«Тот, кто не спит»

Колесо «Кировца» на четверть скрылось в колее, прицеп кренился с боку на бок, пытаясь сбросить молочные фляги, по горло утопленные в гнезда-держатели. Целых четыре фляги. Если наполнены доверху, то ферма голов на шестьдесят при нынешних надоях. Восемнадцать километров до центральной усадьбы. И оттуда сорок шесть до районного молокозавода, из них тридцать грунтовой дороги. Не молоко везут, а белое золото. Бело-голубое — учитывая вклад водопровода.

Петров поправил лямку рюкзака, более оправдывая паузу, держался рюкзак ладно, не тревожил, и вернулся на дорогу, на травяной коврик, что лежал меж глубоких колеин, припорошенный серой пылью.

Хорошо, вёдро. В дождик не ходьба, а мука. Да и кто в дождь доброй волей путешествует ныне?

Он шагал мерно, экономно, а за спиной погромыхивал, удаляясь, молочный поезд.

Из пункта А на север отправился пешеход со скоростью пять километров в час, а на юг — трактор «Кировец» со скоростью в три раза больше скорости пешехода. Через какое время они встретятся, если известно, что встречаться им, вообще-то, незачем?

На покосившемся бетонном столбике — заляпанный засохшей, наверно, весенней еще грязью, прямоугольник толстой жести:

д. Глушица

д. — значит, деревня.

Но и версту спустя не было ничего, по сторонам тянулись редкие осины да черные смоленые столбы электролиний по левую руку. Дальше лежали пустые непаханые поля — горючего не хватило, неудобья покупателей ждут, или просто — руки не дошли.

Ферма — низенькая, с «лежачими» крохотными окошками у крыши, когда-то штукатуренная и беленая, безнадежно обрастала навозом, который, словно годовые кольца дерева, ведал о былом процветании и нынешней скудости.

Млечный путь кончался распахнутыми деревянными воротами.

У южной стены, в огороженном жердями загоне уныло и сонно стояли коровенки, вяло шлепая хвостами по ребристым бокам.

— Эй, кто живой, отзовись! — Петров глянул в темный проем ворот. Мухи да оводы жужжали в ответ.

Он осторожно, выбирая, где ступить, миновал загон и, уже свободнее, подошел к стоящим поодаль избам — и смолоду некрепким, строенным не себе, артельно, наскоро, но странно достоявшим до сегодняшних дней, готовым стоять, пока живет в них кто-то, а опустеют — и рушатся в одночасье.

Калитка в штакетном заборе приоткрыта, крючок мелко качается на ржавой петле.