искренней, хоть и производила жутковатое впечатление улыбки старого фамильного портрета. Стало его жалко - она вспомнила, как сама сидела безвылазно дома и была рада любому поводу с кем-нибудь пообщаться.

- Но и умирать раньше времени не хочется, - неизвестно к чему заметил он. - Спокойной ночи.

Он ушел, а Кэсси долго сидела на краю двух сдвинутых полок с ворохом одеял и думала, как она объяснится с Нестором если он еще жив. Ведь если она уйдет отсюда сейчас, ей, возможно так и не доведется узнать о его судьбе. Еще хорошо бы додуматься, к чему это Арно сказал про "умирать". Некоторое время поразмышляв в этом ключе, Кэсси все-таки оставила мысль об окне и пошла искать дверь. Хотелось, чтобы можно было сказать, что она делает это неслышно, а еще больше хотелось, чтобы никто ничего не сказал, потому как не услышал бы.

Более-менее успешно пройдя лабиринт стеллажей, она сумела попасть в коридор, ничем не заскрипев. Оттуда, помимо входа обратно в библиотеку и прихожую, вела еще одна - двустворчатая, темного дуба, закрытая на ключ. Рассудив, что гостей, пленников, а так же покойников вряд ли станут складывать в таком помещении, Кэсси пошла искать лестницу на второй этаж, и там очень скоро попала в большой зал, по обеим сторонам которого друг напротив друга шли двери - с одной стороны комнатные, а с другой балконные.

"Зачем человеку столько балконов? Или это все один, на который тут три... нет, четыре выхода?"

В комнатах, скорее всего, спали какие-нибудь мавурки, поэтому решено было перво-наперво осмотреть балконы, на случай, если придется убегать.

Пройдя мимо огромного широкого стола персон на сто, накрытого атласной скатертью с тяжелыми кистями, мимо небрежно собранных занавесей, медленно колыхаемых ночным сквозняком, выползавшим из открытых дверей, мимо маленькой колченогой этажерочки, на которую что-то класть было бесполезно, а вот нацепить ей на угол полураскрытую книгу - пожалуйста, что и было сделано, только когда-то очень давно, судя по нетронутой пыли, скрывшей ее название, Кэсси осторожно и старательно приотворила дверь на балкон и выглянула в сырую темноту.

Замысловатые чугунные перила блестели выступающими частями в свете звезд - очень слабом, хоть звезды в эту ясную и теплую ночь смотрелись большими и яркими. Пахло травой, сыростью и почему-то птицами, хотя Кэсси на их месте десять раз подумала бы прежде, чем селиться под крышей этого не в меру гостеприимного дома. Наверно, оплетавшие его дикие лозы казались им отупляюще привлекательными, решила она.

Проследив взглядом за трепещущей на ветру отцепившейся зеленой плетью, девушка посмотрела, наконец, себе под ноги, где с ужасом обнаружила помимо своих, еще одну. Лежащую, в ботинке.

Далее угадывалось едва обрисованное предательским ночным светом человеческое тело.

Не успела она вздрогнуть от неожиданности, как чья-то рука зажала ей рот. Кэсси успела подумать, что вот это, впереди, наверное Нестор, а позади, скорее всего, мавурк, который к тому времени уже почти втащил ее в комнату. А на балконе труп, и скоро их будет два. Она изо всех сил рванулась и, к своему удивлению, вырвалась.

Это произошло уже в зале - освободив рот, она отлетела на подоконник и попыталась рассмотреть человека, крепко ухватившего ее за руку. Он повернулся к свету - стало видно густые темные волосы и нос, похожий на перевернутую единицу.

- Нестор?

Ответ последовал не сразу - некоторое время Несс всматривался в ее лицо.

- Кэсси...Так ты отсюда?

- Я здесь первый раз. Я удивилась, что ты утром уехал оставив на плите чайник, и решила тебя найти.

- В этих случаях звонят в полицию.

- Звонила. Они меня слушали без всякого энтузиазма. Вообще я не люблю общаться с этими ужасными людьми, а я уже это делала как-то раз, не понравилось.

- Да, здешнее население не в пример приятнее...

Чего в его голосе было больше - сарказма, или остатков сильного удивления ее смелому поступку, она так и не поняла.

- Я не ожидала попасть на этот парад уродов. Это кто на балконе?

- Какой-то мавурк дрыхнет. Разбудить?

- Не надо. А почему там?

- Свежий воздух любит, наверное. Вот некоторым он ни к чему совсем, а мавурки должны быть здоровыми и сильными, а в этом случае он, воздух, просто незаменим, особенно свежий...

Нестор сделал ей знак следовать за собой и прошел к самому последнему из балконов. Там он вытащил пачку сигарет, из нее одну, зажег ее глубоко затянулся.

- Я тебя плохо знаю, - медленно сказал он, - но вряд ли что-нибудь в моей жизни изменится от того поверю я тебе, или нет. Если б ты замышляла что-то против меня, ты бы не стала так глупо выглядеть, а если это правда, то тебе остается только надеяться, что твое мировоззрение придется по душе главному уроду - здешнему экстравагантному хозяину. Боюсь, с ним тебе придется несладко - достаточно сказать, что он вытащил меня из-за дела, о котором, как мне казалось, вряд ли знала хоть одна живая душа.

- Ну если о живых - такая тайна, поведай мне о мертвых, - вдохновенно попросила Кэсси.

Нестор стоял, к ней в профиль. При этих ее словах он слегка повернулся и настороженно посмотрел в глаза, силясь уловить что-то в окутывающей темноте.

- Последний раз ты просила меня о них молчать, - напомнил он, вынимая изо рта сигарету.

- О не совсем мертвых, - уточнила Кэсси, не спуская с него взгляда и одновременно приглаживая выбившиеся из косы волосы; они ее нервировали. Если, конечно, эту прядь в бокал положил ты.

Нестор глубоко затянулся и выдохнул в небо. Ровного выдоха не получилось из-за усмешки.

- Я положил. Даже сам отстриг... А ты сколько встречала?

- Одного.

- Все равно наверно, ты заметила, что у этих ребят есть одно замечательное свойство - большинство людей спокойно себе живут свою жизнь, не зная, насколько это реально, но если хоть кому-то раз посчастливится пережить первую встречу хоть с одним, то и они, и разговоры о них уже не оставляют человека очень долго. Ты, стало быть, имела все основания искать меня во имя этого святого правила... Слушай, а ты уверена, что все спят?

- Не знаю. Наверно, у нас не так уж много времени.

Кэсси жестом попросила у него пачку. Вытащила сигарету и закурила. Нестор уставился в темноту, собираясь с мыслями.

- Буду краток. Пять лет назад я был по личным причинам выгнан из одного КБ, где поначалу считался подающим надежды. Денег не было, я ввязался в одну аферу, естественно, меня подставили, да так крепко, что я скорее, чем ожидал, почувствовал, что куртку на моей спине жадно разглядывают в кружок оптического прицела.

Я шел по улице и думал, откуда оно взялось, это ощущение. Передать его нельзя, надо пережить, достаточно только сказать, что отношение к миру немного меняется... Гонимый зверь, которым я стал, ищет любую щель, чтобы спрятаться, и я, не знаю почему, завернул в первый попавшийся подъезд, поднялся по лестнице. На одном из этажей увидел полуоткрытую дверь. Окликнул хозяев, но тишина не нарушилась их ответом. Зато в ней скоро стало слышно, как следом за мной кто-то шел - поднимался, неспешно так, но легко, и у меня были все основания считать, что его лучше не ждать. Я вошел и запер дверь изнутри.

Некоторое время я стоял и слушал, что происходит на лестнице, затем, убедившись, что в мое убежище не вломятся, пошел искать хоть какие-нибудь признаки хозяев. Я нашел несколько самых различных музыкальных инструментов, старинных и современных, аппаратуру, очень хорошую и дорогую, что при довольно небогатой обстановке комнаты, навело меня на мысль, что здесь любят музыку. Мне некого было поблагодарить за мое спасение, но некому было также и выгнать меня. Мои преследователи, решил я, будут ждать меня еще некоторое время, поэтому лучше не выходить. И я остался. С минуты на минуту ожидая какой-нибудь неприятной развязки, я сидел на большом диване в клеточку и не знал, чем бы заняться. Точнее, что делать. В полицию позвонить не решался - вряд ли кто поверит в открытую дверь, да и неизвестно еще, что случилось с хозяевами, вдруг мне еще и это повесят.

Я решил уйти ночью или рано утром. А пока взял с полки первую попавшуюся книгу, завернулся в плед и стал читать. Наверно, в голове у меня что-то сдвинулось, потому что, погрузившись в тамошнюю мистику, я совершенно успокоился. Время шло незаметно, я одолел уже почти треть книжки, когда вдруг услышал, как кто-то рядом со мной испытывает синтезатор на почти неслышной громкости. Испытывая, он явно имел в виду клавесин - его короткие, глуховатые звуки даже не успели восприняться мной как шум, а плавно вплетались в повествование, заставляя вспоминать все эти сказки с жутковатыми от абсурдности сюжетами где герой попадал в табакерку, какой-нибудь кукольный город или в пыльную щель за собственным зеркалом и встречался с некими корявыми по смыслу существами, превращающими привычные ему понятия в непривычные. Манера его напоминала то крысиный топоток за стеной, то звуки, с которыми трещина годами прокладывает путь в стене, то капли воды, медленно затапливающей подвал и другие... тихие кошмары.

Догадавшись в какой-то момент, что давно не один, я поднял голову, увидел его и на некоторое время утратил дар речи.

Он даже не посмотрел на меня - только предостерегающе поднял палец, чтобы не мешали. Некоторое время он пытался справиться с каким-то очень сложным и красивым переходом, попутно, как мне показалось, извлекая его из памяти. А затем он запел.

И тогда я узнал эту песенку, или скорее, это было похоже на арию. Я не смог бы ее назвать - когда я учился в музыкалке, ее часто пела одна девочка, мне она нравилась, и мы быстро разучили ее на два голоса. Больше я не встречал эту мелодию, да и музыка мне тогда быстро надоела, поэтому откуда она, я до сих пор не вспомнил.

Так вот, он пел немного иначе, но гораздо интереснее, чем она когда-то. Я немного подождал, а потом решился и осторожно вошел в свою партию. Из-за того, что он ее изменил, я по первости кое-где лажал, но когда уловил канву, мне даже понравилось. Песенка к тому времени как раз кончилась.

- Давай еще раз, - сказал он. На этот раз он нормально сыграл вступление, и пел в полный голос. Голос у него был не только тренированный. В нем было то, ради чего наши предки все это придумали.

Но что удивительно - выяснилось, что и я рядом с ним чего-то стою. Раньше я часто пел с кем-нибудь дуэтом, но такого кайфа не ловил никогда.

Все это время я пытался понять, сколько ему лет, да так и не понял. Он выглядел старше меня, но лучше сохранившимся. Слегка повыше, какой-то слегка нескладный, но движения... Ну да ты в курсе.

- Устань бояться, - сказал он, когда мы допели. Потом, видя, что не очень хорошо понял смысл этой фразы перешел на более понятный язык, - Они не найдут тебя здесь, а если и найдут, то вместе с тобой найдут то, что желали бы избежать. Хотя об этом не знают и планируют вернуться.

- А что планируешь ты? - спросил я, уже поняв, что лучше пока задавать вопросы по делу, а не глупые - вроде тех, откуда он взялся и к чему со мной пел.

- Мне нужен талантливый изобретатель, - ответил он.

- Надолго?

- Как управишься.

- С чем? - не выдержал я, - И вообще, откуда ты знаешь, что я изобретатель?

- Тебя зовут Нестор? А меня - Флори. Флориан. Я дам тебе параметры существа, а ты спроектируешь ловушку.

- А если нет?

Как-то не особенно напрягаясь и безо всякой суеты он в туже секунду оказался рядом и обнял меня за плечи. Пальцами второй руки он коснулся моей кожи, чуть выше ключицы, и мне на ум тут же пришли стрелы с каменными наконечниками.

- Не хочу тебя пугать, потому что все же надеюсь на наше сотрудничество, - прошептал он, - но в этом случае тебя в один из последующих дней выловят из канала, и вряд ли узнают.

Было тепло, куртку я давно снял, поэтому очень хорошо чувствовал его вторую руку. Так я понял, что его изумительный цвет лица - это не прихоть электрического света.

- Кто ты? - спросил я.

Он улыбнулся, и очень показательно.

- Ты не случайно вошел в этот подъезд, вошел сюда и взял эту книжицу. Это должно было облегчить тебе путь к пониманию. Во всяком случае, я на это надеялся. Со временем ты все поймешь.

Вот так я познакомился с Флори. Ловить он собирался себе подобного все эти плиты, рассчитанные на определенный вес, фотоэлементы, инфрапластинки исключали возможность попадания туда кого-либо другого. Все подгонялось по нему, и довольно скоро, хоть он никогда не торопил меня, у нас получилось нечто гениальное. Оно могло быть установлено в самом людном месте, но не сработать ни на человека, ни на собаку, ни на клопа. Там даже предполагался операторский пульт из пары тумблеров, которые определяли участь попавшегося. Я не знаю, может быть, он собирался ловить туда не одного, а нескольких по очереди и определить им разнообразную судьбу, но мозг его оказался исключительно богат на идеи. Мы чуть ли не картины там предполагали развесить...

Меня, признаюсь, охватил азарт. Я не знал, на что он собирается ловить вампира, но мне больше всего на свете хотелось быть там, когда кто-нибудь попадется. Мы работали ночами в его квартире и настолько увлеклись, что он последние недели три не выходил из дома и стал на меня как-то нехорошо поглядывать. Затем все-таки вышел, а когда вернулся, сказал, что у подъезда стоял какой-то тип, из тех, что сменялись возле него с самого моего появления, но теперь он там не стоит, дал мне билет на самолет, кучу денег, и сказал, что я могу идти уже сейчас. Мы к тому времени как раз закончили проект, остались кое-какие мелкие детали, но он заверил меня, что справится с этим сам, соберет ее и поймает кого надо. Однако я захотел остаться до испытаний. Во- первых, было нехорошо уехать и не увидеть воочию свое создание, а во-вторых...

Несс прервался и вытащил из пачки новую сигарету. Раскурив, молча сделал несколько затяжек.

- Что же?

- Я успел привязаться к нему. С самой институтской поры такого не было. Есть люди, которым общение не нужно; до сих пор в это не верю.

Несмотря на то, что, когда ему бывало скучно, он забывался и говорил какие-нибудь малоприятные вещи, как это принято у них, несмотря на то, что в нем было нечто такое, что порой лишало меня сна... помимо его фактуры. Мне кажется, он был немного сумасшедшим.

Репертуар у Флори был обширный, но только некоторые, очень простые детские песенки он пел не просто с удовольствием. Я бы назвал это самозабвением. Со временем я начал медленно постигать его и увлекся, как игрой. Мне сейчас кажется, - Нестор улыбнулся, - что, продлись это дольше, со мной бы от таких впечатлений что-нибудь сделалось. Знаешь, когда здравый человек внезапно обнаруживает себя в бредовой ситуации, это еще полбеды, но если одновременно с этим понимает, что увлекся ей...

- Но ведь это ужасно, - меланхолично укорила Кэсси пространство. - Это неестественно.

Нестор посмотрел на нее.

- Ужас и неестественное давно стали частью нашей жизни. Не приятнее ли общаться с такой его формой, чем с иными?

Я спросил его, в какую страну он взял мне билет, а он сказал, что за нее некогда грызлись две крупнейших державы.

До отлета оставалась две недели, за это время мы собрали свое создание почти в самом центре города. Для конспирации мы никогда не разговаривали о ловушке, а придумали целую систему кодовых обозначений. Получалось занятно. Я иногда жалел, что я не посторонний и не могу оценить всей прелести, которую дал бы неискушенный взгляд на все это.

Кэсси усмехнулась, когда поняла, что последнюю фразу могла бы некогда услышать от Алика.

- Мы испытывали эту штуку за сутки до моего отлета. Флори пару раз ловился; остался доволен. Иногда он словно бы прислушивался к чему-то, но потом обзывал себя идиотом. Я тоже почему-то нервничал - мне казалось, что все не может закончиться так гладко, что должно неизбежно что-то случиться. Больше всего я боялся, что Флори не отпустит меня, хотя он не давал повода так думать.

Однажды перед рассветом он сказал:

- Ну вот и все. Нам пора уходить, приманку я уже напечатал в газете. У каждого свой интерес, знаешь ли.

И он вдруг так на меня посмотрел, что, хотя мы были в темноте и по разные стороны решетки, меня вдруг охватил какой-то иррациональный страх.

- Флори, ты отпустишь меня? - спросил я.

Его позабавил мой ужас.

- А ты? - он кивнул на решетку. Теперь его взгляд стал рассеянным и смущенным, и я не понимал, почему минуту назад мне было так страшно.

Я кивнул и уже в который раз повернул тумблер, поднимающий решетку. Ну, это мне казалось в тот момент, когда я его поворачивал. Но я ошибся, это был тумблер гребенок... Мы использовали вместо кольев гребенки, так надежнее.

Он никогда не корил меня за ошибки. Когда я все-таки вытащил его из клетки, и безуспешно попытался выдернуть из него эти деревяшки, которые он все обломал в первые же секунды, потому что был очень силен, он прошептал:

- Это судьба, Несс...

Я просил у него прощения, а он в ответ сказал что все равно бы не отпустил меня, если я правильно расслышал, потому что он быстро терял способность говорить... Сколько он умирал я не помню, только когда я, изнуренный его болью (ведь когда вампир что-то испытывает, ему не сочувствовать трудно) вынес его тело на улицу, мне пришло в голову, что через некоторое время от него не останется почти ничего, я и взял эти волоски... Такова их история.

Кэсси показалось, что Нестор хотел еще что-то сказать или даже рассказать, что-то важное, но для него очень неприятное, однако не стал, а уцепился за объяснение знакомого ей факта:

- Дом был куплен им еще до того, как я сюда прилетел, и обставлена там была лишь та комната, в которой ты спала. Полагаю, им, или по его заказу. Сам-то я почти не заходил туда.

- А его враги? - спросила Кэсси через некоторое время.

- Мне кажется, у него был могущественный враг. И моя ошибка с тумблером, вряд ли есть только моя ошибка с тумблером. Потом правда... хотя ладно. Это уже проблемы. Теперь ты.

Кэсси взяла у него сигарету, прикидывая, как покороче изложить свою историю. Идеальный вариант занял полчаса.

- Прояснилось, - заметил Нестор после некоторого молчания.

- Что прояснилось? - не поняла Кэсси. Она ощутимо хотела спать.

- Асет хочет изловить Алика, кем бы он там не был.

Спать расхотелось.

- Так мы у Асета?!!

- А ты не знала?!! И не ори так, пожалуйста.... Чертежи-то у меня, только вот как он узнал об этом - вопрос.

- И ты дашь их?

- Не надо?

- Алик спас меня.

- А ты - его.

- Вот именно, - многозначительно заметила Кэсси. - А этот человек в силах сделать его еще большим злом, чем он есть, - добавила она.

- А почему ты решила, что он не ограничится тем, что просто предаст его реальной смерти?

Кэсси усмехнулась.

- Знаешь, Асет... Вобщем, он... насколько я знаю, никогда еще ничем не ограничивался.

- Откуда ты это знаешь? - спросил обиженный голос из-за двери. Нестор и Кассинкана вздрогнули.

Арно просочился сквозь оставленную ими щель и полностью закрыл ее собой. Выражение его лица ничего хорошего не обещало.

- Эта дама собиралась спать, - строго напомнил он, кивнув в сторону Кэсси. - Я с самого начала подозревал, что не это есть ее истинные намерения. Будете сидеть тут до приезда хозяина. Мавурки вас не выпустят, пока он с вами не разберется.

6. Луиза.

Если раньше у Алика был хоть небольшой, но повод обвинить судьбу в несовершенстве мира, то теперь он уже мог постепенно начинать винить себя. Тем более, что на этот раз переход был не таким резким, как тогда, когда он впервые получил власть разрушать.

Сначала он думал, что эта власть подходит, чтобы заглушить его боль, его воспоминания, а позже, когда боль ушла и воспоминания поблекли, существование вампира стало для него необходимым удовольствием, не имеющим, кстати, ничего общего (по крайней мере, для него) с обычной человеческой жестокостью. Это было похоже на острую, неутолимую тоску разума по познанию, заставляющую скучать людей в начале жизни, и на тоску тела по пульсовым волнам, и, наконец, на тоску души по тому неуловимому, что отличает жизнь от смерти. Это походило и на низкое торжество человеческого тщеславия, и на чистую радость открытия, что хорошо известна ученым и детям, это напоминало о тлене и вечности, о пресловутом равнодушии Вселенной к суете и прочих, столь же милых вещах. Это был голод вампира, или мечта согреть свою плоть.

Так как в действительности ни один вампир не хочет стать живым. Он просто хочет вечно испытывать ностальгию по жизни.

Теперь часть его души была Анкаианой. Точнее, Анкаиана была его душой - измененной, чувствительной к обманчивым впечатлениям и равнодушной к реальности. Впечатлительной, капризной, благородной и жестокой. И необычайно привлекательной.

Они с Луизой танцевали в пустом зале, под чарующую импровизацию какой-то группы, явно играющей для собственного удовольствия, не видя никаких возражений со стороны этой единственной пары. Тем более, что куда бы не уводила их изменчивая музыкальная тропа, пара удивительно легко находила подходящие ей комбинации движений.

- Что-то никого нигде нет, - грустно заметила Луиза. - И ты не заходишь.

- А Фантик?

- Он - тормоз.

- Зато друг человека.

- Я с ним скучаю.

- Я тоже.

- Ты скучаешь вообще, - уронила Луиза в пространство. - И никогда не ищешь развлечений.

- Зато завидую тебе, когда ты их находишь.

Луиза отвернулась и одновременно подвинулась к нему.

- Мне кажется... Мне кажется, ты не живой. Ты улыбаешься, когда я смеюсь, ты чувствуешь что-то, лишь когда это чувствую я. И слабее. А иногда наоборот, мне кажется, что это я умерла рядом с тобой.

- Это неприятно?

- Это как-то тяжко... Ты лучше не приходи больше... Или нет, я не это хотела сказать...

- Как скажешь. Я уйду, если тебе тяжело.

Она отстранилась и взглянула ему в лицо широко раскрытыми глазами.

- Если ты уйдешь, я от скуки умру, - она вдруг истерически засмеялась. - Но если ты останешься, клянусь, я умру в муках!

Она вырвалась из рук его и в одиночестве закружилась по залу под возникший вдруг сумасшедший ритм. Алик зачарованно следил, как карминный шелк платья обвивает ее стройные ноги.

- Это я скоро умру в муках, - промурлыкал Алику в ухо голос Элиса. Слушай, меня мутит от этих соплей, неужели нельзя нормально отправить человека с кайфом? Я же не предлагаю тебе устраивать оргию, или там...

- Нет настроения.

- В земле места всем хватит, - назидательно заметил Элис. - Потанцуй с ней еще, а я поиграю...

Музыканты скоро ушли, Элис встал за синтезатор, некоторое время что-то на нем настраивал, потом заиграл музыку, про подобную которой говорил: "Не все гениальные произведения древности дошли до нас в нотах. Некоторые помню лишь я, да пара камней."

Играл он вообще нечасто, поэтому Алик ни одно не помнил больше, чем на четверть, а Элис не желал дарить их ни неблагодарному человечеству, ни кому-либо еще.

Луиза снова танцевала с Аликом, словно во сне, не замечая одетого в белое черноволосого музыканта, то склоняющегося над клавишами, то ищущего ее взгляда блестящими темными глазами.

Она не чувствовала своего тела - казалось, что ей давно помогает в каждом движении странный прохладный туман. Он касался кончиков пальцев и тут же, словно искусный и терпеливый любовник, отходил куда-то в темноту, исчезал, чтобы возникнуть снова, когда она поворачивала голову, или отводила взгляд. Постепенно она начинала чувствовать, как жуткой, холодной волной он нежно окутывает ноги, обвивает одежду и плещется вокруг, а потом вдруг снова растекается по углам, тает в прозрачном воздухе, призрачный, непонятный и страшный. Хотелось спросить у Алика, что это за туман, откуда он вообще здесь, и почему она его так боится, но один взгляд в сумрак его лица его успокаивал и ее, превращая все страхи в как раз в это призрачное марево и рассеивая по залу.

Скоро оцепенение стало таким, что ей расхотелось говорить; казалось, тело больше не принадлежало ей - она не чувствовала на своих плечах вечно холодных рук Алика, не ощущала прикосновений к полу, только видела словно со стороны свои движения да снова сгущающийся по углам туман, который на этот раз подступал гораздо смелее, жаднее поглощал ее онемевшие пальцы, выпадал инеем на края одежды и холодил тело.

- Что это за туман, Алик? - спросила она наконец, огромным усилием заставив себя двигать языком.

- Какая разница.. - безразлично ответил Алик. Голос его казался безжизненным и далеким, как шепот за стенкой. А глаза, неподвижные и отрешенные, давно перестали моргать.

Он склонил голову, и теперь Луиза снова хорошо видела музыканта, игравшего такой ритм, что она удивлялась, как то, что ей не принадлежит уже, успевает ему следовать.

В третий раз туман сгущался медленно, целые столетия, но, не успела она даже посмотреть, как он взбирается по рукам, застлал ей глаза, словно белая занавесь. Она перестала видеть и слышать.

Элис легко спрыгнул со сцены и дернул Алика за плечо. Только тот как сидел на полу на коленях, положив руку на стул, так и остался сидеть неподвижно, уронив голову, словно окоченел.

- Слушай, Гирран, меня хоть раз: ты это не протащишь ... И не у кого не выйдет эта фигня, и не надейся. Так что нечего из себя строить невесть что; вскочи и двинем...

Алик едва пошевелился.

- Отстань, Халтреане, - произнес он вяло.

- Хоть я и держал некогда твою душу в своей, но всегда понимать тебя мне не дано. Не стремлюсь... А когда своими заморочками ты рискуешь....

Алик резко поднялся. Затем, не глядя на наставника, быстро вышел вон.

Элис нашел его на берегу - Алик прислонился к скале и неотрывно глядел на волнующееся, потемневшее море.

- Ты этого серьезно не понимаешь? Не бывает такого. Еще не было, чтобы вампир забыл человека, который хоть раз ему достался. Отказываясь от его жизни, вампир, я слышал, стареет со скоростью живого. И тухнет, наверное... Ну и если уж она тебе была так дорога, мог бы и заметить, что с ней стало за те полгода, которые ты испытывал себя. Ты был великой загадкой для этих скудных мозгов...

Алик моргнул.

- Элис? В следующий раз, захочешь настроить меня на свое присутствие упоминай про скудные мозги сразу.

- Алик...

Элис смотрел так, что знающие хорошо старого вампира, не поверили бы, что он способен на такие взгляды. Там была глубокая грусть, горечь и еще что-то, во что он и сам не поверил бы.

- За столько лет не научиться не лезть в чужие дела, - сказал Алик, признак слабоумия, или я не прав?

- Извини пожалуйста. Я не думал, что это тебя так заденет.

- Я тебя не узнаю. Зачем просить, когда можно заставить? Это так просто, Элис, что я даже завидую тебе. Если б я мог обойтись только этим, выполняя невыполнимое, пытаясь хоть немного умерить боль, что теперь приносит мне агония моей земли. Но власти спасти ее у меня нет. Чтобы она была, я должен вести себя, как бог. Я пытался. Я сделал так много для Анкаианы, что самому в это трудно поверить. Я не заставлял никого приносить мне жертвы, я искал их сам, как и ты, чтобы поддерживать свое существование. Я полгода хотел крови этой девушки, и отказывал себе в ней, потому что... ради нее самой. Я даже не узнал, был ли это верный путь.

- Извини. Только на мой взгляд неприятнее страдать самому от собственной гордыни, чем за свою землю.

- Разумеется, ты если и страдал когда, то лишь по первой причине, огрызнулся Алик.

- Так; - Элис кивнул, и в глубине его черных глаз зажглась искра, родины у меня нет. Зачем она тому, кто собирается пережить много государств, да и пережил уже некоторые? Если подождешь, покуда умрет твоя, скажешь мне спасибо. В нынешнее время нет места самой Анкаиане, есть только ее названию. Ты хочешь умереть вместе с ней? Попробуй, - Элис улыбнулся, доставь мне удовольствие разгадать тебя.

Он схватил Алика за плечи и с такой силой притиснул к скале, что тому за шиворот посыпался песок. Алик даже не поморщился - об удовольствиях он знал все. Давно и безнадежно выучил.

Элис продолжал:

- Если б на твоем месте был кто другой, я бы ничего такого не стал; я слишком долго на свете, чтоб меня трогала участь обращенных. Но я люблю вас - тебя и Ирму, и не хочу терять.

Этого Алик еще не слышал. Особенно смотрелось после волевой диктовки. Впрочем, в этом весь Элис - он скорее убьет Алика сам, чем допустит, чтобы с ним что-нибудь случилось по вине кого-либо другого, даже самого Алика.

- Элис, - выдавил из себя Алик, - если ты сейчас вернешься домой, то еще успеешь посмотреть 876-ю серию "Роковой любви"... И не заставляй меня больше лишаться тех, кто любит меня менее эгоистично, чем ты.

Элис отпустил его.

- Это людей что ли? Да ты с них и так получишь все, что захочешь.

- Не у всех людей есть то, что я хочу, - сказал Алик, отряхиваясь с таким видом, словно это был привычный и неизменный момент общения с Элисом.

- Мне будет тебя не хватать, - усмехнулся Элис.

- Когда поверю, стану к тебе гораздо лучше относиться.

Некоторое время они молчали. Алик вытряхивал волосы, потом собрал их обратно в хвост.

- Алик...

- Что?

- Ну серьезно, прости. Обещаю выполнить любую твою просьбу.

- В обмен на прощение? - удивился Алик.

- Да.

- Даже если я попрошу тебя больше так не делать?

- Достал сарказмом; мне поклясться?

Алик огляделся.

- Я тебя как-нибудь... потом попрошу.

Элис ушел, а Алик почему-то долго смотрел ему вслед, почему-то вдруг желая, чтобы тот вернулся.

7. Купол Смерти.

Алика забавляла собственная амбивалентность к скудной весенней палитре - пейзаж на берегу озера одновременно трогал и раздражал своей незавершенностью. Совсем другое - запахи и звуки. Чем старше становишься, тем большую гамму настроений, навеянных неосознанными воспоминаниями вызывают они, и подчас так неожиданно, что под волнами прошлого на миг полностью исчезает настоящее, рождая так близкое к нездоровому блаженству чувство безвременья.

"...время имеет свой обман. Не обманываясь им живут лишь последние мгновения... существа, избранные роком, видевшие Купол Смерти.

Купол Смерти - жизнь, лишенная обмана.

Купол Смерти - впечатление, затмевающее остальные.

Купол Смерти - свет, рождающий невыносимой глубины тень.

Купол Смерти - отсутствие сожалений.

Купол Смерти - источник самой тоски.

... и есть он яркое и по-нездешнему прекрасное зрелище, по неизвестным причинам навсегда лишающее смотрящего инстинкта самосохранения... Есть гипотезы, что явление это представляет собой периодический выброс психотропного газа... или излучения..."

Алик сгреб бумажки в неровную мятую кучу и невидящим взглядом уставился в темноту за окном.

"Газ... мне - безопасно и бессмысленно.... Излучение - опасно и совершенно непредсказуемо. Ну почему никто до сих пор не может поделиться ничем вернее гипотез? ... Но в любом случае, Алик, тебе когда-нибудь придется заняться этим явлением. Потому что его сотворил Дзанк. Это помойка истин... или скопление иллюзий? ...А почему, собственно, ты назвал место, где много истин - помойкой, а иллюзии - скоплением, словно это звезды? Это все жажда жизни, смысл ее - в обмане... Что там было с амбивалентностью? Одни противоречия выдержать можно, другие - нельзя. Какие? А ты смотайся в Сорлаш, посмотри на помоечку... Или разберешься, или дашь последнего дуба. А скорее и то и другое. Ирма...

Алик взял плоскую трубку и четыре зеленоватые светящиеся цифры.

- Ирма?

- Я... нельзя потом?! Мне некогда.

- Ирма, ты видела Купол Смерти?

- Я что, похожа на духа?

- А тебе видящих не попадалось?

- Нет. Но ты ведь это сам можешь сделать - пусть кто-нибудь посмотрит, а дальше ты только успей поймать.

- Каждый видит свое.

- Много людей что-нибудь да одинаковое увидят. Или близкое тебе. Всегда можно найти человека, который чувствует как ты. Ну ладно, извини...

- Пожалуйста.

Ирма, как всегда, сразу выдавала рациональное решение. Она не любила долго изводить себя размышлениями и дискуссиями. И на том спасибо. От Элиса вот этого не дождешься - он наверняка начнет рассказывать что-то про идиотов, задающихся подобными идиотскими вопросами, а это неинтересно.

Неизвестно, пронял бы Ирму этот Купол. Такой инстинкт самосохранения как у нее Элис, он сам признался, еще не встречал. Когда-то будучи человеком, она самозабвенно любила другого человека, но взаимности не встретила, хотя он и принадлежал ей по закону. И она стала с такой страшной силой любить себя, что умудрилась пережить и вторжение, и встречу с Элисом.

Алик некоторое время небрежно перебирал пласты воспоминаний, забыв о Куполе, пока не исчерпал все, чем бы мог на сегодня сам себя развлечь. Был поздний вечер.

Алик решил, что в словах Ирмы есть одно рациональное зерно. За ним он и отправился, вынырнув из пыльных глубин дома в теплую весеннюю ночь.

8. Аджистана.

Силрессан даже не знал, радоваться ему или грустить, что наконец-то удалось вырваться сюда, в маленький поселок на берегу озера.

Он не был здесь много лет.

А до того, как не быть здесь много лет, он каждый год бывал счастлив в этом месте.

И в эти счастливые годы его окружало множество вещей, которые давно хотелось увидеть. Но Силрессан знал, что вещи никогда не остаются такими, какими ты их помнишь, даже если прошло совсем немного времени, а уж по истечении многих лет могут вообще измениться до неузнаваемости. И тогда любивший их человек уже никогда не сможет при взгляде на них вернуться в то время, когда они были прежними.

Силрессан вышел из машины, открыл калитку и прошел по заросшему дикими лилиями саду, представляя, что здесь и поныне те, кто давным давно покинул это место.

Все не так уж сильно изменилось. Лилий стало больше, деревья стали выше и раскидистей. Еще местами на прямоугольных, заросших пыреем местах, оставшихся от некогда ухоженных грядок, доцветали последние годы оставшиеся в живых пестрые тюльпаны. Над ними склонялись тонкие плети роз, корни которых соперничали в земле с корнями ярко-зеленой маленькой весенней крапивы, местами пробившейся даже между плитами ведущей к дому дорожки. Кусты являли собой шарики зеленоватой дымки, вишни зацветали, и голоса птиц в точности повторяли то, что он слышал каждую весну.

Только дом стоял заброшенный, словно остов вымершего древнего животного, и никто не шел встретить его на пороге и открыть легкую деревянную дверь. Впервые его никто не ждал.

Силрессан открыл дверь своим ключом, силясь избавиться от чувства что в комнатах кто-то есть, и сейчас выйдет ему навстречу.

Он прошел по знакомым с детства пустым помещениям, не встретив даже пыли. Только скопившиеся на подоконниках высохшие мухи и мотыльки намекали на годы, прошедшие с тех пор, как здесь последний раз убирались. Только вещи, разрывающие сердце тоской, были на своих местах.

И тогда Силрессан понял, что не следовало ему поддаваться грусти и появляться здесь, потому что теперь его светлые воспоминания будут навеки перечеркнуты увиденной сегодня мертвой Аджистаной.

Пришло в голову, что замечательные ленивые знакомые его, обитавшие здесь еще могли пожалеть его и не так сразу вот все взять и исчезнуть. Должны были остаться какие-нибудь энтузиасты грядок, или алкоголики, или молодые романтики. Надо только поискать.

Силрессан покинул свой заброшенный сад, прошел по каменистой дороге, под смыкающимися над головой ветвями и вышел на берег озера. Он помнил, как на этом обрывистом возвышении, с которого можно было охватить взглядом почти все водное зеркало по вечерам горел костер и сидел он сам в окружении тех, с кем чувствовал себя свободно и спокойно. Тогда, как водится, это не ценилось. Ценилось сейчас, по исчезновении.

Место от костра еще не заросло, и старые угли кое-где чернели и поблескивали сквозь траву. Все вокруг казалось знакомым, но чужим и мертвым, словно пародия на то, прежнее, словно грубая подделка под милые образы прошлого.

Силясь хоть отчасти разбить это тягостное впечатление, Силрессан разжег костер и долго сидел возле, вызывая поблекшие воспоминания и пытаясь выбраться из охватившей его печали. Он наблюдал закат и дрожащие блики на воде, неподвижный тростник, об который еле слышно плескалась вода, обломки рыбацкого мостика и размытые детали другого берега, на котором никогда не был.

Через какое-то время воспоминания вернулись, но теперь они стали в тягость. Костер ярко горел, привлекая мотыльков, которые не долетали до него, а на подлете уносились вверх струей нагретого воздуха. Завороженный их эволюциями он не сразу заметил, как свет костра все же привлек кого-то крупнее.

- Привет, - сказал из-за спины полузнакомый пришелец. - Можно?

Силрессан кивнул, пришелец прошел мимо него, сел и протянул руки к огню. Они долго молчали - Силрессан не знал, что сказать, а отогревавшегося гостя тишина не тяготила. Он посмотрел на Силрессана и улыбнулся.

- Помнишь, - сказал он наконец, - как ты спускался в воду по вон тому гадкому бревну, а водоросли цеплялись за ноги и ты долго возмущался на тему того, что им не место на суше, раз они водоросли?

- Помню, - улыбнулся Силрессан. - Я тогда доказал всем, что бревно это суша. А ты откуда знаешь?

- А помнишь, как ты ловил мальков на мелководье, убеждая себя, что это рыбы, хоть маленькие и совсем не похожи.

- А они расплывались... А еще мы ходили ночью на болото ловить ведьму...

- ...а это оказалась выпь. А помнишь, как я... то есть ты решил ночью надрать хризантем у каких-то жлобов, наступил в ведро и...

- ...а там еще вода была тухлая..

...Силрессан ехал в город по ночной трассе, жалея, что колесами нельзя пинать жестянки, а из окон не достать с обочины цветов. Он чувствовал себя умиротворенным и счастливым. Впрочем, так повелось - когда бы он не ездил в места, где прошло детство, всегда происходило что-нибудь интересное и приятное. Сегодня вот, они так замечательно поговорили, и Силрессан ощутил, что душа этого места живет не только в его памяти. Она существовала и для этого милого человека, забравшего его тоску...

А Алик еще долго смотрел невидящими глазами в умирающий костер, опустив руки к подернутым пеплом углям, и больше не сдерживал слез.

9. Асет.

- Несс, тебе как? Мне лично страшно, - сказала Кэсси, некстати зевнув. Две бессонные ночи чересчур бояться не позволяли.

- Неужели? - ехидно спросил Нестор, рассматривая ткань, накрывающую стол, за которым они сидели. - А ехать сюда ты не боялась.

- У меня наверное, что-то с головой случилось, - задумчиво сказала она, - я ведь попала к тебе после того, как удирала от мафии и прыгала через вашу пропасть.

- Какая женщина... - Нестор поднял на нее комично - обеспокоенный взгляд. - Ничего, что я сижу?

Кэсси улыбнулась. Что он там пытается увидеть, темно ведь.

- Несс, а у тебя какие-нибудь друзья есть? Или родственники?

- Здесь нет.

Прозвучало с оттенком какого-то неприятного и непонятного торжества.

- Странно, ты такой общительный...

Нестор поднялся из-за стола. Похоже, она допустила явную бестактность, но ведь и он не все сказал. Она и сама не знала, почему доводила его сегодня все утро.

- С тех пор как те мои друзья меня предали... - сказал Несс, и, многозначительно помолчав, добавил: - А здесь у меня была девушка, но она умерла.

Кэсси поняла, что зашла слишком далеко.

- Прости...

Нестор одарил ее долгим и угрюмым взглядом.

- Ее убили, - вежливо объяснил он.

Кэсси отвернулась, дабы по ее лицу не было заметно отразившегося там подозрения, что ей довелось иметь дело с психом. Друг у него умер, который чай любил, девушка тоже. И так об этом говорить... Может с ним уже чего-то сделалось?

- Даже если б у меня и были друзья, - неспешно продолжал меж тем Нестор, отводя занавеску и глядя в окно, - они не успели бы нам помочь.

- Он приехал?

- Ну...

По спине пробежал холодок.

- Он может узнать мой голос, - вспомнила Кэсси.

- Тогда молчи.

И Кэсси на всякий случай заранее замолчала.

Шагнувший из полумрака Асет не казался таким уж старым, как ей раньше представлялось. Ему было не больше пятидесяти, однако абсолютно седые волосы, заплетенные, как и всех монахов в плоские косы, старили его лет на десять. Глаза, необычно светлые, подвижные, напоминали о бутафорской имитации блуждающих огней (только, если додумывать до деталей, вовсе не в болотах, а где-нибудь в проводах).

- Познакомили бы меня с вашей девушкой, Нестор.

Трескучий голос, тихий и, может, отчасти поэтому, бесцветное впечатление. Как сказала бы Оська, внешность примечательно непримечательная. Лицо не грубое и не тонкое, правильное, не испорченное, но и не облагороженное возрастом. Если присмотреться, можно увидеть пару характерных черт. А еще если кто не знает как выглядит проницательность, это к нему. Она изо всего проглядывает. Вобщем, принимая Асета за человека, имеем вместо Нестора хмурую галку. Галка промолчала.

- Она, уж наверное, ждет не дождется когда мы с вами до чего-нибудь договоримся, - выразительно продолжил Асет. Какой-то актерский у него был тон - почудились декорации, благо занавесов в этой пыльной комнате понавешано в избытке.

Нестор посмотрел в окно, затем потрогал тяжелую плюшевую штору, провел пальцем по лежащей на этажерке запыленной книжке, оставив длинный след, словно иллюстрацию пути из пыли в пыль (то есть из праха в прах) затем вытер руку о штору и, наконец повернулся к Асету.

- У меня дома, - сказал он.

- Девушка нас подождет?

Последняя, которая не понимала что Несс задумал, постаралась удержать нарастающий изнутри холод. Никто еще не доказал ей, что хотя бы один из них нормален.

- О, тогда мы рискуем их не найти, - вздохнул Нестор. - Простите, что посвящаю вас в личное, но размолвка - такая вещь, которой не избежать, и даже при самом радужном раскладе она случается и тогда возникает непредвиденное. Человек, чувства которого задеты тайной, может совершить поправимое, но тяжело нейтрализуемое действо... И даже его раскаяние, как и всякое, впрочем раскаяние, в этом случае мало результативно.

- Она их уничтожила?

- Спрятала. Там. Половину. Другую от нее спрятал я.

Асет ненадолго отвел от него свои ясные голубые глаза, которые его мысли снабдили сейчас особо тонким оттенком проницательности и словно бы погладил взглядом обвисшие контуры штор.

- Я верю в вашу гениальность, Романтик. Восстановите их по памяти. И девушке будет интересно, да и у вас будет достаточно времени, чтобы решить свои проблемы, не так ли, обворожительная незнакомка?

Кэсси обреченно кивнула. Псих ты, Романтик, или не псих, но ты старался. И на том спасибо.

..........................................

При других обстоятельствах она была бы счастлива наблюдать за окном заснеженные вершины в закатных лучах. Что давало дополнительный повод сожалеть о специфике обстоятельств имеющихся.

Нестора не было пять часов. Она уже прошла все стадии беспокойства, начиная с той, в которой самоутешение работало десять минут, и заканчивая той, в которой оно провоцировало ужас. Последний усугублялся тем, что в маленькую комнатку на втором этаже, куда Кэсси определили, столько же времени не заходил никто вообще. Даже Арно. Что там Арно, она бы сейчас была и мавурку рада!

Проницательность Асета оказалась чем-то большим, чем внешнее впечатление. Волновал вопрос: насколько? И еще: помнит ли Нестор о своем обещании, или инстинкт самосохранения, как водится, отметет его выполнение в сторону, как неадекватное изменившейся ситуации? Долгое отсутствие Нестора давало возможность неторопливого просчета большого числа вариантов ее изменений.

Когда Кэсси устала ходить по комнате и наконец присела, было уже почти темно. Она закрыла глаза, и попыталась восстановить в деталях впечатление от изнеженного, капризного личика того, из-за которого вся эта бодяга заварилась. Осознала всю неприятность этих длинных глаз цвета городского смога. Брезгливо повела плечами, вспоминая прикосновение ломкой полупрозрачной лапки, вспомнила шелестящий голос, почему-то вместе с чьими-то словами о не подлежащем сомнению отсутствии души в этой смертоносной оболочке, немного укорила одну из своих временных ипостасей за впечатлительность а потом вдруг вскочила в ужасе от мысли, что задумалась не о том.

Осторожно отворив дверь, выглянула в залу, где в это время слабо виделись только окна. В зале стояла тишина, и не возникало даже мысли о возможности беспокойства здешней пыли чьим-то дыханием.

Ориентируясь по слабо светящимся проемам, Кэсси двинулась во тьму, туда, где, как она помнила, находился стол. Ковер делал ее шаги неслышными, рождая обманчивое ощущение безопасности и, когда ее привыкшие к темноте глаза вдруг различили за столом склонившуюся человеческую фигуру, она вскрикнула.

- Несс.., - прошептала она. - Несс, это ты? Или ты кто-то другой?

Фигура не пошевелилась. Подойдя, Кэсси дотронулась до плеча его, и с облегчением убедилась что он, по крайней мере, жив сейчас, или был только что.

Прошла, наверное, вечность прежде, чем он с трудом поднял голову, сминая руками плюшевую скатерть, потом медленно поднялся и позвал ее жестом..

И только в комнате стала понятна причина его молчания.

Как только они вошли, он зажег свет, покопался в глубине каких-то пыльных полок и, выдрав оттуда страничку, нацарапал на ней найденным здесь же полузасохшим фломастером: "А завтра он обещал заняться тобой. "

- Так ты ничего не дал ему?

"Я дурак, но до сих пор лучше его"

- Романтик... - простонала Кэсси. - Хорошо, пусть ты, но не я же. Кто он такой, чтобы из-за него добровольно подставлять себя под удар?

"Но другие? Ты говорила о большем зле... Впрочем, откуда мне знать, что я не просто расходная пешка в вашем раскладе? "

- Да дай ты ему эти бумажки... Я освобождаю тебя от этого идиотского обещания; я же не знала, что ты такой маньяк. Давай, я сама отнесу их и скажу, что.. что-нибудь скажу. В конце концов не сразу же он ее соберет.

" Мне кажется, он уже основное сделал. А хочет всего несколько идей, чтобы завершить. "

- Да фиг с ним... Где чертежи?

Нестор достал из-за полки маленькую записную книжку. И только когда он повернулся лицом, Кэсси увидела, что угол рта у него словно чем-то изъеден.

- Ой... Этот дед в натуре двинутый! Несс, что это?!

"Увы, нет. Двинутые тут мы. Рад, что ты поняла это раньше, чем к тебе применили насильственное лечение, как ко мне. Когда у человека есть власть и два мавурка, ему никто не в силах запретить что-либо..."

Фломастер кончился.

- Несс, - Кэсси осознала, что больше не выдерживает, и что ее голос сейчас сорвется, - что это было?!

Пока Несс искал что-либо еще пишущее, Кэсси прокляла его выдержку (кстати, с таким явлением у мужчин его поколения она сталкивалась впервые; за нее надо бы уважать, но не до этого), которая ему, кстати, давалась нелегко и, возможно, в первый раз. На этот раз была ручка.

"Меня тоже испугало их гостеприимство. Меня часто пытались напоить чем-нибудь, но здешняя щедрость беспрецедентна.

То ли проклятие, то ли какое-нибудь H2SO4, и отказ не принимается. Немного, дня на два. Если использую данную мне природой частичку разума и соглашусь... За это время ты должна уйти.

.......................................................................

Я знаю, ты думаешь, что я псих."

Нестор отложил ручку, отошел и лег на кровать вниз лицом.

10. Вещь.

- Рад, что вы нашли для меня время, - Вандарский высветлился из дверного проема, словно медленно обретающий плоть призрак. Его цепкий взгляд долго не сходил с лица Андриана.

- Обоюдно, - мурлыкнул гангстер. В другой ситуации такая вежливость Асуллаина потянет только на очень тонкую издевку.

Вандарский огляделся.

- Ваш выбор места свидетельствует не только о предусмотрительности, хорошем вкусе. Ведь это еще анкаианская постройка, не так ли? В момент открытия Анкаианы ей было уже двести двенадцать лет, но и сейчас не заметно, чтобы она сильно обветшала. Хотя МОПИ в прошлом году предлагало финансировать ее ремонт... Анкаиана могла бы получать неплохую прибыль от туризма, если этим вопросом серьезно заняться.

- Это было место сбора Совета богов, - сказал Энди. - Раз в столетие они в этом месте говорили друг другу только правду. Аборигены называли его Кеуфксандин - по нему как раз проходит граница между Ауш Разором и Аджистаной.

- Вашей эрудиции можно позавидовать, - улыбнулся Вандарский. - Как и откровенности богов. Что же касается правды, то она, мне кажется несколько фантастичной. Но надеюсь долгое общение со всеми нами уважаемым господином Асетом сделало вас несколько более терпимым к удивительным вещам, нежели нас, прагматичных политиков.

- Вы правы, - отвечал Энди, - если есть в мире место, где политикам рекомендуется в свободное время уделять внимание мистике, то оно зовется Анкаианой. Вы правы и в том, что самые близкие к мистике фигуры в этом месте - это мэр-губернатор и господин Асет. Простому гангстеру никогда не предсказать, что кто-либо из них сделает на благо вверенной им страны в следующий момент.

Вандарский тихо рассмеялся.

- Но вы в альянсе, я слышал? Нет?

- Никакой альянс не исключит мистики. Мы провели границу, которая нас устраивает, но вам, как политику, наверняка очень хорошо знакомо искушение, вызываемое такими границами. Я говорю не о себе - не до искушений, когда имеется насущная потребность в восстановлении своего юридического и финансового статуса, восстановлении, которому препятствует так много непредсказуемых обстоятельств...

Вандарский допустил на свое благородное лицо тонкую улыбку.

- Обстоятельства не всегда препятствуют, дорогой мой Андриан, даже непредсказуемые. Обстоятельства иногда откликаются на наши просьбы. Боги, которые здесь собирались, могли бы вам поведать об этом... Впрочем, боги капризны и гораздо более непредсказуемы чем я, например, или вы. Даже Асет не сравнится с ними, хотя, если принимать во внимание его несколько мистический статус, у него больше возможностей, нежели у нас, простых смертных. Особенно в последнее время.

- Возможно, - тихо сказал Энди. - Сокровенными мыслями со мной не делились, хоть и держали в курсе практически всех внешних дел.

Они вошли в тень.

- Внешние дела какого характера вы имеете в виду? - Вандарский даже не остановился, однако в его походке появилось некоторое напряжение.

- Странного, - с некоторым удовлетворением констатировал Энди. - Я бы даже сказал, мистического.

Теперь интриговать должен Асуллаин. Иначе нового альянса не получится.

- Он не намекал на какие-то конкретные цели?

- Нет, о целях я мог только догадываться.

Выспрашивай, выспрашивай. Поставь меня перед необходимостью отвечать конкретно, чтобы не нарушить тон беседы.

- О, думаю, цели всех политиков во все времена мало отличались друг от друга. Только средства пожалуй иногда привносили некоторое разнообразие. Думаю, в случае с господином Асетом вам об этом известно больше, чем мне.

Энди решился.

- Если б я располагал сведениями о том, что известно вам, то смог бы судить об этом с той же уверенностью, что и вы, но, поверьте, степень, а главное, сторона вашей осведомленности о намерениях господина Асета мне неизвестна.

Вандарский некоторое время молчал. Они стояли на серой мраморной лестнице возле сводчатого окна, украшенного по внутреннему краю рамы резным прозрачным кварцем, в изломах которого лучи солнца плутали, как в гранях бриллианта. За ним голубым шелком простиралось небо, оживая под линией горизонта морскими волнами. Пахло нагретым, но не высохшим еще камнем и водорослями.

- Я не зря говорил о мистике, - произнес Вандарский уже совершенно другим тоном. - Я вынужден, в некотором роде, первым довериться вам, еще не зная, согласитесь ли вы поделиться информацией со мной и, таким образом, выбрать направление наших с вами дальнейших действий, или откажетесь, в силу некоторой странности поведанный мною сведений.

Доверяется, подумал Энди. Чтоб я так доверялся. Пригрозил бы сперва запинать в угол (разумеется, из вежливости не загнал бы сначала, а ограничился демонстрацией) а потом особо обратил бы внимание на то, какой я доверчивый.

- На Анкаиане учишься несколько по-иному смотреть на реальность, сказал Энди. - А что до странности обстоятельств, то там где дело касается Асета, я еще десять раз подумал бы прежде, чем стал бы отрицать, что он, например, катается на дельфинах, хотя сам я его за этим занятием ни разу не заставал.

Вандарский кивнул.

- Позвольте мне тогда предварить мое признание небольшим общим, так сказать, философским вступлением... - медленно сказал он, и, помолчав, несколько неуверенно начал: - Многие из существующих на свете вещей являются для нас... возможностями. Я говорю о положительном и приятном, о том, ради чего живет человек - достатке, надежде на лучшее, уверенности в завтрашнем дне и прочих маленьких удовольствиях, которые может себе позволить кто-либо в большей или меньшей степени.

"Какой ты скромный. Я б и сам тебя выбрал" - подумал Энди. - "Если б не мечтал именно об этой самой большей степени".

Вандарский, очевидно, что-то уловил.

- У нас с вами есть... некоторый выбор подобных вещей... Одни дают мне власть в городе, другие - возможность ей пользоваться и т.д. Так вот, Ассулаин обратил к Андриану желтоватые с тусклой прозеленью глаза, похожие на краску, смешанную для изображения болотной травы, - представьте себе на миг, что у кого-то из нас, троих, появилась такая вещь, которая дает еще больше. Иными словами - расширяет человеческие возможности до предела человеческих возможностей. Вещь, которая даст обладающему ею не только Анкаиану, но и материк, и не один, а сколько он захочет, пока они на этой планете не кончатся. Впрочем, это еще не все, было бы, как говориться, желание...

- О каком обладании вы говорите? - Энди недоверчиво поднял бровь и сощурился.

- О полной и абсолютной власти, - буркнул Вандарский, - но дело не в этом. Если двое из нас узнают, что нечто похожее есть у третьего, и он собирается его использовать, что, по вашему мнению, они должны предпринять?

- Объединиться, - ответил Энди после приличной паузы.

Вандарский посмотрел на него нарочито укоризненно.

- Сначала - испугаться, - сказал он веско. - Ужаснуться всей аморальности его притязаний... хотя гангстеры не знают что такое аморальность, ну ладно...

- Гангстеры не знают, что такое мораль, - усмехнулся Энди

Вандарский посмотрел на него с некоторой долей скепсиса, потом печально кивнул.

- Продолжайте, Андриан. Итак, я не знаю, что это за вещь.

11.Части.

Асет не открывал глаз - он видел ее внутренним взором. Она, вернее, оно, извлеченное из далеких, почти самых недоступных слоев, вырывалось из его слабеющей хватки, не принадлежа ничему здесь, оно не желало оставаться в этом плане бытия. Но сила мага, вопреки всем мировым законам привязывала его, вернее, теперь уже - ее.

Он всегда ловил их за центр. Они, конечно, обижались, но миндальничать ему было некогда, тем более, что подобный способ начисто исключал влияние какого-либо временного фактора. С другой стороны, это отнимало возможность получить информацию о теперешнем состоянии их дел, но в данном случае оно и не нужно было.

Асет задал время, втрое условие, задачу, наладил подход непрерывных потоков (не меньше двух, так как дело важное) и упал передохнуть. Глупости, что на спиритических сеансах спрашивает оператор, подумал он. Оператор уже и сразу после отлова никакой. Усталость дикая, но иного пути, в этом случае, не изыскать.

Он не знал, кто она теперь, и можно ли вообще задаваться относительно нее этим вопросом; он просто получил ее такой, какой она была, когда засветилась, и такой, какой была нужна ему. Он дал ей понятие и подождал, пока пройдет шок и возникнет память. Настало время повелевать.

Это приятное занятие для любого плана бытия. Повелел - и жди. Надоело ждать - еще повелел. Прогневаться можно. Тоже действует.

Арно принес воды.

Осушив стакан, Асет немного пришел в себя. Он подобрал с пола складки своей атласной одежды, отодвинул призму, стараясь не стряхнуть нечаянно неизвестно почему каждый раз налипающий на нее за полчаса использования пятисантиметровый слой пыли.

Первая часть была выполнена. Осталась вторая, самая муторная.

........................................................

В этой полутемной комнате второго этажа сидел Нестор и выдирал из книжечки листики. Через один. Четные налево, нечетные направо. Левую пачку он аккуратно рассовал между страничек какой-то обернутой выцветшим красным шелком асетовой книжки, а остальную вложил обратно в драную обложку своей.

- А если он найдет? - спросила Кэсси.

"Ты не знаешь Асета. Он посчитает ниже своего достоинства что-либо искать".

Кэсси вздохнула.

- Я сегодня видела Арно. По-моему, он меня избегает.

"Это не он. Это остатки его совести. Откуда бы?"

Кэсси читала бумажки и тут же сжигала их на свечке. Второй этаж пропитался стойким запахом костра.

- Давай ему дом подожжем. Красиво будет.

"Это верно. Особенно изнутри, где мы и останемся."

Кэсси вздохнула.

- Несс, я не уйду без тебя.

Нестор вопросительно поднял темную бровь.

- Я не могу. Это непорядочно.

"А предавать твою тварюшку вообще подло."

Этот листочек Кэсси рассматривала долго.

- К мысли о гибели тварюшки я уже почти привыкла, - тихо сказала она, - а Романтика мне жалко.

"Я тебе нравлюсь?"

- Ты... прости, ты немного не в моем вкусе, но... ты благородный человек.

"А кто в твоем? Арно?"

- Несс, пожалуйста... Отдай Асету эти бумажки, мы сядем в машину и отдашь ему остальные.

"А в машине не будет бензина... Не выдумывай. Уедешь одна."

- Никуда я не уеду!

Кэсси схватила кучу листочков и выбежала за дверь в еще больший сумрак. Подышав осточертевшей пыльной прохладой и послушав звук собственных шагов на скрипучих полах и лестнице, увидела в середине нее утомленного хозяина в красном шелку. Чтобы ненароком не дать волю рукам, остановилась, не добежав несколько ступенек. Подавила ненависть, которая поднялась было от взгляда на это плоское, недовольное и немного все-таки удивленное лицо. Протянула ему бумажки.

- Это... что? - с отвращением спросил Асет.

- Чертежи, - ответила Кэсси. - Которые я спрятала, - раздраженно пояснила она.

- В таком виде?

Создавалось впечатление, что Асет глубоко оскорблен.

- Я извиняюсь, что они не типографского качества и без голограмм, прошипела Кэсси, - но если вы примете во внимание то, сколько им лет, а так же и то, что в намерение автора не входила их публикация, вы может быть меня великодушно простите. И, надеюсь, будете так любезны, что снимите, наконец, свое проклятие, или что это, с физиономии моего друга.

- Может быть, - повторил за ней Асет, но с большим сомнением и отвращением, - может быть прощу.

При этом он посмотрел ей в глаза так, что ей вспомнилась ее школьная директриса - толстая и жадная баба, ведущая себя так, словно человек, претендующий на ее драгоценное время, совершает чуть ли не святотатство. Это было то самое выражение, в видя которое в глазах у начальства, понимаешь, что тебе повезло на очередного скота. Но Асет - интеллигент, или показалось?

- Идите в свою комнату, - проскрипел Асет презрительно, - и ждите. Я пришлю кого-нибудь за... этим.

- Сначала вы отпустите нас.

- Кого это "вас"?

- Меня и Несса.

- Я вас, - Асет чуть вскинул голову и скривил губы, - безымянная незнакомка, вовсе не держу.

Глаза его словно бы застыли, ничего не выражая.

- Вы лично - нет. Меня держат ваши мавурки.

- Мавурками управляет Арно. Вы ему можете нравиться, у него достаточно извращенный вкус, - сострил Асет.

- Вы прекрасно знаете о чем я говорю, - тихо, но очень внятно сказала Кэсси. Так, что даже сама испугалась. - И не старайтесь казаться еще глупее, вы и так добились многого на этом поприще для вашего-то возраста...

Если человек изначально ведет себя с тобой как с хамом, почему бы и не нахамить? После такого директриса обычно орала и выгоняла. Вот бы и он.

- Кассинкана, - ласково произнес Асет, от чего Кэсси внутри закономерно похолодела, - не изводите себя. Я, так и быть, возьму у вас эти чертежи, расколдую Нестора и посажу вас в машину. Только до этого времени, умоляю, не налетайте на меня столь безудержно. Потому что вам предстоит немного пожить здесь - хотя бы до того момента, когда... Нет, с вашего разрешения, я передумаю. Вы уедете сейчас. Арно отвезет вас.

Выбора не было. Они отдали все, сев в машину, но не успели закрыть ее перед мавурками.

- Это вам охрана, - ухмыльнулся Асет.

Кэсси закрыла глаза, пытаясь отогнать навязчивый образ главного монаха и убедить себя, что звуки его натужно заводящейся машины не напоминают о нем. "Сирена" двинулась по дороге в горы.

Кэсси и Нестор молча переглядывались, не решаясь на разговор. Мавурки молчали, Арно тоже, покуда они не достигли подножия.

И тогда Кэсси спросила:

- Нас убьют, или как?

Арно прибавил газу при въезде на горный серпантин. Под колесами громко щелкали камни.

- Или как, - ответил он.

- Может, все-таки, скажешь?

- Асет решил вас наградить, - хмуро отвечал Арно.

- Чем?

- Восхитительным зрелищем. Вы, сказал он, останетесь довольны. Можно даже сказать, счастливы.

Нестор, сидевший рядом с ним, резко встал и обхватил его руками за шею. Однако реакция маленького мавурка помешала машине врезаться в стену он тут же сам схватил Нестора одной рукой за горло, а другой угостил достаточно для того, чтобы руки разжались. Завязалась короткая схватка через спинку сиденья, во время которой большой мавурк так притиснул Кассинкану к сиденью, что она стала задыхаться. Мавурку, похоже что-то в этой ситуации понравилось, потому что он не отпустил ее даже после осознания Нестором безнадежности его попыток и окончания схватки. Оставшийся запас воздуха ушел на короткий еле слышный стон, после чего у нее потемнело в глазах.

- Отпусти ее, ты, маньяк, - прошипел Арно.

"Остатки совести?" - успела спросить себя Кассинкана прежде, чем все-таки провалилась во тьму.

Очнулась на земле, под качающимися верхушками колючих степных трав. Запах цветов и пыли, ветер, ясное небо, облака на котором - просто, чтобы не забыли что это такое, и тишина. А уже в ней, если вслушаться - щебет мелочи, крики уларов, разное с разных сторон прерывистое жужжание и легкий шелест после смерти обретших голос маленьких растений.

В какой-то момент они зашелестели слишком принужденно. Кэсси перевернулась на другой бок и увидела прислоненного к камню Нестора. Он, часто моргая, смотрел верх, и голубизна в его серовато-карих глазах делала их чужими.

- Несс!

Он наклонил голову и стал знакомым. Наверно, Кэсси имела довольно жалкий вид, отраженной тенью промелькнувший по его лицу.

- Это что? - спросила она.

- Гора, - ответил он. - А мы - на склоне. Предел мечтаний - смыться, только пока у меня связаны руки это трудно.

Кэсси села. Ее руки оказались свободны, хоть их и ломило.

- Я здесь никогда не была.

- Я тоже. Здесь никто не был больше одного раза, - Несс огляделся. - А красиво. Скоро будет еще красивее. На берегу начнется отлив, речка, которую мы не видим, ускорится и истончится. Тогда с каких-то потаенных мест обнажившихся берегов ее начнет появляться тот комплекс незабываемых явлений, который в народе принято называть "Куполом Смерти". Подождем или пойдем?

- Я б пошла.

- Меня не забудь... Это, - он огляделся, - если ты найдешь куда идти. Я не вижу вокруг ничего, кроме отвесных стен.

Нестор поднялся на ноги и продолжал осматриваться. Постепенно взгляд его мрачнел все больше.

- У меня был друг, - сказал он. - По крайней мере, я считал его таковым...

Грустно посмотрел на Кэсси и продолжил:

- ...он в таких случаях говорил: "Это судьба". Некоторые сказали бы, что он был мистиком и фаталистом, но это - те некоторые, которые всего не знали.

Несс склонил голову и отвернулся.

- Я в курсе, - тихо сказала Кэсси.

- А еще у меня есть подруга. Она сидит в траве, начинает бояться и.... Ты мне руки развяжешь или нет?! Нам час остался. Подняться тут реально за полтора, но если жить хочешь...

- По-моему да.

- Видеть тебя не могу, - буркнул Несс, поворачиваясь к ней спиной. - В следующий раз не будешь шевелиться - нарвешься на грубость.

- Я стараюсь...

- Где-то я видел такую эпитафию. Представь - надгробие с надписью: "Нестор Романов. Старался."

...Через полчаса они обошли только третью часть долины. В обе стороны, на сколько хватало глаз была стена. Штурмовать ее не представлялось никакой возможности.

Кэсси остановилась и посмотрела на Нестора.

- Мне кажется, это бессмысленно, - сказала она тихо. - Мы похожи на зверей, которые мечутся по клетке.

Несс хотел что-то ответить, но смог не сразу. Не сразу чутье и воспитание подсказали ему единственно правильное настроение, на которое сейчас нужно было сменить свой полный упадок духа. Оно не позволило проявить слабость перед женщиной.

- Тебя еще волнует на кого ты похожа? - Получилось немного жалобно. А звери... они иногда находят выход.

В поисках выхода прошло еще полчаса. А потом Нестор поднял голову и снова долго смотрел в небо. Над их головами появился и начал медленно увеличиваться радужный круг.

- Начинай, - сказал он.

- Что?

- Признавайся в самом сокровенном.

- Сначала ты.

- Хорошо. Я очень боюсь канализационных люков. Они напоминают мне чей-то взгляд.

- Наверное собственный.

- Обижусь.

- Так и что?

- Подними голову.

- Нет.

- Все равно ж подымешь. Рано или поздно. Смотри, он увеличивается. Он радужный и как будто жидкий. Я вижу в нем себя - каким был, какой есть и какой стал. Каждый цвет - это настроение. Из них сплетается неповторимый узор жизни. Сейчас он показывает то, что могло бы быть. И что может. И что будет вместо этого. Безумно, безумно красиво. И притягательно.

Кэсси увидела как на землю перед ней опустилась пелена опалесцирующего тумана. Еще она знала, что ее на самом деле нет. Можно даже увидеть, как ее нет. Там долина и горы. Но теперь их там тоже не было. Стало ясно, что долина и горы - иллюзия. Реален только полог. Да, пожалуй, полог - он закрывает идиотские иллюзии. Или спасает от них? Как пожелаете. Вот он, блестящий, туманный прозрачный, тонкий, любой. Какой угодно. Кому? Нам. Только и навсегда. Или это ветер, в который можно влететь, как в воду? Или как в счастье...

Во это, темное - это намерения, они всегда темны. Темнота желанна и уютна, иногда это - истина, большая, чем видимость. Там, только там интерес, покой и никакого непонимания. Туда.

Кто-то схватил ее за волосы и пригнул голову к земле. Зачем?

- Не смотри.

- Почему ?

- Жить расхочется.

- Да мне уже не хочется. А тебе? Извини тогда. Это из-за меня все.

- Брось, он бы все равно меня истребил. Знаешь, тут одна теория созрела...

- Ну?

- Про сакральных существ. Ты его встречаешь, и значит - тебе суждено погибнуть. Это закон. Дело даже не в том, как, просто миру нужна твоя смерть. Ведь ты когда Алика встретила, ты падала, так?

- С обрыва.

- А в меня целились. Но тут случилась глупость - у встреченных нами вестников смерти было по своему интересу.

- А какой интерес был у Алика?

- Я думаю, воспоминания. Он чувствовал, что ты хранила воспоминания о его жизни.

- Здорово... Классная теория. Значит, нам суждено умереть?

- Как видишь...

- Тогда пойдем.

- Пойдем.... Смотри, наверху просто бесподобно!

- А у меня темно. Но это такой восторг. Прикинь, ты такого не видел тут зелененько, немного справа синенько и оно переходит, ой, переходит, во что-то приделанное... от слова предел. Нет, другое, объективно другое круглое, противное, но это, конечно же, не мне, а останется, пусть останется, все равно терять... Э, ну хватит! Ну кто там, в натуре? Ну хорошо, хорошо...

Их с Нессом уже давно тянули за руки - они покорно тянулись, иногда сшибались и наступали друг другу на ноги, но все еще не в силах были оторвать взгляд от раскинувшегося над долиной радужного купола. Он переливался на фоне давно стемневшего неба, светился и темнел, играл, как симфония, волновал и радовал, давал блаженство и чувство победы, успокаивал, возбуждал, утешал, давал силы и многое, чего всегда не хватает. По сравнению с ним темная пещера, куда их вдруг втолкнули сквозь какие-то кусты показалась отвратительной до спазм в желудке.

- Хочу назад! - крикнула Кэсси поняв, что хотеть-то хочет, но сдвинуться с места не может. Купол Смерти отнял у нее все силы. Она подняла руки к уже давно мокрому от слез лицу и закричала. Когда воздух кончился, знакомый голос сказал:

- Тише. Пожалуйста пойдем. Вы видели только начало, а сейчас будет самое главное.

Кэсси заверещала еще раз. Ее снова тащили, она снова протестовала так, что сама слегка оглохла. Нестор, кажется, молчал (она не помнит, было не до него и обидно).

Когда пещера кончилась, их отпустили на какой-то полянке, где они стали бесноваться и крушить все подряд, требуя вернуть кино. Правда, крушить там было особенно нечего, кроме кустов и камешков, поэтому Кэсси быстро нашла себе только одно интересное занятие - кидаться упомянутыми камушками в Нестора. И всегда попадала. А он их всегда ловил и складывал рядом в кучку. Кучка скоро стала большая и обрушилась. Несс старательно похоронил ее и поплакал. Кэсси стало его жалко, она набрала новую кучку и принесла ему. Они воткнули туда травку и сели ждать, пока она укоренится и зацветет.

- Ну, я пошел, - сказал их непонятный враг и ушел, а они подождали, пока он отойдет подальше, и стали петь мантры травке, только тихо. Пели плохо, потому что к полудню следующего дня травка засохла. Ее порвали на куски и развеяли по ветру.

Охрипшие от мантр, невыспавшиеся и вконец обессиленные они принялись объясняться жестами, но понимали друг друга плохо, поэтому скоро подрались. Была самая жара, когда они, наконец устали настолько, что упали смотреть кошмары.

12. Аланкрес.

Рука, удерживая обломок тонкой мраморной плитки, дрожала бы, если б дело было во время, относящееся к тем самым воспоминаниям. А сейчас она просто замерла. С виду совсем как обычно. Только несколько секунд никакое землетрясение не смогло бы пошевелить ее. Потому что имя "Анати" не встречалось ее обладателю с тех самых далеких пор. А еще потому, что почерк тоже, равно как и иероглифы, которым оно было набрано.

- Ну так что? - спросила Ирма.

- Не знаю, - медленно ответил Аланкрес. - Я так и не узнал тогда, что с ней сталось.

Он обратил лицо к Ирме и долго, слишком долго изучал ее неподвижные правильные черты.

- Ты и не рассказывал никому, - сказала она, слегка обиженно махнув пушистыми ресницами.

- Мне не хотелось.

- А теперь?

- Теперь тоже не хочется. Я должен был убить ее, но не смог. Она была без сознания, и я думал, что это кома.

- Все мы там были, - заметила Ирма. - В коме.

Алик медленно, не отрывая взгляда от мрамора, кивнул.

- Значит, ты думаешь, это она написала?

- Вполне возможно. Место от города далекое; только вот почему она не появилась раньше...

Алик прервал ее. Тихо, так, что расслышала только Ирма:

- Она бы и сейчас не смогла появиться. Физически.

- Алик...

Алик моргнул.

- Ты где нашла это?

- Сейчас покажу, пойдем.

- Нет.

- Почему?

- А если она там?

- Глупости. Там может быть ее могила, самое большее. Даже если она и выжила тогда.

- Все равно, - Алик почти прижал подбородок к груди. - Я ее бросил в горах. Одну. - он вскинул голову, - Я не смог остаться с ней. Знаешь, когда не видишь человека мертвым, это не убивает воспоминания о нем. Словно оставляешь ему шанс. А на самом деле, конечно, себе. Это малодушно, но я не герой.

- Плитка осыпалась, - рассудила Ирма. - Что бы не осталось от Анати, оно осталось наверху. Так что еще более малодушно будет тебе не похоронить ее останки.

Ирма грациозно развалилась прямо на склоне обрыва и курила, рассеянно наблюдая, как ветер играл ее собственными блестящими волосами, впутывая в них обрывки синеватого дыма. Аланкрес стоял напротив и молчал. Когда молчать стало больше нельзя, нашел взглядом самую дальнюю даль, словно надеясь, что уж в ней-то его точно никто не услышит, и сказал:

- На мою жизнь так и не выпало взаимной любви. На ее тоже. И на твою.

Ирма выдержала паузу.

- Любовь не любовь, - довольно улыбнулась она, - а было все же весело.

Весело действительно было.

Еще до официального открытия Анкаианы некий Линар де Фанн, человек умный и, к большому сожалению Аланкреса, не в меру обаятельный, приехал с материка с целью вселения в соседний с ними особняк, давно пустовавший.

Он вышел из кареты и подал руку необыкновенно красивой и чопорной даме в мехах, перьях, шелке и прочем таком же, начисто отбивающем у Аланкреса, привычного к несколько иному укладу жизни, охоту стоять поблизости и нарушать своим внешним видом великолепие этой пары. Аланкрес был довольно неказистым подростком сам по себе, еще его воспитатели лет до пятнадцати запрещали ему самому заниматься своей внешностью, а у воспитателей вкус известно какой - лишь бы им было удобно. Итак, чтобы не травмировать себя убогими образами, не следует уточнять, на что он был тогда похож. И собственная внешность не волновала его до самого появления в округе господина Линара с женой.

У Аланкреса был родной брат и сводная сестра - по обычаю, если в богатой семье было меньше троих детей, приветствовалось взять на воспитание ребенка у бедняков. Поэтому Анати имела два набора родителей. Это ли, или что другое делало ее такой, какой она была - веселой, предприимчивой, смелой и конечно, очень привлекательной. Они с Аланкресом как раз обсуждали, как бы из ничейного сада надрать побольше жимолости, как въехали новые хозяева. И, если Аланкрес уделил равную долю внимания обоим супругам, то Анати уже с первого момента больше смотрела на Линара. Аланкрес, конечно, поймал ее взгляд и, само собой, тут же сравнил себя с Линаром человеком красивым и на тот момент, естественно, более загадочным, чем он сам.

- Ну-ну, - обиженно сказал он Анати. - Смотри-смотри. Может быть, и он на тебя когда-нибудь посмотрит.

Анати, по своему обыкновению, рассмеялась так весело, что Аланкресу так и не успело прийти в голову никаких допущений о пророческом характере сказанных слов.

И только следующей весной, когда он увидел господина Линара вместе с Анати на пороге собственного дома, он понял, что последние полтора года только и мечтал о том, чтобы Анати так нежно прощалась с ним самим, а не с Линаром. Он огорчился, но мешать не стал.

Возвращаться домой тоже. Просто пошел гулять и гулял до глубокой ночи. Когда же решил вернуться домой, то на подступах снова узрел господина Линара, стоявшего прямо на клумбе и смотревшего, как Анати делает ему из окна какие-то знаки.

Когда Аланкрес вернулся в третий раз, и, обрадованный отсутствием господина Линара возле дома, стал форсировать темную лестницу наверх, то увидел осторожно спускающуюся навстречу фигуру соседа.

- Шли бы вы спать, господин Линар, - устало сказал Аланкрес, соображая, прилично ли в этой ситуации напоминать о клумбе. Очевидно, Линар только что вышел из освещенной комнаты, поэтому голос из темноты заставил его подскочить. Алечка быстро прошел мимо, сдерживая истерический смех.

Больше в неурочное время сосед ему не попадался, однако по блеску в глазах своей названой сестры Аланкрес понимал, что теряет ее. Это продолжалось до тех пор, пока однажды, гуляя вечером по пристани, снова не увидел их вместе в самый неожиданный для себя момент, когда меньше всего был готов видеть настолько паскудную вещь. И это оказался тот самый момент, когда какое-нибудь особо замученное чувство наконец не выдерживает умирает, обрывается, подобно перетянутой струне, раня последний раз и превращая прежнюю острую боль в онемение. Нет, он продолжал любить Анати. Но как-то перестало хотеться и открутить голову старому повесе, объясняться с ней, вообще забивать этим голову. Он плюнул на все и наслаждался жизнью - ведь была весна, шторма только что отгремели, в бухте на Лат Ла появились прекрасные голодные акулы, которые, как он знал, замечательно ловились на куриные лапки. Раньше он никогда не пропускал это время года.

Омрачало радость лишь то, что лапок катастрофически не хватало.

А если на какие-то экзотические предприятия не достает собственных отходов, нормальный человек идет и просит их у соседей.

Выглядело это так.

- Здравствуйте, госпожа де Фанн!

- Здравствуйте, господин Гирран.

Высокая и стройная, она вышла ему навстречу, сжимая в руке кружевной платочек. Выглядела она расстроенной. Конечно, подумал Аланкрес, кому он счастливый соперник без стыда и совести, а кому - единственный супруг. Однако даже такой она продолжала смущать. Чтобы побыстрее покончить с дискомфортом, Аланкрес изложил свою просьбу в наиболее лаконичной форме:

- Простите, у вас не будет куриных лапок?

- У меня? Лапок?

Не будь она куртуазно воспитана, можно было бы сказать, что она обалдела.

- Ну, - смутился юноша, - не прямо у вас, конечно... Я понимаю, - он вдруг почувствовал себя увереннее, - это звучит смешно, но наверняка вы бы могли распорядиться, чтобы обрезки от кур не выбрасывали, а приносили мне, все равно выбрасывать. Я ловлю акул.

- Лапками?

- Нет, на лапки. Лапками, госпожа де Фанн, их не поймаешь, равно как и руками, - улыбнулся Аланкрес.

- А я думала их острогой... - она недоверчиво склонила голову.

- Да их и ножом можно, - усмехнулся он, - если только у вас много запасных конечностей.

- Они их откусывают? - живо заинтересовалась хозяйка.

- Вовсе нет; просто если там с обрыва прыгать, можно что нибудь запросто сломать. Высоко и неудобно. Как раз только лапки и закидывать.

- А-а, - разочарованно протянула госпожа де Фанн. Смелый ловец акул оказался простым рыболовом-любителем.

- А нырял я в другом месте, - продолжал Аланкрес, словно бы и не заметив, - там акулы покрупнее, но они летом приходят. Вот тут уже азарт попадешь, не попадешь с лету-то... А она сильная, акула - хвостом по башке заденет и амба... То есть, не сразу, конечно, сначала остаешься без сознания и без скальпа, или там, без носа, она же шершавая, а потом кто-нибудь доест потихонечку. Быстро доедают, им же жевать не надо - кусок оторвут, проглотят, и дальше... Ну так что, дадите лапки?

- Хорошо, я распоряжусь, чтобы вам отложили с обеда. Утром принесут.

- Премного благодарен. Вообще-то я могу сам зайти, мне не трудно. Вечером. Не люблю вечерами дома сидеть.

Она помрачнела.

- А ночью вообще самый клев, - невозмутимо продолжал Аланкрес (как же он все-таки всем пакостит, этот Линар. Но нам теперь все равно, нам лапки нужны. А женщины могут по своему любимому Линару убиваться сколько хотят).

- Конечно, - она улыбнулась, хотя глаза ее наполнились слезами, приходите. Про акул расскажете.

Она резко повернулась и ушла в дом.

Вечером было еще веселее - Аланкрес стоял в холле с пучками куриных ног в обеих руках и раскланивался с хозяйкой.

- Я сначала по одной лапке буду кидать, - сообщил он. - Потом по две. А уже после....

- И по три, - с преувеличенно серьезным видом кивнула вредная госпожа де Фанн.

- А вот и нет, - подколол ее Аланкрес. - Дальше я вытащу акулу...

- А потом две акулы, а потом сразу три.

Аланкрес рассмеялся. Она тоже, правда, более горько и язвительно. Разговор некоторое время продолжался в том же духе, после чего Аланкрес, наконец, покинул дом врага своего и обнаружил, что уже заполночь. Было ему тогда легко и даже радостно. Он не вникал в причины, но предполагал, что это от того, что ему наконец-то наплевать на все кроме акул.

Ночь исходила теплом и сверчками, где-то на пределе слуха ловились загадочные отзвуки летучих мышей, и Аланкрес пытался понять, каково это: жить только по ночам, а днем спать и никогда не видеть солнца и бликов на воде, не слышать птиц. Ветер дул не с моря, а наоборот, приносил запах распускающихся листьев и ранних цветов, рождая в душе азарт и легкость, томление и блаженство. Юноша вдруг пожалел красивую, но покинутую женщину, оставшуюся в доме. Женщину, которая никогда не ловила акул, вышла за Линара, кажется, еще и любила его, прямо как Анати, которая тоже акул не ловила, и ту же ошибку сделала.

В тишине Аланкрес услышал из открытого окна только что покинутого им дома, что госпожа де Фанн может в такую ночь быть несчастной. Тем более, что вечером платочек у нее был уже другой. Можно было пригласить ее за акулами, но не знал, как она будет там себя вести, да и будет ли ей это интересно. Размышляя об этом, он вернулся.

Сложив лапки на полу в холле, он прошел по темному, но неоднократно исследованному еще в бытность пустым дому, поднялся на второй этаж, ведомый какой-то веселой, азартной решимостью, не оставляющей места сомнениям, бесшумно отворил дверь в комнату хозяйки.

Она сидела на краю кровати, согнувшись и уронив голову на руки, укрытая какими-то бахромчатыми шалями и черным пледом. При свете мерцавшего на столике огарка блестела наполовину вынутая ее сложной прически резная перламутровая гребенка с изображением русалки.

Аланкрес прикрыл дверь и шагнул к ней. Изящным и явно ниспосланным свыше движением выдернул все крепления ее прически так, что в наступивший после момент увидел только обращенное к нему прекрасное лицо в обрамлении длинных смоляных локонов.

- Сударыня, - сказал он, с неожиданной для себя легкостью, - ваше настроение - явление катастрофическое. Если вы сейчас же не смените его, я действительно покину вас ради акул.

- А если я попрошу вас этого не делать? - слабо спросила госпожа.

Аланкрес медленно опустился на пол, не отводя взгляда от ее блестящих черных глаз. Их выражение еще днем не вязалось с ее колючим тоном.

- Тогда я постараюсь вас утешить, - сказал он голосом, которого сам от себя не ожидал. Но, несмотря на это, ситуация не удивляла, а казалась простой и понятной, как летящий в глаз кулак.

- Постараетесь? - в очередной раз съязвила госпожа.

Аланкрес отвел взгляд, но лишь для того, чтобы найти, чем предварить свои следующие слова. Нужно было сделать что-то довольно откровенное, но все же достаточно деликатное.

Он медленно приблизился, приподнял видневшееся среди шалей ожерелье, склонился и поцеловал плечо как раз под ним.

- Тут я ничего обещать не могу, - прошептал он. Далее, выдержав паузу, которая понадобилась, чтобы подавить смех, уже спокойно добавил: - Как и в случае с акулами, которых я никогда не ловил.

...А самое феерическое веселье началось, когда вернувшийся под утро господин Линар наступил на разбросанные по холлу лапки и рухнул со страшным грохотом. Когда же он ворвался в комнату жены за разъяснениями, то застал ее лежащей и тихо всхлипывающей в подушку.

После того, как его шаги в коридоре стихли, госпожа де Фанн достала третий за сутки платочек.

- Вы странный человек, господин Гирран, - произнесла она, медленно , скользящими движениями разворачивая шелковую штору. - Я буду ждать вас, даже если вы не вернетесь.

Аланкрес, пытаясь следить за тем, чтобы при помутнении в мозгах не казаться хотя бы самому себе полным идиотом, наконец осторожно вдохнул. Это оказалась волна пьянящего весеннего воздуха, унесшего из головы прах итак в небольшой дозе отпущенного ему здравого смысла.

- А я еще и не ушел, - выдохнул он в темноту, полную тепла и запаха из только что разлитого ими флакона каких-то жуткой пряности духов, - Я, если можно, попозже...

За обедом Линар попытался выяснить причину возникновения лапок и помятой клумбы, и Ирма, идиотически улыбаясь, сообщила ему, что ходила ловить акул. Вообще, на все вопросы она отвечала утвердительно и при этом громко хихикала.

Только недели через полторы господин Линар разуверился в помешательстве жены и стал подозревать собственное - когда зашел за чем-то на кухню и увидел там на столе свежевыпотрошенного катрана. Есть такие мелкие акулки с мерзким характером...

- Это вы, сударыня, поймали? - спросил он жену.

- Я, а кто же? - отвечала она со смехом.

- Ну, ты нашла, чего ловить! Они же на вкус как подметки...

- Зато душой они - линары, - неожиданно для себя сказала Ирма.

Это было давно. Года за полтора до войны. А незадолго до нее супруги де Фанн загадочно исчезли. И только, когда уже ничего нельзя был поправить, Аланкрес понял, кем на самом деле был Линар, и чем занимался на Анкаиане. А Ирма выступала при нем в роли непосвященного статиста.

Они с Ирмой были разными людьми, и Аланкрес в то время иногда задумывался, хорошо это или плохо. С одной стороны, ему не хватало слишком многого в общении с ней, а с другой стороны, он ничего и не требовал, и не в чем было разочаровываться. Ирма, при всей ее красоте, была начисто лишена той разновидности обаяния, которая увлекала Алика. Но Ирма притягивала сама по себе, и он отдавал должное очарованию ее одновременно развязной и сдержанной манеры общения ("Привет, я к тебе , - обнимая малознакомого человека за плечи, - если у тебя есть время"). Он знал, что и Ирма никогда не рискнула бы показаться с ним в обществе, да и в одиночестве она без него особенно не скучала. Позже, когда Аланкрес начал немного разбираться в таких вещах, он понял, что парадокс подобных отношений и заключается в их стабильности и длительности - ведь когда люди друг другу настолько безразличны, они не способны причинять друг другу боль; остается приносить радость. Из такого со временем рождается если не любовь, то крепкая дружба.

Но когда Алик и Ирма это поняли, они уже не были людьми.

Они встретились лет через пять после войны, когда Элис начал скучать и в порыве какой-то непонятной заботы инициировал вампира из одной светской дамы на континенте, про которую он знал, что она была некогда знакома с Аланкресом.

- Привет, Ирма, - сказал Алик при этой исторической встрече. - Хорошо выглядишь. Совсем не изменилась.

- Привет, Алик, - сказала Ирма. - Ты тоже хорошо выглядишь. Красивый стал.

- А я? - тут же обиделся Элис, чтобы внести хоть какое-то разнообразие в их показавшийся ему тусклым диалог.

- А ты вообще прекрасен. - сказала Ирма, а Алик добавил:

- И с каждым столетием хорошеешь.

И это было давно.

Больше века назад.

Воспоминания об Анати до сих пор тревожащие его привычным слабым сожалением, превратились в часть той самой, положенной ему ностальгии. Он привык обходиться без любви, как привык обходиться без жизни.

Со стороны расцветающей весенней природы ему взаимности тоже не полагалось. Животные избегали его, растения возле его дома быстро зацветали, сбрасывали цветы и после этого переставали расти. Из рассказов Элиса он почерпнул, что со временем эти стройные деревца и тонковеточные кустики все, как один, превращаются в безобразную корявую жуть, которой даже вредители брезгуют.

Полгода назад он их понял. Сам бы завял от себя, если б смог. И в те же полгода он стал более привлекательным для жителей своей земли. Он и природа стали одним целым, и Алик часто задавался вопросом - умрет ли Анкаиана теперь, или просто переймет его сущность. Он не знал добра и зла, но второй вариант казался пошлым. Будет ли он любить ее тогда? А если, не выдержав противоречий его существования, все-таки умрет, будет больно. Дзанку, Аланкресу и даже этому ужасному, чтоб ему ни дна ни покрышки, Алику.

Не начать ли разрешать все эти вопросы с того самого времени, когда его первый раз посетила несчастная страсть? Все, что можно вернуть оттуда это воспоминания. А помимо них есть еще Ирма, отыскавшая в часто посещаемых ею развалинах этот кусочек мрамора с нацарапанным именем.

- Если честно, мне слабо верится, что это действительно Анати, и действительно тогда, - сказала Ирма.

Алик кивнул. Он стоял лицом к ветру, несущему запах моря, и катал ногой маленький камешек. У него и этого безответного камешка общего было слишком много для простого сочувствия.

- Твоя девочка... напомнила мне Ларису.

На берегу не было ни одного живого существа. И шевелились только волны, накатываясь на камни и просеиваясь сквозь них, словно одержимые очищением.

- Я никогда не видел Ларису, - сказал Алик. У него это имя получилось красивей, чем у Ирмы.

- Но ты хоть помнишь, кто она? - Ирма повысила голос.

Алик ответил явно привычным легким пожатием плеч. Все было сказано, и все сказанное не имело значения.

- Ладно, пойду я, - Ирма встала - высокая, элегантная, красивая и холодная, как сама смерть.

- До встречи, - сказал Алик.

Она сделала пару шагов и обернулась.

- Странные вещи всегда происходили с тобой, - сказала она. - И эта неспроста... Надеюсь, ты тут понимаешь, что к чему.

- Еще нет.

Ирма исчезла. Немного позже он услышал, как завелась машина. И только тогда повернулся к скале с развалинами.

Он быстро отыскал место, откуда отваливалась мраморная плитка. Разобрать, была ли на этой стене когда-то надпись или нет, стало невозможно, потому что почти все, на чем бы она могла остаться, давно осыпалось. Попались пару раз интересные штрихи, но природа их, а тем более, смысл ясными не виделись.

Только в одном месте, где фрагмент стены некогда обрушился в море вместе с частью скалы, еще остались белые осколки, похожие на разбросанные лепестки лилий

Аланкрес проскользнул за стену. По ту сторону, как и на всякой неприглядной изнанке, в изобилии валялся различный мусор, коллекцию которого уже успели пополнить в этом году беспечные купальщики. Что Ирма могла здесь искать? Хотя, скорее всего она сюда не ходила.

И все же...

Откуда-то пришло непонятно чем вызванное ощущение близости разгадки. Кто-то или что-то еще было здесь, скоро станет понятно, надо лишь остановиться и подумать.

Но сказалась усталость от тайн, и думать он не стал. А просто прошел вдоль стены, взглянул вверх и запрыгнул на нее.

Усилившийся вдруг ветер чуть не сбросил. Алик сел и полюбовался открывающимся сверху пейзажем. При мысли, что все это принадлежит ему, волна грусти захлестнула его душу. То, за что он в ответе, должно быть счастливым. Если этому счастью мешает Алик, что же... Во власти Дзанка избавиться от Алика. Только где ее взять? И кто ее даст, эту власть? Ее наоборот все ужасно хотят получить. Но только Дзанк в состоянии пользоваться ей во благо. Даже если он - проклятое существо? Стоп. Не надо путать. Хорошее он существо. А что такое проклятие, он не знает на совершенно законных основаниях.

Потому что проклинать может только он. И прощать - только он. Ведь языческим богам чужды абстрактные принципы, и не признают они ничего кроме собственной воли. Но, скажут ревнители деления на хорошо и плохо, что мешает богам употребить эту волю во зло? А мешает именно то, что они боги. Бог не может принести несчастье тому, чему он покровительствует - ему самому это причинит боль. Поэтому Алик, как Алик, вполне может отобрать жизнь у живого существа, используя силу вампира, но никогда не сможет сделать то же самое посредством власти Дзанкмуаля. И именно поэтому богу нужен хотя бы один поклонник, чтобы поддерживать его жертвами (не обязательно какими-то жуткими, иногда достаточно просто верить в него). Если такого нет, бог умирает, ни чем не питаемый. Сейчас жертвы Дзанку приносит Алик. А пока все обстоит так, власти он не получит, потому что они - одно и то же. Алик Дзанку, получается, только не дает умереть. Из этого следует, что нужно еще как минимум одно существо, жрец какой-нибудь, дабы деяния бога сделать законными, и придать этому богу его собственную, божественную власть. Но с другой стороны, богу тогда всеми мировыми законами будет вменяться в обязанность исполнять большую часть желаний этого служителя. Именно поэтому народы издавна следили за чистотой жреческих помыслов. Кстати, первый жрец, фаворит бога, начинает называться тромендером, когда, в следствии его появления, тромендер становится настоящим богом, перестав быть самому себе первым жрецом (то есть, тромендером).

Когда Алик некогда пытался различными способами набрать себе прихожан, он понял, какую непосильную задачу поставили перед ним. Потому что завладеть душой человека может только человек или бог, обладающий той самой властью, которую он еще не раздобыл. А тромендер Дзанк, к сожалению, человеком не был. Он мог покорить, внушить, мог даже очаровать, но заставить человека верить в Дзанка искренне и бескорыстно - фиг.

Потому что каменные боги стали вампирами только будучи покинуты и никому не нужны. Они, грубо говоря, опустились. И до сих пор пытаются вернуть поклонение, предавая людей смерти, потому что в этот, последний миг, ощущение, что ты заполнил все мысли человека становится таким реальным... Они также пытаются вернуть поклонение создавая себе подобных, но рано или поздно и с этой иллюзией создателю приходится расставаться. Те, кто поумнее, быстро перестают этим заниматься. Но некоторые, наоборот, втягиваются.

"Я люблю вас с Ирмой..."...

Фу. Я Йоргена тоже любил. Может, следовало сказать ему об этом лишний раз?

Алик оттолкнулся от стены. Земля некоторое время приближалась, а потом вдруг исчезла. Он даже не успел удивиться прежде, чем дошло, что он приземлился не на поверхность, а под нее, гораздо глубже. Еще он услышал быстрый, тонкий лязгающий звук над головой и понял.

Что некоторое время придется посвятить сидению здесь, в темноте, в подземной камере, разгороженной надвое толстой серебряной решеткой.

Алик осмотрелся и решил, что чутье, предупредившее его о близости разгадки, не обмануло. Оставалось только дождаться.

Когда на свободе, над сомкнутой стальной диафрагмой, служившей ему потолком, наступил рассвет, он лег на землю и попытался успокоить себя каким-нибудь милым воспоминанием, чтобы не засыпать с неприятной мыслью о предстоящей встрече с хозяином схватившего его помещения.

Милое воспоминание сразу нашлось - странное, короткое, но зато в нем было море и тот же ветер и редкое ощущение, что ему неожиданно хорошо, уютно и вообще - всего хватает.

- Даже не знаю... - лукаво ответил себе Алик, прокрутив его пару раз. - Может быть.

13. Отходняк.

Полутемная тишина придорожного кафе нарушалась лишь звяканьем пары чашек да жалобным (потому как вынужденным) общением краев трещин в пластиковых стульях.

- Ну что, напилась наконец? - весело спросил Несс, скрипя стулом.

- Угу, - сказала Кэсси в стакан. Отставила его. - Несс, мне стыдно. Я же все помню. Что делать?

- Посмотреть на меня, - сказал Несс. - Я тоже помню. Никогда еще не был таким добрым. Вспыльчивым, правда немного. Но ведь эти качества часто соседствуют. Вот некоторые думают, что если у человека хорошая память, ему обязательно должно быть стыдно после участия во всяких крышедвигательных мероприятиях. Но подумай, вдруг это был единственный раз, когда мы были такими, какие есть на самом деле. Кстати, кому мы такие не понравились?

- Арно, - буркнула Кэсси. - Он знал какую-то дырку, которую мы не заметили. Идиоты.

- Это качество мы проявляем в любом состоянии.

- Да хоть бы его вовек не было, этого состояния, - продолжала Кэсси замогильным голосом. Она выглядела усталой и подавленной. - Надо Оське позвонить.

На улице Кэсси обнаружила, что уже вечер. А они еще даже не в городе.

- Может, поедем? - сказала она, входя. - Темно уже.

- Что совсем?

Ей показалось, что ее спутник встревожился.

- Скоро станет совсем.

- Тогда, может, лучше переночевать здесь? Деньги у меня есть вроде...

- Да у меня тоже, но я бы на них лучше тачку взяла, чем тут мариноваться.

- Боишься? - подначил Нестор.

- Представь себе... Ну так что?

Нестор изобразил серьезные раздумья.

- Я б на твоем месте, - сказал он, - переночевал бы тут, а утром взял бы тачку прямо до города или до Аджистаны.

- А ты?

- А я тебя здесь постерегу, если хочешь, а утром уеду к себе. Или вместе поедем. Но ночью лучше не пробовать.

- Боишься?

- Представь себе. Ну так?

- Не могу понять, - упрямо сказала Кэсси. - Почему? Какая разница? Мы уже не в Сорлаше, к тому же вместе, к тому же, если за нами гонятся, то лучше двигаться побыстрее.

Нестор серьезно посмотрел на нее.

- А поймешь, если я скажу, что у меня на то свои причины?

Кэсси вздохнула.

- Ну хорошо. Только... знаешь.... Извини, если ты не думал об этом, но на всякий случай: не надо меня домогаться.

Нестор резко вскинул голову. Несколько дней без ухода почему-то не особенно подействовали на его внешность.

- Я думал! - возразил он проникновенно. - Так что можешь не извиняться. Противно? Достаточно, чтобы прекратить всякое общение между нами до завтрашнего утра?

Послушав, для успокоения, дорогу под окном доставшейся комнаты, отыскав знакомые детали интерьера, Кэсси занялась собой, избегая, однако, зеркал. В придорожных гостиницах их не много.

Спать хотелось жутко, но не получалось. Вот бы поговорить с кем, но Романтик - очевидный если не псих, то слегка двинутый. Его часто непонятно.

Кэсси любила гостиницы - их скудная обстановка ничего не несла и не скрывала, давая простор фантазии. Приятно мысленно обставлять и украшать их, так, дабы после каждая вещь напоминала о твоей собственной к ней любви - не важно, какая она - реальная или нет. Потому что не способные это понять все равно не увидят, а из способных здесь только она сама.

Здесь вообще только она, поэтому и размышлять можно о чем угодно. В свое время ее угораздило полюбить человека, не понявшего ее слабости к интерьерам и красивым вещам. Тут было бы полезно с самого начала воспринимать Кэсси неотделимо от ее увлечения, но поженились они только тогда, когда у него уже вошло в привычку воспринимать ее отдельно от всего, кроме себя. Как блуждающую декорацию. Возможно, из-за ее лояльности к подобному определению у них ничего и не получилось. Хотя прежде она искала причину в своем неприятии некоторых ...

Ну вот, опять, оборвала себя Кэсси. Какое сегодня число?

Полторы недели получилось об этом не думать. Еще два дня и был бы рекорд.

Добрый дядя психоаналитик сказал, что у нас заниженная самооценка, что некоторые люди, когда у них не складывается, пытаются доказать собственное право на жизнь, влипая во всевозможные опасные ситуации, заодно в них и забываясь. Вроде как, выбираясь, должны они чувствовать себя лучше.

Отчасти, они, наверное, правы. Но помимо них были еще всякие колдуны и гадалки, и более-менее достойные доверия из которых говорили, что смерть давно охотится за мной. Тут еще теория Нестора...

Кэсси лежала в темноте и пыталась заставить себя ответить на вопрос: верит ли она ведьмам и Нессу, верит ли психоаналитикам, боится ли? Все, чтобы только не позволить себе вспоминать о своих личных неудачах. Или о чем-то еще?

В конце концов она так запуталась в своих мотивах ( о половине которых старалась еще и не думать), что переутомление, как водится, окончательно отняло у нее желание спать. А спать было надо.

И только тогда измученная долгой обороной Кэсси отступила и впустила в свое сознание то, о чем пыталась забыть в действительности.

Это случилось уже в полусне, когда обычные обитатели грани двух реальностей - хаотичные линии, соединились вдруг в понимание и успокоение. Кэсси удивилась и заснула.

Проехав некоторое расстояние, Ирма была вынуждена остановиться, потому что загородивший дорогу грузовик объезду не поддавался, и наилучшим решением стало бы обнести вокруг него собственную машину по горному склону. Ирма не любила таскать на себе грязную технику, но времени на объезд по другой дороге не было. Пыльное дно в пути загораживало половину обзора, и Ирма не сразу заметила по ту сторону грузовика огромную темную лужу литров на сто. И склон дальше превращался в откровенно отвесный, заставивший пожалеть, что Ирма - вампир, а не вертолет. Из-за этого крайне прискорбного обстоятельства пришлось поставить машину в лужу, состоящую, увы, вовсе не из воды и встать туда самой, дабы, во избежание возгорания, впоследствии ее вручную вытолкнуть.

Ирма слышала, что с другой стороны кто-то приближается, и чувствовала тревогу. Если б у нее было время поразмыслить, она бы поняла ее причину за то время, за которое еще никто не успел подъехать к этому месту и застрять в нем, подобно ей самой, какой-то идиот уже догадался бросить грузовик и бесследно пропасть, оставив после себя огромную лужу горючего.

На всякий случай Ирма поторопилась вытолкнуть свой транспорт, но, как только она собралась залезть в него, из-за поворота вырулила желтая машина и остановилась. Ирма не обращала на нее внимания, тем более, что та уже начала разворачиваться, прочувствовав ситуацию.

Внезапно послышалось несколько выстрелов - короткая очередь и что-то еще, от чего лужа на асфальте мгновенно воспламенилась. Ирма едва успела отскочить от плеснувшего в лицо огня и обернуться. Темные стекла не позволяли ничего рассмотреть, но в машине чувствовалось одно существо какое-то мутное, неопределенное, без настроения, пола и возраста.

А когда Ирма повернулась к своей машине, та уже горела.

В два скачка вампирша настигла машину экстремиста, но проникнуть внутрь не смогла, потому что та уже двинулась и начала быстро набирать скорость.

Проще всего было разбить лобовое стекло и придушить водителя, но скорость и ветер этому сильно препятствовали - на крыше легкая Ирма рисковала слететь. Пробив боковое стекло, она поискала за что бы уцепиться в салоне, но он был странный - гладкий, неприятный, и содержащий внутри что-то, что просто-таки отбрасывало назад. Сильно изрезав себе руки и изрядно побившись о борт, Ирма была вынуждена отступить, и попытаться хотя бы не упасть с крыши, покуда поблизости не окажется какого-либо укрытия на светлое время суток, которое грозило скоро наступить.

Но экстремист повернул вовсе не туда, куда ей хотелось бы проигнорировав поворот на населенный пункт, стал углубляться дальше в горы. Зная, что скоро начнет слабеть, Ирма уже прикидывала, в каком бы месте ей было удобнее отцепиться, чтобы вокруг была земля, в которую у нее хватило бы времени зарыться. На более-менее заросшем участке она отпустила крышу и постаралась откатиться от дороги.

Не зная, кто устроил ей такую гадость, она не стала гадать. Кем бы он ни был, нынче было время держаться от него подальше, и Ирма буквально взлетела вверх по поросшему скудной колючкой горному склону. Остановившись, даже не отряхнулась, только убрала с лица выбившиеся из прически волосы и стала осматриваться.

Экстремист остановился. Соблазн спланировать ему на крышу был велик, однако пришлось себе напомнить, что небо светлеет и некогда думать о мести.

И тогда кругом себя Ирма увидела сплошной базальт, кое-где испещренный неглубокими наносами песка. И все.

А предрассветный ветерок порывисто ласкал ее кожу, уже начавшую неприятно неметь от света. Ирма поискала трещин, но все это было сплошное несчастье, а не трещины, и стало страшно. Поднявшись на гребень нависшей над дорогой скалы, она вновь увидела внизу неподвижную машину экстремиста, который так никуда и не собрался. Ирма подумала было, а не спросить ли чего он хочет, но тут, увидев ее, экстремист медленно поехал.

Стало понятно, что ее просто хотели убить. Смело, дерзко и со знанием дела.

Она бросилась обратно в скалы, зная, что где-то там есть море, и до него еще можно успеть добежать, но страх и медленно усиливающееся жжение на руках и лице не давали сосредоточиться, чтобы выбрать направление.

Она упала возле какого-то камня, спрятав лицо в холодную сырость и обхватив руками голову.

- Нет, - прошептала она, - только не это, пожалуйста...

Однако на свете не было бога, которого бы тронула ее мольба.

14. Ритуал.

Вещь, о которой не знал Вандарский.

Была.

И знали о ней немногие.

Во-первых - Асет, потому что была она у него. Во-вторых знал Энди, или догадывался, а догадывался он потому, что в силу незаурядности своего интеллекта вообще до многого догадывался. Еще Элис, во-первых потому, что иногда пас Энди, а во-вторых, потому, что вообще очень много знал. От Элиса о ней могли бы узнать многие, если бы Элису не было на все в такой глубокой мере наплевать.

Теперь, просидев несколько дней под землей, о ней узнал Алик.

Вещь, о которой Вандарский узнал-таки от догадавшегося Андриана, достойна была не только вызывать алчный блеск в глазах главного мага, но и украсить собой какой-нибудь алмазный фонд. Если б Вандарский ее увидел ( а из всех вышеперечисленных господ он, как ни странно, был самым впечатлительным ) она напомнила бы ему серебро и хрусталь родительского дома, жемчуг, весенний пейзаж - вобщем, все очень хорошее.

У Андриана, которого подобные впечатления напрягали, она не вызвала бы ничего, кроме желания как-нибудь сгладить ее влияние на мировые процессы.

Элис тут был способен только на восхищение, а что до Алика...

Задайся Аланкрес странным вопросом - что сей символ ему напоминает, получилось бы ответить на него полностью и исчерпывающе так, что любой слабоумный проникся бы ею с первого слова.

...Асет внес под землю теплую волну весеннего воздуха и шум моря. С ним был мавурк, который тут же озадачил Алика. Последний считал, что научился распознавать пол даже очень видоизмененных человеческих особей не только по внешнему виду, но и по эманации. Встретив этого мавурка, понял, что ошибался - мавурк был всего лишь мавурком.

Зато в другом Алик не ошибся - предположив, что войдя, Асет посветит на него фонариком, а поэтому заранее отвернулся к стене и только самый краешек своего поля зрения выделил монаху, остановившемуся в трех шагах от решетки.

Так и не повернувшись к Асету, он стоял, рассматривая перед собой череду дырок в еще сырой цементной стенке. Он не знал, что в этих дырках, но тоже умел догадываться. И, пока Асет говорил, Алик эти дырки считал. Собственно, считал он их и раньше, даже помнил их число, но теперь подсчеты эти приобрели особый смысл. Зачем столько?

- Приветствую тебя новый наш повелитель, - произнес Асет. - Как насчет того, чтобы выслушать мольбы недостойного?

Алик обернулся чуть побольше, и Асет увидел, как слегка изогнулась вертикальная черточка на его впалой щеке.

- Снова?

На миг стало возможным рассмотреть половину его специфической улыбки. Асет с трудом подавил желание отойти хотя бы на шаг. Так сложилось, что одних тварюшек любил он больше, других немного меньше. Вампиры не нравились ему своей отчужденностью, эгоизмом и непредсказуемым поведением. Да и тем, что рядом с ними он был всего лишь человеком. Защищенный от их ментального воздействия, он продолжал бояться физического. Даже сейчас, когда их разделяла решетка, он, несмотря на слабое зрение, видел Алика четче, чем видел бы человека с такого расстояния. Чужие иллюзии бесили монаха. Но он улыбнулся.

- Не знал, что тебе это так по нраву... И часто ты выполняешь то, о чем тебя просят?

- Смотря как просят. И смотря кто, - сказал Алик, уже двое суток сидевший в ловушке. Он по-прежнему не поворачивался и не шевелился. Наверное, следил за своей дрожащей на сырых стенах тенью, обрамленной мечущимися штрихами прутьев.

- Люди, живущие в стране твоей, - веско сказал Асет. Он не знал Алика. Но ему показалось, что со времени их последней встречи тот немного изменился - его юношеский облик стал строже. Значит, чувства Дзанка - не просто формула, а если формула, то такая, какой подвластны даже иллюзии. И это замечательно.

Алик повернулся и какое-то время рассматривал его. Потом спросил:

- Помнишь себя в событиях где-то трехнедельной давности, когда газетчики исходили интервью с несостоявшейся, седьмой жертвой маньяка Диса? Ты сам долго давал комментарии по поводу чудесного виденья Агнесс.

- Это к чему?

- Еще и вид у тебя такой был... я бы назвал его компетентным. Люди, живущие в стране твоей, утвердились в вере своей после твоего выступления.

- Ну и что?

Ресницы над туманными глазами чуть дрогнули.

- Когда ты вошел, от тебя исходило нечто вроде эманации Диса... Во всяком случае, такая у него была в ту ночь, когда он... когда меня в последний раз о чем-то просили. Но просил он позже, а сначала излучал нечто такое. Такое же, - Алик воздел глаза кверху, после чего вновь утвердил их на собеседнике, - И я не выполнил его просьбу, - закончил он. - Просьбу человека, тогда еще живущего в стране моей.

Красные одежды Асета в свете фонарика виделись черными, зато лицо, слегка опухшее от недосыпа, казалось бледным, как у Алика.

- Так Диса больше нет? - вырвалось у него.

- Я знал, тебе понравится.

- Я про тебя плакат нарисую, - улыбнулся Асет. - Типа : "Не разоряйте муравейники", или "Вампир - санитар города".

- Только чтоб я был похож, хорошо? А то Агнесс меня тоже нарисовала... очень неосторожно. Очень неосторожно с ее стороны было это обнародовать. Я не знал, что я такой. Что я похож на это. Что человек видит так вампира в невменяемом состоянии, стоящего за спиной у невменяемого человека и, выражаясь образно и грубо, прицепившего свою крышу к его, дабы они вместе удачно съехали. Честное слово, Асет, я не думал о тебе, когда в порыве неведомой тебе темной страсти не сдержался и прервал этот волнующий спектакль. Наверное, даже грубо и небрежно. Не помню. И знаешь, что меня больше всего угнетает в этом деле?

- После того, как из тебя сделали ангела, тебя еще что-то может угнетать?

- И очень. То, что в религии, служителем которой ты себя представляешь им, все доказательства такого вот, сомнительного свойства. Нет, против религии я ничего не имею, она прекрасна, но ты и тебе подобные... Куда там Дису. Он и врать-то как следует не умел... Так что плакат - это будет честнее. Я тебя выслушаю.

- И откажешь? - полуутвердительно спросил Асет.

Алик осмотрелся.

- Не знаю, - полушепотом ответил он. - Ты убьешь меня, если да?

- Нет, - ответил Асет. - Я тебя не убью. Я и обратился к тебе с просьбой лишь для того, чтобы ты увидел - я говорю с тобой, как с... богом.

Алик поднял бровь.

- Да, тромендер Дзанк, как с богом Анкаианы. Убить тебя - потеряется Анкаиана, или появится новый Дзанк, может, и недостижимый. А я, как ты правильно заметил, не верю в то, чему призван служить. А ты-то у нас реален.

- И ты ловил бога на воспоминания о его первой любви?

- А у тебя кроме этих воспоминаний разве есть что-то еще, на что тебя можно бы было поймать? Кстати, все подлинное - это действительно Анати. Просто я знаю о ней то, чего не захотел знать ты.

- Ты... говорил с ней?

- Я даже вызывал ее воспоминания. Она считает тебя палачом. Особенно узнав, кем ты стал после того, как...

Алик в нетерпении вскинул голову.

- Разумеется; - потом, уже спокойно, продолжил, - Обо мне и моей экзотической фактуре двух мнений быть не может; ничего нового я не узнаю ни от тебя, ни от вызванного тобою духа. Если ты согласен, перейдем к твоим планам относительно меня.

- Изволь. Я намереваюсь посвятить себя в твои жрецы.

- Каким образом?

- С помощью ритуала.

- А кто будет говорить "да"?

- Я сам. Этого всегда было достаточно.

- А если я откажусь?

- Ты не сможешь ничего сказать. Ты в состоянии будешь только принимать мои жертвы. А желания мои будут исполняться согласно мировым законам. Твоей волей, хоть и иногда вопреки твоему желанию. Ведь, насколько я знаю, разум носителя ни при чем, когда посвященный обращается к божественной власти?

Героизма Алику действительно всегда не хватало, потому что позволил поверить он себе в такую возможность только теперь. И все понял.

Понял, что у Асета есть вещь, при правильном использовании дающая большую власть здесь и не только. Вещь, о которой не знал Вандарский. И вещь эта очень сильно напоминала Алику его самого. Простой замысел, плюс плененный бог.

- Мы начнем не сегодня, - сказал Асет. Он торжествовал. - Мне нужно торопиться, но мы начнем не сегодня. Сегодня ты еще не у власти. Я начну верно служить тебе, как только все будет готово. Ты это оценишь. Правда, оценишь. Обязательно скажи мне, что ты об этом думаешь, хорошо?

Алик зажмурился от направленного на него яркого света - Асет поднял фонарь. Он успел вполне насладиться, как наслаждается смертный, когда видит отражение собственной победы в облике побежденного бога. Несколько секунд Алик стоял, переплетя пальцы перед глазами, забыв, что от света вообще можно отворачиваться. Он хотел задать вопрос, но никак не мог придумать ему подходящей формы. Да и, наверно, не важно это было. В конце концов, какая разница, с помощью какого ритуала будет обращаться к тебе твой жрец, и что он использует, чтобы лишить тебя возможности возражать. Хотя бы прах Ипполита рядом положит, наверняка какая-то часть у него осталась.

- Подозреваю, что твои желания едва ли совпадут с интересами Анкаианы, - медленно сказал он наконец. - Ты убьешь меня.

- Я убью ее. А ты не умрешь еще очень долго. Ведь что бы ты не испытывал из-за страны твоей, ты сам-то очень стойкое существо... В определенных, правда, условиях, но я их тебе создам.

Тромендер снизу вверх взглянул на тюремщика. Затем на мавурка. Последний стоял в опасной близости от решетки и можно было, например, оторвать ему руку, а потом голову. Элис сделал бы это не задумываясь. Хотя это бы было и бессмысленно. Алик иногда жалел, что он не Элис.

Алик опустился на пол и положил подбородок на колено.

- Труднее всего мне будет выносить твое присутствие, - сказал он. - Ты даже не боишься, что обо мне кто-нибудь вспомнит.

Асет уже повернулся, чтобы уходить, но на последние слова обернулся.

- На, чтоб не обольщался, - Асет что-то бросил сквозь решетку, как бросают зерно и направил вслед луч света. - Она может быть и вспоминала о тебе иногда, но была слишком беспечна.

Алик посмотрел вниз и узнал камешки от ожерелья Ирмы.

15. Кошмары.

- Я слишком хороша для этого мира...

Оська лежала на диване в халате, заложив руки за голову, а ноги положив на ручку. На большом пальце правой ноги сверкал огромный перстень с голубым бриллиантом.

Когда Кэсси вошла, Оська вывернула шею чтобы ее рассмотреть.

- А ты загорела, - сообщила она.

- Спасибо, - сказала Кэсси замогильным голосом.

- Тут тебе какой-то мужик звонил.

- Мне?

- Ну не мне же... Хотя и по моему, гад, телефону.

- Что говорил?

- Что без ума от тебя и завтра повесится. Гы... Будет он со мной говорить. Ему была ты нужна. А мне мужики не звонят, мне только пишут. Вон, почитай. Прислал, скотина. И перстень этот. Интересно, он всерьез полагает, что у меня на руках сосиски вместо пальцев?

- Что, опять шейх? - улыбнулась Кэсси.

- Да. Теперь он угрожает, что расскажет кому надо где я. Сволочь... Извести меня у него не получилось, теперь он надумал жениться. В принципе, это одно и то же. В обоих случаях он получит... не помню сколько.

- Да отдай ты ему их так, эти феньки....

- Феньки, - возмутилась Оська. - Ни фига себе феньки! А на что я жить буду?

- Так ты все равно на копейки живешь. На фига тебе эти миллиарды годового дохода, эти корпорации - ты ими все равно никогда заниматься не будешь. Это он тебя в психушку засунул?

- Ну да, - теперь замогильным стал голос Оськи. - И что делать...

- Вы еще друг друга не видели?

- Еще чего...

- Так посмотри на него. Вдруг он хороший.

Оська издала долгий фыркающий звук.

- Шейхи хорошими не бывают. Мужиков есть три вида - плохие, безнадежно плохие и шейхи. Шейхи вообще не мужики даже. Они все хотят корпораций. Чем больше у шейха корпораций, тем выше его ранг в тайном обществе шейхов. Они собираются раз в год в каком-нибудь небоскребе какого-нибудь мегаполиса и перебирают эти корпорации своими толстыми пальцами. Мирные люди, заслышав этот зловещий шелест, стороной обходят такие места... А если какой-нибудь несчастный по ошибке забредет в это здание, они ловят его и насильно показывают ему свои корпорации. И он становится шейхом, и лунными ночами...

- А если ему нечего перебирать?

- Шейху? Нечего? Так не бывает. Вот ты есть, спать, хочешь?

- Ага.

- А он переберет и не хочет.

- Знаешь, если я сильно переберу...

- Ты свои невинные переборы с темными ритуалами этих врагов рода человеческого не сравнивай! Ты переберешь и свалишься, а они...

- А они?

- А они сволочи.

- Ось, но ведь это тоже форма жизни, - уговаривала Кэсси. - Им это интересно.

- Но речь обо мне. И я не знаю, что делать.

- Напиши ему про лунные ночи.

- Ага, и в психушку.

- Да не бойся ты. Хочешь, я это сделаю?

- Что?

- С ним встречусь.

- Пальцы измерь. Если жирные, можешь себе оставить.

- Да мне такие тоже не нравятся.

- Шейхи?

- Пальцы.

Оська посмотрела на свою руку.

- Интересно, а бывают шейхи без пальцев?

- Без чего они только не бывают... Этот вот рискует без Оськи остаться.

- Хорошо бы.

Оська перевернулась на спину.

- А тебя где носило?

Кэсси рассказала где.

- Ух ты!.. И Купол Смерти видела. И Асета. А я тут как дура сидела и за тебя переживала. В следующий раз возьмешь меня с собой. Я уже придумала, что Асету на стенке напишу.

- Следующего раза не будет. Хватит с меня. Тем более, что пишешь ты всегда одно и то же...

Кэсси сняла куртку и швырнула на стул.

Оська наблюдала за ней, подперев голову рукой. Она улыбалась.

- Дубль два, - сказала она. - Решительнее надо.

Кэсси схватила куртку и бросила в Оську. Та попыталась заслониться, однако зацепилась бриллиантом и рухнула с дивана.

- Ой...ты не ушиблась? - испугалась Кэсси. Уж очень громко Оська упала. И лица ее было не видно под попавшей в цель курткой.

- Ни фига! - сказал страшный голос из-под куртки. - Я смогу мстить.

- А что грохотало?

- Мои кости... Они взывают к отмщению.

Оська выбралась и поправила растрепанную прическу. На ее еще не успевшем загореть личике проступил приятный румянец.

- И будут взывать в дальнейшем, - сказала она. - Пока не убедятся в том что ты... Впрочем, это твое дело.

- Что мое дело? - с нехорошим предчувствием осведомилась Кэсси.

- Я б не стала.

Оська, морщась, сдирала перстень с ноги.

- Чего не стала?

- Швыряться во все стороны замечательными вещами.

- Курткой?

- Прикинь, уеду я, и будет тебе не с кем даже поболтать. Я ведь не могу, как ты, например, просто взять и не согласиться...

- Сейчас это не актуально. Мне это все надоело. Пойдем, чаю попьем?

- Ага, я только собак покормлю.

Оська ушла, а Кэсси, вдыхая дым от спички, вспомнила что-то одинокое и заброшенное, которое далее оформилось в образ красивой комнатки с решетками на окнах. Мысль охотно устремилась в это русло, предлагая все новые и новые варианты применения этих решеток. Что ими хотел сказать Флориан? Почему ей попался такой странный Нестор? Он ведь чуть ли не от темных углов шарахался. Вернее нет, не так. Не сам. Он вел себя как человек, боящийся неосторожным словом вызвать стихийное бедствие. А прощался он с явным облегчением, одновременно за это облегчение извиняясь.

Впрочем, на свете есть много вещей, которые она так никогда и не узнает. И это очень хорошо.

Несколько дней она отдыхала, общалась, даже позагорала немного. На пляже ее быстро ввели в курс всех произошедших событий. Интересных, потому что им выпало произойти без нее. Видела Генриха с какими-то девицами, элегантно смоталась, как только он предпринял попытку заговорить с ней, осталась собой довольна.

И вдруг проснулась как-то перед самым рассветом и начала тревожится по всем имеющимся поводам с такой силой, что заснуть уже не смогла. Так и сидела, вцепившись в одеяло, оглядывая картинки на стенах, при том уверенная - встань она сейчас, весь день пройдет под отяжеляющим знаком сна. Однако шорохи пугали, сердце колотилось, и нечто древнее, пополам от зайцев и хищников приглашало за окно в таинственную фиолетовую тишину. Кэсси уже совсем было серьезно задумалась над перспективой бесцельной прогулки по свалке, как дверь в ее комнату отворилась. Она увидела на пороге нечто, что обликом своим чуть не отправило ее на тот свет.

- Привет..., - таинственно прошептало видение. - Тоже не спишь?

- Как ты меня напугала... Это ты в этом спишь? Похоже на саван.

- Сама сшила.

- Оно и видно... Ты чего?

- Не знаю... Я хотела спросить - ты в Коридоре была; и как там?

- Мне понравилось.

- После землетрясения он треснул; я даже не знаю, что будет, если я решусь наконец по нему пройти. Как думаешь, я исчезну?

- Тогда мне точно будет не с кем поболтать...

- Позвонит кто-нибудь. Например тот мужик, - вспомнила Оська и села на ковер. - Будет у тебя изысканное общество, когда меня шейх заберет. Или я снова сбегу.

Кэсси поморщилась. Был тот редкий случай, когда Оська казалась маленькой. Ведь ей придется, подумала Кэсси. Деваться-то некуда. Вот если бы можно было...

- Оська, - сказала Кэсси страшным шепотом. - Я придумала.

- Чего?

Композиция из ковра, оськиного савана, тучи волос и заинтересованного выражения имела теперь центром своим оськины широко распахнутые глаза. Надежды в них еще не было.

- Зови шейха. Пусть приедет. Только не сейчас.

Оська задумалась. Уверенный тон подруги подействовал.

- Что ты с ним сделаешь?

- Увидишь. Если получится.

- А если нет?

- Понимаешь, вся фишка в том, что об успехе нашего предприятия мы будем знать еще до приезда шейха. И, только когда будем во всем уверены, пригласим.

- И чего? Я с ним говорить не буду. Убивать его тоже нельзя.

- Дальше...

- Его шпионы меня найдут. Он рано или поздно припрется к нам... Кошмар. Почему мне так не везет?

- Ты меня обижаешь. Я ведь обещала.

- Ты сказала - если получится.

Кэсси задумалась.

- Вот именно.

Кассинкану раздирали два желания - помочь Оське и помочь себе. Если уж и ненормальный Нестор сочиняет варианты ее кончины, если она действительно так любит играть со смертью, то почему сейчас ей не дал спать какой-то иррациональный страх? Почему так безумно хочется, чтобы ничего этого не было - не было этих изматывающих дней у Асета, беспокойства, этой долины с ее безумной радугой, этих чертежей... И у Алика, между прочим, тоже вполне достаточно своих сил и мозгов, или что там у него...

А больше всего хотелось, чтобы забылось собственное разрешение, данное Нессу и расцененное последним как предательство тварюшки. Но разве возможно было поступить иначе? Ведь угроза для Несса все-таки была реальнее... Нет, вообще неизбежна. Алик не имеет права осуждать ее за нормальный человеческий поступок. Интересно, где он теперь?

- Как ты собираешься это делать? - втерлась Оська.

- Что?

- Отвращать шейха.

- Труднее всего - начать. У тебя нет машины или хотя бы мотоцикла? Мой сгинул в Сорлаше....

- Поищем.

Рано утром ожил телефон. Девушки как раз пили чай, так и не доспав. Они переглянулись, и Кэсси осторожно взяла трубку. Ее почему-то преследовала навязчивая мысль о звонке Энди. Казалось, что он захочет узнать, чем еще хорош Алик помимо того, что андед.

- Кто? - спросила она замирающим голосом.

- Ночные кошмары сдают вахту, - провыла трубка.

Кэсси с облегчением рассмеялась.

- Привет, Несс. А ты чего?

- Я тут собираюсь быть в ваших краях. Хочу занести тебе одну вещь, - в голосе его прослушивалась какая-то напряженная рассеянность. - Скажи, куда ее тащить.

Кэсси рассказала. Во время рассказа у нее закрались сомнения: а не очередная ли это глупость с ее стороны, рассказывать, где она живет? Все-таки Несс подозрителен, хотя ему хочется верить.

- А что за вещь? - спросила она.

-Твой мотоцикл.

Кэсси опустила руку с запищавшей трубкой.

- Во, а теперь ты похожа на покойника, - сказала наблюдательная Оська.

16. Оська.

Не выходило ничего из того, чем хотела бы Оська убедить шейха отказаться от своих намерений - фразы не складывались, выражения не получались, а если и получались, то выражали иное, а не желаемое; Оська исчеркала блокнот до глубоких дыр а на уцелевшем листочке изобразила страшилище. Она как раз закручивала спираль второго уха шедевра, когда осознала, что уже несколько секунд делает это под вой мотора где-то во дворе.

Поразмыслив, следует ли одеваться к появлению гостей, или халат и так красивый, Оська пошла посмотреть. Приглушенные звуки, доносившиеся из прихожей, по мере ее продвижения обретали черты человеческой речи.

- ...да ты знаешь чего мне стоило вообще уговорить его сюда приехать?! - раздавался мужской голос.

- А вдруг он будет шпионить? - сомневался Кэськин.

В прихожей был мягкий свет, настолько родной, что успокаивал даже после письма. В свете виднелись трое - Кэська, симпатичный чернявый парень в светлой куртке и еще один парень, длинный, в косухе и с жидкими волосами до плеч.

- Привет, - сказала Оська и остановилась.

Тот, что в косухе, обернулся первым. Оська увидела его глаза немыслимого, умопомрачительно яркого аквамаринового цвета, словно в них краски налили. Глубокие, как вода.

- Привет, - сказал он.

Кэсси с Нестором продолжали о чем-то спорить, а Оська судорожно пыталась выдавить из себя что-то кроме "меня зовут Оська" и "я тут живу".

- Меня зовут Оська, - с отвращением проговорила она. - Я тут живу. Я очень тупа, и это вовсе не то, что я хотела сказать.

Кэсси с Нестором обернулись на взрыв тихого идиотического смеха. Оська почти рыдала, прикрыв лицо растопыренными пальцами. В состоянии Арно еще проскальзывали попытки сдерживаться.

- Ось, это Арно, - сообщила Кэсси в паузу. Оська пискнула.

- Извините, - прошептала она, всхлипнула, и быстро удалилась.

- Это была Оська, - Кэсси указала ей вслед рукой. - Она ушла. Она только что пыталась написать письмо и очень устала. Арно, ты мне объяснишь, зачем ты здесь?

Арно перестал рассматривать место из-под Оськи и повернулся к ней.

- Может быть, для начала, пригласишь нас войти? - напомнил Несс. - И, рассудив здраво, пойми, что Арно шпионить незачем. Асету теперь не нужны ни мы, ни он.

Кэсси остановилась, закупорив собой проход внутри узкого коридора.

- Почему?

Обернувшись, она поймала взгляд Нестора, который на нее чуть не налетел. Раз уж оказала доверие психу со шпионом, можно заставить их потерпеть со своей стороны некоторые вольности.

- Потому что у него наличествует Дзанк, - проникновенно сказал Романтик. - Несколько дней он будет занят ритуалом посвящения себя в его служители и не заметит, что Арно нет. После этого власть на Анкаиане фактически будет принадлежать ему одному. И это будет не просто политическая власть, а власть истинная... Как только он научится пользоваться ею, Змей с Вандарским полетят к чертям и хрупкое равновесие, не так давно установившееся, тоже. Что тогда будет с этой несчастной страной, я предсказать не в силах... - он вздохнул, потом улыбнулся, ...как и отодвинуть тебя с пути моего.

- А Дзанк на что?

- Дзанка лишили воли, - сказал Арно.

- Как... совсем?

- Совсем.

Кэсси отвернулась и пошла вперед, зацепляясь ногами за разбросанные вещи. С благодарностью посмотрела на Оську, раскладывающую по блюдечкам пирожные.

- Ось...

- У?

- Я минут через десять подскочу, убраться надо.

- Угу. Подскочи, подскочи... И голосок поздоровее сделай за это время.

- Уговорили, - голос Кэсси больным назвать было нельзя. Скорее загробным. Вместе с решимостью на нее наконец-то снизошел истинный покой и она решительно поглотила остатки чая вместе с чаинками. - Где он?

Арно застенчиво отрезал кусочек эклера.

- Пока в ловушке, - монотонно изрек он, стараясь соблюсти ровный кружочек. - Не знаю, куда Асет его денет, но подозреваю, что к себе домой. Осталось только дождаться, пока он куда-нибудь уйдет.

- А он уйдет?

- Не знаю. Он никогда не предупреждает заранее, когда уходит. Сейчас он вряд ли заметил, что меня нет, но если это затянется надолго, мне придется вернуться. Я вызову вас и дам ключи. И, если повезет, мы найдем Дзанка. Кэсси, ты гарантируешь нашу безопасность от него?

- Я ничего не гарантирую. Но отрывать головы просто так не в его характере.

- Обнадеживает...

- Да ладно тебе, - обиделась Кэсси. - Я вон даже тебе поверила, а ты анкаианского принца боишься.

Арно отвлекся от нее, чтобы соединить кончики пальцев.

- Мне не нравится, что он кусается.

Это раздражало.

- Ну и что? Твой Дик не лучше. Да и кусается он не каждые пять минут. Я вот ни разу не видела.

Арно кивнул.

- Наверное, ты права. Он же не Асет.

- Нестор, - она вдруг резко обернулась, - а тебе наш недоделанный Дзанк зачем?

- А тебе? - улыбнулся Несс. Он уже все доел и допил.

- Извиниться и вообще... А зачем он Арно?

- Послать Асета, - ответил Несс.

- А зачем он мне? - спросила Оська.

- Послать шейха, - ответила Кэсси.

17. Элис.

- Асет? Меня хорошо слышишь?

- Кого?

- Элиса.

Асет отодвинул трубку от уха. Он пытался представить обладателя этого не в меру звучного голоса и вспомнить, где и когда ему уже доводилось слышать эту лаконичную грассирующую речь. И вспомнил.

- Это из-за того, что я третьего дня удобрил пеплом монраэсские скалы?

- Твою клумбу я сегодня (не знаю сильно ли) обогатил вертикально вбитым мавурком, - сказал Элис. - Я б на твоем месте не перебарщивал с пеплом. Корни сожжешь. На золе ничего не растет. Кроме вражды.

- А я бы на твоем месте начал окучивать клумбы на материке. Здесь скоро будет много дерьма.

- Не боишься, что от него зачахнет твоя престарелая невеста, которую ты мнишь своей мамашей, извращенец? Да это тебя едва ли расстроит...

- Что же ты, - сухо сказал Асет, - был рядом и не зашел? Торопился?

- Я был огорчен и мог не сдержаться, повстречав кого. Да и глупо бывать в гостях без хозяина. У тебя бездна времени, чтобы оказать мне любезность. Пойми правильно. После того, как я приду завтра ночью, твои монахи начнут смуту за право занять твое место. Я не люблю, когда смертные посягают на мое право наслаждаться кровью. Но еще больше не люблю когда у меня отнимают собственность.

Как же они его раздражали! Ведь не животное даже, и уж тем более не человек...

- Окажу любезность. Побереги себя. Не ходи. А то встречу.

Асет невольно перенял его лаконизм. Или передразнил. Конечно, мавурка жалко. Их очень долго делать. Но что такое тупой мавурк по сравнению с миллионами умных живых слуг? И с одним мертвым, но каким! Дух захватывало при мысли о том, как его можно использовать. Правда, угрозы Элиса требуют обезопасить второй вход. Тут нужна еще одна реликвия. Ритуал придется отложить на день из-за этой антикварной сволочи. Что такое Элис, Асет слишком хорошо знал и решил не рисковать. Потому что если и был кто-то один, способный перещеголять все человечество в изобретении способов изощренно досаждать человеческой природе, то звался он Халтреане.

- Ну, тогда жди в гости.

Пообещавший такое голос словно был выращен специально для подобных интонаций. Асет придумал сентенцию, где были нехорошие слова о древних безобразных упырях.

Элис отключился.

Он сидел дома у Алика. И, несмотря на впечатления Асета, на кайфующего злодея не тянул. Было скучно.

Вспомнилась их первая встреча. Он стоял за скамейкой на бугорке, чтобы не намокнуть об траву (не любил сырости), и видел только плечи и опущенную голову того, кого назвал Аликом (и не любил длинных имен). Он думал дожидаться, пока тот придет в себя и забрать его, или бросить тут, посмотреть, найдет ли он сам Элиса. Особо талантливые находили. Но редко. Чаще не успевали.

Пока он думал, юноша очнулся. Он некоторое время молчал, борясь с кашлем, потом вдруг сипло сказал:

- Элис...

И вздрогнул от звука собственного голоса, показавшегося необычайно громким.

Элис улыбнулся и не ответил.

- Элис, - уже увереннее повторил Аланкрес, так и не повернувшись, Что теперь?

- Теперь попробуй встать. Иначе помрешь.

- Хорошо, - ответил Алик, - не двигаясь. - Ладно-ладно... Ты думаешь, это так просто? Вот так вот, - он все-таки закашлялся, - вот так вот, повторяю, взять и подняться?

- Именно так.

И это изможденное создание довольно быстро оказалось на ногах.

- Дай мне руку, - сказало оно так, что Элис сначала выполнил его просьбу, а потом сам себе удивился.

- Элис, - спросил Алик, - дай мне еще одну руку.

Элис дал.

- Еще?

- Пока хватит... Элис.

Он произнес его имя так красиво, словно всю жизнь стремился его выучить. Халтреане взял его на руки и взглянул в лицо - бледное, перепачканное, с воспаленными, слезящимися глазами. А потом Аланкрес впился зубами в другую руку Элиса. Элис стряхнул его, но снова удивился. Аланкрес поднялся и посмотрел на Элиса так, словно они беседовали где-то в уютном кабинете, и Элис вдруг сказал что-то, вызывающее недоверие.

- Самонадеян ты... - сказал он, - Ну какой из меня вампир?

Вспомнилось, как однажды он вошел, а Алик, смотрящий в это время по телевизору фильм ужасов, направил палец в экран и радостно спросил: "Неужели ты действительно так себя ведешь, когда меня нет рядом?" Элис, по своему обыкновению, сделал вид, что не обратил внимания на глупости. Теперь скучал. Вспомнилось даже, что показывали. Еще Алик завидовал, что Элису можно играть упыря без грима.

- Представь, тебе в конце фильма даже дублер не понадобится. Сам сгоришь.

- Ты тоже.

- Да меня никто и близко к такой роли не подпустит! У меня амплуа жертвы. Которую можно израсходовать в начале фильма, чтобы показать, какая ты сволочь, не особенно травмируя чувства зрителей. Которую не особенно жалко.

Да нет, подумал Элис, жалко. Хотя, конечно, я терял вас так много, что уже не всех помню, но есть разница между прошлым и настоящим.

Настоящее, вобщем -то неплохое, немного огорчало текущим моментом.

Если б он смог, как тогда Алик, просто переключить канал... Хотя, когда Алик его переключил, попал на клип популярного певца Альберта Пли. Следующая программа содержала его же, только в другом клипе, а следующая передачу, где у него брали интервью.

Алик выразил свои мысли по этому поводу недовольным междометием, похожим на шипение, а Элис сказал:

- Чего тебе не нравится? Человек деньги зарабатывает.

Алик некоторое время молчал, потом проникновенно спросил:

- А сколько ему их надо?

...Через неделю газеты сообщили, что Альберт надолго уезжает отдыхать на континент. И клипы с ним значительно поредели.

На континент что ли, тоже? Или...

Он вызвал в памяти (которая умела сохранять все желаемое, в любых подробностях и в любом количестве) недавно виденную в доме Чогара бумажку со знакомым именем и набрал появившийся перед внутренним взором номер.

После долгих гудков сонный голос злобно произнес:

- Закопаю.

- Кэсси, это Элис... вампир. Завтра господина Асета дома не будет. Он уйдет с последним мавурком в город. С семи до семи. Арно с вами, дома только Руа, она глухая. Найдите Алика. А то я без него, - он сделал паузу, вспоминая, - отвратно себя веду...

Как раз когда Кэсси положила трубку, до нее наконец дошло, что она стала организатором и идейным вдохновителем операции, от успеха которой зависит дальнейший ход истории. И стала потому, что больше никто не хотел за эту операцию отвечать. Причина же всеобщего нежелания крылась в очень небольшом количестве шансов на успех. При отсутствии которого организатору и вдохновителю, судя по всему, придется туго.

Зная себя, Кэсси удивилась, отчего ее просто не парализовало от такой ответственности. Наверно, она еще не вполне это все осознала. Не могла же она измениться, в самом деле! Тогда следует вспомнить еще об одном своем замечательном свойстве - когда ее до такой степени напрягали, ее деловые качества падали до нуля. Элис, если они все такие умные, мог бы и догадаться, а вместо этого вел себя, как дурак. Может быть, на самом деле Алик ему не так уж нужен? А, вообще, если рассудить здраво, кому он требуется именно как Алик? (Кстати, однажды она его спросила, почему представляется таким, самым пошлым вариантом своего имени, а он ответил, что какова природа, таково и имя; и то, и другое он получил от Элиса. Властная нетерпимость, которая прекрасно прослушивалась в голосе последнего, наверняка изрядно допекала свободолюбивого принца.) Получается, что только ей. А окружающие, гады, еще и пытаются обязать ее это сделать, считая, что их мотивы существеннее. Интересно, что они об этом думают? Нестор ей уже, правда, дал понять, что жалеет ее в связи с этим, как человека очарованного и потерянного...

Кэсси встала, вышла в коридор и поискала Оську. Только при взгляде в окно нашлись в саду на лавочке две мирно беседующие тени.

" А кто, интересно, второй?"

Кэсси постучалась к Нессу.

- Да?

- Слушай, мне только что звонил знакомый Алика, сказал, что Асет, сто процентов, смотается завтра. Получается, что подъем в шесть...

- И ты ему поверила?

- А что мы теряем? Подъедем, посмотрим. В этом деле и так слишком многим приходится доверять на слово.

- За Арно я ручаюсь, - обиделся Несс.

- А я, в свою очередь, осмелюсь поручиться за Элиса.

- А это кто?

- Это... инициировавший Алика тип.

- Ты его видела?

- Нет, но давно знаю, что он существует.

Нестор некоторое время не отвечал. Кэсси уже собралась уходить, когда Несс тихо позвал:

- Ты еще здесь?

- Ну?

- Слушай, а ты... тебе не трудно будет войти?

- Не трудно, а зачем?

- Тогда войди.

Кэсси вошла. Было интересно посмотреть, как отреагирует Нестор на нее, одетую в длинную белую простыню.

Нестор был не одет, а просто под одеялом. На одеяле лежала старая по виду, обернутая в газету книжка, а на тумбочке горел пожертвованный Оськой ночник в форме большого плоского прыща с ножками из скатанных в шары фантиков. Кэсси остановилась. Несс поднял руку с книжки и поманил ее пальцем.

- Подплыви, привидение...

- Чего?

- Ухо давай.

- Мое?

Несс фыркнул.

- Нет арнушкино. Правое...

Кэсси подошла и присела возле постели. Нестор наклонился к уху.

- Он картавил? - спросил он еле слышно.

- Кто?

- Этот... инициатор.

- Да.

Несс вернулся в прежнее положение, поднял руку и запустил пальцы в волосы. Когда челка снова упала на его лицо, из -под нее смотрели застывшие, отрешенные глаза смертельно усталого человека.

- Что, так плохо? - сочувственно спросила Кэсси. - Ты с ним знаком? Ему совсем нельзя верить? Он был тем самым врагом?

Нестор некоторое время собирался с мыслями.

- На первый вопрос - да, на второй - нет, на третий - очень даже можно, на четвертый - нет, - отвечал он сумрачно.

- Ладно, я тут ногу отсижу, пока догадываться буду, - Кэсси встала. Не боишься, что твоя тайна умрет вместе с тобой? - спросила она, обернувшись у двери.

- Это не страшно, - кивнул Несс, уставившись в пространство.

- Ну что ж; тогда подъем в шесть. И вякни этим двоим, напротив твоего окна, чтобы спать шли.

18.Тайны.

Еще не было полудня, когда они убедились, что Элис сказал правду. Вокруг дома в лугах бегал только Дик - большой, черный, он почти терялся на фоне еще не заросшей земли. Арно познакомил его с Оськой, которая тут же не преминула отметить, как это все напоминает ей начало фильма ужасов. Остальные, услышав это, невольно замедлились, а кое-кто даже укоризненно на Оську посмотрел. Она не обратила на это внимания и двинулась к дому.

Зато, когда Арно достал ключи, Оська, которая получилась стоящей ближе всех и поэтому должна была войти первой, попятилась со словами: "Сначала ты".

Арно привычно отпер два до странности новых замка на этой, по виду древней, некрашеной и испещренной глубокими темными трещинами двери, бесшумно открыл ее за витую бронзовую ручку и юркнул в кромешную темноту холла. Кэсси некстати вспомнилось, что был он с утра необычайно молчалив и как-то до странности спокоен.

Она вошла следом за Нестором и некоторое время не видела ничего, кроме его широкой спины, которая почему-то дальше не двигалась.

- Арно поднимает вешалку, - через некоторое время объяснил Несс, которую уронили, когда уходили. Как только он соберет все, что с нее упало, мы пойдем дальше.

- Во глаза, а! - восхитилась еще только наполовину пролезшая Оська. Вешалку разглядел. Это кто? - спросила она, заехав вытянутой в темноту рукой Кэсси в ухо. Кэсси обиженно молчала. Оська нащупала косичку и сказала: - А-а...

- Нельзя потише?! - рявкнул Несс через плечо.

- Да ладно тебе; дома все равно только глухие.

- Если тут только глухие, нам здесь делать нечего, - донесся из темноты голос Арно. - Я так понял, что предмет наших поисков слышит отменно. Сейчас мы обыщем несколько комнат, одна из которых находится в подвале. Кто со мной?

- Все, - с готовностью ответила Оська.

- Там экспонаты в банках. Если не боишься...

Они наконец-то прошли туда, где было посветлее, и Арно поднял ковер. Под ним обнаружилась крышка - деревянная, сверху обитая листовой жестью. Арно отыскал на связке самый маленький ключик и ткнул им в квадратную прорезь. Замер, словно прислушиваясь к чему-то, затем повернул.

Похожий на мартовское мяуканье визг заставил всех вздрогнуть. Было в нем что-то неестественное.

Арно улыбнулся.

- Вы его не слышали, - пояснил он. - Вы его почувствовали. Тут все такое.

- Это защита? - спросил Несс, берясь с другой стороны за крышку.

- Именно.

Лестница вела отвесно вниз, и Арно спустился по ней первым. Он включил фонарик, и пробежался его лучом по сторонам. Тень, еще тоньше и длиннее, чем он сам, распласталась по ступенькам и, мелькая, протягивалась по шершавым стенам. Кэсси, спустившаяся следом, увидела нагроможденную вдоль стен разнообразную тару, какие-то странные механические приспособления, все из металла, набросанные поверх них тряпки, пустые банки, крысоловку, словом - обычное содержимое подвала.

- Здесь мы искать не будем, - сказал Арно, а затем кивнул в самую темноту, которая, очевидно, была проходом. - Мы будем искать вон там. Там есть помещение, оно заставлено банками со всякими... со всяким дерьмом, их надо отодвинуть.

Подвал оказался обширным. Под лучом фонарика посверкивали цилиндрические стеклянные поверхности, прозрачные, непонятно с чем внутри. На одной из них Арно задержал фонарик.

- На меня похож, - довольным голосом сообщил он.

Оське с Нестором удалось опередить Кэсси и заглянуть в банку.

- И вправду, - сказала Оська.

- Кто там? - спросила Кэсси, которой за их спинами ничего видно не было.

- Чувак в формалине, - отвечал Несс. - Лет, наверное, пятнадцати.

- Это брат Асета, - вежливо пояснил Арно. - Между прочим, близнец. Причина смерти неизвестна. Хотя у меня есть кое-какие предположения на этот счет.

На остальных банках Арно, к счастью, задерживаться не стал. Только обрисовывал их содержимое словесно, пока проходили мимо.

- Бадейка с пальцами... это глазки - такие... и другие... дальше осторожно, тут всегда падает одно из двух - веник или шея.

- Или что? - тупо спросил Несс.

Сверху послышался какой-то шелест, пролетело что-то легкое и большое (Кэсси показалось, что оно в огромных красных, глянцево блестящих цветах), а следом за ним промелькнула какая-то длинная палка. Когда Арно нагнулся и поднял ее, стало видно, что она набрана из позвонков.

- На этот раз они грохнулись вдвоем, - прокомментировала Оська. - Дай посмотреть...

Когда шею с цветущим веником водворили на место, перед ними открылась целая батарея маленьких баночек с этикетками.

- Это смеси, - объяснил Арно. - Вот это красиво... - он протянул Нестору баночку. Внутри нее виднелись три ослепительно-белые, бархатные до того, что казались светящимися, необыкновенной красоты и изящества цветы лилии.

- Это лунные, - дал слуга загадочный комментарий. - А вот черный лотос, но он, к сожалению, сухой. Правда, еще блестит.

Черный цветок под лучом переливался, словно крылья тропической бабочки.

Арно вздохнул.

- Берите, если нравится, - сказал он. - Все равно грабим. Да и не его это, это осталось от одного колдуна еще со времен благоденствия... Банки надо в темноте держать.

- Спасибо, - сказала Оська, прижимая к себе оба сосуда.

- А на них нет никакого проклятия? - поинтересовался Несс.

- Еще нет, - усмехнулся Арно. - Еще где-то был перламутровый дым и перышко, которое не падает... Ну да ладно.

На разбор интересных банок ушло больше часа. Дым нашли, перо тоже. Обнаружили даже слоистый порошок - семь разноцветных слоев, как ни перемешивай, всегда ложатся друг за другом. Была банка, полная отталкивающихся друг от друга кристалликов, банка с коридором внутри, вроде голограммы, банка на три тысячи триста тридцать три капли, примечательная лишь этим, контейнер с алмазами, который уже не взяли, потому что было некуда, травки, корни, тряпки, пыль, мокрицы и т. д., и т. п.

Еще довольно долгое время ушло на подбор ключа, потому что Арно не знал, как он выглядит. В конце концов дверь открыли. Из темноты пахнуло теплом и сыростью.

- Не ходите туда, там может быть колодец, - предупредил Арно.

- А почему он теплый? - спросила Оська.

- Это не он.

Арно направил в темную комнату фонарик. Свет его показался совсем несчастным по сравнению с той чернотой, которая его поглотила.

- Я б не стал тут ничего хранить, - заметил Несс. - Испортится.

- Похоже, - Арно вернул луч себе под ноги, - он здесь ничего и не хранит. Подержи меня.

Нестор уцепился одной рукой за стену, другую дал Арно. Черная сырость на время поглотила высокую фигуру с фонариком.

- Стою на трубе, - донеслось оттуда. - Внизу наверное, река подземная, только далеко. Труба уходит в стену. На ней висит цепь.

Через некоторое время:

- На цепи никто не висит. Она совсем мокрая.

- Выходи. Мы тут время теряем.

- Выхожу.

Арно появился из проема изрядно отсыревший. Облепленный мокрыми волосами, похожий на призрака, он теперь как никто подходил к этому дому и подвалу.

- Кстати, если кто-нибудь закрыл наверху люк, мы тут умрем, порадовал он.

- Мы тут долго не умрем, - возразил Несс. - Съедим брата, запьем раствором...

- Разнесем тут все по пьяни, - вторила ему Оська.

- И где впечатлительные девушки прежних времен? - вопросил Арно, проходя мимо Кэсси.

- Это я, - буркнула Кэсси. - Меня тошнит от вашего подвала.

- Я думаю, Киска, подвал - это только начало. Вот когда мы найдем твоего милого друга... Кстати, на что он похож?

- На вот это, - снова буркнула Кэсси, проходя мимо больших банок.

- Интересно, он нас слышит?

После подвала всем как-то сразу захотелось обыскивать второй этаж. Там было посветлее и очень хорошо просматривалась дорога к дому. Искомого никто не обнаружил, хотя методично обследовались все помещения, кроме, разумеется, комнаты Руа, мимо ведущего в которую коридора все старались ходить на цыпочках. Вообще, на втором этаже все говорили шепотом, нервничали от скрипа половиц и очень утомились. Из ценных вещей обнаружили: в уже знакомой комнате кэссину заколку, обложку от записной книжки Нестора с одним листком, много валяющихся повсюду книг научного содержания, названия которых плохо запоминались, массу разнообразной посуды, повязку мавурка, сломанный ключ от чего-то и много другого.

Опомнились, когда света стало меньше.

- Нам много осталось? - вяло поинтересовалась утомленная Кэсси у Арно. - Я уже с ног валюсь.

- Сейчас еще Асет придет, - влезла вредная Оська.

- Знаешь, за что я тебя ненавижу... - начала было Кэсси, но Арно перебил:

- Только зал на первом этаже и, если будет желание, сарай. Я так надеялся, что удастся обойтись без этого...

- Без сарая?

- Без зала. Там-то уж точно все проклято.

Зал находился за той самой большой дверью, которую Кэсси заприметила в прошлый раз. Арно, прежде чем открыть ее, осторожно засунул голову в щель и тут же выдернул ее обратно. Все поморщились от безобразной галлюцинации.

- Здесь защита посильнее.

- А ты умеешь их снимать? - спросил Нестор.

- А чем я, извини меня, тут занимаюсь? Если б дело было только в открывании дверей, вы б и сами справились.

- Да, - задумчиво проговорила (теперь уже очень вредная) Оська, наверно, он и помыслить о тебе такое не мог.

- Мог. Только исходя из того, что нам сказала Кэсси, помыслить у него не было времени.

- А как он тебя вообще отпустил?

Арно улыбнулся.

- Как обычно. Дал денег, как обычно сказал "на бордель" и отправил в город. Я пошел к Нестору...

- А деньги куда дел?

- Дамы и господа! - возмутился Несс, - У меня дома нет борделя...Так мы идем или трепемся?

Ему надоело бояться и он настежь распахнул двери зала. Все застыли, пораженные невиданным зрелищем.

Зал окон не имел. Только крохотные белые кружочки на темно-голубом потолке казались окнами, прорубленными прямо в небо. Между ними, по одному, располагались красивые знакомые всем знаки, но точно вспомнить что это такое сразу никто не смог.

В центре зала на полупрозрачном постаменте помещался граненый шар, укрепленный весьма странно. Откровенно говоря, он этого постамента вовсе не касался. Охваченный по экватору темным металлическим кольцом, он просто висел в центре между четырех рожек, идущих от постамента.

- Это как? - озадачился Несс.

- Догадайся, - подначил его Арно.

- Магниты? - немного подумав, предположил конструктор. - Но что-то я не слышал, что так бывает. И чтоб у кольца со всех сторон... хотя... не знаю.

- Тонко сбалансированная конструкция. Основана на принципе отталкивания одинаковых полюсов. Вот и висит.

- Вот бы спереть!

Арно окинул Несса критическим взором.

- С постаментом? Ты и шар-то не подымешь.

- Надо попробовать...

Девушки между тем разбрелись по залу. Пол его был выложен какой-то причудливой мозаикой, настолько ненавязчивой и в то же время интересной, что глаз оторвать было трудно. Пастельные тона этого узора идеально сочетались на стыках и переходах, рождая приятные и подходящие друг другу по стилю ассоциации. Стены тоже приковывали взгляд своими светлыми лепными узорами флористических мотивов. В их хитросплетении иногда мелькало что-то блестящее.

Однако не все четыре стены были такими. Левая от входа, хоть и была изначально красивой, в последствии, очевидно, была переделана под хранилище реквизита. К ней крепились несколько полок, на которых просматривались какие-то книжки, колечки, рамки, непонятного вида сложенные тряпки и огромное количество различного рода камней. Там даже рос фикус - самый настоящий, в горшке с землей. Под полками, не видный от входа, был установлен здоровый офисный стол, содержащий на себе, помимо мелкого барахла, две огромные, очень красивые призмы противоположных цветов со срезанными углами. На одной из них красовалось безобразное чучело сервала с дыркой в спине, из которой во все стороны торчал наполнитель в виде тонких, жатых гармошкой желтых стружек. Кэсси подошла и потрогала кисточки на ушах.

- А сервала можно взять? - спросила она.

- Наверно, если он у тебя по дороге не развалится, - сказала подошедшая Оська. И потрогала другое ухо.

- Эй, грабители! - нежно окликнул их Нестор, похлопывая по шару, от которого на стенах плясали блики, - Гид говорит: это Асетов кот... Ну, это уже обращаясь к Арно, - и где ты тут предлагаешь искать?

Арно пожал плечами и указал на потолок, куда направлялся самый яркий луч от шара. Он медленно скользил по знакам. До Нестора дошло, что это иероглифы.

Кэсси потянула за наполнитель и зверь покачнулся.

- Грация паралитика, - заметила Оська. - Зачем ты из него стружки выдергиваешь, он и так несчастный... Убери руку.

- Иди ты, - Кэсси начала наматывать стружку на палец. Остался сарай, думала она, и еще, наверное, должен быть гараж с ямой.

Внезапно ветхая имитация хищника покачнулась, скользнула по гладкой поверхности и грохнулась на пол, испустив из себя тучу пыли.

- Собирай теперь, - сказала Оська.

Кэсси даже не подумала возразить - она наклонилась, и начала тупым тыканьем прилаживать отвалившийся хвост к тушке.

- Она глумится над трупом! - завопила Оська.

Кэсси вскочила, мысленно замахиваясь на нее хвостом. Молодая и сильная, она так ударилась головой об стол, что тот даже подскочил прежде, чем перевернуться. Призмы, что были на нем благозвучно и красиво разлетелись по полу скользящей мелочью.

- Погром, - обернувшись на звук, сказал Арно. Кэсси, выла, держась за голову. Оська отстраненно за ней наблюдала. Увечье уже не могло стать для нее самым сильным впечатлением за этот день. И только Нестор, который оборачивался с намерением только тяжело вздохнуть, первым хоть что-то предпринял посреди всеобщего помешательства.

- С дуба падали листья ясеня... - внятно произнес он на родном языке, обойдя стол по хрустящим осколкам. Некоторое время это замечание казалось ему достаточным. Потом он тихонечко прошептал: - Кэсси...

- У-у-у, - всхлипнула Кэсси. - Чего?

- Смотри.

Кэсси, еще не размышляя поврежденным органом, посмотрела через перегородку поверженного стола. Хвост упал на пол.

Она даже не заметила, что произнесла что-то не совсем приличное, потому что получилось оно чужим голосом и оказалось очень кстати. Просто повисло воздухе, найдя свое отражение и дополнение в лицах присутствующих. Как ни странно - в тонких чертах Оськи, в благородном лице Романтика, и даже в холодных, ярких глазах Арно.

- Это артефакт, - нарушила молчание деликатная Оська. Долго и непривычно было говорить, что на полу, облепленный разнокалиберными черными осколками лежит прилично одетый и очень тощий юноша, нежность и некоторую национальную специфику лица которого не может сгладить даже неподвижная строгость черт. Его тело сжато в комок, а голова откинута, что дает возможность увидеть на его шее фрагмент плоской и причудливо извитой цепочки.

Арно молчал, а Нестор еще раз взглянул на окаменевшую Кэсси.

- Лично я, - сухо объявил он, - вижу здесь... гм... безжизненное тельце. И считаю, что оно опознано как...

- Кошмар, - сказал Арно.

- ... как предмет наших поисков. Вот.

Кэсси кивнула, опускаясь на пол.

- Вполне в стиле Асета, - прошептал Арно. Несмотря на очевидную привычку к этому стилю, даже он был ошеломлен, - Что с ним?

- О его состоянии, - немного сипло продолжал Несс, - мы будем говорить после того, как унесем отсюда и его и себя. И отделите его от этого вещества, не знаю, что это такое...

- Похоже на пластик, - сказал уже привычно пришедший в себя Арно. - В каком-нибудь стекле он бы сгорел еще при заливке.

- А сейчас? - тихо спросила Оська, разглядывая черные потеки на белом лице Алика, - Если вы понимаете, что я хочу сказать...

Она опустилась на колени и вместе принялась отдирать осколки черной призмы от его одежды. Арно и Несс тем временем отдирали его самого от крупного куска. Они потом и сами удивлялись, как у них в тот момент хватило сил сделать это хладнокровно.

- Сейчас надо унести его отсюда, - сказал Несс. - Сколько времени?

- Половина седьмого, - отвечал Арно. - С моей стороны все.

К Кэсси вернулась способность двигаться, она повернулась и стремительно вышла в коридор. Оська бросила мелок, которым уже вывела на стене: "Асет - м..." и выбежала в ту же дверь.

Нестор угрюмо посмотрел им вслед и заставил себя действовать.

- Полседьмого, говоришь... У тебя есть штора? Большая. Темная.

- У меня нет. Есть у Асета.

- Да прах побери вас обоих, если тебя это так волнует, можешь оставить ему уведомление, что он ей поделился!!! - рявкнул Романтик. И порадовался, с какой скоростью Арно умеет исчезать.

Нестор присел и осторожно поднял тварюшку с забросанного осколками пола, не без боязни пристроил ее голову на своем плече, посмотрел на дверь и увидел штору в облаке пыли.

- Ты побольше взять не мог?

Арно чихнул в штору и расправил ее ловкими, мелкими движениями.

- Меньше у нас, знаешь, не было. Зато, наверно, надежнее. В несколько слоев если обмотать, - он изобразил пальцем в воздухе плоскую спираль. Кстати, наш транспорт накрылся, но в гараже стоит другой. Девчонки его, должно быть, уже вывели.

- Асета удар не хватит?

- А это не его. И если уж говорить об ударах, то после этого места... Ты выходи первым, я запру дверь.

- Зачем? Он сразу поймет кто это.

- Он и так поймет.

От жуткого дома они отъехали в семь на шикарном джипе. Романтик, чувства которого эта машина пленила, как только он заметил ее перламутрово-изумрудное крыло в темноте старого кирпичного гаража, вызвался вести ее и так рванул с места, что только что пережитое всеми даже слегка поблекло.

- Слушай, а ты на такой скорости повернуть сумеешь? - вежливо спросил сидевший рядом с ним Арно. - Там дальше примечательный поворот.

- Я в юности каждый день по серпантину ездил, - сообщил Несс. Вид у него был решительный.

Упомянутый поворот он преодолел, почти не тормозя, и их слегка занесло.

- Это ты себе такое на серпантине позволял? - съязвил Арно. - И часто?

Нестор тряхнул черными вихрами и утвердительно моргнул.

- Часто. Я каскадером был.

Он не поведал, что настолько резвая прыть похищенного шедевра и для него была новостью. Когда они выехали на шоссе, Арно, внимательно следящий за ним и за дорогой, сказал:

- Мне кажется, эта машина рассчитана на несколько другое управление.

- На какое?

- А ты не видишь? Это машина Алика.

Романтик сбросил скорость.

Мимо по встречной промелькнула "сирена". Арно проводил ее взглядом.

- А это вот - машина Асета, - не спеша сообщил он. - Она останавливается.

Нестор оглянулся.

- Сейчас стемнеет, и у нас будет больше шансов оторваться.

- Или обо что-нибудь размазаться. .

- Ребят, прекратите, - сказала Оська. - За нами действительно погоня.

- И что ты хочешь в связи с этим? Чтоб я заставил ее взлететь? прошипел Несс. Ему как раз светил очередной поворот.

- Если он станет нас догонять, для нас лучшим исходом будет - больше не тормозить, - сказал Арно.

- Угу, - подала голос Кэсси. - Прибавь скорости.

- Двухсот пятидесяти тебе хватит?

- Нам-то да, а вот ему, - Оська кивнула на завернутого в штору Алика рядом собой.

- Ему все равно. Он, наверное, в трансе, если до сих пор не проснулся.

- А как его разбудить?

- Попробуй как-нибудь.

- Кис, можно я его разверну?

- Отвали.

Как только погоня исчезла за очередным поворотом, Нестор вдруг резко сбавил скорость. Потом затормозил, визжа шинами.

- У Асета гоночный двигатель, - напомнил Арно.

- Не нервируй меня, - выдавил сквозь истерический смех бывший каскадер, с поразительным хладнокровием направляя незнакомую машину в ночной лес, - я припадочный.

На это даже Арно ничего не сказал. Нестор, виртуозно лавируя между соснами, медленно съезжал вниз, потом остановился и погасил огни. Экипаж тревожно обернулся. Шоссе виднелось далеко сзади серой полоской, пересеченной деревьями.

Минуты через две по нему промелькнула "сирена".

- Действительно гоночный, - усмехнулся Несс. - Так чешет...

- Вот-вот кого-нибудь догонит, - добавила Оська.

Несс зажег фары и поехал дальше.

- Ты уверен, что мы тут не застрянем?

- Я ни в чем не уверен. Дальше должна быть другая дорога. Арно, пожалуйста, вынь из моей куртки платок и дай мне.

Арно беспрекословно исполнил. Нестор вытер лицо.

- Ты действительно был каскадером?

- Был.

- И конструктором?

- Да.

- И садоводом, - вспомнила Кэсси.

- И порнозвездой? - радостно врезалась Оська.

- Конечно.

Арно, заинтересованно повернулся к нему.

- А серьезно?

- А я и не шучу.

Через полчаса они выбрались, наконец, на изрядно разбитую грузовиками просеку.

Где тут же и застряли в глубокой грязи.

- На всю просеку одна лужа, и нас угораздило воткнуться именно в нее! В самую серединку! - восторгалась Оська. Она бегала вокруг машины и не знала, куда смотреть - то ли на звезды, то ли восхищаться дрожащей над грязью бежеватой дымкой прошлогодней травы, то ли наблюдать за действиями экипажа.

- Я думал, такие машины не вязнут, - обиженно произнес Арно.

- В таких болотах... , - Несс повернулся к Кэсси, - Ты точно уверена, что он не проснулся? - В темноте салона едва различалось ее лицо с блестящими неизвестно каким светом глазами и белая рука на складках плюшевой шторы. - Без него мы этот гроб не вытолкнем.

- Я б на его месте вообще померла, как только узнала, что меня собираются залить в пластик, - прошептала Кэсси. Ее остренькие пальцы сжались, вцепляясь в штору.

- Их не так-то легко убить, - своим капризно- замученным голосом произнес Арно. - А в летаргию они часто впадают.

- Сплошь и рядом, - подтвердил Несс, повернулся, и, проходя мимо, хлопнул Арно по плечу. - Снимай ботинки, пошли толкать. Девчонки, кто-нибудь, сядьте за руль.

Села Кэсси, рассудив, что она легче всех. А может быть, ей просто требовалось разрядиться наконец, обдав кого-нибудь из мужиков грязью.

Аликов джип медленно выехал из жадной трясины почти сразу после того, как она нажала на газ. Едва осмыслив эту странность, Кэсси остановила его и высунулась в окно, выяснить, в чем дело.

Романтик с Арно вышли из тени. Даже в темноте заметно было, как увеличились от удивления глаза Несса.

- Этот человек, - восторженно завопил он, указывая на напарника, создан выталкивать танки! И другую тяжелую технику... Слушай, вообще, тебя что, не мама родила? Ты откуда такой взялся?

- Военная тайна, - ответил Арно, надирая травы, чтобы почиститься.

- А серьезно?

- А я и не шучу.

19.Арно.

- Ну, и сколько это может продолжаться?

Оська забросила обметываемую петельку, которую пришивала в центре тряпки, чтобы тряпку вешать. А то, говорила она, валяется везде.

- Может день, - Арно старательно расщеплял на равные волокна оторванную от оськиного фикуса тонкую веточку, и неторопливо, словно сказку, рассказывал, что знал, - а может тысячу лет. Он будет лежать, подобно мумии, не изменяясь и не просыпаясь. Ну, если только высохнет немного. А может высохнуть и до того, что не проснется.

- А разбудить его можно?

- Спустись в подвал да попробуй. Мы с Кэськой уже иссякли, - сказал вошедший Нестор. - Не хочет он просыпаться. Я там не могу больше сидеть и терпеть издевательскую неподвижность этого сфинкса.

- Попробуй убить Кэську. Вдруг ему жалко станет.

- Ему? Не знаю... Кэську может, и станет. Мне ее самому жалко уже. Пусть кто-нибудь другой.

- Ну не я же... Арно, возьми трубку, ты ближе.

Арно взял трубку, послушал, потом неторопливо отключил.

- Это ты всегда так? - спросила вошедшая Кэсси. Она выглядела так, словно несколько дней не спала и не причесывалась. Глаза ее покраснели и горели нездоровым блеском. Из-за этого блеска ни у кого не хватало решимости лишний раз напомнить ей о ее состоянии.

Арно в ответ невинно уставился на нее. Яркий цвет, сопутствующий его взгляду, Кэсси раздражал.

- Звонил Элис, - мягко сказал он. - Шокировал известием, что мы все идиоты. Сказал, что тоже не знает, как это сделать и по этому случаю уходит в загул.

- Все нас бросили, - взвыла Оська. Она нервничала. Арно понимающе посмотрел на нее. Потом улыбнулся.

- Зато я знаю, - заявил он негромко, но уверенно.

Все головы повернулись на эти слова. Герой момента сидел в кресле, чуть нагнувшись вперед и катал веточку между длинных костлявых ладоней. Он следил за ее крутящимся расщепленным верхом и старательно хранил на своем и без того интересном лице очень загадочное выражение. Упавшая со лба прядь коричневатых с врожденной сединой волос, волос химеры, рисковала на эту веточку намотаться. Еще он молчал.

- Ну? - Нестор не выдержал первым.

- Знаю, знаю, - поддразнил его Арно. Поставил веточку на одну ладонь и прихлопнул другой. - Это целый ритуал.

- А чего раньше молчал?

- Думал, может что более простое подействует. Мне потребуется десять дней. Вы согласны?

- На что?

Арно откинулся в кресле и, положив голову на спинку, демонстративно уставился в потолок. Все тоже невольно последовали за ним взглядами, но ничего, кроме выгоревших незабудок , наклеенных некогда Оськой на обои, не увидели.

- В течении десяти дней, - Арно переключился с потолка на публику, вы ни в чем не упрекаете меня, и ни о чем не спрашиваете, насколько бы странным не показалось то, чем я буду заниматься. Я, со своей стороны обещаю, что эти действия ничем не оскорбят никого из присутствующих и не причинят никакого вреда. В течении десяти дней вы исполняете все, о чем бы я вас не попросил. Вот и все... ничего трудного. На одиннадцатый день мы едем в Сорлаш, в храм, и там я расталкиваю наше божество, - теперь Арно улыбался уж вовсе лучезарно.

- А сейчас не проще?

- Я же сказал, это ритуал. Сейчас, - Арно печально скривил губы, сейчас я и не смогу, наверное. Я слишком... как бы это сказать... Вобщем, для одних ритуалов требуется предварительное очищение, пост там, а для других наоборот... Я недостаточно порочен.

- И ты будешь десять дней предаваться пороку?

- Ну да. Я такой азартный человек... У кого есть лишние деньги?

- Ни фига себе, не причинят вреда...

Несс от души расхохотался.

- Это значит, те деньги, которые Асет давал тебе на бордель, ты просаживал в казино?

- Примерно так. Но он считал свое напутствие страшно остроумным, поэтому я его не разубеждал.

Оська, лицо которой прибрело просветленно - жертвенное выражение, обратилась к Арно:

- Я дам тебе чек на десять тысяч. Хватит?

Арно, часто моргая, опустил взгляд. Потом собственное смущение его позабавило, а дальше он неожиданно смутился окончательно.

- Так вы согласны? - он изо всех сил старался добавить в свой голос громкости, но тот все равно получился замирающим.

- Смотри, - развеселился Несс, - как ему непривычно быть порочным. Могу поспорить на что угодно, что он злачные места вообще не посещал, а, как примерный школьник, покупал книжки... И как же ты, всего за десять дней все наверстаешь?

- А это не может быть кто-то другой? - спросила Кэсси. - Я гораздо более... подхожу. Наверно.

- Ты вряд ли. Вот если бы Алик сам этим занялся, успех был бы обеспечен, - сказал Несс. - Итак, что мы имеем?

- Необходимость совратить, споить, избаловать и раскормить Арно до состояния шара за десять дней! - выпалила Оська.

Арно уронил голову на руки и беззвучно засмеялся. Он всем импонировал этой своей готовностью смеяться в любое время и по любому поводу. Потом поднял голову и отбросил волосы с лица. Он показался Кэсси человеком, который впервые в своей жизни счастлив. Даже слишком. И вовсе не от того, что собирается в будущем изо всех сил предаться пороку.

- Мы согласны, - сказала Оська. - А в чем будет состоять ритуал?

- Не скажу, - снова улыбнулся Арно.

На деле все обстояло так. Первые пару часов Арно вживался в роль. Получалось у него необыкновенно быстро. Уже вторые сутки были ознаменованы высказываниями вроде: "я не буду брать чашку за эту грязную ручку" и "найдите для меня не это, а приличное". Ночами он, действительно, одевал длинный черный плащ и исчезал никто не знал куда. Нестор, который все это время жил у них, из боязни быть настигнутым страшной местью Асета, проследил за ним и выяснил, что тот ездит в город, и все время на попутках. На третий день Арно купил яхту. Они с Нестором (который, как выяснилось, когда-то и парусным спортом занимался) проболтались в море почти сутки, после чего оба еще сутки проспали.

К седьмому дню капризы Арно выносили, сжав зубы. Ладно, если бы он повышал коэффициент своей порочности где-нибудь специально отведенных местах - нет, он сидел дома и всем мешал. Хуже всего, что когда замечал чье-нибудь неудовольствие (а это у него очень хорошо получалось) иногда смущался до того, что недовольного самого начинали терзать муки совести, а иногда, наоборот, начинал отвратно ныть. Скандалить он так и не научился. Восьмой день он провел в баре, а на девятый вел себя совершенно нормально, только потребовал общества Оськи, чтобы ловить рыбу. Это было настолько долго, что весь десятый пришлось проспать.

И вот наступило утро одиннадцатого дня. Арно был рассеян; похоже, и он сильно устал от непривычного ему разгульного образа жизни. Оська простыла на рыбалке и вообще из комнаты не выходила. Только Романтик оставался спокоен и уравновешен. Если у него и были какие-то соображения относительно успеха предстоящей им миссии, то по его поведению их было не угадать. Кэсси, посчитав его самым здравомыслящим из их компании, решила с ним поделиться.

- А может не надо ничего делать, а?

- Чего? - спросил Несс. Он стоял на крыльце, накинув на плечи куртку и курил. Казалось, он вообще не здесь.

- Активировать Алика. Целее будет. Я уже привыкла к тому, что он... там лежит и все.

Нестор посмотрел на нее странно. Кэсси показалось, что он изучает ее сильно осунувшееся и похудевшее лицо с каким-то новым, непонятным интересом. Романтик, при всей его общительности, оставался натурой скрытной, поэтому о природе этого интереса Кэсси догадок особенно не строила. Может быть, она ему нравилась, но какой-то страшный обет из серии его многочисленных тайн вынуждал его отталкивать всех симпатичных ему людей, или он с таким лицом строил предположения относительно ее будущего в случае дальнейшей спячки вампира, а возможно, просто сожалел, что его сбили с какой-нибудь интересной мысли.

- Представь себе, Кэсси, - сказал он, укоризненно сверля ее темными глазами - что ты - утомленный переживаниями за свою родину вампир. Ты ее очень любишь.

- Я ее и так люблю. Она - самая милая земля на свете. Здесь все какое-то очень трогательное и... не знаю.

Нестор ненадолго перестал сверлить, чтоб затянуться.

- Теперь представь, - он выпустил дым фоном для предлагаемого образа, - что ты видишь больше, чем ты видишь. И слышишь больше, чем слышишь. Ты привыкла, что тебя слепит яркий свет, бьют по башке звуки, ты живешь в мире, полном не только материальных, но и... вещей другой, скажем так, волновой природы. Твой мозг обрабатывает каждую секунду столько информации, сколько нормальный человек получает за сутки. Конечно, он уже привык разбираться в ней, игнорируя все, что не представляет для тебя ценности, ты способна поэтому вести себя, как человек, но твои чувства по-прежнему травмирует любая дисгармония окружающего. Восприятие твое обострено. Чтобы поддерживать себя в этом состоянии (а оно - единственное состояние, в котором ты можешь существовать), ты убиваешь тех, кем сама была прежде. (Говорят, ты их в этот момент даже любишь, и ради такого наверно, можно частые расставания ввести в привычку). Это - единственно доступное тебе чувственное наслаждение, одновременно дающее разрядку твоим сверхнапряженным нервам и энергию твоему телу, которое тоже, кстати, потребляет ее в огромных количествах и без подогрева. Еще представь, что позади у тебя счастливое детство, что ты хорошо воспитана и в жизни любишь далеко не все...

Выдав это чуть ли не на одном дыхании, Несс затянулся бычком.

- А теперь представь себе, - он злобно вдавил бычок в полированные перила, - что какой-то старый хрен заливает тебя в пластик, как дохлого жука. При этом ты знаешь, что даже задохнуться в нем не сможешь. Будешь сидеть вечно, в одной и той же позе, ни в состоянии даже пальцем пошевелить. Все, что тебе остается, это вольно или невольно впасть в транс. Представила?

- Ну?

- И кем, по твоему, будут люди, которые, вытащив тебя оттуда, так тебя и не разбудят и не сообщат, что все кончилось? И не дадут тебе, кстати, возможность, спасти твою милую и замечательную родину. А ведь еще есть Асет, который нас ищет, и, я думаю, еще кто-нибудь.

- Да, Несс... Они будут... то есть мы будем гадами. Только... знаешь, у Арно такой вид... он меня беспокоит. Словно он знает что-то, что мы даже и предположить себе не можем.

- Ты беспокоишься за всех и всегда, - Романтик нежно коснулся ее плеча, - а Арно знает ритуал, которого не знаем мы. Я тоже сильно подозреваю, что там не все так просто, как хотелось бы, но мы этого не узнаем, покуда не попробуем.

- Ладно, поехали, - слабо улыбнулась Кэсси. - Только Алика завернуть не забудьте, прежде, чем вынести, а то мы его потеряем.

Перед отъездом она зашла к больной Оське. Та сидела в кровати и читала, держа у покрасневшего носа платок.

- Знаешь, - сказала она, не успела Кэсси ступить на порог, - сколько ему лет?

- Кому?

- Арно.

- Ну выглядит он на тридцать... два или три.

- Ему двадцать шесть.

Оська сморкнулась.

- Асет - сволочь, - закончила она.

- Оська, - сочувственно сказала Кэсси. - Ты не переживай так.

- Это ты за меня не переживай, - Оська снова сморкнулась. - Я сильнее, чем кажусь. В конце концов... у каждого своя судьба. Иногда они как-то близко пересекаются, и начинаешь жить за другого... А потом очень быстро забываешь об этом. К счастью. Иначе жить было бы невозможно. Ладно, счастливо. Будьте осторожны. За вами наверняка охотится куча народу. Я б на вашем месте взяла другую машину.

- Мы б тоже, но нам негде, - кивнула Кэсси, закрывая дверь.

20. Храм.

Район, называемый Сорлаш, выходил к морю двумя соседними сторонами. Одна, восточная, была представлена гладкой береговой линией и гористым побережьем. Туда Кэсси доехала бы, если б некогда миновала Асета, подзаправившись в дороге. Другая, северная, являла собой отлогий лесистый берег с очень причудливой береговой линией, испещренной заливами и бухточками. Из нее в море так же уходили длинные каменистые косы, иногда даже скалистые. В этом случае их населяло жуткое количество разнообразных морских птиц - от мелких скандальных крачек до огромных флегматичных фрегатов. В этих живописных местах, в лесу, также водилось множество зверья, от землеройки до древесного медведя. И в древности, именно на этой стороне, рядом с самым вытянутым заливом построили храм повелителя Анкаианы.

Эта большая, почти не тронутая временем постройка, полупрозрачный белый мрамор которой был обвит изящным мелколистным плющем, поднимающимся до самой крыши. Колонны при входе, симметрично оплетенные им же, человеку с материка показались бы странными, они были сделаны совсем не по тем, привычным, канонам - не совсем круглые, не совсем квадратные, похожие в сечении на неправильные многоугольники с очень неправильными сторонами; глаз не резали, а казались на редкость приятными, словно бы навевая каждому что-то близкое из самой сокровенной мечты.

Некогда храм смотрелся ажурным и изящным, словно беседка, но с течением лет все отверстия наглухо забились ветками, листьями, гнездами, заросли лианами, и теперь это строение местами больше походило на заброшенную землянку, нежели на предмет поклонения. Внутри, еще в бытность его беседкой, стояла статуя бога, но вот уже больше ста лет как остатки ее покрывались, лежа вдоль стен, пылью и сухими листьями. Сохранился только алтарь - прямоугольный, серого мрамора с аккуратной продолговатой выемкой наверху, в которой скапливалась дождевая вода и росли мелкие зеленые водоросли.

От проезжей дороги до храма пришлось пешком обогнуть почти весь залив. Кэсси, которой не пришлось ничего тащить, была в восторге от этой двухчасовой прогулки. Берега - один крутой, другой пологий, вроде пляжа, с большими камнями, не отпускали ее восхищенный взор всю дорогу. Она позволила себе на время забыть обо всем и громко выражала свой восторг, не замолкая ни на секунду. Арно этот восторг полностью разделял, сказав под конец, что это вообще, самое красивое место, из всех, что он когда-либо видел. Нестор больше молчал; только один раз вспомнил, как читал, о том, что в храме некогда был склад оружия, только его еще никто не нашел, и тут же пожалел, что погода пасмурная, на что Арно ему заметил, что выражение его лица как раз ей подстать.

С этим они и вошли.

- Куда его? - спросил Несс, тащивший Алика.

- За алтарь, - сказал Арно.

- А ты уверен, что стоило так далеко ехать? - Нестор с сомнением окинул взглядом позеленевшие стены.

Арно вздохнул.

- Не знаю... Я ни в чем не уверен. Но скоро мы будем это знать. Вечером.

- А теперь что? - спросила Кэсси.

- А теперь, - Арно нервным жестом попросил у Несса сигарету, - вы идете на тот берег, и сидите там, пока я не позову. Вот эту сумку оставьте мне.

Аквамариновые глаза его бегло и немного испуганно осматривали выступающие из полумрака стены; он часто затягивался, хотя прежде Кэсси не замечала, чтобы он вообще курил.

- А потом что? - спросил Несс. - Может, нам лучше остаться?

- Идите, - отмахнулся Арно, но потом быстро обернулся, - или нет...

Минуту они смотрели друг другу в глаза; Арно кусал губы. Потом отвернулся и махнул им рукой.

Они вышли.

Некоторое время они молчали, потом Нестор сказал:

- Мне почему-то нехорошо от мысли, что я их оставил. Один вампир и Дзанк, другой - маг - самоучка весьма странного происхождения. Глаза такие... Ты не видела, что у него на спине, на лопатке?

- Я его не раздевала, - пожала плечом Кэсси. - А что там?

- Цифры. 2772. Блеклая татуировка. Очень старая.

- Наверное, серийный номер. Может, он робот.

Несс усмехнулся.

- Скорее, индивидуальный. Не видел я еще таких роботов. И в уме он считает со скоростью калькулятора.

- Все мы тут таинственные, - подколола его Кэсси.

Когда вернулись к месту, где бросили вещи, Нестор уселся, где посветлее, читать книжку, а Кэсси решила осмотреть окрестности.

- Ты только не заблудись, - напутствовал ее Несс.

- Попробую, - ответила Кэсси и пошла вдоль берега.

Привлекали ее бабочки, которых по такой погоде хоть и было немного, но исключительно красивых. Вода в заливе из-за родников была сильно опресненной, особенно по краям, и они прилетали сюда ее пить. Кэсси шла по берегу, а они, иногда даже по две сразу, вылетали из-под ног, словно разноцветные узорчатые листья и лениво планировали дальше, едва позволяя рассмотреть узор на собственных крыльях.

Бабочки, знала Кэсси, проснулись недавно, несколько дней назад, но как-то сразу все. В Аджистане они тоже иногда попадались, но все больше обычные и маленькие, не то, что здешнее изобилие.

Эти насекомые, чем дольше за ними наблюдаешь, тем больше вызывают желаний, и самое сильно из них - остановить и обрести. То есть поймать. Хотя бы на время, только чтобы рассмотреть и удивиться, что такое красивое - и вдруг летает. Трудно поверить, что летает оно иногда даже имея перед собой, одной ей (или ему) ведомую цель. А еще есть у этого сказочного существа, как у настоящего, и глаза, между которыми растут и не мешают летать два уса и спирально упакован хоботок. Еще у нее есть ноги, их много, но когда она, оказав тебе непонятное и неожиданное доверие и цепляется ими за руку, нужно замереть, чтобы почувствовать их. Большинство бабочек сами, телом, немного пушистые (интересно, зачем?) и это тоже очень красиво. Очень эффектны коричневые волоски с зеленым блеском. По ним бабочку можно погладить, если она настолько занята, что позволит это.

Что она такое? Она появляется, и исчезает, за свою, как правило, короткую жизнь, успевает попринадлежать к какому-нибудь виду, поесть (если это можно так назвать) и дать потомство. С гусеницей все ясно - червяк, и ведет себя, как червяк. Состоит из полупрозрачной кожицы и большого количества полужидких внутренностей. Где-то их мерзостных недрах и спрятано, каким быть тому эфемерному существу, в которое в итоге преобразятся все килограммы сожранных листьев. Может быть, красота листьев и цветов проявляется в следующей стадии насекомого в таком концентрированном виде?

Кэсси шла, а очень блестящая синяя бабочка летела впереди. Иногда она садилась, давая возможность подойти, но неизбежно взлетала снова. Не заблудишься тут, пожалуй...

Берег был каменистый и весь усеянный мертвыми, вылизанными водой и солнцем корягами, на которых темно-синее смотрелось особенно замечательно. Кэсси пыталась представить, как выглядела бы бабочка при ясной погоде. Наконец преследуемый фантом выбрал себе место отдыха.

Кэсси подкралась и тихонечко села рядом. На этих крыльях было, на что посмотреть. Черные, блестят синим, с похожими на кляксы розовыми, зелеными, фиолетовыми пятнами и пятнышками холодных тонов.

"Если на свете существует такое чарующее великолепие в мире насекомых, то почему оно не может существовать в мире людей? Впрочем, будем справедливы - в мире людей есть Оська. Такой замечательной, как она, мне еще не приходилось видеть. Хоть она и не блестит пятнами. Бледно интерферирует Алик, но к миру людей давно не относится. Похоже, в чем-то он гусеница, а в чем-то - бабочка... Бред какой, неужели нельзя успокоиться?"

Кэсси подняла взгляд, и поняла, что нельзя. Не суждено. В нескольких шагах от нее сидел Генрих. Сидел и смотрел на нее, судя по виду, очень долго. Немного в отдалении стоял еще один человек, спиной к ним, и смотрел на воду, где обрезками бумаги плавали крачки.

Кэсси растерянно моргнула. Она не понимала, откуда он тут. Хотя нехорошо ей уже стало.

- Привет, - сказал он. - Странно это все, не правда ли?

- Привет. Что именно?

- Кажется, ты знаешь больше меня. Может, объяснишь?

- Конечно. Я шла за бабочкой, но красота - вещь обманчивая. Я бы сказала, даже предательская. А ты?

Генрих встал и подошел. Подал руку, но Кэсси отрицательно покачала головой.

- Детка, - сказал он, - это не твоя игра.

- А чья?

- Мужчины борются за власть, - сказал он. - А женщины...

Кэсси раздражали разговоры о мужчинах и женщинах.

- Дуры, если позволяют им это безнаказанно делать в таком месте. А еще большие дуры их когда-то воспитали таким образом, что они не понимают, почему это такое свинство.

Генрих немного побледнел. Он схватил Кассинкану за плечо и поставил на ноги. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Он - удивленно и гневно, она - печально.

- Пойдем, - постарался он сказать мягко. - Покажешь, где остальные.

- А кто вам нужен?

- А то ты не догадываешься.

Кэсси обиделась. Над головой тревожно заверещала крачка.

- Я на вашу контору своими мозгами не работаю. Сам говори, кого надо, гражданин начальник.

- Вас было четверо. С собой вы везли очень важную вещь.

Кэсси никак не могла сосредоточиться. Что-то в этом заявлении было явно гадкое, зияло, как прореха, что-то такое... Ну конечно. Когда ехали сюда, хвоста не заметили, и смотрелись, как трое. Значит, только Асет мог разглядеть, что в машине их четверо. А Генрих работает на мэра. Принципиально и честно.

- Кому она нужна?

- Не твое дело.

- Мне только одно интересно, - буркнула Кэсси, - знает ли об этом некто Андриан?

- Знает. И скоро будет здесь. И Асет тоже. Так что лучше тебе поторопиться и указать нам точное ее местонахождение.

- Ее? - жалобно засмеялась Кассинкана. - Ее, ой, мамочки....

Кэсси снова опустилась на камни, прижимая руки к лицу. Ее начала бить дрожь. Крачки кричали так громко, что не замечать их стало трудно.

- У нее истерика, - сказал незнакомый голос Генриху.

Кэсси всхлипывала, но скоро и сама себя перестала слышать за птичьими воплями. Ей было смешно и плохо. Она думала про Алика, который никогда не проснется. И еще - о той идиотской возне, которую затеяли вокруг него, которая по сути своей так убога, а является работой человека, который ей когда-то нравился (как такое могло быть?) . И который теперь называет ее "детка". Фу.

А Алика мы сейчас предадим во второй раз. Нет...

- Кто-нибудь, сделай так, чтобы мне не пришлось это делать!!! Я не хочу!!!! - истошно завопила она, срывая голос.

Ее схватили за руки, пытаясь поставить, но человек невменяемый сильный и скользкий, поэтому она вырвалась, откатилась, и выскользнув из чьей-то неуклюжей хватки, не разбирая дороги, побежала по тропинке наверх, к лесу. В самом начале споткнулась о камень и упала.

Досадно - разбились локоть и коленка. Кэсси некоторое время лежала, зажмурившись и задержав дыхание. Она не могла встать, и ничего не видела, особенно в той стороне, откуда прибежала. Потом, когда к ней вернулись ощущения, она медленно поднялась, оглянулась и увидела совсем не то, что ожидала.

Огромная туча взбешенных крачек атаковала тех, двоих, на берегу. Они пытались отмахиваться руками, даже отстреливаться, но птиц становилось все больше и больше, они образовывались чуть ли не из воздуха, отважно нападали, и скоро ее преследователей стало вообще не видно. Кэсси вспомнила, что у крачек очень острые клювы, скверная привычка гадить на врага (а едят они рыбу), и пожалела Генриха.

- Ты б хоть присел, - прошипела она себе под нос, - детка....

Немного прихрамывая, но максимально возможной скоростью Кэсси уползла в лес.

Теперь перед ней стояла сложная задача - вернуться и предупредить Нестора, по возможности, не выпуская из вида преследователей (которые тоже потихонечку ползли к лесу), и смотаться вместе с ним куда-нибудь в безопасное место.

Это если они не догадаются про храм. А если догадаются? Тогда придется прерывать этот хренов ритуал, непонятно в каком месте, непонятно с какими последствиями.

А может быть Несса уже нашли? А ведь он - Романтик, он будет молчать. А они его арестуют. А потом вернутся эти, поклеванные и красивые, очень, наверное, добрые после всего...

Лучше сбегать в храм. Ну, может, не в храм, а только снаружи посмотреть, есть там кто-нибудь, или нет. Если есть, она сразу увидит.

И что тогда?

Терзаемая сомнениями и страхами, Кэсси решила идти к храму. Путь неблизкий, но зато у нее будет возможность оказаться там раньше, чем другие и что-то предпринять. Тем более, что внутри Арно, который тоже немного маг. Правда, если нагрянет Асет... А если он уже там? Но он, по крайней мере, знает, как обращаться с вампиром. Будет ли от его умения толк - другой вопрос.

Через полчаса пути стали донимать боевые раны. Кусты, сквозь которые приходилось продираться, влияли плохо, и, чтобы хоть как-то себе помочь, пришлось искать обходные пути. Нога еще ничего, на ней была штанина, а вот руку очень хотелось вынуть из рукава и отправить под футболку. Кэсси представила, как в таком виде появляется возле храма - однорукая, хромая и истерзанная злыми кустами.

В ботинке стало холодно и липко. Хорошо бы взглянуть, в чем там дело, но из-за сумрака чащи осуществить это не представлялось возможным. На поиски светлого места ушло довольно много времени. А когда Кэсси выбралась на небольшую полянку и взглянула на свою ногу, ей стало нехорошо. Ниже колена штанина уже пропиталась и скоро засохнет; тогда ходить вообще будет невозможно. Ей необходима скорая медицинская помощь, которая, наверняка, есть у этих... у легавых. Не откажут же ей, в самом деле. А если потянуть время, может, и ритуал закончится.

Девушка оглядела полянку, поросшую нежными весенними цветами. Она еще помнила, откуда пришла в поисках светлого места, но когда идешь обратно, все выглядит по-другому. Прислушавшись, попыталась выяснить хотя бы в какой стороне вода, но звуки леса заглушали все.

Не ходи, и не заблудишься еще больше, вспомнила она и села, чтобы успокоиться и начать рассуждать здраво.

Принято ориентироваться по солнцу. Которого нет. Конечно, можно попытаться отыскать в хмуром небе слепящее место, но оно уже не над головой, а за деревьями. Если не найти дороги до темноты, то после ее наступления... Страшно подумать, как это холодно. Если выберусь, подумала Кэсси, начну таскать с собой куртку даже на пляж.

Итак, появилась она вон оттуда... В это, сплошь заваленное бревнами место не хочется соваться с больной ногой. Но иначе нельзя.

Кэсси шла точно назад, постоянно оглядываясь и сверяясь с памятью. Естественно, добрела так до совершенно незнакомого места, вернулась, нашла знакомое. Остановилась, чтобы вспомнить - насколько знакомое. Проходила она тут перед тем, как заблудится, или это то место, с которого всего лишь начались только что покинутые незнакомые окрестности? Теперь и они стали знакомыми...

До храма получилось доковылять еще засветло. Как - не вспоминалось. Очевидно, вел ее не разум, а древний инстинкт, который включился, как только разум впал в панику и отказал. Значит, ее проклятие (если это проклятие) именно на этом самом разуме, или на том, что нынче вместо него...

Измученная, она упала в траву с намерением хоть немного отдохнуть, и уснула. Снился Нестор, который открыл ей секрет, что море - это на самом деле не море, а дым; снились по берегам дыма камни, темное место, из которого должна была вылететь бабочка, но почему-то не вылетала, и голос Арно, сказавший, что она может и через тысячу лет вылететь, ей это не трудно... Просто сейчас она занята, и, если не бояться темноты, можно пройти по темному и длинному коридору и погладить ее жемчужно-серые крылья. Если сумеешь разглядеть ее в непроглядном дыму. Кэсси хотела пойти, но тут приползла огромная синяя гусеница, с обеих сторон заканчивающаяся головами, назвала ее деткой и стала одной головой отгрызать ей ногу, а другой - руку. От этого Кэсси начала мерзнуть и проснулась.

Высоко, в сплетении веток проглядывали сквозь облачность две большие вечерние звезды.

По мере пробуждения подступал ужас; сердце заколотилось так, что заглушило шум волн в заливе. Кэсси вскочила, словно и не спала вовсе. Забыв про осторожность и про ногу, она вбежала в оплетенные лианами двери и замерла, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

Храм выглядел как и прежде - заброшенным, словно в него много лет так никто и не входил. И никаких следов их сегодняшнего посещения. Словно оно привиделось.

Подстегиваемая суеверным страхом, девушка почти бегом покинула жуткое место. Нога с присохшей к коленке штаниной мешалась, и наверное, легче было бы без нее. Стараясь не думать о том, что может ждать ее впереди, она двинулась в обход залива - в то место, где остались машина и Несс. С целью удержаться от паники Кэсси старалась сосредотачиваться на мелких дорожных проблемах. Камешек, корень, куст большой, куст маленький, но колючий, дорожка, дорожка кончилась... Заботясь о личной безопасности, она поминутно оглядывалась и старалась передвигаться настолько тихо, насколько это было возможно в ее искалеченном состоянии.

Но вокруг висела тишина. Кэсси нашла то место, где убегала от Генриха и оглядела его из леса. В глаза не бросались белые перья, оставшиеся там. Хотя должны бы. А пойти проверить, чтобы тоже не обнаружить никаких следов, было боязно. Кэсси успокоила себя напоминанием о дувшем там ветре. Он мог унести перья.

Чем дальше, тем становилось жутче. Она чувствовала себя потерявшейся не только в пространстве, но и во времени, и попавшей туда, где ничего сегодняшнего еще не было, неизвестно когда произойдет, да и не ясно, произойдет ли. Впечатление усилилось, когда она добралась до места где оставила Нестора и обнаружила, что и он, разумеется, исчез бесследно. Даже хотела посмотреть, не примята ли там трава, но не могла точно вспомнить где. Впрочем, и с ее места неплохо просматривалось, что нигде. Тогда она задрожала, не зная точно, от чего - от холода или от нахлынувшего иррационального ужаса.

Оставалась машина. Если и ее нет на месте, то, помимо ее собственного помешательства возникнет проблема возвращения.

А стоит ли выбираться? Может быть, этот параллельный мир, где нет машины и всего прочего, не так хорош? Хотя, остановила она себя, мир, в котором все это наличествовало, вряд ли был сильно хуже. Миры, вероятнее всего, мало отличаются в главном, если уж и во второстепенном так похожи тот же храм, тот же лес, залив и даже камни на берегу. Интересно, а звезды? Они те же?

Кэсси подняла голову. Звезд стало больше, а небо - темнее. Выяснить, те ли это звезды, она затруднялась.

Дрожь превратилась в крупную. Хотелось закричать, но горло сдавили слезы. Она устала, продрогла, разбита, исцарапана, вокруг, наверно, все люди умерли, а ей еще подсовывают другой мир, в котором их вообще никогда не было! А вдруг он населен одними мавурками?

Нет, глупости. Мир тот же самый. Чудес-то не бывает, что бы там не говорила Оська. Бывают плохо познанные явления да глупые девки, вроде нее, которых все забыли и уехали.

Уехали, прямо по залитой лунным светом дорожке, на которой в том, прошлом мире, осталась машина, очень классная, зеленая... А в этом ее, конечно, не будет...

...Ее и не было...

Кэсси упрямо доковыляла до того места на обочине, где не было, и в подробностях, насколько позволяло освещение, рассмотрела следы больших колес. А все-таки жила в ее душе маленькая надежда на другой мир... Теперь, вот, умерла.

Беспомощно осмотревшись, поняла, что не знает, куда надо пойти, чтобы куда-нибудь попасть. Возможно, если идти по шоссе - рано или поздно выйдешь. Только шоссе рассчитано отнюдь не на пешие прогулки, и может стать слишком поздно.

Гады вы все, подумала она. Особенно Генрих. Знал ведь, что она в чаще. И, кстати, если уж всех забрали, могли бы хоть засаду на нее устроить.

Но они получили все, что хотели, и ты им не нужна, сказала себе Кэсси.

Еще раз осмотрелась, увидела пень. Нашла в кармане сигареты. Посидела, поплакала, покурила.

Где-то прокричала сова. В кожу впился холодный ветер.

Руки и ноги давно окоченели, а у основания больших пальцев стали появляться онемевшие места. Кэсси попыталась согреть их об шею под волосами, но и там тоже похолодало. Встать бы и подвигаться, выкинув ногу подальше.

Лес холода не чуял и жил своей жизнью. Сзади прошуршало. Она вздрогнула и обернулась. Прошуршало в чащу. Над дорогой промелькнула тень птицы, и издала звук, пустивший по замерзающей спине мурашки. Она не знала, почему никого нет. И это было страшно.

... Она не знала, что часом раньше в другом месте, на не занятом птицами пятачке собралось пообщаться все то, что принято называть в прессе "высшим обществом". Гундосый с мавурком стояли рядом, как звери на водопое; Генрих со своим майором шепотом бранились и наблюдали за этим трогательным зрелищем, аккуратно шлепая на своих опухших физиономиях слишком нахальных комаров. Еще там были: Асет - внешне недовольный всем и неприятный сам, Энди - как всегда, неоправданно спокойный, Несс, которого они все достали, и все.

Больше с ними никого не было.

Майор первым нашел в храме необходимую мэру вещь и взял ее с собой, но не донес. Ее украли. Скорее всего, полагал майор, кто-то из этих двоих, которые стояли тут и делали вид, что ничего не знают.

Асет уже полчаса распространялся, как явился сюда уничтожить зло; Генрих - как с риском для жизни следил за опасным преступником Нестором Романовым, на совести которого три убийства, а Энди, выслушав их, некоторое время молчал. Потом, осознав, что законы дипломатии требуют и с него приличный мотив, неспешно поведал, как уже много времени хотел кое-что обсудить кое с кем, прибыл, а тут столько народу...

- А вообще-то, - добавил он с усмешкой, - нормального человека не могло не заинтересовать, зачем вы все сюда разом двинулись.

Светской беседа, состоящая из иногда резких, иногда - очень тонких намеков и успешных попыток каждого из присутствующих не отпускать двух других, Энди не увлекла.

Первым не выдержал Асет.

- Я прошу извинить меня, господа, - сказал он, - но мне скоро придется покинуть ваше приятное общество. Дела требуют моего присутствия в другом месте.

- А зло? - невинно поинтересовался майор. - Вы уже покончили с ним в этом месте? И не поведаете нам этой интригующей тайны? Я слышал, что стены старинного храма не так просты и заброшены, как кажется на первый взгляд. Неужели вы оставите своих граждан во-первых, в неведении, а во вторых - в опасной близости от этого жуткого сооружения, даже не посоветовав никаких средств защиты?

- А вы, - Асет склонил голову; в его голосе и взгляде проскальзывало презрение, хоть и не настолько явно, чтоб стало возможно обратить на него внимание, - верите в мистику? Я слышал, при подготовке подобного рода специалистов ей уделяется внимание, если можно так выразиться, с другой стороны. Иными словами, - он приветливо сощурился, - вам оставляют право не верить, и настоятельно рекомендуют пользоваться им в любой ситуации.

- Я столкнулся с этим, - кивнул майор, - но еще раньше меня научили видеть истину...

Генрих и Энди, не глядя друг на друга, рассеянно следили за их разговором. Генрих еще и делал вид, что допрашивает Нестора.

- Суд отложил ваше дело на неопределенное время, так? - спросил он.

Несс кивнул. Чем бы это не было, ничего хорошего оно в любом случае не сулило. Эта бредовая сцена в закатных лучах наверняка понравилась бы Кэсси. А Оська сказала бы по фатальный перелом, или что-нибудь такое.

Сзади тихо плескалась вода. Впереди темнел лес, а с боков уходил в две стороны каменистый берег. Справа высилось красивое нагромождение валунов совсем недурно для последних часов свободы. Не хватает за этой горкой лишь ярких закатных лучей, корявого куста для антуражу, да высокой фигуры в мантии, с простертой дланью и приговором на устах.

А рыжий раздражал Несса бесконечным трепом, словно всерьез надеялся что-то прояснить в этом запутанном деле не сходя с места. Нессу уже стало неинтересно, подняли они его дело из-за каких-то новых обстоятельств, или единственно для прикрытия. Но даже последний случай Нестору Романову ничего хорошего не сулил.

Голова шла кругом от воспоминаний, усталости и вернувшегося давно утомившего до ночных кошмаров изматывающего страха. Как и всегда в такие минуты он сомневался, стоило ли в свое время защищаться или все-таки следовало попытаться впечатлить присяжных ужасающим признанием. Он уже в который раз попытался представить себе, как бы это признание могло выглядеть, и даже не успел должным образом удивиться, когда черная фигура на камнях действительно возникла, однако длань простирать не стала, а быстренько соскользнула вниз, шурша во внезапно наступившей тишине складками мантии, подобно капле ртути просочилась сквозь собрание и схватила его за руку. И, отбросив скрывающее лицо покрывало, отвернулась и потянула его куда-то в лес прошептав ему на ходу тихим, немного охрипшим голосом: "В лесу жди, найду."

Они добежали до деревьев, где Нессу было велено скрыться. Он скрылся, но недалеко, и очень хорошо видел происходящее.

Группа, из которой его столь ураганным образом изъяли, немного растерялась, прозвучало несколько выстрелов им вслед, однако рассеяться она еще не успела, когда перед глазами, точно копируя дежурную сцену всех боевиков, большой булыжник увенчала на вид хрупкая фигурка с... Нестор сразу подумал, что это небольшой пулемет, но не сразу поверил, что это он и есть. Из него Алик дал короткую очередь в землю, что заставило кого-то отскочить назад, а кого-то замереть на месте.

- А говорят, у властей трудно встретить понимание, - громко сказал он.

- После очереди в землю-то... - пробормотал Энди, косясь на майора.

- Моей следующей целью, - резко ответил Алик, выждав минуту напряженной тишины, - будет пустота между ушей, которая считает, что собственный Дзанк ей все еще необходим. Имея основание подозревать в этом желании каждого из присутствующих, я хотел бы особо подчеркнуть то искреннее наслаждение, с которым видится мне возможность поразить несколько мишеней, не выбирая. Но столь изысканное удовольствие обернется, к сожалению, как ни странно, моему, а не вашему, неблагополучием и смутой, и, следовательно, дополнительной порцией чужой крови, пожертвованной мне господином Вандарским. А божественная власть дается лишь тому, кто отдал за нее кровь собственную.

- Это если у кого есть собственная, - съязвил Асет.

Алик пожал плечами.

- Лучше уж никто, чем такие, как вы, господа.

С этими словами Алик спрыгнул вниз, в следующую секунду появился перед Нестором, схватил за руку и потащил в чащу с такой скоростью, что тот едва успевал прикрываться рукой от хлещущих по лицу веток. Казалось, что его тянет за веревку стоящая где-то впереди огромная лебедка, и он уже был готов на нее по инерции намотаться, когда они остановились друг напротив друга на лесной полянке.

- Ты кто? - Удлиненные серые глаза смотрели снизу вверх, и Романтику казалось, что из них исходит мягкое сияние, хоть и невидимое, но надежно поглотившее, отделившее их обоих от всего, что было вокруг. - Я так понял, ты был не с ними, - вопрос завершился очень теплой улыбкой и легким пожатием так и не отпущенных пальцев Несса.

Тот с трудом поборол это расслабляющее чувство, вспомнив, кем приходится тварюшке, и ответил:

- Нестор. Автор поставленной Асетом западни. Ты извини...

- Перестань! - Алечка вздрогнул, потом повернулся в сторону и посмотрел на него искоса, и как показалось Нессу, немного обиженно, - Я же не прошу извинений за то, что поступаю по велению своей природы... Тебе можно найти оправдание.

- Оправдываюсь. Меня заставили. Вернее, заставили не меня, а Кэсси, потому что я пообещал ей, что не дам ему ничего, а освободить меня от этого обещания могла только она.

- И он, - Алечка взглянул в сторону, откуда они пришли. - Ему мнится, что он всесилен. Где она?

- Не знаю. Она ушла еще днем.

- Днем?

- Ну да. Мы ждали...

- Постой... - Алик нервно поднял руку, а потом опустил Нестору на плечо и начал медленно сжимать пальцы. - Она сейчас может быть очень далеко отсюда.

- Да, - недовольно сказал Несс поморщился, - Что у вас за манера вцепляться во все, что движется!

- У нас? - Алик разжал пальцы и, как бы извиняясь, пару раз погладил воздух над тем местом, в которое вцепился, - Расскажи... Расскажи мне все, хорошо? - Алик снова поднял голову, и Несс увидел в его глазах грусть и что-то еще, знакомое, название чему вспомнил лишь потом.

- Да.

- Только после... После того, как ты пойдешь по этой тропинке, найдешь там машину, которую я переставил, дождешься нас...

- А если враги обнаружат меня раньше?

- Глупости, - обиженно возразил Алик и одарил его мимолетной улыбкой, - У меня никогда не было настолько проницательных врагов.

- Это у тебя, - тихо заметил Нестор вслед тающему в темноте пятну.

- Ты не замерзла?

Алик стоял у Кэсси за спиной.

- Я не замерзла? Это я-то не замерзла?!! - негодующе заорала она. - Да как ты мог подумать это про меня, так одетую? - она вскочила и обернулась. Немного помолчав, добавила: - Я думала, время ушло без меня.

Алик, который давно не видел, и не слышал ничего, связанного с ней, рад был узнать Кэську в этом посиневшем существе.

Она судорожно зарылась лицом в волосы еще слабо отдающие то ли пластиком, то ли пылью. Не обращая внимания на то, что схваченное ею существо казалось очень хрупким и вздрогнуло под ее руками, вцепилась в него мертвой хваткой, хотя для этого пришлось сползти с пня на землю.

Он прошептал ее имя, не обращаясь к ней, а просто так, чтобы сказать его, и погладил ее по голове. Однако этого показалось мало чтобы ответить на трепет висевшего у него на шее полумертвого от холода создания, и он тоже обнял ее, сознавая, что этим отнимает остатки тепла.

Кэсси была в том состоянии, в котором любое холодное прикосновение обжигает, и, когда их руки случайно соприкоснулись, вздрогнула и отодвинулась.

- Алик? - спросила она, будто очнувшись.

- Да; это я, - ответил он, - как это ни прискорбно...

Кэсси улыбнулась.

- А я думала, что тебя похитили.

- Неудивительно, - сказал Алик. - Почти не осталось вещей, которых не сделали бы со мной за последние пару недель. А что делали с твоей ногой?

- Напугали так, что разбилась.

Алик осмотрел место и осторожно потрогал.

- Присохла?

- Не смогла, - мрачно ответила Кэсси.- Я ж не сидела...

- Будешь смотреть что там, или нет?

Кэсси некоторое время поразмышляла, не опасно ли отдавать многострадальную коленку в такие руки, но потом решила, что хуже не будет и вытянула ногу.

- Дери.

Вообще-то она слабо представляла себе как можно разорвать штанину снизу вверх вдоль, да еще начиная с подшитого края. Но Алик на то и Алик. Правда, он сделал это в несколько приемов, перехватывая пальцами за края, чтобы ничего не задеть. На коленке была маленькая, но глубокая ранка. Алик что-то в ней поправил, после чего она почти перестала сочиться, достал откуда-то чистый платочек и аккуратно перевязал. Потом достал второй платочек и вытер пальцы. Третий он отдал Кэсси деликатно прокомментировав: "Если нужен". Потом как-то по -звериному склонив голову, прислушался, взял Кэсси на руки и очень быстро донес до машины.

- Поехали, - сказал он Нестору, устраивая девушку на заднем сиденье.

- Алик... - Нестор завел двигатель и обернулся и полумрака.

- Да, - грустно ответил Алик, глядя ему в глаза. - Ты что-то хотел узнать?

Нестор невольно понизил голос.

- Где Арно?

- Когда я проснулся, - Алик опустил голову, - он уже ушел... В один из подводных береговых туннелей, которые никуда не ведут. Меня разбудило.

21. Монраэсс.

- Арно Вэйн Либих, - сказал Алик так тихо, что им обоим показалось, что это вообще не прозвучало, а возникло, как догадка, - великий мыслитель своего времени да и просто незаурядный человек, решил сделать это вовсе не потому, что был несчастен. Счастлив он был.

- ?

- Да, он был счастлив с вами, так, как еще никогда в жизни. Он обманул судьбу, решив не дожидаться перемен к худшему. Первый раз ему не только было, что терять; у него было все, что может принести счастье человеку. Хотя его и человеком-то называли не все и не всегда.

Они ехали по пустому шоссе по направлению к Монраэссу; Алик просил заехать туда но почему, не объяснил.

- История его возникновения весьма туманна, - продолжал он, когда они остановились в лугах, у подножия небольшого холма и вышли из машины. Кэсси тоже рискнула, ибо ей дали куртку.

- Несколько десятилетий назад, - Алик повел их куда-то вверх, на склон - одна из групп ученых, задавшихся целью создать идеального человека, проще говоря, гения, нашла путь, посредством которого можно было собрать комплекс заданных признаков в одной особи. Я не очень разбираюсь в этом, и вдаваться в подробности не буду; только их эксперименты грозили затянуться на многие годы по той простой причине, что одно дело - собрать признаки, а совсем другое - найти такое их сочетание, при котором вышеупомянутая особь смогла бы выжить. Здесь необходимо было учесть и среду, и взаимное влияние признаков, и сцепленные гены и не знаю что еще... Вобщем, гениальные мыши жили, а человеческие зародыши дохли, потому как имели несчастье быть более сложными. Я не знаю, на каком этапе этих исследований появился Арно, но, так или иначе, он появился. Откуда и каким образом - тоже не знаю, известно только, что набор признаков в нем был... его вполне можно было назвать случайным. Арно был генетической моделью, одним из этапов осуществления большого плана по созданию гения. Его растили там же, в лаборатории, с каждым годом убеждаясь, что были на верном пути. Правда, с тех пор они с него так и не сдвинулись, что дает основания считать генотип Арно одной из великих исторических случайностей, происходящих порой по непонятным причинам.

- Это как? - спросила Кэсси.

- Это все равно как если бы эволюция заново прошла весь свой путь по созданию человека, и сделала его несколько в другом варианте. Внешне он мог быть такой же, но у него могло быть, допустим... другое число хромосом,

- Но это невозможно! - воскликнул Несс.

- Практически - да, но теоретически...

- А оно у него действительно было другим? - спросила Кэсси.

Алик странно посмотрел на нее, словно сомневаясь, теоретический ли это вопрос.

- Просто интересно, - сказала Кэсси.

- Мне тоже, - наконец кивнул Алик. - Ну так вот. Однажды им пришло в головы, что мальчик очень уж быстро умнеет. И, чтобы он не зазнался, его с детства стали приучать к мысли, что он не такой же человек, как все, и таких же прав не имеет, а служит исключительно интересам человечества. Ради интересов человечества...

Алик запнулся, словно пытаясь мысленно преодолеть какую-то преграду, а скорее всего, просто справиться со своими чувствами. Не справился и остановился. Глаза его были широко раскрыты, но казалось, он видит только то, что происходит сейчас в его памяти.

- Это его воспоминания, - извиняющимся голосом произнес он. - Хоть и не полностью. Я получил импульс такой силы... Не знал, что человек на такое способен. Но он был... необычным. Среди этих воспоминаний есть такое, о чем лично я предпочел бы забыть. Но он вправе требовать, чтобы я огласил их, потому что он сделал это ради вас... и ради меня.

- Значит, он все эти дни знал, что умрет? - спросил Нестор.

- Он давно знал, что умрет, - сказал Алик. - Через год или два.

- Почему?

- У его создателей было слишком много вопросов и всего одна модель. Они увлеклись доказывая ему, что он - крыса, пусть даже гениальная. Людям это нравится, особенно тщеславным. А этот мир, как известно, либо фанатики, либо карьеристы. Они не могли потерпеть, что созданный ими молодой человек их превосходит. Его никогда не выпускали за стены лаборатории.

- Поэтому он так любил море, - заметил Несс.

Они взобрались уже довольно высоко, и окрестности отсюда представлялись лишь слабо видными верхушками молодых деревьев. Ветер шевелил их, и казалось, что приятный и тихий голос Алика возникает оттуда, перекликаясь с шелестом их еще не наполненных листвою крон.

- Асет имел некоторое отношение к этому эксперименту... Не знаю, какое. Он выкрал модель из лаборатории, когда той было лет пятнадцать. Арно пришлось учиться общаться с людьми... многому. Пока он не встретил вас, он и помыслить не мог, что сбежит оттуда. Вернее, помыслить-то мог... Он прочитал много книг, которые научили его отличать небо от земли. Он и сам кое-что создал - странное, фантасмагорическое..

- Я читала, - заметила Кэсси. - Ему их что, Асет издавал?

- Ну да.

Тут Нессу пришла в голову идея.

- Он видел Купол Смерти?

- Это он не осветил, - Алик озадачился, - может быть... Похоже.

- Видел, - сказала Кэсси. - Помнишь, он говорил нам что-то...

- Что это только начало и главное впереди, - грустно сказал Несс.

Кэсси достала из кармана платок, посмотрела на него и положила обратно.

Нестор скользнул взглядом по Алику, замершему на фоне живописных развалин и прошел вперед. Тот точно угадал насчет Монраэса - им сейчас как раз требовалось немного прийти в себя где-нибудь на открытом пространстве и в заброшенном месте. Он шел вперед, пока у него не возникло ощущение, что Алик появился где-то рядом. Нестор от чего-то знал, в какую сторону теперь смотреть, чтобы увидеть существо, обозначенное полупрозрачными и ломкими контурами. Откровенно говоря, несмотря на этот полный мягкого сияния взор, Алик все еще выглядел ужасно. В таком виде не живут, подумал Нестор. Такими люди представляют вампиров. И, все же что-то в нем было такое, что хотелось ему безраздельно доверять.

- Я так понял, Арно хотел, чтобы я сделал что-то для каждого из вас, Алик смотрел на Несса. - Ведь так?

Романтик кивнул. Этого хотели они все. Если его разбудил импульс от Арно, он не мог не знать, что исключительно ради решения своих проблем они и затеяли добывать Алика. Алик в этом случае имеет полное право сделать пару неприятных намеков, однако вместо этого он выглядит таким деликатным ангелом... Ветер становился все холоднее, и рубашка уже не спасала, а куртку он отдал Кэсси. Романтик обхватил себя руками за локти и склонил голову, чувствуя, как холодные потоки с бесцеремонной наглостью перебирают его волосы и завидовал Алику, которому не была нужна даже одетая на нем тоненькая парка. Он по такой погоде мог ходить в чем угодно, хоть без всего, только в асетовой шторе, накинув которую на голову, он сегодня появился перед жаждущим присвоить его обществом.

- Да, - нехотя ответил Несс. - Ты, наверное, слышал, что меня обвиняют в трех убийствах.

Алик двумя пальцами отловил какое-то насекомое, посмотрел на него и кивнул.

- Ты хочешь, чтобы с тебя сняли обвинение? И все?

Нестор недовольно покачал головой. Алик не имеет право обижаться, подумал он. Он вообще не имеет право на чье- либо сочувствие. И он это знает.

- Нет, не все. Черт возьми, это далеко не все!

Алик положил насекомое на ладонь, стряхнул его и повернулся к Нессу.

- В твоем гневе есть кое-что ко мне? - спросил он, как показалось Нестору, участливо. - Я могу это узнать?

Нестор сдвинул брови.

- А если это затронет твои интересы?

- Посмотрим, с какой стороны, - Алечка оставался спокоен. - Я уже пообещал.

"Интересно, почему? "

- Хорошо. Тогда я начну сначала... Итак, я убил вампира.

Алик склонил голову, рассматривая его.

- Нечаянно?

- Ты необыкновенно проницателен, - усмехнулся Несс. - Я как раз хотел его выпустить и случайно убил.

- Из твоей ловушки?

- Да.

- Извини.

- Почему?

- Тогда прежде должно было произойти что-то, над чем нельзя так глупо прикалываться, как это сделал я. Но ты обещал, что это будет начало.

Несс рассказал ту историю, которую уже знала Кэсси. Алик больше не перебивал и не комментировал.

- А когда я приехал сюда, - сказал Несс, - началось то, что я еще не рассказывал никому, потому что... сам в это не очень-то верил.

Алик молчал. Его манера слушать была очень приятной и даже вдохновляла. Несс поймал себя на том, что готов ему исповедаться.

- Мне очень понравилось на Анкаиане. В первый же год здесь у меня появилась замечательная компания, масса знакомых, пара хороших друзей и девушка. Мы встречались два года, и я уже не мыслил свое будущее без нее...

- Ты любил ее? - снова перебил его Алик.

- Конечно. Что за странный вопрос... Я был без ума от нее, и чем дальше, тем больше. Она была...

- Не надо... - Алик ненадолго закрыл глаза. - Я знаю, какими бывают девушки, которых любишь. А какими бывают те, которые любят тебя?

- А ты не знаешь?

- Представляю, но это все не мое. Впрочем, и ты мне ничего нового не скажешь. Прости. Я знаю, очень трудно вспоминать, в то время, как у меня возникают вопросы, - Алик улыбнулся. - Вобщем, ты был счастлив.

Несс кивнул, сдул с носа челку и потер кулаком глаз, скорее, чтобы разрядить напряжение, проступающее из прошлого, чем по необходимости.

- Но вдруг это кончилось, - сказал он после небольшой паузы. - Моего друга убили. Подозрение пало на меня, но потом, вроде, не достало улик, да и все во весь голос твердили, что у нас были прекрасные отношения. Дело еще не закрыли, когда мне передали анонимное письмо. То есть, не совсем анонимное. От убийцы. Он сообщил, что следующим будет еще один мой друг, а потом Рита. Я показал его властям и попросил, чтобы их обезопасили. После долгих просьб они это сделали. Стало очень неудобно, потому что посещать их могли только родственники и я. Но один раз я пришел и нашел моего друга умирающим. Напали как раз перед самым моим приходом. Способ был, как и в первом случае - множественные ножевые ранения... После этого на меня уже стали косо поглядывать. Кто-то намекал, а не показаться ли мне психиатру...

Я прятал Риту год, и за это время мне стало казаться, что я действительно маньяк и в самом деле хочу ее смерти. Она тоже устала; в конце концов мы поссорились, и она сбежала из-под охраны. Я бросился за ней, мне даже удалось уговорить ее вернуться. Один раз. Потом дошло до второго и до третьего... Тем временем власти кого-то нашли, кто признался в двух убийствах, а заодно доверительно поведал мне, что два моих покойных друга хотели прикончить меня с его помощью, но они не сошлись в цене, и он до сих пор рассчитывал что-то получить с меня за это дело. Началась дикая свистопляска; я сперва ничего не понимал, но настал момент, когда события неожиданно стали предсказуемы. Это напоминало сериал, в котором начинает проявляться стиль сценариста или режиссера... Я понял, что скоро так или иначе все разъяснится, что до этого нужно что-нибудь неожиданное предпринять...

Однако я не настолько хорошо изучил этот стиль, чтобы так вот сразу догадаться, что будет неожиданным для моего режиссера и эффективным для меня. Как-то раз сидел дома; был вечер, я чувствовал себя измученным постоянным страхом за себя и за нее; Рита позвонила... Честно говоря, я уже с трудом выносил ее голос. Думаю, и она мой тоже. Мы тогда очень натянуто с ней поговорили, и как только я положил трубку, позвонил мой режиссер. Он назвал точную дату, после наступления которой у меня не останется ни одного близкого человека... Я слушал его, парализованный страхом, но в то же время... когда он сказал, что скоро все это кончится... Он спросил, предчувствую ли я облегчение. Тогда я его спросил, за что мне все это. И он ответил... что у него тоже были близкие, одного из которых убил я.

Нестор ощупью нашел камень и опустился на него. Его била дрожь, а дыхание ослабело и участилось, словно в жару. Алик, не отрывая от него остановившегося взгляда, сел на землю напротив.

В следующий момент Нестор взял себя в руки.

- Я думаю, ты догадываешься, что было дальше, - сказал он. - Не знаю, как я не сошел с ума. Мне дано было понять, что всех, кто будет мне хоть сколько-нибудь дорог, у меня всегда будут отнимать. Со временем я научился отталкивать от себя людей, или общаться так, чтобы он не узнал об этом, но я никогда не могу быть уверен, что в какой-либо момент он не находится поблизости. Когда мы спасали тебя, мне пришлось сойтись с этими девушками... и теперь я боюсь за них... Это все.

Некоторое время безмолвие монраэсского холма нарушалось лишь свистом ветра в поросших бурьяном каменных стенах. Алик смотрел в сторону.

- Ты хоть раз видел его? - спросил он, поворачиваясь.

- Никого я не видел...

- Тогда придется.

В ответ на метнувшийся по его лицу испуганный взгляд Алик успокаивающе сомкнул длинные ресницы.

- Поверь, он того стоит. Я не знаю, хватит ли ему того, что ты меня вытащил, или он потребует чего-нибудь за свою лояльность, но обещание оставить тебе в покое я у него постараюсь оторвать. И ты должен при этом присутствовать, иначе он откажется.

Аланкрес рассеянно взял руку Нестора и пробежался по ней царапающими ледяными пальцами до локтя и обратно.

- Я бы лучше умер, - глухо и почти умоляюще сказал Романтик, наблюдая за его манипуляциями. На этот раз они его не пугали.

- Умереть легко, - сказал Алик, - будучи человеком... А легче всего будучи гением. Умер - и ни за что не отвечаешь. Но ты не знаешь, что есть смерть.

- А ты?

- Я тоже. Может быть, и не узнаю никогда. Смелости не хватит. Но от моей смелости не зависит жизнь моих близких, а от твоей зависит. Поэтому ты встретишься с Элисом. С самым сильным и мерзким вампиром. С моим наставником.

Прошло долгое время прежде, чем Нестор едва заметно кивнул.

- Да... Спасибо.

- Еще не за что. Я у тебя в долгу.

- Мне немного странно видеть, что для кого-то из вас это что-то значит, - с неожиданным раздражением произнес Несс.

- Значит? - Алик одарил его легкой удивленной улыбкой. - Нет... Мне, наверное, это нравится сейчас, вот и все.

- Наверное? Это когда кажется, и ты не уверен?

- Мне ничего не кажется, - обиделся Алик. - Я всегда строго адекватен.

Было непонятно, шутит он, или нет.

- Когда-нибудь я научусь понимать, - понадеялся Несс.

Алик рассмеялся. Теперь, сидящий, опираясь плечом на согнутое колено, он напомнил измученному злом сознанию Несса какого-то заколдованного зверька из сказок, в которого обычно кого-то за что-то превращают. Такой зверек, насколько он помнил, всю сказку помогает главному герою, а в конце просит расколдовать себя чем-нибудь, вроде удара ножом, или бросания в огонь. Главный герой долго горюет о предстоящей потере своего друга, но потом выполняет его просьбу, после чего тот превращается во что-то приличное... Например, в принцессу... Бред какой...

- Похоже, нам пора возвращаться, - сказал Алик, изучив выражение его лица.

- Ты прав, - усмехнулся Несс. - Мне-то уж точно.

22.Дзанк.

Оська восприняла известие о смерти Арно и о ее причинах, словно привыкла ожидать чего-то в этом роде. Она молчала несколько минут, потом тихо сказала:

- Я думаю, он не хотел нас сильно огорчать... Поэтому старался надоесть. Но он был настолько странный, что надоесть не получилось. Даже гений не может всего предусмотреть... Он мне очень нравился, - в заключение прошептала она, наклоняя голову - тени и распущенные золотистые кудри скрыли ее нежное лицо, - Ничего, если я вас ненадолго покину?

Повернувшись, она скрылась за дверью, скользнув по косяку тонкими перламутровыми пальчиками.

Несс прислонился к подоконнику и устало прикрыл глаза. Вспоминалось, что не спал он уже вторую ночь. Алик облепил собой, словно обивкой, внутренность кресла и начал оттуда повторно осматриваться. Хоть Кэсси раньше не приходилось пересчитывать его попытки сориентироваться в незнакомом помещении, это непривычно бросилось в глаза.

- Ты чего? - не выдержала она.

- ?

- Оглядываешься?

Алик перестал, однако что-то в его неподвижной позе выдавало, что она для него некомфортна.

- Не могу сказать, - прошептал он наконец.

- Почему? - точно так же прошептала Кэсси.

- У нее множество тайн, которые я чувствую. И проблемы, решаемые с моей помощью?

- Конечно, - Кэсси вдруг не понравились его слова. Она бы предпочла другую тему, - Ее руки домогается какой-то дурацкий шейх, которому если откажешь, то помрешь.

Алика, кажется, что-то слегка позабавило в этом ответе - то ли ее недовольство, выразившееся в таком грубоватом лаконизме, то ли сама ситуация. Он усмехнулся, испытующе ткнул пальцем в носик стоящую на подоконнике старую лейку, после чего подцепил ее за ручку и красивым круговым движением очень аккуратно полил фикус.

- Видишь Кэсси, - поучительно сказал наблюдавший за ним Несс, истинное величие не в том, чтобы избегать бытовухи, а в том, чтобы справляться с ней с ней подобно вот, ему, заставляя зрителей восхищаться.

Кэсси заметила улыбку Алика.

- Хочешь, чтобы он тебе кусты, что ли, постриг?

Нестор мотнул головой.

- Не, масло в машину залил.

- И где там место артистизму? - удивилась Кэсси.

Нестор широко улыбнулся.

- Он найдет...

А Алик уже возник рядом, мягко придвинул обоих друг к другу за плечи, протиснулся между ними, затем отпустил прежде, чем они успели опомниться, шагнул к двери и исчез за ней. Кэсси с Нестором ошалело переглянулись. Она, придя в себя, как можно беззвучнее изобразила: "А ведь он зальет!". Несс сделал каменное лицо и пытался дышать ровно. Но через секунду они оба растерянно друг от друга отвернулись - Кэсси, чтобы подумать о внезапно оставшемся от этой сценки щемящем чувстве, а Нестор - чтобы взглянуть в абсолютно темное окно, и увидеть что-то, ведомое лишь ему одному.

Дверь скрипнула.

- Там больше не осталось.

Нестор вздрогнул и обернулся.

- Чего?

- Масла, - терпеливо пояснил Алик, и подняв ладонь, пошевелил в его сторону пальцами, дабы запах ускорил понимание. - Я тебе последние два литра залил. Мало?

- А.... То есть... спасибо, Алик.

Алик с интересом взглянул сперва на него, потом на Кэсси и вдруг сказал:

- Нестор, если ты будешь таким вежливым, ты скоро найдешь ту, которая станет тебе помогать. Это очень удобно, поверь мне.

- А тебе кто помогал? - автоматически поинтересовался Нестор.

- Жена, - спокойно ответил Алик.

До фикуса его проводили вытаращенными глазами.

- Ты был женат?!!

- Несколько месяцев, - Алик снова сел на подоконник, - в последний год моей жизни. Я тогда работал грузчиком в порту...

- Ты?!!!

- ...а она проституткой (вы находите это предосудительным, а по-моему довольно нудно, и я ее безумно уважал за выдержку). Я скрывался от властей в какой-то симпатичной развалюхе на берегу, а потом выяснилось, что это ее дом. Когда местный участковый просыхал, у него возникали вопросы касательно правомерности моего проживания там, и относительно ее источников дохода. А тогда все находилось на военном положении, люди были непредсказуемы, и мы как-то раз увиделись (что из-за специфики наших занятий происходило примерно раз в неделю) решили не рисковать. Я назвался другим именем, придумал красивую фамилию, и даже получил документ, который ныне утерян...

Алик, очевидно, продолжал повествование мысленно, потому как замолчал.

- И когда тебе надоест нас удивлять? - спросила Кэсси. - А ты не помнишь, как тебя звали?

- Сейчас вспомню... Распространенное такое имя было...

- Аликом, - подсказал Несс.

- Откуда ты знаешь?

- Так сам же говоришь - распространенное... Особенно среди грузчиков.

Прогрессирующая безмятежность Алика равнялась смеху и была столь же заразительна. Однако главного Кэсси тоже не упускала.

- Она тебе нравилась?

- Не знаю; я ее редко видел. Я уходил, когда ее еще не было, а приходил, когда уже. Я оставлял ей деньги, а она готовила мне еду, даже с учетом моих пожеланий - без рыбы (я сроду не понимал в костях) и без соли.

- Героическая женщина... А может, это вовсе и не она?

- Я иногда тоже сомневался. Но когда закончился сезон, и работы не стало, я стал сидеть дома. Выяснилось, что это она.

- И ты к ней пристал?

- Обижаешь. Она отдыхать приходила.

- И чем это кончилось?

- Наступила зима, - Алик опустил взгляд, - она заболела, а я сидел рядом и пытался расслышать ее стихающее дыхание среди воя ветра и шторма... Так что до последней в своей жизни весны дожил я один.

Кэсси дотронулась до его левой руки.

- Это ее кольцо?

- Нет; от нее не осталось ничего, кроме этих странных воспоминаний.

Вошедшая вслед за тем Оська пробыла с ними недолго. Общество показалось ей грустноватым.

Запищал телефон, Кэсси не спешила включать его, сперва пытаясь рассмотреть ее это аппарат, или Оськин.

- Да?

- Я извиняюсь, если поздно, - прорвался сквозь треск голос бригадира, - но я тебя уже недели две разыскиваю по поводу нового заказа.

- А почему именно меня? - они работали еще с несколькими дизайнерами, и такая острая необходимость в ней была новостью.

- Я не знаю, в договоре твое имя, и заказчик говорит, что ему рекомендовали именно тебя. Вроде, ты сложила в прошлом году какому-то толстосуму умопомрачительный витраж, а теперь..

Пока он докладывал ей про новый заказ, она украдкой изучала видную ей часть лица господина Гиррана. Он снова всматривался в фикус и, кажется, был не здесь.

- Что? - пришлось переспросить ей, потому что отрешаться у нее получалось еще быстрее, чем у него. - Городское здание?

- Ну да, новое. Шесть этажей, восемнадцать залов. Представляешь?

Кэсси села на пол. Тварюшка была на время забыта.

- А что там будет? - тихо спросила она.

- Экспозиция. Музей короче...

- Родной, а ты трезв?

- Да, но если ты откажешься...

- И только мы?

Ее, как дизайнера, еще не очень-то признавали в своих кругах, и до сих пор она оформляла только частные дома, и вдруг такое...

- Только мы. Задание обрисовали, ничего сложного, надо только ознакомиться с темой, посмотреть, нарисовать план, заказать материал...

- Ничего сложного, - передразнила его Кэсси. - Восемнадцать залов музея. Фигня.

- Отказ?

- Нет!!! Как ты мог такое подумать? Это же первый музей в этом сиром и измученном собственным невежеством городе!!! - едва сдерживая радостный вопль, зашептала она в черные пластмассовые дырки. - Знаешь, что мне теперь нужно?

Бригадир назвал адрес.

- Ну что, - спросил он явно с улыбкой, - к десяти будешь?

- Да я к восьми подъеду, чтобы побыстрее убедиться, что это какая-нибудь задрипанная халупа, построенная еще до вторжения....

- Да нет, ее только что сдали...

Бригадир положил трубку. Кэсси тут же вспомнила, что забыла у него спросить.

- Интересно, - спросила она сама у себя, - а музей-то на тему чего?

- Истории, - охотно поведал фикусу так и не пошевелившийся господин Гирран.

- Мне всегда казалось, - продолжала Кэсси, - что два используемых не по назначению выставочных зала все-таки мало для начала культурной жизни в городе...

- Да и мне так всегда казалось, - узнал фикус.

Кэсси почти подскочила.

- Тебе? Тебе, Дзанк?

- А ты думала Вандарскому? - подал голос Нестор. - Алик, я так понял, давно этим занимается. Официально, конечно, кто-то другой, но кто бы еще, Нестор улыбнулся, - сумел бы настолько быстро детально ознакомиться с твоим творчеством, разбросанным по частным домам?

Кэсси встретилась глазами с Аликом.

- Несс прав, - произнес тот совсем тихо, - То что ты делаешь, стоит больше, чем дизайн. Ты молода, но мне это нравится больше, чем излишний академизм творений здешних зубров. По мере того, как человек учится жить, он теряет гибкость души.

От такого Кэсси не могла не допустить глупость и слишком пристально всмотрелась. Мгновения было достаточно. Она дернулась, пытаясь удержаться на поверхности его зыбкого, похожего на омут взгляда, зная, что ему доставляет удовольствие долгое время парализовать кого-нибудь таким образом, и что в его силах растянуть подобное наслаждение хоть до самого рассвета.

- Алик, а... у тебя самого... есть душа?

Алик притянул ее так, что она на мгновение перестала замечать что-либо, кроме мягкого, светлого, всепонимающего и тесного мира, бывшего то ли действительно отражением его души, то ли заменяющей его необходимой ему, как вампиру, иллюзией. И, как ей показалось, несколько разочарованно, отпустил.

- Станет как-то пустовато, - сказал он непонятно с тенью ли насмешки, или с действительной печалью, - если какой-нибудь недоумок найдет способ доказать, что ее нет.

Назавтра Нестор осторожно поинтересовался:

- Тебя его инстинкты вправду не пугают?

Они сидели перед домиком и занимались каждый своими делами. День был необыкновенно жаркий, и Кэсси с утра легла на лавку загорать.

В ответ она пожала плечами.

- У меня такое чувство, - произнесла она, подумав, - что я у него что-то вроде талисмана.

Во всяком случае, он ко мне относится, как к чему-то такому, не очень значительному, чего необходимо иногда касаться.

- Хм... А у меня другое чувство, - Оська изучала струйку наливаемой ею в таз воды.

Нестор в ожидании смотрел на Кассинкану.

- Такое, конечно, тоже, - согласилась та, - но... ну что ж теперь делать? - Кэсси снова пожала плечами.

- Смотаться, - предложил Несс, на случай, если это ей еще не приходило в голову. - Уехать.

Оська с противным звуком поставила на булыжник мокрый, наполненный водой тазик.

- Ты думаешь, это так серьезно? - она задумчиво топила пальцем в сухие места лежащей в воде майки.

- Серьезнее, чем ты думаешь, - изрек наблюдающий за ее манипуляциями Романтик.

- Тем более, - вздохнув, мрачно добавила Кэсси, - что я уже уезжала.

- Если он решит, что ты необходима ему... в его мире, то его вряд ли что-нибудь остановит, - тихо сказал Нестор, поворачиваясь к Кэсси.

- Пока он так не решил, - сказала она. - Знаешь, реши он чего, он бы извел меня разными намеками... насколько я его знаю.

- Да его только что от дерьма отковыряли! Ему не до намеков... Хотя я бы на твоем месте не стал заявлять, что знаю существо, которое и дотронуться-то до себя редко позволяет.

- Кстати, почему? - спросила Оська. - Не то чтоб он отскочил, но стало сразу заметно, что ему не нравится.

- Флори мне как-то сказал, что это не идейное, просто им это от чего-то жутко неприятно. И просил не обижаться.

- А мне кажется, они просто немного презирают людей, - сказала Оська. - Даже против своей воли. Инстинктивно. И одновременно боятся. Как мы каких-нибудь там бешеных коров...

- Они ненавидят людей за то, что те могут быть счастливы истинным счастьем, - Несс говорил в сторону, - а им самим остается только быть удовлетворенными, да и то за счет смерти. Они прекрасно различают высшие и низшие удовольствия. Не любить человечество в целом, и сходить с ума по кому-то одному, которому суждено умереть - вот их удел. Замкнутый круг.

- А они хотят этого... истинного счастья?

- Те, кто его не хочет, быстро опускаются. Опустившиеся тупеют и чаще всего, долго не живут. А господин Гирран и человеком-то был эксцентричным, а уж в этом, располагающем к полному эгоизму воплощении наверняка часто изводит себя несбыточными мечтами и тратит много сил на обуздание противоречий в собственном характере. Я не могу сказать, что знаю его хорошо, но сейчас мне кажется, что ему очень недалеко до срыва. И кто его знает, каким он будет. Гуманнее всего было бы убить его сразу, но наша заинтересованность, и симпатия к нему делали это невозможным, - Нестор зевнул и отвернулся вообще. Теперь в поле его зрения была Кэсси.

Кэсси перевернулась на лавочке.

- Он говорит, что я люблю играть со смертью.

- Это называется "проницательность", - язвительно заметила Оська, держа двумя пальцами майку, и наблюдая, как по ней стекает вода.

- Это, - Нестор ткнул в сторону майки, - называется "гравитация".

- Думаете, - спросила Кэсси, - он мне когда-нибудь предложит эту самую... вечную жизнь?

- Ага, - Оська вновь наблюдала за погружением майки.

- А что, как вы думаете, я на это отвечу?

- Согласишься....

- Откажешься...

Кэсси растянулась на широкой лавке, положила руки под голову и закрыла глаза. Она напоминала бы картинку рекламы какого-нибудь курорта, если б не пейзаж - фруктовый сад, окруженный бесконечными барханами свалки.

- Несс, пожалуй ты прав...

Кэсси еще раз соблазнительно потянулась, сквозь ресницы наблюдая за Романтиком. Несмотря на ожидающие ее тревожные перспективы, так беспечно обыгранные ее друзьями, на душе почему-то было на редкость спокойно. Одно, по крайней мере, она для себя только что выяснила.

23. Стервятники.

Вода тихо плескалась об узкие железные сваи, разбивая золотые отблески немногих горящих окон персональных яхт. Света их как раз хватало желающим рассмотреть во тьме двоих прислонившихся к ржавым поручням парней лет двадцати, ведущих несколько специфическую, но все же светскую беседу.

- С "геры" отходняк дурной, - сказал стоящий справа, в светло-зеленой куртке с длинной черной прической.

- Да, с "геры" ... злой становишься, - заметил второй, с шальными глазами и каскадом лиловых волос.

- Это точно. Я прямо на всех кидаюсь, так интересно... В принципе, отходняк бывает от всего, - рассудил первый. - Даже от курева.

- Лечишь...

- В натуре.

Они немного помолчали, отдавая дань важности сказанного.

- А я знаю такую вещь, от которой отходняка не бывает, - сказал лиловый.

- Лечишь.

- В натуре.

- Скажи еще, на нее и подсесть нельзя! - прикололся зеленый.

- Не, подсесть запросто. Любой, кто бы он не был, раза со второго.

- А ты?

- Я уже.

- Знаешь, - зеленый аккуратно собрал мусор со дна кармана и просеял в пальцах, - я таких дорогих не употребляю.

- Да? - лиловый наклонился над неспокойной водой. - А с чего ты взял, что это дорого?

- Отсутствие отходняка - бесценное качество.

- Вот именно, - заметил лиловый, вглядываясь в темные волны. - Зато абстинирует без нее конкретно. Ведь это не то, к чему ты привык. Тут отъезжаешь дважды - вначале, с первого... когда начинаешь, и по-другому когда... когда ничего не остается, - закончил он так, что не посочувствовать ему было трудно.

Повернувшись ко второму он некоторое время наблюдал как тот сворачивает себе покурить из найденных в кармане остатков. Поморщился от пущенного в лицо сладковатого дыма.

- Что, ломает? - весело осведомился курящий.

Лиловый неопределенно улыбнулся в ответ.

Зеленый потеребил подвеску на шее. Потом внимательно и спокойно всмотрелся в расцвеченное лиловыми тенями острое лицо, слабо выступающее из изменчивого дыма.

- Знаю я, от чего тебя винтит, - сказал он вдруг со спокойной убежденностью. Лиловый, уже собравшись было уходить, обернулся. - Только на это никто сам по себе не решается.

Он последний раз затянулся и бросил бычок.

- Ты думаешь, здесь об этом не известно? - продолжал зеленый в порыве вдохновения, - Известно. Здесь как раз такое место, что допускаешь в мозги любую гадость. Это Анкаиана. А мы - стервятники в ожидании, когда закончится ее агония, чтобы припасть к ее тающей плоти и умереть вместе с ней. И мы такие же неприятные; даже сами себе.

Лиловый поморщился.

- У тебя, что, - тихо спросил он, - ничего нет, кроме травы?

- А что ты хотел бы?

- Героина, - глухо сказал лиловый. Он искоса взглянул на зеленого и вдруг порывисто схватил его за руку. - Хотя бы...

- У меня его нет, - медленно проговорил зеленый. - И отдай мою руку, а то я ее где-нибудь забуду...

Лиловый развернул его к себе.

- Не забудешь, - сказал он томно, придвигаясь у уху зеленого. - Поверь мне...

- И что, - вернулся зеленый к удивительному, - совсем никакого отходняка?

Лиловый ответил междометием, запустил пальцы другой руки в темные вьющиеся волосы.

- Почему ты так бесцветен, стервятник? - с горечью прошептал он. - Ты не хочешь жить. Ты ничего не хочешь. Ты даже этого косяка не хотел... Тебя здесь нет. Ты не настоящий. И вас становится все больше и больше.

- Я - картинка. Из небытия, - захихикал зеленый. - Наверно, все мы будем такими.

Алик был голоден после всех переживаний и призмы, однако стервятник был ему безразличен. Алик не знал, кто они - люди, которых можно только видеть, слышать и осязать. В некоторых из них было что-то... Что-то похожее на привычку существовать. Они походили на пустые одноцветные вместилища для того, чего в них на самом деле не было. Даже их желания возникали лишь перед тем, как осуществиться. Раньше он не обращал на них внимания, но теперь не выдержал. Он хотел осязать, нашарить в глубине этого прозрачного сознания то, что делает живых такими желаемыми и бесценными, но путешествие по сквозной сущности уже в который раз пугало его.

Один раз он видел, как умирал стервятник, сбитый на дороге, и не почувствовал ничего. Среди собравшихся вокруг людей он был даже меньше, чем кукла, он казался черной дырой, воронкой, поглощающей светлые края эманаций.

- Кто, "вы"? - спросил Алик. - Ты счастлив, от того, что ты - такой? Или ты не умеешь быть счастлив?

Ответ его удивил.

- Я несчастлив, - ответил стервятник.

Алик отпустил его и в несколько прыжков достиг верха, откуда начиналась главная улица города.

Через несколько минут он уже стоял на крыше какого-то дома и вслушивался в крадущиеся по улице шаги. Когда они приблизились, подошел к краю и прыгнул. Долго и с удовольствием летел вниз, просеивая сквозь пальцы режущие потоки воздуха, однако не настолько долго, чтобы промахнуться.

- Знаешь, - сказал он непонятному криминальному субъекту, - на свете есть сквозные стервятники, которые мне видятся пустотой... Хотя откуда ж тебе это знать. Ты и сам себя вряд ли узнал бы завтра, позволь я тебе до этого завтра дожить.....

24. Птичка.

В баре, что на первом этаже замка, после землетрясения появлялись только самые смелые посетители. Хоть и мерещились им иногда новые трещины на стенах и звуки обвала на верхних этажах, их хватало на поддержание жизни пострадавшего заведения. Однако бывали и такие вечера, когда бар оказывался на удивление пустым, неизвестно с какими целями оборудованным укромными местами, светом и музыкой.

- Естественно, - буркнул Алик в трубку и отключился. - Нам пора, Несс.

Нестор поднялся с кресла и нервно сцепил пальцы. Он часто думал о том, боится ли он смерти, и пришел к выводу что смерти - уже нет, а вот Элиса все еще да.

- Слабо в это верится, - тихо сказал он.

Алик успокаивающе дотронулся до его руки.

- Всегда завидовал похожим на тебя, которым удается эффектно выглядеть в любой одежде и ситуации, - заметил он, оглядев Романтика. - Тебе действительно нужна моя помощь, иначе Элис рано или поздно выжрет влюбившиеся в тебя полгорода.

- Он может?

- Он может и весь город. После чего весело лопнет. Но лучше этого не дожидаться... Ты идешь?

- А ты его сам-то не боишься?

- А что он мне сделает? - Алик небрежно мотнул головой, смахнув дымчатые волосы с черного шелка воротника на такого же цвета рукав. - Вот с тобой, он может, конечно, сделать что-нибудь хуже, чем то, что уже сделал, но я, честно говоря, знаю немного таких вещей, хотя у меня было время их придумать, а Элису мы времени не дадим... И не смотри на меня так - из нас двоих главный извращенец все-таки не он. Поверь на слово, и не заставляй это доказывать, иначе тебя будет тошнить не только от него...

Ехали от дома Несса. По расчетам, и они и Элис должны были добраться до места одновременно. Вел Алик, оставив Романтика перед испытанием в относительном покое.

По пути он продолжал нести всякую чушь, и замолчал только тогда, когда они вышли на расстояние слышимости от места встречи.

- Похоже, нас с нетерпением ждут, - сообщил он, увидев у входа машину Элиса, яркого фиалкового цвета.

Нестор вошел в расцвеченное яркими лампочками пустое помещение, разглядел трещины на стенах, иногда удачно пересекшие украшавшие их сюрреалистические рисунки, несколько пустых столиков, гирлянды сухих цветов возле стойки, освещенную двумя прожекторами сцену, украшенные осыпавшейся лепниной колонны, а так же прислоненного к одной из них стройного брюнета в белом костюме. Черты его смуглого лица Нестор в приличном обществе назвал бы готическими, а характеристика погрубее, которую дал бы человек незаинтересованный, скорее всего звучала бы как "длинная, темная костлявая морда".

Под взглядом его демонических глаз на Несса напала слабость и дикий, неконтролируемый ужас, который заставил бы его броситься вон, если бы не впившийся чуть ли не прямо в нерв руки коготь его спутника. Это немного отвлекло.

- Привет тебе, великий, прекрасный и наводящий жуть, - со сварливым отвращением сказал Алик. - Если ты немного отвлечешься и перестанешь ее наводить, мы сочтем себя необычайно польщенными.

- Я думал, - Элис выскользнул куда-то из поля зрения, - ты придешь один. Я думал, ты хочешь увидеть меня.

Этот голос Нестор помнил с того самого вечера. Алику пришлось снова впиться ему в руку, когда Элис до него дотронулся.

- Элис, я давно мечтал увидеть тебя...

- Я думал, - продолжал вампир в том же тоне, - я тебе нужен.

Алик кивнул.

- Ты мне безумно нужен. Необходим.

Несс решил, что его сейчас размажут, как масло по конфорке, однако Алик молниеносным движением переставил его на другое место и сумел втиснуться между ними прежде, чем Элис успел его обойти.

- Что-то заставляло меня до сих пор думать, - сказал Алик, - что ты не забываешь своих обещаний.

- А если нынче день, в который все ошибаются? - глубокий, сильный голос Элиса не содержал в себе угрозы. Он завораживал.

- А в чем успел ошибиться ты? Во мне ты можешь быть уверен - я тут придумал, наконец, что ты можешь для меня сделать.

- Правда? - Элис приподнял угольную бровь и прикрыл глаза, - Надеюсь, она не будет касаться никого лишнего? Ведь я обещал только тебе.

- Элис, я хотел попросить тебя доставить мне одно удовольствие, которое лишь в твоей власти. Мне будет невыразимо приятно, если ты забудешь о существовании присутствующего здесь человека и дашь ему нормально досуществовать.

- А нет?

Алик порылся в кармане. Взяв руку своего наставника он высыпал в нее то, что извлек оттуда и немного погодя тихо сказал:

- Если б не он, от меня бы и этого не осталось.

- Он случайно стал иметь к этому какое-то отношение, - раздраженно прошипел Элис. - И, не сделай он этого, я б его убил.

- Это было б лучше, - прошептал Несс.

- Может быть, еще не поздно? - лукаво осведомился Халтреане у Алика. Тот уцепился за плечи Элиса, отклонясь чуть назад, плавно повел головой, откидывая волосы за спину, после чего подтянулся на одежде своего ментора обратно.

- Слушай, Элис , - в тоне Алика явственно чувствовались искорки эмоций, ему не свойственных, - я давно хотел тебя спросить - тебя заливали в пластик?

- Нет, но это не имеет... - начал было Халтреане, однако Алик его перебил.

- Неужели ни разу? И ты никогда не испытывал полной и абсолютной вынужденной неподвижности заодно с сознанием того, что она может продлиться до бесконечности? Вокруг твоего тела никогда не сжималась раскаленная, медленно остывающая среда, заставляя кожу трескаться от давления? Ты меня, чего-то разочаровал. Я думал, ты все пережил и помнишь об этом, говоря о значении вещей.

Он отпустил Элиса, и тот тут же исчез. Алик наклонил голову, не обращая внимания на его передвижения и продолжал:

- Там темно, страшно, больно и, представь себе, как это не странно, достаточно тесно. Достаточно, чтобы сойти с ума. После этого становишься обидчивым.

Элис появился и кажется, был взбешен.

- Асет заплатит за Ирму, Асет заплатит за тебя. А всякая гниль здесь ни при чем...

- Знаешь, - Алик посмотрел ему в глаза, - чем Асет раздражал меня?

- Ну?

- Сходством с тобой. Но он был честнее и сразу признался, что меня не любит. А ты как поступил?

- А я им сказал.

- Спасибо, добрый Элис. В самые страшные моменты чувствовал ласкающие флюиды разноцветных перстней с дружеской руки, и всей душой сожалел, что не могу разделить с этой, самой функциональной частью твоего...

- Черт с ним, - совершенно другим голосом сказал Халтреане. - Только заткнись и не грузи. Мне и самому это уже надоело. Он мне неинтересен... Но, если честно, я хотел достойно завершить драму и прикончить его. Ведь он убил Флориана.

- Случайно, - напомнил Алик. - Кстати, кого хотел отловить сей достойный господин?

- Не важно, - Элис поморщился. - Его было сложно понять. Но он пел. Я знаю, - Элис наконец обратил внимание на Нестора, - ты тоже умеешь это делать. А так, чтобы мне понравилось?

Нестор пожал плечами. У него не было голоса для ответа, а где взять его на песню, он вообще не знал. Но еще было понятно, что если не найдет голоса, то и его самого в дальнейшем тоже никто не найдет.

Алик остался на месте обеспокоено проследил за ними до самой сцены маленькой, угловой и очень тесной. Элис взошел вторым. Он подвинул Нестора (как тот при этом не умер, было загадкой и для него самого) и проверил наличие нужных предметов.

- Этот канал не работает, - ткнул он украшенным пальцем в рычажок.

- Обойдусь, - ответил Несс, переходя в состояние какого-то запредельного спокойствия. - Это все местное?

- Ну не мое же... Если ты мне понравишься, - проникновенно изрек Элис, - я, так и быть, соглашусь принять тебя в нашу компанию.

- Ты его сейчас так растрогаешь, что он петь не сможет, - сказал Алик. - Только и будет, что на тебя, тронутого, умиляться.

Нестор предпочел бы умиляться. В голове переливалась ленивая серая пустота. В самом деле, что может понравиться Элису, который за свою долгую жизнь наслушался и стихов и музыки по самое некуда? Голосом он его пленить точно не сможет, значит остается текст, музыка и артистизм. Вот уж действительно задача... Это тебе не на актерский поступать. Там в комиссии хоть и вредные, но все же люди, а тут предстоит ему, угрюмому затворнику, очаровать вампира... Что ему нравится он не знает. Хотя, насколько он сумел понять, нравятся контрасты, все неожиданное ( что после стольких лет может удивить?), наверно, несколько грубая, примитивная лирика... Еще ему нравится Алик. Нет, мозгами не понять, нужно вдохновение.

Несс настраивал аппаратуру и ждал его. В конце концов, подумал он, это наверняка будет его последняя песня, потому что даже если Элис не прикончит его, жить под его контролем он все равно не сможет. А его родина в свое время воспитала много знаменитых певцов, и не все они заработали известность исключительно голосовыми данными. Интересно, а есть песни, которых Элис не знает? А среди них есть что-нибудь, что мог бы знать Нестор? Вряд ли.

Итак, исполняем первое попавшееся.

- Песенка про птичку, - объявил Нестор в микрофон.

Была такая песенка. Он сам перевел ее со своего родного языка, на который она была переведена с еще одного, немало при этом изменившись. Теперь приходилась ему точно в настроение.

Текст исполнялся от имени маленькой птички, которая трепещет в когтях ястреба, и очень боится, но вовсе не того, что умрет, а того, что ястреб поднимает ее высоко в небо, откуда она больше никогда не сможет увидеть своей любимой земли. При всей лаконичности идеи текст песни был очень звучным и образным, мелодия - печальной, красивой и необычной (ее, кстати, написал Флориан, но не смог придумать слов и бросил), аранжировка, правда, страдала надоевшей простотой, но было бы странно озвучивать мысли птички симфонией, особенно когда у тебя на все не больше двух рук.

Поскольку в распевке исполнителю было отказано, он на все наплевал и особенно не напрягался. На втором куплете он очень пожалел и себя и птичку, потому что в глазах Элиса возникло что-то новое. А певец, который к тому времени только что перьями не оброс внушил себе, что это признание в любви к птичке, и в третьем куплете вышел на полный голос. К четвертому он послал куда положено и Элиса, и все остальное, решив, что какие бы идиоты вокруг не сидели, а петь ему нравится, и из-за них он себе удовольствие портить не будет, они и так его сильно напрягали сегодня и не только. К пятому он закрыл глаза и так расчувствовался, что даже голос дрогнул на рефрене.

Пел он вообще очень выразительно и приятно. А когда сыграл последний аккорд, ему стало настолько хорошо, что даже не сразу начал оценивать реакцию экзаменатора, а сперва взглянул на Алика. Тот от чего-то стал смурной и уставился в пол. Зато Элис, непонятно чем довольный, понаблюдал за ним, и сказал:

- Для приятного завершения вечера не хватает только одного, Аланкрес.

Алик медленно поднял голову. Обиженный взгляд, который он бросил на Несса, сказал все. Алик никогда не слышал этой песни. И она слишком о многом ему напомнила. А Халтреане это понял.

- Я знаю, насколько ты талантлив, - промурлыкал он. - Я жажду это видеть вновь и вновь, только ты вечно занят. Сегодня, надеюсь, не откажешь? Нестор, ты знаешь "Темные травы", Лаксэни? Я подыграю, а Алик...

Алик кивнул.

- Только это будет импровизация, - предупредил он. - Я не поклонник Лаксэни.

Доселе ни что не впечатляло Несса сильнее, чем то, зрителем и участником чего ему довелось в тот вечер стать.

Элис просил то, что здесь называли "эпическим танцем". Скорее, это была роль, сыгранная под песню на языке движений. Нестор плохо разбирался в таких вещах, но воспоминание об этом представлении даже по прошествии многих лет казалось ему самым глубоким и прекрасным из всех его воспоминаний. Он отдал бы многое, чтобы увидеть подобное еще раз.

Собственно "Травы" были длинной и очень насыщенной по смыслу песней о любви. Заканчивалась она, естественно, трагически. Алик, насколько Несс мог судить о нем, не особенно любил не только автора, но и подобные творения, но отказывать, разумеется, сегодня не стал.

Стройный, одетый в черное, стремительный и пластичный, он выгодно контрастировал с песочным цветом зала, не давая ускользнуть от взгляда ни единому движению.

Впечатляли не только его скорость, гипнотическая пластика и неестественная сила. Это даже нельзя было назвать игрой, потому оно что не несло никакой театральности, свойственной традиционным жанрам. Казалось, что он заключил свое тело и душу внутрь самой основы музыки и сюжета и дополнил их некими иногда яркими, иногда туманными отзвуками собственных идей так, что время между первым и последним аккордом растянулось на целую жизнь.

Человек после такого, наверное умер бы дважды - от физических перегрузок, и от душевной усталости. Но, справедливости ради надо заметить, что и от Лаксэни там было оставлено немного - настолько анкаианец сумел смягчить и обогатить светлыми оттенками его примитивную трагическую фабулу. Но он и не отступил от нее. Алик прожил эту песню, как собственную жизнь, и тем, кто видел его танец казалось, что в последнем замирающем звуке они умерли вместе с ним.

Прошло несколько минут, но никто не нарушил тишины ни словом ни жестом. Только, когда солист плавно поднялся и упал на край сцены, еще не настолько вернувшийся, чтобы общаться, Элис поднял свои украшенные перстнями пальцы с клавиш, коснулся плеча Нестора и тихо спросил:

- Ну как? Не правда ли, хочется теперь потрогать его, чтобы убедиться, что он - настоящий? А говорят, вампиры теряют душу.

Нестор поднял голову и встретил откровенно леденящий, насмешливый и презрительный взгляд, который, несмотря на темный цвет глаз, казался почему-то прозрачным. Смотри Романтик кино, он бы сказал, что в следующем кадре сухое лицо Элиса уже оказалось обращено в другую сторону.

Алик так и не пошевелился - согнулся, уперев локти в колени и запустив пальцы в гущу растрепанных, цвета талой воды волос (вычесав остатки пластика, он их заметно укоротил). И, глядя на него, Несс уже точно знал, кого посчитал своим врагом столь же талантливый, но менее терпеливый Флориан.

Когда Нестор отворил дверцу машины, Алик уже неподвижно сидел рядом с водительским местом, откинув голову на спинку сиденья и закрыв глаза. Нестор опустился рядом, завел машину, и не позволяя себе даже недовольных мыслей по поводу того, из какого лабиринта аллей ему пришлось, по милости выбравшего такое место Алика, выруливать в темноте, аккуратно вывел джип на шоссе.

После разговора с Элисом он окончательно уверился, что спой он другое, нейтральное, что не задело бы никоим образом Аланкреса, создай он Элису иное настроение, и последствия для него стали бы иными. Наверно, интуиция Несса неплохо выучила за эти годы характер старого вампира. Однако Алика он знал не так долго, и теперь немного помучил себя вопросом, не обиделся ли тот.

- Алик...

Алик в ответ лениво склонил голову в его сторону. Синеватый свет редких фонарей бегло ласкал его нежные, точеные черты.

Все казалось усталому Романтику потусторонним - и обтекающая по сторонам безжизненная дорога, и сидящий рядом спутник. Вспоминалась равнина, залитая лунным светом, таинственная и безмолвная. Он никогда не чувствовал такой свободы, как тогда...

- Ты извини, если я... был несколько бестактным по отношению к тебе, сказал Несс. После встречи с Элисом он не видел резона вообще перед кем-нибудь извиняться, и пришлось сделать над собой усилие.

- Оставь - сказал Алик. - Иначе быть не могло. Да я и ни за что не поверю, что тебя до сих мучит чувство вины.

Нестору действительно потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, о чем он только что говорил, потому что его уже ничего не мучило. Алечка рассмеялся - внезапно, весело и беззвучно.

- Понял теперь, что он стоит взгляда? Одного... Некоторых он достает затем, чтоб их впоследствии пожалеть и на себя, хорошего, полюбоваться. Боюсь ли я его? Конечно. В нем иногда возникает проблеск древней силы, перед которой мы все, с нашей смелостью и нашими взглядами на жизнь не более, чем гонимый ветром прах. Он не такой дурак, каким хочет казаться. Но кем бы он не был и какими бы способами не развлекал себя иногда, один раз признавшись в отсутствии интереса к кому-либо, он о нем забывает. Надеюсь, этой его полезной особенности на твой век хватит.

Нестор понял, что подобную прошлой свободу он чувствует и сейчас, на этом коротком отрезке трассы, освещенном загадочным светом и мелькающими от его безумной скорости неподвижными декорациями.

25. Двенадцатое.

Лето быстро набирало силу. За какую-то неделю природа из трогательной мокрой пустыни превратилась в зеленеющий и цветущий сад. Настал тот самый замечательный момент, когда пляжи еще не очень осаждены туристами, а погода уже позволяет совсем по-летнему расслабиться и забыть о холоде. Город, еще не пыльный, но уже радующий глаз, стосковавшийся по зелени, вдохновлял Кассинкану на такое, на что она, как ей казалось, никогда способна не была. Музей в самом деле финансировал Вандарский, правда, с некоторой неохотой. Но это обстоятельство с лихвой окупалось непонятно откуда взявшимся энтузиазмом рабочих и дизайнеров. Некоторых вдохновляли приличные цифры оплаты, иные, вероятно, и сами стосковались по подобным зданиям, но так, или иначе, а увлечены были все. Кассинкане приходилось каждый день с утра пораньше мотаться в город, и приезжать очень поздно, по причине чего для общения с Оськой она стала совсем непригодна. И когда та однажды объявила ей страшную новость, до Кэсси даже не сразу дошло, о чем речь.

- Двенадцатого, - сказала Оська.

- Чего двенадцатого? - не поняла Кэсси. Для этого пришлось вынуть изо рта зубную щетку, а ей очень хотелось поскорее бухнуться спать.

- Шейх припрется, - убитым голосом сказала Оська. Еще ей было обидно, что забыли о ее проблеме, - Я ему написала, чтоб приезжал, если не боится провести вечер в баре полуразрушенного замка и понять, что он тут не нужен.

Воду во рту Кассинкана удержать не смогла. Она громко фыркнула.

- И что он ответил?

Оська злобно посмотрела на свой забрызганный умывальник и трагическим голосом изобразила полученный ответ:

- "Приеду"....

- Бомбу взорви, - посоветовала Кэсси.

Выдержав укоризненную паузу, Оська устало спросила:

- Ну, и где в это время будет твой Алик?

Кэсси, видевшая упомянутую персону последний раз в день их возвращения из леса, пожала плечами.

- Может, он еще делом Несса занимается... Хотя, если ты помнишь, двенадцатого обещал быть.

- А он успеет до шейха?

- Ну откуда я знаю... Алик есть существо загадочное, у него и без нас проблем куча... Позвони Нестору, да спроси.

Оська становилась на редкость бесстрашной и сообразительной, когда дело касалось того, чтобы помочь кому-то другому, но в случаях, когда требовалось позаботиться о себе, тупела и теряла инициативу.

- Позвони, позвони... - настаивала Кэсси, - Привет от меня передай. Скажи, ждем в гости.

Оська покорно поплелась звонить.

- Говорите, - ответил очень пьяный голос.

- Говорю. Несс, это Оська.

- Оська!!! У меня сегодня день рождения... Или вчера? Слушай, а какое сегодня число а?

- Девятое. Двенадцатого у меня шейх прилетит, - грустно сказала Оська.

- А мы его на батут словим, он и улетит, - решил Несс. Решение и в самом деле показалось Оське выдержанным в праздничном духе.

- Честно говоря, я бы предпочла господина Гиррана, - призналась Оська.

- Вместо батута? Он, наверное, жесткий. Или вместо шейха? Это можно... Ну, кто умеет, конечно...

- Ты не знаешь, где он?

- В магазине...

- Алик?

- Батут. Продается. А Алик не знаю где.

- Плохо...

- Зато я знаю, по какой дороге он иногда проезжает. Там можно знак поставить: "Алик, двенадцатого приедет шейх". Транспарант повесить.

- Представляю, как озадачатся все городские Алики.

- А нам что за дело? Покупай баллончик с люминесцирующей краской и приезжай, это недалеко отсюда. Прямо на асфальте и... изобразим.

- А если шейх прочитает?

- Думаешь, - язвительно сказал Несс, - думаешь, по этой надписи он догадается, что ты собралась его пугать вампиром? Вряд ли он является клоном Арно.

- Ой, а хорошо бы, - вздохнула Оська.

Ночью, вооружившись баллончиками с краской, два придурка вышли на пустое шоссе. Некоторое время они решали, как расположить слова, чтобы их можно было понять с большой скорости (на случай, если на маленькой Алик не ездит), немного поругались, потом все же начали выводить кривые долговязые буквы. Чтобы последние хотя бы казались ровными, им пришлось расчертить асфальт мелом на некое подобие сетки. Осложнял работу тот факт, что из-за темноты охватить взглядом все творческое поле не представлялось возможным, и что, несмотря на ту же темноту, художников изредка вспугивали автомобили. Краска, к тому же, сразу не засыхала, и их колеса запросто могли исказить смысл послания, частично размазав его по шоссе. Поэтому свеженачерченные фрагменты Оська тут же заботливо прикрывала сорванными на обочине лопухами.

Так они написали все, кроме самого страшного последнего слова, когда за их спинами прозвучал заданный неимоверно заинтересованным тоном вопрос:

- Это вы чего такое рисуете?

Досадуя на очередную помеху, Оська с Нестором одновременно обернулись.

- Пишем тебе письмо, - ответил Несс, убирая со лба челку светящейся белой рукой.

- Неграмотно, - оглядев хаотически разложенные в ярких лужах лопухи, сказал адресат, - Где запятая?

- Да ладно... - выпрямилась изрядно уставшая Оська, массируя талию, Мы тебе и так скажем, правда, Несс?

Нестор покрутил в безнадежно заляпанной руке безнадежно текущий баллончик.

- Скажем-то мы скажем... Только если надпись не закончить, получится, что двенадцатого приедет вот он, - Нестор энергично ткнул баллончиком в сторону Алика. Алик изящно увернулся от полетевших капель. Затем еще раз оценил картину.

- Ну, с вами я уже приехал, - заверил их Алик, опускаясь коленом на асфальт. - Доза.

Несколько раз окунув палец в ближайшую белую лужу, он стремительно изобразил менее грандиозную, но более содержательную сентенцию:

"А меня же телефон есть... Я его Кэське давал."

После этого на асфальт опустились, согнувшись пополам, Оська с Нессом.

- А в какое ваш шейх соизволит приехать время суток? - спросил Алик, вытирая палец платком.

- Рано вечером, - ответила Оська. - Ты Кэську так загрузил своим музеем, что она, наверно, не только твой номер забыла, но и как ты выглядишь...

- Надеюсь... А в какое ваш шейх соизволит приехать место?

- К бару нашему, куда ж еще...

Алик уже стоял и прислушивался, потом махнул им отойти на обочину. Свет фар проезжающего фургона мелькнул белой стрелкой по испачканной челке Нестора и отразился в глазах Алика рубиновым блеском.

- Я тут вчера видел одно платье... вечернее, - сказал Несс, когда грузовика не стало слышно, - Решил, что тебе пойдет.

- Вот еще, - фыркнула Оська. - Ради него платье покупать... Так пойду.

- Так вроде, невежливо, - сказал Несс, - если б вот, Алик имел перед людьми тот вид, который они заслуживают лицезреть, смотрелся бы себе монстром, да и все. Да и прическа ему, наверное, мешает...

- Ничего подобного, - обиделся Алечка. - Я, когда требуется, с хвостом хожу. Правда, тоже не всегда...

- А говорят, мужчины у вас носили косы.

- И женщины.

- Все равно не буду ради него деньги тратить... - упрямилась Оська.

- Я его тебе подарю, - сказал Алик.

- Кэська обидится, - быстро сказала Оська.

- А я и ей подарю.

- Во-во... Одинаковые. Подсунем ее вместо меня. Она вредная...

- Нет, - задумчиво сказал Несс, - тебе длинное нужно. Зеленое. А ей короткое.

- Ажурное, - добавил Алик. - Темно-фиолетовое. С перчатками выше локтей тоже дырявыми, а то упарится.

- И туфли на каблуках, - невозмутимо продолжал Несс, не обращая внимания на Оськины широко распахнутые глаза. - А тебе - на маленьких, ясно? И золотые украшения с гранатами.

- Угу, - сглотнула Оська. Потом что-то себе представила и кивнула, Уговорили, модельеры хреновы...

- Ты вовремя согласилась, - едва скрывая улыбку, сказал Алик, когда они вышли обратно на шоссе. - Вам бы не тут только верхнюю одежду регламентировали. У Несса настроение по сезону, а я люблю смотреть на красивых людей.

26. Шейх.

Организовать достойную встречу этому отбросу рода человеческого все-таки пришлось хотя бы из уважения к самим себе.

Оська стояла рядом со столиком в длинном прямом платье из темно-зеленого бархата, удивительно подходящего к ее светло-золотым волосам и таким же темным, с зелеными блестками глазам. Темно-карминная помада так же подходила к ее гранатовым украшениям. Было даже не заметно, какой у нее пришибленный вид. Кассинкана выглядела не хуже - на ней действительно было платье из бархатных ниточек темно-фиолетовой шелковой синельки, сплетенных в паутиноподобный рисунок и украшенных стразами. Такие же перчатки, только из более тонких ниточек, спадающие на бархат туфель капли черного и прозрачного обсидиана с браслета на щиколотке. Все это, в сочетании с черно - перламутровым макияжем придавало ей, в противоположность Оське, вид настолько же легкомысленный, насколько и демонический. Легкомысленный вид она позволяла себе по случаю наличия кавалера - Алика. Он остался верен своему стилю, оделся оригинально, неброско и дорого.

Несс изображал дальнего родственника, выглядел очень представительно и рта не открывал.

На шейхе было больше золота и бархата, чем на Алике, однако он тоже догадался появиться не в официальном костюме а в более вольном, однако тоже, из самых последних коллекций знаменитых кутюрье.

Это был неяркий интересный брюнет чуть мельче Нестора, с очень спокойным и даже немного лирическим выражением черных глаз. Он сразу же нашел Оську взглядом и негромко приветствовал ее мягким, неплохо поставленным голосом.

- Даже небу и мерцающим в его таинственной глубине ярким звездам неведомо, насколько сильное и невыразимое счастье пронзило сердце мое в момент, когда мои глаза, недостойные лицезреть и частицу красоты моей будущей госпожи, ослепило ее божественное сияние...

Речь продолжалась минут пятнадцать, за которые Оська побледнела до полупрозрачности. Однако, ответила.

- Я, со своей стороны, почту за честь приветствовать столь высокого гостя и выражаю надежду, что место нашей встречи, хоть и не достойно принимать столь именитых гостей, но, тем не менее не оскорбит его притязательный взор...

Семнадцать минут. И господином своим она его так и не назвала.

Опершись на предложенную руку, Оська нетвердо двинулась к накрытому на четверых столу (сама настояла, чтобы не на двоих).

- Иди к ним, - тихо сказал Алик Кэсси. - Появится возможность - скажи Оське, что все несколько лучше, чем мы предполагали.

- Это как? - похлопала глазами Кэсси. Хлопать накрашенными глазами было ностальгически непривычно.

- Потом объясню.

Кэсси с Нестором одновременно заняли места рядом с познакомленной парой и некоторое время молча следили за беседой в верхах. Алик исчез, свита шейха расселась по ближайшим столикам, и провинциальный бар приобрел сходство с нормальным рестораном. Появилась даже тихая музыка.

Кэсси с Нестором скоро тоже приняли участие в разговоре, что, в отличие от приветствий, оказался несколько более оживленным, а потом оставили Оську с шейхом для конфиденциальной беседы.

Кэсси вышла на улицу, стянула с себя перчатку и начала ей обмахиваться.

- Фуф... Думала, помру...

- Интересно, это они так всю жизнь друг друга речами тешить будут? неизвестно кого спросил Несс.

- С чего ты взял-то, что всю?

- Да он симпатичный.

- Ну и что? Кстати, где этот наш детектор?

Алик уже стоял рядом.

- Знаешь, - обвиняющим тоном заявила ему Кэсси, - какое лицо у нее было, когда она услышала от меня слово "лучше"?

- Знаю, видел. Но стоял сбоку, - улыбнулся Алик. - Пойдем, потанцуем?

- С тобой? - удивилась Кэсси.

- Не подхожу?

- Вовсе нет! - воскликнула она почти радостно, и пояснила, - Кажется, я и забыла, что с тобой можно танцевать.

Когда они вернулись, в полумраке зала уже танцевали несколько человек из свиты. Шейху за столиком, судя по некоторым, долетавшим до Кэсси словам, приходилось туго. Она терпела и не спрашивала у Алика, о чем они беседуют. Да и тот, насколько она могла судить, не прислушивался разговору. Одной рукой он держал Кассикану за талию, а другой обнимал за плечи. При этом его пальцы иногда глубоко проваливались в ажурную ткань, скоро нагрелись, и не причиняли каких-либо неприятных ощущений.

Кэсси с первого же момента восторженно осознала, что танцует с виртуозом, почему сразу же и позволила себе несколько отойти от традиционного стиля, справедливо надеясь, что поймут. Вышло настолько увлекательно, что она в скором времени вообще забыла где и с какой целью находится, чем хотела поинтересоваться и как переживает за Оську. Тут немалую роль сыграло ощущение полного взаимопонимания, которое отбивает всякое желание что-либо выяснять, убеждая человека в том, что на данный момент и так все ясно. В силу этой причины они не разговаривали довольно долго, а когда Кэсси слегка утомилась, и перешли на более медленный темп, единственный вопрос, возникший у нее в голове, относился вовсе не к судьбе Оськи.

- Где ты так научился?

- Маленьким, - мечтательно отвечал Алик, - Ну а потом... когда... мне стало намного легче управлять своим телом, я решил совершенствоваться. Раз уж способ моего существования включает в себя подобные действия, то почему бы не разнообразить их хоть некоторым умением? Я ведь становлюсь таким, каким меня хотят видеть. Людям приятно.

- Ты об этом заботишься? - недоверчиво нахмурилась Кэсси.

- А иначе было бы, наверно, несправедливо...

Кэсси отвлеклась на поворот. Вспомнила, как Алик общается с людьми. Ему ведомы желания заинтересовавшего человека, чтобы тот, в свою очередь, заинтересовался Аликом до полной потери осторожности. Как она сейчас. Додумав до этого места, Кэсси поморщилась.

- И что, каждый, на кого ты нацеливаешься, огребает от тебя напоследок по пачке кайфа?

- Когда есть настроение - да.

- А нет?

- А тогда мне это не требуется, - спокойно сказал вампир. Кэсси слазила в память за названием того, чем веяло от его томного взора и поежилась.

- А справедливость? - напомнила она.

- Когда мне грустно, у меня возникает масса претензий к справедливости. И я позволяю себе расслабиться.

Судя по блеску глаз, и еще по чему-то; по какой-то излишней плавности движений, он действительно до опасного расслабился.

- Видишь, я замечательный собеседник, - сказал он словно бы о чем-то постороннем, - Представь, ты можешь говорить со мной обо всем, о личном и о сокровенном, и не бояться быть непонятой. Ты согласна? Вспомни вещи, которыми тебе было не с кем поделиться.

- Тебе это интересно? Тогда спрашивай.

- И ты не сочтешь это неуместным?

- Обещаю, что отвечу на любой твой вопрос, даже если он будет мне неприятен.

Алик посмотрел на нее уважительно. Кэсси знала - он сам не постесняется подобно осветить все, что угодно из собственной жизни, но только если его про это спросить.

- Тогда расскажи, в каких образах ты мечтала о том, кто был твоим мужем, когда любила его?

Кэсси некоторое время молчала, потом начала довольно неуверенно:

- Я мечтала о большом наводнении... где я спасаю его, рискуя жизнью, и он, наверное, понимает, как я его люблю. Иногда стихийные бедствия варьировали, были войной там, или ураганом, но он всегда был где-нибудь на грани жизни и смерти, а героическая я... И прочие глупости.

- Он, конечно, не знал об этом?

- Ну разумеется, - засмеялась Кэсси, - Он еще сначала мне улыбался, а потом вообще приходил домой и начинал рассуждать про свои проблемы и не обращал на меня внимания. Ну, сначала, когда это были наши общие дела, мне было интересно, но потом надоело. Его абсолютно не интересовало то, что я делаю, он игнорировал мое настроение и считал почему-то, что выказывать ко мне свои чувства не нужно, мы отчуждались... Алик, зачем тебе это? - теперь она говорила удивленно и почти жалобно.

- А когда он крепко спал, ты смотрела на него, и представляла, что он такой, как тебе хочется?

Кэсси остановилась.

- Я буду отвечать тебе, только танцевать я при этом не могу, - заявила она. Алик в ответ поднял ее и прокрутил вокруг себя. Кэсси попыталась вырваться, но откуда-то взялся страх, что можно себе что-нибудь запросто сломать об эту железную хватку. И нечто в поведении Алика подсказывало, что лучше не перечить.

И тут он остановился сам.

- Вот откуда у тебя эта привычка, - последовал вывод. - Когда я валялся у тебя в подвале, ты смотрела на меня и представляла, что я Аланкрес? Это навеяло массу мерзких воспоминаний.

- Честно говоря, ты меня иногда пугаешь, - призналась Кэсси. - Я не знаю, что ждать от того, кто живет насилием.

Алик потянул ее за руку и тут же отвлекся на поворот.

- Я что, могу внушать больший ужас, чем лицемерие? - спросил он, поднимая руку, чтобы Кэсси могла провернуться под нею, а потом резко привлекая ее к себе. - И в мыслях не было.

Это звучало это уже оскорбительно.

- Ты считаешь, что я - лицемерка, если я говорю, что не могу существовать с сознанием того, что по моей вине кто-то помер!?

- Научи меня, как получается убедить себя, что Арно - вовсе не по твоей...

Гнев, обида, сожаление и боль разом нахлынули на нее.

Кэсси отстранилась.

-Неужели ты думаешь, - сказала она, - что если бы мои друзья не нуждались в помощи, и если б я знала, что из-за тебя мы потеряем Арно, я бы пошевелилась отнимать у Асета упыря, чтобы дать ему свободу? Да никогда... Никогда, понимаешь?!!

Кэсси тут же испугалась сказанного.

Аланкреса подобное заявление, наверно, ранило бы.

Но серые глаза задержали ее взгляд спокойно, без удивления.

- Очень хорошо понимаю.

Кэсси вздохнула.

- Прости, и... не надо про Арно, - тихо сказала она. Алик отступил на шаг.

- Тогда не будем и о том, что мне непонятно. Мне непонятно про "помер". Очевидно, что я не делаю это через силу... Правда, - он улыбнулся, - я не всегда делаю то, что в данный момент больше всего хочу.

Кэсси скрипнула бы зубами, если б не была уверена, что услышат.

- Что же тебя удерживает... в такие моменты? - прошипела она.

- Разное, - был ответ.

- А по подробнее? Чтобы не так нервничать в твоем присутствии.

- А представляешь, каково мне это терпеть? Но я кроток и даже иногда рискую...

- Хотелось бы понять, ради чего? Остался с нами и делаешь все это?

- Извини... Я отвечу, но мне кажется, ты немного устала.

Танец кончился; Алик увлек ее в тень. Там они остановились друг напротив друга - существа из разных миров.

- Ты, наверное, поймешь...Я не дожил свою жизнь. А когда я с вами... я этого не чувствую.

Она отпустила холодную руку и устало прислонилась к стенке, скользя взглядом по цветному полумраку, сознавая, что и сама в полной мере живет здесь и сейчас, ничего не желая, ни о чем не сожалея. Но одно желание появилось в следующий миг - чтобы все оставалось, как сейчас надолго, насколько только возможно.

Алик, она была уверена, сейчас уже не думал вообще ни о чем. Казалось, когда не надо шевелиться, он просто отключается. Наверно, эта статичная картинка и есть настоящий Алик. Не тот, каким его хотят видеть и каким он вынужден становиться, а тот, каким ему удобно быть, и каким он бывает, устав от себя и других. Но что тогда в его словах - правда? Способен ли он чувствовать, как живое существо, или все его переживания есть лишь грани того разрушительного, единственного стремления? Можно ли верить ему и верит ли он сам себе, когда говорит о долге, о привязанности, о своих воспоминаниях? Не забудет ли он об этом в некий момент, ради... ради чего? Испытай она хоть раз, она бы поняла. Впрочем, кое-что можно себе представить. И даже эту тоску, о которой говорил Фил. Сильнее наслаждение, сильнее печаль, сильнее страх. Чего может стоить жизнь смертного по сравнению с тем, что может она на несколько мгновений дать вампиру?

Кэсси медленно повернулась и стала украдкой рассматривать профиль Алика, пытаясь отыскать ответ в мертвом сумраке под неподвижными ресницами. Даже желтый цвет, отражаясь от этой почти светящейся кожи, уже не казался теплым и приобретал мертвенный оттенок. Но это не пугало и не отвращало, хотя разум охотно напоминал о неестественной причине его привлекательности. Но можно ли верить, если в том же разуме в следующий момент родилась бредовая мысль: не лучший ли это способ существования для любого наделенное вкусом и воображением существа?

Додумав до этого места, Кэсси возмутилась, но всякий случай все же спросила:

- Алик, что лучше - смерть или...

Вот теперь она и сама не знала что. Глупо просить о сравнении того, кто и жизни не знал как следует, и умереть не смог нормально.

- Вечные скитания... - подсказал он, и, помолчав, серьезно добавил, -Лучше всего жизнь... Гм... Чужая... Извини, я себя сегодня плохо контролирую.

- Я заметила.

- Кстати, о вечных скитаниях, хотя в вашем языке это понятие звучит немного не так. Я могу говорить на нем, но когда тебе кажется, то я говорю странно, это значит, что я оперировал иными понятиями и мне не хватило слов. Но я попробую. Знаешь легенду про Мону?

Кэсси помотала головой. Алик прекрасно говорил, не считая странной манеры иногда сдваивать короткие слова, выделяя на двоих одно ударение, что делало его речь несколько отрывистой. Но вряд ли происхождение было тому причиной.

- Так звали одну прекрасную девушку, - Алик выразительно пробежался двумя пальцами по подоконнику, - которая великолепно танцевала. Каждый, кто видел ее танец, был без ума от нее, но она никогда никого не любила. Один раз, когда она выступала перед зрителями, случился пожар. Но люди не видели ничего, кроме танца Моны. Она тоже не могла остановиться, потому что танец увлекал ее так же, как она сама увлекала своих зрителей. Они все погибли. И только душа Моны вынуждена была остаться на земле, обреченной на вечные скитания, потому что она принесла много печали и страсти, не испытав их сама. Ей предрекли, что сможет она продолжить свой путь лишь тогда, когда узнает что такое любовь и страдания. Она превратилась в призрак. Многие видели, как она появлялась иногда - печальная и безгласная, полупрозрачная. Все ее боялись. Шли года, века, но Мона ни на шаг не подошла к своей цели. Один раз она бродила по берегу озера и увидела юношу, который сидел на коряге и ловил рыбу. Мона остановилась у него за спиной. Немного постояв, она уже собралась было уходить, потому как боялась, что, увидев ее, парень от страха свалится в воду. Но не успела. Он обернулся. Он был чем-то очень опечален, поэтому, наверно, вид Моны его не сильно травмировал. Он подвинулся и сказал:

- Хочешь, садись.

Моне, в сущности, было все равно сидеть или стоять, но отказаться от вежливого приглашения она была не в силах. Она села и сказала:

- Я призрак.

- А ты умеешь быть веселой? - спросил юноша.

- Нет, - ответила она, - потому что я проклята на вечные скитания.

- А что плохого в вечных скитаниях? - удивился он. - Ходишь себе всюду, на все смотришь, есть не хочется, помереть не можешь. Сплошное созерцание и умиротворение. Вот бы мне так.

Моне понравились его слова и она стала появляться перед ним часто, как только могла. Он поведал ей о причине своей печали - у него умерла возлюбленная.

На протяжении всей его жизни Мона общалась с ним, а когда пришел его час, он сказал ей, что любовь его умерла, напуганная каким-то привидением. И он решил за это отомстить. Мона хотела спросить, как же это отразилось на ней, потому что не заметила, чтобы он делал ей что-то плохое, но он уже умер. И, оставшись одна, Мона тосковала по нему. Предреченное ей испытание посчитали выполненным, и известили, что пора ей отправляться с земли. И тогда Мона с ужасом поняла, в чем заключалась месть этого человека. Она уже не хотела уходить. Она успела слишком полюбить вечные скитания.

- Я не понимаю, - через некоторое время сказала Кэсси, - как мог вымереть народ, любивший такие легенды!

Алик поднял бровь и улыбнулся в пространство.

- Боюсь, рассеянный народ просто не успел вовремя заметить свое вымирание. А когда заметил, было поздно, он огорчился и от огорчения...

- Ты находишь это забавным? - удивилась Кэсси.

Алик пожал плечами.

- Я больше века нахожу таким все, что возможно. Редкое заблуждение, но ведь и мой способ бессмертия - вещь незаурядная, по-моему...

- Ну?

Оська с трудом разлепила усталые глаза, чтобы посмотреть на Алика, когда они вместе с шейхом и его свитой вышли на воздух.

- Минутку, - Алик вынырнул из поблескивающей сыростью тени и оказался около шейха. Некоторое время они разговаривали, причем у шейха на лице присутствовала довольная улыбка. Наконец очень тепло попрощались, после чего Алик вернулся к ожидающим его девушкам. Они проводили взглядами отъезжающий кортеж.

- Так все-таки? - не отставала Оська, уже охрипшая от обилия речей.

Алик обернулся к ней.

- Он милый человек. Если ты ему откажешь, это обойдется без последствий. Он даже прикроет тебя перед своим отцом, который, собственно, и запихнул тебя в психушку.

- А если не откажу?

- Оська, ты наглеешь. Алечка тебе не служба знакомств.

- Ты ему всерьез понравилась. Особенно оригинальность твоих суждений о некоторых вещах...

- Что ты ему наговорила? - в ужасе воскликнула Кэсси.

- Ты знаешь, - смущенно потупилась Оська, - он так ободряюще улыбался в ответ на каждое мое слово, что я несла первое, что приходило в голову, а ему это нравилось еще больше, и мы до такого дошли... Мне так стыдно.

- Будешь знать, - развеселилась Кэсси.

- Ужаснее всего, что он просил называть его по имени, а оно у него какое-то...

- Неприличное? - азартно подключился Нестор.

- Не запоминающееся. И вот, как называть вашего хорошего человека, я и не помню...

Оська беспомощно похлопала накрашенными ресницами в сторону Алика, словно тот знал все. На этот взгляд анкаианец не мог не откликнуться.

- Его зовут Силрессан, - поведал он. - А я ему прихожусь, между прочим, другом детства. Не обижай его.

- И где же оно прошло, это его... то есть ваше совместное детство? заинтересовался Нестор.

Алик к тому времени уже сидел в своем джипе. Он придержал дверцу, повернулся и куда-то махнул свободной рукой.

- В Аджистане. На берегу озера. Его - в этом веке, а мое - в позапрошлом.

27. Соловей.

- Ой, Киска.... Прямо и не знаю, что мне делать, - призналась Оська следующим вечером. Они переместились спать в одну комнату и теперь заснуть им было суждено не скоро.

- Он тебе нравится? - спросила Кэсси.

- Идиотский вопрос. Причем тут это? Надо будет, понравится.

- А в чем тогда проблема?

- А проблема в том, что проблем неизбежно станет больше. Он сказал, правда, что ему необходима хотя бы формальность, а жить он меня оставит и здесь, если такова будет моя воля, только изредка будет выдергивать на приемы... за свой счет. Это же, представляешь, меня сразу начнет напрягать куча незнакомых родственников и, самое главное - этот ужасный папа...

- Ну так пошли его на фиг.

Воцарилось молчание.

- Кэська...

- А?

- Тебе сколько лет?

- Право же, я смущаюсь тебе ответить...

- А мне больше. Ты, видела ларек по дороге к пляжу, дурацкий такой, с одной покосившейся буквой вместо вывески?

- Ну?

- Видела, что там продается?

- Ручки, заколки, иголки...

- А еще?

- Блокнотики, пуговки, книжки...

- А еще?

- МАЛЕНЬКИЕ ОТКРЫТОЧКИ!!! - свирепо проревела выведенная из себя Кэсси. - И зажигалки.

Оська вздохнула.

- Значит, не видела, - сказала она и снова вздохнула. - Трамвайчик там продавался. Маленький, оранжевый, пластмассовый. Уютный на вид. Я о таком в детстве мечтала. И вот я стою, смотрю на него и вдруг до меня доходит, что мне... что мне некому его подарить. Понимаешь, мне-то он уже не нужен стал, а вот если бы...

Послышался шорох, который бывает, когда утыкаются в подушку, чтобы поплакать. Потом несколько минут была тишина, потом снова шорох, и совершенно нормальный оськин голос сказал с досадой:

- Стояла там и ревела, как дура. Прямо на улице. Некого мне было порадовать трамвайчиком... Или это автобус был, не помню...

Кэсси растрогалась до того, что даже не сразу смогла говорить.

- Оська...- замирающим голосом позвала она в темноту.

- Ну что?

- А ты ему это рассказала?

Снова раздался шорох, и в Кассинкану попала небольшая, но от души запущенная подушка.

- Зараза... Думаешь, он тоже где-нибудь куколку заначил? - резко рассмеялась Оська. - Это вряд ли. Мужики по своей природе глубоко деструктивны, и идею заботы понимают они только с одной стороны - что все должны до глубокой старости заботиться о них. А в других случаях сердце их начинает разъедать жестокая ревность, они от этого в лучшем случае болеют и умирают, оставляя женщин в одиночестве. А в худшем начинают портиться и громко воняют по любому поводу...

- А это ты ему сказала?

- Конечно. Это я всем говорю, - гордо откликнулась Оська.

- И он это вынес?

- Да, и согласился. После чего подождал повода и поделился своими наблюдениями о женщинах. Я ему велела их забыть. А он сказал, что со мной это будет легко и...

- Оська... - очарованным голосом перебила Кэсси. - Как классно... Вы уже все друг о друге знаете...

Оська фыркнула.

- Спокойной ночи, - сказала она, отворачиваясь к стенке.

На следующий день стала известна дата ее отъезда. Оська весь день ходила раздраженная и злая, загорать не пошла, а осталась дома перетаскивать какие-то вещи с места на место. К вечеру она дошла до той стадии, когда начинают кидаться посудой, вытянула из дома на ночь глядя кроткого и безотказного Романтика, чтоб помог собраться.

- Будешь варить собакам кашу вот отсюда, - наставляла она Кэську, - а кошкам - вот отсюда... Хотя у кошек почему-то получается больше... Да, впрочем, какая разница. Обожрутся кошки, дашь из собачьего пакета. Вобщем, сообразишь, ты у меня умная.

- Угу, - сказала Кэсси. Без Оськи, подумала она, будет скучно.

Вечером позвонил Силрессан, пригласил ее в оперу и обещал заехать. Около полуночи обратно приехала очень усталая Оська, вздрагивающая от малейшего шума.

- Я очень приятно провела время, - сообщила она умирающим голосом и ушла к себе.

- А не прогуляться ли на крылечко по случаю того, что нас, наконец-то оставили в покое? - предложил Несс. - У меня как раз осталось две последних сигареты.

- Ты бросаешь? - спросила Кэсси.

- А вот и не знаю. Иногда бывает неохота, - Несс исчез в коридоре.

Синяя, тихая ночь чуть не заставила их забыть об изначальной цели.

Где-то щелкнуло, и Кэсси насторожилась. Потом оттуда же свистнуло.

- Птица, - прошептал Несс. - Петь собирается.

Они послушали соловья.

- Несс...

- А?

- Последние дни ты похож на блаженного. Постригся даже...

Нестор задумался.

- Лето скоро. Вот Оську замуж выдадим, еще веселее будет.

- Думаешь это можно будет так назвать? - засомневалась Кэсси. Думаешь, нам будет весело? Судя по сегодняшнему...

- Девушка волнуется, - нежно сказал Несс. - Это не должно тебя раздражать.

- А что это меня должно? Успокаивать?

Несс затянулся, затем уставился на огонечек сигареты.

- Да, тебя можно понять. Ты никогда не мечтала посмотреть на такую девушку, - голос его был полон затаенной печали. - А мне как-то хотелось... Но ничего не вышло.

- Это когда она у тебя была? Девушка?

- Ага.

- Несс... - Кэсси смущенно отвела глаза в темноту. - С тобой происходят загадочные вещи... Впрочем, если ты считаешь, что я этого не пойму, ты можешь не рассказывать...

Нестор наклонил голову; глаза его были скрыты тенью, как и его прошлое.

- Поймешь... Только это... трагическая история. Я и сейчас не совсем уверен, что она закончилась, хотя Алик считает, что так и есть.

- Алик - странный предмет, - заметила Кэсси, подозревая, что Несс и сам так думает. - Я бы не рискнула с уверенностью утверждать, что его слова имеют только одно значение. Да и не станет он никогда делиться чужими тайнами. Поэтому услышать это я смогу только от тебя.

- Ладно...

Нестор поведал ей все до того самого момента, когда он вышел возле своего дома, а Алечка уехал куда-то к себе.

Сигареты к тому времени кончились, а соловей уже пауз почти не делал.

- Несс, прости, - тихо сказала Кэсси.

- За то, что считала меня психом? Ты не так уж ошибалась. Я и сам удивляюсь, как меня где-то за нормального принимают.

Он издал нервический смешок, поджег зажигалку и некоторое время размышлял, глядя шипящий язычок синеватого пламени. Этот маленький огонек совсем не подходил к его лицу, похожему на лица героев древности. Его, наверно, выгоднее оттенял бы отсвет пожарищ.

- Арно говорил, что огонь - вещь одновременно и изменчивая и вечная, опасная и желанная. Она может созидать, а может разрушать. Может умереть сама, а может...

- ...убить кого-нибудь другого. Это не только Арно говорил.

- Да, но он собрал этих тез с антитезами, или как это называется, на несколько страниц, - задумчиво проронил Несс. - Я их читал и сожалел о том...

Он потушил зажигалку.

Кэсси вопросительно на него смотрела. Не отрываясь. Своими необыкновенно красивыми глазами, похожими в темноте на два камешка, лежащих на дне горного потока - изменчивого, быстрого, заставляющего их дрожать и преломляться под своей неспокойной поверхностью.

- О чем, Нестор?

- Что люди не могут жить без крайностей. Они нужны им, чтобы объемнее воспринимать мир. Что огонь, как символ, полюбили именно за это.

- Так же, как и всякую стихию, - Кэсси не особенно любила такие рассуждения. Вернее, когда-то, конечно любила, но с некоторых пор они стали ее раздражать, - Как и природу вообще...

Романтик погладил пальцами перила. Жестом, который заставил усомниться в том, что при этом он относился к ним, как перилам.

- Природа тоже разная бывает, - сказал он. - Живая, например, и неживая...

- Да ну? И какая же тебе больше нравится?

- А тебе?

- Точно не знаю, - Кэсси расслабленно облокотилась на притолоку и потянула одной рукой за мертвую веточку обильно увившего вход плюща, другой за свежую, соединяя их вместе. Сухая ветка хрустнула и осталась у нее в руке.

Нестор полазил по карманам и нашел еще сигарету в смятой пачке.

- Знаешь, иногда, - неизвестно к чему сказала Кэсси, - начинаешь читать чьи-нибудь воспоминания, особенно в тех местах, где они заостряются на интересной исторической персоне, всегда кажется, что автор всерьез сожалеет о том, что он - не эта самая персона. Особенно эти фразы - он мог бы, он полагал, он был причастен...

Нестор не перебивал и моргал с явным интересом.

- Но в какой-то момент понимаешь, что, во-первых, не четкий образ, а фигура авторского сознания, а во-вторых... во-вторых понимаешь, что многие потомки пишут о предках своих сперва из тщеславия, а затем, стараясь загладить это впечатление... потому что тем, кто умер, это вряд ли нужно, а тем, кто жив, всего лишь любопытно. Становится как-то обидно за тех, для кого эти разрозненные факты и относящиеся к ним измышления были их единственной жизнью.

Нестор усмехнулся. Его намеки были поняты.

- И ты начинаешь читать их самих, да? Может быть, авторское сознание было не так равнодушно и тщеславно? Некоторые вещи даже легче понять, если они объяснены твоим современником. Ну, а если этот современник еще и не только твой современник...

Кэська вздохнула.

- Какие вы, мужчины, грубые и прямолинейные. Вам пытаешься аккуратно и деликатно, а вы прямо так. Некрасиво.

- Ты переобщалась с Аланкресом.

- Это пройдет?

- Если раз проходило, пройдет и во второй.

- Спасибо... кажется идиотизмом?

- Нет, Кэсси.

- Я не могу... - Кэсси смотрела себе под ноги, - уже не могу нормально жить, зная, что он есть. Я готова согласиться, что просто очарована им, как и должна была, наверно, да? Но иногда у меня впечатление.... что и он... он это знает, и ему это нравится. Не из-за какого-то там тщеславия, а просто так. Мне кажется, он хочет, чтобы я видела в нем Аланкреса. Того человека, который был для меня... чем-то большим, чем исторический персонаж. Который изумительно танцует, не любит Лаксэни, который не мог не отомстить за свою жизнь, хотя и предполагал, что месть его разочарует. А иногда мне начинает казаться, что в нем чего-то не хватает, совсем немного, чтобы с уверенностью могла сказать, что это он и есть... Какой- то он расплывчатый, зыбкий и неясный... Я не могу его понять... Вобщем -то, наверно, и не надо.... Как ты думаешь?

Некоторое время Несс молчал.

- Можно попробовать. Наверно, ему трудновато общаться с людьми, которые знают о нем очень много, но так и не знают, каков он на самом деле. Он вечно молод, он постоянно меняется, он - актер.... По жизни ему не больше шестидесяти. Вот ты бы видела Элиса, не к ночи будь помянут, которому раз в десять больше и который всегда точно знает, чего хочет. Он уже просто не в силах придумать, чем бы себя таким поизвращенее развлечь.

- А что касается тебя... - Несс склонил голову, похоже, столь откровенный разговор был ему непривычен, - Я не в силах предсказать, как он поступит с твоими чувствами, даже не могу сказать, что чувствует он сам. И как это все разъяснится.

Кэсси посмотрела кругом. Сад и свалка утопали в теплой весенней ночи, напоенной морем, цветами и чем-то особым, родным, свалочным - оттенками насквозь проржавевшего сырого железа, застаревшей пластиковой гари и особой, чрезвычайно легкой, а потому вечно бесприютной пыли. Соловей, очевидно, утомился, и теперь тишину нарушал только далекий шум дороги и слабый шорох и пыхтение в собачьей будке. По бархатно - черному небу медленно плыли едва различимые тени облаков, то заслоняя, то открывая лучистые точки, коими были набраны созвездия. Несс тоже смотрел на небо. В этой ночи он казался настолько двухцветным, что сам походил на созвездие. Он отвлекся от неба, а Кэсси, оберегаясь от его взгляда, уставилась себе под ноги. То, что она увидела там, тут же захотелось стукнуть.

На нижней ступеньке крыльца спиной к ним сидел Алик и тоже изучал звезды, а может быть, что-то еще наверху. Несс засмеялся.

- Так я и знала, - вздохнула Кэсси, - что ты тут где-нибудь пристроился. Мерзость.

- А тут мнили, что я - ангелочек? Лапочка? Дуся? Что направляясь мимо и уловив о себе, я сыграю в глухого?

- Так, я, пожалуй, пойду, - сказал Несс, удаляясь в дом. Благо, было кому занять его место у перил.

- Ты ведь так и не дала бы мне повода объясниться, - несмотря на укоризненный смысл, тон Алика не преступил рамок своей вечной несерьезности. - Ты не привыкла, что я есть, и заботилась о моем моральном и физическом благополучии не рассчитывая, что я это замечу, и так, словно мы сто лет знакомы.

Ты не прав, подумала Кэсси. Мне нравится с тобой объясняться. Бездна ужаса, таящаяся в тебе, делает большинство граней твоего характера на редкость приятными.

Это страшно.

- Наверное по привычке, - она пожала плечами, - Я не нашла много нового в самом факте твоего существования. Ты просто сменил место и... форму. Последняя явилась причиной тому, что ты заметил мои чувства и сказал мне об этом. Зачем? Чтобы расстроить меня еще больше? - она поймала его взгляд, но опоздала - он уже стал как обычно мягким и почти светящимся.

- А я что-то заметил? Вовсе нет. Не расстраивайся.

Алик отвернулся и скользнул в темноту прихожей.

- Алик!

Кэсси оказалась там в ту же секунду, и, еще не успев сориентироваться, на что-то наткнулась и остановилась. Из темноты раздалось:

- Есть люди, которые любят жизнь за простоту, а есть те, кто предпочитает особого рода сложности. Это ты, и я одержим тобой. Помимо этого есть много вещей, не дающих мне покоя. Ты знаешь, что они подобны пытке для подобной мне твари. Что заставляет тебя думать, что я не захочу прекратить хоть что-то из этого?

- Твое желание понять причину, - среагировала она, еще не успев при этом ни испугаться, ни задуматься. Короткое и бесшумное движение в темноте она опознала по слабому беспокойству воздуха возле собственного лица и поняла, что Алик от нее совсем близко.

- Спасибо, даже если это и бессмысленно, - совсем тихо сказал он. Хочешь, я буду в это верить?

- Ты и так в это веришь.

Появившись в полуосвещенной гостиной, увидели возле ночника очень несчастного вида Оську, сидящую, забившись, в уголок дивана.

- Вы чего? - нелюбезно осведомилась она, поднимая голову из светлого круга в темноту.

- Тут к тебе Алик в гости пришел, - сказала Кэсси, возвращаясь и останавливаясь позади него.

- Это хорошо, - меланхолично кивнула Оська, - Он тихий. Пусть сидит и напоминает мне о бренности бытия.

- Утешь ее как-нибудь, - сказала Кэсси. - Она сегодня нас всех извела.

- Думаю, мне это удастся, - пообещал анкаианец и сел рядом с Оськой.

- Ну-ну, - упрямо буркнула Оська. - Попробуй.

Белые тонкие пальцы смяли белый шелк на ее плече. Алик нежно отвел в сторону золотистые волосы, наклонился и что-то тихо прошептал ей на ухо.

Оська только что не подскочила. Она расширила глаза и с неимоверным удивлением, вытаращилась на Алика.

- Правда? - слабо поинтересовалась она. - Давай сюда.

Никто так и не понял, откуда Алик вытащил три фотографии Арно и отдал ей. Таким образом Оська получилась на некоторое время исцелена.

- Где ты их взял? - спросила она.

- Спер в одном чересчур засекреченном архиве.

Нестор посмотрел на часы.

- Ребят, если вы не против, я все-таки домой поеду... Спать хочется.

- Хорошо, - сказала Кэсси. - Я думаю, Оська теперь о нас не скоро вспомнит.

К тому моменту Алик уже покинул общество Оськи и присоединился к Нессу, держа в руках оськин телефон. Он пробежался пальцами по кнопкам и, наверное, тоже забыл об Оське.

Кэсси проводила их обоих до двери, попутно решив уйти спать в свою комнату, мстительно оставив подругу на эту ночь в одиночестве.

Распахнув дверь, остановилась на пороге.

- Ну, счастливо... - Обратилась к Нессу, - Ты заходи...- что-то еще ждал Алик, и, повернувшись к нему, она смутилась еще больше, - А ты...

- А я?

Не дожидаясь ответа, он засмеялся и отвернулся куда-то во тьму, на долю секунды дольше, чем требовалось для того, чтобы этот жест выглядел просто успокаивающим, коснувшись ее руки.

28. Отъезд.

Перед отъездом Оська умудрилась все перевернуть вверх дном. Она носилась по комнатам, громко наступала на кошек, роняла вещи во все углы, чтобы тут же начать их искать и производила еще много всяких ненужных действий. И несказанно угнетала своей активностью мрачную, как туча, Кассинкану. Та отпускала со своего дивана комментарии, касающиеся Оськиной организованности, собранности и прочих необходимых умений, иногда вспоминала, где Оська уронила ту или иную вещь, и изредка помогала что-нибудь застегнуть.

Днем приехал Силрессан. Один, что немало подняло его в глазах Кэсси. И вел он себя нормально - помогал Оське собираться и даже иногда урезонивал ее слишком бурные всплески. Когда он ушел ждать ее в машину, Оська встала посреди комнаты, пересчитала сумки и на всякий случай поинтересовалась у Кэсси, не забыла ли она чего.

Кэсси, которая только урвала время для вдохновенного изображения собственной идеи относительно очередной экспозиции, недовольно подняла голову от бумажки и окинула взглядом стол. Потом подняла свой рисунок и посмотрела под ним.

- Утешься этой вот композицией... Это Арно что ли? Сколько у тебя его?

- Три.

- Одну оставь. Вот эту, здесь он красивый.

Кэсси положила ее поверх своего рисунка. Арно на ней действительно выглядел эффектно. В длинном черном плаще он прислонялся к увитой зеленью стене, направляя взгляд немного мимо объектива ( похоже, на Дика, который в кадр не влез), отчего яркие, как зубная боль, глаза его смотрелись в выгодном контрасте с длинными седоватыми волосами.

Человек, которого год за годом убивали. Которого породили интриги.

- А Силрессан? - спросила вдруг Кэсси. - Скажи мне - он любит интриги?

Оська вздохнула.

- Думаю, что он их не любит. Он вообще человек... не светский. То есть светский, конечно, но его это напрягает...

- Знаешь, каким бы он не был, на всякий случай...

Кэсси вытащила маленькую бумажку и протянула Оське.

- Выучи и отдай. По этому адресу живет одна моя хорошая знакомая. К ней идешь, типа в парикмахерскую или в магазин. Говоришь пароль, и через два дня ты здесь. Это если тебя не похитят.

- Блин, какие у тебя связи.... Спасибо.

- Не за что. Возвращайся поскорее.

Кэсси была больше чем уверена, что эти предосторожности окажутся ненужными, но беспокойство за Оську было таким сильным, что она решила перестраховаться. Они договорились и о системе паролей в письмах, чтобы знать истинное положение дел, если что, и о многом другом.

Оська вышла к Силрессану очень загруженная, даже первые полчаса мало говорила, чтобы случайно ничего не забыть. Все-таки Кэська в свое время именно благодаря своей большой любви к шпионским страстям вытащила ее из дурдома. Ее нужно слушаться.

29. Лето.

После такого количества интересных событий оставаться одной с всего лишь с тремя кошками и двумя собаками как-то совсем скучно. Кэсси с головой ушла в работу. От Оськи исправно приходили письма с положенными кодами; один раз пришло даже очень длинное, в котором она поведала, что ей снова приснились мухи. Только на этот раз они летали над землей и их было много; они жужжали и говорили, что только что оттаяли, потому что с них сошел ледник и им хорошо. И все люди вышли на улицы и кричали: "Мухи! Ура! Пора заводить пауков! Давайте столкнем ледник и с них!" И пошли сталкивать. А мухи заскучали и от нечего делать стали снова дохнуть.

Кэсси теперь часто уходила гулять одна. Собственно, ей и не с кем было гулять. Началась самая жара; она ходила по улицам и озверело пылила ногами. В одну из таких прогулок встретились какие-то люди, которые готовились к празднику - жгли костер и расставляли бутылки. Кэсси помогла им насадить шашлык и осталась дожидаться, пока пригласят его съесть. Люди знали, что она осталась именно с этой целью, но деликатно делали вид, что сами удерживают ее разговорами. Она же всем своим видом показывала, что из вежливости не может покинуть столь настойчиво добивающееся ее присутствия общество, и думала над вопросом, верят ли они хоть немного, что ее больше интересует их компания а не поспевающий шашлык, пришла к выводу, что на из месте тоже не верила бы, но тайно надеялась.

Попираемое многочисленными ногами щедрое изобилие песка пополам с камнями навевало некое полуденное расслабление, скорее всего, рефлекторное, происходящее на пляже с людьми, привыкшими именно там и отдыхать. Кто-то принес ей шезлонг. Кто-то налил вина. Кто-то спросил:

- А не добавить ли?

- Добавить, - отвечала Кэсси. - О чем речь.

Добавили щедро, однако на фоне тянущегося вокруг ленивого разговора добавляющие голоса безо всякого сожаления с ее стороны затерялись; хотелось, чтобы вокруг говорили, но чтобы никто не говорил с ней; хотелось шашлыка. Вот уже и за это прагматическое желание стало совестно. Дабы перед самой собой реабилитироваться Кэсси решила оказать этим людям хоть какой-то знак уважения: открыла глаза и посчитала их. Новых знакомых (опять же, из уважения, можно назвать их так) оказалось четыре мальчика и две девочки. Из какого-то нездорового интереса Кэсси посчитала шампуры - на мангале и рядом. Каждому, включая и ее, хватало по два. Отпустив память в историю, вспомнила, что никогда не бывало иначе. В возникающей спонтанно дружественной обстановке всегда хватало всего и всем. И как обычно, в этот момент думалось о другом, о нехватающем. Только после, на фоне изнывающего за холодным стеклом осеннего дождя, идеальные моменты вспоминались на правах счастья. Исправляя это ошибку, Кэсси решила сегодня быть счастливой.

Счастливая Кэсси объела три шампура (так и не запомнив, кто же дал ей третий), выпила все, что наливали, без умолку болтала, обожглась об мангал, заприметила мальчика с глазами лани, с которым после обеда и отправилась гулять. Мальчик оказался студентом, моложе ее лет на пять и носил черную майку с большой белой буквой "R" и драные побелевшие джинсы, вобщем, что надо, и совершенно не раздражал. Они сидели вдвоем на берегу, и Кэсси уже действительно начинала себя чувствовать свободной и счастливой, когда кто-то появился сзади и громко сказал:

- Эй, радикал, втяни валентность, или увидишь, что бывают в жизни невосполнимые потери...

Кэсси устало обернулась на голос Генриха.

- При взгляде на тебя это - первое, что бросается в глаза, - сказала она. - Чего ты хочешь?

Мальчик тоже обернулся и с интересом посмотрел назад.

- Вижу, - сказал он. - Невосполнимые. И тогда кулаками при дамах машут.

- Мало били? - спросил следователь.

- Наоборот, - сказал мальчик. - Сначала - потому что пацифистов удобно. Далее из предрассудков. Еще некоторые не любят кого-то умнее себя. Так что твое хамство погоды не сделает.

Кэсси подумала, что ей некоторые студенты терпимы и даже приятны.

- Слушай, - обратился Генрих к Кэсси, - где ты добываешь всяких извращенцев?

Вопрос не понравился.

А дальше, очень вовремя отыскала их родная компания студента, они о чем-то говорили, и в итоге неожиданно получилась так, что Кэсси осталась одна с Генрихом.

Во всем Генрихе что-то сообщало, что он до сих пор на работе и жаждет похоронить Кэсси под грудой своих глупых вопросов. И совсем уж неожиданным и неприятным показались ей его хорошо просматривающиеся попытки напроситься проводить ее до дома. Настроение скисло.

- Спасибо, не надо. Мне сейчас домой не хочется.

- А куда тебе хочется? Я хотел тебя кое о чем предупредить, но если тебе все равно...

Ну что на это можно ответить... На такой невежливый вопрос? Лишь столь же невежливо пожелать человеку отправиться в какую-нибудь общеизвестную сторону, в которую немного обидно идти, повинуясь чьей-нибудь злобной подсказке.

Прошло еще несколько дней, в течении которых Кэсси знакомилась и не знакомилась; и все встреченные ей люди рано или поздно начинали раздражать кто чем; каждый по-своему. Однажды она пообщалась с одной приятной девушкой, которая сочиняла очень неплохие стихи. Кэсси читала их с удовольствием, пока не нашла случайно один, о страсти лирической героини к монстру, и не расстроилась.

Вообще все ее новые знакомые рано или поздно разными способами проявляли свои неприятные качества, которые начали с безысходной неизбежностью повторяться, и Кэсси с мечтательным недоверием вспоминала времена, когда кем-то увлекалась. Наверное, решила она, с возрастом начинаешь ценить не самого человека, а то, насколько этот человек ценит тебя.

Как-то раз она вспомнила, что на свете есть Нестор, а у Нестора телефон.

- Привет, - сказал он. - Как Оська?

- Пишет. Вроде, нормально все. А как ты?

- Да тут назрела надобность всякой бюрократией заняться; вот и занимаюсь.

- Понятно... А помнишь как мы в маразм впали?

- Кэсси...Я не хочу сейчас ничего вспоминать. Это похоже на то, что чувствует человек, освободившийся из тюрьмы. Ты извини...

- Ничего.

- Я как-нибудь заеду.

- Как-нибудь заезжай.

- Кэсси...

- Да?

- Ты сама-то как?

- Да так... скучаю.

- Это хорошо. Как говорил один мой друг, погибший на съемках известного боевика...

- Несс!!!

- "Когда я скучаю, смерть обходит меня стороной"... Или что-то в этом роде. Кэсси, мне это тоже надоело, но если начинаешь в моем случае относиться к этому с подобающей серьезностью, сходишь с ума. Я пробовал. ...Да не был он мне другом. Просто говорил иногда. Что-то.

- Спасибо, Несс.

- Пожалуйста. Ладно, извини, бежать надо...

- Ну, беги.

Кэсси дала отбой. Расслабленно опустившаяся рука с телефоном показалась ей символом безнадежности и скорби. Это доброе слово поддержит ее наверное, в течении часа. А далее она снова вспомнит как у всех все хорошо, а у нее одной ну совсем ничего. Генриху, что ли позвонить? Пусть приходит, черт с ним... Еще соловей этот. Три кошки в доме, а его не волнует. Вот она, чисто мужская безответственность.

Генриха не было дома. На работе тем более.

Кэсси открыла окно, за которым громче щелкало и посвистывало. За ним белело и одуряюще пахло цветущее дерево.

- Никто не прилетит к тебе, свистулька, - прошипела Кэсси, - На свалку с котами. У тебя, наверное, в черепушке резонатор, а мозгов нет.

Делать было нечего, и Кэсси решила слегка прибраться. Выскочила обгрызенная бумажка с номером Алика и пометкой, что он действителен лишь до пятнадцатого числа. И затем он сменится на постоянный, которого уже никто не будет знать. То есть, давно сменился. Зажав ее в кулаке, Кэсси присела на диван и минутку погрустила, подумав, что общаться с Аликом вообще настолько же бессмысленно, насколько сейчас бессмысленно звонить по номеру, некогда ему принадлежавшему.

Элис снова сидел за спиной у Алика. И мешал ему смотреть новый телевизор. Семнадцать старых, различных характеристик, из которых Алик составил стенку в одной из комнат, Элиса тоже не интересовали.

- Ты мог бы помочь мне с этой уборкой, - ворчал он. - Нудно так.

- Прости. Надеюсь, тебя это не очень утомило?

- Знаешь, когда на земле вообще не останется анкаианцев...

-- В прошлый раз ты был более лоялен. Не тревожь меня.

Доведенный Элис наконец-то встал с дивана, где провел последние несколько часов, надоедая.

- Двое - это мало, произнес он тихо, - Ты сам справишься, или мне этим заняться?

- Твоя работа, - отмахнулся Алик. - Мои чувства на другую тему.

- Ее будут звать Кассинкана? - поинтересовался Элис.

Алик некоторое время безмолвствовал.

- Почему ты меня так ненавидишь? - сказал он устало, - Я тебе что-то сделал когда-то, или я на кого-то похож, кого никогда не знал? Почему, Элис? Я знаю, ты не выносишь одиночества, и твоя мечта - заполненный многоспальный гроб, но мне уже надоело тебе повторять, что меня там не будет.

- Я хочу, чтобы кто-то еще был с нами. Я хочу, чтобы ты был счастлив, - Элис говорил монотонно, исподлобья глядя в глаза Алику. Алик решил не искать в его облике откровений, и уставился на руки.

- Я буду счастлив, - пообещал он, - если ты найдешь кого-то, к кому я достаточно равнодушен, чтоб меня, когда ты его обратишь, от него не тошнило. Элис, мне нравится только один из нас - я. Наверное, причина в возрасте, или в счастливом детстве.

- Да она мне потом спасибо скажет, - прошептал Элис, сощурившись.

- Она ли?

- Посмотрим..., - Халтреане поднялся, одновременно чуть развернувшись, и оказался напротив Алика, почти у самого выхода.

Но достичь двери не успел. Алик, вмиг оказавшись между ними, удачно схватил Элиса и отшвырнул его к противоположной стене. После чего тут же сам был прижат своим наставником к подоконнику. Там эта короткая схватка и завершилась.

Неповиновение было той самой заветной вещью, которая надолго выводила Элиса из равновесия. Можно назвать это слабым местом. Когда противились его воле, им овладевала безумная, необузданная ярость. Алик знал это, но знал еще, что другого способа изменить решение Элиса не существует. И, пока одна рука его все еще была свободна, полоснул Элиса ногтями по лицу и горлу. В ответ последний не разорвал его на части от того только, что в оконной нише не хватала на это места. Алик отметил, что его головой сначала высадили стекло, а после несколько минут сбивали краску со стены. И лишь после некоторого затмения он, придя в себя, увидел, что Халтреане немного успокоился.

- Ты сделаешь это сам, - прошептал он. Лицо его было не только поцарапано, но и в брызгах крови Алика.

- Милый Элис, ну когда же с тобой произойдет хоть что-нибудь летальное.... - слабым голосом произнес тот, рассматривая черные глаза с оранжевыми искрами. Он и сейчас жалел легионера, даже поняв, что тот, зная об этом, посчитает это унижением и в ответ готов унизить, избить или, как Элис выражался, растереть в пургу.

- Так ты согласен? - Элис зацепил пальцами его так и не сросшиеся ребра.

Мало того, что это было каждый раз одинаково больно, так еще и очень надоело. Алик так и не научился любить своего наставника ни за одну из его милых привычек. Стукнув его головой по носу, он попробовал вывернуться, но Элис был сильнее, и скоро заставил его сдаться.

- Элис...

Элис отошел. Алик смотрел в паркет и удивлялся, почему его соплеменники не научились такому простому чувству, как ненависть. Хотя он уже давно устал не любить Элиса. Это было какое-то бесплодное, безрезультатное чувство, которое проваливалось в пустоту, не принося ни успокоения, ни разрядки.

- Ты плохо выглядишь, - весело заметил Элис.

- Правда? - Алик уныло вытер кровь с подбородка. - И насколько?

- Ну, месяц сушняка, одна драка...

Алик промолчал.

- Ты погибнешь, если не возьмешь ее, маленький. Ты меня понял?

Алик медленно поднялся и начал приводить себя в порядок.

- А если она не захочет? - спросил он у Элиса, занимавшегося тем же, тупо глядя в зеркало.

Халтреане резко повернулся.

- Тогда, когда мне не нравится, что очередная часть мира вновь ускользает сквозь пальцы, как всегда, как давно, как в те незапамятные времена, когда я был человеком... все повторяется... С тех пор единственным моим желанием было чтобы кто-нибудь из вас остался, и мне до сих пор не хочется верить, что наш с тобой выбор - выбор одиночества... Она согласится, с целью от одиночества избавиться, и обретет его навсегда. Как я когда-то. - Элис склонил голову, сожалея, и в голосе его появилась мольба, - Я так хотел бы видеть вечным хоть что-то рядом, но я не тех выбирал...

- У тебя впереди вечность. Научишься.

Элис едва уловимо вздрогнул, и его облик потерял свою отрешенность, словно это замечание привело легионера в чувство. Секунду поблуждав, взгляд его, явно подчинившись немалому усилию, вновь стал спокойным и непроницаемым, и трудно было поверить, что он только что поверял кому-то свои печали. Может быть как раз потому, что Алику давно было бесполезно их поверять. Старый вампир застыл в неподвижности, но глубоко задуматься Алик ему не дал.

- Элис, ты можешь объяснить, что за люди - мутные, непонятные, пустые? Один из них сказал мне, что он - стервятник...

Элис не сразу, но пошевелился и медленно поднял на него глаза усталые, древние и посылающие в неизмеримую даль Алика со всеми его людьми - мутными ли, прозрачными, плоскими, угловатыми, и, несмотря на иллюзию собственного разнообразия, надоедающими и давно непригодными как тема.

Подчиняясь тому странному томлению, что заставляет многих подчас убивать долгое, очень долгое время неизвестно на что, Алик гулял по пустынному берегу с единственной целью - нагуляться.

Брызги уже пару дней начинавшегося шторма попадали на него, он неуклонно намокал, но находил это обстоятельство в стиле своего настроения.

Оно подвигло его гулять в черной кожаной куртке очень оригинального покроя, изобилующей по спине и рукавам многочисленными вытачками на шнуровках. Под курткой была кремовая шелковая рубашка, тоже не бедная некоторыми изысками, а брюки из того же материала, что и куртка, по низу также завершались разрезами с чем-то вроде шнуровки. В таком наряде Алик даже сам себе казался просто исчезающе тощим, словно все эти мелкие завязочки имели целью лишний раз затянуть на нем то, что на нормального размера людях держится само по себе. Распущенные, несмотря на ветер, волосы, цеплялись за всю эту фурнитуру и путались на ураганном ветру. Для полного завершения этого сумбурного костюма Алик большой булавкой приколол на отворот куртки черный лотос, украденный у Элиса в оранжерее.

Однако, изобразив внешность, манеры, костюм и пейзаж, можно и не достигнуть передачи того впечатления, которое у стороннего наблюдателя оставлял Алик. Потому что глядя, например, на тетку с сумками на автобусной остановке (если наблюдатель - наблюдатель, а не идиот, конечно), можно сказать: это - домохозяйка, она здесь, потому что она едет домой, кормить все, что есть у нее дома и нуждается в этом. И чем больше сумки, тем больше нуждается. Глядя на свободно одетого молодого парня с визиткой или сумкой, с печатью смирения на бледном лице, мы узнаем в нем студента в сессию, и знаем, что он здесь затем, чтобы или попасть на экзамен, или прогулять его, а что чаще, всего, решить, наконец, что же ему с этим экзаменом вообще делать...

О хорошо одетом человеке с гладким лицом возле дорогой машины, или усадьбы, можно сказать - он здесь вынужден быть потому, что очень привязан к своей собственности и не может бросить ее на произвол судьбы. Парня в элегантном кожаном рванье можно опознать, как музыканта или в крайнем случае, недалекого меломана. Вот девушка, волосы ее покрашены аккуратно и дорого, у нее изумительная прическа, но дешевый костюм - это, скорее всего, парикмахер. И так далее. Каждый может, если задуматься, определить род занятий, статус, материальное и семейное положение любого, на кого случайно упадет взгляд, и делает это автоматически, бессознательно, по много раз на дню, с момента выхода из дома.

Но очень редко случается встретить того, чей облик запоминается именно тем, что по нему ничего определить нельзя. Бросив на него первый взгляд и утверждая одно, наблюдатель при втором взгляде замечает деталь, которая опровергнет его мысленное утверждение. Третья озадачит наблюдателя еще больше, четвертая породит неожиданное восхищение в его загнанном в тупик разуме, на пятой он потеряет счет деталям, и будет смотреть лишь на итог. А в итоге получится всего в меру, все подходяще, взгляд оторвать нельзя и ничего не понятно.

Совет наблюдателю - встретив такое, не засматривайтесь больше пяти секунд (если, вы, конечно, не принципиальный самоубийца, если вы не поставили целью своей жизни поймать вампира и, к примеру, потискать его вместо кошки, и в прочих исключительных случаях; тогда конечно, таращитесь сколько хотите, и пусть вам завидуют чужие потомки). Потому что на шестой секунде станет интересно, что же тут такого интересного, что заставляет так долго смотреть на него, или на нее, и очень захочется спросить об этом, но спросить первым бывает трудно, а после того, как одарили вежливым и смущенным, восхищенным, заинтересованным, испуганным, подобострастным (кому какой нравится) взглядом становится легче, а после вопроса, простого, но достаточно странного, чтобы заинтересовать, станет еще легче, придется ответить, и вот, он уже с вами, ваш вестник - даже если ему выходить на следующей остановке а вам ехать дальше.

Но у каждого, даже непонятного впечатления есть свои оттенки. Бывают и те, что отличают одного вестника от других.

Казалось, он не зависит ни от чего - даже от собственной судьбы. Казалось даже тем, кому было точно известно, что это не так. Он смотрелся утверждением того, что выглядит он такиим не потому, что он принадлежит к какому-то кругу, или хочет быть на кого-то похожим, или стремится достичь некоей иной цели, отличной от соответствия самому себе.

И на этом берегу он единственно по причине того, что ему нравится на берегу.

Иногда волны доставали, даже приходилось уворачиваться от особенно сильных, но он не отходил от неспокойной кромки моря, всматриваясь в кромешную даль, где находилась безжизненная каменная громада Лат-Ла. Хотелось быть там, в глубине самой глубокой пещеры, и непременно наедине с убеждением, что навсегда.

Незаметно для себя он вышел на пляж и продолжал бесцельно идти, слушая, вернее, вынуждая себя слушать плеск волн, стон урагана и изредка пробивающееся сквозь фон шуршание гальки под собственными ногами.

В какой-то момент Алик почувствовал смерть. Она была совсем рядом, принадлежала небольшому, еще даже не совсем остывшему источнику, и волны с неспокойным воздухом размывали ее контуры.

Вампир остановился, всматриваясь в темноту, разбиваемую водяными брызгами. Вода омывала что-то гладкое и темное, больше и, по ощущениям между ним и волнами, мягче камня. Он рассмотрел плоский раздвоенный хвост и удлиненное обтекаемое тело. Дельфин был мертв - скорее всего его ударило о прибрежные камни.

Алик представил себе день, чаек, ворон, мух, после чего осторожно взял дельфиненка и, не меняя настроения, автоматически, без единой мысли, закопал его там, где песчаник скалы начинал зарастать розовыми кустами. Смахнув с булавки лотос, он, все еще в зависшем в пустоте настроении определил его на могилку. А потом мимолетно удивился, как это холмик вышел совсем круглым.

И тогда что-то запросилось в его мозг - что-то незнакомое, едва понятное, оно наплывало мириадами образов, в которых не было ни одного четкого, словно ему не говорили, а лишь позволяли догадываться. Это было трудно - ведь он уже давно разучился оперировать позволениями, а от прямых требований его незримые собеседники уходили. И в душе его стало красиво и туманно, но этом холодном и далеком очаровании можно было ощутить осторожное и искреннее желание приблизиться и войти в сферу понимания. Алик умел быть терпеливым. Он собрал в себе все самое вежливое и ждал, пока наконец не понял, что ему хотели объяснить - понял не разумом, а чем-то запредельным, неосознанным, таким же нечетким по сравнению с чувствами, как интуиция в сравнении с разумом. Это был образ из тех, что предваряют слово, которому суждено стать сказанным, предваряют возглас прежде, чем он прозвучит и жест перед тем, как привычка или инстинкт заставит его произвести.

Но Алик так и не успел назвать его, чтобы запомнить - все ушло, провалилось за грань, растаяло, подобно воде, пролившейся между камнями, оставив лишь впечатление, полустертую схему, которая заставляет внезапно вспоминать лишь однажды увиденные картины и однажды услышанные слова при вторичном их явлении и, изредка - путем спонтанных ассоциаций.

Алик ушел с берега еще более озадаченный этой внезапно возникшей ясностью того, что он не умел назвать. Он шел по дороге и память, иная, привнесенная только что память подсказывала ему о чем-то, что оно правильно. Алик подумал о сходстве со сном, только еще не понял с каким хорошим или дурным.

Кэсси слышала, как соловей замолчал и вслед за этим в дверь даже не постучали - ее настойчиво потрогали. Дверь поскрипела. Если б Кэсси спала, даже если б она увлеченно читала, этим звукам невозможно было бы достигнуть ее ушей, но она сидела, закрыв дверь и ставни и напряженно вслушиваясь в ночь.

- Кто? - спросила она тихо, уже зная ответ.

- Я. Хотел поблагодарить тебя, - начал он так, словно это объясняло все на свете, а продолжил, наоборот, тоном, выражающим помимо восхищения еще много невысказанных вопросов, - за то, что ты создала то, что только условно и только в документах правильно будет называть экспозицией. Ты отдала этому слишком много, ничего не оставив на загадку и для себя. Женщина не должна настолько любить работу - у нее не останется сил на жизнь. Ты сказала то, что я долгое время видел, только заглядывая в свою память. Ты отдала слишком много, чтобы справедливо было оценить это в стандартный гонорар... я ведь каждому исполнил по желанию. Осталась ты.

- Алик, когда я в здравом уме, мне страшно. И даже когда ты меня успокаиваешь, я знаю, что лучше мне не говорить с тобой. Спасибо за добрые слова, но я тебя не впущу. Пожалуйста, уходи. Прости, но ты - вестник смерти.

За дверью долго молчали.

- Алик, я про вас много знаю, - начала Кэсси, задыхаясь от смелости и особенно, от усилий, которых ей стоило адекватно оценивать ситуацию, - ты пришел, потому что... скоро не сможешь жить, как прежде. Ты не сможешь питаться никем другим, если будешь помнить одного человека. Я не хочу быть им. Уходи. Это и есть мое желание.

Никто не ответил.

Никто не отвечал долго, пока вдруг под окном не попросили:

- Не думай обо мне плохо. Я понял и ухожу.

Так прошло около часа, и Кэсси, переставшая чувствовать присутствие, облегченно выдохнула, прошептав, словно убеждая себя на прощание, что ее услышат.

- Аланкрес...

Из коридора медленно, без своей обычной внезапности вошел Алик и плавно опустился перед ней на ковер, приняв странную по композиции, но изящную позу.

- Я здесь.

Кэсси почувствовала, что ее трясет.

- Как ты вошел?

- Коридором.

- Так быстро?

- Так он маленький. А я только хотел уйти. Мне было совсем в другую сторону, к красивым дверям, но за одной из них я услышал свое имя и вошел. Я не знал, что у него такие свойства.

- Нет. Что-то у тебя внутри позволило ему стать таким. Что?

Алик выглядел озадаченным.

- Я не знаю, что у меня внутри. Все, что ты видишь и принимаешь, как приятный тебе образ, есть оболочка. Впрочем, я не в праве упрекать тебя за такое истолкование. Моя власть, есть моя власть. Но ничего в мире не бывает навсегда, и время превратит события в набор тусклых картинок. А чем раньше я вас покину, тем быстрее это произойдет.

Кэсси закрыла глаза. От этих резковатых слов в душе замоталась, как бестолковая чайка в волнах, унылая горечь. Минуту назад она этого хотела и была благодарна Алику за понимание насущных проблем, но какая-то сумасшедшая часть ее сталкерского сознания (наверное, сродни той, что заставляла Алика бесцельно слоняться по берегу) жалела, что так и не смола разгадать его тайну и не сможет больше прикоснуться к этой тайне никогда.

- Я не об этом...- вздохнула она и ворчливо продолжила, - Кстати, раз уж у тебя с самого начала было честное намерение оставить меня в покое, мог бы с самого начала не портить мне личной жизни. Ведь это все было... это ты был в сознании Генриха, когда он решил, что я ему понравилась, ведь так?

Его чувства были небезупречны, - объяснил Алик. - Когда соблазняешь девушку, надо думать о ней, а не о том, о чем думал он. Вот я за него о тебе и подумал.

- Хорошо подумал, - саркастически скривилась Кэсси. - Он даже не все помнит. Я долго не могла понять, почему он ко мне так странно относится, но пообщавшись с тобой подольше, поняла, что дело вовсе не в нем. Ты говорил, что мы возвращаем тебе твою молодость. Но при этом ты, как типичный вампир, ни во что не ставишь людей. Ты использовал его тело...

Пока она говорила, взгляд, то насмешливый, то восхищенный, не отрывался от ее лица.

- А тебя это задевает? Используй я свое, ты бы меня не упрекнула. Просто не смогла бы. Оно менее безопасно. Ты даже не знаешь, до которого момента я бы мог соблюдать твои интересы.

- Ну спасибо... Я просила тебя уйти.

- А я и уходил. Я шел по Коридору. В другую сторону. А пришел сюда.

- Уходи по улице. Оно надежнее. Я догадываюсь, что привело тебя в другую сторону - ты извращенец.

- Мы все извращенцы. Но мы никого не заставляем скрывать свою душу. И эгоизм нашей любви все же менее страшен, чем эгоизм человеческой. Люди пытаются превратить возлюбленного в то, что они хотели бы видеть. А вампиры превращаются сами.

- Чтобы насладиться.

- Естественно, - Алик поднял бровь, - Исключительная плата за исключительное удовольствие. Кэсси, а ты уверена, что Аланкрес - это я? Не хотел ли я просто превратиться в тайную любовь твоей жизни? Чтобы потом насладиться так, как только немногие из нас изредка могут себе позволить?

Кэсси встала открыть окно. Ворвавшийся ветер громко шевелил бумаги на столе. Штормовой порыв сбросил часть на пол, а часть взметнул в воздух, с усилием, словно ему непременно надо было сегодня побеспокоить как можно больше вещей. Алик не двигался, если не считать широко раскрытых живых и горящих азартом глаз.

Синие тени резали его черты, словно бы не заполняя положенную им форму, а жесткими штрихами ложась поверх агатово-серой кожи. Кэсси заметила на ней несколько свежезатянувшихся ран, которых прежде не было, и подумала, что общаться с этим созданием, как с человеком, все же, большая ошибка. Но иначе не получалось.

- А я обломаю тебе весь кайф, и не буду из-за этого переживать, угрюмо сказала она и отвернулась.

- Правильно, - теперь тон у Алика был усталый. - Кем бы я не был раньше, я попался в тот момент, когда решил побыть твоим любовником. Ведь все твое окружение, претендовавшее на эту роль знало только, что такое власть. А мы, говорит Элис, знаем, что такое грех... - Алик оперся на локоть и мгновенно собрал разбросанные по полу бумажки, бросил их на диван и плавно сменил тему, - Впрочем, тому, что знаю я, определение может подобрать лишь кто-то из вас, обученных сути слов, которые я знаю, но не чувствую. Мы верили в реальность только одного мира - мира собственных впечатлений, и только ему придавали значение. Если ты почувствовал то, что не пережил, значит, ты это пережил. И это как раз то, что можно унести с собой за Ворота Смерти. И если ты два разных человека делают одно и то же, это не значит, что они унесут с собой одно и то же ощущение, потому что для одного это может значить совсем не то, что для другого. Если ты, допустим, поднимаешься в гору, чтобы увидеть город в розовой дымке заката, то с тобой навсегда остается только эта дымка, а не те усилия, которые ты затратила на подъем. А если рядом с тобой шел тот, кого заботила тяжесть подъема, и кто, пока ты смотришь на закат, пытается понять, стоит ли он затраченных усилий, то сомнения и сожаления тоже остаются с ним после смерти. И если человек, доверяющий мне свою смерть, не испытывает дискомфорта, то это не становится для меня грузом на моей душе... Смерть есть всего лишь преображение.

- И ты до сих пор не умер?

- Я боюсь, что боль, которую я буду при этом испытывать, останется со мной. И еще я не хочу уносить с собой то, что совершил, считая это для себя неприемлемым.

Кэсси передвинулась на тот край дивана, что был ближе к столу, взяла со стола ручку и задумалась. Мыслям было легче становиться словами, когда она смотрела на ручку.

- Фактически, - сказала она наконец, - ничего нового ты не сказал, но у меня такое чувство, что ты мне действительно что-то объяснил. По крайней мере теперь я понимаю, почему ты не похож на эти твари.

Алик рассеянно отодвинул рукой упавшие на лицо блестящие тростинки волос.

- Этих тварей. У них есть душа. Только она не существует изначально. Если ты одушевила меня, я чувствую так же, как Аланкрес, хотя раньше даже не имело значения, был ли я им когда-нибудь. Ты вложила в меня душу. На пустом месте многие люди строили свои мечты, я поддерживал их, и эта постройка каждый раз умирала... Наверное потому мы бессмертны. Мы столько раз умираем, что в нас просто нечему стареть... И однажды я поймал давно утерянную жизнь, которую помнила ты. Ты придумала меня и тебе уже не надо ничего объяснять. Вот будь я человеком, твои мечты, скорее всего, оставили бы меня равнодушным и обернулись бы для тебя еще одной развенчанной иллюзией, но я-то был обязан это почувствовать. Нельзя построить дом там, где уже стоит один, но там, где все разрушено до фундамента, возможно. Ты снова вложила в меня душу, я принял ее.

- Постой...- Кэсси пыталась поймать какую-то мысль, - значит, воспоминания - не твои?

Веселый смех промелькнул в его глазах.

- Увы, мои... Только надо спекулировать моими воспоминаниями.

- Нет, надо. Я хотела узнать один факт из твоей биографии.

Был такой эпизод в официальной истории Аланкреса, после которого, считалось, он и умер. Как будто бы его сочли умирающим и отдали голодным, полудиким собакам, которых специально для этого и держали. Вечером; а наутро никто не нашел ничего, что могло бы от него остаться, а только не всех собак и глубокий подкоп под сетку загона.

Кэсси решилась и тихо спросила:

- Алик, как Аланкрес освободился? Собаки действительно были?

В эту минуту она ощутила явный страх, словно коснулась чего-то страшного, глубокого и запретного чего не в праве была себе позволять, но Алик отреагировал без эмоций.

- Я пришелся им не по вкусу. То есть, меня даже не кусали. Так и что?

- А тебя вообще когда-нибудь кусали пчелы? Мухи? Птицы, рыбы, звери?

- Никогда.

- Лисы, осы, крысы?

- Меня никогда никто не кусал, - задумался Алик. - Даже Элис.

- Так не бывает, - возразила Кэсси.

- Я знаю.

Алик глубоко задумался. На пару секунд его присутствие перестало ощущаться. И вдруг он исчез, чтобы возникнуть у Кэсси за спиной. Его колени сжимали ее талию, а выпрямленные пальцы были сплетены на горле. От неожиданности Кэсси выронила ручку.

- Так значит, все из-за тебя? - прошептал он, коснувшись губами ее виска. - Это ты сделала меня Аланкресом и Дзанком, одним, который заодно был и другим, он бы умер и ничего бы не было... А теперь я вынужден быть ими обоими, с воспоминаниями одного и проклятием другого, и все из-за своей собственной обязанности и твоих сумасшедших мечтаний.

- Ты расстроен? - улыбнулась Кэсси. - А помнишь свою историю про жриц, вдохнувших жизнь в камень? Так и что там теперь с любовью всей моей жизни, которой ты хотел насладиться?

Повисла пауза.

- Добрая Кэсси. Всегда умела вовремя сказать гадость.

- Первый раз...

- Польщен, что я на это вдохновляю.

Алик разжался и исчез. Показалось, что он обиделся. Но хуже всего, что делся неизвестно куда.

30. Дверь.

- Я к тебе вообще-то очень хорошо отношусь, - проворковал Энди и откинулся на спинку кресла, вертя в руках взятый со стола рисунок. - Ты умная и красивая женщина. Но есть один вопрос, и он остается нерешенным.

Кэсси сидела на кровати, замотанная в одеяло и молчала. Ей было страшно, противно, стыдно за свой страх и очень обидно.

- Ну? - перешел Энди к делу. - У меня не так много времени, как ты думаешь.

Кэсси пожала плечами. О чем она думала меньше всего, так это о количестве Андрианского времени.

- Что ты пожимаешь плечами? - задал непонятный вопрос Энди.

- Что? - тупо переспросила Кэсси.

- Что ты переспрашиваешь?

- Я?

- Нет, я! - съязвил Энди, - Задаю, как тупая баба, такие вопросы...

- Какие?

- Где вампир? Ну?

Кэсси подняла глаза и улыбнулась.

- Да... то есть нет..., - замешкалась она, отметив про себя, что Андриану неудобно в старом оськином кресле с доской вместо сиденья, и он бы давно встал, если б не необходимость строить из себя хозяина всего на свете.

- Слушай, - Энди, наконец решил проблему кресла, доверительно наклонившись к кэссиной кровати, - это не понты. Если ты мне помогаешь, я тебе признателен, если провоцируешь...

- Да...- кивнула Кэсси. - Конечно... Я понимаю. Но разве человек может знать, где днем... это?

- Смотря какой человек, - улыбнулся Энди. - Я вот знаю, что он сегодня здесь. Не будем уточнять, откуда мне это известно...

- От Асета, наверно, - небрежно нахамила Кэсси. - Он у нас ясновидящий...

- Ну?

Это и есть карма, подумала Кэсси. Она действительно не знала, куда делся Алик, точнее, Аланкрес, после того, как покинул ее. Но, подобно Асету, знала, что где-то здесь.

Она огляделась.

- Он там, - прошептала она, указывая на ближайшую дверь, хотя по ней было видно, что ее уже давно не открывали.

- Врешь, - сказал Энди. - Сначала мы осмотрим подвал.

Кэсси легла и отвернулась, с минуты на минуту ожидая, что бандиты вырвутся наверх со своей находкой.

Однако в подвале ничего не нашли. И в кухне ничего не нашли. И во всех комнатах тоже.

- А эта дверь куда? - спросил кто-то. Кто-то дернул Кэсси за край одеяла, чтобы она посмотрела на дверь.

- В Коридор, - угрюмо призналась она.

- А что там?

Вот и ответь на такой вопрос.

- Там каждый находит то, что ищет.

Щеколду уже сбили; через несколько минут за ней исчезли шестеро, кроме того, который следил за Кассинканой.

Так прошло полчаса, за которые Кэсси не издала ни звука. Она обдумывала возможность сохранения дома к приезду Оськи и находила ее исчезающе маленькой.

Через пару часов, за которые охранник ее уже успел несколько раз сходить к машине и обратно, Кэсси все-таки оделась и приготовила себе завтрак.

Потом обед.

Охранник к тому времени уже час как исчез в коридоре.

Летчик бросил рассеянный, долгий взгляд на синеющее за его причудливым окном небо и не спеша налил им с Дебилом чаю, потом, так же не спеша раздал три конфетки.

- Но ведь Коридор, - уточнил он, - ведет в какое-то место? Ты говорила, там больше десяти верст...

- Ведет, - эхом отозвалась Кэсси.

- Вот теперь они в нем. В месте, сообразном желаниям...

- Например, моим, - подхватил Дебил и громко ржанул, - Я, может быть, был первым, кто послал их всех туда... А за это мне можно подлить чайку.

- Раньше, - вдохновенно продолжал Летчик, - проходя Коридор, ты меняла мир, но где-то другая ты приходила на замену первой, а теперь, когда он сломан, этот механизм нарушился, и Энди для нас некому заменить. Не знаю, хорошо это или плохо...

Кэсси смеялась. Этот вечер вполне можно было унести с собой. Они уже битые три часа сидели здесь и несли всякую чушь относительно того, куда могли исчезнуть бандиты, одна абсурдная версия громоздилась на другую, Кэсси постепенно выходила из того нервического состояния, в которое ее загнали последние события. Она развернула фантик и скатала фольгу в шарик и пустила плавать Дебилу в чашку.

31. Загадки.

Возвратясь домой, она увидела в синеватом свете оськиной дневной лампы сидящего на диване Алика, который что-то изображал на одной из многочисленных оськиных же бумажек. Поймав себя на любовании небрежной позой этого изящного существа, Кэсси возмутилась.

- Ты сюда что, переехал?! - рявкнула она. - Тебя звери боятся, бандиты ищут, мне ты вообще... обещал уйти, вот. Я была уверена, что вы чуть ли не каждую ночь ищете какого-нибудь бедолагу...

- Неправда, - буркнул Алик, не поднимая головы, и так меланхолично, что ей стало стыдно за свой тон, - недели три никого не искал...

- Чего так?

- Да настроения нет.

- И это тебя не беспокоит?

- А почему это меня должно беспокоить? Меня и так беспокоит многое. Ресурсы моего беспокойства, знаешь ли, не безграничны. Если тебе очень нужно, чтобы меня что-то беспокоило, помимо того, что меня беспокоит уже, подожди, пока меня что-нибудь беспокоить перестанет и место освободится. Тогда я с удовольствием сделаю тебе приятное и побеспокоюсь по волнующему тебя поводу.

- Хорошо... А почему Энди тебя не нашел? Ты ему был для чего-то нужен...

- Не представляю. Но я учился надежно теряться дольше, чем он жил на свете, и было бы обидно, если б зря.

Кэсси подошла и заглянула Алику в бумажку, но увидеть ничего не успела, потому что он бумажку бросил и повернулся к ней.

- Звонил Несс, спрашивал, как Оська. Мы решили, что ей сейчас не до нас. Брак - дело тонкое, тут становятся хрупкими и существующие отношения, а уж несуществующие...

Мухи ей снятся, подумала Кэсси. Просто снятся мухи.

- Уж мне-то это известно лучше, чем тебе, - нашла Кэсси, чем уязвить его раздражающую беспечность. - Мои накрылись. Вообще не понимаю, зачем нужно делать их хрупкими...

Алик рассмеялся.

- Чтоб получать больше радости, если подольше сбережешь. Это как держать дома фарфоровую посуду вместо каменных плошек. Извращение, конечно, но ко всему...- заметив, что она готова рассмеяться, Алик сменил тон, Иными словами, туда вашим отношениям и дорога была с самого начала. Эта любовь ничего не стоила. .

- Это его любовь ничего не стоила, - обиделась Кэсси, - Моя вот...

- Прости, - кротко прервал ее Алик. - Ты снова нагружаешь меня прошлым... На тебя середина ночи плохо влияет?

- Это я на нее плохо влияю...

Говорить расхотелось. Если б Алик выдал еще хоть слово, она бы вообще ушла, но тот спокойно поднял листок вернулся к прерванному занятию.

По телефону позвонили и поинтересовались, куда мог подеваться Андриан, на что Кэсси долго и прочувствованно объясняла, что не в ее силах узнать, куда деваются все эти Андрианы, Толики, Гарики, Джулианы и Стасики поутру, когда по-хорошему неплохо было бы смотаться в магазин и принести хоть символическую компенсацию за выпитое, съеденное, разгромленное и прочим образом приведенное в негодность имущество, а заодно и...

Там недослушали - мелко и разочарованно загудели.

Сразу после кому-то по этому же телефону стало интересно, где сейчас можно отыскать Оську, и Кэсси подумала, а не сказать ли им, что Оська вернется не раньше, чем переберет все свои корпорации раз по сто семьдесят.

В третий раз из трубки просто вкрадчиво спросили, не в этом ли помещении мучается некий умственно отсталый принц, рисуя свои идиотские иероглифы, дабы хоть ненадолго отвлечься от собственной эмоциональной неполноценности, которую он обычно пытается компенсировать затяжным общением с живыми смертными и дохлыми животными, шатаясь по всяким помойкам.

Кэсси ощутила острое желание расплакаться, которое пришлось жестоко подавить.

- Простите, сударь Элис, но вы своим вопросом ставите меня в неловкое положение - мой положительный ответ будет означать согласие с вашей многословной оценкой моего гостя, а несогласие может быть расценено двояко, потому что...

Кэсси прервалась для всхлипа. Алик мог попрощаться в любую минуту, а она этого не хотела, он, очевидно, тоже, и от этого становилось еще тяжелее...

- Попробую убедить, сударыня Кассинкана, - бархатистый и приятно грассирующий голос пребывал в непонятном настроении, но угрозы Кэсси не ощущала. - Хотите? Разве он не изводит вас в своей вечной тоске по заумному трепу? Он приобрел за последние шесть месяцев 17 телевизоров, пять одинаковых машин под двумя номерами, странных знакомых, влиятельных врагов, вериги Дзанка, и еще по мелочи. Он выбил свое имя на могильном камне их семейного склепа. А с тех пор, как он сделал этот склеп, он полюбил исполнять предсмертные желания людей. Еще не было такого, которое бы он не исполнил, и еще не было человека, для которого это желание не стало бы последним.

Кэсси вздрогнула. В который раз рядом с Аликом становилось непонятно и страшно. Она сама - всего лишь последнее желание Фила...

- Правда? - попала она в паузу и посмотрела на Алика.

- Неправда, - сообщил Алик. - Одно я так и не исполнил, - он повернулся. - Я пообещал Анати отомстить всем нашим врагам, а после наложить на себя руки. С врагами вышло... - пауза, резкий взмах ресниц, призванный отбросить какое-то воспоминание, - ...а вот до себя руки так и не дошли.

- Клятвопреступник, - рассмеялся в трубке Элис. - Тебя ищет поверенный, у меня твоих пять счетов, из них два срочных, нашли одну твою телегу, и возник Гоша.

- Гоша?

- Йорген. Он бы не приехал сейчас, конечно, если б не ты в свое время. Разберись. Вы сто лет не виделись, а там он нагадил одному из ребят Наоми, чтоб не рисковать ускакал на курорт. По поводу чего я послезавтра уезжаю на материк поскандалить. Скорее всего, там и останусь. Придешь?

- Придет, - обрела Кэсси дар нетвердой, но речи. Ей очень хотелось что-то сказать.

- Любовь и голод правят миром, - намекнул Элис. - Какой же силы страсть они могут образовать в сочетании, сударыня Кассинкана?

- Я приду, - резко сказал Алик. - До завтра, Элис.

- Убийственной, для рабов страстей, - сказала Кэсси. - Вам ли не знать, сударь Элис.

- А я и не для себя спрашивал, - проворковал Элис.

- Вот я, пожалуй, и поеду с тобой, таким заботливым, на материк, громко сказал Алик, забирая у Кэсси телефон и нажимая кнопку отбоя.

- Что? - Кэсси так и не отпустила трубку. Ощущение от леденящих пальцев, лежащих поверх ее руки померкло рядом с ее удивлением. - Ты покинешь Анкаиану?

Алик отвернулся, убрал руку и молча, едва заметно пожал плечами. Кэсси поняла, что, не реши он этого, она не знала бы покоя, потому что решения всех загадок Элиса были уж слишком очевидны.

32. Отражение.

Ураганный ветер выл и шелестел за закрытыми ставнями, словно зловещим шепотом обещая разрушить все, что может быть разрушено, и унести все, что может быть унесено. Она давно легла спать, однако заснуть не могла казалось, что очередной порыв урагана что-то отрывает от дома, и она каждый раз вздрагивала, когда он с новой силой ударял в окна. Думалось, что если ветер не прекратится, вся эта пачка монстров никуда не полетит, а это страшно. Она представила Алика на материке, а потом вспомнила открытие музея, Вандарского, вспомнила все, что делала за это месяц и поняла, что придумывать больше никого и ничего не хочет, что хочет, наконец немного отдохнуть. И тогда представила себе, как отдыхает - почему-то грустная, одинокая и никому не нужная. Никто больше не закажет ей музей, ведь в этом городе уже один есть, а на материке таких, как она навалом. И единственный, кто ее вдохновлял, будет всячески избегать ее...

- Алик ты меня будешь избегать?

Слабые отсветы на вещах, мебели и стенах не пересекла ни единая тень. Мы от него уже почти освободились...

- Алечка... Ты ведь только завтра уйдешь. А сегодня мне тяжело и грустно... Впрочем, если ты не хочешь со мной прощаться - не надо, я не обижусь... хотя тебе это, наверное, все равно, но мне-то нет, и поэтому я тебе говорю, что постараюсь не обижаться... Но, если честно, господин Гирран, мне грустно уже сейчас. Мне с каждым обломом все тяжелее и тяжелее выносить бессмыслицу этой жизни...

- Ее звали Инорита, - раздалось из темноты. - Она устала от того, что никогда не получала того, чего желала, не могла делать то, что любила, не могла никого полюбить и добиться взаимности, не могла сделать ничего для тех, кого любила. Ее угнетало сознание собственного бессилия...

Кэсси была так счастлива и одновременно огорчена услышать этот голос, что даже не сразу начала следить за смыслом.

- И когда такая жизнь совсем измучила ее, и когда Инорита поняла, что никакого просвета не предвидится, она подошла к морю, вошла в воду и взмолилась: "О, вода, дающая жизнь, сильная и вечная, дай мне часть своей силы!" Но море в тот день было злым и грозило похоронить ее под своими волнами. И тогда обратилась она к земле: "О, земля, охраняющая корни и память, пластичная и неизменная, дай мне часть своей силы!" Но земля плеснула ей в лицо пылью. Она обратилась к огню: "О, огонь, умирающий и возрождающийся, убивающий и возрождающий, дай мне часть твоей силы!" Но огню не было до нее дела. Она обратилась к небу: "О, небо, далекое и чистое, родное и хранящее все наши помыслы, дай мне часть твоей силы!" Но небо ослепило ее своим сверканием. И тогда она изобразила на скале милое ей божество, принесла ему жертву и сказала: "О, жалкое создание, проклятое, несовершенное и такое же несчастное, как я сама, дай мне силы выдержать все это. Но только чтобы природа ее не принадлежала ни воде, ни земле, ни огню, ни небу.

Закономерная догадка заставила девушку вскочить на постели. Она хотела попросить Аланкреса замолчать, но на миг все слова вылетели из головы, а когда вернулись, момент был упущен.

- И создание Инориты дало ей то, что она просила - силу, не принадлежащую ни одной из четырех стихий, силу, умирающую и возрождающуюся, подвижную и неизменную, хранящую память и помыслы, эфемерную и вечную... Алик сделал паузу, а затем продолжил тихо и устало, - И стала Инорита жалким существом, проклятым, несовершенным и таким же несчастным, но наделенным способностью выдержать все, что хотела.

Девушку била дрожь. Она встала и, наступая негнущимися ногами на полы длинного оськиного халата, в котором спала, и сделала несколько шагов.

Рука в прохладном шелке обняла ее за плечи, и она почувствовала, как Аланкрес коснулся губами ее волос. Прижавшись к нему, она думала от страха впасть в отчаяние, но вместо этого почувствовала лишь обволакивающий, словно туман, вязкий, запредельный покой.

- Как с тобой попрощаться? - голос его был ровным и приветливым. Легенду я тебе рассказал, на вопрос ответил, права на владение оформленным тобой домом подарил. Я только не могу дать тебе душевного покоя, и ты не получишь его, пока сама себе его не дашь. Вот... Могу еще анекдот рассказать...

Кэсси помотала головой.

- Ты сейчас действуешь на мое восприятие? - озадачилась она.

- И не думал даже. Разве, если тебе нравится картина, ты стремишься замазать ее той единственной краской, которая у тебя есть?

- Это какой?

- Посмотри, решишь, - предложил Алик.

Кэсси вдруг ощутила себя очень легкой, и не удивилась, когда Алик неуловимым движением посадил ее на диван и сел рядом сам. Потом ее сознание наводнилось образами, деталями мира, который каждый из нас носит в себе, и этот мир восхищал и притягивал. Мир, в который хорошо бы навсегда уйти... или вернуться. Совсем иное казалось близким, а привычное - далеким. Каждый образ нес в себе понятное, ожидаемое, родное, каким становится в воспоминаниях все привычное, после того, как покинешь его, и каким оно становится, когда видишь его в первый раз после долгой разлуки. По логике, у Кэсси ничего своего не должно было быть связано с чужими мыслями, но такого надоевшего понятия, как логика, здесь не было и близко. Все было, как в раннем детстве - восхищение, интерес и никакого непонимания.

Потом все исчезло.

Кэсси подняла голову с плеча Аланкреса и увидела, как он открыл глаза.

- Вот это и есть... воздействие, - объяснил он, слегка запнувшись. - Я заставляю тебя что-то чувствовать. То, что чувствуешь ты, улавливаю я... Только для тебя это переживания истинные, а для меня - наведенные. Это первая фаза... Фаза вторая - мы меняемся, первичные мои, вторичные твои... Я тебе их отсылаю. Но у тебя еще остаются воспоминания от первой, получается стереоэффект... Плюс, еще, я надеюсь, у тебя собственные фантазии... Обычно их никто не видит, но мне-то они интересны. Они спонтанно возникают, я их вижу, и ты, наравне с тем, что у тебя вызывают они, ловишь мою эманацию по поводу почудившихся мне картинок. Понятно?

- Нет.

- Вот и хорошо...

- На зеркальный коридор похоже. Но там ничего не видно за собой.

- Все в наших силах. Можно ввести себя в различные состояния, хоть в наркотические, только... легче видеть сквозь себя, когда ты сам отражение... Как я. Поэтому со мной это делать легче...

- Почему ты умудряешься пользоваться любыми моими сравнениями для объяснения всех своих идей?

- Наверное, мне нравятся либо твои идеи, либо собственные объяснения. Да я и сам - твоя идея. Ее отражение.

Кэсси спросила:

- Ты - отражение? Поэтому тебе трудно в чем-то отразиться?

- Скорее зеркало, стремящееся разбить того, кто в нем отражается. Хотя любой вампир - это, как и все остальное, две вещи: тело и идея. Но между ними нет четкой грани. Вот что неестественно и... страшно... Поэтому нас не может быть. И поэтому мы есть... - Алик явно не поспевал за собственными мыслями. - Только я тупой, и этого не объясню, - заключил он. Зато могу спроецировать этот бред тебе в голову, чтобы он показался понятным...

Прежде вот, было невдомек, что подобное вообще возможно. В сознании каким-то загадочным образом вдруг стало помещаться столько, что на нормальной скорости стало немыслимо разобраться сразу с внутренним и с внешним, особенно с тем, на что все-таки следует обращать внимание, и что от происходящего во вне разума остается внутри него и как выглядит. Зато столько оставалось и выглядело, что и глаза-то можно было не открывать они и так что-то видели, вполне даже возможно, что и каждый свое... Впрочем, все эти цвета рано или поздно все равно слились в какой-то один, который при всем своем единообразии нес в себе идею того, что он - разные, и много, просто, наверно растянуты в отсюда не видное измерение, или в него сжаты, или...

Вобщем, на свете есть много интересных явлений. Кэсси стряхнула оцепенение, и встретила застывший взгляд серых, как мокрая ворона, глаз господина Гиррана.

- Я нарисовал тебя, - сообщил он.

На рисунке Кэсси, даже более похожая на себя, чем на самом деле, состояла из легких, изящных штрихов, местами немыслимо тонких и необычно завернутых. Это был фрагмент узора из Кэсси.

- Я не знала, что ты так умеешь.

- Я это не всегда умею.

Стало понятно, почему.

- Лучше... Элис прав, вы - чуткие существа, можете запросто заласкать человека хоть до смерти, потому что знаете все его желания. Поцелуй меня. Если хочешь.

- Если?

- Да, если хочешь ты. Потому что я этого не хочу. Зато я желаю знать, как вы умеете вызывать страсть.

- Мы ее никогда не вызываем. Она сама приходит и творит из нас явление, способное вызвать ее у ближайшего к нам человека. Но это слишком просто. Я ублажил твой разум и твою фантазию; я позволил тебе увидеть то, что ты хотела увидеть, и знать то, что ты хотела. Теперь ты хочешь чего-то чувственного... и это должно быть то, чего не хочешь ты, но хочу я. Ладно. Я тогда спрошу, чтоб не запутаться: тебе, чтобы понравилось, или чтобы было не жалко расставаться?

Кэсси и сама не знала. На нее действительно снизошел покой - несмотря на намеки Элиса, на визит Андриана, предполагающий непредсказуемые последствия...

- Параллельно.

Алик рассмеялся, и Кэсси невольно отшатнулась от внезапного блеска тонких и узких, похожих на иголки клыков. Собственная просьба тут же показалась ей дикой; она сделала шаг назад и споткнувшись о диван, вынуждена была сесть. Но, не успела она принять эту позу, как оказалась и вовсе в другой, беспомощной, пугающей, и к тому же насильственно принятой. Алик проделал это так стремительно, что уже в который раз стало жутко. Теперь он стоял на коленях возле дивана, на котором она лежала, пальцы одной его руки впивались ей в плечо, прижимая его к обивке, а другая, Кэсси чувствовала, принимала ладонью стук ее сердца.

- Ты говоришь : "уходи", но не отпускаешь... Рано или поздно каждый из нас должен пройти свой путь и получить то, что заслужил. Аланкрес был счастлив; ты хочешь опасности; что ж; тогда и Алик свое получит. Каждому должно воздаться.

- Мне страшно, - призналась Кэсси. - Не хочу я никакой опасности. Просто ты что-то сделал с моими мозгами.

- Тебе должно было стать страшно, - объяснил Алик. - Ты боишься, что я совершу что-то, как только ты придумаешь, что. Без страха не живут. Зря боишься. Ты не умрешь и дневной свет для тебя не погаснет.

Он приподнялся, ослабил хватку и нежно скользнул пальцами по ее плечам. Ласки его были страны, словно дуновение ветра - беспечные, небрежные и на удивление желанные, вызывающие тени древних, неиспытанных впечатлений, даже смутные и неосознанные мечты о которых уже успели когда-то представиться неисполнимыми и невозвратимыми.

Они были настолько необычны, что у Кэсси даже было время задать себе вопрос - неужели эта ненормальность взята из нее, неужели это и есть то, что ей нужно? А в следующий момент она уже знала - чем бы оно не было, из чьего бы подсознания не добывалось, пусть добывается дальше, все равно это будет недолго, потому что ощущения такой силы долго выдержать нельзя, да и для Алика, она чувствовала, всего этого было слишком много. Но не только ее истерическое, азартное желание испытывать судьбу удерживало ее от того, чтобы избавить себя от общества, становившегося с каждой секундой все более опасным. И теперь уже не представлялось возможным разобраться, кто из них был главной причиной тому, что они не могли расстаться.

Алик уже больше месяца не мог видеть дневной свет.

Он медленно терял данный ему вместе с душой Аланкреса аванс и уходил обратно, сделав в память о своей стране все, что мог, пока хватало сил и возможностей. Но и в его мире ему оставалось многое. И он давно привык к тому, что каждое использование присущих его способу бессмертия восхитительных качеств всегда отзывается воспоминанием о служении, что редко приходилось по душе. Было тому виной, наверное, настроение, в котором последний чаще всего пребывал - оно не могло гармонировать со всем, что на континенте называлось злом. Алик часто размышлял на его тему, и, понимая границы этого определения разумом, все-таки никак не мог уложить его в свою схему мира. И больше всего огорчало, что он, с этой своей схемой оставался один на свете.

Никто из людей никогда не сможет понять, чем влекут его сумрачные подворотни, тень, скользящая по безликим плитам мостовых, симфония звуков, растворенных в фиолетовом сумраке, почему ранят огоньки засиженных мухами кухонных люстр и сливающиеся в бесконечный шепот голоса тех, кем он когда-то был, в чьем облике познал счастье и потерял его... А те, кто может догадываться о существовании таких, как он, не могут предположить, что ему приятно что-то кроме этих подворотен, плит, снов, огней, и их собственного страха. Они слишком серьезны. Никому в голову не может прийти, например, парочка вампиров, увлеченно спорящих в тумане о том, выпадет на них сегодня роса...

Кэсси спросила себя сколько же будет продолжаться это изматывающее противостояние. Хотя по времени прошла только ночь, ей казалось, что они сидят тут целую вечность. Впрочем, она и не знала, чего хочет от Алика. Или знала?

Алик посмотрел на светлеющую, дрожащую от урагана полоску между ставнями и поискал ключ от подвала.

- Аланкрес...

Аланкрес знал, что она стоит за его спиной, и что ему лучше не оглядываться. Но он не был бы анкаианцем, если бы не оглянулся.

Секунду он изучал ее глаза - темные, изменчивые, заставляющие скользить по граням собственных воспоминаний. Что за загадка кроется в жизни, что за притягательное мерцание, подобное дрожанию маленького огонька в окружающей его непроглядной тьме вечности? Почему прикосновение к нему причиняет боль и наслаждение?

Разгадка странна и печальна.

Аланкрес коснулся завязок воротника, и узел распался под его пальцами. Ее сердце забилось чаще - он наперечет знал от чего, и не стал доискиваться причин, а лишь протянул руку дальше и ощутил этот чуждый, взывающий к ностальгии трепет в кончиках своих пальцев. Не впервые эта ласка показалась ему кощунственной по отношению к жизни, но впервые он так неодолимо жаждал продолжить ее.

Он наконец-то действительно поцеловал ее, заменяя этим для себя все, стараясь не соскользнуть с той мучительно острой грани, не преступив которой еще имеешь право на последующее забвение, но когда увидел, что его пальцы, судорожно вцепившиеся ей в плечи, давно оставили глубокие царапины, когда почувствовал вкус крови во рту, понял, что все это было бесполезно, бесполезно с самого начала, что ночь и шторм стали символом повторения в его судьбе.

- Ты хочешь, чтобы я обратил тебя? - к концу фразы он уже думал о другом. Теперь Кэсси смотрела в глаза и сама влекла его за собой собственной, только ей данной властью. Он обратил бы ее, даже зная, что это не принесет никому из них счастья, просто потому, что наступил момент, когда возникло желание сделать это как само по себе, так и в качестве той безумной глупости, которую совершают в запале с тем, чтобы запретить себе после о ней жалеть, как бы ее последствия на это сожаление не напрашивались. Алику это было легко - он редко жалел совершенном. Он слишком любил моменты, чтобы позволять себе осуждать их и себя в них. Даже в памяти.

Человеку трудно переключать свои эмоции для координации двух противоположных желаний с целью получения какого-либо однозначного результата; да и нечеловеку это осуществить нелегко, поэтому Алик сейчас нуждался хотя бы в ответе на свой вопрос. Прежде, чем решиться осуществить свое желание (успевшее недавно еще и стать приказом Элиса, о чем Алик помнить не хотел).

Вампира, с точки зрения увлекательности, легче создать, чем не создать. Каждый обращенный, как и Алик когда-то, первым делом учится отказывать себе в этом захватывающем удовольствии. Однако, с точки зрения техники, создать все же труднее. Каким бы сильным не было желание оператора, отправной точкой все же должно служить позволение ведомого. Потому, что отмычка для Ворот Смерти, позволяющая проходить их обратно, надежна лишь будучи двухсторонней.

Но все же Аланкрес был бы рад, если б она отказалась. Потому что ее согласие Аланкресу не простит Дзанк, оберегающий идею жизни.

Алик замер под нахлынувшим шквалом противоречивых чувств.

- Почему ты молчишь? - он знал, что единственное слово может остановить. - Мне нужен твой голос.

Но Кэсси не ответила.

33. Сон.

Нестору снилось. Сначала это вновь была машина, в которой сидели они с Аликом. Нестор затормозил у дома, вышел и захлопнул дверцу. Алик уже стоял перед калиткой. Наверное, волна эйфории (во сне трудно сказать) или аллогизм сна лишили Несса прежней сдержанности и он задал давно мучавший его вопрос.

- Неужели ваш способ жизни стоит этих... шестисот... шестисот тысяч... лет? Неужели вы всегда испытываете желание существовать дальше? Алик, а что ты чувствуешь, когда общаешься, например со мной?

- Я чувствую, - глядя в сторону отвечал Алик, - что лишаю себя такого низкого, такого сильного, яркого и сумасшедшего наслаждения от тебя, например, уезжая...

Несс вздохнул.

- Если ты решил играть со мной, как это делал Элис, то вряд ли тебе это доставит удовольствие - я слишком устал, чтобы хоть как-то сопротивляться.

Ему показалось, что Алик стоит совершенно один, а его самого здесь нет.

- Я не уверен, - казал Алик, - в том, что я сейчас веду себя как то же существо, которое было с тобой час назад... Мне кажется, я каждый раз, каждую секунду - другой. Фактически меня нет, или нет той части меня, которая отвечает за то, чтоб мне быть одним и тем же. Я - монстр, - Алик вновь потопил Нестора в бархатном сиянии своего взгляда, - и мне очень хочется сейчас почувствовать, что это не так. Это убьет тебя. Когда-нибудь. Если вы не найдете места, где я не смог бы вас отыскать.

Нестор вздрогнул и проснулся. Звонил телефон.

Разглядев в той пародии на свет, что лилась из окна, черный прямоугольник трубки, Несторнетвердой рукой схватил ее.

- Это я, Несс, - произнес по-нехорошему спокойный голос, вернувший Романтика обратно в сон. - Приезжай, очень тебя прошу.

- Да? То есть, куда?

- К Кэське. Если можно,прямо сейчас.

- Да...

- Я от тебя сегодня услышу что-то кроме этого? - запредельно глухой тон Алика стал требовательным. - Ты нужен.

- Тебе?

- Это ты сам решишь.Если успеешь.

Нестору стало холодно.

- Я убью тебя, -прошептал он.

Алик засмеялся.

- Ты милый... - сообщил он нежно. - Вы все замечательные. Я постараюсь тебя дождаться и не заснуть.

Было похоже, что это действительно так. Во всяком случае, слова он из себя выжимал чем дальше, тем медленнее.

- Хорошо. Я приеду, - сказал Несс.

- Нестор?

- Аланкрес?

Молчание. Довольно долгое.

- Я жду.

34. Ничто.

На какой-то короткий миг удалось его от себя оттолкнуть, словно бы для того, чтобы лишний раз убедиться, насколько это бесполезно, потому что противостоящее усилие было быстрым и таким, что чуть не сломало ей руки. В результате еще одной попытки вывернуться Кэсси разорвала ему рубашку и теперь ее щека немела от холода, прижимаясь к ледяной коже принца. Потом, в расступившейся на миг дымке Кэсси осознала, что почти свободна - Алик позволяет ей опираться на его руку, а сам лишь слегка касается ее шеи разомкнутыми губами, и это касание - что-то такое, от чего невозможно отказаться и под страхом вечных мук. И несмотря на то что этот страх никуда не делся, двигаться не хотелось. Она нашла то, что забыла в последнем сне запретный, неуловимый и хрупкий мир. И каждую секунду пребывания в нем хотелось продлить до следующей, а потом еще до следующей... Пока сознание не покинуло ее снова, на короткий миг, а когда вернулось, никто не держал ее.

...Алик сидел на диване, подогнув под себя ноги и склонив голову на спинку. Глаза его были подернуты дымкой.

- Ты ждал этого? - обвинила его Кэсси. - Ты тоже хорошо скрываешь свои чувства - мне было и невдомек, что ты ждешь. Ведь это ты заставил меня тебя спровоцировать? Почему нельзя было заставить волей? Кодекс чести у вас весьма своеобразен...

Она устала.

- Наступил рассвет... - прошептал Алик, - Я скоро усну, - он склонил голову вперед, роняя на лицо спутанные волосы. Бледные пальцы вцепились в гнилую обивку, раздирая ее на пучки пушистых ниток; казалось, он действительно засыпает. Какое-то время было похоже, что он больше и не двинется; однако, лишь Кэсси начала приходить в себя, ее измученное сознание оказалось захваченным столь же неожиданно, сколь и жестко. Лишь настроение стало иным - она скользила в какой-то коридор, откуда не было возврата. А когда что-то похожее на раскаленный черный туман плеснуло в мозг - все схлынуло и реальность вернулась.

Она прислонялась щекой к прохладному кремовому шелку на руке, пальцы которой были запущены ей в волосы. Она так и не поняла, что чувствует сама и как к этому следует относиться, настолько странны были ее впечатления, только ни одно из ее предположений касательно его поведения не было истинным. Но по желанию ли Алика, по общемировым ли законам происходящее нравилось. Когда же перестало, воля вампира подавила все.

Но недостаточно. Вернее, достаточно лишь для того, чтобы увидеть мир его глазами. И Кэсси поняла, даже, вобщем- то, без особого удивления, что в этой жизни никогда не бывает просто хорошо, и за все надо платить. Что платят даже те, кто свободен, и что их свобода, при всем совершенстве телепатического и прочих видов общения все равно есть безраздельное вынужденное одиночество, имеющее причиной просто нехватку событий, которые целиком заполнили бы их непомерное восприятие. Им не хватает жизни - Кэсси только сейчас, наконец-то, поняла, что это такое. И ее, несмотря ни на что, очень хотелось оставить себе, а не гоняться вечность за его иллюзорными подобиями. Даже с Аликом, потому что и он...

Уловив протест, вампир снова с неимоверной силой впился пальцами ей в позвоночник. Потом поднял голову и снова, и мерцающим, страшным взглядом накинул на ее сознание давящий аркан серой пустоты.

Тут сквозь почти раздавивший удушающий туман Кэсси услышала скрип двери и слабый звук стремительных, легких шагов. Кто-то ворвался в комнату. Сознание прояснилось, чтобы почувствовать, точно определить, что произошло, хоть Кэсси и никогда не приходилось чувствовать это раньше.

Аланкрес исчез за миг до того, как упасть ей на руки с дрожащей у основания шеи рукояткой кинжала - красивым блестящим узором на ней было изображено непонятно что.

- Отвали! - прошипел кто-то знакомым голосом, и, зацепив ее за плечо, отшвырнул к противоположной стене. Кинжал, вылетев, когда Алик повернул голову, отправился туда же и в следующий миг был вновь обретен бросившимся за ним пришельцем. И в то же мгновение потерян, потому что вампир, хоть и немного парализованный после первого удара, но все еще достаточно быстрый, мгновенно выбил его неповрежденной рукой. Прокрутив человека вокруг себя, он ударил его об стену с такой силой, что та затрещала. Впрочем, размаха в этой маленькой комнатке не хватило, поэтому, когда Алик поднял своего съехавшего по стене врага, тот оказался в сознании. И взвизгнул - громко, неприятно, на миг оглушив держащую его тварь. Обхватил ее и нанес несколько быстрых ударов еще двумя кинжалами. Впрочем, для парализации слабого к утру Алика было остаточно и одного.

Генрих устало опустил на пол легкое, изломанное тело. Он тяжело дышал; его лицо и руки были перепачканы кровью, а глаза бешено блуждали по комнате, пока не встретились с глазами Кэсси.

- На! - крикнул он. - Хоть снова целуйся с ним, только ножик не вынимай. И вот это тоже...

Кассинкану снова затрясло. Было сильно страшно, до слабости, до полной потери соображения. По телу лежащей на полу парализованной твари проходили судороги, волны дрожи - сначала сильные, потом все слабее и слабее.

Девушка сползла на пол; приходилось часто дышать, чтобы окончательно не погрузиться в черноту неодолимой слабости. Она устала как никогда еще в жизни не уставала, но разум, растревоженный тем, о чем он раньше и помыслить не мог, работал на износ. В нем рождались и исчезали потрясающие видения, воспоминания и звуки... Кэсси подумала, что умирает.

"Ты не умрешь", вспомнила она.

- Я знал все о вас давно, и до недавнего момента хотел услышать все от тебя, - возбужденно и громко говорил Генрих. - Но, общаясь с вот этим... он небрежно перевернул легкую тварь на спину, - все сильно дуреют. Что ты, что этот ваш друг брюнет. Впрочем, вы и до этого не страдали нормальностью, так что он вам сильно имиджа не подпортил, - он криво усмехнулся. - Ты думаешь, мы не знаем о них? Если б ты знала, сколько дряни можно сделать из человека! А можно и не делать, если достаточно того, что есть... Ты ужасно выглядишь. Где тут можно умыться?

Кэсси заставила себя подняться и пойти на кухню. По дороге она забыла, зачем шла, но зато очень хорошо вспомнила все, что считала нужным сделать, когда вернется. Поэтому она вернулась.

- Я ж тебя просил... - начал Генрих, но Кэсси медленно опустилась по стенке, - Понятно, - сказал он и ушел на кухню сам.

Алик почти не выделялся на полу, словно просто аномальное место, на котором четкий узор ковра превращался в набор хаотичных линий. Комната наполнялась запахом крови с привкусом чего-то еще - то ли озона, то ли йода, то ли раскаленного металла.

Под ключицу вампира был действительно косо воткнут трехгранный костыль с клеймом службы безопасности - Генрих не врал, хоть и слегка промахнулся. Шелк вокруг деревяшки весь пропитался черным, однако там, где торчал серебряный кинжал ничего подобного не было.

После неудачной попытки вскочить и подойти к Алику, Кэсси пришлось подползти. Уверенно протянув руку, она выдернула сначала кол из его груди ( шершавая деревяшка вышла легко, словно из воды), а затем серебряный нож - с трудом, словно он врос намертво.

Тварь задрожала и выгнулась, вцепившись ногтями в ковер так, что его основа, разрываясь, глухо затрещала. Секунду спустя его руки разжались, и Кэсси, заметив засохшую кровь на его ногтях впервые почувствовала, как саднят у нее плечи и лопатки.

Войдя, Генрих встретился с ней удивленным взглядом.

- Он обещал, что я не умру, - прошептала Кэсси, скорее, успокаивая сама себя, чем убеждая Генриха. Она прилагала все усилия, чтобы быть адекватной, но получалось плохо - каждый последующий момент отрицал предыдущий.

Генрих подавил вздох. Глядя в эти горящие одержимостью глаза, он впервые усомнился в необходимости решить все быстро и грубо. Медленно опустившись рядом с ней на пол и с опаской поглядывая на неподвижное тело, он тихо произнес:

- Да, после того, как он выпьет твою кровь, и отдаст тебе свою. Может быть, ты даже не умрешь в первую ночь. Может быть, даже во вторую. Он замучил тебя своим бредом, своими видениями, которых на самом деле нет, а есть... Неужели ты ему веришь? Твари? Ты прикоснулась к незримому миру и чудом спасла свою жизнь. Ты хочешь повторения? Ты потеряешь его - знаешь ли ты, ЧТО ИМЕННО ты потеряешь? Ничего!!! Он - ничто, он - твое отражение, твоя выдумка, твой собственный бред!!!

Кэсси оглянулась на Алика.

- Мой бред спас тебе жизнь.

- Ты - дура, - не выдержал Генрих. - Это был просто его отказ служить Змеищу. Моя жизнь его не трогала. Равно как и твоя, и всех остальных. Он живет в своем мире, где имеют значение совершенно другие вещи. Ты поимела с этого кайф, но за все надо платить, и он взыщет с тебя, если его не уничтожить. И тогда ты действительно не умрешь.

На этот раз вздохнула Кэсси. Ей было больно, грустно и страшно, она с трудом поддерживала себя в вертикальном положении, но сказать было надо. Ведь это было единственным, в чем она уверилась. Только что, но навечно.

- Если никому нельзя верить, - она посмотрела на Алика и задохнулась от подступивших слез, - то зачем тогда жить?

- Не, ну охренел народ, - заключил Генрих и, подняв с пола кинжал занес его над лежащим. Аланкрес открыл глаза - потемневшие, невидящие и полные боли. Кэсси передернуло и она попыталась поймать Генриха за руку.

- Слушай, - заорал он, - если ты получишь этим кинжалом, то можешь стать такой же, как он!!! Бредом, сном, иллюзией! Хочешь?!

- Не знаю...

Генрих сбросил ее руку и снова ударил. Кэсси отвернулась.

И увидела вдруг Нестора, замершего в дверях. Он излучал спокойствие, словно ожидал найти здесь то, что нашел.

В два шага он оказался рядом.

Генрих тем временем поднялся, обшаривая комнату взглядом, в поисках еще одного своего оружия. Кэсси снизу вверх посмотрела на Нестора.

- Он сказал, что я не умру, - прошептала она, внезапно вспомнив, что, если верить Элису, он выполняет только последнюю волю.

Несс повернулся к Генриху.

- Разумный выход, - заметил он глухо, - Но не лучший. Вынь.

- Еще один псих... Ты не понимаешь, он ведь ее не оставит теперь; посмотри, на что она похожа. Ты не знаешь, что эти извращенцы делают с людьми... Знаешь, за что его заколдовали? Он угрозами заставил (можно представить, какими) одного человека отрезать себе руку, а другого...

- Сожрать ее? - предположил Несс. - Была такая легенда, помню. Только это уже ваша легенда. Анкаианцы были другими, прежде, чем научились отвечать на удары. Их ответы были иными - страшнее, и история руки - еще не самая ужасная из вещей, которые приходилось делать Алику. Но это нас не касается. Аланкрес имел право на много жутких вещей.

Генрих понял, что для психа аргументов нет. Он отвел руку назад, и кулак его просвистел в миллиметре от уха отклонившего голову Нестора. Неожиданно, не возвращая ее в прежнее положение Романтик присел и, выпрямляясь исполнил об челюсть агента то, что в мыслях Кэсси, кажется, называлось "апперкот". Может быть, и по-другому, но как бы оно не называлось, оно подействовало - Генрих зашатался, подняв руки к лицу. А еще пара коротких ударов и вовсе отключила агента.

Разминая руку, Нестор опустился на одно колено рядом с Кэсси. Выдернув из вампира нож, он приподнял последнего, подложив руку ему под голову. Прошло некоторое время прежде, чем тварь снова приподняла дрожащие веки. Оторванный рукав, пропитавшись кровью и отяжелев обнажил плечо, похожее на плечо мумии.

- Что он обещал тебе? - обернулся Нестор к Кэсси. Та не ответила - у нее кружилась голова, может быть, она просто не услышала, а может, не смогла говорить вообще.

Алик вздрогнул. Вытянул руку и уронил ее, слабо царапнув Нестора по рукаву. Несс помог ему сесть, вернее, посадил и держал. Алик снова поднял дрожащую, бледную лапку, с третьей попытки поймал занавеску и приложил ее к лицу. Ткань под его пальцами потемнела. Громкий, глухой и хриплый звук, а не голос Аланкреса, сложился в слова:

- Я обещал, что она не умрет.

- Ты... о, господи... - Нестор предпочел смотреть в угол, - Я не мог не дать тебе выбора. Вот он у тебя... есть. Если ты хочешь забрать ее с собой, это твое право... Хоть лично я и буду возражать.

Алик оперся головой и плечом о стену, потом поднялся, держась за нее. Отступив, он ухватился за дверную ручку чтобы не упасть. Романтик, повинуясь мгновенному порыву, схватил его за руку. Он поверил. Поверил, что внутри этой твари присутствует принц - единственный и последний из загадочного, призрачного, так и не понявшего насилие народа. Аланкрес отпустил ручку, и покорно склонил голову на плечо Несса. И только когда жесткие пальцы твари оказались на шее, стало ясно, что это израненное проволочное тельце вновь превращается в капкан. Попытка сбросить его только ухудшила ситуацию.

- Алик!

Алик отпустил его и упал на колени.

- Я не всерьез, - неожиданно хрипло засмеялся он. - Ты мне не нравишься. Ты выглядишь так, словно тебя в подняли пять утра... не позволяй больше никому.

Нестор хотел бы отвернуться, перестал чувствовать себя реальным и стоял, уже забыв как двигаться. Через какое-то время, успокоительно (как Нестору показалось, хоть и не успокоило ни капельки) махнув рукой, Алик сорвал занавеску с гардины. И, хотя большинство его движений все еще были неверными, скорость, с которой вампир приходил в себя была пугающей. Только его обескровленные губы шевелились все так же почти беззвучно, когда снова он обратился к Нессу.

- Ты хочешь убить меня, но не сможешь. Меня нельзя убить. Убиваю я легко, достаточно лишь поверить мне, как это сделал ты. Ты ошибся, Романтик. В мире все грубее и проще, чем ты думаешь.

- Тогда я в этом мире не нужен.

Алик то ли засмеялся, то ли закашлялся, наклонив голову и приложив руку к окровавленным лохмотьям на груди.

- Ну должны же быть в мире идиоты...

- Что бы ты не говорил, но ты не пользуешься их услугами, Аланкрес, спокойно возразил Несс. - Да и позвал ты меня не для того, чтобы я тебе нравился.

Алик спрятал лицо в занавеску. Его обескровленное, отравленное тело все еще терзали спазмы, хотя ему удалось почти без усилий подняться на ноги.

- Генрих... был прав, - безголосо продолжал он, бросив измятую штору в сторону, где Генрих лежал ,- такие, как он, существуют для человечества. Но человечество... оно существует для таких, как вы. Хоть и не знает об этом. Теперь я все ж таки пойду.

- Но ведь уже... совсем светло, - Несс обвел взглядом комнату, в которую свет почти не просачивался из-за закрытых ставень.

Аланкрес некоторое время молчал, пытаясь побороть сводившую мышцы судорогу.

- Мне уже в который раз поверили, - прошептал он. Запавшие, но по-прежнему гипнотические глаза были его полны знакомого света, только теперь уж вовсе призрачного - так ярко проглядывала сквозь него глубокая, шевелящаяся в своей лежащей за гранью человеческого понимания дали жадная, неистребимая тьма. Но Алик моргнул, и она уступила место усталому, бесцветному покою. - Знаешь... - продолжал он, - когда кто-нибудь уходит навсегда... нельзя спрашивать... каким будет его дальнейший путь, куда и когда он пойдет... светло или темно будет... никогда.

Нестор моргнул, прогнав мелькнувшее воспоминание секундной давности Алик наклонил голову, запустил руку в гущу спутанных волос. Следующее, резкое и только лишь угаданное движение было направлено сторону где сидел он сам, и где чуть дальше приходил в себя рыжий агент. И через мгновение Нестору в руку упала неровная тяжелая прядь цвета мокрого пепла.

Кэсси подняла голову, снова почувствовала как плеч коснулись когти и зажмурилась. И прошло довольно много времени прежде, чем поняла что в ушах ее давно затухает эхо щелкнувшего входного замка.

32. Психи.

В глаза плеснул яркий свет, сильный ветер и истошные крики вспугнутых чаек.

Они уже стихали. На руку упал высохший лист плюща и распался. Халат в двух местах неприятно прилипал к спине. Она потрогала пальцами горло, но не успела понять, что там есть, потому что прежде нащупала надетую на шею золотую цепочку. Вытащила и узнала кулон, после чего без сил и без мыслей опустилась на крыльцо.

Прислонившись головой к дверной притолоке и забылась, не закрывая глаз. Словно в каком-то вялом, потустороннем сне кружили перед ней в белом небе чайки и завывал в барханах ветер, изредка срывая с плюща хрупкий лист и унося прочь.

Кажется, она все же заснула и долго не могла заставить себя пробудиться, несмотря на холод. Потом все же очнулась, но шевельнуться не получалось, словно ее придавило к земле огромным грузом.

Рядом сидел Нестор и рассматривал раны и цепочку на ее обнаженных плечах. И не было в его глазах ни ужаса, ни сочувствия, только странная грусть и не менее странное спокойствие. Но ведь мы оба - смертники, подумала Кэсси. Или были ими.

Он подал ей одеяло, которое она, видимо, при выходе рефлекторно завернулась, и которое потом упало. Он помог ей добраться до оськиной постели и сделал им обоим чай.

- Спасибо, Несс, - прошептала Кэсси чуть слышно. - Сколько времени?

Нестор не ответил, а только взял со столика что-то и протянул в ее сторону. Кэсси разглядела пирожок. С капустой.

- Как сказал один мой знакомый, - задумчиво проронил Нестор, глядя, как она механически его ест, - "Пусть я и не единственный в мире, кто умеет печь пирожки, но я единственный, у кого это умение осталось, как воспоминание о несбывшейся мечте"... Дабы сохранить свое умение в веках, он научил меня. Только не спрашивай, кто это был, тебе нельзя сильно переживать... Некоторые думают, что время везде одинаково, но это те, кто всего не знает. На улице семь утра. Твой рыжий друг здесь, обклеенный пластырем. Я объяснил, что мы очень устали и хотим спать, но кажется, он не понял.

Генрих и правда пришел с кухни.

- Ты не мог бы выйти? - пробубнил он Нессу. - Я бы хотел поговорить наедине со своей подружкой.

Несс всмотрелся в лицо подружки и что-то для себя уяснил.

- Не мог бы, - ответил он. - Я как раз хотел предложить ей стать моей девушкой... Только сначала я догадался, в отличие от тебя, принести ей попить и поесть.

Кэсси оторвалась от пирожка.

- Но... Несс... ведь я люблю... кого-то другого, - напомнила она мягко. Показалось вдруг, что все это уже было с ней когда-то, и она знала, что произойдет дальше.

- Да, - энергично кивнул Несс и веско добавил, - Это-то мне в тебе и нравится.

Генрих, слишком внимательно наблюдавший эту сцену, очевидно, переживал ее в первый раз, отчего не выдержал и вылетел из оськиного дома, словно пущенный из пращи камень, бормоча что-то про психов.

Нестор проводил его нелюбопытным взглядом.

Кэсси между тем уснула, а проснувшись, нашла рядом принесенный Нестором из прихожей листик, наискось пересеченный неровными строчками из едва разбираемых слов. Буквы, составляющие их, были почти не связаны между собой и каждая заканчивалась кривым, словно обрывающимся в пропасть штрихом.

Все сказано.

Я был не уверен, что решусь на это, но теперь мне легче, потому что не осталось ничего непережитого из желаемого.

Это было раньше, но оно то, что ты хотела знать о моей душе.

Непонятный ответ

на незаданный кем-то вопрос,

Вектор сложных узоров

из светлой мозаики ночи,

Сладострастная дымка

из вечных мотивов и грез,

Ускоряющих времени ход,

Не обяжут мой путь стать короче.

Вечный сон,

что, увы, исцелен от забвенья,

Словно высохший лист,

бесприютный в бесснежную зиму...

...Словно капля росы,

потускневшей от черного дыма,

Неподвижно, мертво и бесцельно

мое отраженье.

Но для тех, кому в холоде может

почудиться пламя,

Что способно раскрасить рисунок,

не стоящий цвета.

Есть душа - как бесцветный обман,

как стена в обрамлении багета,

Как пустое и пыльное

зеркало в траурной раме.

Генрих не прав - не потерять ничего и потерять ничто - разные вещи.

А.Г.

33. Дыра.

Только ближе к вечеру неимоверным усилием воли она сумела побороть слабость, подняться и покормить животных, которые, кажется, весь день не подходили к ней. Наклоняясь, она прижимала руку к груди, стараясь не признаваться себе в том, что таким образом удерживает кулон, чтоб тот не оказался перед глазами. Она не желала пока заходить в дом, а вовсе наоборот, оказаться от него подальше. Что и сделала.

Последовал провал в памяти, после которого она пришла в себя возле образовавшегося после землетрясения большого пролома в стене коридора. Черная, неровная дыра пересекалась острыми краями обломанных и расщепленных досок, словно символ разрухи и пустоты.

Прямо под дырой пристроился с бутылкой отвратительного вида алкаш, пытающийся оторвать пробку об найденный где-то сверкающий гнутый штатив, и безуспешно, потому что штатив был слишком гладкий. Кэсси нашарила в кармане халата брелок с открывалкой и протянула ему.

- Ой, спасибо, дочка, - сказал алкаш, не поднимая головы, чтобы побыстрее расправиться с бутылкой.

- Дядя, - сказала Кэсси голосом, которого сама испугалась. - Дай глоток, и пойду.

- Могу и больше, чем глоток, - проскрипел алкаш, и достал с виду новый пластиковый стаканчик. - Я ж не эгоист, я с понятием...

Кэсси следила, как он наливает в стаканчик водки, и молилась, чтобы ему больше не пришло в голову ничего, что можно было бы сказать. Неприятно болели спина, лопатка, шишка на голове и шея. Еще почему-то ухо.

Молитвы пропали всуе.

- Издавна известны три степени эгоизма, - вещал кравчий. - Нормальная, средняя, это вот, в натуре, человек и есть. А две крайние - это бог и вампир.

- Что?!

Дядька протянул ей стакан.

- И человеку, как мы знаем из истории, чтобы подняться до бога, требуется жизнь, полная жертв, подвигов и великих свершений. А вот вампиру для этого достаточно один раз свою жизнь отдать. Что для него так же трудно, как человеку стать святым...

Кэсси на что-то присела, выпив только половину стакана.

- А если б он этого не сделал? - спросила она через некоторое время.

- Ему пришлось бы отнять твою жизнь.

- Значит, он сказал правду?

- Это уже тебе лучше знать...

Кэсси посмотрела на собеседника. Тот впервые вежливо обратил к ней лицо.

- Кто ты? - спросила она.

- Для него я посылал чертиков, - он выпрямился и расправил плечи. - А для тебя я Дилфоэр.

Кэсси всмотрелась. Это был уже второй встретившийся ей бог. И он, в отличие от первого выглядел более серьезным и даже несколько чопорным. А когда распрямился, то еще и намного повыше ростом. Много непонятного было в нем, и только одна черта оказалась из тех, что не повторяются.

- Ты похож на Арно, - сказала она.

Верховный бог в очень знакомой манере рассмеялся.

- Кое-что творец волен выбирать сам. Только Дилфоэр и черти знали, что сам Дилфоэр образуется полностью лишь тогда, когда появится настоящий Дзанк, потому что весь пантеон вообще может существовать только при наличии Анкаианы и ее бога. Арно был человеком. Он был похож на Дилфоэра меньше, чем Аланкрес - на Дзанка. Просто есть такая вещь, как отчетность...

- Что?

- Отчетность. Одна сила хочет возродить страну и ее отражение в тонких мирах, но только хочет. И может она лишь поручить ответственному назначить этой стране покровителя. А ответственным этого вовсе и не надо. Они подходят к вопросу формально, зная, что вампир, хоть и сильное создание, а в полной мере работать все равно никогда не станет. А значит, никто не виноват в отсутствии результата... Никто не мог и предположить, - Дилфоэр усмехнулся, - что он совершит такое из-за смертной.

- Я его, между, прочим, любила, - сказала Кэсси, всматриваясь в пустоту перед собой, - И вся эта ваша гнилая кухня это знала.

- Наша гнилая кухня держит ваш мир, - обиделся Дилфоэр. - Если б ее не было....

- Мы бы ее придумали, я знаю. Это так же верно, как и то, что вас обоих растили каждого для своей роли.

- Тонкий и физический миры взаимоуправляемы, - кивнул Дилфоэр. - Ты своей фантазией восстановила его душу, которая и заставила его так поступить, Кассинкана. Вся наша гнилая кухня не напряглась учесть твои чувства.

Что-то это ей напоминало. Подобная история уже рассказывалась.

Дилфоэр поднялся.

- Пожалуйста! Постой! - крикнула Кэсси.

- Чего? - спросил ее голос в голове.

- Я его... больше не увижу?

- Не знаю. Мы делаем, то, что мы делаем, не заглядывая в будущее. Но у каждого творца, - Дилфоэр обернулся через плечо, и адресовал ей теплую улыбку, - есть муза... которой все это только и нужно.

Кэсси, несмотря ни на что, еще соображала.

- Так в чью историю мы попали?! Мы с Аланкресом?

Дилфоэр молчал, глядя на нее... может быть даже сочувственно.

-- Почему ты не оставил нам выхода?

-- Но ведь это было невозможно.

-- Было? А сейчас?

-- И сейчас так же. Все так же невозможно.

Дилфоэр отступил к проему в коридоре и исчез, словно расплавившись о какую-то невидимую плоскость.

34. Из дневника летчика.

...Начало новой эры в истории вышло из кулуаров и наконец-то ознаменовалось торжественного вида явлением: на берегу Сорлашского залива остановились три лимузина - крайние черные, средний - белый. Из него вышел высокий человек в плаще и, не оглядываясь, углубился в лес по едва заметной тропинке. Сопровождавшие два охранника, пройдя с ним вместе пару километров по берегу, остались ждать в отдалении, между тем, как он один вошел в увитый зеленью ажурный каменный храм.

И там остановился, в смятении глядя на позеленевший алтарь. Непривычный к сумраку, запаху сырости и давно отброшенной в прошлое тишине, он не сразу пришел в себя в необычном месте. И лишь немного освоившись в своем внезапном одиночестве, развернул принесенный с собой цветок, которого вот уже два века не видели на Анкаиане - мраморный лотос. Темно-фиолетовый, он местами бархатно чернел, местами переливался на светлых прожилках. Положив цветок на алтарь, в углубление с водой, человек огляделся и, после некоторых раздумий отважился совершить новый и явно немыслимый для себя жест - коснулся коленом пола. Несколько минут простояв в такой позе, не спеша поднялся. Казалось, неиспытанное прежде все же снизошло на него, немного удивив.

Мягкий шорох ткани по камню заставил вздрогнуть. Видение, представшее его глазам, впечатляло, однако он больше не шевельнулся.

- Здравствуйте, Асуллаин, - любезно сказала девушка. Она была в сером шелковом платье, отделанном красным и тускло- золотым. Волосы ее прижимала такого же тусклого золота тонкая диадема с овальной дымчатой жемчужиной.

- Здравствуйте... Извините, не знаю, кто вы...

Девушка улыбнулась.

- Я - жрица, или тромендер Дзанкмуаля, Кассинкана. Хорошо, что вы пришли.... Я не всегда точно могу почувствовать день и час, поэтому жду тут с утра. Я здесь для тех, кому неприятно говорить в пустоту.

Вандарский вежливо поклонился.

- Я хотел бы восстановить его изображение, - произнес он, - По некоторым источникам прежняя скульптура изображала юношу, стоящего спиной к стене и отталкивающегося от нее руками. За спиной у него крылья.

- Нарисованные на стене, - кивнула Кэсси. - То есть, вовсе не его крылья. Но смотрится он с крыльями.

- А легенда? Я слышал, есть еще легенда, как и у Дилфоэра.

Девушка кивнула и помрачнела.

- Спросите у Летчика. Он легенды интересно рассказывает.

Вот, собственно, и все. Не многие стоят легенд. И эти запоминаются лишь изредка, оттесненные текущими событиями. Потому что в мире ничего не бывает навсегда.

Веселый, эгоистичный, опасный и вообще неоднозначный Дзанк был предназначен в итоге стать подобным мимолетному интересу, который испытывают к нашей стране - что в ней? Почему одни считают, что она недостойна жить, а других она зачаровывает навсегда?

Иные считают, что ее вообще нет. Но Нестор говорит, это те, кто всего не знает. А потом добавляет, что всего не знает вообще никто, и нечего пытаться что-то объяснять... А я и не пытаюсь, Дзанк свидетель.