«Резервная копия»

Джордж Райт Резервная копия

Врач был низенький, круглолицый, с короткими пухлыми пальцами. Несмотря на седые вихры за ушами, он чем-то напоминал большого младенца. По тому, как он теребил в руках распечатку и избегал смотреть мне в глаза, я все понял прежде, чем он открыл рот.

— Мне очень жаль, мистер Декстер, — сказал он наконец.

— Сколько мне осталось? — спросил я.

— Это диффузная опухоль мозга, — продолжал он заготовленный монолог, словно не расслышав моего вопроса. — Злокачественная. Быстро растущая…

— Я спросил — сколько? — перебил я.

— Ээ… Примерно три недели, чтобы уладить дела. После этого физически вы можете прожить еще месяца полтора, но это уже будет… Вы понимаете, мозг уже…

Я хорошо понимал его смущение. Не часто в наши дни врачам приходится выносить приговор. В условиях, когда медицина позволяет за четыре недели вырастить любой орган и даже все тело целиком, излечимы практически все болезни. Но мозг… мозг остается нашей ахиллесовой пятой. (Сказано коряво, но мне теперь не до упражнений в изящной словесности.) Что толку от того, что можно искусственно вырастить новый, если личность остается в старом и необратимо погибает вместе с ним? Впрочем, кое-какой толк все-таки есть…

— Я понял, доктор, — кивнул я. — Спасибо и прощайте.

— Если вы еще не сняли копию, сейчас самое время, — поспешно произнес он.

— Именно этим я и собираюсь заняться, — заверил я его, поворачиваясь к двери.

— Простите, — донеслось мне вслед.

Я прошел до конца коридора и вышел на посадочную площадку. Мобиль услужливо поднял дверь перед хозяином.

— В Институт Свенсона, — распорядился я, усаживаясь.

— Принято, мистер Декстер, — отозвался компьютер, закрывая дверь и защелкивая ремни. — Ожидаемое время полета — 26 минут. Желаете в пути ознакомиться с последними новостями?

— Я уже знаю последние новости, — усмехнулся я.

— Тогда музыку?

— Ничего не надо. Впрочем, сделай мне «Марсианский закат».

— Должен заметить, сэр, что указанный коктейль содержит вредные для здоровья компоненты. Может быть, лучше апельсинового сока?

— Исключи заботу о моем здоровье из своей программы.

— Вы уверены, сэр?

— Абсолютно.

— Извините, ответ допускает различные толкования.

— Я абсолютно уверен, — произнес я совершенно спокойно. Если компьютер уловит нотки раздражения, он решит, что я действую под влиянием минутных эмоций, и позже переспросит еще раз.

— Исполнено, сэр.

Мобиль поднялся до третьего транспортного эшелона и влился в поток машин, мчащихся над вершинами небоскребов. Я откинулся в кресле и прикрыл глаза.

— Ваш коктейль, сэр.

Я, не глядя, протянул руку, отодвинул пластиковую крышку, взял бокал за темный холодный низ, отпил с обжигающего красного верха. С иронией подумал, что моя копия явится в мир слегка пьяной. Что ж, это будет мой последний подарок ей, точнее, ему.

Резервное копирование… Наш жалкий эрзац бессмертия. Когда-то люди пытались утешить себя тем, что продолжаются в своих детях. Мы продолжаемся в своих копиях. Это уже ближе к истине, но все-таки бесконечно далеко от нее…

Методика ускоренного клонирования позволяет вырастить из клетки донора тело взрослого человека всего за четыре недели. В том числе, разумеется, вырастает и мозг — физиологически и анатомически полноценный, но пустой, если не считать безусловных рефлексов. Разум попросту не успевает развиться за столь короткий срок. И это хорошо, иначе вместо клона, пригодного для наших целей, получалась бы полноценная личность со всеми причитающимися правами. Раньше новый мозг отправлялся в мусоросжигатель — пересаживать его, как я уже сказал, бессмысленно. Но с тех пор, как научились читать информацию из мозга и, главное, писать ее туда, появилась возможность создавать резервные копии личностей точно так же, как прежде копировали компьютерные файлы.

Это не бессмертие. Когда просочились первые слухи об опытах группы Свенсона, многие газеты вышли с заголовками типа «Бессмертие у нас в кармане», но это обычный безграмотный журналистский бред. Личность не переселяется в компьютер, а из него — в новый мозг; личность остается в старом теле и умирает вместе с ним. Просто создается еще одна личность — точная копия исходной, какой та была в момент перезаписи. Если бы обратная перезапись — из компьютера в мозг клона — происходила тут же, на свете появилось бы две независимых личности, идентичные в первый момент, но все более расходящиеся со временем, как расходятся, к примеру, братья-близнецы. Но такое категорически запрещено; по закону новая личность создается только после смерти старой. До этого момента вся считанная из исходного мозга информация хранится на компьютерных носителях не в виде живущего и развивающегося сознания, а в виде мертвого, неизменного набора данных, так что никакой памяти о компьютерном периоде у копии не сохраняется.

Поскольку физически и ментально копия в точности воспроизводит оригинал, она получает тот же юридический статус, какой был у оригинала на момент перезаписи. Его имя, его имущество, его работу, его родственников, включая супруга. Копирование, таким образом, имеет приоритет над наследованием: если умерший оставил копию, завещание не вступает в силу. Тут, правда, возникает масса всяких казусов, связанных с тем, что статус оригинала мог поменяться уже после перезаписи. Он мог сменить работу, проиграть деньги, развестись или жениться и т. п. Мог совершить преступление или сесть в тюрьму за совершенное ранее (копирование заключенных запрещено). Но после целой серии судебных процессов были, наконец, выработаны правила на все эти случаи. Так, имущество достается копии, как при обычном наследовании — в том виде, в каком оно было на момент смерти оригинала. Развод или брак, имевший место после перезаписи, должен быть совершен заново с согласия обоих супругов. На работе копия подлежит восстановлению в должности, бывшей на момент перезаписи, либо увольнению с этой должности с выплатой причитающегося пособия. Копия не несет ответственности за противоправные деяния оригинала, совершенные после перезаписи, но несет ответственность за совершенное до. Последний пункт вызвал особенно много возражений: получалось, что за преступление может быть осужден тот, кто его не совершал. Но возобладала другая логика: «да, физически обладатель этого тела не совершал преступления, но фактически его личность это личность преступника, избежавшего наказания, и, как таковая, представляет точно такую же опасность для общества, как и личность оригинала». Впрочем, под давлением правозащитников срок давности для копии по преступлениям оригинала был ограничен тремя годами.

Многим довольно трудно разобраться во всем этом с первого раза. Что поделать — копирование вошло в нашу жизнь совсем недавно, и самих копий еще мало. Я даже не знаю, доводилось ли мне встречаться с ними — выяснять, является ли кто-то копией, считается грубейшим вмешательством в частную жизнь, тайну копирования стараются охранять так же тщательно, как тайну усыновления. Большинство моих знакомых так и не узнает, что я умер, и мое место занял другой…

Некоторые особо проницательные, возможно, заметят, что я помолодел на восемь лет. Мне тридцать восемь, а клетки для клонирования я в последний раз сдавал в тридцать. Доктора не рекомендуют делать это позже, когда в организме уже начинаются возрастные изменения. Некоторые, правда, все равно предпочитают создавать для копии более старые клоны, чтобы различие с оригиналом не бросалось в глаза. Правозащитники требуют запретить такую практику, утверждая, что это нарушает права копии, обрекая ее на короткую жизнь в изначально старом теле. Их противники возражают, что, поскольку копия имеет все воспоминания оригинала, это то же самое, как если бы она сама прожила все эти годы — а значит, ее жизнь состоит не только из короткого будущего, но и из длинного прошлого. В Конгрессе идут дебаты по этому поводу, но решение пока не принято. Похоже, однако, что на сей раз победа будет целиком на стороне правозащитников.

Мобиль пошел на снижение и мягко опустился на площадку во внутреннем дворе.

— Институт Свенсона. Время в пути — 25 минут 50 секунд, — доложил компьютер.

— В первый раз у нас? — осведомилась молоденькая медсестра, пока я, придвинув к себе монитор, заполнял форму.

— И в последний, — ответил я.

— О, простите, — порозовела она. Я всего полчаса как обречен, а их извинения уже успели мне надоесть.

Вопрос ее не был лишен смысла — сама процедура считывания личности стоит не так уж дорого (записи — заметно дороже), и даже за то короткое время, что существует копирование, многие (особенно люди рискованных профессий) успели пройти ее не один раз. Не всем ведь повезло так, как мне — большинство не знает, когда умрет, вот и обновляет свою компьютерную копию периодически, чтобы, в случае чего, разрыв получился небольшим. Наверное, когда-нибудь резервное копирование станет такой же рутинной регулярной процедурой, как профилактический поход к дантисту.

— Вы указали, что желаете начать выращивание клона немедленно, сказала медсестра, глядя на свой монитор. — Я обязана предупредить, что, если вы будете живы, когда клон достигнет зрелости, его придется уничтожить.

— Не буду, — заверил ее я и растянул губы в улыбке. Наверное, это больше походило на оскал, и она снова поспешно уткнулась в монитор. Убедившись, что деньги с моего счета переведены, она встала.

— Пойдемте, я провожу вас, мистер Декстер.

Я прошел за ней по пустому коридору в кабинет. Ничего необычного: кушетка, какие-то приборы, компьютерный терминал, свернутый кольцами жгут проводов, венчающийся сеткой с датчиками. Следуя указаниям сестры, я сел на кушетку. Она, сверяясь с показаниями приборов, закрепила датчики у меня на голове. Практически все то же самое было в кабинете доктора, вынесшего мне приговор.

— Теперь ложитесь, закройте глаза и расслабьтесь. Это будет похоже на сон. Неприятных ощущений не будет.

Приборы загудели чуть громче — или, может, то была просто игра воображения. Я почувствовал легкое головокружение. Перед глазами замелькали несвязные образы, в сознании проносились обрывки фраз. Действительно, что-то подобное испытываешь, когда засыпаешь. Но образы не были фантасмагоричными, как во сне — нет, все это были мои реальные воспоминания, многие из которых, как мне казалось, стерлись из памяти много лет назад. Страница книги, прочитанной в детстве; фрагмент лекции в колледже; телевизионные новости двадцатилетней давности; счет футбольного матча (я никогда не был спортивным фанатом); имя девчонки, на которую я никогда не обращал внимания… Калейдоскоп кружился все быстрее, я вспоминал тысячи вещей в минуту — быстрее, чем мог их осознать. Возникло ощущение, что я мягко проваливаюсь в красноватую пустоту — это было не страшно, скорее даже приятно. Затем мое сознание окончательно растворилось в этой пустоте, и я погрузился в нирвану.

Из нирваны меня вывело мерное попискивание. Я открыл глаза и несколько секунд соображал, где нахожусь. Затем я сфокусировал взгляд на источнике звука и увидел монитор, на котором светилось сообщение «Запись закончена успешно». Значит, где-то в недрах этого компьютера в виде трехмерного массива байт теперь записана вся моя жизнь, все воспоминания, мысли и чувства, все, что делает меня мной… Я вспомнил о поставленном мне диагнозе и пожалел, что не остался в нирване. Но что поделаешь — пора было возвращаться в реальный мир. Я ждал, что сестра снимет с меня датчики, но этого не произошло. Я осторожно повернул голову. В кабинете никого не было.

Я подождал еще пару минут, а затем почувствовал раздражение. Какого черта, у меня осталось всего три недели! И я должен терять свое время из-за нерадивости какой-то девчонки?! Я осторожно снял сетку, ожидая, что включится сигнал тревоги. Но ничего не случилось — процедура была закончена. Я встал с кушетки, оделся и вышел в коридор.

Когда прозрачные двери в холл уже разошлись, пропуская меня, я услышал сзади торопливый стук каблуков и окрик «Мистер Декстер!» Но я не стал оборачиваться. Не хватало еще выслушивать извинения в третий раз.

— Домой, — велел я компьютеру мобиля.

— Ожидаемое время пути — двадцать одна минута. Желаете прослушать последние новости?

— Я же сказал — я уже знаю новости! — рявкнул я. — Отныне запрещаю тебе проявлять инициативу. Выдавай информацию только по запросу.

— Исполнить не могу, сэр. Я обязан сообщать информацию, представляющую непосредственную угрозу вашей безопасности.

— Ладно, но только ее, — объяснять компьютеру, что понятие «безопасности» потеряло для меня всякий смысл, бесполезно.

— Исполнено, мистер Декстер.

Судя по наступившему молчанию, он считал, что в настоящий момент мне ничто не угрожает. Впрочем, он не может рыться в моем медицинском файле без моей просьбы. На этом тоже в свое время настояли правозащитники.

Я летел и думал об оставшихся трех неделях. По истечении их я покончу с собой, не дожидаясь, пока опухоль разрушит мой разум. Как встречали смерть древние римляне, обреченные по приказу кесаря? На роскошном пиру, под звуки чарующей музыки, в окружении верных друзей и юных красоток… Нет, это не по мне. Истратить свои последние мгновенья на ласки шлюх — что может быть пошлее? И верные друзья… какие они, к черту, друзья. «Привет, Рон. Привет, Боб. Как ты, Рон? Отлично, Боб. Пока, Рон…» Точно так же они будут обмениваться ничего не значащими фразами и приглашать на барбекю мою копию, и совершенно незачем им знать… Пожалуй, еще пару месяцев назад я бы доверился Дэну. Дэн, старый друг. Сделавший все от него зависящее, чтобы место генерального менеджера досталось ему, а не мне. «Ты же понимаешь, Рон, это бизнес. Ничего личного.» Пошли они все к черту. Не хочу никого видеть. Махнуть на Гавайи? Сейчас не сезон отпусков, можно, пожалуй, снять уединенный домик вместе с куском побережья, чтобы никто не докучал… Подумать только, за свою жизнь я три раза побывал на Луне и ни разу — на Гавайях. Дело прежде всего… Да, я всегда был человеком действия. Удовольствие никогда не было для меня главным. Ну или, может быть, представление о счастье просто никогда не связывалось у меня с тупым лежанием в шезлонге на берегу. Я уже не помню, когда в последний раз был в отпуске (воистину, в последний раз…) Ставить цель и добиваться ее, вот в чем моя суть. Недаром для выходца из трущоб я сделал головокружительную карьеру. И, как говорится, если бы мне дали прожить жизнь заново — прожил бы ее так же. Хотя, конечно, к врачу пошел бы раньше. Но что уж теперь…

Три недели, чтобы доделать дела. Врач, сам того не подозревая, выдал мне единственно правильный рецепт. Попытайся я напоследок «насладиться жизнью», проводя дни в праздности — и эти дни превратятся в кошмар. Я взвою от тоски и ужаса, мысли о смерти не будут покидать меня ни на минуту. Только дело и может быть для меня спасением. Но ирония судьбы заключается в том, что как раз сейчас все мои дела закончены, так или иначе. Борьба за кресло генерального менеджера проиграна. Бракоразводный процесс завершен. Новый дом куплен и обустроен, вложения в акции не вызывают опасений. Собственно, я и поход к врачу откладывал потому, что хотел сначала разобраться с другими заботами — как мне казалось, более важными… Начинать что-нибудь новое и крупное уже поздно. Дело потеряет для меня всякий смысл, если я буду знать, что не успею его закончить.

— Ваш дом, мистер Декстер. Время в пути — 21 минута 20 секунд.

Точность. Я всегда любил точность, но сейчас она вдруг стала меня раздражать. Я и без того знаю, что у меня мало времени.

— Впредь округляй время до минут.

— Принято, сэр.

Компьютер дома, получив сигнал от компьютера мобиля, открыл дверь. Я направился прямиком в спальню. От всех этих мыслей у меня разболелась голова. А может быть, не только от мыслей. Я принял таблетку и, не раздеваясь, завалился на кровать.

Мне снилась какая-то вечеринка. Вроде бы в офисе, но в то же время у меня дома. Еще в том доме, где мы жили вместе с Шилой. Шила была совсем молоденькой, словно тогда, когда мы только познакомились — хотя я помнил, что мы уже успели развестись. Еще там был Дэн и другие друзья и сослуживцы. Играла музыка, с потолка непрерывно, словно снег, сыпалось конфети. То тут, то там звучал смех и хлопали пробки. Затем поднялся Дэн с бокалом в руке, позвонил ножом по хрустальной ножке, прося тишины.

«Леди и джентльмены! Сегодня мы собрались здесь, чтобы отметить кончину нашего дорогого Рона!»

«Эй! — возмутился я. — Я еще живой!»

«Ты покойник, Рон, и пожалуйста, не перебивай», — ответил он, продолжая растягивать губы в улыбке, а Шила прошипела, зло повернувшись ко мне: «Рон, ты опять меня позоришь!»

«Если до вас дошли какие-то слухи, то это клевета, — возразил я. — Они опровергнуты в последнем пресс-релизе компании.»

«Никаких слухов, Рон, — покачал головой Дэн. — У тебя рак мозга, и все это знают.»

«Ты! — воскликнул я в бешенстве, осознавая истину. — Это ты мне устроил!»

«Не надо было его убивать, Дэн, — капризно надула губки Шила. — Кто теперь будет платить мне алименты?»

«Извини, — еще шире улыбнулся он. — Это просто бизнес, ничего личного.»

«Как ты это сделал?» — спросил я.

«Помнишь наше последнее барбекю, Рон?»

Я покосился на свою тарелку и увидел, что в ней лежит огромный, величиной с хорошего краба, жареный паук. Кусок его был уже отрезан и наколот на мою вилку.

«Это все пауки, Рон, — сказал Дэн. — Они пожирают твой мозг.»

Тогда я напряг волю, желая, чтобы в руке моей оказался пистолет, и он там оказался. Я принялся стрелять в Дэна. При каждом выстреле из него начинал бить фонтанчик, как из дырявого шланга. На пятом или шестом выстреле он упал. Присутствующие разразились аплодисментами. Я перевел пистолет на Шилу. «Только на это ты и способен!» — воскликнула она, презрительно отворачиваясь. Она великолепно умела презрительно отворачиваться, подозреваю, она тренировалась в этом перед зеркалом.

Тут сзади хлопнула дверь, и раздался голос Дэна: «Браво, Рон, все, как я запланировал!»

«Ты? — я обернулся к нему. — Ты не умер?»

«Нет, придурок, ты застрелил мою копию! Правда, я классно придумал?»

Я бросился на него, и тут комната наполнилась полицейскими. Я боролся с ними, отпихивал, но мои движения становились все слабее, потому что они опутывали меня паутиной. Я совсем выбился из сил, чувствуя, как паутина забивается в нос и рот… и тут, наконец, проснулся с бешено колотящимся сердцем.

Голова была мокрая, особенно почему-то шея и затылок, но не болела. Последние фразы сна еще звучали у меня в ушах. Конечно же, это бред. Дэн не имеет к моей болезни никакого отношения. И никакой копии у него быть не может, пока он жив. Да и после его смерти она вряд ли появится. Дэн из тех людей, которые не переносят напоминаний о собственной смертности. Такие люди крайне неохотно пишут завещания, страхуют свою жизнь или делают резервные копии личности. К первым двум действиям их все же вынуждает многолетняя культурная традиция (да и то лишь в том случае, если у них имеется семья), но третье пока еще остается непривычной экзотикой, и никакая семья тут не поможет. Тем более что семьи часто сами со страхом относятся к перспективе копирования своих близких. Уже были случаи, когда супруги или другие родственники отказывались жить с копиями, даже несмотря на то, что при жизни оригинала сами просили его скопироваться. Мысль о том, что копия — это нечто ненастоящее, подделка, чуть ли не монстр Франкенштейна, оказывалась сильнее полного физического и психического сходства. Конечно же, это предрассудок, но человечеству еще долго предстоит его изживать…

Значит, когда Дэн умрет, место генерального менеджера вновь станет вакантным. И если это произойдет достаточно скоро, наилучшим кандидатом вновь окажется Рональд Декстер. Пусть даже это будет Рональд Декстер Второй.

Я встал и в волнении заходил по комнате. Дело. Вот оно, дело, достойное последних трех недель. Я начинал с нуля, даже хуже, чем с нуля — с минуса. Многие из моих детских приятелей давно сгинули в тюрьмах. Но я вырвался, пробился, зубами и когтями втащил себя в истэблишмэнт. Никто не заботился обо мне, кроме меня самого. Но у моей копии, у Рональда Второго, пока еще есть кому о нем позаботиться. Я сделаю его появление на свет более благоприятным, чем мое собственное. Я расчищу кое-какие завалы на его пути. В конце концов, никого ближе и роднее его у меня нет и быть не может. А дальше он пойдет сам. Он справится. Я верю в него, как в самого себя.

Я ни секунды не терзался сомнениями, заслуживает ли Дэниэл Батлер смерти и, тем более, вправе ли я это решать. К черту высокопарные разглагольствования. Это бизнес, Дэн, ничего личного. Впрочем, личного предостаточно. Ты не церемонился со мной и нашей дружбой, чтобы занять этот пост — ну так не жди, что я буду церемониться с тобой. Мне нечего терять, Дэн, и это делает меня всемогущим.

Я остановился и произнес это вслух: «Я все-мо-гущ». Обществу следовало бы изолировать безнадежных больных сразу после постановки диагноза. А лучше — сразу же подвергать эвтаназии. Потому что других рычагов воздействия на нас у общества нет. Современная полиция прекрасно оснащена технически, но она рассчитана на преступников, которые стремятся выжить и избежать наказания. А мне даже нет нужды особо скрываться. Я могу подойти к Дэну среди бела дня и застрелить его на глазах у сотни свидетелей. Моей копии ничего за это не будет. Конечно, некоторые посмотрят косо — раз, мол, Рональд Первый оказался способен на убийство, чего ожидать от Рональда Второго. Но мои адвокаты — которые станут к тому времени его адвокатами — легко докажут, что последние поступки Рональда Первого вызваны серьезной патологией мозга, каковая у Рональда Второго отсутствует.

Впрочем, немного поразмыслив, я пришел к выводу, что убивать Батлера в открытую не стоит. Если меня тут же возьмут или застрелят, я больше уже ничем не смогу помочь Рональду Второму, а ведь Батлер — не единственная помеха, с какой ему предстоит встретиться. Правда, скрываться от полиции годами мне тоже не придется. Если у меня будет дня три, я, пожалуй, управлюсь. Но все равно, личный пистолет отпадает. Оружие, продаваемое частным лицам, стреляет только в руках у владельца, делает индивидуальную насечку на пуле, да еще посылает при этом сигнал на полицейский сервер о времени и месте стрельбы. Ну что ж, у меня еще остались кое-какие знакомые со времен трущобного прошлого…

Я включил терминал, удалил, не читая, неразобранный е-мэйл и запустил поиск по базе данных. Из трех видеофонных номеров два не отвечали, по третьему располагалась какая-то контора. Что ж, не удивительно — в последний раз я вспоминал об этих парнях лет 15 назад… Ладно, попробуем глобальный поиск через сеть. Раздел: Персоналии. Имя: Тим Джокер. То есть не Джокер, конечно же. Как же его настоящая фамилия? Картер? Купер? Ч-черт… Крайтон! Тимоти Крайтон. Возраст: 37–39. Область поиска: надеюсь, Тим, ты все еще в городе.

Компьютер выдал мне пятерых Крайтонов. Ладно, придется звонить им всем, все равно у меня защищенный канал… Не полагаясь на свою зрительную память, я откопал в архиве старую цифровую фотографию мы тогда снялись всей компанией, нам было лет по шестнадцать — и подключил ее к системе распознавания.

Мне повезло — нужный мне Крайтон оказался вторым в списке. Распознавалка утвердительно пиликнула, когда он после седьмого или восьмого звонка появился на экране. Классные все-таки эти программы, безошибочно находящие в толстом лысом бородаче черты худенького остроносого мальчишки…

— Привет, Тим. Узнаешь? Это Рон Декстер.

— Дек? Сколько лет мы не виделись?

— Много, Тим, много.

— У меня не определяется твой номер.

— Я звоню по защищенному каналу.

— Стал большой шишкой, а, Рон? Уж не на правительство ли ты работаешь?

— Нет, на «Юнайтед Роботикс».

— Неважно выглядишь.

— Выматываюсь на работе. Как там наши?

— Слушай, Дек, я ж тебя знаю. Наши тебе до фонаря. Если ты вспомнил обо мне спустя столько лет, значит, у тебя есть неотложное дело, так что давай выкладывай.

— Ну, допустим. Тебя не пасут?

— Я уж давно не давал им повода. Говори свободно.

— Мне нужен мытый ствол.

— Ну ты даешь, Дек. Решил поиграть в гангстеров? Как бы там ни было, я этим не занимаюсь. Я уже пять лет как законопослушный гражданин.

— Тим, я ведь не зову тебя грабить банк или что-то вроде. Просто достань мне пушку. Остальное не твоя забота.

— Мне это не нравится, Дек.

— Надеюсь, тебе понравятся десять штук.

— Похоже, ты не шутишь, — покачал головой Тим. — Огнестрел или лучевик?

— Лучевик, конечно.

— Мытый лучевик достать сложнее. Его на коленке не соберешь. Как скоро он тебе нужен?

— Очень скоро.

— Ладно, я позвоню тебе дня через три.

— Ты позвонишь мне завтра, или твои десять штук уйдут кому-нибудь более расторопному.

— Ты все тот же, Рон — уж если вцепишься, своего не упустишь, хмыкнул он. — Что-нибудь еще?

— Да. Еще мне нужен «эдем».

— Дек? — его редкие брови вздернулись вверх. — Я надеюсь, ты не собираешься пробовать это дерьмо? Из подсевших выкарабкивается один из ста. А подсаживаются с первой дозы.

— Это не для меня, — соврал я.

— Похоже, кто-то из твоих влип по-черному.

— Похоже на то.

— Сколько тебе нужно?

— Полграмма, — вообще-то смертельная доза — четверть грамма, но я решил перестраховаться.

— Эдемщику этого хватит на пару недель максимум.

— Я уже сказал, это не твоя забота.

— Ладно, Дек, я сведу тебя с дилером. Но сам я эту дрянь и в руки не возьму. Если меня поймают с «эдемом», это верный четвертак. Да и тебе меньше десятки не дадут.

— Ладно, ладно. Сколько я тебе за это должен?

— Ничего, Дек. Расплатишься с дилером сам. Ствол — другое дело, это честный товар. Но я бы чувствовал себя последним ублюдком, если бы взял с тебя деньги за «эдем».

Отсоединившись (и заодно заблокировав любые входные звонки, кроме звонков с номера Крайтона), я продолжил обдумывать предстоящую операцию. Проще всего было бы прийти к Дэну домой — он, разумеется, пустит меня, ничего не подозревая. Но дома у него жена и дети, а кроме того, его компьютер зафиксирует мой визит. Незаметно прикончить его в офисе было бы еще проблематичнее, не говоря уже о том, что в офисе он может не появиться еще несколько месяцев — сотрудники его уровня работают дома, благо защищенные каналы скоростной цифровой связи позволяют получать информацию и руководить подчиненными из любой точки мира. Значит, надо дождаться, пока он отправится еще куда-нибудь… придется установить наблюдение за его домом. Разумеется, я займусь этим сам, совершенно ни к чему впутывать в это дело лишних людей. Дэн не очень-то легок на подъем, и, возможно, мне придется провести в ожидании много часов, а то и несколько суток без сна. Я подошел к аптечке, достал пузырек гипнодола, не раз выручавший меня и прежде. Когда-то считалось, что выспаться впрок невозможно, но «Вестерн Фармасьютикалз» опровергла этот тезис. Несмотря на то, что я спал совсем недавно и больше не хочу, препарат заставит меня уснуть еще часов на двадцать, после чего я с легкостью смогу обходиться без сна трое-четверо суток.

Разбудил меня звонок Крайтона. Я знал, что это Крайтон, еще до того, как протянул руку к кнопке — ведь все другие звонки мой ви-фон просто не принимал. Тим, должно быть, не слишком глубоко увяз в честной жизни — во всяком случае, с моим заданием он справился за 16 часов. Он сообщил мне место, где меня дожидается пистолет, и е-мэйл наркодилера — разумеется, временный, заведенный специально для разового контакта со мной. Списавшись с дилером, я получил инструкции по переводу денег. Когда двенадцать лет назад наличные деньги были окончательно изъяты из обращения, многие наивно полагали, что это станет тяжелым ударом для преступности. Но, разумеется, преступность приспособилась к переменам даже быстрее, чем законопослушные граждане. Вы перечисляете деньги какому-нибудь абсолютно легальному и выдержавшему дюжину проверок благотворительному фонду. Он, в соответствии со своим уставом, выдает их в кредит второй организации под гарантию третьей. Та перебрасывает их в свой филиал на Кипре, откуда они переводятся с баланса на баланс куда-нибудь на Тайвань и т. д. и т. п. Пару раз обогнув земной шар, ваши деньги — точнее, нолики и единички электронных транзакций — в конце концов (в засимости от суммы, это занимает от нескольких минут до пары дней) оседают на каких-нибудь марокканских или азербайджанских частных счетах, пароль к которым знает ваш реальный получатель. Конечно, это чуть более сложно, чем просто передать деньги из рук в руки, но не так уж намного — ведь всю операцию просчитывают компьютеры. Зато никаких комических сцен из старых боевиков с заброшенными ангарами, набитыми долларами тяжелыми кейсами и нервными парнями с автоматами с обеих сторон.

Заброшенные ангары — это вообще дурной стиль. Пистолет я забрал в кабинке туалета на узловой станции монорельса, а ампула с наркотиком была приклеена под клавиатурой уличного терминала в деловой части города. Теперь осталось лишь выбрать подходящую посадочную площадку неподалеку от дома Батлера и ждать.

Я припарковал мобиль на верхнем ярусе торгового центра. Трехэтажный особняк Батлера был отсюда как на ладони — правда, на ладони руки длиной в милю, но для оптики мобиля это не препятствие. Я вывел на экран максимальное увеличение. Высокий забор с колючей проволокой поверху, черные башенки генераторов силовой защиты, не позволяющей нежеланным мобилям проникнуть на территорию сверху… да, Батлер заботится о своей безопасности. Бизнес есть бизнес, занимая высокий пост, лучше не рисковать. Машин семейства Батлеров не видно — они, разумеется, в подземном гараже. Пожалуй, старый добрый вертолет мог бы сесть во двор, но где сейчас найдешь вертолет, не говоря уже о топливе для него? И всю электронику у него бы вышибло к чертям при проходе через поле…

Закат уже горел расплавленным золотом в окнах небоскребов, а на востоке всходило орбитальное зеркало. Я люблю это краткое время, когда на небе сияют два солнца — настоящее и отраженное, и Земля кажется планетой двойной звезды… Но, любуясь световыми эффектами, я чуть не пропустил, как в саду Батлеров клумба вместе с несколькими деревьями отъехала в сторону, и из образовавшейся круглой дыры в воздух поднялся темно-синий мобиль. «Мицубиси-Форд 400М», как и у меня. У нас с Дэном одинаковые машины.

Это соображение навело меня на новую мысль. До этого я намеревался всего лишь поравняться с Дэном в воздухе, открыть окно и застрелить его. Лучевое оружие — чертовски удобная штука, недаром его не продают частным лицам. Помнится, в старых фильмах из лучевых пистолетов вылетали этакие сверкающие стержни, летевшие так медленно, что от них можно было увернуться, да еще издававшие при этом визг или чмоканье… Поразительная безграмотность. Направленное излучение на то и направленное, что его не видно со стороны (разве что в рассеивающей среде), бьет оно бесшумно и со скоростью света. Ни один из пассажиров летящих поблизости мобилей ничего не заметит. «Мицубиси-Форд» с мертвым Батлером будет продолжать полет по прежнему курсу, ведомый компьютером, потом совершит посадку… Пройдет достаточно времени, прежде чем тело обнаружат.

Но теперь мне разонравилась эта идея. Батлер умрет мгновенно, так и не узнав, кто его убил. Конечно, дорогу Рону Второму он этим освободит, но неплохо бы заставить его уплатить по счетам Рону Первому. За все те гнусности и интриги, которые он пустил в ход, чтобы место генерального менеджера досталось ему.

Так что я решил не убивать его в воздухе, а проследить, куда он полетит. Может быть, там нам удастся уединиться на пару слов.

Минут через десять я догнал его, пристроился в хвост и велел компьютеру следовать за ним, соблюдая дистанцию. Даже интересно, куда это он собрался на ночь глядя. Только бы он не сел на защищенную стоянку…

Позади остались особняки элиты и деловой район. Мы летели над многоквартирными домами среднего класса. Над одним из домов мобиль Батлера вдруг мигнул стоп-сигналами и, сбросив скорость, приземлился на свободное место на крыше. Никакого защитного поля здесь, конечно, не было — не тот уровень жилья. Я описал широкий полукруг, глядя, как фигурка Дэна скрывается в дверном проеме, и тоже пошел на посадку, опустив мобиль подальше от батлеровского.

Нападать на него прямо на крыше было, конечно, глупостью: в любой момент может выйти кто-нибудь из жильцов, да и пролетающие сверху могут заметить. У меня был готов более хитрый план, возникший в ту минуту, когда я вспомнил о сходстве наших машин. Но прежде следовало узнать, сколько у меня времени.

Я запросил у компьютера адрес дома, вышел в сеть и загрузил список жильцов, а затем, введя свой пароль — список сотрудников нашего отделения «Юнайтед Роботикс». Выяснилось, что в доме проживают трое наших людей. Два из них были ничем не примечательные мелкие сошки, которых вряд ли почтил бы личным визитом сам генеральный менеджер. А вот третья, мисс Лора Дейтон… Что ж, очень похоже на истину. Старый пошлый сюжет: босс и его секретарша. Интересно, какие байки он рассказывает своей жене. Впрочем, какие бы ни рассказывал, вряд ли у него хватит наглости провести здесь всю ночь. Но часа два у меня есть.

С пистолетом во внутреннем кармане я выбрался на крышу и, петляя между машинами, пошел к мобилю Дэна. Конечно, внутрь мне не влезть: его компьютер не откроет постороннему, а при попытке взлома поднимет тревогу. Но лючок подзарядки мало кому в голову придет запирать. На крыше, как обычно, было несколько зарядных автоматов; я подошел к ближайшему, оплатил заказ анонимной карточкой, благо мелкие суммы разрешается платить анонимно, взял толстый кабель с четырьмя гнездами на конце и потащил его к мобилю Дэна. Прежде, чем вставить кабель в лючок, я лучом пистолета разрезал снизу изоляцию. После того, как гнезда с мягким щелчком приняли в себя клемы мобиля, осталось лишь надавить на кабель сверху — и его нижняя часть замкнулась на корпус.

Я отскочил от шарахнувшего искрами разряда. Запахло озоном и горелым пластиком. Отлично, теперь дыра в изоляции обгорела, и уже нельзя однозначно сказать, что это сделано лазером. А электросистема мобиля выведена из строя. Не вся, конечно, но достаточно, чтобы летать было нельзя.

Я выдернул кабель и засунул его обратно в автомат, а затем позвонил в бюро ремонта и сделал заказ, оплатив его все той же карточкой. «Принято, сэр, эвакуатор прибудет через семнадцать минут», — сообщил приятный девичий голос. За что люблю роботов — они не задают лишних вопросов.

Семнадцать минут спустя, как и было обещано, тяжелый грузовикэвакуатор с низким гудением завис над стоянкой. В стальном брюхе открылся люк, и на тросе вниз спустился приземистый робот. Деловито открыв в задней части «четырехсотого» крышку гнезда диагностического интерфейса, он сунул туда свой щуп, убедился, что множественные отказы в электросистеме действительно имеют место, и вознесся обратно. Грузовик опустился ниже, четыре могучих опоры-манипулятора обхватили мобиль Дэна, а затем эвакуатор со своей ношей плавно взмыл и взял курс на ремонтный центр.

Я вернулся к своему мобилю, сел в кабину и перелетел на то место, где только что стояла машина Батлера. Остался последний штрих изменить изумдрудную окраску на темно-синюю. Но это как раз одна из фирменных особенностей «четырехсотых» — покрытие, меняющее коэффициент преломления под действием магнитного поля. Вводишь в компьютер цветовые составляющие — и окраска корпуса меняется на глазах.

Я перебрался на заднее сиденье. В моем плане оставалось одно слабое место — Батлер мог заметить, что у машины другой номер. Но я надеялся, что он выйдет от любовницы не в том настроении, чтобы присматриваться к номерам.

Ждать пришлось не так уж долго, чуть больше получаса. Все-таки Дэн, при всех его недостатках, деловой человек и ценит свое время. Не глядя в сторону номера, он подошел к двери (открывшейся по моей команде) и, что-то насвистывая, плюхнулся на переднее сиденье.

— Компьютер, блокируй двери, — сказал я.

Батлер испуганно обернулся.

— Рон? Что ты здесь делаешь?!

— Жду тебя.

— Как ты попал в мою машину?

— Ошибка. Это ты попал в мою машину.

Он дернул ручку двери, сначала слегка, потом сильнее. Никакого результата.

— Видишь? Компьютер слушается меня, а не тебя. Компьютер, затемни окна, поднимись до эшелона 30 и возьми курс на запад.

Батлер овладел собой и широко улыбнулся.

— Рон, у тебя получился классный прикол, я и в самом деле испугался. А теперь, если не возражаешь, я тороплюсь домой.

— Возражаю, Дэн.

Улыбка еще висела на его лице, как неубранный после праздника транспарант, но блекло-голубые глазки снова забегали.

— Это что, похищение?

— Нет.

— А что?

— Убийство, — я наставил на него пистолет.

Похоже, эта мысль показалась ему столь невероятной, что он на миг обрел прежнюю уверенность:

— Рон, ты же не хочешь сказать…

— Хочу. И сказать, и сделать. У меня есть другая кандидатура на пост генерального менеджера. Это же бизнес, не так ли, Дэн?

Его пухлые губы задрожали, и на лбу выступил пот. Тем не менее, он постарался придать голосу максимум твердости, когда заявил:

— Ты не выстрелишь.

— Почему? — искренне заинтересовался я.

Он, похоже, собирался воззвать к догматам морального характера, но, взглянув мне в глаза еще раз, передумал.

— Если эта пушка зарегистрирована не на тебя, она просто не сработает. А если сработает, полиция немедленно получит сигнал.

— Если кто-то из нас двоих и идиот, то этот кто-то не я, — просветил я его. — Мне прекрасно известно обо всех этих полицейских штучках. А вот тебе, похоже, неизвестно, что помимо стандартного оружия существует и другое, от этих штучек свободное. В кругах, в которых я был вынужден вращаться в юные годы, оно именуется мытым. Его либо изготавливают в подпольных мастерских, либо переделывают из стандартного. Дело это трудное, опасное и, разумеется, подсудное, но нет такой вещи, которую люди не сделали бы за деньги — тебе ли этого не знать.

Он окончательно потерялся. Только открывал и закрывал рот, как рыба.

— Нет, — наконец пролепетал он. — Не надо.

— Считаю по пяти, — сообщил я. — Попробуй за это время придумать аргумент, почему мне не следует тебя убивать. Раз.

— Рон, пожалуйста!

— Два.

— Ради нашей дружбы!

— Карьера значила для тебя куда больше нашей дружбы. Почему я должен рассуждать иначе? Три.

— Я завтра же подам в отставку!

— Ты сегодня же побежишь в полицию. Четыре.

— У меня жена и дети!

— А также любовница-секретарша. Я в курсе. Пять.

Он крепко зажмурился, и в наступившей тишине я услышал какой-то странный стук. Сперва я кинул взгляд на приборную панель, проверяя, уж не вышло ли что-нибудь из строя в самый неподходящий момент, а затем понял, что это клацают его зубы. Я подождал еще несколько секунд, а затем выстрелил ему в переносицу.

Тело я выбросил в лесу, в восьмидесяти милях за городом. Затем велел компьютеру лететь назад.

После первого в моей жизни убийства я не почувствовал ничего особенного. Было, разумеется, удовлетворение от воплощения в жизнь (или правильней сказать «в смерть»?) моего плана, но ни сумасшедшей радости, ни страха, ни раскаяния я не испытывал. Просто решенная проблема. И, размышляя о том, чем мне заняться теперь, я подумал, что остались и другие проблемы, которые мне следует решить прежде, чем они достанутся Рону Второму.

В частности, с какой стати ему платить алименты Шиле? Может быть, в неком высшем смысле такое заслужил я, как наказание за непростительную глупость, которую я допустил, женившись по любви но уж никак не Рон Второй, которого тогда и на свете не было. Закон считает иначе, но сейчас закон — это я.

Я проверил индикатор заряда (разумеется, единственный выстрел в Батлера съел совсем чуть-чуть энергии) и посмотрел на часы. С этими орбитальными зеркалами, уничтожившими ночь, часто сбивается субъективное ощущение времени… Было 8:20 пополудни, и лететь оставалось еще минут пятнадцать. Что ж, еще совсем не поздно, чтобы нанести моей бывшей дорогой женушке визит.

На сей раз я не опасался лететь к ней прямо домой. Потому что, черт возьми, прежде, чем она загребла его по решению суда, это был и мой дом. И я знал, где там находится компьютер и как убрать из его памяти нежелательную для меня информацию.

Защитного поля не было — все же это дорогая игрушка, а скидки, которые «Юнайтед Роботикс» предоставляет своим сотрудникам верхнего звена, теперь Шилу никаким боком не касались. Так что я сел прямо во двор. Дверь, разумеется, была заперта, и системы охраны — настороже, готовые поднять тревогу и вызвать полицию, но я совершенно не собирался вламываться или прокрадываться в здание. Я просто позвонил Шиле из мобиля. Как я и рассчитывал, она оказалась дома.

— Шила, это я. Впусти меня, нам нужно поговорить.

— Рон? — она смотрела на меня так, словно я был коммивояжером, оторвавшим ее от любимого сериала. — Не о чем нам разговаривать. Если ты намерен оспаривать решение суда, обращайся к моему адвокату.

— Я не собираюсь ничего оспаривать… — начал я, но она меня не слушала:

— Это, в конце концов, невыносимо. Я истратила на тебя шесть лет моей жизни. Три месяца длился этот ужасный судебный процесс. И вот, наконец, только я почувствовала себя свободной, как ты снова объявляешься у меня под окнами и собираешься прочесть мне очередную нудную лекцию. Лекцию о том, какой ты замечательный и какие идиоты все, кто с тобой не согласен.

— Шила…

— Я вычеркнула тебя из своей жизни, Рон, пойми ты это наконец. Я не желаю тебя ни видеть, ни слышать, ни помнить. Наш брак был ошибкой, и лучше было исправить ее поздно, чем никогда. Так что, пожалуйста, оставь меня в покое!

— Шила, черт побери! Ты можешь замолчать на минуту и выслушать?! Я умираю!

— Ну да, конечно. Ты всегда умираешь на своей работе, ни на что другое тебя не остается. А сколько раз я умирала от тоски, живя, как монашка, при живом-то муже, целыми днями уткнувшемся в свой компьютер!

— Шила!!! Это не фигура речи! Я на самом деле умираю. У меня рак мозга.

— Ага, и даже сейчас я должна решать твои п… — ее рот захлопнулся на полуслове. До нее, наконец, дошло. — Рон, ты это серьезно?

— Хотел бы я, чтобы это было шуткой…

— И… — она мучительно подбирала слова, — точно уже ничего нельзя сделать?

— Ничего. Мне осталось совсем немного.

На ее накрашенном лице отразилась борьба чувств: ей явно не хотелось меня впускать, но в то же время в свете открывшихся обстоятельств она не решалась ответить отказом.

— Входи, Рон, — сказала она наконец. — Я в гостиной.

Она встретила меня в дверях комнаты и тут же отступила на шаг, словно боясь, что я попытаюсь ее поцеловать. Злость исчезла с ее лица, уступив место иному выражению. Нет, не жалости — скорее страха. Она смотрела на меня так, словно моя болезнь была заразна. Словно в моем обличье в дом вошла сама Смерть. Собственно, так оно и было, но она об этом пока что не могла знать. Мой пистолет лежал во внутреннем кармане.

— Садись, — она сама опустилась на наш длинный восточный диван, тянувшийся почти через всю комнату. Я подвинул себе кресло и сел напротив. Она коротко посмотрела на меня, затем снова отвела взгляд куда-то в угол. Пальцы с наманикюренными ногтями теребили край халата. За ее спиной беззвучно катились невысокие волны и в лучах заката реяли чайки — жидкокристаллические обои демонстрировали программу «вечер на море».

— Ну, как ты тут живешь? — спросил я, прерывая неловкое молчание.

— Ну, в общем, у меня все о'кей, — начала она неуверенно, но вскоре оживилась: — Вот сад переделывать собираюсь. В этом сезоне в моде китайский стиль. Магда себе уже такой сделала, прелесть! Эти бумажные фонарики, мне так понравилось… Жалко, что сейчас уже не бывает темноты, я думаю, не заказать ли над садом крышу с затемнением. Я взяла у Магды контактный ее дизайнера…

Она болтала еще о чем-то, но я не слушал. Я смотрел на женщину, с которой прожил шесть лет. Внешне она почти не изменилась, разве что стала больше краситься (сколько я ни отговаривал ее от этой дурацкой манеры). И все же я с трудом мог узнать в этой самодовольной стерве ту нежную девушку с серебряным голосом, которая очаровала меня когда-то. Хотя она и тогда была пустышкой, красивой куклой. Но я говорил себе, что это не от недостатка ума, а от недостатка образования; я тешил себя надеждой, что сам займусь развитием ее личности, что сделаю из нее идеальную спутницу для себя, это представлялось мне интересной творческой задачей…

— Что ты сейчас читаешь? — перебил я ее монолог. Она замерла с открытым ртом, брови округлились укоризненно.

— Но… Рон… я давно уже… сейчас вот сериал идет интересный…

И с этой женщиной я прожил последние годы своей жизни. И эта женщина виновна в моей смерти — если бы не этот чертов бракоразводный процесс, я бы, наверное, обратился к врачу раньше…

— Зачем ты столько красишься, Шила? Я тебе столько раз говорил, что это вульгарно. Чем больше человек озабочен своей внешностью, тем меньше у него внутри. А с этими зелеными волосами ты и вовсе похожа на утопленницу.

Она не знала, обидеться ей или принять это, как шутку, и оттого ее лицо обрело комичное выражение. Пока она решала этот вопрос, до меня вдруг дошло, что даже такая глупая вертихвостка, как Шила, не стала бы наводить макияж на ночь глядя без всякого повода. И еще я припомнил, что за время разговора она пару раз мельком взглянула на часы.

— Ты кого-то ждешь, — понял я.

— Ну… в общем, да.

— Понятно, — я поднялся из кресла и прошелся по комнате. — И кто же он?

— Рон, я больше не твоя жена. Я не обязана давать тебе отчет, смущение быстро испарилось из ее голоса.

— Ну конечно. Но я почему-то обязан отдать тебе этот дом и платить алименты. Тебе не кажется, что это нелогично? Впрочем, логика никогда не была твоей сильной стороной.

— Так ты все-таки пришел насчет раздела имущества! — ее голос окончательно обрел тот же мерзкий тембр, что и во время разговора по ви-фону.

— Да. И я нашел более дешевый и эффективный способ, чем обращаться к адвокату, — я достал пистолет и навел его на Шилу. В ее глазах метнулся испуг, но она тут же презрительно скривила напомаженные губы:

— Брось, Рон. Ты на это не способен.

— До чего же вы все неоригинальны, — вздохнул я. — Один наш общий знакомый, чей труп сейчас валяется в лесу, тоже так думал.

— Ты… ты хочешь сказать, что и вправду кого-то убил?!

— Да, менее часа назад.

— Кого?! — она даже вскочила с дивана. В голосе ее звучал ужас, но я понял, что испугалась она не за себя. Она решила, что я добрался до ее любовника.

— Шила, я ведь больше не твой муж и не обязан давать тебе отчет, — улыбнулся я.

Ее взгляд сосредоточился на пистолете, смотревшем прямо в вырез ее халата.

— Ты и в самом деле хочешь меня убить? — она все еще не верила.

— Именно за этим я и пришел.

— А… твоя болезнь? Это правда?

— Нет, конечно. Я это придумал, чтобы ты впустила меня в дом.

Она стрельнула глазами налево, затем направо, и поняла, что пытаться бежать бессмысленно. Никому еще не удавалось убежать от лазерного луча. Ее лицо побледнело, отчего макияжные пятна выступили особенно безобразно, затем вдруг стало наливаться багровой яростью. Но прежде, чем поток ругательств успел сорваться с ее губ, она вдруг снова переменилась в лице.

— Рон, — сказала она, — я тут подумала… ну, насчет нашего брака… вообще-то я была неправа… все было не так уж плохо… и даже… мы, может быть, могли бы…

Рука Шилы коснулась кнопки халата, и тот легко соскользнул к ее ногам, оставив ее совершенно голой. В этом сезоне загар опять был не в моде, так что кожа у нее была белая, как брюхо лягушки. Шила стояла так и улыбалась мне — как ей казалось, обольстительно, но на самом деле заискивающе.

Я выстрелил три раза.

Она повалилась на диван, конвульсивно изогнулась, словно в порыве страсти, и застыла с бесстыдно раскинутыми ногами. Я заметил, что она снова отрастила волосы на лобке — меня всегда тошнило от этого зрелища. Я брезгливо отвернулся.

В тот же момент раздался переливчатый звонок. Кто-то хотел войти в дом.

Я поднял с пола халат и вытащил из кармана пульт. Шила всегда его там таскала. Наведя пульт на стену, я нажал кнопку — на фоне золотистого морского заката возникло изображение звонившего. Камеру, которая показала бы ему меня, я, конечно, включать не стал.

Я моментально узнал его. Это был Ловелл, психокорректор Шилы. Человек, разрушивший наш брак.

Ну то есть, конечно, этот брак был ошибкой с самого начала. Но в первые годы мы как-то ладили. Окончательно все пошло наперекосяк, когда она стала посещать его сеансы.

В прежние времена деньги из людей тянули психоаналитики, теперь психокорректоры. Если можно считать и записать личность целиком, то можно это проделать и с отдельным ее фрагментом. Попутно внося изменения, избавляющие человека от комплексов, внушающие ему уверенность в себе, вытравляющие неприятные воспоминания и т. п. Разумеется, деятельность психокорректоров обставлена кучей всевозможных запретов и регламентаций, дабы не позволить им злоупотреблять своей властью. Любые изменения производятся только с письменного согласия пациента, вся аппаратура психокоррекции находится в собственности Министерства здравоохранения и не подлежит передаче в частные руки, любые производимые на ней действия протоколируются. Но правозащитники упорно твердят, что всех этих мер недостаточно, и у меня есть серьезное подозрение, что в этом они правы.

— Привет, сладкая, — сказал он, глядя в камеру. — Ты не впустишь своего папочку?

Ах вот как. Ну конечно, впущу. Я нажал кнопку, открывающую входную дверь, убрал пистолет в карман и вышел в полутемный коридор.

Он поднимался по лестнице, полный самых приятных предвкушений, и заметил меня, только практически столкнувшись нос к носу.

— Рональд? — его лицо на мгновение вытянулось, но тут же вновь обрело профессионально приветливое выражение. — Это вы? (Нет, придурок, это Папа Римский!) А где Шила?

— Шила ждет вас, — я сделал приглашающий жест в сторону гостиной. — Она уже готова.

Он подозрительно покосился на меня, затем еще раз (когда я пошел следом за ним), но все же вошел в гостиную. Мое присутствие никак не входило в его планы, но мысль о том, что у меня больше нет на Шилу супружеских прав, очевидно, притупляла бдительность. Может быть, он даже решил, что я тоже хочу стать его клиентом.

— Шила? (в моем присутствии он все же воздержался от словечек типа «сладкая».) Я, кажется, чуть задержался, но… О боже!!!

Надо отдать ему должное — он моментально понял, что она мертва. От лучевого оружия остаются аккуратные маленькие дырочки, почти всегда бескровные, так что их не сразу заметно…

Он резко обернулся и встретился взглядом с моим пистолетом.

— Что вы наделали… — пробормотал он.

— Это наши с Шилой дела, — ответил я. — Вы в них не вмешивайтесь, а я не буду вмешиваться в ваши. Вы ведь пришли сюда ее трахнуть? Ну так валяйте, она, как видите, в полной готовности. А я пока подожду.

— Вы совершаете ужасную ошибку, — произнес он. — Давайте спокойно все обсудим.

— Ты не понял, что я сказал? — я нетерпеливо шевельнул стволом в сторону трупа. — Давай приступай.

— Рональд, выслушайте меня. Вы находитесь в состоянии стресса…

— Снимай штаны.

— Что? — он глупо уставился на меня.

— Штаны. Ты должен их снять. Ты ведь не можешь трахнуть ее в штанах? Это не под силу даже психокорректору, правда?

— Рон…

— Говорить будешь, когда я разрешу. Снимай, а то я начинаю терять терпение.

Не сводя взгляда с кончика ствола, он расстегнул и спустил ниже колен брюки, затем трусы. Я брезгливо поморщился и перевел ствол на обнажившуюся плоть.

— И этим ты хотел трахнуть Шилу? Тебе, должно быть, приходится здорово промывать мозги пациенткам, чтобы они согласились трахаться с тобой. Пожалуй, если я выстрелю туда, ты ничего особенного не потеряешь.

— Пожалуйста, не стреляйте, — прорвалось у него. От его профессионального самообладания не осталось и следа. — Я сделаю все, что вы хотите.

— Я хочу, чтоб ты умер.

— Пожалуйста, умоляю вас…

— Бери ручку, бумагу и пиши, — я подошел к терминалу гостиной, выдернул бумагу из принтера и положил на столик. — Признание во всех случаях секса с пациентками. Имена, фамилии, даты. Не вздумай врать.

— Да-да… я сейчас… — путаясь в болтающихся на лодыжках штанах, он подошел к столику и принялся писать, неумело водя ручкой. Не часто в наше время человеку приходится писать от руки что-нибудь более сложное, чем собственную подпись.

Одного листа ему не хватило, пришлось дать еще один. Я бегло просмотрел крупные каракули, не забывая следить за Ловеллом, затем отложил их в сторону.

— Очень хорошо. Теперь иди к Шиле.

Он пошаркал к дивану и остановился, преданно глядя на меня.

— Хочешь еще что-нибудь сказать перед смертью?

— Вы же обещали, что отпустите меня!

— Я? — удивился я. — Когда? Я только сказал, чтобы ты написал признание.

— Моя смерть вам ничего не даст! — он сорвался на визг. — У меня есть резервная копия!

— Во-первых, тебе это ничем не поможет — ты-то сдохнешь, — напомнил я. — Во-вторых, до твоей копии я тоже доберусь, как только она появится, — на это, конечно, у меня уже не оставалось времени, но он-то этого не знал.

Он силился еще что-то сказать, но издавал только нечленораздельные звуки. Внезапно из вялого пениса Ловелла на его голые ноги, на спущенные штаны и на пол полилась желтая струйка мочи. Я выстрелил.

Забрав листки из гостиной, где уже распространялся мерзкий запах, я прошел в свой бывший кабинет и включил терминал там. Я сунул признание Ловелла в сканер и отправил копии в Комиссию по медицинской этике и в редакции нескольких газет.

Теперь следовало позаботиться о себе и удалить из памяти домашнего компьютера всякие упоминания о моем визите. Я привычно ввел имя «администратор», пароль и…

«Пароль неверен. Доступ запрещен», — огорошила меня машина.

Опечатка? Я попробовал еще раз. Тот же результат.

Шила! Чертова сука, она сменила пароль! Вот уж не думал, что это придет в ее глупую голову. К компьютерам она относилась так, как первобытный дикарь — к магическим амулетам. То есть пользовалась, не имея понятия, что это такое, и уж тем более не смея что-то менять. Не иначе, Ловелл ее надоумил.

Так, ладно, без паники. Несмотря на все разъяснения специалистов по информационной безопасности, которые сейчас печатают даже в женских журналах, абсолютное большинство пользователей — а уж такие, как Шила, в первую очередь — используют очень простые и легко подбираемые пароли. Чаще всего — имя сексуального партнера. Как зовут Ловелла? Джон? Нет, кажется, Джеймс.

«Джеймс», — ввел я.

«Пароль неверен. Доступ запрещен. Предупреждение! Трижды введен неверный пароль. Доступ заблокирован.»

Ну, это еще не так страшно. Это только на 15 минут. А вот если и следующая серия из трех попыток окажется неудачной, компьютер отправит сигнал в полицию…

Пятнадцать минут я слонялся по дому, как зверь по клетке. Наконец уселся за терминал в спальне.

«Джим»

«Пароль неверен. Доступ запрещен.»

«Ловелл»

«Пароль неверен. Доступ запрещен.»

Вот дерьмо. Если идея смены пароля принадлежит Ловеллу, то, может быть, «Шила»? Нет, он был не так глуп — если пароль придумал он, мне его в жизни не подобрать… Да и рисковать больше нельзя. Придется потрошить компьютер.

Я поднялся на чердак, куда от всех терминалов сходились провода к центральному системному блоку. Чтобы вытащить матрицу с записью, придется отключать питание — а это значит отключение управляемых компьютером систем безопасности по всему дому. А это, в свою очередь, значит сигнал в полицию. Но не сразу — бывают ведь и случайные сбои по питанию — а через 30 секунд. Чертовски мало, но надо успеть.

Я вздохнул, надел перчатки, еще раз мысленно представил всю последовательность действий и вырубил оба тумблера, основной и резервный. Не тратя время на отвинчивание, срезал винты лучом. Сорвал крышку. Отсоединил шлейфы других устройств — матрица специально упрятана в самый низ, чтоб труднее было извлекать. Сорвал пломбы. Выдернул разъемы. Еще четыре выстрела по кронштейнам — не повредить бы чего по соседству… Рванул из недр корпуса увесистый прозрачный параллелепипед. Не поддается! Рванул сильнее — матрица выскочила, но при этом я порвал перчатку о разрезанный кронштейн. Однако рука, вроде, не пострадала — а то бы они нашли частички крови и кожи, и ДНК-анализ указал бы на меня даже точнее, чем компьютерная запись. Теперь подсоединить обратно все шлейфы (главное — не перепутать, какой куда!) и, не тратя времени на закрывание крышки, снова включить питание.

Я посмотрел на часы. Ровно 30 секунд. Кажется, уложился. Или нет? Монитор показал, что терминалы в трех комнатах не работают видимо, что-то я все-таки подсоединил криво. Но это мелочи, а вот время…

Матрицу я отправил в мусоросжигатель, выставив максимальный температурный режим, а сам быстро выбежал из дома и прыгнул в мобиль, велев компьютеру подняться на скоростной эшелон и лететь в противоположном от ближайшего полицейского участка направлении.

Минут через двадцать, несколько раз поменяв курс, я удостоверился, что меня не преследуют. Но город, пожалуй, лучше все-таки покинуть. Почему бы не слетать, к примеру, на западное побережье? А там в спокойной обстановке подумаем, что делать дальше… Дом можно арендовать прямо в полете.

Но вот чего я не могу сделать прямо в полете — это поесть. В мобиле остались лишь ингридиенты для пары коктейлей, этого явно недостаточно. Перед дальней дорогой надо бы подкрепиться. Я запросил у компьютера ближайший ресторан.

— «Желтый цеппелин», сэр, — ответил компьютер. — Два километра, 10 часов.

«10 часов» — это не время работы, а направление; и действительно, повернув голову на 60 градусов влево, я и без всякого компьютера мог увидеть «Цеппелин» — огромный вакуумный аэростат, висящий над городом на восьмисотметровой высоте. Четыре троса, заякоренные на крышах ближайших небоскребов, удерживали его на месте. Сбоку он и впрямь походил на цеппелин, но собственных двигателей у него не было, да и форма была на самом деле не веретенообразной, а эллипсоидной, этакий сплюснутый сверху и снизу шар. Верхняя часть эллипсоида была не желтой, а синей от фотоэлементов, питавших ресторан энергией. Гондола, тоже круглая, имела две палубы — на нижней находилась стоянка мобилей, на верхней — собственно сам ресторан, окруженный смотровой галереей. Вскоре после свадьбы Шила упросила меня свозить ее туда, но больше я там не был: цены кусаются, да и вообще, я всегда предпочитал тратить на еду как можно меньше времени и питаться дома.

Но сейчас я решил, что мой визит в «Цеппелин» не слишком подорвет бюджет Рона Второго, и я вполне могу себе позволить поужинать там во второй и последний раз в жизни. На стоянке как раз осталось последнее свободное место, куда я и посадил свою машину. По ажурной винтовой лестнице я поднялся на вторую палубу и вошел в ресторан.

Внутреннее убранство воспроизводило стиль «Хинденбурга» и других дирижаблей прошлого века. Разумеется, вместо стали, кожи и дерева использовались современные сверхлегкие полимеры, но иллюзия выглядела очень правдоподобно. Даже свет орбитального зеркала, бивший прямо в круглые восточные иллюминаторы, встречал на своем пути не обычное поляризационное затемнение, а старинные шторки. Роботыоркестранты (скорее всего — нашего производства), одетые по моде двадцатых годов XX столетия, наигрывали негромкие мелодии в стиле ретро.

Я сел за свободный столик и подождал, пока официант в форме стюарда принесет мне меню. В «Цепеллине» столики не оборудовались терминалами, и заказ можно было сделать только таким образом. Большинство названий блюд было мне незнакомо — я никогда не был гурманом — и я доверился выбору официанта. С аппетитом съев что-то рыбное под пикантным соусом и запив бокалом белого вина, я принялся оглядывать посетителей, лениво размышляя, какова была бы их реакция, если бы они узнали, что рядом с ними ужинает вооруженный убийца трех человек.

За соседним столиком сидела худенькая девушка, выглядевшая лет на шестнадцать. Это, конечно, ничего не значило — в этом сезоне модно выглядеть лет на шестнадцать, а на самом деле ей запросто могло быть все тридцать пять. Не ослепительная, но довольно симпатичная, она сидела, тем не менее, одна: на ней не было значка оферты, подтверждающего готовность знакомиться, и никто не отваживался подсаживаться за ее столик — кому охота попасть под действие Закона о харрасменте. Не особо задерживаясь на ней взглядом это ведь тоже харрасмент — я посмотрел левее, на смачно глодающего индюшью ножку толстяка; мой взгляд уже без всякого понукания скользнул еще дальше, и то, что я увидел в иллюминаторе за плечом обжоры, мне совсем не понравилось.

К «Цеппелину» приближался полицейский мобиль. Зависнув на уровне иллюминаторов, он скользнул вниз, и через несколько секунд пол чуть заметно качнулся. Я знал, что свободных мест на посадочной площадке нет, да и крена приземление туда практически не вызывает. Значит, мобиль пришвартовался с внешней стороны, и прилетевшие, оставив гравикомпенсатор включенным, сейчас переходят на площадку по трапу. Значит, им очень нужно попасть сюда.

Я сунул руку во внутренний карман.

В дверях показались двое полицейских, в форме и при оружии. Оружие, правда, висело у них на поясе. Будь они поумнее, они бы вошли, как штатские. Но полиция, со всем ее современным техническим арсеналом, просто отвыкла от того, чтобы ей оказывали сопротивление. Они привыкли, что противостояние с преступником длится лишь до тех пор, пока необходимо его вычислить и найти. После чего он поднимает руки со словами «ладно, ваша взяла, офицер». Всякий преступник знает, что, раз уж его нашли, шансов у него нет, и, сопротивляясь, он только значительно ухудшит свое будущее. Но это не распространяется на тех, у кого просто нет будущего.

Они оглядели гостей и двинулись прямиком ко мне, провожаемые любопытными взглядами. Черт, быстро же они на меня вышли… Должно быть, распускаемые правозащитниками слухи о секретных маяках, которые ставятся на каждый мобиль и включаются по сигналу из полиции — все-таки правда.

И в этот момент девушка из-за соседнего столика поднялась и двинулась к выходу, оказавшись между мной и полицейскими. Решение созрело мгновенно. Я вскочил, обхватил ее за горло локтевым сгибом левой руки, прижимая к себе, а правой вдавил ей ствол в висок.

— Никому не двигаться!

Ответом мне был дружный женский визг. Моя пленница, впрочем, не визжала, она только удивленно ойкнула. Вопреки моему приказанию, посетители, вскакивая из-за ближайших столиков, бросились врассыпную.

— Всем лежать! — гаркнул я. — На пол!

Лучевое оружие — замечательная штука, но в одном оно все-таки уступает огнестрельному: из него нельзя полоснуть грохочущей очередью над головами. Невидимый и беззвучный луч не оказывает такого психологического эффекта. Кое-кто все же распростерся на полу, стараясь забиться под столики, но остальные продолжали разбегаться. В этом, впрочем, мог быть и свой положительный момент: ломанувшиеся к выходу едва не снесли полицейских. На какой-то момент в этой суматохе я потерял своих противников из вида, а когда между полуоголенными женскими и облаченными в разноцветные костюмы мужскими спинами вновь мелькнул темно-синий мундир, я увидел, что стоящий напротив меня и раздраженно расталкивающий толпу полицейский только один. Я быстро повернул голову налево, потом направо — и как раз вовремя, чтобы заметить его напарника, заходившего сбоку. Продолжая прикрываться заложницей от первого, я развернул руку с пистолетом в сторону второго. Тот тоже вскинул свое оружие с явным намерением стрелять. Закрыться я уже не успевал и потому выстрелил первым.

Коротко вскрикнув и выронив пистолет, он упал на столик позади себя. Столик опрокинулся, и полицейский свалился на пол. Люди, видевшие это, застыли в ужасе. Еще кто-то пронзительно завизжал.

Я резко обернулся к оставшемуся полицейскому, целясь в него из-за плеча девушки. Тот поспешно поднял руки; его пистолет повис скобой на указательном пальце.

Воцарилась мертвая тишина. Даже роботы перестали играть — их программа предусматривала остановку при наличии признаков чрезвычайной ситуации. Те из гостей, кто еще не успел выбежать из ресторана, замерли на месте — иные в достаточно комичных позах.

— Брось оружие и подтолкни ногой ко мне, — велел я полицейскому. Он повиновался.

— Теперь иди в свой мобиль и убирайся. И передай своим, чтобы не приближались к ресторану, если хотите видеть заложников живыми. А вы все на пол, руки за голову, быстро!

Теперь они меня послушались.

— Каковы ваши требования? — спросил полицейский уже на пороге.

— Я сформулирую их позже и пришлю вам кого-нибудь. А сейчас проваливай.

Пол несколько раз чуть дрогнул, и я увидел в иллюминаторы, как разлетаются в разные стороны мобили тех, кто успел выскочить. Не выпуская девушки, я обернулся на месте, обводя зал стволом пистолета. Среди распростертых на полу фигур было два официанта, но этим, конечно, персонал «Цеппелина» не исчерпывался.

— Эй, — сказал я, — эй, официант! (Оба подняли головы. Я ткнул пистолетом в сторону ближайшего.) Ты. Сходи и приведи всех, кто здесь работает. И без глупостей. Я сказал — всех, это значит — всех.

Пока он ходил за коллегами, я, заставив девушку присесть, подобрал лежавший у ног пистолет и сунул в карман. Затем, таща заложницу за собой, подошел к подстреленному полицейскому, тронул его ногой. Он был мертв. В его серых глазах застыло удивление.

Скверно. Я не хотел убивать полицейского. Но, если бы я не выстрелил, он бы убил меня. А впрочем, какая теперь разница? Я всемогущ!

Я подобрал и его пистолет. Теперь рукоятки торчали у меня из обоих карманов. Не слишком удобно. Пожалуй, надо было дать первому уйти вместе с оружием. Сработал дурацкий стереотип из старых боевиков…

Вернулся официант, с ним официантка-«стюардесса» и еще четверо в обычных костюмах. Так как в нормальных условиях они не выходили в зал, им не нужен был маскарад, и теперь трудно было сказать, кто из них повар (оператор кулинарных машин), кто администратор, кто инженер… Да и не важно.

— Леди и джентльмены, мы отправляемся в небольшое путешествие, — объявил я. — Кто-нибудь из вас, — я указал пистолетом на персонал, — пойдите и отцепите тросы.

— Но… это невозможно, — попытался протестовать один из них.

— В самом деле? — я прицелился ему в голову.

— Не надо геройства, Джонс, — сказал другой. — Я сделаю это, мистер, только не стреляйте! Мне надо сходить за инструментом.

— Хорошо, — кивнул я. — Но помни, без глупостей.

Он нырнул в дверь с табличкой «Только для членов экипажа», откуда они появились перед этим. Минуту спустя он вышел снова, держа в руке какую-то блестящую железяку, похожую на разводной ключ, и прошел мимо меня к выходу на галерею. Я увидел, как он идет снаружи мимо иллюминаторов…

Вдруг раздался оглушительно громкий сухой щелчок, и одновременно что-то ударило меня в спину. Я не устоял на ногах и повалился на пол вместе с девушкой. В недоумении обернувшись, я обнаружил, что один из посетителей вскочил на ноги, и в руке у него дымится огнестрельный пистолет.

Проклятье, кто же мог подумать, что у одного из этих придурков окажется оружие! Какой нормальный человек в наше время ходит в ресторан с пистолетом?! Только чокнутые маньяки вроде тех, что в прошлом веке были помешаны на рытье противоядерных убежищ… Но самое скверное, что он явно собирался стрелять во второй раз, а я лежал в чертовски неподходящей позе и никак не успевал навести на него оружие первым…

Однако в этот момент ресторан качнуло. И не слегка, как при взлете мобиля с края площадки, а очень основательно, как морское судно в сильный шторм. Повалились стулья, поехали под уклон столы, бились и катились падающие бутылки, расплескивая по полу вино, заложники скользили по полу среди сыплющихся, кувыркающихся и дребезжащих тарелок и бокалов из небьющегося материала… Герой-самоучка тоже не устоял на ногах и грохнулся вместе с пистолетом, приложившись боком об столик. Я выстрелил в него, но не попал, потому что мы с моей пленницей теперь тоже скользили вниз. Он вскочил, кривясь от боли, бросился бежать вверх по накренившемуся полу, поскольнулся на какой-то закуске, упал на колени и продолжил бегство уже на четвереньках. Мне было уже не до стрельбы, ибо я почти въехал в копошащуюся людскую кучу у стены и должен был энергично отползать, пока они не опомнились и не вырвали у меня оружие. Когда, наконец, я счел свое положение достаточно устойчивым, в прямом и переносном смысле, мой противник был уже у выхода. Я выстрелил ему вслед и, кажется, попал, судя по донесшемуся вскрику. В следующий миг он скрылся за дверями, и я не знаю, насколько серьезной оказалась его рана.

Едва все более-менее успокоилось, инженер или кем он там был отцепил второй трос, и ресторан снова накренился, теперь уже в другую сторону — к счастью, не прямо противоположную, иначе люди, столы и стулья всей кучей-малой поехали бы прямо на меня. Наученный горьким опытом (а ведь мог бы и сам подумать, к чему приведет отцепление тросов!), я уперся подошвами ботинок в пол и на сей раз остался на месте. После отсоединения третьего троса ресторан накренило сильнее всего, да еще вдобавок начало вращать. Я увидел в иллюминатор своего посланца, который уже не шел по галерее, а полз, цепляясь за внешнюю оградительную сетку. Он взглянул внутрь, я погрозил ему пистолетом, и он, восприняв это как призыв поторопиться, с удвоенной энергией пополз к четвертому тросу. Через пару минут ресторан сильно качнуло в последний раз, и он, слегка пошатавшись с быстро затухающей амплитудой, выровнялся. Ничем больше не удерживаемый, он плыл по воздуху, плавно набирая высоту.

Я тяжело поднялся на ноги и поднял полузадушенную пленницу. Остальные заложники ругались, стонали и кряхтели, барахтаясь вдоль стен, выбираясь из-под столов и стульев. Вид они являли презабавный — облитые вином, перемазанные соусами и пюре… Дамы пытались привести в порядок разорванные платья, ползали на четвереньках, разыскивая потерянные туфли и сумочки. Кто-то истерически верещал, отпихивая от себя труп полицейского.

У меня жгло бок и спину с правой стороны. Приложив туда на миг руку с пистолетом (левой я все еще удерживал девушку), я, как и ожидал, почувствовал горячее и влажное. Раз я мог стоять, вряд ли рана была по-настоящему опасной, но сил она мне отнюдь не прибавляла, особенно учитывая, что кровотечение еще продолжалось.

Я оценил ситуацию. Один, раненый, я вряд ли совладаю с этой оравой, у которой раздражение вот-вот пересилит страх. Девушка прикрывает меня только с одной стороны, и у меня нет глаз на затылке. Одну пулю в спину я уже получил…

— Тихо! — рявкнул я. Заложники замолчали, вспомнив о своем положении. Множество взглядов, испуганных или разозленных, устремились на меня. — Слушайте все. Сейчас вы, без паники и давки, а организованно, пройдете вдоль стен на выход. Спуститесь на нижнюю палубу, сядете в свои мобили и улетите. Моей заложницей остается эта девушка. Передайте полиции, что, если они хотят снова увидеть ее живой, ни один мобиль не должен подходить к «Цеппелину» ближе, чем на километр. Пока это все.

Нельзя сказать, чтобы у них получилось совсем без паники и давки, хотя они старались. Последние еще толкались в дверях, а первые внизу уже ругались по поводу состояния своих мобилей, которые во время расцепления тоже ездили по площадке, сталкиваясь друг с другом, хотя внешнее ограждение и удержало их от падения вниз.

Серия толчков, теперь, когда аэростат не был привязан, более заметных, возвестила об их отлете. Освободившись от тяжести мобилей и людей, ресторан быстро пошел вверх. Почувствовав падение давления и температуры снаружи, входная дверь автоматически герметизировалась.

Я подвел девушку к забытому у стены трупу полицейского, снял у него с пояса наручники и защелкнул их на ее заведенных за спину руках. Браслеты тут же автоматически сузились, подстраиваясь под тоненькие запястья. Интересная штука эти современные полимеры… Она не сопротивлялась, только спросила: «Зачем? Я ведь все равно не сбегу. Куда бежать с летящего аэростата?»

— А твой мобиль?

— До него еще надо добраться. А я не знаю, как разблокировать дверь.

— Я тоже, — усмехнулся я. — Но я ранен, и ты могла бы этим воспользоваться.

— А если я пообещаю не пользоваться?

— Мне очень хочется верить твоим обещаниям, но наручники надежнее. Но ты не думай, я не хочу причинять тебе зла. Давай присядем.

Я вытащил из груды мебели стол и пару стульев и поставил это все на середину зала. Нашлась даже почти чистая скатерть и прозрачная вазочка с искусственными цветами. Водрузив это все, я сделал приглашающий жест. Девушка неловко присела на краешек стула.

— Что будешь пить? — осведомился я. — Сегодня я угощаю.

— Как? — усмехнулась она, звякнув цепью. — Лакать из миски?

— Через соломинку, — заверил ее я.

— Безалкогольное красное вино. Я не люблю спиртное.

— Хорошо. Подожди немного.

Я обошел зал, проводя инспекцию неразбившихся закупоренных бутылок, и через несколько минут вернулся с двумя из них. Безалкогольное для нее и обычное — для меня. Мне-то уже незачем заботиться о своем здоровье. Зайдя в дверь «только для членов экипажа», я вернулся с двумя чистыми бокалами и соломинкой в пакетике.

Хотя соломинка была длинной, ей все же пришлось наклониться, чтобы поймать ее губами. Я рассеянно смотрел на ее рассыпавшиеся каштановые волосы и думал, что это, пожалуй, их естественный цвет.

— Куда мы летим? — спросила она, отпив около трети бокала.

— Куда ветер дует, — пожал плечами я. — Если верить утреннему прогнозу, сейчас он юго-восточный.

— Но у вас есть какая-то конечная цель?

— Нет, — ответил я.

— Тогда зачем вы все это устроили?

— А что мне оставалось делать?

— Как что? Просто позволить им увести меня.

Я поперхнулся, брызнув вином на скатерть.

— Тебя? Ты хочешь сказать, что они приходили за тобой?

— Ну конечно, — пожала плечами она. — Я уже собиралась им сдаться.

— Что ты такое натворила? — рассмеялся я, не зная, стоит ли принимать ее слова на веру. — Ограбила банк?

— Ну, не совсем, — ответила она серьезно. — Взломала школьную сеть и исправила кое-какие оценки.

Я расхохотался в голос.

— И из-за этого, по-твоему, станут присылать двух полицейских с оружием и наручниками?

— Взлом компьютерных сетей — федеральное преступление, — строго сказала она, явно недовольная недооценкой своего криминального таланта. — От года до двадцати, в зависимости от последствий. А у меня это к тому же не первый случай. В первый раз меня замели два года назад, но тогда я отделалась предупреждением, потому что мне еще не было шестнадцати.

— Так ты, выходит, хакер?

— Есть немного, — улыбнулась она.

— И тебе не тридцать пять?

— В августе будет семнадцать.

Мне вдруг расхотелось смеяться. А что, если это правда? Если полиция приходила за ней, а меня никто не искал и не подозревал? А я, выходит, своими руками отнял у себя последние три недели… точнее, две недели и пять дней. Ибо будущее мое, особенно после убийства полицейского, абсолютно однозначно, и никакие заложники не позволят мне оттянуть его больше чем на несколько часов.

Должно быть, мой взгляд полыхнул злостью, потому что девушка вдруг посмотрела на меня с испугом и даже попыталась отодвинуться от стола.

— Мистер? Я что-нибудь не так сказала?

— Нет, ничего… не обращай внимания, — я скривил губы в улыбке.

— Я, конечно, не собиралась попадаться на такой ерунде, — добавила она извиняющимся тоном, — просто кто же мог ожидать, что на какой-то паршивый школьный сервер поставят такую навороченную систему защиты. Я читала о таких, ими пользуется ЦРУ, чтобы скормить врагу ложную информацию, а заодно и проследить, откуда он за ней пришел… Я, разумеется, попыталась замести все следы, но в таких делах никогда не знаешь точно… Вот я и решила, что, если уж меня загребут в тюрьму — схожу напоследок в «Цеппелин». Никогда раньше не была, дорого… А тут решила — гулять так гулять, — она снова улыбнулась. — И уж если мне все равно суждено закончить этот день в наручниках, то пусть лучше так, как получилось. Так интереснее. Хотя, конечно, жаль этого беднягу копа, — добавила она поспешно.

— Я не хотел его убивать. (Что это со мной? Чего ради я оправдываюсь перед какой-то девчонкой?)

— Я так и поняла, — кивнула она.

Мы молча допили вино. Она не стала возвращаться к своим расспросам, и я был ей за это благодарен. Вместо этого она встала из-за стола и подошла к иллюминаторам. Я последовал за ней.

Под нами далеко внизу — километрах, должно быть, в пяти — извивалась серая лента Миссисипи; ближайший ее изгиб золотился в свете орбитального зеркала. По обеим берегам тянулись леса, перелески, заброшенные поля и плантации — синтезированные продукты все более вытесняют старое доброе сельское хозяйство, но сверху и эти зарастающие квадраты и прямоугольники образовывали живописный орнамент. Между нами и землей плыли редкие белые облака, похожие на разлохмаченные клочки ваты. Мы постепенно обгоняли их — здесь, на высоте, скорость ветра была больше. Какой-то мобиль, сверкая в лучах зеркала, двигался навстречу нам, но, как видно, получив предупреждение с земли, свернул в сторону.

— Людям надо чаще угонять аэростаты, — заметила девушка. — Гравикомпенсаторы сделали полет доступным каждому, но отняли у него величественность. Мы носимся в своих мобилях, отдав управление компьютеру, слушая, как он читает нам биржевые сводки или играет попмузыку, и затемнив окна, чтобы внешние виды не мешали. А по-моему, если красота мешает делу, к черту такое дело…

— Я думал, хакеры проводят всю жизнь, не отрываясь от компьютера, — удивился я.

— А не надо судить о нас по дурацким фильмам, — возразила она. — И вообще, хакеры бывают разные.

У меня вдруг закружилась голова, и я невольно схватился за ее плечо, чтобы сохранить равновесие. Девушка вскинула на меня удивленный взгляд — ей это показалось грубым.

— Извини, — сказал я. — Я, должно быть, много выпил, или…

— … потерял много крови, — закончила она за меня. — Вашей раной определенно надо заняться. Снимите наручники, и я перевяжу вас.

— А ты умеешь?

— В отряде герлскаутов я была одной из лучших.

— Да и… чем перевязывать?

— У полицейского должна быть аптечка. Им положено. Только вы уж ее сами достаньте, а то я покойников… это… недолюбливаю.

— Эх ты, а еще герлскаут, — поддел ее я, размыкая наручники. Она с интересом осмотрела свои запястья, словно радуясь, что снова может поднести их к глазам.

Не то чтобы я видел в этом особый смысл, учитывая, сколько мне теперь осталось — но разделся до пояса, стиснул зубы и приготовился терпеть. От первых прикосновений ее прохладных пальцев я действительно чуть не взвыл, но дальнейшие были скорее приятны.

— Ну что ж, вы везучий, — констатировала она (эх, знала бы ты!) — Пуля ударила в ребро, срикошетила и вышла сбоку. Внутренние органы не задеты, в ребре, может быть, небольшая трещинка, но не более чем.

Когда она закончила перевязку, я, брезгливо отбросив липкую от крови рубашку, надел пиджак на голое тело. Девушка сходила вымыть руки и вернулась.

— Хотите снова меня сковать? — игриво поинтересовалась она.

— Нет, — я отдал ей наручники. — Если хочешь, можешь выбросить.

— Оставьте, еще пригодятся, — возразила она. — Наденете их на меня, если снова встретимся с полицией.

«Если!» Не «если», а «когда»… Да и не поможет. Копы стараются не брать живыми тех, кто убивает их коллег.

— Почему ты встала на мою сторону? — спросил я вслух. — Ведь я угрожал убить тебя. Собственно, и теперь угрожаю.

— Ну, это же для них, — сказала она как о чем-то самом собой разумеющемся. — Вы ведь не сделали бы это на самом деле.

Я невесело усмехнулся.

— Сегодня я убил трех человек, не считая полицейского.

Она помолчала.

— Но, наверное, для этого были веские причины? — спросила она наконец.

— Ну, в общем, были. Два дня назад я побывал у врача…

Сам не зная почему, я рассказал ей практически все. Не назвал разве что имени Тима и не сказал про лежавшую у меня в кармане ампулу с «эдемом».

— Знаю, это звучит дежурной фразой, но мне правда жаль, что с вами все так вышло, — сказала она, когда я закончил.

— Мне тоже, — хмыкнул я. — Особенно что я влип в эту дурацкую историю с захватом ресторана и убийством полицейского. Теперь скрыть мою смерть не удастся, и, боюсь, это может повредить Рону Второму. По закону он не отвечает за все, что я натворил, но общественное мнение… Так и вижу аршинные заголовки «КОПИЯ УБИЙЦЫ-ТЕРРОРИСТА ПРЕТЕНДУЕТ НА ВЫСОКИЙ ПОСТ В ЮНАЙТЕД РОБОТИКС». Какой уж тут генеральный менеджер… Хотя… все зависит от того, как повернуть дело. Правозащитники давно бьются против дискриминации копий за действия оригиналов. Рон Второй мог бы стать символом этой кампании, тем более что у него не будет опухоли мозга, и лозунги абстрактного гуманизма в этом случае получают вполне рациональное обоснование. И «Юнайтед Роботикс» с ее лозунгом «На шаг впереди прогресса» вполне могла бы специально сделать упор на то, что ее генеральный менеджер — копия, продукт одной из самых впечатляющих современных технологий…

— Я буду свидетельствовать в вашу защиту, — горячо заверила она. — Я помогу вашим адвокатам доказать, что убийства были результатом болезни, а в остальное время вы действовали исключительно гуманно.

— Если они поверят преступнице-рецидивистке, — усмехнулся я.

Она опустила голову.

— Черт, как не хочется в тюрьму, — донеслось из-за свесившихся волос. — Впрочем, глядя на ваши проблемы, я понимаю, что мои — это ерунда.

Внезапно из скрытых динамиков прозвучала тревожная музыкальная фраза, и затем женский голос компьютера произнес:

— Леди и джентльмены, мы приносим извинения за неудобства, но по техническим причинам ресторан закрывается. Просьба проследовать на выход. Времени для эвакуации достаточно, просьба покидать ресторан организованно и без паники. Благодарим за понимание.

— Это еще что? — вскинула голову девушка.

— Не знаю, — я поднялся и нырнул в дверь «только для членов экипажа». Здесь истина открылась мне сразу, не потребовалось даже искать их компьютер — во всех помещениях мигали красные транспаранты «Разгерметизация оболочки». И я ничуть не сомневался в причинах этой разгерметизации.

Я вернулся в зал. Девушка снова стояла возле иллюминаторов и смотрела на землю. Под нами простиралось плато Озарк — ровное и лысое, как стол в морге. Не спрячешься.

— Мне кажется, мы снижаемся, — заметила она.

— Да. Нас подстрелили.

— Но кто? Я все время поглядывала в иллюминаторы. К нам не приближался ни один мобиль.

— Очевидно, зашли сверху. Не удивлюсь, если это даже был лазер со спутника. Военные любят иногда устроить такой перформанс для прессы.

— Мы разобьемся? — я снова увидел страх в ее больших карих глазах.

— Нет. Им же не нужен скандал с гибелью заложницы, даже если они и впрямь хотят тебя арестовать. Они очень тщательно рассчитали размер дырочки, чтобы мы опустились достаточно плавно. Прямо к ним в руки.

— Сколько у нас времени?

— Думаю, примерно полчаса.

— Мы можем удрать на вашем мобиле! Или на моем.

— Куда бы мы ни полетели, нас будут пасти со спутников и с земли. А у мобиля рано или поздно кончится энергия, и придется садиться. А на земле нас будут уже ждать полицейские снайперы. Ты ведь не можешь прикрыть меня сразу со всех сторон.

— И что мы будем делать?

— Знаешь, лично я со всей этой суматохой так и не успел толком перекусить. Ты как?

— Пожалуй, я тоже успела проголодаться. Гулять так гулять! Я ведь именно за этим прилетела в «Цеппелин».

Мы вошли в «Только для членов экипажа», отыскали кухню и набрали себе разных экзотических блюд — уже подостывших, но выглядевших и пахнувших аппетитно. Вряд ли все это можно было съесть за полчаса, но хотя бы попробовать по кусочку от каждого…

«Как встречали смерть древние римляне? На роскошных пирах…»

— Мне добавят срок еще и за уничтожение чужой собственности, — вздохнула она, подцепляя на вилку прозрачно-розовый мясной ломтик.

— Скажешь, что я принудил тебя под дулом пистолета, — в тон ей ответил я.

«… под звуки чарующей музыки…»

— Оркестр! — обратился я к роботам. При отцеплении тросов они были единственными, кто удержался на ногах (наша разработка!), и с тех пор стояли неподвижно, как статуи. — Что-нибудь итальянское. Из классики.

«… в окружении верных друзей и юных красавиц…»

Что ж, то и другое у меня есть, причем в одном лице. Я вспомнил, что так и не спросил ее имени. Впрочем, теперь уже неважно…

Осталось уложить последний элемент мозаики. У римлян этим элементом был хирург, вскрывающий вены обреченному. У меня есть кое-что получше.

— Я сейчас, — сказал я, направляясь в сторону туалета.

Я встал над раковиной и вытащил из кармана ампулу — блестящий, почти плоский овал с красным содержимым. Да, технологии шагают вперед во всех областях. Это вам не какой-нибудь грязный шприц, как у наркоманов прошлого. Это целая машинка с цифровой установкой и индикацией дозы, безболезненным перфоратором, автоматическим впрыском и стерилизацией… Нажимая крохотные кнопочки, я выставил дозу «500». Цифры на индикаторе окрасились красным на черном фоне, предупреждая, что доза смертельна. Современные наркодилеры заботятся о своих клиентах, не хотят, чтобы те уходили в мир иной слишком скоро… С другой стороны, воля клиента — закон. «Эдем» вообще идеальный наркотик для самоубийства. Передозировка не вызывает субъективно неприятных ощущений. Просто умираешь, и все — притом с удовольствием.

Я снял пиджак, чтобы было удобнее, нащупал пульс на локтевом сгибе, прижал к этому месту помеченный стрелкой конец ампулы и нажал круглую кнопку. Раздался короткий пшик, и я ощутил легкое покалывание. Вот и все. Через полчаса я буду уже мертв.

Я посмотрел на себя в зеркало — вероятно, в последний раз. В общем-то, я был довольно симпатичным парнем. Такое лицо можно представить и на афишах фильма (впрочем, кто в век компьютеров снимает фильмы с живыми актерами?), и на плакатах политической партии. Экий, однако, вздор лезет в голову… Потом мой взгляд скользнул ниже, и я отметил, что живот у меня по-прежнему подтянутый, хотя времени на спорт в последнюю пару лет не было совершенно (черт, да какое это теперь имеет значение?!) Гигантской белой сколопендрой с пластырными ногами на бок из-за спины выползала повязка…

Стоп. Что-то было не так. Я еще раз окинул себя взглядом, провел рукой по груди, по животу…

Шрам! Ну конечно же. Подарок трущобной юности, след от удара ножом. Я тогда три месяца провалялся в больнице — у моей семьи не было денег на быструю регенерацию… Я регулярно натыкался на него, когда мылся в душе, он стал такой же привычной частью тела, как и любая другая…

Его не было.

Все еще не веря, я ощупал кожу сантиметр за сантиметром. Абсолютно гладкий живот. Никаких следов шрама.

Этому могло существовать только одно объяснение. Я не Рон Декстер Первый. Рон Декстер Первый умер. Я его копия! КОПИЯ!

Сознание копии полностью идентично сознанию оригинала на момент перезаписи. Естественно, у меня осталась память и об опухоли Рона, и обо всех его врагах и проблемах. А сестра в клинике Свенсона — чертова сука!!! — куда-то свалила — может, в сортир, может, поболтать по ви-фону — как раз перед моим пробуждением. И меня не предупредили! А потом… потом я сам заблокировал свой ви-фон и не читал е-мэйл. А те, с кем я общался в эти дни, были просто не в курсе. Некому было объяснить мне, что у меня нет никакого рака мозга, что я не доживаю последние дни ради своей копии, а живу для себя…

Рон! Рон Первый! Почему ты не сделал того, что на твоем месте сделал я? Неужели просто потому, что тебе после возвращения из института приснился другой сон, нежели мне? Или, может, ты покончил с собой сразу? Или погиб еще как-то? Если бы я, воплощая свои планы, обнаружил, что иду по твоим стопам — я бы понял, в чем дело…

Поздно. Слишком поздно. Я убийца четырех человек, включая полицейского, внизу меня ждут снайперы, а по моим жилам уже циркулирует смертельный яд.

Оглавление

Джордж Райт Резервная копия

Реклама на сайте