«За земными вратами»

ПРОЛОГ

Итак, теперь она звалась Малеска. Ее импресарио уверил, думаю, небезосновательно, что она — самая очаровательная девушка Америки. Но если б я знал, что сегодня вечером она будет исполнять здесь «Крыши Виндзора», то пошел бы в какое-нибудь другое место.

Однако было уже слишком поздно — я сидел за столиком, довольствуясь сэндвичем и виски с содовой. Свет погас, включили прожектора: на сцене в буре аплодисментов стояла, кланяясь, Малеска. Я надеялся еще, что она не помешает мне спокойно поужинать. Можно ведь и не смотреть в ее сторону. Я принялся за белое мясо цыпленка и виски с содовой, ненадолго мне удалось даже направить мысли в иное русло, впрочем, пока не зазвучал этот знаменитый бархатный голос…

Я слушал, как она поет. Скрипнул стул. В полутьме кто-то сел возле меня. Вглядевшись, я узнал одного из заправил шоу-бизнеса.

— Привет, Бартон, — сказал он.

— Привет.

— Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Я сделал пригласительный жест, и он что-то заказал бесшумно подбежавшему официанту. Малеска все еще пела.

Человек, севший за мой столик, уставился на нее с восторженным вниманием, как, впрочем, и все остальные в этом зале, исключая, пожалуй, меня.

Ее дважды вызывали на «бис», и, когда зажгли свет, я увидел, что мой сосед пристально смотрит мне в лицо. Мое равнодушие было, вероятно, слишком очевидно.

— Не впечатляет? — озадаченно спросил он.

Даже и до Коржибского этот вопрос не имел бы смысла: я знал, что не могу ему ответить, и не трудился, — просто промолчал. Краем глаза я видел, как Малеска, шелестя жесткими юбками, пробирается к нашему столику. Я вздохнул.

Она принесла легкий аромат цветочных духов, которые, я в этом уверен, не сама себе выбирала.

— Эдди, — сказала она, опершись о край стола и наклонившись ко мне.

— Да?

— Эдди, я тебя не видела лет сто.

— Да, пожалуй.

— Послушай, почему бы тебе не подождать здесь? Своди меня куда-нибудь после выступления. Мы могли бы пропустить по стаканчику или… А? Как, Эдди?

Ее голос завораживал, в нем было что-то магическое. Таким же он был, когда звучал по радио и на пластинках, а скоро появится и в кино. Я молчал.

— Эдди, пожалуйста!..

Я взял свой стакан, допил то, что там оставалось, стряхнул крошки с пиджака и положил салфетку на стол.

— Благодарю, — сказал я. — Но не смогу.

Она пристально посмотрела на меня — таким знакомым, испытующим взглядом, полным непонимания и растерянности. В зале по-прежнему гремели аплодисменты.

— Эдди…

— Ну ты же слышала. Давай-ка иди… Тебя зовут на «бис»!

Она молча повернулась и направилась к сцене, пробираясь между столами; ее юбки шипели и пенились.

— Эдди, ты с ума сошел? — спросил мой сосед.

— Весьма возможно, — ответил я, не собираясь ему ничего объяснять.

— Ну ладно, Эдди. Я полагаю, тебе виднее. Но все равно это странно: самая красивая женщина в мире бросается к твоим ногам — а тебе наплевать. Это просто неблагоразумно.

— А я вообще не слишком благоразумен, — ответил я. Разумеется, это ложь, потому что я — самый благоразумный человек в мире, и не только в этом мире.

— Ты выдаешь одни избитые истины, — заметил мой собеседник. — Но ведь это не ответ.

— Избитые истины… — я поперхнулся. — Ничего, ничего, все в порядке. А что ты имеешь против избитых истин? От частого повторения они стали банальными, но оттого не стали менее правдивыми, не так ли? — Я посмотрел на Малеску, сделавшую стойку у микрофона: она опять собиралась петь.

— Знал я одного человека, который пытался посрамить эти избитые истины, — продолжал я в раздумье, осознавая, что, возможно, говорю лишнее. — Он вляпался по самые уши. Круто ему пришлось, тому парню.

— А что с ним произошло?

— О-о! Он попал в сказочную страну, спас прекрасную богиню, сверг жестокого Верховного жреца, и… А-а, выброси из головы! Наверно, прочитал в какой-то книге.

— И что же это была за сказочная страна? — довольно безучастно спросил мой сосед.

— Малеско.

Он поднял брови и взглянул сперва на меня, а потом через зал на Самую Красивую Девушку в Мире.

— Малеско? Где это?

— Прямо у тебя за спиной, — ответил я.

Затем я снова наполнил стакан и уткнулся в него носом. Мне больше нечего было сказать, по крайней мере этому типу. Но переливы ее голоса вдруг пробудили глубины моей памяти, вызвав трепетное эхо, и на мгновение грань между нашим миром и тем, далеким, почти перестала существовать.

«Малеско», — думал я, закрыв глаза, и под звуки музыки попытался в темноте представить купола и башни того радужно-красного города. Но не смог. Он ушел, вернулся в сказку, и ворота захлопнулись навсегда.

И все же, когда я думаю обо всем этом теперь, у меня нет ощущения чуда, нет скептической мысли, что я гулял по тем улицам лишь во сне. Это все было на самом деле. И у меня есть очень убедительное тому доказательство.

А случилось все это уже довольно давно…

ГЛАВА 1

Вы помните историю про слепцов и слона? Никто из них так и не понял, что же из себя представляет слон. Примерно то же произошло и со мной. Передо мной раскрылся иной мир, а я счел, что у меня что-то случилось с глазами от перенапряжения.

Как-то вечером, с бутылкой виски под рукой, сидел я в своей квартире, как вдруг началось это странное мерцание воздуха.

Я сказал себе, что надо встать и выключить свет, так как Лорна повадилась вваливаться ко мне без предупреждения, если я долго не показывался в пивной, где она работала. Мне не хотелось видеть ее. Лорна Максвелл прицепилась ко мне как пиявка, со всей непреклонной назойливостью, какая была свойственна ее куриным мозгам. Отвязаться от нее не было никакой возможности, разве что пристукнуть.

Лорна все решила очень просто: вот он я, многообещающий молодой актер Эдди Бартон, имеющий за плечами три бродвейских спектакля, прошедших на «ура», и хорошую роль в новой постановке, от которой критики заранее в восторге. Чего уж лучше!

И вот она, третьеразрядная молодая певичка из пивной, не имеющая за плечами ровным счетом ничего. Не спрашивайте меня, как мы познакомились или как она меня подцепила. Я вообще легко попадаюсь на крючок. Дети, звери и люди типа Лорны чувствуют таких, как я, за милю.

Она вбила в свою взбалмошную головку, что стоит мне лишь замолвить словечко, как она займет место рядом со мной, и ее ждет успех и обожание газетных репортеров, и что лишь эгоизм мешает мне сказать это волшебное слово кому-то из власть предержащих, чтобы превратить ее в очередную Золушку. Доводы рассудка на нее не действовали. Поэтому самое простое, что я мог сделать, когда был дома один, это выключить свет и не подходить к дверям.

В воздухе опять появилось странное мерцание. Я прищурился и тряхнул головой: это начинало меня тревожить. Дело не в виски. Это всегда начиналось только в моей квартире и лишь после того, как я посмотрю именно на эту стену.

На стене висела картина Анри Руссо «Спящий цыган» — одна из тех вещей, что дядюшка Джим оставил мне в наследство вместе с квартирой. Я изо всех сил постарался сосредоточиться на зеленовато-синем небе, развевающейся гриве льва, на полосатой одежде смуглого человека, лежащего на песке.

Но увидел я лишь размытое пятно. Затем я подумал, что, должно быть, все-таки очень пьян, потому что оттуда, из-за пятна, до меня стали доходить какие-то звуки, похожие на рев. Конечно, это мог быть и лев, но он уже совсем исчез, и мне показалось, что передо мной колышется сияющий радужно-красный купол.

Я закрыл глаза, плотно стиснув веки. Похоже, я схожу с ума.

Дядюшка Джим оставил мне квартиру по завещанию. За нее нужно выложить сразу баснословную сумму, затем платить всю жизнь — и можете называть эту квартиру своей. Я сам не ввязался бы в такое предприятие, но дядюшка Джим — другое дело. Впрочем, приятно иметь берлогу, откуда домовладельцы не могут тебя выставить, даже если кто-то предлагает им большие деньги.

Тут, вероятно, стоит сказать несколько слов о моем дядюшке, Джиме Бартоне. Это был еще тот персонаж! Имел он рыжие волосы, веснушки и обыкновение теряться где-то за границей месяцами напролет, а иногда — годами.

Когда я был мальчишкой, он обычно навещал нас между поездками, и я любил его больше всех, кого знал в те годы: у нас была общая тайна.

Началось все со сказок, которые дядя рассказывал мне перед сном. Из них я узнал о чудесной стране Малеско, в которой были и прекрасная принцесса, и злой Верховный жрец, и благородный молодой герой, чьи приключения иногда не давали мне уснуть целых пятнадцать минут после того, как тушили свет.

В те дни еще не выдумали суперменов, поэтому в мечтах я не рисовал себя разгуливающим по Малеско в красном облегающем комбинезоне, но чаще носил львиную шкуру, как Тарзан, а бывало, даже доспехи неустрашимого марсианского воина, похожего на Джона Картера.

Больше того — я выучил язык жителей Малеско, который, конечно, придумал дядюшка Джим. Его голова не знала покоя, и рассказы о Малеско хлынули на меня в те месяцы, что он провел у нас, выздоравливая от какой-то болезни. Дядюшка составил даже словарь этого языка. Мы вместе сделали что-то вроде букваря и часто болтали на языке Малеско (кстати, довольно бойко), но вскоре дядя поправился и снова исчез.

Я сидел в своей квартире, вглядываясь в неясные, дрожащие очертания радужно-красного купола на стене; за ним виднелось что-то похожее на крыши, подсвеченные закатом. Я понимал, что скорее всего они существуют только в моем воображении и на самом деле я вижу лишь красное пятно, какое появляется перед глазами, если сильно их потереть, а все остальное воображению подсказывают истории дядюшки Джима о Малеско.

Его рассказы давным-давно ушли в глубины моей памяти, но иногда еще всплывал в воображении город, озаренный малиновым закатом, и огромный купол в центре него, отражающий свет от… Была ли это вода? Может — море? Или…

В дверь позвонили.

— Эдди! — громко позвал голос Лорны. — Эдди, впусти меня на минуточку!

Я знал, что если не открою, то она будет колотить в дверь и орать, пока не поднимет соседей. Я встал и осторожно обошел красное расплывшееся пятно, этот чистейший плод моего воображения, повисший между мной и стеной с картиной Руссо. «Странно, — подумал я, — что не расплываются очертания двери, коридора или, скажем, смазливое личико вошедшей Лорны».

— Я ждала тебя, Эдди, — с упреком сказала она, поспешно проскальзывая внутрь, пока я не успел передумать. — Почему ты не пришел? Мне очень нужно тебя видеть. У меня появилась идея. Слушай, а что, если я научусь танцевать? Это поможет? Я разработала тут свой выход и хотела, чтобы ты…

— Выпей виски, — устало сказал я. — Давай об этом потом, Лорна. У меня болит голова и что-то с глазами: все расплывается.

— …посмотрел, я мигом тебе покажу, — продолжала она сразу за мной. Это был один из ее излюбленных приемов.

Не очень прислушиваясь к ее болтовне, я последовал за ней в гостиную, в надежде, что она скоро уберется. Цыган на картине Руссо уже вернулся на прежнее место. Это ободряло. Красное пятно, превращенное моим воображением в вид сказочного Малеско, тоже исчезло. Я опустился в кресло, глотнул виски и угрюмо уставился на Лорну.

Не помню, что она там говорила. Девять десятых я пропустил мимо ушей. Налив себе виски, Лорна забралась, словно девчонка, на подлокотник кресла и, изящно поводя бокалом, болтала о том, как я помогу ей стать великой танцовщицей, если, конечно, замолвлю словечко нужному человеку.

Все это я уже слышал. Я зевнул, разглядывая лед в своем стакане, допил остатки виски и поднял глаза на стену напротив.

На этот раз увиденное показалось мне явной галлюцинацией. На месте картины Руссо находилось нечто совсем другое — передо мной был экран с цветным, стереоскопическим изображением.

На сей раз я видел все отчетливо. Это уже не могло быть игрой воображения. Это был Малеско, такой, каким описывал его дядюшка Джим. Один угол экрана пересекала черная полоса, похожая на чугунную ленту. И под этой полосой, где-то далеко-далеко, виднелся город, озаренный закатом.

Купола, возвышающиеся колонны, сверкающий шар, колышущийся, словно вода в гигантской прозрачной сфере, — все трепетало, и даже поддерживающие сферу своды арок, казалось, вот-вот унесутся ввысь. И все это хитросплетение арок, сводов, куполов горело огнем отраженного света. «Радужно-красный город, старый, как мир».

— Эдди, ну посмотри же на меня!

Я не шевельнулся. Это напоминало гипноз: невозможно было отвести глаза от этого невероятного видения. И еще я понял, что Лорна ничего не видит, иначе ее выдал бы голос.

Вероятно, она и не может ничего видеть. Возможно, я повредился в рассудке. А может быть, она просто не смотрела в ту сторону.

Лорна лепетала что-то насчет того, что сейчас снимет туфли и покажет мне танец, а затем я услышал, как бы издалека, топот босых ног по полу. Я понял, что мне пора протереть глаза и постараться прогнать видение прочь.

— Эдди, посмотри на меня! — настаивала Лорна.

— Хорошо, хорошо, — сказал я не глядя. — Прекрасно!

Я потер глаза.

И тут раздался крик Лорны.

Я вскинул голову и похолодел: она исчезла. Осталась лишь картина закатного города, с колышущейся гигантской сферой и черной полосой на переднем плане. Все изображение трепетало.

Я слышал постепенно удалявшийся, затихающий крик Лорны, который становился слабее, и после того как совсем затих, он долго еще звенел у меня в ушах. Вскоре мерцание в воздухе начало угасать, радужно-красный город — терять очертания, и вот уже лев опять склонился над спящим цыганом, и на стене, как прежде твердой, застыла картина Руссо.

— Лорна! — позвал я.

Никакого ответа. Выронив стакан, я поднялся, сделал шаг вперед и споткнулся об ее туфли. Я подбежал к двери и распахнул ее. В коридоре было пусто. Никаких шагов.

Я вернулся и прошел на кухню, затем в спальню — Лорны не было и там.

Часом позже, в полиции, я пытался объяснять, что не убивал ее. А еще через час я уже был в тюрьме.

ГЛАВА 2

Лучше, пожалуй, иметь дело с проходимцем, чем с фанатиком. Помощник окружного прокурора был именно фанатиком, зацикленным на своих теорийках, и благодаря этому отрадному факту я, не успев глазом моргнуть, оказался в очень невыгодном положении. Моя история вовсе не о том, как косвенные улики приводят к неправильным выводам, поэтому я не буду останавливаться на этом подробно.

А дело заключалось вот в чем: Лорну в вестибюле ждал приятель, к тому же соседи слышали, как она звонила ко мне и как я ее впустил. Вопрос — где же она?

Я даже не пытался рассказать, как все произошло, сказал лишь, что она ушла. Находясь в нервном шоке, я совершенно забыл о ее туфлях, которые явились веским доводом, опровергающим мое заявление. Помощник окружного прокурора явно хотел выслужиться и так основательно убедил себя в моей виновности, что охотно допустил бы, выражаясь языком закона, ряд расширительных толкований, только бы это позволило отдать под суд убийцу, то есть меня.

Вы, возможно, помните, что писали об этом газеты. Я потерял роль в аншлаговой пьесе. Нашли мне и адвоката, который не верил ни одному моему слову, поскольку я не мог сказать ему правды. Шло время, и меня спасало лишь то, что тело Лорны не обнаружили. В конечном счете меня отпустили.

Что бы вы сделали на моем месте? Будь я героем фильма, я бы тотчас же отправился к Эйнштейну, который бы все вычислил, расшевелил какую-нибудь супермашину, а та вернула бы Лорну или отправила меня, например, к Кинг-Конгу или в другой таинственный мир.

В каком-нибудь другом фильме нашлись бы гангстеры, выламывающие дверь, пока я спускаюсь по пожарной лестнице, как Дик Паувел, или обнаружились бы какие-нибудь раздвижные панели, все простенько объясняющие в конце фильма. Но Лорна-то исчезла в картине на стене, и я уже начинал опасаться за свой рассудок.

Единственное, на что можно было рассчитывать, так это на повторение таинственного мерцания, на то, что я тоже смогу проникнуть сквозь картину и вытащить Лорну обратно. Спустя несколько месяцев я стал возлагать на это вполне серьезные надежды. К тому времени я думал, что все уже кончено, побывал у окулиста, у психиатра и выяснил, что это была не галлюцинация, не нарушение зрения, не сумасшествие.

Нет, это был просто Малеско.

Поняв это, я просмотрел книги и бумаги дядюшки Джима и обнаружил много стенографических записей, которые не мог прочесть ни тогда, ни теперь, нашел немало сведений по алхимии и прочим странностям и, что самое ценное, откопал старый букварь Малеско и словарь — единственные вещи, из которых я извлек для себя тогда какую-то пользу. Но не сразу.

Прошло довольно много времени, прежде чем в одну прекрасную ночь все изменилось. Я опять сидел дома, потягивая виски, и опять раздался звонок, на сей раз — телефонный. Звонил мой адвокат, говорил он быстро и отчетливо:

— Послушай, Бартон, в Саунде подобрали какое-то тело. Твой приятель Томпсон заполучил его для лабораторного исследования. Он полагает, что это — та самая Максвелл.

— Лорна не мертва, — бестолково начал я, — по крайней мере, не…

— Ладно. Отнесись к этому спокойно, ведь Томпсон именно этого и ждал. Меня, честно говоря, ситуация слегка озадачила…

— Но они, скорее всего, не смогут опознать…

— Да, слишком большой срок, и теперь главным образом пойдут догадки. Но на Томпсона работают эксперты, и присяжные склонны им доверять, так что могут… могут поддержать выводы экспертизы, Бартон.

Такой вот поворот событий! И что, спрашивается, мне было делать? Бежать? Меня наверняка поймали бы. Остаться? Признают виновным.

Я повесил трубку и, возвращаясь к креслу, остановился, глядя с безумной надеждой на картину Руссо: если я прорвусь сквозь стену, окажусь ли я действительно в Малеско? И там ли Лорна, или она каким-то образом все-таки превратилась в труп, который ковыряет Томпсон?

— Лорна?! — звал я, но лишь напрасно сотрясал воздух. Лорна?!

Несколько минут ожидания. Никакого ответа. Но мой голос не растаял в тишине, мой голос отдавался эхом, как будто я говорил в тоннеле. Малеско, конечно, не существует. Это сказочная страна, такая же, как Оз или Страна Чудес из детской книжки. Но внезапно у меня почему-то появилась твердая уверенность, что эхо вторило мне в Малеско.

— Лорна! — закричал я. — Лорна!

Крик призрачно и глухо отдавался в длинном невидимом тоннеле и замирал в его дальнем конце — в Малеско.

— Лорна!

Настойчивый звонок у входной двери прорезал эхо моего голоса. Полиция? Я обернулся, и в этот момент стены качнулись. Все закружилось, комната расползлась в стороны, или мне так показалось, но, падая, я уже ничего не соображал. Тонкие настойчивые призывы звонка уходили все дальше и дальше, а я проваливался куда-то.

Вдруг я увидел лицо мужчины, кружившее в темноте. Лицо под странным головным убором выражало удивление, даже ужас, рот был широко открыт. Человек направил на меня какое-то оружие, затем подался в сторону я исчез.

Я скользил вниз словно по звенящей нити звуков, цепляясь за нее, как за спасательный трос, падая, на мгновения задерживаясь и снова падая в страшную бездну. Нить звуков становилась все тоньше, она терялась и больше не удерживала меня.

Я проваливался все глубже и глубже.

Но скоро передо мной выросла горизонтальная черная полоса, а затем появились какие-то вертикальные брусья, в которые я вцепился обеими руками, медленно сползал вниз. Инстинкт уже послал красную предостерегающую вспышку всем мышцам тела: «Хватайся! Держись крепче!»

Наконец вернулось ощущение реальности. Меня уже не окружала звенящая пустота, но внизу зияла настоящая бездна, заканчивавшаяся, впрочем, ужасающе реальной мостовой, где-то в миллионе футов от меня. Я висел с наружной стороны балкона, держась обеими руками за перила и слегка раскачиваясь на высоте, о которой страшно было подумать.

В ту минуту меня мучил вопрос: единственный ли это способ проникнуть в Малеско? Ведь если Лорна прошла этим же путем, то я попусту трачу время: она лежит мертвая на этой ужасающе далекой и твердой мостовой в розовом свете заката.

Я видел только брусья, за которые держался, стену да тошнотворный откос этого проклятого строения, заканчивающегося мостовой далеко внизу. Города я не видел. Все самое нужное было здесь: реальные, жизненно важные, красивые вещи, такие, как, например, уступ в стене или карниз, о который я мог опереться ногой.

Если бы меня сразу тогда отправили обратно в Нью-Йорк, я бы именно это и мог рассказать о Малеско: первое — перила сделаны из какого-то твердого и гладкого металла. Они слишком тонкие и скользкие, чтобы можно было долго висеть, держась только за них. Второе: стены зданий — каменные (возможно — пластик или металл), похоже — изготовлены заводским способом, вероятно сборные, но нет стыков или трещин, а посему — это никуда не годный способ возводить стены.

Казалось, у меня не было никаких сил перебраться через балконные перила, и все-таки я сделал это. Мои обезьяноподобные предки послали мне сигнал по каналу инстинкта, и мои ступни вдруг обрели хватательные способности, даже несмотря на ботинки. Подстегнул меня и исконный страх перед высотой. Не хочется об этом думать даже теперь. Не знаю, как я умудрился все это проделать.

В конце концов я перебрался на балкон, с радостью ощутив под ногами пол; Мои обезьяньи способности вернулись туда, откуда пришли, — на миллионы лет в биологическое прошлое. Мой далекий предок Бандар-Лог Бартон ушел охотиться на допотопных блох, и теперь верх взял еще более древний его предшественник — шарик протоплазмы.

Я размяк, как студень. Протоплазма понесла меня, раскачивая, по балкону к открытой двери. Я оказался в комнате среднего размера в компании того самого малого, который пытался меня застрелить.

ГЛАВА 3

В комнате не было никого, кроме этого типа. Она была пуста, лишь во всех углах под потолком висели крупные чаши из поржавевшей стали иди чугуна. Стены были голубовато-зеленые, пол, темно-зеленый, слегка пружинил под ногами. В розовом свете заката я увидел на стене свою тень.

В комнате было две двери. У одной из них стоял этот тип в замысловатом головном уборе, съехавшем ему на глаза. Он прижался ухом к двери и к чему-то прислушивался, не обращая на меня никакого внимания.

Мне запомнилось худощавое лицо этого мужчины средних лет, необычайно настороженное; рубашка с кофейным пятном и длинные облегающие штаны красной фланели. Однако вскоре я понял, что малиновым оттенком они обязаны закатному солнцу.

Услышав мои шаги, этот тип повернулся и вдруг отчаянно заметался в нерешимости. Он пытался сделать несколько вещей одновременно: казалось, он хотел открыть дверь и бежать, и хотел позвать на помощь. Затем он решился все-таки вытащить свое оружие (последний довод полицейского) и убить меня.

В конце концов он подбежал ко мне, обхватил меня за пояс и вытолкал на балкон. Прежде чем я осознал, что происходит, мое тело опять повисло над бездной. Не думайте, что я не сопротивлялся. Но что может сделать амеба?

Он мог меня просто отпустить, и я бы упал, но он не делал этого. Казалось, я был для него чем-то вроде квадратной втулки или затычки, и он отчаянно пытался найти такое же квадратное отверстие, чтобы меня туда вогнать. Он пытался отправить меня в счастливую лузу.

Все это время он тревожно оглядывался вокруг, смотрел вниз, стараясь не выпустить меня из рук, бросал взгляды через плечо, вверх на небо и постоянно встряхивал головой, пытаясь поправить свой шлем, который съезжал ему на глаза.

Мне все это казалось ночным кошмаром. Впрочем, смешно было оставаться пассивным и ждать, пока мной заткнут ту самую квадратную дыру. «Может быть, ему и удастся ее найти, — подумал я. — Мне за тридцать с лишним лет не удалось. Попадались лишь круглые».

На этом философском витке я овладел собой, изловчился, схватил моего противника за горло и вернулся в безопасное положение. Мы оба не подходили для десятираундовой схватки. Я нанес удар. Он выхватил из-за пояса оружие, похожее на маленькую гантелю, и я ударил его опять.

Он сжал концы этой гантели в руках и резко дернул их в стороны. Бесшумная голубая вспышка сверкнула между его сжатыми кулаками. Из-под его сползшего полосатого шлема на меня уставился один глаз, и тот выражал отчаяние. Тут он что-то увидел за моей спиной. На нас упала тень. Мой соперник замялся.

Я выбил оружие у него из рук. Два шарика упали и со щелчком соединились. Голубой свет погас. Мой противник, должно быть, сошел с ума: он нагнулся, чтобы подобрать эту штуковину, и тут я нанес ему быстрый короткий удар — у меня достало сил, чтобы он оказался действенным. Этот тип продолжал сгибаться, пока не рухнул лицом вниз.

Я оглянулся и увидел в небе некий воздушный корабль. Он был далеко и в тот миг напоминал галеон. На фоне красного полукруга он казался ажурным, словно сотканным из паутины.

А внизу лежал город с его куполами, разбегающимися улицами и шпилями. Бесконечные арки поддерживали колышущийся огненный шар.

Это был Малеско.

Я знал Малеско. Дядюшка Джим рассказывал о нем слишком часто, чтобы, увидев, я не узнал города.

Я с трепетом смотрел вниз на английский парк, ясный тенистый полумрак которого был подсвечен закатом, когда глубокий вздох поверженного врага заставил меня обернуться.

Он не шевелился, но я быстро вернулся в комнату и прислушался. Мне показалось, что снаружи слышны шаги, однако они стихли, и установилась тишина, нарушаемая время от времени дальним приглушенным рокотом голосов. Я приоткрыл дверь, у которой прислушивался этот кровожадный тип, и сквозь узкую щель увидел хорошо освещенный вестибюль.

Я закрыл эту дверь, открыл другую, что находилась в противоположном конце комнаты, и обнаружил там помещение примерно такое же, с ржавыми чашами под потолком в углах. Всю противоположную стену занимала какая-то машина. Во всяком случае, там на панелях были сплошь циферблаты, рычаги и тому подобное. Передняя часть машины была высотой примерно с мой рост. Я посмотрел на нее. Она, казалось, тоже посмотрела на меня. И ничего не случилось.

Кроме этого, я обнаружил в углу что-то вроде платяного шкафа, прикрытого занавеской. Посреди комнаты находился столик с остатками обеда: корка хлеба, чашка с зеленым осадком, а также какой-то плод размером с редиску, с червоточиной на розовом боку.

На полу возле стола лежали мятые черные одежды. Подойдя ближе, я нашел рядом с коркой хлеба пластину; на ней были какие-то кружочки, большинство из которых соединялось прямыми линиями, и вся пластина была перечеркнута несколькими жирными штрихами. Мне почему-то вспомнилась игра в крестики-нолики.

Я ходил вокруг машины, рассматривая ее со всех сторон, но это мне ничего не дало, да и не могло дать, будь то хоть фордовский двигатель или пылесос. Я оставил затею и вернулся, чтобы посмотреть, не очнулся ли мой противник.

Он еще не пришел в себя. Я перевернул его и осмотрел. На нем была легкая туника, тяжелые коричневые сандалии, плотные, немного запачканные белые штаны до щиколоток и полосатый головной убор.

О, да, еще у него был браслет на левом запястье, соединенный с кольцом на среднем пальце гибкой лентой из того же металла — голубовато-зеленого. На поясе была закреплена небольшая сумочка, и стоило мне к ней потянуться, как она издала звук, похожий на тот, что издает гремучая змея, предупреждая противника, а затем прозвучали слова, которые я автоматически перевел и понял раньше, чем осознал, что это был за язык.

«Верховное управление Храма. От жреца ночи, Фалви!»

Две мысли завладели моим сознанием; одна из них крутилась вокруг полосатого головного убора моей жертвы, а другая заставляла мои губы беззвучно шевелиться, повторяя слова, которые я только что слышал. Один и один — будет два. Один и один — будет Малеско.

Я сразу вспомнил истории дядюшки Джима и ту роль, которую в них время от времени играли эти головные уборы. Те, кто носили их, являлись… Кем же? Жрецами. И это означало, что…

Нет. Я отверг это как невозможное. Я поднялся и сделал глубокий вдох. Наступил момент, которого я старательно избегал, момент, когда, перестав суетиться, начинаешь осмысливать создавшееся положение.

Я в другом мире. (Каком мире? О нет! Я еще не был готов в это поверить.)

Возможно еще одно объяснение: я сошел с ума и на самом-то деле лежу на койке в Беллеву, а доктора задумчиво смотрят на меня и говорят: «Явно безнадежный случай. Может, применить лечение электрошоком, или попробуем новый метод, который, правда, дает летальный исход у макак-резусов?»

У моих ног по-прежнему лежал без сознания один из жрецов, и за балконными перилами расстилался город, уже не радужно-красный, а сумеречный, вечерний. Зашло солнце. Здесь быстро наступает ночь. Я окинул взором этот до боли знакомый вид, которым так часто грезил в детстве.

У меня не было ощущения чуда, как не было и недоверия к происходящему. Любой из нас, очутившись в какой-нибудь знакомой, но вымышленной стране типа Оз, рано или поздно начинает испытывать подобное недоверие, обнаружив, что она вполне реальна. Но со мной ничего подобного не произошло. Сомнения в реальности существования Малеско были бессмысленными он лежал передо мной. Я сказал себе, что удивляться начну потом и что сейчас у меня нет на это времени.

Больше всего меня тогда занимал сам дядюшка Джим, истории которого, как оказалось, вовсе не были сказками. Он действительно знал Малеско. Ну хорошо, а бывал ли он здесь сам?

Может быть, он просто нашел способ открывать дверь между мирами и таким образом обрел возможность наблюдать за другим миром и даже слышать его, раз уж он выучил язык Малеско. Не было времени все это обдумать как следует, события разворачивались слишком стремительно.

Одно было ясно: описание Малеско в рассказах дядюшки Джима явно сделано очевидцем. Тут действительно есть этот огромный колышущийся купол. Правда, дядя ничего не говорил об огнях, загорающихся по всему городу с наступлением темноты. Были среди них и цветные, а некоторые складывались в рекламные вывески, и я смог их прочитать.

«НИЧЕГО ЭТОГО НЕТ, МНЕ ПРОСТО СНИТСЯ СОН, И МНЕ СНОВА ДЕСЯТЬ ЛЕТ, А ВСЕ ЭТО ВЫДУМАЛ ДЯДЮШКА ДЖИМ», — твердил я себе.

Футляр на поясе жреца загудел, и снова послышался слабый голос:

— Falvi! Responde!

«Responde» произносится так же, как пишется. Это значит «отвечай». Слово Falvi я не знал. Это могло быть имя собственное. Возможно — имя моего противника. Если так, то Фалви не ответит, и я прикидывал, что за этим может последовать. Надо было уходить отсюда в город — там безопасней. Где есть огни, там найдется и темнота.

ГЛАВА 4

Из-за спешки меня всегда подводила логика. Я понапрасну суечусь. Ведь если этот жрец, лишь только увидев меня, попытался убить или хотя бы запихнуть туда, откуда я пришел, и его при этом не слишком волновало, не свалюсь ли я на мостовую, то, вероятно, можно ожидать подобного отношения и со стороны других жрецов. Во всяком случае, было неблагоразумно предполагать, что я от этого застрахован.

Я направился в комнату, где находилась машина, подобрал с пола черный плащ, встряхнул его и, накинув на плечи, застегнул вокруг шеи. Спереди, по всей длине, я обнаружил маленькие магнитные застежки, которые, стоило мне одернуть плащ, сами аккуратно застегнулись.

Меня внезапно охватила паника. Что же все-таки я здесь делаю? Какова вероятность найти Лорну в этом мире сказок и детских снов? Мое место там, в Нью-Йорке. Я быстро повернулся и рысью направился к балкону. Полы плаща хлопали меня по ботинкам.

Я перегнулся через перила и стал водить руками в воздухе. Нью-Йорка я не нащупал. Впрочем, я понятия не имел, какова на ощупь брешь в пространстве. Скорее всего, она похожа на дырку в пончике. Наивно, конечно, было надеяться, что я смогу ухватиться за что-нибудь устойчивое в своей квартире и таким образом втащить себя домой. Это было слишком похоже на попытку поднять самого себя за шнурки.

И все же я отдавал себе отчет в том, что мне отчаянно не хочется покидать этот балкон и выходить в мир, которого я совсем не знаю. Слишком странным образом я рожден в Малеско на этом балконе и еще очень молод и неопытен, чтобы отправиться на поиски славы и удачи в этом не обжитом мною мире.

Меня пугал этот чуждый мир, которого я не создавал…

Мое мироощущение — земное. Каждый из нас создает свой маленький мир, и в этом ему помогают предки, особенно родители. Поэтому людям, вероятно, понадобится долгое время, чтобы привыкнуть к жизни на Венере или на Марсе. Как бы то ни было, какое-то странное ощущение удерживало меня на балконе.

Я с горечью подумал о книгах, в которых описываются сверхъестественные истории, подобные моей, — о книгах Берроуза и Хаггарда. Но я находился не на Барзуме, и я не Джон Картер. Он был из того же теста, что и все легендарные герои. Он был несокрушим.

Я не чувствовал себя героем, хотя как знать… Героизм в глазах одного общества может обернуться малодушием в глазах другого. Этика Малеско, возможно, значительно отличается от земной. Я ни в чем не был уверен…

Меня не оставляло беспокойство за свою жизнь.

Дома подобные мысли не слишком часто приходили в голову. Не высовывайтесь слишком далеко из окна, не выбегайте на дорогу перед быстро идущим транспортом, не трогайте оголенных проводов (вы ведь знаете, что такое электричество?) — и все будет в порядке. В Малеско существует сила притяжения, и она показалась мне обычной. Это я мог учитывать. Но как быть с неизвестными силами типа электричества?

Житель Малеско в нью-йоркском метро мог бы запросто усесться на рельс, находящийся под напряжением, поскольку тот выглядит весьма безобидно. В Малеско я мог бы усесться на атомный реактор, не подозревая об этом. Оружие жреца, похожее на гантелю, указывало на существование какой-то неэлектрической энергии, а машина в соседней комнате, вероятно, приводилась в действие силой, о которой я и не слыхивал. К счастью, я мог читать по-малескиански и решил внимательно следить за надписями типа «CAVE», что значит — «берегись!». Нет, это по-латыни, на языке Малеско это будет «CAVEO».

Ощупывая воздух, я не слишком усердствовал. Жрец мог очнуться в любой момент, и тогда мне пришлось бы срочно решать, что предпринять — бежать, прятаться или сдаваться на милость, чем бы это ни грозило.

Я вернулся в комнату и задумчиво посмотрел на этого типа. Он начал слегка подергиваться. Даже в забытьи его лицо казалось слишком возбужденным, и я сказал себе, что самое лучшее сейчас — убежать или спрятаться, хорошо бы спрятаться — но где?

За занавеской находилась ниша с одеждой. Никакого другого укрытия здесь не было. Выйти в холл, где я рисковал нарваться на других жрецов с гантелями, выбрасывающими голубое пламя, я не осмелился.

Наступил момент, когда герои расхожих повестей творят чудеса доблести и отваги и одерживают верх с легкостью, добытой долгой практикой. Но мне все было в новинку. Я не чувствовал себя героем, и находчивость моя была не безгранична.

Я услышал, как в комнате, где лежал жрец, слабый голос опять позвал: «Фалви!» В ответ распростертый на полу жрец застонал и двинул рукой. Я понял, что влип. В подобной ситуации Джон Картер легко бы заскочил на десятифутовую стену, которая предусмотрительно не доходит до потолка, где бы и затаился, пока враги безуспешно ищут его.

В таких повестях врагу, конечно, не приходит мысль посмотреть вверх. Но здесь все стены доходили до потолка, а даже если бы и нет, то совсем не уверен, что я смог бы забраться на одну из них, подобно перепуганной кошке. Нет, я не так находчив и изобретателен, как Картер. Лучшее, что мне пришло в голову, — это нырнуть в нишу с одеждой и забиться в самый угол. А если присесть на корточки, то черный плащ скроет мои ботинки.

Наверное, это был не лучший вариант, но мне, как говорится, повезло. Если я не был находчивым героем, то и мой враг оказался не слишком изобретательным злодеем. Он был обычным малым, который очнулся после нокаута совершенно сбитым с толку.

В щель между сваленной одеждой и краем занавески я увидел, как он сел, тяжело вздохнул и сжал голову руками. Кисет на его поясе раздраженно произнес: «Фалви! Ответь!»

Он несколько раз тряхнул головой, окинул комнату мутным взглядом, затем пробормотал что-то и с трудом поднялся на ноги. На лице его был испуг, даже не просто испуг, — казалось, он находился в отчаянии, и виной тому был я.

Я понял это по его взгляду, блуждающему по комнате в поисках меня, и был очень рад, что спрятался. Мое убежище казалось не слишком подходящим, но менять его было поздно. К счастью, этот тип тоже оказался новичком в подобных делах.

Он выскочил на балкон и, перегнувшись через перила, с надеждой посмотрел вниз. А так как я не спускался по стене и не лежал распростертым на мостовой, он вернулся в комнату и на этот раз заметил приоткрытую дверь в холл.

По счастливой случайности я ее не закрыл. Он, должно быть, решил, что я сбежал, ведь он мог пролежать без сознания довольно долго, и у меня хватило времени для побега.

Я услышал, как он потоптался у двери, но уже через мгновение он плотно ее закрыл и вернулся обратно. По цвету его лица я понял, что у него язва. Он, похоже, из тех, у кого она всегда бывает.

Слабый голос на его поясе снова позвал. На этот раз жрец вытащил из футляра нечто, напоминающее белую вафлю, и поступил с этой штукой очень странно — он туда зевнул, то есть издал звук, подобно человеку, медленно отходящему от глубокого сна.

Я был несколько озадачен. Но тут мое внимание привлек яркий свет, вспыхнувший примерно в квартале от нас. Я был настолько изумлен изображением, увиденным на стене дома, что сделался слеп и глух ко всему остальному.

Передо мной был портрет Лорны. Гигантское изображение из моего укрытия казалось небольшим. Картина напоминала освещенный цветной витраж, хотя была лишена некоторых деталей, обычно присущих витражам. Я узнал Лорну, но долго не мог поверить своим глазам.

Да, это было несомненно лицо Лорны, но ему придали такое очарование, как будто сначала над ним поработали Арден с Рубинштейном, а затем передали Ромни, этому религиозному идеалисту. Как Ромни на холсте наделил леди Гамильтон достоинствами, которыми эта женщина с куриными мозгами никогда не обладала, так и тут Лорну Максвелл превратили в очень красивую девушку с ангельской внешностью.

Над портретом возвышалась огромная золотая буква «А». Такие же таинственные знаки, как я заметил, сверкали по всему городу, и, очевидно, это было полно глубокого смысла. Под портретом Лорны сияла надпись — «CLIA».

— Фалви!

Я уже почти привык к этому тонкому настойчивому голосу. Мое внимание привлек ответ — сначала сонное встревоженное ворчанье, затем фальшиво бодрый голос неожиданно разбуженного человека:

— Во имя Феникса. Фалви — Иерарху. Все спокойно у Земных Врат.

— Ты спал?

— Я э-э-э… я размышлял над таинствами.

— Тебе представится возможность подумать об этом в одиночестве, когда я доложу Иерарху.

После небольшой паузы голос продолжал:

— Фалви, если ты хочешь спать, я найду замену. Сейчас мое дежурство. Если что-нибудь случится, то Иерарх сожрет мой…

Последнего слова я не понял.

— Извини, — сказал Фалви, — не мог бы ты прислать кого-нибудь другого? Я… я, кажется, нездоров.

— Да, прямо сейчас, — согласился тонкий голос.

В установившейся тишине раздавалось тяжелое дыхание Фалви.

Я замер в ожидании. Странно, хотя речь Фалви и его собеседника звучала совсем не так, как у дядюшки Джима, у меня появилось ощущение, что говорит именно он. Ведь малескианскую речь я ранее слышал только из его уст.

Конечно, я не понимал всех оттенков значений, однако интонации помогали безошибочно уловить смысл. Язык Малеско прост, хотя раньше я этого не осознавал. Я вообще никогда не задумывался над ним — ведь мы обычно не анализируем многое из того, что накрепко, усвоили с самого детства.

Слова в этом языке произносились так же, как писались, или, по крайней мере, так, как писал дядюшка Джим. А он почти не делал ошибок, если судить по освещенным вывескам в городе. Язык Малеско похож на латинский, и каждый, кто помнит латынь со школы, легко угадает значение многих слов.

Фалви подошел к балкону, посмотрел на город и тихо выругался. Тут я понял, что в языке Малеско есть и англо-саксонские корни.

— Проклятый Нью-Йорк, — злобно сказал Фалви и, повернувшись, скрылся раньше, чем до меня дошел весь смысл его слов.

Нью-Йорк, он сказал — Нью-Йорк!

Я рассматривал преображенное красивое лицо Лорны Максвелл, сияющее на стене дома, и с грустью думал о Барзуме, таком безопасном и знакомом месте.

Фалви снова заговорил.

— Кориоул, — тихо позвал он, — Дом Кориоул!

Послышалось жужжание, и вскоре раздался скрипучий голос:

— …хочет, чтобы я сшил для нее одежду. Я слишком добр, чтобы отказать, но где найти время для…

— Частный канал! — выпалил Фалви, хотя, возможно, он сказал «линия» или «круг». Я не мог перевести буквально и понял лишь общий смысл этих слов, тем более что воспринимал их как разговорно-бытовые, а не как термины, поскольку сам привык только к разговорному языку.

Наступила тишина. Фалви обвел комнату тяжелым взглядом. Я затаился среди плащей и скоро услышал вкрадчивое хихиканье.

— Меня просто трясет, — раздался тонкий голос, — да, определенно, трясет, как в судорогах. Пурделор рассказал мне самую забавную шутку из всех, которые я слышал. Я чуть не лопнул от смеха. Смеялся до слез. Ты помнишь Дом Фереса? Он всегда уверял…

— Кориоул, послушай! Это Фалви. Здесь прошел еще кто-то.

— …уверял, что его имя следует произносить как Перес, не перебивай, я должен тебе это рассказать.

Фалви пытался назвать чье-то имя или позвать Иерарха.

— Не шуми, — сказал Кориоул с фальшивой веселостью. — Да, настаивал, что его имя следует произносить как Перес, понял? Так вот, как-то вечером, за ужином, Морандер и говорит: «Будьте любезны, Дом Перес, передайте мне, пожалуйста, paselae. Paselae! Ха-ха-ха!»

Послышалось развязное хихиканье.

— Проклятие! — воскликнул Фалви, у которого, по-видимому, было не больше поводов для шуток, чем у меня, и я почувствовал даже некоторую симпатию к этому озабоченному жрецу. А Кориоулу была нужна лишь благодарная аудитория. Впрочем, тогда я недооценил этого человека.

Сдерживая ярость, Фалви сказал:

— Вечером, когда я охранял Земные Врата, прошел еще один человек. На этот раз — мужчина. Он нокаутировал меня и сбежал. Ха, ха.

Кудахтанье Кориоула стихло.

— Ну, что ж… — заметил он. — Ты, наверно, развлекался с Земными Вратами…

— Я к ним даже не притронулся.

— Врать будешь Иерарху, если хочешь, а мне и не пытайся, Фалви. Ну и как выглядит этот человек, а?

Странное это ощущение — сидя в нише для одежды, услышать собственное точное описание. Мне даже на миг показалось, что я раскрыт, что яркий свет проник в мой угол, прогнав тени. Я посмотрел вдаль на портрет Лорны. Это вернуло мне душевное равновесие.

Очень часто в Малеско я нуждался в подобном успокоении, находясь на грани какого-то оцепенения, когда все кажется эфемерным, трудно двигаться и даже думать.

И вот мной вдруг овладела такая пассивность, и Фалви казался мне чем-то незначительным и нереальным, а тот факт, что он собирался найти и убить меня, приобрел чисто умозрительный интерес, не более того.

— Если ты с ним что-нибудь сделаешь, я тебе голову сверну, — сказал Кориоул. — Ты слышишь меня?

— Хорошо, я его не трону, — неубедительно произнес Фалви. — Может, кто-то из жрецов уже нашел его, тогда он, возможно, мертв. Откуда мне знать?

— По твоему описанию, он похож на человека, о котором рассказывала Клиа. Ну ладно, срочно встречаемся в Банях.

— Но ведь эта ночь…

— Благослови меня, я тоже думал в эту ночь оказаться на коне, — сказал Кориоул и снова хихикнул.

«Юморист», — отметил я какой-то частью сознания, так как голова была занята портретом Лорны и именем CLIA под ним. Итак, я похож на человека, которого описала Клиа. Это значит, что Клиа и Лорна — одно лицо, вывод напрашивался сам собой.

— Мне сейчас не до шуток, — сказал Фалви. — Иерарх не поверит, что я не трогал Земные Врата.

— Конечно, не поверит, — подтвердил Кориоул. — Он знает, что ты лжец. Срочно встречаемся в Банях. Поторапливайся. Человек, прошедший сквозь Врата, может оказаться именно тем, кто нам нужен. Если ты его тронешь, то я за тебя не ручаюсь.

— Послушай, если он бродит по Храму в своей одежде, то его остановят прежде, чем…

— Но ведь тревоги пока не было. Поторапливайся. Думать буду я. Это мое дело. И помни, никакой отсебятины. Ты не такой уж незаменимый.

— Ты тоже, возможно.

Тут Кориоул разразился смехом, похожим на кудахтанье домового.

— Вот уж воистину, горбатого могила исправит! Проще другого найти. Поторапливайся. Я тебе объясню, почему этот человек нужен нам живым. Было бы проще…

Смешки стихли.

— Проклятый комедиант, — процедил Фалви вполголоса, а затем громко сказал: — Твои шуточки дурно пахнут. Ты — дурак, Кориоул. Никто не считает тебя острословом. И если я найду того человека, то убью его, он не успеет и глазом моргнуть. Возможно, тебе наплевать, будут у меня неприятности или нет, но…

Далее речь стала невнятной. Я понял, что переговорное устройство было выключено раньше, чем Фалви начал свою обличительную речь. Это говорило о благоразумии и осторожности оратора.

Вскоре хлопнула дверь, и мне предстояло решить, что делать дальше.

ГЛАВА 5

Это было несложно. Вся проблема заключалась в том, как осуществить свои намерения. Любой шаг мог выдать меня, а я имел, согласитесь, веские причины подозревать, что этот храм, или дворец, или небоскреб, — полон потенциальных врагов, которые не упустят случая убить пришельца.

Значит, необходимо найти Лорну, чтобы действовать не вслепую. Мне не хватало информации, а больше всего хотелось узнать, как можно вернуться домой. Для начала нужно понять, что тут к чему. По-видимому, Лорна, под именем Клиа, нашла в Малеско безопасный приют. Трудно представить, как ей это удалось и насколько это место действительно безопасно. Но если Сезам можно открыть, то я хочу знать, как это сделать.

У меня было такое ощущение, что я нахожусь в темном лабиринте, полном ловушек и волчьих ям, и лишь где-то вдали мерцает слабый свет, а мне нужно до него добраться, чтобы получить информацию и возможную помощь.

В общем, ближайшая цель — найти Лорну, а что будет потом, я даже и не думал. Мне очень не хотелось покидать эту комнату, которая была как-то связана с моей нью-йоркской квартирой, но, похоже, лишь найдя Лорну, я мог рассчитывать на возвращение в наш мир.

Я быстро убедился, что комната пуста, и осторожно выбрался из ниши. Поразмыслив, я вернулся обратно и после недолгих поисков обнаружил головной убор, похожий на шлем, такой же, как у Фалви. Это был настоящий шлем, расписанный синими полосами. Водрузив его на голову, я убедился, что он надежно прикрывает лицо, подошел к двери и выглянул в коридор, в дальнем конце которого через несколько мгновений скрылся Фалви.

Больше там никого не было. Я смело вышел из комнаты и поспешил вслед за Фалви. По всему коридору под потолком висели металлические чаши, из которых лился мягкий дневной свет.

Некоторые из них прогорели, а одна, мерцая, угасала. По пути я заметил на дверях резную символику — схематичное изображение птицы и трезубца, а также римские цифры — XVI, XVII и так далее.

Там, где скрылся Фалви, я нашел в стене отверстие, размером с дверной проем, оказавшееся входом в шахту лифта, освещенную изнутри. Фалви медленно опускался в ней и был уже на расстоянии двадцати футов.

Я полагал, что это именно Фалви, хотя видел только шлем и носки сандалий. Сверху жрец напоминал раздавленного карлика. Он не поднимал головы, и я оперся рукой о стену и посмотрел вниз.

В шахте не было ни тросов, ни подъемных механизмов, хотя, конечно, Фалви мог стоять на какой-нибудь совершенно прозрачной платформе, медленно опускавшейся вниз. Я заметил только тень за спиной жреца, которая исчезала, по мере того как он опускался все ниже.

Я поднял глаза и увидел свою тень. Вид изуродованной головы поразил меня — я совсем забыл о шлеме. Фалви продолжал опускаться мимо выходов на другие этажи.

Я подался еще больше вперед и стал считать пятна света. Фалви миновал семь из них и наконец вышел. Шахта опустела, и я увидел, что она уходит на значительную глубину.

Я решил проэкспериментировать — бросить какой-нибудь предмет в шахту и посмотреть, упадет он или нет. Но в этот момент моя тень на стене слегка расплылась и внезапно удвоилась. Состояние моего рассудка было таково, что я всерьез задумался о том, не обзавелся ли второй головой, однако все же повернулся, чтобы посмотреть, откуда взялась вторая тень.

Я встретился глазами со жрецом, который беззвучно подошел ко мне сзади и теперь рассматривал меня с тем выжидающим выражением во взгляде, с каким кошка обычно смотрит на мышь. На лице его, обрамленном жреческим шлемом, одновременно читались необычайная настороженность и предвкушение триумфа. Он был молод и имел вид человека, проведшего накануне бурную ночь. Одет он был с той элегантной небрежностью, которая отнюдь не пристала духовному лицу.

Я с трудом скрыл свое потрясение. Сколько он уже следит за мной? От двери Фалви? И почему? Выражение его лица пугало меня. Судя по всему, он ждал от меня какого-то действия. Но какого? Из-за этого пристального взгляда я готов был поверить, что он читает мои сокровенные мысли и находит их в целом довольно забавными.

Я понятия не имел, как приветствуют друг друга жрецы при встрече. Я так и не успел решить, как спасти свою шкуру, но этот тип меня выручил. Пробормотав «Pardaese», он протиснулся в шахту, не отводя от меня ироничного взгляда.

У меня создалось такое впечатление, будто он точно знает, что происходит, и просто ждет, когда я себя выдам. Его насмешливый взгляд из шахты, казалось, спрашивал: «Чего ты ждешь?»

И тут я решился. В конце концов, как бы на моем месте поступил Джон Картер? Этот тип уже опустился футов на десять, на его лице, по-прежнему обращенном ко мне, расплывалась ухмылка. Я глубоко вдохнул и шагнул в пустоту, доверчиво ожидая, что неведомая антигравитационная сила поддержит меня и мягко опустит по шахте.

Этого не случилось; я камнем полетел вниз, с ускорением, присущим свободно падающему телу, и налетел на спокойно стоявшего жреца: мы сплелись подобно группе Лаокоона, где за пифона был я.

Он обхватил меня, хотя в этом не было уже никакой необходимости, а я повис на нем, как обезумевший от страха кот. Со стороны это, должно быть, напоминало короткую схватку, которая, впрочем, скоро затихла. Вцепившись друг в друга, мы продолжали медленно опускаться.

Так мы оказались лицом к лицу. Физиономия жреца светилась торжеством. Я решил, что безнадежно выдал себя и тем самым оправдал ожидания этого типа. Казалось, он знает, что я из Нью-Йорка, что прошел сквозь запретные Земные Врата, что бы они из себя ни представляли, а это значит, что там, где мы остановимся, меня будет ждать взвод, укомплектованный стрелками из духовных лиц.

Надумав, видимо, окончательно решить для себя вопрос, этот тип заговорил со мной. Конечно, на языке Малеско и в общем-то — ни о чем. У меня звенело в ушах, меня трясло от нервного перенапряжения и совсем не героического страха. Тяжело дыша, я пристально глядел почти в упор в сияющие торжеством глаза.

Он повторил сказанное гораздо медленнее, и на этот раз я все понял.

— Вам повезло, что я вас поймал, — сказал он. — На вас могли составить рапорт.

Я достаточно наслушался языка Малеско, чтобы правильно понимать интонации и ударения. Но я не был уверен, что моя речь будет звучать естественно. Однако нужно было постараться. Я сопровождал слова короткими вздохами — между прочим, прекрасный способ скрыть слабое знание языка.

— Я… задумался… о другом… — сказал я.

Моя реплика произвела на него потрясающее впечатление. Он чуть не уронил меня от изумления. На мгновение я подумал, что допустил в речи грубую ошибку, но скоро понял, в чем дело: он не ожидал, что я вообще говорю на языке Малеско. На некоторое время лицо жреца потеряло всякое выражение.

Он довольно скоро взял себя в руки, но перед этим тень разочарования успела промелькнуть на его лице. Взгляд жреца больше не был таким пристальным и злорадным.

— Что вы сказали? — вежливо спросил он.

— Я сказал, что задумался.

Он снова бросил на меня острый, полный подозрения взгляд, и я понял, что с моим знанием языка вряд ли смогу сойти за местного жителя.

— Ну что ж, в следующий раз лучше подумайте об Иерархе, сказал жрец, не отводя от меня глаз. — А почему вы так странно говорите?

— Я прикусил язык, — поспешно сказал я.

— Прикусили нос? — спросил он. — Как это? А-а! Язык.

Я перехватил его быстрый взгляд и отвел глаза в сторону, на убегающие вверх стены. Может, он просто потешается надо мной? Или все-таки что-то подозревает, но никаких конкретных выводов сделать не может? Тот факт, что я сносно говорю на языке Малеско, кажется, выбил почву из-под всех его предположений относительно меня. И все же…

— Где вы хотите выйти? — по-прежнему вежливо спросил он, и тон составлял разительный контраст с выражением его лица.

— Я иду в Бани, — рискнул я.

— Тогда вам надо выходить на главном этаже. Мы ведь, кажется, не знакомы? Вы, должно быть, недавно из Крусибля.

Я кивнул.

— Нет? — уточнил жрец. — Но…

— То есть да, — поправил я, памятуя о разных значениях символических жестов в различных культурах. — Я совсем недавно из Крусибля.

— Да, похоже на то, — сказал он. — Вы, должно быть, из Фере. Не обижайтесь, но на ферейском диалекте только с собаками разговаривать. Меня зовут Дио, и я знаю лучший… — он произнес слово, которого я не понял, — в этом городе, если вам нужен совет.

— Благодарю, — сказал я, размышляя, не следует ли и мне представиться. Нужно было выбрать себе nom-de-guerre, но ничего не приходило в голову. Я был недостаточно сведущ в их именах собственных и, по невежеству, мог назваться каким-нибудь Санта-Клаусом.

Я состроил гримасу и сказал, что болит язык.

Жрец, казалось, задумался.

— Это я укусил вас за нос? — неожиданно спросил он. — Я этого не помню. Но когда вы на меня свалились…

— Ничего страшного, — сказал я.

— Где ваш кошелек?

— Я забыл его.

— И чему вас только учат в этом Ферейском Крусибле? — он поднял голову. — Ну, вот и приехали.

Он вынес меня в огромную залу, размером с Гранд Сентраль и такую же шумную и многолюдную. Слева был проход под арку, а за ним — темнота. Оттуда дул свежий ветерок, и я понял, что это выход на улицу.

— Не стоит возвращаться за вашим кошельком, — сказал Дио, потянувшись к поясу. — Я могу вам одолжить, — он дал мне несколько монет. — Не забудьте вернуть. Меня зовут Дио, запомните, на двадцать третьем Гусе Гермогена, в пятом Херувиме.

— Ну, спасибо, — сказал я.

Он приветливо посмотрел на меня. Его лицо молодого повесы утратило былую настороженность и стало немного сонным, как будто удовлетворенным. Видимо, за время нашего короткого разговора он пришел к какому-то заключению.

А я вообще ничего не понимал. Ведь, по словам Фалви, любой жрец, узнав во мне землянина, скорее выстрелит, чем будет задавать вопросы, хотя — почему, я еще не знал.

Поведение Дио озадачило меня. Если он понял, что я пришелец, то ему следовало доложить обо мне. А если нет, то почему он выглядит таким самодовольным? Дио напоминал кота, проглотившего канарейку.

— Я надеюсь, что вы получили представление о порядочности в Ферейском Крусибле, — сказал он.

Неужели он действительно даст мне уйти? Трудно было в это поверить. Тогда, возможно, я даже сумею догнать Фалви.

— Да я все верну, не беспокойся, — сказал я.

Он пожал плечами, а я повернулся и пошел прочь, едва веря в свою счастливую звезду. Или Фалви преувеличивал опасность, которая грозила мне со стороны жрецов, или…

— Послушайте, вы, — окликнул меня Дио, когда я сделал несколько шагов. Уже по одному тону я понял, что он ухмыляется. Наши глаза встретились, и я прочитал на его лице нескрываемое злорадство.

— Я полагаю, вам следует кое-что знать, — сказал он. — В Фере нет никаких Крусиблей уже тридцать лет, — он лучезарно улыбнулся. — Спокойной ночи.

Это было подобно удару в солнечное сплетение. Значит, опасность все же существовала. И теперь она предстала в лице Дио. Он знал обо мне все или достаточно много, чтобы погубить. Однако он улыбался, ожидая, пока я пойду.

Я сделал первый шаг, как только вернулось дыхание. Дио вполне может отпустить меня до дверей, а уж потом поднимет крик и натравит на меня свору. Похоже, открывался сезон охоты на земного человека, и Дио нравилась эта идея.

«Он даст мне минуту, а затем закричит», — подумал я и, повернувшись, пошел к дверям широким, твердым шагом. В лучшем случае, я успею скрыться в темноте улиц, там все-таки безопасней, чем в этом многолюдном зале.

Я нервно оглядел толпу жрецов. Все они были одеты одинаково, лишь некоторые сняли плащи и головные уборы. Несмотря на свое состояние, я обратил внимание на их довольно странные прически.

У одного жреца грива рыжих волос торчала как петушиный гребень, у другого передняя часть головы была выбрита, а с затылка свисали длинные локоны. У третьего по центру головы была выбрита полоса больше дюйма шириной. Тогда все эти жрецы показались мне смешными, но если бы Дио в тот момент поднял тревогу, я бы, вероятно, воспринял все по-другому.

До дверей оставалось шесть шагов. Один шаг. Я уже встал на освещенные ступени. Я торопился, но не смог удержаться и оглянулся. Дио уже не смотрел на меня. Он поднял руку и небрежно кивнул какому-то проходящему мимо жрецу. Я остановился и развернулся. Дио снова смотрел на меня, нежно поглаживая свой подбородок.

Я направился к проходу под аркой, опять находясь в какой-то дурацкой растерянности. Была ли вообще какая-нибудь опасность? Знал ли Фалви, о чем говорил? Но ведь Кориоул, кто бы он ни был, серьезно воспринял грозящую мне опасность. Если бы я смог найти Фалви и проследовать за ним до Кориоула, то, возможно, узнал бы, в чем дело.

За аркой находился аккуратный сквер, переходящий в парк, окруженный высокой стеной. В стене были ворота, и туда вела мощеная дорога. У самих ворот выстроилась очередь. Я пошел в том направлении, постепенно привыкая к темноте.

Небольшая площадка у ворот тоже освещалась светом, льющимся из чаши. Я увидел жреца, стоявшего в небрежной позе у высокой хрустальной вазы, доходившей ему до пояса. По мере того как очередь продвигалась, каждый жрец подходил к вазе и бросал в нее монету. Кассир заметно тяготился своей работой, хотя и продолжал следить за этой процедурой вполглаза.

Я встал в очередь и оглянулся назад. Сквозь арку я видел в огромном зале движущиеся толпы жрецов, но Дио исчез. Впрочем, это ни о чем не говорило. Мне не терпелось быстрее вырваться из стен храма. Что я буду делать дальше, я еще не знал, но…

Передо мной стояла еще дюжина жрецов, медленно продвигавшихся вперед. Я слышал звон монет. Сколько нужно бросить? Почему Дио дал мне эти монеты? А самое важное — кто он' Много ли он знает и какую игру ведет?

Кто-то грубо толкнул меня сзади. Я стал поворачиваться, шлем съехал мне на глаза, и в этот миг затмения раздался голос Фалви:

— Давай пошевеливайся!

Обратно я повернулся значительно быстрей — позади меня стоял Фалви. Я поспешно подвинулся вперед, сокращая разрыв в очереди. Сзади шаркал ногами Фалви.

Замечательно, просто чудесно! Какая удача, что я не потерял его. Ведь от него теперь зависит, найду я Лорну или нет. Однако мне было неуютно: я словно чувствовал на спине концентрические крути с яблочком мишени посередине, куда мог, скажем, войти нож. А между тем я с неизбежностью продвигался все ближе к освещенной площадке, где стоял кассир.

Передо мной уже шесть жрецов… пять… четыре. Я уставился вперед, плотно сжав монеты в горячей ладони. Я непроизвольно заметил размер и форму монет, которые бросали в вазу. Разжав кулак, я выбрал монету, показавшуюся подходящей. Передо мной уже только двое… один… никого.

Я наклонил голову вперед, надеясь, что мой профиль не будет виден Фалви, и бросил монету в вазу. Кассир пристально посмотрел на меня, обежал глазами с головы до ног. Наверное, он заметил мои ботинки и брюки!

— Подождите-ка! — воскликнул он, глядя мне в глаза. — Вы одеты не по форме.

Он выразился не совсем так, но смысл был тот же. И тут Фалви пронзительно закричал прямо мне в ухо:

— Ну и черт с ним, Весто! Я очень спешу. Давай быстрее!

Он подтолкнул меня к воротам. Я быстро миновал их и отошел в сторону. Сзади разгорелась перепалка, которая, впрочем, скоро закончилась яростным криком Фалви. Затем он прошел в ворота и заспешил в темноту. Появившийся на мгновение Весто выругался ему вслед, а я отошел немного в сторону. Когда Весто скрылся, я поспешил вдогонку за Фалви, проявляя удвоенную осторожность, пока мы проходили огромную, ярко освещенную площадь перед храмом.

ГЛАВА 6

Я оказался в положении не намного более трудном, чем житель Чикаго, внезапно очутившийся в Бомбее, Лхасе или Москве и одетый в соответствующий местный костюм. Однако парень из Штатов уже видел эти города на экране, читал о них и знает, что в Бомбее он встретит французов и англичан. К тому же не так велика принципиальная разница между такси и рикшей.

И тем не менее он будет чувствовать себя, что называется, не в своей тарелке, как и я в Малеско. Одна из причин заключалась в том, что я боялся выдать себя каким-нибудь поступком. Марсианин может спуститься с толпой в метро, и все будет в порядке, пока он не упрется в турникет, пропускающий пассажира лишь за монету. Вот тут он начнет отчаянно соображать, какой ритуал следует исполнить.

Он может догадаться о назначении разменных киосков; но если у него нет валюты США, то он влип. Даже если он говорит по-английски, все равно возникнут проблемы, так как никто из работающих в этих киосках по-человечески объясниться не может.

Какую пользу я мог извлечь из монет, которые мне одолжил Дио? Я достал их из кармана, чтобы по дороге рассмотреть. На них были римские цифры — I, II, V, XX и загадочные символы, такие же, что и на дверях в храме. Монеты были уже достаточно стертыми, поэтому деталей я не разобрал. Кромки монет были покрыты причудливым узором (у нас их тоже фрезеруют), я решил, что и в Малеско есть фальшивомонетчики.

Малеско действительно оказался радужно-красным городом. Но некоторые стены были исписаны словами, которых мой дядюшка не заносил в словарь; их значение легко угадывалось. И, кроме того, на улицах хватало грязи.

Город был немноголюден. Лишь однажды я встретил скопление народа. Галдящая толпа прижала мужчину в сером к стене, и я некоторое время раздумывал, не поспешить ли мне на помощь, ведь он мог оказаться принцем из какой-нибудь соседней страны и его благодарность в дальнейшем могла оказаться очень кстати.

Но тут поблизости приземлился летательный аппарат, и я поспешно присоединился к толпе и закричал вместе со всеми. Из аппарата, похожего на позолоченную колесницу, вышли люди в униформе. Полиция увела свою жертву, а я из разговоров понял, что «принц» — обыкновенный карманник. Так что все идет своим чередом.

Фалви, казалось, хорошо знал дорогу, Я старался не терять из виду его торопливую фигуру в полосатом шлеме. К тому же меня подталкивало воспоминание о Дио. Ведь он понял, кто я. А может быть, нет?

У меня не осталось цельного впечатления о городе, запомнились лишь отдельные штрихи: движущиеся огни над головой, сверкание драгоценностей, которые здесь носят и женщины и мужчины, порхающий в воздухе серпантин. Одна ленточка обвилась вокруг моей шеи; на ней было написано: «Приходите в Бани Божественной Воды».

Ну что ж, именно так я и собирался поступить, при условии, что найду эти Бани.

Некоторых аспектов жизни этого города я просто не мог предвидеть — например, странного отношения населения к жрецам. Впервые я столкнулся с этим, когда какой-то мужчина, увидев меня, сошел с тротуара в водосточный желоб и поклонился с таким самоуничижением, что я приостановился.

Сначала я подумал, что он меня раскусил и затеял эту игру, прежде чем ударить меня по голове и куда-нибудь утащить. Потом я догадался, в чем дело, однако понятия не имел, каково должно быть ответное приветствие.

Я поискал глазами Фалви и увидел лишь его головной убор, что покачивался впереди, быстро удаляясь. Если приветствовали меня, значит, должны были приветствовать и Фалви; он, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания. Поэтому я решил пройти мимо с надменным видом. Однако я не осмелился обернуться, чтобы увидеть ответную реакцию.

Ничего не произошло, значит, и на этот раз все в порядке. К счастью, не каждый прохожий был так благочестив, но мне уступали дорогу и провожали почтительными взглядами.

Я начал присматриваться к этим взглядам, пытаясь понять, как здесь относятся к жрецам. Большинство прохожих смотрело с уважением — глупо и благоговейно; были и сердитые взгляды, а в некоторых читалась откровенная ненависть.

Время от времени прохожие проявляли ко мне явно уничижительную почтительность — возможно, ими двигало раскаяние и, чувствуя за собой какие-то грехи, они замаливали их, ползая по сточному желобу.

Мне это не понравилось, как не понравилось и духовенство, которое поощряет подобное к себе отношение. Но, в конце концов, это не мое дело. Я хотел лишь выбраться оттуда, забрав с собой Лорну, если удастся ее найти.

Непросто рассказать вам обо всем, что я увидел за короткую прогулку по Малеско. Он не похож на Нью-Йорк, Чикаго или город из сказок «Тысяча и одной ночи». Мне попадались по дороге лавки, но их витрины были большей частью закрыты, а те, которые мне удалось рассмотреть, показались очень странными.

По улицам двигались повозки, о которых я могу сказать лишь то, что они перевозили пассажиров и, казалось, подчинялись каким-то правилам уличного движения. Один раз я заметил в небе движущиеся огни и вспомнил о том летательном аппарате, который уже видел.

Газет в Малеско не было. Вы не поверите, как не хватает такой обычной вещи, как пресса, пока не убедитесь, какую огромную роль играют газеты в повседневной городской жизни. Не видно обрывков печатных страниц в сточной канаве, не слышно шумных мальчишек-газетчиков на перекрестках, нет лотков с журналами и прохожих со свернутой газетой под мышкой.

Зато почти в каждом квартале я встречал то, что заменяет малескианцам газеты. Вдоль домов тянулись длинные стеллажи, на которых покоились пухлые тома форматом с многотиражку. Возле стеллажей топталось обычно несколько человек, погруженных в чтение.

Платите монету — и вы узнаете свежие новости. Я пожалел, что нет времени остановиться и почитать, какие же новости в Малеско: Фалви быстро двигался вперед, вот мне и пришлось пройти мимо, снискав осуждающий взгляд торговца новостями.

Если бы я тогда знал права жреца, то мог просто взять этот том под мышку и уйти, — никто бы не осмелился возразить. Но я этого не знал, да и времени, повторяю, не было. Я преследовал Фалви.

Вокруг меня происходили странные вещи. Я уже начал привыкать к реакции прохожих, к их взглядам, полным то благоговейного трепета, то откровенной ненависти, но меня ждали еще и другие сюрпризы. Внезапно какой-то голос настойчиво прошептал мне на ухо: «Послушайте!»

Я остановился как вкопанный, оглянулся, однако поблизости никого не оказалось. Правда, за мной шел мужчина в одежде жреца, но он был слишком далеко, чтобы…

— Послушайте! — снова раздался шепот. — Это важно! Возможно, от этого зависит ваша жизнь!

На секунду я задрожал, как скелет на проволочках; поблизости по-прежнему не было никого, кто бы мог это сказать. Шепот постепенно затихал, словно раздался из радиоприемника в тот момент, когда вы крутили ручку настройки.

— Открою секрет, — голос зазвучал с новой силой. — Пейте эликсир, пейте освежающий тоник, который удлинит вашу жизнь. — Вдруг голос запел: — Эликсир, эликсир Матушки Цереры… и опять снизился до заговорщицкого шепота: — Послушайте! Послушайте! Это важно…

Я тихо выругался и продолжил свой путь. Фалви как раз сворачивал за угол. Я пошел быстрее, время от времени попадая в полосу звуковой рекламы, которая незримо тянулась вдоль улицы, подобно ленте серпантина. Мое первое впечатление от Малеско не предвещало встречи с подобным феноменом.

Я свернул за угол и на безопасном расстоянии увидел Фалви. Он ни разу не оглянулся назад, спеша по темной кривой улице, освещаемой лишь огнями витрин.

Я вдруг подумал о жреце, который шел за мной, и, хотя в этом не было ничего необычного, на всякий случай оглянулся. Из-за угла появился Дио.

Он обошел группу подростков, которые шли взявшись за руки и занимали половину тротуара. Казалось, он не смотрел на меня. Я опять разглядел на его лице свирепую радость предвкушения победы, он даже не пытался это скрывать.

Вспомнив о Фалви, я отвернулся и подумал: «Какая часть этого злорадства относится к нему, а какая — ко мне?» Тощий жрец впереди опять скрывался за поворотом, и мне пришлось ускорить шаг. Я почувствовал, как концентрические круги снова собираются в мишень на моей спине. Сзади шел Дио, и это не предвещало ничего хорошего.

Что я мог поделать? Я не мог скрыться, не потеряв Фалви, а с ним и единственной надежды найти союзника. Я шел на встречу с Кориоулом, ведя за собой Дио.

Из подслушанного разговора я сделал вывод, что безопасность Кориоула зависит от конспирации. Разоблачение, похоже, представляет для него смертельную опасность. А какой мне прок от покойника? Тогда ведь и я не смогу вынуть голову из петли, в которую залез.

Итак, мы втроем устало тащились по радужно-красному городу, продолжая нашу маленькую игру под названием «гонка за лидером». Все это время я неустанно размышлял, как нарушить планы Дио и как, обойдя Фалви, объединить свои усилия с Кориоулом.

Хорошо было бы предупредить Фалви о нашем преследователе, он, несомненно, нашел бы способ разделаться с этим соглядатаем. Нужно только догнать Фалви, хлопнуть его по плечу и сказать:

— Послушай! Это важно! Пей эликсир…

Нет, это совершенно не годится. Мне показалось, что я слегка опьянел, — видимо, сделан не из того теста, что герои расхожих повестушек. Я устал, болела голова, в которую лезли мысли об ужине. Конечно, если я предупрежу Фалви о нашем преследователе, то он сможет довольно легко прикончить Дио. Но сначала разделается со мной, а это мне совсем ни к чему. Поэтому мы вдвоем старательно вели Дио прямо к Кориоулу…

Трижды свернув, Фалви вышел на широкую оживленную улицу, которая вела к знакомому мне зданию. Цветными огнями горела вывеска: «Бани Божественных Вод». Теперь уже заблудиться было невозможно. Эти «Божественные Воды» видны за многие мили — огромная сфера, наполненная огненной жидкостью, которую я впервые увидел из своей квартиры, когда Лорна провалилась в неведомый мир.

«Лорна, — задумался я, — Лорна Максвелл». Это из-за нее я очутился в Малеско, явился отыскать — нет, не прекрасную принцессу в роскошном наряде, усыпанном драгоценностями, не очаровательную наследницу древнего титулованного рода, чтобы защитить ее честь со шпагой и пистолетом в руках. Нет, я здесь, чтобы просто найти и вернуть в наш мир Лорну Максвелл, но боюсь, что эта драма не по мне, и я не хочу быть в ней героем.

Мы уже прошли половину улицы, ведущей к Баням, когда произошло это маленькое чудо. Вдруг зазвучала музыка, сначала чуть слышно, затем все громче и громче, пока не заглушила все другие звуки города. Люди на улицах остановились и подняли головы.

Я тоже посмотрел вверх и увидел на облаке светлое пятно. К тому времени уже совсем стемнело. Ночь была безлунной, но звездной. Из-за городских огней были видны только самые яркие звезды.

Я с удивлением обнаружил Большую Медведицу, пожалуй, единственное созвездие, которое я знаю. Значит, перемены не так уж велики, как мне показалось, если все звезды на своих местах.

Светлое пятно на облаке постепенно приобретало форму человеческого лица. Единый вздох восхищения вырвался из тысяч уст вокруг меня, гигантский, но почти не слышный. Лицо на облаке стало четче, оно приобрело знакомые черты.

Еще через несколько секунд огромное, светящееся лицо Лорны Максвелл улыбалось мне с облака, лицо такое же идеально красивое, как и то, что я видел на стене дома. Она была красива, нежна, обаятельна, а улыбка ее — просто изысканна. Лорна, которую я знал, не могла быть такой.

Улыбка медленно угасла, и я понял, что смотрю не на плакат, а на реальное отражение этой женщины, кем бы она ни была.

Сияющие голубые глаза, огромные, как плавательные бассейны, дарили мягкий свет жителям Малеско. Музыка стихла, губы на облаке зашевелились, и над затаившим дыхание городом раздался голос Лорны.

Да, это была она. Голос, как и лицо, был сильно изменен, но не полностью — я узнал в нем прежние интонации Лорны. Над Малеско поплыла нежная музыка этого голоса.

— Наступил час моего ухода, — сообщала Лорна городу. — Я возвращаюсь к созерцанию, а вы, мои преданные друзья, выходите на вечерний моцион. Идите же с моим благословением, жители Малеско. Не забывайте ваших жрецов и их учение. Полностью внесите свою лепту в казну Храма, когда сегодня будете платить за вход. Будьте добродетельны, будьте счастливы. Вы должны заслужить своим поведением переход в высшую ипостась. Я буду ждать вас в Раю, друзья мои. Я буду ждать вас на священных дорогах Нью-Йорка.

Изображение начало гаснуть. По толпе прошел рокот ответных голосов. Я не мог поверить в то, что они говорили, но ошибиться тоже не мог. Все повторяли последние слова Лорны.

— Нью-Йорк! Нью-Йорк! — шептал весь Малеско, и огни над городом погасли.

ГЛАВА 7

Фалви быстро поднимался по широкой лестнице под куполом Бань. Разноцветные огни на вывеске «Бани Божественных Вод» отражались на мостовой и на стекле разменной будки у входа. Фалви бросил монету в стеклянную чашу, и мужчина, стоявший у дверей, щелкнув турникетом, пропустил жреца.

Я последовал за ним по лестнице, перебирая пальцами монеты, которые мне одолжил Дио. То, что я недавно увидел, придало мне бодрости и одновременно смутило. Я еще не во всем разобрался, но почувствовал себя гораздо более важной персоной, чем, скажем, четверть часа назад.

Конечно, все не так просто. Одна женщина попадает в Малеско с Земли, из нее делают этакую диву, возносят под облака, откуда она несет какую-то полурелигиозную тарабарщину. Потом появляется еще один пришелец — я, — и на него набрасываются жрецы и преследуют по улицам, как преступника.

А нью-йоркский мотив здешней очень материалистической религии — это вообще нечто невообразимое. Может быть, позднее мне кто-нибудь и разъяснит, что это значит, а до того времени я даже предположений строить не буду. Подумать только: «священные дороги Нью-Йорка!»

Видение в облаках произвело на людей потрясающее впечатление. Когда оно исчезло, город наполнился благоговейным шепотом, и даже обычный городской шум, казалось, стал тише. По разговорам на улице я понял, что появление Лорны в облаках было воспринято как чудо. Никто, кажется, не понимал, что это можно сделать при помощи техники.

Это еще больше сбивало меня с толку. Странно. что при таком уровне развития техники в Малеско его жители с благоговейным трепетом относятся к кинопроекции и радио.

Естественно, я не знал, как жрецы все это сделали, но знал, как это можно сделать. Да, я тоже пережил некоторое потрясение, но оно вызвано только переменами, происшедшими в Лорне.

Пройдя под огромной аркой, Фалви скрылся в здании. Он был неумелым конспиратором, так как с первого взгляда было понятно, что он участник заговора, где вынашиваются планы свержения правительства.

Судорожные взгляды, которые он постоянно бросал через плечо, уже сами по себе выдавали его. А то, что, осмотревшись перед входом, он не заметил меня, красноречиво свидетельствовало о том, что Фалви как тайный агент — не удался.

Впрочем, и у меня самого не было оснований для излишней самоуверенности. К тому же меня беспокоили брюки и ботинки, торчавшие из-под плаща. Мне все время казалось, что они бросаются в глаза, словно подсвеченные неоном. Я боялся потерять Фалви, но не осмеливался подойти к будке у входа, а тем более попытаться проникнуть в здание.

Я дождался, пока подошла группа человек из пяти или шести, достаточно веселых и потому беззаботных. Когда они начали подниматься по лестнице, я присоединился к ним. Один из мужчин бросил несколько монет в стеклянную чашу у входа.

Мы уже подошли к турникету, когда человек, сидевший в будке, окликнул нас. Я не понял, что именно он крикнул, но тот, кто шел впереди всей группы, оглянулся, застенчиво улыбнулся и бросил еще одну монету в ящик на стене здания.

«Храмовый ящик, — подумал я, — священная кубышка, которую Лорна так назойливо рекламировала в телепередаче с облака». Я стал прикидывать, сколько монет нужно бросить в стеклянную вазу и этот ящик, и тут вспомнил, что Фалви вообще проигнорировал священную кубышку. Мой шлем, нижнюю кромку которого я чувствовал щекой, словно подсказал мне объяснение: жрецам не нужно жертвовать на свое собственное содержание.

Я небрежно бросил монету в стеклянную чашу и спокойно прошел вслед за той компанией. Никто не остановил меня. Никто не обратил на меня внимания, Я не выдержал и оглянулся по лестнице следом за мной поднимался Дио.

Войдя в Бани, я очутился сначала в огромной ротонде; Фалви нигде не было видно. Я потерял его.

Какая ирония судьбы. С самого прихода в Малеско я не упускал этого жреца из виду, а тут, за пять минут до встречи с Кориоулом, — потерял. Большой круглый зал был многолюден. Всюду пестрели яркие цветные туники и короткие плащи. Если в Бани и допускались женщины, то для них, вероятно, имелся отдельный вход. В этом зале находились только мужчины.

Поскольку выбора у меня не было, я решил положиться на судьбу. Все вновь прибывшие направлялись непрерывным потоком в дальний конец зала. Я пошел вместе со всеми, надеясь там встретить Фалви. При иных обстоятельствах я, возможно, получил бы большое удовольствие, побывав в этих Банях.

В большом зале стояла приятная прохлада, играла музыка, над головами висел не то дым, не то туман, и, подсвеченный разноцветными огнями, он стелился розовым, зеленым, фиолетовым слоями.

Под самый купол ротонды ряд за рядом поднимались балконы; смех, музыка и звон стаканов доносились с высоты. То тут, то там сыпался дождь конфетти, и узкие ленты серпантина появлялись спиралями из цветного тумана.

Странно, что дядюшка Джим никогда не рассказывал мне об этих Банях Божественных Вод, хотя рассказы о куполе этого здания я хорошо запомнил еще с той поры. Может быть, дядюшка никогда не бывал внутри? Или Бани здесь были устроены после того, как он был в Малеско?

Мне очень хотелось узнать, какова же роль дядюшки в истории Малеско, если он действительно здесь побывал. Хотя я понимал, что это напоминает прогулку по Стране Чудес в поисках носового платка, который уронила Алиса семьдесят лет назад, или следа от ее башмачка в том лесу, где на дереве сидел Чеширский Кот.

Бани были огромны. На случайную встречу с Фалви трудно надеяться, а без чужой помощи мне не найти Кориоула. Что оставалось делать? Я шел вместе со всеми, игнорируя любопытные взгляды, которые время от времени останавливались на мне.

На лицо упала узкая полоска фиолетовой бумаги с настоятельным предложением: «Попросите Алиет в Хрустальном Гроте». Хотел бы я знать, что такое Алиет — девушка, напиток, песня или какая-нибудь местная диковина, совершенно незнакомая мне.

Пройдя под арку, я очутился в длинном узком вестибюле, очень милом на первый взгляд, но при ближайшем рассмотрении оказавшемся обыкновенной раздевалкой. Вдоль стены тянулись шкафчики из блестящего зеленого камня в белую клетку, а вместо скамеек против каждого стоял мягкий табурет. Толпа разошлась, и посреди вестибюля я увидел знакомый шлем и озабоченный профиль Фалви.

Мне почти не верилось в такую удачу. Впрочем, если здесь все проходят через раздевалку, то нет ничего удивительного в том, что я встретил Фалви.

Я стал осторожно приближаться к нему. Он сидел на табурете и, закинув ногу на ногу, развязывал сандалии, горячо убеждая в чем-то своего соседа, завернувшегося в оранжевое полотенце, завязанное узлом на талии.

Этот тип был покрыт веснушками с головы до ног, словно татуирован ими. Короткие рыжие волосы неприятно перекликались с оранжевым полотенцем.

Конопатый издал знакомый мне тонкий смешок. Кориоул! Я не мог приблизиться, чтобы подслушать разговор. Шлем и плащ жреца — неподходящая маскировка, Фалви может узнать меня.

И тут меня осенила мысль: раз уж человека встречают, как говорится, по одежке, то нагота в общественной бане всех делает равными. Без одежды я стану таким же добрым малескианцем, как и любой другой, пока, конечно, буду держать рот на замке.

Решив делать то же, что и все, я пошел вдоль шкафчиков, пока не нашел свободный. На дверце был белый квадрат шириной в три дюйма. Я нажал на него большим пальцем, и шкафчик открылся, а на белом квадрате остался черный отпечаток моего пальца.

Я поспешно разделся, хотя это было не так-то просто, ведь плащ жреца пришлось снимать в последнюю очередь. А для того чтобы не поощрять любопытствующих, заметивших странности в моем одеянии, я придал своему лицу выражение крайней самоуверенности. Зато, раздевшись, я почувствовал себя наконец вне всяких подозрений.

В шкафчике я обнаружил большое полотенце, как все, завернулся в него и захлопнул дверцу. Раздался щелчок. Я понял, что смогу открыть ее, лишь приложив большой палец к белому квадрату. Мое полотенце оказалось голубым, то есть более удачного цвета, чем у Кориоула.

Я повернулся к Фалви. Он убирал в свой шкафчик головной убор. Худые плечи жреца были обтянуты пурпурным полотенцем; там, где оно кончалось, видны были тощие щиколотки. Фалви был один.

В панике я огляделся и вскоре увидел оранжевое полотенце и покрытую веснушками спину человека, удалявшегося к проходу, из которого то и дело выплывал ароматный пар. Теперь моя задача состояла в том, чтобы подойти к Кориоулу и представиться раньше, чем вмешается Фалви.

Ведь этот последний по своей бездарности способен погубить нас обоих. Я помнил, что у него есть смертоносное оружие, спрятанное либо в шкафчике, либо в складках пурпурного полотенца. Почему он стремился убить меня, я не знал, но намерение было очевидным. В тот момент мне было не до вопросов.

Понадеявшись на удачу, я собрался уже идти за Кориоулом, как вдруг заметил у входа в раздевалку полосатый головной убор и под ним — физиономию Дио, с вызовом рассматривавшего толпу. Я поспешно повернулся спиной, благодаря Бога за свою удачную маскировку в этом зале, среди общей наготы и цветных полотенец.

Я был уверен, что если не допущу какую-нибудь оплошность, то Дио не найдет меня. Но он, конечно же, отыщет Фалви. И тут мне в голову пришла прекрасная идея, как отделаться от них обоих разом.

Я пошлепал босиком по теплому кафельному полу за Фалви и нагнал его в соседнем помещении, заполненном сухим, пощипывающим паром или дымом, горячим и, вероятно, заряженным электричеством. Волосы на голове слегка шевелились, по телу бегали мурашки.

Сквозь туманную завесу были видны лишь нечеткие контуры фигур. Фалви превратился в тощую тень. Я должен был ему кое-что сказать и при этом не дать разглядеть себя.

Я подошел к нему сзади и прошептал прямо в ухо:

— Послушайте! Это важно! От этого может зависеть ваша жизнь!

Он продолжал идти как ни в чем не бывало — именно такой реакции на слова местной рекламы я и ожидал. Но перед тем как слиться с находившейся поблизости группой теней, я добавил:

— Дио преследует вас, Фалви!

Он замешкался, так как ожидал услышать совсем другое, и несколько секунд, похоже, осознавал, что речь идет не об эликсире. Затем Фалви остановился и резко обернулся.

Но к тому времени я надежно скрылся в туманной группе малескианцев. Я видел размытые очертания фигуры Фалви, а он просто не знал, куда смотреть: в этом тумане все были слишком похожи.

Сквозь клубы пара я наблюдал за Фалви. Он сделал несколько неуверенных шагов, остановился, взмахнул руками и поспешил назад к раздевалке. Я последовал за ним. Дио я не встретил, но Фалви уже поспешно одевался.

Я отправился обратно в парную, надеясь отыскать Кориоула — не так уж часто встречаются рыжие веснушчатые мужчины. По крайней мере, в анфиладе комнат, наполненных паром, я нашел только одного, и это был Кориоул.

Я нашел его не сразу, долго плутая в тумане подобно призраку, пока не очутился в помещении, напоминавшем Елисейские поля, населенные привидениями. Я вспомнил Улисса, вскрывшего вену на руке, чтобы привлечь призраков. И вдруг неожиданно увидел пару ног, покрытых веснушками и рыжими волосами.

К счастью, пар здесь был еще гуще, чем везде. Кориоул, видимо, сидел откинувшись на кушетке. Я плотно запахнулся в полотенце. По телу прошла дрожь. Найдя наконец этого человека, я не знал, что делать дальше. Ведь, решив встретиться с ним, я исходил из довольно шатких предположений. Не лучше ли сначала прощупать Кориоула и выяснить его намерения, прежде чем раскрыться? Я заметил рядом с ним свободную кушетку, осторожно опустился на гладкую теплую поверхность и уставился на тень Кориоула, проигрывая в уме различные варианты начала разговора и отвергая их. Пауза затянулась. Затем Кориоул пошевелился.

— Фалви? — спросил он. — Это ты?

Именно этой реплики я и ждал. Я припомнил особенности речи Фалви: он говорил слабым, тусклым голосом и немного в нос. Наконец я отважился начать с одного короткого слова:

— Да.

Я затаил дыхание. Очевидно, дебют удался. Кориоул повернулся ко мне и сказал:

— Ложись сюда. Расслабься и расскажи мне, что случилось.

Я охотно откинулся на кушетке, так удобней было прятать лицо. Однако в мои планы не входило вести беседу самому, я хотел заставить говорить Кориоула.

— Ну что ж… — для начала произнес я.

Рядом с нами возник чей-то силуэт. Кориоул издал знакомый тонкий смешок и громко сказал:

— Ты слышал эту историю о Бландусе? Хвалили его лошадей. Он стал хвастаться, что хорошо их кормит, даже лучше, чем Иерарх своих, правда, это случается только по вторникам!

Я выдавил из себя вежливый смешок. Тот, чей силуэт мы видели, споткнулся, выругался и удалился.

Кориоул приподнялся, подобно призраку в оранжевом саване, и слегка толкнул меня локтем.

— В конце этой анфилады есть свободная комната. Здесь слишком людно. Пошли.

Пока мы пробирались сквозь клубы пара, я с трудом вошел в роль Фалви и сказал его голосом:

— Кориоул, что мне делать? — я постарался вложить немного отчаяния в этот вопрос.

— Делай то, что сделал Дом Корби, — сказал Кориоул с убийственной веселостью. — Назови это nolli secundo, и второго заезда сегодня не будет.

Я задумался: действительно ли я хорошо понимаю язык Малеско?

— Прежде всего я хочу, чтобы ты нашел этого человека из Нью-Йорка, — понизив голос, сказал мой собеседник. — И второе — перестань играть с огнем. Тебе незачем было соваться в Земные Врата, пора бы это понять. Для тебя это слишком большой риск.

— Я же хотел убить его, — сказал я, вспомнив аргументацию Фалви.

— Знаю, знаю. Но я намерен убить тебя, если ты это сделаешь. К моему счастью, он сбежал. Теперь надо его найти.

— Зачем? — спросил я.

— Ему нужен я, а мне нужен он, — назидательно сказал Кориоул, взяв меня под руку. Он помолчал, а затем добавил: Проходи вот сюда. Осторожней!

Он споткнулся и повалился на меня, бормоча извинения.

— Простите, — автоматически произнес я, восстанавливая равновесие.

Кориоул замер на месте. Он молчал и не шевелился. Я даже не слышал его дыхания. В этой внезапной тишине было что-то пугающее. Я довольно долго не мог понять, в чем дело, а потом до меня наконец дошло. Эхо моей последней реплики все еще висело в воздухе — я извинился не на языке Малеско.

Я сказал это по-английски.

Кориоул тихо рассмеялся. От страха у меня помутилось в голове. Почему я это сделал? Я никак не мог понять, в чем дело, и, открыв рот, уставился на силуэт моего спутника. Впрочем, у меня была веская причина заговорить по-английски. Ведь «Осторожней!» Кориоул сказал именно так, по-английски, а не «Segarde», как это звучит на языке Малеско.

Кориоул продолжал беззвучно смеяться, потом спросил:

— Вас, случайно, не Бартоном зовут? — это было сказано по-малескиански.

Я понял, что не имеет смысла продолжать эту игру.

— Ну, допустим. А как вы догадались?

— Фалви беседовал с Клиа. И к тому же не все жрецы в восторге от Иерарха.

— Я знаком с Клиа?

— Вы знали ее как Лорну Максвелл.

— А-а, — сказал я. — Кто же научил вас говорить по-английски? Фалви?

— Нет, меня учил мой отец. Я не очень хорошо знаю английский, потому что отец исчез, когда мне было десять лет. Сюда, пожалуйста, здесь мы сможем хотя бы увидеть друг друга.

Он осторожно пошел вперед, ведя меня под руку.

— Мой Фалви оказался не слишком убедителен, правда? спросил я, так как был несколько задет этим обстоятельством.

— Напротив, друг мой. Вам удавалось держать меня в заблуждении до тех пор, пока я не дотронулся до вашей руки, он положил мне руку на плечо. — Если бы вы когда-нибудь брали Фалви под руку, вы бы заметили разницу. Фалви слишком беспокойный тип. И к тому же ваша рука в два раза толще. Вы могли оказаться шпионом Иерарха, но у меня были и другие предположения. Кажется, я не ошибся. Вот мы и пришли. Проходите.

Комната была маленькой. Пока Кориоул закрывал дверь на замок, я разглядывал обстановку. Здесь не было клубов пара, хотя воздух пощипывал тело так же, как и в других комнатах. Две низкие кушетки были обиты каким-то гладким материалом.

Между ними стоял стол. Под большим экраном на стене был целый ряд ручек настройки, с выбитыми на них позолоченными римскими цифрами. Тут я впервые обратил внимание на то, что нигде в Малеско не видел арабских цифр, а только угловатые римские.

Я обернулся и увидел лицо Кориоула. На мгновение я остолбенел.

— Дядюшка Джим? Дядюшка Джим? — вырвалось у меня непроизвольно.

Кориоул слабо улыбнулся, ничего не понимая. Конечно же, он не был дядюшкой Джимом, но сходство было так велико, что это не могло быть простым совпадением. В большинстве случаев рыжеволосые, веснушчатые мужчины похожи друг на друга, словно сделаны по какому-то стандарту. Однако в данном случае сходство было слишком близким, чтобы довольствоваться этим объяснением.

У Кориоула было столь знакомое мне худощавое лицо с вытянутой челюстью, те же бледно-голубые глаза, те же пряди рыжих волос, прикрывающие низкий лоб. Он выглядел моложе меня на несколько лет. Я быстро сделал в уме подсчеты. Догадка, которая в этом повествовании напрашивается сама собой, в тот момент сильно поразила меня.

— Как звали вашего отца? — спросил я.

— Джиммертон, — коротко ответил он. — Мой отец пришел из Рая.

Я тяжело опустился на ближайшую кушетку.

— Так вы говорите, что его звали Джим Бартон и он пришел из Нью-Йорка?

— Я сказал, что он прибыл из Рая, — утвердительно кивнул Кориоул. — Джим Бартон? Бартон? Но ведь вы.

— Все правильно, — произнес я в изумлении. — Это мой дядя.

Кориоул тоже тяжело опустился на кушетку, и мы уставились друг на друга в молчании. Некоторое время спустя он с сомнением покачал головой. Оснований для недоверия у него было больше, чем у меня. В конце концов, в своих выводах я опирался на внешнее сходство и на рассказы дядюшки Джима, Кориоулу приходилось верить мне на слово. Поэтому я рассказал ему все, что мог.

— Джим Бартон был очень похож на вас. Лет тридцать назад он исчез и появился спустя десять лет. По возвращении он несколько лет прожил в нашей семье и научил меня, тогда еще ребенка, языку Малеско. Как иначе я мог его выучить?

Дядюшка никогда много не рассказывал о тех местах, где побывал, но я полагаю, что ему там пришлось нелегко, так как по возвращении он довольно долго болел. Джим Бартон скончался три года назад, оставив мне свою квартиру. Вот так…

— Конечно же! — вырвалось у Кориоула. — Джиммертон прошел сквозь Земные Врата из своей библиотеки в Нью-Йорке. Я это помню. И тем же путем пришли вы и Клиа. Какой же я дурак! Я никогда не связывал факт ее появления с Джиммертоном. Она не знает этого имени, и я полагал, что за прошедшие годы проход между мирами сместился. Но этого не произошло! И вы… мы двоюродные братья, не так ли?

— Полагаю, что так, — согласился я, изумленно глядя на Кориоула.

Теперь я, конечно, больше не сомневался, что Малеско существует на самом деле, а благодаря обретению здесь родственника, я почувствовал, что этот мир стал мне значительно ближе, чем можно было предполагать. Это было все равно что найти двоюродных братьев в Стране Чудес или в Зазеркалье. Кориоул не отрывал от меня удивленных глаз.

— Подумать только! — бормотал он, изучая мое лицо. — Нет, вы только подумайте! Кузен из Рая!

— Послушайте, — решительно сказал я. — Давайте сразу разберемся с этим вопросом. Кто внушил вам, что Нью-Йорк — это Рай? Поверьте мне, я лучше знаю!

Кориоул лукаво усмехнулся и посмотрел на закрытую дверь.

— Я тоже знаю. Но если кто-нибудь еще услышит эти ваши речи, то вы лишитесь головы раньше, чем успеете договорить. Иерарх, знаете ли, не поощряет ереси.

Я откинулся на кушетку, поправил свое голубое полотенце и скрестил ноги.

— Ничего я не знаю. Вы получите подробные объяснения. Но прежде всего я хочу есть. У меня хватит денег на ужин?

Я протянул ему полную горсть монет, которые мне одолжил Дио. Кориоул улыбнулся и, не поднимаясь, нажал на кнопку в стене.

— Закуски предусмотрены входной платой, — сказал он. — Я тоже хотел бы кое-что выяснить. Где, например, вы взяли эти монеты и, прежде всего, как вы нашли дорогу сюда. Я должен вас предупредить, что…

Пристальный взгляд его бледно-голубых глаз стал довольно холоден.

— Я не могу полностью доверять вашим словам, хотя полагаю, что вы говорите правду. Но даже если это так, у вас все равно нет доказательств. Вы меня одурачили в парной и заставили проговориться. Я сказал достаточно много, чтобы быть за это повешенным, окажись вы шпионом. Мне остается только верить, что вы им не являетесь. Давайте исходить из предположения, что мы доверяем друг другу.

— С этого и нужно было начинать, — сказал я. — Возможно, мне удастся найти какой-нибудь факт, который убедит вас. И, само собой, я не в праве обвинять вас в чем бы то ни было. Самое убедительное доказательство, которое я могу со своей стороны привести, — это знание языка.

— Да, меня, признаться, это озадачило. Но…

Раздался легкий стук в дверь, и Кориоул бросил на меня настороженный взгляд.

— Откройте, — сказал он.

— Я не знаю, как отпирается замок.

Он потянулся, сдвинул дверную ручку в сторону и опустился на кушетку. Я открыл дверь, в комнату хлынул туман. Передо мной стоял мужчина в розовых шортах, а рядом с ним — трехъярусная тележка.

— Закуски, сэр, — сказал он. — Вы звонили?

— О да, — ответил я, принимая от него поднос.

Кориоул тихо закрыл дверь и запер на замок. Нам принесли корзинку с булочками, очень похожими на те, к которым я привык; блюдо вареных яиц, отличавшихся от земных лишь голубоватым узором на скорлупе. Кроме того, нам достался горшок с сыром, горшок дымящейся жидкости (по запаху — чай) и большая чаша с каким-то остро пахнущим крошевом.

На блюде красовались яблоки, персики, несколько гроздьев ярко-красного винограда и еще какие-то неизвестные фрукты. Это было не совсем то, что я заказал бы при возможности, но выглядело вполне аппетитно, а мне очень хотелось есть. Мы старательно зачавкали, время от времени настороженно поглядывая друг на друга с противоположных кушеток и продолжая нашу беседу.

Очень скоро я выяснил, при каких обстоятельствах Нью-Йорк можно считать Раем.

ГЛАВА 8

До того как я очутился в Малеско, он представлялся мне чем-то вроде Граустарка, Руритании, страны Оз или Утопий Платона, Аристотеля и сэра Томаса Мора. Я полагал, что все эти миры существуют только в человеческом воображении, но теперь очень усомнился в этом.

Возможно, каждый из них так же реален, как и Малеско, в свете того, что Кориоул называл «mundi mutabili»[1]. Он ссылался на ту же теорию под названием «orbis inconstans»[2] и «probabilitas — universitas — rerum»[3]. Но в случае с Малеско — это не теория, это — факт.

Я достаточно читал об альтернативных теориях будущего развития, чтобы понимать Кориоула без особого труда, хотя он несколько переоценивал мои знания по этому предмету. Мне приходилось его останавливать время от времени, чтобы получить более подробное объяснение. Но вот, вкратце, что произошло в момент раскола между Землей и Малеско во времена правления Клавдия в Риме первого века.

В годы царствия Калигулы Малеско еще не было. Как мир, он не существовал. У нас было общее прошлое. Однако после смерти Калигулы произошло нечто такое, в результате чего Малеско откололся от Земли. Вместо Клавдия на римский трон взошел некто Руфус Агрикола. После него какие-то люди с неведомыми именами правили Римом, пока тот не пал в результате их неумелой политики и нашествия варваров.

В нашем мире религия, которую преследовал Калигула, распространялась, пока не стала господствовать во всей Европе. А та религия, которую Калигула поощрял, распространилась в Малеско со сверхъестественной быстротой, вытеснив все другие верования. Это очень утилитарная религия, она зародилась в Египте и властвует в Малеско по настоящее время.

Называется она — Алхимия.

Алхимия превратила Малеско в мир утопии, а нет ничего хуже утопии, хотя, кажется, очень немногие это осознают. Лишь у Батлера в «Ерехоне» и у Хаксли в романе «О, дивный новый мир» утопия рассматривается как вариант ада.

А в мире утопий считается, как само собой разумеющееся, что целью человечества является стабильность общества. Простое человеческое счастье не считается ценностью, вводится жесткая кастовая система и наступает полный паралич общества — главное условие, без которого никакая утопия на продержится и получаса.

По-видимому, то, что Алхимия зародилась в Египте, повлияло на развитие Малеско, ведь Египет на протяжении двух тысячелетий оставался самой жесткой утопией в истории. Как и Египет. Малеско быстро достиг вершины развития, и, как и в Египте, духовенство здесь надежно прибрало к рукам всю власть. Хотя всякое развитие прекратилось давным-давно, общество продолжало существовать в каком-то трупном окоченении, зато значительно дольше любой нормальной цивилизации.

Последние пятьсот лет Малеско пребывал в полной неподвижности, словно был заморожен, и духовенство господствовало здесь во благо себе и тому узурпатору, который ненадолго захватывал власть. Время от времени по Малеско прокатывалась волна мятежей, приносившая на трон очередного правителя. И жрецы поддерживали его, пока не объявлялся преемник. Однако все нити управления находились в руках жрецов, и они никогда не оставались внакладе.

Противоречия между церковью и государством, конечно же, существовали, но в Малеско сила науки оставалась за церковью, так как Алхимия основывается на прикладной науке. В Малеско Галилей был бы жрецом, а не еретиком. Порох когда-то помог покорить огромные страны. В Малеско только жрецы могли с ним познакомиться: вся литература по химии находилась в храмах.

Как и в Египте, здесь долгое время не было даже намека на какие-то изменения в будущем. Только жрецы и короли могли рассчитывать на небесные блага.

Около трехсот лет назад, когда в нашем мире происходила колонизация Америки, Шекспир бражничал в таверне «Русалка», а восточная Европа по частям переходила в руки турок, в Малеско произошла мировая революция. Тогда жрецы впервые оказались перед лицом реальной опасности.

Мир Малеско меньше, чем наш. Значительную его часть занимают океан и необжитые земли. Но в те дни все населенные континенты захлестнула волна терроризма: простые люди обезумели и дали волю своим чувствам. Они не хотели быть благоразумными — им этого никогда не позволяли.

Представлений о самоконтроле у них было не больше, чем у рассерженных детей, потому что их сознанию никогда не доверяли. И, дойдя до дикого состояния, они установили царство террора по всему Малеско, вымещая злобу и разочарование друг на друге, если под рукой не оказывалось жрецов.

Произошло именно то, чего и следовало ожидать (вспомните Французскую революцию) — пятно позора легло на историю Малеско. Конечно, ответственность за все это несло духовенство, но оно без труда сумело переложить ее на революционеров.

И жрецы, как обычно, нашли ловкий способ успокоить народ. То же самое было и в Египте. Глубокое социальное противоречие было умело переведено в религиозную плоскость и без труда разрешено в пределах реального человеческого бытия. Не произойди это в Египте, вы бы вряд ли поверили, что такое возможно вне страниц романа.

Жрецы просто пообещали людям, что если они будут хорошо себя вести и отправятся по домам, то могут надеяться увидеть Рай после смерти. Это сработало. Египтяне безропотно приняли культ Осириса и продолжили строительство пирамид. Малескианцы впряглись в тяжкое ярмо, предложенное духовенством, и уверовали в Нью-Йорк как свой грядущий Рай.

В этот момент рассказа я подавился ужином, и Кориоулу пришлось похлопать меня по спине. Это напомнило ему какой-то анекдот, и он собрался было его рассказать, но я воспротивился.

— Продолжайте, — настаивал я. — Мне хочется побольше узнать о Рае.

Кориоул ел яйцо, которому голубой узор на скорлупе придавал праздничный, пасхальный вид. Очевидно, скорлупа была тоже съедобна. Кориоул хрустел ею так, что у меня по коже бегали мурашки.

— Вы уверены, — с хрустом спросил он, — что никто в вашем мире не знает о Малеско? Мы ведь с самого начала знали о Земле. Брешь между нашими мирами поначалу была невелика. Жрецы, ясновидящие, прорицатели и им подобные легко устанавливали контакт. Мы точно выяснили, что произошло в те незапамятные времена. Жрецы не переставая твердят людям, что Земля пошла по правильному пути, а мы — по неправильному и понесем наказание за свои грехи.

Он окунул остатки яйца в сахар и отправил себе в рот.

— Буква «А», — сказал Кориоул, — это символ изменчивых миров. Я полагаю, вы заметили ее в городе. Когда жрецы говорят о Нью-Йорке, они делают такой знак, складывая большой и указательный пальцы вот так. Вершина буквы символизирует точку раскола между Малеско и Землей. Две расходящиеся внизу вертикальные черты изображают разные пути наших миров. А поперечная черта — это мост, по которому праведники переходят в Рай. Этим мостом воспользовались вы, Клиа и Джиммертон, чтобы попасть в Малеско.

Он неожиданно улыбнулся:

— Вы хотите увидеть Рай?

— Хотелось бы.

Кориоул поднялся, стряхивая крошки со своего оранжевого полотенца, и, подойдя к экрану, покрутил одну из ручек с позолоченными цифрами.

На экране появилась большая светящаяся буква «А». Когда она исчезла, зазвучал какой-то текст, который произносился нараспев под торжественную музыку. Я не понял, о чем шла речь, видимо, это был архаичный язык, но я ясно слышал, что Нью-Йорк упоминался несколько раз.

Серебристые облака на экране рассеялись, и перед нами предстал сверкающий город. Я подался вперед. Мы видели Нью-Йорк с высоты нескольких тысяч футов.

Я различал Вэттери и причалы на окраине города, зеленый прямоугольник Центрального парка и высокие здания в центре, возвышающиеся монолитами над улицами, расчерченными, как по линейке.

Бродвей вырывался углом из городской неразберихи, а на островах возвышалась величественная группа ослепительно белых небоскребов, отбрасывающих искры золотого света.

Мне показалось странным соседство Эйфелевой башни с Чатам сквер, а кроме того, на подъезды к Бруклинскому мосту бросало огромную треугольную тень строение, в котором я узнал пирамиду Хеопса. Но, несмотря на это, город был узнаваем.

— Не припомню, — сказал я своему кузену с сомнением, чтобы Сити Холл имел подобный ореол. Да и Эмпайр Стейт вовсе не покрыт золотом, знаете ли. А кроме того…

— Я вам верю. — сказал Кориоул. — Это ведь не настоящий Нью-Йорк, а так, подделка на потребу публике.

— Но как туда попала Эйфелева башня? — спросил я. — Ведь она в Париже.

— Осторожней в выражениях. Кощунственно подвергать сомнению алхимическую версию Рая.

— Собственно говоря, — заметил я, зачарованно всматриваясь в улицы Рая, — мне непонятно, почему они вообще выбрали Нью-Йорк. С точки зрения истории, это совсем молодой город. И к тому же триста лет назад, когда у вас произошло восстание, он еще не назывался Нью-Йорком.

— О, раньше нашим раем был Лондон, — объяснил Кориоул, но после некоторых перестановок в духовенстве лучшие люди после смерти стали отправляться в Нью-Йорк. Новую жизнь в Раю обретают только жрецы. Я вам об этом говорил?

Реинкарнация — краеугольный камень этой религии. Она обязывает каждого вести добродетельную жизнь, чтобы в другой раз родиться уже жрецом. А умерший жрец уже через мгновение оказывается на Пятой авеню в золотой колеснице, запряженной драконами. Это — факт!

Я пристально посмотрел на него, пытаясь понять, не было ли это все очередной его ужасной шуткой.

— Вы хотели бы это увидеть? — спросил он, потянувшись к экрану.

— Нет, нет, не думаю, что способен это вынести, — поспешно ответил я.

— Ну что ж, — сказал Кориоул и замолчал. Усмешка исчезла с его лица. — Это забавно, когда смотришь на это со стороны. Но весьма трагично, если принять во внимание, сколько поколений жило и умерло в рабстве, не имея никакой другой радости, кроме обещаний попасть в Рай за хорошее поведение. Конечно, это надежное средство держать народ в подчинении. Хотя в одном алхимики, возможно, правы. Земля не так сильно отклонилась от правильного пути, как мы, и ваше развитие, вероятно, в конце концов окажется лучшим.

— Сомневаюсь в этом, — сказал я. — Уже индустриальный век был достаточно плох, но атомный, из которого я прибыл, выглядит еще более мрачно.

Тут я вспомнил кое о чем.

— А как у вас в Малеско насчет индустриализации? — спросил я. — У вас механистическая цивилизация, но люди воспринимают некоторые технические достижения слишком уж серьезно. Та проекция Лорны на облаке, например…

— Вы знаете, как это делается? — Кориоул внезапно подался вперед, его бледно-голубые глаза засияли. — Вы знаете?

— Я знаю один способ. Возможны другие.

— Так это не было чудом?

Я хмыкнул. Веснушчатое лицо Кориоула расплылось в улыбке.

— Вы нужны нам, кузен, — сказал он. — Жрецы берут под контроль все технические новинки с момента их появления и объявляют их чудесами. Всякая вещь, которую человек не в состоянии сделать голыми руками или с помощью орудий, изготовленных самостоятельно из природных материалов, классифицируется ими как чудо.

Если вы нажимаете на кнопку и звенит спрятанный колокольчик — это чудо. Этот экран, на который из воздуха приносятся картинки, — тоже чудо. Никому, кроме жрецов, не позволено интересоваться, как все это работает. Вы понимаете?

Я попытался представить себе картину жизни Нью-Йорка, приводимую в движение чудесной подземкой, чудесным такси, чудесной электроэнергией, и не смог.

— И народ примирился с этим? — недоверчиво спросил я.

Кориоул пожал плечами.

— Люди со многим мирятся, — сказал он. — Время от времени они устраивают революции, и трон переходит в другие руки, но это никогда не подрывало основы — власти жрецов. То восстание, которое произошло триста лет назад, ближе всех подошло к этому, но вы уже знаете, что из этого получилось.

Народ слишком долго дурачили, чтобы он смог одолеть духовенство. Хотя с прошлым поколением произошло нечто, заставившее Иерарха поволноваться…

Он замолчал и лукаво посмотрел на меня.

— Что случилось?

— В Малеско появился мой отец, — сказал Кориоул. — Он, вероятно, был великим человеком, этот Джиммертон. Жаль, что я не узнал его получше.

Я молча смотрел на него и думал, как он рыжеволосым мальчуганом рос в Малеско, пока я рос в Колорадо, как мы оба изучали язык и обычаи Малеско, как бережно мы храним память о Джиме Бартоне, который так внезапно исчез и из его, и из моей жизни.

— Продолжайте, — попросил я. — Что же тогда произошло?

— Он появился во время одной из равноденственных Церемоний, шагнул через Земные Врата прямо в Храм, когда Иерарх славословил Нью-Йорк. Эмоциональный накал был так велик, что все были готовы принять Джиммертона за божество из другого мира. Имей Иерарх хоть каплю рассудка, он бы все так и обставил. Но он начал кричать о рыжеволосых дьяволах, и жрецы уволокли Джиммертона в тюрьму.

Я хотел бы перенестись в те дни, — сокрушенно продолжал Кориоул. — Жаль, что тогда не нашлось человека, который смог бы правильно воспользоваться представившейся возможностью. Народ был доведен до отчаяния. Если бы нашелся руководитель, то все поднялись бы, как один, на борьбу с духовенством. Но этого не случилось.

Однако среди тюремной охраны нашлись люди, которые не побоялись последствий того, на что они решились. Одним из них был мой дед. Такой же отчаянной была и моя мать. Они тайно переправили Джиммертона в один поселок у Восточного залива. Позднее люди совершали туда паломничество. О, это были великие дни!

Жрецам не удалось сохранить известие о побеге в тайне. Они не смогли поймать Джиммертона, хотя пытались сделать это в течение десяти лет. Поселившись в горах, он начал собирать войско для решительного наступления на жрецов. Рассказывают, что Джиммертон месяцами не ночевал дважды в одном месте.

Моя мать скиталась вместе с ним и помогала ему во всем. Я родился в рыбачьей лодке на Гонви, на расстоянии выстрела от бивачных костров алхимиков. то было в самый разгар их кампании против революционеров.

Кориоул замолчал, и его задумчивое лицо потемнело, совсем как у дядюшки Джима, когда тот размышлял о вещах, которые я и представить себе не мог. Теперь-то я кое-что узнал об этом. Выходит, все мои буйные фантазии о герое-землянине, сражающемся с врагом в неравной схватке, были не так уж далеки от истины.

Я просто представлял все несколько иначе. Подобные вещи происходят именно так, как о них рассказывал Кориоул. Конечно, в воображении перед нами предстает доблестный герой с потрясающей мускулатурой, занесший шестифутовый меч над головой непобедимого доселе противника, пока на заднем плане красиво дрожит от страха героиня, вдохновляя его на сверхчеловеческие подвиги… Это все отдает липой.

И людям с такой совершенно не романтической внешностью, какая была у Джима Бартона, в отчаянных ситуациях все же приходится играть героические роли. Я был рад, что героиней оказалась смелая и умная женщина, которая не тратила времени попусту, трусливо дрожа в каком-нибудь углу, И еще я подумал о том, что дядюшка Джим вряд ли находил большое удовольствие, разыгрывая из себя псевдогероя.

Наше время изобилует примерами, когда люди ведут партизанскую войну с обстоятельствами, не принимая при этом мелодраматических поз. Я не мог представить себе, чтобы дядюшка Джим оказался позером.

— А что было дальше? — снова спросил я.

— О, Джиммертон, конечно, потерпел поражение, — со вздохом сказал Кориоул. — Вы хотели услышать другое? Однажды они его настигли. Я был уже достаточно взрослым и все помню. Они с матерью отдыхали в горной деревушке после долгой кампании.

Как-то раз в полдень я дремал у родника за домом. Я и в самом деле очень хорошо это помню.

Кориоул снова вздохнул.

— Просто произошло одно из этих чудес, — с горечью сказал он. — Вся деревушка… А впрочем, нет смысла вдаваться в подробности. Настоящее чудо заключается, наверное, в том, что мы оба — Джиммертон и я — остались живы. Но он никогда больше не слышал обо мне. Я сильно обгорел и был заживо погребен под лавиной, сошедшей в результате взрыва.

Через три дня меня откопал один старый пастух и вернул к жизни. Когда я смог задавать вопросы, выяснилось, что Джиммертон вернулся в Рай. А вы не знаете, что на самом деле произошло?

Я покачал головой.

— Он никогда не рассказывал об этом. У него я научился языку Малеско, узнал немного об этом городе и его жителях совсем немного. Джиммертон долгое время проболел, возможно, это было последствием… чуда.

— Очень возможно. Моя мать погибла, и он, конечно, решил, что меня тоже нет в живых. После этого он, вероятно, махнул на все рукой. Если бы он вернулся…

Кориоул помолчал некоторое время, потом вдруг задумчиво сказал:

— Ну что ж, может быть, я завершу дело, которое он начал. Возможно, вы и я — мы вместе сумеем это сделать. Что вы на это скажете, Бартон?

Я бестолково заморгал:

— То есть как?

Он сделал нетерпеливый жест, его бесцветные глаза были холодны и решительны.

— Вы знаете многое из того, что нам необходимо знать. Вы тоже из Рая, как и Клиа, но вы не кукла, не марионетка, как она. Вы могли бы научить нас…

— Я актер, Кориоул, — твердо сказал я, — просто актер, только и всего. Я не знаю, как сделать ускоритель элементарных частиц из старого корыта и зажигалки. Я ничему не могу вас научить.

— Но ведь вы умеете считать? — с оттенком отчаяния в голосе спросил он. — Вы ведь знаете арабские цифры, которые начинаются с нуля, не так ли?

Я молча кивнул, внимательно глядя на него.

— А я не знаю, — сказал он. — Я не умею. Нам не разрешают пользоваться арабскими цифрами. Единственное, что у нас есть, — это римские цифры, но такая неуклюжая система счета позволяет решать лишь самые простые задачи. Вы понимаете, о чем я говорю?

Я понимал, хотя довольно смутно, и кивнул, вспоминая, что читал об изобретении нуля и о тех математических открытиях, к которым оно привело. Умножение и деление с римскими цифрами было очень нелегким делом. Используя арабские цифры, любой человек с улицы мог освоить такие арифметические премудрости, которые были доступны лишь немногим римским ученым, и с той же затратой труда.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал я, — и хотя не очень разбираюсь в современной технике, но все же знаю, как тесно связано развитие, например, физики с математикой, Я понимаю ваши трудности. Эти алхимики — весьма ловкие ребята.

— Я создал крепкую организацию, — продолжал Кориоул все с тем же холодным пылом, который почему-то вызывал у меня неприязнь. — Расклад таков. Я не буду вдаваться в подробности, но я вошел в контакт со многими сподвижниками Джиммертона, и мы учли многие его ошибки. Например, мы поняли, что должны ударить в самое сердце духовенства — захватить Иерарха. Невозможно их одолеть, если начинать с периферии, как это пришлось делать Джиммертону. На всех ключевых постах я расставил своих людей, таких, как, например, Фалви. Ведь он одна из крупнейших фигур в Алхимии.

Я с некоторым сомнением кивнул головой, так как считал, что на этого типа полагаться нельзя. Но мне ли было говорить об этом.

— Народ с нами, — продолжал Кориоул, и от его холодного пыла каждое слово, казалось, хрустело. — Появление Клиа оказалось для нас помехой. Некоторое время мы надеялись, что сможем использовать ее в своих целях, но жрецы опередили нас, эти хитрецы никогда своего не упустят Они хорошо усвоили уроки, преподанные им Джиммертоном.

— А что произошло с Лорной — Клиа? — спросил я.

— Сейчас покажу, — сказал Кориоул, потянувшись к позолоченному переключателю под экраном.

ГЛАВА 9

Вновь перед нами засветилась золотая буква «А». Торжественным речитативом зазвучал архаичный язык Малеско. Через мгновение экран затуманился, и заиграла, все усиливаясь, величественная музыка.

Музыка стихла, и ее сменил отдающий эхом гул голосов. Мы увидели огромный зал с высоким помостом в дальнем конце, наполненный народом. Верхняя часть стен и весь потолок были окутаны клубами дыма, который собравшиеся, несомненно, воспринимали как небольшое чудо, хотя было очевидно, что он время от времени выбрасывается спрятанными от взглядов трубами — можно было заметить завихрения дыма там, откуда он поступал.

Это придавало Храму потрясающую таинственность. Сквозь изменчивую пелену проглядывали изображения на стенах, разноцветные и позолоченные: стилизованные львы — красные, зеленые, желтые; черные и красные орлы, золотые саламандры и все планеты со светящимися надписями.

У меня были кое-какие туманные воспоминания об алхимической символике, и я понял, что эти фигуры представляют именно ее. Но для народа они, очевидно, являлись таинственными знаками секретов духовенства. Взоры собравшихся были обращены на помост.

За этим возвышением находилось большое круглое окно с видом на город; хорошо была видна огромная сфера, окруженная огненно красными фонтанами, а дальше за ней — крыши и улицы. Это был тот самый вид Малеско, который впервые предстал моим глазам в дрожащем воздухе дядюшкиной квартиры. Я наблюдал за происходящим с огромным интересом.

— Это часть обычной Церемонии Равноденствия, — заметил Кориоул, потянувшись за очередным яйцом. — Они дают народу мельком взглянуть на Рай и читают лекцию о том, как туда попасть. Только в тот раз не все получилось так гладко. Смотрите.

Торжественно гудели огромные, свернутые спиралями трубы. Жрецы в сверкающих одеждах исполняли перед окном некий ритуальный танец, широко размахивая руками, как вдруг вид за стеклом начал туманиться. Затем облако, появившееся за окном, затрепетало и внезапно раскрылось, подобно кошачьему зрачку. Перед зрителями возникла картина Рая.

Это был настоящий Нью-Йорк, без Эйфелевой башни и пирамиды Хеопса. Камера как будто наплывала на Пятую авеню со значительной высоты. Над Манхэттеном стоял туманный вечер, эффектно подрагивали и мигали огни города.

Вдали за Центральным парком в тумане плавала усыпанная алмазами огней вершина многоквартирного дома, основание которого утопало в черных силуэтах деревьев. Под впечатлением от этого зрелища я почувствовал тоску по дому. Можно было себе представить, что думает о Рае человек, который не знает Нью-Йорка.

Городские улицы стали быстро удаляться. Огоньки автомашин оставляли в тумане яркие золотые полосы, — это попавшие в Рай жрецы вели огненных драконов по Пятой авеню. Я наконец понял значение этих слов.

— Это, знаете ли, — пояснил Кориоул, хрустя голубой яичной скорлупой, — всего лишь видение. Они думали, что это совершенно безопасно. Они не знали о трещине, сквозь которую прошел Джиммертон. Теперь смотрите — они наткнутся на нее через минуту. Вот! Видите?

Нью-Йорк на экране головокружительно закачался. На это страшно было смотреть. Люди, собравшиеся в Храме, пронзительно закричали и, казалось, тоже закачались. Рев труб превратился в дикую какофонию.

А Пятая авеню вдруг взмыла в небо и перевернулась, и теперь жрецы в Раю спокойно вели своих драконов по небесному своду. Затем город расплылся, словно его размыло дождем, и тут я с ужасом услышал голос Лорны, очень тонкий и слабый;

— Эдди, посмотри на меня! Эдди!

Откуда-то издалека я услышал свое собственное ворчанье, и это был потрясающий момент deja vu. На экране закружились какие-то тени. Это был, вероятно, мимолетный взгляд на мою квартиру, а для меня — на мое прошлое, хотя из-за быстроты все показалось незначительным.

Из кружащихся теней вырвался крик, поначалу слабый и далекий, а затем превратившийся в вопль сирены. Я уже слышал этот вопль, когда Лорна исчезла из моей квартиры, провалившись в брешь между мирами.

Тени заметались, на экране появилось искаженное ужасом лицо Лорны, которое медленно кружилось, пока растрепанные локоны не скрыли его. Потом раздался высокий вибрирующий звук, от которого заболели уши. И тут Лорна, вырвавшись из хаоса на экране, вдруг растянулась на помосте лицом вниз, ее волосы раскинулись веером по позолоченному настилу.

— Смотрите! — быстро сказал Кориоул. — Смотрите — сейчас все погаснет на мгновение. Вот — видите? Здесь жрецы вырезали немного пленки. Знаете почему? Не догадываетесь? Потому что все собравшиеся, все мужчины и женщины, увидев распластанную фигуру, выдохнули одно слово: «Джиммертон!»

Он вздохнул.

— Жаль, что жрецы не арестовали ее и не попытались как-нибудь избавиться от нее. Тогда нам было бы проще. Но Иерарх оказался слишком находчивым. Вот тот мужчина в золотых одеждах — это Иерарх. Смотрите.

Широкая, приземистая фигура, напоминающая монаха Тука или Санта-Клауса без бороды, вышла вперед и склонилась над Лорной. Затем Иерарх повернулся к народу и поднял обе руки. Мне показалось, что в усиливающемся ропоте толпы появились угрожающие нотки. Однако шум стих: все ждали, что скажет Иерарх.

— Ангел сошел к нам из Рая, — с важностью провозгласил он. Голос звучал так громко, что это наводило на мысль о микрофоне, спрятанном где-то на груди.

Лорна неподвижно лежала на помосте. Она, вероятно, ударилась головой при падении, так как это было совсем не похоже на нее — оставаться спокойной более пятнадцати минут подряд, особенно если ей представляется возможность единственный раз в жизни привлечь к себе внимание толпы.

— Потрясение от появления в нашем беспокойном и грешном мире, — елейно продолжал Иерарх, — оказалось слишком велико для утонченных чувств этой небожительницы. Мы должны молиться, чтобы она благополучно перенесла грубый прием нашего мира…

Экран опять померк. Кориоул хрустнул яичной скорлупой и сказал:

— Тут еще кое-что вырезано. Собравшиеся в Храме начали роптать. Они помнили, что случилось с Джиммертоном. Вероятно, у Иерарха и на этот раз было нечто подобное на уме, но, услышав этот ропот, он пошел на попятную, не рискуя спровоцировать еще одно восстание. А теперь — смотрите.

Почти без паузы Иерарх продолжал:

— Кубом Великого Алхимика, — торжественно заявил он, — я клянусь, что об этом ангеле мы всячески позаботимся. Посмотрите, она зашевелилась.

Он сделал шаг назад, и я увидел, что Лорна слегка дернулась.

— Мы подготовим ее для временного пребывания в нашем убогом мире и во всем будем следовать ее приказам, — продолжал он. — Вы будете собраны снова, когда она сможет лицезреть вас. А теперь, мой правоверный народ, давайте вознесем благодарственную песнь за это посещение небожительницы.

Затрубили трубы, и люди, не без колебаний, запели.

— Ну, этого достаточно, — Кориоул вытер пальцы и выключил экран. — А теперь я покажу вам кое-что действительно интересное. Посмотрите вот это.

Он встал на колени перед экраном и пошарил рукой под панелью с переключателями, от напряжения даже скосив немного глаза. Раздался легкий скрежет металла, Кориоул ахнул и аккуратно снял панель управления. От нее тянулись провода к какому-то сложному устройству в стене. Кориоул положил панель на стол и начал осторожно скручивать оголенные медные провода. Я слегка поежился.

— Это нужно делать осторожно, — веско заметил Кориоул. Если дотронуться до некоторых контактов, то невидимый огонь может спалить вас до костей. Но Фалви показал мне, как это делается, — совсем не сложно. Теперь нужно соединить эти провода с теми — вот так, и все готово. Превосходно. Сейчас вы кое-что увидите.

Оставив панель лежать на столе, Кориоул покрутил ручку, и экран мгновенно вспыхнул, на этот раз без золотой буквы «А», без музыки и без монотонных песнопений. Это выглядело совсем по-деловому.

— Это — тайна, известная только духовенству, — сказал мне Кориоул. — Обычные говорящие экраны показывают только те картины, что отобраны духовенством. Но если вы знаете этот секрет, то можете с помощью тех же экранов заглянуть куда угодно и подслушать любой разговор в этом Храме. Это же чудо, — криво усмехнулся он. — Что вы хотите увидеть?

— Ту машину, — незамедлительно ответил я, — что открывает ворота между мирами.

Я рассчитывал с ее помощью в ближайшее время возвратиться домой, хотя, казалось, не имело смысла обсуждать это именно сейчас. И все же было бы полезно знать немного больше об этом жизненно важном звене в моих планах.

— Как же она все-таки работает? — спросил я.

Кориоул удрученно посмотрел на меня бесцветными глазами.

— Я даже не знаю, почему огни горят ночью, — сказал он угрюмо.

— И все же давайте посмотрим на эту машину. Можете вы показать мне ее в действии? Из-за кулис, конечно.

— Думаю, что да. В силу ряда причин они недавно создали картотеку, и на днях я случайно наткнулся на нее. Между прочим, там записана ваша знакомая.

Он осклабился и стал крутить переключатели.

На экране без фанфар появилась знакомая комната. Некоторое время изображение было размытым, но скоро приобрело четкость, и я стал свидетелем неожиданной сцены в комнате, которую покинул совсем недавно.

Все было знакомо: панели с приборами, которые мне ни о чем не говорили, занавеска в углу, за которой я прятался от Фалви, плоское лицо машины, казавшееся невыразительным на экране.

В маленькой комнате было многолюдно. Иллюзия присутствия была настолько полной, что казалось, будто мы с Кориоулом подсматриваем в какое-то окно, которого я не заметил, когда находился в этой комнате.

Разглядывая полосатые шлемы и спины собравшихся вокруг машины, я спросил:

— Как это работает? Я имею в виду…

— Это хорошо налаженная система соглядатайства. Верхушка духовенства пользуется этим для слежки за рядовыми жрецами и их слугами. С помощью этой системы можно заглянуть почти во все помещения Храма, за исключением личных покоев Иерарха и некоторых секретных комнат. Время от времени они делают запись, если хотят изучить что-то подробно — как это, например. Смотрите.

Кориоул подался вперед: толпа вокруг машины пришла в движение, что-то должно было произойти. Затем жрецы расступились, и по образовавшемуся проходу, как казалось, прямо на нас, шел некто, чье лицо было закрыто вуалью. Очевидно, скрытая камера находилась как раз над дверью.

Кориоул еще сильнее подался вперед, словно хотел заглянуть в каждый угол комнаты. Жрецы повернулись к вошедшему ожидание и волнение было написано на лицах под полосатыми шлемами.

Вошедшая, а это была женщина, подняла руки и откинула с лица серебристую вуаль столь знакомым мне жестом. Я знал каждое движение ее рук, знал этот поворот головы. Но теперь все выглядело несколько иначе. В каждой линии знакомой фигуры появилась отработанная грация, некая театральная самоуверенность, несвойственная так хорошо известному мне оригиналу.

— Клиа, — заметил Кориоул бесцветным голосом, — я думаю, вы знакомы?

Я уставился на экран. Мне хотелось получше рассмотреть лицо, повернутое ко мне вполоборота. Она взглянула на машину, и в этот миг я успел заметить, что ресницы стали значительно длиннее, нос — просто точеным, а губы — таких губ прежде у нее не было.

Да, это была Лорна, но не та, которую я знал. Вернее, это была Клиа с того облака, с глазами, как голубые чаши плавательного бассейна.

— Откуда вы знаете, что я с ней знаком? — поинтересовался я.

— Ей устроили тщательный допрос, как только представилась возможность, — заверил меня Кориоул, всматриваясь в лицо Лорны на экране. Не отводя глаз, он продолжал: — Это было непросто, но в итоге они сумели обучить ее языку. Фалви рассказал мне, как это происходило. Жрецы отобрали те слова, которые она, казалось, понимала, и создали что-то вроде упрощенного языка Малеско, специально для нее. Они хотели знать, как она попала сюда и не следует ли ждать других гостей. Вот тогда они и получили ваш портрет. Подождите.

Он поднял руку, призывая к молчанию. Я опять наклонился вперед. Лорна на экране наконец разобралась, что за машина находится перед ней, Я думаю, что опьянение от восторженных взглядов окружающих, вероятно, затормозило ее и без того замедленные реакции. Но, поняв, чем является эта стена из приборов, Лорна отпрянула назад и отчетливо произнесла:

— О, нет! Выпустите меня отсюда!

— Что она сказала? — заинтересованно спросил Кориоул.

Я перевел. Он кивнул, продолжая наблюдать. Кориоул не отводил глаз от экрана с того момента, как на нем появилась эта грациозная фигура с закрытым серебристой вуалью лицом. Теперь вокруг Лорны возникла некоторая суматоха, в несколько голосов ее пытались успокоить и уговорить.

— Что происходит? — поинтересовался я.

— Подождите, — больше Кориоул ничего не сказал.

Я ждал. Мы просмотрели запись этой сцены до конца. Там было совсем немного. Лорна отчаянно возражала против машины, и в ее новом мелодичном голосе я отчетливо услышал знакомые хриплые нотки, появлявшиеся у нее в минуту раздражения.

Жрецы тщетно пытались ее успокоить. Это продолжалось минуты две, после чего Лорна развернулась, широко взмахнув одеждами, и величественно удалилась из комнаты, пройдя прямо под скрытой камерой, — мы получили возможность разглядеть получше ее преображенный лик.

«Да, она превратилась в Прекрасную принцессу», — мрачно подумал я. Насколько я могу убедиться при беглом взгляде на нее, все соответствовало этому образу. Небесно-голубые глаза, точеные черты лица, мелодичный голос, который, правда, слегка портили жесткие металлические нотки, когда Лорна была в гневе.

Итак, я помимо воли становился романтическим героем. Я ищу прекрасную героиню. Без нее я не могу возвратиться. И группа заговорщиков тут как тут. Я присоединяюсь к ним, свергаю правительство, освобождаю принцессу и с триумфом возвращаюсь домой.

Мне стало не по себе.

Лорна исчезла, и Кориоул вздохнул у погасшего экрана.

— Что там происходило? — спросил я. — Почему они пытались…

— Для разнообразия я предложил бы вам ответить на несколько вопросов, — перебил мой кузен. — Что вы знаете о Клиа? Какие у вас с ней отношения? Она, кажется, прошла сквозь Земные Врата из вашей квартиры. Она, случаем, не ваша жена?

— Боже сохрани, — сказал я.

Он слегка улыбнулся.

— Ну, хорошо. Я вас понимаю. Она, конечно, дура, в этом трудно ошибиться. Но жрецам удалось кое-что изменить в ней. Фалви сказал мне, что вообще-то она была женщиной самой заурядной внешности. Она прошла курс волшебных процедур и превратилась в красавицу. Прекрасная работа. Вы видели, как на нее смотрели те жрецы?

Фалви рассказывал, как тщательно они подбирали Лорне такую внешность, которая среднему человеку представляется идеальной. Фалви называет это «визуальной семантикой». Имя Клиа ей было дано потому, что… — Кориоул замолчал и усмехнулся. — Это лишний раз показывает, насколько они умны. Они просмотрели списки умерших за последнее время и нашли женщину, внешне походившую на этого нового ангела. Вот так из покойной был создан некий идеальный образ, достойный Рая.

Старательно распространялись слухи о том, что покойная Клиа вела настолько добродетельную жизнь, что попала в Рай, минуя ряд перевоплощений и даже обязательное для всех перевоплощение в жреца. Было также объявлено о скором возвращении преображенной Клиа из Рая, а история, которую она всем поведает, должна послужить источником вдохновения для всего остального народа.

Кориоул улыбался, но мне казалось, что он всматривается в экран, словно все еще пытается разглядеть прекрасные черты ангельского лица. Очевидно, «визуальная семантика» приносит духовенству неплохие дивиденды.

Многие жители Малеско почти влюблены в ангелоподобную Клиа, или в тот идеальный образ, который им подают под этим именем. От этой мысли я внутренне усмехнулся. Их следовало бы познакомить с настоящей Лорной, тогда бы они избавились от своих романтических иллюзий.

Кориоул повернул ручку переключателя, и на экране появилось нечеткое изображение больничной палаты. Затем ее сменила комната, заполненная размытыми, полупрозрачными фигурками детей, чьи голоса доходили до нас негромким, назойливым шепотком.

«Если духовенство следит за больницами и детскими садами, — подумал я, — то оно все же проявляет заботу о благополучии народа, хотя, похоже, весьма своекорыстную».

Прежде чем принять сторону Кориоула, следовало бы выслушать и его оппонентов. Кориоул, естественно, представил себя и своих сторонников в самом выгодном свете, а для врагов не пожалел черной краски. Если бы я сначала встретился с духовенством, то, несомненно, услышал бы совсем другую историю, с совершенно противоположными оценками.

Я вспомнил, что моя первая встреча со жрецом была весьма неприятной. Фалви, конечно, пытался прикончить меня исключительно по личным соображениям: он хотел таким образом скрыть свои незаконные манипуляции с машиной. А вот Дио показался мне довольно интересным.

— Вы знаете жреца по имени Дио? — спросил я.

— Да, знаю, — голос Кориоула прозвучал довольно жестко. А в чем дело?

Тут я ему рассказал маленькую историю о преследовании по улицам. Выслушав ее до конца, Кориоул задумался и пожал плечами.

— Ну что ж, я надеюсь, Фалви сумеет с ним разобраться. Дио непредсказуем. Мы уже думали о привлечении его на нашу сторону. Но он действует только наверняка и никогда не станет испытывать судьбу, если успех не гарантирован. А в нас он не уверен.

И все же, я думаю, он понимает, что будущее за нами. Но Дио прежде всего — сам за себя. Я полагаю, что он будет держать язык за зубами, но вы разумно поступили, уводя его в сторону. Вы именно тот человек, кузен, который нам нужен. Я рад, что вы присоединяетесь к нам.

— Вот как? Вам кажется, что все уже решено. Какие планы вы связываете со мной, Кориоул?

— Все зависит от того, как вы вступаете в наши ряды добровольно или нет, — он холодно посмотрел на меня. Затем на его лице мелькнула неожиданная усмешка, и на мгновение он снова стал таким, каким я впервые его увидел, Кориоулом в штатском обличье, так сказать.

— Очень мило, — неприязненно произнес я. — А если я не вступлю в ваши ряды?

— Тогда я выдам вас Фалви, — сказал мой кузен, без видимого усилия принимая боевое обличье. — Я предлагаю вам присоединиться. Тогда мы отправим вас в горы, обучим политике и стратегии. Вы слишком ценны для нас, мой дорогой кузен. Мы не хотим вас потерять. Например…

В дверь резко постучали.

Мы молча переглянулись. Стук, прозвучавший очень громко в этой маленькой комнате, повторился. Кориоул выключил экран, затем осторожно встал и пошел к двери. По дороге он босой ногой наступил на яичную скорлупу, шепотом выругался, пару раз подпрыгнул и, хромая, подошел к двери.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, Фалви, — послышался взволнованный шепот. — Впусти меня. За мной гонятся!

Я увидел гримасу Кориоула. Фалви есть Фалви; впустить его — означало впустить сюда полицию! Стоя на одной ноге и потирая ступню другой, Кориоул тихо спросил:

— В чем дело?

— Я, кажется, убил Дио.

Кориоул вздохнул и приоткрыл дверь. В щели появился тонкий нос Фалви.

— Впусти меня, Кориоул!

— Подожди минуту, — спокойно сказал тот, — я занят. С чего ты решил, что убил Дио? Ты стрелял в него?

— Нет, я ударил его по голове. Говорю тебе, за мной гонятся! Впусти.

— Чем ты его ударил?

— Сандалией. Кориоул, если ты не впустишь…

— В таком случае, я сомневаюсь в его смерти. Ты не настолько силен. Да успокойся, наконец. Кто за тобой гонится?

— Я думаю, что стража, — Фалви понемногу успокаивался.

— Здесь так же безопасно, как и там, — сказал ему Кориоул с неприязнью. — Подожди, я выйду через минуту.

Он закрыл дверь на замок и повернулся ко мне. Затем его взгляд упал на разобранный экран. Прихрамывая, Кориоул подошел к нему и начал быстро приводить все в порядок.

— Его нужно успокоить, — сказал Кориоул. — Даю вам пятнадцать минут на размышление. Хорошо?

— И что я должен ответить?

— Ничего, — сказал мой кузен с заученной усмешкой. — Ни слова. Сидите здесь и не поднимайте шума. Когда я вернусь, мы подумаем, что делать дальше. Я запру дверь снаружи, так что вас не будут беспокоить.

Закончив возню с проводами, он установил панель на прежнее место, выпрямился и поправил на себе оранжевое полотенце.

— Не пытайтесь отсюда выбраться, — предупредил он. — Помните, за дверью — Фалви.

— Разбирайтесь сами, — сказал я.

Кориоул открыл дверь, впустив клубы ароматного пара, и небрежно бросил через конопатое плечо:

— Клиа — наш козырь. Посидите и подумайте, как ее привлечь на нашу сторону. Нам, знаете ли, придется поторопиться. Ангелы из Рая тоже могут превратиться в залежалый товар, если затянуть с этим делом. Иерарх планирует на днях отправить ее назад, в Нью-Йорк. — Кориоул шагнул в клубящийся туман.

— До скорого свидания, — сказал он и закрыл дверь. Щелкнул замок.

ГЛАВА 10

В голове у меня тоже что-то щелкнуло. Лорна на днях возвращается в Нью-Йорк. «Так, так, — подумал я, рассеянно глядя на погасший экран. — Значит, все мои усилия напрасны». Я понял, что происходило там, у машины, когда Лорна появилась перед жрецами, и старался вспомнить, о чем именно шел разговор. Лорна резко протестовала, а жрецы уговаривали ее. Зачем?

Я разделял отвращение Лорны к этой машине. Путешествие между мирами, похоже, неприятная процедура. Жрецы почему-то хотели добиться от Лорны добровольного согласия на нее. Они, вероятно, планировали большую публичную церемонию возвращения ангела в Рай. И если будет заметно, что Лорна не хочет возвращаться, то это может сильно испортить впечатление.

Но она все же возвращается. В таком случае, чего же я здесь жду? Мне надо добраться до Иерарха, уговорить его отправить меня вместе с ней, и все в порядке. Но так ли это просто?

Я почесал ухо и призадумался. Происходи все это в мелодраме, я бы кинулся очертя голову в приключения, которые мне уготовил мой кузен, ведь это сулило неограниченные возможности помахать шпагой, поездить на разгоряченных клячах и покричать во весь голос. Но я чувствовал, что не создан для подобных героических ролей.

Прежде всего, герой никогда не задумывается о собственной выгоде, собираясь свергнуть правительство. И откуда мне знать, что большинство жителей Малеско действительно хочет свержения правительства? Ведь я могу полагаться только на слова Кориоула.

Даже если бы я целиком доверился его словам, то все равно явно не дотягивал до героя. Рассказ Кориоула о дядюшке Джиме глубоко запал мне в душу. Я понял тогда, каковы настоящие герои, и убедился, что я не из той породы.

Прежде всего — нужно быть отчаянным. На эту роль скорее всего подойдет неудачник, человек, не сумевший приспособиться в обычной жизни. Но я не являюсь неудачником. Я молодой, подающий надежды актер шоу-бизнеса. В том мире у меня есть к чему возвратиться, если я смогу забрать с собой Лорну и снять с себя обвинения.

Я подумал о том карманнике на улице. Нормальный герой кинулся бы его защищать, не выясняя, в чем дело.

Нет, прежде чем соваться в малескианские дела, мне нужно все хорошенько обдумать и взвесить. Я решительно сказал себе: «Эдди, не надо романтизировать ситуацию. С дядюшкой Джимом произошла совсем другая история. Во-первых, он был прирожденным искателем приключений. Во-вторых, он знал, за что сражается: в Малеско у него были жена и сын. А для тебя все это — чужая игра».

Я налил себе чашку холодной бурды, которая недавно была горячим чаем, и, помешивая его, рассматривал, в какие узоры складывается осадок. В общем — гадал на кофейной гуще, пытаясь представить свое будущее.

Дверь щелкнула. Из клубов пара появилось озабоченное лицо Кориоула.

— Мне нужно пойти и выяснить, что произошло с Дио, — сказал он. — Может быть, этот дурак действительно его убил. Вы посидите здесь полчаса.

Это был не вопрос, но утверждение.

— Вы так думаете? — спросил я.

— О да. Я оставил человека присматривать за вами. В самом деле. Понимаю, что это звучит как блеф, но это далеко не так.

— На что вы рассчитываете, набросив мне петлю на шею? спросил я.

— О, у меня большие планы, — бодро заверил он. — Вы поможете мне избавиться от Иерарха.

— Конечно, конечно, — сказал я. — Ведь это так просто.

— По моим расчетам, — заявил Кориоул, — это не так уж сложно. Нашим ребятам это не под силу, но вы-то из Рая. Вы смогли бы добраться до него. Мы уже и преемника ему нашли одного из наших. Многие жрецы поддерживают нас. Если мы поторопимся, то Иерарх не сумеет нам помешать. Все будет в порядке. Вы нам поможете.

— Я думаю, что вы — сумасшедший, — сказал я. — Еще раз нет.

— Конечно же, да. Выше голову. Все не так страшно, как вам кажется. Народ с нами. Посидите здесь и посмотрите приятные картинки. Я зайду за вами через полчаса. Помните, за дверью человек с револьвером, так что делайте, что вам говорят.

Вместо слова «револьвер» он произнес малескианское слово, имеющее другое значение, но было ясно, что имеется в виду.

— До свидания, — сказал я и повернулся к Кориоулу спиной. Он хихикнул и щелкнул дверью. Я сел и уставился на пустой экран.

Некоторое время спустя я поднялся и, присев на корточки перед экраном, пошарил рукой за панелью управления, как это делал Кориоул. Там оказались гладкие штифты крепления. Я покрутил один из них, и через минуту он свалился мне в ладонь.

Просунув кончики пальцев под панель, я потянул ее на себя, и она беззвучно подалась — я едва успел подхватить ее, чтобы не упала. Я положил панель на стол и присел рядом, чтобы получше рассмотреть ее, еще не вполне осознавая, зачем я все это делаю.

«Духовенству, вероятно, тоже есть что сказать, — подумал я. — И прежде чем предпринимать какие-либо шаги, необходимо выслушать и противоположную сторону». Не бывает такого спора, где вся правда — на одной стороне. Мне с детства привили мысль о том, что если какой-либо народ терпит власть тиранов, то в конце концов именно это правительство его и устраивает. А если и не весь народ, то большинство. И я сказал себе: «А теперь, Эдди, разберись-ка с этой штуковиной».

На самом деле все было не так уж сложно, даже без знания того секрета, который Фалви передал главарю заговорщиков. Поскольку я знаком с «чудом» электричества, то обращался с малескианским аналогом телевизора весьма осторожно.

Я не специалист, но все же получил начальные знания по радиомонтажу, когда начинал работать в полулюбительских труппах. Кроме того, я был немного знаком с земным вариантом телевидения. Малескианский аналог, как я скоро убедился, не настолько отличался, чтобы не понять, что к чему.

Кориоул, несомненно, не знал, что он делает, выполняя монтаж чисто механически, не понимая сути дела. Каналы телевидения занимают полосу частот в 6000 килогерц, а радио — 10 килогерц. Таков нормальный диапазон частот. В Нью-Йорке, то есть в Раю, верхние частоты этого диапазона можно принимать с помощью адаптеров.

В данном аппарате был установлен такой адаптер. Кориоул просто переставлял контакты. Я проделал то же самое и поменял частоты, однако преуспел больше Кориоула, ведь он пропустил целую полосу высоких частот.

Конечно, все очень просто, — правда, только на первый взгляд. Надо принять во внимание склад ума малескианца.

В Малеско — религиозное общество, на Земле же — механистическое. Мышление у малескианцев сформировано так, что они подчас выпускают в цепи рассуждений очень важные связующие звенья, потому что не знают, насколько эти последние действительно важны. Жители Малеско верят духовенству, как мы верим в технику.

Но было бы нелепо утверждать, что мы сами не грешим тем же. Многие ли земляне имеют целостное представление о реальном процессе? Многие ли способны себе представить и точно определить процесс изготовления буханки хлеба? Или объяснить, как работает кинескоп с его мозаичными световыми ячейками — это настоящее чудо телевидения?

Я включил экран, и он по-деловому быстро засветился, без этой вздорной буквы алхимиков и без музыкального сопровождения. Я понятия не имел, как найти то, что мне нужно, и, более того, не представлял, что, собственно, я хочу увидеть.

Я покрутил ручку наугад. На экране появились горы, кое-где усыпанные дрожащими огнями, — вероятно, это были селения. В ночном небе сверкал знакомый рисунок звезд, а где-то на краю небосвода виднелось зарево над городом. Не там ли я нахожусь? Может быть, в этом мире существует только один город? Интересно, Малеско — это город, страна или целый мир? Что-нибудь одно из этого или все сразу? Я не знал ничего.

Я снова повернул ручку, и изображение на экране резко сменилось — в объективе камеры оказалось горное селение. Передо мной предстала центральная улица маленького городка, засаженная деревьями, сквозь их листву пробивался свет фонарей.

Подобных улиц немало у меня на родине, правда, здесь не было видно припаркованных автомобилей, да и подростки в странной одежде толпились не возле аптеки, а, кажется, вокруг храма. Я заметил на стенах красных и желтых львов, сверкающих саламандр.

Повернув переключатель еще раз, я посмотрел на встречу малескианских женщин средних лет; по-моему, они читали там стихи. Я посетил и театр, где шла постановка «Медеи», чем сначала я был немало поражен, но скоро вспомнил, что творчество Эврипида принадлежит к тому периоду истории, который у нас с малескианцами общий.

Значительно позже Руфус Агрикола вытеснил Клавдия, и два мира разделились. Интересно, что же в действительности произошло в момент раскола? Ведь во времена Калигулы никаких особых чудес не отмечено. Видимо, этот космический раскол высвободил огромное количество энергии.

Мне показалось, что в Малеско нет уголка, куда нельзя было бы заглянуть при помощи этого телеэкрана, разумеется, при соответствующей настройке. Сам себе я напоминал паука, который с помощью хитроумных приспособлений следит за всеми обитателями Малеско.

Ничто не обошли жрецы своим вниманием. Удивительно, что они до сих пор не схватили Кориоула, — разве что не захотели. Возможно ли это? Может быть, он не такая уж важная фигура, какой представляется? И не так уж опасен? Или алхимики достаточно мудры, чтобы выпустить лишний пар?

Еще минут десять я парил над Малеско, кружился над чуждым мне миром, над головами ничего не подозревающих людей, которых я никогда больше не увижу и не узнаю. Я переключил экран на Нью-Йорк — каким странным было это ощущение присутствия в двух местах одновременно. Я почувствовал прилив тоски по дому, когда, сидя в чужой комнате, в чужом мире, рассматривал знакомые улицы недалеко от своего дома.

Я решил получше изучить экран, который представлял мне картины Нью-Йорка, и тут-то совершил какую-то ошибку.

Экран внезапно озарился ослепительным голубым светом, который исходил из правого нижнего угла, словно солнце вспыхнуло в двух футах от моего лица.

Свет был так силен, что на него немыслимо было смотреть, но одновременно так удивительно притягателен, что невозможно было отвести глаз. Я сидел как в параличе, лишь боль зигзагами бороздила мозг.

Когда свет погас, я закрыл ладонями глаза и сжал лоб, чтобы он не раскололся пополам. В глазах плавали оранжевые амебы. Боль стала утихать, и ко мне вернулся слух. Незнакомый голос настойчиво и все более сердито повторял один и тот же вопрос:

— Что вы здесь делаете? Назовите мне код, прежде чем я…

Сквозь слезы я посмотрел на экран и увидел небритое лицо под жреческим шлемом, маленькие раскосые глаза-буравчики, а на уровне груди, в волосатом кулаке — стеклянный цилиндр, размером с пинтовую молочную бутылку, испускающий переменчивый свет, как большой рассерженный светлячок.

Я хотел крикнуть: «Не стреляй!», но что-то подсказало мне, что голос мой дрогнет, так как я испуган и не смогу этого скрыть. Казалось невероятным, что человек, находящийся на другом конце телевизионного кабеля, выстрелит и убьет меня через трансляционную сеть, однако я только что убедился в его способности причинить мне зло. Так вполне можно даже и убить.

Я вытер глаза углом голубого полотенца и постарался принять высокомерный вид, насколько это было возможно сделать с заплаканными глазами. Я еще не знал, что скажу, но понимал, что надо говорить быстро. Этот жрец поймал меня на чем-то запретном, раз чувствует себя вправе наказать меня. Он может включить свою молочную бутылку на полную мощность, если я не заговорю первым — и быстро.

В подобных ситуациях Алан Квартермайн и Джон Картер всегда перехватывали инициативу. Я глубоко вдохнул, сказал себе, что я герой, и решительным голосом задиристо произнес:

— Брось это, ты, дурак!

Щетинистая челюсть жреца отвисла. Тут я опять подумал, что полотенце, как единственная деталь туалета, имеет свои преимущества. Если бы я был одет как крестьянин или как клерк, то этот фокус не прошел бы. Человека встречают по манерам, когда отсутствует его одежда.

Как знать, может, я и сойду за высокопоставленного жреца, занимающегося инспекторской проверкой. А поскольку я орудовал в сверхсекретном диапазоне частот, известном только узкому кругу духовенства, то вполне мог оказаться весьма важной птицей.

Он не бросил свою молочную бутылку, но опустил ее и, растерянно глядя на меня, заморгал.

— Назовите код, — сказал он чуть вежливее. — Вам нечего делать в этом диапазоне частот.

Мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Я наконец понял, что так долго искал в телевизионной сети правителей Малеско. Я бессознательно искал какое-нибудь оправдание для духовенства, — чтобы довериться жрецам. Кориоул, естественно, выставил их в невыгодном свете, ведь ему нужна моя помощь.

Я мог присоединиться к Кориоулу и, если повезет, скинуть Иерарха, неоднократно рискуя головой, чтобы в итоге получить право вместе с Лорной вернуться на Землю, где мирно продолжать свое дело. А можно было тихонько вернуться в храм, который я недавно покинул, и доложить обо всем Иерарху. Наверняка тот, лишь бы отделаться от меня, отправил бы нас с Лорной туда, откуда мы пришли.

Иерарх, вероятно, не читал Берроуза и Хаггарда и поэтому не знает, что Верховному Жрецу надлежит быть злым и жестоким и проводить все свое время, преследуя героя и героиню. Иерарх прежде всего деловой человек, направляющий работу огромной организации. Он не станет тратить на меня дополнительных усилий, а просто отошлет обратно в Нью-Йорк, раз уж собрался отправить туда Лорну, если, конечно, Кориоул не солгал.

И все же я колебался в нерешительности. Что-то подтачивало основание этого логического построения. Может быть, нравственное начало, которое проникло в меня из огромного количества прочитанных мелодрам? Или я действительно обязан чем-то помочь Кориоулу и народу Малеско?

Жрец с молочной бутылкой вывел меня из этого затруднения.

— Уже выслана группа, чтобы арестовать вас, — отрывисто сказал он, очевидно приняв решение, пока я спорил сам с собой. — Они придут через десять минут. Не пытайтесь скрыться, или я превращу вас в обугленную корку.

Поначалу я почувствовал облегчение. Ну что ж, как уж есть. Решение принято не мной. Однако после нескольких секунд раздумий я понял, что не могу принять его безропотно. Я одержал верх над жрецом с помощью блефа, но это ненадежная власть, и я потеряю ее, если позволю полиции утащить меня в участок для дальнейшего разбирательства.

Я с досадой стукнул по экрану, отчего изображение жреца потеряло былую четкость.

— Дурак! — вызывающе бросил я. — Я из Нью-Йорка.

Я сложил из пальцев букву «А» и высокомерно усмехнулся, давая понять, что не верю в святость Рая.

— Подключи меня к Иерарху, — приказал я, пока он еще не оправился от напора моего цинизма, о чем свидетельствовал его приоткрытый рот. Жрец все не мог решить, что ему делать: уничтожить меня на месте за кощунство либо отвесить земной поклон гостю из высоких иерархических кругов, если не из самого Рая.

Мой фокус удался, хотя этот жрец оказался недостаточно самоуверен, чтобы подключить меня напрямую к покоям Иерарха, однако он уже достаточно пообщался со мной и, видимо, поэтому счел за благо соединить меня последовательно с пятью или шестью высшими чинами, каждый из которых выказывал по отношению ко мне то замешательство, то гнев.

Наконец на экране появилась необычайно раболепная физиономия, пробормотала несколько предостерегающих банальностей о той высокой аудиенции, которой я удостаиваюсь, и с доброй порцией покашливаний, прочищающих горло, передо мной появился сам Иерарх.

Вблизи он меньше напоминал Санта-Клауса, чем мне показалось прежде, скорее он был похож на Джаггернаута. Можно допустить большую оплошность, если примерять к незнакомому миру стереотипы знакомого. Я все еще находился под впечатлением от того успеха, в котором раздул такой колоссальный блеф на весьма хилом основании. А ведь это можно было объяснить только низким уровнем самосознания рядовых жрецов. Получается, что обыкновенный человек здесь просто тварь дрожащая. Дома я бы такого не провернул. Здесь никто даже всерьез не задумался, могу ли я подтвердить свои грандиозные притязания.

Итак, глядя этому толстяку прямо в глаза, я рассказал ему чистую правду. Я не раболепствовал, зная, что при разговоре с сильными мира сего лучше сначала дать высказаться первыми им, я все же решил, что в данном случае этот вежливый метод не самый лучший.

— Вы — Иерарх, не так ли? — с вызовом начал я. — Надеюсь, что нас не подслушивают, это конфиденциальный разговор.

Впрочем, я не очень стремился к сохранению нашего разговора в тайне. Это проблема Иерарха, но не моя.

— Я из Нью-Йорка, — сказал я. — Девушка по имени Клиа известна там как Лорна Максвелл. Я хочу сообщить вам нечто важное о вашей организации, но сделаю это при личной встрече. Я знаю, что послан отряд, чтобы меня арестовать. Будьте же благоразумны и проследите, чтобы они выполнили роль моего эскорта. Пока это все. Что вы на это скажете?

Иерарх оказался умным человеком: он не раскрыл рот от изумления, не заморгал, как другие, не стал пыжиться от возмущения. Он задумчиво смотрел на меня маленькими, заплывшими жиром глазками. Затем он надул щеки и сказал сочным, довольно низким голосом:

— Очень интересно. В самом деле, очень интересно. Я отдам нужные распоряжения.

Он опустил подбородок в складки шеи, которых у него оказалось три; его взгляд стал бесстрастным. Я понятия не имел, о чем он думает. Да, это был замечательный персонаж. Он был довольно полным, но не страдал ожирением. Полнота здорового, энергичного человека не кажется неприятной. А он был энергичен и напоминал мне бульдозер.

В нем явно было что-то от бульдозера, Мне представилось, что если он встретится с препятствием, то остановится, сдаст назад, а потом мощно двинет вперед, и так — снова и снова, пока не снесет препятствие, не сровняет с землей.

Провести его будет непросто. Я не был даже уверен, что сумел произвести на него впечатление. Боюсь, эти маленькие задумчивые глазки разглядели весь хаос в моей голове. Так ли это? В тот момент я почувствовал, как самоуверенность покидает меня, и это лишний раз доказывало, что Иерарх опасен. Я глубоко вздохнул, напомнил себе о Джоне Картере и Алане Квартермайне и начал поспешно соображать.

— Послушайте, — сказал я по-прежнему громко и уверенно. По ряду причин мне надо добраться до вас без шума, я хочу выйти отсюда незамеченным. Скажите своим людям, чтобы они тихонько постучали в дверь, а затем отошли и позволили мне выйти, не привлекая внимания. Здесь туман. Все это можно проделать, не поднимая суматохи. Вы поняли меня?

Иерарх молча кивнул, его глаза по-прежнему смотрели на меня без всякого выражения.

— Хорошо. Я пойду в раздевалку, оденусь и отправлюсь к Храму. Ваши люди могут идти за мной, но пусть они сохраняют дистанцию. У меня есть на то свои причины, но я изложу их вам лично.

Иерарх тщательно прочистил горло.

— Очень хорошо, — сказал он. — Ваши просьбы переданы. Все будет исполнено.

Его взгляд меня испугал. Впервые за время своего пребывания в Малеско я осознал, что это не игра, нэ мелодрама, читая которую я мог отпускать шутки, наталкиваясь на расхожие типажи. Этот Иерарх не подходил ни под одну известную мне классификацию. С ним шутки плохи. У него намного больше уверенности в себе, чем у меня, это и страшно.

Это все равно, что, играя в солдатики с четырехлетками, вдруг поднять голову и увидеть хмурого детину в полевой форме, который наводит на вас базуку. С появлением Иерарха игры кончились. Его невозможно дурачить долго. А может быть, мне и не удалось одурачить его вовсе.

ГЛАВА 11

Он выполнил свое обещание, а именно это мне и было нужно — мои приказы выполнялись точно. Я вернул телевизор к первоначальному его состоянию, поел красного винограда и значительно скорее, чем ожидал, услышал быстрый, легкий стук в дверь.

— Кто там? — тихо спросил я.

— По вашему приказу, сэр, — пробормотал незнакомый голос.

— Тогда откройте дверь, — сказал я, — я заперт.

Если это Кориоул, подумал я, то он этого не сделает. Но раздался скрип, затем щелчок, и дверь открылась, впустив клубы ароматного пара.

— Ждем ваших приказаний, сэр, — тихо сказал тот же голос.

— Хорошо. Слушайте.

Просунув голову в щель, я разглядел лицо мужчины, который почтительно смотрел на меня. Я шепотом сообщил ему:

— Возможно, кто-то поджидает меня в тумане, чтобы застрелить. Меня здесь держали под арестом. Соберите своих людей вокруг двери, чтобы они прикрыли меня, когда я буду выходить. В таком тумане меня никто не узнает. Держитесь поблизости, но не так, словно вы идете за мной. Проверьте, не следит ли за мной кто-нибудь. Я не хочу никому причинить вреда, мне нужно только выйти отсюда без неприятностей. Ясно?

— Да, сэр, — заверили меня.

Так я и выбрался из Божественных Бань.

Не спрашивайте меня, почему я так поступил. Я сам не знаю. Я мог устроить облаву на Кориоула и его банду, и их бы увели в наручниках. Но тогда мне хотелось одного — выбраться оттуда без лишних приключений.

Если бы Кориоул увидел, что я арестован, он бы, возможно, попытался освободить меня, а мне это было ни к Чему. Я испытывал двойственное чувство к своему кузену и не хотел, чтобы именно тогда его убили или арестовали. Пусть все будет тихо и мирно, пока моя голова снова не начнет работать.

Так все и было на протяжении примерно двадцати минут.

Именно столько времени отняли у меня поиски раздевалки, облачение в костюм жреца и выход из Вани.

Проходя через огромную ротонду к центральному входу, я почувствовал себя совершенно другим человеком. В воздухе разносилась музыка, голоса, порхали конфетти и рекламный серпантин, плавал легкий туман. Народу, казалось, прибыло.

Малеско приближался к пику своего вечернего отдыха, и главное место развлечений находилось, кажется, под этим величественным куполом. Рекламный серпантин сыпался сверху целыми клубками. Тонкая ленточка обвила мою шею, приглашая насладиться рогаликами в местной забегаловке.

Теперь я знал дорогу и уверенно прошел под сводами ротонды ко входной двери. Широкая лестница была заполнена людьми, идущими в обоих направлениях. Я спустился по ней, не оглядываясь. Я был уверен, что меня сопровождают, хотя и не заметил моих спутников, мельком оглянувшись. Кориоула я тоже не заметил, а Фалви и Дио — если Дио все еще жив — по счастью, не встретились мне по дороге.

Спустившись по лестнице, я повернул направо, в сторону Храма, что возвышался над крышами белым монолитом с цветными узорами в верхней части.

Мог ли я представить себе, что на полпути к Храму совершу поступок, который войдет в историю Малеско, изменив ее ход. Ни тогда, ни некоторое время спустя я об этом даже не подозревал.

Жаль, что я не могу назвать свой поступок подвигом. Хочется войти в историю, совершив что-нибудь действительно впечатляющее, — например, разогнать при помощи верного меча толпу в пятьдесят человек или обезглавить дракона на углу проспекта Иерарха и Ювелирного переулка, где, собственно, все и произошло. Но ничего героического я не совершил.

Я просто щелкнул зажигалкой.

Это может сделать каждый. Многие проделывают это ежедневно, не попадая при этом в анналы мировой истории. Если бы не моя рассеянность, всего этого вообще не произошло бы.

Я был на полпути к Храму. Улицы были многолюдны, и никто, казалось, не обращал на меня ни малейшего внимания. Я понимал, что любое мое лишнее движение вызовет целый водоворот событий, поэтому ничего не предпринимал. Моя задача — добраться до Иерарха, а от него — в Нью-Йорк, и чем быстрее, тем лучше.

Вся трудность заключалась в том, чтобы сочинить для Иерарха складную историю, в духе моего предварительного заявления по телевидению. Но ничего не приходило в голову. Я решил лишь по возможности не выдавать Кориоула.

Однако если мои пальцы будут загонять в тиски, то я, вероятно, заговорю. Кориоул не проявил ко мне нежных чувств, и я не обязан ради него терпеть допрос с пристрастием. Я ему нужен только для дела, которому теоретически симпатизирую. Поэтому я постараюсь защитить Кориоула, но, конечно, не ценой собственной жизни.

Я пытался срочно придумать какую-нибудь правдоподобную историю для Иерарха, холодея при мысли о том, как нелегко будет ему лгать, когда заметил невысокого лысого человека, пробивающегося ко мне через толпу.

Я чуть отступил в сторону, чтобы дать ему пройти, с интересом разглядывая одежду незнакомца — голубой плащ с отложным воротником из пластин полированного металла. Воротник был гладким, как зеркало, и оттого казалось, что у его хозяина две головы, соединенные подбородками. Приблизившись, незнакомец посмотрел на меня исподлобья, и под его взглядом я слегка вздрогнул.

Он задел меня плечом и быстро сунул мне в руку что-то твердое, гладкое и плоское. Лишь оцепенение помешало мне сразу раскрыть ладонь и начать рассматривать этот предмет при свете витрин.

Я был настолько поражен, что не заметил мелодраматичности ситуации, — прямо как у Фу Манчу. Это произошло, наверное, потому, что незнакомец был начисто лишен романтических черт. Дама под вуалью полнее бы отвечала ситуации, чем этот плешатик с глазами посреди груди.

Он скрылся в толпе раньше, чем я успел что-то сообразить. Я сжимал в кулаке плоскую вещицу; ее передача произошла так ловко, как если бы моя голова в тот миг работала с четкостью счетчика Гейгера. Все началось тогда, когда я попытался рассмотреть эту вещицу.

Не разжимая ладони, я автоматически сунул руку в карман плаща, решив изучить этот подарок позже, когда останусь без свидетелей.

Определить на ощупь я ничего не смог. Предмет оказался гладким, квадратным, размером с содовое печенье. Это могло быть все что угодно. Я обратил внимание на то, что большинство моих сравнений в Малеско вертится вокруг продуктов. Это, вероятно, происходило потому, что я там все время чувствовал голод.

Улицы, по которым я шел, были очень хорошо освещены. Считают, что уличное освещение является признаком прогресса цивилизации. Но я полагаю, что это — признак зарождающегося беззакония, которое пытаются еще держать в узде. То же самое касается и нового градостроительства. Ведь на широких и прямых проспектах очень удобно вести залповый оружейный огонь и палить из пушек, что совершенно невозможно на старых кривых улочках.

Улицы освещались при помощи трубок, скрученных петлями и спиралями, которые светились, как неоновые, на фасадах зданий. Перекрестки не освещались вообще.

У нас же — все наоборот. Проезжая часть залита светом, а здания погружены в темноту. Я думаю, что это можно объяснить малочисленностью транспорта в Малеско. Это страна пешеходов, или, во всяком случае, она была таковой.

Мне не терпелось взглянуть на таинственный предмет, зажатый в моем кулаке. Я сошел с тротуара на проезжую часть. Кругом шли люди. Некоторые почтительно уступали мне дорогу, когда замечали мои одежды.

Я достал этот загадочный предмет из кармана и попытался рассмотреть в бледном свете неона. Я успел заметить, что это белая пластина. На ней позолоченным шрифтом нанесена какая-то надпись. Прочесть текст мне не удалось, ибо неуклюжий прохожий толкнул меня в спину и пластина выскочила у меня из рук.

Я не задумываясь бросился за ней, путаясь под ногами прохожих. Мне казалось, что я не привлекаю внимания окружающих, что хорошо показывает состояние моего рассудка на тот момент.

Белый квадрат легко проскакал по мостовой и скрылся из виду у противоположного тротуара. Я машинально сунул руку в карман и достал зажигалку, благо она оказалась на обычном месте. Я чиркнул колесиком зажигалки, вспыхнуло пламя, и я склонился над темным бордюрным камнем.

Она была там, моя бело-золотая загадка. Я потянулся к ней, задел пальцем — и она скользнула в темное отверстие под тротуаром. Раздался слабый всплеск. Пластиковое печенье скрылось за канализационной решеткой, отправилось в долгое путешествие по таинственному подземелью Малеско.

Вот так.

Я думаю, вы не удивитесь, узнав, что это было послание от Кориоула. Белый квадратик являлся малескианским эквивалентом блокнота для записей многоразового использования. Но тогда мне показалось, что я потерял, как минимум, секрет бессмертия.

Не обращая внимания на прохожих, я так и присел на корточки у края тротуара с горящей зажигалкой в руке. Ее пламя, как меня уверяли позднее, навсегда останется на скрижалях истории Малеско. Первым его заметил мужчина средних лет с глупым лицом. Он почтительно дотронулся до моего плеча, и я рассеянно поднял глаза.

Моей шеи коснулась вечерняя прохлада, и я понял, что в погоне за посланием от Кориоула потерял головной убор. Прическа у меня была не такая, как у других жрецов. А кроме того, мой плащ распахнулся, обнаружив экзотические — для Малеско — брюки, ботинки и аргилиевые носки. Подошедший мужчина разглядывал все это с большим интересом.

— Простите, — сказал он. — Вы — жрец?

— Нет, — ответил я. — А что?

Я мог бы сказать «да», но мой наряд был явно нездешним, а в дискуссии вступать не хотелось. Я быстро огляделся — где мой эскорт? Может быть, решили, что все это — часть моего таинственного плана? Хотелось бы верить.

— Дело в том, — продолжал мужчина, — что я видел, как вы зажигаете огонь. С помощью машины! Эта маленькая вещица машина? Вы не покажете мне, как она работает?

Не думая о последствиях, я выполнил его просьбу: открыл клапан зажигалки и поворотом колесика вызвал появление искры. Мужчина подвинулся поближе и взволнованно засопел, втягивая носом неприятный запах зажигалки.

— Волшебный сок! — воскликнул он. — Я узнал его! Точно так же пахнет около насосных станций. Как она работает? Пожалуйста, объясните мне, как она работает?

— Кремень дает искру… — начал я и тут же замолчал: из-за плеча мужчины кто-то выглядывал, по бокам появилось еще двое. Все они рассматривали зажигалку с неуместным волнением, когда я ее гасил и снова зажигал, иллюстрируя свою простую лекцию. Как они соскучились по реальному процессу, когда что-то происходит последовательно, одно за другим! Это приводило их в восторг.

В Нью-Йорке факир своими чудесами ни за что не соберет такую огромную толпу, какую удалось собрать мне с помощью зажигалки в Малеско на углу проспекта Иерарха и Ювелирного переулка. Здешним жителям простенький механизм показался настоящим чудом.

— Покажите мне, как она работает! — раздался справа настойчивый голос. — Это маленькое колесико поворачивается… Для чего? А что дальше? Почему оно поворачивается?

— Дайте посмотреть! — перебил другой голос. — Осторожно, я хочу…

— Это маленькое колесико поворачивается, — авторитетно объяснял кто-то рядом стоящим, — и делает искры. Потом загорается волшебный сок, и этот человек извлекает пламя прямо из руки.

— Это машина! — раздалось в быстро растущей толпе. — Машина! Этот человек знает, как заставить ее работать! Посмотрите, это так просто, маленькое колесико поворачивается и…

— Святотатство! — прошипел кто-то. — Измена! Выпустите меня отсюда!

Это заявление толпа встретила сердитым ропотом, однако в шуме голосов появилась нотка испуга. Гул нарастал: каждый пытался объяснить соседу, как работает моя зажигалка.

Я распрямился, захлопнул крышку зажигалки и опустил ее в карман.

— Ну, все, этого достаточно, — сказал я бодрым голосом романтического героя. — Отойдите, дайте мне пройти. Этого достаточно, я сказал!

Толпа робко расступилась. На протяжении многих поколений этот народ учили подчиняться, и рефлекс срабатывает, едва зазвучит властный голос. Однако возбуждение по-прежнему оставалось на лицах людей. Я осмотрелся в поисках эскорта, но никого не увидел: они четко выполняли приказ не попадаться на глаза.

ГЛАВА 12

Повторно приказав смиренной толпе дать мне дорогу, я тронулся в путь. Плащ распахнулся, открыв взглядам горожан мой наряд. Брюки и аргилиевые носки, казалось, привлекали внимание всех, кто шел навстречу. Я понимал, что представляю собой весьма экзотическое зрелище; наверно, это было равносильно появлению на нью-йоркских улицах в парче и бархате.

Толпа оказалась бессильна перед обаянием моих носков и моим потрясающим знанием механики. Пробираясь сквозь ряды поклонников, я слышал благоговейный шепот о маленьком колесике, выбрасывающем искру. На этом бы эпизод и закончился в девяти случаях из десяти. Но на десятый раз…

Я прошел около пятнадцати футов и оглянулся: они шли за мной робко, почтительно, но решительно, как домашние собачки, которые не хотят идти домой, сколько на них ни кричи.

Я действительно прикрикнул на них: махнул рукой и твердо приказал оставить меня в покое и разойтись по своим делам. Они смотрели на меня испуганно, но не расходились. Где в это время был мой эскорт? Возможно, стражники влились в очарованную толпу. А может быть, наблюдали со стороны. В любом случае они мне никак не помогли.

Довольно скоро я оставил эти попытки, — слишком уж напоминал себе человека, пытающегося загнать домой свою собаку. Что мне оставалось делать? Я повернулся и пошел — этакий крысолов со свирелью в аргилиевых носках. Шум голосов за моей спиной усиливался по мере того, как к толпе присоединялись любопытствующие. Рассказ о маленьком колесике не сходил с уст. Искры, которые оно породило, обрастали легендами с каждым шагом.

Дальше — хуже. Кто-то внятно произнес:

— Он ведет нас к Храму. Он всех нас научит высекать пламя из маленького колесика.

Почувствовав прилив злобы, я развернулся. Тот, кто произнес это, теперь молчал. Глаза моих последователей горели воодушевлением. Что я мог поделать? Окрики не подействовали. Опровержение тоже не поможет. Они с решительной радостью приняли желаемое за действительное, и их решимость росла с каждой минутой. Я не мог совладать с этим голодом человеческого рассудка, лишенного представления о процессе.

Внезапно во мне проснулась жалость и уважение к этим людям. Насколько я знал, в любой момент могла налететь стража и всех арестовать. И все же они шли, загипнотизированные видом машины, которой я открыто пользовался на улице, где ее каждый мог увидеть и понять, как она работает.

Итак, наш путь продолжался. Слухи росли, они догнали и перегнали меня, они стали просто фантастическими. Оказывается, я собираюсь объяснить жителям Малеско, как делаются все чудеса в этом городе, а затем, свергнув Иерарха, буду сам распоряжаться тайнами алхимии.

Да нет же, я действую рука об руку с Иерархом и веду их всех на верную гибель.

Последний слух не произвел никакого эффекта, видимо, любопытство было сильнее страха, да и толпа значительно выросла. Массовость похода укрепляла мужество людей — всех ведь не накажут.

К тому времени, когда мы достигли площади перед Храмом, ропот моих последователей перерос в низкий, назойливый гул, хотя никто не кричал, даже не повышал голоса. Но шум сотен голосов, слитых воедино, был настойчиво громким и заставлял сердце биться чаще.

Из ворот Храма, изо всех окон на площадь глядели изумленные жрецы. Из окон домов, мимо которых мы проходили, выглядывали женщины и дети, на лицах которых я заметил выражение робкого торжества; из каждой двери выходили мужчины и присоединялись к нам.

Я не торопился пересечь эту огромную, залитую светом площадь, хотя и чувствовал себя важной персоной. Здравый смысл подсказывал мне, что ничего выдающегося я не совершил, но обожание толпы — вещь коварная. Мне навязчиво лезли в голову мысли о том, насколько я образованнее этих людей, как они восхищаются моей мудростью, а также, возможно, моими носками.

Я предполагаю, что немного даже заважничал. Не каждый может увлечь за собой тысячи людей, не за каждым они безропотно пойдут, как дети за крысоловом, загипнотизированные его умением высекать искры при помощи колесика. Далеко не каждый…

И тут я понял, что происходит. На секунду я остановился как вкопанный. Я — герой! Я веду за собой огромную толпу воодушевленных последователей, послушных любому моему приказу. Я наступаю на крепость Верховного Жреца, который держит в плену прекрасную героиню.

Я собираюсь вызволить Лорну и заставить Иерарха отправить нас обратно на Землю. Это стало возможным благодаря моей ловкости и знаниям, благодаря моей доблести в обращении с кремнем и сталью. Боже мой, все так и получается.

— Посторонись, Квартермайн! — пробормотал я сам себе и быстрым шагом пересек площадь. Мне показалось, что я стал выше ростом. Я даже расставил локти, чтобы плащ развевался на ветру. Все прекрасно. Мне не хватало только длинного сверкающего меча.

Зажигалка, правда, оказалась более могущественным оружием, но ей недоставало романтики. Впрочем, всегда чего-нибудь не хватает. И все же я имел больше, чем мне могло представиться в самых необузданных фантазиях.

Я подошел к лестнице, ведущей в Храм. Едва я поставил ногу на нижнюю ступень, как от толпы отделился мужчина в серой тунике и плаще. Внезапно появился и второй, в такой же униформе, затем еще двое и еще. Всего шесть человек — целое отделение, по малескианским представлениям. Почему они решили снять шапки-невидимки именно в тот момент, я не понял.

— Где вы были? — спросил я у ближайшего стражника, вспомнив, что уже видел его лицо в Банях. — Что случилось?

— Ничего, сэр. Мы действовали согласно приказу. Мы сопровождали вас до Храма.

Я молча смотрел на него. Что толку в таком объяснении? Он мог бы заявить, например: «Я уяснил задачу и выполнил ее», так оно и было. А вот если бы он разогнал толпу, когда она начала выходить из-под контроля, как и следовало поступить всякому разумному полицейскому…

Впрочем, в тот момент я был рад, что он этого не сделал. Ему, наверно, придется оправдываться перед Иерархом, но я был доволен. Я знал, что сказать Иерарху. Мои доводы получили подкрепление. Я возвращаюсь на Землю, и меня провожают как героя.

Не без ущерба для самолюбия должен признаться, что у самого входа я оглянулся и мысленно попрощался с моими верными сторонниками.

Их были тысячи. Ночью трудно определить точнее. Они заполнили большую часть площади перед Храмом.

Они стояли твердо, непоколебимо, и задние ряды не редели, хотя из всех окон на них сурово глядели жрецы. В этот момент меня одолело тщеславие, я, должно быть, напоминал Муссолини, приветствующего толпу со своего балкона.

И тут я поймал взгляд знакомых глаз — мне ободряюще улыбался Кориоул. Рядом с ним сверкал лысиной человек, передавший мне послание, с которого и началось это массовое движение. Удар по самомнению был тяжелым. Я понял, что стояло за этой демонстрацией.

Я ошибался, полагая, что события развиваются стихийно, что люди пошли за мной, воодушевленные лишь светом моей мудрости. Тут явно чувствовалась рука Кориоула — специалиста, умеющего обращаться с толпой.

И мне показалось тогда, что среди собравшихся немало людей со спокойными взглядами — мужчин и женщин, которые помогли раздуть зажженное мной пламя. Я решил, что это — люди Кориоула. Но на большинство людей непривычное возбуждение толпы действовало опьяняюще.

Итак, Кориоул перехитрил меня. С моей помощью он пробудил от спячки чернь, воспользовавшись маленьким недоразумением с зажигалкой. И то, что происходит теперь перед Храмом, очевидно, дело его рук.

Или — моих?

Кориоул пристально смотрел мне в глаза. Его улыбка исчезла. Как я мог сообщить ему, что собираюсь делать? Я кивнул ему и отвернулся. Стража плотно сомкнулась вокруг меня. Ворота открылись, за ними суетились жрецы.

В этот момент меня остановил голос Кориоула, слабый и тонкий в огромном пространстве площади, заполненной гудящей толпой. Он выкрикнул только одно слово, но оно всколыхнуло толпу. Это было самое опасное слово, которое только мог произнести человек на улицах Малеско.

— Джиммертон! — крикнул Кориоул. — Джиммертон!

Это имя, как эхо, прокатилось по толпе. Сначала — неразборчивым бормотанием, затем более внятно, пока наконец ре превратилось в настоящий рев:

— Джиммертон, Джиммертон, Джиммертон!

Это слово заполнило собой всю площадь, оно отражалось от стен Храма. Толпа пришла в движение. Казалось, люди пытались этим именем выразить все свои чаяния.

— Джиммертон, Джиммертон!

Я заметил, как Кориоул толкнул своего лысого соседа локтем, и тот, выбравшись из толпы, проворно заспешил вверх по лестнице. Затем он повернулся лицом к собравшимся и взмахнул руками. Все люди на площади знали, какой смысл заложен в этом многократно повторенном имени. Но плешивый решил это конкретизировать.

— Не дайте этому повториться, люди! — пронзительно закричал он. — Вспомните Джиммертона! Если Иерарх заберет этого человека, то мы больше никогда его не увидим. — Голос его был слаб и ломался на высоких нотах. На шее у него вылезли жилы, но громче кричать он не мог. Мне кажется, его слова все равно дошли до каждого из собравшихся на площади.

Их подхватили стоявшие в первых рядах и разнесли по всей толпе с соответствующими добавлениями и обработкой, — если я правильно представляю себе эту толпу. Хотя, возможно, все делалось главным образом людьми Кориоула — распространителями самых нелепых слухов обо мне.

— Не дайте этому повториться! — пискляво, но храбро кричал мой горе-благодетель. — Не позволяйте им! Вспомните Джиммертона! Вспомните!

Ответный рев заглушил его голос. Они были пугающе единодушны по вопросу моего будущего: Иерарх не должен заполучить меня.

Меня это не устраивало. Я был тронут этим проявлением мужества перед самыми стенами Храма, хотя за последние несколько минут приобрел способность снова рассуждать здраво и понимал, что забота эта была направлена не на меня лично. Я сейчас был символом, а не человеком, я был функцией, процессом. Я был всей той зрелостью и взрослостью, которых они были лишены примерно две тысячи лет.

То есть они думали, что я таков.

Но мне это бремя было не по силам. Это воодушевление в ночи выглядело чудесно, но к чему оно могло привести? Чем я мог им помочь? Ничем. Если Кориоул думал, что спасает меня от врагов, то он ошибался.

Стоя на вершине лестницы, я театрально поднял обе руки вверх. Возбужденная толпа колыхалась, и тишина понемногу охватывала ряд за рядом. Плешивый повернулся ко мне и в ожидании приоткрыл рот. Я прочистил горло. Мой голос обычно неплохо звучит в театре, но в огромном пространстве площади показался слабым и невыразительным.

— Дайте мне войти, — крикнул я. — Я должен поговорить с Иерархом. У меня есть план. Дайте мне войти, но ждите.

Кориоул, до того глядевший на меня с напряженным вниманием, вдруг вскочил на нижнюю ступень лестницы и закричал что было сил:

— Да, пусть он идет — и ждите! Он исполнит свой долг. Он будет говорить за всех нас. Но вспомните Джиммертона! Надо дождаться его возвращения! Всем вместе! Так вспомним же Джиммертона и подождем!

— Ждите! — толпа ревела так, что под нами дрожала лестница. — Ждите! Вспомните о Джиммертоне!

Я снова поднял руки.

— Дайте мне час, — сказал я. — Я вернусь к вам через час. Вы подождете?

Ответ толпы был подобен реву летней бури. Они будут ждать. Напоследок упоминание о Джиммертоне еще раз сотрясло площадь, рев снизился до ровного гула — они были намерены выполнить свое обещание.

ГЛАВА 13

Жрецы были страшно напуганы. Они встретили мое появление в Храме взглядами, полными ужаса и злобы. Свистящий шепот сопровождал меня всю дорогу. Кругом царила растерянность. Никто, кажется, не понимал, что происходит.

Сюда, вероятно, уже дошли и слухи о моем интересе к секретному диапазону частот местного телевидения, тем более что я не делал из этого тайны. И вдобавок к этому совершенно неожиданно я привел за собой огромную толпу — согласитесь, это было похоже на ловко проведенную военную операцию.

Я невольно задумался о том, что ждет эту толпу. Сейчас это интересовало меня даже больше моего собственного будущего. У меня в руках оказалось мощное оружие, но смогу ли я умело им распорядиться? Я не знал, как Иерарх обычно поступает с подобными массовыми сборищами. Судя по тому, что я уже видел и слышал, ему не составит труда сотворить какое-нибудь чудо и уничтожить всех собравшихся на площади, и я не понимал только, почему он этого до сих пор не сделал.

Мы пересекли большой зал, полный изумленных жрецов. Все они смотрели на меня, напряженно прислушиваясь к монотонному шуму ожидающей толпы. Мы подошли к шахте подъемника, в которой я недавно чуть не разбился вдребезги.

Мы шагнули в пустоту шахты — она далеко протянулась в мрачную глубь подземелья — и, как херувимы, стали подниматься вверх. Я, признаться, так и не понял, как работает этот подъемник.

В молчании мы поднялись до конца шахты и дружно вышли на площадке верхнего этажа. Перед нами открылся широкий коридор, стены которого были позолочены и украшены изображениями саламандр. В конце коридора находились двустворчатые двери, прикрытые портьерами. Неподалеку стояла кучка жрецов, они шептались о чем-то, возбужденно потрясая своими шлемами. При нашем приближении глаза жрецов приняли недовольное выражение.

Двери распахнулись. Проходя в них, я заметил рассеянное лицо, по которому блуждала самодовольная ухмылка. Дио смотрел на меня.

Только этого и не хватало на мою бедную голову, где и так уже было тесно от мыслей — одна беспокойней другой.

Что он знает о моей беседе с Кориоулом? Не означает ли его присутствие здесь арест Фалви за попытку убийства? Теперь, по крайней мере, ясно, что Дио жив. А что будет со мной, если он раскроет рот в неподходящий момент?

В своем самодовольстве Дио напоминал человека, который уже принял сторону заведомого победителя и собирается насладиться зрелищем героических, но бесплодных усилий проигравшей стороны.

Героем я себя не чувствовал. Я тоже собирался примкнуть к победителям. Кориоул хитростью вынудил меня пообещать толпе отстаивать ее интересы. Но он упустил из виду одну деталь; я не собираюсь задерживаться здесь надолго и влезать во все эти игры.

Я хочу забрать Лорну и вместе с ней прорваться сквозь эту стену — между мирами, — чем быстрее, тем лучше, насколько это в человеческих силах. А потом — что ж, пусть эти две группировки сражаются между собой. Это их проблема.

За дверями оказалась приемная, в которой выстроились возбужденные жрецы. Мы прошли мимо них, не сбиваясь с ритма. По мере приближения к Иерарху напряжение у заинтересованных лиц заметно возрастало.

Жрецы, которых мы встретили на первом этаже, просто нервничали; те, что находились в коридоре, — почти кусали ногти; а от этих, в приемной, казалось, исходил звук натянутой струны. Я тоже не был спокоен. Иерарх внушал мне страх даже с телеэкрана.

Мои стражи распахнули последнюю дверь и отошли, пропуская меня. Я прошел один.

Иерарх сидел за большим письменным столом, сделанным из чистого золота. Это было отвратительно. Даже под страхом смерти на этом столе невозможно было найти место для еще одного кудрявого льва или дракона в завитушках. Королеве Виктории такой стол понравился бы.

Иерарх поднялся. Наши глаза встретились. Моя самоуверенность испарилась в мгновение ока. Все ироничные шуточки по поводу Малеско вылетели у меня из головы. Я был всего лишь второстепенным актером из небольшой бродвейской пьесы, который волею судьбы заброшен в чужой мир. Я понял, что с Иерархом шутки плохи.

Он был невысок, но дороден, и не пурпурные с золотом одежды прибавляли величия этому человеку — он смотрелся бы и в рубище. Его маленькие невыразительные глаза глядели холодно и бесстрастно.

Кроме нас в комнате находились еще трое нервных жрецов; один из них быстро отодвинул стул Иерарха, когда тот вставал.

Иерарх двинулся на меня, как бульдозер. На его пути стоял стул, однако Иерарх, казалось, не видит его. Один из жрецов, рискуя вывихнуть руку, вовремя удалил помеху.

Я подумал, что Иерарх скорее бы растоптал стул, чем обошел его, и опять вспомнил о королеве Виктории. Как известно, она никогда не смотрела, на месте ли стул, перед тем как на него сесть, она была уверена, что кто-нибудь его обязательно пододвинет. Она была настоящей королевой.

Иерарх остановился в шести футах от меня и с шумом выдохнул через нос. Голос его был низким и звучным. Он не тратил слов понапрасну.

— Я слушаю, — сказал он.

Глядя на него, я вспомнил о Дио, выжидающем за дверью удобного момента, чтобы вставить свое слово, вспомнил о толпе, ожидающей меня за стенами Храма, и ко мне отчасти вернулась уверенность. Совсем немного, примерно с чайную ложку, но это было больше, чем ничего.

— Вы, — начал я, входя в героическую роль, — отправите меня в Нью-Йорк вместе с Клиа. Сейчас.

Мы, сильные мира сего, не тратим слов понапрасну. Я стиснул челюсти и посмотрел на него сурово и самоуверенно.

Не сводя с меня глаз, Иерарх мягко щелкнул пальцами. К нему подошел жрец и направил на меня знакомое оружие. Оно напоминало светящуюся молочную бутылку. От одной предупредительной вспышки вся комната померкла в моих глазах.

Я без колебаний шагнул вперед и, прищурившись, одним ловким ударом ноги выбил эту бутылку из рук жреца, упав на ковер, она перестала светиться.

— Прекратите, — твердо сказал я Иерарху. — Я не наемный убийца. Я пришел сюда без оружия. Не стоит меня бояться. Но если я не выйду отсюда через час живым и невредимым, тогда… Вы давно не смотрели в окно?

Иерарх утопил подбородок в многочисленных складках шеи и исподлобья посмотрел на меня. Его тонкие губы, зажатые между плитами щек, изогнулись в мрачной усмешке.

— Так вот вы о чем, — сказал он. — Вы обещали объясниться при личной встрече.

Я растерянно заморгал, но скоро понял, в чем дело. Я обещал объясниться лично, и вот — лично привел толпу к его порогу. Это я ловко провернул. Мир потерял великого полководца, когда я занялся шоубизнесом.

— Правильно, — бодро заявил я. — Давайте не будем понапрасну тратить время. Пошлите за Клиа и начнем. Нам с ней нужно быть в Нью-Йорке до того, как истечет этот час.

— А ваши… последователи? — поинтересовался Иерарх.

Я стоял в нерешительности. Я мог пообещать, что разгоню их, но разойдутся ли они? Я им нужен как вождь, но не как фигура на экране, которая движется в сторону Манхэттена.

— С ними я разберусь, — сказал я Иерарху. — Пошлите за Клиа.

В течение долгих тридцати секунд он без всякого выражения смотрел на меня, затем щелкнул толстыми пальцами. Но жрецы не поняли приказа.

— Клиа! — злобно бросил Иерарх через расшитое золотом плечо. Один из жрецов раболепно поклонился и поспешил к ближайшей двери.

Я глубоко вздохнул, надеясь, что этого никто не заметит. Неужели победа близка? Я был уверен, что, имея дело с человеком такой сокрушительной силы, как Иерарх, нужно действовать быстро и решительно, иначе тебя растопчут. Казалось, это срабатывало, но я не позволял себе расслабляться — передо мной стояла одна неразрешимая проблема.

Предположим, что все пойдет хорошо до момента моего ухода через экран. Иерарх не дурак. Он не захочет оставаться один на один с толпой в несколько тысяч человек. Как он сможет объяснить мое отсутствие, когда они начнут крушить стены Храма? Может, он собирается уничтожить собравшихся при помощи очередного чуда? Если так, то зачем ждать? Отчего этого не сделать прямо сейчас и не устранить меня тем же способом?

Если он действительно пошел на уступки, то это значит, что он опасается толпы. Кориоул рассказывал мне о страхе жрецов перед восставшим народом. Лорну не оставят в живых, если толпа, памятуя о Джиммертоне, потребует ее выдачи. Сейчас народу нужен я, и Иерарх либо отдаст меня, либо нападет на них. Он, конечно, может стереть это сборище с лица земли, но Малеско не так мал, и после такого незначительного сокращения численности населения народ может выйти из-под контроля.

Я подумал, что ситуация парадоксальна, — чудо, которое может быть использовано для разгона толпы, способно вызвать и прямо противоположный эффект. Те, кто останется в живых, при их нынешнем интеллектуальном голоде, наверняка заинтересуются технологией этого чуда. В моем воображении возникла нелепая картина — большая пушка излучает волшебные лучи смерти, а тем временем любопытствующие облепили ее, заглядывают в жерло, крутят на ней все, что попалось под руку, взволнованно рассказывая о волшебном соке и результате после появления искры.

И тут я впервые пожалел этих людей. До того момента они были для меня неким абстрактным народом, ничего не значащим обобщением. Если доверять словам Кориоула, то все они — безропотная масса, попираемая тиранами в течение долгого-долгого времени.

И теперь, стоя лицом к лицу с одним из этих тиранов, я вдруг почувствовал, каково быть одним из его стада. Кто-то должен протянуть им руку помощи, но не я. Это не мои проблемы. Я не малескианец.

У меня достаточно собственных проблем. Да, я вывел их на опасный путь, но сделал это неумышленно. Развитие событий зависит от Иерарха.

ГЛАВА 14

С помощью простого механизма я сотворил чудо в понимании этих людей. Но если Иерарх для разгона толпы попробует воспользоваться каким-нибудь «волшебным» приспособлением, то люди, я думаю, заинтересуются еще больше этим механизмом, захотят его изучить и посмотреть, как он работает.

Я не думаю, что он дурак. Трудно сказать, кто он. Из-за дверей раздался далекий неприятный шум. Иерарх поморщился, и я понял, что он чувствует примерно то же, что и я. Лорну Максвелл слышно задолго до ее появления.

— В чем дело? — спрашивал ее далекий голос. — Прекратите толкаться! Отойдите, дайте пройти ангелу. Кто вы такой, в самом деле? Не толкайтесь. Я иду, иду. Только оставьте меня в покое.

Монолог был произнесен на смеси английского и плохого малескианского. Скорее всего, эти слова никак не относились к происходящему, и в этом — вся Лорна. Подобным образом она могла бы протестовать даже в самой деликатной компании, только бы лишний раз привлечь к себе внимание.

У меня за спиной открылась дверь. Иерарх шумно вздохнул, и вошла Лорна Максвелл, теперь — Клиа, преображенная малескианка.

Она представляла собой великолепное зрелище, пока, конечно, держала рот закрытым. Она была одета в серебряную парчу, покрытую изображениями львов, орлов и саламандр, украшенными драгоценными камнями, видимо, настоящими. Ей немного подправили фигуру — много и не нужно было. Зато ее лицо значительно изменили к лучшему, хотя оно было узнаваемо. В общем, оно оставалось лицом Лорны, но не тем смазливым, дешевым личиком, которое я знал на Земле. Казалось даже странным, до чего оно теперь стало красиво. Жрецы превратили ее лицо в набор превосходных клише.

Глаза стали небесно-голубыми, выразительными. Hoc — изящный шедевр моделирования. А ее рот, пока он закрыт, — имей я под рукой книгу цитат Бартлета, я бы рассказал вам все про этот рот. Но стоило ей открыть его, и он снова превращался в рот Лорны Максвелл.

Она остановилась у дверей, внимательно разглядывая меня. На узнавание ушло несколько секунд, и еще несколько секунд ей потребовалось, чтобы решить: какой во всем этот прок для Лорны Максвелл.

Было очевидно, что она делает в голове нехитрые вычисления. Наконец она решилась и, взмахнув серебряными рукавами, распахнула объятия. Она запрокинула голову, глубоко вдохнула и воскликнула серебристым голосом:

— Эдди! Эдди, дорогой!

Она бросилась ко мне, сверкающая, с надушенными волосами.

И тут чуть было не произошел конфуз. Лорна тяжелее, чем кажется. Она буквально повисла на мне, и это выглядело бы гораздо романтичнее, если бы мы накануне как следует порепетировали.

Стараясь удержаться на ногах, я наступил на полы ее серебряного одеяния, и мы чуть не растянулись у ног Иерарха. Лорна крепко обхватила мою шею и всхлипывала мне на ухо о любви, воссоединении и разбитом сердце. Это были строчки из какой-то полузабытой пьесы.

Немного отодвинув ее от себя, чтобы получше рассмотреть, я заметил, как она косится на Иерарха, желая убедиться, что ее старания не пропали даром.

Лорна из тех людей, для которых всякое чувство будет недостаточно полным, если окружающие не удостоили его вниманием.

— Хорошо, Клиа, — помолчав, терпеливо произнес Иерарх, Я вижу, ты знаешь этого человека. Он говорит, что пришел забрать тебя назад, в Нью-Йорк.

Лорна не поворачивала к нему головы, и я понял, что она демонстрирует ему свой профиль. Не стоило так стараться, Иерарха не увлечь роковыми чарами, которыми жрецы одарили гостью из Рая.

После некоторых размышлений Лорна взвизгнула и повернула голову, чтобы порадовать и меня видом этого безупречного лица в три четверти. Я не был потрясен, но убедился в том, что на тех, кто ее не знает, Лорна может произвести очень сильное впечатление.

— Эдди, не может быть! — воскликнула она. — Ты и в самом деле проделал весь этот путь для того, чтобы забрать меня домой? О, Эдди, я ужасно скучала по тебе. Я…

Я слегка тряхнул ее.

— Перед тобой Эдди Бартон, поняла? — начал я. — Просто старый добрый Эдди, а не голливудский разведчик. Ты действительно хочешь вернуться?

Я говорил по-английски, и Иерарх нахмурился, глядя на нас.

— Конечно, хочу, — заверила Лорна, сверкая улыбкой, обнажающей все зубы во рту. Жрецы, очевидно, избавили ее от страха перед той машиной.

— Устала быть ангелом? — полюбопытствовал я.

— До смерти. О, это было забавно, но они не выпускали меня из Храма. Я хочу вернуться и показать себя. О, Эдди, они сделали из меня красавицу, не правда ли?

— Да, конечно. По возвращении ты можешь рассчитывать на контракт в Голливуде. Ну и каково тебе быть красавицей?

Она неожиданно улыбнулась — неловко и неуверенно, как маленькая девочка, одетая в роскошный, но, как она знает, чужой наряд. Лорна понимала, что эта внешность слишком хороша для нее.

Внезапно я почувствовал жалость к ней, увидев за прекрасным фасадом прежнюю Лорну — неуверенную в себе, шумную, честолюбивую, боящуюся провала и жаждущую успеха. Ну что ж, пусть на этот раз ей повезет.

— Сейчас мы возвращаемся назад, — важно заявил я по-малескиански — для Иерарха, надеясь, что это действительно так. Я чувствовал, что мой блеф проходит слишком легко, но не расслаблялся ни на мгновение.

Особенно настораживало отсутствие вопросов. Никто не спрашивал меня, как я попал в Малеско, что я делал в той комнате в Банях, откуда я знаю местный язык и, самое главное, — как и зачем я собрал эту толпу.

Иерарх посмотрел на Лорну, принимающую различные позы в моих объятиях, затем надул свои пухлые щеки, вздохнул и сказал:

— Вы действительно так думаете?

Последовал мягкий щелчок пальцев, и легкость, с которой проходил мой блеф, перестала меня беспокоить.

Плотная шелковая петля прижала мои руки к телу, в позвоночник уперся чей-то кулак, затягивающий узел на спине. В тот же момент другая веревка плотно стянула мои щиколотки, и я чуть не упал. Я понял, что мне не выйти сухим из воды.

Голубые сверкающие глаза Лорны расширились, она изумленно смотрела через мое плечо. Я повернул голову и увидел огромного жреца, на целый фут выше меня ростом. Он держал ту веревку, которой были связаны мои руки.

Немного поодаль стоял другой гигант, держа в руках конец веревки, обхватившей мои щиколотки. Стоило ему потянуть эту веревку, и я рухну на пол.

Сопротивляться было бесполезно. Любой из этих голиафов легким движением руки свернет мне шею.

Что мне оставалось? Я решил сохранять невозмутимый вид и не раздражать этих гигантов. Моя сила — в достойном спокойствии. Я отодвинул в сторону изумленную Лорну и устремил на Иерарха спокойный, мужественный взгляд.

Губы Иерарха слегка искривились в самодовольной усмешке.

— Обыщите его, — коротко приказал он.

На меня налетел целый рой жрецов. Я не видел, как они появились, потому что стоял спиной к двери. Множество рук тщательно обшарило мой экзотический костюм в поисках потайных карманов. Все было проделано добросовестно.

Возле Иерарха на отвратительном золотом столе быстро выросла небольшая кучка моих вещей. Каждый предмет рассматривали с глубоким подозрением, со всем обращались с крайней осторожностью, особенно с зажигалкой, которой я зажег прометеев огонь в нескольких кварталах отсюда.

В итоге я стоял с вывернутыми карманами, оставшись без личных вещей. Иерарх самодовольно посмотрел на Лорну, и я понял, почему это все проделывалось при ней. Он хотел показать ей свое могущество. Никому не провести Иерарха, даже гостю из Рая, и пусть другой гость знает об этом.

— А теперь, — удовлетворенно заявил Иерарх, — мы можем поговорить. Он неторопливо обошел стол, сел и начал перебирать пальцами мелочь, извлеченную из моих карманов. Потом он уставился на меня с видом человека, которому все известно.

— Вы явились сюда, — холодно начал он, — без приглашения. Вы доставили нам много хлопот, по каким-то своим причинам, которые меня в действительности не интересуют. Я знаю о вас все, что мне нужно. В Малеско все шло своим чередом, пока не появились вы, и я хочу, чтобы все вернулось на круги своя, прежде чем вы уйдете.

Я посмотрел на него с надеждой. Значит, я все-таки уйду? Интересно — куда?

— Я знаю, как вы пришли, — самодовольно продолжал он. Фалви будет должным образом наказан за то, что сунулся в Земные Врата, как и за то, что не доложил о вашем прибытии. Это ведь был Фалви, не так ли?

Я сохранял бесстрастный, геройский вид.

— Ну, хорошо, — сказал Иерарх. — Вас видели выходящим из комнаты, в которую вы могли войти только через Земные Врата. Вы вышли из нее через некоторое время после Фалви. Вам помогли спуститься по шахте, сами вы не знали, как это сделать.

Вы шли за Фалви до Бань. Там вы провели некоторое время в беседе с известным бунтовщиком. Выяснив, как пользоваться Святым Экраном, вы с его помощью сумели произвести определенное впечатление на некоторых моих людей, и я проявил к вам определенную терпимость, чтобы выяснить, каковы ваши планы.

Он сложил свои толстые пальцы в замок и рассматривал их с видом скромной гордости.

— Мудрость моей политики теперь очевидна.

Я в этом сомневался. Он рассказывал все это в расчете на аудиторию, но за стенами Храма меня все еще ждала толпа, от которой словами не отделаться. Я решил, что мой блеф удался в главном, и это меня спасет — Иерарх действительно не может ничего поделать.

Я знаю больше, чем он предполагает. Иерарх даже понятия не имеет о том, как далеко заходят мои знания. Позволить толпе двинуться к Храму было его серьезной ошибкой. Иерарх давно бы разогнал этих людей, если бы осмелился.

Этими рассуждениями я пытался вернуть себе уверенность. Потом я решил, что мне следует начать говорить раньше, чем она ослабнет.

— Мудрость вашей политики, — сказал я с тяжелой иронией, — подсказывает вам, что Лорну и меня следует отослать обратно в Нью-Йорк раньше, чем истечет час, который вам дали собравшиеся на площади. Кроме того, они вряд ли обрадуются, увидев меня связанным. Один час — не так уж много для всего, что нужно сделать, не правда ли? Время уходит.

Иерарх нахмурился. Он не привык идти на уступки. Мне пришло в голову, что он страдает той формой спеси, о которой когда-то читал в «Законах» Платона. Это результат несоответствия душевных качеств Иерарха и данной ему власти.

Эта болезнь присуща ему от природы, и выражается она в том, что его поступки продиктованы гордыней. Если бы человек, сидящий передо мной, не развил бы в себе эту болезнь, властвуя над целым миром, он был бы на голову выше простого смертного. Трону, который он занимает, две тысячи лет, и он скрипит под грузом накопленного величия.

Иерарх, несомненно, впадал и в другую классическую ошибку, смешивая себя со своим общественным положением. Он присвоил себе лично все величие, которое принадлежит институту иерархов. Одним словом, он был тщеславен.

Иерарх мрачно смотрел на меня. Уступки давались ему с трудом. Но за стенами Храма стояла такая толпа, с которой ему еще не приходилось иметь дело, и было заметно, что он помнит об этом. Он, как бы нехотя, опять щелкнул пальцами.

Я почувствовал, как веревки на мне ослабли. Они упали двумя петлями к моим ногам, и я шагнул в сторону, не глядя вниз.

— Вы поступите так, как вам прикажут, — сказал он, давая мне понять, что вовсе не идет на уступки. — Все не так просто. Вы правильно делаете, что полагаетесь на это сборище, но не переусердствуйте. Я всегда смогу разогнать их, если дело зайдет слишком далеко. Я бы предпочел этого не делать, но это в моих силах. Я воздержусь от крайних мер, пока это будет мне выгодно. Вы это понимаете?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — ответил я.

— Очень хорошо. Вы и Клиа возвращаетесь в Рай. Для этого мы организуем публичную церемонию. Вы сможете уйти при одном условии.

Он шумно выдохнул через нос.

— При одном условии, — повторил он. — Перед тем как уйти, вы выступите перед толпой. Для вас готовится короткая речь. Людям нужно сказать, чтобы они тихо разошлись. Им нужно объяснить, что они согрешили, позволив роковому любопытству одержать верх над собой, и что Великий Алхимик ими недоволен. Ваша речь будет дополнена несколькими сентенциями морального порядка о необходимости послушания жрецам и удвоения пожертвований Храму в знак искреннего раскаяния. Я верю, что после этого они тихо разойдутся.

Я смотрел на него в раздумье. Может быть, они и разойдутся. Так было бы лучше, но кто знает. А Иерарх довольно ловок. Такой ход поставит Кориоула на свое место. Он уготовил мне роль народного избавителя, а я на нее не согласен. Впрочем, теперь уж все кончится.

Но я все-таки чувствовал себя неловко. Меня нельзя упрекнуть в том, что я подстрекал толпу идти к Храму, напротив, я сделал все, пытаясь отделаться от нее. Правда, мне на руку то, что сейчас они здесь, но я не просил их следовать за мной.

Я им ничем не обязан. Меня поставили в это положение. Я оказался орудием Кориоула в его борьбе против Иерарха, и эта пассивная роль меня вполне устраивала.

Я вспомнил дядюшку Джима, и смущение мое усилилось. С ним произошла примерно такая же история. Попав в Малеско помимо своей воли, он сколотил банду из своих сторонников, заложников удачи, — этого я, по крайней мере, сумел избежать, — а затем бросил их, когда дело приняло слишком серьезный оборот. Теперь история повторяется.

— У вас нет выбора, — пояснил Иерарх. — Ваш отказ будет означать смерть этих людей. Мне не хотелось бы уничтожить ваших сбитых с толку последователей, но если обстоятельства вынудят меня, я это сделаю. Не забудьте, что это — моя страна, а не ваша. Здесь я хозяин.

Он втянул свои подбородки и надменно посмотрел на меня. Я поежился. Он был абсолютно прав. Это — его мир. Мне Малеско не нужен. Я хочу лишь вернуться в Нью-Йорк вместе с Лорной. И мне для этого предлагают самый простой путь.

«Пусть эти люди сами решают свои проблемы, — уверял я себя. — Почему они ждут, что появится некий волшебный избавитель и все за них сделает? Так они никогда ни к чему не придут. Для того чтобы добиться настоящего результата, нужно самому над ним как следует потрудиться, — это один из первых жизненных уроков».

— Если вы предполагаете напоследок разразиться вдохновенной речью, — сказал Иерарх, — то, пожалуйста, забудьте об этом.

Прищурившись, я посмотрел на него. Мне и в голову такого не приходило, он явно переоценивал мою озабоченность судьбой народа Малеско.

— Не забудьте, что весь технический потенциал этого мира находится в моих руках, — напомнил он мне. — Народу вряд ли удастся свергнуть меня. Так что не стоит даже поощрять подобные попытки. Вы, надеюсь, это понимаете.

Да, конечно, я это понимал. Я посмотрел на Лорну, которая была на удивление молчалива. Она вообще не следила за разговором. Как только из моих карманов достали пачку сигарет, одно страстное желание терзало ее, но она до того боялась Иерарха, что не могла вымолвить ни слова. От нее помощи не дождешься, она даже не знает, о чем мы говорим.

Я грустно вздохнул.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Давайте начнем. Я произнесу вашу речь.

И чтобы сделать хоть что-то, я начал вправлять свои пустые вывернутые карманы.

ГЛАВА 15

Я никогда не выступал на такой огромной сцене, перед такой громадной аудиторией. По сравнению с этим театры Нью-Йорка кажутся крохотными.

Этот огромный вытянутый зал мог вместить больше зрителей, чем собралось народу на площади. Я топтался на позолоченной сцене в предчувствии суровых испытаний.

Рядом стояла Лорна, нервно поправляя одежды. Иерарх сел на отвратительный золотой трон, перегруженный орнаментом еще больше, чем тот стол наверху. Куда бы я ни посмотрел, везде стояли жрецы, народ еще не впустили. Двери были закрыты.

Над помостом находился большой круглый экран, на котором некоторое время назад я видел Нью-Йорк. Но теперь это было просто окно. Сквозь него я увидел крыши, и над ними — огромный купол Бань, огненные фонтаны и портрет Лорны в цветных огнях на стене дома.

Этот вид мне знаком с первых минут появления в Малеско. Я не мог понять, как они откроют проход между мирами здесь, внизу, если машина находится на верхнем этаже. Однако во время церемоний они делали это как-то.

Вверху за Земными Вратами постоянно следили жрецы типа Фалви, а здесь проход между мирами открывался в особых случаях, таких, как сейчас. В общем-то ничего загадочного в этом нет. Мы ведь тоже пользуемся дистанционным управлением, проводами и прочими хитроумными приспособлениями, которые кажутся пустяком по сравнению с этим чудесным явлением Земными Вратами.

Уже с полчаса я зубрил подготовленную для меня речь. Мне суфлировали два жреца. Речь была несложной. Я воспользовался случаем, чтобы задать жрецам несколько вопросов о Земных Вратах. Мой интерес к ним был понятен, ведь это тот трамплин, с которого я скоро отправлюсь в пугающую бездну.

К моему удивлению, я получил ответы на поставленные вопросы, правда, не такие четкие и ясные, как хотелось бы, но все же мне удалось выяснить некоторые интересные подробности. Я начал понимать, почему именно в Малеско обнаружили Земные Врата, тогда как наши ученые пока только теоретически приближались к этому.

Дело в том, что алхимия признает идею превращения полумистическим способом, который тем не менее основан на твердом знании физики. Несмотря на Ньютона и его яблоко, вера предшествует практическому опыту.

Люди жили и до Ньютона, но, узнав о законе притяжения, они получили возможность что-то создавать, а не просто использовать то, что было под рукой. Конечно, и малескианцы сумели построить Земные Врата не раньше, чем были открыты определенные сплавы, технологии и изотопы.

Мы передвигаемся с помощью кинетической энергии, которая дает нам возможность перемещаться далеко и быстро. Но есть и другая энергия — потенциальная. Мы помним о ней, когда строим мост. Ясно, что мы строим его так, чтобы он не рухнул, применяя для этого прочные материалы, выдерживающие давление и напряжение. Римляне использовали камень. Они не смогли бы построить мост через залив в Сан-Франциско. А мы сумели это сделать с помощью металлических сплавов.

Иногда кинетическая и потенциальная энергии работают вместе — это разводной мост.

Наподобие него и устроен малескианский аппарат для наведения моста между двумя мирами. Катод и анод могут быть из твердых металлов, но то, что проходит между ними, — есть энергия в чистом виде, электронная по своей природе. И Земные Врата появились в результате соединения кинетической и потенциальной энергий.

Углубляясь в теорию вероятности, можно заметить, что она не работает на атомном уровне. Пока наша наука затрудняется объяснить этот факт, подобно тому, как ученые во времена Галилея не могли объяснить в свете своих теорий, почему два шара, деревянный и чугунный, сброшенные с вершины башни, ведут себя так нелогично.

Малескианские ученые-алхимики тоже заметили недостатки теории вероятности, ведь они знают о Земле и о том пространственно-временном расколе, произошедшем еще во времена Древнего Рима. Они подумали, что, возможно, в этом и ключ, что где-то на атомном уровне и следует искать недостающее звено. Скажем, в Малеско — катод, а где-то на Земле — анод.

Оставалось только найти ту форму энергии, которая соединила бы края расширяющейся бреши.

И они сумели это сделать, хотя и потратили на это много времени. Сначала они познакомились с энергией атома, а потом нашли и то, что искали. Странно, но это оказалось не самой сложной частью работы.

Самая большая трудность, как мне объяснили жрецы, заключалась, во-первых, в создании потенциала, достаточного для преодоления пропасти между мирами, а во-вторых, в управлении этой громадной энергией. (Вспомните атомную бомбу. Создать-то мы ее создали, а вот как управлять ею…)

Мощность этой атомной энергии была так велика, что иногда Земные Врата выходили из-под контроля, и два мира самопроизвольно встречались на считанные секунды несколькими квадратными футами пространства. Но Врата всегда закрывались вновь.

В такой момент я и очутился в Малеско. Два мира соединились на короткое время, и, когда я звал Лорну, Фалви услышал мой голос, справедливо рассудив, что все дело в Земных Вратах. Тут его и одолело любопытство. Возможно, этим же объясняется то, что Жанна д'Арк слышала голоса.

В Малеско существует легенда, что еще до постройки Земных Врат здесь неизвестно откуда появился человек, которого звали, кажется, Питер Рагг. Возможно, тогда брешь между мирами была меньше и переход был не так сложен.

Существует также рассказ о малескианце, бесследно исчезнувшем в открытом поле. (Не интересно ли вам будет узнать, что его имя, как мне удалось выяснить, звучит примерно как «Каспар Хаузер»?)

Теперь я жалею, что задал мало вопросов. Жаль, что жрецы отвечали на них так туманно. Ведь Земные Врата — величайшее из чудес науки. Но тогда я не мог ни на чем хорошенько сосредоточиться, меня охватило волнение перед грядущим спектаклем.

Я стоял лицом к залу, повторяя первые строки моей речи, раздумывая о том, где находится выход, и сожалея, что время тянется так медленно и мы с Лорной еще не дома. Но тут грянули трубы, и дальний конец зала скрылся в мерцающей дымке.

Я решил, что у меня рябит в глазах, однако вскоре разглядел, как сквозь дальнюю стену зала сочится бледный свет. Там загорелась огромная буква «А», и мне стало ясно, что это не стена, а громадный занавес.

Он вздрогнул и пополз вверх. Снова грянули трубы, и за первым поднялся второй занавес, свинцово-серый, потом — третий и четвертый, тонкий, расшитый золотом. Сквозь него проступали неясные очертания площади, на которой собрались мои преданные сторонники.

Занавес искажал картину, однако я покинул площадь полупустой, а теперь она вся была заполнена людьми. Я предполагал, что за это время толпа поредеет. Я ожидал даже худшего: что к тому моменту, когда настанет время положиться на поддержку этих людей, все разойдутся. Но Кориоул оказался умнее, чем я думал.

Поднялся последний позолоченный занавес, и с помоста мне стало видно, что площадь представляет собой одну сплошную бурлящую массу лиц, обращенных ко мне. Но это было еще не все.

Улицы, примыкающие к площади, были также заполнены народом. Казалось, здесь собрался весь Малеско. Мои проводы обещали превратиться во внушительную церемонию. Люди стояли так плотно, что яблоку некуда было упасть.

Когда поднялся занавес, толпа хлынула в Храм так, что стены загудели, хотя люди не кричали; увидев меня, они вообще не издали ни звука. Похоже, я ошибся, полагая, что увижу нечто вроде демонстрации. Люди тихо переговаривались между собой, но вели себя весьма сдержанно.

Мне показалось, что толпа настроена серьезно.

Это меня испугало. Смогу ли я справиться с ней? Сможет ли Иерарх? Я не знал, какое оружие у него припасено, но мне подумалось, что всю эту массу людей не сможет уничтожить даже атомный взрыв, а случись такое, погибнет лишь головная часть этой толпы.

Мне казалось, что если это произойдет, то бесконечная, исчезающая в дали улиц толпа непременно хлынет вперед, найдет и уничтожит любое устройство, несущее смерть, раньше, чем все успеют погибнуть. Я не оглядывался на Иерарха, но чувствовал на помосте холодное дыхание… страха, пока жрецы готовились приветствовать собравшихся.

Быстрее, чем я рассчитывал, зал наполнился народом — мужчины и женщины плотно стояли плечом к плечу, внимательно глядя на помост и на меня. И вместе с ними Храм наполнила атмосфера необычайно напряженного ожидания, она все сгущалась и, казалось, давила на всех нас.

В передних рядах я заметил лицо Кориоула.

Он стоял примерно в двадцати футах от меня и смотрел, как кот на мышь, не сводя глаз. Мне был неприятен этот взгляд. Я отвел глаза и обнаружил другое знакомое лицо, еще ближе. Это был Дио.

Он по-прежнему выглядел сонным, как человек, который провел тяжелую ночь и плохо отдохнул. Но теперь к этому добавилось что-то еще, он был слишком мрачен. Я поневоле задумался о Дио.

Прежде я как-то не успел подумать о том, откуда Иерарх имеет такие подробные сведения о моем пребывании в Малеско. Теперь все стало ясно, это — работа Дио. Он, вероятно, толкался у дверей Фалви, надеясь на удачу, и ему повезло.

Возможно, он и раньше подозревал Фалви в связях с подпольной организацией, а теперь поймал его с поличным благодаря моему появлению. Этим и объяснялось алчное выражение предвкушения триумфа на его лице, когда он помог мне спуститься в шахте и отправил в город на волю случая, в надежде, что я выведу его на что-нибудь интересное.

Такова политика Дио, об этом говорил и Кориоул, только что мне от этого? Дио — сам за себя, и ни за кого больше. И теперь он мрачен. Почему? Он, конечно, передал Иерарху ценную информацию. Но какую награду получил? Судя по выражению его лица, явно не ту, что ждал.

Его даже не пустили в кабинет Иерарха во время моего официального визита, он вынужден был толкаться в коридоре. Для Дио этого недостаточно, явно недостаточно. Я подумал о том, как жрецы продвигаются по служебной лестнице. Возможно, по старшинству. Дио молод. Очевидно, он не согласен ждать пятьдесят лет, пока признают его заслуги; он хочет получить все и сейчас.

А поскольку за донос на Кориоула его отблагодарили недостаточно, он постарается выкинуть что-нибудь более значительное. Мне не нравилось, что Дио стоит так близко ко мне. Я намеревался вести игру только с Иерархом. Пока у меня нет выбора, но если появится какая-нибудь лазейка, не хотелось бы видеть совсем рядом с собой Дио, который только и ждет момента, чтобы прыгнуть мне на спину, когда я отвернусь.

Вверху раздался низкий грохот. Я вместе со всеми поднял голову. Глухой ропот прошел по всему залу. В верхней части стен между изображениями животных находились золотые буквы «А». Вот за ними-то и появилось зловещее свечение.

Я со страхом понял, что такой же свет излучало оружие жрецов, похожее на молочную бутылку. У меня заболели глаза при воспоминании о тех ослепительных лучах.

Но те аппараты были размером с молочную бутылку, а эти достигали шести футов в диаметре. Стена ощерилась большим количеством этих пушек, чьи жерла прикрывали золотые буквы «А». Иерарх решил не испытывать судьбу, — одновременная вспышка из каждого жерла несомненно испепелит всю толпу.

Я надеялся — совсем не как герой, — что помост каким-то образом изолирован на случай подобных катаклизмов.

Собравшийся народ по-прежнему не проявлял никаких эмоций — не было на лицах ни страха, ни злобы. Они ждали. Тысячи поднятых к помосту лиц были преисполнены решимости. Все взоры были обращены на меня.

Моя речь была краткой. Я выучил ее достаточно легко. Текст лежал передо мной на маленьком столике из стекла и золота. Ожидая своего выступления, я пробежал глазами первые строчки.

«Народ Малеско… хм-хм… Великий Алхимик в Раю обеспокоен вашим греховным любопытством… хмхм… послал меня, чтобы предупредить вас… хм-хм… о наказании за ваше своеволие… хм-хм… возвращаюсь в Рай и забираю Клиа назад из этого оскверненного… хм-хм…»

Раздался низкий звук спиралями изогнутых труб. Над толпой повисла мертвая тишина. Я знал, что у меня никогда больше не будет такой публики. Они были со мной, все до единого. Они любили меня. Ну что ж, через десять минут все закончится.

«Это не твоя игра, Эдди, — уверял я самого себя, ожидая, пока уляжется эхо рожков. — Ты просто актер. Ты и раньше играл злодеев. Это крохотный выход под занавес. Через десять минут ты будешь дома, в Нью-Йорке, а эти люди пусть дальше выясняют свои отношения».

Эхо смолкло. Я сделал глубокий вдох и заговорил. Поначалу мой голос дрожал, но я овладел им после первых же слов. Усилители работали отлично. Я убедился, что меня слышат даже в задних рядах.

Я прошел «Великого Алхимика в Раю» и далее попытался вложить в слова отеческий укор, входя в роль, которую играл. Что тут думать? Я не писал этой пьесы. Это не моя игра, это не моя игра… это не…

Это не пройдет.

Сомнений не осталось. В задних рядах начал подниматься ропот, когда я еще не одолел и двух строк своей речи. Я вытянул руки и стал говорить громче, немного импровизируя, чтобы дать им возможность успокоиться.

Это помогло на короткое время, и я продолжал говорить, чувствуя, как у меня холодеют ноги. Мне это не нравилось. Мне это совсем не нравилось. Мне не нравилась моя речь и роль, которую я играю. Мне казалось, что Иерарх совершил большую тактическую ошибку.

Всегда нужно учитывать психологию. Нельзя отнимать у человека дорогую для него вещь, не дав что-нибудь взамен. Эти мужчины и женщины пришли сюда преисполненные решимости действовать, от них не отделаешься, заявив: «А теперь расходитесь по домам, как послушные дети».

Я недооценивал Иерарха. Он знал, что делает. Ропот толпы угрожал вот-вот заглушить мою речь. Я почувствовал рядом с собой какое-то шевеление, отступил назад и, растягивая слова, оглянулся.

ГЛАВА 16

Это была Лорна. Она сделала вперед такой грациозный, плавный шаг, какого не знала в Нью-Йорке. Она протянула руки к толпе, и на серебристых рукавах огнем заиграл свет. Лорна заговорила воркующим, проникновенным голосом, без труда заполнившим весь зал.

— Вы разгневаны, — проговорила она на чистейшем языке Малеско. — У вас есть на то причины. С вами поступили несправедливо! — серебристые нотки негодования зазвенели в ее голосе. Меня смутили и ее слова, и великолепное владение языком — Лорна не способна на экспромты. И тут я понял, что Иерарх задумал. Последние полчаса не я один учил свою роль, Лорну, очевидно, тоже натаскивали, как раз на такой случай.

Озадаченная толпа хранила мертвую тишину. Я тоже был озадачен. Вдруг я увидел глаза Кориоула, горевшие злобой и ненавистью. Он понимал, что сейчас произойдет, как понимал это и я.

Таков был с самого начала план Иерарха, и он не собирался посвящать в него меня. Он сразу понял, с кем имеет дело, и знал, что я соглашусь произнести эту относительно безвредную речь, но ни за что не пойду на то, что сейчас делает Лорна.

— Этот человек заслужил ваш праведный гнев! — хрипло крикнула Лорна. — Он и его люди исподволь, как змеи, пытались посеять раздор между вами и вашими любимыми жрецами. Он завидует вашей судьбе. Вы пройдете добродетельный жизненный путь и перевоплотитесь в Раю.

Но он никогда не попадет в Нью-Йорк, он пытался отнять и у вас это право. Народ Малеско, я отдаю вам этого человека, накажите его по своему усмотрению!

Театрально взмахнув серебристым рукавом, Лорна указала вниз прямо перед собой.

— Кориоул! — пронзительно закричала она. — Кориоул!

Люди Иерарха, находившиеся в толпе, мгновенно подхватили этот крик, — он позаботился обо всем. Его марионетки были расставлены по всему залу, и у них были сильные голоса.

— Кориоул! — кричали они с хорошо отрепетированным гневом. — Кориоул обманывал нас! Хватайте его! Держите Кориоула! Не дайте ему уйти!

Толпа бесновалась в нерешительности. А над ней все более зловеще светились золотые буквы «А»: притаившаяся за ними разрушительная сила ждала своего выхода.

«Схватить Кориоула! — раздалось несколько слабых нерешительных голосов. Наиболее внушаемые люди быстро присоединялись к тем, кто производил наибольший шум: — Держите его держите Кориоула!»

На некоторое время в Храме установилось некое равновесие, из которого мог вывести только толчок в ту или иную сторону. Но никто, казалось, не способен был сделать этот толчок. Время работало на Иерарха.

Любая организованная группа, действующая строго по приказу, сумеет раскачать толпу в нужном направлении с помощью криков, это лишь вопрос времени. Кориоул попался в ловушку из-за своей наивности.

Либо он слишком положился на меня, либо ему внушили ложную уверенность неожиданные размеры собравшейся толпы. Но ведь именно из-за толпы он и оказался в ловушке. Он был окружен людьми так плотно, что при всем желании не смог бы убежать. Он что-то кричал — жилы вздулись у него на шее, вероятно, звал своих сообщников, но шум был слишком велик, и никто его не слышал.

Приспешники Иерарха делали успехи. В любой толпе всегда найдутся безмозглые дураки, готовые кричать то же, что кричит сосед. Многие из этих людей никогда не слышали о Кориоуле, но это не помешало им тявкать, требуя его крови.

Меня трясло так же, как и моего кузена, стиснутого со всех сторон людьми.

«Это не твоя игра, не твоя, — тщетно уговаривал я себя. Этот народ поднялся против своего правительства, и ты с этим ничего не можешь поделать. Не вмешивайся. Держи язык за зубами и выберешься сухим из воды. Только держи язык за зубами!»

А на помосте события развивались своим чередом. Толпа перед нами ревела и бесновалась. Ее крики, как зараза, распространились по запруженным народом улицам. Однако жрецов, находившихся на помосте, это как будто не касалось, словно все происходило на другом конце света.

Иерарх неподвижно сидел на позолоченном троне. Лорна после своего выступления тихонько отступила ко мне и настойчиво зашептала:

— Эдди, у тебя не осталось сигарет?

Я не ответил. Я рассматривал жрецов. Они не все так умело скрывали свои чувства, как Иерарх. Жрецов, стоящих по краям помоста, похоже, терзали какие-то сомнения. Эти люди, обвитые изогнутыми трубами, затаили, казалось, глубокий вдох, готовый вырваться по первому слову Иерарха.

Они не сводили глаз с его лица. Я знал, что около орудий, светящихся в стенах, притаились жрецы, и они тоже не спускают глаз с Иерарха, а каждый из них держит палец на кнопке.

Мне показалось, что жрецы обеспокоены больше, чем следует, ведь они побеждали. Оставалось только еще немного подождать. Крики «Держите Кориоула!» неслись с разных сторон и нарастали с каждой секундой.

Тут я поймал на себе взгляд Дио, необыкновенно пристальный, словно он жадно ловил каждое мое движение, каждое слово, придавая им, видимо, огромное значение.

Выражение алчного предвкушения победы на его лице было знакомо мне с первой нашей встречи, когда он ждал, что я выдам себя. Не этого ли он ждал и сейчас? Может быть, он боялся, что я попытаюсь направить гнев толпы на жрецов? Он думает, что мне это удастся? Возможно, он прав. Найди я тогда подходящие слова, у Кориоула появился бы шанс.

Но стоило ли соваться не в свое дело? Мне и так уже многое пришлось испытать, прежде чем я оказался на этом помосте — своеобразном преддверии Нью-Йорка. Через несколько мгновений толпа поглотит Кориоула, вся ее энергия обратится против человека, который ее и поднял. И церемония продолжится согласно намеченному плану.

Дио сунул руку под плащ; он явно что-то искал, не сводя с меня глаз. Вскоре он нашел и вытащил что-то, пряча этот маленький предмет в кулаке.

Кровожадная, волчья улыбка озарила его лицо, опять напомнив мне о светящихся жерлах пушек: там — сдерживаемое сияние, а здесь — контролируемая подлость.

Сверля меня взглядом, Дио слегка отвел руку назад и бросил что-то прямо в меня.

Мне показалось, что это мгновение растянулось на годы. Мозг лихорадочно заработал: «Что это? Бомба? Поймать ее? Увернуться? Что это? Какая муха его укусила? Что мне делать?»

Однако руки мои действовали независимо от терзаний рассудка: они машинально вытянулись вперед, и этот предмет шлепнулся мне на ладонь.

Еще не взглянув на него, я понял, что это — маленький плоский квадрат. Послание от Дио?

Я слегка разжал кулак. Нет, это был не маленький белый квадрат с позолоченной надписью. Дио вернул мне мою зажигалку.

Трудно представить, как быстро все это произошло. Кориоул по-прежнему отчаянно озирался в поисках своих сподвижников, толпа бесновалась в нерешимости, люди Иерарха надрывали свои луженые глотки. Но события готовились принять другой оборот.

Я был уверен, что жрецы одерживают победу, хотя это было еще не слишком ощутимо. Во всяком случае, недавно установившееся равновесие тяжеловесно склонялось на сторону Иерарха.

Наверное, это был великий момент в истории Малеско, сравнимый лишь с расколом между нашими мирами. Еще мгновение все находилось в равновесии.

Я держал зажигалку в руке и растерянно глядел на нее. Что Дио хотел этим сказать? С кем он — со жрецами или с толпой? «Ни то и ни другое, — быстро ответил я сам себе. — Дио на стороне Дио, и больше ни с кем. Он с победителями».

Почему же он дал мне в руки средство, способное отвратить удачу от жрецов? Что это значит? Очевидно, только одно: Дио считает, что у повстанцев больше шансов на победу. Он принимает сторону сильнейших, и выходит так, что жрецы значительно слабее, чем кажутся. Видимо, они ведут колоссальный блеф, и Дио знает об этом. И он рассчитывает, что я… что?

Голос рассудка твердил мне: «Не суйся! Это не твоя игра!» — но тело не слушалось, оно поступило по-своему. Ударом ноги я опрокинул столик из золота и стекла, стоявший передо мной, и вскинул руки над головой.

Страницы моей речи разлетелись по помосту, грохот опрокинутого стола был достаточно резким и высоким, чтобы привлечь внимание людей в первых рядах.

Я щелкнул зажигалкой, молясь, чтобы она не отказала.

Крики в передних рядах стихли. Вздох удивления легким ветерком прошел по залу. Я понял, что зажигалка загорелась.

Не сразу, но довольно быстро гвалт стих. Толпа на площади все еще шумела, однако в зале установилась тишина. Вскоре тишина охватила и толпу на улице, как за минуту до этого — в Храме.

Я стоял как статуя Свободы, и это совсем не так глупо, как может показаться. Я действительно символизировал свободу в тот момент, а пламя моей зажигалки было ее светом, если я, конечно, не ошибся в своих выводах.

Я сохранял эту театральную позу, пока не убедился, что все глаза прикованы к этому маленькому язычку пламени, к этому факелу мощностью в одну свечу, который оказался сильнее, могущественнее всех орудий Иерарха. Я знал, что, пока держу его, жрецы не посмеют тронуть меня. Но что мне делать дальше?

Не мог же я вечно стоять в такой мелодраматической позе.

Однако это был поистине мой час, и я просто не мог совершить неправильного поступка. Я закрыл зажигалку, отвел руку назад и с силой бросил этот сверкающий квадратик металла в толпу.

Он дважды перевернулся в воздухе, играя на свету, и мягко пропал среди запрокинутых голов. На мгновение все замерло. Потом там, где упала моя зажигалка, все забурлило и раздался пронзительный крик:

— Нашел! Нашел!

Все повернули головы. Даже Иерарх подался вперед на своем троне. Все увидели худенького лысоватого человека, подхватившего зажигалку, брошенную мной.

Этот человек средних лет был похож на мелкого служащего. Он был одет в поношенную тунику, остатки его волос на голове нуждались в стрижке. Он поднял зажигалку и держал в ладонях, сложенных лодочкой, как священную реликвию; его невзрачное лицо преобразил восторг.

И тут Иерарх потерял голову. Он был умным человеком, но даже он не мог предвидеть всего. И сейчас он не знал, как поступить, что делать с людьми, так решительно выходящими из-под контроля. Теперь все зависело от того, какое он примет решение, но прошлый опыт был тут плохим советчиком.

Такого он еще не видел. Появление Джиммертона отчасти напоминало эту ситуацию, но тогда жрецы быстро одержали победу над Джиммертоном, используя метод силового давления. Этим способом Иерарх хотел воспользоваться и теперь. Нельзя позволить этой опасной штуке разгуливать по городу, переходя из рук в руки, разжигая возмущение в каждом, кто видел ее.

— Принесите мне эту священную реликвию, — крикнул он, сопровождая слова царственным жестом. — Реликвия из Рая слишком святая вещь для человеческих рук! Принесите ее мне!

Я поймал злобный взгляд его загадочных глаз, но в тот момент ему было не до меня. Он поднялся и ринулся вперед, оттолкнув нас с Лорной прочь.

— Принесите мне эту реликвию! — крикнул он так звучно, что его услышали даже сквозь шум толпы, и некоторые оглянулись.

Прежде всех его услышали стражники, расставленные в толпе, и они сразу обнаружили себя, рванувшись к человеку с зажигалкой.

Но не только они услышали приказ, и гневное рычание толпы подсказало Иерарху, что он совершил ошибку. Если так пойдет и дальше, то дело закончится применением тяжелой артиллерии — очень тяжелой. А возможно, у него не было оружия, способного утихомирить это гневное рычание, которое росло и крепло.

Толпа напоминала теперь единый организм. Любое слово, брошенное в нее, мгновенно подхватывалось и вихрем разносилось по улицам, по запруженным народом проспектам, порождая всюду неописуемое волнение.

Часть стражников уже подбиралась к человеку с зажигалкой, другие тоже были близко, но сопротивление толпы возросло. По мере продвижения к цели эти люди обрастали группами рассерженных мужчин и женщин, не дававших им сделать следующий шаг.

Толпа превратилась в единый организм, и клеточки этого организма окружали болезнетворные микробы, изолируя их, укрепленные гневной силой, необходимой, чтобы расправиться с ними, точно так же, как живой организм выявляет и уничтожает внутри себя всех самозванцев.

Никогда еще не знал такой толпы Малеско, не знал этого спаянного единства тысяч людей, действующих, как один. Это было сильнее Иерарха, сильнее всего духовенства.

Это была новая реалия. Ее создал я. Теперь я за нее отвечаю. Выходит, это — моя игра.

Дио смотрел на меня с напряженным ожиданием. В двадцати футах от меня, зажатый толпой, Кориоул тоже пристально смотрел мне в глаза. Я почувствовал на себе еще чей-то пристальный взгляд и, повернувшись, увидел, что Иерарх не спускает с меня своих непроницаемых глаз. Эти трое понимали, что следующий ход — за мной. Эти трое — нет, их было уже четверо.

Ясные глаза Лорны перехватили мой взгляд, она шагнула ко мне, и я почувствовал на руке пожатие ее холодных пальцев. Безошибочным чутьем Лорна Максвелл определила, что именно от меня все зависит. Что бы там ни было, она не намерена упускать своего.

Она тянулась ко мне бессознательно, как цветок к солнцу.

Я же понятия не имел, что делать дальше.

ГЛАВА 17

Прошло примерно полминуты с того момента, как я бросил зажигалку, а в толпе уже разгоралась битва вокруг того маленького человека, который ее поймал.

«Маленький человек», — с горечью подумал я. По-видимому, без избитых штампов не обойтись. Даже без этих тошнотворных слов, используемых для определения большой массы народа, которая обретала подлинную жизнь прямо у меня на глазах. Типичный представитель «маленьких людей» пронзительно кричал и отчаянно боролся за этот нелепый дар — зажигалку, а я ничем не мог помочь ему. Я не мог…

От внезапного грохота труб у меня потемнело в глазах… Вероятно, был включен какой-то мощный усилитель — весь зал задрожал от низкочастотной вибрации. Пока я стоял в раздумье, Иерарх не терял времени.

На несколько секунд движение в толпе прекратилось: от ужасного шума вибрировал каждый нерв. Единый организм толпы пронзала головная боль.

Трубы смолкли, и голос Иерарха, подобно грому, прокатился по залу. Он не тратил слов понапрасну, он даже не приказал прекратить драку, она прекратилась сама собой: дерущиеся были оглушены грохотом труб. Он сразу перешел к делу, то есть ко мне.

— Рай, — звучно прогремел он, — ждет своих чад. Тихо! Пусть же отворятся Земные Врата!

На секунду мне показалось, что никто не понял, о чем идет речь. Все были слишком заняты сиюминутными проблемами. Но вскоре я заметил, как в лицах, обращенных к нам, что-то изменилось. Все внимательно смотрели куда-то вверх. Помост озарился светом, и на его позолоченном полу я увидел свою нечеткую тень.

Я повернулся. Большое круглое окно, в которое обычно был виден город, подернулось сияющей опаловой дымкой. Сквозь нее теперь проступала светящаяся буква «А», этот символ разделенных миров, с поперечиной — мостом между Раем и Малеско.

Довольно скоро буква «А» исчезла, и глазам всех предстал Рай. Горящие огнями улицы ночного Нью-Йорка раскинулись, казалось, в нескольких сотнях футов за этим большим круглым окном.

— Рай ждет, — провозгласил Иерарх неестественно громким голосом. — Эти двое, посетившие нас, теперь должны возвратиться в славный Нью-Йорк. Клиа! Бартон! Земные Врата открыты!

Тишина волной распространялась по толпе, хотя вдали еще звучали крики. Следом за этой волной от помоста пошла другая, и я знал, что она, подобно предыдущим, будет идти все дальше и дальше, пока не затихнет в дали улиц. Эта волна несла очень тихий звук, почти вздох, шепот. Они ничего не могли поделать. Они ждали.

Но оставлю ли я их на милость духовенства, как это сделал Джиммертон? Я и сам хотел это знать.

Вид Нью-Йорка покачнулся, как корабль, и понесся вверх с тошнотворной скоростью. Возникло ощущение, что мы падаем на его улицы. Четкость картины помутилась, и я понял, почему это сделано.

Ведь если это настоящий проход между мирами, то малескианцам никогда не позволят разглядеть улицы Нью-Йорка в подробностях. Сквозь золотистую дымку я видел мутные пятна автомашин, их огоньки вспыхивали радугами. Мы смотрели на райский город с высоты домов.

— Идите, — сказал Иерарх. — Рай ждет. Врата открыты. Клиа, Бартон — прощайте!

Нам оставалось сделать только шаг. За него я боролся все это долгое время в Малеско. Рука Лорны по-прежнему сжимала мою. Я получил то, за чем пришел. Прочь, лишние сомнения.

— Идите, — поторопил Иерарх обычным голосом, без усиления, позволявшего толпе слышать его. — Проходите. Теперь с вами все в порядке, убирайтесь отсюда и не причиняйте нам больше хлопот.

И все же я колебался. Он смотрел на меня, полузакрыв глаза. Никогда прежде он так не напоминал мне Джаггернаута. У меня возникло ощущение, что это — еще не все, что у него на уме что-то еще и он нетерпеливо дожидается моего следующего шага. Но это могло быть и игрой воображения.

— Идите, — снова зашептал он. — Убирайтесь! Или вам нужно помочь?

Раздался мягкий щелчок его пальцев, и пара дюжих жрецов с благочестивыми жестами подошла к нам. Один встал справа, другой — слева, и я понял, что через минуту-другую нас просто затолкают во Врата, если мы не пойдем добровольно.

Толпа хранила молчание. Казалось невозможным, чтобы такое количество людей стояло так тихо, едва дыша, ожидая, что их оставят на расправу жрецам. Джиммертон тоже их оставил, давным-давно.

Теперь ухожу я, и Иерарх ждет не дождется этого момента, чтобы арестовать Кориоула и того смешного Маленького Человека и приобщить мою зажигалку к другим реликвиям из Рая. А всякое размышление о том, зачем поворачивается колесико и почему вылетают искры, опять будет названо государственной изменой.

И я подумал, что, возможно, когда-нибудь сквозь Земные Врата пройдет другой человек из Нью-Йорка. Возможно, он еще не родился. Какую историю он услышит от потомков этих людей о том, как один землянин по имени Джиммертон и другой — по имени Бартон подняли их на восстание и бросили в самую трудную минуту.

Впрочем, не следует заблуждаться на счет Эдди Бартона. Все это — сентиментальная болтовня. Моя собственная шкура мне дороже всего в этом мире. Но если я сумел спасти Лорну и себя, то сияние некоего ореола славы тоже не помешает.

— Прощайте! — внезапно грянул Иерарх во всю мощность усилителей. — Прощайте!

Опять раздался щелчок его пальцев, и два здоровенных жреца, оставив свои благочестивые жесты, взяли каждого из нас с Лорной под руку и потащили с величавым видом к Вратам.

В этот момент, едва ли не последний, я сообразил, что нужно сделать для сохранения ореола своего величия.

— Подождите! — сказал я. — Одну секунду, я кое-что забыл.

Жрецы приостановились и посмотрели на Иерарха, ожидая, что он на это скажет. Он бросил на меня пронизывающий взгляд, его лицо оставалось непреклонно-жестким. Он знал, что все идет нормально, и не собирался давать мне возможность устроить еще какую-нибудь неприятность.

И, кроме того, что-то странное было в его лице и глазах, — словно это не все, словно он еще чего-то ждал. Ареста Кориоула? Наказания Дио? Разгрома толпы? Всего этого и, может быть, еще чего-то. У меня не было времени раздумывать над этим.

— Лорна, — сказал я тихо по-английски, — твой усилитель включен? Я хочу, чтобы ты кое-что сказала этой толпе. Быстро!

Она ответила мне мелодичным нытьем:

— О, Эдди, я не хочу! Лучше пойдем! Я…

На уговоры времени не было. Крепко взяв ее за руку, я вывернул ей мизинец. Наверное, лучше было заломить руку за спину, но это — слишком заметно.

— Больно? — быстрым шепотом поинтересовался я. — Я выверну сильней, если ты не повторишь во весь голос то, что я тебе скажу. Поняла?

Она только взвизгнула от боли и злости, я не обратил на это внимания. Она попыталась вывернуться, но с другой стороны ее крепко держал жрец, который так и не понял, почему она вдруг начала дергаться изо всех сил. Мы крепко держали ее с обеих сторон: Лорна не смогла вырваться.

— Скажи: «Народ Малеско», — приказал я, переходя на малескианский. — Говори, пока я не открутил тебе палец. Народ Малеско!

— Народ Малеско! — яростно крикнула она, и я почти оглох. «Интересно, — подумал я, — где у нее находится усилитель? Спрятан в каком-нибудь зубе?»

— Народ Малеско!

Жрецы даже подпрыгнули от этого рева. Экран перед нами слегка задрожал, мощный звук отдавался эхом под сводами Храма. Лорна стояла спиной к толпе, но и на улицах было слышно, что она говорит.

Иерарх злобно посмотрел на нас, но ему пришлось уступить. Он сделал знак, и захват на моей руке ослаб. Не выпуская пальца Лорны, я повернул ее лицом к толпе.

— Это мое последнее обращение к вам, — диктовал я.

Лорна шепотом выругалась и заговорила по-малескиански тем сочным сладкозвучным голосом, который получила вместе с красивой внешностью.

— Ваш Иерарх — великий человек, — сказал я, не отпуская ее мизинца. Повторяя мои слова, она слегка всхлипнула от ярости и боли, что придало ее речи трогательный, убедительный оттенок.

— Он так много сделал для Малеско, — диктовал я.

— Пусти меня! — прошипела Лорна. — Он так много сделал для Малеско.

— Что Рай удостоил его награды.

— Эдди, я убью тебя! Пусти! Пусти! Что Рай удостоил его награды…

— Слушайте, я обращаюсь к вам, — шептал я. — Слушайте внимательно, так как это величайшая награда, какой когда-либо удостаивался человек. Вы слышите меня, люди Малеско?

Ее речь перемежалась гневным рычанием. Я заставил ее прерваться, и в этот момент раздался ответный рев толпы. Они были с нами. Они понимали — что-то происходит, и мне казалось, что они готовы поддержать все, что бы я ни предложил. Им нечего терять.

— Я была одной из смертных среди вас, — диктовал я, игнорируя рычание Лорны. — Я прожила добродетельную жизнь и после смерти попала прямо в Нью-Йорк. Но ваш Иерарх прожил такую прекрасную жизнь, что Великий Алхимик прислал меня сюда, с тем чтобы забрать его в Рай прямо сейчас!

В середине этой фразы Лорна перестала сопротивляться. Она, очевидно, нахваталась достаточно малескйанских слов, чтобы понять, что говорит. Она вытаращила на меня глаза: «Я надеюсь, ты понимаешь, что ты делаешь?» — прошептала она в паузе, последовавшей за этими словами.

— Заткнись, — сказал я. — Подожди секунду. Пусть они повопят. Видишь, как им это понравилось?

Я смотрел на Кориоула. Его лицо засветилось от восторга, когда он понял, что я пытаюсь сделать.

— Ваш Иерарх возвращается в Рай вместе со мной, сейчас! повторяла за мной Лорна. Затем она шепотом добавила: — О, Эдди, ты думаешь, он пойдет? Ты, должно быть, сошел с ума. Что мы будем делать с ним в Нью-Йорке?

— Заткнись, — опять сказал я. — Продолжай — укажи рукой на него. Приглашай его в Рай. Давай же, или я сломаю тебе руку!

С несравненной грацией Лорна протянула руку к Иерарху, ее серебряный рукав плыл, сверкая драгоценными камнями. Увы, ее игра отдавала дилетантизмом, но публика была не слишком взыскательной.

Потрясенный Иерарх просто окаменел у подножия своего золотого трона. Вокруг него стояли не менее пораженные жрецы. Такого никто не ожидал. На мгновение все застыло на помосте.

— Скажи: «Идите, Рай ожидает вас», — прошипел я.

— Идите, Рай ожидает вас, — проворковала Лорна, звуки ее голоса прокатились по залу и эхом вырвались наружу, в город.

Иерарх встретился со мной взглядом. Он слегка пожал своими полными плечами и прорычал на малескианском несколько фраз, которым дядюшка Джим никогда меня не учил. Но он пошел. У него не было выбора. Он не мог разоблачить Лорну перед всеми. Медленно и тяжело он двинулся к нам, Джаггернаут до последнего.

На его пути лежал опрокинутый стол, но он не обращал на него внимания, уверенный, что стол будет убран. И кто-то это действительно сделал. Иерарх даже не взглянул под ноги. Его застывшее лицо скрывало лихорадочную работу мысли, и я понял, что он не знает, как поступить.

А я знал. Теперь все казалось простым. Я оказал Кориоулу ту помощь, о которой он просил. У него есть друзья среди жрецов, и эти друзья состоят в его организации. Если Иерарх исчезнет, думал я, то у Кориоула появится возможность захватить власть и посадить на этот отвратительный золотой трон одного из своих ребят. Это все, что я мог для него сделать. И мне подумалось, что это — не так уж мало.

ГЛАВА 18

Стоя перед сияющими Земными Вратами, мы составляли небольшую живописную картинку. Лорна и я, с сопровождающими жрецами по обеим сторонам, готовыми схватить нас по первому же слову Иерарха, — и сам Иерарх, со всей своей мощью и величием, совершенно бессильный спасти себя. Это был великолепный момент. Я был очень горд своей выдумкой.

Иерарх повел плечами, прочистил горло и заговорил вполголоса, никого больше не оглушая, но все отчетливо слышали каждое его слово.

— Я недостоин этой чести. — Ему, вероятно, было нелегко произнести подобное, но это было лучшее из того, что он смог придумать.

— В Раю полагают, что вы более чем достойны, — диктовал я, и Лорна разносила эти слова над толпой.

Он скрежетал зубами. Я действительно слышал их скрежет. Он окинул помост взглядом, в котором затаилась злоба и надежда. Никто не шевельнулся. Не нашлось, очевидно, никого сообразительнее его. Вдруг слабая надежда озарила его лицо.

— Ну, пойдемте, — сказал он. — Пойдемте вместе.

И он повел нас к Вратам. Сначала я не понял, в чем дело, но вскоре догадался, что он намерен пропустить нас вперед. Он был слишком, чересчур вежлив, пропуская нас вперед, и, несомненно, не собирался следовать за нами.

— О, нет! — решил я. — Скажи: Рай удостоил вашего Иерарха чести первым пройти через Земные Врата.

Лорна хихикнула и произнесла это вслух.

На помосте возникло неожиданное напряжение. Шепоток прошел по рядам жрецов, они в ужасе уставились на Иерарха.

Он словно окаменел. Опять произошло что-то такое, чего я не знал. Но он знал. И все жрецы знали. Я посмотрел на Дио. Тот кивнул. Значит, все в порядке. Я ждал.

Это было потрясающее зрелище: Иерарх посмотрел на Земные Врата и побледнел, а я все не понимал, в чем дело. Конечно, ему не хотелось покидать Малеско, но реакция явно не соответствовала тому, что ему предстояло сделать.

Я подумал: «Он ведь может просто повернуться лицом к толпе и отказаться идти». Нужно срочно придумать, что мне делать в таком случае. Я был уверен, что он так и поступит, а в одно мгновение даже подумал, что он решился на это. Я заметил, как он замешкался, собираясь с духом перед тем как повернуться.

Толпа, казалось, тоже это почувствовала. Она по-прежнему представляла собой единый организм, и колебание Иерарха скоро передалось и ей.

Они не хотели, чтобы он остался. Они не позволят ему остаться.

— Прощайте! — прокричал хриплый голос у самого помоста.

— Прощайте! — подхватили другие голоса, и потолок задрожал от дружных усилий этих людей поскорее распрощаться со своим властелином.

Он повел плечами под раззолоченными одеждами, по-бычьи повернул голову и окинул полным отчаяния взглядом ряды жрецов.

— Поправьте! — сказал он сквозь зубы, едва шевеля губами. — Поправьте, кто-нибудь! Фламманд, помоги мне! Гиперион, сделай что-нибудь! Гиперион, я тебя сожгу!

Никто не шевельнулся.

На помосте установилась вязкая тишина, а в зале набирали силу решительные крики прощания. Никто из стоящих на помосте не решался посмотреть Иерарху в глаза. «Фламманд! — свирепо шептал он. — Фламманд!»

В толпе жрецов рядом с Дио произошло почти незаметное движение. Кто-то сделал нерешительный шаг вперед, вероятно, это и был Фламманд. В тот же момент Дио, обнажив зубы в усмешке, сделал шаг вперед и оттолкнул плечом этого добровольца. Тот мог обойти его, но не стал. После секунды мучительных колебаний он сделал шаг назад и скрылся в толпе.

— Гиперион! — шепот Иерарха стал почти воплем.

Тишина на помосте казалась безжалостной, хотя я и не понимал, в чем дело.

Слева среди жрецов возникло движение. Гиперион пытался ответить на призыв, но ему не позволили. Гиперион, как и Фламманд, отступил. Жрецы, вслед за народом, твердо и окончательно отвергли своего Иерарха.

Он стоял, покачиваясь, опустив голову, с гневом и бессильной ненавистью глядя на жрецов, которые были в его власти еще мгновение назад, а теперь по какой-то таинственной причине одновременно продемонстрировали открытое неповиновение ему.

Этот момент был очень интересен. До сих пор Иерарх правил миром, но вот произошло что-то необъяснимое — и он стал беспомощен.

Его отчаянный взгляд скользил по знакомым лицам. Потом он втянул голову в плечи, и на какой-то миг показалось, что вот сейчас он тяжело, как бульдозер, двинется вперед, сокрушит оппозицию и силой заставит всех снова повиноваться. Но оппозиция была несокрушима, он не мог один одолеть целый мир. Оставалась лишь одна вещь, которую он мог растоптать в надежде сохранить свое лицо.

Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что у него не было реального выбора. Дело не только в том, что мир, которым он правил всю свою жизнь, вдруг решительно поднялся против него. У него была возможность открыто атаковать мятежников, пробить брешь в их рядах и выжить. Не думаю, чтобы он преуспел, но всякое бывает.

Иерарх имел более вескую причину для капитуляции. Чтобы победить оппозицию, ему пришлось бы открыть перед всеми свой собственный обман. Ему пришлось бы исповедоваться перед народом и жрецами как убийце, лжецу и богохульнику. На это он не мог пойти. В подобном случае высокомерие одинаково служит как силам добра, так и зла. Я, не подозревая об этом, предоставил ему выбор между смертью и славой или жизнью в бесчестье. И, осознав это, он не дрогнул.

Его поступок вызвал у меня уважение. Он выпрямился, расправив полные плечи, его позолоченные одежды величественно всколыхнулись. Толпа прощалась с ним, и ее крики напоминали травлю. Но когда он поднял голову, они стихли: все пытались понять, каков его следующий ход.

Он сухо и гордо поклонился им.

Этот маленький эпизод пропал даром для толпы, которая не могла его ни видеть, ни слышать. Но что-то в глазах Иерарха и жрецов указывало на то, что сейчас произойдет нечто неожиданное.

Тот оттенок травли больше не звучал в криках толпы, но шум не уменьшился. Они хотели, чтобы он ушел. Эти крики не стихнут, пока он стоит здесь, в их мире. В Малеско он больше не услышит иного звука, кроме рева толпы, торопящей его в Рай.

Ему ничего не оставалось, как принять эту честь и славу, обрушившиеся на него. Он повернулся, царственно взмахнув одеждами, и с неожиданной твердостью, гордо и уверенно пошел к Земным Вратам. Он знал, что делает. Он знал это лучше, чем любой из нас. Но он не дрогнул.

Он держался, как Джаггернаут. Он всегда сокрушал оппозицию. И теперь, когда на пути его гордого имени встала его собственная жизнь, он был готов сокрушить и ее. Он шел вперед с мрачной гордостью, покидая Малеско с тем достоинством, которое присуще его высокому положению. Он был по-своему великолепен.

Величественным шагом он подошел к Земным Вратам. Оттуда доносился шум уличного движения, отблески огней играли на лице Иерарха. Он не вздрогнул, не оглянулся. Он поднял руку в прощальном жесте и ступил за порог.

Последним звуком, который он услышал, был, должно быть, рев толпы, прогоняющей его из Малеско в Рай.

Толпа не могла увидеть того, что видели стоящие на помосте. Иерарх хорошо продумал и это. Он не хотел, что бы кто-то, кроме жрецов, увидел ловушку, которую он приготовил нам с Лорной. Нам не суждено было живыми вернуться в Нью-Йорк, он опасался, что мы откроем путь для новых ангелов из Рая. У него было с этим уже достаточно проблем. Поэтому Земные Врата были отрегулированы так, чтобы ни один живой человек не смог пройти между мирами.

Когда он коснулся поверхности экрана, тот озарился ярко-золотой вспышкой. Она была ослепительна. Стоящие в зале видели только верхнюю часть этой вспышки, но мне была видна вся фигура в сверкающих одеждах, остановившаяся на мгновение между двумя мирами, в знакомой мне звенящей пустоте. Он стоял на поперечине алхимической буквы «А».

Вдруг вокруг него вспыхнуло пламя.

Я увидел, как золоченые одежды занялись разноцветными языками пламени, видел, как вспыхнули его волосы и пламя объяло их, как корона. Но когда огонь охватил всего этого человека, сияние многократно усилилось, и Иерарх исчез в этой ослепительной вспышке, на которую невозможно было смотреть.

Я закрыл глаза, но перед глазами все еще стояли контуры этого человека на фоне яркого пламени, уничтожившего его. Я думаю, что Иерарх был испепелен раньше, чем этот образ стерся в моем сознании.

А вскоре мы очутились с Лорной Максвелл на углу Пятой авеню и Сорок второй улицы в три часа ночи, одетые в фантастические наряды. Громыхающие автобусы и каменные львы показались нам значительно менее реальными, чем тот мир, который мы только что покинули.

Размышляя об этом, следует отдавать себе отчет в том, что многие клише являются самодовлеющими. При некоторой ситуации и определенном воздействии следует ожидать некоего результата, заранее банального, потому что он — более или менее неизбежен. В Малеско еще не начало светать, когда мы, закончив с нашим собственным клише, закруглились с этой церемонией, отбыв с помпой сквозь Земные Врата назад в Рай.

Конечно, перед отправкой я мог бы выступить с речью. Я мог бы сказать: «Нет смысла устраивать из этого церемонию, ведь ваша религия основана на обмане. Нью-Йорк не больше похож на Рай, чем Малеско. Теория воскрешения — смехотворна, а Алхимия — несостоятельная религия, как ни старайтесь».

За такие слова они могли бы наброситься на меня. За одну ночь нельзя изменить стиль мышления целого мира, это долгий, деликатный процесс, если, конечно, он вообще будет происходить. Пусть этим займется Кориоул. А в ту ночь перед ним стояла другая насущная проблема — побыстрее отделаться от нас с Лорной.

Я сыграл Прометея, и моя роль закончена. Лорна слишком долго была орудием в руках Иерарха, чтобы оставаться желанной гостьей в Малеско. Чем раньше мы окажемся в Раю и закроем за собой Земные Врата, тем лучше.

И мы покинули Малеско. И Врата закрылись. Я сомневаюсь, что на протяжении нашей жизни они когда-нибудь откроются вновь. То, что сейчас происходит за ними в Малеско, вероятно, очень интересно и волнительно — для малескианцев, — но это не наше дело. Кориоул знает, чего хочет, и сношения с Землей не запланированы.

Мы оставили радужно-красный город в муках революции и вернулись домой в Рай.

ЭПИЛОГ

Теперь она звалась Малеска. Вы понимаете почему.

Да, она красива. Ее пресс-секретарь, вероятно, не кривит душой, когда уверяет, что она — самая красивая девушка в мире, — если вам нравится такой тип красоты. Он слащав. Себе бы я такого не пожелал.

И все же жрецы в Малеско знали, что они делают. Они были толковыми психологами. Они придали ей те черты, которые наиболее импонируют малескианцам, и эти черты — необычайно человечны.

Пигмалион влюбился в Галатею, хотя он и знал, что она всего лишь кусок камня, не так ли? Но форма, придавшая камню красоту, была неотразима.

Лорна говорит, что любит меня. Это началось давно, еще до эпизода в Малеско. Она говорит, что ничего не изменилось. Но это, конечно, не так. Малеско сильно изменил ее.

Как до этой перемены я не находил в ней ничего привлекательного, так и при всей ее теперешней красоте Лорна, по сути своей, осталась прежней. Я знаю это, и жаль, что не могу этого забыть. Бесполезно сопротивляться силам, которые движут человеком, нацией или целым миром. Я не могу бороться с ними. А хотелось бы.

Потому что — к черту все клише — я люблю ее по-своему. Я не мог бы жить с ней, вы уже знаете, какова она. И вот поэтому я никогда бы не пошел вечером в то заведение, если бы знал, что она там поет.

Но я сидел, позвякивая льдом в бокале, и слушал ее голос. Они дали ей красивый голос. Я твердил про себя избитые истины, пытаясь не замечать прелести той песни, которая гипнотизировала всех в зале. «С лица воды не пить, — повторял я. Статен телом, а хорош ли делом. Синица в руках…»

Мои размышления были прерваны бурей аплодисментов. Я поднял глаза и увидел, как Малеска раскланивается. Каждое ее движение было преисполнено грации. Ее сияющие голубые глаза искали меня в полумраке, смущенные и решительные, какими они были всегда, когда она смотрела на меня.

Она не примет отказа. Она опять подойдет ко мне, как только смолкнут аплодисменты, сядет рядом и будет умолять красивым грудным голосом, мягким, как бархат, и сладким, как мед.

Я залпом допил коктейль, вскочил и направился к выходу. Позади стихли аплодисменты и раздался голос Малески: «Эдди! Эдди!»

У дверей я почти бежал.

Примечания

1

Миры переменчивые (лат.).

(обратно)

2

Непостоянство мироздания (лат.).

(обратно)

3

Возможность (всеобщность) вещей (лат.).

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ЭПИЛОГ . . . .