«Вернуть глаза»

Виктор Иванов Вернуть глаза

Они стояли на краю клеверного поля, около оврага, и смотрели на останки трех коров. Куски костей, клочья мяса, шкур, лужи крови. Из травы на них таращился коровий глаз, словно спрашивал: за что? Тошнотворный запах вперемежку с ароматами свалки, приносимыми сюда ветром через лесополосу, мутил даже охотников, привыкших к запаху свежей звериной крови.

— Противогазы бы сюда, — сказал один из охотников, Семен Наливайко.

— Да, запашок… — Председатель сельсовета Федорчук кивнул.

— Ничего, потерпим, — откликнулся Смирнов, ткнув носком сапога кусок мяса с обломком кости.

— Пастухи недосмотрели, — с горечью произнес председатель сельсовета. — Три коровы решили клевером полакомиться. Отошли от стада, вдоль кустов и сюда.

— Хитрые бестии, — Семен ухмыльнулся.

Федорчук серьезно посмотрел на него и сказал:

— А корова всегда считалась умным и сообразительным животным!.. Так вот. Собаки напали из оврага. Пастухи прибежали, попробовали отогнать куда там! Их десятка полтора, не меньше. Некогда было считать. Они и на пастухов набросились. Кнуты из рук повырывали, изгрызли. Хорошо, ребята успели на деревья забраться — разорвали бы!

— А стадо? — продолжал расспрашивать Смирнов как старший команды охотников.

— Через поле в деревню убежало… Клевер, конечно, потоптали. Председатель сельсовета вздохнул. — Ничего, выпрямится. Вот коров не вернешь…

— Кто же пастухов выручил? — Петр Иванович оглянулся, прикинул расстояние до ближайшего дерева в лесополосе.

Тревога отразилась на лицах остальных охотников.

— Трактор.

— Как — трактор? — удивился Смирнов.

— Наш тракторист ехал вдоль лесопосадки. Собаки услышали шум мотора и разбежались.

— Странно, — Смирнов посмотрел в сторону свалки. — Но любопытно… Вот что… — Он решительным жестом поправил на плече ружейный ремень. Надо вдоль оврага пройти к свалке.

— А машина? — Шофер встрепенулся.

Смирнов секунду раздумывал.

— Ладно, езжай следом. Только смотри, в овраг не свались.

— Будьте спокойны! — Шофер, забираясь в автомобиль, сразу повеселел. — Все будет, как надо!

Охотники с завистью посмотрели на «уазик»: идти пешком почему-то не хотелось.

Первым, с ружьем наизготовку, шел Семен Наливайко. За ним, шагах в десяти, тоже с ружьем наперевес, Петр Иванович Тихонов. Следом, на таком же расстоянии, Смирнов с Федорчуком. Сзади пыхтел мотором «уазик».

Изредка Семен оглядывался, и Петр Иванович видел его злое, напряженное лицо. Похоже, Наливайко злила именно неопределенность положения. Вся его фигура выражала готовность стрелять при малейшей опасности. Голова охотника медленно, в такт шагам, поворачивалась из стороны в сторону. Он зорко оглядывал окрестности.

Уверенный в напарнике, Петр Иванович по сторонам не смотрел, больше думал. Ему льстило включение в специальную группу стрелков, посланную охотобществом, по просьбе областной ветлечебницы, для отстрела странных псов. Слухи об этих псах уже заполонили город. Люди взахлеб говорили об их свирепости, неустрашимости и неисчислимости. Шоферы мусоровозов отказывались везти мусор на городскую свалку, опасаясь нападений собак. Впрочем, то что уже знали охотники, ненамного уступало слухам. Странные псы совсем обнаглели, действительно начали нападать на людей. Причем, первыми жертвами оказались любители покопаться в мусорных кучах в поисках всякой всячины.

Наверняка среди собак были и бешеные. Охота на них — всегда риск. Петр Иванович мысленно представлял встречу с собаками, свои действия. Нет, страха не испытывал: картечь крупного зверя валит, не то что эту одичавшую мелочь. Но пока стреляешь в одну шавку, другая может цапнуть. А кому охота получать тридцать болезненных уколов?

Вдруг Семен вскинул режье. Резкий звук выстрела заставил Тихонова вздрогнуть. Сизое облачко поплыло вверх. Семен обернулся, крикнул, показывая рукой куда-то в овраг:

— Ушла!

Петр Иванович подбежал к нему:

— Кто? Где?

— Собака, рыжая, с черными пятнами, — Семен с досады выругался, начал перезаряжать ружье. — Черт возьми, быстро бегает!

Петр Иванович заглянул в овраг. Заметил что-то пестрое. Всмотрелся. Небольшая черно-белая собачка бежала по дну оврага в сторону свалки.

— Что уставился? Стреляй! — закричал Семен, толкнув его в бок.

Петр Иванович поймал в прорезь прицела пестрое пятно, то и дело заслоняемое стеблями травы. Неожиданно собачонка повернулась, посмотрела в их сторону. Глупышка, подумал он, зачем встала? Нажал спусковой крючок. Дым на миг закрыл собаку. Когда рассеялся, ее не было видно.

— Попал! — воскликнул возбужденный Семен. — Аж подпрыгнула. Не глаз алмаз!

Петр Иванович промолчал. Удачный выстрел не вызвал привычного удовлетворения. Опустил ружье, переломил ствол, не спеша вынул и бросил в сумку гильзу. Из патронташа достал патрон с картечью, зарядил ружье.

— Мать твою за ногу! — Семен быстро выстрелил, с раздражением сплюнул. — Промазал!

Петр Иванович удивленно вскрикнул: его «убитая» собака не спеша бежала по оврагу. Секунда, другая — и исчезла в траве. С недоумением посмотрел на ружье, потом на напарника:

— Чертовщина какая-то!

— Что случилось? — спросил подошедший Смирнов.

— Петро влепил в псину картечь, а она удрала, — пояснил Семен.

— Промазал, наверное?

Петр Иванович сердито посмотрел на Смирнова, но ничего не сказал и отвернулся.

Что такое свалка в обычном понимании слова? Место для отходов и всякого мусора. Но городская свалка — это кое-что посложнее.

Представьте себе квадрат два на два километра. Кучи всевозможного мусора. Клубы разноцветного дыма — все, что может гореть, сжигается. У въезда из будки выходит сторож, отбирает у водителей приезжающих машин талончики на право разгрузки мусора. Повсюду шныряют мириады крыс, ссорится множество бродячих собак, суетятся стаи ворон и галок. Люди с мешками выискивают что-то, с их точки зрения, ценное. Все это вместе составляет сложный экосистемный комплекс, результат теневой стороны жизни и деятельности человека.

Охотники прошли между первыми дымящимися холмами мусора.

— Дальше куда? — Семен посмотрел на обоих начальников.

Те переглянулись. Павел Николаевич Смирнов неуверенно предложил:

— По-моему, надо рассредоточиться.

Федорчук покачал головой:

— Не стоит. Лучше держаться вместе.

— Он прав, — поддержал председателя сельсовета Семен. — С этими шавками надо быть поосторожней.

— Что вы друг друга пугаете?! — рассердился Петр Иванович. Подумаешь, попал в дворняжку, а она убежала! Чего в жизни не бывает?!.. Короче, я — туда!

Он махнул рукой вправо и зашагал не оглядываясь.

Охотники удивленно посмотрели вслед. Семен подумал и нерешительно двинулся влево.

— Жди здесь, — приказал шоферу Смирнов и повернулся к председателю сельсовета: — Тоже разбредемся?

Тот виновато улыбнулся:

— Я лучше с вами…

Петр Иванович шел и вполголоса бурчал по поводу сверхосторожных горе-охотников. Вдруг словно на столб налетел: впереди, метрах в десяти, в куче мусора рылась, громко чавкая, довольно крупная собака желто-коричневой масти. Петр Иванович медленно взвел курок, осторожно поднял ствол. Что-то учуяв, собака перестала чавкать, подняла большую лобастую голову. Взгляды человека и зверя встретились. Поразили, ударили волной холода глаза: темно-серые, стоячие, неживые. В них не было ни страха, ни злобы, только равнодушие. Несколько секунд молча смотрели друг на друга. Мощный, широкогрудый пес оскалился. Под короткой, жесткой шерстью зашевелились тугие бугры мускулов. В открытой пасти острые зубы, странный синеватый язык.

Человек услышал глухой низкий рык. Но выражение глаз не изменилось. Собака зарычала громче, повернулась всем телом. Сейчас прыгнет, понял Петр Иванович. Вскинул ружье, выстрелил. Картечь ударила собаку в лоб момент прыжка. Упругое туловище кувыркнулось в воздухе, тяжело шлепнулось на землю. Охотник быстро перезарядил ружье. Подошел к подстреленному псу.

Ничего сверхобычного. Продукт смеси разных пород — типичная крупная дворняга. Только хорошо откормленная, мускулистая. Глаза открыты, но холодный, стальной блеск потух. Теперь это были просто мутно-серые кругляшки с черными, маленькими зрачками. На широком лбу заметны вмятины и неглубокие дыры. Следы удара картечи? Но это противоречит всякой логике! С такого расстояния она должна насквозь проломить черепную коробку и снести порядочный кусок! Пораженный Петр Иванович отказывался верить своим глазам.

И тут… Он выпрямился, сделал шаг назад, торопливо вскинул ружье. У него на глазах собака… оживала! Она зашевелилась, глаза снова загорелись холодным, ровным светом. Легла на грудь, подняла голову, зарычала Петр Иванович лихорадочно целился в широкий лоб. Нет, не пробить. И грудь не взять. Куда же?! Не бывает неуязвимых животных! Где слабинка? Уходили драгоценные секунды. Холодный пот выступил на лбу охотника. В прорезь попало темное пятно. Глаза! Пален плавно надавил на спусковой крючок. Выстрел! Отдача. Тут же прыгнул в сторону. И вовремя. Что-то темное, пестрое мелькнуло мимо, грохнулось в мусор и замерло.

Собака лежала неподвижно, вытянув вперед лапы, оскалив внушительную пасть. Петр Иванович, не отрывая глаз от пса, лихорадочно, на ощупь, перезаряжал ружье. Лишь зарядив, перевел дух, начал различать прочие, посторонние звуки. Где-то рядом грохнул выстрел. Тоже картечь. Вздрогнул, услышав собачий рык, повизгивание, чей-то крик.

Бросился в ту сторону. Обежал кучу мусора, резко остановился: прямо на него бежало сразу три псины. Ноги сами развернули охотника и, словно крылья, понесли в сторону «уазика». Слыша за спиной нарастающий лай, обливался потом и бежал еще быстрее.

За спиной лай оборвался. Петр Иванович повернул голову: собаки рвали на куски убитого им пса. Понял, что успеет добежать и… больно ударился носом о землю, споткнувшись о какой-то пластмассовый обломок. Из глаз, словно после удара палкой, брызнули искры. Сгоряча вскочил и побежал дальше. А позади продолжалась кровавая трапеза.

Все пятеро сидели в закрытом «уазике». Вокруг бегало десятка полтора псов. Они рычаги, лаяли, скалили зубы, повизгивали, припадая на передние лапы, делали угрожающие наскоки, но вплотную к машине не подходили. За холмами мусора явственно слышалось завывание и тявканье. Сюда спешили другие собаки. С каждой минутой их становилось больше.

К изумлению и ужасу охотников, ожидаемая беззаботная стрельба по «движущимся мишеням» внезапно превратилась в нечто противоположное, лишенное всякой логики: дичь начала травлю охотников.

— Надо уезжать, — сказал Федорчук.

— Сматываться надо, пока не поздно, — поддакнул Семен, поглаживая укушенную руку.

Петр Иванович промолчал: он еще не успел опомниться от происшедшего. Шофер привычно смотрел на начальника: как он? А Смирнов думал о… престиже охотобщества, которое он представлял. Отступить перед собаками?!

— Ни в коем случае! — Смирнов строго оглядел сидевших в машине. — Вы кто — охотники или кисейные барышни?

— Что вы предлагаете? — спросил председатель сельсовета.

— Открыть форточки в дверцах и начать прицельную стрельбу по собакам. В первую очередь по глазам.

— И в раскрытую пасть, — добавил Петр Иванович: он тоже склонялся к мысли, что раньше времени бежать не стоит.

— А может, лучше не злить их? — Семен с опаской поглядывал на бегавших вокруг автомобиля собак.

— Эх, Семен, Семен… — Павел Николаевич укоризненно покачал головой. — От одного укуса голову потерял.

Ничего я не терял, — угрюмо буркнул Наливайко. — Только это не простые одичавшие дворняжки. Их пули не берут!

Берут! Вон Петро подстрелил одну, — продолжал убеждать Смирнов. Сердито нахмурил брови. — Короче: ружья в форточки, мужики!

Он первым просунул ствол наружу. Петр Иванович сделал то же самое. Семен немного помедлил, но команду выполнил. Приготовил оружие и шофер. Только Федорчук сидел неподвижно.

— А вы? — посмотрел на него Смирнов.

— Мне некуда форточек только четыре, — пояснил тот и с сомнением произнес: — Может, лучше вызвать ученых? Уж больно все странно и непонятно!

— Чепуха! — отрезал Смирнов. — Ладно, будете прикрывать тент, если запрыгнут. А с учеными мы потом как-нибудь разберемся. — Взвел курок, прицелился, выбрав крупного пса.

— Огонь!

Выстрелы гремели беспрерывно. Сизый дым заполнил кабину «уазика». Охотники чихали, кашляли, ругались. Торопливо перезаряжали ружья, целились и снова стреляли. Азарт захватил людей.

Собаки подпрыгивали, падали, визжали, крутились по земле, хватая зубами пораненные места места. Несколько штук лежали не шевелясь. Вдруг, словно по команде, собаки дружно, со всех сторон, кинулись на автомобиль. Мощные клыки впились в колеса. Треск, шипенье. С покрышками и камерами было покончено в одну минуту. Машина сразу осела, накренилась. Три пса вскочили на капот, зацарапали когтями по лобовым стеклам. Другие рвали клыками брезентовый тент.

Стрелять стало невозможно. Охотники побросали ружья, достали ножи и начали полосовать собачьи морды, просовывавшиеся сквозь разрывы тента. Несколько псов забрались на крышу. Брезент угрожающе провис, захрустел под их тяжестью. Охотники подняли стволы ружей, ударили картечью в упор, по животам. Две собаки плюхнулись на землю. Остальные спрыгнули. Тут же новые смельчаки заскочили на тент, начали рвать его зубами.

Три собаки на капоте, убедившись, что клыки лишь скользят по гладкой поверхности стекла, принялись кидаться на него всем телом, пытаясь расколоть. Скользкий металл уходил из-под лап. Псы кувыркались, слетали вниз, но вновь упрямо забирались на капот и бросались грудью в стекло.

Охотники с ужасом посматривали на эти попытки.

— Заводи! — не своим голосом закричал Смирнов.

— Поздно! — обозлился перепуганный шофер. — На чем я поеду?! От покрышек одни клочья остались!

— Заводи, черт тебя побрал! — рассвирепел Павел Николаевич. — На дисках поедешь!

Натужно зарычал мотор. Машина дернулась. Собаки прекратили штурм, отскочили, забегали вокруг.

— Давай, родной! — взмолился Смирнов. — Видишь: движущийся автомобиль их пугает.

Машину затрясло, как в лихорадке. Мотор взвыл на самых высоких нотах, даже зазвенел. «Уазик» медленно прополз между мусорными кучами, покачиваясь на неровностях почвы. С полсотни разъяренных псов бегали рядом, по-прежнему не решаясь напасть.

— Капут кольцам и поршням, — сказал шофер, выдавливая до отказа педаль акселератора.

— Черт с ними, с железками, — пробурчал Павел Николаевич. — достанем! Лишь бы самим отсюда выбраться.

Машина продолжала ползти, то замедляя, то ускоряя ход, соответственно бросая охотников то в жар, то в холод. И вдруг — стала. Мотор отчаянно загудел, что-то а нем затрещало, захрустело, и он смолк. Шофер нажал кнопку. Стартер смачно хрустнул, щелкнул и тоже смолк.

— Конец движку, — Шофер вздохнул.

— Нет. Коля, — поправил его Смирнов. — Это нам конец.

«Уазик» сотрясало от ударов собачьих тел. Разноцветная шевелящаяся куча полностью накрыла машину. В сторонке крутились маленькие группки псов: рвали на куски убитых сородичей.

Лопнуло правое стекло. Огромный пес полез внутрь. В него ударили из двух стволов. Убили сразу. Он застрял в проеме окна. Оскаленная морда уткнулась в плечо Смирнова. Тот брезгливо отпихивал ее локтем. Застрявшего дергали за хвост другие собаки, пытаясь вытащить.

Тент был весь в дырах. Одна собачонка провалилась внутрь, пробитая картечью. Уже издыхая, успела куснуть Федорчука и Петра Ивановича. Через дыру в задней стенке тента пролезла еще одна, вцепилась в куртку Семена Наливайко. Ее убили ударом ножа в глаз, выпихнули наружу. Тут же в дыру полезли сразу два пса. В них выстрелили не целясь Федорчук и Петр Иванович. Визжа, лязгая зубами, собаки попятились, освобождая место другим.

Лопнуло второе стекло. Шофер выстрелил, ударил ножом. Прикрылся туловищем убитого пса от другой собаки.

Рядом с Петром Ивановичем треснул брезент, внутрь просунулась черная с белым пятном на лбу собачья морда. Лязгнула зубами, рванула рукав куртки. Стрелять было неудобно. Петр Иванович размахнулся, полоснул ножом по оскаленной пасти. Нож наткнулся на что-то жесткое, упругое, соскользнул вниз. Собака сделала усилие, протиснулась вперед, целясь в горло человека. Совсем близко сверкнули белые, с синевой клыки. Дохнул смрадом широко раскрытый рот с фиолетовым языком. Глаза человека и собаки встретились. В стоячих, мутно-черных зрачках зверя-убийцы ничего, кроме дикой, обжигающей злобы. Ни страха, ни любви, ни пощады к человеку. Именно в темный, страшный зрачок и ударил ножом охотник. Попал! Тут же, в другой. Нож скользнул мимо. Брызнула черная, с краснотой, кровь. Собака взвыла и исчезла.

На ее место полезла следующая. Но Петр Иванович успел развернуть ружье. Сунул ствол прямо в оскаленную пасть. Зубы клацнули по металлу, рванули на себя. Выстрел! Отдача толкнула в плечо, ружье выскользнуло из рук и… исчезло в дыре! Обезоружен!

У охотника волосы на голове зашевелились: как же без него? Он посмотрел через дыру на трех псов, мчавшихся прямо на него и вдруг понял: сейчас чьи-то клыки оборвут нить его жизни. Широкогрудый, похожий на овчарку пес бросился в дыру. Только не этот, подумал Петр Иванович и взмахнул ножом…

Осенний ветер трепал голые ветки деревьев с остатками пожухлой листвы. Октябрь был в самом разгаре. Здесь, в холле, было тепло и уютно. Приятно поглядывать в экран телевизора, вести неспешные беседы с соседом по палате, учителем-биологом, смотреть на увядание природы за окном. Давно сняты швы с ран на теле, да и те уже основательно зажили. Дело шло к выздоровлению и выписке, это тоже поднимало настроение. Сосед, уже знающий подробности истории Петра Ивановича, не одобрял ни самой охоты на собак, ни последующих действий властей.

— Зря все это затеяно, — проговорил учитель. — И охота ваша зря, и оцепление. От природы оцеплением не спасешься.

— Так ведь и ученые свалку изучают, — возразил Петр Иванович.

— Люди вступили на путь войны. Это не лучший способ изучения.

— А как иначе быть с животными, о которых специалисты из ветлечебницы три скальпеля сломали? — Охотник иронично улыбнулся.

— Железные, что ли? — Сосед с сомнением покачал головой.

— Вот именно! В их мускулах образовались тонкие металлические волокна, придав им необыкновенную упругость и твердость. В костях и мозгах тоже металлические отложения… Разве нашей картечью такой лоб пробьешь?

— Хорошо, пусть железные, — согласился учитель. — Но откуда такая агрессивность? И почему они появились именно на свалке?

— Вопрос не ко мне, Владимир Михайлович. — Петр Иванович засмеялся. Я простой охотник. Хоть и по совместительству. Уверен в одном: бронесобаки не одичавшие дворняжки. Не подоспей бронетранспортер с солдатами, мы бы с вами сейчас не разговаривали. По-видимому, здесь результат какой-то мутации.

— А может, поработали человеческие руки?

— Секретные лаборатории? — Охотник скептически поджал губы. — Это уж слишком!

— Знаете, что меня больше всего смущает в данной истории?

— Неуязвимость собак?

— Нет, нет! — Владимир Михайлович сделал неопределенный жест рукой. Кого первым приручил человек?

— Собаку.

— И ее основные функции были: помощь человеку в охоте, охрана его жилищ и хозяйства, так? И вдруг мутанты именно этого зверя становятся агрессивными к человеку. Почему?

— А правда… — Петр Иванович задумался, глянул на экран. По местной программе шел выпуск новостей. Диктор сообщала о том, как обстоят дела на городской свалке, сколько собак за прошедший день у бито…

Обычно эту сводку охотник выслушивал с каким-то мстительным удовлетворением. Радовало, что число уничтоженных тварей день ото дня растет. Ему и самому хотелось мстить. Была мысль: вот выйду из больницы, попрошусь в оцепление, уж тогда настреляюсь!

Но сегодня услышанное почему-то не вызвало чувства мстительной радости. Он наклонился к телевизору и переключил его на другую программу.

Владимир Михайлович ненавязчиво, но настойчиво, через споры и житейские разговоры, пытался обратить Петра Ивановича в свою веру. Однажды тот не выдержал и, засмеявшись, сказал:

— Вы, как капли воды, долбящие камень. Так и бьет по одному месту. Того и гляди, дырку сделаете.

— А вас это смущает? — учитель, готовый к новому раунду спора, встрепенулся.

— Нет-нет, что вы! — охотник замахал руками. — Сдаюсь на милость победителя.

— Я не природа, милостей от меня не ждите, — несколько напыщенно произнес учитель. — А вот подумать над моими словами стоит.

Петр Иванович посерьезнел и вздохнул:

— Да вас хотя бы на минутку перед этой псиной поставить. Глаза да пасть увидеть!

— Считаете, они меня сразу разорвут?

— Да уж, облизывать не будут!

— В вас говорит страх пережитой схватки. Надо найти самых добрых собачек и начать с них. Постепенно приручить, понять, изучить.

— Это что же, протянуть вместо кости гайку, на, мол, собачка, кушай? — Охотник усмехнулся.

— Ничего смешного не вижу! — обиделся сосед. — Будут есть болты и гайки — дадим.

— Ну хорошо, а со злыми что делать?

— Право на самооборону у нас никто не отнимал, — сосед вздохнул. Создадим зону отчуждения вокруг свалки. Нападут — уничтожим. Главное, дать зверям успокоиться. Найти контакт. Иначе скоро появятся и другие бронеживотные. А также бронептицы, бронерыбы…

— Бронерастения, — в тон учителю добавил Петр Иванович и осекся, встретив серьезный взгляд соседа по палате.

— И растения тоже. Мы много спорим о нашем праве на самооборону и как-то забыли, что природа имеет то же самое право — обороняться от нас, от своего детища. Кто знает, может, появление бронесобак — первый звонок, предупреждение людям? Не пора ли, мол, остановиться в бездумном разрушении своей среды обитания?

Петр Иванович слушал молча. Его сознание словно раздвоилось. То в памяти возникал мертвенный блеск собачьих глаз, холодок страха и ненависти полз под сердце. То вновь виделось вдохновенное лицо биолога и в сердце закрадывалось сомнение: может, в чем-то он и прав?

Охотник вдруг понял, что где-то в глубине души хочет новой встречи с собаками.

Но без выстрелов.

Городскую свалку огородили забором из железобетонных плит. Вырыли между забором и свалкой трехметровый ров. Поставили на углах вышки с часовыми, в промежутках пустили патрули на автомашинах. На вышках расположились вперемежку часовые, военные и гражданские наблюдатели со стереотрубами и биноклями. Началось круглосуточное визуальное наблюдение за свалкой и ее обитателями. Ночью его вели с помощью приборов ночного видения.

Сказать, что собакам не понравилось такое заточение — ничего не сказать. Ограждение привело животных в ярость. Еще когда только начиналось строительство, собаки стали нападать на строителей. Сначала в открытую, стаями. Но крупнокалиберные пулеметы бронетранспортеров быстро охладили наступательный пыл бронепсов. Пули разрывали нападавших буквально в куски.

Тогда собаки сменили тактику, стали бросаться на людей исподтишка, по одиночке. Тут они больше преуспели. Больше десятка людей получили различные ранения, а двое скончались от полученных ран.

Власти приняли решительные меры: вызвали батальон солдат и прикрыли строителей цепями военных. В ход пошли гранатометы. Собачье войско понесло серьезные потери. К тому же, во избежание новых жертв, люди резко ускорили темпы строительства.

Наконец, забор был поставлен, и жители окрестных деревень вздохнули с облегчением. Теперь можно было не беспокоиться ни за домашних животных, ни за свою жизнь.

Петр Иванович выбрался из машины, окинул оценивающим взглядом двухметровый забор. Нет, не проскочат, если только подкопать? Спросил Смирнова. Тот покачал головой:

— Пока таких случаев не было.

— Бетон они не пробовали грызть?

— Пытались, но слишком много шума и скрежета.

— Значит, надежно? — в голосе Петра Ивановича мелькнули нотки разочарования.

— Что, пострелять захотелось? — Смирнов понимающе улыбнулся.

— Да нет, я уже настрелялся.

— Ладно-ладно, ты зубы кому другому заговаривай! — Павел Николаевич похлопал охотника по плечу. — Пошли лучше на вышку, посмотрим на объект охоты.

— Охоты? — Тихонов насторожился. — Их что, решили перебить?

— Да не то чтобы перебить, но… — Смирнов замялся. — Подумай сам: здесь уже три месяца держат батальон солдат. Сколько денег вбухали в забор и ров. А ради чего? Самое разумное — отловить десяток-другой для научных целей, а остальных ликвидировать, чтобы не трепать нервы людям.

— Ишь ты, как по полочкам разложил. — Охотник развел руками. — Тут должны думать люди поумнее нас с тобой.

— А мы что, дураки? — Смирнов обиделся.

— Не придирайся к словам, — отмахнулся Тихонов. — Забор, конечно, правильно построили, а в остальном — посмотрим… Кстати, как вы собираетесь их ловить? Я слышал, собаки даже железные сетки, как паутинки, рвут.

Смирнов помрачнел:

— Рвут, сволочи. Еще как рвут! Ну, об этом мы вместе думать будем.

Наблюдательная вышка была оборудована по всем правилам военного искусства. Застекленная будашка с электрокалорифером, чтобы ни ветер не продувал, ни мороз не брал. В специальной амбразуре пулемет. Стереотруба. Два бинокля и два наблюдателя: солдат-часовой и гражданский.

Поздоровались, подошли к стереотрубе. Смирнов повернул окуляры к охотнику: «Смотри», а сам взялся за бинокль.

Тихонов нагнулся, подправил увеличение и резкость. И сразу увидел собаку. Рыже-белую, широкогрудую, коренастую. Она рылась в куче мусора, что-то выискивая. К ней ткнулась другая, серая и тощая, ростом повыше. Короткая схватка и серая, поджав хвост шмыгнула в сторону. Рыжая снова принялась за поиски.

Петр Иванович плавно повернул стереотрубу справа налево и обратно. Повсюду были собаки. Много собак. То по одной, то группами, они копались в отходах и мусоре, что-то находили, ели, отгоняли друг друга. Но больше удивило не это, а сами кучи мусора. Точнее — их отсутствие. Все было так разворочено и раскидано, что начисто изменило привычный облик свалки. Словно бульдозер прошел и сгладил, перемешал все холмы мусора и хлама. Поверхность свалки стала совершенно непроходимой для любых видов техники. Повсюду торчали куски, осколки, обломки. Только собаки и могли здесь бродить без опаски где-то застрять или провалиться.

— Вот так напахали! — Петр Иванович, оторвавшись от наблюдения, покачал головой.

— А ты как думал? — весело откликнулся Смирнов. — Кушать-то хочется!

— Чем же они питаются?

— Понятия не имею. Отсюда не видно, а рядом с ними никто не стоял.

Тихонов снова приник к окулярам, оглядел панораму свалки. Смутное чувство тревоги мелькнуло в душе. Совсем близко увидел черного пса, копавшегося в мусоре. Вдруг тот поднял голову, посмотрел на вышку. Прямо в глаза человеку заглянули стальные, холодные зрачки. Мурашки пробежали по коже охотника. Он отшатнулся. Протер глаза, пытаясь отогнать неприятное видение.

— Ты что? — удивленно спросил Смирнов.

— Да так… Глаза устали, — нехотя пояснил Петр Иванович.

— Заметил что-нибудь?

— Да нет, странное ощущение возникло. Не нравится мне поведение собак. Похоже, они к чему-то готовятся.

— Тоже мне, аналитик, — не поверил Смирнов. — Приехал, увидел, оценил!

— Николаич, так ведь они — голодные!

Рядовой Сергей Коршунов заступил на пост вне очереди. Поцапался с сержантом-начальником караула, и тот быстренько спровадил строптивого солдата на пост. Да еще на самую отдаленную вышку, куда, как правило, гражданские наблюдатели заглядывают неохотно, а на ночь и вовсе не остаются. В долгие ночные часы здесь приходилось стоять одному. Настроения это не повышало.

Впрочем, и сама охрана порядком надоела солдатам. Парни никак не могли понять: чего с этими псинами так долго возятся? Если же учесть, что при строительстве забора пострадало трое солдат, одного даже пришлось из-за ранений комиссовать, то ясно было, как охрана «любила» разнопородных шавок. С каким бы удовольствием они их всех перестреляли!

Но был строгий приказ: стрелять только при атаке на вышку или забор.

Сегодня утром выпал первый серьезный снег, так и не растаявший до вечера, покрывший плотным пологом все безобразие свалки. А заодно и ров, заполненный грунтовыми водами и уже покрытый льдом. Собак словно меньше стало. Попрятались в норы. Лишь кое-где пробегали мелкие, пестрые собачонки.

Словно посыльные, подумал Сергей. Он не был среди тех, кто «усмирял» собак, но пострелять успел и парочку псов уложил. Правда, их тут же разорвали и съели сородичи, но Коршунова это уже не интересовало.

Он посмотрел на часы — как еще долго стоять! Тоска! Надо было хоть журнальчик какой захватить. Хоть и нельзя, да в жизни много чего нельзя. Если все соблюдать — с тоски и голода помрешь.

И собаки давно перестали тревожить. Ходят, роются в мусорных кучах, а к забору или вышкам не подходят. Лишь изредка та или иная, словно нечаянно, вылетит на лед, покрывший ров, и, смешно кувыркаясь и падая, под смех часовых, в панике удерет обратно. Собаки, занятые поисками пищи, совсем перестали обращать внимание на людей. Стали чаще драться друг с другом за каждый кусок. Весь день над свалкой стоял сплошной гвалт, лай, визг. Оно и понятно: зима, пищи стало меньше, а ртов больше.

Сергей зевнул, поворочал прожектор, осветил свалку — все нормально. Отвернулся, стал смотреть в сторону города. Сам город не был виден. Далеко. Виднелось лишь радужное, на полнеба, зарево да отдельные звездочки фонарей. Солдат с досадой сплюнул: черт возьми! Надо было сцепиться с сержантом! На воскресенье взводу обещали пять увольнительных. Ну, ему-то теперь точно ничего не светит.

Что-то словно толкнуло в спину. Обернулся — никого. Шагнул к окну будки. Вгляделся в призрачный сумрак свалки. Полоснул лучом прожектора. Легкие огоньки замерцали в желтом электрическом свете. Как-то странно снег блестит, подумал Сергей. Наклонился к окну, вгляделся и вдруг отшатнулся. То были не снежные искорки, а злые огоньки множества глаз. Собачьих глаз, горящих злобой и ненавистью. Рука Сергея потянулась к телефонной трубке караульной связи.

Петру Ивановичу надоело ворочаться в постели. Осторожно, чтобы не разбудить жену, встал, всунул ноги в тапочки, накинул халат и не спеша зашаркал на кухню. Достал с полки сигареты, закурил, став рядом с чуть приоткрытой форточкой.

— Старею, что ли? — вслух подумал Тихонов. — Только бессоницы мне не хватало!

В память полезла пестрая смесь мыслей-воспоминаний: охота на свалке, больница, сосед по палате, новое посещение свалки и ее панорама. И холодные собачьи зрачки.

Подумал о задании Смирнова: покумекай, как их поймать! Попробуй! Как же, так они и прибежали в капкан! Да и потом, как их содержать в неволе? Своими стальными зубами псы что угодно могут перегрызть.

Но не это сейчас мучало, заставляло гулко постукивать сердце. Неужели их действительно уничтожат? Люди столько лет ищут, по крупицам собирают данные о снежном человеке, мифическом лохнесском чудовище, о динозавре в Африке. А тут уникальное явление под боком. И какая инфантильность науки, агрессивность властей, недоброжелательство людей! Почему? Смущает место действия — заурядная городская свалка? Или то, что мутанты — родственники тоже заурядных, одичавших собак? Тихонов словно услышал взволнованный голос учителя-биолога и свои ответы:

— Для чего сейчас большинство людей держат дома собак?

— В общем-то для души.

— Тогда откуда такое множество одичавших, брошенных собак?

— Всякие люди бывают.

— Зато собаки оказались вне экологических ниш природы. Что осталось, кроме свалок? А там всякую гадость едят, привыкают с помощью крыс переваривать человеческую химию. Мы сами создали условия для появления бронепсов. Похоже, здесь матушка-природа решает какую-то биологическую задачу. Но какую?

Петр Иванович бросил в пепельницу сгоревшую сигарету. Хотел прикурить другую, но передумал и пошел в прихожую. Включил свет, набрал номер и поднял телефонную трубку. Долго слышались длинные гудки. Наконец, сонный человеческий голос недовольно буркнул:

— Караульная!

— Извините, вас беспокоит дежурный охотобщества. Как на свалке, спокойно?

— Черт бы вас подрал! Звонят в три часа ночи — ни себе, ни людям покоя не дают, — возмутился мужской голос.

— Так что? Спокойно или нет?

— Да, да, спокойно! — В трубке послышались короткие гудки.

«Вот лодыри, дрыхнут!» — подумал сердито Петр Иванович. Положил трубку. Вернулся на кухню и снова подошел к окну. Да, его мучили впечатления от осмотра свалки. Точнее — само поведение собак. Неужели людям не ясно, что их пищевые ресурсы на исходе? А голод — не тетка, может толкнуть на самые отчаянные поступки. Что псы могут предпринять? Пойти на прорыв? Но как и где?

Он снова закурил и начал успокаиваться. Собственно, чего беспокоиться? Там есть и кому думать, и кому охранять. Не все же сейчас дрыхнут!

Петр Иванович погасил сигарету и пошел в спальню.

— …Какие к черту глаза? — буркнул сонный сержантский голос. — Что вы сговорились, что ли, среди ночи звонить?

— Собачьи.

— Ну, и что эти глаза делают?

— На меня смотрят, — неуверенно ответил Сергей, поглядывая в сторону свалки. Ему показалось, огоньков стало больше.

— Тоже мне, красавица, засмущалась! — рассердился начальник караула. — Смотрят на него, видите ли! Придет разводящий и разберется, что там за глаза! — Сержант бросил трубку.

Сергей хмыкнул, поправил ремень автомата, висевшего за спиной и посмотрел на городское зарево. Вздохнул: нет, не светит ему увольнительная! Спиной он буквально чувствовал сотни собачьих взглядов. И боялся обернуться. Смутное ощущение опасности нарастало, заполняло сердце. Мысленно выругался: чего распаниковался? Пулемет, автомат, гранаты есть попробуй, возьми его!

Странный шорох заставил Сергея обернуться. Он направил прожектор и ахнул: все пространство вокруг было покрыто собаками. Они перебегали, группировались, уплотнялись. И все молча, без обычного поскуливания и повизгивания. Шла открытая подготовка к штурму. Но чего? Его вышки? Так пока они будут грызть металлические опоры, все здесь полягут. Землю рыть поздно, она уже застыла от первых морозов.

Сергей наблюдал и не мог решить: что делать? Звонить сержанту — опять облает. Стрелять — тоже вроде нет оснований. До ближайшей собаки полсотни метров. За такую стрельбу и под трибунал можно попасть. Оставалось ждать. Но там, в темноте ночи, события явно набирали ход. Странный тихий гул донесся до солдата. Нет, надо звонить, решил он и только шагнул к телефону, как гул смолк, послышались мощный шорох и треск.

И без прожектора было видно, как в сторону вышки начала движение какая-то темная масса. Сергей навел желтый луч: плотный, слитый ком собачьих тел бежал к стене, с каждой секундой набирая скорость. Собаки шли на таран!

Солдат бросился к пулемету, передернул затвор, подправил луч прожектора, чтобы удобней было целиться, повернул ствол. На все ушло несколько секунд, но их вполне хватило, чтобы собачий клин набрал скорость и ударил в бетонную плиту забора. Сотня слитых в едином порыве собачьих тел общим весом в несколько тонн оказалась хорошим тараном. Бетонную плиту потряс мощный удар. Она треснула и опрокинулась.

Треск падающего бетона совпал с треском пулеметной очереди. Фонтанчики пуль побежали к собачьей массе, рассекли ее. Но головная часть вырвалась наружу. На снег валились раздавленные и сплющенные силой удара о бетон тела. Визжали, катались по снегу раненные и покалеченные собаки, но те, кто уцелел, бросились вперед, в поле, в ту сторону, где робко и беззащитно горели огоньки ближайшей деревни.

Только сейчас Сергей понял, какую ошибку совершил, не решившись стрелять по собачьей стае. Он перенес пулеметный огонь вперед, пытаясь задержать прорвавшуюся стаю до подхода помощи.

Пулеметные очереди взрывали снежный покров вперемежку с черноземом. Несколько псов кувыркнулись на бегу, закрутились на месте. Но ночь сильно мешала точной стрельбе, и солдат понял: прорвались.

Он перенес огонь на пролом, чтобы остановить остальных.

А деревня спала. Бодрствовал только сторож на ферме, где коровы не спеша пережевывали остатки вечерней трапезы. Кое-кто из животных делал это лежа, философски посматривая на соседок.

Дед Ефим поправил сползающий ремень ружья и вышел из коровника на улицу. Небо было темным, облачным, без звезд. Только мерцало зарево за лесом, там бьет город. А впереди ползала маленькая желтая полоска — луч прожектора на свалке. К появлению собак дед Ефим отнесся философски: все на земле твари божьи и потому имеют право на существование и пропитание. А уж над причинами их появления и вовсе не задумывался.

Треск пулеметных очередей словно хлыстом ударил сторожа. Он вздрогнул, вгляделся в сторону свалки. Заметался прожекторный луч, длинными очередями строчил пулемет.

— Ого! — дед Ефим снял с плеча ружье, взял наперевес. — Большой бой идет.

Похоже, стрельбу услышали в деревне, расположенной от фермы в нескольких сотнях метров. Стали зажигаться окна. Послышались далекие мужские голоса. Сторож осмотрелся, на всякий случай подпер бревном ворота в коровник, потом во второй. Постоял, подумал, покачал головой:

— Надо бы изнутри тоже запереть. Береженого бог бережет.

Через боковую дверь зашел в коровник, запер ее на засов и пошел мимо дремлющих и жующих коров. И вдруг услышал отдаленный лай, хриплый, злобный, совсем не похожий на тявканье деревенских собак.

— Ах, мать честная, прорвались-таки!

Дед Ефим зашагал побыстрее, но только подошел к воротам, как снаружи совсем рядом послышался рык, визг, тявканье. Это добежала до коровника первая группа бронепсов. Они с разбегу бросились на ворота, но лишь покачали их. Снова удар, и снова безрезультатно: ворота открывались наружу, и открыть их внутрь было почти невозможно.

Коровы наконец сообразили, что творится за стенами фермы. Повскакивали на ноги, тревожно замычали, заревели, чем еще сильнее возбудили собак. Из темноты выбегали все новые и новые группы бронепсов. Звери снова начали группироваться для совместного удара.

Дед Ефим стоял и не знал, что предпринять. Вся надежда на то, что ворота продержатся до подхода помощи. Деревня-то рядом, мужикам сюда добежать — раз плюнуть.

Ком из трех десятков псов мощно и сильно ударил в ворота. Послышался треск, часть досок проломилась внутрь, часть вылетела. Передовые собаки, смятые ударом, застряли в проломе. Одна свалилась на землю, начала изгибаться, скулить, визжать. Дед Ефим не раздумывая разрядил в нее заряд «волчьей дроби». Дробь разбила голову и морду собаки. Сторож начал торопливо перезаряжать ружье.

А собаки снова отошли, усилились новыми бронепсами и опять пошли на таран. Они были голодны, и потому всему живому, что попадалось на пути, рассчитывать на пощаду не приходилось.

Караульный БТР прибыл через десять минут после прорыва. Мощный рокот крупнокалиберного пулемета в обрамлении россыпи автоматных очередей словно поставил финальную точку в первой части этой истории. Свинцовый ливень преградил дорогу через пролом остальным собакам и разогнал их по свалке.

К месту прорыва подошли еще два бронетранспортера и автомобили с солдатами. После короткого совещания, командир дежурного взвода оставил на охране пролома пятерых солдат с ручным пулеметом и гранатометом. Два БТРа и грузовик ринулись в погоню по следу прорвавшихся собак.

Все следы вели в сторону деревни и фермы. Мощный гул моторов разорвал ночную тишину. Лейтенант сидел в головном «бронике», прильнув к окулярам прибора ночного видения. Настроение у него было отвратительное: раздражение от того, что разбудили среди ночи, злость на собак и страх от возможных последствий. Не трудно представить, что ждет его, если собаки доберутся до деревни и там пострадают люди. Звездочки он уж точно потеряет.

Свет фар выхватил из темноты серый комок. Собака! Она метнулась вправо-влево, пытаясь уйти из пучка беспощадного света. Но не успела.

— Бей! — крикнул лейтенант стрелку.

Коротко рявкнул крупнокалиберный пулемет. Красная стрела трассира буквально вонзилась в собачье тело. Даже шум двигателя не смог заглушить предсмертный визг кувыркнувшейся собачонки. И тут же БТР качнуло — он наехал колесом на убитую собаку.

А впереди в свете фар заметались сразу три бронесобаки. Они бросились в разные стороны, пытаясь уйти в темноту. Красные стрелы автоматных и пулеметных очередей, словно нитки, прошили сумрак в разных направлениях. Пули вспарывали снег, неотвратимой швейной, смертной строчкой мчались к бегущим псам. Минуты хватило, чтобы разделаться с беглецами и ринуться дальше.

Собаки прорвались с третьей попытки. Дед Ефим застрелил первую и попятился назад, лихорадочными движениями вытаскивая патрон из ствола и запихивая туда новый патрон.

Но собаки, бежавшие следом за первой, кинулись на стоявших с краю коров. Прямо на глазах сторожа, под дикий рев и стон коров, четырех из них одну за другой разодрали на части, заживо выхватывая куски мяса вместе со шкурой и костями. Кровь ручьями брызнула в разные стороны. Остальные животные оборвали привязь, шарахнулись в дальний угол коровника. Сбились в кучу, не переставая мычать от ужаса, опустили головы, выставили вперед рога.

Тем временем, дед Ефим перезарядил двухстволку и начал отступать к коровам. Но не успел. Два выстрела в упор отбросили самых первых из новой волны собак, но следующие ряды взвились в прыжке, сшибли старческое тело на землю, выбили из рук ружье, полоснули клыками где попало и, не задерживаясь, бросились на коров.

Частокол острых рогов отбросил волну атакующих, основательно помяв животы и морды бронепсов. Собаки не были знакомы с коровами и их повадками, поэтому бросились в новую атаку. И снова были отбиты. Наконец, сообразив в чем дело, отскочили подальше и, визжа и лая, начали сбиваться в кучу, готовясь к таранной, все сметающей атаке.

В эту кучу и последовал залп ворвавшихся на ферму мужиков из деревни. Мощные заряды дроби разметали собак. Они быстро опомнились, повернулись в сторону нового врага и… атаковали его, вместо того, чтобы разбегаться. Людей-то они знали и ненавидели больше, чем боялись.

Это было так неожиданно, что многие мужики даже не успели перезарядить ружья. В ход пошли ножи, вилы, топоры. Бой распался на отдельные схватки.

— Не пускай их к выходу! — крикнул Федорчук, отбиваясь стволом ружья от напавшего на него рыже-черного пса.

Тот клацнул зубами по стволу, дернул на себя. Злобный, стального блеска глаз, не отрываясь, смотрел на человека.

Федорчук, не выпуская левой рукой ружья, правой выхватил из-за пояса нож и с не меньшей злобой саданул в один из серых зрачков. Собака завизжала, отскочила назад, закрутилась на месте.

За стенами коровника тоже слышались крики, выстрелы, лай, визг. Там тоже шел бой. Вдруг заревели мощные моторы, загрохотали крупнокалиберные пулеметы, зататакали автоматы. Несколько солдат, вбежавших в коровник, очередями из автоматов завершили схватку.

Утром весть о собачьем прорыве облетела город. Ужаснула людей цифрами потерь и ущерба. Причем слухи о них, как снежный ком, росли и росли от дома к дому. Конечно, ничего, кроме ненависти и возмущения, это не вызвало.

«Уазик» Смирнова мчался к месту происшествия — в деревню. В машине сидела та же компания, что и три месяца назад, когда охотники ехали на свалку, полные самонадеянной уверенности в успехе порученного предприятия. Заместитель председателя охотобщества Павел Николаевич Смирнов, охотники Петр Тихонов и Семен Наливайко, шофер. Правда, «уазик» был другой — тот после полученных от собак повреждений списали.

Оживленный разговор с воспоминаниями как-то незаметно оборвался при выезде из города. Каждый углубился в свои мысли. Похоже, думали о том бое, о своих переживаниях и действиях. Нет, сейчас боя не предвиделось — он уже прошел ночью. И в схватку с бронепсами вступили другие люди. Но сидящие в машине слишком хорошо представляли, каково было тем, кто стал на пути зверей с их беспощадными стальными глазами и клыками.

Мысли Петра Ивановича пошли дальше, к ночи сегодняшней. Он понимал: этот прорыв — не последний. Бронесобаки учтут свои неудачи, придумают что-то другое, пооригинальней. Им надо прорываться, иначе — голодная смерть по милости людей. Инстинкт самосохранения толкает их на подобные действия. Тихонов вздохнул и незаметно для себя подумал вслух:

— Чтоб собаки больше не прорывались, их надо кормить.

— Ты серьезно? — поразился сидевший рядом Наливайко, услышав фразу охотника. — Побить их всех и дело с концом! Пользы от этих шавок никакой.

Тихонов недоумевающе посмотрел на него, потом усмехнулся:

— Много же человечество за свою историю «бесполезных» животных поуничтожало! Теперь орды археологов бродят, кости собирают.

— То случай особый, — отмахнулся Семен. — Если уж так надо — выловить десятка три для научных целей. А свалку бульдозером заровнять, чтобы больше там никакие твари не появлялись.

— О чем спор? — Сидевший впереди Смирнов обернулся.

— Я говорю: собаки голодные, — пояснил Петр Иванович. — Они снова пойдут на прорыв, если их не накормить.

— Ничего, патронов хватит, — отмахнулся Смирнов. — А вот насчет кормить… Чем и как? Не стада же туда пригонять!

— Как чем? — удивился Тихонов. — Тем же, чем они питались и раньше. Надо просто возобновить доставку на свалку мусора, а уж они сами себе выберут съестное. Ограда и охрана пусть остаются, зато у собак исчезнет потребность в прорыве. Они успокоятся, и их можно будет изучать поближе.

Смирнов задумался, потом с уважением посмотрел на Тихонова:

— Я всегда считал, что у тебя, Иваныч, голова варит. Толковая мысль. Надо поговорить с кем следует. Кстати, в этом случае и отстрел будет легче вести, если их чересчур много станет.

— Разумеется! — обрадовался Петр Иванович. — А там, глядишь, и на контакт можно пойти.

— Ну, тут ты уж загнул, — возразил Павел Николаевич. — Бронесобак природа создала в противовес нам, людям. И кто знает, какие монстры могут еще появиться.

Петр Иванович промолчал. Без толку спорить! Они сошлись в главном: собак надо сохранить. А насчет противовеса… Кто сказал, что природа все создает только в помощь или в противовес людям? Мы не пуп вселенной, мы лишь ее частичка.

На ферме в самом разгаре были погребальные работы. Два бульдозера и два экскаватора рыли две ямы. Одну для убитых собак, другую для коров. Тела трех погибших людей — сторожа, одного из деревенских и солдата, отвезли в город, в морг. Раненых — двенадцать человек — отправили в больницу.

Федорчук, председатель сельсовета, был здесь. Узнав приехавших охотников, он хмуро поздоровался, сделал охватывающий жест рукой: видели, что наделали?

Разбитые в щепки, снятые с петель ворота обоих коровников валялись на земле. Их спешно чинили плотники и слесаря. Если в первом коровнике, который защищал дед Ефим, погибло лишь четыре буренки, то во втором больше десятка. Разъяренные собаки спешили не просто насытиться, но и крушили, рвали все, что попадалось под клыки.

Теперь окровавленные, изуродованные туши животных лежали около ямы. Багровые пятна крови расползлись по серо-белому, истоптанному множеством ног, снегу. Еще более гнетущее впечатление на Петра Ивановича произвела солидная куча собачьих тел, сложенная около второй ямы. Их там было не меньше сотни. Перехватив удивленно-осуждающий взгляд охотника, Федорчук пояснил:

— Сюда сволокли почти всех собак, прорвавшихся через пролом и убитых в разных местах.

— Много? — спросил Смирнов.

— Сто тридцать две штуки! — с гордостью сообщил председатель сельсовета. — Хороший урок получили. Теперь больше не сунутся.

— А вы сами-то кого-нибудь подстрелили? — поинтересовался Наливайко.

— А как же! Штук пять — точно!

И Федорчук принялся рассказывать, как все происходило.

Петр Иванович не стал слушать. Поглядел на тела погибших собак, но близко не подошел. Повернулся и не спеша зашагал вдоль собачьих следов к свалке. Спутники, увлеченные рассказом Федорчука, этого не заметили.

Тихонов и сам бы сейчас не объяснил, куда и зачем идет. А какая-то сила вела его по следам ночной трагедии, заставляла вглядываться в причудливое переплетение собачьих и машинных следов, ярко и образно представлять себе, что происходило несколько часов назад.

Вот четкие, прямые строчки бега и прыжков. Это первая волна бронесобак мчалась к намеченной цели. Вот широкие дорожки с крупными рубцами — следы бронетранспортеров. Вот лихорадочное метанье собачьих отпечатков. То там, то тут оно обрывалось и заканчивалось буро-зелеными пятнами крови. Вокруг таких пятен — человеческие следы, отпечатки протекторов машины, куда грузили собачьи трупы.

Петр Иванович резко остановился: в калейдоскопе следов он заметил странное переплетение больших и маленьких отпечатков. Словно тут бежало животное с лапами разной величины. Самка с детенышем! Он, не раздумывая, двинулся по этому следу. Судя по всему, самка, увидев бронетранспортеры издали, успела шмыгнуть в темноту, и сейчас след вел круто в сторону от места побоища. Внезапно истоптанный снег кончился, начался участок чернозема, прихваченного морозом. Петр Иванович напряг все свое внимание и с трудом нашел еле заметные отпечатки лап. След снова вывел на полосу чистого снега, потом опять пропал на полосе чернозема. Но охотник теперь не выпускал его из виду.

Похоже, пуля все же достала самку: на снегу цепочка бурых пятен. Ясно, собака где-то недалеко. Но, поглощенный следом, ружье с плеча Тихонов не снимал. Он просто не думал о том, что эта бронесобака сейчас может лежать в какой-нибудь лощине и собирать силы для последнего, но неотвратимого прыжка.

Да, самка была готова к этому прыжку. Готова была хоть немного отомстить двуногим за свою рану. Но и эти остатки сил отнимал голодный щенок, яростно сосавший пустые соски, пытаясь выдавить из них еще хоть каплю молока.

Пуля пробила ее тело насквозь, и через рану постепенно ушла вместе с кровью и жизненная сила. Но собака не отгоняла щенка: на это тоже нужны усилия, а их оставалось все меньше и меньше. Собака не успела сделать то, к чему так готовилась. Когда послышался скрип быстрых шагов и на фоне серого утреннего неба появилась темная, высокая фигура человека, она уже была мертва. Смерть опередила месть.

Щенок еще не успел заметить гибели матери и продолжал сдавливать остывающие соски. Он почувствовал неладное, но голод был сильнее. Поэтому и появление человека прошло мимо его внимания. Зато охотник, увидев неподвижное тело, залегшее в готовности к прыжку, широко раскрытые, полные ненависти глаза, резко остановился, скинул с плеча ружье. Но тут же опустил ствол вниз, сообразив, что собака уже никогда не сможет прыгнуть. А еще он увидел серо-коричневого, с белой полоской на голове щенка, сосавшего мертвую мать. Случай был настолько удобный, что на раздумье просто не оставалось времени.

Охотник быстро вытащил холщовую сумку из кармана куртки, осторожно шагнул к щенку. Тот, наконец, почувствовал постороннего. Перестал сосать, повернул в его сторону голову. Оскалил небольшие, тоже уже отливающие сталью зубы, зарычал. Но что-то темное упало на него сверху, рвануло, перевернуло, подняло куда-то в тряскую высь. Потеряв полную ориентировку, перепуганный щенок заскулил, затих.

Охотник шел быстро, не оглядываясь по сторонам. Он направлялся не в сторону деревни или свалки, а к трассе. Туда, где гудели машины и можно было остановить попутку или автобус до города. Он спешил: встреча с кем-либо из людей сейчас в его планы не входила.

Щенок начал шевелиться, повизгивать, толкать носом в спину охотника. Тот успокивающе произнес:

— Не шуми. Потерпи немного. Скоро мы будем дома. Еще немного осталось. Не бойся, я тебя никому не отдам!

— Куда ж тебя устроить? — вслух размышлял Петр Иванович, наблюдая, как осторожно все обнюхивает в кроличьем загоне, обтянутом металлической сеткой, серо-коричневый, коротколапый, вислоухий щенок.

Пока ехал домой, об этом не думал. Только здесь, в сарае, куда зашел, не показываясь домашним и стараясь избежать встреч со знакомыми, понял серьезность проблемы. Ведь зубы щенка могут прогрызть все, что он захочет. По крайней мере, в его сарае. Впрочем, то взрослые псы, а щенок?

Словно услышав размышления охотника, щенок ткнулся носом в сетку, раскрыл рот, и Петр Иванович услышал легкий скрежет. Нет, он не перекусил проволоку. Может, потому, что голодный и обессиленный? А когда поест? Щенок поднял голову, и словно холодок прошел по сердцу человека. На него смотрели уже знакомые маленькие серые бляшки. В них не было ненависти взрослой собаки, но и тепла тоже не замечалось. Щенок негромко зарычал и тявкнул. Повизжал, снова тявкнул. Смысл был понятен: есть хочу!

— Чем же тебя покормить? — вздохнул Петр Иванович. — Легко рассуждать теоретически, а вот как это осуществить практически? Раз сосешь, значит нужна собака, кормящая кутят. Но где ее взять? И опять же, станешь ли ты сосать молоко у обычной собаки? И подпустит ли она тебя к себе?

Щенок смотрел на него, словно прислушиваясь. Снова зарычал и тявкнул, звучно щелкнул маленькими зубками: мол, шевелись, а то я рассержусь!

— Ого! — охотник уважительно посмотрел на пленника. — А ты, брат, шутить не любишь! Ладно, подожди, что-нибудь придумаю.

Вышел из сарая, закрыл его на замок, быстро зашагал к своему пятиэтажному дому. Дети еще не пришли из школы. Жена на работе. Это хорошо. Быстро проверил наличие продуктов, заглянул в холодильник. Взял пакет молока. Вылил в ковшик, нагрел. Нашел бутылку, перелил туда молоко. Но где взять соску? Обыскал всю квартиру. Пусто.

— Вот еще проблема! — рассердился Петр Иванович. И вспомнил, что этажом выше живет семья, где есть грудной малыш. Отправился к соседям. Странная просьба вызвала у молодой мамаши и ее свекрови любопытство и целую серию полуироничных вопросов. Но Тихонов, поглощенный сложной проблемой будущего кормления, даже не обратил на это внимание, отделавшись невнятными фразами.

Бегом вернулся в квартиру, надел соску на бутылку и так же быстро зашагал к сараю. Уже подходя, услышал настойчивый визг, тявканье, легкий скрежет. Щенок метался по загону, тряс зубами проволоку сетки. Появление человека вызвало новый прилив тявканья и визга. В маленьких глазках горела злость и нетерпение. Зайти внутрь Петр Иванович не решился, перегнулся через барьер, протянул бутылку щенку. Тот сходу схватил соску, рванул на себя и сорвал с горлышка. Молоко хлынуло на землю. Охотник тут же отдернул назад бутылку с остатками молока и выругался:

— Глупая псина! Одно слово — дикарь!

Щенок ткнулся носом в остатки молочной лужи, быстро впитывавшейся в подстилку. Лизнул и тут же начал сосать, но было поздно, молоко ушло. Поднял голову и затявкал, завизжал на человека. Охотник почесал затылок: хочешь не хочешь, а входить надо. И кормить там. А если начнет кусаться? Этим зубам ничего не стоит прокусить сапоги. И бить нельзя, иначе никакого приручения не получится. Подумал, подумал и все же шагнул в загон.

Щенок опрометью метнулся в угол. Сердито засверкал стальными бляшками глаз, зарычал, затявкал. Охотник, искоса поглядывая на него, наклонился, подобрал соску, надел на бутылку, присел на корточки, протянул щенку:

— На, ешь! Хватит злиться.

Щенок рычал, тявкал, но уже больше смотрел на бутылку, чем на человека. Он был слишком голоден, чтобы сейчас думать о враге на двух лапах. Наконец решился, сделал шажок, другой, не прекращая рычать и тявкать. Человек не шевелился, продолжал уговаривать:

— Ешь, дурачок! Хочешь же, я вижу! Не бойся!

Еще шажок, еще. Клац! Щелкнули зубы на соске. В последнюю долю секунды Петр Иванович удержался, не отдернул руку. Не спуская глаз с человека, щенок жадно, взахлеб, сосал. Охотник облегченно вздохнул: первая, пусть маленькая, но победа. И ласково сказал:

— Не спеши. Я еще налью.

— Ты где пропадал? — спросила жена, придя с работы.

— Ездил в деревню, где собаки прорвались, — нехотя пояснил Петр Иванович. — Вместе со Смирновым.

— А почему он мне звонит, тебя ищет?

Озабоченный думами о щенке, оставленном в сарае, Петр Иванович пропустил ее вопрос мимо ушей и буркнул:

— Ладно! Я ему сейчас позвоню.

Смирнов словно ждал звонка.

— Слушай, Петро! Ты куда пропал? Мы на «уазике» все поле проехали, тебя искали. Думали, какая-нибудь отбившаяся в сторону псина напала и поранила.

— Я прошел по следам собак, а оттуда вышел на трассу.

— Так надо предупреждать, а то так инфаркт можно заработать, сердито выговаривал Смирнов. Но потом сменил гнев на милость: — Слушай, Петро! Завтра все шишки области и города да важные персоны из Москвы будут решать, что делать с собаками и свалкой.

— Ну?! — чувство тревоги охватило Петра Ивановича. — Ты там будешь?

— Буду. Пригласили.

— Выступишь?

— Придется. Я все ж за охотничье хозяйство отвечаю. И за борьбу с бродячими собаками — тоже, — не очень охотно ответил Смирнов и вдруг оживился. — Слушай, Петро! А почему бы тебе со мной туда не пойти!?

— Как это? С какого боку? — растерялся Тихонов. — Что я там буду делать? Не пустят.

— Пустят. Я тебя своим замом, экспертом по собачьим проблемам представлю. Встанешь, скажешь о своей идее, насчет кормежки собак. Мысль-то дельная!

— Так это ты и сам сможешь сказать, — разочарованно произнес Петр Иванович. — Меня и слушать не станут.

— Ну вот что, Петро, — сердито оборвал его Смирнов. — Брось капризничать! Короче, завтра в восемь тридцать жду около Дома Советов. И не вздумай опоздать или не явиться! Все! — в трубке послышались короткие гудки.

Тихонов недоуменно пожал плечами, посмотрел на трубку и положил ее на аппарат. В прихожую заглянула жена в халате и с копной бигуди на голове:

— Петь, ты чего ругаешься?

— Тебе показалось, — рассеянно ответил Тихонов и пошел на кухню. Нагрел молока, налил в две бутылки, надел куртку и вышел из квартиры. Екнуло сердце: а вдруг прогрыз и удрал?! Шагнул ближе и услышал легкий скрежет и повизгивание. Облегченно вздохнул: здесь! Открыл дверь, зашел внутрь, и снова екнуло сердце. Неприятный холодок пробежал между лопатками. Перед ним в темноте светились два серебристых огонька.

— Ну и глазищи у тебя, парень, — пробормотал Петр Иванович, придерживая правой рукой бутылки, а левой отыскивая на стояке двери кнопку выключателя. Бледный свет обнажил и щенка, и загон. Тот шарахнулся в угол и тявкнул. Петр Иванович раздумывать не стал, шагнул в загон и, присев, поманил щенка одной из бутылок:

— На, подкрепись немного. Небось, проголодался?

Это собрание-совещание всех заинтересованных лиц только начиналось чинно-благопристойно, а потом весь регламент нарушился, разгорелся яростный, бескомпромиссный спор. В сущности, кроме представителей общества охраны животных, никто не оспаривал вопрос о том, что бронесобаки опасны и для людей, и для домашних животных. Их роль в природе непонятна и сомнительна. Зато четко видна ненависть к человеку, борьба с его действиями. А раз так, то этот метастаз природы надо уничтожить в зародыше, пока он не расползся за пределы свалки.

Осмысленной подготовкой и организацией прорыв напугал многих, а ученых обеспокоил и застал врасплох. Теперь все понимали: за бетонным забором скапливается грозная сила — сотни голодных и разъяренных псов. Оставлять их в нынешнем состоянии просто опасно.

Городские власти предлагали все решить как можно быстрее: отловить десяток-другой для научных исследований и зоопарков, а остальных уничтожить в ближайшее время.

Ученые считали необходимым все же повременить, дать возможность еще немного понаблюдать за бронесобаками в их естественных условиях. Полагали, голод вот-вот начнет обессиливать собак и сокращать их численность. А оставшихся тогда не составит труда выловить.

Представители армии заняли нейтралитет. Молчали. Для них и то и другое подходило. В первом случае можно было провести боевую операцию по всем правилам военного искусства в практически боевых условиях, когда каждый солдат может реально получить травму, а то и погибнуть по собственной неосторожности или невнимательности. Во втором случае можно было, опять же в условиях, максимально приближенных к боевым, проверить организацию караульной службы, систему боевых и тревожных групп, отражающих прорывы противника.

Петр Иванович сидел мрачный, темнее тучи. Его душа кипела от негодования: о чем они спорят?! Совсем обалдели от страха перед собаками! Ему очень хотелось выступить, но не хватило смелости встать и попросить слова в таком солидном собрании.

Смирнов, сидевший рядом, видел его мучения. Незаметно написал записку, украдкой передал сидевшим впереди и теперь ждал реакции президиума. Прошло минут пятнадцать, но никто не вызывал Тихонова. Смирнов начал тревожиться и раздумывать: а не написать ли вторую записку? С трибуны сошел очередной оратор — какой-то начальник. И тут председательствующий сказал:

— Товарищи! Слово просит представитель охотобщества Тихонов Петр Иванович. Как сказано в записке, он участник первой серьезной стычки с бронесобаками на свалке. Дадим ему слово?

Кровь ударила в лицо Тихонова. Оглянулся на Смирнова:

— Твоя работа, Николаич?!

Тот не успел ответить — в зале послышались выкрики: пусть говорит!

Павел Николаевич подтолкнул Тихонова:

— Иди, иди! Люди ждут!

Пунцовый от смущения Петр Иванович вышел на трибуну. Окинул взглядом притихший зал, поймал сотни любопытных глаз и вдруг вспомнил те глаза, что видел утром в сарае. Смущение исчезло, и он заговорил, с каждым словом теряя скованность:

— Товарищи! Так просто все и не скажешь. Я не оратор. Но… — он запнулся, услышал подбадривающие возгласы. — Но никто из выступавших не сказал самого важного. А оно в том, что природа ничего не создает против человека или для человека. Мы лишь занимаем определенную экологическую нишу, которую постоянно стремимся расширить и, заодно, выбраться из нее. Но тем самым мы влияем на обстановку в других экологических нишах! Появление бронесобак — лишь косвенный ответ на действия человека. Просто эти животные, выброшенные людьми из своей и человеческой ниши, пытаются приспособиться к изменившимся условиям. Уничтожать собак или нет, — такая постановка вопроса неправильная!

В зале прокатился шум. Петр Иванович повысил голос:

— Да, неправильная! Посудите сами, до чего мы додумались! Огородили бетонной стеной свалку, превратили ее в концлагерь для собак. А прекратив завоз мусора, мы лишили их корма! Ученые очень много говорили об изучении образа жизни бронесобак, а что они узнали за эти три месяца? Даже не знают, чем они питаются!

Кто-то зааплодировал. Кто-то свистнул. Председательствующий сердито сказал Тихонову:

— Товарищ, говорите по существу. Не раздражайте зал!

— Извините, — смутился Петр Иванович, повернулся к залу.

— Я скажу так: если бы завоз мусора не прекращался — не было бы никаких прорывов. А отдельных агрессивных особей всегда можно и нужно уничтожать. Так же, как мы производим отстрел бешеных собак и кошек. И еще… — Тихонов сделал паузу: говорить или нет? Отчаянно махнул рукой: будь что будет! — И еще, товарищи. Вы видели их глаза? Это глаза отчуждения и ненависти. Надо восстановить в этих глазах дружелюбие, вернуть эти глаза, нам, людям! Ведь приручение животного мира мы начали с них, с собак. Так зачем же их первых и отталкивать от себя?! Лично я уже сделал первую попытку.

— Каким образом? — послышался выкрик, и наступила тишина. Люди ждали. Петр Иванович набрал побольше воздуха в легкие и… нырнул:

— У меня дома — бронещенок. Я пытаюсь его приручать.

Гул удивления прокатился по залу. В разных местах возникли вихри яростных споров. Но Петр Иванович уже спустился с трибуны. Дело сделано, бояться поздно.

К нему подбежал Смирнов:

— Петро, ты серьезно?!

— Да, Николаич.

— Где ты его взял?! Они же не подпускают человека, нападают первыми! — изумился Смирнов.

Вокруг начала собираться толпа. Петр Иванович окинул взглядом лица любопытных, улыбнулся.

— Долгая история.

— И вы не боитесь? — спросил кто-то.

— Честно говоря, боюсь, — Тихонов покачал головой. И снова улыбнулся, чисто по-мальчишески. — А только мой щенок уже молоко из бутылочки сосет!

Реклама на сайте