«Улыбка»

Лобарев Лев Улыбка

— Извини, сегодня я не смогу.

Тугими упругими щупальцами черная тоска сдавливает горло. В легких першит, и он с трудом подавляет кашель.

— Хорошо, я перезвоню вечерком.

Мост над черной бездной, полной пронзительных звезд. Перил нет, и настил непрочен. Доски-ступени то и дело трещат под ногой. Они ненадежны, как твои слова, но мне больше не на что надеяться. Ты скажешь что-нибудь ласковое, коснешься руки, улыбнешься, и еще одна ступенька выдержит меня и не даст сорваться вниз. Я иду к тебе чистая яркая звезда, не похожая на мелкие злые иглы остальных, — ты светишь впереди, и до тебя все ближе. Я греюсь в твоем свете, забывая на время о том, что вокруг — вакуум. Иногда звезда мигает приветливо, и тогда я запрокидываю вверх лицо и улыбаюсь тебе.

Он нес эту чашу с черной водой в себе, он мчался сквозь лес, и вода переплескивалась через край. Капли оставляли на нем язвенные кислотные ожоги. Большей частью — на нем. Но отдельные брызги перелетали через не слишком-то высокие борта, которыми он ограждал мир от себя, и земля под ногами жалобно ныла, принимая в себя плеснувшую черноту. Кое-где за его спиной листья деревьев сворачивалась в хрупкие черные трубочки. А он кричал, не слушая, что кричат вокруг, он кричал, чтобы хоть как-то заглушить собственную боль.

Постепенно зверье стало убираться с его тропы. А чаша была полна…

— Ты хорошо выглядишь…

Он улыбается.

— Правда?

— Правда. Помолодел лет на пять. Смотреть приятно…

— А так?

Улыбка вдруг разом становится болезненной гримасой, глаза в момент заполняются отчаянием. Затравленный взгляд, нехороший.

Собеседник отводит глаза.

— Так — нет.

Он движением ладони убирает с лица тоску. Глаза снова улыбаются.

— Вот и хорошо.

— Что хорошего? — собеседник злится.

Он смеется.

— Хорошо, что смотреть приятно.

Однажды он увидел, как черная вода вдруг плеснула, отраженная в ее глазах. И он испугался.

Я должен научиться улыбаться. Эй, зеркало! Веселись… Да, знаю, это непотребно. Попробуем так… Уже лучше. Нет, слащаво. Добавим во взгляд каплю ироничности — как бы над собой… Чуть-чуть. Вот. Забавно — лепить собственное лицо… Посмотрим-ка на себя — ее глазами… Должно понравиться. Нет ни боли, ни бед. Я весел, легок, я почти волшебный принц из сказки. Грусть — только возвышенная. Злость только праведная. Я сотворю сказку из себя, любимая — может быть, ты прочитаешь ее.

Я должен научиться улыбаться.

— Почему ты так смотришь?

Он смеется и встряхивает головой.

— Я задумался. Извини.

Я боялся, что в компенсацию меня будут мучить кошмары. Но я так выматываюсь, что по ночам не снится ничего.

Чернота нагло лезет в лицо душными пальцами. Я улыбаюсь — уже рефлекторно — и чернота хохочет в ответ, хищно и радостно, чернота вцепляется когтями уже изнутри, и я ничего не могу сделать — ведь Она должна видеть только улыбку.

Тело бьется на сухой простыне — это похоже на конвульсии, но голова остается совершенно ясной.

На лице улыбка.

Чернота из ее глаз исчезла. Они оказались светло-серыми.

Мне кажется — или проклятая чаша стала тяжелей?

— Кого ты обманываешь?! Ее? Себя?

— Судьбу.

— Это же ложь! Ты врешь ей, подсовывая вместо себя сладкую маску! Это подло!

— Я пробовал иначе. Мне не понравилось. Ей, думаю, тоже.

— Дурак. Ты не умеешь улыбаться.

— Теперь — умею…

— Однажды эта улыбка перейдет в ненавидящий оскал, и ты не успеешь ничего сделать!

— Успею. Не бойся за нее.

— Дурак. Я за тебя боюсь.

— Не бойся.

— Чем врать, уходи. Это будет честнее.

Он наконец поднимает глаза. В них — совершенное изумление.

— Как это? Я без нее не могу.

Каждый шаг зависит от ее слова. Взгляда. Прикосновения.

Вот еще одна ступенька, хрустнув, приняла его вес.

Шаг. Еще одна. Шаг.

— Прости, я сегодня не могу…

Доска раскалывается и, нелепо взмахнув руками, фигурка срывается вниз.

— Если хочешь — завтра…

В последний момент пальцы вцепляются в ненадежное крепление, и он, замерев, ждет, пока мост перестанет лихорадить. Потом осторожно подтягивается на руках.

— Хорошо, я позвоню…

Он ложится на спину и находит взглядом свою звезду. На губах появляется улыбка.

— Да нет, все хорошо. Это даже не притворство уже. Я правда научился этой вот светлости.

— Прости, но это все равно — неправда. Я чувствую: тебе больно.

— Ты — чувствуешь, потому что с тобой я… Вот черт — хотел сказать — без маски…

— Вот видишь.

— Чушь!

— Рано или поздно ты сдохнешь от этого напряжения.

— Я никогда не умру. Я люблю ее.

«…в результате остановки сердца приблизительно в 18 часов. Следов насильственной смерти не обнаружено.»

На его лице была улыбка.