«Великая и загадочная»

НАТАЛЬЯ ДАРЬЯЛОВА

Великая и загадочная

Пустая маленькая аудитория с вытертой белесой доской.

На доске торопливой рукой было нацарапано: n где X, У, Z - целые числа больше О, an - целое число больше 2.

"Никогда, - объяснил он сам себе, - эти традиционные, школьно известные "неизвестные" - икс и игрек - в сумме - и зет, возведенные в энную степень, не сравняются, если они больше нуля, а эн - больше двух".

И уже в самом низу доски было написано решительно словами и для пущей убедительности подчеркнуто жирной чертой, будто возвещано толстым, не терпящим возражений басом: "Доказать нельзя!" Неравенство было совсем простое, и ему показалось совсем глупым, что для элементарного школьного уравнения понадобилось такое громкое, категорическое утверждение-отрицание; может быть, одна надпись наслоилась на другую, просто первую стерли до этих серьезных слов "доказать нельзя" и сверху написали пустячное уравнение.

И он просто от нечего делать, без какой-то там сверхъестественной тяги, взял маленький, обтесанный до кубика, кусочек мела.

- Хм, черт возьми, - сказал он, - какой дурак написал, что это не доказывается? Наверняка такое простое уравнение или верно, или неверно.

При этом он размышлял еще как посторонний, как человек, который видит на заборе ругательство и возмущается, но еще не бежит за таяпкой, чтобы его смыть.

- Черт возьми! - повторил он снова это мужественное восклицание, потому что тогда оно ему очень нравилось.- Это ж в два счета можно проверить! - И в руке его оказался стертый брусочек мела, он подбросил его в воздух, как подбрасывают кубик для игры в кости.

Так - белым кусочком мела на перепачканную чернилами ладонь пала ему его судьба.

Проверка и доказательство вдруг оказались очень длинными, но конечный ход явно лежал где-то на поверхности, только надо было до него добраться.

Ему не хватило всех белых листков, что нашлись в общежитии, не хватило дня, вечера, ночи.

Когда за окном развиднелось, он символически провел пятерней по волосам - причесался и пошел к двери. Потом, занеся одну ногу над порогом, попятился, подбежал к своему столику и сунул в портфель такую же всклокоченную, как он сам, кипу исписанных, вернее, исчерканных листков.

Невыспавшийся, но странно деловитый, взбудораженный и помятый, он направился к декану математического факультета просить, чтобы его приняли хотя бы на первый курс.