«Последнее решение»

Йонанне. Благодарю за терпение

ПРОЛОГ

Паркс Аин'та, ожидавшее нужного человека, наблюдало за толпами людей, проплывающих через зал отлетов космопорта «Калантэ».

Оно стояло около кофейного столика, понемногу отхлебывая воду из кружки. Правда, организм носителя требовал воды лишь два-три раза в сутки, но Аин'та постоянно чувствовало мучительную жажду и боялось, что сухая кожа носителя вот-вот потрескается.

Оно знало, что это атавистические, животные рефлексы, унаследованные от предков. Оно не хотело им поддаваться, однако постоянно проигрывало борьбу с собственной психикой. Это было тем удивительнее, что сборщики, встраивавшие его разум в тело носителя, утверждали, будто переносят только участки личности и интеллекта из верхнего мозга, не трогая мозг нижний, ответственный за автономную нервную систему. Видимо, им было известно не все.

Носитель выглядел прекрасно – высокий, светловолосый мужчина с лицом, покрытым желтым фосфоресцирующим пигментом. В его мозг был встроен ряд имплантатов, вдоль позвоночника располагались плоские присадки искусственного гребня, а босые ступни оканчивались лишь двумя окостеневшими пальцами.

Аин'та не понимало, зачем и почему люди так переделывают свои тела. В его обществе перестройка организма преследовала исключительно практические цели – усиливала боевые возможности либо плодовитость, обозначала сексуальное состояние либо готовность к старческому самопрекращению жизненных функций. Люди же изменяли строение своего организма исключительно ради интереса, для обозначения стадной принадлежности и по некоторым иным непонятным причинам. Что хуже – имплантаты зачастую затрудняли нормальную жизнь. Так, например, пластины на позвоночнике практически лишали их владельца возможности занимать большинство человеческих должностей. Аин'та сумело заблокировать ощущения неудобства или боли, поступающие от нервной системы носителя. Однако знало, что постоянный дискомфорт вскоре ослабит его тело.

За соседним столом сидела человек-женщина. Одной рукой она держала чашечку с напитком, другой сжимала покрашенный розовым и помеченный ярко светящимися сигнализаторами сосуд. Человек-женщина была беременна. Младенец рос в пластиковой капсуле, заполненной органическими жидкостями. Когда его извлекут из инкубатора, он сможет не только разговаривать, но и благодаря постоянной предродовой стимуляции мышц сумеет передвигаться почти как взрослое существо. Насколько же все это отличалось от того, что Аин'та считало естественным и в определенной степени прекрасным. В его мире каждый индивидуум непрерывно выделял миллионы одноклеточных зародышей, которые носились в воздухе, соединялись, пожирали друг друга, размножались в ходе естественного отбора. Потом сгустки органической материи оседали на теле взрослого паркса, выделяющего сексуальные феромоны, и воспринимали его фулерены наследственности. Когда плотность зародышевых сгустков оказывалась достаточной, начинался процесс деления взрослого индивидуума на два наследующих его свойства организма.

Различия в биологии людей и парксов были столь велики, что даже годы интенсивных тренировок и работ оказались не в силах уничтожить атавистические страхи и предубеждения Аин'ты. Несмотря на то что Аин'та пользовалось своим носителем многие месяцы и было весьма удачно в нем размещено, оно постоянно ощущало холод и сухость кожи, не покрытой питательной углеводородной массой.

Оно знало, что столь странно преобразованного носителя выбрали не случайно. В прошлом, прежде чем разум этого человека стерли, а мозг приспособили под чуждый интеллект, он был членом одной из многочисленных рас человеческой культуры, не очень распространенных в здешней системе. Поэтому, если б в результате ошибок Аин'ты либо погрешностей, допущенных в ходе имплантации, тело носителя повело себя странно, это никого бы не удивило. Просто люди решили бы, что это следствия какого-то экзотического кланового законоустановления, использования стимуляторов либо какой-то религиозный ритуал.

Религия была еще одним человеческим понятием, которое Аин'та безуспешно пыталось познать и уразуметь…

Возможно, позже ему это удастся, когда, завершив миссию, он вместе с носителем вернется на станцию и там его вновь пересадят в собственное тело. А может – Аин'та чувствовало, что руки носителя дрожат от радостного возбуждения, – не в одно тело, а в два? Правда, на время выполнения задания оригинал организма погружали в летаргию и охлаждали, замедляя процессы метаболизма, но теперешней миссии предстояло продолжаться очень долго. Оно, Аин'та, было полноценным парксом, ведущим насыщенную событиями жизнь. Его организм, даже после отключения индивидуальности и при заторможенном метаболизме, наверняка выделяло массу феромонов, притягивающих зародыши. Оплодотворяться, даже будучи в анабиозе, доводилось уже некоторым агентам.

Однако Аин'та должно было вначале успешно закончить с заданием и при этом не дать себя поймать. Смерти оно не боялось. Тело носителя значения не имело, а в его собственном сознании просто стерлись бы воспоминания и эмоции этого периода. Потеря, конечно, серьезная, но не трагичная. Ведь теперешнее Аин'та было лишь программой, имитацией выделенных фрагментов истинного разума, погруженного сейчас в летаргию в океане на далеком ледовом мире.

Смерть же означала бы провал миссии. Стресс, связанный с провалом, мог заблокировать работу зародышеродных желез и прекратить выделение живительных феромонов.

Неожиданно Аин'та почувствовало сладкий, единственный в своем роде аромат. Это была закодированная реакция – оно засекло цель. Обнаружение ароматического следа искомого человека было ценнейшим обретением предыдущих недель. Теперь настроенные на него специализированные клетки в ноздрях носителя могли обнаружить жертву на расстоянии многих километров, выделить среди тысяч иных объектов. Достаточно, чтобы до этих клеток дошло хотя бы несколько молекул, несущих характерный запах цели.

Через несколько минут Аин'та увидело искомый объект.

Он медленно шел через зал отлетов. Это был высокий и крепко сбитый мужчина, однако в его движениях не чувствовалось энергичности и силы. Он как бы сомневался, попадет ли вынесенная вперед нога на паркет, опасался, что нога вдруг как-нибудь не так согнется, а кости сломаются. Кожа у него была бледная, неестественно натянутая. Молодое еще лицо покрывала сеть морщинок, на висках вырисовывались сине-зеленые жилки. Челюсть мужчины заметно дрожала, как и кисть правой руки, то сжимающаяся в кулак, то резко распрямляющаяся.

Весь его багаж состоял из маленького чемоданчика.

Аин'та подняло тело носителя из-за столика и направилось к бару. Нельзя было допустить, чтобы кто-либо понял, что паркс наблюдает за тем человеком. Самого преследуемого оно не опасалось. Однако понимало, что мужчина находится под постоянным контролем солярных спецслужб. Приходилось быть осторожным и выжидать соответствующей минуты, чтобы начать действовать.

Даниель Бондари, бывший солдат, бывший бунтарь, бывший узник, стоял в зале отлетов самого крупного на Гладиусе космопорта. Он что-то буркнул, сплюнул на паркет, поморщился, потом двинулся. Медленно, слегка волоча правую ногу.

Когда он скрывался в коридоре, помеченном большим символом гиперпространственной станции Дирак, Аин'та встало и направилось следом, безошибочно ведомое запахом нужного ему человека.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Даниель Бондари стоял на смотровой палубе внутрисистемного транспортного космолета «Ганс Гейнц Эверс» и смотрел на гигантскую планету, закрывающую почти половину экрана. Спата, газовый гигант, самый большой шар в системе звезды Мультон. Не так давно Даниель побывал здесь, уходя от солярных преследователей и пробуя связаться с еще борющимися бунтарями. Не так давно… Несколько месяцев – для жителей городов, построенных на спутниках Спаты, обитателей орбитальных станций и экипажей ракетных колоний. Ему же, Даниелю, было на пятнадцать лет больше – свыше пяти тысяч дней, проведенных в одиночной камере виртуальной тюрьмы. В полумраке, холоде и тишине, вдалбливаемых в сознание тюремными серверами. В оглушающем свете солнца, когда его вырывали из искусственного мира и подвергали осмотрам. В гуле ненужных разговоров, когда кто-нибудь проникал в его мозг, чтобы склонить к сотрудничеству, изъять информацию, запугивать и угрожать.

Корабль «Ганс Гейнц Эверс» летел с Гладиуса на базу Больцман, неподвижно висевшую на периферии системы, дальше крайней планеты, во внутренней части астероидного облака Фасганона, почти точно на линии, соединяющей гиперпространственную базу Дирак и звезду Мультон. На Больцмане пассажирам предстояло пересесть на специальный субсветовой паром – необычный аппарат, оборудованный суперсовременной аппаратурой жизнеобеспечения, способный развивать гигантские ускорения. Паром за пятьдесят дней преодолеет расстояние в четыре световых месяца, отделяющее Больцмана от гиперпространственного прохода Дирак. Это время пассажиры, погруженные в противоперегрузочные капсулы, проведут в состоянии анабиоза, получая специальное питание и подвергаясь множеству физиологических процедур, входящих в комплекс к гиперпрыжку.

Сейчас же Даниель молча стоял на палубе парома и разглядывал планету, с которой было связано столько воспоминаний.

Здесь, неподалеку от Спаты, он трижды участвовал в танаторских операциях, когда еще служил в судебных формированиях. Боролся с террористами, психопатами и обычными душегубами. Судил их, а зачастую и казнил.

Вид планеты постоянно вызывал в мыслях Даниеля и еще одно воспоминание. Отсюда, из небольшого сообщества, населяющего Танто, спутник Спаты, вел свой род отец Даниеля – Дирк Бондари. Здесь, вблизи этого спутника, он погиб, ввязавшись в бой с патрульным кораблем соляров.

– Мне было некогда, – тихо шепнул Даниель. – Мне действительно недоставало времени, чтобы прилететь сюда!

Он понимал, что это странно. За время армейской службы он побывал в десятках точек системы Мультона. Потом, уже присоединившись к бунтарям, борющимся с солярной армией и попавшим под ее власть новым правительством Гладиуса, он тоже бывал в районе Спаты. И за все это время не смог провести на Танто ни минуты, не мог встретиться со своими дальними родственниками, взглянуть на места, ради которых Дирк Бондари много лет назад покинул любимую жену и сына.

Сейчас он пролетал мимо планеты, направляясь к рубежам системы.

Транспортному кораблю предстояло оставаться на орбите Спаты несколько часов – столько времени требовалось, чтобы погрузить оборудование и людей. Поскольку Больцман занимал стационарное положение относительно Мультона и Дирака, планеты же системы двигались по своим орбитам с извечным постоянством, нормального расписания полетов не существовало. Транспорты использовали благоприятные взаиморасположения объектов и навещали миры, находящиеся на трассе пролета. Так было и сейчас.

Даниель отвернулся от обзорного экрана и направился к бару. На туристской палубе было многолюдно, почти все пассажиры покинули тесные кабины. Вероятнее всего, многие из них окончат путешествие в какой-либо удаленной части системы: в облаке Фасганона либо на Больцмане. Даниель считал, что большинство путешествующих – государственные служащие и сотрудники частных фирм, направленные в новые офисы. Последние события оказали серьезное влияние на темп перемещений персонала. Перехватив власть, покорные заполняли своими людьми одни учреждения за другими теперь пришло время перемен в менее существенных, периферийных организациях. Да и гигантские строительные работы, начатые в районах гиперпространственной базы и при постройке эмиттеров сети, повлияли на рынок труда и финансов в наиболее удаленных от центра частях системы.

Даниель заказал стакан сока, присел за столиком бара и молча наблюдал за людьми. Кто тот высокий мужчина с жесткими чертами лица, в цветастом облипающем тело комбинезоне? Турист, жаждущий увидеть изумительные ледяные миры облака Фасганона? Сотрудник, направленный руководством принять власть над одним из астероидных потоков? Безопасник, летящий инспектировать удаленные колонии? Предприниматель, намеревающийся провернуть удачные строительные сделки? А может, чиновник, подозреваемый в неприязни к Доминии и на всякий случай отосланный в какую-то затхлую дыру? Или диссидент, алчущий обрести крохи свободы в далеком диком мире?

А вон тот невысокий мужчина с безволосым черепом, покрытым блестящими татуировками и наростами электронных органов чувств? Кто он? Член какой-то религиозной секты? А может, глубоныряльщик с модифицированным телом, приспособленным к жизни в углеводородных океанах?

У многих пассажиров парома были вычурные имплантаты, украшения, элементы одежды и снаряжения. Окраина системы, к которой они направились, самое подходящее место как раз для таких оригиналов – специалистов, направленных для работы в трудных условиях, членов хоббистских кланов, приверженцев самых удивительных религий. В общем, Даниелю представилась возможность увидеть обширную галерею типов, которые на Гладиусе вызвали бы определенное любопытство. Мужчина с дополнительной парой рук, оканчивающихся механическими манипуляторами. Женщина, к которой прилипли четыре клубневидных кокона с тельцами ее детей. Существо, пол которого определить было затруднительно, поскольку все его тело покрывали симбиотические организмы, питающиеся солнечной радиацией. Два солярных солдата в гражданском – Даниель вздрогнул, увидев их огромные головы с плоскими дисками глаз и чудовищные тела, наращенные системой биомускулов. Они сидели рядышком, неподвижно, словно спали. Вряд ли они следовали за ним. Если служба безопасности выслала своего человека, тот наверняка будет выглядеть обыкновенным туристом.

* * *

По правде-то, не так уж много людей совершали гиперпространственные путешествия. Основным фактором, ограничивающим туристические позывы обитателей колонизированных миров, были цены. Простому обывателю Гладиуса надо было отработать несколько лет, чтобы он мог оплатить прыжок через ближайший проход и возвращение назад.

Вторым фактором, отбивающим охоту «прыгать» через проходы, было время. Полет на Дирак, базу, окружающую гиперпространственный гравипровал, длился полтора года. По прибытии на место потенциальный путешественник мог проделать несколько прыжков между соседними проходами. Добравшись до намеченной станции, он должен был бы снова лететь в сопряженную с нею планетарную систему, а это означало новые месяцы анабиоза. Если он желал вернуться на Гладиус, его ожидала такая же переправа, только в обратном порядке. А ведь система Мультона, в которую входила планета Гладиус, располагалась не так уж далеко от своего гиперпрохода. Среднее же расстояние от них в заселенных людьми системах составляло восемь световых месяцев, то есть двухгодичное путешествие с субсветовыми скоростями.

Третьей и, быть может, важнейшей причиной нежелания заниматься межзвездным туризмом, было отсутствие потребности в странствованиях. Развитая цивилизация могла дать своим обитателям все, чем располагала технология планеты и позволяла обеспеченность ее граждан. Это относилось как к материальным благам, так и к развлечениям и информации.

Тебе нужны щекочущие нервы приключения? Войди в искусственный виртуальный мир, и он их тебе даст. Ты хочешь полакомиться фантастически вкусным бедрышком курогрибицы, живущей на далекой планете? Соответствующая кулинарная программа синтезирует тебе мясо, вкус, аромат и внешний вид которого ничем не уступают первоклассной курогрибице из той галактики. А может, тебе претит виртуалка и ты жаждешь полазить по настоящим горам? Тебя ожидают склоны твоего мира и нескольких десятков других планет и спутников во всей звездной системе! Есть желание охотиться на всамделишное чудовище? Иди в парк развлечений! Хочется истратить состояние на посещение невероятных мест и осмотр произведений искусства Чужих? А не лучше ли потратить эти деньги на то, чтобы купить виртуальных чичероне по тысячам невероятно увлекательных мест человеческого и нечеловеческого космоса!

Далекие дорогостоящие эскапады просто не имели смысла.

Наконец, свободу путешествий ограничивала сама физика. Конкретно закон ограничений Ганкса. Аналогично запрету Паули закон, устанавливающий определенные квантовые параметры гиперпространства, на практике означал, что количество каналов, исходящих из «дыры», ограничено. Обычно это бывают четыре прохода, а самые мощные из известных людям «черных провалов», лежащие, вероятнее всего, в галактике М87, имели целых восемь ответвлений. Однако большинство из этих ветвей открывалось в точках, совершенно непригодных для дальнейшего полета. Чаще всего это оказывались межгалактические пространства. Расположенные в таких местах гиперпространственные гравитационные провалы, «дыры», могли находиться даже в сотнях миллионов световых лет от ближайших звезд. Чрезвычайно редко проход открывался в пределах Галактики и еще реже на таком расстоянии от звездных систем, которое делало возможным их изучение. Получалось, что с туристической точки зрения большинство проходов вело в малоинтересные места.

Однако вдоль каналов сети, раскинутой в космосе человеческой цивилизацией, все же постоянно перемещались материя и энергия. Научные зонды исследовали новые ответвления, изучали флуктуации гиперпространства и звездные системы, лежащие вблизи проходов. Автоматические колонизационные системы подготавливали планеты к заселению. Колонисты заселяли уже открытые миры. Армии охраняли осваиваемые людьми планеты и вели войны с Чужаками за контроль над проходами. Ученые изучали гиперпространство, впервые обнаруженные миры, чужую жизнь и неземные цивилизации либо их следы. Однако прежде всего по гиперканалам перемещалась информация. Пряжа своеобразной физики также создавала основу, на которой ткалась Мозговая Сеть, подчиняющая себе три четверти человеческих колоний.

Даниель неоднократно пробовал пробиться сквозь дебри теорий, касающихся гиперпространства, гиперпрыжков, гравитационных провалов и постквантовой космологии. На занятиях пытался осваивать циклы специальных показов по гиперфизике. Однако всякий раз обучающая программа останавливалась через несколько секунд и сообщала, что не в состоянии вести дальнейшее изложение, пока студент не осилит элементарных понятий. На этом этапе флирт с необычной физикой прекращали, судя по статистике, почти девяносто семь процентов учеников. Даниель, как и большинство людей, был обречен на простые аналогии. В учебниках таковых было множество…

«Гиперпрыжок – это движение в пятом измерении, наподобие перегиба листка бумаги в трехмерном пространстве».

«Гравитационный провал – это циклотрон волн де Бройля, аналогичный обычным электромагнитным циклотронам».

«Сила прыжка зависит от энергетического заимствования из океана отрицательной энергии в пространстве неопределенности Гейзенберга».

«Атомы перебрасываемых объектов перемещаются в антиматерии наподобие электронных дыр в полупроводниках».

«Проход – это место, в котором макроскопические объекты начинают подчиняться законам квантовой физики, одновременно присутствуют во многих местах, а „дыры“ выполняют роль наблюдателя, определяющего положение электронов в опыте Комптона – направляют объекты к одной из выходных щелей проходов».

Да, суть гиперпространства разъяснили десятками способов. Но при этом все аналогии, упрощения и метафоры реально ни на йоту не приблизили Даниеля к пониманию явлений, происходящих во время прыжка. Когда он учился, его страшно раздражала невозможность усвоения фактов, которые меж тем другие анализируют, исследуют и применяют на практике. Лишь позже он узнал, что гиперпространством практически не занимается ни один нормальный человек. Все теории и применения разрабатывались комплексами умов, сопряженных в Сети. Там трудились специально для этого выращиваемые существа из научных цехов, искусственно созданные Синты – Сетевые Интеллекты, а также АМСы – Автономные Мозговые Сканеры, скопированные с разума всех наиболее крупных физиков последних столетий. Столь чудовищное усилие, отрыв от человеческого перцептивного познания мира, сотрудничество гигантских аналоговых и вычислительных мощностей позволяло перемещаться в мире отрицательных энергий, непространственных частиц, свободных кварков, барионного дрейфа и огромных искажений квантовых уравнений.

Люди пользовались этим знанием, не до конца понимая законы физики, лежащие в основе практического применения. Точно так же, как пещерные люди разводили огонь, ничего не ведая о сущности процесса горения; древние лучники выпускали смертоносные стрелы, не имея понятия о принципах динамики Ньютона; или, наконец, как в двадцатом веке создавали лазеры, не до конца разобравшись в используемых квантовых явлениях.

Не удалось обнаружить никаких связей между положениями гравитационных провалов в Эйнштейновом пространстве и системой их сочетаний. Гипертропы, исходящие из одних и тех же проходов, могли вести в места, удаленные за миллиарды световых лет друг от друга.

Не было обнаружено перемычек между проходами, лежащими на различных ветвях коммуникационного древа. Чтобы попасть в какой-либо достаточно удаленный мир, приходилось проделывать множество прыжков, перемещаясь вдоль ответвлений гиперпространственной системы.

Если оказывалось, что вблизи прохода – понятие «вблизи» обычно означало расстояние, не превышающее двух световых лет, – располагались звездные системы, начиналась разведка пространства вокруг «дыры». Борясь с релятивистическими последствиями больших скоростей и большими расстояниями, высылали исследовательские зонды и разведчики, создавали военные и научные базы. Если обнаруживались местные источники сырья и энергии – конструировали гигантские станции, позволяющие использовать провал в качестве очередного гиперпрохода. Если наталкивались на подходящий для заселения мир – колонизировали, зачастую предварительно терроформуя его.

Порой случалось, что в пространстве, окружающем гиперпровал, оказывались представители иной цивилизации. Тогда этот гиперпространственный проход и все другие связанные с ним проходы превращали в крепости. А потом, невзирая на расходы, временные релятивизмы и энергетические дефициты, в такие районы направляли военные флоты.

* * *

Сообщение поступило неожиданно. В гул людских голосов ворвался громкий сигнал. Одновременно в центре зала появилась голопроекция миниатюрной модели станции Больдман. Пассажиры утихли, сосредоточив внимание на новом объекте.

– Внимание! Внимание! Пассажирские линии ГЛП только что получили извещение из Департамента Общественной Безопасности! С сожалением сообщаем нашим пассажирам, что на транспортной станции Дирак-235 имело место серьезное возмущение гиперпространственного гравитационного провала. В связи с этим станция Дирак будет вплоть до отмены закрыта для гражданских объектов. Учитывая сказанное, мы вынуждены приостановить полет транспортного корабля «Ганс Гейнц Эверс» до получения от Департамента Безопасности более полной информации. Стоянка на орбите планеты Спата продлится не меньше ста часов. Сообщаем, что, выполняя требования шестого пункта двенадцатого параграфа Кодекса Перевозчиков, касающегося невозможности реализовать обязательства в отношении пассажиров по независимым причинам, фирма ГЛП примет на себя расходы по пребыванию пассажиров на борту корабля «Ганс Гейнц Эверс» на срок максимально семь суток. После этого пассажиры обязаны будут внести доплату к стоимости путевого билета. Приносим извинения за все возникшие не по нашей вине осложнения. Одновременно сообщаем, что за небольшую дополнительную плату желающие могут воспользоваться нашими пассажирскими паромами, чтобы скрасить время ожидания, посетив систему Спаты. Пассажиров, которые…

Дальше Даниель слушать не стал. В официальном сообщении лишнего не скажут. Он поднялся из-за столика и, оставив недопитый стакан сока, быстро направился к своей каюте. Кругом стоял гул и шум – люди бранились, кричали, толкались. Многие, как и Даниель, отправились к выходу.

Он понимал: произошло нечто серьезное, такое, что могло повлиять на его жизнь. Ведь он, Даниель Бондари, не был обычным пассажиром транспортного корабля «Ганс Гейнц Эверс».

2

«Первый принцип, касающийся больших приемов, – подумала Дина Тиволи, глядя на толпящихся вокруг людей, – не ходи на них!»

– Желаете чего-нибудь еще? – Рядом с девушкой возник гарсон, высокий, одетый в снежно-белое облегающее трико мускулистый мужчина с фиолетовой кожей. Так выглядел весь персонал в резиденции господина Морубаши. Разумеется, если б растерявшийся, одиноко стоящий гость был мужчиной, рядом с ним возникла бы фиолетовая женщина.

– Второй принцип… – бросила ему Дина. – Коли уж пришел, пей то, чего дома выпить не сможешь.

– Я не знаю, каковы ваши финансовые возможности. – Зубы и язык гарсона были светло-желтые. У обслуживающего персонала были встроенные экспертные системы, анализирующие поведение собеседника и требующие того, чтобы с ним общались на уровне и в стиле, свойственном гостю.

– Но думаю, смогу подыскать кое-что подходящее. Тонкийский пунш. Тридцать тысяч кредиток бутылка. Самый дорогой напиток на Гладиусе.

– Ну, что ж… Пожалуй.

Один из проплывающих под потолком зала постоянно изменяющих свою форму раздатчиков мгновенно оказался над головой гарсона. Замер, а через мгновение опустился и повис на высоте живота Дины. На приплюснутом конусе стоял высокий металлический стакан, до половины заполненный желтоватой жидкостью. Сладковатый, сильный запах ударил Дине в нос. Она не колеблясь взяла стакан и поднесла ко рту.

– Твое здоровье, фиолетовый человек.

– Благодарю вас, госпожа. – Гарсон снова сверкнул зубами и, поняв по тону Дины, что в нем больше не нуждаются, слегка поклонился и ушел. Сервер-раздатчик напитков вновь взвился под потолок, чтобы, будто хищная птица, ожидать очередного вызова.

У вина был странный вкус, и оно, несомненно, содержало какие-то стимуляторы. Однако было не столь уж из ряда вон выходящим, чтобы платить за него примерно три месячные электорские зарплаты брата Дины. Почему так дорого? То ли потому, что доставляли его с какого-то очень уж удаленного мира, то ли потому, то он каким-то образом стимулировал работу мозга, а может, просто именно сейчас считался модным? Рыночная стоимость вин, произведений искусства или киборгов чаще всего не имела ничего общего с их качеством. Так же, как и люди. Сейчас Дина как раз могла «любоваться» избранниками судьбы – богатыми, знаменитыми, влиятельными. Политиками, артистами, бизнесменами, чиновниками высоких рангов, солярными резидентами, а также не менее многочисленным стадом жен и мужей, любовниц и любовников, братьев по вере и ментальных сестер, киберпартнеров и чьих-то протеже. Следуя хорошему тону, полагалось приходить на такие рауты со спутником. Поскольку у Рамзеса Тиволи, электора планеты Гладиус, в данный момент не было ни жены, ни признанной всеми легальной любовницы, ни вассала, а также потому, что он не был членом какого-либо религиозного движения или клана, постольку на все приемы он брал с собой ее, свою сестру. Младшую, любимую сестру.

– Уж я тебе покажу, братишечка, – буркнула Дина, касаясь губами краешка стакана. – Дай только домой вернуться.

«Я представлю тебя нескольким симпатичным особам, которые не станут вести каких-либо деловых переговоров. И обещаю, что сам постараюсь быстренько покончить со всем, что требуется, и мы вместе поразвлекаемся. Дина, ты должна туда со мной пойти, ты же знаешь?»

«Так клялся, паршивец, а теперь исчез куда-то с такими же, как сам, хитрюгами, которые для того только и организуют рауты и для того только на них ходят, чтобы получить возможность часами болтать о том, чем и без того занимаются на службе целыми днями. С другой стороны, отсутствие брата имело и свои хорошие стороны. Дина могла спокойно стоять в сторонке, спокойно потягивать прекрасный пунш и спокойно рассматривать общество. Если б Рамзес был рядом, к ним то и дело подходили бы люди незнакомые либо такие, которых она когда-то мельком видела на подобных раутах, а также в голо или на виртуалах. Не удалось бы избежать десятков вопросов, поцелуйчиков, протянутых рук, выслушивать „день добрый, ты изумительно выглядишь, ничуть не меняешься“ и отвечать на дежурные „что слышно нового?“, „как тебе банкет?“, „как дела?“ людям, которым в действительности было совершенно безразлично, что с ней делается и как нравится прием. Рамзес – влиятельный человек, многим хочется с ним познакомиться и даже подружиться. Да и ему тоже необходима поддержка бизнесменов и представителей средств массовой информации, так что он и сам не прочь будет пожать множество рук. Однако обязанности обязанностями! Мог бы и не обещать!»

– Третий принцип… – сказала она, обращаясь к стакану. – Если человек утверждает, что на приеме не станет болтать о политике, а будет заниматься только тобой, потребуй, чтобы это было сделано в письменном виде!

– Подпись не является для суда достаточным доказательством, – услышала она сзади тихий голос и резко обернулась, ожидая увидеть фиолетовую физиономию одного из слуг господина Морубаши, которые обязаны были также развлекать заскучавших гостей. Любым ожидаемым способом. – Добрый день! У стоявшего рядом мужчины не было фиолетовой кожи. Он был высок, худощав, с бледным лицом, резко очерченным подбородком. Нос – с небольшой горбинкой, широкие брови дугой. Щеки покрывала легкая щетина, а голову украшала пышная шевелюра, заплетенная в разноцветные косички. На нем было пестрое пончо, белая сорочка и черные, слегка пузырящиеся брюки. Он был бос, руки затянуты в ярко-зеленые блестящие перчатки. И он улыбался. Очень мило. Дина тоже улыбнулась.

– Меня зовут Танкред. Танкред Салерно.

– Дина Тиволи.

– Вижу, вы пьете тонкийский пунш. Прекрасный выбор.

– Он вкусный, но таких денег не стоит.

– Стоит! Определенно стоит! Дело не во вкусе, а в редкости. В известном нам мире существует не больше трехсот бутылок оригинального тонкийского пунша. Все они налиты из бочки, найденной на дне моря Тонкий в затопленном корабле. Корабль затопили сами тонкийцы примерно за триста лет до своей мировой войны, после которой в живых не остался никто из тех, кто знал, как это чудо делать, и не выстояли растения, из которых его изготовляли. Добавлю еще, что все сказанное происходило каких-то сто тысяч лет тому, а мы обнаружили Тонкию всего полвека назад.

– Вы всегда пытаетесь соблазнять девушек, похваляясь своей эрудицией, господин Салерно?

– Я не соблазняю вас, хотя, честно говоря, – он отступил на шаг и посмотрел на Дину с явным восхищением, – следовало бы! Убежден! Однако моя беда, дорогая Дина, в том, что я скверный соблазнитель прелестных дам. Вдобавок именно эрудиция – наиболее сильная моя сторона.

Ей было приятно. Она знала, что выглядит классно – телесного цвета костюм, едва прикрывающий грудь и бедра, ноги украшены яркой татуировкой, туфли на платформах. Короткие густые волосы она покрасила синим, что прекрасно гармонировало с фотосеточками ее глаз. Здесь, на банкете, она неоднократно ловила на себе взгляды мужчин – те, что поголоднее, у покорителей и те, что погрустнее, у давно покоренных. Однако, несмотря на этот комплимент, Танкред был Дине приятен. Возможно, этот вечер не будет столь роковым? Сеточки ее глаз зеленовато блеснули.

– Ну, коли этот факт мы установили, – сказала она, – то попытаемся ответить на вопрос: зачем эрудит подходит на приеме к незнакомой женщине? Согласимся – привлекательной?

– Эрудиты, находясь в обществе, в принципе стремятся разговаривать, спокойно объяснил Танкред. – То есть являть миру свою эрудицию путем произнесения монологов, изложения анекдотов и забавных историй, а также обсуждения общих проблем. Других они слушают редко, неохотно и с явным ущербом для здоровья. Хуже всего они переносят ситуации, когда беседа переходит на темы, в которых собеседник разбирается лучше, нежели сам эрудит. Увы, крупные рауты – не самая удачная охотничья территория для такого типа людей. Ибо здесь успех охоты зависит от положения, представительности, наглости и находчивости. Именно в такой последовательности. Эрудиту недостает времени и пространства на то, чтобы люди собрались вокруг него на достаточно продолжительное время, дабы он мог раскинуть крылья…

– Так! Вижу, ты ее отыскал! – Сквозь толпу пробирался Рамзес Тиволи. Он широко улыбался, неизвестно, Дине ли, или же новому знакомому. Новому?

– Забыл добавить… – Танкред кивнул в знак приветствия. – Ваш брат сказал, что вам может быть немного скучновато.

– Стало быть – фортель! – повернулась она к Рамзесу. – Так, что ли, милейший мой опекун и покровитель? Оставляешь меня одну, а потом натравливаешь коварных субъектов твоего же пола, к тому же, простите за выражение, интеллектуалов!

Она замолчала, увидев, что Рамзес немного смутился. Он глянул на нее, потом на Танкреда, словно выжидая, какой будет реакция. Поскольку Салерно молчал, брат тут же успокоился. Заминка длилась всего мгновение. Наверняка человек, знавший Рамзеса меньше, чем она, этого вообще бы не заметил. Однако Дина не сомневалась: мужчина, с которым вот уже несколько минут она спокойно пошучивала, вызывал у ее брата, как минимум, неуверенность. А может, и страх.

– Моя сестра – Дина. Господин Танкред Салерно, – проговорил Рамзес после краткого молчания. Потом добавил: – Солярный резидент первой степени. Включенный в Систему. Сопряженный.

Слова он произносил медленно, спокойно, потом замолчал. Теперь побледнела Дина. Перевела взгляд с брата на Танкреда Салерно. Внимательно рассматривала его лицо, словно хотела обнаружить и запомнить все детали. Наконец приметила слегка голубоватую припухлость около его правого уха скрытый под кожей узел прямого сопряжения.

Танкред Салерно был человеком Солярной Доминии, его разум витал в пространстве, созданном Мозговой Сетью. Перед Диной стоял самый настоящий сетевик.

– Неожиданность! – сказал Танкред Салерно и снова улыбнулся.

Она знала, что в системе Мультона жили три таких человека – главный советник посла Доминии, координатор научной деятельности в гиперпространственных проходах и командир элитных боевых подразделений солярной армии. Однако никогда их не встречала и не видела в голосервисе. Публичные выступления не входили в круг их обязанностей, хотя реально именно они были наиважнейшим звеном солярного присутствия в системе Гладиуса, как и в каждом из звездных миров, подконтрольных Доминии. Формально они были обычными гражданами империи, разумеется, высокого профессионального уровня. В действительности же представляли собою элементы системы власти, охватывающей самое крупное государственное образование в истории человечества. Официальное и название: граждане Сети. В обиходе допускалось пользоваться словами: сетевики, внутряки, узлы. Она знала, что противники Доминии придумали для них множество названий. Одно даже нравилось Дине: «шишки».

В систему Мультона прибывало все больше таких «шишек». Они координировали взаимодействия с гладианским правительством, наблюдали за коргардскими фортами, руководили военными операциями против бунтарей, осуществляли научные исследования и контролировали строительство терминалов связи. Занимались бизнесом, советовали, интриговали, вынюхивали. Реализовывали государственные и личные цели, и чем их было больше, тем крепче становились связи Гладиуса с Доминией. В конечном счете именно это было целью долголетней политики империи и политических потуг партии Рамзеса. Поэтому девушка знала, что рано или поздно, но сетевика встретит. Однако она ожидала увидеть существо с перестроенным организмом и сознанием, ведущее себя необычно, возможно, несколько таинственное, грозное… нелюдское. Меж тем перед ней стоял молодой мужчина без явно видимых имплантатов, скорее симпатичный, немного болтливый и – важнее всего – реагирующий на нее точно так же, как большинство мужчин, встречавшихся ей в жизни.

Танкред Салерно нравился Дине, и она была не прочь провести вечер в его обществе. Единственное, что ее смущало, так это секундный страх в глазах брата.

– Наш гость прибыл на Гладиус позавчера, – сообщил Дине Рамзес. – Он будет координировать инженерные работы в нашей системе.

– Речь идет о Постройке терминалов. Поскольку Гладиус наконец вошел в круг цивилизованных государств, можно приступить к созданию локальной Мозговой Сети, – пояснил Танкред. – Это пригодится при ведении военных действий против коргардов и мятежников.

– Так они у нас еще не перевелись, Рамзес? – взглянула Дина на брата, а по сеточкам ее глаз пробежал короткий проблеск. Рамзес понял.

– Я обещал Дине, – пояснил он Танкреду, – не касаться политики, войн и бандитов. Наш план на вечер ограничивался дружеской болтовней, критикой женских макияжей и платьев, а также дегустацией экзотических напитков. Но, увы… Я нарушил обещание и попал в ловушку, расставленную на меня журналистами…

– И журналистками, насколько я успела заметить, любимый братик.

– Возможно. – Танкред кивнул, давая понять, что согласен. – Давайте оставим в стороне и войну, и политику. На приеме около двухсот человек. Интересно, из чего исходил господин Морубаши, рассылая приглашения?

Рамзес ответил не сразу. Некоторое время водил взглядом по большому залу, освещенному зеленоватым мерцающим светом. Люди то исчезали, то проявлялись из мрака, под потолком ни на минуту не прекращался сложный танец меняющих форму серверов. Из пола то и дело вырывались фонтаны многоцветных изображений, на мгновение отрезающих отдельные участки зала. Цветные коллажи, смикшированные в соответствии с последней модой из авторских сцен и архивных записей, рисующих пейзажи различных миров. Вниманию гостей предлагали удивительных монстров, сцены битв и насилия, прелестные цветущие растения, секс, записи научных секций, сложнейшие танцевальные аранжировки – и все это было в избытке пигментировано, деформировано, плавно переходило одно в другое.

В заполненном живыми картинами и звуками пространстве кружили люди: элегантные женщины и франтоватые мужчины, все те, с которыми считались либо могли считаться в будущем. Политики, модные актеры, бизнесмены. Господина Морубаши интересовал широкий круг вопросов, охватывающих всю систему. В прошлом он финансировал избирательные и пропагандистские кампании партии Рамзеса. Теперь пришло время «собирать камни» правительственные заказы, строительные концессии и первоочередность получения солярных вложений.

Рамзес прошелся взглядом по залу, словно хотел выловить все знакомые лица и мысленно разделить гостей на категории.

– У господина Морубаши масса критериев отбора. Масса ключей, – наконец ответил он. – Одни открывают сундуки с деньгами, другие – пакеты с технологиями, третьи – пояса верности. Если ты завтра включишь головизор и усядешься перед экраном на несколько часов, то перед тобой будут непрерывно мелькать люди, присутствующие на сегодняшнем приеме. Певцы, актеры, журналисты и мы, политики. Элита. Те, которые помогли нам прийти к власти. Те, которые поддержали нас. Это просто…

– Невероятно, – покачал головой Танкред.

«О чем он сейчас в действительности думает? – вдруг пришла Дине в голову поразительная мысль. – Где витает его разум? Что анализирует? Не являются ли все его вопросы и наша беседа всего лишь игрой манекена, настроенного на соответствующую программу?»

Она вздрогнула.

– Вам холодно? – сразу же отреагировал Танкред. – Может быть, еще бокал? Позвольте, на этот раз выберу я…

Он замялся. Неожиданно замолчал, из горла вырвался странный звук. Глаза резко закрылись, потом он начал моргать с невероятной частотой. Покачнулся и наверняка бы упал, если бы не подхватил Рамзес. На другой стороне зала послышался протяжный, ужасающий стон, перешедший в вой. В тот же миг Танкред с огромной силой ударился о зеркальную стену. Блестящая поверхность пошла сетью трещин, быстро наполняющихся рубиновой кровью.

Все это заняло едва долю секунды. Неожиданно до слуха ошеломленной Дины начали доходить крики ужаса, вопросы, топот ног. Затихла музыка, погасли изображения, зал заполнил яркий белый свет.

Танкред снова ударился головой о стекло, тихо застонал, уперся руками в потрескавшуюся стену.

Дина видела все словно сквозь туман – растерявшаяся, застигнутая врасплох, неспособная что-либо предпринять. На другом конце зала в эпилептическом припадке бился мужчина, одетый так же, как Танкред. Вероятно, тоже сетевик.

Тем временем Салерно опустился на колени, выгнулся назад и ударился головой о пол. Глаза у него были закрыты, изо рта текла красная слюна, сильно кровоточили ранки на лбу. Ладони колотили по паркету, будто кто-то импульсами тока раздражал мышцы его рук – застывшие, бессильные обрубки.

Очень скоро вокруг сетевиков столпились фиолетовые мужчины с медицинскими наборами. Кто-то оттолкнул Дину, спины спасателей заслонили Танкреда. Рядом стоял Рамзес – минутный шок неожиданности уже миновал. Он стоял неподвижно, слегка наклонив голову, лицо было очень сосредоточенным. Он наверняка принимал какие-то сообщения и комментарии, касающиеся ситуации. Дина обожала это его самообладание и способность разумно действовать даже при сильном стрессе. Она считала, что именно это свойство было решающим фактором в политических успехах Рамзеса. Сейчас брат, вероятно, решил, что не сможет помочь Танкреду лучше, чем спасатели. Он выслушивал сообщения, поступающие ему в мозг через чип, размещенный в ухе. Он был сосредоточен – она знала это выражение его лица, маску, которую он натягивал, когда шла самая опасная игра.

– Что происходит? – спросила она тихо. – Что с ними?

– В гипербазе был взрыв. Есть жертвы. Колоссальные разрушения. Терминал в проходе уничтожен. Понимаешь, Дина? – Рамзес ответил сразу, но она знала, что он продолжает слушать поступающую информацию. Он указал на спасателей, толкущихся вокруг обоих сетевиков. – В узлы перестал поступать поток данных из Мозговой Сети! Они отключены. Причем слишком резко! Это может их убить. Скорее всего – теракт мятежников. Решено эвакуировать станцию… Черт побери, что там происходит?

3

Как удивительно порой складывается судьба – если бы не неожиданная приостановка полетов, Даниель уже никогда бы не попал сюда. Сейчас же он стоял на поверхности Танто, мира своих предков.

Над ним нависло черное, испещренное звездами небо, по которому перемещались два других спутника Спаты и сновали точки космических кораблей. Край газового гиганта, вокруг которого вращался Танто, в эти минуты уходил за горизонт, а из-за рваной линии гор поднималась почти вертикальная, узкая яркая полоска – видимые сбоку кольца Спаты.

Позади Даниель оставил космодром, на который прилетел на малом пассажирском пароме. Когда оказалось, что в связи с событиями на Дираке гражданскую связь с гиперпроходом приостановили, арматор направил «Ганса Гейнца Эверса» к Махайре, самому крупному спутнику Спаты и к тому же наиболее многолюдной колонии в системе. Здесь пассажиры могли в приличных условиях дождаться новых сообщений с Дирака и решить, лететь ли дальше или возвращаться. Постоянно не хватало достоверной информации о катастрофе. Никто не знал, что было причиной аварии: естественные флуктуации гравипровала, ошибка операторов или же террористический акт. Приостановку полетов могли с таким же успехом вызвать проведение следствий либо военная операция, ремонт аппаратуры трансферта или же необходимость восстановления вообще всей станции. Поэтому Даниель решил, что вынужденная пауза может затянуться надолго и он наконец сумеет сделать то, что ему всегда хотелось, но не удавалось – посетить Танто.

Он взял напрокат скафандр, купил транспортный рюкзак и спасательный набор. Отказался от подземной дороги, по которой мог добраться из космодромного купола до Семменса, столицы Танто. Решил ехать наземной автострадой, проложенной между промышленными объектами, полями, станциями энергетических коллекторов и узлами связи. Хотел полюбоваться этим миром в одиночестве.

Медленно, осторожно ступая, подошел к стоящим на парковке машинам. Он отвык от низкой гравитации, ведь совсем недавно заново обучился ходить. В голове уже не было сопроцессора, поддерживавшего нервную систему в нетипичных условиях. Перемещение при гравитации всего в одну треть «g» оказалось для Даниеля проблемой. Какое-то время он даже подумывал, не вернуться ли в купол, купить билет на подземку – уже через четверть часа он будет в городе. Однако в конце концов перевел на счет космодрома оплату за наем машины, и тут же одно из стоявших «такси» дрогнуло. Невысокий одноместный вездеход качнулся на надувных колесах и подъехал к Даниелю. Собственно, он больше походил на скелет экипажа, потому что состоял исключительно из моноцветной люльки с подвешенным в центре сиденьем, двух овальных спасательных систем и небольшого корпуса двигателя. Даниель уселся поудобнее, ответил на несколько высвеченных на размещенном в поручне экране вопросов, касающихся заказываемой скорости, планируемых остановок и любимой музыки.

Выслушал аварийную инструкцию, несколько рекламных объявлений и пожеланий приятной поездки. Наконец машина двинулась. Он выехал с парковки и направился к светло-серой полосе автострады, выплавленной в каменистой поверхности Танто. Дорога не освещалась. Лишь на обочинах через несколько сотен метров стояли контрольные столбы автопилота, горящие золотом. Дорога бежала от космодрома совершенно прямо к удивительно близкой линии горизонта. Диаметр Танто почти в три раза меньше гладианского, поэтому и горизонт, к тому же изрезанный горными хребтами, был гораздо ближе. Вдоль автострады по правую сторону от Даниеля бежала линия магнитной дороги, по которой то и дело проносились ярко-желтые транспортные платформы. По обеим сторонам дороги Даниель приметил несколько крупных зданий, куполов, антенн – скорее всего принадлежавших космопорту. Потом постройки кончились, автострада начала круто карабкаться на холм. Спустя несколько секунд перед ним раскинулся девственный, словно не тронутый рукой человека мир.

Танто был большой каменной луной, с собственной тектонической активностью и разреженной азотной атмосферой. Всю поверхность покрывала гранитная кора, а в нескольких местах располагались гигантские ледниковые поля, содержащие воду и аммиак. Танто не был таким приветливым миром, как соседняя Махайра, и поэтому основные экоинженерные усилия направлялись не сюда. Однако Танто входил в число самых крупных спутников в системе Мультона, а собственная атмосфера, хоть и обеспечивала на поверхности давление всего в десять гектопаскалей, все же удерживала среднюю температуру на уровне минус пятьдесят градусов Цельсия. Это давало шансы при терраформировании. Пока что жители планеты действовали без особого размаха, но неизвестно, как все обернется в будущем. Сейчас же на спутнике хозяйничала сорманитская община, в которую входил и отец Даниеля, Дирк. Она обладала определенной степенью автономности от правительства Гладиуса, однако формально составляла часть гладианского государства. По крайней мере так обстояло дело до появления коргардов и интенсификации действий солярных служб в системе.

Машина Даниеля наконец взобралась на холм и на мгновение притормозила. Глазам Бондари явилась картина совершенно отличная от каменистых равнин и возвышенностей. Дорога пересекала плантации.

Насколько хватал глаз, поверхность Танто мерцала тонким зеленым светом. Ее покрывал слой прозрачного геля, толщиной в несколько десятков сантиметров, мясистый и полужидкий, несмотря на морозы. В этой полужидкой массе плавали зеленые бесформенные сгустки выращиваемых культур. Прозрачный гель защищал их от мороза и радиации, а во время «полноспатия» впитывал и накапливал световую энергию, чтобы отдавать ее растениям в темное время суток. Он же поставлял воду и растворял грунт, извлекая из него минеральные соли. Под слоем геля постепенно образовывалась протопочва, в которую в будущем будут засеяны растения второго поколения. Это была гигантская, покрывающая десятки тысяч гектаров теплица. Выращиваемые здесь растения становились для тантийцев ценным дополнением к рациону и одновременно вырабатывали кислород и другие газовые составляющие атмосферы, необходимые для очередных этапов экоформования.

Местами из гелеобразной массы выступали башни автоматической контрольной системы плантаций. У самых крупных на крышах размещались большие посадочные площадки, но Даниель не заметил на них какого-либо движения.

Поля растений уступили место плантациям энергии – в массе геля плавали миллиарды микроскопических биофотоколлекторов, трансформирующих поступающие из космоса излучения в электричество, необходимое для поддержания биоценоза города Семменса. И здесь тоже из стеклянистой глади вырастали стройные, высокие конструкции конденсаторных и передаточных станций.

Даниель заметил над энергетическим полем глиттер, из которого спускались на землю темные фигурки. Возможно, это была группа программистов, может быть, контролеры качества либо хозяева, пожелавшие прикинуть размеры будущего урожая и доходов… В поле зрения вырисовались два силуэта в легких прогулочных скафандрах и еще четыре в странных пузырящихся одеждах. Пришлось прибавить увеличение, а потом, заинтригованный, он приказал машине остановиться.

Пузырчатые объекты спустились на землю и расположились как бы по углам невидимого квадрата, повернувшись лицами на четыре стороны света. Два одетых в прогулочные скафандры человека подошли к одному из них, опустились на колени и на секунду замерли. Потом встали и проделали то же перед следующим.

Заинтересованный Даниель потребовал от визира еще большего приближения. Первое впечатление «пузырчатости» скафандров оказалось ошибочным. Они выглядели так, словно их сжали прессом – расширенные по бокам, непропорционально плоские, значительно затрудняющие движение. Оболочка была очень гладкой, без карманов, видимых контактных узлов, кислородных баллонов и напичканных электроникой модулей, обычно украшающих поверхность вакуумных скафандров. На них не было никаких символов или номеров. Лишь спустя какое-то время Даниель приметил маленький зеленый кружочек на плече у каждого. Почти в тот же момент странная церемония окончилась. Два человека в обычных скафандрах сели в подъемник, опущенный из глиттера, и их тут же подняли. Четыре оставшихся странных типа медленно, неуклюже, словно удивительные куколки, начали удаляться от воздушной машины.

– Кармаль аль'Алави с борта глиттера, – услышал Даниель в наушниках мужской голос. – Прошу прекратить наблюдение!

– Даниель Бондари, турист. Не понимаю распоряжения, – ответил Даниель после краткого молчания.

– Вы только что были свидетелем удаления исповедующих джингджанг братьев из школы Зеленого Круга. Наблюдение не запрещено, но школа, которую в данный момент я представляю, может на основании Хартии Привилегий, данной нам властями Гладиуса, потребовать прекращения слежки в момент начала обряда. Сознательно нарушая Хартию Привилегий, вы можете столкнуться с неприятностями юридического характера. Если сомневаетесь, можете запросить экспертную систему.

Глиттер по-прежнему неподвижно висел над энергетической фермой. Четыре человека удалялись от него каким-то странным, неестественным шагом, прорезая липкие борозды в доходящем до колен слое геля. Фосфоресцирующее вещество быстро затягивало их след.

Даниель запросил у бортового компьютера краткие сведения. Перед его глазами побежали тексты и изображения, касающиеся Зеленого Круга. Это была торгово-религиозная организация созерцательного характера. На таких, как Танто, планетах, терраформуемых с помощью энергетических ферм, она оказывала достаточно специфические религиозные услуги. Одетые в специальные панцири люди погружались в жизнетворные суспензии. Скафандры черпали энергию и питание непосредственно из геля, создавая внутри себя замкнутую систему обмена материи… Суспензия делала пребывающих в ней людей невидимыми для внешнего наблюдателя. Погруженного в нее человека невозможно было ни найти, ни извлечь. Таким образом, участники обряда утрачивали связь с внешним миром. Более того – моторные функции их панцирей в определенный момент отключались, что не позволяло человеку самостоятельно возвратиться домой. Новички проводили в изоляции самое большее десять – пятнадцать дней. Мэтры Закона либо спятившие, стремящиеся путем созерцания познать свое истинное Я, – месяцы и годы. Случались и такие, которые не сообщали заранее о дате повторной активации панциря, обрекая себя тем самым на пожизненное заключение внутри его скорлупы. Однажды установленное время длительности погружения изменить было невозможно. Поэтому нет ничего странного в том, что история Зеленого Круга изобиловала повествованиями о людях, которые переоценили свою выносливость, волю и характер – о психах, выныривающих из гелевых полей после нескольких лет одиночества. Их судьбы составляли священную книгу школы, являясь предупреждением для одних адептов и иррационально притягательным стимулом для других.

Все это Даниель успел узнать из краткого изложения, предложенного бортовой экспертной системой.

– Господин Кармаль аль'Алави, я понимаю и не сомневаюсь. – Даниель снова запустил вездеход. Двинулся медленно, удаляясь от места церемонии. Отъехав достаточно далеко, обернулся. Глиттер все еще висел над фосфоресцирующей поверхностью фермы. Четыре последователя Зеленого Круга исчезли. На стеклянистой поверхности геля не осталось ни следа.

В тот момент Даниель еще не знал, сколь важной окажется для него эта случайная встреча.

Машина ехала между хрустально-зелеными полями, делая пятьдесят километров в час. Через пятнадцать минут после встречи с адептами школы Зеленого Круга Даниель заметил на горизонте неяркое свечение. Потом светлое пятно превратилось в рой огоньков, а еще позже оказалось, что это свет от жилого купола. Это и был Семменс, самый крупный из тантийских городов с населением в несколько тысяч человек. Город, в котором родился Дирк Бондари.

Все кругом выглядело нормальным, спокойным, таким, каким он представлял себе это по рассказам отца. Словно в системе не буйствовала война с чудовищными, непонятными агрессорами, будто враждебная империя людей не взяла под свой полный контроль всю систему, а днем раньше не сообщили о страшной катастрофе на станции Дирак, связывающей Гладиус с остальным цивилизованным миром. «А может, здесь мне предстоит провести остаток жизни?» – подумал Даниель, когда его машина направилась к воздушному шлюзу Семменса. Однако подобные размышления не могли продолжаться слишком долго. И он знал об этом. В системе Мультона уже не осталось тихих, безопасных мест. Перемены дошли и сюда. И поэтому Даниель не удивился, когда в воздушном шлюзе города увидел двух солдат, вооруженных парализаторами и одетых в серьге компенсационно-вспомогательные одежды.

Внутри купола было тесновато и все пронизывал тонкий, вероятнее всего неощутимый для обитателей запах затхлости. Семменсу было почти семьдесят лет – за это время его постоянно достраивали, модернизировали, но центр столицы по-прежнему был таким, каким его создали в пионерском периоде колонизации. Узкие улочки были образованы рядами жилых контейнеров, простых, суровых, производящих весьма солидное впечатление. Каждый имел автономные шлюзы, дополнительную противорадиационную защиту, а внутри, вероятно, независимую систему циркуляции воздуха и воды. Когда-то, еще в начальные времена, в случае аварии или катастрофы каждый контейнер мог превратиться в изолированное и надежное укрытие для нескольких человек, дать им возможность продержаться несколько недель, а то и месяцев, дождавшись прибытия помощи.

На улицах города – узких, темных коридорах – Даниель обнаружил множество устаревших приспособлений, указателей и контрольных устройств. Едва уловимый запах, вероятно, тоже был результатом неисправности выработавших ресурсов систем воздухообмена и регулирования биоценоза.

«А может, слишком редко сюда наведывались посторонние и никто не говорил жителям, что в их городе воняет?» – подумал Даниель.

Да и зачем бы сюда приезжать? В Семменсе проживало семь-восемь тысяч человек. Тяжко работающих, чтобы приспособить для себя этот мир. Довольно бедных, поскольку они постоянно вкладывали средства в новые машины и разновидности экоформирующих растений. Явно провинциальных – на большинстве встречавшихся Даниелю людей были одежды, которые на Гладиусе считались модными три сезона назад. Тантийцы были людьми невысокого роста, наверняка стимулированными еще в эмбриональной стадии. Их организмы, как и у большинства обитателей поселений на негостеприимных мирах, обладали лучшей усвояемостью и использованием кислорода. Их кости и мышцы были искусственно укреплены, чтобы компенсировать последствия пониженной гравитации. Повышался также уровень сопротивляемости радиации. Все это Даниель знал и раньше, однако теперь приметил, что люди эти чем-то похожи друг на друга. Он не мог сказать, в чем тут дело – то ли в чертах лиц, то ли в походке, то ли в пропорциях тел. Это не было признаком опасного вырождения – замкнутое сообщество наверняка обогащало свой генофонд, используя в соответствии с обязывающими нормативами банки ДНК. Скорее всего жизненные условия – замкнутость помещений, низкая гравитация, ограниченный набор одежд – придавали жителям Семменса определенные черты похожести. Неожиданно Даниель сообразил, кого еще напоминают ему эти люди.

Дирк Бондари, отец, был одним из них. Здесь он родился и воспитывался. Потом, познакомившись с женщиной, которая не хотела жить на Танто, эмигрировал на Гладиус.

Воспоминание об отце помогло Даниелю сообразить, что объединяет идущих мимо людей. Все это он видел у Дирка много лет назад. Отец дышал очень размеренно и несколько реже, чем средний гладианин. Ходил немного наклонившись вперед и сутулясь – Даниелю всегда казалось, что отец занимает в пространстве меньше места, нежели должен был бы занимать взрослый человек его роста. Кожа у отца всегда была сухой, шершавой, чуть более интенсивно пигментированной, чем следовало бы. Все это было результатом эмбриональной предохраны тантийцев от повышенной радиации.

Даниель знал, что и сам он тоже носит в себе гены, ответственные за эти особенности. Однако их дезактивировали искусственным путем, когда подвергали эмбриональному лечению, чтобы приспособить к жизни вне нормальной планеты.

«Мы – вроде дельфинов, – сказал когда-то Даниелю отец. – Дельфины потомки рыб, вышедших из моря на сушу, эволюционировавших в млекопитающих, а затем вновь погрузившихся в океан. Наши предки отвергли планетную среду, приспособились к лунному миру, а ты – первый кит, вновь перестроенный для жизни на нормальной планете».

Даниелю, которого к действию подтолкнуло неожиданно всплывшее воспоминание, отыскал гнездо внутренней сети города и вписал ключ: БОНДАРИ. Через секунду на экране появился перечень десятка живых в данный момент граждан с такой фамилией, нескольких уже скончавшихся, а также название площади, улицы и сорманитского храма. Даниель потребовал дать расширенную информацию и тут же получил соответствующие сведения и план Семменса.

Улица Бондари была одной из самых длинных в городе и оканчивалась у действующего выходного шлюза на небольшой площади, также носящей имя Дирка. Примерно на половине ее длины размещался храм сорманитского культа – религии, получившейся из скрещивания древнего лютеранства с манихейством и обновленной в XXII веке пророком по прозвищу Сорман, истинного имени которого никто не знал. Отец Даниеля был человеком глубоко верующим, мать – нет, и это порой приводило к семейным конфликтам. К счастью, такое случалось очень редко, Даниель знал священные книги своих предков, как, впрочем, и основы нескольких десятков иных религий, распространенных в системе Мультона. Был свидетелем совершаемого отцом ритуала, ребенком принимал участие в групповых молениях, вместе с отцом отмечал религиозные праздники. Сейчас, ничуть не колеблясь, он направился прямиком к святилищу – одной из трех сорманитских часовен в этом городе, шести на всем Танто и восьми в системе Мультона.

Движение на улицах было вялым. Возможно, потому, что Даниель попал в Семменс в то время, когда Танто был на не освещенной Спатой стороне планетки. Погас естественный светильник, дающий колонии энергию, и люди шли спать – конечно, не считая сотрудников круглосуточных служб. Передвигаясь по городу, Даниель не встретил ни одного ребенка, зато миновал несколько военных и гражданских патрулей, с таким же недоверием, как и солдаты, посматривающих на него. Скорее всего сразу же бросалась в глаза его нетантийская внешность – а ведь чужаки, заявляющиеся сюда в последнее время, были посланцами враждебного внешнего мира. Это Даниель прочел во взглядах горожан.

Улица Дирка Бондари была шириной не больше двух метров. Ее освещали редко расставленные электрические фонари. По обеим сторонам тянулись ряды дверей, украшенных знаками продуктовых и лекарственных складов, святилище-часовня находилась – разве могло быть иначе? – внутри небольшого контейнера. Над овальным, снабженным броневыми дверями входом был изображен сорманитский символ – ребенок, несущий крест. Рядом поместили светящуюся табличку с сообщениями и извещениями. Даниель прочел несколько надписей – приглашение на церемонию венчания, совместное чтение Библии, размышления над словами Сормана, коллективную работу по строительству детского парка отдыха. Чувствовалось, что жизнь здешнего малого общества вблизи святилища была довольно интенсивной.

Даниель толкнул дверь часовни. Дверь скрипнула, вздохнула и приоткрылась на ширину ладони. Изнутри просочился слабый свет. Даниель нажал всем телом и наконец сумел отворить дверь настолько, чтобы протиснуться внутрь. Оказался в небольшом зале перед алтарем с барельефом, изображающим ребенка с крестом и два лица, отмеченных страданием распятого Христа и Мани, с которого содрали кожу. Портретов Сормана в храмах никогда не помещали, ибо он был не Богом, а лишь учителем и обновителем. Рядом с изображениями висела табличка с тремя священными числами – тринадцать, двадцать пять и тридцать три. Даниель преклонил колено и прошептал молитвенное приветствие, которому научился в детстве от отца и многие годы произносил во время религиозных церемоний. Потом перестал, но подсознание сохранило память о словах и жестах.

Мир был сотворен – учили книги – двумя равными силами: Добром и Злом. Нет никаких гарантий, что при окончательных расчетах победит именно Добро, а грех будет наказан. Не будет никакого Последнего Суда, а лишь Последняя Битва, в которой слуги света пойдут против сил тьмы. Их сила будет зависеть от количества приверженцев, количества душ, которые прошли по жизни праведным либо неправедным путем. А посему каждый верующий обязан поддерживать Добро всем своим существованием. Тяжкой работой, порядочностью, покорностью, милосердием… Меньшее значение сорманиты придавали миссионерской и созерцательной деятельности, хотя существовали среди них такие ордена, как Зеленый Круг. Богу Яхве и его двум сыновьям они служили делами. Каждое доброе деяние – капля энергии, влитая в мускулы ангелов, вставших в ряды бойцов во время Последней Битвы; каждое зло питает гордыню демонов. Даниель понимал, что его интерпретация сорманитства, та, какой он ее запомнил с детства, – слишком проста. Однако знал, что религия отца, хотя сам он отверг ее обряды, достаточно серьезно формировала его личность. Сорманитская доктрина прекрасно согласовывалась с гладианской Хартией Прав. Сорманиты были небольшой, но решительной и последовательной в своих действиях религиозной сектой. Места для колонизации они выбирали всегда в тех системах, в которых светские законы не вступали в противоречие с их религиозными взглядами. Гладианские кодексы, суровые, но однозначные, написанные языком «да-да, нет-нет», их устраивали. Впрочем, сорманитов, нацию работящую и практичную, охотно принимали во многих мирах. Они получали привилегии и земли, а взамен осваивали дикие планеты, заниматься которыми было не так уж много охотников.

Свет в часовне неожиданно дрогнул, за спиной у Даниеля раздался скрип. Он тут же обернулся. В приоткрытых дверях мелькнула тень, послышался звук удаляющихся шагов. Даниель поднялся с колена, еще раз взглянул на лики замученных пророков и вышел. Коридор-улица был пуст.

Даниель включил коммуникатор, но никаких сообщений с «Ганса Гейнца Эверса» не обнаружил. Зато поступила очередная информация с гиперпространственной станции, касающаяся катастрофы. Большинство сервисов передавало одинаковые, наверняка прошедшие цензуру сведения. Несколько региональных передатчиков, которым пока еще удалось сохранить толику независимости, добавили горсть слухов. Официально утверждалось, что трагедия произошла во время транспортировки большой группы людей. Прошла серия пульсаций, нарушивших работу гравитационных катушек, что, в свою очередь, дестабилизировало гиперпространственный проход, вернувшийся в состояние естественного квантового хаоса, а это не позволяет пересылать через него какие-либо объекты. Репортеры сообщали о гибели нескольких пассажиров, капсулы переброски которых не были своевременно удалены из прохода. Были пострадавшие и среди команды Дирака. Разумеется, все время не забывали напоминать, что в действительности катастрофа произошла более четырех месяцев тому назад – столько времени требовалось мчащейся со скоростью света информации о трагедии, чтобы дойти от Дирака до звездной системы Мультона.

Даниель выслушал все это, не останавливаясь. Он хотел посетить дом своих дедов, в котором многие годы назад воспитывался Дирк, и надеялся застать там кого-нибудь из родственников или знакомых отца либо узнать, где они сейчас живут.

К сожалению, по указанному компьютером адресу размещалась контора большой экологической фирмы, торгующей на Танто петроядными бактериями. Представитель фирмы, модно одетая женщина с деформированным согласно стандарту фирмы черепом, ничего не знала о судьбах родственников Бондари, Она купила этот дом у предыдущих хозяев, также какого-то представительства. Уже в то время жилой контейнер был перестроен в офис. Ликвидирована большая часть внутренних переборок и потолков, установлены инкубаторы биомассы и комплексы, защищающие ее от биологического вырождения. Единственным признаком того, что в просторном чреве контейнера некогда размещалось трехуровневое жилище, были швеллеры, оставшиеся на стальных стенах в тех местах, где некогда располагались межуровневые перекрытия.

– Танто развивается! – сказала женщина, когда поняла, что Даниель не намерен ничего покупать либо продавать. – Фирмы могут здесь быстро и неплохо заработать, но для этого необходимо очень хорошо знать ситуацию. Предыдущая фирма специализировалась на проектах улучшения структуры каменистых поверхностей. Они сделали все, что полагалось, и убрались. Мы продаем штаммы микроорганизмов, создающих почву. А также консультируем тантийцев. Знаете, наша фирма дала жизнь уже почти пятистам миров. Мы превращаем в чернозем даже чистый гранит!

– Как вы думаете, я смогу где-то отыскать нужную мне информацию?

– Пойдите в ратушу. Там наверняка сохранились архивы… Ведь это замкнутая колония. Они должны регистрировать все персональные и имущественные изменения в городе.

– Благодарю и прошу извинить за беспокойство. – Даниель слегка поклонился.

На прощание женщина подала ему руку в мягкой темной регенерационной перчатке. Одновременно он уловил тонкий, но вполне ощутимый аромат. У него защекотало в носу, по коже пробежали мурашки, губы повлажнели. Он почувствовал возбуждение. Женщина смотрела на него, мило улыбаясь. Сейчас она казалась ему не только модно одетой, но и симпатичной… даже красивой и чрезвычайно притягательной.

– Я улетаю сегодня вечером! – решительно сказал он, сдерживая нарастающее желание. Черт побери, у этой элегантной женщины были синхронизирующие духи, активировавшие его гормональную систему. Вероятно, она постоянно пользовалась ими, чтобы завлекать клиентов, которые, разумеется, направлялись к ней в офис, предварительно обзаведясь защитными вкладышами, так что косметика вызывала у них разве что симпатию лично к ней и предлагаемым через нее продуктам фирмы. Обычные переговоры. Но Даниель не был готов к таким встречам, вдобавок за время пребывания в узилище его организм был очищен от былой защиты. С этим у него были сложности еще на Гладиусе, когда перед отлетом он попал в несколько гормональных рекламных узлов. Он совершенно неожиданно принялся покупать вовсе не нужные предметы, ибо к этому его принуждали молекулы реклам, проникающие сквозь кожу и с кровью поступающие в мозг. Вот уж не думал он, что подобное может случиться в сорманитском городе.

– Бога ради, простите. – Женщина была явно смущена возникшей ситуацией и нервно рассмеялась. – Я ожидаю серьезного клиента, вы застали меня во время подготовки. О Господи… Не думала, что это может так действовать. Знаете… мы могли бы…

– Весьма благодарен за информацию, – процедил он сквозь зубы и быстро вышел. Он все еще чувствовал возбуждение, к тому же его бесило, что он потерял над собой контроль. В который раз он убеждался, насколько все еще не готов к жизни в этом мире. Долгие годы он провел в замкнутой армейской среде, вооруженный новейшей защитной техникой, поддерживаемый собственным искусством, организацией и законом. Теперь, лишенный всего этого, он стал более податливым на ловушки мира, чем даже обычный обыватель.

Он долго успокаивался. Не спеша добрался до шумного перекрестка и там увидел яркую рекламу, приглашавшую в салон развлечений.

ИГРАЕШЬ-ВЫПИВАЕШЬ-БЕСЕДУЕШЬ! – вещали мигающие буквы. Даниель направился туда. Для того чтобы успокоиться, ему необходимо было выпить. Там же он мог получить какую-нибудь информацию о родственниках. И – самое главное – его очень интересовало, какие развлечения позволяют себе серьезные и умерщвляющие мирские искушения сорманиты.

Он был удивлен. Они позволяли себе очень многое. Алкоголь, наркотики, виртуалы, туман секса и даже суперсовременные и модные со времен коргардского конфликта дозаторы биологической ауры. В салоне было несколько десятков человек, скрывающихся за мерцающими голоширмами, сидящих у стойки, танцующих на небольшой площадке. Помещение было довольно тесное, неуютное из-за характерной для всего города тяжеловесной архитектуры, заполненное светом и шумом. Здесь Даниель чувствовал себя хорошо. Со времен армейской службы он знал такие увеселительные заведения и такой тип веселья. Места, в которых бывали танаторы.

Идешь туда, чтобы расслабиться, подурить, передохнуть. Вокруг крутятся такие же, как ты, – перетрудившиеся, утомленные, ищущие хорошей забавы люди. Однако ни тебе их, ни им тебя опасаться было нечего. Ты знаешь, что их «расхлябанность» не выйдет за определенные границы, что каждый знает время, когда надо уйти, и обязанности, не позволяющие потерять контроль над собой. Здесь никто не даст тебе по морде, никто не оскорбит твою женщину и не заблюет твой столик.

Тантийцы казались такими же – шумными, смеющимися, дурашливыми, но держались они вполне «в рамках». Их реакции определял алкоголь и порошок, однако все это не подавляло сознания посетителей. Присутствующие осмотрели его, когда он входил, но в их глазах он не заметил доброжелательной улыбки. Он был чужим, а в теперешние времена чужой зачастую оказывался врагом.

– Я скажу тебе, что думаю, – бросил невысокий лысеющий мужчина, ставя перед Даниелем заказанный напиток. – Я думаю, ты перепутал забегаловки. Самый лучший ресторанчик в этом городе находится в отеле при главном шлюзе.

– Я не люблю самых лучших ресторанчиков. Особенно тех, что при отелях. Они одинаковые во всей вселенной.

– Забежал полюбоваться на дикарей, а? – Бармен, он же официант, презрительно ухмыльнулся. – И какие впечатления?

– Я еще не видел, как вы пожираете людей. – Даниель взглянул прямо в лицо мужчине.

– А что уже видел?

– Пустую церковь, пустой дом, пустоту в публичной картотеке.

– Кого-то ищешь? – Бармен явно заинтересовался. – Неужто новая метода шпионажа? Буду во весь голос кричать, что я шпик, вот никто и не подумает, что я и верно шпионю!

– Как ты догадался, парень? – спросил Даниель.

Бармен буркнул что-то себе под нос, отвернулся и ушел. Даниель принялся спокойно прихлебывать напиток.

Бипер в ухе сообщил, что есть новые сведения о катастрофе на Дираке. Он включил радио в самое время, чтобы услышать официальное сообщение. Причиной катастрофы была не обычная авария оборудования и не спонтанные явления в «дыре». Ответственность за случившееся взяла на себя организация «Огонь». Террористы именовали себя сообществом патриотов, желающих с оружием в руках пресечь коргардскую и солярную агрессию, а также расправиться с предателями гладианского народа.

Даниель вздрогнул. Вооруженная организация! Движение сопротивления существует. Живет! В состоянии предпринять эффективную акцию в одном из наиболее тщательно охраняемых объектах врага, парализовать системы связи оккупантов, передать сообщения через СМИ!

Даниель вслушивался в радиосообщение, стараясь из пропагандистской каши выловить максимум данных. Это было непросто, потому что сразу же после манифеста «Огня» начали работать пропагандисты покорных, пытающиеся представить мятежников как бесчеловечных фанатиков, террористов, за ничто считающих добропорядочных граждан, во имя своих психованных идеек способных убить любого и готовящих кровавую расправу со всеми гладианами, имевшими хоть какую-то связь с покорными. Деятельность бунтарей ослабляет оборонный потенциал армии Гладиуса, а это осложняет борьбу с коргардами.

Что во всем сказанном было правдой? Действительно ли на Дирак напали мятежники или покорные просто-напросто используют рядовой случай для проведения пропагандистской кампании? А если даже организация «Огонь» действительно существует, то разве аргументы покорных совсем лишены смысла?

– Там погибли люди, Трыць, – из-за соседнего столика долетела фраза, как бы напрямую связанная с размышлениями Даниеля. – Соляры – враги, но они помогают победить другого врага! Подрывая их силу, ты играешь на руку коргардам!

– К черту, Фриц! Колонизация! Вот что мы получили! Увеличение таможенных сборов и налогов! Потому что им надо строить свои чертовы трансфертные станции…

– Заткнись, Трыць! – Фриц заметил, что Даниель посматривает на них. Это были молодые, крепко сбитые мужчины с чисто выбритыми головами и рядами имплантированных гнезд вдоль шей ниже затылков. Черепа были прозрачными в соответствии с новой модой, распространенной среди пилотов внутрисистемных глитов. По хрустальной поверхности проплывали блестящие разноцветные пятна, то и дело приоткрывавшие, что у Трыця и Фрица было в прозрачных черепах. Мозги.

Даниель махнул рукой, давая понять, что просит прощения за любопытство, и улыбнулся. Фриц легко кивнул, дескать, принимает извинение, но по-прежнему остался сосредоточенным и настороженным. Трыць тоже замолчал. Оба, как и Даниель, начали прислушиваться к новым сообщениям. Неожиданно коммуникатор Даниеля переключил канал приема с сервиса на извещения.

– Капитан корабля «Ганс Гейнц Эверс» вызывает на борт всех пассажиров, находящихся вне парома. Просим ускорить возвращение. Отлет планируется через восемь часов. Повторяю, пассажиров транспортного корабля «Ганс Гейнц Эверс» просят возвратиться.

Что за экстренный вызов? Ведь Дирак все еще заблокирован и не поступило никаких сведений об окончании спасательных операций?

Спустя несколько минут в бар влетел парнишка лет, может, десяти. Он махнул рукой в знак приветствия в сторону Трыця и Фрица, потом подошел к стойке. Что-то сказал бармену. Тот внимательно выслушал посланца, словно обдумывая его слова. Наконец отослал мальчика и медленно направился к Даниелю.

– Черт побери, парень, я знаю, кто ты… – засмеялся он. – Если, разумеется, ты тот, за кого себя выдаешь. Человек… Я знал его, черт побери, я знал его в детстве… Меня зовут Бирон Эриксон. Здравствуй!

Даниель пожал протянутую руку. Краем глаза заметил удивленные лица Трыця и Фрица.

– Наши диспетчеры на космодроме всегда получают списки пассажиров, но никогда не проверяют их, да и зачем? Но когда вас начали сзывать на корабль, с орбиты пришел дополнительный запрос о путешественниках, находящихся в городе. Ну и тогда кто-то прочел этот чертов список внимательнее. И сопоставил. Только один человек отправился в город. Даниель Бондари. Это ты, человече! Ты – его сын!

– Пассажир Бондари, – неожиданно заговорил коммуникатор. Индивидуальное сообщение.

– Слушаю.

– Говорит Керк Баронтайн, первый офицер корабля «Ганс Гейнц Эверс». Вы слышали вызов?

– Да, я получил сообщение.

– Прошу незамедлительно возвратиться на корабль. Вы – единственный пассажир на поверхности Танто. Ваше возвращение займет много времени, а нам надо спешить. Мы вынуждены нагонять упущенное.

– По моим подсчетам, я появлюсь на борту корабля через неполных пять часов. В сообщении шла речь о восьми. Так что у меня есть время.

– Господин Бондари, мы просим возвратиться немедленно. Восемь часов верхний и последний срок. Прошу не усложнять нам работу.

– Понимаю, господин Баронтайн. Уже собираюсь. Да, прошу сказать, к чему такая спешка, коли мы все равно не можем лететь дальше. Дирак по-прежнему неисправен.

В голосе офицера послышалось раздражение.

– Не знаю, господин Бондари. И мне не к чему знать. Я получил приказ вызвать персонально вас и нескольких других пассажиров, которые слишком удалились от корабля. Поймите, полет на Дирак продлится несколько месяцев. За это время станцию наверняка исправят. Так что волноваться не о чем.

– Нет, есть о чем. – Даниель понизил голос. – Если вы взглянете на статус гиперпространственных станций, то найдете пункт, говорящий о таких ситуациях, как наша. Там четко сказано: «Пока гиперстанция не подтвердит своей полной исправности, все вылеты внутрисистемных паромов приостанавливаются». Нашли? Советую использовать ключи: авария, гиперпространственная станция, паромы…

– Перестаньте меня поучать. Я знаю кодекс перевозчиков и знаю, что вы правы. Но это ничего не меняет. Я получил такое указание, а вы обязаны подчиняться приказам экипажа транспортного корабля. А теперь взгляните на текст транспортного договора. Пункт третий, параграф…

Уголком глаза Даниель увидел, что в бар снова забегает мальчик, подходит к хозяину и что-то шепчет тому на ухо. Тяжело сопит. Поглаживает разбитую коленку, косится глазом на Даниеля.

– Одну минутку, господин Баронтайн…

– Есть сообщение, – сказал бармен. – Только что наши диспетчеры засекли военный транспортер. Он опустится через четверть часа.

– Господин Баронтайн, – снова спросил Даниель. – Вам что-нибудь известно о солдатах? Ваш капитан когда-нибудь пользовался услугами армии, чтобы быстрее затащить людей на борт?

– Наверняка нет. – Голос офицера прозвучал твердо. – Я бы об этом знал. Когда вы прилетите?

– Думаю, вы меня не дождетесь, – спокойно сказал Даниель и отключился. Потом взглянул на бармена, повел взглядом по лицам окружающих. Известие о том, кто он такой, быстро разошлось по заведению. А теперь еще этот разговор во всеуслышание. Несколько десятков пар глаз с интересом посматривали на него. Даниель медленно поднялся. Неожиданно почувствовал груз прожитых лет, реальных и виртуальных. Он был утомлен, и у него болели мышцы. Память доставляла страдания. Все зло, испытанное и причиненное им, моментально заполнило мозг. Он почувствовал страх.

Бармен переключил несколько увеселительных голопроекторов. Теперь они демонстрировали приближающуюся к Танто ракету. Даниель узнал характерные обводы и знакомые символы, покрывающие корпус. Это был транспорт Департамента Общественной Безопасности.

– Они идут за мной! – тихо сказал Даниель. – О боже… Меня опять преследуют!

4

– Очередной террористический акт вынуждает власти нашей планеты применить чрезвычайные средства безопасности. – Голос диктора привлек внимание. – На сей раз целью нападения экстремистов стала не военная база, не учреждение планетных властей, а обычный гражданский объект, Станция Дирак, обеспечивающая нам контакт с остальной человеческой цивилизацией. Станция Дирак, на которой находятся тысячи ни в чем не повинных людей. Станция Дирак, наша единственная надежда на победу над коргардами. Они не колебались ни минуты. Использовали веру нашей охраны в то, что даже такие вырожденцы не нападут на важный пункт, не подвергнут смертельной опасности тысячи граждан. Вот истинное обличье бандитов, выдающих себя на защитников Гладиуса, вот кто они, преступники, вот куда их завела черная ненависть, жажда мести и ксенофобный страх!

По предварительным оценкам, в результате помех в сфере гравитационного провала и гиперпространственного прохода уничтожено тридцать процентов передающих систем станции. Связь с другими проходами была прервана на шестьдесят три часа. Погибло семьдесят пять человек, а шестнадцать считаются пропавшими без вести. Их кровь, отчаяние их близких и горе друзей падут на головы предателей Гладиуса…

– Вообще-то у нас нет никаких доказательств, что это было нападение несгибаемых. Что это был теракт, – тихо сказал Рамзес и взглянул на Дину. – Мы послали тщательно охраняемый военный транспорт. Мы не знаем, что там происходит.

Свет в комнате был приглушен. В этот момент на занимающем всю стену экране показывали жену одного из погибших. Женщина истерически рыдала, то проклиная убийц из подпольной организации, то расхваливая какие-то стимуляторы, позволяющие ей легче переносить страдания, то выкрикивая имя трагически погибшего мужа. Однако Рамзес смотрел не на экран, а на сидящую в темном углу комнаты сестру. Дина вжалась в кресло, обхватив руками подтянутые к подбородку колени. Изображение на экране отражалось от серебристых сеточек ее глаз – деформированное, расплывчатое, двоящееся. Несмотря на несущиеся из динамика рыдания, перемешанные с выкриками репортера, Рамзесу казалось, что в комнате стоит абсолютная тишина. Словно вырывающиеся из-за спины шумные звуки принадлежали другому миру. Он видел лишь темные глыбы мебели, резкие тени свешивающихся с потолка листьев и эту маленькую, окутанную тенью фигурку, на лице которой горели два стеклянистых зеркальца. Он очень любил ее.

Рамзес, член Совета Электоров планеты Гладиус, вел жизнь активную, напряженную, порой даже балансирующую на грани риска. Дом Дины был убежищем, местом, где ничто больше не должно было его интересовать, кроме счастья и безопасности младшей сестры. Однако он всегда знал, что наступит такой момент, когда он не сможет наглухо закрыть за собой дверь этого дома, что следующие за ним тени проникнут и сюда.

– Почему вы лжете?

Дина спросила спокойно, но он уловил в ее голосе готовность не только к бою, но даже к войне.

– Мы не лжем. Мы высказываем подозрения, основывающиеся на фактах. Кому больше, чем несгибаемым, понадобилось бы уничтожить Дирак? Оттуда идет оборудование, логистика, там солярные резиденты сопрягаются с Мозговой Сетью. Ты видела, что тут творилось, когда связь с проходом прервалась? Представляешь себе, что значит для сетевиков отключение? Обычно им в мозг из прохода все время поступает поток Сети, а тут вдруг… обрыв! Темно! Глухо! Представь себе, что неожиданно и одновременно ты теряешь зрение, слух, осязание. Не знаешь, что творится и как долго это протянется. Все соляры, начиная с губернатора и кончая десантниками, валялись на земле и подыхали. Перерыв продлился неполных трое суток, а половина резидентов до сих пор испытывает приступы кататонии. Подумай, что бы стало, прерви мятежники гиперсвязь на более долгий срок?

– Ох, Рамзес, зачем мне об этом думать? – Дина потянулась, сеточки ее глаз заиграли всеми цветами радуги. – Зачем? Важно то, что ваши скоты в зеленых панцирях снова выволокут из домов предполагаемых мятежников и прикроют еще несколько информационных серверов.

– Важно, сестренка, чтобы мы могли чувствовать себя на нашей несчастной планете в безопасности!

– Когда-то ты приезжал ко мне один, – спокойно парировала она. – Год назад начал появляться с «гориллой». Последнее время тебя сопровождают четверо вооруженных до зубов солдат. Насколько я понимаю, именно таковы последствия ваших действий, обеспечивающих постоянное повышение безопасности на нашей, как ты изволил выразиться, несчастной планете!

– Осторожнее, сестренка. – Рамзес почувствовал, что разговор начинает его раздражать. Становится опасным. – Пожалуйста, осторожнее. Ты начинаешь говорить их языком. Его языком…

– Ничьим языком я не говорю, Рамзес! – Она резко поднялась с кресла. Высокая, стройная. Интеллигентная. Многие из его друзей и товарищей желали ее, а она выбрала этого негодяя, бунтовщика и, что самое удивительное, танатора. Типа, профессия которого всегда была ей отвратительна! – Я говорю лишь своим языком, Рамзес. Я говорила то же, прежде чем познакомилась с Даниелем, прежде чем ты влез в эту… кашу, прежде чем началась война. Ты знаешь, что я ненавидела убийства, жестокие законы, тупых солдафонов, которым кажется, будто они могут прижимать других. Я терпеть не могла таких людей, как Даниель. Я и сейчас их терпеть не могу, понимаешь? Беда в том, что я вижу их слишком много, причем там, где не ожидала встретить. Поэтому я не могу вытерпеть, когда ты говоришь, что в порядке вещей обманывать людей и использовать эту ложь для вынесения смертного приговора. Ты, Рамзес, ты учил меня всему, и я хорошо усвоила твои уроки!

– Давай не будем ссориться, маленькая, ладно? – Он попытался сменить тему. – Завтра рано утром я возвращаюсь в Управление. Делль назначил совещание. К полудню все сетевики должны быть на ногах. Как твои глаза?

Она инстинктивно поднесла руки к серебряным сеточкам, покрывающим глазницы.

– Вчера порядком намаялась, сопроцессор не синхронизировал изображений, и у меня все двоилось. Какой-то иммунологический эффект. Но сегодня я уже подрегулировала.

– Я всегда говорил, что тебе надо встроить нормальные имплантаты.

– Всегда, всегда… Брюзжишь, братишка.

Неожиданно стенной экран погас. В комнате воцарилась непроницаемая тьма, на которую вскоре отреагировали ветви ночного цветка, покрывающего потолок. Один за другим разгорались огоньки растений, раскрывающих блестящие чашечки. Из динамика полилась странная, аритмичная мелодия.

Рамзес вскочил. Принялся расхаживать по комнате, как делал всегда, когда к нему поступала важная информация. Он немного наклонил голову, словно хотел лучше слышать – хотя сигнал поступал непосредственно в ушной чип. Привычка. Несколько секунд он внимательно слушал, потом взглянул на Дину. Довольно долго не отводил глаз. Девушка заметила, что по его лицу пробежала странная гримаса то ли удивления, то ли испуга.

«Что случилось?» – хотела она спросить, но Рамзес движением руки удержал ее. Успокоился он лишь через несколько минут, перестал нервно ходить по комнате и жестикулировать, то подтверждая, то отрицая то, что говорил невидимый человек. Потом снова взглянул на Дину.

– Мне надо лететь сегодня же. У меня неприятности. Неприятности у меня, сестренка.

– Что случилось, Рамзес?

– Пришли подробные доклады о Дираке. У нас сорок человек убитых и двенадцать пропавших без вести.

– Это меньше, чем сообщали в сервисе.

– Там всегда преувеличивают, малышка. Но не в этом проблема.

– А в чем? – спросила она, хотя в ее мозгу уже возникло неясное предчувствие.

– Это был военный транспорт, солярный. Охраняемый насколько только возможно. Одним из перебрасываемых объектов был биоробот, клон… Очень ценный, как ты, вероятно, догадываешься. Он участвовал в операции вместе с Бондари. А теперь растворился в гравитационном провале. Понимаешь, что это значит? У них остался только твой Даниель. Твой бывший любовник. Тот, которого я вытащил из лап солярных палачей! Понимаешь, что это значит? Ему не дадут отсюда улететь. Наверняка…

* * *

Дина долго еще лежала в темноте. Выключила проектор, погасила светящиеся цветы и зашторила окна. Дом был погружен в почти абсолютную тишину. Издалека долетало приглушенное ворчание ветродвигателей, временами слышалось какое-то шуршание, однако это не мешало ей думать. Когда-то, после несчастного случая, – когда она потеряла глаза, она боялась мрака. Потом это прошло; она начала играть своим искусственным зрением. Изменяла масштаб изображения, приглушала восприимчивость к некоторым участкам видимого спектра, накладывала на наблюдаемые объекты различные картинки. Но отказалась от подобных экспериментов, поняв, что они затрудняют совместную работу мозга и оптического сопроцессора, обрабатывающего сигналы, поступающие со зрительных сеточек. Усилились депрессивные состояния, и она снова начала бояться тьмы. Зная, что нельзя поддаваться неоправданным страхам, устраивала себе вечера вроде сегодняшнего выключала зрение и лежала в полной темноте.

То, что связывало ее с Даниелем Бондари, она считала самыми поразительными узами в жизни. И пожалуй, самыми серьезными. Неоднократно она пыталась анализировать свое отношение к этому человеку и всякий раз убеждалась, что не в состоянии этого сделать, что ее холодный, скептический ум не справляется с чувствами.

Бондари воплощал в себе все то, что она ненавидела. Был олицетворением гладианских сил, с которыми боролся ее любимый брат и его друзья. Ее друзья тоже. Она познакомилась с Бондари случайно. Купила дом в Переландре, и оказалось, что соседствует с танатором.

Танаторы, судьи-убийцы, были жесточайшими исполнителями сурового гладианского права. Их направляли против групп преступников или особо опасных террористов с одной целью: осудить и покарать тех, кого заочные суды подозревали в тягчайших преступлениях. На практике это означало единственный приговор – смерть. Танаторов не интересовали нюансы, относительность вины, прямая ответственность за преступление. Когда заочный суд решал, что необходимо применить закон в отношении какой-либо террористической группы, тогда танаторы убивали и тех, кто сам подкладывал бомбы, и их связников, информаторов, руководителей и пособников.

Дина считала это варварством. Так же как несогласие прежних консервативных властей Гладиуса на присоединение в сообществу Солярной Доминии. А ведь только такое сотрудничество могло дать планете новые технологии и помочь в борьбе с коргардами. Танаторы и большинство офицеров гладианской армии поддерживали гражданскую власть в ее нежелании раскрыться миру. В узком, местечковом понимании свободы и демократических принципов, записанных в Хартии Прав двести лет назад и неведомом почему буквально выполняемых в теперешнем, современном мире. Она ненавидела невежественность консервативных политиков. Не оправдывала избирательных привилегий, предоставленных государственным функционерам. Ей была мерзостна тупая сила танаторов – санкционированная законом реакция на агрессивность людей, заплутавших в современном мире.

Все должно было отталкивать Дину от Даниеля Бондари. А его, наделяющего ее друзей презрительной кличкой «покорные», натасканного на убийства и тупое повторение устаревших лозунгов, должно было отталкивать от нее. Однако получилось иначе.

Они проводили вместе все больше времени. Спорили о политике, о войне, о законе и праве. Вели игру, понимая, что их миры настолько различны, что, кроме игры, их не может связывать ничто. А потом началось все это… Нападение на коргардскую базу, во время которого Даниель чуть было не погиб. Долгое восстановление. Политические изменения, в результате которых к власти пришли сторонники ее брата. «Дружеское» вмешательство Солярной Доминии. И день, когда она услышала о первой жертве новых хозяев Гладиуса – генерале Пацкинсе из Северной Армии, расстрелянном за неподчинение новому Совету Электоров. Мир перестал быть простым, черно-белым. Мы добрые и умные. Они – скверные и тупые.

А может, Рамзес прав? Может, не слушай она Даниеля, теперь у нее не было бы сложностей с самою собой, с друзьями, с братом? Неужели она и вправду не могла справиться со своей чисто женской похотью? Неужто гормоны распалили не только ее тело, но и мозг так, что он начал воспринимать танаторскую пропаганду? Ту самую пропаганду, которую она столько раз высмеивала и которую так презирала?

А близки они были только однажды.

Потом Даниель исчез. Она долго ничего о нем не знала. Рамзес молчал, скорее всего потому, что все, касающееся танатора Бондари, было секретом. Потом оказалось, что он пристал к мятежникам – небольшой группке, не признающей легальности действий нового Совета Электоров. Кажется, участвовал в какой-то террористической акции. Все его товарищи погибли, сам он был схвачен и избежал смерти только потому, что за него вступился Рамзес. Бондари приговорили к пятнадцати годам виртуального заточения. В реальном мире прошел едва месяц. Слишком мало, чтобы Дина могла забыть. Она пыталась навещать его каждую неделю, что для Даниеля означало почти четыре года отсидки, но он не хотел с ней разговаривать. Становился все более чужим, враждебным, странным. Сумрак, в который погрузили разум Даниеля, притуплял его сознание. Бондари все больше становился таким, какими раньше – давно – она представляла себе танаторов. И все же, когда истек срок наказания, она призналась ему в любви и предложила жить вместе. Он принял первый дар и отверг второй. Он хотел убежать из системы Мультона. Тогда она мысленно распрощалась с ним, а потом начался трудный и беспокойный процесс излечения от любви. Она хотела сделать это сама, не прибегая ни к наркотическому, ни к какому-либо иному очищению памяти.

И вот теперь оказалось, что Бондари уже не просто имя из прошлого, что этот человек снова вошел в жизнь ее брата. И в ее жизнь.

По личной просьбе Дины, прекрасно зная чувства сестры, хоть и порицая их, Рамзес помог Даниелю. Конечно, его вмешательства было бы недостаточно, если б солярные резиденты сочли, что бывшего танатора следует умертвить. Однако они, видимо, не были в этом убеждены. Возможно, вели какую-то собственную игру, а может, решили, что живой Бондари им еще на что-то сгодится. Или же что жест доброй воли положительно повлияет на взаимоотношения солярной резидентуры и нового Совета Электоров. Важно, что просьбу Рамзеса выслушали и Даниелю даровали жизнь. Однако в теперешней ситуации этот жест оказался для Рамзеса весьма опасным. Она не сомневалась, что найдется кто-нибудь, быть может, кто-то из его соперников в Совете либо какой-нибудь солярный резидент, которому вздумается припомнить имя человека, вступившегося за танатора Бондари. Продолжающего участвовать в заговорах мятежника Бондари. Бондари – любовника сестры электора Рамзеса Тиволи.

Жив ли ты, Даниель? И где ты сейчас?

5

– Надо поговорить! – сказал Даниель Бондари стоящему за стойкой бара мужчине. – Немедленно!

– Порядок. – Бирон Эриксон только кивнул. Тон голоса Даниеля исключал какие бы то ни было возражения. – Идем! Я кликну еще Фрица и Трыця, это порядочные парни. Наши.

– Наши? Это значит, чьи же? – Даниель взглянул Эриксону прямо в глаза. – Что ты под этим понимаешь?

Бармен не смутился.

– Наши… Ты наверняка понимаешь, о чем я, Даниель Бондари. Пошли, жаль время терять.

Он подозвал двух молодых мужчин и указал Даниелю на дверь в подсобное помещение бара. Спустя минуту все четверо оказались в маленькой комнатке, заставленной контейнерами с прессованной пищей.

– Знаешь, где можно достать оружие? – без обиняков спросил Даниель.

– Оружие? – Эриксон явно удивился. – Ты хочешь купить на Танто пушку? Это невозможно. Нам запрещено иметь оружие. Слишком большая опасность для города. Декомпрессия.

– Бирон, постарайся меня понять. Если б за углом был оружейный магазин, я б тебя не спрашивал. Знаю, что на таких базах, как ваша, штатские не могут носить оружия. Но у некоторых жителей есть любопытная привычка обходить законы. Если здесь кому-то известны такие люди, так кому же еще, как не хозяину кабака?

– Ты, кажется, не понимаешь, человече, – улыбнулся бармен. – Это не запрет, навязанный извне. Это решение наших руководителей. Мы – сорманиты, Даниель Бондари, и живем в соответствии с нормами нашей религии. У нас нет оружия.

– Но здесь, – повысил голос Даниель, – наверняка живут сотни миссионеров! Не сомневаюсь, что среди них отыщется несколько ярых противников закона.

– Если б я таковых знал, – спокойно ответил Эриксон, – то давно бы сообщил властям.

– Зачем тебе оружие? – неожиданно проговорил Фриц. – У тебя нет никакой возможности выйти живым из драки с безопасниками. Тебя прикончат немедленно! Ведь…

– Дурак ты, Фриц! – прервал его Трыць. – Нет никакого «ведь». Он знает, что говорит. Ему отсюда не сбежать. Поэтому у него два выхода: дать себя изловить или дать себя убить. Ты выбираешь второе, верно, Бондари?

– Верно, – спокойно сказал Даниель.

– У нас нет оружия, – повторил Эриксон. – И мы не знаем, у кого оно есть. Если мы можем тебе как-то помочь – скажи, и мы постараемся это сделать. Но мы не достанем для тебя пистолета. К сожалению, ты выбрал скверное место для бегства…

– А может, хорошее… – сказал Даниель после недолгого раздумья. Может, хорошее… Сколько времени осталось до посадки безопасников?

Прозрачная поверхность черепа Трыця затуманилась, потом на ней загорелось изображение, демонстрирующее помещение центра управления полетов.

– Герман, сколько у них осталось времени до посадки?

– Кто спрашивает? – На поверхности черепа Трыця проступило большое, искаженное лицо, словно отраженное в шаровом зеркале. – А, это ты, парень… погоди, сейчас. Семь минут двадцать секунд.

– Можешь задержать посадку?

– Послушай, это же корабль Департамента! Они яйца мне поотрывают, а я, честно говоря, очень к ним привязан.

– Герман, сосредоточься, брат, – спокойно сказал Трыць. – Ты можешь их задержать?

– Ну, могу, конечно, могу, на две-три минуты… Может, на четыре, но, Трыць, если я заблокирую им космодром, то вылечу с работы и тогда…

– Привет, Герман! – Эриксон шагнул к Трыцю, приблизил лицо к его черепу. – Сделай это. Говорю тебе, это будет то, что надо.

– Дело в нем, в Бондари? – спросил Герман после недолгого молчания. Не дождавшись ответа, помолчал еще немного. – Ладно. В вашем распоряжении дополнительные четыре минуты. Так что двигайте задницы и делайте, что собираетесь сделать. Привет!

Изображение на черепе Трыця погасло.

– Что надо сделать, Даниель Бондари? – повернулся Трыць к танатору.

– Покажите безопасную дорогу к храму джингджангов. Есть еще третий выход из создавшегося положения. Затаиться и переждать.

* * *

«Пусть даже еще пятнадцать лет», – пронеслось в голове Даниеля, когда спустя несколько минут он протискивался через узкий технический туннель. Вдоль стен бежали разноцветные трубы, пучки световодов, электрические кабели, а также ряды прозрачных коробок с какими-то странно шевелящимися элементами. Это были резервные логические системы города, позволяющие, как ему объяснил Трыць, осуществлять управление базой даже после почти полного уничтожения информационных структур.

Ручной коммуникатор то и дело сообщал Даниелю об актуальном положении дел, ожидаемом времени подхода к шлюзу и предполагаемом местонахождении безопасников.

Время поджимало. Даниель знал, что в нескольких десятках метров от него по главным коридорам базы быстро идут несколько человек. Трыць, Фриц и их товарищи должны были вызвать небольшую суматоху – привлечь к себе внимание потенциальных стукачей, сообщить другим людям, что необходимо помешать безопасникам, наконец, «прийти Даниелю на помощь в случае такой необходимости. Бондари понимал, что на очень-то многое рассчитывать не может. Просто десяток-полтора молодых людей, не очень любящих солярную власть и воспитанных в культе Дирака Бондари, решились помочь сыну героя. Однако и он и они знали, что если все обернется скверно, если безопасники и их солярные партнеры решатся на жесткую операцию в Семменсе, то поддержать Даниеля не отважится никто. Сейчас он был всего лишь пассажиром, разыскиваемым командованием космолета. Если же придет сообщение, объявляющее его преступником и беглецом, – он станет угрозой для всего города и сообщества тантийцев. Невозможно скрыть человека в небольшом замкнутом поселении, напичканном электроникой, контролирующей безопасность и одновременно являющейся самым совершенным аппаратом следственной полиции. Возможно, будь у Даниеля немного больше времени… Но времени не хватало. Требовалось как можно скорее выбраться на поверхность Танто.

– Безопасники в трех минутах полета, – уведомил коммуникатор голосом Трыця. – Ты почти дошел!

Он пошел бы быстрее, если б мог. Но туннель был узкий и низкий. Приходилось следить за тем, чтобы руками не задеть за выступающие из стен трубы, стержни и щитки. Он сгорбился так, что это мешало бежать, и все равно ему постоянно казалось, что он вот-вот ударится лбом о какую-нибудь металлическую консоль или выступающий из потолка рычаг. Возможно, следовало бежать по главному коридору? Рискуя столкнуться с местными «блюстителями порядка», но зато быстро и не опасаясь за форму черепа? Поздно рассуждать! Он влез сюда, потому что тантийцы в один голос твердили, что канал безопасен.

– Две с половиной минуты! Два поворота направо, потом ищи ход с красными обозначениями, – командовал коммуникатор. – До храма джингджангов остается сто метров. Там ты будешь в безопасности, во всяком случае от наших копов. Храм экстерриториален. Но безопасники залезут куда захотят.

Две минуты!

Направо. Еще раз направо. Дверь, перекрещенная посредине красными полосами. Здесь!

– Я на месте!

– Отодвинь засов и бегом в храм! Мы уже здесь, на улице! Полиции не видно. Никаких сообщений о приказе на арест в сервисе нет.

Даниель рванул солидно выглядевший засов. Пошло удивительно легко. Дверь немного приоткрылась. В зеленый полумрак технического туннеля ворвался свет и шум улицы. Даниель протиснулся сквозь щель. Захлопнул за собой дверь. На улице, вернее, площади перед храмом джингджангов толпились люди. Здесь располагалась крупная торговая точка города. Двухэтажные, покрашенные яркими красками контейнеры тянулись двумя рядами. Между ними оставался коридор почти пятнадцатиметровой ширины. Его украшал ряд деревьев, густо, будто перьями, усыпанных зелеными листьями. В начале площади стоял высокий, безоконный контейнер. Его первый и второй этажи закрывала голопроекция, изображающая фасад снежно-белого здания. Над входом медленно вращался черно-белый круг – знак джингджангов.

– Две минуты до посадки безопасников! Я здесь! – услышал Даниель и тут же увидел Трыця, поднимающего руку. Тантиец стоял примерно на полпути между Даниелем и храмом. Бондари быстро, решительно пошел туда. Бежать он не хотел. Зачем обращать на себя внимание?

– Эй, ты, остановись! – послышался из-за спины и немного сбоку голос.

Даниель оглянулся и увидел высокого темноволосого мужчину в зеленой тунике. Из его плеч выступали симбиотические манипуляторы. Кто такой? Строитель? Специалист по переселениям? Спасатель? Черт его знает! Теперь наступил подходящий момент. Кто-то выслал ему по сети ключ, в мозговом чипе мужчины отреагировали соответствующие программы и – пожалуйста! Все узнавший, наученный и получивший за миллисекунды вспомогательные программы шпик был готов действовать. Так по крайней мере поступали в те времена, когда Даниель сам был солдатом.

– Приказываю от имени… – начал мужчина и сунул руку под тунику. Даниель прыгнул. Расталкивая людей, помчался к храму. У противника есть какое-то оружие, но, может быть, он не сумеет им воспользоваться в толпе. Может, поостережется…

– Беги, черт побери, беги! – орал Трыць. Даниель не знал, слышит ли тантийца непосредственно или лишь голос в наушниках.

– Полторы минуты до посадки! Приказа на задержание нет! – очередная информация. Хорошая.

– Стой! Стрелять буду! – плохая информация.

Если у шпика есть пистолет и если только он успеет прицелиться в Даниеля, то оружие тут же пошлет «разумную» пулю, которая настигнет Бондари через две секунды. Поразит, оглушит, убьет. Выбирай, что хочешь.

За спиной у Бондари хлопнуло, раздался короткий крик. Что-то большое и тяжелое упало на землю.

– Беги, Даниель, беги! – кричал Трыць. – Пока тут неразбериха!

– Тридцать секунд до посадки безопасников!

– Пусти! Ты за это ответишь…

– Ах ты, скотина!

Много звуков. Много впечатлений. Одышка.

К счастью, движение пешеходов оборвалось. Люди останавливались, рассматривали что-то за спиной у Даниеля, там, откуда шли звуки драки.

– Стой! Приказываю! Стой!

Неожиданно почти перед самым Даниелем вырос словно из-под земли еще один противник. В его деформированных глазах, напоминающих две гигантские капли ртути, пылала жажда боя. Ствол пистолета он направил прямо в грудь Даниелю.

Даниель остановился. Люди с криком начали падать на землю, прикрывая головы руками, словно дополнительный сантиметр плоти и костей мог защитить их черепа от пуль.

– Я тебя прихватил! – сказал тайный агент и усмехнулся. – Лапки кверху!

Стояли только они двое, остальные горожане жались к земле. Кто-то полз, сзади до Даниеля долетали звуки схватки. Агент отгораживал Бондари от храма джингджангов, и это было неприятно.

– Сели! – услышал он сообщение неизвестного помощника. – Пройдут шлюз через полминуты!

Бум-боом! Бум-боом! Бум-боом! – сердце. Еще работает! Это хорошо.

И тут один из лежащих на земле мужчин вскочил и помчался вдоль улицы, громко вопя и без разбора топча других. Агент не был профессионалом. Он был любителем, которого спешно обучил управляющий сопроцессор. Ему следовало отмахнуться от беглеца, ведь у него на мушке уже был тот, кого он искал. Однако безотчетные рефлексы взяли верх. Он повернулся к бегущему человеку. Пистолет засек новую цель, определил расстояние и запах. Выплюнул «разумную» пулю, которая тут же врезалась в спину беглеца. Почти в тот момент, когда парализованный тантиец падал на землю, кто-то прыгнул к агенту. Тот не успел отреагировать. Его рванули, повалили на землю. Пистолет упал на тротуар. Сначала двое, а потом около десятка тантийцев принялись пинать и избивать агента. Он оказался предателем, солярным стукачом. Он выстрелил в их единоверца. Он носил огнестрельное оружие, которое могло угрожать безопасности всего города.

Даниель не обращал на это внимания. Рванулся вперед и через мгновение был уже у дверей храма. Погружаясь в светлое чрево голопроекции, он услышал доходящие сзади крики, чьи-то всхлипывания, топот множества ног. Голос из коммуникатора:

– Безопасники начали облаву. Один идет к центру управления. Я вынужден отключиться. Держись, парень.

Он уже был внутри храма. Десятка два совершенно нагих людей с полностью лишенными волос телами молча глядели на него. Вероятнее всего, это были монахи. Он не заметил на их лицах ни волнения, ни страха, ни любопытства. Он стоял перед ними в серебристом свете, словно в гигантской палатке, возведенной из серо-белых тканей.

– Готовитесь выйти на поверхность? – спросил он, но никто не отреагировал. Большинство вообще перестало обращать на него внимание. – Я тоже хочу! Мне нужен ваш скафандр! Я хочу погрузиться в коконе!

– Это очень неожиданное решение, правда? – Серо-белая палатка голопроекции заволновалась, когда в ней раздался этот голос. – Очень неожиданное…

– Мне необходимо… – начал Бондари, но голос решительно прервал его:

– Ничего не надо объяснять. Каждому будет дана возможность испытать себя. Неверным тоже! Быстро раздевайся и войди в тень!

6

Она любила, когда он на нее смотрел. Тогда он казался таким серьезным, сосредоточенным, таким внимательным к ее словам, жестам, выражению лица. Всегда, в любой момент он впитывал только ее. Настолько же он отличался от большинства тех типов, которые уже после минутного разговора лишь кивали головами и поддакивали, а в действительности думали неизвестно о чем, а чаще всего просто-напросто размышляли, как бы с минимальными усилиями затащить ее в постель. Дине ни разу не удалось поймать на этом Танкреда. А именно у него-то и были основания не сосредоточивать на ней свое внимание – ведь он был сетевиком, его мозг постоянно погружен в поток информации, идущей от орбитальных передатчиков.

– Как ты это делаешь? – спросила она.

– Что?

– Я не понимаю, как ты можешь нормально существовать, разговаривать, ходить или, – она ударила ладошкой по распределительному щиту глиттера, вести машину.

– А я не понимаю, – приоткрыв белоснежные зубы, улыбнулся Танкред, как ты можешь беседовать со мной, одновременно передвигать ноги, смотреть и слышать, ощущать холод и голод.

– Но ведь…

– Нет никакой разницы. Никакой. Твой мозг погружен в несколько потоков информации, например, световой, звуковой, обонятельной. Первый несравненно более существен для функционирования твоего организма, чем последний. Представь себе, что у тебя есть еще один орган чувств, настолько же превышающий зрение, насколько зрение превышает обоняние. – Он снова улыбнулся. – Я думал, коли вы решили присоединиться к нашему обществу, то прежде всего поняли принципы его действия.

– Я и думала, что понимаю. Но одно дело знать теоретически, а другое встретить такого человека, как ты. Раньше здесь сетевики не встречались.

– Потому что у вас не было передатчиков Сети. Наши люди постоянно сидели в Дираке, но никто не решался отправиться к Мультону.

– Вы можете жить только там, куда доходит поток Сети?

– Нет, конечно. Я могу заблокировать этот орган чувств. Но если отключение произойдет неожиданно, то это может кончиться тем, чем кончилось во время нашей первой встречи: коллапсом. Однако я могу просто отключить Сеть так же, как ты можешь отключить свои искусственные глаза. Делала такое?

– Делала, – ответила она, немного помолчав. И тут же сменила тему: Далеко еще?

Окна глиттера стали прозрачными, и Дина увидела, что они уже въехали на обезлюдевшую территорию. Дорога была пуста, по обочинам через каждые несколько километров стояли щиты с предостерегающими надписями, а проезжая через маленький городок, они не встретили ни одного человека. Это были территории коргардов.

– Будем на месте через три минуты тридцать семь секунд. – Время от времени Танкреду нравилось показать, что он постоянно связан со многими источниками информации. Она не знала, делает ли он так ради похвальбы, чтобы ее смутить, или же всего лишь по привычке, над которой и сам не властен. Практически это был единственный признак того, что он не такой человек, как она. Во всем остальном он вел себя как все другие люди. Конечно, если не считать свойственного ему серьезного взгляда.

– И мы действительно увидим форт?

– Надеюсь.

– Это небезопасно, верно?

– Но тебе понравится. – Танкред забарабанил пальцами по распределительному щитку. – Ты любишь испытывать страх, Дина. Любишь риск, игру на пределе, любишь действовать вопреки своим естественным реакциям, инстинктам.

– Возможно… А ты, я вижу, специалист и в области женской психологии.

– Нет. Просто я такой же, как ты.

– Откуда ты знаешь?

– Я наблюдаю за тобой. Разговаривал с твоим братом. Ну и знаю, что у сестры Рамзеса Тиволи был роман с бунтарем. С танатором…

– Не хочу об этом! – прервала она. – Хотя…

– Хочешь, ведь правда, хочешь? – Танкред снова улыбнулся. Он действительно был красив. – О, подъезжаем!

Глиттер притормозил, влетая в первые застройки городка Пооороз. Вернее, того, что от него осталось. Восемь лет назад на городок напали коргарды. Их машины вынырнули из полупрозрачного пузыря, охватывающего желтый форт, развернули фронт на добрых четыре километра и помчались в глубь континента. На их пути оказалось несколько заселенных пунктов, поспешно эвакуированных армией. Однако коргардская лавина пронеслась над ними, словно стая голодных хищных птиц, ищущих добычу пожирнее. И они нашли ее здесь, в Пооорозе.

– Ну, выходим. Придется немножко поработать лапками.

– Увидим что-то интересное?

– Не только что-то, но и кого-то. Идем.

Через несколько минут они поднялись на вершину холма, много лет назад возникшего во время боя с коргардами. Он состоял из навалов разрушенной гравитационными торпедами земли, руин разваленных взрывами домов, спекшегося шлака, остатков брони гладианских «панцирок». Холм располагался почти в центре бывшего города.

Глазам Дины предстала необычная, тревожная картина. Землю сковала скорлупа из расплавленного стекла. В нем просвечивали темные линии – следы улиц, стен домов, устройств, каким-то удивительным образом погруженных в твердую массу, покрывающую территорию давнего Пооороза. Кое-где из глади выступала уцелевшая стена, похожая на сталагмит пика стекла или более сложная форма. Против Дины, словно странная скульптура, торчал гладианский боевой глиттер. Во время боя он, вероятно, зарылся в землю и вступил в реакцию с какой-то разновидностью коргардского химического оружия и в результате окаменел. Когда много позже, уже после боя, вскрыли один из его бортов, оказалось, что внутри находятся тела двух пилотов, остеклованные, застывшие на полудвижении. Их вырубили из массы корабля и перевезли в лабораторию, но исследования не принесли ничего неожиданного. Попросту оба пилота – их тела, экипировка и одежда, как и остальная часть машины, превратились в очень твердый и плотный углеродистый спек.

Множество таких «замороженных» навсегда предметов, строений и устройств торчало из поверхности планеты, образуя на месте бывшего Пооороза настоящее кладбище памятников.

– Гладианские Помпеи, – сказал Танкред. – А вон там стоит наша Этна.

Дина повела глазами вслед за пальцем мужчины, который указывал на расположенную у самого горизонта блестящую точку, ритмично пульсирующую каплю ртути. Форт.

– Может помочь, может сопровождать, может отпустить грези… неожиданно услышали они голос за спиной. Дина испуганно вздрогнула, но Танкред успокаивающе обнял ее.

И было кого испугаться. Перед ними был ужасающе худой – похоже изголодавшийся и отощавший мужчина. На нем была потертая одежда, двигался он с большим трудом, перекашиваясь и хромая. Его черные глаза лихорадочно блестели, сидящие глубоко в глазницах, они придавали лицу культиста чудовищный вид. Кожа на лице была натянутая, серая и шершавая, под ней резко выделялись скулы, и веки без ресниц нервно подрагивали.

– Кто это? – спросила Дина Танкреда.

– Не его спрашивай, среброокая, спрашивай меня. Аз есьм человек, аз есьм избавление, аз есьм высвобождение. Я учу и учусь. Страдаю и приношу страдания. Аз есьм.

– Уйди, – спокойно сказал Танкред. – Ты нам мешаешь.

– Почему ты гонишь меня? Почему не желаешь коснуться моей ауры? Я Вердекс де Вердекс, послание, надежда и страх.

Мужчина протянул костлявые руки. Они дрожали, почти дергались. Он смотрел на них так, будто хотел принудить успокоиться. Впустую.

– Я не хочу обидеть тебя. – Танкред сделал шаг вперед, заслоняя Дину. Что надо сделать, чтобы ты ушел?

– Что сделать? А что вы вообще можете сделать? Чем вы можете меня оскорбить? Боги меня отвергли! Плохой, плохой, плохой… Порченый… Я хочу знать ваши имена. Я коллекционирую имена. Я жажду их.

– Я… Не знаю… – Дина замялась. «Идиотка! Чего ты боишься? Встретила сумасшедшего, вероятно, какого-то чокнутого культиста, проживающего на ничейной земле вблизи от форта. Я же с Танкредом. Нет, конечно, мне бояться нечего». – Дина. Дина Тиволи.

Вердекс де Вердекс развернулся и, как обещал, пошел прочь. Неожиданно остановился, повернулся к Дине и воскликнул:

– Среброокая. Так я буду тебя называть. Это твое имя!

7

Когда эластичные жилы скафандра джингджангов охватили его торс и голову, Даниель почувствовал, что всплывают воспоминания. Дальние, затертые пятнадцатилетием одиночества в душной мрачной камере виртуальной тюрьмы.

Его тело и раньше неоднократно подвергали удивительным процедурам, снабжали вспомогательной аппаратурой, пичкали различными снадобьями. Тогда он был судьей и солдатом, надевавшим боевой скафандр. Сейчас он – беглец, переодетый в монаха. Он не чувствовал ни сожаления, ни тоски – эти ощущения он выкинул из своего сознания, когда кружил по темной клетке тюрьмы. Выбросил он и радость, и надежду, и желание. С тех пор как ему возвратили свободу, весь мир казался ему серым, размытым, заслоненным липким занавесом. Он прикасался к вещам, но все они казались ему одинакового гладкими, лишенными фактуры и контуров. Он слышал звуки, но были они такими глухими, пустыми, словно кто-то выхолостил их, лишив высоких и низких тонов.

Чтобы продержаться пятнадцать лет в одиночестве, ему пришлось притупить свой разум. Теперь его органы чувств заново приспосабливались к реальности. Восстанавливались так же, как мускулы человека, проведшего в неподвижности много времени, а потом снова начавшего ходить.

А может, это был результат того, что мозг с отключенным боевым сопроцессором утомился от слишком долгой виртуальной стимуляции?

Теперь ненадолго, пока клейкие щупальца скафандра прилеплялись к коже Даниеля, а световые сигналы отсчитывали темп очередных манипуляций, воспоминания вернулись со всей силой – резкие и четкие, как хорошая голограмма.

Спешка, металлический привкус на губах, вспышка рефлекторов на панцирях, тяжесть оружия, сосредоточенные лица техников, сеть координат на дисплеях. Задание. Цель. Воспоминания прошлого появились неожиданно и так же неожиданно исчезли, но их сила поразила Даниеля. Он стоял оглушенный, не реагируя на команды, подаваемые храмовой системой.

– Встань, адепт! Адепт, встань! Адепт, встань! – Лишь трижды повторенный приказ возвратил его к реальности. Он поднялся, и в тот же момент ему на голову надвинулась чаша шлема.

Он развел руки. Пластины скафандра натянулись между руками и туловищем, словно крылья птеродактиля. Поверхность панциря блестела, по ней ползали коричнево-золотые полосы, как будто его покрывал тонкий слой находящегося в постоянном движении масла. Вероятно, это был активный слой наноузлов. Даниель глядел на липкую субстанцию, подсознательно ожидая, что клейкая жидкость вот-вот стечет к манжетам рукавов, соберется в толстые капли и начнет капать из комбинезона. Ничего подобного, конечно, не произошло.

– Транспортер готов, – известил Даниеля тот же голос, который вел его через подготовительные процедуры.

– Сколько времени я смогу там оставаться? – спросил Даниель. Он стоял в центре яркого светового шара, окруженного млечным туманом голопроекции. Шар двигался вместе с ним, перемещая его к следующему месту подготовки. Он надеялся, что ограничительные заслоны будут наконец сняты и он увидит обслуживающих аппараты людей и истинную внутренность храма. Однако этому явно не суждено было случиться.

– Сколько захочешь, адепт, сколько выдержишь. Ты сам определишь время своего моления.

– Меня действительно никто не сможет отыскать?

– В этом вся суть. Только адепт или магистр могут знать пределы своего долготерпения. Но помни, даже ты не сможешь прервать выполнения скафандром его функций. Одиночество – единственное мерило устойчивости души.

В шар света, окружающий Даниеля, проникла темная тень транспортера.

– После того как ты погрузишься в море жизни и энергии, машина сотрет из своей памяти координаты места, в котором ты находишься. Ты запустишь процедуру, и с этого момента никто не сможет тебя отыскать, разве что решатся уничтожить жизнь на планете. Двигай.

– Но…

– Двигай, адепт. Они уже близко! – Молочный туман, окружающий Даниеля, вдруг уплотнился, остекленился, превратившись в четыре блестящих стены, точнее – экраны… На каждом Даниель видел одно и то же: бегущих по улицам-коридорам города солярных десантников в броне, с укрытыми под масками лицами. На округлых шлемах моргали отверстия метателей, то открывающиеся, то закрывающиеся, словно затягивающиеся пленкой глаза ящерицы. Из боевых перчаток вырастали стволы оружия и излучатели. Над каждым солдатом кружил рой металлических насекомых, тесно сопряженных с их боевыми сопроцессорами. Горожане с криками расступались перед десантниками, а если делали это слишком медленно, то их тут же толкали, валили на землю и топтали.

– Двигай!

Прежде чем экраны погасли, Даниель успел увидеть, что один из десантников выбежал на площадь перед храмом джингджангов. В толпе зевак мелькнуло лицо Трыця.

– Беги, парень, прошу тебя, беги! – прошептал Даниель, и в этот момент свет погас.

Транспортер выпрыгнул из шлюза храма и погрузился во мрак планеты, направившись к плантациям энерготворческих растений. Через мгновение за ним устремились два глиттера со знаками гладианского корпуса безопасности на бортах.

* * *

Трыць Гаудеам провел двадцать два года жизни в тесных коридорах колонии. Он не был в восторге от этого города – затаил обиду на родителей, не отославших его на Гладиус, в школу. Но родители Трыця были правоверными сорманитами и считали, что место их сына здесь, на планете, которой в будущем предстоит стать первым полностью сорманитским миром. Они верили, что обязаны тяжко трудиться и творить добрые дела. Их жизнь должна была стать еще одним квантом, укрепляющим Бога в столкновении с сатаной. А поскольку результат этой битвы непредсказуем, постольку каждый человек обязан поддерживать добро. В противном случае у края времен демоны пожрут ангелов, а кровь Бога потечет по лапам сатаны. Никто не будет спасен, а Христос и Мани вторично умрут на крестах.

Трыцю предстояло стать очередным даром родителей Богу, новой крупицей, брошенной на одну из двух тарелок вселенских весов. Они боялись, что если он выедет на Гладиус, то утратит веру и не возвратится сюда, в суровый, простой мир. Возможно, они были правы, но скорее всего позволили бы ему в конце концов себя убедить. Ведь они так любили его и желали ему счастья! Ему даже удалось переломить их страх перед коргардами, опустошающими Гладиус. Однако как раз в то время, когда он уже собрался уезжать, наступили серьезные перемены. Покорные перехватили власть, армия Солярной Доминии вошла в Систему, был ограничен объем политических свобод, повышены налоги. Сорманитов, бывших все время верным электоратом фракции несгибаемых, начали на Гладиусе преследовать. И Трыць пришел к выводу, что сейчас не самое лучшее время для поездки, а родители с облегчением приняли решение сына и взамен позволили ему оставить сельскохозяйственную ферму и перебраться в город.

Он работал в сервисной фирме, обслуживающей тяжелое горное оборудование, учился, участвовал в сборах, организуемых храмом. Даже не потому, что распалились его религиозные чувства. Просто деятельность сорманитского сообщества сравнительно слабо контролировалась новыми властями, оно сохранило привкус свободы, а участие в молениях и встречах придавало бодрость и надежду. Его вера не была глубокой, но мир ценностей, почитаемых сорманитским сообществом, он считал своим. Не ощущал потребности бунтовать против традиций, просто не хотел, чтобы они определяли каждый аспект его жизни.

У сорманитов было немного святых. Пророки, мученики и мессии – это фигуры из священных книг, образующие пантеон, но далекие и нереальные. Сорманитская церковь была невелика. С момента возникновения, то есть неполные двести лет, она, по правде сказать, держалась на обочине серьезных событий, существовала и понемногу развивалась благодаря миссиям, приобретая новых единоверцев. Большинство миссионеров действовало в пределах цивилизованного мира. Спокойно, планомерно, придерживаясь основной доктрины. Лишь здесь, на Гладиусе, случилась драма. Сорманиты выбрали эту звездную систему местом созидания своего правого мира, поскольку гладианские поселенческие кодексы были очень близки их доктрине. И при этом оставляли много места свободе. Поэтому сорманиты весьма болезненно ощутили перемены, связанные с появлением в системе коргардов. Сама интервенция чужаков их не коснулась – ни в одном из подвергшихся нападению городов не было их храмов. Однако коргарды привлекли в систему соляров. А те сразу же потребовали скрупулезно исполнять поселенческие кодексы, начали навязывать свою интерпретацию законов и строить трансмиттеры Сети. Случилось несколько мелких конфликтов юридического характера, потом соляры занялись одной из сорманитских баз. Пока власть на Гладиусе была в руках противников унии с Доминией, сорманитская колония могла рассчитывать на поддержку и защиту. Однако когда влияние в Совете Электоров перешло к покорным, центральное правительство отказалось признать за Танто право на автономию. Представители Доминии систематически расширяли зоны своего влияния.

При таком положении многие тантийцы, которые, как и Трыць, не были ярыми приверженцами сорманитской доктрины, повернулись лицом к церкви. И тем большее значение приобрела легенда Дирка Бондари, вначале отвергшего религию предков, а потом погибшего за нее. Он был первым за многие десятилетия человеком, отдавшим жизнь, защищая сорманитское общество. И вот теперь Трыць познакомился с его сыном, как и отец, преследуемым солярными бандитами, гонимым словно зверь, одиноким. Помогая ему, Трыць ощущал себя участником чего-то важного, настоящего, возможно героического. Того, чем в будущем будут гордиться и он, и его родители.

Странно, но именно о них он подумал, когда увидел вбегающего на площадь солярного солдата. Он не знал, что ошибся, что у него нет никакого будущего.

Первая очередь прошла над людьми. Облако жара лизнуло макушки голов, припалило несколько шевелюр и разогнало толпу. Прохожие разбегались с криком, взвыли противопожарные сирены, неожиданно в воздухе закружились небольшие огнетушащие автоматы. Послышался детский плач. Один из обожженных пронзительно визжал, кто-то громко призывал медицинскую помощь. На середине площади лежало тело солярного агента, несколькими минутами раньше напавшего на Даниеля. Грудь мужчины вздымалась в хриплом дыхании. На голову был надвинут черный капюшон с сетью серебристого шитья. Однако попытка изолироваться от внешнего управления не удалась. При виде солярного солдата избитый мужчина с трудом поднялся и стянул капюшон. Лицо было окровавлено, глаза опухли, нос сломан.

– Он был здесь, – проговорил агент, обращаясь к солдату. – Я не смог его задержать!

Соляр медленно шел на него. Черное облако, кружащее до того над его головой, утратило свою яркость и плотность. Вихрь микроскопических автоматов замедлился, разделился на несколько клубков поменьше, которые расплылись по всей площади, повисали над головами людей, заползали в проходы между контейнерами, проверяли боковые улочки.

Паника продолжалась, а черный солдат и не думал успокаивать толпу. Совсем наоборот. Очередная волна жара испепелила стену контейнера, еще несколько человек упали на землю, схватились за обожженные лица.

Трыць, одурев, смотрел на все это, не совсем понимая, что творится вокруг. Узнав о приближении соляров, он думал, что будет преследование, борьба, столкновения. Возможно, даже бой. Но это не была стычка равных сил – кошмарное, не людское существо, до зубов вооруженное и идеально защищенное, забавлялось, стреляя без разбора в паникующих, безоружных гражданских.

Один из черных роев сгустился над головой агента, на секунду охватил ее, почти полностью заслонив. Человек замер, остановился на полушаге, его словно парализовало. Когда рой вновь слетел с его головы, он мутным взглядом повел вокруг, покачнулся и упал. Черный солдат уже принял информацию, извлеченную из мозга стукача, и двинулся прямо к храму джингджангов. К голове солдата поплыл один из медицинских аппаратов, пытаясь продиагностировать его. Трыць не уловил того момента, когда из плеча воина выдвинулась искусственная рука. Увидел только, как черный, быстрый хвататель снова прячется в панцирь, а раздавленный медицинский зонд падает на землю.

– О боже, как больно. – Один из обожженных людей лежал прямо на пути солдата. Видя приближающийся черный корпус, он попытался отползти в сторону, но его слушалась только одна рука. Он выругался от боли и тяжело упал на землю. Трыць узнал его. Это был Хаммер, один из тех, кого позвали на помощь Даниелю Бондари. Тяжелые ботинки солдата топтали землю, голова непрерывно поворачивалась в поисках новых жертв, ящерные веки камер то и дело опускались и поднимались. Вооруженные метателями руки все время искали цели. Это существо, чудовищное, почти двукратно превышающее ростом нормального человека, широкое, а поэтому едва умещавшееся между стенами контейнеров, приближалось к извивающемуся на земле Хаммеру. Оно могло обойти его, пройти над ним, но столь же равно – затоптать. Трыць выскочил из укрытия, чтобы схватить Хаммера за руку и уволочь с пути солярного десантника. Это была ошибка.

Резкое движение активировало один из боевых роев. Трыць почувствовал проникающий удар, словно сотни игл вонзились ему в кожу. Нервную систему парализовало, мышцы резко сократились, превратив тело в клубок. Прежде чем упасть, он еще увидел, как черный солдат поворачивает к нему голову, как его жалоподобные руки изменяют положение, как стволы выплевывают огонь. Трыць почувствовал ужасающую боль. И умер.

Черный солдат растоптал его тело, размозжил голову Хаммера, а потом дал выстрел, уничтоживший голосистему джингджангского храма.

* * *

Храмовый транспортер притормозил, потом повис над энергетическим полем и начал медленно опускаться. Заработали газовые сопла. Поверхность зеленого озера заколебалась и расступилась. Транспортер изменил высоту и наклонился, чтобы позволить пассажиру выйти на поверхность. Однако тот даже не дрогнул, потому что-через мгновение рядом с транспортером остановились два черных глиттера. Они повисли почти неподвижно, лишь слегка покачиваясь. Черные фигуры на сиденьях машин наклонились к Даниелю. Сверкнуло оружие. Соляры даже не пытались установить связь с жертвой скафандр джингджангов уже отключил внешние каналы, которые позволяли определить местонахождение адепта. Солдаты терпеливо ждали. Как знать, какие фокусы приготовил этот, как его, Бондари. Может, у него есть бомбы? Может, он решил, что раз уж не сумеет снова бежать, то надо покончить с собой и при случае унести в могилу как можно больше противников? Перед операцией им загрузили головы всем, что могло пригодиться во время облавы. Бондари был способен на нерациональные действия. Тем более если поймет, что его поймали и выхода нет. Поэтому они не решались слезать с кресел боевых глиттеров, ведь генераторы машин давали им дополнительное поле, защищающее от неожиданного взрыва. Запустили лишь системы, которым предстояло перепрограммировать транспортер беглеца, и ждали. Через несколько секунд они примут на себя управление машиной джингджангов и спокойно возвратятся на базу вместе с пленником.

Оба соляра получили ожидаемую информацию одновременно. Их компьютер перехватил управление транспортером. А потом поступило новое сообщение. Транспортер джингджангов поддерживал внутри скафандра условия, пригодные для жизни пассажира человеческой расы. Только вот там, внутри, в этой странно раздутой жесткой скорлупе, нет никого. Транспортер покинул храм с пустым скафандром внутри.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Работа на кухне всегда успокаивала Дину. Когда что-то по-настоящему выбивало ее из равновесия, она могла готовить целый день. Чем сложнее рецепт, тем лучше она отдыхала. Неуклонное следование премудростям кулинарного искусства позволяло забыть о неприятностях, сосредоточиться, разложить мысли по полочкам. Однако сегодня даже это не помогало.

Она зашипела от боли, извлекая из кипятка горячие яйца. Лизнула ошпаренный палец, взяла ложку и переложила яйца в холодную воду. Уже давно Рамзес так не раздражал ее. Братик. Как он вообще мог? Вот уже неделя, как сидит в столице, непрестанно занятый правительственными делами. Не соизволил даже коротенького сообщения прислать. Пробуя с ним связаться, она постоянно наталкивалась на сообщение, что у нее слишком низкий статус доступа. У нее! Слишком низкий статус!!!

Она подождала, пока яйца остынут, очистила и принялась резать на мелкие кусочки.

Когда сегодня утром она наконец увидела лицо брата на экране коммуникатора, то не дала ему даже слова молвить.

«Приветствую великого господина электора, ах, что ж такое приключилось, что великий господин электор соизволили вспомнить о своей сестре?» – Она знала, что брюзжит напрасно. И чем чаще будет так его встречать, тем меньше будет у Рамзеса желание связываться с ней. А это даст ей новый повод брюзжать. Ловушка! Но она не могла остановиться, настолько была разъярена. Не обратила даже внимания на выражение его лица. А соблаговоли она взглянуть на него повнимательнее, то сразу же поняла бы, как сильно взвинчен Рамзес. Но вглядываться она не хотела, предпочитая именно этого-то не видеть. Очередная ловушка.

Сейчас, добавляя к размятым яйцам еще немного желтка сырых яиц и лимонного сока, она уже и сама не знала, что ее рассердило больше: поведение ли Рамзеса, или же то, как некрасиво она сама повела себя с ним.

Яростно сбиваемый белок вырвался из сотейника на пол. Она не заметила этого и наступила на него босой ногой. Ну, беда! Уж коли не пойдет, так не пойдет…

«Дина, – Рамзес выслушал ее нарекания и лишь потом заговорил: – Даниель Бондари исчез».

«Что значит – исчез?» – Она чувствовала, что произошло нечто серьезное и опасное.

«Сбежал из ракеты, а потом улизнул от десантников. На Танто».

«Рамзес, ты мне скажи, как измученный пятнадцатилетней отсидкой человек мог уйти от ваших гончих псов? Или вы его снова поймали?»

«Нет, Дина, не поймали. Он убежал».

Ее охватила ярость. Она прямо-таки взбесилась:

«Рамзес! У тебя с головой все в порядке? Откуда такая информация? Как все случилось?»

«Я еще не знаю, к тому же большая часть сведений секретна. Но он сбежал».

«Соляры взяли его, а вам подбросили эту чепуховину? А может, вы снова его задержали, но ты не хочешь делать мне больно?»

Рамзес возмущенно фыркнул, но тут же взял себя в руки. И именно тогда она заметила в выражении его лица что-то такое, что ее поразило. Она поняла: случилось недоброе.

«Успокойся, успокойся, глупая». – Дина пыталась отделаться от этого ощущения. Сосредоточиться на приготовлении блюда. К размешанной яичной массе пробовала по капле добавлять масла. Но руки слишком сильно дрожали.

Тогда, утром, она шагнула к экрану головизора. Непроизвольно протянула руки к брату.

«В чем дело, Рамзес?»

«Не знаю. Самое скверное в том, что я не знаю. Невозможно так запросто уйти от преследователей. Или же все обстоит так, как говоришь ты: его схватили какие-то службы, наши или солярные, о которых мы понятия не имеет. Либо же помогли бунтари. А это означало бы, что мы не задушили их окончательно. Не знаю, что лучше».

Больше ему говорить не требовалось. Если Даниель действительно исчез, значит, новые власти отнюдь не владеют ситуацией в системе Мультона. Если же Даниеля похитили соляры, следовательно, они ведут какую-то игру за спиной электоров. Так или иначе, самоуверенность новых членов Совета должна поколебаться.

«Я распорядился оставить его в живых, моя подпись стоит на акте помилования, – продолжал Рамзес. – Моя. Ты, я думаю, догадываешься, что я не мог отдать такого приказа без согласия соляров, больше того, без их поддержки. Ты же понимаешь, правда? А теперь он исчез. Кто за это ответит? Вероятно, многие…»

Дина тогда не сразу сообразила, что имеет в виду брат. Глупая. Однако теперь уже знала, как-никак на размышления у нее был целый день. Она провела его на кухне, это верно, однако утренний разговор все время занимал мысли. Сейчас тоже. Дина взяла деревянную ложку. Досыпала в миску каперсы, порезанный лук. Некоторое время перемешивала, потом добавила огурца и предварительно сбитую пену белка. Терпеливо перемешивала соус.

У Рамзеса неприятности. Он подписал акт помилования Даниелю и тем самым подставил себя под огонь недоброжелателей: вот, посмотрите, высокий чиновник Совета Электоров спасает жизнь любовнику своей сестры, мятежнику и танатору. Дине было ясно, что Рамзес не мог не проконсультироваться, прежде чем принять такое решение. С кем, с какого ранга функционером новой власти – этого она не знала. Могла только догадываться, почему Даниелю даровали жизнь. Она не знала, какие детали подпадают под понятие «государственная тайна». Однако, когда выяснилось, что Даниель может оказаться очень ценным источником информации, Рамзес начал довольно неосторожно напоминать о своих заслугах в деле спасения Бондари. Его критики поутихли. Но вот бывший танатор исчез и как следствие – стал причиной неприятностей. Случилось бы такое, если б он умер? Разумеется, нет! А кто его спас? Ну, некто иной, как Рамзес Тиволи, ведь он же сам столько раз похвалялся этим! Да, приятного мало.

«Зачем он вам так нужен?»

«Не будь ребенком, Дина. За этим типом постоянно следили. Это, я думаю, ясно. Скажу предельно просто: вы считали, что он может вывести нас на людей и в места, данные о которых мы не сумели выжать из его мозга. У него была очень мощная, усиленная блокада. Кто знает, что там еще у него сидело в уголках памяти?»

Рамзес сказал не все. Это ясно. И хоть она знала, что он не может открыть ей большего, его скрытность страшно ее раздражала. Очередная ловушка.

«У тебя могут быть неприятности?»

Он ответил не сразу. Глядел на Дину внимательно, как бы ожидал подтверждения, что этот вопрос – не очередная зловредная зацепка, а забота.

«Рамзес, прошу тебя, скажи… У тебя могут быть неприятности?»

«Да».

«Что происходит? Мятежники опасны?»

На его сосредоточенном лице появилась гримаса, которая, видимо, должна была означать усмешку.

«Мятежники? Дина, никаких мятежников уже нет. Мы уничтожили их полностью. Даже если где-то там слоняются несколько человек и даже если именно они помогли Бондари бежать, то все равно они уже перестали быть опасными».

Он снова понизил голос. Она знала этот его дьявольский метод разговаривать. Он начинает что-то говорить, прерывается на полуслове, молча ожидает вопросов, комментариев, просьб. Хотя в действительности хочет продолжать. И знает, что ее это раздражает. И она не может сдержаться. Снова ловушка.

Из раздумий Дину вырвал звук скребущей по дну сотейника деревянной ложки. Соус был уже почти готов. Она капнула на палец, попробовала, добавила сливок, немного посолила. Снова взялась перемешивать.

«Так кто же нам реально угрожает?» – спросила она брата сегодня утром, хотя ведь заранее знала ответ.

«Мы сами, – сказал Рамзес. – Мы. Врагов наших уже нет. Уже исчезли все, кому следовало исчезнуть. При невыясненных обстоятельствах, конечно. Власть в наших руках. И вот началась борьба за влияние. И вскоре при вызывающих интерес несчастных случаях начнут погибать некоторые из нас. Тот, кто этого не понимает, ничего не смыслит в истории! Я не хочу исчезнуть первым».

«Братишка, а ты не пересаливаешь?»

«Не знаю, Дина. Но, прошу тебя, скажи, что я преувеличиваю, что у меня легкая паранойя и что я должен…»

«И что ты должен стукнуть себя по макушке, – улыбнулась она. – Ты б никогда, братишка, не позвонил, если б тебе снова не понадобилось доброе слово любимой сестренки. Неужели ты не можешь выплакаться на грудях Занделлы… Нет, прости, сейчас-то, пожалуй, на грудях рыжей Камелеоны… Или, может, Геодарды? Ну, у той-то грудки ого-го, есть на чем слезу пролить, дорогой мой электор, великий Рамзес Тиволи!»

Она его развеселила и, кажется, успокоила. Во всяком случае, он хорошо прикидывался. Они еще немного поболтали о том о сем, и Рамзес отключился.

Черт побери, мог бы кто-нибудь и ее утешить! Даниель сбежал. У брата неприятности. И все это она узнает из полуфраз, окутанных государственной и военной тайной.

Злость на Рамзеса вернулась с удвоенной силой. Она попробовала соус. Ну, хоть это получилось хорошо… как всегда. Немного кисловат, но не слишком острый, вкус каждого компонента вполне ощутим. Что говорить, хорош!

Она наклонилась над доской, на которой лежали тонкие ломтики тушеной рыбы. Погрузила ложку в миску, чтобы полить рыбу соусом, и в этот момент посуда выскользнула у нее из рук. Сотейник ударился о край стола, покачнулся, как бы выжидая, пока Дина сделает нужное движение, попытается его спасти. Напрасно. Девушка застыла, с фатальным спокойствием ожидая надвигающуюся катастрофу.

Сотейнику надоело, он полетел вниз, звучно стукнулся о пол, разбрызгав соус по сторонам, а потом, в полном соответствии с неумолимым законом Мерфи, перевернулся вверх дном. Из-под его краев соус понемногу сочился на пол.

Дина расплакалась.

Из спазматических рыданий ее вырвал сигнал видеофона. Она включила изображение и даже попятилась от изумления. На экране возникла истощенная физиономия Вердекса де Вердекса.

– Я хочу показать тебе кое-что интересное. Приезжай завтра.

2

– К сожалению, я не могу вас впустить, – покрутила головой молодая темноволосая секретарша электора Хольброта. – Весьма сожалею.

Стоящий перед нею мужчина улыбнулся.

– Убедительно прошу, это важное дело, если б вы шепнули на ушко господину советнику! Меня зовут Танкред Салерно…

– Я уже дважды повторяла вам. – Девушка явно занервничала. Мужчина нравился ей, он был красив, говорил уверенным, решительным тоном, у него были холеные руки и веселые глаза. Да, он произвел на нее впечатление, и только поэтому она не выдворила его сразу же за дверь. Теперь она снова начала сожалеть об этом. Вот еще один тип, который – при ближайшем рассмотрении – оказался настырным ворчуном. – Советник Хольброт договаривается о встречах заранее. Вы знаете, сколько у него дел? Вам известно, что значит управлять планетой?!

– Откровенно говоря, милая девушка, кое-что относительно этого мне известно. Я просматриваю газеты, – улыбнулся мужчина. У него были крашеные, коротко остриженные волосы. – В конце концов никто не заставлял господина Хольброта тащить на себе этот воз. Он по собственной воле полез в правительство, разве не так? С небольшой интернациональной помощью наших общих друзей…

– Это уж слишком. – Секретарша ударила рукой по столу. – Я вызываю охрану!

– Пожалуйста, не нервничайте, – пытался воспротивиться мужчина, но тут дверь комнаты отворилась, и вошли два охранника. Их тела были затянуты в зеленые, упругие экопанцири, а лица покрыты масками. В руках парализаторы.

– Прошу увести этого человека, – быстро проговорила секретарша. Замечания, которые он себе позволяет…

Она замолчала, кинула на Танкреда испепеляющий взгляд. Однако замялась, зная, что если передаст его слова стражникам, то навлечет на мужчину серьезные неприятности. Как-никак они находились в правительственном здании, а Танкред Салерно осмелился критиковать правительство Гладиуса, повторяя аргументы мятежников. Однако мужчина был красив и у него были холеные руки.

Секретарше стало его жаль.

– Его замечания были дерзкими. Прошу его вывести!

– Слушаюсь. – Стражник потянул Танкреда за руку. – Пошли!

Почти в этот момент раскрылась дверь кабинета Хольброта и появился сам электор – уже немолодой, но элегантный и все еще сохраняющий спортивный вид мужчина.

– Что тут происходит, черт… – Он замолчал, ожидая ответа. Его взгляд остановился на настырном просителе. – Танкред Салерно?

– Да, господин Хольброт.

– Отпустите его немедленно, идиоты! Почему вас задержали?

– Без причин, господин электор. Я только хотел с вами встретиться.

– Керло, – повернулся Хольброт к секретарше. – Почему ты не сообщила мне о прибытии господина Салерно?

– Потому… потому… – Девушка явно не могла понять, в чем дело. Этот господин не был у меня в графике приемов, а вы запретили мешать вам.

– Но у господина Салерно самый высокий статус доступа! Прошу ко мне, убедительно прошу…

– Ну, разве я не говорил, что он меня примет. – Салерно подмигнул девушке и скрылся в кабинете электора. Дверь захлопнулась у него за спиной. Пораженная секретарша взглянула на стражников, стоящих у стены и ругающихся на чем свет стоит.

– Но ведь, – промямлила она скорее себе, чем им, – он же не предъявлял карты статуса!

* * *

– Вы должны были прийти лишь завтра, – сказал. Хольброт, когда они уже уселись в кресла.

– События развиваются слишком быстро. Мне удалось добраться скорее. Я решил, что лучше встретиться уже сегодня.

– Очень разумно. Как вы себя чувствуете?

– Скверно, господин Хольброт. Сетевое молчание нападает неожиданно, без предупреждения. Вы этого не поймете. Много дней, прежде чем вновь пошли сигналы из приведенного в порядок Дирака, у меня не было доступа в Поток.

– Но вы ведь все равно пользуетесь лишь фрагментами Потока, да и то с многомесячным запаздыванием.

– Это правда, господин Хольброт. Я – не элемент Сети, я лишь пользуюсь ее ресурсами. И все же девяносто пять процентов импульсов и информации доходят до меня через Поток. Представьте себе, что вы неожиданно стали слепым, глухим и немым. Так я это воспринял. Лишь через неделю с момента включения в Поток я смог отсоединиться от реаниматоров. Тем не менее я все-таки, пожалуй, единственный солярный резидент, который уже действует нормально, верно?

– Ваше представительство не предоставляет нам таких сведений, господин Салерно.

– Ох, господин Хольброт, – улыбнулся Салерно. – Уверен, вы постоянно шпионите за нашими центрами. Но меня это, откровенно говоря, не интересует. Я прибыл к вам, получив приказ. Постараюсь помочь в меру сил и возможностей.

– Чем раньше мы начнем, тем скорее придем к каким-то выводам…

– Для того я и прибыл, господин Хольброт, чтобы делать выводы и оказывать помощь. Я получил комплекс информации о проблеме, думаю, однако, было бы невредно, если б вы еще раз изложили мне ваши результаты. А также снабдили их собственным комментарием.

– Я полагаю, вы предпочитаете выработать собственное, независимое мнение.

– У меня есть собственное, независимое мнение по этой проблеме, улыбнулся Салерно. – Знакомство с чужими взглядами мне совершенно не мешает формулировать выводы, опирающиеся исключительно на факты. Этим занимается мой логический сопроцессор. Зато субъективные мнения помогают мне создать размытый спектр данных, необходимый для правильной работы интуиционного сопроцессора. Поэтому прошу не опасаться. Результаты ваших исследований меня не загипнотизируют.

Хольброт некоторое время молча смотрел на гостя. Он знал многих людей, подобных Танкреду. Можно сказать, сам был таким человеком. Иначе не стал бы руководителем комиссии безопасности в новом правительстве Гладиуса. О да, Аугусто Хольброт в своей жизни повидал множество убийц, солдат, палачей, судей и политиков. Однако в Танкреде Салерно он обнаружил нечто такое, чего никогда не встречал раньше, – самоуверенность и мудрость, являющиеся результатом постоянного соприкосновения с сотнями других умов и возможности в любой момент пользоваться гигантскими хранилищами данных. Танкред Салерно был постоянно сопряженным с Мозговой Сетью солярным резидентом, командированным сюда, чтобы помочь разгадать загадки, связанные с терактом на Дираке и исчезновением Даниеля Бондари.

– Наденьте шлем виртуала, – наконец сказал Хольброт. – Мой кабинет кажется обычной конторой, но, поверьте, мы в полной безопасности. Это помещение с высочайшими характеристиками недоступности. Никто не сможет нас подслушать. У меня уже готово для вас изложение событий.

– Я также предоставлю некоторые новые сведения. Я получил разрешение передать вам самые последние доклады, касающиеся наших исследований коргардов. Конечно, не ожидайте слишком многого, большая часть сведений по-прежнему оседает в военных банках данных. Однако думаю, вам все равно будет интересно.

– Не сомневаюсь.

– Вам когда-нибудь доводилось входить в настоящее сопряжение?

– Да, несколько раз.

– Я имею в виду полное сопряжение, электор Хольброт, сопряжение с сетевиком.

– Откровенно говоря, нет.

– Ну, так, дорогой господин Хольброт, вас ожидает уйма увлекательного.

Два тела в креслах резко напряглись. Головы в шлемах слегка покачивались из стороны в сторону. Пальцы выписывали на подлокотниках кресел замысловатые знаки. Полное сопряжение.

* * *

Шум. Вспышка света. Чужая память. Перемешанные слова, превращающиеся в искаженные образы. Контроль! Уровень соотнесения установлен! Как меня зовут? Поступление импульсов. Я слеп, но вижу. Трансмиссия начата! Я понимаю слова, но не улавливаю смысла фраз. Даниель Бондари. Контроль ограничений! Даниель Бондари. Изображение. Не знаю. Знаю. Сын Дирка Бондари, иммигранта со спутника Танто. Контроль контуров!

Мы проводим изучение коргардского гиперпрохода. Дирк погиб при случайном столкновении с нашими солдатами. Он не был бунтовщиком – простая ошибка. На Танто он – объект культа. Ошибочная иерархия информации. Стимуляция! Мы как раз направили погоню. Бондари исчез. Кто-то должен был ему помочь. Стоп! Возврат информации. Семь лет в корпусе танаторов. Судья-десантник. Восемь боевых операций. Все миссии окончились успешно. Приведены в исполнение двадцать три смертных приговора заочных судов. Самостоятельно вынесен тридцать один смертный приговор. Все приведены в исполнение. Изменение направления потока информации! При последовавшем судебном анализе ошибки не обнаружены. Мы выслали через проход двенадцать экспедиций. Думаем, две дошли до цели. Ни одна не вернулась. Активность проходов не ослабевает, но мы не умеем правильно подбирать параметры. Смена направления потока информации. Службу в танаторских формированиях он должен был окончить в прошлом году. Бондари не перешел на гражданскую работу. Включен в антикоргардскую оперативную группу. Полное соответствие организма критерию «ста характеристик».

Ошибочная активация. Я задыхаюсь. У меня сухие жабры. Мне нужна вода! Коррекция ошибки! Он принимал участие в битве за Черный форт. Выжил. Однако затем подвергался длительному восстановлению. Петля! Мы как раз направили погоню. Бондари исчез. Кто-то должен был ему помочь. Заполнение буфера! После заключения перемирия он связался с мятежниками. Мы потеряли его из виду на некоторое время. Он отыскался в Нулевой Базе, которую правительственные войска заняли в мае прошлого года. Внимание! Повышенный уровень секретности! Записи, сделанные во время операции, непонятны. Наши десантники вошли в помещение лаборатории спустя четыре минуты после группы Бондари. Командовала резидентка Сети, Гаврила Маранги. Бунтовщиков схватили. Всем был вынесен смертный приговор, тут же приведенный в исполнение. Предварительно их «процедили», необратимо разрушив мозг. Лишь записи киборга показали, что они где-то побывали. Мы получили копии изнутри базы коргардов, а также данные о двух солдатах, которых не нашли. На их месте оказался Риттер, тоже мятежник, схваченный коргардами несколькими месяцами раньше. Мозговое сканирование подтверждает этот факт. В результате анализа записей лабораторных приборов установлены чрезвычайно краткие, почти не поддающиеся измерению, нарушения – скачки массы, излучение, интенсивная эмиссия радиоволн. Их перемещения могли длиться долю микросекунды, то есть были короче времени Планка. Они были там, но мы этого просто не заметили. Это означает, что коргарды умеют управлять временем. Перерыв! Смена потенциалов! Даниель Бондари не был немедленно умерщвлен. Вмешался электор Рамзес Тиволи. Знаю… Знаю… Знаю… Коррекция поступления сигналов! Я знаю Рамзеса Тиволи. Напряжение в сфере готовности! Мы потеряли Клякса Кликса. Во время катастрофы на Дираке он находился в «провале». Дезинтегрировал вместе с другими пассажирами, несмотря на то, что мы сумели задержать процедуру старта. Разделяю! Последний свидетель – Бондари. Он исчез. Вы должны начать поиски. Буферы свободны. Затем Бондари должен быть передан нам. Стоп!

Аугусто Хольброт стянул с головы шлем. Он тяжело дышал, глаза были красными, щеки побелели.

– Ну и как? – На лице Салерно не было заметно признаков усталости. Его сознание постоянно работало в сопряжении. Хольброт же был всего лишь обыкновенным человеком.

– Не знаю, все ли я правильно понял. Я воспринял множество картин. Электор потянулся к заранее приготовленному стакану с бодрящим напитком. Выпил одним глотком, закашлялся, вытер платочком уголок рта. – Это… это необыкновенно.

– Я установил высокий темп передачи, – сказал Салерно. – Вы смогли уловить лишь основную информацию-ключ. Думаю, в течение получаса все уложится в вашем сознании в логичный ряд. Вы сможете проанализировать сведения и принять соответствующее решение.

– Я подготовлен. – Хольброт еще раз промокнул рот платочком. Непосредственная передача сведений была методом связи, минимально подверженным подслушиванию. Он знал об этом. И знал также, что дело не только в этом. Салерно ввел ему в мозг информацию, снабдив ее соответствующими условиями безопасности. Она будет находиться там сегодня и, возможно, завтра. За это время он, Хольброт, должен принять нужное решение и пустить в дело своих людей. Потом сообщенные Салерно сведения исчезнут из памяти электора, потому что перестанут быть ему нужны.

– Прощайте. – Танкред Салерно протянул руку. Пожатие было крепкое, уверенное. – Простите, что не могу остаться дольше, но я условился. Вы понимаете, девушка…

«Боже, что он еще наделал в моем мозге?» – подумал Хольброт, чувствуя затылком волну холода. Однако улыбнулся, понимающе подмигнул и протянул руку на прощание.

– Девушка? Ну, ну, вижу, сетевики тоже не избегают осязаемых удовольствий.

– Если б вы знали, еще как… – Салерно задержался в дверях, указал пальцем на секретаршу Хольброта. – Ах да, дорогой электор Хольброт, мне думается, вы должны немедленно уволить эту женщину за слишком легкомысленное отношение к вопросам безопасности.

3

Спускаемый аппарат медленно приближался к диску луны. Серая, кое-где отсвечивающая белым поверхность Меча с расстояния в тысячи километров казалась абсолютно гладкой. Разумеется, это был оптический обман – ледяную скорлупу, покрывающую планетку, в действительности украшали борозды и морщины. Правда, здесь не было круговых послеметеоритных кратеров, потому что ударяющие в Меч астероиды пробивали ледяной слой, а трещины быстро заполнялись водой, которая тут же замерзала, образуя серую латку, лишь немногим отличающуюся цветом от старого льда. В нескольких местах на темной поверхности светились яркие пятна. Это были вытопленные в ледяной оболочке проходы к океану, охватывающему ядро спутника. На Мече размещалось множество таких «дыр» диаметром от двадцати метров до километра. Рядом с ними на льду располагались перегрузочные терминалы, антенны связи и энергетические станции. Вокруг городов были утоплены миллиарды микроскопических энергетических коллекторов, поглощающих и преобразующих свет Спаты, газового гиганта, вокруг которого вращался Меч. Кроме больших «люков», поддерживались также и проходы поменьше используемые для научных, военных либо частных целей, позволяющие жильцам этого мира общаться с другими обитателями системы Мультона.

Малый космический паром, на котором несколько дней везли Даниеля Бондари, летел к ледовому проходу, проделанному на южном полюсе Меча. Не случайно. Это был довольно шумный порт, обслуживающий подводные города, фабрики и научно-исследовательские станции, размещенные под ледяной поверхностью. То, что порт находился сравнительно далеко от экваториальных правительственных учреждений, воинских баз и полицейских гарнизонов, притягивало к нему множество бизнесменов. Расцветал черный рынок, контрабанда, нелегальные глубинные экспедиции и гонки, ставкой в которых была смерть.

Новый знакомый Даниеля считал это самым подходящим местом, чтобы нырнуть под ледяную кору спутника. Бондари по-прежнему не знал, как его «патрон» собирается протащить его сквозь сито военного контроля. Было ясно, что автономность черного рынка в значительной степени фиктивна. Ведь все человеческие поселения в системе Мультона, кроме самого Гладиуса, находились под строгим присмотром. Автоматы направляли и регулировали прилетающие ракеты. Таможенные проходы и антитеррористические тесты идентифицировали всех прибывающих людей. Системы безопасности, непрерывно просматривающие техническое состояние и эковозобновляемость подводных поселений, столь же успешно могли служить проверке жителей. Поэтому Даниель был уверен, что полиция в большей или меньшей степени контролирует все черные рынки.

Он испытал это уже во время полета на Танто. Соляры и подчиняющиеся им гладианские службы постоянно выискивали – как это называли СМИ «саботажников», подрывающих безопасность граждан и общественный порядок.

Так что Бондари с большим беспокойством ожидал посадки парома и того, что за этим последует. Тем более, что владелец корабля за все время полета не раскрыл ни своей личности, ни причин своих действий, ни даже цели полета. Но выхода у Даниеля не было. На Танто этот странный человек пришел ему на выручку и предложил сотрудничество. Он с таким же успехом мог быть участником движения сопротивления, как и солярным агентом.

Перед глазами Даниеля еще раз промелькнул тот момент, когда его машина подошла к внутреннему шлюзу храма джингджангов.

Все происходило в абсолютной тишине. Клубневидный скафандр джингджангов идеально гасил внешние звуки, системы связи были дезактивированы. Даниелю предстояло стать отшельником, погрузиться в безмолвие, тьму и одиночество.

Он не услышал, как совсем рядом разорвался снаряд. Понял, что что-то происходит, когда увидел, как ударная волна бросает на стену двух обслуживающих аппаратуру монахов. Их тела медленно сползли на пол, оставив на металлической плите широкие красные полосы. Даниель с трудом повернулся на сиденье транспортера. Солярный солдат, ворвавшийся в этот момент в храм, целился прямо в него.

И тут из тьмы, из ниши, в которой стояло еще несколько храмовых транспортеров, сверкнул выстрел. Разрывная пуля попала в голову солдата, пробила шлем и вгрызлась в череп. Бронированное чудище на долю секунды замерло, но тут же снова приготовилось к выстрелу. Только теперь его движения были немного странными, нескоординированными. Даниель знал, в чем дело, он сам пользовался таким оружием. Пуля разорвала мозг десантника и прикончила его сразу же. Но этого было недостаточно. Контроль над мертвым телом тут же взял на себя боевой сопроцессор, действующий медленнее и осуществляющий более простые функции, нежели живой человек, но достаточно действенный, чтобы прицелиться и выстрелить. А потом управление покрытым броней трупом возьмет на себя «близнец», партнер солдата, находящийся на безопасном расстоянии и сопряженный с ним через чипы.

Смерть десантника – только половина работы. Пуля должна немедленно вспрыснуть специальные энзимы и гормоны, вогнать их в кровеносную систему жертвы в надежде, что они подействуют. Инъекция должна заблокировать и дезинтегрировать чиповые контуры боевого экзопанциря, а значит, не дать скафандру пересылать какие-либо сигналы, управлять телом извне и высвободить импульс автодеструкции и взрыв бомбы.

Получилось! Колени десантника неожиданно подогнулись, отверстия в шлеме выпустили фонтаны разрушенных тканей, бронированная туша перегнулась почти пополам и рухнула на землю.

Лишь теперь из темноты вынырнул стрелок. Он же выкатил и вторую транспортную коляску, на которой лежала пустая оболочка скафандра и плоские медицинские носилки.

Никто ничего не мог объяснить. У джингджангова скафандра Бондари не было систем связи. Через темное стекло шлема Даниель не видел лица нежданного помощника, а лишь темный контур его тела. Тот понимал это. Дал сигнал Бондари, что ему надо перебраться на носилки, и принялся распылять аэрозольную мину. Через несколько секунд помещение шлюза станет горячее звездных глубин. Это окончательно убедило бывшего танатора. Он кое-как сполз со своего транспортера и с трудом, потому что скафандр блокировал движения, вполз на носилки.

Таинственный пришелец легонько стукнул его по шлему, что, вероятно, должно было означать «все в порядке»! И действительно, спустя секунду носилки сорвались с места с такой скоростью, с какой, пожалуй, никогда не возили больных. Даниель успел заметить, как отворяются какие-то маленькие дверцы, потом висящие на магнитной подушке носилки вылетели в пространство. Взрыва в шлюзе он не услышал.

Он не задумывался над происходящим. Когда руками в неуклюжих раздутых перчатках он пробовал удержаться на мчащемся ложе, то думал только о том, что лег неудобно и теперь, скованный странным скафандром, с выпяченным вперед задом должен выглядеть как последний идиот.

Через полминуты открылся очередной шлюз, некоторое время они летели над поверхностью планеты, в пустоте, и наконец добрались до небольшого герметичного склада. Там у незнакомца был для Даниеля приготовлен новый вакуумный скафандр. И там же началось это странное путешествие.

Даниель не думал, что его спаситель представляет интересы соляров. Кто же он? Наверняка кто-то хорошо информированный, коли сумел отыскать Даниеля в охваченном беспорядками городе. Несомненно, кто-то, готовый на все – ведь сумел незаметно проникнуть в нужное место и обезопасить трассу бегства. Наконец, кто-то, кому Даниель был очень нужен.

А кто, кроме соляров, соответствовал этим критериям? Несомненно, мятежники. Если где-то еще уцелела хоть одна научная либо военная база несгибаемых, то он, Даниель, будет для нее истинным кладезем сведений. Пятнадцать лет тюрьмы многое стерли из его памяти, но наверняка не уничтожили следов, связанных с пребыванием в коргардской базе. Его тело было живым свидетелем тех испытаний и вполне могло оказаться для ученых источником информации. И – что самое главное – содержало данные о гиперпространственных координатах коргардской базы. Они были в нем, укрытые в митохондриях ДНК, небольшой группе клеток, находящихся в его левой ноге. После извлечения и перекодирования координаты позволят добраться до расположения врага, чтобы бороться с ним или вести переговоры.

Даниель хотел вывезти эти данные из системы Мультона, передать другим человеческим мирам, не зависящим от Солярной Доминии. Однако теперь, когда появилась тень надежды на то, что он еще может встретить свободных гладиан, он перестал думать о бегстве.

4

Яркий шар Меча приближался все быстрее. Даниель видел на большом экране, как планетка поднимается на фоне огромного диска газового гиганта – Спаты. Здесь он парил на монокрыле в глубинах сапфирного неба, здесь состязался с солярными солдатами, здесь боролся с ураганом, здесь любил погибшую потом девушку по имени Каролина.

Его спутник большую часть времени тоже проводил в дневной кабине. Он был неразговорчив. По собственному почину раскрывал рот только в тех случаях, когда надо было дать Даниелю какое-то указание. На вопросы отвечал кратко и неохотно, большинство из них, особенно касающихся подпольной армии, своих функций и цели операции, просто обходил молчанием.

У Даниеля не было к нему претензий. Чем меньше он будет знать, тем меньше опасности в случае провала что-нибудь из него вытянуть. Поняв, что его партнер не хочет отвечать на вопросы, он перестал на этом настаивать и молча любовался видами на экране. Всему свое время.

И молчаливый спаситель сам начал разговор, и Даниель наконец узнал, что именно произошло на Танто и каким образом им удалось избежать погони.

– Ты должен подготовить себя. Пошли. – Мужчина стоял у Даниеля за спиной. У него был хриплый голос, говорил он медленно, очень странно составляя фразы. Не то чтобы был невеждой, не умеющим толком говорить. У него был довольно богатый запас слов, и в большинстве случаев он использовал правильные грамматические формы. Однако привкус странности и чуждости появлялся при каждом разговоре. Даниель чувствовал, что у языковых нюансов есть своя логика, и хотя временами это звучало забавно, а порой непонятно, в действительности они несут в себе весьма важную информацию. Странным было и то, что когда Даниель обращал внимание мужчины на какую-либо типичную ошибку, тот принимал критику очень спокойно, и такие оговорки в его речи уже никогда не повторялись. Зато появлялись другие.

– Что-то происходит?

– Да. Происходит что-то. Будем садить себя. Ты должен войти в камеру.

– Как мы пройдем через контроль?

– Мы не пройдем через контроль. Проедем. Контроля не будет.

Как и на Танто, они миновали таможенные системы без каких-либо проблем. У мужчины были огромные возможности. Даниель знал процедуры, связанные с безопасностью в лунных колониях. Многие годы сам следил за их исполнением. Чтобы обойти существующую систему запретов, докладов и реестров, надо было проникнуть во внутреннюю сеть служб безопасности, давать крупные взятки либо обладать абсолютно надежными бумагами с высшим приоритетом. Кто мог это обеспечить? Если его похитило какое-то сверхсекретное звено бывшей гладианской армии, то такое было возможно. Не меньшее влияние могли иметь высокие функционеры покорных, ну и сами соляры. А может быть, на вершинах новой власти уже началась борьба за влияние и деньги? То, что он не станет служить ни одной фракции покорных, было Даниелю ясно. Он больше опасался того, что его просто-напросто похитил агент Доминии, чтобы потом сообщить в средствах массовой информации о придуманном нападении. И таким образом навсегда убрать его из поля зрения электорских безопасников.

– Куда мы летим? Почему именно на Меч?

– Отвечу потом. На все отвечу. Сейчас подготовь себя самого.

– К чему?

– Будем себя садить. Надо сменить машину. Будем ныряться. Люди не будут тебя контролировать. Не будут контролировать меня. Будут недалеко. Мы должны двигаться осторожно.

– Не понимаю. Повтори, пожалуйста, и яснее.

– Я не могу повторить яснее. Слова не темные. Могу повторить другие слова.

«Черт бы тебя побрал», – подумал Даниель и даже обрадовался, что дал себя разозлить. Впервые после выхода на свободу он психанул. Знакомое ощущение вернуло ему выхолощенный тюрьмой разум.

– Повторяю, но не повторю. Другие слова.

– Ты хочешь сказать, что повторишь суть, но не теми словами, то есть не повторишь?

– Да. Повторяю. Контроля не будется. Наблюдают за всеми людьми. За нами, может быть, тоже. Вероятность.

– Понимаю. Нас не станут подвергать строгому контролю, но мы должны следить за тем, чтобы на нас не обратили внимания случайно.

– Да.

– Ты кто? Человек?

Мужчина не ответил. Он смотрел на Даниеля модифицированными глазами с вертикальными штришками зрачков. У каждого глаза было два века, закрывавшихся одновременно. Глаза были поставлены очень широко. Если глядеть на лицо мужчины прямо, они смотрели немного сбоку как две выпуклости. У него могли быть сложности со стереоскопическим зрением. И не только с этим. Больше всего Даниеля изумлял имплантат, который этот тип пристроил себе на спину.

– Человек. Я – человек. – Чужак повторил слова Бондари и тихо рассмеялся. У него были не зубы, а две плоские костяные пластины. Тоже имплантаты.

Ракета опустилась через несколько минут. Когда платформа доставляла их на поле космодрома, Даниелю вдруг показалось, что он уже знает решение загадки. Однако ответ не удержался в мозгу, улетучился, оставив Бондари с раздражающим ощущением того, что он знает, что уже мысленно назвал это, что вот-вот вспомнит, ведь оно вертится на кончике языка.

Платформа остановилась. Это не был космопорт высшего класса, а скорее всего полевой ракетодром. Ни больших строений, ни транспортеров, ни герметичных рукавов, через которые можно попасть из ракеты прямо на базу. Даниелю и его спутнику, одетым в пустотные скафандры, пришлось довольно долго идти по скользкой глади.

– Ты знаешь, что под нами три километра льда, а потом сорок километров воды? – риторически спросил Даниель, не рассчитывая на ответ.

– Я знаю. Ты знаешь плохо. Три километра и четыреста метров льда. Сорок три километра воды. Ты должен научить себя считать. – Новый знакомец снова захихикал.

Они были на Мече.

* * *

Даниель неожиданно понял, кто его спаситель. Мгновенно не распознанные до того элементы сложились в единое целое. И, как обычно в таких случаях, слишком поздно. Правда, ненамного, всего лишь на то время, которое потребовалось, чтобы приложить к его шее аппликатор и ввести какую-то парализующую пакость. К цели путешествия Бондари добрался в виде неподвижной мумии, но, к сожалению, в полном сознании.

Однако прежде чем наступил этот неприятный момент, они погрузились в бездонный океан Меча.

Именно здесь в эндогидросфере находились поселения людей. Закрытые от космического холода и излучения, охваченные живительной влагой, они развивались очень быстро. Выше всего, под самой ледяной скорлупой, располагались фермы планктона. На глубине примерно пятисот метров плавали города. Ниже – от полутора до десяти, а то и на несколько десятков километров, – в глубины океана погружались только экспедиции ученых, лодки любителей острых ощущений, да машины клана Ныряльщиков. Там также постоянно находилась животноводческая станция, в которой выращивали и изучали глубоководные виды животных. Предполагалось, что в будущем биоценоз Меча должен стать обильным также и на уровнях, на которые люди погружались редко. Это, в свою очередь, требовало адаптации и выращивания множества видов, импортируемых из удаленных миров, где жизнь в водных глубинах возникла путем естественной эволюции. Правда, генинженеры были в состоянии создать существо, способное функционировать чуть ли не в любых условиях космоса, однако, как правило, использовали уже существующие, проверенные образцы. Так было дешевле. Глубинную станцию обслуживал очень многочисленный коллектив парксов, нанятых правительством Гладиуса. Отдельные группы-сообщества парксов специализировались на глубинных биоценозах, причем в системе Мультона имелось также их политическое представительство. Подписанная после Войны Зародышей система, получившая название «Пакт Столетия», однозначно устанавливала, что если одна из договаривающихся рас столкнется с незнакомой цивилизацией, она обязана сообщить об этом другим участникам пакта и дать согласие на появление в обнаруженном ею месте их представителей. Даниель не сомневался, что каждая из сторон старается – вопреки видимости – не разглашать информацию о столь важных с военной и хозяйственной точек зрения контактах. Однако коргарды, напавшие на систему Мультона, были столь необычной, выходящей за рамки всех возможных представлений цивилизацией, вдобавок расположенной в важном и «шумном» пункте, что встречу с нею невозможно было удержать в тайне.

Даниеля удивляла легкость, с которой им удавалось проходить проверку за проверкой. В шлюзе порта они воспользовались входом для VIP. Их не задел ни один из многочисленных там стражей, автоматы контроля безопасности обнюхивали гораздо менее тщательно, чем следовало. Еще в ракете Даниеля подвергли маскирующим процедурам. Ему изменили рисунок радужки, на спине появились искусственные папиллярные линии, а на лице – утолщения, изменяющие черты. Тело покрыли микроскопическим слоем псевдокожи с другим ДНК и модифицировали ауру. Тем не менее он прекрасно понимал, что это были не особо изящные фокусы. Хорошо имплантированные, они могли обмануть домашний замок, банковского контролера или сторожа машины, но их было недостаточно, чтобы безопасно подвергнуться тщательному войсковому или полицейскому контролю. Однако оказалось, что ничему подобному ему подвергаться не пришлось.

Это вызвало доверие к профессионализму его новых покровителей, но одновременно порождало сомнения. Могли ли остатки бунтовщиков – если таковые вообще уцелели – гарантировать такую безопасность?

Батискаф, в котором они погружались, взял на борт только их двоих, хотя в нем еще было свободное место, а в ожидалке Даниель приметил еще нескольких ждущих транспорт человек.

Внутри аппарата было довольно тесно, гладкие наклонные стены придавали ему форму усеченной пирамиды. Окон не было, потому что батискаф опускался на очень большую глубину. Одну из стен занимал экран, на который можно было спроецировать изображения с внешних камер. Был здесь также небольшой автомат, предлагавший напитки, и панель связи. Три других стены были от пола до потолка разделены на узкие секции. Каждая представляла собой – как пояснил мягкий голос из невидимого динамика – одноместную спасательную капсулу. В случае аварии пассажир мог просуществовать в ней от трех до четырех дней, все это время капсула держалась на постоянной глубине, ожидая прибытия спасателей.

– Куда плывем? – спросил Даниель еще до того, как они вошли в аппарат.

– Не скажу для тебя.

– А если я не поплыву с тобой…

– Могу принудить. Могу тебя заставить. Через три часа радужки, кожа, маска перестанут действовать. Сразу же узнают тебя. Доминия возьмет тебя, так как очень хочет.

Это была самая длинная речь, какую Даниель до той поры услышал из уст своего спутника.

– А она меня наверняка очень хочет, – буркнул Даниель, входя в батискаф. Мужчина несколько мгновений постоял снаружи, словно давая Даниелю дополнительную возможность: «Ты не хочешь плыть? Тогда вылезай. Тебе есть что терять!»

Возможно, он блефовал, возможно, не применил бы силу, а может, маска на лице не разложилась бы на элементы за три часа? Даниель предпочитал не проверять.

Он поудобнее уселся в кресле. Створки шлюза с шипением сошлись. Он не уловил того момента, когда аппарат тронулся, но по его телу пробежали мурашки при мысли, что тысячи тонн воды будут со всех сторон стискивать эту бронированную скорлупку.

– Время погружения – семь часов. Конечная глубина – сорок три тысячи двести двадцать три метра. Желаю приятного пути, – сообщил мягкий женский голос.

– Благодарю сердечно, – буркнул Даниель, не обратив особого внимания на переданную автоматом информацию. Он любовался картиной подводного города огромной конструкции, купающейся в размытых огнях и окруженной ползающими тенями планктонных масс. Порт вцепился в край гигантской проруби, вытопленной в ледяной скорлупе планеты. От него то и дело отделялись маленькие светлые пятнышки – лодки, батискафы, автоматы, начинающие свое путешествие к мрачным глубинам. Неожиданно Даниель оторвал глаза от голоизображения. Вспомнил слова автомата, и долго проворачивавшийся в мозгу вопрос вернулся с новой силой. Сорок три километра погружения! Там же…

И тут все стало ясно. Даниель мгновенно понял, что удивляло его больше всего в странном языке спутника – непонимание самых простых метафор, сложности с возвратными формами глаголов и местоимениями. Он также понял, почему они обладали столь широкой свободой передвижения: за всем стояли дипломатические паспорта. Сейчас они ныряли к самому глубоководному центру на Мече.

Даниель повернулся к сидящему позади человеку. Человеку? Это тело, подвергнутое переделкам, уподобляющим его рептилии, несомненно, когда-то принадлежало человеку. Однако теперь было лишь носителем чужой личности. Зомби.

– Вы паркс, верно? – спросил Даниель.

Двойные веки спутника приоткрылись и отворились, узкие зрачки глядели прямо на Даниеля.

– Верно. Мы есть паркс.

Даниель попробовал встать, но не успел. Почувствовал холодную искру на шее, а потом его тело застыло. Парализованный, беспомощный, он смотрел, как чуждое существо запускает стартовые процедуры и как на дисплее глубины, расположенном в углу голоэкрана, появляются все более крупные цифры.

5

– Никто не знает, что я здесь, – просопела Дина, карабкаясь на кучу мусора.

– Не волнуйся. – Вердекс де Вердекс подал ей руку и потянул за собой. Я – сумасшедший, но не причиняю людям вреда.

– Это я могла бы причинить тебе вред. – Дина смахнула со лба прядку волос. – Например, притащив тебе на шею безопасников. Ведь вы здесь нелегально.

– Благодарю за заботу. – На болезненно худом лице Вердекса появилось что-то вроде улыбки. – Меня нелегко напугать. Я закален против страха.

– У тебя блокада мозга?

– Нет, дело не в психотропах или электронике. Просто я уже переболел этим недугом. Я уже боялся так, что, пожалуй, сильнее невозможно.

Примерно в тот же момент Дина услышала музыку.

– Что это?

– Музицируем. Музыка приносит искупление. Избавление.

Дина вздрогнула. Тон голоса Вердекса изменился. Мужчина выговаривал слова жестко, с напором, из которого ушла мягкость, а осталась только боль. Он напрягся, сжатые губы приоткрыли беззубые десны.

– Ты не играешь, верно?

– Нет. – Дыхание Вердекса выровнялось, на лицо вернулся покой. – Я слушаю. Как и они. Я восхищаюсь красотой.

– Какие они?

– Ох, пошли дальше. – Вердекс потянул Дину за собой. Они направились к источнику звуков, скрытому где-то между полупрозрачными наростами: фигурами из расплавленного камня – людьми, машинами, домами.

– Кто слушает, Вердекс? – Дина двинулась за ним. Она задала вопрос, хотя знала ответ. – Скажи, Вердекс.

– Ах, какая нетерпеливая девушка. Все-то ей надо знать сразу, все секреты хочет разгадать, узнать все ответы. Вдруг, сразу, теперь же. А ну, быстро, говори! – Вердекс снова начал дрожать. – Говори, что знаешь, говори, думай. Где, как, что. Говори, думай, мы увидим твои мысли, говори, быстро, говори, говори…

Дина остановилась. Культист что-то долдонил, повторяя бессмысленные слова и фразы. Стоит ли за ним идти? И вообще, надо ли было сюда приезжать? К тому же не оставив дома никакого извещения. Какой глупый поступок!

– Ах, господи, Вердекс, как хорошо, что вы передали нам всю информацию… – Вердекс осекся на полуслове. Остановился, повернулся к Дине. – Прости, пожалуйста. Очень прошу. Я уже взял себя в руки.

– Ты уверен?

– Да, да. Это все музыка. Мы давно не играли, давно не было столько инструментов, это меня настраивает, понимаешь. И нечасто появляется здесь кто-то, кто хочет слушать. Я просто разволновался. Ты должна понять, Среброокая, что я… – он замялся, как бы подыскивая нужные слова, – я просто ненормальный. Но прошу тебя, не бойся. Тебе действительно нечего бояться. Я не сделаю тебе ничего плохого. Не обижу тебя.

– Чего ради я должна тебе верить…

– Не, должна, не должна, конечно, не должна. Но я-то знаю. Я был инструментом. Натянутым, как скрипичная струна. Как барабанная кожа. Как диафрагма певца. На мне играли. Если б я остался нормальным, я этого не пережил бы, не справился бы с ними.

– С кем?

– С ними. Сначала с ними, с инструменталистами. Потом с их примитивными последователями. Я захлопнул свой разум как орех. Порой его отворяю. Взгляни, у меня есть последователи. Здесь никогда никому не причиняли зла. Никогда. Смотри, это наш дом.

Они приближались к источнику музыки. Дина ожидала увидеть какой-нибудь проигрыватель и, быть может, с десяток подобных Вердексу субъектов. Поэтому когда ее глазам наконец предстал лагерь культистов, она онемела. Перед ней раскинулась необычная картина. Между навалами камней, холмами блестящего стекла и руинами домов она увидела небольшое возвышение, как бы сцену. На сцене стояло несколько модно одетых музыкантов, играющих на различных инструментах. Ниже танцевало множество людей.

– Иди, Дина, послушай музыку, – сказал Вердекс, – увлекая ее в самый центр скопища.

Потом они танцевали. Окруженные толпой людей, среди которых многие выглядели так же, как Вердекс, словно придерживались такой же убийственной для организма диеты. Они были истощены, угловаты, почти лысы, их губы едва прикрывали зубы, а кожа на лицах, казалось, вот-вот лопнет. Вероятно, они были слабы, потому что в их танце не было динамизма, увлеченности. Скорее – болезненная медлительность, наркотическое отупение.

Дина не совсем понимала свой страх – ведь она неоднократно общалась с переформированными людьми, выглядевшими куда более гротескно, нежели здешние. Когда она поделилась своим наблюдением с Вердексом, тот только покачал головой.

– Это потому, что ты подсознательно чувствуешь, что моих собратьев действительно изменил голод, а не хирургический инструмент. Что их состояние – следствие глубокой веры, а не мимолетного каприза. Что они общаются с богами, а не уверовали в миражи. Они – настоящие.

– Но зачем вы так поступаете, зачем мучаете себя?

– Мы – инструменты богов.

– Коргардов…

– Богов, могущественных и истинных. Не понимаешь? Это музыка богов! Как люди натягивают струны скрипок, чтобы извлечь из них чудный звук, так и боги натягивают нас, людей. Как инструменты.

– И слушают ваши вопли? – охнула Дина.

– Ах, девушка из прекрасного мира. А как объяснить это иначе? Все, что случилось с людьми и другими расами? Бездну страдания и паники, возбуждения и страха? Палачей, резню, погромы? Чем сильнее мы напряжены, чем сильнее нас согнут, тем лучше синхронизуют, тем более сладкозвучный конверт мы сможем подарить богам.

– Коргардам, – повторила Дина.

– Теперь владыки сочли, что пора кончать с импровизацией. – Вердекс де Вердекс не позволил сбить себя. – Они принялись обучать инструменты, натягивать струны, испытывать, чтобы выбрать лучшие. Они пришли к нам. Мы не видим этой симфонии, а может, видим, да не понимаем…

– Так же, как человек не видит всех цветов, различаемых пчелой? И не слышит звуков, существующих для собаки?

– Ты умна, но твой разум замкнулся в клетке глупостей. Почему цвет? Почему звук? Почему запах? Другие раздражители, другие чувства, другое восприятие реальности… Это боги, девушка с серебряными глазами. Ты-то должна лучше понимать, что одно и то же каждый воспринимает по-разному.

Дина ответила не сразу. Ей показалось, что она вот-вот, возможно, начнет понимать, отыщет нужное слово, отворяющее пространство новых ассоциаций и знаний. Да, оно всплыло.

– Аура. Ты считаешь, что для них изменения состояния ауры живых существ могут быть аналогами нашего искусства? Что преобразование ауры человека, вызванное изменением состояния его организма, может давать им эстетические ощущения? Ты действительно так считаешь?

– Аура! Аура! – Вердекс пытался подражать ее голосу. – Может, аура, что мы знаем о ней? Ведь мы исследуем ее едва несколько десятилетий. А может, что-то совершенно иное, что-то, чего мы не видим, не ощущаем… Мы – их барабаны, их скрипки, их трубы. А может, полотно или каменная глыба, которую следует отесать.

– Они не могут быть совершенно другими. Они не такие.

– Откуда ты знаешь? – Вердекс внимательно взглянул на нее.

– Они создают машины. Строят города. Нападают на людей. Используют повторяющуюся, понятную нам, военную тактику. Они способны на большее, это факт, обладают большими знаниями. Но это знания здешние, из мира нашего уровня.

– Что чувствует собака, когда идет с хозяином на прогулку? Что ей положено следовать за главарем своей стаи. Что вот-вот начнется совместная охота на палочку. Ты думаешь, собака воспринимает человека как существо из мира иного уровня? Нет, она не видит тех аспектов человеческого существа, которые не умещаются в полосе ее восприятия.

– Коргарды поддаются нашему пониманию. Мы сумели их победить, использовать их оборудование, войти в их базы.

Она замолчала, потому что вдруг вспомнила, кто пользовался этими же аргументами во время их бурных споров. Даниель. Тогда она ему не верила.

– Как думаешь, Среброокая, как повел бы себя дикарь, получив в руки виртуальный шлем? Может, испугался, а может, сумел бы его раздолбать. А окажись он достаточно смекалист, то обнаружил бы, что стоит этот шлем надеть, как ему перестанет дуть в уши. Чертовски полезная штука, особенно зимой, разве не так? Мы – вроде той собаки и того дикаря.

– Ну, хорошо, но разумный представитель не столь древней цивилизации, а, скажем, отстоящий всего лет на триста, догадался бы о назначении шлема, а, как знать, возможно, даже разобрал бы его и сам изготовил другой, подобный.

– Какой удобный пример. Ты взяла двух представителей человеческой технической цивилизации и полагаешь, что они могли бы договориться. Возможно. Но расстояние между нами и коргардами гораздо больше, чем между тобой и неандертальцем.

– С другими расами нам удается вступать в контакт и договариваться. Во всяком случае в достаточной степени, чтобы установить принципы сосуществования.

– Потому что, независимо от количества ног-рук, клеток и органов чувств, все они – такой же, как и мы, результат биологической планетной эволюции на достаточно близком уровне технического развития. Коргарды дальше, нет, не дальше… они сбоку!

– Если они настолько другие, то почему применяют наши методы борьбы? Боевые корабли, физические поля, постройка баз… Их перевес над нами очень велик, они быстрее, сильнее, владеют направленным гиперполем… И однако не используют ничего такого, чему мы в большей или меньшей степени не могли бы подражать. Мы даже обнаружили их способность воспринимать ауру.

– Мы не знаем, чем они располагают и что собой представляют. Может, это какие-то потерпевшие крушение существа. Знаешь, как белые люди колонизировали берега Америки на старой Земле? В первые двести лет они были всего лишь одной из многих, правда, существенных, сил на континенте. Еще одним племенем. Они обладали совершенным по тем временам оружием и превосходили индейцев тактикой и дисциплиной, но применяли и туземные методы. Использовали местные материалы, так как поставок из их мира им не хватало. Даже допускали индейцев к своим работам, потому что сами были не очень многочисленны. Лишь спустя некоторое время оказалось, что они достаточно сильны, чтобы подчинить себе остальные племена, захватить весь континент и переделать его по образу своего старого мира. Может, на Гладиусе происходит то же самое?

– И эти люди, – Дина указала на танцующих, – верят в такие бредни? Считают, что ты – пророк и знаешь замыслы коргардов? Что ты посвящен в их музыку?

– Да, – сказал Вердекс де Вердекс. Он остановился, перестал танцевать. Он стоял напротив Дины, вытирая вспотевший лоб. – О да! Я постиг их музыку. Я чувствую… чувствую, что вскоре смогу пригласить тебя на изумительное зрелище. Мои владыки получат новые инструменты. Новую музыку. Тогда я снова приглашу тебя.

– Думаешь, приеду?

– Уверен. – Снова та же кошмарная полуулыбка. – Ибо ты, Среброокая, чувствуешь, что я – истинный.

Она не ответила. До нее перестали доходить звуки концерта, она уже не обращала внимания на задевающих ее танцоров. И неожиданно поняла, почему взгляд Вердекса де Вердекса показался ей знакомым. Точно так же смотрел Даниель, когда отбывал свое страшное наказание.

«Нет надежды вынести все это, – говорили его глаза. – Никто мне не поможет. Только я сам могу спасти себя. Замкнуться в скорлупу. Сделаться невосприимчивым. Переждать. Только я сам».

– Ты страдаешь, правда? – спросила она спокойно, прикасаясь пальцами к лицу Вердекса. Кожа была шершавая, словно посыпанная мелким песком.

– Сейчас? – Он не отступил. Позволил себе принять ее тепло, хоть она чувствовала, как он борется с собой и хочет убежать. Она не собиралась его сломить и отступила на два шага. – Теперь нет. Я страдал. И буду страдать. Однако – не боюсь. Но для многих это будет впервые. Пойдем, девочка, тебе пора возвращаться. Ты видела танец. Я сегодня больше не хочу разговаривать.

На прощание, когда Дина садилась в глиттер, он произнес только одну фразу, но такую, что по спине Дины пробежали мурашки:

– Я приглашу тебя сюда. Когда начнется истинная музыка. Боги дадут концерт…

6

Война в космосе. Тотальная. Чрезвычайно дорогостоящая. У человечества было позади несколько подобных конфликтов, где все решал технологический перевес.

Когда война идет на одной планете, обе стороны вынуждены придерживаться определенных правил. Например – если ими, конечно, не управляют спятившие фанатики, – они не станут использовать абсолютное оружие, поскольку, как правило, не в состоянии контролировать результаты его действия. Заваливать противника градом атомных бомб тоже опасно, поскольку это вызовет ответный удар, и даже если этого не случится, то зараженный воздух и вода быстро примутся убивать лжепобедителей. Биологическое оружие тоже не гарантирует безопасности. Вирусы, запрограммированные на убийство, в любой момент могут мутировать так, что прикончат своих создателей. Аналогично обстоит дело и со стихией сейсмических средств уничтожения – волны искусственно вызванного землетрясения невозможно контролировать настолько тщательно, чтобы быть уверенным, что они не накроют собственной территории. Короче говоря, в локальном конфликте в пределах одной планеты в принципе невозможно использовать абсолютное оружие, не рискуя собственным существованием. Даже если воюешь с технологически более слабым противником, контрударов которого нечего опасаться. В космосе – другое дело. Здесь можно сделать все. Гиперпереходы обеспечивают прохождение военных флотов. Потом достаточно окружить подвергнувшуюся нападению планету вирусами, смертельными для Чужих, но безопасными для людей. Либо если планета в общем-то не нужна – вызвать вокруг нее бурю антиматерии. Если же намерение не уничтожить противника, а лишь обезвредить, – надо ликвидировать его космические базы, спутники, ракеты и раскинуть над планетой сеть боевых автоматов. Такое уже случалось. В войнах человечества против других рас, в войнах между Чужими, о которых люди только слышали, во время внутренних конфликтов отдельных цивилизаций. Люди подчинили себе семь рас, которые в момент конфликтов еще не освоили гипертехнологии. Однако о победоносной войне с другой крупной цивилизацией человечество не могло даже и мечтать. Впрочем, не думало и о возможности полного поражения.

Проблемой была энергия. Недостаточно построить флот: огромные базы, миллионы автоматических боевых кораблей, вспомогательные единицы, серверы силовых полей, локационные станции, искусственные биоценозы, ответвления Сети. Все это «хозяйство» нужно провести через гиперпереходы, а каждая подобная операция поглощает гигантское количество энергии, которую необходимо «выкачивать» из звезд. Кто-то за это должен платить. И это еще не все. У гиперперехода жестко закреплен только вход. Точность прыжка зависит от технологии, качества приборов и расхода энергии. На первом этапе колонизации космоса случались прыжки, выносящие флот чуть ли не на световой год от намеченной цели. Чем большие массы транспортируются, тем больше требуется затрат, чтобы прыжок был точным. Вначале речь шла о расходах. Теперь – о времени. При одноразовой переброске многих объектов следует считаться с тем, что в конечном пункте расстояния между ними будут измеряться световыми неделями. А это означает, что новая концентрация флота продлится месяцы, а возможно, и год. Но даже и это еще не все. Чтобы напасть на планету врага, необходимо до нее добраться. Переходы редко располагаются вблизи звездных систем. А значит, опять время – месяцы, годы. И это тоже не конец. Вокруг перевалочных переходов, висящих в межгалактическом вакууме, нет источников энергии и сырья для флота, значит, необходимо заблаговременно запастись соответствующими объемами. Война затягивается на годы, на десятки лет. За это время изменяются технологии, вскоре высланная армада превращается в кучу устаревшего лома. А ведь до столкновения с противником пока еще дело не дошло. Он может поджидать у любого перехода, держать там свои базы, защитные системы, флот. Он может строить все это без спешки, постепенно усиливая, развивая, пользуясь доступными материалами и энергией. Чем ближе от колонизуемого мира будет расположен переход, тем больше вокруг него окажется космических крепостей. Наконец, когда даже и такой барьер будет преодолен, а флот подойдет к звездной системе врага, то в его распоряжении будут месяцы на организацию очередных линий обороны. Допустим, что мир Чужих удастся захватить, его обитателей истребить, пополнить энергетические ресурсы, оставить на планете зародыши фабрик, клонов и трансмиттеров энергии. Теперь победителей ждет многомесячное возвращение к гиперпроходу, затем серия прыжков, необходимых, чтобы попасть к следующей колонии противника. И так далее, и так далее… Абсолютная победа в космической войне с цивилизацией, овладевшей физикой гиперпространства, невозможна. Разве что какая-либо раса обладает знаниями, обеспечивающими полный контроль явлений в гравитационных провалах. Если она не будет вынуждена перемещаться вдоль цепочки гиперузлов, а сумеет сразу перенести свои силы в любую точку космоса – вот тогда-то она сможет победить технологически менее развитую цивилизацию.

Еще до недавнего времени ученые утверждали, что это невозможно, противоречит законам вселенной. Но скорее всего они ошиблись, как уже неоднократно ошибались в прошлом. Коргарды научились создавать локальные гиперпровалы, и это стало для человечества проблемой жизни и смерти. И не только для человечества.

– Мы хотим тебя. Будь нашим другом. Будем работать вместе, – сказало человекоподобное существо.

* * *

Менее чем через час после того, как Даниель пришел в себя, его привели на встречу с настоящим парксом. Охранниками были люди, но Даниель полагал, что это очередные носители либо органические автоматы. Говорили они мало, в ответ на вопросы бурчали что-то невразумительное, совершая при этом такие же ошибки, как и Аин'та. Язык – это детище мысли, а мысль – язык. Их эволюция приводится в движение обратными связями. Разговаривать на языке существ с иной биологией все равно что пытаться натянуть их одежды теоретически в этом можно ходить, только беда в том, что тут жмет, там колет, здесь не застегивается… Даниель пытался припомнить все, что когда-то слышал о парксах. Этим существам незнакомо понятие «пол». Они не ведали сексуального влечения, потому что процесс размножения протекал у них практически беспрерывно. Создавая семейства клонов, они иначе подходили к проблеме личной тождественности и роли индивидуума. Эти и десятки иных биологических, психологических, общественных различий приводили к тому, что взаимопонимание людей и парксов было чрезвычайно затруднено. Мысль не соответствовала языку.

* * *

Коридоры станции были узкими и низкими. Даниелю приходилось сильно наклоняться, чтобы не задевать головой идущие под потолком трубы и кабели. Он догадывался, что здесь не очень-то заботятся об удобстве. Ведь, как ни говори, этот сектор подводной базы предназначался для носителей парксов, человекоподобных биологических автоматов и – если тут таковые оказывались – настоящих людей. Сюда прибывали терраформисты, чтобы на месте наблюдать за проводимыми парксами работами, вероятно, случались визиты представителей властей и купцов. А также, что несомненно, шпионов.

Шли довольно быстро. Всякий раз, когда Даниель пробовал притормозить, идущий сзади страж слегка подталкивал его. Один раз Даниель дернулся, чтобы сбросить тяжелую руку. В тот же момент пальцы стража усилили нажим, почти врезались в тело. Короткий, но сильный электрический импульс ударил в спину Даниеля, парализуя руку.

– Будь послушный! – услышал он голос сзади. Пальцы стража все сильнее вдавливались ему в кожу. – Не будет болеть. Будешь послушным?

– Да, – проворчал Даниель, и в тот же момент нажим ослаб.

Двинулись дальше. Ботинки Даниеля мерно стучали по металлическому полу. Конвоиры двигались значительно тише. Их окружал полумрак, так что Даниель все же несколько раз макушкой задевал за какие-то выступающие из потолка элементы. Оставили позади множество закрытых дверей. Чтобы разминуться в таком узком коридоре, требовалась немалая ловкость, так что если им встречались идущие с другой стороны, приходилось прижиматься к стене. В конце концов они добрались до узких дверей, освещенных по здешним условиям невероятно сильно. Один из стражей плюнул на них. Серая поверхность ожила, замигали невидимые до того сигнализаторы, загорелся ряд цифр. Страж плюнул еще раз, вероятно, в целях идентификации. Двери понемногу начали раздвигаться.

Стражи расступились, показывая Даниелю, что ему следует войти. Он заколебался, но в конце концов переступил порог. Двери за его спиной тут же задвинулись. Даниель оказался в небольшом – может, два на два метра помещении с черными, блестящими стенами. Было пусто, если не считать большого удобного кресла с немного странно оформленным подголовьем. Даниель понял, что должен сесть.

Кресло оказалось мягким. Даниель почувствовал, как подголовник шевелится. Две теплые подушки подперли голову, третья слегка надавила на шею ниже затылка. Поверхность подушек была шершавой, немного царапала кожу. Даниелю даже показалось, что он чувствует легкие покалывания. Одна из черных стен загорелась серебром, а кресло немного приподнялось, подсунув под ступни удобную подножку.

– Недурно. А что, если остаться тут навсегда? – сказал он, пытаясь шуткой приглушить охватившее его чувство опасности.

– Зачем ты хочешь здесь остаться? – Вопрос, произнесенный тем же голосом, что и слова самого Даниеля, настолько удивили его, что он чуть не подскочил в кресле. В тот же момент серебряная стена изменила цвет. Теперь она была темной, темно-синей, почти черной. Неожиданно Даниель подумал, что там, по другую сторону экрана, находится вода, морские глубины. Спустя немного на экране появилась далекая, неверная и размытая тень, которая быстро обретала конкретную форму. Даниель смотрел на паркса, лениво пульсирующего в такт движению воды. Тело существа было прозрачным с зеленоватым оттенком, что свидетельствовало о низком статусе рождения, но высоком общественном положении.

– Зачем ты хочешь здесь остаться? – повторил паркс вопрос.

Его почти квадратные плавательные пластины были широко раскинуты.

– Что вам от меня нужно? Каким образом мы общаемся?

– Мы хотим сотрудничать. Разговаривают наши мозги.

– Мы сопряжены? Это невозможно без длительной подготовки. У нас различные нервные системы.

– Есть другие методы.

Осветилась другая стена комнаты. Даниель увидел высокий прозрачный резервуар. Его пересекало множество тонких, горящих различными цветами жилок, проникающих в темный сгусток, расположенный в центре. Не сразу Бондари уразумел, что представляет собою странный сгусток. Это был человеческий новорожденный, искривленный, деформированный, с непропорционально – даже для новорожденного – большой головой.

– Вот наша стяжка, – прошумело у Даниеля в голове.

* * *

Первую встречу обеих рас впоследствии назвали «Войной Зародышей». Игривое название, вызывавшее на лицах понимающие улыбки, скрывало в себе, однако, менее забавную истину: смерть нескольких тысяч детей.

Сто пятьдесят лет назад Земля проводила массированную колонизаторскую акцию. Двумя десятилетиями раньше в очередном гиперпровале люди столкнулись с первыми средоточиями чужих высокоразвитых рас. Стало ясно, что перевес человеческой технологии над встреченными сообществами – всего лишь счастливая случайность, что в любой момент мы можем встретить себе равных либо даже более сильных. Поэтому решили, что приоритетным направлением солярной экспансии должно стать заселение максимального количества миров, изучение все более удаленных от Земли узлов гиперсети и колонизация всех пригодных для заселения планет.

Гиперпространственные технологии перемещения тогда еще находились в зачаточном состоянии, любая переброска требовала гигантских расходов, о посылке больших колонизационных экспедиций не было речи. Сочли, что дешевле и быстрее осуществлять зародышевую колонизацию.

Сквозь гравипровал проталкивали небольшие ракеты, загруженные оборудованием, и начали высылать стартовые модули, содержащие зародыши новых центров цивилизации, которым предстояло положить начало новым колониям. Это позволяло значительно ограничить перебрасываемую массу – с биллионов до сотен тысяч тонн. При этом уменьшалось и негативное влияние релятивистских эффектов, связанных с полетом в обычном пространстве. Поскольку колонизационными ракетами пользовались не люди, жаждущие как можно скорее добраться до нового мира, время полета могло быть значительно более долгим. Благодаря этому заселяли звездные системы, отстоящие от гравипровалов даже на несколько световых лет.

Колонизационные капсулы несли в себе оплодотворенные человеческие клетки, семена растений и зародыши животных. Позже, когда удалось справиться со сложными проблемами генетического характера, кораблям предстояло привозить лишь записи геномов. Необходимые для построения организмов субстраты брали на планетах, являвшихся целью полета. Известно, что информация весит меньше, чем готовая клетка. Биологические капсулы сопровождали автоматические зонды, везущие миниатюрных роботов, а также программы.

После достижения цели капсулы оставляли на орбите планеты, а потом микромашины опускались на поверхность. Активировались программы, автоматы строили более крупных роботов, используя местное сырье, те, в свою очередь, конструировали очередные поколения машин, строений, инфраструктуры. Когда все было подготовлено, а процесс этот мог продолжаться от года до десяти лет, на поверхность опускались биокапсулы. Непосредственно под небом нового мира – если тому благоприятствовали природные условия – либо в построенных базах начали выращивать растения и животных, а также побуждать к росту человеческие зародыши. Тогда же на планету высаживалась немногочисленная группа взрослых поселенцев администраторов, ученых, воспитателей. В их задачу входил присмотр за развитием ситуации в колонии до тех пор, пока не подрастет первое поколение ее обитателей.

Таким методом люди овладели несколькими десятками миров, которые в структуре солярной цивилизации играли весьма важную роль: поставляли сырье, энергию и людей, необходимые для функционирования перевалочных станций и военных баз в районах гравипровалов, а потом также и для развития системы передатчиков Мозговой Сети.

Именно такого рода экспедиция наткнулась на колонию парксов в системе Франке-245. Цифры означали, что от Земли и шлюза Вольф-1 ее отделяло свыше двухсот гравипереходов.

Первые зонды не зарегистрировали чьего-либо присутствия. Это было ошибкой. Программистов и тактиков ни в коей мере не оправдывает то, что парксы – раса подводная, глубинная. Их эволюция протекала на дне океана, в поразительных рифтовых биоценозах, подпитываемых взрывами подводных вулканов – энергией тепла и минеральными богатствами. Колонизировать планету Франке парксы начали со своей среды, то есть морских глубин. При этом использовали очень сходную с солярной методу – высылали на планету автоматы и зародыши. Земные зонды в глубинах не искали, а если и искали, то не очень тщательно. Достаточно сказать, что некоторое время обе расы жили на планете, не подозревая о существовании друг друга. Однако не мог не наступить момент, когда обе колонии столкнулись. Неизвестно, то ли это были автоматы, добывающие ценное для людей или парксов сырье, то ли роботы, ищущие проявления жизни, а может, воинские модули. Никто не видел записей первой стычки в бескрайних глубинах франкенского океана. Результаты столкновения были предопределены – обе колонии запустили оборонительные программы. Началось автоматическое изготовление боевых машин, поиски и уничтожение центров противника, а также попытки установить взаимопонимание, окончившиеся неудачей. Расы разделяло слишком много биологических различий, чтобы можно было легко понять друг друга даже в мирных условиях. А что тогда говорить о том времени, когда шла война автоматов, отрезанных от своих командных центров. Ведь сигнал, посланный с Франке в гравипровал, шел почти сорок месяцев.

Тем временем первому поколению колонистов уже было два года «от роду». После начала войны машин дальнейшие процедуры оживления приостановили, но несколько тысяч детей уже заселяли поверхностные, теперь вооруженные и охраняемые базы. То же самое делалось и под водой – первые поколения личинок парксов достигли зрелости, при которой начинается их изменение.

Эти изменения так и не наступили. Человеческие детеныши тоже так и не стали взрослыми. По мере того, как возникали очередные поколения оружия, военные действия-становились все ожесточеннее. В конце концов убийство свершилось, автоматические армии отыскали укрытия своих противников и уничтожили их.

Война же машин продолжалась. Когда, спустя годы, за время которых конфликт перенесся в космос, а в районе гиперпроходов произошли две крупные битвы, удалось установить мир, на Франке высадились человеческие солдаты. В разгерметизированной базе они насчитали девять тысяч триста два детских скелета.

Парксы утверждали, что война практически полностью разрушила их глубинные поселения, почти на сто процентов уничтожив плавающие в воде зародыши и зрелые личинки.

Заключили перемирие, потом мир. Людям и парксам удалось лингвистически и культурно понять друг друга и даже установить сотрудничество в некоторых областях.

Чужих можно было встретить во многих «водных» мирах Доминии. Франке-245 остался буферной зоной – это был единственный гравипровал, в котором сопрягались переходные цепи людей и парксов.

Даниель знал, что в системе Мультона живут парксы, помогающие экоформировать Меч. Для них гигантские глубины и давления были нормальными условиями, поэтому в качестве «сеятелей» подводной жизни они оказались гораздо эффективнее людей. Их было попросту выгоднее использовать.

Однако в системе Мультона парксы играли не только роль биологов и инженеров. Они стали для Земли партнерами, могущественными соратниками в поединке, ставкой в котором могло стать овладение знаниями коргардов и победа над ними, судьба не только Гладиуса, но и других союзных Доминии миров.

* * *

– Я знаю, что эта картина может вызвать у тебя ощущение дискомфорта. Я вполне это понимаю, потому что ведь этот человек не был для тебя чем-то значимым, но я уважаю твои ощущения. – Паркс, видимо, почувствовал беспокойство Даниеля при виде странного, скрюченного тельца. – Поэтому я хотел бы пояснить, что мы получили разрешение ваших властей использовать этот объект, как и множество ему подобных. Мы официально выкупили его у матери, которая собиралась его умертвить. Я этого тоже не понимаю, потому что не знаю, как можно убивать частицу самого себя. Никто из моей расы ни разу не убивал своего потомка. Мы приняли это тело, когда ему было сто ваших дней. Потом переформировали его сознание так, чтобы он стал транслятором. Мы сопрягаемся с вами через него.

– У него сохраняется собственное сознание?

– В определенном смысле да. Он ощущает собственную тождественность и имя. Его зовут Лико. Так что не будем изнурять его излишне и затягивать наше общение.

– Чего вы хотите?

– Сотрудничества. Мы давно охотились за тобой, потому что ты оказался очень близко от коргардов. Мы проанализировали историю твоей жизни. Мы поставили под контроль все точки системы, куда ты мог бы отправиться. И мы попали.

– Зачем я вам нужен?

– А зачем ты был нужен твоему правительству, твоим командирам и твоим врагам? Для победы над коргардами.

– Что вам коргарды? Или они появились в каком-то из ваших миров?

– Много спрашиваешь. Пока что я могу и хочу тебе отвечать. Нет, еще нет. Но могут явиться в любой момент, ведь мы не знаем, кто они и что делают. Напали на вас, а вы контактируете с нами: это достаточно серьезный повод, чтобы мы заинтересовались ими.

– Чем я могу вам помочь?

– Нам нужны твои знания. Твои мысли. Твоя память.

– Вы давно могли бы меня прозондировать…

Паркс задрожал, а в голове у Даниеля раздался тихий нервный смех. Существо, выполняющее роль передатчика, даже не шелохнулось.

– Мы можем прочистить твой мозг, сменить твою личность, забрать твою память, мы можем сделать с тобой все. Но… мы хотим добровольного сотрудничества. Мы этичны. Мы моральны. Мы порядочны.

– А если я не соглашусь?

– Вот тогда мы выжмем из твоего мозга каждую молекулу знания, какую только сумеем. Идет война. Мы можем ее выиграть – или нас уничтожат. У нас нет выбора.

– Ты меня пугаешь, этическая, моральная и якобы порядочная медуза?

– Хочешь меня обидеть. Не получится. Знай, я, не колеблясь, совершу величайшее преступление, если сочту, что это принесет пользу моему делу. Многие люди из враждебных тебе кланов, будучи на моем месте, и не задумались бы. Ты прекрасно это знаешь. Я могу и хочу предоставить тебе выбор.

Даниель ответил не сразу. Это был не вопрос чести или морали. Речь шла об информации. Если он скажет «да», если согласится сотрудничать с парксами, тогда зондирование его мозга будет более эффективным. Он знал, что любое сознание можно сломать и вскрыть. Используя фармакологию и наноэлектронику, можно проникнуть в память и читать ее, отыскивая воспоминания, мысли и ощущения, точно воспроизводящие всю жизнь прослушиваемого. Глубина поиска зависит только от использованных средств принуждения. Почти… Был еще один фактор – согласие на прослушивание. Не соглашаясь на сотрудничество со сканирующими, можно защитить и заблокировать доступ к себе. Не на всех уровнях, разумеется, в конечном счете твой разум должен будет проиграть в столкновении с техникой зондирующих его исполнителей. Но на уровне самом глубоком – предчувствий, неосознанных рефлексий, невольно зафиксированных воспоминаний, о да, там многое удавалось укрыть. Сам не зная о них, ты не давал бы сканирующим тебя шанса добраться до них. Чем охотнее ты стал бы сотрудничать с ними, тем легче им было бы правильно интерпретировать добытые из закоулков твоей памяти сигналы и получить больше информации. У Даниеля и других военных, как штабных, так и принимающих непосредственное участие в акциях, такие свойства памяти искусственно усиливали. В это укрытие попадала большая часть воспринимаемых человеком раздражителей, они были там надежно заблокированы и быстрее поддавались деструкции и в случае искусственного неврологического вмешательства. Вероятнее всего, благодаря этому во время солярных процедур по сканированию Даниелю удалось скрыть информацию о сведениях, которые были упрятаны у него в клетках ноги.

Если он согласится на сотрудничество с парксами, доступ к его разуму будет облегчен.

– Почему я должен сотрудничать с вами, Чужими, если я отказал в этом таким же людям, как я, только представляющим интересы не Гладиуса, а Доминии? Я – человек… И я не продаюсь.

– Потому что люди из Доминии – твои враги, а мы – нет. Мы хотим мира. Мы не намерены силой отнимать твою землю. У нас нет желания охотиться за твоими друзьями и товарищами по оружию. Мы выглядим иначе, и у нас иной разум, но мы так же, как и ты, верим, что нельзя силой навязывать другим свою власть. Подумай, с кем ты связан больше, кто в действительности является членом той же цивилизации, что и ты. Существа, подобные тебе, с двумя руками и ногами, но психически ненормальные, готовые убивать во имя власти, влияния и обогащения? А может, те, кто отличаются от тебя физически, но тождественны духовно, верят в свободу, в закон, в мир? Кто ближе твоей расе: мы или они?!

Даниель не ответил. Он подошел к резервуару, почти уткнулся носом в стенку и принялся рассматривать висящую внутри «пародию» на человека. Из нескольких утолщений, расположенных на стенках резервуара, выбегали тонкие проволочки. Некоторые врастали в тело деформанта, другие проходили навылет сквозь него. Только сейчас Даниель мог как следует рассмотреть Лико. У деформированного тельца было сантиметров шестьдесят длины и непропорционально большая голова, покрытая синими дорожками электрических контуров и отверстиями доступа к нервной системе.

«Действительно ли он ощущает собственное Я?» – подумал Бондари и почувствовал, как мурашки пробежали у него по спине. Меж тем неподвижный до того человечек сделал два резких движения руками, чуть не сорвав несколько жилок. Потом широко раскрыл рот в подобии улыбки. У него был беззубый рот и деформированный язык, помеченный рядам цветных слотов, в которые можно было внести окончания сетевых каналов.

– Почему я должен вам верить? Что вы можете мне предложить?

Деформант закрыл рот, замер. Снова превратился в свернувшийся клубок органической материи. Неужели отреагировал на вопрос Даниеля? С таким же успехом он просто мог быть искусственно возбужден управляющим им парксом, чтобы обмануть человека. У Даниеля не было возможности прояснить эти сомнения.

– Свободу. На тебя идет охота. Тебя преследует гладианская армия, солярные резиденты, может, и твои бывшие компаньоны. Как знать, кто еще? Не думаю, что мы единственная раса, интересующаяся коргардами. Мы дадим тебе свободу. Сфабрикуем легенду, изменим тело, поможем покинуть систему Гладиуса и обеспечим средствами существования в том месте, куда ты убежишь.

– Как?

– Ты действительно хочешь знать? Так же, как мы делаем агентов. В нашем распоряжении есть несколько индивидуальностей, которых мы держим в состоянии готовности. Ты получишь одну из них. Мы перестроим твое тело так, чтобы ты прошел стандартный тест на тождественность.

– А новое тело вы дать не можете?

– Можем, но не хотим. У нас не так много человеческих тел с хорошо подготовленной легендой.

– Трудна же у вас работенка, – Даниель невольно усмехнулся, – в нашей системе.

– Война. Твое правительство вело борьбу не на жизнь, а на смерть с агентурой Доминии. Теперь соляры уничтожают приверженцев прежней власти. В правительстве идет соперничество различных групп за влияние, гангстеры используют неразбериху и ликвидацию танаторских служб. Ты прав – создавать собственную агентуру в таких условиях нелегко. Тем более если живешь в сорока трех километрах под поверхностью окраинного спутника… Ты воспринял мои последние слова как саркастическую шутку?

– Довольно слабую. Чего вдруг такой вопрос?

– Конверсия нелегка. Мы работаем над обогащением стилистических возможностей речи и техники передачи.

– Вашим агентам следует больше тренироваться. – Даниель припомнил странный язык, которым пользовался человек-динозавр.

– Это не подлежит ни малейшему сомнению. Будешь работать на нас?

– Стоит мне отдать вам все, что я знаю, и вы убьете меня.

– Если не отдашь – тоже убьем. Выхода у тебя нет.

– Есть. Я могу умереть.

– Мы знаем, что ты способен на самоубийство либо какое-нибудь другое иррациональное действие. Мы знаем о тебе много. Но хотим, чтобы ты нам поверил. Мы сделаем жест доброй воли. Попытаемся отстроить и активировать твой боевой сопроцессор. После операции ты нам ответишь. Подумай. Может, придумаешь какую-нибудь гарантию безопасности для себя. У тебя есть время до завтра.

На стенном экране контуры тела паркса начали расплываться, через мгновение Чужой исчез, будто растворился в воде. Экран погас.

Даниель постучал пальцем по стеклу, отделявшему его от деформанта.

То, что оплетенное сетью световодов существо – не человек, а лишь органический процессор, выращенный из человеческого эмбриона, уже не шокировало его. Почти.

– Как тебе служится? – спросил Даниель и тут же сам себе ответил: Скверно. Похоже, не очень-то о тебе забоятся. Поверь, парень, видик у тебя не того.

– Но благодаря им я живу! – Голос звучал так же, как во время недавнего разговора. Даниель почувствовал, что в небольшой комнате появился кто-то новый, хотя не раскрылась ни одна дверь и никто не вошел.

Лико открыл глаза.

– Живу! – повторил он, хотя его губы даже не пошевелились.

* * *

– Война идет за информацию, самый ценный материал. Не за металлы, мегатонны которых можно найти в любой планетной системе. Не за энергию, потому что ее без ограничений поставляют солнца. Не за землю – сотни новооткрытых планет по-прежнему ждут своих колонизаторов. И не за женщин врага.

– Даже если предположить, что у врага вообще есть женщины. – Даниель уже научился не нервничая смотреть на деформанта.

Кулаки робота-носителя сжались, как всегда, когда Даниель подходил слишком близко. Одновременно развернулись металлические листы, плотно закрывающие маленькое тельце. Выращиваемый годами Лико был слишком ценен, чтобы подвергать его малейшему риску. Если б Бондари не отреагировал на безмолвное предостережение и попытался дотронуться до деформанта, паукообразный робот-носитель просто убил бы его. Вероятнее всего электрическим разрядом. Просто. Архаично. Эффективно.

– Все эти потребности мне чужды. Я их не понимаю.

– Тогда как же ты можешь быть хорошим транслятором? Жажда власти и желание обрести соответствующий общественный статус – элементарные человеческие потребности. Не понимая их – невозможно правильно переводить.

– Я старюсь. Я работаю над этим. Можно сказать – развиваюсь. Хотя это, пожалуй, слабо компонуется с моим положением.

– Слабо, – подтвердил Даниель.

Каждая встреча с деформантом заново пробуждала в нем одновременно и ужас и уважение. Если бы это вырожденное существо сумело общаться с парксами так же хорошо, как с людьми, оно было бы немалой загадкой для земных кибертехников.

– Встреча с коргардами будет иметь последствия для всех миров и цивилизаций, граничащих с вами, людьми. Если вы проиграете, ваши узлы гиперсети откроются перед могущественной и враждебной расой, от которой неизвестно чего можно ожидать. Если же каким-то образом вы выиграете, то переймете их технологию и совершите цивилизационный прыжок в несколько десятков, если не сотен лет развития. А уж чего можно ожидать от вас, мы прекрасно знаем…

– Мы с вами заключили договоры…

– Нет лучшего договора, чем взаимная убежденность в равенстве сил. Ну, так как? Ты соглашаешься сотрудничать с нами?

Даниель ответил не сразу. И хотя он уже неоднократно мысленно проигрывал этот разговор, сейчас ему недоставало уверенности. Ставкой в его выборе могло быть будущее не только его лично и даже не Гладиуса, но всей человеческой цивилизации. Если парксы из обрывков его воспоминаний выткут верные узоры, если Даниель поможет их ученым открыть тайну коргардов, как знать, какие перемены всех их ждут?

Коргарды могли дать как массу изумительных технологий, пригодных для практического использования, так и знаний в основополагающих областях космологии, пробабилистике, квантовой теории. Однако и людей, и представителей иных рас гораздо больше интересовали знания коргардов, связанные с управлением гиперпроходами. Возможности, продемонстрированные агрессорами во время боев на Гладиусе, выходили за рамки того, что человеческая физика считала дозволенным и что, казалось, подтверждал опыт других известных рас.

Одинаковый путь прошли и люди, и парксы, и каягонны, и другие, давно погибшие культуры. После обнаружения гиперпространственных переходов, утраты сотен автоматических зондов, гибели десятков экипажей и использования гигальонов эргов, разумные существа овладевали умениями путешествовать через гравитационные провалы. Очередные десятилетия опытов позволяли уменьшить энергетические затраты на прыжки, риск быть разорванными гравитационными потоками и разброс пунктов выхода.

Однако некоторых преград не удалось преодолеть никому, поскольку их ограждали основные константы физики. Если в обычном пространстве не удавалось преодолеть скорость света, то у каждого прохода было, как минимум, восемь ответвлений, а энергии, используемые на переброски каждого грамма материи, были колоссальными.

Исследования продолжались – дорогостоящие и рискованные. Множество экспериментов проводилось на базах в районе узлов, расположенных в межгалактической пустоте так, чтобы гравитационные флуктуации не угрожали близлежащим мирам. Большинство программ были секретными, и соляры не допускали к ним людей из свободных колоний. Однако каждый, кто хоть немного интересовался этими проблемами, знал, что новые возможности были бы для ученых и военных наиценнейшим приобретением, что каждая из них открывала Солярной Доминии дорогу к могуществу и власти над другими цивилизациями.

Снижение энергетических затрат на переброску, причем не в несколько раз, а на целые порядки величин. Удержание гиперперехода требовало работы целых звездных систем. Их колонизовали для того, чтобы они вырабатывали энергию – то есть, чтобы на налоги, полученные от обитателей, можно было строить сети энергетических коллекторов, высасывающих солнца и транспортирующих энергию к проходам. Чтобы они поставляли руки и мозги для работ по содержанию баз, возводимых вблизи гравипровалов, военных флотов, охраняющих эти базы, и точнейших гигантских устройств, позволяющих совершать гиперпрыжки. Радикальное снижение стоимости перебросок позволило бы транспортировать большие количества людей, оборудования, военных космолетов и потоков информации. А это дало бы немалый военный перевес над другими расами.

Очередным Священным Граалем гиперфизиков было строительство гиперкомпьютера. Потому что и в этом направлении технология дошла до пределов возможностей, возведенных самой природой. В современных саморазумных сетях и процессорах логические состояния зависели от возбуждения единичных частиц. Большая миниатюризация представлялась невозможной, потому что деструктирующую роль уже начинали играть квантовые явления. С другой стороны, ограничением была скорость света, непревышаемая в Эйнштейновом космосе. Информация между элементами памяти не могла перемещаться быстрее света. Это решало большинство повседневных и торговых проблем, позволяло создать парачеловеческие Сетевые Интеллекты. Однако в гонке вооружений, которую ведут отдельные цивилизации и расы, или в финансовых гонках, в которых конкурируют фирмы, выигрывает тот, кто быстрее получит и переработает информацию. Тот, кто сумеет поглотить не квинтиллион битов в секунду, а тысячу квинтиллионов, кто проведет анализ на долю секунды быстрее, на очередную долю секунды раньше вышлет распоряжение в соответствующие точки. Либо же затратит на это столько же времени, но зато проведет гораздо более глубокий анализ проблемы, что, в свою очередь, позволит принять самое оптимальное решение. Вычислительная мощность компьютеров, анализирующих рынки, поля битв или создающих мутации и контр мутации боевых вирусов, могла сыграть решающую роль в победе.

Такую скорость могло дать гиперпространство. Объект, введенный в один гиперпровал, через четверть секунды переносился в другой, отстоящий на миллиарды световых лет. Становился быстрее света. Картина гиперкомпъютера была невероятно привлекательной: вот машина, отдельные элементы которой размещаются в гиперузлах, разделенных миллионами парсеков, и такая машина – более быстродействующая, чем любой процессор, до сих пор построенный человеком. Пока что это была лишь мечта, проект. Однако его реализации посвятили себя тысячи организаций как в человеческом космосе, так и в мирах Чужих.

Наконец, третья возможность, быть может, самая важная и притом однозначно обнаруженная у коргардов, – строительство искусственных гиперпереходов и управление их входами и выходами. Обрети какая-нибудь из рас такую возможность, она выиграла бы любую войну. Проходы – это места, связывающие цивилизации, узкие, тесные и труднопроходимые. Любые две расы – заселенные ими миры, колонии, родные планеты – разделены десятками таких «мостов». Агрессору пришлось бы пройти их все, уничтожить защитников, истратить энергию на переброску, разместить свои войска. Это трудно, практически невозможно. Даже попытка пробиться сквозь запоры с помощью волн микроскопических наноботов или пансперматозоидного облака собственных кодов наследственности представляется почти неосуществимой. Именно поэтому серьезные, грозящие тотальной войной конфликты между цивилизациями почти не случаются. Все выглядело бы иначе, если б одна из рас умела сама создавать гиперпроходы и управлять их дислокацией. Тогда она могла бы напасть на любой пункт обороны врага либо уничтожить мир, полный гражданского населения. В любом месте. В любой момент.

Еще недавно гиперфизики утверждали, что направленно действующие гиперпроходы построить невозможно, что это противоречит законам, управляющим вселенной. Приводили также старый аргумент: мол, если б столь удаленные путешествия в космосе были в принципе возможны, то наверняка какая-нибудь прадревняя раса колонизировала бы вселенную и следы этой колонизации удалось бы обнаружить. А меж тем ничего подобного не наблюдается.

Всего лишь логический парадокс – отвечали энтузиасты гиперполетов. Возможно, эти расы стоят на столь высокой ступени развития, что мы просто не в состоянии обнаружить следов их деятельности, а может, нам известен еще слишком малый участок космоса, чтобы на них наткнуться. Не исключено, что отзвуком их деятельности как раз и являются гиперпровалы. Впрочем, логические парадоксы имеют смысл в нашей вселенной с ее математикой и физикой. Как знать, не функционируют ли высокоразвитые цивилизации в универсумах, в которых властвует иная математика. Где нет логики, а пробабилистика управляется иными законами. Об иной физике не стоит даже упоминать, ибо это банальность.

Ну и наконец, основный аргумент – мы уже столкнулись с представителями такой расы. Коргардами.

Мысль показалась Даниелю весьма правдоподобной. Увы.

7

Это был для Дины очень нетипичный день. Начался он с изумительной встречи, а окончился насилием и кровопролитием.

Танкред Салерно ожидал ее в небольшом ресторане, скромно укрывшемся на тылах здания Совета Электоров. Когда она вошла в зал, Танкред вскочил из-за столика и молча вручил ей ветку мотылецвета.

– Пароль? – спросила она.

– Догадайся… – улыбнулся он.

– Какая-нибудь подсказка? – Она осторожно вертела в руке твердый зеленый стебель, ощупывая подушечками пальцев утолщение почки на его конце. Пока не будет произнесен пароль, мотылецвет не раскроется.

– Имя. Прекрасное имя. – Он все еще не отводил Дину к столику. Выжидал, внимательно глядя на нее. Она уже почти привыкла к тому приятному чувству, которое вызывал у нее его взгляд.

– Пожалуй, я знаю. Имя – ничуть не лучше других.

– Имя прекрасное, – повторил Танкред.

– Дина, – сказала она, касаясь указательным пальцем почки мотылецвета. И тогда произошло чудо.

Почка начала раскрываться, сначала медленно, робко, потом почти одновременно на землю упало несколько зеленых чешуек. Мгновенно начали расти многоцветные лепестки. Их цвет изменялся от тонко-фиолетового, через красное и оранжевое к ярко-желтому, Дина почувствовала приятный запах, в котором смешивались ароматы букета цветов, сладких фруктов и влажного воздуха. И еще один едва уловимый привкус – слюны, пота, любви. Она вздрогнула.

Цветок продолжал раскрываться. Лепестки ложились на руки Дины, словно шелковые платочки. Однако через мгновение они ожили – начали подрагивать, крепнуть и, наконец, оторвались от стебля и, бурно трепеща, взмыли в воздух. Цветные мотыльки заплясали вокруг головы девушки. Она почувствовала на лице дуновение воздуха и нежное прикосновение крылышек.

Мотыльки стали исчезать один за другим, превращаясь в ароматное влажное облачко. Только последний опустился на волосы Дины и застыл.

– Прелестно, – сказала она. – Благодарю.

– Приглашаю. – Он провел ее к укрытому в углу столику, отгороженному от зала свисающими с потолка лианами. У растений были толстые, мясистые листья, покрытые красными цветами. Не сразу она заметила, что цветные точки шевелятся и что в действительности это никакие не цветы, а голограммы, изображающие разноцветных насекомых. Твореньица проделывали массу удивительных действий – дрались, грубовато проказничали, целовались. Маленький мирок пульсировал псевдожизнью.

– Сердечно приветствую, есть ли какие-либо пожелания? – Голос кельнера оторвал ее от наблюдения голонасекомых.

– Еще минутку, – сказал Танкред, не переставая смотреть на Дину.

Его настойчивый взгляд доставлял Дине удовольствие. День обещал быть прекрасным.

* * *

Это был очень дорогой ресторан, и войти сюда мог не каждый. Ничего странного – он находился совсем рядом с домом Правительства и в основном его посещали правительственные чиновники. Проведя здесь всего два часа, Дина обнаружила множество знакомых лиц – большинство из голосервисов, но некоторых она знала лично по временам активной деятельности в аболиционистском движении. Возможно, с кем-то встречалась на одном из многочисленных приемов, торжественных завтраках и раутах, где она бывала с братом.

– Времена меняются, – сказала она, указывая кончиком ножа на выходящего в этот момент из зала мужчину. – Ротч Адлер. Бывший анархист. Бывший диссидент. Кажется, даже осужденный за нелегальные действия против властей Гладиуса. А теперь – в правительственных сферах.

– Последние будут первыми. Старые религии не лгут.

– А первые – последними. Чудесное изменение ролей.

– Чудесное не для всех. Нас многие не любят. – Танкред положил себе краба. Вытер руки о бумажную салфетку и оторвал клешню. Взял молоточек. Сильным ударом разбил панцирь.

– И как много?

– Не будем преувеличивать. Некоторые. Немногочисленные… Неживые.

Она вздрогнула и вместо того, чтобы ударить по крабу, стукнула деревянным молотком по пальцу.

– Прости, глупая шутка.

– Ничего страшного. Что там такое?

В дверях ресторана возникло какое-то замешательство – это пытался войти невысокий модно одетый мужчина. Дорогу ему преградил портье.

– В чем дело, черт побери! – кричал незадачливый гость. – Я обедаю здесь уже несколько лет. И сегодня тоже буду! Вчера я вошел без помех.

– Успокойтесь, пожалуйста, иначе я вызову охрану, – спокойно проговорил портье. – Ваша клубная карта недействительна. Вы не можете войти.

– Клубная карта? – удивилась Дина. – Я вошла без всякой карты.

– Потому что о тебе я предупредил. – Танкред потерял интерес к скандалу и принялся вскрывать краба.

– Прими мою благодарность за то, что обеспечил мне покой во время обеда, – буркнула Дина, видя, как два рослых стража выпроваживают настойчивого гостя.

– Не придирайся, это один из тех, о ком мы говорили. Некогда – первый. Сегодня – последний. Какое совпадение! Такая прекрасная иллюстрация к нашей беседе…

Дина взглянула на Танкреда, вытерла руки бумажной салфеткой.

– Не делай так больше, – резко сказала она.

– Как? – Он прикинулся удивленным, и это еще больше разозлило ее.

– Не играй людьми, чтобы похвалиться передо мной! А меня не принимай за идиотку! Ты только что заблокировал его карту, верно? Господи, да что же я здесь делаю? Что делаешь здесь» ты? Сидишь, лакомишься крабами, забавляешь меня беседой, а тем временем постоянно торчишь там… в Сети. Анализируешь, рассчитываешь, проверяешь. Отдаешь распоряжения и дискутируешь. Ты – сетевик.

– Да. – Танкред сохранял спокойствие. – Ты права, я не должен этим забавляться. Я выйду на его счет и отблокирую ему карту. Но этот тип ничего не выиграет. Он – конченый человек. Его зовут Фидрихе. Ионгари Фидрихе. Крупный делец. Еще десять лет назад, да что там, еще год… Только он, понимаешь, спонсировал не тех, кого надо. Оплачивал кампании несгибаемых. Можно сказать, плохо предвидел! Теперь стал дойной коровой… Или овцой. Ну и мы принялись его стричь. Ввели концессию, которую он не получил. Ограничили доковые права, потому что у него было много малых кораблей. Провели несколько тщательных проверок. А теперь вдобавок не впустили в любимый кабак. И уже нет большой свиньи Фидрихе. Просто?

Танкред еще раз ударил молотком по клешням краба. Отломил пальцами разбитый панцирь и извлек мясо.

Дина не ответила. Она снова смотрела на красочных насекомых, воюющих на зеленых листьях.

«Будьте послушными или потеряете место, – попросила она мысленно. – В случае чего звоните. Я помогу».

Насекомые не возликовали от заявления среброокой девушки. Они были слишком заняты своими малыми войнами.

– Хочешь посмотреть что-то по-настоящему интересное? – спросил Танкред.

– Что еще? – Она немного наклонила фужер. Капля вина сползла по стеклу, оставив блестящий след.

– Покушение. Взрыв. Убийство.

Капля повисла на краю фужера. Распухла, набирая силу для дальнейшего движения. Наконец оторвалась от стекла и капнула на стол.

– Не хочу.

На снежно-белой скатерти расцвело карминное пятно.

– Поразительно. – Дина внимательно смотрела на пятно. – Сколько красного умещается в одной капле вина. Посмотри, как разрастается…

– Это действительно будет захватывающее зрелище. – Танкред прикоснулся к влажной скатерти пальцем и выписал на ней несколько букв. Ставил литеры очень быстро, и Дина прочитала лишь «П», «Р», «В», «Е», «Н», «О».

– Что привлекательного ты находишь в смерти?

– То, что она существует. Что чья-то жизнь оканчивается полностью и бесповоротно. Что исчезает всякая мысль и память. Это очень интересно.

– Интересно?

– Я не уйду из мира в твоем понимании этого слова. Если мое тело постареет и умрет, меня могут имплантировать в другое. Кроме того, я могу остаться в Сети как Синт. Так что одинок я не буду. Конечно, невозможно скопировать абсолютно все… Да, исчезнет часть моего подсознания, рефлексов, воспоминаний, памяти. Я знаю, что не умру, но знаю также, что моя психика подвергнется преобразованию. Я не уверен, смогу ли сохранить собственную индивидуальность. Может, мне что-нибудь допишут, какой-нибудь кусочек памяти, частичку воспоминаний другого человека.

– Ты уже проходил через это?

– Нет. Во всяком случае, не в такой степени, как после смерти тела. Истинная смерть меня увлекает. Мне это интересно.

– Смерть – всего лишь тьма. Ничего интересного. Щелк… и черно. Тебя нет. Так я думаю…

– И ты наверняка не хочешь этого увидеть?

– Наверняка, – ответила Дина, и в тот же момент здание потряс мощный удар. Потом второй. Послышались испуганные крики, зазвенела разбитая посуда, с грохотом перевернулось несколько кресел. Цветные фантоматические насекомые свалились с листьев. Через мгновение почти все раскрыли разноцветные парашютики.

Дина вскочила, но Танкред остановил ее:

– Здесь мы в безопасности. Я же говорил, что могу показать тебе покушение. Ты действительно не хочешь?

Неожиданно она ослепла. Исчезло помещение ресторана, мягкий свет, мерцающие панцирьки опускающихся на землю насекомых. Это длилось всего мгновение. И зрение тут же восстановилось.

Пустое пространство заполнили изображения. Мигающие, молниеносно меняющие планы и перспективу, в движении, или статические, затуманенные и окрашенные.

– Не делай этого, – сказала Дина, вернее, ей казалось, что сказала, потому что она перестала доверять своим органам чувств. Не имеет значения, что она продолжала слышать крики людей, успокаивающие голоса официантов, ощущала аромат вина, а рукой касалась влажного стола. Видела она совершенно другое. Борьбу. Бегство. Смерть.

Танкред Салерно вошел в сопряжение с ее искусственными глазами и теперь транслировал ей в мозг записи с сотен камер, фиксирующих одно только место и одно только событие.

Террорист, окруженный тучей боевых микроавтоматов, пытался пробить защитные поля, прикрывающие уже немолодого мужчину. Кругом сновали полицейские боты, выли сигнализаторы тревоги, воздух пронизывали энергетические разряды. От стен домов отрывались новые слои охранных автоматов, уже в воздухе выстраивающихся в устройства более крупных размеров, поливающих все вокруг огнем и снарядами. Издалека донеслось ворчание полицейских панцирок. Волна плазмы то и дело охватывала силовой колокол, защищающий нападающего, парализуя работу всех микроботов в ее пределах. Защитное поле террориста мерцало, точно синхронизованные с эмиссией защитной волны разрывы длились едва наносекунды. Однако этого времени хватало, чтобы направлять в жертву очередные заряды.

Все это в дикой мешанине сигналов, поступающих с воздушных, наземных, летающих камер. В правительственной сфере их были миллионы. Сопряженные с боевыми микроботами и полицейскими системами безопасности, они все время наблюдали и фиксировали все происходящее в правительственном квартале города. Сейчас они сгорали тысячами, но остающиеся продолжали посылать изображение.

Дина узнала место боя. Высокие ступени, серые стены, заросшие цветными вьюнами, гигантские голопроекции, изображающие самые новые события. Это было здание Совета, удаленное от ресторана самое большее на двести, может, триста метров.

– Не делай этого, – сказала Дина, вставая. Она покачнулась, ударилась бедром о край стола. Мозг, подпитываемый сотнями постоянно сменяющихся раздражителей, не справлялся с лабиринтом внутреннего хаоса. – Пожалуйста, Танкред, перестань!

Снова тьма, а через минуту безопасная вспышка. Она опять была в зале. Из-за окна долетел гул взрыва и крики людей. Танкред был уже рядом. Обнял и усадил ее в кресло.

Она знала, что он подключил к ее глазам отрывки из записей полицейских микрокамер. И все же, когда он обнял ее и усадил в кресло, когда подал стакан воды и начал нежно гладить руку, она почувствовала себя в безопасности, несмотря на все еще сотрясающие воздух взрывы.

8

Они плыли в мире подводных чудовищ.

Было по-прежнему темно, но после перестройки визира на инфракрасную полосу Даниель уже мог видеть увлекательное зрелище. Он находился в самом центре планетарной матки, плодящей жизнь на ледовой планете. Цели экоформования были простыми – поднять температуру воды, чтобы растопить ледяные покровы, генерировать вокруг спутника атмосферу пригодной для человека плотности, давления и температуры, а также создать экосистему живых организмов, которые действовали бы как стабилизатор этих изменений и усилитель соответствующих тенденций развития. Определенным образом управляемая биомасса должна была в будущем также поставлять сырье для строительства континентов. Процесс был медленный, но по-иному никто не смог бы его реализовать. Невозможно перевезти на космолетах миллиарды тонн материи, которой предстояло стать строительным материалом будущих континентов планеты. Зато можно вырастить организмы, накапливающие эти материалы в оболочке своих клеток и размножающиеся в головокружительном темпе. Однако, чтобы поддерживать их жизнедеятельность, необходимо обеспечить им питание и энергию. А это в темном, покрытом слоем смерзшейся воды мире быстрее всего могут сделать другие организмы, специально выращенные для таких целей. Другие креационные линии построят экосистемы биомассы, которые должны будут привести к возникновению на планете естественных и возобновляемых источников питания.

Люди дали жизнь сотням планет, спутников и еще более мелких небесных тел. Экоформерские компании использовали различную технику в зависимости от исходных условий на планете, финансовых возможностей клиента и предполагаемого времени операции или, наконец, требований религии либо клановых наказов. Для работ в глубинах охотно нанимали парксов – подводную расу, именно такие миры считавшую наиболее дружественными. Конечно, транспортирование слишком большого количества Чужих и их инструментов через гиперсети было бы делом очень дорогим и тяжелым, поэтому на парксанских станциях можно было встретить множество людей: земных экоформеров, последователей различных парксанских культов и обычных вспомогательных работников – операторов оборудования, пилотов, барменов, проституток. А также – в чем Даниель был уверен – промышленных шпиков, засылаемых земными корпорациями для того, чтобы раскрыть тайны технологии Чужих.

Так что Даниель мог увидеть в действии как человеческую, так и парксанскую технику.

– Терраформерские мехи имеют до тысячи метров длины. Каждый управляется одним человеком, – пояснил деформант, указывая Даниелю на гигантских роботов, предназначенных для дробления камней, добычи минералов и руд, а позже для переработки их в субстрат для продуцирования микроорганизмов.

– Вмонтированного намертво? – Даниель попытался съехидничать.

– Нет, они работают в сопряжении, взгляни. – Изображение в визоре увеличилось. Даниель начал различать отдельные механизмы, хвататели, гигантские клещи, рули. Вокруг молоха сновали машины поменьше.

– Как рыбы-чистильщики…

– А они и исполняют такие функции. Это зонды, ремонтные автоматы, транспортеры. Вот взгляни, там сидит пилот.

Изображение еще больше увеличилось, потом камера как бы проникла внутрь меха. Даниель увидел пилота, погруженного в нейрогелевую массу и опутанного системами связей. Он был гол, неподвижен, лишь его руки ритмично сжимались и разжимались.

– Такая же система управления, как в горных траулерах в Поясе Фламберга, – пояснил деформант.

– Не только. Мы таким же образом управляем многими машинами. Интересно, справился бы я с таким чудовищем?

– С этим – наверняка нет, – сказал деформант после краткого молчания, потом указал на новый объект.

Это был паркс, неподвижно висящий в воде и блестевший, будто кристалл. Из тела Чужого истекали неисчислимые лучи – разноцветные, вначале прямые, потом извивающиеся в колеблющиеся, что-то вроде пучка световодов толщиной десятка в полтора метров каждый.

– Что это?

– Машина парксов. Они не механические, скорее… химические. Парксы управляют электрическими магнитными полями, создают конструкции из потока ионов и молекул.

– Не понимаю.

– А что тут понимать? Просто – химия. Камень можно разрушить или растворить, Предмет можно построить, а можно и синтезировать. Парксы умеют это делать, но пользуются и земной техникой и механизмами тоже. Ну, довольно, хватит разговоров. Мы приплыли сюда для того, чтобы я мог тебе показать, что парксы могут дать тебе гарантию. Они располагают технологиями альтернативными людским. В определенных областях более эффективными. В других – менее. Но они в состоянии сделать то, что тебе обещали. Сменят твое тождество и безопасно выведут тебя из системы.

– Я хочу, чтобы они активировали мой боевой сопроцессор.

– Не могу обещать на сто процентов. Мы не знаем, что безопасники испоганили в твоей голове, что разрушили в самом сопроцессоре и в отделах мозга, ответственных за управление им. Но сделаем все, что сможем, чтобы ты не столкнулся с неприятностями. Помни, в чем мы признались во время нашей предыдущей беседы: мы хотим активировать твой сопроцессор, так как верим, что в нем окажется много нужной нам информации. У нас – общий интерес.

– Где и когда?

– Активирование сопроцессора мы можем начать хоть сейчас. Зондирование сознания – неделей позже. Переброска через шлюз станет возможна после того, как мы тщательно имплантируем твою новую личность в сеть, ну и, прежде всего, когда состояние повышенной боевой готовности на Дираке будет отменено. Сейчас там слишком опасно.

Даниель ответил не сразу. Снял очки. Долго смотрел на скрюченное тельце деформанта, словно надеясь найти подсказку, знак, жест поддержки. Однако парксанский транслятор висел неподвижно, растянутый на волокнах живительных ниток.

«Словно паук, – подумал Даниель, – словно огромный толстый паук, караулящий в центре паутины свою жертву».

А вслух сказал:

– Хорошо, я согласен, но хочу, чтобы ты ответил еще на один вопрос.

– Слушаю. – Аппарат, возящий Лико, дрогнул и медленно подъехал к Даниелю. Руки деформанта начали подергиваться, изменять положение и углы сгиба, а его тело все больше напрягалось и приближалось к Даниелю. Наконец морщинистая голова, покрытая щетинистыми волосками, оказалась точно напротив лица Бондари.

– Слушаю, – повторил деформант.

– Вы организовали нападение на Дирак, чтобы перехватить Клякса Кликса? С ним у вас ничего не получилось, поэтому вы взялись за меня, верно?

– Ошибаешься. Я понимаю, что это имеет для тебя значение, но скажи, зачем тебе знать такие факты?

– Клякс Клике был моим партнером. Членом отряда… Я хотел бы знать, кто его убил.

– Он испортился, – бесцеремонно прервал его Лико. – Клякс Клике был машиной, сложной, наделенной большой автономностью машиной. Только-то и всего. Нет. Не мы. Я говорю правду, нам нет смысла лгать. Мы надеялись от тебя узнать, кто организовал то, что произошло на Дираке.

– Не узнаете. Я этого тоже не знаю.

* * *

Теперь у Даниеля было больше свободы. После того как он согласился сотрудничать, ему повысили степень доступа. Благодаря этому он мог на мониторах, не выходя из каюты, осматривать почти всю подводную базу коридоры, доки, спальни и конференц-залы. Разумеется, секретную секцию ему покинуть не позволили.

На станции проживало около ста человек. В основном специалисты терраформерских фирм, сотрудничавших с парксами. Здесь же располагался резидент гладианской администрации, врач и сотрудники техобслуживания. Постоянно находилось несколько гостей – ученых, членов семей экипажа и купцов, не переводились и туристы, жаждавшие экзотических развлечений. Среди них, несомненно, скрывались агенты, оплачиваемые либо гладианским правительством, либо самой Доминией. Никому из них не полагалось знать, что здесь же находится Даниель. Поэтому его поместили в отдельной секции, в которой «жили» тела носителей парксов. Правда, ни с одним из них Бондари не сталкивался, однако временами ему казалось, что из-за стены доносятся возбужденные голоса, странные стоны, какие-то выкрики. Когда он спросил об этом деформанта, тот отмолчался.

Даниель старался максимально использовать предоставленную ему куцую свободу. Большую часть дня посвящал раскрытию тайников базы, очень небольшого объекта, в котором все, что в состоянии облегчить жизнь, было сведено к минимуму, а теснота могла даже самых выносливых людей довести до клаустрофобии. Жилые камеры имели в длину и ширину по два с половиной метра, а по высоте едва превышали рост Даниеля. Положение полов и стен можно было регулировать – если в кабине проживал человек невысокий, жилую поверхность уменьшали.

Такого рода экономия позволяла оставить больше свободного пространства в общей части базы – здесь находилась столовая, игровой зал, медицинский кабинет, лаборатория и шлюзы доков. А также бюро гладианского резидента.

– В принципе-то ему тут делать нечего, – пояснил Лико. – Кроме одного: наблюдения за нами. Ну а мы наблюдаем за ним.

Монитор, висящий на стене кабины Даниеля, показал внутренность жилой капсулы и кабинета резидента.

– А разве это не нарушает договоренности о взаимной охране данных, которая, как мне известно, была подписана обеими сторонами?

– Не смогу объяснить тебе в деталях, но все договоры, подписанные парксами с людьми, особого значения не имеют. Договор – это набор какого-то там количества параграфов, касающихся будущего. Как он может влиять на наше дальнейшее поведение? И почему влиять должен?

– Не понимаю. Договор – взаимосогласие соблюдать некоторые принципы и выполнять содержащиеся в нем обязательства. Вся человеческая цивилизация зиждется на том, что люди о чем-то договариваются, а потом придерживаются договоренностей.

– Не вижу здесь ничего общего с договорами.

– То есть как так… – Даниель замялся. – Взаимное подтверждение обязывает тебя к…

– Ни к чему оно меня не обязывает, ибо все это лишь слова. Написанные, произнесенные, нарисованные, зафиксированные на пленке. Фразы. Определения. Ничего больше.

– Но ведь без сотрудничества и взаимного доверия невозможно ничего сделать, а сотрудничество возможно исключительно благодаря договорам. Нет такой человеческой культуры, которая не пользовалась бы подобной формулой достижения согласия, хотя, отмечаю это с сожалением, договоренности довольно часто нарушаются.

Деформант ответил не сразу. Ему пришлось собрать дополнительные данные, поискать соответствующие аргументы, отсылки и примеры, чтобы объяснить Даниелю парксанскую точку зрения.

– А почему они нарушаются? – спросил он наконец.

– Иногда потому, что их просто не удается реализовать, а порой потому, что одна из сторон в какой-то момент решает, что ей выгоднее не придерживаться договоренности, а нарушить ее.

– Вот именно это мне трудно понять. Зачем заключать договор, который может быть нарушен?

– Тогда как же парксы с этим управляются? Ведь им приходится заключать контракты. Военные, торговые, семейные.

– Другая биология. Другое мышление. Контракт записан в существовании нашей расы, возможно, в существовании большинства развитых видов на вашей родной планете. Впрочем, не только на вашей, во многих других экосистемах тоже. Вы – двуполые. Развитие молодого индивидуума происходит в утробе женщины, во всяком случае, при естественных родах. Это на долгое время снижает ее активность. Полностью либо частично. Выживание генома может обеспечить только контракт родителей. Женщина рожает ребенка, мужчина обеспечивает ей и подрастающему дитяти питание и защиту. Контракт. Возможный и легко поддающийся нарушению, но тем не менее заключаемый. У нас, то есть у парксов, все иначе… Да, у нас… – Система, поддерживающая Лико, качнулась, несколько волокон согнулось, на его сморщенном личике появилось что-то вроде улыбки. – В своей водной среде паркс размножается непрерывно. Его кожа непрестанно продуцирует зародыши, и столь же непрерывно в ней укореняются зародыши других парксов. Молодые парксы могут развиваться в теле любого индивидуума. Никто не знает, кто является «родителем» зародыша. Оплодотворенный паркс ничуть не ущербнее других, как это бывает у беременного человека. Наоборот, он увеличивается, становится сильнее, активнее, если не считать краткого периода деления. Ему не нужна опека. Таким образом, основа нашего видового поведения не базируется на контракте, как это происходит у вас.

– Зачем же вы тогда вообще заключаете и реализуете договоры?

– Ты же сам раньше сказал. Потому что это необходимо для осуществления множества сложных коллективных операций. Все очень просто. Дело только в том, что контракт имманентно вписан в нашу биологию и цикл развития. Это скорее культурная, психологическая надстройка, а не искусственное умение или же функция, приобретенная в ходе эволюции.

У них было много таких бесед. Даниель проходил очередные тесты и исследования, ему прописывали различные медикаменты и принуждали сопрягаться с электронными системами. Все для того, чтобы воспроизвести карту его боевого сопроцессора, пробудить и заново включить его в нервную систему человека. А попутно извлечь максимум необходимой парксам информации. Работу по активации сопроцессора планировали начать на следующей неделе. До этого Даниель должен был постоянно находиться в своей кабине – вполне комфортабельной по условиям базы. Здесь можно было нормально стоять; кроме убирающейся в стенку кровати, был еще столик, два стульчика и силовой агрегат. Пользоваться тренировочными комплексами, стоящими в зале развлечений, Даниель не мог, а хотел поддерживать себя в хорошей форме. Поэтому много упражнялся, изучал станцию, проходил тесты, а в свободные минуты подключался к виртуалу либо встречался с единственным на базе человеком, с которым ему разрешалось беседовать. Ну, назовем его так – с человеком.

Они проводили в беседах много времени. Разговаривали о разном. Но в действительности у Бондари никогда не было уверенности, что общается он с человеческим разумом, заключенным в скорчившемся тельце, а не с парксом, лениво покачивающимся в океанских глубинах и тесно спаренным с мозгом деформанта.

– Это действует и в обратном направлении. Определенные явления составляют неотъемлемую часть нашего процесса развития, а, как следствие, и цивилизации. У вас же это всего лишь культурные наслоения, порой очень сильные, но не вытекающие напрямую из биологии.

– Например?

– Самоконтроль. На нашей планете эволюция привела к возникновению существ однополых и, в вашем понимании, гермафродитных. Ее механизмы зачастую отличаются от тех, которые формируют ваш биоценоз. Сексуальный отбор не играет такой же роли, как отбор естественный. Пары индивидуумов, генам которых предстоит смешаться, не знают друг друга. Самки не выискивают самцов с самыми длинными хвостами или развесистыми рогами. Стада самок не принадлежат самому сильному и самому умелому самцу. Селекция происходит на более низком уровне: вопрос в том, принять либо же отторгнуть зародыши, «решают» железы. Поэтому на нашей планете не было и нет созданий со столь рафинированными и удивительными, но совершенно бесполезными, более того, мешающими добывать корм органами, как, например, хвосты павлинов. Зато встретишь животных, контролирующих свой метаболизм, работу гормональной системы и процессы роста значительно эффективнее, чем в земной экосистеме. В особенности это касается процесса рождения.

Для нас, разумной расы, последнего звена этой эволюции, такие элементарные биологические механизмы являются прапричиной многих цивилизационных поведений. Так же как для вас конструктивной базой целых сообществ, племен, государств, цивилизаций стала естественная семейная ячейка «самка – самец». Система взаимозависимостей и взаимовыгоды самца и самки легла в основу всего вашего комплекса эмоциональных и интеллектуальных ценностей, когда вы из животных уже превратились в психозоиков. Взаимолюбовь двух взрослых индивидуумов, родительские чувства, религии, ваше искусство… Все следует из одной биологической зависимости: «Ты носишь в себе ребенка, я обеспечиваю вам жизнь».

Эволюция нашего вида также оставила постоянные следы на структуре и характере нашей цивилизации, а также во многих индивидуальных поведениях. Например, паркс, не добивающийся успехов и не выполняющий поставленных перед ним задач, пребывает в постоянном стрессе и в результате утрачивает способность размножаться. Стресс психологический: отсутствие удовлетворенности, самоутверждения либо побед действует точно так же, как стресс физиологический – отсутствие пищи или нехватка пространства.

– У многих людей, – прервал паркса Даниель, – сложности психологического характера также отражаются на физическом состоянии.

– Конечно, но не как правило. Человек, ставший закоренелым неудачником, живет в нужде, его презирают и наказывают, тем не менее он производит потомство в количестве, которое зависит исключительно от наличия и количества партнерш. Паркс же в такой ситуации не размножается. Не принимает чужих зародышей, не вырабатывает своих. Он умирает, не произведя потомства: его гены погибают. Размножаются самые прогрессивные, наиболее приспособленные к среде, в том числе культурной, общественной. Эволюция действует. Механизм – иной. Эффект тот же: разумные существа.

– Да, – проговорил Даниель, и ему вспомнились работающие бок о бок терраформерские системы: гигантская машина, построенная людьми, и химический аппарат парксов. – Механизмы разные, эффект одинаковый.

У них было много бесед, а Даниель жадно впитывал информацию из всех собранных в сетях базы источников, говорящих о парксах. История цивилизации, важнейшие религии, история контактов с людьми, технологические достижения, виртуальные имитаторы, в которых управляют их телами, уроки этики, анализы эффектов их терраформерских работ во многих системах… Лекции по искусству, политике, науке… Материалов было очень много. Их приготовили специально для людей, которым по профессиональным причинам приходилось сотрудничать с парксами, для туристов, навещавших станцию, а также для ученых, прежде всего альенологов, прибывающих в океанический мир парксов, чтобы установить с ними контакт. И углубиться в тайники их культуры и науки.

Даниель поглощал все, что мог и что ему было дозволено, но постоянно чувствовал неудовлетворенность. Познакомился с историей и комплектом основной информации о биологии парксов, но любая попытка проникнуть в область их культуры, психологии либо религии оборачивалась погружением в пространства, которые трудно было охватить человеческим разумом. Практически не исследованные людьми. А может, иначе – исследованные, но неверно описанные. Все, что было известно о повседневной жизни парксов, сводилось к предположениям, гипотезам, аппроксимации. Цивилизацию парксов объясняли человеческим языком со всем присущим этому языку набором понятий, ценностей, системой мышления. Ради того, чтобы что-то понять, им приписывали человеческие свойства и мотивации. С таким же успехом можно восхищаться музыкой, прочитав рецензию концерта, или наслаждаться прелестью картины на основе анализа химического состава красок, которыми она написана. Либо описывать квантовые явления – даже в целях популяризации, – не используя для этого строго научного языка.

Большинство людей, пытавшихся пробиться к умам парксов – альенологов, лингвистов, знатоков культуры, кибернетиков, психологов, – отдавало себе отчет в невыполнимости предпринятой ими работы. И однако они тратили годы жизни и рисковали профессиональной карьерой, желая познать чуждую культуру и по крайней мере частично ее понять. Даниель считал, что вряд ли это вообще возможно. Ведь даже человеческие цивилизации на старой Земле зачастую отличались одна от другой настолько, что взаимопонимание их представителей было затруднено либо почти невозможно. Процесс унификации длился долго, закончился лишь в XXI столетии. Но вскоре после того как были обнаружены гиперпроходы и началась колонизация новых миров человечество вновь растеряло свою монолитность, поделилось на сотни кланов, рас, сообществ и даже подвидов, которые не всегда хотели и могли понять друг друга.

Что же тогда говорить о встрече с чужой расой, к тому же столь отличной, как парксы! Все, что о них узнали, было лишь слабым отражением их истинной внутренней жизни, ее тенью, карикатурой. Это касается и культуры, и науки – казалось бы, собрания универсальных законов, управляющих вселенной.

Примеров тому он нашел множество. Взять хотя бы гиперпространство и связанные с ним явления.

Для людей, говоря кратко, межпространство – это очередное измерение, перпендикулярное трем космическим измерениям. Дорога через проходы – изгиб нашего пространства в четвертом измерении и сближение двух обычно далеко отстающих точек. Такая интерпретация лежит в основе человеческой теории гиперпространства, а также всех связанных с нею практических применений.

Но, говорят источники, это лишь одна из возможных интерпретаций. Человек – существо, у которого чувство направления и измерения встроено в биологию. Гравитация дает однозначный сигнал: «верх-низ», симметричное тело добавляет второе измерение: «Лево-право», наконец, органы зрения размещают нас на оси «вперед-назад». Мы воспринимаем все основные состояния материи – ходим по твердому телу, дышим газом, можем использовать жидкости. Все это приводит к тому, что наше мышление векторно упорядочено, что сегрегация является основой нашей системы познания, что мы познаем мир квантово.

Насколько же отличается от сказанного положение парксов. Эти плавающие существа не знали газового состояния, а с твердым сталкивались лишь спорадически. Их система координат не была однозначно определенной – они свободно перемещались вдоль всех трех осей. Недозволенный мир слишком низких либо слишком высоких давлений, то есть чересчур малой или слишком большой глубины, проявлялся не скачкообразно, а в ходе плавного изменения градиента.

Земные ученые утверждали, что именно такие факторы воздействуют на характер формирования цивилизации. Ее культуры, искусства, религии, целостного восприятия реальности.

Для парксов гиперпространство было не просто еще одним геометрическим измерением, а совершенно иным уровнем бытия. Если выделить материю, информацию и идею, то гиперпространство было для парксов еще более первичным элементом, нежели материя. Как это понять? Только путем аппроксимации. Информация – это упорядоченная материя. Соответственно подобранные пятна типографской краски не бумаге. Бороздки, выцарапанные на каменных плитах или оттиснутые на глиняных табличках. Атомы, находящиеся в определенном состоянии возбужденности и выполняющие роль логических элементов в нанокомпьютерах. Идея – это бытие высшего ряда – упорядоченная информация. Научная теория. Религиозное видение. Сознание.

Парксы утверждали, что гиперпространство есть бытие первичное по сравнению с материей и упорядочение гиперпространства создает материю.

Исходя из такой научной парадигмы, они создали устройства, способные использовать области гравипровалов.

Однако приятие парксанских идей влекло за собой серьезные последствия. На каждом уровне бытия протекает процесс эволюции, процесс возникновения новых объектов. Первичная материя после Большого взрыва преобразовалась в десятки элементов, создала сложные неорганические и живые структуры. Поскольку же информация есть упорядоченная материя, постольку нетрудно сделать вывод, что, изменяя материю, можно управлять информацией. Достаточно дописать на листке несколько литер, чтобы листок обрел иное значение. Достаточно изменить состояние нескольких атомов внутри компьютера, чтобы фальсифицировать полученные им результаты вычислений. И так далее. Изменяя информацию, можно, в свою очередь, манипулировать идеями. Они возникают, развиваются и погибают вследствие появления определенных данных, подтверждения либо сомнения в результатах эксперимента.

Отсюда: если гиперпространство есть бытие более первичное, нежели материя, то, манипулируя им, можно изменять физический облик нашей реальности. И коргарды, существа межпространственные, так и делают. То есть поступают с гиперпространством аналогично тому, как поступаем мы, произвольно программируя мир информационных «существ» внутри компьютера либо управляя судьбами героев на страницах книги или голопроекции.

По мнению парксов, коргарды – форпост существ из первичного уровня бытия. Они могут здесь генерировать, изменять и стирать все, что пожелают. А мертвая материя и все живые существа вселенной представляются им всего лишь своеобразными программами, наборами данных, которые можно изменять и ликвидировать.

Аналогия, взятая из человеческого мира, была проста и доступна. Ведь Мозговая Сеть – это вселенная информации, мертвая материя – банки данных, роль живых существ выполняют программы, а психозоидами этого космоса являются Синты, Сетевые Интеллекты. Однако человек, программист, существо из более высокого уровня бытия, материи, может проникнуть в этот мир, управлять им и даже уничтожить. Вводить в него свои программы наподобие того, как коргарды вводят в наш космос свои ракеты и оружие. Ликвидировать различные объекты информационного космоса, стирая их либо разрушая с помощью вирусов – так же как коргарды уничтожают человеческие города. Наконец, человек мог уничтожить систему энергопитания компьютеров и тем самым привести информационный космос к коллапсу и гибели.

Когда Даниель впервые познакомился с такой интерпретацией коргардского вторжения, она показалась ему забавной, гротесковой. Однако потом он понял, что она возникла не на почве верований очередной спятившей религиозной секты, а опиралась на парадигму парксанской науки. Парадигму, которая эффективно привела эту расу к исследованию космоса и использованию гиперпространства. Так же, как людей с их теориями. Так что такие объяснения могут быть не менее приемлемы, нежели придуманные людьми.

9

– Погиб Петер Голлагор. И еще трое других. Их нет. Они испарились. Рамзес Тиволи тяжело опустился в кресло. – Ты знала Петера?

– Нет. Имя слышала. Но я видела, как он умирает.

– Танкред говорит, что вы были близко…

– Очень! – Девушка подошла к столику, налила себе напитка. Лишь здесь, в апартаментах брата, она почувствовала себя в безопасности. Помещение было небольшим, но комфортно обставленным. Кроме мебели, растений, мурлыкающих тихие, успокаивающие мелодии, и обычного компьютера, здесь стояла черная, отливающая стеклом кабина сопряжений с высокой степенью секретности. Люди, проводившие время в этом центре, занимались действительно серьезными проблемами.

* * *

Когда отменили тревогу, оказалось, что всех важных особ перевели на базу армейского командования, мгновенно превращенную в кризисный центр. Покушение произошло в самом центре правительственного квартала, казалось бы обеспечивающего полную охрану электорам и их штабам. Однако ощущение безопасности оказалось обманчивым. Террорист напал на одного из важных государственных чиновников и убил его. Он проделал то, что казалось невозможным – внес оружие в охраняемую зону, сумел его активировать и эффективно использовал, прежде чем был обезврежен.

Рамзес получил специальное разрешение на то, чтобы ввести сюда Дину. Возможно, брату посодействовал ее новый знакомый: солярный резидент Танкред.

– Очень близко, – повторила Дина. – Как это вообще могло случиться?

– Пока неизвестно. Поиски продолжаются. Вряд ли это было делом рук Кинея. Кто-то должен был ему помогать.

– Киней? Не слышала ли я уже о нем?

– Могла. Сумасшедший. Когда-то сотрудничал с нами. Его люди однажды организовали митинг. У него был сетевой сервис, здорово досаждавший армии.

– Помню. Но что с ним? Ведь он был наш. Частник? – Дине вспомнилась антитанаторская демонстрация. Тогда они с братом шли в первом ряду. Киней вел свою группу, как бы вкладыш в общей колонне, цветастый, шумный. Над их головами реяли гигантские голопроекции, изображающие жертв танаторов разорванные тела, отрубленные конечности, вспоротые животы. Картины отвратительные, но сильные, будоражащие, именно такие, какие и надо использовать при массовых демонстрациях. Кинеевцы были организацией небольшой, но активной. К сожалению, Дина не помнила, за что они ратовали. Коллеги брата считали их сумасшедшими, правда, полезными.

– Не думаю, не думаю… – Рамзес все время смотрел на дисплей стоящего рядом с креслом компьютера. – Киней не тот человек, у кого есть какая-то личная жизнь. Нет. Это идеолог. Анархист. Мечтатель. Помнишь, из-за чего он выступал против танаторов? Из-за того, что требовал еще большего ограничения роли государства, раздела планеты между кланами и локальными сообществами, ликвидации принуждений. Анархист…

– Видимо, что-то парня припекло, да? Вы его «достали»? Перехватили власть, но не спешили реализовать его идеи?

– Тут что-то посерьезнее, сестра. Раньше он никогда не использовал силы. Счастливые концы, какие-то путаные замыслы, информационная деятельность. Но не насилие. Подожди, тут что-то есть. – Он наклонился к экрану, начал считывать, поступающую информацию.

– Ты уверен, что имеешь право все это мне говорить?

Рамзес удивленно взглянул на нее и улыбнулся.

– Если тебя сюда впустили, значит, решили, что ты своя. – Он снова улыбнулся. – Ты же сестра Рамзеса Тиволи, известная Дина Тиволи, борец за счастье Гладиуса. И девушка Танкреда Салерно, солярного резидента на нашей прекрасной планете.

– Никакая я не его девушка! – возразила она. Впрочем, не очень убедительно.

– Да, да, конечно. – Рамзес быстро читал новые сообщения. Неожиданно посерьезнел, наклонился к экрану, словно хотел лучше разобрать пробегающие по нему слова. Потер ладонью лоб. Он всегда делал так, когда нервничал.

– Что случилось? – тихо спросила Дина.

– Месть. Господи, этот псих, этот «безвредный» дурень, отомстил. Взломал защитные коды правительственной зоны, раздолбал в пыль операционные системы безопасников. Влез туда и вызвал небольшой атомный взрыв. С самим собою в центре.

– А Голлагор – случайная жертва или…

– Нет. Он был мишенью.

– Почему?

– Голлагор руководил нашими спецслужбами на юге континента. А там у кинеевцев свои обжитые места. Понимаешь, природные резервации, большие пространства, мало людей. Руки правительства туда не всегда дотягивались. Ну вот, эти идиоты дождались, пока мы возьмем власть, и заявили о своем отделении. Дескать, теперь, когда свергнут гладианский режим, в чем есть и доля их участия, они начнут осуществлять свои идеи.

– Понимаю. А Голлагор решил показать, что у них малость крыша поехала, и ввел свои порядки.

– Совершенно верно. Примерно полгода назад была какая-то кутерьма, погибло несколько кинеевцев. Это не все. Понимаешь, до нашей победы Голлагор работал в секции сотрудничества и прекрасно знал Кинея. Они совместно организовали множество выступлений против несгибаемых.

– Пути победителей расходятся.

– Чьи это слова?

– Мои собственные. Впрочем, уверена, кто-нибудь их уже выдумал раньше. И испытал на себе. И описал. Знаешь, Рамзес, честно говоря, я уважаю Кинея. Он правильно поступил.

Рамзес удивленно взглянул на сестру. Несколько секунд молчал, нервно барабаня пальцами по корпусу компьютера.

– Что, ты плетешь, девушка? Ты, похоже, не понимаешь, что творится? У нас осложнения… Кто-то снабдил Кинея боевым оружием элитных десантных подразделений. Кто-то дезактивировал защитные зоны правительственного квартала. Кто-то его впустил. Ты понимаешь, что это значит?

– Что вы не выловили всех несгибаемых. – Она сознательно использовала слова, которые некогда так сильно высмеивала. – Что они выжили и по-прежнему способны наделать вам массу хлопот.

– «Вам»? – Рамзес ткнул себя пальцем в грудь, потом показал на Дину. Я думаю – нам?

– Вам, Рамзес, – спокойно ответила она. – Вам. Ты знаешь мое мнение относительно того, что выделывают твои дружки. Наши дружки, ваши дружки какая разница?! Вы уселись в кресла тех людей и теперь сами выделываете то же самое. Вот и все. Очень даже просто.

Она заставила его нервничать. Она хотела этого, и у нее получилось. Она была сама себе противна, так как знала, что сознательно отыгрывается на нем и выводит из терпения. Ведь он был ее братом и искренне любил ее.

– Мы ведем войну. Чудовищную и страшную войну с коргардами. Мы можем ее выиграть, но для этого нам нужна помощь Солярной Доминии. Мы получили ее поддержку. Но за все надо платить, сестра, никто ничего не делает даром. Мы хотим сохранить нашу планету и вынуждены частично поделиться ею. Это просто.

– У тебя получается, что трупы должны лежать навалом…

– Никто этого не хотел, или ты думаешь, что я, что все мы забыли о своих идеалах? Мы вынуждены считаться с реальностью, но стараемся сохранить, что только удастся. Киней же хотел получить все сразу. Это невозможно.

– Поэтому договорился с остатками разбитых вами несгибаемых, и те дали ему оружие.

Рамзес снова взглянул на экран, но не нашел там ничего нового.

– Нет никаких остатков несгибаемых. Уже нет. В том-то и дело, Дина. Произошло то, что я предсказывал, однако меня не слушались. Ты думаешь, я не вижу того скверного, что порой происходит вокруг? Поверь, вижу. Паршиво покончили с кинеевцами, слишком грубо, слишком жестоко. Не знаю, можно ли было этого избежать, но я предупреждал. Мы удушили бунтовщиков, но для этого пришлось действовать очень резко. Рикошетом досталось таким, как кинеевцы. Вместо того чтобы добиваться их присоединения к нам, мы породили новых врагов. То же самое происходит с дружками Даниеля, сорманитами. Глупо. Бессмысленно. Можно было взяться за дело совершенно иначе. Купить их. Привлечь на свою сторону. Убедить.

– А так вы получили новое подполье…

Она удивила его:

– Да, новое. Очень жаль. Но так бывает всегда. Остатки побежденных и новые, зачастую недавние победители либо союзники из тех, что поменьше, имеющие отрицательный опыт в общении с системой. Кинею кто-то помогал. Может, какой-то солдафон, перешедший к нам на службу, а в действительности по-прежнему нас не любивший. Либо кто-то из службы безопасности, симпатизирующий кинеевцам. Не знаю, черт побери. Именно сейчас это пытаются установить. Их достанут. Не волнуйся. Хм… Новое подполье. Ты хорошо это сказала. Но они неопасны! Они слишком слабы.

– Интересно. Голлагор сказал бы то же самое? И техники с Дирака, ремонтирующие базу после… саботажа. Недурно действуют эти «неопасные»! Покушение в правительственной зоне и в гиперпроходе. Два самых охраняемых места в системе. Действительно, «слишком слабы».

– Поэтому и надо их выискивать. Вылавливать. Изолировать. Убирать.

– Ты, Рамзес, похоже, не соображаешь, что говоришь. Эй, брат! Память мне не изменяет. Марши. Петиции. Сборища! Мы вместе протестовали против законодательно санкционированных убийств, учиняемых танаторами! Теперь вы делаете то же самое!

– Это война, Дина. Ради блага и безопасности большинства.

– Они тоже говорили, что война. И что хотят безопасности для большинства. Мы втолковывали им, что случаются ошибки, что в результате их действий могут пострадать невинные. А что, теперь невинные в безопасности?

– В определенной степени, Дина, виновен каждый. Все зависит от того, где ты проводишь границу между дозволенным и запрещенным. Они следовали закону, ограниченному, но очень суровому. Мы хотим действовать иначе. Мы должны контролировать людей сильнее, тщательнее, чаще. Да, несколько ограничить их свободу, чтобы уберечь от преступлений и желаний совершать их. Такова цель. Таково будущее. Но вначале…

Дина резко поднялась с кресла. Встала перед Рамзесом, приподнялась на цыпочки так, что ее лицо оказалось почти на высоте его глаз.

– Знаю, братик. Сначала вы должны выкорчевать всех, кто вам мешает…

10

Главный компьютер базы парксов напоминал увеличенный до гигантских размеров кочан капусты. Бледно-зеленые листья вырастали из центрального ствола, перекрывали друг друга, образуя шар диаметром в несколько метров. Располагался он в специальном помещении, заполненном растворами, выполняющими роль единиц памяти, процессоров, магистралей данных и периферий. Компьютеры парксов были устройствами не электронными, а химическими. Главный компьютер непосредственно управлял работой двух зомби – человеческих тел без индивидуальностей, в которых раньше размещались копии парксанских шпионов, а теперь их использовали для проведения необходимых операций. Их противоестественно улыбчивые физиономии были последней картинкой, которую увидел Даниель. Потом он погрузился во тьму. В бессознательном состоянии ему предстояло находиться до тех пор, пока его боевой сопроцессор не будет вновь активирован.

Из тьмы возникали изображения. Некоторые – статичные, другие полные динамики и подвижные, некоторые серые и затуманенные, иные – четкие и резкие. Были воспоминания, всплывающие только в виде картинок, а также обрывков звуков и ароматов: иногда Даниель чувствовал себя так, словно попал в сердцевину идеального голо. А ведь все это была лишь его собственная жизнь, воспоминания, проявляющиеся вспышками по мере того, как микрозонды возбуждали и восстанавливали находящийся в мозгу Даниеля сопроцессор.

Появились отдаленные воспоминания – из тех времен, когда, будучи танатором, солдатом-судьей, он казнил преступников, обвиненных в особо тяжких деяниях. Картины боев, поединков, облав. Изображения жертв преступлений, а потом трупы их убийц. Сцены проплывали в мозгу без сколько-нибудь видимого хронологического порядка, рваные, часто искаженные. Одновременно он воспринимал звуки и запахи, а также сообщения вспомогательных электронных систем, сигналы от прикрывающих устройств, сообщения из центра. Временами появлялась запись его собственных эмоций, ощущений и даже конкретных мыслей.

Из хаоса выделялись и более поздние воспоминания. Первые сообщения о коргардах. День, когда он отказался от службы в формированиях танаторов и перешел в группу, занимающуюся борьбой с Чужими. Лица друзей и товарищей по борьбе – Пушистика, Форби, Риттера.

Он видел маленькую девочку из города Каллагейм, которую тщетно пытался спасти от смерти, коргардские машины, охотящиеся за людьми. Победоносный штурм Черного форта. Проигранный бой в Поясе Фламберга. Смерть членов его отряда от оружия солярных солдат. Спокойное лицо Тивольда Риттера, пришедшего в себя после коргардского ада. Хохот солярного солдата, сразу после этого убившего Риттера.

Форби, Пушистик, Дина, Каролина… всех их он видел в мелькавших сценах, жестах, словах. Друзей, давно убитых. Женщин, которые в его жизни значили многое, и тех, с которыми он провел лишь одну ночь. Родителей. Сорманита Трыця с планеты Танто, умершего за Даниеля, хотя знал его едва полчаса.

Боль. Это не были физические страдания, но волна воспоминаний, несущая отчаяние, напоминающая о смерти и поражении, заставляла его корчиться. И в то же время он чувствовал, что в нем что-то изменяется, вливаются новые силы, возвращаются давние возможности, оживают заново воспоминания, мысли и желания, столь важные некогда, а потом стертые пятнадцатилетием виртуальной тюрьмы.

Он помнил. «Я – солдат. Я получил приказ, которого все еще не исполнил. Никто не освободил меня от этой повинности». Тот факт, что, вероятнее всего, все его командиры мертвы, не имел значения. Он был курьером. Он нес в себе данные, бесценные как для мятежников, так и для правительств других свободных человеческих миров, не зависящих от Солярной Доминии. Несомненно, они были бы немаловажной добычей и для парксов.

Да. Он обязан был их охранять, должен был доставить еще действующим несгибаемым, а если таковых уже нет, то выбраться из системы Гладиуса и попасть в один из вольных миров. Именно ради этого он приобрел билет для полета на Дирак. Однако сейчас, после восстановления сопроцессора и смены генетических ключей, он поверил в реальность задуманного, почувствовал, что вернулся к тому психическому состоянию, которое было у него до тюрьмы. Понял со всей ясностью, что, дабы реализовать доверенное ему задание, обязан сбежать от парксов.

Вновь вернувшись к реальности, он неожиданно осознал, что за все время, потребовавшееся для возбуждения сопроцессора, не всплывало воспоминание об одной операции – экспедиции внутрь базы коргардов. Он помнил все, что там случилось, что тогда говорил и делал. И в какой очередности умирали его товарищи. И однако никаких следов этого в боевом сопроцессоре не сохранилось.

* * *

– Как ты все это воспринимаешь? – спросил деформант.

– Так, словно был парализован, а потом заново научился ходить.

– И плавать. – В голосе Лико Даниелю почудилась шутливая нотка. Переводчик парксов перенял у него умение иронизировать. Интересно, что он освоил еще?

– Да. Плавать тоже.

Они двигались на глубине сорока километров. Даниель управлял небольшой лодкой, которая одновременно была универсальным модулем, имеющим возможность подключаться ко многим работающим под водой устройствам, а также пришвартовываться к терраформерскому меху. Чудовищно большая машина экоинженеров не приближалась к станции, поскольку любая попытка соединиться с нею грозила катастрофой.

Во время очередного теста на работоспособность обновленного сопроцессора Даниелю позволили самостоятельно вести лодку. Ряд проведенных с помощью сопроцессора имитаций показал, что чип работает почти так же исправно, как и до того, как его выжгли соляры. Даниель чувствовал, что его организм функционирует иначе, нежели до операции, что сопроцессор готов перехватить контроль в соответствующий момент, в случае надобности ускорить реакции, блокировать боль или дать логическую поддержку. Ощущение скрытой силы, готовой проявиться, как только в том возникнет необходимость, было очень заметно. Однако Даниель знал, что основной функцией боевого сопроцессора было обеспечение необходимых нервных сопряжений со всеми устройствами, с которыми требовалось кооперироваться во время акции, – машинами, оружием, системами связи и экспертной поддержки.

От кратковременных сопряжений с компьютером базы либо автоматами технических служб Даниель удовлетворения не получал. Лишь теперь, когда ему разрешили провести непродолжительный рейс на лодке и поручили управлять ею через чип, он почувствовал, что восстановил былую силу.

Парксов интересовали все его воспоминания – изображения, следы эмоций, ощущения и предчувствия. Из таких отражений и тени памяти они пытались выстроить свои знания о коргардах.

Узнав все, они его убьют. Вначале выжмут информацию, которую он может предоставить сейчас, сотрудничая с ними. Потом используют другие методы. Вгрызутся в мозг, перепашут нейронные связи, порежут тело на кусочки, пытаясь найти малейшие следы произведенных в его организме изменений. Надо быть глупцами, чтобы упустить такую возможность. Это было Даниелю ясно. Абсолютно ясно. Вдобавок они рассказывали ему и показывали слишком много. Поэтому, конечно, вновь отдать его в руки солярам было бы слишком рискованно.

Парксы – не идиоты. Вывод первый: его убьют. Вывод второй: надо бежать.

Причем как можно скорее, до того, как во время зондирования его сознания они обнаружат то, о чем догадываются. А может, уже знают, контролируют все, установили ему в черепе какую-нибудь защиту и любое самоволие будет наказано?

Выхода не было. Необходимо рисковать.

Он знал, что шансы есть. Надо только как следует использовать основной козырь – свой провал и слабость. – «Он проиграл. Его правительство низложено, товарищи по оружию перебиты, граждане, ради которых боролся, отвернулись от него. Идеи, во имя осуществления которых он рисковал жизнью, перестали привлекать. Успехи и победы забыты. Его самого заключили в тюрьму. Он проиграл».

А проигравшие, в мире парксов существовать не могли. Существо, переставшее побеждать, попадало в стрессовое состояние, что ослабляло его психофизическую отдачу. А это, в свою очередь, приводило к фрустрации, усугубляющей физиологические эффекты. Паркс опускался все ниже по иерархической лестнице, и одновременно его собственный организм работал против него. Прекратить падение мог только случай либо общественная поддержка. Одинокое существо, испытавшее то, что испытал Даниель, было обречено на гибель. Как психическую, так и физическую.

Он надеялся, что парксы воспринимают его именно так. Своим поведением, постоянными нареканиями, хмуростью он старался подтвердить это. Однако черт побери! – он не был парксом. У него была воля и цель. Очень ослабленный организм в последнее время получил неожиданную поддержку боевой сопроцессор Даниеля Бондари был восстановлен. Физиология не задавила поведения бывшего танатора. Так же, как он не понимал многих следствий парксанской культуры, так и они, парксы, скорее всего не до конца понимали, сколь решительным может быть человек. Даже такой, мир которого превращен в руины. А это притупляло их бдительность.

Правда, Даниель был не в лучшей форме. Нейрохирургическое вмешательство всегда оставляет след. У Даниеля дрожали руки, иногда он не мог правильно выговорить нужное слово, случались и сложности с выделением мочи. Вдобавок замучила сыпь, все тело покрылось красными пятнышками, не столько болезненными, сколько зудящими. Ему казалось, что по нему бегают маленькие мушки. По меньшей мере десяток одновременно. В самых разных местах. Конечно, никаких насекомых в подводной базе не было, а ощущение явилось результатом одной из процедур, которым его подвергли. Ему ввели вирус, который должен был перестроить ДНК клеток верхних слоев эпидермиса. Не столько изменить, сколько добавить определенные свойства так, чтобы автоматы во время проверок восприняли Даниеля как совершенно иного человека. Такого контроля Даниель мог ожидать во многих точках системы Мультона, а уж на станции Дирак наверняка. Там парксам не удалось бы его протащить, даже выдав за члена их экипажа.

Парксы готовились к такой операции давно – с начала своей деятельности в океане Меча. И делали это хорошо. Даже позволили Даниелю увидеть человека, ДНК и жизнь которого ему предстояло считать своими.

В самой секретной части станции размещалась специальная камера саркофагов. Здесь стояли два ряда «склепов» с прозрачными крышками. Внутри, подвешенные в разноцветной, иссеченной струями и кляксами сгущений воде, сплетенные сеточками датчиков, плавали тела людей. Каждый из шести взрослых мужчин и четырех женщин – нагих, если не считать щупалец обслуживающих их аппаратов, – были деформированы. Слишком большие или чересчур маленькие конечности, страшно вылупленные глаза, наросты на лицах, искаженные половые органы.

– Ты будешь им, – сказал Лико, подъезжая к одному из саркофагов. Гленн Паркер. Сейчас ему сорок два года. У нас – с тринадцати.

– Он гораздо старше меня. – Это была первая реакция Даниеля. Ни отвращения, ни любопытства, ни возмущения еще не появилось. Еще…

– Нет проблем. Имитируем твой возраст в ДНК. Не обижайся, но ты не очень молодо выглядишь…

– Да и не чувствую себя молодым. Что это вообще такое? Что за люди? Кто такой Гленн Паркер?

– Ты нервничаешь? Почему? Я уж думал, ты привык к внешности странных людей. А… Понимаю. Ты, вероятно, думаешь, как это возможно? Эти чертовы парксы создали здесь целую шпионскую систему, а мы об этом ничего не знали.

Даниель ответил не сразу. Он ходил вдоль тесного помещения, останавливался у саркофагов. В одном плавало тело молодого мужчины, переделанного на манер рептилии. Он его узнал – этот человек привез его сюда.

– Откуда они? Их купили у родителей, как и тебя?

– Ты меняешь тему. Ну, пусть. Нет. Мы их не купили. Просто добыли.

– Похитили?

– Это было бы нелегко. Нет. Мы брали тела умерших людей. Просто выкрадывали их трупы. Потом подключали к машинам и имитировали жизнь. Надо было немного поработать, чтобы отбраковать непригодные экземпляры, имеющие живых родственников, с крепкими профессиональными связями и так далее. В основном мы брали неудачников, люмпенов и мелких правонарушителей.

– И часто вы их оживляете?

– Они не живут, Даниель. И не жили, когда мы похитили их тела. Нам просто удалось заставить работать их ткани, хотя, взгляни, как часто возникают аномалии, а также принудить мозг высылать различного рода сигналы. Мы регистрируем все это и время от времени кормим данными сеть. Наши «люди» производят закупки, ходят в салоны развлечений, даже иногда голосуют. – Деформант тихо хихикнул. – В основном за несгибаемых. Мы давали вам шесть – восемь голосов. Постоянно.

– Благодарю, – буркнул Даниель. – Не помогло.

– К сожалению. Мы все время стимулируем их активность и жизнь. Конечно, все это подонки, отбросы общества. Часто бродят по местам, в которых нет пунктов сети, иногда пропадают на долгие месяцы. Видишь, а все благодаря тому, что мы сохраняем их тела.

– А «динозавр», который меня захватил? – спросил Даниель, хотя в принципе уже знал ответ.

– Конечно, клон. Мы загружаем такого копией паркса и высылаем в мир что-нибудь сделать или просто показаться людям. Мол, жив.

– Значит, сделав из меня Гленна Паркера и отослав за пределы Системы, вы его отключите?

– Верно, хвалю. Твой сопроцессор действительно работает! Да, мы ради тебя пожертвуем одним из тел. Что делать. Ты ценнее всего. Знаешь, я замечаю между вами некоторое сходство.

«Чтоб тебя скукожило, уродина, – подумал Даниель и тут же вспомнил, как в действительности выглядит Лико. – Нет! Чтоб тебя распрямило!»

– Внешность может быть обманчива, – спокойно ответил танатор.

– Внешность может быть обманчива. – В крохотной капсуле голос деформанта, даже очень приглушенный, звучал активно, гулко. Лико контролировал действия Даниеля из станции. Начеку все время были также два клона, готовые поспешить Даниелю на выручку, если тот вдруг начнет терять власть над лодкой. Пока все шло хорошо.

– Внешность может быть обманчива, – повторил Лико. – Ведь вначале вы думали, что войну начали никакие не коргарды, а просто Доминия проводит на Гладиусе свои эксперименты? Вас же используют в качестве подопытных собачек для испытания нового оружия, а попутно стараются обыграть вас политически. Как там вы говорите-то? Одним выстрелом двух зайцев?

– Мы это обсуждали. В пивных – я и мои товарищи. В публицистических программах – эксперты. В штабах – мои начальники. Если б электоры несгибаемых прихватили Доминию на чем-либо подобном, мы тут же придали бы это гласности. И покорным пришел бы конец. Однако, ежели прежнее правительство не решилось раскрыть черный ящик с компрометирующими Доминию и ее гладианских пособников материалами, значит, таких материалов там не было.

– А может, есть решение, связывающее в себе несколько гипотез? Например, Доминия отыскала какие-то осколки данных, крупных технологий Чужих и теперь экспериментирует?

– Это допрос или частная беседа?

– И то и другое. Я интересуюсь лично. Но мы записываем каждое твое слово.

– Ладно, я же понимаю. Не дурак. Твоя идея не нова. Мы ее анализировали на Гладиусе неоднократно. И ничего, никаких доказательств. К тому же, овладей Доминия коргардской технологией, это дало бы ей серьезный перевес над водными мирами, обитатели которых не желали признать ее верховенство… И такими планетами, как ваша. Впрочем, все едино, сами ли доминиане дошли до этого, или получили в наследство от коргардов… Направленные гиперпроходы, телепортация, манипуляция энергией… Да что я тебе рассказываю? Ведь вы опасаетесь того же и поэтому затеяли игру в шпионы.

– Игру… – Лико тяжело вздохнул. – Если б ты мог понять, что чувствует паркс, сознание которого имплантировано в тело человека-носителя, то не стал бы говорить, что мы играем.

– Мы – значит, кто?

– Мы. Просто мы.

– А ты, Лико? Как чувствуешь себя ты, человечек на службе у Чужих, нанизанный на нитки и бессильный?

– Ты забыл. Я – паркс.

– Ты – человек. Несчастный, подвергнутый манипуляциям, деформированный. Но – человек. Твой далекий родственник я, а не эти сгустки студня!

– Тебе этого не понять. – Голос деформанта смягчился, перешел в тихий шепот. – Никто не в состоянии этого понять. Никто.

Лодка Даниеля резко нырнула, разгребая перед собой черную воду. Вдалеке маячили слабые огоньки ближайшего терраформерского агрегата. Было страшно. Было великолепно. Даниель чувствовал лодку: двигательные системы, глубинометры, линии связи, бортовые компьютеры, разумные оболочки, из которых был изготовлен ее панцирь. Он получил сигналы от подсистем машины, информацию о внешних условиях, сообщения со станции. Боевой сопроцессор действовал исправно. Даниель и лодка были единым целым.

А что, если теория парксов верна и гиперпространство – не дополнительное измерение, а форма еще одного, более высокого бытия в космосе? Именно сейчас коргарды могут создавать в нашей реальности новые миры, новые «игры», новые устройства. И при этом обеспечить себе бессмертие, потому что знают доступ к кодам. Да, в их действиях просматривается цель, но с таким же успехом все это может быть производной их неистового и нечеловеческого превосходства…

Домыслить он не успел. Его вновь целиком поглотило управление аппаратом. Он мчался сквозь черный океан на глубине сорока километров.

Лишь много времени спустя он уловил новый сигнал. Направил туда лодку, перестроил камеры, включил звукоулавливание. Спустя минуту в воде, горящей огнями горных агрегатов, заметил размытый контур. По мере приближения объект становился все четче, уже можно было различить некоторые подробности. Но лишь не скоро Даниель понял, что перед ним большой паркс, лениво висящий в воде.

– Привет, дружок, – сказал Даниель. – Все это время я беседовал с тобой или с Лико? Отвечать не надо. Но если с тобой, то следует признать, что ты научаешься очень быстро. Браво, ничего не скажешь!

Паркс еще некоторое время греб своими полупрозрачными, напоминающими крылья ската, плавниками. По его большому желеобразному телу постоянно пробегала дрожь, многочисленные выросты то сжимались, то раскрывались, а его кожа то и дело покрывалась блестящими пятнышками. Потом паркс отплыл в тень.

Лико в тот день больше не заговаривал.

11

Наконец наступил этот момент. Командоконтролер терраформерского меха отправился на базу, несколько других подводных лодок оказались по другую сторону станции. Две присматривающие за Даниелем машины держались на обычном удалении. Лучше и быть не могло.

Он прибавил ходу. Широкой дугой приближался к станции парксов, потом развернулся и начал от нее уходить. Такой маневр он проделывал уже неоднократно, всякий раз возвращаясь к базе. Однако никогда, выходя из крутого виража, не плыл так быстро. Никогда раньше так далеко от базы не отплывал. Он еще прибавил скорости. Его стражи отреагировали. Он услышал вызов.

– Хорошо, возвращаюсь, – успокоил он. – Хотелось проверить, что можно выжать из машины.

Получил еще три секунды. Ну, может, пять.

Они двинулись следом. Ему удалось поймать направленный на базу закодированный сигнал. Лодки сообщали о ситуации и просили помощи. Одновременно он почувствовал вмешательство в управляющую систему лодки. Парксы пытались перехватить контроль над центральным компьютером машины. Боевой сопроцессор Даниеля парировал удар, отрезал «попутчиков» от самых важных узлов машины, вытеснил из систем; Пошло на удивление легко. Лишь через несколько секунд Даниель понял почему. Лодку, на которой он плыл, создавали для людей. Ею пользовались сотрудники гладианских терраформерских корпораций. Программы и системы управления были подлажены к человеческому разуму и поддерживающим его чипам. Парксы же, вероятнее всего, пытались «взять» Даниеля через разум деформанта Лико или одного из носителей их индивидуальностей. Кто знает, может, уровень секретности этой операции исключал участие человеческих клонов и наемников, а может, у парксов таких наемников вообще не было. Однако подогнанный к нуждам человеческого тела разум паркса не был достаточным оружием в состязании с боевым имплантатом Даниеля и поэтому проиграл.

Лодка набирала скорость. За ней мчались две машины преследования. От подводной станции отрывались все новые.

Его задумка была банально простой. Если он разгонит лодку до максимальной скорости, да к тому же будет иметь преимущество в дистанции, то никто его не догонит. Ведь он бежал не по какому-то лабиринту, где необходимо кружить, обходить преграды, ставить ловушки. Кругом были лишь сотни километров водной бездны. Ему надо было гнать вперед, рассчитывая на то, что если он вынырнет достаточно высоко, то преследователи откажутся от погони. На малых глубинах могли плавать уже другие машины, принадлежащие людям: частные, корпорационные и правительственные, которые запросто засекли бы участников отчаянной гонки. А ведь парксам было явно ни к чему постороннее вмешательство в их игру. Поэтому Даниель считал, что если ему удастся достаточно близко подплыть к ледяной коре планеты, то противники откажутся от преследования. Они наверняка устроят на него засады в портах, наверняка пойдут следом, но об этом он будет думать позже. Сейчас надо было от них уйти. Поэтому он разрывал черную воду, а скорость подъема ограничивалась лишь мощностью двигателей и способностью активного панциря лодки реагировать на быстро уменьшающееся наружное давление. Однако вскоре начались осложнения.

Стартовавшие с базы лодки были двойниками машины Даниеля, однако двигались гораздо быстрее. Одновременно его бортовая аппаратура начала регистрировать нечто странное. Даниель мог видеть это в радиоволновом диапазоне. Что-то появлялось в воде, так, словно подводная станция начала выбрасывать из себя тонны нераспознаваемых веществ. Ее окружил клуб странных сигналов, разрастающийся, охватывающий все новые и новые пространства. Бесформенная масса начала распухать. Вскоре в ее движении стал намечаться определенный порядок. Она принялась в основном расти только в одном направлении – в сторону Даниеля. Это возмущение водной среды перемещалось сквозь глубины океана словно длинная стрела подъемного крана. Сканеры регистрировали радиоизлучение, резкие скачки давления, движение воды. Одновременно с этим в морской глуби начали возникать микроскопические, однако улавливаемые радарами, образования, сгустки материи, продолговатые жилы, исчезающие так же быстро, как и зарождающиеся. Эта странная волна окружила парксанские корабли-преследователи, понесла их на себе, ее фронт был все ближе к лодке Даниеля. И наконец волна схватила ее.

Машину рвануло. Поступили первые сообщения о критическом состоянии оболочек панциря и систем двигателей. Одновременно наружные сенсоры принялись информировать об изменении среды, в которой передвигалась лодка.

Вода, казалось, кипит. Повышалась ее плотность и температура. Образовывались водовороты и течения, задерживающие лодку и принуждающие двигатели работать с максимальной нагрузкой. Наконец, казалось бы, в пустой и прозрачной воде начали возникать стационарные структуры. Вначале небольшие, маслянистые, уплотняющиеся с каждой секундой, они постепенно обретали все более четкие формы. Создавали на пути Даниеля динамичную, все время расширяющуюся преграду.

Об этом он не подумал. О да, возможно, у парксов был невелик опыт по управлению машинами людей. Однако имелась технология, обеспечивающая им несомненное преимущество в водной стихии, и они воспользовались ею в момент опасности, рискуя выдать себя, понимая, что солярный резидент может в любой момент переслать в центр сообщение о секретной парксанской защитной системе, которая в состоянии охватить всю планету. Они были в отчаянии. Особого удовлетворения он от этого не почувствовал.

Парксы активизировали химические субстанции, необходимые в качестве строительного материала и носителя энергии, молекулы, переносящие информацию, наносистемы управления. До поры до времени все это пребывало в усиленном состоянии. Теперь, получив нужные приказы, наномашины начали те действия, ради которых были созданы. За несколько секунд в опасном секторе возник химический автомат, вернее, целая система таких автоматов. Часть принялась изменять параметры среды так, чтобы преследующие Даниеля лодки могли двигаться быстрее, чем это позволяла привычная физика жидкости, другие занялись активизацией очередных молекул с тем, чтобы надстроить преследующую лодку стрелу. На ее конце должны были образоваться «машины» высшего порядка, способные остановить лодку Бондари. Он понятия не имел, сколь велика может быть охранная зона, в которой поддерживалась достаточная плотность активного раствора. Масса устройств, необходимых для поддержания постоянной концентрации, росла пропорционально кубу расстояния от станции, и это могло существенно ограничить радиус активного поражения. Вдобавок парксы знали, что их база находится под постоянным присмотром людей и значительное расширение таких боевых систем, как «разумный бульон наномашин», не могло не вызвать подозрений. Однако они наверняка изменили свойства водной среды в радиусе полутора-двух десятков километров от станции, потому что именно на таком расстоянии уже начали материализоваться очередные помехи.

Лодку Даниеля слегка рвануло, на этот раз активный панцирь не смог нейтрализовать последствий резкого загустения воды. Машина еще больше притормозила, а лодки преследователей приближались с головокружительной скоростью. Вдали, на пределе действия радаров, о своем присутствии сигналило гигантское тело терраформерского меха, глубже располагалась станция парксов.

Они наверняка хотели взять его живым. Живой принесет больше информации. Именно поэтому другие лодки гнались за ним, не пробуя издалека уничтожить торпедами. Именно поэтому параметры уплотняющейся воды изменялись постепенно, так, чтобы принудить его остановить свою лодку, но не вызвать катастрофы. Но в этом-то у него был перевес: он убивать мог, они – нет. Однако Даниелю было ясно, что если возникнет хотя бы минимальное подозрение, что беглец попадет в руки соляров, парксы тут же прикончат его. Он сам поступил бы на их месте точно так же.

А разве кто-нибудь может избежать смерти, если танатору вздумается убивать?

Даниель сошел с оптимального курса, одновременно покинув сферу наибольшей активности химических автоматов. И снова начал погружаться.

Несколько секунд лодка снова набирала скорость, однако парксы тут же изменили направление потоков своей машинерии. Вокруг аппарата Даниеля снова забурлила вода, двигатели просигналили о перегрузке, а внешние оболочки – об увеличении лобового сопротивления. Он выгадал только на том, что в кипящей бездне тяжелее доставалось и преследователям. Этого хватило. Агрегат терраформеров был совсем рядом.

Его сигнал занимал уже почти все контролируемое сканерами лодки пространство. Километр в одну сторону, восемьсот метров в другую. Полкилометра в высоту. Монстр. Во чреве машины воду процеживали сквозь сита, способные уловить единичные атомы. Из выловленных элементов синтезировали молекулы органической праматерии, которой предстояло со временем стать первой плодородной почвой на спутнике Меч.

Даниель промчался под комбайном, обходя гигантские насосы, затягивающие гектолитры воды, а попутно и все, что в ней плавает. Он направил лодку к небольшому вздутию в стене меха и спустя несколько секунд пришвартовался в гнезде немного раньше покинувшего свое рабочее место оператора агрегата. Увидел, как несколько парксанских лодок подходят к гигантской машине на очень небольшое расстояние.

Даниель почувствовал, как его «кораблик» сопрягается с сетями меха, как в сопроцессор начинают поступать потоки информации, предназначенной обычно сидящему здесь человеку – о повреждениях, переработке воды, результатах последних анализов. Он перенастроил сопроцессор и принял контроль над мехом.

Когда лодки парксов подплыли под агрегат, Даниель отдал первые приказы. Система начинала его слушаться.

Четыре гигантские турбины, удерживающие мех на нужной глубине, моментально умолкли. Заработали фиксаторы повреждений, к Даниелю начали стекаться тысячи данных о состоянии каких-то устройств и подсистем, о назначении которых он не имел ни малейшего понятия. Огромная машина массой в десятки тысяч тонн начала резко погружаться, создав мощнейший водоворот, и рухнула вниз. Не все пилоты парксанских кораблей сумели уйти. Две машины были раздавлены. Остальные разлетелись в стороны. Теперь Даниель включил мощные поглотители воды, максимально повысив их пропускную способность. Засасываемая гигантскими насосами вода начала поступать в камеры агрегата. Возникли сотни водоворотов, поглощающих все вокруг себя. В том числе и еще два корабля парксов. Переработанные на атомы, они в будущем будут использованы для создания новой жизни.

Он стабилизировал агрегат. Включил корректирующие турбины. Мех пошел вперед, поглощая измененную парксами воду и тем самым уничтожая химический автомат преследования. Даниель отключился от систем гнезда управления и устремился вперед, взяв курс на один из ближайших городов – Арлекин. Немногочисленные уцелевшие от разгрома корабли парксов даже не пытались его догонять.

12

Дина пригласила Танкреда к пяти, но уже за полчаса до срока была готова к встрече. Надела облегающий костюм, хорошо подчеркивающий ее изящную фигурку. Короткие волосы выкрасила в пурпурный цвет, тем же цветом украсила лодыжки и груди. Она была босой, поэтому охватила ступни теплопроводящими ремешками – и теперь чувствовала их приятную, расслабляющую пульсацию. Приготовила обед, расставила посуду и включила музыку. Еще раз окинула взглядом помещение. Огромную комнату с выделенной кухонной частью, стоящую посередине большую кровать, цветы, столик, на котором охлаждалась амброзия – модный в последнее время возбуждающий напиток. Давно уже она не брала в рот дорогой амброзии – охлажденной и тем не менее разогревающей нервы, расслабляющей, но стимулирующей активность, позволяющей немного ослабить контроль над собой, а одновременно обостряющей органы чувств. О да, у нее было такое желание, и она заслужила немного отдыха. Слишком много бесед с братом, слишком много войны кругом, слишком много воспоминаний!

Мужчина, которого она пригласила к себе в Переландру, вызывал у нее беспокойство, но одновременно увлекал. Каким-то удивительным образом в нем соединялись предупредительность и сила. То, что он был сетевиком, больше волновало Дину, чем пугало.

Никаких определенных планов на сегодняшний вечер у нее не было. Все зависит от того, в каком направлении будет развиваться ситуация, как поведет себя Танкред, когда все станет близким и очевидным. Опыт Дины подсказывал ей, что большинство мужчин, даже интересных, не в состоянии сдать последнего экзамена. Они оказывались либо слишком жадными, либо нерасторопными, сосредоточенными исключительно на себе, либо нерешительными, слишком агрессивными либо чересчур медлительными… Независимо от того, какие позы они принимали, какие игры вели с ней во время первых партий «романа», когда понимали, что, возможно, все уже вот-вот, через минуту, сейчас! – они не могли сдержаться. Когда они принимались стаскивать с себя рубашку и брюки, Дина чаще всего говорила: «Стоп!» Они ее раздражали.

Сегодня она хотела испытать Танкреда Салерно, однако не имела бы ничего против, если б он сдал экзамен успешно.

Еще раз осмотрела салон, глянула на часы. Танкред никогда не опаздывал. К сожалению, не доводилось ему приходить на встречи и раньше условленного часа.

Теперь она сидела на кровати, немного раздосадованная тем, что скверно распорядилась своим временем, то и дело поглядывая на часы. Танкред продержал ее точно до пяти! Она услышала, как его скользер остановился перед домом. Вскочила, снова окинула взглядом комнату, подошла к столику и, может, на сантиметр передвинула стоящую на нем бутылку. Отступила на шаг, немного наклонила голову, глядя на дело рук своих. Еще не так! Бутылка переместилась еще на сантиметр, и только тогда Дина сочла, что все предметы в квартире занимают подобающее им место. Она не была сторонницей каких-либо геомантических систем или религии фенк-шу, однако считала, что каждый предмет должен находиться на своем месте. Как эта бутылка, например.

Паршивец не спешил! Медленно шел по ведущей от калитки дорожке, поглядывая на садик перед домом. Наклонился к кусту дморианского попугаечника, что-то шепнул растению. Услышав ответ, улыбнулся и погладил его по листьям. Куст затрепетал от удовольствия. Танкред остановился перед дверью, скрывшись из поля зрения Дины. Прошло несколько секунд, прежде чем он постучал – три раза с долгими паузами, тихо.

Когда дверь раскрылась, Дина онемела. Таким она его еще не видела. Весь в черном, он вколол в волосы шпильку, лицо украсил живой татуировкой, кончики пальцев покрасил золотым. Дина понятия не имела, что сейчас носят в Доминии, но прекрасно знала, какие моды действуют на Гладиусе. Танкред оделся очень элегантно, и костюм – несомненно – очень-очень дорогой.

Вдобавок принес ей презент – ожерелье из бусин ауры.

– Они подстроены к тебе, – сказал он вместо приветствия.

– Ты потратил на них целое состояние, зачем же так?

– Нравятся?

– Очень, но зачем ты… – Она улыбнулась, перебирая пальцами холодные, стеклянистые на ощупь шарики с погруженными в них релаксующими частичками. Почувствовала, как с прикосновением к каждой бусинке уходит напряжение и возвращается хорошее настроение. Именно так действовали ауробусины. Побочный эффект опытов над коргардской технологией. Дорогой. Свой прекрасный дом в Переландре она могла бы продать за сумму, равную стоимости трех таких ожерелий. – Оно будет сочетаться с моими глазами, рассмеялась она.

– Я так и подумал…

Вошли в салон. Свет пригас, из динамиков полилась тихая музыка. Дина начала готовить напиток. Наклоняясь над фужером, услышала, как Танкред подходит к ней. Почувствовала тепло, пробежавшее по коже. Куда он сначала положит руку? На спину, на плечи, на волосы? Только теперь она поняла, как сильно этого хочет.

– У тебя прекрасно обустроенный и ухоженный дом, – сказал Танкред, но не сделал ни движения. – И очень симпатичный попугаечник.

Она повернулась, подала ему фужер.

– Жуткий болтун. Исключительно способный. Я посвятила ему уйму времени.

– Ты любишь растения?

– Порой больше, чем людей. Особенно в последнее время. У растений нет амбиций. – Она замялась. – О боже, что за банальные слова.

– Действительно, не очень новаторские.

– А для тебя что-нибудь может быть новаторским? – Она присела, указала ему рукой на другое кресло. К счастью, она сумела взять себя в руки. Даже немного злилась на слабость и неловкость, охватившие ее полминуты назад.

– Не понимаю. – Живая татуировка у него на щеке понемногу изменялась. Дракон превратился в птицу, а та – в разноцветного паука.

– Ну, ты ведь живешь в Сети. У тебя доступ ко всем данным, всем знаниям, всем произведениям искусства. Любая мысль, которую когда-либо записывали или сканировали в Сеть, тебе доступна. Так разве кто-нибудь случайно может застать тебя врасплох.

– Часто. Чаще, чем ты думаешь. – Танкред протянул руку к тарелочке с печеньями. – Однако твой вопрос, честно говоря, достаточно типичен.

– Искренне прошу простить, ваше превосходительство, за скучную беседу.

– Отнюдь, отнюдь… – Салерно понемногу отхлебывал напиток. – Говоря предельно просто: тот факт, что я постоянно подключен к Сети, конечно, облегчает мне доступ почти к любой информации. Но не надо думать, будто вся она у меня здесь, в моей голове. Я могу очень быстро ее получить и мгновенно усвоить, но это вовсе не означает, что я знаю все. Если тебе приспичит ознакомиться с жизненным циклом софорионских дебрей, то через минуту я смогу тебе о них рассказать. Но это вовсе не значит, что пятью минутами раньше я знал о софорионских дебрях что-либо еще, сверх того, что они представляют собою самую любопытную форму жизни в известном людям космосе.

– Ты хочешь сказать, что я тоже в любой момент могу связаться с Сетью и получить всю необходимую информацию, просто на это у меня уйдет больше времени?

– Верно. Однако различие не только в этом. Ты можешь представить себе, как выглядят эти дебри, почувствовать условия, царящие на любой планете, даже поиграть в игру, имитирующую ощущения летника, пробивающегося сквозь бурю на Спате. Я же восприму больше раздражителей: скан мозга одного из летничьих мэтров, показания измерительных зондов, ныряющих в атмосферу газового гиганта, все исторические данные, связанные с колонизацией Софориона, и сотни других факторов, рапортов, фиксаций. Но, если на то пошло, ты тоже их получишь, если посвятишь этому больше времени, встроишь себе специальные сопроцессоры и так далее.

Он отставил фужер. Встал. Дина снова почувствовала тепло. «Еще не сейчас, – мысленно твердила она себе, – еще не сейчас, дай мне побольше времени!»

Танкред наклонился к ней, протянул руку.

– Потанцуем? Или на свиданиях ты всегда беседуешь только о серьезном?

Она впервые почувствовала его руки на своем теле. Он держал ее в объятиях уверенно, двигался изящно, обладал чувством ритма.

– Всегда, когда договариваюсь о свидании с сетевиком.

– И который же это раз?

Он не пытался прижимать ее к себе, даже следил за тем, чтобы его лицо не оказалось слишком близко от ее щек. От него шел приятный запах.

– Первый.

– И не последний.

– Увидим…

– Увидим. – Теперь он обнял ее крепче, закружил сильнее. Она непроизвольно прильнула к нему. Это было очень приятно.

– Зачем ты это делаешь? – Она не хотела спешить, хотя уже знала, чем все кончится, и понимала, что он тоже знает. Сейчас надо радоваться не достижению цели, а стремлению к ней, едой, а не поспешным пожиранием торта. – Ты – везде, ты можешь придумать, что угодно, построить в своей голове любой мир, не менее реальный, чем тот, который окружает нас. Ты можешь испытывать любые удовольствия. Брать все.

Они танцевали медленнее, но уже не позволяли себе отдаляться друг от друга. Сосочки укрытых тонким материалом грудей Дины то и дело ненадолго касались его тела. О да, очень приятно.

– Ты снова за свое. Нет, не могу. В том-то и дело, что не могу. Это называется «парадокс Кранха», его обнаружили во времена Виртуальных Смертей. А в действительности… еще раньше, у наркоманов, погружающихся в свои миры. Если я войду в реальность, в которую поверю на сто процентов, это будет означать, что я сотру свое прошлое. Исчезнет сознание того, что я нахожусь в виртуале, что все ощущения – лишь имитация, порожденная корой моего мозга. Но если я не помню своего прошлого, значит, я уже не я. Образовалась новая личность. Если же сохраню знание о том, кто я в действительности, то всегда буду знать, что участвую в имитации, представляющей собою фокус, порожденный мною либо иными сетевиками. Что общаюсь с бытиями с ограниченной автономностью действий. Контакт с настоящим человеком – совершенно другое дело. Он реален. Здесь игра реальна. Моя победа будет полной, поражение… настоящим проигрышем.

– А для тебя существует различие между истинным и фантоматическим мирами? Я всегда считала, что для сетевиков это равноценные сферы реальности.

– В определенном смысле да. А в определенном – нет.

– Весьма конкретный ответ.

– Другого быть не может. Конечно, «парадокс Кранха» не помешал миллионам людей умереть в мирах ВР. Провести жизнь в преодолении электронных проблем, победах в военных кампаниях, осуществлении наиболее странного секса и исполнении кровавых обрядов. Но я – не обычный человек, пользующийся виртуальностью. Я – в Сети. И я прекрасно знаю, что есть правда, а что иллюзия.

– И ты желаешь этой правды? – Дина провела рукой по спине Танкреда, подушечками пальцев прошлась вдоль позвоночника.

– Да, – ответил он и поцеловал ее. Губы у него были холодные и сухие.

«Рамзес будет доволен», – в самый неподходящий момент пронеслась у Дины в голове идиотская мысль. Она стояла посредине комнаты, наполовину раздетая, целуя красивого, хоть наверняка опасного, вызывающего страх мужчину. Она чувствовала возбуждение, заполняющее ее бедра, соски грудей, внутренности… Она хотела этого мужчину.

И однако воспоминание, вернувшееся одновременно с этой мыслью, вызвало в ее сознании картины, имеющие мало общего с физической любовью и жаждой ощутить блаженство. «Рамзес будет доволен».

Брат когда-то сказал это во время одного из многочисленных споров. Бессмысленных, не приводящих ни к чему. О, как же он тогда разозлил ее! Потом она пожалела об этом. Рамзес приехал поделиться своими заботами, посетовать, поискать поддержки у единственного человека, которому мог по-настоящему довериться.

Политика пожирала его. Договоры и альянсы – игра за власть и влияние отнимали у него время, необходимое для строительства того, что всегда было его целью: нового общества, гуманных законов, справедливого раздела благ и власти. Сколько она себя помнила, этого он жаждал. Забирал ее на совещания, где осуждали танаторов, на манифестации, на которых люди требовали равных избирательных прав для всех жителей Гладиуса, на выборы, благодаря которым от власти должны были быть устранены консерваторы. И вот наконец-то он достиг цели. Заплатил за это высокую цену. Отказался от многих идеалов. Допустил то, что когда-то сам осуждал. Это была цена. Ничто не дается даром. Ничто. И вот теперь, когда он уже заплатил, он хотел реализовать свои идеи – идеи тех многих, с которыми вместе осуществлял власть. Но оказалось, что цена слишком высока, что правительственный механизм значительную часть своей энергии тратит на то, чтобы поддерживать собственное существование. Что многие из бывших коллег изменились, добравшись до вершин власти. Другие же, постоянно ссылаясь на временный и особый период, не колеблясь, использовали методы, ими же самими ранее сурово осуждаемые. Быть может, Рамзес смирился бы, признал правоту своих былых спутников. Но именно она, Дина, постоянно нарушала покой его совести, напоминала, ранила, требовала. Да, она была причиной его забот. Но – парадокс! – именно хорошие отношения с Танкредом Салерно могли стать очень важным фактором, укрепляющим позиции брата.

«Значит, я тебе нужна? Мне просто надо добиться симпатии твоего покровителя?»

«Он мне не покровитель. И я ни к чему тебя не принуждаю. Помнишь наш последний разговор о жертвах режима? Зачастую ими становятся люди, действующие внутри системы власти и проигрывающие в результате внутренних раздоров. Они образуют вторые ряды оппозиции. И новые ряды трупов. Ты хочешь, чтобы я стал субъектом с обритой головой и введенными в мозг зондами?»

«Значит, я должна пойти с ним в постель? Ради твоих политических амбиций?»

«Не знаю, почему ты хочешь сделать мне больно? Я никогда тебя не обижал. Ты поступишь с этим человеком так, как захочешь. Сделаешь, что захочешь».

«Если он вообще человек».

«Тогда зачем тебе все это?»

«Может, хочу забыть о Даниеле?»

Сейчас Танкред Салерно ласкал ее и целовал. Она знала, что вот-вот случится. Она делала это не ради брата или кого-то еще. И не для того, чтобы что-то выгадать или о чем-то забыть. Ей было хорошо. Просто очень хорошо.

Он нежно гладил ей плечи, проводил подушечками пальцев по отвердевшим соскам, целовал шею. Она прильнула к нему, прижалась животом к его животу, бедрами к его бедрам. Сунула руку ему под сорочку. Через минуту он уже нес ее на кровать, она чувствовала его руку, двигающуюся по влажному лону, другую – гладящую ягодицы. Она начала расстегивать пуговицы его сорочки.

И вдруг все оборвалось. Танкред вскочил. Он тяжело дышал, она видела, что он возбужден, но в то же время на его лице отразились уже совершенно иные чувства.

– Что случилось?

Он опустился на колени рядом с кроватью. Коснулся рукой ее шеи.

– Послушай, Дина. Я знаю, это неподходящий момент, и знаю, что все прозвучит по-идиотски. Но какое-то время мне необходимо побыть одному. Это очень важно. Неожиданно.

– Почему, ведь… – Обида, растерянность, возбуждение боролись в ней с яростью. И любопытством.

– Не могу тебе ничего сказать. Никому не могу ничего сказать, кроме, может, трех человек на планете. Просто я вынужден уйти. Не знаю, когда это закончится. Думаю – часа через два. Я взбешен, но ничего не могу поделать. Если ты согласишься подождать меня…

– Два часа? – Она села, начала поправлять одежду.

– Знаю, это звучит глупо. Да, два. Может, час. Может, три. Я должен уединиться. Я получаю слишком много сообщений. Происходит что-то важное. Пожалуйста, останься здесь. Я очень этого хочу.

– Очень?

– Очень.

Она коснулась пальцем его груди.

– Ну, так иди. Там есть комната. Запрись, погаси свет.

– Ты будешь ждать?

– Буду.

Спустя тридцать секунд его уже не было.

А спустя еще тридцать секунд включился видеофон. Изображение было расплывчатое, звук искажен. Однако она узнала его и поняла, что он говорит.

– У меня есть кое-что для тебя, Среброокая. Специально для тебя. Ты увидишь нечто прекрасное! Нечто страшное! Ты никогда этого не забудешь. Смотри! – Вердекс де Вердекс был одет во все белое. У него за спиной танцевали культисты. Еще дальше, почти на пределе видимости маячил форт. База коргардов изменялась с каждой секундой. Изменялась и росла. – Это для тебя, Среброокая, – повторил Вердекс де Вердекс и переключил изображение.

13

Она не знала, какими словами это назвать. Необычно, страшно, увлекательно. Она смотрела, как форт изменяется и разбухает, как одну за другой выплевывает из себя машины, которые принесут смерть какому-нибудь далекому городу так, как когда-то уничтожили Пооороз.

Вокруг нее несколько десятков человек пели, рыдали, молились и плясали. Их темнеющие в вечерних сумерках тела двигались в ритме льющейся из динамиков хаотической музыки. Тут же стояли неподвижные и молчаливые зрители – остекленевшие фигуры людей и животных, застывших во время коргардского налета на Пооороз.

– Смотри, Среброокая, – сказал Вердекс де Вердекс после долгого молчания. – Смотри, потому что начинается мистерия. Красота богов распалится в наших мыслях одновременно с криком и плачем их инструментов. А ты пройдешь обряд посвящения.

Культист остановился напротив камеры. Его лицо было неестественно большим. Близость объектива еще больше деформировала его и без того странные черты. Вначале Дина думала, что камера укреплена на голове одного из его последователей. Но Вердекс тут же развеял ее сомнения.

– Твоим провожатым будет наш юный брат Амин. Как каждый кандидат в наше содружество, он должен совершить паломничество, пока продолжается концерт. У него в глазах имплантаты. Жаль, ты их не видишь. Они необыкновенные.

Действительно, Дина не могла увидеть глаза, регистрирующие эту сцену, но когда Амин наклонил голову, на экране мелькнули части его тела предплечья, ноги, торс. Нагую кожу Амина покрывала сеточка синих жилок, что-то вроде татуировки. Это был передатчик регистрируемого глазами сигнала. Кандидат в культисты раньше работал на репортерское агентство в качестве «свободного стрелка». Он старался побывать там, где происходит что-то интересное, и тут же передать это в центр. Он сам был и камерой, и трансмиттером, и монтажным модулем. Регистрировал, предварительно обрабатывал и передавал. Сейчас ему предстояло сделать новую программу.

– Сколько у него зрителей? – спросила Дина, что-то неожиданно предчувствуя.

– Ты. Только ты, Среброокая, – ответил Вердекс. – Мы не делаем программу для голосервиса. Мы почитаем богов и позволяем юному участнику нашего содружества прикоснуться к их могуществу. Я пригласил тебя, потому что связываю с тобой «большие надежды.

– Какие надежды? – удивилась Дина. Вердекс де Вердекс был сумасшедшим. Его сумасшествие столь же восхищало, сколь и пугало. Ей было его жаль. Однако она вовсе не хотела, чтобы ее втянули в какие-то культистские обряды и интриги.

– Убедишься, узнаешь, почувствуешь. А теперь можешь смотреть. Амин пойдет туда. В форт. Подойдет настолько близко, насколько ему позволят боги и его собственная храбрость. Можешь сопровождать его. Без права голоса и без права выбора. В качестве молчаливого спутника и наблюдателя. Хочешь? Это получше любого виртуала! – Огромная голова Вердекса дергалась на экране, когда культист приближался либо отдалялся от лица Амина.

– Я не люблю виртуалы. Но пойти хочу. Покажи мне все, что можешь показать, Амин.

– Он тебя не слышит. Знает, что ты там, но не слышит. Не может, это нарушило бы обет одиночества и свело бы на нет испытание. Спрашиваю еще раз, Среброокая, последний раз. Ты хочешь видеть все глазами Амина? Увидеть страшное и прекрасное, жестокое и нежное, героическое и предательское. Хочешь?

Дина увеличила изображение, теперь лицо Вердекса занимало почти половину комнаты, просвечивая сквозь многочисленные стоящие вдоль стены предметы мебели.

– Да. Хочу.

– Ну, так будь готова. Начинай, Амин. Пора. – Вердекс легонько подтолкнул оператора.

Стояла ночь. Медленно двигающиеся по небу облака заслоняли либо приглушали свет звезд. К счастью, Амин подстроил чувствительность камеры под нужды своего единственного зрителя. Включил также компенсаторные фильтры. Благодаря этому Дина моща видеть выразительное и искусственно подкрашенное изображение окружающего камеру мира. Воспринимала нарушения светотени, переходы между красками были слишком резкими, а расцветки немного приглушенными, однако и поверхность местности, и руины домов, и базальтовые фигуры вырисовывались четко и резко. Принимала Дина и звуки. Хруст ботинок по твердой почве, стук осыпающихся камней, шепот ветра, мерное дыхание бегущего мужчины. Амин был хорошим специалистом, и здоровье у него тоже было железное. Голооператоры славились своим каскадерством. Именно это-то и ценилось в их профессии – они были смертными, а значит, если оказывались в опасности, то она была реальной. Если чем-то восхищались, то их восхищение тоже было человеческим. Автоматическая камера могла, правда, добраться до таких мест, куда не решился бы сунуться человек, пережить катастрофу, убийственную для живых существ, ее было труднее повредить. Однако эти преимущества определенной группе зрителей казались недостатками. Многие хотели бы отождествить себя с наблюдаемыми событиями, почувствовать себя так, словно были там лично. Именно для них работали такие операторы, как Амин.

Аколит Вердекса де Вердекса бежал к форту. Светлеющая на линии горизонта конструкция то и дело подрагивала в голопроекции. Амин прежде всего смотрел под ноги, что было вполне логичным, раз бежать приходилось по развалинам, усеянным камнями и иссеченным провалами. Однако иногда он останавливался и демонстрировал Дине широкую панораму, охватывающую и остающиеся позади руины города Пооороза, и все более близкий форт. Сценки эти были слишком краткими, чтобы девушка могла как следует рассмотреть крепость коргардов. Однако то, что проскальзывало перед глазами за эти краткие секунды, вызывало у нее страх.

В небо устремлялись столбы фиолетового фосфоресцирующего света, в которых можно было заметить перемещающиеся вверх утолщения, перемешивающиеся, казалось, без какой-либо логики, иногда образующие удивительные картинки. Туманные, нечеткие, они быстро расплывались, так что она не могла бы однозначно сказать, видит ли реальные образы или ее разбуженное воображение пытается отыскивать знакомые формы в случайном дрожании света.

Лицо человека с двумя парами глаз. Космический корабль, движущийся навстречу метеориту. Ребенок, обхвативший руками мертвую собаку. Человеческий мозг с имплантированными в него чипами. Растение с цветком удивительной формы, возможно, какая-то разновидность орхидеи. Рука, прибитая гвоздем к бревну. И другие, множество других, которых Дина не успела рассмотреть, потому что они промелькнули слишком быстро. Изображения возникали в колоннах света не больше чем на пять-десять секунд, потом расплывались, система пятен перемещалась, образуя новые картинки.

Все лучи исходили из расположенного на земле центра, тоже искрящегося, только более многоцветного, зыбкого, как бы состоящего из гигантского ртутного шара. Этот шар пульсировал, переливался с боку на бок, временами почти разделялся на две капли размером поменьше.

В феерию красок и розблесков то и дело врывалась тень. Из ртутного пузыря выскальзывали машины коргардов. Огромные, меняющие форму машины без видимых осей симметрии, с конструкцией, которая, казалось, не учитывает законов аэродинамики. Дина различила несколько типов, появлявшихся чаще других. Некоторые она уже видела в голосервисах. Они выплывали из купола света, охватывающего форт, и направлялись к северу.

«Ольгория, Сант Темуджин, Аристой»… – мысленно перечисляла Дина наиболее крупные города, расположенные на-линии агрессии. Почти в каждом у нее были друзья и знакомые. Она пыталась представить себе, что там сейчас происходит: взлетающие с аэродромов эскадры, колонны эвакуаторов, транспортирующих тысячи человек, паника, перемещение боевых орбитальных станций, лихорадочная деятельность созванных посреди ночи членов Совета Электоров. Где сейчас Рамзес? На какой именно встрече? Может быть, с участниками такого именно совещания сейчас сопрягается Танкред?

Амин бежал по полосе, окружающей фору ничейной земли. Девять лет назад именно здесь шли бои за Пооороз. Коргарды оттеснили гладианские силы от форта и рассеяли. Те, что убежали либо отступили – выжили. Однако отборные части десантников яростно сопротивлялись коргардам, чтобы как можно дольше не дать им напасть на город. Каждая минута давала эвакуаторам еще немного времени на то, чтобы вывести из Пооороза людей. Гладианские солдаты подарили жителям дополнительную четверть часа. И это позволило уйти большинству жителей. Однако сами они были окружены коргардскими установщиками полем. Вокруг города вырос силовой пузырь, который за долю секунды замкнулся и съежился до диаметра в несколько метров.

Амин продолжал бежать. Каждую секунду он получал огромные дозы облучения, убийственные для его организма. Дина была уверена, что Вердекс де Вердекс может в любой момент воспользоваться услугами медсистем, регенерирующих поврежденные ткани. Такой вывод казался логичным – если каждый культист должен пройти посвящение в виде паломничества к форту, то радиация убила бы всех. А меж тем в группе. Вердекса насчитывалось почти сто человек. Здоровых и активных. Разве что гуру выслал Амина к форту исключительно ради нее. И осудил оператора на смерть только для того, чтобы реализовать какие-то свои идеи.

«Я связываю с тобой большие надежды», – вспомнила она слова Вердекса и вздрогнула.

Вдруг Амин остановился. Отвел взгляд от форта, увеличил приближение, немного подкорректировал расцветки, и тогда «Дина увидела то, что вызвало его интерес.

Над стеклянистой пустыней двигались три гладианских транспортера, используемых для перевозки оборудования и людей. Странным казалось то, что они вовсе не старались удалиться от коргардского форта. А летели прямо к нему.

Амин снова приблизил изображение. Теперь Дина могла различить маскировочные цвета машин, их номера и знаки, намалеванные на бортах. Это были корабли Департамента Общественной Безопасности. Что они тут ищут? Если б Дина знала используемые армией и силами безопасности коды, она бы не удивилась. Просто солдаты решили подлететь к форту, чтобы провести разведку или же проделать какие-то научные опыты. Вскоре она поняла, что это не солдаты, а безопасники. А те не принимали участия в непосредственных стычках с коргардами. Функционеры департамента прежде всего выискивали несгибаемых и преследовали сотрудников стратегических учреждений и организаций, подозреваемых новыми властями в нелояльности. Что они искали здесь?

Новое приближение. Панцирки летят очень быстро, со скоростью четырехсот, может, пятисот километров в час. Всего минуту назад они были очень далеко от Амина, сейчас пронеслись рядом с ним, направляясь к форту. Оператор останавливается, ищет наиболее удачное место для съемки. Предчувствие профессионала говорит ему, что он вот-вот увидит что-то очень интересное.

Панцирки сбрасывают скорость и останавливаются в каких-то трех километрах от форта. Это непосредственная зона безопасности коргардской крепости. Ее пересечение всегда вызывает реакцию. Машины опускаются. Отворяются люки, появляются сотрудники департамента в форменной одежде. Несколько мгновений Дина не понимает, что происходит. Безопасники бегают между машинами, ничего определенного не видно.

Амин делает очередной наезд, теперь в поле зрения видна только голова одного из безопасников. Почти все его лицо прикрывает шлем. Виден только рот, выкрикивающий короткие приказы, стиснутые, искривленные губы. Отход. Дина снова видит более широкий план. Три машины и люди. Все больше людей. Но это уже не одни функционеры ДОБ. Вооруженные безопасники окружают толпу из нескольких десятков человек, в основном молодых мужчин, но в толпе есть и женщины и дети. Некоторые выглядят так, словно их только что вытащили из модного кафе в центре Калантэ. Хорошо одетые, здоровые, еще не переставшие удивляться тому, что происходит. Есть и другие – в рваных одеждах, исхудавшие, лысые, со следами многократных имплантаций на черепах. На некоторых поношенные мундиры.

Дина задрожала. Она вспомнила десятки разговоров, которые вела с Даниелем Бондари, дебаты о законности и порядке, о морали и этике, о свободе и чувстве ответственности. Она выслушала тысячи слов и сотни аргументов, рассказы о великих деяниях и мелочных идейках, признаний веры в танаторскую идеологию, которую считала преступной. Она не одобряла мировоззрения Даниеля, хотя ей казалось, что она имеет на это право, так как хорошо его узнала. Она ошибалась. Она знала слова и аргументы, доводы и парадоксы. Но поняла она только теперь, в тот единственный момент, когда увидела молодого десантника в форме уже не существующей армии, нетвердо стоящего на ногах, с лицом, изрешеченным входами нейронных зондов, которыми наверняка его кололи во время допросов. Она поняла наконец, кто такой Даниель Бондари, ее враг и любовник.

Безопасники выстроили узников в колонну, а затем отдали приказы. Несколько десятков человек двинулись к форту. Охранники некоторое время сопровождали их, потом отступили к машинам и наблюдали за происходящим с безопасного расстояния. Однако это не означало, что они перестали контролировать осужденных. Когда два узника, явно ободренных отсутствием непосредственного надзора, пытались бежать, карабины плюнули огнем. Нейронные пули настигли беглецов, когда те еще не успели сделать и двадцати шагов. Пораженные пулями, они повисли в воздухе, а потом рухнули на землю. Дина не слышала их крика, но видела приближенные камерой лица.

У нее перехватило горло; но она не взяла стакан с напитком, потому что боялась даже на мгновение потерять из виду изображение. Ее парализовал страх. И все же она не решалась нажать клавишу «Стоп».

Пленники уже преодолели треть пути, отделяющего их от форта. Они вошли в сферу света, небо над их головами прорезали фиолетовые лучи, рисующие все новые и новые картины. Немного выше и дальше проплывали черные тени коргардских кораблей.

Расплакался один из мальчиков. Остановился. Идущий рядом мужчина наклонился, вытер ему глаза, хотел успокоить… Когда увидел, что группа удаляется, схватил мальчика за руку и потянул за собой. Слишком поздно. Раздался выстрел, и мужчина повалился на землю. Нейтронные пули не убивают и не ранят. Они причиняют боль и призывают к порядку.

Дина не сразу заметила, что пузырь коргардского форта начинает изменять форму, выпускает в сторону людей что-то вроде щупальца, разрастающегося все больше и расщепляющегося на несколько конечностей, словно ветка дерева. В тот же момент Дина услышала голос Вердекса:

– Ты видишь это, Среброокая, видишь начало музыки? Новые инструменты? Их расправят, натянут, скрутят, они будут приносить радость и воодушевление богам. Ты видишь «это, Среброокая? Я мог быть там, мог им служить, мог ощущать и радоваться их могуществу. – Голос культиста надломился, перешел во всхлипывания, почти в скулеж. – Я заглянул в их светозарность и был отвергнут. Я – отбракованный. Я ущербен, я плохой, плохой, плохой инструмент. Ты видишь это, Среброокая? Сейчас начнется концерт.

Колонна узников при виде приближающихся разноцветных ответвлений нарушилась. Люди начали пятиться, что-то испуганно кричать, размахивать руками. Несколько человек кинулись бежать, но их тут же настигли парализующие пули.

Безопасники, собравшиеся у машин, тоже начинали нервничать, на их лицах появился страх. Однако панике они не поддались. Они приехали, чтобы выполнить задание. Быть может, не в первый раз. Они боялись, что чуждая мощь дотянется и до них, но они были функционерами, вышколенными для безусловного подчинения. Поэтому они снова вытянулись в шеренгу и продолжали присматривать за тем, чтобы ни один осужденный не избежал своей участи.

– Они отдают коргардам людей, верно? – спросила Дина, надеясь, что Вердекс услышит ее. Хотя уже знала ответ.

– Благословенные! Одаренные милостью богов! Счастливые! Они дают богам инструменты, а взамен удостаиваются милости: И я мог обрести право входа в мир богов… О, проклятый, отвергнутый, нечистый… Смотри, Среброокая, смотри!

Щупальца прикасались к людям, наплывали на них, покрывали жертвы слоем света. Потом исчезали. Там, где еще несколько минут назад стояло несколько десятков человек, теперь была пустота.

Фиолетовые огни начали угасать, последняя машина пробила ртутный пузырь и скрылась в ночной тьме. Все успокоилось. Как чудовище, которое схватило жертву, сожрало ее и теперь погружалось в сонную летаргию.

Сотрудники Департамента Безопасности забрались в свои транспортеры и улетели. Амин переждал, пока машины скроются за горизонтом, еще раз показал Дине панораму форта, потом повернулся и медленно пошел обратно. Около крепости Чужих воцарилась тишина.

Где-то далеко идет бой, пройдет несколько часов, и коргардские машины возвратятся на базу. Но этого Дина уже не увидит. Она не хочет этого видеть, даже если б могла. Она уже знает все.

– Отключи меня от Амина, Вердекс де Вердекс, – сказала она и тяжело откинулась на спинку кресла. – Пожалуйста, отключи немедленно.

Голопроекция растаяла. Дина понизила громкость коммуникатора, отключила глаза и погрузилась в темноту. Прошло несколько минут, прежде чем она прошептала:

– Благодарю тебя, Вердекс де Вердекс.

Но культист уже не мог ее услышать.

* * *

К реальности ее возвратило прикосновение сильных, теплых рук. Танкред Салерно положил сзади ей руки на шею и начал мягко массировать.

– Прекрати!

Он не остановился, передвигая пальцы вдоль позвонков, нажимал мускулы затылка, обнимал ладонями шею. Это могло быть приятно.

– Оставь меня!

Только теперь он прореагировал. Перешел на другую сторону кресла, наклонился.

– Прости. Это заняло много времени, но мне было необходимо…

– Не в этом дело. – Она снова включила глаза. Вначале из тьмы выплыло светлое пятно, спустя минуту оно приняло очертание лица Танкреда. Танкред смотрел на нее именно так, как она любила больше всего: как на хрупкую игрушку, которой следует восхищаться, но прикасаться нужно очень и очень осторожно. – Ты – чудовище!

– Знаю! – Он улыбнулся, положил руки ей на бедра, начал поглаживать мягкими прикосновениями пальцев.

– Оставь меня, скотина! – рванулась она, оттолкнула Танкреда и вскочила с кресла.

– Что случилось? Я знаю, ты ждала долго, но…

– Перестань со мной играть. Прекрати свои игры. Я знаю, почему ты ушел. Знаю, какие решения принимал. Знаю все. Я видела.

– Что видела? Поверь, Дина, я ничего не понимаю…

– Прошу тебя! – Она не выдержала, повысила голос, ее начала бить дрожь. – Не играй! Не изображай из себя обожателя! Не разыгрывай нежного любовника! Не разыгрывай наивного мальчика! Ты – чудовище, погруженное во что-то, чего я не в состоянии понять. В скольких еще местах ты действительно находишься, в то время, когда твое тело здесь, со мной?! В десяти, ста, тысяче?!

– Самое большее – в четырех. – Его голос изменился так же, как лицо. Она поняла. Вот он – истинный Танкред Салерно. – Чего ты хочешь? Что тебя так потрясло? Все можно объяснить…

– Мне не нужны твои объяснения. Я уже знаю. Вы отсылаете людей коргардам. Вы только что забросили к ним свежий транспорт мяса. Тебе надо было присматривать за этим, поэтому ты вышел, чтобы не рассеиваться. Да? Я права?

Он шагнул к ней, протянул руку. Она попятилась, уронила стул.

– Ну и что? Разве это так важно? Они твои враги. Мятежники. Бунтари. Дурни.

– Я не позволю! Я не согласна с таким ужасом! Вы не имеете права… Ни ты, ни электоры, ни…

– Ни твой братец?

– Ни мой брат. Я никому этого не позволю!

– Кстати, он едет сюда. Ты получила сообщение?

– Нет. Но очень хорошо, что едет. Я поговорю с ним. А ты – убирайся!

Танкред не ответил. Он стоял и смотрел на нее. А она вдруг испугалась. Очень испугалась.

– Ты не смеешь так со мной разговаривать. Никто на этой планете не осмеливается так со мной разговаривать. Я уже потратил на тебя слишком много времени, глупая девка. Хватит. Конец. Для меня приятный. Для тебя тоже может быть приятным.

Он пошел на нее. Она попятилась на шаг, потом еще и тут почувствовала спиной стену.

– Чего ты хочешь? Зачем все это было надо?

– Игра в реальном мире. Одном из многих. Интересная. Кроме того, ты могла мне дать кое-что. Кое-кого…

– Даниеля, да? Ты решил поближе рассмотреть любовницу мятежника? При случае добыть кое-какие сведения, выявить его дружков…

– Коли ты давала ему, то может…

– Скотина! – Она прыгнула к нему, хотела дать пощечину. Это было ошибкой. Он схватил ее за руку, рывком притянул к себе. Он был очень сильный. Она попыталась его укусить. Тогда он ударил ее. – Сейчас приедет Рамзес! Отпусти меня! Сейчас…

– Твой брат жив, потому что я разрешаю. Стоит мне захотеть, и он жить перестанет. Понимаешь? И ты, и любой другой паскудный дурень на этой планете может жить только потому, что ему позволяю я. Понимаешь?

Он кинул ее на ковер, прижал своим телом. Она кричала, извивалась, пыталась укусить.

Танкред взял ее, не переставая говорить.

14

За все двадцать минут Ахее Хледоки даже не взглянул на Даниеля. Что-то записывал, беседовал с контрагентами, просматривал данные. Даниель не слышал ни слова. Он сидел на узкой скамеечке у самой двери в кабинете Ахее Хледоки. Скамеечка была неудобная, отворявшаяся дверь всякий раз ударяла Даниеля по колену, а сильный вентилятор был установлен так, что поток холодного воздуха бил прямо в лицо Бондари. Вероятно, все это делалось специально – приходящий к Хледоки проситель должен был устать уже от самого ожидания встречи. Если прыткий торгаш ухитрялся придавить возмущение и злость, то Ахее мог рассчитывать на то, что клиент будет доволен уже самим фактом начала разговора и станет более уступчивым. Просто, но эффективно, если, конечно, хватило наглости час, а то и два держать в таких условиях людей, даже не взглянув на них.

В помещении было темновато, поэтому Даниель видел только стол Хледоки, освещенный висящим над ним газовым облачком. Ахее был рослым, немолодым мужчиной. Кожа лица – гладкая, покрытая цветным гелем, немного выдающиеся лицевые кости, резко очерченный подбородок выдвинут вперед. Возможно, в прошлом Ахее переделывал себе лицо, а потом ликвидировал эти изменения.

Хледоки работал – либо делал вид, что работает, – с того момента, как Даниель сообщил о своем приходе. Однако наконец счел процесс размягчения просителя оконченным. Выключил защитное поле, все время отгораживавшее его от Даниеля, но не мешавшее наблюдениям.

– У тебя, кажется, что-то срочное? И вроде бы интересное. – Когда он говорил, губы его беззубого рта едва шевелились, приоткрывая полупрозрачную фильтрующую планку, затягивающую рот. Голос звучал нормально, только иногда было слышно тихое эхо – нечеткое повторение некоторых слов.

Хледоки был приписан к горняцкому клану. На тральщиках, действующих в астероидном Поясе Фламберга, работали сотни семей, владеющих несколькими ракетами и одним-двумя горными тральщиками, обычно эксплуатируемыми не одним поколением, перестраиваемыми и постоянно ремонтируемыми. Чаще всего состав бортовой атмосферы таких ракет существенно – отличался от планетного стандарта содержанием кислорода, наличием микроорганизмов, количеством других газов. Живущие там в течение многих поколений люди нередко не могли нормально дышать где-то еще и вынуждены были пользоваться различного рода фильтрами. Конечно, Хледоки мог позволить себе провести иммунологическую терапию, которая приспособила бы его организм к планетной атмосфере, либо имплантировать себе менее заметный фильтр. Однако он, выращивая себе дешевые, широко используемые фильтрующие пленки, тем самым как бы давал понять клиентам, в большинстве своем тоже горнякам из клановых семейств: «Я – свой. Правда, живу в стационарной базе, порой даже летаю на Гладиус и не веду жизнь горняка, но я не забыл, кто мои родители. Я из тральщиков, я – из клана и понимаю вас. Если у вас есть какие-то дела, приходите ко мне». Фирма Хледоки официально продавала и предоставляла кланам сервисные услуги, начиная с голопроекторов и кончая горными тральщиками. Возможно, он неплохо мог на это жить. Но наверняка гораздо больше кредиток зарабатывал на другой торговле. Хледоки скупал и продавал информацию. Возможностей было множество. С одной стороны, он торговал картами астероидных поясов с обозначенными течениями сырьевых планеток. С другой – скупал данные о наиболее интересных открытиях, сделанных горняками. Когда те находили объект, эксплуатация которого превышала их возможности – например, урановый астероид, расположенный слишком глубоко в Поясе, чтобы до него мог добраться одиночный корабль, они обращались к посреднику. Хледоки назначат условия и «уговаривал» несколько семей к сотрудничеству, иногда он выступал в качестве арбитра в клановых спорах. Конечно, так хорошо ориентировавшийся в ситуации человек должен был вести и не вполне легальные дела, например, скупать определенные виды минерального сырья вне установленных властями квот, пускать в оборот средства, вырученные во время межклановых раздоров. Кроме того, собирал и использовал массу различных сведений, которыми время от времени делился с представителями властей, конечно, очень редко и только по собственной воле и желанию.

Хледоки и ему подобные общались с гладианскими стражами закона либо в качестве преступников, либо – доносителей. Информация о такого рода субъектах была закодирована в боевом сопроцессоре Даниеля. Из группы выделенных сопроцессором людей особенно интересным ему показался именно Ахее Хледоки.

– В твоем распоряжении три минуты, – сказал торгаш, приглашающе махнув рукой. Лицо его выражало усталость и раздражение.

Даниель поднялся со скамейки. Напряг мышцы затылка, чтобы хоть немного растянуть уставший позвоночник. Не сказав ни слова, двинулся на Хледоки. В тот момент, когда он пересек выключенный силовой барьер, что-то зажужжало и ему на голову уселось темно-синее насекомое размером с детскую ладонь.

– Не люблю болтать через окно, – объяснил Хледоки, – но я и не дурак. Оно синхронизовано с моим сознанием. Попробуй сделать что-нибудь не так, и оно накачает тебя ста миллиграммами яда. Рисковать не советую. Я видел фраеров, полагавших, что у них выгорит. Поверь – паршивое зрелище.

– Я не опасен, – спокойно сказал Даниель. – Во всяком случае, в том смысле, который ты имеешь в виду.

– А какой же ты?

– Заинтересованный.

– Чем?

– Тем, сочтешь ли ты сведения, которые я могу тебе предложить, стоящими двадцати тысяч кредиток.

Хледоки усмехнулся:

– Это очень большие деньги.

– У меня есть кое-что интересное. Дай кассету, только чистую.

Хледоки наклонился под стол и вынул чиповый сканер, небольшой аппарат, из которого выходил пучок проводов, оканчивающихся штекерами слотов.

– Пользоваться умеешь?

– Да. – Даниель ввел штекеры во входные отверстия чипа, помещенные у него на шее. – Сделаю выборку на полчаса, несколько разрозненных фрагментов. Деньги хочу получить сразу.

Теперь он стоял, наклонившись к столу. Руками оперся о крышку. Между его ладонями лежала темно-серая коробочка фиксатора, из нее выходило несколько разноцветных проводков, исчезавших в гриве волос, покрывающих чиповые входы в голове Даниеля.

– Ладно. Начинаем запись, – сказал он и сделал несколько пробных сканов.

Хледоки мог следить за ними на дисплее своего компьютера.

– Кто ты? – спросил он, когда окончилось ознакомление.

– Три минуты прошли, – усмехнулся Даниель, – а ты меня все еще не выкинул.

– Не каждый день мне приносят доказательства шпионской деятельности чужой расы в нашей системе. – Хледоки ответил усмешкой на усмешку. – Но обещаю: как только ты начнешь мне мешать, я выкину тебя за дверь.

– Двадцать тысяч кредиток. Столько я хочу. Потом уйду сам, и больше ты меня не увидишь.

Ахее Хледоки потер правой рукой щеку.

– Учти: никаких гарантий. Я могу убить тебя в любой момент. – Он указал пальцем на ядовитое насекомое, ползающее по голове Даниеля. – Могу послать за тобой своих людей и отобрать выручку. Могу передать безопасникам. Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что я сотрудничаю с ними? Защищаю своих, продаю чужих.

– А я порой защищаю чужих и продаю своих, – медленно проговорил Даниель. Сейчас ему надо было использовать крохи сведений о былой деятельности Хледоки, записанных в его чипе. – Например, Бернье Бермекуда из семьи Железных Людей.

– Старые времена, давние времена. – Хледоки даже не дрогнул при упоминании о событиях ушедших лет. Тогда он донес на капитана одной из горняцких семей и представил доказательства его сотрудничества с пиратами. Он поступил правильно, помог ликвидировать опасную банду, но в сообществе кланов в первую очередь учитывалась лояльность. – Пожалуй, я понял, откуда ты. И поверь, мне не по душе, что я это знаю. А я-то уж думал, что вас всех передавили. Не скажу, даже я почувствовал ностальгию и сожаление.

– Я не хочу доставлять тебе неприятностей. У меня небольшая проблема. Мне нужны твои деньги. Я не краду, не выжимаю, не принуждаю. А поверь, Хледоки, я мог бы. – Одним резким движением Даниель смел с головы ползающее по ней насекомое. Кинул его на пол и растоптал. – Я предлагаю качественную информацию. Ты не согласен?

– Человек. – Даниель впервые заметил на лице Хледоки признаки возбуждения. – Ты знаешь, сколько стоит симбиотическое насекомое? И сколько времени требуется, чтобы его вырастить?! Я удержу это из твоих денег. Просто удержу!

– Удержи. – Даниель протянул руку. Хледоки не колеблясь пожал ее. Потом Даниель перебросил на сканер запись истории своего бегства с базы парксов, не сомневаясь, что эта информация рано или поздно попадет к солярам. Хледоки выжмет из нее все, что только удастся, а потом продаст. Но это произойдет не сегодня, не завтра. А больше времени Даниелю и не требовалось.

– Деньги перевести на твой счет или под ключ?

– Лучше, чтобы никто не мог проследить за трансакцией. Счет – отпадает.

Ахее Хледоки вскрыл платежный ключ и перевел под него восемнадцать тысяч триста кредиток.

– Вычитаю насекомое, – пояснил он. – Скажи, человек, много вас еще осталось?

– Пошли за мной своего агента и увидишь сколько. Но между нами, рисковать не советую. Я видел фраеров, полагавших, что у них выгорит. Поверь – паршивое зрелище.

– Смотри-ка ты. – Хледоки уже обрел былую жизнерадостность. – Такие были страшные, а ведь пристукнули вас. Бах-трах-тарарах – и привет семье.

– Спроси своих, Хледоки, какое это было бах-трахтарарах.

– Черт побери, ты был там, видел бой во Фламберге?! Погоди, слушай…

Даниель вышел.

* * *

Суммы, полученной им от Хледоки, хватило, чтобы закупить небольшой внутрисистемный паром. Даниелю даже не пришлось подтверждать свою тождественность. В таких местах, как база Арлекин, чрезмерный интерес к чужим персоналиям не считался хорошим тоном.

По той же причине никто не обратил на Даниеля особого внимания, когда он добрался до подводного порта. Просто один из терраформистов приплыл в город повеселиться или провернуть свои дела. Лодка пришвартовалась в ледовой камере, вырубленной под поверхностью воды. Подъемник, ведущий на поверхность, представлял собою узкую трубу диаметром полтора метра. Кабины не было, просто надо было встать на круглый щит – пол высшего, он же потолок низшего уровня. В центре щита могли встать самое большее два человека, да и им приходилось крепко прижаться друг к другу. Уровни располагались на расстоянии двух метров, так что Даниель почти упирался головой в потолок подъемника. На то, чтобы добраться до поверхности планеты сквозь ледяную корку толщиной в несколько километров, понадобилось полчаса.

* * *

Арлекин – город, частично заглубленный в лед. Крупные жилые куполы размещались и на поверхности. Здесь же были оборудованы космодром, ремонтные доки и располагались многочисленные увеселительные заведения, которые охотно посещали члены экипажей горняцких кораблей. Давным-давно, еще во времена танаторской службы, Даниель захаживал в такие места, а виртуально побывал почти во всех. Поэтому никаких сложностей с передвижением по Арлекину у него не было.

Действовать приходилось быстро. Парксы уже, несомненно, выслали по его следу своих янычаров. Если ему удастся отделаться от преследователей, он получит, может быть, свободу действий. Благодаря тому что его похитили парксы, он скорее всего исчез из поля зрения соляров и сотрудничающих с ними гладианских безопасников. Его боевой сопроцессор восстановили. Возможно, он еще работает не так четко, как раньше, но в основном «выздоровел». То, что Даниель мог схватить и прикончить насекомое-симбиота, говорило о том, что его реакции раза в три-четыре быстрее, чем у нормального человека. Кроме того, ему имитировали новую индивидуальность. Правда, он не хотел этим злоупотреблять, опасаясь, что, во-первых, при тщательном контроле солярные чиновники все же могут его расшифровать. Во-вторых, каждое его появление в качестве Гленна Паркера не могло не оставить электронного следа, на который наверняка отреагировали бы парксы. Конечно, новое «я» давало ему определенные возможности. Если где-либо в системе Мультона он появится как Даниель Бондари, то безопасники очень скоро сядут ему на шею. Гленн же Паркер мог безопасно появляться где угодно – прежде чем туда доберутся посланцы парксов, он успеет сбежать.

Все это неожиданно открыло перед Даниелем совершенно новые возможности. Он вновь мог распоряжаться своей судьбой. Это, конечно, не значило, что он может позволить себе делать все, что захочет, и не должен считаться ни с чем, но он перестал быть преследуемым охотниками зайцем и узником одновременно. Он вернулся на службу.

Однако не совсем. Он потерял осторожность. Забыл, что у него слишком много врагов.

Не обратил он внимания и на то, что страж, провожавший его к воздушному шлюзу дока, явно избыточно возбужден. Войдя в свою ракету, он не уловил постороннего запаха. В заполнявшем рубку полумраке не заметил блеска оружия. Среагировал лишь на движение. Сопроцессор включился мгновенно. Заработали натренированные многими годами рефлексы. Инстинкт подсказал нужное решение.

Даниель прыгнул, пролетев в воздухе добрых пять метров. Навалился на нежданного гостя всем телом, одной рукой выкручивая оружие, другой ударил в лицо.

Оба упали на пол.

И тут незнакомец выстрелил. Скорее всего случайно нажал спусковой крючок, но ствол пистолета выбросил живое пламя. Даниель почувствовал огонь не сразу, лишь секундой позже его охватила волна поражающей, палящей боли. Прежде чем потерять сознание, он еще сумел одним рывком свернуть нападавшему шею.

Несколькими секундами позже боевому сопроцессору удалось заблокировать боль, запустить внутренние лечебные системы организма и разбудить мозг. Даниель пополз к креслу пилота, одновременно хриплым голосом приказал заблокировать люки, стартовать и раскрыть аварийный медицинский кокон. За ним в луже крови валялось тело мертвого мужчины с характерными имплантатами. Его ноги, оканчивающиеся двупалыми, ступнями, были напряженно вытянуты, вырастающий из позвоночника выше шеи роговой гребень растрескан, а покрытая желтым пигментом голова почти оторвана от шеи. Носитель паркса Аин'ты умер.

15

Дина не услышала подъезжающего к дому скользера Рамзеса, щелчка отворяемых ворот гаража и звука шагов.

Она увидела его, когда он уже стоял в дверях салона. Он замер, шагнул вперед, потом попятился. Он смотрел на то, что Танкред, резидент Солярной Доминии, сетевик, истинный владыка Гладиуса, вытворяет с его сестрой. Слышал слова о том, что может еще случиться с ним и другими электорами, со всей их планетой. Это заняло, может, минуту. Потом Рамзес повернулся и выбежал из дома.

Тогда Танкред Салерно сорвал у Дины глаз.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Рамзес Тиволи, глубоко засунув руки в карманы брюк, стоял у дверей Дининого дома и покачивался с пяток на носки. Расстегнутая цветастая рубашка трепыхалась на ветру, резинка, стягивающая волосы, сдвинулась так, что непослушные прядки падали на лоб, заслоняя глаза. На прокушенной губе засохла струйка крови. Под глазами чернели пятна расплывшегося от слез макияжа. В человеке, отупевшим от наркотиков взглядом пялившимся на закрытую дверь, вряд ли кто-нибудь мог узнать Рамзеса Тиволи, электора и технократа, одного из хозяев планеты Гладиус.

Наконец он решился вытащить руку из кармана. Провел ладонью по идентификатору замка. Двери тихо раздвинулись. К счастью, Дина не стерла его пароль доступа.

Он пробовал связаться с нею уже несколько часов. Получилось лишь один раз. Услышал краткое: «Оставь меня!» Какое-то мгновение видел ее со спины с какой-то бумажкой в руке. Потом она отключила коммуникатор – изображение исчезло.

Вначале он думал, что Дина разозлилась на него за тот неожиданный визит. Он знал, что у нее намечено свидание с Танкредом и ему не следует входить в ее дом, словно в свой. Салерно явно пришелся ей по вкусу, возможно даже, она в него влюбилась, и такой визит в интимный момент мог ее взволновать.

Так Рамзес думал вначале, еще до того, как прокусил себе губу.

После многих неудачных попыток связаться с сестрой он решил, что Дина преувеличивает. Конечно, ей был нужен Танкред, ясно же, он, Рамзес, вошел к ней в комнату во время любовных игр, но ведь сделал он это непредумышленно и тут же убрался. Преувеличивает девчонка, конечно же!

Поэтому он решил приготовить ей сюрприз. Неожиданность. Да. Настоящую шутку.

У него был статус полного пользователя квартирой Дины, и это давало ему право доступа к ее домашнему компьютеру. Будучи электором, он мог также заглянуть в записи охранных систем, которыми оборудовали дом после того, как он вошел в правительство. На компьютере Рамзеса поступали изображения, звуки, регистрации событий последнего дня. Он решил подготовить для сестры специальную программу. Как бы ее назвать? «Прелесть воспоминаний»? «Вдвоем»? «Пыл страсти»?

Или «Любовь на пушистом ковре», буркнул он про себя, включая запись камеры из салона Дины. На экране появились сестра и Танкред, беседующие, танцующие, льнущие друг к другу. Несколько мгновений он чувствовал себя глупо. Не надо было этого делать, но последнее время Дина столько раз досаждала ему, что теперь он решил отыграться. Дурацки, по-мальчишески. Поэтому спокойно смотрел, как Танкред оставляет ее одну, как Дина связывается с кем-то, а потом наблюдает за странным спектаклем. Честно говоря, это было необыкновенно – свихнувшиеся культисты, оператор, очень близко подошедший к форту, панцирки… Потом изображение оборвалось. Танкред снова появился в комнате, возник скандал… Потом…

Когда Рамзес сообразил, в какой момент он вошел в дом, и понял, что мог не допустить всего этого, и ему стало ясно, что он втихую ретировался, думая, что они…

Именно тогда он прокусил себе губу.

* * *

Теперь он входил в дом Дины, ступая по мягкому ковру босыми ступнями, прикрытыми лишь эластичным обувным слоем. Горели все огни. В спальне на кровати громоздилась куча одежды. Шкафы широко распахнуты, ящики выдвинуты. Пол в кухне заляпан липкой массой разлитых и перемешанных соков. Жидкости было слишком много, с ней не могли справиться маленькие чистящие автоматы, созданные для того, чтобы вытирать воду, выплеснувшуюся из стакана либо фужера, и неспособные ликвидировать поток, хлынувший из разбитого бачка автомата для напитков. Несколько маленьких жучков терпеливо передвигались по полу, но работы у них было еще много.

– Дина, это я, – сказал Рамзес, стараясь говорить так, чтобы это прозвучало спокойно. – Это я!

Тишина. Он слышал лишь стук собственного сердца, чувствовал страх, подбирающийся к горлу и парализующий мысли. Что здесь произошло? Где она?! Неужто Салерно вернулся?

В конце концов Рамзесу не оставалось ничего иного, как пойти в то место, которого он боялся больше всего, – в салон.

– Дина, это я, – неуверенно повторил он, остановившись в дверях. Здесь он был несколько часов назад. Увидел свою сестру с человеком, а может, правильнее было бы сказать – с существом, от которого зависит все на этой планете. В том числе и его, Рамзеса, карьера и влияние. Тогда он обрадовался. Да, обрадовался. Он знал, что это поможет ему. И испугался одновременно, так как боялся, что своим неожиданным вторжением может что-то испортить. Поэтому как можно скорее ретировался и улетел обратно в Калантэ. Теперь он стоял точно там, где и тогда, но все было уже совсем не так. Нет, время не заставишь идти вспять. Но, возможно, удастся что-то исправить. Помочь.

Дины в салоне не было. Войдя в комнату, Рамзес сразу же почувствовал, как живковер под ногами начинает слабо шевелиться, мягко массируя ему ступни. Коммуникатор был выключен, а клавиша управления почти полностью утоплена в стену, пластик вокруг нее потрескался, словно по нему ударили чем-то твердым. Правильный вывод. Рамзес поднял с живковра изогнутую металлическую фигурку, тяжелую и твердую. Узнал странную форму комерийской богини, многоногой и двуглавой, оплетенной лианами символических змей. Это была очень редкая статуэтка, которую он протащил не меньше чем через тридцать гиперпроходов специально для Дины. Родиной фигурки был мир, цивилизация которого прекратила существование, так и не переступив порога космической техники. Стоила богиня целое состояние. Подарок от Рамзеса на день рождения. Теперь Дина разбила статуэткой выключатель коммуникатора. И когда? После очередной его попытки связаться с нею? Возможно.

– Дина! – крикнул он снова, уже не надеясь услышать ответ.

Подошел к бару, налил вина. Давно он не мешал наркотиков с алкоголем, но теперь необходимо было расслабиться, успокоиться, приглушить возбуждение.

Немного погодя удалось включить коммуникатор. Возможно, Дина оставила какое-то сообщение? Увы, последние часы аппарат ничего не передавал. Зато пришло много почты, в основном реклам из Сети, на которые Дина не установила фильтров, а также несколько так и не прослушанных сообщений от него.

Внимание Рамзеса привлекла одна иконка. На ней был изображен атлетически сложенный молодой мужчина. Однако лицо мужчины не соответствовало его телу – морщинистое, искаженное, с клочьями седых волос, торчащих из черепа и подбородка. У мужчины был широко раскрыт беззубый рот, и к этому лицу совсем не подходили глаза, как бы искусственно приданные телу, блестящие, здоровые, любопытствующие.

– Юный старик, – тихо сказал Рамзес. – Дряхлый младенец…

Он отвернулся от экрана. Его интересовала не корреспонденция сестры, а она сама. Он зажег дополнительные светильники, и тут его взгляд упал на участок пола, до того скрытый темнотой.

Мягкий ковер в этом месте был примят, а его волосы покрывало что-то буроватое. Рамзес подошел ближе. Опустился на одно колено.

И увидел покачивающиеся на волосках живковра тонкие серебряные ниточки. Коротенькие и подлиннее. Смятые или только слегка погнутые. Каждая оканчивалась утолщением – то ли коричневой шишечкой, то ли маленьким сгустком.

Когда Рамзес понял, что он видит, он упал на колени, прижался лицом к полу. Не обращая внимания на то, что мягкие, колеблющиеся волоски лезут в рот, щекочут ноздри и царапают глаза, он не двигался. Наркотик, алкоголь и стресс ударили по нему одновременно.

Рамзес Тиволи взвыл. Из прокушенной губы снова заструилась кровь, капая на ковер и смешиваясь с кровью, засохшей на концах серебряных нитей из разорванного глаза Дины, его сестры.

2

Разбудил Дину странный запах. Она просветлила изображение и застонала от боли. Поврежденные нервы глаза все еще бурно реагировали на свет. Непроизвольно она коснулась рукой толстого слоя повязки, прикрывающей почти половину лица.

Она лежала на твердой и неудобной постели, прикрытая лишь старым, видавшим виды одеялом. Под головой – свернутая курточка. Этим «спартанским» удобствам никак не соответствовал медицинский автомат, стоящий рядом с кроватью и непрерывно отслеживающий состояние девушки. Она долго не могла понять, какой аромат чувствует, запах казался одновременно и волнующим и знакомым.

Она откинула одеяло и медленно присела на край кровати. Медицинский автомат услужливо отстранился, уступая ей место.

В небольшой комнатке, кроме ее кровати и медробота, стоял еще низкий столик, несколько шкафов и стульев, а стены были задрапированы светло-зелеными вьюнами, усеянными цветами. Через одно окно без стекла вливался яркий свет. Дина опустила ноги на холодный пол. Запах усилился.

– Как ты себя чувствуешь? – Она услышала шелест ткани. Костлявая рука отвела занавес, заслоняющий дверь в комнату, и тут же появилось характерное лицо Вердекса де Вердекса.

– Что это за запах? – спросила она, потянув носом. – Я его знаю, но не могу вспомнить…

– Эх ты, жертва технологии. – Вердекс улыбнулся, что, увы, не добавило ему красоты. – Костер. Дым костра и аромат жареного мяса. Когда-нибудь пробовала?

– Да, – буркнула она. – Но из, подогревателя.

– Значит, не пробовала. Как ты себя чувствуешь? – повторил он.

– Больной. Несчастной. Взбешенной. – Она замялась, но тут же добавила: – И в безопасности.

– Надеюсь. Пойдем, теперь тебе надо много есть. После обеда снимем бинты, и автомед проведет нужные тесты. – Он помог Дине подняться с кровати и, легко поддерживая, вывел из комнаты. Пройдя короткий коридор, они вышли из дома.

Солнце ударило в единственный глаз Дины. Она понизила степень восприятия и снова почувствовала боль. Неожиданно вспотела, и у нее зашумело в ушах. Она упала бы, если б Вердекс не поддержал.

– В чем дело? Дыши глубже! Глубже!

– Ничего… все это меня немного… Я сильно чувствую каждый импульс, простонала она. – Знаешь, на меня очень действует боль.

– Не волнуйся, я с тобой. На меня тоже. Очень сильно. Возможно, потому меня и не взяли…

Она чувствовала, как силы понемногу возвращаются. Отпустила Вердекса и ладонью отерла со лба крупные капли пота.

– Пожалуй, мне и верно надо поесть, – сказала она, направляясь к костру, где сидело трое мужчин, то и дело накалывавших на заостренные палочки кусочки мяса и клавшие его в огонь.

– Чувствуешь запах? – Вердекс де Вердекс взял у одного из них почти обжаренную порцию, подсунул Дине. – У-у-у! Как пахнет! Угощайся.

– Действительно интересно, – ответила она, откусывая маленький кусочек мяса в уверенности, что оно не годится в пищу. Мясо было жирное, обжаренное и пачкало пальцы. Однако очень ей понравилось. Может, потому, что она была чудовищно голодна.

– Ибо только мы, дикари, жарим мясо на костре, а искусство это давно утрачено.

– Открой в Калантэ кабачок с такими яствами, и у тебя отбоя не будет от клиентов. Толпы, поверь мне, толпы.

– Я не люблю толпу, – серьезно ответил Вердекс. Спустя минуту на его лице появилось нормальное или, скорее, – ненормальное выражение. – Толпы людей ведут себя как крысы, как загнанные в лабораторные клетки крысы. Я предпочитаю жить так, как живу здесь. Только друзья.

– И едва знакомая женщина.

– Время продолжительности знакомства не имеет ничего общего с дружбой, Среброокая. Каждый, приходящий сюда с добрым сердцем и чистой совестью, мой друг.

– У меня сердце не доброе. А о совести лучше и не вспоминать.

День был теплый, вдобавок от костра бил сильный жар. Дина почувствовала, как начало припекать перевязанную щеку.

– Я немножко отодвинусь. Ну, так как там с дружбой-то?

– Я знаю тебя давно. – Вердекс опустился рядом, так что она чувствовала его запах, удивительную смесь пота, дыма и вплетенный в это тонкий аромат косметики. От Вердекса пахло хорошо. Только вот выглядел он ужасно. Но именно к нему она решила бежать. Тогда, в тот день, после того, что произошло… Она приехала глиттером в Пооороз, остальную часть пути прошла пешком. Сама не помнила как. Она была слишком взбудоражена и оглушена случившимся. Отчаянно искала помощи. И одиночества. Хотела убежать. Поэтому не пошла в больницу. Там бы ее сразу же засекли и – кто знает, может, Рамзесу пришлось бы ее задержать. А потом отдать тому…

Нет! Она убежала сюда, на зараженный пустырь, к человеку, который был явно сумасшедшим и которого окружали такие же сумасшедшие. Здесь она почувствовала себя в безопасности.

Тут ее признали, не интересуясь тем, как она выглядит, во что одета, поднимается ли по служебной лестнице ее брат, или же он тоже получил пинок и где-то затаился.

Она взяла стакан с теплым напитком. Взглянула на Вердекса де Вердекса.

– Не боишься, что меня будут искать? И при этом нанесут вред тебе, твоим людям либо святилищу?

– Среброокая, Среброокая, неужто ты думаешь, что на этом свете есть что-то такое, что еще может меня испугать? – Вердекс резко задрал рубашку. На мгновение мелькнули шрамы, покрывавшие все его тело. – Они мучили меня парниками целую неделю. То есть, я думаю, это была неделя, но голову на отсечение не дам, потому что потерял счет времени.

– Ты все еще страдаешь?

– Иногда. Когда очень устаю или не выспался, тогда зародыши парников начинают въедаться мне в тело, испуская одновременно запретную информацию. Я знаю, что такое боль.

– Когда это было? Кто это сделал?

– Когда? Кто? Как? Разве важно, скажи, разве важно, кто меня похитил, кто пытал, кто помог бежать? Так было. Это записано в скрижалях богов. Им я принес жертву.

– Истину следует изрекать, – спокойно ответила она. – Истину следует выслушивать.

Он замолчал. Смотрел на него огромными без радужниц глазами, отблески пламени-играли на его блестящем, глянцевитом черепе.

– Да? Ну, так послушай мой рассказ, Среброокая. О том, как нас превратили в быдло, в скотов. Послушай!

* * *

Вердекс де Вердекс рассказывал странно. Начинал одновременно несколько линий, сосредоточивался на малозначительных моментах, забывал о самом главном. У него перемешивались времена и места. Он обращался к богам и изобретал полные пафоса метафоры. Однако несмотря на эти усложнения, Дина понемногу начинала улавливать суть повествования, выстраивать логический ряд.

До того как начался этот кошмар, Вердекс был музыкантом. Жил в крупном городе на севере континента. Кажется, входил в какую-то творческую группу, был женат, но бездетен. К счастью.

Как свободный, независимый артист, он был последним человеком, который мог бы ожидать призыва в армию. Однако это случилось. Он дважды пропустил срок явки в часть. Прошел год. Власть перехватили покорные. Все изменилось. Он решил, что о нем забыли. И даже особо не скрывался. И поступил очень глупо.

Его взяли среди ночи. Это были не обычные безопасники, а клоны, сопряженные с Сетью. Он и не предполагал, что такие монстры топчут землю планеты. Вердекса привезли на секретную военную базу. Там ему в голову вдолбили краткую идеолого-политическую идейку, порицающую его анархистские и пацифистские позиция. Вердекс предполагал, что записи лекций были родом еще из тех времен, когда планетой управляли несгибаемые. Воспринял он также виртуальный боевой инструктаж, ему привили послушание и послали в бой. Труппу разместили поблизости от Красного форта. Пришлось подождать, пока колонна коргардских боевых машин выплывет из крепости и нападет на город. Приказ был четкий: только тогда начать действовать. Не раньше.

Пока формировали сознание Вердекса, ему вкратце объяснили, какова цель операции. Надо было проверить, станет ли форт, из которого ушло так много кораблей, обороняться с обычной интенсивностью. Кроме того, предполагалось, что, напав на форт и заставив коргардов обороняться, армия ослабит их силы. А это могло дать осужденному на гибель городу несколько дополнительных минут на эвакуацию. Вердекс утверждал, что была еще одна причина, о которой говорили его спутники. Надо было проверить в деле какое-то подразделение, специально натасканное на борьбу с коргардами.

В то время Вердекс познакомился со всей доступной информацией о Чужих и их крепостях. У него было много любопытных идей, и он пытался заинтересовать ими своих начальников. Вообще-то его следовало бы отправить в какое-нибудь безопасное место и позволить ломать голову и дальше. Но нет – сочли, что он принесет больше пользы родине в качестве пушечного мяса. Так он и отправился на войну. Только ради того, чтобы его схватили коргарды.

Ждать пришлось почти три месяца. Тревогу объявили посреди ночи. Прежде чем они успели влезть в скафандры, форт выплюнул две сотни машин. Начиналась крупная операция. Целью нападения был скорее всего какой-то большой город. Это хорошо. Чем больше коргардских сил покинет крепость, тем меньше их останется внутри для обороны. Логично? Возможно. Логика человеческого мира основывалась на том, что если высыпать песок из мешка, то внутри останется песка меньше. Такая логика явно не относилась к коргардам – у них после того, как песок высыпят, в мешке оставалось его больше.

Когда последняя коргардская боевая машина скрылась вдали, они атаковали форт. Крепость ответила им с силой, превышающей обычную. Вердекс мало что запомнил – в атаку шел накачанный наркотиками и подстегиваемый чиповым управлением, а акция заняла едва несколько секунд. С того момента воспоминания Вердекса стали еще хаотичней, полные недоговоренностей, обрывков каких-то видений.

Он помнил длинные ряды клеток, искалеченных и страдающих людей, красный цвет, странные машины. Помнил, что ему делали больно, но помнил ощущение блаженства и сытости, при том, что одновременно с этим его тело опутывали и калечили. Ему помнились изумительные картины, наполняющие сознание воодушевлением, родственным экстазу, который человек испытывает, приобщаясь к искусству больших мастеров, ощущая законченность и совершенство рассматриваемого либо прослушиваемого произведения. Но это длилось мгновения и неизвестно, было ли поощрением, испытанием или дополнительным элементом пыток, имеющим целью подчеркнуть то, что наступало после минутного просветления. Боль. Страх. Одиночество.

Именно там Вердекс де Вердекс понял, там начал поклоняться жестоким богам, единственным смыслом существования которых было сотворение прекрасного и которые использовали для этого человеческие тела и сознания. Они тренировали их, формировали, создавая из них изумительный оркестр, хор, раскинутый между крайностями человеческих ощущений – от блаженства до страдания.

Потом, неведомо как, зачем и когда, он оказался снова на Гладиусе. Потеряв сознание, лежал на поле боя рядом с Красным фортом. Он был единственным из четырех солдат отряда, пережившим пытку. Никто ничего не заметил. Вердекс ни на миг не исчезал со штабных фиксаторов. Его тень, личный опекун и двойник, поддерживавший его во время операции, – ни на мгновение не терял с ним связи. Что касается ран Вердекса и уничтожения боевого сопроцессора, то решили, что это результат воздействия коргардского оружия. Поэтому провели лишь поверхностное зондирование сознания. Однако и это ничего не проявило. Сам же Вердекс никому не рассказывал о пережитом. Когда он взялся за свою теологию, его сочли ненормальным и выгнали из армии. Тогда он поехал в Пооороз. Вокруг него начала собираться паства. Однако Вердекс де Вердекс подозревал, что большинство этих людей считает его рассказы миражом, вдохновенными повествованиями. Дина была первым человеком, которому он решился поведать о своих переживаниях в коргардском форте. Почему? Потому что она была истинной. Настоящей. Потому что он ощутил музыку ее чувств – боли, ненависти, любви. Потому что она не смотрела на него как на психа или экзотическую диковинку. Да. Он полюбил ее сразу.

Вердекс де Вердекс не знал, почему боги его отвергли. Возможно, он не соответствовал их изысканным критериям, возможно, был слишком слаб, не подходил им. А может, наоборот, – его отослали именно для того, чтобы он поведал другим людям о могуществе богов-артистов.

Полгода он жил в этом городе. Несколько раз его задерживали солдаты. Как к ветерану к нему относились не очень сурово. Он даже подозревал, что гладианские власти сознательно позволяют членам его сообщества жить так близко от форта и данного поля боя. Благодаря этому можно было безопасно изучать влияние таких районов на человеческий организм.

– Это не единственное, что они готовы испытывать на людях, – твердо сказала Дина. Рассказом Вердекса она была потрясена, хоть и не до конца верила во все сказанное, а некоторые отрывки не очень хорошо поняла. Однако теперь это не имело значения. Ложь, окружавшая ее в прошлой жизни, была гораздо опаснее, чем измышления и фантазии культиста. Его страшный рассказ затуманил и ее собственную память – это чудовищное ощущение бессилия и унижения, возвращавшееся при каждом воспоминании об изнасиловании, а также – как знать, не худшее ли – ужас предательства со стороны самого любимого человека – брата. Сейчас эти воспоминания, потрясавшие сознание Дины несколько дней кряду, поблекли и ослабли.

Они задумавшись сидели в полутьме – одни, потому что большинство туристов и приверженцев Вердекса либо уже отправились спать, либо уехали из Пооороза. Казалось, остаток ночи пройдет спокойно. Костер догорал. Дина собиралась пойти в свою комнату, лечь, укрыться истрепанной, но теплой тряпкой, которая уже давным-давно перестала заслуживать название «одеяло». Потом бы уснула.

Возможно, так бы оно и случилось, если б на ночном небе, усеянном тысячами звезд, не появилась голубая точка, летящая прямо на Пооороз.

– У нас гости, – сообщил Вердексу Абдул'З, один из его ближайших учеников, занимающийся системой связи. – Я проверил их тождественность. Это правительственная машина.

– Полиция? Эвакуаторы? – спросил Вердекс де Вердекс, поднялся от костра, потянулся, растер руки.

– Не знаю. Они не передают стандартных сигналов. Это могут быть безопасники. Либо…

– Либо неизвестно кто, – буркнул Вердекс, глядя на хорошо уже видимый огонек.

– Вероятно, ищут меня, – шепнула Дина, стоя за спиной Вердекса.

– Первый раз сюда тебя привозил… – Вердекс замолчал.

– Да, – прикусила она губу. – Он.

– Стало быть, у нас нет времени, – сказал Вердекс удивительно спокойно. Он казался человеком, ум которого четко анализирует ситуацию и принимает решения.

– Я не хочу доставлять тебе…

– Идем. Иначе не успеем. – Вердекс схватил ее за руку и потянул за собой. Они миновали несколько разрушенных зданий и навалов щебня, из которых торчали части еще не осыпавшихся «скульптур». Дина оглянулась. Голубая точка распалась на две – боковые позиционные огни глиттера. Машина была близко, Вердекс дернул Дину за руку. Она машинально сделала шаг вперед, потом другой. И неожиданно оказалась в темноте.

– Осторожней! – сказал Вердекс, что-то проделывая с небольшим приборчиком. Послышалось тихое жужжание. Дина почувствовала легкий укол, потом дуновение воздуха, словно облачко маленьких мушек пролетело рядом с лицом.

– Это им немного попутает карты. – Вердекс был явно доволен. – Идем!

Они побежали. Единственное, что освещало коридор, в который они только что углубились, был зеленоватый отблеск, испускаемый сеточкой уцелевшего глаза Дины.

3

Солдаты окружили лагерь культистов. Их было немного, всего семеро. Однако каждый управлял группой из нескольких боевых автоматов, висящих в воздухе словно стая гигантских летучих мышей. Каждая большая машина была сопряжена с сотнями малых роботов. Все вместе они образовали кольцо, сжимающееся вокруг руин Пооороза. Люди являлись командными центрами, большим автоматам предстояло сражаться, малые исполняли функции разведчиков, курьеров, специализированных «ищеек», могущих проводить разнообразные тесты и анализы. Танаторы называли такие группы «боевой сворой». Этот термин приняли на вооружение и их наследники.

Автоматы «своры» обследовали территорию. Проверяли, не расставили ли культисты ловушек, мик, охранных биоматов. Разгребали каменные руины в поисках укрытий, в которых могли затаиться люди либо размещаться оборудование. Микроавтоматы нападали на каждого встреченного» человека, впрыскивали ему под кожу парализующий токсин. Другие – стаскивали неподвижных людей в одно место. Затем подавали им противоядие. С одной из женщин случился эпилептический припадок – так отреагировали на токсины ее нелегально введенные имплантаты. Медицинские модули «своры» обрели новое занятие.

Вначале солдаты действовали систематично и спокойно. К схваченным людям относились без каких-либо эмоций. Целью поисков были не эти лысые, тощие, нахохлившиеся люди. Их следовало собрать в одну кучу, но так, чтобы не причинить вреда. Однако наконец микроботы поймали след, уловили аромат жертвы и передали соответствующий сигнал боевым чипам солдат. Чипы принялись возбуждать нервные центры людей. Вначале в соответствии со своими программами тонко и чуть-чуть, ибо не было уверенности в том, нужного ли человека нашли автоматы. Но вскоре импульсы их чипов повысят частоту и напряжение, будут запущены резервные гормональные инъекторы, растворенные в крови солдат, миниатюрные дозаторы дадут им дополнительные дозы энергии. Гончие псы поймают след. Жажда преследования и победы станет мотором их действий. Они не отдохнут, пока не поймают Дину Тиволи. «Свора», прочесывавшая Пооороз, была одним из лучших подразделений такого рода на Гладиусе.

Звуки взрывов и крики донеслись с северной стороны города. Десантники тут же принялись передислоцировать силы. Все это происходило мгновенно, в абсолютной тишине. Общались процессоры роботов и боевые чипы людей, чаще всего без их сознательного участия. В такие минуты думать некогда. Действует инстинкт. И сверхбыстрые компьютеры.

Какой-то культист успел сделать два выстрела из ручного гранатомета. Хотел задержать приближающиеся боевые автоматы, но стрелял вслепую и раздробил лишь несколько ближайших «изваяний». Токсин сковал его мускулы настолько, что третий раз нажимавший на спуск палец просто окаменел. Все кончилось бы хорошо, если б не невезение. Парализованный культист рухнул на землю. К несчастью, упал он так неудачно, что резкий удар на сантиметр передвинул палец. Зарывшийся в щебенку ствол выпустил очередной снаряд, тот взорвался, распылив двух ближайших роботов, гранатник, куски камня и парализованного токсичным снарядом культиста. Незадача.

«Своре» тоже не повезло: она потеряла след. Всего лишь несколько минут назад она принимала сигнал искомого человека. Его ароматический след можно было обнаружить во многих точках лагеря. В некоторых – например, и маленькой спальне – он был очень сильным. Там девушка, видимо, провела много времени, и в чешуйках эпидермиса, волосах, поте остался четкий генетический след. В определенный момент микроботы напали на новый, очень активный след Дины. «Свора» снова начала перемещать свои ряды, синхронно, быстро, ловко. Спустя мгновение обнаружился второй след, ведущий за пределы лагеря, потом третий, затем еще несколько. Беглецы подготовились хорошо. Скорее всего Дина использовала высококачественные бутафорские системы, которые, используя частицы тканей, имитировали многочисленные места ее присутствия.

«Свора» не дала сбить себя с толку. Анализировала. Обычно бутафорские системы используют иным образом – создается одна, но очень достоверная «тропа присутствия», как ее называли сыщики. Это могло направить погоню в неверную сторону, а беглецам дать возможность спастись. При условии, разумеется, что им удастся эффективно замести свой истинный след. Однако здесь, в Пооорозе, обнаружилось несколько искусственных следов. Зачем? Ведь, найдя их, «свора» должна была вскоре догадаться, что они фальшивые. С другой стороны, каждый мог оказаться и единственно правильным. Поэтому приходилось исследовать все.

Сейчас весь аналитический потенциал «своры» и экспертных систем, обслуживающих ее в центре, концентрировался на том, чтобы как можно быстрее выявить истинную трассу бегства, а также ответить на вопрос, куда направляется Дина и сопровождающий ее человек, скорее всего культист.

Охота в Пооорозе практически окончилась. Нескольких сторонников Вердекса де Вердекса собрали в одном месте. Они неподвижно лежали на земле, словно гусеницы, парализованные осами, которые вот-вот положат в их тела яйца.

Проверили тождественность большинства из них и даже послали сообщения с извинениями, в которых руководитель операции пояснял, что они стали случайными свидетелями существенной для безопасности планеты операции. Разыскиваемый же человек не был членом их религиозного братства.

Наконец анализы дали положительный результат. Волна микроботов ринулась по следу, который был признан правильным. Автоматы влетели в подземный коридор, расползлись по лабиринту проходов, залов и подвалов. «Свора» потребовала сведений об объекте и его схемах. Оказалось, что это был завод, где изготавливали компоненты Сетевого Интеллекта. На предприятии требовалась стерильная чистота, поэтому тут было установлено огромное количество шлюзов и переборок, а также высокоэффективных атмосферных фильтров. Завод, как и город, был разрушен во время боев с коргардами. Однако в подземной части особых повреждений не было, работали системы воздухообмена и очистки, а аварийные шлюзы сохранились полностью.

Вердекс де Вердекс давно уже считал завод местом, в котором можно спрятаться в случае опасности.

Они искупались в стерилизационной камере – в прошлом этой процедуре подвергался каждый человек, собиравшийся войти в зал выращивания Синтов. Потом натянули защитные комбинезоны. Если все эти операции они выполнили тщательно, то можно было серьезно надеяться на то, что «свора» потеряет их генетический след. Во всяком случае, потребуется немало времени, чтобы отыскать его вновь.

* * *

– Куда мы идем? – спросила Дина, когда они покинули коридоры давней лаборатории.

– Мы будем в безопасности. Никто нас не настигнет. – Ей показалось, что Вердекс опять покидает мир людей разумных. В его голосе ей почудилась дрожь сумасшествия, появляющаяся всякий раз, как только культист заговаривал о…

– Хочешь отвести меня в форт? – Она остановилась на полушаге. – Ты что, спятил, Вердекс?

– Это единственный шанс… Убежать туда, увидеть их лица! Идем!

– Ты действительно намерен отдаться коргардам? После всего, что они с тобой сделали? Вердекс, я с тобой говорю!

Ее охватило отчаяние. Она стояла на мертвом пустыре, среди ночи, позади были призрачные руины уничтоженного города, а впереди – радиоактивные зараженные поля и крепость существ, которым доставляло удовольствие видеть человеческие страдания. У нее, униженной, искалеченной, преданной братом, единственным провожатым и покровителем оказался свихнувшийся культист, который – как он сам сказал – прошел через ад, отнявший разум. А может быть, он уже раньше был сумасшедшим и сам себе создал этот ад. Она не сомневалась и в том, что «свора» прибыла в Пооороз именно за ней. Ее преследовали солдаты правительства, чиновником которого был ее брат, а серым кардиналом – изнасиловавшее ее чудовище.

– Послушай, Среброокая. – Резкий голос Вердекса вырвал ее из задумчивости. – У нас скафандры, мы приняли противоядие. Мы можем выйти на зараженное поле. Там их гончие автоматы спятят.

– Это нас убьет.

– Не убьет, самое большее – ослабит. Необходимо пойти туда.

– А потом? Они будут ждать. Поймают нас, как только…

– Не бойся, я знаю проходы.

Они стояли напротив друг друга в плотно охватывающих тела серых комбинезонах. Воздух вокруг слегка светился, ионизированный мощными защитными полями, которые генерировали их комбинезоны – скафандры. Их настоящие лица увидеть было невозможно, потому что в шлемах не было визиров, вообще не было ничего, что могло бы пропустить хоть квант опасного излучения. Территорию они могли видеть только благодаря голопроекции внутри шлемов. Изображение их лиц передавалось наружу, однако голоэкраны располагались на уровне груди. Поэтому Дина видела перед собой блестящий и подвижный манекен, из груди которого вырастала лысая голова Вердекса. Картина была чудовищной, вероятно, так же жутко выглядела и она.

– Ну, так что? Куда пойдем? Они рано или поздно настигнут нас. Единственное место, куда не доберутся солдаты, это… – она понизила голос, – это форт!

– Возможно, так и следует поступить. – Вердекс де Вердекс прикрыл глаза. Еще немного, и он погрузится в религиозную нирвану. – Возможно, мы должны поклониться богам и довериться им. Возможно…

– Возможно? – разозлилась она. Подскочила к Вердексу, помахала кулаком перед вырастающим из груди лицом. Изумленный культист пробовал что-то ответить, но она не дала себя прервать. – Как ты вообще все это себе представляешь? Ведь нас пытаются поймать правительственные солдаты. Они вот-вот вызовут подкрепление. Используют Сеть. Начнут наблюдения с орбиты. Выпустят роботов-ищеек. Они нас возьмут, как только мы высунем нос из этой треклятой сферы. А если пробудем дольше, то нам даже эти скафандры не помогут. Нас убьет радиация! Так зачем ты меня сюда тащишь? Я считала, ты что-то придумаешь. А ты, оказывается, просто вознамерился туда залезть, а потом – выбраться. Не получится. Я остаюсь.

Он ответил не сразу. Голопроекция его лица прикрыла глаза, бревноподобное тело покачнулось, послышался тихий шорох, словно он прошептал какую-то песенку или молитву.

– А если за тобой гонится он, Танкред Салерно? Он-то думал, что после всего случившегося ты будешь сидеть дома, отчаявшаяся, надломленная, неспособная пошевелиться. А ты сбежала, потому что ты сильнее, чем думаешь сама. Вот он и выслал ищеек. В этой «своре» его нет, он сидит в одном из своих тел, а может, во многих носителях сразу, но частицей своего разума управляет облавой. Поэтому как только ты сдашься, позволишь себя поймать, он окажется здесь. Снова глянет на тебя, снова будет забавляться твоим поражением. Ты этого хочешь? Ты и верно этого хочешь. Действительно хочешь ему это разрешить?

– Пошли, – сказала она после недолгого молчания. – У меня нет выхода. Если поймают, тут уж ничего не поделаешь.

– Ты храбрая. – Вердекс подошел ближе и погладил ее по руке. Странно, но, несмотря на толщину перчатки, она почувствовала его прикосновение. Теплое и мягкое, доверительное, но одновременно полное уважения.

– Благодарю, – тихо ответила она. Однако они не успели сделать ни шага. На холме перед ними появилась тень, рядом – другая. Дина резко повернулась. Три автомата висели в воздухе, вокруг них клубилось серое облако. Маленькие разведывательные машины готовились к операции и спустя минуту образовали полупрозрачную плоскость, накрывшую широкую территорию под собой. Созданная из тысячи маленьких роботов пластина двигалась в сторону Дины. Девушка хотела заставить Вердекса бежать, но тот ее не послушался. Он стоял неподвижно, больше похожий на изваяние из Пооороза, чем на человека.

– Я ничего не боюсь. Ни их, ни их машин, ни могущества Сети, проговорил он медленно. – Эти люди меня не испугают. Я уже побывал в восьмом круге. Но ты беги. Пожалуйста, Среброокая, беги. Если доберешься до той вон линии – уйдешь от них. – Он указал пальцем в то место, где серый камень сменялся другим, более светлым. Граница была резкой и ровной.

– Они меня не поймают?

Дина прыгнула. Вниз по каменной осыпи. Камни катились рядом, подскакивали, иногда сильно били по бедрам и животу. Впереди маячила граница между серостью и светом. Необходимо было добежать до того места на Гладиусе, которое реже всего посещали люди – непосредственной сферы форта. Там микроавтоматы – проводники «своры» будут разрушены, сожжены радиацией. А Дина сотрет из памяти компьютеров свой генетический след.

Она уже была совсем недалеко от цели, когда «свора» настигла ее. Луч контролера скользнул по ее руке. Хватило мгновения, чтобы прибор сумел выпустить вирусные щупальца, отключая от скафандра функции, поддерживающие жизнь.

Дина упала, когда в баллонах кончился кислород. Опустилась на колени, уперлась руками в землю и пыталась восстановить дыхание.

– Дина, встань, прошу тебя, Дина. – Только этот голос привел ее в себя. Потом она почувствовала, как сильные руки поднимают ее с земли и расстегивают крепления шлема, чтобы дать ей свободно дышать. Когда холодный воздух ворвался в легкие, она закашлялась.

Он погладил ее по волосам, наклонил голову, смочил губы, его пальцы нежно коснулись повязки, прикрывающей глаз.

– Господи, Дина, какое счастье, что я нашел тебя. Прости меня, прости… – Рамзес Тиволи обнимал ее, гладил, прикасался, проверяя, цела ли она.

– Это твои люди? – спросила она.

– Мои. Правительственные. То есть… общественные службы, мои. Я их выслал. Нам надо поговорить, Дина. Нам надо принять очень важное решение.

4

Который уж раз за последний год он умирал? Сначала его убили коргарды. Казалось, окончательно и бесповоротно. Искорежили тело, остановили сердце, повредили мозг. К счастью, у армейских медицинских служб имелась техника, способная вернуть жизнь людям, оказавшимся в такой ситуации, как он. Он выжил, но восемьдесят процентов его товарищей погибли, и их реанимировать было уже невозможно.

Потом его схватили солярные солдаты. Он уже чувствовал ствол, вдавленный под затылок, и видел рядом трупы товарищей. Из хватки курносой его вырвал неожиданный приказ, отданный врагом, преследовавшим какую-то неведомую цель, а может, попросту исполнивший отчаянную просьбу любящей женщины.

В третий раз он умирал, когда оказался в виртуальной тюрьме, осужденный на пятнадцать лет одиночества в темной, крохотной камере. Тело его они сохранили в хорошем состоянии, но сознание, лишенное естественных раздражителей и ощущений, постепенно угасало. Он уцелел, потому что поклялся себе выжить. Даже не ради себя, а в память о преданных товарищах.

Потом на Танто на него устроили охоту соляры. Не поймав, принялись убивать ни в чем не повинных людей.

Лишь на Мече он начал умирать «на свой страх и риск».

Быть может, впервые – безвозвратно.

От пояса и ниже Даниель торчал в медицинском коконе, стандартном устройстве, используемом в малых внутрисистемных ракетах. Кокон был создан не для лечения таких серьезных телесных повреждений, как у него, и не для долговременной работы. Спустя несколько дней после ранения космонавт обычно попадал под наблюдение более совершенных автоматов. Даниелю, разумеется, такая возможность не светила. Любой контакт с обитаемым миром – пусть даже с самым «диким» горняцким астероидом – не мог не оставить электронного следа, тропиночки, по которой тут же ринулись бы гончие псы парксов и соляров. Поэтому он вынужден был держаться как можно дальше от людских поселений и коммуникаций.

В сознание Даниель приходил примерно на два, самое большее три часа в сутки. Тогда кокон очищал его кровь, проводил ряд анализов, проверял рефлексы. В это же время он мог проделать те простые действия, на которые ему хватало сил. Уже в первый день отправил сообщение Дине. Приходилось рисковать. Без поддержки извне его ждала смерть, а никого другого, кто мог бы ему помочь, он не знал. Он надеялся, что девушка догадается, от кого пришло сообщение: он воспользовался характерной иконкой, сообщение начал и окончил словами: «Благодарю, простите!» Только Дина могла помнить, что именно так приветствовал Даниеля ее дом во время их первой встречи.

Очнувшись в очередной раз, Даниель изменил траекторию полета. Вывел ракету из плоскости эклиптики Мультона, а потом выбрал путь к Поясу Фламберга. Это была не самая короткая трасса, но она гарантировала минимальную вероятность встречи с ракетами, зондами или исследовательскими аппаратами. Там он решил ждать.

После краткого периода активности всегда приходило одно и то же – боль, потом удар наркоза, темень сна. Перед пробуждением всегда возникали видения.

Чаще всего это были сны о доме. Он видел отца – высокого, плечистого мужчину, суховатого и сурового. Многого требовавшего от других, но еще большего от себя. Дирк редко улыбался, все намеченное выполнял в срок и скрупулезно. Не мог освободиться от своего сорманитского наследия, суровости обычаев, воспитания трудом и черно-белого восприятия мира. Единственный человек, который, будучи рядом с Дирком, мог совершать ошибки, была его жена, мать Даниеля. На ней сосредоточил Дирк все то, что стремился охранить от внешнего мира, – нежность, настроение, снисходительность.

Даниель немного побаивался отца, хоть знал, что может ему безоговорочно доверять. Если Дирк что-либо обещал, то делал это. Если не разрешал последовательно придерживался запрета. Когда Даниелю нужна была помощь, Дирк всегда был готов ее оказать. Он давал семье ощущение уверенности и безопасности. Когда он погиб, мать потеряла нечто большее, чем любимого мужчину. Она потеряла канву своих мыслей, начала терять разум. Умерла так, как другие засыпают, спокойно прикрыв глаза. Не пожелала оставаться в мире, который больше не был ее миром. Отправилась на встречу с мужем.

Даниель никогда не бунтовал против отца. Очень рано, еще будучи маленьким парнишкой, он понял, что он такой же, как Дирк. Так же реагирует на окружающий мир, на всеприсутствующую бездумность, на беспричинную жажду причинять другим зло, на отсутствие чувства долга. Он хотел быть таким, как отец. Понимал, чего это стоит, и знал, какие ограничения наложит на него отец. И счел эту цену не слишком высокой.

Когда психотропы расплывались по его телу, эти воспоминания возвращались с жуткой силой. Он снова видел свой дом в Переландре, мать, склонившуюся над грядкой ярких цветов, отца, идущего по улице пружинящим шагом. Форму и аромат руки, гладящей Даниеля по голове. Мамины глаза, напоминающие после смерти Дирка две льдинки.

Видений, связанных с родительским домом, было особенно много. Но возникали и другие, более страшные – картины битв, кровавых расправ с бандитами, жертв преступлений, людей, подвергнутых пыткам в коргардской базе. Все было так, словно недавно восстановленный сопроцессор нагнетает в сознание Даниеля все, что когда-либо сумел зафиксировать.

Коргардские панцирки поливают огнем, ставят силовые поля. Ораторы покорных верещат на сборищах, проклиная танаторов и армию. Строй горняцких тральщиков прочесывает Пояс Фламберга в поисках базы мятежников.

Десантники, подвешенные к крыльям своих летен, мчатся в атмосфере газового гиганта. Лица журналистов, на чем свет кроющих гладианские традиции и планетарные законы. Внутренность коргардской базы, заполненная костлявыми фигурами искалеченных людей. Паркс, лениво покачивающийся в мрачной глуби, отдающий распоряжения вибрацией мысли. Они всюду. Боже, когда началось их нашествие? Двести лет назад? Может, вчера на рассвете? Даниель утратил ощущение времени. Наркотические картины, боль, одиночество связали его душу черным узлом.

Стоило ли? Они пошли в бой за людей, которые от них потом отвернулись. Хотели дать им закон и свободу, но оказалось, что никому в действительности не требуется ни безопасность, ни свобода. Так ради кого они боролись? Ради кого погибали друзья, самые лучшие, способные пожертвовать собой? Готовые, как Риттер, лезть в пасть чудовища, чтобы спасать людей, безопасность которых им доверили? Для кого они это делали? Для статистических десяти процентов граждан, мыслящих подобно ему? А могут ли эти десять процентов решать судьбу всего народа, если народ отвергает свободу и надлежащие ему права?!

Даниель Бондари неподвижно торчал в кресле пилота. Он не находил покоя наяву, не было его и в мучивших его снах. Внутри кокона, под толстыми слоями перевязки, геля и вспомоществователей постепенно заживали его раны. Культи сожженных ног покоились в липкой массе, ускорявшей регенерацию тканей.

Даниель Бондари потерял обе ноги. Он был калекой. Но ноги можно будет восстановить. А вот реконструировать информацию, которую он носил в одной из них, не удастся.

Даниель не знал, что его угнетало больше: боль и наркотики или утрата последних крох надежды.

* * *

Он воспринимал множество сигналов. Врезался в развлекательные передачи и профессиональные сообщения пилотов, в сигналы радиобуев и частную болтовню людей, разделенных миллионами километров. Получал массу кодированной информации, пересылаемой как частными корпорациями, так и администрацией и армией.

В краткие минуты просветления пытался следить за голосервисами. Многого узнать не доводилось. Продолжались столкновения с коргардами, во время которых правительственные соединения, поддерживаемые воинскими частями, присланными Доминией, добивались значительных успехов. Обнаружен очередной заговор против электоров, осужденный всеми общественными кругами. В нескольких точках системы строили новые трансмиссионные станции Сети, имеющие быть символом дружбы Гладиуса и Доминии. Гиперпространственная станция Дирак благодаря героическим усилиям технических служб уже приведена в полную готовность после варварского акта саботажа, поэтому в систему могут быть переброшены дополнительные контингента солярных сил, необходимые для борьбы с коргардами. Новые вливания стимулировали хозяйственное развитие. Очередные успехи в конфликте с Чужими усиливали ощущение безопасности гладиан и их доверие к электорам. Изменения, внесенные в избирательную систему, повышали весомость голосов особо заслуженных граждан в строительстве гладианско-солярной дружбы.

Самое большое впечатление на Даниеля произвели показы трансмиссионных узлов Сети. Их строили сразу несколько, в основном на орбитах вокруг Мультона. Движение узлов синхронизировали так, чтобы они покрывали максимально большую часть пространства системы, а прежде всего – чтобы в зоне их контроля оказались все планеты и другие центры, колонизированные людьми. В будущем система будет пополняться, и поток Сети, передаваемый со станции Дирак, дойдет до каждой точки системы Мультона.

Именно на этом всегда основывалась солярная реколонизация. Доминия расширяла сферу влияния. На гиперстанции размещались армейские подразделения. За счет поддержки местных агентств влияния осуществлялся нажим на власти свободной колонии. Когда возникала потребность – а так случилось на Гладиусе, – не колеблясь хватались за военные средства. Сеть росла.

Даниель разглядывал гигантский трансмиттер, двигающийся вокруг звезды Мультон по орбите, близкой к гладианской. Центр конструкции представлял собою прямоугольную призму. На одном из ее оснований располагалась следующая, размером поменьше, а на ней еще одна. С третьей призмы вырастал длинный золотистый шпиль.

На краях самой большой призмы размещались четыре квадратные антенны со сторонами свыше трехсот метров. Трансмиттер не вращался, хотя наверняка мог изменять положение. Вокруг него роились миллионы устройств поменьше, окружали станцию цветным облаком, образуя гало с явно различимым диском, перпендикулярным оси трансмиттера. Распыленные в пространстве малютки образовывали диск диаметром в несколько километров и являлись собственно антенной трансмиттера. Они улавливали даже самые ослабленные расстоянием сигналы и неустанно ретранслировали их по множеству направлений. Они же охраняли основное устройство от случайного повреждения метеоритом, аварии либо акта саботажа. Даже если какое-то количество элементов диска было бы уничтожено, их функции тут же принимали на себя другие, заполнив «прорехи» в процессе своеобразной диффузии. В таких случаях центр станции немедленно начинал продуцировать новые элементы и отправлять их в пространство для пополнения роя. В результате трансмиттер мог непрерывно высылать поток информации.

Раковая опухоль, плесень, колония клеток – такие ассоциации приходили Даниелю в голову, когда он представлял себе Сеть. Он начал воспринимать ее как подобный муравейнику суперорганизм, образованный миллионами наделенных сознанием индивидуумов, совместно трудящихся над реализацией планов сверхсущества. Основной целью жизни Сети – как любого организма – был рост, размножение. Мозговая Сеть проникала в каждую систему через гиперпроход. Вблизи гравипровала она строила первый транслятор, жестко сопряженный с трансляторами, уже существующими при других провалах. Строились очередные трансмиттеры, и все большие объемы пространства колонизированной системы попадали в пределы инфосферы, а когда та уже охватывала все вновь обретенные объемы, Сеть собиралась с силами и наваливалась на очередную систему.

Даниель понятия не имел, реальны ли его построения. Он не знал, осознают ли сетевики факт своего проникновения в организм высшего порядка и каково их реальное влияние на поведение сверхсущества. Однако ему казалось, что он идет верным путем, что придуманная им метафора верно отражает дальние эффекты существования Сети.

Если б удалось устанавливать «дыры» в произвольном месте, сверхбыстро перебрасывать через них информацию и значительно понизить требующиеся для этого энергетические затраты, тогда Сеть обрела бы новый импульс для дальнейшего развития. Гиперпереходами обзавелись бы все заселенные системы. Информнасосы неустанно пересылали бы потоки данных, без труда переправляемых через гиперпроходы к другим ответвлениям Сети.

Тогда можно б было присовокупить к работе в Сети миллионы новых ячеек-людей.

Эта истина пришла Даниелю в голову неожиданно. В трагедии Гладиуса виновны не люди, не какой-то единственный командный центр – штаб или управление. Монстр, сверхсущество, телом которого является информация, сочло – то ли в результате логических построений, то ли животного инстинкта, – что только овладение коргардскими знаниями позволит ему развиваться. И чтобы использовать этот шанс, оно пустило в дело свои клетки, свои органы. Солярные ученые принялись создавать сеть информнасосов, солдаты захватили Гладиус, а безопасники занялись вылавливанием людей, которые могли этому процессу помешать.

Даниелю не удавалось проводить рациональные анализы регулярно. Краткие периоды просветлений он использовал для контроля космолета, просмотра голосервисов и почты. К сожалению, там не было сообщения, которое он ожидал.

Часы работы проходили быстро. Потом возникала боль, а спустя немного он ощущал удар психотропов, цель которых была смягчить его страдания. Он погружался в мир миражей, где воспоминания и видения перемешивались, образуя – что было удивительно – точные и логичные картины.

На этот раз приступ наступил неожиданно. Даниель почувствовал рывок в сгоревшей ноге. Потом боль исчезла, пришло ощущение покоя, безопасности, блаженства. И сна.

Он снова был под красным коргардским небом внутри базы Чужих. Снова видел людей, загнанных в клетки, и своих друзей, умирающих в бою. Опять все повторилось. Нет. Впрочем, нет. Даниель чувствовал, как изображение становится резче, фрагмент гигантского зала приближается к нему так, словно он смотрит в бинокль, в котором с каждой секундой повышается увеличение. Он мог с близкого расстояния рассматривать плененных коргардами людей. Да, они жили в тесных клетках, да – они были полуголыми и, кажется, очень утомленными. И все же выглядели счастливыми. Они ничем не походили на полуотупевшие автоматы, с которыми Даниель столкнулся во время своей экспедиции. Не заметил он и сцен грубого принуждения, зафиксированных Тивольдом Риттером.

Эти люди казались довольными. Улыбались, беседовали, матери нянчили детей, группа мужчин играла в мяч. Несколько пар целовались. Над людьми проплывали коргардские автоматы с подносами, уставленными пищей, между жилыми контейнерами цвели яркие растения. Даниель почувствовал их аромат мягкий и в то же время дразнящий.

«Сон, иллюзия, бред! Ложь! – пытался он убедить себя, одновременно все больше погружаясь в глубь странного лагеря. – Я же ничего такого не видел. Ведь перед моими глазами были только трупы, покалеченные дети и взрослые, принуждаемые делать то, что противоречит их физиологии и привычкам. Я видел страдания и отчаяние. То, что появляется сейчас, – не может быть правдой!»

Неустойчивое сознание Даниеля, словно маятник раскачивающееся на грани сна и яви, не желало до конца верить в картины, создаваемые психотропами. Все это обман!

Разве что… Где уверенность, что тогда он видел все? Ведь он был там, где нарушались законы человеческой физики. Что еще было там возможно? А что, если он и его спутники увидели лишь часть экспериментальной лаборатории коргардов, по чистой случайности попали туда, где причиняют боль? Может, там существовали и иные миры – радости и счастья?

Он вспомнил картину, свидетелем которой был в самом начале переброски на коргардскую базу. Ощущение смены тела, иное восприятие мира, новые органы чувств – это тогда показалось ему всего лишь побочным эффектом сложного процесса перехода. Но ведь могло быть иначе. Он мог видеть многое, но не запомнить всего увиденного. Мог оказаться в камере пыток, а не в садах блаженства. Наконец, ему могло лишь казаться, что он видит нечто осмысленное. Тогда он был уверен, что попал на коргардскую базу и стал свидетелем ужасающего преступления. Сегодня, отсидев в виртуальной тюрьме, встретившись с парксанским человеком-чипом, увидев то, что увидел и испытал там, он начинал все меньше доверять своим органам чувств.

Он получил сигнал, призывающий искать контакты с иными расами, намекающий на возможность взаимопонимания и объединения в единый сверхорганизм. Может, такова истинная цель их экспериментов? Они подвергли одних людей изощреннейшим пыткам, а другим обеспечили невыразимое блаженство. Изучая реакции тех и других, они познакомились со всем спектром человеческих ощущений и поведений – от одной крайности до другой. Это могло понадобиться при дальнейших контактах. Коргарды вовсе не обязательно могли быть врагами. Они попросту использовали определенные методы и, как ученые, совершали то, что в человеческом понимании было чудовищным. Впрочем, возможно, нельзя все это мерить одинаковыми категориями. А если взглянуть на конфликт шире? Если присоединение людей к панкосмической семье принесет в будущем колоссальные выгоды, то захочет ли кто-нибудь вспомнить о страданиях безымянных жертв?

Разве сегодня кто-нибудь помнит о людях, на которых проводили эксперименты первые хирурги? Узнаем ли мы имена рабов-строителей пирамид? Нет. Зато помним имя Хеопса. Кого-нибудь волнует судьба миллионов зеков, сделавших возможным полет в космос первого человека? Отнюдь. Зато имя «Гагарин» носят многочисленные планеты и космолеты в освоенном человеческом космосе.

Картины, воспринимаемые им, постоянно изменялись, все меньше поддавались контролю со стороны его сознания, становились хаотичными и нереальными.

* * *

Неожиданное сообщение, принятое космолетом, заставило медицинский кокон принять весьма рискованное решение. Потребовалось мгновенно вывести Даниеля из психотропного небытия, разбудить, а тем самым урезать период выздоровления.

Когда Даниель открыл глаза, истинный мир предстал перед ним перемешанным с наркотическими видениями. Пространства изгибались, цвета становились насыщеннее, а сообщения, принимаемые космолетом, казались невероятно забавными. Даниель принялся над ними истерически хохотать. Когда же на миг прикрыл глаза, то увидел такое, что сразу заставило его умолкнуть.

К нему шли трое: Иисус Христос, протянувший вперед пробитые гвоздями ладони, точно такой, как на образе в тантийском храме сорманитов, Манихей, именуемый Мани, как бы перенесенный с гравюры, которую Даниель когда-то видел в старинной книге, где он был изображен с лицом, с которого палачи содрали кожу, и Тивольд Риттер с выбитыми зубами и кровоточащим отверстием в шее ниже затылка. Мужчины неожиданно расступились, а за их спинами Даниель увидел женщину, купающуюся в море разноцветных огней. Мадонна. Мать пророков, возлюбленная Бога.

– Приветствую тебя, – тихо сказала она, подошла к нему и наклонилась. Это я. Я пришла. Здравствуй, Даниель.

5

– Сообщение с первым приоритетом, – неожиданно заговорил компьютер, а желтоватый свет, излучаемый письменным столом, сменился красным. Рамзес положил на стол документ, который держал в руке. Сообщения с высшим приоритетом доступности последнее время случались не часто. Но и не так уж редко. Нападения коргардов, переговоры с представителями Доминии, мятежники, экологические и хозяйственные кризисы, вызванные долгой войной, – каждая из этих причин требовала от электоров необходимости встречаться часто. Рамзес ввел пароль, подождал, пока система просканирует помещение. Он понимал, что его комната, как и кабинеты других электоров и чиновников высшего ранга, просматривается постоянно. Однако перед приемом сообщения с высшим приоритетом обязательно проводился дополнительный контроль.

– Здравствуй, Рамзес! – Над столом возникло голографическое изображение Альберта Делля, премьер-министра и председателя Совета Электоров. Это был невысокий мужчина с лицом тридцатилетнего, хотя в действительности ему было в два раза больше. Длинные волосы с вплетенными в них разноцветными бусинками ниспадали на плечи. В густой седой бороде гнездился гладианский ленивец.

Когда-то Альберт был одним из самых радикальных руководителей, боровшихся с несгибаемыми. Теперь, как изображали его СМИ, стал политиком умеренного центра, никогда не забывающим о юношеских идеалах, но жаждущим контактировать со всем обществом. Новый имидж оказался эффективным и привел Альберта к власти. Рамзес не входил в группу ближайших сотрудников Делля, но в соответствующий момент поддержал его политику. Он тоже не хотел иметь ничего общего с радикалами и сумасшедшими. Это, а также близкое знакомство с солярным резидентом Танкредом Салерно обеспечило Рамзесу высокое положение в структуре аппарата власти. Делль редко пользовался линиями прямой связи. Коли на это решился, значит, случилось что-то по-настоящему серьезное, гораздо более важное, чем очередная стычка с коргардами, арест бунтовщиков или желание выжать из бюджета дополнительные суммы на ускорение строительства трансмиссионной станции Сети. Рамзес опустился в кресло и внимательно выслушал известие.

– Я обращаюсь к тебе по секретной линии, поскольку дело достаточно деликатное и требует немедленного вмешательства. Сегодня я получил новейшие донесения Департамента Общественной Безопасности. Они однозначны. Среди нас есть предатели. Они намереваются с помощью заговоров свергнуть конституционный порядок власти и вернуть правление несгибаемые. Я счел необходимым уведомить об этом тех, кому безусловно доверяю. Нам необходимо как можно скорее встретиться. Я перешлю тебе копию донесения. Ознакомься с ним сразу, так как вскоре нам надо будет решать, что делать дальше. Я получил уверения солярного резидента в полной поддержке со стороны Доминии.

Передаю пакет, содержащий координаты места и времени встречи. Воспроизведи его немедленно. До скорой встречи. Во славу Гладиуса!

Изображение Альберта Делля исчезло, красный отсвет погас. Рамзес не пошевелился. Так, значит, вон оно как. Сообщение. Встреча в удаленном месте. Улыбка. Вызов. И смерть – виртуальная либо истинная.

Он наклонился и вынул из ящичка стола небольшой футляр. Открыл, достал черный блестящий перстень с очень большим продолговатым камнем. Надел на палец.

Воспоминания. Несчастный случай с родителями. Дина. Антитанаторские беспорядки. Коргарды. Первые шаги в большой политике. Танкред Салерно. Та ужасная ночь. Он помнил все.

Как нашел Дину в лагере культистов, спрятал и позаботился о том, чтобы ее вырванным глазом занялся самый лучший на Гладиусе врач. Как они вместе расшифровали письмо Даниеля, потом раскодировали координаты места, в которое он направлялся. Рамзес нанял космический паром высокого класса, загрузил его требующимся Даниелю оборудованием и выслал в космос.

Сделать надо было очень многое, а времени оставалось всего ничего. Однако об этом он Дине не сказал. Ну а теперь, спустя восемь дней, наступил этот момент.

Он выслал по нескольким десяткам адресов почту, отдал нужные распоряжения компьютеру, а потом стер его память. Поправил форменный мундир, положил руки на крышку стола, выпрямился, прикрыл глаза.

– Приходите.

6

Скрипнула защелка медицинской капсулы, и она раскрылась, как расколотый надвое орех. Даниель заморгал и медленно, с трудом сел на постели. Свет резал глаза, но их тут же заслонила тень. Дина наклонилась и влажной тряпочкой нежно протерла Даниелю лицо.

– Как ты себя чувствуешь?

– Так, что лучше бы вообще ничего не чувствовать.

– Это легко сделать, – спокойно бросила она. – Хвачу тебя по голове чем-нибудь твердым и выкину в пустоту.

Он попробовал подняться, но это оказалось непросто. Пробалансировав несколько секунд на полусогнутых ногах, он снова повалился на кровать. Липкая слизь, раньше заполнявшая нижнюю часть оболочки медицинского кокона, громко чавкнула и расплескалась по сторонам.

– Не знаю, правильно ли я поступила, перетащив тебя на борт моей ракеты, Даниель Бондари. Теперь много времени уйдет на уборку.

– Обещаю отдраить пол. Как только смогу самостоятельно ползать.

– Значит, ближайшие два месяца мне придется мыть полы самой.

Дина помогла ему встать. Протерла полотенцем и подала бокал с горячим напитком.

– Что это?

– Пей. Ты что, никогда не можешь сделать то, о чем тебя просят, не задав полусотни вопросов? Зачем, почему, как, где и когда! Меня это начинает раздражать!

– Почему?

Она отпустила Даниеля и отступила на два шага. Потом спокойно смотрела, как ноги у него подгибаются, как он пытается сохранить равновесие и размахивает руками, а на его лице появляется просительное выражение.

– И не подумаю, – покрутила она головой.

Он снова взмахнул руками и, тяжело дыша, плюхнулся на пол.

– Это не по-людски, так измываться над калекой!

– А я, по-твоему, здоровая? – спросила она. Ее единственный глаз загорелся розовым. Половина лица была прикрыта повязкой. Она выглядела иначе, чем та Дина, которую он запомнил. Не носила экстравагантных одежд, похудела. Разговаривая, нервно потирала руки. Дина Тиволи, которую он знал пятнадцать лет назад, была веселой, симпатичной девушкой, не обремененной излишними заботами. Жила в достатке, уверенная, что ее судьба зависит только от нее самой. Порой совершала нерациональные поступки – влюбилась в танатора. Верила, что мир на ее стороне, что она выкарабкается из любой неприятности и что в конце концов все утрясется. Но легкая жизнь окончилась. Каприз, заставивший ее отдать свои чувства противнику системы, привел ее в такие закоулки, где жизнь человека ничего не значила, а стремление причинять боль было самоцелью.

Поэтому она стала более серьезной, сосредоточенной, замкнутой. Печальной.

Разговаривая с Даниелем, она часто шутила, источала оптимизм и строила всяческие планы. Однако Бондари чувствовал, что в действительности ее психика надломлена и Дина очень боится.

И все же она решилась ему помочь. Привезла лекарства, деньги, матрицы пищи. Медикаменты восстановили его ткани и обеспечили выздоровление. Деньги пригодятся позже. Пищевые агрегаты, матрицы, которые в быту называли «матками», потому что они «рожали» живое мясо, обеспечивали полную независимость от каких-либо человеческих колоний.

У Даниеля в голове был полнейший сумбур, он не знал, что делать, впервые за долгое время не видел впереди никакой надежды. Даже еще на Гладиусе, когда на космодроме раздумывал, что предпринять, он знал, что есть еще за что бороться. В его теле укрыли информацию о коргардах бесценную для тех, кто ее найдет и сумеет прочесть. Все доступные гладианам сведения, а главное – координаты базы коргардов и технико-технологические данные, необходимые для создания искусственного гиперузла. Гладианские ученые овладели этой проблемой, доказательством чему была удачная экспедиция десантников, а еще раньше – переброска Риттера на территорию форта.

Выстрел рептилиеподобного Аин'ты сжег ему ногу, а вместе с нею и закодированную в ее тканях информацию.

* * *

– Что будем делать? – спросила Дина. Они лежали на узкой постели, нагие и потные. – Кем я должна для тебя стать, Даниель Бондари?

– А кем ты стать хочешь, Дина Тиволи?

– Пока что я – медсестра, любовница и банкир.

– И квартирмейстер.

– К счастью, я не понимаю, что означает это слово. – Она перекатилась с живота на спину, положила ему руку на грудь. – Тесно здесь.

– Уж точно не электорские дворцы. Ракета тесная, зато собственная.

– У кого ты ее украл?

– Купил. А теперь придется уничтожить, чтобы замести следы.

– И ты, надо думать, полагаешь, что я отдам тебе свою?

– Не полагаю. Уверен.

– Повторяю вопрос: что будем делать, Даниель Бондари?

– Просто останься со мной.

– Где?

– Здесь. Ты слышала об орбитерах?

– К сожалению, нет.

– Того человека звали Георгий Мартынов. Он был астронавтом. Еще на старой Земле. Первый полет человека на Юпитер. Самая крупная космическая экспедиция XXI века, международное сотрудничество, огромные расходы. К сожалению, все окончилось неудачей. В них попал астероид размером с человеческую голову. Не спрашивай о вероятности такого события. Можно сказать – им не повезло. Оторвало половину ракеты, уничтожило большую часть модулей, раздробило антенны. Погибли все члены экипажа, кроме Мартынова. Он остался один в маленьком модуле с небольшим запасом энергии, разбитыми коллекторами и едва действующей системой жизнеобеспечения. Не мог ничего передавать, действовала лишь одна из приемных антенн. Он бесповоротно потерял управляемость.

Шестьдесят два года его корабль летал вокруг Солнца где-то между орбитами Марса и Юпитера. Он жил, надеясь, что в конце концов его кто-нибудь отыщет. И записывал дневник.

В те времена шла колонизация Солнечной системы. Из Мартынова и его товарищей сделали погибших героев. Очередные экспедиции летали к Юпитеру, Сатурну и еще дальше. Там строились первые базы, потом целые поселки. Несколько месяцев ему не удавалось перехватить ни единого сигнала. Правда, иногда что-то до него доходило, потом снова глохло. Три года он не принимал ничего, позже начали попадаться сообщения с китайской базы. Он выучил китайский. Бывало, засекал ракеты, пролетавшие неподалеку от его модуля. И ничего не мог сделать. Однако не спятил, до последнего дня наговаривал свой дневник. Шестьдесят два года. Сидя в вашем виртуальном сортире, я частенько о нем думал. Он выдержал, сохранил разум и волю до конца. Значит, можно. И я тоже смог.

– Его спасли?

– Ракету Мартынова нашли спустя семь лет после его смерти. Тело сохранилось в прекрасном состоянии. Возник культ. Сейчас орбитеры образуют клан. Не столь сильный, как летники и кульпторы, но достаточно мощный.

– И что они делают?

– Приверженцы орбитерства залезают в капсулы и позволяют запустить себя на околозвездные орбиты. Им обеспечены примерно такие же условия, как были у Мартынова. Они не знают, кто и когда их отыщет. Однако… В каждой машине есть аварийный передатчик, так что в любой момент можно сорвать пломбы и вызвать помощь. Конечно, те, кто сделают это слишком скоро, исключаются из клана. Легендарные мэтры-отшельники оставались в космосе навсегда. Ну а туристы – как и все туристы – выдерживают неделю-две в ракете, да еще платят за это огромные деньги.

– Откуда ты все это знаешь? – Дина взяла стакан. Села, поджала колени. У нее были красивые, не очень большие груди, плоский живот и длинные, немного худощавые ноги.

– Кланы всегда находятся под недреманным оком служб порядка. Ты же понимаешь – это организация, существующая параллельно с государством. У них своя юрисдикция и привилегии, они сотрудничают с различными политическими и хозяйственными структурами. Часто действуют на планетах, удаленных от центра. Мы всегда старались за ними присматривать. Основные сведения о кланах, действующих в нашей системе, знал каждый танатор.

– Они нарушали законы?

– Иногда. Однако не это было самым важным. У них были собственные правила, записанные в эдиктах и конституциях. Порой содержащиеся там положения вступали в противоречие с законами нашей планеты настолько, что компромисс оказывался невозможным. Тогда приходилось принимать трудные решения.

– Какой-то компромисс всегда возможен.

– Глупая болтовня, которой тебя научили. Да, можно пойти на компромисс, но не всегда и не с каждым. Наш закон требует, – он замялся, – по крайней мере требовал до того, как дружки твоего братика не перехватили власть, что за жестокое убийство автоматически выносился смертный приговор. Ты считаешь, что государство не может убивать преступников. О компромиссе нет и речи. Либо их можно будет убить, либо нет.

– Их можно изолировать, лечить…

– Я говорю не об изоляции, а об убиении. Я считаю, что за определенные преступления может быть только одна кара. Смерть. Ты убеждена, что людей нельзя убивать, даже если они психопатические убийцы. Я – сторонник сурового наказания преступников, однако допускаю, что в особых случаях смертную казнь можно заменить тюрьмой строгого режима. Так что, думаю, и ты пойдешь на компромисс и одобришь применение суровых наказаний, например, нанесение увечья…

– Увечья? Да ты никак спятил…

– Отрубать преступникам руки. Как давным-давно делали в некоторых странах древнего мира. Чтобы отпугнуть других любителей чужого добра.

– Ты говоришь: «Да-да, нет-нет». А ведь ничего однозначного не бывает никогда.

Он замолчал. Пододвинулся к Дине, обнял ее и начал нежно поглаживать по щеке. Ему не нужна была ссора, нужна была беседа.

– Возможно. Но, Дина, у меня нет ничего, кроме моего «да-нет». Только честь и клятва, которую я принес, принимая присягу. Я – танатор, я осуждаю человеческие деяния. У меня отобрали мой мир, убили людей, которых я любил, унизили меня и моих друзей. Дина, у меня нет ничего, кроме чести. Кроме слова, которое я дал.

– Но ведь ты его нарушил. Ты присягнул защищать легальные власти Гладиуса. А когда пришли твои противники, ты принялся плести заговоры против них.

– Я присягнул защищать Хартию Прав Гладиуса, Дина, кодекс, написанный нашими предками. Неужели, видя, что легально избранная власть сразу же после выборов начинает нарушать законы, которые ее же самое вынесли наверх, я должен этой клике служить? Если да, то сожжение на кострах чародеек, умерщвление евреев в газовых камерах, расстрелы «кулаков» и уничтожение противников виртуальности тоже следует считать благом. А ведь большинство граждан и легально избранные правители государства этого хотели. А ты прилетела бы сюда, если б не считала, что покорные осуществляют власть, не придерживаясь принципов? Прилетела бы, подвергая опасности карьеру и жизнь брата? Безопасность планеты. И все только ради того, чтобы помочь мятежнику? Нет! Ты прекрасно знаешь, что покорные насилуют прежние законы и не придерживаются правил, которые сами же установили. Ты хорошо знаешь об этом!

– Это совсем другое дело! Ответственность за их грехи и за грехи твои.

– Дина, они – убийцы, предатели и психопаты. Возможно, не все, возможно, некоторые все еще мечтают о прелестных идеалах, которые им не довелось воплотить в жизнь. Начихал я на это. Осуществленная идея, не оправдывающаяся на практике, не может быть прелестной. Это скверная идея. Впрочем, ты отлично знаешь и сама. И не только ты. Покорные начинают грызню. И я тебе скажу, кто выиграет. Те, кто, отвергнув принципы, первыми попросят у Доминии протянуть им руку братской помощи. Покушение на Дираке, события в правительственном центре…

– Покушение на Дираке?

– Нас еще не всех перебили.

– Какая чепуха! Это не могли сделать мятежники. В нашей системе не осталось никаких мятежников…

– Бунтарей… – непроизвольно поправил он. Они помолчали, мысленно возвращаясь в далекие места, к давно встречавшимся людям и канувшим в Лету событиям. Потом Дина наклонилась над Даниелем, охватила его бедра и поцеловала.

– Я хочу… на орбиту! Хочу… летать! И немедленно, Даниель Бондари!

7

Первый раз они легли вместе не сразу, через три дня после встречи. В пятницу Даниель отсоединил свою ракету, предварительно стерев из ее памяти все, что, касалось его полета. Конечно, абсолютной уверенности в том, что какие-то данные все же сохранились, не, было. Поэтому через несколько дней космолет будет взорван. За это время они уже давно улетят из этой точки пространства. Они решили пойти в сферу Фасганона, там отыскать какой-нибудь крупный астероид, высадиться на нем и ждать. Ракета Дины была самодостаточной, так что за снабжение энергией, пищей и кислородом опасаться не приходилось, к тому же настолько большой, чтобы не дать им впасть в клаустрофобию, а компьютер располагал достаточно емким банком увеселений.

«Медовый месяц», – так назвал это Даниель. Дине понравилось.

В понедельник они добрались до сферы Фасганона. Вырванные из нее астероиды кружили по всей системе Мультона, в которую входила и планета Клеванг со своими спутниками. По, мере удаления от Мультона астероидное кольцо раздувалось, образуя сферическое облако Фасганона, окутывающее всю систему. Облако состояло не только из миллионов каменных и ледяных осколков размерами в доли миллиметра, но и астероидов диаметром в сотни километров. Ее изучали давно, но каталогизировали лишь часть объектов. Проводилась здесь также ограниченная горняцкая разведка, но пока что больше пользы приносила эксплуатация внутрисистемного Пояса Фамберга. Наиболее удаленные объекты, входящие в сферу Фасганона, располагались вокруг Мультона на орбитах диаметром почти в полтора световых года. Станция Дирак лежала внутри этой сферы.

Даниель и Дина решили поискать объект достаточно крупный, чтобы на него можно было опуститься, но в то же время настолько малый, чтобы не возбуждать интереса солярных картографов.

Во вторник компьютер ракеты отыскал соответствующее место – каменную глыбу диаметром в шестьдесят километров, достаточно изрезанную, чтобы укрыть ракету в одной из расщелин, и настолько богатую залежами металлов, чтобы ее трудно было засечь с большого расстояния.

В среду вечером ракета вышла на орбиту астероида и принялась кружить вокруг него, делая тысячи снимков поверхности, сканов тектоники, просвечивая каждый ее уголок.

В четверг утром компьютер сообщил Даниелю, что на радарах появился новый объект. Его характеристики соответствовали стандартам военных машин. Боевой космолет только что сбросил маскировочную оболочку и стал видимым.

Даниель и Дина стояли в рубке, не отрывая глаз от экрана. Еще секунду назад они держались за руки. Теперь Даниель отпустил руку Дины и отступил на шаг. Она молча взглянула на него. Она поняла. Сжала кулаки.

– Как ты можешь подозревать меня? – сказала она тихо, опустилась в кресло, спрятала лицо в ладонях. – Как можешь…

– Ты, вероятно, совершила какую-то ошибку, – сказал Даниель, не подходя к Дине. На экране то и дело высвечивались новые сообщения. – Оставила след. Возможно, кто-то прочитал мое сообщение. Я не подозреваю тебя, Дина. Но они опять меня поймали. Я уже устал. У меня все болит – и тело и душа. Я думал, что отдохну. Но они появились снова.

– Что будем делать?

– Ты забыла, малышка, кто я?

Он смотрел на нее, одновременно принявшись активировать узлы связей системы. Одну за другой снимал пломбы безопасности. Включил сканеры на максимальную мощность.

– А может – простая случайность? – тихо спросила Дина.

– Твой брат. Ты ему доверяешь? Только он знал, что с тобой происходит. Кроме тебя, только он знал содержание моего письма. Он – покорный, он электор. Твой брат, Дина.

– Не знаю, не знаю, – не сразу ответила она. – Я ни в чем не уверена, но, поверь, это не я. Ведь ты сам меня вызвал…

Он наклонился к ней, дотронулся до ее руки.

– У тебя холодные пальцы. Я знаю. Я не вполне владею собой. Прости…

– Рамзес меня предал. – Она начла всхлипывать. – О боже, он второй раз предал меня! Как он мог!

* * *

– Как ты мог это сделать, парень? Печально. Неприятно и грустно. Ты подвел меня. Ты уволен, – сказал Альберт Делль и вышел.

Танкред Салерно попрощался с первым электором кивком головы, но не тронулся с места. Подождал, пока дверь закроется.

– Как можно нянькать животное в собственной бороде? – риторически спросил он. – Ты подвел его. И меня тоже, глупец. Тест не засчитан.

Рамзес не ответил, у него хватало сил раскрыть рот. Раздетый догола, с вытянутыми вверх руками и расставленными в стороны ногами, растянутый в черной раме, он походил на человека из анатомического альбома, сотни лет назад нарисованного Леонардо да Винчи.

– А ведь он умеет командовать персоналом, а? «Ты уволен»! – Салерно подошел к Рамзесу. Брат Дины, видимо, почувствовал шаги сетевика, потому что весь напрягся, руки начали нервно дрожать. – Ну, что ж, такова жизнь, парень, глупый парень! Ты хотел меня обмануть, думал, что сумеешь обвести нас. Личное поставил выше лояльности к своим партнерам и ко мне, Ты стал мятежником, понимаешь? Маленьким, обкакавшимся мятежником.

Танкред положил ладонь на грудь Рамзеса. Электор, выгнулся, стараясь отстраниться от своего мучителя, но это ему не удалось. Танкред крепче прижал пальцы к его коже.

– Это бьет сильно. Трусишь? Это хорошо. Я предпочитаю предателям врагов. Знаешь, это чище, яснее – такое четкое разделение. А ты комбинируешь. Ты командуешь этим миром, мы дали тебе власть, а ты все время думаешь о чем-то несущественном. Зачем? Кто-нибудь приказал тебе умничать? Нет. Ты должен был просто хорошо выполнять свою работу. Талантливо, с полной отдачей, классно. Мне нравилось работать с тобой. Но, дорогой дружок, ты поглупел. Забыл о самом главном. Ведь это же придумала не твоя глупая сестра. Дурная девка. Ну… не дергайся, не трясись. Что? В тебе все еще много энергии? В природе ничто не пропадает. Сейчас я сделаю тебе больно. Потом попрошу сообщить несколько имен. Ты их не знаешь? А мне какое дело? Я не требую, чтобы ты знал этих людей. Я только хочу, чтобы ты перечислил их, своих мерзких сообщников. Потом мы примемся за них. Не дергайся, говорю. Никуда ты не убежишь. Если это может быть для тебя каким-то утешением, то поверь, они скажут все, подтвердят каждое твое слово. Мы только слегка подскажем им, что стоит говорить, чтобы избежать… Ты этого не избежишь. Маленький сукин сын, если ты не начнешь отвечать на мои вопросы, то тебе будет больно. Сильно, очень сильно. Но прежде чем включить машину, я хочу тебе кое-что показать. Это очень интересно. Думаю, ты удивишься. Поверь мне, Рамзес Тиволи, маленький дурной паршивец. Я тоскую по твоей сестричке. Но осталось уже недолго. Смотри!

«Ты хочешь, чтобы я был типом с обритой головой и введенными в мозг зондами? Ты действительно этого хочешь, сестра?»

Он увидел все. Проекцию загрузили ему прямо в мозг. Потом снова начался допрос. А может, раньше. А может, одновременно.

* * *

Вдали уже была видна неправильной формы глыба астероида. Сквозь черное пространство мчались два космолета. Один принадлежал Дине, юркий и быстрый, комфортно обставленный пассажирский паром. Невооруженный. За ним мчался боевой катер-преследователь гладианской армии. Небольшой, грозный, сопровождаемый системой невидимых сейчас автоматических зондов. Обе машины оторвались от астероида, вокруг которого плясали несколько минут. Сейчас беглец мчался вперед, вероятно, надеясь оторваться от преследователя. Катер выпустил первые ракеты. Они прилипли к панцирю парома, но не взорвались. Солдаты не хотели убивать Даниеля. Им надо было взять его живым.

Долго так продолжаться не могло. Микроскопические устройства добрались до двигателя парома. Проникли внутрь и нарушили действие ионных устройств, снизив их тягу почти наполовину. Другие системы вгрызлись в панцирь, чтобы загнать внутрь парома парализующий токсин.

С начала атаки прошло не больше семи секунд. По инструкции на захват туристического корабля отводилось не больше минуты. И действительно, больше минуты и не потребовалось. Как только космолет взял на себя контроль над системами управления паромом Дины, усыпленных пленников перевели в боевую машину.

* * *

– Ну и зачем все это тебе было нужно? – спросил Танкред. – Она снова моя. Знаешь, пожалуй, я ее люблю…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Станция гиперпространственного перехода Дирак проявилась из тьмы серебряным облаком, висящим на фоне черного, усеянного звездами неба. Она была гигантской. Построили ее двести лет назад и с тех пор неоднократно модернизировали и перестраивали. Уничтожали старые, сработавшиеся устройства, несколько раз изменяли акселераторные системы стартового дома, из которого осуществлялось туннелирование машин через гиперпространственные пути. Увеличение мощности гравитационного ускорителя повышало точность переброски и позволяло транспортировать более крупные грузы.

Последнее время здесь строили особенно много, прежде всего увеличивая передатчики Сети, модули, обслуживающие военный флот, и жилые уровни для прибывающих из Доминии. Собственно, именно в этом состояла суть договора с солярной империей – гладиане должны были сами финансировать укрепление солярного могущества в системе.

Дирак на свой манер жил. Будучи запроектирован и построен людьми, он после двухсот лет развития и расширения вполне мог считаться живым организмом, вскармливаемым инженерами, информатиками и техниками.

Станцию покрывали биологические конструкции из кремний – и металлоорганических оболочек. Постоянно регенерирующиеся и растущие ткани были для нее как бы кожей, защищающей людей и оборудование от излучения, космической пыли и метеоритов. Под оболочкой, частично в нее вросшие, размещались артерии, поставляющие ей субстраты, необходимые для правильного функционирования – энергию, сырье, разумные микросистемы. Рядом петляли узлы нервной системы станции. Информационные магистрали связывали центральный компьютер с «мозгами», локально управляющими ростом оболочки. Сетевые связи позволяли общаться людям и машинам. Трансмиттеры данных с периферийных устройств взаимодействовали с тысячами рецепторов, исследующих космическое пространство. Многие из них выискивали метеориты. Станция Дирак располагалась внутри системы Фасганона. Это не значит, что ее беспрерывно бомбардировали астероиды, однако представляли опасность встречи и с более крупными объектами, и с космическим песком. Миллионы микроскопических регистраторов, окружающих Дирак, прочесывали пространство в поисках иной, нежели каменные глыбы, угрозы. Процессу пространственного туннелирования, осуществляемого во время гиперпрыжка, могла помешать масса явлений, происходящих в микромире, например, небольшие колебания напряженности электромагнитного излучения, местные флуктуации жесткости некоторых групп элементарных частиц или повышенная активность вакуума. В стартовом доке требовалась лабораторная стерильность. Опасные нарушения могли быть результатом скачков активности звезды Мультон, плохого экранирования корабля, приближающегося к базе, либо временного перегрева энергетических узлов, а также ускользающие от контроля человека субатомные явления, происходящие на квантовом уровне. Все это постоянно контролировалось миллионами нанорегистраторов и анализировалось мозгом базы – центральным компьютером, связанным с Мозговой Сетью.

Кроме «кожи», приборов органов чувств и систем питания, у Дирака были и собственные конечности. Из серебристой оболочки станции вырастали гигантские причальные стрелы для приема паромов, переправочные туннели для людей и товаров, а также огромные манипуляторы, с помощью которых проводился ремонт ракет и самой базы.

Дирак, объект размером с небольшую луну, висел в космическом пространстве почти в четырех световых месяцах от звезды Мультон. Автоматические транспортные капсулы долетали сюда с Гладиуса за двести дней, пассажирским же кораблям, не столь хорошо выдерживающим перегрузки, требовалось больше года. Большую часть времени полета пассажиры проводили в анабиозе, погруженные в капсулы, имеющие целью минимизовать последствия гигантских перегрузок во время разгона и торможения корабля. Пользуясь случаем, людей подвергали процедурам похудения, удаляя из их тел каждый лишний килограмм. Гиперпространственная транспортировка массы была невероятно дорогостоящей, так что, соглашаясь избавиться от лишнего веса, можно было понизить цену билета чуть ли не на половину. Разумеется, тела пассажиров все время стимулировали и укрепляли, а в последние двадцать дней принуждали интенсивно тренироваться.

В результате все кандидаты на гиперпрыжок выглядели почти одинаково тощие, жилистые, с бритыми головами и пигментированной в результате применения различных медикаментов кожей. С Даниелем все эти прелести проделали за счет государства еще на борту армейского космолета, на который его перевели после задержания и уничтожения корабля Дины. Девушку изолировали, и он не видел ее ни разу. Только получил информацию, что она жива. На протяжении всего полета он раздумывал об одном – почему надо им верить? И не нашел тому обоснования. Так что оставалось только надеяться.

* * *

Стрела направилась к борту армейской ракеты. У ее основания начал набухать сгусток серебристого вещества, который спустя минуту пополз вдоль стрелы. Сгусток перемещался как капля меда, стекающая по ложке, а потом расплылся по всей длине стрелы, образовав туннель. Наконец коснулся борта корабля. Прильнул к нему, словно голодная амеба, и принялся создавать вокруг люка толстый защитный кожух.

Минутой позже пассажирам сообщили, что они должны покинуть кабины низкие, продолговатые каморки, в которых вначале стояли анабиотические емкости, а теперь размещались лежаки с виртуальными и медицинскими комплексами. Кроме Даниеля, в коридор вышло несколько солдат в штатском. В большинстве – подготовленные к прыжку лысые тощаги. Космическая экспедиция зомби.

Даниель медленно двигался к выходу. К его ноге и плечу были прикреплены нейрополицейские. Любое непослушание, грубый ответ, отсутствие реакции, игнорирование приказа наказывалось болью. После того как он добрался до шлюза, его запихнули в шаровой транспортный пузырь. Чтобы там поместиться, пришлось поджать ноги. Он услышал, как автоматы проверяют герметичность скорлупы, почувствовал легкий толчок, и шар поплыл вдоль серебристого канала, только что образованного из оболочки базы. Пузырь раскрутили, так что сейчас он медленно вращался. Благодаря размещенным на уровне оси экранам Даниель мог рассмотреть оболочку станции вблизи. Ничего интересного он не увидел – металлическую массу пересекали более светлые полосы, как бы сухожилия или связки, порой поблескивал серебристый или золотистый участок, вероятно, выход регистратора или датчика. Впереди и позади себя он видел цепь вращающихся транспортных пузырей. Когда они добрались до цели полета, он с удовольствием покинул тесную скорлупу и оказался в небольшом, ярко освещенном помещении, скорее всего очередном шлюзе. Чувствовал вес собственного тела, хоть и серьезно уменьшенный. Проделал три быстрых шага, покачался на пятках – опыт говорил ему об искусственной гравитации. Даниель знал, что перемещение в зоне искусственного тяготения требует навыка. Когда-то он неоднократно тренировался в этом, и теперь оставалось надеяться, что боевой сопроцессор сохранил-эту часть былых рефлексов.

Неожиданно ведущая в помещение дверь раскрылась. Там стояла Дина. Она не ответила на приветствие Даниеля, даже не сделала шага в его сторону. Лишь когда ее подтолкнули сзади, вошла в комнату. Следом вошел Танкред Салерно. Он широко улыбался, глаза у него блестели, он выглядел деятельным и бессмертным.

– Привет, я много о тебе слышал. Нет, серьезно, я очень хотел познакомиться с тобой лично! – сказал Танкред, потом обнял Дину, провел рукой по ее ягодицам и поцеловал.

2

– Надо сказать, я не понимаю твоей морали. Нет, я ее не осуждаю, не принимай этого только на свой счет. Мое изумление все время вызывает то, что проделывали ты и твои сподвижники. Вы подвергали опасности жизнь миллионов простых людей во имя ценностей, которые отнюдь не были их ценностями. Ну, может быть, некоторых. И вам было хорошо? Если б ты рисковал чужой жизнью ради обретения материальных благ, тебя бы назвали скотиной. Да ты и сам так назвал бы подобных пройдох. Больше того, ты их даже убивал. Ты охотился на пиратов, верно? Того, кто решился бы пожертвовать другими людьми ради закрепления своей религиозной доктрины, ты счел бы опасным психом. Насколько я знаю, ты ликвидировал достаточно много таких культистов-сектантов.

Но вот последовательности тебе не хватило. Логики – ни на грош. Твои дружки подвергали опасности жизнь миллионов граждан во имя каких-то дряхлых колонизационных правил, ради свободы, давних законов. И вам казалось, что все в порядке, а? Хотя тем людям, от имени которых вы, как правило, выступали, было наплевать на эти законы, и они отдали власть врагам… И вы еще считаете себя героями. Очень все это странно.

Не забывай, что я управляю твоими кандалами. Непосредственно. Не дури. Ей-богу, не стоит.

Малышка, подай ему воды и иди сюда. Помассируй мне шею. Ну, иди…

Я же сказал, не глупи. Больно? Так и должно быть. Помассируй себе ногу, через час будет как новая.

* * *

– Можешь гордиться собой, – продолжал Салерно. – Мы никого так долго не искали, как тебя. Ты был молодцом. Серьезно говорю. Вероятно, тебе есть что рассказать. Но это уже не моя забота. Я отошлю тебя дальше. Таков приказ. Ты собирался прыгнуть через проход – и прыгнешь! Только не в ту сторону, в какую хотел. Честно говоря, я не знаю, куда тебя вышлют. Так что, к сожалению, не могу сказать.

Тебя очень ждут, поверь, очень. После смерти Клякса Кликса, того клона, ты стал весьма ценным свидетелем.

А знаешь, ведь армейские дебилы совершили ошибку. Когда убили всех ваших. Глупый просчет. Им было приказано вас допросить, а забить уже потом, в базе. А они поспешили. И знаешь почему? Потому что им даже в голову не могло прийти, что вы побывали там, где… побывали. Для них вы попросту все время стояли на том дурном помосте. В неразберихе никто не заметил, что двое из вас исчезли, а на их месте появился кто-то другой. Понимаешь? Судя по показаниям датчиков, вы не двигались с места. В ваших сопроцессорах не было ничего, касающегося «прогулки». Однако было зафиксировано нечто странное. Какие-то изменения. Знаешь, что они подозревают? Что вы все же побывали там, только в нашем мире ваша эскапада длилась короче, чем время Планка. Прости, слово «короче» тут не годится. Невозможно зафиксировать отрезок, более короткий, чем время Планка. А вы в нем уместились, побывав там и вернувшись. Этакая теория без доказательств. Ты их нам представишь.

Дина, я хочу, чтобы ты ко мне прикасалась. Здесь. И здесь. Здесь тоже…

Ревнуешь, да? И сильно? А ну, покажи, как сильно! Как?! Больно?

* * *

– Тебя не утомляет моя болтовня, – не замолкал Салерно. – Надеюсь… Скажу тебе честно, я очень взволнован. Насыщен. Два долгих года я был отрезан от Сети. Получал лишь обрывки информации, да и то, как правило, с опозданием. Ты этого не понимаешь, но представь себе, что у тебя вдруг начало сдавать зрение. С каждой секундой снижается способность различать цвета, исчезают участки изображения, иногда ты вообще видишь лишь серые пятна. Некоторые картины двигаются в замедленном темпе. Случается, что ты одновременно воспринимаешь изображение происходящего сейчас и наложенные на него картинки из прошлого. Поверь, это кошмар. И вдобавок такое происходит не только со зрением. То же самое творится со слухом, обонянием. В общем, колоссальный бордель органов чувств. Именно нечто подобное я испытывал эти два дьявольских года. А теперь представь себе, что ты наконец обрел зрение и слух, все стало панорамным, цветным, обрело глубину. Разве ты не был бы возбужден?

Вдобавок рядом с тобой такая шикарная женщина, как Дина.

Не рискуй, парень. Одно движение в мою сторону, и ты получишь такой же заряд, как только что.

* * *

– Что творилось после того случая с саботажем! – продолжал Салерно. Поверь, парень, такой суматохи я давненько не видел! И неудивительно. Меня так хватануло, что я две недели не мог рукой пошевелить. Но» хуже всего не это. Мы-то думали, что уже пацифировали вас окончательно. Что от вас, вшивых бунтарей, уже и помина нет! А тут, глянь-ка, саботаж, да еще в таком идеально охраняемом объекте, как Дирак. Ну и механизм заработал. Аресты, допросы, наказания. А что оказалось? Никакой не саботаж! Просто случайная генерация гиперволны в «дыре». Порой такое случается, Но эта волна была исключительно мощной, вот и возникла паника. Ну, что ж, однако мы кое-что выгадали на этом приключении. Правда, те, кого мы задержали, с Дирака, не знали ничего, однако поделились с нами другой весьма ценной информацией. О себе, о своих противниках и друзьях. Более того, они были даже готовы говорить о людях, которых никогда в жизни в глаза не видели. Вот это-то и называется «лояльность».

Малышка, я уже говорил, как сильно тебя люблю?

* * *

– Ты задал мне уйму работы, – не останавливался Салерно, – и подкинул массу развлечений. Ты и вправду прекрасно со всем управлялся. Если все ваши танаторы были вышколены так же, как ты, то вы должны были наводить ужас на окружающих. Особенно на противников. Конечно, нет людей, которые никогда не ошибаются. Напрасно ты ее вызывал. Небось гормоны взыграли? Да? Понимаю. Эта девушка стоит того, чтобы ради нее отказаться от многого. Но-но, не взбрыкивай, я знаю, что без помощи ты бы подох, и ты вынужден был так поступить. Ну а мы все время держали ее в поле зрения. Это, думаю, ясно? Должен сказать, что ее братец неплохо все это обделал, ему почти удалось выслать ее так, чтобы мы не пронюхали. Увы, тебя погубило это «почти».

Поскольку вы были уже далеко, не имело смысла возвращать вас на Гладиус, коли все равно пришлось бы отсылать тебя дальше.

Ну а ты, Дина, дорогая, оказалась здесь, так как я хотел, чтобы ты была рядом со мной и как можно ближе.

Прикрой глаза, парень. Тебе не надо все видеть. Закрой, говорю! Иначе мне снова придется наказать тебя, а у меня сейчас на это нет желания…

Она очень мила. Я ее очень люблю. Интересное ощущение. Миллионы стихотворных строк. Миллионы картин. Миллиарды признаний. И однако это продолжает увлекать. Она меня не любит, знаешь? Это жестоко. Это угнетает. Но у нее есть брат. Брат сделал для нее очень много. Очень, очень много. Я обещал Дине сохранить ему жизнь. За ее любовь. Я знаю, это нелегко и она не сразу меня полюбит. Но я уже вижу, как взрастает в ней чувство, как оно набухает, набирает силу. Я ее возбуждаю, понимаешь. У нас получается всякий раз. При ней я бы не стал хвалиться, это очень интимное. Но я позволил ей отдохнуть. Пусть выспится. Любовь и секс очень утомительны. Изматывают. А я очень ее люблю.

Как думаешь, Рамзес Тиволи еще жив?

У меня сейчас прекрасное настроение. Знаешь, что я решил? Прежде, чем засунуть тебя в «дыру», я позволю тебе с ней поговорить. Хочешь? Нет, ты действительно хочешь? Но есть одно условие. Сейчас я включу твои кандалы, а ты не закричишь! Договорились? Ну так давай…

3

– Я тебя люблю, я так сильно тебя люблю, – сказала Дина. Он не узнал ее голоса. Исчезла мягкость, теплая интонация, ритм дыхания. Она произносила слова сухо, автоматически, и однако он был уверен, что она говорит правду. Он не мог коснуться ее лица скованными за спиной руками, поэтому только смотрел.

Они стояли в полуметре друг от друга, боясь сблизиться больше. Танкред запретил и мог прервать их разговор в любой момент.

– Послушай, Дина. Запомни: меня необходимо отослать. Любой ценой. Если сможешь, помоги мне. Несмотря ни на что. Помоги. Поможешь?

Она не поняла. Почему он это говорит? Ей необходимо утешение, слова, которые можно было бы запомнить, его дыхание на ее лице. А Даниель…

– Дина, ты должна меня туда выслать. Прошу тебя.

Они молчали. Двери комнаты раскрылись, на пороге стоял Танкред.

– Ну, выходим, выходим! Я обещал вам дать поговорить. Я свое слово сдержал. Выходим!

– Будь мужественной. Я тебя люблю.

– Выходим.

4

Даниель оказался в нешироком низком помещении, в центре которого стоял белый узкий стол. Укрытый в стене динамик монотонно перечислял обычные для всех путешественников инструкции:

– Лечь на стол. Руки вдоль тела. Ноги сдвинуть. Закрыть глаза.

Лицо Даниеля накрыл слой липкой, влажной массы. Он почувствовал, как в нос, рот и анальное отверстие вводят эластичные катетеры. Несколько мгновений они казались холодными и раздражали, однако датчики тут же подладили их температуру к теплу человеческого организма. Потом он почувствовал, что стол поднимается и переносит его в зону холода и темноты. Несмотря на то что облитое смолой тело не могло воспринимать таких раздражителей, ощущение было очень сильным. Или так работало воображение, побуждаемое предстартовыми процедурами, или действительно его уже перевели в противоперегрузочную капсулу.

Еще немного, и тело Даниеля попадет в зону, недоступную обычной физике – в гиперпространство. Туда вела естественная «дыра», окрест которой располагался Дирак. Транспортер поместят в этой зоне и подвергнут воздействию устройства, которое можно сравнить с циклотроном, разгоняющим элементарные частицы. С той разницей, что в «дыре» роль частиц выполняли целые космолеты, а разгоняли их не электромагнитные силы, а унифицированное гравимагнитное воздействие.

Наконец подготовительные операции окончились.

– Должен сообщить, – раздался новый голос, более решительный и категоричный, нежели предыдущий. Вероятно, он был призван создавать у пассажиров уверенность и доверие, – что вступительный этап подготовки к гиперпространственному прыжку окончен.

Перед глазами Даниеля разгорелась цветная панорама. Это было изображение освещенного пустого пространства, в котором то и дело помигивали яркие точечки, возникали цветные всплески, часто разлетающиеся в небольших вспышках. В центре изображения медленно сгущалось немного более темное, чем фон, пятно.

– Через минуту транспортная капсула будет введена в пределы черного провала. В течение тридцати двух секунд мы станем ее разгонять в энергетически отрицательном поле. Еще через сорок секунд произойдет прыжок.

Даниель догадался, что опалесцирующий туман у него перед глазами должен, по идее, изображать область черного гравитационного провала «дыры». Разумеется, он предполагал, что это всего лишь фальшивка для туристов. Возможно, он не очень многое понял из лекций по физике, однако знал, что у места, в котором он вот-вот окажется, нет ни цвета, ни формы, ни иных характеристик, улавливаемых человеческими органами чувств. Да и, собственно, эту область вообще трудно было назвать «местом», поскольку, по правде-то говоря, оно во вселенной не существовало. Ну, что ж, разговорный язык не поспевал за физикой.

– Прыжок перенесет капсулу в гравипровал, расположенный на другом конце гиперпространственного туннеля, – продолжал голос. – Ты попадешь на станцию Ллях, лежащую в ста двух световых днях от системы Каталония. Результаты последних астрономических наблюдений показывают, что Каталония находится в галактике, удаленной от Гладиуса на три миллиарда световых лет и входящей в звездное суперскопление Аримин. Скорее всего это единственный заселенный людьми мир в том суперскоплении. Кроме гладианского, у станции Ллях есть еще два ответвления. Противосолярное ведет к межгалактическому пункту переброски, солярное – к станции Иччуна, расположенной в семидесяти шести световых днях от коричневого карлика Ваббль. Станции Ллях присвоен индекс 234, означающий, что от Нулевого Провала Вольфа ее отделяет двести тридцать четыре гиперпространственных узла.

Картина перед глазами Даниеля изменялась одновременно со словами пояснений. Демонстрировались виды далеких галактик, звезд и космических баз, подобных Дираку. Сообщение параметров соседних гиперузлов входило в обычную информацию во время путешествия, так же как и сообщение о расстоянии до первого гравипровала, обнаруженного людьми в начале XXII века и расположенного вблизи звезды Вольф-359 в семи с половиной световых годах от Земли.

– Начинаем стартовую процедуру, – известил голос, снова демонстрируя изображение мерцающего пространства, в центре которого пульсировало шаровое образование и извивались щупальца гравитационных турбуленций.

Несмотря на все предохранения, Даниель почувствовал движение. Гель вокруг его тела начал сгущаться, стал пружинистым и теплым.

– Капсула погружается в провал, до прыжка двадцать одна секунда. Мне приятно сообщить вам, что вы вот-вот покинете нашу вселенную…

5

Дина стояла, опершись бедром о кресло, и молча смотрела на работающих в диспетчерской людей. У противоположной стены размещались два сетевых узла. В одном находился мужчина. Интересный, голубокожий, с набором модных золотых зубов. Его глаза заслоняли очки, в несколько чипов, помещенных на поверхности его тела, входили кабели, а руки были затянуты опалесцирующими перчатками. Мужчина медленно шевелился вместе со всем пультом, тихо бормоча себе под нос. Его страховала невысокая девушка, маленькая, тощенькая. Единственным «ядреным» элементом ее организма были груди, искусственно увеличенные до гигантских размеров. Она лежала на животе с высоко поднятой этими двумя шарами головой, а чипы сопряжений были встроены ей в позвоночник. Дина не видела ее лица, потому что операторша все время смотрела в сторону. В отличие от мужчины она почти не двигалась, лишь временами слегка подрагивали ее жилистые ноги, а костлявые руки раскидывались в стороны. Всякий раз после этого она несколько секунд покачивалась на грудях, словно на лежащем на воде надувном матрасе. Оба голубокожий и грудастая – играли важную роль в процессе обслуживания гравипровала. Они координировали работу компьютеров, управляющих разгоном акселераторов. Их мозги были соответствующим образом препарированы, и вообще их «натаскали» на анализ явлений квантовой физики, столь далекой от повседневного человеческого опыта. Они были специалистами высокого класса, о чем свидетельствовали черные бляшки, вживленные в кожу их рук, символически изображающие кошку. Стало быть, они были членами цеха Шредингера, корпорации, объединяющей ученых и техников, подготовленных к интеллектуальному изучению микрокосмоса.

Кроме них, здесь были еще два техника, управляющих стартовой процедурой транспортной капсулы, и врач, контролирующий состояние перебрасываемых людей. В данном случае – одного человека. Эта троица была весьма подвижной. У каждого к одному глазу был прикреплен информационный монокль, постоянно проецирующий на сетчатку поступающие сообщения и изображения. Как и у информатиков, у них были чиповые узлы сопряжений, помещенные в черепе. Кроме того, они следили за множеством экранов, переключателей и сенсоров, расположенных на приборном щите. У одного из техников на выбритой голове лежал плотно свернувшийся полтарианский змей, довольно популярное в последнее время на Гладиусе украшение. Существо впилось в череп человека обеими челюстями и медленно извивалось на нем, изгибая длинное цветное тело во всех направлениях. Говорили, что полтарианский змей помогает увеличивать ауру, некоторые также утверждали, что он очень красив. Дина не разделяла таких мнений.

Второй техник командовал всем коллективом. Это был пожилой мужчина с чуть поседевшими волосами и татуировкой нескольких элитарных профессиональных корпораций на щеках. Одно ухо было красным, другое зеленым, знак того, что он поклоняется богу Аугусту и совершал паломничество на Новый Рим.

Врач, видимо, раньше служил в боевых подразделениях Красного Креста, потому что лицо у него пестрело маленькими красными точечками – колониями микроскопических трубочников, подстриженными в виде малюсеньких крестиков. Он скорее всего прибыл в систему Гладиуса из какого-то очень удаленного мира, потому что здесь бойцы Красного Креста встречались чрезвычайно редко. Вероятно, он прилетел несколько лет назад после поражения краснокрестовцев на планете Аранеида, где боевые отряды самой старшей гуманитарной организации человеческой вселенной были разбиты силами одного из местных владык. Краснокрестовцы должны были охранять гигантскую благотворительную миссию, поддерживавшую жителей Аранеиды, разоренной в результате войны с Солярной Доминией. Доминия официально дала согласие на гуманитарную акцию, а втихую снабжала оружием и информацией одного из местных тиранов. Тот напал на экспедиционный корпус краснокрестовцев, а всю гуманитарную помощь пустил на нужды своих прихлебателей. Именно тогда Доминия воспользовалась ослаблением Красного Креста и лишила его многих привилегий, в том числе и разрешения иметь собственные вооруженные силы. Краснокрестовские солдаты рассеялись по мирам через близлежащие проходы. Этот добрался аж сюда. Дина нисколько не удивилась тому, что человек с таким прошлым работает так близко от гиперпрохода, причем на важном посту.

Кроме этих пятерых, в диспетчерской находился Танкред Салерно. Он сидел в удобном кресле, положив ноги на один из столов пульта, и не обращал внимания на то, что тем самым мешает обоим техникам. В руке у него был малый парализатор. Он спокойно наблюдал за суетней обслуживающего персонала, иногда задерживал взгляд на Дине. Тогда она начинала нервно прятать руки за спину, чувствуя, что потеет, а по ее единственному глазу ползали разноцветные огоньки. Она знала, что это иррациональное чувство, знала, что Такреда это забавляет и что ей следует лучше владеть собой. Однако не могла сдержаться. Она его панически боялась.

* * *

Неожиданно Даниель сообразил, что уже не слышит голоса. Изображение перед глазами задрожало и погасло. Тьма тут же ворвалась в каждый уголок мозга. Мрак, одиночество и неподвижность. Он знал такое и помнил. Так было в тюрьме. Пятнадцать лет.

На этот раз все произошло мгновенно.

Потом начались перемены. Первая фаза прыжка. Даниель перестал ощущать собственное тело. Не мог определить направлений, положения конечностей, его разум расплывался в пространстве, словно облако газа, заполняя собою все новые объемы. Ему казалось, что все части его организма изгибаются, опускаются, перепутываются – подобное он испытывал во время прыжка из коргардского трансферера.

Неожиданно все оборвалось. Сознание разгорелось вновь. Органический гель, заполняющий капсулу, стал горячим, начал обжигать кожу. Даниель почти физически чувствовал, как дозаторы нагнетают в его организм новые смеси гормонов.

Снова послышался голос. На сей раз другой. Уже не запись. Говорил живой человек. Он был очень возбужден.

– Тревога! Повторяю – высшая тревога! Всем службам действовать в соответствии с высшим статусом. Гражданских лиц прошу сохранять спокойствие. Задерживаю стартовые процедуры гиперпространственной капсулы! Требую немедленно приступить к эвакуации Дирака!

* * *

Танкред вздрогнул. Откинул голову, широко раскрыл рот и глубоко вдохнул воздух, так что засвистело. В тот же момент младший техник сказал: «У нас сложности», информатики резко зашевелились в гнездах, а врач начал быстро перебирать пальцами по клавиатуре.

– Что происходит? – спросил Танкред.

– Помехи, – ответил руководитель группы.

– Серьезные?

– Пока нет… – Мужчина осекся. Голубоокий сетевик крикнул и принялся резко крутить головой и размахивать руками. Танкред застонал от боли.

– Что здесь происходит?

– Возмущения в «дыре»!

– Корректировать! Немедленно корректировать!

Дина удивленно смотрела на происходящее, не понимая, что случилось. Как будто все происходило не рядом с ней, как будто было лишь голографической проекцией.

– Помехи усиливаются.

– Я теряю контакт, – прохрипел Танкред, выпуская парализатор. Его руки начали дергаться как у деревянного паяца – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх… Тело охватила дрожь.

– То же, что полгода назад! – крикнул младший техник. – Сейчас мы упустим капсулу.

– Глохнет связь… – Танкред вдруг согнулся пополам, ударился головой о пульт. Из рассеченной щеки потекла кровь. В это же время вдалеке послышался гул. Пол завибрировал.

– Скачки поля! Переходят на станцию!

– Угроза распыления капсулы! – рявкнул врач.

– Остановить переброску! – спокойно сказал руководитель группы.

– Да, конечно, остановить переброску… – повторил Танкред, а его слова перешли в хриплый стон. – Дьявольщина, остановить…

В этот момент Дина почувствовала, что возвращается в реальный мир, перестает быть пассивным наблюдателем. Перед глазами всплыло лицо Даниеля, каким она видела его в последний раз. «Запомни, меня необходимо отослать, Любой ценой. Если сможешь, помоги мне. Невзирая ни на что, помоги мне». Тогда она не успела его спросить ни о чем, лишь запомнила эти слова: «Меня необходимо отослать».

Она подскочила к Танкреду, отирающему кровь с лица. Подняла упущенный им парализатор. Отступила в угол диспетчерской так, чтобы обезопасить себе тылы. И приказала:

– Продолжайте процедуру! Вышлите его!

6

Он ждал. Случиться могло что угодно, и не любой выход был для него хорош. Если он ошибся, то останется в руках солярных безопасников. Они начнут перебрасывать его от прохода к проходу, пока он не доберется до того места, где находится оборудование, необходимое для проведения исследований и тестов, которых не удалось проделать на Гладиусе. И наконец его убьют.

Но если он прав – умрет тоже. Только скорее. Теперь. Сейчас.

Пока что он ждал. Автоматы сообщили о приостановке стартовых операций, о колебаниях в гравитационном провале, об опасности аварии и подготовке к эвакуации. Это позволяло надеяться на то, что он все-таки прав. Что его сумасшедшая идея – правильная. Зато он умрет через несколько десятков секунд. Именно этого он и ждал.

* * *

– Девушка, да ты что! – Руководитель группы удивленно взглянул на нее.

– Высылайте его! – крикнула она. – Высылайте, или я всех вас прикончу!

– Успокойся! – проговорил Танкред. Он уже пришел в себя, в его глазах опять светился интеллект. Струйка крови стекала по щеке на подбородок и шею. Капала на сорочку. – Отдай оружие и успокойся! Вспомни о брате!

Она нажала спусковой крючок. Запахло озоном, и Танкред крикнул от боли. Наклонился, начал массировать одеревеневшее бедро.

– Глупая девка!!!

– Запускайте Даниеля, или я всех вас… уделаю! – крикнула она, сама поражаясь собственным словам. Напасть на шестерых взрослых людей, в том числе – сетевика. Требовать, чтобы они приняли рискованную операцию, не веря, что в этом есть хоть какой-то смысл. Однако, если уж решилась, надо играть свою роль до конца.

– У нас будут неприятности, – спокойно сказал седовласый. – И у станции, и у твоего парня.

– Запускайте его, не то… – Она направила парализатор на молодого техника.

– Дина, отдай оружие! – Танкред уже пришел в себя. Шагнул к ней, его голос стал мягче, дружелюбнее. Когда-то она его любила. – Чего ты добиваешься?

– Не твое дело. Не приближайся!

Это прозвучало неубедительно. Он сделал еще шаг, а она попятилась, уперлась спиной в стену. Он знал о ней все. Как напугать, ошеломить, сделать так, чтобы она поддалась. Чуть раньше он дал застать себя врасплох, потому что был слишком взволнован близостью гиперпрохода. Наконец-то можно было полностью погрузиться в поток информации, поступающей через проход. И он на мгновение отвлекся. Потом пришел неожиданный удар из провала. Этим воспользовалась Дина, подняв упущенный им парализатор. Однако теперь Танкред восстановил потерянное было преимущество.

– Ну и что? Застрелишь? – сказал он, делая к ней еще один шаг. – Ну допустим… Со мной ты покончишь. А как заставить сотрудничать с собой их? Они – мастера своего дела и присягнули профессиональным цехам. Убьешь одного на показ? Невинного человека?

– Я убью тебя. А ты – не невинный. Не приближайся!

– Неужели тебе было скверно со мной?! А теперь – бунт? Мне кажется, я тебе потрафил?

Дина вздрогнула, сердце заколотилось сильнее, она почувствовала, как подгибаются ноги.

– Ну, так что? А может, тебе нравится? Может, ты любишь, когда тебе делают больно? А как твой глаз? Ты что-нибудь видишь? Осторожнее, Дина, я способен на все! Ты это знаешь. Помнишь, я швырнул тебя и вырвал твои проволочки? И я буду делать это снова, ежедневно. Если ты сейчас же не отдашь парализатор…

Уголком глаза она заметила какое-то движение позади Танкреда, немного отвела руку в сторону, и в этот момент Салерно прыгнул. Еще не успев среагировать, она почувствовала сильный удар в живот и согнулась пополам в ожидании следующего удара.

* * *

Даниель ждал. То, что происходило на Дираке, не было делом рук мятежников, какой-то группы покорных, парксов или кого-либо еще. Конечно, Даниель мог ошибаться, имевшиеся у него сведения могли быть неточными. Однако ведь Салерно утверждал, что происшедшее на Дираке раньше было случайностью. Вполне возможно, он не лгал. Так совпало, что в это время как раз перебрасывали Клякса Кликса, партнера Даниеля по экспедиции в базу коргардов, клона, выращенного специально для такой переброски и отвечавшего всем требованиям загадочного критерия «ста свойств». К тому, кто наделен ими, коргарды относились иначе, чем к остальным пленникам. Почему? Не знал никто.

Ну а если это не случайность? Если именно присутствие Клякса Кликса вызвало катастрофу в проходе, закрыв его почти на две недели?

* * *

Удара не последовало. Дина подняла голову.

Боец из Красного Креста стоял между нею и Танкредом и держал сетевика за шею на вытянутых руках.

– Он тебя обидел, верно? Сорвал тебе глаз? – спросил краснокрестовец.

Дина кивнула. Ее произнесенного шепотом «да» не услышал никто.

– Этого делать нельзя, – сказал боец. – Пойми, человек, такие фокусы делать не полагается.

– Отпусти, тебя будут судить, тебя… – Танкред извивался, размахивая руками, пытаясь ударить врача. Впустую.

– Хельси, – повернулся краснокрестовец к седовласому руководителю. Давай отправим парня, отправим, говорю, а потом принесем жертву твоему Аугусту. Перед памятником.

– Будут неприятности.

– Неприятности бывают всегда. – Он снова обратился к Дине. – Не знаю, в чем тут суть, и не понимаю, что вы здесь делаете. Но никому не дозволено насильничать над женщинами. Никому из тех, кому я мог бы доверять. Никому из тех, с кем мне доводится сотрудничать. Я – краснокрестовец. Я – мир. Я – сытость. Я – надежда. Я – лекарство. Поэтому я не доверяю тебе, сетевик, и думаю, что ты поступаешь скверно. Хельси, прошу тебя, мы знакомы столько времени. Сделай это. Просто возьми и сделай.

– Не знаю, парень, я ведь и верно не знаю…

– Сделай, Хельси! Вышли парня!

Вдруг Танкред резко рванулся. Из кончика его большого пальца вырвалось острие огненного кинжала. Он резанул краснокрестовца по животу. Не дожидаясь, пока раненый мужчина упадет, сетевик прыгнул к Дине.

Она видела, как он приближается. Видела окровавленное лицо, раззявленный в крике рот, растопыренную пятерню и пламя на конце пальца. Яркое острие дрожало и переливалось всеми цветами радуги. Танкред потянулся к ее уцелевшему глазу. Она знала, что сейчас произойдет. Однако не в состоянии была пошевелиться, парализованная страхом и ожиданием боли.

– Ты – моя, сука! Прежде чем я тебя раздавлю, я расскажу, что сделал с твоим братцем. А ну, иди сюда…

И тут Танкред вскрикнул. Огненное лезвие погасло. Сетевик сделал еще полшага и рухнул на пол. Его тело били судороги, он кричал, хватался руками за голову, в кровь царапал щеки. Он валялся у ног Дины и рыдал.

Хельси отвернулся от пульта и взглянул на Дину.

– Мы включили процедуру старта, – спокойно сказал он. – Дыра исчезает. А этого, – он указал на Танкреда, – отрезало от Мозговой Сети. Только теперь все начнется по-настоящему.

По стенам и полу диспетчерской опять прошла дрожь. Датчики принялись оповещать о полной готовности.

* * *

Парксы считали, что коргарды прибыли не из другой точки вселенной, альтернативной реальности или иного измерения. Нет. Они прибыли из континуума высшего уровня бытия, соответствующая организация которого генерирует существование материи и энергии, так же как упорядочение материи и энергии порождает бытие низшего ряда – информацию. Отсюда следовала та легкость, с которой они совершали управление гиперперебросками, создавали объекты в фортах, манипулировали физикой.

Для них все объекты «нормальной» вселенной были тем же, чем для людей информация: кодом, записью, порядком. Люди, предметы, излучение были для коргардов аналогичны комплектам данных либо кодами программ для людей. Иногда среди таких кодов попадался один опасный – вирус, боевая программа, ловушка. Он может разрушить другую информацию, содержащуюся в компьютере, может затруднить работу или даже уничтожить его периферийные устройства, либо, наконец, совершить еще более страшное, например, пустить в ход какое-либо оружие. Обычно такие информационные ловушки устраивают люди из мира материи и энергии. Но можно предположить, что если внутри компьютера допустить эволюцию и позволить кодам свободно развиваться, то там самостийно, пусть даже случайно, могут родиться программы, опасные для их создателей. Или, скажем, не опасные, но такие, которые могут оказать на материальный мир какое-то нежелательное воздействие – например, включить пускатели приборов и устройств в самый неожиданный момент.

Люди с набором «ста свойств» были аналогами именно таких программ. Почему они представляли опасность для мира высшего ряда? Почему коргарды таких людей сохраняли, а не убивали? На эти и сотни других вопросов у Даниеля ответа не было. Но зато он знал одно – попытка перебросить через гиперпроход существо, соответствующее критерию «ста свойств», Клякса Кликса, не удалась. Проход был заблокирован на много дней, несмотря на приостановку стартовых операции.

Что произойдет, если другой человек, соответствующий параметрам «ста свойств», будет введен в «дыру»? Прервет связь на более долгий период? Может, навсегда? Он, Даниель Бондари, тоже соответствовал критерию «ста свойств». Неожиданно он сообразил, что перед ним открывается редчайшая, колоссальная возможность… Конечно, если имела смысл вся фантастическая теория, опирающаяся на непроверенную информацию, касающуюся террористов, и фрагменты священных учений парксов, поведанные ему человеческим деформантом. Даниелю думалось, что имела.

Он не знал, присутствие ли в «дыре» Клякса Кликса вызвало непосредственную реакцию коргардов. Может, клон был, ими так помечен, что его не пожелало принять само гиперпространство. Возможно, коргарды ввели антивирусную программу, которая сводила на нет попытки проникновения в их систему «человеческих вирусов».

Причины ожидаемой катастрофы не были существенны. Важно было лишь одно – справится ли Дина и не будет ли прекращена процедура его старта. И еще: на сколь долгое время удастся возбудить «черный провал» и приостановить связь. На дни и недели или на месяцы и годы? У свободного Гладиуса мог появиться шанс, время на то, чтобы изгнать предателей, разбить коргардов и восстановить государство. А когда проход вновь раскроется, его планета уже будет готова дать отпор нашествию Солярной Доминии.

* * *

Снаружи все разыгрывалось в абсолютной тишине. Оболочка Дирака кипела. Металлоорганическая ткань в некоторых местах бурно нарастала, в других принимала удивительную форму либо попросту распухала, словно надуваемый воздушный шарик. Все это делалось для того, чтобы нужным образом расположить защитные поля, изолировать наиболее угрожаемые секторы, дать возможность уйти людям и кораблям. Космолеты отрывались от стартовых стрел станции, чтобы занять безопасные позиции. Десятки ракет сворачивали с пути, резко останавливались, образуя поразительные хороводы. Однако ни одного столкновения не произошло. Компьютеры четко устанавливали трассу каждого корабля так, чтобы оптимизировать время бегства и как можно скорее довести все машины, сопровождающие Дирак, к безопасным местам.

Находящихся на станции людей погружали в капсулы безопасности, систематически выбрасываемые из ее брюшка. Все выглядело так, будто мечет икру гигантская рыба. В то же время коридоры базы прочесывали десятки автоматов. Их внешне хаотическая беготня также была запрограммирована в мельчайших деталях и находилась под неустанным контролем. Им предстояло проникнуть в каждое помещение станции, где еще могли оставаться люди, и помочь им эвакуироваться либо выловить возможных саботажников.

Однако в десятках помещений шла нормальная работа. Ученые, техники, информатики, безопасники – все на свой лад и в своей области пытались установить опасность и минимизировать ее последствия.

В некоторых коридорах полыхал пожар. В других потрескались стены, а полы все время дрожали. В третьих Дина обнаружила последствия декомпрессии либо нарушений поля искусственной гравитации.

Все это происходило под аккомпанемент неразберихи звуков. Комментарии, постоянно сопровождавшие мелькающие на экранах кадры, доходили до техников непосредственно через имплантированные в уши микрофоны. Дине оставалось лишь наблюдать этот апокалипсис. Внутри диспетчерской было достаточно шумно. На полу извивался Танкред Салерно, кричавший от боли и страха. Техники орали друг на друга и на автоматы. Компьютеры систематически выдавали сообщения. Иногда был слышен только один голос, порой звуки накладывались друг на друга, их было невозможно выделить и упорядочить. Ад.

– Подай руку, я хочу встать!

– Декомпрессия седьмого сектора!

– Нарушения прохода. Десять пунктов до критической точки!

– Девка, помоги мне встать!

– Перегрузки на восьмом! Немедленная эвакуация!

– Эвакуация: семьдесят три процента!

– Не принимаю! Не принимаю!

– Тяни, Франк, мать твою, держи уровень!

– Встать! Не вижу!

– Повышается напряженность поля черного провала! Семь пунктов до критической точки!

– Корректирую!

– Оно меня не слушается! Дайте усиление!

– Что тут происходит?! Больно… Мама, как больно!.

– Есть контакт с тройкой! Они живы!

– Напряженность поля провала возрастает! Нить пунктов до критической точки!

– Коррекция не срабатывает! Господи, оно нас не слушается!

– Остановить процедуру прыжка!

– Слишком поздно, я не владею провалом!

– Выходим из шкалы! Критическая точка достигнута!

– Что это?! Черт побери, что тут происходит?!

– Теряем связь! О Господи, это невозможно…

– Я ничего не вижу! Агрххх…

И тишина. Сразу. Резко.

Это выглядело так: информатики оставались в своих гнездах сопряжений, но перестали мотаться; техники глазели на экраны, но уже не прикасались к кнопкам и не отдавали распоряжений; Танкред Салерно замер, свернувшись клубком, словно эмбрион. Из его пальца опять вырвался огненный кинжал. Так это запомнилось Дине – все молчали и, однако, уже знали, что произошло, каждый в своей сфере, независимо от того, контролировал ли он расползающиеся строчки компьютерных показаний, спектры радиации провала, доклады регистраторов, помещенных в стартовой камере, или, наконец, картинки с транспортной платформы.

7

Начало.

Неданиель. Он исчезал и возникал. Несущество. Человек и Чужак. Одинокий и множественный. Он существовал, сосредоточенный в одной точке пространства. Волна вероятностей. Горячие звуки.

* * *

Он погружался в черный провал. Где-то на дне сознания теплилась радостная мысль, что получилось, удалось, Дина справилась.

Он знал, что оказался прав. Они задержали его старт, у них были неприятности, а теперь они высылают его снова. Мужественная девушка! Мужественная…

* * *

Он видел рождение и смерть мира. Осязал измерения. Испытывал страдания. Он принадлежал тысячам рас. Взвешивал энергию. Поглощал логику. Пронизывал идеи. Множил сознания самых странных существ. Рассеивал эфир. Познавал материю.

* * *

Дина, как я хочу прикоснуться к тебе! Я так хочу рассказать тебе обо всем, что вижу здесь и чувствую. Как сильно…

* * *

Он рождался и умирал. Античеловек. Мысль. Снаружи. Он существовал короче, чем мгновение, и был всюду. Потенциальность. Коллапс. Он разглаживал краски и расцветки. Он был быстрее света. Медленнее неподвижности. Неданиель.

ЭПИЛОГ

Руководитель техников повернулся к Дине. Он смотрел на нее, словно ожидая объяснений, а может, отчаянно ждал слов утешения.

Напрасно.

– У нас нет связи с Лляхом. Нет связи с Гатесом. Там, – он указал пальцем на экран с изображением стартовой платформы, – уже нет черного провала. Мы одиноки. А твой парень мертв.

– Да, – спокойно сказала она. – Я знаю. Он умер.

У ее ног выл Танкред Салерно, прижимая руки к голове. Кровь залила ему волосы и лицо, испачкала пол. От него разило мочой и рвотиной.

– У него нет связи с Сетью, – спокойно отметил техник. – Ты думаешь, он выживет?

– Он умрет, – сквозь стиснутые зубы сказала Дина и наклонилась над Танкредом. Схватила его руку, вооруженную огненным кинжалом. Нажимать не было нужды. Острие прошло по шее Салерно между головой и туловищем. Он засучил ногами, несколько раз моргнул, отворил рот. Острие кинжала тампонировало раны. На пол не скатилось ни капли крови. – Умрет, повторила Дина.

– Что теперь?

– Не знаю. Но теперь все зависит от нас. Только от нас. Даниель, если б ты мог об этом знать… Даниель…

Оглавление

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

ЭПИЛОГ