«В штиль»

Джордж и Элис Смит сошли с поезда в Биарице в полдень и за час успели устроиться в отеле, пронестись по раскаленному песку к океану и улечься загорать на пляже.

Глянув на растянувшегося под лучами солнца Джорджа Смита, можно было принять его за обычного туриста, который завезен в Европу на короткое время, с тем чтобы вскоре вернуться на родину. Однако это был человек, который любил искусство больше жизни.

«Здесь…» Джордж Смит вздохнул. Капелька пота скатилась по его груди. Прежде всего выкачай из себя весь американский водопровод, потом залпом осуши бокал лучшего бордо. Напои свою кровь роскошным французским содержимым, и лишь после этого ты увидишь страну глазами ее жителей. Зачем? Зачем есть, пить, вдыхать лишь все французское? Затем, чтобы в нужный момент ты оказался готовым понять гений одного человека.

Губы Джорджа Смита шевельнулись, принимая очертания имени.

— Джордж? — Жена склонилась над ним. — Я знаю, о чем ты думаешь. Я прочла по твоим губам.

Он лежал совершенно неподвижно и ждал.

— Что же ты прочла?

— Пикассо, — сказала она.

Джордж Смит вздрогнул. Научится она когда-нибудь произносить его имя!

— Пожалуйста, — попросила она, — отдохни. Я знаю, утром до тебя дошел слух, но ты не верь, пока не увидишь своими глазами. Твой психоз снова вернулся. Хорошо, пусть Пикассо рядом, в нескольких милях отсюда, гостит у своих друзей в каком-то рыбацком поселке. Но ты должен забыть об этом, или наш отдых пропал.

— Хотел бы я никогда об этом не слышать, — признался он.

— Если бы только, — сказала она, — если бы только тебе нравились другие художники!

Другие? Да, были и другие. Он вполне дружелюбно мог позавтракать осенними грушами и полуночными сливами натюрмортов Караваджо; для ленча сгодился бы струящийся огонь густо-жарких подсолнечников Ван-Гога, те чудные соцветья, что своим пламенем обжигают пальцы слепого, заставляя его видеть. Но великий пир? Картины, для которых он берег свой аппетит? Кто, кроме творца «Герники» и «Девушки перед зеркалом», мог так наполнить мир красками, как разве что Нептун заполняет горизонт зрелищем своего выхода из океана?

— Элис, — терпеливо сказал он. — Как мне это объяснить? Еще садясь в поезд, я думал: «Боже мой, все это царство Пикассо!»