«Утро твоей печали»

Николай Йочев

УТРО ТВОЕЙ ПЕЧАЛИ

перевод с болгарского Людмила Родригес

Я люблю тебя, Ску! Я полюбил тебя еще до твоего рождения. Не знаю, когда точно ты родишься.

Через тысячу, пять тысяч или полмиллиона лет каким-нибудь ранним утром ты откроешь глаза, увидишь над собой прозрачную крышку и услышишь мой голос. Голос, дошедший до тебя через толщу веков: это единственное, что я, твой отец, могу тебе дать. Это будет утро моей надежды и утро твоей печали.

Слушай меня, сынок! Вначале ты будешь один.

Совсем один в суровом мире, насильственно лишенном теплоты жизни. Ты переживешь страшное тяжелое одиночество. Страшное из-за того, что ты будешь единственным разумным существом на всей планете, но оно будет еще страшнее потому, что ты будешь знать все о происшедшем и былом. Эти знания генетически заложены в тебя. Они будyт преследовать тебя и найдут повсюду. Тебе захочется забыться и в полном одиночестве ты пойдешь бродить среди лишайников, мха и низких редких кустарников - жалких остатков когда-то пышной растительности. Кое-где тебе встретятся пауки и скорпионы, может быть, и крысы. Ты станешь думать о том, что бы произошло, и каких высот достигла бы цивилизация, если бы разум оказался сильнее глупости.

Мне больно за тебя, сынок! Люблю тебя все больше, но я не мог поступить иначе. Ты не только моя надежда: в тебе надежда всей умирающей цивилизации.

Надежда о будущем мира, поумневшем и одухотворенном страданиями, в котором слово "война" уйдет из словаря вместе с безвозвратно минувшей эпохой.

Ты, и те, что придут после тебя, должны сохранить знания всех наших наук и искусств. Ты будешь первым.

На тебя ложится вся ответственность за будущее нашей цивилизации. Мы не можем, не имеем права довериться только аппаратуре. Любая ошибка привела бы к фатальным последствиям.

Поэтому, когда на поверхности планеты радиация уже перестанет угрожать жизни, твоя биокамера автоматически задействует и из замороженного эмбриона через 3 месяца появишься ты, Ску. У тебя будет вполне оформившийся облик двадцатилетнего мужчины, умного и знающего, способного бороться с невзгодами негостеприимного мира.

Ты откроешь глаза, увидишь прозрачную крышку над собой и услышишь мой голос. Когда он замолкнет, камера откроется и ты выйдешь в невыразимой печали.

Ску, сынок, на глубине двухсот метров под базальтовой плитой, в нашем бывшем противоатомном убежище тебя ожидают 894 биокамеры с замороженными эмбрионами. Конечно, ты будешь знать, что делать. И все-таки слушай, сынок, что скажу тебе я. После того, как ты взвесишь все необходимые данные, запусти в действие все биокамеры, и последующие 3 месяца будь особенно бдителен. В это время ты должен внимательно следить за безупречным развитием генезиса.

Яйцеклетки и сперматозоиды взяты у людей, облученных высокими дозами радиации. Поэтому с помощью аппаратов устраняй болезненные изменения в геномах всех эмбрионов. Чем раньше ты распознаешь мутации, тем легче справишься с ними. Через 3 месяца из каждой биокамеры должен выйти вполне здоровый зрелый индивид, способный давать потомство и продолжить тем самым существование человеческого рода и цивилизации. Это будут мужчины и женщины, своеобразные живые энциклопедии, настоящие гении, наследники тех, кто когда-то прятался в противоатомном убежище.

Вообще-то их родители давно мертвы. В подземелье в живых остался только я. Вероятно, и на всей планете тоже. Мне трудно говорить. Мое тело почти распалось от проникающей радиации и болит. Постоянно я задаю себе вопрос: "Кому нужна была эта война?"

И, в конце-концов, сынок, я хочу тебе сказать, что твоя мать умерла с верой в тебя. "Мы назовем его Ску", - сказала она и ее не стало. "И он будет человеком", - добавил я. Помни, сынок, что бы ни случилось, ты человек, ЧЕЛОВЕК, слышишь? Помни и знай, что я буду рад, если утро твоей печали станет утром твоей надежды.

Прощай, сынок..! Прощай... Люблю тебя... Люби человека и верь ему... Лю...

Первое, что он почувствовал, была тоска. Темная, тягучая, нарастающая, грозящая затянуть его как в трясину. Потом он смутно уловил чье-то присутствие.

Какая-то еще несозревшая мысль завладела сознанием Ску, наполняя его яростным желанием закричать: "За что?" Ему казалось, что он кричит и эхо в огромном противоатомном убежище повторяет безумно и бессвязно: "За что, за что, за что?" Oн понял, что не кричит, что не может кричать. Это его слегка отрезвило и неясная мысль вылилась в совсем отчетливый вопрос: "За что мне это, с какой стати именно я должен отвечать за будущее цивилизации?" Он сказал себе, что о будущем должны были думать те, кто первыми нажали на кнопку, вызвав ядерный апокалипсис.

И снова почувствовав чье-то присутствие, он оглядел небольшое пространство, которое виднелось за выходом из биокамеры, и только сейчас заметил, что прозрачной крышки уже нет. Ему пора выходить. Внезапно он понял, кто смущал его своим присутствием.

Ему снова захотелось услышать голос отца, но для этого ему нужно было выйти, найти запись и пустить ее.

А как выйти, если там подстерегает одиночество?

Медленно, с невероятным усилием Ску выполз из биокамеры. В огромном зеркале он наткнулся на свое отражение и тут же его студенистое тело неудержимо затряслось от ужаса и разочарования.

На миг его сознание помутилось от душевной боли. Постепенно приходя в себя, он снова взглянул в зеркало на бледно-серого моллюска, и сквозь истерический смех ему почудился голос отца: "И он будет человеком"... Он вспомнил, что не мог закричать и это заставило его внимательнее вглядеться в свое отражение: на него смотрело нечто похожее на гусеницу или, точнее, на огромного слизняка.

"Помни, сынок, что бы ни случилось, ть! - человек", -с горькой иронией подумал он. Да, так и должно быть, только он не понимал, человек ли он в оболочке гусеницы-слизняка или моллюск с психикой человека.

Он растерялся. А потом решил, что это детали и он по сути единственный представитель совершенно нового разумного вида. В конце концов надо принять свое положение таким, каково оно есть.

"Почему же так получилось?" - спросил он себя.

Может быть, была повреждена биокамера? Но скоро он понял: радиация вызвала катастрофические изменения в генном материале эмбриона. Как же сразу ему это не пришло в голову? Ведь он сам должен отстранить мутации в наследственном аппарате остальных зародышей.

Да, все было предусмотрено, даже то, что самому ему не быть человеком. Он начал медленно ползти к регенерационному залу, оставляя за собой слизистый след.

Под огромным куполом он почувствовал себя ничтожеством. Его взгляд скользнул по ряду биокамер вдоль стены - что за чудовища могут выйти из них, если он вовремя не вмешается? Но вдруг его пронзила мысль, что он может быть единственным мутантом среди них.

Узнают ли они в нем разумное существо, которому обязаны жизнью или сразу после выхода из биокамер сочтут его животным, угрожающим им, и уничтожат его? А может быть, в их генетической памяти заложено знание о нем, о первом, и они вовремя остановятся?

"Конечно, так и случится", - уверенно сказал себе он.

Древние все предвидели. Они не допустят, чтобы цивилизация начала свое новое существование с убийства. "И свято чтите это великое чудо жизни", -сказал его отец. Ему будет трудно привыкнуть к мысли, что только он урод среди своих. Появятся ли у него друзья?

Или он почувствует себя еще более одиноким?

Факт, что он был единственным разумным существом на всей планете, сводил его с ума, мучая даже больше собственного уродства. Поэтому он решил тут же приступить к работе. Его ждали часы напряженного труда, но это было ему на руку - таким образом он отвлечется от тяжелых мыслей, а когда почувствует себя совсем одиноким, то включит запись.

Пульт управления находится в другом конце зала.

Когда он подошел к нему, то увидел под ним человеческий скелет среди тысячелетней пыли. От испуга он свернулся клубком и не двигался.

Контрольные приборы показывали, что по прошествии стольких лет аппаратура еще действует. Это обрадовало его. Глубоко замороженные зародыши дремали в ожидании своего звездного часа.

Нужно было только разбить стекло над выключателем, нажать на него и они пробудятся для жизни. А потом его работа состояла в том, чтобы внимательно наблюдать, включать и выключать механизмы, нажимая на кнопки. Он должен был работать быстро и точно, иначе любое промедление грозило лавинообразным формированием уврежденных генов.

Он начал ползти, пытаясь вскарабкаться на пульт.

Путь был небольшим, но очень крутым. Он забрался еще выше, но тут же соскользнул вниз под силой своей тяжести, да и слизь ему мешала. Снова забрался и соскользнул, но с отчаянной решимостью устремился вперед. После нескольких неудачных попыток, весь в обильной слизи, он отказался от своего намерения. Он догадался, что даже если дойдет до цели, своим студенистым телом не сможет разбить стекло. Из глаз его покатились крупные слезы.

* * *

Вначале он пытался считать дни, потом месяцы, но их стало так много, что он запутался. Он уже не помнил, когда в последний раз был внизу. Длительное время он почти каждый день пытался забраться на пульт с камнем во рту, чтобы разбить стекло над выключателем.

Речь шла уже не только о пуске биокамер, нет, пульт превратился для него в символ победы, в недоступную вершину, которую он штурмовал, как альпинист, чтобы доказать и самому себе, и всему миру, что в его теле горит гордый человеческий дух.

Однажды, после очередной неуспешной попытки он в большом огорчении подумал, что раз у него нет рук, то нет и смысла надеяться. "Будь таким, каков ты есть", - отрезал он, решив отказаться от борьбы и зажить такой жизнью, какую заслуживает - жизнью моллюска.

Он уже не думал о биокамерах или, скорее, старался не думать.

Постепенно ему удалось приспособиться к окружающей среде и его жизнь, хотя и полная лишений, потекла тихо и монотонно. И только генетически заложенное воспоминание не давало ему покоя, заставляло заползать на голый холм у входа в подземелье и часами греясь на солнце, задумчиво смотреть на близкие развалины - останки от некогда красивого города.

Ему хотелось пойти туда, ощутить жизнь, когда-то бурлившую на древних улицах, но он понимал, что это опасно, потому что там обитает бринцелла гигантский мохнатый паук.

В последнее время у него было неладно со здоровьт ем: он получал головокружения, может быть, от одиночества. Вначале он думал, что привыкнет, но напрасно. У него кружилась голова даже во сне и он пугался, просыпался и, глядя на звезды, рыдал от горя.

Как-то теплым и солнечным днем как раз, когда он был на холме, с неба с грохотом спустилась сияющая звезда. От волнения он опять получил головокружение, но, придя в себя, стал смотреть на то место, куда опустилась звезда. Расстояние до него было значительным - около двадцати километров. Одноцветная мозаика из редких кустарников и островков хилых деревьев тянулась до самого горизонта. Он подсчитал, что как бы быстро он ни полз, все равно прибудет на место лишь на следующий день и это повергло его в отчаяние. Застанет ли он их, не исчезнут ли они до его прихода?

"Но пришельцы обязательно должны прийти сюда, чтобы исследовать развалины", - подумал он. Значит, ничего другого ему не остается, как только встать у них на пути и ждать. Для этого нужно найти ровное место, чтобы они заметили его издалека.

Не медля, он свернулся в клубок и покатился вниз по склону.

Это был рискованный способ передвижения, ведь он мог поранить свое нежное тело о какой-нибудь острый камень, но сейчас ему было не до того: он спешил как можно скорее встретиться с пришельцами.

Он всегда искал выход из тупика, надеялся на чудо, не смея признаться самому себе. Но вот чудо произошло - судьба давала ему исключительный шанс. Пришельцы были спасением - они запустят в действие биокамеры!

И вот он их увидел. Они шли, а низко над верхушками деревьев бесшумно летела странная серебристая машина. Она остановилась над ним и, сделав плавный разворот, стала снижаться и приземлилась совсем рядом. Он только успел подумать, что машина похожа на огромную снежинку, как вдруг люк открылся. Из него показался... человек.

Да, это на самом деле был человек, одетый в тонкую ослепительно белую ткань.

Ску снова почувствовал головокружение. Его тело, дрожащее от возбуждения, вдруг обмякло и свернулось в спираль.

- Они были гуманоидами, - сказал мужчина и, задумавшись, добавил, - И даже более того - они, видимо не отличались сильно от нас.

- Может быть, ты и прав. Мне жаль их, - ответила женщина.

- Они находились в биологической лаборатории звездолета и сидели в креслах, устало откинувшись и отдыхая после долгих часов тяжелого труда на развалинах города.

- Да, это так, - подтвердил мужчина. - Никого в живых не осталось. Это было что-то вроде локальной ядерной войны, но радиоактивное заражение распространилось повсюду и уничтожило высшие организмы.

- И все-таки, Ваня, мне кажется, что То существо там, перед развалинами города, разумно.

- Но аппаратура показала, что мозговой потенциал слишком слаб для наличия разума. А она никогда не ошибается, - тихо ответил мужчина. - Тебе показалось, Эли.

Он был смущен. Какое-то предчувствие подсказывало ему, что Елизавета права и на самом деле эти огромные грустные глаза жаждали что-то сказать в них был крик о помощи, боль и мука.

- И правда, странно, - продолжала она рассуждать вслух. - Как же мы не встретили другого представителя этого вида?

- Наверное, он принадлежит к какому-нибудь вырождающемуся виду. И если хорошенько поискать, могут встретиться и другие особы, но нет времени, да и смысла тоже.

Оба они испытывали желание поскорей покинуть эту планету смерти и разрухи. Тут останутся только гигантские мохнатые пауки и скопища пожирающих друг друга скорпионов. Но покой их будет недолог - скоро сюда придут первые поселенцы, новые хозяева этого мира.

"Встретится ли им этот гигантский наземный моллюск?" - подумал каждый из них в момент старта. .

Он сидел на холме, провожая взглядом улетающий звездолет. Все его надежды рухнули из-за какого-то приступа головокружения, иначе ему удалось бы найти общий язык с пришельцами - в этом он был уверен.

Долго он сидел на холме, с надеждой взираясь в небесную синеву. А потом вдруг рассердился на себя. Чего он еще ждет?

Mикаких пришельцев, никакого чуда больше не будет! Так даже лучше - он должен справиться сам. Как единственный представитель своей расы он докажет, что его цивилизация может спасти сама себя.

И, осененный внезапно возникшей идеей, он взял в рот первый попавшийся камень и мучительно медленно пополз к подземелью. Там он кинул камень у подножья пульта и пополз наверх - за следующим.