«Бумага или волосы»

Саке Комацу

Бумага или волосы?

Прежде чем начать, предупреждаю вас - читайте как можно быстрее! Иначе я не могу поручиться, что вам удастся дочитать эту историю до конца.

Только ничего не пропускайте! Ведь я умею рассказывать только по порядку, и от вас может ускользнуть самое главное. Ах, как было бы хорошо, если бы вы знали, чем кончается эта история! Во всяком случае, я очень, очень надеюсь... Что? Вы говорите, чтобы я не тянул и сразу выкладывал суть дела? Но я же предупредил, что умею рассказывать только по порядку. Такой уж у меня характер. Я и сам из-за этого мучаюсь. И если бы не одно невероятное происшествие, не бывать бы мне больше репортером...

Так с чего же начать? Даже и не знаю. Впрочем, всегда надо начинать с самого начала. В тот вечер, когда это случилось... Ну-ну, пожалуйста, не подгоняйте меня!

Так вот, в тот вечер я был у моего приятеля Номуры. Мы пили с ним до утра. Номура молодой, очень способный биохимик. Он заключил контракт с одной крупной фирмой и теперь работает для нее над какой-то проблемой. Разумеется, за солидное вознаграждение. Хотя вообще-то он не от мира сего, маловато у него здравого смысла. С сумасшедшинкой человек.

- Над чем ты работаешь? - спросил я его тогда.

- Не могу сказать. Это секрет фирмы, - ответил Номура, выливая в рюмку остатки виски. - А не пора ли нам на боковую?

- Подумать только, уже утро! - ответил я, взглянув на часы. - Скоро первая электричка. Поеду домой и высплюсь хорошенько.

Было самое обыкновенное утро. Безлюдную улицу окутывал туман. На перекрестке стоял молочный фургон. Шофер, разинув рот, смотрел на полки, залитые молоком. Очевидно, от тряски лопнули пакеты.

По дороге на станцию я встретил мальчишку-газетчика. На боку у него болталась пустая сумка; наверно, он уже доставил все газеты подписчикам. Только вид у паренька был какой-то странный: походка неуверенная, на глазах слезы.

На станции тоже было пусто. До первой электрички еще оставалось несколько минут. Когда я, как обычно, протянул контролеру свой сезонный билет и хотел пройти на перрон, контролер вдруг схватил меня за руку.

- Эй, вы! - сказал он не очень-то вежливо. - А билет где?

- Да вы что, ослепли, что ли? - возмутился я и сунул ему под нос билет в пластмассовой обложке.

И тут я увидел, что билета в обложке нет. Что за черт! Вчера вечером он, как всегда, лежал здесь.

- Выронил, что ли?.. - пробормотал я. Исчез не только сезонный билет, но и все визитные карточки и билеты метро. Вернуться к Номуре? Но уж очень хочется спать. Поеду домой, а там видно будет, - решил я.

Кассу еще не открыли. Я подошел к билетному автомату. И тут мне показалось, что станция как-то изменилась. Я никак не мог понять, в чем дело, но что-то было не так. Я опустил монету и нажал ручку. Автомат щелкнул и выбросил горсточку пыли. Никакого билета не появилось.

- Эй, ты! - крикнул я контролеру, окончательно разозлившись. - Чем придираться, следил бы лучше за своими автоматами! Человек тратит деньги, а он испорчен.

- Как это испорчен? Быть не может!

- Может или не может, но он не работает. А если не работает, какого черта горит лампочка?! Только людей обманываете!

Касса все еще не открывалась. Было слышно, как за окошечком кто-то взволнованно говорит по телефону:

- Да, да, все до единого! Что? У вас тоже? Что же делать?

Между тем на станции скопилось довольно много народу. Некоторых так же, как меня, задержал контролер, другие, пошарив по карманам, помчались домой. Человек пять-шесть безнадежно пощелкали ручкой автомата и, убедившись, что он испорчен, обступили кассу. Они барабанили кулаками и орали:

- Эй, что вы там, заснули, что ли? Давайте билеты!

И тут меня вдруг осенило.

Ну, конечно! Недаром мне показалось, что на станции что-то изменилось. Оказывается, исчезли все плакаты. Схема, нарисованная масляной краской на железном листе, осталась. А пестрые рекламные плакаты исчезли бесследно! На зеленой доске объявлений торчали только кнопки. Вглядевшись повнимательней, я обнаружил внизу, на раме, тоненький слой пыли.

У контроля уже назревал скандал. Толпа бушевала и у кассы.

- Да что это за безобразие! Мы же опаздываем на работу! - кричали люди. - Открывайте!

Окошко с громким стуком открылось.

- Не устраивайте скандала, господа! - громко сказал кассир. - Мы немедленно примем меры... Электричка все равно запаздывает. Я сейчас как раз звоню по телефону, выясняю, как быть...

- Да наплевать нам, что вы там выясняете! Билеты, билеты давайте!

- Билетов нет. Ни одного нет... - кассир чуть не плакал.

- Бюрократы! - заорал кто-то. - Тогда выдайте нам справки!

- Но как же я дам вам справки, когда нет...

Тут раздался грохот электрички. Толпа пассажиров с ревом бросилась на перрон. Деревянная загородка с треском рухнула. Во мне заговорил репортер. Я вскочил на прилавок какого-то киоска и начал щелкать маленьким фотоаппаратом, который всегда носил с собой. Великолепные будут кадры! Потом я выбежал на шоссе, поймал такси, плюхнулся на сиденье и назвал адрес редакции. Но тут я подумал, что за такое расстояние придется заплатить больше тысячи иен. Я поспешно полез в карман, вытащил бумажник и хотел пересчитать свои капиталы. Но... бумажник был пуст! На лбу у меня выступил холодный пот. Еще бы! Ведь я отлично помнил, что там лежала добрая половина моего жалования. Все деньги исчезли. Осталась лишь крохотная горсточка сероватого порошка, похожего на пепел.

И только тут я понял - что-то творится с бумагой. Она начала исчезать!..

Почему, отчего - я не знал. Но факт - бумага исчезала! Бесследно. А что, если она исчезнет вся, везде? И надо же, как раз тогда, когда я отщелкал чуть ли не целую пленку сенсационных снимков! Значит, опубликовать их будет нельзя... Да где там опубликовать, и отпечатать не удастся: ведь фотобумага тоже могла исчезнуть...

Когда мы подъехали к редакции, я подбежал к вахтеру.

- Старина, одолжи-ка мне тысячу иен. Я тебе сразу верну!

- Смеетесь, что ли? - ответил вахтер. - Денег-то нет, все бумажные деньги исчезли.

- Ну давай тогда серебро, медяки...

- Шутите! - вахтер посмотрел на меня в упор. - Монеты теперь единственная ценность. Только они и остались.

Я с досадой крякнул и отдал шоферу, стоявшему у меня за спиной, свои часы.

- Когда расплачусь, вернете, - предупредил я, - они у меня хорошие, с календарем.

Я вошел в редакцию, и моим глазам открылось ужасающее зрелище. Одни метались по комнате, как звери, попавшие в клетку, издавая нечленораздельные звуки, другие толпились по углам, размахивали руками и ожесточенно спорили. Телефоны захлебывались. Кое-кто всхлипывал. Некоторые сидели на стульях, бессмысленно уставившись в пространство.

Ведь для газетчиков вся жизнь - в бумаге. Мы оживляем мертвые белые листы, и они начинают говорить. С утра до ночи мы утопаем в бумаге, - и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, она исчезла! Все, все исчезло - документы, рукописи, папки, словари, книги, верстки, подшивки. Ничего нет. Только пыль... На проволоке, протянутой под потолком, грустно висели зажимы; нечего им было больше держать. А еще недавно здесь сохли фотографии...

В типографии и в экспедиции тоже творилось нечто невообразимое.

Вернувшись в свой отдел, я бессильно опустился на стул. Телефоны трезвонили без конца, но сотрудники не обращали на них внимания.

- Везде, везде, - бормотал кто-то, словно в бреду.

- Как, по всей Японии? - спросил я.

- Да, по всей стране, одновременно. Точнее, в течение полутора часов, с трех двадцати ночи...

- А за рубежом? - спросил я. - Что говорят в иностранном отделе?

- Телетайп не работает. Пробовали слушать по радио... Кажется, во всем мире...

Зазвонил телефон. Мой собеседник схватил трубку.

- Да, да! Что-о? - не дослушав, он со всего маху швырнул трубку.

- Объявлено осадное положение, формируются отряды самообороны, - сказал он. - Нет, подумать только, какое величайшее свинство - творится такое, а написать нельзя!

- Осадное положение? Да зачем? - изумился я.

- Ну, как - зачем? Начинается бунт. Толпа напала на банк. Ты только подумай, из банков исчезли все бумажные деньги. И банковые книги, и сберкнижки тоже... Магазины не продают товаров, боятся...

- А как же наше жалование?

- Какое там еще жалование! Тут не до этого, когда газета кончилась. Теперь вся слава достанется радио и телевидению!

Я попросил закурить.

- Пожалуйста, если ты это можешь курить, на здоровье! - он усмехнулся и вытащил из кармана табачное крошево, завернутое в серебряную фольгу. Предупреждаю, что рыскать по табачным лавкам бесполезно: все трубки распроданы...

- Эй, кто-нибудь помнит телефон фирмы "КК"? - крикнул репортер экономического отдела, появляясь в дверях. - Я слышал, они там собирались выпускать пластмассовую бумагу. Теперь, поди, от радости до потолка прыгают. Ну, кто же помнит их телефон?

- Посмотри в телефонной книге.

- Поди ты... От телефонной книги осталась кучка пыли.

Он начал звонить в справочную, и когда, наконец, соединили, ему ответили, что ничем помочь не могут. Ведь они тоже смотрят по книгам, а книги исчезли.

Репортер выскочил из комнаты.

- Ох, уж эта репортерская жилка! - вздохнул кто-то. - Ведь знает, что писать не на чем, а все-таки побежал.

- Эй, ребята! Телевизор заработал! - крикнул кто-то, и мы все бросились к голубому экрану.

Почему-то до этого ни радио, ни телевизоры не работали. Впрочем, это естественно - ведь и у них все передачи записаны на бумаге. Должно было пройти некоторое время, пока они там собрались с мыслями. Прекратилась даже радиосвязь. Говорили, что в приемниках тоже используется бумага. Ну, всякая изоляция, бумажные конденсаторы. Все это тоже исчезло, и аппаратура вышла из строя. Когда заработал наш телевизор, оказалось, что он онемел: не работал динамик. Растерянный диктор то появлялся на экране, то исчезал, смешно размахивая руками.

Постепенно прояснились огромные масштабы бедствия.

На заседании кабинета министров было устно объявлено чрезвычайное положение. Государственные учреждения были парализованы. Диктор, призывавший народ к спокойствию, сам дрожал, как в лихорадке.

- Слушай! - ко мне подбежал главный редактор и потряс меня за плечо. Лети в Институт микроорганизмов. Кажется, там один ученый, мой знакомый, установил причины бедствия. Это сенсация!

- А что делать с этой сенсацией?! Ведь газеты-то больше нет!

- Напишем на листе фанеры и вывесим на дверях редакции! - заорал он, стукнув себя кулаком в грудь. - Вот где живет истинный дух газетчика!

Я помчался вниз по лестнице. У выхода меня поймал один наш молодой, подававший большие надежды обозреватель.

- Послушайте, что будет с моим гонораром и с моими рукописями? Я недавно передал их в редакцию, - сказал он. - Ведь я зарабатываю на жизнь писанием. Что же мне теперь делать?

Он был очень бледен.

- Даже и не знаю, что вам посоветовать... Впрочем, научитесь петь!

Я отмахнулся от него и выскочил на улицу.

Улицы выглядели чистенько и приятно: ни плакатов, ни объявлений, ни бумажного мусора.

Я смотрел то в окно машины, то на экран установленного перед задним сиденьем онемевшего телевизора, где появлялись, фразы, написанные мелом на классной доске. Судя по всему, бедствие принимало все более грандиозные размеры.

Во-первых, сгинули все банкноты. Банки, сейфы, кошельки опустели. А много ли у нас звонкой монеты? На финансовом фронте назревала невиданная катастрофа. Исчезли все ценные бумаги, все акции. Что-то творится на бирже! Как же вести деловые операции? Как установить, кому принадлежали акции, переходившие из рук в руки?! А банки-то, банки... Восстановить по памяти суммы вкладов невозможно, а верить на слово тоже нельзя...

Вторым серьезным ударом было полное исчезновение почты. Растаяли все письма, телеграммы, денежные переводы.

Государственные учреждения бездействовали. Чиновники переживали настоящую трагедию: заявления, прошения, предписания, ведомости, циркуляры, памятки, приказы, счета, накладные больше не существуют. Не на чем писать резолюции и ставить подписи. Прости-прощай, милый сердцу бюрократизм!

Более серьезным было положение в судебных органах и нотариальных конторах. Сразу нашлись сотни ловкачей, заявивших свои права на чужую собственность. Наиболее наглые и предприимчивые вторгались в чужие особняки, вышвыривая на улицу законных владельцев. А что мог сделать суд?

Но самый тяжкий, самый сокрушительный удар обрушился на учебные заведения, научные институты и издательства.

О фирмах, производивших бумагу, не стоит и говорить. Они агонизировали. А издательское дело? Ведь на прилавках и полках книжных магазинов нет ничего, абсолютно ничего! Ни одной книги, ни одного журнала, ни одной самой завалящей брошюрки! Я вспомнил пестрые разноцветные обложки, пахнущие свежей типографской краской страницы, и мне стало не по себе...

И тут я подумал - что же будет с человечеством? Ведь вся наука, вся культура безвозвратно исчезли. Не только в Японии, но и во всем мире опустели все библиотеки. Превратились в прах все книги, письменные документы, словари, справочники, научные работы, исследования...

Бумага! Подумать только, на каком хрупком материале основана человеческая культура! Больше четырех тысяч лет люди доверяют свои знания, свои духовные достижения этим ничтожным листочкам, которые разрушаются с поразительной легкостью. И вот бумага исчезла. И человеку не на что опереться, нечем подтвердить, что он человек. Он снова превратился в первобытного пещерного жителя, бессильного против устрашающих сил природы.

...Телевизор продолжал работать. Обозреватель тыкал указкой в черную доску, исписанную неровными, неуклюжими буквами. "Дорогие зрители, просим вас сохранять спокойствие! Причины этого необычайного явления еще не установлены. Однако правительство срочно принимает все необходимые меры. Дорогие зрители! Мы обращаемся к вам! Необходимо восстановить утерянную культуру. Напрягите свою память. Ваша память - последняя надежда. Все, что вспомните, запишите на чем угодно - на стене, на столе, на вашей рубашке, на спине соседа...".

В Институте микроорганизмов меня уже поджидал ученый, о котором говорил мой шеф. Я удивился, увидев, что он ни капельки не подавлен, а наоборот, весело улыбается и потирает руки.

- Мне все ясно! - сказал он. - Это шалости одного вида бактерий.

- Ничего себе шалости!

А он уже тянул меня за рукав к микроскопу.

- Крайне интересная и крайне редкая бактерия. Ее привезли с Марса. Да, молодой человек, преинтереснейший вид, преинтереснейший - "сильцис майорис".

- Но... если эта бацилла так опасна, почему же сразу не приняли мер?

- Да что вы! Она совершенно безвредна. На человеческий организм совсем не действует. На Земле тысячи подобных ей бактерий, которые паразитируют на волокнах хлопчатобумажных тканей... Я думаю, она хорошо акклиматизировалась в наших условиях и смешалась с земными видами.

- Но как же такая невинная крошка вызвала это чудовищное бедствие?

- А-а, моя бацилла здесь не при чем! Это виноват искусственный вид.

- Что-о? Искусственный?! - я поперхнулся. - То есть вы хотите сказать, что кто-то нарочно... вывел?..

- Вот именно. Разумеется, это улучшенная порода. Так сказать, элита. Во-первых, эта бацилла размножается в двести раз быстрее, чем исходная одно деление за десятые доли секунды. Размножение происходит на поверхности бумаги, и как только бацилла делится, она тут же бумагу поедает. Очевидно, вся бумага земного шара была заражена спорами этой бактерии.

- Но кто же... Кому понадобилось выводить такой ужасный вид?

- Не знаю. Споры бациллы "сильцис майорис" хранятся в Институте космической биологии. Так что можете проверить по картотеке, кому их выдавали.

Никакой картотеки, разумеется, не было. Да что там картотека! Со стеклянных пробирок и ампул с культурами различных привезенных из космоса бактерий исчезли наклейки. Ученые были в ужасе. Невозможно было предвидеть, что еще может произойти. Обливаясь слезами, они сжигали ценнейшие экземпляры.

Я хватал всех подряд за полы белых халатов и спрашивал про "сильцис майорис".

- Бактерия не представляет особого интереса, так что брали ее мало. В основном лаборатории университетов. Вероятно, там строго соблюдали все правила предосторожности.

Я быстро записал названия лабораторий на манжете сорочки.

- Ах, да! - крикнули мне вдогонку, когда я уже был на пороге. - Однажды брали в лабораторию какой-то фирмы. Какая-то большая химическая фирма. Кажется, называется "КК" или что-то в этом роде...

И тут словно молния пронзила мой мозг! Так и есть! Все сходится! Я бросился к телефону и прежде всего позвонил к нам в экономический отдел. К счастью, тот репортер, который ездил в фирму "КК", уже вернулся: там никого не принимали. Я дал ему адрес Номуры и попросил немедленно мчаться туда. Ведь не кто иной, как Номура, вел исследовательские работы для фирмы "КК"...

Когда я приехал к Номуре, репортер экономического отдела уже ждал меня. Номура был очень бледен.

- Что ты наделал?! - я схватил его за рубашку. - Зачем тебе понадобилась эта мерзкая бактерия?!

- Это был несчастный случай, - задыхаясь, пролепетал Номура. - Я совсем не собирался выводить это страшилище... Они просили вывести такую бактерию, которая бы только чуть-чуть портила бумагу. И чтобы на нее не действовали обычные антибактериальные средства...

- А ты знал, зачем она им нужна?

- Н-нет... Я думал, для уничтожения макулатуры...

- Эх вы, ученые! - вмешался репортер. - Ничего-то вы не смыслите в жизни! Хочешь, я тебе разъясню, зачем им твоя бацилла? Все дело в пластмассовой бумаге. Компания "КК" совместно с одним крупным иностранным трестом разработала технологию производства этой бумаги. Но как они ни старались, ее себестоимость оставалась очень высокой. Да и качество ее не такое уж хорошее, если не считать водоупорности. А они затратили массу денег. Понятно? - репортер насмешливо посмотрел на Номуру.

- Понял, что ты наделал?! - я еще крепче вцепился в Номуру. - Открой глаза! Не то тебя заставят работать над новым видом чумы или над ядовитыми газами... Ведь за океаном десятки тысяч ученых уже работают над новым оружием для истребления человечества...

- Откуда же я знал? - Номура жалко хлопал глазами. - Разве я мог подумать, что получится такая жизнеспособная бактерия? Постой же... Я понял, в чем дело. Виновата установка для очистки воздуха! Там используется излучение кобальта-60, потому что это дешево.

- Ну и что?

- Да ведь на Марсе космическое излучение гораздо сильнее, чем на Земле. Значит, марсианские бактерии устойчивее против облучения, чем земные. Вот этого мы и не учли. Какая-то часть бактерий выжила и проникла за пределы лаборатории... А может быть, облучение вызвало мутацию, и появился новый, совершенно неизвестный вид, и... и...

- Можно как-нибудь уничтожить эту бактерию? - спросил репортер.

- Полное уничтожение "сильцис" невозможно, - заикаясь, сказал Номура. Даже чумные бактерии существуют в различных уголках земного тара, за пределами лабораторий. А эта бактерия чудовищно устойчива...

- Значит, ничего нельзя сделать?

- Да нет, пожалуй, я что-нибудь придумаю. Ведь никто не знает так хорошо эту бактерию, как я. Может быть, мне удастся создать бумагу, способную ей противостоять...

- Немедленно приступай к работе! - я, наконец, отпустил Номуру и подтолкнул его. - Если не добьешься успеха, мы выдадим тебя толпе. Так и знай!

Ну, вот... Вы дочитали до этого места? Пока вы читали, журнал не развалился, не рассыпался прахом? Что ж, очень хорошо. Хорошо и для меня и для вас. Думаю, вы догадались, что Номуре кое-что удалось. Он начал пропитывать бумажную массу каким-то раствором, чтобы защитить ее от "сильцис майорис". Сначала бедная бумага жила всего два часа, потом шесть. И вот, наконец, он добился трехсот часов. Удастся ли вернуть бумаге ее былую долговечность - еще неизвестно...

Ох, как я волновался, когда снова взял в руки чистые белые листы! Прямо весь дрожал. Писать! Ну, еще бы, я ведь газетчик. А о чем писать - это же само собой разумеется. О самой грандиозной сенсации - истории этой катастрофы!

Ну, вот. Теперь я подошел к самому главному. К тому, о чем обещал сказать в начале моего повествования. Внимание, дорогие читатели! Средство, которым пропитана бумага, видоизменило "сильцис майорис". Эта бактерия стала безвредной для бумаги, но... передаваясь через прикосновение, поражает волосы. Человеческие волосы! Говоря начистоту, и я, и Номура абсолютно лысые. Так что как только дочитаете этот рассказик, немедленно вымойте руки. Хотя, если во время чтения вы почесывали голову, тогда уже поздно...

Но что значат волосы по сравнению с культурой человечества?!

Вы что предпочитаете? Бумагу или волосы?..