«Вавилонская башня»

Тэд Чанг Вавилонская башня

Если бы башню положить на равнину Шинар, то чтобы пройти от одного ее конца до другого, понадобилось бы два дня пути. Чтобы подняться на вершину, требуется полтора месяца, если человек идет налегке. Но с пустыми руками на вершину поднимаются немногие. Остальные медленно тянут за собой тележки с кирпичами. Четыре месяца проходит с того дня, когда кирпич укладывают на тележку, и до того момента, когда его снимают, чтобы уложить на вершине.

Всю свою жизнь Хиллалум прожил в Эламе, и о Вавилоне знал только одно — что они покупают в Эламе медь. Слитки меди плыли на судах вниз по реке Карун в Нижнее море, и направлялись к Евфрату. А Хиллалум с другими рудокопами путешествовали сушей, с купеческим караваном тяжело груженых онагров. Караван шел по пыльной тропе с нагорья, по равнинам, к зеленым полям, рассеченным каналами и дамбами. Никто из них не видел башни раньше. Она показалась еще за много лиг пути, тонкая, как льняная нить, дрожащая в нагретом воздухе, она тянулась вверх из плоского комочка грязи, которым был Вавилон. Когда караван подошел поближе, комочек грязи вырос в могучие городские стены, но все взгляды все равно были прикованы к башне. Когда же путешественники опустили глаза, они заметили тот отпечаток, который башня оставила на городе: Евфрат нес свои воды в глубине широкой и глубокой долины, глина которой пошла на кирпичи. К югу от города стояли вереницы печей для обжига, которые уже не дымили. Когда путники подошли к городским воротам, башня предстала перед ними еще огромнее, чем Хиллалум мог себе представить: колонна толщиной с целый храм, и поднимавшаяся так высоко, что вершина терялась в бесконечности. Они шли, задрав головы вверх, щурясь от солнца. Нанни, приятель Хиллалума, толкнул его локтем:

— Мы что, поднимемся туда? На самый верх? — благоговейно прошептал он.

— Да. Наверх, чтобы копать. Это… против естества.

Рудокопы подошли к центральным воротам западной стены, откуда выходил другой караван. Они поспешили в узкую полоску тени под стеной, а их мастер, Бели, крикнул стражам на вершине надвратной башни:

— Мы рудокопы, что призваны из земли Элам!

Привратники зашумели. Один из них наклонился к ним:

— Так это вы будете пробивать свод небесный?

— Мы!

Весь город праздновал. Празднества начались восемь дней назад, когда был отправлен последний кирпич, и продлятся еще два дня. Днем и ночью город веселился, танцевал, пировал. Вместе с кирпичными мастерами здесь были возчики, люди с бугрящимися от окаменевших мышц ногами. Каждое утро артель начинала восхождение, они шли четыре дня, передавали свои тележки следующим, и спускались в город с пустыми тележками на пятый. Целая череда таких артелей работала на пути до самой вершины башни, но только самые нижние праздновали внизу, в городе. Для тех, кто жил на башне, заранее было отправлено вдоволь и мяса, и вина. Вечером Хиллалум с другими эламитами сидели на глиняных скамьях, за длинным столом, уставленным едой, одним из множества столов, расставленных на городской площади. Рудокопы говорили с возчиками, расспрашивали их о Башне.

— Кто-то мне рассказывал, что каменщики, работающие на самом верху, плачут и рвут на себе волосы, когда роняют кирпич, потому что потребуется четыре месяца, чтобы принести новый, но никто и внимания не обращает, когда упадет человек. Это правда? — спросил Нанни. Один из возчиков поразговорчивее, Лугатум, покачал головой:

— Да нет, это байки. Караван с кирпичами идет непрерывно, каждый день на вершину поднимаются тысячи кирпичей. Потеря одного из них для каменщиков ничего не значит, — он наклонился поближе. — Но все же есть штука, которую они ценят больше человеческой жизни. Кельма!

— Кельма?

— Если каменщик уронит свой мастерок, он не сможет работать, пока не доставят новый. Несколько месяцев он не сможет заработать себе на хлеб, значит, приходится влезать в долги. Вот почему потеря мастерка — большое горе. Зато когда падает человек, а его мастерок остается, остальные про себя радуются. Потому что следующий, кто уронит мастерок, возьмет лишний и будет работать дальше, не влезая в долги. Хиллалум ошеломленно принялся считать, сколько кирок привезли с собой рудокопы. Но тут же опомнился.

— Не может такого быть. Почему бы не посылать наверх и мастерки? Их вес по сравнению с кирпичами — мелочь. А если упал человек, это большая потеря, если только на верху нет лишнего, обученного ремеслу каменщика. Если нет, то придется долго ждать, пока другой не поднимется снизу.

Возчики расхохотались.

— А этого не надуешь, — весело сказал Лугатум. Он повернулся к Хиллалуму: — Так вы начнете подъем сразу после праздника?

Хиллалум отхлебнул пива.

— Да. Я слышал, что мы будем работать с рудокопами из западных земель, но еще не видел их. Ты об них что-нибудь знаешь?

— Они пришли из страны, называющейся Египет, но они не рудокопы, как вы. Они каменотесы.

— В Эламе мы тоже добывали камень, — сказал Нанни с набитым свининой ртом.

— Это совсем не то. Они работают с гранитом.

— Гранит? — В Эламе добывали алебастр и известняк, но не гранит. — А ты не врешь?

— Купцы, бывавшие в Египте, рассказывали, что там зиккураты и храмы строят из огромных блоков известняка и гранита. И еще из гранита там высекают гигантские статуи.

— Но ведь гранит очень тяжело обрабатывать… Лугатум пожал плечами.

— Они справляются. Царские зодчие считают, что такие каменотесы могут пригодиться, когда вы дойдете до тверди небесной. Хиллалум кивнул. Это могло быть правдой. Кто знает, что им там понадобится?

— Так ты их уже видел?

— Нет, они еще не прибыли, но ожидаются со дня на день. Но если они не придут до конца празднества, тогда вы, эламиты, будете подниматься одни.

— А вы пойдете с нами, верно?

— Да, но только первые четыре дня. Потом повернем обратно, а вы, счастливчики, пойдете дальше.

— Почему счастливчики?

— Страсть как хочется подняться наверх. Однажды я тянул с верхней артелью и поднялся на высоту двенадцати дней. Но выше ни разу не поднимался. А вы пойдете гораздо выше. — Лугатум грустно улыбнулся. — Я завидую вам, вы коснетесь свода небесна. Коснуться свода небесна. Ударить в него киркой, открыть. Хиллалуму стало не по себе.

— Не стоит завидовать… — начал он.

— Верно, — перебил Нанни. — Когда мы закончим, каждый сможет коснуться!

На следующее утро Хиллалум пошел смотреть башню. Он стоял на гигантской площади, окружавшей ее. Сбоку стоял храм, который сам по себе был бы впечатляющим, но рядом с башней он казался незаметным. Хиллалум отчетливо чувствовал ее совершенную прочность. По преданиям, башню строили такой прочной, как ни один зиккурат. Обычные зиккураты строили из простых, из высушенных на солнце глиняных кирпичей, и только на облицовку шел обожженный кирпич. А башню всю целиком складывали из обожженного кирпича, а скрепляли кирпичи битумным раствором. Он впитывался в обожженную глину, и застывая, становился таким же твердым, как сами кирпичи. Основание башни напоминало первые два яруса обычного зиккурата. Гигантская квадратная платформа, со стороной в две сотни локтей, и локтей сорок в высоту, с южной стороны лестница тройной ширины. На этой платформе стоял второй ярус, платформа поменьше, куда вела только центральная лестница. А на второй платформе начиналась сама башня. Квадратная, шестидесяти локтей в ширину, она поднималась ввысь, как столп, несущий на себе всю тяжесть небес. Вокруг нее как полоска кожи вокруг рукояти бича, обвивалась вырубленная в теле башни пологая дорога вверх. Нет, присмотрелся Хиллалум, их был о две, две переплетающиеся дороги. Внешний край дороги был ограничен столбами, не толстыми, но широкими, чтобы давать хоть какую-то тень. Скользя взглядом к вершине башни, Хиллалум видел перемежающиеся полосочки: кирпич, дорога, кирпич, дорога… до тех пор, пока они неразличимо не сливались вместе. А башня поднималась все выше и выше, выше, чем мог достать глаз. Хиллалум сощурился, заморгал, и почувствовал, как кружится голова. Он попятился, спотыкаясь, и поежившись, зашагал прочь. Ему вспоминалась история, услышанная еще в детстве, легенда о том, что случилось на Земле после Потопа. Она рассказывала, как вновь умножились люди во всех концах земли, и пришли в те земли, где раньше не были, как люди поплыли на край света и увидели океаны, низвергающиеся вниз, в туман, чтобы слиться там с черным водами Бездны. Как люди познали меру Земли и показалась она мала, и пожелали они узнать, что лежит за ее пределами, и увидеть остальное, созданное Яхве. Как подняли они глаза вверх, дивясь месту, где обитает Яхве, над хлябью небесной. И как много столетий назад начали строить башню, столп небесный, лестницу, по которой смогли бы взойти люди, чтобы увидеть труды Яхве, а Яхве смог бы спуститься, чтобы посмотреть на творения рук человеческих. Эта легенда всегда вдохновляла Хиллалума, легенда о тысячах людей, занятых непосильным, непрестанным трудом — но исполненным радости, ибо работали они, чтобы постичь Яхве. Он был несказанно рад, когда вавилоняне прибыли в Элам за рудокопами. Но теперь, когда он стоял у подножия башни, все его чувства настаивали на том, что не может быть на земле ничего столь высокого. И он не чувствовал земли под ногами, когда глядел на башню. Сможет ли он взойти на это?

В утро восхождения вся вторая платформа от края и до края была уставлена крепкими двухколесными повозками, выстроенными в ряды. Большая часть из них была загружена всевозможной снедью: мешки с ячменем, пшеницей, чечевицей, луком, финиками, огурцами, лепешками, сушеной рыбой. Без счета громадные глиняные кувшины с водой, пальмовым вином, пивом, козлиным молоком и пальмовым маслом. Другие возки были загружены добром, словно только что с базара: бронзовыми сосудами, камышовыми корзинами, полотном, деревянными скамейками и столами. Здесь же стояли откормленный бык и козел, несколько жрецов прилаживали им шоры, чтобы животные не видели края тропы и не боялись высоты. Когда они доберутся до вершины, животных принесут в жертву. Там же стояли повозки, груженные кирками и кувалдами рудокопов, с кузнечным инструментом. Еще мастер потребовал доставить множество повозок с дровами и снопами камыша. Лугатум стоял у возка, подтягивая веревки, которыми были привязаны дрова. Хиллалум подошел к нему.

— Откуда взялось это дерево? Я не видел лесов с того дня, как мы оставили Элам.

— Это из северных лесов. Их посадили, когда башню только начали строить. Срубленные деревья сплавляют вниз по Евфрату.

— Вы посадили целый лес?

— Вы посадили целый лес? — Хиллалум был потрясен.

— И так вот получили все необходимое дерево?

— Большую часть. На севере были вырублены целые чащобы, а бревна сплавляли вниз по реке. Лугатум проверил колеса повозки, откупорил небольшую кожаную фляжку и полил немного масла между осью и колесом. К ним протискивался Нанни, глядя на улицы Вавилона, лежавшие внизу.

— Никогда еще я не был так высоко, чтобы увидеть сверху целый город.

— И я тоже, — ответил Хиллалум. Лугатум лишь усмехнулся.

— Пошли. Все повозки уже готовы. Вскоре всех людей поделили, по двое на каждую повозку. К повозке крепилось две оглобли с веревочной упряжью. Рудокопов чередовали с опытными людьми, чтобы караван шел в нужном ритме. Лугатум с напарником тянули свой возок сразу за Хиллалумом с Нанни.

— И помните, — объяснял Лугатум, — между вами и передней повозкой было десять локтей. На поворотах тянет только правый, так что каждый час будете меняться. Люди уже потянули свои повозки вверх по пандусу. Хиллалум с Нанни нагнулись, перебросили веревки через плечо, выпрямились, подняв передний край повозки вверх.

— Пошли! — скомандовал Лугатум. Они налегли на веревки и повозка тронулась. Когда она сдвинулась с места, тянуть оказалось не очень тяжело, и они медленно закружились вокруг башни, приближаясь к пандусу. На подъеме снова пришлось подналечь.

— Это что, легкая повозка? — пробормотал Хиллалум. Дорога была чуть шире повозки, как раз, чтобы между повозкой и стеной мог пройти один человек. Она была покрыта кирпичом, в котором за много столетий колеса проели две глубокие колеи. Над головами возчиков вздымался свод, сложенный из широких квадратных кирпичей. Колонны справа были достаточно широкими, чтобы дорога походила на тоннель. Если не смотреть вправо, то даже не чувствовалось, что находишься на башне.

— Ты не поешь, когда долбишь шахту? — окликнул Лугатум.

— Если порода легкая.

— Тогда спой песню рудокопов. Пожелание долетело до слуха других рудокопов, и вскоре вся группа уже пела.

Тени укорачивались, и они поднимались все выше и выше. Вокруг был только свежий воздух, и здесь, в тени колонн, было куда прохладнее, чем внизу, на узеньких улочках города, где полуденная жара убивала ящериц, перебегавших дорогу. Если выглянуть через край, было видно темный Евфрат, зеленые поля, тянущиеся на целые лиги, пересеченные поблескивающими под солнцем каналами. Вавилон был занятным лабиринтом тесных улиц и зданий, ослепительно сияющих гипсовой побелкой; он становился все меньше и меньше, прижимаясь к основанию башни. Хиллалум снова тянул справа, ближе к краю, когда услышал какие-то крики с нижнего уровня. Он подумал, что следовало бы остановиться и посмотреть вниз, но не хотел прерывать движения. Потом, через край он все равно не рассмотрит как следует, что же там случилось.

— Что там такое? — обернулся он к Лугатуму.

— Кто-то из твоих друзей-рудокопов испугался высоты. Такое случается у тех, кто поднимается в первый раз. Такие ложатся на пол и не могут подниматься дальше. Но так низко это случается с немногими. Хиллалум понял его.

— Нам знакомо подобное, у рудокопов-учеников. Некоторые не могут спуститься в шахту, боятся, что их завалит.

— Правда? Никогда не слыхал про такое. А ты как чувствуешь себя на высоте?

— Ничего. Хиллалум покосился на Нанни, и оба поняли, что это не совсем так.

— Ладони потеют, ага? — прошептал Нанни. Хиллалум потер ладони о грубые волокна веревки и кивнул.

— У меня тоже, когда я шел с краю.

— Может быть, нам тоже шоры надеть, как быку с козлом? — ухмыльнулся Хиллалум.

— Как ты думаешь, когда поднимемся выше, мы тоже испугаемся высоты?

Хиллалум подумал. Один из их друзей почувствовал страх высоты так скоро; это не сулило ничего хорошего. Он отогнал эту мысль: тысячи людей поднимаются безо всякого страха и будет глупо, если страх одного рудокопа заразит всех.

— Мы просто не привыкли. У нас впереди месяцы, чтобы приспособиться к высоте. Пока мы дойдем до вершины, нам будет хотеться, чтобы она была еще выше.

— Э, нет, — ответил Нанни. — Что-то мне не хочется тянуть повозку еще выше.

Оба рассмеялись.

Вечером они поужинали ячменем, чечевицей и луком, и легли спать в узких коридорах, пронизывавших все тело башни. На следующее утро рудокопы едва могли пошевелиться, так болели ноги. Возчики, посмеиваясь, дали им лечебную мазь для ног, перераспределили груз на повозках, чтобы было легче тянуть. Хиллалум выглянул наружу и почувствовал, как у него подгибаются колени. На этой высоте дул ровный ветер, и он понимал, что ветер будет становиться сильнее по мере их подъема. Интересно, не сдуло ли кого-нибудь с башни по неосторожности? И падение; можно было молитву прочесть, пока долетишь до земли. От этой мысли Хиллалум поежился. Если не считать боли в ногах, второй день не отличался от первого. Теперь было видно гораздо дальше, широта обзора ошеломляла. Им были видны пустыни за горами, идущие караваны казались цепочками муравьев. Больше никто из рудокопов не чувствовал такого страха, что не мог подниматься дальше, и путь их продолжался весь день без происшествий. На третий день ногам не полегчало, и Хиллалум чувствовал себя хромым калекой. Лишь на четвертый день ноги привыкли и эламиты снова тащили первоначальный груз. Они поднимались до самого вечера, когда повстречали вторую группу возчиков, налегке спускавшихся с тележками сверху по дороге, ведущей вниз. Дорога, ведущая наверх, и дорога, ведущая вниз, вились вокруг башни, не пересекаясь, но их соединяли коридоры, пробитые сквозь башню. Когда возчики встретились, они обменялись повозками, просто пройдя по коридору. Рудокопов познакомили с возчиками второй группы, они вместе поужинали, а потом проболтали весь вечер. На следующее утро первая группа возчиков приготовилась спускать пустые возки вниз, в Вавилон, и Лугатум распрощался с Хиллалумом и Нанни.

— Берегите повозку. Она поднималась на башню больше раз, чем любой из людей.

— Ты и повозке завидуешь? — съязвил Нанни.

— Нет. Каждый раз, когда она добирается до вершины, ей приходится еще и спускаться обратно. Я бы этого не выдержал.

Когда в конце дня вторая группа остановилась, возчик, тянувший за Хиллалумом и Нанни, подошел к ним. Его звали Кудда.

— Вы еще не видели, как садится солнце на такой высоте. Давайте поглядим.

Кудда подошел к краю и сел, спустив ноги наружу. Потом увидел, что его соседи не решаются последовать примеру.

— Можете лечь и выглядывать через край. Хиллалуму не хотелось, чтобы его считали пугливым младенцем, но он не смог заставить себя усесться на краю, зная, что под ногами у него тысячи локтей высоты. Он лег на живот, выставив за край голову. Рядом улегся Нанни.

— Когда солнце окажется у самого горизонта, поглядите вниз на башню. Хиллалум бросил взгляд вниз, потом глянул на горизонт.

— И в чем разница, как здесь садится солнце?

— А подумай. Когда солнце спускается за вершинами гор на западе, тень падает на равнину Шинар. Но здесь мы выше горных вершин, и все еще видим солнце. Чтобы мы увидели ночь, солнце должно спуститься ниже. Когда Хиллалум понял, у него отвисла челюсть.

— Тень от гор отмечает наступление ночи. На земле внизу ночь наступает раньше, чем здесь? Кудда кивнул.

— Ты увидишь, как ночь поднимается вверх по башне, от земли к небу. Она движется быстро, но заметить можно. Он с минуту следил за багровым шаром солнца, а потом показал вниз:

— Вот!

Хиллалум и Нанни посмотрели вниз. У самого подножия необъятной башни в тени лежал крошечный Вавилон. Затем темнота стала двигаться по башне, как поднимающийся занавес. Сначала она двигалась медленно, Хиллалум чувствовал, как проходят секунды, приближаясь, тень бежала быстрее и быстрее, пока наконец не промчалась мимо. Не успел он и моргнуть, как наступили сумерки. Хиллалум перевернулся и поглядел вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть, как тьма скрывает остальную часть башни. В дальнем далеке, на краю мира садилось солнце, и небо становилось все темнее.

— Вот это зрелище, правда?

Хиллалум не ответил. Впервые в жизни он понял, что такое ночь. Это тень земли, ложащаяся на небо.

Еще через пару дней подъема Хиллалум еще больше привык к высоте. Хотя они поднялись на добрую половину лиги, он уже мог подойти к самому краю дороги и посмотреть вниз. Он ухватился за одну из колонн и осторожно выглянул вверх. Тут ему стало заметно, что башня уже не похожа на гладкую колонну. Хиллалум спросил у Кудды:

— Кажется, выше башня расширяется. Как такое может быть?

— А ты присмотрись получше. На стенах башни подвешены деревянные балконы. Они сделаны из кипариса, и подвешены на льняных канатах. Хиллалум искоса посмотрел на него.

— Балконы? Зачем?

— Там насыпан слой плодородной земли, чтобы можно было выращивать овощи. На этой высоте воды мало, поэтому чаще всего растят лук. А вот выше, где дождь идет чаще, и бобы увидишь.

— А как это получается, что выше дождь идет, а сюда не падает? спросил Нанни. Кудда удивленно посмотрел на него.

— Конечно. Он высыхает в воздухе, пока падает.

— Ах, конечно, — фыркнул Нанни.

К концу следующего дня они добрались до уровня балконов. Это были ровные платформы, сплошь покрытые растущим луком. Сверху их поддерживали толстые канаты, крепившиеся к стенам башни как раз под следующим ярусом балконов. На каждом уровне внутри башни было несколько узких комнат, где жили семьи возчиков. Женщины шили, сидя у порога, или дергали лук на огороде. Дети гонялись друг за другом вверх и вниз по дороге, шныряя между повозок и возчиков, и бесстрашно бегали по самому краю балконов. Обитатели башни легко узнавали рудокопов из Элама, им улыбались и махали руками. Когда пришло время ужина и повозки остановились, для здешних обитателей было сгружено много съестного и прочих товаров. Возчики встретились со своими семьями, а рудокопов пригласили разделить с ними вечернюю трапезу. Хиллалум и Нанни ужинали с семейством Кудды, наслаждаясь сушеной рыбой, хлебом, пальмовым вином и фруктами. Хиллалум заметил, что в этой части башни образовался небольшой городок, расположившийся в двух проходах между дорогой вверх и дорогой вниз. Здесь было святилище, где проводились праздничные церемонии, здесь был свой совет, разбиравший споры, здесь был и лавки, товар для которых везли караваны. Конечно, город и караван были неразделимы и не могли существовать друг без друга. И все же любой караван — это дорога, начинающаяся в одном месте и кончающаяся в другом. И этот город никогда не был чем-то постоянным, а лишь частью путешествия длиной в сотни лет. После ужина Хиллалум спросил Кудду и его домашних:

— Вы когда-нибудь бывали в Вавилоне?

— Нет. А зачем? — ответила жена Кудды, Алитум. — Дорога долгая, а все, что нам нужно, есть и здесь.

— И вы не хотите даже пройтись по настоящей земле? Кудда пожал плечами.

— Мы живем на пути в небеса, всю жизнь работаем, чтобы проложить его еще выше. Если мы и уйдем с башни, то по дороге вверх, а не вниз.

Рудокопы все поднимались и поднимались, и наконец настал день, когда башня стала казаться одинаковой, смотри с края дороги хоть вверх, хоть вниз. Если глядеть вниз, башня становилась все тоньше и тоньше, сходя на нет прежде, чем упиралась в равнину. И вершины тоже не было видно. Все, что было видно — это высокая, высокая башня. И вниз, и вверх смотреть было страшно, они были отделены, они больше не были частью земли. Башня была, словно нить, висящая в воздухе, не касаясь ни неба, ни земли. Во время подъема случались такие мгновения, когда Хиллалум падал духом, чувствуя себя изгнанным, оторванным от мира. Земля словно оттолкнула его за неверие, но и небеса отвергли. Если бы Яхве подал бы хоть какой-то знак, знамение людям, чтобы те знали, что их творение принято — как же иначе могли они оставаться здесь, где душа чувствует себя неприкаянной? Зато те, кто жил на этой высоте, чувствовали себя, как дома. Они тепло встречали рудокопов и желали им успехов в их цели — пробить небесный свод. Они жили в сыром тумане облаков, они видели бури, проносившиеся сверху и снизу, они растили урожай в воздухе и не задумывались над тем, подходящее ли это место для жизни. Им не было никаких божественных знамений, но эти люди не ведали и капли сомнения. Шли недели пути. Луна и солнце поднимались все ниже и ниже на своем пути. Луна заливала южную сторону башни своим серебристым сиянием, блистая, будто устремленный на путешественников глаз Яхве. Вскоре эламиты поднялись вровень с луной, достигнув высоты первого из небесных тел. Они глядели на выщербленный лик луны, удивляясь ее величественному гордому движению в пустоте. Потом они приблизились к солнцу. Было лето, когда солнце висело над Вавилоном почти в зените, проходя совсем рядом с башней. На этой высоте никто не жил, не было никаких балконов — палило так, что можно было выпекать хлеб. Здесь кирпичи скреплялись уже не битумным раствором, который при такой жаре расплавился бы и потек, а глиной, которую палящие лучи обжигали, превращая в камень. Для защиты от дневной жары боковые колонны делали такими широкими, что они образовывали почти непрерывную стену, превращая дорогу в тоннель с узкими щелями, пропускавшими завывание ветра и клинки золотистого света. До этой точки группы возчиков менялись достаточно часто, но тут этот порядок приходилось нарушать. Каждое утро они выходили в путь все раньше и раньше, чтобы прихватить побольше ночи. Когда поднялись на уровень солнца, то шли только по ночам. Днем возчики пытались уснуть, раздевшись догола, обливаясь в раскаленном воздухе потом. Рудокопы боялись, что если уснут, то во сне зажарятся заживо. Но возчики проделывали этот путь уже много раз и ни разу не потеряли ни одного человека. Наконец они прошли и этот уровень, поднявшись выше, где все было так же, как и внизу. Только дневной свет теперь сиял снизу, что казалось невероятным, неестественным. С балконов были сняты доски, так что свет мог проходить между них, растения изгибались в сторону и вниз, чтобы уловить солнечный свет. Затем люди поднялись до уровня звезд, небольших огненных шаров, рассеянных со всех сторон. Хиллалум думал, что они будут погуще, но даже с неяркими звездочками, невидимыми с земли, звезды оказались разбросанными слишком редко. Они располагались не на одной высоте, а слоем в несколько лиг толщиной. Трудно сказать, как далеко они были, потому что Хиллалум не знал их размеров, но иногда какая-нибудь из них проходила достаточно близко, и тогда оказывалось, что она несется с удивительной скоростью. Хиллалум понял, что все небесные тела двигаются с одинаковой скоростью, чтобы успеть за день промчаться от одного края света на другой. Днем цвет неба был гораздо бледнее, чем видно с земли, и это было знаком, что они приближаются к своду небесному. Глядя на небо, Хиллалум удивился, увидев звезды днем. С земли их не было видно, мешал яркий солнечный свет, но на этой высоте они были прекрасно видны. Однажды к нему прибежал запыхавшийся Нанни:

— Звезда ударила в башню!

— Что? — Хиллалум в панике огляделся, чувствуя, что его самого сейчас хватит удар.

— Да нет, не сейчас. Давно, лет сто назад. Один из живущих на башне рассказал об этом, тогда здесь жил его дед.

Они вошли в коридор и увидели нескольких рудокопов, сидящих вокруг умудренного годами старика.

— …она вросла в кирпичи приблизительно в полулиге вверх отсюда. До сих пор видно оставленный ей след, словно гигантская оспина.

— А что сталось со звездой?

— Она шипела и пылала так ярко, что на нее было невозможно смотреть. Люди хотели выковырять ее оттуда, чтобы она могла лететь дальше, но она была слишком горячей, а погасить ее они не осмелились. Через несколько недель она остыла и превратилась в искореженную глыбу черного небесного железа, величиной в охват человека.

— Такая большая? — благоговейно спросил Нанни. Когда звезды падают на землю сами по себе, иногда удается найти небольшие куски небесного железа, тверже, чем самая лучшая бронза. Это железо нельзя расплавить для литья, поэтому его куют, раскаляя докрасна. Из такого железа делают амулеты.

— Конечно, никто и не слышал, чтобы такую глыбу небесного железа находили на земле. Представляете, сколько из него можно было бы наделать инструментов?

— Вы перековали звезду на инструменты? — с ужасом спросил Хиллалум.

— О нет. Люди боялись ее коснуться. Все спустились оттуда, ожидая возмездия Яхве за нарушение творения господня. Они ждали несколько месяцев, но знамений не было. Тогда они вернулись и вынули звезду. Сейчас она находится в храме, в городе внизу. Наступила тишина. Один из рудокопов спросил:

— А почему никто не рассказывал об этом?

— Это грех, поэтому и не говорят.

По мере подъема небо становилось все светлее и светлее. Однажды утром Хиллалум проснулся, подошел к краю и вскрикнул от потрясения. То, что раньше казалось бледно-голубым небом, теперь превратилось в белый потолок, распростертый высоко над головой. Он и подобрались уже достаточно близко, чтобы ощутить свод небесный, чтобы увидеть этот твердый щит, покрывающий весь мир. Рудокопы тихонько шептались, идиотски поглядывая вверх, а обитатели башни посмеивались над ними. Они продолжали восхождение, напуганные тем, как близко оказалась конечная цель. Чистота свода небесна обманывала их, он казался невидимым, пока не возник неожиданно, прямо у них над головами. Теперь, вместо того, чтобы подниматься в небо, они карабкались к безжизненной плоскости, бесконечно раскинувшейся во все стороны. Когда Хиллалум смотрел на свод, его чувства отказывались служить ему. Иногда, глядя вверх, ему казалось, что мир перевернулся, и если он случайно упадет, то полетит вверх. Когда над его головой возникли своды небесные, он стал ощущать их подавляющий гнет. Свод был тяжелее, чем весь свет, но висел над ним безо всякой опоры, и Хиллалум боялся, что свод обрушится на него. В шахте с ним никогда не случалось такого. А иногда казалось, что свод небесный — это отвесная скала невообразимой высоты, и оставшаяся далеко внизу земля — такая же скала, а башня была канатом, натянутым над пропастью. Или хуже того, когда казалось, что нет ни верха, ни низа, и его тело не знает, в какую сторону падать. Хиллалум часто просыпался весь покрытый потом, судорожно цепляясь пальцами за кирпичный пол. Нанни и другие рудокопы тоже ходили, как сонные, хотя ни один не говорил о том, что тревожит его сны. Теперь они поднимались медленнее, а не быстрее, как ожидал их старший, Бели. Вид свода небесного пробудил в них беспокойство, а не устремление. Каким и становятся люди, живущие здесь, дивился Хиллалум. Как они избегают безумия? Или они привыкли? И дети, рожденные под твердым небом, так же кричат в испуге, когда увидят под ногами твердую землю? Может быть, люди не должны жить в таком месте. Если сама их природа бунтует, когда они подходят к небесам слишком близко, может быть, людям стоит оставаться на земле? Когда эламиты добрались до самой вершины, эта растерянность пропала. А может быть, они уже совсем привыкли. Стоя на квадратной площадке на вершине, рудокопы увидели самое великолепное зрелище, когда-либо открывавшееся глазам людей. Далеко внизу лежал пестрый ковер земли и моря, укутанный пеленой тумана, раскинувшийся во все стороны, насколько хватало глаз. А прямо над головой висела крыша мира, высшая грань небес, высшая грань мира, к которой они добрались. Вряд ли можно было более зримо ощутить творение господне. Жрецы принесли молитву Яхве, возблагодарив его за то, что им было позволено увидеть столь многое, и испрашивая прощения за то, что людям хочется увидеть еще больше.

На вершине клали кирпичи. От котлов с горячим битумом доносился густой, грубый запах смолы. Это был самый земной запах, который рудокопы чувствовали за четыре месяца, и их ноздри жадно ловили вонь, пока ее не унесло ветром. Здесь, на вершине, где затвердевала, связывая кирпичи, эта липкая грязь, сочившаяся из земных трещин, сама земля словно растила побег до самого неба. Здесь работали каменщики, перепачканные битумом, они месили раствор и ловко, с абсолютной точностью, укладывали кирпичи. Эти люди, более, чем кто-либо, не могли позволить себе головокружения при виде свода небесного: башня ни на волосок не должна была отклониться от вертикали. Их труды уже были близки к завершению, а рудокопы, после четырех месяцев подъема, готовы были взяться за свои. Вскоре прибыли и египтяне. Они были темнокожими, худощавыми, с редкими бороденками. Они притащили повозки с базальтовыми молотами, бронзовым инструментом и деревянными клиньями. Их главного звали Сенмут, и он сразу же стал совещаться с Бели, старшим над эламитами, как они будут пробивать свод небесный. Как и эламиты, египтяне поставили горн, который привезли с собой, чтобы заново отливать износившиеся бронзовые инструменты. Свод небесный висел над головой на расстоянии вытянутой руки. Если подпрыгнуть и потрогать его, на ощупь он казался гладким и холодным. Свод, кажется, был сделан из белого гранита, чистая и совершенно гладкая поверхность, без швов или стыков. И в этом была проблема. Давным-давно Яхве обрушил на землю Потоп, отворив воды сверху и снизу; из земных источников хлынули воды Бездны, а сверху, через небесные створы, изливались воды небесные. Сейчас люди вплотную подошли к своду небесному, но створов нигде не было видно. Они глядели во все стороны, но гладкую гранитную поверхность нигде не нарушали ни отверстия, ни створки, ни стыки. Кажется, им повезло, и башня достигла небес в точке между хранилищами небесных вод. Если бы створы небесные были видны, они рисковали бы пробить резервуар. Это означало бы сильные дожди на равнине Шинар, не по сезону, гораздо сильнее, чем зимние дожди; может быть, даже наводнение Евфрата. Скорее всего, когда хранилище опустеет, закончится и дождь, но Яхве мог разгневаться и лить дождь до тех пор, пока башня не обрушится, а Вавилон не расползется в грязь. Но, даже если небесных створов не было видно, риск все же оставался. Может быть, створы были не различимы глазами сметных, а резервуар находился прямо у них над головой. А может быть, хранилище было настолько огромным, что даже если створы были во многих милях отсюда, то хранилище все равно находилось у них над головой. Долго спорили, как лучше действовать.

— Яхве никак не смоет башню, — приводил свои доводы Квурдуза, один из каменщиков. — Если бы башня была святотатством, то Яхве разрушил бы ее гораздо раньше. Но за сотни лет работы мы не наблюдали ни единого знака того, что Яхве недоволен. Яхве осушит хляби небесные еще до того, как вы туда пробьетесь.

— Если бы Яхве смотрел на это с таким одобрением, он бы сам построил для нас лестницу в небо, — возразил Элути, эламит. — Яхве ни помогает, ни препятствует нам. Если мы проникнем в хранилище вод, то окажемся перед их натиском. Хиллалум не смог сдержать своих сомнений.

— А если воды нескончаемы? Яхве может не наказать нас, но даст нам самим наказать себя.

— Эламит, — ответил Квурдуза, — хоть ты и новичок, а должен бы знать. Мы работаем из любви к Яхве, мы всю жизнь работали так, и наши отцы делали так, и деды, и прадеды. Не стоит сгоряча осуждать праведных.

— То, что мы работаем с благой целью, не значит, что мы работаем мудро. Истинным ли путем пошли люди, избрав жизнь вдали от праха, из которого были созданы? Никогда Яхве не давал нам знамения, что путь этот верен. Сейчас мы собираемся пробить свод неба, зная, что воды небесные могут пролиться на нас. Если мы пошли ложным путем, откуда нам знать, что Яхве защитит нас от нашей собственной ошибки?

— Хиллалум советует быть осторожными, и я с ним согласен, — сказал Бели. — Мы должны быть уверены, что не обрушим на землю ни второй потоп, ни опасные дожди над Шинаром. Я советовался с Сенмутом, египтянином, и он показал мне приемы, с помощью которых они запечатывают гробницы своих царей. Я думаю, что когда мы начнем пробивать небесные своды, это даст нам необходимую безопасность.

Жрецы принесли в жертву быка и козла. Было сказано много священных слов и сожжено множество благовоний, а после этого рудокопы приступили к работе. Еще до того, как они поднялись к тверди небесной, было ясно, что обычная работа молотами и кирками ничего не даст. Даже если пробивать горизонтальный туннель, то в гранит они не углублялись бы больше, чем на два пальца в день, а если бить туннель вверх, то работа пойдет еще медленнее. Поэтому решено было действовать пожогом. Они разожгли под выбранной точкой небесного свода костер, непрерывно подбрасывая туда привезенные с собой дрова. Костер горел весь день, и от жара пламени камень трескался и крошился. Когда же костер прогорел, рудокопы окатили камень холодной водой, чтобы углубить трещины, и стали откалывать от камня большие куски, с грохотом падающие под ноги. Таким образом они смогут продвигаться каждый день на добрую половину локтя. Туннель шел не прямо вверх, а под пологим углом, и с вершины башни к нему построили деревянную лестницу. От пожога стены и пол тоннеля оставались гладкими, и чтобы ноги не скользили, на полу были уложены рамы с деревянными ступенями. В конце туннеля, на поддоне из обожженных кирпичей непрерывно горел огонь. После того, как туннель углубился в небесный свод на десять локтей, рудокопы выровняли и расширили его, сделав комнату. Когда обломки камня были убраны, за работу взялись египтяне. Эти огонь не применяли. Используя лишь базальтовые молоты и зубила, они начали делать из гранита огромную скользящую дверь. Сначала они вырубили из стены камеры огромный гранитный блок. Хиллалум с товарищами пытались помочь им, но у них ничего не получилось: камень невозможно было резать — только откалывать молотом не большие чешуйки, ударами строго определенной силы. Через несколько недель блок был готов. Он был выше человеческого роста, а в ширину еще больше. Чтобы отделить его от пола, египтяне прорезали у основания камня несколько щелей и вбили туда сухие деревянные клинья. Затем в эти клинья вбили клинышки поменьше, залили в щели воду и оставили дерево набухать. Через несколько часов по камню пробежала трещина, и блок был освобожден. В правой стене камеры, у самого входа, рудокопы выжгли узкий коридор, поднимающийся вверх, а в полу проделали наклонный желоб, углубляющийся вниз на локоть. Получилась гладкая наклонная рампа, пересекавшая пол перед входом. На эту рампу египтяне поместили гранитный блок. Они втолкнули его в боковой коридор и подперли кирпичами из необожженной глины, уложив их в желобе. Теперь, когда скользящий камень мог удержать воду, рудокопы могли продолжать работу в безопасности. Если они пробьют хранилище, и небесные воды прорвутся в туннель, то можно будет разбить кирпичи, каменный блок соскользнет вниз по желобу и наглухо перекроет проход. Даже если воды хлынут с такой силой, что смоют людей из туннеля, то и тогда блок закроет дверь, потому что глиняные кирпичи постепенно расползутся. Вода будет удержана, а горняки начнут новый туннель в другом направлении, чтобы обойти хляби небесные. Горняки снова зажгли огонь в дальнем конце комнаты и продолжали пробивать туннель. Чтобы проветривать тоннель, у входа в свод небесный, по бокам, на больших деревянных рамах натянули воловьи шкуры. Они направляли непрерывно дующий под небесами ветер в верх, в туннель; ветер не давал огню погаснуть, и быстро очищал воздух, когда пламя заливали, так что рудокопы могли работать, не кашляя от дыма. Работа египтян не закончилась на первой каменной двери. Пока эламиты махали кирками в конце туннеля, египтяне вырубали в полу туннеля каменные ступени, вместо деревянных подмостьев. Они вбивали в щели деревянные клинья, и на месте отколовшихся каменных блоков оставались аккуратные ступеньки.

Так рудокопы работали, пробивая ход все выше и выше. Туннель все время поднимался вверх, зигзагом, будто стежками гигантского шва, выше и выше. Они строили другие комнаты со скользящими каменными запорами — если хляби небесные будут пробиты, то вода затопит только самый верхний коридор тоннеля. Твердь небесную прорезали другие каналы, под каменной поверхностью появились висячие дороги и платформы. С этих платформ начинались боковые тоннели, соединявшиеся с основным глубоко вверху. Ветер из этих боковых шурфов вентилировал верхние коридоры, выгоняя дым. Многие годы продолжалась работа. Возчики тащили вверх уже не кирпичи, а дрова и воду для пожога. В коридорах внутри свода небесного поселились люди, а на висячих платформах стали выращивать растущие вниз овощи. Рудокопы жили здесь, на границе небес. Некоторые женились, обзавелись детьми. Лишь немногие вновь спускались на землю.

Замотав мокрой тряпкой лицо, Хиллалум спускался вниз по деревянным ступеням. Он только что подкинул дров в огонь, пылающий в конце туннеля. Огонь будет гореть еще много часов, а он будет ждать в нижних коридорах, где дым был не таким густым. В отдалении раздался треск, грохот, будто каменная гора раскололась надвое, и нарастающий рев. Вниз по туннелю несся поток воды. На мгновение Хиллалум застыл от ужаса. Вода, страшно холодная вода, ударила по ногам, повалила. Он вскочил, хватая ртом воздух, согнувшись против течения, хватаясь за помост. Они таки пробили хляби небесные. теперь надо было успеть до последней скользящей двери, пока ее не закрыли. Хиллалум чуть не бросился вниз со всех ног, но понял, что не устоит, бушующий поток свалит его и разобьет в лепешку. Как мог быстро, он зашагал вниз, нащупывая ногой ступени. Несколько раз он оступался и падал на дюжину ступеней вниз, каменные ступени били его по спине, но он не чувствовал боли. Все время казалось, что туннель обрушится и раздавит его, или твердь небесная расколется и уйдет из-под ног, а сам он упадет на землю проливным дождем. Пришла божья кара, второй потоп! Сколько еще осталось до двери? Коридор казался бесконечным, он тянулся и тянулся, а вода под ногами неслась все быстрее и быстрее. Теперь Хиллалум уже почти бежал по ступеням. Споткнувшись, он плюхнулся в воду. Лестница уже закончилась, он упал в комнату со скользящей дверью, и здесь вода уже была выше колен. Хиллалум поднял голову и увидел Дамкию и Ахуни, двух его товарищей-горняков. Они стояли перед каменным блоком, уже закрывшим выход.

— Нет! — выкрикнул он.

— Они уже закрыли! — завопил Дамкия. — Не дождались!

— Там других нет? — прокричал Ахуни без всякой надежды. — Может быть, мы сможем сдвинуть камень?

— Больше никого, — ответил Хиллалум. — А с той стороны они могут отодвинуть?

— Они нас не слышат! Ахуни бил в гранит молотом, но за грохотом падающей воды его было не слышно. Хиллалум осмотрелся вокруг и только сейчас заметил египтянина, лежавшего в воде лицом вниз.

— Он упал с лестницы и убился, — проорал Дамкия.

— Что нам делать?

Ахуни воздел руки:

— О Яхве, помилуй нас!

Трое стояли и молились, вода поднималась, и Хиллалум знал, что их мольбы напрасны. Яхве не просил людей строить башню или пробивать свод небесный; люди сами додумались до этого, и теперь они погибнут здесь, точно так же, как гибнут и на земле, в трудах своих грешных. И вся их праведность не спасет от расплаты за свои деяния. Вода поднялась уже до груди.

— Давайте подниматься! — прокричал Хиллалум. Они стали карабкаться вверх, против течения, а за спиной вода все поднималась. Несколько факелов, освещавших туннель, погасли, поэтому они лезли в темноте, бормоча молитвы и не слыша слов. Деревянные ступени вверху смыло потоком и снесло вниз. Они добрались до гладкого каменного пола и здесь стали ждать, пока вода не поднимет их выше. Ждали молча, все молитвы были исчерпаны. Хиллалуму показалось, что он оказался в глотке у Яхве, а Всемогущий пьет из вод небесных и вот-вот поглотит грешников. Вода поднималась и поднимала их, пока Хиллалум не коснулся потолка вытянутой рукой. Прямо перед ним оказалась гигантская расщелина, через которую врывались воды небесные. Вокруг них остался совсем небольшой карман с воздухом. Хиллалум заорал:

— Когда коридор заполнится, поплывем вверх, к небесам! Он не знал, слышали ли его остальные. Вода коснулась потолка, он набрал полную грудь воздуха и протиснулся вверх, в расщелину. Он умрет ближе к небесам, чем кто-либо до него. Расщелина тянулась на много локтей. Как только Хиллалум проскользнул в отверстие, камень ускользнул из-под пальцев, он колотил руками и ногами впустую, не касаясь ничего. Сначала ему показалось, что его несет течением, потом он потерял и это. Теперь его окружала только тьма и он снова почувствовал то ужасное головокружение, которое ощутил, в первый раз приблизившись к своду небесному. Он не знал, где верх, где низ, он отчаянно барахтался в воде, но не знал, движется ли вообще. Хиллалум чувствовал себя совершенно беспомощным, его могло нести яростное течение, или он плыл в спокойной воде — он не знал. Единственное, что он ощущал это ужасный холод. Он не видел света. Будет ли конец этой воде, всплывет ли он на поверхность? Затем его снова ударило о камень. Руки нащупали трещину. Что же, он вернулся к той расщелине, откуда нырнул? Хиллалума затягивало внутрь, и уже не оставалось сил сопротивляться. Его втащило в туннель, ударило о стенки. Туннель был невероятно длинным, как ствол шахты, его легкие уже разрывались, а конца прохода все еще не было. Наконец он не выдержал и остатки воздуха вырвались из груди. Хиллалум захлебывался, окружавшая его тьма хлынула в легкие… И неожиданно стены расступились. Его несло бурным потоком, и он чувствовал воздух, воздух над водой! А потом он уже ничего не чувствовал…

Хиллалум лежал, уткнувшись лицом в мокрый камень. Он ничего не видел, но чувствовал, что руки в воде. Он перевернулся на спину и застонал. Все тело болело, на нем не осталось ни клочка одежды, кожа была в ссадинах, но он дышал. В конце концов он собрался с силами и встал. Под ногами быстро текла вода. Шагнул вперед — глубже. Шагнул назад — сухой камень. На ощупь, кажется, сланец. Было абсолютно темно, как в шахте без факелов. Ощупывая кровоточащими пальцами землю, Хиллалум пополз вперед, пока не наткнулся на стену. Медленно, как подземная слепая тварь, он ползал туда-сюда. Он нашел источник, расщелину в камне. Вспомнил! Через эту расщелину его выбросили небесные воды. Он полз вперед, кажется, уже несколько часов, если он был в пещере, то она была невообразимо огромной. Нашел место, где камень плавно поднимался вверх. Может быть, это выход наверх? И может быть, он все же до берется до небес? Хиллалум полз. Он не знал, сколько прошло времени, ему было все равно, что он не сможет вернуться назад — он и не собирался возвращаться. Он полз по коридорам, ведущим вверх, когда находил их, полз по коридорам, ведущим вниз, когда не было другого выхода. Хотя раньше он вдоволь наглотался воды, теперь он чувствовал и жажду, и голод. А потом он увидел свет и бросился к выходу. Яркий свет заставил его крепко зажмуриться, он упал на колени, прижав к глазам сжатые кулаки. Это сияние Яхве? Выдержат ли его глаза? Лишь несколько минут спустя он смог открыть глаза, а открыв их, увидел пустыню. Хиллалум стоял перед входом в пещеру, у подножия гор, перед ним до самого горизонта тянулся песок и камни. Может быть, небеса похожи на землю? Но разве Яхве будет прозябать в таком месте? Или это еще одно из творений Яхве, другой мир над его миром, а Яхве обитает еще выше? За его спиной солнце касалось горных вершин. Это закат или восход? И каковы здесь дни и ночи? Хиллалум прищурился, оглядывая пустынный пейзаж. Вдоль горизонта протянулась какая-то полоска. Неужели караван? Он бросился бежать, надрывая пересохшую глотку, пока не остановился, задохнувшись. Но фигура в хвосте каравана заметила его и подала знак остановиться. Тот, кто заметил Хиллалума, был, кажется, человек, а не дух, и одет, как кочевник. Он держал наготове бурдюк, и Хиллалум припал к нему, захлебываясь от жадности. Наконец он вернул бурдюк и отдуваясь, спросил:

— Что это за земля?

— На тебя напали разбойники? Мы идем в Эрех. Хиллалум выпучил глаза:

— Да ты смеешься надо мной! Караванщик отшатнулся, глядя на него так, словно он ошалел от жары. От каравана к ним спешил еще один человек, узнать, в чем дело.

— Но ведь Эрех — это в Шинаре!

— Так и есть. А разве ты сам ехал не в Шинар? — второй, с посохом, уже стоял рядом.

— Я пришел с… я был… — Хиллалум осекся. — Вы слышали о Вавилоне?

— Вот куда ты направляешься? Это к северу от Эреха, и дорога легкая.

— А башня — вы слышали о ней?

— Еще бы, колонна до самого неба. Говорят, что на ее вершине люди роют туннель в своде небесном. Хиллалум опустился на песок.

— Тебе плохо? — погонщики о чем-то пошептались между собой и зашагали к каравану, посоветоваться с другими. Хиллалум не смотрел на них. Он был в Шинаре. Он вернулся на землю. Он проплыл сквозь хляби небесные и вернулся назад на землю. Может, сам Яхве вернул его сюда, чтобы он не поднялся еще выше? Нет, Хиллалум не видел никакого знака, никакого знамения, что Яхве вообще заметил его. Он не мог припомнить никаких чудес, которыми Яхве перенес его сюда. Он просто всплыл из хранилища вод небесных и оказался в пещере. Каким-то образом хляби небесные оказались под землей. Они соприкасались, хоть их и разделяло много лиг пути. Как такое возможно? Как могут соприкасаться два таких далеких места? Хиллалум не мог даже представить себе такого. А потом его осенило: цилиндр — печать! Когда такой печатью прокатить по глиняной мягкой табличке, то резной цилиндр оставит отпечаток, рисунок. И две фигуры могут оказаться на разных концах таблички, хотя на цилиндре они стоят рядом. И весь мир — такой цилиндр. Людям кажется, что Небо и Земля находятся на разных концах таблички, а между ними простерлось небо и звезды. Но на самом деле мир свернут каким-то фантастическим образом, так что Небо и Земля соприкасаются. Теперь стало ясно, почему Яхве не разрушил башню, не покарал людей за их стремление выйти за отведенные пределы. Самое долгое путешествие вернет их в то место, откуда они вышли. Столетия тяжких трудов не откроют им в творении Яхве большего, чем они уже знают. И все же в своем порыве люди, пусть мельком, но увидят невообразимое мастерство божественного творения, увидят, как гениально сотворен мир. Башня открыла им труды Яхве — и сокрыла труды Яхве. И да узнают люди свое место в нем. Хиллалум поднялся, пошатываясь от благоговейного восхищения, и зашагал к караванщикам. Он вернется в Вавилон. Может быть, он повидается с Лугатумом. Он передаст это на вершину башни. Он расскажет им, как выглядит мир.