«Рассказы»

Евгений ХАГ

БЕГИ, УРОД!

Почти каждый день ближе к вечеру я выбираюсь из своего укрытия в Черном лесу и крадусь к деревне.

Тут я присмотрел одно большое дерево, в пышной кроне которого меня совсем не видно. Только надо затаиться, сидеть тихо-тихо. Это мой наблюдательный пункт.

Но нет, ничего плохого я не собираюсь делать. Я прихожу СМОТРЕТЬ.

Там, в лесу ХОЛОДНО и ОДИНОКО.

Но если меня заметят — надо бежать. Иначе — будет очень больно. Ведь я — ЧУЖОЙ.

Мама, когда была еще жива, говорила, чтобы я никогда не ходил к ним. Потому, что они ненавидят нас, уродов. Но мамы давно нет, ее убили, как и всех других наших. Уже пять лет не встречал я — даже в лесу — подобного себе.

Странно, но я их совсем не осуждаю. Я их БОЮСЬ.

И все же очень часто прихожу сюда, чтобы смотреть на них.

Больше всего я люблю наблюдать за играми их детей. Они радуются. Они плачут. Мы тоже так играли… Но если мы умеем так играть, ПОЧЕМУ они нас не любят?!

Я смотрю. И завидую им.

Потому что они — нормальные. Не такие уроды, как я. И потому, что им никогда не бывает так одиноко.

Мне больно и очень грустно. Хочется плакать. И я буду плакать, когда вернусь в свое логово. И ждать следующего дня, чтобы снова вернуться сюда — и СМОТРЕТЬ. Только СМОТРЕТЬ…

Я хочу быть среди них. Быть таким же, как они. Я ненавижу свое уродство. Я хочу ИГРАТЬ!

…Дети играют. О, какие они красивые! Они — ПРАВИЛЬНЫЕ.

Им весело. Мне тоже хочется вот так — весело??

Но нет… Каждый раз я отгоняю эту мысль. Но желания сильнее меня.

…А может попробовать? Вдруг они все-таки не испугаются… И простят мне мое уродство. Ну что вам стоит! Это же только тело! А внутри я другой… хороший. Как вы!

Мои желания тянут меня. Я спускаюсь с дерева. Очень осторожно. Делаю шаг, другой. Страшно. Ух, даже в ногах немного дрожит и в животе что-то давит…

Делаю глубокий вдох и выхожу из-за кустов.

Тишина.

Они молчат. Смотрят на меня большими красными глазами без ресниц. Это правильные глаза. А у меня не правильные.

Я тоже молчу. Хочу сказать: Не бойтесь меня. Я не сделаю вам плохо. Просто давайте играть вместе!..

Но язык не повинуется мне. И я молчу, все тело мое молчит.

…Крик (или рев) врывается в меня и рвет на части — это один из малышей заплакал.

Мой язык! Я должен что-то сказать!..

Молчу.

Все, сейчас появятся взрослые. Они убьют меня. Беги! Беги скорее, урод!..

Но странное чувство держит меня на месте. Нет, не страх. НАДЕЖДА.

Из домов на плач ребенка выбегают взрослые. В их глазах — УЖАС. В их глазах — ОТВРАЩЕНИЕ. Одна женщина отвернулась. Кажется ее стошнило. Неужели я настолько отвратителен?

Мужчины замерли в нерешительности. Но вот один из них лязгнул клыками, на синих губах выступила зеленая пена.

И я понял…

Я побежал. Не оглядываясь.

Я слышу рев и хрипы за спиной. Быстрей!

Их много. Один… два… пять… десять!

Я слышу их крики:

«Держи урода!»

«Лови выродка!»

«Не уйдешь, гнида!»

Но я быстро бегаю. Им не догнать.

И все-таки я знаю: когда-нибудь они меня поймают. И убьют.

Потому что я — ЧЕЛОВЕК. Возможно, последний человек на Земле.

Беги, урод! Беги, и никогда не останавливайся!

Ты — ЧУЖОЙ в этом мире.

БЕГИ!

ДЕРЕВЕНСКИЙ ДЕКАДАНС

Антиутопия

…Как только поп прочитал 17-ю статью Конституции СССР и завершил панихиду — его грохнули и закапывать потащили. Затем прибили еще семь человек. Потом еще четыре. И еще двоих.

Когда Павнутий Ираклиевич сказал: «Как гуманный человек я не могу этого допустить», — прирезали и Пафнутия Ираклиевича. И для ровного счета придушили пятерых.

Изнасиловали корову Маньку. Отрубили козлу Еревану то, чем он козлят клепал. Кристофер — кот — за тунеядство лишился хвоста.

Дворник Махмуд побежал в сельсовет, а у него тем временем четыре метлы «увели».

Махмуд удавился в собственном сортире, построенном по проекту Растрелли еще в 11 году, и висел там, пока не протух.

А Гришка-тракторист по договорной цене берданку достал, да еще на птицеферме всех кур (восемь штук) передавил, а заодно и обслуживающий персонал (частично).

…Чудом спасся дед Пахом, принятый Гришкой за мародера.

Старый кулак Пахом уползал в дыру забора с мешком яиц и петухом Кирюшей. Выстрел, незаконно произведенный Гришкой-трактористом, сделал переворот в мировоззрении деда Пахома, поверившего, что коммунизм бродит где-то рядом.

А коммунар-на-пенсии Евклюжный-Тарасюк лишился остатков волос, выклеванных одуревшим от страха Кирюшей.

…В лесу обнаружен труп, принадлежащий Медведю-с-бессонницей Во Время Массовой Спячки, за что неоднократно привлекался в месткоме. Соседи говорят — утопился. Ну, и под руку попался французский гражданин. Ему пришили шпионаж, объявили персоной нон грата и выдворили на болото собирать малину семье утопленника…

…На четвертой неделе родила корова Манька. Родила какого-то крокодила с рогами. Правда, без зубов.

Во всех коллективах провели беседу на тему «Аморальный облик коровы Маньки».

Пионеры 4-го «А» вышли в коридоры школы на демонстрацию под лозунгом «Пионер, не будь брезглив — надевай презерватив!» А октябрятская звездочка имени рабыни Изауры выступила с ответным транспарантом: «Наша нравственность не спит — нам не ведом страшный СПИД!»

Академик Рукомойников, специально вызванный из Санкт-Упыревки, был заживо съеден манькиным крокодилом при исполнении служебных обязанностей.

Козел Ереван, обнаружив способность к регенерации, пачками стал выпускать мохнатых козлят с заячьими ушами. Отцовство устанавливается…

И это только некоторые трудности, господа оборванцы, с которыми мы столкнулись в этой деревне!

НУ ЧТО, ЭТОГО ДОСТАТОЧНО?

ОБЫКНОВЕННЫЙ ОБОРОТЕНЬ

Странный человек шел по улице. Радиоактивные лучи июльского солнца заставляли взмокших людей безумно метаться в поисках прохладного убежища и ничего не замечать вокруг себя. И только странный человек никуда не спешил, равно как и не обращал внимания на жару, несмотря на то, что на нем был вельветовый костюм, застегнутый на все кнопки и пуговицы. Шел себе не спеша, обтекаемый со всех сторон живым пропотевшим потоком, и эдак ненавязчиво игрался со своей внешностью: то седовласым старцем прикинется, то пьянчужкою плюгавым, то юнцом мокроносым или же девицей пышногрудой, да хоть и животным каким мог притвориться… А что, запросто! Одним словом, самый обыкновенный оборотень, он же — вурдалак человекообразный.

И грустно, и обидно ему от того, что незаметен он в этой серой массе человечины. Не тот, понимаешь, народ пошел, скучный какой-то, без страха и фантазий…

Собственно, он и сам толком не знал, отчего вдруг захотелось стать заметным. Вот приспичило — и все тут. А вообще, кто их поймет-то, оборотней этих!..

…Исходя соленым вонючим потом, пешеходы толпились у перекрестка, с нетерпением дожидаясь зеленого света. И никто никак не прореагировал на тот страшный факт, что некий молодой человек, не по погоде закупоренный в вельветовый костюм, вдруг стал резко уменьшаться в размерах, пока не превратился в синего воробья.

Воробей стремительно взмыл к небу и, пару раз прочирикав что-то в адрес равнодушной толпы, опустился на горячий, размягченный бешеным солнцем асфальт по другую сторону автострады, тут же став черным, до безобразия жирным котом.

Сев на откормленный зад, кот злобно сверкнул красными глазами, из которых стекали красные капельки слез, и отчаянно заорал скрипучим фальцетом. Так ему было обидно. Но и в этот раз никто не посмотрел в его сторону. Даже ногой не пнули.

Наконец ему это надоело, и тогда, вновь обратившись человеком, оборотень прислонился к милицейской будке и горько заплакал. И кровавые струйки текли из его красных глаз и капали, капали на дымящийся асфальт. Он даже не сразу разглядел милиционера перед собой. То ли слезы помешали разглядеть, то ли милиционер был какой-то обыкновенный — в фуражке и с резиновой дубинкой.

— Что это ты расселся тута? — равнодушно спросил обыкновенный милиционер. — Не положено тута сидеть.

— На «не положено» кое-что положено! — огрызнулся оборотень.

— Угу, — сказал милиционер, задумавшись над оборотом. — А документики имеются?.. Что, нету? Это плохо.

— Да пошел ты!.. Не таращься, зенки выпадут!

— А-а, — догадался страж порядка, почесывая дубинкой бритый затылок, — эта, значит, бастуешь тута? Ты эта, дерьмократию свою иди устраивать под другую будку, вот значит.

Оборотень устало, даже обреченно вздохнул.

— А хоть и бастую… Да, именно бастую! Я ж тебе, парень, не хухры-мухры, я, парень, самый что ни на есть оборотень… Так что отвали по хорошему, пока я не прописал тебе кровопускание.

— Ну и что? — голос милиционера был такой же бесцветный, как и он сам.

Оборотень даже поперхнулся.

— Как это что?! — красные глаза недоуменно и зло уткнулись в кирпич лица под фуражкой. — Ты что, не веришь? Я тебе сейчас покажу «по фигу»!..

В ту же секунду острые зубы-клыки впились в шею обыкновенного милиционера. Без особой охоты оборотень-вампир всосал в себя милицейскую кровушку, явно чем-то разбавленную. Брезгливо сплюнул и отвернулся.

Обескровленный труп почти бесшумно шмякнулся на асфальт.

Равнодушные пешеходы скучковались у места преступления. Но оборотень и не думал убегать. Он снова сидел в беззащитной тени милицейской будки, насвистывая туш и изредка поглядывая на людей, без особого воодушевления рассматривающих труп обыкновенного милиционера.

Плюгавый старичонка в сандалиях и джинсовых шортах с укором, но не зло посмотрел на оборотня.

— Ну и что ты этим доказал?

Оборотень ничего не ответил, а только слизнул с клыков капли крови.

— Да что ты выделываешься, а? — тихо ворчал старикашка, продвинувшись на два шага к будке. — Пошто народ баламутишь, сопляк?

— Заткнись папаша! — сказал оборотень, даже не взглянув на старика.

— Да кому ты нужон! — Не надобно этого людям, понимаешь? Не хотят! Сыты уже!.. А-а, ты, значит, думаешь, что ты зашибись, а мы — дерьмо?! Хе-хе… — и голос старика зазвучал жестко и зло:

— Запомни, мокрота, ты — один из многих, ты такое же дерьмо, только сопливое и глупое. Знаешь ли ты, кто стоит перед тобой?

— Старпер в шортах, — ехидно ухмыльнулся оборотень.

Старик кашлянул. И вдруг заговорил тоном человека, привыкшего повелевать:

— Плебей! Слюнявый щенок! Перед тобой — лорд Мананнан!

Оборотень икнул, но ничего не сказал.

— А кому стало от этого тепло или холодно?.. — уже мягче сказал старик-Мананнан.

— Правильно, никому. Так что нечего людям глаза открывать на то, чего видеть они не хотят… Молчал бы ты, сынок, в тряпочку — и то польза…

— Не хочу! — упрямо тряхнул головой оборотень.

— Напрасно, поверь мне, — буркнул Мананнан в шортах, обратившись вдруг огромным серым волком. Волк душераздирающе завыл и гигантскими прыжками умчался в неизвестном направлении.

— Это что ж такое получается? — обыкновенный оборотень обратил вопрошающий взор в сторону молоденькой дамочки с коляской, но та лишь мило улыбнулась, обнажив острые вампирические зубки, да и взмыла ввысь черным коршуном, а следом за ней коляска боевым вертолетом затарахтела над погруженным в зной городом.

— Дела-а-а! — сказал оборотень, ошалело наблюдая сатанинский карнавал превращения людей в животных, а животных в людей.

…Неприятный, мертвый холодок все настойчивее вгрызался в сознание. И все перемешалось: жара и могильный холод, ясный полдень и туманная ночь, ветер и зной… Какой-то скрытый до сих пор механизм Природы, на какое-то время давая всем живущим шанс побыть САМИМ СОБОЙ…

…Зловещее предчувствие заставило оборотня обратить глаза на труп милиционера… Крик захлебнулся, не найдя выхода из горла — покойник исчез! На его месте сидел жирный черный кот в милицейской фуражке и «сверлил» оборотня злыми красными глазками.

— Ну, что вылупился? — спросил кот, алчно облизнувшись.

— Чур меня, чур! — отмахнулся обыкновенный оборотень и чуть было не перекрестился.

А зловещий ветер усиливался, разбрасывая, вздымая к небу пыль и мусор, усиливая тридцатиградусную жару, втаскивая за собой такой же мертвый, воющий ветер. И творилось вокруг невообразимое: люди, один за другим, продолжали превращаться в собак, кошек, птиц, всяких разных чудовищ, они клацали зубами и клыками, сверкали красными глазищами, рыдали кровавыми слезищами, а всякая живность в свою очередь обретала человеческие формы.

— Чертовщина какая-то, — обреченно вздохнул обыкновенный оборотень. От обиды и бессилия опять защипало в глазах. — Чушь, чушь, чушь! — повторял он, глотая слезы.

— Не-ет, не-ет, не-ет… — отвечали Голоса.

— Чушь! Чушь!!! — что было мочи закричал оборотень, сжимая виски руками.

— Какой-то ты странный, приятель, навроде тугодума, — зевнул котяра и стряхнул с головы милицейскую фуражку. — Все так чертовски просто, как… Ну, как ты или я, или даже вот этот мир А ты ничего не понял, пентюх!

— Пошел к черту! — в сердцах крикнул обыкновенный оборотень. — Так не может быть!.. Так не должно!..

— Может, — сухо отрезал черный кот-милиционер и отправился к Черту.

…Ветер стих так же неожиданно, как и начался. Снова с безоблачного неба нещадно дубасило июльское солнце, и люди, обливаясь потом и сгибаясь под тяжестью его лучей, каталептически бродили по улицам в поисках прохладного убежища…

Все возвращалось на круги своя…

РЕЙС «ТУНДРЫ»

Главный Конструктор знал, что завтра его уволят, а послезавтра газеты вразнобой будут кричать, что Главный Конструктор Т.М. скоропостижно скончался в результате острого отравления желудка, и что Земля скорбит.

Все это он знал наперед — есть такой недостаток: чувствовать свое будущее. И о том, что «Тундра», его детище, не вернется из полета, он тоже знал задолго до запуска.

А пока он еще и еще раз прокручивал магнитную пленку. А слезы душили, искали выход, а найдя — беззвучно капали на динамик магнитофона. Это была последняя запись, увековечившая голоса трагически погибшего корабля «Тундра-29».

«-…капитан! Справа по борту — астероид курносый!

— Эхма!.. Берегись!!!

— …сам дурак!

— Капитан, сейчас это астероид разнесет наши двигатели!

— Да не унесет, Вася, а разнесет! Его-то унести хрен получится, как сорок лет назад поставили, так с тех пор и не трогали.

— Если астероид не потрогает, еще сорок лет простоит.

— Капитан, он нас раскусил! И если мы чего-нибудь не предпримем, он расшибет и пилотский модуль!

— …опохмелиться бы, братва, а?..

— Вася! Ты куда потащил огнетушитель? Это мой, а ну поставь на место!

— Ребята, мож, топором его?

— Капитан, он над нами издевается, я понял — он издевается!..

— У-у-у, рожа!..

— Вася, ну чего ты ко мне привязался? Ну при чем тут шницель? Сам ешь! Да не буду я пить твой компот, трави кого-нибудь другого!..

— …сам ты пень трухлявый!..

— Эй, дизельный модуль! Аллеу! Дизельный! Пару! Пару поддайте, а то нам наподдадут!

— Вася, да ничего не дают, и меньше всего спортивные трусы.

— Что? Дрова кончились?! Это почему же они кончились?.. Как?! Пентюхи!.. А зачем же тогда Егорыча в топку бросили?.. Что? Что пропил? Шлепанцы пропил? Какие такие шлепанцы?! Вы мне голову не морочьте, вы пару, пару давайте!

— Вася, сказано тебе русским языком: ничего не дают!.. Что?! То есть как «побежал сдам бутылки»?! Это какие же такие бутылки на борту космического испытательного судна?! Это что ж, вашу мать?!.

— Капитан, я на пределе! Я сейчас повешусь вот на этом шнурке… Ну и что, что не шнурок!.. ну и хрен с ейной Америкой!.. Ага, а Ваську честно нам подсовывать? Диверсант хренов!..

— Ва-ася, зачем тебе мухобойка? Каких гадов бить?!.. Где штурмана бьют? На юге? Так пускай бьют, я бы тоже разок вдарил, да отойти не могу… Вот видишь, краник охраняю. Зачем-зачем, надо, вот и охраняю…

— …сам дурак!..

— Васенька, миленький, ты зачем в сортире чайник повесил? Да не кончится у нас вода — ее уже третьи сутки нету!

— Братцы, нам хана! Паровой котел накрылся!!!..»

…Слушать дальше было невыносимо, слезы продолжали безжалостно душить, из глотки все время искал выход крик боли, отчаяния, израненной совести… Он не выдерживал таких мучений и бился головой о стену. Потом он шел на кухню и, чтобы забыться, с тупым остервенением жевал холодные котлеты…

А из репродуктора ледяной голос диктора с тупым безразличием жевал слова: «Космический корабль «Тундра-29» (борт N374-а) не вернулся из испытательного полета. Всем членам экипажа посмертно присвоено звание «Герои мирного космоса». Земля скорбит, товарищи!.. Серия космических аппаратов 374-а («Тундра») снята с серийного производства, выпущенные модели 6, 7, 8 и 29 размонтированы на запчасти, а частично переделаны в картофелеуборочные комбайны… Товарищи и господа, только что скончался в собственной квартире Главный Конструктор, господин-товарищ Т.М. Медицинская экспертиза сообщила диагноз — острое отравление мясными полуфабрикатами…»

…Последняя котлета, тщательно пережеванная, устремилась к желудку… Что и говорить, он умел чувствовать свое Будущее. А впрочем, кто-то сказал: «МЫ СХОДИМ С УМА, И ЭТО — В ПОРЯДКЕ ВЕЩЕЙ…»

Евгений ХАГ

ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ХАРМСИНКИ

ПЕРПЕТУУМ-МОБИЛЕ

Откровенно говоря, толком-то эту «перпетуум-мобиле» никто и не видал. Просто знали, что есть что-то эдакое, а старики уж и вовсе говорили: да, мол, дескать работает где-то такая хреновина, леший ее забери…

И вот однажды — а случилось это в самом начале января — пошел один молодой человек в лес, да так и не вернулся…

Вот тогда-то все сразу и поверили в существование ентой «перпетуум-мобиле», леший ее забери.

ВЕСНА!

По людной улице шел человек. Самый заурядный. Да и не человек вовсе, если уж на то пошло, а так — обыкновенный вампир…

Да, вампир, а что тут такого?

В общем, шел он, значит, по улице. Улыбчивый, добренький такой. Ну разве что хлебнет немного кровушки у незадачливого прохожего (не убудет же от такой малости!), да и дальше идет своей дорогой, добродушно посверкивая красными глазенками и жизнерадостно насвистывая туш… А чего, собственно, не радоваться? — ВЕСНА НА ДВОРЕ!..

ВСЕ ВРЕМЕНА ГОДА

Наступила осень. Осень наступила. С гор, словно сорванцы, побежали ручьи. Радостное солнышко спряталось за тучку. Весенняя капель, испугавшись мороза, яростно закапала в литровую банку из под компота. Подул свежий ветерок, точнее — ветер, нет — маленький ураганчик, ломая на пути своем деревья, дома и фонарные столбы. Телефонные провода, аккомпанируя, спели свою прощальную песенку и — оборвались.

Под вой старого волка где-то защебетал соловей. Рыжая лисичка забилась в темный угол своей норы. Рядом, в кустах дикой малины, лежал посиневший труп зайчишки. От громкого стука дятла проснулся медведь и заревел, распугав лесных жителей…

И только на старой кривой березе, медленно и мерно покачиваясь, висел дядя Паша…

Да-а, дела!..

КОМИССАРЫ!

Почему: как комиссар, так с маузером до колен? Что за мода: комиссар — маузер до колен! А то еще и кобура до колен! А то и… Тоже до колен!

Ну просто невыносимо! — Комиссар и маузер до колен!.. А если баба, то в кожаной куртке! Что ни баба, то в куртке!..

Эх, а еще комиссары!..

Оглавление