«Ступень»

Дмитрий ГРОМОВ

СТУПЕНЬ

Посвящается Йону Лорду,

органисту рок-группы "Deeр Purрle",

моему любимому композитору.

...Завершающий аккорд прокатился по залу и замер. Мгновение стояла полная тишина, потом раздались аплодисменты. Не слишком бурные, но и не вялые. Зрители просто выполняли свой долг перед музыкантами - ведь они пришли сюда не аплодировать, а слушать музыку.

Джон аккуратно закрыл крышку рояля, откинулся на спинку стула и вытер пот со лба. Сегодня он выложился полностью, но музыка не доставила ему полного удовлетворения. Нет, музыка не была плохой; и он прекрасно понимал, что хотел сказать автор в своем произведении, но... Чего-то здесь все-таки не хватало.

Еще несколько секунд Джон отдыхал, полностью отключившись от внешнего мира, потом до него донесся шум зала, запоздалые хлопки, стук кресел, шарканье ног, обрывки фраз - публика устремилась к выходу. Джон поднялся со стула и отправился переодеваться.

Когда он уже застегивал свой повседневный пиджак, к нему вошел дирижер, он же руководитель оркестра, он же концертмейстер - Малькольм Кейт. Джон уважал Кейта - он был неплохим дирижером, хорошо знал музыку, и, кроме того, обладал незаурядными деловыми качествами. Джон знал, что и Кейт в свою очередь относится к нему с уважением, считая его незаурядным музыкантом (как, без лишней скромности, считал и сам Джон).

- Вы хорошо сегодня играли, Лэкер, - сказал Кейт.

- Спасибо. Но чего-то в этой музыке не хватает. Глубины, что ли?

- Возможно, вы правы. Мне тоже так кажется. Да и зрители не в восторге. Думаю, через неделю придется снять эту вещь. Да, Лэкер, я прочел то, что вы написали. Интересно. Весьма интересно. Но - это не для нас. Мы ведь симфонический оркестр, а то, что вы написали - это скорее ближе к року. К симфо-року, но тем не менее. У нас это не пойдет. Здесь нужны другие инструменты, да и сам стиль - это непривычно для публики. Боюсь, что нас не поймут. Хотя вещь весьма интересная.

- Но ведь кто-то должен быть первым.

- Безусловно. Но не забывайте, что мы зависим от публики. Наши финансовые дела идут не так хорошо, как хотелось бы, и мы не можем допустить провала. Вас не поймут, и это отразится на всем оркестре.

- Но ведь вы же сами сказали...

- Да, я сказал, что вещь интересная. Более того, она мне понравилась. Но рисковать я не могу. А почему бы вам, в конце концов, не предложить эту вещь какой-нибудь рок-группе? Достаточно хорошей и достаточно известной. Из этого может выйти толк. Я могу вам даже посоветовать к кому обратиться.

- Спасибо. Я подумаю.

- Ну вот и хорошо. Если надумаете - скажите мне. Я познакомлю вас с нужными вам людьми. Вот ваши ноты. До свиданья.

- До свиданья.

Джон взял исписанные листы с нотами, рассеянно перелистал их, сложил и спрятал в портфель. Кейт натолкнул его на новую мысль, и она все больше овладевала им.

Джон вышел на улицу. С неба сыпал мелкий дождь. В мокрой мостовой отражались огни реклам и автомобилей. Где-то играла музыка. Прохожих, несмотря на дождь, было много. Ночная жизнь города только начиналась.

Но Лэкер не замечал ничего вокруг. Он должен был взвесить все "за" и "против" и сделать выбор. Так, думая о своем, он дошел до дому, открыл дверь, достал из портфеля ноты и уселся на диван. Он снова стал перечитывать свою вещь. Да, пожалуй, Кейт прав. Только вот здесь еще ввести партию бас-гитары, переписать партию рояля для электрооргана, вот здесь чуть изменить темп - да, это настоящий симфо-рок, и как он сразу не догадался?! Правда, тогда исчезнут партия виолончели и флейты... Да, это не так просто. Надо подумать. Но выбор он должен сделать в любом случае.

Итак, Кейт отказал ему. Сказал, что это - не для симфонического оркестра. Значит - начать сотрудничать с какой-нибудь рок-группой. Джон начал перебирать в уме всех известных ему исполнителей. Но все они чем-либо его не устраивали. Одни - слишком жесткой манерой исполнения, другие - шокирующим, орущим вокалом, третьи были слишком знамениты, чтобы связываться с ним, четвертые принципиально играли вещи только собственного сочинения, пятые...

В общем, все оказалось не так просто. Был уже третий час ночи. Джон листал ноты, перебирал в уме фамилии музыкантов и названия групп и время от времени отпивал по глотку из высокого бокала, в который было налито виски с содовой. Нет, всюду его мысли натыкались на различные препятствия.

Мелькнула совсем уже бредовая мысль: "А почему бы не создать свою группу?" Джон усмехнулся, но тут же задумался всерьез. Действительно, а почему бы и нет? Он тут же вспомнил, что у него есть знакомый гитарист, Чарли Берком, который сейчас, после распада группы, в которой он играл, остался не у дел. У Чарли наверняка сохранились нужные знакомства.

Конечно, нужны еще деньги. На инструмент, на аппаратуру, на рекламу, на аренду зала... На первое время его сбережений хватит, а потом... потом как-нибудь выкрутимся! Не бесплатно же будут играть, в самом деле!

Но тут в голову Джона закралось сомнение. А что, если, как сказал Кейт, слушатели не поймут? Нет, не могут не понять! - тут же оборвал он себя. Кейт же понял. Даже хвалил. И другие поймут. А то, что это музыка не для симфонического оркестра - что ж, в этом Кейт, пожалуй, прав.

Значит, своя рок-группа? Да. Решено.

...Джон взглянул на часы. Было половина первого. Ну конечно. Вчера он заснул в четыре часа. Точнее, не вчера, а сегодня. Что ж, пора, не откладывая в долгий ящик, приниматься за дело.

А, может, не стоит? - мелькнула предательская мысль. Нет, стоит! Довольно он играл чужую музыку. Пора пробовать самому. У него получится он был в этом уверен.

Джон набрал телефон Чарли.

- Привет, Чарли. Это звонит Джон Лэкер, помнишь еще такого?

- Помню-помню. И зачем я тебе понадобился? - Чарли всегда был излишне прямолинеен.

- Что ж, раз ты сразу заговорил о делах, я тебе тоже прямо скажу. Я хочу собрать рок-группу, и тебе предлагаю место лидер-гитариста.

- Оп-ля! - Чарли был приятно удивлен. - Значит, ты все-таки забросил свой оркестр?

- Еще не забросил, но если у нас будет группа, то брошу.

- Ясно. Ну что ж, спасибо, я согласен. А то я как раз на мели. Сижу дома, ничего не делаю, а денег все меньше и меньше. А кто еще будет играть в группе?

- Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить. Нужны еще басист и ударник и, может быть, вокалист.

- Вокалист нужен обязательно! Чистый инструментал сейчас не в моде. У меня как раз есть на примете подходящий человек.

- Ну, хорошо. Хотя, я полагал, мы будем играть в основном инструментальные вещи.

- Уж не твоего ли сочинения?

Джон покраснел.

- Моего. Ты угадал.

- Это было нетрудно. И ты будешь играть на клавишных?

- Само собой.

- Понятно. Но без вокалиста нам все равно не обойтись. Будем играть твои вещи, но и песни с текстом тоже нужны. Без них мы не получим признания. Это только знаменитости могут себе позволить играть то, что им нравится. Остальные играют то, что нравится публике...

Снова те же проблемы. Но отступать поздно. У них будет группа, и они будут играть его, Джона, вещи. В конце концов, можно поступиться в малом, чтобы выиграть в главном. Можно вставить в концерт несколько "заводных" вещей, чтобы понравиться публике, а потом, когда они приобретут известность...

- ...Хороший парень, а басистом можно взять Ника Флетчера.

Джон очнулся. До известности еще далеко, если она вообще когда-нибудь придет, а сейчас надо решать.

- Хорошо, Чарли. Поговори с этими ребятами, и встретимся сегодня в восемь в кафе у Билла, на Кавантри.

- Да знаю, знаю я это кафе.

- Да, и еще прикинь, сколько денег потребуется на инструменты, аппаратуру и все остальное.

- Прикину.

- Тогда до вечера.

- До вечера.

Когда Джон вошел в кафе, Чарли уже ждал его, сидя в углу за столиком в обществе двух длинноволосых парней лет двадцати семи от роду.

- Привет, Джон! - закричал Чарли на весь кабачок. - Иди к нам! Мы тебя уже давно дожидаемся.

- Это Бенни Байт, ударник, а это Ник Флетчер, басист, я тебе о них говорил, - представил Чарли длинноволосых парней.

Бенни и Ник смущенно улыбнулись, пожимая руку Джона. Парни явно чувствовали себя не своей тарелке, что никак не вязалось с обликом бесшабашных рок-музыкантов, каких Джон видел на концертах. В жизни это оказались скромные и даже застенчивые парни.

- Вокалист прийти не смог, но я с ним уже договорился, - деловито сказал Чарли.

- Надо бы его послушать.

- Послушаешь завтра. Я уже арендовал небольшой зал в Саутгемптоне, так что завтра можем начать репетировать.

- И за сколько же?

- Пустяки. Пятьдесят фунтов в неделю.

У Джона екнуло сердце, но он постарался не подать виду.

- Ты подсчитал, сколько нам надо денег для начала? - осведомился он.

- Приблизительно. Инструменты у ребят есть, у меня тоже. У тебя, я надеюсь, орган найдется?

- Да. Стоит дома.

- Отлично. Значит, остается аппаратура, синтезатор и еще кое-какие мелочи. Все это укладывается в пять тысяч.

Джон облегченно вздохнул. Такие деньги у него были. Даже кое-что еще должно остаться.

- Хорошо. Столько у меня есть.

- Отлично! Значит, завтра начинаем репетиции. Тебя какое время устраивает?

Секунду Джон колебался. Но нет, обратного пути уже не было. Ему придется уйти из оркестра.

- Мне все равно. Давайте начнем с утра. Скажем, часов в десять.

- Идет. Слышали, ребята, что сказал наш шеф - завтра в десять будьте на месте со своими инструментами. Где находится зал, вы знаете. Пока.

Бенни и Ник поднялись, неловко попрощались с Джоном и направились к выходу. Джон заметил, как бенни, выходя, достал из кармана очки в дешевой круглой оправе и нацепил их на свой длинный нос.

Лэкер огляделся по сторонам. Народу в заведении было немного - обычно толпа набивалась сюда позже. Здесь собирались, в основном, люди, имевшие отношение к искусству - актеры, писатели, музыканты. Джон заметил несколько знакомых лиц.

- Ну что, ты доволен? - осведомился Чарли.

- Это я смогу сказать, когда услышу, как они играют. Кстати, почему ты назвал меня шефом?

- А, ерунда. Просто я сказал ребятам, что ты нас финансируешь. Может, они неправильно меня поняли и решили, что ты миллионер?

Зал был пустой и холодный. Половина ламп под потолком не горели, сквозь какие-то щели проникал холодный ветер, крутя по полу пыль, конфетные бумажки и окурки. Правда, сцена имела вполне приличный вид.

Чарли, ник и Бенни уже устанавливали аппаратуру. Оторвавшись на несколько минут от этого занятия, они помогли Джону втащить на сцену его старенький электроорган. Правда, несмотря на устаревшую конструкцию и потертый вид, орган играл хорошо, и Джон был им доволен.

В углу, уткнувшись в газету, сидел парень лет двадцати пяти, тоже длинноволосый, в потертой кожаной куртке с многочисленными "молниями", таких же потертых джинсах и коричневой шляпе, надвинутой на самый нос. Это был вокалист. Звали его Дэвид Тьюз. Вокалист вяло поздоровался с Джоном и снова уткнулся в свою газету.

Настройка аппаратуры заняла около двух часов. Наконец, все было готово. Джон раздал музыкантам ноты и уселся за электроорган. Рядом поблескивал кнопками новенький синтезатор, купленный Беркомом накануне.

- И это все? - осведомился Чарли, пробежав глазами ноты. - Тут всего на двадцать минут игры. И вокала нет.

- А ты хочешь репетировать сразу целую программу?

- Конечно! Но я это предвидел и захватил с собой кое-что, что я сам сочинил. Тут и слова есть.

- Ладно. Но сначала попробуем сыграть мою вещь. А через пару дней я напишу еще - у меня уже есть замысел. Начали! - Джон взмахнул рукой, уселся поудобнее и взял пробный аккорд. Переливчатый звук раскатился по залу. Инструмент звучал хорошо. Джон заиграл вступление.

Через несколько тактов к нему подключился ударник. Незаметно, исподволь в мелодию вплелась соло-гитара - Чарли был мастером своего дела; басист немного запоздал, но быстро сумел подстроиться.

Вокалист оторвался от своей газеты и с интересом слушал.

Джон играл и ему все больше нравилась его музыка. Он находил в ней новое, ранее не слышанное им звучание, которое придали его произведению электрические инструменты. Когда замолк пропущенный через ревербератор последний звук, Джон почувствовал удовлетворение. Это было то, чего он хотел. Вновь образовавшаяся группа играла еще не очень слаженно, но в целом впечатление было хорошее. Музыканты знали свое дело, более того, они почувствовали его музыку, поняли ее. А это было главное.

Несколько секунд все молчали. Потом Чарли отложил свою гитару, подошел к Джону и протянул ему руку.

- Ты написал настоящую вещь, - сказал он. - Не знаю, поймут ли ее, но это настоящая музыка.

Они сидели в том же заведении у Билла, где впервые встретились накануне. По предложению Чарли они решили отметить создание своей группы.

- Итак, как мы назовем нашу группу? - спросил Чарли, когда им принесли выпивку.

- Я предлагаю назвать нашу группу "The Way To The Toр" - "Путь к вершине", - робко сказал Бенни, поправляя очки и беря в руку бокал. - Ведь именно это я уловил в вашей музыке, мистер Лэкер?

Джон с удивлением взглянул на ударника - этот парень понял все, что он хотел сказать своей музыкой. И играл он хорошо - этот Бенни сразу ему понравился.

- Да, ты прав. Именно это я и хотел выразить. Ну что ж, название мне нравится. А как вы?

- Вполне прилично, - отозвался Чарли.

Ник и Дэвид закивали головами - они тоже были согласны.

Ну что ж, поднимем бокалы за то, чтобы этот путь действительно привел нас к вершине, - сказал Джон. Все пятеро чокнулись и осушили бокалы.

За этот день они трижды сыграли вещь, написанную Джоном, и несколько песен, написанных Чарли. Песни были неплохие. В них пелось о серой и скучной жизни, о маленьком человеке, бредущем под дождем по улице большого города, о музыканте, продавшем свою гитару, чтобы не умереть с голоду это были песни о жизни, о том, что творилось вокруг, о том, что наболело поэтому они брали за живое, и Джон согласился включить их в программу. В песнях Чарли жесткий ритм и рычание бас-гитары, пропущенной через фьюз, сочетались с плачущим голосом соло-гитары и высокими переливами электрооргана, что вместе создавало сложную и глубокую мелодию, точно соответствующую словам песни. Все это удачно сочеталось с полифоническим звучанием музыки, которую написал сам Джон, она как бы говорила о том же, но на более высоком уровне восприятия. В голове у Джона уже родилась мелодия, которой они должны были закончить программу, мелодия, как бы подводившая итог всему концерту. Поэтому Джон не стал засиживаться в кафе, а, попрощавшись с новыми друзьями, поспешил домой, горя нетерпением поскорее перенести на бумагу звучавшую в нем музыку. Несмотря на мелкий противный дождь, на душе было светло и радостно - начало положено; теперь вперед, вверх!

И начались репетиции. С каждым разом Джон становился все более требовательным к своим коллегам, заставляя их проигрывать одно и то же снова и снова, добиваясь полного единства музыки. Написанная им музыка только с первого взгляда казалась простой для исполнения. Постепенно в ней открывались новые подголоски, полутона, тончайшее плетение звуков, похожее на серебряную паутинку. Сыграть все это мог только настоящий виртуоз. И Джон требовал от своих товарищей виртуозности.

Песни Чарли были намного проще, хотя и в них слышалось полифоническое звучание с довольно сложной структурой. Но их можно было воспринимать поверхностно - жесткий ритм, плач гитары, рычание фьюза; но искушенный слушатель улавливал за всем этим более глубокую суть, как бы другую мелодию, которою вели орган и синтезатор.

В концертной программе вначале шли песни Чарли, а после них, как бы развивая их тему, две инструментальные композиции Джона.

Они репетировали около двух месяцев. Наконец, Джон остался доволен. Музыка больше не разваливалась на отдельные партии, а звучала, как единое целое. Можно было выступать перед публикой.

За неделю до концерта они собственными силами привели зал в относительный порядок, за что практичный Чарли выторговал у хозяина уменьшение арендной платы до сорока пяти фунтов в неделю; затем все тот же Чарли договорился со знакомым художником насчет афиш, и еще через день красочные афиши появились на улицах Саутгемптона, и даже кое-где в Сити. Правда, на Альберт-холле Чарли афишу повесить не удалось - к нему с грозным видом направился полицейский, и Чарли поспешил унести ноги от греха подальше.

Накануне концерта Джон почти не спал. В голове его вертелись сумбурные вихри из обрывков музыки, фраз, мелькали лица музыкантов, расплывались яркие световые круги прожекторов - Джон не находил себе места.

Забылся он лишь под утро. В девять часов вскочил, как ужаленный. Концерт был назначен на пять часов вечера, но Джону не терпелось и, наскоро перекусив и выпив для храбрости бокал чистого виски, он направился в зал. Там он бродил среди пустых рядов, нервно курил - впервые за многие годы. Потом он уселся в одно из кресел, и сам не заметил, как заснул.

Они сидели в небольшой комнатке за сценой и ждали, пока соберется публика. До начала выступления оставалось пятнадцать минут, а зал был заполнен едва ли наполовину.

- Ничего, соберутся, - успокаивал всех Чарли. - А, в крайнем случае, для первого раза и ползала неплохо. Главное, чтобы им понравился концерт. Тогда завтра зал будет полный.

Все же к началу выступления зал был заполнен почти на две трети. Дэвид вышел к микрофону и объявил название первой вещи. Джон поудобнее уселся за своим органом и весь ушел в музыку. Он не видел зала, не видел слепящих прожекторов, не видел даже своих товарищей; он не слышал, что объявлял Дэвид - он играл. О он чувствовал, что играет сейчас лучше, чем когда бы то ни было раньше. Да и остальные - тоже. Мрачная, экспрессивная музыка Чарли с жестким ритмом, насыщенная до предела, подавляла зал, заставляла слушать, не давала возможности думать о постороннем. После последней песни Чарли зал взорвался аплодисментами - это было больше, чем то, на что они рассчитывали.

Затем, после пятиминутного антракта, Тьюз объявил композицию Лэкера. Джон был в ударе. Густой сильный звук его органа заполнил зал; мелодия струилась, лилась, постепенно нарастая, поднимаясь вверх; изредка она словно срывалась, но затем снова выравнивалась, неуклонно стремясь ввысь. Джон закончил на самой высокой ноте, и ее отзвук еще долго висел в зале.

Послышались редкие хлопки, но и они вскоре замолкли. Тьюз объявил последнюю вещь. Джон снова заиграл. Но что-то было не так. Приподнятое настроение улетучилось. Джон играл через силу, и это передалось остальным. Когда они закончили, зал молчал. Почти половина слушателей ушла после первой композиции Джона, и остальные тоже спешили к выходу. Никто не аплодировал.

Джон устало откинулся на спинку стула. Он был разбит, подавлен. Это был провал. К нему подошел Чарли, положил руку на плечо.

- Не расстраивайся, старина. Твоя музыка - настоящая. Она лучше моей. Тебя просто не поняли. Но они поймут. Надо только время. Мы еще будем выступать в Альберт-Холле, а не в этом сарае.

Еще неделю выступали они со своей программой. И каждый раз слушателей было все меньше и меньше. И большинство из них уходили, когда начинали играть вещи Джона. В игре Лэкера появилась не свойственная ранее ему ярость, одержимость. Он как бы мстил своей музыкой тем, кто не хотел его слушать. Но люди уходили, и группа заканчивала свои выступления в почти пустом зале.

А когда концерты закончились, все пятеро собрались в кабачке у Билла, чтобы обсудить свои дела.

- Так мы долго не протянем, - заявил Чарли, - сборы от концертов едва покрывают арендную плату. (Чарли, как обычно, сгустил краски).

- Да что деньги?! - досадливо поморщился Бенни, - проживем как-нибудь. Вот то, что музыка Джона до людей не доходит - это действительно плохо. Хотя музыка хорошая - мы-то это понимаем!

- Репертуар менять надо. Песни Чарли публика принимает - их и надо играть. До музыки Джона они просто не доросли.

- Слушай, Джон, у меня есть предложение: давай писать вместе, заявил вдруг Чарли. - Я - слова, а ты - музыку. У нас должно получиться. Мы хорошо понимаем друг друга.

Лэкер, который до сих пор сосредоточенно потягивал виски с содовой, не вмешиваясь в разговор, поднял голову.

- Попробуем, - безучастно сказал он.

- И еще. Я бы изменил название нашей группы. А то о нас уже сложилось не очень хорошее мнение.

- А вот этого не надо.

- Почему?

- Джон прав. Название менять нельзя. Получится, что мы струсили, отступили, а потом, обманывая публику, появились под другим именем. Нет, этого нельзя делать! - горячо возразил Бенни.

- Ну не хотите - не надо. Я же хотел, как лучше.

Лэкер словно очнулся.

- Да, Чарли, название менять не будем. А вот работать вместе - это хорошая мысль. Но почему только мы вдвоем? А Бенни, Ник, Дэвид? Разве вы не хотите попробовать свои силы? Вижу, что хотите. Итак, попробуем начать все сначала.

Сначала у них ничего не получалось. Они с Чарли спорили до хрипоты, доказывая каждый свое, а дело не двигалось. Примирил их Бенни. Однажды вечером он, никого не предупредив, зашел к Джону. Появился он как раз в разгар спора. И спор улегся как-то сам собой. Бенни просто сидел и слушал, и лишь изредка добавлял на первый взгляд незначительные детали. Но эти мелочи и оказались тем связующим звеном, которого не хватало Джону и Чарли. Дело пошло на лад. За неделю они втроем написали несколько довольно серьезных вещей. Как позже выяснилось, Ник и Дэвид тоже зря времени не теряли - они работали вдвоем и тоже написали несколько песен.

Когда через неделю группа снова собралась вместе, от прежнего уныния не осталось и следа. Снова появился творческий азарт, желание работать. Вместе они составили новую программу и на следующий день начали ее репетировать.

Теперь дело пошло быстрее. Группа была уже сыгранной, тем более, песни были написаны совместно, поэтому хорошей слаженности и точного, правильного звучания они добились всего за десять дней.

Джон снял со своего счета последние деньги, чтобы оплатить аренду зала и афиши. Теперь на карту было поставлено все.

Народу набралось едва ли пол-зала. Видимо, Чарли не зря опасался, что прошлые выступления составили группе плохую рекламу. Тем более было важно завоевать симпатии слушателей - от них зависело, быть или не быть им и их музыке.

Когда все пятеро рассаживались по своим местам, в зале послышались жидкие хлопки, но и те скоро замолкли. Дэвид представил всех участников "Пути к вершине". Чарли взял пробный аккорд на гитаре, Бенни выбил "предстартовую дробь", и концерт начался.

Джон играл правильно, но без особого вдохновения. Да, Чарли писал неплохие песни, но это было не то. Но то, что писал Чарли, было понятнее для слушателей, а для его, Джона, музыки - теперь он сам это понимал требовалась подготовленная аудитория. В голове Джона уже начал выстраиваться план: пусть пока группа играет песни Чарли - они наверняка понравятся публике. Но постепенно он будет усложнять звучание музыки, вводить в концерты все больше инструментальных композиций - и постепенно люди поймут его...

...Что-то разладилось в стройном звучании ансамбля. Слушатели пока ничего не заметили, но опытное ухо Джона сразу уловило возникший диссонанс. Через секунду Джон понял, в чем дело - Бенни стучал в немного другом ритме, и все пытались к нему подстроиться. За несколько секунд это удалось. Песня приобрела другое звучание. Ритм несколько ускорился, в нем появилась какая-то пульсирующая напряженность. Джон чувствовал, что и слова песни, и музыка проникают прямо к нему в душу, заставляют ныть сердце, на глаза наворачивались слезы - сейчас Джон искренне сочувствовал несправедливо обиженному герою песни. По-видимому, со слушателями творилось то же самое. Некоторые из них плакали. Когда замолк последний звук, в зале несколько секунд стояла мертвая тишина, а потом на музыкантов обрушились аплодисменты. Бенни устало улыбался, вытирая пот со лба.

- Завтра у нас будет полный зал, - сказал Чарли тихо, чтобы не услышали в зале.

Они снова сидели в заведении и Билла и пили виски с содовой. Все были довольны. Джон отозвал Бенни в сторону и спросил:

- Что это ты такое начал стучать в последней вещи? Мы еле успели к тебе подстроиться.

- А хорошо получилось? - с надеждой спросил Бенни.

- Не то слово - хорошо! Я чуть не заплакал. А в зале многие плакали. Да ты и сам видел.

- Нет. Не видел. Я разбил очки, - признался Бенни.

- Так ты играл вслепую?!

- Да. Последнюю вещь.

- Но она вышла лучше всех других! Хотя по музыке она далеко не самая сильная. Вот только не пойму, почему.

- Я очень разволновался, когда разбил очки, и от этого немного зачастил, - сказал Бенни.

- Нет, тут что-то другое, - Джон задумался.

За соседним столиком уже изрядно выпивший мужчина лет сорока что-то горячо доказывал своему собеседнику. Джон узнал его. Это был писатель-фантаст, время от времени печатавшийся в одном из лондонских журналов. Сейчас он, видимо, отмечал опубликование очередного рассказа. Джон прислушался.

- Ты понимаешь, том, человечество остановилось. Мы совершенствуем технику, осваиваем океан, космос, улучшаем свою жизнь, перекраиваем на свой вкус всю старушку-Землю, а мы, мы сами - мы остались такими же, как и пять, десять, сто тысяч лет назад. Но так не может продолжаться вечно. Рано или поздно человечество сделает качественный скачок, как когда-то от неандертальцев к кроманьонцам. Мы должны подняться на новую, более высокую ступень развития. Не технического, а духовного, что ли. Новую ступень разума. Я не знаю, в чем это выразится, но это будет, это случится, я уверен. Это будет человек нового типа. Нomo Cosmicus, я бы назвал его так. А Нomo Saрiens вымрет, как вымерли когда-то неандертальцы. Все мы вымрем, - он налил себе еще. - Так выпьем же за новое человечество и за погибель старого!

Джон отвернулся. "А говорит он лучше, чем пишет, - подумал он, - или это потому, что он пьян?"

Перед концертом Джон отвел Бенни в сторону.

- Ты помнишь, как ты стучал вчера? - спросил он.

- Конечно.

- Сегодня сделай то же самое. Получилось очень здорово.

- Хорошо. Сделаю.

На этот раз зал был почти полон. Слышались нетерпеливые возгласы видимо, вчерашний их концерт наделал шуму. Дэвид, как обычно, представил группу, и концерт начался. Сегодня Джон получал от игры куда большее удовольствие, чем вчера. Быть может, он впервые по-настоящему поверил в себя и в своих товарищей, понял, что их музыка действительно чего-то стоит.

Джон с нетерпением ждал последней песни. Не забудет ли Бенни? Не собьется ли? Но Бенни не забыл и не сбился. Унылая и меланхолическая песня снова превратилась в яростную, пульсирующую мелодию, в которой слышалось не только сочувствие, но и протест. В зале снова плакали. И снова, как и вчера, после секундной тишины на музыкантов обрушилась лавина аплодисментов.

- Этот концерт можно давать месяца два: мы на нем хорошо заработаем, - заметил практичный Чарли, когда публика начала расходиться.

Этот концерт они давали больше двух месяцев. За это время из холодного мрачного зала в Саутгемптоне они перебрались в более просторный и новый зал, находившийся ближе к центру Лондона. Аренда его стоила недешево, но расходы окупились с лихвой - зал всегда был полон.

В конце второго месяца к ним на концерт пришел представитель всемирно известной фирмы грамзаписи EMI и предложил записать пластинку. Такой удачи они даже не ожидали. Разумеется, группа с радостью согласилась.

Пластинка вышла через месяц. Единогласно она была названа "Начало пути" - все пятеро верили, что это действительно только начало, что впереди у них долгий и прекрасный путь к совершенству.

Чарли, Джон и Бенни усиленно работали над новыми композициями. Ник и Дэвид тоже написали несколько вещей - группа уже готовила новую программу. По общему согласию Джон включил в эту программу одну из своих инструментальных вещей - теперь, когда группа уже получила некоторую известность, да и финансовый вопрос не стоял так остро, это можно было себе позволить.

Успех новой программы превзошел все ожидания. На этот раз композицию Джона не только не отвергли, но она вызвала бурю оваций. Джон торжествовал. Они выпустили еще одну пластинку под названием "Вторая ступень", и Джон с новой энергией принялся за работу. В нем кипела жажда творчества, он был уверен, что сможет создать музыку, которой до сих пор не было, что-то новое, более возвышенное, открыть новую страницу в музыкальном искусстве. Он чувствовал в себе силы для этого...

...Это произошло примерно через полтора года после создания группы. К тому времени "Путь к вершине" записал уже четыре диска и в хит-параде занял четвертое место. У всех пятерых был уже солидный счет в банке, звон денег начал заглушать голоса гитар и органа, музыка становилась все более однообразной. Болото шоу-бизнеса постепенно засасывало группу, как и многих их предшественников. Джон и Бенни еще пытались что-то сделать, но чувствовали, что и сами все глубже увязают в этой трясине.

В тот день они, как обычно, сидели в кабачке у Билла - это стало уже своего рода традицией. Сегодня на концерте они сыграли вещь из своей первой программы, и публика снова плакала. Все пятеро были еще под впечатлением от этого, и поэтому почти не разговаривали.

- Ведь могли же раньше, - думал Джон. - Всего полтора года назад. Слушатели плакали от наших песен и ревели от восторга. Мы знали, что пишем настоящую музыку. А сейчас...

Кто-то тронул его за плечо. Джон обернулся. Перед ним стоял человек в потрепанном сером костюме, сохранившем, однако, былой лоск, в помятой рубашке, без галстука. Джон с трудом узнал его - это был писатель-фантаст, которого он видел здесь последний раз около двух лет назад. Тогда он еще разглагольствовал о том, что человек должен переродиться внутренне. Или что-то в этом роде.

- Разрешите с вами переговорить, - попросил писатель.

- Пожалуйста.

Джон махнул рукой остальным - мол, я вас покину ненадолго - и они пересели за соседний столик. Джон напряг память и вспомнил, что писателя зовут Эдвард Мак-Кейз.

- Итак, я вас слушаю, мистер Мак-Кейз.

- Вам даже известна моя фамилия?

- Да, я читал несколько ваших рассказов.

- А я был на нескольких ваших концертах. Об этом я и хотел бы с вами поговорить - о вашей музыке.

- Это интересно.

- Так вот, у вас там была одна вещь, от которой зал плакал. Я, признаюсь, тоже прослезился. Вы знаете, как вам удалось достичь такого эффекта?

- Честно говоря, нет. Когда-то еще в самом начале наших выступлений, наш ударник на концерте разбил очки, и от волнения начал стучать в несколько другом ритме. Мы все подстроились к нему - и вот что получилось.

- Я так и думал - вы нашли это случайно.

- Что - "это"?

- Нужный ритм и частоту. Вы знаете, что в мозгу существуют различные ритмы биотоков, соответствующие протекающим в нем процессам - альфа, бета и так далее.

- Что-то такое читал.

- Так вот, вы попали в один из таких ритмов. И причем в тот, который относился к высшей духовной сфере - эмоциям, чувствам. Я понятно объясняю?

- Да, вполне. Весьма интересно. И что же дальше?

- А вот что. Вы сломали, точнее нет, проникли через какой-то защитный барьер, стоящий в мозгу, поэтому ваша музыка и произвела такое впечатление. А теперь будем рассуждать логически. Если бы музыка была плохой, искусственной, то даже проникнув через этот барьер, она не вызвала бы никаких эмоций. Значит, в вашей музыке действительно что-то есть, чувства, мысли - это уже хорошо. И все же эта музыка далеко не является идеалом.

- Идеал вообще не достижим - на то он и идеал.

- Но приблизиться к нему, говоря языком математики, сколь угодно близко, можно.

- Да, наверное. На мой взгляд, это музыка Баха, Бетховена и некоторых других классиков.

- Возможно. Но их музыка не могла пробиться через предохранительные барьеры мозга. Их смог пробить только случайно найденный вами ритм, который совпал с одним из биоритмов мозга. Так вот, может быть, я покажусь вам утопистом, идеалистом или просто сумасшедшим, но музыкой можно влиять на людей. Делать их лучше. Или хуже.

Джон задумался. Быть может, писатель прав. Хоть он и фантаст, но в этом что-то есть.

- Вижу, вы задумались над моими словами, - сказал Мак-Кейз, вставая. - Не буду вам мешать. Но подумайте об этом. Я верю, вы это сможете.

"Что - это?" - снова хотел спросить Джон, но Мак-Кейз уже направился к выходу. Лэкер пересел обратно за столик, где расположилась его группа. Слова Мак-Кейза не давали ему покоя. "Что он имел в виду - "Вы это сможете"? И эти биоритмы, мозговые барьеры..." В памяти снова всплыла последняя песня. Джон попытался выделить ритм. Постепенно это ему удалось. Подголоски отошли на задний план и исчезли, в голове стучал ровный, пульсирующий ритм ударных и ритм-гитары. И вдруг из этого ритма начала рождаться другая, новая мелодия. Явственно проступили переливы органа, стал слышен высокий и сильный голос соло-гитары и оттенявший ее бас, серебряной капелью отозвалось фортепьяно, синтезатор выводил свои неземные подголоски. Джон отключился от всего - он сидел и внимал звучавшей в нем музыке. И вдруг он понял, что это была ТА музыка, музыка, о которой он мечтал всю свою жизнь. Джон сорвался с места и, забыв шляпу, выскочил на улицу, в промозглую сырость осеннего Лондона. "Домой, домой, скорее домой - надо записать все это!"

Джон работал всю ночь. Новая музыка рождалась, звучала в нем, а он только успевал лихорадочно записывать. Но он зря торопился. Если он не успевал записать, музыка повторялась снова, а потом шла дальше. Менялся ритм, подключались новые инструменты, солировал орган, выбивали дробь ударные, а Джон писал, как одержимый.

Наконец, уже под утро, в голове Лэкера прозвучал последний аккорд, и все смолкло. Джон сидел словно в трансе, глядя на разбросанные по комнате исписанные нотные листы. Он хотел позвонить кому-то, но тут же забыл, кому. Не раздеваясь, Джон повалился на диван и забылся глубоким сном.

Проснулся он в два часа дня и сразу же принялся собирать разбросанные по комнате листки. Затем уселся за стол и стал расписывать партитуру для инструментов.

Когда он закончил, до концерта оставалось около двух часов. Джон отыскал в справочнике номер Мак-Кейза и набрал его. Писатель был дома.

- Привет, это Джон Лэкер. Кажется, мне удалось ЭТО. Приходите сегодня на концерт, - сказал он.

- Приду обязательно. Спасибо, что позвонили. Я не думал, что это будет так скоро.

- Я работал всю ночь. До встречи.

- До свиданья.

Джон положил трубку. Товарищам по группе он звонить не стал - им он все скажет перед самым концертом. Так будет лучше. А теперь - наскоро перекусить - и на концерт. Взгляд Джона упал на пачку исписанных листов. Секунду поколебавшись, он взял ручку и размашисто написал на первом листе всего одно слово: "Перерождение". Это было самое подходящее название для симфонии.

Последним, за пятнадцать минут до начала концерта, появился Чарли. Джон поднялся со своего места.

- Сегодня мы будем играть мою новую вещь, - без всяких предисловий заявил он. - Ты что, с ума сошел? - осведомился Чарли, не успевший снять пальто и так и застывший в одном рукаве.

- Нет, не сошел. Мы достаточно сыграны, чтобы сыграть ее с первого раза.

- Допустим. Но ведь полетит вся программа! Ведь в ней же все взаимосвязано, и новая вещь все испортит, даже если это хорошая вещь. Да ты это и сам знаешь! - Никакой программы не будет. Я написал симфонию, которая идет около часа.

- Ты точно рехнулся! Ее же надо репетировать, по крайней мере, месяц. Даже с такой сыгранностью как у нас.

- Не надо. Вы все поймете. Вот партитура. Ребята, я прошу вас. Ради меня. Если будет провал - все убытки на мой счет.

- Да причем тут деньги? - возмутился Бенни. - Давай ноты. Раз Джон просит, надо сыграть. Верно, ребята?

Чарли наконец снял пальто и махнул рукой.

- Ладно, будем играть. Давай ноты. Но если мы провалимся - а это весьма вероятно - то это будет на твоей совести.

- Да разве вы не видите, куда мы катимся?! - взорвался Джон. Мастерство совершенствуется, а музыка - ее нет. Нет того, что было у нас полтора года назад. Нет души. И я нашел ее! Мы должны вырваться из этого болота - сейчас или никогда! А теперь - на сцену.

Впервые Джон сам вышел к микрофону. Секунду он еще колебался. Поймут ли его? Должны понять. Ведь большинство сидящих в зале слышали их первые концерты, а, следовательно, и его вещи. Все, что он до сих пор создал, было прелюдией к тому, что они сыграют сегодня. Даже если десять человек поймут его - значит он писал не зря. Джон поискал глазами в зале Мак-Кейза, но не нашел его. Больше затягивать паузу было нельзя.

- Леди и джентльмены, сегодня мы даем необычный концерт. Сегодня впервые будет исполняться моя симфония, которая называется "Перерождение". Господа, прошу тишины.

Джон сел за свой орган. Взглянул на своих друзей - те в ожидании смотрели на него. Он осторожно опустил пальцы на клавиатуру. Музыка возникла незаметно из наступившей в зале тишины, и никто не мог бы точно определить момент, когда тишина перестала быть тишиной и стала звуком.

Музыка нарастала, она поднималась вверх, казалось, она звуковым давлением проникала в каждую трещину, каждую щель, заполняя все вокруг. И когда это нарастание достигло апогея, в музыку как бы исподволь включился четкий пульсирующий ритм ударных и ритм-гитары. С глаз слушателей как будто спала пелена, рухнули все преграды, и музыка заговорила с ними напрямую. В ней было все - и серебряный звон весенней капели, и свист осеннего ветра, и шаги одинокого прохожего на пустынной ночной улице, и радостный детский смех, и печаль утраты, вой падающей бомбы и перекрывающая его мощная и непобедимая симфония жизни. Здесь был и ласковый шепот влюбленных, и тяжелая и четкая поступь человека, освобожденного от оков, и печальная мелодия космических странников, вечно скитающихся в безднах Вселенной, здесь были вспышки сверхновых и уверенное биение пульсаров, музыка Космоса переплеталась с музыкой Земли, образуя единое целое, создавая мост, соединяющий Землю со всей Вселенной, и сердца людей - между собой. Но постепенно из всего этого выкристаллизовывалась одна, ведущая мелодия. Все остальные подголоски, слабея, сливались с ней, и эта новая мелодия, словно чистый и светлый ключ, лилась в души слушателей. Это была мелодия обновленного человека, человека будущего, которому все подвластно, гордого и сильного, доброго и смелого, Человека с большой буквы. Вот он лежит на земле, постепенно пробуждаясь от долгого сна, садится, с интересом осматривается по сторонам. Ему все ново - трава, цветы, лес, бабочки, птицы, облака в небе. Человек встает, осознав себя, расправляет плечи и... устремляется в небо, к звездам. Он должен познать этот новый мир, планеты и звезды, галактики и туманности, он должен познать всю Вселенную. Путь его долог и прекрасен.

Джон не замечал, что уже не касается клавишей органа, заставляя инструмент играть одним усилием воли. И эти его невидимые "пальцы" играли лучше, чем те, что были на руках. Джон одновременно управлялся с органом, пианино, синтезатором и несколькими приставками. Он должен был успевать, и он успевал - остальное его не интересовало.

На заключительных аккордах полета обновленного человека Джон почувствовал, что поднимается вверх. Он продолжал играть одной лишь мыслью приводя в движение клавиши, а тело его все поднималось вверх. Когда прозвучал последний аккорд, Джон достиг потолка. Джон не знал, как это получилось - ему захотелось увидеть небо, и он тут же оказался снаружи. В черном небе сверкали яркие звезды. Джон залюбовался ими, повиснув над крышей концерт-холла. Его непреодолимо тянуло туда, к звездам. Джон стал сначала медленно, а потом все быстрее подниматься вверх. Он слышал симфонию Вселенной, слышал рождение сверхновых и затухающие импульсы красных карликов, слышал тяжелый, засасывающий зов нейтронных звезд. Там, в Космосе, его ждали новые миры, ждали братья по Разуму. Но что-то все время мешало ему, не давало возможности одним огромным скачком перенестись к ближайшей звездной системе. Джон прислушался. Мысленно он взглянул вниз, на быстро уменьшавшуюся Землю. Там в покинутом им зале, он увидел Эдварда Мак-Кейза. Мак-кейз звал его. И вместе с ним его звали так и оставшиеся на своих местах три тысячи слушателей, и его друзья-музыканты - его звали все люди. Да, прав был Мак-Кейз. Человечество должно переродиться, подняться на новую, высшую ступень развития. И он, Джон Лэкер, стал первым человеком нового типа. Первым Гомо Космикус. Но старое человечество не умрет - оно станет новым человечеством, и в этом ему поможет он, Джон, и его музыка. Там, внизу его ждали люди. Они тоже должны переродиться.

Джон повернул обратно, постепенно набирая скорость. Звезды подождут. Он будет играть еще и еще, пока его музыка (его ли?) не зазвучит в каждом, поднимая человека на новую, высшую ступень, не оставляя места для подлости и лицемерия, жадности и хамства, всех прочих пороков. Его друзья по группе, и Мак-Кейз, и кое-кто еще в зале уже внутренне готовы к этому. Еще раз - и они тоже переродятся. А остальным он будет играть еще и еще, сколько понадобится. Он был нужен там, на Земле. И он возвращался к людям.