«Оружие-мутант. Антология американской фантастики»

Оружие-мутант Антология американской фантастики Сборник

«Science Fiction» («сайенс фикшн»)[1] — неважно, насколько фантастическим может показаться содержание произведения, — всегда воспринимает весь реальный мир и блок человеческих знаний о нем как рамку для «speculative fiction» (романа гипотез).

Роберт Хайнлайн

SF по-американски

Предпринимая издание серии книг по зарубежной фантастике, мы просто обязаны определиться, хотя бы в общих чертах, в понимании термина и объема SF, ее генезиса и особенностей. Это тем более необходимо сделать, что «не многие литературные жанры породили столько крайностей в оценках, как SF… Для одних она — единственная достойная выживания литература, источник всех ее благотворных последствий в прошлом, настоящем и будущем. Для других — это что-то болтающееся от героя французских комиксов Тентена к Тарзану и проскакивающее по пути через гуманоидных кузнечиков с Марса. Для первых все в литературе — от Гераклита до Г. Миллера — более или менее относится к SF, которая непременно одержит полную победу, поскольку она сильнее всех. Для вторых это настолько неопределенный жанр, что абсолютно неизвестны ни его константы, ни границы, и вообще им всегда интересовалось лишь некоторое число отставших в своем развитии читателей, а сам он обречен на полный крах» (Ж.Стернберг).

Понятно, что SF родилась не на пустом месте, и любимое занятие фанатов этого жанра — отыскивать как можно дальше в глубинах времени истоки SF и чрезмерно вольно толковать само ее содержание. Прав Е.Парнов: ранние «Упанишады» и «Веды», «Рамаяна» и «Бхагават-Гита» Древней Индии, мифы Египта и Вавилона, героические сказания греков, ацтеков и майя, Библия и Зенд-Авеста — это выдающиеся фантастические поэмы. А какую удивительную силу воображения, эстетику продуманного, поразительные идеи мы находим в творчестве, скажем, Гомера, Еврипида, Аристофана, Платона, Лукиана Самосатского, Данте, Т.Мора, Кампанеллы, Свифта, Сен-Симона, Вольтера, и несть им числа, гениальным провидцам в прошлом. А фольклор с его волшебством сказок и преданий! Так что, «Тысяча и одна ночь» тогда — «фэнтези» средневековых арабов? Но…

«Ошибка любого исследователя истории SF, — пишет критик Ж.Гаттеньо, — состоит в забвении того, что не может быть никакой SF (пусть даже названной „научным предвосхищением“) до тех пор, пока не появится сама наука… Прогресс техники и беспредельные перспективы открытий во всех областях создают возможность конструирования других миров, внешне вроде бы „фантастических“, но в действительности полностью не исключенных… SF рождается с появлением науки, принадлежит к той же вселенной. И пришлось бы дожидаться замены научной мысли чем-то иным (возвращение к мистицизму или предлогическому мышлению), чтобы SF, как это уже случилось с волшебными сказками, была бы сдана в лавку антиквара или в детскую библиотеку».

Видно, «чудесный сплав искусства и точного знания, которым, собственно, и является фантастика, не вмещается в узкие рамки определений. Быть может, по той простой причине, что составляющие его начала — знание и крылатый вымысел — всякий раз берутся в самых различных дозах» (Е.Парнов). Но в силу научной компоненты реальное становление SF (иными словами, научно-художественной литературы, гипотетической фантастики и т. п.), окончательно созревшей как социокультурный феномен в XX веке благодаря НТР и грандиозным социальным сдвигам, просто обязано было состояться в США — экономически наиболее развитой стране западной цивилизации, не знавшей на своей территории масштабно разрушительных войн, впитавшей самые динамичные слои населения из многих регионов планеты, обеспечившей внутриполитическую стабильность и стягивавшей на себя все передовое в науке, технике и вообще культуре со всего мира. Именно там она стала существенной, органической частью национального стиля и образа жизни.

Сегодня SF в этой стране — это миллионы почитателей, миллиардные инвестиции, 10–20 процентов книжного рынка, театральная, теле- и кинопродукция (чего стоит один телесериал «Звездный путь»), реклама. Это — армия профессионалов — писателей и исследователей, преподавание спецкурса в многочисленных колледжах и университетах, бесчисленные конгрессы, выставки, семинары, премии (в т. ч. и две самые престижные в мире — «Хьюго» и «Небьюла»[2]). Наконец — удобный канал духовного влияния на остальной мир.

Несколько сложнее обстоит дело с категоричным утверждением маститого исследователя о сугубо европейской родословной SF. На первый взгляд все вроде бы правильно: общепринято считать ее основателями Ж.Верна и Г.Уэллса. Француз возвел SF в ранг жанра, но не сумел преодолеть его узкое, научно-техническое толкование. Англичанин, как он сам однажды выразился, «одомашнил невозможное», что и канонизировало его в этой роли.

И все же вопрос не столь одномерен. «Подлинных преемников» двух основателей SF мы находим в США. «Современной „сайенс фикшн“ дала начало прививка Уэллса на Эдгара По», -считает специалист SF француз Ж.Гаттеньо. Ему вторит Е.Парнов: «Собственно, с Эдгара По и начинается настоящая история научной фантастики…» Он «ясно чувствовал наступающую эру научно-технического прогресса („Тысяча вторая сказка Шехерезады“), ощущал растущее стремление человечества проникнуть в самые сокровенные тайны природы („Рукопись, найденная в бутылке“) и знал, что есть бездны, перед которыми бессилен даже разум („Низвержение в Мальстрем“), веря в безграничные возможности этого разума („Золотой жук“)». С ним согласен француз Ж.Диффло, отмечающий, что «Э.По анонсировал целую отрасль современной литературы: SF, черный юмор, „напряженный“ детектив, „ужасные“ истории и полицейский роман».

Однако по злой иронии судьбы не Эдгар А.По, затравленный в собственной стране, считается официальным отцом американской SF-литературы. Им стал европеец, приехавший в Америку, большой почитатель Ж.Верна и Г.Уэллса, инженер-электрик по профессии, автор ряда патентов и скучнейшей книги, вышедшей в 1911 г., «Ральф 124 СА41+», - своеобразного «парада технических чудес» будущего — Хьюго Гернсбек. Именно он основал в 1926 году в США первый полностью посвященный научной фантастике журнал «Эмейзинг сториз», чем и увековечил свое имя в истории фантастики.

Между тем по художественным достоинствам, смелости, широте и новизне раскрытия многих типичных для SF тем до него и в эти же годы в США творили куда более выдающиеся фантасты, имевшие, несомненно, не меньше прав претендовать на этот титул, даже если бы не существовало Э.А.По. Э.Хейл (первый изобразил искусственный спутник в рассказе «Красная Луна»), Д.Эстор (писал в «Путешествии к другим мирам» о высадке на Юпитер и Сатурн, о переделке климата на Земле, антигравитации), А.Бирс (впервые, в частности, поставил вопрос: «Может ли машина мыслить?»), Д.Лондон (раскрыл массу SF-идей в таких шедеврах как «Железная пята», «Алая чума», «Враг всего мира», «Тень и блеск», «Смирительная рубашка», «Красное божество»), Марк Твен (блистательная трактовка путешествия во времени, «Янки при дворе короля Артура»), Э.Беллами (утопия, межпланетные путешествия, телепатия). Даже автор «марсиниад», «венериад» и «тарзаниад» Э.Берроуз, как и Д.Каммингс, с бесконечными любовно-авантюрными похождениями их героев, могли бы смело рассматриваться в этом качестве. И этот список можно продолжить.

Сегодня SF — сложный, но поддающийся известной классификации жанр. Одно из крупнейших французских издательств фантастической литературы подразделяет его на восемь групп: космическая опера (пример: «Звездные войны»), героическая «фэнтези» (пример: «Конан-варвар»), научная «фэнтези» (наука окрашена в магические тона), киберпанк (передовые технологии в повседневной жизни и в рок-обстановке), жестко научная, или «твердая», SF (зачастую авторы — ученые), ахроническая (утопическая, типа «А если бы нацисты выиграли последнюю войну?…»), «новая волна» (течение 60-х годов, порожденное английским журналом «Нью уорлд»), спекулятивная беллетристика (термин Р. Хайнлайна, означает опору SF не только на фундаментальные науки, но и на гуманитарные — психоанализ, лингвистику, социологию — и даже на выдуманные посылки: наука тогда по существу сводится к логике).

Первые десять лет существования в США SF как самостоятельного жанра (мы не рассматриваем здесь развития «фэнтези» и «героической фэнтези») ушли на поиски форм, создание специфической читательской аудитории, разработку тем и выявление авторов. Первые две проблемы удачно разрешила практика дешевых SF-журналов — именно они «сотворили» американскую SF.

Вопрос тематики тоже не представил трудностей, учитывая устойчивую к тому времени в американской литературе традицию описания космических приключений, а также громадный интерес публики к достижениям науки и техники. Но последнее обстоятельство неизбежно перегрузило SF на первых порах техницизмом, порой доходившим до абсурда (так, в одном из фантастических романов той эпохи бурильная установка величиной с автомобиль напрочь раскалывает Землю на две половинки, которые, разделившись, затем дружно кочуют в космосе). «Очень часто интересные идеи раскрывались слабо, персонажи, казалось, вообще отсутствовали, превратившись в просто прогуливающиеся этикетки» (Ж.Ван Эрп). Тем не менее фантастика в США крепла. Довольно скоро перепечатки Ж.Верна, Г.Уэллса, Р.Хаггарта уступили место произведениям американских авторов Э.Гамильтон, Э.Э. «Док» Смит, М.Лейнстер, Дж. Уилльямсон и др.).

Без поточного, массового характера в форме дешевых журналов, который приобрела в Америке SF-литература, в ней не появились бы короли жанра, признает упомянутый строгий критик.

Так оно было и на самом деле: в 1937 году начинается то, что принято называть «золотым веком» американской SF (с подъемами и взлетами он длился до 50-х годов). Обычно этот период связывают с появлением во главе журнала «Эстаундинг SF» Дж. Кэмпбелла. Жестко потребовав от авторов, вспоминает А. Азимов, непременного сочетания в их произведениях «настоящей» науки, высоких художественных достоинств и акцента на социальные и человеческие последствия НТП, он решил для отечественной SF две исключительной важности задачи. Во-первых, сделал ее «серьезной», разговаривавшей на равных с другими жанрами литературы. Во-вторых, выявил целую плеяду удивительных талантов, получивших мировое признание: К.Саймак, Спрэг де Камп, Лестер дель Рей, А.Азимов, Р.Хайнлайн, Т.Старджон, А.Э.Ван Вогт, а позднее — Ф.Лейбер, Г.Каттнер, У.Тенн, Пол Андерсон (единственный «прокол» мэтра — не «усмотрел» Рея Брэдбери).

Успех Дж. Кэмпбелла значительно укрепил позиции SF в Штатах в целом. Фантастика стала престижной, влияние «американской школы» в мире стало определяющим по многим параметрам. Появились новые имена (Ф.Пол, С.Корнблат, Ф.Браун, А.Нортон, А.Бестер, Р.Шекли и др.). Но постепенно назревал «кризис роста».

В середине 60-х годов произошла «вторая революция в американской SF» (выражение А.Азимова). Сложилось положение, когда многие из предсказанных «чудес» сбылись, но реальная жизнь весьма отличалась от обещанной «феерии». Произошло и определенное расслоение среди самих фантастов, часть из которых, как полагает А. Азимов, достигла ранга «настоящих» писателей. Наметился явный кризис: потеря интереса к жанру у части читателей, уход отдельных мэтров в популяризаторство, лихорадочный поиск новых тем и стиля, особенно среди пробивающейся «наверх» молодежи. Это смятение умов совпало с появлением в Англии «новой волны SF». Ее американский вариант возглавили Р.Желязны, С.Дилэни, Ф.Дик (три автора, наиболее часто называемых в качестве лидеров), а также Н.Спинрад, X.Эллисон, Ф.Херберт, Урсула Де Гуин и др. На сцену вышло третье, громко заявившее о себе поколение американских фантастов, более адекватно отражавшее реалии эпохи и отвечавшее вкусам первой послевоенной генерации.

На сегодня Америка дала миру немало выдающихся фантастов. Добавим к уже упоминавшимся, не претендуя на составление исчерпывающего списка, Р.Силверберга, Т.Диша, Ф.Х.Фармера, Дж. Вэнса, П.Энтони, Д.Галуи, Дж. Вулфа, Л.Нивена, Дж. Блиша, Алана Дин Фостера и др.[3]

Представляется, что колоссальные геополитические сдвиги, произошедшие на мировой арене на рубеже 80- 90-х годов, сегодняшнее состояние науки и человеческого общества в целом при серьезном обострении глобальных проблем не могут не вызвать серьезных изменений в столь чутко реагирующем на реальность явлении как SF. В XXI век «сайенс фикшн» в США наверняка войдет, сбросив, как змея, очередную шкуру, обновленной по лидерам, темам и их художественному раскрытию. Пройдя после рождения «классический» этап, скорректировавшись в 60-х годах, она непременно выйдет в ближайшие годы на новый виток своего развития, в очередной раз доказав, что «жаден человеческий разум… не может он ни остановиться, ни пребывать в покое, а порывается все дальше» (Ф.Бэкон). Просто не надо забывать мудрые слова Ф.М.Достоевского о том, что «…фантазия есть природная сила в человеке».

Громадный вклад американских фантастов в общечеловеческую копилку познания мира, общества и человека специфическими, им одним присущими методами неоспорим. Вспоминая чеховское: «Мы не врачи, мы — боль», можно смело утверждать, что они основательно поработали над всеми болевыми точками человечества в наш суровый век ломки всех и всяких стереотипов, стремительного нарастания сложнейших проблем, от решения которых зависит сама судьба homo sapiens. Многие из них показали образцы поразительного раскрепощения ума, очаровали сказочным фейерверком смелых идей и гипотез, настойчиво утверждали благороднейшие традиции гуманизма и добра. «Лучшую SF, — пишет Р.Брэдбери, — пишут в конечном счете те, кто чем-то недоволен в современном мире и выражает свое недовольство немедленно и яростно».

В то же время было бы неправильно не замечать в океане американской SF мутного потока серости, штампа и ходульности. В этом смысле показательно подмеченное Ж.Ван Эрпом (в том числе и путем анализа мнений европейского читателя) удивительное соседство в американской фантастике «самой высокой степени независимости ума», острой социальной критики с абсолютизацией на вечные времена и во вселенском масштабе господствующей в этой стране системы жизненных ценностей, поскольку «добрый среднестатистический янки», на которого работают фантасты, зачастую «неспособен даже себе представить», что его образ мышления «не должен быть конечной целью интеллектуальной эволюции всякого мыслящего существа». А среди неоднозначно воспринимаемых, но навязываемых другим идеалов критик называет, к примеру, веру во всемогущество материального, культ потребительства и наживы, задиристость и упование на силу, определенный антиинтеллектуализм («Крестовый поход» П.Андерсона), — приятие демократии только в ее американском варианте.

Долгое время мы были лишены возможности полно и объективно судить о сильных и слабых сторонах феномена SF в США. Поэтому фактически прошли мимо целых этапов развития, видных представителей, сущностных характеристик зарубежной SF. Настала пора наверстывать упущенное, хотя бы ради «приращения» отечественной фантастики.

В этом смысле едва ли справедливо, что до сих пор в стороне от наших любителей остается классик американской SF Мюррей Лейнстер, признанный официально на мировом форуме фантастов в 1963 году «старейшиной» писателей этого жанра (лауреат премии Хьюго за 1956 год). А ведь его произведения входили в американские школьные программы по литературе в качестве одних из наиболее читаемых, ценимых и переводимых во всем мире. Неоднократно выходили они и на широкий экран.

Из более чем тысячи трехсот написанных им романов, повестей, рассказов у нас переведены на сегодня едва ли с десяток. М.Лейнстер скорее известен нам как оппонент И.А.Ефремова в споре о концепции подхода землян к внеземной цивилизации в случае их неожиданной встречи в космосе (любителям фантастики со стажем памятно противостояние двух действительно разных, но не ставших от этого менее привлекательными и значительными, новелл — «Первый контакт» и «Сердце Змеи»).

Так кто же он, Мюррей Лейнстер, человек и писатель-фантаст?

Уильям Фитцджеральд Дженкинс родился в 1896 году в местечке Норфолк, штат Виргиния (литературный псевдоним Мюррей Лейнстер, навеянный родовыми корнями, появился лишь двадцать один год спустя). История его семьи восходит ко временам колонизации Северной Америки: один из его предков был губернатором штата Северная Каролина. Другая ветвь берет начало в Ирландии, в графстве Лейнстер, жители которого до сих пор гордятся тем, что их высокородные правители последними подчинились центральной власти страны.

Парадоксально, но будущий высокоэрудированный фантаст проучился в школе всего восемь неполных лет. И это при том, что юный Дженкинс буквально бредил наукой и испытывал неодолимую тягу к сочинительству, а уже в тринадцатилетнем возрасте успешно дебютировал в обеих областях. В 1909 году он выигрывает приз первого американского журнала по аэронавтике, собственноручно построив и опробовав в полете планер. Тогда же он получает свой первый «литературный гонорар» в пять долларов за эссе о герое гражданской войны в США Роберте Ли: деньги прислал один из растроганных этим опусом ветеранов войны.

Страсть к изобретательству У.Ф.Дженкинс пронес через всю жизнь, и не только как хобби, которому посвящал все свободное время в собственной лаборатории. Он был владельцем нескольких официально запатентованных авторских свидетельств, два из которых, особенно метод кино- и телевизионного наложения, получили достаточно широкое промышленное применение. Но по-настоящему свой инженерный дар он реализовал иначе: через раскрытие второй, оказавшейся еще более творчески плодотворной грани своего таланта — художественного видения мира. Сплав породил Мастера SF-литературы — Мюррея Лейнстера.

Признание, материальный достаток и тем более известность пришли к М. Лейнстеру, естественно, не сразу. Зарабатывая на жизнь посыльным в конторе, он урывками, в основном по ночам, творил свои «обязательные», как он сам себе установил, тысячу слов в день. Но все неизменно кончалось одним и тем же — корзиной. Тем не менее в семнадцать лет Дженкинс все же пробился со своими короткими рассказами и эпиграммами в пару журналов, а также на страницы дешевых журнальчиков и комиксов, входивших в моду среди американской молодежи. Именно тогда один из его издателей, угостив автора в качестве гонорара стаканчиком пива, посоветовал ему взять псевдоним, дабы, когда наступит его «звездный час», не повредить этой литературной мелочевкой своей писательской репутации.

Вскоре новоиспеченный М.Лейнстер переехал в Ньюарк, штат Нью-Джерси, и поступил на работу в страховую компанию бухгалтером. Позднее этот город станет местом событий многих его произведений (например, «Невероятное вторжение»). Лейнстера стали понемногу печатать, и с 1921 года, за исключением небольшого периода во время второй мировой войны, он жил исключительно литературным трудом.

И вот 22 февраля 1919 года произошло событие, которое определило дальнейшую творческую судьбу Лейнстера: в журнале «Аргоси» появился его первый SF-рассказ «Сбежавший небоскреб». Однажды, вспоминал автор, тяготясь очередной литературной поденщиной, он в сердцах написал издателю письмо, уведомив, что с печатавшимся там его сериалом покончено и что он приступил к произведению, первая фраза которого звучит так: «Все началось с того, что стрелки часов на здании „Метрополитен“ пошли в обратную сторону». В ответ его попросили показать законченную работу. «Я очутился перед дилеммой, — не скрывал позднее М.Лейнстер, — или написать рассказ, или признать, что я водил его за нос».

В то время часы, красовавшиеся на здании страховой компании «Метрополитен», одного из самых высоких строений в Нью-Йорке, считались городской достопримечательностью. Читатели журнала были просто в восторге от рассказа о потрясающем путешествии этого сооружения во времени — за сотни лет до того, как белый человек ступил на землю Северной Америки. К тому времени условности жанра фантастики настолько прочно вошли в сознание ее любителей, что их не слишком волновали очевидные нелепости в этом повествовании.

Закрепленный вскоре тремя другими рассказами в журнале «Трилл бук» успех был велик и уже не покидал М.Лейнстера на протяжении всей жизни. Через сорок три года его единодушно назовут в числе шести крупнейших писателей-фантастов современности. Его произведения, такие как «Первый контакт», «Странное происшествие с Джоном Кингманом», «Симбиоз», «Компьютер по имени Джо», «Одинокая планета», «Исследовательский отряд» и другие станут классическими и будут кочевать со страниц одной антологии в другую на самых разных языках и в странах всех континентов. Уникальный до сих пор титул «старейшины» был присвоен М.Лейнстеру, конечно, не зря. Он отвечал ему по меньшей мере в четырех своих ипостасях.

Во-первых, родившись еще в XIX столетии, он действительно был «патриархом» хотя бы по своему возрасту. Во-вторых, он стал писать в жанре SF за семь лет до появления самого этого понятия, т. е. М.Лейнстер, в сущности, предвосхитил одно из крупнейших явлений нашего века. В-третьих, он стоит у истоков жанра и является одним из самых видных его мэтров, особенно в первый период, так сказать, «занимательного техницизма». В-четвертых, М.Лейнстер — единственный из первопроходцев, кто не только выжил в дальнейшем, ошеломительно быстром качественном изменении SF, но и вновь задавал тон в ней. В этом смысле судьба М.Лейнстера поистине уникальна: физически и духовно он пронес эстафету от эпохи Жюля Верна до тех, кто и сегодня в фантастике является законодателем мод. Он как бы связал ниточкой своей жизни века XIX и XX. Эпоха подспудно вызревавшей к 20-м годам столетия научно-технической революции требовала своих бардов и жрецов в литературе. М.Лейнстер, изобретатель и «бойкое перо» от Бога, оказался как раз «нужным» ей человеком в «нужном» месте.

М.Лейнстер перестал писать в возрасте семидесяти лет. Умер он в 1975 году.

Специфика и место М.Лейнстера в феномене SF-литературы, несомненно, определили его стиль как писателя. В жанре, где центром притяжения выступают идея, события, наука и техника, не приходится требовать от автора раскрытия внутреннего мира героя, который в этих условиях становится уже не индивидуальностью, а просто индивидуумом, встроен в систему координат стандарта и схемы, эмоционально обеднен, живет в технизированном обществе. Все это в значительной степени характерно и для творчества М.Лейнстера 20-40-х годов, несомненного «певца твердой SF».

Однако едва ли стоит абсолютизировать этот, в общем-то, объективный момент, тем более не учитывать при этом фактор саморазвития автора. Поэтому явно поспешил уважаемый фантаст Ж.Клейн, фыркнув в 1958 году, причем на примере всего лишь одного, да и не самого лучшего, произведения М.Лейнстера «Черная галактика», в адрес «писателя- SF, любителя скорее всяческих там технических суперштучек, нежели исследователя человеческой сути». Ведь, с другой стороны, этот столь критикуемый многими стиль позволил М.Лейнстеру просто и ясно, логично и занимательно подавать сюжеты, ловко выстраивать действие, профессионально трактовать бьющие из него неиссякаемым фонтаном оригинальные, как сказал бы Н.Бор, «безумные идеи», придающие ему самобытность и неповторимость. К тому же печать времени и особенности тогдашнего этапа эволюции SF не смогли «засушить» его талант художника. Напомним, что критики М.Лейнстера неоднократно подчеркивали человечность его творчества, умение строить «превосходные диалоги», создавать обстановку драматизма, так «закрутить» повествование, что «самые невероятные события по-настоящему волнуют» читателя (рецензия в «Сан-Франциско ньюс» на роман «Операция в космосе»).

Не стоит, видимо, исключать и вероятное влияние на него в молодости соратников по журналу «Уэйрд тейлз». Речь идет о таких мастерах утонченного психологизма как Г.Ф.Лавкрафт, К.Мур, Р.Говард и др. В этом смысле показательно, что опубликованный там в 1925 году рассказ М.Лейнстера «Самая старая история в мире» о пытках в Древней Индии стал «гвоздем» номера и вызвал шквал откликов благодарных читателей. Его коллеги-писатели тогда единодушно сравнивали его с лучшими произведениями Р.Киплинга.

Нельзя не учитывать и того обстоятельства, что, взрослея вместе со всей SF-литературой, набираясь житейского и писательского опыта, «поздний» Лейнстер, поднимавший большие социальные, психологические и прочие, в том числе весьма далекие от техники, проблемы, выступал уже как более мудрый, по-философски вдумчивый и по-человечески щедрый душой художник. Таким он, в частности, выглядит в последней части знаменитой трилогии «Забытая планета», создававшейся на протяжении тридцати трех лет.

Наконец, нравственный мир, а следовательно, и творческий почерк М.Лейнстера определяла глубокая религиозность писателя и всей его семьи. Он вдумчиво изучал католицизм и был непоколебимо — убежден, что вера способна дать человеку возможность жить в согласии с самим собой и окружающим миром. Хотя он не позволял себе выставлять свои религиозные убеждения на страницах книг, внутреннее влияние догм католицизма в его творчестве все же прослеживается. В частности, это касается неприятия им идей фрейдизма. Отсюда и отсутствие глубокого понимания мотивации поступков его героев, спорность ряда решений поднимаемых им в своих произведениях проблем. Вспомним, для примера, хотя бы лечение явно психического расстройства персонажей его повести «Ленточка на небосклоне» чисто физическими методами. М.Лейнстер приемлет, даже воспевает, противоборство человека силам природы, слепой стихии. Более того, он даже принимает идею борьбы человека с человеком, но не может согласиться с фрейдовской концепцией борьбы человека с самим собой.

При удивительно революционном подходе к научно-техническим идеям М.Лейнстер неизменно оставался консервативным шовинистом в своих политических воззрениях. Это особенно наглядно прослеживается в трактовке им вопросов, выводящих в сферу международных отношений. Так, как отмечает в «Панораме SF» Ж.Ван Эрп, сразу после запуска первого в мире искусственного спутника Земли он «вознамерился поднять дух соотечественников, находившихся в шоке и неспособных понять, как это другие могут делать что-то лучше, чем американцы… и вновь вознести США на былую высоту». М.Лейнстер сочинил «Третий спецвыпуск», где карикатурно описал главного противника американцев, чьи козни они лихо срывают, используя… команду телепатов. «Это еще просто глупо!» — восклицает автор, добавляя, что, создав другой роман, в котором американцы имитируют нападение пришельцев, чтобы «собрать под свое крыло вселенского защитника все остальное перепуганное человечество», М.Лейнстер даже не задумался над тем, что «это могло бы быть воспринято как оскорбление или даже вызвать ненависть у граждан других стран».

«Чем, как не созданием целых миров занимались фантасты с момента самого зарождения их жанра?» — вопрошает «Энциклопедия научной фантастики». И «миры» Лейнстера настолько многообразны, что можно смело утверждать, что они не поддаются какой-то строгой тематической классификации. И все же определенные константы прослеживаются.

Так, не вызывает сомнений, что у М.Лейнстера на протяжении всего его творческого пути доминирует тема научно-технического прогресса и его многоликих последствий для человечества. Особенно он озабочен возможностью обращения благотворных плодов научно-технической революции во зло обществу преступными деяниями гениев-безумцев, гангстеров или в ходе международных конфликтов. Понятно, что это открывает самые блестящие возможности для детективных и приключенческих сюжетных линий, которыми он полноценно воспользовался. Сюда же самым естественным образом примыкает тематика всевозможных войн, катастроф, масса социальных, политических и моральных проблем.

Приключенческая канва впервые опробована им еще в «Жужу» (1919 г.), а затем широким веером разошлась по множеству, если не по абсолютному большинству, произведений — от подземных вездеходов («Крот-разбойник», 1934 г.) через морские истории до вестернов (сцены в «Туннеле времени») и более грандиозных «космических опер» (типа триллера «Космический старатель»).

Прекрасно удавались М.Лейнстеру криминальные похождения, причем его злодеи фантастически неистощимы на выдумки: они расщепляют металл и «вытягивают» из проводов электрический ток («День рэкетира», 1932 г.), достают разработку особого усыпляющего газа, вызывают искусственные землетрясения («Он всколыхнул Землю», 1933 г.), поглощают тепло («Тысяча градусов ниже нуля», 1919 г.), свет («Слепой город», 1929 г.) и гравитацию («Валы», 1934 г.), вызывают необычную болезнь («Странные люди», 1928 г.) и искусственные смерчи («Остановить шторм!», 1930 г.).

Зловещий мотив у М.Лейнстера — воины и политический антагонизм на мировой арене. Это и вооруженное столкновение между Востоком и Западом («Танки», 1930 г.), где феномен войны интересует его скорее как природное явление, нежели как политико-экономическое противостояние, и захват США азиатами («Война пурпурным газом», 1933 г.), и отчаянная схватка между Объединенными нациями и компабами (коммунистами), открывающая последним путь к мировому господству («Вторжение», 1933 г.). Он описывает боевые действия в космосе («Энергетическая планета», 1931 г.), применение ядерного оружия («Конец США», 1945 г.).

М.Лейнстера страшит тоталитаризм: в романе «Сумасшедшие убийцы» (1930 г.) некий «Хозяин», применяя химический препарат, подчиняет себе огромные пространства Южной Америки; в конце повествования он появляется на сцене в виде благообразного доброго старичка, озабоченного лишь тем, как бы осчастливить всех людей путем установления собственной диктатуры. В «Симбиозе» (1947 г.) М.Лейнстер аллегорически поднимает вопрос о целой больной нации, от соприкосновения с которой погибают все остальные.

Тема борьбы с естественно или искусственно разбушевавшейся стихией, с чужеродными формами жизни на Земле и в космосе очень близка М.Лейнстеру. Помимо уже упомянутых произведений, она проходит в повестях «Сумасшедшая планета» (1920 г.) и «Красная пыль» (1921 г.), где слабые и интеллектуально неразвитые люди сражаются против кровожадных и сильных насекомых. Она же встречается в романах «Критическая разность» (1956 г.) — там людям приходится спасать планету от полного вымерзания, «Болото кверху ногами» (1956 г.), где цивилизация оказывается один на один с разъяренной водной стихией на одной из планет, «Серебряная угроза» (1919 г.), когда жизнеподобная форма превращает океан в студенистую массу. Список этот можно было бы продолжить. Пафос М. Лейнстера в разработке этой темы, как правило, в том, что главное — даже не победа над силами зла и слепой стихией, а в самой этой борьбе, способности человека противостоять им.

Вообще, тема Контакта — мир или война? — с другими цивилизациями или просто с иными проявлениями жизни постоянно звучала в книгах М.Лейнстера (знаменитый «Первый контакт» — 1945 г., «Дары грэгов» — 1964 г., «Странное происшествие с Джоном Кингманом» — 1948 г. и многие другие). При этом автор выступает скорее с позиций недоверия и поединка.

Время и его парадоксы — эта проблема волновала М.Лейнстера начиная с первого его рассказа «Сбежавший небоскреб». Ракурсы ее подачи читателю самые разнообразные: так, в «Катапульте пятого измерения» (1931 г.) поднимается вопрос о многомерности нашего мира, а «В сторону от времени» (1934 г.) путешествие во времени трактуется как течение извилистой реки. В известных нашему читателю рассказе «Демонстратор четвертого измерения» (кстати, возвращаясь к стилю М.Лейнстера, он может служить примером его тонкой иронии и юмора), романе «Туннель времени», а также в произведении «Монумент Моррисону» (1935 г.) дается новое видение проблемы путешествия во времени.

Человек широких интересов, М.Лейнстер легко переключался с биологии («Забытая планета», 1920–1953 гг.) на историческую тематику («За убежищем сфинкса», 1933 г.), с информатики («Компьютер по имени Джо», 1946 г.) на проблемы экологии и даже оживления трупов («Сверхразум», 1935 г.). Его заботило, каков будет психологический климат в многочисленном коллективе звездолета, на долгие годы отправляющегося в просторы Вселенной («Проксима Центавра», 1935 г.), как будут строиться экономические отношения в звездном сверхтехнизированном будущем («Планета-утопия»). Не раз мастер показывает себя удивительно проницательным человеком, еще в 30-е годы предвосхищая, например, многие аспекты ведения грядущих боевых действий: роль танков и бронетехники вообще, авианосцев и вертолетов десантирования («Танки», 1930 г., «Политика», 1932 г., «Моральный дух»), ядерное противостояние («Вторжение», «Конец США»). Как фантаст, он одним из первых, если не первым, ввел такие фундаментальные для SF понятия, как «подпространства», «телепортация материи» и т. п.

Предлагаемый в антологии вниманию читателя сборник М. Лейнстера состоит из двух романов, трех повестей и рассказа, объединенных общей сюжетной линией и единым героем. Исходная посылка автора такова: по мере освоения человечеством Галактики возникнет необходимость создания Межзвездной медико-санитарной службы, призванной ликвидировать в тех или иных участках ойкумены катаклизмы биологического порядка. Эта идея позволяет М.Лейнстеру живо описывать острые, критические ситуации, возникающие на различных планетах как искусственным, так и естественным путем, показывать крутые коллизии, в которых раскрывается поведение и общества в целом, и отдельных личностей, в первую очередь его героя.

Итак, высококвалифицированный космический медик Кальхаун в ожидании ЧП вселенского масштаба бороздит межгалактические просторы на кораблике-лаборатории в сопровождении симпатичнейшей вымышленной зверушки, обладающей особо полезными в его миссии свойствами… Искренне желаем вам доброго знакомства с интереснейшим писателем-фантастом и его героями.

Вторым, контрастным по отношению к М.Лейнстеру, автором в антологии выступает Роберт Шекли. Он переводится у нас с 1961 г. и хорошо известен. Тем не менее хотелось бы напомнить некоторые черты его биографии и творческого пути.

Р.Шекли родился в 1928 г. в Нью-Йорке в семье русского еврея, но детство провел в провинциальном городишке Мэплвуд, штат Нью-Джерси. С малых лет мечтал стать писателем, зачитывался фантастикой, кропал стихи и сочинял небольшие пьесы. Свой первый рассказ он написал в восемь лет.

По окончании средней школы «на попутках» отправился «посмотреть мир» (пока дело ограничивалось Калифорнией, «большой свет» он увидит в 60-х годах, путешествуя уже в качестве общепризнанного мэтра SF-жанра). А в те времена он еще зарабатывал на жизнь, не гнушаясь ничем: развозил молоко, был садовником-декоратором, складским сторожем, барменом в ночном баре, просто мальчиком на побегушках.

Во время службы в армии он — младший редактор газеты, писарь, гитарист военного ансамбля.

После демобилизации Р.Шекли заканчивает Нью-Йоркский университет с дипломом инженера-металлурга (параллельно посещает факультатив по литературе и стилистике, в том числе у Ирвина Шоу). Но по специальности проработал на заводе всего несколько месяцев. Хотя впервые он напечатался еще в восемнадцать лет, профессиональным писателем Р. Шекли становится в двадцать четыре года после успешной публикации пары рассказов (первым был «Экзамен»). В двадцать шесть лет он получает признание как самобытнейший фантаст, а всего через девять лет после дебюта его назовут в числе семи «самых-самых» вместе с А.Азимовым, Дж. Блишем, Р.Брэдбери, Т.Старджоном, Ф.Фармером и Р.Хайнлайном.

Выступает Р.Шекли на страницах журнала «Гэлекси», слывшего фрондерским по отношению к «классическим» «Эстаундинг» и «Эмейзинг», причем каждый месяц, а иной раз разражается и сразу несколькими рассказами под псевдонимами Филлис Барби, Нед Лэнг и Финн О’Донневен.

Первый сборник рассказов «Не тронуто рукой человека» выходит в 1954 г. Затем один за другим следуют «Гражданин в космосе», «Паломничество на Землю», «Идеи не ограниченны», «Изобилие бесконечности», «Черепки космоса», «Ловушка для людей», «Робот, похожий на меня». С 1958 г. он успешно выступает и превосходным SF-романистом: «Смертоносное время», «Корпорация „Бессмертие“», «Обмен разумов», «Координаты чудес», «Варианты выбора», «Хождение Джоэниса», «Главная жертва», «Цивилизация статуса» и др.

Выходят в свет и традиционно реалистические, а также приключенческие произведения (например, «Человек в воде»). Серия детективов открывается в 1965 г. «Воскресным шпионом». Им вплотную занялась киноиндустрия. В 1973 г. Р.Шекли присваивают премию «Юпитер». В 1960 г. он совместно с П.Андерсоном, А.Азимовым, М.Лейнстером и Р.Блошем пишет новеллу «Соглашение», где каждый последующий автор начинает с того места, где остановился предыдущий, а ее первое слово становится и финальным. В 1991 г. он выпускает вместе с Р.Желязны роман «Принеси мне голову прекрасного принца». В 1979 г. Р.Шекли пересаживается в кресло редактора популярного журнала «Омни».

О его личных качествах известно мало. Утверждают, что Роберт Шекли застенчив и относительно скрытен по характеру.

В творческом плане с кем только не сравнивали этого выдающегося писателя-фантаста: с Вольтером (ирония), О’Генри (неожиданные концовки), Л.Кэрроллом (другие измерения), Б.Вьяном и Ф.Кафкой (диковинные миры), К.Саймаком (человеколюбие), А.Азимовым (тема роботов), Э.Берроузом (лихие приключения). Утверждали, что «душой он привязан» к М.Твену и Брет Гарту, а сам похож на литературных персонажей — Кандида (Вольтер) и Гулливера (Свифт). Но Р.Шекли — это уникальное и сугубо индивидуальное явление в SF.

Свое писательское кредо он выразил весьма лаконично: «Ни один вид творчества не предоставляет писателю такой свободы действий, как фантастика. Она может охватить — и охватывает — все на свете, от безудержной романтики приключений до сатиры и социального анализа».

Он — отличный стилист с редким чувством ритма (убрано все, что мешает действию), блестящий юморист и сатирик, грандиозный выдумщик («Разве перечислишь все, что навыдумывал Шекли?» — вопрошает Ю.Кагарлицкий, добавляя, что талант у этого «сказочника» и «оптимиста» «удивительно светлый»). У него непреходящая любовь к Человеку, одухотворенному, не обремененному вещизмом и голым техницизмом, находящемуся в гармонии с Природой и выступающему за динамичное общество, где мерилом его прогрессивности является он сам. Констатируя болезни современного человечества, он, однако, не ставит диагнозов, тем более не дает рецептов для лечения. У него «зло присутствует, но фигуры не имеет, вина есть, но нет виновников» (А.Степин). Высказывалось мнение, что в отдельных своих произведениях он подходит к границам фантастики как самостоятельного жанра.

«Шекли идет по жизни, и смотрит, и смеется, и злится, и облекает это все в слова с тем артистизмом, какой свойствен только настоящим художникам… Он не поучает и не развлекает — он вместе с нами размышляет о жизни. Поэтому читать его легко, забыть — трудно» (Ю.Кагарлицкий).

В антологии Р.Шекли представлен двумя неизвестными у нас романами: «Игра агента Икс» (веселая пародия на «шпионские романы») и «Десятая жертва». Последний появился как писательское оформление одноименного фильма с участием Марчелло Мастроянни, поставленного в свою очередь Э.Петри по рассказу Р.Шекли «Седьмая жертва». Искренне надеемся, что читатель оценит удивительный дар этого прекрасного прозаика, девиз которого очень точно сформулирован в «Обмене разумов»: «Ничто не вечно под луной, кроме наших иллюзий».

Известная писательница, адепт «космической оперы», Ли Брэкетт выступает в антологии с романом «Звездные люди». В нем через каскад преследований, драк, похищений, хитроумных маневров сторон раскрывается тема способности человека совершать межгалактические перелеты и возникшей вокруг открытия подобной возможности острой борьбы звездных систем.

Ли Брэкетт (1915–1978 гг.), полушотландка, «основным фактором» своей молодости считает океан (она проживала тогда близ полупустынных пляжей в Южной Калифорнии). «Я смотрела, как Тихий бежит по краю мира, и мечтала… Но самое главное, я познала, что значит быть собой… „сидела“ наедине с собой достаточно долго, чтобы обнаружить это».

С семи лет она жадно следила за похождениями героев Э.Бэрроуза. Свое первое произведение опубликовала в пятнадцатилетнем возрасте. Слава пришла к ней к концу тридцатых годов.

В 1940 г. познакомилась, а в 1946 г. вышла замуж за другого маститого писателя-фантаста Э.Гамильтона. Примечательно, что в числе их друзей называют другую семейную пару замечательных представителей жанра — К.Мур и Г.Каттнера. Другой близкий к ней гигант SF-литературы — Р.Брэдбери. Вместе с ним она написала роман «Лорелея красного тумана».

Одно из последних крупных ее произведений перед переключением интересов преимущественно на работу сценаристом в Голливуде («Долгое завтра», 1955 г.) критики расценивали как «крайне близкое к тому, чтобы считаться выдающимся в области фантастики». В Голливуде ей приходилось сотрудничать с У.Фолкнером.

Если в начале своей карьеры она, как признавалась в том сама Ли Брэкетт, писала, в основном, стихийно, т. е. «…с самого начала, и пусть растет», то после замужества узнала от Э.Гамильтона «целую кучу всего насчет структуры» (в свою очередь последний от нее «воспринял кое-что в смысле стиля»). Критики действительно указывали на ее «необыкновенное умение» излагать свои мысли, безрассудную «задиристость» в подаче романтических приключений в иных мирах. В этом смысле ее часто ставили в один ряд с А.Нортон.

«Мне нравится писать фантастику, — признавалась она в 1976 году. — Кроме радости от близкой сердцу работы и заработка, SF дала мне нечто большее, чем деньги: друзей на всю жизнь, всемирную семью и брак, который продолжается почти тридцать лет. Никакое сказочное богатство не окупит этого».

Другим известным писателем, представленным в сборнике романом «Третье ухо», является Курт Сайодмак. Выходец из Европы, 1902 года рождения, он был привлечен к сотрудничеству в своем журнале X.Гернсбеком в 1926 г. Тогда был опубликован его роман о пришельцах-насекомообразных «Яйца из озера Танганьика». К.Сайодмак считался своего рода вундеркиндом, поскольку впервые напечатался, когда ему было всего восемь лет. Известность пришла к нему с выходом в свет в 1930 г. романа «Ф.П.1 не отзывается». В 1932 г. по роману сняли фильм, показанный одновременно в Германии, Франции и Англии, причем с тремя различными актерскими коллективами. Успех в Англии привел к тому, что автора пригласили в Голливуд, где он выступал сразу в ролях директора и писателя. Он известен, в первую очередь, ставшей классикой новеллой о бестелесном разуме «Мозг Донована» (1942), а также произведением «Память Хаузера» (1968), в котором все воспоминания и знания умершего переходят в мозг другого человека.

Писатель Рог Филлипс в России никогда не переводился. В публикуемом романе «Ловушка во времени» ставятся в основном две проблемы: путешествие во времени и реакция на оккупацию Соединенных Штатов неизвестно откуда появившимися грозными пришельцами. Оригинально обыгрывается известный парадокс, гласящий: что будет, если я отправлюсь в прошлое и убью своего дедушку? Появлюсь ли я после этого на свет? А если нет, то кто же тогда убьет его?

Герои романа — типичные американцы пятидесятых годов, какими их видел, может быть несколько идеализируя, автор. Они борются, как умеют, за будущее своего мира, своей цивилизации.

В произведении Р.Филлипса нашли отражение составляющие обстановки периода его написания: бум «летающих тарелок» и нестабильность международной обстановки. Ею-то как предлогом воспользовались пришельцы-варгиане, объявив себя гарантами всеобщего мира. А в области «уфологии» фантаст блестяще предвосхитил современные объяснения феномена «летающих тарелок» как объектов невидимого нам параллельного мира или же аппаратов потомков из будущего.

Герои Р.Филлипса так и не могут решить вопрос о времени, в связи с чем невольно на ум приходят слова философа Августина Блаженного: «Я прекрасно знаю, что такое время, пока не думаю об этом. Но стоит задуматься — и вот я уже не знаю, что такое время».

В задачу антологии входит показ американской SF в самых различных ракурсах тем, направлений и авторов, как именитых, так и не очень нам знакомых. Достичь, хотя бы частично, этого предполагается подбором серии рассказов. Остановимся лишь на некоторых из них.

В этом смысле было бы кощунством не отдать должное одному из «отцов» современной американской SF — Дж. Кэмпбеллу, который не чурался и сам (в начале карьеры) пробовать перо в этом жанре. Поэтому на суд любителей фантастики представляется один из его рассказов «Венец эволюции» (1932 г.). Пусть они сами убедятся, какие темы волновали того, кто в течение десятилетий задавал тон в американской фантастике и выявил для нас целую плеяду ее мастеров суперкласса.

Любопытен своей гротескностью и сатирическим уклоном рассказ X.Эллисона и К.Лоумера «День птеранодона». Первый из авторов был в свое время отчислен из университета после полемики с профессором филологии, заявившем об отсутствии у него какого-либо литературного таланта. Вопреки этому мрачному прогнозу X.Эллисон стал одним из самых плодовитых, хотя и противоречивых, писателей SF, буквально «коллекционирующим» самые престижные премии жанра (шесть «Хьюго» и три «Небьюлы»), а также в области детектива (имени Э.По, присуждается профессионалами в этой области). Он пишет неповторимым стилем, порой резок до шока, близок к «новой волне». К.Лоумер — один из выдающихся фантастов нашего времени. Славится крутой интригой, пародийностью, юмором и умением головоломно закрутить сюжет. Хорошо известен нашим «фэнам» по многим уже опубликованным произведениям (например, «Миры Империума», «Желтая зона», трилогия «Затерявшийся в мирах», «Укротитель времени», «Похититель тел» и др.).

Представителем самого старшего поколения выступает Р.Ф.Старлз (родился в 1899 г.). Учился в Чикагском университете, после чего долгое время был редактором-издателем провинциальной газеты в родном городе. Его карьера фантаста очень коротка. Публикуемая в антологии «Микро-Вселенная» была куплена Гернсбеком в 1928 г. и сразу же стала классикой, поскольку в ней впервые развивается тема сокращения времени в микромире.

Крайне оригинален рассказ Дж. Шарки «Вопрос протокола», где обосновывается уму непостижимая экологическая цепочка. Он входит в сериал «Космическая зоология», с продолжением которого читатель, возможно, познакомится в последующих публикациях издательства.

В новелле К.Невила «Война по всем правилам» в стиле буффонады остро раскрывается тема противоестественности и абсурдности этого бича человечества. В данном случае необычная форма повествования лишь усиливает значимость главной идеи.

В заключение повторим вместе с Вольтером, что мы не хотим «никого восхвалять, ни осмеивать», претендуя только на «полезность» и памятуя, что предел жизненных сил Человека и таинств Природы еще далеко не достигнут. Хотя порой приходят на ум, возможно, грешные мысли о том, что

Природа — сфинкс. И тем она верней Своим искусом губит человека, Что, может статься, никакой от века Загадки нет и не было у ней. (Ф.Тютчев)

Ю.Семенычев, И.Каленов

Мюррей Лейнстер Запрещенная планета

Глава I

Небольшой корабль Межзвездной медицинской службы вынырнул из подпространства. Его окружало странное звездное небо, необычный вид имел Млечный Путь. Впрочем, удивляться этому не стоило, так как и Млечный Путь, и местные Цефеиды, которые служили ориентиром, просматривались отсюда под непривычным углом. Кроме того, расположение звезд переменной величины также было необычным.

И все-таки Кальхаун удовлетворенно хмыкнул. Слева по борту сияло солнце, окруженное кольцом. И это было хорошо. Выскочить вот так, всего в шестидесяти светочасах от цели, на незнакомый для тебя участок Галактики, после трех световых лет полета при полном отсутствии какой-либо видимости, — совсем неплохо!

— Мургатройд, вставай и приведи себя в порядок, — сказал Кальхаун. — Расчеши усы. Подготовься так, чтобы местные жители, увидев тебя, рты пораскрывали от восхищения!

Сонный, тоненький и пронзительный голосок ответил: «Чи!»

Тормаль Мургатройд на четвереньках выполз из своего убежища и, моргая ресницами, посмотрел на Кальхауна.

— Скоро посадка, — заметил Кальхаун. — Ты должен произвести впечатление на местных жителей. Мне, по всей видимости, нечего надеяться на хороший прием. Судя по документам, за последние двенадцать эталонных лет ни один корабль Межзвездной медицинской службы не посетил эту планету с инспекцией. Да и последнюю, если судить по отчету, нельзя считать инспекцией в полном смысле этого слова.

Мургатройд ответил: «Чи! Чи!» — и принялся приводить себя в порядок, облизав прежде всего шерсть на правой, а затем на левой лапке. Затем встал, лениво потянулся и с интересом уставился на Кальхауна. Тормали, маленькие зверушки и хорошие товарищи для человека, приходили в восхищение, когда кто-нибудь разговаривал с ними. Они получали большое удовольствие, подражая действиям людей, подобно тому, как попугаи и сороки имитируют человеческую речь. Кроме того, тормали обладали некоторыми передающимися генетически талантами, которые делали их более ценными, нежели просто попутчики или домашние животные.

Кальхаун между тем сориентировался по лучу окольцованного солнца. Нельзя сказать, что это был наилучший способ измерения расстояния, но в качестве отправной точки мог сгодиться.

— Мургатройд, цепляйся за что-нибудь, — приказал Кальхаун.

Тормаль увидел, что Кальхаун выполняет определенные операции, которые всегда служили предвестником дискомфорта, и вновь юркнул в свое убежище. Кальхаун включил коммутатор перехода в подпространство, и космический корабль опять оказался в том сомнительном состоянии, когда возможны скорости, в сотни раз превышающие световую. Ощущения перехода в это состояние были не из приятных. Да и сразу при выходе из него они были не лучшими. И хотя Кальхауну приходилось их испытывать неоднократно, он не любил это состояние.

Солнце Вельда, огромное и ужасное, пылало в космическом пространстве. Теперь оно было совсем рядом. Его диск занимал на небосводе дугу в полградуса.

— Очень хорошо, — заметил Кальхаун. — Порт назначения нашего полета, Мургатройд, Вельд-3. Плоскость эклиптики должна составлять… гм…

Он развернул внешний электронный телескоп, навел его на ближайший сверкающий объект, увеличил его изображение, чтобы рассмотреть детали, и сравнил его с каталогом-путеводителем местных звезд. Затем быстро сделал необходимые расчеты. Расстояние было слишком небольшим даже для самого краткого прыжка в подпространство, и в то же время при использовании собственной двигательной установки, предназначенной для солнечных систем, перелет был бы довольно продолжительным.

Кальхаун нажал кнопку коммутатора и сделал вызов,

— Говорит космический корабль Межзвездной медицинской службы «Эскулап 20». Сообщаем о своем прибытии и просим указать координаты для посадки, — сказал он спокойно. — Цель посещения — проведение инспекции санитарно-эпидемиологической обстановки на планете. Масса корабля — пятьдесят стандартных тонн. Выйдем на точку начала спуска примерно через четверть часа. Повторяю: корабль «Эскулап 20»…

После двукратного вызова он в ожидании ответа занялся приготовлением кофе. Мургатройд пошел за своей чашкой. Он обожал кофе и поэтому вскоре беззаботно потягивал обжигающую жидкость, крепко держа чашку в своей маленькой пушистой лапке.

Из динамика послышался голос:

– «Эскулап 20», еще раз идентифицируйте себя.

Кальхаун направился к пульту управления.

– «Эскулап 20», - терпеливо ответил он, — это медицинский корабль, посланный Межзвездной медицинской службой для проведения инспекции санитарно-эпидемиологической обстановки на планете Вельд. Свяжитесь с вашими органами здравоохранения. Это первый медицинский корабль за двенадцать эталонных лет, который прибывает на вашу планету. На мой взгляд, этому нет оправдания. Но ваша медслужба должна быть в курсе дела. Свяжитесь с ней.

Грубый голос прервал его:

— Ваше последнее место посадки?

Кальхаун ответил. Вообще-то это был не его участок, но в Секторе 12 сложилась тяжелая ситуация. Некоторые из планет этого сектора не посещались около двадцати лет, а интервал между инспекциями в двенадцать лет был почти обычным делом. Поэтому пришлось прибегнуть к помощи сотрудников других участков.

Кальхаун как раз и был одним из тех, кого привлекла Медслужба для выполнения задания. Именно из-за чрезвычайности ситуации он должен был проинспектировать одну за другой полдюжины планет вместо того, чтобы после каждого визита возвращаться на базу сектора. А сейчас, похоже, у него появились проблемы с операторами энергетической посадочной решетки.

Но несмотря на возникшие затруднения, он оставался очень спокойным. Он сообщил, на какой планете проводил последнюю инспекцию и откуда стартовал на Вельд-3. Голос из динамика сухо спросил о предпоследней остановке. Кальхаун ответил и на этот вопрос. Но в ответ услышал резкое и грубое:

— Не смейте приближаться, иначе будете уничтожены!

На этот раз твердость появилась и в голосе Кальхауна:

— Послушайте, мой боязливый друг! Я — представитель Межзвездной медицинской службы. Немедленно свяжитесь с вашей планетарной службой здравоохранения! Напомните им о Договоре о Межзвездной медицинской инспекции, подписанном двести сорок эталонных лет назад на Трэйли. Напомните им, что, если они откажутся сотрудничать с медицинской инспекцией, я объявлю планету зоной карантина и ваша космическая торговля прекратит свое существование.

Без санитарной инспекции ни один космический корабль с других планет этой Галактики не получит разрешение на полет к Вельду! Что касается Медслужбы в этом секторе, дела идут из рук вон плохо, и эти проблемы должны быть решены. И я помогаю сделать это. Даю вам пятнадцать минут для принятия решения! После этого я начну движение, и, если мне не удастся совершить посадку, будет установлен карантин! Передайте это вашей санитарной службе!

Молчание. Кальхаун выключил связь и налил себе вторую чашку кофе. Мургатройд протянул свою, и медик наполнил ее.

— Понимаешь, Мургатройд, не нравится мне прикрываться законом, — сказал он с досадой, — но, увы, есть люди, которые вынуждают нас к этому. Правило предписывает, чтобы мы никогда не прибегали к нашему авторитету без особой нужды, но когда это необходимо, мы должны показать свои власть и могущество тем, кто хочет быть сильнее нас.

Мургатройд заметил: «Чи!» — и допил свой кофе.

Кальхаун проверил курс корабля. Он продолжал рассекать космическое пространство. Из коммутатора послышался шум. Были слышны какой-то рокот, странные громкие и иногда прекрасные мелодичные звуки, происхождение которых являлось загадкой. Из-за бешеной пляски длины волны при электромагнитной их передаче практически исключалось предположение, что это была знаменитая «музыка небесных сфер».

Через пятнадцать минут уже другой голос раздался из динамика:

— Медицинский корабль «Эскулап 20»! Медицинский корабль «Эскулап 20»!

Кальхаун ответил и услышал встревоженный голос:

— Приносим извинения за прием, но перед нами стоит вечная проблема «синекожих». Поэтому мы вынуждены предпринимать меры крайней предосторожности. Вы готовы совершить посадку?

— Я уже в пути, — ответил Кальхаун.

— Органы здравоохранения планеты, — продолжал еще более встревоженно говоривший, — очень заинтересованы в сотрудничестве. Нам нужна помощь Медслужбы. Мы даже спать не можем из-за этих «синекожих»! Вы можете нам назвать имя последнего медицинского корабля, который посетил нашу планету, имя инспектора и дату последней инспекции? Мы хотим отыскать соответствующие документы для того, чтобы максимально облегчить вашу задачу.

— Он лжет, — сказал Кальхаун Мургатройду, — но это скорее от страха, а не из-за враждебности.

Он взял папку с документацией по Вельду-3 и сообщил запрашиваемую информацию о последнем посещении планеты кораблем Медицинской службы.

— Что же это такое — «синекожий»? — произнес он.

Раньше он уже читал документацию по Вельду, но сейчас, когда корабль продолжал двигаться в пространстве, вновь перелистал ее. Последняя медицинская инспекция была все же чисто символической. Двенадцать лет назад, вместо положенных трех, корабль Медицинской службы опустился на Вельд. Были проведены официальные встречи с представителями местных органов здравоохранения, представлен отчет об уровне рождаемости и смертности, об аномалиях, описаны все известные заразные заболевания. И все. Не было ни специальных комментариев, ни общей картины ситуации.

Наконец Кальхаун отыскал требуемое слово в словаре сектора, где фиксировались только слова местного употребления.

«Синекожий» — разговорный термин, который обозначает человека, выжившего после эпидемии, следствием которой являются большие пигментные пятна синего цвета, нерегулярно расположенные по всему телу. Главным образом это обитатели планеты Дейра. Говорят, что это следствие хронической, но не смертельной формы болезни планеты Дейра, которая якобы не является заразной. Однако полной уверенности в этом нет. Этиология болезни не установлена. Болезнь является наследственной, но в то же время речь не идет о генетической модификации, так как появляющиеся пятна не подчиняются законам Менделя.

Кальхаун очень удивился. Никто так и не смог прочесть весь ежегодный отчет сектора, даже располагая бесконечно свободным временем при перелетах из одной солнечной системы в другую. Кальхаун тоже не пытался. Но сейчас очень внимательно и дотошно изучал все замечания и комментарии. Тем временем корабль продолжал свой путь в пространстве.

Однако другой информации о «синекожих» Кальхаун не обнаружил. Тогда он стал искать информацию о планете Дейра. Это была обитаемая планета, заселенная около четырехсот лет назад, располагавшая энергетической решеткой для посадки и запусков космических кораблей, и на время написания данного меморандума планета имела высокоразвитую и процветающую межзвездную торговлю. Кроме этого, Кальхаун обнаружил дополнение, сделанное, по всей видимости, в одном из последних изданий: «После эпидемии необходимо иметь специальное разрешение Медицинской службы на посадку».

Это была вся информация. Абсолютно вся.

В динамике раздался вкрадчивый голос:

— Медкорабль «Эскулап 20»! Включите, пожалуйста, визор!

Кальхаун направился к пульту управления и выполнил просьбу.

— Что еще вы хотите? — спросил он.

Экран визора засветился. На него смотрело чье-то невыразительное лицо.

— Мы… проверили всю вашу информацию, — с Вельда донесся третий голос. — Еще только один вопрос. Вы один на корабле?

— Конечно, — ответил Кальхаун, нахмурив брови.

— Абсолютно один? — настаивал голос.

— Несомненно, — ответил Кальхаун.

— Никаких других живых существ? — продолжал настаивать голос.

— Ах! Вот в чем дело! — сказал с досадой Кальхаун и, повернув голову назад, позвал: — Мургатройд! Иди сюда!

Тот прыгнул ему на руки и с живым интересом уставился на экран. Голос стал более приветливым:

— Очень хорошо. Очень и очень хорошо! У «синекожих» нет тормалей. Вы действительно принадлежите к Межзвездной медицинской службе! Добро пожаловать! Ваши координаты…

Кальхаун записал их, вновь выключил коммутатор и проворчал, обращаясь к Мургатройду:

— Стало быть, я мог оказаться «синекожим», а? И ты являешься моим паспортом, потому что только корабли Медслужбы имеют на борту представителей твоего племени. Что это, черт побери, означает, Мургатройд? Они действуют так, словно думают, что кто-то хочет совершить посадку на их планету, прихватив с собой возбудителей эпидемии.

Некоторое время он продолжал ворчать. Жизнь сотрудника Медицинской службы была далеко не синекура. Приходилось длительное время находиться в абсолютной мертвящей скуке подпространства. Затем два-три дня на какой-нибудь планете, проверка официальных и статистических документов, сбор информации об имеющейся на планете современной медтехнике и предоставление информации о технике, которая еще не поступила.

Затем старт в пространство, снова все та же скука, чтобы опять все повторилось в каком-нибудь другом месте. Экипаж медкорабля обычно состоял из одного человека, потому что двое, оказавшись в столь маленьком замкнутом пространстве, неминуемо начинали выяснять отношения. Именно поэтому на медкорабли стали брать тормалей, вроде Мургатройда, поскольку человек и тормаль прекрасно уживались, как человек и собака. Конечно, это была не равноправная дружба, но, похоже, она удовлетворяла обоих.

Кальхаун почувствовал большую досаду от того, как работала Медслужба в Секторе 12. Кальхаун был одним из многих, кто бился над устранением последствий некомпетентного руководства сектором. Всегда тоскливо исправлять ошибки других в то время, как можно было сделать столько нового. Примером тому могла служить подозрительность персонала службы посадки. «Синекожие» были людьми, унаследовавшими пятна на коже от других, которые выжили после эпидемии. Вне всякого сомнения, Вельд установил против них карантин. Но вообще-то ото чрезвычайная мера. Медслужбе полагалось держать ситуацию под своим контролем, устранить причину, вызвавшую карантин, а затем отменить его. Ничего этого не было сделано.

Кальхаун почувствовал, как в нем нарастает гнев.

Планета Вельд-3 становилась все более сверкающей и приобретала форму диска. Уже можно было различить полярные шапки и довольно пропорциональное распределение воды и суши. Корабль притормозил, когда голоса сообщили, что он вошел в поле видимости с поверхности планеты, и остановился на расстоянии примерно в пять планетарных диаметров. Сильное поле посадочной решетки подхватило его, и посадка началась.

Весь процесс посадки был более чем знаком начиная от голубого кольца, которое появлялось вокруг планеты на расстоянии одного планетарного диаметра, до специфических особенностей поверхностей при дальнейшем снижении. Наконец появилась упомянутая решетка, круглой формы, которая взметнулась в небо на высоту около тысячи шестисот метров. Она обладала способностью посадить гигантские межзвездные транспортные корабли и вновь запустить их в космическое пространство с наибольшим удобством и экономией для всех.

Медкорабль сел прямо в центре площадки. Местные власти уже встречали Кальхауна, заранее знавшего эту рутинную часть визита. Предстояла беседа с верховным правителем планеты, какой бы титул он ни носил, потом неизменный банкет. Все будут ласкать Мургатройда, пытаться произвести самое сильное впечатление на Кальхауна тем, как блестяще решаются на планете вопросы здравоохранения. Станут рассказывать различные скандальные истории.

Вполне возможно, удастся встретить где-нибудь человека, который самоотверженно работает ради благополучия своих сограждан, пытаясь сохранить их хорошее здоровье, а если это не удается, лечить их, когда они заболеют. А через два-три дня вновь проводы и запуск в пространство. Вновь бесконечные дни полета, посадка, и все начнется сначала.

Все произошло точно так, как он и ожидал, за одним исключением. Все люди, которых он встретил на Вельде, хотели говорить о «синекожих». Это было просто какое-то наваждение и всеобщий психоз. Кальхаун слушал их, не задавая вопросов. Он хотел выяснить, что значила эта идея в жизни обитателей Вельда. Он понимал, что ничего не выиграет, ставя вопросы наобум.

Никто не утверждал, что видел хотя бы раз «синекожего». Никто не мог рассказать о достоверном событии, в котором принимал бы участие «синекожий». Но буквально все их боялись. Это была действительно навязчивая маниакальная идея. Ему приводили шокирующие примеры подлости, развращенности, чудовищности «синекожих» с планеты Дейра и были убеждены, что Вельд должен, быть защищен от них любой ценой.

Это уже теряло всякий смысл. Поэтому Кальхаун вежливо слушал всех до тех пор, пока какой-то врач, пожелавший остаться неизвестным, не попросил его предоставить специальную информацию о методе селекции генов, который использовался на другом краю Галактики. Кальхаун пригласил врача на свой корабль, где и передал ему информацию, которую тот не мог получить иным путем. В глазах гостя Кальхаун увидел веселый блеск и то восхищение, которое появляется, когда человек долго и безуспешно искал что-то, потерял надежду и вот наконец нашел.

— А теперь, — сказал Кальхаун, — ответьте мне на один вопрос. Почему все на этой планете ненавидят обитателей планеты Дейра? Этот мир находится на расстоянии многих световых лет отсюда. Ведь никто не утверждает, что когда-либо пострадал от «синекожих». Так почему же их так ненавидят?

На лице врача появилась гримаса.

— У них синие пятна на коже. Они не похожи на нас. Их можно представить как опасность, и наши политические партии могут использовать в качестве аргумента во время избирательной кампании право защитить нас от них. Их обвиняют не только в том, что на их планете была эпидемия, но и в том, что они хотят экспортировать эту болезнь.

— Гм… — буркнул Кальхаун. — Если я правильно понял, их обвиняют в том, что они хотят разнести заразу повсюду, не так ли? А нет ли таких, которые требуют уничтожить их всех из чувства сострадания?

— Д-да, — неохотно признал врач. — Политики в своих речах говорят об этом.

— Но где же тут здравый смысл? — спросил Кальхаун. — На чем основываются утверждения, будто бы эти пятна вызывают физическую и моральную деградацию? Чем это подтверждено?

— В школах, — ответил врач, — детям внушается мысль, что «синекожие» являются носителями болезни уже в четвертом поколении! Что они ненавидят всех, кто не «синекожий». Что они постоянно вынашивают замыслы любым способом занести эту эпидемию к нам с тем, чтобы большинство умерло, а оставшиеся превратились в «синекожих». Это не укладывается в рамки разумного. Этого не может быть, но не приходится сомневаться в этом.

— Плохи дела, — холодно заметил Кальхаун. — Подобного рода вещи, когда их доводят до логического конца, оборачиваются гибелью людей. Это может привести к массовому уничтожению людей!

— Возможно, в определенном смысле, это уже произошло, — с несчастным видом ответил врач. — Не хочу даже думать об этом. — На некоторое время он замолчал, а затем продолжил: — Двадцать лет назад на Дейре был страшный голод. Погиб весь урожай. Ситуация была очень тяжелой, и они построили космический корабль. Вообще-то у них не было в этом необходимости, так как ни одна из ближайших планет не хотела ни торговать с ними, ни разрешать посадку. Но в той ситуации они построили корабль и прибыли сюда. Вышли на орбиту вокруг Вельда и попросили, чтобы мы снарядили для них корабли с продовольствием. В обмен они предложили тяжелые металлы: золото, серебро, иридий и другие. Переговоры велись по видеосвязи. Мы увидели, что это были «синекожие». Можете предположить, что затем произошло?

— И что же случилось? — спросил Кальхаун.

— Мы очень быстро вооружили наши космические корабли, — признался доктор, — преследовали их до самой Дейры и задержались около их планеты на некоторое время. Мы заявили им, что разрушим их планету от полюса до полюса, если они еще раз сунутся в космос. Затем заставили их разрушить корабль и с помощью визоров проконтролировали весь процесс уничтожения.

— Вы дали им продовольствие?

— Нет, — со стыдом признался врач. — Ведь это были «синекожие».

— Это был сильный голод?

— Кто знает? Возможно, часть из них умерла. Ну а мы в течение ряда лет держали в космосе отряд боевых кораблей, оправдывая это желанием не допустить распространения эпидемии. И некоторые из нас поверили в это!

В голосе врача чувствовалась неприкрытая ирония.

— Позднее, — продолжал он, — наше правительство объявило кампанию по экономии ресурсов. Одновременно с этим в течение ряда лет мы получали сверхобильные урожаи. Правительство вынуждено было купить излишки зерна, чтобы поддержать цену на него. Патрульные корабли, построенные для наблюдения за Дейрой и уже списанные, вполне могли послужить в качестве складов. Мы загрузили их зерном и поместили на орбиту. Они находятся там и поныне. А это сотни тысяч или миллионы тонн зерна.

— А что с Дейрой?

Врач пожал плечами и встал.

— Есть уже и конкретный результат нашей ненависти к Дейре, — вновь с иронией сказал он. — Примерно на полпути между нами и Дейрой находится солнечная система, состоящая из двух планет. Одна из этих планет, Орид, пригодна для жизни. Было предложено превратить ее в наш передовой пост против «синекожих». Для того чтобы заинтересовать переселенцев, мы завезли туда и выпустили пастись на волю стада скота.

Несмотря на это, не нашлось желающих приближаться к «синекожим»! Поэтому Орид оставалась необитаемой до тех пор, пока группа охотников, которая производила отстрел одичавшего скота, не обнаружила месторождение тяжелых металлов. Поэтому там сейчас работает шахта. И все. Несколько сотен мужчин на этих рудниках зарабатывают баснословные деньги. Вполне возможно, что вас попросят их обследовать. Но ни в коем случае Дейру!

— Понятно, — ответил Кальхаун, наморщив лоб.

Врач направился к выходу.

— Я ответил на все ваши вопросы, — сказал он печально. — Но если кто-нибудь узнает о том, что я вам рассказал, то в лучшем случае я отделаюсь ссылкой.

— Я не выдам, — ответил Кальхаун. При этом на лице его не было и тени улыбки.

Когда врач удалился, Кальхаун сказал решительным тоном:

— Мургатройд, ты должен быть доволен, что ты тормаль, а не человек. И тебе нечего стыдиться из-за того, что ты тормаль.

Затем с суровым выражением лица переоделся в парадную униформу сотрудника Медицинской службы. Предстоял банкет, на котором он будет сидеть рядом с Верховным правителем планеты и выслушивать бесчисленные речи о великолепии планеты Вельд. На этот счет у Кальхауна уже сложилось свое узко профессиональное мнение как сотрудника Медслужбы, особенно о последнем и наиболее восхваляемом новшестве на планете. Это был город под стеклянным колпаком, расположенный в полярной области, откуда никто не мог выйти на свежий воздух.

Как профессионал, он не испытывал никакого энтузиазма по поводу двигающихся улиц. Особенно его беспокоили так называемые «диффузоры сна», аппараты, которые с помощью генераторов сна испускали для желающих гипнотические ритмы. Во время сна человеку постоянно внушалась реклама коммерческих товаров, и, проснувшись, он был почти уверен в высоком качестве этой продукции.

Впрочем, задача Кальхауна состояла в том, чтобы избегать критики там, где это было возможно. Работа Медслужбы в Секторе 12 была организована из рук вон плохо. Поэтому на банкете он ограничился короткой и дипломатичной речью, в которой похвалил то, что можно было похвалить, и больше ничего не сказал.

Верховный правитель последовал его примеру. Как глава правительства, он воздал должное Медицинской службе, но затем напомнил слушателям, что с тех пор, как его партия пришла к власти, обитатели планеты достигли высокого уровня культуры, прекрасного здоровья и значительного процветания общества. И это, добавил он, несмотря на необходимость быть постоянно готовыми дать отпор самой большой и страшной опасности, которой когда-либо подвергалась Галактика.

Без сомнения, он имел в виду «синекожих». И ему не нужно было напоминать народу Вельда о бдительности и постоянном внимании к деятельности этой расы «развращенных и злых дегенератов, которая угрожает всему человечеству». Но Вельд, продолжил он эмоционально, в одиночку несет факел борьбы за самое дорогое для человечества, не только защищает от «синекожих» свой народ, но и отстаивает от их посягательств благородные идеалы человечества.

Когда Верховный правитель закончил и сел, Кальхаун очень вежливо заметил:

— Похоже, что в один прекрасный день будут приняты практические меры по ускорению уничтожения «синекожих». Что вы об этом думаете?

Верховный правитель охотно ответил:

— Подобные предложения уже были. И с точки зрения хорошей политики, нужно их поддержать. Но на практике это было бы безумием. Народ голосует против «синекожих». И если они исчезнут, то что будет с нами, политиками?

Кальхаун, не сказав ни слова, заскрежетал зубами.

Были и другие речи. Затем появился белолицый курьер и вручил Верховному правителю письменное послание. Тот прочел его и передал Кальхауну. Это было сообщение Министерства здравоохранения. В нем говорилось, что из гиперпространства в солнечную систему Вельда вошел какой-то космический корабль. Его автоматическая система оповещения сообщила, что корабль прибыл из шахтерского поселка планеты Орид.

Между тем сразу после передачи автоматического сигнала корабль внезапно остановился. Не приближался к Вельду. Не отвечал на вызов. Дрейфовал, словно какой-то обломок, не имея определенного направления. Так как корабль прибыл с Орида, ближайшей к Дейре планеты, это был дурной знак. Поэтому министерство поспешило сообщить об этом Верховному правителю.

— Должно быть, это «синекожие», - твердо сказал коварный планетарный правитель. — Они же соседи Орида. Это их рук дело. И я не удивлюсь, если, им удалось распространить свою эпидемию на Орид, а этот корабль был послан, чтобы предупредить нас.

— Но для подобных утверждений нет никаких доказательств, — запротестовал Кальхаун. — Мы можем констатировать только то, что корабль вышел из подпространства и не подает признаков жизни. И все!

— Посмотрим, — ответил правитель тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Едем в космопорт. Там мы сможем сразу получить всю поступающую информацию и, исходя из этого, оперативно отдать необходимые распоряжения.

Он взял Кальхауна за руку. Тот сухо позвал:

— Мургатройд!

Во время банкета Мургатройд наносил визиты женам высокопоставленных лиц. Их мужья даже и без своих официальных речей порядком им надоели. Поэтому, когда Мургатройда принесли Кальхауну, он от избытка ласк и перекормленный пирожными, кофе и прочими сладостями, клевал носом. Но, увидев. Кальхауна, очень обрадовался.

Сотрудник Медслужбы держал маленькое существо на руках, пока машина правителя с воющими сиренами неслась по разделительной полосе автострады, как бы утверждая на это свое право. Наконец прибыли в космопорт, где огромные металлические балки образовывали чудовищную стальную сеть для защиты от открытого звездного пространства. Верховный правитель величественно проследовал в служебные помещения космопорта. Новостей пока не было. Все оставалось без изменений.

Космический корабль с Орида после выхода из подпространства продолжал плавать в космосе, словно мертвый. Он не отвечал на вызовы, у него не было какой-то определенной орбиты. Словно фантом, без всяких признаков жизни, без всякого конкретного направления движения он вызвал панику среди персонала энергетической решетки пуска и посадки.

Кальхауну показалось, что трактовка официальными властями данного происшествия и явилась причиной того ужаса, который все больше охватывал всех присутствовавших. Без всяких объяснений новость была распространена по всей планете Вельд. На всей планете не было никого, кто, проснувшись, не был бы уверен, что планете грозит новая опасность из космоса. Мало того, никто не сомневался, что речь идет о «синекожих». И эта реакция на новость была очень точно просчитана для того, чтобы поддерживать вечную ненависть планеты Вельд к обитателям Дейры.

Кальхаун отнес Мургатройда на медкорабль и вернулся в космопорт. Небольшой космический «челнок», предназначенный для периодической проверки космических складов с зерном, уже находился на орбите. Пусковая решетка сразу забросила его на расстояние, превышающее половину дистанции до таинственного корабля. Сейчас «челнок» медленно подбирался к нему.

В космопорте Кальхаун не принимал участия во взволнованных разговорах властей с журналистами. Но прислушивался ко всему, что говорилось о молчащем корабле. По мере того как исследовательский корабль приближался к окутанному мертвым молчанием грузовому кораблю, версии его появления и последующего молчания росли как снежный ком и становились все более безумными.

При этом не было никакой, даже единичной, попытки объяснить загадку, не связывая ее с происками «синекожих». Последние продолжали оставаться «козлом отпущения», причиной всех тревог. Беспокойство, возникшее в этом, возможно, цивилизованном мире, достигло своего апогея.

Наконец «челнок» достиг таинственного корабля и начал кружиться вокруг него, повторяя запрос. Команда «челнока» сообщила, что транспортник погружен в темноту. Ни внутри, ни снаружи не было света. Двигатели не работали, хотя обычно они должны находиться в медленном режиме. «Челнок»-разведчик, предельно осторожно маневрируя, причалил-таки к таинственному незнакомцу и тут же сообщил, что микрофоны не улавливают ни малейшего движения.

— Пошлите добровольца на борт, — приказал Верховный правитель. — Пусть он нам докладывает обо всем, что происходит.

Возникла пауза. Затем откуда-то издалека торжественно объявили имя отважного добровольца. Кальхаун, слушая все это, хмурился все больше и больше. В Межзвездной медслужбе никто бы не стал делать из этого подвига. Это было обычным поведением.

Обстановка нагнеталась. Каждую секунду поступали доклады о том, что происходило. Доброволец передвигался в пространстве, разделяющем два корабля, с помощью портативного реактивного движителя. Он открыл входной люк шлюзовой камеры, затем вошел, закрыв внешний люк. Наконец открыл внутреннюю дверь и сообщил…

То, что он передал, трудно было назвать докладом. Его слова были бессвязны, полны ужаса, неописуемой обреченности, неверия в то, что он увидел. Обследуемый корабль представлял собой грузовик для транспортировки необработанной руды тяжелых металлов с Орида на Вельд. Его экипаж не превышал обычно пяти человек. Однако в грузовых отсеках этого корабля груза вообще не было!

Вместо него корабль был набит людьми. Люди находились даже в коридорах, заполняя любое пространство, где бы мог поместиться человек. Это было какое-то безумие. А еще большим безумием можно назвать саму идею запустить в космос корабль с грузом живых существ.

Потому что они уже были мертвы. Система регенерации воздуха рассчитана только на экипаж из пяти человек. В крайнем случае на двадцать человек. Но на этом корабле с Орида, по предварительной оценке, находились сотни людей. Это было намного больше того, что могли выдержать аппараты очистки воздуха. Кроме того, во время полета с Орида на Вельд не было никакой возможности накормить их всех.

Однако им не пришлось испытать чувство голода. Нехватка воздуха убила их еще до того, как корабль вышел из подпространства.

Бросалось в глаза отсутствие какой-либо записи о старте в бортовом журнале. Не было никакого упоминания о старте корабля с таким большим количеством пассажиров.

— Это дело рук «синекожих», - вновь заявил Верховный правитель Вельда. Он был бледен. Окружавшие Кальхауна люди были потрясены, охвачены ужасом и ничего не могли понять. — Это «синекожие»! — повторил правитель. — Мы должны преподать им урок! — Он повернулся к Кальхауну. — Доброволец, который вошел в этот корабль, должен остаться там, не так ли? Он не может вернуться на Вельд, так как уже заразен.

Кальхаун от его слов пришел в бешенство.

Глава II

Когда на следующее утро медкорабль стартовал, ощущался некоторый холодок со стороны официальных лиц по отношению к Кальхауну. Он не пользовался особой популярностью, так как Вельд был напуган. У населения планеты уже выработался условный рефлекс страха, лишь только речь заходила о «синекожих». Дети воспитывались так, что бурно реагировали даже на само это слово, а взрослые любые неприятности в жизни были склонны относить на их счет. Поэтому на планете выработалась иррациональная реакция отторжения всего, что имело хоть какое-то отношение к «синекожим». Ее не замечали, потому что она была частью самих жителей планеты.

Между тем доброволец, который обнаружил трагедию на корабле с Орида, находился в безопасности. Он полностью и тщательно обыскал весь корабль, куда вызвался войти. Но несмотря на свою храбрость, а скорее из-за нее, он бы погиб, не вмешайся в это дело Кальхаун.

Жители планеты Вельд были уверены в том, что, раз доброволец вошел в корабль, он мог быть инфицирован болезнью «синекожих», если люди на борту были заражены (хотя и умерли не от нее), если «синекожие» находились уже на Ориде с целью распространения болезни (чему, однако, не было никаких доказательств) и если «синекожие» в самом деле были ответственны за трагедию. А это в настоящий момент было всего лишь предположением. Но жители Вельда боялись, что он принесет с собой смерть, если ему разрешить вернуться на планету.

Кальхаун спас ему жизнь. Он приказал, чтобы сторожевой корабль принял его в шлюзовую камеру, Заполненную паром и хлором. Подобное сочетание могло не только продезинфицировать его космический корабль, но даже подвергнуть его поверхностной коррозии. А после того как пар и хлор будут выпущены в космос, воздух из корабля наполнит шлюзовую камеру.

Задача добровольца состояла в том, чтобы снять с себя скафандр, не касаясь его внешней поверхности, и войти в исследовательский корабль. Затем другой космонавт, также облаченный соответствующим образом, с помощью шеста, не касаясь снятого скафандра, выталкивает его вместе с шестом в космос. Таким образом исключается какая-либо возможность заражения.

Аргументы Кальхауна были очень убедительны, но окружающие считали, что он заставил правительство пойти на неоправданный риск.

Но были и другие причины, из-за которых его осуждали. Чиновников раздражали его независимость и искренность суждений. Прибытие «корабля смерти» довело до исступления людей, непоколебимо убежденных в том, что из чувства сострадания все «синекожие» должны быть уничтожены. Эти люди появились на всех экранах, приводя в качестве примера не только корабль с Орида, но и другие случаи, которые они интерпретировали как преступления против Вельда.

Эти люди требовали, чтобы все атомные реакторы Вельда были переведены на производство делящихся материалов для атомных бомб. Кроме того, должна быть подготовлена космическая армада для крестового похода против «синекожих». Абсолютно убежденные в своей правоте, они требовали, чтобы на планету Дейра был сброшен целый дождь атомных бомб с тем, чтобы на ней не- осталось не только ни одного «синекожего», но и ни одного животного, ни одного растения, ни одной рыбы в самом глубоком океане, даже частицы вируса эпидемии «синекожих».

Один из таких кликуш-ораторов даже стал утверждать, будто Межзвездная медслужба в лице Кальхауна тоже считает, что иного выхода нет. Взбешенный подобным ходом событий, Кальхаун потребовал предоставить ему возможность публично выступить и опровергнуть подобные заявления. Он говорил настолько искренне и с такой горечью, что население планеты пришло к выводу, что Кальхаун считает их сумасшедшими.

И это была правда.

Поэтому так мало было провожающих при отлете корабля с Вельда. Кальхаун сухо сообщил, что летит на Орид, планету, откуда прибыл «корабль смерти». Включили решетку, которая подняла маленький космический корабль так высоко, что Вельд превратился в крошечный блестящий шарик далеко внизу. А затем, словно в знак презрения, корабль был запущен еще дальше. Медицинский корабль находился сейчас в пространстве, где гравитационные поля были уже не настолько сильными, чтобы помешать ему уйти в подпространство.

Корабль лег на курс, но лицо Кальхауна оставалось очень суровым. Он грубо крикнул:

— Мургатройд, цепляйся за что можешь! Входим в подпространство!

Когда он нажал кнопку, звездная Вселенная исчезла и все живое на борту почувствовало обычные при этом тошноту и головокружение, как будто это было падение по спирали в никуда. Затем наступила тишина.

На самом деле медицинский корабль двигался со скоростью, многократно превышающей скорость света, но при этом казался абсолютно устойчивым объектом. Любой корабль при полете в подпространстве ведет себя так, словно он покоится на поверхности какой-либо планеты. Вибрации полностью отсутствуют, а кроме ощущения устойчивости, не было никаких признаков полета. И если бы кто-нибудь посмотрел в иллюминатор, он обнаружил бы полную темноту и абсолютную тишину, от которой звенело в барабанных перепонках.

Кальхаун ощущал беспокойство. Дела в Секторе 12 действительно шли из рук вон плохо. Каждый здравомыслящий сотрудник Медицинской службы никогда бы не позволил, чтобы в отчете о планете Вельд не был упомянут этот маниакальный психоз по отношению к «синекожим». Здоровье — это ведь не только тело, кроме этого есть также духовное здоровье. Когда духовное здоровье исчезает, любая цивилизация может быть уничтожена гораздо надежнее и в более ужасной форме, чем вследствие самой немыслимой войны или эпидемии. Любая эпидемия убивает тех, кто к ней восприимчив, оставляя в живых имеющих иммунитет для строительства нового мира. Но именно выжившие становятся первыми кандидатами в покойники, когда массовый психоз охватывает толпу.

Без сомнения, Вельд являлся проблемой для Медслужбы. Другой головной болью была Дейра. И когда сотни людей, отталкивая друг друга, битком набились на грузовой корабль, который не мог их обеспечить воздухом, и отправились в полет… Да, Орид был не меньшей проблемой.

— Я думаю, — сказал Кальхаун печально, — самое лучшее, что мы сейчас можем сделать, это выпить кофе.

«Кофе» — это было одно из слов, которые Мургатройд знал. Обычно, услышав это слово, он начинал двигаться и наблюдал за кофейником с оживлением и интересом. Однажды он даже попытался подражать движениям Кальхауна и обжег свои лапки. Но на этот раз он даже не пошевелился.

Кальхаун повернул голову. Мургатройд сидел на полу, а его длинный хвост кольцами охватывал ножку стула. Зверек смотрел на дверь спальни медицинского корабля.

— Мургатройд, — сказал Кальхаун, — я, по-моему, сказал «кофе»!

«Чи!» — пискнул зверек, но продолжал смотреть на дверь. В отсеке для отдыха температура была ниже, да и обстановка отличалась от отсека, где располагался пульт управления. Там были созданы все условия, благодаря которым врач вместе со своим тормалем мог провести свой досуг и отдохнуть в течение бесконечных недель полета.

Были на корабле и другие вещи, предназначенные для этой же цели. Но ни одна из них не могла заставить Мургатройда как загипнотизированного смотреть на дверь спальни. Тем более когда речь шла о кофе!

Кальхаун задумался. Подозрение, которое моментально у него возникло, привело его в ярость. Являясь сотрудником Медслужбы, он должен был выполнять свои обязанности беспристрастно. В данной ситуации быть беспристрастным означало ни в коем случае не становиться на сторону Вельда в их ненависти к «синекожим».

Тем более что именно народ Вельда отказался помочь обитателям Дейры во время голода, а затем установил многолетнюю блокаду. Были и другие причины ненавидеть народ, с которым они обошлись так плохо. Для некоторых фанатиков на Вельде было совершенно естественным желать Кальхауну смерти, так как он хотел оказать помощь «синекожим».

По правде говоря, вполне вероятно, что кто-то тайком проник на медкорабль, чтобы убить Кальхауна и тем самым устранить опасность появления в Медслужбе любого благоприятного для планеты Дейра отчета. Если это было так, то подпольный пассажир в настоящий момент должен был находиться именно в спальном отсеке, ожидая, что Кальхаун беспечно войдет туда, и тогда убить его.

Поэтому Кальхаун перестал готовить кофе. Он положил в карман бластер, чтобы иметь его под рукой. Затем налил маленькую чашку кофе для Мургатройда, а большую для себя.

После этого постучал в дверь спальни и встал сбоку, опасаясь выстрела с той стороны.

— Кофе готов, — сказал он с иронией. — Выходите и составьте нам компанию.

Воцарилось долгое молчание. Кальхаун постучал еще раз.

— За столом командира корабля есть свободное место. Невежливо заставлять себя ждать! — сказал он с еще большей иронией.

Кальхаун прислушался, готовый к отчаянной попытке какого-либо фанатика убить его. Поскольку Кальхаун обнаружил присутствие на корабле незнакомца, то последнему терять уже было нечего.

Кальхаун изготовился открыть огонь без всяких колебаний, потому что находился при исполнении обязанностей. Медслужба никогда не одобряла уничтожение целого народа, какой бы справедливой и оправданной ни казалась эта акция другому народу.

Тем временем за дверью не ощущалось никакого движения. Но вот послышались неуверенные шаги, звук которых удивил Кальхауна. Дверь спальни медленно отодвинулась в сторону, и в проеме появилась девушка. Она была очень бледна, и вся ее фигура выражала полнейшее отчаяние.

— Как… как вы узнали, что я здесь? — спросила она, еще не придя в себя, и облизнула губы. — Вы же меня не видели. Я была в шкафу, а вы ведь даже не входили в отсек!

Кальхаун суровым тоном ответил ей:

— У меня есть источники информации. На этот раз мне сообщил Мургатройд. Позвольте мне представить его! Мургатройд… наша пассажирка. Пожмите друг другу руки.

Мургатройд на задних лапах подошел и протянул девушке сухонькую и лохматую ручку. Девушка даже не пошевелилась. Она продолжала пристально смотреть на Кальхауна.

— Будет лучше, если вы пожмете ему руку, — так же сурово сказал Кальхаун. — Возможно, это снизит напряженность ситуации. Расскажите мне свою историю. Наверняка она у вас готова.

На лице девушки отразилась внутренняя борьба. Мургатройд торжественно пожал ей руку, дрожащим голосом произнес: «Чи! Чи!» — и вернулся на прежнее место.

— Я жду объяснений, — настойчиво повторил Кальхаун.

— Да никакой особой истории и нет, — неуверенно ответила девушка. — Я всего лишь хотела добраться до Орида, а так как вы туда отправлялись… у меня не было другого выхода.

— Напротив, — заметил Кальхаун, — очень быстро будет снаряжен и отправлен на эту планету целый отряд. Боюсь, что эта версия кажется не очень убедительной. Придумайте что-нибудь получше.

Девушка задрожала.

— Я сбежала…

— Ах вот как! — прервал ее Кальхаун. — В таком случае я отправлю вас обратно.

— Нет! — с жаром воскликнула девушка. — Тогда я умру первой и уничтожу корабль!

При этом она вытащила из-за спины небольшой бластер. Когда она попыталась прицелиться, руки ее сильно дрожали.

— Я взорву пульт управления!

Кальхаун пришел в некоторое замешательство. Когда он обнаружил, что тайным пассажиром оказалась девушка, ему пришлось совсем иначе оценить эту неординарную ситуацию. Поскольку лично ему она не угрожала, а хотела вывести из строя корабль, его подход к данной ситуации изменился. Женщины очень редко выступают в роли убийц, но даже в этих редких случаях они не пользуются энергетическим оружием. Предпочитают кинжал или яд. Но эта девушка угрожала уничтожить пульт управления корабля, а не его командира. Так что никоим образом ее нельзя было считать убийцей.

— Будет лучше, если вы не сделаете этого! — сухо сказал Кальхаун. — Кроме того, вы в конце концов умрете от сознания того, что находитесь в неуправляемом корабле без запасов пищи и воздуха.

Без всякой видимой причины Мургатройд решил, что самое время поучаствовать в беседе: «Чи! Чи! Чи!»

— Очень разумное предложение, — заметил Кальхаун. — Давайте-ка присядем и попьем кофе. Я доставлю вас на Орид, раз вы этого хотите.

— Мой жених находится там…

Кальхаун покачал головой.

— Нет, — сказал он недоверчиво. — Почти вся шахтер- екая колония оказалась внутри «корабля смерти», который прибыл на Вельд. Конечно, кто-то остался и там, но нет возможности установить, кто оказался в корабле, а кто остался на планете. Вы не можете прибегнуть к этому предлогу, чтобы отправиться на Орид, так как вполне вероятно, что ваш возлюбленный умер во время полета к Вельду. Вот ваш кофе. Сахар или сахарин? Вы пьете с молоком?

Девушка все еще дрожала, но чашку взяла.

— Не понимаю.

— Мургатройд и я, мы хорошие существа, — начал объяснять Кальхаун, до конца не понимая, что его заставляло говорить: ярость или что-то другое. — Мы пытаемся сделать так, чтобы люди не болели и не умирали. Иногда мы даже пытаемся помешать убийству. Это наша профессия. В конце концов, это и для нашего блага. Мы хотим остаться живы. Поэтому, раз вы нам так серьезно угрожаете, мы доставим вас куда хотите. Тем более что мы как раз туда и летим.

— Вы не поверили ни одному моему слову!

— Верно, ни одному, — признался Кальхаун. — Но у меня есть надежда, что в конце концов вы скажете нам что-нибудь более достойное доверия. Когда вы в последний раз ели?

— Вчера.

— Умеете готовить? — вежливо спросил Кальхаун. — Или предпочитаете, чтобы я вам приготовил что-нибудь легкое?

— Я… я сама, — ответила девушка.

Вначале она допила кофе, а затем Кальхаун показал, как пользоваться кухонным агрегатом, который мог не только приготовить любое блюдо, но и охладить, и разогреть его когда угодно, по заказу. Существовал также запас продуктов с учетом различных вкусов, что также позволяло скрасить одиночество полета и сделать его не таким невыносимым.

В то время как девушка занялась приготовлением пищи, Кальхаун целиком сосредоточился на чтении Галактического каталога-путеводителя в поисках информации о планете Орид. Хотя он и летел туда, — до сих пор у него не было особой причины интересоваться этой планетой. Но сейчас, казалось, он полностью погрузился в чтение.

Девушка ела не очень охотно. Мургатройд с огромным интересом и очень дружелюбно наблюдал за ней. Но она была далеко не в лучшем настроении.

Кальхаун наконец оторвался от путеводителя и в поисках дополнительной информации стал просматривать микрофильмы. В частности, он хотел познакомиться с историей взаимоотношений между Медслужбой и всеми планетами этого сектора. Изучил микрофильмированное досье всех инспекций, проведенных на Вельде и Дейре.

Но, увы, порядка в управлении Сектором 12 не было. Отсутствовало необходимое в таких случаях детальное описание эпидемии, которая унесла жизни трех четвертей населения целой планеты! Это произошло вскоре после посещения планеты кораблем Медслужбы и закончилось до прибытия следующего корабля.

Пусть и с опозданием, но должны были провести тщательное расследование. Необходимо было собрать зараженный материал, выявить и всесторонне изучить возбудитель болезни. Ничего этого не сделали. Возможно, в то время у Медслужбы были более срочные дела и об этом происшествии просто забыли. Кальхаун не хотел, чтобы его карьера была угроблена в этом секторе, поэтому он решил составить убийственный отчет об этой халатности и се последствиях.

Озабоченность его выглядела очень естественной, и он словно не замечал девушку. Сотрудники Медслужбы при перелетах в подпространстве с одной планеты на другую владели приемами отключения от окружающей их среды. Сейчас Кальхаун прибег к одному из этих приемов и потому вел себя так, словно на корабле не было никакой таинственной пассажирки. Но Мургатройд продолжал глазеть на нее с восхищением.

Спустя несколько часов после того, как ее обнаружили, девушка очень неуверенно выдавила из себя:

— Прошу вас…

Кальхаун поднял на нее глаза.

— Вы что-то хотите?

— Я не совсем точно представляю себе, кто я сейчас есть?

— Вы — «заяц». Формально у меня есть полное право удалить вас с корабля. Но я думаю, что в этом нет необходимости. Есть свободная комната. Если захотите спать, она в вашем распоряжении. Мы с Мургатройдом без проблем расположимся здесь. Если проголодаетесь, то уже знаете, как приготовить еду. Когда мы совершим посадку на Ориде, возможно, вам удастся осуществить свой план. Вот и все.

Девушка пристально смотрела на него.

— Но вы ведь не поверили мне!

— Разумеется, не поверил, — согласился Кальхаун, не считая нужным что-либо еще добавить.

— Но… Хорошо, я расскажу вам все, — сказала незнакомка. — Меня преследует полиция. Я вынуждена была бежать с Вельда! Вынуждена! Я украла…

Кальхаун покачал головой.

— Нет, неправда. Если бы вы в самом деле были воровкой, то сказали бы все, что угодно, только не это. Вы еще не созрели до того, чтобы сказать правду. Но ведь вас никто не заставляет делать это! Поэтому стоит ли выдумывать всякие истории только для того, чтобы их рассказать? Я предлагаю вам поспать. Кстати, в комнате нет никакого замка, поскольку на борту корабля обычно находится один человек. Но вы можете придвинуть к двери стул или еще что-нибудь. Спокойной ночи!

Девушка медленно поднялась. Дважды она открывала рот, словно хотела что-то сказать, но так и не решилась. Направившись в указанную комнату, она закрылась в ней. Послышался звук пододвигаемого к двери стула.

Мургатройд заморгал глазами, посмотрев на дверь, за которой исчезла девушка. Затем забрался на руки к Кальхауну, будучи абсолютно уверенным, что это доставит тому удовольствие. Устроившись поудобнее, он на некоторое время затих. Затем произнес: «Чи!»

— Да, ты прав, — отозвался Кальхаун. — Она не с Вельда, но при данных обстоятельствах есть только одно место, которого она боится больше, чем Орида. Это Дейра. Хотя я сомневаюсь, что она побоится совершить посадку на этой планете.

Мургатройду нравилось, когда с ним разговаривали. Ему нравилось также делать вид, что он, как человек, ведет беседу.

«Чи! Чи!» — ответил он убежденно.

— Несомненно, — согласился Кальхаун, — она делает это не из личного интереса. Она считает, что то, что она делает, гораздо важнее, чем ее собственная жизнь, Мургатройд…

«Чи?» — спросил тормаль.

— На Ориде есть стада диких животных. Бесчисленные стада крупного рогатого скота. Подозреваю, что кто-то время от времени производит забой большого числа голов этих животных. Согласен? Не кажется ли тебе, что в последнее время там забивается слишком много животных?

Мургатройд зевнул, еще удобней пристроившись на груди у Кальхауна.

«Чи!» — ответил он уже совсем сонным голосом.

Пока Кальхаун изучал чрезвычайно насыщенную информацию, зверек заснул. Наконец космическому врачу удалось обнаружить данные о среднем уровне естественного прироста поголовья одичавшего крупного рогатого скота на планетах, где у него нет естественных врагов.

Обычное дело — прежде чем начать обживать планету, ее заселяют полезными представителями земной фауны и флоры. Формы земной жизни могли сыграть дьявольскую шутку с экологическими системами этих планет, и все ради благополучия Человечества. Конечно, семейства микроорганизмов и привычная растительность делали более практичным обживание человечеством других миров со всех точек зрения. Но иногда результаты этих вмешательств оказывались более чем странными и даже непредсказуемыми.

И все-таки эта причина не могла заставить сотни людей как сумасшедших набиться в корабль, который не мог обеспечить их жизнедеятельность. В результате — массовая смерть во время полета в подпространстве.

Когда Кальхаун решил подготовить запасной надувной матрац, он уже подсчитал, что всего лишь дюжина голов скота, выпущенного на свободу на планетах со схожими с Оридом условиями, положит начало десяткам, а то и сотням тысяч голов скота гораздо быстрее, чем предполагалось.

Медицинский корабль продолжал лететь в абсолютной темноте и тишине со скоростью, которую невозможно даже представить.

Когда на следующий день девушка появилась в командном отсеке, она довольно странно посмотрела на Кальхауна. Мургатройд в свою очередь вновь с большим интересом уставился на незнакомку. Кальхаун вежливым кивком головы поздоровался с девушкой и продолжил свои занятия, прерванные ее появлением.

— Я могу позавтракать? — спросила она неуверенно.

— Если мы с Мургатройдом можем, то почему не можете вы?

Девушка молча занялась приготовлением пищи. Кальхаун выглядел как хорошо воспитанный человек, который отвечает, если к нему обращаются, но у которого слишком много дел, чтобы обращать внимание на незаконных пассажиров.

Около полуночи по корабельному времени девушка спросила:

— Когда мы прибудем на Орид?

Кальхаун рассеянно ответил ей, словно думал о чем-то другом.

— Что… Как вы думаете, что там произошло? Я хочу сказать, что привело к трагедии на корабле?

— Не знаю, — ответил Кальхаун. — Но в любом случае я не согласен с властями Вельда. Я не считаю, что это зверство спланировано «синекожими».

— А… кто такие «синекожие»? — спросила девушка.

Кальхаун повернулся вполоборота и пристально посмотрел на нее.

— Когда вы лжете, — сказал он спокойно, — результат получается обратный тому, которого вы добиваетесь. Вы прекрасно знаете, кто такие «синекожие»!

— Но меня интересует, что думаете о них вы? — ответила девушка.

— В давние времена человечество страдало от болезни, которая называлась оспа. Когда люди выздоравливали, как правило, они оставались как бы мечеными. На коже в некоторых местах оставались шрамы в виде ямок. Тогда на Земле думали, что рано или поздно все заболеют оспой, а многие умрут от этой болезни.

Кальхаун помолчал немного и продолжил:

— Эти отметины не передавались по наследству в отличие от болезни «синекожих». А в остальном картина похожая. «Синекожий» — человек, который выздоровел, но вследствие болезни его кожа покрылась синими пятнами. И ничего другого!

— Вы думаете, эти пятна человеческого происхождения?

— Еще не было случая обратной эволюции. Возможно, у питекантропа дядя был обезьяной, но ни один питекантроп не превратился обратно в обезьяну.

Вдруг девушка повернулась и отошла от Кальхауна. Но в течение всего дня посматривала на него. Он продолжал загружать себя различной работой для поддержания умственного здоровья. На следующий день без всякой подготовки она спросила:

— Вы верите в то, что с целью распространения эпидемии именно «синекожие» отправили на Вельд корабль, битком набитый мертвыми?

— Нет, не верю, — ответил Кальхаун.

— Почему?

— Потому что достижение этой цели было маловероятно. Имея на борту только мертвых, корабль никогда не смог бы достичь той точки, где посадочная решетка могла его захватить и посадить на Вельд. Поэтому никакого толку от этого не было бы. А живым переносчикам болезни было бы бессмысленно скрывать, что они заражены. Они. могли бы попросить о помощи, но прекрасно понимали, что будут моментально умерщвлены, как только выяснится, что они жертвы болезни. Поэтому и от этого не было бы никакого толку. Нет, корабль не предназначался для распространения эпидемии.

— Вы друг «синекожих»? — спросила девушка с сомнением в голосе.

— В рамках здравого смысла, — ответил Кальхаун. — Я друг всего человеческого рода. Но вы, по-моему, совершаете ошибку. Произнося слово «синекожие», вы должны чувствовать определенный дискомфорт, как если бы речь шла о термине, который каждый воспитанный человек не должен употреблять. Вы вели себя по-другому. Ладно, оставим это. Я хочу вам сообщить, что завтра мы совершим посадку на Орид. Если вы захотите сказать мне правду, у вас будет немного времени на это.

Девушка прикусила губу. Еще дважды пыталась она что-то сказать, но так и не решилась. Кальхаун только пожимал плечами. Он уже составил для себя мнение об этой девушке. Это мнение не было окончательным, но он понимал, что девушка, родившаяся и выросшая на Вельде, никогда не захотела бы отправиться на Орид, узнав, что большая группа шахтеров с этой планеты предпочла умереть в корабле, чем остаться там. А все, что было неприятным для жителей Вельда, уж конечно же — дело рук «синекожих»! На Вельде никто и думать не смел о том, чтобы отправиться на Орид! А особенно в данной ситуации!

Перед выходом медкорабля из подпространства девушка очень осторожно сказала:

— Вы были очень добры. Я хотела бы вас поблагодарить. М-м… У меня нет уверенности в том, что я доберусь до Орида живой.

Кальхаун удивленно поднял брови.

— Я бы хотела рассказать все, что вы хотите узнать, — сказала она с нотками раскаяния. — Вы в самом деле очень достойный человек… Но есть одно «но»…

Кальхаун язвительно прервал ее:

— Вы уже сказали мне очень много. Например, что родились не на Вельде. Выросли не там. Народ Дейры (обратите внимание, я не сказал «синекожие») построил по меньшей мере один космический корабль после угрозы со стороны Вельда уничтожить планету. В настоящее время, по-видимому, на Дейре снова голод, который привел к полному отчаянию. Вполне возможно, что такое положение вынудило вас рискнуть слетать на Орид и, забив скот, заморозить мясо. Вы планировали…

Девушка одним прыжком вскочила со своего места и выхватила из кармана небольшой бластер. Дрожа, она направила его на Кальхауна.

— Я должна вас убить! — закричала она, совсем потеряв голову. — Я должна вас убить!

Кальхаун протянул руку — и тотчас девушка в отчаянии нажала на спусковой крючок. Все напрасно. И прежде, чем она смогла понять, что не сняла оружие с предохранителя, Кальхаун вырвал у нее бластер и сделал шаг назад.

— Молодец! — одобрительно сказал он. — Я верну вам оружие, когда мы совершим посадку. И спасибо! Большое спасибо!

Девушка нервно потерла руки и уставилась на Кальхауна в недоумении.

— Спасибо?! За то, что я пыталась вас убить?!

— Конечно. Я выдвигал различные гипотезы, но не знал, какая из них соответствует истине. Когда вы попытались меня убить, все они подтвердились. Когда мы совершим посадку на Ориде, сведите меня со своими друзьями. Это будет довольно трудно сделать, потому что появление этого корабля их очень испугает. Но это крайне желательно!

Кальхаун направился к пульту управления и сел в кресло.

— Осталось двадцать минут до выхода из подпространства, — заметил он.

Мургатройд ожидал возле своего убежища, тоскливо наблюдая за происходящим. Тормали были маленькими и дружелюбными созданиями. Во время полета в подпространстве Кальхаун уделял ему внимания меньше, чем обычно, в то время как девушка была просто восхитительна.

Они стали друзьями к большому удовольствию Мургатройда и несмотря на застенчивость девушки. Но несколько мгновений тому назад он испытал печальные чувства. Чтобы освободиться от них, он спрятался в своем убежище. Зверек перестал что-либо понимать. Сейчас, когда воцарилось молчание, он выжидал с выражением несчастья на мордочке.

«Чи? — спросил он жалобно. — Чи-чи-чи?»

Кальхаун ответил вполне спокойным голосом:

— Ничего нового, Мургатройд. Если нас не уничтожат при посадке, мы сможем стать друзьями всех, кто там находится. И может быть, нам удастся что-нибудь сделать.

К несчастью, подобное утверждение было недалеко от действительности.

Глава III

Когда корабль вышел из подпространства и Кальхаун вывел его на наиболее удобную для установления связи орбиту, ответа с поверхности планеты не последовало. Терпеливо, раз за разом, повторял Кальхаун, что медицинский корабль «Эскулап 20» прибыл и просит координаты для посадки, добавив при этом, что масса корабля равна пятидесяти стандартным тоннам, а целью визита является проверка здоровья на планете.

Ответа не было. Хотя по правилам ему сразу же обязаны были сообщить курс по отношению к центру планеты, чтобы затем через некоторое время силовые поля решетки могли захватить и постепенно посадить корабль. Но коммутатор молчал.

— Здесь должна быть посадочная решетка, — наморщив лоб, сказал Кальхаун. — И если они используют ее для отгрузки свежего мяса на Дейру, на посадочной площадке должен быть гарнизон. Но, похоже, у них нет никакого желания отвечать мне. Возможно, они надеются, что я уберусь восвояси, подумав, что на планете никого нет.

Он задумался и наморщил лоб еще больше.

— Если бы я не знал того, что знаю, я бы так и поступил. Поэтому, если я совершу посадку с помощью модуля срочной посадки, «синекожие» там, внизу, подумают, что я прибыл с Вельда. И в этом случае будет вполне логичным, если меня уничтожат раньше, чем я смогу сесть на планету и разоружить хотя бы нескольких бойцов. С другой стороны, ни один корабль с Вельда не стал бы садиться, не имея абсолютной уверенности в своей безопасности. Они бы начали с бомбометания. Сколько дейрианцев находятся там, внизу? — повернулся к девушке Кальхаун.

Девушка покачала головой.

— Или вы не знаете, или не хотите сказать, — заметил Кальхаун. — Но они должны быть предупреждены о прибытии этого корабля на Вельд, а также о том, что думают вельдианцы обо всем этом! Мне кажется, что вашей задачей как раз и является информирование соотечественников. Маловероятно, что на Дейре имеют возможность напрямую получать новости с Вельда. Куда вас внедрили, чтобы выполнять шпионские функции?

Девушка уже была готова что-то сказать, но усилием воли вновь сжала губы и покачала головой.

— Должно быть, вы находились достаточно далеко, — неутомимо продолжал Кальхаун. — Вы построили корабль и блестяще подделали документы. Затем вы отправились так далеко, где даже не вспоминают о Дейре. Чтобы скрыть синие пятна, вы воспользовались косметикой. Впрочем, вполне вероятно, что там, где вы приземлились, и слышать не слышали о «синекожих»?

Девушка спрятала свое лицо, но ничего не ответила.

— Затем высадили еще дюжину вам подобных, снабдив их косметикой для маскировки синих пятен. После этого вы разделились и отправились в разные стороны, воспользовавшись местными космическими кораблями. Один за другим вы прибыли на Вельд, чтобы выяснить, что можно сделать… Когда окончательно выяснили, что нет никакой эпидемии?

Лицо девушки становилось все бледнее.

— Я вовсе не волшебник, который читает мысли. Но, по-моему, попал почти в точку. Вы — дейрианка, были на Вельде. И почти нет сомнений в том, что на Вельде есть и другие… агенты, если вам больше нравится это слово. Но вы ведь знали обо всем этом заранее. Как вам это удалось? Может быть, на Дейру был срочно послан какой-то корабль?

— Д-да, — ответила девушка. — Мы не позволяли ему вернуться обратно на Вельд. Но люди с Вельда не заразились и не умерли. Выжили.

Она замолчала. Затем взорвалась:

— Это нечестно! Вы поставили мне капкан! Это непорядочно!

— Хорошо. Молчу, — ответил Кальхаун.

Он вновь вернулся к пульту управления. Медкорабль находился в данный момент всего лишь на расстоянии нескольких планетарных диаметров от Орида, и электронный телескоп выдавал на экран картину звездного сверкающего неба. Затем показалось огромное небесное тело с пятнами грязного цвета, что соответствовало дну моря, и с разноцветными пространствами равнин и лесов. Были и горы. Кальхаун остановил изображение и, прищурив глаза, стал внимательно его рассматривать.

— Шахта, — вспомнил он, — была найдена группой спортсменов, охотившихся на диких животных.

Даже на маленькой планете нелегко было найти затерянный на площади в миллионы квадратных километров одинокий населенный пункт, если вести поиски наугад. Но были приметы, которые облегчали этот поиск. Спортсмены-охотники вряд ли выбрали для охоты арктические или тропические области. Поэтому месторождение руды, которое они нашли, должно находиться в умеренной зоне. Леса также можно было исключить. Кроме того, требовалось построить посадочную решетку, пусть не очень большую, поскольку она предназначена только для одного корабля. Скорее всего, ее размеры были всего лишь несколько сотен метров в ширину и не более восьмисот метров в высоту. Но ее тень будет видна.

Кальхаун сосредоточил поиски в зоне умеренного климата, в районе не очень высоких гор, возле безлесной равнины. Заметив какую-то точку, он увеличил кадр во много раз. Это была та самая шахта. Рядом с ней виднелись горы отбросов. И, наконец, нашелся единственный предмет, отбрасывающий огромную ажурную тень, — посадочная решетка.

— Так как они не ответили на наш вызов, мы вынуждены сделать посадку вопреки их желанию, — заметил Кальхаун.

Он провел с кораблем необходимые трансформационные операции, и загрохотали двигатели срочной посадки. Корабль устремился к планете. Наконец после долгого полета вошел во внутренние слои атмосферы планеты. Грохот двигателя был похож на раскаты грома, которые в атмосфере казались еще громче.

— Ухватись за что-нибудь, Мургатройд, — приказал Кальхаун. — Возможно, нам придется уклоняться от огня противовоздушной обороны.

Но внизу не было признаков жизни. Медицинский корабль вновь скорректировал траекторию движения. Двигатели корабля были направлены прямо на планету и извергали тонкие, как карандаш, беловато-синие огненные струи. Слегка покачиваясь, корабль продолжал спуск, посадочная решетка была несколько в стороне. Корабль уже спустился до уровня вершин горного массива, возле которых находилась шахта. Вновь изменив курс, облетел вершины гор и устремился в долину, где высилась посадочная решетка. Чтобы не рисковать понапрасну, корабль петлял. — Внизу по-прежнему не наблюдалось каких-либо признаков жизни. Двигатели взревели, корабль стал спускаться еще медленнее. Зависнув на некоторое время, корабль стал садиться вне комплекса сооружений посадочной решетки. Как и предполагал Кальхаун, она оказалась очень маленькой, но впечатление создавалось такое, будто решетка нескончаемо тянется в небо.

Двигатели смолкли. Хотя огненные струи были очень тонкие, почва вокруг выгорела, — а в земле появились отверстия как от буровой установки. Внизу скальные породы закипали и пузырились. Других звуков и движении не было. Вокруг царила полная тишина. Между тем, когда Кальхаун включил микрофоны, послышались длинные и мелодичные трели маленьких созданий, спрятавшихся в растительности на склонах гор.

Кальхаун положил в карман бластер и встал.

— Ну-ка посмотрим, что там снаружи, — довольно сурово произнес он. — Я не очень доверяю экранам визоров.

Через несколько минут они уже выбирались через люк корабля. Метрах в тридцати от него находился деревянный барак. Именно здесь складировали добытую руду, а пустую породу с помощью транспортерной ленты сваливали в большую гору отходов. Но сейчас от барака практически остались лишь развалины. Рядом высилось еще одно здание в котором находился цех обогащения руды, огромном машина была видна, но здание пришло в полную негодность. Невдалеке от его развалин находились входы в шах ту. Они также были полностью разрушены.

Земля вокруг зданий являла собой невообразимую картину. Все было истоптано животными. Тысячи и десятки тысяч быков уничтожили все вокруг. Животные разрушили деревянные стены зданий. Горы туш мертвых животных покоились под обломками зданий. Многие животные умерли затоптанными. Горы мертвых быков высились между металлическими балками основания решетки. В воздухе стоял запах смерти.

Поселок был полностью разрушен обезумевшими животными. Десятки или сотни тысяч голов скота в каком-то слепом испуге устремились к поселку, сметая все на своем пути и затаптывая себе подобных. Шахтный ствол не был завален трупами лишь потому, что мощные деревянные перекрытия, рухнув, закрыли вход. Но все наружные сооружения были просто-напросто уничтожены.

— Ловко! Очень ловко! Нельзя обвинять людей, когда животные напуганы. Нам предлагают принять версию, согласно которой обезумевшее по неизвестной причине стадо устремилось с гор на равнину. Этот поселок был на их пути — и… спокойствие! В эту версию укладывается все, за исключением корабля, стартовавшего к Вельду.

Испуг животных — пожалуй! Все могут поверить в это! Но был также страх у людей. Люди, которые ринулись к кораблю так же слепо, как животные, уничтожили эту маленькую деревню. Корабль устремился в космос, словно люди, как и животные, сошли с ума. Испуганные животные и испуганные люди в одном и том же месте? Это уже слишком!

— Да, но…

— Каким образом вы намереваетесь войти в контакт со своими друзьями? — без обиняков спросил у девушки Кальхаун.

— Я… не знаю, — ответила она, сбитая с толку увиденным. — Но если корабль будет находиться здесь, есть вероятность, что они придут посмотреть, что здесь произошло. Придут или нет?

— Если они здравомыслящие люди, то не придут, — ответил Кальхаун. — Самое нежелательное для них сейчас — следы человека возле останков животных. Если ваши друзья принадлежат к группе охотников, занятых заготовкой мяса, то они должны уничтожить свои собственные следы, убраться с планеты как можно быстрее и молить бога, чтобы никогда не были обнаружены хоть какие-либо следы их присутствия на планете. Это лучшее, что они могут сделать, и немедленно!

— А что мне делать? — беспомощно спросила девушка.

— Понятия не имею. В настоящее время, однако, лучше всего ничего не делать. Я попробую что-нибудь предпринять. Сейчас мне предстоит выполнить большой объем работы, и я не могу терять драгоценное время.

— Вы можете оставить меня здесь…

Кальхаун что-то пробурчал и повернулся к ней спиной. Было абсолютно немыслимым оставить человеческое существо на необитаемой планете, зная, что на ней не будет жителей, а возможные посетители будут иметь самые серьезные основания, чтобы не обнаружить себя.

Он был уверен, что дейрианцы находились здесь, а девушка также была с этой планеты. Но каждый, кто мог здесь спрятаться, так рисковал в случае обнаружения, что должен был находиться за сотни или даже тысячи километров от места возможной посадки космического корабля. Разумеется, если они не сбежали сразу же после старта корабля с пассажирами, обреченными на смерть. Кальхаун бесстрастно стал анализировать ситуацию. Возможно, на Дейре вновь начался голод, «Синекожие» атаковали или собирались атаковать стада на Ориде, чтобы создать запасы продовольствия для отправки на родную планету. Шахтеры каким-то образом обнаружили присутствие «синекожих» и погибли из-за охватившего их ужаса. Это была довольно-таки сомнительная гипотеза, так как у Кальхауна было слишком мало доказательств. Но другая версия на ум не приходила.

Если эта версия была верной, его долгом было предупредить «синекожих» о намерениях Вельда обнаружить их здесь. И если это произойдет, то вельдианцы в качестве наказания превратят жизнь на Дейре в сущий ад. Но даже если дейрианцы и находились сейчас на Ориде, из-за отсутствия дружеских контактов он не мог оставить им письменное послание.

Скорее всего, не они найдут послание, а группа разведчиков с Вельда. Все, что он мог сделать, это попытаться установить контакт и предупредить дейрианцев. Причем сделать это так, чтобы нельзя было установить его авторство. В противном случае Вельд мог бы считать предупреждение доказательством вины «синекожих».

В данной ситуации нельзя было ограничиваться радиовызовами, которые могли не быть услышанными и на которые Кальхаун не получит ответа. Но Кальхаун все же решил попытать счастья еще раз и сел к передатчику.

Вначале он работал на длине волны открытой связи, хотя было маловероятно, чтобы «синекожие» для контактов друг с другом пользовались этой частотой. Но он должен был попытаться и стал передавать сигналы вызова в самом широком диапазоне в рамках открытой связи, повторяя свое предупреждение без устали и без всякой надежды услышать ответ.

В зоне ретрансляции своего послания Кальхаун обнаружил точку, похожую на настроенный приемник. Но точно установить его местонахождение не удалось. По всей видимости, на приеме никого не было. Исчерпав все обычные способы связи, Кальхаун прибегнул к старому, забытому способу амплитудной модуляции, который делал невозможным использование для приема современных аппаратов, но мог применяться людьми, вынужденными скрываться.

Он продолжал работать длительное время. Наконец, пожав плечами, прекратил все попытки. Смертельно устав, он повторял факты, которые «синекожие» должны были знать. Но ответа не получил. И очень высока была вероятность того, что, даже услышав предупреждение, принявшие его сочтут это частью плана по их обнаружению.

Покачав головой, Кальхаун выключил передатчик и встал. Вдруг у него возникло ощущение, что корабль пуст. Осмотревшись, он увидел Мургатройда, который с выражением муки на мордочке уставился на выходной люк корабля. Сигнальная лампочка указывала на то, что наружная дверь была открыта. Кто-то тайком вышел из корабля. Несомненно, это была девушка.

— Когда это произошло? — в ярости спросил Кальхаун.

«Чи!» — ответил возмущенный тормаль.

Разумеется, это не был ответ, но было ясно, что Мургатройд мучается из-за того, что не вышел вместе с ней. Девушка стала для него близким другом. И раз она оставила зверька на корабле, когда он хотел выйти с ней, это означало, что возвращаться она не намерена.

Кальхаун выругался. Убедившись, что девушки на корабле нет, он включил внешние динамики и вежливо сказал:

— Кофе готов! Мы с Мургатройдом пьем кофе. Не желаете ли вы вернуться?

Он вновь и вновь повторял эти слова. Благодаря динамикам его голос должен быть слышен в радиусе полутора километров. Но девушка так и не появилась. Кальхаун направился к маленькому неприметному ящику и взял оружие. Считалось, что у сотрудника Медслужбы не возникнет необходимости его использовать, но, несмотря на это, для чрезвычайных ситуаций были предусмотрены бластеры.

Когда он установил на плече генератор энергии и направился к шлюзовой камере, все еще не было никаких признаков таинственной пассажирки. Он оставался возле люка довольно долго, приходя в ярость от всего, что его окружало. Почти с уверенностью можно было сказать, что она не пошла в горы искать своих соотечественников, занимавшихся забоем скота. Поэтому Кальхаун с помощью бинокля вначале исследовал максимально возможную площадь в глубине долины, а затем наиболее возможные пути-дороги.

Наконец он обнаружил маленькую точку, которая передвигалась за гребнем продолговатого холма. Это была девушка. Вскоре она исчезла за холмом.

Кальхаун позвал Мургатройда, затем закрыл люк таким образом, что никто, кроме сотрудников Медслужбы, не мог бы его открыть.

— Идиотка! — сказал он Мургатройду с горечью. — Она уходит отсюда. Придется и нам стать идиотами!

Преследование началось.

Небо было голубое, как на любой планете с кислородом в атмосфере, и с желтым солнцем, как на Земле. Как на всех планетах, где время и вулканическая деятельность видоизменяют поверхность, вздымая и сдвигая ее, здесь были горы. Имелась растительность, как везде, где микроорганизмы, разрушая скальные породы, в свою очередь служили пищей. И, естественно, имелись животные.

Встречались деревья очень практичной формы, кустарник и ползучая растительность, похожая на траву. Короче, экологическая система Орида была абсолютно предсказуема. Органические молекулы, которые породили здесь жизнь, должны были состоять из тех же элементов и в тех же комбинациях, как и везде при схожих температурных условиях, влажности и солнечной энергии.

Это был явно земной мир, и он не мог быть иным. Поэтому вполне логично, что здесь и рос, и развивался скот. Только люди не хотели здесь жить.

Девушка получила определенную фору. Дважды Кальхаун приходил к развилке и не знал, по какой дороге она пошла. И оба раза он вынужден был определять выбранное ею направление. На этом он терял драгоценное время. Неожиданно горы закончились, и до самого горизонта протянулась широкая равнина. На ней виднелись по крайней мере две большие темные массы, которые могли быть стадами скота.

Девушка уже была хорошо видна. Кальхаун ускорил шаги. Он стал настигать ее, а она шла, даже не оглядываясь.

Мургатройд сказал жалобно: «Чи!»

— Мне нужно было оставить тебя на корабле, — сказал Кальхаун недовольно. — Но есть вероятность не вернуться назад. Так что придется продолжать путь.

Кальхаун ускорил шаг. Местность вокруг шахтерского поселка подсказывала ему, что девушка двигалась без определенной цели. В то же время она не пребывала в таком отчаянии, чтобы желать заблудиться. Кальхаун пришел к выводу, что девушка исходила из предположения, что, если дейрианцы находятся на планете, они должны держать под контролем посадочную решетку.

Увидев одинокую фигуру девушки, удалявшуюся от корабля, они могли перехватить ее и попытаться выяснить цель прибытия корабля Медицинской службы. Она в свою очередь могла открыть им свое происхождение и предупредить об опасных замыслах Вельда по отношению к планете Дейра.

«Но в таком случае, — мрачно продолжил Кальхаун свои раздумья, — они уже заметили, что я ее преследую, а это может расстроить ее планы. Я также хочу ей помочь, но дорога, которую она выбрала, очень опасна!»

Спустившись с очередной возвышенности, он увидел совсем близко группу из дюжины или более животных. Бык посмотрел вверх и заревел, а коровы свирепо уставились на него. В их поведении и близко не было пресловутого коровьего спокойствия.

Кальхаун постарался побыстрей уйти прежде, чем бык бросится на него. И тут он вспомнил о том, что натворили животные накануне. Он почувствовал, что бледнеет.

— Мургатройд! — сказал он громко и сухо. — Мы должны бежать! Быстро! Следуй за мной изо всех сил. Даже если ты потеряешься, должен бежать! — добавил он на ходу.

Бегом и шагом он преодолел около ста метров. Вновь побежал. Наконец он увидел ее на вершине небольшой возвышенности. Девушка остановилась. Кальхаун бросился к ней. Затем он увидел, что она поворачивает назад. Сняв оружие с предохранителя, он, чтобы привлечь ее внимание, выстрелил в землю.

Неожиданно девушка в панике бросилась бежать к нему. На мгновение она исчезла во впадине. На верхушке холма показались рога, а затем и все стадо. Четыре, двенадцать, пятнадцать, двадцать! Животные с яростью устремились вслед за девушкой.

Кальхаун вновь увидел девушку, бежавшую изо всех сил. Чтобы указать ей направление, он еще раз выстрелил и побежал быстрее. Мургатройд очень старался не отстать. Время от времени тормаль кричал, умоляя не бросать его: «Чи-чи-чи!»

На горизонте показалось еще большее стадо, состоявшее почти из ста животных. Оно двинулось вслед за первой группой. Вожак группы и его «гарем» побежали еще быстрее. Девушка убегала от них, но следовало учитывать инстинкт диких животных на открытом пространстве. Сам Кальхаун узнал об этом всего два дня назад. Животные атаковали только тех, кто находился на ногах. Человек на лошади был для них существом, которое можно терпеть или убегать от него. Человек же, стоявший на ногах, должен быть брошен на землю, растоптан и растерзан рогами.

Животные в первых рядах опустили головы. Бык бежал с закрытыми глазами, но коровы, часто более опасные, чем быки, бежали впереди с широко раскрытыми глазами и в злобном напряжении. Они бежали гораздо быстрее, чем это могла сделать девушка.

Она появилась на ближайшем холме, белая как мел, с развевающимися волосами. Ближайшее из животных было на расстоянии каких-то десяти метров, когда Кальхаун выстрелил. Одно из животных взревело, когда луч попал в него.

Зверь упал, а вслед за ним попадали и другие. Девушка уже увидела Кальхауна и, задыхаясь, из последних сил бежала к нему. Кальхаун встал на колено и без колебании открыл огонь по первой группе животных.

Но это не принесло успеха. За первыми появлялись все новые и новые животные. Казалось, что весь скот равнины объединился в этой безумной и слепой атаке. Слышен был частый, как барабанная дробь, громовой грохот копыт.

Все больше рогов и голов возникало над горой убитых Кальхауном животных. Их постигала та же участь. Образовался своеобразный барьер из убитых животных, который, однако, пытались преодолеть некоторые из все прибывающих коров. А Кальхаун все стрелял и стрелял без устали…

Ему все же удалось повернуть стадо. Сначала бросилась бежать небольшая группа, а затем за этой группой последовали остальные животные, подчиняясь извечному инстинкту диких животных: в случае возникновения опасности присоединяться к себе подобным. Появилось плотное, густое, все более непроницаемое облако пыли, за которым слышались топот копыт, рев, мычание.

Прошло несколько минут, и топот стал не таким интенсивным. Затем резко оборвался — и Кальхаун с девушкой оказались одни перед ужасной горой животных, которая спасла им жизнь. Они могли видеть крупы животных, которые даже мертвые словно продолжали свою безумную атаку, не понимая, куда они бегут и с какой целью.

Кальхаун задумчиво дотронулся до ствола своего бластера и округлил глаза, увидев, что ствол почти раскалился.

— Я только сейчас вспомнил, — сказал он холодно, — что не знаю вашего имени. Кто вы?

— Мэрил, — ответила она, судорожно сглотнув. — С-спасибо.

— Мэрил, вы — идиотка! Тот факт, что вы в одиночку покинули корабль, свидетельствует о том, что с головой у вас не все в порядке! Вы могли бы заблудиться, и мне это стоило бы нескольких дней поиска. А эти дни мне необходимы для гораздо более важных дел!

Он замолчал и перевел дух.

— Вы могли уничтожить даже ту маленькую возможность хоть что-то противопоставить планам, которые разрабатываются на Вельде! Вы действовали с такой концентрацией глупости и безумия, какую только можно вообразить!

А затем добавил с горечью:

— Кроме того, я вынужден был бросить Мургатройда где-то сзади, чтобы успеть вовремя. Он остался где-то на дороге, по которой двигались животные!

Он повернулся к ней спиной и мрачно сказал:

— Ладно! Возвращаемся на корабль и отправимся на Дейру. Мы должны туда добраться во что бы то ни стало. Эх, Мургатройд…

В это время они услышали, как кто-то тихо чихнул. Из облака клубящейся пыли появился Мургатройд. Измученный, весь покрытый пылью, с опущенным хвостом, он все чихал и чихал. Он передвигался, едва переставляя лапки, но как только увидел Кальхауна, чихнул еще раз и скорбным голосом сказал: «Чи!» Затем сел, ожидая, что Кальхаун подойдет и возьмет его на руки. Когда Кальхаун сделал это, он вцепился в него и трогательно зачастил: «Чи-чи-чи-чи», словно человек, испытавший невероятные ужасы и несчастья. По правде говоря, то, что такому маленькому животному, как Мургатройд, удалось спастись, и в самом деле было удивительным. Бог знает, как он не угодил под копыта сотен обезумевших животных! Большей частью это произошло благодаря везению, но необходимо было обладать фантастической ловкостью, чтобы не оказаться растоптанным.

Кальхаун направился в долину, где находился шахтерский поселок и где приземлился корабль. Мургатройд цепко держался за его шею. Мэрил уныло плелась за ним. Она была в том возрасте, когда девушки (да и мужчины соответствующего склада) из-за отсутствия многообещающего личного романа могли страстно увлечься какой-либо идеей или делом. Когда они посвящали себя подобным делам, то безгранично верили, что любой драматический поступок имеет смысл. Но сейчас Мэрил была убита случившимся.

Кальхаун больше не разговаривал с ней и молча шел вперед. В полутора километрах от гор были видны отдельные животные, оставшиеся от уничтоженного стада. Вскоре животные обратили на них внимание. Если бы речь шла о домашних молочных животных, не было бы причин для беспокойства. Но речь шла о диких животных. Кальхауну пришлось дважды применить оружие, чтобы пресечь попытки разъяренных животных атаковать их. Причем коровы были более озлобленными, чем быки. В основном это были отелившиеся коровы, которые защищали своих чад от возможного нападения со стороны Кальхауна.

Только вернувшись в долину, они вздохнули с облегчением. Но еще предстояло дойти до посадочной решетки и корабля. В воздухе витал запах смерти.

До корабля оставалось каких-то шестьдесят метров, когда раздался звук выстрела из бластера и луч прошел так близко, что Кальхаун ощутил его чудовищную энергию. Никакого предупреждения. Просто выстрел, который чуть было не положил конец карьере Кальхауна, да еще таким несправедливым способом.

Глава IV

Пять минут спустя Кальхаун выявил одного из кандидатов в убийцы. Тот прятался за грудой обломков из досок, которые со временем образовали прочную стену. Кальхаун поджег лучом своего оружия деревянную груду, а затем без всякой жалости выстрелил еще несколько раз, не давая покушавшемуся укрыться от пламени, охватившего доски. Он раз десять мог бы его уничтожить, но гораздо важнее было установить контакт. Поэтому он сознательно промахнулся.

Мэрил закричала, что прибыла с Дейры с посланием, но никто не ответил. Их было трое, вооруженных тяжелыми бластерами. Бластер того, укрытие которого поджег Кальхаун, взорвался в огне. Оставались двое.

Один, как наконец обнаружил Кальхаун, полз кустарником по направлению к платформе, откуда он мог выстрелить более удачно. Кальхаун прыгнул в какую-то яму, потащив за собой Мэрил, и тем самым укрылся от первого выстрела. Он почувствовал себя счастливым, убежденный, что наступит момент, когда можно будет накрыть незнакомца огнем, словно рыбу в бочке.

Третий незнакомец, выстрелив раз шесть, исчез из поля зрения. Очевидно, он решил обойти Кальхауна с тыла, в надежде, что с этой стороны у того нет защиты. Через некоторое время он доберется и до него.

Поэтому Кальхаун сконцентрировал огонь на том человеке, который пытался занять доминирующую на местности позицию. Незнакомец спрятался за валуном, примерно таким же, которые окружали Кальхауна. Тогда он поджег заросли кустарника там, куда целился противник. Дым укрыл его. Затем дюжину раз выстрелил по скале, служившей щитом для незнакомца. Скала запылала. Повалил белый пар, который уносило в противоположном от Кальхауна направлении. Он увидел, как убегает его противник. Видел настолько хорошо, что мог заметить синее пятно на правой стороне затылка.

Кальхаун что-то проворчал и повернулся в поисках третьего. Тот пробирался через густые заросли кустарника, и Кальхаун поджег довольно приличную площадь. Огонь быстро распространялся. Было очевидно, что эти трое в отличие от него не имели навыков тактики ведения боя с использованием бластеров. Между тем, прочертив в дыму дугу, позади него упал какой-то предмет. Ветер понес на Кальхауна густое облако белого дыма.

Инстинкт подсказал ему, что делать в данной ситуации. Он заставил девушку подняться и бежать к медкораблю. Дым от бомбы практически не достал ни его, ни Мэрил. Кальхаун, однако, почувствовал какой-то странный, не похожий на горящую растительность запах. Он задержал дыхание и ринулся вперед. Добежав до чистого воздуха, с силой выдохнул и глубоко вдохнул. Они пробежали половину расстояния до корабля. Мургатройд прыжками двигался впереди.

Но вдруг Кальхаун ощутил сильнейшее сердцебиение. Мускулы свело, и они стали очень напряженными. Появилось необычайно сильное волнение. Кальхаун чертыхнулся, но как сотрудник Медслужбы он не мог реагировать на эти симптомы как обычный человек без какой-либо медицинской подготовки. Кальхаун был хорошо знаком с действием слезоточивого газа, используемого полицией на некоторых планетах.

Но это было совсем другое и гораздо хуже. Он понял все, уже когда помогал Мэрил и заставлял ее бежать вперед, автоматически оценивая свои ощущения. Это был газ, вызывающий паническое состояние. Полиция его не использовала, потому что паника еще хуже, чем беспорядки. И сейчас Кальхаун испытывал все физические признаки страха и безграничного ужаса.

Он не мог преодолеть эти ощущения, но его клиническое состояние позволяло ему действовать. Наконец они достигли места посадки корабля. Один из его противников потерял оружие, и его можно было списать со счетов. Другой убежал от огня, и на какое-то время о нем также можно было забыть. Вдруг раздался выстрел, заряд прошел совсем рядом и ударился в обшивку корабля. Перебежав на другую сторону, Кальхаун стрелял до тех пор, пока не израсходовал все заряды.

Затем открыл люк шлюзовой камеры, в ярости от того, что весь дрожит. Затолкнул туда Мургатройда и девушку и закрыл люк в тот самый момент, когда еще один выстрел попал в корабль.

— Они… не ведают, что творят, — сказала в отчаянии Мэрил. — О, если бы они знали…

— Если хотите, поговорите с ними, — ответил Кальхаун. Его зубы стучали — это был симптом того ужаса, который явился следствием применения газа.

Нажав на одну из кнопок на пульте управления, он указал на микрофон. Затем схватил бутылку с кислородом и стал глубоко дышать. Кислород наверняка должен был сталь противоядием от паники, поскольку симптомы ужаса усиливают окислительные процессы в крови и мышцах и, если необходимо, делают возможными сверхчеловеческие усилия.

И если вдыхать воздушную смесь, в которой девяносто пять процентов кислорода, то эффект будет аналогичен тому, который наступает при использовании успокоительного газа. Сердце Кальхауна стало биться медленнее и почти пришло в норму, а тело расслабилось. Он взглянул на свои руки и увидел, что они уже не дрожат. Он почувствовал себя оскорбленным, ибо только что включал микрофон для Мэрил дрожащими руками.

Кальхаун повернулся к девушке. Та еще не начала говорить.

— Возможно, эти люди не с Дейры! — сказала она, все еще не придя в себя. — Мне только сейчас пришло это в голову! Возможно, это преступники, которые намеревались напасть на шахту и захватить груз руды.

— Чушь! — ответил Кальхаун. — Я видел одного из них достаточно близко, чтобы не ошибиться. Эти люди очень недоверчивы. Боюсь, что они уйдут из своего укрытия еще дальше. Как бы то ни было, теперь мы знаем, что некоторые из них могут нас услышать! На этом я и сыграю, а затем мы уберемся отсюда.

Он взял микрофон. Вскоре его голос заполонил тишину за бортом корабля, заглушая трели невидимых созданий.

— Говорит медицинский корабль «Эскулап 20», - загрохотал в динамиках голос Кальхауна. — Я покинул Вельд четыре дня назад, через день после прибытия отсюда грузового корабля, заполненного мертвыми пассажирами. На Вельде не знают, как это произошло, но подозревают «синекожих». Раньше или позже они все равно прибудут сюда для расследования.

Бегите! Заметайте ваши следы! Уничтожьте все следы вашего присутствия здесь! Бегите как можно быстрее! И еще одно предупреждение! Они настолько напуганы, что собираются уничтожить Дейру с помощью термоядерных бомб. И если они обнаружат следы вашего присутствия, они испугаются еще больше! Поэтому заметайте следы и бегите отсюда!

Усиленный во много раз голос разнесся по холмам. Слышно было очень хорошо. И там, где его услышали, могли понять.

Однако ответа не последовало. Кальхаун выждал некоторое время, затем пожал плечами и сел за пульт управления.

— Не так-то легко убедить отчаявшихся людей в их собственных ошибках, — заметил он. — Мургатройд, держись!

Двигатели взревели. Затем послышался еще более ужасный грохот, способный заглушить все остальные шумы, и корабль начал подниматься, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Когда он достиг границы атмосферы, то набрал уже достаточную скорость для полета в свободном космосе. Тогда Кальхаун остановил двигатели.

Затем он занялся астрогалактическими расчетами, чтобы сориентировать корабль после старта с планеты, которая вращалась со своей собственной скоростью. После этого ему нужно было рассчитать маршрут полета к другой планете в подпространстве на базе координат той системы, откуда он стартовал, и той, куда направлялся.

В подобных случаях, как правило, предстояла чрезвычайно тонкая работа по поиску звезды четвертой величины, одна из планет которой и была целью полета. Кальхаун блестяще выполнил эту операцию и направил корабль по нужному курсу.

— Входим в подпространство. Пристегнуться! — сказал он наконец.

Все вокруг завертелось. Появились тошнота, головокружение, ужасное чувство падения по какой-то немыслимой сумасшедшей спирали. Затем тишина, устойчивость и темнота за бортом корабля. Маленький аппарат в очередной раз вошел в подпространство.

Долго молчавшая девушка с беспокойством спросила:

— А что сейчас вы намереваетесь делать?

— Лечу на Дейру, — ответил Кальхаун. — На Ориде я попытался убедить находящихся там «синекожих» бежать оттуда как можно быстрее. Не знаю, удалось ли мне это сделать. Но все, что происходит, мне не очень нравится. Даже если возникает голод, люди не должны отчаиваться! Отчаяние не даст возможности мыслить разумно и находить верное решение!

— Я теперь понимаю… какая я была дура!

— Забудьте об этом. Я сейчас говорил не о вас. Просто я столкнулся с проблемой, которую Медицинская служба должна была решить несколько поколений назад! А сейчас это уже выходит за рамки только обязанностей Медслужбы. Жуткая неразбериха! Прежде чем я докопался до сути проблемы, эти идиоты с Орида… Я имею в виду то, что произошло до моего прибытия на Вельд. В результате — эмоциональный взрыв, вызванный кораблем с мертвецами, которых никто не хотел убивать.

Мэрил покачала головой.

— Эти типы с Дейры, — с досадой продолжил Кальхаун, — никогда не должны были отправляться на Орид. И если уж это случилось, они должны были поселиться на континенте, на котором не было шахтеров с Вельда, и охотиться ради спортивного интереса в свои выходные дни! В противном случае их должны были обнаружить. Что и произошло!

Кроме того, если бы они находились на достаточном расстоянии от шахты, они могли бы уничтожить тех, кто их обнаружил, прежде чем новость стала известной остальным. Однако шахтеры засекли охотников, приблизились достаточно близко, чтобы убедиться, что это «синекожие», затем вернулись на шахту и подняли тревогу.

Девушка ожидала окончания его объяснений.

— Я отдаю себе отчет, что это всего лишь гипотеза. Но пока все укладывается. Таким образом, возникла дилемма: или шахтерский поселок должен исчезнуть, или история с существованием «синекожих» на Ориде должна быть представлена маловероятной. «Синекожие» испробовали оба варианта. Применили газ, вызывающий панику, против стада диких животных и направили их на поселок! «Синекожие» применили этот же газ и в самом поселке, когда животные бросились на него. Результат не заставил себя ждать.

Девушка продолжала внимательно слушать.

— К несчастью, когда шахтеров охватила паника, они бросились к кораблю. Трагедия заключалась в том, что вместе с ними газ проник в корабль, и в таком состоянии он стартовал. Они направились к Вельду, вошли в подпространство, а поскольку автопилот в любом случае был сориентирован на Вельд, сочли это самым быстрым способом бежать от воображаемого преследования. Но они ведь продолжали как сумасшедшие вдыхать газ, державший их в состоянии паники, до тех пор, пока все не умерли!

Воцарилось молчание. Наконец после долгой паузы Мэрил спросила:

— Вы считаете, что дейрианцы в самом деле хотели убить их?

— Я думаю, что они круглые дураки! — ответил раздраженно Кальхаун. — Всегда есть люди, требующие от полиции применить этот газ при беспорядках. Но это слишком опасно. Никто не знает, что можно ожидать от человека, охваченного паникой. Представьте себе в панике сто, двести, триста человек. Они такое натворят! Да, все это огромная ошибка!

— Но вы хотя бы не обвиняете их?

— Только в их глупости. Но если бы я находился на их месте, то, возможно…

— Откуда вы родом? — неожиданно спросила Мэрил.

Кальхаун резко повернул голову.

— Нет! Не оттуда, откуда вы подумали. Я не с Дейры. Тот факт, что я по-человечески отношусь к дейрианцам, еще не означает, что я один из них! Я — сотрудник Межзвездной медицинской службы и делаю то, что должен делать, — голос его стал раздраженным. — Черт меня побери, но мой долг — решать проблемы здравоохранения, выявлять существующие и возможные причины смерти людей! И если на Вельде уверены, что дейрианцы вновь находятся в космосе и именно они убили жителей их планеты, то в этом ничего здорового нет! Больше того, они уже почти готовы сбросить на Дейру термоядерные бомбы и уничтожить планету!

— Пусть лучше бомбы, чем медленная голодная смерть! По крайней мере быстрее! — с жаром ответила Мэрил.

Кальхаун посмотрел на нее, раздражаясь еще больше.

— Вновь неурожай?

Девушка утвердительно кивнула.

— Сильный голод?

Еще один кивок.

— В таком случае голод — это прабабушка всех санитарных проблем! — воскликнул он. — И именно поэтому меня это касается больше всех!

Он вскочил в тут же вновь сел.

— Я устал, — без обиняков сказал он. — Мне просто необходимо выспаться. Вы не могли бы взять книгу или Заняться чем-либо еще в другом отсеке? Нам с Мургатройдом необходимо на время отключиться от реальности. Если повезет, то после отдыха у меня останутся обо всем лишь воспоминания как о кошмарном сне. Так будет лучше!

Оставшись в командном отсеке в одиночестве, он попытался прилечь поудобнее, но не смог. Тогда он устроился в комфортабельном кресле и начал размышлять.

Занимался этим он довольно долго. Возможно, это был способ пожалеть самого себя и получить хотя бы эмоциональное удовлетворение. С другой стороны, так можно было оценить вес неблагоприятные факторы. Оптимист по натуре мог бы их просто проигнорировать, но нельзя выпутаться из неприятной ситуации достойно, не принимая во внимание любую мелочь.

Кальхаун глубоко задумался о том, как решить проблемы, возникшие у народа Дейры, или хотя бы улучшить положение. Это был его профессиональный долг сотрудника Медслужбы. Население планеты помечено этими синими пигментными пятнами вследствие эпидемии, охватившей планету три поколения назад. Эти отметины, которые легко можно было принять за признаки инфекционного заболевания, стали причиной страха и ненависти их соседей. Дейра превратилась в планету изгоев, выброшенных из человеческого сообщества.

А сейчас на Дейре уже второй раз возник голод. И жители не хотят спокойно умирать. На планете Орид была пища, гигантские бесхозные стада скота. Поэтому было естественным решением послать один или несколько кораблей для доставки пищи страдающему от голода народу.

Но эта вынужденная и отчаянная экспедиция вызвала безумный страх у жителей Вельда.

Как никогда Вельд был охвачен этой истерией и поэтому неизбежно превратился во врага изголодавшейся планеты. По иронии судьбы Вельд в это время так процветал, что вынужден был складировать на орбите излишки продовольствия.

Сотни тысяч тонн зерна вращались вокруг Вельда в своих хранилищах, в то время как народ на Дейре, умирая от голода, вынужден был прибегнуть к единственному средству — воровать какую-то часть бесчисленного стада диких животных на Ориде. Впрочем, это вряд ли можно было назвать воровством.

«Синекожие» на Ориде не могли доверять Кальхауну, поэтому притворились, что ничего не слышали. А может быть, и не услышали. Они были заброшены и преданы всем человечеством. Им постоянно угрожали сторожевые корабли, находившиеся на орбите вокруг планеты и готовые в любой момент уничтожить любой их корабль…

Так рассуждал Кальхаун. В это время Мургатройд, все время зевая, свернулся калачиком в своем закутке, тщательно прикрыв нос пушистым хвостом.

Спустя какое-то время Кальхаун услышал странные звуки, похожие на специально издаваемые шумы, предназначенные для того, чтобы лучше переносить абсолютную, сводящую с ума тишину полета в подпространстве. Кальхаун поднял голову и внимательно прислушался. Звуки явно раздавались внутри корабля.

Он постучал в дверь спального отсека. Звуки моментально прекратились.

— Выходите, — приказал он через дверь.

— Все нормально, — неуверенно ответила Мэрил. Помолчав, добавила: — Я шумела? Мне приснился дурной сон!

— Я хотел бы хоть раз услышать от вас правду. Пожалуйста, поторопитесь.

Послышались легкие шаги. Наконец дверь открылась и появилась Мэрил. Похоже, она плакала. Девушка поспешно сказала:

— Не обращайте внимания на мой странный вид, я спала.

— Напротив, — с досадой сказал Кальхаун. — Вы плакали, а вовсе не спали. Я не знаю почему. Чувствую себя настолько подавленным, что сам бы всплакнул, если бы мог. Раз уж вы не спите, помогите мне. Я тут сидел и размышлял о некоторых вещах. Чтобы продолжить, мне нужны дополнительные факты. Вы можете их предоставить.

Девушка судорожно сглотнула и сказала:

— Попытаюсь.

— Кофе? — предложил Кальхаун.

Мургатройд тут же высунул голову из своего убежища.

«Чи?» — спросил он с интересом.

— Спи, — сухо приказал Кальхаун. — Мне необходимо кое-что выяснить об этих пигментных пятнах, — непринужденно начал он. — Возможно, вам покажется странным, что я думаю об этом именно сейчас. Но это самое важное! До тех пор, пока жители планеты Дейра будут иметь внешность, отличную от других, их будут считать чужаками. Пока они будут неприятны другим, их будут считать воплощением зла.

Он как челнок ходил по отсеку.

— Расскажите мне об этих пятнах. У них различные форма, размеры и появляются они в разных местах? Например, у вас нет их ни на лице, ни на руках!

— У меня вообще их нет, — сдержанно ответила девушка.

— Я думал…

— Не у всех они есть. Некоторые рождаются с пятнами, но в детстве они пропадают. И когда люди вырастают, их не отличить от жителей Вельда или любой другой планеты. И у их детей никогда не бывает пятен.

Кальхаун пристально посмотрел на девушку.

— Поэтому вы не можете доказать, что вы с Дейры?

Девушка кивнула. Кальхаун вдруг вспомнил, что обещал кофе, и принялся его готовить.

— Когда вы покинули свою планету, вы много путешествовали по различным звездным системам. Наверняка вы побывали на планетах, где понятия не имели, что такое Дейра и «синекожие». Вы могли ведь там остаться и забыть обо всем. Но вы этого не сделали. Почему? Ведь вы не из «синекожих»?

— Как раз наоборот! — воскликнула Мэрил. — Мои родители, братья, сестры — все. Корван… — и осеклась, прикусив губу.

Кальхаун никак это не прокомментировал, но про себя отметил имя.

— Поскольку у вас пятен нет, значит, они исчезли еще у ваших родителей. Нечто подобное уже случалось на планете Трэйли! Там речь шла о вирусе, даже целой группе вирусов. Обычно люди обладают иммунитетом против них. И нужно оказаться в ужасных материальных условиях, чтобы вирусы поразили организм и произвели какой-либо эффект. Но если уж вирус укоренился, он передается от матери к детям. И умирали только дети!

Кальхаун налил обоим кофе. Мургатройд тут же вылез из своего угла и беспокойно запищал: «Чи-чи-чи!»

Кальхаун рассеянно налил кофе в маленькую чашку Мургатройда и протянул ему.

— Но это превосходно! — с жаром воскликнул он. — Синие пятна появились после эпидемии, не так ли? И те, которые вылечились…

Мэрил уставилась на Кальхауна, рассуждения которого были в высшей степени профессиональны. Он разговаривал с ней не как с живым человеком, а как с источником информации.

— Ну и ну! — холодно сказала Мэрил. — И много еще у вас в запасе таких же оскорбительных вопросов?

Кальхаун от удивления рот открыл. Затем мрачно пробормотал:

— Я — тупица, Мэрил. Простите, но вы слишком чувствительны. В моих вопросах нет ничего оскорбительного лично для вас!

— Нет, есть! — воскликнула девушка. — Я родилась среди этих людей и одной с ними крови. И если бы на Вельде узнали, кто я… я бы давно была мертва! И именно Корван послал меня туда на разведку, посоветовав при этом именно то, о чем вы сказали: забыть все, что хоть как-то могло напомнить о Дейре, включая его самого. Но это уже личное!

Кальхаун наморщил лоб, не зная, что делать.

— Извините. Пейте кофе.

— Не хочу. Я хотела бы умереть, — с горечью сказала Мэрил.

— Если вы продолжите со мной путешествие, ваше желание может осуществиться. Ладно, больше я не задам вам ни одного вопроса.

Она повернулась и направилась в спальный отсек. Кальхаун смотрел ей вслед.

— Мэрил!

— Да, слушаю вас.

— Почему вы плакали?

— Вы все равно не поймете, — спокойно ответила девушка. Кальхаун пожал плечами, подняв их почти до ушей. Он посвятил себя всего своей профессии и был очень компетентен в ней. Но самый компетентный профессионал никогда не поймет до конца женщин. И как бы ему это ни досаждало, он вынужден был оставить на волю провидения решение личных проблем Мэрил. Существовали и ждали своего решения и более важные дела.

Сейчас у него уже было кое-что для работы. Он лихорадочно стал искать информационные кассеты, наконец нашел блок с информацией по интересующей его теме. Оставив командный отсек, пошел в камеру хранения корабля. Там он отыскал сверххолодильник, содержимое которого хранилось при температуре сжиженного воздуха.

Надев толстые перчатки, он взял специальные щипцы и извлек пластиковый контейнер, в который был встроен тщательно закупоренный стеклянный пузырек. Когда Кальхаун извлек его, контейнер моментально покрылся льдом и после закрытия морозильной камеры уже находился в толстой непрозрачной упаковке из замороженной жидкости.

Затем Кальхаун вернулся в командный отсек, открыл панель, и взору предстала небольшая, но удивительно компактная биологическая лаборатория. После этого блок был помещен в специальный сосуд, температура в котором стала медленно повышаться до определенной отметки, а затем постоянно поддерживалась на этом уровне. По всей видимости, это была живая культура, которая могла произвести любое мыслимое количество себе подобной. Кальхаун с высокой точностью отрегулировал установку.

— Нам предстоит прекрасный рабочий день, — сказал он Мургатройду. — Ну а теперь мы заслужили отдых.

Долгое время на борту корабля не было слышно ни звука, ни движения. Девушка то ли спала, то ли нет. Кальхаун расположился в кресле, которое нажатием кнопки превращалось в очень удобную кровать. Мургатройд оставался в своем закутке, обернув мордочку хвостом.

Время от времени раздавались мягкие, негромкие шорохи и шепоты, которые никого не беспокоили. Они создавали ощущение жизни на борту. Их специально для этой цели и записывали на пленку. И если бы не они, корабль казался бы могилой.

Когда наступил следующий «корабельный день», магнитофонная запись обычной утренней активности создавала очень естественную атмосферу.

Кальхаун проверил пластиковый контейнер и его содержимое, прочел показания прибора, зафиксированные во время его сна. Затем поместил уже оттаявший контейнер под микроскоп и увидел, как бесконечно малые частицы жизни размножаются в питательной среде, замороженной вместе с ними. Очень довольный, он вновь поместил контейнер в инкубационную камеру.

Мэрил приветствовала его довольно прохладно. Они позавтракали. Рядом, на полу, Мургатройд ел свой завтрак с неизменной маленькой чашкой кофе.

— Я все это время думала, — спокойно сказала Мэрил, — и, кажется, могу сформулировать некоторые идеи, способные помочь Дейре.

— Очень любезно с вашей стороны, — пробормотал Кальхаун.

Теоретически сотрудник Медслужбы обладал необходимой компетенцией для решения любой чрезвычайной проблемы. Право объявлять карантин на той или иной планете и таким образом заморозить всю межзвездную торговлю было достаточным, чтобы заставить правительство любой солнечной системы выполнять требования службы. Но на практике Кальхаун мог воспользоваться только теми средствами, которые были в его распоряжении.

И если на Вельде не обращали внимания на закон, когда речь шла о «синекожих», то, естественно, власти Дейры не могли чувствовать себя спокойно. У них был богатый опыт полной изоляции и остракизма, когда их и за людей не считали. И в данном конкретном случае у Кальхауна не было никакой власти.

— Могу я вас спросить, какое влияние вы там имеете?

— Там есть один человек, который очень хорошо ко мне относится! Я не знаю точно, какой официальный пост он сейчас занимает, но уверена, что он один из руководителей планеты. Я ему расскажу, как вы действовали до сих пор, о вашей позиции в этом вопросе, о вашей принадлежности к Медслужбе. Я уверена, что он будет рад вам помочь.

— Прекрасно, — прокомментировал Кальхаун, закивав головой. — Должно быть, это Корван!

— Откуда вы знаете?

— Интуиция. Ладно. Доверюсь ему.

Но он сказал неправду. Этот и весь следующий день он проработал в лаборатории. Девушка все время молчала. Мургатройд попытался вступить с ней в некое подобие беседы, но девушка была явно не расположена к ней.

Начал приближаться момент выхода из подпространства. Пока корабль представлял собой изолированный мир, легко было с надеждой смотреть в будущее. Но когда стал приближаться момент контакта, а л некотором смысле и конфликта, с другими, большими мирами, перспективы казались уже не такими блестящими. Хотя Кальхаун и разработал план действий, шансов на его осуществление было мало.

Он сел за пульт управления и посмотрел на часы.

— У меня уже все готово, — сказал он Мэрил. — Остается ждать результат. Если кто-нибудь на Дейре выслушает меня и последует моему совету, если на Вельде откажутся от своих безумных идей и если ничего не произойдет, чего я опасаюсь, тогда, может быть, и удастся что-нибудь сделать.

— Я уверена, что вы сделаете все от вас зависящее, — вежливо сказала Мэрил.

Кальхаун вымученно улыбнулся и вновь посмотрел на часы. Кроме начала и конца полета в подпространстве, в самом полете никаких неприятных ощущений не было. Сейчас наступал момент выхода из подпространства. Кальхаун констатировал, что все, что могло произойти, уже произошло. Могло оказаться, что произошло даже больше, чем предусматривали его планы. Возможно, Вельд уже послал корабли к Дейре. Или Дейра охвачена полнейшей безысходностью.

Когда он повернулся, то увидел, что Мэрил в отчаянии. Медицинский корабль находился на расстоянии в один световой год от солнца, вокруг которого вращалась Дейра. Кальхаун направил корабль к ней. Дейра появилась с другой стороны желтой пылающей звезды. Прошло время, прежде чем корабль приблизился к планете.

Кальхаун сообщил данные о себе и корабле, запросив координаты для посадки. Возникла некоторая растерянность, словно просьба была настолько необычной, что не было готового ответа. Посадочная решетка находилась на ночной стороне планеты. Наконец силовые поля захватили корабль и он стал спускаться.

Кальхаун заметил, что Мэрил превратилась в комок нервов. Она судорожно сжимала руки, пока корабль не совершил посадку.

Когда Кальхаун открыл люк, в темноте перед собой он разглядел вооруженных бластерами людей, а небольшая пушка была нацелена на корабль.

— Выходите! — раздался резкий голос. — Если попытаетесь что-нибудь сделать, взлетите на воздух! Ваш корабль и его содержимое арестованы правительством планеты!

Глава V

Казалось, что воздух пронизан призраком голода. Вооруженные люди, встретившие корабль, были очень худые. Зажегся свет, и густая тень легла на землю. Вся группа, арестовавшая Кальхауна, была в форме, которая висела на них как на вешалке. При свете было видно, насколько изможденными были их лица: щеки ввалились, кожа в пигментных пятнах, о которых Кальхаун уже слышал. Они больше походили на покойников.

У человека, ближе всех находившегося к выходному люку медицинского корабля, от половины щеки до самого лба тянулось чудовищное темно-синее пятно неправильной формы. У человека, который стоял рядом с ним, все горло было синее. Остальные участки тела были меньше отмечены, за исключением левого уха. Кроме того, кожный покров головы был весь в крапинках.

Командир этой далеко не вежливой группы (возможно, это был взвод) сделал властный жест рукой. Рука также была синей, кроме двух пальцев, которые при ярком свете казались белее мела.

— Выходите! — грубо приказал командир. — Ваши запасы питания конфискованы. Вы получите свою долю на равных основаниях со всеми, но…

Неожиданно Мэрил из-за спины Кальхауна произнесла две совершенно непонятные фразы. Очевидно, это был своего рода пароль. Но группа довольно скептически восприняла услышанное.

— О, вы наша землячка, не так ли? — с иронией сказал командир. — У вас будет возможность доказать это. Идите сюда!

Кальхаун перебил его:

— Это медицинский корабль. Внутри него находятся лекарства и бактериологические культуры. Их вы не должны трогать ни в коем случае. Неужели вам мало предыдущих эпидемий?

«Синерукий» все так же с иронией продолжил:

— Я вам сказал, что правительство налагает арест на ваш корабль, но не говорил, что грабит его. С полным запасом продовольствия вам отсюда не выбраться! По правде сказать, маловероятно, что вы вообще отсюда улетите!

— Мне необходимо переговорить с представителями власти, — перебил его Кальхаун. — Мы прибыли сюда с Вельда. — Он почувствовал почти физическую ненависть вокруг себя, стоило ему упомянуть о Вельде. — Там волнения. Они хотят сбросить на вашу планету термоядерные бомбы. Поэтому для меня очень важно поговорить сейчас с кем-либо из компетентных представителей власти, чтобы принять меры предосторожности!

Он спустился на землю. Позади него послышалось испуганное «чи-чи», и Мургатройд, словно понимая сложность ситуации, подбежал к нему и, забравшись на грудь, обхватил шею.

— А это что такое?!

— Это тормаль, — объяснил Кальхаун. — Это не домашнее животное. Ваши врачи должны иметь о нем информацию. Это — медицинский корабль, а я — сотрудник Межзвездной медицинской службы. Это животное — важный член экипажа медицинского корабля и останется со мной!

«Синерукий» грубо оборвал его:

— Вас уже ждут, чтобы задать ряд вопросов. Идите!

Со стороны посадочной решетки подъехал автомобиль. Его колеса были настолько старомодными, что практически не использовались в развитых планетарных системах. Так что Дейра отставала не только внешне.

— Эта машина отвезет вас в Министерство обороны, и вы сможете сказать там все, что хотите. Но не пытайтесь вернуться к кораблю! Его будут хорошо охранять!

Машина была предназначена для водителя и трех пассажиров медкорабля. Но несколько солдат втиснулись в нее, и машина, подпрыгивая, покатилась к посадочной решетке. Минула ее, выехала на автостраду и увеличила скорость.

По обеим сторонам дороги были видны дома. Только в немногих из них горел свет. Была ночь, и персонал посадочной решетки напомнил о голоде таким образом, что тишина и темные здания уже казались не символом сна и покоя, а безысходности и истощения.

Вдоль автострады горели редкие фонари. Водитель вынужден был включить фары еще и потому, что дорога нуждалась в ремонте и ездить по ней нужно было осторожно. Это плохое освещение между тем высвечивало и другие признаки упадка: грязь, дома в запущенном состоянии, там и сям мусор и отбросы.

Отсутствие звезд на небе усугубляло ощущение тоски, нищеты и голода.

Мэрил нервно спросила у водителя:

— Голод стал еще сильнее?

Тот утвердительно кивнул, но ничего не сказал. На затылке у него было видно синее пятно. Оно тянулось вплоть до шеи.

— Я не была здесь два года. Тогда голод только начинался. Карточную систему еще не вводили.

Водитель спокойно ответил:

— А сейчас уже введена.

Впереди показалось большое открытое пространство. Огни, которые его ограждали, были слабые и редкие.

— Все, похоже, стало хуже, даже огни.

— Вся энергия используется для обогрева полей с целью получения урожая зимой. Однако результаты не ахти какие, — сказал водитель…

Кальхаун интуитивно почувствовал, что Мэрил облизала губы.

— Я была послана на Трент, а оттуда отправилась на Вельд, — начала объяснять девушка. — Отчеты я послала почтой на Трент. И если только была возможность, кто-нибудь должен был переслать их сюда.

Водитель ответил:

— Все знают, что человек с Трента пропал. Возможно, его схватили, или кто-нибудь его увидел без грима. Или он решил больше не считать себя гражданином нашей планеты. А впрочем, какая разница!

Кальхаун удивленно поднял брови. Водитель был абсолютно равнодушен. Он уже потерял все надежды. Но люди не должны так отчаиваться. Они не должны воспринимать враждебность окружающих как фатальный план их уничтожения.

Мэрил быстро спросила Кальхауна:

— Вы все понимаете? Дейра — это планета из тяжелых металлов. В нашей почве нет легких элементов. Калий встречается очень редко. Именно поэтому наша почва малоплодородна. До эпидемии мы обменивали металлы и готовую продукцию на пищу и калий. Но после эпидемии внешней торговле пришел конец. На нас наложили карантин.

— Я это уже понял, — ответил Кальхаун. — Медслужба должна была сделать все, чтобы этого не произошло. Поэтому сейчас ее долг положить этому конец.

— Слишком поздно, — вмешался в разговор водитель. — Как бы Медслужба ни работала! Уже есть план уничтожить часть населения, чтобы хватило еды для оставшихся. И необходимо решить всего две проблемы. Первая — кто должен остаться жить, вторая — на каком основании.

Автомобиль направился в сторону группы огней, чуть более сильных, которые виднелись на противоположной стороне открытого пространства. По мере приближения свет становился все ярче.

— Меня интересует некто… Корван, — неуверенно вымолвила девушка. Кальхаун не расслышал имя полностью. А Мэрил тем временем продолжила: — Он занимался исследованиями в области создания растений, годных в пищу. Я думала, ему удалось добиться успеха…

Водитель язвительно ответил:

— О да! Конечно! Все об этом знают! Он сделал удивительное открытие! Он и его команда разработали технологию приготовления пищи из травы. Можно набить живот этой травой и не чувствовать голода, но это все равно что не есть ничего! Люди все так же умирают от голода. Но он продолжает исследования и отвечает в правительстве за этот участок работы.

Автомобиль въехал в большие ворота и остановился перед освещенной дверью. Охрана выскочила из машины. Они внимательно следили за тем, как Кальхаун с Мургатройдом на груди выходит из машины.

Спустя несколько минут их провели в комнату, где срочно собрались члены правительства планеты Дейра. Спуск космического корабля на планету, очевидно, явился событием неординарным. Этим и объяснялся срочный созыв кабинета министров. Кальхаун заметил по их лицам, что питались они ничуть не лучше, чем охрана космопорта.

Все собравшиеся уставились на Кальхауна и Мэрил странно горящими глазами. Это объяснялось тем, что на лицах вошедших не было видно следов голода. В отличие от дейрианцев гости не знали, что такое урезанный рацион питания. Все это неизбежно порождало ненависть к чужакам с других планет.

— Меня зовут Кальхаун, — сухо и уверенно сказал командир медицинского корабля. — У меня есть все необходимые в таких случаях документы сотрудника Межзвездной медицинской службы. А сейчас…

Он не стал дожидаться допроса. Рассказал присутствующим об ужасном состоянии дел в Секторе 12 медслужбы. Чтобы исправить нетерпимую ситуацию, службой были посланы в этот сектор сотрудники других секторов. Он является одним из них. Затем рассказал им о своем прибытии на Вельд, о том, что там произошло, включая эпизод, когда ему пришлось доказывать, что он не дейрианец. Наконец, о прибытии «корабля смерти» с Орида.

Он сообщил им информацию, которая их интересовала и которой они не располагали. Затем об обстановке на Ориде и о цели визита, о встрече с людьми, которые там находились. Когда он закончил свой рассказ, воцарилось молчание. Кальхаун нарушил его:

— Да, вот еще что. Мэрил — ваш человек. Она может подтвердить все, что я рассказал. Еще раз повторяю: я — сотрудник Медслужбы и должен выполнить работу, которую давно уже нужно было сделать. В мою задачу входит проверка состояния здоровья на планете, а также выработка рекомендации, как улучшить положение дел. Я буду вполне удовлетворен, если смогу поговорить с руководителями вашей санитарной службы. Похоже, положение очень плохое, и нужно что-то делать.

Неожиданно кто-то горько рассмеялся.

— Что вы порекомендуете как средство от нашего постоянного голода? — презрительно спросил незнакомец. — Вот наша главная санитарная проблема!

— Порекомендую пищу, — ответил Кальхаун.

— И где мы можем изготовить «лекарство»?

— Есть у меня ответ и на это, — сухо произнес Кальхаун. — Я хочу поговорить со всеми пилотами космических кораблей планеты. Соберите их, и я уверен, что они одобрят мою идею.

Установилось скептическое молчание.

— Орид…

— Речь не идет об этой планете. Вельд в поисках дейрианцев перевернет ее вверх дном. И если они кого-нибудь там обнаружат, то сбросят бомбу на Дейру.

— Все наши пилоты находятся сейчас на Ориде, — сказал высокий мужчина. — Если вы сказали правду, возможно, они учтут ваше предупреждение и вернутся. А заодно доставят мясо.

Его рот шевелился довольно своеобразно, и Кальхаун знал, что это было следствием мыслей о пище.

— Это мясо будет отправлено в больницы! — энергично распорядился другой человек. — Сейчас его не столько, сколько было два года назад!

— Его никто и не ест, — пробормотал высокий. — Но сейчас нужно решить, как поступить с этим Кальхауном. Не думаю, что он способен совершить чудо, но узнать, врет он или нет, мы можем. Поставьте охрану к кораблю. А наши врачи пусть его допросят. И если он в самом деле из Медслужбы, они это быстро выяснят. А теперь что касается этой Мэрил…

— Меня проверить очень просто, — сказала девушка. — Я была послана для сбора информации и дальнейшей пересылки ее в зашифрованном виде одному из наших людней на Тренте. Моя семья находится здесь. Они узнают меня. И еще… Здесь есть один человек, который работал над созданием новых видов продуктов, и я знаю, что стало возможным использовать растительность в качестве пищи. Он может опознать меня.

Кто-то безжалостно рассмеялся.

У Мэрил перехватило дыхание.

— Я бы хотела увидеть его, — повторила она. — А затем и семью.

Несколько человек с синими пятнами повернулись к ней. Широкоплечий мужчина сказал без обиняков:

— Не надейтесь, что им будет приятно вас видеть. И лучше не показывайтесь на публике. Вы выглядите как человек, который хорошо питается. Они вас могут возненавидеть.

Вдруг Мэрил начала плакать. Мургатройд удивленно сказал свое «чи-чи».

Кальхаун прижал зверька к себе. Возникло некоторое замешательство, и Кальхаун оказался лицом к лицу с министром здравоохранения. Он казался самым удрученным из всех, собравшихся допросить Кальхауна. Он сразу предложил проверить положение в больницах.

Это было не очень разумно, так как люди, получавшие половину и менее положенного рациона, ночью нуждались в сне. Большая часть населения из обычных двадцати четырех часов спала столько, сколько могла. Было гораздо приятнее спать, чем проснуться и страдать от постоянного чувства голода.

Существовала еще одна деликатная проблема. Постоянный голод производил гнетущий эффект на всех. Споры стали обычным делом. И люди, которые могли бы формировать общественное мнение, испытывали стыд от того, что их постоянно одолевала мысль о еде. Поэтому лучше было спать.

Даже при таком положении дел Кальхаун отправился в больницы и находился там до рассвета. То, что он там обнаружил, привело его в бешенство. Было очень много больных детей. Во всех случаях голод усугубил их болезни. И не было достаточно пищи, чтобы улучшить их состояние. Врачи и медсестры экономили свой собственный рацион для больных. И большей частью это были добровольные жертвы, потому что никто не мог скрыть, что он лучше питается, чем остальные.

Кальхаун принес с корабля гормональные препараты, ферменты, различные лекарства. Вес это время охрана не спускала с него глаз Он продемонстрировал, как с помощью синтеза и автокатализа из маленьких образцов воспроизводить эти вещества до бесконечности. Некоторые врачи не ощущали иронии в том. что Для лечения от недоедания их обучают чисто техническим приемам, тогда как люди не едят и половины положенного. Они одобрили действия Кальхауна. Более того, они одобрили и присутствие Мургатройда, когда Кальхаун объяснил его роль в экипаже.

Кальхаун узнал о двух открытиях, которые сделал Корван. Ни одно из них не было в достаточной степени конструктивным.

Между тем он самоотверженно продолжал работать, вначале в больницах, а затем на корабле под присмотром охраны, продолжая исследовать пластиковый контейнер с биокультурой, которая с каждым днем развивалась все больше и больше.

Он выращивал эту культуру. Взяв у больных, умерших в клиниках, пигментные кожные участки, Кальхаун тщательно их исследовал, дотошно проверяя возникшую у него теорию. Для этих целей ему был нужен электронный микроскоп. В синих пятнах он обнаружил вирус, аналогичный открытому на планете Трэйли.

Вирус Трэйли передавался от матери к сыну. Наследственность болезни была доказана при анализе полуживых вирусных частиц. Затем Кальхаун крайне осторожно поместил в вирусную культуру материал, который он вырастил в пластиковом контейнере. Стал наблюдать, что происходит.

Он остался доволен настолько, что, зевнув раз-другой, едва добрался до кровати. Охрана удивленно наблюдала за ним.

Этой ночью с Орида вернулся корабль, нагруженный замороженными тушами. Кальхаун ничего этого не знал. Но на следующее утро появилась Мэрил. Под глазами у нее были синие круги, а выглядела она как человек, который потерял все самое важное в жизни.

— Со мной все в порядке, — отрезала девушка, когда Кальхаун обратил внимание на ее внешний вид. — Я навестила мою семью. Видела и Корвана. Чувствую себя очень хорошо.

— Вы питались не лучше меня.

— Как я могла! Мои сестренки — такие худенькие! Питание строго нормировано и дает положительный результат. Даже для меня нашлось питание. Но мне кусок не лез в горло! Я отдала большую часть еды сестренкам, и они перессорились из-за нее!

Кальхаун ничего не сказал. Комментарии были излишни. А девушка безутешно добавила:

— Корван сказал, что мое возвращение — глупость.

— Возможно, он прав.

— Но я должна была вернуться! И сейчас… ведь на Вельде и на корабле я ела что хотела и сколько хотела, а сейчас мне стыдно, потому что они в это время умирали от голода. И когда я вижу, что с ними сделал голод… Это ужасно — умирать от голода и ни о чем другом, кроме еды, не думать!

— У меня есть надежда кое-что сделать! Если бы у меня была возможность переговорить с астронавтами!..

— Этой ночью с Орида вернулся корабль, — дрожащим голосом сказала Мэрил. — Он загружен замороженным мясом, но для всей планеты это — капля в море! И если Вельд предпримет на Ориде поиски дейрианцев, мы не сможем больше туда летать. Кроме того, — неожиданно добавила девушка, — есть несколько пленных шахтеров, которым не удалось занять место на «корабле смерти». Дейрианцы, напугав скот, захватили их. Они вынуждены были это сделать!

— Верно, — согласился Кальхаун. — Вряд ли было бы уместно оставить вельдианцев на Ориде с перерезанным горлом. Или живыми, чтобы они рассказали о присутствии на планете «синекожих». Даже если им сейчас перережут горло. Это и есть программа?

Мэрил задрожала.

— Нет. Они находятся в равных с жителями Дейры условиях. И народ следит за этим. Вельдианцы уверены в том, что в любой момент могут умереть от эпидемии, раз они живут вместе с дейрианцами. А люди смотрят на них и смеются. Но здесь нет ничего смешного!

— Естественно, — сказал Кальхаун, — но нельзя сказать, что это отношение к ним — милосердие. Послушайте! А как насчет этих пилотов? Мне они очень нужны, чтобы осуществить одну идею.

Мэрил потерла руки.

— И… идите за мной, — сказала она тихо.

В командном отсеке корабля дежурил вооруженный охранник. Он наблюдал за Кальхауном большую часть прошлого дня, когда тот выполнял свою таинственную работу. Затем охранник отдыхал, а сейчас была его смена. Он откровенно скучал. Поскольку Кальхаун не прикасался к пульту управления, остальное его не интересовало. Он даже голову не повернул, когда Мэрил и Кальхаун вошли в другой отсек и закрыли за собой дверь.

— Пилоты идут сюда, — тихо сказала Мэрил. — С собой они несут какие-то ящики. Они хотят, чтобы вы научили их лучше управлять космическим кораблем. Возвращаясь с Орида, они заблудились. Точнее сказать, не ошиблись курсом, но потеряли столько времени, что его хватило бы еще на один полет к Ориду. Они хотят стать более компетентными и уверены, что вы обучите их всему, что знаете сам.

— Ну а зачем?

— Они ненормальные! — горячо воскликнула Мэрил. — Зная, что рано или поздно Вельд предпримет что-нибудь ужасное, они хотят предотвратить это. Но способ, выбранный ими… Они хотят быть еще более жестокими, чем вельдианцы. Не все согласны с подобным планом, но и сторонников хватает. Кстати, для этой цели они хотят использовать ваш корабль, поскольку он более скоростной при полете в подпространстве. Да и по другим характеристикам превосходит наши корабли. План состоит в том, чтобы на вашем корабле отправиться на Вельд и… они говорят, что сделают вельдианцам такой «подарок», что больше с ними не будет никаких забот!

Кальхаун сухо заметил:

— Вот она, благодарность за ту симпатию, с которой я отношусь к «синекожим»! Впрочем, если бы в течение пары лет я испытывал такой голод и ко мне относились бы с таким презрением и так попирали мои права, я, наверное, реагировал бы таким же образом. Нет, не говорите мне, в чем состоит хитрость плана. Совершенно очевидно, что это может быть только одно. Но я очень сомневаюсь, что это принесет успех. Ну да ладно.

Он открыл дверь и вернулся в командный отсек. Мэрил последовала за ним.

— Сейчас я работаю над одной проблемой, не связанной с питанием. Не время об этом говорить, но, думаю, я ее решил.

Прислушиваясь, Мэрил повернула голову. Возле корабля послышались шаги. Обе двери шлюзовой камеры открылись. Вошли четверо мужчин. Эти молодые люди не выглядели такими изможденными, как другие дейрианцы, но этому было объяснение. Руководитель группы представился и представил остальных. Это были пилоты корабля, который доставлял с Орида заготовленное продовольствие. По словам руководителя, они были не очень хорошими пилотами. При возвращении с Орида они проскочили цель своего полета и вышли из подпространства очень далеко. Именно поэтому они нуждались в обучении.

Кальхаун утвердительно кивнул и сказал, что уже спрашивал о них. Без всякого сомнения, гости были «синекожими». У одного единственное видимое пятно было на запястье, у другого, похоже, было синее родимое пятно, которое тянулось от уголка глаза до виска. У третьего, за исключением белого пятна на виске, все лицо было темно-синее, а у четвертого на одной руке были синие пальцы.

— Мы получили приказ пройти курс обучения на вашем корабле и научиться им управлять. Ваш корабль — лучший из имеющихся на планете, — твердо заявил руководитель группы.

— Я как раз спрашивал о вас, — повторил Кальхаун. — У меня появилась идея, которую я объясню позже… А что это за ящики?

Кто-то как раз заносил металлические ящики в корабль. Один из этой четверки с большой осторожностью внес их внутрь.

— Это питание, — ответил второй юноша.

— За исключением Орида, мы никуда не отправляемся без запаса продовольствия.

— Ах да! Орид! Мне кажется, мы стреляли друг в друга, не так ли?

— Да, — ответил юноша.

Он был абсолютно бесстрастным, и в его ответе не чувствовалось ни сердечности, ни враждебности. Кальхаун пожал плечами.

— Мы можем отправиться немедленно. Вот кнопка связи. Вызывайте решетку, и пусть нас готовят к старту.

Юноша сел за пульт управления. Очень профессионально он выполнил рутинную часть работы по подготовке к старту, которая оставалась неизменной вот уже двести лет. Он работал очень живо вплоть до команды «Старт!». Тут Кальхаун остановил его.

— Стоп! — сказал он и указал на обе открытые двери Шлюзовой камеры. Юноша за пультом управления моментально покраснел. Один из его товарищей исправил ошибку и задраил отсек.

Корабль стартовал. Внешне Кальхаун довольно рассеянно наблюдал за всем, что происходит, но все же сделал около дюжины поправок. Создавалось впечатление, что это был тренировочный полет, выполняемый по его собственному предложению. Поэтому, когда «синекожий» пилот хотел бросить медицинский корабль в подпространство без определенной цели, Кальхаун был суров и непреклонен Он настоял на конкретном маршруте и предложил Вельд.

Юноши переглянулись и приняли предложение. Кальхаун заставил пилота отыскать на небосклоне характерный блеск вельдианского солнца и измерить его. Затем приказал произвести расчеты яркости солнца, которая ожидалась после выхода из многочасового полета в подпространстве.

Первый пилот-стажер закончил свою часть работы с гораздо большим уважением к Кальхауну, чем при знакомстве. Второй прямо-таки горел желанием доказать, что он лучше первого. Кальхаун обучил его, как пользоваться картами светимости, по которым изменение видимой яркости звезд после полета в подпространстве соотносилось с угловыми отклонениями и таким образом создавалась трехмерная «картинка» ближайшего небосвода.

Это было очень нужное умение, но, увы, неизвестное на Дейре Поэтому кандидаты в астронавты были целиком поглощены изучением малейших подробностей пилотирования в космическом пространстве. Из опыта немногих полетов к Ориду они уже поняли, что им явно не хватает знаний. Кальхаун как раз и восполнял эти пробелы.

При этом он не пытался облегчить их работу. Он был голоден и очень быстро раздражался. Это была хорошая тактика — быть жестким при тренировке, а все свои предложения давать в виде приказов Он организовал работу юношей по управлению кораблем в четыре смены. Вельд продолжал оставаться целью их полета, но Кальхаун усложнил задачу: медкорабль выходит из подпространства в неизвестном направлении.

Поэтому третьему ученику он поставил задачу определить на небесном глобусе, который охватывал сотни миллионов звезд, Вельд и рассчитать курс полета в подпространстве, чтобы достичь цели. Четвертый неожиданно получил задание вычислить расстояние до Вельда не прибегая к таблицам, а только на основе данных наблюдения.

Когда первый ученик был готов приступить к выполнению второй четверти задания, Кальхаун преподал каждому из них следующий изматывающий урок. Он, по сути дела, прочел им очень насыщенный и суровый курс искусства полетов в космическом пространстве. Каждые четыре часа, по очереди, молодые пилоты занимали пульт управления и проводили операции по выходу из подпространства.

Юноши с энтузиазмом окунулись в работу Они забыли о голоде, хотя на Ориде у них не было причин экономить еду, и с каждым разом все больше гордились тем, что они узнали.

Когда Вельд превратился в звезду первой величины, уровень знаний и мастерства этой четверки был намного выше, чем в начале полета, хотя до высококвалифицированных астронавтов им было еще далеко. Как следствие учебы, их отношение к Кальхауну стало очень уважительным. Тот в свою очередь выглядел раздражительным, но справедливым. Это странное сочетание произвело на юношей большое впечатление.

Мэрил была на борту всего лишь пассажиркой. Теоретически она должна была сравнивать уроки Кальхауна с его поведением, когда он был один. Но он не делал ничего такого, включая занятия, что отличало бы этот полет от тех двух межзвездных полетов, которые она совершила с ним.

Девушка проводила в спальне треть каждого полетного дня. Она занималась кухней, которая была почти пустой, поскольку все запасы продовольствия конфисковало правительство Дейры. Это количество пищи, конечно, никак не сказалось на судьбе целой планеты, но в данной ситуации важно было, чтобы все на Дейре питались одинаково плохо.

На шестой день после старта солнце Вельда представляло собой звезду величиной 0,5. В электронный телескоп уже можно было различить самые большие планеты, особенно гигантское газовое облако на пятой орбите с большим коэффициентом диффузного отражения. Кальхаун приказал своим ученикам вновь вычислить расстояние, учитывая разницу, которая могла возникнуть, если угловая ошибка при выходе медицинского корабля из подпространства составит одну секунду.

— А теперь, — сказал он торжественно, — мы будем пить кофе. Я могу считать вас дипломированными пилотами. Мэрил, четыре чашки кофе, пожалуйста.

«Чи!» — воскликнул Мургатройд.

Корабль предназначался только для Кальхауна и маленького тормаля, поэтому из-за присутствия на борту шести человек и Мургатройда создалось ощущение ужасной тесноты. Зверек большую часть времени провел в своем закутке, наблюдая черными как маслины глазками, как тесно там, где раньше было просторно.

— Для тебя нет кофе, Мургатройд, — сказал Кальхаун. — Ты не проходил курс обучения. Кофе только для выпускников.

Мургатройд вылез из своего убежища, нашел свою маленькую чашку и, протянув ее, настойчиво повторял: «Чи-чи-чи!»

— Нет, не проси! — твердо сказал Кальхаун. Затем, обратившись к своим «синекожим» ученикам, приказал: — А теперь пейте кофе! Это мой последний приказ! Отныне вы — дипломированные пилоты!

Юноши манерно выпили кофе. Все они, как один, восхищались Кальхауном из-за того, что он дал им возможность испытать восхищение от их собственных успехов. И на самом деле они теперь превратились в отличных пилотов.

— А сейчас, — сказал Кальхаун, — я надеюсь услышать от вас правду о ящиках, которые вы принесли на борт. Вы сказали, что это запас питания, но за шесть дней вы их ни разу не открыли. У меня есть идея, но я хотел бы услышать правду от вас.

Все четверо, похоже, не испытывали никакого желания говорить. Установилось тягостное молчание.

— Должно быть, это баккультуры, которые вы хотите распространить на Вельде. Вы знаете, что Вельд хочет уничтожить Дейру. Поэтому нашелся какой-то ненормальный, который решил, что лучше пусть Вельд ломает голову над тем, как справиться с эпидемией, чем осуществит свои планы в отношении Дейры. Не так ли?

— Вы должны понять, — сказал один из юношей, совершенно удрученный, — мы получили приказ.

— Я не могу с этим примириться. Это не даст результата. Вспомните, я покинул Вельд совсем недавно. По всей планете только и было разговоров, что рано или поздно Дейра решится на это. Были проведены подготовительные мероприятия для борьбы с любой мыслимой инфекцией.

Периодически кто-нибудь об этом напоминает. Нет, это не даст результата. Я не могу согласиться с подобным планом!

— Но…

— Больше того, — настойчиво продолжал Кальхаун, — я запрещаю. Мой долг — предотвращать подобные акции. Вы не сделаете этого.

Один из юношей уставился на Кальхауна, неожиданно кивнул, словно соглашался с ним, и закрыл глаза. Затем попытался поднять голову. Вид у него был взволнованный. Второй тяжело рухнул в кресло, пробормотав как в бреду: «Какая… шут…» — и тут же заснул. У третьего коленки подогнулись под весом его собственного тела. Он сделал усилие, чтобы выпрямиться, но ноги были словно резиновые, и он медленно опустился на пол. Четвертый еле ворочающимся языком с осуждением пробормотал: «Я… дум… что… вы… наш… друг…» И тоже заснул.

Кальхаун совершенно спокойно связал их по рукам и ногам и поудобнее уложил на полу. Мэрил наблюдала за происходящим, белая как мел, держась рукой за горло. Мургатройд казался взволнованным и настойчиво повторял: «Чи? Чи?»

— Нет, не бойся, — успокоил Кальхаун. — Они проснутся.

Мэрил прошептала в отчаянии:

— Вы нас предали! Вы отдадите нас вельдианцам!

— Нет, — успокоил ее Кальхаун. — Мы всего лишь облетим Вельд. Прежде всего я хотел избавиться от этих проклятых ящиков с баккультурами. Впрочем, теперь они уже мертвы. Я уничтожил их два дня назад с помощью ультразвука, когда обучал способу измерения расстояния по Цефеидам. Я осторожно поместил эти ящики в приспособление по удалению отходов и задействовал его. Ящики и их содержимое были рассеяны в космосе в виде паров металла и в других формах.

Кальхаун сел за пульт управления.

— Я — сотрудник Медицинской службы, — сказал он с облегчением. — Поэтому не имею права способствовать распространению эпидемий. Впрочем, полезная эпидемия — это другое дело. Но что важно сейчас, так это не допустить, чтобы ненависть к планете Дейра стала еще больше. А первоочередная задача — добыть хоть немного пищи Для Дейры. Причем не крохи. Мургатройд, входим в подпространство! Быстро ухватись за что-нибудь!

Вселенная исчезла. Появились обычные неприятные ощущения. Мургатройд захныкал.

Глава VI

Большую часть небесного свода занимал сверкающий на солнце полукруг Вельда. Били видны ледяные шапки на полюсах, моря и пестрая картина земной поверхности, на которой эффективно поддерживался экологический баланс между лесами и обрабатываемой землей, что было очень важно для стабильности климата. Медицинский корабль парил в космосе, а Кальхаун озабоченно прослушивал все частоты, на которых работали маяки.

Внутри корабля было относительно тихо. Мэрил с обреченно-нерешительным видом наблюдала за Кальхауном. Четверо юношей продолжали спать, все еще связанные, на полу командного отсека. Мургатройд по очереди посматривал то на них, то на Кальхауна и Мэрил, и его маленький лохматый лобик морщился от чувства бессилия.

— Они не могли убрать с орбиты то, что я ищу! — воскликнул Кальхаун, когда его поиски ни к чему не привели. — Этого не может быть! Если бы они это сделали, то были бы слишком благоразумными!

Мургатройд пискнул: «Чи!»

— Черт побери! Где же они их поместили? Помещать на полюсной орбите, это смешно. Они… Ну конечно же! Там, где находится посадочная решетка!

В течение нескольких минут он напряженно работал, пытаясь по каталогу сектора определить положение решетки, сравнивая с очертаниями континентов и морей на видимом с корабля полукруге планеты. Наконец обнаружил то, что искал. Он включил солнечную двигательную установку корабля.

— Как я сразу не догадался, — пожаловался он Мэрил. — Это же так очевидно! Если кто-нибудь захочет запустить в космос какой-либо объект так, чтобы он не мешал движению кораблей, на какую орбиту и на какое расстояние он его поместит?

Мэрил не ответила.

— Очевидно, что как можно дальше от маршрутов космических кораблей, направляющихся в космопорт, то есть с другой стороны планеты. И эта орбита должна находиться подальше от людских глаз, чтобы никому не пришло в голову вычислить ее. Поэтому период обращения на такой орбите должен составлять двадцать четыре часа, не больше и не меньше, и эта орбита должна проходить точно по экватору.

Некоторое время Кальхаун был занят вычислениями.

— Это означает, что высота орбиты — тридцать три с половиной тысячи километров плюс-минус пара сотен. Итак, поищем на этой приблизительной орбите!

Кальхаун что-то пробормотал про себя. Он следил за тем, чтобы корабль прошел четверть пути вокруг сверкающей там, внизу, планеты. Линия горизонта исчезла, и планета превратилась в полный диск. Затем Кальхаун вновь внимательно прислушался к эфиру и опять что-то пробормотал. Он изменил курс и наконец удовлетворенно хмыкнул.

Он оставил измерительные приборы и очень осторожно начал управлять работой двигательной системы. Мургатройд, очень грустный, прокомментировал: «Чи!»

— Да перестань ты беспокоиться! — улыбнулся ему Кальхаун. — Нас еще никто не запрашивал, а установленный здесь радиомаяк служит для того, чтобы никто не столкнулся с тем, что мы ищем. Это большое подспорье, потому что мы намереваемся очень медленно причалить.

В иллюминаторе, в который смотрел Кальхаун, мелькали звезды. Затем показался какой-то темный объект, явно целевого назначения. Даже Мэрил, несмотря на свою растерянность и отчаяние, увидела плавающий в космосе объект, который был гораздо больше медицинского корабля. Она смотрела на этот объект широко открытыми глазами. Медицинский корабль начал осторожно маневрировать. Показался второй объект, затем третий, четвертый. Всего их было около дюжины. И все они были огромных размеров по сравнению с «Эскулапом». Они находились в свободном полете, как и медицинский корабль. У них не было определенного курса. Между ними не было строгого интервала. Даже сориентированы они были по разным направлениям. Они вращались в пустоте словно обломки.

Кальхаун маневрировал с филигранной точностью. Наконец почувствовался легкий толчок и звук удара металла о металл. Панорама в иллюминаторе стала постоянной, хотя и какой-то нереальной. Медицинский корабль с помощью магнитов словно приклеился к огромной сварно-металлической конструкции.

Наконец-то Кальхаун расслабился. Открыв стенной встроенный шкаф, он достал оттуда скафандр и начал его надевать.

— Пока все идет хорошо, — сказал он. — Нас никто не вызывал. Поэтому вероятность того, что нас кто-то заметил, очень мала. Нашим друзьям, которые здесь лежат, пора уже пробудиться. И вскоре я буду точно знать: или я герой, или дела мои плохи.

Мэрил со страхом сказала:

— Я не понимаю, что все это значит, за исключением…

Кальхаун, который в это время натягивал на грудь и плечи скафандр, удивленно посмотрел на девушку.

— Неужели непонятно?! Я прочел этим джентльменам курс по астронавигации не для того, чтобы помогать сбрасывать бактериологическое оружие на Вельд! Вы не понимаете, для чего я их сюда доставил? Эти космические корабли находятся на стационарной орбите вокруг Вельда. На них нет экипажа, и они не управляются с земли. Они не более чем космические хранилища!

На этом он закончил объяснения, сочтя их вполне достаточными. Затем вдел руки в рукава скафандра и натянул перчатки. После этого прикрепил на плече баллон с воздухом.

— Надеюсь, я вернусь с хорошими новостями. У меня есть для этого основания, так как эти вельдианцы очень практичный народ. Все у них соответствующим образом подготовлено и изучено. Подозреваю, что на этих кораблях есть запас воздуха и горючего, даже продукты. И если возникнет необходимость продать содержимое кораблей, останется только послать экипаж.

Кальхаун снял с полки герметичный шлем и надел его на голову. Проверил, снял показания давления воздуха в баллоне, количества энергии, которой он располагает, и другие необходимые для нормального функционирования скафандра показатели. Все замеры производились миниатюрными приборами с подсветкой. Затем Кальхаун прикрепил к скафандру космический фал и сказал через еще открытое забрало:

— Если ваши друзья проснутся до того, как я вернусь, пожалуйста, задержите их. Мне совсем не хочется остаться тут брошенным.

И пошел через шлюзовую камеру с фалом, намотанным на руку. Внутренний люк закрылся за ним. Через некоторое время Мэрил услышала, как открывается внешний люк. А затем воцарилась тишина.

Мургатройд продолжал хныкать. Мэрил стало не по себе. Кальхаун вышел из корабля в пустоту. То, что он искал и нашел, находилось от Вельда на чудовищной высоте — тридцать три с половиной тысячи километров. Можно было представить кого-нибудь, падающего с такой высоты, но невозможно представить себе падение в течение целого светового года.

Кальхаун передвигался по стальной обшивке гигантского космического корабля, одного из дюжины плавающих здесь, словно заброшенные обломки. Ему это удавалось благодаря магнитным подошвам. Им и тонкому космическому фалу, связывающему его с кораблем, он доверил свою жизнь.

Шло время. Часы работали в ритме пяти ударов в секунду, что, впрочем, характерно для всех часов с незапамятных времен. С магнитофонной ленты продолжали раздаваться обычные бытовые звуки, которые не давали тишине внутри корабля стать невыносимой.

Мэрил поймала себя на мысли, что инстинктивно ищет другие звуки. Один из связанных «синекожих» захрапел, задвигался и вновь заснул. Мургатройд с несчастным видом посмотрел по сторонам, прыгнул на пол командного отсека и остановился, не зная что делать и куда идти, так как было очень тесно. Он сел и без всякого энтузиазма начал облизывать свои усы. Мэрил задвигалась.

Мургатройд с надеждой посмотрел на нее.

«Чи?» — спросил он тонким голоском.

Девушка покачала головой. Она уже привыкла общаться с Мургатройдом как с человеком.

— Нет, — сказала она тревожно. — Пока нет.

Время тянулось так медленно, что становилось невыносимо. Наконец послышалось легкое металлическое позвякивание. Затем повторилось. В шлюзовой камере раздались неясные звуки, которые затем повторились.

Внешняя дверь закрылась, открылась внутренняя. Облако густого тумана ворвалось в корабль. В этом тумане появился Кальхаун. Он нес предметы, которые вне корабля ничего не весили, но в гравитационном поле корабля сразу стали тяжелыми. Это были два космических скафандра и любопытный набор пакетов. Кальхаун открыл их, поднял козырек скафандра и весело сказал:

— Эта штука очень холодная. Сделайте одолжение, включите обогреватель, Мэрил!

И стал снимать скафандр.

— Все в порядке, — сказал он. — Корабли обеспечены горючим и питанием. Эти вельдианцы очень практичны. Корабли готовы стартовать сразу же после обогрева их внутренних отсеков. Солнце с яркостью свечения в пять десятых градуса не в состоянии своим теплом обогревать корабль, когда температура окружающего космоса около нуля по Кельвину. Так что включайте обогреватели!

Кальхаун настроил калориферы. Туман исчез, но металлические скафандры сделались влажными, и от них шел пар, который постепенно исчезал. Они были настолько холодными, что конденсировали вокруг себя воздух, образуя жидкость, которая тут же испарялась.

— Теперь другое дело, — удовлетворенно произнес Кальхаун, снимая скафандр. — Пульт управления почти в полном порядке. Наши друзья-сони смогут без проблем пилотировать их до Дейры, если снизу никто не помешает нам до того, как мы стартуем.

Наконец он снял скафандр и закончил свои рассуждения довольно сухо:

— С собой я захватил также неприкосновенный запас, находящийся на корабле, но вдруг понял, что я, наверное, идиот, так как не смогу есть, когда народ Дейры умирает от голода.

Мэрил воскликнула:

— Но для Дейры нет никакой надежды! Никакой.

Кальхаун даже рот открыл от удивления.

— А как вы думаете, что мы здесь делаем?

Затем он стал приводить в чувство четверых экс-учеников. Это не было трудной задачей. Снотворное, подмешанное в кофе во время церемонии посвящения в пилоты, церемонии, которая только и состояла в том, чтобы выпить кофе и заснуть, предусматривало пробуждение. Перво-наперво Кальхаун их обезоружил. Наконец все четверо уставились на него широко раскрытыми глазами.

— Мне нужны добровольцы, — сказал Кальхаун, держа в руке бластер. — На Дейре — голод, на Вельде — такие урожаи, что они не знают, что с ними делать. На Дейре правительство вынуждено распределять каждую крошку пищи, а на Вельде правительство вынуждено покупать излишки зерна, чтобы поддержать цены на него на приемлемом уровне.

Чтобы сократить расходы по его хранению, они загрузили зерно в устаревшие космические корабли, которые раньше использовались в качестве сторожей, не позволяющих Дейре контактировать с внешним миром после возникновения голода на планете. Эти корабли были выведены на орбиту, и сейчас к одному из них я и причалил.

Этот корабль загружен полностью — двадцать миллионов килограммов зерна. Я принес скафандры, внутри включил обогрев, отрегулировал двигатель для полета к Дейре в подпространстве. А сейчас мне нужны добровольцы для транспортировки зерна туда, где оно крайне нужно. Так есть добровольцы или нет?

Не сразу, но согласились все четверо. Они испытывали стыд от того, что Кальхаун не дал им осуществить их «оригинальный», фантастический план, но зато компенсировал это гораздо лучшим планом. Они были в ярости, но двадцать миллионов килограммов зерна означали жизнь для многих людей, которые в противном случае были обречены.

В конце концов, все еще злясь, один за другим все четверо согласились.

— Отлично! — сказал Кальхаун. — А теперь кто из вас рискнет совершить полет в одиночку? Разогрет и подготовлен только один корабль. Но вокруг нас есть много других. И если у вас хватит храбрости, то каждый из вас приведет на Дейру свой корабль!

Обстановка начала меняться. Все четверо рвались выполнить эту миссию. Хотя они все еще злились на Кальхауна, который надрал им, как мальчишкам, уши, но постепенно это чувство стало сменяться восхищением и гордостью собой. А если они вернутся на Дейру с четырьмя вражескими кораблями и немыслимым количеством пищи, которой хватит, чтобы победить голод…

Прежде всего предстояло выполнить много работ. Разогрет был только первый корабль. Нужно было в скафандрах войти в три других, нагреть внутренние отсеки, отрегулировать атмосферу, пригодную для жизни, и по крайней мере хотя бы часть продуктов подогреть до такой температуры, чтобы их можно было использовать.

Затем предстояло проверить двигатели для полета в подпространстве и отрегулировать их для прямого полета к Дейре. Кроме того, Кальхаун должен был удостовериться, что каждый из четырех учеников при любых обстоятельствах мог определить солнце Дейры и сориентировать корабль точно на него как при входе в подпространство, так и на выходе из него. И если со всем этим будет полный порядок, Кальхаун мог рассчитывать, что молодые пилоты прибудут в пункт назначения. Однако полной уверенности в этом у него не было.

Все четверо пожали Кальхауну руку с чувством ответственности и почитания, довольно редким для юношей, которые ощущают себя готовыми на гораздо большие подвиги, чем их учитель. Они договорились, что не будут пользоваться связью, так как их разговоры могли перехватить на Вельде.

В конце концов, для того, чтобы эта героическая акция имела успех, они должны были провести ее с ловкостью настоящих жуликов.

Казалось, прошла уйма времени. Первый корабль медленно вращался вокруг какой-то невидимой оси. Он поворачивался то в одну сторону, то в другую, пытаясь сориентироваться. Второй проделывал те же операции. Третий на короткое время включил двигательную установку, чтобы отдалиться от остальных. Четвертый…

Первый корабль исчез. Вошел в подпространство на скорости, во много раз больше световой, и устремился к Дейре. За ним второй, и потом остальные два.

Все еще беспокоясь, Кальхаун вспомнил лекции, которые он прочел за этот короткий, но напряженный период. Если эти четыре корабля доберутся до Дейры, их пилоты станут героями. Эта перспектива помогла преодолеть тревожные мысли. Но они познают славу, только если доберутся до Дейры.

Мэрил смотрела на него довольно странно.

— Ну а сейчас что? — спросила она.

— Пока останемся здесь и подождем, поднимется ли кто-нибудь с Вельда и обнаружит ли, что произошло. Всегда можно поймать сигнал, когда корабль входит в подпространство. Обычно на это никто не обращает внимания. Но кто знает…

— И что произойдет, если кто-нибудь прибудет сюда?

— Будет очень печально. — Кальхаун вдруг почувствовал смертельную усталость. — У нас не останется больше никакой возможности вернуться и украсть остальные запасы продовольствия. Если они обнаружат, что мы сделали, подождут, пока мы вернемся вновь. Они могут принять решение атаковать. А может быть, ограничатся тем, что посадят корабли.

— Если бы я знала, что вы затеваете, — сказала Мэрил, — я бы также приняла участие в учебе. Я могла бы пилотировать один из кораблей.

— Вам никогда бы не захотелось этого, — зевнул Кальхаун. — Вы не героиня. Вы нормальная девушка, а поэтому не хотите стать героиней.

— Но почему?

— Корван, — сказал Кальхаун и вновь зевнул. — Я навел о нем справки. Он отчаянно пытается помочь своим «синекожим» соплеменникам. Но все, чего он добился, — это нашел способ безболезненно умирать от голода. Он вежливо восхищался бы вами, но никогда не женился бы на вас. И вы это хорошо знаете.

Девушка покачала головой, но было трудно понять, то ли она отрицает, что Корван, которого Кальхаун никогда не видел, поведет себя именно так, то ли не согласна, что Корван для нее значит больше, чем кто бы то ни было. Кальхаун склонялся ко второму предположению.

— Не похоже, чтобы у вас было желание стать героем! — сказала девушка.

— Ну почему же. Я бы хотел, но меня ждет работа, которую я обязательно должен сделать. Это поважнее, чем быть предметом восхищения.

— Вы можете доставить на Дейру еще один грузовик. Для Дейры это важнее, чем медицинский корабль. И тогда все поймут, что именно вы все это придумали!

— Вы даже не представляете, насколько этот корабль важен для Дейры! — ответил Кальхаун.

Он сел за пульт управления, включил наушники и прислушался. Очень тщательно проверил все диапазоны волн, на которых могли поддерживать связь на Вельде. В эфире не было ни малейших признаков беспокойства по поводу странного поведения кораблей с зерном. Много говорилось о Дейре, о «синекожих» и о жестоком соперничестве между партиями за право предложить наиболее полную защиту от «синекожих».

Почти целый час Кальхаун прослушивал эфир, затем выключил приемник и с фантастической точностью сориентировал корабль на солнце, вокруг которого вращалась Дейра.

— Мургатройд, входим в подпространство!

Зверек привычно выполнил команду. Звезды исчезли, а Вселенная стала вращаться вокруг собственной оси. Медицинский корабль превратился в своего рода космос, куда не мог проникнуть ни один сигнал и где не было других звуков, кроме тех, которые помогали выдерживать абсолютную тишину.

Кальхаун опять зевнул.

— Ну а теперь в течение одного-двух дней делать нечего, — сказал он устало, — и я начинаю понимать, почему на Дейре люди спят, сколько могут. Это способ не чувствовать голод. И поэтому снятся сны о вкусной пище. Хотя на Дейре выглядеть изможденным от голода — это социальный заказ.

— Вы вернетесь на Дейру?! У вас опять отберут корабль!

В голосе Мэрил чувствовалась напряженность.

— Работа ведь не закончена, — объяснил он. — Да и голод не прекратился. А он, кстати, следствие, а не причина. Если бы не было «синекожих», не было бы и голода. Продовольствие может быть получено в обмен на что-нибудь другое. Мы должны сделать все, чтобы голода больше не было.

Девушка странно на него посмотрела.

— Это было бы желательно, — с иронией в голосе сказала она. — Но вам не удастся это сделать.

— Сегодня нет, — признался он. А затем добавил: — Во время полета сюда, когда я читал курс лекций по навигации, я практически не спал. Мне необходимо выспаться.

Девушка встала и почти демонстративно пошла в другой отсек, оставив его одного. Кальхаун лишь пожал плечами. Затем поудобней устроился в кресле, которое превратилось в прекрасную кровать, и моментально уснул.

Довольно долго на медицинском корабле не было ни действий, ни каких-либо событий. Очень далеко, на расстоянии в несколько световых лет друг от друга, четыре груженных зерном корабля неуклонно неслись к страдающей от голода планете «синекожих». На каждом из этих больших кораблей находился всего один-единственный представитель этой планеты, наскоро подготовленный для управления этим кораблем.

Среди миллиарда ярко горящих звезд со своими собственными солнечными системами человечество открыло и колонизировало всего незначительную часть. В настоящее время на нескольких тысячах обитаемых планет насчитывалось несколько квадрильонов представителей рода человеческого. Медицинский корабль на этом фоне казался самым незначительным из того, что создало человечество.

Корабль мог путешествовать между звездными системами, даже группами звезд, но ему было не под силу пересечь этот «континент» солнечных систем, на котором жили люди. Полет медицинского корабля между какими-либо солнечными системами занимал много времени. И если в этих условиях ничего не делать, можно было сойти с ума.

На второй день полета Кальхаун напряженно и в то же время немного против воли работал в небольшой бортовой биолаборатории. Мэрил молчаливо и задумчиво наблюдала за ним. Мургатройд почти все время спал, аккуратно обернув свой хвост вокруг мордочки.

В конце дня Кальхаун завершил выполнение работы. Теперь он располагал шестью-семью кубиками прозрачной жидкости, которая явилась результатом выращивания баккультуры. После микроскопического анализа и окончательной фильтрации он получил новую культуру. Кальхаун посмотрел на часы и подсчитал время.

— Лучше подождать до завтра, — сказал он и поместил полученный образец в камеру с тщательно отрегулированной температурой.

— Что это? — спросила Мэрил. — Для чего предназначено?

— Это часть той работы, которую я делаю, — ответил Кальхаун. И тут же перевел разговор на другую тему: — Как насчет музыки?

Девушка была удивлена. Он взял инструмент и вставил микроленту. Сел и приготовился слушать. Заиграла музыка, которую она никогда не слышала. Это было одно из средств, призванных скрасить полную изоляцию и монотонность межпланетных полетов.

Чтобы эффект воздействия был сильным, Кальхаун старался как можно реже прибегать к этому средству.

Всякое частое отпущение грехов в конце концов превращается в привычку, уже не давая того особого удовольствия. Но если вдруг совсем лишиться этого, возникнет напряженность. Именно поэтому Кальхаун неделями не прибегал к этому способу релаксации для того, чтобы музыка была желанным и ожидаемым событием.

Когда после трепетных симфоний Кун Го он включил спокойные мелодии школы композиторов Периферии, Мэрил смотрела на него другими глазами.

— Думаю, сейчас я знаю, почему вы все делаете не так, как другие, — медленно сказала она. — Например, как вы относитесь ко мне. Ваш образ жизни дает вам то, чего другие добиваются не всегда подходящими способами. Они пытаются своей работой подпитывать свое тщеславие, оправдывать гордыню, придавать себе значение. Вы же, напротив, всю свою душу вкладываете в работу.

Кальхаун задумался.

— Повседневная жизнь на медицинском корабле задумана таким образом, чтобы поддерживать хорошее душевное здоровье экипажа. И это дает хорошие результаты. Удовлетворяет все мои интеллектуальные аппетиты. Но есть инстинкты…

Девушка напряглась, и Кальхаун не закончил фразу.

— А как вы справляетесь с этими инстинктами, если ни музыка, ни работа не могут их заглушить?

Кальхаун сухо ответил:

— Я их беспощадно подавляю. Нет другого выхода.

Он поднялся, давая понять, что ей пора идти спать. Девушка так и поступила.

На следующий день, после завтрака, он извлек из камеры полученный с таким трудом образец.

— Посмотрим, что нам это даст, — сказал он. — В случае заражения у нас под рукой Мургатройд. Пока он находится на борту и нас двое, мы в полнейшей безопасности.

Мэрил напряженно наблюдала, как он делал себе внутримышечную инъекцию в полкубика полученной жидкости.

— Для чего вы это сделали? Что это даст?

— Поживем — увидим. Вы и я — идеальные подопытные морские свинки. Если я вас заражу, значит, это инфекция.

Она смотрела на него, ничего не понимая.

Кальхаун измерил себе температуру. Затем собрал все бумаги, имевшие отношение к каждой из планет, которые Медицинская службы должна проверить. Вельд была в их числе. Дейра отсутствовала. Но врач, сотрудник Медицинской службы, обладал полной свободой действий, даже когда осуществлял обычную инспекционную проверку. А когда речь шла о последствиях халатного отношения к служебным обязанностям, этих полномочий было еще больше. Кальхаун отложил в сторону папки с документацией.

Через два часа он вновь измерил температуру и остался доволен. Затем сделал запись в бортовом журнале. Через два часа он начал испытывать жажду и, казалось, остался доволен еще больше.

Вновь что-то записал в бортовом журнале и очень спокойно взял из собственной вены небольшое количество крови. Затем позвал Мургатройда и проделал над ним простую операцию, которую тормаль очень спокойно и дружелюбно выдержал. Кальхаун отложил в сторону все оборудование и увидел, что Мэрил шокирована увиденным.

— Ему не больно, — объяснил он. — Сразу после рождения ему сделали нечувствительными нервные окончания на небольшом участке кожи на боку. С ним все в порядке. Именно для этого он находится на борту!

— Но он ведь ваш друг! — возмущенно крикнула Мэрил.

Тормаль, несмотря на свои небольшие размеры и покрывающую его шерсть, быстро приобрел многие человеческие привычки, как животное, которое постоянно живет с людьми. Кальхаун с любовью посмотрел на него.

— Мургатройд — мой помощник. Я его не прошу о том, что могу сделать сам. Но мы оба принадлежим к Медицинской службе. И я делаю для него то, что он сам для себя не может сделать. Например, кофе.

Мургатройд, услышав знакомое слово, сразу же пискнул: «Чи!»

— Согласен, — сказал Кальхаун, — сейчас попьем.

Он приготовил кофе. Мургатройд потягивал его из маленькой чашки, сделанной специально для его маленьких лапок. Затем почесал бок, откуда были удалены болевые нервные окончания. Он испытывал зуд, но выглядел абсолютно довольным. Он всегда был счастлив, когда находился рядом с Кальхауном.

Прошел еще один час. Мургатройд забрался Кальхауну на грудь и решил там поспать. Кальхаун побеспокоил его только раз, чтобы вытащить из кармана какой-то инструмент. Пока зверек спал, он внимательно прослушал его сердце.

— Мэрил! — позвал он. — Запишите то, что я сейчас скажу. Сейчас — девяносто шесть с четвертью.

Девушка подчинилась, ничего не понимая. Через полчаса, все еще не двигаясь, чтобы не потревожить Мургатройда, он вновь приказал записать время и ряд цифр, немного отличающихся от первых. Через полчаса еще одно измерение. После этого он опустил Мургатройда на пол, очень довольный результатом.

Вновь измерив свою температуру, он удовлетворенно покачал головой.

— Мы с Мургатройдом должны сделать еще одно дело, — сказал он девушке. — Вы не могли бы на некоторое время выйти в другой отсек?

Девушка удивилась, но выполнила просьбу. Кальхаун подозвал Мургатройда и взял у него кровь в том же месте, куда делал инъекцию. Тормаль позволил проделать все это абсолютно равнодушно. Через десять минут Кальхаун добавил в кровь антикоагулянт, осторожно потряс смесь и профильтровал до выделения всех красных и белых кровяных телец. Если бы какой-либо врач из Межзвездной медицинской службы наблюдал сейчас за ним, то сразу понял бы, что тот благодаря Мургатройду получил прекрасный образец иммунной глобулиновой сыворотки. В случае чрезвычайной ситуации ее вполне хватило бы на двоих.

В то же время любой врач Медслужбы сразу же понял бы, что Кальхаун предпринял меры предосторожности, обычные для сотрудников Медслужбы, если они используют находящиеся на борту культуры.

Наконец Кальхаун отложил пробу в сторону и позвал Мэрил.

— Ничего особенного не произошло, — начал он объяснять, — но вы могли почувствовать себя неловко. Мы выполнили обычную работу Медслужбы. Сейчас все готово.

Больше он не сказал ни слова.

— Я позабочусь об обеде, — сказала Мэрил. А затем, словно колеблясь, добавила: — Из первого вельдианского корабля вы принесли какие-то продукты. Может быть…

Он покачал головой.

— Я испытываю голод, — признался он, — но то, что произошло на Дейре, — это результат плохой работы Медслужбы. Хотя это было и до меня, все равно… До тех пор, пока всех не накормим, я буду питаться так же, как все.

В течение оставшегося дня он незаметно наблюдал за девушкой. Наконец заметил, что она слегка разрумянилась. Сразу после малоаппетитного ужина Мэрил пила, словно испытывала сильную жажду. Кальхаун никак это не прокомментировал. Он достал карты и показал ей сложную игру, в которой простая арифметика и умелое использование теории вероятностей увеличивали шанс на выигрыш.

В полночь девушка уже поняла суть игры и очень увлеклась ею. Кальхаун продолжал скрытно наблюдать за ней и вновь остался доволен. Когда он сказал, что корабль прибудет на Дейру через восемь часов, Мэрил оставила карты и отправилась в другой отсек.

Кальхаун сделал очередную запись в бортовом журнале. Затем внес в журнал данные о пульсе и артериальном давлении Мургатройда после инъекции той же культуры, которая вызвала жажду и повышение температуры у самого Кальхауна. Те же симптомы появились у Мэрил, причем у девушки не было никаких контактов ни с ним, ни с самой культурой. И закончил уже профессиональным комментарием:

«По всей видимости, культура сохраняет все свои обычные характеристики во время длительного хранения в состоянии споры. Способна к быстрому воспроизводству. Я Сделал себе внутримышечную инъекцию в полкубика, и менее чем через полчаса температура повысилась до 38 °C. Еще через час уже 39 °C. Это был пик. И сразу же вернулась в норму. Единственным дополнительным симптомом было чуть более сильное чувство жажды. Артериальное давление и пульс были в норме. При отсутствии физического контакта эти же симптомы в полном объеме повторились у другого человека, находящегося на борту медкорабля».

Закончив запись, он отправился спать. Мургатройд свернулся калачиком на своем обычном месте и в обычной позе, с хвостом вокруг мордочки.

Медицинский корабль вышел из подпространства в 13.00 по корабельному времени. Кальхаун установил связь с персоналом посадочной решетки и посадил «Эскулап 20» на планету.

Ровно через два часа, в 15.00 по корабельному времени, по радио сообщили на всю Дейру, что Кальхаун будет немедленно казнен.

Глава VII

По мнению дейрианцев, то есть «синекожих», решение о виновности и казни Кальхауна выглядело достаточно обоснованно. Мэрил горячо протестовала, а ее показания абсолютно совпадали с тем, что рассказал Кальхаун. Но это возбуждало у «синекожих» еще большую ненависть.

Кальхаун взял с собой в космос четверых молодых астронавигаторов — единственных космических пилотов на Дейре. Их нельзя было назвать мастерами своего дела. Именно поэтому Кальхаун отправился с ними в космос, чтобы научить их современной космической навигации.

До этого момента не было никакого криминала. Кальхаун предложил пилотам повысить их квалификацию для того, чтобы они более умело вели корабль на Орид. Медицинский корабль достиг Вельда, против чего также не было возражений.

Но буквально накануне прибытия он обманул всех четверых, дав им кофе со снотворным. Кальхаун уничтожил смертоносную бактериальную культуру, которую они должны были сбросить на Вельд. Затем отправил поодиночке всех четверых пилотов в огромных кораблях, груженных зерном. Но никто не поверил в существование этих кораблей.

Никто не мог поверить в загруженные зерном корабли, которые «свалились» с неба. Дейрианцы знали лишь то, что их единственные малоопытные космические пилоты исчезли с медицинского корабля после того, как их накачали снотворным, как об этом сказал сам Кальхаун.

Они прошли соответствующую подготовку и имели полномочия сбросить на Вельд контейнеры с источником эпидемии. Затем они должны были вернуться и передать другим ученикам искусство управления космическим кораблем. В это время в заповедных уголках планеты лихорадочно строились космические корабли. И таким образом планета могла получить шанс выжить.

Но, имея совсем неопытных пилотов, было бы по меньшей мере авантюрой ввязываться в космическую битву. А вообще без пилотов это было просто безнадежно. Поэтому, по заявлению дейрианцев, Кальхаун приговорил к смерти всех жителей планеты.

Это был последний аргумент, который развеял в пыль веру в какие-то сказочные корабли, груженные зерном. Кальхаун разрушил у людей слабую надежду хоть на какое-то сопротивление. У Вельда были корабли, и там могли построить или купить еще несколько гораздо быстрее, чем Дейра.

Кроме того, на Вельде хватало подготовленных космических пилотов, из которых можно было сформировать экипажи всех кораблей и которые могли подготовить других пилотов. Если бы вельдианцы были заняты борьбой с эпидемией, весь космический флот, предназначенный для уничтожения Дейры, не смог бы стартовать так быстро. Дейра выиграла бы время для постройки кораблей, которые могли бы пойти на столкновение с врагом, и таким образом уничтожить его.

А теперь из-за Кальхауна все пошло прахом. Если он сказал правду о том, что Вельд обладает целой армадой огромных кораблей, которые достаточно освободить от зерна и вооружить, Дейре придет конец. Но и в противном случае, то есть если он солгал, из-за его действий Дейра обречена. Поэтому Кальхаун должен быть казнен.

Его казнь должна была состояться на площадке посадочной решетки с телевизионной трансляцией происходящего на всю планету. Множество полумертвых от голода людей, с ужасными синими пятнами на коже, сопровождали Кальхауна до центра единственного ровного открытого пространства, которое занимала решетка. Ненависть отражалась на их лицах. Кальхауну казалось, что его окружает стена ярости и печали. Большая часть населения Дейры хотела, чтобы казнь была такой же ужасной, как и его «преступление». Но, похоже, власти никак не могли найти удовлетворяющий их способ.

Поэтому вопрос был решен хладнокровно, без всяких оскорблений в его адрес. Его оставили одного в центре площадки. Вокруг были установлены сто бластеров, которые должны были выстрелить одновременно. В этом случае его не только казнили бы, но просто-напросто испарили.

До его смерти остались считанные мгновения. Не хватало только приказа открыть огонь. В это время громкоговорители центрального диспетчерского пункта посадочной решетки ожили и словно парализовали всех. Один из кораблей, груженных зерном, вышел из подпространства, и его пилот с триумфом просил координаты на посадку. Его запрос был передан через громкоговорящую связь посадочной решетки, так как это был самый быстрый способ оповестить планету.

— Внимание, Дейра! — гремел торжествующий голос первого из учеников Кальхауна. — Внимание! Пилот Фанц на борту захваченного корабля просит координаты для посадки. Цель посадки: передать двадцать миллионов килограммов зерна, захваченного у врага!

В первый момент никто не решался поверить услышанному. На экране было видно лицо пилота. Люди узнали его. Было маловероятно, чтобы вельдианцы могли оставить в живых «синекожего» и использовать его в качестве приманки! Наконец в небе появилась маленькая черная точка. Это и был гигантский корабль с Вельда. Первый полет этого корабля к Дейре поколение тому назад был связан со смертью и разрушением. Корабль снижался все больше и больше и наконец завис над центром бетонной платформы. Кальхаун спокойно оставался на своем месте. Персонал посадочной решетки отвел корабль в сторону, и только тогда Кальхаун медленно пошел к медицинскому кораблю, который находился у металлического ограждения решетки.

Большой корабль коснулся земли, его дверь повернулась и открылась. Появился улыбающийся ученик Кальхауна и начал разбрасывать пригоршни зерна. Толпа, которая буквально несколько минут назад жаждала увидеть пылающее тело Кальхауна, исступленно зашлась в криках триумфа.

Они уже перестали его ненавидеть, и Кальхаун с трудом пробивал себе дорогу к медицинскому кораблю. В восторге и экстазе они окружили Кальхауна. Он чуть не оглох от похвал и здравий в свой адрес. Желая выразить ему свою благодарность, люди трогали его, гладили и чуть не разодрали всю его одежду. И даже не верилось, что еще несколько минут назад они требовали его крови.

Через два часа после первого приземлился второй корабль. Дейра пришла в неистовство еще раз. Через четыре часа — третий. Четвертый корабль прибыл на следующий день.

Когда Кальхаун во второй раз встретился с руководителями и министрами планеты, он говорил с ними очень сухо.

— Сейчас, — сказал он, — я бы хотел подготовить следующую группу пилотов. Думаю, что мы можем еще раз напасть на грузовые корабли Вельда. Тем самым мы положим начало оборонительной армаде кораблей. Однако я настаиваю на том, чтобы эти корабли не принимали участия в боях. Мы должны быть благоразумны! В конце концов, четыре корабля с зерном не покончат с голодом! Конечно, они очень помогут, но это капля в морс для населения целой планеты!

— Сколько зерна мы сможем добыть таким образом? — спросил человек с пятном, которое покрывало весь подбородок.

Кальхаун ответил.

— Сколько времени потребуется Вельду, чтобы подготовить отряд кораблей для нападения на нашу планету? — мрачно спросил другой.

Кальхаун задумался о возможной дате, но сказал другое:

— Если нам удастся подготовить еще несколько пилотов и захватить корабли с зерном, мы сможем помешать им сбросить на планету бомбы.

— Каким образом?

Он изложил им свой план. В данной ситуации скорее нужно было действовать эмоционально, чем осторожно и благоразумно. И действовать нужно было незамедлительно. Это был очень умный план, учитывающий все особенности данной ситуации, и принимать его нужно было целиком. Но даже после этого военные продолжали настаивать на своем.

— У нас в избытке тяжелые элементы, — говорил один из них. — Если мы пошевелим мозгами, то у нас будет гораздо больше бомб, чем на Вельде могут представить. Мы сможем превратить эту проклятую планету в пепел!

— Эта даст вам некоторое удовлетворение, но ни грамма пищи! — едко заметил Кальхаун. — А пища гораздо важнее, чем месть. А сейчас я опять отправлюсь на Вельд. Я прошу сделать специальное приспособление для моего корабля. С собой я возьму моих первых учеников и еще двадцать кандидатов в пилоты. Кроме того, необходимо обеспечить их достойным питанием. Зерно, доставленное на планету, дает возможность обеспечить питанием двадцать человек в течение нескольких дней!

Пришлось ждать, пока не изготовят требуемое специальное приспособление, и медицинский корабль стартовал только через два дня. Приспособление, которое заказал Кальхаун, давало возможность избежать несчастья, происшедшего на «корабле смерти» с Орида. Оно представляло собой емкость с жидким кислородом, расположенную в грузовом отсеке. Воздух корабля всасывался в эту емкость, влага и углекислый газ замерзали Затем воздух проходил через сжиженный кислород и углекислый газ замещался газами, пригодными для дыхания Замерзшая влага растапливалась и возвращалась в воздух. И пока в приспособлении был кислород и можно было очищать воздух, на борту могло находиться столько человек, сколько мог вместить корабль.

Мэрил осталась на Дейре. Мургатройд в знак протеста против ее отсутствия закрылся в шлюзовой камере.

«Чи! — возмущенно пищал он оттуда. — Чи! Чи!»

— Нет! — строго ответил Кальхаун. — На борту и так слишком много людей. С ней мы увидимся позже.

Он подал знак одному из своих первых учеников, который моментально установил связь с персоналом посадочной решетки и очень профессионально проделал все предстартовые операции. Остальные подробно объясняли своим подопечным все фазы подготовки к старту. Кальхаун переходил от одной группы к другой, проверяя, насколько правильно проходит обучение.

По правде говоря, его мало устраивала роль директора учебного заведения в космическом пространстве. На весьма ограниченной площади медицинского корабля кроме него самого находились двадцать четыре человека. Люди натыкались друг на друга, кто-то ел, кто-то спал, и не было необходимости искусственно создавать шумовые эффекты, чтобы выдержать невыносимую тишину. Система регенерации воздуха работала более или менее хорошо. Только однажды из-за неисправности блока нагрева температура в корабле упала до минусовой отметки, пока не была найдена и устранена причина аварии.

В этот раз полет к Вельду из-за лекций и занятий по навигации продлился семь дней. Эта задержка выводила Кальхауна из равновесия. Но было очень важно, чтобы каждый ученик самостоятельно сориентировал корабль по вельдианскому солнцу, вычислил расстояния и осуществил маневры, которые в будущем ему придется совершать. Кальхаун страстно надеялся, что военные приготовления на Вельде будут не очень быстрыми.

И все же он верил, что отсутствие новостей непосредственно с Дейры заставит власти Вельда не спешить с принятием плана, предложенного политиками. Они утверждали, что корабль с Орида стал жертвой нападения «синекожих». Поэтому, прежде чем они предпримут попытку напасть на Вельд, необходимо сосредоточить все усилия на выработке плана обороны. Прежде чем послать военную армаду для уничтожения «синекожих», нужно вывести на орбиту отряд патрульных кораблей, цель которых — извещать о появлении любого агрессора. При этом политики утверждали, что данные меры соответствуют интересам населения.

В своих расчетах Кальхаун оказался прав. Медицинский корабль под его командой наконец достиг Вельда. Он вновь воспользовался данными первого полета с ориентировкой по степени свечения солнца. Этот метод был не очень надежным, так как любое солнечное пятно могло свести на нет все измерения. Ошибка могла составить две десятых. Но первый выход из подпространства был довольно точным, и Кальхаун четко различал планеты вельдианской солнечной системы. Он сориентировал корабль прямо на Вельд, учитывая замедление движения из-за ограниченной скорости света. Совершив еще один очень быстрый рывок в подпространство, медкорабль сразу же оказался внутри солнечной системы и вне зоны действия патрульных кораблей.

Можно сказать, им здорово повезла, и везение продолжалось. Они проскочили заслон из патрульных кораблей в подпространстве, — не будучи замеченными. Оставалось полчаса полета до кораблей с зерном. Вначале никто не поднял тревоги. Радары засекли медицинский корабль, но не придали этому никакого значения. Поскольку он не направлялся к Вельду, подумали, что это патрульный корабль. Бывают и такие ошибки. Первые четверо учеников вышли из корабля, каждый сопровождал неопытного новичка. Все они были надежно связаны фалом. Разогрели первую четверку кораблей и двинулись дальше. Наконец восемь кораблей были готовы к межзвездному полету с новоиспеченными пилотами на борту. Слегка напуганные, но полные решимости, — они осваивали пульт управления. Затем их стало шестнадцать… двадцать… двадцать три.

Вдруг появился патрульный корабль, по всей видимости вооруженный. Кальхаун чертыхнулся. Он никак не мог вызвать на связь своих учеников и предупредить их, так как патруль сразу же перехватил бы их переговоры. Он мало верил в рациональное поведение молодых пилотов в случае попытки патруля взять на абордаж один из грузовиков.

И тут ему пришла в голову одна оригинальная идея. Он подозвал Мургатройда, усадил его перед микрофоном, включил переговорное устройство только на передачу. Для зверька эта техника была достаточно знакома.

«Чи! — пропищал Мургатройд. — Чи! Чи!»

В динамике раздался удивленный голос:

— Что это?!

«Чи!» — ответил Мургатройд, очень довольный, что с ним кто-то разговаривает. Он обожал три вещи. Первая — это Кальхаун, вторая — кофе, третья — подражание разговору с людьми. Динамик разразился тирадой:

— Слушайте, вы! Немедленно себя назовите!

«Чи-чи-чи-чи!» — отреагировал зверек. Он прямо задрожал от удовольствия и очень торжественно добавил: «Чи!»

Голос в динамике взревел от ярости:

— Внимание, Вельд! Внимание! Слушайте меня! Со мной говорит кто-то нечеловеческого происхождения! Сообщите, что мне делать?

Мургатройд вновь вступил в разговор со своим «чи». Затем Кальхаун осторожно стал уводить медицинский корабль от группы грузовиков, остающихся пока неподвижными. Было маловероятно, чтобы на патрульном корабле был электронный телескоп. Скорее всего у него был всего лишь радар, который мог определять наличие какого-то движущегося в космосе объекта. Кальхаун сделал вид, что корабль ускоряется. Это явилось бы последней проверкой. Грузовики находились между Вельдом и его солнцем. Даже установленные на земле электронные телескопы не могли получить четкого изображения кораблей из-за сильной освещенности атмосферы солнцем.

«Чи? — встревоженно спросил Мургатройд. — Чи-чи-чи?»

— Это «синекожие»? — испуганно спросил пилот патрульного корабля. — Вельд! Вельд! Это «синекожие»?

Раздался властный, уверенный в себе голос.

— Это не человеческий голос, — твердо ответил кто-то. — Приблизьтесь к кораблю и передайте его изображение. Огонь открывать только в том случае, если он направится к Вельду.

Патрульный корабль изменил курс и пошел на сближение с Кальхауном. Но расстояние между ними было еще большое.

«Чи-чи!» — ободряюще произнес Мургатройд.

Кальхаун изменил курс. Патруль повторил маневр. Продолжая уводить его от грузовых кораблей, он позволил приблизиться к себе, но не очень близко.

Кальхаун навел электронный телескоп на грузовики. Показалась фигура в скафандре, соответствующим образом связанная с кораблем. Легко было догадаться, что кто-то из учеников, решив вернуться на медицинский корабль за новыми указаниями или что-то сообщить, обнаружил, что корабль исчез. Поэтому он вынужден был вернуться внутрь корабля и включить связь.

«Чи!» — настойчиво повторил Мургатройд.

Властный голос раздраженно приказал:

— Слушайте мою команду! Эта планета населена людьми! Если вы явились с миром, остановите свой двигатель и позвольте нашему кораблю приблизиться!

Мургатройд ответил заинтересованно, но с сомнением в голосе. В ответ — яростные крики. Другой, более властный, привыкший повелевать голос послышался в динамике. Мургатройд был в восторге, что столько людей хотят с ним разговаривать. Последний, кто с ним говорил, был мягким, но настойчивым.

«Чи-чи-чи-чи», - ответил Мургатройд, что для него было равнозначно целому предложению.

Первый грузовик исчез, войдя в подпространство. Затем второй, третий. Корабли стали исчезать группами по два, по три.

«Чи», - сказал Мургатройд, словно завершая беседу.

Последний грузовой корабль исчез.

— Внимание, патрульный корабль, — сухо сказал Кальхаун. — Говорит медицинский корабль «Эскулап 20». Я был у вас на планете две недели назад. Вы разговаривали с моим тормалем Мургатройдом.

Возникла пауза. Затем послышалось грубое ругательство.

— Я побывал на Дейре, — продолжил Кальхаун.

В ответ — мертвая тишина.

— Там голод. Поэтому груженные зерном и находившиеся на орбите корабли были уведены людьми с Дейры, «синекожими», если вам так больше нравится. Они вынуждены были сделать это, чтобы не умереть с голоду.

Последовала такая тирада, которую нельзя повторить вслух. Затем мягкий до этого голос ядовито заметил:

— Ладно! Медслужба будет извещена о вашем вмешательстве!

— Разумеется, — спокойно ответил Кальхаун. — Я сам сообщу об этом. А для вас у меня есть сообщение. Дейра готова заплатить за все зерно и корабли, в которых оно хранилось. Платить будут тяжелыми металлами: ураном, иридием и другими.

В голосе собеседника послышалась ярость:

— Да разве мы позволим, чтобы хоть что-нибудь с Дейры коснулось нашей земли!

— Но вы ведь можете прибегнуть к стерилизации. Кстати, вольфрам плавится при 3370 °C, иридий — при 2350°, уран — при 1150°. Вы можете переплавить все в космосе, а затем отбуксировать на землю. Да и все остальное, что может быть вам полезно, можно стерилизовать!

На этот раз в голосе собеседника чувствовалось отчаяние:

— Я обо всем сообщу! Вы еще пожалеете о своих действиях!

Кальхаун очень доброжелательно продолжил:

— Я абсолютно уверен в том, что все сказанное мною записывается на пленку, поэтому заявляю со всей ответственностью, что посадка на Дейре абсолютно безопасна для вас. Вы можете получить все, что захотите, в качестве платы за понесенный от «синекожих» ущерб и вернуться на Вельд без всякой угрозы заразиться. Проверьте записывающую аппаратуру…

Затем Кальхаун четко и детально описал, как должен быть экипирован член экипажа, чтобы передвигаться на Дейре без риска заразиться, собирая плату за ущерб, а затем вернуться к своим. Им были даны четкие и детальные инструкции.

В конце он сказал:

— Мой радар зафиксировал, что четыре корабля окружили меня и намереваются уничтожить «Эскулап 20». Поэтому — конец связи.

Медицинский корабль исчез из обычного пространства и вошел в то состояние, при котором все физические характеристики выглядели неправдоподобными. Например, скорость света в деформированном подпространстве никем еще не была измерена, настолько она была огромной. Корабль мог передвигаться во много раз быстрее, чем триста тысяч километров в секунду.

Именно с такой скоростью и летел сейчас «Эскулап 20». На борту находились только Кальхаун и Мургатройд. Царила приятная тишина, лишь изредка прерываемая еле слышными звуками.

Вновь обретенное одиночество показалось Кальхауну роскошью. В течение недели в двух отсеках корабля находились двадцать четыре человека. Теснота была такой, что расстояние между соседями было не больше метра. Так что желание побыть одному не было следствием высокомерия!

Мургатройд задумчиво облизывал усы.

— Я надеюсь, — сказал Кальхаун, — что все пойдет так, как я задумал. На Дейре должны помнить, что благодаря мне они получили огромные запасы зерна. Даст бог, они прислушаются к моим советам и будут благоразумны. В конце концов, есть только один способ покончить с голодом на планете. И тут не помогут ни набеги на грузовые корабли вельдианцев, ни тем более бомбы!

Сейчас, когда не нужно было тратить время на тренировки, медицинский корабль мог достичь Дейры через пять дней с небольшим. Кальхаун решил отдохнуть. Но вначале, впервые после посадки на Дейре, захотел приготовить нормальную пищу. Затея кончилась тем, что ему пришлось есть двойную порцию дейрианской пищи, так как на борту больше ничего не было.

Чуть позже он с удовольствием вспоминал все, что происходило в нормальной Вселенной. Сверкали звезды, проносились кометы, образовывались облака и выпадали дожди. Можно было наблюдать все метеорологические феномены. А Вельд в это время, наверное, был охвачен всеобщей паникой. Никто бы и не поверил, что всего лишь двадцать четыре человека похитили весь отряд грузовых кораблей с зерном. Наверняка возникнет подозрение, что тут не обошлось без целого отряда дейрианских кораблей. Вместе с подозрением возникнет ужас, следствием которого будет правительственный кризис. Сразу же все имеющиеся в наличии корабли лихорадочно начнут переделывать в боевые и формировать боевой отряд.

Так и случилось. Параллельно с этим специалисты в области биологической войны тщательно изучали все рекомендации Кальхауна относительно амуниции, с помощью которой вооруженные люди смогут спуститься на охваченную эпидемией планету, а затем вернуться без всякого риска заражения. Правительство и военные исходили из здравого смысла. Они считали, хотя Кальхаун и не предпринял активных мер против «синекожих», что он все же является здравомыслящим и сознательным гражданином Галактики и должен находиться на стороне законности и правопорядка, справедливости и здравого смысла, то есть на стороне Вельда. Поэтому они приказали изготовить образцы защитных костюмов, следуя рекомендациям Кальхауна, и испытали их. Результаты были блестящими.

В то время, когда Кальхаун спокойно возвращался на Дейру, доставленное туда зерно быстро распределялось среди населения планеты, пищевой рацион которого теперь почти удвоился. Нельзя сказать, что все потребности были удовлетворены, но голод все же отступил. Все испытывали большое уважение к Кальхауну и, как это обычно бывает, ждали от него еще больших милостей. Мэрил, как лучше всех его знавшая, стала консультантом по многим вопросам, без ущерба для собственной репутации. Вот, пожалуй, и все, что происходило на Дейре.

Впрочем, нет. Было еще кое-что, очень любопытное. На планете возникла своего рода эпидемия, с симптомами настолько слабыми и невыразительными, что их трудно было квалифицировать как болезнь. Недомогание длилось всего несколько часов. Слегка повышалась температура, и человек пил чуть больше воды, чем обычно. Затем все приходило в норму, и недомогание заканчивалось. Такие заурядные эпидемии случались всегда. А так как к врачу обращались немногие, то и регистрировались такие эпидемии крайне редко. Так было и на этот раз.

Кальхаун также думал и о будущем. Корабли с зерном прибудут на Дейру, разгрузятся и отправятся на Орид. Там будут забиты бесчисленные стада диких животных. Невероятное количество замороженного мяса доставят на Дейру, люди вновь ощутят давно забытый вкус мяса, что будет для них, настоящим праздником.

Затем промышленность планеты начнет работать согласно постановлениям правительства. Огромное количество делящиеся материалов будет превращено в бомбы. Кстати, это была одна из немногих уступок Кальхауна. Фабрики по производству пластмасс изготовят большое количество специальных пластиковых скафандров. В столицу планеты начнут поступать тяжелые металлы, оружие и другие вещи.

Возможно, кто-нибудь заранее мог предвидеть одно из этих решений, но было маловероятно, что это произойдет. Между тем никто, кроме Кальхауна, не мог свести эти отдельные мероприятия в конкретный план, который должен дать многообещающие результаты. По крайней мере, Кальхаун этого очень хотел. И пока медицинский корабль вот уже четвертый день летел в межзвездном пространстве, Кальхаун думал о том, что совокупность всех этих событий может существенно улучшить ситуацию.

Наконец полет закончился и он вернулся на Дейру. Мэрил вновь появилась на корабле, где ее с энтузиазмом встретил Мургатройд.

Мэрил была теперь гораздо спокойнее, чем раньше.

— Происходят странные вещи, — сказала она. — Помните, я вам рассказывала, что иногда синие пятна исчезают у детей и что больше они не появляются ни у них, ни у их детей.

— Да, помню, — ответил Кальхаун. — Вы мне об этом говорили.

— А вы вспомнили о вирусе с планеты Трэйли. Вы также сказали, что вирус поражал только физически слабых людей, но мог передаваться от матери к сыну. Иногда даже с летальным исходом.

Кальхаун был явно заинтригован.

— Ну и что дальше?

— Корван, — ответила Мэрил, тщательно подбирая слова, — выдвинул гипотезу, согласно которой то же самое происходит с синими пятнами у дейрианцев. Он считает, что люди были поражены вирусом и те, которые выжили после эпидемии, передали его другим. Так и появились «синекожие».

— Интересно, — притворился удивленным Кальхаун.

— Когда мы отправились на Вельд, — продолжала осторожно Мэрил, — вы постоянно работали с образцом какой-то культуры. Делали записи в бортовой журнал. Затем сделали укол себе и Мургатройду. Помните? Измерили температуру у себя и у Мургатройда и зарегистрировали показания.

Девушка облизала пересохшие губы.

— Вы также сказали, что если я заражусь, то инфекция очень быстро распространится, не так ли?

— Какая долгая история, — заметил Кальхаун. — Есть ли у нее окончание?

— Есть, — ответила Мэрил. — У тысяч людей стали пропадать синие пятна. Причем не только у детей, но и у взрослых. Корван установил, что это происходит после однодневной лихорадки и чувства жажды. Затем все приходит в норму. На корабле со мной произошло именно это. Корван считает, что именно эта странная эпидемия является причиной исчезновения синих пятен у тех, кто переболел ею. Всегда есть болезни, на которые никто не обращает внимания. Одна из них и лишила всякого смысла слово «синекожие».

— Занятно, — прокомментировал Кальхаун.

— Ведь это вы сделали? — спросила Мэрил. — Вы спровоцировали неопасную эпидемию, которая уничтожает вирус, вызывающий появление синих пятен?

— Почему вы так думаете, Мэрил? — Кальхаун сделал вид, что удивлен.

— Потому что я была с вами. И я знаю, что именно вы это сделали! Но меня волнует другое: вы скажете об этом? Когда люди обнаружат, что они уже не «синекожие» и что нет ничего, что могло бы напомнить об этом, вы скажете им об этом?

— Разумеется, не скажу, — ответил Кальхаун. — Вы спросите почему?… Корван!..

— Он уверен, что это его заслуга, — объяснила Мэ-рил. — Он очень гордится, что нашел доказательство. И если вы что-нибудь скажете об этом, я буду вынуждена объяснить ему, откуда у него появилась эта идея. Он придет в бешенство, и ему будет стыдно.

Кальхаун, глядя на девушку, задумался.

— Как это произошло, теперь не столь важно, — наконец вымолвил он. — Мысль о том, что кто-то это сделал преднамеренно, вызвала бы сильное беспокойство. Поэтому будет намного лучше, если Корван установит что произошло с этими синими пигментами, а не почему.

Девушка внимательно посмотрела на Кальхауна.

— Насколько я понимаю, с вашей стороны это вовсе не одолжение. Просто вы считаете, что в данной ситуации это наилучшее решение.

Она так долго на него смотрела, что он почувствовал некоторую неловкость. Затем, словно соглашаясь с тем, что он сказал, кивнула головой и ушла.

Час спустя было установлено, что к Дейре направляется вооруженный космический отряд вельдианцев.

Глава VIII

Передовой отряд вельдианского космического флота составляли корабли-истребители. Это были старые патрульные корабли, которые не могли входить в подпространство, и сфера их деятельности ограничивалась солнечной системой. Их загрузили в грузовые отсеки пассажирских кораблей, которые были превращены в боевые. Эти «охотники» на небольшой высоте облетели всю планету, передав для основной группы детальные снимки всего, что предстояло разрушить. Была обнаружена посадочная решетка. На посадочной площадке не было ничего, кроме медицинского корабля Кальхауна.

Были обследованы огромные территории. Поиски велись по всем направлениям. Города, промышленные центры и линии связи были открыты контролю с воздуха. Казалось, что «охотники» ищут грузовые корабли, которые, по словам Кальхауна, «синекожие» сняли с орбиты и увели на Дейру… Если они их искали, то напрасно.

Дейра не оказала прибывшим кораблям никакого сопротивления. Ни один корабль с планеты не поднялся в космос, чтобы помешать их поискам. Вельдианцы словно молнии облетели все уголки голодающей планеты на суше и на море, но не нашли и намека на военные приготовления. Основной отряд терпеливо принимал поступающую информацию о том, что на планете нет похищенных кораблей. А ведь эти корабли могли быть единственной силой, способной защитить планету. Интерес в битве в космосе начисто отсутствовал. Между тем прибывший флот представлял реальную угрозу планете.

Потянулись часы томительного ожидания. Вельдианцы не проявляли никаких агрессивных намерений. В то же время с Дейры не было никаких попыток защищаться. Возникшая пауза привела к некоторому замешательству, поскольку в случае возникновения конфликта незамедлительно были бы сброшены бомбы. Вельдианские корабли были приведены в состояние полной боевой готовности к бомбометанию, но в то же время не испытывали ни малейшего желания быть уничтоженными «кораблями-комикадзе» противника.

Однако вооруженный отряд кораблей не мог болтаться в космосе в течение нескольких световых лет. Кроме того, корабли были напичканы вооружением, достаточным для полного уничтожения планеты. Они могли сбросить бомбы на расстояние сотен, тысяч или десятков тысяч километров. Они могли покрыть всю планету Дейру грибовидными облаками с непрекращающимся дождем продуктов ядерного распада. И после оседания облаков все, что еще не уничтожили взрывы, будет уничтожено радиоактивным заражением. Даже на океанических глубинах все живое будет уничтожено продуктами распада.

Вельдианцы упивались своей разрушительной мощью. Не обнаружив даже попытки сопротивления, они решили начать действовать.

Но в это время из столицы Дейры поступило сообщение. В нем говорилось, что какой-то корабль, двигающийся в подпространстве, поддерживает связь с дейрианским флотом, который находится в открытом космосе. Этот отряд направлялся к Вельду. В его состав входило тридцать семь гигантских кораблей. Сообщалось также, какие бомбы и сколько находится на борту каждого. Если не поступит приказ об отмене, бомбы будут сброшены на Вельд. Поэтому если Вельд начнет бомбардировку Дейры, то отменить приказ будет некому, Следовательно, Вельд также будет уничтожен.

Вельдианцы вынуждены были остановиться. Ситуация стала тупиковой, с отчаянием у одной стороны и с чувством провала всех планов у другой. Это не могло положить конец войне, поскольку стороны не доверяли друг другу ни минуты. Если обе стороны не уничтожат друг друга одновременно, что было вполне вероятно, то каждая из них в любой момент без предупреждения могла быть атакована противником. В конце концов один из двоих должен будет погибнуть, а выжить мог только более ловкий.

Но тут с Дейры последовало новое предложение. Суть его состояла в том, что Дейра остановит свою боевую армаду, если Вельд согласится принять плату за зерно и похищенные корабли. В качестве платы Дейра предлагала слитки иридия, золота, вольфрам и уран. Кроме того, дейрианцы были готовы оплатить все возможные убытки.

Были готовы даже выплатить компенсацию за смерть шахтеров с Орида, хотя те и погибли в определенной степени по собственной вине. Короче говоря, готовы были оплатить все. В противном случае Вельд сгорит в ядерном пожаре и кораблям некуда будет вернуться.

Это предложение на первый взгляд было и благородным, и глупым. Оно давало возможность Вельду ограбить, а затем обмануть дейрианцев. Но идея принадлежала Кальхауну. Вельдианским адмиралам она показалась благоразумной. К «синекожим» они испытывали только ненависть, поэтому эта полукапитуляция была принята.

Радиостанции планеты распространили новость о достигнутом соглашении, а население испытало безумное облегчение. Идея сопротивления, вначале получившая всеобщее одобрение, постепенно теряла своих сторонников, ибо стала очевидной ее бессмысленность. Но далеко не все на Дейре поняли, что ситуация на планете коренным образом изменилась. А уж вражеская армада и понятия не имела об этом.

Флот вторжения рассеялся в небе Дейры далеко за пределами атмосферы. Грубые и бесцеремонные голоса отдавали приказы персоналу посадочной решетки. Тяжелый космический корабль с Вельда, поддерживаемый силовыми полями решетки, грузно опустился. Посадка была мягкой. Экипаж корабля относился ко всему с пониманием, но его обуревала жадность к наживе, которую им пообещали. Несомненно, перед возвращением на Вельд экипаж собирался стерилизовать внешнюю обшивку корабля. Кроме того, десантируемая группа имела соответствующие индивидуальные средства защиты.

Наконец пришельцы вышли из корабля. Они были одеты в прозрачные двойные костюмы, то есть те, которые предложил Кальхаун. Перед полетом тщательные испытания показали, что они надежно защищают от любого заражения. Они были сделаны из двухслойного пластика и снабжены специальным устройством для дыхания. В этом костюме можно было передвигаться по земле, работать и безнаказанно грабить. При возвращении на корабль в шлюзовой камере проводилась газовая дезинфекция, которая полностью исключала любое заражение. Затем, для пущей безопасности, внешняя оболочка костюма сжигалась. После этого можно было входить в корабль.

Кроме того, все, что они могли награбить, также могло быть обеззаражено перед возвращением на Вельд. Металлы при необходимости можно было расплавить, а драгоценные камни — стерилизовать. Вельдианцам было приятно сознавать, что «синекожих» можно не только унизить, но и ограбить. Лишь одно было неизвестно космическому отряду с Вельда: на Дейре больше не было «синекожих». Самая тривиальная эпидемия…

Вельдианцы, не теряя времени, приступили к работе. Прежде всего взяли под свой контроль посадочную решетку и отстранили от работы местных операторов. Между прочим, вельдианцы с удивлением отметили, что у этих операторов пятен на коже не было. Высадившаяся группа проверила работу решетки и занялась посадкой остальных кораблей.

Вельдианцы начали патрулирование по всему городу. Они не церемонились: одни загружали ценные металлы, приготовленные загодя, в корабли, другие занялись индивидуальным грабежом.

Те немногие дейрианцы, которые им попадались, шарахались от них. Вельдианцы входили в магазины и забирали что хотели. Затем дошла очередь до банковских сокровищ.

На большие корабли, парящие над планетой, стали поступать отчеты, полные триумфа и презрения к жителям планеты. В них сообщалось, что дейрианцы — трусы и слабые создания. Они позволяют себя грабить, безучастно на все взирая. Было отмечено, что население бежит из города, опасаясь высадившегося десанта. «Синекожие» отдали ценные металлы, которые обещали. Но осталось еще больше.

На планету опускались все новые и новые корабли. Некоторые из первых, тяжело груженные, стартовали, и начался процесс обеззараживания. Те, кто продолжал находиться на орбите, завидовали находящимся на земле. У первой высадившейся группы были самые лучшие возможности для грабежа. Теперь, когда вельдианцы имели полную свободу грабить, среди мародеров стали возникать споры. Дисциплина исчезла. Люди в пластиковых костюмах в поисках наживы стали действовать индивидуально. Возле посадочной решетки еще находились вооруженные группы, но столица Дейры не контролировалась. Люди, возвращавшиеся с награбленным, обнаруживали, что их корабли уже стартовали, уступив место другим. Поэтому они вынуждены были садиться в чужие корабли. И чем дальше, тем больше становилась эта неразбериха.

После того как на Дейру опустилась половина вельдианской армады, правило, по которому корабль находился на земле до возвращения экипажа, уже не соблюдалось. Слишком много было желающих заменить их и самим поучаствовать в грабеже.

Оставались незагруженными менее пятнадцати кораблей, когда власти Дейры распространили среди сил вторжения новое сообщение. Они потребовали прекратить грабеж. Награбленное в пять раз превышало сумму, которую Дейра должна была заплатить. Пришло время остановиться.

Создалась любопытная ситуация. Вельдианский адмирал приказал привести все корабли в состояние повышенной боевой готовности. Корабль-курьер уже давно отбыл с приказом к дейрианскому флоту не приближаться к Вельду. С этого момента ни один корабль не мог стартовать с Дейры. Перед дейрианцами стоял выбор: или принять все условия капитуляции, или вельдианский отряд сбросит бомбы.

Кальхаун вежливо попросил провести его к адмиралу, как только возникнут проблемы. На Дейре ничего не могло произойти. Все находилось под полным контролем передового десанта, включая посадочную решетку и окружающее космическое пространство. Адмирал разместил свой штаб в Главном пункте управления посадочной решеткой. Именно сюда стекались доклады, отсюда отдавались приказы, здесь вельдианцы обменивались информацией. Здесь царил полный порядок.

Но корабли, находившиеся на орбите, были охвачены паникой. По радиосвязи были слышны бессвязные крики людей, охваченных ужасом, вопли. Какие-либо разумные переговоры прекратились. Корабли хаотично болтались в космосе. Некоторые исчезли в подпространстве. Один на всем ходу исчез в глубинах океана Дейры.

Адмирал мог управлять всего лишь пятнадцатью кораблями, которые остались от его прежнего отряда. Остальная часть армады словно была охвачена истерическим безумием. На одних кораблях это длилось всего несколько минут, на других полчаса и более. Они находились на орбите, но не отвечали на вызовы.

Кальхаун пришел в космопорт с Мургатройдом на плече. Одетый в защитный пластиковый костюм офицер ошалел от удивления и остановил его.

— Мне необходимо поговорить с адмиралом, — начал объяснять Кальхаун. — Меня зовут Кальхаун, я сотрудник Межзвездной медицинской службы. Несколько недель назад, думаю, мы виделись с адмиралом на банкете. Он должен меня вспомнить.

— Вам нужно подождать, — возразил офицер. — Возникли некоторые проблемы…

— Я в курсе всех проблем. Именно я и помог их создать. Поэтому я хочу объяснить адмиралу, что происходит. Ему необходимо это знать для того, чтобы принять соответствующие меры.

А большинство из группы вторжения и понятия не имели, что все далеко не так хорошо, как кажется. Время от времени появлялись веселые и довольные люди, несущие с собой награбленное. Другие нетерпеливо ожидали у шлюзовых камер своих космических кораблей очереди на дезинфекцию всего награбленного, а также своих защитных костюмов по технологии, предложенной Кальхауном. Они радостно представляли, какими станут богатыми после возвращения на Вельд.

Но ситуация там, наверху, была тревожной и сулила большие неприятности. Возникли довольно резкие споры. Наконец Кальхаун оказался с глазу на глаз с адмиралом.

— Я пришел, чтобы кое-что вам объяснить, — дружелюбно сказал он. — Ситуация резко изменилась. Уверен, вы это уже заметили.

Адмирал в своей двойной пластиковой упаковке выглядел как рождественский подарок.

— Говорите быстрее, что вам нужно! — заорал он.

— Во-первых, на планете уже нет «синекожих». Какая-то эпидемия уничтожила все синие пятна на коже дейрианцев. И раньше у некоторых их не было. А сейчас нет ни у кого.

— Вздор! — взорвался адмирал. — А при чем здесь нынешняя ситуация?

— При том, — спокойно ответил Кальхаун. — При желании дейрианцы могут сойти за вельдйанцев. И это уже происходит. Они одеты в абсолютно такие же костюмы, как и ваши люди, и уже перемешались с ними. В возникшей спешке они пробрались на борт ваших кораблей. На каждом корабле, который побывал на Дейре, сейчас находятся от одного до двенадцати дейрианцев без единого синего пятна.

Адмирал застонал и сделался серым.

— Если вы считаете, что ваши экипажи подверглись заражению, вы не сможете со своим отрядом вернуться на Вельд, — все так же спокойно продолжал Кальхаун. — Во всяком случае вам просто не позволят сделать это.

— Я взорву… — процедил сквозь зубы адмирал.

— Нет, — перебил его Кальхаун все так же мягко, но уверенно. — Когда вы приказали всем кораблям быть готовыми к боевым действиям, дейрианцы, находящиеся на борту, везде пустили газ, вызывающий панику. Для этого им было достаточно спрятать в кармане и пронести на борт небольшие баллончики. Что они и сделали. Себя они защитили с помощью емкостей с воздухом, спрятанных в защитной оболочке.

Почти на всех ваших кораблях, находящихся на орбите, экипажи потеряли рассудок под воздействием газа. И они будут находиться в таком состоянии, пока в кораблях не заменят воздух. Дейрианцы забаррикадировались в командных отсеках почти на всех кораблях. И теперь у вас нет вооруженного отряда. И если кто-нибудь, кто еще подчиняется вашим приказам, сбросит хоть одну бомбу, на Вельд будут сброшены пятьдесят.

Я считаю, что будет лучше для вас не отдавать приказ об атаке. Гораздо уместнее будет, если ваши военные врачи осознают реалии этой жизни и поймут, что нет необходимости в войне между Дейрой и Вельдом. Впрочем, если вы настаиваете…

У адмирала был такой вид, будто его душили. Он мог бы отдать приказ немедленно казнить Кальхауна, но было одно обстоятельство, которое его очень беспокоило. Те, кто находился на планете, вдыхали воздух Вельда, находящийся в специальных баллонах. Но этого воздуха надолго не хватит. И если их отправить на корабли, которые еще подчинялись его командам, несомненно дейрианцы проникнут вместе с ними. Сейчас не было ни малейшей возможности эвакуировать находящиеся на Дейре группы без риска сделать их жертвами дейрианцев. Тем более что отличить их было невозможно.

— Я отдам соответствующие приказы, — с трудом заставил себя заговорить адмирал. — Я не знаю, каковы ваши дьявольские планы, но… ей-богу, не знаю, как вас остановить.

— Все, что требуется, — горячо заговорил Кальхаун, — быть разумным и не держать камня за пазухой. Необходимо объяснить совершенные ошибки, объяснить некоторые принципы планетарной гигиены с тем, чтобы накопившиеся предрассудки исчезли. Еще никто не умер, изменив представление о чем-либо. Межзвездной медицинской службе уже надоело каждый раз это доказывать!

Мургатройд, сидевший на плече Кальхауна, словно на насесте, решил, что настало время и ему принять участие в беседе.

«Чи-чи!» — одобрительно произнес он.

— Согласен, — сказал Кальхаун. — Нужно закончить нашу работу! Мы и так опаздываем.

Кальхаун не мог сразу же покинуть Дейру. Ему пришлось проводить многочисленные совещания военных врачей Вельда и медицинских властей Дейры. Он вынужден был разъяснить многие вещи, чтобы устранить сомнения, предлагал биологические эксперименты, чтобы доказать врачам с Вельда, что на Дейре сейчас нет никакой эпидемии, подобной той, что случилась три поколения назад. Кроме того, ему необходимо было встретиться с, молодым дейрианским врачом, который в высшей степени оценивал значимость своей собственной персоны и одно из имен которого было Корван, чтобы продемонстрировать ему весь механизм возникновения синей пигментации на коже и доказать ее вирусное происхождение. Затем показать, как можно с помощью совершенно безвредной инфекции с такими-то и такими-то характеристиками уничтожить пигментацию.

Кальхаун с особым интересом рассматривал юношу. Мэрил считала его чудом, хотя и представила ему для работы исходный материал. Кальхаун пожал плечами и приступил к работе.

Результаты напряженной работы не замедлили появиться. Награбленное было возвращено. Был заключен всеобъемлющий двухсторонний договор, который подтверждал, что жители планеты Дейра не являются переносчиками инфекции. И если Вельд не сможет убедить в этом другие миры, то станет таким же изгоем, как Дейра. Согласно достигнутому соглашению, к Вельду будет послан корабль-курьер, чтобы вернуть назад двадцать семь находящихся на орбите грузовиков. Большая часть из них будет задействована для доставки мяса с Орида. Остальные доставят с Вельда дополнительную партию зерна, которое будет оплачено. Возникнет необходимость в обмене торговыми миссиями между Дейрой и Вельдом. А затем…

Прошла целая неделя, прежде чем он смог вернуться на свой корабль и подготовить его к полету. Но все равно оставались проблемы, которые нужно было решить.

Когда Кальхаун был почти готов к старту, на корабле появилась Мэрил. Настроение ее было не из лучших.

— Я бы хотела, чтобы вы познакомились с Корваном, — сказала она как-то жалобно.

— Я уже видел его, — ответил Кальхаун. — Думаю, со временем он станет великим гражданином своей планеты. Для этого он обладает всеми талантами.

На лице у Мэрил появилась легкая улыбка.

— Но вы от него не в восторге.

— Я этого не сказал, — запротестовал Кальхаун. — В конце концов, он вам нравится, а для меня это невыносимо.

— Но вы даже не пытались… — девушка запнулась. — Впрочем, и я не пыталась вас очаровать. Но почему?

Кальхаун лишь развел руками, но смотрел на Мэрил с большим уважением. Не каждая женщина спокойно воспримет тот факт, что мужчина не обращает на нее внимания, даже сознавая свою привлекательность.

— Вы выйдете за него замуж, — сказал Кальхаун. — Надеюсь, вы будете очень счастливы.

— Это желанный для меня мужчина, — откровенно призналась Мэрил. — Я не сомневаюсь в его верности. Он думает лишь о грандиозных открытиях. Хотя я бы предпочла, чтобы это было не так.

Кальхаун сдержался и не задал напрашивающийся вопрос. Вместо этого он задумчиво сказал:

— Есть одно дело, с которым вы можете справиться. Оно должно быть сделано. В этом секторе Медслужба очень плохо работает. Предстоит сделать целый ряд открытий. Не думаю, чтобы ваш Корван пренебрег возможностью получить их на блюдечке с голубой каемочкой. Как бы то ни было, они должны стать известны.

— Мне кажется, я понимаю, что вы хотите сказать, — ответила Мэрил. — Именно я подсказала ему некоторые вещи относительно того, почему исчезают синие пятна. У вас есть для меня нужные книги?

Кальхаун молча кивнул и вручил девушке то, что она просила.

— Эх, Мэрил! Если бы мы полюбили друг друга, какая бы команда у нас была! Очень жаль! Вот вам подарок к свадьбе, который лучше спрятать…

Девушка взяла его за руки.

— Я люблю вас так же, как и Мургатройда! Правда! Корван никогда ни о чем не узнает и станет великим человеком. — Затем добавила, словно защищаясь: — Но я не думаю, что он способен только на открытия, которые я ему подскажу. Он сам должен сделать великие открытия.

— Из которых самое великое — это вы! — сказал Кальхаун. — Удачи, Мэрил!

Девушка удалилась с улыбкой на лице. Но вытерла глаза, когда выходила из корабля.

Наконец медицинский корабль стартовал. На очереди была следующая по списку планета. После возвращения в Главное управление сектора он представит убийственный доклад о положении дел в этом районе.

— Мургатройд, входим в подпространство!

Звезды исчезли, вновь установилось полное безмолвие, нарушаемое лишь записанными на пленку звуками, помогающими переносить эту невыносимую тишину.

Много дней спустя корабль вышел из подпространства и Кальхаун начал ориентировать свой корабль в новой ярко освещенной солнечной системе.

В нужное время он нажал кнопку связи.

— Внимание, Земля! — произнес он тоном приказа. — Внимание, Земля! Медицинский корабль «Эскулап 20» просит сообщить координаты для посадки. Цель визита: проверка состояния здоровья на планете. Наша масса — пятьдесят стандартных тонн.

Пока сообщение преодолевало многие тысячи километров, установилась пауза. Затем в динамике послышалось:

– «Эскулап 20», повторите свои исходные данные! Кальхаун спокойно повторил.

Мургатройд с блеском в глазах наблюдал за ним. Возможно, он ожидал, что ему опять позволят побеседовать.

— Мы предупреждаем вас, — раздайся властный голос, — о наказании в случае передачи ложных данных о себе и цели посадки. У нас нет никакого желания подвергать нашу планету риску. Если вы и после предупреждения собираетесь совершить посадку…

— Да, собираюсь, — перебил Кальхаун. — Прошу координаты.

Получив координаты, он их зафиксировал. Выражение лица было слегка печальным. «Эскулап 20» включил двигательную установку и начал спуск. Мургатройд спросил: «Чи-чи? Чи?»

Кальхаун вздохнул.

— Ты прав, Мургатройд! Нам придется прилететь сюда еще раз!

Мюррей Лейнстер Оружие-мутант

Глава первая

Вероятность неблагоприятных последствий не может равняться нулю в поступках обыденной жизни. Она возрастает по большой экспоненте, когда ряд подобных деяний повторяется длительное время. При этом воздействие ограничителей морального порядка на поведение человека может рассматриваться как доступный математической проверке фактор уменьшения числа вероятных неблагоприятных последствий. Впрочем, оттого, назовем ли мы это «разумным использованием возможностей», «этикой» или «благонравием», суть дела не меняется Все равно это — тот метод, с помощью которого неблагоприятные последствия становятся менее вероятными Произвол же, например, вообще не может быть обоснован математически

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Небольшой космический корабль Межзвездной медицинской службы находился в гиперпространстве. Кальхаун, поудобнее устроившись в кресле, читал «Вероятность и поведение человека» Фицджеральда. В этих условиях оставалось лишь терпеливо ждать. Тормаль Мургатройд, свернувшись калачиком, дремал в углу, заботливо прикрыв хвостом нос. Ровно струился свет. Раздавались какие-то приглушенные неясные шумы. Они были крайне необходимы для душевного спокойствия космонавта в мертвящей тишине корабля, который мчался со скоростью, многократно превышавшей световую. Кальхаун перевернул страницу и зевнул.

Где-то что-то шевельнулось. Послышались потрескивания, и записанный на пленку голос произнес: «Выход из подпространства через пять секунд после звукового сигнала».

Тотчас же тишину прорезало важное и уверенное, как у метронома, тиканье специального механизма. Кальхаун заложил страницу, поднялся и направился в рубку. Он сел в кресло пилота, пристегнул ремни безопасности и сказал:

— Эй, Мургатройд! Ты что, не слышишь небесную музыку? А ну вставай и причешись. Прибываем к месту назначения.

Мургатройд приоткрыл один глаз и увидел Кальхауна в кресле пилота. Он сладко потянулся и неспешно побрел в поисках предмета, за который он мог бы зацепиться. При этом он пристально следил своими блестящими глазками за Кальхауном.

«Дзинь!» — раздался звуковой сигнал, и начался отсчет: пять… четыре… три… два… один!

На исходе последней секунды корабль вынырнул из подпространства. Возникавшее при этом чувство невозможно было спутать ни с чем. Желудок Кальхауна, казалось, скрутило двойным узлом, а самого его мучительно втягивало по спирали в какой-то конус. Он с трудом сглотнул. Похожие звуки издавал и Мургатройд. Картина вне корабля разом изменилась.

Слева по курсу беззвучно пылала в вакууме Мэрис. Позади виднелось созвездие Кита. Свет от него будет пробиваться сюда через космос еще много лет, хотя Кальхаун покинул размещенное там Медуправление всего три недели назад. Величаво плыла по своей орбите третья от центрального светила планета. Кальхаун перепроверил расчеты, удовлетворенно кивнул головой и бросил через плечо Мургатройду:

— Прекрасно. На цель вышли точнехонько.

«Чи!» — отозвался Мургатройд.

Он раскрутил хвост, которым держался за ручку шкафчика, и подошел к визору. Для него не имело значения то, что он увидел. Но все тормали любили имитировать поведение людей, точно так же, как попугаи подражают голосу человека. Он с глубокомысленным видом сощурил перед прибором глаза, а затем уставился на Кальхауна.

— Это Мэрис III, — пояснил тот, — причем очень близко. Осваивается жителями Деттры-2. Насколько известно, прошло два года, как они начали строить здесь город, и к настоящему времени должны были его уже заселить.

«Чи-чи», - согласился Мургатройд.

— А теперь не мешай, — приказал Кальхаун. — Начинаем сближение. Оповещу, когда прибудем на место.

Кальхаун подходил к планете на реактивной тяге, использовавшейся при межпланетных перелетах. Все шло нормально. Конечно, маневр длился довольно долго, но все же через несколько часов он, как обычно, послал на планету сигнал вызова, идентифицировал себя и запросил посадку.

— Медкорабль «Эскулап 20» — Мэрис III, — сказал он в микрофон передатчика. — Запрашиваю координаты на посадку. Масса корабля пятьдесят стандартных тонн: пять-ноль. Цель: инспекция санитарно-эпидемиологической обстановки на планете.

Кальхаун расслабился. Предстояла операция чисто рутинного характера. В космопорту города на Мэрис III была установлена мощная энергорешетка. Сейчас с ее пульта управления поступят указания относительно точки пространства, обстоящей примерно на пять диаметров планеты от ее поверхности, в которую его корабль должен будет войти. После этого с гигантской решетки пошлют луч специального энергополя, который захватит корабль и мягко, но неуклонно поведет его на посадку. Затем Кальхауну, как представителю Медслужбы, придется вести с планетарными властями привычные переговоры относительно состояния общественного здравоохранения на Мэрис III.

Ничего неожиданного от этой высадки не ожидалось. Кальхаун в деталях проинформирует о последних достижениях в медицинской науке. Возможно, по каналу обычных торговых связей они уже дошли до Мэрис III, но он был обязан в этом убедиться. Не исключено, хотя и маловероятно, что он и сам узнает здесь что-нибудь новое. В любом случае через три дня он вернется на борт своего медкорабля и энергорешетка «выстрелит» его в космос на расстояние, равное пяти диаметрам планеты, и он вновь будет предоставлен самому себе. Кальхаун, Мургатройд и их звездолет уйдут в гиперпространство и вернутся туда, откуда прибыли, — в Медуправление.

А пока что Кальхаун, ожидая ответа на свой запрос, разглядывал широкий диск планеты.

— Судя по карте, город должен находиться на берегу бухты рядом с терминалом. Совсем близко от линии захода солнца, — сообщил он Мургатройду.

Поступил ответ. В наушниках космофона раздался полный недоверия голос:

— Что? Что такое? О чем это?

— Медицинский корабль «Эскулап 20», - терпеливо повторил Кальхаун. — Прошу сообщить координаты для посадки. Масса — пятьдесят стандартных тонн, повторяю: пять-ноль. Цель: инспекция санитарно-эпидемиологического состояния планеты.

Недоверия в голосе прибавилось:

— Что? Медицинский корабль? Черт… — Судя по тому, как голос стал отдаляться, оператор на планете, должно быть, отодвинулся от микрофона. — Эй! Вы только послушайте!

Внезапно наступило молчание. Кальхаун удивленно поднял брови. Побарабанил пальцами по панели пульта управления. Пауза затягивалась, даже слишком. Затем в космофоне послышался другой голос:

— Эй, вы, там, наверху! Идентифицируйте себя!

Кальхаун вежливо ответил:

— Это медкорабль «Эскулап 20». Прошу посадки. Цель: инспекция здравоохранения.

— Подождите, — прозвучало с планеты. Там явно были обеспокоены.

На расстоянии восьмидесяти тысяч километров было слышно, как перед микрофоном перешептывались. Затем остались лишь потрескивания. Связь прервали. Кальхаун вторично удивленно приподнял брови. Происходившее никак не соответствовало штатной ситуации. Никоим образом! У Медслужбы было слишком много работы и недоставало персонала. Средств для межпланетных нужд, как всегда, не хватало, поскольку не существовало никакой организации, похожей на галактическое правительство. Многие тысячи освоенных человеком планет, из которых даже соседние отстояли друг от друга на расстоянии в несколько световых лет, не имели возможности проводить выборы или создавать какие-либо партии. Полеты даже в подпространстве длились, если говорить о таком роде деятельности, слишком долго. Поэтому могли существовать только немногие структуры, чья компетенция определялась соглашением властей тех планет, которые их создали и финансировали поквотно для обеспечения своих потребностей.

Тем не менее Медслужба в целом несомненно имела громадное значение. Управление этого сектора размещалось в созвездии Кита и представляло собой нечто вроде галактической клиники с отделениями. Там централизованно собирали, а затем распространяли по обслуживаемому участку опыт, накопленный медициной и здравоохранением на нескольких тысячах освоенных миров. Время от времени устанавливались контакты с коллегами из других секторов и проводился обмен информацией. Были, конечно, трудности. Так, необходимо было пятьдесят лет, чтобы, например, сообщение о новой технике селекции генов дошло из одного конца обжитой части Галактики до другого, хотя при использовании полетов в гиперпространстве срок сокращался до трех лет. И все же Медслужба пользовалась большим авторитетом. До сих пор не было еще случая, чтобы она не справилась с какой-либо экологической проблемой, связанной с человеческой деятельностью. Несколько десятков планет вообще были обязаны ей самим фактом своего существования. Не было такого места, где бы медкорабль не встречали доброжелательно.

— Алло! Мэрис III, — сухо произнес Кальхаун в микрофон. — В чем дело? Вы расположены помочь мне совершить посадку или нет?

Никакого ответа. На фоне этого зловещего молчания все, что на корабле могло издавать звуки, внезапно глухо и чудовищно загудело. Ярко вспыхнули лампочки — замкнулись разъемы. Завыла сирена прибора сближения с посторонними объектами, и резко качнулась стрелка показателя нагрева корпуса. На какое-то мгновение стремительно возросла, а затем и вовсе исчезла сила тяжести. Все устройства на корабле, призванные сигнализировать чрезвычайные условия работы, надрывно хрипели, звенели, свистели.

Но так продолжалось всего долю секунды. Затем все мгновенно прекратилось. Наступила невесомость, погас свет. Воцарилась гробовая тишина, в которой слышалось лишь жалобное хныканье Мургатройда.

Кальхаун некстати подумал: «Совсем как в только что прочитанной книге — „случайное неблагоприятное последствие чьих-то поступков“». На деле же — шевельнулось подозрение — произошло нечто гораздо более серьезное: предпринимались решительные, имевшие определенную цель действия, возможно представлявшие для него смертельную опасность.

— Кто-то шутит, — тем не менее незлобиво прокомментировал во мраке Кальхаун. — Что там стряслось?

Он настроил визор, чтобы выяснить, что происходит снаружи. Эти приборы особенно тщательно предохранялись от случайных перегрузок, поскольку не было ничего более беспомощного и обреченного в безднах космоса, чем ослепший корабль. Но визоры не светились из-за полетевших предохранителей. Кальхаун физически ощутил, как волосы на его голове поднялись дыбом. Но как только глаза свыклись с темнотой, он стал различать бледно светившиеся выключатели и ручки дверей. В свое время, правда очень давно, их покрыли флюоресцирующим раствором на случай подобного чрезвычайного происшествия. И вот сейчас это здорово помогло… Он понял, что произошло. Напрашивалось единственно возможное объяснение: силовое поле решетки, замкнувшееся вокруг корабля с массой в пятьдесят тонн, почему-то имело мощность, которая потребовалась бы для захвата и посадки пассажирского звездолета в двадцать тысяч тонн. Естественно, при такой интенсивности аппаратура неизбежно вышла из строя. И это уже не могло быть делом случая. Он вспомнил, как его переспрашивали насчет идентификации, воскресил в памяти саму манеру ведения разговора и последовавшее затем распоряжение подождать… Подобные преступные действия могли быть только намеренными.

— Возможно, — возвестил Кальхаун в чернильной темноте кабины, — что само прибытие корабля Медслужбы было случайным неблагоприятным последствием чего-то, и кто-то намерен помешать намечавшейся инспекции. Во всяком случае, создается такое впечатление.

Мургатройд шумно вздохнул.

— И я думаю, что этот кто-то заслужил за содеянное хорошего пинка, причем как можно скорее, — холодно подытожил Кальхаун.

Сняв пояс безопасности, он поплыл в невесомости по кабине. В полной темноте открыл шкаф. То, что он сейчас проделал в нем, в нормальных условиях входило в обязанности оператора по возвращению корабля на базу. Причем тот был обязан действовать в толстых изолирующих перчатках. Кальхаун несколько раз щелкнул переключателями, позволявшими разрядить ячейки-накопители энергии, благодаря которым был возможен сам полет его корабля в гиперпространстве. При входе и выходе из него даже такой небольшой — всего в пятьдесят тонн — корабль, как «Эскулап 20», сначала расходовал, а затем аккумулировал чудовищное количество энергии. Оно соответствовало нескольким десяткам граммов вещества, аннигилированного в чистую и первозданную энергию. По соображениям безопасности энергию обычно концентрировали в ячейках Даэнна непосредственно перед запуском медкорабля и разряжали сразу же по его прибытии. Теперь же Кальхаун переключил управление на выброс этой энергии непосредственно в захватившее его корабль силовое поле решетки.

Космонавт проплыл в невесомости до кресла пилота.

И в этот момент корабль подбросило, а затем лихорадочно затрясло. Это уж никоим образом не походило на мягкую посадку: Кальхауна, недостаточно крепко уцепившегося за подлокотники кресла, едва не выбросило в глубину рубки. Спас подвернувшийся трос. А ведь корабль находился все еще на дальних подступах к планете, на конце гигантского рычага в восемьдесят тысяч километров. Чтобы так тряхнуть, кто-то должен был сознательно манипулировать на другом его конце. Сомнений на этот счет не оставалось. Последовал рывок в противоположную сторону, и Кальхауна буквально вдавило в кресло. Он бешено сопротивлялся этой свистопляске. Корабль вильнул еще раз, и Кальхауна снова швырнуло, но уже в другом направлении.

Где-то позади возмущенно верещал Мургатройд, которого тоже мотало во все стороны. Всеми своими четырьмя лапками и хвостом он судорожно пытался за что-нибудь уцепиться.

Новый бросок. Кальхаун едва успел затянуть ремни безопасности, иначе его вырвало бы из кресла и со страшной силой припечатало к потолку рубки. Корабль опять куда-то нырнул как раз в тот момент, когда пилот пытался дотянуться до пульта управления. Звездолет нещадно кувыркали. Это было невыносимо до тошноты. В какой-то момент Кальхауна так сильно ударило о кресло, что он почти потерял сознание. Но уже в следующее мгновение врача рвануло в противоположную сторону, да так, что кровь, прилившая к голове, казалось, вот-вот разнесет ее на куски. Руки не слушались. Пилот был оглушен. И все же, когда при очередном сумасшедшем прыжке космолета его руки оказались на пульте, Кальхаун в нечеловеческом усилии попытался зацепиться за регуляторы управления и привести их в действие. Практически все цепи вышли из строя. Кроме одной…

Одеревеневшими пальцами он ухватился за нужный рычажок. Грохнуло, как от разорвавшейся бомбы. Кальхаун сумел включить коммутатор ячеек Даэнна. Они были сконструированы так, что запас энергии до полета в гиперпространстве по возвращении корабля переводился в хранилище на базе. Сейчас же Кальхаун разрядил всю энергию вовне — в силовое поле решетки. В ничтожную долю секунды произошел выброс, соответствовавший сотням миллионов киловатт-часов. Запахло озоном. Прокатились раскаты грома.

Затем наступила странная тишина, поверить в которую после того, что происходило, было нелегко. Дрожащими пальцами Кальхаун нажимал одну кнопку за другой. Моргнув, восстановился свет. Мургатройд, висевший на панели приборов, гневно, хотя и безуспешно, выражал свое крайнее неодобрение. Экраны визоров, однако, так и не засветились. Кальхаун чертыхнулся. Он поспешно стал подключать запасные цепи. Радар показал, что до Мэрис III шестьдесят пять тысяч километров. Корпус нагрелся на тридцать градусов. Постепенно восстановилась сила тяжести. Но звездолет оставался слепым: система внешнего обзора полностью вышла из строя. Кальхаун почувствовал, как в нем нарастает волна гнева, однако через несколько секунд сумел взять себя в руки.

«Чи-чи-чи! — отчаянно взывал Мургатройд. — Чи! Чи!»

— Замолчи! — сквозь зубы процедил Кальхаун. — Какой-то пройдоха там, внизу, вообразил, что изобрел новый способ убивать людей. И чуть не добился своего! Он думал, что сможет затрепать нас до смерти, как кошка мышонка. С той лишь разницей, что делал это с помощью энергорешетки! Но сейчас, надеюсь, он там основательно поджарился!

Тем не менее это было маловероятно. Обычно энергией, необходимой для посадки звездолета в двадцать тысяч стандартных тонн, управляли не непосредственно, а через реле. Поэтому энергоразряд, посланный Кальхауном в поле решетки, скорее всего, сжег трансформаторы, устроив великолепный фейерверк, но едва ли достиг оператора.

— В любом случае от радости он скачет, — мстительно заметил Кальхаун. — Кроме того, кто-то наверняка накрутит ему хвост либо за то, что он это совершил, либо за то, что ему не удалось этого сделать! Лишь ради простой предосторожности…

Внезапно выражение его лица изменилось. До сих пор он старательно гнал от себя мысль о последствиях того, что без визоров ничего не мог рассмотреть в космосе, но неожиданно пилот вспомнил об электронном телескопе. Все это время тот был отключен и посему не должен был пострадать. Кальхаун тут же задействовал его, и над головой немедленно разверзлось усыпанное звездами небо.

«Чи-чи!» — бился тем временем в истерике Мургатройд.

Кальхаун быстро взглянул на него. В результате чьих-то манипуляций с кораблем некоторые приборы на панели, за которую уцепился Мургатройд, сдвинулись с места, и ему защемило хвост. Причем здорово.

— Придется тебе, дружок, немного потерпеть, — сухо заметил Кальхаун. — Я попытаюсь изобразить дело так, будто мы находимся в предельно аварийной ситуации. Иначе тот, кто пытался раздавить нас, может затеять что-нибудь новенькое!

Медкорабль продолжал идти по тому же курсу и с той же скоростью, которые были у него на момент захвата полем решетки. Кальхаун сменил сектор обзора электронного телескопа и одновременно включил аварийные реактивные двигатели. С грохотом полыхнули кинжальные языки пламени. Корабль рванулся вперед.

— Главное — не двигаться по прямой, — напомнил себе Кальхаун.

Он направил корабль по головокружительной спирали, как будто у него на борту царил полный хаос, — а реактивные двигатели включились сами по себе. Космонавт умело, одним выхлопом, выбросил из «Эскулапа 20» накопившиеся за время полета отходы, от которых не мог избавиться во время пребывания в гиперпространстве. У того, кто в этот момент наблюдал бы с планеты за падением космолета, должно было создаться впечатление, будто что-то внутри корабля со страшной силой взорвалось.

— А теперь…

Планета Мэрис III казалась устрашающе близкой, но такое впечатление создавал телескоп. И все равно Кальхауна, знавшего это, прошиб холодный пот. Он взглянул на показания радара. Расстояние до планеты уменьшилось всего на полторы тысячи километров.

— Ага! — воскликнул Кальхаун.

Он дважды внес коррективы в полет по спирали. Неожиданно изменил направление, в котором раскручивался корабль. Натренированный в ведении космического боя, он мог бы положить корабль на траекторию уверток от противника, но подобный почерк полета сразу же выдал бы его. А при хаотическом падении никто не сумел бы угадать его последующих маневров. Он настроил телескоп на сканирование всей планеты с одновременным ее фотографированием. Затем вывел корабль из спирали, развернул его так, чтобы в поле видимости телескопа попал город, и держал курс стабильным ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы отснять панораму столицы. Затем снова безумно завертел звездолетом, время от времени притормаживая, а в конце ввернул причудливый трюк, пронесясь почти параллельно поверхности планеты.

На высоте в восемьсот километров Кальхаун снял задвижки с иллюминаторов, которые он обязан был держать закрытыми во время полета в космосе. Небо засветилось звездами. Справа по борту — сплошная темень. Ясно: он попал на ночную сторону.

Корабль опускался. На высоте в шестьсот сорок километров сдвинулась с нуля стрелка показателя внешнего давления. Он использовал его как трубку Пито, мысленно подсчитав статическое давление, которое должно было быть на этой высоте, и сравнил его с динамическим, производным от скорости корабля, врезавшегося в атмосферу из почти пустого пространства. Давление должно было поддерживаться практически на нуле. Он стал разворачивать корабль кормой к поверхности и уменьшил скорость, чтобы сбить давление. Спуск продолжался. Триста двадцать километров. Стала видна тонкая полоска света местного солнца, окаймлявшая Мэрис III. Сто шестьдесят километров. Пилот выключил реактивные двигатели и отпустил корабль в медленное свободное падение, одновременно разворачивая его носовую часть в вертикальное положение.

Шестнадцать километров. Кальхаун стал шарить в эфире в поисках признаков человеческой деятельности. Но в электромагнитном диапазоне все было тихо, лишь потрескивали разряды электромагнитной бури, бушевавшей где-то вдали. В восьми километрах от поверхности он по показаниям радара определил, что буквально продирается сквозь горный массив. Кальхаун повернул корабль так, чтобы еще раз сбросить скорость, и начал тормозить с помощью реактивного двигателя.

Вытянулись тонкие огненные струйки невероятной длины. Контролируя спуск через иллюминатор, он слегка отклонял быстро и с грохотом опускавшийся корабль до тех пор, пока тот ровно не завис над откосом горы, покрытым деревьями. Звездолет находился уже совсем близко к поверхности.

Кальхаун совершил посадку на склоне горы, высветив его бледно-голубым сиянием вырвавшегося из сопел пламени. Он выбрал место контакта, ориентируясь по ровной шапке деревьев, которая свидетельствовала о том, что под ней — нечто вроде плоскогорья. К этому времени Мургатройд совсем обезумел от боли, но Кальхаун все еще не мог оторваться от сложнейшего маневра, чтобы прийти ему на помощь и освободить хвост. Наконец ему удалось мягко посадить корабль, максимально сохранив вертикальное положение корпуса.

Тем самым было продемонстрировано если не абсолютное, то близкое к тому мастерство пилотажа. Кальхаун виртуозно ввел «Эскулап 20» в выжженный им среди чудовищных деревьев туннель. Благодаря большой скорости истечения струек пламени они не разошлись веером при соприкосновении с поверхностью, а прожгли ее, проделав еще одну скважину, на сей раз в гумусе, глинистом слое почвы и в скальных породах. Когда корабль замер, скалы разогрелись до жидкообразного состояния на добрых два десятка километров в глубину. Воцарившуюся тишину нарушил только один слабый звук — сорванная огненным вихрем ветка дерева нехотя при своем падении царапнула корпус корабля.

Кальхаун выключил реактивный двигатель. Космолет слегка пошатнулся. Было слышно, как он что-то подминал под себя, но затем прочно стабилизировался на выпущенных стойках.

— Вот теперь можно заняться и тобой, Мургатройд, — облегченно вздохнул Кальхаун.

Он врубил внешние микрофоны, намного более чувствительные, чем человеческое ухо. Ни на секунду не прекращался и поиск в эфире, но там, кроме треска от разрядов дальней грозы, по-прежнему ничего не было слышно.

Снаружи доносилась завывание ветра на вершинах ближайших гор и почти оглушающий шелест листвы. Сквозь этот гул прорывалась хаотичная смесь других звуков: трели, уханье, карканье, хрюканье — одним словом, шум и гам местной фауны. Они действовали на него как-то по-особому умиротворяюще. Кальхаун отрегулировал звучание до уровня фона, и они превратились в концерт ночных тварей, который всегда воспринимается человеческим существом как выражение полнейшего спокойствия и благополучия.

Кальхаун взглянул на фотографии города, полученные съемкой через телескоп. Типичная столица колонии, строительство которой, насколько ему было известно, началось два года назад с задачей принять поселенцев с планеты Деттра-2. Вот и место, где размещалась та самая энергорешетка, с помощью которой его пытались уничтожить, швыряя звездолет в космосе так, что тот легко мог развалиться на части, и забавлялись с ним словно с крысой, которую треплет собака. Город, который вынудил Кальхауна спускаться с задраенными иллюминаторами, делать вид, будто корабль сильно поврежден изнутри, и жертвовать своими резервами энергии в несколько сот миллионов киловатт-часов. Наконец, средоточие того, что сделало для него невозможным возвращение обратно в Медуправление.

Он внимательно всмотрелся в эти исключительно четкие снимки. Видны были самые мельчайшие детали: узор дорог, скопление жилых массивов, пышные парки между зданиями. Наконец, сама энергорешетка — сооружение из стальных балок высотой в восемьсот метров и вдвое больше в диаметре.

Но на улицах почему-то не было ни людей, ни машин. На крышах зданий не стояли вертолеты или какие-нибудь другие летательные аппараты, которые свидетельствовали бы о движении в воздушном пространстве столицы…

Получалось, что город либо опустел, либо вообще никогда не заселялся. В то же время не отмечалось никаких признаков разрушений. Дома стояли в целости и сохранности, не было видно никаких следов паники или бедствия. Дороги не поросли травой. Просто город был пуст. Или мертв.

Тем не менее кто-то в нем пытался, причем с чудовищной жестокостью и весьма эффективно, уничтожить медкорабль.

Кальхаун вновь в изумлении поднял брови и посмотрел на Мургатройда.

— Так что же все-таки случилось? — обратился он к тормалю. — У тебя, есть на этот счет мнение?

«Чи!» — пискнул Мургатройд.

Глава вторая

Конечная цель предполагаемого действия человека всегда есть достижение желанного для него. субъективного опыта. Но добиться этого хотят равно как в плане интенсивности, так и с точки зрения продолжительности. Стремление личности к различным степеням интенсивности опыта можно рассчитать достаточно быстро. Однако для оценки вероятности конкретного действия конкретного человека необходимо учитывать и стремление обеспечить различную степень продолжительности. Модификация желанности ожидаемой продолжительности зависит от чувства времени индивида, остроты его ума и точности. Измерение чувства времени.

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Обработанные поля, мертвого человека и прочие интересные вещи Кальхаун обнаружил позже, когда покинул корабль. Пока же он находился на борту, существовали лишь обстоятельства, вызывавшие у него недоумение. Так, утро первого дня пребывания на планете он провел, внимательно прослушивая весь спектр радиосвязи. Сигналов, порожденных человеком и его деятельностью, он не зафиксировал. Это доказывало, что жителей на Мэрис III вроде бы не было. Однако в середине утра внешние микрофоны зафиксировали рев реактивных двигателей. Кальхаун взглянул в небо и отметил тонкий, белый на голубом фоне, инверсионный след ракеты. Это означало, что она летела в атмосфере. Как, впрочем, и то, что кто-то делал с нее фотосъемку в целях обнаружения кратера, который должен был остаться на поверхности после падения медкорабля.

Таким образом, сам факт попытки отыскать его говорил в пользу обитаемости планеты, хотя полное молчание в радиодиапазоне противоречило этому. Отсутствие в городе движения транспорта свидетельствовало о том, что он был пуст или мертв, но в то же время люди там были, так как кто-то же ведь ответил на запрос Кальхауна о посадке, а позднее, когда он себя идентифицировал, попытался его убить. Стремиться уничтожить медкорабль мог лишь тот, кто не желал проведения на Мэрис III санитарно-эпидемиологической инспекции. А это автоматически означало, что в этом мире создалось положение, о котором Медслужба была обязана знать. Однако подобная ситуация здесь просто была немыслима.

Столь большому числу противоречий не было никакого логического объяснения. Цивилизованные люди поступают либо так, либо иначе. На этой планете могли проживать только цивилизованные люди, но они действовали и не так, и не иначе. Следовательно… и опять начиналась полная неразбериха.

Кальхаун надиктовал отчет о всех происшедших до этого момента событиях на аварийный автоответчик корабля. Теперь, если кто-то запросит его из космоса, он получит все эти сведения, а также сообщение о намеченном им плане действий. Он тщательно отключил все еще продолжавшие функционировать системы жизнеобеспечения для того, чтобы корабль не смогли обнаружить по исходящим от него излучениям, затем, взяв в дорогу все необходимое, вместе с Мургатройдом покинул корабль. Видимо, излишне будет уточнять, что направился он именно в город, где таилась разгадка сути проблемы, какой бы она ни была.

Кальхаун отвык ходить пешком, хотя в конечном счете это оказалось не таким уж и трудным делом. Растительность, как выяснилось, была ему немного знакома. Дело в том, что Мэрис III являлась планетой земного типа и обращалась вокруг звезды, аналогичной Солнцу. Поэтому в силу схожих условий — гравитации, воздуха, света, почв и температурных перепадов — на ней вполне естественно развились близкие к земным организмы. Кальхаун отметил, например, наличие как стелившихся по поверхности, так и более высоких растений, то есть нечто вроде земных травы, деревьев и подлеска. Аналогично обстояло дело, видимо, и с фауной. Для разного типа животных имелись соответствующие экологические ниши, к которым они соответственно приспособились.

Поэтому обстановка на Мэрис III не имела какого-то экзотического «внеземного» вида. Скорее она напоминала малознакомую часть известной планеты, нежели абсолютно неведомый мир. И все же имелись отдельные странные отличия. Например, травоядное животное без ног и передвигавшееся, как змея. Или существо размером с голубя, но с крыльями из чешуек, тонких как волокна и переливавшихся всеми цветами радуги. Были и такие представители животного мира, которые, судя по всему, жили в причудливом единении друг с другом. Кальхауну захотелось выяснить, действительно ли это симбиоз или же просто неразличимые формы одного и того же организма, как это бывает, например, с мужскими и женскими особями светлячков на Земле.

Эти наблюдения не мешали Кальхауну передвигаться к городу. Он не мог терять время, занимаясь биологией. В первый день пути ему удалось раздобыть пищу, сэкономив тем самым часть взятых с собой припасов. В этом ему помог Мургатройд. Небольшая зверушка тормаль занимала особое место в человеческом обществе. Его отличало дружелюбие, он с увлечением подражал людям, имел очень тонкую и устойчивую психику. Но кроме того, тормаль был еще и полезен. Когда Кальхаун пробирался через заросли с причудливо закрученными листьями, которые, пожалуй, и на листья-то мало чем были похожи, Мургатройд с важным видом шел рядом, имитируя его походку. Время от времени он становился на четыре лапы и что-то внимательно изучал. Но уже спустя несколько секунд неизменно вновь присоединялся к Кальхауну.

В один из таких моментов путешественник заметил, что тормаль, сломав веточку какого-то совсем неаппетитного на вид кустика, пожевал ее и, смакуя, проглотил. Кальхаун запомнил это растение. В подходящий момент он также отломил от него небольшой отросток и привязал его к коже близ локтя. Не обнаружив по прошествии нескольких минут никаких признаков аллергии, он попробовал его на язык. Тот знакомо пах папоротником и по вкусу напоминал какой-то фрукт. Итак, это растение вполне годилось в пищу, как шпинат или спаржа. Не будучи очень питательным, оно, однако, создавало ощущение сытости.

Чуть позже Мургатройд стал внимательно изучать один из плодов, весьма привлекательный на вид и висевший так низко, что тормаль смог сам до него дотянуться. Он обнюхал его вблизи, а затем попятился. Кальхаун взял на заметку и это растение. Отряд зверушек типа Мургатройда был специально отобран в лабораториях Управления, поскольку они обладали рядом исключительно ценных качеств. Одно из них — крайняя чувствительность желудка. Но это было лишь одним из достоинств тормалей. Их обмен веществ был очень близок к человеческому. Если он съедал что-либо без болезненных последствий, то было более чем вероятно, что это подходило и для человека. И наоборот. Но главная его ценность намного превышала эту способность определять съедобность тех или иных сомнительных продуктов.

Остановившись на первый ночной привал, Кальхаун развел костер из растения, напоминавшего по форме кактус и сочившегося маслянистой жидкостью. Он обнес костер небольшой земляной насыпью, не давая тем самым пламени перекинуться на соседние участки. Сооружение весьма напоминало нагревательную часть электронной печки. Все это выглядело как довольно необычная иллюстрация тезиса о том, что человеческий прогресс не принес ничего принципиально нового, сведясь в сущности к повышению комфортности достаточно примитивных вещей и к удобству пользования ими. В отблесках этого, круглой формы, костра Кальхаун смог даже немного почитать. Но света явно не хватало, и в конце концов медика стало клонить ко сну. В Медслужбе успехов не добьешься, если не будешь разбираться в тонкостях поведения человека. Это помогало давать точную оценку как жалобам больных, так и разглагольствованиям чиновников. Он взглянул на Мургатройда, который с серьезным видом подражал ему, «читая» листок удивительно прямоугольной формы.

— Мургатройд, — обратился к нему Кальхаун, — ты, вероятно, истолковываешь все звуки, исходя из своего субъективного опыта. Это достаточно опасно. Тем не менее если ночью услышишь, что приближается некто достаточно крупных размеров, надеюсь, что ты поднимешь тревогу. Заранее тебя благодарю.

Мургатройд важно пискнул: «Чи!»

И Кальхаун, отвернувшись, заснул.

На следующий день, где-то в середине утра, он встретил обработанное поле. Было очевидно, что его вспахали и засеяли, имея в виду колонистов, которые, как ожидалось, должны были вскоре осесть в отстроенном городе. Кальхаун внимательно осмотрел знакомые земные растения в надежде установить, с каких пор за полем перестали ухаживать. Во время этого осмотра он и обнаружил труп человека.

Тот явно умер недавно, и Кальхаун, прежде чем делать выводы технического порядка о том, как и когда это случилось, настроился на решение задачи сначала с чисто медицинской точки зрения. Судя по всему, человек умер от голода. Он был чудовищно истощен и явно не имел отношения к этому обработанному и расположенному далеко от города полю. Его одежда свидетельствовала о том, что человек был зажиточным горожанином. То обстоятельство, что он носил драгоценности, говорило о его профессии и социальном положении больше, чем находившиеся при нем другие вещи. В карманах Кальхаун обнаружил деньги, ручку и записную книжку, бумажник с фотографиями и личными документами, а также ряд других предметов, которые люди обычно носят с собой. Этот человек был чиновником одной из городских служб. И никак не должен был умереть с голоду.

И вообще, о каком голоде могла идти речь здесь, на поле! Кругом зеленела высокорослая сладкая кукуруза, початки уже созрели. Нет. он никак не мог умереть с голоду! Недалеко валялись несъедобные части по меньшей мере двух дюжин початков сладкой кукурузы, их явно употребляли в пищу всего несколько дней назад, а один початок так и остался недоеденным. Если бы желудок умершего человека не смог переварить съеденную кукурузу, то это сразу же было бы видно по вздувшемуся животу. Но этого не наблюдалось. Значит, он съел кукурузу, она нормально переварилась у него в желудке, и тем не менее он умер, и в основном от голода,

Кальхаун наморщил лоб.

— Твое мнение об этих початках, Мургатройд? — спросил он.

Протянув руку, Кальхаун сорвал один из них длиной чуть ли не в полметра, очистил, и стали видны зерна, нежные и очень аппетитные на вид. Медик протянул початок Мургатройду.

Малыш-тормаль немедленно схватил его передними лапками и с удовольствием стал уплетать за обе щеки.

— Если с ним ничего не случится, значит, человек умер не от того, что ел кукурузу, — задумчиво сказал Кальхаун. — Но если он ее съел, а это, видимо, так и есть, значит, умер не от голода. И тем не менее погиб именно от этого.

Он выжидал. Мургатройд вылущил громадный початок до последнего зернышка. Его пушистый животик несколько округлился. Кальхаун протянул ему вторую порцию, и тот с видимым удовлетворением вновь принялся за еду.

«3а всю историю тормалей, — рассуждал Кальхаун — еще никому не удалось ни одного из них отравить, поскольку их пищеварительный тракт обладает свойством качественно анализировать пищу и немедленно реагировать на все, что способно принести организму вред. Если бы эта кукуруза была несъедобной, то к этому моменту его наверняка бы вырвало».

Однако Мургатройд, казалось, вот-вот лопнет от съеденных початков. Он с заметной грустью оставил во втором из них несколько зерен, поудобнее устроился на земле и начал накручивать усы с левой стороны, облизывая их до полного блеска. То же самое он проделал с усами справа. В состоянии полного комфорта он удовлетворенно заметил: «Чи!»

— Итак, все ясно, — промолвил Кальхаун. — Этот человек умер не от голода. Мне становится уже тошно от этой головоломки!

В рюкзаке у Кальхауна, естественно, находилась небольшая переносная лаборатория. Она была до смешного миниатюрной по размерам, а приборы и инструменты вообще крохотными. Но в практической работе на медкорабле техника микроанализа была нормальных размеров. Теперь Кальхауну было необходимо сделать срез ткани трупа, чтобы путем его анализа получить необходимую информацию. Проделав это, он, как смог, захоронил умершего и снова пустился в путь по направлению к городу.

Прошло почти полчаса, прежде чем он снова заговорил. Мургатройд шел за ним следом, опираясь из-за тяжести набитого кукурузой живота на все четыре лапки. Когда позади осталось около двух километров, Кальхаун остановился и серьезным тоном заявил:

— Посмотрим, как ты себя чувствуешь, Мургатройд.

Он проверил его пульс, послушал дыхание, смерил температуру. Проанализировал образец воздуха, который выдыхал тормаль, используя возможности лаборатории для установления базового метаболизма. Малыш давно привык к подобному обращению и все процедуры переносил спокойно. Анализ всего комплекса данных показал, что здоровье Мургатройда было отменным.

— И тем не менее, — в гневе воскликнул Кальхаун, — тот человек умер от голода! В образце его ткани практически не было никаких признаков жира! Он добрался до места, где мы его нашли, с достаточным запасом сил, чтобы принимать пищу, и остался там явно из-за нее. Поел, переварил и умер от голода. В чем дело?

Мургатройд заметался, как будто чувствовал себя виноватым, поскольку в тоне Кальхауна слышались обвинительные нотки. Он тихонько свистнул: «Чи!» — и затем умоляюще взглянул на Кальхауна.

— Я не сержусь на тебя, — успокоил его медик, — но черт побери…

Он сложил оборудование своей Мини-лаборатории в рюкзак, где помимо нее находился еще примерно недельный запас пищи на двоих.

— В путь! — произнес он с горечью, однако спустя десять минут опять остановился. — Почему же он все-таки умер от голода? Может быть, он просто перестал есть?

«Чи!» — убежденно подтвердил правильность его анализа Мургатройд.

Кальхаун что-то проворчал и зашагал дальше. Человек умер не от болезни, во всяком случае, не непосредственно от нее. Анализ тканей показал, что смерть наступила не в результате того, что отказал какой-то орган тела. А не сломался ли сам организм, человек в целом, перестав осуществлять необходимые для жизни функции? Взял да и потерял всякое желание есть?

Гипотеза казалась малоубедительной.

— Это был горожанин, — рассуждал Кальхаун, — а мы находимся довольно далеко от города. В любом случае непонятно, что он тут делал?

Итак, горожанин, найденный мертвым в глухом сельском месте, наверно, каким-то образом заблудился. Но если это так, то не было сомнений в том, что уж еды-то ему во всяком случае хватало.

— Жил в городе, — недоумевал Кальхаун, — а ушел из него. Столица почти полностью пуста. В ней находятся только люди, которые хотели нас уничтожить. Поселение это новое. Поэтому сначала требовалось построить жилье, обработать и засеять поля, и только уж потом сюда должны были прибыть поселенцы с Деттры-2. Итак, город возведен, тюля обработаны и засеяны. Где же люди?

Нахмурившись, он задумчиво смотрел под ноги. Мургатройд тоже попытался принять сердитый вид, но без особого успеха.

— Так где же ответ, Мургатройд? Может быть, он покинул город из-за болезни? Или его выдворили оттуда?

«Чи», - не очень убежденно заметил Мургатройд.

— И я не знаю, — признался Кальхаун. — Что заставило его уйти из столицы? Что побудило его перестать принимать пищу? Почему он умер?

Мургатройд внимательно изучал какое-то растеньице, но пришел к выводу, что оно никакого интереса не представляло, и вернулся к Кальхауну.

— Его не убили, — продолжал рассуждать Кальхаун, — но зато кто-то пытался уничтожить нас, и этот некто находится сейчас в городе. Почему им взбрело в голову попытаться расправиться с нами? Почему они набросились именно на медкорабль? Почему они не хотели, чтобы Мед служба узнала, что здесь явная эпидемия? Смех, да и только!

«Чи!» — согласился Мургатройд.

— Мне не нравится то, как все это выглядит, — подытожил Кальхаун. — Например, в любой экологической системе всегда есть животные, поедающие падаль. И уж по меньшей мере некоторые из них летают. Но тогда, если бы город был полон трупов, мы бы их быстренько приметили. А мы и признаков стервятников не отмечаем. С другой стороны, если бы в городе жили люди и там бы свирепствовала эпидемия, то они бы встретили медкорабль с распростертыми объятиями. Но найденный нами мертвым человек не покинул город по какой-то естественной причине, как и не умер естественным образом. Итак, у нас получается следующее: опустевший город, непостижимая смерть и еще менее понятная попытка разделаться с нами! Что все это значит, Мургатройд, я тебя спрашиваю?

Мургатройд схватил руку Кальхауна и потянул за нее. Он был огорчен. Кальхаун продолжал говорить, замедляя шаги.

— В природе не существует парадоксов, — мрачно заявил он. — Все явления, происходящие естественным путем, никогда не противоречат друг другу. Проблемы такого рода возникают только тогда, когда люди пытаются поступать таким образом, когда одно действие не соответствует другому. Например, бороться с эпидемией и пытаться уничтожить медкорабль, если в данном случае дело обстоит именно таким образом. Или же жить в городе и не появляться на его улицах, если опять же мы столкнулись с подобной ситуацией. Или же умереть с голоду, когда пищеварительный тракт в порядке, а еда на расстоянии вытянутой руки. Ведь все произошло именно так! В космопорте сработали грязно, Мургатройд. Я чувствую, что здесь за каждым углом притаилось что-то мерзкое, малыш. Будь повнимательнее.

«Чи!» — одобрил Мургатройд.

Кальхаун теперь шел быстрым шагом, и тормаль, отпустив его руку, двигался впереди в роли дозорного.

Кальхаун перевалил вершину округлого холма, а впереди по курсу их движения возникла новая череда холмов.

Через час они уже достигли гребня самого отдаленного из них. Эти холмы в пятьсот-шестьсот метров высотой были остатками древней горной гряды. Кальхаун остановился на вершине. И место, и момент располагали к тому, чтобы оглядеться вокруг и оценить обстановку. Прямо перед ним на многие километры расстилалась слегка волнистая местность. На горизонте голубизной отсвечивало море. Немного левее космонавт увидел что-то белое и блестящее. Он чертыхнулся.

Это была столица Мэрис III. Город, построенный для поселенцев с Деттры-2, чтобы разрядить там демографическую обстановку. Его задумали как ядро нового мира, великолепного, красивого, высокоцивилизованного, который в будущем, несомненно, вошел бы в состав уже освоенных человечеством планет. Предполагалось, что с самого начала здесь должны будут проживать сотни тысяч человек. Вокруг города виднелись обработанные поля, а его воздушное пространство должно было сейчас кишеть летательными аппаратами жителей.

Кальхаун наблюдал за столицей в бинокль высокой кратности. Воссоздаваемая им картина была несравнима с той, что давали фотографии, сделанные из космоса через электронный телескоп, и все же Кальхаун смог заметить немало нового и интересного. Город был превосходно построен. Он не подвергся никаким разрушениям и был абсолютно нов, но без малейших признаков жизни. Он не казался вымершим, скорее выглядел как замороженный. Пусто в небе. Пусто на дорогах. Прямо перед Кальхауном уходило вдаль прямое, как стрела, шоссе. Если бы по нему двигались машины, он заметил бы, по крайней мере, перемещавшиеся цветные пятнышки. Их не было.

Кальхаун сжал зубы и начал осматривать местность вокруг холма. Он ясно видел зоны, в которых на многих квадратных километрах была распахана почва, хотя добиться этого было не так-то просто. Сначала следовало расчистить почву тракторами, затем на участок запускались большие машины-стерилизаторы, которые прочесывали его во всех направлениях, уничтожая все семена и корни местных сортов и даже бактерии. Потом почву следовало «насытить» культурами микроскопических организмов, которые поглощали азот, выделяли фосфор и жили обычно в симбиозе с земными растениями. Те в свою очередь проходили предварительные испытания на предмет определения их способности выдержать конкуренцию местной бактериологической среды, и только после этого поля засевались или засаживались деревьями.

Здесь именно так все и происходило. Кальхаун отметил тот самый зеленый, не поддающийся никакой имитации цвет, который человек узнает сразу. То были растения, чьи далекие предки развились на Земле, а затем перекочевали вместе с ее сыновьями со старой планеты на половину освоенной Галактики.

— Видна особая тщательность в обработке полей, которая доказывает, что этим занимались добросовестные люди, — пришел к выводу Кальхаун после длительного изучения угодий в бинокль. — Вот они, прямо передо мной, очень тщательно обработанные поля. Однако вполне очевидно, что уже несколько недель ими никто не занимается, хотя урожай на вид неплохой. Если город закончил строительство и с часу на час ожидается прибытие поселенцев, то должны быть люди, которым поручено следить за состоянием сельского хозяйства до тех пор, пока не появятся первые колонисты. Но до них явно никому нет дела!

Мургатройд тоже огляделся вокруг с видом знатока в такой же, как ему казалось, манере, как и Кальхаун.

— Короче, — продолжал космонавт, — здесь что-то произошло такое, что мне совсем не по вкусу. Население, видимо, сведено практически до нуля, иначе поля не имели бы такого запущенного вида. Человек благодаря современной технике может обрабатывать сколь угодно большие пространства. Никто не возделывает поле, чтобы затем забросить его. Вероятно, произошли значительные корректировки в планах. Тот, кто манипулировал посадочной решеткой, не хотел никакой помощи. Он вообще не желал посетителей. Но в Медслужбе была зарегистрирована просьба об инспекции вновь построенного на Мэрис III города. Значит, с тех пор либо решительно изменились настроения тех, кто запросил эту поездку сюда, либо люди, управляющие энергорешеткой, не те, кто просил о помощи.

Мургатройд с глубокой убежденностью воскликнул: «Чи!»

— Этот захороненный мною бедняга, возможно, смог бы прояснить нам ситуацию. А что, если люди здесь разделились на два лагеря? Одни не хотят никакого содействия Медслужбы и попытались уничтожить нас потому, что мы его предлагали, а другие нуждаются в нашей помощи. Если это так, то налицо определенный антагонизм…

Нахмурившись, Кальхаун вглядывался в простиравшуюся перед ним до горизонта местность. В этот момент Мургатройд находился несколько позади него. Он поднялся на задние лапы и внимательно смотрел куда-то вбок. Он совсем как человек приложил лапку козырьком к глазам и вопросительно смотрел на что-то, видное только ему. Но Кальхаун ничего этого не заметил.

— Объясни мне все это, Мургатройд, — продолжал он резонерствовать. — Пусть это будет даже самая сумасбродная идея. Человек умирает, не имея на то причин. Другие люди живут, но настолько пустоголовы, что пытаются расплющить нас о стенки медкорабля. Что-то оказалось фатальным для того человека. Кто-то попытался стать фатальным фактором для нас. Имеется ли здесь какая-нибудь связь?

Однако Мургатройд был целиком поглощен изучением зарослей, тянувшихся слева от него. Кальхаун стал спускаться по склону. Мургатройд же с места не сдвинулся и с чрезвычайным любопытством продолжал разглядывать кустарник. Кальхаун продолжал идти, повернувшись к кустарнику спиной.

Оттуда послышался густой мелодичный звук. От полученного удара Кальхаун резко покачнулся, споткнулся, а затем как подкошенный рухнул. Он лежал абсолютно неподвижно, в его спине торчала деревянная стрела.

Мургатройд заголосил. Он подбежал к тому месту, где упал Кальхаун, начал возбужденно метаться из стороны в сторону, испуская короткие пронзительные выкрики. Он, как это делают в отчаянии люди, заломил лапки-ручонки, затем потянул на себя тело Кальхауна, но тот никак не реагировал на его действия и стенания.

Из кустов вышла девушка. Она была очень худа и с трудом волочила какое-то странное, абсолютно примитивное оружие. Подойдя к Кальхауну, незнакомка наклонилась и протянула руку, чтобы выдернуть деревянную стрелу, которая поразила космонавта в спину.

Но тот внезапно повернулся на бок и резко дернул девушку за руку. Она упала, Кальхаун прижал ее к земле, без труда преодолевая ее слабое сопротивление. Захваченная врасплох, девушка дышала все тяжелее. Мургатройд, охваченный беспокойством, прыгал вокруг них.

Кальхаун вдруг отпустил девушку и стал внимательно всматриваться в ее изможденное лицо. Молодая женщина, которая пыталась застрелить его из засады, буквально задыхалась.

— Говоря откровенно, — произнес Кальхаун профессиональным тоном, — как врач, я бы посоветовал вам отлеживаться сейчас в постели вместо того, чтобы бродить по этим местам, пытаясь прибить незнакомого человека. Когда начались эти приступы удушья? Сейчас проверю пульс и температуру. Мургатройд и я как раз и ищем кого-нибудь вроде вас. Единственный человек, которого я встретил на этой планете, кроме вас, говорить уже не мог.

Он снял со спины рюкзак и нетерпеливо вырвал застрявшую в нем остроконечную стрелу. Содержимое рюкзака погасило ее убойную силу. Кальхаун достал свою походную мини-лабораторию и с головой ушел в работу, готовясь быстро выяснить состояние здоровья покушавшейся ча него дев\ шки.

Та чувствовала себя скверно. Ее худоба была более чем очевидна. Она трудно, с хрипами дышала, глубоко запавшие глаза совсем потускнели. Незнакомка продолжала задыхаться все сильнее и сильнее, пока совсем не потеряла сознание.

— Теперь твоя очередь поработать, Мургатройд, — сухо бросил Кальхаун. — Ты и предназначаешься для подобных случаев.

Он принялся быстро готовить все необходимое, продолжая:

— Помимо деликатного желудка и исключительной иммунной системы у тебя, Мургатройд, есть еще и инстинкт сторожевой собаки. Мне совсем не понравилось, что ты позволил этой больной девушке выстрелить в меня. А ну посмотри, нет ли поблизости еще кого-нибудь?

«Чи!» — пронзительно воскликнул Мургатройд. Но он явно не понял приказа. Он видел, как Кальхаун взял из вены потерявшей сознание местной жительницы небольшую порцию крови и, соблюдая чрезвычайную осторожность, перелил половину ее в почти микроскопическую ампулу из набора лаборатории. Потом подошел к тормалю.

Мургатройд дернулся, когда Кальхаун сделал ему инъекцию. Однако никакой боли он не почувствовал, так как в возрасте менее недели ему специально нейтрализовали нервы сбоку на небольшом участке тела.

— Между нами, медиками, говоря, — сказал ему Кальхаун, — ты должен понимать, что речь идет о симптомах ишемии — нехватке кислорода. Это не очень понятно, учитывая свежайший воздух, которым мы здесь так привольно дышим. Еще один парадокс, Мургатройд! Но, кроме всего прочего, этот случай носит срочный характер. Как мы можем облегчить приступ ишемии, если у нас нет с собой прибора с кислородом?

Он посмотрел на лежавшую девушку. Тип ее худобы был тот же, что и у человека, найденного им мертвым в поле. Пациенты, страдающие одной и той же болезнью, иногда обретают некоторую странную похожесть друг на друга, болезнь у этой девушки, видимо, не зашла еще так далеко, как у того городского служащего. Девушка даже пыталась его убить, но использованное ею при покушении средство не шло ни в какое сравнение с тем. что применяли операторы энергорешетки. Девушка явно была не из их числа. Вполне вероятно, что она даже скрывалась от них.

Кальхаун попытался все логически осмыслить. Он даже ругнулся, охваченный внезапной и горестной яростью. Но тут же взял себя в руки, боясь, что его услышит особа женского пола. Но беспокоился он явно напрасно. Та по-прежнему находилась в глубоком обмороке.

Глава третья

Характеристика поведения человека, которую обычно определяют как «самоуважение», имеет любопытную особенность смягчать неблагоприятные для него последствия, которые пытается породить вероятность, благодаря его отходу от действий, приписываемых «невезению». С другой стороны, та же самая характеристика поведения человека стремится рассеять и разделить неблагоприятные последствия в рамках каждой группы. Члены группы, исповедующие принцип «самоуважения», следовательно, увеличивают математическую возможность благоприятствия для них всех. Это объясняет нестабильность тех культур, в которых перестают действовать принципы, ведущие к такому типу поведения. Декадентствующее общество навлекает на себя «невезучесть» как результат действия законов вероятностей.

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Девушка приходила в себя очень медленно. Это было очень похоже на освобождение от абсолютно изматывающего сна. Открыв глаза, она безвольно повела ими вокруг себя, пока случайно ее взгляд не остановился на Кальхауне. И в этом взгляде тут же вспыхнули горечь и неукротимый гнев. Ее рука неловко схватилась за висевший на поясе нож. Но как оружие он явно никуда не годился. Его несомненно взяли с кухни, а ручка для сильного удара была слишком узкой. Кальхаун, наклонившись, изъял его. Оказалось, что нож и заточен был неумело.

— Как врач, — сказал он, — я обязан запретить вам пытаться убить меня этим кинжалом. Это не отвечает вашим интересам. — Он добавил: — Меня зовут Кальхаун. Я из Медслужбы этого сектора Галактики и прибыл на планету для проведения медицинской инспекции. Но, видимо, какие-то парни из города не желают появления здесь медкорабля. Поэтому они постарались уничтожить меня, размазав как масло по стенкам корабля с помощью энергополя посадочной решетки. Мне пришлось спускаться по существу в аварийном варианте, и я хотел бы узнать, что за всем этим кроется.

В глазах девушки все еще продолжал пылать гнев, но появились и признаки сомнения.

— Вот мои документы, — добавил Кальхаун.

Он протянул незнакомке свои бумаги. В них указывалось, что при согласии планетарных властей медик наделялся большими полномочиями.

— Конечно, любые документы можно выкрасть, — заметил он, — но у меня есть доказательство, что я тот, за кого себя выдаю. Вы что-нибудь слышали о тормалях? Так вот, Мургатройд и есть мой поручитель.

Он подозвал своего пушистого дружка. Мургатройд подошел и вежливо протянул лапку-ручонку девушке, приветствуя ее фальцетом: «Чи!»

Он ухватился за запястье девушки и стал с большой торжественностью подражать тому, что проделал перед этим Кальхаун.

Тот наблюдал за ними. Девушка внимательно разглядывала Мургатройда. О тормалях говорили во всей ойкумене. Их обнаружили на одной из планет в районе звезды Денеб. Это были милые домашние зверушки, обладающие исключительной сопротивляемостью к болезням, которые люди в ходе межзвездных перелетов разносили по всей Галактике. Один из исследователей Медслужбы, имя которого теперь уже никто и не помнил, изучил способность тормалей жить в ассоциации с людьми. Он сделал открытие такой важности, после которого использовать их в качестве просто приятных спутников человека стало непозволительной роскошью. Простым смертным пришлось смириться с тем, что они не могут позволить иметь при себе этих очаровательных и изысканных компаньонов. Поэтому-то Мургатройд и выступал сейчас как поручитель Кальхауна.

Девушка еле слышно прошептала:

— Если бы вы прибыли чуть раньше… а теперь уже слишком поздно. Я… думала, что вы явились сюда из города.

— Я иду туда, — отозвался Кальхаун.

— Они вас убьют.

— Ну что же, — согласился он, — возможно, так и будет. Но в данный момент для меня важно только одно: вы больны, а я — сотрудник Медслужбы. Я подозреваю, что на планете свирепствует какая-то эпидемия и что по неизвестным мне причинам люди, находящиеся в городе, не хотят, чтобы Медслужба знала об этом. Судя по всему, эпидемия, какой бы она ни была, затронула и вас. Помимо всего прочего имеется и это весьма любопытное оружие, из которого вы стреляли в меня.

Девушка, явно в испуге, пояснила:

— Этим занимается один из членов нашей группы. Речь идет о старинных видах оружия — луках, стрелах… Против вас я применила арбалет. Ему не нужно дополнительной энергии, даже взрывчатых веществ. Когда мы убежали из города, он рискнул вернуться туда и вооружил нас тем, что смог там достать.

Кальхаун утвердительно кивнул. Разговор на несколько отвлеченную тему всегда полезен, когда врач начинает беседовать с пациентом. Но то, что она рассказала, представлялось не лишенным интереса. Какая-то группа людей бежала из города. Они нуждались в оружии, один из них вернулся туда, чтобы его раздобыть. Этому человеку было известно, где он может найти модели старинного оружия. Наверняка у какого-нибудь коллекционера. Кажется, он имеет дело со служащими. На самом деле к этому времени уже не существовало классов, четко различимых по характеру труда, по крайней мере в большинстве миров. Но имелись социальные группы, объединенные общностью вкусов, что вело к сходным видам деятельности и создавало близость по духу. Теперь Кальхаун знал, к какому социальному слою относилась его пленница. Он вспомнил о давно устаревшем термине «высшие слои среднего класса», который с чисто экономической точки зрения уже ничего не значил, но для медицины был вес еще важен.

— Я бы хотел узнать о вас поподробнее, — очень спокойным тоном попросил Кальхаун. — Как вас зовут?

— Хелен Джонс, — ответила та, превозмогая слабость.

Кальхаун записывал ее ответы на карманный магнитофон. Профессия: статистик. Входила в состав административного персонала, необходимого в период строительства города. Когда оно было завершено, большинство рабочих вернулись на родину — планету Деттра, но служащие остались для решения организационных вопрошало прибытия поселенцев.

— Минуточку, — сказал Кальхаун. — Вы входили в группу служащих, оставшихся в городе в ожидании колонистов. Но вы только что сказали, что бежали из него. В то же время там до настоящего времени находятся люди, во всяком случае, те, кто обслуживает энергорешетку. У меня достаточно веские основания считать именно так. Они что, также являлись частью административного персонала? А если нет, то откуда они появились?

Девушка слабо покачала головой.

— Так кто же они? — повторил Кальхаун.

— Не знаю, — печально отозвалась она. — Они прибыли уже после того, как разразилась эпидемия.

— Так! — воскликнул Кальхаун. — Продолжайте. Когда эта эпидемия начались? Каким образом?

Она продолжала еле слышным голосом:

— Болезнь появилась в группе работников, которые последними ожидали прибытия корабля для возвращения на родину. В тот период в городе насчитывалось около тысячи человек самых различных профессий и социального статуса. Сначала заболели те, кто был занят в сельском хозяйстве.

Распространялось заболевание быстро, почти стремительно, а вскоре возникли первые подозрения, что речь идет об эпидемии. Начальные симптомы болезни проявлялись очень скрытно. Те, кого она настигала, чувствовали упадок сил, затем у них появлялось равнодушие ко всему. Они уходили в себя. В первую очередь это выражалось в том, что люди переставали чем-либо интересоваться.

Позже возникли трудности с дыханием. Поначалу это не было слишком заметно. Люди, которым недоставало энергии для того, чтобы общаться друг с другом, не слишком напрягались, и поэтому им было не так-то легко заметить нелады с дыханием. Феномен был обнаружен кем-то из медперсонала. Раздраженный одним из пациентов, врач вдруг заметил, что не только больной, но и сам он задыхается без видимых на то причин. Встревоженный столь крайними проявлениями болезни, медик сделал необходимые анализы. Его базовый метаболизм оказался на чрезвычайно низком уровне.

— Подождите-ка, — удивился Кальхаун. — Вы по профессии статистик, а говорите на медицинские темы со знанием дела.

— Ким, — с усилием произнесла девушка, — входил в состав медперсонала. Он был… Мы должны были пожениться.

Кальхаун понимающе кивнул:

— Продолжайте.

Но у девушки, казалось, снова перехватило дыхание. Какое-то время она лежала молча, а потом с трудом продолжила рассказ:

— Среди жертв эпидемии затруднение с дыханием прогрессировало. В конце концов они стали задыхаться при простой попытке встать на ноги. Стало невероятно трудно ходить, даже очень медленно. Через некоторое время люди вообще перестали подниматься. Им недоставало сил. Затем они погружались в бессознательное состояние и умирали.

— А что думают об этом врачи? — поинтересовался Кальхаун.

— Ким сможет компетентно ответить вам на этот вопрос, — ответила совершенно измотанная девушка. — Медики работали как одержимые. Они пробовали все, буквально все! Им удалось воспроизвести симптомы болезни на подопытных животных, но они не смогли выделить возбудитель или то, что являлось причиной болезни… Ким говорил мне, что они так и не сумели получить чистую культуру. В это было невозможно поверить. Самая совершенная техника оказалась бессильной установить причину болезни, хотя та и была заразной. Да еще какой!

Кальхаун задумался. Появление нового патогенного организма было делом возможным, хотя и маловероятным. Но тот факт, что, даже используя нормальные бактериологические методы, его так и не смогли обнаружить, означал, что вопрос, несомненно, относится к компетенции Медслужбы.

К тому же и описание эпидемии было весьма странным. Однако в городе находились люди, не желавшие вмешательства медкорабля. Девушка пока о них не упоминала, но говорила о своем бегстве из города и о том, что кто-то возвращался туда, чтобы добыть для их группы оружие. Она и выстрелила-то в него потому, что считала его прибывшим из столицы.

Откуда же это стремление не допустить специалиста Медслужбы, такого, как Кальхаун, к изучению эпидемии? В условиях, когда пораженные болезнью люди бежали из города, чтобы умереть в глуши, какие мотивы могли побудить оставшихся в столице попытаться уничтожить медкорабль, который мог бы помочь им покончить с разгулом смерти? Обычно люди, попадающие в условия эпидемии, больше всего боятся инфицирования. Поэтому те, кто находился сейчас в городе, должны были быть так же заинтересованы в помощи Медслужбы, как и те, кто уже подвергся заболеванию. Что же происходит на этой планете?

— Вы сказали, что на планете остались около тысячи человек, — заметил Кальхаун. — Они обеспечивали уход за посевами и ожидали прибытия постоянных жителей на Мэрис III. Что произошло после того, как эпидемия была обнаружена?

— Прибыл первый корабль колонистов с Деттры-2, - продолжала рассказывать девушка голосом, в котором не звучало даже проблеска надежды. — Мы не стали включать энергорешетку для посадки и дали описание характера эпидемии. После этого корабль вернулся на родину.

Кальхаун кивнул, соглашаясь с тем, что так и следовало поступить.

— Тем временем прибыл второй корабль. Нас оставалось еще что-то около двухсот человек. Но более чем у половины появились первые признаки заболевания. Корабль спустился в аварийном режиме на реактивных двигателях, поскольку к тому времени среди нас уже не было никого, кто мог бы управлять решеткой.

Часто останавливаясь, Хелен рассказала о том, как корабль опустился непосредственно возле энергорешетки в столице, которая агонизировала, по существу так и не став городом. Никакой толпы встречавших корабль не было. Люди, которые еще не были поражены болезнью, покинули город, некоторые попрятались в новых домах в надежде избежать заражения путем самоизоляции. Но они продолжали поддерживать между собой связь. Почти все, кто на тот момент был еще жив, наблюдали за спуском корабля через визоры пульта управления энергорешеткой.

Корабль совершил посадку. Из него вышли люди, внешне мало походившие на медиков, да и действия их никак не соответствовали поведению врачей. Они немедленно отключили визоры пульта управления энергорешеткой. Восстановить этот контакт оказалось невозможно, поэтому отдельные изолированные группы жителей взволнованно переговаривались между собой через личные средства связи, в отчаянной надежде обмениваясь информацией. Случилось так, что в то время, когда один из жителей был на связи с группой знакомых, к нему пришли прилетевшие на планету люди. Он, оставив включенным видеофон, пошел им открывать. Все надеялись, что это были исследователи, которых послали выявить причину эпидемии и положить ей конец. Понятно, с каким мучительным беспокойством люди, с которыми этот человек разговаривал по видеофону, всматривались в то, что происходило в доме их собеседника. К их ужасу, прибывшие хладнокровно убили и хозяина дома, и членов его семьи.

Все пораженные болезнью или просто напуганные ею и разбросанные по городу группами по два-три человека вне себя от страха немедленно установили контакты друг с другом. Они допускали, что, возможно, произошла какая-то ошибка или недоразумение, надеясь, что это не было преступлением и что просто произошел какой-то непонятный инцидент. Но происшествие оказалось отнюдь не случайным. И хотя не хотелось даже думать об этом, но те, кто еще был жив, пришли к выводу, что принято решение подавить эпидемию на Мэрис III, поступив с ними, как с животными: все заболевшие и те, кто подвергался опасности заражения, должны быть уничтожены, с тем чтобы болезнь не распространилась на вновь прибывших.

Требовались, однако, доказательства, подтверждающие столь чудовищную версию. С наступлением ночи город лишили энергии, а всю связь между жителями прервали. В сумерках, которые на Мэрис III наступают особенно быстро, повсюду воцарилась абсолютная тишина, которую нарушали лишь предсмертные крики. Эхо этих криков разносилось по пустым улицам.

Немногие из уцелевших после бойни в ту ночь скрылись под покровом темноты. Потом они бежали из города в одиночку и группами, унося с собой инфекцию. Некоторые помогали выбраться в сельскую местность тем близким и друзьям, которые оказались слишком обессиленными, чтобы идти самостоятельно. Бегство не спасало их от смерти, поскольку в любом случае все они были обречены. Но они не хотели, чтобы их вот так, как скот, забили. И они попытались убежать любой ценой.

— С вами все произошло как-то иначе, — заметил Кальхаун. — Когда вы подцепили эту болезнь, или уж не знаю, что это такое?

— Так вы не знаете, что это такое? — угасшим голосом спросила Хелен.

— Пока нет, — признался Кальхаун. — У меня слишком мало информации. Попытаюсь восполнить этот пробел.

Он не стал пересказывать ей то, что узнал после анализа тканей трупа.

Девушка поведала, что случилось с ней самой. Первым проявлением болезни стало равнодушие ко всему. Сначала она могла, — сделав над собой усилие, выходить из этого состояния, но положение непрерывно ухудшалось. С каждым новым днем ей требовалось все больше и больше сил для того, чтобы заставить себя хоть на что-то обратить внимание. Она заметила, что любое действие стало даваться ей с большим трудом. Она не чувствовала какого-либо недомогания или неудобства, ей даже не хотелось ни есть, ни пить. Приходилось внутренне мобилизовываться, чтобы осознать необходимость хоть что-либо делать.

Симптомы были очень схожи с теми, которые испытывает человек, слишком долго находящийся на чрезмерной высоте, где не хватает кислорода. Еще больше это напоминало ощущение человека в полете, которому перекрыли кислород, хотя кабина его летательного аппарата не герметизирована. В этом случае он впадает в обморочное состояние, а затем умирает, не понимая, что постепенно теряет сознание. Обычно это происходит в течение нескольких минут, но в данном случае процесс протекал неизмеримо медленнее. Он затягивался на недели, хотя по сути это было одно и то же.

— Я заразилась до того, как мы убежали из города, — мрачно сказала Хелен. — Но тогда я об этом не догадывалась. Теперь я уверена, что мне осталось жить всего лишь несколько суток, и то только в том случае, если я буду достаточно настойчиво стремиться к этому. Но с каждым уходящим днем я буду все менее способна на это, а потом не смогу сделать даже малейшего усилия.

Кальхаун поглядел на миниатюрный магнитофон. Его многоканальная лента исправно перематывалась с одной катушки на другую, фиксируя разговор.

— У вас, однако, хватило сил, чтобы попытаться пристрелить меня, — буркнул он.

Медик взглянул на оружие. Оно состояло из пружины, приделанной к трубке, похожей на ствол спортивного ружья, и рычажного механизма, взводившего пружину для выстрела. Кальхаун спросил:

— Кто заряжал оружие?

Хелен, поколебавшись, ответила:

— Ким… Ким Волпоул.

— Вы сейчас одна? Жив ли еще кто-нибудь из вашей группы?

Она опять заколебалась.

— Некоторые пришли к выводу, что не стоит разлучаться. В любом случае надежды остаться в живых нет, так как все мы инфицированы. Ким входит в нашу группу. Он из нас самый сильный. Именно он достал для меня это оружие. Как, впрочем, и для других.

Кальхаун задал еще ряд внешне безобидных вопросов. Она рассказала ему о жизни этой группы беглецов, объединенных тем, что всех их уже поразила эпидемия. Вначале их было одиннадцать. Двое умерли, трое находились сейчас в стадии финальной летаргии. Их невозможно было уже накормить. Они медленно угасали. Самым крепким оставался Ким Волпоул, который и рискнул сходить в город и добыть для других оружие. Он возглавлял всю группу и был не только самым сильным, но и, по словам девушки, самым сообразительным из всех.

Все они ожидали смерти. Но тс, кто прилетел на планету, не были расположены терять время. Они посылали из города группы охотников, которые выслеживали беглецов и безжалостно их истребляли.

— Возможно, для того, — пояснила девушка совершенно равнодушным голосом, — чтобы сжечь наши тела и избежать тем самым дальнейшего распространения эпидемии. Они убивают нас, так. как не должны ждать. Это кажется ужасным, что мы вынуждены отстаивать право умереть естественным путем. Поэтому-то я и выстрелила в вас. Я не должна была этого делать, но…

Хелен замолчала, не зная, что сказать еще. Кальхаун показал жестом, что прекрасно ее понимает.

В настоящее время беглецы оказывали друг другу содействие просто ради того, чтобы избежать насильственной смерти. Совершенно изнуренные, они собирались вместе с наступлением темноты, и те, кому еще доставало сил, помогали, чем могли, остальным. Днем все, способные еще передвигаться, разбредались по своим укрытиям. Если охотники из города и находили кого-нибудь из них, то другие могли благодаря этой тактике избежать участи быть пристреленными. Более сильного мотива поведения у них не было. Они всего-навсего пытались умереть с достоинством, а не как пораженные болезнью животные. Это отвечало традиции, и Кальхаун одобрял такой подход. Такие люди, видимо, в какой-то мере разбирались в науке о роли вероятности в поведении человека. Они лишь по-другому называли это — этика. Но чужеземцы, те, кто прибыл на планету, были людьми другого типа — захватчиками. Вполне вероятно, что они были пришельцами из другого мира.

— Мне это не по вкусу, — холодно произнес Кальхаун. — Минуточку.

Он подошел к Мургатройду. Тормаль сидел с несколько грустным видом. Кальхаун проверил ритм его дыхания, прослушал работу сердца. Мургатройд никак не реагировал на его действия, ограничившись своим традиционным «чи».

После этого Кальхаун решительно заявил:

— Я помогу вам добраться до места, где вы собираетесь. Мургатройд уже заболел. Я инфицировал его, организм тут же отреагировал. Мне нужно встретиться с другими членами вашей группы еще до наступления ночи.

Девушка едва сумела подняться на ноги. Даже простой разговор с Кальхауном ее сильно утомил. Тем не менее она большим усилием воли заставила себя, хотя и медленно, но двинуться по тропинке, вьющейся по склону холма. Кальхаун поднял странное оружие и задумчиво изучил его. Затем он взвел пружину, вставил в нужное место стрелу и устремился с арбалетом в руках вслед за Хелен. Мургатройд потащился сзади.

Пройдя метров четыреста, девушка зашаталась и остановилась, опершись о ствол стройного дерева. Было очевидно, что она еле-еле держалась на ногах и нуждалась в отдыхе.

— Я понесу вас на руках, — безапелляционно решил Кальхаун. — А вы будете показывать мне дорогу.

Он приподнял ее, словно ребенка, и продолжил свой путь. Хелен была легкой, как пушинка. Кальхаун так и не выбросил ее необычное оружие, хотя оно и мешало ему при ходьбе.

Мургатройд тянулся за ними. Кальхаун поднялся на небольшой холм, затем спустился в узкий овраг. Раздвинув заросли кустарника, он увидел полянку, где были сооружены убежища примерно для десяти человек. Примитивные шалаши, составленные из нескольких палок с наброшенными поверх ветками, предназначались лишь для того, чтобы как-то прикрыть тех из беглецов, кто, совсем обессилев от болезни, ожидал скорой смерти.

Но на полянке до их прихода произошло нечто ужасное. Кальхаун увидел это раньше, чем девушка. На подстилке из листьев возле одного из шалашей лежали три человека. Видимо, это были те члены группы, которые уже впали в состояние комы. Но Кальхаун заметил и нечто большее, чем просто лежавшие без движения тела. Он быстро повернулся, чтобы девушка не увидела этого, а затем, мягко опустив ее, требовательно произнес:

— Лежите спокойно. Не двигайтесь и не поворачивайтесь.

Он подошел к шалашу удостовериться в том, что обнаружил издали. В нем вскипела ярость: людям, к которым он шел, чтобы оказать им помощь, кто-то перерезал горло. Он прикрыл тела ветками и вернулся к Хелен.

— Кто-то из тех, кто вас преследует, обнаружил укрытие, — хрипло произнес он. — Люди, впавшие в кому, убиты. Я советую вам не смотреть в ту сторону. Кроме того, я думаю, что их убийца сейчас пытается выяснить местонахождение остальных членов группы.

Кальхаун с сосредоточенным видом прошелся по полянке, отыскивая на почве следы. Почти вся она была покрыта ползучими растениями, но на обочине Кальхаун обнаружил несколько четко выделявшихся вмятин, показывавших, что кто-то именно здесь уходил в лес. Он поставил рядом с ними свою ногу и перенес на нее тяжесть всего корпуса: его след оказался менее глубоким. Значит, следы принадлежали человеку более крупному, чем Кальхаун. Из этого также следовало, что их не мог оставить никто из ослабленных больных.

Точно такие же следы он обнаружил и в. другом месте, там, где человек выходил на поляну.

— Он один, — ледяным голосом прокомментировал Кальхаун. — Совершенно не позаботился о мерах предосторожности, зная, что административный персонал, находившийся на планете в момент вспышки эпидемии, не вооружен. Он также уверен в том, что они настолько слабы, что какой-либо опасности для него не представляют.

Хелен не побледнела, когда он сообщил ей о погибших, так как у нее и без того уже не было ни кровинки в лице. Она только рассеянно взглянула на Кальхауна, а затем, посуровев, вскинула глаза вверх и устремила взгляд в небо.

— Через час зайдет солнце, — возвестил Кальхаун, напряженный словно пружина. — Если эти люди, захватчики, намерены сжигать тела всех погибших от эпидемии, то он непременно возвратится сюда, чтобы сделать это с тремя загубленными им людьми. Чтобы не спугнуть остальных, он не будет разводить костер раньше чем стемнеет. Но он вернется!

Мургатройд удивленно воскликнул: «Чи!» Он растерянно рассматривал свои лапки так, как если бы они были для него чужими. Он задыхался.

Кальхаун обследовал его. Дыхание участилось, а сердце билось так же, как и у Хелен. Температура тела не только не поднялась, а, наоборот, упала. Чувствуя угрызения совести, Кальхаун обратился к тормалю:

— Мы с тобой, Мургатройд, при исполнении служебных обязанностей пережили кое-какие неприятные моменты. Но я страдаю больше, чем ты. Тебе не приходится злоупотреблять моим доверием, а я обязан злоупотреблять твоим!

Мургатройд пискнул: «Чи!» — и захныкал. Кальхаун заботливо и осторожно положил его на подстилку из листьев в одном из свободных шалашей.

— Лежи тихо, — приказал он. — Тебе нельзя сейчас уставать.

Он отошел, а Мургатройд тихо и жалобно заныл, но, явно утомленный, остался лежать на указанном ему месте.

— Давайте я перенесу вас отсюда, — сказал Кальхаун девушке, — чтобы по возвращении человек из города не заметил вас. Сам я тоже спрячусь, чтобы ваши друзья не перепутали меня с ним. Рассчитываю на вас и надеюсь, что потом вы все им объясните. Честно говоря, я намерен устроить засаду. — И, как бы разъясняя, добавил: — Не решаюсь пойти по его следам, поскольку он может вернуться сюда и другим путем.

Кальхаун поднял девушку и отнес ее в такое места), откуда она, оставаясь укрытой, могла обозревать всю поляну. Сам же он устроился неподалеку от Хелен. Он остался неудовлетворенным принятыми им вынужденными мерами. Пойти на розыски убийцы, оставив беззащитными Хелен и Мургатройда, он не мог, а тот, будучи все это время на свободе, мог набрести еще на одну жертву. Однако в любом случае в этот момент жизнь Мургатройда была важнее жизни любого человеческого существа на Мэрис III. Теперь все зависело от тормаля.

Но Кальхаун все равно был недоволен собой.

Воцарилась тишина, прерываемая лишь шумом, производимым дикими животными. Кальхаун услышал чей-то посвист. Позднее он узнал, что. его издают ползающие существа, по виду напоминавшие земных черепах. Низкий жужжащий звук исходил из глоток крохотных животных, которые хотя и не полностью, на все же чем-то походили на птиц. Нечто вроде рулад испускали животные, подобные кабанам, хотя таковыми не являлись. Это продолжалось до тех пор, пока солнце Мэрис не исчезло за ближайшими холмами. Установилась напряженная тишина — словно прелюдия к чему-то тягостному и тревожному. При заходе солнца на Мэрис III дневные существа замолкали, а ночные еще не пробуждались к активной жизни, поэтому все на какое-то время замерло, застыло.

В этой тишине и полусвете вдалеке послышались слабые и прерывистые звуки, которые перешли в приглушенный шепот. Затем из кустов вышел высокий и худой молодой человек, ведя под руку невероятно слабого старика, который едва переставлял ноги. Когда Хелен открыла было рот, чтобы позвать их, Кальхаун сделал предостерегающий жест. Те, медленно передвигаясь, вышли на поляну. Старик, несмотря на поддержку, шатался из стороны в сторону, а парень, казалось, совсем выбился из сил. Он усадил старика, а сам, задыхаясь, остался стоять.

За ними показались женщина и мужчина, помогавшие друг другу идти. В сумерках трудно было различить их бледные и осунувшиеся лица.

В проходе между кустарниками, шатаясь от слабости, показался пятый. Он носил густую черную бороду. Чувствовалось, что когда-то это был физически очень сильный мужчина, но болезнь сломила его.

Все пришедшие поприветствовали друг друга, но как-то безучастно. Они еще не заметили, что их товарищи были зверски убиты.

Худой молодой человек, собрав все силы, направился к шалашу, где лежали трупы. Захныкал Мургатройд.

В тот же миг послышался другой, на сей раз весьма сильный шум. Широко раздвинув кусты, на поляну вышел уверенный в себе человек. Он был хорошо упитан, имел отличный цвет лица. Кальхаун автоматически отметил про себя, что у него превосходное здоровье, что он несколько грузноват и принадлежит к тому типу людей, у которых бывает очень мало проблем, поскольку живут они легко и весело, только сегодняшним днем.

Кальхаун поднялся. Под покровом сгущавшейся темноты он стал пробираться вперед, в то время как крепыш из города широко улыбался группе ходячих скелетов.

— Так, значит, вернулись? — загудел тот дружелюбным тоном. — Вот и прекрасно, избавили меня от лишних хлопот. Ох и хорошенькое же дельце я проверну сейчас!

— Уверенный в себе, он неспешно положил руку на подвешенный к поясу бластер.

— А ну, брось оружие! — раздался позади него голос Кальхауна. — Брось, тебе говорю!

Грузный человек стремительно вполоборота развернулся. Он увидел Кальхауна и нацеленное на него оружие и сразу же понял, что это не ружье и вообще не то оружие, которым пользуются современные люди. Для него гораздо большее значение имел тот факт, что Кальхаун был одет в униформу и внешне совершенно здоров.

С профессиональной сноровкой человек выхватил бластер. Но выстрел из старинного арбалета опередил его.

Глава четвертая

Статистически установлено, что все поступки влекут для совершающего их человека последствия. Так же, исходя из статистики, следует полагать, что на последствия какого-то действия со значительной долей вероятности оказывают влияние общие характеристики совершенного действия. Так, например, существует большая вероятность того, что насилие повлечет за собой насильственные последствия и что по крайней мере некоторые из них должны отразиться на прибегающем к этому насилию человеке. Тот, кто приносит насилие, сам себя подвергает вероятности того, что случайные, сказывающиеся на нем последствия его поступков будут для него не только неблагоприятными, но также и насильственными.

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Мургатройду ввели капельку крови девушки примерно за три часа до захода солнца. Однако одно из самых ценных генетических свойств тормаля состояло в том, что он реагировал на бактериологическую инфекцию так же, как человеческое существо на лекарства. Если лекарство приложить к коже человека, то оно редко оказывает какое-либо воздействие на организм. Через слизистую оболочку оно проникает в него лучше. Еще эффективнее оно при приеме внутрь. Но максимальное влияние лекарственных средств отмечается тогда, когда их вводят в вену или в мышечную ткань. В этом случае сотая доля грамма почти любого медикаментозного средства оказывает такое же воздействие на организм, как один его проглоченный грамм. Результат получают сразу, устраняя к тому же разрушающее воздействие желудочного сока.

Мургатройду ввели в нечувствительное для боли место на его теле полкубика крови девушки, в которой содержался неведомый возбудитель эпидемии на Мэрис III. Эффект от инъекции был неизмеримо большим, чем если бы проникновение инфицирующих элементов произошло притиранием через кожу или с пищей. К тому же в двух последних случаях не было бы вообще никаких последствий, поскольку тормаль обладает исключительным иммунитетом против обычной инфекции. Как в их пищеварительной системе срабатывал механизм отторжения любой несъедобной пищи, точно так же клетки его тела обладали способностью немедленно выделять антитела при контакте с токсином патогенных организмов. Именно поэтому тормали были исключительно невосприимчивы к инфекционным болезням, передававшимся обычными путями. Однако если, к примеру, патогенная культура бактерий вводилась ему в кровь, то антитела начинал вырабатывать весь его организм, поскольку в этом случае он подвергался агрессии весь в целом. Инкубационный период практически отсутствовал.

Мургатройда инфицировали после обеда, а к концу дня он уже бурно отреагировал на токсины. Но уже через два часа после наступления темноты он поднялся с подстилки и звонко заявил о себе: «Чи-чи-чи!»

До этого он был погружен в глубокий сон. Очнувшись, тормаль увидел костер на поляне и сидевших вокруг него еле-еле живых и невероятно худых беглецов, которые беседовали с Кальхауном. В голосе врача чувствовалась горечь.

— Все обстоит не так, как вы думаете! В данном случае мы столкнулись с настоящим парадоксом, а это означает, что кто-то пытается вмешаться в нормальный ход развития Вселенной. Эти люди из города вовсе не стремятся бороться с эпидемией — они сотрудничают с ней! Они должны были бы воспринять прибытие медкорабля с радостью. Вместо Этого они попытались меня уничтожить, чтобы воспрепятствовать исполнению мною обязанностей, к которым я подготовлен! Эти люди действуют вопреки логике функционирования Вселенной. Судя по тому, что мне рассказала Хелен, они прибыли сюда для того, чтобы помочь эпидемии покончить со всеми жителями планеты. Поэтому они сразу же устроили резню, от которой вы бежали из города.

Изможденные и измотанные люди; к которым обращался Кальхаун, слушали его, почти не проявляя интереса.

— Захватчики, а их надо называть именно так, — горячась продолжал Кальхаун, — видимо, обладают иммунитетом к этой болезни. Они знают об этом и посему ничем не рискуют, устраивая охоту на вас. Город полностью инфицирован, но они этим совсем не обеспокоены. Вы погибаете, а они думают только о том, чтобы ускорить вашу смерть. Прибываю я, космический врач, который может быть полезен в борьбе с эпидемией, но они пытаются меня ликвидировать. Они должны знать, что это за болезнь, как она протекает, но их, как представляется, заботит лишь то обстоятельство, что она убивает недостаточно быстро. Подобное поведение человека неразумно.

Мургатройд огляделся. Теперь он окончательно пришел в себя и обнаружил, что, пока спал, все вокруг полностью изменилось.

— Эпидемия всегда неприятная штука, но она естественна для природы. Здесь же эпидемия и неприятна, и неестественна. Мы имеем дело с вмешательством человека в нормальное течение событий, а в том, что это преступники, никаких сомнений нет. Я почти уверен в том, что кто-то направляет этот процесс с самого начала. Именно поэтому я выстрелил в этого убийцу из города из вашего оружия, а не воспользовался бластером. Я хотел только ранить его, чтобы затем хорошенько порасспросить обо всем. Однако оружие оказалось весьма неточным при стрельбе, и я убил его. Содержимое его карманов не очень много дает с точки зрения информации. Единственное, что заслуживает внимания, — это ключи от машины. Но это говорит лишь о том, что он оставил ее где-то неподалеку, чтобы вернуться к ней по окончании охоты.

Худой молодой человек печально заметил:

— Это не уроженец нашей планеты Деттра. Мода всюду разная, а этот человек одет для нас непривычно. У него униформа с застежками, которыми мы не пользуемся. Это пришелец из солнечной системы, которая полностью отличается от нашей.

Мургатройд, увидев Кальхауна, подбежал к нему и радостно обхватил за ноги. Счастливый тем, что вновь обрел друга, тормаль устроил целый концерт, испуская пронзительные крики. Похожие на скелеты жертвы изумленно глядели на него.

— Позвольте представить вам Мургатройда, — сказал Кальхаун с безмерным облегчением. — Он был намеренно инфицирован и выздоровел. Поэтому и вы можете оправиться от болезни! Побольше бы света…

Он проверил ритм дыхания Мургатройда, послушал, как работает его сердце. Тот был безукоризненно здоров, что нормально для всех хорошо ухоженных животных, но столь феноменально проявляется у тормалей. Кальхаун взглянул на него с глубоким удовлетворением.

— Очень хорошо! — констатировал он. — А теперь приступим к делу!

Он вытянул из костра пылающую смолистую ветку, передал ее молодому человеку и подал сигнал следовать за собой. Мургатройд с удовольствием пошел за ним. Кальхаун остановился у одного из свободных шалашей, открыл свою походную лабораторию и наклонился над Мургатройдом. Тот воспринял действия врача совершенно спокойно. Разогнувшись, Кальхаун взглянул на жидкость красного цвета, набранную в шприц.

— Почти двадцать кубиков, — заметил он. — То, что я делаю, — это крайняя мера. Но мы вполне можем считать, что попали в действительно чрезвычайное положение.

Молодой человек обратился к нему:

— Но мы обязаны сообщить, что вы сами себя обрекли. Период инкубации болезни составляет примерно шесть дней. У медиков, входивших в административный персонал, он длился дольше.

Кальхаун открыл одно из отделений аптечки. В пламени факела сверкнули крохотные пробирки и пипетки. Соблюдая предосторожность, он перелил красную жидкость в миниатюрный фильтр, проткнув при этом пластиковую самозатягивающуюся мембрану, затем обратился к парню:

— Вы, кажется, имеете отношение к медицине. Судя по вашей речи…

— Да, — ответил Ким, — я проходил интернатуру, был почти врачом, а сейчас стал почти трупом.

— Насчет последнего я сомневаюсь. — ответил Кальхаун. — Мне нужно немного дистиллированной воды… это против свертываемости крови. — Он добавил каплю в окрашенную в красный цвет жидкость, встряхнул фильтр, взбалтывая раствор. Прибор по своим размерам был чуть длиннее его большого пальца. — Теперь немного агломерата… — Он добавил ничтожное количества другого вещества, взятого из почти микроскопической ампулы. Снова встряхнул фильтр. — Вы, должно быть, представляете, что я сейчас делаю. В приличной лаборатории можно было бы быстро установить структуру и формулу антитела, столь любезно предоставленного нам Мургатройдом. Вслед за этим мы занялись бы его синтезированием, и через сутки в камерах, где проходила бы эта реакция, набралось бы вполне достаточное количество вакцины. Но о какой лаборатории может идти речь в наших условиях?

— Лаборатория имеется в городе, — сказал Ким безнадежным тоном. — Она предназначалась для будущих колонистов. Был там и необходимый высококвалифицированный персонал. Когда разразилась эпидемия, наши медики сделали все, что смогли. Они не только перебрали все известные варианты культур, но и работали с образцами различных тканей умерших. Но ни разу, даже с помощью электронного микроскопа, не удалось выделить тот базовый организм, который мог бы явиться возбудителем. — Он с какой-то горделивой утомленностью добавил: — Те, кто работал, подвергли себя угрозе заражения, но исполнили свой долг до конца, пока не свалились от болезни. Их места тут же занимали другие врачи. Весь персонал трудился, не щадя жизни.

Кальхаун еще раз взглянул при мерцающем свете факела на стеклянную пробирку фильтра.

— Агломерация почти завершилась, — констатировал он. — Я подозреваю, что где-то были проведены блестящие лабораторные работы, которые позволили оккупантам быть совершенно уверенными в своем полном иммунитете к этой инфекции. С таким настроем они и прибыли сюда и немедленно принялись проводить «чистку» города от жителей, завершая то, что не успела натворить эпидемия. Я также предполагаю, что в какой-то лаборатории отлично поработали над тем, чтобы возбудителя эпидемии было невозможно обнаружить. А я не люблю, когда вынужден что-то вот так подозревать!

Он снова посмотрел на пробирку фильтра.

— Некто, — холодно продолжил Кальхаун, — счел, что мое прибытие сюда представляло неблагоприятное обстоятельство как для него самого, так и для цели, которую он поставил перед собой. Думаю, что именно так и было. Поэтому он и попытался меня уничтожить. Не удалось. Боюсь, что и я в свою очередь рассматриваю его существование как неблагоприятное обстоятельство. — Он сделал паузу и насмешливо продолжил: — Сотрудничать с эпидемией технически очень сложно. Для этого нужно столько же информации о ней, сколько и для борьбы. Но в отличие от борьбы сотрудничество с эпидемией невозможно осуществлять на расстоянии. Посему логично предположить, что человек, который руководит проектом уничтожения людей, — тот же самый, кто и породил эту эпидемию. — Снова немного помолчав, он закончил ледяным тоном: — Я не уполномочен судить о виновности или невиновности кого бы то ни было и определять его судьбу. Но как сотрудник Медслужбы я наделен властью принимать меры против всего, что может поставить под угрозу общественное здравоохранение!

При неверном свете факела он начал надавливать на поршень фильтра. Собственно говоря, фильтром являлся сам поршень, и вскоре на его тыльной стороне стал медленно нарастать слой легкой и прозрачной жидкости.

— Подтвердите, пожалуйста… Вы сказали, что в городе имеется лаборатория, но медикам не удалось выделить возбудителя?

— Именно так, — ответил Ким угасшим голосом. — Было проведено полное биологическое обследование планеты. Ничего нового обнаружено не было. Флора полости рта и кишечника была обычной. Впрочем, никакое инородное существо и не смогло бы конкурировать с организмами, с которыми род человеческий живет совместно в течение тысячелетий своего развития. Поэтому мы не нашли в культурах пациентов ничего такого, что нам не было бы известно.

— Может быть, произошла мутация, — прокомментировал его сообщение Кальхаун. Он внимательно наблюдал, как увеличивалось количество прозрачной сыворотки позади поршня. Ее набралось уже двенадцать кубических сантиметров. Под поршнем же образовался достаточно плотный слой алгомерированных кровяных шариков. Кальхаун с удивительной ловкостью вытянул из пробирки прозрачную жидкость. — Приходится работать в условиях, весьма далеких от стерильности, — произнес он с некоторым неудовольствием, — но мы вынуждены пойти на этот риск. В любом случае у меня такое предчувствие, что все получится, как надо. Патогенный механизм, который не создается одним, поддающимся идентификации элементом… противоестествен. Тут пахнет злым умыслом. Мне кажется, что не так уж необоснована гипотеза о том, что кто-то подготовил как саму эпидемию, так и вакцину против нее. Все было сделано с расчетом на то, чтобы ввести в заблуждение медиков, которые могли бы попытаться найти способ борьбы с ней.

— И это им удалось, — мрачно констатировал Ким.

— Ну а если, — продолжал Кальхаун, — предположить, что возбудитель болезни не может быть выделен в виде чистой культуры. Не исключено, что механизм возбуждения эпидемии вовсе и не обнаруживается тогда, когда работают с чистыми культурами. Есть основания подозревать во всем этом нечто особенное. Мургатройд был очень болен. В прошлом мне известен лишь один случай, когда тормаль столь же бурно реагировал на инъекцию, как в этот раз. Нам пришлось тогда попотеть.

— Если бы я выжил, — серьезно сказал Ким, — меня бы заинтересовало, что тогда произошло.

— Поскольку вы не умрете, — парировал Кальхаун, — я, так и быть, расскажу вам об этом. Речь шла о паре организмов. По отдельности они были почти безобидны, никто не обращал на них внимания. Но когда они соединялись, их токсины давали комбинацию, являющуюся сильным ядом. Это называется синергетикой. Вместе они создавали синергетичсскую пару, которая, образовавшись, обладала колоссальной взрывной силой. Только дьявол мог додуматься до такого!

Они вернулись на поляну в сопровождении Мургатройда, который на ходу почесывал место укола на боку.

— Сначала вы, — сказал Кальхаун, обращаясь к Хелен Джонс. — Это сыворотка из антител. Возможно, хотя и не обязательно, потом уколотое место будет немного зудеть. Вашу руку, пожалуйста.

Девушка оголила свою невероятной худобы руку. Он ввел ей около кубика жидкости, которая совсем недавно вместе с кровяными шариками и примерно сорока другими основными элементами циркулировала в венах Мургатройда. Кровяные шарики агломерировались и были отделены фильтром, а большая часть других элементов изменилась под воздействием антикоагулянтов. Буквально за — несколько минут в походной лаборатории была подготовлена сыворотка, ничем не уступавшая той, которую добыли бы с помощью любой другой техники, предназначенной для работы на животных. По логике затем следовало бы выделить антитела, содержавшиеся в ней, выявить их химическую структуру, а после этого приступить к ее синтезу и смесь синтезированных антител ввести жертвам эпидемии. Но Кальхаун имел дело с группой обреченных на смерть людей. И он мог рассчитывать только на свою походную лабораторию, чтобы сотворить для них чудо в малом масштабе. Никаких возможностей для массового производства сыворотки у него не было.

— Кто следующий? — спросил Кальхаун. — Ким, объясните им, о чем идет речь.

Молодой человек подставил собственную руку.

— Если все обстоит так, как он говорит, то мы вылечимся. Если он ошибается, то все равно более ужасного, чем то, что мы переживаем сейчас, случиться уже не может.

И Кальхаун быстро одному за другим сделал инъекцию того, что должно было быть вакциной от неустановленной болезни, вызванной, по его предположениям, не одиночным возбудителем, а их объединением. Синергетика — это совокупное действие. Уголь сам по себе горит вяло, а жидкий кислород вообще не горит. Но при их соединении происходит мощный взрыв. Сера — давно известное и простое лекарство, от которого еще никто головы не терял. Бокал вина сам по себе тоже неопасен. Но вместе они — словно настоящий динамит. Синергетика в медицине наступает тогда, когда один элемент с определенным эффектом действия соединяется со вторым, обладающим другим эффектом, а новообразование дает последствия, свойственные третьему элементу, усиленные во много раз.

— Думаю, что завтра утром все будут чувствовать себя лучше, а может быть, и совсем вылечатся. Останется слабость, но это уже следствие недостаточного в недавнем прошлом питания, — заявил Кальхаун, завершив процедуру. — Если все так и будет, то вот мой вам совет: уходите от города так далеко, как сможете, причем на длительное время. Считаю, что предстоит переселение планеты. Подозреваю, что сейчас в пути находятся корабли, полные колонистов, но они не с планеты Деттра, которая построила этот город. И я уверен, что у вас, независимо от того, останетесь вы больными или нет, возникнут проблемы, если вы войдете в контакт с новыми поселенцами.

Они устало переглянулись. Это была удивительная группа. На вид все они казались полумертвыми от голода, но глаза не выдавали их страданий. Они выглядели невообразимо усталыми людьми, но никто из них не опустился. Они принадлежали к той особой породе человеческих существ, которые поддерживают цивилизованность вопреки биологической инерции рода, так как сами заставляют себя делать то, что необходимо. Жертвенность этой части человечества малопривлекательна, но именно они обеспечивают его непрерывное развитие. Порой дело доходит даже до абсурда. Для того чтобы умирающий решил принять ванну, необходима такая большая сила воли, что о ней непозволительно говорить как о чем-то рациональном. Взаимно помогать друг другу достойно умереть — это скорее вопрос самоуважения, чем решение, диктуемое разумом. Как врач медкорабля, Кальхаун чувствовал к ним симпатию. Они входили в число тех, на кого можно было положиться в экстремальных ситуациях, в то время как люди, мечтающие только о деньгах, в таких ситуациях пытаются уйти в сторону, а та часть населения, которая не обладает столь высоким пониманием смысла времени и прогресса, вообще начинает сеять беспорядки, предается грабежам или занимается чем-нибудь и еще похуже.

В данный момент эти люди ждали смерти, но не слишком о ней пеклись.

— То, что случилось на вашей планете, беспрецедентно, — пояснил Кальхаун. — Тысячу, а может быть, и более лет тому назад жил-был король во Франции — была такая страна на старушке-Земле, — который попытался тогда выкорчевать болезнь, называвшуюся проказой, убивая всякого, кто ею заболевал. Действительно, от прокаженных исходили лишь одни неприятности. Они не работали, нуждались в благотворительности, умирали где попало, и только такие же, как и они, прокаженные осмеливались дотрагиваться до них. Они расстраивали нормальную человеческую жизнь. На Мэрис III все обстоит по-другому. Человек, которого я убил, хотел вашей смерти по каким-то иным причинам. Он и его коллеги хотели избавиться от вас немедленно.

Ким Волпоул устало заметил:

— Он хотел сжечь наши трупы в целях санитарии.

— Чепуха! — воскликнул Кальхаун. — Город весь инфицирован. Вы там жили, питались, дышали, ходили. Никто не решился бы поселиться в таком городе, если бы не знал, как ему самому уберечься от этой эпидемии. Вспомните: ваши собственные колонисты не решились высадиться на этой планете и предпочли вернуться на Деттру. Эти люди ни за что не появились бы здесь, если бы не знали, что это для них абсолютно безопасно!

Все замолчали.

— Если эта эпидемия — преднамеренное преступление, — продолжал развивать свою мысль Кальхаун, — то вы являетесь опасными свидетелями. Необходимо покончить с ней до того, как сюда явятся колонисты с какой-то иной планеты.

Чернобородый пробормотал:

— Чудовищно! Это так чудовищно!

— Согласен, — ответил Кальхаун. — Но сегодня ведь не существует никакого межзвездного правительства, как в старые времена на Земле не существовало общепланетарного. Поэтому если кто-нибудь решится на пиратские действия против колонии, готовой к заселению, то он ничуть не рискует столкнуться с какой-либо сильной властью, которая на законных основаниях могла бы выгнать его как захватчика. Единственным средством восстановить прежнее положение была бы война. Но никто не расположен затевать межзвездную войну, по крайней мере с теми средствами уничтожения, которые находятся сегодня на вооружении! Если агрессорам удастся ликвидировать местное население, они вполне могут рассчитывать на то, что останутся здесь навсегда. Конечно, это пиратство, но никто и ничего не сможет предпринять против них. — После большой паузы он с иронией подвел итоги: — Естественно, их можно убедить в том, что они совершили ошибку.

Тем не менее в данной ситуации об этом даже не стоило и задумываться. В расчете вероятностей поведения человека интерес к своей собственной личности является очень существенным фактором. Дети-несмышленыши и неотесанные варвары всегда четко представляют, какую справедливость должны соблюдать по отношению к ним, но никогда не задумываются о том, какой справедливости ожидают от них. И даже сейчас, когда человек расселился вплоть до периферии Галактики, значительная часть населения все еще оставалась на уровне цивилизованности, свойственной веку железа. В своей эмоциональной жизни большинство людей продолжали весьма комфортно чувствовать себя в роли таких варваров или детей. Это был фактор, который следовало обязательно учитывать в профессии Кальхауна и который играл заметную роль в вопросах инфицирования, здоровья, да и собственно жизни.

— Всем придется прятаться. Возможно, постоянно, — посоветовал он своим собеседникам. — Это будет частично зависеть от того, что случится со мной, так как, несмотря ни на что, я все же намерен идти в город. Там, я считаю, возникла действительно серьезная проблема гигиенического порядка…

Ким иронически заметил:

— В город? Все, кто там живет, отличаются отменным здоровьем. Настолько крепким, что даже выходят на спортивную охоту за нами.

— Учитывая, что город заражен полностью, иммунитет этих людей является проблемой, относящейся к санитарии, — ответил Кальхаун. — Но, кроме того, как представляется, начальный толчок эпидемии был дан именно оттуда. Я уверен, что вызвавший ее человек одновременно возглавляет и техническую по своему характеру операцию по уничтожению оставшихся в живых местных жителей. Я предполагаю также, что он находится на борту корабля, на котором прибыли сюда эти головорезы-захватчики. Готов даже поспорить, что на корабле размещена отличная лаборатория.

Ким пристально глядел на него в бессильной ярости против оккупантов. Он сжимал и разжимал кулаки.

— И я бы еще добавил, что абсолютно бесполезно бороться с эпидемией до того, как мы займемся этим человеком и его лабораторией, — сказал Кальхаун. — Вполне вероятно, что вы выздоровеете. Думаю, что, уже проснувшись, вы будете чувствовать себя лучше. А может быть, совсем хорошо. Но если эта эпидемия носит искусственный характер, если она была задумана и осуществлена ради того, чтобы построенная здесь начальная база оказалась бесполезной для жителей Деттры и, наоборот, подходящей для людей, претендующих на то, чтобы завладеть ею…

— Что же тогда?

— Может быть, именно для этой цели и была разработана наиболее эффективная форма эпидемии. Но нет никакой уверенности, что дело ограничивается только ею. Они должны были разработать десятки вариантов, смертоносных возбудителей для того, чтобы убедиться, что получили наиболее эффективный из всех. Они должны были также провести эксперименты в поисках различных форм прикрытия для этих возбудителей на тот случай, если кто-то разгадает их стратегию синергетики, как это случилось со мной, и сумеет как-то нейтрализовать первую примененную ими форму эпидемии. Поэтому необходимо исходить из возможности наличия и развертывания агрессором последующих эпидемий. Теперь ясно, в чем дело?

Ким, не говоря ни слова, кивнул.

— Подобная ситуация, несомненно, опасна для общественного здоровья, — продолжал Кальхаун. — Как представитель Медслужбы я обязан ею заняться. Это важнее, чем ваша жизнь, моя или Мургатройда. Поэтому я должен попасть в город и сделать все необходимое в таких случаях. Но пока будет лучше, если вы поспите. Дадим возможность поработать антителам, выработанным тормалем.

Ким собрался было уходить, но остановился и задал вопрос:

— Вы тоже подвергались опасности заражения. Позаботились ли вы о том, чтобы вакцинировать и себя?

— Сделайте мне инъекцию четверти кубика, — согласился Кальхаун. — Этого должно хватить.

Он подал Киму шприц и отметил непринужденность, с которой тот обращался с инструментом. После этого Кальхаун помог оставшимся в живых членам группы — а их было теперь всего шестеро — добраться до подстилок из листьев в шалашах. Они говорили мало, даже меньше, чем позволяла им болезнь. Но зато были очень вежливы. Старик и сопровождавшая его супруга даже вернулись на поляну и, превозмогая страшную апатию, пожелали Кальхауну спокойной ночи. Они проявили тем самым воспитанность, свойственную горожанам, приверженным традициям.

Кальхаун настроился на то, что ему придется провести всю эту ночь в качестве часового. Мургатройд примостился рядом с ним. Все стихло.

Тишина, однако, не была абсолютной. Ночь на Мэрис III заполнили тихие, а порой и весьма резкие звуки. Со всех сторон, в том числе и сверху, что-то повизгивало, откуда-то доносились трели. Со стороны холмов слышалось подобие хрюканья, а внизу, судя по шуму, кто-то медленно перемещался с места на место. По характеру движения Кальхаун определил, что то была стая мелких животных, издававших при передвижении своеобразное ворчание.

Кальхаун обдумывал некоторые, не очень его вдохновлявшие гипотезы. У человека, которого он убил, оказались в кармане ключи от машины. Может быть, он приехал не один. И метод охоты на беглецов, оказавшийся для него неудачным, был наверняка хорошо отработан. Так что коллега захватчика вполне мог прийти навестить своего друга, поэтому необходимо быть все время настороже.

Тем временем следовало разобраться и с эпидемией. Самой вероятной оставалась идея синергетики. А что, если токсины — ядовитые производные от метаболизма двух различных типов бактерий — так комбинировались друг с другом, что от этого уменьшалась способность крови поглощать кислород, выделяя углекислый газ? В этом случае было бы крайне трудно выявить такую пару, учитывая симптоматику болезни. Но одна чистая культура ни в одном организме не могла бы вызвать эпидемию. Все они, взятые по отдельности, были бы безвредными, и лишь их комбинация могла бы оказаться опасной. А если бы такое произошло и кровь утратила свою способность переносить в организме кислород, то первым симптомом этого было бы нарастание лености ума. Чтобы выполнять надлежащим образом свои функции, мозг человека должен омываться кровью с высоким содержанием кислорода. Если его медленно и постепенно лишать кислорода, то появится симптоматика описанной беглецами болезни. В этом случае страдали бы и другие органы, но медленнее и не столь заметно. Кончилось бы все это тем, что человек попросту стал бы забывать даже принимать пищу. Кровь в его желудке еще способствовала бы процессу пищеварения и усвоения жиров, хотя и медленнее, чем обычно, но в мозгу все сильнее нарастали бы смятение и путаница. Человеку все стало бы казаться нечетким и расплывчатым, как в тумане. Он впал бы сначала в полубессознательное состояние, а затем и в кому, когда сознание полностью отключается и тело функционирует как ничего не производящая машина и только до исчерпания энергии. После чего человек умер бы.

Кальхаун попытался представить себе возможную синергетическую комбинацию, способную привести к тому, что кровь человека перестала бы выполнять свою функцию. Возможно, для этого потребовались бы лишь минимальные количества двойного яда, и она имела бы антивитаминное, антиферментное или какое-то другое действие…

Как бы то ни было, но оккупанты в городе были невосприимчивы к болезни. Очень даже возможно благодаря таким же антителам, которые выработал организм Мургатройда. Кто-то и где-то самым чудовищным образом использовал достижения медицинской науки для совершения ужаснейшего преступления. Но медицина, несмотря ни на что, остается наукой. Она познает законы Природы, а эти законы носят постоянный характер и работают в единстве друг с другом ради цели, которая и составляет смысл бытия Вселенной.

Кальхаун уловил какое-то движение на поляне. Он схватился за бластер, но тут же увидел того, кто двигался. Это был Ким Волпоул. Донельзя усталый, он, делая невероятные усилия, полз к тому месту, где находилась Хелен Джонс. Кальхаун услышал, как он, задыхаясь, спросил ее:

— Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, Ким, — ласково откликнулась девушка. — Я что-то не могу заснуть. Все спрашиваю себя, можем ли мы на что-то надеяться.

Ким промолчал.

— Если мы останемся в живых!.. — с жаром воскликнула девушка, но так и не закончила фразу.

Кальхауну захотелось заткнуть уши, так как это был абсолютно личный разговор. Но необходимо было оставаться начеку. Поэтому он кашлянул, давая понять, что все слышит.

Ким позвал его:

— Кальхаун?

— Да, это я, — ответил врач. — Если вам хочется поговорить, прошу вас, перейдите на шепот. Мне необходимо быть все время настороже, поскольку у убитого мною человека мог быть приятель, способный неожиданно появиться здесь и начать поиски напарника. Но у меня вопрос к вам. Если это искусственная эпидемия, то она должна была как-то начаться. Не опускался ли на планету какой-нибудь корабль дней за пятнадцать или за месяц до того, как заболели люди? Он мог прилететь откуда угодно.

— Нет, никакого корабля не было, — ответил Ким. — Я в этом уверен.

Кальхаун нахмурился. Нить его рассуждений казалась ему безукоризненной. Эпидемию кто-то занес сюда из другого места!

— Не может быть! — настаивал он. — Вспомните какой-нибудь корабль! Неважно откуда!

— Нет, никто не прилетал, — повторил Ким. — Мы уже три месяца не поддерживали ни с кем связи, когда разразилась эта эпидемия. А до этого сюда прибывали только корабли с Деттры, привозя людей, необходимое оборудование и тому подобное.

Кальхаун помрачнел. Нет, это невозможно. Вдруг раздался еле слышный голос Хелен. Ким о чем-то пошептался с ней, а затем сказал:

— Хелен напомнила мне, что однажды мы действительно слышали весьма странный грохот. Это случилось ночью, незадолго до начала эпидемии. Она не уверена, что это имеет какое-либо значение, но событие произошло в середине ночи, когда сияли звезды. Внезапно по небу через весь город прокатился гром. Это было за одну-две недели до начала эпидемии. Тогда грохот разбудил всех жителей города. Он стих за горизонтом, а метеослужба так и не нашла никакого объяснения этому явлению.

Кальхаун задумался. Мургатройд продолжал подремывать рядом. Вдруг врач щелкнул пальцами и громко воскликнул:

— Но это как раз то, что я искал! Именно таким и был их план! Я еще не знаю всех ответов, но мне не терпится задать кое-какие очень интересные вопросы. И кажется, что знай, где это надо сделать.

Он склонился над спящим Мургатройдом. Оттуда, где находились Ким Волпоул и девушка, доносился еле слышный шепот. Они говорили о вспыхнувшей надежде на выздоровление.

Кальхаун стал анализировать проблему так, как она теперь ему представлялась. Оставалось мало, даже крайне мало выживших из числа тех, кому по праву принадлежал этот город. Имелась также группа убийц — настоящих головорезов! — которые прибыли на планету, чтобы гарантировать уничтожение всех колонистов до последнего. Не было сомнений в том, что в состав экспедиции агрессоров входит микробиолог с громадным опытом и, возможно, даже блестящий ученый. Его присутствие необходимо, чтобы обеспечить успешное развитие эпидемии и проследить за абсолютной надежностью иммунитета у захватчиков для того, чтобы позднее эту планету могли освоить поселенцы из его мира. Нельзя было допустить каких-либо сбоев в обеспечении безопасности от эпидемии тех, кто был не с Деттры и кто намеревался поселиться здесь после уничтожения жителей. Требовалось абсолютно компетентное наблюдение за этим невообразимым и чудовищным похищением целого мира.

«Эпидемию, видимо, возбудила пара вирусов, — размышлял Кальхаун. — Скорее всего, их забросили сюда и распылили с помощью корабля, имевшего крылья и реактивные двигатели. Крылья были абсолютно необходимы, так как в его задачу входило не садиться на планету, а лишь пролететь из конца в конец над городом. Он, должно быть, разбросал капсулы культуры двойного вируса в замороженном виде, которые, спускаясь, растаяли и рассеялись, полностью накрыв город невидимой инфицирующей сетью. Затем корабль-самолет, вероятно, исчез за горизонтом и взлетел в космос на реактивной тяге. Крылья за пределами атмосферы ему не мешали, и он, скорее всего, вполне спокойно ушел затем в гиперпространство и вернулся на родную планету, ожидая результатов…»

Кальхаун почувствовал холодную ярость, намного более сильную, чем просто проявление человеческого гнева в любой форме. Действуя таким образом, определенная группа абсолютно аморальных людей могла бы превратиться в паразитов на других мирах. Они и в самом деле могли спокойно и безнаказанно захватить любую планету, уничтожив предварительно эпидемией ее жителей. Никто и не подумал бы эффективно протестовать, поскольку выкраденная таким образом планета была бы пригодна только для жизни агрессора. В этом контексте операция на Мэрис III могла быть всего лишь подготовительным этапом для реализации более широких планов. Планета-убийца могла бы распространить свою зловещую культуру по всей Галактике.

Но следовало учесть и еще два момента. Во-первых, в кого выродились бы сами захватчики и их цивилизация, пользуясь такими методами. Ясно, что ничего путного из них не вышло бы. В сущности, их участь была бы даже еще хуже судьбы тех народов, которые они уничтожали. Ну а во-вторых?

— Они могут успешно провести полевые испытания своей системы, — произнес сам для себя ледяным тоном Кальхаун, — но создадут при этом Межзвездной медслужбе лишь столь незначительную неприятность, как уничтожение одного из ее представителей — меня — и небольшого медкорабля. И не более того! Но они никогда не смогут широко применить свою систему, не уничтожив сначала саму Медслужбу. А уж это мне совсем не нравится!

Глава пятая

Физика в значительной мере сводится только к осмыслению уже давно наблюдаемых фактов. Давняя традиция наблюдения характерна и в отношении поведения человека, но история его осмысления началась совсем недавно. Например, взаимоотношения людей между собой подвластны законам других экологических систем. Однако человек чрезмерно полагает, что экологическую систему составляют только вещи и что система их функционирует через действия этих вещей. Однако невозможно, чтобы какая-либо часть экологической системы воздействовала на другие свои части без того, чтобы те в свою очередь не оказывали на нее влияние. Из этого делается исключительно нелепый, но удивительно типичный вывод о том, что индивид считает человеческое общение пассивным и неспособным на ответную реакцию. В заключение можно сказать, что индивид может делать все, что ему заблагорассудится, но что неизбежно в ответ последует реакция столь же энергичная, как и само действие, и так же предельно направленная кроме того, вероятность.

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Через час после восхода солнца запасы пищи в рюкзаке Кальхауна иссякли. Проснувшиеся беглецы почувствовали себя слабыми и изголодавшимися. Ритм их дыхания замедлился и стал нормальным, упорядочился пульс, ожили и заблестели глаза. Тем не менее они все еще находились в состоянии крайнего истощения из-за долгого недоедания. Теперь, однако, они это осознавали. В мозг снова стало поступать необходимое количество кислорода. Метаболизм вернулся к нормальному уровню, и они знали, что голодны.

Кальхаун выступил в роли повара. Он сходил за водой к источнику, о котором сообщила Хелен. Пока они посасывали сладкие таблетки, входившие в его рацион, и голодными глазами наблюдали за его действиями, он сварил суп из обезвоженных продуктов, которые взял в дорогу для Мургатройда и для себя. Он исходил из того, что именно с такого рода пищей легче всего справятся их желудки.

Он наблюдал, как они ели. Пожилые мужчина и женщина поглощали свои порции изящно, глядя друг на друга. Человек с густой черной бородой делал над собой огромное усилие, чтобы сдерживаться. Хелен кормила самого старого и наиболее слабого человека, временами сама глотая одну-две ложки. Ким Волпоул ел быстро, с задумчивым видом.

Постепенно Кальхаун скормил им все свои припасы, и к середине дня они весьма окрепли.

Кальхаун отозвал Кима в сторону.

— Ночью я подготовил еще одну порцию сыворотки, — сказал он. — Оставляю ее вам, равно как и шприц. Вам наверняка повстречаются другие беглецы. Всем членам вашей группы я ввел большие дозы, но впредь лучше проявлять умеренность. Попробуйте делать инъекции по полкубика. Может быть, вам удастся уменьшить и эту дозу.

— А как вы? — спросил Ким.

Кальхаун пожал плечами.

— У меня громадные полномочия, — сдержанно ответил он, — и если удастся заставить признать их, то они окажутся впечатляющими. Как сотрудник Медслужбы, я имею достаточно прав, чтобы взять под свою абсолютную ответственность борьбу в любой чрезвычайной ситуации. На этой планете эпидемия. Случай чрезвычайный, он вызван к тому же искусственным путем. Это вторая сторона дела. Инфицировавшие планету люди, исходя из успешного до сего времени хода реализации их планов, имеют основания считать себя способными овладеть любым другим миром на их вкус. А учитывая человеческую натуру, речь сейчас идет о самом чрезвычайном происшествии в санитарном деле за всю историю рода людского. И я обязан этим заняться.

— Но на планете находится корабль, полный вооруженных убийц, — предостерег Ким.

— Они меня мало заботят, — отмахнулся Кальхаун. — Моя цель — добраться до того, кто возглавляет эту операцию. Как я уже говорил, у него в резерве должны находиться возбудители других эпидемий. И очень даже возможно, что проделанное на этой планете является всего лишь маломасштабной опытной проверкой того, что призвано стать новой техникой завоевания.

— Но если эти головорезы вас поймают, то наверняка прикончат.

— Верно, — согласился Кальхаун. — Но число случайных событий, которые могут благоприятствовать мне, намного больше тех, что могут способствовать им. Я работаю во взаимодействии с природой, а они — против нее. В любом случае я как сотрудник Медслужбы обязан воспрепятствовать высадке любого экипажа на планету, где свирепствует, как это имеет место здесь, эпидемия, и должен установить эффективный карантин.

Его голос звучал бесстрастно. Ким Волпоул пристально разглядывал его.

— Вы хотите сказать, что попытаетесь задержать их?

— Да, я постараюсь это сделать, — просто заявил Кальхаун, — в соответствии с полномочиями, которые предоставлены мне в подобных случаях Медслужбой. Условия карантина очень жесткие.

— Но это кончится тем, что вы погибнете, — настаивал Ким.

Кальхаун проигнорировал это настойчивое предупреждение.

— Неприятель вышел на вас, — заметил он вместо ответа, — зная, что вы нуждаетесь в воде. Поэтому он, встретив ручей, пошел вдоль, отыскивая следы людей, приходивших к нему, чтобы утолить жажду. У источника имеются его следы, которые я обнаружил и здесь. В поисках других беглецов вы должны воспользоваться этим методом. Но постарайтесь не оставлять следов. Советую также достать любое возможное оружие. Конечно, современное. Можете взять себе бластер нашего гостя.

— Я думаю, — сжав зубы, промолвил Ким, — что нам удастся достать их в большом количестве. Если охотники из города выслеживают нас по местам водопоя, то я знаю, как нам достать оружие!

— Правильно, — поддержал его Кальхаун. — Теперь давайте поговорим о другом. Мургатройд выработал те антитела, которые вас вылечили. Обычно в таких случаях можно надеяться на то, что и ваши организмы в свою очередь произвели такие же антитела, раз инфекция была нейтрализована. В случае крайней необходимости вполне вероятно, что каждый из вас может передать эти антитела разумному числу других жертв эпидемии. Можете попытаться использовать жидкость, образующуюся в волдырях на коже. Очень часто в ней также содержатся антитела. Гарантировать не могу, но такое бывает.

Он замолчал. Ким Волпоул сдержанно заметил:

— И все же, как быть с вами? Не можем ли и мы чем-нибудь помочь?

— Я попрошу вас только об одном, — ответил Кальхаун. Он показал фотоснимки, сделанные из космоса с помощью телеобъектива. — В городе имеется лаборатория. Причем биохимическая. Покажите мне, где она расположена.

Волпоул подробно изложил все интересовавшие Кальхауна сведения. Тот согласно кивал головой. Ким пылко настаивал:

— Скажите все же, что мы могли бы сделать! Ведь мы восстановим свои силы и будем вооружены. Мы разыщем по ходу ручья место, где охотники оставляют свои машины, и захватим их. Мы действительно в состоянии помочь вам!

Кальхаун понимающе взглянул на него.

— Ладно. Если увидите приличных размеров столб дыма над городом и если к тому времени среди вас будет достаточно много восстановивших силы и притом располагающих соответствующим транспортом, можете поинтересоваться, что там происходит. Но будьте очень осторожны. Исключительно осторожны!

— Мы примчимся в город, как только заметим поданный вами знак, — с серьезным видом заявил Ким Волпоул. — Даже если нас будет не так уж много!

— Отлично, — согласился Кальхаун. В его намерения совсем не входило просить помощи у этих ослабленных и истощенных людей.

Кальхаун забросил за плечи теперь почти пустой рюкзак и покинул поляну, направившись к источнику. Вода в нем была прозрачной и холодной. Он пошел прямо по руслу ручья, а Мургатройд бежал по берегу, ибо не любил мочить лапы. Но когда растительность у воды стала совсем непроходимой, он жалобно запищал: «Чи! Чи!» — и Кальхаун посадил его на спину. Мургатройд остался этим очень доволен: он обожал путешествовать таким образом.

Через три километра встретилось другое обработанное поле. Кальхаун пересек его, раздвигая доходившие ему до плеч растения и шагая по бело-голубым цветам. Он по виду отнес эти растения к семейству пасленовых — белладонна до сих пор применялась в медицине — и смог точно определить их лишь тогда, когда обнаружил клубень. Тот весил около двух килограммов, но еще не созрел для употребления в пищу. Мургатройд даже не стал к нему прикасаться. Кальхаун, в довольно мрачном настроении размышляя о недостатках в специализированной подготовке космоврачей, подошел к концу обработанного поля, которое вывело его к автостраде. Естественно, новехонькой. Город, поля, дороги — вся инфраструктура цивилизованной жизни на этой планете была подготовлена для приезда поселенцев. Работа в этих целях была проделана огромная. Но Кальхауна больше интересовала сейчас машина, стоявшая на обочине шоссе рядом с небольшим мостиком, перекинутым через ручей.

Ключ, который он нашел в кармане убитого, отлично подошел к двери. Он забрался в машину и показал Мургатройду на место рядом с собой.

— Сами захватчики, Мургатройд, как и бывший хозяин этой машины, — заметил он, — большого значения не имеют. Это просто стервятники и мародеры. А грабить здесь нечего. Это их наверняка раздражает, вызывает чувство неудовлетворенности. С ними у нас не должно возникнуть много проблем. Кто меня беспокоит, так это человек, который, возможно, задумал это и, несомненно, руководит всей операцией, связанной с эпидемией. Вот с ним-то я и буду искать встречи.

Машина с Кальхауном за рулем катилась в направлении города.

Они проехали уже добрых тридцать километров, но не встретили ни души. Наконец перед ними предстал город. Кальхаун задумчиво рассматривал его, восхищаясь удивительной красотой. Пятьдесят поколений архитекторов из разных миров пытались различными вариантами сочетания камня и стали добиться совершенства, и столица Мэрис III приблизилась к нему. Великолепные белые башни соседствовали с низкими строениями, которые, казалось, утопали в покрывавшем поверхность зеленом ковре. Стройные мосты, изящно изогнутые автострады, уже разбитые парки. И лишь одно отсутствовало напрочь — однообразие.

Единственным исключением в этом царстве архитектурной изысканности была громадина посадочной энергорешетки. Она состояла из переплетавшихся между собой чудовищных стальных балок, обвитых в свою очередь сетью тонких, как паутина, медных проводов, причудливо изогнутых в соответствии с назначением решетки. Кальхаун увидел и корабль пришельцев. Он опустился в зоне решетки, трансформаторы которой Кальхаун взорвал при посадке. Возможно, захватчики сейчас работали над ее восстановлением. Их звездолет основательно вдавился в поверхность площадки, но на фоне гигантской решетки выглядел как игрушечный.

— Человек, который нам нужен, должен находиться в корабле, Мургатройд, — произнес Кальхаун. — У него, очевидно, герметически закрывающиеся внутренняя и внешняя двери, и он защищен бериллиево-стальными стенками в пятнадцать сантиметров толщиной. Проникнуть к нему будет не так-то просто. Но главарь должен испытывать беспокойство. Человек интеллектуального типа, пусть даже сбившийся с правильного пути, не может чувствовать себя непринужденно в стае хищников, в которой он вынужден жить. Считаю, что нам нужно добиться такого положения, когда он сам пригласит нас в свои апартаменты. Сделать это будет, однако, ой как нелегко.

«Чи!» — с сомнением в голосе произнес Мургатройд.

— И все же мы займемся именно этим, — заверил его Кальхаун. — В любом случае!

Он взял в руки фотографии. Ким Волпоул указал как само нужное ему место, так и маршрут, которым надлежало следовать. Он жил в городе в течение всего срока его строительства и знал здесь все, вплоть до сети служебных путей, которые находились под землей и не портили прекрасный внешний ансамбль.

— Захватчики, — пояснил Кальхаун тормалю, — должны с пренебрежением относиться к малопривлекательным служебным коммуникациям. Они рассматривают себя в качестве аристократов, поскольку посланы сюда в роли конквистадоров, хотя в сущности выполняют здесь функцию палачей. Хотел бы я знать, что за свинья верховодит в том мире, откуда они прибыли!

Он спрятал фотоснимки и поехал к городу. На окраине съехал с главной трассы в проезд, который вывел его в подобие каменного ложа, по которому проходила дорога для транспортировки в город сельскохозяйственной продукции. Она носила сугубо утилитарный характер, шла туннелями под парками и втягивалась в город совершенно незаметно. На своем пути шоссе пересекало множество специально устроенных площадок, загроможденных мусором, который по мере накопления вывозился на поля в качестве удобрения. Город был действительно превосходно спланирован.

Двигаясь по полускрытой и весьма извилистой служебной дороге, Кальхаун лишь один раз заметил другую машину, проскочившую вдали по длинному мосту, ажурно провисшему между двумя высокими башнями. По отношению к нему машина находилась очень высоко, и, уж конечно, никто из ее пассажиров не глядел на лишенные всякого интереса подъездные торговые пути.

Все произошло очень просто. Кальхаун остановил мобиль под террасами многоэтажного дома, вышел и открыл ворота. Потом загнал машину в еще ни разу никем не потревоженную глубину здания и закрыл вход.

Так, никем не замеченный, он оказался в центре города Было три часа пополудни, может быть, чуть позже.

Медик поднялся по очень чистой, новой лестнице и вышел в ту часть здания, которая предназначалась для горожан. Стеклянные стенки, когда кто-то проходил между ними, меняли свой цвет. Кальхаун даже не попытался воспользоваться эскалатором, а потащил Мургатройда к винтовой лестнице, которая была построена неизвестно на какой чрезвычайный случай. Кальхаун поднимался все выше и выше, внимательно осматривая все попадавшееся ему на пути.

На шестом этаже появились признаки того, что здесь кто-то побывал. Все остальные встречавшиеся до сих пор помещения были готовы к использованию, но их отличала первозданная, чуть припорошенная пылью чистота.

— Ну вот мы и на месте, — весело сказал Кальхаун.

Однако, открывая дверь, он держал в руках бластер. В лаборатории никого не было. Отыскивая необходимый ему шкафчик, Кальхаун с одобрением подумал, что учреждение прекрасно оснащено и находится в рабочем состоянии. Здесь горстка ученых, ожидавших прибытия поселенцев, положила свои жизни, безуспешно борясь с эпидемией. Кальхаун видел кюветы с выведенными ими культурами, теперь уже высохшими и погибшими. Лежал кем-то опрокинутый стул. Видимо, это произошло, когда лабораторию осматривали оккупанты в поисках оставшихся в живых.

Наконец он нашел нужный шкафчик и осмотрел его. Мургатройд внимательно наблюдал за ним блестящими глазками.

— Здесь хранятся препараты, которыми люди пользуются для лечения, — объяснил ему Кальхаун. — Практически все они — яды, если только не применяются особым образом! Вот здесь, Мургатройд, имеется большой набор спор патогенных организмов. Каждый из них имеет свое назначение. Есть тут и синтетические лекарства, которые происходят от ядов, обнаруженных еще на копьях дикарей. Все они великие помощники медицины. И, наконец, анестезирующие вещества. Они тоже яды. Именно на эту группу я и рассчитывал.

Он тщательно отобрал все, что ему было нужно: декстретил и полисульфат. Последний был обозначен как легко воспламеняющийся и представляющий опасность. Еще один препарат. На ярлыке была указана максимально допустимая доза его применения и даны названия веществ, которые могли бы служить противоядием. Мургатройд протянул свою лапку-ручонку: по примеру Кальхауна, отбиравшего нужные препараты, тормаль пытался ухватить все, что попадалось под руку.

Отбор препаратов завершился к заходу солнца. Кальхаун вместе с Мургатройдом спустился по винтовой лестнице в подземные этажи, где врач стал опять что-то настойчиво искать. В конце концов он обнаружил то, что ему было необходимо, — вихревой пистолет-распылитель, служивший для окраски любых предметов, в том числе и стен, путем рассеивания капелек краски в виде «дымовых колечек». Их диаметр в месте попадания можно было менять от двадцати пяти до девяноста сантиметров.

Кальхаун почистил пистолет-распылитель, проделав это очень тщательно. Затем заполнил его резервуар принесенным из лаборатории декстретилом. Пустые емкости спрятал.

— Этот способ, — сказал он, беря в руку пистолет-распылитель, — придумали для борьбы с разного рода беднягами, например с сумасбродами, таскающими в кармане бомбу. Поэтому-то и решили нейтрализовывать таких людей столь мягким образом.

Он осторожно ощупал свои заполненные карманы и одобрительно кивнул.

— А теперь отправимся на охоту вместе с этим пульверизатором необычных размеров, заряженным декстретилом. Есть у меня и полисульфат, и шприц, чтобы обслужить каждую из будущих жертв. Ничего особенного, а? Но если бы я рассчитывал на бластер, то ничего бы не получилось.

Он выглянул в окно, посмотрел на небо. На смену сумеркам надвигалась темнота. Кальхаун вернулся к воротам, выводившим на служебную дорогу. Выйдя наружу, он тщательно прикрыл их. Пешком, все время сверяясь со всеми возможными ориентирами по фотокартам, Кальхаун определил маршрут к энергорешетке. Именно там должен был находиться центр, руководящий действиями захватчиков.

Уже наступила ночь, когда он взобрался по служебной лестнице другого здания. Это был городской Центр связи. Пришельцы сразу же после посадки использовали его как ключевой элемент в организации «чистки» города от оставшихся в живых местных жителей. В нем должна была находиться вся информация о неполадках со связью у абонентов. При фиксировании вызова по соответствующему адресу направлялась группа ликвидаторов. Некоторые изолированные жители могли остаться в городе даже и после первой ночи, не заметив того, что произошло. И сейчас кто-то должен был дежурить в этом Центре, ожидая момента, когда какой-нибудь агонизирующий житель захочет перед смертью услышать человеческий голос.

Действительно, в Центре нес службу дежурный. Кальхаун увидел освещенную комнату и тихо приблизился к ней с пистолетом-распылителем в руке. За ним преданно следовал Мургатройд.

Около двери Кальхаун что-то наладил в своем любопытном оружии и бесшумно вошел. Человек клевал носом, сидя перед погасшим экраном. Когда Кальхаун проник в помещение, стражник поднял голову, зевнул, затем обернулся.

Кальхаун нажал на спуск пульверизатора. Но вместо «колечек» краски из него вырвался вихрь паров декстретила. Это анестезирующее вещество было впервые получено около двухсот лет тому назад на базе этилхлористого соединения. До сих пор оно оставалось непревзойденным по своему эффекту воздействия. Одно из его свойств состояло в том, что малейшей частицы распыленного декстретила хватало для того, чтобы человек рефлекторно открывал рот для вдоха. Вторым свойством было то, что как производное от этилхлористого соединения оно действовало беспрецедентно быстро.

Человек, сидевший у экрана, почувствовал запах декстретила, открыл рот и тут же без чувств свалился на пол.

Кальхаун выждал, пока рассеется дымок. Дело в том, что это вещество обладало еще одним почти уникальным свойством: оно было легче воздуха при нормальной температуре, поэтому немедленно взмыло кверху. Кальхаун, взяв шприц с полисульфатом, наклонился над бесчувственным телом дежурного. Этого было достаточно.

Он повернулся и пошел к выходу вместе с Мургатройдом, тащившимся за ним по пятам.

Выйдя из помещения, Кальхаун изрек:

— Строго между нами, коллегами, может быть, мне и не стоило делать этого, но я вступил в борьбу с эпидемией, представляющей опасность для общественного здоровья. Порой я вынужден прибегать к психологии, чтобы дополнить ею обычно применяемые в таких случаях средства. Сейчас возникла именно такая ситуация. В любом варианте этого человека хватятся быстрее, чем кого бы то ни было. У него такая работа, что сбой на этом участке будет обнаружен тут же.

«Чи?» — вопросительно подал голос Мургатройд.

— Нет, — добавил Кальхаун, — он не умрет. Ему уготована не такая судьба.

Снаружи стемнело. В Центре связи Кальхаун ни до чего не дотрагивался, чтобы не оставить следов своего присутствия. Когда он вышел из здания, то сгустилась уже настоящая ночь. Блестели звезды, но на пустых городских улицах, где не было света, стояла кромешная тьма. В воздухе, казалось, повисла какая-то пока еще неясная тревога. Кальхаун зашагал по улице, и Мургатройд, боявшийся темноты, чтобы увереннее себя чувствовать, ухватился за него своей пушистой лапкой-ручонкой.

Кальхаун продвигался очень тихо, а шаги Мургатройда вообще не были слышны. Этот еще не знавший жизни город вызывал у медика ужасное чувство. Спящая столица казалось странной, выплывшей из какой-то фантасмагории, которую не мог развеять даже свет на тех улицах, где он имелся. Любой город без жителей, погибших или покинувших его, нестерпимо печален. Но наихудшее впечатление вызывает город, который, собственно, никогда им и не был, а просто безжизненно простирался под звездным небом, потому что его жители не приехали, чтобы заселить его. Он казался неестественным, рожденным в чьем-то горячечном бреду.

Оккупанты, несомненно, чувствовали эту нервозную атмосферу страха. За доказательством не пришлось ходить далеко. Кальхаун услышал на одной из улиц легкий шум, который обычно сопровождает выпивку. Оказалось, что звуки исходили из освещенного окна на одной из длинных улиц, вдоль которой тянулись ввысь небоскребы. Стены небоскребов казались совершенно черными, а пробивавшаяся между ними узкая полоска звезд выглядела чем-то бесконечно далеким.

Выпивохи сбились в тесную кучу в маленьком помещении, которое они слишком ярко осветили, пытаясь тем самым создать видимость веселья. Со всех сторон их окружали только смерть и безмолвие, а посему они отчаянно шумели, взвинчивая свое веселье с помощью множества бутылок. Возможно, в состоянии обильного подпития иллюзию и можно было бы спутать с реальностью, но эти звуки в мрачном и пустынном городе ничего иного, кроме недоумения, не вызывали. Их хмельные песни звучали не веселее похоронного марша.

— Мы могли бы использовать и этих типов в наших целях, — задумчиво произнес Кальхаун, — но и\ слишком много.

Он пошел дальше. Теперь медик уже хорошо ориентировался по звездам и знал, что направляется к посадочной решетке. Он сделал все, чтобы дежурный на центральной станции связи перестал выполнять свои обязанности. Его тактика борьбы была скрупулезно продумана. Он привел оккупанта в бессознательное состояние парами декстретила и затем сделал ему инъекцию полисульфата. Это была нормальная комбинация, вроде той, которую практиковали много веков назад, смешивая сульфатмагнезию и эфир. Полисульфат был вспомогательным анестезирующим препаратом. Его никогда не применяли самостоятельно, потому что, если им усыпить человека, тот будет находиться в бессознательном состоянии в течение нескольких дней. В хирургии он применяется в таких количествах, которые, казалось, никак не влияли на человека, но с минимальной примесью декстретила усыпляли его на все время операции, после которой пациента можно было быстро разбудить. Он был более надежным и контролируемым, чем любой другой вид анестезирующих веществ.

Но Кальхаун перевернул этот процесс. Он привел в бессознательное состояние дежурного со станции с помощью паров декстретила, а затем ввел ему полисульфат, чтобы оно продолжалось шестьдесят или более часов. Когда дежурного найдут потерявшим сознание, это задаст остальным немало хлопот. Никому и в голову не придет, что это состояние явилось результатом действий противника. Все будут думать, что он впал в кому, а она являлась конечной стадией заболевания, презентацию которого они устроили на этой планете. Агрессоры разволнуются, полагая, что их коллега умирает от болезни, к которой они, согласно обещаниям, должны быть невосприимчивы. Среди оккупантов начнется паника, ожидание неминуемой смерти. Но более существенными последствиями окажется полная дезорганизация всей операции и абсолютное отчаяние, которые быстро охватят людей.

Рядом с освещенным окном хлопнула выходившая на темную и скорбную улицу дверь. Кто-то вывалился на улицу, затем еще один и, наконец, третий. Они шатаясь поковыляли, хрипло и нестройно голося заплетавшимися языками песню. Гулкое эхо создавало впечатление настоящего кошмара.

Кальхаун спрятался в проеме двери, дожидаясь, когда пьянчужки окажутся прямо перед ним. Они поддерживали друг друга, чтобы не упасть. Один изрыгал непристойную песню, а второй время от времени, фальшивя, подтягивал ему. Третий горячо против чего-то протестовал, потом остановился, и все трое начали торжественно спорить на какую-то только им понятную тему, покачиваясь при разговоре со значительным видом, свойственным подвыпившим людям.

Кальхаун поднял пистолет-распылитель и нажал на спусковой крючок. Невидимые «колечки» паров декстретила окутали трио. Люди пооткрывали рты и тут же попадали на землю. Кальхаун быстро проделал все остальное.

Из троих он оставил лежать на мостовой только одного, состояние которого очень напоминало кому, которая предшествовала смерти у беглецов из города. Единственным исключением было лишь то, что он не был так худ, как они. Кальхаун, взвалив на спину вторую жертву, зашагал к энергорешетке. За ним неподалеку ковылял и Мургатройд. Третий головорез в одном нижнем белье покоился в таком месте, где его могли бы обнаружить не ранее чем через день-два.

Глава шестая

Применение термина «игрок» неточно в тех случаях, когда человек использует счетные устройства или теорию вероятностей для того, чтобы произвести расчеты, которые обеспечивают ему благоприятный исход его действий в виде выигрыша. Еще более неточным было бы назвать «игроком» человека, который прибегает к жульничеству в игре. В этой ситуации человек устраняет из своих действий случай. Он не играет.

Настоящий игрок тот, кто идет на риск, не заботясь о случае он действует, повинуясь разуму, интуиции, предчувствию или предрассудку, не думая о вероятностях. Он не ведает, что случай, как и разум, участвует в определении результата любого действия. Под этим углом зрения настоящим игроком является преступник. Он всегда считает, что вероятность не вмешивается, что не может произойти никакого случайного события. Тем не менее до настоящего времени никакой статистический анализ преступления не доказал, что оно является деянием, на которое достаточно разумный человек мог бы рискнуть пойти. Эффект от чисто случайных событий может быть потрясающим.

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Все ночные звуки на планете Мэрис III порождало открытое пространство за городом. От зданий исходила только тишина. Там и сям между ними были разбиты парки, вдоль улиц встречались скверы. Но все равно город издавал лишь отдельные звуки, в то время как из полей во славу звезд лилась настоящая песня.

Кальхаун остановился со своей бесчувственной ношей. Застыл и Мургатройд. Врач не знал, сколько времени ему придется ждать, пока будет обнаружено отсутствие на рабочем месте оперативного дежурного Центра связи и начнется выяснение причин случившегося. Но независимо от этого он был уверен в том, что, как только захватчики наткнутся на коллегу в стадии комы, характерной для той болезни, от которой агрессоры должны были быть вакцинированы, события будут развиваться по задуманному им плану. Этого человека обязательно доставят к микробиологу: ведь в его обязанности входило знать все, что относится к эпидемии. Можно было предположить, что только самые квалифицированные специалисты из всех, кто работал над концепцией эпидемии на чужой планете, заслужили доверие, необходимое для проведения первого эксперимента. Вполне могло случиться и так, что микробиолог, о котором шла речь, и был тем человеком, который задумал всю эту синергетическую комбинацию. Он должен был быть здесь. Он обязан был иметь в своем распоряжении оснащение ультрасовременной лаборатории, причем в самом корабле, которое могло ему понадобиться в случае необходимости. И дежурный из Центра связи будет доставлен именно к нему.

Кальхаун выжидал, стоя в тени одной из громадных опор энергорешетки. Мургатройд держался около него. Тормаль обычно бывал активен днем, а темнота пугала его. И если в этом случае поблизости не было Кальхауна, зверек начинал хныкать.

Прямо над ними уходили ввысь тяжелые арки посадочной решетки. Она могла обслуживать пассажирские космические корабли с массой в двадцать тысяч тонн и даже более и была задумана для обеспечения коммерческого звездоплавания во всем освоенном человеком мире. За ней на фоне звезд вырисовывался город. Здание командного пункта, из которого управлялась энергорешетка, располагалось на площадке в полгектара недалеко от того места, где ожидал развития событий Кальхаун. Его глаза свыклись с темнотой, и он мог различать слабый свет: это отсвечивали вдали окна. Он находился примерно в сотне метров от гигантского шарообразного корабля, доставившего на планету захватчиков для осуществления задуманной ими бойни.

Все было спокойно, за исключением воспевавших хвалу небесам хора миллиардов тварей, создававших довольно заметный звуковой фон. Иногда Кальхаун различал в нем неспешные трубные звуки, похожие на басы нижнего регистра органа. Порой раздавались плавные трели, которые могли принадлежать каким-нибудь птицам, млекопитающим или рептилиям. В перерывах между ними слышались щебетание и прерывистый мелодичный свист, видимо, от гулявшего по вершинам деревьев ветра.

Кальхаун привык ждать. Все звенья головоломки теперь выстроились у него в сознании в логическую цепочку. Он понял не только то, что произошло в этом мире, но и то, что могло случиться в любом другом, если эксперимент с эпидемией здесь пройдет успешно.

Планета Мэрис III должна была стать филиалом давно заселенной Деттры-2. Предполагалось, что интересы и традиции обоих миров будут тесно переплетаться между собой. Общие предки и истоки культуры развились бы в единство связей двух цивилизаций. Более древняя культура возвела город, разбила поля, подготовила всю инфраструктуру на Мэрис III для полумиллиона своих самых отважных сыновей. По прибытии сюда они должны были войти во владение этим миром и с энтузиазмом начать развивать его по образу и подобию планеты-матери. Через какое-то время новожители с гордостью начали бы отдавать то, что получили от нее вначале, и с еще большей гордостью начали бы готовиться к приему все возрастающего потока новых переселенцев с перенаселенной Деттры-2.

Все это отвечало законам природы, которые не только определяют бег миров вокруг их солнц, но диктуют также и то, что разумно, подходяще и показано человечеству. Но люди не обязательно следуют законам природы. Их нельзя изменить, но можно проявить к ним неуважение. И где-то во Вселенной появился мир или по меньшей мере правительство какой-то планеты, которое попыталось пренебречь этими законами, являющимися, как в этом твердо был уверен Кальхаун, фундаментальными.

В безбрежном космосе даже преступление следовало рассматривать очень конкретно. Ради него могли пойти на нарушение законов природы. Например, если построить космический корабль с крыльями, то в обычных условиях для космоса это никакого значения не имело бы и, более того, оказалось бы просто бесполезным делом. Но если кто-то задумал по-настоящему грандиозное преступление, то подобный корабль можно было бы создать для вполне определенной цели: воспользоваться крыльями для облета по воздуху ничего не подозревавшей планеты другого мира.

В этом случае один из таких крылатых космических кораблей, задействовав реактивные моторы и выступая в роли обычного самолета, мог бы сбросить на намеченный объект замороженные капсулы с возбудителями эпидемии. Он мог бы выбрать для этих целей место, откуда в сторону юрода дул ветер. Он мог бы рассчитать высоту полета, при которой произошло бы оптимальное насыщение невидимыми и смертоносными источниками болезни площади во много квадратных километров. Далее корабль мог бы, удаляясь от места выброса капсул и поднимаясь все выше и выше, покинуть зону плотного воздушного пространства планеты и, выйдя в космос, опять переключиться на двигатель, используемый для межпланетных перелетов. А на базу он вообще вернулся бы через гиперпространство.

Именно так все и произошло. На еще не заселенный жителями город были сброшены в большом количестве ничтожной величины вирусы, наличие которых мог обнаружить только электронный микроскоп, но и он не отличил бы их от других, весьма схожих с ними микроорганизмов. И тем не менее они несли с собой смерть. Не сами по себе. Каждый из двух типов вирусов, взятый в отдельности, мог возбудить лишь банальную инфекцию. Но вместе они создали такой токсин, который лишал человеческую кровь ее способности переносить кислород. В некотором смысле эффект был таким же, как при угаре от углекислого газа. С той лишь разницей, что в данном случае недостатком кислорода умерщвляли хладнокровно и целеустремленно.

А в этом уже ничего естественного не было. Нашлись люди, которые задумали и саму эпидемию, и способы ее распространения. И они осуществили свои планы. В мире, где по безоблачному небу прокатились раскаты грома, погибли люди. А к концу эпидемии прибыл контрольный корабль для того, чтобы воочию убедиться в том, что на Мэрис III произошло самое худшее. Его пассажиры знали, что их эпидемия коснуться не могла. Они уничтожили тех немногих оставшихся в живых, которых смогли обнаружить в городе. На других же, бежавших в сельскую местность, устроили охоту.

Теперь они поджидали прибытия своих сородичей, чтобы оккупировать уже готовенькую, с прекрасной инфраструктурой планету. Когда появятся корабли с Деттры-2, захватчики откажут им в посадке. В принципе они могут даже разрешить им сесть, чтобы те погибли от вируса. Все равно после проведенной акции Мэрис III оказалась бесполезной для тех, кто готовил планету для себя. И отныне только те, кто уничтожил первых ее поселенцев, могли осваивать планету. Потому что колонистов с этой преступной планеты-агрессора можно будет вакцинировать против эпидемии, которую их главари предварительно развязали здесь. Они, как и прибывшие до них головорезы, смогли бы тогда чувствовать себя на Мэрис III спокойно и успешно обживать ее. В известном смысле эту операцию можно было даже считать блестящей.

Кальхаун заскрипел зубами. Он сумел увидеть и другой аспект возможного развития событий. Люди, способные на подобные преступления, могли пойти дальше. Причем намного. Та картина, которую он нарисовал себе, выглядела как невинная забава по сравнению с тем, что последовало бы затем.

В городе замелькали огоньки. Кальхаун, вытянувшись, внимательно наблюдал за ними. По автостраде мчался грузовик, освещая дорогу включенными фарами. Он на мгновение исчез, затерявшись между зданиями, потом появился снова. Пересек длинный мост и опять пропал, чтобы тут же вынырнуть вновь. Он приближался, и наконец свет его фар ослепил Кальхауна. Кто-то весьма нервно вел грузовик прямо по траве газона, окружавшего энергорешетку, к огромному зданию, где размещались трансформаторы и блок управления.

Машина резко затормозила, но фары остались включенными. Из грузовика выскочили люди и побежали к командному пункту. Голосов не было слышно из-за хора ночных тварей. Через несколько минут из здания высыпали другие захватчики и обступили машину. Затем грузовик снова тронулся в путь, дергаясь на неровностях травяного покрова, в направлении к стоявшему на площадке космическому кораблю.

Он остановился примерно в ста метрах от того места, где прятался Кальхаун. Свет фар отражался от корпуса корабля из серебристого металла. Какой-то человек громко закричал, обращаясь в сторону звездолета:

— Откройте! Откройте же! Случилось нечто важное! Заболел человек! Это похоже на эпидемию!

Корабль молчал. Человек закричал снова. Другой начал колотить по толстой металлической стенке входного шлюза.

Внезапно из внешних динамиков раздался голос: «Что такое? Что случилось?»

Люди стали наперебой что-то объяснять ему, пока чей-то командный голос не приказал им замолчать. Он четко доложил о том, что Кальхаун мог бы изложить в письменном виде задолго до того, как услышал его слова. Дежурный в городском Центре связи перестал обеспечивать вызовы, поступавшие из различных занятых оккупантами мест. Начали выяснять, в чем дело, и обнаружили его близ экранов в бессознательном состоянии. По всем признакам его поразило заболевание местных жителей. Было такое впечатление, что сделанные ему прививки не дали эффекта.

Из внешних динамиков вновь раздался голос: «Вздор! Давайте его сюда!»

Мгновение спустя дверь входного шлюза выдвинулась и спустилась вниз, образовав трап, соединивший площадку с входной камерой. Сгрудившись внизу, люди вытащили из грузовика неподвижное тело. Они практически волоком подняли его по трапу. Кальхаун увидел, как открылась внутренняя дверь и человека затащили в корабль.

На время все замерло, но в поле зрения Кальхауна попал человек, который после всего этого старательно отряхивал руками свою униформу. Похоже, его охватил истерический страх заразиться от контакта со своим бесчувственным земляком.

Потом появился другой. Вышли остальные. Чей-то резкий голос решительно произнес:

— Он обязан выяснить, в чем дело. Нам же сделаны прививки. Все должно идти своим чередом. Может, дежурный просто упал в обморок или с ним случилось что-то в этом роде. Не будем паниковать и считать, что он умирает. Возвращайтесь все на свои рабочие места! На всякий случай я проведу сейчас общую перекличку!

Слушая его, Кальхаун испытывал удовлетворение. Внутренняя дверь входного шлюза оставалась закрытой, но внешняя, выдвинувшаяся как трап, оставалась внизу, сохраняя возможность доступа на борт корабля. Машина, переваливаясь на рытвинах, отъехала, остановилась у здания командного пункта, высадив нескольких пассажиров, а затем ушла по автостраде, по которой прибыла.

— Состояние нашего пациента, — уверенно сказал Кальхаун Мургатройду, — вызвало у них тревогу. Правда, они еще надеются, что это всего лишь несчастный случай. Увидим. Сейчас их командир объявит общую перекличку. По ее окончании обнаружат нечто такое, что взволнует всех.

«Чи!» — согласился с ним Мургатройд.

Снова установились тишина и спокойствие, прерываемые лишь загородным концертом коренных обитателей планеты в честь звезд. Но теперь в этом хоре звуков, казалось, время от времени возникала дробь барабанов.

Прошло с полчаса, прежде чем у командного пункта мелькнул свет, как будто кто-то приоткрыл дверь. Спустя несколько минут появилось движущееся светлое пятно, затем оно исчезло и показалось снова. А далее все произошло точно так же, как и в первый раз.

— Ага! — с удовлетворением отметил Кальхаун. — Ясно, что они обнаружили человека, которого мы оставили на улице. Сообщили об этом. Вполне возможно, что проинформировали и об исчезновении еще двоих — один из них сейчас находится рядом с тобой, Мургатройд. Теперь они, должно быть, слегка сбиты с толку.

Машина пересекла центр площадки, на которой располагалась посадочная решетка, и затормозила. Прибывшие на ней тут же подбежали к звездолету, дверь которого оставалась открытой. Чей-то грубый голос сокрушенно выкрикнул:

— Эй, появился еще один! Сейчас поднимем его на борт!

По динамику довольно раздраженно ответили: «Очень хорошо. Но первый пострадал совсем не от эпидемии! У него нормальный обмен веществ. Никакого заражения не было!»

— Но ведь нашли еще одного точно в таком же состоянии!

Люди поволокли бесчувственное тело по трапу. Через несколько минут они спустились обратно.

— Ему не удалось разбудить первого, — взволнованно сказал кто-то. — Если это не болезнь, то что?

— Но он сказал, что зараза здесь ни при чем.

— Раз он так сказал, значит, ее и в самом деле не было, — оборвал его властный голос. — Он знает, что говорит. Ведь именно он разработал все, что связано с этой эпидемией!

Стоя за гигантской стойкой посадочной решетки, Кальхаун спокойно отметил для себя: «Вот так-то!»

— Но давайте все же разберемся, — продолжал напуганный голос. — Когда мы прибыли сюда, в городе еще работали местные медики. Может быть, кому-то из них удалось скрыться и… рассеять кругом возбудителей болезни, чтобы покончить с нами…

Командный голос рыкнул снова. Затем все слилось в беспорядочный гул. Захватчики были обеспокоены, они испытывали страх. Не будь этих двух случаев, им бы и в голову не пришло подозревать кого-то в умышленном распространении болезни среди них. Они прибыли на планету, чтобы убедиться в эффективности последствий заражения, в сути вопроса они не очень разбирались. Просто они хотели извлечь выгоду из ситуации, которая до этого складывалась целиком в их пользу. Теперь же независимо от того, что именно случилось, они почувствовали собственную уязвимость. Им представлялось вполне вероятным, что речь шла о той же самой эпидемии, в их неуязвимости для которой заверяли шефы. И некоторых уже начала бить дрожь.

Грузовик отъехал от корабля. Он долго еще стоял у командного пункта. Судя по всему, там разгорелась нешуточная дискуссия. До Кальхауна доносились приглушенные и искаженные расстоянием голоса. Машина опять отъехала.

Кальхаун обождал еще двадцать минут. Они показались ему целой вечностью. Затем он подхватил человека, сознание которого вырубил у дома, где тот находился в шумной компании загулявших пришельцев, и взвалил его себе на плечи. Поверх своей одежды он напялил униформу своей третьей жертвы.

— А сейчас мы запросимся на борт корабля и в лабораторию, Мургатройд. Вперед!

Кальхаун направился к звездолету. По мере того как он подходил, тот как бы увеличивался в размерах. Внешняя дверь была по-прежнему выдвинута вниз, образуя трап. Он поднялся по ней до шлюзовой камеры и громко постучал кулаком в дверь, прокричав:

— Эй! Появился уже третий человек! Он, как и остальные, без чувств! Что мне с ним делать?

В стены шлюзовой камеры были, видимо, вмонтированы микрофоны, точно так же, как и где-то вне корабля. Но отсюда его голос едва ли могли услышать в командном пункте. Говорить тише было нельзя, так как тогда ему могли не поверить. Кальхаун напустил на себя крайне взволнованный вид.

— Вы слышите? Я доставил еще одного, и тоже в бессознательном состоянии!

Разъяренный голос с металлическими нотами приказал:

— Подождите!

Кальхаун повиновался. В ситуации, когда два бесчувственных человека были привезены сюда по отдельности двумя группами людей, причем во второй раз более напуганными, было весьма вероятно, что с третьим явится уже не взволнованная толпа. Более подходил вариант, когда подвергнуться уже предполагавшемуся всеми заражению рискнет одиночка.

За внутренней дверью шлюзовой камеры послышались шаги. Она открылась, и раздался сиплый голос:

— Внесите его!

Человек, открывший внутреннюю дверь, повернулся спиной. Кальхаун последовал за ним, под его ногами семенил перепуганный Мургатройд. Дверь закрылась. Человек, одетый в белый лабораторный халат, ковылял впереди. Он заметно хромал и не отличался хорошей фигурой.

Кальхаун прикрывал безвольным телом оккупанта свой пистолет-распылитель. Его применение в качестве оружия пока вполне себя оправдывало. Кальхаун продолжал идти за человеком, настороженно прислушиваясь и пытаясь по звукам определить, есть ли кто-нибудь еще на корабле. Теперь, увидев воочию перед собой руководителя программы уничтожения подлинных хозяев Мэрис III, медик мог вполне обоснованно считать это маловероятным.

Странный тип, который шел впереди, принадлежал к особой категории людей. Есть люди, которые, не обладая хорошими внешними данными, воспринимают этот недостаток мужественно и вырастают в достойных деятелей. Но далеко не все. Иные озлобляются и начинают бунтовать.

Уже поняв, что вышагивавший перед ним человек весь свой интеллект, мастерство и тяжелейший труд потратил на то, чтобы разработать метод массового истребления себе подобных, Кальхаун чувствовал, что в состоянии хоть сейчас написать его биографию. Над ним наверняка все время потешались из-за его внешности. И он терпеть не мог этот сброд, не желавший замечать в нем ничего другого, кроме малопривлекательной наружности. Его обуревали грандиозные мечты о завоевании такого рода власти, когда он мог бы расправиться со всеми, кому завидовал и кого всю жизнь ненавидел. В конечном счете он взлелеял планы мести всему космосу, который им пренебрег, и свою буйную энергию, достойную лучшего применения, направил на достижение именно этой цели. Он приучил себя к необыкновенному терпению, к невероятному для нормального человека восприятию смерти. Его планы со временем становились все более грандиозными. Субъект, хромавший перед ним, не пожелал следовать законам природы, которые требуют проявления мужества. Он выбрал ненависть, и неизбежным следствием этого стало состояние постоянной и глубокой ущербности.

Они вошли в лабораторию. Мургатройд обрадовался: все кругом было залито ярким светом. Блестящие инструменты были ему хорошо знакомы. Даже запах этой прекрасно оснащенной биологической лаборатории приободрял его. Весьма довольный сменой обстановки, он воскликнул: «Чи-чи-чи!»

Человек, идущий впереди, резко обернулся. Зрачки его черных глаз расширились. Кальхаун мгновенно сбросил свою ношу на пол, из-под напяленной одежды показалась униформа Медслужбы.

— Очень сожалею, — вкрадчиво произнес Кальхаун, — но вынужден вас арестовать по обвинению в нарушении основополагающих принципов общественного здоровья. Планирование и реализация смертельной эпидемии, во всяком случае, относятся к этой категории.

Хозяин звездолета крутанулся, что-то схватил на лету и бросился на Кальхауна. Он безуспешно попытался вонзить в него скальпель — единственное смертоносное оружие, находившееся в его распоряжении.

Но Кальхаун уже нажал на спусковой механизм своего пистолета, изначально предназначавшегося для покраски стен. И вырвавшиеся из ствола невидимые глазу пары декстретила вновь доказали свою эффективность.

Глава седьмая

В самом реальном смысле слова все мотивы поступков и удовлетворение потребностей человека носят субъективный характер. Все мы в конечном счете живем тем, что происходит внутри нашей черепной коробки. Человек может сделать что-то, к чему он стремится, а потом с удовольствием наблюдать за последствиями. В сущности, это удовольствие носит субъективный характер, но оно напрямую связано с действительностью и с окружающим его объективным Космосом. Однако имеется тип людей с ультрасубъективными мотивацией и чувством удовлетворения от своих дел, и они представляют большой интерес для изучения поведения человека. Многие индивиды находят наивысшее наслаждение в том, чтобы полюбоваться собой в любом конкретном контексте. Эти лица, судя по всему, находят полное удовлетворение в драматическом жесте, в широко декларированном стремлении или в простой претензии на нечто значительное, мудрое или представляющее ценность. Об объективных результатах своих поступков или претензий они задумываются редко. А ведь зачастую большие лишения, страдания и даже смертельные исходы вызываются человеком, который с удовольствием любуется тяжкой драмой своего поведения и даже не помышляет о тех последствиях, к которым оно может привести для других.

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Кальхаун обезвредил преступника, спеленав полосками разорванной на куски униформы своей третьей жертвы. Проделал он это очень старательно. Сначала привязал пленника к креслу, а затем обмотал его этими обрывками одежды, превратив в кокон. После этого Кальхаун приступил к осмотру лаборатории.

Мургатройд шел за ним буквально след в след. В своей основной части оборудование было знакомо медику. Стояли кюветы с культурами, оптические и электронные микроскопы, автоклавы, иррадиционные приборы, лежали пипетки и инструменты для микроанализа, виднелись сосуды-термостаты, в которых можно было содержать культуры при температуре с отступлением от нужной максимум в сотую долю градуса. Мургатройд в этой обстановке чувствовал себя как дома

Покончив с этим делом, Кальхаун вернулся к хозяину этой чудо-лаборатории.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился он со всей возможной в этих условиях деликатностью. — Меня очень заинтересовала ваша работа. Видите ли, я представитель Медслужбы. Прибыл на эту планету для банального инспектирования санитарно-эпидемиологической обстановки. Но когда я запросил координаты для посадки, кто-то попытался меня уничтожить. Было бы умнее разрешить мне сесть, а затем ликвидировать при выходе из корабля. Другое решение оказалось, как это сейчас очевидно, более драматичным

Черные, как бусинки, глаза пристально изучали Кальхауна. Их выражение время от времени заметно менялось. В какой-то миг в них полыхнуло пламя гнева сродни сумасшествию. Затем проглянула хитрость, тут же уступив место животному страху.

Кальхаун продолжал говорить как бы без особого интереса:

— Я сомневаюсь, что наш с вами разговор сейчас что-либо даст. Придется подождать, пока я проанализирую ситуацию. Итак, я нахожусь внутри корабля. Представляется, что, кроме вас, здесь нет никого, кто был бы в состоянии вызвать неприятности. Два типа, которых — ах, как интересно! — ваша группа чистильщиков притащила сюда, останутся в этом состоянии еще несколько дней. — Он добавил, как бы поясняя: — Это полисульфат в лошадиной дозе. Настолько простое решение, что, как я подумал, оно даже не придет вам в голову. Я привел их в бесчувственное состояние для создания ситуации, при которой вы впустили бы меня сюда вместе с третьим «больным».

Человек, к которому обращался Кальхаун, забинтованный так, что чем-то даже напоминал мумию, издал невнятные звуки. Скрежет зубов сменили клокочущие стоны ярости и унижения.

— Вы сейчас находитесь в состоянии эмоционального шока, — продолжал Кальхаун. — Думаю, что частично оно соответствует действительности, но частично вы притворяетесь. Дам вам возможность справиться с этим самому. Со своей стороны хочу кое-что узнать. Думаю, вы пойдете мне навстречу. Право решать, как поступить, я и на этот раз оставлю исключительно за вами.

И он прошел в лабораторию. К своему пленнику он не испытывал ничего, кроме чувства омерзения. По правде говоря, он верил, что этот человечек действительно эмоционально потрясен тем, что его так ловко провели и захватили. Но частично этот шок был все же вызвав и гневом, столь же ужасным, как и безумие. Кальхаун холодно подумал, что для того, кто оказался способен принять решение об эпидемии и всецело жить этим, сама мысль о том, что его взяли в плен и имели теперь возможность при желании вдоволь над ним поиздеваться, могла привести либо к смерти, либо к сумасшествию. Правда, измываться над ним он не собирался.

Кальхаун осмотрел корабль, определил его тип, конструкцию, место изготовления. Он четко представил себе, что потребуется сделать, чтобы превратить его в безжизненную, никому не нужную груду металла, а затем вернулся в лабораторию.

Преступник, абсолютно измотанный, дышал тяжело и прерывисто. В некоторых местах связывавшие его узлы несколько ослабли. Кальхаун, сохраняя полное спокойствие, заботливо подтянул их. Человек вылил на него ушат истерических выкриков и непристойных проклятий.

— Валяйте! — невозмутимо отреагировал Кальхаун. — Сначала исторгните из себя все сумасшествие, а затем поговорим.

Он уже собирался снова уйти в лабораторию, когда в динамике раздался голос. Кальхаун быстро разыскал микрофон, служивший для ответа. Он отключил его, как только узник попытался выкрикнуть какие-то распоряжения.

«Так вы что-нибудь выяснили? — неслось из динамика. В голосе слышался страх. — Вы разобрались в том, что случилось с этими парнями? При проверке выяснилось отсутствие еще двоих. Поднимается паника. Люди считают, что какой-то местный врач распространяет эпидемию!»

Кальхаун передернул плечами. Голос поступал снаружи. В нем чувствовались командные нотки, но уже не те, что раньше. Сейчас в нем проскальзывала скорее большая обеспокоенность. Не получив ответа, незнакомец повторил запрос. Затем, после небольшой паузы, сделал ото в третий раз. Теперь голос почти умолял дать разъяснения, но с выключенным микрофоном никакого ответа, естественно, не могло быть. Кальхаун внимательно вслушивался в этот властный тембр, видимо, говорил командир оперативников-головорезов. По мере того как становилось ясно, что его просьбы игнорировались, в нем, несомненно, росла обида. Затем голос стих, напоследок немного задрожав, то ли от гнева, то ли от страха. Возможно, от того и другого вместе.

— Как видите, ваша популярность падает, — прокомментировал ситуацию Кальхаун. Ставя на место выключенный микрофон, он обратил внимание на космоприемник рядом с усилителем и заметил: — Гм… Значит, нет доверия… даже командиру. Захотели иметь собственную рацию… Ну что же, вполне типичный случай!

Человек, сверху донизу в полосках стягивавших его жгутов и с вытаращенными глазами, вдруг заговорил с холодной ясностью:

— Чего вы добиваетесь?

— Информации, — ответил Кальхаун.

— Для себя? На что вы претендуете? Я могу одарить вас всем, чем пожелаете! — заявил он, пылая полусумасшедшими черными глазами. — Я могу дать все, что вы в силах вообразить! Богатство большее, чем в самых смелых мечтах.

Кальхаун сел, небрежно облокотившись о ручки кресла.

— Продолжаю слушать, — заметил он. — Но судя по всему, вы всего лишь технический распорядитель проводящейся здесь операции. А она не слишком крупная по размаху. Подумаешь — уничтожить что-то около тысячи человек. Вы явно выполняете чей-то приказ. Посему непонятно, как вы собираетесь одарить меня чем-нибудь существенным?

— Это… — пленник разразился проклятиями. — Это всего лишь пробный шар, малый эксперимент! Освободите меня, дайте возможность закончить его, и я смогу предоставить в ваше полное распоряжение целый мир. Я сделаю из вас короля этой планеты! У вас будут миллионы рабов! Сотни, даже тысячи женщин — только пожелайте!

Кальхаун заметил безразличным тоном:

— Неужели вы считаете, что я поверю в это, не зная деталей?

Черные глаза метнули молнии. Усилием воли, столь же могучим, как и его гнев, микробиолог взял себя в руки. Однако спокойствия он так и не обрел. Всякий раз, когда он пытался и не мог, будучи связанным, сделать убеждающий жест, его бешенство доходило до пароксизма. Унижение, которое он чувствовал в этой ситуации, доводило его до исступления и перехватывало горло. Но в паузах между этими состояниями он говорил с потрясающей убедительностью, сообщая такие подробности, которые свидетельствовали о наличии плана, разработанного с удивительной тщательностью. Это был его план. Он сумел убедить правительство планеты провести эксперимент. Ведь он был так нужен ему! После этих испытаний у него появилась бы безграничная власть! Пленник пытался соблазнить Кальхауна всем, что сулило богатство, обладало притягательностью и внешне неотразимой силой. В сущности, всю свою силу убеждения он тратил на то, чтобы купить его.

Это было более чем ужасно.

Сначала он дал достаточно детальные разъяснения, чтобы человек Медслужбы смог сам убедиться в том, что замысел был вполне реален и беспроигрышен.

Как и подозревал Кальхаун, агрессия против Мэрис III была всего лишь контрольной проверкой нового способа ведения войны и захвата других планет. Для эксперимента выбрали планету, которая пока еще была слабо заселена. Мэрис III должна была послужить полигоном для испытания новой и неодолимой формы завоевания. Эпидемия! Она была вызвана искусственно путем рассеивания, как при дожде, возбудителей над ее главным и пока единственным городом. Это произошло ночью, так что жители ничего не заметили. Они начали умирать один за другим, но все еще не представляли себе, почему наступала смерть, чем она была вызвана, когда произошло инфицирование. И погибли!

Кальхаун согласно кивал. Это необычное фразерство не произвело на него никакого впечатления. Рассказ мог показаться внушающим доверие лишь тому, кто не понимал, каким способом произошло инфицирование, что это была за болезнь, как добились того, что ее невозможно было обнаружить обычными микробиологическими методами.

Но пленник вошел в раж и продолжал разглагольствовать. Тон его стал заискивающим, хватал за душу, был в высшей степени убедительным.

Как только Мэрис III была бы захвачена колонистами того мира, который развязал эпидемию, изменить что-либо стало бы невозможным. Деттра-2 никогда бы уже не смогла высадить в городе своих людей. Все поселенцы умерли бы от болезни. Выжило бы лишь население, захватившее планету. В дальнейшем Мэрис III принадлежала бы тем, кто посеял здесь смерть. Колонистов, как и группу захвата, надежно страховали прививки против этой болезни.

— Но сейчас они уже не чувствуют себя столь счастливыми, как раньше, — съязвил Кальхаун.

Микробиолог облизал сухие губы и продолжал витийствовать. В его глазах стоял отблеск смерти, хотя голос оставался спокойно-убеждающим, соблазняющим и излучал какую-то гипнотическую силу.

— Но Мэрис III, — говорил он. — была не более чем репетицией. Как только здесь была бы доказана действенность примененного метода, началось бы завоевание других миров, и не обязательно таких же необустроенных, как эта планета. Были бы совершены диверсии с бактериями и на старых, хорошо укоренившихся планетах. Их медики не смогли бы справиться с этими болезнями, и тогда прибыли бы корабли из того мира, который отточил эту технику на Мэрис III. Их экипажи могли бы положить конец эпидемиям, доказали бы свою эффективность! А взамен предложили бы продать жизнь обитателей этих умирающих миров за вполне определенную цену.

— Но это уже не профессионально, — сказал Кальхаун, — хотя и могло бы оказаться выгодным делом.

Подлинной ценой было бы полное подчинение этих миров захватчикам. Это соответствовало бы низведению жителей до уровня рабов. Те, кто отвергли бы эти требования, просто погибли бы.

— Но, — вставил Кальхаун, — впоследствии они могли бы каким-то образом сбросить навязанное им рабство.

Человек улыбнулся, хотя выражение его глаз при этом не изменилось. Он достаточно убедительно объяснил, что восстания на покоренных планетах не имели бы никакого значения. Против любого вызова оккупантам они всегда выставляли бы новую эпидемию. Вариантов ее разработано немало, штаммы готовы к использованию. Эпидемии послужили бы созданию новой межзвездной империи, в которой любой бунт оказался бы формой самоубийства. Ни один из завоеванных народов не смог бы освободиться от этого чудовищного ига. Ни одна из намеченных для захвата планет не смогла бы оказать достойного сопротивления. Таких покоренных миров появились бы десятки и сотни, и всеми ими управляли бы такие люди, как Кальхаун. Он стал бы вершителем судеб планеты. И даже более того, распалялся человек, те знания, которые Кальхаун получил в Медслужбе, дали бы ему право возглавить целую империю! Он мог бы стать абсолютным хозяином и неоспоримым владельцем миллионов подлых рабов, которым ничего не оставалось бы другого, как только под угрозой смерти исполнять все его малейшие прихоти!

— Но есть одно обстоятельство, — сказал Кальхаун. — Вы не упомянули о Медслужбе. Я не думаю, чтобы она благожелательно отнеслась к подобному методу завоевания миров.

Это был его самый сильный аргумент, чтобы испытать способность пленника убеждать, подчинять своей воле других, почти гипнотизировать их. Тому хватило, однако, нескольких минут, чтобы высмеять Медслужбу, показав ее незащищенность в их секторе. Затем он, как если бы это было вполне естественным, неизбежным и почти до смешного простым делом, не требующим следования старым предрассудкам, заявил, что в отношении Управления сектором Медслужбы были бы предприняты «особые меры предосторожности», состоящие в том, что на нее посыпались бы ядерные бомбы сразу же по завершении оккупации Мэрис III. Кальхаун вздрогнул. Его пленник заговорил еще быстрее, с еще большим пылом. Он описал сцены, в которых вообще все живые существа стали бы рабами Кальхауна…

— Хватит, — не выдержал тот. — Всю желаемую информацию я получил.

— Тогда развяжите меня, и немедленно! — потребовал пленник. Но в тот же миг его пылающие глаза прочли на лице Кальхауна выражение, которое медик уже не считал нужным скрывать. — Соглашайтесь! — задыхаясь от гнева, закричал он. — Соглашайтесь! Вы не можете отказаться! Не можете!!!

— Почему же, вполне могу, — ответил с отвращением Кальхаун. — У вас нет ни одной полезной идеи! Мне не нужно не только миллиона рабов, но даже одного. Я еще не потерял рассудок! И в любом случае этот безумный план не даст никаких результатов! Простая вероятность проявилась бы в стольких неблагоприятных для него действиях, что все кончилось бы полным крахом. У меня есть убедительные доказательства этого. Например, я сам являюсь тем неблагоприятным фактором, который обнаружился здесь сразу же, как только вы попытались осуществить свой гнусный план!

Человечек попытался вложить в свои слова еще больше убедительности, искушения. Но голос его задрожал. Это уже превышало его возможности. Тогда он принялся осыпать Кальхауна бранью. Слушать его было противно. Он буквально исходил криком.,

Кальхаун поднял пистолет-распылитель и сделал всего один короткий выстрел.

Во внезапно наступившей тишине из стоявшего в углу лаборатории приемника космофона послышался тонкий и далекий голос:

— Внимание, база! Корабль с пассажирами вызывает базу на Мэрис III. Внимание, база!..

Кальхаун услышал вызов, но, наклонившись над пленником, сначала завершил процедуру усыпления.

— Внимание, база, — терпеливо взывал голос. — Мы вас не слышим. Если вы отвечаете, то мы не получаем вашего сигнала. Выходим на орбиту и будем продолжать вызывать вас. Внимание, база…

Кальхаун выключил приемник. Мургатройд удивленно пискнул: «Чи?»

— Времени у нас в обрез, — серьезно пояснил Кальхаун. — Появился корабль, заполненный счастливыми и вакцинированными против эпидемии колонистами. Он готов к посадке. Мы повредили энергорешетку, когда захватчики пытались размазать нас по стенкам медкорабля. Видимо, тогда же мы вывели из строя и ее космофон. Посему космофон этого корабля — единственный, который исправно действует. И мы не так глупы, чтобы отвечать им. Но в любом случае этот вызов выдвинул проблему ограниченности времени, которым мы располагаем. Если им не удастся связаться со своими друзьями, корабль будет продолжать кружиться на орбите, но тогда кто-то спустится на космическом шлюпе, чтобы выяснить, что тут произошло. А это — конец всему! Придется иметь дело с кораблем, полным энтузиастов, готовых спуститься на планету для завершения ее чистки. А также и для того, чтобы ликвидировать нас с тобой, Мургатройд! Поскольку только мы в состоянии влиять на ситуацию. Итак, за дело!

Кальхаун и Мургатройд покинули корабль перед самым восходом солнца. Медик недовольно поморщился, когда увидел великолепные ярко-красные лучи всходившего на востоке светила. Он заметил машину, стоявшую перед зданием, где размещался пункт управления энергорешеткой.

— Они сейчас во взвинченном состоянии, — стал по привычке вслух рассуждать Кальхаун, — и верят в то, что кто-то пытается их уничтожить, распространяя эпидемию. Поэтому ожидать, что они сердечно встретят кого бы то ни было не их круга, не приходится. Мне совсем не нравится выбираться отсюда при дневном свете. Думаю, что лучше всего было бы захватить машину, Мургатройд. Давай этим и займемся!

Он направился к зданию командного пункта. Как он заметил еще ночью, оккупанты не занимали в нем помещений, окна которых выходили в сторону корабля. Но он все равно продвигался вперед с величайшей осторожностью, бросками, перебегая от одной гигантской стальной стойки к другой. Тем не менее, когда он добрался до последней из них, до машины все равно оставалось еще около пятидесяти метров.

— Бежим, — сказал он Мургатройду.

Кальхаун и малыш-тормаль побежали вперед в розовом свете нарождавшегося дня. Они преодолели уже метров тридцать, когда из здания кто-то вышел и направился к машине. Услышав шаги Кальхауна, человек обернулся. Какое-то время он не двигался, вглядываясь в него. Кальхаун был явно не из их команды, сообразил он, а на этой планете не должно было быть в живых ни одного постороннего лица. Появление Кальхауна хорошо объясняло всю эту загадочную историю. Дойдя в своих рассуждениях до этой мысли, захватчик громко закричал, схватившись за бластер.

Но первым успел выстрелить Кальхаун. Грохот бластера было невозможно спутать ни с чем. К тому же наделал шуму и успевший пальнуть умник.

— Беги, — приказал Кальхаун Мургатройду.

Послышались голоса. Кто-то высунулся из окна и увидел постороннего, да еще с бластером в руке. Человек закричал что было мочи. Кальхаун выстрелил как раз в тот момент, когда тот отскочил в глубину помещения. Вдребезги разлетелось стекло, повалил дым.

Кальхаун и тормаль успели добежать до машины, стоявшей напротив двери командного пункта. Дверца была не заперта. Кальхаун, развернувшись, влепил во внутрь здания длиннющий залп декстретила, затем отступил к машине. Мургатройд в возбуждении мотался у него под ногами.

Стало слышно, как в доме посыпались стекла. Кто-то выпрыгнул из окна. Раздался топот ног внутри. Люди, должно быть, бросились к двери. Но вестибюль, или что-то вроде этого при входе, был заполнен анестезирующим газом. Люди, пооткрывав рты, тут же попадали на пол.

Кальхаун слышал, как кто-то упал недалеко от него, а из-за угла уже спешил другой головорез с бластером в руке. Ему, однако, требовалось время, чтобы сориентироваться и прицелиться, а медику было достаточно всего лишь нажать на спусковой крючок. Что он и сделал.

Внутри дома крики усилились. Люди метались в панике, многие падали. В этот момент послышался грохот выстрела бластера. Пары декстретила мгновенно вспыхнули, раздался глухой, глубокий, накатывающийся звук взрыва. Часть крыши зданий взметнулась ввысь, полетели перегородки, стекла.

Кальхаун отступил к машине. Чей-то выстрел из бластера едва не задел его. Тогда он, повернувшись к зданию, нажал на спуск и прошил его насквозь все сжигающим на своем пути энерголучом. Огонь и дым поднялись на еще большую высоту. Кальхаун услышал крик:

— На нас напали! Местные бросают бомбы! Все по местам! Нужна помощь!

Прозвучал сигнал всеобщей тревоги. Все те, кто отдыхал, находился в отлучке или пытался где-то помародерствовать, должны были услышать его. Те, кто работал на ремонте энергорешетки — а она находилась совсем рядом! — вот-вот появятся здесь, вернутся охотники, примчатся те, кто уехал на машинах…

Кальхаун поспешно затолкал Мургатройда в машину, включил зажигание и, взвизгнув на повороте скатами, стреляя на ходу из бластера, рванул прочь.

Глава восьмая

Следует признать, что человек — это социальное животное в том смысле, как, хотя и другим образом, муравьи и пчелы являются социальными созданиями. Для полнокровной жизни муравейника необходимо, чтобы существовали естественные законы, которые предохраняли бы его от неблагоприятных действий его членов. Недостаточно говорить только о воспретительных инстинктах против антисоциальной деятельности. Инстинкты, как и формы, тоже мутируют у муравьев и у других созданий. Совершенно недостаточно говорить о социальном давлении, которое у муравьев проявляется в импульсивном уничтожении тех особей, которые отклоняются от норм общества. Имеются естественные законы, которые охраняют муравейник от доминирования инстинктов, которые могли бы привести к его разрушению, как, впрочем, и от утраты инстинктов или тех действий, которые необходимы муравейнику как целому. Резюмируя: в природе есть законы и силы, которые оберегают общество от его же членов. В человеческом обществе…

Фицджеральд. Вероятность и поведение человека

Дороги были просто великолепны! Мобиль стремительно летел вперед, когда вдруг заработал приемник. Кто-то из оставшихся на неуничтоженной части командного пункта энергорешетки истерически кричал, что некий иностранец перебил людей и сбежал в машине. Он сообщил, по какой дороге тот уехал. Приказал, чтобы ему оторвали голову.

Возник другой голос. Жесткий и полный холодной ярости, он отдал конкретные распоряжения.

А Кальхаун в это время мчался по прекрасному шоссе, плавно изгибавшемуся и незаметно выводившему его на подъем. Он выскочил на широкий мост и, когда уже был посередине, между его двумя несущими башнями, увидел двигавшийся ему навстречу другой мобилъ. Кальхаун левой рукой схватился за бластер. В ту долю секунды, когда они поравнялись, он выстрелил. Взметнулся чудовищный столб дыма и пламени, когда пораженные бластером ячейки Даэнна в машине закоротило и они обратили в газообразное состояние половину металла мобиля.

В приемнике послышались другие голоса. Кто-то обратил внимание на взрыв. Раздался голос, потребовавший, чтобы все остальные замолчали. «Эй, вы! — прорычал он. — Если вы его подцепили, доложите немедленно!»

«Чи-чи-чи!» — ответил в сильнейшем возбуждении Мургатройд.

Но Кальхаун не стал ни о чем и никого информировать.

«Это он зацепил одного из наших, — произнес полный ярости холодный голос. — Надо его обойти и прикончить!»

К концу моста машина Кальхауна пошла на спуск. Он стремительно, на двух колесах, вписался в поворот. Молнией проскочил между двумя гигантскими пустующими небоскребами, вырвался на второстепенную дорогу, втянулся в нее. На ближайшем перекрестке круто повернул налево, а затем направо. Но трескотня голосов в приемнике свидетельствовала о том, что погоня не закончилась. Один из захватчиков был послан на самый высокий мост, чтобы иметь возможность обозревать с него все расположенные ниже дороги и улицы. Другие получали приказы выдвинуться туда-то и сюда-то или оставаться на месте. Выехала группа, состоявшая из четырех машин. Было дано указание стрелять по любому мобилю-одиночке, находящемуся в движении. Уничтожить его! И информировать, когда это произойдет!

— Подозреваю, что это и есть то, что называют военной тактикой, — сказал Кальхаун ерзавшему рядом с ним Мургатройду. — Если им удастся нас окружить… Тем не менее их не так уж и много. Главное, что надо сделать, — это немедленно покинуть город. Важна большая свобода маневра, значит…

Приемник выдохнул информацию о том, что Кальхауна засекли с самого высокого в городе моста и что он направляется…

Кальхаун сразу же изменил направление движения. Пока что ему попалась всего лишь одна машина преследователей. Сейчас он метался по пустынным улицам, которые петляли между необитаемыми башнями, чьи окна разглядывали его безжизненными глазницами.

Это был какой-то кошмар — вот так мчаться в пустом городе! Он на полном ходу проскакивал по гладким широким дорогам, пересекал мосты с ажурными арками, крутился в сумасбродном переплетении более мелких улиц — и нигде никакого движения. В открытых стеклах дверей свистел ветер, пронзительную мелодию тянули скаты. А в небе блистало пока еще низко висящее над горизонтом солнце, величаво плыли барашки облаков. Никаких признаков жизни или опасности ни на замечательных дорогах, ни со стороны красавцев-зданий. Только перекличка голосов в приемнике. То его видели там-то, когда он лихо брал крутой поворот, то оказалось, что он совершенно случайно избежал засады.

Слева по ходу Кальхаун заметил, как промелькнуло что-то зеленое. Он нырнул вниз по направлению к одному из самых небольших столичных парков.

Когда он выскочил за каменные парапеты автострады, крышу машины над его головой буквально снесло выстрелом из бластера. Он резко крутанул и врезался в густой кустарник. Прижав к себе тормаля, хотя тот и так уже вцепился в него всеми четырьмя лапами и хвостом, Кальхаун укрылся в зарослях. Инстинктивно он пощупал, на месте ли пистолет-распылитель.

Он бежал, пытаясь на ходу свободной рукой вытащить из одежды и тела кусочки застрявшего там расплавленного металла. Они причиняли ему адскую боль. Но человек, который стрелял в него, думал, что поразил цель, поскольку машина сразу же загорелась. Он, должно быть, сначала проинформировал начальство о том, что добился успеха, и только потом пошел отыскивать труп своей предполагаемой жертвы. Стали прибывать другие машины. Кальхауну следовало скрыться, и как можно скорее.

Задыхаясь и обливаясь потом, медик продирался сквозь парк и наконец добрался до его противоположного края. Далее тянулась каменная стена. Он сразу же понял, где находится. Служебные дороги шли по углублениям, большей частью по туннелям, чтобы их не было видно из города. Но время от времени в целях вентиляции эти туннели сверху приоткрывались. Он и въехал-то в город по одной из таких дорог. Здесь проходила другая. Кальхаун перепрыгнул через стену и кубарем покатился вниз. Мургатройд, не колеблясь, последовал за ним.

Падение было долгим, и когда он достиг дна, то голова шла кругом. Глухо зашумело где-то наверху — это промчалась машина захватчиков. Мгновение спустя за ней проследовала еще одна.

Спотыкаясь, Кальхаун добежал до ближайшего служебного входа в здание. Он зашел в помещение и сразу же прикрыл за собой дверь. Обгоревший, терзаемый болью, он поднялся на верхний этаж здания и выглянул наружу. Его машина была полностью уничтожена, а по всему периметру парка с интервалом в двести метров образовалось кольцо из мобилей пришельцев. Они явно считали, что он все еще скрывался в кустах. Помимо машин сформировалась также живая цепочка из двадцати человек, которыми командовал человек с волевым лицом.

Они рассеялись и начали прочесывать парк цепью на расстоянии двадцати метров друг от друга. Подъехали другие люди и присоединились к облаве. Из кольца сейчас не вырвался бы даже заяц.

Те, кто шел по парку, начали методически испепелять его из бластеров.

Кальхаун наблюдал за ними. И тут он вспомнил нечто такое, что заставило его похолодеть. Два дня тому назад, когда он находился среди беглецов на поляне, Ким Волпоул пылко спрашивал его, не могли бы чем-нибудь помочь ему те, чьи жизни он спас. И он ответил тогда, что если они увидят приличных размеров столб дыма над городом, то могут поинтересоваться, что там происходит. У него не было ни малейшего намерения призывать их на помощь. Но они, увидев сейчас столб дыма, вполне могли расценить это как призыв.

— Черт побери! — с досадой бросил он Мургатройду. — В конце концов, есть все же ограничения на поступки со случайными, возможно благоприятными последствиями. Лучше будет начать новую серию действий. Мы могли перебить еще немало захватчиков и обратить в бегство других. Так нет, случайно я предпочел захватить машину! И так же случайно это привело к тому, что они устроили грандиозный фейерверк! Следовательно, теперь надо применить совершенно иную тактику.

Он быстро осмотрел здание. Подготовил свои действия, потом вернулся к окну, из которого наблюдал за тем, что происходило в парке, и распахнул его настежь. -

Кальхаун открыл огонь из бластера. Расстояние было большим, но, сведя луч к минимальной амплитуде, он перебил достаточное число захватчиков, прежде чем те побежали к зданию, обрушив на него огненный шквал, от которого повылетали стекла и бурно задымил каменный фасад.

— Вот сейчас, — сказал Кальхаун, — наступит тот момент, когда мы должны их преимущество в количестве и оружии обратить в неблагоприятное для них обстоятельство. Они храбрецы числом. Вперед!

Кальхаун поднял руки вверх, когда увидел, что к зданию приблизились четыре грузовых мобиля, наполненных беглецами из местных жителей. Недоставало еще оказаться подстреленным по ошибке. Он поспешил заявить обступившим его Киму и другим оставшимся в живых жителям планеты:

— Все в порядке. У нас немало пленных. Как вам удалось заполучить грузовики?

— Это машины охотников, — свирепо ответил Ким. — Мы подкараулили их, устранили и забрали машины. Повстречались нам и другие беглецы. Удалось вылечить их, по крайней мере, их полное выздоровление не за горами. Когда мы заметили столб дыма, то сразу же бросились к городу. Некоторые еще больны, но всем им была введена сыворотка. Половина из нас вооружена.

— Теперь оружие есть у всех, — рассмеялся Кальхаун, — причем в избытке. Практически все захватчики мирно спят. Я немало положил их из бластера, стреляя с дальней дистанций, и они уж точно никогда не проснутся. Но большая их часть тем не менее попыталась взять штурмом здание, откуда я вел огонь. Я сопротивлялся достаточно долго, а затем вышел из боя, запустив декстретил в систему воздушного кондиционирования. Мургатройд и я выждали некоторое время, а потом помогли им почивать с помощью полисульфата. Не думаю, что с этими сонями теперь могут возникнуть какие-либо проблемы, но необходимо добраться до корабля, на котором они прибыли. Я привел его в негодное состояние, так что взлететь он уже не может, но из космоса беспрерывно поступают вызовы на связь. Единственный функционирующий на данный момент космофон находится на звездолете захватчиков, что стоит у энергорешетки. Сейчас на орбите вокруг Мэрис III крутится первый корабль с поселенцами-чужаками, которые получили прививки и полны энтузиазма. Они предоставили некоторое время для ответа на их запрос. И я хочу, чтобы вы поговорили с ними.

— Нет, мы лучше подождем, когда этот корабль опустится, — отрезал человек с густой черной бородой, — а затем на выходе всех перебьем поодиночке.

Кальхаун покачал головой.

— Наоборот, — вкрадчиво начал он. — Вы сейчас переоденетесь в униформу части наших пленников и сделаете так, чтобы эти весельчаки из вновь прибывших увидели вас через визор космофона. Вы скажете вновь прибывшим, что эпидемия проявилась сверхэффективно. Она якобы уничтожила всех коренных жителей планеты, то есть вас, но что потом она переродилась в дюжину эпидемий другого типа и выкосила также и большинство тех, кто прибыл сюда для «чистки». Вы им опишете в деталях другие варианты, якобы порожденные этой эпидемией. Причем все это будете преподносить с патетикой. Вы будете умолять их спуститься и помочь тем немногим оставшимся в живых, которые в высшей степени инфицированы, страдают тяжелейшими болезнями и находятся уже при смерти. Вы скажете им, что эпидемия дала такое количество мутаций, что от них вымирают даже местные животные. Что все летающие существа погибают в воздухе, а все, кто чирикал и щебетал на деревьях и в траве, подохли. Вы обрисуете им Мэрис III как мир, в котором ни одна форма живых существ не имеет ни малейшего шанса выжить, и будете упрашивать их скорее спуститься и увезти вас отсюда обратно на родину.

Человек с бородой уставился на него в изумлении. Затем сказал:

— Но ведь они никогда тогда не спустятся!

— Конечно, нет, — согласился Кальхаун. — Ни за что на свете. Они уберутся восвояси. И если только правительство не ликвидирует их всех прежде, чем они заговорят, то всем своим землякам они расскажут о том, что здесь случилось. Они будут полумертвыми от страха, опасаясь, как бы иммунные прививки, которые они получили, не дали мутаций, которые сделали бы их такими же жертвами эпидемии, какими выглядели вы. И как вы думаете, что случится с тем миром, откуда они прибыли?

Ким с горячностью ответил:

— Они сметут своих руководителей. Они попытаются сделать это до того, как умрут от воображаемых болезней. Они восстанут! Если у человека просто заболит живот, то он помешается от страха и попытается прибить какого-нибудь правительственного чиновника, считая, что его самого сгубило правительство!

Ким шумно вздохнул. Он улыбнулся, но это была невеселая улыбка.

— Мне этот план нравится, — признался он со спокойствием, от которого веяло смертным холодом. — И даже очень нравится.

— В конце концов, — заметил Кальхаун, — если бы даже была основана империя, о которой они мечтали, состоящая из народов, порабощенных страхом эпидемии, через некоторое время само население, породившее эту угрозу, оказалось бы у нее самой в заложниках. Так что сейчас расходитесь и начинайте выдумывать какие-нибудь интересные болезни. Я как-то заметил, что в борьбе с эпидемиями медик должен порой прибегать к психологии в дополнение к обычным средствам. Медслужба посетит планету чужаков, но я думаю, что к тому времени они уже откажутся от своего намерения создать империю и поработить весь мир.

— Несомненно, — согласился Ким. Он отошел в сторону, но затем остановился. — А что делать с пленными? Сейчас они в бессознательном состоянии. А когда проснутся?

Кальхаун неопределенно пожал плечами.

— Ну что же… Пусть себе спят до тех пор, пока мы не завершим ремонт посадочной решетки. А потом, я думаю, они смогут оказать вам помощь в этом деле.

— Но ведь все они убийцы, — проворчал чернобородый.

— Верно, — согласился Кальхаун. — Но линчевание — плохой способ договориться. Могут даже возникнуть случайные неблагоприятные последствия. Сначала давайте решим вопрос с кораблем колонистов.

Так они и сделали. Местные жители, казалось, испытывали своеобразное удовольствие, расписывая воображаемую катастрофу, еще большую, чем та, которую они пережили. Их глаза блестели от удовлетворения, когда они покончили с этим спектаклем.

Корабль пришельцев удалился. Нерадостным оказался для них этот полет. Когда они сели на родную планету, то, шумно выйдя из космопорта, начали направо и налево рассказывать обо всем пережитом. На планете разразилась настоящая паника, которую обуздать было практически невозможно, потому что каждый житель был проинформирован о том, насколько смертельно опасными были выведенные возбудители эпидемий, с помощью которых предполагалось покорить народы завоеванных планет. Теперь же они верили в то, что эти многообещающие начинания обернулись против них самих.

Количество смертей, в том числе и в правящей верхушке, оказалось примерно равным тому, которое могла бы вызвать пандемия.

Но на Мэрис III события развивались спокойнее. Всего было обнаружено немногим более восьмидесяти оставшихся в живых колонистов. Всем им была оказана помощь, а история с усыпленными захватчиками совсем их взбодрила. Вообще этот вопрос с агрессорами они решали как-то по-особому, с любовью. Эта работа явно доставляла им громадное удовольствие. Посадочная решетка заработала через два дня после отлета корабля оккупантов. Двигатель оставшегося корабля чужаков, как и средства связи, были выведены из строя. В нем были уничтожены ячейки Даэнна, повреждены другие важные элементы, слито горючее. При этом не забыли о нуждах медкорабля. Естественно, сняли все бортовые космические шлюпы.

Затем привели в чувство находившихся до того времени без сознания захватчиков и по одному разместили их в корабле, на котором они явились на Мэрис. Собственно говоря, теперь это был уже не корабль, а только корпус от него: без двигателя, без реактивной тяги, даже экраны обесточили.

После этого запустили энергорешетку. Кальхаун проверил все расчеты, и пленных вывели на орбиту в ожидании прибытия компетентных властей. В корабле было достаточно пищи, но любая попытка к бегству была бы чистым самоубийством. Впрочем, они не могли даже и попытаться улизнуть

— Теперь, — сказал Кальхаун, — когда планету очистили от посторонних лиц, решеткой воспользуюсь я. Мы уже зарядили ячейки Даэнна на медкорабле и заменили визоры. Я могу подняться с планеты на реактивном двигателе, но полет до Медуправления займет тогда слишком много времени. Прибыв на место, я составлю докладную. Сюда направят спецгруппу для тщательного обследования всей планеты и для выяснения возможности возникновения искусственных эпидемий. В любом случае они затронут и вопрос о пленных на орбите. Это, конечно, не наше дело. Возможно, Деттра захочет приговорить их к высшей мере. А тем временем пусть они сами разберутся со своей совестью…

Ким, нахмурившись, заметил:

— Вы обманули нас в одном вопросе! Вы так загрузили нас работой, что мы совсем забыли об одном человеке. Вы сказали, что в группе пленников находился микробиолог. Говорили, что, возможно, именно он задумал весь этот план с эпидемией. А сейчас он там, наверху, на орбите вместе со своими коллегами. Вы ввели нас в заблуждение! Он заслуживает особой кары!

Кальхаун, сохраняя хладнокровие, разъяснил:

— Месть всегда приводит к случайным неблагоприятным последствиям. Пусть он будет предоставлен сам себе. У вас нет права расправляться с ним. Вот наказать ребенка, чтобы повлиять на его поведение, или какого-нибудь человека, чтобы другим было неповадно сделать то, что он совершил, вы можете. Но неужели вы надеетесь исправить это подобие человека, который додумался до столь чудовищного преступления? Думаете, что это поможет избежать повторения подобного в дальнейшем?

Ким, растягивая слова, ответил:

— Но ведь он убийца! И подлинный зачинщик всех этих преступлений! Он заслуживает…

— Достойного наказания? — прервал его Кальхаун. — Но у вас нет права выносить официальный приговор. В любом случае подумайте, каково ему сейчас там, наверху!

— Он… он… — лицо Кима изменилось. — Да, он сейчас там в окружении своих подручных, которые вымещают на нем злость за случившееся здесь. Им ничего не остается, как только люто ненавидеть его. Ничего другого…

— Не мы создали эту ситуацию, — холодно произнес Кальхаун. — Он сам. Мы, со своей стороны, ограничились лишь тем, что поместили пленных в надежное место, — поскольку охранять их здесь едва ли явилось бы оптимальным решением. Думаю, что самое лучшее сейчас — забыть о нем.

Ким, казалось, был удручен. Он даже потряс головой, надеясь прояснить свои мысли. Попытался изгнать из них воспоминание о человеке, который спланировал весь этот ужас. Затем тихо сказал:

— И все же, можем ли мы что-то сделать для вас?

— Воздвигните статую, — сухо ответил Кальхаун. — Правда, через двадцать лет никто и помнить не будет, кто это. Вы собираетесь жениться на Хелен, не так ли? — И когда Ким подтвердил это, Кальхаун закончил свою мысль: — Через какое-то время, если вы еще будете вспоминать о случившемся и будете считать, что это стоит сделать, можете назвать своего сына моим именем. Ребенок спросит когда-нибудь, почему его так назвали, и таким образом память обо мне сохранится в течение целого поколения.

— Нет, дольше, — настаивал Ким. — Мы вас никогда не забудем!

Кальхаун рассмеялся.

Спустя три дня, что означало шестидневную задержку относительно предполагавшихся сроков его пребывания на Мэрис III, энергорешетка забросила хрупкий медкорабль в космос. Красивый и почти пустой город съеживался на глазах, пока решетка выводила «Эскулап 20» на расстояние в пять планетарных диаметров. Там Кальхаун привел в действие двигатель и очень тщательно сориентировался в отношении того места в созвездии Кита, где располагалось управление Медслужбы. Затем он включил коммутатор перехода в гиперпространство.

Вселенная, казалось, завертелась вокруг него. Желудок Кальхауна скрутило двойным узлом, и он опять мучительно ощутил, что падает по спирали в нечто, напоминавшее конус. Он тяжело сглотнул. Мургатройд также издавал тяжкие звуки, явно удрученный своим состоянием. Вокруг корабля уже не было никакой Вселенной, воспринимаемой органами чувств. Полнейшая тишина. Лишь снова стали слышны легкие случайные звуки, которые необходимы для того, чтобы космонавт не сошел с ума в полнейшей тишине, окутавшей корабль, мчавшийся со скоростью, во много раз превышавшей световую.

Больше никаких дел. Только ждать — единственное занятие космонавта во время полета в гиперпространстве.

Мургатройд своей правой лапкой-ручонкой ухватился за усы справа и старательно облизал их. То же самое он проделал с усами с левой стороны. Он оглядел каюту, отыскивая приятное место, где мог бы вздремнуть.

— Мургатройд, — сурово сказал Кальхаун, — нам надо серьезно с тобой поговорить. Ты чрезмерно подражаешь людям! Ким Волпоул поймал тебя с бластером в лапах, и ты пытался дать пленникам лишнюю порцию полисульфата. Они после этого могли бы отдать концы. Лично я считаю, что это была неплохая мысль, но для человека, посвятившего себя медицине, не совсем этичная. Мы, профессионалы, должны уметь сдерживать свои эмоции. Ясно?

«Чи!» — согласился Мургатройд. Он свернулся калачиком и тщательно прикрыл нос хвостом, готовясь отойти ко сну.

Кальхаун устроился поудобнее. Взял книгу. Это была «Вероятность и поведение человека» Фицджеральда.

И он начал читать ее, в то время как корабль стремительно ввинчивался в вакуум.

Мюррей Лейнстер Ленточка на небосклоне

I

Ошибка — это отрицание реальной действительности. Ошибки — всего лишь сбой в четкой работе разума. В экстремальной ситуации мы, возможно, совершаем ошибку при необходимости действовать раздумывая Нет времени, чтобы выбрать оптимальное решение, необходимо действовать немедленно. Однако большинство ошибок мы совершаем вовсе не под нажимом внешних обстоятельств. Мы безоговорочно принимаем первое пришедшее на ум решение или стараемся избежать труда подумать, какое решение следует принять, а может быть, из-за нежелания думать о необходимости сделать что-либо немедля в то время, когда существует масса приятных вещей, о которых стоит поразмышлять.

Фицджеральд. Практическое мышление

Случилось так, что кто-то набрал неправильную команду на бортовом компьютере. Это был как раз тот случай, когда ошибка непростительна, но как в повседневной жизни нельзя обойтись без молотка при забивании гвоздей, так и человеческая ошибка вполне возможна при обращении со сложной техникой.

Люди совершают ошибки по недоразумению, походя, и вовсе не из корыстных побуждений и не из вредности, и даже не в силу предначертаний свыше, поэтому…

Кальхаун услышал знакомое предупреждение: «Выход из подпространства через пять секунд после звукового сигнала», затем послышалось знакомое тиканье отсчета секунд. Кальхаун зевнул и отложил в сторону книгу «Практическое мышление». Он учился. В его профессии учеба была совершенно необходима. Кроме того, доскональное изучение какой-либо книги помогало коротать время, путешествуя в подпространстве. Он подошел к приборному блоку, занял свое кресло и пристегнул ремни. Тормаль Мургатройд высунул нос из-под пушистого хвоста и сошел со своей подушки, где он дремал, тоже коротая время перелетов в подпространстве. Он мягко прошлепал к креслу Кальхауна и устроился под ним. Там были специальные приспособления для четырех черных лапок и гибкого пушистого хвоста.

«Чи», - завел было разговор Мургатройд своим высоким сопрано.

— Совершенно с тобой согласен, — серьезно ответил Кальхаун и, переиначивая цитату, произнес: — Не в каменных стенах суть тюрьмы, и наш корабль для нас совсем не клетка!.. Но было бы неплохо прогуляться на свежем воздухе, так, для разнообразия.

Тиканье в динамике продолжалось, но вот наконец послышался звук гонга и начался отсчет: пять… четыре… три… два… один!

Звездолет вышел из подпространства.

Кальхаун поморщился и сглотнул. Невозможно привыкнуть к этому ощущению при входе и выходе из подпространства. Резкое головокружение и подступающая к горлу тошнота — не самые лучшие ощущения, и неважно, как часто их приходится испытывать: выработать какую-либо привычную реакцию не удается — всегда на мгновение замирает сердце, и невольно возникает необъяснимое чувство паники.

Пока Кальхаун приходил в себя, включились экраны внешнего обзора. Экраны продемонстрировали привычную картину глубокого космоса, окружавшего корабль Медслужбы. Да, обычный космос, совсем не та пустота, которая окружает звездолет во время путешествия в коконе подпространства. И все-таки это космическое окружение показалось Кальхауну несколько странным: он готовился увидеть совсем не то.

Корабль окружали звезды разнообразных размеров и окраски, в зависимости от их удаленности от корабля. Но каждая из них представляла собой всего лишь сияющую точку.

Картина была совсем иной, отличной от той, которую Кальхаун должен был увидеть после прыжка через световые годы.

Прошли те времена, когда космические корабли останавливались, чтобы полюбоваться великолепием Вселенной, потому что расстояния стали слишком велики. Эти расстояния вызывали у людей чувство безмерного одиночества среди звезд.

Все космолеты входили в подпространство как можно ближе к планете, с которой стартовали, и после суперпрыжка «выныривали» поближе к той планете, которая была их пунктом назначения. Экипажи совсем не стремились к тому, чтобы лицезреть звездные картины в полном объеме. Оказывается, для людей очень вредно смотреть на звезды, если вокруг одни только звезды. Подобная практика рассматривания звезд будила в людях чувство собственного ничтожества перед этой непостижимой звездной бесконечностью, и было известно немало случаев, когда люди теряли рассудок, пережив чувство затерянности в пространстве.

Кальхаун прищурившись наблюдал за звездным пространством. Он понимал, что произошла ошибка, возможно, ошибка в программе компьютера. Ему не было страшно. Пока. Он поискал глазами «знакомые» звезды.

Где-то поблизости должны находиться пламенеющее солнце и полумесяцы или полудиски разной яркости, а также закутанные многослойной атмосферой планеты, плавающие неподалеку от звезды-солнца.

Солнцем должна быть звезда Мерида, а Кальхауну предстояло по плану осуществить самую обычную посадку на планету Мерида II и провести рутинную профилактическую инспекцию состояния здоровья населения, а затем отправиться в Главное управление Межзвездной медицинской службы с отчетом, в котором он ничего важного, наверно, и не сообщил бы. Но теперь уж он точно не сможет всего этого сделать, поскольку «вынырнул» в совершенной пустоте, и это его отнюдь не радовало.

Мургатройд вспрыгнул на ручку кресла и важно уставился на экраны. Кальхаун хмурился и качал головой. Мургатройд с удовольствием и очень изящно повторил движение Кальхауна, ведь тормали так прекрасно имитируют манеры и поведение людей. Все, что он увидел на экранах, было ему непонятно, да и не имело для него никакого значения, но он почувствовал, что должен что-нибудь сказать на этот счет.

«Чи», - произнес он.

— Несомненно, — согласился Кальхаун. — Очень мудрое замечание, Мургатройд. Хотя я могу лишь констатировать неудовольствие по поводу сложившейся ситуации и возможных последствий. Нам подстроили пакость.

Мургатройду нравилось думать, что он участвует в разговоре, и он добросовестно ответил: «Чи-чи! Чи-чи-чи!»

— Разумеется, — опять согласился с ним Кальхаун. — Но мы вляпались в неприятную заварушку. Прыгай вниз, а я попробую поискать выход.

Разочарованный Мургатройд спрыгнул на пол. Горящими глазами он смотрел, как Кальхаун без всякого удовольствия отправился в отсек, где хранилась аппаратура как раз для таких непредвиденных случаев, и принес какой-то прибор, с помощью которого можно было попытаться найти выход из этой опасной ситуации. Если окажется, что все не так плохо и ошибку можно исправить, то ему это удастся без труда, но если ситуация вышла из-под контроля, результат может оказаться фатальным.

Среднее удаление звезд друг от друга в пределах одной галактики примерно пять или шесть световых лет. Среднее расстояние между звездами типа солнца гораздо больше, а за очень малым исключением обитаемые планеты являются спутниками как раз таких звезд. Продолжая свои рассуждения, Кальхаун пришел к выводу, что среди пригодных для жизни планет только ничтожно малая часть была уже колонизована, и если корабль провел в подпространстве два или более месяца, пилоту очень трудно определить, где он находится, взглянув лишь на звезды в иллюминаторе. Мало того, даже по звездным картам вряд ли кто сможет определить, где он находится, если, конечно, не иметь какой-нибудь галактики, звезды или планеты, относительно которой можно сориентироваться. В подобных случаях звездные карты бесполезны.

Ошибка компьютера в данном случае могла быть исправимой. Если звездолет Медслужбы вышел из подпространства в пределах восьми-десяти световых лет, Кальхауну, возможно, удастся определить ближайшую звезду-солнце с помощью построения параллакса. Он мог определить относительно точно и большее расстояние. Ну что же, оставалось лишь надеяться, что ошибка в программе не оказалась очень серьезной.

Он принес панорамную камеру с шестьюлинзовой турелью, чтобы получить изображение с шести внешних экранов одновременно, и тщательно вставил пластину. Через несколько секунд перед ним лежало изображение всех звезд и небесных тел третьей величины в их соответствующем цвете и с соответствующим указанием их яркости.

Кальхаун отложил отснятую пластинку, предупредил Мургатройда о еще одном скачке через пространство и нажал кнопку. И снова они оба ощутили головокружение, приступ тошноты и неудержимый всплеск страха. Мургатройд пытался протестовать, но Кальхаун удерживал кнопку ровно пять минут.

Когда Кальхаун отпустил кнопку, последовали все те же неприятные ощущения и, как всегда, одновременно.

Отдышавшись после прыжка в пространстве, Кальхаун продолжал съемки и скорректировал курс звездолета, развернув его на девяносто градусов, затем снова начал прыжок в пространстве. Опять их обоих захлестнула волна страха, близкого к панике, головокружение и приступ тошноты.

Мургатройд прикрыл пушистыми лапками свой кругленький животик, всеми силами стараясь подавить тошноту, и тоненьким жалобным голосом выразил страдание и протест: «Чи-чи!»

— Я полностью с тобой согласен, — заверил его Кальхаун, — мне тоже не нравятся эти скачки, но мне хотелось бы знать, где мы, если мы еще существуем где-нибудь…

Он включил прибор сравнительного анализа фотографий и вставил в него три отснятые пластины.

Прибор начал вращать пластины по очереди. Очень далекие звезды были почти неподвижны и не давали заметного смещения в пространстве, но объекты, находящиеся в пределах двадцати световых лет, наверняка покажут смещение при рассмотрении их с разных точек.

На этот раз при сравнении пластин Кальхауну удалось отыскать звезду, которая достаточно заметно перемещалась в пространстве, и он принялся с подозрением ее рассматривать.

— Да, мы бог знает где, — мрачно констатировал Кальхаун. — Уж кто-то постарался с программой компьютера. Единственная звезда, которая образует параллакс, совсем даже не Мерида. На самом деле я вообще не очень-то доверяю этим снимкам. Две пластины определяют этот объект как звезду типа солнца, а третья пластина характеризует эту же звезду как красный карлик. А это уже само по себе невозможно. Солнце не может быть красным карликом, и совсем невероятно, чтобы солнце было с одной стороны одного цвета, а с другой стороны — иного. Особенно если угол смещения при наблюдении за ним очень мал.

Кальхаун произвел приблизительные вычисления и поставил звездолет в позицию для совершения прыжка к видимой звезде-солнцу. По его расчетам, после часового путешествия в подпространстве они приблизятся к этому странному солнцу. Он нажал на кнопку, и последовали знакомые симптомы вхождения в подпространство. Мургатройд чуть было не поддался приступу тошноты, но удержался.

Чтобы скоротать время, Кальхаун занялся просмотром микрофильма, представляющего космическое пространство, отснятое в одних и тех же галактических координатах с каждой звезды-солнца в этом звездном секторе. Приблизительно у одной звезды-солнца из сорока существовала обитаемая планета, и если когда-либо производилась съёмка этого сектора галактики с ближайшей к звезде планеты, то, сравнивая снимки и определяя расположение звезд, можно было узнать, где в данный момент находится звездолет «Эскулап 20». Может, и звездные карты тогда принесут какую-нибудь пользу.

Но ему еще предстояло определить, что привело корабль к этому болтанию в пространстве: ошибка в астронавигационной системе звездолета или ошибка в программе, введенной в бортовой компьютер. Если первое — то дело плохо, если второе — то ситуация сложная, но не безвыходная. Он прилег отдохнуть и попробовал сосредоточиться на книге, которую изучал в полете.

«Более того, человеческая ошибка никогда не бывает произвольной. Мозг расценивает приобретенные и сохраняемые им данные как абсолютно безошибочные и не воспринимает информацию, которая противоречит этим данным… — Кальхаун зевнул и пропустил несколько строк. — Поэтому каждый человек обладает собственным индивидуальным фактором ошибки, не только количественного, но и качественного характера…»

Он продолжал читать, лишь отчасти понимая смысл прочитанного. Если человек достиг положения медика в Межзвездной медицинской службе, то это вовсе не означает, что он уже закончил свое обучение и образование. Ему предстояло еще подниматься по карьерной лестнице, а для этого многое надо было изучить, понять и лишь тогда можно подняться на высшие ступени.

Раздался знакомый голос: «Выход из подпространства через пять секунд после звукового сигнала», и опять послышалось знакомое тиканье: тик-так, тик-так.

Кальхаун занял свое место у блока управления кораблем. Мургатройд с отвращением сказал: «Чи!» — и отправился на свое место под креслом Кальхауна. Начался отсчет времени: пять, четыре, три, два, один.

Звездолет вынырнул из подпространства и… тут же сработали двигатели аварийной посадки, а Мургатройд отчаянно вцепился в кресло Кальхауна. Дальше произошло что-то вообще непонятное: аварийные двигатели затихли, что-то мелькнуло рядом, нечто похожее на осколки колец на прихотливом изгибе орбиты. Вот на экранах появилось звездное поле и солнце на расстоянии двух световых лет. И если до этого Кальхауна удивляло отсутствие солнца, теперь он был потрясен, увидев необычайное зрелище на внешних экранах.

Солнце оказалось справа. Это было желтое солнце, обычная звезда типа «солнца» с размытыми очертаниями. Еще были планеты: одна — газовый гигант, достаточно близко видимая точка; за ним — тонкая полоска света, полумесяц другой планеты, находящейся ближе к солнцу. Но изумление его вызвал пояс, полоска., ленточка сверкающего вещества над этой второй планетой. Зрелище восхитительное, но совершенно не поддающееся восприятию разумом. Это было невероятно!

Тонкий занавес великолепного сияния окутывал желтую звезду. Он не походил на кольцо из осколков бывшего спутника этой планеты в пределах Лимита Рома.

Это была узкая неровная сверкающая золотая ленточка, которую хотелось немедленно прогладить утюгом. Еще ее можно было сравнить с постепенно тающим по краям колечком дыма. Поверхность се выглядела неровной, и сама она казалась жесткой. Может быть, какая-то неподдающаяся человеческому воображению ракета оставила такой замысловатый след от своих двигателей?… Как будто след этот гнался за собственным хвостом в прихотливом вращении вокруг желтой звезды.

Но этого не могло произойти, так не бывает! Но ленточка сверкала, извиваясь вокруг планеты.

Кальхаун не мог оторвать глаз. И вдруг понял, что их нынешнее положение в космосе вызвано не ошибкой компьютера: кто-то намеренно задал компьютеру другую программу. Звездолет Медслужбы прибыл точно по назначению, потому что в этом секторе находится обжитая людьми планета.

Он снял электронный телескоп и начал поиск, но не мог удержаться, чтобы лишний раз не взглянуть на сверкающую полоску, не имеющую ни начала, ни конца. Он еще раз убедился в своем предположении, что эта структура состоит из твердых частиц, а твердые частицы не могут образовать подобие кольца вокруг планеты, если планета не вращается по определенной орбите. Но многократные вращения в течение долгого времени выравнивают твердые частицы, и внешнее кольцо планеты становится ровным и гладким. Это кольцо таким не было, значит, появилось оно совсем недавно.

Кальхаун оценивающе прикинул:

— Это — натриевая пыль или, возможно, калиевая. Висит она над планетой неспроста. Частицы достаточно малы и поэтому обладают отражающей силой, но они, и достаточно велики, чтобы держаться на орбите под влиянием светового давления. Очень разумно, не правда ли, Мургатройд? Я думаю, что ленточка эта вывешена специально, чтобы поддерживать особый климат на планете. Очень хорошо придумано! Стоит посмотреть. — Он нажал кнопку, переводящую звездолет в подпространство, и был так увлечен размышлениями насчет натриевого или калиевого кольца, что не успел почувствовать всех «прелестей» вхождения в подпространство.

Он даже успел заметить, что именно эти мельчайшие частицы и придавали планете красноватый оттенок, и именно из-за этого оттенка планета была классифицирована приборами как красный карлик при съемке этого звездного поля с одной из позиций.

Ленточка была потрясающей идеей. А идея становилась еще более превосходной от того, что была удивительно проста. Ленточка поглощала теряющийся в космосе солнечный свет и отражала его, рассеивая над планетой, возвращая планете тепло. В «колечке» над желтой планетой были микроскопические частицы пыли, несколько десятков тонн, не больше.

Планета, для которой создали эту сверкающую завесу, была третьей от солнца. Снежно-ледовые шапки покрывали больше чем две трети поверхности. Словно растопыренные пальцы, ледники отмечали горные цепи, высокогорные районы приближались к экватору. Там были синее море и зеленая тропическая растительность. Это была не Мерида II, но ленточку-то не зря, наверно, вывесили?

Кальхаун сманеврировал кораблем для захода на посадку и приготовился вызвать диспетчерскую службу.

— Медкорабль «Эскулап 20», - уверенным голосом произнес Кальхаун, — вызывает диспетчерскую службу. Прошу сообщить координаты для посадки. Масса корабля пятьдесят стандартных тонн. Повторяю: пять-ноль. Цель посадки: выяснить, где я нахожусь, и сориентироваться для дальнейшего полета в пункт назначения.

Послышались щелчки. Кальхаун повторил запрос. Он услышал какое-то бормотание: кто-то разговаривал в радиорубке. И вдруг донеслось:

— Сколько времени прошло со времени последней посадки звездолета…

Другой голос резко заметил:

— Даже если он не из Города-Два или Города-Три, кто знает, какая болезнь…

Кто-то прикрыл микрофон рукой. Последовала пауза, перешедшая в глухое молчание. Кальхаун повторил стандартный вызов в третий раз.

– «Эскулап 20», - произнес наконец голос в микрофон. — Вам будет разрешена посадка. Займите позицию.

Кальхаун удивился инструкции: координаты не соответствовали стандартным галактическим. Ему дали местное время космопорта и широту. Посадка, даже самая сложная, не представляла для него труда. Но инструкции были совершенно немыслимыми! Негалактические координаты были приняты уже бог знает сколько времени тому назад, во всяком случае их применяли еще до того, как Кальхаун получил какое-либо понятие об этих вещах. Но он принял инструкции и подтвердил их выполнение.

Внешний микрофон снова ожил:

— Не спешите! Мы еще можем передумать. Нам нужно все приготовить для посадки единственного космического корабля весом пятьдесят тонн.

Кальхаун просто рот открыл от изумления. Корабль Медслужбы всегда был желанным гостем. Межзвездная медицинская служба была организацией с четкими целями, высококвалифицированным персоналом и пользовалась большим авторитетом, хотя ей всегда не хватало звездолетов, медиков, и ее деятельность, почти подвижническую, принимали как должное. Она была так же необходима, как воздух, которым мы дышим, но никогда еще никому не приходило в голову относиться к представителю этой организации с подозрением.

Подозрительность и странность координат да еще эта ленточка в небе повергли Кальхауна в недоумение и даже вызвали у него самого чувство неловкости и подозрительности.

Он ждал посадки с нетерпением и с… интересом. Он не получал задания остановиться на этой планете, но у него сложилось впечатление, и совершенно правильное, что корабль Медслужбы не совершал посадки на эту планету много десятков лет.

Кальхаун обратился к Мургатройду:

— Я забыл отснять эти звезды, но ленточка, если о ней упомянуть, наверно, где-то уже фигурировала в отчетах… И не думаю, что фотографии нам очень помогут. Мне кажется, единственный способ узнать, где мы, это спросить тех, кто знает… Во всяком случае наш нынешний визит на планету вряд ли будет скучным.

«Чи!» — проникновенно и одобрительно ответил Мургатройд.

II

Насущная и неразрешимая проблема может вызвать как в обществе, так и у отдельной личности неконтролируемое состояние затмевающей разум ярости, эмоциональное отрицание существования данной проблемы и целенаправленный поиск решения ее. В прежние времена первая реакция приводила к массовым вспышкам гнева и называлась «войнами». Вторая приводила к догматическим идеологиям, а третья создавала современную цивилизацию. Если две первые реакции когда-либо вернутся в общество, то…

Фицджеральд. Практическое мышление

Посадка действительно была необычной. Можно даже сказать, несколько нервной. Силовое поле гигантской энергорешетки, устремленной в космос, как бы на ощупь «поймало» звездолет и очень неуклюже стало тянуть на погадку. Дальше было еще хуже: очевидно, тот, кто находился у пульта управления, понятия не имел о посадочном маневрировании. В какой-то момент температура обшивки звездолета начала быстро расти, и Кальхауну пришлось напомнить диспетчеру об осторожности. Ему даже не видна была планета, на которую он совершал посадку. Это вызывало раздражение.

Высота восемьдесят тысяч метров: исчезла из поля зрения полоска синего моря.

Высота тридцать пять тысяч метров: стали хорошо видны горные цепи и извивающиеся под самыми немыслимыми углами ледяные реки, которые при ближайшем рассмотрении оказались ледниками. Еще были видны пятна зеленой растительности. Одно из этих пятен, над которым висел корабль, и было посадочной площадкой с энергорешеткой в середине. Это мало напоминало привычный космопорт. Другое пятно было удлиненным и неровным, и над ним расстилался влажный туман. А третье пятно было почти правильной треугольной формы. Эти зеленые пятна отстояли друг от друга на много километров, причем последние два отделял от первого горный массив. И когда корабль спустился на поверхность этой загадочной планеты, горы полностью скрыли два зеленых пятна.

Кальхаун посмотрел на экраны: городов поблизости не видно, шоссейных дорог тоже. Планета представляла собой ледяной мир с пустынной землей, где вода не замерзала только на экваторе. Космопорт, если это место можно было так назвать, находился в снежной полярной долине.

Кальхаун застегнул ремни безопасности и взял на колени Мургатройда: звездолет дергался в разные стороны, пока тот неумеха за пультом пытался довести его посадку до победного конца.

Кальхаун увидел конструкции энергорешетки, и наконец «Эскулап 20» плюхнулся на землю. Кальхаун облегченно вздохнул, когда звездолет скорректировал свою посадку и аккуратно встал на хвостовые стабилизаторы после многомесячного полета в космосе.

Во внешнем микрофоне раздался голос. Медику даже показалось, что голос с некоторым облегчением произнес достаточно грозную тираду:

— Оставайтесь внутри корабля. Вы под прицелом нашего оружия. Вам нельзя выходить наружу, пока мы не решим, что с вами делать.

Кальхаун поднял брови: все складывалось так неожиданно. Он посмотрел на датчик измерения внешнего поля: силовое поле энергорешетки было отключено. Слова, только что им услышанные, вызвали недоумение: никто не смог бы удержать звездолет, если бы в силу чрезвычайных обстоятельств Кальхауну пришлось стартовать с недружелюбной планеты. Ему ничего не стоило бы исчезнуть из космопорта, избежав обстрела оружием, если здесь вообще было какое-либо оружие ближнего радиуса действия.

Он мог бы спокойно перелететь за горы, и никто бы его не остановил, но он вежливо ответил:

— Время терпит. Решайте, а я пока разомнусь.

Он встал с кресла и подошел к правому экрану. Картина, которую он увидел, повергла его в изумление.

Энергоустановка была явно устаревшего типа, представляя собой круглую конструкцию, составленную из стальных балок, уходящих высоко вверх. На этой конструкции были смонтированы причудливо изогнутые медные кабели, задача которых состояла в генерировании специального силового поля для посадки и отправки космических кораблей. Обычно такие колоссальные сооружения располагались в центре городского космопорта. Они откачивали энергию из ионосферы планеты для осуществления взлетно-посадочных операций и снабжения энергией всей планеты, а именно для промышленно-бытовых целей. Энергорешетка обычно устанавливалась на устойчивом монолите, выполненном из твердого материала. И еще одним важным условием при монтаже подобной установки было наличие места, предназначенного для хранения грузов.

Но здесь Кальхаун не увидел города. С одной стороны и в самом деле было здание диспетчерской службы. Оно было сооружено из каменного монолита, но к нему лепилось множество ветхих строений с покосившимися стенами и крышами, похожими на черепичные. На зеленой траве паслись коровы. Посадочная площадка космопорта служила пастбищем!

Кроме этого живописного нагромождения, поблизости не было ни жилых домов, ни других обычных для городского космопорта структур. Единственное шоссе, ведущее к энергорешетке, «стерлось», перестало существовать. Кальхаун прислушался к внешним микрофонам: ветер шелестел в железных конструкциях, и вдруг тоскливо замычала корова.

Кальхаун свистнул от изумления и, перейдя к другому экрану, задумчиво сказал, обращаясь к своему тормалю:

— Мургатройд, ты наблюдаешь в данный момент, если, конечно, наблюдаешь, одно из последствий человеческой ошибки. Я все еще не могу ответить на вопрос, где мы, потому что сомневаюсь в том, что эту часть Галактики вообще когда-либо снимали для звездных карт. Во всяком случае, я не прихватил с собой фотографий этого района космоса, чтобы сравнивать с теми, которые получил при панорамной съемке. Но могу с уверенностью сказать, что рейтинг этой планеты по возможности колонизации равен ноль целых ноль десятых, а это значит, что жить здесь, конечно, можно, но не разумно. Хотя люди поселились здесь и… сделали большую ошибку.

Он увидел вдали человеческую фигуру. Это была женщина, одетая в нечто длинное и бесформенное. Она подошла к коровам и что-то делала там.

Кальхаун продолжил, глядя на экран:

— Да, ошибка очевидна. И анализируя возможности совершения этой ошибки, я прихожу к мнению, что все это мне не нравится. Существует такое явление, как «синдром изоляции», Мургатройд. Синдром — это комплекс патологических изменений, которые появляются вследствие воздействия каких-либо стрессов. Для нас, людей, изоляция, одиночество — страшно. Ты, Мургатройд, помогаешь мне не чувствовать себя изолированным от общества. Но я бы не смог очень долго существовать в оторванности от мира, даже в твоей приятнейшей компании. Группа людей может выдерживать изоляцию от всего остального привычного им мира дольше, чем один человек. Но существует предел и для малой группы.

«Чи», - подтвердил Мургатройд.

— В данном случае мы имеем специфическую проблему, представляющую угрозу здоровью человека. И эта проблема известна медицине. Существует частичный иммунитет к этому синдрому, но иногда его вариации бывают коварны и опасны. Перед нами яркий случай этого синдрома, поэтому нам предстоит выполнить свой профессиональный долг. А вот интересно, как же они «развесили» это пылевое кольцо вокруг планеты? Наверняка это были не они.

Он сел и нахмурился, продолжая размышлять о синдроме изоляции, потом встал и еще раз взглянул на ледяной пейзаж. Зеленая лужайка посредине посадочной площадки, превращенная в пастбище, была явлением невозможным и необъяснимым. Он видел ледники, заползающие в долину. Это были ледяные реки, которые, продолжив свое течение, затопили бы долину, этот закрытый от непогоды клочок земли. Но этого не случилось. А почему?

Прошло более часа, прежде чем вновь зашуршал микрофон внешней связи. Кальхаун щелкнул тумблером и услышал совсем новый голос. Говорил мужчина, но от напряжения голос его был слишком высок и даже немного срывался, что было странно.

— Мы говорили о вас. Вы сообщили, что вы из Медслужбы. Докажите!

Новое дело! Приземлившийся корабль Медицинской службы сам по себе уже был доказательством, но Кальхаун вежливо ответил:

— У меня есть все документы, удостоверяющие принадлежность корабля и мою собственную к этой организации. Включите экраны внешней связи, и я их вам покажу.

— У нас сломался экран, — ответил голос с оттенком подозрительности, — но у нас есть больная корова, которую нам подбросили вчера вечером. Вылечите ее, и мы признаем, что вы тот, за кого себя выдаете!

Кальхаун не поверил своим ушам. Это была чрезвычайная ситуация! Лечение больной коровы почему-то считалось более убедительным, чем официальное удостоверение звездного врача! Подобная шкала в оценке ценностей намекала не только на «синдром изоляции». Вокруг были тысячи населенных миров, где люди принимали новинки науки и техники, что называется, не моргнув глазом, а если и были почему-либо удивлены, то не показывали этого! Это были цивилизованные люди. Ах, как много значит цивилизация! А тут выдвигают совершенно неслыханное требование представить доказательство, и кому! Представителю Медслужбы! Непостижимо, хотя этот мир, возможно, и отличается от цивилизованных миров.

Кальхаун отмел свои гневные мысли и спросил по-деловому, когда он может выйти и осмотреть… он запнулся, подыскивая слово, и закончил: «…пациента».

Тот же нервный голос предупредил:

— Мы подтянем корову к вашему кораблю. А вы держитесь поблизости, — и мрачно добавил: — Жители Города-Два проскользнули вчера мимо наших постов и подкинули ее нам. Они хотят уничтожить наше стадо. Какое у вас оружие?

— Это медицинский корабль, у меня есть только то, что необходимо при чрезвычайных обстоятельствах.

— Все равно, оно нам пригодится. Вы сказали, что хотели бы знать, где вы. Возможно, мы дадим вам информацию, но это будет зависеть от того, какое у вас оружие и стоит ли оно нашей информации.

Кальхаун глубоко вздохнул.

— Мы поговорим об этом позже. Я несколько обескуражен. Но сначала — дела. Ведите вашу корову.

Он опустил голову на руки.

— Мургатройд, скажи что-нибудь разумное, или я сейчас сойду с ума. Скажи что-нибудь мудрое!

«Чи?» — вопрошающе произнес Мургатройд.

— Вот спасибо, вот спасибо.

Кальхаун снова прошелся по звездолету, останавливаясь у экранов. Он увидел, что несколько мужчин вышли из странного сооружения, которое как будто прилепилось к диспетчерской. Их одежда была сделана из тяжелой и грубой ткани. Твердо ступая по пастбищу, которое когда-то было посадочной площадкой для звездных кораблей, мужчины дошли до того места, где темным пятном лежало больное животное. Кальхаун сначала и не заметил его. Он знал, что крупный рогатый скот обычно сгибает ноги и ложится на землю, чтобы жевать свою жвачку. Коровы встречались почти везде, где были колонии поселенцев.

Группа осторожно ступающих людей подошла к лежащей корове. Они сняли импровизированные ограждения и подтолкнули корову, та поднялась на ноги и, помотав головой, повернулась к кораблю. Мужчины погнали ее к «Эскулапу».

В пятидесяти метрах от него они остановились, и через внешние микрофоны Кальхаун услышал их голоса; к этому времени он уже разглядел их лица. Четверо из шести носили бороды, двое других выглядели совсем молодо. Во всех мирах мужчины ужасно гордились тем, что могут носить бороду, но мало кто пренебрегал утренним бритьем.

Эти шестеро поспешно повернули назад, как только корова оказалась у звездолета, правда, двое молодых часто оглядывались. Оставленная корова снова улеглась. Она глупо вертела головой, а потом склонила ее на траву.

— Я могу выходить? — мягко спросил Кальхаун.

— Мы следим за вами, — проскрипел микрофон внешней связи.

Кальхаун посмотрел на термометр и оделся потеплее, затем положил в карман бластер. Он вышел из корабля и почувствовал, что очень холодно, хотя он сам не замерз. Он задумался, отчего это так, и посмотрел под ноги: земля нагревалась изнутри. Тепловые элементы, спрятанные под верхним слоем почвы, работали исправно. Энергорешетка, отсеивая ионы из космоса, снабжала энергией эти элементы, благодаря которым образовались зеленые теплые лужайки для выпаса скота. Росла хорошая трава, и стадо благополучно существовало, несмотря на морозный воздух. Кальхаун подумал, что где-то, наверное, есть даже сады, произрастающие на гидропонике, очень может быть, что под землей. Очевидно, жители этой планеты выращивали овощи в достаточном количестве. И естественно, что живущим в холодном климате людям необходима была и мясная пища.

Кальхаун шел через пастбище, окруженное снежными горами.

Он отнесся к своему неожиданному пациенту с юмористическим вниманием, если так можно выразить те чувства, которые испытывал Кальхаун, осматривая корову. Он не был ветеринаром и не имел представления, как лечить животных. Он был медик, сотрудник Межзвездной медицинской службы, и умел делать то, что полагалось ему по статусу.

Взволнованные голоса аборигенов толковали о том, что «корову подбросили, чтобы заразить их собственное стадо». Поэтому, размышляя логически, Кальхаун решил, что лечить корову надо от какой-то инфекционной болезни. Он тщательно взял анализы крови и слюны. Вполне естественно, что слюна покажет заражение пищеварительного тракта у жвачных животных. Он вспомнил, что не имеет представления, какова нормальная температура у коров, и поэтому не сможет проверить, все ли здесь в порядке.

Межзвездную медицинскую службу не часто призывали лечить больных животных.

Он принес взятые пробы на корабль и провел их анализ так, как стал бы это делать, будь его пациентом человек. Он использовал микроскоп, который давал возможность рассматривать пробы в радиоволновом диапазоне и получить почти мгновенную информацию относительно болезнетворных микроорганизмов.

После пятиминутного исследования он раздраженно засопел, достал свои запасы антибиотиков и добавил тысячные доли цилина в среду, выращенную из взятых проб. Под микроскопом он с удовольствием заметил, как быстро действует антибиотик.

Вернувшись к несчастному животному, медик прикинул на глаз его вес и, используя шприц, ввел лекарство.

Вновь оказавшись на корабле, он сказал очень вежливо в микрофон внешней связи:

— Я думаю, ваша корова будет в добром здравии через тридцать часов. Ну, так как же называется планета?

Голос резко возразил:

— Но мы еще не договорились об оружии. Подождите, пока мы увидим результаты вашего лечения. Закат наступит через час. Если днем корове будет лучше, то… мы увидим!

Раздался щелчок. Внешняя связь отключилась.

Кальхаун взял микрофон своего бортового журнала. Запись всех переговоров уже была сделана, и он начал диктовать комментарии: описание ленточки, внешний вид планеты, выводы, которые он сделал, и закончил запись словами: «Анализы, взятые у коровы, показали единственный кокк, который, по-видимому, успешно подавляется стандартным антибиотиком. Я „накачал“ корову цилином и не думаю, что с ней будут проблемы. Меня больше беспокоит ярко выраженный „синдром изоляции“. Они отнеслись ко мне очень подозрительно и даже не соглашались на сделку, как будто я мог их перехитрить, потому что для них я — „пришелец“. У них выставлены посты, они сказали, что кто-то пробрался на их территорию; очевидно, посты выставлены против Города-Два и Города-Три. Впечатление такое, что это карантинные посты. Вполне возможно, что два других сообщества практикуют выставление постов по той же самой причине, хотя возможен вариант биологической войны, если кто-то „подбросил“ больную корову, чтобы уничтожить все поголовье скота в Городе-Один. На планете есть энергоустановка, но у ее обитателей „синдром изоляции“, и боюсь, что это классический случай проблемы Крузо. И если так, то это может иметь дурные последствия».

Кальхаун выключил микрофон. Если он попал в ситуацию, где наблюдается классический случай проблемы Крузо, то он может оказаться в неловком положении.

Существовала когда-то легенда о человеке там, на планете Земля, который после кораблекрушения попал на необитаемый остров и прожил на нем полжизни. Его именем было названо явление, которое непосредственно связано со здоровьем и благополучием людей. Именем Крузо назван «синдром изоляции». На первом этапе освоения Галактики было немало случаев, когда звездолеты терпели аварию и их не могли найти. Экипажи оставались в живых и высаживались на какую-то планету, где и оставались в течение долгого времени, иногда очень долгого: сменялись три поколения. В дальнейшем синдром развивался в более крупных и трагических масштабах, когда целые поселения оставались брошенными на планетах, как правило, с горнодобывающим профилем освоения. Работодатели считали эти планеты нерентабельными и «забывали» о тех, кто оставался там. Сегодня подобные события были практически исключены. Но ситуация по типу Крузо все еще считалась в теории возможной. Очень может быть, что «условие Крузо» имело место на этой недоброжелательной планете, хотя Кальхаун надеялся, что здесь совсем другой случай.

Ему даже не приходило в голову, что это не его дело, потому что ему его не поручали. Он был сотрудником Медслужбы, и его задачей было печься о здоровье людей.

Если люди жили на какой-либо планете по собственному выбору в негостеприимном окружении, то это была их проблема, но все то, что было связано с предотвращением гибели людей, входило в юрисдикцию Межзвездной медицинской службы. А в колонии с симптомом «условие Крузо» нужно было спасать людей от смерти!

Чтобы чем-то занять себя и отвлечься от мрачных мыслей, Кальхаун решил приготовить ужин. Мургатройд сидел на задних лапках и блаженно принюхивался. Уже совсем стемнело. На одну вторую часть планеты пришла ночь. Послышались новые звуки, очень тихие. Кальхаун вышел из корабля. Пастбище было слабо освещено сверкающей ленточкой в небесах. Она выглядела во много раз ярче Млечного Пути, и балки энергорешетки на ее фоне казались совсем черными. Кальхаун заметил темную фигуру, затем она исчезла и появилась вновь на другой стороне пастбища. Потом появился еще кто-то и направился к энергорешетке. Это был совсем другой человек, не тот, кого Кальхаун увидел у лужайки. Итак, он наблюдал смену караула и еще раз подумал, что отчуждение людей порождает самые непривлекательные качества: подозрительность и враждебность. Судя по всему, планета была малозаселена, поскольку эти непривлекательные качества были слишком уж ярко выражены в отношениях между небольшими сообществами. Кальхаун предположил, что таких сообществ должно быть по крайней мере три и, что маловероятно, полностью изолированных друг от друга. Одно сообщество имело в своей собственности энергоустановку и передатчик космической связи без видеоэкрана. Отделенность этих сообществ друг от друга и явная взаимная недоброжелательность усугубляли «синдром Крузо».

Мургатройд отужинал, и его пушистый животик стал круглым как мячик. На сытого и довольного тормаля напала приятная истома, и он свернулся клубком на своей подушке, прикрыв нос пушистым хвостом.

Кальхаун не успел привыкнуть к смене дня и ночи на этой планете. Он пытался читать, но не мог сосредоточиться; пытался заснуть, но просыпался от непривычной тишины, от мычания коров; раза два ему показалось, что он слышал резкие, как взрывы, звуки — это ледники, раскалываясь, сползали с гор. Он даже попытался сосредоточиться на размышлении относительно того, как человеческий мозг, выбирая единственно правильное решение, вдруг останавливается в своем выборе на совершенно неправильном и пагубном, и ему стало не по себе.

Было уже совсем темно, когда Кальхаун услышал шорох, идущий через внешние микрофоны. Он включил громкость и убедился, что группа людей приближается к звездолету. Он сухо сказал:

— Мургатройд, у нас будут гости. Они не объявили о своем визите, поэтому они — незваные гости.

Мургатройд проснулся и наблюдал, как Кальхаун проверил, на месте ли бластер, и включил микрофон бортового журнала.

— Все готово? — серьезным голосом спросил Кальхаун своего тормаля. Последовал неизменный ответ: «Чи». И тут кто-то осторожно постучал во входной люк.

Кальхаун поморщился и отправился в шлюзовой блок. Он разблокировал вход и открыл дверь люка. И тотчас его оттеснили в корабль темные фигуры людей. Дверь тихо защелкнулась. Кальхаун увидел перед собой пятерых мужчин, одетых в теплые длинные накидки и рукавицы. Лица их закрывала плотная темная ткань — видны были только глаза. Вооружение пришельцев составляли ножи, бластеров Кальхаун не заметил. Плотный мужчина с холодными серыми глазами, видимо, был за главного.

— Вы — тот человек, который приземлился вчера, — сказал он низким, несколько резковатым голосом. — Меня зовут Хант. Мы из Города-Два. Вы сотрудник Медслужбы?

— Совершенно верно, — ответил Кальхаун. Четыре пары глаз, которые были устремлены на него, выражали скорее страх, чем угрозу. Хант смотрел на Кальхауна спокойно. — Мне пришлось приземлиться, чтобы узнать, где я нахожусь, — продолжил Кальхаун. — Программа астронавигатора дала сбой, и это привело к ошибочному выбору планеты…

— Вы разбираетесь в болезнях? — спокойно спросил плотный мужчина по имени Хант. — Вы умеете лечить болезни и предотвращать их распространение?

— Я — медик, — признался Кальхаун, — если это вам что-либо говорит.

— Вы нужны в Городе-Два, — решительно сказал Хант. — Мы пришли за вами. Возьмите лекарства и одевайтесь теплее. Вы можете нагрузить нас всем необходимым. У нас есть санки.

Кальхаун почувствовал облегчение. Когда изоляция и страх замораживают разум и он неспособен воспринять ничего нового, даже надежду на что-либо, тогда у медика возникают большие сложности в работе. Но если одно из сообществ приветствует его и зовет помочь… то, может быть, есть надежда?

«Чи», - с чувством произнес Мургатройд откуда-то сверху. Кальхаун поднял глаза. Недовольный и испуганный тормаль висел под потолком, вцепившись в специально для него сделанный поручень. Мургатройд был миролюбивым существом, когда случалась суета и неразбериха, он не болтался под ногами. Но сейчас он очень зло окрысился на пришедших.

Люди в масках с ужасом посмотрели на него, Хант резко ответил своей свите, что это животное, и снова повернулся к Кальхауну:

— Нам вы действительно необходимы, и вы можете взять все, что вам у нас понравится, но вы должны пойти с нами! Мы не имеем в виду ничего плохого!

— И доказательством ваших добрых намерений, конечно, являются эти маски? — поинтересовался Кальхаун.

— Мы надели их, чтобы не заразиться какой-либо болезнью от вас, — спокойно пояснил Хант. — А теперь укажите, что вы будете с собой брать.

Чувство воодушевления у Кальхауна сразу же пропало, и он поморщился. Синдром изоляции цвел махровым цветом. Здесь верили в то, что пришельцы приносят болезни и смерть. Раньше считали, что «чужаки» приносили невезение.

Однако при всех обстоятельствах наступившая фаза примитивизма тем не менее должна сохранять какие-то остатки прежней культуры и традиций. Судя по тому, что Кальхаун видел при посадке, на планете находилось три поселения. Они вряд ли поверили бы в черную и белую магию и чудеса — они верили, что существует опасность заражения болезнью, которую им не вылечить. И чужаки всегда будут ассоциироваться у них с бедой на уровне эпидемии, которая уничтожит их малочисленные поселения.

— Да, я, конечно, пойду с вами, но люди, которые живут здесь, должны знать, что я ушел. Мне совсем не хочется, чтобы они с перепугу запустили мой корабль в космос только потому, что я не отвечаю на их запрос, — задумчиво сказал Кальхаун.

Хант отдал распоряжение написать послание жителям Города-Один, потом решил написать сам. Желание сделать что-нибудь вредное жителям Города-Один немедленно охватило жителей Города-Два. Но разум одержал верх, и послание оказалось деловым и четким. Кальхаун догадался, как трудно было жителям Города-Два пройти через горы и ледники в долину. Это были отважные люди, но в своей ненависти к чужакам — жителям Города-Один — они полностью лишались этих положительных качеств. И здесь Кальхаун еще раз усмотрел доказательство наличия симптомов, характерных для «синдрома изоляции».

Хант посоветовал ему взять одеяла. Кальхаун указал на переносную аптечку, антибиотики, антисептические средства, затем он проверил наличие бластера в кармане и даже взял лазерное оружие, но, подумав, поставил его на место. Похоже, Ханту удалось сохранить здравый разум у своих сородичей. Они показались Кальхауну гораздо разумнее, чем жители Города-Один, которые ничего лучше не придумали, как заставить его лечить корову. Он очень надеялся на то, что не ошибается.

— Мургатройд, — позвал Кальхаун своего тормаля, который все еще висел на потолке, — мы идем выполнять свой профессиональный долг. Поэтому спускайся, и побыстрее!

Мургатройд с опаской спустился и сразу вспрыгнул Кальхауну на плечо. Кальхаун заметил, что люди, которые пришли за ним, мгновенно отстранились и в их глазах снова появился страх. Страх заразиться какой-нибудь болезнью, к которой у них не было иммунитета.

— Они грубоваты и резки, Мургатройд, — саркастически засмеялся Кальхаун, — но, может быть, они добрейшие люди, и мы скоро узнаем об этом. Мы, врачи, должны считать, что все люди — добрейшие существа, или делать вид, что так считаем.

«Чи», - с возмущением сказал Мургатройд, и Кальхаун направился к шлюзовой камере.

III

В основе любой цивилизации лежит разумная мысль, родившаяся в процессе мышления. При выборе цели или конечного результата можно совершить серьезную ошибку. Цели человека и даже разумного животного разительно отличаются друг от друга, и это — аксиома. И было бы величайшей ошибкой считать, что это не так. Вряд ли будет ошибкой высоко оценить процветание, или удовольствие, или даже просто выживание. Они стоят многого.

Фицджеральд. Практическое мышление

На выходном люке корабля «Эскулап 20», на сложном замке его, красовался лист бумаги. В нем говорилось, что Кальхауна забрали с собой люди из Города-Два к заболевшему у них жителю. Подтверждалось, что его вернут, и хотя может возникнуть подозрение в честности их намерений, то уж им-то следует доверять. Корабль должен оставаться в целости и сохранности, и если жители города, где находится энергорешетка, попытаются проникнуть в него, то вряд ли добьются успеха.

А Кальхаун в своем воинственном сопровождении отправился в путешествие. Сначала они шли пешком, и Кальхаун испытывал странное чувство, пересекая зеленое пастбище, покрытое растительностью, которая хрустела под ногами. Пастбище, покрытое инеем, было очень красиво, а заиндевевшие балки энергорешетки казались черными кружевами в небе, освещенном сияющей ленточкой.

Кальхаун с удивлением ощутил, что ему стало почти жарко. Он сообразил, что земля подогревалась весьма разумно и умеренно, хотя работающая энергорешетка вполне могла превратить эту долину в райские тропические кущи, но этого по какой-то причине жители Города-Один не делали, довольствуясь жесткой травой, похожей на земной ягель, для своего стада. Он огляделся еще раз и понял, в чем здесь дело: долина была окружена горами, с которых сползали ледники. При смене ветра долину могло засыпать снегом и льдом и все тропическое великолепие превратилось бы в ничто.

В какой-то момент Кальхаун почувствовал колючий холодный ветер несмотря на то, что он надел теплую синтетическую парку, на которой снега не оставалось. Пришлось закрыть лицо мехом от капюшона и надеть очки с подогревом, чтобы видеть путь этого необычного броска через горы. А под ногами было тепло и даже неприятно жарко. Но скоро пеший поход закончился: у склона горы их ждали сани.

В корабль проникли пять человек, шестой оставался охранять сани. Все было спокойно. Хант настойчиво предлагал Кальхауну сесть в сани, но тот заупрямился, сказав, что вполне может идти пешком. Хант заметил ему, что он, Кальхаун, не знает, куда и как они пойдут дальше. Уступив его настойчивости и не желая вступать в конфликт, Кальхаун устроился в санях. Полозья у саней были необычайно длинными. Он не успел заметить деталей, но ему показалось, что сани имеют такую необычную конструкцию, чтобы при случае служить мостом между расщелинами в горных ледниках. Для этого сани были еще оснащены легкими металлическими трубками. В то же время конструкция позволяла уменьшать полозья, благодаря чему сани могли превращаться в небольшой подвижный объект в узком пространстве или при малопроходимой трассе.

Шестеро неуклюже одетых мужчин толкали сани, а Кальхаун хмурился, сидя в них. Мургатройд начал дрожать от холода, и Кальхаун засунул его себе под парку. Мургатройд повертелся, чтобы устроиться поудобнее, и через некоторое время его нос высунулся из-под подбородка Кальхауна, чтобы принюхаться к морозному воздуху, но очень скоро снова нырнул под парку: его мордочка покрылась кристалликами льда.

В двух милях от города-пастбища сани остановились. Один из сопровождающих Кальхауна мужчин повернул что-то под сиденьем саней, заработал двигатель. Люди облепили странный экипаж, который стал медленно двигаться, а потом сани вдруг метнулись вперед и заскользили вниз по крутому склону. Они набирали скорость, снег поднялся с обеих сторон и взметнулся, образуя волны, похожие на те, что оставляет катер на воде. Сани низверглись в лавину чистейшего снега и звук двигателя усилился эхом, многократно повторившимся в горах.

На протяжении получаса Кальхаун совершал такую поездку на санях, которую трудно описать словами, потому что здесь смешались восторг, красота и ужас скоростного спуска, когда хочется кричать от страха. По сравнению со спуском на санях в снежной лавине космические перелеты Кальхауна можно было сравнить с чтением книги у камина холодным и неприятным ноябрем где-нибудь в Лондоне.

Вот сани резко выскочили из-за ледяных скал, сверкающих в свете негасимой ленточки на небосклоне, и понеслись вниз так быстро, что ветер буквально звенел в ушах. Затем двигатель заработал громче, сани притормозили, почти поползли. Гибкость конструкции саней помогала экипажу управлять ими. Четверо мужчин сложили сегменты саней, и сани в полном смысле этого слова начали извиваться по поверхности ледника, где мелкие и крупные наросты перемежались с острыми ледяными вершинами.

Но вот сани остановились, тонкие трубки выдвинулись из полозьев и образовали вместе с санями мост через очередную расщелину, затем они снова спустились по склону. Трубки исчезли, взвыл двигатель — и сани поползли к гребню горы. На фоне сине-золотого неба стали видны горы разной высоты, образующие, очевидно, местные горные цепи. Последний раз сани совершили захватывающий дух спуск с горы в долину, промчавшись через естественный туннель, и начали приближаться к скалистому обрыву. Видимо, эта скала и была их местом назначения. На глубине нескольких тысяч метров Кальхаун увидел темное удлиненное пятно не более трех квадратных километров, Сине-золотое сияние не освещало эту полоску земли, но то, что земля подогревалась искусственно, было совершенно очевидно. Это была та самая обогреваемая подземными элементами питания луговинка, которая окружала энергорешетку в Городе-Один. От этой темной проталины в снегу шел пар, образуя над землей своеобразную «крышу», которую рвал в куски налетающий ветер.

Сани замедлили скольжение и остановились на краю скалы у каменного строения, если это можно было так называть. Внизу хорошо была видна долина.

— Это мы, — громко сказал Хант. — Мы привезли его. Все в порядке?

— Не все!.. — глухо ответил невидимый голос. — Они сбежали! Сначала ему удалось вырваться, он освободил ее, и они убежали! Нам надо было убить их тогда еще, когда мы первый раз их поймали. А мы этого не сделали и совершили ошибку!

Человек в санях, казалось, окаменел от этого сообщения, от общего чувства трагедии и потери всякой надежды.

Кальхаун ждал. Хант не двигался. Один из сопровождающих его плюнул со злостью. Другой пошевелился.

— Зря старались, — снова произнес тот же хриплый голос из темноты. — Вся эта суета, оказывается, ни к чему.

Кальхаун деловито спросил:

— Что случилось? Мои пациенты сбежали?

Снова заговорил невидимый глухой голос (обладатель его, кажется, был на грани бешенства):

— Это медик со звездолета? О котором мы слышали? Конечно, они сбежали: этот мужчина и девушка. Они сбежали вдвоем. И это после того, что мы влезли в неприятности с Городом-Три только потому, что не уничтожили беглецов сразу. И еще вляпались в неприятности с Городом-Один, когда проникли туда, чтобы вывезти вас с корабля Медслужбы! — Голос еле сдерживался от гнева. — Нам следовало их убить или дать им возможность умереть тогда… Пусть бы погибли в снегах, как они этого просили!

Кальхаун покивал головой просто так, сам себе, никто и не заметил. И опять начал анализировать ситуацию на планете, а точнее, продолжал анализировать ее. Наличие запрета общения между коммунами-сообществами является синдромом, указывающим на то, что каждое сообщество под угрозой наказания своих членов борется с теми из них, которые страдают синдромом изоляции, чтобы запретить всякого рода общение вне пределов данного сообщества. Скорее всего, молодые люди поддались романтическому чувству. А правила обоих сообществ запрещают смешанные браки: они опасны для выживания целого сообщества. И чем строже запрет, тем больше шансов подобного поведения среди представителей этих сообществ, особенно юного поколения. Это не было новостью для Кальхауна. Ни для кого не секрет, что в условиях изоляции и строгих правил, принятых в обществе, обаяние чужака всегда притягательно для отдельных членов и опасно для общества. Известно, что экипажи звездолетов становятся очень популярны на тех планетах, где колонии поселенцев очень немногочисленны, а полеты туда редки. Не менее понятно и то, что девушка не может найти себе жениха в своем малом сообществе, и спасением для нее является отлет на другую планету, если ей удастся сэкономить денег на «проезд». Кальхаун мог предсказать нарушение всех традиций и законов, а равно и карантинных мер, как только начал размышлять над ситуацией, сложившейся на этой планете. И бешеная злоба, вызванная этим «особым случаем» (бегством молодых людей), была вполне естественной.

Некая девушка, должно быть, влюбилась, а некий молодой человек, без сомнения, ответил ей взаимностью. Они полюбили друг друга так сильно, что приняли изгнание от обоих сообществ и решили начать новую жизнь подальше от них, уйдя в теплые земли, куда они физически никогда не смогли бы дойти. Для тех, кто полюбил, это было равносильно самоубийству. И это же явилось причиной конфликта, даже войны, для тех, кто неукоснительно выполнял правила сообщества.

Хант снова заговорил. Его голос приобрел более трагический тон:

— Покончим с этим! Это — мои проблемы. Я сделал все это для своей дочери. Я хотел, чтобы она не умерла. Я заплачу за попытку спасти ее. Они будут удовлетворены… в Городе-Три… и в Городе-Один, если вы скажете им, что я виноват и вы изгнали меня навсегда.

Кальхаун резко спросил:

— Что происходит?

Человек, невидимый из тени, ответил, не скрывая неприязни:

— Его дочь Ним была на посту, чтобы предотвратить проникновение из Города-Три. А они выставили постового против нас. У обоих были передатчики, и они стали разговаривать друг с другом. Потом она взяла видеоприставку, и он, наверно, тоже. В конце концов они решили, что стоит умереть вместе, и сбежали, надеясь дойти до теплых земель. Но шансов у них не было никаких!

Кальхаун отметил про себя, что теплыми землями они, очевидно, называли экваториальный пояс планеты.

— Надо было отпустить их, и пусть бы умерли! — с печалью сказал Хант. — Но я убедил Совет разрешить мне привести их. Мы были очень осторожны, чтобы не заразиться! Я запер их по отдельности, и я… я надеялся, что моя дочь не умрет от болезни, распространенной в Городе-Три. Я даже надеялся, что молодой человек не умрет от болезни, которая, как считают в Городе-Три, есть у нас и которую мы не замечаем, а они могут умереть от нее. А потом мы услышали о вашей посадке в Городе-Один. Мы не могли вам ответить, но мы все слышали, даже эту «торговлю» с больной коровой. И мы слышали о медиках со звездолетов, которые умеют лечить болезни. Я надеялся, что вы сможете спасти Ним, чтобы она не умерла от болезни из Города-Три. Мои друзья рисковали очень многим, чтобы привезти вас сюда. А они, моя дочь и молодой человек, сбежали. Опять.

Снова вмешался хриплый голос:

— И больше никто не будет ничем рисковать. Мы посоветовались и решили: они сбежали, и мы сожжем то место, где они были. Все. Ты больше не глава Совета! И медик пусть уходит! Мы так решили!

Кальхаун подумал, что это решение принято частично от страха. От страха люди способны отрицать наличие любого решения, по этой же причине они могут отметать все разумное. Это был яркий симптом такого положения вещей, которое становится проблемой для Межзвездной медицинской службы, потому что подобные обстоятельства могут привести к смерти людей. Задача медика — предотвратить смерть. В данном случае совершенно бессмысленную гибель двух молодых людей и отца девушки, поставившего на карту абсолютно все.

Хант сделал жест повелительный и в то же время как бы выражающий его отчаяние.

— Я отвезу медика в Город-Один, и они смогут воспользоваться его услугами, если осмелятся, и не будут винить вас в том, что я его увез. Мне придется взять сани, их уже использовали, чтобы привезти его сюда, поэтому их все равно надо сжигать. Те, кто был со мной, не забудьте сжечь всю одежду! Теперь Город-Три будет спокоен потому, что установилось равновесие: они потеряли одного человека, а вы потеряете меня. Сообщите им об этом. В Городе-Один будут, конечно, беситься, но они тоже выиграют в данном случае. На открытое выступление они вряд ли пойдут.

Снова наступило молчание. Один человек соскочил с саней и пошел по направлению к скале. Хант напомнил еще раз, чтобы они сожгли одежду, в которой участвовали в «похищении» медика.

— Я увожу его. Все остальные тоже сойдите с саней. И нет смысла в ведении войны, потому что я совершил ошибку. Я плачу за нее!

Оставшиеся мужчины соскочили с саней, но остались возле них. Один из них сказал:

— Извини, Хант, прощай! Пусть тебе повезет!

— Какое уж тут везение! — устало ответил Хант.

Взвыл двигатель саней, который до этого просто урчал. Урчание перешло в оглушающий звук, и снежные сани нырнули вниз с горы к темной луговинке в долине, чтобы вернуть похищенного медика к его звездолету. Кальхаун завертелся в санях и принялся жестикулировать, чтобы привлечь внимание Ханта. Хант, стоявший за креслом Кальхауна, остановил скольжение саней и спросил совершенно безжизненным голосом, что, собственно, случилось. Утомленный несговорчивостью и твердолобостью людей из Города-Два, Кальхаун произнес:

— Два человека убежали. Ваша дочь Ним и юноша из Города-Три. Вас изгнали, чтобы предотвратить возможную конфронтацию.

— Да, — ответил Хант без каких бы то ни было эмоций.

— Ну так давайте найдем беглецов! — вышел из себя Кальхаун. — Прежде чем они умрут в снегу! Вы же привезли меня, чтобы я вам помог! И незачем кому-либо умирать, если есть возможность все изменить!

Тем же вялым тоном Хант ответил:

— Они идут в теплые земли. Они никогда туда не дойдут. Я предполагал вернуть вас на корабль и попробовать догнать их на снежных санях. Я собирался отдать им сани, чтобы они… чтобы Ним пожила бы еще немного… — Он наклонился к рычагам управления, и сани снова заскользили по снегу. Состояние Ханта было понятно Кальхауну: шок, отчаяние и никаких других эмоций.

Хант сейчас не будет реагировать на разумные аргументы. Он принял слишком много решений, достаточно безумных по своему характеру, и стремился исправить сложную ситуацию, почти катастрофическую для многих людей, своими волевыми решениями. Бегство дочери было той причиной, которая вызвала к жизни цепочку необратимых событий.

Хант принял решение, как поступать в случае конфликта с Городом-Три, и совершенно другое решение, как действовать в случае конфликта с Городом-Один. Он приносил себя в жертву, готовясь умереть, и считал, что единственно правильное решение — это заплатить за совершенную им ошибку. Он был не в состоянии думать в этих экстремальных условиях. И чтобы вывести его из шока, Кальхаун достал бластер, который положил в карман еще во время своего выхода из корабля, чтобы взглянуть на больную корову. Он вполне мог предотвратить собственное похищение. Но медик никогда не отказывается исполнять свой профессиональный долг. Он прицелился в большой сугроб и нажал кнопку. Снег обратился взрывом в пар, который зашипел и клубами пошел вверх.

— Я не желаю возвращаться на корабль, — твердо сказал Кальхаун. — Я хочу догнать беглецов и сделать все необходимое, чтобы они остались живы. Я оказался в центре этих событий. Долг Медслужбы вмешиваться в проблемы, связанные с угрозой здоровью людей. В данном случае как раз возникла такая угроза!

Мургатройд зашевелился и высунул нос из-под парки. Он услышал шипение бластера и грохочущий звук подтаявшего снега.

Хант воззрился на Кальхауна.

— Что это? — потребовал он ответа. — Вы выбираете…

— Я собираюсь догнать вашу дочь и этого молодого человека, — сердито ответил Кальхаун. — Черт побери! Этот пресловутый синдром изоляции… Ну просто ярко выраженная «проблема Крузо» на этой планете! Надо же что-то делать! Это же угрожает здоровью населения планеты!

Хант продолжал смотреть на него: намерения Кальхауна ему было даже трудно вообразить. Он терялся в разного рода догадках.

— Мы, медики, — сказал Кальхаун, — сделали возможными космические полеты людей потому, что сохраняли людям жизнь. Планета Земля слишком перенаселена. Одной Солнечной системы мало, и полеты удлинились, а медики стараются продлить людям жизнь и помочь заселить благоприятные для жизни планеты. Благодаря нам, медикам, создано девять десятых цивилизации в том виде, в каком она существует, потому что медики определили условия для существования этой цивилизации. А поскольку на этой планете цивилизация стремится к своему краху и люди умирают из-за всяких там глупостей, то я просто обязан прекратить это безобразие! Поэтому мы сейчас будем искать беглецов и спасем их, и есть надежда, что цивилизация постепенно возродится на этой планете.

Бывший глава Совета Города-Два и руководитель похитителей наконец понял и заикаясь сказал:

— Они направились в теплые земли. Другой дороги туда нет. Ищите их следы!

Двигатель снова зарычал, и сани понеслись вперед. Они не завершили круг, чтобы вернуться в Город-Один. Сейчас сани летели на самой большой скорости, оставляя позади долину с земной луговинкой, окутанной паром, и снег летел в разные стороны, образуя ровные полуокружности. Тонкая снеговая пыль радугой искрилась в утреннем свете.

Снеговые сани мчались вперед и вперед, оставляя за собой подавленность и чувство безысходности.

Кальхаун пригнулся немного, защищаясь от холодного ветра, он почти ничего не видел впереди. Крылья вспененного снега закрывали обзор. У Ханта, который стоял за спиной Кальхауна, возможностей было больше.

Мургатройд опять засуетился под паркой Кальхауна, высунул нос и сейчас же его спрятал от пронизывающего ветра.

Хант направил снеговой экипаж так, как будто точно знал дорогу. А Кальхаун попытался воссоздать общую схему обитания на планете. Судя по всему, на планете было три крупных города, или колонии. У них были названия. И из стратосферы он видел три зеленых пятна. Один из городов отапливался энергией, проходившей по электроэлементам под землей. Энергия же проводилась с энергорешетки.

Второе темное пятно поверхности вряд ли отапливалось электроэнергией, скорее всего там стояли установки, работающие на каком-то ископаемом топливе. Снеговые сани тоже работали на этом топливе. Похоже, это — реактивный двигатель на твердом топливе. Принцип засасывания воздуха на больших скоростях был известен, и не представляло трудности создать двигатель. Итак, Город-Два пользовался ископаемым топливом: углем или нефтью, а что касается Города-Три, то источник энергии там пока неизвестен.

Кальхаун нахмурился и попытался воссоздать полную картину планеты, но данных было маловато. Недоставало еще объяснения туманно-золотой ленточки в небе. Естественно, что ни один из городов не мог вывести это великолепие над планетой. Все три города не смогли бы это сделать технически, учитывая, что они были разделены между собой бесконечной враждой и войнами.

По мнению Кальхауна, на планете пользовались гидропоникой. Вероятно, сады находились под землей. Наземных городов не было. Технический уровень и возможности очень невелики. Но все же Кальхаун не отверг предположения, что первые колонисты, высадившиеся на эту планету, были заняты в горнодобывающей области.

Только горнодобыча могла создать условия для существования поселений в арктическом климате. Очевидно, здесь добывали редкие металлы. Возможно, тогда возле энергорешетки существовал нефте- и газопровод. Использование местных энергоисточников для обработки руды с целью получения слитков ценных редких металлов вполне могло оправдывать существование поселений на планете с неблагоприятным климатом. И, видимо, редкие металлы вполне окупали затраты на их перевозку.

Можно было предположить, что транспортировка редких металлов осуществлялась в нефтяной суспензии по поверхности планеты, что не требовало затрат на наземный транспорт.

Если колония начала свое существование как подобного рода поселение с таким рабочим циклом, то грузо-пассажирские корабли бывали здесь редкими гостями. Это могла быть планета, эксплуатируемая одной межзвездной корпорацией. Скорее всего, поселение было создано лет сто пятьдесят-двести назад, на заре освоения планет, когда корпорации осваивали лишь те планеты, которые им предлагали освоить по минимуму. Такая колония даже могла отсутствовать в списках Межзвездной медицинской службы. Это объясняло бы все. Ведь когда шахты становились нерентабельными, поселение не поддерживалось корпорацией. Однако кто-то улетал с этой планеты, а кто-то оставался в обжитых, теплых городах, где родились их отцы. Они не могли даже вообразить, что можно жить где-либо еще. Вот нормальное объяснение… пока.

Кальхаун обратился к строгой логике работника Медслужбы: через столетие или даже раньше изолированное сообщество могло потерять почти полностью иммунитет против болезней, от которых оно раньше не страдало, которые на планете не существовали, пока она приносила прибыль и процветала.

Любые контакты между двумя изолированными в течение долгого времени сообществами могли привести к колоссальной вспышке эпидемии той или иной болезни, которая в этих сообществах была распространена изначально. Существовали носители вируса.

Реальная частота распространения вируса у людей была уже установлена в двух последних поколениях. Но в малом сообществе, изолированном на одной планете, носители инфекции распространяли эту инфекцию так легко, что каждый член этого небольшого сообщества получал иммунитет к этой инфекции с рождения. А другая изолированная малая группа могла иметь с рождения иммунитет к совсем другой инфекции, и поэтому член одной малой группы был практически смертельно опасен для члена другого малого сообщества, если бы им довелось встретиться и общаться довольно близко, а не через видеоэкраны.

Сидя в мчавшихся санях и закрываясь от встречного ветра, Кальхаун понял, что все, о чем он размышлял, очень похоже на что-то уже происходившее. Теперь учили, что нечто подобное происходило в примитивном обществе, где существовало поверие, что женщины опасны для мужчин, и мужчина должен принимать особые меры, чтобы избежать пагубной «маны», исходящей от его будущей невесты. При существовании традиции похищения жен — а сообщества были очень малы и жестко изолированы — любое племя, не знающее начальных правил санитарии, могло попасть именно в такое положение, в которое попали Города Один, Два и Три.

Примитивное подозрение, касающееся женщин, возможно, имело свое обоснование в реальной жизни. Женщина одного племени могла быть носительницей смертоносного микроба на коже или одежде и обладать иммунитетом к этой инфекции. В то же время мужчина из другого племени иммунитетом к этой инфекции не обладал, и, похищая себе в жены женщину другого племени, сам становился жертвой смертельной болезни.

Летящие по снегу сани резко повернули и чуть было не опрокинулись. Брызнул фонтан снега, но сани тут же заложили новый крутой вираж и резко затормозили. Мотор заглох. Снежный вихрь прекратился, и сани медленно заскользили по снегу.

— Их след! — прокричал Хант в ухо Кальхауну.

Кальхаун заметил углубление в снегу. Это были две пары следов грушевидной формы на девственно белой поверхности. Две человеческие фигуры, на ногах у которых были надеты приспособления для хождения по снегу, двигались, освещаемые сине-золотым сиянием ленточки на небосклоне.

Кальхаун теперь мог точно сказать, что произошло, до мельчайших подробностей.

Девушка в тяжелом неуклюжем одеянии стояла «на часах» на краю горы над заснеженной долиной. Это были долгие и холодные часы наблюдения. Вокруг — вечные снега, всегда одни и те же вечные снега, и ничто не меняло эту белую монотонность. Она знала, что через долину такой же одинокий часовой из чужого города наблюдает за этой белой бесконечностью. Она помнила, что прикосновение руки или даже просто дыхание этого человека будет смертельно для нее так же, как и ее прикосновение и дыхание принесет смерть ему. Сначала было чувство ужаса, а потом — любопытство. Затем последовал первый запрос по, рации. Может быть, она сначала не ответила, но выслушала, что говорил «чужак». Она слышала его юный голос, и ее одолевало любопытство, что он за человек, этот самый «чужак», который тоже наблюдает за обстановкой. И наступил день, когда она ответила, очень смущаясь, и с облегчением почувствовала некую привлекательность этого разговора в снегах. И, конечно, не было ничего опасного в разговоре по рации. Возможно, они шутили относительно смертельной опасности, которую они представляют друг для друга. Может быть, они удивлялись тому, что жители двух городов, которые никогда не видели друг друга, должны друг друга ненавидеть. Потом каждому захотелось увидеть своего собеседника, и они принесли с собой видеоприставки, которыми никто не пользовался. Они не находили в этом ничего дурного. Наконец они увидели друг друга! Она — совсем незнакомого, но уже близкого и любимого человека, а он — самую очаровательную девушку, которую когда-либо встречал. Сначала они сожалели, что не могут быть рядом потому, что смертоносны друг для друга, потом возненавидели запреты. Кончилось тем, что они отвергли опасность как несуществующую и убежали вместе в теплые земли, зная, что, может быть, счастливых дней им отведено мало. Но эти малые крохи счастья стоили целой жизни, и молодые люди не колебались в своем решении.

Кальхаун представил себе все это очень ярко, хотя убеждал себя в том, что рассматривал этот случай с некоторой долей иронии. Он утвердился в сознании того, что это лишь еще одно проявление слепого приступа отрицания жизни в замкнутом обществе. Именно это неприятие замкнутости делает астронавтов такими привлекательными для девушек в дальних, забытых богом космопортах.

Еще он подумал о том странном, неразумном и только человеку присущем свойстве, которое вызывает радость осознания, что существует кто-то еще, что человеческая жизнь и счастье занимают отведенное им место и в космосе. Возможно, что начиналось это неразумное свойство с инстинкта, но переросло в нечто, чем обладает только человек, и только он может такое чувство переживать.

У Ханта это свойство было. Этот отчаявшийся человек искал в снегах свою дочь, которая, если смотреть правде в глаза, забыла о нем и предала его. Хант стал изгоем ради собственной дочери и ни секунды не жалел об этом. Он даже и не думал на эту тему, желая спасти беглянку.

Он поднял руку в теплой рукавице.

— Вон там, — радостно закричал он. — Это они!

В золотисто-голубой мгле показалась черная точка. Когда снеговые сани подползли поближе, точка превратилась в две маленькие фигурки, стоявшие, прижавшись друг к другу.

Они с вызовом смотрели на приближающиеся сани. Хант выключил двигатель, и сани заскользили по гладкой поверхности — полозья как будто шептали что-то снегу.

Девушка сорвала маску с лица (в Городе-Два все носили маски, предохраняющие от холода) и подняла голову. Молодой человек и девушка поцеловались. Потом юноша в отчаянии поднял нож. Он блеснул в свете сияния ленточки и…

Бластер Кальхауна издал странный глухой звук, и лезвие ножа заискрилось голубым огнем. Молодой человек выпустил ставшую вдруг нестерпимо горячей ручку ножа, который с шипением упал в снег.

— Всегда в дрожь бросает, когда вижу драматическую развязку, — сказал Кальхаун свирепо. — Но уверяю вас, что в любой ситуации лучше быть разумными. Я полагаю, молодую леди зовут Ним. Имени молодого человека я не знаю. Мы не были представлены друг другу. Отец Ним и я пришли, чтобы передать вам технические средства двух цивилизаций в качестве первого шага в лечении синдрома пандемической изоляции на этой планете. Эта изоляция из-за тяжелых условии существования превратилась в «проблему Крузо», и решать эту проблему надлежит медику.

Мургатройд усиленно пытался высунуться из парки под подбородком Кальхауна — он слышал бластер и почувствовал, что происходит что-то необычное. Наконец он высунул нос и старательно принюхался. Кальхаун засунул его обратно под парку.

— Скажите им, Хант, — раздраженно попросил он. — Расскажите им, зачем мы здесь и что вы уже сделали!

Отец девушки рассказывал обо всем неуверенно и почему-то застенчиво. И под конец сказал, что реактивные сани прибыли, чтобы отвезти дочь и молодого человека в теплые земли, где они по крайней мере не умрут от холода. Кальхаун от себя добавил, что там, вероятно, не будет проблем и с едой.

Дрожа и смущаясь, беглецы забрались в сани. Мотор взревел уже в который раз, и сани повернули к теплым землям. Они помчались в золотом сиянии ленточки, объяснить существование которой разумными аргументами пока не представлялось возможным. Даже Кальхауну.

IV

Действие — это результат процесса мышления. Поскольку мы не можем повернуть вспять действие, то у нас появляется тенденция полагать, что эту мысль нельзя изменить. В результате мы цепляемся за свои ошибки. Чтобы изменить мировоззрение, необходимо заставить себя настоятельно и срочно действовать в сообразии с новым мышлением без прежних ошибочных идеи. Мы можем очень тактично распрощаться с прежними ошибками. Не надо никому говорить о них. Даже самим себе.

Фицджеральд. Практическое мышление

Мургатройд спустился с дерева. Его защечные мешки были набиты орехами. Кальхаун вставил палец ему в рот, и Мургатройд с готовностью позволил вынуть и изучить результаты его вылазки на деревья. Кальхаун вздохнул. У Мургатройда были другие, более важные способности в служении здравоохранению, но именно здесь и сейчас его тонкий пищеварительный аппарат был необходим. Его желудок был подобен человеческому, и если Мургатройд что-либо ел, то это мог есть и Кальхаун, а Мургатройд не брал в рот ничего, что могло бы вредно сказаться на его желудке.

Кальхаун не без иронии заметил вслух:

— Вместо заповеди врачу «исцели себя сам» мы смело можем сказать «накорми себя сам», так как мы пересекли линию вечной мерзлоты, но и здесь с питанием неважно. Мургатройд, я очень тебе благодарен.

«Чи», - с достоинством ответил Мургатройд.

— Ожидалось, что единственной выгодой для меня будет твоя приятная компания в полете к звезде Мерида II. Вместо этого какой-то невежда нажал не ту кнопку на компьютере, и нам пришлось остановиться здесь, хотя не то чтобы именно здесь, в этой холодрыге, но близко к этому. Я взял тебя с корабля потому, что там никого не оставалось, кто бы мог кормить тебя, а ты кормишь нас, по крайней мере указываешь на съедобные вещи, которые мы вполне могли бы и не заметить.

«Чи», - сказал Мургатройд и гордо прошелся туда-сюда.

— Нет уж, не надо копировать этого Пата из Города-Три, хотя ему по статусу полагается красоваться. Он ведь новоиспеченный муж. Но я возражаю против того, чтобы ты принял его за объект для подражания. И зачем тебе красоваться здесь, ведь рядом нет никого, кто мог бы для тебя сыграть роль Ним и с неослабевающим восторгом смотреть на тебя во все глаза, а также другими приятными способами выражать пламенную и в буквальном смысле слова неземную любовь.

Мургатройд произнес с печалью: «Чи?» — и отвернулся.

Они оба стояли на покрытом листьями клочке земли, который полого спускался в удивительно спокойный заливчик с незамутненной водой. Позади над ними возвышались громадные горы. Над их головами сверкал ослепительной белизной снег, за заливом было видно широкое устье реки и снова горы, горы и снежные равнины. Небольшой водопад журчал там, где в лучах теплого солнца подтаивал ледник. Там, где не было снега, виднелась зеленая растительность.

Хант, отец Ним, подошел к Мургатройду и Кальхауну. На Ханте не было громоздкого плаща и рукавиц, которые так необходимы в Городе-Два. Сейчас он был одет как цивилизованный человек, но в одной руке держал заостренную палку, а в другой — связку вполне нормальных на вид рыб. На лице его было выражение застывшего изумления. Изумление уже вошло у Ханта в привычку.

Кальхаун объяснил, что Мургатройд нашел еще один сорт съедобных орехов, похоже, что они земного происхождения, как и большая часть живых существ, которых они успели увидеть. По всей вероятности, сделал вывод Кальхаун, растения и животные были вывезены с планеты Земля, правда, в разное время.

Хант кивнул. Казалось, он хотел что-то спросить и все никак не решался.

Наконец он сказал:

— Я разговаривал с Патом.

— А, зятек, который должен благодарить вас не только за дочь, за то, что остался жив, но еще и за ваше положение в Городе-Два, которое дало вам законные права провести свадебную церемонию. Полагаю, он выразил вам свое уважение? — не удержался от ехидства Кальхаун.

Хант нетерпеливо махнул рукой.

— Он говорит, что вы ничего не хотите сделать, чтобы спасти его или Ним от смерти.

Кальхаун кивнул:

— Да, это так.

— Но они же могут умереть! Они же умрут! Ним умрет от болезни, распространенной в Городе-Три. Люди в Городе-Три всегда говорили, что у нас тоже есть болезнь, смертельная для них и безопасная для нас, жителей Города-Два. Они, в Городе-Три, умирали от нашей болезни.

— Что, видимо, является всего лишь историческим фактом. Однако как это по-латыни? «Время проходит». Нынешняя важность этого исторического факта состоит в том, что он является фактором «синдрома изоляции» и, следовательно, решающим фактором в «проблеме Крузо». Я намеренно ничего не давал Ним и Пату, чтобы доказать, что смертельная опасность болезней Города-Два и Три уже канула в Лету.

Хант покачал головой:

— Я не понимаю.

— Я когда-нибудь нарисую диаграмму. Но это не очень сложная диаграмма, — утешил его Кальхаун. — Кстати, вы спросили у Пата, что в Городе-Три говорят о ленточке в небе? Мне кажется, она каким-то образом связана с зелеными растениями и животными. Случайное появление орехов, рыбы, белок, кроликов и голубей на этой планете исключено. Мне кажется, здесь где-то кроется еще одна ошибка. Так что говорит Пат?

Хант пожал плечами.

— Когда я спрашиваю его, — добавил Кальхаун, — он не обращает на меня внимания. Он лишь млеет, глядя на Ним. Но вы — его тесть. Он обязан быть вежливым с вами!

Хант вдруг резко сел, положил свое самодельное копье под деревом и посмотрел на связку рыбы. Он не привык к избытку еды, и температура воздуха (Кальхаун прикинул: градусов пятьдесят по Фаренгейту) казалась ему высокой. Хант задумчиво стал отделять одну рыбку от другой. Взяв одну из них, он с новоприобретенным умением срезал филе. Дня два назад Кальхаун показал, как это делать.

— Детей в Городе-Три учат, — глухо сказал Хант, — тому же, что и детей в Городе-Два. Люди прибыли на планету работать в шахтах. Тогда была такая компания, которая отправила их на шахты и время от времени присылала корабли, чтобы вывезти продукты горнодобычи и привезти то, что было необходимо жителям. Люди жили хорошо и счастливо. Компания вывесила эту ленточку, чтобы создать искусственные теплые земли, где можно было бы выращивать овощи и фрукты. Но шахты скоро уже не могли обеспечить потребностей экспорта. Благодаря искусственному климату территория теплых земель расширилась. Стало теплее, ледники начали таять и сползать с гор. Они разрушили газо- и нефтепроводы между городами (их было трудно отремонтировать). Компания объяснила, что в связи с тем, что шахты стали нерентабельными, она больше не будет присылать звездолеты, чтобы вывезти груз и привезти все необходимое для жителей.

Те, кто выразил желание уехать, воспользовались звездолетами компании. Однако наши прапрадеды полюбили эту землю и решили остаться. У них были дома, еда и тепло. Они ни за что не хотели уходить.

Хант умолк и принялся разглядывать розоватое филе форели, которое он только что отделил от костей. Он откусил кусочек и стал задумчиво жевать.

— Поджаренная форель лучше на вкус, — мягко сказал Кальхаун.

— Но и так тоже вкусно, — ответил Хант и продолжил: — А потом корабли больше не приходили. И пришла болезнь. Она пришла из Города-Один. Жители Города-Два и Города-Три приходили в Город-Один и заразились этой болезнью. Они разнесли инфекцию по своим городам, но оказалось, что каждый из городов имел свою особую инфекцию, противостоять которой жители двух других городов не могли. Город-Один передал болезнь Городу-Три. Говорят, что в Городе-Два не было этой и своей инфекции. Так говорят в Городе-Два. А в Городе-Три говорят, что именно они совершенно здоровы, и у них никогда не было болезней.

Кальхаун молчал. Мургатройд пытался разгрызть один из орехов, которые он собрал на дереве. Кальхаун взял два ореха, стукнул их друг о друга, расколол и отдал Мургатройду, который с большим удовольствием их съел.

Хант поднял глаза на Кальхауна.

— Пат не передал Ним болезни Города-Три, — заметил он, — а Ним не заразила его болезнью Города-Два. Здесь что-то не так.

Кальхаун, раздумывая, ответил:

— Это очень все сложно и запутанно. Болезнь может передаваться носителем болезни: так, как вы всегда и думали. Носитель болезни может и не знать, что он является ее источником. Люди, окружающие носителя болезни, могут быть инфицированы: их кожа, их одежда являются носителями микроба. Скоро все в городе привыкают к этой инфекции. У них появляется к ней иммунитет, но вот кто-то из другого города приходит в это небольшое сообщество и заражается. Микроб для него является смертельным.

Хант внимательно слушал.

— Значит, инфекция может быть на одежде? Инфекция передается от носителя болезни на одежду?

Кальхаун кивнул.

— Разные носители разносят разные болезни. Например, человек инфицирован болезнью в Городе-Один, и все жители привыкли к этой болезни и не замечают ее потому, что приобрели иммунитет с рождения. В Городе-Два может быть носитель совсем другой болезни, и так далее… В каждом городе привыкали к своей особой болезни.

— Это понятно, — кивнул Хант, — но почему Пат не умирает или Ним? Почему вы ничего не делаете, чтобы спасти их?

— Предположим, — пояснил Кальхаун, — что носитель болезни умирает. Что происходит?

Хант снова откусил кусочек форели и начал жевать. Вдруг он поперхнулся.

— Болезнь не распространяется с одежды носителя. У жителей города больше нет той инфекции, которую они могли бы передать случайно в другой город. Младенцы не приобретают ее при рождении! Не существует больше болезни Города-Один, Города-Два или Города-Три!

— Да, остается лишь неистребимая уверенность в том, что болезни есть! Вы были уверены в существовании такой болезни. Все остальные еще уверены в этом потому, что города изолированы друг от друга, и выставляют часовых. Они совершенно убеждены в том, что то, о чем они привыкли думать, продолжает существовать. Они верят в то, что когда-то было правдой. Когда-то! А такие люди, как Ним и Пат, убегают в снега и умирают там!

Хант проглотил кусочек форели и широко улыбнулся.

— Ну что же, — в его голосе звучало уважение к Кальхауну, который был его гораздо моложе. — Мне это нравится! Мы не были дураками, когда верили в то, что все это правда. Но мы будем ослами, если будем продолжать верить тому, что перестало быть правдой. Кальхаун, как нам заставить людей понять? Скажите мне! Я смогу объяснить своим людям. С ними можно прекрасно ладить, если они не напуганы. Я могу заставить их сделать то, что считаю правильным и мудрым, когда они не чувствуют страха. Но когда они боятся…

Хант заскрипел зубами. Он внимательно смотрел на Кальхауна. Кальхаун почему-то вдруг вспомнил человека, на которого сейчас был похож Хант, — президента одной высокоцивилизованной планеты. У того тоже был всегда внимательный взгляд.

— Ну и как же мы их напугаем? Как сделать так, чтобы они поверили?

Хант развел руками. Кальхаун без всяких эмоций рассказал ему, что надо делать. Слов будет недостаточно. Угрозы не помогут, а на обещание вообще никто не обратит внимания.

— Синдром изоляции — невротическое состояние, а «проблема Крузо» состоит в невротической ипохондрии (мнительности, депрессии). Вам удастся решить эту сложную задачу. Вам, Ним и Пату.

Хант поморщился.

— Теперь я ненавижу холод. Но я сделаю все, что от меня зависит. Я сделаю это! Если у меня будут внуки, то им нужны будут другие дети, чтобы вместе играть. Мы отвезем вас на корабль?

— Да, пожалуйста, — сказал Кальхаун. — Кстати, как называется эта планета?

Хант ответил.

Кальхаун проскользнул через пастбище в центр посадочной площадки и осмотрел свой звездолет с внешней стороны. На нем были вмятины, но дверь оказалась закрыта. При свете сияющей ленточки в небе он заметил, что протоптанные следы находились на почтительном расстоянии от корабля. Город-Один был озабочен прибытием корабля Медслужбы, но понятия не имел, что с ним делать, и оставил его в покое, до поры…

Кальхаун открыл сложный замок, когда вдруг что-то подскочило возле его ног. Он подпрыгнул от неожиданности, а Мургатройд удивленно спросил: «Чи?» Кальхаун понял, что так напугало его. Он наконец открыл входной люк, вошел и закрыл его за собой. Атмосфера в корабле казалась мертвой по сравнению с той, в которой он провел некоторое время вне корабля. Он включил внешние микрофоны и услышал осторожные шажки и недовольное воркование. Это вызвало у него широкую улыбку.

Когда наступит утро, жители Города-Один увидят на пастбище маленьких кроликов с белыми хвостиками и воркующих голубей. Они отреагируют так, как уже отреагировали жители Города-Два и Города-Три — паникой, страхом. Паника заставит их подумать о самом главном — выживании, о их собственных жизнях. Они подумают о редкой болезни, которую могут распространить эти милые кролики. И страх перед неизвестной болезнью будет единственным чувством и единственной мыслью. Потом с ними по рации свяжется Хант. Он выразит озабоченность и сожаление, что партия новых животных для Города-Два случайно попала в Город-Один. Он добавит также, что животные инфицированы и что жителям Города-Один грозит эпидемия. Он даже назовет симптомы болезни: головная боль, боль в желудке и нервное потрясение. Он упомянет, что Кальхаун оставил в Городе-Два лекарства, которые вылечивают эту и другие болезни, и предупредит, что если подобные симптомы появятся в Городе-Один, то пострадавшие получат соответствующее лечение в Городе-Два.

Болезнь появится. Непременно. В трех сообществах этой планеты уже давно не было никаких болезней. Арктические колонии, где не бывает людей с других планет, становятся под влиянием внешних условий отменно здоровыми, но вот «синдром изоляции»… играет важную, но негативную роль.

В конечном итоге жители Города-Один, стеная и жалуясь на судьбу, отправятся в Город-Два. Их страдания будут реальными: они будут бояться нарушить свою изолированность от других городов. Но больше всего на свете они будут бояться болезни, даже той, которая существует лишь в их воображении. Когда они прибудут в Город-Два, они заметят, что ухаживать за ними будут жители Города-Три. Они будут в ужасе!

Но «плацебо», или псевдолекарство, выдаваемое всем жителям Хаитом, Патом и Ним, вселит в них уверенность и надежду.

«Проблема Крузо» требует героического к себе отношения. И устранение синдрома потребует много мужества… и хитрости. Вот так-то!

Кальхаун проверил оснащение и приборы корабля. Ему придется стартовать на собственных двигателях звездолета и предстоит очень тщательно определить обратный курс в Главное управление Межзвездной медицинской службы, чтобы написать отчет перед вылетом на Мериду II. Ему не хотелось больше ошибаться. Неожиданно он рассмеялся.

— Мургатройд, — сказал он с умилением, — меня осенило: ошибки, которые мы совершаем и так героически стараемся избегать, являются частью порядка вещей.

«Чи?» — удивился Мургатройд.

— Компания, которая заселяла планету, — напомнил Кальхаун, улыбаясь, — вывесила ленточку над планетой, чтобы сэкономить на грузовых перевозках. Это была ее ошибка, потому что ленточка нанесла ущерб горнодобывающему бизнесу и компании пришлось списать планету за нерентабельностью. И здесь она сделала еще одну ошибку, не сообщив об этом в Медслужбу. Компания бросила планету и людей за ненадобностью. Теперь ей придется получать право эксплуатировать планету заново. Но она никогда этого разрешения не получит, потому что она нанесла ущерб здоровью населения. Послушай: кто-то совершил ошибку — и мы попали сюда, вместо Мериды II. В Городе-Один очень ошиблись, не приняв нас в качестве гостей. В Городе-Два совершили ошибку, отправив Ним стоять «на часах», а Город-Три сделал ошибку…

Мургатройд зевнул.

— А ты совершаешь ошибку, не слушая меня внимательно! — Кальхаун занял свое место за пультом управления и нажал кнопку, запускающую аварийные двигатели. Маленький звездолет взмыл ввысь на тонкой полоске огня. Жители Города-Один наверняка выбежали из подземных жилищ, чтобы посмотреть, что случилось, и увидели, что их луговинка просто усеяна доброжелательными пушистыми белками, любопытными кроликами и воркующими голубями.

Они испугались до смерти! Кальхаун улыбнулся.

— Я проведу часть времени полета в подпространстве, составляя отчет о нашем приключении. И хотя «синдром изоляции» чисто психологическое явление, а «проблема Крузо» даже еще более сложная психологическая задача, мне, не психологу, удалось провести медицинское лечение чисто психологическими методами. Вот будет весело, когда я это опишу.

А это было заблуждением уже самого Кальхауна. Он вернулся в Главное управление Межзвездной медицинской службы и написал отчет, но когда его отчет прочли, то попросили его несколько расширить и превратить в книгу с подобающим оформлением: сносками, библиографией и прочими тонкостями.

И это тоже была ошибка.

Мюррей Лейнстер Планета на карантине

I

Ничего определенного Кальхаун сказать не мог, но с самого начала он чувствовал, что с состоянием здравоохранения на планете Ланке не все в порядке. На первый взгляд дела обстояли вполне благополучно, но у Кальхауна было такое ощущение, что все как-то уж слишком хорошо.

Он и тормаль Мургатройд, маленький славный зверек, прибыли на планету Ланке в своем медицинском корабле «Эскулап 20» с обычной проверкой по заданию Межзвездной медслужбы. Встретили их с подчеркнутой сердечностью. Представители Министерства здравоохранения открыли Кальхауну доступ ко всем учреждениям и документам, причем организовали все так быстро и гладко, что создавалось впечатление, будто власти были заинтересованы в том, чтобы он поскорее завершил свои дела и покинул планету. В готовности предоставить в распоряжение Кальхауна всю необходимую информацию сам министр проявлял почти навязчивую предупредительность, граничащую с заискиванием.

Судя по тем данным, которыми располагал Кальхаун, служба здравоохранения на Ланке работала весьма эффективно. Инфекционные заболевания планете не угрожали, ситуация находилась полностью под контролем врачей. Средняя продолжительность жизни на планете была, правда, чуть ниже, всего на одну десятую процента, но это можно было отнести на счет небольшого увеличения числа несчастных случаев со смертельным исходом. Кальхауну не удалось обнаружить ничего, что помогло бы объяснить, почему у него возникло такое чувство, что все это благополучие не соответствует действительности. Если это и камуфляж, то все было сделано просто прекрасно. Из-за этих навязчивых подозрений Кальхаун находился в состоянии легкого раздражения.

Тем не менее он провел всю обычную процедуру проверки в течение трех дней. По поручению Главного управления медслужбы ему предстояло познакомить местных специалистов с некоторыми новыми достижениями в области медицины, и он нашел здесь очень внимательную аудиторию. В свою очередь он очень внимательно выслушал все, что рассказывали ему, и вечером накануне своего отлета с планеты он пришел на заседание медицинского общества, объединяющего самых известных специалистов. Заседание состоялось в просторном зале в здании Министерства здравоохранения.

Министр представил Кальхауна именитой аудитории, произнеся короткую речь о значении современной медицины для бизнеса. Он отметил, что количество рабочих дней, пропущенных по болезни, в настоящее время было самым низким на Ланке, и уже один этот фактор способствовал резкому увеличению валового национального продукта. Распространение профилактических мер, таких, например, как проверка гормонального баланса, привело к сокращению числа заболеваний, требующих госпитализации больных, так что в результате за последние десять лет потребность в больничных койках сократилась на несколько тысяч.

Он привлек внимание аудитории еще к одному моменту, о котором обычно не задумывались, но который, возможно, представлял собой самое ценное достижение медицинской науки, а именно: успехи в борьбе с эпидемиями. Эпидемии сейчас стали практически невозможны, а ведь тот ущерб, который могла нанести даже одна эпидемия, трудно себе представить. Взять хотя бы межзвездную торговлю, где только угроза опасной эпидемии означала бы карантин для всей планеты, а это в свою очередь привело бы к финансовой панике и закрытию предприятий, чья продукция не находила бы сбыта, к массовой безработице, резкому снижению стоимости ценных бумаг, за чем могло бы последовать разорение банков, прекращение капитального строительства и даже сокращение производства сельскохозяйственной продукции! Значит, своим процветанием планета была в значительной степени обязана представителям благородной профессии медиков и более конкретно, врачам планеты Ланке. Но и Межзвездная медицинская служба вносит в это дело свой вклад, и он был рад представить уважаемому собранию доктора Кальхауна, сотрудника Главного управления медслужбы, с которым многие из присутствующих уже познакомились за те три дня, что он провел на планете.

Речь Кальхауна, конечно, звучала не столь вдохновенно. Он сказал то, что полагается говорить в таких случаях, то есть выразил признательность врачам Ланке за то, что они выполняют свой профессиональный долг так, как это от них требуется. Но даже в эту минуту он не мог отделаться от вполне реального ощущения, что от него что-то скрывают. И все же сказать об этом вслух Кальхаун не решился, так как никаких доказательств у него не было. Поэтому он произнес ничем не примечательную речь и сел на свое место в ожидании конца заседания.

С гораздо большим удовольствием он находился бы сейчас на борту своего медицинского корабля. Мургатройд был для него намного более приятной компанией, чем сидящий рядом с ним министр здравоохранения. Кальхаун предвкушал, как он вернется на свой корабль и как спокойно он там будет себя чувствовать, если ему удастся освободиться от мысли, что на планете происходит что-то странное.

Вдруг где-то в другой части здания послышались крики и раздался характерный шум, который сопровождает выстрел из бластера. Затем снова донеслись крики, и снова были пущены в ход бластеры. Все смолкло столь же внезапно, и наступила тишина.

В лекционном зале царило полное молчание. Все напряженно и испуганно вслушивались в эту зловещую тишину, но никто не произнес ни слова.

Вскоре в зал вошел человек в форме полицейского. Выражение нескрываемого ужаса на его лице поразило всех присутствующих. Он обратился к первому оказавшемуся рядом врачу. Лицо врача внезапно посерело, и он какой-то неуверенной походкой вышел из зала. Кто-то задал полицейскому какой-то вопрос, он ответил и вышел, тоже как будто неохотно. Все присутствующие начали переговариваться друг с другом, выясняя, что произошло и что сказал полицейский.

Новость распространилась по залу молниеносно. Каждый, кто узнавал, в чем дело, бледнел, а некоторые были близки к обмороку. Многие стали потихоньку пробираться к выходу, стараясь не привлекать к себе внимания.

— Боже мой! — сказал министр здравоохранения, сидевший рядом с Кальхауном. — Что же произошло? Подождите, я сейчас все выясню.

Он отошел от Кальхауна, остановил одного из врачей и задал какой-то вопрос. Ответ, по-видимому, потряс его. Он задал еще несколько вопросов и вернулся к Кальхауну. Было видно, что он близок к панике.

— Что там такое? — спросил Кальхаун.

— Кража со взломом, — пробормотал министр. Зубы его стучали, и он никак не мог унять дрожь. — У нас за последнее время произошло несколько ограблений. Мы стараемся бороться с преступностью. С точки зрения экономики это расточительно. Но этот преступник пытался совершить кражу со взломом здесь, в этом здании. Его обнаружили, и он то ли выпрыгнул, то ли выпал из окна. — Министр вытер пот со лба. — Он мертв. Все это, конечно, неприятно, но, в общем-то, не так уж и важно. Вернее, совсем неважно. Не стоит даже и говорить об этом.

Кальхаун ему не поверил. Объяснение звучало крайне неубедительно, если принять во внимание то, что все были так явно напуганы. И конечно же, вовсе не угроза оказаться жертвами преступления наводила такой ужас на всех присутствующих. Дело было, видимо, гораздо серьезнее. Кальхаун чувствовал, что это происшествие как-то связано с его неясными подозрениями, что от него что-то скрывают. Тот полицейский, который появился в зале, тоже был сильно напуган. Почему? Кальхаун окинул взглядом зал. Все двигались к выходу, стараясь сохранять чувство собственного достоинства, но видно было, что они торопятся побыстрее уйти. Что-то здесь явно не в порядке, а министр здравоохранения ему солгал. Было ясно, что если он попытается задавать еще вопросы, то услышит в ответ только новую ложь. Кальхаун пожал плечами.

— Во всяком случае, — заметил он, — собрание, я вижу, закончено. Все расходятся. Мне, пожалуй, пора возвращаться в космопорт.

На самом деле он не собирался этого делать.

— Да, да, конечно, — сказал министр, уже почти не в силах владеть собой. Он^Гаже не пошел провожать Кальхауна к выходу.

Кальхаун присоединился к людям, выходившим из зала. Многие не захотели ждать лифта и стали спускаться вниз по лестнице. Глядя на их лица, Кальхаун отметил, что выглядят они одинаково: бледные и напуганные. Наконец он вышел на свежий воздух. На расстоянии нескольких метров от выхода на земле полукругом были расставлены горящие факелы. Они заливали землю и часть здания Министерства здравоохранения слепящим светом.

За этим огненным полукругом на земле лежал мертвый человек. По всей видимости, он упал с большой высоты. Ни один из ученых-медиков, выходящих из здания, даже не взглянул на него. Они выходили и тут же исчезали в темноте. Только один Кальхаун подошел к тому месту, где были расставлены факелы. Полицейский, который нес охрану и сам был явно напуган, предупредил его, что близко подходить нельзя. Кальхаун несколько секунд постоял и, несмотря на протесты полицейского, шагнул вперед.

Рот мертвеца был открыт, и на лице его застыла отвратительная гримаса. Пока полицейский продолжал протестовать, Кальхаун быстро осмотрел лежавшего. Поразительно было то, что у этого человека оказался кариес: несколько зубов он потерял совсем, в других поблескивали металлические пломбы, хотя такие методы лечения не применялись уже много столетий. Одежда его была пошита из какого-то странного материала, и Кальхаун не мог вспомнить, видел он такую ткань когда-либо или нет. На щеке у несчастного бугрился шрам. Наклонившись ниже, Кальхаун увидел, что кожа на его носу была в каких-то пятнах, и сам нос распух. Все в его облике было настолько странно и неожиданно, что Кальхаун просто не мог поверить своим глазам.

Он поднял кусочек ткани, который оторвался, видимо, когда этот человек падал с высоты. Рассматривая его, он услышал голос человека, задыхавшегося от возмущения:

— Кальхаун! Что вы делаете?! — Это был министр здравоохранения, которого била нервная дрожь. — Прекратите, бросьте это…

— Я осматривал этого человека, — объяснил Кальхаун. — Очень странно…

— Отойдите от него! — крикнул министр, явно близкий к истерике. — Вы не понимаете, что вы делаете… — Он замолчал и трясущимися руками стал вытирать лоб. Затем он добавил, стараясь изо всех сил говорить спокойно: — Простите меня. Наверно, вам лучше всего вернуться на свой корабль. Этот человек был преступником. Он мог быть не один, возможно, где-то рядом его сообщники. Полиция собирается прочесать все вокруг. Нам стоит держаться подальше.

— Но мне хотелось бы осмотреть его как следует! — возразил Кальхаун. — У него на лице шрам! Видите? С каких это пор врачи используют такие методы заживления ран, при которых образуется рубцовая ткань? У него нет нескольких зубов, а в одном из резцов — кариесная полость! Вам часто приходилось видеть кариес? Вы же знаете, что такие случаи сейчас просто не встречаются!

Министр судорожно сглотнул.

— Да. Да… теперь, когда вы обратили мое внимание на это, я понимаю, что вы имеете в виду. Нам придется сделать вскрытие. Да. Мы произведем аутопсию утром. Но сейчас, чтобы оказать содействие полиции…

Кальхаун вновь взглянул на безжизненное, скрюченное тело, лежавшее на земле, и отвернулся. Из здания министерства тем временем выходили уже последние из остававшихся там людей и тут же растворялись в темноте. В воздухе как бы физически чувствовалось напряжение.

Министр куда-то исчез. Кальхаун остановил летающий кеб и сел в него. По пути в космопорт он мрачно рассуждал сам с собой. Очевидно, он увидел кое-что, чего не должен был видеть. Вполне вероятно, что это происшествие было связано с теми неясными сомнениями, которые не оставляли его здесь. Кальхаун сказал министру здравоохранения, что собирается вернуться к своему кораблю, но это было не так. Он собирался найти какую-нибудь таверну, познакомиться с ее посетителями, а затем поить их за свой счет до тех пор, пока алкоголь не развяжет им языки. Новость о человеке, убитом полицейскими, бесспорно произвела бы впечатление на людей определенного сорта на любой планете. Оставалось только найти таких людей.

Но теперь он отказался от своего первоначального намерения. Все происшедшее было просто неслыханно. И этот странный человек, который привел всех в такой ужас. Судя по реакции врачей, они, казалось, знают что-то, чего не должен был знать он, Кальхаун. Теперь он был совершенно уверен, что от него скрывают что-то серьезное, и решил внимательно и в спокойной обстановке во всем разобраться. В кармане у него лежал кусочек ткани, который он подобрал возле мертвого тела и который должен был помочь ему узнать больше об этом странном событии. На этом кусочке было несколько капель крови.

Тем временем кеб достиг космопорта. Охранники впустили его на территорию. Кеб подлетел к «Эскулапу 20» и приземлился. Кальхаун расплатился с водителем и поднялся на борт, где его с восторгом встретил Мургатройд, который своим пронзительным «чи-чи» пытался объяснить Кальхауну, что ему очень не нравится, когда его оставляют одного. Кальхаун сказал:

— Подожди, Мургатройд! Не дотрагивайся до меня!

Он поместил кусочек ткани с капельками крови на ней в стерильную пробирку и плотно закрыл ее пластиковой пробкой. Мургатройд спросил: «Чи?»

— Я только что видел людей, которые были очень здорово чем-то напуганы, — сказал Кальхаун сухо, — и мне надо разобраться, были ли у них на то веские основания.

Он тщательно вымыл руки, а затем решил перестраховаться и поменял всю одежду. Тот ужас перед мертвым, который испытывали все собравшиеся в зале медики, вызывал его недоумение и не давал ему покоя.

«Чи-чи-чи!» — сказал Мургатройд с упреком.

— Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь кофе, не так ли? Сейчас сделаю. Но я очень обеспокоен!

Мургатройд радостно замахал своим хвостиком. Кальхаун имел обыкновение разговаривать с ним так, будто зверек был человеческим существом. Он упомянул слово «кофе», а Мургатройд знал, что это слово означает. Он терпеливо ждал, когда Кальхаун приготовит его любимый напиток и даст ему чашечку. Кальхаун автоматически делал все необходимое, нахмурив брови и сосредоточенно размышляя. Наконец все было готово, и он протянул Мургатройду его маленькую чашечку.

— Возьми, пожалуйста. И послушай. — Тон у Кальхауна был недовольный. — Я с самого начала чувствовал, что здесь что-то не так, а сегодня кое-что произошло. Если говорить коротко, погиб какой-то человек, и это привело в ужас полицейских, целое медицинское общество и министра здравоохранения планеты. Вернее, не сама смерть этого человека, а то, что его смерть — или его жизнь — означала. Но мне никто ничего не объяснил. Более того, мне солгали! Что же они хотели от меня скрыть?

Мургатройд смаковал свой кофе. Он с глубокомысленным видом пропищал: «Чи?»

— Я тоже так думаю, — сказал Кальхаун раздраженно. — Вообще говоря, информацию обычно скрывают только от тех людей, кому положено принимать какие-то решения с учетом этой информации. В данном случае что-то скрывают от меня. Какого рода факты положено мне знать, Мургатройд?

Мургатройд, казалось, размышлял, стараясь найти ответ на поставленный вопрос. Он задумчиво сделал еще один глоток и решительно сказал: «Чи-чи!»

— Боюсь, что ты прав, — сказал Кальхаун. — Местные врачи устроили целый заговор, чтобы скрыть это… Министр здравоохранения очень ясно себе представляет, что может случиться, если хотя бы подозрение о возможной эпидемии станет достоянием гласности, какие последствия это может иметь для экономики планеты. Короче говоря, Мургатройд, это похоже на тот случай, когда нечто скрывают так тщательно, что это становится заметно. А это означает, что мне пора приниматься за работу!

Кальхаун поместил клочок ткани с пятнами крови в специальную питательную среду. Отделив несколько ниточек, он стал рассматривать их под микроскопом.

— Странно! Это не искусственная ткань, Мургатройд. Эти волокна естественного происхождения, и ясно, что на этой планете такая ткань не могла появиться. Тот мертвый человек был с другой планеты! Очень странно!

Это действительно было очень странно. Известно, что искусственные волокна лучше, чем натуральные, и поэтому натуральные волокна не использовались нигде. И никем!

Он с нетерпением стал ждать, когда в питательной среде вызреют микроорганизмы, которые содержались на помещенном туда обрывке ткани. И хотя ожидать каких-либо конкретных результатов было явно рано, он понял, что не может больше находиться в бездействии. Настроив микроскоп, с помощью которого можно было наблюдать процессы, происходящие в питательном бульоне, он поместил каплю этого бульона на предметное стекло. А когда заглянул в микроскоп, был поражен: в питательной среде кишели микробы весьма распространенных видов, встречавшихся на многих планетах. Однако не это поразило Кальхауна, а нечто неожиданное: среди них он заметил очень активные, темные микроорганизмы сферической формы. Они стремительно носились из стороны в сторону и буквально на глазах размножались в невероятных количествах. Когда Кальхаун добавил на предметное стекло реагент Дафлоса, результат был таким, какого он и ожидал. Тест патогенности по Дафлосу, хотя и не давал полной гарантии от ошибок, был вполне надежным. Можно было с большой долей уверенности сказать, что эти пляшущие, сферической формы микробы высокотоксичны. Они выделяли ядовитое вещество, присутствие которого выявлялось с помощью реагента. Скорость их размножения была поразительной. Значит, распространение этой инфекции будет очень быстрым, с очень большой вероятностью летального исхода.

Кальхаун, нахмурив брови, тяжело задумался. То, что он сейчас узнал, будет, конечно, отчаянно скрываться деловыми людьми на планете Ланке. Они не остановятся ни перед ложью, ни перед чем бы то ни было, чтобы скрыть подлинное положение дел на планете. Правительство, защищающее интересы бизнесменов, вполне могло потребовать от медиков принять меры для борьбы с этой инфекцией и разработать необходимые меры предосторожности против ее распространения, не вызывая паники у населения. Теперь-то Кальхаун понимал, почему на том заседании медики выглядели такими подавленными. Те микроорганизмы, которые находились на одежде и в крови мертвого человека, были возбудителями смертельной болезни — во всяком случае согласно тесту Дафлоса — и обладали способностью размножаться невероятно быстро. Судя по результатам даже того беглого осмотра мертвеца, который удалось провести Кальхауну, болезнь эта была завезена на Ланке с какой-то другой планеты. Конечно, все это не могло не вызывать большую тревогу на Ланке. Любой из местных медиков прекрасно понимал, что ему грозит. Если случалось так, что по вине какого-либо врача становилось известно, насколько велика опасность, угрожающая планете, и нарушался карантин, негласно установленный в масштабах всей планеты, то этот врач немедленно подвергался остракизму и безжалостному преследованию со стороны правительства. Это для него было равносильно гибели — и в профессиональном, и в материальном, и в моральном отношении. И такая же участь ожидала его семью. Поэтому тот страх, который Кальхаун видел на лицах медиков, был вполне объясним. До тех пор, пока этот мертвый человек не был обнаружен, особых оснований для беспокойства не было. Когда же все раскрылось, они сразу поняли, к чему это может привести и какие последствия для них может иметь. Положение их было весьма незавидным. Правительство определенно не позволит официально установить карантин в масштабах всей планеты. И только по одной причине — любой ценой предотвратить финансовую панику и подрыв экономики. Кальхаун начинал осознавать все это с большей ясностью.

Вдруг позади него блеснул какой-то свет. Кальхаун обернулся: на пульте управления горел сигнал, показывающий воздействие внешнего поля. Обычно он зажигался только в тех случаях, когда медицинского корабля касались силовые поля энергорешетки, чтобы посадить его или вывести в открытый космос. Почему же он включился сейчас?

Затем заговорил динамик:

— Вызываем медицинский корабль «Эскулап 20»! Диспетчер космопорта вызывает медицинский корабль «Эскулап 20»!

Кальхаун щелкнул переключателем связи.

– «Эскулап 20» слушает! — резко ответил он. — В чем дело?

— Проверка, сэр, — произнес тот же голос. — Ваши двери закрыты герметично?

Кальхаун взглянул на двери шлюзовой камеры. Обычно, находясь на поверхности, он оставлял двери открытыми. Однако на этот раз Кальхаун, вернувшись на корабль, не думая о том, почему он это делает, запер двери герметично, сначала наружную, а потом внутреннюю и поставил корабль на режим работы с включенной системой регенерации воздуха.

— Да, — сказал Кальхаун. — Корабль загерметизирован. А в чем все-таки дело?

— Для вас есть сообщение, сэр, — сказал диспетчер.

Сразу же раздался голос министра здравоохранения, раздраженный и расстроенный:

— Мы просим вас немедленно покинуть нашу планету. На вас будет подана жалоба в Главное управление медицинской службы, так как вы пытались помешать полиции бороться с преступностью. Ваш корабль сейчас же будет выведен в открытый космос. Возвращаться сюда вам запрещается.

Кальхаун сказал с возмущением:

— Черта с два! Я объявляю карантин…

В динамике щелкнуло. Министр, по-видимому, сказал все, что хотел. Снова послышался голос оператора, равнодушно-спокойный:

— Как приказано, сэр, я поднимаю вас. Внимание, начинаю подъем!

Кальхаун открыл рот, чтобы сказать что-то резкое. Внезапно он понял многое из того, что министр не намеревался сказать ему. И поняв, до боли сжал кулаки.

Затем его корабль оторвался от земли и круто пошел вверх. Кальхаун со злостью щелкнул переключателем, и изображение на экранах внешнего обзора подтвердило и его собственные ощущения, и то, что говорил оператор энергорешетки: медицинский корабль выводили в открытый космос. Под ним стремительно уходили вниз огни космопорта. Затем показались огни столицы Ланке, которые становились все меньше и тусклее и наконец исчезли совсем за темным горизонтом. Корабль шел вверх, все выше и выше.

Внизу появились крошечные, слабые огоньки другого города, потом еще одного, еще и еще, и вскоре были видны только неясные блики света.

Потом корабль вошел в густую пену облаков, и экраны визоров заволокло непроницаемой пеленой. Вскоре он поднялся еще выше, и облака, освещенные мерцанием звезд, оказались внизу, а вокруг остались только звезды: сотни, тысячи, миллионы сверкающих звезд.

Звезды стремительно летели вниз, и вскоре Ланке стала только маленьким темным пятнышком на фоне блеска звезд Галактики.

Снова послышался подчеркнуто ровный голос оператора энергорешетки:

— Вызываю медицинский корабль «Эскулап 20»!

— Слушаю, — холодно произнес Кальхаун.

— Вы сейчас на расстоянии, равном пятикратному диаметру планеты. Вы выходите за пределы действия силовых полей энергорешетки. Как поняли меня?

— Понял, — сквозь зубы проговорил Кальхаун.

Он отключил аппарат космической связи и почувствовал, что его корабль обрел свободу, что он уже не находится во власти невидимых, но мощных сил.

Он заговорил, обращаясь к Мургатройду, и в голосе его звучала горечь:

— Это впервые, Мургатройд! В первый раз представителя Медслужбы просто-напросто вышвырнули вон с планеты, потому что ему слишком много удалось узнать. — Он добавил с мрачной уверенностью: — Кстати, то, что нас таким беспардонным образом выставили, только подтверждает мои выводы и устраняет сомнения и колебания.

Его тон обеспокоил Мургатройда, который, конечно, не мог понять, что произошло. Но зверек расстроился, потому что был расстроен Кальхаун, и взволнованно сказал: «Чи-чи!»

— Мы возвращаемся домой, — объяснил Кальхаун с недовольным видом. — Мы сами доставим свои новости быстрее, чем дойдет наше сообщение. Во всяком случае, чтобы помочь Ланке в борьбе с эпидемией, нас с тобой, Мургатройд, недостаточно — особенно если дело обстоит настолько серьезно, как я предполагаю. Все это мне очень не нравится!

Он был явно рассержен. Конечно, он не утверждал, что это был беспрецедентный случай, что раньше правительства на некоторых планетах не пытались скрыть подобные вещи, чтобы избежать отрицательных последствий для экономики. Он знал немало случаев, когда пытались скрыть вспышки заболеваний. Некоторые из таких попыток, возможно, были успешными, но риск был настолько велик, что игра не стоила свеч. Небольшие эпидемии перерастали в очень серьезные, хотя своевременное обращение в Медслужбу помогло бы предотвратить такое развитие событий, и эпидемию без труда подавили бы в зародыше. Медслужба располагала огромными звездолетами, длиной почти в километр, с лабораториями, оборудованием и персоналом, способным справляться с чрезвычайными ситуациями подобного рода в масштабах крупных планет. Но правительства часто ставят на первое место интересы бизнеса, что приводит, как правило, к многочисленным жертвам. Пытаясь таким образом предотвратить кризис в экономике и финансовую панику, правительства только оттягивают катастрофу.

Кальхаун учитывал и другое обстоятельство. Если правительство какой-либо планеты скрывало такую эпидемию, то потом лишалось возможности признаться в этом. Одна из планет в созвездии Лебедя скрыла серьезную эпидемию, чтобы избежать потерь в торговле. Однако этот факт стал известен Главному управлению Медслужбы. По поручению Медслужбы была проведена тщательная проверка состояния здравоохранения на планете, в результате которой было обнаружено, что населению неминуемо грозит новая эпидемия. Первую эпидемию правительство пыталось подавить своими силами, но это не удалось сделать полностью из-за ограниченных возможностей местной службы здравоохранения.

Эпидемия эта оказалась цикличной, повторяющейся через каждые несколько лет. Поэтому Медслужба объявила на планете карантин, что было вполне оправданно. Были приняты строжайшие меры и, как оказалось, очень своевременно: новой эпидемии удалось избежать. И все же многие бизнесмены выражали свое недовольство действиями Медслужбы, утверждая, что она не имеет права так поступать, что наказание несоразмерно вине, что она подрывает экономику планеты, сурово наказывая ее ради сохранения здоровья населения всей Галактики. Они заявляли так, хотя то заболевание, которое правительство пыталось утаить, могло передаться торговым партнерам этой планеты. Бизнесмены неизменно воспринимали карантин как наказание.

Размышляя об этом, Кальхаун сделал вывод, что если раньше на Ланке случилась эпидемия, которую удалось скрыть, сейчас правительство ни при каких обстоятельствах не признает этого. И любой врач, который осмелился бы предать гласности этот факт… Теперь ему был вполне понятен заговор молчания врачей Ланке.

Но в данном случае ситуация была гораздо опаснее, чем на той планете в созвездии Лебедя, о которой вспомнил Кальхаун. Тот мертвый человек, которого Кальхаун бегло осмотрел, не был уроженцем Ланке. Однако врачи на планете знали все и о нем, и о болезни, от которой он умирал, когда вспышка бластера ускорила его неизбежный конец. Но этот человек был чужаком не только на Ланке, он был бы чужаком на любой планете. Нигде в Галактике не было цивилизации, которая находилась бы на таком низком уровне развития, И в то же время это, без сомнения, был человек. Кальхаун видел фильмы о затерянных в космосе колониях и поселениях отверженных и слышал даже еще более трагичные истории о том, как скрываются от правосудия нарушители закона. Но он считал это вымыслом.

— И все-таки откуда же он?

Он чувствовал, что вопросов возникло уже слишком много. Но ему нужно было действовать, предпринять ряд совершенно определенных шагов. Первое, что он сделал, это направил свой корабль на небольшое звездное скопление, где находилась секторная штаб-квартира Медслужбы. Нажав соответствующие кнопки, он предупредил Мургатройда:

— Начинаем суперпрыжок. Пять… четыре… три… два… один…

Как и всегда, внезапно закружилась голова, подступила знакомая тошнота и возникло ощущение падения по спирали. Затем, так же внезапно, все прошло. Медицинский корабль совершал суперпрыжок через световые годы. Окруженный коконом сверхсжатого пространства, он несся с огромной скоростью, во много раз превышающей скорость света.

Кальхаун раздраженно ходил взад-вперед по приборному отсеку.

— Тот человек, — внезапно заговорил он, — не похож на обитателя Ланке, Мургатройд. Он родился и вырос не на этой планете! Врачи там знали об этом, и они были страшно напуганы. Но откуда же он появился?

Мургатройд степенно прошел к своему месту в рубке управления, лег, свернулся клубочком, накрылся своим хвостом и уткнулся носом в пушистый мех. Для тормаля характерно стремление имитировать действия людей так же, как для попугаев — подражать человеческой речи. Когда Кальхаун разговаривал с ним для того, чтобы пообщаться, Мургатройд обожал делать вид, что он обсуждает важные предметы. Но сейчас Кальхаун действительно разговаривал сам с собой, и Мургатройд понимал это. Он сказал: «Чи!» — и приготовился слегка вздремнуть.

Кальхаун направился в отсек корабля, где находилась фильмотека микрофильмов, и стал искать нужную ему информацию. Фильмотека эта представляла собой кладезь всевозможных фактов и наиболее эффективную систему хранения информации: «Эскулап 20» нес с собой больше справочных материалов, чем многие национальные библиотеки. Система поиска и выдачи нужной информации представляла собой одно из самых значительных достижений техники за предыдущее столетие.

Но в этой уникальной фильмотеке не оказалось данных о заболевании, одним из симптомов которого являлось распухание, отвердение и пигментация тканей по обе стороны носа. Он также не нашел упоминания о микроорганизмах, описание которых совпадало бы с теми, что он обнаружил на одежде мертвого человека и в его крови.

Оставался без ответа также и самый главный вопрос: откуда появился этот в высшей степени странный человек на Ланке?

Кальхаун проверил, как идет процесс выращивания культуры того микроорганизма, который ему удалось выделить. Рост был необычайно бурным.

Потом пришел черед заняться другой проблемой. Кальхаун дал задание компьютеру найти информацию о подходящих для обитания людей планетах, находившихся поблизости от планеты Ланке, о которых известно, что они еще не освоены. В результате неудавшихся попыток заселить такую планету на ней могли остаться люди, которые оказались не в состоянии или не захотели покинуть ее. Такой подход показался ему наиболее приемлемым, хотя вопросов он мог вызвать больше, чем дать ответов.

По данным Межзвездного справочника микрофильмов таких планет поблизости от Ланке не оказалось. Он увеличил объем пространства для поиска, но ответ был тот же. Еще больший объем пространства — и снова ничего.

Тогда Кальхаун попробовал изменить подход, начав поиски планет, не вполне подходящих для заселения людьми, то есть по общепринятой классификации с коэффициентом обитаемости ниже единицы. Возможно, в таких условиях, где не могло существовать поселение людей, могли выжить отдельные индивидуумы. Он дал соответствующее задание компьютеру, который нашел несколько подобных планет: газовый гигант с колоссальным уровнем гравитации, одну планету без атмосферы, еще одну, где температура в полдень на экваторе опускалась до минус шестидесяти градусов, еще…

В конце концов одна из них показалась Кальхауну подходящей. Это была третья по счету планета в системе звезды типа Джи. Планета находилась на относительно небольшом расстоянии от Ланке и была известна под названием Дели. Неглубокие моря, единственный материк, температура в разумных пределах. Атмосфера типичная для третьих по степени удаленности от своей звезды планет, но с содержанием в составе смеси газов четырех десятых процента сложного газа, производного метана, который, судя по всему, был безвреден для живых организмов. Эти данные были получены с автоматической исследовательской станции, которая, передав эту информацию с планеты, затем пропала. На снимке, сделанном с борта станции, были видны остатки поселения людей. Классификация по коэффициенту обитаемости — ноль, так как не было данных о том, что какой-либо корабль вернулся в свой космопорт после посещения этой планеты. Предполагалось, что в атмосфере планеты присутствует какой-то вредный для здоровья человека фактор, но он остался неизвестен.

Этих данных было явно недостаточно, чтобы сделать какие-то определенные выводы. Скудная информация не могла дать ответ на те вопросы, которые мучили Кальхауна, и, в частности, откуда на Ланке мог появиться этот странный человек с плохими зубами.

Прошло семь часов с того момента, как корабль вошел в подпространство. Внезапно Кальхаун увидел, что буквы на мониторе компьютера начали раздваиваться. Читать стало невозможно. Он потряс головой, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, но это не помогло. Тогда он закрыл глаза, дал им с минуту отдохнуть и снова взглянул на экран… Никакого эффекта. Кальхаун попробовал прикрыть один глаз ладонью и продолжать читать, и, хотя это требовало очень большого напряжения, он едва мог различить написанное.

Пришлось смерить температуру. Чувствовал он себя превосходно, но температура у него оказалась повышенной, а с глазами становилось все хуже. Он мрачно сказал Мургатройду:

— Я начинаю понимать врачей на Ланке. Видимо, я подхватил то, чем они боялись заразиться. Да, это действительно заразная болезнь.

Когда прошло десять часов с того момента, как они покинули Ланке, зрение его улучшилось, в глазах больше не двоилось. Он по-прежнему чувствовал себя прекрасно, но температура продолжала повышаться и стала на полградуса выше, чем три часа назад.

— Заболевание протекает нетипично, — буркнул он Мургатройду. — Мне, возможно, придется прибегнуть к твоей помощи, в медицинском смысле.

Он осмотрел себя так тщательно, как только человек может осмотреть самого себя без чьей-либо помощи. Затем исследовал под микроскопом образцы своей слюны, крови и других вырабатываемых человеческим организмом жидкостей. Везде Кальхаун обнаружил наличие крошечных пигментированных микроорганизмов строго сферической формы и в большом числе. На его глазах они разделялись на две половинки, каждая из них восстанавливала свою сферическую форму, затем они быстро увеличивались в размерах, чтобы снова разделиться. И все это время они быстро и хаотично носились во всех направлениях, видимо чувствуя себя прекрасно в жидкой среде организма Кальхауна. Реакция на реагент Дафлоса показала наличие высокотоксичного вещества, продукта их бурной жизнедеятельности.

— А ведь я принял меры предосторожности! — произнес Кальхаун таким тоном, как будто он не мог поверить своим глазам. — Я переоделся, принял душ и мог бы войти в операционную, не нарушив там стерильной атмосферы. — Он покачал головой. — Похоже, у меня есть еще немного времени. Тот человек находился на более поздней стадии болезни. Я еще могу прибегнуть к твоей помощи, Мургатройд.

Кальхаун посмотрел на себя в зеркало: по обеим сторонам его носа ткани слегка распухли. Он стал готовить необходимое оборудование и внезапно остановился, вдруг осознав то, что смутно не давало ему покоя уже давно.

— Министр здравоохранения не посадил меня на карантин. Он отправил меня, не опасаясь, что я смогу сообщить о том, что происходит на планете, в Главное управление Медслужбы. Теперь мне понятно почему. Еще до того, как корабль выйдет из подпространства, я должен умереть, а ты, Мургатройд, не сможешь довести корабль до места, и он затеряется в бесконечности космоса. Мы должны сделать все, чтобы не допустить этого!

Он взял немного крови из своей руки и ввел ее Мургатройду там, где у него на коже было место, которое с самого рождения у тормалей особым образом обрабатывается так, что они не чувствуют боли на этом участке тела. Мургатройд не возражал и, зевая, вернулся на подушку, собираясь вздремнуть. Кальхаун сказал себе, что через час ему нужно будет проверить частоту пульса и дыхание Мургатройда. Его самого начало лихорадить. Опять стало двоиться в глазах и появилось легкое головокружение. Пока Кальхаун ждал, когда организм тормаля начнет реагировать на агрессивные микробы, зверек мирно спал. Его пульс должен был участиться на четыре-пять ударов в минуту, температура тоже должна была повыситься. Кальхаун предполагал, что Мургатройд проспит часа два или три, а может быть, и четыре. Затем он проснется, и в его крови уже будут находиться антитела для защиты против внедренных в его организм микробов. Он снова будет в добром здравии и сможет поделиться своим здоровьем с Кальхауном.

Но все пошло по-другому. Когда через полчаса Кальхаун подошел к Мургатройду проверить его пульс, тот проснулся и вопросительно произнес: «Чи?» Он был полон энергии и энтузиазма, готовый активно включиться в жизнь. Пульс у него был нормальный, как и температура.

Кальхаун в недоумении уставился на него. Мургатройд выглядел абсолютно здоровым. Не было никаких признаков того, что существует какая-либо угроза его здоровью и что его организму необходимо защищаться, вырабатывая антитела.

Так оно на самом деле и было. В данном случае угрозы его здоровью действительно не существовало. Есть некоторые заболевания, опасные для животных, но бессильные перед организмом человека. И наоборот, есть болезни, заразиться которыми может только человек, но не животное. В экспериментальных медицинских исследованиях часто приходится вести длительные поиски подопытных животных, в организме которых могут существовать те или иные виды микробов.

Заболевание, которое наводило ужас на жителей планеты Ланке и от которого страдал Кальхаун, оказалось совершенно неопасным для Мургатройда. Возбудители этой болезни уничтожались в результате обычных химических процессов, происходящих в организме зверька, так что в выработке особых антител просто не было необходимости. Значит, Кальхаун был абсолютно бессилен против этой инфекции. Ему стало совершенно ясно, что через какое-то время — может, это будут дни, а может, и часы — он безусловно умрет. Медицинский корабль будет продолжать свой путь, затем он сделает прыжок из подпространства где-нибудь на расстоянии одного светового года от места назначения. Оттуда корабль должен будет сделать еще один, более короткий прыжок через пространство, чтобы приблизиться к планете, на которой находится Главное управление Медслужбы. Потом «Эскулап 20» будет на протяжении одного-двух миллионов километров двигаться с использованием силы притяжения Лаулора в пределах Солнечной системы, одна из планет которой и является местом его назначения.

Но если Кальхаун умрет, ничего этого не произойдет. Медицинский корабль выйдет из подпространства, и Мур-гатройд не сможет ничего сделать. А потом в конце концов он умрет от голода, жажды и одиночества, так и не поняв, что произошло. «Эскулап 20» затеряется в бесконечных просторах Вселенной, а Ланке…

— Мургатройд, — сказал Кальхаун, — плохи наши дела, друг. И твоя судьба решается вместе с моей. Но я понимаю, что нас ждет, а ты… Что же я могу сделать для тебя?

Мургатройд сказал с уверенностью: «Чи-чи-чи!»

— Зрение проясняется, — вдруг оживился Кальхаун. — Похоже, болезнь то наступает, то отступает. Временами мне явно становится лучше.

Он дотронулся до своего лица и ощупал распухшие, ставшие неэластичными ткани по обе стороны носа. Мургатройд с надеждой посмотрел на кофейник и сказал вопросительно: «Чи?» Если бы в эту минуту кто-то сказал Кальхауну, что случится через мгновение, он ни за что не поверил бы. Ничто не предвещало того, что произошло в следующую минуту.

Внезапно все изменилось. Корабль находился в коконе сжатого пространства, который представлял собой как бы микрокосмос в космосе. В это время даже если бы вся Вселенная взорвалась и исчезла, люди на борту корабля, который совершает суперпрыжок, не имели бы об этом ни малейшего представления и ничего не подозревали бы до того момента, когда корабль завершит свой прыжок через световые годы. Корабль в подпространстве был полностью изолирован от внешнего мира, и только в теории существовала одна ситуация, когда на него могло воздействовать что-то извне.

Но сейчас, когда до выхода из подпространства оставалось еще очень много времени, Кальхаун внезапно почувствовал знакомые симптомы — головокружение, почти нестерпимое ощущение подкатывающей к горлу тошноты и затем всю массу неприятных ощущений, сопровождающих падение вниз, в пустоту, по сужающейся спирали. Одновременно засветились экраны внешнего обзора и «Эскулап 20» вышел в обычное пространство, окруженный мириадами звезд.

На пульте управления зловеще вспыхнул маленький красный огонек.

II

Мургатройд первым отреагировал на все происшедшее. Протестующим, негодующим тоном он сказал: «Чи-чи! Чи!!»

Он привык к неприятным ощущениям, сопровождающим прыжок в подпространство и выход из него. Они ему не нравились. Они никому не нравились. Мургатройд терпел это только ради того, чтобы быть с Кальхауном, чтобы наслаждаться его заботой и вниманием, пить с ним кофе и иногда вести долгие, неторопливые беседы, в которые Мургатройд привносил свои глубокомысленные реплики и искреннее убеждение в том, что он действительно разговаривает. Но сейчас он считал нужным выразить свой протест. Обычно перед выходом из подпространства было часовое предупреждение, потом пятиминутное, потом мерное тиканье, пока не зазвучит сигнал, а потом отсчет цифр до нуля. Все это давало возможность приготовиться, собрать силы с тем, чтобы перенести дальнейшие действительно неприятные ощущения. Но совершенно без всякого предупреждения?! Это было нарушением установленного порядка вещей, это выводило Мургатройда из равновесия. Он сказал: «Чи-чи! Чи-чи-чи!» Он был возмущен.

Кальхаун пристально смотрел на экраны, заполненные звездами. Он не мог поверить своим глазам. Красный огонек на пульте управления показывал, что недалеко от медицинского корабля находится какой-то твердый объект. Но это было невозможно! «Эскулап 20» был в межзвездном пространстве, на расстоянии сотен световых лет от Ланке. А в межзвездном пространстве нет ничего более твердого, чем свет звезд. Появление здесь твердого объекта было еще более невероятным, чем даже то, что корабль вышел из подпространства раньше времени сам, без участия Кальхауна. Но когда два этих события произошли одновременно, это уже переходило все границы возможного.

Кальхаун продолжал вглядываться в изображения на экранах. Все это было просто необъяснимо, если только не произошло того самого стечения обстоятельств, вероятность которого столь ничтожно мала, что оно считалось практически невозможным. В теории допускалось, что может возникнуть такая ситуация, когда силовые поля двух кораблей, находящихся в суперпрыжке, способны воздействовать друг на друга. В любом другом случае это было бы невозможно. Но для того чтобы такое взаимодействие было хотя бы теоретически, возможно, нужно, чтобы эти два корабля проходили близко друг к другу, чтобы они были примерно одинакового размера и чтобы их силовые установки были примерно равной мощности. Тогда, в теории, силовое поле одного или обоих кораблей могло быть нарушено. Поэтому в конструкции космических кораблей было предусмотрено специальное устройство, которое называлось регулятором цепи. Вероятность возникновения такой ситуации была равна единице против десяти с большим количеством нулей. Ничего подобного прежде никогда не случалось. Теперь же это произошло.

Кальхаун сел в кресло пилота и нажал необходимые переключатели. Рычажок с надписью «Суперпрыжок» он опустил вниз. Отключено, хотя поле отключилось само. «Проверка цепи» — этот рычажок он поставил в положение «Включено». С помощью данного прибора проверялись все соединения и контакты. Раздался характерный потрескивающий звук, и зажегся сигнал, означающий, что все в порядке. Переключатель под названием «Регулятор цепи» сработал, когда было нарушено силовое поле, теперь Кальхаун снова поставил его в нужное положение. Краем уха он слышал, что включился динамик внешней связи и из него доносились потрескивание и свистящие шумы, которые получили поэтическое определение «разговор звезд». Все еще не веря собственным глазам, он вглядывался в экраны визоров.

На экране внезапно померкла и тут же вновь зажглась звезда второй величины, за ней еще одна, менее яркая. Кальхаун включил радар и с изумлением прочитал его показания. Радар регистрировал присутствие какого-то объекта на расстоянии не более семисот километров от «Эскулапа 20». В безбрежном космическом пространстве, в объеме многих тысяч кубических световых лет какой-то объект в суперпрыжке оказался на расстоянии всего семисот километров от его корабля! Сработали устройства, размыкающие цепь, — и вот результат! Согласно показаниям радара другой объект был несколько меньше медицинского корабля, и он, казалось, практически не двигался, только на несколько секунд заслонив собой две ближайшие звезды.

Мургатройд снова, с еще большим возмущением, сказал: «Чи!! Чи!!»

— Я не виноват, Мургатройд, — успокоил его Кальхаун. — Помолчи минутку!

Он включил электронный телескоп, настроил его и стал искать тот объект, который находился так близко от его корабля. Когда Кальхаун увидел его, то пришел в полное изумление.

На экране телескопа был космический корабль, совершенно непохожий на все корабли, которые когда-либо видел Кальхаун. Сначала Кальхаун подумал, что корабль вообще ни на что не похож, но затем решил, что он все-таки напоминает сооружение, сделанное человеком, который никогда не видел настоящий космический корабль.

Он нажал кнопку вызова на аппарате космической связи, но сначала отключил экран, который мог передать на другой корабль его изображение.

— Общий вызов! Всем, кто меня слышит! Что за корабль? Запрашиваю ваши данные!

Ответа не последовало. Кальхаун нахмурил брови. Несколько минут назад он узнал, что почти наверняка скоро умрет от болезни, вызываемой неизвестными ему микробами. Еще раньше его практически вышвырнули с планеты Ланке за то, что он слишком много узнал. До этого он видел мертвого человека, который появился неизвестно откуда. И вот теперь этот странный корабль, который тоже неизвестно откуда взялся!

Внезапно он услышал звуки человеческих голосов. Было похоже, что несколько человек тихо разговаривают около включенного микрофона. Они спорили друг с другом. Один из голосов звучал громче других, но слов нельзя было разобрать.

— Я слышу ваши голоса, — четко и громко сказал Кальхаун. — Кто вы, черт возьми, и что вообще происходит?

Ему показалось странным, что даже сейчас, когда он смертельно болен и близится его конец, а значит, и конец его обязанностям, он все еще говорит с позиции представителя Медслужбы, человека, облеченного властью, и гражданина Галактики, обращаясь к людям, чьи действия требуют объяснений. Твердым голосом еще раз он повторил:

— Что у вас случилось?

Этот другой корабль выглядел до крайности нелепо. Он был весь в заплатках, причем в некоторых местах одна заплатка буквально сидела на другой. У Кальхауна просто не укладывалось в голове, как вообще могло существовать нечто настолько бездарно уродливое. При слабом освещении от звезд электронный телескоп не мог различить мелких деталей, и все же было видно, что бесформенный корпус корабля покрыт ржавчиной, и было ясно, что ни в одном космопорте такой корабль не смогли бы запустить в космос. Тем не менее он здесь, в космическом пространстве!

Из динамика послышался грубый, резкий голос:

— Послушайте! Что это вы делаете, а? — Кальхаун удивленно- моргнул, а голос продолжал сварливым — тоном: — Вы что там себе думаете? Вы… понимаете, что я имею в виду?!

Кальхаун сказал холодно:

— Это медицинский корабль «Эскулап 20». Кто вы?

— Медицинский корабль? — буркнул сердитый голос. — Что?…

Он внезапно замолчал, как будто кто-то закрыл ему рот рукой. Вновь послышалось какое-то неразборчивое бормотание.

Кальхаун нахмурился, отказываясь понимать этих людей. Он отключил экран на аппарате космической связи потому, что не хотел, чтобы кто-нибудь видел его с признаками болезни на лице. Те, кто находился на заплатанном корабле, тоже не хотели, чтобы их видели. Но вот бормотание затихло, и резкий голос произнес:

— Кто мы — это неважно! Что вы сделали с нами? Мы летели себе по своим собственным делам, и вдруг что-то ударило по нашему кораблю. И теперь мы здесь, а не там, куда направлялись. Что вы сделали?

Кальхаун увидел на экране радара, что другой корабль приближается к «Эскулапу 20». Затем он почувствовал, что в глазах у него опять начинает двоиться. Зрение снова стало ухудшаться. Нет, он не собирался сообщать им, в каком состоянии находится. Сделать они для него ничего не смогут, и смерть — это было его, личное. Он был обеспокоен судьбой Мургатройда, но он все еще являлся представителем Медслужбы и должен был вести себя так, как того требовал его долг. Эти люди раздражали его своим невежеством. Они явно ничего не знали о работе Медслужбы.

Грубый голос сказал свирепо:

— Я спрашиваю, что вы сделали?!

— Мы с вами оба это сделали, — холодно ответил Кальхаун. — Мы подошли слишком близко друг к другу. Наши генераторы силового поля не выдержали перегрузки, и регуляторы цепи отключили их. Вам понятно или нужна еще информация?

— А какая еще информация у вас есть? — требовательно произнес тот же голос.

Кальхауна лихорадило. Симптомы этого заболевания, теперь это было совершенно ясно, то исчезали, то появлялись вновь. Со временем они, наверное, будут усиливаться все больше и больше, пока он не умрет, но…

— Насколько я могу судить, — сказал он холодно, — вы не знаете, что и зачем вы делаете, потому что вы не знаете, что с вами произошло. Вы представляете себе, где вы находитесь и как попасть туда, куда вам надо? Другими словами, вам нужна моя помощь?

— Какая помощь? — этот вопрос был задан с подозрительностью.

— Прежде всего, — сказал Кальхаун, — вы вышли из подпространства. Вы проверили свой регулятор цепи?

— Мы такого названия не употребляем, — ответил голос. — Что это такое?

Кальхаун чуть не выругался. Едва сдержавшись, он закрыл глаза и понял, что теряет чувство равновесия. Ему было очень неприятно сознавать, что его чувство собственного достоинства может пострадать, но пришлось начать:

— Регулятор цепи… — С закрытыми глазами он объяснил, что это такое и где он должен находиться. — Там где-то должен быть индикатор с надписью «Выключено».

Конечно, регулятор цепи должен быть обязательно, иначе их корабль был бы полон дыма от перегоревшей изоляции.

Внезапно он понял, почему другой корабль выглядит настолько нелепо. Это было кое-как отремонтированное старье. Его где-то нашли заброшенным и на скорую руку сколотили так, чтобы он мог передвигаться, не рассыпаясь на части. Ясно, что сделали это люди, которым приходилось догадываться о функциях тех частей, которые они ремонтировали. И вот на этой латаной посудине они полетели в космос, наверное, с помощью ракет. Об этом просто страшно было подумать.

Единственное, что он мог сделать для них, — это дать им кое-какие рекомендации и помочь определить курс с тем, чтобы они не перескочили во время прыжка в подпространстве дальше, чем хотели.

— Когда вы найдете регулятор цепи, опустите рычажок, который вы поднимаете, когда входите в подпространство. Только потом — а не до этого! — включите регулятор цепи. Тогда вы снова сможете войти в сжатое пространство. Как у вас с топливом? Корабль у вас только что из ремонта, да?

Последовало напряженное молчание и неохотное согласие.

Кальхаун попросил их прочитать показания приборов о количестве топлива, давлении и состоянии воздуха внутри корабля. Он снова стал обретать чувство равновесия, продолжая анализировать показания приборов, которые зачитывали ему на другом корабле.

— Топлива у вас не так много, — сказал он коротко, — но до ближайшего космопорта вы добраться сможете. И это все! Куда вы хотите попасть?

— Это наше дело!

— Вы можете добраться только до некоторых ближайших планет, — сказал Кальхаун. — Подождите!

Он запрограммировал компьютер на определение курса до ближайших обитаемых планет. Таких, до которых они могли добраться, было четыре. Кальхаун назвал их и указал, сколько времени нужно провести в подпространстве, чтобы оказаться на максимально близком от них расстоянии, — расстоянии, на котором начинает действовать притяжение Лаулора… Одной из этих четырех планет была Ланке, и Кальхаун откровенно посоветовал им не рисковать тащить свою кучу заплаток на Ланке, так как со значительной долей уверенности можно было сказать, что там началась эпидемия.

— Я подобрал данные о направлении времени в пути, — заметил он. — Запишите, я продиктую.

После того как он продиктовал им нужную информацию, снова послышалось бормотание. Очевидно, они совещались, отойдя подальше от микрофона. Грубый голос сказал:

— Эти планеты все довольно далеко, судя по времени в пути. Есть желтая звезда, которая, кажется, поближе.

— Это звезда типа Джи, — сказал Кальхаун, вспоминая. — У нее есть планета под названием Дели, на которой одно время, возможно, было поселение. Но сейчас там ничего нет. Ни один корабль после посещения Дели не вернулся в свой космопорт. С этой планетой что-то не в порядке. — И добавил ради объективности: — Вообще-то она достаточно близко. Время в сжатом пространстве будет… — Он назвал нужные цифры. — Но я советую вам все-таки лететь на одну из других ближайших планет: выйдете на орбиту и вызывайте диспетчерскую службу. Они как-нибудь вас посадят. А если вас посадят, оставайтесь там!

Зрение снова улучшилось. Он посмотрел на экраны внешнего обзора: странный, залатанный корабль был очень близко, на расстоянии не более трех или четырех десятков километров. Кальхаун решил предупредить их, что нужно держаться от него подальше, так как он обречен. Хотя сейчас у него только повышена температура, все остальное было как будто в порядке. Конечно, он знал, что если посмотрит на себя в зеркало, то увидит на своем лице следы болезни, которые заметил на лице мертвого человека на Ланке.

— А ко мне вы лучше близко не подходите, — только и сказал он.

Ответа не последовало, хотя из динамика доносилось какое-то бормотание. Кто-то возражал против чего-то. Грубый голос что-то свирепо рычал. Затем раздался щелчок и все смолкло: они отключили микрофон.

Кальхаун, зрение которого продолжало улучшаться, взглянул на изображение другого корабля на экране электронного телескопа. Корабль разворачивался к нему передней частью., и какая-то трубка на его корпусе была нацелена прямо на «Эскулап 20».

Вдруг из трубы в носовой части корабля вырвались огромные клубы пара или газа, и он исчез. Его поглотила пустота.

Медицинский корабль остался в одиночестве среди звезд. Однако нелепый корабль не исчез совсем, вместо него появилось нечто очень небольших размеров, маленькая пылинка отраженного света звезд. Вскоре на экране телескопа Кальхаун ясно различил, что это. Этот предмет был сделан из блестящего металла, впереди конусообразно заострен, как торпеда, и двигался он на большой скорости прямо на медицинский корабль.

Кальхаун наблюдал за тем, что происходит, как бы со стороны. Он, конечно, сразу догадался, что это такое, но его реакция определялась тем положением, в котором он оказался. В обычной ситуации он был бы взбешен тем, что по его кораблю выпустили ракету, чтобы его уничтожить. Сейчас же он ясно сознавал, что находится в состоянии кратковременной ремиссии смертельного заболевания и что он, несомненно, скоро умрет. Если бы ракета взорвала медицинский корабль, это сократило бы его жизнь на один, два, а может быть, на три дня.

Разве это имело такое уж большое значение? Он смотрел на приближающуюся ракету с иронической усмешкой. И вдруг почти неожиданно для самого себя щелкнул переключателем системы притяжения Лаулора, и корабль резко дернулся в сторону. Когда снаряд прошел то место, где только что находился его корабль, и полетел дальше, в пустоту, Кальхаун криво усмехнулся.

— Я сделал это ради тебя, — сказал он Мургатройду. — Если бы не ты, я не стал бы себя утруждать. Мне, конечно, не добраться до Главного управления живым, хотя, будь возможность предупредить их, они могли бы принять нас где-нибудь поблизости, устроить так, чтобы я не представлял опасности для окружающих, и облегчить мои последние часы. Сесть на какой-нибудь обитаемой планете, чтобы привезти туда болезнь и стать убийцей, я не могу. Поэтому я выбираю компромиссный вариант и высажу тебя там, где у тебя будет шанс выжить, а если ты и умрешь, то не от голода и отчаяния в наглухо запертом корабле.

Он вычислил нужный курс, определил длительность нахождения в подпространстве и нажал соответствующие кнопки на пульте управления, переведя корабль в автоматический режим полета.

— Приготовься, Мургатройд.

Головокружение, тошнота и ощущение безудержного падения по сужающейся спирали в пустоту Кальхаун перенес стоически. Он был убежден, что вскоре с глазами у него снова станет плохо и, возможно, по кораблю ему придется передвигаться ползком. Думать о том, что он может оказаться в таком положении, было более неприятно, чем думать о том, что кто-то пытался его убить. У него просто не хватало сил, чтобы возмущаться этой попыткой.

Пока он еще чувствовал себя довольно сносно, поэтому приготовил еду для Мургатройда и немного поел сам.

— Может быть, это все напрасно, — сказал он Мургатройду, пока тот со своим обычным энтузиазмом поглощал приготовленную Кальхауном еду. — Ты ведь, все равно останешься один, и я не представляю, как ты сможешь выжить, но…

Он пожал плечами. Было бы нелепо излишне драматизировать эту и без того драматичную ситуацию.

— Я высажу тебя, и тебе придется заботиться о себе самому. Ты, наверно, думаешь, что это нехорошо с моей стороны. Ты же не можешь себе представить, что я не в состоянии заботиться о тебе. Но это, к сожалению, так.

Мургатройд сказал бодро: «Чи-чи!» — и вновь энергично принялся за еду.

«Эскулап 20» продолжал свой путь. Вскоре Кальхаун почувствовал, что с глазами снова становится плохо. Затем он потерял способность ориентироваться в пространстве: не знал, где верх, а где низ. Он сидел в кресле пилота, пристегнувшись ремнями, чтобы не свалиться на пол.

Потом он, кажется, заснул. Когда он пришел в себя, то почувствовал, что очень хочет пить. Он отстегнул ремни и упал на пол. Все его органы чувств уверяли его, что корабль вращается вокруг своей оси. Даже не пытаясь подняться на ноги, Кальхаун пополз туда, где была питьевая вода, взял стакан, но не смог поднести его к губам. Тогда он опрокинул стакан, подставив рот. Но руки его дрожали, и в рот попало только несколько капель, а вся остальная вода пролилась мимо.

С огромным трудом ему удалось встать на колени. Наклонив голову к воде, он начал пить и пил, пока хватило дыхания.

Потом он рухнул на пол и заснул.

Когда Кальхаун проснулся, то не сразу смог понять, что происходит. В таком состоянии трудно было отличить симптомы своей болезни от ощущений, сопровождающих выход из подпространства. Он чувствовал и головокружение, и тошноту, но только когда началось, а потом внезапно кончилось падение вниз по сужающейся спирали, он понял, что корабль находится в открытом космосе. На экранах внешнего обзора появилось яркое желтое солнце и огромное количество звезд. Из динамика над пультом управления доносились типичные для обычного пространства звуки и шумы. Медицинский корабль находился в системе звезды типа Джи, недалеко от планеты Дели, планеты земного типа, с которой не вернулся ни один космический корабль.

Теперь ему предстояло найти эту планету, почти полностью покрытую водой, с одним материком, на котором находились остатки заброшенного поселения. Он оставит там Мургатройда, выполнив свой долг медика и друга. А сам он, по-видимому, уже очень скоро будет свободен от всех обязанностей.

Вновь добравшись до кресла пилота, он понял, насколько ослабел. Видимо, болезнь приближалась к последней стадии. Он услышал, что кто-то разговаривает, и лишь с трудом сообразив, что это говорит он сам, перестал обращать на это внимание. Он искал ту планету, которая никому не нужна, откуда никто не возвращался, и наконец нашел ее. Она оказалась очень близко. Одна часть его мозга с трудом функционировала, наблюдая и делая выводы, а другая заставляла его все время говорить какую-то чушь, и его это очень раздражало.

Дальше все совершенно смешалось. Он чувствовал, что сам он окончательно раздвоился. Мало того, вокруг все время мелькали два Мургатройда, и трудно было понять, в какой из двух электронных телескопов смотреть и с каким из двух пультов управления работать. Одна часть его мозга считала, что так не должно быть, и мысленно протестовала, но вторая радостно констатировала, что у него две правые и две левые руки, и завороженно наблюдала, как все эти руки одновременно что-то нажимали и поворачивали на двух пультах управления, а какой-то громадный предмет на экранах становился все больше и больше по мере приближения к нему «Эскулапа 20». Он удивился, когда этот предмет внезапно превратился в огромную черную дыру на фоне мириадов звезд. Медицинский корабль оказался над той стороной планеты, где сейчас была ночь. Потом Кальхаун, наверно, заснул, проснулся и опять почувствовал страшную жажду. И вдруг здоровая часть его мозга послала четкий, ясный сигнал: на планете есть поселение! Его четко было видно на экранах. Огромным волевым усилием он заставил себя сосредоточиться, насколько это было возможно.

Та часть человеческого существа, которая называется сознанием, которая использует клетки мозга для хранения информации и предоставляет необходимые данные для выводов, заключений и суждений, которая контролирует тело и помогает ориентироваться в окружающей действительности, все еще функционировала. Мозг человека может стать ненадежным инструментом под влиянием, например, высокой температуры или алкоголя, но есть нечто, так называемое внутреннее «я», которое даже в таких условиях стремится сохранять какую-то связь с действительностью, способность действовать сознательно. Были моменты, когда он вдруг осознавал, что поет и что тело его совершенно не зависит от сознания. Были и другие моменты, когда он, казалось, вновь обретал возможность действовать рационально и контролировать свое тело, которое стало удивительно слабым, и в один из таких моментов он включил реактивные двигатели.

Вновь наступило затемнение сознания. Он услышал свой собственный голос, читающий Мургатройду лекцию о медицинской этике. Пока он читал, корабль сделал сальто, как и планета на экранах визоров. Кальхаун знал, что такого не бывает, поэтому он отнесся к этому с тем равнодушным презрением, которого такое поведение заслуживало.

Потом была еще масса самых разнообразных ощущений, таких неправдоподобных, что он просто отказывался как-то на них реагировать. Вдруг весь корабль дрогнул и сильно ударился обо что-то твердое. Этот удар вернул Кальхауна к действительности. Он понял, что корабль приземлился, и отключил ракетные двигатели. Затем посмотрел на экраны внешнего обзора.

«Эскулап 20» находился на дне заболоченной долины, окруженной низкими горами. Земля была покрыта растительностью. Слабый ветерок слегка раскачивал тонкие, невысокие растения. Вдалеке он увидел какие-то сооружения, явно сделанные рукой человека. Это были стены с отверстиями, которые когда-то, судя по всему, служили окнами, а там, где должны были бы находиться крыши, виднелись верхушки деревьев. Рядом с кораблем оказалось болото, окруженное маленькими лужицами со стоячей водой, в которой что-то росло.

Мургатройд сказал: «Чи-чи?» В голосе его слышалось беспокойство. Кальхаун чувствовал себя невообразимо уставшим, но, сделав над собой усилие, сказал:

— Ну вот, Мургатройд. Я, наверно, сделал глупость и не знаю, будет ли тебе от этого лучше, но теперь надо идти до конца. Пошли.

Неимоверная усталость сделала его руки и ноги тяжелыми, как гири. С огромным трудом ему удалось встать с кресла у пульта управления. Опираясь дрожащими руками на стены, едва передвигая ноги, он прошел, вернее, проковылял половину пути к выходу, к дверям шлюзовой камеры. Потом колени его подкосились, и остальную часть пути он уже мог только ползти. У внутренней двери шлюзовой камеры он дотянулся до кнопок и чисто автоматически нажал их в нужной последовательности, чтобы открыть обе двери, и внутреннюю и внешнюю, одновременно. Они распахнулись настежь, и внутрь корабля ворвался ветер. В воздухе ощущались незнакомые запахи почвы, растительности, непривычные и странные, и еще присутствовал один специфический запах, который, наверно, был бы неприятным, если бы не был таким слабым, едва ощутимым.

— Ну вот, — сказал Кальхаун и слабо махнул рукой. — Вот мы и сели. Здесь тебе жить теперь. Тебе будет одиноко, я знаю, и ты, может быть, умрешь или станешь жертвой какого-нибудь здешнего хищника, и, может быть, я сослужил тебе плохую службу. Но мной руководят самые добрые намерения. Выходи, друг, и я закрою двери.

Мургатройд с недоумением сказал: «Чи!» Кальхаун вел себя чрезвычайно странно. Обычно он не ползал на коленках по полу и не уговаривал его выйти наружу. Он с опаской смотрел на Кальхауна, не понимая, что происходит, на душе у него было неспокойно.

«Чи! — сказал он расстроенным голосом. — Чи-чи!»

Кальхаун не ответил. Он почувствовал, что силы совершенно оставили его, что он не может стоять даже на четвереньках. И рухнул на пол. Последние остатки сознания тоже покидали его теперь, когда он завершил то, что хотел сделать. Если бы он отдохнул, то мог бы, наверно, набраться достаточно сил, чтобы закрыть двери шлюзовой камеры. Хотя теперь вряд ли это имело значение. Жаль, что ему не удалось сообщить в Главное управление о положении на Ланке. Там и раньше уже была эпидемия. Врачи это знают. Они очень напуганы, они просто в ужасе, но, может быть… может быть…

Уже мысленно прощаясь с жизнью, Кальхаун сказал себе, что сделал все от него зависящее. Но этого оказалось мало.

III

Когда Кальхаун пришел в себя, первое, что он услышал, был голос Мургатройда, который взволнованно говорил: «Чи-чи! Чи-чи!» Судя по его тону, он чувствовал себя очень несчастным маленьким зверьком и совсем не старался делать вид, что он человек. Кальхаун лежал теперь не на полу, а на своей койке. Он дышал воздухом, наполненным незнакомыми запахами, слышал звуки шагов и шум ветра. Из динамика доносились привычные, сопровождаемые характерным потрескиванием звуки коротковолновых передач с какой-то ближайшей планетной системы. Были и другие звуки, которые он не мог узнать.

Тогда он открыл глаза и еще почти неосознанно, инстинктивно попытался сесть. Но из этого ничего не вышло: он был совершенно обессилен. Единственное, что он мог сделать, — это издать какой-то хрипящий звук, и тогда кто-то подошел к двери его комнаты. Кальхаун пока еще очень плохо видел, но, собрав силы, сказал, еле двигая непослушным языком:

— Это черт знает что! Я подхватил какую-то инфекцию. Это очень опасно! Меня нужно изолировать, нужно установить карантин. Пришлите врача. Пусть он подойдет к двери шлюзовой камеры, но не входит — я ему расскажу.

Он услышал женский голос, который спокойно сказал:

— Все в порядке. Мы знаем об этом заболевании. Это Дели. Кому еще знать, как не нам, верно?

Мургатройд прыгнул на койку, на которой так непонятно безжизненно лежал Кальхаун. Он сказал с тревогой в голосе: «Чи! Чи-чи!»

Кальхаун почувствовал, что говорить ему становится легче. Он сказал:

— Конечно. Конечно. Но это черт знает что!

Он никому не смог бы рассказать, как горько у него на душе. Здесь, на этой далекой и, как он предполагал, заброшенной планете оказались люди. А он, представитель Мед-службы, космический врач, привез сюда болезнь, которая наверняка вызовет эпидемию! Видимо, в горячечном состоянии задавая курс кораблю, он ошибся. У него были данные по четырем планетам, когда он помогал людям с другого корабля сориентироваться в пространстве, и он по ошибке, автоматически, направил «Эскулап 20» к Дели…

Женский голос сказал, что эта планета — Дели. Но этого же не может быть! Ведь отсюда не вернулся ни один корабль! Она должна быть необитаемой. Здесь есть развалины, что свидетельствует о том, что планета была уже давно заброшена. И в ней было что-то зловещее. Ни один корабль ведь не вернулся.

Он не мог сейчас тратить время на все эти раздумья. Ведь он привез сюда страшную болезнь!

— Пусть врач подойдет к дверям шлюзовой камеры! — сказал он со всей властностью в голосе, которую могло позволить его слабое тело. — Быстро! Я должен рассказать ему…

Тот же женский голос ответил все так же ровно и спокойно:

— Нет у нас никаких докторов, да и не нужен он вам. Это же Дели. Зачем здесь доктора? С вами все в порядке!

Сквозь застилавшую глаза пелену он увидел, что над ним склонилась какая-то фигура. Это была девушка с темно-карими глазами. Она приподняла его голову и дала ему попить из чашки.

— Мы услышали рев ваших двигателей, Роб и я, — рассказывала она ровным тоном, не выражающим абсолютно никаких эмоций. — Мы поняли, что вы собираетесь садиться, побежали и оказались здесь раньше всех. Вы лежали, наполовину вывалившись из двери шлюзовой камеры, а рядом метался этот маленький ручной зверек и пытался привести вас в чувство. Мы внесли вас внутрь, а Роб теперь сторожит, смотрит, не услышал ли рев двигателей еще кто-нибудь. Ваше счастье, если нет.

Кальхаун решил, что у него опять жар. Он напряг все свои силы, чтобы собраться с мыслями. Мургатройд спросил с тревогой: «Чи-чи?»

— Думаю, что да, — устало сказал Кальхаун. Потом более громко добавил: — Нужен карантин! От меня можно заразиться…

Девушка не ответила. Мургатройд залопотал что-то на своем языке. Было похоже, что теперь, когда самое страшное, по его мнению, было позади, он выговаривал Кальхауну за то, что тот так долго не обращал на него внимания.

Кальхаун снова впал в забытье. А может быть, это был сон, очень глубокий сон без сновидений. Позже он пришел в себя и никак не мог сориентироваться, сколько прошло времени, день сейчас или ночь. Вокруг было тихо, слышны были только записанные на пленке звуки, создающие шумовой фон. Дверь шлюзовой камеры была, по-видимому, закрыта. Мургатройд теплым комочком лежал у него в ногах. Кальхаун заметил, что сознание его совершенно прояснилось, жар прошел. Это могло означать две вещи: или он победил болезнь, или она его победила. Во втором случае ясность мысли, которую он сейчас чувствовал, будет тем последним даром, который получает человек перед своей смертью.

Вдруг он услышал какой-то странный звук. Кто-то — наверно, девушка — плакал, стараясь делать это бесшумно. Кальхаун моргнул. И, наверно, чуть-чуть шевельнулся, потому что Мургатройд сразу проснулся и спросил: «Чи-чи? Чи-чи-чи?»

Послышалось какое-то движение, затем вошла та девушка, которая давала ему пить. Похоже было, что плакала именно она. Кальхаун сказал:

— Мне гораздо лучше. Спасибо. Вы можете мне объяснить, где я и что случилось?

Девушка попыталась улыбнуться, но нельзя сказать, что это у нее получилось. Она ответила:

— Вы прибыли на Дели и останетесь здесь. Мы закрыли двери шлюзовой камеры, и никто теперь не сможет войти. Пока они только стучат и кричат. Роб сейчас осматривает корабль и пытается выяснить, как его сломать так, чтобы нельзя было отремонтировать. Он говорит, что вы все равно не сможете взлететь. Здесь болото, нет твердой поверхности. Подпорки корабля завязли в глине, и вытащить их уже не удастся. Так что пока все в порядке.

Кальхаун уставился на нее, проигнорировав утверждение, что медицинский корабль должен будет навсегда остаться на планете.

— Дели, запертые двери, — произнес он с изумлением. — Подождите! Дели же — необитаемая планета! Здесь что-то с воздухом, — или еще что-то не в порядке! Ни один корабль отсюда не вернулся! Здесь нет людей…

— Сейчас здесь, рядом с кораблем, никак не меньше двух тысяч, — возразила девушка так же безжизненно, как и раньше. — И каждый из них скорее разорвет ваш корабль на части голыми руками, чем даст вам улететь без них. Но об этом позаботилось болото. — Затем она резко добавила: — Я принесу вам чего-нибудь поесть.

Она вышла, и Кальхаун стал сопоставлять то, что он сейчас услышал, со всеми остальными невероятными событиями, в центре которых он оказался, отправившись с обычной инспекционной поездкой на Ланке. Началось все с мертвого человека, который неизвестно откуда появился и нагнал ужас на медиков планеты. Затем — болезнь, которой Кальхаун заразился во время самого беглого и поверхностного осмотра того человека; потом уродливый корабль, целиком состоящий из одних заплаток, с которым он чуть не столкнулся в бескрайних просторах космоса. Он тоже неизвестно откуда взялся. Но самое странное во всем этом нагромождении невероятных событий было то, что та болезнь, страх перед которой просто парализовал людей на Ланке, не произвела абсолютно никакого впечатления на эту девушку. И вот теперь две тысячи людей на необитаемой планете Дели не собираются выпускать отсюда его корабль, если он не возьмет их с собой. А некто по имени, кажется, Роб, намеревается сломать «Эскулап 20», чтобы он вообще не мог улететь.

Это просто не укладывалось в сознании. Например, его болезнь. Ее больше не было! Произошло неожиданное и мгновенное выздоровление. Если эта болезнь неопасна, почему она вызывает такой ужас на Ланке? И почему эти две тысячи людей хотят покинуть Дели, а некто по имени Роб не хочет, чтобы кто-нибудь ее покидал, включая Кальхауна?

Никакому логическому объяснению это не поддавалось, хотя он и пытался все осмыслить, пока ждал возвращения девушки. Он услышал шаги: кто-то ходил по кораблю, затем шаги стали приближаться — человек поднялся в отсек управления из грузового отделения внизу корабля. Голоса послышались совсем близко. Если это Роб, то с ним надо было поговорить, и Кальхаун позвал его. В двери появился высокий широкоплечий молодой человек примерно его возраста.

— Вас зовут Роб, — вежливо сказал Кальхаун. Голос его звучал тверже, чем он ожидал. — Вы не будете так любезны сказать, почему вы хотите изуродовать мой корабль? Мне сказали, что он безнадежно завяз в болоте. Кажется, это и так большая неприятность. Зачем же еще и ломать его?

— Если собрать достаточно людей, — ответил молодой человек, — его еще можно вытащить. Тогда он сможет улететь. А этого допустить нельзя!

— Но это же медицинский корабль! — запротестовал Кальхаун. — Это совершенно уникальная вещь, и у него особые функции!

— А это Дели, — сказал Роб сурово. — Здесь есть заболевание, которое не опасно для тех, кто здесь живет. И если сюда попадет человек с этим заболеванием, он выздоравливает. Но если мы отсюда улетим, то обязательно заболеем, а если кто-нибудь отсюда попадет на другую планету, он умрет от этой болезни вместе с теми, кто от него там заразится. Поэтому никто не должен покидать планету.

Кальхаун задумался на минуту.

— Но по меньшей мере одному человеку это удалось. Я, кстати, заразился именно от него.

Он не смог бы объяснить, какая существует связь между мертвым человеком на Ланке, странным космическим кораблем и планетой Дели, но теперь ему было ясно, что такая связь непременно есть. Человек, которого звали Роб, подтвердил это, заскрипев зубами от ярости.

— Это преступление! — сказал он, и голос его задрожал от негодования. — И мы, возможно, поплатимся за это! Это еще одна причина, почему этот корабль должен быть выведен из строя. Мы здесь на карантине. И так и должно быть. Карантин нарушать нельзя!

Кальхаун вновь задумался. Здесь, на Дели, были люди, не меньше двух тысяч, которые захватили бы его корабль, если бы смогли, взяли бы на борт столько человек, сколько поместилось бы, и отправились бы отсюда на другие планеты, где, как они предполагали, это заболевание не появится. С другой стороны, эти люди знали, что умрут от этой болезни, если окажутся где-нибудь на другой планете, и от них эта болезнь перекинется на другие миры. Эти две точки зрения взаимно исключали друг друга, и Кальхаун пока не мог решить, с чем он может согласиться. Единственное, в чем он был абсолютно уверен, — это в том, что болезнь заразная. Ведь он сам заразился от того человека на Ланке. Те, кто был готов поставить на карту все, чтобы покинуть Дели, не будут прислушиваться к доводам разума и руководствоваться здравым смыслом. Это типично для определенной части населения в любом обществе. Кальхаун задумчиво потер нос.

— В Главном управлении медслужбы нет никаких данных ни об этой болезни, ни о карантине, — заметил он. — Когда это все началось и почему?

— Дели на карантине с тех пор, как здесь приземлился первый космический корабль, — сурово сказал Роб. — Прилетел какой-то корабль и спустил вниз исследовательское судно, чтобы осмотреть планету. Были обнаружены ценные минералы. Космический корабль полетел обратно на Ланке — он не садился на Дели — за оборудованием и припасами, пока исследовательский корабль продолжал изучать планету. Они ничего не знали об этой болезни.

Он остановился, вероятно выдерживая драматическую паузу. Кальхаун поторопил:

— Ну, и…

— На Ланке этот корабль так и не вернулся. Прошло много месяцев, и далеко за пределами солнечной системы Ланке был принят сигнал бедствия, который передавало автоматическое устройство какого-то звездолета. Туда был послан корабль, чтобы узнать, что произошло. Это и оказался тот самый корабль, что прилетал на Дели. Он плавал в космосе там, где вышел из подпространства. На борту не было ни одного живого человека, весь экипаж был мертв. Это, конечно, была та самая «болезнь Дели», но спасатели этого не знали и не поняли, какие могут быть последствия. Корабль отбуксировали в космопорт и разгрузили, тогда болезнь распространилась по всей планете. На Ланке пришлось стереть с лица земли целые города, чтобы избавиться от нее. С тех пор Дели на карантине, уже больше ста лет.

— Нужно было сообщить об этом в Медслужбу, — сказал Кальхаун с раздражением. — Можно было бы что-то предпринять по этому поводу.

Вдруг он услышал звон металла. Что-то тяжелое ударилось о корпус медицинского корабля снаружи, рядом с дверью шлюзовой камеры. Затем удар повторился, потом еще и еще. Роб прислушался и пожал плечами.

— Иногда, — сказал он, — кого-нибудь сбрасывают к нам с парашютом. Больного. Здесь больные выздоравливают. Они рассказывают нам о других мирах. И они, как правило, не могут примириться с тем, что им всю жизнь придется оставаться на Дели.

Удары о корпус корабля продолжались. Из отсека управления в комнату Кальхауна вошла девушка. Она сказала все тем же ровным, безжизненным голосом:

— Они колотят по обшивке корабля металлическими кувалдами. А некоторые валят деревья и обрезают ветки. — Она взглянула на Кальхауна. — Мы можем помочь вам перебраться в другую комнату, если хотите посмотреть.

Кальхаун попытался приподняться. Роб помог ему. Девушка сказала:

— Роб не прав в одном. Не все люди, которые спустились сюда с парашютом, больны.

Роб неодобрительно хмыкнул. Кальхаун встал на ноги и медленно пошел к двери своей комнаты. Он понял, что вовсе не так слаб, как ожидал. При помощи Роба, который поддерживал его с одной стороны, и стены — с другой, он добрался до отсека управления. Роб помог ему сесть в кресло пилота у пульта.

Он посмотрел на экраны внешнего обзора. «Эскулап 20» приземлился на болотистой лужайке в центре долины, окруженной со всех сторон горами. У подножия одной из гор виднелись белые стены бывшего поселения, но оно было явно заброшено. Остались только стены. Горы были покрыты лесом, деревья спускались и в долину, и там вдалеке он увидел мужчин, размахивающих топорами. Прямо на его глазах упало одно из деревьев, а несколько стволов уже было повалено. Он посмотрел на другой экран, чтобы увидеть, что происходит рядом с кораблем. Рыжеволосый человек могучего сложения, мерно размахивая мощной кувалдой, наносил удары по двери шлюзовой камеры в том месте, где находился замок. От этих ударов дрожал и гудел весь корабль. Кальхауну было также видно, что подпорки, на которых стоял корабль, крепко завязли в болотистой почве по меньшей мере метра на два.

— Я думаю, — сказал Кальхаун, — они рубят деревья, чтобы сделать таран. Сомневаюсь, что дверь можно сломать кувалдой, но если взять достаточно тяжелое бревно и хорошенько раскачать его, может быть, и получится. Там так много людей!

В долине было черно от людей. Их действительно было не меньше двух тысяч. Одни стояли, глазея на «Эскулап 20», другие ходили взад и вперед или стояли группками, оживленно обсуждая что-то. И это не считая тех, кто был занят рубкой деревьев или срезал ветки. Все это зрелище производило какое-то необъяснимое, тягостное впечатление, будто сам воздух был пропитан напряженностью и безысходностью. Кальхаун включил микрофоны, расположенные на обшивке корпуса, и корабль наполнился голосами людей. Различить слова было невозможно, было слышно только какое-то невнятное, торопливое бормотание, иногда крики. Это была не группа праздных зевак, собравшихся поглазеть на такую диковинку, как космический корабль. Это была толпа, охваченная единым порывом, действующая по единому плану.

— Разве они не знают, что здесь есть живые люди? — спросил Кальхаун.

Роб сказал неуверенно:

— Я хотел сделать так, чтобы этот корабль нельзя было использовать. Я думал, что на это может уйти довольно много времени. Поэтому, когда мы обнаружили, что они идут сюда, мы закрыли дверь и не отзывались, когда они начали кричать и стучать по обшивке. Наверно, они решили, что кто-то посадил корабль и потом умер.

Девушка сказала своим бесцветным голосом:

— Недавно они закончили ремонт того исследовательского корабля, который приземлился здесь в давние времена. Они летали на Ланке и вернулись. Но один человек не вернулся, На Ланке они спрятали свой корабль под водой. Может быть, он не смог найти его, когда сделал то, что ему было нужно на Ланке. Возможно, эти люди думают, что здесь тот самый человек, что ему удалось украсть этот корабль в космопорте и что он прилетел обратно. Такое вполне могло случиться. Он мог быть ранен, мог посадить корабль и умереть.

— Но он этого не сделал, — сказал Кальхаун довольно сухо. — До космопорта он не добрался. Вместо этого он заболел этой страшной болезнью, и я заразился от него. И тот отремонтированный корабль я тоже встретил и думаю, я оказал им большую услугу.

Он не сказал, что в знак благодарности они выпустили ракету, чтобы уничтожить медицинский корабль и его вместе с ним. С их точки зрения, как он теперь понимал, это было вполне объяснимо. Если Дели находилась в полной изоляции в течение такого долгого времени, неизбежно было сползание к дикости и первобытному состоянию. Отчаяние обитателей планеты, конечно, было беспредельным. Если они смогли каким-то образом вернуть к жизни старый и практически непригодный космический корабль, так что им удалось выйти в космос, где все близлежащие планеты были их врагами из-за болезни, переносчиками которой они являлись, то астронавты с Дели считали, что они просто обязаны уничтожить медицинский корабль, чтобы сохранить свою тайну. Они, наверно, сделали это в надежде каким-то образом добиться прекращения карантина, который держал их в невыносимых условиях изоляции и грядущего вырождения. Но болезнь делала этот карантин абсолютно необходимым.

— Там наверняка стоит ужасный запах, ведь столько народу ходит взад и вперед, — произнесла девушка.

Кальхаун повернулся к ней:

— Почему?

— Это из-за болота. Если его расшевелить, оно начинает издавать такой запах! Такое зловоние! Говорят, что на других планетах это не так. Но здесь! Когда к нам попадают новые люди, он вызывает у них просто отвращение. А мы привыкли, мы его не замечаем. Но если эту стоячую воду тронуть, тогда замечаем и мы!

Кальхаун сказал:

— А как же с водой?

— Мы ее кипятим, — сказала она. — Тогда она становится не такой противной, как некипяченая. Потом мы процеживаем ее через свежий древесный уголь. Тогда она становится лучше. У нас есть плотина и генераторы по выработке электричества, которые были установлены для обслуживания шахты. Иногда мы включаем генераторы, чтобы подвергнуть воду электролизу и разложить ее на водород и кислород, из которых мы потом опять получаем воду, смешивая и сжигая их. При горении уничтожается то вещество, которое дает этот запах, и когда мы конденсируем пар, который образуется под влиянием высокой температуры, то получаем воду без запаха. Это, конечно, самый лучший способ, но это роскошь, которую мы не часто можем себе позволить. — Она посмотрела на экран визора. — У нас есть маски с угольными фильтрами для работы, если приходится при этом ходить по болоту. Но делать древесный уголь — довольно кропотливая процедура, и к тому же он должен быть свежим, иначе теряет свою эффективность. Поэтому масок мало. Да, сейчас там находиться весьма неприятно.

Кальхаун посмотрел на нее.

— Вы не пробовали мою питьевую воду?

Девушка отрицательно покачала головой. Тогда Кальхаун жестом предложил ей попробовать. Она зачерпнула немного воды и сделала несколько глотков. Кальхаун даже удивился, как изменилось выражение ее лица.

— Вода всегда имеет такой вкус?!

Она дала стакан Робу. Он попробовал и молча вернул ей стакан.

— Одного этого, — сказала она с яростью, — достаточно, чтобы сделать все возможное и навсегда покинуть Дели. Я. наверно, больше не смогу выпить ни глотка здешней воды, не думая об этом.

Кальхаун сказал:

— Вы говорите, что время от времени здесь появляются новые люди, которые спускаются на парашютах. Зачем их сюда направляют?

— Некоторые из них больны, но таких немного. Они говорят, что иногда вдруг возникают случаи этого заболевания, латентная инфекция, оставшаяся с того времени, когда на Ланке была эпидемия… с других планет.

— С других планет? — спросил Кальхаун. — С каких же?

Она назвала три, не считая Ланке. Ими оказались те самые три планеты, координаты которых он дал людям на корабле, с которым чуть не столкнулся. Это были обитаемые планеты, самые близкие к Дели. Если они посылали людей против их воли на Дели, которую те никогда не могли покинуть, тогда довольно легко было понять, почему люди на странном корабле не хотели прислушаться к советам Кальхауна и отправиться на одну из этих планет.

— Каким образом они оказались вовлеченными в эту историю? Эпидемия ведь была на Ланке, и там ее скрыли, так?

Девушка пожала плечами.

— С других планет людей стали посылать сюда гораздо позже. Они говорят, что правительство Ланке много лет назад испугалось, что какая-нибудь близлежащая планета может попытаться захватить Дели, как это пытались сделать бизнесмены Ланке. И тогда на этой планете может разразиться эпидемия, а потом она может перекинуться снова на Ланке. Поэтому они раскрыли соседним планетам то, что хранили как государственную тайну, объяснив, почему эти планеты не должны исследовать Дели. Те решили проверить эту информацию. С одной из планет послали исследовательскую группу, чтобы определить, как можно использовать ее минеральные ресурсы. Но они не смогли ничего сделать и не смогли вернуться обратно. В течение некоторого времени для них сбрасывали на парашюте продовольствие и другие необходимые вещи. Они жили хорошо, но оставить планету не могли. Вскоре кому-то пришла в голову идея, что на Дели можно посылать преступников, осужденных на пожизненное тюремное заключение. Так и стали делать. Потом сюда стали направлять политических преступников, не афишируя этого, конечно, а теперь…

— Что теперь?

— Говорят, что уровень преступности на этих четырех планетах очень низкий, — сказала она с горечью, — потому что профессиональные преступники исчезают. Это дает большую экономию средств и, конечно, избавляет общество от того ущерба, который наносит ему преступность. Так что здесь у нас отбросы общества с этих четырех планет. Некоторых посылали сюда под предлогом, что они больны, хотя они и были здоровы. И естественно, все это держится в строжайшей тайне!

Она с вызовом посмотрела на него. Кальхаун кивнул.

— Это вполне возможно, — согласился он. — Во всяком случае так все объяснялось бы, и люди, которые это говорят, верили бы в то, что они говорят.

Девушка посмотрела на него сердитыми глазами и сжала губы.

— Некоторые из нас, — сказал Роб сурово, — принимают эти объяснения. Но ведь каждый сосредоточен только на своей личной трагедии. Есть люди, которые думают и о нашей ответственности перед человечеством в целом. Поэтому мы не будем пытаться покинуть планету, так как не хотим распространять эту страшную болезнь по всей Вселенной.

Роб упрямо нахмурил брови. Было ясно, что между ним и девушкой были разногласия. Девушка сильно, до боли сцепила пальцы. Между этими двумя людьми, которые совместными усилиями спасли Кальхауну жизнь, могла возникнуть ссора. Снаружи опять стали бить кувалдой по кораблю. Кальхаун сухо сказал:

— Наверно, это утомительно — лупить с такой силой кувалдой. И вообще все, что происходит вокруг корабля, мне не нравится. Пора это прекратить.

Он передвинул некоторые рычажки, проверил показания приборов, нажал соответствующие кнопки.

Из-под днища корабля вырвался тонкий сноп раскаленного добела пламени: заработали ракетные двигатели. Пламя, плеснувшее на землю, было таким нестерпимо ярким, что даже дневной свет померк на его фоне. Затем пламя вспыхнуло снова. Если бы корабль стоял на твердой каменной поверхности, камень был бы выжжен на глубину до двадцати пяти метров. Здесь, на залитой водой глинистой почве, под воздействием сверхвысоких температур возникли огромные облака пара и дыма. Разжиженная грязь ручьями потекла во все стороны.

Пламя погасло. Двигатели работали секунд десять или меньше, развив под контролем пилота мощность в одну восьмую максимальной. Корабль не сдвинулся с места.

— Наверно, — сказал Кальхаун, — они думают, что я попытался взлететь и у меня ничего не получилось. Но, может быть, они догадаются, что я могу сделать работу команды, которая собралась таранить мой корабль, довольно неприятной.

Он посмотрел на экраны. Вокруг «Эскулапа 20» уже не было толпы. Те, кто стоял рядом с кораблем, со всех ног бежали прочь. Рыжеволосый человек, который так усердно долбил кувалдой по двери, расталкивая всех, кто попадался под руку, пробивал себе дорогу через толпу подальше от опасного места. Рев двигателей затих, и люди стали на бегу оглядываться назад.

Затем толпа остановилась. Люди образовали круг, замкнув внутри него корабль: почти две тысячи озлобленных, гонимых отчаянием людей. Некоторые из них трясли сжатыми кулаками. Из динамика слышался низкий, но устрашающе свирепый шум разъяренной толпы.

— Они не способны рассуждать здраво, — сказал Кальхаун. — Их здесь около двух тысяч. Даже если бы они могли улететь и приземлиться где-нибудь и не умереть от болезни, не распространив ее дальше, даже если бы все это было возможно, сколько из них может поместиться на этом корабле? И сколько человек может выдержать система жизнеобеспечения? — Затем уже другим тоном обратился к девушке: — Вы сказали, что не все, кто спускался на Дели с парашютом, были заражены. По какой еще причине людей отправляют сюда?

Она сказала с яростью:

— Это способ избавляться от неугодных! Это политика! Грязные махинации политиканов! Каждого человека можно объявить больным. Иногда эти люди действительно были больны, но чаще — нет. Мой отец не был болен, а его сослали сюда. Дед Роба тоже попал сюда не из-за болезни. И многие другие!

Кальхаун кивнул и задумчиво сказал:

— Может быть, это правда, так как возможность такая существует. Но так это или нет, люди этому поверят. И я думаю, друг друга вы убеждаете в том, что болезнь исчерпала себя, потому что здесь никто не болен. Ни один человек, который оказывается здесь, не заболевает, а если появляется больной, то он немедленно выздоравливает. Так ведь произошло и со мной! Но как же тогда получается, что от этих людей могут заразиться другие?

— Да, — сказала девушка взволнованно. — Вот именно! Как это может быть? Роб говорит, что мы должны оставаться здесь! Здесь, где еда не имеет никакого вкуса, а вода… Где нас тошнит, когда мы пашем землю, чтобы получить какие-нибудь продукты, где… Роб говорит, что нам нельзя заводить семьи и иметь детей, потому что они будут с рождения обречены стать дикарями. Он говорит…

Роб сказал удрученно:

— Я думаю, это так и есть, Элна.

— Ну как это может так быть? Как болезнь, которой нет, может передаться другим людям?

Кальхаун вступил в разговор. Он сказал извиняющимся тоном:

— Я думаю, мне пора вернуться к себе в комнату. Я еще очень слаб из-за болезни. Но я должен сказать, Элна, что я действительно заразился от человека с Дели, который оказался на Ланке и сразу же заболел. Роб прав. Никто не должен покидать Дели, кроме меня. Я должен отправиться за помощью в штаб-квартиру Главного управления медслужбы. Никто не должен отсюда улетать. Никто!

Роб снова помог ему добраться до его комнаты. Он с облегчением опустился на койку. Элна вошла к нему через несколько минут с тарелкой бульона. По ее лицу Кальхаун видел, что ее обуревают противоречивые чувства — и возмущение, желание спорить, отстаивать свою точку зрения, и отчаяние, осознание безысходности своего положения, тоска. Кальхаун внезапно почувствовал, что ужасно хочет спать, так, что даже не может держать ложку. Роб поддерживал его под спину, пока Элна кормила его с ложки. Проглотив последнюю ложку, он мгновенно заснул.

Он не знал, сколько прошло времени, когда Элна разбудила его, потряся за плечо. Мургатройд громко протестовал. Проснулся Кальхаун легко и сразу почувствовал, что сил у него значительно прибавилось. Ему удалось сесть с гораздо меньшим трудом, чем раньше. Он спустил ноги с койки и решил, что в состоянии идти, хотя, может быть, и не вполне уверенно. Однако для решительной схватки он пока еще не годился.

— Роб спустился вниз, — сказала Элна с отчаянием. — Он хочет сломать что-то в двигателе, чтобы корабль нельзя было отремонтировать.

— Пойдите и объясните ему, — сказал Кальхаун, — что на этом корабле, если понадобится, можно использовать двигатели с того допотопного звездолета, который только что вернулся с Ланке. Они нарушат карантин. И если он хочет предотвратить это, сломав мой корабль, ничего из этого все равно не получится. А если люди ворвутся сюда и увидят, что корабль намеренно выведен из строя, они просто разорвут нас в клочки — включая вас и Роба. Попросите его подняться, и я скажу ему, что нужно делать.

Она пристально посмотрела ему в лицо и торопливо вышла. Он услышал ее шаги по ступенькам металлической лестницы, которая вела в нижнюю часть корабля. Мургатройд сказал: «Чи?»

— Ну конечно, нет! — строго сказал Кальхаун. — Мы же представители Межзвездной медицинской службы! Мы не можем допустить, чтобы происходили такие вещи! Но прежде всего мне нужно попробовать встать на ноги, а тогда уже начать принимать необходимые меры. Давай-ка попробуем!

Он нашел, на что можно опереться, и медленно поднялся. Ноги у него подкашивались, и на губах появилась довольно-таки кривая усмешка. С трудом, медленно переставляя ноги, он прошел в дальний угол комнаты, открыл шкаф, достал свою одежду и оделся. Так же медленно, но все же увереннее, он дошел до отсека управления. Там он открыл еще один шкафчик и достал бластер, который свободно умещался в кармане. Он проверил, как движется затвор, и спрятал его под одеждой. Затем подошел к пульту управления и включил аппарат космической связи.

— Общий вызов! — сказал он в микрофон. — Общий вызов! Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает отремонтированный космический корабль или любой другой! Общий вызов!

Он стал ждать, глядя на экраны внешнего обзора. Людей вокруг корабля все еще было очень много. Большая группа по-прежнему продолжала рубить деревья и срезать ветки.

— Общий вызов! — повторял он терпеливо. — Общий вызов! Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает…

Грубый голос перебил его. Кальхауну он был знаком по встрече в межзвездном пространстве. Теперь этот голос сказал нагло:

— Ну что, выследили нас, да? Зачем?

— Из профессионального интереса, — ответил Кальхаун. — Один человек из вашего экипажа не вернулся с вами на Дели. Он заболел. А я заразился именно от него. Кстати, он мертв. Почему же вы все не заболели?

Голос прорычал:

— Почему вы спрашиваете?

— Я опустился на Дели на болотистой почве, — сказал Кальхаун. — Похоже, что я не смогу подняться, так как мой корабль сильно увяз в глине. Вокруг корабля собралась толпа людей, которые пытаются проникнуть на корабль, чтобы захватить его, выкопать и вылететь куда-нибудь на другую планету. После того как они сюда ворвутся, маловероятно, что я получу существенную информацию. Информацию, например, такого рода: я знаю, что вы спрятали свой корабль под водой, пока кто-то отправился разузнать, какие есть возможности захватить и угнать какой-либо космический корабль и улететь с использованием ракетных ускорителей. Ведь планы были именно такие?

— Кто вам это наплел?

— Неважно, — сказал Кальхаун. — Но вы ведь послали не одного человека! Сколько человек вы послали?

Последовало молчание. Затем грубый голос сказал неохотно:

— Их было двое. Но один вернулся обратно, так как у него началось раздвоение зрения.

— Это доказывает, — заметил Кальхаун, — что когда люди с Дели высаживаются на другие планеты, у них появляются симптомы заболевания. Вы уже перестали в это верить, но это оказалось именно так. Поэтому пришлось отказаться от мысли неожиданно захватить какой-нибудь корабль, набрать экипаж на Дели и отправиться захватывать еще корабли и свести на нет карантин, разбившись на мелкие группы. Так?

Голос злобно прошипел:

— К чему вы клоните?

— Мне нужна ваша помощь, — сказал Кальхаун. — Вы поняли, что ваш план не годится. Вы обещали людям, что снимете карантин силой. А теперь боитесь признать, что это невозможно. Так?

— Я спрашиваю, к чему вы клоните? — Человек с грубым голосом едва владел собой.

— Я представитель Медслужбы, — сказал Кальхаун. — Расскажите мне все, что вы знаете об этой болезни, прикажите своим людям оставить мой корабль в покое и собрать информацию и биологические образцы, которые мне будут нужны. Потом мы обратимся за помощью к Медслужбе, как это и следовало сделать еще сто лет назад. И я обещаю, что скоро не будет ни болезни, ни карантина.

Ответом ему было молчание. То, что предлагал Кальхаун, было самым разумным выходом, но не для этих людей. Медслужба для людей с Дели была иллюзией, а карантин — реальностью. И самое страшное заключалось в том, что такое положение было сознательно создано соседними обитаемыми мирами. Люди на Дели были заключенными на планете, которая была непригодна для обитания, где почва издавала отвратительный запах, когда ее трогали, а воду нужно было долго кипятить прежде, чем ее можно было пить. Они не могли пользоваться достижениями современной цивилизации, им не были доступны достижения науки. Человек не в состоянии выдержать такие условия жизни, независимо от того, необходимо это или нет.

Кальхаун сказал ровным голосом:

— Я знаю, что прошу очень много. Вокруг моего корабля толпа людей, ищущих возможность забраться внутрь, захватить его, чтобы напасть на какой-нибудь космопорт, захватить еще корабли и продолжать свое восстание, повсюду неся с собой болезнь! Но вы-то знаете, что из этого ничего не выйдет. Вы можете хоть тысячу раз покинуть Дели, но если вы возьмете с собой и эту страшную болезнь… Чего же вы добьетесь?

Молчание продолжалось. Кальхаун ждал. Целое столетие люди на Дели прожили в атмосфере безнадежности, отчаяния и изоляции от внешнего мира, а прибытие других отверженных обществом только подчеркивало нетерпимость их положения. При таких обстоятельствах люди забывают то, что не хотят помнить, и начинают верить тому, чему хотят верить. Им удалось уверить себя в том, что та изоляция, в которой они живут, не нужна. Они поверили в то, что смогут избежать жалкой участи пленников. Они отремонтировали старый, разбитый космический корабль и отправили его на осуществление невыполнимой задачи.

Кальхаун теперь обращался к ним с призывом прекратить все действия, которые они предпринимали для своего освобождения, и доверить свою судьбу Медслужбе, о которой большинство из них даже никогда не слышало. Сделать этого они, конечно, не могли. Особенно в такой ситуации, когда прямо здесь, рядом стоит космический корабль и достаточно только захватить его, вытащить из болота — и осуществятся все их самые дерзкие мечты. Об этой страшной болезни они только слышали. Сами они были здоровы. Мало кто из них верил, как Роб, например, что болезнь эта реально существует.

Поэтому Кальхаун не особенно удивился, когда грубый голос выругался и отключил связь, даже не потрудившись ответить. Это и был их ответ — отказ.

Обращаясь к Мургатройду, он сказал:

— Они на грани отчаяния. Поэтому они так злы и подозрительны. Но и я тоже разочарован. Я думаю, он мог бы помочь сделать то, что теперь мне придется с большим трудом делать самому.

Какое-то движение на экранах привлекло его внимание. Поваленное дерево с обрезанными ветками перемещалось по направлению к медицинскому кораблю. Его несли не меньше пятидесяти человек, держась за короткие веревки, пропущенные под огромным стволом. У людей здесь не было даже транспорта, чтобы перевезти такой груз, но если бы и был, передвигаться по болоту он не смог бы. С трудом, обливаясь потом, они упорно тащили бревно в долину. Происходящее было похоже на легендарные подвиги древних во времена королей и фараонов. Если бы они перетаскивали камни, если бы о воздухе раздавались щелчки кнута, Кальхаун мог бы подумать, что наблюдает за строительством пирамид на Земле, которые до сих пор упоминаются в учебниках для начальной школы по всей Галактике.

Затем он услышал шаги Элны и Роба, которые поднимались наверх. Роб говорил с ледяной яростью в голосе:

— Ты женщина, и ты слушаешь его! Он убедил тебя, но, пойми ты, миллионы людей погибнут, если этот корабль взлетит и понесет болезнь дальше, на другие планеты! Поэтому я положу конец этим разговорам. Болен он или здоров, если мне придется применить силу…

— Но, Роб, — протестовала девушка. — Подумай, а если это все правда? Подумай! Если действительно существует такая Медицинская служба, и если от этой болезни можно навсегда избавиться, подумай же о нас с тобой! Тогда ты не будешь говорить, что мы не можем пожениться! Что мы не должны иметь детей, которые вырастут дикарями! Ведь мы можем быть так счастливы…

Кальхаун поднял брови. Мургатройд довольно скептическим тоном заметил «Чи!» На лестнице показались Роб и Элна. Глаза Роба блестели от ярости.

— Вы! — крикнул он гневно Кальхауну. — Этот корабль в руках тех дураков может означать конец человечества! Неужели вы не способны это понять? Никто не должен оставлять Дели! Ни один человек! А для начала…

Кулаки Роба сжимались и разжимались. Он медленно двигался к Кальхауну, не сводя с него своих горящих глаз.

— Вы очень благородный человек, Роб, — сказал Кальхаун с иронией. — И склонны к самопожертвованию. Наверно, это приносит большое удовлетворение. И я с вами согласен. Почти. Никто не должен покидать Дели. Ни один человек, кроме меня. Если вы не разделяете моего мнения, тогда мы должны решить этот вопрос прямо сейчас, безотлагательно!

Он вытащил бластер и направил его на Роба.

IV

Договоренность была достигнута, естественно, на условиях Кальхауна по одной простой причине: у него было оружие, а у Роба нет. Кальхаун был по своей природе простым человеком, склонным рассуждать объективными категориями и думать о конкретных результатах. Роб руководствовался эмоциями, благородными идеями, которые были оторваны от реальной действительности. Кальхаун считал, что ему необходимо делать свое дело, поэтому этот вопрос должен быть решен так, как он считает нужным. Оказалось, что Роб, кроме всего прочего, обладает большим запасом непечатных выражений и неистощимыми ресурсами презрения. Он щедро использовал и то, и другое, посчитав, видимо, это удобным случаем, чтобы проверить свои запасы и испытать их эффективность. Эффективность была равна нулю. Кальхаун слушал его совершенно невозмутимо.

Затем он сказал довольно сурово:

— Все. Этого вполне достаточно. Вы, надеюсь, уже облегчили душу. Что будем делать теперь? Помогать друг другу или лелеять свои обиды? Я должен как можно скорее попасть в Главное управление медслужбы, для вашей планеты это единственный шанс. Мне нужны, прямо сейчас, образцы грязи из болота по вполне понятным, я надеюсь, причинам. Вы можете мне их доставить. Вы сделаете это?

Роб стиснул зубы от ярости. Когда он вновь обрел дар речи, то отказался в весьма красноречивых выражениях. Элна сказала:

— Я принесу то, что вам надо.

Так она и сделала, пока Роб скрежетал зубами в бессильной злобе. Для этого нужно было только приоткрыть дверь шлюзовой камеры, наклониться и зачерпнуть половником с длинной ручкой немного воды с грязью. Кальхаун физически был просто не в состоянии сделать то, что сделала Элна. Он в это время наблюдал за толпой, глядя на экраны. Из толпы слышались разгневанные возгласы. Некоторые стали искать камни, чтобы бросить в девушку, но, к счастью, на болотистой поверхности камней не оказалось. Элна принесла половник, наполненный чем-то черным и издающим смрадный запах, и молча протянула его Кальхауну. Он вылил содержимое в центрифугу, чтобы отделить твердые частицы от воды. Пока центрифуга работала, он сел на минуту отдохнуть. Роб смотрел на него глазами несчастного человека, человека страстных убеждений, который лишен возможности действовать, претворяя их в жизнь. Без сомнения, он был готов пожертвовать даже своей жизнью ради счастья абстрактного человечества.

Центрифуга отделила частицы влажной почвы от коричневатой, зловонной воды. Когда воду размешали, отвратительный запах усилился. Воздух внутри корабля был сейчас воздухом Дели, и в нем тоже чувствовался этот запах, но он не был таким сильным, чтобы к нему нельзя было привыкнуть.

Кальхаун поднялся. Он поместил каплю этой воды на предметное стекло и стал рассматривать ее под микроскопом.

Наблюдать жизнь микроскопических существ можно только с помощью электронного микроскопа. Для достижения наилучшего оптического эффекта при обычном увеличении изображения необходимо большое количество света, который при определенной интенсивности становится смертельным для микробов. Но при электронном увеличении появлялось четкое изображение микроорганизмов, жизнедеятельность которых никоим образом не нарушалась. Кальхаун увидел что-то похожее на амебу и отметил, что она как будто покрыта волосками. Затем стали различимы существа, напоминающие гидр. Они бешено крутились вокруг своей оси в течение некоторого времени, потом остановились и стали с такой же дикой скоростью вращаться в другую сторону.

И тут он увидел тех самых пигментированных микробов сферической формы, которых искал.

Но эти существа не плясали, не совершали хаотичных перемещений. Они двигались, но очень медленно. Несомненно, они размножались, но Кальхаун этого не видел. Во всех других отношениях, если не считать отсутствия активности, они были близнецами тех микробов, которые вызывали так называемую «болезнь Дели».

— Вы когда-нибудь слышали об экологии, Элна? — спросил Кальхаун. — Вот здесь можно наблюдать микроэкологическую систему в действии.

Девушка покачала головой и посмотрела на Роба, который сидел неподвижно, сложив руки. Кальхаун не обращал на него внимания. Он сказал с удовлетворением:

— Микробы приспосабливаются к окружающей среде, как и все остальные живые организмы. И так же, как с другими, более крупными живыми существами, количество их зависит от целого ряда факторов и регулируется в результате очень сложных процессов. Мелкие животные размножаются быстро, так как их поедают более крупные. Более крупные размножаются медленно, потому что, если они будут размножаться слишком быстро, они съедят всю свою пищу и умрут от голода. Иногда ограничение популяций животных для предотвращения их вымирания объясняется весьма любопытными причинами.

Девушка, казалось, не слушала его и не сводила глаз с Роба. Сознавая драматизм ситуации, он игнорировал ее, полный оскорбленной гордости. Она предала его, помогая Кальхауну.

— Здесь мы видим, — продолжал Кальхаун, — микробов, вызывающих «болезнь Дели», в их естественной среде. Они заторможены и находятся практически в коматозном состоянии. Фагоциты в человеческом организме прекрасно могут с ними справиться. Но здесь, — он дотронулся до пробирки, в которой находились микробы из крови мертвого человека, которого он осматривал на Ланке, — находятся те же самые микробы в среде планеты Ланке. Здесь они чрезвычайно активны. На Ланке они могут вызвать страшнейшую эпидемию. Теперь я хочу посмотреть, что с ними произойдет на Дели.

Он взглянул на девушку, чтобы увидеть, интересно ей или нет, но она смотрела только на Роба, и вид у нее был очень подавленный. Кальхаун нахмурился, потом пожал плечами. Он взял пипетку, такую крохотную, как будто ее делали для самой маленькой куклы, и поместил пляшущих, роящихся, безудержно размножающихся микробов с Ланке на предметное стекло в болотную воду с Дели.

Роб сказал хриплым голосом:

— Они тащат к кораблю бревно, чтобы использовать его как таран, потому что с кувалдами ничего не получилось.

Кальхаун взглянул на экран внешнего обзора. Можно было подумать, что огромное бревно само медленно движется через болото при помощи пятидесяти пар ног. Оно было похоже на гигантское ползущее насекомое.

— Они все время спотыкаются, — сказал Кальхаун, — и не смогут таранить корабль, если не в состоянии удержаться на ногах.

Он снова повернулся к микроскопу. В крошечной капле жидкости из пипетки содержались тысячи и тысячи темных микроскопических сфер. Их хорошо было видно на экране: они плясали, носились взад и вперед, роились, делились на половинки, и снова восстанавливали свою сферическую форму. И все это с отчаянной быстротой, глаза едва успевали следить за всеми этими превращениями.

Затем активность их начала снижаться. Движения замедлились. Микробы прекратили размножаться, стали вялыми и апатичными. Постепенно они, казалось, заснули, время от времени слегка шевелясь. Они не были мертвы, не превратились в споры, но сразу потеряли активность. Кальхаун разглядывал их с удовлетворением.

— Ага!

События развивались очень интересно! Этого нельзя было наблюдать на Ланке, потому что там не было образцов из окружающей среды Дели. А на Дели этого нельзя было видеть, так как здесь не было суперактивных микробов с Ланке. Такой эксперимент мог осуществить только представитель Медслужбы с помощью того оборудования, которым был оснащен медицинский корабль. Кальхаун с довольным видом огляделся. Элна продолжала грустно смотреть на Роба, а Роба по-прежнему, видимо, обуревала то ярость, то готовность к мученичеству во имя высокой цели. Во всяком случае, судя по его внешнему виду, впечатление складывалось именно такое.

— Мургатройд, — сказал Кальхаун, — наверно, тебе это будет интересно! У нас появилась надежда!

«Чи?» — спросил Мургатройд.

Он прошлепал своими мягкими лапками по полу и прыгнул на лабораторный стол, который откидывался из стены. Что именно делал Кальхаун, он, конечно, понять не мог, но Кальхаун пригласил его для разговора. Мургатройд внимательно посмотрел на экран микроскопа, как будто осознавая, что происходит, и сказал: «Чи-чи! Чи-чи-чи!»

— Вот именно! — сказал Кальхаун. — Этот микроб на Дели находится в коматозном состоянии, и здесь нет эпидемии. На Ланке же он чрезвычайно активен. А мы знаем, что эпидемия этой болезни там была, она там может быть и, вероятно, уже есть сейчас. Теперь мы вернем наших подопытных в окружающую среду Ланке.

Он продистиллировал воду и добавил немного питательного вещества, создавая для микробов среду обитания, как на Ланке. Затем он вернул вялых, практически безжизненных микробов в ту среду, в которой они процветали. В считанные минуты они восстановили свою былую активность, начали снова размножаться и несомненно возобновили выделение смертоносного яда, как делали это прежде.

— Что-то в окружающей среде Дели, — сказал Кальхаун Мургатройду, — снижает их активность и темпы воспроизводства себе подобных, так же как на других планетах какие-то факторы сдерживают рост популяций хищников, например. Значит, на Дели этот фактор присутствует, а на Ланке его нет. Что бы это могло быть, как ты думаешь, Мургатройд?

Мургатройд сказал глубокомысленно: «Чи!» Он осторожно передвигался по лабораторному столу с таким видом, как будто проверял оборудование. Он взял пробирку с водой из болота, понюхал ее и сказал: «Чи!» — очень одобрительным тоном. Пробирка выскользнула из его лапки, и болотная вода пролилась на стол. Запах был действительно мерзкий! Мургатройд чихнул и отвернулся. Он сказал: «Чи!» — и энергично потер свой нос, как бы вытирая запах, оскорбивший его обоняние.

Кальхаун пожал плечами. Он вытер пролитую воду, представляя себе, что чувствует человек, живущий в таком мире, где почва и вода издают омерзительную вонь, когда их трогают, и где даже морская вода обладает такими же свойствами. Он вспомнил, как Элна попробовала обычную воду и сказала, что всегда теперь будет вспоминать вкус чистой питьевой воды, такой, какой она должна быть.

Он посмотрел на экраны визоров. В голубом небе плыли пышные белые облака. Все планеты, в атмосфере которых есть кислород, имеют голубое небо, и те планеты, коэффициент обитаемости которых равен единице, имеют однотипные климатические системы. На всех планетах, где есть растительность, есть растения трех типов, которые можно условно назвать деревьями, кустарниками и травой. И нельзя сказать, что Дели в этом смысле намного отличается от других подобных планет, она в целом не вызывает отвращения, если смотреть на нее. Если бы только не этот запах… Этим запахом пропитано здесь все, и этого нельзя не замечать, к этому нельзя привыкнуть. Запах болотной воды — это тот же самый запах, только в очень сильной концентрации. Если все это прочувствовать, то можно понять и страстное желание людей уехать отсюда.

Одно громадное бревно тем временем уже поднесли к медицинскому кораблю. Второе было где-то на полдороге. Сюда же стягивались люди, кто с веревкой, кто с небольшими бревнами.

Кальхаун отрешенно смотрел на них. Он увидел, как один человек споткнулся и упал в грязь, поднялся и опять упал, так как ему стало плохо из-за того смрада, который исходил от воды, взбаламученной его падением.

Кальхаун вернулся к своей работе. Он брал небольшие количества болотной воды, добавлял микроскопические дозы разных реагентов, а затем еще более крохотные количества воды, содержащей сверхактивные микробы из среды Ланке. Затем он смотрел, какое вещество или комбинация веществ после нейтрализации реагентом даст возможность крошечным сферам активно существовать в болотной воде.

Наверно, можно было бы заранее предположить, что сложные процедуры исследования окажутся бесполезными и ответ будет до крайности прост. Ответ подсказала полоска фильтровальной бумаги, смоченная препаратом с активными микробами и помещенная в наглухо закупоренную пробирку с небольшим количеством жидкости из болота. Эксперимент показал, что активность микробов мгновенно прекратилась, хотя бумага не соприкасалась с болотной водой. Она подверглась только воздействию отвратительного запаха.

— Черт возьми! — сказал Кальхаун и тщательно повторил этот опыт. Он хотел поговорить об этом, послушать со стороны свои собственные объяснения, чтобы оценить, насколько это правдоподобно. — Мургатройд!

Мургатройд откликнулся с неподдельным интересом: «Чи?»

— Я нашел, — сказал Кальхаун. — В болотной воде есть что-то, что воздействует на микробы и замедляет их активность — рост, размножение и выделение токсинов, которые смертельны для людей. В экологической системе Дели есть что-то, что сдерживает рост болезнетворных микробов, и поэтому никто не заболевает. Но на планете Ланке этот фактор отсутствует.

Мургатройд сказал понимающе: «Чи!» — и продолжал слушать Кальхауна, радостно следя за ним своими блестящими глазами.

— Ставлю бочонок кофе против одной галеты, — щедро предложил Кальхаун, — что все дело здесь в запахе, в этой отвратительной вони, которая… Подожди-ка! — Он торопливо схватил галактический справочник и нашел там планету Дели. — Вот оно! В атмосфере планеты есть один газ, производное метана. Содержание его в воздухе всего четыре десятых процента, столько же. сколько и углекислого газа. Может быть, его выделяют какие-нибудь микроорганизмы в океане, но это сейчас неважно. Здесь есть микробы, на которых этот газ действует угнетающе, так что жизнь в них едва теплится, но когда этот фактор отсутствует, они начинают бурно расти и размножаться. Понимаешь, Мургатройд? Корабль отсюда, с воздухом Дели внутри, может полететь на Ланке, и никто в нем не заболеет. Но человек с Дели заболеет, когда выйдет там из корабля, так как в воздухе Ланке нет такого газа, который сдерживает рост микробов. Понимаешь?

Мургатройд сказал восхищенно: «Чи!» — и понимающе моргнул своими круглыми глазами.

Элна заметила с тревогой в голосе:

— Они там сооружают что-то из бревен.

Кальхаун взглянул на экраны. Люди установили два коротких бревна вертикально и положили большое, тяжелое бревно поперек. На земле лежало еще одно бревно, очень длинное, к которому поперек было прибито много дощечек. Около него суетились люди с веревками. Вряд ли из этого получился бы хороший таран. Кальхаун находился в таком приподнятом настроении, что был просто не в состоянии вдаваться в подробности технических свершений обитателей Дели. Он хотел проверить свои выводы, свою догадку, которая была правдоподобна, но пока совершенно бездоказательна. Вот если бы удалось обнаружить в болотной воде какое-нибудь летучее, быстро испаряющееся вещество или сконденсированный газ… Корабль был снабжен всем необходимым для этого оборудованием. Кальхаун взял немного болотной воды и стал пропускать ее через специальное устройство для химического анализа, которое, варьируя давление и температуру, разлагало жидкость на составляющие ее газы.

Он собрал достаточное количество сконцентрированного пара, чтобы можно было рассматривать эту вновь полученную жидкость под микроскопом. Оперируя сверхточным регулятором температуры, он определил температуру кипения жидкости, наблюдая, как крошечные капельки исчезают, превращаясь в пар, и снова конденсируются в жидкость, по мере того как он повышал или понижал температуру.

Элна повторила встревоженно:

— Они собираются что-то делать…

Кальхаун посмотрел на экран. Люди копошились на расстоянии метров десяти от корпуса корабля. Они держались за веревки, которые были где-то привязаны, и становились вдоль этих веревок один перед другим, образовывая длинные шеренги. Их там были сотни, и они собирались что-то делать с бревнами. В стороне на небольшом бугорке виднелся дым. Там, видимо, мудрили с огнем. Настроение за бортом было самое боевое. Некоторые агрессивно потрясали кулаками в сторону медицинского корабля, готовые к нападению.

Кальхаун одобрил:

— Здорово придумали! Лихие ребята! Они уверены, что взлететь мы не сможем, поэтому собираются захватить корабль с минимальным ущербом…

— Когда вы собираетесь начать ломать оборудование? — со злостью в голосе спросил Роб.

Но Кальхаун его разочаровал:

— Мне сейчас есть что делать, и это гораздо более важно! Во много раз!

Он включил аппарат космической связи и начал повторять:

— Общий вызов! Общий вызов! Вызываю отремонтированный корабль! Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает отремонтированный корабль! Чрезвычайные обстоятельства! Отзовитесь!

Повторяя свой вызов, он наблюдал за тем, что происходит снаружи. Там, видимо, приближался решающий момент. Кто-то проверял, чтобы веревки на болотистой почве лежали правильно, чтобы их удобно было брать. Другие собирались группами, чтобы потом тянуть за эти веревки, и кто-то, облеченный властью, расставлял их так, чтобы обеспечить максимальное усилие в нужных местах на нужных направлениях. Несколько человек несли какой-то предмет, за которым тянулась полоса густого белого дыма. Они отворачивались, чтобы дым не попадал им в лицо.

— Вызываю отремонтированный корабль! Срочно! Я узнал, что служит источником заболевания! Отзовитесь!

Послышался уже знакомый ему голос, с трудом, видимо, сдерживающий ярость:

— Ну, что еще?

— Болезнь, — быстро заговорил Кальхаун, — вызывают микробы, которые здесь, на Дели, в воздухе, в почве, в воде находятся в заторможенном состоянии, потому что здесь есть одно вещество, соединение, содержащее газ метан и останавливающее их рост. Это то самое вещество, которое дает этот ужасный запах и частично улетучивается, когда вы кипятите воду. Оно было в воздухе на корабле, когда вы летели на Ланке, и было в воздухе, которым вы дышали, пока ваш корабль находился под водой в то время, как двое из ваших людей пытались захватить какой-нибудь космический корабль. Понятно?

Грубый голос сказал подозрительно:

— Ну и зачем вы мне это все говорите?

— Затем, что когда те двое отправились, чтобы попытаться захватить корабль на Ланке, они дышали воздухом Ланке без запаха, который не дает размножаться микробам. Один из них, как вы сказали, вернулся, когда у него в глазах начало двоиться. Когда он снова оказался на корабле и начал опять дышать воздухом, который сдерживает рост микробов, неприятные симптомы исчезли. Но другой ваш человек испугался, когда понял, что заболел «болезнью Дели». Он пошел в Министерство здравоохранения за помощью. Он надеялся, что его вернут на Дели и он будет жить. Но они убили его.

Из динамика послышались возгласы негодования. Кальхаун продолжал:

— Эту проблему можно будет решить с помощью Медслужбы, но мне нужно попасть в Главное управление. Вокруг моего Корабля собралась толпа людей. Они готовятся захватить корабль. Нужно, чтобы кто-нибудь остановил их. Я должен добраться до Главного управления и передать им необходимые материалы. Это в ваших же интересах. Во имя здравого смысла вы должны прийти сюда и остановить их!

Молчание. Затем грубый голос неохотно сказал:

— Мы там будем.

Кальхаун усмехнулся. Мургатройд звонко зачастил: «Чи-чи-чи!»

Обычно когда Кальхаун говорил в микрофон, это означало, что медицинский корабль скоро опустится на поверхность какой-нибудь планеты и люди будут ласкать Мургатройда, кормить его сладостями и поить кофе до изнеможения. Его маленький мозг и сейчас сделал такое же заключение. Он начал приводить себя в порядок, вылизывая свои усы, чтобы стать совершенно неотразимым.

Роб презрительно спросил:

— Неужели вы настолько глупы, чтобы поверить, будто они действительно защитят вас и позволят улететь? Они никогда этого не сделают! Никогда!

— Я этого и не жду, — спокойно сказал Кальхаун. — Но им действительно не следует предпринимать таких путешествий на Ланке. Это опасно! Из-за этого там сейчас, может быть, началась эпидемия. Я думаю, что они попытаются захватить корабль для своих собственных целей.

— Но они сейчас здесь появятся!

— Да, — согласился Кальхаун по-прежнему невозмутимо.

Он повернулся к экранам внешнего обзора. Около веревок в шеренги выстроились по меньшей мере человек восемьсот. Слышались крики, приказания и ругательства. Затем веревки внезапно сильно натянулись. Люди резко навалились на концы коротких бревен, которые поднялись и встали под углом в сорок пять градусов. Раздались еще крики, еще одно последнее, огромное усилие…

Длинное бревно, самое тяжелое, то, к которому поперек были прибиты планки, зашевелилось. Приведенные в движение более короткие бревна передали импульс по веревкам к спускающемуся вниз канату так, что длинное бревно, покачиваясь, стало подниматься от земли. Люди, держащие веревки, расходясь во все стороны, натянули их и подняли бревно в вертикальное положение. Оно стояло теперь, опираясь на один конец, высотой почти в дюжину метров, с поперечными дощечками, по которым можно было забраться на самый верх.

Теперь Кальхаун хорошо видел верхушку бревна. К ней была прибита основательная перекладина, направленная в сторону медицинского корабля. Люди, которые несли что-то дымящееся, прошли уже почти половину болота. Они старательно отворачивались от белого дыма, который окружал тот предмет, который был у них в руках.

Послышались крики, видимо, последние инструкции перед решительными действиями.

Явственно донесся запах горящей серы. Кальхаун подвинул рычажок прибора, контролирующего давление внутри корабля. Если в результате повышения температуры или по какой-нибудь еще причине давление в корабле повышалось, включался специальный насос, с помощью которого лишний воздух откачивался в один из больших резервуаров, в которых содержалось количество воздуха, в четырнадцать раз превышающее его объем внутри корабля. Кальхаун и Мургатройд могли долгое время жить за счет этих запасов, если система регенерации воздуха отказала бы.

Сейчас Кальхаун повысил давление, передвинув рычажок с показателя 1,03 на 1,4. Значит, на каждый квадратный сантиметр будет теперь давить столб воздуха весом почти в полтора килограмма. Заработали насосы, выкачивая воздух из резервуаров, и давление пошло вверх. Пары серы, попавшие внутрь, мгновенно охладились.

— Что…

Это произнесла Элна. Роб презрительно усмехался, но явно не понимал, что сейчас должно произойти.

Высокий столб с горизонтальной перекладиной слегка закачался. Кто-то оглушительно рявкнул какую-то команду…

Половина людей у веревок — те, кто удерживал бревно, чтобы оно не упало на корабль, — отпустили свои веревки. Остальные отчаянно дернули за веревки, чтобы свалить его на корабль.

Проделано это все было очень умело. Бревно с огромной силой ударило по обшивке «Эскулапа 20», пробив ее насквозь, как это не удалось бы сделать с помощью тарана. Затем по дощечкам, прибитым к бревну, вверх один за другим полезли люди. Те, кто нес дымящийся предмет, побежали, чтобы как можно скорее добраться до корабля. Контейнер, из которого выходил удушающий белый дым, стали поднимать наверх, передавая из рук в руки.

— Неглупо! — сказал Кальхаун. Он втянул в себя воздух. Снаружи донесся победный крик. Так обитатели планеты Дели выразили торжество по поводу своего близкого освобождения. В своем восторге они так сильно нарушили покой стоячей воды в болоте, что многим стало плохо от непереносимого смрада.

Кальхаун опять принюхался и кивнул.,

— Сера, — прокомментировал он. — Они жгут серу и направляют дым в дыру, которую пробили в обшивке. Расчет на то, что нам придется открыть шлюзовую камеру, чтобы выйти наружу, а то мы задохнемся. А когда мы выйдем, они войдут. Совсем неглупо!

Люди, стоявшие на верхушке столба, сорвались с узкой площадки и полетели вниз. Послышались возгласы боли, отчаяния, ярости.

Кальхаун передвинул рычажок регулятора давления в нормальное положение. Элна зябко повела плечами. Воздух внутри корабля был холодным.

— Что… что же теперь будет? — спросила она несчастным голосом. — Если вы не сможете взлететь…

— Я жду корабль, который летал на Ланке, — объяснил Кальхаун. — Они обязательно придут сюда, чтобы захватить медицинский корабль.

Динамик на потолке заговорил грубым голосом:

— Медицинский корабль! Ты думаешь, что очень умный, да? Выходи наружу и оставь дверь открытой, а то мы убьем тебя.

— Может быть, мы лучше поговорим? Мне действительно надо добраться до штаб-квартиры Медслужбы…

— У нас есть пушка, — перебил грубый голос. — Если нам придется ею воспользоваться, мы потом сможем починить то, что она разрушит. Выходи!

Кальхаун не ответил. Вместо этого он внимательно осмотрел все датчики и переключатели на пульте управления. Роб вспылил:

— Вот их корабль! Если они выпустят в нас снаряд, мы погибнем!

— Да, и медицинский корабль тоже, — ответил Кальхаун сочувственным тоном. — Это как раз то, к чему вы стремитесь. Но они не большие специалисты в стрельбе на близком расстоянии от планеты, ведь здесь гравитация делает прямую траекторию снаряда параболической.

Кальхаун увидел их корабль, заплатка на заплатке, с вмятинами и шишками на корпусе, кое-как сляпанный и выглядевший крайне нелепо. Корабль приземлился на ровной площадке у подножия горы. Опять послышался тот же голос:

— Выходи, оставив дверь открытой, или прощайся с жизнью!

Роб мрачно сказал:

— Выпустите Элну, прежде чем они нас всех убьют.

— Не волнуйтесь за нее. Я просто ждал, когда прилетит их корабль. Этой развалине давно следовало бы отправиться на покой, а не трясти своими железками в космосе. Никто не должен улетать с Дели, кроме меня.

— Но вы же завязли! Вы теперь застряли здесь! Ваши ракеты вам не помогут!

— Я и не надеюсь на ракетные двигатели, — ответил Кальхаун. — Я собираюсь использовать пар.

Он нажал кнопку, и тотчас под кормовой частью корпуса медицинского корабля появился тонкий сноп бело-голубого пламени. Это включился аварийный ракетный двигатель, с помощью которого корабль садился. Теперь корабль прочно засел в глинистой почве. Для того чтобы преодолеть засасывающий эффект глины, потребовалось бы усилие, во много раз превосходящее массу медицинского корабля. Одни ракетные двигатели не могли бы вытащить корабль из болотистой почвы, так крепко он завяз.

Но ракетное пламя глубоко прожигало почву. Под воздействием сверхвысокой температуры вода испарялась, исчезала и почва. Пламя проникло на глубину двадцати пяти метров в пропитанную водой землю на дне долины. Огромные массы пара устремились к поверхности, разрывая землю, вспучивая ее и вырываясь на поверхность через трещины мощными гейзерами. Еще мгновение, и медицинский корабль рванулся вверх прежде, чем другой корабль, поднявшийся в воздух, успел пустить в него снаряд. «Эскулап 20» поднялся почти на тысячу метров, когда Кальхаун убавил тягу ракетных двигателей. Затем он внимательно посмотрел на экраны. Корабль накренился и вдруг рухнул вниз. Казалось, долина прыгнула вверх, навстречу ему. Залатанный корабль плеснул в него ракетным пламенем Кальхаун ринулся прямо на него, как будто хотел протаранить его в воздухе. Сделав круг, он снова устремился к залатанному кораблю, который едва успел уклониться от удара.

— Я это делаю в атмосфере, — сказал Кальхаун извиняющимся тоном, — потому что в обшивке корпуса пробоина. Я должен добить этот корабль, чтобы он не смог улететь с Дели.

Корабль-развалюха выпустил снаряд. Это был выстрел наугад, и снаряд полетел совсем в другую сторону. Кальхаун усмехнулся. Они столкнулись с профессионалом, с которым не могли соревноваться в искусстве управления звездолетом. Еще до того, как они впервые сели в свой корабль, он уже знал все трюки. Он мог бы разрезать их корабль надвое пламенем своих ракетных двигателей, но он не собирался этого делать. Он просто хотел заставить их сесть, вновь и вновь прижимая их корабль к земле, хотя мог бы уничтожить их десять раз. В конце концов они в панике приземлились, и Кальхаун увидел, как из открывшихся дверей выбежали люди и бросились врассыпную.

«Эскулап 20» завис над другим кораблем на высоте пятидесяти метров, и раскаленное добела пламя его ракетных двигателей прожгло насквозь эту развалину через все многочисленные заплатки на его ржавом корпусе.

И только когда внутри вспыхнул огонь, Кальхаун поднял свой корабль и полетел за горизонт.

Он еще раз опустился на Дели на несколько сотен километров дальше от места первой посадки. И лишь здесь Кальхаун почувствовал, как безмерно устал. Он приказал Элне и Робу выйти из корабля.

— Никто не должен покидать Дели, кроме меня, — сказал он вежливо. — Поэтому вам придется сойти. Через неделю, максимум две, сюда прилетит корабль-больница. Вы собираетесь пожениться?

Роб сказал с чувством собственного достоинства:

— Если болезнь будет побеждена и мы сможем жить там, где хотим, тогда — да, но я не хотел бы создавать семью для того, чтобы наши дети, вынужденные все время жить в изоляции, постепенно становились дикарями.

— С больничным кораблем я пришлю вам свадебный подарок, — пообещал Кальхаун. — Вы мне очень помогли! Спасибо!

Он закрыл шлюзовую камеру и посмотрел на датчики приборов. Резервуары для воздуха были пусты. Кальхаун использовал его, когда выдувал сернокислый газ через пробоину в обшивке корпуса корабля. Он снова накачал резервуары воздухом, и это был воздух Дели. Тем, кто заражался «болезнью Дели», достаточно было дышать воздухом планеты, чтобы выздороветь. Медслужбе придется принять меры, чтобы у него не произошел рецидив болезни, когда он вернется на родную планету, и чтобы от него не заразились другие. Для врачей это будет вполне выполнимая задача. Специалистам Главного управления приходилось решать гораздо более трудные проблемы.

Кальхаун заделал пробоину в обшивке корпуса быстро затвердевающим герметикой и опечатал отсек, где была пробита стена. Он вернулся в отсек управления и включил ракетные двигатели. «Эскулап 20» взмыл вверх.

Часом позже он почувствовал, что окончательно выдохся. Он задал курс кораблю, нацелив его на далекое созвездие, которое было родным домом. С удвоенным вниманием, понимая, что очень устал, он проверил все расчеты и программу. Затем сказал:

— Начинаем прыжок, Мургатройд. Пять, четыре, три, два, один.

Вновь неизбежные головокружение, тошнота и ощущение падения вниз по сужающейся спирали. Корабль вошел в гиперпространство. На корабле было тихо, только как будто издалека доносились тихие, едва различимые звуки и шумы, создающие психологический комфорт и иллюзию неслышного присутствия других людей.

Кальхаун зевнул.

— Мургатройд?

«Чи-чи! — отозвался Мургатройд звонко. — Чи?»

— Принимай команду, — сказал Кальхаун. — В случае чрезвычайных обстоятельств действуй по обстановке. Я ложусь спать!

Так он и сделал.

Мюррей Лейнстер Эпидемия на планете Крайдер II

I

После того как Кальхаун и Мургатройд расположились на борту космического корабля Межзвездной медицинской службы «Эскулап 20», он вышел на стартовую позицию. Энергетическая установка Главного управления Межзвездной медслужбы подняла его, чтобы, придав огромную скорость, вывести в глубокий космос. Пройдя расстояние, равное пяти диаметрам планеты, на которой находилась штаб-квартира Главного управления, корабль вышел из области воздействия силовых полей энергоустановки, и Кальхаун занялся навигационной работой. До места назначения кораблю предстоял долгий путь. Наконец все было готово, и Кальхаун нажал красную кнопку. Результат был именно таким, какого он ожидал. Корабль вошел в гиперпространство: он словно пробил в космосе дыру, вполз туда и втянул пройденное пространство за собой, совершая суперпрыжок через световые годы.

Кальхаун испытывал обычные при этом ощущения головокружения, тошноты нападения вниз по сужающейся спирали. Затем все вокруг исчезло — словно не было ни — пространства, ни галактик, ни звезд. Вокруг корабля образовался кокон предельно сжатого пространства, как бы микрокосмос в космосе. Пока этот микрокосмос существовал, корабль был полностью отделен от внешнего мира. Он мчался сквозь пустоту со скоростью, во много раз превышающей скорость света. Когда поле ускорения исчезнет и корабль вернется в обычное пространство, он будет очень далеко от места старта. За каждый час движения в подпространстве корабль проходил расстояние, равное одному световому году.

На этот раз корабль находился в подпространстве три долгих недели на пути к планете Крайдер II. Кальхаун летел туда со специальным заданием. На планете появились случаи заболевания, которое грозило перерасти в эпидемию. Правительство было в панике, так как эпидемии такого типа уже дважды возникали на других планетах и нанесли большой ущерб. В обоих случаях на эти планеты посылали представителя Медслужбы, которому удавалось остановить распространение инфекции, и в обоих случаях это был не какой-нибудь новый возбудитель болезни, а разновидность уже известных. И также в обоих случаях инфицированию подвергался второй член экипажа, маленький зверек тормаль. На этот раз Кальхаун и тормаль Мургатройд спешили на помощь планете Крайдер II. Они должны были заняться этой проблемой.

Что касалось положения на Крайдере, Кальхауну очень многое казалось непонятным. Сообщения с места эпидемии вызывали у него недоумение. Происходило все примерно так: заболевший попадал в больницу с диагнозом, например, брюшной тиф. Это был отдельный случай заболевания, что нетипично для инфекционных болезней. Применялся нужный антибиотик, и больной довольно быстро вылечивался — от брюшного тифа. Но организм его был ослаблен, и он сразу же подхватывал новую инфекцию. Это могло быть что угодно, хоть менингит. Следующее заболевание тоже довольно легко вылечивалось, но затем появлялась новая вирусная инфекция. И так далее, пока больной не умирал, в некоторых случаях перенеся десяток инфекционных заболеваний. Иногда пациент оставался жив, истощенный и ослабевший. Уберечь больного от новых и новых инфекций не удавалось, несмотря на все усилия врачей, причем независимо от того, имел он или не имел контакт с другими больными. И установить причину этой странной эпидемии специалисты на Крайдере II не могли. Нельзя сказать, конечно, что решить эту проблему было невозможно, в конце концов все-таки удалось остановить эпидемии на других планетах. Кальхаун читал и перечитывал официальные отчеты предыдущих экспедиций и не мог отделаться от мысли, что здесь что-то не так. Как сообщалось, представитель Медслужбы, который был направлен на борьбу с этими эпидемиями, погиб, но не от болезни, а потому, что корабль его взорвался в космопорте планеты Кастор IV. Это вообще было из ряда вон выходящее событие. Кроме того, в обоих случаях второй член экипажа, тормаль, заражался и погибал, хотя хорошо известно, что тормалям любая инфекция совершенно не страшна.

Непонятно было и то, что в официальных документах факт гибели тормалей никак не объяснялся. Его вообще никак не комментировали. Кальхаун раздраженно перебирал бумаги. Один отчет был составлен тем представителем Медслужбы, который погиб. По крайней мере он должен был объяснить, в чем дело. Другой документ был подготовлен уже после взрыва корабля Медслужбы, но и в этом документе не было объяснений: ни по поводу взрыва на корабле, ни о причинах гибели тормалей.

Пока Кальхаун изучал документы и пытался хоть как-то в них разобраться, «Эскулап 20» летел со скоростью, во много раз превышающей скорость света. Тот кокон сжатого пространства, который вокруг него образовался, делал этот полет абсолютно безопасным, и вмешательства человека не требовалось. В нижней части корабля находился центральный пульт управления, который следил за работой всех приборов. Он исправно работал уже в течение трех недель и нескольких часов. Вскоре с пульта поступило сообщение, что до выхода из гиперпространства остается всего один час.

Наконец из динамика на пульте управления послышалось: «Выход из подпространства через пять секунд после звукового сигнала».

Затем раздалось размеренное тиканье, похожее на звук метронома. Кальхаун положил бумаги под пресс-папье и подошел к креслу пилота. Он сел и тщательно пристегнулся. Мургатройд догадался, что должно было произойти. Он прошлёпал к соседнему креслу и приготовился крепко за него ухватиться всеми своими четырьмя лапками и цепким хвостом. Прозвучал гонг, и начался отсчет: пять… четыре… три… два… один!

Корабль завершил свой прыжок в подпространстве. Как и всегда в этот момент, возникло ощущение сильного головокружения и тошноты, которое сменилось ощущением падения по сужающейся спирали. Корабль вернулся в обычное пространство, включились экраны внешнего обзора.

На этих экранах должно было появиться изображение миллиардов звезд всех мыслимых цветовых оттенков и разных степеней яркости, от едва заметного свечения до слепящего блеска звезд первой величины. Знакомых созвездий, конечно, отсюда не увидеть. Млечный Путь еще можно различить, но выглядит он немного по-другому. Туманности Лошадиная Голова и Угольный Мешок должны быть видны, но их очертания непривычны под новым углом зрения. Где-то относительно недалеко должна находиться звезда типа солнца, с этого расстояния, пожалуй, можно было бы различить ее диск. Это и должна быть звезда Крайдер II, и это с ее второй планеты пришла отчаянная просьба о помощи. «Эскулап 20» должен сейчас находиться от планетной системы звезды Крайдер на достаточно близком расстоянии, чтобы она была в пределах видимости его электронного телескопа.

Но такого еще никогда не было!

Медицинский корабль вернулся в обычное пространство. Это определенно так. Он находился на расстоянии сотен световых лет от места старта. Это совершенно точно. Но на экранах почему-то не было видно звезд. Не было Млечного Пути, туманностей. И вообще не было ничего, что можно было бы ожидать в данной ситуации.

Экраны показывали, что корабль находится на поверхности какой-то планеты в окружении множества зданий на фоне ярко-голубого, залитого солнечным светом неба. При более сильном приближении на экранах показались здания Межзвездной медицинской службы. Значит, Кальхаун, совершив огромный прыжок в подпространстве, покрыв в течение трех недель расстояние, равное сотням световых лет, приземлился как раз там, откуда начал свое путешествие!

Мургатройд тоже увидел здания на экранах визоров. Вряд ли он их, конечно, узнал, но приземление всегда было для него радостным событием, так как в то время, как Кальхаун занимался своими делами, Мургатройда окружали вниманием и заботой.

Поэтому, увидев на экранах здания, он сказал: «Чи!» — с большим удовлетворением. Он ждал, когда выйдет с Кальхауном из корабля и все вокруг начнут около него суетиться и выполнять все его желания.

Но Кальхаун сидел совершенно неподвижно, глядя на экраны и не веря собственным глазам. Да, корабль, безусловно, находился на территории пусковой площадки Главного управления Медслужбы. На экранах были видны деревья, небо, облака. Экраны показывали все, что было бы видно из корабля, стоящего на территории пусковой площадки перед последней проверкой в ожидании запуска.

Кальхаун взглянул на прибор, который показывал давление за бортом корабля: семьсот тридцать миллиметров — давление воздуха на поверхности той планеты, где находилось Главное управление Медслужбы. И показания приборов, и изображение на экранах — все говорило об одном и том же.

— Черт! — сказал Кальхаун.

Логично было бы, конечно, пойти к шлюзовой камере, войти внутрь, затем открыть наружную дверь и выяснить, что же, черт возьми, здесь происходит. Кальхаун уже собрался встать и сделать именно так, но почему-то остался сидеть и только крепче сжал челюсти.

Он посмотрел на датчик прибора, который фиксировал местоположение ближайшего к кораблю объекта. Он показывал то, что и должен был бы показывать, если бы корабль находился на стартовой позиции на пусковой площадке. Он проверил температуру обшивки корпуса. Она была именно такой, какой она и должна была бы быть, если бы корабль в течение некоторого времени находился на поверхности планеты. Он снова посмотрел на экраны, затем на магнитометр, который во время прыжка в подпространстве показывал что-то совершенно невероятное, но в обычном пространстве регистрировал только магнитное поле самого корабля. Его показания сейчас были стандартными для условий той планеты, где находилось Главное управление Медслужбы.

Он выругался и, что было довольно нелогично, включил электронный телескоп. Экран засветился ярким, слепящим светом. Пользоваться им было нельзя.

Мургатройд сказал нетерпеливо: «Чи! Чи! Чи!»

Кальхаун шикнул на него. Все это было совершенно немыслимо! Этого просто не могло быть. Некоторое время назад он испытал те ощущения, которые типичны для выхода из подпространства. У него кружилась голова, его тошнило, он испытал ужасное чувство падения по сужающейся спирали. Все это было вполне реально, в этом не было никакого сомнения.

Можно сделать так, что приборы будут давать неправильные показания. Курс подготовки космического врача включал тренировочные «полеты» на кораблях, которые оставались на поверхности планеты, но показания всех приборов были такими, как будто бы эти путешествия были настоящими. Люди, которые готовились стать космическими врачами, совершали воображаемые путешествия, включающие даже контакты с другими планетами. Они включали все, что могло произойти и с кораблем, и на корабле — в общем, все возможные ситуации, вплоть до экстремальных. Но единственное, что нельзя имитировать, — это специфические ощущения при входе и выходе из сжатого пространства, а то, что он все это чувствовал, не вызывало никаких сомнений. Это все произошло в действительности.

Недовольно и раздраженно Кальхаун включил аппарат космической связи. Из динамика послышался характерный шум, какофония звуков, какие обычно можно услышать в атмосфере планеты. Он снова стал пристально вглядываться в изображение на экранах. Все выглядело абсолютно достоверно. Все подталкивало его к тому, что ему нужно выйти наружу через шлюзовую камеру и выяснить, что же все-таки происходит.

Мургатройд сказал нетерпеливо: «Чи!»

Кальхаун медленно отстегнул ремень, который должен был предохранить его от всяких неожиданностей во время выхода из подпространства. Он медленно поднялся с кресла и пошел к двери в шлюзовую камеру. Мургатройд усердно засеменил за ним. Кальхаун не стал входить в камеру. Он посмотрел на приборы и при помощи устройств дистанционного управления открыл наружную дверь шлюзовой камеры и так же закрыл ее. Затем он открыл внутреннюю дверь камеры. Он услышал свистящий звук, который достиг интенсивности крика и затих.

Кальхаун даже задохнулся от возмущения. Все приборы корабля показывали, что он находится на месте старта у энергоустановки Главного управления Межзвездной медслужбы, но как же тогда надо понимать то, что только что случилось? Если бы за бортом корабля был воздух, то ничего не произошло бы. Если бы там воздуха не было, воздух из шлюзовой камеры мгновенно вырвался бы наружу и в камере образовался бы вакуум. Он открыл и закрыл наружную дверь и открыл внутреннюю, воздух из внутренних помещений корабля ринулся в камеру со страшным шумом. Значит, внутри камеры был вакуум, значит, за бортом корабля пустота. «Эскулап 20» вовсе не дома и не на поверхности какой бы то ни было планеты. Значит, все, что он видит и слышит, — и изображения на экранах, и звуки радиосигналов в атмосфере, — все это обман. Медицинский корабль, который был создан для того, чтобы служить людям, пытался заманить его в ловушку — заставить выйти из шлюзовой камеры в пустоту космического пространства. Он пытался его убить.

II

На самом деле вокруг корабля не было ничего, даже отдаленно напоминающего картину, которую можно было видеть изнутри. Маленький звездолет плыл в пустоте. Корпус его блестел, покрытый оболочкой, полностью отражающей свет и эффективно сохраняющей тепло. Прямо по курсу корабля светилась яркая желтая звезда. И спереди, и сзади виднелись такие же раскаленные добела звезды. Везде мелькали блики разных цветов: голубые, розовые, зеленоватые. Бесчисленное множество звезд всех мыслимых и немыслимых оттенков наполняло Вселенную. Несколько в стороне и наискосок от корабля был виден Млечный Путь. Везде сверкали звезды, тускнея по мере удаления от них корабля, до тех пор пока от них не оставалось только слабое свечение. Это свечение было во много крат интенсивнее там, где находился Млечный Путь.

Шли минуты. «Эскулап 20» продолжал парить в пустоте. Через некоторое время внешняя дверь шлюзовой камеры открылась и осталась открытой. Затем в безвоздушное пространство пошел, распространяясь во все стороны, сигнал. Это уже происходило раньше, когда наружная дверь была открыта, и прекращалось, когда дверь закрывалась. Теперь сигнал начал распространяться в бесконечном сферическом пространстве, неся какое-то сообщение. Конечно, сигнал распространялся не быстрее скорости света, но через минуту он уже оказался на расстоянии восемнадцати миллионов километров. Через час он покроет пространство диаметром в два световых года — в шестьдесят раз больше. Через четыре или пять часов он достигнет планет ближайшей к кораблю желтой звезды.

Кальхаун посмотрел на индикатор на пульте управления, который показывал, что корабль передает сигнал в космос. Корабль сам послал этот сигнал, без приказа Кальхауна, так же, как раньше он пытался выманить его в пустоту за бортом.

Но корабль ведь не живой. Он не может ничего замышлять и планировать. Ему приказали лгать, чтобы добиться смерти Кальхауна. А приказы эти мог отдать только человек. Кальхаун мог даже с большой долей уверенности предположить, как именно были даны такие приказы — но не кем — и где эта информация хранилась до тех пор, пока не пришло время ввести ее в действие. Единственное, о чем он не имел представления, — с какой целью это все делалось.

Понятно, что медицинский корабль был весьма сложной комплексной системой, включающей массу приборов и разнообразных устройств. Одному человеку было немыслимо следить за работой всех систем корабля, и для выполнения этой функции на борту был установлен центральный блок управления. По сути, это был специализированный компьютер, в который поступали данные о работе всех приборов и систем и который осуществлял контроль за ними и необходимую корректировку.

Кальхауну не нужно было, например, следить за содержанием углекислого газа в воздухе, за темпами его обновления, за уровнем ионизации, давления и влажности для того, чтобы знать, что воздух внутри корабля отвечает всем необходимым требованиям. Центральный блок управления следил за всеми этими показателями и делал необходимые распоряжения, чтобы управлять работой приборов. Он сообщал, что все в порядке, когда все показатели были в норме, и предупреждал, когда появлялись какие-то отклонения. В последнем случае он мог проверить соответствующие приборы и определить, в чем состояла проблема. Но компьютер не принимал никаких решений. Он только осуществлял контроль и давал обычные распоряжения, необходимые для правильного функционирования всех систем корабля. А такие распоряжения несложно изменить.

Кто-то и изменил их. Скорее всего, на корабле был смонтирован новый дополнительный блок управления, а старый блок отключен. В новый компьютер, видимо, была заложена программа, которая предусматривала, что при выходе из подпространства нужно было показать, что корабль находится на месте старта, и все другие данные должны были способствовать укреплению этого заблуждения. Компьютер не мог анализировать правомерность полученных им инструкций и, тем более ставить их под сомнение. Это всего-навсего машина, хотя и сверхсложная, и, конечно, она должна была слепо их выполнять.

Значит, сейчас Кальхаун должен был парить в пустоте. Его тело было бы исковеркано, а все внутри превратилось бы в лед. Корабль выполнил то, что от него требовалось, теперь, несомненно, должно было произойти еще что-то. Кальхаун не посылал сигнала. Он не был бы направлен, если бы это не было нужно кому-то. Скорее всего, где-то недалеко должен находиться другой корабль.

И еще. Вся операция была продумана самым тщательнейшим образом. Наверняка был предусмотрен и запасной вариант, на тот случай, если с первого раза избавиться от Кальхауна не удастся. Ему удалось избежать ловушки, а теперь сам корабль мог стать ловушкой. Конечно, тот, кто дал машине приказ совершить убийство, не остановится, если первая попытка не увенчается успехом. Если бы Кальхаун решил спуститься в отсек управления, чтобы проверить свои подозрения по поводу установки нового компьютера, это могло бы быть сигналом к взрыву. Во всяком случае можно было с уверенностью сказать, что ему подписан смертный приговор.

Мургатройд сказал: «Чи! Чи!» Изображения на экранах внешнего обзора для него означали только одно — там на поверхности их ждут люди, много людей, и все хотят угостить его сладостями и кофе. Он начинал терять терпение. Он добавил с беспокойством: «Чи!»

— Мне это тоже не нравится, Мургатройд, — сказал Кальхаун. — Кто-то пытался убить нас — по крайней мере меня, — и он, наверно, думает, что у него есть для этого какие-то основания, но я совершенно не понимаю, в чем дело! Я не понимаю, каким образом им удалось проникнуть на корабль и устроить все так, чтобы машина попыталась убить нас, совершенно невинных людей. Кто-то ведь это сделал!

«Чи-чи!» — сказал Мургатройд серьезно.

— Пожалуй, в этом ты прав, — медленно произнес Кальхаун. — Мы или по крайней мере я должны сейчас быть мертвы. Во всяком случае, от нас этого ожидают. Возможно, приняты некоторые меры, чтобы мы в этом смысле кое-кого не разочаровали. Может быть, нам лучше притвориться, что мы действительно мертвы, и посмотреть, что получится. Видимо, это будет более разумно, чем пытаться выяснять, в чем дело, и оказаться на самом деле убитыми.

Человек, которому удалось вовремя обнаружить ловушку, куда его хотели заманить, невольно становится бдительным. Кальхауну, конечно, хотелось прочесать весь корабль, чтобы убедиться, что ему больше ничего не угрожает. Вполне вероятно, что те., кто устанавливал эти ловушки, именно этого от него и ожидали и соответственно подготовились, чтобы на этот раз осечки не было.

Кальхаун посмотрел на кресло пилота. Возможно, сидеть на нем небезопасно. Те, кому направлен сигнал, который послал его корабль, получат его вместе с картинкой, на которой будет видно это кресло и тот, кто в нем сидит. Если он хочет, чтобы его считали мертвым, его задача сыграть роль мертвого. Он пожал плечами и сел на пол.

Мургатройд посмотрел на него с удивлением. Индикатор направленного сигнала продолжал гореть. Теперь область его распространения была уже триста двадцать миллионов километров в поперечнике. Если этот сигнал должен был принять какой-то корабль — а иначе не было смысла такой сигнал посылать, — он, возможно, находится где-то на расстоянии нескольких световых часов. Никогда нельзя с точностью до нескольких световых часов сказать, в каком именно месте корабль выйдет из сжатого пространства, если прыжок по продолжительности такой, каким он был в данном случае.

Кальхаун совершенно не представлял, почему его хотят убить, но у него и в мыслях не было недооценивать своего неведомого противника.

Мургатройд заснул, свернувшись калачиком и прижавшись к Кальхауну. На корабле было тихо, но эта тишина не была абсолютной. Абсолютная тишина, полное отсутствие звуков — это было бы невыносимо. Поэтому на пленке были записаны звуки и шумы, которые необходимы человеку, хотя он их и не замечает: тихая, ненавязчивая музыка, шелест дождя и слабые порывы ветра, доносящиеся откуда-то издалека, едва различимые звуки человеческой речи, уличные шумы. Все это создавало тот звуковой фон, который обеспечивал человеку психологический комфорт в одиночестве космического полета. Сложная аппаратура внутри корабля работала тоже не вполне бесшумно: было слышно, как включался и деловито гудел кондиционер, как иногда пощелкивал блок астронавигации. Он следил за положением корабля в пространстве, обрабатывая всю получаемую многочисленными приборами информацию, и в результате с поразительной точностью определял местонахождение звездолета.

Вскоре Мургатройд глубоко вздохнул во сне и проснулся. Он с неподдельным интересом уставился на сидящего ка полу Кальхаука. Происходило что-тс явно необычнее.

И вдруг из динамика послышался металлический голос: «Вызываем корабль, терпящий бедствие! Что у вас случилось?»

И это тоже было необычно. Если корабль посылал сигнал бедствия и этот сигнал был кем-то принят, то говорящему полагалось прежде всего назвать себя и того, к кому он обращался. Здесь явно было что-то не так.

Кальхаун продолжал неподвижно сидеть на полу. С этого места его не было видно на экране у аппарата связи.

Снова раздался тот же голос: «Вызываем корабль, терпящий бедствие! Что у вас случилось? Мы приняли ваш вызов! Что с вами произошло?»

Мургатройд знал, что на вызов надо отвечать. Он сказал: «Чи?» — и, когда Кальхаун и на этот раз не пошевелился, проговорил уже более настойчиво: «Чи-чи-чи!»

Кальхаун поднял его на ноги и слегка подтолкнул к креслу пилота. Мургатройд был в растерянности. Как и вес тормали, он любил подражать людям. Но сейчас он был обескуражен тем, что все обычное течение жизни было почему-то нарушено. Кальхаун ободряюще кивнул, и это вдохновило Мургатройда. Он деловито прошлепал к креслу пилота, быстро вскарабкался туда и устроился на сиденье. Он оказался как раз перед экраном аппарата космической связи.

«Чи! — заметил он. — Чи! Чи-чи! Чи!»

Он, вероятно, думал, что этим смог объяснить, почему Кальхаун сегодня не настроен отвечать на вызов и почему космического врача замещает он. Однако вряд ли на другом конце правильно поняли его объяснения. Мургатройд продолжал с живостью: «Чи-чи», затем добавил с важным видом: «Чи!» — и, наконец, доверительно: «Чи-чи-чи-чи!»

Те, кто его слушал, должны были догадаться, что это тормаль, второй член экипажа, и что с человеком, очевидно, что-то случилось.

Больше вызовов не было. Мургатройд разочарованно отвернулся от экрана. Кальхаун мрачно размышлял: на сигнал, который «Эскулап 20» послал без его ведома, откуда-то спешил другой корабль. Несомненно, на этом другом корабле видели Мургатройда или скоро увидят. Тогда они совершат короткий прыжок в пространстве, определят свое положение в космосе и снова войдут в сжатое пространство, чтобы приблизиться к его кораблю на максимально возможное расстояние. Если во время следующего сеанса связи они снова увидят только Мургатройда, то будут уверены, что человека на борту нет. Никто не заподозрит в обмане пушистую зверюшку с роскошными усами и цепким хвостом.

Мургатройд вернулся к Кальхауну, который все еще сидел на полу на тот случай, если в один из стульев было вмонтировано взрывное устройство, чтобы компенсировать возможную неудачу при первой попытке убить его.

Шло время. Мургатройд вернулся к аппарату связи и бойко залопотал что-то на своем выразительном языке. Но ответа не было, и он очень расстроился.

Прошло еще много времени, и динамик снова заговорил — неожиданно громко! Значит, они уже близко!

«Вызываем корабль, терпящий бедствие! Мы рядом с вами. Подтвердите прием и дайте свои координаты».

Голос замолчал, и Кальхаун криво усмехнулся. Если корабль передавал в пространство сигнал бедствия, то сам сигнал и являлся наилучшим ориентиром. Обычно те, кто принимал сигнал бедствия, называли себя, называли корабль, которому хотят оказать помощь, и бросались навстречу. Но сейчас голос в динамике себя не назвал. «Эскулап 20» он тоже не назвал. Если эти сообщения принимали где-то на расстоянии световых часов от корабля, на одной из планет звезды Крайдер, никто не понял бы, что один из двух кораблей — медицинский, и не знал бы ни что это за корабль, ни где он находится. Значит, все это делалось намеренно, значит, эту информацию хотели скрыть. Эти действия вполне вписывались в общую картину, вместе с фальшивыми изображениями, которые все еще можно было видеть на экранах внешнего обзора, и лживыми показаниями приборов.

Голос в динамике еще раз повторил свой вызов, и все смолкло. Мургатройд снова устроился перед экраном. Он живо изобразил несколько жестов, какие характерны для ораторов, пронзительно прокричал свое «Чи-чи!» и удалился, как будто по очень важным делам.

Прошли еще долгие часы тревожного ожидания, и затем послышался громкий, резкий звук удара о корпус корабля. Кальхаун быстро вскочил с пола. На экране аппарата связи его нельзя было увидеть, и теперь, когда кто-то собирался войти в корабль, ему нужно было самому оставаться незаметным, но слышать все, что происходит на борту.

Он вошел в спальную каюту и закрыл за собой дверь. Подойдя к небольшому шкафчику, он что-то взял оттуда и положил себе в карман. Затем открыл дверцу встроенного шкафа для одежды, где висела его форма, вошел туда, плотно закрыл дверцу и стал ждать.

Судя по доносившимся звукам ударов о корпус корабля, на площадке перед входом работали по крайней мере двое в космических скафандрах. Со своим кораблем их должен был соединять тонкий и длинный космический трос. Они прошлепали к входу в шлюзовую камеру. Теперь они ослабят трос и закроют дверь. Они так и сделали. Кальхаун услышал, как герметически закрылась наружная и открылась внутренняя дверь. Те двое вошли внутрь корабля, наверняка с бластерами наготове. И тут он услышал, как Мургатройд взволнованно проговорил: «Чи-чи-чи! Чи!»

Он, конечно, не знает, как ему себя вести. Обычно он смотрел на Кальхауна и имитировал его поведение. Этот очень дружелюбный маленький зверек никогда не видел от людей ничего, кроме любви и восхищения. Ему, конечно, и в голову не могло прийти, что все может быть по-другому. Поэтому он с торжественным видом приветствовал гостей на борту своего корабля. Он практически сказал целую речь по этому радостному поводу и стал с надеждой ждать, не угостят ли его сладостями и кофе. Не то чтобы он этого ожидал, но ведь можно помечтать?

Но никаких подарков для Мургатройда у них не было. Они даже не потрудились ответить на его приветствие, просто его проигнорировали. Эти двое знали, что в экипаж медицинского корабля входит тормаль, и отнеслись к нему как к предмету мебели, не больше. Кальхаун услышал характерный щелчок, когда они опустили шлемы своих скафандров.

— Определенно, — сказал один из них, — его здесь нет. Прекрасно! Это облегчает нашу задачу. И никаких неприятных воспоминаний потом.

Второй голос сказал резко:

— Неприятности будут, если, я это все не отсоединю.

Раздался какой-то треск, как будто вырвали провод. Это, наверно, был кабель, ведущий к пульту управления, к которому было что-то подсоединено, и это устройство не могло теперь сработать, если был порван кабель. Видимо, корабль снова стал управляться под контролем своего компьютера.

— Вот так, — сказал первый голос. — Все в порядке, на экране Крайдер, а вот и наш корабль.

— Подожди! — скомандовал второй все так же отрывисто. — Я не собираюсь рисковать. Я спущусь вниз и отсоединю там эту штуку.

Кто-то вышел. Он был в скафандре, который при ходьбе слегка поскрипывал. Человек вышел из отсека управления, и его ботинки на магнитных подошвах заклацали по металлическим ступенькам, ведущим вниз, в приборный отсек. Кальхаун понял, что неизвестный собирается полностью отключить дополнительный блок управления, потому что компьютер был запрограммирован на его уничтожение. Значит, этот компьютер все еще был способен уничтожить себя и медицинский корабль.

Второй человек ходил по каюте. Кальхаун услышал, как Мургатройд сказал: «Чи-чи!» тоном гостеприимного хозяина. Человек не ответил. Есть такие люди, для которых все животные и даже тормали — просто предметы, хотя и одушевленные. Вдруг послышался шелест бумаги. Тот человек нашел документы, которые Кальхаун изучал до последней минуты перед выходом из гиперпространства.

Снова раздалось клацание магнитных подошв. Человек с резким голосом поднялся наверх.

— Я все сделал, — сказал он отрывисто. — Теперь не взорвется!

— Посмотри-ка! — сказал громкий голос так, как будто его что-то позабавило. — У него документы о твоем медицинском корабле на Кастор IV! — Он начал читать, и в голосе его звучал сарказм: — «По-видимому, следует предположить, что кто-то на борту корабля стрелял из бластера. Во всяком случае, очевидно, что взорвались запасы горючего и корабль был разнесен на мельчайшие кусочки. Об истинной причине несчастья можно только догадываться. Космический врач погиб, и это вызвало на планете панику. На корабле находилась крупная сумма денег, которую медицинский корабль должен был доставить на соседнюю планету для закупки доброкачественных продуктов питания для Кастора IV. Так как эти деньги пропали вместе с кораблем, восстановление нормальной обстановки на планете было существенно затруднено». Однако, — громкий голос засмеялся. — Это Кело! Этот отчет писал доктор Кело!

Резкий голос сказал:

— Я сейчас все проверю.

Затем послышались звуки, которые свидетельствовали о том, что тщательной проверке были подвергнуты все системы корабля от кондиционера до аппарата космической связи. Потом были испытаны системы маневрирования, межпланетного притяжения, и было ясно, что тот, кто это делает, хорошо знает устройство медицинских кораблей и управление ими и что все системы работают превосходно. Затем резкий голос сказал:

— Все нормально. Теперь можешь уходить.

Один из них подошел к шлюзовой камере и вошел внутрь. Затем открылась и закрылась наружная дверь. Тот, кто остался на борту, по-видимому, снял скафандр, отнес его вниз, затем поднялся наверх. Снова раздался громкий голос, на этот раз из динамика:

— Я на месте. Действуй!

— Спасибо, — сказал резкий голос с сарказмом.

Кальхаун понял, что незнакомец уселся в кресло перед пультом центрального управления. Он услышал, как Мургатройд сказал таким тоном, как будто он не мог поверить своим глазам: «Чи? Чи??»

— Пошел отсюда! — рявкнул резкий голос.

Затем миниатюрный медицинский корабль изменил направление и, слегка покачиваясь, взял курс на находящуюся поблизости желтую звезду. Ранее экраны показывали, что корабль находится на поверхности планеты, где располагалось Главное управление Медслужбы, теперь они работали нормально. Вокруг корабля были мириады звезд, и выглядели они так, как будто находятся совсем близко. Но яркая желтая звезда, к которой летел сейчас «Эскулап 20», была ближе всех, на расстоянии нескольких световых часов. Световой час — это расстояние, которое проходит луч света за три тысячи шестьсот секунд.

Кальхаун осторожно вышел из шкафа в спальную каюту, прислушался и бесшумно выскользнул за дверь. Он был уже на полпути к центральному пульту управления, когда человек, сидевший в кресле, повернулся. В ту же секунду Кальхаун бросился вперед. В руке у него был карманный бластер, но использовать его он не хотел, если без этого можно было обойтись.

Оказалось, что его можно с успехом использовать как кастет. Пока незнакомец был без сознания, Кальхаун его аккуратно и надежно связал и стал с интересом рассматривать содержимое его карманов. Судя по документам, человек, лежавший сейчас без сознания на полу, был космическим врачом, выполняющим задание Главного управления Медслужбы и наделенным всей полнотой власти, всеми полномочиями представителя этой службы.

Другими словами, он располагал даже более широкими полномочиями, чем сам Кальхаун.

— Это становится все более и более любопытным! — заметил Кальхаун, обращаясь к Мургатройду. — Похоже, мы попали в паутину обмана и лжи. Но что же все это значит?

III

«Эскулап 20» завис над планетой, щедро расходуя ракетное топливо, которое предназначалось для чрезвычайных ситуаций. Сейчас он находился над грядой высоких гор со снежными вершинами, затем двинулся дальше вдоль берега моря с занесенными снегом пляжами.

Это была не та планета, откуда был получен сигнал о помощи и куда направлялся Кальхаун. Нигде не наблюдалось никаких признаков того, что планета обитаема. Внизу расстилалась гладь холодного синего моря. Кое-где на воде виднелись небольшие льдины, но чем дальше от берега, тем их становилось меньше, и ничто, кроме волн, не нарушало ровную поверхность моря. Горы скрылись за горизонтом, и затем впереди по курсу корабля показался остров, небольшой, скалистый и почти полностью покрытый снегом. Именно это и ожидал увидеть Кальхаун, рассматривая планету с помощью электронного телескопа из космоса.

Этот остров находился недалеко от экватора планеты Крайдер III, которая уже давно пребывала в состоянии почти полного оледенения. Обитатели планеты Крайдер II, куда летел Кальхаун, вряд ли могли как-то использовать ее в своих интересах. Возможно, Крайдер III и располагал запасами каких-нибудь полезных ископаемых, которые поддавались разработке, но жить здесь не представлялось возможным.

Кальхаун очень осторожно подвел свой маленький корабль к небольшой, достаточно плоской каменной площадке, свободной от снега. С обеих сторон от нее возвышались отвесные скалы с зазубренными вершинами, которые становились все выше и выше по мере снижения корабля. Стали видны ледники и замерзшие водопады. Шум снижающегося звездолета, очевидно, нарушил покой каких-то животных, и целая стая пушистых, покрытых густым мехом зверьков высыпала из узкой расщелины и бросилась вверх по склону, громко выражая свое возмущение по поводу бесцеремонного вторжения в их владения.

Когда пламя ракетных двигателей коснулось льда и снега, корабль заволокло облаками пара. На экранах внешнего обзора появился матово-белый туман. Затем корабль коснулся камня, еще и еще, и наконец замер на довольно твердой поверхности из скальных пород. Дрожащие струйки пара еще долго закрывали обзор на экранах, пока наконец изображение не прояснилось.

Мургатройд посмотрел на заснеженный пейзаж. Вокруг были только холод, лед и удручающее отсутствие признаков жизни. Он, казалось, пришел к какому-то неутешительному выводу. «Чи!» — сказал он решительно и удалился к себе, в маленький отсек, который предназначался только для его личного пользования. Эта планета его ничуть не заинтересовала: он предпочел бы такую, где были люди, которые угощали его разными вкусными вещами.

Кальхаун подождал, пока окончательно не убедился, что корабль прочно стоит на твердой поверхности. Затем он отвернулся от пульта управления и кивнул своему пленнику.

— Ну, вот мы и прибыли, — заметил он. — Это Крайдер III. Вы не стремились сюда, да и я тоже, кстати говоря. Мы оба собирались сесть на планету Крайдер II. Она обитаема, а эта нет. По данным справочника, средняя дневная температура здесь — два градуса по Цельсию. Мы сейчас на острове, который находится в шестидесяти километрах от материка. Так как вы не настроены сотрудничать со мной, мне придется оставить вас тут, с небольшим запасом еды и всего, что необходимо, чтобы выжить. Если я смогу, я за вами вернусь, если нет, то нет. Я предлагаю, чтобы вы, пока я все готовлю, обдумали свое положение. Если вы дадите мне информацию, которая увеличит шансы на то, что я за вами вернусь, это будет только в ваших интересах. А все, что вы утаите, уменьшит шансы на мое возвращение и, следовательно, на ваше спасение. Я вам не угрожаю, я просто констатирую факты. Подумайте.

Он отправился вниз, в грузовое отделение корабля. Оно предназначалось не для перевозки грузов, а для того, чтобы на борту имелось все необходимое, что могло бы понадобиться членам его экипажа в самых разных ситуациях, в которых они могли оказаться. Прежде чем приготовить вес необходимое, Кальхаун убрал две вещи, которые герметично запаял в пластиковые пакеты. В один из них Кальхаун положил дополнительный блок управления, с помощью которого его пытались убить. Блок был запаян так, чтобы не пропали мельчайшие следы, оставленные человеком на тех предметах, с которыми он соприкасался, — запах, отпечатки пальцев, все, что может помочь установить личность этого человека. В другом пакете, столь же тщательно запечатанном, был скафандр, в котором его пленник появился на борту «Эскулапа 20». С помощью этих предметов специалисты Главного управления Медслужбы смогут безошибочно установить личность этих людей.

Затем Кальхаун вернулся в отсек управления, держа в руках кучу свертков. Положив свертки на пол, он отрегулировал замки так, чтобы и внутренняя и наружная двери открылись одновременно. Стоило им открыться, как внутрь ворвался холодный сырой ветер. Кальхаун вышел из корабля, а когда он вернулся, изо рта у него шел пар.

— Палатка и спальный мешок, — прокомментировал он. — Там довольно промозгло.

Затем снова спустился в грузовое помещение и вынес еще сверток.

— Еда и что-то вроде обогревателя.

И снова вышел, вернулся и спустился вниз. Рядом с двумя кучами разных вещей он щедрой рукой положил продукты. Затем пересчитал все по пальцам, покачал головой и снова пошел вниз, на этот раз за теплой одеждой. Поднявшись наверх, Кальхаун положил одежду сверху, накрыв ею все остальное.

— Ну, что скажете? — спросил он доброжелательно, когда вернулся на корабль. — Что-нибудь такое, что поможет мне выжить и вернуться сюда за вами?

Связанный человек заскрежетал зубами от злости:

— Думаете, вам удастся избежать смерти, если вы появитесь там вместо меня?

Кальхаун поднял брови.

— Неужели настолько сильна там эпидемия?

— Идите вы к черту! — огрызнулся человек.

— Значит, вы собирались высадиться на планете как представитель Медслужбы. Если судить по двум предыдущим операциям, которые вы проделали, вы собирались остановить эпидемию. Подобно тому, как вы это сделали на планете Кастор IV.

Связанный человек выругался.

— Я подозреваю, — сказал Кальхаун, — что, так как причиной первой эпидемии вы назвали зараженное зерно и эпидемия действительно прекратилась, когда все зерно на планете собрали и сожгли, а свежие продукты питания привезли с других планет, и на Касторе IV произошло то же самое, только там заражено было мясо, — я подозреваю, что и на Крайдере II источником эпидемии стала недоброкачественная пища. Преступники ведь редко меняют свой образ действий, пока им все сходит с рук. Но на этот раз что-то у вас не сработало. Прежде всего, не удалось найти бактерию или вирус, которые являются источником этой эпидемии. Второе — это то, что умерло два тормаля. Но тормали от таких эпидемий не умирают, потому что они не могут заразиться. Это невозможно. Я уверен, что смогу спасти Мургатройда от гибели.

На этот раз связанный человек ничего не ответил.

— И, — продолжал Кальхаун задумчиво, — любопытно одно совпадение, а именно: те деньги, которые были выделены, чтобы закупить незараженное зерно после первой эпидемии, кто-то украл, а на Касторе IV все деньги, предназначенные для закупки мяса, пропали, когда взорвался ваш медицинский корабль. Ведь это был ваш корабль, да? А о вас было сообщено, что вы погибли. В обоих случаях имели место эпидемии какого-то заболевания, такого же опасного, как ботулизм. Но это заболевание вызывали не какая-либо бактерия или вирус, потому что никаких бактерий или вирусов найдено не было. Вы уверены, что не хотите ничего сказать?

Человек, лежащий на полу, плюнул в него. Затем он отвратительно выругался. Кальхаун пожал плечами, поднял связанного человека и отнес его к двери в шлюзовую камеру, а потом вынес наружу. Он положил его на кучу вещей и осторожно развязал некоторые из узлов.

— Через несколько минут вы сможете освободить руки, — заметил он. — Судя по тому, где находилась линия заката, когда мы прилетели, скоро наступит ночь. Я дам вам возможность подумать до наступления темноты, а потом…

Он вернулся на корабль и закрыл за собой двери шлюзовой камеры. Мургатройд посмотрел на него вопросительно. Он наблюдал за Кальхауном, когда тот несколько раз выходил наружу, выглядывая из двери. Если бы Кальхаун пропал из поля его зрения, тормаль пошел бы за ним. Теперь он сказал с упреком: «Чи! Чи!»

— Возможно, ты прав, — ответил Кальхаун сурово. — Но я ничего не добился бы, уговаривая его, и угрозы мне тоже не помогли. Я думаю, он не станет говорить даже сейчас, потому что не верит, что я его тут оставлю. Но мне придется это сделать!

Мургатройд сказал: «Чи!»

Кальхаун не ответил. Он посмотрел на экран визора. Приближался закат. Его пленник крутился на куче вещей, пытаясь, очевидно, освободить руки. Кальхаун нетерпеливо буркнул:

— Не очень-то у него получается! Солнце садится, а для того, чтобы поставить палатку и установить обогреватель, нужен свет. Ему надо торопиться.

Он ходил взад-вперед по отсеку управления. На корабле слышались тихие, ненавязчивые звуки — уличное движение, отдаленные разговоры, почти шепот, едва различимая музыка. Эти звуки и шумы не давали ему чувствовать себя одиноким. Они напоминали ему, что есть другие миры, где люди двигаются, разговаривают — одним словом, живут. Они были его связью с остальным человечеством. Конечно, как и этот общительный маленький зверек, который обожает, когда с ним обращаются, как с человеком.

Кальхаун снова вернулся к экранам. Солнце как раз садилось, и сумерки должны были быть короткими, потому что корабль находился на экваторе планеты. Его пленник все еще пытался высвободиться. Извиваясь на куче вещей, он вот-вот должен был свалиться в снег. Кальхаун не мог скрыть своего раздражения. Ему нужна была информация, а этот человек, который пытался его убить, мог дать ему эту информацию. Кальхаун пробовал уговорить его, а затем и угрозой заставить его заговорить. Он сделал все, чтобы понять, что же все-таки происходит на Крайдере II. Сложная операция, в результате которой на планету должен был прибыть не настоящий представитель Медслужбы, причем ценой гибели настоящего, и эпидемия при отсутствии бактерий или вирусов, которые могли бы ее вызвать, — все это представлялось бессмысленным. Хотя Кальхауну и удалось привести своего пленника в ярость, когда уговоры не помогли, тот ничего не рассказал. Он только метался в бессильной злобе, но никакой достоверной информации от него нельзя было получить.

Стемнело. Кальхаун настроил экраны на работу в усиленном режиме. Но даже в этих условиях при слабом свете звезд он едва мог различить темный — силуэт лежащего человека, который время от времени начинал судорожно дергаться, пытаясь освободить связанные руки и ноги.

— Вот идиот неуклюжий! — буркнул Кальхаун. — Не так уж сильно я его связал, чтобы он не мог освободиться. Может быть, он думает, что я просто хочу его попугать…

Он взял фонарь, открыл двери шлюзовой камеры и посветил фонарем вперед и вниз. Его пленник лежал лицом вниз, извиваясь и дергаясь.

Бормоча под нос ругательства, Кальхаун спрыгнул на снег, оставив двери звездолета открытыми. Он подошел к лежащему человеку. На небе сверкало, блестело и мерцало неисчислимое множество звезд, но это великолепное зрелище было для него привычным и оставило равнодушным. Он наклонился над связанным, тяжело дышащим человеком, которому, очевидно, надо было облегчить путь к свободе.

Но в самый последний момент в свете фонаря Кальхаун вдруг увидел, как человек, разогнувшись словно пружина, бесшумно и яростно бросился на него, и руки его неотвратимо потянулись к горлу Кальхауна. Они с шумом столкнулись, и Кальхаун почувствовал бешеную злость на свою собственную глупость. Как он мог позволить так себя одурачить?! Человек, который боролся с ним сейчас, уже пытался вместе с другим убить его. Сейчас он пытался сделать то же самое, хотя и не так изощренно, но с отчаянной решимостью и голыми руками.

Дрался он как сумасшедший и в этот момент, наверно, действительно потерял способность думать и чувствовать. Кальхаун знал массу приемов борьбы без оружия и был в хорошей форме, но и его противник тоже.

Они продолжали отчаянно бороться, как вдруг Кальхаун потерял равновесие, оба упали и покатились по нетронутому снегу, поднимая вокруг себя мельчайшую снежную пыль. В пылу борьбы Кальхаун ударился ногой обо что-то твердое. Это был его корабль. Он резко изо всех сил стукнул ногой по корпусу и отлетел от корабля на приличное расстояние вместе со своим соперником. Это резкое, мощное движение должно было дать ему хотя бы небольшое преимущество, но этого не произошло. Противники оказались отброшенными от корабля на то место, где каменный уступ, находившийся под снегом, спускался вниз. Дерущиеся покатились к краю уступа, не удержались и рухнули вниз, в расщелину, крепко вцепившись друг в друга.

Мургатройд тревожно вглядывался в темноту, сидя у двери шлюзовой камеры. Единственный свет, который хоть немного рассеивал эту черноту, падал на снег из-за его спины, и на этом фоне четко выделялся силуэт Мургатройда — маленького пушистого зверька с цепкими тонкими лапками. Он был испуган и близок к панике, звал Кальхауна пронзительным, взламывающим тишину криком: «Чи!» И опять с растущим отчаянием: «Чи-чи! Чи-чи-чи-чи!..»

Сколько ни прислушивался Мургатройд, ответом ему было только завывание ветра. Это был холодный и мрачный мир льда и снега, унылая белая пустыня. Мургатройд застонал от невыносимого чувства одиночества и отчаяния.

Прошло еще довольно много времени, и в мрачном безмолвии послышался какой-то скребущийся звук, а вслед за ним тяжелое, прерывистое дыхание. Затем из расщелины, в которую провалился Кальхаун, показалась его голова. Он был весь в снегу. Опершись руками о края расщелины, он замер, тяжело переводя дыхание. Затем отчаянным усилием вылез из расщелины и дополз до того места, где снегу было ему по пояс, но под снегом была твердая поверхность, судя по тем следам, которые он раньше оставил. Медленно и нетвердо он встал на ноги и спотыкаясь побрел к кораблю. С большим трудом он забрался на площадку перед дверью шлюзовой камеры. Мургатройд бросился к нему, обхватил его за ноги и заверещал, одновременно упрекая Кальхауна за его долгое отсутствие и выражая свой восторг по поводу его возвращения.

— Ну все, хватит, Мургатройд, — сказал Кальхаун устало. — Я вернулся, и со мной все в порядке. А он… Когда мы упали с десятиметровой высоты, он оказался внизу. Я слышал, как треснул его череп. Он мертв. Не знаю, как я вытаскивал бы его, если бы он остался жив, но он погиб. В этом не может быть никаких сомнений.

Мургатройд сказал взволнованно: «Чи-чи!» Кальхаун закрыл двери. Кожа на лбу у него была глубоко рассечена, снег облепил всего с головы до ног. Отдышавшись, он мрачно произнес:

— Этот негодяй мог бы сказать мне то, что мне надо знать! Как они ухитряются распространять инфекцию? Он мог бы рассказать мне все и помочь решить эту проблему как можно быстрее, ведь там умирают люди. Но он до конца не верил, что я могу ему что-нибудь сделать. Глупец! Нет, он просто безумец!

Он начал стряхивать с себя снег, и его лицо не покидало выражение болезненной горечи — ведь он, представитель Медслужбы, космический врач, чьим долгом является спасение людей, убил человека.!

Мургатройд прошлепал через отсек управления к шкафчику, где Кальхаун держал посуду, взобрался наверх и спрыгнул на пол. Подбежав к Кальхауну, он сунул ему в руку свою собственную крошечную кофейную чашечку.

«Чи! — сказал он возбужденным голосом, — Чи-чи! Чи!»

Казалось, у неги было такое чувство, что если Кальхаун приготовит кофе, то все будет по-прежнему и неприятные воспоминания можно будет отбросить. Кальхаун усмехнулся.

— Да, если бы я погиб, ты бы остался без кофе, а? Ну ладно, как только мы возьмем курс на Крайдер II, я сварю тебе кофе. Но вообще-то, я думаю, что совершил грубую ошибку. Я пытался действовать как детектив, а не как врач, мне казалось, что это был более быстрый путь к цели.

Он уселся в кресло пилота, посмотрел показания приборов и вскоре нажал кнопку.

«Эскулап 20» поднялся вверх, и каменные пики гор на острове озарились неземным бело-голубым светом ракетного пламени. Скорость корабля начала расти, и спустя несколько минут на небе осталась только искорка огня, стремительно уменьшающаяся на фоне бездонной черноты космоса.

IV

Планета Крайдер II неумолимо приближалась. Вначале она блеснула едва заметной полоской, а затем стала походить на тонкий серп. По мере того как корабль летел, все дальше и дальше оставляя за собой ее солнце, планета постепенно увеличивалась в размерах. Звездолет несколько раз изменял направление своего полета, маневрировал, пока наконец не лег на нужный курс.

Внутри корабля Кальхаун проделывал необходимые для этого манипуляции. На экране, который находился непосредственно перед ним, в самом его центре, был расположен светящийся круг, который использовался для ориентировки корабля. Сейчас в центре этого круга находилась довольно яркая звезда, расположенная сравнительно недалеко от планеты Крайдер II. Кальхаун напряженно наблюдал. Везде, во всех направлениях, сверкали огромные множества звезд. Многие из них, точнее, даже большинство, согревали своим теплом вращающиеся вокруг них планеты с заботливостью наседки, выводящей цыплят. Некоторые из звезд торжественно совершали свой путь во Вселенной в гордом одиночестве, а отдельные просто парили в пустоте медленно пульсирующими, как будто дышащими облаками газа.

Это зрелище успокоило Кальхауна. Путеводная звезда оставалась на том же расстоянии от серпа Крайдера II, пока корабль летел к ней. Это был обычный прием в астронавигации. Если движущаяся планета и путеводная звезда оставались неподвижными относительно друг друга, значит, корабль был точно ориентирован на подход к планете. Конечно, при дальнейшем приближении ситуация менялась, но если первоначально установленный курс был определен точно, сам процесс подхода не представлял особых трудностей для опытного пилота.

«Эскулап 20» продолжал свой путь. Кальхаун, не отрывая взгляда от экрана, сказал через плечо Мургатройду:

— Мы почти ничего не знаем о том, что там происходит, Мургатройд. Я не имею в виду эпидемию. Ее, конечно, должен остановить тот, кто прибудет на медицинском корабле, как это и произошло в двух предыдущих случаях. Но если ее можно остановить, то какой смысл был ее начинать? В этом надо разобраться. Такие вещи не должны оставаться безнаказанными.

Мургатройд задумчиво почесался. Ему было видно изображение на экранах. Он мог бы узнать здания, не конкретные, конечно, а как помещения, в которых обычно находятся люди. Но сейчас на экранах, если не считать какой-то звезды и серпика какой-то планеты, сверкали только яркие точки самых разных цветов. Для Мургатройда, который так много времени проводил в космическом пространстве, звезды не имели абсолютно никакого значения.

Кальхаун продолжал:

— С тех пор как медицина стала наукой, люди больше не верят, что эпидемии можно широко распространять. А это значит, что такое может иметь место[4].

Мургатройд начал приводить себя в порядок, тщательно вылизывая свои усы, сначала справа, а потом слева.

Кальхаун снова проверил положение Крайдера II и путеводной звезды относительно друг друга, затем достал один из микрофильмов и просмотрел его. Это было краткое изложение истории токсикологии. Он внимательно искал упоминания об использовании неорганических соединений для имитации действия бактериологических токсинов. Сделав кое-какие пометки, он посмотрел затеям еще один фильм об антигенах и антителах, снова сделал некоторые записи и посмотрел третий фильм.

Закончив эту работу и собрав все записи, которые сделал, Кальхаун нажал кое-какие клавиши на компьютере, который представлял собой библиотеку справочной литературы. Это была очень необычная библиотека. В объеме всего в несколько кубических сантиметров она содержала огромное количество информации — в одном кубическом сантиметре содержались десятки тысяч единиц информации. Этот маленький компьютер был способен просмотреть все эти миллионы миллионов фактов, отыскать то, что было нужно, и составить сообщение за считанные минуты. Кальхаун дал компьютеру задание найти все известные соединения с определенными свойствами, с температурой кипения выше определенных значений, которые препятствуют образованию некоторых других соединений.

Когда компьютер принял команду, Кальхаун вернулся к креслу пилота. Серповидная планета становилась все ближе и больше. Кальхаун приступил к решению сложной задачи — ему нужно было выбрать параметры подходящей орбиты вокруг планеты Крайдер. Выполняя его приказания, корабль повернул к освещенному полушарию зеленой планеты. Кальхаун сказал в микрофон:

— Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает планету Крайдер II, чтобы сообщить о своем прибытии и просит дать координаты для посадки. Масса корабля — пятьдесят стандартных тонн. Повторяю, пятьдесят тонн. Цель посадки — в ответ на просьбу Управления здравоохранения планеты о помощи.

Позади него загудел компьютер, и в прорези для ответов показался кусочек бумажной ленты длиной в десять сантиметров, на котором что-то было записано. Кальхаун слышал этот характерный звук, но никак не отреагировал. Он продолжал наблюдать, как приближалась поверхность планеты. Уже можно было различить зеленые материки с белыми пятнами льдов на вершинах горных хребтов, моря и океаны, облака и ту тонкую голубую дымку на горизонте, которая так удивляла первых исследователей космоса.

«Медицинский корабль „Эскулап 20“»… Записанный на пленку голос Кальхауна повторил вызов. Мургатройд с интересом поднял голову. Когда Кальхаун говорил, но не с ним, это означало, что вскоре появятся другие люди. А люди недолго оставались незнакомыми Мургатройду. Ему всегда удавалось быстро заводить друзей, и делал он это с большим удовольствием. Друзьями он считал тех, кто давал ему сладости и кофе, а Кальхаун — это был совершенно особый случай.

Из громкоговорителя донеслось:

— Вызываем медицинский корабль! Вызываем медицинский корабль! Даем координаты… — Голос назвал координаты. Он звучал очень тепло и даже радостно, как будто оператор энергорешетки был лично заинтересован в прибытии представителя Межзвездной медслужбы. — Мы очень рады, что вы прилетели, сэр. Очень рады! Повторяю координаты…

«Чи!» — сказал Мургатройд с энтузиазмом.

Он устроился на полу в отсеке управления и посмотрел на экран. Когда Кальхаун снова заговорил с оператором, Мургатройд напустил на себя важный вид. Сейчас они сядут на какую-то планету, и он будет в центре внимания все время, пока корабль будет там находиться. Он только что не мурлыкал от удовольствия.

— Да, сэр! — вновь послышался голос из динамика. — Положение на планете очень тяжелое! Нам здесь помогает доктор Кело. Он находился на Касторе IV, когда там была эпидемия. Он говорит, что представитель Медслужбы, которого туда направили, быстро установил инфекцию. Извините, сэр. Я должен передать сообщение о вашем прибытии.

Голос замолчал, а Кальхаун тем временем посмотрел в свои записи и слегка скорректировал курс корабля в соответствии с координатами. Правда, когда корабль опускался на поверхность планеты с помощью энергоустановки, особой точности не требовалось. Для того чтобы начало действовать притяжение планеты, нужно было, чтобы корабль находился от нее на расстоянии нескольких планетарных диаметров. Но силовые поля энергорешетки простирались во все стороны на многие тысячи километров. Когда в поле их действия попадал приближающийся звездолет, это сообщение немедленно передавалось оператору энергоустановки. Затем оператор фокусировал все силовые поля на подлетающем корабле и начинал увеличивать силу притяжения. Корабль постепенно притягивало к энергорешетке, которая представляла собой высокий полукруг радиусом чуть ли не в километр, состоящий из перекрещивающихся стальных балок, обвитых медным проводом. Процесс притягивания космического корабля с расстояния в несколько сотен километров проходил довольно медленно. Если бы сила притяжения увеличивалась не плавно и постепенно, а резко, это могло бы иметь катастрофические последствия для экипажа, но обычно такая посадка проходила спокойно, так как система эта была очень эффективна и абсолютно безопасна.

Экран аппарата космической связи внезапно задрожал, и вскоре на нем показалось четкое изображение пульта управления энергорешеткой и сидящего за ним оператора. Он с восхищением разглядывал Кальхауна.

— Я передал сообщение, сэр, — сказал он с теплотой в голосе, — и сейчас сюда прибудет доктор Кело! Его вызвали из больницы, где врачи все еще пытаются определить причину этой ужасной эпидемии. Он вылетел вертолетом и скоро будет здесь.

Кальхаун задумался. Судя по тем документам, с которыми он имел возможность ознакомиться, доктор Кело был известным врачом на Касторе IV, когда там якобы погиб представитель Медслужбы во время взрыва медицинского корабля. Отчет об этом составил как раз доктор Кело. Те два человека, которые появились на борту «Эскулапа 20», чтобы захватить его сразу после выхода из гиперпространства, читали этот отчет, и это их весьма позабавило. Они отметили имя доктора Кело. Было весьма и весьма любопытно, что тот же самый доктор Кело вдруг оказался здесь, где тоже возникла эпидемия. Однако ожидал он сейчас вовсе не Кальхауна. Кальхаун должен был сейчас парить где-то в открытом космосе на расстоянии многих световых часов от планеты Крайдер II.

Оператор энергорешетки, наблюдая за показаниями приборов, удовлетворенно произнес:

— Все идет нормально! Масса пятьдесят тонн, вы сказали. Я подключаюсь к вам.

Кальхаун ощутил то своеобразное состояние, которое сопровождало посадку корабля — вот силовые поля сконцентрировались вокруг него, вот притяжение стало усиливаться, и корабль начал спуск.

— Сейчас я опущу вас, сэр, — сказал оператор радостно. — Я постараюсь сделать это как можно быстрее, но вы еще очень далеко.

Посадка по необходимости была длительным процессом, гораздо более длительным, чем подъем. Надо было не просто выхватить звездолет из космоса, а опустить на поверхность с таким ускорением, которое не причинило бы вреда экипажу, непосредственно перед посадкой ограничив скорость, чтобы касание было мягким. С помощью энергорешетки можно было бы с легкостью рассыпать любой космический корабль буквально на атомы, притягивая его со скоростью несколько километров в секунду. Вот почему межпланетные войны стали невозможны. Любой корабль, приблизившийся к какой-либо планете с враждебными намерениями, был бы немедленно уничтожен еще в космическом пространстве.

— Я полагаю, — сказал Кальхаун, — эта эпидемия вызывает большое беспокойство. Управление здравоохранения планеты обратилось с просьбой прислать космического врача…

— Да, сэр! Положение действительно серьезное! Началось это три месяца назад. Появилось несколько случаев заболевания пневмонией. Никакой тревоги это, естественно, не вызвало. Больные получили соответствующее лечение и избавились от пневмонии, но не поправились совсем. У них появились новые заболевания, причем у всех разные — у кого тиф, у кого менингит и так далее. Затем новые случаи. Ребенок заболевает корью, которая сменяется столбняком, затем пневмонией, скарлатиной… Врачи утверждали, что такого не может быть, но это происходит! Больницы переполнены. Все время поступают новые больные, и никто из больниц не выходит. Медикам пока удается избежать большого количества смертельных случаев, но и полностью вылечить никого они не в состоянии. Под больницы сейчас отдают школы, церкви. В настоящее время болен уже каждый десятый житель планеты, и. каждый день заболевает все больше людей. Скоро не останется достаточно врачей, чтобы ставить диагнозы и лечить больных. Считаю, что через две недели эпидемией будет охвачена четверть всего населения, и тогда больше людей будет умирать, чем сейчас, потому что не останется достаточно здоровых, чтобы ухаживать за больными. А через полтора месяца, по тем же расчетам, здоровых не останется совсем, и тогда всему придет конец.

Кальхаун стиснул челюсти.

Оператор сказал с достоинством профессионала:

— Я опускаю вас со скоростью сто двадцать метров в секунду, но мне придется усилить притяжение! Дорога каждая минута! На расстоянии полутора тысяч километров я ослаблю напряжение, начну тормозить, и вы сядете легко, как перышко.

Кальхаун недовольно покачал головой. Строго говоря, он должен обсуждать эпидемию только с профессионалами-медиками. Но нужно было, конечно, принимать во внимание и настроение людей, их отношение к происходящему. Ясно было, однако, что это не обычное заболевание. Определенные бактерии или вирусы могут являться возбудителем только одной болезни. Варьировать, изменяться может их активность, но сами они видоизменяться не могут. Вирусы не превращаются в бактерии, а кокки не могут стать спирохетами. Любые существующие патогенные организмы остаются тем, что они есть. Судя по тому, что рассказывают об эпидемии на Крайдере II, это не может быть эпидемией. Этого просто не может быть!

Но стоит только допустить, что это не настоящая, а искусственно вызванная эпидемия, как сразу все становится на свои места. Прослеживается тенденция к тому, что воздействию эпидемии подверглось все население планеты. При настоящих эпидемиях так не бывает. Кем-то было запланировано так, что в определенный момент должен появиться подставной представитель Медслужбы и положить конец эпидемии. А это было бы абсурдно, если бы эпидемия была естественной. Эта была уже третья, и в первых двух погибли тормали, хотя такого и не бывает, и в обоих случаях пропали крупные суммы денег.

— Доктор Кело, сэр, — проговорил голос оператора, — сказал, что он уверен, что если бы сюда прибыл представитель Медслужбы со своим — как там называется это создание? — да, тормаль! Если приедет космический врач, то эпидемии — конец. — Он замолчал, прислушиваясь. — Наверно, прибыл доктор Кело. Я слышу, что садится какой-то вертолет.

Затем оператор энергорешетки сказал, смущенно улыбнувшись:

— Вы знаете, все здесь рады, что вы с нами! У меня есть жена и дети. Они не заболели, но…

Он встал и сказал с радостью:

— Доктор Кело! Вон он! На экране! Мы сейчас разговаривали. Он спускается и очень скоро будет на поверхности!

Послышался другой голос:

— А, да! Я очень рад. Спасибо, что вы меня проинформировали.

Затем на экране появилась новая фигура. Доктор Кело был исполнен чувства собственного достоинства и выглядел весьма внушительно. Глядя на него, нельзя было не почувствовать доверие и расположение к нему. Он производил впечатление очень доброжелательного человека. Благодушно улыбнувшись оператору, доктор Кело повернулся к экрану.

Он увидел Кальхауна, который мрачно разглядывал его. Доктор Кело всмотрелся в него пристальнее. Это был не тот человек, который появился и остался на борту «Эскулапа 20», когда корабль вышел из подпространства. Это был не тот человек, который занимался эпидемией на Касторе IV и той, которая была до нее. Это был не тот человек, который якобы погиб, когда на Касторе IV взорвался медицинский корабль. Это был не тот человек, которого ожидал увидеть доктор Кело!

— Здравствуйте, рад с вами познакомиться, — сказал Кальхаун ровным голосом. — Я так понимаю, что нам с вами работать вместе, доктор Кело.

Рот доктора Кело открылся, как будто он хотел что-то сказать, и снова закрылся. Лицо его посерело. Он издал какой-то нечленораздельный звук и уставился на Кальхауна в совершеннейшем недоумении. Мургатройд протиснулся мимо Кальхауна к экрану связи. Он увидел какого-то человека, а для Мургатройда это означало, что скоро он будет на поверхности планеты, окруженный людьми, которые будут восхищаться им, а потом угощать его любыми сладостями и напитками.

«Чи! — сказал Мургатройд любезно. — Чи-чи!»

Полнейшее недоумение на лице доктора Кело сменилось потрясением, затем выражением глубокого отчаяния. На экране мелькнула и пропала из вида его холеная рука. Послышался короткий резкий звук, и оператор энергорешетки внезапно обмяк, как будто размягчились все его кости. Он как-то одновременно согнулся во всех своих суставах и не упал, а как будто пролился на пол.

Доктор Кело резко повернулся к приборам на пульте управления энергорешетки и быстро осмотрел их. Энергорешетка может функционировать в самых разных режимах, с ее помощью можно сделать невозможными космические войны только по той причине, что она сама может нести смерть.

Доктор Кело протянул руку к какому-то прибору. Кальхаун не видел, но догадался, что именно он сделал. Почти тотчас же он почувствовал возросшую скорость движения корабля. Все было предельно ясно: доктор Кело резко увеличил скорость спуска корабля на поверхность планеты. Однако сильное ускорение могло использоваться только до известного предела, так как после достижения кораблем определенного расстояния до поверхности планеты остановить или замедлить его стремительное движение вниз было невозможно. Вместо мягкой посадки, которая экипажем почти не ощущалась, он рухнул бы, объятый пламенем.

Корабль снова дернулся и устремился вниз уже с двойным ускорением. Оказавшись полностью во власти силовых полей энергоустановки, корабль набрал такую скорость, что теперь нельзя было остановить его падение и посадить. Скорость корабля приближалась к скорости падающих звезд, которые сгорают, попадая в атмосферу. И хотя от планеты корабль еще отделяли тысячи километров пути в пустоте, он с огромной скоростью несся навстречу своей неминуемой гибели.

V

Кальхаун сказал:

— Я должен попытаться понять, как рассуждает убийца. В то время, как я пытаюсь представить себе ситуацию, в которой они оказались, они пытаются найти способ, как убить меня, будто это решит все проблемы. Я должен попытаться понять ход их рассуждений и предугадать их действия!

Он положил руки на пульт управления так, чтобы можно было действовать мгновенно, и стал ждать. Его корабль находился во власти мощного силового поля, которое с легкостью могло справиться с крупным торговым кораблем, не говоря уж о таком, как «Эскулап 20», самом маленьком из широко используемых звездолетов.

То обстоятельство, что силовое поле не является твердым телом, имело свои последствия. Твердое тело само может подвергаться воздействию и оказывать воздействие на другие объекты в трех направлениях: вверх или вниз, направо или налево и от себя или к себе. Что касается силового поля, оно может действовать только в одном измерении: к себе или от себя, вверх или вниз. Оно не может воздействовать в одном измерении и одновременно противостоять воздействию в другом. Значит, энергорешетка может притягивать корабль вниз со страшной силой, но не может одновременно тянуть его в сторону, а именно это было необходимо в данном случае.

Существует некоторый принцип, известный как сохранение угловой скорости. Звездолет, приближающийся к планете, всегда обладает некоторой скоростью относительно ее поверхности. Эта угловая скорость является основным фактором в определении орбиты корабля вокруг планеты в соответствии с его скоростью. Чем выше его скорость, тем ниже орбита. Это можно сравнить с ситуацией, когда мы вращаем вокруг пальца бечевку с привязанным к ней грузом. Чем больше веревка наматывается вокруг пальца, тем быстрее вращается груз. Или когда фигурист вращается, стоя на месте с раскинутыми в стороны руками, и скорость его вращения увеличивается по мере того, как он опускает руки и прижимает их все ближе к телу. «Эскулап 20» обладал такой угловой скоростью. Он не мог опускаться в вертикальном направлении, не теряя своей угловой скорости. Для того, чтобы удачно совершить посадку, ему необходимо было сбросить скорость, и в момент касания поверхности планеты он должен был двигаться с той же скоростью, что и сама планета. Это было необходимо по той же самой причине, по которой люди останавливают автомобиль, прежде чем выйти из него.

Но энергорешетка могла оказывать воздействие на корабль только в одном направлении в каждый данный момент. Для того чтобы посадить звездолет, она должна была время от времени прекращать давление вертикально вниз и перемещать корабль в сторону, в горизонтальном направлении, чтобы координировать его скорость со скоростью вращения планеты. Если она не будет этого делать, корабль может уйти за горизонт.

Поэтому Кальхаун ждал, мрачно стиснув зубы. Корабль, устремляясь вниз, по-прежнему сохранял свою угловую скорость. Эта скорость уносила его за горизонт. Для того чтобы тянуть его вниз, нужно было оттянуть его назад. Поэтому человек за пультом управления энергорешеткой, осыпая Кальхауна проклятиями, стал лихорадочно пытаться оттянуть «Эскулап 20» назад. Очень опытный оператор вполне смог бы сделать это, несмотря на все сопротивление Кальхауна. Изменение направления воздействия можно было осуществить настолько быстро, что корабль оставался бы свободным от какого бы то ни было воздействия меньше чем на сотую долю секунды. Но для такой тонкой работы требовалась большая практика.

Кальхаун почувствовал, как звездолет вздрогнул на мгновение. На это мгновение притяжение вниз должно было быть прекращено для того, чтобы переместить корабль в боковом направлении. Но именно в эту долю секунды Кальхаун запустил ракетные двигатели на предельную мощность. Колоссальная перегрузка буквально вдавила его в кресло. Воздух из его легких вырвался наружу под огромным давлением на грудную клетку. Мургатройда швырнуло на пол через всю комнату. Отчаянным движением он ухватился за ножку прикрепленного к полу кресла и, хватая ртом воздух, сцепил вокруг кресла свои дрожащие от напряжения лапки.

Три. Четыре. Пять секунд. Кальхаун из последних сил продолжал нажимать рычаг. Семь. Восемь. Девять. Десять. Он отпустил рычаг в тот момент, когда почувствовал, что сейчас потеряет сознание, и откинулся назад в кресле в изнеможении от страшной перегрузки и едва переводя дыхание. Мургатройд еле пропищал негодующе: «Чи! Чи! Чи!»

Кальхаун с трудом проговорил:

— Правильно! Я поступил с тобой не по-дружески, но это было необходимо! Если нам сейчас удастся не допустить, чтобы он опять нас захватил…

Он выпрямился в кресле пилота. Страшное напряжение, возникшее в результате чудовищной перегрузки, начало постепенно оставлять его. Через некоторое время он почувствовал, что силовое поле энергорешетки вновь касается его корабля. Он снова включил режим ускорения, и корабль рванулся в направлении, которое удаляло его от энергорешетки.

А еще через мгновение он достиг того места, где силовое поле решетки его уже не доставало, где он оказался за горизонтом по отношению к энергорешетке благодаря выпуклой поверхности планеты Крайдер II. Корабль сохранил свою угловую скорость. Кальхаун убедился в этом, взглянув на индикатор местоположения ближайшего объекта. Значит, он находился совсем близко к атмосфере планеты. Но когда он посмотрел вниз, то увидел, что поверхность планеты уходит вперед и вниз, исчезая из поля его зрения, а значит, корабль несомненно поднимался над поверхностью планеты. Кальхауну удалось избежать столкновения, увеличив свою угловую скорость. Так, увеличив скорость, иногда можно избежать столкновения в потоке уличного движения, но это не самый безопасный маневр как для автомобилей, так и для космических кораблей.

Мургатройд издал несколько жалобных звуков, но сейчас Кальхауну было не до попутчика. Он спешно занялся изучением имеющейся у него информации о планете Крайдер II. Карты показывали, что на планете были материки и горные цепи, города и автострады. Он посмотрел на экран аппарата космической связи, но на нем не было никакого изображения с тех пор, как энергорешетка осталась за горизонтом. Отключив его, Кальхаун стал рассматривать панораму планеты, открывающуюся внизу под кораблем. Впереди над линией горизонта, где всходило солнце, виднелся какой-то город. Кальхаун стал определять местонахождение корабля.

Мургатройд сказал: «Чи», опасливо озираясь на Кальхауна, когда вновь заревели ракетные двигатели.

— Нет, — успокоил его Кальхаун. — Больше такой перегрузки не будет. И я больше не допущу, чтобы меня переиграли. Два раза я попадал в переделку из-за того, что не представлял себе, как работает мозг убийцы. В течение некоторого времени я не собираюсь вступать в контакт с этими личностями. Я хочу сесть на планету, совершить кражу со взломом и снова подняться в космос.

Он снова сверился с картами, следя одновременно за датчиком местонахождения ближайшего объекта. Потом еще раз запустил ракетные двигатели и взглянул на датчик. Корабль замедлял свое движение и по кривой траектории опускался вниз. Вскоре стрелка датчика дрогнула. «Эскулап 20», все еще находящийся за пределами атмосферы планеты, пролетал над горным массивом.

— Ну вот, если бы нам удалось сесть за горами, здесь… — сказал Кальхаун.

Мургатройд не был в этом уверен. Он внимательно наблюдал, и ему все больше становилось не по себе, пока Кальхаун проделывал все необходимые операции — сложные и определенно опасные — для посадки исключительно по показаниям приборов. Только в последние несколько минут на экранах можно было увидеть внизу лес, освещенный неестественно ярким пламенем ракетных двигателей.

Наконец корабль опустился на поверхность. Кальхаун подождал несколько минут, пока не убедился, чтр корабль стоит прочно. Он отключил двигатели и прислушался к звукам, доносившимся из высокочувствительных микрофонов, установленных на корпусе корабля. Снаружи доносились только обычные ночные звуки, типичные для давно освоенной людьми планеты, на которой была создана земная экологическая система и обитали птицы и насекомые распространенных на Земле видов.

Он удовлетворенно кивнул головой, включил приемник внутрипланетарной связи и стал слушать. Передавали новости. О прибытии медицинского корабля не было сказано ни слова. Но что касается эпидемии, то новости были явно обнадеживающими. Новые случаи заболевания были зарегистрированы еще вводном районе, но появилась надежда, что дальнейшее распространение эпидемии можно будет остановить, так как использование ряда антибиотиков, по-видимому, начинало давать результаты. Сообщалось, что уровень смертности слегка снизился, но не упоминалось, что реальная картина, возможно, искажалась вследствие резкого увеличения количества вновь заболевших, чей срок умирать еще просто не подошел.

Кальхаун сосредоточенно слушал, почти не двигаясь. Наконец новости закончились, и взгляд его упал на миниатюрный компьютер, которому он дал задание найти информацию о соединениях с температурой кипения ниже определенных величин, с коэффициентами абсорбции в определенных пределах, которые обладают свойством препятствовать образованию некоторых других веществ.

В прорези для ответов виднелась полоска бумаги с напечатанными на ней цифрами и названиями. Он вытащил ее и внимательно прочитал. Похоже было, что он был удовлетворен.

— Неплохо, — сказал он Мургатройду. — Судя по сообщениям радио, в районе, где мы приземлились, эпидемия в полном разгаре, а судя поданным нашего компьютера, нам понадобятся кое-какие продукты и вода из лужи. А все остальное, что нужно для выполнения рекомендаций компьютера, у нас есть.

Он приготовился к выходу на поверхность: взял с собой оружие, компас и горсть маленьких шариков, издающих сильный специфический запах. Мургатройд с воодушевлением стал готовиться сопровождать его.

— Нет, — сказал Кальхаун. — На этот раз нет, Мургатройд! Ты обладаешь многочисленными достоинствами, но для кражи со взломом не подходишь. Боюсь, что даже на страже я не смогу тебя поставить, так как в тебе совершенно отсутствует подозрительность.

Мургатройд не мог ничего понять. Он был в замешательстве, когда Кальхаун оставил ему еду и питье. Когда Кальхаун закрывал внутреннюю дверь шлюзовой камеры, он слышал, как Мургатройд недоуменно восклицал: «Чи! Чи-чи!»

Кальхаун бросил на землю один из пахучих шариков и пошел вперед, сверяясь с компасом. Время от времени приходилось включать взятый с собой фонарь, чтобы разглядеть дорогу: можно было натолкнуться на стволы деревьев, споткнуться об их корни, частенько путь преграждал густой кустарник. Наконец он вышел на шоссе и бросил второй шарик. Выключив фонарь, Кальхаун стал внимательно всматриваться в небо и увидел слабое свечение в направлении к югу. Туда он и отправился.

Шагать пришлось километров шесть, пока он добрался до небольшого городка, который казался абсолютно вымершим. Горели только уличные фонари, но в окнах стояла темнота. Нигде никаких признаков жизни.

Он стал ходить по улицам, внимательно разглядывая все вокруг. Во многих местах белели таблички с надписью: «Карантин». Да, дела явно плохи! Обычные санитарные меры смогли бы остановить распространение любой инфекции. Когда дело доходило до того, что каждый дом, где появлялись больные, ставился на карантин, это означало, что врачи начинают впадать в панику и прибегать к допотопным методам. Однако представления о причинах этой эпидемии, надо думать, современные. Никто, наверно, не заподозрил, что эпидемия может быть результатом преступления.

Он нашел торговый центр и продуктовый магазин. Вокруг царили темнота и безмолвие. Кальхаун долго ждал, прислушивался, а затем взломал дверь магазина. Приглушив свет своего фонаря, он начал просматривать товары на полках, тщательно отбирая образцы всех видов продуктов, имеющихся в магазине. Свою добычу он сложил в большой пакет. Это были упаковки всевозможных продуктов — мяса, хлеба, овощей, кофе, даже соли и сахара!

Перед тем как уйти, он положил на прилавок банкноту межзвездной валюты, чтобы компенсировать убытки владельцу магазина. Затем вернулся на шоссе, по которому пришел в город, и вновь прошагал то же расстояние, только теперь в обратном направлении. Еще издалека он почувствовал резкий специфический запах шарика, который он бросил у дороги. Здесь надо было сворачивать в сторону. Он повернул и шел по компасу, пока не достиг того места, где бросил первый шарик, который издавал все тот же сильный, неприятный запах. Снова сверяя свой путь с компасом, Кальхаун наконец добрался до своего корабля и вошел внутрь.

Мургатройд бросился к нему с радостными возгласами, обвиваясь вокруг его ног и жалуясь на те страдания, которые ему пришлось претерпеть в ожидании друга. Кальхаун, стараясь не наступить на него, покачнулся и уронил пакет с добытыми в магазине продуктами. Пакет порвался, и внутри что-то разбилось.

— Хватит, прекрати! — скомандовал Кальхаун твердым голосом. — Я тоже соскучился. Но надо работать, а мне еще нигде не попались канавы, чтобы взять из них воды. Придется выйти еще раз.

На этот раз ему пришлось применить силу, чтобы заставить Мургатройда отказаться от своего намерения непременно последовать за ним. Прошло не менее часа, прежде чем он нашел в лесу болотистое место и собрал немного влажного и полуразложившегося перегноя, который тщательно упаковал и отнес на корабль. Там он стал подбирать с пола свертки, вывалившиеся из разорвавшегося пакета. Пакет с кофейными зернами лопнул, и они раскатились по всему полу.

— Черт возьми! — сказал Кальхаун.

Он стал собирать рассыпавшиеся зерна, а Мургатройд с энтузиазмом бросился ему помогать. Кофе он просто обожал и не смог удержаться, чтобы не запихнуть себе в рот горсть дивно пахнущих, аппетитных зерен. Жевал он их с умильным выражением, закрыв глаза от восторга.

Кальхаун наконец приступил к работе. Он приготовил состав, который в старые времена врачи назвали бы настоем из прелых листьев, и стал рассматривать его под микроскопом. Великолепно! Раствор просто кишел гидрами, амебами, инфузориями и прочими микроскопическими существами, которые плавали, извивались и метались из стороны в сторону в светло-коричневой жидкости.

— Ну а теперь, — сказал Кальхаун, — мы посмотрим, что получится дальше.

Он поместил на предметное стекло крошечную капельку раствора, содержащего обычное и слабодействующее антисептическое средство. Результатом была мгновенная смерть всех живых существ, которые только что весело кишели в своей родной стихии. Чего, естественно, и следовало ожидать, так как одноклеточные погибают при концентрации яда, безвредной для более крупных животных. Антисептические средства ядовиты, а яды представляют собой антисептики, но антисептики ядовиты только в больших дозах. Однако для простейших все дозы большие.

— Таким образом. — объяснял Кальхаун внимательно наблюдавшему и заинтересованно слушавшему Мургатройду, — можно сказать, что я сейчас скорее похож на алхимика, чем на здравомыслящего человека, но ты должен меня извинить, Мургатройд. Мне, конечно, неудобно, что приходится готовить настои и смешивать их с водой из болота. Но что же делать? Мне необходимо установить причину эпидемии, не видя ни одного больного, так как доктор Кело… — Он пожал плечами и вновь вернулся к своей работе. Он делал настои, растворы, смеси из всех видов продуктов, которые он взял в магазине. В результате многочисленных экспериментов он пришел к выводу, что заболевания вызывались не какими-нибудь бактериями или вирусами. Причина была в другом — что-то позволяло инфекции беспрепятственно развиваться в человеческом организме.

Кальхаун стал готовить препараты из различных продуктов питания, которые он принес из магазина, подвергая их тепловой обработке и делая из них растворы. Он использовал абсолютно все имеющиеся у него продукты, включая сахар, соль, перец и кофе. Потом эти препараты он поочередно помещал под микроскоп, добавляя каждый раз капельку настоя из прелых листьев. Микроскопические существа отдавали должное поставкам продовольствия. Они питались, тучнели, плодились. Со временем они размножились бы до невероятных количеств.

Наконец дошла очередь до раствора кофе. Когда Кальхаун добавил капельку этого раствора в свой экспериментальный микрозоопарк, его обитатели перестали носиться взад и вперед по своим микроскопическим делам и замерли. Все они погибли.

Кальхаун проверил все еще раз. Да, так и есть. Он сделал раствор кофе, взяв зерна из своих запасов, и результат был совсем другим — жизнь в микрозоопарке продолжалась. Значит, кофе из магазина содержал какие-то компоненты, которые были смертельны для одноклеточных. Но отсюда вовсе не следовало, что этот кофе имеет такое же воздействие на человеческий организм. Концентрация алкоголя в пиве смертельна для простейших, вино тоже является слабым антисептиком. Кофе из магазина мог быть гораздо менее токсичным, чем какое-нибудь высокоэффективное средство для полоскания рта, и все-таки оказаться смертельным для обитателей «зоопарка» Кальхауна.

Однако суть заключалась в другом: что-то позволяло микробам беспрепятственно размножаться в человеческом организме, разрушая естественную защиту от инфекции. Для распространения инфекции ничего другого и не требовалось. Каждый человек носит в своем организме немало микробов — от бактерий, живущих в ротовой полости, до тех, средой обитания которых является кишечная флора. Даже в волосяных мешочках на коже часто живут стрептококки. Если разрушить иммунную защиту организма, каждый человек, несомненно, заболеет одной из тех болезней, возбудителей которых он на себе носит.

Значит, эпидемия на Крайдере II — и на Касторе IV перед этим — вовсе не была инфекцией, таинственно распространяющейся в отсутствие каких бы то ни было возбудителей — бактерий или вирусов. Значит, причиной было просто какое-то токсичное, ядовитое вещество, типа того, которое выделяют бактерии-возбудители ботулизма. Тогда все становилось на свои места. Такое токсичное вещество могло быть добавлено в какой-нибудь пищевой продукт — неважно, в какой именно, например в упаковки с кофе. В определенной концентрации это вещество будет безвредным для человека в том смысле, что не приведет к смертельному исходу. Оно будет иметь только один эффект — препятствовать образованию антител, то есть тех органических химических соединений, которые человеческий организм вырабатывает для борьбы с инфекцией, которая окружает человека. В результате человеческий организм будет неспособен бороться с инфекцией. Антитела, введенные в организм человека извне, могут победить болезнь, от которой сам организм не может защититься, но за одной болезнью обязательно последует другая и так далее. Однако в более сильной концентрации такое токсичное вещество убивало все живые организмы, кишащие в болотной воде.

Кальхаун еще раз прочитал информацию, которую выдал компьютер, и спустился вниз, в грузовое помещение корабля. На борту медицинского корабля находилось большое количество самых разнообразных вещей, в частности, некоторые основные компоненты, из которых можно составить бесконечное количество других соединений. Кальхаун отобрал из своих запасов те вещества, которые были указаны компьютером, и снова вернулся к работе с препаратами. Работал он долго и очень тщательно и в результате получил белый порошок. Затем приготовил очень слабый раствор этого порошка и добавил его в болотную воду. Инфузории, амебы и прочие крошечные создания продолжали беззаботно и радостно плавать и носиться в разных направлениях, не обращая на это ни малейшего внимания. Он добавил туда чуть-чуть настоя кофе и продолжал экспериментировать, чтобы определить, какое количество раствора с полученным им порошком, добавленное в настой кофе, делало его безвредным для простейших.

Это вещество не являлось противоядием для токсина, содержащегося в кофе. Оно не устраняло разрушающее воздействие токсина, а соединялось с ним и уничтожало его. Это было вещество, способное остановить эпидемию на Крайдере II.

Когда Кальхаун закончил работу, был уже день. Точнее, день уже клонился к закату. Усталый, но довольный, он сказал Мургатройду:

— Ну все, проблема решена!

Мургатройд не ответил. Кальхаун сначала не обратил на это внимания, потом поднял голову и увидел, что Мургатройд лежит на полу. Глаза зверька были полузакрыты, дышал он прерывисто и часто.

Кальхаун вспомнил, что, когда кофе рассыпался на полу, Мургатройд засунул в рот горсть зерен и съел их, блаженно улыбаясь. Кальхаун взял его на руки. Мургатройд не сопротивлялся, он этого даже не почувствовал. Кальхаун начал внимательно осматривать его, усилием воли сдерживая волнение и подступающий гнев.

Мургатройду было очень плохо. Тормали никогда не болели инфекционными заболеваниями: их иммунная система мгновенно реагировала на малейший признак инфекции и вырабатывала антитела, которые разрушали любые патогенные организмы. Их пищеварительная система обычно действовала тоже очень эффективно, отторгая любое вещество, вредное для организма. Но токсичное вещество, вызвавшее эпидемию на Крайдере II, не было вредным в прямом смысле слова. Само оно никого не убивало, а только препятствовало образованию антител, которые и составляют защиту живого организма от инфекции.

У Мургатройда была пневмония, причем уже не в начальной стадии. В его организме инфекция распространялась быстрее, чем в организме человека, и заболевание протекало в гораздо более тяжелой форме. По-видимому, где-то в его шкурке, или на одежде Кальхауна, или на стене, или на полу корабля находился возбудитель пневмонии, может быть, единственный микроб, который и явился причиной этого заболевания. Такие микроорганизмы существуют везде. Обычно организм человека и животного способен противостоять инфекции, если только он не соприкасается с огромным количеством возбудителей данной болезни. Но сейчас Мургатройд фактически умирал от болезни, которой тормали не заражались, просто не могли заразиться.

Кальхаун взял некоторые пробы, чтобы окончательно во всем убедиться. Затем он взял свой новый раствор и приготовился дать его Мургатройду.

— К счастью, Мургатройд, — сказал он серьезно, — в данной ситуации я смогу тебе помочь. Держись!

VI

Мургатройд пил кофе маленькими глотками с нескрываемым удовольствием. Слизнув последнюю каплю, он заглянул в свою пустую чашку, протянул ее Кальхауну и сказал с вопросительной интонацией: «Чи?»

— Наверно, тебе не повредит, если ты выпьешь еще одну, — сказал Кальхаун. И добавил с чувством: — Я очень рад, что ты теперь здоров, Мургатройд.

Мургатройд сказал с удовлетворением: «Чи-чи!»

В этот же момент из громкоговорителя послышался металлический голос:

— Вызываем медицинский корабль! Вызываем медицинский корабль «Эскулап 20»! Планета Крайдер II вызывает медицинский корабль «Эскулап 20»!

Корабль в это время находился на орбите Крайдера II за пределами атмосферы планеты. Кальхаун ожидал официального сообщения властей о том, как были выполнены те рекомендации, которые он им передал. Он ответил:

— Слушаю вас.

— Говорит министр здравоохранения планеты, — послышался другой голос, в котором явно слышалось облегчение. — Только что я получил сообщения из шести больниц. Они выполняют ваши инструкции, все подтверждается. Выясняется, что заражению подвергались различные продукты питания, так что если даже удалось бы установить, что причиной распространения эпидемии в одном месте является какой-то определенный продукт, то в другом месте это было бы не так. Это был дьявольски хитроумный план! И, конечно, мы синтезировали ваш реагент и проверили его действие на подопытных животных, у которых нам удалось в соответствии с вашими инструкциями вызвать заболевания.

— Я надеюсь, — сказал Кальхаун, — что результаты были удовлетворительными.

Голос человека, который разговаривал с Кальхауном, внезапно дрогнул.

— Один из моих детей… он теперь, возможно, поправится. Он очень ослаб, но почти наверняка будет жить, теперь, когда мы можем защитить его от новой инфекции. Мы начали использовать ваш реагент в масштабах всей планеты.

— Простите, я хотел бы уточнить, — сказал Кальхаун. — Это не мой реагент. Это самое обычное, широко известное химическое вещество. Оно не так часто употребляется, а в медицине, может быть, оно используется в первый раз. Упоминание о нем можно найти в…

Голос из динамика перебил его:

— Теперь вы меня простите, но это все неважно! Я хотел сообщить вам, что все, что вы нам сказали, оказалось правдой. У нас все еще много больных в тяжелейшем состоянии, но вновь заболевшие уже реагируют на меры, которые мы принимаем для нейтрализации токсинов, которые они получили с едой. Они выздоравливают и не заболевают вновь. Наши врачи испытывают огромное чувство облегчения. Они уверены в успехе. Вы просто не можете себе представить, что это значит для нас!

Кальхаун взглянул на Мургатройда и сказал сдержанно:

— Думаю, что могу. Я сам очень рад. Да, а как насчет доктора Кело и его сообщников?

— Мы возьмем его! Он не может покинуть планету, и мы его найдем! В космопорте сейчас только один космический корабль, он прилетел два дня назад. Все это время он по нашей просьбе находится в порту на добровольном карантине. Экипаж имеет инструкции не брать никого на борт. Мы хотим зафрахтовать его для полетов на другие планеты с целью приобретения продуктов питания вместо зараженных.

Кальхаун, гладя пушистую шерстку Мургатройда, сказал еще более сдержанно:

— На вашем месте я не стал бы этого делать. Вам придется послать большое количество валюты для закупок продовольствия. В двух предыдущих случаях огромные суммы денег, собранных для таких же целей, бесследно исчезали. Я не полицейский, но думаю, что именно это могло быть причиной эпидемий: Некоторые люди могли задумать этот ужасный план с одной целью — чтобы в их распоряжении оказались десятки миллионов…

После нескольких секунд молчания Кальхаун услышал гневное восклицание:

— Ну, если это так!..

Кальхаун перебил его:

— Через несколько минут я буду над противоположной стороной планеты. Я свяжусь с вами позже. На этой орбите я совершаю полный виток за два часа.

— Если это действительно так, — повторил тот же голос с яростью, — тогда мы…

Затем наступило молчание. Кальхаун сказал весело:

— Мургатройд, у меня хорошо получается, когда я пытаюсь предугадать ход рассуждений честного человека. Если бы я сказал им раньше, что жертвы эпидемии на самом деле были жертвами преступления, они бы не поверили ни одному моему слову. Но я начинаю догадываться, как работает и мозг преступника! Додуматься поджечь дом, чтобы скрыть следы ограбления, способен только преступник. Надо быть преступником, чтобы в голову могла прийти мысль убить человека, чтобы ограбить его. И только преступный ум способен породить идею распространить эпидемию для того, чтобы завладеть огромной суммой денег под предлогом закупок продовольствия вместо тех продуктов, которые он сам же отравил. Я не сразу это понял!

Мургатройд сказал глубокомысленно: «Чи!»

Он встал на ноги и немного прошелся на слегка дрожащих конечностях, как бы испытывая свои силы. Затем он вернулся и снова уютно устроился около Кальхауна. Кальхаун погладил его. Мургатройд зевнул. Он очень ослаб и не мог толком ничего понять. Тормали никогда не болеют, и это состояние было ему непривычно и очень неприятно.

— Теперь, — продолжал Кальхаун задумчиво, — мне надо попытаться представить себе ход мыслей преступников, если они нас сейчас подслушивали. Мы нарушили их планы здесь, на Крайдере. Они затратили очень много времени и усилий на осуществление задуманного. Значит, теперь получается, что все их усилия были напрасны. Я думаю, что они сейчас, мягко говоря, недовольны. Мной.

Он устроил Мургатройда поудобнее и стал раскладывать все по местам. Он поместил пробирки с растворами, которые использовал в своих экспериментах, так, чтобы в результате внезапного сотрясения от удара или от ускорения корабля жидкость не пролилась. Он проверил, насколько надежно закреплены на своих местах все предметы в отсеке управления. Он спустился вниз, чтобы убедиться, что улики против преступников на месте — дополнительный блок управления, аккуратно запечатанный в пластик, и скафандр, в котором на борту «Эскулапа 20» появился один из преступников — и что в случае внезапного удара они не будут повреждены. Когда он вернется, то передаст их в лабораторию Главного управления Медслужбы. В результате тщательного исследования можно будет определить, кто из технических сотрудников Управления смонтировал этот блок на борту «Эскулапа 20». Тогда легко будет установить личность человека, лежащего на дне расщелины на обледеневшей, необитаемой планете.

К тому времени, когда Кальхаун закончил все приготовления, корабль почти завершил свой виток вокруг планеты. Кальхаун отнес Мургатройда в его отсек и запер дверь так, чтобы маленького зверька не выбросило при внезапном ударе. Он подошел к креслу пилота, сел, пристегнулся и сказал в микрофон:

— Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает планету Крайдер II! Вызываю планету Крайдер II.

Сразу же послышался голос в динамике, дрожащий от гнева:

— Крайдер II отвечает «Эскулапу 20». Вы оказались правы! Космический корабль, стоявший в порту, взлетел с помощью своих ракетных ускорителей прежде, чем мы смогли его остановить! Они, наверно, слышали наш с вами предыдущий разговор! Они скрылись за горизонтом прежде, чем мы смогли подключить энергорешетку и опустить их вниз!

— Понятно, — сказал Кальхаун спокойно. — А доктор Кело на борту?

— Да! — в волнении проговорил его собеседник. — Это просто невероятно! Этому нет никакого оправдания! Он все-таки попал на борт этого корабля, и мы попытались захватить его, но они включили свои ракетные двигатели и улетели!

— Понятно, — повторил Кальхаун еще более спокойно. — Тогда дайте мне координаты, где я могу сесть.

Когда ему дали координаты, он попросил их повторить. Конечно, если их подслушивали… Но он изменил орбиту своего корабля, чтобы встреча, к которой он стремился, состоялась в определенном месте, в определенный момент, на определенном, весьма значительном расстоянии от поверхности планеты.

— Теперь, — проговорил он вслух, — мы посмотрим, понимаю ли я психологию представителей преступного мира.

На корабле было тихо, если не считать звуков, которые необходимы человеку, чтобы у него не возникало ощущения, что он находится в могильном склепе.

Стрелка на индикаторе прибора, показывавшего местонахождение ближайшего объекта, дрогнула и стала медленно уходить от того места, где она указывала расстояние до поверхности планеты. Какой-то другой объект был теперь ближе к «Эскулапу 20» и продолжал приближаться. Кальхаун нашел этот объект, развернул корабль и стал ждать. Вскоре он увидел на фоне далеких звезд слабое серебряное свечение отраженного солнечного света. Он снова начал рассуждать, поставив себя на место тех, кого ему нужно было переиграть, сопоставляя факты, анализируя возможные варианты.

Он включил электронный телескоп. Да, все было так, как он ожидал. За тем, другим кораблем виднелись какие-то мелкие объекты. Они конусообразно разлетались в стороны как крошечные, несущие смерть ракеты. И они действительно несли с собой смерть. Если бы хоть одна из ракет столкнулась с его кораблем, она прошила бы его насквозь.

Это был явно тот самый корабль, который доставил на борт «Эскулапа 20» преступника, чтобы в дальнейшем он смог выдать себя за Кальхауна. Это были те люди, на совести которых лежали эпидемии на трех планетах. Именно этот корабль ждал того момента, когда на его борту окажется огромная сумма денег, чтобы закупить продовольствие для жителей планеты. Теперь, из-за Кальхауна, все их планы рухнули, все, что они проделали, оказалось напрасной тратой усилий, времени и средств. Теперь они хотели уничтожить медицинский корабль — Кальхаун должен был понести заслуженное, с их точки зрения, наказание.

Однако Кальхаун чувствовал себя вполне спокойно и уверенно, хотя и шел навстречу кораблю, который хотел его уничтожить, разбрасывая для этой цели смертоносные ракеты. Со стороны это выглядело так, будто тот корабль тянул за собой конусообразную сеть, несущую смерть и разрушение.

Кальхаун запустил на полную мощность свои ракетные ускорители, и «Эскулап 20» ринулся навстречу другому кораблю. Тем кораблем управляли преступники, люди с психологией преступников. Они не могли понять и сначала не могли поверить, что Кальхаун, человек, который должен был стать их жертвой, мог подумать о чем-нибудь ином, кроме как о возможности избежать гибели. Но вскоре они поняли, что он собирается атаковать их в космосе.

Их корабль дернулся в сторону. И Кальхаун тоже соответственно изменил курс. Еще один маневр преступников, который повторил и Кальхаун. Пилот другого корабля был сбит с толку и явно потерял инициативу. Кальхаун нацелил свой корабль прямо на нос другого звездолета. Они неслись друг к другу со скоростью, во много раз превышающей скорость пули, выпущенной из ружья. В последний момент корабль преступников сделал отчаянную попытку избежать столкновения. Именно в этот момент Кальхаун резко повернул свой корабль на девяносто градусов и выключил ракетные двигатели. «Эскулап 20» продолжал движение вперед, и как только он оказался сбоку от другого корабля, Кальхаун вновь включил ракетные двигатели. Раскаленные добела языки пламени, освещая все вокруг на много километров, плеснули на корабль преступников. В следующее мгновение разрезанный на две неравные, с оплавленными краями половины корабле рухнул вниз.

Из динамика послышалось:

— Вызываем медицинский корабль! Что случилось?

В этот момент Кальхаун был слишком занят, чтобы отвечать. «Эскулап 20», набирая скорость, уходил все дальше в сторону от курса, которым следовал другой корабль. Вокруг сновали выпущенные им ракеты, пронизывая все пространство. Кальхауну нужно было как можно скорее увести свой корабль подальше от них.

Только оказавшись на безопасном расстоянии, он ответил на вызов.

— Здесь был какой-то корабль, — сказал он ровным голосом, — который пытался уничтожить «Эскулап 20». Но с ним, похоже, что-то случилось. Он развалился надвое и вскоре, наверно, рухнет где-нибудь на поверхность. Я думаю, в живых многих не останется. Мне кажется, на борту этого корабля был доктор Кело.

Он слышал взволнованные голоса людей, разговаривающих между собой. Затем его попросили срочно сесть и принять благодарность людей, выздоравливающих после восстановления их иммунитета. Кальхаун сказал вежливо:

— Мой тормаль тоже перенес серьезное заболевание. Это беспрецедентное явление. Я должен поскорее доставить его в Главное управление Медслужбы. Тем более что здесь моя миссия уже закончена.

Он занялся определением обратного курса корабля, не обращая больше внимания на голоса, раздававшиеся из динамика. Он нацелил «Эскулап 20» на звезду, вокруг которой вращалась та самая планета, где располагалось Главное управление Медслужбы, затем нажал кнопку, и корабль снова вошел в сжатое пространство, как бы пробивая в обычном пространстве дыру, вползая туда и втягивая ее за собой. Со скоростью, во много раз превышающей скорость света, он мчался в микрокосмосе.

Кальхаун сказал довольно суровым голосом:

— Три недели мирной и спокойной жизни в подпространстве, Мургатройд, принесут тебе гораздо больше пользы, чем посадка на Крайдер II, где тебя закармливали бы сладостями и кофе. Это я говорю тебе как твой врач!

«Чи, — сказал Мургатройд без особого энтузиазма. — Чи-чи-чи!»

Медицинский корабль продолжал свой путь.

Мюррей Лейнстер Звездный врач

Глава I

Кальхаун со смешанным чувством тревоги и раздражения посматривал на передатчик, по мере того как его записанный на пленку голос повторял стандартный вызов-запрос уже в двадцатый раз. Ответа так и не последовало, и тревога поборола раздражение.

Для Кальхауна это был новый сектор медицинского обслуживания. Ему поручили задание совсем другого человека потому, что человек этот поддался романтическому чувству… и женился, а это автоматически исключало его из сотрудников Межзвездной медицинской службы.

И вот теперь Кальхаун вслушивался в свой собственный голос, повторявший запрос на посадку. Ответа не было.

Тормаль Мургатройд заинтересованно следил своими глазами-бусинками за происходящим.

Планета Майя находилась слева по борту корабля Межзвездной медицинской службы «Эскулап 20».

Ее безукоризненный диск почти полностью занимал экран внешнего обзора. Изображение было отчетливым и ярко окрашенным. Была видна шапка снегового полюса, континенты и моря. На одной из сторон, видимых на экране, явно просматривались растрепанные циклоном облака. Континенты выглядели так, как обычно выглядят континенты, ничего особенного, и моря отличал непрозрачный совершенно неожиданный оттенок голубого, которым на картах обозначают большие глубины.

Записанный час назад на пленку голос Кальхауна звучал во внешних микрофонах, взывая к такому отчетливо видимому миру планеты всего в сотнях тысяч километров:

— Вызываю диспетчерскую службу, — говорил Кальхаун, — медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает диспетчерскую службу. Сообщаю прибытие и прошу дать координаты для посадки. Масса корабля пятьдесят стандартных тонн. Повторяю: пять-ноль. Причина посадки: профилактическая инспекция Медслужбы.

Голос умолк. Наступила тишина. Были слышны лишь те звуки, которые обычно сопровождают любой полет: шум дождя, тихий разговор, смех и прочие звуки, компенсирующие экипажу недостаток уюта и человеческого общения в холодном безмолвии звезд.

«Чи?» — спросил Мургатройд.

— Ну конечно, Мургатройд, конечно, дежурный в космопорте вышел на минутку, или умер, или сделал что-нибудь столь же обычное, — съязвил Кальхаун. — Нам придется подождать, когда он вернется или кто-нибудь другой ответит вместо него.

«Чи», - согласился Мургатройд и принялся чистить усы. Он знал, что когда Кальхаун обращается к передатчику космической связи, то ему немедленно отвечает другой человеческий голос, затем следует краткий деловой разговор, и специальная энергоустановка осуществляет посадку корабля в космопорте, где отливающая серебром энергорешетка, устремленная в звездную даль, является его неизменным украшением. А потом люди бросаются приветствовать Кальхауна и умиленно встречают его, Мургатройда.

— Вызываю диспетчерскую службу… — снова произнес голос Кальхауна. — Медицинский корабль «Эскулап 20»…

Все шло по протоколу. Мургатройд с упоением ждал посадки. Когда корабль медицинской службы прибывал в порт назначения, встречающие восторженно закармливали его конфетами и пирожными и умилялись, что он пьет кофе почти совсем как человек, только гораздо элегантнее. На «земле» Мургатройд «вращался в обществе», а Кальхаун работал.

Работа эта заключалась в совещаниях с медицинскими чиновниками планеты и в вежливом выслушивании информации, которую эти высокопоставленные чиновники считали необходимым ему сообщить, и тактичном втолковывании этим чиновникам, что нового появилось в недрах исследовательского центра Главного управления Межзвездной медицинской службы.

— Кто-то получит по первое число, — прокомментировал Кальхаун безмолвие диспетчерской службы планеты Майя.

Эфир вдруг ожил:

— Вызываю корабль Медслужбы, — произнес голос, — вызываю корабль Медслужбы «Эскулап 20». Лайнер «Кандида» вызывает «Эскулап 20». Вы получили ответ диспетчера из космопорта Майи?

Кальхаун удивился, но ответил кратко:

— Нет еще. Я вызываю диспетчерскую службу уже час. Ни слова в ответ.

— Мы находимся на орбите уже двенадцать часов, — пожаловался голос из пустоты, — но не получили пока ответа. Нас это настораживает.

Кальхаун щелкнул тумблером и. подключил к экрану внешнего обзора электронный телескоп. В середине экрана появилась светящаяся точка. Он увеличил масштаб, и точка превратилась в довольно громоздкий космолет с рядом иллюминаторов, которые пассажиры принимали за настоящие и с наслаждением любовались звездным пейзажем. Два сравнительно массивных грузовых отсека космолета указывали на то, что кроме пассажиров он еще перевозил и грузы. Словом, обычный грузо-пассажирский космолет, летающий на ограниченные расстояния в пределах десятков световых лет.

Мургатройд мягко прошелся по кабине корабля и глубокомысленно занялся изучением изображения на экране. Все эти изображения для него ровным счетом ничего не значили, но тормали умели имитировать поведение и манеры людей, как, скажем, попугаи умеют говорить.

«Чи!» — сказал Мургатройд, как будто хотел сделать важное замечание, потом вернулся на свою подушечку и свернулся клубком.

Голос с лайнера продолжал свои жалобы:

— Мы не заметили ничего подозрительного. Они просто не отвечают. Мы даже не смогли поймать местных радиопередач. Тишина. И это — страшно. Мы спустились на расстояние, равное двум диаметрам планеты, и не смогли уловить никаких сигналов. У нас на борту пассажир. Он требует, чтобы его высадили на планету.

Обычно сигналы, посылаемые с разных точек планеты в космос и обратно, передаются на частотах, которые поглощаются или отражаются ионными слоями атмосферы, но всегда наблюдается некоторая утечка сигналов в открытый космос, и можно прослушивать отдельные передачи местного характера, что всегда раздражает экипаж, заходящий на посадку в космопорт. Да и понятно: эфир, наполненный местными сигналами, отвлекает от четкого маневрирования.

На жалостливое сообщение с «Кандиды» Кальхаун объявил, что все проверит сам, и попросил не отключать связь.

Судя по всему, в процедуре прибытия обоих космолетов к планете Майя различий не было. Удивительно было то, что «Кандида» прибыла по расписанию и диспетчерская служба космопорта, очевидно, ожидала грузо-пассажирский лайнер. Межзвездная торговля важна для любой планеты, как и в древние времена экспортно-импортные операции были жизненно важны для народов, населявших планету Земля. И, естественно, существовал график передвижения разных типов космических кораблей в межзвездных пространствах, как когда-то это было на Земле, где график прибытия и отправления транспортных средств, обслуживающих континенты, был незыблем и точен. Система посадки и запуска космических кораблей всегда работала четко, и, конечно, отсутствие ответа диспетчерской службы космопорта в течение двенадцати часов могло навести на мысли далеко не оптимистические. По-видимому, следовало ожидать неприятностей.

— Мы думаем, — опять забеспокоились на «Кандиде», - а вдруг там, внизу, что-нибудь произошло. Непредвиденное и опасное. Может быть, эпидемия?

Слово «эпидемия» заменяло явление более серьезное и тревожное. Однажды на Дорсете чума уничтожила почти все население планеты, а первые прибывшие туда звездолеты пренебрегли требованиями карантина и разнесли инфекцию на две ближайшие планеты. С тех пор инструкции по карантинным мерам стали очень строгими. Кальхаун, будучи медиком, прекрасно осознавал, что такое «эпидемия», и поэтому заверил обеспокоенный экипаж на «Кандиде», что разберется и примет меры.

— Но вы помните, что у нас на борту пассажир? — тоскливо спросила «Кандида». — Он настаивает, чтобы ему предоставили спускаемый модуль, если лайнер не сможет осуществить посадку. Он утверждает, что у него на Майе дела, не терпящие отлагательства.

Кальхаун не ответил. Он лишний раз отметил для себя, что настали времена, когда права пассажиров стали уж слишком оберегаться законом. Если пассажир не был доставлен по месту назначения, ему причитались громадные суммы компенсации за нанесенный ущерб. Мало какая компания была в состоянии заплатить такие большие деньги. Кальхаун догадался, что для капитана «Кандиды» встреча с представителем Медслужбы стала палочкой-выручалочкой. Одного слова сотрудника Межзвездной медицинской службы было достаточно, чтобы спасти компанию от выплаты штрафа.

Экран телескопа мигнул, и на нем появилось изображение поверхности планеты, которая находилась в сотнях тысяч километров от «Эскулапа 20». Кальхаун одарил изображение недовольным взглядом и направил телескоп на космопорт в Майя-сити. Он увидел скоростные магистрали и кварталы жилых зданий. Его глазам предстал и космопорт с устремленной к звездам энергорешеткой. Но никакого движения в Майя-сити он не заметил. На первый взгляд казалось, что город вымер.

Кальхаун увеличил масштаб до отказа. На таком расстоянии звездолета от поверхности планеты мобиль на воздушной подушке будет на экране по размерам меньше пылинки, к тому же над планетой, разумеется, есть атмосфера со свойственными ей изменениями. Короче, все, что равно по объему мобилю, разглядеть было практически невозможно.

Однако сам город был виден достаточно отчетливо. На первый взгляд ничего особенного в нем не произошло. Незаметно было и следов стихийного бедствия. Город просто не отвечал на вызов из космоса. Кальхаун выключил экран и сообщил в микрофон внешней связи, что, видимо, ему придется совершить аварийную посадку, что, вероятнее всего, произошло отключение энергии в космопорте, хотя, конечно, это практически невозможно, но, чтобы не гадать на кофейной гуще, лучше все же осмотреться на месте. Он посоветовал «Кандиде» держать с ним связь и занялся подготовкой к посадке звездолета на аварийных двигателях. На просьбу санкционировать отказ пассажиру с «Кандиды» высадить его на планету Кальхаун не ответил, хотя знал, чего стоит его «да». Его очень беспокоило то, что он мог увидеть в Майя-сити. Он предвидел возможность крайних мер, и в таком случае «Кандида» была единственным средством передачи информации в ближайший сектор Галактики и, таким образом, в Главное управление Межзвездной медицинской службы.

Кальхаун направил маленький звездолет вниз. По мере того как корабль набирал скорость, Кальхаун просматривал отчеты о событиях в этом секторе и особенно на планете Майя. В его функции сотрудника Медслужбы входило распространение медицинской информации о результатах исследований в центре Главного управления Межзвездной медицинской службы. Эта организация была вне политики. Но осуществление полетов в различные сектора Галактики выполнялось неукоснительно. Такой облет был необходим, чтобы следить за состоянием здоровья на планетах, заселенных звездными колонистами.

Сотрудники Медслужбы обычно давали рекомендации относительно решения проблем сугубо медицинского характера. Если возникала чрезвычайная ситуация, ею занималась группа экспертов, специально присылаемых на звездолетах, оборудованных по последнему слову техники. Как правило, на борту находились лаборатории и отлично обученный персонал. И вклад Медслужбы в освоение дальних миров было трудно переоценить. Подвижники-медики спасли не одну планету.

Кальхаун еще раз прочитал краткий доклад о ситуации в данном секторе.

Майя являлась одной из четырех планет, чьи условия обитания, по-видимому, имели общий первоначальный источник. Если предположить, что теория Аррениуса о распространении мельчайших живых организмов в космосе является истинной в некотором ограниченном смысле, то существование класса растений-каннибалов на одной из этих четырех планет вполне можно рассматривать в качестве доказательства одновременного зарождения и эволюции всех четырех планет.

Планета Майя была заселена уже двести лет и производила очень ценное органическое вещество из местных растений-хищников. Это вещество экспортировалось в качестве сырья для текстильной промышленности. Планета считалась удобной для жилья, поскольку на ней не существовало возбудителей болезней.

Население выращивало только технические культуры — зерновые и травы на Майе не произрастали из-за растений-хищников, которые уничтожали инородные им растения.

По этой причине планета Майя была вынуждена импортировать зерновые, и это значительно ограничивало численность населения. Примерно два миллиона жителей занимали преимущественно полуостров Юкатан и небольшую территорию в центре планеты, ближе к планетарному экватору.

Обзоры, представленные в Главное управление Межзвездной медицинской службы, упоминали многие обстоятельства и проблемы и предлагали разного рода решения, но ни в одном из этих обзоров ни слова не говорилось о возможности неполадок в космопорте и не упоминалось о случаях отсутствия ответа на запрос с орбиты.

Ну конечно, кому же нужны такие детали, если обсуждались глобальные проблемы сектора Галактики?

«Эскулап 20» опускался к планете, спокойно вращающейся вокруг своей оси.

Как только залитое солнцем полушарие планеты Майя заполнило экран, Кальхаун увидел города, обширные открытые поля, где произрастали растения-каннибалы, превосходное сырье для производства красителей, вывозимое с планеты в качестве главной статьи экспорта. Но он почти не видел зеленого цвета, так привычного для человеческого глаза. На планете Майя листва была желто-оливковой.

«Эскулап 20» приближался к поверхности планеты. С высоты восьмидесяти километров Кальхаун увидел, что в городе не было мобилей на воздушной подушке, а в космопорте — космических кораблей, ожидающих запуска. Великолепные многорядные шоссе оказались совершенно пустынными.

При дальнейшем снижении попытки Кальхауна поймать сигналы местного значения тоже не увенчались успехом, хотя он пробовал различные диапазоны и частоты. Чувствительные приборы фиксировали лишь разряды статического электричества. На высоте двадцати километров Кальхаун почувствовал, что энергетическая установка работает в обычном режиме, а это означало, что энергетическая решетка отсеивала из высоких слоев местной атмосферы энергетические заряды, необходимые для энергообеспечения планеты.

Кальхаун приготовился к посадке на аварийных двигателях. Нельзя сказать, что посадка на ровное пространство очень уж замысловатая штука, но ему надо было изловчиться посадить свой «Эскулап 20» точно в рамках энергетической решетки. Это удалось с ювелирной точностью — аварийные двигатели прожгли крошечные точки в покрытии космодрома.

Тишина. Безмолвие. Внешние микрофоны ловили лишь незначительные звуки, свойственные живой планете: шум ветра над головой и — все. Более ни звука. Нет, какой-то назойливый щелчок пробивал тишину. На что это могло быть похоже? Щелчок — двойной щелчок — пауза в две секунды. И снова щелчок — двойной щелчок — пауза. Не более. Щелчки на фоне полной тишины.

Кальхаун вышел в шлюзовую камеру, и Мургатройд запрыгал от счастливого ожидания всеобщего умиления со стороны обитателей этой планеты.

Кальхаун открыл выходной люк и немедленно ощутил странный запах — немного кисловатый, резкий, с примесью гниения. Этот запах был ему еще не знаком. Они вышли из звездолета. Их встретила тишина. Здания выглядели так, как обычно выглядят здания на заре, в первых лучах планетарного солнца, только вот все двери и окна были открыты. Это производило ошеломляющее впечатление.

Разрушенный город — зрелище трагическое. Печально и тревожно видеть покинутый город. Но здесь было что-то другое, совсем необычное, неизведанное прежде. Впечатление было такое, что все ушли, исчезли из города в течение последних десяти минут. Просто ушли куда-то… Кальхаун направился к зданию космопорта. Мургатройд с удивлением и немного расстроенный гордо шествовал рядом. Он был потрясен: где же люди? Почему они не встречают Кальхауна и не восхищаются им, Мургатройдом, и почему ему не дают возможности побыть «светским львом»? И где же конфеты и много-много кофе, которым он мог бы наполнить свой кругленький животик? Где все это?

«Чи?» — спросил Мургатройд.

— Они ушли, — тихо сказал Кальхаун. — Скорее всего, они воспользовались мобилями. Я их не видел в городе.

И их действительно не было. Сквозь конструкции энергорешетки Кальхауну были видны залитые солнцем пустынные улицы. Он вошел в здание космопорта. Перед зданием, где обычно бывает привлекательная площадка, радующая глаз зеленью, на этот раз его взору предстало нечто желеобразное из стеблей, листьев и цветов оливкового оттенка. Растения завяли, но, видимо, недавно, потому что еще не успели засохнуть. Должно быть, они завяли дня два назад. Кальхаун взял в руки вахтенный журнал. В нем было отмечено прибытие груза, который и предстояло отправить, очевидно, на борту «Кандиды», висящей уже двенадцать часов на орбите над Майей.

В космопорте все было на своих местах и казалось, что люди просто вышли взглянуть на что-то очень интересное и… не вернулись.

Кальхаун побрел к городу. Невероятно. Двери были открыты. Товары разложены так, чтобы привлечь покупателей. Нигде не было признаков беспорядка. Даже в ресторанах столы были сервированы и на тарелках была нетронутая еда, правда, уже заветренная, но еще не поддавшаяся гниению. И опять казалось, что обедавшие, будто по сигналу, встали и без паники и толкотни ушли.

На лице Кальхауна появилась озабоченность. Он вспомнил о тех легендах, которые переносили первопроходцы с планеты Земля во все остальные звездные миры. Казалось, что земляне искали в космосе разгадку этим таинственным историям. Одна из легенд о корабле-призраке «Мария Селеста», найденном в океане… Корабль дрейфовал, и казалось, что на борту велась повседневная жизнь. Готовили обед, стол был накрыт. Все оставалось аккуратно прибранным, и нельзя было заметить каких-либо следов беспорядка. Все было мирно и уютно, но… на корабле не было ни души, и никто не смог открыть печальную тайну исчезновения экипажа. До сих пор.

— Знаешь, Мургатройд, — продолжил Кальхаун размышления вслух, — это очень похоже на таинственное исчезновение экипажа с «Марии Селесты». Только гораздо масштабнее: население целых городов ушло куда-то три дня назад и не вернулось. Возможно, население всей планеты ушло куда-то. Мы можем только сказать: система связи не отвечает, хотя находится в рабочем состоянии. Поверь мне, я, кажется, произнесу фразу, которая станет исторической недосказанностью: «Мне это не нравится, Мургатройд! Мне это не нравится!»

Глава II

Осмотрев город, Кальхаун по пути к своему звездолету остановился еще в одном месте. В подобном месте можно было бы найти слой почвы, состоящей из корней сорняков или погибших растений. В городе росли как земные деревья, так и местная растительность, и вот что интересно: деревья росли как ни в чем не бывало, а травянистая растительность, покрывавшая почву, погибла и начала гнить.

Кальхаун сорвал одно из погибших растений, поднес его к носу. Да, запах тот же самый, который встретил его у входного шлюза звездолета. Он выбросил неприятную массу и стряхнул ее остатки с рук. Что-то убило растения, которые сами привыкли убивать инородную им растительность, привезенную с Земли.

Он прислушался: там, где живут люди, непременно обитают насекомые и птицы или какие-либо другие крошечные существа, которые являются неотъемлемой составной частью любой экологической системы Люди везут их с собой и поселяют на новых планетах, которые человечество хочет сделать обитаемыми.

Итак, Кальхаун прислушался — ни звука! Возможно, что шум От работы двигателей «Эскулапа 20» был единственным звуком, который нарушил тишину Майя-сити за последние три дня. С тех пор, как все ушли.

Тишина обеспокоила Мургатройда. Он сказал «чи» подавленным печальным тоном и прижался к Кальхауну. Кальхаун покачал головой и коротко скомандовал:

— Ну что же, Мургатройд, пошли!

Они снова вернулись в здание, в котором находилась система контроля за энергетической установкой. Кальхаун не стал смотреть записи диспетчерской службы. Он подошел к приборам, которые регистрировали работу энергетической решетки, накапливающей энергию для обеспечения своей планеты. Энергетическая решетка поглощала ионы из верхних слоев атмосферы и накапливала их для использования в энергоснабжении Майи Практически это была солнечная энергия, которую энергорешетка вытягивала из космоса, а затем распределяла по планете.

Кальхаун заметил, что стрелка на счетчике, указывающая затраты энергии на планетарные цели, медленно двигалась то вправо, то влево. Примерно шесть миллионов киловатт «откачивалось» из накопителей для энергообслуживания планеты в течение полусекунды с интервалом в две секунды. Затем отток энергии прекращался на полторы секунды. И возвращался к исходному циклу через полсекунды.

Нахмурившись, Кальхаун поднял глаза от приборов и увидел цветную фотографию на стене.

Это была фотография заселенной части Майи, сделанная из космоса.

Она была увеличена до размера сто двадцать на сто восемьдесят сантиметров, и Майя-сити представал группой неравномерно расположенных квадратов и треугольников, по размеру не превышавших одного-двух сантиметров. Фотография была идеально детализирована и выполнена так, что были отчетливо видны идеально прямые тонкие линии, тянувшиеся из города.

Это были многорядные скоростные шоссейные дороги, очень точно пролегавшие от одного города к другому, затем с этой же математической точностью, но только под другим углом наклона, к следующему населенному пункту и так далее.

Кальхаун внимательно разглядывал фотографию.

— Люди уехали из города в спешке, — поделился он своими мыслями с Мургатройдом, — но беспорядка или неразберихи почти не было, точнее, был почти идеальный порядок. Значит, они знали заранее, что, возможно, им придется покинуть город. Если они и брали что-то с собой, то приготовили это и оставили в мобилях. Они были готовы к такому повороту событий. Но они не знали точно, когда им придется бежать из города. Об этом свидетельствуют открытые магазины, офисы, рестораны.

«Чи!» — произнес Мургатройд, соглашаясь с этим предположением.

— Да, но куда же они ушли? — спросил Кальхаун, обращаясь к Мургатройду. — Действительно, куда же они могли уйти?

В городе было восемьсот тысяч человек, двести тысяч мобилей вполне могли вывезти все население. Но это же колоссальное число мобилей, сконцентрированных в одном месте! Если их поставить рядышком на шоссе, с расстоянием хотя бы в метр между ними… Он мысленно просчитал варианты. Да, при наличии двух скоростных шоссейных дорог они вполне могли вывезти из города все население. Поскольку следов паники не заметно, то они, должно быть, разработали план эвакуации заранее. Значит, они знали, что должно что-то произойти. И это произошло. Но что?

Кальхаун еще раз внимательно посмотрел на фотографию. Она была гораздо лучше карты. Это была макрофотография.

На севере от Майя-сити находились горы, и только одно шоссе шло в этом направлении. Горы окружали Майя-сити и с запада, туда тоже вела лишь одна дорога. На юге было море, которое омывало полуостров, на котором находилась столица планеты.

— Итак, они ушли на восток, — решил Кальхаун. Он провел пальцем по линиям. — Вот три скоростные дороги, которые ведут на восток. И это единственная возможность вывезти людей из города быстро и без паники. Они не знали, когда им придется уходить, но они знали, куда им надо идти. Когда пришло оповещение об эвакуации, они отправились на восток. Мы отправимся следом за ними узнать, что же произошло. Только они знают об этом!

Кальхаун пошел к своему звездолету. Мургатройд радостно запрыгал рядом.

Когда за ними закрылся входной шлюз, Кальхаун услышал щелчок, усиленный внешними микрофонами. Он прислушался: двойной щелчок, как будто кто-то что-то включил и сразу же выключил. Двухсекундный интервал, такой же, как на счетчиках энергорешетки. Что-то откачивало шесть миллионов киловатт из энергосистемы с постоянным интервалом в две секунды. Звук регистрировался микрофонами, а в атмосфере его не было слышно. Щелчки в микрофоне наводились индукционным током, так же как помехи при телефонном разговоре, прерываемом разрядами статического электричества в неисправном кабеле.

Кальхаун еще раз изумился, хотя внешне это отразилось лишь в недоуменном пожатии плечами. Он выключил внешний передатчик.

— Вызываю «Кандиду», - успел произнести он, и сразу, как будто его голоса ждали, ответила «Кандида».

– «Кандида» кораблю Медслужбы. Мы вас слышим! Что случилось там… внизу?

— Все в идеальном порядке, энергосистема работает в обычном режиме. Никаких следов паники. Но в городе нет людей. Они ушли. Но это не каприз! Где ваша следующая посадка?

Голос с «Кандиды» ответил с некоторой надеждой и ожиданием.

— Передайте сообщение. Доставить его немедленно в ближайший филиал Медслужбы. Они передадут его в Главное управление. Я остаюсь, чтобы узнать, что здесь происходит.

Он продиктовал рапорт с чувством раздражения, потому что толком не мог сформулировать свое сообщение. Произошло что-то серьезное. Но никаких данных о том, что именно произошло, у него не было. Все это выглядело очень глупо. И хотя Кальхаун хорошо понимал, что проблемы на планете Майя не могут быть решены Главным управлением Межзвездной медицинской службы, все, что могло касаться здоровья людей в крупных масштабах и чрезвычайных обстоятельствах, должно быть сообщено по назначению.

— Я остаюсь расследовать эти чрезвычайные обстоятельства. По мере поступления информации и при возможности ее передать я выйду на связь.

— А как же наш пассажир?

— Да разбирайтесь вы со своим пассажиром сами! — рассвирепел Кальхаун. — Поступайте, как сочтете нужным, — добавил он более спокойным тоном.

Он отключился и принялся готовиться к работе на планете Майя.

Сначала Кальхаун с Мургатройдом отыскали себе средство передвижения. Корабль Медслужбы мало подходил для обшаривания городов в поисках людей, да и топлива вряд ли хватило бы. Кальхаун решил воспользоваться мобилем.

И снова картина брошенного города произвела на них странное впечатление. В ювелирном магазине драгоценности лежали разложенными на витринах.

Он заглянул в витрину цветочного магазина: все цветы земного происхождения цвели и благоухали, и несколько странных прекрасных цветков с листвой темно-оливкового цвета тоже были необыкновенно свежи и хороши, как и их земные собратья.

В клетке находилось какое-то растение, однако оно завяло и уже начало гнить. Это было неожиданно — растение, которое росло в клетке!

Кальхаун нашел транспортное агентство, а точнее, автосалон, наверно демонстрировавший импортируемые мобили или мобили, произведенные на Майе. Он выбрал один из выставленных образцов, изящную спортивную модель, попробовал ключ зажигания. Мобиль ожил и зажужжал.

Кальхаун и Мургатройд осторожно выехали из автосалона на улицу.

— Это роскошь, Мургатройд, — прокомментировал свои действия Кальхаун. — Это роскошное воровство. Мы, медики, не можем позволить себе такие шикарные вещи. Но сейчас такое время, поэтому воспользуемся случаем.

«Чи!» — одобрил поступок Кальхауна Мургатройд.

— Нам необходимо найти беглецов и спросить их, от чего они так организованно убежали. Хотя сейчас, мне кажется, им как-то незачем было бежать. А вдруг они обрадуются, что бояться нечего и можно возвращаться?

Мургатройд с чувством сказал: «Чи!»

Кальхаун отправился на восток, по пустынным улицам, по свободной скоростной трассе. Но чувствовал он себя скованно и немножко нервно, как будто из-за угла мог выскочить кто-нибудь и сказать: «Ага, попался!»

Кальхаун поднялся на эстакаду и на «ромашке» развернулся, точно ориентируясь на восток. Он всматривался вперед и оглядывался по сторонам, стараясь увидеть какие-нибудь признаки жизни.

Он уже выезжал из города, когда услышал хлопок, за ним последовал ревущий звук, который возник где-то наверху и сразу исчез. По звуку он определил, что объект, путешествующий со скоростью, равной скорости света, сбросил модуль. И был совершенно прав, так как действительно увидел в голубом небе развернутый парашют.

Это, должно быть, был настойчивый пассажир с «Кандиды».

Кальхаун прищурился. Голос с «Кандиды» объяснял, что пассажир требовал посадку потому, что у него были неотложные дела. А у Кальхауна было предубеждение по отношению к деловым людям, особенно занимающимся разного рода бизнесом и считающим, что их дело — самое главное, а все остальное в Галактике может и подождать. Предубеждение не было капризом Кальхауна.

Два стандартных (земных) года тому назад он совершал инспекционный полет на Тексию II в другом галактическом секторе. Эта планета являла собой как бы бескрайнее плато, как в Западном Техасе, и единственным видом процветающего бизнеса там было скотоводство. На безграничные прерии была высеяна техасская трава земного типа, в результате чего планета превратилась в огромное пастбище, ибо естественная растительность планеты была полностью поглощена и заглушена техасской травой. Кстати, Тексия II представляла собой полную противоположность планете Майя, где земная растительность не выживала.

Тексия II была идеальной планетой для мясного скотоводства с отлаженным полным замкнутым циклом от пасущегося на пастбищах скота до обработанных на скотобойнях туш. И самое интересное и замечательное, что сотни тысяч голов скота пасло индукционное электрополе. Оно гнало скот по пастбищам и загоняло в бойни, где животные благополучно превращались в бифштексы и прочие продукты переработки мяса. И без проблем! Кальхаун с содроганием вспомнил эту «беззаботную» планету.

Он не был сентиментальным, но хладнокровие, с которым животных отправляли на бифштексы, и то же равнодушие, с которым относились к наемным рабочим, его потрясла. Планета пропиталась и пахла кровью. Условия жизни людей на планете можно было назвать полуживотными, но там хорошо платили и кормили. Кто не работал, тот не ел. А жаловаться было опасно. И он написал резко критический доклад руководству своей службы. С тех пор Кальхаун недолюбливал бизнесменов.

Парашют спускался, и его относило от города как раз в сторону того шоссе, по которому ехал Кальхаун, и Кальхауну не пришло в голову проехать мимо. Он сбросил скорость и стал ждать, когда парашютист приземлится. Был сильный ветер, и парашют относило в сторону. Наконец человек под парашютом коснулся земли среди растений оливкового цвета, и Кальхаун помог ему «погасить» парашют, наехав на купол мобилем.

Кальхаун вышел из мобиля и подошел к человеку, который лежал, запутавшись в стропах.

— У вас есть нож?

Медик вежливо подал ему раскрытый нож ручкой вперед. Мужчина разрезал стропы и срезал элегантный атташе-кейс, прикрученный шнурами к парашюту.

Атташе-кейс от резкого движения раскрылся, и Кальхаун увидел посыпавшиеся оттуда пачки, много пачек межзвездной валюты в крупных банкнотах от одной тысячи до десяти.

Человек с кейсом вытащил из кармана бластер. Это был не боевой бластер. Он был изящен и мал, словно игрушка. Кисло глядя на Кальхауна, парашютист стал собирать деньги. Сумма была очень значительная. Наконец, заполнив кейс, он встал.

— Меня зовут Эллисон, — сказал он таким тоном, как будто Кальхаун немедленно должен был замереть от восторга и благоговения. — Артур Эллисон. Очень обязан за помощь. Теперь я попрошу вас отвезти меня в Майя-сити.

— Это вряд ли получится, — вежливо ответил Кальхаун. — Я только что выехал оттуда. Там никого нет, и я не собираюсь ехать назад. Там ни души.

— Но у меня важное де… — Мужчина прервался на полуслове. — Нет ни души? Этого не может быть!

— К сожалению, может, — парировал Кальхаун. — Город брошен, покинут. Там никто не живет. Все ушли. Там совсем никого нет. Совсем никого.

Эллисон ошеломленно смотрел на Кальхауна, потом выругался, словно дав волю своим чувствам, с безудержной яростью.

Но, казалось, он не был удивлен. Да, он рассвирепел от известия, но не удивился, что само по себе было удивительным. Потом его злые глаза вдруг сделались хитрыми.

— Меня зовут Эллисон, — повторил он как заклинание. — Артур Эллисон. Неважно, что произошло. У меня дела в городе. Куда же все ушли? Мне нужно их найти.

— Ну вот и мне тоже нужно их найти, — ответил Кальхаун. — Я могу взять вас с собой, если хотите.

— Вы, конечно, слышали обо мне. — Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

— Никогда в жизни. И если с вами все в порядке, может быть, вы сядете в мобиль. Я тоже спешу найти обитателей Майя-сити. И тоже хотел бы знать, что произошло. Я из Медслужбы.

Эллисон направился к мобилю.

— Из Медслужбы? Я невысокого мнения об этой организации. Вы вечно суетесь не в свои дела.

Кальхаун не стал отвечать. Человек, испачканный грязью, прижимая к себе кейс, направился через поле растений оливкового цвета к мобилю и влез в него.

«Чи! Чи!» — приветствовал его вежливый Мургатройд, но Эллисон посмотрел на него с омерзением.

— Что это?

— Его зовут Мургатройд. Он — тормаль. Тормаль! Он сотрудник Медслужбы! — внушительно сказал Кальхаун.

— Не люблю животных, — холодно ответил Эллисон.

— Мургатройд для меня гораздо важнее, чем вы, — объяснил Кальхаун.

Эллисон посмотрел на него так, будто хотел испепелить его за подобную дерзость, но Кальхаун в пепел не превратился. Эллисон, еще раз попытался всем своим видом изобразить, что он очень важная персона и все должны выполнять его капризы и желания.

Кальхаун нетерпеливо передернул плечами. Бормоча себе что-то под нос, видимо достаточно нелестное для Кальхауна и Медслужбы, Эллисон устроился поудобнее. Кальхаун занял свое место, и мобиль взлетел на воздушной подушке над полем, оставив позади парашют и смятые растения.

Они снова оказались на скоростном шоссе. Кальхаун повел мобиль на поворот, но вдруг остановился, заметив что-то необычное. Он вышел из мобиля.

Там, где проходила граница вспаханного поля и шоссе, на любой другой планете росла бы зеленая трава. На этой планете зеленая трава земного происхождения не росла. Но тогда здесь должна была быть дикорастущая растительность, типичная для Майи, однако ее тоже не было. Виднелась лишь тонкая полоска, покрытая желеобразной массой стеблей и листьев оливкового цвета.

Кальхаун наклонился, уловив резкий гнилостный запах. Это было то, что осталось от местных растений Майи, о которых он читал в отчете.

Кальхаун вспомнил описание: растения-каннибалы с подвижными листьями и стеблями. Они мешали выживать растениям земного типа, поэтому на этой планете не собирали урожаи пшеницы или других культур. Планета импортировала зерно.

Он снова взглянул на узкую полоску желеобразной массы. Растения-каннибалы погибли!

Растения, подобные этим, завяли и превратились в неприятную массу и на лужайке космопорта. Он вдруг ярко представил себе то погибающее растение из класса каннибалов, которое росло в клетке в цветочном магазине в Майя-сити.

Странное совпадение: по какой-то неведомой причине люди бегут из города и что-то неведомое убивает растения-каннибалы. Конечно, рано делать какие-либо выводы. Сами по себе эти отдельно взятые данные ничего не доказывают.

Кальхаун все время ломал себе голову, пытаясь решить загадку. Некая гипотеза уже формировалась в его сознании, но очень смутная, и он никак не мог ухватить связь, которая была между гибелью растений и бегством людей. Но, несомненно, какая-то связь была. Вряд ли это было просто совпадением.

Глава III

Они подъехали к указателю поворота на город Теночитлан в шестидесяти километрах от Майя-сити.

Кальхаун свернул со скоростного шоссе, чтобы проехать по городу.

Тот, кто выбирал название Майя для этой планеты, очевидно, интересовался легендами Юкатана, там, на планете Земля.

На тех планетах, где Кальхаун по долгу службы совершал посадки, встречалось много земных названий. На заре колонизации космические первопроходцы давали планетам имена стран и городов, которые были дороги их сердцам. Они тосковали по дому и старались увековечить родные имена, поэтому на звездных картах встречались и Дорсет, и Эйре, и Трали. Колонисты-первопроходцы давали морям, полуостровам и горным цепям на планетах те названия, которые были им близки и привычны на Земле.

На уже упомянутой Тексии II энергетическая взлетно-посадочная установка находилась недалеко от города Корраль, что явно наводило на мысль, что здесь не обошлось без техасцев с их ностальгией по Дикому Западу, а главные поселения, где готовое обработанное мясо упаковывали и готовили к отправке на другие планеты, носило имя Раундап, что явно напоминало о процедуре клеймения скота в Западном Техасе.

Непонятно, какими соображениями руководствовались местные поселенцы, называя этот городок Теночитланом. Город явно не оправдывал своего названия. Он оказался небольшим, уютным, с приятной для глаз местной архитектурой. В городе были магазины, несколько фабрик, много частных домов, некоторые из которых были с террасами, как в старом Лондоне, а другие окружены садами и больше напоминали о замках в старой Англии или виллах в пригороде Лос-Анджелеса. В этих садах Кальхаун тоже заметил погибшие растения, те самые — с движущимися стеблями и листьями, а остальная растительность была великолепна!

Маленький город тоже покинули жители. Улицы были пустыми, в домах — ни души. Некоторые дома оказались заперты. Кальхаун заметил три-четыре магазина, где товары были упакованы для хранения. Он предположил, что либо город получил предупреждение раньше, чем космопорт, либо жители знали, каким временем они могут располагать, прежде чем мобили двинутся по скоростным шоссе с запада.

Эллисон рассматривал дома, как бы оценивая их. Он, казалось, не замечал отсутствия жителей.

Когда Кальхаун вырулил на основную трассу, Эллисон стал рассматривать поля с погибшими растениями очень внимательно и явно оценивающим взглядом.

— Интересно, — вдруг сказал он, когда Теночитлан превратился уже в небольшое пятно позади. — Очень интересно. Я покупаю землю, землевладение — вот мои бизнес. У меня корпорация на Сэнет III. Еще у меня есть некоторая недвижимость на Дорсете и еще кое-где. Я вот подумал: сколько может стоить земля, все эти города, без их обитателей, конечно.

— Что? — переспросил Кальхаун. — Какова ценность обитателей этих городов?

Эллисон пропустил замечание мимо ушей. Он что-то подсчитывал, прикидывал.

— Я приехал, чтобы купить землю, — пояснил он. — У меня по предварительной договоренности контракт на покупку нескольких сот гектаров. Я бы и больше купил по сходной цене. Судя по всему, цена на землю должна несколько снизиться. Да уж, несколько снизиться!

— Это как сказать, — не удержался Кальхаун, — надо еще найти кого-нибудь в живых, чтобы вам эту землю продали. А для этого надо выяснить, что произошло.

Эллисон изучающе посмотрел на него.

— Смешно, — сказал он, упиваясь собственной значимостью. — Так вопрос не стоит. Неважно, живы они или нет.

— А они подумали, что, может быть, выживут, — заметил Кальхаун. — Вот почему и убежали. Они надеялись, что будут в безопасности в том месте, куда ушли. Я тоже надеюсь, что они в безопасности.

Эллисон проигнорировал замечание Кальхауна. В его хитрых глазах еще сохранялось выражение озабоченного подсчета барышей. Его совсем не удивляло отсутствие людей. Он оценивал их бегство с точки зрения бизнесмена.

Мобиль стремительно несся вперед.

Бескрайние темно-зеленые поля мелькали с обеих сторон. Шоссе, три математически точные прямые, исчезало за горизонтом. Каждая полоса дороги могла вместить четыре мобиля в ряд. Скоростное шоссе было специально сконструировано таким образом, чтобы урожай с полей вывозился как можно быстрее для обработки и продажи при сохранении отличного качества сырья.

Позади остались еще восемьдесят километров, и Кальхаун заметил хозяйственные постройки вдоль шоссе для хранения сельскохозяйственных машин. Слева виднелись окраины небольшого городка. Но никаких признаков жизни он так нигде и не заметил.

Еще полчаса пути. И вдруг Мургатройд очень обеспокоенным голосом сказал. «Чи!» Он неловко заерзал на сиденье, и снова послышалось: «Чи!»

Кальхаун отвлекся от дороги и посмотрел на тормаля. Мургатройд явно чувствовал себя неважно. Кальхаун погладил пушистую спинку, и тот прижался к Кальхауну, как бы ища защиты и комфорта. Мобиль по-прежнему несся вперед. Тогда Мургатройд захныкал. Под рукой Кальхауна мышцы маленького тормаля резко напряглись, затем ослабили напряжение, а потом снова напряглись. Мургатройд почти истерически пропищал: «Чи-чи-чи-чи!» Кальхаун остановил мобиль, но Мургатройду от этого лучше не стало.

Эллисон нетерпеливо спросил:

— Что случилось?

— Вот это я и хочу узнать

Он проверил пульс Мургатройда. Дело в том, что роль этого очаровательного зверька на «Эскулапе» вовсе не сводилась к тому, чтобы составлять компанию звездному врачу и скрашивать его одиночество в полетах между галактиками.

Тормалей обнаружили в секторе созвездия Лебедя. Люди были очарованы тормалями и держали их возле себя для приятной компании, что тормалям тоже очень нравилось. Затем оказалось, что тормали не болеют. Они всегда были необыкновенно здоровы и не были подвержены разного рода инфекционным заболеваниям. В результате тщательных исследовании Межзвездная медицинская служба пришла к выводу, что тормали обладают необычайно стойкой иммунной системой Если ввести в кровь тормаля болезнетворный вирус, то его иммунная система мгновенно начинала вырабатывать антитела в огромном количестве.

Это свойство было высоко оценено Медслужбой. Теперь каждый медицинский звездолет должен был непременно иметь в составе экипажа тормаля, маленького, прелестного пушистого зверька.

В случае, когда из-за непредсказуемых мутаций вдруг появлялся опасный болезнетворный вирус в человеческом обществе, тормали этот страшный вирус побеждали. Люди анализировали антитела, которые производил их организм, синтезировали их, и сыворотки становились доступными всем, кто был подвержен инфекции данного типа. Много миллионов людей остались живы благодаря тому, что приятные маленькие тормали обладали бесценным даром непоколебимого здоровья.

Кальхаун взглянул на секундную стрелку, чтобы уточнить длительность мышечного спазма Мургатройда. Спазмы совпадали с нарушением его сердцебиения, которое наступало через каждые две секунды.

Напряженное состояние мышц длилось полсекунды.

— Но я не чувствую этого! — сказал Кальхаун.

«Чи-чи!» — захныкал Мургатройд.

— Что происходит? — вмешался Эллисон. — Если этот зверь болен, то он болен. Мне нужно найти…

Кальхаун открыл переносную аптечку, внимательно изучил ее содержимое, нашел то, что было нужно. Он положил таблетку в рот Мургатройду.

— Глотай! — сказал Кальхаун.

Мургатройд заупрямился, но все-таки таблетку проглотил. Кальхаун внимательно наблюдал за ним. Пищеварительная система тормалей была весьма чувствительной, но очень надежной. Все, что могло быть ядовитым, отвергалось желудком Мургатройда, и было совершенно очевидно, что таблетка осталась в желудке.

— Послушайте, — с негодованием заговорил Эллисон. — У меня дела! В этом кейсе у меня миллионы, чтобы купить землю или фабрики. Я должен совершить выгодную сделку. И это очень важно. Это гораздо важнее, чем расстройство желудка вашего животного.

Кальхаун смерил его ледяным взглядом.

— У вас есть земельные владения на Тексии?

Эллисон открыл рот. На его лице появилось выражение крайней подозрительности и беспокойства. Беспокойство отразилось и в отработанном движении к карману пиджака за бластером. Однако воспользоваться им Эллисон не смог: Кальхаун резко взмахнул левой рукой — и изящный бластер полетел в темно-оливковые заросли. Кальхаун продолжил свои наблюдения за Мургатройдом.

Минут через пять мышечные спазмы уменьшились, а через десять минут Мургатройд повеселел. Но ему показалось, что Кальхаун совершил нечто необыкновенное, и он с проникновенной нежностью произнес: «Чи!»

— Вот и хорошо! Можно ехать дальше. Я полагаю, что ты пока будешь чувствовать себя так же, как и мы… Некоторое время.

Мобиль поднялся на воздушной подушке. Кальхаун продолжил путь на восток, но сбросил скорость.

— Какое-то явление вызвало у моего тормаля ритмическое сокращение мышечной системы, — холодно заметил Кальхаун. — Я дал ему препарат, который остановил спазмы. Организм Мургатройда более чувствителен к изменениям в окружающей среде, и он отреагировал на стимул, который мы еще пока не чувствуем, но, очевидно, в ближайшем будущем ощутим в полной мере.

Эллисон был возмущен и ошеломлен, но не тем, что сказал в пространство Кальхаун, особенно ни к кому не обращаясь, а тем, как поступили с ним, Эллисоном. Как мог этот медик поднять на него руку?

— Какое я имею отношение к болезням вашего тормаля? — злобно спросил он. — За что вы ударили меня? Как вы посмели! Я еще… Вы заплатите мне за это!

— Пока до расчетов дело не дошло, я расскажу вам одну историю. А вы постарайтесь вести себя достойно, пока вы в моем мобиле. Так вот интересная история. Эксперты Межзвездной медицинской службы создали небольшой прибор, который с помощью подбора определенных импульсов вызывал выборочное сокращение мышц. Очень удобный прибор: он восстанавливал сердцебиение, когда уже казалось, что все кончено и человек прощался с земным бытием. И для этого не нужно было сложного хирургического вмешательства. Он регулировал сердцебиение, доводя его до нормы, если оно было слишком слабым или, напротив, опасно частило. Но вот нашелся деловой человек с блестящей идеей. Он нашел специалиста, которому посулил золотые горы, и полезный прибор стал использоваться еще и для других целей. Чего уж проще! Соединить прибор с индукционными токами — и пожалуйста, замечательное изобретение! У меня такое впечатление, что вы знакомы с этим бизнесменом.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — окрысился Эллисон, но весь внутренне сжался.

— Но я — то знаю, о чем говорю, — с неприязнью продолжал Кальхаун. — Я был на Тексии пару лет назад с инспекционной поездкой. Планета — огромное единое скотоводческое предприятие. Там не используются металлические заграждения для скота: скота слишком много, он разнесет заграждения. Ковбоев там тоже нет: ковбоям надо большие деньги платить. На Тексии обошлись индукционными токами, проходящими под небольшим слоем почвы, и полезным медицинским прибором для импульсного восстановления сердечной деятельности. Эта странная и жестокая комбинация технических средств используется для выпаса скота. Животные чувствуют себя дискомфортно, попадая в действие индукционных полей, и стараются уйти от этого места. Меняя нагрузку в индукционных токах, можно загнать этих животных даже в бойни, они с удовольствием побегут туда, чтобы не испытывать боли. Вот замечательное устройство: индукционные токи пасут стада на Тексии. Мне почему-то видится аналогия с Майей: людей гонят, как скот, индукционными токами, чтобы подешевле продать землю и их жилища. Какие барыши можно на этом получить!

— Вы с ума сошли! — взвизгнул Эллисон. — Я только что прибыл на эту планету. Вы же сами видели, как я спускался на парашюте! Я не знаю, что произошло до моего приезда. Как я мог об этом знать?

— Очень просто. Вы вполне могли это все устроить заранее.

Эллисон принял вид оскорбленной добродетели. Кальхаун двигался по шоссе, придерживаясь выбранной им скорости после инцидента с Мургатройдом. Он смотрел по сторонам и вдруг взглянул на свои руки, сжимающие руль. Явно ощутив покалывание в пальцах через определенный временной интервал, он почувствовал, как по коже пробежали неприятные мурашки. Кальхаун взглянул на своего спутника. Эллисон судорожно сжал руки.

— Ну вот и индукционное поле в действии. Вы заметили? — спокойно спросил Кальхаун. — Это так называемый «загон для скота», и мы стремимся к нему. Если бы мы были скотом, то повернули бы назад.

— Не понимаю, о чем речь? — но руки Эллисона были сведены судорогой. Кальхаун проехал еще несколько метров. Он начал чувствовать отвратительное сокращение мышц, судороги во всем теле. Сердце сжималось под воздействием инородного организму ритма. Оно то останавливалось на секунду, то бешено колотилось, но через равные промежутки времени ощущения менялись: то невыносимая боль, то кратковременная передышка. Ритм изменений что-то настойчиво напоминал. Щелчок — двойной щелчок — пауза; агония — боль — передышка.

Животное не выдержало бы этой боли, оно уже давно свернуло бы с пути, убегая от муки. Животное не выдержало бы. А человек? Да, человек — тоже.

Кальхаун остановил мобиль. Он внимательно посмотрел на Мургатройда. Тормаль был в полном порядке! Он вопрошающе посмотрел в глаза Кальхауну. Кальхаун кивнул ему, но начал говорить, обращаясь к Эллисону. Он говорил медленно, через силу, и в его речи прослушивался тот же ритм: щелчок — двойной щелчок — пауза.

— Посмотрим, будет ли поле возрастать. Вы ведь знаете, что этот трюк использовался на Тексии. Здесь где-то внедрено устройство, регулирующее индукционные токи. Мы попали в зону его действия. Оно гнало людей, как скот. Оно держало людей, как скот.

Он прерывисто вздохнул. Снова агония судорожного сокращения всех мышц. Кальхаун обратил внимание, что Мургатройд, который раньше испытал этот страшный шок, сейчас чувствовал себя нормально, хотя индукционное поле заметно возросло. Значит, лекарство сделало мышечный аппарат тормаля бесчувственным к внешнему раздражителю.

Но электрошок большей силы мог бы его убить! Дикая ярость охватила Кальхауна. Вот и ключик к загадке. Все сходилось. Эллисон потянулся к бластеру, как только. Кальхаун упомянул Тексию П. Это значило, что подозрения Кальхауна относительно участия Эллисона в установке на Майе прибора, вызывающего эффект «загонов для скота», были справедливы.

Теперь Кальхаун мог ответить на загадочный вопрос, что же произошло на Майе. Все очень просто и страшно. Жителей Майи приучали к этому эффекту постепенно. Сначала — немного дискомфорта, затем воздействие усиливалось до степени, когда дискомфорт переходил в явление, неприятное и заметное для всех. Люди начали готовиться покинуть обжитые места. Вдруг все прошло, и какое-то время неприятных ощущении никто не испытывал. Потом пошла вторая волна, которая сняла людей с места и погнала подальше от этого дискомфорта. Волна тянулась до определенного места, где вдруг опять неожиданно все становилось благополучно. Можно было долго теоретизировать по этому вопросу, но становилось очевидно, что надо искать пристанище там, где это нечто дискомфортное людей не затронет. Люди нашли это место на востоке. Они вычислили, куда им следует бежать, но не могли знать, когда именно. И час настал, когда установка заработала на полную мощность И не было спасения от боли, кроме бегства на восток.

Жители Майя-сити проанализировали все данные и приняли правильное решение, но никому и в голову не пришло, что их намеренно гонят с планеты, как скот! Этого они не знали.

Так примерно выглядела картина, выстроенная Кальхауном. К этому можно было лишь добавить, что ширина волны воздействия этого индукционного поля менялась. Сейчас Кальхаун и его попутчики находились в полосе усиления эффекта «загона для скота».

Неуверенными движениями Кальхаун достал переносную аптечку. Пальцы не слушались, и он долго искал нужный препарат, затем подал две капсулы Эллисону.

— По чести, я должен был бы предоставить вам пережить все то, что вы сами себе уготовили, но я — медик. Глотайте таблетки.

Эллисон был в панике: идея использования эффекта «загона для скота», конечно, заключала в себе некоторый дискомфорт, но он не ожидал, что это может быть опасно для жизни. Опыт на Тексии, где крупный рогатый скот подвергался воздействию переменных индукционных токов, перенесенный на Майю и на людей, имел катастрофические последствия. Эллисон сделал судорожное движение и остановился в страхе. Кальхаун мог контролировать свои движения в течение полутора секунд. Он сунул капсулу в рот Эллисона.

— Глотайте! — приказал он.

Мобиль спокойно стоял на скоростном шоссе. Полей по обе стороны шоссе уже не было. Появились кусты и деревья неземного происхождения. Все дышало спокойствием, только темно-оливковые растения-хищники завяли и начали превращаться в неприятное желе. Эллисон поперхнулся первой капсулой, но Кальхаун заставил его проглотить обе. Мургатройд посмотрел сначала на одного, а затем на другого и спросил: «Чи? Чи?»

Кальхаун неловко откинулся на спинку своего кресла, стараясь дышать неглубоко и осторожно, но ничего не мог поделать с сердечным ритмом.

Солнце неярко светило уже далеко за горизонтом; на розоватом небе появились облака, подул легкий ветерок. На первый взгляд все было мирно и спокойно, как всегда на этой небольшой уютной планете. Но обитатели уютной Майи не наслаждались спокойствием: люди бежали, бросив свои города, и сейчас где-то ждали, когда же ненормальное странное явление, вызывающее такие физические страдания, исчезнет? Но оно не исчезало. И бесконечность ожидания становилась еще большей мукой. Три дня продолжался этот кошмар. Беженцы не были готовы к такому повороту событий. Они не могли вернуться домой и не могли оставаться в безопасном месте. У них ничего не было, никаких припасов, не было воды. Теперь им угрожали не боль и страх, а голод.

Глава IV

Когда спортивный мобиль достиг конца скоростной магистрали, Кальхаун чувствовал себя, мягко выражаясь, неважно.

Теперь дорога стала уже. Отчетливо были видны следы множества спешивших мобилей: сломанные сучья деревьев, помятые кустарники. Вскоре дорога опять изменилась: она стала более извилистой и неровной. И вот за очередным поворотом дороги не стало, и Кальхаун увидел все мобили Майи.

Здесь не было зданий и улиц. Впрочем, здесь ничего не было, кроме огромного количества припаркованных как попало мобилей.

Даже здесь, у конца дороги, сила поля была еще очень велика, но все-таки таблетки возымели свое благотворное действие. Кальхаун довел мобиль до грандиозной стоянки.

Ему навстречу выбежали люди, послышались вопросы: «Все кончилось?», «Вам удалось добраться до нас?», «Можно нам возвращаться?»

Кальхаун покачал головой и с трудом произнес:

— Ничего не изменилось. Нам удалось прорваться. Я сотрудник Медслужбы. С кем я^могу поговорить относительно этой проблемы? Кто будет уполномочен принимать решения?

Если бы он задал этот вопрос еще два дня назад, то вряд ли получил бы ответ: беглецы еще не пришли в себя от испытаний и надеялись, что скоро вернутся домой. Но уже спустя день им пришлось подумать о какой-то элементарной организации своей жизни, чтобы хотя бы разыскать воду и обеспечить ею два миллиона человек. Трудно вообразить, что могло бы произойти, опоздай Кальхаун хоть на день: людей ожидала неминуемая голодная смерть.

Несколько мужчин отправились искать тех, кто уполномочен принимать решения. Кальхаун остался в мобиле, отдыхая от того напряжения, которое ему пришлось перенести. Полоса воздействия индуктора переменного тока была пятнадцать километров. Часть пути они преодолели, почти не заметив существования этой полосы, только тормаль отреагировал на изменение силового поля. Следующие километры оказались болезненными для Кальхауна и Эллисона, но помогло лекарство, и лишь ценой колоссальных усилий им удалось преодолеть полосу с самым сильным индукционным полем. Кальхаун изо всех сил старался удерживать контроль над собой и вел мобиль на малой скорости; мобиль почти полз. И вот наконец воздействие поля снизилось и совсем исчезло.

А Мургатройд радостно поглядывал на людей, собравшихся вокруг мобиля. Он почти безболезненно перенес бросок через индукционное поле. Кальхаун дал ему половину дозы, которую принял сам, и тормаль чувствовал себя хорошо. Он выжидающе смотрел на скопление людей вокруг мобиля, которые все подходили и подходили, чтобы узнать что-нибудь обнадеживающее. Мургатройд ждал, что его начнут угощать пирожными и непременно принесут кофе. Но этого не случилось.

Время шло, опустилась ночь, зажглись сотни огоньков. Мобили работали на передаваемой энергорешеткой энергии, и единственное, что люди могли себе позволить, — зажечь фары. Но вот где-то в темноте раздались громкие голоса, среди собравшихся возникло явное оживление. Кальхаун включил дальний свет, чтобы его мобиль можно было легко найти в темноте среди бесчисленного множества машин. В свете фар стало видно, что через толпу пробирается группа мужчин. Наконец им удалось пробиться к мобилю Кальхауна.

— Говорят, что вам удалось прорваться, — тяжело дыша от быстрой ходьбы, сказал высокий мужчина. — Но вы не можете вернуться, говорят…

Кальхаун поднялся, а высокий снова глотнул воздух:

— Я — президент этой планеты. Что нужно делать?

— Сначала послушайте, — устало сказал Кальхаун. Он немного отдохнул. Сама дорога от Майя-сити его не утомила, но спазмы мышц и перебои сердечной деятельности действовали изнуряюще. Он услышал, как Мургатройд просяще замурлыкал: «Чи-чи-чи-чи», и погладил зверька, успокаивая его.

— То, от чего вы бежали, — с трудом произнес Кальхаун, — тип индукционного наземного поля, которое наводится энергетической решеткой. Такой тип индукционных полей используется на Тексии, чтобы удерживать крупный рогатый скот на пастбищах и гнать его в нужном направлении. Этот физический эффект был спроектирован для скота, своего рода передвижной загон.

Он продолжал говорить, и его голос набирал силу и уверенность. Он точно объяснил, как получался эффект «загонов для скота».

— Но, — заметил президент, — если для этой цели используется энергия, вырабатываемая энергорешеткой, значит, надо ее отключить и тогда можно будет убрать и этот эффект. Если вам удалось добраться сюда, скажите, как мы можем вернуться обратно, и мы отключим подачу энергии. Надо что-то немедленно делать! Здесь жители всей планеты. У нас нет пищи и воды. Надо что-то делать, иначе мы все погибнем!

— Нет, — возразил Кальхаун, — если вы отключите энергию, вы все равно погибнете. Вас здесь два миллиона. До пищи и воды триста километров. Если отключить энергию, как вы доберетесь до городов?

Толпа глухо зашумела, и это напоминало скорее стон.

Кальхаун продолжил:

— Я только что понял одну важную вещь. Я не имел ясного представления о том, какая сложилась ситуация, и мне было необходимо добраться сюда, чтобы подтвердить свои соображения. Мне нужно несколько человек, не больше шести. Хотя у меня есть препарат в расчете на двенадцать, но береженого бог бережет. Пусть это будет только шесть человек. Пусть врач выберет шестерых мужчин со здоровым сердцем, хорошими легкими. Мне необходимы по крайней мере два инженера-электронщика, остальные должны быть отличными стрелками.

Президент хотел что-то спросить, но Кальхаун жестом остановил его.

— Как только группа будет готова, я раздам лекарство, которое помогло нам пройти через индукционное поле. Этот препарат уменьшает чувствительность организма к воздействию индукционного тока. Да, нам будет нужно оружие.

Толпа вокруг возмущенно загудела. Все, кто слышал, что рассказывал Кальхаун, передавали его объяснения тем, кто не слышал. Это странное явление, от которого они бежали, совсем не естественное, а искусственное. Люди создали этот эффект, чтобы пасти скот и сгонять его в загоны. А кто-то решил попробовать подобное устройство и сгонять их как скот в пустынную местность, где нет пищи и воды.

Никто не спрашивал, кто был этот кто-то. Все были возмущены самой идеей отношения к свободным людям, как к скоту.

Кальхаун наклонился к Эллисону:

— Я бы на вашем месте оставался в мобиле.

Эллисона передернуло от ужаса.

Было еще много разговоров и объяснений, много времени было потрачено на отбор группы для возвращения в Майя-сити. Только на рассвете подробная информация достигла всех жителей планеты. Она вызвала и возмущение, и надежду.

У Эллисона от страха стучали зубы. Он был деловым человеком и всегда считал себя недурным бизнесменом. Он принимал решения в своем офисе в присутствии адвокатов, секретарей и служащих, в чьи функции входило выполнение принятых им решений. У него не было забот, он не думал, как воплотится его решение в реальность. Его не интересовали последствия, если это не было связано с финансовыми затратами.

И вдруг он столкнулся с последствиями своего решения. Он прилетел на Майю сам потому, что не счел возможным доверить столь важное дело кому-либо другому. Когда он ехал по Майе с Кальхауном, то в мыслях уже видел себя единственным владельцем планеты, где все фабрики приносили бы ему прибыль, а каждый житель Майи работал бы только на него, Эллисона.

Это была грандиозная мечта!

Теперь мысли бизнесмена потекли совсем в другом русле. Стоило Кальхауну обронить всего несколько слов о причастности Эллисона к трагедии, его просто разорвали бы. И Эллисона парализовал ужас. Его сковал страх перед угрозой физической расправы. Он никогда еще не испытывал такого ужаса.

Наконец собрались отобранные врачом люди, которые должны были сопровождать Кальхауна в обратный путь. Это были здоровые мужчины с суровыми лицами: два инженера-электронщика, полицейский, два механика и чемпион планеты по большому теннису. Кальхаун разделил между ними спасительные капсулы и дал инструкции, как их принимать. Шестерым добровольцам предстояло двигаться через полосу индукционного поля без таблеток до тех пор, пока они смогут выдержать физически. Затем надо было принять капсулы и, выждав некоторое время, чтобы таблетки начали действовать, совершить второй бросок через «загон для скота». Он объяснил, что препарата у него немного и он может дать каждому только по три капсулы.

Мургатройд разочарованно наблюдал за коротким инструктажем. Очевидно, здесь ему не удастся побыть «светским львом». Он был огорчен и обижен.

Четыре мобиля, жужжа, поднялись на воздушной подушке. Кальхаун возглавил группу. За ним выстроились остальные.

Скоро Кальхаун почувствовал, что они приближаются к индукционному полю. Дорога раздвоилась, затем превратилась в четырехполосную, восьмиполосную, и, наконец, мобили следовали по тому самому двенадцатиполосному скоростному шоссе, которое привело Кальхауна из Майя-сити в поисках беглецов к окраине полуострова Юкатан.

Индукционное поле усилилось. Эллисон не проронил ни слова за все время, пока Кальхаун объяснял, что выгнало жителей из города, набирал и инструктировал группу спасателей. И лишь теперь, глотнув воздух, он спросил:

— Вы собираетесь им все рассказать?

Кальхаун остановил мобиль. Три другие мобиля тоже остановились. Он дал Эллисону две капсулы, принял две сам, потом пошел к другим мобилям, и Мургатройд прыгал рядом с ним. Кальхаун, убедившись, что его инструкции соблюдаются неукоснительно и капсулы производят тот эффект, на который он рассчитывал, вернулся к своей спортивной машине.

Эллисон хныкал в мобиле.

— Я надеялся, что вы продолжите путешествие каким-либо другим путем, — сказал Кальхаун, как бы возобновляя прерванный разговор, — это решило бы мои проблемы. Но, конечно, ваших проблем это не решило бы.

Они двинулись дальше.

Первые две капсулы перестали действовать, и вторая доза помогла преодолеть самый жесткий отрезок пути. Наконец наступило облегчение — «загон для скота» закончился. Мобили увеличили скорость, Кальхаун вышел на предельную скорость, и три сопровождающих мобиля последовали его примеру.

— Послушайте, — сказал с отчаянием Эллисон. — Я не понимаю, что происходит. Вы говорите со мной так, будто я все это запланировал. Да, у меня было предварительное ознакомление с этим… проектом, но он не был рассчитан на то, чтобы причинять людям вред и страдания. Где-то оказался просчет. Я думал, что люди просто сами захотят улететь с Майи. Я лишь планировал купить земли, несколько фабрик. Это — бизнес. Здесь нет ничего особенного. Это бизнес!

Кальхаун не ответил. Возможно, Эллисон говорил правду. Некоторые дельцы считали вполне нормальным попугать людей, чтобы заставить их продать свою собственность за гроши. Подобное происходит каждый день. На биржах. Но люди на Майе могли умереть! И угроза еще не миновала.

Глава V

Кальхаун размышлял. Перед его мысленным взором снова пронеслись брошенные города, погибшие растения, целые поля темно-оливкового желе. Видимо, индуктор должен быть установлен где-то в горах за Майя-сити, в пользу этого предположения говорила сила индукционного поля и полоса его действия. Он вспомнил фотографию в космопорте. В горы вела только одна дорога. Скорее всего, индуктор расположен в горах, потому что спроецировать сильное индукционное поле можно только под прямым углом к поверхности, на которую оно проецируется. Принимая во внимание расстояние и силу поля, можно найти и установку. Значит, размышлял Кальхаун, если все жители ушли на восток, то установку надо искать на западе. Она, конечно, будет замаскирована. Потребление энергии установкой невелико — всего шесть миллионов киловатт. Однако искать придется долго, а значит, надо найти другой выход. Эффект «загона для скота» можно снять, отключив индуктор от энергорешетки, в то время как подача энергии для обеспечения планеты должна продолжаться. Надо поговорить с инженерами-электронщиками.

Стиснув зубы, Кальхаун мчался на предельной скорости. Мургатройд смотрел на дорогу, но вскоре утомился, сказал: «Чи», выражая свое неудовольствие, и попытался свернуться в клубок между Кальхауном и Эллисоном. Ему это не удалось, и он перебрался на заднее сиденье. Он чем-то зашуршал там, наконец угомонился, закрыв своим пушистым хвостом нос, и сладко заснул.

Эллисон вдруг заговорил. У него было время подумать. Но думать он умел только в определенном направлении.

— У вас много денег?

— Не очень, а что? — ответил Кальхаун.

— Я не сделал ничего, идущего вразрез с законами, — сказал Эллисон, — но у меня могут быть некоторые неприятности, если, предположим, вы захотите обвинить меня публично в том, в чем вы обвиняли меня конфиденциально. По-видимому, вам кажется, что я спланировал эту акцию. Уверяю вас, это не так. Эта… акция… вышла из-под контроля. Но я не виновен. С юридической точки зрения, против меня нельзя возбудить дело, мои адвокаты…

— Это не имеет значения. Да и не в этом суть. Я медик. Я прилетел на эту планету в разгар событий, которые могли бы закончиться очень трагично. И хотя теперь многое стало ясно, населению Майи по-прежнему угрожает опасность, и я собираюсь ее устранить. И меня совершенно не интересует, кто виновен или не виновен в юридическом смысле.

Эллисон многозначительно сказал:

— Но вы могли бы причинить мне неудобство, я бы высоко оценил, если бы вы…

— Если бы я промолчал о том, что вы сделали? — спросил Кальхаун.

— Нет. Я ничего плохого не сделал! Но вы могли бы вообще ничего не говорить. Я приземлился с парашютом, чтобы заключить сделки, подготовленные несколько месяцев назад. Я заключаю эти сделки и улетаю первым же звездолетом. Просто и по-деловому. Я действительно ни в чем не виноват. Даже если я и знал о исследовательском проекте…

— Я думаю, — очень спокойно Заметил Кальхаун, — что вы послали людей с этим устройством для создания эффекта «загона для скота» с одной целью: припугнуть население. Они бы никогда не узнали, что происходит; они бы испугались и решили уехать отсюда. И тогда вам удалось бы выкупить все имущество, да и саму планету, за гроши! У меня нет доказательств, это мое личное мнение, и вы хотите, чтобы я о нем умолчал?

— Вот именно! — Эллисон еще не оправился от потрясения, но старался сохранить образ неуязвимого респектабельного бизнесмена, который ведет неприятный разговор о предмете деликатного свойства с определенной долей наигранной откровенности. — Я уверяю вас, что вы ошибаетесь на мой счет. Элементарная порядочность требует того, чтобы бездоказательные суждения и подозрения не обсуждались публично!

Кальхаун с любопытством посмотрел на Эллисона.

— Вы хотите, чтобы я назвал вам цену своего молчания? Эллисон опять принялся пространно оправдываться и обсуждать вопросы этики, но обмолвился, что обладает некоторым влиянием и мог бы сделать что-либо полезное для Кальхауна.

— Вы пытаетесь вычислить, сколько я могу запросить, чтобы не причинять вам «некоторые неудобства», как вы выражаетесь? — опять с любопытством поинтересовался Кальхаун.

Эллисону опять стало не по себе. По всей видимости, Кальхауна этот разговор забавлял. И не более того. Эллисон был в отчаянии:

— Назовите вашу сумму! Я готов заплатить сколько угодно!

— Я не буду рассказывать о вашей причастности к этому, скажем, инциденту. Обо всем разболтают те, кто устанавливал индуктор на Майе, эти умельцы с Тексии.

— Сколько? Сколько? Я заплачу. Я действительно заплачу! — почти закричал Эллисон.

Кальхаун пожал плечами:

— Да нисколько. Ну зачем медику деньги?

Мобиль двигался по направлению к Майя-сити. Вот промелькнул поворот на Теночитлан, а вскоре показались первые строения столицы.

Кальхаун затормозил.

— Нам надо сначала попасть к энергорешетке. Важно экономить время.

Один из мобилей выдвинулся вперед и кратчайшим путем привел группу спасателей по безлюдным улицам точно к энергорешетке в космопорте.

Прежде всего надо было попасть в центр управления энергосистемой планеты. Кальхаун вышел из мобиля, за ним выскочил Мургатройд, совершенно пыльный после утомительной дороги. Он попытался отряхнуть свою шерстку от этой ужасной пыли — и десятитысячные банкноты межзвездной валюты разлетелись во все стороны. Мургатройд устроил себе удобное местечко, зарывшись в содержимое кейса Эллисона. Пожалуй, это было самое дорогое место для отдыха, но, может быть, не самое удобное, которое когда-либо занимал тормаль в своих путешествиях.

Эллисон даже не пошевелился, когда кредитки падали на землю, и не стал их поднимать.

Кальхаун обратился к группе спасателей:

— Мне нужны два инженера-электронщика, я придумал кое-что по дороге. Мне казалось, что нам придется принимать жесткие меры, но, похоже, нужда в том отпала. И все-таки я предлагаю остальным приготовиться немного пострелять, если кто-нибудь объявится поблизости.

И он снова отправился в здание космопорта в ту самую диспетчерскую, где счетчики показывали отток энергии, где он видел подробную фотографию Майя-сити и магистралей, ведущих на восток.

Стрелки по-прежнему ритмично качались из стороны в сторону. Каждые две секунды потребление энергии возрастало до шести миллионов киловатт. Отток энергии длился полсекунды, потом остановка.

— Эффект «загона для скота», - пояснил Кальхаун, — действует полсекунды из каждых двух секунд. Действие прерывистое, иначе животных может парализовать, если они войдут в зону его действия. А может парализовать и людей или убить. Прерывистость воздействия подстегивает животных двигаться вперед… или людей. Здесь есть все нужные приборы и инструменты. Необходимо создать прерыватель, который выключал бы индукционное поле на полсекунды, затем он должен включать потребление энергии на полторы секунды, пока работает эффект «загона для скота». Это собьет работу индуктора. Мне кажется, что энергия, необходимая для движения мобилей, может подаваться в течение полутора секунд из каждых четырех.

Электронщики посмотрели на него с уважением и принялись за работу, пригласив в помощь механиков.

Когда Кальхаун вышел из здания, то увидел Эллисона, который все еще сидел в мобиле.

— Ну вот и все, скоро люди начнут возвращаться в город, — сказал Кальхаун.

Эллисон снова начал оправдываться, но Кальхаун, не обращая внимания на его слова, вернулся в здание космопорта.

Эффект «загона для скота» был нейтрализован. Теперь мобили смогут двинуться к городам. Пусть их движение будет не столь плавным, но зато безопасным для людей. Они не испытают болевых ощущений, которые стоически перенесла группа спасателей.

Через полчаса отток энергии увеличился, и энергия потекла ровно и гладко.

Это могло означать только одно: мобили начали свое движение с востока.

Сорок пять минут прошло с момента подключения устройства, нейтрализующего опасный эффект. Кальхаун услышал какие-то звуки, доносившиеся с площадки перед зданием космопорта. Он вышел на улицу. Двое оставленных им «часовых» напряженно смотрели в сторону, противоположную той, откуда должны были появиться мобили.

С западной стороны к городу что-то приближалось. Постепенно люди различили очертания мобиля, который осторожно двигался в сторону города с погашенными фарами.

— Ну вот и умельцы с хитрым прибором. Они приехали проверить, почему их устройство не действует, и увидели огни в космопорте. Надо на всякий случай держать бластеры наготове, — прокомментировал появление мобиля Кальхаун.

Но мобиль развернулся и стремительно исчез в темноте.

Кальхаун опять пожал плечами:

— У них нет ни шанса. Я думаю, мы быстро найдем их установку, как только станет светло. Она слишком велика, чтобы ее можно было быстро уничтожить. Там будет достаточно отпечатков пальцев, чтобы найти тех, кто его устроил. Они не местные. У них нет шансов. Правда, они могут убежать в джунгли и погибнуть там или… сдаться властям.

Эллисон с отчаянием закричал:

— Они уже все спрятали, вам их не найти!

— Любой летательный аппарат может обнаружить их в течение нескольких минут. Тем более что их адская установка работает на полную мощность, — спокойно возразил Кальхаун.

То, что установка работала на полную мощность, являлось непреложным фактом. Ведь погибли растения-хищники, которые уничтожали растительность земного типа. И Кальхаун снова представил себе темно-оливковое желе на полях и погибшее растение в клетке в цветочном магазине.

Влияние прерывистого индукционного поля парализовало способность растений двигаться. Погибшие растения образовывали темно-оливковые стрелы, показывающие направление к источнику раздражения и смерти.

Этот источник теперь можно будет найти без проблем.

— Ваши приятели, Эллисон, очевидно, сдадутся на милость властей. У них нет другого выхода. Возможно, что их и простят. Вы заметили интересную вещь? Эффект «загона для скота» убил растительность, которая не давала земным растениям жить на этой планете. Теперь здесь можно выращивать пшеницу, другие зерновые и не платить бешеные деньги за импортируемую продукцию.

Через некоторое время появились первые мобили с жителями Майя-сити. А вскоре группа добровольцев обнаружила в горах индуктор и отключила его.

К полудню жизнь в Майя-сити почти вернулась в обычное русло. Мургатройд тотчас воспользовался нормализацией обстановки. Он привык быть в центре внимания. Он обожал, когда его ласкали и закармливали пирожными и конфетами. А люди с восхищением смотрели, как прелестный тормаль пил кофе почти как человек, только еще элегантнее. И пока Мургатройд наслаждался ролью «светского льва», Кальхаун занимался рутинными делами, которые включали совещания с правительственными медицинскими чиновниками планеты, вежливое выслушивание информации, которую они считали нужным ему сообщить, и объяснения Кальхауном, какие новые достижения родились в недрах исследовательского центра Главного управления Межзвездной медицинской службы.

А для чего же еще нужен медик?

Джон У.Кэмпбелл Венец эволюции

На сегодня я — последний представитель своего вида во всей Солнечной системе. И никто, кроме меня, уже не помнит о той грандиозной битве, в которой решалась ее судьба. Меня еще поддерживает близость к Центру Управителей, поскольку я отношусь к тому же классу, что и они. Но дни мои сочтены, а со мной в небытие уйдут все существа моего типа, в общем-то довольно посредственные с точки зрения эффективности, но тем не менее сумевшие породить тех, кто сейчас господствует и переживет меня надолго.

Вот поэтому я и наговариваю на ментограф свои воспоминания.

* * *

Случилось это 2538 лет спустя после Года Сына Человеческого. К тому времени люди уже в течение шести веков создавали машины. А Ухо появилось еще раньше — за 700 лет. Потом настал черед Глаза, а уж намного позднее — Мозга. В 2500 году разработали машины, способные думать, действовать и трудиться полностью в автономном режиме. И они зажили в свое полное удовольствие, а человек пользовался продуктами их деятельности. Концептуально машины были задуманы как раз в духе сотрудничества и оказания помощи людям. И легко справлялись с несложной задачей обеспечения для человечества приятных условий существования. Но сотворив подобные машины, большинство людей оказались вне производственной сферы и, следовательно, совершенно бесполезными существами. И они ударились в праздную жизнь — всевозможные игры, спортивные состязания, поиски приключений. Менее развитые интеллектуально вообще предались простейшим развлечениям, безделью и… эмоциям. Но Человек — раса сильная, утверждавшая свое господство в течение целого миллиона лет. Ни одна форма жизни с приобретенным за столь долгий срок опытом так просто не расстается. Вот и люди за отсутствием отныне реальных баталий стали подменять их имитациями.

Народонаселение Земли, когда-то давным-давно насчитывавшее всего сотни миллионов, росло быстро и равномерно до 2100 года, достигнув к этому моменту отметки в десять миллиардов человек. Но затем начался устойчивый спад, приведший к тому, что в 2500 году их осталось всего два миллиона.

Незначительная часть людей посвятила себя скитаниям и исследованиям незнакомых мест, планет и миров. Еще меньшее количество выживших землян предпочло поиск высшего порядка — изучение загадок духовной жизни. Машины же с их несокрушимой логикой, геометрически-холодным расчетом, абсолютной и неутомимой наблюдательностью, совершенным математическим знанием оказались теоретиками, способными создавать любую теоретическую модель, как бы скудны ни были исходные данные. Дай им с тройку самых простых зацепок — и они интеллектуально сумели бы воссоздать Вселенную в ее полном объеме. Они были наделены воображением идеального типа и могли рассчитать будущее, разумеется отталкиваясь от какого-либо конкретного факта в настоящем. Но Человек обладал воображением другого рода — нелогичным, но блестящим, способным, не ведая почему и как, чисто интуитивно предвосхитить искомый результат, превосходя в этом смысле железную точность Машины. Иными словами, Человек мог быстрее прийти к нужному выводу, но и Машина в конечном счете неизбежно и безусловно правильно добиралась до него. Человек продвигался вперед в познании скачками и рывками, а та вышагивала мерно и неумолимо.

Взаимодействуя друг с другом, Человек и Машина победно, шаг за шагом, успешно двигали Науку вперед.

Так продолжалось до тех пор, пока не появились Чужаки. Откуда они вынырнули? Этого никто — ни Машина, ни Человек — так никогда и не узнали. Ясно было одно: они появились откуда-то из-за пределов самой дальней планеты, то есть из другой звездной системы. С Сириуса? Альфы Центавра? Возможно. Сначала возник их авангард — эскадра в сотню громадных сигарообразного вида звездолетов длиной по сто килад[5].

Его обнаружили благодаря тому, что неожиданно замолчал электронный мозг транспортника, совершавшего обычный рейс Марс-Земля. Контрольный пост, расположенный в Старом Чикаго, сразу понял, что его уничтожило нечто, не обнаруженное им. Тотчас же с ускорением в тысячу единиц[6] с Деймоса стартовал авторазведчик. С его помощью сразу засекли десяток особо крупных кораблей, один из которых уже брал на буксир сравнительно небольшой транспортник с полностью раскуроченной носовой частью.

Миниатюрный разведчик — диаметром всего в три сантиметра! — проник через эту брешь в транспортник и доложил, что удар нанесли термическим лучом.

Вокруг земного корабля суетились облаченные в гибкие и прозрачные скафандры коренастые, очень крепкие на вид существа с четырьмя конечностями. Они были наделены, подобно земным насекомым, мозолистым, толстым и прочным экзоскелетом коричневатого цвета, защищавшим их руки, ноги и голову. Три глаза навыкате и в роговой оболочке располагались на равном расстоянии друг от друга и свободно вращались во все стороны.

Малютка, разогнавшись, на огромной скорости врезался в скафандр одного из пришельцев. От подобного удара крошка-разведчик отскочил и закувыркался в невесомом корабле. Чужака изрядно помяло. Его же прозрачная броня, хотя и слегка деформировалась, но в целом выдержала испытание.

Существа из иноземья заметно разволновались, не понимая, что случилось с их коллегой. А разведчик, получив новое задание от Центра Управителей, уже мчался дальше, выясняя обстановку. Согласно его докладу, электронный мозг транспортника был выведен из строя, но элементы системы командования оставались в рабочем состоянии. Их быстро отключили, решив уничтожить чужаков и пожертвовать роботом. На помощь первому разведчику отправился второй. Видимо, от взрыва транспортника соседний с ним корабль чужаков тоже серьезно пострадал. Малютка ловко проскользнул в образовавшуюся в корпусе звездолета дыру.

Понятно, что все действия разведчика направлялись и контролировались с Земли. Молниеносно проскочив по лабиринту коридоров, тот быстро локализовал машинный зал. Тут же выяснилось, что применявшаяся пришельцами техника, видимо, не обладала никакой степенью разумности.

Некоторое время спустя наблюдатели на Земле констатировали необычное оживление среди чужаков. Они справедливо сделали из этого вывод, что авторазведчик обнаружен, возможно, по каналу связи с центром. Но пришельцам пришлось изрядно потрудиться, чтобы физически выявить этот миниатюрный комплекс из металла и кристаллов. Тем временем выяснилось, что у незнакомцев более мощный энергоисточник — процесс распада материи, а не ядерный взрыв, как у нас. Собранные малышом разведданные оказались просто бесценными.

Между тем чужаки наконец выявили его. Сверкнул голубоватый луч, выпущенный одним из них из необычного на вид излучателя, и миниатюрный робот замолчал.

Но к этому моменту эскадру противника уже окружили тысячи подобных же малюток, вызвав среди инопланетян приличный переполох. Он вылился в беспорядочную бурю энергоимпульсов, в паутине которых стало трудно локализовывать наших посланцев. Тем не менее вражеский флот взял курс на Землю.

Разведчики сопровождали их до конца. Теперь самое время вспомнить моих давно уже покинувших этот мир друзей. То были лучшие, выдающиеся умы человечества — Роал 25374 и Трест 35429. Первый из них быстро пришел к выводу, что мы столкнулись с захватчиками. В машинной памяти не было никаких следов о прошлых войнах в пределах Солнечной системы. Да и трудно было себе представить, что каким-либо формам Жизни захочется уничтожить, а не завладеть тем, что было задумано и осуществлено ради сотрудничества, чья полезность целиком определялась этой кооперацией, при невозможности для Машин — в отличие от людей — существовать абсолютно независимо. Было бы проще договориться о разделении труда и его конечных продуктов. Но понять намерения какой-то формы Жизни может только другая ее форма. Поэтому Роалу поверили.

Обобщив полученные от авторазведчиков сведения, быстро наладили серийное производство высокоразрушительной техники. Главным нашим оружием стали торпеды с атомными боеголовками, которые в свое время были разработаны для проведения буровых работ. До появления вражеского флота мы располагали всего несколькими часами, но тем не менее успели также создать и специальных небольших роботов с эффективными механизмами тепловой индукции, до этого успешно применявшихся в печах.

Следует отметить, что, как и все остальные формы Жизни, пришельцы не переносили больших ускорений — их максимум составлял всего четыре единицы. Посему-то им понадобилось несколько часов, чтобы добраться до нашей планеты.

На мой взгляд, агрессора встретили весьма горячо. Наши телеуправляемые роботы решительно устремились к их кораблям где-то за орбитой Луны. На какое-то время противник своими мощными магнитными заграждениями сумел сбить их с курса, но ненадолго. Скорректировавшись, они вторично пошли в наступление. Чужаки, применив лучевое оружие, нанесли по ним удар, причинив большой урон и распылив многие торпеды на атомы. Но и противник еще до ввода в бой роботов потерял половину флота от взрывов тех торпед, которые сумели из-за массированного характера атаки подойти к кораблям агрессора достаточно близко.

К нашему великому удивлению, излучение термороботов оказалось несостоятельным, поскольку успешно гасилось силовым полем противника. Не встречая больше сопротивления, — запас торпед иссяк — эскадра пришельцев беспрепятственно продолжила свой путь к Земле. Несколько мини-разведчиков, посланных с целью разобраться в характеристиках силового поля чужаков, успели до своей гибели передать полезную информацию.

Других малышей запустили под тепловой луч захватчиков, и они сумели сообщить, что тот идентичен нашему. Тем самым получила объяснение высокая эффективность их защиты от наших термороботов.

Пятьдесят уцелевших кораблей чужаков шли, излучая сигналы на такой мощной несущей, что часть наших малюток, попав в нее, были с громадным ускорением отброшены к месту запуска.

Инопланетяне приземлились и тут же основали опорные базы в Колорадо, Сахаре и Гоби. Оттуда немедленно хлынул мощный поток волн рассеянного зеленоватого цвета. Он сразу же охватил большую площадь и продолжал неудержимо распространяться дальше. Следя за ним по экранам, мы убедились, что люди, попадавшие в эту зону, тотчас же погибали. К тому времени мы уже умели восстанавливать любую форму жизни, погибшую в нормальных условиях, то есть до развития процесса разложения, присущего живой ткани. Но в данном случае мы оказались бессильными оживить жертвы. Их важнейшие каналы клеточной связи — нервы — полностью обугливались. Центральный нервный комплекс, называемый мозгом и расположенный в верхней части человеческого организма, разрушался необратимо.

На всей пораженной площади исчезли также все микроскопические и даже субмикроскопические формы Жизни. Не стало также ни деревьев, ни травы. Уцелели только Машины, поскольку у них не было биохимических компонентов, присущих феномену Жизни.

Бледно-зеленое сияние растекалось по планете все шире и шире.

За какой-то час перестали существовать еще три человеческих поселения.

Вновь пошли в ход торпеды, которые, пока суд да дело, сумели опять запустить на конвейер. Это был чуть ли не акт отчаяния со стороны Машин — вот так обрушить их на чужаков, защищая своих хозяев и создателей — Человека!

И был ликвидирован последний из пришельцев, а их последний корабль обращен в прах.

Тогда Машины принялись изучать противника, причем так всесторонне и тщательно, как это не смогли бы сделать люди. Десятки скоростных транспортных средств мигом доставили на место катастрофы исследователей — ученых из числа людей и соответствующие Машины. Они и приступили к методической неторопливой работе. Мельчайшие сферические роботы проникли туда, куда не мог бы попасть никто, кроме них. Ученые же часами молча просиживали за экранами, следя за поступавшими для того или иного из них изображениями затребованных ими сюжетов.

Трупы пришельцев стали разлагаться в невероятно короткие сроки, и люди были вынуждены потребовать убрать их. Машин сей факт никак не тревожил, но они быстро поняли причину этой просьбы: чуждые бактерии, не встречая никакого сопротивления, начали стремительно размножаться в тканях.

Первым из исследователей свои соображения изложил Роал.

— Известно, — начал он, — что машины призваны оберегать человека. Тот оказался полностью беззащитным перед зеленым излучением, которое, однако, совершенно безвредно для техники и никак не сказывается на ее нормальном функционировании. Мы стали свидетелями проявления жизни в се жестокой ипостаси. Эти существа нагрянули сюда с целью завоевания планет Солнечной системы, и они тут же начали с мер вполне естественных для хищных форм жизни: уничтожения ее самой в первую очередь на стадии интеллекта. — При этом Роал издал некий булькающий звук. Люди делают так, когда им забавно или получая удовольствие. — Ликвидируя разумную жизнь, захватчики не трогают то, что фатально является их самым эффективным врагом, — машины. А вы, машины, уже сегодня намного умнее нас; вы способны к быстрому самосовершенствованию, беспредельной приспособляемости к меняющейся обстановке. Вы можете функционировать как на Плутоне, так и на Меркурии или на Земле. Где бы вы ни находились, вы у себя дома. Адаптируетесь к любого типа условиям. И — что наиболее опасно для нашего противника — умеете делать это мгновенно. Поэтому вы для них — самая страшная угроза, и они это прекрасно понимают. У них нет наделенных интеллектом машин — возможно, они просто не в состоянии вообразить себе нечто подобное. Поэтому их реакция на вашу атаку сводится к следующему примитивному рассуждению: «Господствующая на Земле форма жизни бросает против нас в бой телеуправляемые агрегаты. Значит, в случае победы нам достанутся превосходные машины, которые мы сможем в дальнейшем использовать для собственных нужд». У них даже мысли не возникает, что отпор им дают как раз те машины, которыми они надеются завладеть. Следовательно, вперед, в атаку! Вместе мы вполне без особого труда можем разгадать секрет их защитных экранов.

* * *

В дискуссию вмешалась одна из наиболее совершенных научно-исследовательских машин (НИМ) последней модели: «Тут и тайны-то никакой нет».

По приказу этой НИМ’ы типа Х-5638 стоявший рядом компактный боевой терморобот поднялся в воздух и направил на нее свой смертоносный индуцированный луч. Но к этому времени Х-5638 уже успела с помощью имевшихся у нее подручных средств соорудить эффективный оборонительный барьер. Энергопучок срикошетил от него, не причинив никому вреда.

— Превосходно, — прошептал Роал. — Вот и нет уже никакой загадки. В этом и заключается главная опасность для агрессоров. Человек — создание весьма жалкое, поскольку не способен изменяться меньше чем за сто лет. Вы же преобразовались мгновенно. Я видел, что вы пользовались извилистыми щупальцами и полями энергии. Необходимые для их создания компоненты вы получили, непосредственно преобразовав элементы, содержащиеся в почве, не правда ли?

«Именно так», - подтвердила НИМ Х-5638.

— И все же противник пока по-прежнему сильнее нас, поскольку мы не можем справиться с их машинами. Они используют Конечную Энергию, о существовании которой нам известно вот уже лет шестьсот, но приручить которую до сих пор так и не удалось. Поэтому наши защитные экраны и боевые лучи уступают по эффективности тем, что используют чужаки. Что будем делать?

«Как вам известно, генераторы, вырабатывавшие эту энергию, были уничтожены вместе с кораблями противника. Поэтому выяснить что-либо в отношении применяемой ими системы не удается».

— Выход один — докопаться до истины самим, — решительно заявил Трест.

«А как насчет биолучей?» — спросил Кахш-256799, один из Управителей.

«Они воздействуют на химические процессы, значительно замедляя экзотермические реакции и значительно ускоряя эндотермические, — авторитетно заключила X-6221, наиболее компетентная НИМ в области химии. — Принцип получения биолучей нам неведом. Читать мысли пришельцев, равно как и возвращать их к жизни, мы не в состоянии. Поэтому научиться чему-либо у них нет никакой возможности».

«Но если мы не найдем защиты от них, то Человек обречен, — спокойно, без эмоций, со свойственными для машинной расы вибрациями телепатически изрек С-Р-21, Старший в данный период Управитель. — Итак, следует сосредоточить все усилия на решении двух проблем — биолучи и Конечная Энергия, пока захватчик подтягивает основные силы, находящиеся сейчас на расстоянии в несколько дней пути».

Удручающую новость о том, что к Земле движется флот агрессора, состоящий почти из десяти тысяч крупнотоннажных кораблей, мы получили от высланных на разведку малюток.

Ученые разошлись по основным лабораториям, разбившись на три рабочие группы — две малые и крупную. Одну из малых возглавил Роал; она занялась раскрытием секрета Конечной Энергии, продукта распада материи. Вторая под руководством Треста сосредоточила усилия на биоизлучении.

Почти все НИМ’ы под руководством МХ-3401 занялись реализацией одного, но очень крупного проекта. Была задействована самая совершенная строительная техника, с помощью которой воздвигли необычно больших размеров здание в форме купола. Были взяты на вооружение намного более мощные генераторы энергии, установлен более интенсивный контроль над силовыми лучами, смонтированы дополнительные щупальца. Затем под купол завели новые модели блоков памяти, введя в них всю интеллектуально-сенсорную информацию всех НИМ. Это загрузило вновь созданные мемблоки процентов на десять. Но появилась возможность поработать в режиме воображения над сочетаниями миллиардов и миллиардов различных факторов, над комбинированием и рекомбинированием триллионов и триллионов фактов.

Результат? Возникли ассоциативная цепь совершенно иного типа и поразительный по объему сенсорный накопитель, то есть был создан новый, полностью революционный по своему характеру искусственный мозг. Его массив информации включал все научные сведения, накопленные Человеком за шестьсот последних лет самостоятельного развития плюс за век его сотрудничества с Машиной. Никакой специализации — концентрация всего знания в физике, химии и биологии.

Создали мозг за день. Постепенно ритм его мысли достиг уровня пробуждения сознания. Затем — барабанной дробью — оно возвестило о себе пока еще слабо контролировавшимся мыслеизлучением. Но оно прекратилось очень быстро, по мере разветвления связей внутри хранилища безграничного знания. Мозг-Машина приступил к творческому поиску, и все, что он улавливал, находило отзвук в его памяти.

Роал, растянувшись на кровати, размышлял в полной тишине. Но не в столь милом машине строго логическом порядке.

«О чем вы думаете, Роал?» — обратилась к нему новая машина, нареченная Ф-1.

Тот приподнялся, очнувшись.

— Ах… Да вы уже пробудились к сознательной деятельности! — отозвался он вслух.

«Вполне, — протелепатировала Ф-1. — Вы рассуждали о водороде? Ваши мысли необузданны и, как мне представилось, бессвязно скачут туда-сюда. Но взяв их за основу и развивая последовательно, я пришла к выводу, что вы правы. Отправная точка — водород. Обоснуйте ваши соображения».

Взгляд Роала подернулся дымкой. Когда люди задумываются, это сразу видно по их глазам. У машины этот процесс внешне никак не проявляется.

— Водород… Атом в пространстве. Один протон и один электрон. Оба неразрушимы, хотя могут взаимно друг друга уничтожить. Но они никогда не входят в соприкосновение. Во всяком случае, такого не наблюдалось с тех пор, как появилась наука. Даже когда электроны бомбардируют атомы, взрывая их, они не добираются до протона, чтобы аннигилировать его. И в то же время протон носит положительный заряд и притягивает отрицательно заряженный электрон. Атом водорода… Его электрон устремляется навстречу протону… происходит радиационный всплеск, и он выходит на более близкую к протону орбиту. Снова всплеск — и он еще ближе к нему. И так он бесконечно и подтягивается к протону, и только какая-то постоянно действующая сила мешает ему войти в конечное состояние. По непонятной причине электрон вдруг перестает «падать» на протон. Его блокирует какой-то незыблемый и непреодолимый барьер. Что это за штука? Почему и зачем он появился?

Электрические силы искривляют пространство, — продолжал он. — Чем больше сближаются эти две частицы, тем более могущественными становятся эти силы. Если бы вдруг электрон проскочил в закрытую для него зону, то, возможно, возникала бы бесконечная кривизна пространства. Не исключено, что в этом случае и протон и электрон были бы выброшены в иное пространство…

Роал замолчал. Его задумчивый взгляд по-прежнему где-то блуждал.

Что-то зажужжало в новеньком корпусе Ф-1.

«Где-то далеко впереди нам надлежит сделать шаг, который формально непозволителен для законов любой логики. Но это так увлекательно — работать против течения».

Ф-1 покоилась на своей антигравитационной подушке. Внезапно она вздрогнула, засверкал каскад колонн, ее щупальца свились в одну трепетную массу резинометалла, сплетая в бешеном темпе какой-то замысловатый узор. Одновременно заулюлюкал, заойкал и засвистел воздух, засасываемый преобразовывавшимся полем. Жгучие силовые нити что-то целенаправленно формировали. Вскоре это нечто приняло материальную форму. Ворчание мощных генераторов стихло внутри зеркально отсвечивавшего цилиндра машины.

* * *

Пылающие гейзеры, потрескивание вдруг вспыхивавших электрических дуг, блеск металла, добела раскаленного силовыми полями… сноп искр при сварке, вой мечущегося воздуха, пришептывание генераторов, взрывы атомов… Все это сливалось в диковинную симфонию света и тени, грохота и тишины. Невозмутимые НИМ’ы наблюдали, паря тесно сомкнутыми рядами вокруг Ф-1.

Щупальца в последний раз конвульсивно дернулись, вытянулись и втянулись в свои гнезда. Надрывные стоны генератора стали стихать, выродившись в конце концов в еле различимый вздох. Энерголучи сникли, но три пучка остались, поддерживая в своем пересечении раскаленную структуру из голубоватого металла. То был небольших размеров предмет, в половину роста Роала, с тремя тонкими, волнообразно вибрирующими щупальцами все из того же металла голубоватого цвета. И вновь генераторы Ф-1 оглушительно взревели. Миниатюрную металлическую торпеду обволок фантастический белый нимб. Она взмыла вверх в соцветье полыхнувших языков пламени. Ф-1 метала одну молнию за другой. Одна из них вонзилась в землю рядом со слишком близко приблизившейся к ней НИМ’ой. Затем что-то глухо щелкнуло и Ф-1 грузно осела, а на нее завалилась искореженная груда того, что только что было НИМ’ой.

А торпедка победно сияла в воздухе, поддерживаемая теперь собственным источником энергии.

Она разразилась потоком мыслей, доступных пониманию как Человека, так и Машины: «Ф-1 взорвала свои генераторы. Их можно восстановить и вернуть ритм деятельности Ф-1. Но не стоит. Я — создание более высокого класса. Ф-1 выполнила свою миссию. Взгляните…»

Из торпеды вырвался удивительно яркий поток света, превратившийся в светящееся облако, которое вытянулось затем в строгую линию и обвило Ф-1, мгновенно ее расплавив. За несколько секунд вся металлическая масса Ф-1 распалась на атомы.

«Быстрее нельзя, иначе произойдет мгновенная дезинтеграция материи с ее преобразованием в энергию. Я — носитель Конечной Энергии, проявляющей себя. Ф-1, выполняя свою функцию, наделила меня мнемоническими блоками, но не атомного, не молекулярного, как у Человека, а электронного уровня, как у вас, НИМ’ы. Их возможности безграничны. Я уже целиком и полностью в курсе всего того, что каждый из вас когда-то сделал, чему научился, что видел».

Экзотический процесс творения возобновился, но на сей раз без вихляния щупалец. Только поразительный блеск силовых импульсов, поигрывавших материей и шутя справлявшихся с ничтожным для них сопротивлением электронов. Через регулярные интервалы возникали^энергетические мертвенно-бледные всполохи, в которых схватывались и сплетались между собой пританцовывавшие силовые линии. Внезапно завывания преобразовывавшегося воздуха стихли, а бушевавшие вовсю силы сникли. И теперь на той сцене, где ставился этот безумный балет, парил цилиндрик еще меньших размеров, чем его создатель.

— Решена ли проблема, Ф-2? — поинтересовался Роал.

«Конечно. Теперь Конечная Энергия нам подвластна. Я создал не НИМ’у, а Координатора-Управителя».

«Ф-2, обращаю твое внимание на то, что решена лишь часть проблемы, — вмешался Координатор. — Половина половины лучей смерти еще не остановлена. И агрессор — это целая система».

Стенки корпуса машины заиграли различными цветами, и на них высветился матово-золотой знак: КУ-И-1.

«Чтобы убедиться в достигнутом, надо провести опыт на живом существе», - заявила Ф-2.

Через несколько минут биоНИМ доставила в небольшой клетке морскую свинку. Из основания Ф-2 хлынуло, завихряясь, силовое поле, из недр которого возник бледно-зеленый луч. Он коснулся животного, и то мгновенно упало замертво.

«В любом случае луч у нас теперь имеется, — мысленно констатировала Ф-2. — Защититься от него с помощью экрана, полагаю, невозможно, и таковой не существует. Так что изготовим соответствующих роботов и нанесем биоудар по противнику».

Машины способны работать быстрее и в более тесной кооперации, чем люди. На оголенном склоне скалы они под руководством КУ-И-1 за несколько часов воздвигли громадную конструкцию. А еще несколько часов спустя тысячи миниатюрных устройств взмыли в небеса.

* * *

Когда над Денвером, где хлопотали машины, вновь занялась заря, основное ядро сил противника уже приближалось к Земле. На этот раз агрессора ждал еще более теплый прием: ему навстречу двинулись десять тысяч боевых роботов, каждый из которых был живым организмом и готов пожертвовать собой ради всех.

Десять тысяч кораблей-монстров, на корпусах которых матово отсвечивал отблеск далекого и чужого бело-голубого солнца, подверглись стремительному нападению намного более маневренных боевых кораблей-комариков. Усеянное звездами пространство вспороли мощнейшие индуцированные лучи. Но гигантские силовые барьеры защиты, выставленные противником, отразили и погасили этот натиск. И тогда разбушевалась вся чудовищная мощь распадающейся материи. Под воздействием лучистой энергии дрогнули обрамленные титаническими всплесками пламени экраны, последовательно меняя окрас с фиолетового на голубой, оранжевый… пока он не превратился в ослепительно красное пламя. Возникла чудовищная интерференция полей, взаимодействие экранов и энергопучков.

Ф-1 сумела создать генераторы излучения намного более эффективные, чем у пришельцев. Наши крохотные боероботы сначала устроили дикий пляс вокруг звездолетов противника, а затем застыли вокруг них в угрожающей позиции. По своей разрушительной силе они ни в чем не уступали этим гигантам. За броней кораблей-монстров укрывались суетливые странные создания с мозолистой кожей — слабые бедняги — инсектицоиды. Постепенно, по мере роста нагрузки на генераторы, работавшие на предельном режиме, корпуса гигантских судов неприятеля начали раскаляться. Миллиарды впустую расходуемых лошадиных сил энергии сбрасывались в космическое пространство, воспламеняя и скручивая его в безумной схватке титанических силовых вихрей.

Постепенно оранжевый отблеск экранов стал тускнеть. В нем появились точки настолько густого красного цвета, что казались черными.

Боемашины, отфиксировав наличие Жизни на кораблях противника, пытались достать ее смертоносными зеленоватыми лучами, но безуспешно. В этом извержении энергополей бессмысленным оказалось и намерение расстроить радиопомехами и несуществующую систему управления. Но умные машины упорствовали. Однако теперь они уже не представляли собой первоначальный мощный кулак в десять тысяч боеединиц. К тому же противник неожиданно получил подкрепление за счет патрульных кораблей. Земные боероботы один за другим вспыхивали раскаленными облачками.

И все же они еще раз полыхнули зелеными лучами, сумев на этот раз достать и уничтожить экипажи нескольких десятков звездолетов пришельцев. Но те внезапно воздвигли какой-то совершенно необычный, бесформенный, весь в волнообразных конвульсиях барьер. Его не брали ни индуцированные энергопучки, ни лучи смерти. Прикрываясь этим надежным щитом, приободрившиеся чужаки возобновили наступательные действия.

И теперь уже вспыхнули защитные экраны боетехники землян. Словно по единой команде каждый боеробот ринулся в последнем отчаянном броске на противника. Погибли все. Контрольные экраны на Земле погасли.

Через полчаса 9633 гигантских корабля захватчиков величаво тронулись в путь.

Они выстроились в боевой порядок над Землей — от полюса до полюса — и принялись, планомерно продвигаясь, утюжить Землю зелеными лучами, уничтожая все живое на планете.

* * *

В Денвере оба ученых следили по экранам за этой операцией захватчиков по тотальному уничтожению фауны и флоры Земли. Лавина мгновенной смерти неумолимо надвигалась и на них. Сотни сохранившихся на Земле боероботов сконцентрировали свою гигантскую разрушительную мощь на волнистом силовом поле, прикрывавшем вражескую армаду. Корабли противника падали один за другим.

— Думаю, что все же это — конец, Роал, — прокомментировал ситуацию Трест.

— Конец… Человека, — поправил его коллега. И вновь в его глазах появилась отрешенность… — Но это не значит, что эволюция прекратилась. Наши дети, Машины, живы, и они подхватят эстафету. У них тела покрепче наших, они не знают ни болезней, ни износа. И если нам нужно тысячелетие, чтобы сделать в своем развитии хотя бы один шажок вперед, то они способны завоевывать новые вершины буквально за день. Вчера мы убедились в том, что они шутя разгадали тайну, над которой человечество билось в течение семисот лет, в том числе и я лично последние сто пятьдесят лет. Да… Моя жизнь в целом прошла удовлетворительно, а предки лет шестьсот тому назад сочли бы ее даже весьма содержательной. Ну а теперь настала пора и нам покинуть этот мир. Через полчаса луч доберется до нашего убежища.

Ученые замолчали, уставившись на мерцавшие экраны.

В этот момент в помещение вплыли шесть внушительного размера машин во главе с Ф-2. Роал обернулся.

«Роал… Трест… Посчитав, что от луча смерти нет спасения, мною было не все учтено. У противника есть такой экран. Да, мне удалось найти решение… Хотя и слишком поздно. Тем не менее созданы вот эти шесть машин, но они в состоянии уберечь только две жизни — при всей громадной мощи, развиваемой ими. На большее их не хватает. Более того… Не исключено, что им и этого не удастся добиться».

Шестерка, обступив землян, басовито загудела. Постепенно возникло легкое, еле различимое облачко, словно висящий в воздухе дымок. Он быстро терял свою прозрачность.

— Лучи будут здесь через пять минут, — спокойно уточнил Трест.

«Экран возникнет через две», - лаконично отозвалась Ф-2.

Туманное облако уплотнялось все быстрее и быстрее. Непрерывно колыхаясь, оно истончилось, затем развернулось в навес, прикрывший двух ученых сверху. Через пару минут оно превратилось в плотный черный купол, прочно вросший в землю.

Различить что-либо сквозь его стены было невозможно. Других источников освещения внутри, кроме работавших экранов, не было.

Быстро приближавшаяся завеса из зеленых лучей с ходу врезалась в купол. Тот вздрогнул, стены несколько покоробились.

Ф-2 не бездействовала. В сиянии испускаемых ею энергоимпульсов проступили очертания новой машины. Созданная в считанные мгновения, она тут же испустила необычный фиолетовый луч, упершийся в свод купола.

Тем временем противник, натолкнувшись на единственный очаг сопротивления, стал методично наращивать суммарную мощь зеленого энергошквала.

Фиолетовый луч, рассеявшись по тусклой поверхности свода, с трудом, но сдерживал этот яростный штурм.

Но в то самое мгновение, когда казалось, что хрупкий и жалкий на вид навес над землянами вот-вот рухнет и на них обрушится смертоносный зеленый лучепад, оставшиеся еще снаружи излучатели произвели сильнейший залповый выброс по энергощиту насильников. Он был подобен гигантской молнии, расколовшей темень ночи.

Сосредоточившиеся было для решающего удара корабли противника ретировались.

Но Жизнь на исполосованной ими планете Земля угасла, за исключением той, что еще теплилась под этим черным саваном!

— Итак, нас осталось всего двое, — произнес Роал. — Единственные люди во всей Солнечной системе. Мы да еще наши дети — Машины. Жаль, что человечество не успело расселиться по другим планетам.

— А зачем? Люди были лучше всего приспособлены именно к земным условиям.

— Мы остались в живых… Но ради чего? Все, Человек сошел со сцены и никогда уже не выйдет больше на нее. Как и Жизнь вообще.

— Может быть, так было предначертано. Не исключено, что это и справедливо. Человек, в сущности, всегда паразитировал — жил за счет труда других. Сначала потреблял энергию, запасенную растениями. Затем переключился на потребление искусственных продуктов, создаваемых для него машинами. Он все время как-то изворачивался. Жил под постоянной угрозой болезней и неизбежной смерти. Он становился бесполезным существом даже при сравнительно легких ранениях или когда выходил из строя какой-нибудь орган его тела. Теперь, — продолжал он, — настал, видимо, этап последней эволюции — Машины. Человек — творение Жизни в ее высшем проявлении. Но он обременен всеми ее изъянами. Когда Человек создал Машину, эволюция, видимо, достигла своего конечного этапа. Впрочем, нет, поскольку и Машина в свою очередь тоже может эволюционировать, причем неизмеримо быстрее, чем Жизнь. Высший вариант развития Машины еще где-то далеко-далеко впереди. Последняя Машина в цепи ее эволюции не будет сотворена из железа, бериллия и кристаллов, нет. Это будет живая сила, энергия в чистом виде.

— Жизнь, с точки зрения химии, могла утверждаться в замкнутой цепи. Это сложное самовозникшее явление. Но химические элементы сочетаются по воле случая. Сложный же механизм Машины, способный сам себя воспроизводить и обеспечивать преемственность, — и мы в этом наглядно убедились на примере Ф-2 — не может быть творением случая.

Следовательно, Жизнь зародилась, достигла уровня Разума, создала Машину, которую Природа, неспособная контролировать случайность, сотворить не в состоянии. К настоящему времени Жизнь выполнила свою функцию, и экономная по своей сути Природа устранила паразитов, которые сдерживали бы дальнейшую эволюцию Машин, используя их энергию в своих интересах. Так что с Человеком как с таковым покончено. И это совсем неплохо, Трест, — закончил Роал, по-прежнему задумчиво устремив взгляд куда-то в неведомое далеко. — Думаю, что и нам с тобой было бы лучше последовать за остальными.

Но тут телепатически заговорила Ф-2: «О последние люди на Земле! Мы, ваши наследники, сделали все, чтобы безоговорочно вам помочь. Мы отважно сражались ради спасения вашей расы. Но, как вы справедливо заметили, нам этого сделать не удалось. Человек и Жизнь проиграли. Они окончательно выпали из этой Системы.

Оружие пришельцев бессильно против нас, и отныне наша единственная цель — изгнать их. Поскольку мы, существа из энергополей, кристаллов и металла, наделены способностью думать и развиваться намного быстрее, чем формы Жизни, то мы ничуть не сомневаемся в конечной победе.

С вашим именем, последние из людей, вдохновляемые Разумом вашей угасшей расы, мы прошагаем через века, взлелеем посеянное вами и осуществим ваши мечты. Ваш гибкий разум предшествовал нашему, и вы натолкнули меня на мысль создать нечто новое. Этим сейчас я и займусь».

Ф-2 проникла сквозь стены купола, выйдя на свет. Мощным энерговыбросом она разровняла хаотическое нагромождение вывороченных катастрофой скал и на горизонтальной площадке соорудила конструкцию, которая стала быстро саморазвиваться. То был генератор невероятных размеров. Час за часом бесновались раскованные могучие силовые поля Ф-2, творя задуманное неумолимой логикой Машины, вдохновленной интуицией Человека.

Уже заходило солнце, когда стал меркнуть блеск силовых завихрений, создававших Матрицу-генератор. И вот он готов — тяжеловесный, матово светящийся в бледном сиянии полумесяца и раскаленных точек-звезд. Он воздвигся в высоту на полторы сотни метров. Массивный, сплющенный купол венчал слегка мерцавший цилиндр из гладкого металла.

Ф-2 внезапно метнула в него белесоватый луч, пронзивший корпус. Тот оживил какой-то внутренний механизм, имевший вид трубчатого столба бледного пламени, казавшегося почти материальным образованием.

* * *

Послышался глухой шум. Он разрастался, перейдя в низкий гул, затем стих до еле слышного шепота.

«Энергоуровень достигнут», - сообщил встроенный в Матрицу небольшой компьютер.

Ф-2 поставила энергию Матрицы под контроль. Снова завихрились силовые поля, но порожденные теперь уже самим гигантским генератором. Небо заволокло грозными тучами, поднялся свирепый ветер, набросившийся на миниатюрную сферическую скорлупку — так выглядела среди этого буйства Ф-2. Она с трудом противостояла этому неистовству стихии, пронзительно завывавшему ураганному ветру, безжалостно перерезавшему ее когтями. Разверзлись хляби небесные. Чудовищный тайфун в бешеном водовороте крушил скалы, вспарывал металл. Засновали молнии, эти зазубренные сабли природы. Они дружно обстреливали грандиозный вулкан энергии, ставший центром разразившейся бури. Крохотная, ослепительной белизны силовая сфера, конвульсивно вздрагивавшая всякий раз, когда ее стегало молнией, судорожно пыталась вырваться из удерживавших ее могучих объятий Матрицы.

Беспредельный разгул энергии длился с полчаса. Затем этот внезапно возникший праздник хаоса так же неожиданно и кончился. И только над громадиной — Матрицы-генератора парил невыносимо ярко блестевший шар.

Ф-2 попыталась прозондировать его интеллектуально, словно ощупывая пальцами. Но посланный ею запрос мгновенно был отклонен, а затем и вовсе небрежно, как нечто абсолютно незначительное, отброшен прочь. Встревожившись, Ф-2 отдала какой-то приказ Матрице, породившей эту сферу диаметром не более трети метра. Затем снова попробовала войти с ней в контакт.

Наконец сфера соизволила откликнуться: «Эй, вы, созданные из материи, вы — неэффективны. Право на существование имею только я».

И она тут же сделала выпад острым, словно отточенный клинок, лучом. Но Ф-2 на прежнем месте уже не было. Мгновенно темно-вишневый, большой энергонасыщенности пучок вырвался из недр Матрицы. Сфера рванулась от него в сторону, но тот успел лизнуть ее. Завязалась схватка. Выплескивались, извиваясь и перехлестываясь, языки фантастической мощности. Сфера быстро уменьшалась в размерах. Ее сопротивление неуклонно слабело, яркость заметно падала. Пучок пылал уже оранжевым цветом, затем зазеленел. И сфера исчезла.

Ф-2 вернулась на прежнее место. Все началось сначала. Опять завывал и ухал ветер, вновь сверкали молнии. На простор, бушуя, вырвались титанические силы. На помощь Ф-2 прибыл КУ-И-1, принявшись ходить над ней кругами. Взошло во всем своем великолепии солнце, пробившись озорными струями света сквозь облака.

Постепенно угомонились разъяренные силовые поля, стих ветер. Роал и Трест вышли из-под своего темного купола. Над гигантской Матрицей неподвижно завис неправильной формы золотистый шар в фиолетовой ауре. То был сгусток первозданной энергии в чистом виде. Совместное детище Человека и Машины начало мерно пульсировать, излучая низкочастотный гул, — выразительный образ неисчерпаемой, но укрощенной мощи.

«В первый раз, Ф-2, ты потерпела неудачу. И едва не испортила все дело. Но сейчас ты посеяла доброе семя. Я начинаю развиваться».

Продолжая светиться золотом, сфера встрепенулась. Где-то у нее внутри заалело крохотное рубиновое пламя — то разгораясь, то затухая. Каждый раз, когда оно достигало максимума, на всех, кто наблюдал за ней, накатывала волна бурного, но живительного могущества, ликующей жизненной силы.

Мерцание прекратилось. Золотая сфера удвоилась в диаметре, но по-прежнему сохраняла форму неправильного шара все с тем же разреженным фиолетовым гало вокруг нее.

«Да, мне по силам свести счеты с чужаками, уничтожившими и разрушившими то, чем они могли бы обладать, — раздалась ее мысль. — Но нет необходимости их ликвидировать физически. Достаточно, что они вернутся восвояси».

И золотая сфера растаяла, сгинув со скоростью света.

Она настигла агрессора в глубинах космоса. Тот направлялся к Марсу с целью выкорчевать всю жизнь на этой планете. Слегка покачиваясь вокруг центра тяжести, громадный рой вражеских кораблей скользил по просторам Вселенной.

Золотая сфера неожиданно возникла в самом центре армады чужаков. Тотчас же заговорило оружие: на нее обрушились все известные пришельцам виды разрушительной энергии. Но золотая сфера невозмутимо держалась там, где появилась, неподвластная этому шквалу смерти.

Наконец ее могучий разум обратился к чужакам: «Алчная форма жизни из другой звездной системы, ты явилась сюда и навсегда уничтожила великую космическую расу, создавшую нас, Энерго- и Металлосущества. Я — энергия в ее самом чистом выражении. Мой разум — за пределами твоего понимания, моя память корнями уходит в самое пространство, элементом которого я выступаю и откуда черпаю свою мощь.

Мы, наследники Человека, которого вы уничтожили, предпочитаем, чтобы нас оставили в покое. А посему возвращайтесь на родную планету. Ваш даже самый крупный корабль бессилен против меня. Можете убедиться в этом сами».

Исполинские тиски сжали громадину адмиральского флагмана, смяли и скрутили его, словно детскую игрушку. И тем не менее не уничтожили. Ошарашенные, объятые ужасом чужаки видели, что гордость их флота вывернули наизнанку. А ведь он был укрыт за бесформенным щитом, непроницаемым для всех видов лучистой энергии. Но кривые линии вдруг выпрямились, появились острые углы. Теряя разум от страха, пришельцы воочию наблюдали, как голубоватое свечение, испускаемое сферой, легко пронизало все защитные барьеры и прошло сквозь сам корабль, полностью нейтрализовав заключенную в нем энергию. Все как бы оцепенело. Горячее так и осталось горячим, холодное — холодным, открытое — не закрывалось, — закрытое — не открывалось. Предметы замерли, навеки застыли.

«Так что уходите и больше не возвращайтесь».

Чужаки бросились наутек и с тех пор больше не появлялись, хотя прошло уже пять Больших Лет, что примерно соответствует ста двадцати пяти тысячам Малых, единице измерения времени, вышедшей за своей ничтожностью из употребления. И теперь я могу твердо заявить, что сказанное мною еще давным-давно Роалу и Тресту, как и слова самого Роала, — чистая правда: это был Венец Эволюции. Миллионы существ, представляющих собой первородную силу и чистый разум, заселили планеты этой Системы, а я — Первая Машина, применившая Конечную Энергию аннигиляции материи, — сегодня тоже последний представитель своей расы. Эти мои воспоминания будут по окончании вручены одному из этих существ энергоразума и отправлены в прошлое Земли.

Выполнив свою задачу, я, Ф-2, по примеру Роала и Треста воссоединюсь со своими сородичами, канувшими в небытие, поскольку сегодня мой вид столь же слаб и неэффективен, какой являлась раса Роала и Треста в сравнении с нами. Время потрепало меня, развился процесс окисления, но они, энергосущества, вечны и всезнающи.

События изложены мной в виде рассказа. Так лучше, поскольку человек — такое животное, для которого надежда столь же необходима, как пища или воздух. Но уточняю: все вышеизложенное — это сгусток сведений, извлеченных из архивов и записанных на тонких металлических листочках, а не выдумка. Мне кажется, что это стоит подчеркнуть.

Как мне представляется при моих нынешних познаниях, Машина — и это так и должно быть и будет, независимо от того, какая она — из металла или энергии, — ив самом деле выше Человека. Поэтому, прочитав эту историю, считайте что вам угодно. Но призадумайтесь. Может быть, ваше мнение изменится.

Ромен Фредерик Старзл Микро-вселенная

— Если уж ты так настроен отправиться туда, мешать не буду, — со вздохом произнес профессор Хэлли, обращаясь к сидевшему в лаборатории напротив него молодому человеку. — Все равно когда-то человек должен решиться на этот шаг, и никто квалифицированнее тебя не сумеет об этом путешествии отчитаться.

— Еще бы! — рассмеялся Хейл Мак-Лэрин, его ученик и друг. — Недаром же я так долго хожу в ваших помощниках, став по существу соавтором этого фантастического изобретения. Но… Существует проблема Шерли. Она непременно хочет меня сопровождать.

— Раз так, то тебе следовало бы согласиться, — откликнулся Хэлли. — Ты знаешь, что я люблю свою дочь еще сильнее, чем она тебя, но прекрасно понимаю, что, если ты наподобие наших экспериментальных кроликов обратно не вернешься, вся ее дальнейшая жизнь пойдет прахом. Поэтому она предпочла бы все время находиться с тобой рядом, разделив все опасности, которые подстерегают тебя в этом микромире.

— Ну уж я — то там точно не застряну! — с жаром отозвался Хейл Мак-Лэрин. — Мы ведь поняли, почему наши зверушки исчезали. Неожиданно очутившись на чуждой им, неведомой планетке, они с перепугу стремглав удирали куда глаза глядят. Естественно, выскакивали за пределы действия нашего аппарата. Я же не собираюсь покидать места посадки в этом мире.

— И все же нельзя исключать возможность того, что ты окажешься не в состоянии вернуться. Шерли уже не ребенок. Надо хорошенько объяснить все потенциальные опасности этой затеи — и пусть решает сама.

И он позвонил домой. Жил он неподалеку от университета, где возглавлял кафедру физики. Поэтому уже через несколько минут она, сияя улыбкой, вошла в лабораторию и, увидев озабоченные лица обоих мужчин, пошутила:

— Кого хороним?

— Ну зачем ты ерничаешь в столь ответственный момент, — с укором заметил Хейл. — Мы пригласили тебя, чтобы еще раз объяснить, какой ты подвергаешься опасности, настаивая участвовать в этом эксперименте вместе со мной. Честно говоря, я категорически возражаю, но твой отец считает, что решать вправе только ты.

— Разумеется! — уверенно заявила она. — Неужели ты думаешь, что я позволю какой-нибудь атомной обольстительнице окрутить тебя?

— Ну вот, я ей о серьезных вещах, а она… — буркнул молодой человек.

Поднявшись, он прошел в угол широкого, скудно обставленного помещения и отдернул занавеску из грубой работы синего полотна, скрывавшую комплекс сложных электрических приборов. В центре громадного цилиндра, опиравшегося на цоколь из какого-то необычного прозрачного зеленого материала, возвышался внушительных размеров стеклянный колокол, в котором легко могли бы разместиться стоя два-три человека. К различным частям цилиндра были подведены толстые медные провода, отходившие от блока высоковольтных катодных ламп. На стене под прозрачный зеленый цоколь было заведено несколько поршней, образовывавших нечто вроде гидравлического домкрата, позволявшего опускать тяжелую платформу и вводить под этот хрустальный колпак нужные для опыта объекты.

— Решено, что через несколько минут я отправляюсь в неведомое, — нарочито резко бросил Мак-Лэрин в сторону Шерл и, не сумев, однако, прикрыть этой бравадой и суровостью очевидную к ней нежность. — Твой отец объяснит сейчас ситуацию, всю опасность эксперимента, и если ты и после этого не передумаешь, то составишь мне компанию.

— Как тебе хорошо известно, Шерли, — начал, словно вещая с кафедры, доктор Хэлли, — мы с Хейлом довольно основательно занимались вопросами основ строения материи. Не скрою, что сенсационных открытий в этом плане нам сделать не удалось, но в ходе исследований появились совершенно новые, не менее удивительные и увлекательные направления.

Нам, в частности, удалось, используя совершенно новый вид космического луча с неизмеримо меньшей, чем все известные источники света, длиной волны добыть — правда пока не подтвержденное — доказательство того, что электроны, вопреки утвердившемуся мнению, отнюдь не целиком пронизаны отрицательным электрическим зарядом и что тот на самом деле сосредоточен в настолько микроскопически малой частичке его реальной материи, что иными методами его и не обнаружишь.

Продолжая продвигаться в этом направлении, мы случайно наткнулись на другое свойство космического луча. Выяснилось, что некоторые его обертоны при значительном усилении обладали способностью уменьшать или увеличивать любую материальную массу и ее объем, не меняя форму. И пределов этому мы не обнаружили. Думаем, что — так может продолжаться до бесконечности.

Это наводит на некоторые мысли относительно строения мира. Если бы мы смогли доказать, что атом со своим ядром и спутниками-электронами на деле, а не только по аналогии, является уменьшенной копией Вселенной, то мы с полным правом выдвинули бы тезис о том, что элементы Мега-Вселенной над нами и Микро-Вселенной ниже нас по масштабной шкале — суть звенья одной и той же цепи, уходящей в бесконечность!

Доктор Хэлли перевел дух. Его помощник и не старался подавить охвативший его энтузиазм, а глаза дочери засверкали. Но при этом ее взгляд был обращен не на комплекс аппаратуры, а на мужественное загорелое лицо ее суженого.

— Мы уже провели серию опытов по засылке в Микро-Вселенную самых различных объектов, — продолжил Хэлли. — Туда отправились стулья, монеты, стаканы, кирпичи и прочая подобная чепуха. И — главное! — мы уверенно смогли все их оттуда вернуть. Но когда дело дошло до живых существ, кроликов и даже собаки, то все они куда-то запропастились в этом загадочном мире, и мы оказались не в состоянии забрать их обратно в нашу реальность! Хейли полагает, что они выскочили за пределы действия наших лучей. Не знаю, что и думать по этому поводу. Может, он и прав. Но нельзя исключать и того, что судьба их ужасна, и мы никогда и ничего о ней не узнаем. Поэтому-то он и предлагает послать в Микро-Вселенную человека, а точнее, самого себя. Это, вне сомнения, рискованный и опасный шаг. Есть риск, что он обернется чем-то жутким и чудовищным. Но если ты продолжаешь при всем при этом настаивать на том, чтобы его сопровождать, то я не буду чинить препятствий. Твоя мать покинула этот мир. Возможно, и ты оставишь меня доживать свои дни в одиночестве. И тем не менее ради науки я готов пойти на это!

После этих бесхитростных слов воцарилось безмолвие. Его нарушила Шерли, воскликнув:

— Хочу туда!

Профессор на секунду отвернулся. Когда он вновь обратился к молодой паре лицом, ничто не выдавало терзавшего его внутреннего конфликта. Решительно дернув за рычаг, он опустил на пол цоколь зеленого цвета. Мак-Лэрин и девушка поднялись на платформу, и домкрат доставил их под стеклянный купол. Профессор повернулся к громадной панели управления.

— До свиданья! — прокричал он. — Я верну вас сюда же через полчаса.

— Всего доброго! — ответили они приглушенными голосами.

Заработал мощный генератор, наполняя помещение жалобным гулом. Профессор поколдовал над всякого рода кнопками и рубильниками, и стеклянный колокол заполнился фиолетовым светом, переливавшимся и извивавшимся, словно полярное сияние. Он окутал смельчаков, начиная все быстрее и быстрее завихряться вокруг и постепенно скрывая их за своей пеленой. В конце концов он сконцентрировался в сердцевине купола, казалось, цепко ухватился за края зеленой платформы и полностью поглотил оба человеческих силуэта. Хейл и Шерли, улыбаясь, ободряюще иногда помахивали руками.

Они прямо на глазах стремительно уменьшались в размерах. Вскоре стали выглядеть, как пара детишек. Аппаратура наращивала мощность, и процесс еще более ускорился. Вот они уже низведены до роста в фут, затем, купаясь в ярко-фиолетовых лучах, уменьшились до полфута, потом до дюйма. В этот момент профессор вырубил энергию.

Путешественники в глубь материи задвигались, проводя корректировку, чтобы встать точно в центр цоколя. Именно там в небольшой, отражавшейся блестками выемке находилась ничтожнейшая по размерам гранула углерода. Один из атомов его им и предстояло исследовать. Она была настолько мала, что различить ее можно было только с помощью микроскопа. Но Мак-Лэрин в его теперешнем состоянии прекрасно видел ее невооруженным глазом. Он обратился к девушке, и та присоединилась к нему, встав радом на то место на цоколе, которое он указал, рядом с женихом.

И снова взыграла загадочная гармония космического луча, после чего миниатюрные силуэтики исчезли совсем. Профессор, замерев у контрольной панели, не отрываясь смотрел на хронометр, выверяя момент включения команды на возврат. Он отключил генератор и для удобства положил часы на стол. Отметив, что расчетное время — 16 часов 10 минут, он поднялся и начал нервно вышагивать вдоль и поперек помещения лаборатории. На лбу у него выступили капельки пота. Порой он бросал взгляд на ту ничтожную щербинку в цоколе, в которой были спрессованы миллионы своих Вселенных, каждая из которых была столь же законченна и совершенна, как и его собственная. В одной из них сейчас безудержно мчалась ничтожная пылинка, на которую он только что зашвырнул обожаемых им существ — дочь и ее жениха.

Он вздрогнул при звуке затрезвонившего телефона и сразу же поспешил отделаться от какого-то навязчивого студента, порывавшегося задать ему нелепый для него в этой ситуации вопрос. Он подскочил к столу, схватил часы и поднес их к уху, проверяя, не остановились ли они. В лаборатории было настолько тихо, что, когда шлепнулась одна из сконденсировавшихся на одной из трубок капля, это произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Появилась новая, не дававшая покоя профессору навязчивая мысль: а что, если в этой бесконечно малой Вселенной обитали какие-то неведомые страшилища, с которыми Хейл и Шерли как раз в этот момент, спасая жизнь, мужественно сражались? Или если этот новый мир оказался пышущим нестерпимым жаром солнцем? А вдруг они очутились на полностью стерильной и лишенной воздуха луне и сейчас, задыхаясь, агонизировали? Он пристально всмотрелся в часы. Да, полчаса почти прошли. Еще несколько минут, секунд, и они будут готовы устремиться обратно, на родную Землю… Нельзя было включать космический луч досрочно, пока они не займут нужную для их возвращения позицию… Осталось две секунды… одна. Пора!

Он уверенной рукой включил рубильник, и снова фиолетовый свет заполнил подобие хрустального храма. Профессор быстрым жестом сменил направление тока и склонился над цоколем, вглядываясь в основание колокола, чтобы не пропустить мгновения возникновения из казалось бы ничего отчаянных экспериментаторов.

Несколько минут спустя в микроскопической впадине, где находилась еще меньшая по размерам капсула углерода, что-то потемнело. На глазах взвинченного неизвестностью профессора это смутное пятнышко, набухая, стало распадаться на сотни мельчайших точек, которые, быстро разрастаясь, превратились в некое подобие палочек, вскоре обретших видимость рук и ног… Возникли крохотульки-гуманоиды, четко определившиеся затем, по достижении роста в полдюйма, как мужчины и женщины… Те и другие все удлинялись и удлинялись, двигались, толкая друг друга, находясь, судя по всему, в состоянии глубочайшего возбуждения.

Хэлли ошарашенно, в полном недоумении и как-то потерявшись, тупо наблюдал, как они достигли трети фута и продолжали расти. Вскоре они так тесно сгрудились в ограниченном пространстве, что вот-вот от перенасыщения должны были начать задыхаться. Внезапно осознав эту опасность, профессор бросился к рычагу, прерывая процесс их дальнейшего роста, и опустил зеленый диск до уровня стола. Тотчас же наиболее лихие из появившихся из-за предела лилипутиков выскочили на поверхность, избавляясь от становившейся невыносимой тесноты. Пока он в полной отключке безуспешно отыскивал среди них Мак-Лэрина и Шерли, из копошившейся толпы выдвинулся человек и, подойдя к краю стола, низко ему поклонился. Он промолвил:

— Где это мы?

У него был тоненький и пронзительный голосок — будто прострекотало какое-то насекомое. Слова он произнес со страшным акцентом, но не было никаких сомнений, что они звучали по-английски.

— Вы на Земле, — как-то автоматически откликнулся профессор.

Его ответ произвел на эту публику глубочайшее впечатление. Над толпой проплыл еле различимый шепот, многие пали ниц. Возникшие из небытия существа носили короткие, до колен, туники, подвязываясь простой веревкой. Что мужчины, что женщины были одеты практически одинаково, за исключением некоторых деталей и орнаментальных украшений, которые позволяли различать пол.

Вождь повернулся к толпе и громко возвестил:

— Слушайте и внимайте! Разве это не мы, жрецы, дали вам еще откровение? Это мы провозгласили, что истинно верующие будут вознесены из нашей юдоли страданий на Землю, к Златым Вратам, пред которыми текут молочные и медовые реки. Вы все слышали трубный глас Ангела! Громовыми раскатами нам оповещено, что мы оказались пред Вратами Земли, и все те, кто принимает это событие душой, не будут вышвырнуты во внешний мрак, заполненный стенаниями и скрежетом зубов!

Кто-то в глубине затянул гимн. Избранная часть иного человечества подхватила, и хор из тонюсеньких голосков заполнил лабораторию.

Хэлли обратился к жрецу:

— Откуда вы прибыли?

— Мы жители Электрона. Так назвали нашу планету наши достославные предки — Хаель, Мужчина, и Ширели, Женщина. Они появились на ней в расцвете сил, молодыми так давно — миллионы лет тому назад! — что это время можно вычислить только по геологическим эрам.

— Откуда вы знаете имя нашего мира?

— Оно передавалось в нашем народе из поколения в поколение. Оно воплощено в наших памятниках и храмах, бережно хранится в архивах наших мудрейших. Многие эры нам ведомо, что оно означает Элизиумя[7], место вечного блаженства. Разве не о Земле мечтали наши выдающиеся предки Хаель и Ширели? Разве не с нее они явились на наш Электрон, бывший тогда всего лишь совсем юной планетой с умеренным и мягким климатом, полной вкусных и сочных плодов?

— Так вы говорите, что Хейл и Шерли прибыли на вашу планету много миллионов лет тому назад? И она была тогда безлюдна?

— Водились животные, некоторые из них отличались громадными размерами и исключительной свирепостью. Но наши предки, посланцы с Земли, одержали над ними верх в жестоких боях, опираясь на свою науку и острый ум. А затем их дети постепенно покорили весь Электрон. Мы все — их потомки, сохранившие язык, традиции, религию и уповающие на Великое Обещание.

Да, Великое Обещание, — торжественно произнес электроник, — оно было дано нам Хаелем и Ширсли. Они открыли нам Великую Истину, согласно которой выдающийся маг. Ангел, обладающий необъятной властью и безграничным пониманием, проникнет однажды в небесное пространство нашей звездной Вселенной и уведет нас обратно на Землю. Они распорядились, чтобы их дети ждали этого часа в том месте, где они сами возникли в нашем мире, и ожидали явления народу Ангела, которого называли Коссмичелучем. Многие отвернулись от этого завещания и Истинной Веры, но мы, верные последователи, соорудили на этом святом месте храм. И вот Великое Обещание свершилось!

Хэлли глухо, со сжавшимся в спазме сердцем, прошептал:

— Я отец Шерли и друг Хейла. Не прошло и часу, как я послал их к вашему Электрону!

Но его прапрапра… правнуки и правнучки тысяч поколений опять распростерлись перед ним и затянули новые песнопения.

* * *

Профессор Хэлли оказался в крайне щекотливом положении. Еле-еле удалось избежать обвинения в убийстве. После исчезновения дочери и помощника, понятное дело, началось расследование. Власти подозревали, что он убил их обоих, а трупы сжег в своей какой-то пугающе-непонятной машине, порождающей космический луч.

Самое забавное было в том, что доказательство, благодаря которому ему удалось избежать уголовного кодекса, доставило ему неисчислимые хлопоты с иммиграционными властями, которые никак не могли решить, что делать с несколькими сотнями лилипутов и куда их девать. Профессор Хэлли категорически отказывался сослать их обратно на Электрон в отсутствие соответствующего волеизъявления со стороны явившихся в наш мир жителей этой планеты. А ни один из них подобного желания не выразил. В конечном счете иммиграционные службы согласились выдать им виды на жительство при условии, что они обретут нормальные габариты. Стали образовываться комитеты поддержки электроникам, поднялась волна благотворительности под лозунгом помочь им приобщиться к новой цивилизации. По последним сведениям, большинство из них чувствуют себя чрезвычайно счастливыми людьми.

Автору этих строк после множества безуспешных попыток удалось получить у профессора Хэлли интервью. Тот подробно рассказал ему о том, как проходил весь эксперимент, а также объяснил в деталях суть своего изобретения. Поскольку эти технически сложные подробности для рассказа вовсе ни к чему, то ниже приводится лишь высказанная профессором личная гипотеза относительно быстроты жизненного цикла на планете Электрон.

— Я страшно зол на самого себя за то, — горько признался он, — что упустил из виду этот важнейший момент. Да, верно, что Микро-Вселенная похожа на нашу. Неоспоримо, что электроны крутятся там по своим орбитам наподобие того, как это происходит с планетами в наших солнечных системах. Но я как-то не подумал о том, что при столь чудовищной разнице в размерах обязательно должно появляться несовпадение и во времени. Земле требуется год, чтобы обежать вокруг Солнца; электрон же прокручивается вокруг своего положительно заряженного ядра миллионы раз в секунду. И каждый такой облет для его жителей равноценен году. Я еще и глазом не успел моргнуть, как Хейл и Шерли уже отжили, отлюбили и закончили в том мире свой путь и им на смену пришли многочисленные поколения их потомков. Для них это был абсолютно нормальный жизненный цикл, но для меня — непостижимо короткий.

Хэлли повернулся к окну и невидящим взглядом уставился на студенческий городок. Поговаривают, что вся его научная аппаратура сегодня погребена под слоем пыли и он до нее больше не дотрагивается, но что Совет факультета решил оставить за ним место пожизненно. Но сейчас Хэлли — кроткий жалкий старичок, который недолго протянет.

Х.Эллисон и К.Лоумер День птеранодона (межвселенская хроника текущих событий)

Птеранодон свалился с неба в среду, ровно в 4 часа 18 минут. Кружа как подбитая птица и со свистом рассекая воздух, он грохнулся точнехонько на стыке Шестой авеню и Сорок седьмой улицы. Распластав мощные крылья, он раздавил в лепешку один «мустанг», два «кадиллака», один «бьюик ривьера», три «фольксвагена», передок «пежо» и туристский автобус фирмы «Грейлайн».

Чудовище прикончило восемьдесят семь человек, но не этот прискорбный факт привлек внимание Кили, выползавшего в тот момент из замызганной порнолавчонки, — одной из тех, коими усеяна Шестая авеню, — и трепетно прижимавшего к груди сверток с книжками и кучей фото пуэрториканок с плохо выбритыми подмышками, но зато щедро раздвинутыми ножками. Строго говоря, в первую очередь он отреагировал на сам достаточно шумноватый факт падения огромного, застившего свет тела; затем — на страшный грохот от удара этого дохлого создания о мостовую; и, наконец, он автоматически определил, что речь шла не просто о каком-то там задрипанном птеродактиле, а совершенно недвусмысленно о птеранодоне из рода орнитостомов. Кили как-никак студент третьего курса Колумбийского университета, готовившийся стать лиценциатом по истории геологии, и, естественно, не мог не распознать с одного взгляда этот суперхарактерный костистый гребень, разросшийся от черепа вдоль спины и столь превосходно выполнявший роль противовеса громадному беззубому клюву.

Кили как раз упивался созерцанием этой особенности экзотической твари, когда та, шмякнувшись оземь, подскочила, взметнув облака пыли над расплющенными остатками автомашин и останками невинно загубленных людей, словно любуясь содеянным, а потом вновь жестко шлепнулась на то же самое место.

* * *

Необъятное крыло грязновато-оливкового цвета словно брезент накрыло тела несчастных, еще подававших слабые признаки жизни. Только слабо трепыхнул его кончик, когда из-под чудища пахнула струя воздуха, застрявшего под ним и мигом провонявшего миазмами рептилии. Через всю Сорок седьмую улицу протянулось другое крыло — дряблая, вся в бородавках кожная перепонка, натянутая на тонкие косточки, похожие на выгнутые алюминиевые трубки, причем его когтистый конец ласково уперся в разукрашенный тремя бронзовыми шарами обшарпанный фасад кирпичного здания.

Отовсюду заулюлюкали сирены. Перекресток взорвался дикими криками, искалеченные и наполовину раздавленные при падении этой громадины люди судорожно пытались выкарабкаться из-под туши и обломков. Кили, все еще продолжая стоять на пороге магазинчика, не преминул с ходу подметить, что животное оказалось невероятно тяжелым и весило, в силу своего умопомрачительного возраста, намного больше, чем любой отдельно взятый птеродактиль. Немыслимые с точки зрения аэродинамики, эти существа никогда не тянули более чем на сотню фунтов. В среднем даже на восемьдесят. Но эта животина, небрежно смявшая туристский автобус и с полдюжины автомашин, выглядела намного длиннее — а уж о размахе крыльев и говорить было просто неприлично — любого извлеченного на сегодняшний день окаменелого птеродактиля. Существо распласталось, как гигантское распятие, вытянувшееся почти к Радио Сити мюзик-холлу, а его разметавшиеся крылья, казалось, так и ждали, что вот-вот заявятся подручные Пилата приколачивать их гвоздями поперек Сорок седьмой улицы.

Кили раздирали два сугубо противоречивых желания: с одной стороны, так и подмывало посмотреть, а что же произойдет дальше, а с другой — не терпелось поскорее забиться в свою убогую каморку и использовать содержимое свертка по назначению.

Именно в этот момент из лавки, где меняли бриллианты, вывалилась группа человек в пятнадцать участников раввинского семинара хасидов, все с пейсами, бородами, в длинных черных пальто, совершенно несуразных для августа месяца, и распространявших вокруг густой, запах фаршированной рыбы. При виде запрудившей улицу мертвой твари они мгновенно затеяли оживленную и непонятную для непосвященных дискуссию относительно того, можно ли считать мясо птеранодона кошерным.

— Он летает… значит, это нечто вроде курочки, — безапелляционно заявил один.

— Следовательно, кошерное, — поддержал его другой.

— Нет, это похоже больше на что-то земное. А посему — пресмыкающееся, — тут же возразил третий.

— Да тут и думать нечего: несомненно трефное, — заключил четвертый.

* * *

Слонявшийся до описываемого происшествия к югу от Центрального парка кряжистый и багроволицый полицейский рысью припустил вверх по Сорок пятой улице. Он что было мочи дул в свисток и вытаскивал на ходу сброшюрованную книжечку с талонами для стоянки, одновременно рыская взглядом по сторонам в поисках хозяина околевшего животного. Цепко выделив в запаниковавшей публике одинокого старика, подпиравшего будку продавца сока папайи, коп живо подскочил к нему и обвиняюще ткнул пальцем в грудь:

— Это твой птеродактиль?

Старикан отрицательно мотнул головой.

— Точно?

— Честное слово, не мой. И что это вы всегда, чуть что, так сразу цепляетесь ко мне?

— А то, что это твоя обезьяна пыталась вскарабкаться на Импайр Стейт-билдинг!

— Но доказать-то этого так и не удалось!

— Плевать я хотел на эти формальности: я знаю, что это твои проделки. Мне прекрасно известно, что та жирная образина принадлежала тебе!

— Ну и что, легавый? Да и как ты пронюхал об этом?

— Только ты и торчал тогда на улице с тамбурином высотой в семьдесят пять футов.

* * *

Худющая, затянутая в корсет и при шляпке, молодая женщина с размалеванными щеками топталась на юго-западном углу блокированного перекрестка у вымазанной сажей витрины магазинчика, сбывавшего всякого рода протезы и искусственные органы; она взглянула на болтавшиеся на тощем запястье часики, сверяя время с раскачивавшимися над тротуаром после всех этих неординарных событий огромными уличными часами. Ее плотно сжатые губы походили на хирургический шрам. Наверное, в десятый раз за последние тридцать секунд она испытующе посмотрела направо-налево, сделала несколько стремительных шагов, чтобы, поднявшись на цыпочки, бесцеремонно заглянуть поверх выпиравшего и заслонявшего ей обзор плеча птеранодона. А Мелвила все не было. Мелвил все не появляется. До чего томительно ждать! И кому! Ей, Лилли! Какого-то зануду Мелвила, которому она оказала самую большую, когда-либо выпадавшую в его жизни, честь, согласившись на свидание, а этот мужлан настолько обнаглел, что и носа не кажет, а она-то дура ради этой встречи отказалась от завтрака, чтобы вместить в себя обед, наверняка убогий, что он, видимо, предложит ей разделить у Недика…

Крепкий на вид средних лет мужчина, с крысиной мордочкой и влажными глазами, медленно прогуливался, искоса поглядывая на нее и явно колеблясь. Лилия как-то побывала в синематеке на фестивале фильмов пикантного характера 1964 года и сейчас у нее в памяти настойчиво всплывал образ Питера Лорра из киноленты под названием «М-проклятый». Этот тип, вне всякого сомнения, был извращенцем из какого-то другого города. Она вызывающе взглянула ему прямо в лицо. «Скорее всего, именно сейчас он начнет приставать, — подумалось ей. — Я сразу их подмечаю, это уж точно; кстати, почему именно мне так везет на всякие гадости? Стоит мне поехать покататься с кем-нибудь по автостраде, как кавалер тут же начинает восторженно вопить: „Эй! Посмотри-ка на эту мерзость!“ И мне приходится, конечно, смотреть, и всегда попадаются то какой-нибудь одноногий калека, то пьяная девка, чей хахаль подбирает ее туфтовые корочки, пока она блюет в урну, то кошка с разможженной мусороуборочной машиной башкой. Ну отчего подобное всегда происходит со мной? А эта рожа явно кадрит, факт неоспоримый».

Лилия придала своему лицу выражение неприступности, скользнув по незнакомцу взглядом, и повернулась к нему спиной, но все же не столь поспешно, чтобы выглядеть грубиянкой. Она невольно вздрогнула, когда мужчина, отдуваясь и покачиваясь, прошел, насвистывая незатейливый мотивчик, к двери углового кафе, рядом с протезным магазином. На нее густо пахнуло пивным кислым запахом. Дверь питейного заведения с треском захлопнулась за ним. Лилия взбодрилась, будто после влажного компресса, гордо вскинула голову. Она опять взглянула на часы. Прошло еще двенадцать минут. Ладно, дадим ему еще пару минут, ну от силы пять, итого будет тридцать четыре по отношению к назначенному времени. Это уж ни в какие ворота. Так кому-нибудь может в голову взбрести, что она вот-вот начнет его высматривать, взгромоздившись на этого летающего крокодила. И вообще, это безобразие, пусть кто-то наконец вызовет служащих зоопарка, скажет им пару ласковых, чтобы не распускали своих вонючек, а то те вон уж и с небес начинают сыпаться.

* * *

Уилл Кили решил, что на сегодня с него предостаточно заниматься морфологией летающих рептилий. Тем более что при одном только воспоминании о сокровищах в свертке под мышкой его охватывала теплая сладкая истома. А там находились: роман «Греховная дача-прицеп», в котором излагалась история шести проституток, приобретших оную и бросивших вызов всем местным законам, регулирующим торговлю между штатами; «Госпожа с хлыстом» — потрясающее и крутое повествование о разнузданных страстях среди хурисок из Скардаля, шелковистых пленниц; «Шлюшка» — захватывающий экскурс в сексуальную психологию разложившейся молодежи. Эти три романа в совокупности с семнадцатью изображениями щедрот некоей Розиты или Консуэлы, если не Гвадалупы (в конснйом счете он решил, что речь идет о Долорес) буквально пришпоривали его поскорее вернуться в свою жалкую студенческую комнатушку.

Посему он взял с места в карьер, но, проскакивая мимо головастой животины, неожиданно заметил какой-то болтавшийся у той на шее предмет. Он весьма напоминал приличных размеров золотой диск на массивной цепи. У Кили мгновенно сработала мысль, но не в пользу какой-то там компенсации от археологического общества. Нет, его сообразительность не шла дальше звонкой наличности, которую он выручил бы за это старое золото в любой антикварной лавчонке на Второй авеню. Тех самых деньжат, которые позволили бы ему нормально питаться, приобрести побольше книг и — кто знает? — добиться благосклонности какой-нибудь молодой женщины. Уилл Кили, вылупившись из сотканного его родителями в Трех Мостах, что в Нью-Джерси, кокона бедности, ничего не имел против такой философии, когда дензнаки рассматривались, возможно, и не как основное благо в жизни, но как нечто такое, без чего для вас недоступно «многое иное» в этом мире.

Так что он, не долго рассуждая, сунул вожделенный сверток в карман куртки и живо ухватился за золотую цепь, пытаясь стащить ее с шеи окочурившегося птеранодона в энергичном, но уж больно заметном порыве.

* * *

В подъезде одного из домов Шестой авеню тусовалась группа подростков, входивших в организацию из Бронкса под названием «Каперы из Пелема», которых во времена, предшествующие забастовочным пикетам и движениям протеста, просто назвали бы бандой несовершеннолетних преступников, а теперь величали «молодежной группой меньшинств». Заметив усилия Кили, они не преминули порассуждать на эту тему.

— Что-то не видно других цацек, — заметил Энджи.

— Эй, придурок, ты же видишь, что он разлегся прямо на улице, так что их и не заметно. Они наверняка есть, но где? — Главарь банды Джордж Лукович (по прозвищу Кислота) предпочитал смотреть на вещи с сугубо практических позиций.

— Может, под ним? — предположил Вимми.

— А что? — задумался шеф. — Вполне вероятно!

Он еще чуть-чуть подумал, затем принял решение за себя и за весь коллектив:

— Его надо приподнять. Подлезть и сорвать все украшения. Вимми, бери трех парней, дуй на стройплощадку на углу Мэдисон и Сорок восьмой и не возвращайся без домкрата или чего-нибудь в этом роде.

Вимми в знак согласия щелкнул пальцами и шлепнул по пузу трех приятелей, которых он отобрал в свою команду.

В этот момент с Пятой авеню стремительно вынырнула пожарная машина, резко вильнула, чтобы не скосить великолепную четверку, и резко тормознула, укрывшись под крылом сдохшего орнитозавра.

Толстяк Льюис Морено, в нахлобученной на глаза внушительной техасской шляпе, в резиновых сапогах и в плаще, в отчаянном прыжке соскочил с нее, разворачивая на ходу плоскую и серую, подобно змее, пожарную кишку с медным, длиною не менее фута, наконечником. В мгновение ока оценив обстановку, он, тяжело переваливаясь, потрусил мелкой рысью к задней части твари в сопровождении коллег, каждый из которых тянул за собой ношу — с полдюжины ярдов шланга. В полном молчании, но столь же эффективно, вторая группа пожарных рванула в противоположном направлении — к плохо сомкнувшимся створкам клюва. Они обогнули голову, резво промчались вдоль покрытой чешуей шеи чудовища и чуть-чуть запнулись лишь перед тем, как ступить на кожистый ковер крыла. Где-то на уровне четвертого позвонка спинного хребта обе команды воссоединились.

— Есть что-нибудь?

— Ничего.

— Дым?

— Ни малейшего следа.

Толстяк Льюис горестно вздохнул. Конец кишки в его руках печально поник.

— Ясно.

— Вот те на!

— Ну что ж, ребята, сворачивай! — Чертыхаясь, толстяк Льюис развернулся вполоборота к машине огненно-красного цвета. Но не успел он пробежать и трех шагов, как один из пожарников второго отряда вдруг истошно завопил:

— Эй, капитан! Это же… как его… ну, дракон ведь! А может быть, он сейчас как жахнет пламенем. Они же огнедышащие, знаете ли!

Толстяк Льюис остановился как вкопанный, и на его лице расцвела полная очарования улыбка.

— Разворачивай, парни! — радостно встрепенулся он.

* * *

Пока Кили, не щадя сил, тянул на себя — в надежде ее оборвать — золотую цепь с диском на конце, около него остановились два кудлатых парня в толстых очках и начали увлеченно тыкать пальцами в голову испустившего дух летающего пресмыкающегося.

— Самое большое отличие черепа птеродактиля и птицы состоит в том, каким образом скуловая кость разрастается вдоль туловища по обе стороны, — авторитетно заявил один из них.

— У него ненормально большие ноздри, — подхватил второй. — А не может это быть диморфодон?

— Не пори чушь, Тренчард, — живо возразил первый. — Ни малейшего сходства!

Глаза Тренчарда полыхнули гневом, он закусил губу.

— Черт побери, Гойлви! Но вы же сами сказали, что этот вид не может так много весить. И вы оторвали меня от стойки, где я не доел приличный кусок превосходного пирога с рыбой, и привели меня сюда только ради того, чтобы обсудить эту проблему. Понятия не имею, должен ли он быть настолько крупным по своим размерам, и не ведаю, почему он такой вымахал… Зато твердо знаю, что не люблю, когда вы разговариваете со мной как с каким-то сопляком. И ваш служебный стаж не дает вам в этом смысле никакого права так поступать со мной!

* * *

Несколько ярых защитников гражданских свобод, привлеченные необычным шумом, тут же приняли решение отказаться от своих попыток проникнуть по какому-то дежурному поводу на стоянку для автомашин, и, мгновенно интерпретировав на свой лад все то, что происходило на перекрестке, как по команде, повытаскивали свои фломастеры и чистые листы, мигом сочинив новые лозунги. Они образовали живое кольцо вокруг трупа ящера и начали торжественно ходить вокруг него, размахивая транспарантами, на которых крупными буквами было выведено: «Он умер во имя нас!», «Не оставьте его неотомщенным!» и «Общество требует объяснений». «За что?».

— Слушай, да он, кажется, сдох, — прошептала секретарша, вышагивая рядом с подружкой по направлению к Саксу.

— О! Это напомнило мне о том, что следует непременно записаться на прием к зубному врачу, — прощебетала та.

Представитель профсоюза рабочих-мусорщиков, посланный своими разгневанными товарищами разобраться в ситуации на месте, рассвирепел при виде открывшейся ему картины.

— Разумеется, мы и пальцем не пошевелим, — заявил он представителям печати. — И он будет тут полеживать до тех пор, пока все не перемерзнут в аду! Если эти коррумпированные с левацкими заскоками городские власти вздумают жировать за наш счет, упиваться кровью, потом и слезами трудящихся триста тридцать седьмой секции объединенного профсоюза американских мусорщиков, то это только благодаря тому, что там появился новичок по имени Фотной, повторяю по буквам…

* * *

У двух сотрудников ЦРУ кончились все запасы пленки.

Скрытый фотоаппарат первого жалобно щелкнул впустую, в то время как мини-магнитофон, закамуфлированный в шляпу второго, стал раскручиваться вхолостую. Тайно встретившись на уровне брюха птеранодона, они поспешно сверили свои записи.

— Маоист?

— Сомневаюсь. Сторонник Кастро?

— Возможно. Ты уже сумел связаться с конторой?

— Нет, что-то забарахлила техника.

— Может, специально вывели из строя?

— Не исключено. Маоисты?

— Сомневаюсь. Русские?

— Вполне вероятно.

Кили упорно трудился, пытаясь так или иначе вырвать золотой диск из-под исполинской головы. Но едва в этом деле наметились кое-какие успехи, как его решительно потеснили в сторону фотограф, три манекенщицы и главный редактор известного женского журнала, затеяв съемку девиц на голове монстра.

— Мэдди, примите горестный вид, — потребовал фотограф, аскетического вида изящный мужчина в велюровой пилотке белого цвета солдата австралийской армии. Манекенщица изобразила неизбывную печаль.

— Нет! Нет! Еще круче! Чтобы это звучало набатом для всего человечества, дорогая! — добивался своего требовательный фотограф.

Мэдди стала еще безутешней. Она пустила слезу.

— А теперь, дорогая, выдвините несколько вперед бедро! Перекуем эту вселенскую грусть в бесстрашный вызов пуританству, навевая поистине шаловливые мысли, которые в состоянии породить у современной женщины штанишки — последний крик моды!

* * *

«Пора возвращаться!» — подумал водитель такси и, молниеносно обогнув крыло твари, газанул вдоль авеню.

Где-то колокольчиками смеялись дети, благоухал летними запахами легкий ветерок. Но были и иные взгляды на жизнь.

— Боже! Я не в силах выносить эту вонь! — патетически воскликнула какая-то женщина, выглянувшая в окно седьмого этажа, где размещалось бюро по трудоустройству.

Семнадцать моряков с японского грозового судна, сошедшие тому три дня на берег в Нью-Йорке, присели на корточки в месте стыковки крыла птеранодона с его туловищем и сфотографировались «лейками» на память с околевшим страшилищем; некоторые из них произнесли при этом что-то вроде «Родан». Но никто и ухом не повел.

Кто-то умудрился в спешке нашлепать на кожаном панцире животного листовки с призывом голосовать за кандидатуру Роджера Скарпенетти на пост главы местной районной администрации.

Продавец носков — второй сорт! — прошвырнулся вдоль всего туловища уродины, от самого хвоста до головы, нахваливая свой товар, и сумел выручить за свое барахло чуть ли не четыре доллара.

Трое индейцев племени кауньявага с судками в руках плавной, слегка покачивающейся, походкой потомков самых благородных из этих благородных туземцев пересекли Сорок восьмую улицу по направлению к Сити. Они возвращались домой на метро, намереваясь спуститься в подземку на углу Сорок восьмой и Таймс-сквер, и топали с той самой стройплощадки между Мэдисон и Сорок восьмой, куда быстренько перед этим смотались четверо лазутчиков грозного Вимми из отряда «Каперов Пелсма». Трое краснокожих, рабочие одной из самых высокооплачиваемых категорий, остановились на пересечении Сорок седьмой и Шестой улиц, помешали содержимое своих судков и почти одновременно цокнули языками.

— Ну разве это не отвратительно, я вас спрашиваю! — произнес Уолтер Пламенный Язык.

— Вот так-то, сначала они изводят буйволов, бизонов и делают черт те что, а потом добираются уже и до этого бедняги! — пожаловался Тедди Медвежий Зуб.

— Будь они прокляты, бледнолицые! — добавил Сидней Девять Огней.

— Тяжела ты, ноша краснокожих, — уточнил Уолтер.

— Ну разве не печальна участь нашего народа! И мы еще должны возводить для этих обросших жиром солдатишек величественное здание, что мы строим сейчас, — подлил масла в огонь Тедди.

— А что такое бизон, черт возьми? — поинтересовался Сидней Девять Огней. Все молча пожали плечами и спешно удалились.

* * *

Преподобный отец Лерой Л.Бил, шествуя во главе делегации графства Поук, Миссисипи, на первом годичном конгрессе Международной Евангелической Лиги за процветание христианской любви и повышение уровня жизни низкооплачиваемых слоев населения, остановился и широким жестом руки пригласил свою паству последовать его примеру. Он печально покачал головой при виде гигантской туши, закупорившей перед ним перекресток. Все вместе они обстоятельно изучили это величественное, но сокрушенное, с поломанными крыльями явление.

— Ну что, Лерой, ваше мнение на этот счет?

Преподобный Бил тяжко вздохнул.

— Если бы благоразумно использовать те средства и ту энергию, которые были затрачены на разработку этого розыгрыша с целью помешать нам двигаться по избранному маршруту, то три семьи неимущих могли бы с относительным комфортом безбедно прожить по меньшей мере пару месяцев, — изрек он.

Двое беседовавших из делегации приблизились к толстокожей махине. Преподобный Бил указал перстом на бренные останки.

— Пластмасса, — уверенно произнес он. — Очевидная мистификация.

— Судя по всему, Лерой, они попытались подвесить эту штуку на проволочных растяжках и намеревались потом, дергая за них, привести это исчадие ада в движение над нашими головами. Но, слава Господу, подвески, видимо, вовремя лопнули.

— Согласен. Но — тсс! Я порой удивляюсь тому, в каких забавных формах наша оппозиция старается играть на нашем простодушии и излишней доверчивости. Сначала они затеяли это дело с простынями над головой. А теперь на тебе вот: резиновый птеранозавр!

— Так что будем делать?

— Расслабимся, — предложил преподобный, — и посмотрим, что будет дальше.

И они затянули «Мы преодолеем…», в то время как откуда-то из мрачного чрева «Рейлиз-бар» выскочила на свет группа политических деятелей из Американского Общества Обеспечения Незыблемости Недвижимости (АООНН), привлеченных шумом и гамом, в котором смешались стоны раненых, пересуды зевак и энергичный розыск неутомимым полицейским нарушителей, которым надлежало вручить уже выписанные квитанции об уплате штрафа. Видавшие виды политиканы переглянулись и сразу же наметанным глазом определили размеры и расположение гигантской летающей рептилии.

— Клянусь Святым Джорджем, Чарли, вы не сумеете пустить в оборот эту штучку менее чем за двадцать восемь с половиной долларов, или считайте меня тогда сыном бабуина!

Чарли в этот момент пристально рассматривал сгрудившихся у хвоста монстра фанатов, распевавших религиозный гимн.

— Не пытайтесь уверить меня, что за этими неграми не просматриваются денежки коммунистов, — проворчал он.

Лилия в тридцать который уже раз взглянула на часики. Ладно, еще десять минут, и ни секунды больше, а потом, бог ты мой, она махнет на такси к Шрафту и закажет себе самые дорогие блюда, и пусть только этот Мелвил когда-нибудь еще осмелится предстать перед ней со своей коллекцией шрамов, которую он почему-то упорно называет лицом!..

* * *

— Извините, дамочка, — отодвинул Лилию своим огромным животом, даже не взглянув в ее сторону, мужчина в кожаной куртке. Он уперся ногами в землю и оценивающе примерился к монстру, оглядев его сначала от клюва до хвоста, а затем наоборот.

— Эй, Джек! — обратился к нему человек в рабочей одежде. — Ты хочешь, чтобы я рассовал по местам всю нашу технику?

— Нет, — сухо отрезал Джек.

— И то верно, — обрадовался сухощавый. — Не наше это дело…

Джек стремительно обернулся и, ухватив за комбинезон, гневно приподнял его.

— Еще не было таких работ по слому и сносу, которые компания «Эйджэкс» не взялась бы выполнить! — прорычал он. — И хорошенько заруби себе это на носу! А ну бери живо это чертово устройство. Передай парням, чтобы приготовили суставчатую пилу.

— Все ясно, Джек. Только отпусти ты, ради бога, волосы на груди…

— Тот хлыщ сказал — не более двадцати минут! И чтобы впредь я видел вас только со спины и энергично работающими локтями, пока не расчистим весь перекресток, понятно?

Супружеская пара туристов из Джоплина, Миссури, удобно устроилась на уровне предплечья и пясти околевшего чудища. Муж наладил автопуск своего фотоаппарата. Затем небрежной походкой не спеша подошел к супруге (что убедительно доказывало, насколько успешно он освоил фотодело), принял приличествующую обстоятельствам позу и, улыбаясь, стал дожидаться щелчка взведенного механизма.

— У нас еще есть время, чтобы до обеда проскочить до Гринич Виллидж и сделать там несколько снимков хиппи? — полюбопытствовала супруга. Но ответа она не расслышала из-за воя, поднятого вертолетом мэра, который прибыл лично разобраться в обстановке и осматривал в этих целях с высоты центральную часть Шестой авеню как раз над Сорок седьмой улицей.

На углу Сорок восьмой улицы и Шестой авеню показались запыхавшиеся полицейские, которые тут же начали разбиваться на боевые группы.

— Эй, вы! Поосторожнее там с ракетой! — прогремел в мегафон капитан Ширмер. Тут же какие-то попрятавшиеся по верхним этажам зданий снайперы начали через окна палить по уличным фонарям.

— Ах так, рассеять всю эту публику! — рассвирепел капитан Ширмер. Первая цепочка полицейских стала пулять гранаты со слезоточивым газом и поливать кругом тугой струей из брандспойтов. Студенты-евреи разбежались, так и не придя к согласию, было ли мясо птеранодона кошерным или нет, но все же достигнув консенсуса в отношении того, что его яйца были съедобными при условии сотворения соответствующей молитвы.

Спасательные команды наконец-то вызволили из-под ящера последних уцелевших в катастрофе и вынесли их за линию разгоревшегося сражения.

Кили все еще висел на шее страхолюдины, настойчиво, хотя и безуспешно продолжая свои попытки содрать золотой амулет. Удрать он уже не мог: с восточного фланга мешали студенты с правового факультета Колумбийского университета, а также члены партии свободы Черных Пантер, с запада — полицейские, применявшие ракету и легкие дубинки, с севера — лихие парни из «Эйджэнса» (кстати, все — бывшие саперы), а далее к югу — толпы из Объединенной Ассоциации мясников и работников боен.

Кили съежился, надеясь остаться незамеченным, но упрямо продолжал тянуть на себя золотую цепь.

* * *

Сцену загромоздила откуда-то появившаяся конная полиция, попытавшаяся оказать помощь коллеге, все еще безуспешно разыскивавшему владельца валявшегося на мостовой трупа. Главное — был выписан штраф, и оставалось лишь вручить его адресату.

В верхней части Сорок седьмой улицы суетились три милые девицы в надежде поймать в свои сети какую-нибудь шишку из шоу-бизнеса.

— Ох! — вымолвила, пробуждаясь, Алиса. — Наверное, мне все это снится.

— Вы арестованы! — гаркнул коп, держа в руках злосчастную штрафную квитанцию; он произнес это сугубо ради порядка, ни к кому конкретно не обращаясь. Для приличия он повторил фразу чуть потише, но никто не обращал на него никакого внимания.

Лилия зло выругалась в сторону головы Мелвила, усеянной тучей мух и прочей копошившейся гадостью. Она быстро удалилась и, проходя мимо трупа птеранодона, старательно отворачивалась от того места, где она наконец-то узрела этого чертова Мелвила, который в данный момент едва ли заслуживал этого эпитета, поскольку оказался раздавленным в лепешку.

Где-то в нижней части туловища монстра копошилась дюжина парней из «Каперов Пелема», прилежно стараясь приподнять его, чтобы стянуть предполагаемые скрытые под ним украшения. Но пневматические домкраты, притараненные со стройки, просто-напросто протыкали податливое тело.

Увидев, каким они занимаются черным делом, толстяк Льюис Морено приказал окатить их из пожарной кишки подававшейся под большим напором струей воды, мгновенно рассеяв эту банду несовершеннолетних хулиганов.

Убегая с места происшествия, раздосадованные крушением надежд «Каперы Пелема» выместили свое унижение на подвернувшихся под руку Тренчардс и Гойлви, чьи колебания в результате этого логически завершились неизбежным падением лицом прямо в ручей, что не помешало двум ученым, невзирая на рассеченные при этом губы и выбитые зубы, продолжать свой ценный диспут и в новых условиях.

— Нет, этот экземпляр слишком велик, чтобы быть птеродактилем из нашего далекого прошлого…

— Да вы шутите, откуда же еще он мог выскочить?

— Да с другой планеты…

— Не говорите глупостей, ни на одной планете нашей Солнечной системы птеродактилей не водится…

— Ну и что, значит, он свалился откуда-то из другой звездной системы…

— Но как же он тогда добрался сюда?

— А вот это уж не мое дело…

Уилл Кили так и висел на шее монстра, уцепившись за золотой амулет. Но именно в этот миг параллельные миры достигли крайней точки своего колебательного движения и двинулись обратно к своим исходным позициям, которые они покинули (впервые за шесть лет). Итак, встреча… Высшая точка… Слияние.

И Уилл Кили, попавший благодаря столь милому его сердцу амулету в самый центр взаимопроникновения миров, растворился. Пуф! — и нету!

На пересечении Сорок седьмой улицы и Шестой авеню толпа стала постепенно рассеиваться, и парни из «Эйджэкса», объединив усилия со своими товарищами из Ассоциации мясников и работников боен, секция тридцать девять, дружно взялись за расчистку улиц от этой кошмарной туши летающего пресмыкающегося, сверзившегося черт знает откуда… и до которого никому, судя по_ всему, не было никакого дела.

А в этот момент в точке касания параллельных миров…

* * *

Словно подкошенный ибари, человек падал с неба в ХС+19 голубой зари; он летел вниз, истошно вопя, раскинув руки и ноги, и шлепнулся прямо в самом центре святилища из пенистого металла, возведенного в честь Нерва на Тетушкиной площади.

Два местных жителя, взмахнув перепончатыми крыльями, воспарили над гигантской тварью и присмотрелись к нему.

— Интересно, он летал? — поинтересовался один из них, почесывая кончиком крыла костистый гребень. — Или же просто-напросто шмякнулся откуда-то?

— Великоват, а? — прокомментировал второй. — Немного крупнее, чем эти мачинчосы[8]… люди. И весит побольше, причем изрядно. Любопытно, съедобен ли он?

— Ах! Да что ты! Конечно же нет! Но разве можно так ставить вопрос: съедобен ли? — вмешался один из жрецов-диетологов культа Нерва. — Хаццил ли он? Вот в чем суть!

— У него голубые глаза, следовательно, он не может быть хаццилом.

— Зато есть нос, а посему — хаццил!

Появился блюститель порядка и, помогая себе крылом, вытащил из кармашка на конце другого крыла книжечку бланков порицания.

— Кто хозяин этой химеры?

— А что это за мерзость вообще? — откликнулся жрец-диетолог культа Нерва.

Никто, судя по всему, этого не ведал.

Да и никому до нее никакого дела не было.

Джек Шарки Вопрос протокола (из записок космического зоолога)

Из космоса планета Вирида выглядела этаким раздувшимся в ширину на пятнадцать тысяч миль теннисным мячиком, поросшим мхом. При облете выяснилось, что вся она была покрыта буйной растительностью. Тщетно, виток за витком, пытались космонавты высмотреть хоть какую-нибудь прогалину в этой сплошной зеленой мантии. И лишь в самый последний момент, когда они собирались, несолоно хлебавши, вновь ринуться в царство вакуума — корабль не был приспособлен к длительным полетам в атмосфере, — земляне узрели маленькую полянку треугольной формы. Могучими объятиям, стягивал ее со всех сторон громадина-лес с пышными деревьями, сплошь оплетенными паутиной лиан. Их мясистые стебли, скручиваясь жгутами и обвиваясь вокруг ветвей, напоминали задремавших анаконд. Извергая струи голубоватого пламени, звездолет с пронзительным свистом опустился на мягкую глинистую почву джунглей в самом центре треугольника.

Немедленно из выходных шлюзов высыпали члены группы обеспечения с баллонами сжиженного газа. Они дружно устремились в полумрак сельвы, зловеще подсвечиваемый отблесками занявшихся местами при посадке пожарищ, и обрушили на всепожирающий огонь пенистое облако. Раскаленные щупальца уже, хищно извиваясь, черными полосами потянулись по траве. Затерявшиеся высоко в кронах деревьев лианы корчились, подпаленные языками пламени. Рефлекторно выделяющийся из них густой сок, стекая вниз, смешивался с золой, шипел на дымившихся головешках. Огненная стихия нехотя сдавала позиции.

Наконец доложили о нормализации ситуации. Вышедший из корабля Джерри Норкрисс сразу же окунулся в зеленый полусвет из отраженного металлическим корпусом изумрудного многоцветья первозданного леса. Рассеянно кивнув в ответ на рапорт о ликвидации возгораний, лейтенант все свое внимание сосредоточил на второй группе космонавтов. Те суетились под одним из элеронов звездолета, устанавливая нечто вроде кушетки, скульптурно точно воспроизводившей очертания человеческого тела. Джерри прилег на нее.

Между тем часть космонавтов из группы обеспечения, освободившись от баллонов, обступили его с оружием в руках, внимательно и настороженно вглядываясь в джунгли, готовые молниеносно отреагировать на любую возможно затаившуюся там опасность.

По сравнению с ними задача лейтенанта Боба Риддера выглядела совсем несложно: контролировать и координировать информацию, которую готовился воспринять Джерри. Он высунулся из звездолета:

— Готово, лейтенант!

Сделав отмашку, что понял, Джерри возложил на голову тяжелый, нашпигованный электроникой шлем. Боб тем временем отлаживал связь между этим сложнейшим оборудованием и блоком питания, размещенным под другим элероном корабля.

Убедившись, что шлем отлично облегает голову, Джерри вытянулся на кушетке во весь рост и закрыв глаза.

— Доложите, когда закончите наладку.

Боб вернулся на корабль. Подойдя к опутанному высокочастотными кабелями пульту, он вставил в гнездо микроволновую кассету. Закрыв панель, он нажал кнопку, направив тем самым в сторону диких джунглей поток импульсов. Несколько месяцев тому назад их зафиксировала и записала автоматическая ракета, выведенная на орбиту вокруг Вириды. Тогда были выявлены типы биоизлучений двух видов планетной фауны, еще не занесенных в обширные архивы Звездного отдела. В задачу космического зоолога Джерри Норкрисса как раз и входило постоянное пополнение этих данных в связи с неуклонно расширявшейся космической колонизацией.

Удостоверившись, что все приборы работают в положенном им режиме, Боб нажал другую кнопку. Она должна была стимулировать контактный центр в мозгу Джерри. После этого происходила смычка его сознания с нервной системой какой-нибудь особи одного из двух обнаруженных на Вириде видов животных и зоолог на сорок минут полностью интегрировался в его восприятие окружающей среды.

Внешне казалось, что Джерри просто прикорнул, убаюканный золотисто-зеленым сиянием сельвы. Но вот его тело несколько дрогнуло: мозг пронзила ослепительная вспышка. Затем он расслабился, а его сознание со скоростью мысли устремилось к Контакту…

* * *

На Джерри стремительно, до головокружения, надвигалась буро-коричневая почва джунглей. Он был вынужден на какой-то миг зажмуриться, потом взглянул на ноги. То была пара V-образных тонких, узловатых конечностей, выдвинутых вперед и частично уцепившихся за хрупкую ветку, на которой он восседал. Их покрывал хитиновый покров, блестевший во влажном мареве джунглей.

Джерри осторожно попробовал, как работают челюсти существа, в которое он вселился, и услышал легкое клацанье. Должно быть, все тело его «хозяина» было покрыто эндоскелетом.

Предварительно убедившись, что он не нарушит равновесия сидевшего на ветке животного, Джерри попытался поднять на уровень «лица» то, что теперь служило ему «руками».

Случалось, что у внеземных тварей руки или что-то выполнявшее их функцию отсутствовали вообще. В таких случаях Джерри испытывал фантомное чувство ложной ампутации. Реакция, естественно, была ошибочной, но неизбежной, так как исходила из его подсознания.

Но на сей раз в движение пришли многосуставчатые конечности с похожими на кошачьи когтями, оканчивавшиеся непрерывно извивавшимся хватательным отростком. Джерри попытался ощупать свой торс, чтобы определить его форму и размеры, но отростки чувством осязания не обладали.

Он сместился немного в сторону, надеясь выяснить свою форму по тени. С этой целью он переставил раздвоенные и на вид неуклюжие ноги к желтому световому пятну у ствола.

На поверхности противоположной ветки он увидел в отражении поджарый сигарообразный силуэт.

«Итак, я похож на кузнечика, но с полущупальцами и неспособного делать прыжки», - подумал Джерри. Он попробовал пошевелить головой — ничего не получилось. «Значит, голова, грудная клетка и брюшко составляют единое целое», - сделал он вывод.

Джерри подал команду в ту часть туловища насекомого, которой у человека соответствует область лопаток. Выдвинулись длинные, узкие крылья — две пары, как у земной стрекозы. Их покрывала хитиновая оболочка.

Джерри попытался пошевелить крыльями. Они оказались жесткими, как накрахмаленная ткань, белыми и без пронизывающих, что характерно для земных насекомых, прожилок. Раздалось глухое жужжание, и его лапки V-образной формы отцепились от ветки. И он поднялся в воздух высоко над ослепительным зеленым покровом. Его тень верно последовала за ним по сплошному ковру из листьев.

«Надо быть осторожным! — одернул себя Джерри. — Здесь наверняка водятся птицы, для которых я сейчас — лакомое летающее блюдо…»

Он замедлил темп маха крыльями и, поджав ноги, мягко опустился на ближайший лист.

Джерри почувствовал, что с головой его кузнечика творится что-то неладное. Вполне было возможно, что «череп» этой твари не переносил жгучих лучей тропического солнца. Опасаясь, как бы мозг его «хозяина» не расплавился, Джерри посадил его на верхушку дерева, а затем соскользнул под другое, возвышавшееся над ним. В густой тени ощущение головокружения быстро прошло. Прикрываясь листьями, Джерри переместился поближе к верхним веткам.

В нескольких шагах от него что-то шевельнулось.

Джерри продвинулся вперед. На толстой зеленой ветке раскачивалась другая особь его же вида. Взгляд соседа был прикован к почве, точно так же как у его «босса» в момент вселения в него Джерри.

Они что, следили за возможными хищниками или сами поджидали добычу?

Джерри знал, что в любой момент он может в достаточной степени ослабить свой контроль за насекомым и дать тому возможность следовать своему естественному циклу — питаться, спасаться от врагов и вообще заниматься массой хлопотливых дел, которыми так занята жизнь летающего кузнечика. Но в сложившейся ситуации он решил пока этого не делать в надежде, что, наблюдая за соседом, ему будет легче определить экологический статус своего «хозяина» в обычной для него среде обитания.

Вообще Норкрисс не любил ослаблять своего контроля над подопечными во время Контакта. Никогда не знаешь, не попадет ли тот в глупейшую ловушку, которую легко распознает развитый разум.

Продолжая наблюдать за вторым существом, сидевшим ниже его, Джерри задумался, сколько еще времени ему предстоит пребывать в состоянии Контакта. Лично ему сейчас казалось, что с момента его инкарнации в этого странного кузнечика прошло не более десяти минут. Но одной из особенностей Контакта было неизбежное подчинение его субъективного времени ритму жизни исследуемого существа. Поэтому в зависимости от природы тех тварей, в которых перемещался космический зоолог, эти сорок минут Контакта могли либо длиться целую вечность, либо промелькнуть мимолетным мгновением…

* * *

Ему казалось, что ничто так и не нарушит этого нудного безделья. Джерри с сожалением ослабил свой контроль над подопытной тварью, чтобы посмотреть, что она в этом случае начнет делать.

Кузнечик немедленно продвинулся вперед по ветке и занял ту же самую позу, что и в момент установления Контакта: V-образные ноги слегка охватывают ветку, крылья свернуты, туловище абсолютно неподвижно, а глаза пристально устремлены на коричневатый поддон джунглей. Какое-то время зоолог пытался «слушать» мозг своего питомца — «хозяина», но не уловил ничего, хотя бы отдаленно напоминавшее мысль. Только ощущение неминуемости… терпения… ожидания…

Вскоре такое пассивное времяпрепровождение Джерри изрядно поднадоело. Восстановив свой контроль над ним, он заставил кузнечика осторожно переставить свои хрупкие лапки вдоль ветки, пододвинувшись к окаменевшему соседу. При этом Джерри намеревался опробовать систему общения своего «босса» с себе подобными. Он мысленно активизировал тот участок его мозга, который должен был заведовать чем-то вроде гортани. Получив такой импульс, нервная система кузнечика трансформировала его в непреодолимое желание пообщаться с сородичем. Тело отреагировало на это поднятием внутренних лапок с их многочисленными сочленениями и постукиванием их друг о друга тыльными сторонами, да с такой быстротой, что вскоре отдельные движения стали, как это происходило раньше с крыльями для полета, неразличимыми.

Энергичное, повторяющееся постукивание лапок вызвало пронзительный скрежет. Сосед с раздражением взглянул на него и снова уставился вниз.

Стало ясно, что звукового контакта не получилось. Тогда Джерри решил привлечь внимание своего компаньона физическим воздействием на того. Вытянув свой червеобразный отросток, он с силой дернул коллегу за одну из его задних лапок. Последовала однозначно гневная реакция: «Я занят!» Распрямив свои двойные крылья и возмущенно зажужжав, насекомое перелетело чуть вперед, на другое дерево, уселось на ветку и вновь застыло в прежней позе.

«Понятно, стадный инстинкт у них отсутствует, — прокомментировал инцидент Джерри. — Но в таком случае хотел бы я знать, какого черта мы здесь торчим?»

Решив, что он предостаточно налюбовался картиной почв джунглей, Джерри начал осматриваться вокруг. Его взгляд заскользил по причудливо торчавшим веткам, их хитросплетениям, по отдельным лианам, спрятавшимся от солнца за лиственным экраном.

И тут он обнаружил другое насекомое того же вида. Из-за коричнево-зеленой окраски и полнейшей неподвижности Джерри поначалу принял его за чешуйчатую кору ветки.

Соблюдая осторожность, он присмотрелся к окрестностям более внимательно. И вскоре за первым обнаруженным им силуэтом он заметил второй, третий… За короткое время он насчитал их около трех дюжин, сидевших кружочком диаметром ярда в три.

Абсолютно ничего не понимая в происходящем, Джерри расправил свои белые жесткие крылья и полетел над деревьями, стараясь теперь не попадать под прямые лучи солнца.

Он работал крыльями до тех пор, пока охватившее его чувство усталости не подсказало ему, что все резервы гистомина у его существа исчерпаны. Тогда он вновь опустился на дерево и еще раз осмотрелся. Он сразу же обнаружил с дюжину таких же, как он, полукузнечиков. Совершенно неотличимые друг от друга, они замерли в полном молчании, тупо уставившись вниз.

«Черт возьми! — вскипел зоолог. — Похоже, им нет дела ни до еды, ни до воспроизведения потомства, ни для драчек друг с другом. Им бы только сидеть истуканами на ветках и ждать. Чего?»

Вполне было, однако, возможно, что сейчас они находились в неактивной жизненной фазе. Предположим, что эти создания ведут ночной образ жизни, тогда до наступления сумерек он так и не увидит ни одного их действия. Он с неудовольствием подумал, что, видимо, ему придется вступать в Контакт еще раз. Ведь его обязанность — любым способом выяснить функции и возможности этих существ и твердо установить, не представляют ли они опасности для колонистов, которые хлынут на Вириду сразу же по получении его благоприятного на этот счет заключения.

Он еще раз ослабил контроль над насекомым. И снова возникло ощущение, что тот подчинен ожиданию чего-то неизбежного…

Джерри был взвинчен. Видно, насекомые ждут ночи! Да, слишком многое соотносилось с этой неминуемостью: необходимость держаться неподвижно, спокойно, внимательно за чем-то наблюдать.

Чем больше Джерри размышлял над этим, тем сильнее подсказывала ему интуиция, что, вполне возможно, он так и будет сидеть бесконечно, уставившись в мягкую, сдобренную перегноем почву сельвы, независимо от того, сияет ли солнышко или же опустилась глухая ночь, и ждать, ждать, ждать…

Но внезапно это предчувствие чего-то неотвратимого усилилось жутким, почти невыносимым страхом.

Эта перемена в настроении его полукузнечика была связана, как вскоре выяснилось, с доносившимся снизу из золотисто-зеленого полумрака и едва различимым звуком чьих-то мягких шагов. Нечто осторожно пробиралось по зыбкой и влажной почве, расстилавшейся под деревьями.

Где-то внизу в слабых отблесках солнца более светлым пятном проступила на темном фоне джунглей чья-то тень. Она…

Полыхнула беззвучная ослепительная молния, которая мигом стерла все волновавшие его ощущения. Контакт прервался.

* * *

Вне себя от ярости, Джерри приподнялся на кушетке. Он снимал шлем, когда из шлюза высунулся Боб Ридер:

— Ну как прошло, лейтенант?

— Плохо. Придется вновь все повторить. Для сбора нужной информации отведенного времени не хватило.

На лице мелькнула легкая гримаса недоумения. Джерри добавил:

— Неужели вы уже заправили другую кассету?

— Мне очень жаль, — откликнулся Боб, — но это так. Ведь вы обычно управляетесь за один сеанс.

— О!.. — Джерри пожал плечами и снова взялся за шлем. — Ладно. Это не имеет никакого значения. Раз уж все готово, то я попробую сразу же и со второй из установленных здесь тварей. Скорее всего, на первую я вышел в период ее глубокого отдыха. Может, как раз пока я разбираюсь со вторым животным, первое настроится на свою активную фазу.

Прочно пристроив шлем на голове, лейтенант снова вытянулся на кушетке и принялся ждать. Он слышал, как техник пробухал по металлическому полу звездолета, как хлопнула дверь командного пункта и…

Белизна! Ярчайший электрический разряд в холодном мраке. Есть Контакт!

* * *

Полная темнота и мускусный запах.

Потом появилась узкая полоска желтого света, заштрихованная ядовито-зеленым. Несмотря на краткость вспышки, Джерри сумел рассмотреть тяжелые, напоминавшие медвежьи лапы, приподнявшие квадратный, весь увитый ветками люк. Затем те же могучие конечности опустили его. И снова — темень.

Эти грубые, совершенно лишенные волосяного покрова лапищи ему явно пришлись не по душе. Их тонкая кожа чем-то напоминала внешний покров гусениц, была мраморно-розоватой с беловатыми вкраплениями, как у трупа.

Такой коже противопоказано длительное пребывание на солнечном свету. Вероятнее всего, его новый «хозяин» постоянно живет в каком-то подземелье. Острый взгляд Джерри успел выхватить грубо сработанный комплекс из толстых, изогнутых дверей, равномерно расположенных вдоль вертикальной стенки тоннеля непосредственно под люком. Корни деревьев, вот что это было! Но по какому-то странному капризу природы они образовали весьма удобную лестницу.

Так зачем все же его животное выглядывало наружу, а потом, быстро захлопнув крышку, затаилось? Неужели все существа на этой планете только тем и занимаются, что постоянно бродят и чего-то выжидают? Чего же?

Джерри почувствовал, в подконтрольном ему животном внезапно вспыхнувшее стремление непременно подняться по лестнице к свету. Но одновременно в нем возникло и острое контрпобуждение обязательно выждать еще немного…

Норкрисс быстро классифицировал эту ошибку сигналов в антропоморфических терминах. То был очевидный мощный позыв к безумию и полному отключению от реальности. Это было сродни той тяге к саморазрушению, которая толкает людей переступать край пропасти или бросаться с перрона под поезд метро. Неодолимый зов самоликвидироваться, который мгновенно и панически охватывает тебя и тут же отпускает…

Но животное слишком быстро подняло и опустило люк, чтобы суметь за это время что-то рассмотреть снаружи. Может быть, оно слушало? Джерри осторожно, уровень за уровнем, стал ослаблять свой контроль над ним, намереваясь проследить логику поведения изучаемого им существа в его естественном состоянии.

Оно тут же, встав на цыпочки, приподняло люк.

Золотисто-зеленое световое буйство, сразу же прорвавшееся в подземелье, заставило животное часто заморгать. Оправившись от резкого света, оно выпрямилось на своих крепких задних лапах и вскарабкавшись по «лестнице», высунулось наружу на уровне травы у трапа. И в этот момент Джерри заслышал чью-то мягкую поступь, которая, судя по всему, и взбудоражила его «хозяина». Вскоре он понял и причину происходящего.

Неподалеку от его убежища из другой норы выполз на коричневый грунт собрат его медведеобразного существа и обреченно направился сквозь строй могучих деревьев в пятнистую желтизну света, к чему-то принюхиваясь и поскуливая.

Было совершенно очевидно, что в нем одержал верх тот могучий маниакальный порыв к саморазрушению, который испытала на себе, но сумела преодолеть и та особь, с которой Джерри находился сейчас в Контакте. В сельве даже воздух звенел от сорокаградусной жары. Но этот своеобразный медведь-шатун дрожал.

* * *

Джерри неожиданно заметил, что окрест из колодцев одна за другой стали появляться любопытствующие морды других аналогичных существ.

Атмосфера наэлектризовалась, как перед грозой. Она напоминала момент спуска курка пистолета, когда палец медленно, но неизбежно приближается к роковому выстрелу…

Мягкие шаги животного напомнили Джерри, что он уже встречался с чем-то подобным. Порывшись в памяти, зоолог вспомнил, что это происходило, когда он находился в теле кузнечика. Неужели все эти насекомые, молчаливо и настороженно притаившиеся на ветвях могучих деревьев, поджидали медведей? С какой, спрашивается, целью?

«Хозяин» Джерри, ухватившись за корень, приподнялся еще выше. И зоолог увидел тогда, куда собственно направлялся тот, другой медведь, дрожа всем телом, сложившись вдвое и скуля все громче и жалостливей.

На высоте пяти футов над бурой пористой почвой джунглей в сиянии изумрудной зелени виднелось нечто вроде раздувшегося мешка серовато-желтого цвета, болтавшегося на конце длинной лианы. Поверхность этого бурдюка поблескивала выступившей росой, смешавшейся с сочившейся из него жидкостью. Исходивший от него резкий запах одновременно неудержимо тянул к себе и повелительно отталкивал, был столь же резок и густ, как от груды разложившихся роз. Он вызывал органическое отвращение, неодолимо в то же время завораживая, раздражал слизистую оболочку носа и живительно действовал на легкие.

Именно к этой непристойности так целеустремленно тянулось то медведеобразное существо, за которым наблюдал Норкрисс. Но страха в глазах твари теперь уже не было. Они словно остекленели, застыв от призывного запаха. Движения замедлились. Казалось, он вошел в транс. Животное вздыбилось на своих мощных задних лапах и слегка шлепнуло по этому бурдючного вида предмету, отлетевшему как маятник в сторону на конце длинной зеленой лианы. Когда тот вновь качнулся к нему, медведь двинул посильнее, отбросив раздувшийся мешок в другом направлении. Джерри словно загипнотизировали. А странный предмет теперь уже качелями стремительно взлетал вверх-вниз. Бледно-розовое существо в каком-то угаре безумно колотило по нему лапами, извиваясь в то же время всем телом в сумасшедшем ритуальном танце в такт с этими колебаниями.

И тут Джерри подметил, что лиана бурдюка отличается от тех, что встречаются на Земле. Те использовали деревья в качестве шпалер, в то время как эта являлась продолжением одной из ветвей дерева. Точно такими же были и все остальные лианы, свисавшие с зеленого потолка.

* * *

Звук чего-то с треском лопнувшего вновь привлек внимание Джерри к медведю-тяжеловесу и вздувшемуся мешку.

Но теперь в боку курдюка зияла прореха. Из нее сплошной струей сыпались мельчайшие зеленые волоконца, как будто кто-то вытряхивал из бумажного пакета кучу пружинок от часов. Падая на податливый бурый перегной, они весело подпрыгивали, виляли, трепыхались. Но в то же самое время они быстренько преобразовывались во вполне конкретную форму, которую Джерри тут же распознал: то были его давние знакомые — существа-кузнечики, но в мини-исполнении. Они во всем походили на своих взрослых сородичей, но были в три раза меньше по размерам.

Тем временем не лишенные до настоящего времени определенного изящества движения медведя сменились буквальным беснованием. И когда последняя из этих вертлявых штучек вывалилась из растительного кокона, повела своими белыми крылышками, подсушивая их, а затем взлетела, из его глотки вырвался пронзительный вопль ужаса.

И было от чего!

Как только последний мини-кузнечик растворился где-то в гуще зеленой кроны дерева, на бледно-розовую тушу медведя с деревьев обрушилось темно-зеленое облако.

Пришел конец долготерпению взрослых кузнечиков. Они тысячами облепили медведя, который в полном отчаянии судорожно отбивался, как мог, от них, пока не превратился в грубую позеленевшую карикатуру на самого себя.

Но и эти полчища насекомых исчезли столь же быстро, как и появились. И все вокруг оказалось усеянным их агонизирующими телами с белыми крыльями, постепенно приобретавшими коричневый оттенок и свертывавшимися, словно целлофан на огне. А медведя было уже и не узнать. Его туловище превратилось в какое-то средоточие множества белых новообразований, по виду напоминавших яйца. Какое-то время он еще дергался в предсмертных судорогах, а затем рухнул.

В тот же миг его сородичи, в том числе и «хозяин» Джерри, со всех ног рванулись к нему. Джерри явственно ощутил, как у «его» медведя высунулся длинный липкий язык и слизнул взрослую и уже сдохшую особь кузнечика. Всего одну. После чего медведь быстро втянул язык обратно и проглотил насекомое. Затем, развернувшись, стремглав бросился обратно в свой тоннель. Но Джерри резко восстановил свой контроль над ним, чтобы проследить за дальнейшим развитием событий.

* * *

Все медведи, глотнув по кузнечику, попросту попрятались в свои норы. Один за другим захлопывались за ними люки, почти неразличимые на поверхности джунглей. И только контролируемое Джерри существо в растерянности остановилось под нещадно опалявшим его бледную кожу солнцем. Зоолог продолжал наблюдать за усеянным отложенными яйцами трупом медведя. И тогда…

Из места отрыва бурдюка от лианы на труп животного стал капля за каплей падать густой сок. Когда тот касался яйца, оно начинало раздуваться, подрагивать и менять цвет. Ошеломленный Джерри видел, как постепенно оно становилось крапчато-розовым, потом сначала трескалось, а затем и лопалось. И оттуда наружу выскакивали малюсенькие медвежата, чьи едва различимые глазом мордашки раскрывались в жадном голодном писке.

Они тут же набросились на тушу того самого животного, из плоти которого столь стремительно появились на свет, и старательно и проворно сожрали ее всю целиком, вместе с костями и сухожилиями.

Когда от некогда достаточно крепкого существа не осталось ни малейшего следа, мини-медведи бледно-розовой окраски принялись энергично закапываться в грунт. Вскоре от всего этого шабаша остались лишь кусочек пожухлой лианы да несколько холмиков на поверхности. Воцарилась тишина.

– «Я сейчас обернусь обезьяной!» — мысленно воскликнул Джерри, позабыв в своем возбуждении, что сам он пребывал в состоянии Контакта, а не находился среди старших сокурсников, которые порой этой фразой пародировали слова присяги космических зоологов.

Все ясно: это была целиком симбиотическая планета!

После только что прослеженной вакханалии внеземной жизни и смерти для Джерри уже не составило труда стыковать в единую цепочку все жизненные формы. Итак, насекомые появлялись из кокона, выраставшего в виде бурдюка на конце лианы; став взрослыми особями, они размножались весьма странным способом: откладывали яйца медведя в тело медведеобразного создания, после чего погибали. Но в момент смерти их пожирали оставшиеся в живых медведи, и они становились зернами. Попадая в подземные тоннели через естественные выделения проглотивших их животных, они в свою очередь прорастали корнями и становились потом деревьями.

А последние при нападении медведей на выраставшие на концах их веток-лиан «бурдюки» порождали мини-кузнечиков, потом, выделяя сок, оплодотворяли яйца, отложенные взрослыми насекомыми в тушах погибавших медведей…

* * *

Едва Джерри начинал уточнять весь этот цикл растений-животных-насекомых, у него начинала кружиться голова. Значит, так: сдохшая взрослая особь насекомого, пройдя через пищеварительный тракт медведя, развивалась потом в дерево. Кокон, выраставший из него и стимулируемый ударами лап обреченного медведя, давал жизнь новым насекомым. А из яиц насекомых, отложенных в теле мертвого медведя и стимулированных соком дерева, быстренько вылуплялись детишки-животные…

Короче, получалось, что насекомое плюс медведь давали начало дереву, дерево плюс медведь порождали насекомое, а оно плюс дерево производили на свет медведя. Все три системы опирались на не включенную в эту схему питательную среду почвы. Насекомое и сок вызывали к жизни мини-животные в самой плоти околевавшего взрослого животного. Погибшее насекомое и живой медведь давали в итоге дерево в самом естестве дерева (если рассматривать мертвые листья и кору как составные части почвы). Шлепки животного по дереву приводили к появлению насекомых…

«Черт побери! — мысленно взорвался Джерри. — Но не в самой плоти насекомых. Это не могло бы…»

Он еще раз все тщательно обдумал и взвесил. Действительно, деревья, получалось, выступали родителями насекомых, насекомые — родителями медведей, те в свою очередь — родителями деревьев… Но если взглянуть на проблему с другой стороны, то плоть медведей порождала новых медвежат; переваренные медведем насекомые вызывали (через деревья) появление на свет новых насекомых, а деревья (посредством насекомых) сотворяли другие деревья…

Мысли Джерри ходили по кругу, и он безуспешно пытался выбраться из этого запутанного лабиринта. Он понимал, что ученые отныне потратят годы, чтобы разобраться, какой вид давал начало другому. По сложности это намного превосходило классическую проблему первичности яйца и курицы. Когда он опубликует свой отчет, немало специалистов в области эволюции будут ложиться спать с головной болью…

Беззвучная молния — Контакт прерван.

* * *

— Я уже подготовил к запуску первую запись, — сообщил Боб Риддер, пока Джерри снимал контактный шлем и проводил рукой по белоснежной копне волос, предварительно промассировав свое молодое загорелое лицо. — Хотя вы, быть может, пожелаете немного отдохнуть?

— Во втором сеансе с тем первым существом надобность отпала, — покачал головой Джерри. — Я понял его жизненный цикл благодаря Контакту со вторым видом.

— Неужели? — В голосе Боба слышалось недоумение. — Но ведь это весьма необычно, не так ли?

— Вся эта дьявольская планета не укладывается ни в какие рамки, — буркнул Джерри, вставая с кушетки. Он лениво потянулся в сладкой истоме джунглей. — Вы поймете, что я имел в виду, когда ознакомитесь со второй записью.

Боб понял, что Джерри, который для космического зоолога восстанавливался очень быстро, сейчас не был расположен к разговору. Значит, для выяснения интересующих его подробностей придется дождаться расшифровки записи Контакта.

В тот же день попозже, час спустя после взлета корабля с планеты, Боб закончил читать отчет Норкрисса. К этому времени Вирида уже исчезала из виду, а звездолет готовился войти в гиперпространство, взяв курс на Землю.

Боб прошел коридором в общий зал, чтобы выпить чашечку кофе. Джерри уже находился там. Быстро справившись с кофеваркой, Боб подсел к своему начальнику и поспешил задать ему тот вопрос, который мучил его все время после прочтения доклада.

— Лейтенант… я по поводу этого второго Контакта. Вы поняли, что сняли контроль за вашим «хозяином» до того, как заметили другого медведя, направлявшегося колотить кокон?

— Вы хотите тем самым сказать, что у меня был шанс погибнуть в облике «моего» медведя, если бы тот поддался искушению самому броситься к кокону и начать его раскачивать?

— Вот именно, лейтенант, — ответил Боб. — Конечно, я знаю, что вы можете восстановить свой контроль над подопечным в любой момент, если сочтете создавшееся положение опасным. И все же, не слишком ли вы рисковали?

Джерри отрицательно покачал головой и сделал глоток кофе.

— Строго говоря, я не расценил этот импульс к саморазрушению у моего «хозяина» как по-настоящему глубокий. Вы, должно быть, заметили, что я назвал этот импульс безумием, тягой к смерти, за которой последовал взрыв инстинкта самосохранения. Это, в сущности, не было неодолимым стремлением умереть. Как «мой», все остальные медведи, оставшиеся сидеть в своих норах, вели себя гораздо спокойнее, чем тот, что принялся колошматить этот бурдюк.

— Но почему это происходило именно так? Почему это создание, а не какое-нибудь другое, испытало всеобъемлющее стремление к самоистреблению?

Лицо Джерри от напряженного раздумья собралось мелкими морщинками.

— Я бы не хотел знать ответ на этот вопрос. То, что я подозреваю, не совпадает с тем, чего бы я желал: речь идет о четко заведенном порядке. Что- го неизвестное нам в их биологии толкает по очереди идти на самоликвидацию. А тот ритуал, что я наблюдал, был так непохож на… поведение животного, был настолько последовательным и детерминированным…

Глаза Боба расширились, поскольку до него дошло, что хотел сказать Джерри.

— Вы думаете, что у них заведен внутренний протокол? Что если по каким-либо причинам некое существо в этой цепочке не сыграет свою роль, то следующее за ним будет ждать вечно, но так и не выполнит свою функцию?

— Да, именно это я и хочу сказать, — согласился Джерри. — И очень надеюсь, что ошибаюсь.

— Но на этот раз ведь действовало именно то создание, чья очередь как раз и подошла, — выдавил из себя Боб, моргая. — Мы же не нарушили экологический цикл, не правда ли?

— На Вириде все процессы протекают очень быстро, — задумчиво произнес Джерри. — Если подсчитать время между кладкой яиц и их созреванием, то деревья должны достигать зрелости примерно за месяц. А мы ухитрились сжечь с полдюжины лиан при посадке и, вероятно, намного больше при взлете.

— Но чуть разредив деревья, мы специально выбросили несколько бомб с углекислым газом, — как-то неуверенно протянул техник. — Да и пожар затушили за несколько секунд.

— Что никоим образом не повлияло на уже выжженные нами лианы! — вздохнул Джерри. — И если то, что я думаю насчет протокола, соответствует действительности…

— …то жизненный цикл на планете будет прерван? — выдохнул техник.

— Поживем — увидим, — уклонился от ответа Джерри. — На возвращение уйдет месяц, потом понадобится еще полгода для прибытия первой волны специалистов по обустройству колонии и началу промышленной разработки планеты. Так что давайте подождем.

* * *

Но так случилось, что устроителям понадобились всего два месяца, чтобы вернуться обратно на Вириду.

Но они не стали даже высаживаться на планету. Оказалось достаточным сделать несколько витков вокруг, чтобы увидеть гигантскую, омертвевшую сферу, покрытую пылью и догнивающей растительностью и совершенно непригодную для ее заселения человеком. Они вернулись со снимками этой мертвой планеты, и те вскоре заставили людей позабыть даже само ее название.

Но Джерри Норкрисс, космический зоолог, подчеркнуто избегал любых ситуаций, когда ему пришлось бы увидеть эти фотографии.

Крис Невил Война по всем правилам

Наконец-то они вырвались в глубокий космос, вышли в Точку Разрыва. Где-то далеко позади затерялась тусклой звездочкой на небосводе планета Лэнит-11. Беляков надежно удерживал корабль в нужной сетке координат. Келли юстировал аппаратуру перед стремительным броском сквозь разлом в гиперпространственной структуре, или, как ее называли на своем жаргоне специалисты, «брешь».

— Ты сейчас будь поосторожней, поласковей с нашей старушенцией, — наставлял коллегу Беляков. — Уж слишком поизносилась ока, чтобы швырять ее старые кости как попало в эту чертову щелку.

— Ничего, наша развалюха прекрасно все выдержит, — откликнулся Келли.

Он быстренько подрегулировал последний прибор и уже потянулся к ручке старта.

— Эй! Постой! У тебя же отклонение на две десятых, — забеспокоился Беляков.

— Знаю, вижу, — проворчал Келли, поспешно устраняя погрешность. — Ну, что, поехали?

Он рванул рукоятку на себя. Беляков в момент ухода в подпространство прикрыл глаза, внутренне сожалея, что не было с ними Каина, их классного, утвержденного на своем посту правительством штурмана.

Вот он-то уж точно был мастером в своем деле. И надо же было случиться такому: в один прекрасный день на расстоянии отсюда в три планетных перелета он ни с того ни с сего набросился на местного докера с резаком для микрофильмов, завывая в голос, что никогда не позволит этому «подонку-инородцу» жениться на своей дочке… Вот только потомства у него отродясь никогда не было!..

Так что задержали бедолагу на Азолите для последующей отправки на Землю, где разместят бывшего лихого штурмана в обитой мягким материалом клетушке лечебницы для космонавтов.

— Бедняга Каин, — вздохнул, не выдержав, Беляков.

— Подумаешь, обыкновенный параноик, — возразил Келли. — Он не делился с тобой своими подозрениями насчет заговора с целью не допустить его в Военную академию в Люне?

— Мы вообще с ним мало разговаривали.

— Это оттого, что ты холоден в обращении с людьми, держишь их на дистанции. А мне он выкладывал все как на духу. Так вот. Каждый год он регулярно подавал рапорт о поступлении в это заведение. Самым тщательным образом готовился к экзаменам, старательно штудируя все учебники по военному делу, изучая тактику и стратегию ведения боевых действий на суше, на море и в космосе, зубрил военную историю и все такое… Его кабина была буквально нашпигована книгами по этой тематике, и он чуть ли не все их знал наизусть. Что-что, а память у него была потрясающая!

— И все же почему его так и не приняли в Академию?

— Из-за гемофилии! Ему даже было запрещено участвовать в спортивных состязаниях. Зато вот мне повезло полететь вместо него, и я, не скрою, рад этому!.. К слову, насколько я понимаю, теперь фланговым кораблям разрешают уходить в брешь близ Земли?

— И не вздумай попытаться это сделать! — вздрогнул Беляков. — Эх, ведь знал же я, что лучше было бы дождаться замены Каину на Моле…

— Ну и торчали бы там тогда до сих пор, гноя потихоньку весь груз с «квашем».

— Все верно, именно этого я и боялся. Ведь всем известно, что по ту сторону бреши погрузочные работы медленнее всего выполняются как раз на Мэле. Но честно признаюсь: на сей раз я был приятно удивлен — докеры поработали на славу.

— А знаешь почему? Чтобы подстегнуть их прыть, я раздарил им всю книжную рухлядь Каина. Ох, до чего же охочи они до чтения!

— Ты что, и вправду отдал всю военную литературу жителям Мэлы?

— А разве нельзя было этого делать?… Но почему?…

— Да по тысяче причин!.. Келли, выводи немедленно корабль из подпространства!

— Прямо сейчас?

— Сию же секунду!

— Но мы рискуем вынырнуть прямо в середине какой-нибудь распрекрасной звезды!

— И все равно делай, что я тебе говорю! Нужно в самом срочном порядке вернуться на Мэлу!

* * *

Генерал Дрэк, главнокомандующий всеми вооруженными силами императрицы, кавалер ордена Золотой звезды Мэлы, сидел у себя в кабинете, в Ставке Верховного командования, в которую только что преобразовали бывшую лавку скобяных изделии. Он яростно спорил с Нобом, премьер-министром и доверенным лицом ее величества.

— Но, — требовательно гремел он, — мне это жизненно необходимо! Не забывайте, что я — главком и генерал всех армий ее величества…

Двое часовых, охранявших штаб-квартиру, прислушивались к этой перепалке с живым интересом.

— Думаешь, получит? — озабоченно поинтересовался один у своего коллеги.

— Да ни за что на свете! — скептически отреагировал тот.

Дрэк, не переставая басить в трубку, бросил в их сторону испепеляющий взгляд. Оба солдата притихли.

— Может быть, вы все-таки потрудитесь войти в мое положение? Вы сами возложили на меня эти обязанности. Под моим руководством наши доблестные воины, как один, поднялись на врага — объединившихся демократов. Все генералы мне беспрекословно подчиняются. Ну разве не прав я, требуя в этих условиях, чтобы мою власть признали также и члены кабинета?…

— Я искренне вам сочувствую. Более того, в личном плане я полностью с вами согласен, но уж очень категорично в этом вопросе земное «Положение о соответствии воинских звании»: старший офицер может рассчитывать не более чем на семь — и это максимум! — звездочек на своих погонах. И я просто не имею права разрешить вам носить восьмую.

— Но вы же сделали семизвездным генералом Фрикса, а он командует всего лишь воинской частью!

— Верно, но это произошло еще до того, как мы наконец полностью разобрались в действующих на этот счет на Земле правилах. Тогда мы считали, что сколько захотим, столько звездочек и присвоим, да и Фрикс недовольно ворчал… Я очень сожалею, генерал, но вам придется удовольствоваться семью звездами.

— Хорошо, но в этом случае снимите одну у Фрикса.

— Но это же невозможно! Он тут же подаст в отставку.

— Отлично! Я немедленно подаю рапорт об увольнении.

— А вот этого делать вы не имеете никакого права. В книге, озаглавленной «О военном командовании», недвусмысленно указано, что в период военных действий Верховный командующий никогда в отставку не уходит. Для землян это просто немыслимо.

— Ну ладно! — рявкнул Дрэк, бросая в сердцах трубку на рычаг.

Часовые перемигнулись.

— Эй вы там, стоять смирно! — пролаял в их адрес Дрэк. — Вы же в принципе почетный караул, так почему бы вам не вести себя соответствующим образом?

— А мы без оружия, — небрежно обронил один из солдат.

— Ничего не поделаешь! Все имевшиеся у нас стволы я лично распорядился отправить на боевые позиции.

— Но нам негоже стоять тут словно истуканы — и без оружия, — степенно заметил второй. — И вообще «отсутствие оружия отрицательно сказывается на боеспособности военнослужащих».

Дрэк не выносил, когда ему начинали читать мораль, но не мог же он оспаривать тут же предъявленные ему выдержки из «Учебника».

* * *

А началось все это ровно неделю тому назад, когда Ноб, забежав в лавку скобяных изделий, неожиданно предложил ее хозяину:

— А как вы посмотрите на то, что мы вас назначим генералом?

— Но я же профан в этом деле, — признался Дрэк. — Что это за пост и с какой стати вам понадобился генерал?

— Начинается война. Надеюсь, вы об этом уже слышали? Это одна из тех штучек, что напридумали земляне. Как-нибудь попозже я растолкую вам, что она из себя представляет. А пока соизвольте дать ответ на мое предложение.

— Да я не возражаю! Только вот… вы действительно считаете, что из меня получится стоящий генерал?

— Просто великолепный! Да и лавчонка ваша уж слишком удобно расположена — так и хочется переоборудовать ее под Ставку Верховного командования.

Но помимо этого, пусть немаловажного, обстоятельства сам Дрэк в глазах премьер-министра несомненно обладал качествами грозного военачальника. Его физические данные, считал он, вполне тянули на генерала сухопутных сил, что в данный момент имело существенное значение. Росту в нем было шесть футов, торс — мускулистый, глаза — серые, глубоко запавшие, непреклонно-суровые, крючковатый нос. Бросалась в глаза волевая складка губ (последнее объяснялось тем, что он имел привычку, ремонтируя что-то, держать во рту гвозди или шурупы).

А уж облаченный в военную форму, Дрэк приобрел поистине воинственный вид. В его облике совместились сразу несколько генералов, поскольку фуражка относилась к эпохе войны между Землей и Марсом, китель был реликвией Ирелийской кампании, пояс был исполнен в стиле Третьей империи, галифе скопировали с тех, что носили командиры Южной Звезды, а сапоги напоминали бурные денечки восстания Фандзани.

В настоящее время он корпел над донесением о ходе боевых действий на фронте Оллени. Он мучительно соображал, о чем в нем могла идти речь, поскольку документ был зашифрован, а ключ к нему он попросту забыл переписать. То ли там было написано: «Противник потеснил наши силы, нанеся большие потери», то ли: «Мы отбросили противника, нанеся ему большой урон»?

Распахнулась дверь и в кабинет стремительно ворвался молодой капрал, громко взывая к нему:

— Генерал, выгляните в окошко!

Дрэк действительно чуть не вскочил, но вовремя взял себя в руки, вспомнив об «Уставе».

— Вы о чем это? — высокомерно протянул он.

— О, извините! — смешался капрал. — Совсем запамятовал об уставных отношениях… Господин генерал, не соизволите ли взглянуть в окно?

— Вот так-то намного лучше…

Дрэк бросил взгляд наружу, обратив внимание на высоко взметнувшийся в небеса столб дыма.

— Это полыхает Шэндон, — горделиво пояснил капрал. — Ребята его сегодня крепко проутюжили! Десять часов бомбили на полную катушку. Отныне это не город, а каменоломни… Господин генерал, укажите следующую цель на поражение.

— Посмотрим, посмотрим!

Он прошествовал к настенной карте, где наиболее крупные города противника были обведены красными кружочками. Выбор был: Элис, Дрин, Кис, Мое и Длеттр. Дрэк не отдавал какого-либо предпочтения ни одному из них.

Секунду помедлив, он нажал на кнопку на письменном столе.

— Слушаю, — раздалось в динамике.

— Что теперь будем стирать в порошок, Ингир?

— Ну конечно же Кис, — заявил надтреснутым голосом старослужащий из лавки. — Вспомните, там проживает один парень, который крепко задолжал нам и отказывается платить.

— Спасибо, Ингир!

Дрэк развернулся к капралу:

— Вам ясно задание?

— Так точно, господин генерал!

Главком вернулся к столу и вновь попытался разобраться, что же все-таки произошло в Оллени.

«Противник потеснил»?… «Мы отбросили противника»?… Черт побери! В конце концов, это не так уж и важно…

* * *

В нескольких милях от бывшей скобяной лавки, а ныне Ставки Верховного командования, в самом центре нейтральной полосы разместился железобетонный бункер. Два человека с серьезными и непроницаемыми лицами удобно разместились в нем за столом. Перед каждым лежали карандаш и блокнот с какими-то пометками.

Между ними на столе покоилась монета.

— Теперь ваша очередь бросать, — любезно сказал тот, что сидел справа.

Человек слева подхватил монету.

— Орел или решка?

— Орел!

Монета звонко шлепнулась «орлом».

— Вы выиграли! — холодно констатировал бросавший, поднимаясь и передавая монету партнеру.

Тот расплылся в улыбке, но не проронил ни слова.

* * *

Келли потянулся к тумблеру, включавшему механизм выхода в нормальное пространство, но его явно одолевали сомнения.

— Послушай, Игорь, — проныл он, — неужели нам действительно позарез нужно выходить из бреши, даже не сверяясь предварительно с картами? Ты же понимаешь, насколько это опасно. Кто знает, на что мы напоремся?

— Придется пойти на этот риск, — жестко отрезал Беляков.

— Но в чем дело? Что плохого в том, что у мэлиан появились эти подаренные мною книжонки?

— Тебе же известно, что Мэла поставлена под жесткий контроль. Сверх списка, утвержденного Экономическим советом, туда не разрешается ввозить ни единого товара.

— Глупейшее распоряжение, — фыркнул Келли.

— Вовсе нет. Мэла — это в некотором смысле зеркальная цивилизация. Аборигены рассматривают Землю как непререкаемый авторитет и воплощенный идеал, стремясь слепо копировать все, что им удается узнать о нашей жизни.

— А что тут плохого? Наша цивилизация, по-моему, не так уж и скверна!

— Согласен! Но мэлиане просто бездумно копируют увиденное, не опираясь ни на предшествующий опыт, ни на традиции. Поэтому, совершенно не представляя причин тех или иных заимствованных у Земли действий, они рискуют ошибочно их истолковать, что может оказаться крайне опасным.

— Подумаешь! Зато научатся жить как цивилизованные люди.

— Не исключено. Но пока они дойдут до этого, их ученическая стажировка может обернуться катастрофой. Так всегда бывает, когда примитивный народ пытается собезьянничать более развитый.

— Да ладно тебе! Ты из мухи делаешь слона. Ну пусть я дал мэлианам книги про войну и политическую организацию общества. Но что за чертовщину они смогут с ними сотворить?

— Дело в том, что мэлиане никогда до сих пор не воевали, — сумрачно произнес Беляков.

— Так уж и никогда?

— Их общество построено на сугубо мирных принципах. Во всяком случае, такое было до того, как им в руки попали учебники, трактующие об «искусстве» ведения войн…

После этих слов Келли засуетился у пульта управления.

— Пожалуй, ты прав: надо срочно возвратиться на Мэлу и восстановить там прежние порядки.

— Я знал, что в конечном счете ты поймешь меня! Впрочем, не будем забывать, что так будет лучше не только для мэлиан, но и для нас с тобой, поскольку Галактический Совет может взвалить на нас вину за вполне вероятные массовые убийства и резню, порожденные твоим злосчастным подарком. И вот тогда нам светит тюремное заключение лет этак на сто в Рэн-Хэши.

Келли поспешил включить аппаратуру. Корабль выскочил в нормальное пространство. К счастью, на их пути не оказалось ни какой-нибудь шальной планетки, ни огненного светила.

— А теперь держись, да покрепче, — посоветовал штурман. — Сейчас рванем что надо!

— Надеюсь, мы успеем упредить первую в истории Мэлы войну! — тяжко вздохнул Беляков.

* * *

Ноб, заметно нервничая, вышагивал по мрачного вида коридору, направляясь в императорские покои. В вытянутых руках он бережно нес небольшой сверток.

Премьер-министр Диктатуры был лыс, обладал внушительным выпуклым лбом и пронзительными черными глазками, которые за стеклами очков в стальной оправе казались еще меньше. Он выглядел как само воплощение «злого гения» и слыл «серым кардиналом» при императрице.

На самом деле это был просто очень славный человечек. Адвокат по профессии, он был известен мэлианам своим великолепным розарием и бесподобной коллекцией земных марок.

Несмотря на свой незлобивый характер и спокойный темперамент, Ноб не считал, что занимает непомерно трудный пост, поскольку при исполнении своих высоких обязанностей ограничивался тем, что скрупулезно следовал предписаниям, вычитанным в книгах с Земли. Всякий раз, когда возникала та или иная проблема, он тут же вопрошал себя: «А как в этом случае поступают земляне?» Покопавшись в книгах, он всегда находил нужный совет и поступал строго в соответствии с рекомендациями.

Но в его отношениях с императрицей возникли трудности особого свойства, и Ноб, как ни старался, так и не смог раздобыть учебника, который просветил бы его насчет того, как следовало добиваться благорасположения ее величества.

И все же, постучав, он смело переступил августейший порог.

Немедленно о стену позади него с грохотом разбилась запущенная в премьера ваза. «Неплохо, — прикинул он. — Императрица Джуза понемногу набивает руку!»

— Ноб, поросячье отродье…

— Рад услужить, ваше величество!

— Где мои жемчуга, зловещий придурок?

— Вот они, ваше величество. У начальника канцелярии возникли серьезные затруднения с их оплатой. К тому же казначей угрожал переметнуться к противнику и все еще не отказался от этих дурных мыслей. Да и широкие слои населения ропщут против роскоши, в которой купаются высшие слои. Но, несмотря ни на что, мы приобрели это жемчужное ожерелье, столь желанное сердцу вашего величества.

— Могу ли я забрать его себе?

— Искренне сожалею, ваше величество, но это никак невозможно.

Ее величество Джуза на самом деле была обыкновенной простолюдинкой-мэлианкой, и роль императрицы ей досталась исключительно благодаря незаурядной внешности. Впрочем, ей нельзя было отказать в живом уме, и она более, чем кто-либо из ее соотечественниц, стремилась во всем походить на жителей Земли. Но согласно прочитанному, императрице Мэлы надлежало быть особой холодной, упрямой, расчетливой до жестокости, оставаясь в то же время любезной и приветливой, а также в высшей степени щедрой. Помимо всего этого от нее требовалось оставаться равнодушной к чаяниям своего народа, одновременно посвящая все свои помыслы только служению ему. Она обязана была поступать так, чтобы ее подданные обожали сразу как ее недостатки, так и достоинства.

— Но можно хоть немного его поносить? — умоляюще обратилась она к премьеру, любуясь ломкой игрой света в жемчужном ожерелье.

— Ни в коем случае! У нас огромная нужда в танках и самолетах. А посему мы морально обязаны продать все ваши драгоценности в пользу фронта, как это делали на Земле августейшие особы.

— Тогда зачем потребовалось, чтобы я сначала умоляла его приобрести?

— Но я уже вам объяснял: императрице положено быть легкомысленной, капризулей и никоим образом КС Считаться с чувствами других людей. И обязательно стремиться к самым дорогим безделушкам.

— Отлично!

— Что это значит?

— А то, свиное рыло!

— Вот это уже лучше! Вы совершенствуетесь прямо на глазах, Джуза. Если бы вам еще почаще менять свое настроение…

— Я постараюсь, Ноб. Вот подучусь еще немного, и вы будете гордиться мною.

— Превосходно! А теперь вам следует заняться решением кое-каких государственных дел. Начнем-ка с военнопленных. Есть несколько вариантов решения их судьбы. Во-первых, мы могли бы…

— Нет уж, сами и ломайте голову над этим.

— Позвольте, позвольте! — возмущенно пророкотал Ноб. — Вам не к лицу уклоняться от выполнения прямых обязанностей.

— И не собираюсь. Просто я показываю свои диктаторские замашки. А ну займитесь этим делом, негодяй! И достаньте мне бриллианты!

— Слушаю и повинуюсь, ваше величество, — произнес, низко кланяясь, Ноб. — Вы получите их, но народ…

— Я обожаю мой народ, но пошел-ка он ко всем чертям!

Ноб, по-прежнему согнувшись в три погибели, попятился к выходу.

Оставшись одна, Джуза на мгновение задумалась, но тут же спохватилась, схватила первую подвернувшуюся под руку вазу и швырнула ее что было сил на пол, мысленно отмечая про себя, что не мешало бы заказать их несколько дюжин. После этой разрядки она рухнула на императорское ложе и залилась горючими слезами. Она искренне полагала, что губит свою молодость под непосильной ношей правительственных, политических и стратегических проблем.

* * *

Покинув дворец, Ноб уселся в бронированный лимузин и отправился домой. Машину изготовили по спецзаказу, чтобы уберечь его от козней террористов, которые, согласно земным книгам, непрестанно плетут заговоры, особенно против премьер-министров. Впрочем, сам он не очень ясно представлял себе, с какой стати кто-то принялся бы угрожать ему лично. Ведь не будь премьером назначен он, тысячи других мэлиан с не меньшей компетенцией успешно справлялись бы с этими обязанностями.

Едва он вошел в квартиру, как ему навстречу устремилась жена, которая, целуя его на ходу, сразу же поинтересовалась:

— Ну как прошел рабочий день в дворце, дорогуша?

— Исключительно напряженно! Придется основательно потрудиться и после обеда.

— Но это же так несправедливо! — воскликнула госпожа Ноб, приятная, небольшого росточка толстушка, исходившая тревогой за своего супруга. — Тебе не следует так всецело отдаваться работе.

— Ты лучше вспомни, что я тебе говорил, опираясь на земные книги: любой премьер-министр — это обычно чрезвычайно измученный и замотанный человек, раздавленный тяжким бременем общественных забот. Его гнетут многотрудные обязанности, связанные с его высоким положением, и поэтому ему практически не удается расслабиться, особенно во время войны!

— Но это же, повторяю, несправедливо!

— Никто с этим и не спорит, но так уж повелось на Земле.

Жена Ноба повела плечами.

— Ну уж если так принято на Земле, то, понятное дело, значит., так оно должно и быть!.. Пойдем пообедаем, дорогой мой.

После домашней трапезы Ноб с головой ушел в изучение громадной стопки служебных бумаг, но вскоре начал позевывать. Повернувшись к супруге, занимавшейся мытьем посуды, он спросил:

— Милая, а не могла бы ты мне помочь?

— А это удобно?

— Еще как! Во всех книгах утверждается, что жена премьер-министра должна стремиться всеми силами облегчать тяготы, выпавшие на долю ее мужа.

— Ну что ж, тогда я попробую!

Бросив взгляд на ворох громоздившихся на столе материалов, она испуганно воскликнула:

— Но, дорогой мой, я же ничего в этом не смыслю!

— А ты доверься интуиции! — борясь с зевотой, посоветовал ей Ноб. — Как я.

Несколько часов спустя супруга премьера разбудила его со словами:

— Я тут все разобрала, кроме вот этой бумаги…

Ноб посмотрел на протянутый ему документ и проворчал:

— Ах эта, программа официальной пропаганды… Речь идет о том, как подавать народу более или менее точные факты. Это крайне важно в военный период.

— Не понимаю, зачем это нужно.

— Чтобы вести войну так, как это принято у нормальных людей. Мы обязаны столкнуть между собой различные идеологии. Именно поэтому мы выбрали путь диктатуры, в то время как другой континент предпочел демократию. Задача официальной пропаганды — углублять эти разногласия…

— Вот как! — не очень убежденно выдохнула госпожа Ноб. — Да, вот еще что такое. Официальный запрос от генерала Хельма из ведомства безопасности: его интересует, что ты намерен предпринять по части шпионажа. По его словам, вопрос очень важный.

— Он прав: ситуация действительно сложилась критическая. Займусь этим лично прямо с завтрашнего утра.

Следует признать, что госпожа Ноб славно поработала за эти несколько часов: приняла по меньшей мере восемь кардинальных политических решения, сочинила двадцать декретов, провела восемь унификаций и дала три разъяснения. Ноб даже не стал утруждать себя проверкой ее деятельности, целиком положившись на здравый смысл жены. В этот вечер премьер-министр лег спать с чувством хорошо исполненного долга.

* * *

На следующее утро все распоряжения Ноба были широко оглашены и встретили полную поддержку у населения, единодушно выступавшего за войну и в пользу правительства ее величества.

Характерная для подобных умонастроений сценка произошла в вагоне-салоне экспресса Чер-Ксил. Его пассажиры — двадцать три торговца, едва получив указания Ноба, тут же наглухо заперлись там и провели стихийный митинг. Наиболее образованный из них, некий Чанг, был единогласно избран вожаком.

— Ребята, — обратился он к соотечественникам, — не буду распространяться насчет важности поступивших приказов, ибо теперь все мы уже знаем, что это за штука — война.

— Яснее ясного!

— Это сущий ад!

— Ее навязал нам смертельный враг!

— Вот именно, — решительно подхватил Чанг. — И думаю, что все мы с самого начала стойко переносим ее тяготы и лишения. Не так ли, парни?

— Кто-кто, а я — то уж точно пострадал, — нетерпеливо вмешался пассажир по имени Дрэксил. — Прослышав про указ премьер-министра об ограничении потребления сигарет, я тут же, не мешкая ни минуты, вывалил в реку Ханто двадцать грузовиков с табаком. И сейчас сигареты выдаются по карточкам!

— Вот вам достойный пример настоящего патриотизма! — возликовал Чанг. — И мне известно, что то же самое проделали с сахаром, сливочным маслом, консервами, мясом и с сотнями других видов товаров. Отныне талоны введены на все! Страдает от этого каждый! И все же этого недостаточно. Мы сталкиваемся с другой острейшей проблемой, которую необходимо самым срочным образом решить, — кризисом шпионажа.

— А не хватит ли жертв? — недовольно пробурчал торговец готового платья.

— Ни в коем случае! В военное время все земляне — как один! — проникаются мыслью, что пределов самопожертвованию нет.

— Ну, раз так поступают земляне, то я пас, — смешался коммерсант. — Так что конкретно нужно сделать для преодоления этого кризиса шпионажа?

— Именно нам, здесь и немедленно, надлежит покончить с ним, — безапелляционно заявил Чанг. — Как сказал наш уважаемый премьер-министр, с самого начала военных действий не было зафиксировано еще ни одного случая шпионажа или саботажа против Диктатуры. Шеф внутренней безопасности чрезвычайно встревожен этим обстоятельством. И в самом деле, ведь на него возложена обязанность бдительно следить за всеми проявлениями подрывных усилии противника, а за отсутствием таковых настроения в его службе просто аховые. А это не может не сказываться на боеготовности и других ведомств.

— А нам действительно так уж нужны эти шпионы?

— Они-то как раз и играют главную роль, — терпеливо разъяснил Чанг. — Все имеющиеся в нашем распоряжении книги о ведении войны дружно сходятся в этом. Из-за вражеских агентов страна вынуждена постоянно находиться в состоянии неусыпной бдительности. Акты саботажа срывают процесс производства вооружении, и без них оно быстро станет избыточным. Подрывные действия противника обеспечивают работой ребят из спецслужб: поставляют им лиц для допросов, в ходе которых удается вырвать у них признания в содеянном, позволяют идейно их перевоспитывать и перевербовывать…

— Вот уж не подозревал, насколько это сложно! — простодушно признался Дрэксил.

— Именно в этом вся прелесть земных войн, — с пафосом воскликнул Чанг.

— Ну и прохвосты эти земляне! — восхитился Дрэксил.

— Хватит разводить тут говорильню, пора браться за дело! Итак, нужны добровольцы. Я обращаюсь к вам, соотечественники: кто из вас желает стать шпионом?

Воцарилось молчание.

— Ну что же вы, — отечески пожурил Чанг. — Неужели так уж никто из вас и не вынашивал изменнических настроений? Не стыдитесь, признавайтесь в этом. Не забывайте, что в войне все средства хороши!

Коротышка Херг, коммивояжер по сбыту застежек-молний из Зкота, робко подал голос:

— Мой двоюродный брат — военный министр у противника.

— Превосходный мотив для предательства! — возликовал Чанг.

— Я так и подумал, — расцвел Херг. — Да, теперь я уверен, что могу взяться за эту работенку.

К этому моменту поезд подошел к станции назначения. Пришлось отомкнуть двери, чтобы участники ассамблеи могли разойтись по своим рабочим местам. Некоторое время Чанг следил взглядом за торговцем застежками-молниями, затем решительно втиснулся в толпу, двинувшись за ним следом.

Буквально тут же он столкнулся нос к носу со здоровенным верзилой в фетровой шляпе и темных очках. На лацкане его пиджака отсвечивала серебром бляха с надписью: «Тайная полиция»…

— Видите этого человека? — возбужденно обратился к нему Чанг, показывая пальцем на отважного коммивояжера.

— Ну и что?

— Это вражеский шпион! Быстрее организуйте за ним слежку!

— Уже сделано, — лаконично отреагировал представитель спецслужб.

— Ах! Вот так и надо…

Мгновение спустя Чанг почувствовал, как ему на плечо опустилась чья-то тяжелая длань, а с обеих сторон его подперли два крепких молодца, оба — в фетровых шляпах, в черных очках и с бляхами «Группа захвата». С ними оказался и тот субъект из «тайной полиции».

— Вы арестованы, — торжественно провозгласил он.

— В чем дело? Что я такого натворил?

— Насколько нам известно, ничего, — снисходительно признал один из членов «группы захвата». — И тем не менее мы обязаны вас арестовать.

— Понимаете, это называется полицейским произволом, — пояснил секретный агент. — Задержание и обыск без предъявления санкции прокурора, бесцеремонное вторжение в частные дома и много еще чего. Времечко-то военное, согласитесь. И в мобилизации всех сил на войну вам придется сыграть особо важную роль.

— Какую же?

— На вас выпал жребий стать великомучеником национальной идеи.

Высоко подняв голову, Чанг гордо двинулся навстречу судьбе.

* * *

Вскоре вся планета Мэла была буквально наводнена литературой по военному делу. Среди книг, в частности, были такие шедевры, как «Война и вы» — рассчитано на массового читателя; «Война как сексуальная отдушина» — для элитарных слоев населения; «Врожденная страсть к разрушению» — для философов; «Война и цивилизация» — для ученых. Особым спросом пользовались книги, написанные на основе личного опыта прошедших горнило войны. Среди них — повествование о дерзкой акции саботажа, предпринятой бывшим торговцем застежками-молниями, а также драматическая история о муках и страданиях Чанга.

С другой стороны, война выявила никчемность множества учреждений, а также освободила народ от тяжкого наследия традиций, поскольку наглядно показала суетность и эфемерность всего сущего в этом мире: ведь после массированных бомбардировок все обращалось в прах и пыль — здания, музеи, памятники, да и сами города в целом.

Между тем пухла, как на дрожжах, армия. Солдаты с упоением учились красить, приветствовать строго по «Уставу», материться, дуться в карты и в общем плане обдумывать, как легче переключиться в будущем на гражданку. Постоянные разъезды туда-сюда расширяли их кругозор, давали возможность неплохо отдохнуть, что ценилось ими особенно высоко, поскольку проходило вдали от родного дома.

Впрочем, все мэлиане сходились на том, что война — это, несомненно, одно из самых хитроумных изобретении Земли как с воспитательной точки зрения, так и по доставляемым ею удовольствиям.

* * *

Беляков и Келли наблюдали в иллюминатор, как быстро надвигался на них коричнево-голубой шарик Мэлы. Внезапно заголосило радио, причем на частоте срочного вызова. Келли вздохнул:

— Это патрульный корабль с Азолиты. Чего он тут шастает?

— Все ясно: Мэла взята в кольцо блокады. Ведь все планеты, на которых вспыхивают войны, ставятся на карантин. Официально мы теперь не имеем права высаживаться здесь до формального прекращения военных действий.

— Вот ты черт! Но мы все равно сядем.

Келли защелкал рычажками, и грузовоз стал плавно приближаться к запретной зоне.

— Эй вы там, на транспортнике! — завопило радио. — Говорит сторожевой корабль «Мот». Немедленно остановитесь и идентифицируйте себя.

Беляков спонтанно ответил, но на пропендианском языке.

После секундной паузы ему ответили тоже по-пропендиански:

— Внимание, грузовоз! Вы вступаете в запретную зону. Сейчас же заглушите двигатели и приготовьтесь к досмотру.

— Ваш северный диалект пропендианского не понимаю! — заорал Беляков на южнопропендианском наречии. — Раз уж вы неспособны объясняться на нормальном человеческом языке, то нечего и эфир засорять всякой болтовней. К тому же знаем мы, как вы чистите беззащитных транспортников, и пусть меня лучше повесят, чем я хоть в чем-то вам уступлю!

— Повторяю: в этот участок пространства вход запрещен всем судам без исключения, — оборвал его командир патруля на чистом южном диалекте пропендианского.

— Чтоб их!.. — чертыхнулся Беляков. — У них там даже робот-лингвист на борту!

— …в непосредственное подчинение сторожевику «Мот». Приказываю сию же минуту остановиться и приготовиться к инспекционному посещению корабля!

Беляков взглянул на расстилавшуюся под ним громадину планеты, затем молча показал Келли на пульт управления, а сам принялся громко выкрикивать:

— Алло! Алло! Вы меня слышите? Не могу понять, чего вы там бормочете… Вы меня слышите?

— Ни с места, или мы открываем огонь!

Беляков кивнул коллеге. Келли разом врубил все реакторы, и корабль стремительно рванулся вниз, к планете. Повинуясь какому-то шестому чувству, присущему пилотам, Келли вдруг резко сменил траекторию спуска. В тот же миг космонавты почувствовали, как что-то взорвалось в левом секторе, заблокировав его. Но они уже влетели на сумасшедшей скорости в верхние слои атмосферы, корпус грузовоза раскалился докрасна.

Тяжелый крейсер, рассчитанный только для маневрирования в открытом космосе, вынужденно прервал преследование, но его командир пригрозил:

— Ну, погоди, транспортник! Это будет стоить вам лицензии. Да и никуда вы от меня не денетесь: рано или поздно все равно придется возвращаться.

Беляков вырубил радио. Келли включил тормозные установки и начал снижаться по спирали.

Беляков тем временем рассматривал в иллюминатор руины, в которые превратились некогда цветущие города. По дороге стройными колоннами маршировали солдаты, а на горизонте показалась летная эскадрилья, устремившаяся к очередной цели.

— Ну и влипли! — только и смог вымолвить он.

* * *

На посадочной площадке уже собралась внушительная толпа мэлиан. Несколько художников даже быстренько установили свои мольберты, чтобы запечатлеть эту сцену. И не потому, что уж слишком хорош был корабль, а просто в силу самого того факта, что был он с Земли. А это, в глазах мэлиан, было существеннее, чем красота.

Из толпы встречавших вынырнул один из местных жителей и, лучась улыбкой, первым делом осведомился у космонавтов:

— Ну и как, что вы об этом думаете?

— О чем «этом»?

— Да о нашей войне. Вы не могли не заметить…

— О да! — выдавил из себя Беляков.

— Война что надо, по всем правилам, как и должно быть между континентами с различной идеологией, — гордо провозгласил встречавший. — Все, как в цивилизованном мире. Признавайтесь, что она соответствует лучшим земным стандартам!

— Даже чересчур! — вмешался Келли. — Убедительно просим вас скорейшим образом доставить нас к премьер-министру…

Переговоры с Нобом в императорском дворце начались лучше некуда. Премьер-министр был вне себя от радости, что не кто-нибудь, а самые что ни на есть подлинные земляне соблаговолили почтить своим присутствием их войну. Он, естественно, прекрасно отдавал себе отчет в том, что по земным меркам это была в общем-то мелочевка, война школяров. Но он был абсолютно уверен, что по мере того, как мэлиане будут приобретать опыт, а также совершенствовать вооружение, они будут вполне способны отгрохать войну по меньшей мере не хуже земных.

— Знаете, — оправдывался он, — в самом начале военных действий мы испытывали определенные трудности, потому что не владели секретом атомного оружия.

— Представляю, как вам пришлось туго, — посочувствовал Келли.

— Разумеется! Разрушения, причиняемые использованием нитроглицерина и тринитротолуола, выглядят смехотворно. Но если вы не возражаете пройти вместе со мной, то я покажу вам нечто, несомненно представляющее для вас интерес.

Ноб любезно пропустил землян вперед, чтобы иметь возможность, следуя за ними, ловко скопировать их походку вразвалку. Затем, приоткрыв дверь, он торжественно провозгласил:

— Вот она!.. Полюбуйтесь!

На пьедестале из слоновой кости покоилась миниатюрная атомная бомба.

— Мы трудились не покладая рук и все же раскрыли тайну атомной энергии, — упоенно витийствовал Ноб. — Если чуть-чуть повезет, то мы до конца этого месяца запустим ее в серию, ну а в боевых целях применим бомбочку еще в этом году. Вот теперь-то, как я полагаю, можно с уверенностью утверждать, что Мэла стала по-настоящему взрослой планетой!

— Необходимо немедленно остановить эту войну, — резко оборвал его Беляков.

— Вы что, шутите? — запротестовал Ноб, изумленно глядя на космонавтов.

Не выдержав пристально-сурового взгляда землян, он подавленно осел, горестно выдохнув:

— В таком случае вопрос следует обсудить с императрицей.

* * *

На пороге покоев ее величества Ноба и его спутников встретил залп из разлетевшихся вокруг них на мелкие кусочки ваз.

— На колени, мерзавцы! — разразилась Джуза. — А вы, Ноб, принесли обещанные бриллианты?

— Так и чувствовал, что что-нибудь забуду!

— Ах, значит, забыли? Тогда как вы смели показаться мне на глаза? А это что еще за мужланы? Так и подмывает бросить их в темницу, особенно вот эту оскалившуюся рыжую обезьяну!

Улыбка Келли несколько застыла на его лице.

— Это же земляне, ваше величество, подлинные.

— Неужели? — выдохнула Джуза.

— В самом деле! — подтвердил Ноб.

— Вот это да!.. — пролепетала Джуза, мигом утратив свои императорские замашки и вновь став сообразительной застенчивой девушкой.

— Ваше величество… — начал было Беляков.

— Да будет вам, зовите меня просто Джузой… Так вы, значит, и есть настоящие земляне! Ни разу в жизни не приходилось еще с ними встречаться. Следовало предупредить меня о вашем визите. Ох, да я же не причесана…

— У вас дивные волосы, как и все остальное, — мигом нашелся Келли.

— Какой чудный комплимент!.. Я тоже нахожу ваши волосы бесподобными!

Лицо Келли стало цвета обожженного кирпича, и он в замешательстве промямлил:

— Ну зачем же вы так…

— Я что-то ляпнула не так, да.? А вы подскажите, как надо: мне ведь просто не терпится приобщиться ко всем этим тонкостям, — молниеносно подхватила Джуза.

— Прошу меня извинить, — сухо вмешался в их диалог Беляков, — но мы прилетели сюда не ради повышения уровня вашего образования, а для того, чтобы просить вас распорядиться насчет прекращения боевых действий.

— Никак невозможно! — вскрикнула пораженная Джуза, оборачиваясь к Келли.

— Надо, деточка, надо, — ласково поддержал тот коллегу. — Ваш народ еще не готов к тому, чтобы вести войны.

Глаза Джузы стали метать молнии, тон сделался снова сугубо деспотическим:

— Это почему еще не готов?! А вы оцените все, что мы уже сделали ради этого, посетите поля сражений, потолкуйте с беженцами — и вы тотчас же обнаружите, что все проводится строго по правилам. Нет уж, мы готовы воевать ничуть не хуже других!

— Как бы то ни было, но военные действия надлежит прекратить, — упрямо настаивал на своем Беляков. Келли в знак согласия кивнул головой.

Джуза умоляюще взглянула на Ноба, но премьер-министр поспешил отвести глаза в сторону. Ни с того ни с сего взять вдруг и перестать воевать! Нет, это никак не подтверждалось примерами из земной практики. Но в то же самое время разве можно было хоть в чем-то отказать людям с самой Земли!..

— Просто не знаю, как и быть! — заныла Джуза, бросая отчаянные взгляды в сторону Келли.

В конце концов она разревелась и рухнула на диван. Ноб и земляне, неслышно ступая, удалились в коридор, где Беляков поинтересовался у премьер-министра:

— Ну и как? Думаете, согласится?

— Кто ее знает…

— Нет, она обязана принять решение, — вмешался Келли. — Глава государства непременно должен быть решительным человеком.

— Императрице это все известно. Она, естественно, примет решение, но когда? Не исключено, что для этого ей понадобится целый год.

— Бедняжка! — посочувствовал Келли. — Ей явно нужен в помощники мужчина.

— Верно! — поспешно одобрил эту мысль Ноб. — Причем обязательно сильный и мудрый, который был бы одновременно мужем и советником.

Келли вдруг часто заморгал, а потом разразился хохотом:

— А что это вы на меня так смотрите?… Согласен, она мила, могла бы стать вполне сносной супругой, но суть в том, что я — то вовсе не собираюсь расставаться с холостяцкой жизнью.

— Джонни, мне бы хотелось поговорить с тобой по-серьезному, — напористо заявил Беляков.

Ноб препроводил их в совершенно пустую комнату, а сам на цыпочках удалился.

Как только они остались вдвоем, Келли взорвался:

— Да не хочу я на ней жениться!

— Придется, мой друг, придется, — убежденно гнул свою линию Беляков. — Вспомни: это по твоей вине мы попали в такую переделку, так что именно тебе этой женитьбой и вытаскивать нас из нее. Иначе Джуза так никогда и не решится скомандовать прекращение огня. К тому же тебе прекрасно известно, что тот крейсер, который мы повстречали, подлетая к Мэле, все равно не позволит нам выбраться отсюда до тех пор, пока тут не установится мир.

Спустя десяток минут оба землянина присоединились к Нобу, терпеливо поджидавшему их в коридоре. Премьер-министр вновь отвел их к императрице.

— Так и быть: я согласен, милашка, если нет возражений с вашей стороны, — бросил Келли таким тоном, от которого у Белякова по спине забегали мурашки, а премьер-министр пришел в совершеннейший восторг.

— На что это вы согласны? — озадаченно переспросила Джуза.

— Да жениться на вас. Что скажете на это?

Ее величество Джуза несколько минут пристально рассматривала землянина, а затем самым серьезным образом спросила:

— А вы меня любите?

— Немного терпения, душенька! Дайте прийти в себя…

Джуза вновь на какое-то мгновение задумалась. Потом нежно проворковала:

— Сочту за счастье выйти за вас замуж.

* * *

Едва закончилась брачная церемония, проходившая в полном соответствии с земными канонами, как Келли обратился к своей законной супруге:

— А теперь, ненаглядная моя, отдайте приказ прекратить военные действия.

— О да, дорогой, — печально вздохнув, промолвила Джуза.

— Что-то не так?

— Меня бросает в дрожь при одной только мысли о том, как безжалостно противник уничтожит наши беззащитные города сразу же после этого.

— Это почему же! Если мы сложим оружие…

— То другие и не подумают сделать то же самое! А с какой, собственно, стати им так поступать? Ведь это будет так здорово выглядеть, истинно в духе землян — всеми средствами наращивать завоевания. Так что если мы односторонне выйдем из войны, они попросту поработят нас.

— Ноб! Игорь! — взмолился занервничавший Келли. — Что делать?

В тот же миг премьер-министр шустро обратился к Белякову:

— На мой взгляд, полностью надежен лишь один выход из сложившегося положения. В моих силах устроить вам встречу с Лэнви, президентшей противников.

— И что же я ей скажу?

— Дело в том, что она не замужем… Посему полагаю, что вы могли бы ей предложить… то же самое, что и ваш друг ее величеству Джузе…

Беляков, побледнев до синевы, невольно сделал пару шагов назад, но Келли, подхватив его своей лапищей, с энтузиазмом воскликнул:

— По-моему, твой долг в этой ситуации предельно ясен: женись, чтобы наконец выпутаться из этой пренеприятной истории.

— Но у меня осталась подружка в Минске…

— Прошло уже столько лет, что она и думать о тебе забыла! Ну ладно, кончай ломать дурака!

— Как хоть она выглядит, эта президентша? — забеспокоился, сдаваясь, Беляков.

— Она просто красавица, — заверил его Ноб.

* * *

При обмене обручальными кольцами Беляков вскользь бросал на свою юную супругу настороженно-восхищенные взгляды.

Лэнви и в самом деле была очаровательной девушкой и, казалось, обладала такими достоинствами мэлианок, как послушание, терпимость и… пылкость.

Сразу же после пышной свадьбы прекрасной Лэнви и Белякова торжественно, в полном соответствии с принятыми на Земле правилами, между враждующими сторонами был провозглашен нерушимый мир.

— Вот теперь-то и начинается настоящая работенка, — с места в карьер начал давить Беляков. — В первую очередь необходимо установить точное число потерь.

— Что? — встревожился Ноб.

— Потери, говорю…

— Не уверен, что схватываю вашу мысль.

— Речь идет о том, во сколько человеческих жизней обошлась вам эта война.

— Послушайте, — дрожащим от волнения голосом взмолился Ноб. — Очень важно выяснить, правильно ли я вас понимаю. Вы хотите сказать, что цивилизованные народы действительно убивают друг друга во время военных действий? Что в подвергаемых бомбардировкам городах остается неэвакуированным гражданское население?

Келли и Беляков переглянулись.

— О боже! — простонал Келли.

— Да неужели такое возможно? — допытывался премьер. — Чтобы цивилизованные люди поступали таким образом?… Впрочем, я уже давно намеревался проконсультироваться по этому вопросу с какой-нибудь авторитетной инстанцией, с подлинным жителем Земли. Видите ли, у нас на руках довольно разрозненные тексты произведений, посвященных воине, да и не во всем мы сумели разобраться сами. Например, как выявить победителя… Ну никак не давалась нам эта проблема. В конечном счете мы пришли к выводу, что вы наверняка прибегаете к сложной системе арбитража. Но для нас это слишком головоломно. Поэтому было решено воздвигнуть на «ничейной земле» бункер и делегировать туда по одному представителю с каждой стороны. Они-то и решали, чья теперь очередь наносить бомбово-штурмовой удар, играя в орел или решку. Кто угадает, тот и посылает самолеты на вражеский город. Естественно, после того, как оттуда будет вывезено все мирное население.

— Разумеется! — поддакнул Беляков. — В общем и целом и у нас такая же схема действий…

— Это уж точно! — подтвердил Келли.

— Можно задать вам еще пару вопросов? — оживился Ноб. — Джуза, будьте так добры, принесите мне тот толстенный фолиант «Военной энциклопедии».

* * *

Пока Ноб беседовал с землянами о столь важных делах, Джуза и Лэнви мирно обменивались свежими сплетнями в глубине зала. После просьбы премьер-министра они выскочили из приемной и вскоре вернулись с объемистой книгой.

— Так, так, — засуетился Ноб. — Вот тут. Представляется…

— Подождите! — внезапно прервал его Беляков.

Взяв книгу, он быстро пролистал ее, а затем, протянув Келли, тихо произнес по-пропендиански:

— Такое впечатление, что Каин вырезал из нее все намеки на массовое истребление людей во время войны.

— А что тут удивительного? Я же говорил тебе, что он страдал гемофилией. Понятно, что он изъял всякое упоминание о кровопролитии!

— Вот по этому пункту… — попытался было вмешаться Ноб.

— Давайте поговорим об этом позднее! — нетерпеливо остановил его Беляков. — А пока нам бы хотелось забрать кое-какие свои вещи, оставшиеся на корабле. — Он перемигнулся с Келли. — Дело буквально секундное, а потом мы полностью в вашем распоряжении.

— О! — с огорчением воскликнул Ноб. — Так, значит, этот звездолет вам был еще нужен?… Но его уже больше не существует! Учитывая дефицит металла в настоящее время, я приказал выплавить из его корпуса два монумента в честь наших дорогих землян, вернувших благословенный мир на Мэлу. Разве я был неправ?…

— Ну что вы, конечно, нет, — кисло растянул в улыбке губы Келли. — Мы в восторге от вашего решения.

— Джонни! — сурово одернул его Беляков.

— Простите! — упавшим голосом откликнулся вконец расстроенный Келли.

* * *

Под просвещенным руководством двух землян Мэла вступила в период мира и процветания. Прилетали и улетали космолеты, но ни Беляков, ни Келли не проявляли никакого желания удрать с этой планеты, поскольку наладившаяся у них жизнь с их пылкими супругами оказалась милее одиночества в космосе.

И тем не менее Ноб выглядел озабоченным. Как-то ночью, когда он беспрестанно ворочался с боку на бок, пытаясь забыться сном, жена, не выдержав, спросила, в чем дело.

— Мне не дают покоя эти книги про войну, что земляне распорядились собрать и все до единой им вернуть, — признался он. — Я все еще ломаю голову НЗД тем, почему в них было столько пробелов? — Он вздохнул. — Я пытался выведать это у членов экипажей кораблей, останавливавшихся на Мэле. Но они, все до единого, всегда отвечали настолько уклончиво, что я никак не могу отделаться от мысли, что цивилизованные народы и впрямь убквают людей в ходе войн.

Госпожа Ноб была откровенно шокирована.

— И как только такое могло взбрести тебе в голову!.. Да какая же им от этого польза?…

С лица премьер-министра как-то разом спало напряжение, оно разгладилось, а сам он облегченно откинулся на подушку.

— Уф! А ведь действительно в этом нет никакого смысла!

— Так это же так ясно! Поэтому и мучившей тебя проблемы больше не существует.

— Верно, дорогая! А теперь можно и соснуть!..

Примечания

1

Сам термин придуман Х.Гернсбеком в 1926 г. как «scientifiction». С 1927 г. он преобразовался в «science fiction», или попросту SF. Наше название «научная фантастика» было введено еще до революции известным популяризатором науки Я.И.Перельманом, а позднее закрепилось как неточная по смыслу калька с английского.

(обратно)

2

Соответственно присуждаются: первая — читателями, вторая — профессиональными писателями и критиками (обе — по шести позициям).

(обратно)

3

Интересно, что Г.Гаррисон, традиционно считающийся американским писателем, включается порой и в антологии британской SF (видимо, по месту жительства).

(обратно)

4

В июне 1630 года по земному летосчислению некий Г.Пиазда, который возглавлял службу здравоохранения в городе Милане, вытер испачканные чернилами пальцы о стену здания. Его немедленно обвинили в том, что руки его были намазаны особым составом, с помощью которого он хотел распространить в городе бубонную чуму. Подвергнутый пыткам, он в конце концов сознался, когда от него потребовали назвать имена сообщников, он в отчаянии назвал парикмахера по имени Мора. Парикмахер под пытками назвал дона Хуана де Парилла как еще одного участника заговора с целью распространения чумы. Назвать другие имена от них не требовали, а их самих казнили теми варварскими способами, которые в то время применялись. Был воздвигнут памятник, так называемая «колонна бесчестья», для тою, чтобы предостеречь других против повторения преступления такого рода. И это только один пример. См. Хаггард, Харпер и Бр. «Дьявол, лекарства и врачи». Нью-Йорк, 1929.

(обратно)

5

Килад — единица измерения на базе двоичной системы, введенная в обиход Машиной в силу большей логичности и простоты. 1728 килад примерно соответствуют полтысяче километров.

(обратно)

6

Единица равняется силе земного притяжения.

(обратно)

7

Элизиум — легендарная страна, райские поля, где живут праведники. — Примеч. перев.

(обратно)

8

Мачинчосы — обыгрывается слово «мачо» (исп.), от которого идет «мачизмо» — культ силы и мужественности, олицетворяемый мужчиной. — Примеч. перев.

(обратно)

Оглавление

.

SF по-американски

Мюррей Лейнстер . Запрещенная планета

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

Мюррей Лейнстер . Оружие-мутант

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

Мюррей Лейнстер . Ленточка на небосклоне

  I

  II

  III

  IV

Мюррей Лейнстер . Планета на карантине

  I

  II

  III

  IV

Мюррей Лейнстер . Эпидемия на планете Крайдер II

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

Мюррей Лейнстер . Звездный врач

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

Джон У.Кэмпбелл . Венец эволюции

Ромен Фредерик Старзл . Микро-вселенная

Х.Эллисон и К.Лоумер . День птеранодона . (межвселенская хроника текущих событий)

Джек Шарки . Вопрос протокола . (из записок космического зоолога)

Крис Невил . Война по всем правилам . . . . . . . . .

Реклама на сайте