«Реабилитация»

Сергей Другаль Реабилитация

Задать первый вопрос при первом контакте — это, знаете, много мозгов иметь надо. Теперь, конечно, нашего капитана цитируют в учебниках, инструкциях и даже романах, а тогда… Нет, и тогда он был известен, но так, между своими. А вот когда он реабилитировал нас, землян, тогда да… Ну, вы же знаете, сколько писали о первом контакте, пока он не состоялся. Линкос разработали, группы по изучению создавали, конференции проводили, космос слушали, всяческие варианты перебирали. А получилось все не так… История эта, как и многое другое, уже забываться стала. Вот я тут и написал, как это было. Не все, конечно, равнозначно по уровню достоверности, кое-что пришлось домысливать. Но дух событий я старался сохранить. Так вы уж лучше прочтите, а то я, когда много народу, теряюсь, знаете… В общем, вот он, мой рассказ.

— … Год назад мы наконец-то получили ответ от братьев по разуму, председатель обвел взглядом взволнованные лица членов комиссии по контактам, как непосредственно присутствующих, так и присутствующих дистанционно в голографических изображениях на экранах, обрамляющих полукруглый зал заседаний.

— Вам известно, — продолжал председатель, — что уже двести лет мы непрерывно шлем в космос сигналы, надеясь на отклик. И вот после года напряженной работы Сабом наконец закончил расшифровку ответа. Через несколько секунд мы узнаем текст первого сообщения.

В зале торжественно и мощно зазвучали полные скрытого и до сих пор неразгаданного смысла аккорды мелодии, созданной композитором Геннадием Шмаковым. Все пятнадцать миллиардов жителей Земли и ее окрестностей, включая разумных обитателей морей и океанов и не считая грудных младенцев, замерли у экранов телевизоров.

Музыка стихла, и вот послышался хорошо знакомый голос Самого Большого Мозга, сокращенно — Сабома. Биоэлектронный, он размещался в сейсмостойком хранилище и, имея гравилазерную связь (Сейчас установлено, что гравилазерная связь нисколько не хуже мезонной, тахионной и кварковой.) с окружающей действительностью, был запрограммирован на подачу советов всем желающим. Свою работу Сабом считал синекурой и пребывал в состоянии перманентного удивления. Зная практически все обо всем, он не мог понять, почему земляне, имея возможность связаться с ним в любой момент, предпочитают пользоваться собственными мозгами. С его точки зрения, это глупо и нерационально. Имея массу свободного времени, Сабом с энтузиазмом засел (здесь, видимо, «залег» более подошло бы, но интеллектуальную работу обычно делают сидя, почему я и воспользовался этим термином) за расшифровку.

Итак, в зале послышался голос Сабома:

— Я закончил дешифровку послания, — скромно сказал он. — Выдаю результаты на дисплей.

Темный экран над столом председателя осветился, и на нем возникла огненная надпись:

«Или вы нас считаете за мироблей, или вы сами миробли».

В полной тишине председатель зачем-то дважды прочитал эту надпись вслух, забыв выключить транслятор.

— Я произвел структурный и семантический анализ текста, — сказал Сабом. Слово «миробль» означает…

— Дальше не надо! — вышел из транса председатель и ударом кулака по кнопке выключил Самый Большой Мозг. — Дальше мы и сами догадались.

Он сел и подавленно спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— За что они нас так, а?

И снова потянулась ничем не нарушаемая тишина, а потом на одном из экранов что-то забулькало, и дешифратор выдал в динамик голос Си Многомудрого.

— Я хотел бы знать содержание наших сигналов, транслируемых в космос, — на физиономии Многомудрого блуждала задумчивая улыбка.

— Разве это важно, — сказал председатель и, махнув рукой, включил Сабома. — Извините, я тут вас сгоряча выключил…

— О чем говорить, — ответил Сабом. — Пустое.

— Си Многомудрый интересуется содержанием информации, передаваемой нами в космос. Вы знаете ее?

— Естественно. Мы, вернее, вы передаете таблицу умножения, ряд простых чисел и теорему Пифагора.

— А закон Архимеда насчет тела, погруженного в воду, вы не передавали? спросил Многомудрый, и, как показалось председателю, в улыбке его возникло что-то двусмысленное. — У нас, дельфинов, говорят: каков вопрос — таков ответ. В общем, мне все ясно.

— Что вам ясно, Многомудрый? — прошептал председатель и, ухватив себя за челюсть, стал раскачиваться.

— Видите ли, с точки зрения высокоразвитых гуманоидов, загромождать эфир сообщениями о том, что пятью пять — двадцать пять, могут только эти, как их, миробли…

— Да, — помолчав, сказал председатель, — Действительно… Теперь и я вижу… — Он вздохнул. — И что нам теперь делать, а?

От безнадежности этого вопроса вздрогнули все пятнадцать миллиардов жителей Земли и ее окрестностей.

— Только одно, реабилитироваться! — твердо пробулькал Си Многомудрый. — А то в космосе о нас, землянах, сложится превратное мнение. О нас черт-те что могут подумать.

— Реабилитироваться… Легко сказать, — сказал председатель и пустил в ход машину голосования. Через пару-другую секунд Сабом обработал информацию, поступившую по его гравилазерным каналам, и выдал итог.

— Значит, так, — сказал он. — Против выступили трое. Воздержались тринадцать, в том числе пять головоногих моллюсков…

— Это что же получается, — председатель перестал раскачиваться. — Это значит большинство за реабилитацию?

— Выходит так, — сказал Сабом и почему-то отключился сам.

Дальше, как всем известно, выбрали и послали нас. Мы полетели. Было все, что положено. Ускорения, приключения, непреодолимые трудности. Трижды мы впадали в анабиоз, дважды входили в подпространство, попадали в гравитационные ловушки, сражались с фантомами, которые где-то населили наш корабль, пытаясь свернуть нас с пути. Сходил с ума и вновь брался за ум наш киберштурман. Но мы и в пути готовились к реабилитации, ибо надо было доказать, что земляне не глупее остальных обитателей космоса. Сейчас, после контакта, это стало яснее, а тогда даже многие земляне сомневались. Напомню: эти сомнения вылились в оскорбительную для нас гипотезу о том, что с нами никто не хочет иметь дела, поскольку из-за низкого уровня интеллектуального развития земляне будто бы не представляют интереса для жителей других миров, которые, дескать, заняты более важными делами. Дескать, мы еще не созрели для контакта. Но мы-то созрели.

Просто из-за этих непродуманных передач (на что тратят энергию?) нас избегали. Спасибо ломерейцам, надоумили. Да, я забыл сказать о цели нашего полета. Сабом вычислил координаты источника первого сообщения, ну, того самого, в котором говорилось о мироблях… Планета Ломерея — вот была наша цель…

Так мы летели и готовились. Занимались спортом, изучали науки. Экипаж был что надо: весельчаки (кроме Невсоса М-да), остряки, сплоченные, психически устойчивые, все за одного — один за всех! Каждый из нас мог подменить другого (кроме, естественно, Невсоса М-да и Си Многомудрого). Я, например, освоил нейрохирургию, и с тех пор мое хобби — это удалять опухоли с мозгов. Наш ремонтник Вася Рамодин разгадал загадку телекинеза. Полагаю, не без помощи Невсоса М-да, с которым он сильно подружился. Сейчас это известный метод Рамодина. Знаете, пока мы летели туда, на Земле прошло сто лет, а за этот срок можно овладеть любой профессией, и не одной. А когда мы летели обратно, то это время скомпенсировалось, и по земному исчислению мы были в отлучке всего-то месяц с небольшим. Нам еще повезло, что мы не прилетели раньше, чем вылетели. Так или иначе, а знания, приобретенные за сто лет интеллектуально-спортивной жизни, остались. Такова логика парадоксов пространства — времени. Такова логика туда-назадного эффекта. Сейчас это каждый ребенок знает, а первое время после возвращения наш интеллектуальный гигантизм поражал окружающих. Все думали, что мы выросли от общения с ломерейцами, а в действительности это труд и учеба, учеба и труд в течение ста лет с малыми перерывами на анабиоз. Кстати, об анабиозе: никто из нас так и не знает, впадал ли в спячку Невсос М-да, или это его нормальное состояние.

Наконец мы прилетели. Ломерея, кислородная планета земного типа, вращалась вокруг своего желтого солнца, а мы вращались вокруг Ломереи с аполомереем в сто двадцать километров и периломереем в восемьдесят.

Вся наша приемная и регистрирующая аппаратура была настроена на изучение планеты. Уже через месяц мы овладели всеми двунадесятью ломерейскими языками и тремя диалектами. Из радио и телепередач было ясно, что ломерейцы по внешнему виду и образу мышления мало отличаются от нас, и на первый взгляд казалось, что их одолевают те же заботы, что и нас, землян. После внимательного изучения мы убедились, что так оно и есть.

А еще через месяц как-то за обедом капитан задумчиво оглядел наши здоровые выразительные лица и сказал:

— Ой вы гой еси, добры молодцы, не созрели ль мы на контакт идти? — Тут он перешел с былинного на современный и добавил: — Но не с первым встречным. Хватать и тащить кого попало запрещаю. Это дурной тон. Надо подыскать подходящего интеллектуала, способного к адаптации, и не миробля… Ясно?

— Ясно, капитан, — ответили мы. — Чего там неясного.

Только ремонтник Вася Рамодин отодвинул взглядом тарелку с недоеденным борщом и пробормотал вроде бы про себя, но так, чтобы капитан слышал:

— Можно подумать, что мы уже хватали кого попало.

— Я ничего обидного не сказал, — сказал капитан. — Да, не хватали. Но ведь могли бы?

— Ну, в принципе, конечно, — улыбнулся Рамодин и принялся за вареники со сметаной, применяя известный способ Пацюка.

Еще через семь витков мы закончили уборку корабля, дезинтегрировали накопившийся мусор, побрились и надели парадные брюки. А вечером, когда все свободные от вахты собрались в кают-компании и, чтоб изнутри было лучше видно, выключили подсветку в аквариуме, Вася Рамодин вкатил кресло. В нем сидел ломереец, и глаза его были закрыты, а голова склонена набок.

— Хорош, а? — Рамодин отошел в сторонку и долго любовался аборигеном. Тот самый, которого мы так тщательно выбирали. Он мчался куда-то на своем лакированном драндулете, озабоченный, как пес, который не знает, куда спрятать украденную у соседа кость, — академик Рамодин в свои двадцать два года еще не избавился от юношеской привычки украшать речь сравнениями, не относящимися к делу. — Я силой воли заткнул ему выхлопную трубу, и драндулет заглох. Он вылез и копался в моторе, меня смех душит, как вспомню. Потом я подошел к нему и сказал: пойдем, а сам показываю на катер, я его в лесочке неподалеку оставил. Он посмотрел на меня и говорит: с чего бы это я пошел, когда я спешу по своим делам. У всех, говорю, дела, а когда зовут, надо идти. А он отвечает: иди ты знаешь куда… Ну, тут я его усыпил. Взглядом.

Капитан осмотрел ломерейца:

— Что-то он у тебя, Вася, смурной. Долго не просыпается. Ты его действительно взглядом?..

— Капитан!

Ломереец открыл глаза и… встал. Рослый, отлично сложенный, он спокойно смотрел на нас, а мы смотрели на него. Этот парень действительно адаптировался мгновенно. Уже через секунду он все понял, подмигнул капитану и заявил:

— Контакт состоялся, не так ли? Не сомневаюсь, что вы вполне понимаете мой язык. Можете рассматривать меня как типичного представителя ломерейской цивилизации, о пришельцы с далекой звезды. Правильнее сказать — с планеты. Но контакт, он, знаете, требует высокого стиля. Сознавая важность выпавшей на мою долю миссии, я готов ответить на ваши вопросы. Валяйте, ребята.

Могу признаться, что тут мне пришла мысль, а не были ли мы чересчур привередливы в своем выборе? Очень уж свободно чувствовал себя абориген на чужом звездолете. Позднее Си Многомудрый признался, что он подумал о том же и… включил подсветку у себя в аквариуме.

Всю невозмутимость с ломерейца как рукой сняло. Он подбежал к стеклу и уставился на Многомудрого. Так они с минуту созерцали друг друга. А Невсос присосался к стеклу и, пощелкивая клювом, тоже таращился на гостя. Надо вам сказать, глядеть в глаза осьминогу без озноба не каждый может. Это уж потом начинаешь понимать, что за жуткой внешностью Невсоса скрывается доброе сердце. А ломереец, увидев Невсоса, вообще окостенел.

— Мозгов-то, — пробормотал он, придя немного в себя, — не меньше ведра наберется. Никак не меньше.

Истолковав это как комплимент, Невсос смущенно порозовел. Ломереец, покачиваясь, вернулся в свое кресло на колесиках и с трудом отвел взгляд от аквариума.

— Ладно, — он перевел дыхание. — Смешанный экипаж, пусть. Но что меня больше всего интересует, так это первый вопрос, который вы мне зададите. Жду.

— М-да, — сказал капитан по-русски. — Что ж, как это он говорит? Валяйте, ребята. Но имейте в виду, наши предки уже один раз сваляли… с таблицей умножения… И потому того, кто спросит, какой у них сегодня день недели или как его зовут, я спишу с корабля без права обжалования.

Ломереец уже улыбался, прислушиваясь к звукам незнакомого языка. Я, видимо, как и остальные члены экипажа, мысленно листал страницы инструкций и книг по контактам, но подобная ситуация предусмотрена не была. Во всех без исключения случаях внеземляне рассматривались авторами инструкций и романов как существа крайне серьезные. Независимо от внешности, способа существования, агрессивности или, наоборот, доброты, готовности или безразличия к контактам, но всегда не склонные к шуткам. Даже, я бы сказал, нудные в своей несокрушимой серьезности. А тут перед нами развалился веселый самоуверенный тип и явно наслаждается нашим замешательством, только что вслух не хихикает. И в самом деле, у такого о чем ни спроси, все будет не к месту.

Они, правда, в космос пока не летают, но связи с другими мыслящими давно установили, и от первого вопроса зависит галактическая репутация Земли. Можно представить веселенькую ломерейскую сплетню вселенского масштаба: «Прилетели тридевять световых лет зпт спросили тире что новенького физике зпт генетике зпт косметике…» Кошмар! Мироблизм!

… А капитан тоже улыбался, приветливо так и не без иронии. Мы же молчали и уже ни о чем не думали. Невсос отлепился от стекла и глянцевой кучей валялся на песке, Многомудрый совсем скис и потерял присущий дельфинам апломб.

— Я вижу, никто не спешит. Тогда с вашего разрешения я сам попробую. Капитан подошел к гостю вплотную и близко заглянул в глаза.

— Но-но, — сказал ломереец. — С меня хватит ваших гипнотических штучек.

— Извините, — капитан перешел на ломерейский, а абориген понимающе поднял бровь. — Мы не хотели беспокоить вас при доставке. Вот он, наш первый вопрос. Знаете ли вы, что такое сказка?

Ломереец откинулся в кресле, зрачки его расширились.

— Блестяще, — прошептал он. — Вопрос, достойный истинного гуманоида. Действительно, в наших передачах есть все, кроме сказок… А что, у вас сказки транслируют, да? У нас их рассказывают, но только в узком семейном кругу… Я рад вас видеть, ребята. Наконец-то вы прилетели. Спасибо.

— Мы тоже, ломереец ты этакий. Здравствуй!