«Голограмма силы»

Моему сыну Олегу

Те подвиги,

Что мы не совершили

Ради Любви, -

Они у нас в сердцах

И ожидают часа воплощенья

ПРОЛОГ

Когда один из тысяч беспилотных автоматов-разведчиков Глубокого космоса вернулся на Землю с информацией о доселе неизвестной зелено-голубой планете на краю галактики, персонал Международного отдела космической колонизации чинно отпраздновал очередную находку. Были сдвинуты и накрыты рабочие столы, куплены торты и шампанское, и начальник произнес сдержанную, но горделивую речь. За долгие годы работы отдела такое празднество происходило третий раз. И каждый раз – по вполне определенному поводу.

Первые сведения, добытые разведчиком, говорили о том, что планета пригодна для жизни.

Открытие потенциальной базы для организации колонии вне Земли было событием редким и значительным. Уже давно земляне страдали от перенаселенности своей планеты. Мало того, что никакие технические достижения не могли компенсировать губительное влияние роста населения на ее экологию, скученность людей в огромных мегаполисах порождала чисто психологические проблемы, одни и те же во всех странах. Шизофренические эпидемии, массовые психозы, рост числа экстремистски настроенных групп и сопутствующий им беспрецедентный рост преступности ставили человеческий мир на край гибели.

В этих условиях активный поиск миров, пригодных для колонизации, приобрел первостепенное значение. И его начали незамедлительно, как только страны пришли к Соглашению о программе разведки Глубокого космоса.

После годичного подготовительного периода во все концы галактики были выпущены беспилотные автоматические станции специального назначения. Они должны были совершать гиперпространственные рейды от звезды к звезде и собирать информацию по принципу "в одно касание". Это означало стремительные нырки в подпространство, выход из него в определенной звездной системе и беглое изучение планетарной системы звезды на предмет поиска планеты, пригодной для жизни землян. Каждый аппарат-разведчик ежемесячно возвращался на Землю, оставлял собранные им сведения, обследовался техниками, если надо, демонтировался, затем заправлялся топливом и снова уходил в космос.

За десять лет неустанной работы станций в космосе и Международного отдела космической колонизации на Земле удалось обнаружить только две соответствующие всем требованиям планеты. Им присвоили индексы К-1 и К-2, тщательно исследовали, и первые звездолеты с колонистами отправились в путь.

Радости землян и колонистов не было предела: пугающие перспективы перенаселенности уходили в небытие. Оптимистический настрой сбивало только то, что слишком малые территории суши были пригодны для жизни на обеих планетах. Принять они могли совсем небольшие партии землян – каких-то несколько десятков миллионов человек. Для Земли такая эмиграция проблемы перенаселенности не решала.

Нужно было ждать возвращения остальных разведчиков.

С тех пор минуло три года, и вот наконец пришла весть о долгожданной находке. Планете присвоили индекс К-3 и незамедлительно направили все добытые на ней материалы в экспертную научную комиссию.

Результаты работы комиссии были неоднозначными.

Планета вращалась вокруг желтой звезды почти на том же расстоянии от нее, что и Земля от Солнца. Сила тяжести, атмосферные условия, процентное соотношение воды и суши, химические параметры почвы, состояние и состав флоры и фауны, уровень радиации – сотни и сотни ее характеристик максимально приближались к земным. Что было особенно приятно – растения и животные не шокировали своим необычным видом, как это было на К-1 и К-2, а радовали глаз знакомыми до боли формами и повадками. Единственное, что настораживало, – полное отсутствие разумной жизни. Существ, которые сколь-нибудь возвысились бы над уровнем животных инстинктов, в этом мире не было. Ученые прикинули примерный возраст К-3 и присвистнули: она была ровесницей Земли. А это означало при прочих почти равных условиях, что автомат-разведчик должен был открыть цивилизацию братьев по разуму.

Этого не случилось.

Война? Нет. На планете не было никаких следов какой бы то ни было цивилизованной жизни, соответственно, не было и следов ее разрушения.

Может быть, прошло слишком много времени с момента катастрофы? Может быть, все поглотили леса и воды океанов? Нет. Самые глубинные исследования – с применением новейших тектовизоров и гидролокаторов – не дали никаких результатов.

Мировой вирус? Генные мутации? Здесь авторитетно сказали свое слово микробиологи и генетики: доминантные факторы, могущие приостановить естественный ход эволюции или препятствовать ему, обнаружены не были.

И тем не менее развитие жизни на К-3 когда-то прочно остановилось на стадии животного мира.

После нескольких месяцев кропотливой работы над разрешением головоломки К-3 комиссия так и не пришла к определенному мнению насчет решения о тотальной колонизации планеты.

Новый мир был лакомым кусочком, да и потребность в нем росла день ото дня. Огромное по численности и международное по составу Общество космических эмигрантов предъявляло многочисленные претензии к условиям жизни на К-1 и К-2, требовало новой колонизации, откровенно бряцало оружием. В этих условиях отказ от требований переселить желающих на вновь открытую планету, полностью идентичную Земле, мог спровоцировать экстремистские выступления ОКЭ. В комиссии это прекрасно понимали. Но также и очень четко представляли себе трагичность последствия переселения людей туда, где действовал невыявленный фактор, патогенный для разумной жизни.

В конце концов состоялось последнее заседание комиссии. На ней неизвестное свойство вновь открытого мира получило название "фактор-икс", еще раз были взвешены все доводы «за» и "против". И вердикт ученых был однозначен: К-3 не пригодна для массовой колонизации.

Реакция Общества эмигрантов на запрет была экстраординарной. Уже потом Совет безопасности пришел к выводу, что эмигранты имели своих информаторов в высших правительственных кругах и задолго до вынесения рокового решения начали подготовку к беспрецедентному акту протеста. Иначе невозможно было объяснить слаженность их действий, стремительность и жестокость их боевых подразделений. Боевики ОКЭ уничтожили военизированную охрану Центрального космодрома, взяли в заложники его многочисленный персонал и заняли круговую оборону. После этого на место событий прибыл президент Общества генерал Пирс и выдвинул Отделу колонизации свои требования.

Экстренное совещание Мирового совета было коротким. "Пусть летят! – сказал тогда Первый координатор – Мы дадим им все необходимое. Пусть летя, Но гибели наших людей мы им не простим".

Через несколько дней огромный транспортный звездолет, вмещавший в себя десятки тысяч посадочных мест и сотни тонн грузов, начал методично курсировать по маршруту Земля – планета К-3.

Целый месяц продолжалась эвакуация членов Общества космических эмигрантов. Звездолет стартовал и возвращался на Землю под чуткой охраной бластеров боевиков. Специалистами ОКЭ над космодромом был развернут противоракетный "зонтик". Охрана экстремистов денно и нощно не спускала глаз с пустующей равнины вокруг космодрома.

Но осторожность была излишней. Земля спокойно и печально наблюдала за бурной деятельностью новоиспеченных колонистов и снабжала их необходимым оборудованием, оружием и запасами питания по первому требованию.

Через тридцать дней тягостный эпизод в истории Земли завершился: звездолет стартовал в последний раз, и прощальные огни его многочисленных дюз опалили небосвод холодным и равнодушным огнем.

Планета К-3 приняла около миллиона человек. Вопреки предупреждениям и ожиданиям земных ученых колонисты не испытали на себе никакого губительного воздействия сразу по прибытии и в дальнейшие годы. Фактор-икс был объявлен выдумкой Отдела колонизации. Бурная деятельность по обустройству на новом месте только способствовала тому, что зловещее свойство нового мира было прочно забыто.

Колония К-3 с самых первых дней уверенно развивалась. Уже через год своего существования она стала настолько самодостаточной, что не нуждалась ни в чьей помощи со стороны. Через несколько лет молодая цивилизация уже переживала бурный расцвет. Настолько бурный, что генерал Пирс однажды сказал о "золотом веке родной планеты". Колонисты забыли о своем прошлом. Дипломатические отношения расцветающей колонии с Землей установлены не были. Информационная связь осуществлялась редко и непланомерно, а с годами и вовсе прекратилась.

Далекая Земля продолжала жить своими заботами. Так сложилось, что почти сразу после драматических событий одна за другой были открыты три полностью пригодные для жизни планеты, и проблема перенаселенности была решена раз и навсегда. Земля впервые за последнее столетие вздохнула свободно и вплотную занялась обустройством жизни в новых благоприятных условиях. Были снесены покинутые мегаполисы, огромные освободившиеся пространства засажены и засеяны Проблема питания канула в небытие, экологическая обстановка резко улучшилась

Жители Земли подобно колонистам на К-3 не вспоминали о своих недружественных собратьях на другом конце галактики. Колонисты сами выбрали свою судьбу и сделали это таким способом, что навсегда вычеркнули свои имена из памяти землян. Только у бывших членов экспертной комиссии остался чисто познавательский интерес: все-таки существует или нет загадочный фактор-икс, и если существует, то как он проявит себя в судьбе колонии на К-3?

Большинству из них суждено было удовлетворить свое любопытство.

Фактор-икс существовал, и его патогенное влияние сказалось на следующем поколении колонистов. Это и явилось прелюдией к той драме, которая снова развернулась на Земле.

Спустя тридцать лет.

Часть I ВТОРЖЕНИЕ

ГЛАВА 1

Низкое, натужно покрасневшее солнце изо всех сил пыталось удержаться над горизонтом, но все-таки неуклонно клонилось к закату. Медленные воды широкой городской реки отяжелели. Желтый песок небольшого пляжа на берегу стал рыжим. Жара спадала. Легкий ветерок принес прохладу и запахи свободно задышавшего лесопарка.

Солнце устало, подумал Алекс, посмотрев на группу бесформенных фигур и вялые взлеты волейбольного мяча на другом конце пляжа. И все устали вслед за ним. Сам Алекс тоже здорово притомился за этот жаркий день. Неудачный день: с утра – бестолковый, после обеда – нервный и изматывающий и только к наступлению вечера, когда захотелось просто заорать на весь свет от всех его нестыковок и глупых сюрпризов, – хлопотливо-безмятежный. Да, подумал Алекс, хлопотливый и в то же время безмятежный. Это происходит тогда, когда хлопоты твои легки и не имеют никакого отношения к прожитому. И слава богу, что почти каждый его день заканчивается именно так. Потому что каждый вечер он гуляет с сыном.

Алекс затянулся сигаретой и цепко взглянул на воду.

Мальчик купался. Пологое дно реки – вода по колено на тридцать метров от берега – увело его опасно далеко. Но он этого не замечал, хотя еще вчера боялся заходить в воду без отца. Только что прошел катер, и быстрые веселые волны надвигались на малыша с середины реки. Он завороженно смотрел на их приближение и ждал встречи. И встреча состоялась. Эти длинные холмы на воде были так упруги и игручи, так мягко и забавно затолкали его в живот, что он азартно завизжал и изо всех сил захлопал растопыренной ладошкой по воде. Сердце Алекса дрогнуло. К черту твою унылость и жалобы, твои неудачи и усталость, сказал он себе. Посмотри, как счастлив твой мальчик, взгляни на него! Брызги плотным веером закрыли малыша от берега – только видно было, как сверкали расширенные детским восторгом глазенки, да рвался к берегу тоненький радостный крик:

– Пап, смотри! Смотри! Смотри!!

Вот и удивительное открытие, с улыбкой подумал он, оказывается, водичка разбивается на много-много маленьких кусочков. Он отбросил сигарету и, не снимая джинсовых шорт, вошел в реку. Разгоряченные ступни приятно заныли в прохладной воде, он расправил загоревшие плечи и двинулся к своему трехлетнему сыну. Сейчас побарахтаемся, и домой. Малыш, наверно, совсем продрог.

– Папака, иди сюда!

"Папака – это я!" – добродушно пояснил сам себе Алекс, подошел ближе и тут же получил в грудь дробный заряд обжигающих водяных брызг. Он закричал и замахал руками. И захохотал. Еще одно открытие: кусочки воды можно направлять, куда надо! А здесь как раз и папака подошел! Сын восторженно и выжидательно смотрел на него. Алекс зарычал и раскинул руки: "Вот я тебя сейчас поймаю!" Малыш заверещал и, высоко вскидывая ножки, размахивая ручонками, помчался к берегу.

Разморенный пляжный люд лениво обмякал в последние минуты сеанса в бесплатном солярии. Никто не купался, разговоры затихли – свершалась подспудная подготовка к неприятному уходу в город, к заботам следующего дня. Малыш выскочил на прибрежный песок, и пляж огласился его заливистым смехом. Он бежал, не разбирая дороги – по чужим одеялам, надувным матрасам, перепрыгивал через разложенные на песке вещи. Люди удивленно поднимали головы, кто-то засмеялся, кто-то беззлобно выругался… Полная рыхлая бабка впереди раздраженно поднялась и широко расставила тумбообразные ноги. Намерения ее не оставляли сомнений – оборвать маленького баловника!

Вот этого Алекс допустить никак не мог. Он хотел пробежаться с сыном до лесопарка, но – раз такое дело – прибавил ходу и позволил себе нагнать малыша. Он подхватил на руки брыкающееся тельце, поцеловал его в спинку и в тысячный раз удивился, сколько нежности находят губы в этой полупрозрачной, покрытой мягким светлым пушком коже.

– Все, мой хороший, все, успокаивайся! Давай-ка разотремся полотенцем и пойдем. Ты у меня совсем замерз.

Малыш соскользнул на землю и уперся отцу руками в живот. Алекс терпеливо стоял, выдерживая довольно чувствительные толчки, и улыбался. Сейчас мальчишка сбросит заряд от веселой погони, и Алекс займется им всерьез.

– Мама уже ждет нас дома с ужином. Ты собираешься домой?

Малыш немного успокоился, не отвечая, присел на песок, вырыл ладошками небольшой котлованчик и залил его речной водой. Благодушно посмотрел на свою работу и поднял голову:

– А что, папака, уже вечер? Вчера он узнал, что такое утро, день и вечер, вопрос прозвучал раздумчиво и основательно.

– Да, Микки, уже вечер. – Алекс сходил к кучке их вещей за махровым полотенцем и закутал в него сына. – Посмотри на солнце. Оно было высокое и белое, а теперь покраснело и скоро сядет за дома. А потом и совсем уйдет за горизонт. ("Надо будет как-нибудь объяснить ему про горизонт!") Станет темно, и наступит ночь. А сейчас, значит, вечер…

Он говорил, а сам уже сидел на корточках и осторожно растирал сына, сочетая различные виды массажа. Мальчик размяк, прислонился к плечу отца. Все, удовлетворенно подумал Алекс, наконец-то набегался вдоволь. Сейчас поужинает и спать будет как убитый.

– Устал, Микки? – ласково спросил он.

Малыш навалился на него всем телом и задумчиво поцарапал ноготком по отцовской груди.

– Нет, пап. Я еще хочу в песочек поиграть.

"Ну, это ненадолго, – подумал Алекс. – Он повозится, а я покурю". Он надел на сына шорты и маечку.

– Иди, во-он большую кучу кто-то накопал. Только в воду больше не заходи.

– Ага! – Оживший малыш подхватил свою лопатку и пластмассовый самосвал и поковылял к песчаной куче. Алекс закурил.

Солнечный диск коснулся крыш небоскребов на горизонте. Мегаполис Дельта, широко раскинувшийся на другой стороне реки, затихал и сонно глядел на свою вытянутую конечность – периферийный зеленый район, с трех сторон окаймленный речным изгибом. Отсюда Алекс наблюдал сейчас закат и вдруг подумал: как повезло Микки, что его родители живут в таком месте. Это был наиболее живописный и чистый городской район – удаленный от транзитных магистралей, с лесопарком, пляжем, непривычно незастроенным побережьем. Воздух здесь был всегда намного чище, нежели на "Большой Земле", дети и взрослые болели значительно реже.

Он удовлетворенно оглядел отдыхающих. Люди собирали свои вещи и тянулись к лесопарку, сквозь который шла аллея к жилым кварталам района. Скоро потопаем и мы, подумал Алекс, и этот день закончится. А завтра… Что принесет ему завтра? Он вздохнул.

Похоже, что уже давно продолжается не самый лучший период в его жизни, но что он может сделать, все так перепуталось… Он посмотрел на Микки – тот сосредоточенно сопел над строительством тоннеля в горах. Мой мальчик… Сколько же сил и времени ты потребовал у папы и мамы, чтобы вот так наконец говорить, бегать, строить. И сколько еще надо в тебя вложить! И ничего, малыш, ничего: пусть твой папа напишет одним сценарием меньше, не получит ту чуточку признания, которого когда-то так хотел, будет заниматься не тем, что-то недоделает для себя, неважно. Он знает, что происходит: он платит за любовь. И готов платить, пока жив. Потому что не знал он ее никогда, ни с одним человеком, а вот появился ты, и… К черту эту усталость, этот мировой кризис, безработицу, жалкие гроши за его работы, упреки жены – к черту всю эту картину: он знает, что если он любит, то все сумеет. Необходимо только время…

Он сильно затянулся сигаретой, ее кончик вспыхнул и зашипел. Необходимо время, Микки. Ничто не меняется в один день. Папа сумеет заработать, чтобы чаще и дольше быть с тобой рядом. И надолго уводить тебя из дома, от вечно раздраженной мамы. Но, может быть, в лучшие времена и она станет лучше, как знать… Все образуется…

Алекс опустил голову. Господи, что за дела! Мировое сообщество XXI века, чуть ли не плановый социализм, единая валюта, международные мегаполисы, звездолеты шарят по всем галактикам, везут на Землю руду, нефть… Почему кризис?! И такой длительный, уже несколько лет!

Он с досадой отшвырнул сигарету. Разве бы он согласился заниматься этим голографичес-ким кинематографом, если бы не безработица! Пит симпатичный и, похоже, способный парень и полностью захвачен какой-то идеей. И ему нужен компаньон. И именно такой, как Алекс… Почему – пока не очень понятно… Но ведь Алексу это неинтересно, он хочет зарабатывать тем, в чем его призвание, в чем он сильнее многих!

Ладно, писатель, умерил он свой пыл, много тебе удалось добыть этим своим призванием?, Ты почти безработный, сценарист. Кому сейчас нужны слова и сюжеты? Не те времена. И их надо как-то пережить: ведь у тебя Микки и Кэт… Он задумчиво почесал подбородок: выбора у него все равно нет, завтра он пойдет и узнает все подробнее. Удалось бы заработать хотя бы на хлеб у этого Пита, по сегодняшним меркам и это уже неплохо. Ну, во всяком случае, находиться в неизвестности ему осталось недолго. Завтра станет ясно, на ту ли лошадку он поставил…

Алекс посмотрел на часы, потом на мальчика. Тоннель обрушился, и песчаная гора украсилась живописной пещерой. "Сейчас мы соберемся, и я расскажу ему про Синдбада и остров, циклопов, – подумал Алекс. – Пусть еще поиграет, вон как пыхтит, интересно. Чем дольше нас не будет, тем лучше сумеет отдохнуть Кэт. Еще немного, минут десять". Он отвернулся к воде.

С Питом и его семьей он познакомился неделю назад. Жена Пита была подругой юности Кэт. А у женщин бывает так: через десять лет после выпуска из колледжа одной из них вдруг ударит в голову – хлоп! – и звонит соседке по парте! "Ну, как ты, милая? О-о! А мой-то… А твой?.. О-о-о!!" В данном случае в голову ударило жене Пита – Бобби, и она набрала номер Кэт… Результатом беспорядочной часовой болтовни по телефону стал скромный уик-энд двух семей на берегу реки.

Алекс согласился на совместное мероприятие неохотно: слишком озабочен и измотан он был. За последнее время он совершенно отчаялся заработать больше того, чего кое-как хватало на скудный ежемесячный набор продуктов. Главное, что не было никакой гарантии на следующий заработок. Он продавал свои работы случайно, по бросовой цене, часто отдавал авторство и каждый раз не знал, найдет ли покупателя снова. Да и запасы написанных в разное время сценариев и рассказов иссякали, а сейчас, без тихого рабочего места, дома с Микки и Кэт, он писать не имел никакой возможности. "Пиши ночью! – говорили ему. – Все так делают!" В ответ он только отмалчивался. Как бы он мог бегать по редакциям, искать работу, гулять с мальчиком, оберегать его и ухаживать за ним да еще держать фронт под натиском упреков неуравновешенной и вечно подавленной жены, если бы не спал!

Да, он не хотел идти на пикник и все-таки пошел: скандала с Кэт не хотелось. И когда познакомился с Питом, тот вдруг предложил ему сотрудничество. Сразу. Через полчаса после первого рукопожатия, как только пришло время выкурить по сигарете. Они отошли подальше от жен и детей, сели на траву около воды, и Пит без обиняков выложил свое предложение.

– Но почему я? – искренне удивился Алекс, даже не спрашивая о сути дела.

– Нас свела сама судьба, – тихо проговорил Пит. – Моя Бобби рассказала о вас то, что узнала от Кэт. И если это правда, то вы – человек, который мне нужен!

Алекс тогда с интересом рассмотрел Пита. Одного возраста с ним, за тридцать, узкоплечий, субтильный, не ровня невысокому, но жилистому Алексу. Одет аккуратно, и чувствуется здесь не заботливая женская рука, а врожденная приверженность к опрятности и достойному внешнему виду. И глаза – необычные: широко расставленные, зеленые, как изумруды. И чистые. Честные. "Ему можно верить, – подумал тогда Алекс, – я выслушаю его".

– И что же она рассказала? Пит улыбнулся:

– Да многое. Вы знаете эти женские разговоры и дальнейшие перепевы мужьям на кухне. В общем… я сумел составить о вас впечатление. А главное… – Он дотронулся до руки Алекса. – Вы ведь в детстве несколько лет жили в Китае?

– Да, – несколько удивленный, просто ответил Алекс. – Мой покойный отец был там в долгосрочной дипломатической командировке. Тогда как раз готовился проект создания Мирового сообщества. Он работал с китайским правительством. Мне было семь лет, когда я в первый раз попал в Пекин.

– И вы вернулись сюда уже юношей?

– Точно. – Алекс посмотрел на Пита. – А это имеет значение? Пит не ответил на вопрос.

– Кэт говорила, что вы все годы своего пребывания там посвятили буддизму… А ведь это немало: что-то около десяти лет…

Алекс разочарованно смерил Пита взглядом. А-а, понятно, еще один неофит буддизма, а скорее всего религиозный коммерсант. Собирается организовать секту и по возможности стричь с паствы денежки. Таких мы видели еще в Китае. Пачками. Как раз тогда там были нелегкие времена, как сейчас во всем мире. Такие периоды для сектантов – страдная пора: люди, лишившись в кризис привычных точек опоры, ищут их в мистике и религии. Надо же, удивился Алекс, вот так фрукт. А первое впечатление производит хорошее… Он подумал, как бы отвязаться поделикатнее, и решил ответить откровенно:

– Знаете, Пит, я до сих пор преклоняюсь перед учением Будды и действительно отдал ему немало времени… – Он запнулся. – Хотя это не очень верно: время-то я отдавал не столько ему, сколько кунг-фу. Пацан был, это понятно, хотелось научиться драться, а существует мнение, что китайское кунг-фу – такая штука, что ее без веры в Учение не освоишь… Ну, а в детские годы легко обрести веру. Тем более если чего-то очень хочешь в ответ. Но все это в прошлом. Как только я вернулся сюда – все ушло. Я был молод, мне захотелось этой, нашей жизни, цивилизованной, полной – не Пустоты, не Абсолюта. – Он пожал плечами. – Не знаю, может быть, я не прав. Но, – он улыбнулся внимательно слушавшему Питу, – в одну реку невозможно войти дважды, я ни о чем не жалею. Единственное, что во мне осталось из того, китайского периода, – привычка к неглубоким медитациям. Знаете ли, очень хорошо восстанавливает силы.

– Так мне и нужна именно эта ваша привычка! – радостно воскликнул Пит и схватил опешившего Алекса за плечо. Тот с удивлением воззрился на него:

– Но зачем?

Глаза Пита возбужденно заблестели, он приблизил к Алексу свое маленькое птичье лицо с огромными, почти изумрудными зрачками и зашептал:

– Я вам все расскажу, Алекс! Дело касается трехмерного кинематографа, ну вы знаете! Голографическое кино. Вы, наверное, и сценарии для него уже писали.

Алекс кивнул. Да, он написал пару вещей для голографической студии. И прошли они у режиссера на "ура". Только вот будут ли ставить по ним фильмы, а значит, и платить деньги – еще вопрос. Кино, которое использовало последние достижения в области создания динамических голограмм, появилось совсем недавно, и о массовом прокате даже и вопрос не стоял. Для него нужно было строить специальные кинотеатры со специфическим оснащением: достаточно того, что экраном, или, точнее, экранным полем, служил в них непосредственно зрительный зал. Да и производство прокатной аппаратуры тоже влетало в копеечку. Но Алекс, как профессионал кинематографа, знал, что игра стоит свеч. За этим зрелищем, за этим действом было будущее.

Он помнил, какое ошеломительное впечатление на него произвел первый просмотр экспериментального голографического фильма.

Под демонстрацию картины главреж тогда отдал второй по величине съемочный павильон студии. Строили когда-то его, обнося стенами поле площадью в тысячу гектаров, и, как полагается в помещениях такого объема, бардак здесь был страшный. Половина этого амбара была забита старинными каретами и макетами звездолетов; часть занимал костюмерный склад, но костюмы королев, лифы и корсеты вперемешку с рыцарскими доспехами попадались почему-то в самых неожиданных местах; в углах были свалены зазубренные ледорубы, кривые сабли, автоматы Калашникова и бластеры; после съемок фильма ужасов стены были залиты несмываемой "кровью"; в самом темном углу с потолка свешивался муляж висельника с выпученными глазами…

Ко всеобщему изумлению, как только включилась аппаратура трехмерников, все это исчезло, пропало, и Алекс оказался в пронизанном солнцем лесу. Его обступали вековые сосны, пахло хвоей – "неужели сделали и синтезатор запахов?" – где-то вдалеке кричала птица. Он посмотрел себе под ноги. Густая трава доходила почти до колен, она скрывала его ботинки, и хотелось сделать шаг и услышать шорох раздвигаемых стеблей. Алекс протянул руку, хотел дотронуться до ближайшего дерева, но рука прошла сквозь него, он не ощутил ничего, кроме пустоты.

"Чудно… и здорово! – восхитился Алекс. – Стопроцентный эффект присутствия! Мечта кинематографа с момента его рождения!" Он повернулся, жадно осматриваясь вокруг, и… Из-за сосны бесшумно шагнул человек в окровавленной одежде, темное лицо его было неподвижно, раскосые безумные глаза ничего не выражали. Правая рука его сжимала нож. Он молча развернулся, уперся в Алекса взглядом и с таким же неподвижным, ничуть не изменившимся лицом бросился на него…

Алекс потом со смехом вспоминал, как провел встречный удар ногой, названия которого из кунг-фу уже не помнил. И вместе со всеми хохотал над рассказом очевидцев, как он хлопнулся после этого на пятую точку и выкаченными глазами смотрел в спину уходящего в глубь леса фантома. Фантом невозмутимо прошел сквозь него и скрылся.

На самом деле в момент встречи с лесным убийцей Алексу было не до смеха. И он почему-то это хорошо запомнил…

– Алекс! Вы слушаете?

– Да-да, Пит… Я в курсе проблем трехмерников. Все это очень громоздко и дорого стоит.

– Вот! – вскинул указательный палец Пит. – А я решил эту проблему! – Он хотел было продолжить, но замялся. – Ладно, об этом потом, не сейчас… Но почему мне нужны именно вы? Единственное, что требует мое открытие от человека, – это способность к сосредоточению и управлению динамическими образами. Без этого ничего не получается. И это могут делать только спецы. И вы.

Он снова сблизил свое лицо с лицом Алекса:

– Вы находка для меня, не выписывать же мне на студию энтузиаста аутотренинга, буддиста или йога! Во-первых, я уверен, за уникальность услуги они потребуют дикие суммы. А во-вторых, они бы и не справились, это сможете сделать только вы с вашей писательской фантазией. Вы можете создать динамический образ – разве вы не занимаетесь этим каждый день, когда пишете свои сценарии? Вы можете управлять им – разве ваши замыслы в голове статичны?

И самое существенное из этих важнейших ваших достоинств – вы способны сосредоточиться и не упустить его! Потому что, по большому счету, вы – квалифицированный медитатор с многолетним опытом!

Только в этот момент Алекс и задал себе вопрос: что же такое придумал его новый приятель? Он хотел спросить, но тут их прервали. В ближайших кустах раздался громкий визг Микки и девичьи крики. Алекс только усмехнулся.

Две дочурки Пита, четырех и пяти лет, после краткого знакомства с его малышом сразу взялись за Микки всерьез. Сначала они учили его играть в ленточку, потом утащили показывать свои закопанные в землю секреты – гуляли с мамой они здесь часто; по возвращении из Страны Великих Секретов они затолкали его в кусты и стали строить шалаш, чтобы жить в нем одной семьей. Микки, поглядывая на отца, стоически пыхтел, прыгая через ленту; нахохлившись, выкапывал бутылочные стеклышки с фантиками из земли; сурово сведя бровки к переносице, таскал ветки для шалаша. Неизвестно еще, кто кого опекает, весело думал Алекс. По-моему, мой мальчик ведет себя как настоящий мужчина: отметя в сторону ложную гордость, помогает женщинам в их нелегких, но таких презираемых воином делах! Но, видно, подумал Алекс, слушая возмущенные крики Микки, и терпению настоящего мужчины когда-то приходит конец!

Женщины, хлопотавшие над покрывалом с закусками, подняли головы.

– Алекс! – сказала Кэт.

– Пит! – сказала Бобби.

– Посмотрите, что там еще! – выкрикнули они в унисон. И недоуменно поглядели друг на друга. Мужчины рассмеялись и отправились утрясать конфликт.

Под вечер Пит крепко пожал Алексу руку и сказал:

– Как только у вас появится свободная минута, приходите ко мне в студию. Я вам покажу такое, чего вы в жизни не видели. – И добавил: – Я надеюсь, что мы будем работать вместе…

Прошла неделя, и вот теперь Алекс собрался идти к Питу. Завтра.

Он очнулся от раздумий, снова взглянул на часы и негромко крикнул сыну:

– Микки Норман, молодой человек! Прошу вас собрать игрушки и пройти к воде, чтобы вымыть ноги!

– Па-ап! – капризно прогундосил малыш. Алекс отнесся к этому спокойно: если бы он услышал что-нибудь другое, это означало бы, что Микки уже не три годика, а намного больше. Он бесшумно подошел к мальчику со спины и быстро, но бережно подхватил его на руки.

– А-а-а! – заголосил Микки Норман, но сколько в этом голосе было игры и радости! Алекс зашел по колено в воду, прополоскал лопаточку и самосвал, обмыл мальчику ноги и надел на него носочки и босоножки. Потом он вынес сына на берег и поставил на землю. Все!

– Пойдем… – запыхавшись, пробормотал он и вбил ноги в старые резиновые шлепанцы.

– А сумки? – Микки ткнул пальчиком в сторону их вещей.

– О, чуть не забыл! – Алекс хлопнул себя по лбу. – Молодец, – сказал он и направился к вещам.

Он устало брел к сумкам, загребая шлепанцами песок, и думал о самом разном. О том, успеют ли они на автобус, и через сколько времени они приедут домой, и надо ли накинуть на Микки курточку, вроде бы с реки задул ветерок… И еще он думал, будет ли их ругать Кэтти за то, что они задержались, и что ему надо ответить, чтобы не было скандала… Он брел и думал, ощущая усталость и удовлетворение от того, что прогулка удалась, и даже забыл про Микки у себя за спиной.

И вдруг почувствовал, что происходит что-то необычное. Не страшное, нет! Необычное… Он замедлил шаг. Что-то как будто мягко толкнуло его в спину. Мягко и ласково, как будто котенок ткнулся в ладонь теплой мордочкой. Он встал как вкопанный и обернулся.

Микки стоял, опустив руку с лопаткой, около ног его замер блестящий после мытья самосвал. Микки стоял, и глаза его были распахнуты, а в них текли медленные воды реки. Микки стоял и смотрел на своего отца – так, как это могут делать только дети.

Отстраненно.

И изумленно.

И впитывающе.

Алекс тихо подошел к нему и остановился напротив. Микки поднял посерьезневшее личико:

– Папака, а мы всегда будем вместе, да?

И улыбнулся. И протянул ему руку.

А Алекс вдруг как-то в один момент потерял свое сердце. Оно ухнуло и пропало. И он не смог больше дышать. А потом он нашел его, и услышал в груди его биение, и задышал снова, но теперь знал, что оно уже никогда принадлежать ему не будет. Он отвел увлажнившийся взгляд, ничего не ответив, и некоторое время молча смотрел на почти закатившийся красный шар. А потом встал перед малышом на колени, взял в свои руки маленькую теплую родную ладошку и крепко прижал к губам.

И увидел, как засияли круглые глаза малыша.

Назавтра Алекс проснулся с необычно хорошим настроением. Он позвонил Питу и договорился о встрече. Потом рассеянно выпил чашку кофе, выкурил сигарету, улыбнулся, глядя на спящих Микки и Кэт, и вышел из дома.

Жил Пит не очень далеко, в коттеджном микрорайоне, который когда-то самолюбиво растолкал огромные небоскребы мегаполиса и теперь гордо стоял среди серых гигантов, радуя глаз видом пышных садов и ярких островерхих черепичных крыш. Алекс никогда здесь не бывал – его маршруты всегда лежали далеко в стороне – и поразился, насколько тихо, зелено и свежо может быть буквально в ста метрах от центральных улиц района. Он медленно, смакуя каждый шаг, проходил мимо цветистых изгородей из шиповника вокруг коттеджей, с наслаждением слушал жужжание шмелей, вдыхал запах свежескошенной травы. Алекс улыбался и думал: "Кое-где ничто не меняется, несмотря на мегаполисы, Глубокий космос и мировые кризисы. Или, если уничтожается, при первой возможности восстанавливается с мистической быстротой и точностью. И я знаю почему. Потому что сама Природа помогает человеку в этом строительстве… Таких тихих мест будет еще больше. Колонизация К-6, говорят, успешна, как ни на каких других планетах. А это значит, что и мы с Кэт сможем когда-нибудь жить вот в таком местечке…"

Нужный ему адрес он нашел быстро. К своему великому сожалению. Кто знает, чем его будет потчевать Пит, а вот прогулка вдоль тенистых коттеджных садов ему доставляла большое удовольствие.

– Алекс! – Пит спешил к нему навстречу от крыльца обширного белого особняка. – Не заблудились? Я вас уже жду, спасибо, что позвонили перед приходом. – Он подошел и дружески взял его под руку. – Пойдемте сразу в студию, в мой домик.

Они прошли по чистой гравиевой дорожке в глубь обширного яблоневого сада. Домиком Пит называл длинное аккуратное строение за особняком. Пит открыл широкую скрипучую дверь, и Алекс оказался в просторном и светлом помещении, больше похожем на лабораторию научного института, нежели на кинематографическую студию. Он огляделся.

Студия представляла собой широкий коридор, по обе стороны которого стояли громоздкие и миниатюрные приборы самой разной формы и неизвестного назначения. Располагались они на полу, на специальных фигурных подставках и на бесчисленных железных столиках вдоль обитых белым пластиком стен. По полу от двери бежала красная ковровая дорожка и утыкалась в небольшую пустую сцену в другом конце помещения. Возле сцены приветливо мерцал монитор компьютера, в единственном окне тихо гудел кондиционер. Было чисто и светло. Алексу здесь понравилось.

– Проходите! – Пит подтолкнул Алекса к маленькому диванчику возле пустого письменного стола. – Сейчас будем пить кофе. Курите, Алекс.

Пит засуетился возле белого шкафчика с надписью «Аптечка» и достал из него пепельницу, чашки и кофейник. Потом бестолково потоптался с кофейником в руках, что-то пробормотал, близоруко сощурил глаза и вышел за водой. Алекс улыбнулся ему вслед. Он заметил, что Пит волнуется, и очень хорошо его понимал. Так же и он, когда еще был штатным сценаристом одной крупной киностудии, суетился и терялся, когда режиссер вдруг заходил к нему в кабинет и просил почитать неоконченный сценарий.

Это и приятно, и волнительно, и страшно – когда отдаешь на суд людской дело своих рук…

Пит скоро вернулся, они выпили кофе, покурили, поболтали о пустяках, посмеялись. А потом Пит вдруг отодвинул свою чашку и встал с места.

– Я ничего не буду вам сейчас подробно объяснять, Алекс, вы поймете сами. Скажу только: вы видели ту аппаратуру, которая требуется для записи и воспроизведения трехмерного фильма – кинокамеры, компьютеры, лазерные проекторы, пленка размером с паруса фрегата! Ничего не поделаешь – таков процесс и технология! – Он не к месту засмеялся, развел руками, а потом остановил на Алексе вдруг посерьезневший взгляд. – А теперь идите за мной.

Пит прошел по ковровой дорожке до самой сцены, повернул налево и исчез за своими приборами. Алекс проследовал за ним и увидел массивный сейф с кодовым электронным замком. Пит покопался с набором кода, открыл сейф и достал из него…

Алекс ожидал увидеть нечто необычное: все-таки он был здорово заинтригован. Он подался вперед, вытянул шею и заглянул Питу через плечо. И не смог удержать разочарованного фырканья: тот держал в руках всего лишь какой-то оранжевый ребристый шлем и пластиковую коробку с заплечными ремнями. Пит повернулся к нему, обеими руками прижимая к себе предметы.

– Не фыркайте, Алекс. Не фыркайте. Здесь, – он кивнул на шлем и коробку в своих руках, – вся голографическая техника современности. Все эти их бесчисленные приборы, которые производят трехмерную динамическую голограмму, – вот в этих штуковинах И что самое главное – у меня в руках весь процесс: и студия, и кинотеатр! Шлем – съемка, а генератор, – он вытянул вперед коробку, – воспроизведение! Ну, каково?

Пит выгнул грудь, и огромные зеленые глаза его наполнились гордостью. "Забавный Пит, – подумал Алекс. – Забавный и хороший человек. А если это правда – то, о чем он говорит, то он еще и талантливый ученый… Да, но при чем тут я?" Если Алекс и уловил кое-что из всех объяснений, то ему это было не интересно. Ну, прорыв в технологии, ну открытие… Но он-то ведь сценарист, а не "киньщик". Ему действительно наплевать на технологию кинопроизводства. Он хочет заработать денег и что-то не видит здесь такой возможности… Правда, Пит что-то там говорил про удержание образов – это Алекс умеет, может быть, удастся помочь ему, хоть что-то заработать. Но что нужно делать?

Пит как будто услышал его немой вопрос.

Он протянул ему шлем и коробку.

– Наденьте это, Алекс. Не бойтесь. Мы сейчас проведем первое испытание, и вы поймете, на каком счастливом пороге голографического будущего мы находимся.

Алекс осторожно взял в руки шлем и надел его на голову. И вздрогнул: шлем у него на голове ожил и осторожно, но чувствительно впился сотнями миниатюрных выдвижных щупов в кожу головы. Алекс схватился за голову обеими руками.

– Не трогайте! – вскрикнул Пит. – Это не опасно. Сейчас вы привыкнете к ним. Это считывающие сенсоры.

Алекс пощупал ребристую поверхность шлема и обратил внимание, насколько он объемен: его голова была сейчас размером с большой арбуз.

– Пит, – позвал он – тот как раз прилаживал коробку у него на груди, – слушайте, а что там внутри жужжит?

– Где? В генераторе или в шлеме?

– И там, и там.

– Аппаратура уже заработала, Алекс… Я сейчас объясню. Грубо говоря, шлем выборочно считывает из вашего мозга только визуальную информацию, и никакую другую. То есть он воспринимает и обрабатывает те микроимпульсы, которые строят в вашей голове некий видеоряд. Ваши фантазии, сны, любые визуальные картины, воспоминания – все это он "видит". Потом он передает их вот в этот ящик. Он тоже гудит, потому что это голографический генератор. Там – мощный химический источник питания, лазер, портативный компьютер… ну и все остальное. Компьютер принимает кодированную информацию от шлема и воссоздает интерференционную картину голограммы на некой поверхности. Не спрашивайте – на какой и как: это мой будущий патент на изобретение. Лазер освещает ее и получает микроголограмму внутри генератора. А потом генератор разворачивает это изображение в нужном масштабе перед индуктором, то есть вами. Там, где вы хотите. И это уже не изобретение, Алекс, это – открытие! Таким образом, вы получаете трехмерную голографическую динамическую интерпретацию всего того, что вы только способны в настоящий момент себе представить.

И вот тут-то до Алекса наконец дошло!

– Так вы хотите сказать, что он разворачивает в пространстве мои мысли? – воскликнул он.

– Не мысли – образы! Поэтому-то мне и необходим оператор с вашими способностями. Если вы не сосредоточитесь, то не сможете создать даже самую плевую мизансцену. Я пробовал – у меня получается та же дикая каша, что творится и в моей голове.

Алекс продолжал восторженно осмыслять свое открытие:

– И что я представлю себе, то он и покажет?!

– Ну конечно! Представляйте себе что хотите! Вы же сценарист. Создавайте в голове сценарий и делайте свой фильм – без режиссера, без актеров, без бутафории. Без ограничений – так, как вы себе его видите, каким хотите видеть!

У Алекса закружилась голова.

– А звук, а запись?

– С записью проблем нет. Она сразу же производится компьютером, встроенным в генератор. А со звуком сложнее. Кое-какой стандартный набор в памяти имеется – вот эта синяя кнопка, видите? Там есть шум дождя, крики толпы, стрельба, гудки автомобилей, волчий вой, ну и так далее… А вот человеческую речь придется накладывать, как всегда – в звукосту-дии с участием актеров. Единственный человеческий голос, который у вас есть, – ваш. Хотите – используйте, можете сразу озвучивать своим голосом главного героя.

Алекса захватил исследовательский азарт:

– Давайте попробуем!

– Подождите. Если вы будете так волноваться, у вас ничего не получится. Успокойтесь, подумайте, что вы хотите создать. Начните с неподвижных или малоподвижных сцен. Это может быть спокойный морской пейзаж, пустыня, костер в лесу… Поняли? Успокойтесь, подготовьтесь, а потом нажимайте вот эту клавишу на боку шлема. Потом я вам дам специальный радиопульт, вы сможете управлять приборами, не вынимая руку из кармана…

Пит что-то еще говорил – Алекс уже не слушал. Он прикрыл глаза и успокоил дыхание. И расслабился, насколько это было возможно стоя.

– Пит, я могу сесть?

– Да, кресло перед вами. – Голос Пита зазвучал напряженно: он почувствовал настрой Алекса.

Алекс сел в кресло и выпрямил спину. Руки свесил с подлокотников, уронил на грудь подбородок, расслабился. Отработанная годами техника погружения возымела мгновенное действие. Мир молчания, в котором нет ни одной мысли и чувства, ни одного движения жизни, встал у него за спиной…

"Покой!" – сказал он себе заветное слово, и тут же великая тишина опустилась на него, тишина, в которой не было ничего и было все, которая поглощала все движения мира и все же не растворяла их, а несла. Несла в себе, чтобы исторгнуть в свет по мановению неведомой руки…

Слишком глубоко, пришла в голову тихая-тихая мысль. Алекс увидел ее на идеально гладкой, не волнуемой ничем поверхности восприятия и согласился и раскрылся навстречу. Мысль осторожно привнесла в мозг небольшое колебание, волнение, ментальную зыбь, и… Алекс получил возможность творить. Строить свой мир в мире иллюзий, в мире образов, которые там были так же реальны, как здесь была реальна улыбка Микки.

Улыбка Микки… Два года назад они все вместе – Кэт, Микки и он – поехали к морю. Микки к тому времени не только научился уверенно ходить, но и к тому же уже и бегал как угорелый. Правда, ножки его еще часто подгибались и он падал, но там, у моря, были дюны, на пляже – белый рыхлый песок, падать было небольно…

Он полюбил забираться на одну пологую дюну с троицей невысоких сосен на вершине.

Говорил он еще тогда плохо и, когда добирался до самого верха, только восторженно гукал и призывно кричал "па-па!". И Алекс вставал с пляжной лежанки и подходил к подножию дюны. Микки начинал подготовительно визжать, а Алекс кричал в ответ: "Давай!" И его мальчик кубарем скатывался вниз, мчался на всех своих младенческих парах и в конце концов зарывался ногами в песок и падал к ногам папы, и они вместе хохотали, отряхивая его мордочку от прилипших песчинок… Вот так и запала у него в сердце та картина – кукольное смеющееся личико его малыша, синее море, белые жаркие дюны и три сосны над головой Микки…

– Прекрасно!… – услышал он восторженный шепот Пита. – Поразительно! Вы гений, Алекс!

Он открыл глаза и… ничего не увидел.

– Я же забыл включить шлем! – пробормотал он.

– Я включил его, не волнуйтесь, вы просто не заметили.

– Но почему же тогда нет картины?

– Перед тем как вы очнулись, я убрал ее. – Пит показал миниатюрный радиопульт на своей ладони. – Дело в том, что, когда вы в рассредоточенном состоянии, смотреть не на что, воспроизводится всякая ерунда, вам самому было бы неприятно. Потом попробуете, когда будете один. А картина была, да еще какая! Включите воспроизведение записи, вон та клавиша на генераторе!

Алекс щелкнул клавишей и встал, замерев в напряженной позе. Перед ним была все та же сцена, экран дисплея и окно…

– Не волнуйтесь так, Алекс. Нужно несколько секунд, чтобы… – Пит не договорил, потому что яркое солнце ударило людям в глаза; там, где была стена, развернулась бесконечная синяя гладь; небольшие волны с белыми барашками на гребнях бесшумно накатывали на песчаный берег, а рядом с Алексом, прямо перед ним стоял маленький голый мальчик, смотрел ему в лицо и самозабвенно хохотал, выпячивая выпуклый животик и подгибая коленки. Картина была совершенно беззвучной, но, когда малыш сделал шаг и шутливо повалился на Алекса, тот рухнул на колени и выставил раскрытые ладони. Это был Микки, и он падал: разве мог Алекс стоять и рассуждать, реальность это или нет! Картина неожиданно пропала, а Алекс так и остался сидеть перед сценой с нелепо выставленными перед собой руками.

Пит тихо и довольно смеялся у него за спиной, а Алекс не торопился вставать с колен. Увиденное не удивило – оно его поразило… В этом нужно было разобраться. Прямо сейчас, немедленно, пока было живо еще ощущение.

Он ожидал увидеть просто голографическую картину и был к этому готов: все-таки не в первый раз, да и Пит подготовил его своими объяснениями… Но он не думал, что будет чувствовать! Это твое сердце, Алекс, сказал ему трезвый спокойный голос, это всего лишь сердце. Ты увидел мальчика и вспомнил, как это было с тобой тогда, у моря. У тебя все было хорошо, с Кэтти вы еще – или уже? – не лаялись, твой сценарий приняли в работу, впереди были две недели с Микки, и, когда ты обнимал его, все сливалось для тебя в одну песню. Вспомни. А сейчас ты пережил это заново…

Да, мысленно воскликнул Алекс, но это не походило на воспоминания, это… была волна! Это была эмоциональная волна, которая накатила из картины, как только я ступил на песок… Как только я ступил на песок… Как только я пересек границу голографической развертки… Он медленно поднялся с колен и стянул с головы шлем.

– Что с вами, Алекс? Вам плохо? – Пит, обеспокоенный его отсутствующим видом, подошел вплотную. Алекс, не глядя на Пита, успокаивающе положил руку ему на плечо:

– Нет-нет, все нормально. Мне просто надо кое-что понять… – Он повернулся к Питу спиной, снял с груди генератор и прошел к столу с недопитым кофе. Потом обернулся. – Скажите, Пит… А вы были вне картины?

– Конечно! Вы же развернули ее перед собой, хотя могли бы все представить так, что мы оказались бы в центре образа. Но это дело вашей техники, еще научитесь!

– И вы ничего не почувствовали во время воспроизведения?

– Не-ет… – Пит удивился.

Он не почувствовал, потому что был за границей голограммы! А Алекс пережил сильнейшее эмоциональное воздействие, как только упал коленями на песок, вошел в нее! Он внимательно посмотрел на беспечное лицо Пита. "Что же ты создал на самом деле, милый друг? Но сейчас я не буду тебе ничего рассказывать, мне надо проверить все самому".

– Я так и думал. Значит, мне показалось. – Голос Алекса зазвучал тверже: он принял решение и успокоился. – Что ж, Пит, я поздравляю вас, это действительно уникальная технология. Вы знаете, что большую часть дня я свободен, и отныне, если вы пожелаете, я полностью в вашем распоряжении. – Алекс помолчал и добавил: – Конечно, я не имею возможности работать с вами за будущие гонорары… Сами понимаете, кризис…

Пит замахал руками:

– Конечно, конечно, Алекс! Сейчас мы с вами все решим. Главное, что вы согласны!

Они еще долго в тот день сидели в студии и обсуждали будущую совместную работу.

На следующий день Алекс начал планомерные восьмичасовые тренинги по созданию динамических голограмм.

Первая цель, которую поставил Пит, была созданием короткометражного фильма воображением Алекса Нормана по его же сценарию. Конечная цель – демонстрация фильма, возможностей изобретения Пита Милтона и продажа прав эксклюзивного проката его аппаратуры крупнейшей мировой кинокорпорации "Синема Интернешнл". В случае удачной реализации всех планов Алекс Норман получал двадцать процентов от прибыли Пита Милтона. А до тех пор Пит, небедный человек, обязался выплачивать Алексу достойную зарплату. Настолько достойную, чтобы заботы о семье не отвлекали Алекса от его суперзадачи.

Условия контракта устраивали Алекса в полной мере. Двадцать процентов от ожидаемой прибыли должны были обеспечить его, Кэт и Микки на много-много лет вперед. И не просто обеспечить, а полностью изменить их жизнь. И Кэт, и Алекс получат то, о чем каждый из них мечтал. Кэт – свои наряды, положение в светской тусовке мегаполиса, интрижки – бог с ней, ее не изменишь… Алекс – спокойную жизнь и возможность писать: может быть, писать что-то другое, несюжетное, раздумчивое, главное. Да, это само собой: с Кэт и Алексом все ясно, а вот Микки…

Вот отчего у Алекса колотилось сердце от цифры двадцать процентов! Вот о чем была его настоящая мечта! Он даст Микки все лучшее, что только есть в этом странном мире. Все лучшее – путешествия, книги, игры, фильмы, образование… Он купит людей – тоже лучших: за деньги можно купить все! – преподавателей, тренеров, любую компанию, отношение, среду – черт-те что! – самое лучшее! Чтобы его мальчик рос в радости и силе, и расширялся сознанием и сердцем, и познавал мир без зажимающих восприятие травм. Чтобы потом, когда пробьет час испытаний – а это бывает с каждым, разве нет? – он мог решать свои проблемы сам. Достойно. И нести свой человеческий груз. Как мужчина и как мудрец…

Он с энтузиазмом взялся за работу.

Первая удача Алекса с созданием динамической голограммы оказалась вовсе не типичной. И дело было не в том, что он не мог хорошо сосредоточиться – это он умел. Но буддистская техника погружения, которую он когда-то культивировал, предполагала исключительную концентрацию. Концентрацию, которая исключает все остальное в мире. С закрытыми глазами. Пит же на следующий день потребовал от него работы не вслепую, а с полным пространственным контролем над разворачиваемой Алексом картиной.

Это было правомерно: генератор чутко отзывался на задание расстояний и масштаба, а возможности его были, мягко говоря, велики. Он мог создавать картины размером с гору и перемещать объекты на неограниченные расстояния. И если не получал ментальной команды, то продолжал движение объекта по заданной траектории. Это означало, что Алекс должен был наблюдать за тем, что делает, и контролировать картину, а значит – и в этом состояла вся трудность! – создавать голограмму с открытыми глазами, находясь в реальности студии.

С масштабом у него проблем не было: его он задавал уверенно. Любая картина послушно разворачивалась в пределах студийной сцены. Посторонние шумы и воздействия его, как правило, не отвлекали, тем более что Пит заботился об этом. Но вот сам фильм, который он начинал прокручивать перед собой, создавал непреодолимую трудность.

Алекс мог увлечься движением удаляющегося по прерии всадника без головы и начисто забыть об изумленной толпе у ворот форта на первом плане. Когда же он вспоминал о людях и сосредоточивался на формировании сцены, генератор отправлял всадника за горизонт, за пределы голографической картины. Пит тогда несколько секунд обреченно смотрел в окно на безголовую фигуру беспечного ковбоя у себя в саду и бросался к пульту. Генератор выключался: еще немного, и насмерть перепуганные соседки-домохозяйки озвучили бы творение Алекса. По-своему.

После нескольких подобных эпизодов Пит ввел в управляющий блок еще одну опцию – задание границ голограммы.

Работа, за которую Алекс получал стабильную зарплату, оказалась неожиданно изматывающей. Алекс приходил в студию раньше Пита, открывал своим ключом дверь и несколько минут сидел на диване с закрытыми глазами, настраиваясь на усилие нового дня. Усилие, которого не знал ни один человек в мире. Усилие, тяжесть которого определялась именно его необычностью.

Алекс однажды определил для себя, в чем состояла трудность его работы: он должен был демонстрировать не исключительную концентрацию, а всевключающую. Он должен был держать в голове всю картину и управлять каждым ее элементом. И выполнение такой задачи, по существу, требовало освоения дисциплины, по степени трудности сравнимой с идеальным выполнением буддистских методик.

Алекс понимал, что быстрых успехов в таком деле ожидать не приходится. И ход дел это подтверждал. Простые сцены с двумя-тремя героями или движущимися объектами в центре ему стали удаваться только через три месяца после начала тренинга. И это уже было достижением:

Пит при первой полноценной демонстрации даже кинулся ему на шею. Но вот многоплановые картины со сложными множественными перемещениями не давались…

Машина врезалась в опору моста и, смятая в гармошку, как ни в чем не бывало продолжала движение по магистрали, сквозь опору: Алекс в это время занимался дракой на обочине; в озверевшего наркомана из негритянского квартала палила дюжина полицейских стволов, а он стоял и стоял и падать не собирался, как Овод на расстреле: Алекс в это время выравнивал траекторию патрульного вертолета над сценой; хищный инопланетный монстр раскрывал огромную пасть над прелестно визжащей героиней и, тупо мигая, так – раззявленный – и застывал: Алекс был занят подоспевшим терминатором-спасителем.

Генератор не только запоминал заданные Алексом траектории. Характерной особенностью его работы было то, что для каждого объекта и персонажа он воспроизводил последнюю команду Алекса до тех пор, пока не поступала другая. И если Алекс забывал о ком-нибудь или о чем-нибудь, то получался конфуз. Именно поэтому его главный крутой герой после впечатляющего интимного эпизода вставал с постели и выходил в окно тридцатого этажа, влюбленные парочки, как сомнамбулы, бродили по лунным дорожкам на море, а жестокие убийцы с задумчивыми лицами замирали над своими жертвами.

Иногда Алекс не выдерживал. На бравого пожарника, который с методичностью идиота перебирал руками и ногами по небу – пожарная лестница под ним давно кончилась! – он молча смотрел, а потом начинал скрежетать зубами и с каким-то садистским удовольствием расстреливал его в упор. Из чего бы вы думали? Из огнемета!

Да, работа была не из легких. Но вот что удивительно: чем больше уставал от нее Алекс, тем сильнее становилось в нем стремление создать полноценный фильм. Он понимал: то, чем он сейчас занимается, – уникально и если выполнимо, то очень-очень немногими. И поэтому ему обязательно надо добиться успеха. Нельзя уповать только на деньги от проекта: мечты реализуются делом, твоим делом. Да, он писатель, сценарист. Но вот еще одна прекрасная возможность материализовать свои творческие фантазии: не на бумаге – в пространстве! Если коммерческий план Пита осуществится и его аппаратура станет достоянием "Синема Интернешнл", Алекс долгое время будет единственным дееспособным оператором. А это значит, что дадут зеленый свет любым его задумкам, любым сюжетам. Он наконец-то сможет вывалить из себя все, что копилось в нем, рвалось и не находило выхода под гнетом мелкой обыденности, неудач, злых попреков…

То, что так смешило Пита и выводило Алекса из себя, в то же время служило ему и хорошим подспорьем. Запоминающее устройство генератора послушно нагоняло морские волны на берег, сыпало медленный снег на деревья или сгибало их под ветром и дождем столько, сколько Алексу было нужно. Достаточно было задать погоду или интерьер с монотонно скачущей канарейкой в клетке в самом начале эпизода, и на этом фоне можно было работать, ни о чем не беспокоясь. Пит к тому же научил Алекса программировать некоторые стандартные перемещения, и Алекс теперь мог создавать довольно сложные динамические картины, которые работали без его контроля. Так, он мог спокойно заниматься диалогом генерала Гранта с янки в окопе на первом плане, а на заднем у него работала программа: пушки конфедератов поднимали к небу облака порохового дыма, а южане, как муравьи, суетились возле них. Заметить повторяемость действий было трудно: программа задавалась заранее и была довольно длинной.

Постепенно, где-то на пятом месяце совместной работы, Пит и Алекс собрали такой обширный банк задних планов – интерьеров, ландшафтов, погод, ветров, штормов, боев и пожаров, – что работать стало намного легче. Алексу стало удаваться многое. Конечно, еще во многом ему требовалась помощь и режиссера, и оператора. У него не было опыта работы с кадром, монтажа видеоряда, расстановки акцентов. На бумаге он прекрасно умел строить сцены и отображать нюансы – пространственное же воплощение сюжета требовало другого опыта. И все-таки он был сценаристом. Человеком, который привык примерять свое слово к возможному его изображению на экране. И поэтому режиссура и операторская работа Алекса становились все лучше и лучше.

Он увидел свет в конце тоннеля…

В круговерти проблем Алекс как-то забыл про то недоразумение, которое случилось с ним при создании первой голограммы. Но то, что было связано с Микки, откладывалось в нем раз и навсегда и рано или поздно должно было о себе напомнить. Перед началом каждого рабочего дня его неизменно посещало смутное подозрение, что он что-то не сумел сделать вчера, что-то забыл и оплошность эту надо бы исправить сегодня. Он отмахивался от неясного ощущения и начинал работать. А на следующее утро все повторялось вновь.

Однажды Пит забежал в студию и сообщил, что должен отвезти свою Бобби на демонстрацию коллекции женской одежды какого-то модного заезжего французика-модельера. Он должен отвезти ее именно сейчас, немедленно, француз пробудет в мегаполисе всего один день – "Ах, Пит, если бы ты видел! О-о-о!", – иначе его супружеству конец. Пит изложил это на одном дыхании, а потом сделал свирепую гримасу, полоснул себя ребром ладони по горлу и сорвался с места.

"Работайте один! Я скоро! Только до обеда!" – крикнул он в дверях, а Алекс только сочувственно улыбнулся в ответ. "У меня в распоряжении целый день в одиночестве", – подумал он и стал прикидывать, что бы он хотел сегодня попробовать создать. И вот тут-то, когда он впервые оказался без Пита с аппаратурой в руках, он и вспомнил о Микки на песке. И надел шлем.

Когда он воспроизвел ту давешнюю сцену в дюнах – а делал он теперь это с открытыми глазами, поместив себя в центр, – то сначала совсем забыл о цели эксперимента. Он настолько увлекся видом своего малыша, что прошло немало времени, пока к нему вернулся трезвый взгляд испытателя. И вот в тот момент, когда Алекс заставил себя успокоиться и отвлечься, он и почувствовал воздействие. Голограмма не хотела его отпускать. Та радость, которую он только что пережил, снова рвалась в него, поворачивала голову к сыну, толкала навстречу. Он заставил себя отвернуться от Микки и ощутил, как плотная волна вполне определенного эмоционального состояния – а теперь для него было неважно, какое оно, хорошее или плохое, – нахлынула на него с силой, которой было очень трудно сопротивляться. Он повернулся к сыну и выключил генератор.

Алекс тогда долго сидел на диване и смотрел в одну точку. А потом он целый день занимался тем, что создавал одну простую сцену задругой. Вот Кэт три с половиной года назад. У нее неснимаемый токсикоз беременности. Справиться с этим она не может, ей страшно и плохо, и поэтому она с ненавидящим лицом набегает на Алекса из кухни и выплевывает в него самые страшные оскорбления, которые только может придумать…

Вот они ранним утром у кроватки Микки. У него кишечный грипп, он не спит, Алекс но сит его подмывать в ванную каждые полчаса. Это уже третья бессонная ночь. Алекса тошнит от усталости, от неумеренного курения, от хлестких, грубых окриков Кэт…

Вот годовалый Микки с милой, наивной улыбкой ковыляет к двухлетнему мальчику – тот мрачно наблюдает за ним из-под тяжелых надбровных дуг и вдруг бьет его лопаткой по голове – раз, другой, третий… Микки не понимает, что это такое с ним делают, и беспомощно моргает с той же улыбкой на лице. А потом ему становится очень больно, ротик его искривляется, и он плачет, и поворачивается к Алексу, и даже не делает никакой попытки выйти из-под града ударов. А Алекс бежит, бежит изо всех сил с другого конца площадки, и сердце его сжимается от боли, и он проклинает себя и весь этот дикий, нелепый, больной белый свет…

К концу дня он стянул шлем и рухнул на диван. Он нашел объяснение. Он тоже сделал свое открытие. Внутри открытия Пита Милтона. И по значимости оно не уступало созданию ментально управляемых голограмм.

Алекс открыл, что генератор резонирует с эмоциональным состоянием оператора. А это означало, что если создаваемый образ вызывает у Алекса эмоции, которые чуть сильнее определенной отметки, то генератор воспроизводит не только образ, но и чувство. И сила этого чувства в резонансе настолько велика, что не идет ни в какое сравнение с эмоциями источника, то есть оператора. Генерируемое состояние полностью захватывает наблюдателя и бесцеремонно «включает» его в голограмму. Зритель теряет связь с реальностью и начинает действовать адекватно захватившему его чувству и развитию сюжета картины…

Алекс десятки раз повторял свой эксперимент. Он брал сюжеты из своей жизни – такие эпизоды, воспоминания о которых всегда вызывали у него бурную эмоциональную реакцию. В его сравнительно спокойной биографии это были картины, связанные либо с Кэт – и тогда он скрипел зубами от обиды и ярости, либо с Микки – и тогда он или смеялся, или любил, или заходился страхом за его жизнь, или испытывал ту боль, которую познавал его мальчик. К нему приходили и другие воспоминания, из детства: запах отцовских сигар, его рокочущий басок и теплые сухие губы, восторженное изумление перед необъятной тишиной первых успешных медитаций, гудящее напряжение перед контактным спаррингом с китайским мальчиком на татами… Их он не воспроизводил: слишком далеко отошло его детство, он делал ставку на свежесть и остроту последних переживаний.

Кэт и Микки… Всякий раз, погружаясь в созданную им голограмму, он находился на опаснейшей грани эмоционального срыва. Еще чуть-чуть – и Алекс Норман мог перестать существовать в студии и, перейдя невидимую грань, превратиться в персонаж. Он знал, что в таком случае, принимая живое некритичное участие в сцене, он как бы замыкал работу генератора, и эпизод воспроизводился бы им снова и снова, без конца… И он жил бы там – любя, ненавидя и пугаясь – до тех пор, пока не истощились бы аккумуляторы генератора. А хватало их, по словам Пита, надолго… Одним словом, без постороннего вмешательства Алекс не смог бы выйти из картины.

Конечно, ему каждый раз удавалось вырываться из собственной голограммы: все-таки он был не пассивный наблюдатель, а подготовленный к сюрпризам экспериментатор. Но по поводу потенциального зрителя он иллюзий не строил. Он понял одно – резонансная динамическая картина не выпустит из своей реальности никого. До тех пор, пока оператор не выключит свою дьявольскую аппаратуру.

Яблоневые ветви в саду почернели, звуки за окном смолкли, помещение студии погрузилась в темноту – настал вечер. Алекс уже давно почувствовал себя плохо: он не ел целый день, пил только кофе, голова кружилась, сосало под ложечкой. Давно пора было идти домой, но он не мог заставить себя встать с дивана: собственное открытие сразило его наповал, он должен был сделать выводы, понять что-то еще, уловить во всем этом главное… Скрип открываемой двери вывел его из оцепенения.

– Алекс! Вы еще здесь?! – Пит зажег свет и с удивленным видом остановился напротив компаньона. – Что-то случилось, Алекс?

Алекс поднял на него покрасневшие от усталости и сигаретного дыма глаза:

– Да… Случилось.

– Что? – Пит осторожно присел рядом на краешек дивана. – Что-то с аппаратурой?

– С аппаратурой как раз все в полном порядке. Дело в другом…

Алекс запнулся: он усиленно размышлял. Сказать сейчас? Скорее всего – нет: он так устал, да и Пита расстраивать на ночь… Не очень-то приятно услышать о своем открытии такие вещи. С другой стороны, он так и не успел увидеть всех аспектов проблемы, а Пит сумеет поразмыслить до завтрашнего утра… Надо сказать именно сейчас. Он вдруг почувствовал, что ему стало легче. Он сейчас сбросит на приятеля весь груз этого сумасшедшего дня и пойдет спать. Теперь только спать, домой. Микки и Кэт, наверно, уже отчаялись его дождаться. Он с кряхтеньем поднялся с дивана и устало улыбнулся встревоженному Питу:

– Не волнуйтесь. Я вам сейчас все объясню. Только скажите мне: вы способны соображать после встречи с французским модельером?

Через полчаса Алекс отзвонил Кэт и отправился домой. В студии остался неподвижно сидящий Пит, изумрудные глаза его были широко открыты от изумления.

На следующий день Алекс нашел Пита на том же месте – на диване рядом с «кофейным» столом. Определенно, руководитель проекта провел бессонную ночь: это было видно по осунувшемуся лицу и синякам под глазами. Но встретил он своего компаньона неожиданно оживленным и в непривычно возбужденном состоянии.

– А, пришли! – Пит вскочил навстречу Алексу, схватил его за руку и потянул за собой в глубь студии. – Алекс! Все плановые работы на сегодня отменяются! Сейчас вы мне продемонстрируете то, что открыли!

Опешивший от такого напора Алекс пробормотал:

– Конечно, Пит… Но как вы себе это представляете?

– Очень просто. Вы – оператор, я – зритель!

– Вы?!

– Ну, конечно! А как же иначе? Как еще можно удостовериться в реальности воздействия голограммы?

Алекс внимательно посмотрел на него и осторожно сказал:

– Пит, ведь это будет… Как бы сказать… Не очень приятно.

– Ничего. Я понимаю, что вы хотите сказать. Если все так, как вы изложили, я буду полностью во власти ваших переживаний. В вашей власти! – Он заглянул Алексу в глаза и положил ему руку на плечо. – Но… Вы, может быть, не заметили, Алекс, а мы уже давно с вами друзья… Я очень в вас верю и ценю вас. И не только за мужество и работоспособность… – Он поджал губы, немного грубовато оттолкнул Алекса и отвернулся. – Давайте, надевайте шлем и генератор. Начнем.

Алекс немного постоял неподвижно. Ему нужно было справиться со смущением от внезапного признания. И с охватившим его чувством незнакомой теплоты. И прислушаться снова к этим словам: "А мы уже давно с вами друзья…" – они нашли в нем согласие и отклик… Он хрипло произнес: – Спасибо, Пит… Начнем. Он стал молча настраивать аппаратуру, долго натягивал на себя ремни генератора. Хотя он и научился бегло управляться с пультом дистанционного управления, что избавляло его от необходимости иметь генератор под рукой, но все-таки предпочитал нажимать на клавиши и чувствовать вибрацию аппарата у себя на груди: он хотел осязать, держать в руках свой творческий инструмент. Как художник – любимую колонковую клеть. И сейчас он не спешил. Ему надо было сообразить, в какую же реальность погрузить жаждущего приключений Пита.

Воспроизведенные вчера Алексом резонансные темы были немногочисленны. Он проводил эксперимент со своим жизненным материалом, с событиями, которые когда-либо вводили его в состояние стресса или эмоционального всплеска. Но сейчас Алекс не хотел погружать Пита в перипетии своих отношений с Кэт или делиться с ним отцовскими переживаниями. Хотя бы потому, что это были довольно интимные вещи. Да и по отношению к деликатному Питу делать так было не очень корректно. Алекс находился в затруднении. И тут он подумал: но ведь не только жизнь заставляет нас плакать и смеяться. Вспомни, как ты дрожал от страха, или любил, или обливался слезами вместе с героями своих книг – написанных и только задуманных. Да и не только своих – фильмы, романы, стихи, спектакли… Боевики, фантастика, любовные интриги… Сколько ты их прочел, сколько пересмотрел на экране! Вспомни. Разве это не резонансный материал? Попробуй. А лучше – придумай сам. Тебе нравилась героика? Ну так почему бы тебе не испытать эмоциональный всплеск в хорошо поставленной героической сцене? Ведь до сих пор ты учился, конструировал – не творил. А теперь пришла пора попробовать создать полнокровное, эмоциональное действо. И если это удастся, то резонансная тематика расширится до бесконечности. "Но зачем, – спросил он себя, – зачем мне эта тематика?" И сразу же забыл свой вопрос, потому что уже был полностью захвачен поиском подходящего сюжета. Наконец он решился:

– Вы готовы, Пит?

– Еще бы!

– Не обессудьте, я буду вас пугать, страх у меня лучше всего получается.

– Ну, это понятно… – Пит ответил рассеянно, потому что уже сосредоточенно карабкался на сцену. – Вы только не переборщите. Здоровьем меня бог не обидел, и все-таки…

Алекс улыбнулся:

– Я с вами, Пит. Если что – сразу же выключу генератор.

– Ага… – Пит уже стоял на сцене неестественно прямо и смотрел на него. И, похоже, стал заметно волноваться.

Алекс надел шлем и почувствовал уколы считывающих сенсоров…

Он остановился как вкопанный на краю скалистой бездонной трещины и с отчаянием огляделся. И вправо и влево она тянулась метров на пятьдесят и упиралась в серые отвесные стены горного развала, в который он и вбежал, скрываясь от погони. Трещина была шириной метров в пять – в скафандре и с оружием ему ее не перепрыгнуть. Он мог бы попытаться, бросив дезинтегратор и хорошенько разбежавшись. В случае неудачного прыжка был еще шанс уцепиться руками за противоположный край. Он мог бы. Он бы это обязательно сделал, потому что на этой стороне шансов остаться в живых у него практически не было. Но Сила тяжести… На этой планете она была немного больше, чем на Земле. Совсем ненамного. Достаточно для того, чтобы он не допрыгнул. Он судорожно сглотнул, унял бурное дыхание и посмотрел вниз. Дна он не увидел.

Снизу поднимался тяжелый, маслянистый, желтый туман. Пахло гнилью и еще чем-то незнакомым, какой-то едкой химией. Он отвернулся от трещины и окончательно успокоился.

Что ж, сказал он себе, для каждого когда-нибудь наступает вот такая минута… В конце концов, это правильно. Не вести же мне этого… незнакомца к кораблю: кто его знает – он тоже может перепрыгнуть через трещину… Он кинул взгляд на единственное рахитичное деревце в трех шагах от себя и достал саперную лопатку. Быстро и умело окопавшись в корнях, положил около себя дезинтегратор и замер в ожидании. Ноздри щекотали неприятные запахи из расщелины, он хотел было надеть гермошлем, но передумал: сектор обзора тогда значительно уменьшался.

Он лежал и смотрел вдаль, откуда только что так панически бежал. Туда, где в коротком и страшном бою полег весь его отряд.

Пышный бесформенный кустарник на опушке густого красного леса был неподвижен. Толстые мачтовые стволы деревьев – «живунов» выпускали и втягивали в себя огромные пики колючих сучьев. За ними распускались объемным веером и со зловещим скрежетом схлопывались в багровые трубы папоротники – "оборотни". Над папоротниками шуршали гигантские кроны ядовитых "хлопушек".

Ведь надо такое, подумал он, даже этот чудо-лес был им не страшен – они спокойно проходили по проложенным дезинтегратором просекам. А вот какой-то шарик диаметром метра в два превратил его группу в скульптурную композицию. В мумии… Его не взял ни дезинтегратор, ни бластеры. Люди были бессильны и так и замерли в его лучах. И высохли. Стоя, не падая…

Он зло передернул затвор оружия. "Это коллекционер, – подумал он о шаре. – Таксидермист. Делает заготовки для своего музея. А потом собирает их и отправляет к себе домой… И ему все мало. Из меня он тоже хочет изготовить чучело. Как он это сделал с моими людьми…

Я убью его, – вдруг спокойно подумал он о шаре. – Убью. Не знаю как, но я это сделаю…" Он задумчиво посмотрел назад, на край бездонной расщелины: надо как-то исхитриться и отправить его на дно. Которого не видно.

Еле слышный шорох, как от возни тараканов под обоями, заставил его резко обернуться.

Кустарник на краю леса дрогнул. Шар наполовину вылупился из густой лиственной массы и настороженно замер. Он сжал зубы. Давай…

Алекс, не сводя глаз с Пита, нажал клавишу на шлеме, и картина пропала. Он почувствовал, как разглаживаются скорбные складки у рта, с лица стирается суровая маска. Пит, лежавший на животе с широко раскинутыми ногами, уткнулся головой в пол сцены и не издавал ни звука. Алекс молчал. Несколько секунд в студии стояла мертвая тишина. Потом Пит неуклюже встал на четвереньки, повернул голову и мутным взором посмотрел на Алекса.

– Вы в порядке? – спросил Алекс. Пит смешно потряс головой, встал на колени и недоуменно оглядел свою одежду.

– А где… скафандр? – слабым голосом пролепетал он. И зашарил руками на поясе. "Дезинтегратор ищет", – понял Алекс. И остался недвижимым: въедливый экспериментатор Пит Милтон должен был пройти весь путь пробуждения сам.

Пит еще постоял на коленях, что-то соображая. Его громкое смешливое фырканье застало Алекса врасплох: он вздрогнул. Когда Пит снова взглянул на партнера, в глазах его горели восторженные огоньки. Он обличающе вытянул указательный палец:

– Это… это вы со мной… Со мной такое сделали! – И разразился гомерическим хохотом. Алекс неуверенно улыбнулся в ответ. Пит вскочил, спрыгнул со сцены и подошел к нему. – Алекс, это было удивительно! Я все пережил с необыкновенной силой. Только скажите: я действительно окапывался, а потом залег? Алекс улыбнулся:

– Да, Пит, вы делали все точно по сюжету. И включились почти сразу, как только я создал ландшафт и вошел в образ.

– Да-да, я помню этот момент! Сначала я осматривал то, что вы создали, а потом меня охватила тревога, довольно сильная. И я стал думать о ней. А вместе с этим пришли и мысли вашего персонажа, и… все это подчинило меня. И приобрело такую значимость… Значимость реальности! Я стал им! И я прожил полной жизнью этот эпизод!

– И вы не пытались вспомнить настоящий мир и себя?

– В том-то и дело, что нет! Все происходило так, как вы и говорили: абсолютное погружение и… амнезия, что ли. – Пит почесал за ухом и смущенно произнес: – Ну и хорош я был, когда копал яму на собственной сцене…

Алекс тихо засмеялся. Он был рад, что эксперимент прошел без эксцессов. И еще он радовался тому, что у него получился резонанс на основе выдуманного им самим сюжета. Это означало, что он мог теперь создавать не только трехмерные картины, которые только имитировали присутствие зрителя в картине. Он мог теперь погружать сознание зрителя в иную реальность. А в этом случае эффект присутствия обсуждать не приходилось.

Все это нужно было хорошенько обдумать.

Партнеры уселись пить кофе. Алекс все больше помалкивал, а Пит все никак не мог успокоиться и пересказывал компаньону свои переживания, вспоминая все новые и новые детали.

– Что удивительно, Алекс. Мне вся картина врезалась в память до мельчайших подробностей. Лес, горы, шар… – Пит уставился в невидимую точку на стене и замолчал. Потом тряхнул головой. – Да. Поразительно… Но вы понимаете, что с помощью генератора можно, например, создавать мощнейшие обучающие методики? Ведь говорят же, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! И здесь вам не кино – погружение с вживанием в образ!

Он еще немного побурлил, но потом как будто споткнулся и замолчал. И уткнулся взглядом в кончик своей незажженной сигареты. Алекс удивленно посмотрел на него:

– О чем вы думаете? Пит поднял на него глаза:

– На самом деле, Алекс, все это чепуха – обучение, вживание… Здесь важно другое. Я думаю, насколько сильно воздействие вашего открытия на человека и не помешает ли это реализации наших планов…

– Не думаю, Пит. Ту же самую сцену я мог бы создавать без эмоционального включения. Я уже проверял. Я могу это контролировать. А значит, при плановом создании картины резонанса не будет, и зрители при просмотре воздействию не подвергнутся. Мы вполне спокойно можем продолжать наши прежние работы.

– Все это хорошо, – задумчиво протянул Пит, как бы не слушая. – Все это прекрасно, друг мой… Феномен генератора не помешает нам получить наши деньги, если мы захотим. Но он неразрывно связан с продаваемой нами аппаратурой, верно? Люди феномен получат как бы в нагрузку… И здесь надо думать… Алекс вопросительно поднял брови:

– Но разве мы не сможем найти ему достойное коммерческое применение?

Пит ответил ему невнятной усмешкой:

– Коммерческое применение? Конечно! – В голосе его засквозила ирония. – Конечно, Алекс, мы сейчас посидим и придумаем очень достойные вещи! Несомненно! Мы ведь с вами добрые, порядочные люди, у нас дети… Вы возьмете на себя ответственность показать миру "феномен Алекса"? Да еще и получить деньги за продажу патента?

– Но почему бы и нет?! – воскликнул Алекс.

– А вы еще не задумывались об этом? Это же, по существу, гипноз, Алекс! Сильнейшее гипнотическое воздействие со стопроцентным охватом аудитории! Такого не знал никто – ни один психотерапевт, ни один профессиональный гипнотизер! Граф Калиостро, если бы видел нас сейчас, умер бы от зависти! А гипноз всегда имел разное прикладное значение… Он лечил людей, мог привить несвойственные им полезные навыки, помогал пройти очищающий катарсис… – Пит вскинул на Алекса глаза. – А еще он всегда был мощным средством контроля над сознанием другого человека…

Алекса как будто кто-то толкнул в грудь. Он поднял руку и жестом остановил Пита.

– Не говорите больше ничего. Я понял, – сказал он тихим, надтреснутым голосом.

– Что вы поняли?

– Нам нельзя демонстрировать генератор.

– Почему?

Алекс посмотрел в умные и серьезные глаза компаньона и, хотя ответ был вовсе не нужен, сказал:

– Потому что вы создали не то, что хотели. Генератор – не кино. И не игра. Это – оружие.

ГЛАВА 2

Десантно-транспортный звездолет космического флота планеты К-3 вынырнул из гиперпространства в районе Сатурна и мгновенно перешел в режим под кодовым названием "Летучий голландец". Все силовые установки корабля автоматически заблокировались, радиосвязь с планетой и внутри корабля временно отключилась, а спецблоки маскировки сделали его абсолютно черным телом для любого вида излучений. Молчаливая темная громада боевого корабля, сохраняя инерцию выхода из подпространства, бесшумно и стремительно неслась по направлению к Солнцу.

Генерал Пирс сильно растер ладонями длинное костистое лицо и оторвал взгляд от завораживающей звездной картины на экране монитора.

– Глен! – окликнул он капитана корабля. Тот поднялся со своего места за пультом управления, подошел к генералу и встал по стойке "смирно".

– Командор? – Молодое волевое лицо было бесстрастно, твердый взгляд голубых глаз по-уставному бессмысленно упирался Пирсу в лобную кость.

Пирс одобрительно посмотрел на капитана. Звание командора он получил перед самым отлетом десанта и сам еще не совсем к нему привык. А этот юноша, по всему видно, далеко пойдет: хорошая память и уставная выучка в таких делах доброе подспорье.

– Сколько времени вы намерены выдерживать режим маскировки?

– Не менее часа, командор. За это время мы прозвоним всю Солнечную систему и составим карту координат и траекторий патрульных станций Земли. Только после этого можно будет подключать к работе штурмана, определять маршрут и приводить в действие силовые установки.

Пирс удовлетворенно кивнул. Так называемый «прозвон» являлся гордостью военной науки колонии. Метод был основан на том, что уже давно освоили на К-3, а на Земле даже и не нюхали, – явлении телепортации. Мини-радары телепортировались в заданные пространственные точки, обследовали огромные сектора Солнечной системы и через некоторое время возвращались на корабль с собранной информацией. Патрульные станции Земли могли зафиксировать источник радиоизлучения и даже уничтожить его. Но не имели никакой возможности найти пославший его корабль. – Хорошо, капитан. Вы свободны. Глен щелкнул каблуками, лихо развернулся и прошествовал к своему месту строевым шагом.

Пирс с плохо скрываемой завистью оглядел стройную фигуру капитана. Да, подумал он, второе поколение колонистов К-3 никому показать не стыдно, кровь с молоком. Как один – что девки, что парни. Да и умом бог никого не обидел. Иногда просто жалко становится, что своих детей так и не заимел – ни на Земле, ни на К-3… Пирс опомнился и сжал в кулаке хищно раздвоенный подбородок. Да что ты такое говоришь, старый болван? Ты забыл, почему ты здесь, зачем тайком прокрадываешься к Земле? На корабле, напичканном новейшим вооружением, и с тысячами отборных молодых головорезов на борту? Он досадливо крякнул: проклятый фактор-икс! Если бы не он… Земляне оказались правы. И, как это ни нелепо, они второй раз заплатят за эту свою правоту. Другого выхода у колонистов нет.

Его размышления прервал приход начальника службы радиоразведки лейтенанта Стива Гордона. Полупрозрачные двери блока управления кораблем бесшумно раздвинулись, и высокая фигура главного электронного спеца возникла на пороге. Он подобно Глену вперил взгляд в Пирса и чеканным шагом промаршировал к командору:

– Первая серия радаров готова к телепортации, командор! Разрешите начать операцию сбора разведданных.

Пирс знал, что тратить время на выяснение деталей и дополнительные вопросы не имеет смысла: К-3 выделила ему лучших специалистов.

– Приступайте.

– Есть! – Стив развернулся и отмаршировал к капитану. Тихими голосами молодые командиры стали о чем-то совещаться.

Пирс задумался.

Последние данные от эскадры космических разведчиков говорили о том, что земные патрульные станции-роботы разбросаны в Солнечной системе довольно беспорядочно. Причем настолько беспорядочно, что определить зону скрытного появления боевого корабля в пределах охраняемого пространства не представляется для них возможным. Сложность состояла в том, что каждая станция работала в режиме свободного полета, то есть не имела точно заданной траектории и руководствовалась неограниченным набором заложенных программ. Спутники хаотично мотались между планет и с редкой периодичностью подавали на Землю скупые сведения об увиденном и услышанном. Такая безалаберная бдительность на первый взгляд колонистов производила довольно приятное впечатление, но вот что удивительно – специалисты К-3 рассчитали вероятность обнаружения корабля Пирса патрулем землян, и она оказалась неожиданно высокой.

Как только эти сведения легли на стол командора космического флота планеты К-3 Фредерика Пирса, он бегло ознакомился с ними и сделал для себя два вывода. Первый – в находчивости бывшим землякам не откажешь. И второй – несмотря на довольно плотное патрулирование, к вопросу защиты от инопланетного вторжения на Земле давно уже относились скептически. Это следовало хотя бы из того, что охранную службу несли станции-роботы, а не люди.

Пирс прекрасно понимал землян, потому что сам был свидетелем восхода и расцвета эры проникновения людей в Глубокий космос. Тогда, пятьдесят лет назад, когда стало доступным посещение любой из планет галактики, казалось, что контакт с инопланетной цивилизацией вот-вот состоится. Но за целых два десятилетия активного освоения межзвездных пространств не удалось найти ни одной высокоразвитой цивилизации. И даже, на худой конец, просто развитой – хоть было бы с кем перекинуться при встрече парой знаков на руках… Но время шло, и теперь даже самые ярые энтузиасты перестали надеяться на скорый контакт, которого когда-то все так ждали.

И тем не менее на Земле успела развиться целая научная отрасль организации контакта и – как закономерная антитеза – спецслужбы защиты от возможного нападения инопланетян.

Первые патрульные космические флотилии были очень внушительны. В их распоряжении находились новейшие модели космолетов и бортового оружия, лучшие летные кадры и техсостав космодромов. Рейды совершались "вживую", специально подготовленными пилотами, вся Солнечная система была разбита на патрулируемые квадраты. Ежечасно на Землю поступали рапорты от космических "пограничников", данные скрупулезно обрабатывались компьютерами.

Работа эта оказалась совершенно бесполезной, если не считать пользой пару раздолбанных вдребезги шальных комет: они опрометчиво пересекли незримую границу и создали гипотетическую угрозу столкновения с планетой Земля.

Их траектории лежали слишком далеко от охраняемого "объекта", но руководители служб не удивлялись их уничтожению. Сами бывшие пилоты, они прекрасно понимали тот энтузиазм, с которым скучающие патрули выпускали весь свой ракетный боезапас в безобидные глыбы из камня и льда.

В конце концов охранная флотилия была расформирована, и вместо нее в космос запустили роботов. Теперь же они создавали небольшую проблему для корабля Пирса, и Стив должен был с ней успешно справиться. Пирс повернулся к Гордону:

– Лейтенант! Оснастите микрорадары дезинтеграторами и при невозможности найти маршрут скрытного подхода к Земле уничтожайте станции, которые нам будут мешать.

Стив Гордон недоуменно нахмурился:

– Но, командор! При уничтожении станции в момент разрушения она посылает мощный сигнал на Землю. Это демаскирует наши действия.

Пирс поморщился: уж он-то должен был подумать об этом сам.

– Так… А если мы будем использовать депортаторы?

Озабоченное лицо Гордона просветлело:

– Это возможно. Ведь при воздействии депортатором происходит всего лишь перемещение объекта в другую точку: факт разрушения не имеет места. Вопрос только в том, куда телепортировать аппараты?

Пирс криво улыбнулся, и его раздвоенный подбородок выдвинулся вперед.

– Не имеет значения, лейтенант. Отправляйте их туда, откуда они уже никогда не смогут вернуться!

Генерал Пирс закрыл за собой дверь личной каюты и тяжело опустился в кресло напротив заваленного бумагами стола. Мягкий свет настольной лампы проявлял в темноте спартанскую обстановку его корабельного жилища и ложился на усталое, изборожденное морщинами лицо командора. Пирс протянул руку, взял со стола пластиковую папку с документами и увидел на гладкой поверхности собственное мутное отражение. Он внимательно всмотрелся в него, вяло выругался, отбросил папку и ослабил узел форменного галстука.

Старость – не радость, подумал он. Здесь, наедине с собой, он мог не демонстрировать энергичность и стальную волю. Он мог просто признаться себе в том, что его игры в этой жизни подходят к концу. И быть тем, кем ему и надлежало быть все последние годы, – стариком, который слишком устал для любых жизненных предприятий.

Он снова приблизил пластиковую папку к лицу. Когда-то он не шарахался от своего отражения. И вообще не шарахался ни от чего, ничего не боялся. И мало с кем считался в своей полной событиями жизни. Можно сказать, шагал по трупам… Потому и стал генералом на Земле. И главой экстремистского Общества эмигрантов. И командором космофлота на К-3. Пирс никогда не давал себе передышки, всегда рвался вперед. Наверно, не его вина – скорее судьба! – что все его предприятия были связаны с уничтожением себе подобных. В молодости это были тайные операции по ликвидации групп населения, охваченных массовыми психозами: иногда на перенаселенной Земле считали более рентабельным убивать, нежели лечить сошедших с ума соотечественников. В зрелые годы – создание мощной боевой машины под названием ОКЭ и реализация жестокого плана захвата космодрома. И вот на склоне лет, когда пора успокоиться и подумать о душе, – подготовка и реализация террористического налета на земной мегаполис Дельта…

Пирс обнажил крепкие желтые зубы в саркастической усмешке. Что ж, раз так написано ему на роду, он сыграет свою игру до конца. В конце концов, создание и обеспечение нормальной жизни в колонии К-3 еще тридцать лет назад стало делом его жизни. И это ему почти удалось. Почти. Если бы не фактор-икс… Но он разрешит и эту проблему. Получается, он не только разрушал и убивал – кое-что удалось и создать. Правда, как-то так всегда получается, что для этого необходимо идти на крайние меры…

Крайние меры. Он знал цену этим словам. Крайними мерами можно решить почти любую проблему. Только вот людской любви и благодарности ими не добьешься. Да и то – спорный вопрос, человеческая психика – сложная штука… Не дури, старик, оборвал он себя. Теперь поздно рассуждать о любви, а ответ на твой спорный вопрос – вот он, в твоей судьбе: тебя-то, волчару с железными зубами, никто никогда не любил, это точно…

Он раздраженно выхватил из коробки сигару, отхватил кончик гильотиной и, громко сопя, затянулся едким дымом. Ладно, подумал он, при чем здесь любовь? Он знает, давно знает закон своей судьбы и только поэтому выбирает успешные маршруты к цели. Возможно, это последняя его задача – уничтожить проклятый фактор, и он ее выполнит.

Как всегда.

Используя крайние меры.

И пусть вся Земля сгорит в аду, но его планета, его К-3, будет жить…

Генерал Пирс раздавил окурок в пепельнице и прикрыл глаза. Ему надо отдохнуть: скоро корабль включит двигатели и понесется к Земле. А это значит, что через несколько часов после старта начнется операция. Он попытался унять непрерывный поток мыслей и расслабиться, но не смог. Память перенесла его на четыре недели назад. В зал заседаний Координационного совета планеты К-3…

Небольшой мраморный Зал собраний был заполнен ровно наполовину. Высший совещательный орган колонии К-3 с особыми полномочиями в деле принятия ответственных решений – Координационный совет – был сравнительно немногочислен и собирался редко, исключительно по экстраординарным причинам.

– Слово предоставляется профессору Дэвиду Коэну! – Голос Председателя Совета генерала Пирса был напряжен. Пирс не любил быть неподготовленным к развитию событий. А на этот раз не знал, какие сведения представит Совету Коэн. От его выводов напрямую зависела судьба планеты, а профессор категорически отказывался оглашать результаты своих исследований. Снять бы его за неповиновение администрации, подумал Пирс, да заменить Коэна в этом деле некем. Специалистов такого уровня в деле исследования биопатогенных формаций на К-3 больше не было.

Пирс смерил сухую фигурку профессора строгим взглядом и указал ему на кафедру. Коэн кивнул и, тряхнув седой шевелюрой, величественно прошагал по проходу между рядами. Определенно, ему есть что сказать, подумал Пирс. Только вот что?

– Господа! – Козлиное блеяние Коэна всегда выворачивало Пирса наизнанку. А сейчас этот голос показался ему особенно противным. Пирс давно изучил свои ощущения. Если ему особенно противно, значит, дело плохо. Хорошего ожидать не приходится. Он опустил голову, уперся взглядом в сцепленные на столе руки и стал слушать. – Господа, всем вам известна предыстория появления первого поколения колонистов на нашей планете. Доблестный генерал Пирс, – вежливый кивок в сторону Председателя. Вежливый, но не более, отметил про себя Пирс, – обеспечил эвакуацию миллиона человек, изъявивших волю найти свою новую родину. Несмотря на запрет землян, колонизация состоялась, и спустя тридцать лет мы можем положительно итожить ее результаты. Положительно. Но с одной существенной оговоркой. И она всем вам известна.

Профессор Коэн сделал паузу и оглядел молчаливо внемлющую аудиторию.

"Издалека начал, старый хрен, – неприязненно подумал Пирс, – любит старик поболтать".

– Первое поколение колонистов прекрасно знало, что эвакуация на К-3 была запрещена землянами по причине косвенно выявленного фактора, который якобы подавлял развитие на планете разумной жизни. Этот факт был проигнорирован повстанцами, и на то, надо сказать, были существенные причины. Фактор-икс, господа – так назвали земляне неведомое влияние, – не был обнаружен ни одним тестирующим исследованием. Единственным свидетельством его существования являлось полное отсутствие на планете существ, освоивших ментальные энергии. Но для нас этот факт свидетельством не являлся. Ведь остановка развития разума могла быть и просто капризом природы: не все ее игры известны человеку! Так мы рассуждали. Я говорю "мы", потому что здесь находятся только колонисты первого поколения…

Он снова обвел глазами зал, в котором сидели несколько сотен пожилых людей.

– Да, господа, тогда новый мир всем нам казался совершенно безвредным. И первые годы пребывания на планете полностью оправдали наши надежды. Никаким патогенным влиянием даже и не пахло. И не только! Я сейчас выскажу предположение, которое многим из вас не понравится: оно умаляет человеческое участие в расцвете цивилизации на К-3. И тем не менее…

Коэн осторожно кашлянул в кулак. Интересно, подумал Пирс.

– Вам всем известно, что контингент колонистов изначально не блистал научными кадрами. Среди миллиона эвакуантов было всего два академика, пара десятков докторов наук и сотня-другая кандидатов, и каждый второй из них являлся чистой воды гуманитарием! Вся остальная масса людей представляла собой сообщество специалистов разного уровня в самых различных прикладных областях деятельности. Первичное тестирование выявило у большинства из них средние творческие задатки или полное отсутствие таковых, что в обоих случаях означало неспособность к масштабной научной работе. Сразу по прибытии на К-3 мы столкнулись с проблемой, о которой даже и не думали: научно-технический прогресс нашей цивилизации, по существу, двигать было некому! Вы все помните, какой шок испытал Координационный совет тридцать лет назад при ознакомлении с такой статистикой. И что же мы имеем на сегодня?

Профессор поднял руку с растопыренными пальцами и загнул мизинец:

– Открыто, изучено и практически освоено явление телепортации. Правда, осуществим пока перенос сравнительно небольших объектов, но это дело времени, господа! О том, как теле-портаторы изменили жизнь на планете, я говорить не буду: это всем известно. Отмечу только, что мы теперь обладаем невиданным по эффективности оружием – депортаторами. Это колоссально – цель не уничтожается, а мгновенно переносится в тартарары, в какой-нибудь заданный квадрат другой галактики, на галактическую свалку!

Коэн сделал паузу и показал аудитории уже только четыре пальца:

– Космический флот, каждый корабль которого превосходит земной по всем основным характеристикам, – это мы тоже имеем, господа. Программа колонизации других планет обеспечена нами технически полностью. Созданы настоящие межзвездные транспортные гиганты. В один день мы все можем эвакуироваться, если захотим, все разом, да еще взять с собой технику, стройматериалы, оборудование – все необходимое! О таких масштабах на Земле и не слыхивали! Кстати, сравнение с земной техникой нам обеспечили телепортационные радары, вот вам еще одно применение нашего открытия – дистанционная разведка!

Коэну надоело держать руку на весу, и он опустил ее.

– Третье. Ряд феноменальных открытий в области органической химии позволил нам синтезировать искусственную пищу, так называемую "пиццу". Ее стереохимическое соответствие ферментным системам человеческого организма стопроцентно, не говоря уже об уникальной питательной ценности! Это пока еще единственное синтетическое блюдо, но не последнее! И благодаря ему голод нам не страшен.

Коэн посмотрел на свои странно раскоряченные пальцы и сжал их в кулак.

– Ну, и так далее… Я привел лишь три примера из бесчисленного количества свидетельств расцвета научной и конструкторской мысли на К-3. И получили мы это на основе того человеческого материала, который имелся в самом начале! Что тому причиной? Ответ известен: наши люди стремительно обучались и так же стремительно включались в исследовательские работы. С новыми идеями. Идеями, которые мгновенно находили свое теоретическое обоснование и практическое воплощение. Удивительно! За последнее десятилетие было сделано столько значительных открытий, сколько на Земле не сделают и за сто лет! Вам это ни о чем не говорит?

Недоуменное молчание членов Совета было ему ответом. Профессор Дэвид Коэн неожиданно насупился:

– Я сам отвечу на свой вопрос. Невообразимый скачок ментальной активности колонистов, а также беспрецедентное и качественное ее преображение можно объяснить только чудом. Но чудо, господа, понятие неопределимое, а нам нужен точный ответ. И он есть. Это – влияние планеты. Как мы и надеялись, она радушно приняла нас. И даже сделала больше – активизировала и значительно улучшила наши ментальные способности! Может быть, вы этого и не замечаете, но соображаем мы теперь намного лучше, чем тридцать лет тому назад…

Нестройные аплодисменты и крики из зала приветствовали его последние слова. Но профессор не принял их. Он сморщился и взмахом обеих рук сделал знак прекратить овации.

– Вы не поняли! – закричал он, перекрывая шум в зале. – Вы ничего не поняли, господа, и забыли, по какой причине мы собрались! И почему-то вы не спрашиваете, что это за штука такая – влияние планеты! – Люди в зале притихли. Он опустил голову и помолчал. – Ваше легкомыслие объяснимо. Ведь неведомое влияние позитивно. Но вот сейчас я произнес эти слова "неведомое влияние", и перед моими глазами встали строчки доклада экспертной комиссии на Земле… Доклада о К-3. Там тоже были эти слова… – Он поднял голову и близоруко сощурился. – Это фактор-икс, друзья мои. Он существует…

Настороженный гул голосов членов Совета заставил Коэна остановиться. Он строго смотрел на людей в зале.

– Фактор-икс существует, и он именно таков, как описали его наши коллеги с Земли… А мы были так безалаберны… – Коэн болезненно сморщился. – Мы слишком долго почивали на лаврах, уважаемые. Мы бездумно и радостно эксплуатировали дарованные способности, но не кажется ли вам, что мы давно начали платить за неожиданный подарок? И платим мы за него непомерную цену. Уже около пяти лет! Именно поэтому мы сегодня здесь. Все вместе. – Коэн сделал паузу и трагически возвысил голос: – Господа! Наши дети – общим числом около полумиллиона половозрелых человеческих особей – совершенно бесплодны!

В зале зашумели. Коэн закричал громче: – Вы это прекрасно знаете, господа! Они бесплодны! И мужчины, и женщины. Все до одного! Счастье тех молодых пар, которые успели завести ребенка более пяти лет назад, – теперь они такой возможности уже не имеют. Не имеем, естественно, ее и мы, и дело здесь не в старости, не в геронтологии. Это та цена, которую с нас потребовала К-3 за свой необычный дар. Фактор-икс существует, господа, теперь уже это несомненно. А наша ментальная активность и бесплодность – две его стороны, лицевая и об ратная стороны одной медали…

Коэн ухватился за горлышко графина с водой, налил себе полный стакан и гулко выхлебал его в один прием. Расстроенный услышанным, Пирс раздраженно поморщился. Только сейчас он понял, что надеялся услышать нечто обнадеживающее. Может быть, про новый вирус, про инфекцию или что-нибудь в этом роде – знакомое, преодолимое лекарствами, изучением, действием… Но влияние планеты, страшный фактор-икс – это слишком! Он бросил на профессора недоброжелательный взгляд, как будто тот был источником беды. А Коэн заговорил ровно

и быстро:

– Ровно пять лет назад мы столкнулись с этим феноменом – на планете перестали появляться дети. Но этого мало – обнаружено, что с тех самых пор подавляется развитие детей, которые родились до рокового срока. То есть те, кому сейчас более пяти лет, и те, кто не достиг пять лет назад возраста нормально мыслящего человека, который определяется приблизительно двадцатью годами, уже отстают в умственном развитии. Строго говоря, мы сегодня можем доверять только той молодежи, которая перешагнула двадцатипятилетний возрастной порог. Все остальные жители К-3 – в возрасте от нуля до двадцати пяти – в той или иной степени неполноценны. Может быть, это не так заметно, слишком мал срок воздействия, но – уверяю вас! – пройдет несколько лет, и из наших ныне здравствующих малолетних детей мы получим армию молодых имбецилов! Что может быть страшнее для нас – любящих отцов и дедов!

Колонии К-3 грозит полное вымирание, что означает гибель нашего общего дела. Допустить этого нельзя. Именно поэтому Координационный совет попросил меня провести тщательные, непредвзятые исследования на предмет поиска патогенного влияния. Я взял на себя эту тяжкую работу. Научный коллектив моего института

включил в себя все лучшие умы в самых разных областях человеческого знания. – Коэн сделал паузу. – Многомесячный труд не принес никаких результатов…

Разочарованное гудение голосов было реакцией на слова Коэна. Он вскинул руку:

– Минуточку! Я еще не закончил! – Дождавшись тишины в зале, он продолжил: – Я попытаюсь сейчас изложить суть проблемы. Бесплодие, господа… – Коэн на секунду задумчиво застыл. – Парадоксальность ситуации состоит в том, что при стопроцентно здоровых органах воспроизведения и идеальном генетическом аппарате буквально у всех обследованных пар половых партнеров оплодотворения яйцеклетки при интимном контакте не происходит. Это факт. И механизм блокировки выявить не удалось. Таковы были неутешительные результаты всех исследований, которые только могли придумать изощренные умы нашего коллектва. И вот тут я понял одну простую вещь…

Интригует, засранец, вдруг вскипел Пирс. Предыстория, завязка, кульминация… Артист, каких мало! Он уже понял и принял то, что дело плохо, и сидел злой как черт: какого лешего Коэн ходит вокруг да около! Пирс хотел теперь одного – добраться до сути. Он был человек действия и хотел услышать выводы, а не описание процесса. "Если этот поганец через пять минут не прояснит все до конца, – подумал он, – я за себя не отвечаю"… Коэн продолжал:

– Дело в том, что если мы имеем дело с запретом на развитие разума, то накладывать такой запрет может только сила или энергия более высокого порядка. А это означает, что здесь действует фактор, который невозможно вскрыть работой ума. Именно поэтому все попытки научного поиска изначально были обречены на провал. – Он скривил тонкие губы в ироничной усмешке. – Обезьяна, господа, не способна ухватиться за собственную шкуру и, подобно барону Мюнхгаузену вытянуть себя из болота животных инстинктов на уровень человеческой разумности. Человек не способен осознать то, что надразумно, даже если это надразумное угрожает его жизни.

Сложно излагает, скривился Пирс. Но явно к чему-то ведет. Значит, докопался до механизма. И, возможно, знает, как убрать этот фактор-икс. Посмотрим!

– Как говорится, правильно поставленный вопрос уже содержит в себе полноценный ответ, господа. И после длительных колебаний я привлек к сотрудничеству Орден планетарных магов.

Зал взорвался хором возмущенных голосов. Пирс открыл рот. Его изумлению не было предела. Дэвид Коэн, материалист до мозга костей,

въедливый старикашка в пенсне и с пинцетом в руках, который верил только собственноручно поставленному опыту и ничему другому, – и вдруг такой демарш! Коэн под градом реплик являл собой невозмутимое спокойствие. Шум не прекращался.

– Дэвид! Да ты обалдел на старости лет!

– Долой ерундиста! Создать новую комиссию!

– И с этим вы посмели выйти на Совет?! Позор!

– Объяснитесь немедленно, иначе!

Пирс спохватился и взял в руки молоток Председателя, но профессор опередил его. Он презрительно посмотрел в неистовствующий зал, неторопливо поднял над головой графин с водой и с ледяным спокойствием грохнул его об пол у подножия кафедры. Осколки стекла брызнули в разные стороны, вода залила ботинки сидящих в первом ряду.

Зал онемел. Пирс замер, а потом вдруг зашелся деланным кашлем и, закрыв лицо рукавом, беззвучно захохотал. Только старому мудрому незаменимому хрычу Коэну могло сойти такое с рук, и он воспользовался этим на все сто! Пирс вытер выступившие на глазах слезы и явил аудитории суровый лик Председателя. Коэн задумчиво посмотрел наюсколки графина в луже воды, осуждающе пожевал губами и будничным тоном продолжил:

– Мы прервались, господа, а нам сейчас предстоит самое интересное. Но прежде чем изложить суть дела, я хочу ответить на тот оскорбительный бедлам, который завтра в прессе назовут прениями по докладу профессора Дэвида Коэна!

Он угрожающе тряхнул своей седой шевелюрой, тяжело уронил холеные сухие ручки на барьер кафедры и всем телом подался вперед. Сделано это было настолько выразительно, что профессор как бы навис над аудиторией коршуном – злосчастные первые ряды буквально вжались в кресла. Пирс восхищенно цокнул языком – артист! Коэн сотряс воздух гортанным блеянием раздразненного козла:

– Я хочу спросить у почтенной аудитории… Нет, я спрашиваю сейчас у себя: а что, Дэвид, старческий маразм, в котором тебя сейчас упрекнули, – он заразен? Он может передаваться воздушно-капельным путем? Если это так, то я не смогу продолжить свою научную работу после Совета – я стану инфицированным больным!

Возмущенные крики из зала были подавлены стуком председательского молотка. Коэн благодарно кивнул в сторону Пирса.

– Маразм – это прежде всего склеротическая забывчивость. И, как это ни печально, я вижу, что вы стали кое-что забывать, господа! Нас не так много на планете, мы с вами вместе съели не один пуд соли, каждый из вас знает меня с момента заселения К-3. И я хочу спросить: разве хоть раз за все эти годы старик Коэн поступался научными принципами? Разве он когда-нибудь клал истину на алтарь мнимой научной победы? – Коэн выставил вперед острый подбородок. – Нет! Нет, господа! И кто вспомнит обратное, пусть первый бросит в меня камень! Профессор протянул руку в сторону за графином и, не найдя его, удивленно уставился на пустой стакан. Пирс дал знак молоденькому секретарю, и тот убежал за новым графином. Коэн нервно сморгнул и продолжил:

– Уже давно в институте создан уникальный спектрометр, рабочим телом в котором являются различные, в том числе и редчайшие, элементарные частицы. Это означает, что он «видит» такие энергетические поля, о которых наука только подозревала. – Он строго посмотрел в зал. И внезапно для всех улыбнулся. – И вот что удивительно: наш прибор выявляет существование неких полей вокруг любого – слышите, любого! – объекта, будь это человек, предмет или планета! Что это за поля? И в чем польза от такого прибора? – спросите вы. И я отвечу.

Коэн выразительно выпучил глаза.

– Спектрометр «видит» и подтверждает существование вещей, о которых говорят на Земле испокон веков маги, экстрасенсы, йоги, просто любопытствующие чудаки – кто угодно, но только не ученые. Для нас, простых, не верующих ни в бога, ни в черта смертных, до сих пор эта область знаний была terra incognita. И эти вещи – ореол, аура, биополе, "тонкое тело" – мистические названия различных полей, которые наука обнаружила только сейчас!

Коэн многозначительно навалился грудью на кафедру. Пирс тихо выругался. Он усиленно попытался связать существование фактора-икс с треклятым спектрометром Коэна, который "видит", и не смог. Но он чувствовал выразительную остронаправленность изложения и слушал теперь очень внимательно.

– Сразу напрашивается вопрос: если это уровень энергий, с которыми работают экстрасенсы и маги, то нельзя ли проверить идентичность восприятия магов и показаний спектрометра? Это было сделано, друзья мои. – Профессор заложил руки за спину и покачался на носках. – И результаты превзошли все ожидания. – Коэн помолчал и поднял вверх указательный палец. Потом по слогам громко произнес. – Сто-про-цент-но-е сов-па-де-ни-е! – Он гордо оглядел зал. – А это значит, что мы получили в руки прибор, который способен контролировать достоверность магической способности! Имея его в руках, я совершенно спокойно мог идти на консультацию к любому шарлатану или мастеру и задать вопрос о силе, которая блокирует развитие разума на планете К-3. После всех неудач научного подхода к проблеме это был наш единственный шанс. И я воспользовался им.

Молоденький секретарь подбежал к кафедре и поставил перед профессором графин с водой. Профессор долго утолял жажду, но заинтригованный зал оставался недвижим. Коэн пристукнул донышком пустого стакана о кафедру.

– Орден планетарных магов давно обнаружил фактор-икс. Но те условия, в которые их поставило правительство К-3, не давали им ни единого шанса быть услышанными. Наш коллектив провел целый месяц на их общих собраниях и медитациях, получил многочисленные консультации. Единственным и неизменным нашим рабочим инструментом был спектрометр. И те выводы, которые я сейчас изложу, – достояние строго научного эксперимента, который может быть воспроизведен в любое время по желанию членов Координационного совета и с согласия Ордена планетарных магов. Сразу оговорюсь, что мы будем использовать терминологию Ордена. Те энергии, которые «видит» спектрометр, они называют "тонкими телами" объекта, а их совокупность – аурой. Итак, господа…

Пирс окончательно подавил раздражение, отбросил скепсис по отношению к Коэну и весь превратился в слух.

– Многослойное энергетическое поле нашей планеты, ее аура, включает в себя, помимо прочих "тонких тел", ментальное тело. Оно и определяет развитие разума на К-3. И наша беда заключается в том, что аура К-3 содержит некое чужеродное "тонкое тело" – совсем незначительный и ненужный, не свойственный ни одной другой планете слой. Маги назвали его "темным". И вот он-то – причина всех наших бед. Он не то что подавляет… – Профессор запнулся. – А как бы программирует, что ли, особым образом определяет взаимодействие ментального тела с живыми объектами… Если существо обладает высокоразвитым интеллектом, то интеллект усиливается. Этим объясняются наши неожиданные способности. Если же жизнь находится на стадии формирования разумности, то формирование, или эволюция разума подавляется. Вот почему эволюция на К-3 остановилась на стадии человекообразной обезьяны.

– Минуточку! Животные обладают зачатками разума, но тем не менее размножаются беспрепятственно! – выкрикнул кто-то из зала.

– Совершенно верно. Но в этом нет противоречия моим словам. Генетика животных не имеет программы развития интеллекта: они должны медленно эволюционировать от поколения к поколению. И в условиях К-3 ничто не мешает их размножению. Но с человеком дело обстоит иначе. Как известно, оплодотворенная человеческая яйцеклетка изначально содержит в себе генетическую программу интеллектуального развития. Именно поэтому исключается сам факт ее возникновения. Влияние патогенной ауры планеты в этом случае становится доминирующим над силой жизни. Фактор-икс для жизни становится непреодолимым. Оплодотворение блокируется.

Профессор замолчал и развел руками. Зал разразился изумленными возгласами и редкими, но сильными выражениями. С ума сойти, подумал генерал Пирс. Можно просто сойти с ума от его пояснений.

– Это факт, господа. Непреложность! – бесстрастно продолжал Коэн. – Наши дети не могут подарить нам внуков, пока они находятся на К-3. Нам надо искать планету, где наши женщины могли бы беспрепятственно заводить ребенка. И вот здесь не надо спешить с выводами…

Коэн вдруг обернулся и взглянул на Пирса. Тот ответил ему каменным выражением костистого лица. "Я знаю, как надо делать выводы, засранец, – подумал он. – И я их обязательно сделаю. Ты только договори, дай мне информацию".

– Казалось бы, не проблема – найти новый мир, при нашей-то оснащенности космической техникой! Но это не решение. Дело в том – и мы уже говорили об этом! – что, пока ребенок не вырастет, ему нельзя появляться на родине: его развитие приостановится. Не вызывает сомнений, что все наши дети, которые отправятся в новый мир и заимеют собственных детей, на К-3 уже не вернутся никогда. Планета-инкубатор станет их домом: это так естественно и объяснимо! Таким образом, если мы пойдем по этому пути, мы потеряем все – детей, внуков, новые кадры, свежие, лучшие умы. Мы, первое поколение, останемся на планете одни. Колония К-3 прекратит свое существование…

Пирс обхватил голову руками и прикрыл глаза. Он запутался. Здесь имеется какая-то недосказанность, подумал он. Какая-то дырка в изложении. Какая? Что пропустил Коэн? Из зала раздался возглас:

– Позвольте, профессор! Вы все время говорите о блокировке рождаемости и ничем не объяснили странную динамику воздействия фактора-икс. Почему в течение двадцати пяти лет он не оказывал на нас никакого влияния?

Коэн вскинулся и радостно вытянул руку в сторону говорившего:

– Вот! Вот какого вопроса я ждал! Спасибо вам за него, сэр. Действительно, четверть века мы не подвергались влиянию фактора-икс, и в этом факте таится великая надежда. Планетарные маги уже давно изучают патогенную оболочку, которая корежит наши жизни. И вот что они обнаружили.

Наконец-то, подумал Пирс, наконец-то он подошел к самому главному. Сейчас он скажет… – Темный патогенный слой в ауре К-3 поддается определенному воздействию. Его, этот слой, можно истончить и даже вовсе уничтожить. Вопрос – как? Какое воздействие нам необходимо на него произвести? Ответ прост, потому что мы уже делали это. Мы уже один раз почти полностью уничтожили фактор-икс – тогда, когда эвакуировались на планету. Миллион человек, господа, целый миллион разумных существ вторгся в ауру планеты и задавил своим коллективным полем "темное тело". Оно почти перестало существовать. Оно истончилось, и его влияние на планетную жизнь стало минимальным. Это и дало возможность нашим детям развиваться нормально. И ввело нас в заблуждение.

Пирс нервно заерзал на стуле: "Кажется, я начинаю понимать. Ай да старикан Коэн!" Блеяние профессора стало казаться Пирсу более мелодичным. Он теперь не отводил взгляда от узкой профессорской спины.

– К сожалению, дело завершено не было. Через двадцать пять лет "темное тело" скачкообразно восстановилось до своих нормальных размеров и энергетических параметров. Это наблюдали маги своим внутренним зрением. Откуда произошла энергетическая подкачка, они не знают. Никогда не узнаем этого и мы. Но для нас существенно только то, что если каким-то образом нам удастся полностью уничтожить «темную» оболочку, то подкачивать будет нечего. И мы уже знаем, как это сделать!

Пирс заметил, что профессор устал. Он все чаще делал паузы и прикладывался к стакану с водой. "Давай, дорогой, осталось немного, – мысленно подбодрил его Пирс. – Доскажи главное, а там я все возьму на себя. Ты уже будешь не нужен".

Профессор глотнул воды и задумчиво сказал:

– Конечно, не все, что наговорили нам маги, можно проверить. Когда мы прилетели на планету, у нас не было спектрометра, да мы и не думали ни о чем подобном. Воспроизвести эксперимент подавления фактора-икс невозможно по причине отсутствия достаточного человеческого материала. Но! Мы все-таки провели один очень специфический опыт. По нашей просьбе Орден воздействовал на «темную» оболочку во время сеанса коллективной медитации. Реакцию оболочки на концентрированный ментальный посыл магов я наблюдал лично На мониторе спектрометра. Таким образом, наш прибор подтвердил реальность того, о чем они рассказали.

Зал оживился. Самые нетерпеливые повскакали с мест.

– Ближе к делу, профессор!

– Что это нам дает? Коэн подался вперед:

– Что это нам дает? Решение, господа! Решение! Правда, чисто теоретическое. Практика – дело Координационного совета.

"Это мое дело, – спокойно подумал Пирс. – Давай заканчивай, я уже все понял".

– Мы провели скрупулезные эксперименты и получили точные параметры «темного» поля и усредненные параметры ауры человеческого индивида. И пришли к следующему выводу. Если на планету К-3 десантируется еще приблизительно один миллион человек, то этого будет достаточно, чтобы задавить «темную» оболочку навсегда. Фактор-икс будет уничтожен.

"Ага! – чуть не вскрикнул Пирс. – Вот оно! И мне больше ничего не надо!"

– В конце концов, господа, закона перехода количества в качество еще никто не отменял. И в нашем случае он работает на нас. Если нас станет на миллион больше – причем одномоментно, что очень существенно! – то разумная жизнь на планете восторжествует над темными силами стагнации…

Пирсу вдруг стало бесконечно скучно слушать дальше. "Старый дурак так никогда не перестанет токовать, – подумал он, – хотя мне уже все ясно. Ну, сейчас я возьмусь за тебя". Глупый Дэвид, вдруг неожиданно пожалел он Коэна, ты так рад своему открытию и поешь, ничего не слыша вокруг, не думая, к чему ведет это твое знание… Или знаешь и поэтому боишься остановиться, прекратить поток слов? Чтобы оттянуть момент, когда страшный генерал Пирс скажет решающее слово? В любом случае пора брать инициативу в свои руки – пока Коэн в таком жалком состоянии, а остальные только-только начинают шевелить мозгами…

Он как бы случайно уронил председательский молоток на стол. Громкий стук не возымел на слушавших и Коэна никакого действия. Все головы были повернуты к докладчику – тот что-то еще продолжал блеять. Пирс нетерпеливо заиграл желваками на скулах. Все, старый болтливый козел, пора заканчивать!

– Профессор! – Пирс так громко и неожиданно подал голос, что рядом сидящие вздрогнули. Спина Коэна окаменела, он замолчал. – Извините, один вопрос!

Пирс поднялся с места и с грохотом отодвинул стул. Члены президиума откинулись на спинки сидений и воззрились на Председателя. Аудитория вопросительно безмолвствовала. Только Коэн не пошевелился и все так же стоял лицом к залу. Пирс заложил руки за спину, вышел из-за стола и остановился сбоку от кафедры. Воцарилась непонятная тишина. Старый ученый пошевелился, снял руки с барьера кафедры и медленно повернулся к Председателю Координационного совета.

И тогда Пирс заглянул в блеклые усталые глаза старика.

И увидел…

Коэн ждал его вопроса. Его – первым. Он знал, что услышит первым Пирса, только его. Потому что на всей планете только Пирс обладал реакцией кобры при принятии решений. И еще увидел он: Коэн знал, зачем Пирс задаст свой вопрос. И какое решение примет. Потому что на всей К-3 только Пирс обладал хваткой льва и жестокостью всех хищников планеты, а решение напрашивалось само – очевидное, простое, легко осуществимое практически…

– Простите, профессор. Вы говорите, что нам необходимо одномоментно доставить на К-3 миллион человек?

– Не доставить, генерал, вы неправильно поняли…

– Я понял вас прекрасно, мистер Коэн. Людей мы можем только доставить, никакого другого способа получить в одну минуту тысячу тысяч гостей у нас нет. Наши новые транспортные межзвездные лайнеры это позволяют. Да и проблема питания гостей нам не страшна: у нас есть синтетическая "пицца". Вы сами полчаса назад говорили об этом!

– Но что значит доставить, генерал… Это слишком агрессивно… Пригласить, может быть…

Пирс хмыкнул:

– Откуда пригласить? Мы не поддерживаем дипломатических отношений ни с Землей, ни с одной из ее колоний! Кстати, на какой срок нам нужен этот миллион?

– Ну, на месяц, два… Чтобы провести все тесты, быть уверенными в закреплении эффекта…

Коэн с жалким видом трясущейся рукой вынул из кармана большой клетчатый носовой платок, но ничего делать с ним не стал, а так и забыл его в полусогнутой руке. Платок белым флажком повис на уровне его груди. "Как будто капитулирует, – подумал Пирс, – здорово я его. Доигрался, засранец?"

Он надавил взглядом на Коэна – тот неестественно дернулся. "Практика – дело Совета…" Все правильно, теоретик, практик из тебя хреновый. Если ты уж такой гуманист – мог бы подготовиться к этому моменту получше. Ведь мне сейчас можно дать бой, вон вас сколько. Только никто ведь не пикнет, ты же их не подготовил, в тайне держал свои знания, дурак. А я всегда готов, всегда. Потому что таков мой закон. И я за него глотку перегрызу любому. И каждый из них это знает. А ты? Ты можешь перегрызть кому-нибудь глотку, теоретик? Мне, например? Нет. И поэтому сейчас стоишь и трясешься.

Поэтому я их всегда побеждал, – подумал Пирс о таких, как Коэн. – Побеждал, потому что хоть и велики они умом, и гуманисты о видные, да вот беда – недоделанные. Они не с всем люди, точно. Потому что настоящий человек должен иметь не только ум и сердце, он должен знать, как их отпечатать в жизни. И силу для этого иметь не меньшую, чем сила ума и их хваленой любви. Всем они хороши, да. Только вот – не могут!

А я могу, – еще раз подумал он. – Я мог отпечатать генерала Пирса в жизни, да так, что отпечаточек этот веками не сотрется. Я, может тоже недоделанный – у меня не хватает их знания или добра, – но я имею волю и хитрость чтобы взять у них их знание и их понимание доброты – и поступить по-своему. Я имею сил; поступать по-своему. И поэтому я – настоящий. А Коэн – так, тень, мысль, набор сведений… Для меня".

Пирс еще раз брезгливо взглянул на белый платок. Надо задавить их всех сейчас, гуманистов несчастных, потом будет поздно. Потом уже ничего не сделаешь. Изменится все – они кинутся в ножки Земле, наприглашают таких же гуманистов, смешают кровь. А кровь колонистов К-3 смешивать ни с какой другой нельзя, она особая, чистая…

Он стоял и смотрел на враз постаревшее, растерянное лицо Коэна. И думал.

Насильственная доставка миллиона человек на К-3 – это шаг первый, строгая изоляция в специально оборудованной резервации – шаг второй, через два месяца – возврат и разрешение конфликта – шаг третий.

Но если не лгать самому себе…

Какое там разрешение, при таком масштабе диверсии! Это же война, война миров, никто не примет никакой компенсации и объяснений! И бойня начнется сразу же после похищения…

Но почему, спросил он себя. Почему бойня, если в его руках будет находиться целый миллион заложников? Он, только он будет диктовать условия с таким козырем на руках. Они не поверят, подумал Пирс о землянах. Они тебе не поверят, они тебя знают… Бойня начнется, как только правительство очнется от шока. Они похоронят заживо миллион человек, похоронят заочно и кинутся в драку – честь дороже…

"Ну и пусть, – спокойно сказал он себе. – Пусть только попробуют сунуться. Я их сотру в порошок, с нашей-то техникой и оружием! Только вот заложников они обратно не получат уже никогда".

И все-таки, подумал он, все надо делать тайно, то есть инкогнито, без опознавательных знаков, с немым персоналом. Вероятность мала, но вдруг получится тайное похищение!

А возврат? В случае тайного похищения как осуществить тайный возврат? Исключается… Тогда примерно так – транспортный корабль с миллионом пленников на обратном пути к Земле терпит крушение. Доблестный генерал Пирс с горсткой десантников чудом спасается на аварийном космокатере…

Возврат пленников не получался – нив случае явного похищения, ни в случае тайного.

Но этого нельзя говорить сейчас, подумал Пирс. Надо все брать на себя. "Генерал Пирс все устроит, друзья, вернет на Землю несчастный миллион и договорится о компенсации. Земляне – народ миролюбивый и жадный, живут плохо, да и старых друзей у Пирса осталось на Земле немало – договоримся. Главное сейчас – украсть, на весах – один месяц безопасного плена миллиона землян, на других – жизни всех жителей К-3…"

Давай, Фредерик, подбодрил себя Пирс, не в первый раз и, дай бог, не в последний тебе подминать под себя кучку слюнтяев. Он тяжело шагнул к кафедре, и как-то само собой получилось, что профессора Коэна на нейне стало, а на его месте выросла высокая, сухая и неожиданно тяжелая фигура Пирса.

– Уважаемые члены Совета! Нам предстоит принять трудное и ответственное решение…

Через двадцать минут большинством голосов была вынесена резолюция Совета о насильственном вывозе с планеты Земля миллиона человек – малой части населения одного из тысяч земных мегаполисов.

Вывозе насильственном и тайном.

Тайном и временном.

Всего на один месяц…

Подготовка и проведение операции были возложены на Председателя Координационного совета Фредерика Пирса. Ее особую значимость подчеркнуло немедленное введение высшего воинского звания командора космофлота и присвоение его генералу.

При голосовании по каждому пункту профессор Коэн был в числе нескольких и немногих воздержавшихся. Пирс обратил на это внимание, презрительно фыркнул и тут же выбросил из головы: он уже разворачивал в голове карту земного шара и отыскивал на ней объект, удобный для десантирования…

Громкие звуки мелодичной музыкальной фразы из динамика видеомонитора вернули Пирса в настоящий день. Он открыл глаза и выпрямился в кресле. Затянул узел галстука, одернул китель и нажал кнопку включения связи. На экране возникло лицо капитана корабля Ричарда Глена.

– Командор! – торжественно воззвал он.

Пирс ответил кратким кивком. Справился с задачей, щенок, одобрительно подумал он, проложил скрытный маршрут к Земле. Быстро. Даром что молодой.

Он не ошибся.

– Командор! Система «прозвона» уничтожила, то есть депортировала пятнадцать патрульных станций землян. Образовался безопасный пространственный коридор "корабль – Земля", который, по нашим расчетам, будет вне зоны обзора всех остальных станций в течение двух часов. Этого времени достаточно для скрытного продвижения к Земле на номинальной скорости. Разрешите дать команду к старту?

– Стартуйте, капитан!

Пирс отвернулся от экрана, чтобы скрыть довольную улыбку. Все, началось! Он быстро зашарил руками по столу, сбросил ворох бумаг на пол и впился глазами в карту мегаполиса Дельта. Вот твой следующий плацдарм, командор. Ты сам выбрал его. И ты не ошибся.

Пирс хищно прищурился. Это была приятная задача – выбирать объект диверсии. Приятная, но не такая уж и простая. Выбор должен был учитывать многие факторы, и важнейшие из них – состояние экологии, здоровья населения, возможность безопасного приземления корабля, отсутствие скопления войск… Жертвой десанта командора Пирса должен был стать мирный город – неохраняемый, расположенный вдалеке от космодромов и военных баз, с хорошей посадочной площадкой для огромного транспортного корабля. И еще – в этом мегаполисе – а все они зловонные, загаженные автомобильным смогом! – должен был иметься довольно обширный цветущий райончик с населением не меньше миллиона человек. Такое место, где течет река, есть лесопарк, растут сады и… "И весело играют дети!" – выкрикнул тогда какой-то дурак на военном совете. Пирс скривился: при чем здесь дети – важно, что в таком месте десантники не наберут в трюмы серый чахлый народец с дряблым биополем. Им нужны здоровые люди. Сильные. Способные подавить фактор-икс.

Тем более сильные и здоровые, что им придется испытать сильный стресс.

При формировании эвакуационных групп и доставке на планету К-3.

Исходя из представленных требований, Пирс выбрал мегаполис Дельта. Этот город не только удовлетворял всем условиям, но имел одну выгодную особенность. Заключалась она в том, что "цветущий райончик" в нем представлял собой как бы полуостров: с трех сторон его огибала широкая река. Достаточно было блокировать узкий сухопутный перешеек между мегаполисом и полуостровом, и густонаселенный городской регион с полуторамиллионным населением оказывался полностью отрезан от внешнего мира. Реку в непреодолимую преграду превратить намного легче, чем условную сухопутную границу, уж генерал Пирс знал об этом. И знал, как он это будет делать.

Обдуманный выбор района десантирования упростил масштабный тактический план операции чуть ли не до уровня теракта по захвату атомной электростанции. Полуостровное положение района позволило сократить количество заявленных на операцию десантников с двадцати до пяти тысяч человек. Отпала необходимость включения силового поля вокруг захваченной территории – дорогостоящие генераторы были заменены на сравнительно дешевые скоростные глейдеры с дезинтеграторами.

На военном совете прения вызвало обсуждение выбора места для посадки корабля. Огромное стальное тело транспортника должно было накрыть шесть квадратных километров полуострова и не уйти в землю под собственной тяжестью. При этом согласно плану «гуманного» похищения с возвратом без конфликта нельзя было повредить постройки. Тем более, как выразился на Совете Пирс, нанести вред драгоценному человеческому материалу. Этот вопрос генерал оставил себе на закуску. Теперь время пришло.

Коричневый узловатый палец Пирса уперся в желтое пятно на карте. Располагалось оно как раз внутри речной подковы около мегаполиса Дельта. Постройки на пятне обозначены не были. Это пляж, понял Пирс, но он слишком мал. Но рядом – лесопарк. Мы сядем сюда, подомнем под себя лес, носовой частью перекроем магистраль, ведущую в город, и зависнем на антигравитаторах в трех метрах над землей.

Он оторвался от карты и замер. Кустистые седые брови зашевелились. Глубокие морщины на длинном лице разгладились. Пирс слушал внутри себя нарастающую музыку предстоящей диверсии.

Прошло несколько минут. Из задумчивости Пирса вывел сигнал видеомонитора.

– Командор! – Глаза молодого капитана горели от возбуждения. – Через десять минут мы пересечем орбиты земных спутников ближнего наблюдения и войдем в атмосферу. Вы подтверждаете плановое отношение к спутникам?

Пирс, не отвечая, включил экран внешнего обзора. Вся стена перед столом провалилась в черную объемную пустоту, засыпанную звездной пылью. Прямо напротив головы командора завис голубой шар. Пирс уперся в него взглядом, и у него вдруг защемило сердце. Шар был теплый и беспечный, он весело рос прямо на глазах и, проворачиваясь вокруг своей оси, доверчиво показывал старому приятелю знакомые с детства контуры материков.

Земля!

Что-то сместилось внутри Пирса, и в груди засмеялось и заплакало совсем маленькое и незнакомое, такое же, как голубой шар, теплое и беспечное существо… Фредерик Пирс сжал зубы так, что заныли челюсти. Это ностальгия, заставил он себя помыслить трезво. Это всего лишь ностальгия, упрямо повторил он, чтобы унять неожиданное смятение и жалость. Какая-то неизбывная память… Костистое лицо командора напряглось. К черту! Он опустил тяжелый взгляд на экран:

– Подтверждаю, капитан! В атмосферу мы должны войти беспрепятственно. Десантные группы готовы к выгрузке?

– Готовы, командор!

– Тогда вперед!

ГЛАВА 3

В этот раз они все-таки опоздали на автобус.

Вот уже несколько дней, как лето вступило в свои права, отобрав их у поздней весны на две недели раньше. К великому восторгу Микки, пляжный сезон начался – со всеми своими атрибутами: яркими солнечными днями, теплой рекой, обжигающим песком городского пляжа и безудержным природным весельем – первобытной радостью вырвавшегося из-за стылых облаков солнца, нежно-зеленой листвы леса, желтых, еще не оперившихся одуванчиков и молодой травы. Не прошло и восьми месяцев, а ежевечерние походы Алекса и Микки на пляж возобновились.

Все осталось по-прежнему, думал Алекс, как всегда, стоя у воды и наблюдая за купанием Микки, и все-таки многое изменилось. Вот, например, теперь вытянуть Микки из воды намного сложнее, чем в прошлом году. Он внимательнее присмотрелся к барахтающемуся в воде сыну и увидел, что того уже пробирает от холода мелкая дрожь. Вот упрямец, заледенеет до судорог, а будет торчать в воде!

– Микки! – закричал Алекс, делая страшное лицо. – Сколько раз я могу повторять! Ну-ка, марш на берег!

– Пап, сейчас! – Малыш присел на корточки, прыгнул вверх и упал животом на новый надувной матрас. Матрас опрокинулся, и Микки с радостным воплем ушел под воду. Алекс смотрел на его уверенные движения, сильное гибкое тельце и удивлялся. Меньше года прошло, а вот посмотрите – он гордо вздохнул, – малыш уже плещется, как взрослый. Не боится воды, ныряет, учится плавать. "Прошлым летом сколько раз я брал его на руки, хотел научить держаться на воде – ни в какую! Растет, – думал Алекс, – мой мальчик уверенно растет, и этим летом мы с ним еще много дел натворим, дайте срок!"

Он воровато оглянулся – народу на пляже было мало, никто не смотрел в его сторону – и сделал несколько плавных и резких, длинных и стремительных движений. В них неожиданно слились грация танцора и динамика бойца. Странные пируэты закончились сальто назад.

После этого Алекс уселся на глубокий шпагат и цепко взглянул на воду. Мальчик купался.

– Ух ты, папака! – закричал он, глядя на отца.

"Папака" довольно улыбнулся. Последние недели у него было отличное настроение. Этой весной у Алекса получалось многое, не только каты, а работа с Питом получила новое и очень плодотворное направление.

После рокового открытия резонансного влияния динамической голограммы на зрителя компаньоны долго ломали головы над тем, как же все-таки окупить затраты на проект. Деньги нужно было получить, не выявляя грозного "феномена Алекса". Для Пита и Алекса было само собой разумеющимся, что, пока они не найдут защиты от гипнотического воздействия резонанса, ни о какой продаже права проката аппаратуры речи быть не может. Феномен стал пока камнем преткновения для их наполеоновских планов, а деньги были нужны: финансовые запасы Пита за год истощились. Единственное, что они имели, – нерезонансные фильмы Алекса. Но как их продавать, не демонстрируя генератор?

Пит ответил на этот вопрос.

В один прекрасный день ему пришла в голову спасительная идея. А что, если фильм делать силами Алекса со шлемом и генератором, а воспроизводить на аппаратуре трехмерников? Это был выход. Питу пришлось здорово попыхтеть над созданием установки перезаписи голографического фильма на проектор "Синема Интернешнл", но с работой он справился блестяще. Теперь Алекс создавал полнометражные, вполне профессиональные картины по своим сценариям, а потом Пит переписывал их на стандартную голографическую пленку и продавал кинокомпании. Спрос на уникальную художественную видеоработу, которая не требовала ни актеров, ни режиссеров, ни операторов – ничего! – был бешеным. И высокооплачиваемым – денежные дела Пита и Алекса пошли в гору.

Казалось бы, друзья с честью вышли из положения. Но это было не так. Решение финансовой проблемы вызвало к жизни необходимость решения другой, намного более серьезной.

За бешеным спросом на загадочную продукцию домашней киностудии последовал и не менее активный интерес. Как, какими средствами, почему? А можно ли это увидеть своими глазами? А потрогать руками? А взять себе? Нет? А купить?

Вокруг студии Пита появились лазутчики "Синема Интернешнл", боевые группы тележурналистов, к дому стали подкатывать блестящие длинные легковые автомобили, в двери стучались солидные воротилы кинобизнеса. Все их усилия были напрасными. Как и положено в такой ситуации, до момента защиты авторских прав секрет производства компаньонами держался в глубокой тайне.

Пит и Алекс, как всегда, много работали. Теперь они не только делали фильмы – висели на телефонах, согласовывали сценарии, заключали договора на производство фильмов, встречались с заказчиками, а их осаждали везде: лезли в окна студии, грубо нарушая границы частного владения Пита Милтона; хватали за рукав на улице и в коридорах кинокомпаний; совали в рот толстые микрофоны и по-сутенерски завлекали в кабинеты… Пит и Алекс работали, держали оборону и понимали, что долго так продолжаться не может. При таком давлении рано или поздно стены их крепости должны были рухнуть – причем, возможно, вследствие кражи генератора и документов! – и допустить этого ни в коем случае было нельзя.

Как-то вечером они сели за свой «кофейный» стол, чтобы серьезно обсудить создавшееся положение. Их волновали два вопроса – угроза потери авторских прав и выход в мир "феномена Алекса". Вопросы эти надо было закрывать, и как можно скорее. Именно поэтому они оставили даже самые неотложные текущие дела и все последние дни вплотную занимались активной юридической защитой детища Пита.

А попутно, как могли, искали противоядие гипнотизму резонансных голограмм.

Они более подробно изучили свойства резонанса. И еще больше озаботились. После ряда экспериментов Пит сделал вывод, что индуцируемое лазером излучение как бы «транспортирует» ментально-эмоциональное состояние Алекса в пространстве. И при этом световые волны не являются несущими, не модулируются мыслями и чувствами оператора, а как бы «тянут» их за собой, сопровождают. Там, где существовала резонансная голограмма, имел место и гипнотический эффект. Но вот что удивительно. Даже если голограмма просто окружала некое замкнутое пространство – Пит залезал для такого эксперимента в огромный студийный шкаф и плотно закрывал за собой дверцы, – резонанс действовал и там. Физических преград для "феномена Алекса" не существовало…

Жизнь Алекса была полна работы, событий и смысла. За долгие годы он почувствовал себя настоящим человеком. В семье появились хорошие деньги, успокоилась Кэт. Несмотря на все рабочие проблемы и загруженность, у него вдруг появилось свободное время, время для себя. Теперь он уставал намного меньше, чем в первые месяцы партнерства с Питом, а главное, его операторская работа перестала быть авралом, с ростом его умения она уверенно приобрела плановый характер. Он стал раньше приходить домой, дольше гулял с Микки, чаще держал его за руку, носил на плечах, читал сказки.

А потом настал пляжный сезон, и Алекс занялся тем, чем занимался всегда, как только удавалось хоть чуть-чуть сбросить с себя груз забот.

Алекс всегда помнил свое «китайское» юношество. И не столько из-за экзотики Востока – это почему-то его трогало мало, – сколько благодаря цепкой памяти тела. Его тело помнило тренировки на татами, сосредоточенное дыхание перед схваткой, огонь в груди от ударов соперника, необычные движения, больше похожие на танец, нежели на выпады, удары и броски. Оно помнило ледяные струи горного водопада, тяжесть речных валунов, неимоверное напряжение занятий, освежающее расслабление после схватки. Его руки и ноги, его мышцы любили просто движение и нагрузку, но навсегда запомнили эффективную слаженность и красоту действия в китайской борьбе. Когда-то Алекса – очень незаметно! – покорила дисциплина, которая превращала обычную физическую работу в философию, схватку – в искусство. И теперь, многие годы спустя, стоило ему найти время и силы для ухода за собой, только пожелать физической нагрузки – память услужливо выдавала ему древние китайские упражнения – коты, стоило только начать двигаться определенным образом – тело мгновенно отвечало всплеском полузабытых движений, радостным откликом и ожиданием команд.

Алекс никогда не пренебрегал памятью тела. Он ценил ее. И как только появлялась возможность, отдавался ее мудрому зову.

Сейчас у него такая возможность была.

Алекс встал из шпагата и сделал несколько успокаивающих дыхательных упражнений. Потом взглянул на часы и покачал головой: пора собираться домой, а как не хочется уходить! Он посмотрел на вконец продрогшего в воде Микки и снова сделал страшное лицо:

– Микки Норман! Я иду за тобой!

В ответ раздался громкий визг, желтый матрас готовно опрокинулся на малыша, а Алекс стремительно ворвался в воду, схватил сына в охапку и вынес на пляж. А потом, с Микки на руках, остановился и поднял мокрое улыбающееся лицо к небу.

И подумал о том, что был, наверное, счастлив.

Здесь, на пляже, с самим собой и сыном.

Им можно было не спешить, если бы не раннее прекращение движения рейсового автобуса. Теперь Алекс уже не боялся опоздать домой. Микки окреп, почти не болел, свежий воздух и вода были ему только на пользу, а Кэт… Кэт теперь существовала дома спокойно и не поднимала скандалов. Рассказы Алекса о перспективах его занятий с Питом завораживали ее. Она тихо улыбалась и ждала. Да, она находилась в ожидании. Ожидании успеха мужа, и больших денег, и другой, совсем другой жизни. Жизни, которой она так желала и которая скорее всего положит конец их браку…

Да, Алекс теперь не спешил. Они с Микки уезжали с пляжа на последнем автобусе, каждый раз рискуя опоздать и на него. Когда-нибудь нам придется идти домой через лесопарк, как-то подумал он, а путь это неблизкий…

Алекс как в воду глядел.

Сегодня они все-таки опоздали.

Алекс осторожно вышагивал по аллее лесопарка. Он двигался медленно и плавно: Микки сидел у него на руках и, положив головку на папино плечо, мирно сопел. Алекс спокойно улыбался. Ничего, что автобус ушел. Как-нибудь не спеша, за часик, они доковыляют до дома.

На город уже опустились сумерки, а среди деревьев было и вовсе темно. Похолодало. Алекс осторожно достал свободной рукой из сумки детскую курточку и накинул ее малышу на плечи. "Спи, спи! – тихо прошептал он сыну. – Когда спишь, быстрее растешь!" Микки знал эти слова наизусть, папака говорил их ему каждый вечер, и снисходительно улыбнулся во сне. Алекс посмотрел на выступающие на небосклоне звезды, оценил расстояние до дома и пошел быстрее.

На аллее зажглись фонари. Черные деревья плотнее подступили к асфальту. Дальние городские шумы смолкли. Они поглотились поздним часом, вечерней росой, черно-синим бархатом небосвода, сонным шелестом леса. Запахло влажной корой и грибами.

Алекс разогрелся от ходьбы, джинсовые шорты на нем высохли. Тяжесть маленького теплого тела не беспокоила – только наливала руки нежной силой. Он шел и слушал шлепанье своих пляжных тапочек, и вдыхал влажную свежесть летнего вечера, и щурился на фонари. И ему казалось, что они с Микки идут по очень большой и очень уютной комнате и это их комната, их дом, они здесь жили всегда – в лесу, на этой земле, и всегда были счастливы. Здесь все знакомо, и нет врагов, и им не страшно…

Неприятный сухой треск, как будто кто-то над ухом ломал стрекозе крылья, заставил его вздрогнуть. Треск повторился, потом еще и еще, сменился серией гулких негромких хлопков. Звуки раздавались откуда-то издалека, сверху, из непроглядной звездной вышины. Алекс поднял голову и остановился.

Источники шума он увидел сразу.

На небе вспыхивали крупные золотые звезды. Они рождались мгновенно, издавали треск и хлопки, а потом, обагренные секундным светом микроскопических язычков пламени, исчезали. Их было несколько, они последовательно появлялись в разных частях небосвода и – одна за другой – гасли. Продолжалось это недолго, какую-то минуту, а потом снова установилась тишина, но была она уже не такой, как прежде… Микки проснулся.

– Пап, ты чего? – непонимающе заморгал он. Необычные звуки были совсем негромкими, но разбудили его. Неудивительно, подумал Алекс, слишком уж странно трещали эти… Спутники? – вдруг задал он себе вопрос. И ответил – похоже на то: что еще может создавать такой эффект? Если бы это были метеориты, то выглядели бы они как падающие звезды, а не золотые вспышки…

Он осторожно опустил Микки на землю. Но если он прав, то, значит, что-то произошло… Что-то неожиданное, иначе при плановых маневрах или испытаниях с такими визуальными и звуковыми эффектами население мегаполиса оповестили бы заранее.

Он посмотрел на сына. Мальчик стоял возле него в своей великоватой красной курточке ниже колен, тер руками глазенки и задумчиво зевал. Пухлые ножки в канареечных носочках как-то по-особому беспомощно выглядывали из-под полы.

– Папака… Пойдем?

– Сейчас, малыш…

Алекс медленно огляделся, как будто его с сыном потревожило что-то в знакомом окружении – не в небе. Аллея и лес ответили ему той же странной тишиной – неуютной, таинственной, враждебной… Она, эта тишина, уже не была здешней, земной – она разливалась откуда-то сверху и несла в себе предвестие беды…

Тащи Микки скорее домой, вдруг тихо сказал он себе. Беги домой. Бери его на руки и беги во всю мочь. Что-то не так со спутниками – черт с ними. С Микки – слышишь, с Микки! – должно быть все в порядке. Он нагнулся, чтобы взять мальчика на руки…

Шелест. Нарастающий шелест стрекозиных крыльев, которые только что ломали там, высоко в небе, перекрыл собой все звуки, в одну секунду стал невыносимо громким, заложил уши. Микки вскрикнул и вскинул на отца испуганные глаза. Алекс замер в нелепой полусогнутой позе и смотрел на сына и не хотел, не мог выпрямиться и оглянуться вокруг…

Над его спиной огромным шатром разрастались сегментированные слюдяные поверхности гигантских крыльев и вибрировали, и трещали, и выворачивали наизнанку от омерзения.

Крылатые твари. Мутанты.

Они сейчас сожрут вас живьем, Алекс, их много, они огромны, они опускаются прямо на вас, закрой, закрой Микки, пусть они садятся тебе на спину… кто бы они ни были, им не должно быть до него никакого дела, пусть они общаются с твоей спиной, если так хотят… закрой, прикрой, его они не заметят…

– Папака!

– Микки!

Он сбросил с себя оцепенение, обнял сына, прижал к груди и, не разгибаясь, вывернул голову так, что затрещали шейные позвонки. Он был готов увидеть что угодно, потому что никогда не слышал ничего подобного и никогда его так не выворачивало от страха. Он был готов увидеть и вцепиться в любую мерзость, которую только могло нарисовать его испуганное воображение. Он был готов заорать на весь свет, чтобы спугнуть тварей, которые так напугали его и Микки, или ломать их уже переломанные крылья, если у них все-таки были крылья, или бежать от них, бежать так быстро, как потребовалось бы, – что угодно, лишь бы унести от этого кошмара мальчика.

С тем, что он увидел, справиться было невозможно. И убежать от этого они не могли.

Над кронами самых высоких деревьев зависла необъятная черная плоскость. Она закрыла собой все небо и медленно опускалась на лес. Шелест прекратился и сменился могучей вибрацией тяжеленного необъятного тела. Алекс распрямился и замер, не отрывая глаз от страшной картины. Плоскость с низким гулом опускалась на них. "Боже мой, это не насекомое, – Запоздало и медленно подумал он, – это механизм… Я вижу дно…" Он уже успел отметить мелкопористую фактуру неведомой поверхности, толстенные ребристые выступы, сложный рисунок извилистых углублений…

Выбирайся из-под нее, скорее!

Вместе с пониманием пришла быстрота реакции. Взгляд его заметался – он искал край чудовищного механизма и не находил. Он пробежал по аллее вперед и выбрал место, чтобы видеть плоскость в просвет между деревьями – с тем же результатом. Плоскость казалась бесконечной и неумолимо опускалась на Алекса и Микки.

Фонари на аллее внезапно погасли. Теперь, когда плоскость закрыла собой все небо – слабый свет звезд и ярко-желтый абажур луны, – кромешный мрак окутал все вокруг. Алекс застыл на месте, не решаясь сделать ни шага в абсолютной темноте. Он ничего не видел – только слышал учащенное дыхание Микки и гулкую вибрацию над головой.

И стук своего сердца – как торопливую поступь надвигающейся гибели.

– А фонарики сейчас зажгутся? – Голос сына прозвучал на удивление спокойно.

Как бы ему в ответ по всему видимому пространству плоскости с диким скрежетом открылись зияющие провалы, в нос ударил резкий кислотный запах, и из образовавшихся люков заструился на землю слабый фиолетовый свет. К низкому гулу прибавилось тонкое мелодичное дзеньканье. Опускание плоскости замедлилось.

Тормозит, с облегчением подумал Алекс. Сейчас остановится. Не может она, эта дура, не остановиться. Она же садится на городской лесопарк, здесь могут быть люди! Он облегченно вздохнул.

Теперь он мог видеть. Прежде всего он сблизил свои глаза с глазами Микки и ничего не прочел в них, кроме легкого непонимания и усталости. Для его мальчика это было слишком – светящийся лифт, опускающийся на лес. Он воспринял непонятную картину, как когда-то в младенчестве – спасительным ровным восприятием грудничка. "Что есть, то есть. Это дело папаки, это не мое дело…" Ну и слава богу, подумал Алекс и пробормотал:

– Ночь, малыш, уже ночь, фонарики уснули… Зато вот видишь, включились другие…

Он задрал голову. Фиолетовые провалы увеличивались в размерах, гул нарастал – плоскость опускалась, теперь уже не теряя скорости.

Равномерно и неумолимо.

Алекс обреченно прижал к себе малыша. Он стоял в нелепом оцепенении и никак не мог понять, что от него сейчас требуется. Он стоял и просто смотрел на фиолетовые блики на лице своего Микки, на пугающе-искаженный освещением лес, а гигантский механизм продолжал свое движение, с каждой секундой вдавливая в землю их мир, их воздух, их жизнь… Над головой раздался резкий шорох. Алекс растерянно посмотрел вверх: махина достигла верхушек самых высоких сосен и уже прогнула некоторые из них. И тогда он как будто вырвался из нелепого сна и безмолвно закричал: "Что ты стоишь, идиот? Что ты стоишь? Вас сейчас раздавят или сожгут! Беги! Беги!"

И он побежал.

Он бежал по аллее в неверном фиолетовом свете, прижимал к себе безвольно обмякшее тельце Микки и не думал ни о чем – ни о том, откуда взялась эта напасть, эта махина, и что она собой представляет, какое у нее назначение и что от нее можно ждать еще… Мысли роились в голове – беспорядочные, шальные, тревожные, но он гнал их от себя и только старался не сбиться с дыхания, не упасть и молил бога, чтобы эта страшная микропористая гадина опускалась помедленнее, дала бы им возможность спокойно из-под нее выбраться.

Плоскость опускалась и теперь со страшным треском подминала под себя верхушки мачтовых сосен. Деревья прогнулись под неимоверным давлением, они стонали и трещали и посыпали землю дождем хвойной трухи, а спустя несколько секунд раздались сухие выстрелы – верхушки стали ломаться, в разные стороны полетели ветки, щепа, шишки.

На Алекса и Микки посыпалось мелкое крупное лесное ассорти. Это только начало оценил положение Алекс, уворачиваясь от небольших падающих суков и хвойных лап, это верхушки. Но что будет, когда начнут рушиться стволы… Он споткнулся о лежащую ветку и чуть не упал. А когда восстановил равновесие, снова с надеждой взглянул вперед и вверх. Нет, ничего, не видно края! Он приподнял Микки над головой, вытер пот со лба и прибавил ходу.

Днище невиданного механизма неумолимо двигалось вниз. Треск подминаемых деревьев стал ужасающе громким. Микки очнулся от своего детского забытья, его расширенные глазенки наполнились ужасом и слезами. Он обнял Алекса за шею и громко заплакал ему в ухо. Алекс не отвечал: малыш все равно бы его не услышал.

Вокруг них уже творилось нечто невообразимое.

Толстые стволы сосен с уханьем рушились на землю, многие не падали, а расщеплялись, веером расходясь огромными рваными клиньями в разные стороны. Скрежет изуродованных стволов перемежался треском сломанных ветвей, грохотом падения деревьев; на аллею летели огромные суки, выстреливали крупные острые щепки. Еще через некоторое время на асфальт стали вылезать густые и ветвистые кроны согнутого или сломанного подлеска – молодых берез, орешника, кленов. Из фиолетовой полутьмы к ногам Алекса стремительно выдвигались толстые и кривые деревянные пики. Неожиданно и одновременно прямо перед ними поперек аллеи упали две сосны – если бы Алекс двигался чуть быстрее, они угодили бы под стволы.

Тяжело дыша, Алекс остановился. Дальше бежать было бессмысленно. "Мы не пройдем, – вдруг понял он, – не пройдем, нам надо хотя бы укрыться от ударов самого крупного лома". Он подлез под шлагбаум из первой упавшей сосны и остановился возле второй. Загнанно огляделся и встал под укрытие мощной и ветвистой сосновой лапы.

Здесь они будут ждать развязки. Какой бы 'она ни была.

Алекс поудобнее перехватил сползшего вниз Микки и посмотрел вокруг. Они уже находились не в лесопарке на аллее, а среди чудовищного бурелома, хода в котором ни вперед, ни назад, ни в стороны не было. Весь неимоверный объем лесной массы упаковывался к ногам Алекса и Микки – чудо, что до сих пор они уцелели в этом лесоповале!

Умирающий лес должен был поглотить их еще до того, как плоскость опустится на землю.

Микки плакал, уткнув лицо в полу курточки. Его рыдания еле прорывались сквозь стоящий в ушах шум. Алекс вдруг понял, что еще немного – и он уронит сына, если не даст себе хотя бы минутной передышки. Он уже давно задыхался. Насыщенный поднятой пылью, мелкой трухой и запахами растертой зелени воздух загустел и стал почти непригоден для дыхания. Алекс стер с лица пыльную маску и увидел, как дрожит от усталости рука. Он застонал, опустил сына на землю и с бессильной злобой поднял голову. И, уткнувшись взглядом в нависшую в пяти метрах над собой пористую, остро пахнущую миллионнотонную плоскость, вдруг ясно и окончательно понял, что не сумел спасти сына. Алекс притянул растерянного плачущего мальчика к себе, тот уткнулся ему в бедро, крепко уцепился за шорты.

– Ничего, Микки, ничего… Не бойся, сынок, не бойся…

Алекс стоял, обнимая Микки, и загнанно дышал. Что он мог сказать ему еще? Что?! Они попали в какую-то передрягу, о которой он не узнал заранее, не прочувствовал опасность, не смог предотвратить! Он виноват, он знает, но что толку?! Он снова затравленно огляделся, прикрывая Микки от выстрелов щепы и наползающих веток. Плоскость достигла верха железобетонных фонарных столбов и теперь начала крошить их в муку. Во все стороны от ближайшего фонаря полетела щебенка, железная сердцевина вылезла из бетонной оболочки и пучком извилистых червей поползла к земле. Страшная буреломная масса налезала на Алекса и Микки со всех сторон. Если бы не прикрытие из сосен, они бы уже давно были исколоты, изранены, задавлены. Он отвел взгляд от лесного месива и бессильно и зло взглянул на гудящую черную плоскость. Крышка гроба…

– Что это такое, черт возьми! – закричал он. Что это за глупость, откуда?!

Плоскость опускалась.

Он взял Микки на руки, сделал несколько шагов вдоль сосны, растерянно постоял, повернул назад. Потом снова спустил сына на землю, зачем-то заглянул под ствол, а потом вдруг взял здоровенный сук, валявшийся под ногами, занес его, как копье, и заорал безжалостному днищу, которое было уже в двух метрах над их головами:

– Сволочь! Остановись!

Произошло невероятное. Яростный гул прекратился. Безобразное днище дернулось, замерло на месте и, как бы проседая в мягком ложе, подалось еще чуть-чуть вниз и остановилось. Лесная мясорубка мгновенно выключилась – мешанина стволов, ветвей и сучьев обездвижилась, звуки лесоповала смолкли, только кое-где скрипели согнутые в дугу деревья, шуршали проваливающиеся вниз ветви. Установившаяся тишина надавила на уши.

Алекс превратился в неподвижную статую. Он выкаченными глазами смотрел вверх и не верил. И боялся пошевелиться: ему казалось, что стоит сделать одно движение, как замершая махина рухнет вниз.

– Па-ап! – раздался плачущий голосок Микки. Алекс осторожно повернулся к сыну и снова задрал голову – ничего не произошло: над ними на уровне потолка простиралась черная поверхность, которая несколько секунд назад превратила в кучу щепы городской лесопарк.

– Она больше не опустится?

Алекс почувствовал, как спадает неимоверное напряжение, расслабленно опустил плечи и подошел к сыну. В фиолетовом свете его лицо казалось мертвенно-бледным. Алекс присел перед ним на корточки, вынул из кармана шорт платок и вытер испачканное личико малыша.

– Нет, Микки, не волнуйся. Сейчас пойдем домой.

– А она нам не помешает?

"Она", – рассеянно подумал он, – скорее "оно"… Хотел бы я знать, что нам теперь помешает, а что поможет!"

– Нет, не помешает. У тебя ничего не болит? Нигде царапинок нет?

– Не-ет. А ты возьмешь меня на ручки?

– Конечно. Вот только найду проход среди деревьев и возьму.

Алекс вдруг заметил, что стоит босиком – ну конечно, разве он мог бы бежать в шлепанцах!

Он посмотрел на грязные, рассеченные мелкими порезами ступни и снова ощутил, как неимоверно устал – как гудят мышцы ног, ноют плечи. Он закинул руку назад и осторожно потрогал лохмотья майки на спине. Под ними саднили и зудели глубокие ссадины. Алекс опустился на ближайшую ветку, сморщился от боли и устало уронил руки между колен.

– Сейчас, малыш. Папака немного отдохнет, и двинемся. Иди сюда…

Микки подошел к отцу и присел к нему на колени.

– Сильно испугался?

Малыш прислонил голову к его груди и успокоенно засопел:

– Не-ет, папака. Только спать очень хочется… А эта штука – она чья?

"Хотел бы я знать", – зло подумал Алекс. Но думать сейчас об этом, строить предположения у него не было сил. Он ласково взъерошил светлые волосики Микки.

– А вот мы дойдем до дома и все узнаем. – Он еще немного посидел, собираясь с силами, потом подсадил сына на руки и встал. – Устраивайся и засыпай. Теперь уже скоро. Мама, наверно, ждет нас и волнуется. Спи.

Он немного постоял на месте, с сомнением посмотрел на коварный потолок над головой, тяжело вздохнул и пошел искать проход в буреломной массе.

Алекс сообразил, что им нужно идти налево – туда, где еще час назад довольно густой сосновый лес сменялся редколесьем. Несколько лет назад в том месте проходила широченная, никому не нужная просека. Ее засадили молодыми деревцами, и, конечно, за такой малый срок они не могли создать густой и высокий лесной массив, подобный тому, в котором сейчас находились Алекс и Микки. А следовательно, после давильни там не мог образоваться плотный непроходимый бурелом. Алекс знал, что если ему удастся добраться до бывшей просеки, то по ней они смогут идти почти беспрепятственно.

Как только он тронулся в путь, Микки почти сразу уснул у него на руках, и Алексу пришлось очень туго. Он должен был пробираться сквозь завалы и не имел возможности ни как следует пригнуться, ни перелезть через преграды, ни растащить колючие еловые лапы в узких проходах. У него была одна свободная рука, и ею он мог только отводить от головы Микки тонкие ветки. Усталому Алексу приходилось искать обходные маршруты в тех местах, где они могли бы легко пролезть вдвоем, если бы Микки не спал. Несколько раз Алекс останавливался, собираясь разбудить сына, и всякий раз не решался это сделать. Пусть спит, думал он, пусть отдыхает: неизвестно, что еще ему предстоит увидеть и услышать…

Он уже понял, что находится под гигантским летательным аппаратом. Теперь, в тишине почти замкнутого фиолетового пространства, он хорошо слышал звуки, которые доносились из открытых люков днища. Это были вполне характерные звуки – лязг металлических конструкций, вой сирены, электронные контрольные сигналы, шипенье пневматики…

Алекс хоть и был гуманитарием, но также являлся сыном XXI века: он много раз летал на космических кораблях самого различного класса и прекрасно знал механическую и электронную атрибутику техники подобного рода. Сомнений быть не могло: это был звездолет, которого еще не видел ни один землянин.

А может, это земной аппарат, засекреченный, спросил он себя. Нет, такого быть не могло, никак. Мировое правительство уже давно не играло в секреты с населением Земли… К тому же Алекс точно знал, что ни один звездолет на Земле не умеет передвигаться с такой, можно сказать, малошумностью: шелест стрекозиных крыльев при снижении пришельца и посадочный грохот земных кораблей были несравнимы. И еще: зависать на космическом корабле в трех метрах над землей, не расплавив ее под собой огнем дюз, земляне тоже не умели.

Алекс протискивался в узкие и колючие тоннели зеленых проходов, отводил от лица гибкие ветви, продирался сквозь густые кроны и непрестанно думал о том, какую угрозу несет им прилет черного гиганта. То, что это непрошеный и нежданный гость, было ясно. С какой целью нанесен этот зловещий визит? Это робот или пилотируемый корабль? Один раз Алексу почудилось, что он слышит наверху топот множества ног и зычные команды. Он остановился и навострил уши, но больше ничего не услышал. Показалось… Но если все-таки – нет, если это инопланетные пришельцы, подумал он, то ведут они себя очень по-человечески.

Алексу ничего не оставалось, как только вооружиться домыслами и идти навстречу своей судьбе. Он преодолел последний завал и, запыхавшись, вдруг вывалился на открытое пространство.

Они добрались до просеки.

И оказались у края днища гигантского пришельца.

Алекс устало навалился спиной на плотное сплетение ветвей и радостно воззрился на нетронутый лес в ста метрах от них. Днище гиганта накрывало собой почти всю ширину просеки, и противоположная сторона леса смотрелась как темная стена огромного фиолетового коридора. Свет из люков недружелюбно струился на упрямо упершиеся в пришельца невысокие стволы молодых дубков и кленов.

Алекс посмотрел вдоль просеки. Сначала в одну сторону, потом в другую. Фиолетовый коридор с черным потолком и тонкими кривоватыми подпорками из молодняка, казалось, был бесконечен. "Ничего, – вдруг неожиданно для себя нервно хихикнул Алекс, – ничего, друг, – он поднял вверх грязное, исцарапанное, зло улыбающееся лицо, – если есть у тебя один край, значит, найдем и другой. И тогда, гад, я обязательно зайду к тебе в гости – внутрь, значит, зайду – обязательно. Тогда и поговорим…"

Прежде чем идти дальше, он задержал дыхание и чутко прислушался. И услышал…

Далекие-далекие звуки аварийных полицейских сирен комариным писком растерянно и бессильно пытались нарушить неколебимый сумрачный фиолетовый покой. Им вторили более низкие и надрывные сигналы пожарных машин. Что-то еле слышно металлически вещал дикторский голос.

Сквозь полупустое пространство просеки к Алексу прорвался зов растревоженного города.

Значит, это точно не плановая посадка и не земной аппарат, подумал Алекс. Власти включили уличную систему оповещения и подняли на ноги все аварийные службы. Этот гад поставил на уши весь регион, он не остался незамеченным…

Далекие городские шумы вдруг заглушились сухим треском пистолетных выстрелов и автоматных очередей. Стычка полиции с экипажем гиганта-пришельца! Все-таки внутри аппарата – живые существа, инопланетяне! Алекс озабоченно нахмурился. Кто они, эти чужаки? Удастся ли с ними справиться? Людей должны на всякий случай эвакуировать в бункеры мегаполиса, размышлял он; потом блокировать подходы к жилым кварталам, окружить звездолет и начать переговоры. Уже сейчас к нашему району стягиваются правительственные войска, включена ракетная "сфера". Подняты по тревоге все континентальные космические и военные подразделения.

Ничего, подумал он, все в порядке, наши одолеют кого угодно. Звуки боевых действий полиции почему-то придали ему уверенности. Он вдруг почувствовал прилив бодрости и сил. "Мы не одни, Микки! Все будет нормально! Нам надо только дойти до дома!" – тихо шепнул он сыну и улыбнулся в маленькое розовое ушко.

И в этот момент – только сейчас! – в нем возник тихий-тихий вопрос, очень тихий, бесстрастный голос… "Как там Кэтти?" – спросил он. Алекс вскинулся. Боже, он совсем забыл о ней! К горлу подступила тошнота, и в груди неожиданно занялась такая тревога, что он охнул. Как она, где? Что с ней? Почему он вспомнил о ней только сейчас?

"А почему ты о ней вообще вспомнил? Ты же не любишь ее, сколько раз ты говорил это сам себе… И что ты так взволновался?" – снова так же тихо спросил бесстрастный незнакомец. К черту, растерянно оборвал его – его или себя – Алекс. К черту реминисценции. Уверенность в благополучном исходе событий вдруг покинула его. Надо идти домой, спасать Кэтти, подумал Алекс, а разбираться в отношениях… Потом. Потом. И все-таки…

Он прислушался к себе. И все-таки, ответил он на немой вопрос, все-таки… Она – часть моей жизни, она – мать Микки, она… Он почувствовал, как в груди нарастает чувство давно забытой нежной признательности и вины. Всего этого слишком много, сказал он себе, слишком много для того, чтобы не думать о ней…

Он пересадил Микки на отдохнувшую руку и двинулся в сторону дома.

Теперь он шел быстрее и легче. На просеке было не так пыльно, редкие завалы на пути можно было обходить, углубляясь в нетронутый лес за краем днища чужого звездолета. Во время одного из таких обходов Алекс догадался зайти в чащобу поглубже, метров на сто, и с этого расстояния хорошенько рассмотрел пришельца.

Корабль был необъятен. Над лесом нависала черная микропористая, абсолютно глухая стена высотой в два небоскреба, она уходила влево, строго в сторону реки и пляжа, и вправо, в сторону города. Алекс напряг зрение и увидел один ее сливающийся с темнотой край – там, где-то около самой воды или над рекой. В сторону города стена тянулась, казалось, без конца.

Сердце Алекса заныло. Неужели эта дрянь подмяла под себя жилые кварталы? Он немного поразмышлял и пришел к выводу, что вряд ли. Если бы это случилось, то звуки разрушения зданий ему были бы слышны намного раньше, чем их заглушил скрежет лесоповала. Да и сейчас над лесопарком металось бы огненное зарево: катастрофы такого рода всегда сопровождаются пожарами.

Звуки городской тревоги стали теперь намного громче. Выстрелов слышно не было. Алекс пошел быстрее: конец путешествия приближался.

Фиолетовый коридор обрывался на самой границе лесопарка, но Алекс не сразу это заметил. Он достиг конца просеки и прежде всего увидел прямо перед собой целый парк незнакомых машин. Они занимали все пространство просеки и закрывали проход мощными, блестящими серебром корпусами. Вокруг них суетились люди. Люди!

Алекс порывисто сделал шаг вперед, но вдруг остановился, встал за дерево и заставил себя успокоиться. Не спеши. Посмотри. Что это за люди? Что это за люди, ты подумал?

Он выглянул из-за дерева и всмотрелся в движущиеся фигуры незнакомцев. Темная форма неопределенного в фиолетовом свете цвета, все молоды, короткие стрижки, за плечами – короткоствольные автоматы. Очень похожи на землян, обычные молодые парни. Может быть, это какой-то неизвестный отряд спецназначения, они прибыли сюда на своей технике и теперь исследуют чужой звездолет? Алекс посмотрел на спящего Микки. Тогда он зря тянет время, надо идти домой…

Он стоял в нерешительности. Странная все-таки у них форма, он такую никогда не видел…

Над головами парней раздался громкий скрежет. Алекс насторожился и расширил глаза: над одной из машин в днище звездолета открылся широкий светлый квадратный проем. Из него выползла широкая лестница, и по ней посыпались вниз люди в той же, незнакомой Алексу темной униформе.

Это не земляне, это пришельцы! Те, кто посадил огромную блямбу на пляж и хоженый-перехоженый лесопарк, туда, где гуляют матери, и отцы, и дети!… И он чуть не кинулся им в объятия! Алекс прижался спиной к стволу. На каком языке они разговаривают? Он вслушался… Бог мой, обычный международный – общепринятый, земной!

Алекс рассеянно поправил на Микки курточку. Что происходит? Инопланетный звездолет и земной экипаж… Откуда они? Какая у них цель?

Он вдруг вспомнил про золотые звезды в ночном небе. Они уничтожили спутники, вдруг пришла в голову ясная мысль. Они уничтожили спутники и таким образом вывели из строя всю систему противовоздушной обороны. И не только противовоздушной – все ракетное оружие стратегического назначения. И если не все на Земле, то, во всяком случае, на нашем континенте – точно.

Он оценивал теперь обстановку совершенно по-другому, чем полчаса назад. Звуки выстрелов смолкли, а пришельцы спокойно разгуливают, как ни в чем не бывало. Сопротивление полиции и муниципальных силовых подразделений подавлено, а армия…

В них, в пришельцев, теперь никто не будет стрелять. Они в городе. У них в заложниках миллионный городской район…

"Это теракт, – подумал Алекс, – теракт космического масштаба. Вторжение. И цели его я не узнаю, пока мы не выберемся в город…" Но можно ли идти в город, если – и это очевидно! – ситуацию полностью контролируют эти молодые люди? Мировое правительство пойдет на все их условия, но каковы эти условия? Выполнимы ли они? Если нет, то тогда Алексу и Микки лучше остаться здесь – может быть, они останутся живы…

Он внимательно оглядел механизмы на просеке. Самоходки-эвакуаторы… Он хорошо разбирался в военной технике – однажды ему пришлось писать заказной сценарий о давно прошедшей Войне Континентов – и сразу определил класс и назначение увиденных машин. Это были обычные самоходки-эвакуаторы – боевые машины "Скорой помощи" на гусеничном ходу или воздушных подушках. Создали их для оказания первой медицинской помощи раненым в боевых операциях, и представляли они собой настоящие передвижные госпитали, довольно комфортные и объемные. Вместить в себя они могли не меньше трехсот человек и были оснащены новейшей медицинской аппаратурой внутри и оружием сферической защиты – снаружи. Уже около двадцати лет – со времени образования Мирового сообщества и полного прекращения любых военных столкновений на Земле – они использовались для помощи пострадавшим от стихийных бедствий, а также для эвакуации населения из опасных районов.

Какого черта инопланетный звездолет привозит на Землю земную технику? И почему эвакуаторы?

Алекс осмотрелся, подошел к молодому ельничку и осторожно положил Микки на сухую мягкую хвою. Мальчик мирно сопел, и его нисколько не волновали те дикие метаморфозы, которые претерпевала его судьба с момента появления пришельца. Не волновали. А Алекс ничего не понимал. И ему нельзя было ошибаться. Он должен был знать, что ждет их за нагромождением техники, за краем гигантского днища. Он должен был решить, идти им в город или нет.

Он прикрыл Микки еловыми лапами, отошел на несколько шагов, посмотрел на свою маскировку и остался ею доволен – мальчика заметить издалека было трудно. Потом он заправил рваную майку в шорты, подвигал изодранными пальцами ног, расслабил натруженные руки и отправился на разведку.

Алекс боялся далеко уходить от Микки: малыш мог проснуться и испугаться. Один, в глухом лесу, под фиолетовым светом, без отца… Это было еще полбеды – испуг, Микки обязательно бы заревел и обнаружил себя. Конечно, Алекс сильно рисковал, но что он мог придумать, он должен был узнать хоть что-то еще, понять, в какую сторону им двигаться, что делать! Его теперь успокаивало только одно. Он увидел, что пришельцы безбоязненно работают под фиолетовым освещением, а это означало, что излучение безопасно для жизни. У Алекса камень с души свалился: всю дорогу под днищем его преследовала подспудная тревога – они с Микки борются за свою жизнь, а фиолетовый свет их медленно убивает…

Пробираясь вперед по лесу, не затронутому посадкой звездолета, он считал шаги. Не больше ста, говорил он себе, не больше ста. На таком расстоянии ты услышишь плач Микки и сумеешь быстро вернуться.

Через пятьдесят шагов он достиг крайней в ряду самоходки-эвакуатора. Вокруг нее никто не суетился, Алекс одним прыжком пересек пустое пространство между лесом и машиной и прижался спиной к ее огромным колесам. Он не имел никакого четкого плана действий, но теперь стало ясно: нужно ползти вперед под эвакуатором. Сколько рядов имеет строй машин? Он посмотрел вперед вдоль тридцати метровой механической туши и ничего не увидел. Конструктивные выступы огромного механизма ограничивали обзор. Он опустился на землю, прополз между траками под эвакуатор и поглядел вперед.

Перед Алексом открылся тоннель высотой в человеческий рост с далеким выходом, заполошно мерцавшим огнями разных цветов. Аварийные огни стянутых к звездолету силовых служб города, понял Алекс. Судя по тому, как спокойно работают здесь парни, в гробу они видали нашу полицию и "чрезвычайку"… Он оценил расстояние, которое ему нужно было проползти, – не менее ста метров. Значит, машины стояли в три ряда… Алекс опустил голову на руки: о ста шагах и контроле за плачем Микки не могло быть и речи. Двигаться дальше или возвращаться?

"Я быстро, – виновато сказал он себе, – я быстро. Не могу же я сидеть с Микки и дрожать от холода в лесу всю ночь – не ведая, не понимая, ничего не предпринимая… Не имея возможности ни согреть его, ни накормить… Я быстро. Мне надо только понять, чго они делают там, впереди, на выходе из своего драндулета, на границе городских кварталов…"

Он скосил глаза, как бы желая еще раз посмотреть на своего мальчика, и усиленно заработал локтями и коленями.

Сто метров по земле, усеянной острыми щепками, колкими еловыми ветками и сосновыми шишками дались ему нелегко. Локти были изодраны в кровь, на свои несчастнее ноги он просто боялся взглянуть. Звуки шагов технического персонала, сновавшего между машинами, заставляли его замирать и прижиматься к земле. Это дополнительно отнимало силы. Задыхаясь от усталости и боли, он подполз к передним колесам машины первого ряда, прижался к тракам правой гусеницы и буквально впился глазами в развернувшуюся перед ним картину.

Все поле перед звездолетом было заставлено полицейскими и пожарными машинами. Они орали как резаные, почти человеческими голосами, сирены были включены на полную мощность. Фонари аварийной тревоги – «вертушки» – крутились в разные стороны, и какофония диких звуков усиливалась мешаниной красных, синих, зеленых лучей. Двери машин были открыты, на траве возле колес валялись полицейские бластеры и дубинки, защитные шлемы и щиты. И ни одного человека, ни одного землянина – полицейского, пожарника или муниципала – не увидел Алекс в этой беспорядочной свалке машин, огней и звуков. По полю собранно и деловито сновали парни в незнакомой форме цвета бордо и заглядывали под каждую машину.

Что они делают? И где наши люди?

Неожиданно Алекс увидел, как один из пришельцев что-то заметил около большой красной «пожарки» и громко окликнул своих товарищей. Пришельцы подбежали к нему, нагнулись к земле, и Алекс увидел, как они бережно подняли на руки бесчувственное тело в форме пожарника и быстро понесли его к эвакуаторам. Они двигались прямо на Алекса, он теснее прижался к тракам и, когда они проходили мимо, услышал:

– Еще один… Тяжелый, черт…

– Давай быстрее! Если он умрет от усыпляющей пули, с нас голову снимут! Приказ самого Пирса!

– Да знаю я… Они для него на вес золота, земляне эти!

Группа прошла мимо, Алекс вздохнул свободнее, еще раз оглядел видимое пространство и намного правее себя обнаружил еле заметный отсюда край гигантского трапа, спущенного из тела звездолета на землю. Трап рассмотреть как следует никак не удавалось, но и того, что видел Алекс, было достаточно – он оценил массивность и прочность конструкции и сквозь вой сирен уловил зловещий гул движущихся по ней механизмов.

Десант! Настоящий боевой десант! И оружие у них заряжено транквилизаторами: им не нужны трупы, нужны живые земляне!

Алекс вытянул шею, пытаясь увидеть жилые дома района – туда, именно туда спускался километровый мост между звездолетом и землей! – и ничего не добился. Он только отметил, что у десятка небоскребов делового центра горят все окна – горят так, как бывает только во время больших праздников: включены были все, буквально все осветительные приборы, превращая каждый небоскреб в светящуюся башню, огромный городской фонарь.

Алекс замешкался – может, встать в полный рост? Он очень хотел взглянуть на кварталы поверх машин. Совсем недалеко отсюда был их дом, он мог бы его увидеть. Что творится теперь вокруг него? Там их ждала Кэт… Он дернулся, чтобы подняться на ноги, но заставил себя остаться на земле. Он не встанет: его обязательно заметит кто-нибудь из рассыпанных между машин пришельцев. Ничего, сказал он себе, все и так ясно. Ползи назад.

И он пополз.

Назад, к Микки.

Алекс добрался до ельничьего молодняка и с замиранием сердца раздвинул лапник. Облегченный вздох вырвался из его груди: Микки спал под еловыми лапами, как под одеялом, как ни в чем не бывало. Он лежал, по-детски положив обе ладошки под щечку и трогательно поджав ножки в канареечных носочках.

Алекс присел рядом с сыном на корточки. Еще в детстве он почему-то не верил, что так удобнее – класть ладошки под голову, хотя у всех взрослых было это на языке. "Положи ручки под щеку и спи!" – говорила ему мама, воспитательницы в детском саду вторили ей, как одна, да и в книжках спящие детишки сплошь и рядом были нарисованы в такой позе. А Алексу это не нравилось, он не хотел спать, как все, и поэтому никогда не складывал ладошки вместе, чтобы сунуть их между подушкой и щекой. А став чуть постарше, просто перестал думать об этом – о том, что детишкам так удобнее. И вот теперь, когда появился Микки, он каждый вечер с удивлением смотрел на его толстенькую, раскрасневшуюся ото сна щечку, которая расплывалась по пухлым сложенным вместе ручонкам, и – верил, знал, любил и соглашался: да, да, так действительно удобнее, спи, Микки, спи, мой мальчик, сладких и сказочных тебе снов…

– Встать!

Алекс почувствовал прикосновение холодного металла к спине раньше, чем услышал этот негромкий спокойный голос. И ему показалось, что дуло автомата дотронулось до сердца – так холодно и пусто стало в груди. Он раздвоился. Он видел себя как бы со стороны, сидящим на корточках перед человеком с автоматом, и в то же время ощущал себя, но – другим, совсем другим…

Старым, усталым, больным. Беспомощным. Неудачником. Изгоем.

Он заставил себя собраться, встряхнулся и повернул голову. Над ним стоял человек в незнакомой форме цвета запекшейся крови и, уткнув дуло автомата в спину Алекса, твердо смотрел ему в глаза. За спиной пришельца находились еще двое.

Алекс встал и оглядел незваных гостей. Все они были вооружены, молоды и спокойны. В их глазах не было остервенения и злобы, но в уверенности и собранности, с которой они держались, чувствовалась непреклонность воли. Воли, которая знает, что делать, и сделает это во что бы то ни стало…

Это армейцы, подумал Алекс. Заглянув пришельцам в глаза, он еще раз убедился, что его город стал объектом высадки военного десанта. Только армейцы могут смотреть так спокойно, уткнув в твою грудь автоматное дуло.

– В чем дело? – как можно спокойнее спросил он. – Говорите тише, вы разбудите ребенка.

Взгляд старшего десантника скользнул вниз, к Микки, остановился на пухлых оголенных ножках спящего малыша, и ничто не отразилось в серо-стальных глазах пришельца. Он снова посмотрел на Алекса и сказал:

– Забирайте мальчика, сэр, мы проводим вас.

– Куда?

– Вы все узнаете на месте. Это рядом. Вам нужно пройти с нами всего несколько сот метров.

Алекс не стал больше ничего спрашивать. Он проиграл. В этой игре он проиграл, хотя и надеялся хотя бы на ничью. Он уже заметил, что предплечье каждого десантника было охвачено браслетом какого-то небольшого прямоугольного прибора с выпуклым мини-дисплеем. Один из десантников поднял руку, поправляя ремень автомата, и Алекс увидел на дисплее картинку-карту. В центре ее светились два маленьких человеческих силуэта. "Это я и Микки", – понял он. У них ручные индикаторы биологических объектов, и, судя по масштабу картинки и фигур, приборы эти имеют большой радиус действия…

"Не нужно было подходить так близко", – шепнул ему укоризненный голос. "Поздно, – ответил ему Алекс. – Слишком поздно. Советы теперь не нужны. Я играл вслепую, и шансов у меня почти не было". Он посмотрел на старшего десантника – тот выжидательно наблюдал за Алексом, и палец его лежал на спусковом крючке оружия.

Алекс присел перед Микки, просунул одну руку ему под спинку, другую – под коленки и осторожно поднял на руки. Потревоженный малыш заворочался у папы на руках, откинул головку назад, сонно зашептал: "Ля-ка, ма-ка-ка… Нет…" Его вечное, блестяще исполняемое "ка"! И самое любимое слово – "нет"! Алекс растерянно и ласково улыбнулся ему, успокаивающе пошикал, Микки устроился поудобнее, прижался теплым тельцем к отцовской груди и снова уснул. Алекс отер с его щечки сладкую сонную слюнку, пригладил спутанные во сне светлые волосики…

И тут что-то переключилось в его сознании. Он как будто очнулся. "Что ты делаешь? – спросил он себя. – Что ты делаешь? Зачем ты взял Микки на руки? Ты собираешься идти с ними? Куда? Это же не люди – враги. Они отнимут у тебя Микки, угонят вас на край галактики и там отдадут на съедение каким-нибудь инопланетным тварям. Они прилетели за людьми, за человеческим материалом, вспомни, как бережно они обращались с уснувшим пожарником. Вы для них – живая рыба. И вам никто не поможет. Они блокировали ваш район, взяли в заложники, правительство вступило с ними в переговоры. Но в них, в этих переговорах, они переговорят кого угодно, потому что нет – слышишь, нет! – у правительства ни одного козыря на руках…"

Он прислушался к себе. Что-то еще раз переключилось глубоко внутри. Панические размышления вдруг оставили его. Сердце теперь забилось ровно, мысли были слаженны и спокойны. Он как будто заледенел, и этот лед внутри его распирал грудь, отдавал свою немереную ледяную силу и ледяные, бесстрастные, четкие мысли. Не подавай вида, что встревожен, – они насторожатся. Не задавай лишних вопросов. Иди. Ты теперь один. Ты сделаешь все сам, один. От тебя зависит жизнь мальчика… Иди.

Алекс неуверенно, как-то глуповато улыбнулся пришельцам и сказал:

– Я готов…

Ствол автомата указал ему в сторону самоходок-эвакуаторов.

– Проходите, сэр.

Очень уважительное обхождение, мелькнула мысль, но и очень легко объяснимое в их положении. Каннибалы, черт бы вас взял… Алекс еще раз лицемерно улыбнулся и расчетливо медленно зашагал к эвакуаторам.

Он чутко прислушивался к звукам шагов позади себя. Трое… Автоматы с пулями, напичканными седативными препаратами… Один, тот, который у старшего, наведен на меня. Остальные висят на ремнях, дулами вниз, если только те двое не вскинули их при сопровождении. Но вроде бы я ничего не слышал… Старший идет прямо за мной, за спиной. Если я вышибу у него оружие из рук, то все успею, все сумею – одними ногами, не выпуская Микки из рук… Даже если у них под формой бронежилеты с ребрами жесткости – я сумею, я смогу, шлемов-то на них нет…

Он прошел еще несколько шагов. Сейчас… Алекс перехватил Микки поудобнее и крепче прижал к себе…

– Ну, нашли? – Громкий выкрик сбоку. Алекс повернул голову. Из ближайших кустов к ним выходили еще трое пришельцев. Еще один наряд, обреченно подумал Алекс, да они на нас целую облаву устроили! Спокойно, ответила ему ледяная сила внутри. Думай. Шестеро. У двоих автоматы наготове. Стоят с разных сторон…

Ты не справишься. Не успеешь…

– Кто такие? Почему ночью под кораблем? – Старший второго наряда, как две капли воды похожий на всех остальных, подошел к Алексу вплотную.

Алекс не отвечал, а слушал своего ледяного собеседника. Выясни насчет Микки…

– Не кричите, пожалуйста, – тихо сказал он. – Ребенок спит. Взрослых и детей вы содержите вместе?

Старший второго наряда бросил на него внимательный взгляд. "Удивился отсутствию недоумения и паники, – подумал Алекс. – И не удивляйся, гад, не увидишь ты моих круглых глаз и слез, – мысленно сказал он врагу. – Скорее рак на горе свистнет, чем ты услышишь мои мольбы". Он вдруг ясно понял, что Микки сейчас у него отнимут, и провалился в иное состояние еще глубже – в полное бесчувствие при полном контроле над ситуацией.

– Нет, сэр, – уважительно ответил пришелец. – Детей мы содержим отдельно. Им требуется более тщательная подготовка… – Десантник прикусил язык. "Напрасно, – подумал Алекс, – я уже понял – "более тщательная подготовка к перелету".

Он не удивился – он знал. Ему показалось, что он уже тысячу лет знает о том, что Микки отправят на другую планету, и он никогда не увидит родителей, и будет плакать, и звать их, а ему будут обещать, каждый день обещать… "Они обязательно приедут, не плачь. Они уже едут к тебе, Микки, подожди до завтра, а пока сделай-ка вот что…" И он будет ждать и ждать и делать все, что ему скажут, – за эти обещания, за эту святую ложь… И однажды ночью он не сможет уснуть и уткнется носиком в мокрую подушку…

И не дождется, не дождется никогда…

"Папака, а мы всегда будем вместе, да?"

– Позвольте мне взять у вас малыша, сэр, – вежливо сказал старший первого наряда. – Вы еще увидите его. Через несколько часов, после проверки и регистрации.

Проговорился, бесстрастно подумал Алекс, проговорился – "еще увидите"… «Еще» сколько раз – один, два?.. И «еще» до чего? До смерти?

Мысли приносились как бы издалека, из какой-то ватной и зловонной тишины. Они были теперь ему не нужны – он уже знал, что будет сейчас делать, что ему предстоит в следующую минуту и куда он пойдет потом. Он точно это знал. И знал, что это случится. Во что бы то ни стало. Как у этих армейцев: во что бы то ни стало.

Только он не армеец – отец.

И их непреклонность против его непреклонности…

Просто дерьмо.

Он слушал ледяной голос.

– Сэр! – еще раз деликатно окликнул десантник.

– Да-да… – Алекс кивнул головой, волосы упали на лоб и скрыли от пришельцев его взгляд. Его взгляд. Тот последний, прощальный взгляд, который он бросил на Микки. Они не увидели его глаз, и это было хорошо. Это было просто здорово, иначе бы они позвали целый батальон, чтобы сопровождать Алекса к кораблю. Или расстреляли бы его из своих автоматов.

В его глазах не было тоски, не было страдания – одна любовь.

И то великое обещание, которое может давать только великая сила.

"Я приду!"

Алекс отвел взгляд от спящего малыша, медленно повернулся и протянул сына чужому мужчине:

– Пожалуйста, будьте с ним осторожнее…

– Не беспокойтесь, сэр. – Десантник бережно принял Микки на руки – не очень умело, но все-таки бережно – и дал знак своим подчиненным следовать за ним. Трое пришельцев обогнули неподвижно стоящего Алекса и зашагали к эвакуаторам.

– Пойдемте, сэр.

Дуло автомата командира второго наряда ткнулось Алексу в бок. Он не пошевелился. Обеспокоенный десантник ткнул его посильнее:

– Ну-ка, вперед!

Подожди, мысленно ответил ему Алекс. Подожди хоть немного, дай им уйти… Он смотрел вслед уходящей команде и считал секунды. И ждал, ждал, бесконечно долго ждал, когда же наконец спины цвета запекшейся крови в фиолетовом спектре скроются за деревьями и кустами. Дальше, дальше, еще…

Звуки ударов никто не должен услышать.

– Вперед! Или стреляю!

– Иду, командир.

Алекс опустил полностью расслабленные руки вдоль тела и с мертвым лицом повернулся к троице пришельцев…

Занимался рассвет. Сырой туман наползал на берег с реки и оседал утренней росой на серую в неярком утреннем свете траву, на снулые ветви прибрежных ив, на редкие кривоватые скамейки возле воды. Солнце выглянуло из-за дальнего леса и приветливо и игриво бросило первые ласковые лучи на остывший песок узкой полоски берега между лесопарком и рекой.

Бродячий пес, заночевавший сегодня около воды, поднял умную овчаристую морду, вытянул крупные передние лапы, зевнул во всю пасть и со стоном потянулся. Ночью на лесопарк упала с неба какая-то огромная и вонючая штуковина, и ему пришлось срочно ретироваться со своего обычного места ночлега. Потом было много шума, да он и сейчас не прекращается, только перешел от берега подальше, в город. Но это ничего, пес чувствовал, что для него нет угрозы в этом шуме. И еще он чувствовал, что в город лучше ему сейчас не соваться, хотя и очень хочется есть. Он несколько минут задумчиво посидел и поглядел на воду. Есть, конечно, хочется страшно, еще со вчерашнего вечера, а в город, получается, нельзя… И охотиться на мелких тварюшек в лесу он не умеет… Он озадаченно почесал за большим вислым ухом. Из задумчивости его вывел ровный рокот мощного мотора. Пес поднялся и настороженно вытянул морду в сторону воды – звук раздавался оттуда.

Из-за изгиба берега на середину реки на большой скорости выскочила большая плавающая миска. Еще одна зараза, раздраженно подумал пес. Одна за другой шастают, всю ночь спать не давали. Пес хорошо знал звуки, которые издают железные плавучие тарелки, но вот странные незнакомые штуковины на них – на этих новых, появившихся сегодня ночью – его пугали. И не его одного. Недавно с того берега пытались сюда пробраться люди, много людей. Но штуковины на подскочившей миске как-то странно потрещали, и люди испугались… Побаивался и он, но сейчас не дрогнул. За ночь он к ним привык, он знает, что новые миски для него не опасны.

Пес ловко выкусил из хвоста блоху и снова улегся на песок. Делать нечего, придется ждать, пока от людей в городе отстанут неприятности. Когда им хорошо, они добрые. А если им плохо, лучше не подходи… Он опустил голову на лапы и стал задремывать, неизменно отвечая на звуки моторов курсирующих катеров ворчливым рычанием. Внезапно он услышал шорох ветвей и чьи-то спотыкающиеся шаги со стороны лесопарка. Пес на всякий случай сел и, склонив лобастую голову, стал ожидать приближения незнакомца.

Тот вывалился из прибрежного кустарника прямо напротив пса. Это был невысокий мужчина – бледный, с исцарапанным лицом, странным, лихорадочным взглядом. Глаза человека и животного встретились, и пес понял, что, во-первых, ему нечего бояться, а во-вторых, что незнакомец поесть ему не даст.

Мужчина был страшно утомлен, думал о чем-то своем, и еды у него не было. От него пахло той штуковиной, которая ночью упала на лесопарк. Пес приветливо помахал человеку хвостом и опасливо потрусил в сторону. Ну его, подумалось псу, от греха… Его немного встревожил непривычный, темно-багровый цвет одежды пришельца и то, что он держал в руках. Такие предметы плюются огнем, далеко-далеко. Лучше с ним дел не иметь, подумал многоопытный бродяга, взгляд у него странный, отсутствующий какой-то…

А ведь только кажется, что этот человек прямо сейчас свалится от усталости, отметил пес, только кажется. Он куда-то идет, и он обязательно дойдет. Что-то есть в нем такое… Там, внутри, в глазах… Очень яркое… Пес не знал этому названия и вернулся к привычным категориям. С таким лучше не встречаться на пустынной дороге, еще раз предупредил он себя, глядя вслед удаляющемуся мужчине. Лучше не встречаться, если ты его враг. А если друг… Ему вдруг захотелось побежать за этим человеком и идти с ним рядом, по его делам. И заглядывать ему в глаза, чтобы видеть в них эту странную яркую глубину. И иногда чувствовать на своей голове его сильную, теплую, добрую руку…

Голодный ведь, как и я, сочувственно подумал он о мужчине. И на ногах еле держится. Он печально и громко, как человек, вздохнул и снова упал мордой на лапы. Люди, позволил он себе некоторую философичность, люди – они как собаки: тоже бывают голодны, так же страдают, ищут себе пару и ухаживают за своими щенками. Они были бы очень похожи на меня, подумалось псу сквозь дрему, очень похожи… Если бы…

Если бы в них не было того, что он увидел сейчас в глазах незнакомца.

И названия чему он не знал.

Алекс уходил из леса, от корабля вдоль берега реки, огибая родной район мегаполиса по периметру. Он не пошел к своему дому искать Кэт – он знал, что или не найдет ее, или разделит ее участь, равно как и участь всех жителей их района. В комплекте обмундирования, снятого с бесчувственного тела одного из оглушенных им десантников, он нашел рацию, настроил ее на нужную радиоволну и теперь был в курсе всех событий.

Он не вникал в подробности. Ему было неинтересно, какими средствами блокировался их район, каким способом пришельцы собираются «зачищать» – их словечко! – город, какие меры предпринимает правительство и что сказал командор пришельцев. Он даже не очень внимательно слушал выводы аналитиков правительства о том, откуда взялись человеки-инопланетяне, обладающие фантастической техникой. Для него было важно только то, что их всех – Микки, Кэт, Пита, Бобби, его и еще тысячу тысяч горожан – собираются забрать на, огромный транспортный корабль и увезти в неведомом направлении. И еще ему было важно понимание – и он получил подтверждение его истинности из радионовостей! – того, что Мировое правительство в растерянности и не знает, что можно сделать в такой ситуации. Только этих двух вещей было достаточно Алексу, только их – для того чтобы идти вот так, знобким майским утром по берегу реки, сжимать в руках автомат и слушать, слушать ледяной голос внутри, голос, который знал, что делать.

Идти и не думать больше ни о чем, кроме одного.

"Я приду!"

Правда, он внимательно выслушал обращение командора пришельцев к жителям региона. Тот приглашал всех добровольно сдаться и обещал, обещал, обещал…

"Хорошие условия содержания, курортный рацион и мероприятия", "вы можете это рассматривать как туристическую космическую экскурсию", "всего на один месяц с последующим комфортным возвращением и выплатой компенсаций", "все разлученные домочадцы встретятся после прибытия на новое место"…

Алекс не верил ни единому его слову. Он не знал почему – он просто не верил. И неверие это шло из глубины его сердца. А зову своего сердца он следовал сейчас так безоговорочно, как еще никогда в своей жизни. Зову сердца и тому ледяному голосу внутри, который точно знал, что нужно делать…

Он шел вдоль воды и останавливался только для того, чтобы круто повернуться и спрятаться за кусты при появлении катеров пришельцев. Он уже понял, что для него они не представляют угрозы. Он был в форме десантника, да и контролировали эти катера подходы к воде с той стороны реки. И все-таки он хоронился: ему сейчас нельзя было ошибаться ни в чем. Он должен был исключить любую случайность.

Его мутило от слабости, плотная ткань комбинезона прилипла к ссадинам на спине и ногах и пропиталась кровью. Несколько раз силы оставляли его. Тогда он падал плашмя на песок и пил воду из реки. Вода казалась ему горькой, как не пролитые при разлуке с Микки слезы. Он пил эту воду, он глотал ее холодную мутную горечь и, когда к горлу подступал угловатый горячий слезный ком, снова вставал и снова шел и опять не думал ни о чем, кроме самых нужных вещей. Он постоянно сверялся с биоиндикатором и проверял безопасность маршрута; чутко прислушивался к звукам на воде и залегал при появлении катеров; углублялся в лес и осторожно выбирался на опушку, чтобы взглянуть на городской ландшафт и оценить расстояние до цели.

Он забыл обо всем – о целом мире, который жил, страдал, блаженствовал, пел, смеялся и плакал у него за спиной, вокруг него, там, на другом берегу реки… Он забыл обо всем, потому что он должен был дойти.

Добраться до оружия.

Добраться до оружия, в котором была его последняя надежда.

Когда он вышел из леса, бегом пересек совершенно чистое зеленое поле и из последних сил перемахнул через ограду особняка Пита Милтона, ему стало легче. Он вошел в особняк. Его встретила неуместная для этого дома тишина, неубранная гостиная, безжизненная трагичная пустота спешно покинутого жилища. Он не удивился. Бросив ничего не выражающий взгляд на разбросанные в гостиной игрушки и одежду, он медленно поднялся по лестнице, вошел на чердак и в узком пазу балки перекрытия взял ключ от студийного сейфа.

Пересекая дворик между особняком и студией, он отметил, как непривычно тихо в коттеджном поселке. Было уже около восьми утра, и в этот час дети шли в школу, на улице раздавались их веселые крики, матери окликали их вслед, давали последние наставления, а потом и сами выходили из домов за покупками… Сейчас не звучал ни один человеческий голос, нигде. Только кудахтали в клетях голодные куры да звенели цепями молчаливые, испуганные собаки.

"Зачистили" уже, значит, микрорайон, бесстрастно подумал Алекс, "зачистили"…

Он подошел к крыльцу студии, отковырнул нижнюю мраморную ступеньку и достал из тайничка ключ от входной двери. Открыл дверь. Не глядя по сторонам, прошел к сцене.

Когда он достал из темной глубины сейфа объемный оранжевый ребристый шлем и белую пластиковую коробку генератора, лицо его не выразило никаких чувств. Он просто прижал аппаратуру к груди, прошел к «кофейному» столу и сел на диван. Посмотрел на биоиндикатор, поставил его в режим аварийного оповещения при приближении объекта.

И прежде чем упасть на диван навзничь и провалиться в сон, сказал своему Микки, сказал тихо, всего два слова:

– Я приду!

Часть II ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

ГЛАВА 1

– Алло, алло, это ты?

– Да. Здравствуй, Кэт.

– Микки с тобой?

– Нет. Они забрали его.

Пауза. Мертвая тишина в телефонной трубке.

– А ты?

– Что я?

– Почему ты там, сволочь?! – Злобный, полный готовкой ненависти взвизг. – Как ты там оказался, если Микки забрали? Ты отдал его? А сам смылся? И теперь пьешь у Милтона, горе заливаешь?!

– Кэтти…

– Будь ты проклят, мразь! Чтоб ты сдох, гнида! – Бурные рыдания. Трубка распухает в руке и наливается красной, как кровь, материализованной ненавистью. Пальцы жжет. Это не ненависть. Это яд.

– Подожди, я объясню…

– Нечего объяснять, скот! Я сейчас позвоню ихнему командору, он теперь в префектуре, и скажу, чтоб тебя там "зачистили", да так, чтоб ты сдох, сгнил, никогда не очухался! Будь ты проклят!

Телефонная трубка надувается красным ядом и становится тяжелой и горячей. Алекс не выдерживает и впивается в нее зубами. Истонченная оболочка лопается, и вся жидкость, весь яд устремляется Алексу в горло. Он почему-то с удовлетворением сглатывает его, пьет, хлебает, и яд течет у него по подбородку на грудь, и он недоволен тем, что совсем не чувствует вкуса, но… Красная дрянь свинцом оседает в груди и давит, давит, давит…

– Так тебе и надо! Сдохни! Алекс неимоверным усилием выдернул себя из кошмара и, задыхаясь, рывком сел на диване. Сердце колотилось как бешеное. В груди разливалась та самая ядовитая тяжесть, которой он нахлебался во сне. Он сорвал с себя куртку комбинезона, мокрую от пота рваную майку и откинулся на спинку дивана. Дыхание Hfe успокаивалось, в голове все еще стоял ненавидящий крик Кэт. Мысли путались от этого крика, он никак не мог сосредоточиться…

Да, да, стучало в висках, все это было с тобой десятки раз и будет еще один, если она позвонит. Твое счастье, что она этого не делает и скорее всего не сможет сделать. Твое счастье, иначе все повторится, дословно, весь кошмар, а яд – он уже в тебе давно. Все эти годы – столько, сколько лет Микки, плюс еще один год…

Сколько лет Микки, ты помнишь? Сколько ему лет?.. И ты нахлебаешься еще. Она ненавидит тебя, ты знаешь. И знаешь, за что… За ту жизнь, вашу жизнь, которая получилась такой. Такой, какая есть… Ну ладно. Но сколько лет Микки, сколько?..

Прекрати истерику. Заткнись. Он изо всех сил сжал ладонями виски, а потом три раза шарахнул себя затылком о спинку дивана. Боль в голове подействовала отрезвляюще. Он широко открыл налитые кровью глаза и посмотрел на часы.

Стоял полдень. Через единственное окно в студию врывался яркий солнечный свет. Тишину на улице нарушало только оживленное щебетанье птиц. Он посмотрел на биоиндикатор – в радиусе километра не было ни одной живой души. Перед мысленным взором Алекса пронеслись картины прошедшей ночи. Он застонал. Микки… Не думай о Микки! – оборвал он себя. Не смей. Это мешает. Пришло время действовать. Подумай сейчас о них.

Он снова прислушался к звукам за окном и снова настороженно посмотрел на биоиндикатор – не врет? Потом растер мокрую грудь обрывками майки и стиснул зубы. Тишина за стенами взъярила его. Здорово. Здорово работают. И как это только у них так гладко получается! Прилетели, превратили миллионное население в стадо овец и погнали в свой хлев! И вот уже целый городской поселок – семьдесят особняков и коттеджей! – превращен в мертвое царство, в котором тихо, как на дне, как на кладбище! Он зло выдохнул воздух. Успокойся. Хватит. Приведи себя в порядок и начинай. Что ты там хотел – начинай. У тебя нет времени, совсем нет. Ты видишь, как они действуют – быстро, быстро и чисто. Это отлаженный армейский механизм, это команда «экстра» – ты должен быть в форме. Одна ошибка, и тебя аккуратно понесут на носилках, как того пожарника, понесут туда, где Микки, но что толку – ты его никогда не увидишь. Тебя не должны доставить туда – ты войдешь сам, когда сделаешь все необходимое, все, что задумал. Это будет. Это обязательно случится. Только не тяни, сосредоточься, вставай! Тебя ждет Микки!

Алекс тяжело поднялся на ноги. Он проспал что-то около трех часов, этого было мало. После бессонной ночи чувствовал он себя совершенно разбитым. Каждая клеточка его тела была отравлена – отравлена вчерашними событиями, непосильными нагрузками, потерей Микки, грязной речной водой, долгим напряженным, походом, а главное – отвратительной невозможностью все вернуть назад, предотвратить, уклониться и изменить, изменить, изменить…

Он заставил себя подойти к ящичку с надписью "Аптечка", достал оттуда банку кофе и свои сигареты. Включил электрический чайник.

После этого, понемногу убыстряясь в движениях, разгоняя кровь, пошарил по студии и отыскал в рабочем шкафу Пита чистое полотенце и старую бритву. Подошел к раковине и взглянул на себя в маленькое настенное зеркальце. Ничего, Алекс, ободрил он себя, рассматривая порезы на лице и суточную щетину. Ничего. Тем страшнее для них будут ваши встречи.

Он обтер торс мокрым полотенцем, надел найденную в том же шкафу старую водолазку Пита и заглянул в холодильник. От вида единственного продукта – трехдневного, сдувшегося в плоскую лепешку чизбургера – его затошнило. Но не тут-то было. Он приказал себе взять в руки гнутый холодный кругляш с почерневшим мясом и пегой травой и пройти с ним за стол. Он сел, приготовил себе кофе и так же, в приказном порядке, сжевал страшноватый чизбургер, запивая его огромными глотками сладкой обжигающей бодрящей черной жидкости.

Закурив, он не позволил себе расслабиться, как делал всегда утром с первой сигаретой в зубах. Он теперь не ел – снабжал себя энергией, не курил – восстанавливал привычный телу биохимический баланс. Там, на просеке под кораблем пришельцев, он превратился в машину. В стального робота. В Железного Дровосека из Миккиной книги сказок.

И все-таки он чувствовал. Он ощущал удовольствие от завтрака, от сигареты, слушал, как тело отвечает здоровой расслабленностью, готовностью к движению, как депрессия уступает место трезвой оценке реальности. Он почувствовал себя почти здоровым.

"Он был добрый малый, Железный Дровосек, – вдруг благодушно подумал Алекс. – Когда я читал сказку Микки, мальчику он полюбился больше всех. Он, этот малый, помнится, очень хотел иметь живое человеческое сердце и не понимал, что оно уже бьется у него в груди, если он был готов прийти на помощь любому из своих друзей в любую минуту. Хорошая сказка". Он вспомнил остроносое птичье лицо Пита с огромными, широко расставленными изумрудными глазами и резко поднялся с дивана. Давай, Алекс. Тебя все ждут. Взгляд его упал на оранжевый шлем и белую пластиковую коробку рядом. Он взял аппаратуру в руки, влез в ремни генератора, закрепил его на груди и надел куртку комбинезона. Критически себя оглядел. Комбинезон был ему немного великоват и топорщился на груди, скрывая контуры аппарата. Алекс удовлетворенно хмыкнул: хоть он и не собирался больше встречаться с пришельцами, но мало ли что… Пусть генератор будет худо-бедно замаскирован. Он взял в руки большой, как баскетбольный мяч, шлем. "Его – в сумку, – подумал он. – Быстро надеть и подключить шлем я сумею в любой ситуации".

Алекс оглядел студию. Когда-то во время уборки он наткнулся на старый дорожный баул Пита. Он тогда куда-то его засунул, а вот куда – совершенно не помнил. Алекс постоял с озадаченным видом, потом одним решительным рывком поднял сиденье дивана и заглянул во внутренний ящик. Точно! – смятый пыльный баул валялся там. Алекс открыл его – в сумке лежали ветхие желтые газеты, старые рыболовные снасти и обшарпанный бинокль с сильно поцарапанной оптикой. Алекс взял в руки бинокль, задумчиво повертел его в руках и положил во внутренний боковой карман комбинезона. Весь остальной мусор он вынул из сумки и кинул под диван.

Шлем удобно лег на дно баула, Алекс закрыл его, щелкнул прочным запором, сунул в карман пульт дистанционного управления и взял в руки автомат.

"В окровавленном комбинезоне, с сумкой и автоматом в руках, с серым, исцарапанным лицом я никак не сойду за одного из откормленных молодцов-пришельцев, – подумал он. – Добираться до места необходимо скрытно. Это, конечно, опасно, но дорога не дальняя. Ближайший небоскреб находится на границе поселка и городских построек, в двух километрах отсюда. Я буду идти по пустому, «зачищенному» району – его уже покинули и люди, и пришельцы. Единственное, чего следует опасаться, – дежурных патрулей: армейцы обязаны контролировать «отработанные» квадраты. Надеюсь, это не составит большой проблемы, я знаю здесь каждый уголок… А если… – Он посмотрел на автомат. – Нет, проблем не будет. Главное сейчас для меня – дойти до пустующего небоскреба. Совершенно пустого, тоже «зачищенного» этими гадами. Работать хочется в спокойной обстановке".

Алекс вздохнул и медленно подошел к сцене, к своему обычному рабочему месту. Яркий свет из окна отбросил от его невысокой собранной фигуры причудливую густую тень. Он прыжком заскочил на сцену и повернулся лицом к студии.

"Я начну отсюда, – доверительно обратился он к пришельцам. – Я начну отсюда, где создал столько фантасмагорий, что хватит на вас на всех. А если что случится не так, если не хватит, – обнадеживающе добавил он, – я придумаю еще.

Похлеще".

Он спрыгнул со сцены и пружинистым шагом направился к двери.

Алекс залег в высокой траве неухоженного газона и прижался лицом к чугунному литью ограды. Он благополучно пробрался через поселок, двигаясь задами, – за особняками и коттеджами, от сада к саду, от огорода к огороду. Он перелезал через высокие и низкие, вычурные и простецкие ограждения, продирался сквозь живые кусты изгороди и не встретил на своем неудобном пути ни одного пришельца. Он так до сих пор и не был уверен, что его предосторожности не напрасны – ходят ли проклятые богом троицы по главной улице поселка. Впрочем, теперь ему было все равно. Он лежал на границе большого города – чугунное ограждение шло вдоль городской улицы, и на другой ее стороне, прямо напротив Алекса, высился стоэтажный небоскреб.

Молчаливый и пустой.

Алекс внимательно оглядел улицу. В трехстах метрах левее себя он отметил движение бордовых комбинезонов, услышал резкие слова команд. Из-за зелени дальнего пышного сада на улицу выходила колонна десантников. Она свернула с асфальтовой дороги, которая вела через поле и лес к пляжу, а значит, и к звездолету, и ровным строем протянулась через проезжую часть к жилым многоэтажкам. Алекс попытался подсчитать число пришельцев в команде, но армейцы все шли и шли, колонна тянулась и тянулась, первые ряды исчезли за стенами домов, дворы принимали в себя строй за строем, а конца этому движению видно не было. Алекс сбился со счета, в глазах у него зарябило от напряжения. Он чертыхнулся и зло сплюнул, а потом увидел, как, негромко урча и фыркая, на асфальт стали выползать самоходки-эвакуаторы. Они сопровождали колонну по бокам и при подъезде к жилому массиву разворачивались и огибали квартал, создавая вокруг домов зловонное механическое кольцо.

"Вот как они работают, – зло прошептал Алекс, – вот как". Сейчас эти молодцы пойду! по подъездам и будут вышвыривать из квартир голосящих женщин, сопротивляющихся униженных мужчин, плачущих детей. Тех, кто будет особенно агрессивен, они накачают усыпляющими пулями, от которых, как мы уже знаем, можно и умереть… Потом всех затолкают в эвакуаторы и доставят на корабль.

Он подсчитал примерное количество домов и квартир в своем регионе. Это же адова работа, подумал он. Прорва работы. Их, этих садистов в униформе, должно быть, несколько тысяч, иначе они не справятся за короткий срок. А какой у них срок? – спросил он себя. И как отрезал – короткий. Очень короткий, не расслабляйся. Очевидно, что они рассчитывают все завершить дня за три. Это четко спланированная и стремительно совершаемая диверсия. Неожиданность, решительность, жестокость, быстрота, слаженная массированность действия – уничтоженные спутники, необъявленная ночная посадка, нейтрализация силовых служб города, мгновенное развертывание подразделений для захвата жителей. Что тебе надо еще? Трое суток – не больше. И первые из них уже на исходе.

Он отвел взгляд от бордовых комбинезонов и посмотрел на главный вход в небоскреб. Сердце его екнуло. Из-за угла здания к широкой лестнице подъезда двигались трое десантников. Сперва Алекс засомневался: что, небоскреб еще не "отработан"? Но нет. Алекс кинул взгляд на огромное безмолвное строение – он, городской житель, не мог ошибиться. Покинутый высотный дом не спутаешь ни с каким другим…

Десантники неторопливо дошли до подъезда и остановились. Один из них оглядел противоположную сторону улицы – Алекс вжался лицом в траву и замер. Другой что-то сказал, все трое засмеялись. Алекс лежал и слушал негромкие голоса пришельцев и, по мере того как тянулось время, укреплялся в мысли, что скоро они не уйдут. Это пост. Кроме патрулирования, у них предусмотрена и контрольная постовая служба, понял он. И в который раз удивился четкости и тщательности действий армейцев. А потом разозлился.

Они здесь будут точить лясы, а я? Я буду играть с ними в прятки и притворяться куском газона? Что делать – ждать темноты, идти в обход? Ну уж нет! Я еле дополз до этого небоскреба, и я в него войду!

Он посмотрел вдоль улицы: последние ряды колонны десантников втягивались во дворы.

Эвакуаторы замерли на своих местах в равнодушном ожидании пленных пассажиров. Алекс отполз за ближайший куст и вынул из кармана пульт дистанционного управления. Набрал на дисплее троичный код 123, нажал кнопку «воспроизведение» и зафиксировал большой палец на клавише регулировки громкости. А потом, уже не особо соблюдая осторожность, высунулся из-за куста, чтобы лучше видеть.

Он включил один из архивных киноэпизодов, один из тех заделов, которые собирался использовать в дальнейших работах.

С этого момента смех и говор на другой стороне улицы продолжались еще несколько секунд. А потом Алекс увидел, как двое десантников, стоявшие лицом к левому углу небоскреба, смолкли и их молодые жизнерадостные лица прямо на глазах стали превращаться в бледные маски с тремя большими темными окружностями – открытым ртом и испуганно расширенными глазами.

– Что? – Третий десантник, обращенный лицом к своим землякам, повел себя неадекватно. Прежде всего он опасливо шагнул от преобразившихся товарищей и только потом догадался обернуться. Подготовленный жалким видом армейцев, на увиденное он отреагировал мгновенно.

– Сэм! – заорал он. – Вызывай центральную! Оружие к бою! – И попятился.

Из-за угла небоскреба на улицу бесшумно вылезало невиданное клыкастое чудовище. В размерах оно не уступало самоходке-эвакуатору. Закованное в черный блестящий на солнце панцирь, оно гордо выталкивало на улицу длинное тело и несло впереди себя огромные массивные рога на плоской бронированной голове. Темные бездонные глаза под роговистыми пластинами загадочно мерцали. Чудовище рывками выдвигалось из-за угла толчками толстенных членистых лап. Когда оно полностью вылезло на всеобщее обозрение, то перегородило собой всю улицу.

Алекс включил звук. Раздался резкий шорох панциря об асфальт, чудовище свело свои рога – по барабанным перепонкам ударило невыносимо зловещее клацканье. Злосчастная троица ответила испуганным вскриком. Чудовище как будто услышало людей и круто развернулось прямо на них. Рога-челюсти со страшным звуком снова сошлись вместе, а потом задрались вверх, и членистые лапы быстро зацокали по асфальту…

– Отходим к отряду "зачистки"! Огонь! Автоматные очереди ударили сразу из трех стволов. "Эх, – с досадой подумал Алекс, – надо было шлем надеть – я бы подправил картинку, пули рикошетили бы о панцирь!" Армейцы самозабвенно расстреливали врага, но чудовище никак не реагировало на поток пуль. Оно неведомым образом поглощало их чернотой блестящей брони и с нарастающей скоростью надвигалось на пришельцев.

– Отхо-о-дим! – на испуганном выдохе выкрикнул третий и отбросил в сторону пустой автоматный рожок.

В мужестве армейцам отказать было нельзя. Перезаряжая оружие на ходу, они отходили, не показывая спины бронированному страшилищу. А оно надвигалось на них, и щелкало челюстями, и устрашающе шаркало брюхом о тротуар. Армейцы скрылись за углом ближайшей многоэтажки. Алексово чудо-юдо повернуло за ними и продолжило свое сосредоточенное движение через стену дома. Во дворах раздались встревоженные крики и команды множества голосов.

Алекс удовлетворенно похлопал себя по груди и безбоязненно встал в полный рост. Дураки, презрительно подумал он, обыкновенного жука-оленя испугались… Он озабоченно посмотрел на пульт и выставил границы голограммы. Пускай квартала два пробежит, решил он, да наведет шороху среди команды "зачистки". Он знал, что на краю видеокартины жук-фантом остановится и так и будет стоять, двигать челюстями и сучить ногами. А вокруг него, как муравьи, будут суетиться десантники. Это входило в планы Алекса – шокировать и попугать армейцев призраком, поднять тревогу. Пока они разберутся, что это динамическая голограмма, помешать ему не смогут, он успеет сделать все, что задумал.

Он перешагнул ограду частного владения, не глядя по сторонам, быстро пересек улицу и поднялся по лестнице к широким дверям главного входа небоскреба.

Когда Алекс оказался на крыше, его движения стали неторопливыми и спокойными. Он с успехом достиг поставленной цели и мог теперь не спешить и не волноваться. По его разумению, дело было сделано, осталось только надеть шлем и включить генератор.

Он собирался усыпить свой район. Ничего не придумывать. Не воевать, не мстить, не пугать – просто усыпить пришельцев и вместе с ними, конечно, и горожан – ничего не поделаешь! – и дать возможность правительственным войскам войти в регион. Резонансную голограмму с мощным усыпляющим воздействием – вот что должен был создать Алекс через пару минут, чтобы успешно завершить свой демарш. Он никогда не пробовал этого делать, но теперь, измотанный, издерганный и невыспавшийся, был уверен, что сумеет создать такой резонанс, что все заснут как миленькие.

Границы голограммы будут проходить по периметру района, по реке и узкому сухопутному перешейку, думал он. Катера с локаторами, дезинтеграторами и мирно уснувшими экипажами врежутся в речной берег; эвакуаторы будут таранить стены домов и застывать на улицах мертвыми искореженными тушами; армейцы тихо опустятся на тротуар и – так удобно! – положат ручки под щечки, а их командор, может быть, вывалится из окна префектуры, если он действительно там. Будут травмы – и среди пришельцев, и среди горожан. Это Алекс предвидел, но план свой менять не собирался. Ничего лучшего, чем усыпляющая голограмма, он придумать не мог.

Крыша небоскреба ему была нужна для визуального контроля над регионом. Он должен был видеть успешное воздействие генератора на каждый городской уголок. После создания видеоразвертки и усыпления людей он собирался поставить генератор в режим бесконечного повтора воспроизведения и автоматического поддержания изображения при перемещении в пространстве. После этого он сядет в первый попавшийся автомобиль и доберется до своих войск. А может быть, просто побежит на берег реки и будет орать как резаный, пока его не заметит оцепление землян.

Алекс оглядел противоположные берега реки и перешеек, наполовину придавленный огромным корпусом корабля пришельцев. По всему видимому пространству вокруг района были рассыпаны шатры походных палаток, ряды ракетных установок и самоходок с мощными боевыми лазерами, перемещались войсковые подразделения. В воздухе с ужасающим грохотом носились напичканные оружием истребители. Они, угрожающе теряя высоту, налетали на курсирующие катера пришельцев и в последний момент, над водной границей реки, резко задирали носы и свечой взмывали вертикально вверх.

Кольцеобразный военный лагерь землян напоминал жалкий разворошенный злой рукой муравейник, в котором деловитая суета муравьев плохо скрывала их полную беспомощность.

"Не суетитесь, – сочувственно посоветовал своим землякам Алекс, – не волнуйтесь, я вам помогу". Он перевел оценивающий взгляд на улицы.

Пришельцы «обработали» уже около половины зданий. Действовали они беспорядочно, в самых разных микрорайонах, но те дома, в которых они побывали, Алекс мог определить безошибочно. Это были мертвые дома. Он не знал почему – он чувствовал, что они мертвые. Умершие от невосполнимой потери. Скончавшиеся в одночасье от покинутости и навалившегося одиночества.

Сердце Алекса сжалось от этой картины. Ничего, бросил он бетонным гигантам. Мы вернемся, мы все вернемся, и вы будете жить, как прежде. А то, что с вами случилось, – не смерть, досадная неприятность. Временная. Это лечится. Возвращением хозяев, взаимной приязнью и любовью…

Он обшарил взглядом окрестности небоскреба и с удовлетворением отыскал в двухстах метрах от себя дергающуюся на месте черную тушу жука-оленя. Тот уперся огромными рогами в двери супермаркета и беспорядочно сучил ногами, как бы пытаясь протиснуться в торговый зал. Алекс с удовольствием поглазел на тройной строй десантников с оружием на изготовку вокруг черного чудовища, на беспокойную беготню командиров и недоуменную неподвижность стянутых к супермаркету эвакуаторов. Неожиданно он обратил внимание на то, как от площади возле небоскреба префектуры стартовали два длинных бронетранспортера и взяли курс на место происшествия. Алекс насторожился.

Очевидно, это высшее руководство, подумал он, инцидент ведь из ряда вон выходящий. Значит, действительно их командор устроил себе резиденцию в префектуре.

"Я должен увидеть его, – решил Алекс. – Я должен знать его в лицо"… Он внимательно проследил за движением двух военных машин. Через несколько минут они выскочили на полупустую автостоянку перед супермаркетом. По тому, как суетливо выровнялся строй оцепления и приосанились командиры, Алекс понял, что не ошибся. Из передней машины на землю грузно соскочил высокий сухощавый старик с седым бобриком на голове. Его сразу же плотным кольцом окружили десантники, выскочившие из второго бронетранспортера. Руки встречающих командиров взметнулись к головам, раздались невнятные слова беглых отчетов – армейцы отдавали честь своему командору и рапортовали о положении дел.

Алекс вытащил из кармана бинокль и навел его на старика. Сомнений не было – он смотрел на командора. Властное длинное лицо с глубокими продольными складками, тяжелый и бесконечно брезгливый взгляд, тонкая жесткая линия губ. На плечах – погоны с большими голубыми звездами. Только командором мог быть властный старик с погонами в команде безусых юнцов в безликих комбинезонах! Как его зовут? Алекс напряг память… Командор

Пирс!

Старик не обратил внимания на приветствие армейцев и зафиксировал тяжелый взгляд на блестящем панцире жука-оленя. Губы командора задвигались – он что-то спросил или отдал команду, – в руках одного из командиров появилась рация, и он передал ее старику. Алекс опустил бинокль. Пирс… Я запомнил тебя.

Он перевел взгляд дальше, за здание префектуры, туда, где было наибольшее скопление бордовых комбинезонов. Глаза его потухли – теперь он смотрел, как десантники выводили к эвакуаторам толпы кричащих людей. Люди размахивали руками, протестовали, пытались бежать – их толкали автоматами, стреляли в воздух… Сопротивление было бесполезно. Армейцев вокруг каждой группы было ровно столько, чтобы пресечь любое, самое решительное выступление. Алекс увидел, как в одной из групп крупный приземистый мужчина с красной физиономией вдруг сильным ударом в лицо опрокинул наземь ближайшего армейца, схватил на руки стоящего рядом мальчика лет семи и бросился бежать через улицу. В спину ему немедленно ударила автоматная очередь. Ноги беглеца подкосились, он упал на колени, пытаясь осторожно опустить мальчика на землю, и после этого беспомощно уткнулся лицом в асфальт. Никто из плененных людей даже не успел осмыслить происшедшее, а из эвакуатора уже бежали к упавшему мужчине двое пришельцев с носилками.

У Алекса на глазах выступили злые слезы. "Суки! – Он и поднял к груди дрожащие от ярости кулаки. – Подождите, дайте срок! Дайте мне срок – всего несколько минут, я…"

Он не договорил. Кулаки разжались, он выхватил из кармана пульт дистанционного управления, и его пальцы забегали по клавишам прибора. Алекс выключил изображение жука-оленя, выставил новые границы голограммы, масштаб изображения, полностью убрал ненужный теперь звук и набрал код другого архивного эпизода. Подошел к парапету крыши, распахнул дорожный баул, надел шлем и почувствовал знакомые будоражащие уколы считывающих сенсоров. Так… Подожди немного. Успокойся… Не спеши… Так…

Он присел на решетку вентиляционной шахты, прикрыл глаза и нажал клавишу воспроизведения архивного эпизода.

Алекс сидел и ждал. Префектура находилась не очень далеко от него, и он знал, что сейчас услышит довольно громкие, необычные крики, немного подождет, а потом начнет формирование резонансной картины. Тревожный ровный гул захваченного района разорвался истеричными воплями сотен голосов. Алекс открыл глаза. Посреди региона, на месте небоскреба префектуры полыхал гигантский факел. Огонь охватил все здание разом. Длиннющие языки пламени вырывались из окон нижних этажей и взметались до самой крыши, лизали быстро чернеющие стены, загибались и проникали на верхние этажи. На крыше вспыхнул огромный костер, занялся огнем зимний сад, солярий. Лопнули стекла оранжереи, в разные стороны полетели осколки стекла, рухнули строительные леса вокруг возводимого на крыше метеозонда… Внутри здания что-то полыхнуло, и синее крутящееся пламя вырвалось из окон сотого этажа. Вместе с ним, как будто выпущенные из пушки, из зияющих оконных проемов стали вылетать металлические баки, сейфы, арматура, обломки офисной техники. Предметы проносились несколько метров строго горизонтально и, на мгновение зависая в воздухе, устремлялись к земле, грозя подмять под себя людей возле здания.

Картина пожара была совершенно бесшумной. Немой. И тем безумнее казались крики насмерть перепуганных пришельцев, которые метались перед горящей свечой небоскреба – изумленные, испуганные, злые. Армейцы беспорядочно стреляли по окнам, беспомощно озирались, тянули друг к другу руки и кричали, кричали… Некоторые бросали оружие, бежали к эвакуаторам и подлезали под днища машин. Алекс увидел, как один из армейцев поднял голову и беспомощно опустился на колени: прямо на него падал необъятный и тяжеленный строительный поддон. Армеец вобрал голову в плечи – поддон рухнул на него, прошел сквозь несчастного и благополучно улегся на землю. Пришелец, ничуть не поврежденный встречей с деревянной смертью, безумным взором поглядел на свои колени в обрамлении бесплотных, горящих холодным пламенем досок и упал замертво.

Алекс перевел взгляд на командора Пирса. Тот зажал в кулаке длинный хищный подбородок и что-то яростно кричал в портативную рацию. Его блеклые глаза неотрывно смотрели поверх построек на огненно-дымную вершину полыхающего небоскреба. Видимо, в ответ на его команды над городом разнесся оглушительный вой – корабль пришельцев оповещал свою команду о чрезвычайной ситуации. Алекс увидел, как во всех концах региона армейцы спешно бросают свои занятия, собираются в шеренги и беглым шагом направляются в сторону префектуры.

Дальше тянуть не имело смысла. Алекс воспроизвел архивный пожар небоскреба, чтобы сосредоточить внимание всей команды пришельцев на одном объекте. Соль замысла заключалась в том, что голограмма пожара содержала еле заметную для глаза периодично мерцающую видеосоставляющую. А воздействие монотонного раздражителя всегда являлось необходимым условием успешного гипнотического сеанса. Ему думалось, что таким образом усилится эффект резонанса, но теперь он стал в этом сильно сомневаться: пожар, похоже, не подготовил пришельцев к внушению, а возбудил их и только повысил сопротивляемость воздействию. И все-таки Алекс особенно не расстраивался. Резонанс, несомненно, захватит всех, в каком бы состоянии они ни находились. А если среди пришельцев есть особенно твердолобые особи, не поддающиеся гипнозу, задумка Алекса могла и сработать, как он рассчитывал.

Алекс сосредоточился и расслабленно обмяк на вентиляционной решетке. "Покой!"

Жестокая реальность поколебалась и стала медленно отступать в небытие. Возбуждение и боль в груди постепенно уходили. Они растворялись, поглощались нейтральным безмолвием, той неведомой тишиной, которая могла растворить и поглотить в себе что угодно. Сердце забилось ровнее. Рой беспокойных мыслей уступил место бесконечной Пустоте. Там, далеко, где-то на самой границе восприятия, зародилась микроскопическая цветная точка. Она росла и заполняла собой все пространство. И превращала его в живую картину, несла состояние, диктовала иную жизнь…

Он шел по пустым задымленным улицам горящего незнакомого города и пытался найти дорогу к звездолету. Ориентиром ему служил огромный факел горящего небоскреба в трех кварталах впереди по ходу движения. Он не представлял, где находится корабль, но ему казалось, что если он доберется до огромного здания, то сразу сумеет определиться. Он упорно продвигался вперед – цель была так близка! – но напрасно. Он никак не мог выйти к этому факелу. Он заблудился уже давно, что-то сделал не так – там, возле проклятого Модификатоpa, – и теперь безнадежно брел по бесконечным бетонным улицам-коридорам.

Стычка с мутантами не входила в его планы никоим образом – он просто не знал о них: Фредди сказал, что город пуст и они возьмут Модификатор безо всяких проблем. Все обернулось ложью чистой воды. Город казался пустым. На самом деле он просто кишел мутантами, они повылезали изо всех щелей тогда, когда Фредди и он поставили Модификатор на погрузчик.

– О-о, черт! – закричал его легкомысленный дружок, обернувшись на свист и шорохи за спиной, и это были его последние слова. Незаметно подкравшаяся тварь просто плюнула в него, просто плюнула и прошила насквозь левую сторону груди, и Фредди упал, чтобы уже никогда не подняться. А он…

Он всегда обладал отменной реакцией. Эту ядовитую гадину он свалил сразу – выстрелом из бластера, а когда осмотрелся, увидел, что окружен. Мутанты лезли из подвалов, из окон домов, из трещин и люков в тротуаре. Передвигались они стремительно, ведь это были уже давным-давно не люди, а что-то среднее между человеком и членистоногим. И эта их быстрота, численность и ядовитость не оставляли ему ни одного шанса остаться в живых. Ни одного – если бы он не стоял рядом с Модификатором. Вот тогда-то он и сделал глупость, хотя, наверно, она спасла ему жизнь. Он рванул на себя рычаг преобразования реальности, рванул не сильно, так, чтобы пространственно-временной поток просто сбил смертельную картину, отбросил его и мутантов недалеко назад во времени или разлучил в пространстве.

Но он не рассчитал. Он в буквальном смысле перегнул палку.

И теперь шел по пустому городу, охваченному пожаром, и никак не мог найти дорогу к кораблю.

Он уже понял, что оказался не там, где рассчитывал оказаться. Горящий город был не тем или не совсем тем городом, в который они с Фредди входили утром. Его окружали вроде бы те же постройки, под ногами лежала та же асфальтовая мостовая, но…

Пространство здесь имело другие характеристики. Он шел от реки, огибающей город, напрямую к небоскребу и никак не мог к нему приблизиться и еще все время оказывался левее цели. Тогда он поворачивал направо, и задымленная улица – всегда новая! – выводила его в другое место, но небоскреб относительно него оказывался в том же положении – впереди и чуточку слева.

И тогда он снова повторял свой маневр. С тем же результатом.

Решительность и надежда постепенно оставляли его. Он всегда был готов сражаться за свою жизнь с кем угодно, в самых жестких и неимоверно трудных условиях. Можно сказать, что он искал этой борьбы, она была его хобби. До сих пор ему везло, и он всегда побеждал. Но сейчас он не видел противника, а условия… Он не знал, как их определить. И еще. Этот город подготовил для него не один сюрприз. Он шел и внимательно прислушивался к себе…

Фредди, мутанты и Модификатор исчезли, как будто их и не было, но он теперь не думал об этом. Его друг погиб, ему не удалось заполучить в руки чудесную машину, он избежал ужасной смерти от рук недочеловеков – все это его не волновало. Он шел уже около трех часов, силы его иссякали – он не обращал на это внимания. Он думал о другом.

Ему почему-то очень хотелось спать. Вот что занимало его больше всего сейчас – он слишком сильно хотел спать. Это было неестественно. С момента утреннего пробуждения прошло всего полдня. Короткая схватка у Модификатора и долгая ходьба по городу не могли утомить его так, чтобы веки превратились в свинцовые пластины и глаза закрывались сами собой, против его воли.

Сонливость навалилась как-то сразу, полчаса назад, когда при очередном повороте направо он оказался на площади возле старинной ратуши. В этом месте – как и полагалось теперь в его положении! – он еще не был. Он тогда остановился, глядя на острый готический шпиль, пронзающий небесную синеву – далекую чистую синеву, которая была так далека от грязного полуразрушенного города. Как было бы хорошо проткнуть ее не шпилем – носом ревущего корабля, мрачно подумал он, нарушить ее такой светлый и бесстрастный покой звуками движения и борьбы. И знать, что он снова на коне, Фредди жив, а то, что с ними произошло, – просто безумие кошмарного сна… Он тогда вдруг разозлился на эту голубую прохладу, на эту ровность и чистоту, выковырял из мостовой кусок асфальта и изо всех сил запустил его в небо.

Вот тут-то и ударили часы на башне. Он стоял и удивленно пялился на ожившие куранты, на безумную пляску старых механических кукол в нише под часами и никак не мог прогнать мысль, что это ответ. Ответ города на его дурацкое бешенство.

А потом он очень захотел спать… Навалившаяся сонливость усиливалась от шага к шагу. Ноги его стали ватными и подгибались, он уже не поднимал их – просто приволакивал. Голова склонилась на грудь, язык расслабился и вывалился изо рта. Сознание заволакивало мягкой, уютной, теплой, нежной пеленой. Боже, какое наслаждение – сон! Каким идиотом он был раньше, не понимая этого! Если бы у него была возможность, он бы нырнул сейчас в чистую прохладную постель, зарылся головой в подушку и… Он бы пил, ел, впитывал, вкушал свой сон – как воду, как воздух, как самое изысканное блюдо!

Он выронил бластер из рук, и это заставило его остановиться. И как только он встал на месте, тупо глядя на валявшееся у ног оружие, он понял, что совершил страшную ошибку. Он не должен был останавливаться. Потому что теперь не мог сделать ни шагу.

Он медленно опустился на землю рядом с бластером, облегченно застонал и с наслаждением отдался непреодолимой сонливости…

Алекс с трудом разлепил глаза и сделал несколько быстрых вдохов и выдохов. Он чуть не уснул под собственную сказку. Такое с ним уже давно не случалось – поддаваться воздействию собственной голограммы. Он понимал, что просто сказывалась усталость последних суток, и все-таки был немного удручен. Мало того, что он чуть не пропал в своей истории, – он не смог визуально контролировать картину, а это было для него и вовсе позорно. Он смущенно стянул с головы шлем, поставил генератор в режим бесконечного воспроизведения последней видеозаписи, подошел к парапету крыши и…

Такое бывало с ним не раз: минутку-другую после сеанса он не мог слышать. Его слуховой аппарат возвращался к реальности из мира грез иногда немного медленнее всех остальных органов чувств. И теперь произошло то же самое. Слух включился не сразу – только после того, как Алекс встал, чтобы посмотреть на свою работу. На него навалились звуки извне, немного резкие и пугающие, как будто из чужого мира. Он давно привык к таким ощущениям, но сейчас вздрогнул, как от удара током. Первое, что он услышал, – крики армейцев! Алекс выронил шлем, растерянно облокотился о каменные перила ограждения и поглядел вниз.

Предчувствие поражения захватило его в свои железные объятия.

Он специально воссоздал в воображении точную картину улиц района. Его персонаж шел по реальному городскому ландшафту. Реальной была и старинная ратуша с курантами, находилась она совсем недалеко от коттеджного городка и, как памятник старины, являлась предметом особой заботы властей. Алекс сделал это для того, чтобы по дороге к кораблю пришельцев не путаться в навороченных им же самим миражах. Поэтому теперь он смотрел на свою голограмму и отмечал, что почти ничего не изменилось в расположении зданий и улиц, зрительная память у него была хорошая.

Но это его достижение не имело никакой ценности.

Город не уснул. Отряды армейцев так же продолжали стягиваться к префектуре. Эвакуаторы неторопливо двигались между домами.

Бронетранспортер Пирса разворачивался на площади перед факелом небоскреба.

"Приехали, Алекс, – спокойно и обреченно сказал он себе. – Эти армейцы – не люди. Они – пришельцы, ты совсем не думал об этом, когда составлял свой план. Они не поддаются гипнотическому воздействию". Он опустил голову.

Невозможность. Паралич. Он не сможет вызволить Микки…

Волна безысходной горечи захлестнула его. Что же это? Что же такое творится?! Он присел на корточки и скрючился, ужался, свернулся, чтобы не быть снесенным накатом отчаяния. И в тот момент, когда ему показалось, что он больше не может терпеть и поэтому сейчас встанет, возьмет автомат и…

Алекс не успел додумать, что он сделает в следующий момент. Потому что вдруг поймал себя на случайной, очень маленькой и быстрой, как мышка-полевка, мысли. Эта мысль была о том, что он не слышит голосов и топота армейских ботинок в непосредственной близости от небоскреба. Он разогнул спину и поднялся. Еще несколько минут назад он наблюдал хорошо озвученную сцену копошения армейцев вокруг жука-оленя и приезда командора. Он прекрасно слышал невнятное карканье командиров, а теперь…

Он вперил взор в автостоянку перед супермаркетом и увидел то, что хотел увидеть сейчас больше всего на свете.

Вокруг эвакуаторов, между легковых машин на автостоянке, на ступеньках супермаркета – везде! – лежали неподвижные тела армейцев. Их было так много, что Алекс удивился, как он мог не заметить такое скопление спящих людей у себя под носом. Нервы, Алекс, нервы! Он радостно хлопнул в ладоши: они все-таки уснули! И не только те, что около супермаркета. Ближе к небоскребу, во дворах многоэтажек – у подъездов домов, в палисадниках, на детских площадках – он видел теперь лежащих вперемешку горожан и пришельцев.

Алекс начал понимать, в чем дело. Он перебежал к противоположному краю крыши, быстро отыскал взглядом спящих людей и полностью уверился в правильности своей догадки.

Гипнотическое воздействие голограммы имело свои пространственные пределы. И лежали они внутри границы самой голографической картины. Площадь резонансного охвата была намного меньше, чем площадь видеоразвертки. Ну конечно, подумал он, я и Пит работали только в пределах студии, и нам никогда не приходило такое в голову – разворачивать резонанс на огромный регион. Естественно, мы не могли знать параметров гипнотического поля. На этом я и попался!

Алекс еще раз пересек крышу, поглядел на спящих армейцев и бегло прикинул площадь охваченной гипнозом территории. Она составляла что-то около квадратного километра. Алекс немного успокоился. Ну что ж, сказал он себе, и то хлеб. Унывать еще рано. Еще не все потеряно. Только…

Он походил взад и вперед, рассеянно поднял с крыши оранжевый шлем и положил его в баул. Необходимо менять план действий. Нужно придумать что-то еще – что позволит продолжить его борьбу за Микки. Что все-таки спасет город. Нужно думать, решать. И решать быстро – пока есть еще силы, пока пришельцы в растерянности, пока он может безопасно покинуть небоскреб.

Он снова присел на решетку вентиляционной шахты и обратил невидящий взор в сторону корабля пришельцев.

– Кто-нибудь может мне сказать, что происходит?

Пирс выговаривал слова тщательно и очень медленно. И так же медленно обводил взглядом собрание старших офицеров десанта и начальников технических служб корабля. Блок управления звездолетом был набит людьми до отказа, но все сидели: кресла и стулья нашлись для каждого. А вот командор Пирс стоял. И, нависая над испуганным комсоставом, злорадно отмечал эффективность старого любимого трюка. "Я от вас камня на камне не оставлю, щенки, – думал он. – Камня на камне – если вы, молокососы, не скажете мне сию же минуту, в чем дело".

Он уронил свинцово-чугунный взгляд на начальника охраны резиденции командора в префектуре. Тридцатилетний дюжий десантник ответно вздрогнул и покраснел, как мальчишка.

– Почему горит небоскреб, капитан? Не вставайте.

Начальник охраны со скрипом разомкнул крепко сведенные страхом челюсти:

– Э-э… Командор… Я-а-а… Консультант, едрить тебя, подумал Пирс, жертва фактора-икс!

– Ясно. – Он брезгливо отвернулся. Голос его разъел сарказм. – Кто-нибудь хочет дать чуть более подробную информацию?

В зале воцарилась напряженная тишина. Совсем отупели, зло подумал Пирс. Ничего не соображают. Надо с ними чуть-чуть помягче, а то не с кем будет советоваться. Он опустил глаза и сел на свое место в торце длинного офисного стола.

– Ну, господа, я жду. – Он громко хрустнул костяшками пальцев.

– Но ведь небоскреб не горит, командор. Это фикция, – раздался тихий молодой голос. Пирс посмотрел на говорившего. Начальник службы радиоразведки корабля Стив Гордон поднялся с места и встал по стойке "смирно". Пирс хотел ответить резко, но сдержался.

– Я это прекрасно осознаю, мой юный друг, – съязвил он. – Прекрасно. Не считайте меня дебилом. Я хочу услышать от вас соображения о причинах возникновения этой фикции. И если, бог даст, вы начнете изъясняться толково, то не забудьте еще о двух феноменах – об огромном навозном жуке и своих мирно уснувших во время боевой операции коллегах. Жук исчез, но вот солдаты до сих пор валяются в корабельном госпитале. И вид у них, как у неопохмеленных алкоголиков!

Пирс хрипло выругался. Командиры задвигались, за спинами сидящих впереди раздались взволнованные шепотки. Пирс грохнул кулаком о стол.

– Тихо! – Он ободряюще кивнул Гордону. – Говорите!

– Жук и пожар – голографические картины, командор… – начал Гордон, но Пирс нетерпеливо прервал его:

– Я уже понял это, лейтенант! И все давно поняли! Перед вами не сборище идиотов. За исключением некоторых присутствующих… – Он бросил красноречивый взгляд на багрового начальника охраны и продолжил: – Скажите мне, как можно развернуть в пространстве такую голограмму? И где источник излучения?

Невозмутимость Стива Гордона была достойна всяческих похвал. Он равнодушно игнорировал взвинченное раздражение Пирса и спокойно продолжал излагать свои мысли:

– На первый вопрос вам не ответит никто, кроме землян, командор. Я могу с уверенностью утверждать, что на К-3 работы по изучению свойств индуцированных световых пучков с высокой степенью когерентности, то есть лазерного излучения, проводились только в первые годы колонизации. Мы остановились на уровне создания сверхмощных боевых лазеров, намного более эффективных, чем у землян, и на этом успокоились. В немалой степени прекращению работ способствовало открытие телепортации и изобретение нового оружия – депортаторов. Поэтому, – он без тени волнения посмотрел Пирсу в глаза, – как воспроизводятся подобные картинки, вам никто сейчас не скажет.

Пирс удивленно воззрился на молодого лейтенанта. Откуда такая компетентность и уверенность? Гордон как бы угадал его вопрос и еле заметно улыбнулся:

– Я являюсь специалистом по работе с самыми различными видами излучений, космическая дистанционная разведка не ограничена спектром радиочастот. «Радиоразведка» – условное название… И по роду своей работы я нахожусь в курсе всех научных исследований, проводимых на К-3. В данном случае я могу только сказать, что мы имеем дело с совершенно особенной областью использования лазеров. Создание динамических голограмм – а пожар и жук являются уникальными голограммами именно такого рода! – чрезвычайно сложный процесс, командор. Я осмелюсь высказать предположение, что вряд ли он достаточно изучен и освоен землянами.

– Почему?

– В противном случае они бы использовали данный феномен намного более масштабно. Прикладное значение такого изобретения трудно переоценить. Например, в тактических боевых операциях динамические голограммы можно использовать для создания ложных ландшафтов-ловушек, в качестве маскировочных и отвлекающих миражей. Нам пришлось бы очень туго, если бы они действительно имели такую технику. И еще. Мы довольно внимательно наблюдали за Землей все годы после изобретения телепортационных радаров-разведчиков и, несомненно, должны были обнаружить новую игрушку землян. Этого не произошло, и поэтому я могу сделать только один вывод… – Гордон интригующе замолчал.

– Какой вывод? – не выдержал и выказал свое нетерпение Пирс.

– Тот, что мы имеем дело с неким единичным аппаратом и, очень возможно, всего с одним человеком, каким-нибудь сумасшедшим

изобретателем. Показанные нам фокусы – самодеятельность. Они никак не вяжутся с официозом Мирового правительства землян и действиями их армии.

"Отлично! – подумал Пирс. – Приятно иметь дело с умным человеком!" Он не позволил себе выказать удовлетворение речью молодого лейтенанта, нахмурился и угрюмо спросил:

– Так вы считаете, что нас просто запугивает какой-то болван-одиночка?

– Скорее всего так, командор.

– Тогда он действительно сумасшедший! Но чего он добивается?

– Похоже, он знает, что делает. Всякая неожиданность, тем более в таких непривычных, хотя и безобидных формах, воспринимается как опасность. Бесплотное чудовище с рогами и пожар-фантом здания префектуры – всего лишь детские картинки, но…

Пирс прервал его взмахом руки. Он оттянул жесткий стоячий воротник форменного кителя, повертел головой на длинной жилистой шее и досадливо крякнул:

– Я понимаю, что вы хотите сказать… Пирс поднимает тревогу, срывает план диверсионных работ, затягивает операцию, а дело не стоит и выеденного яйца! – Он угрожающе приподнялся в кресле. – А уснувшие солдаты, Гордон, – о них вы забыли?! Как вы объясните эту фикцию? Почти целый полк – пятьсот человек! – лег на землю, как при атаке неприступной высоты! И, между прочим, эти сонные мухи бормочут про каких-то мутантов и про пожар: они снились каждому из них. Каждому – одно и то же! И в их снах тоже горел небоскреб! Не видите связи?

Стив Гордон несколько секунд стоял молча, видимо, в поисках объяснений, но так и не нашелся что сказать. Ответа на вопрос Пирса у него не было. Лейтенанта оставила его блестящая невозмутимость. Он смущенно опустил голову и сказал:

– У меня не возникало и мысли оговаривать ваши действия, командор… Извините. Но разрешите мне отказаться от комментариев по поводу последнего инцидента. То, о чем вы рассказали, – из ряда вон выходящее происшествие, которое требует немедленного расследования…

– Так проведите же его!

Гордон поднял глаза на командора:

– Это вне сферы моей компетенции. Я не могу обнаружить связь между голограммой горящего небоскреба и уснувшими солдатами. Лазерная видеоразвертка и процессы торможения в нервной системе – никак не пересекающиеся понятия.

– Великолепно! – прошипел Пирс. – Начали, значит, за здравие, а кончили… – Он набрал в легкие побольше воздуха, чтобы обрушить на

Гордона всю массу накипевшего бессильного раздражения.

– Разрешите, командор? – Из-за спины Пирса выступил безмолвствовавший доселе капитан корабля Ричард Глен. Пирс хищно уставился на него. "Пришел на помощь своему дружку, сопляк, – подумал он. – Посмотрим, как ты будешь его спасать!"

Глен вытянулся перед Пирсом, уперся ему в лоб деланно оловянными глазами и молча застыл на месте. "В дурака играет, время тянет!" – вскипел Пирс и крикнул:

– Ну, говорите!

– Я считаю, что связь между голограммами и сонливостью десантников существует, командор! – выпалил капитан. – Но мы сможем определить ее только в том случае, если захватим нашего противника-одиночку в плен!

– Долго думали? – яростно съязвил Пирс. – Голова теперь не болит? – Он хлопнул ладонью по столу. – Где вы будете его ловить, а? Он может находиться в лагере землян на другом берегу реки. Но даже если он здесь, в районе, и сумел избежать "зачистки", прячется – как вы его найдете?

Капитан пожирал Пирса глазами и молчал, но тут опять подал голос Стив Гордон:

– Небоскреб все еще горит, командор. А это значит, что генератор развертки работает. Капитан Глен навел меня на одну мысль. Мы можем попробовать запеленговать источник лазерного излучения. Я уже представляю, как это сделать… – Лейтенант умолк и вопросительно посмотрел на Пирса – продолжать? Пирс замахал рукой:

– Ну, ну! Дальше!

– Мне необходимы три рабочие переносные лазерные установки. На корабле они есть в избытке. На складе медоборудования, в блоках наведения ракет, в системах охранной сигнализации. Мы расположим их в различных точках региона и… – Он замялся. – В общем, остальное – технические подробности. Скажу только, что бортовой компьютер выдаст нам точное местоположение источника сразу же после сканирования местности перекрестными лучами лазеров.

Гордон умолк и выжидательно смотрел на Пирса. Тот скосил глаза в сторону: капитан Глен расплывался в радостной улыбке и подмигивал своему дружку. Как дети, ей-богу, подумал Пирс, но парень – молодец. Ладно, он сменил гнев на милость:

– Толково изложили, лейтенант. Хвалю. Совсем другое дело. Немедленно приступайте к реализации своего плана.

Командиры и начальники оживились, заерзали на стульях. Пирс бросил поверх них строгий взгляд.

– Р-разговоры! – рявкнул он и снова обратился к Гордону: – В вашем распоряжении, – он небрежно кивнул в сторону притихшего собрания, – все эти люди. Каждый из них. И любая из подчиненных им команд. Вы можете незамедлительно покинуть помещение и начать подготовку к операции. Идите!

Стив Гордон громко щелкнул каблуками, отдал командору честь и вышел за дверь. Пирс повернулся к Ричарду Глену:

– У вас есть вопросы к комсоставу?

– Никак нет, командор!

Пирс посмотрел на часы. Шестьдесят минут – целых шестьдесят! – что прошли с момента включения сигнала тревоги и всеобщего сбора, были с мясом вырваны из запланированного лимита времени! Этот одиночка с лазером добился своего: хоть немного, но застопорил работу команды!

Пирс не заметил, как тихо, но очень отчетливо зарычал. Он поднял голову: на него испуганно смотрели десятки пар преданных собачьих глаз. "Ничего, – успокоил он себя, – эти ребята… Стоит мне только отдать приказ остановить время, они не то что его остановят – повернут его вспять. Это ерунда – один час. И раз уж я собрал всех вместе, выслушаю отчеты служб".

– Так, всем приготовиться к краткому рапорту о ходе работ вверенных вам подразделений.

Через полчаса, немного успокоенный благополучием и четкостью докладов, командор закрыл собрание:

– Все свободны. Технические службы продолжают работы на корабле. Полевые командиры возобновляют «зачистку» региона. При первом требовании лейтенанта Гордона каждый из вас обязан предоставлять ему запрашиваемую помощь. Обо всех происшествиях немедленно сообщать мне лично. Все.

Пирс скривился в ответ на грохот отодвигаемых стульев и щелканье каблуков, а когда помещение опустело, устало сел в кресло капитана возле видеомонитора.

Голоса и топот за дверями блока управления смолкли. Тишину нарушали только ровное гудение кондиционеров и редкое деликатное щелканье приборов. Пирс привычным жестом зажал в руке раздвоенный подбородок. Надо же такое, с досадой подумал он, неожиданные и плохо объяснимые неприятности! И насколько необычные! Он вспомнил огромные языки пламени, лижущие стены небоскреба. И мелкими их не назовешь!

Хорошо, думал он, если исходить из соображений Гордона, диверсант-землянин не представляет особой опасности и должен быть изловлен без всяких проблем. Но что, если Гордон ошибается? Пирсу не давали покоя выведенные из строя десантники. Он всей кожей чувствовал опасность и никак не мог связать ее с имеющейся у него информацией. И в то же время полностью соглашался с капитаном Гленом: пятьсот человек из команды Пирса до сих пор не вяжут лыка из-за этого физика-самоучки!

"Мне нужен Коэн, – вдруг подумал Пирс. – Мне нужен этот старый мудрый хрен, иначе у меня сейчас треснет голова и мозги вылезут наружу. И тогда мои молодые дураки навсегда останутся на Земле, а К-3 станет планетой имбецилов".

Он протянул руку к пульту видеомонитора и нажал кнопку связи с блоком внешних контактов. На экране возникло сосредоточенное лицо дежурного специалиста.

– Дайте мне К-3, кабинет профессора Дэвида Коэна.

– Есть, сэр.

Только бы он был на месте, думал Пирс, в ожидании нервно постукивая пальцами по поверхности стола. И облегченно вздохнул, когда увидел прямо перед собой озабоченное сухое лицо седовласого профессора. Коэн сдержанно кивнул Пирсу и заговорил первым:

– Приветствую вас, командор. Я в курсе ваших успехов, поздравляю. Хотя – и вы прекрасно это знаете – не принимаю ни вашей экспедиции, ни оправданий ее откровенно пиратского характера. Я подчинился воле большинства. – Он остановился и внимательно посмотрел на терпеливо молчащего Пирса. – Но, как я понимаю, вы обратились ко мне не за тем, чтобы выслушать слабого совестливого старика. У вас проблемы? Изложите краткую суть и необходимые подробности. Мой долг колониста – помочь вам. Я слушаю.

Пирс слишком устал, чтобы давать отповедь наглому блеянию Коэна. Да и не хотел этого делать. В конце концов, уважительно подумал он, Коэн так же целен, как и он, Пирс. И так же безрассудно смел, только в своей области. Поле его жизни – этика, мораль и сердце, и на нем, на этом поле, он так же силен и красив, как Пирс в своей жизни практика и бойца.

Он вдруг понял, что трусость Коэна на заседании Координационного совета вовсе была не трусостью – всего лишь растерянностью. Им, моралистам, намного сложнее ориентироваться, сочувственно подумал он. Ведь они не знают, как справляться с гордиевым узлом обстоятельств, не умеют рубить сплеча, не знают, что такое крайние меры. Так сложнее – желать блага для всех, раздираться на части и все-таки продолжать строить жизнь. Вот и сейчас он разрывается между внутренним принципом и долгом. Пусть себе ворчит, если ему так легче. Пирс пропустит его слова мимо ушей. У гуманиста свой закон, у командора – свой, а дело все же у них одно.

Пирс ровным голосом поблагодарил Коэна за готовность к содействию и начал рассказывать о событиях последних часов. Профессор слушал с интересом, и. по мере того как продвигался рассказ Пирса, взгляд его становился все более вдумчивым и сосредоточенным. Когда командор умолк, Коэн осторожно спросил:

– Так что вы хотите от меня услышать?

– Я надеялся, что вы увидите за фактами то, что не видим мы. Я не могу допустить неопределенности в развитии ситуации. Неизвестность, – он вспомнил слова Стивена Глена, – синоним опасности. А динамические голограммы и морок, охвативший моих людей, – эта самая неизвестность и есть.

– Да-а, Пирс, вы совершенно правы, – задумчиво протянул Коэн. Взгляд его стал отсутствующим. Острый нос, казалось, вытянулся еще больше.

Пирс замер. Он знал это выражение профессорского лица. Оно означало крайнюю степень погружения в размышления.

– Значит, лазер, поле развертки, высокая степень когерентности, бозонные свойства фотонов… – рассеянно забормотал Коэн. Казалось, он просто перечисляет известные ему физические термины. Но Пирс буквально ощущал, как в высоколобой голове профессора с каждым новым звуком открываются целые поля информации. Открываются и проецируются на картину, нарисованную Пирсом. – Интерференция световых волн… Волны. Частота, период, дифракция, модуляция…

Коэн подскочил на месте, и его лицо на мгновение исчезло с экрана. Когда Пирс снова увидел его, глаза профессора торжествующе блестели.

– Модуляция, Пирс! Модуляция! Он накладывает на фотонные пучки собственные мысли и эмоции! Он модулирует свет ментальными вибрациями!

– Что? – оторопело переспросил Пирс.

– Неважно, командор! Неважно, что вы не понимаете. Боже, он создает поля с заданными ментальными характеристиками! Он, по существу, управляет состоянием ауры объекта! Смотрите – он разыграл голографическую сцену, в которой по сюжету приказал вашим солдатам уснуть. Их мозг воспринял некую ментальную картину и отреагировал мощным торможением нейронных процессов. Они уснули! И то, что они все видели один и тот же сон… – Коэн затряс над головой кулаками. – Это же фактор-икс! Только наоборот – это антифактор, управляемый человеком антифактор! Средство уничтожения демона нашей планеты!

Пирс окаменел. Он сразу согласился с профессором: все укладывалось в изложенное толкование событий. Он был ошеломлен. Только Коэн мог без лишних вопросов прийти к подобным непредсказуемым выводам и докопаться до самой сути! Старик на экране тряхнул седой шевелюрой, пробуравил командора глазами и вытянул в его сторону указательный палец:

– Я знал, командор, знал, что нам нужно обратиться за помощью к Земле! И я не ошибался. Они обладают технологией, которая может спасти К-3 без ваших бандитских штучек. Ирония судьбы, что этот факт открыли именно вы! Именно вы – какой нонсенс! – Он неожиданно умолк и посмотрел на Пирса застывшим взглядом. – Мне только непонятно, командор…

– Да?

– Мне непонятно, почему вы до сих пор имеете возможность действовать по своему усмотрению?

Пирс начал терять благодушное отношение к профессору.

– Мне не ясен вопрос, сэр! – проворчал он.

– Неужели? – хмыкнул Коэн. – Додумайте! Он с легкостью усыпил ваших людей, а ведь мог отправить их на дно реки, они бы беспрекословно пошли сами! Он использует лазерные пучки как несущие его ментальных команд, а ведь голограммы разворачиваются на неограниченное расстояние. Удивительно, что он до сих пор не погрузил всех вас в какой-нибудь убийственный морок! Почему он этого не сделал?

Коэн замолчал. Он смотрел теперь сквозь Пирса и лохматил свою седовласую шевелюру. Пирс сохранял достойный вид при полном отсутствии здравых мыслей. Он демонстративно и оскорбленно безмолвствовал.

– Ответ может быть только один, – наконец заключил профессор. – Его аппаратура ограничивает распространение модуляции в пространстве. Он сделал попытку усыпить весь регион, а добился эффекта только в определенных пространственных пределах. Ведь так, Пирс? Прикиньте – ведь ваши сони лежали не по всему району, а в каком-то одном квадрате? Ведь так?

Пирс молча кивнул.

– Ага! Значит, я прав! Запомните это, командор. Усвойте хорошенько! Это дает нам шанс! – Коэн вдруг придвинулся к видеокамере, его лицо выросло во весь экран, исказилось и стало пугающе безобразным. – Где он?! – вдруг взревел старый профессор.

– Кто? – растерялся Пирс.

– Этот человек! Тот, кто усыпил ваших бандитов!

Совсем с ума сошел, подумал командор. Не помнит, что ему говорили пять минут назад.

– Его нет… – осторожно, как больному, ответил он Коэну.

Профессор смотрел на него восторженно-безумным взором:

– Вы найдете мне его, командор! Найдете и доставите на К-3. Этого человека и его аппаратуру. Человека – живым, аппаратуру – в целости и сохранности. Слышите меня? Слышите?!

И больше ничего не надо. Ни-че-го! Вы уже достаточно напортачили, испортили все: восстановили против нас Землю, задавили Координационный совет, напугали людей. Исправить ситуацию пока нельзя. Поэтому завершайте свой план, но по-другому. Бросайте к чертовой матери "зачистку", отпускайте пленных и захватите всего лишь одного человека, только одного. Это для нас в тысячу раз более легкая моральная ноша, а для вас – сверхвыполнимая задача.

– Вы не смеете мне приказывать, – молвил вконец опешивший Пирс. – Я подчиняюсь Координационному совету!

– Я немедленно собираю Координационный совет! Его решение и приказ об изменении плана диверсии вы получите через час! Действуйте!

– Что-о?! – Командор Пирс опомнился. Ему приказывала мелкая сушеная рыбка, по кличке Коэн!

– Я говорю вам, действуйте! Немедленно приступайте к поиску лазера и его оператора!

Что-то остановило Пирса от взрыва возмущения. Он сдержал рвущуюся с языка брань. И увидел, как за спиной Коэна появились какие-то люди. Вызвал, умалишенный, помощников, удивленно подумал он, когда только успел! Вот закусил удила! Коэн уже отворачивался от экрана, заканчивая диалог, и вдруг замер и твердо поглядел Пирсу в глаза:

– Отпускайте землян, Пирс. Хватит. Отпускайте при любом раскладе, пусть вы и не захватите оператора. Мы не упрекнем вас ни в чем, даже если вы провалите такое дело. Вы пойдете под суд только в одном случае.

– В каком? – Пирс высокомерно прищурился.

– Если убьете этого человека.

Коэн протянул руку к экрану, и изображение исчезло. Пирс перевел дух и отстранился от видеомонитора. Его вдруг одолела слабость. "Мне нужен тайм-аут, – подумал он. – Небольшой тайм-аут, всего на один час, до связи с Координационным советом. Только после этого я отзову своих людей и буду выполнять указания сошедшего с ума Коэна".

Он бездумно прикрыл глаза, но в этот день командору Пирсу было не суждено расслабиться ни на минуту. Раздался предупредительный музыкальный сигнал запроса связи, и на экране возникло лицо Стива Гордона.

– Мы обнаружили источник излучения, командор.

Пирс выпрямился и деревянным голосом спросил:

– Где он? В пределах района?

– Да. И это не стационарный аппарат, а, по всей видимости, переносное устройство. Оно перемещается в пространстве. Наверно, его несет тот самый диверсант-одиночка.

Гордон выдержал паузу и внятно произнес:

– Ну и?.. Говорите же, лейтенант! Куда он идет?

– Он движется к кораблю.

ГЛАВА 2

Оглушительный взрыв сотряс воздух. Вспышка сферического голубого разряда ударила по глазам. Алекс зажмурился и бросился под скамейку, прикрыв голову руками. И понял, что сделал это совершенно напрасно. Он не услышал грохота падающих вокруг обломков, их просто не было, зато через некоторое время огромная речная волна накрыла его и чуть-чуть не утянула за собой. Он уцепился руками за сиденье скамьи и, когда волна схлынула, поднялся на ноги. Ничего себе, подумал он взрывчик. Чем же напичканы эти посудины?

Он посмотрел на песчаный плес противоположного берега, в который врезался катер пришельцев. На расплавленном песке вместо грозно-красивого судна с зеркальными плоскостями локаторов и цилиндрическими жалами излучателей лежало обугленное корыто. Алекс отвел взгляд от неприятной картины и нащупал на груди коробку генератора – цела? Генератор был цел, дисплей на пульте дистанционного управления выдавал утешительную диагностику: прибор работал исправно в режиме бесконечного воспроизведения.

Алекс немного успокоился и заметил, что ткань комбинезона непромокаема, а в десантных ботинках автоматически включился какой-то внутренний нагреватель. Он удовлетворенно тряхнул мокрыми волосами, подхватил баул со шлемом, автомат и снова двинулся в путь.

Над противоположным берегом раздался мощный рев двигателей. Из-за обрыва над плесом вынырнули два длинноносых истребителя землян, с любопытством ткнулись вниз, к месту катастрофы, а потом озорно встали на хвосты, одобрительно показали Алексу гладкие акульи животы и двумя серебристыми свечами взмыли вверх. Алекс улыбнулся. "Это не я уничтожил посудину, – сказал он летчикам, – я и не собирался. Они сами"…

Катер пришельцев вошел в «сонное» поле его генератора и только поэтому врезался в берег. За минуту до взрыва экипаж попал с речной глади прямо в горящий город с пылающим небоскребом в центре. В город, где к реке, к своему катеру не добраться никогда. Не то что к воде – до ближайшего небоскреба не дойдешь. И где так хочется спать…

Если бы они плыли под управлением автонавигатора, подумал Алекс, остались бы целы… Впрочем, встревожился он, надо быстрее уходить от места взрыва. Сейчас туда начнут стягиваться армейцы. И надо подумать, не выключить ли генератор: через пару минут в его поле попадет следующий катер, будет еще один взрыв, пришельцы уверенно запаникуют, начнут искать диверсанта…

Алекс подумал и не стал ничего предпринимать. "Будь что будет, – сказал он себе, – оружие у меня одно – что для отряда армейцев, что для целого звездолета, набитого ими. Если я не справлюсь с облавой, то не сумею и…" Он остановился как вкопанный и замер. Лицо его побледнело.

Но ты же сумеешь, да? Ты сумеешь, потому что, как ни малы твои шансы, Микки нет до них никакого дела, он ждет тебя…

Алекс угрюмо засопел, перехватил баул под мышку и просто продолжил свой путь – чуть быстрее, но мерным, уверенным шагом, по тому же маршруту, что и утром, вдоль реки, только в обратном направлении.

Алекс шел к кораблю пришельцев. Никакого конкретного плана у него не было. Он только знал, что если сумеет проникнуть на корабль, то он победил. Еще на крыше небоскреба он понял, что единственный противник, который успешно может противостоять ему, – это пространство. И, конечно, не само пространство, а неприятель, разбросанный по нему вокруг Алекса на расстоянии больше чем пятьсот метров. Если он окажется в такой ситуации, то упадут все в радиусе около полукилометра, но при этом армейцы, удаленные на большее расстояние, изрешетят его капсулами со снотворным. На звездолете же – как бы велик он ни был – Алекс прошел бы к капитанской рубке, как раскаленный гвоздь сквозь масло. Коридоры, переборки, повороты, углы, стены – любая из этих прекрасных вещей дробила врага, скрывала от пришельцев губительный эффект воздействия генератора, ставила перед лицом неминуемого поражения – по одному, мелкими группами и всех разом.

Поэтому Алекс знал: главное – войти. А для этого нужно было туда добраться – целым и невредимым.

Это означало, что он должен был выбирать только один маршрут к кораблю – тот, которым он уходил рано утром от поверженных им десантников. Собственно, никакого другого скрытного подхода к звездолету у него и не было – не идти же через город. Но пустынное место, где не велись массовые "зачистки", было хорошо еще и тем, что на узкой, извилистой, плохо просматриваемой полосе между лесом и рекой к Алексу по суше нельзя было приблизиться на расстояние уверенно-прицельного выстрела, не попав в резонансное поле генератора. В этом смысле береговая полоса была похожа на коридоры звездолета. Здесь Алексу могли угрожать только снайперы с воды. Но даже если бы пришельцы выдавили его в лес огнем с удаленных катеров, то среди деревьев с расстояния пятисот метров поразить движущуюся цель им было бы очень затруднительно. Алекс это прекрасно понимал и шел спокойно. Он дойдет – в этом он был уверен на все сто. Но вот обширная площадка перед кораблем ставила перед ним трудную задачу.

Он помнил, что звездолет завис над землей где-то в километре от городских кварталов. И вся эта площадь – между городом, лесом и звездолетом – была заставлена полицейскими и пожарными машинами, каретами "Скорой помощи" и кишмя кишела армейцами. Над ней зависал гигантский эвакуационный трап, по которому туда-сюда сновали самоходки-эвакуаторы. По нему Алекс собирался пройти на корабль, других доступных ему входов-выходов он не знал.

Казалось бы, обилие техники на площадке перед кораблем обеспечивало прекрасную возможность скрытного подхода, но… Это было обширное и очень оживленное место – то, что Алексу не подходило ни в коей мере. Откуда бы он ни вышел – из города, из леса или из-под днища корабля, – при его приближении к трапу начнется массовый и очень последовательный «падеж» армейцев, и скорее всего вход в звездолет закроют прежде, чем он до него доберется. К тому же при этом были не исключены и падения потерявших управление эвакуаторов с трапа звездолета. А аварий эвакуаторов Алекс боялся больше всего: в них были похищенные люди, земляне.

Выходило, что за полкилометра до площадки он должен был выключить генератор, скрытно подобраться к звездолету почти вплотную и только в таком положении включить резонансную развертку снова. При этом нужно было выбрать момент, когда на трапе нет восходящих к входу эвакуаторов с горожанами.

Алекс пощупал висевший на боку моток крепкой бельевой веревки с самодельным крюком на конце. Ее он захватил из дома Пита по дороге от небоскреба, крюк же изладил сам, как мог, Алекс не был мастак в слесарных делах. Веревка нужна для того, чтобы забраться на трап с того места, где он окажется. Бежать целый километр от корабля к городу, к нижнему концу трапа, после включения развертки значило провалить все дело.

Алекс вдруг почувствовал необычную тревогу. И тут же нашел ее причину: уже давно пора бы появиться патрульному катеру. С момента взрыва на песчаной косе прошло столько времени, что мимо него должны были пройти два, а то и три водных патруля. Прекращение движения по реке невозможно было объяснить суетой вокруг сгоревшего катера. Подобная дестабилизация работы пограничной службы была не в духе отлаженного армейского механизма пришельцев. Алекс вопросительно взглянул на воду. Пронизанная солнцем река в ответ недоуменно плеснулась у его ног. Он посмотрел на индикатор биологических объектов – в радиусе километра от него не было ни одной живой души. Скопление людей наблюдалось далеко левее, за лесом, около корабля. Алекс отмахнулся от тревожных мыслей: мало ли какие соображения появились у пришельцев после аварии судна! Он прошел еще немного вдоль воды и остановился. Пора поворачивать. Через несколько шагов, в пустом лесу, на подходе к звездолету он выключит генератор

Он нащупал в кармане комбинезона прямоугольную коробочку радиопульта, поправил на плечах ремни генератора и углубился в лес.

– Сэр, он пересекает лесополосу и находится сейчас в километре от корабля!

– Вас понял. Продолжайте наблюдение. Операторы лазерного контроля?

– Генератор все еще включен, лейтенант.

– Он выключит его обязательно. При свертывании развертки мгновенно радируйте снайперам и в рубку управления. Еще до того, как исчезнет голограмма, я должен получить ваш условный сигнал, слышите? До того, как он снимет палец с кнопки!

– Так точно, сэр!

– Верхний ярус?

– Есть, сэр. Мы на периферии вентиляционной системы, у мусоросжигателей, под самой крышей. Люки открыты, обзор прекрасный.

– Вам там удобно?

– Целиться и стрелять удобно. Но здесь чертовски жарко, сэр!

– Ничего, потерпите. Осталось недолго. Стрельбу открывать только после получения сигнала операторов лазерной развертки. Только после этого. Даже если мишень выйдет из леса на удобную позицию до сигнала. И не больше трех пуль, только в конечности. Если он умрет от передозировки препаратов, будет тяжело контужен или скончается от потери крови, вас ждет трибунал. Вы поняли?

– Так точно, сэр.

– Если вы повредите аппаратуру, которая у него с собой или на нем, – то же самое: разжалование и трибунал.

– Есть, сэр.

– Всем службам вокруг и внутри корабля – продолжать плановые работы. Как поняли?

– Принято, Гордон… Так точно, лейтенант… Удачи, Стив… Есть…

– Служба наблюдения?

– Он в полукилометре от опушки, сэр.

– Лазерщики, максимальное внимание!

– Похоже, он и не собирается выключать аппаратуру!

– Он ее выключит. До сих пор он действовал так продуманно, что не может не сделать этого. При подходе к кораблю…

– Сэр! Он остановился!

– Приготовиться…

Алекс растер в руке нежный березовый листок, понюхал зеленую ладонь и как бы невзначай нажал в кармане на кнопку выключения развертки. Все. Небоскреб больше не горит, защитное поле вокруг Алекса исчезло. Он опустился на траву, оперся спиной о березу и посмотрел в сторону корабля пришельцев. Негустой смешанный лес создавал хороший обзор, но он видел пока только деревья, залитую солнцем листву и невдалеке – ту небольшую уютную поляну, на которую они так любили ходить с Микки.

Алекс судорожно вздохнул. Последний месяц для них стало ритуалом посещение этой полянки по выходным. Вечерами в будни они обычно проезжали мимо на автобусе, спешили забрать у пляжа и реки уходящее дневное тепло. Но вот в выходные им спешить было некуда. Они собирались на пляж с самого утра, неспешно шли пешком – от самого дома до реки, – а по дороге заходили сюда. Алекс обязательно брал с собой мяч, бадминтонные ракетки, складные футбольные ворога – он очень серьезно относился к формированию двигательных навыков у Микки, – и они резвились на теплой траве долго-долго. Микки носился по поляне взад и вперед, хохотал, уморительно промахивался ногой мимо мяча, ракетка вылетала из его ручки в воздух, ворота падали, и все это только прибавляло веселья Алексу и счастливых солнечных брызг в глазах малыша.

Здесь Алекс неделю назад показал Микки свой генератор… И наворочал таких фокусов, что малыш в тот вечер не мог уснуть: возбуждению его не было предела.

– Папака, а мы когда пойдем снова на поляну? – Восторженно, изумленно мерцали в полутьме глазенки. Одеяло натянуто до подбородка. Шепот, как при рассказе самой страшной сказки.

– Теперь только в следующий выходной, малыш. Папа всю неделю будет работать.

– А мы возьмем с собой твою игрушку?

– Обязательно возьмем.

– И будем играть в твою игру?

– Ага. Спи.

– Угу… – Ручки складываются вместе и кладутся под щечку, одеяло налезает на ушко, но глаза – открыты. В них – волшебство, загадка, мечта, ожидание чуда… Папакина игра! Скорей бы прошла неделя…

Алекс зашарил в кармане комбинезона, достал сигарету, закурил, пару раз затянулся и смял ее в кулаке. Горящий кончик уткнулся в ладонь, и боль от ожога отозвалась в левой стороне груди.

Он встал и быстрым шагом пересек поляну.

– Он выключил его, сэр! Выключил!

– Команда снайперов получила условный сигнал. Готовность к стрельбе достигнута. Мы держим на прицеле весь периметр опушки леса.

– Объект приближается, сэр. Он выйдет из леса к скоплению пожарных машин прямо под позицией снайперов.

– Вас понял. Командор, вы слышите меня?

– Да, Гордон. Я весь внимание. Все идет точно по плану. Молодец, мальчик.

– Сэр…

– И все-таки… Вы уверены, что стрельба – лучшее, что можно сделать? Мы не можем стрелять ему в голову или в шею, но с пулями в конечностях у него будет время, чтобы включить генератор! А в этом случае мы не подойдем к нему ближе чем на пятьсот метров! Может быть, все же послать навстречу группу захвата?

– Но это невозможно! Он постоянно сверяется с показаниями биоиндикатора! И даже если подобраться к нему незаметно… Командор, судя по тому, как он расправился ночью с нашими людьми… Это боец, командор. Мастер, обученный мобилизовывать все свои резервы при контакте с противником. Кого бы мы ни послали, он включит генератор при любом противостоянии! При стрельбе же фактор неожиданности для него сработает намного эффективнее! И пули… Они из спецкомплекта, в них препарат ДХ, командор…

– ДХ? Это меняет дело…

– И три капсулы. Такая доза… Он отключится почти мгновенно. Конечно, мы должны делать поправку на индивидуальную выносливость к препаратам… Но лучшего мы ничего не можем придумать!

– Ну, хорошо, лейтенант. Это решение – ваше. Еще раз: если с ним что-нибудь случится…

– Командор!

– Только доведите мне это дело до конца! Без сбоев. Сделайте это без сучка без задоринки. Слышите?

– Он уже у нас в руках – целый и невредимый!

– Хорошо. Действуйте.

Алекс увидел в просвет между деревьями красные корпуса пожарных машин и остановился за кустарником. Лес кончился. Между ним и «пожарками» было метров тридцать по чти открытого, хорошо просматриваемого пространства. Он посмотрел на биоиндикатор: пришельцы суетились впереди намного дальше. Судя по их хаотичным передвижениям, звукам команд и рычанию моторов, они расчищали проезд от техники землян.

Он посмотрел вперед поверх машин. Черная монолитная громада корабля нависала над лесом, заполняя собой все видимое пространство. Немного выпуклая, уходящая вверх под скошенным углом стена звездолета была бы абсолютно глухой, если бы не огромный провал в ее нижней части. Оттуда, от входа тянулся к городу широченный километровый трап. Движение по нему почему-то пока приостановилось. Это было Алексу на руку. Он пригляделся повнимательнее и с удовлетворением отметил, что по краю трапа проходит некий ограничительный выступ. За него он1 собирался зацепить свой самодельный крюк и таким образом быстро добраться до входа. Он прикинул расстояние до цели: генератор включать пока еще рановато.

"Надо выбраться хотя бы на середину площадки, – подумал он. – Тогда я уверенно смогу захватить полем въездные ворота да в придачу и пару сотен метров внутренностей корабля. Это еще уменьшит вероятность того, что технический персонал успеет отреагировать на включение генератора".

Он вышел из-за кустарника и с холодным прищуром пронзил взглядом неподвижные тела пожарных машин. "Не дай вам бог, – сказал он пришельцам, – не дай вам бог попасться мне на пути, пока я не доберусь до нужной точки".

Он стянул с плеча автомат и двинулся через редколесье к звездолету.

– Первый, ты держишь его?

– Да.

– Второй, Третий?

– Да, сэр… Так точно, сэр.

– Лейтенант, он у нас на мушке! Разрешите открыть огонь?

– Не больше трех попаданий, стрелок! Не больше трех – отвечаете головой! И аппаратура…

– Есть! Извините, но мы сейчас его упустим, сэр!

– Стреляйте!

Алекс был на середине пути от кустарника к пожарным машинам, когда первая пуля ударила его в правое плечо и развернула на девяносто градусов. Боль толстым и острым шипом пронзила мышцу, тоненькой иголкой прошла по ключице в шею и тут же пропала. Еще ничего не успев понять, он инстинктивно зажал рану рукой с баулом и пригнулся. И почувствовал, как стремительно немеет правая половина тела. Буквально через мгновение он знал уже все, он все понял, все осознал – всего лишь через мгновение! – но даже этого промежутка времени ему не было дано для спасения. Вторая пуля врезалась в левое предплечье, от сильного толчка он выронил баул со шлемом и сделал единственное, что мог сделать в такой ситуации: рухнул на землю и прижался щекой к траве, пытаясь укрыться от ядовитого огня.

Третья пуля ожгла болью икру левой ноги, и только тогда он понял, что стреляют откуда-то сверху, что лежать бесполезно и надо уходить, уходить, если он может еще передвигаться! Он перехватил правой рукой автомат – для этого ему пришлось сильно напрячь все мышцы руки, пальцы на курке затряслись от усилия, как у эпилептика, – перекатился на спину и выпустил наугад длинную очередь через голову вверх и в стороны. Ответных выстрелов не последовало, это ободрило его, вселило какую-то безумную надежду, и он уже вставал – разламываясь __ пополам, опираясь на костенеющие руки, как на костыли, подтягивая к животу гнутую раскаленную кочергу, которая только что была его левой ногой…

Он поднялся и зачем-то развернулся к звездолету. Немота от пораженных конечностей рвалась в мозг. Боли он уже не чувствовал, но со страхом ощущал, как от ран поднимается к голове удушливая сонливая волна, как путаются мысли, искажается восприятие. "Пропади все пропадом, Алекс!"

– Вот еще… – хрипло прошептал он. – Сейчас. Я снял снайпера. Я ухожу… Мне надо… пока уйти… Я не лягу…

Он с трудом поднял дуло автомата и обшарил лихорадочным взглядом верхние ветви отдаленных деревьев, необъятную черную глыбу звездолета, но не нашел той точки, откуда в него стреляли. Паралич стальной цепью постепенно и очень быстро охватывал все тело.

– Гады… – беспомощно простонал он и покачнулся. – Гады… Обложили!

На глаза выступили слезы. Голова мелко тряслась, противная дрожь выгоняла из нее остаток здравомыслия, мешала сосредоточиться. Ему показалось, что он уже не может двигаться.

Вспышка ярости и отчаяния на секунду одолела растерянность и слабость. Как?! Как ему идти дальше?! Он сжал кулаки, задрал лицо к небу и почувствовал, как слезы скатились по вискам за ворот комбинезона.

– Есть ли, – прохрипел он неизвестно кому, – есть ли на свете сила, которая одолеет этих тварей? А?

И не получил ответа.

Руки вялыми плетьми упали вдоль тела. Он стиснул зубы и механически, рваными движениями повернулся, поднял с земли баул, сделал шаг правой ногой, подтянул левую… Голова превратилась в огромную пуховую бесформенную подушку, между пушинками сочился молочный туман и не давал думать, привычно ловить мысли, которые обретались там, внутри, в белой тишине… Он потерял себя в этом тумане, время растворилось в нейтральной, неподвижной бесконечности.

Алекс выронил автомат и рухнул на колени. Он помнил себя, но никак не мог сосредоточиться и начать отсчет секунд, чтобы подняться на слове "три". И еще он не мог думать: все расплывалось, растворялось в той бесконечности, в которой пропало время…

Прошла вечность. Он стоял на коленях, и смотрел в молочно-пуховый коктейль, и ждал, и не позволял себе упасть. Он ждал.

"Нет!" – Это была первая мысль, которую ему удалось поймать в дьявольской мешанине пуха, и он обрадовался ей так, как будто набрел на колодец в пустыне. "Нет!" Он стоял на коленях и жалко, сквозь слезы улыбался своей маленькой находке – "нет!" Она тянула за собой что-то еще, какие-то еще сюрпизы: новые важные мысли, что-то такое, о чем он забыл, совсем забыл из-за этих дурацких снайперов, из-за боли, из-за паралича… Он жадно внимал своей пораженной памяти…

"Микки, ты собираешься ложиться в постель?"

"Нет!"

"А умываться кто на ночь пойдет? Какой маленький мальчик? Микки?"

"Не-ет!"

"Та-ак! А если мы сейчас его возьмем и понесем в ванную? Ну-ка, иди сюда, артист!"

"Не-е-ет!"

Он продолжал улыбаться и посмотрел на лежащий перед ним автомат. Почему "нет"? В голове вспыхнула картина: незнакомый мужчина с автоматом на груди берет Микки на руки, и холодное цевье прижимается к щеке сына. Это был всего лишь образ – не мысль. Но он вызвал к жизни один, всего один, чрезвычайно важный вопрос…

"Папака, а мы когда пойдем снова на поляну?"

Алекса как будто тряхнуло током. Он перестал улыбаться, растерянно сморгнул, поднял голову, неуклюже развернулся всем корпусом к звездолету и прохрипел:

– Я приду, Микки!

А потом неимоверным усилием воли поднял правую руку, зацепил пятерней ворот комбинезона, рванул его вниз и обнажил переднюю панель генератора. Пальцы не работали, и поэтому он просто прижал кистью клавишу последовательного считывания архивных эпизодов.

И держал ее до тех пор, пока не услышал сигнал готовности к воспроизведению всей библиотеки голограмм одновременно.

Он уже почти потерял сознание, когда с каким-то жалобным всхлипом ткнул скрюченной горстью пальцев в кнопку воспроизведения и упал лицом в траву.

Бродячий пес с умной овчаристой мордой прижался брюхом к земле, оскалил крупные белые клыки и возмущенно зарычал. Он видел, как только что упал тот человек, которого он встретил утром у реки. В человека вонзились злые ядовитые мухи, они вылетели из-под крыши появившейся ночью огромной вонючей штуковины. Пес знал, что люди иногда ранят и даже убивают друг друга такими мухами. Для этого у них есть специальные трубки, откуда маленькие заразы вылетают вместе с огнем. И сейчас он прекрасно понял, что знакомого мужчину кто-то собирался убить и долго ждал внутри той штуковины, а теперь, дождавшись, сделал свое черное дело.

Псу было очень-очень жаль своего знакомого. Он увидел мужчину пять минут назад в лесу – тот куда-то вышагивал с очень сосредоточенным видом – и, сам не зная почему, побежал за ним. Он был рад этому человеку. Он помнил впечатления от утренней встречи: он ощутил тогда мягкую светлую силу, которая – он явно это почувствовал! – исходила от мужчины, удивился глубинной яркости его необычных глаз и своему совершенно нелепому для старого бродяги желанию идти с этим человеком рядом.

Пес был очень осторожен и даже при повторной встрече не подошел к знакомцу. Он просто отпустил человека на десять шагов вперед и, высунув длинный язык, деловито потрусил вслед за ним.

Он проводил незнакомца до опушки леса и…

И вот теперь смотрел, как человек неподвижно лежит на земле в десяти шагах от него.

Пес растерянно заскулил и прополз на брюхе пару метров к своему поверженному приятелю. Он не знал, что ему делать. Подбежать к мужчине он боялся – вдруг и в пса начнут выпускать ядовитых мух! – но и бросить он его тоже не мог. Он видел, как было больно мужчине, как он даже заплакал от этой боли, и видел, как закрылись его глаза, прежде чем он упал. Но – и это было главным и радостным! – пес не чувствовал смерти, нет! Мухи не отравили мужчину до конца, а просто усыпили! Пес коротко и призывно взлаял, пытаясь разбудить приятеля, но тот не отвечал.

Что делать? Пес нервно облизнулся, тихо поскулил, поерзал на брюхе. Потом склонил лобастую голову набок, посучил передними лапами, пряданул ушами. Открыл пасть, высунул жаркий от волнения язык, протяжно зевнул… И все время не отрываясь смотрел на мужчину. И соображал. И так ничего умного и не придумал.

И, наверно, поэтому он забыл про опасность, просто встал и с ободряющим лаем крупными прыжками бросился на помощь человеку…

То, что произошло с ним в следующую секунду, пес помнил впоследствии всю оставшуюся жизнь.

Из-под тела мужчины вырвалась яркая ослепительно белая вспышка света. Пес на мгновение перестал видеть, а когда зрение вернулось к нему, вспышка уже превратилась в ровный световой диск, который накрыл собой траву и хвою вокруг человека. Накрыл так, что землю увидеть сквозь этот свет было уже нельзя, зато на поверхности диска замелькали лица, руки, колеса, деревья, машины, дома – черт-те что! – беспорядочно, смешанно, в нелепых сочетаниях, странно. Пес пропахал землю передними лапами и, задрав зад, испуганно остановился. Он не успел ничего сообразить, только лишь испугался, а диск вдруг подготовительно ужался в размерах и выстрельнул во все стороны лучи света, развернулся огромным светящимся веером над человеком, псом, лесом, вонючей штуковиной, достал до неба, стал гигантским цветастым шатром и… И поглотил собою весь мир!

Пес взвизгнул и упал на брюхо. Страшный свет прошел сквозь него и неведомым образом превратил лес в травяной луг, синее небо – в одну огромную грозовую тучу, далекие небоскребы – в серенькие убогие деревянные домишки!

Пес заметался. Он ничего не понимал, потому что привык одновременно видеть, осязать, определять запах и слышать. А сейчас он видел одно, а чувствовал совсем другое! Небо было черным, но грозой не пахло. Высокая трава обступала его со всех сторон, но он проходил сквозь нее и не слышал шелеста стеблей – только легкий шум листвы. Эта листва росла на деревьях из того леса, где он находился секунду назад, и запахи ничуть не изменились: они были лесными и знакомыми! Его уши улавливали гул машин, далекие голоса людей, лязг металла, но глаза видели пустой молчаливый луг, на котором он мог услышать разве что глупое токованье вполне съедобных глухарей…

Он совсем запутался и, перепуганный и растерянный, опять бросился на землю. Так, сказал он себе, не психуй. Сейчас разберемся. Когда не знаешь, что делать в опасности, держись людей. Золотое правило. Он призывно взвизгнул, вытянул морду вперед и вверх и попытался сквозь траву рассмотреть лежащего приятеля. Он не увидел человека, но явно почувствовал его присутствие. Человек неподвижно лежал в нескольких шагах впереди, только теперь его скрывала луговая трава. Пес осторожно пополз к нему сквозь эту ненастоящую дурацкую траву и, пока полз, окончательно уверился в правильности своего решения. В изменившемся мире его приятель был единственным, с кем пес мог разделить свою неясную участь. Он доползет до человека, и ляжет рядом, и будет охранять его от неожиданностей. А когда тот проснется, они вместе что-нибудь придумают.

Он снова поднял и вытянул умную морду, чтобы оценить расстояние до цели…

Грозовое небо рухнуло прямо на пса. Рухнуло, как необъятная махина, которая должна была раздавить собой все живое. Пес взвыл предсмертным воем и завалился на бок. И изумленно понял, что…

Он ничего не почувствовал: махина была такой же бесплотной, как и трава. Она рухнула, а на ее месте, в бескрайних голубых просторах уже разворачивались огромные летающие машины людей. Пес клацнул зубами и уставился в небо. Он знал, что обычно такие машины очень громко ревут. Но эти летели совершенно бесшумно, да и форму имели очень необычную. Пес даже подумал, что с такими формами – кубическими телами, без крыльев, с десятками длинных наростов по бокам – они не должны уметь летать. Но эти летели и снижались прямо на него, и… Пес накрыл лапами морду: длинные наросты выплюнули в него стрелы огня. Он принял в себя страшные на вид разряды и на этот раз не очень удивился отсутствию ощущений. Пора и привыкнуть, подумал он, уже спокойнее наблюдая за пикирующими на него машинами. Здесь, на этом лугу, все какое-то ненастоящее. Но на вид страшное.

Он огляделся. После падения неба луг перестал существовать. Вокруг пса теперь развернулась большая городская помойка. Среди огромных куч металлического, бумажного и деревянного хлама бродили гигантские механические люди – пес видел таких раньше за городом, на стройке новых небоскребов, – и вот им-то доставалось от летающих машин по первое число! Гиганты разрывались огненными стрелами на куски, теряли руки и ноги, падали, но и сами были ребята не промах. Они отвечали машинам точно таким же отношением: кромсали их белыми длинными мечами-лучами, посылали в них прямо из своих железных рук огненные плевки, а иногда даже возносились в воздух и таранили макушками зарвавшихся летунов.

Пес совсем успокоился. Он немного понаблюдал за битвой, с видимым спокойствием пропустил через себя еще пару огненных разрядов, терпеливо отнесся к тому, что раненый гигант, не глядя, наступил ему на спину, а потом вдобавок на него же и рухнул… Пес уже понял, что чем меньше он будет думать в этой катавасии, тем ему будет лучше. Когда через помойку и, конечно, сквозь него проскакал отряд конных всадников в островерхих шлемах и с длинными пиками в руках, в нем еще шевельнулись остатки удивления и тревоги. Но когда на краю свалки возник городской ландшафт с давешним горящим небоскребом, а за спиной у пса построились в бесконечные ряды и двинулись на город – и опять же сквозь него, пса! – белые скелеты в прогнивших на вид лохмотьях, когда пес все это увидел, он деланно-утомленно прикрыл глаза и пополз вперед, к своему разумному приятелю.

"Он проснется и объяснит мне, куда исчезла вонючая штуковина, – думал он, перебирая лапами по земле. – И почему город находится далеко, а крики людей и выстрелы я слышу совсем близко. И почему скелеты ходят, когда – я сам это видел! – они должны лежать на кладбище, в могилах. И почему среди всадников один был завернут в грязное цветное одеяло, и у него не было пики и шлема… и головы тоже. И почему…"

Он не стал додумывать дальше, потому что вполз внутрь лежащей на земле летающей машины – а внутри нее ничего не было, только полупрозрачное светлое марево – и уткнулся носом в руку знакомца. Пес обнюхал человека: от него исходил терпкий запах крови и острый, неприятный – лекарств. Человек дышал ровно, но дыхание его было напряженным и хриплым. Пес почувствовал, что сон приятеля не очень глубок, и это из-за того, что он очень напряжен. Казалось, что он где-то там, глубоко внутри, или далеко, в мире снов, ведет тяжелую борьбу, пытается одолеть кого-то, разорвать невидимые цепи и выбраться сюда, в этот мир.

Пес взвизгнул и забил хвостом по земле. Он знал, очень хорошо знал, что сейчас происходит с его приятелем. Однажды пса как-то посадили на цепь, и – хотя рядом с ним поставили здоровую миску с жирными щами – он так же рвался, и бился, и грыз толстые стальные кольца, и никого к себе не подпускал весь день и всю ночь. А к рассвету откусил доску с кольцом от собачьей будки и унесся с цепью на шее во влажные просторы приречья…

И ты тоже выберешься, приятель, улыбнулся он человеку. Обязательно выберешься. А я тебе помогу.

Он внимательно оглядел мужчину. Тот лежал грудью на какой-то плоской белой коробке, и вот от нее-то, чувствовал пес, и исходили все несуразные изменения мира. Человек ее включил в ответ на выстрелы, может быть, хотел защититься, но что-то, наверно, напутал. Еще пес чувствовал, что коробка испускает не только видимые несуразности, но и что-то другое. Он прислушался к себе и понял: из нее еще выходит сон. Сон для людей. И такой сильный, что вряд ли, кроме разве других собак, к человеку сможет подойти кто-то еще. Люди просто не добредут до него: уснут и упадут на месте.

Он облизал кровоточащие раны на левой руке и ноге мужчины. Потом строго посмотрел вокруг и прислушался. Крики, команды, рокот моторов, взрывы и стрельба не прекращались. А сквозь пелену марева просматривались движущиеся размытые тени той дикой нелепицы, которая разворачивалась сейчас за пределами их "убежища".

Будем ждать, решил пес, приятель должен скоро проснуться. Он лег рядом с человеком и прижался боком к его вытянутой руке. Через некоторое время его стала одолевать дремота.

Люди и собаки, прикрывая глаза, позволил он себе некоторую философичность, люди и собаки – очень важное мировое сочетание. Друг без друга им плохо. Друг другу они нужны.

И если бы истинно было обратное, я бы здесь не сидел.

– Ну что, доигрались, Гордон?

Командор Пирс включил экран внешнего обзора. Вместо привычного вида на реку, лес, жилые многоэтажки и небоскребы делового центра перед ним развернулось безобразное месиво из самых разных живых картин в натуральную величину.

Городской регион визуально перестал существовать. Вернее, он существовал, но в каком-то урезанном виде, потому что сместился намного севернее и на границе голограммы, где-то у невидимой реки, утыкался стенами высоток в великолепные искристые и величественные ледяные горы.

Пирс вздохнул и посмотрел вниз. Прямо под кораблем раскинулась шикарная городская свалка, над которой летали то инопланетные корабли, то стаи ворон, то вертолеты. Состав летунов зависел от постоянно меняющейся обстановки на земле. Если на свалке бились монголо-татары с русскими князьями, то в небе присутствовали вороны; если кучи мусора уминали ногами роботы, то в воздухе дежурили инопланетяне; если же на помойку приезжала армия человекообезьян на машинах, то к ним спешили полицейские вертолеты. И так далее. Свалка, правда, несколько раз исчезала, сменяясь то лугом, то лесом, то морем, но периодически появлялась вновь. Пирса это почему-то раздражало больше всего: по натуре своей тайный эстет, такого ландшафта под окнами он не терпел. Но здесь уж поделать ничего не мог.

Он перевел взгляд на середину экрана. На месте делового центра, там, где раньше горело здание префектуры, армия скелетов вела упорную осаду средневекового замка. Ожившим мертвецам приходилось довольно туго, но жизнелюбия им было не занимать. От ударов защитников крепости они превращались в кучи костей, но маленькие юркие гоблины в страшноватых инквизиторских балахонах умело и быстро собирали эти кости заново в скелеты, и кладбищенские солдаты снова бросались в бой. "Гоблинов надо смолой поливать, а не мертвяков!" – презрительно оценил боевую смекалку осажденных старый полевой командир Пирс и отвернулся от экрана. Он знал, что через некоторое время замок со скелетами исчезнет и на его месте развернется еще какое-нибудь действо. Похлеще предыдущего.

Полчаса назад, сразу после того, как Гордон доложил ему о провале операции со снайперами и включении генератора, в блок управления одно за другим стали приходить панические сообщения от командиров подразделений:

"Командор! Мои люди потеряли ориентировку в пространстве! Мы оказались на морском берегу! На нас идут… Это римские легионеры, сэр!"

"Катера гибнут, командор, рулевые ни черта не понимают. У нас тут вместо воды песок и пальмы! Снимите запрет на использование автоштурманов с эхолокаторами!"

"Докладывает начальник парка эвакуаторов! Получил сообщение о десяти авариях машин!

Эвакуаторы врезаются в стены домов, сталкиваются друг с другом! Разрешите дать команду о прекращении передвижения по городу!"

"Где эвакуаторы, сэр? У меня в батальоне с десяток обморочных полутрупов! Через нас только что прошла гигантская стая саранчи! Такие фокусы выдержит не каждый!"

Пирс довольно быстро прекратил панику, отдал адекватные сложившейся ситуации приказы, хорошенько ознакомился с новой реальностью за стенами корабля и только потом вызвал к себе Гордона. И вот теперь лейтенант стоял перед ним ни жив ни мертв и был похож на нашкодившего сорванца, пойманного за шкирку.

– Ну? Что скажете? Я говорил вам, что нужно было посылать группу захвата!

– Но, командор…

– Ладно:

Командор Пирс смотрел на сконфуженного лейтенанта без злобы. Он уже вполне освоился в ситуации, где все планы работ срывались, а поставленные задачи решались с непредсказуемыми последствиями. Для него, пса войны, это было, в общем-то, обычное дело. То, что надежно удерживало его теперь от нервного срыва, – сеанс связи с Координационным советом, который состоялся час назад, до операции со стрельбой. Беседа с дряхлыми соратниками все расставила на свои места.

Пирс не услышал от членов Совета ничего, что бы ему ни сказал Коэн при их последнем общении. Командору было приказано свернуть работы по «зачистке» населения региона и полностью сосредоточиться на захвате диверсанта с генератором динамических голограмм. Иными словами, командор получил ясный приказ, который заменял собой его собственный план, и это было Пирсу только на руку. Машина разработанной им самим диверсии начала пробуксовывать, а Пирс хорошо помнил соображение старинного землянина Мэрфи. Звучало оно приблизительно так: "Если что-то идет плохо, то будет идти еще хуже". Богатый на происшествия опыт старого генерала подтверждал правоту этих слов. И поэтому Пирс с удовлетворением воспринял новый план и с легким сердцем занимался его выполнением.

Он посмотрел на экран: пока, правда, без особого успеха.

Несмотря на неудачу со снайперами, Пирс теперь не отчаивался и не спешил. Для решения поставленной задачи времени у него была уйма. Загрузить на звездолет миллион человек или подобраться к телу парализованного одиночки – пусть и сквозь полукилометровое усыпляющее поле! – эти две задачи казались ему несравнимыми по степени сложности, масштабу и затрате людских и временных ресурсов. Поэтому он сравнительно спокойно воспринял сообщение

Гордона о срыве операции и вовсе не собирался топтаться на взмокшем от страха парне.

– Почему он успел включить генератор, лейтенант? Докладывайте.

Гордон услышал ободряющие нотки в голосе командора и немного воспрянул духом.

– Случилось то, чего я и опасался больше всего, сэр. Оказалось, что он обладает повышенной выносливостью к воздействию наших препаратов. Снайперы сработали безукоризненно. Сначала они выпустили по одной пуле в каждую руку, а потом ранили его в левую ногу.

– Ну?

– Но, несмотря на поражения конечностей, он сохранил возможность двигать руками где-то еще в течение тридцати секунд. Кроме того, после выстрелов он успел даже сделать пару шагов. Очень сильный человек. Неудивительно, что он сумел справиться с ситуационным и болевым шоком, сдержал первый фармацевтический удар и включил свою адскую машину.

Пирс досадливо крякнул и захватил в горсть длинный подбородок.

– Слушайте, Гордон, но это же невозможно. Вы же приготовили для него особые пули, не из стандартного боекомплекта. Он должен был упасть мгновенно. Вы же знаете. Да еще и такая доза…

Выражение молодого бесстрастного лица лейтенанта Гордона изменилось, жесткие черты смягчились. Он опустил голову:

– Значит… то есть мне кажется, сэр… кто-то ему помогает.

Пирс медленно поднял на него изумленный взгляд:

– Что вы имеете в виду? Гордон поднял голову и прямо посмотрел Пирсу в глаза:

– Он совершает слишком необычные поступки, сэр. Уйти от трех тренированных профессионалов с автоматами, перевернуть с ног на голову весь регион, выдержать в полном сознании тридцать секунд под воздействием смеси наркотика, парализатора и снотворного…

– Так что вы хотите сказать? Молодой лейтенант тихо произнес:

– Я верю в некоторые вещи, не познаваемые разумом, сэр…

Пирс понял, о чем говорит парень. Вопросы веры в армии колонистов К-3 оставлялись строго на усмотрение военных капелланов. Он никогда не интересовался этой частью умонастроения своих подчиненных. А сам не верил ни в бога, ни в черта: он верил в себя. Но сейчас ему вдруг стало занятно узнать, что творится в голове этого неглупого, энергичного и – Пирс не хотел себе в этом признаваться – симпатичного ему молодого человека.

– А почему вы считаете, что он достоин помощи этого вашего кого-то?

– Потому что он совершает правое дело, сэр.

– Спасает соотечественников?

– И это тоже. Но мне кажется, у него есть более сильный мотив.

– Какой?

– Он идет к сыну, сэр. Командир поверженного этим человеком наряда сказал мне, что они отняли у него сына, маленького мальчика лет пяти.

– Он находится у нас? – быстро спросил Пирс.

– Да, сэр. В детском отсеке.

"Заложник! – мелькнуло в голове командора. – У нас в руках заложник! Стоит нам предъявить мальчика этому одиночке, и он будет у нас на коротком поводке!"

Пирс энергично прошел в дальний угол блока управления, вернулся к Гордону, посмотрел сквозь него, похрустел костяшками пальцев, постоял на месте… Потом расслабленно опустился в кресло. Нет. Не получится. Какой там заложник, когда оператор спит. Для переговоров надо сначала растолкать одиночку. А если мы сумеем до него добраться, то пацан будет уже не нужен.

– Продолжайте, Гордон. Что вы там говорили? Он что же, по-вашему, непобедим?

– Я думаю, – тихо сказал Стив Гордон, – что поступки этого человека – дела не Долга, но Любви. А эта сила иногда может творить чудеса.

Пирс мысленно чертыхнулся: во как запел, прямо проповедник на воскресной службе!

– Ну, ладно, ладно, лейтенант, – махнул он рукой на Гордона. – Так вы мне сейчас заупокойную песню споете. Нас, между прочим, привели сюда такие же дела любви, как и у вашего подзащитного. Не наша вина, что в мире царит закон взаимопожирания. – Он раздраженно прошелся перед стоящим навытяжку лейтенантом. – В конце концов, миссия наша хоть и агрессивна, но гуманна. Все останутся живы и рано или поздно вернутся обратно. Разве мы тоже не достойны помощи этого вашего кого-то?

Гордон долго молчал. Потом опустил взгляд и проговорил:

– Теперь, сэр, я не уверен в гуманности нашей миссии. На К-3 все виделось несколько иначе…

Пирс поднялся из кресла, остановился напротив лейтенанта и внимательно вгляделся в его лицо. Он не мог не отдать дань мужеству Гордона. По существу, парень только что признался в отсутствии психологической цельности. Это означало, что он не мог выполнять обязанности командира подразделения. По установленным нормам внутреннего контроля, при обнаружении подобных противоречий офицер подвергался тщательнейшему тестированию и, как правило, разжаловался в рядовые. Гордон же объявил об этом сам, да еще высшему руководству!

"Ну уж нет, – подумал Пирс, – шалишь, парень. Тебя, такого молодца, я никому не отдам. Если бы я был совсем дурак и не держал возле себя вот таких "психологически несостоятельных", то не смог бы провернуть в своей жизни ни одной крупной успешной операции. С солдафонами легче, это точно, с ними просто. Но с кем просто, с тем, видно, сложных дел не сделаешь! – Он усмешливо дернул уголком рта. – Ты будешь работать на меня, лейтенант. Из тебя выйдет толк. А противоречия… Перемелется – мука будет. Но сейчас надо тебя привести в рабочее состояние…"

Пирс отвернулся и сделал вид, что глубоко задумался.

– Мальчик мой, – проникновенно проговорил он, – я уважаю вашу веру и принципы и смею надеяться, что понимаю вас. И знаю, что иногда легче умыть руки, нежели взять на себя ответственность. Но в этом мире все не так просто, как иногда нам внушают, пусть даже из самых искренних и самых лучших побуждений… Так давайте сначала закончим операцию, а потом обо всем поговорим подробно. Мы с вами прежде всего солдаты и должны выполнить свой долг. Вы согласны?

Старый хитрый волк уже понял, что выбрал максимально верный тон. Доверительность вкупе с напоминанием о долге – такой шар в иной ситуации пропустил бы и он сам, Пирс.

– Так точно, сэр! – Лицо Гордона порозовело, грудь выпятилась, взгляд снова приобрел строго-деловитое выражение. Пирс с удовольствием посмотрел на свою работу и положил Гордону руку на плечо.

– Докладывайте дальше. Он лежит там же, где упал?

– Да, сэр. И мы, конечно, не можем подобраться к нему.

– Пробовали?

– Так точно. Пятнадцать минут назад к телу диверсанта направили пять человек из взвода охраны звездолета.

Пирс удивленно округлил глаза:

– Из элитного взвода? Это ваше решение?

– Да, сэр. Эти ребята, как вы знаете, проходят специальный длительный спецкурс формирования психологической устойчивости к различным психосоматическим воздействиям. Дополнительно их накачали мощными стимуляторами.

– Молодец, мальчик. И каков результат? Гордон увял и тихо произнес:

– Никакого, командор. Пока никакого. Скажу только, что связь с ними потеряна десять минут назад, как только они пересекли границу «сонного» поля.

– А увидеть их, как я понимаю, невозможно.

– На этой городской свалке наворочено столько миражей, что отряд пропал из зоны видимости почти сразу по выходе из звездолета.

– Да-а-а, – протянул Пирс, – дела. И что будем делать? Расслабьтесь, Гордон. Вольно. Садитесь.

Лейтенант благодарно кивнул и с прямой спиной опустился на стул.

– Мне кажется, сэр, я нашел решение этой проблемы. Если поле генератора непреодолимо для людей, то механизмы к нему совершенно индифферентны. Если мы пошлем к телу того человека робота, то он выключит генератор, а дальше…

Пирс громко крякнул и с горящими глазами вытянул руку в сторону Гордона:

– Есть! Андроиды! Коэн снабдил нас двумя последними моделями. Они лежат в биоотсеке арсенала!

Гордон с сомнением покачал головой:

– Вряд ли андроиды справятся с задачей. Доля натуральной биомассы их мозга составляет более семидесяти процентов. По отношению к воздействию «сонного» поля они могут оказаться так же уязвимы, как и люди.

– Что же вы предлагаете? У нас нет полевых роботов с искусственным интеллектом. Только вспомогательные рабочие машины с целевыми программами!

Молодой лейтенант с непонятным выражением посмотрел на Пирса снизу вверх:

– Но нам и не нужен искусственный интеллект для такой операции, командор. Совсем наоборот. Нам нужна очень тупая, зато полностью радиоуправляемая машина с достаточно гибкими манипуляторами и устройством видеоконтроля. Мы подкатим ее к человеку – при этом изображение с ее телекамер будет передаваться на пульт управления – и выключим генератор сами, только используя манипуляторы робота. И такие роботы у нас есть.

Пирс отвел от лейтенанта взгляд, отвернулся и кашлянул в кулак. Стареешь, брат. Совсем плохо стал соображать. А парень… Золото, а не солдат! Пирс заставил себя скрыть смущение и говорить ровно:

– Прекрасная идея, Гордон. Вы, как всегда, на высоте… Я представляю себе, какой тип машин вы имеете в виду. Но их на звездолете довольно много, самого разного вида и функционального назначения. Я думаю, что вы уже наметили кандидатуру.

– Да, сэр. Для этой цели как нельзя лучше подходят роботы-раздатчики из кают-компании.

– Шестирукие?

Гордон по-мальчишески заулыбался:

– Ага, ребята их так называют. Пирс в ответ обнажил крепкие желтые зубы: – Ну что ж, отличный выбор, лейтенант. Правда… Вам не кажется, что они слишком уязвимы? У них все пневматические приводы вылезают из корпуса наружу.

– Но, командор, этот человек спит! И потом. Чтобы повредить пластико-металлические пути воздухоподачи, нужно иметь хотя бы стальные кусачки. А я уверен, что их у него нет.

– А автомат? У него же есть автомат!

– Он заряжен, как и любое другое стрелковое оружие на корабле, мягкими пулями-капсулами. Они могут нанести вред только человеческой плоти.

Пирс задумчиво почесал огромное ухо, заросшее седыми волосами.

– Ну что ж, ладно. Во всяком случае, эти машины имеют все необходимые устройства, и манипуляторы у них, надо сказать, довольно ловкие.

– В ином случае мы стояли бы в очереди за обедами намного дольше, сэр!

Лейтенант и командор засмеялись. Потом Пирс посерьезнел и, склонив седую голову, значительно помолчал.

– Хорошо, – заключил он. – Приступайте к подготовке операции. И не тяните. Кстати, сколько времени длится действие ДХ? Когда проснется наш подопечный?

Гордон посмотрел на часы:

– Через полтора часа.

– Ого! У вас не так уж и много времени на подготовку робота! Торопитесь. Как только все будет готово, рапортуйте мне и выпускайте его в это чертово поле. Удачи!

Стив Гордон вскочил со стула, надел форменный берет, отдал честь командору и чеканным шагом направился к двери.

– Постойте, Гордон.

– Да, сэр?

– Мы с вами решили направить к человеку одного Шестирукого…

– Одного.

– Пошлите двух. Так будет вернее.

ГЛАВА 3

Алекс остервенело продирался сквозь бурелом под днищем звездолета. Фиолетовый свет из люков над головой был почему-то очень ярок, так ярок, что резал глаза, и Алекс все время шел, глядя только вниз. Это страшно раздражало его, мешало передвигаться быстрее, уворачиваться от неожиданных препятствий. Он вынужден был идти наобум, утыкаясь в толстые стволы, запутываясь в непроходимом хитросплетении ветвей, ударяясь головой о корявые суки. Он видел только то, что было у него непосредственно перед носом: белесо-синюю листву, раздвигаемую собственными руками, да пластиковую коробку генератора на груди. Она, эта коробка, выглядывала на свет божий из расстегнутого до пояса комбинезона, и Алекс все собирался остановиться и застегнуться, но никак не мог найти для этого времени.

Он должен был спешить. Там, на заветной полянке, его ждал Микки. Они договорились об этой встрече еще вчера, когда расставались. В общем-то, это был непорядок, чтобы мальчик один шел в лес и ожидал там папу. Но вчера Алекс не мог придумать ничего умнее: они должны были срочно расстаться, это было непреложно, но так же непреложно, обязательно, неотвратимо они должны были и встретиться. И тогда Алекс назначил малышу место – их поляну. Туда, знал Алекс, Микки обязательно найдет дорогу. А уж он – само собой. Он доберется, придет, обязательно придет…

Как он оказался под днищем корабля, Алекс не помнил. Но зато почему-то был уверен, что идет в верном направлении. Он знал, точно знал, что, в каком бы направлении он ни продирался, он непременно выйдет на поляну. По сути дела, ему нужно было только поработать руками и ногами, одолеть эту чащу, и больше ничего. Одолеть, и он окажется рядом с Микки.

Этим своим загадочным свойством бурелом был хорош. Но только этим. Во всем остальном он являл собой отвратительную преграду, потому что не был обычным навалом и сплетением стволов и ветвей. Фиолетовый свет неведомым образом оживлял ветки, суки и траву и заставлял их препятствовать Алексу, строить козни. Трава под ногами не уминалась, а расступалась и крепко охватывала ступни. Алекс сравнительно легко разрывал тонкие длинные стебельки, но это при каждом шаге отнимало лишние силы. Гибкие ветви с разных сторон подлезали ему под мышки, охватывали грудь, сплетались в узлы за спиной. Ему пришлось достать десантный нож, он резал и кромсал живые путы налево и направо, и это порой очень надолго задерживало его на одном месте. Больше всего он опасался толстых сосновых стволов, под которыми ему приходилось пролезать. Они начинали скрипеть и раскачиваться задолго до того, как Алекс доходил до них. А уж как только он нагибался, чтобы подлезть под дерево, оно начинало стонать так страшно, что иной раз он просто не решался нырнуть вперед. Видимо, этого-то фиолетовый свет и добивался: по его разумению, одинокий человек должен был сдрейфить и навсегда остаться в зеленом царстве.

Алекс был с ним не согласен. Несмотря на неимоверные трудности и усталость, он все же шел вперед, уверенно шел и в своем непреклонном марше даже немного сочувствовал фиолетовому властелину. Ведь он хочет от Алекса одного, а получит совсем другое: Алекс дойдет, обязательно дойдет до заветной Миккиной полянки…

Он отдавал дань упорству и могуществу своего противника. Мало того, что фиолетовый свет постоянно и очень изобретательно строил Алексу всевозможные ловушки, он сумел его ранить. Три раза в Алекса вонзались острые суки, и теперь он шел, прихрамывая, а обе раненые руки двигались очень плохо. Больше того, этот свет вдруг стал каким-то особенно резким, и у Алекса невыносимо затрещала голова. Он понимал, что так, с больной головой и ранеными конечностями, он не сможет продержаться долго. Он должен был рано или поздно упасть, чтобы навсегда уснуть в этом буреломе… Но почему-то Алекс не унывал. Он знал, что это только кажется, что он один: на самом деле с ним рядом был кто-то еще, точно был. Невидимый и дружественный. Иначе кто же это так ласково и осторожно, быстро и незаметно обмыл его раны? И кто все время находился рядом, по правую руку, и отдавал Алексу силы, когда он совсем приходил в отчаяние?

Неожиданно он услышал совсем недалекое собачье повизгивание и короткий лай. И понял, что у цели, потому что опять точно знал: незнакомый пес находился на Миккиной полянке. Он прибавил шагу, уверенно ориентируясь теперь на собачьи позывные. Он прошел еще несколько шагов, в последний раз разрубил ножом зеленые силки, продрался через густое сплетение листвы и ветвей и…

Солнце, яркое солнце ударило ему в глаза. И легкий ветерок обласкал разгоряченное лицо, и Микки, его Микки кинулся к нему со всех ног с противоположной стороны поляны, а за ним бросился крупный пес, овчарка-полукровка, с умной мордой, лобастой головой и добрыми карими глазами. Алекс присел на корточки, раскинул руки и принял на себя удар налетевшего, как вихрь, детского тельца. Он уткнулся лицом в мягкое Миккино плечико и почувствовал, как тает за спиной темное царство фиолетового властелина, как уходят из тела боль и усталость, как ровно и сильно бьется враз ожившее сердце. Шершавый горячий собачий язык мазнул его по щеке. Он повернул голову и увидел, что пес сидит рядом, преданно смотрит на него и радостно бьет хвостом по земле. Алекс протянул к нему руку и потрепал по загривку:

– Ты охранял Микки? Да? Спасибо.

Пес взвизгнул и снова лизнул Алекса в лицо. И Алекс вдруг с удивлением узнал это прикосновение. Так кто-то обмывал его раны там, в буреломе. Он вопросительно уставился на пса, но Микки уже тянул его на середину поляны.

– Пап, пап, ты взял с собой свою игрушку, взял? Давай играть в твою игру!

– Давай, Микки!

Он открыл баул – откуда он взялся? – достал оранжевый шлем, надел его на голову и включил генератор. И тут же вокруг поляны образовалось железнодорожное кольцо. Вдоль обступающих поляну деревьев протянулась двухпутка – со стрелками, семафорами, журавлями шлагбаумов, переездом, неприхотливой одно-этажкой станции и платформой. Еще секунда – а Алекс уже выбрал звуковое оформление и включил звук, – и по рельсам застучали колеса старинного паровоза. Туф-туф-туф, туф-туф-туф! Курчавый столб белого дыма поднялся из трубы и длинной косой лег по-над составом из трех дощатых вагончиков с оконцами. Поезд имел небольшие размеры – его труба доставала Микки до пояса, – и кольцо пути вокруг поляны открывало ему прекрасные перспективы долгого неповторяющегося путешествия. Он весело гуднул и двинулся от станции в путь.

– Ур-ра-а! – Микки завизжал, подскочил на месте и захлопал в ладоши. Пес залаял. – Папака, а людей? Сделай людей!

Р-раз! И в окно паровоза высунулся чумазый кочегар в кепке. Он строго смерил Микки взглядом и молча погрозил ему пальцем. Микки замер и смотрел на сурового дядьку во все глаза, а из первого вагончика уже махала ему платочком симпатичная белокурая девчушка. В другой руке у нее были красные шарики, их вытянуло сквозняком из открытого окна наружу, и встречный ветер теперь играл ими, рвал у девочки из маленькой руки. Микки смущенно улыбнулся и, уморительно потупившись, покачал раскрытой ладошкой девочке в ответ. А когда шарики все-таки вырвались у нее и полетели прочь – над вагоном, над путями, над кустами, – он вскрикнул и бросился через поляну с растопыренными руками.

Алекс наблюдал, как играет с паровозом его мальчик, смеялся, переводил стрелки, населял вагончики новыми пассажирами, мигал семафором и поглядывал на сидящего рядом пса. И ловил себя на том, что его не оставляет смутное ощущение чего-то нехорошего. На поляне, в этой счастливой сцене было что-то не так. Он снова, уже пристальнее, вопросительно взглянул на пса, и тот ответил ему утвердительным взглядом: да, кое-что не так, и ты должен это понять…

– Пап, сделай все больше!

– Это как?

– Ну, чтобы паровоз был большой-большой!

– Микки, но он тогда не сможет ездить по поляне.

– Ну и что! Пускай стоит и дудит!

Алекс озадаченно посмотрел на переднюю панель генератора. Такая функция – задание масштаба – у прибора, само собой, имелась. Вот и соответствующая клавиша – рядом с кнопкой выключения. Алекс пользовался ею всякий раз перед началом работы, задавая, как правило, одни и те же, натуральные, размеры изображения. На поляне он, конечно, перед включением прибора масштаб уменьшил… А сейчас, значит, надо увеличить…

Алекс поднял руку к груди и замер. Он вдруг понял одну простую вещь. Он никогда не изменял масштаб изображения во время работы генератора. И теперь чего-то опасался. Поводов для тревоги, казалось, не было: за год работы они с Питом обкатали генератор, никаких сюрпризов он выдавать не должен. И все же. Алекс нахмурился. Как же так? Они упустили из экспериментальной программы такую существенную деталь! И сейчас он должен произвести неизвестную операцию в присутствии Микки? Нет.

Как бы мальчик ни просил – нет.

Почему?

"Потому, – ответил сам себе Алекс, – потому, что увеличение масштаба – это рост амплитуды световых волн, увеличение энергии излучения. При этом "феномен Алекса" может проявиться при более низком эмоциональном пороге и оказывать более сильное воздействие на зрителя. Сейчас я контролирую резонанс, а увеличив масштаб, может быть, не смогу этого сделать. А Микки я гипнотизировать не хочу".

Он отнял руку от генератора. И еще: если при увеличении масштаба резонанс проявится, неизвестно, насколько увеличится площадь его распространения…

"Ты понял главное!"

Алекс дернул головой. Откуда пришла эта мысль? Что значит "главное"?

Он не успел додумать. Пес бросился ему на грудь, как бешеный, сбил с ног и стал яростно лизать в лицо, загораживая своей мордой Микки, поляну, паровоз, лес… Алекс хотел поднять руки, чтобы оттолкнуть четвероногого дурилу, но не смог: они снова заболели и стали неподъемными. Голова вдруг опять раскололась от боли на мелкие кусочки, и Алекс почувствовал, как неведомая сила поднимает его в воздух и спиной вперед тащит сквозь кусты и деревья прочь от поляны. Куда? В бурелом, в темноту, в фиолетовый свет, к боли и усталости, к поражению и смертельной опасности…

Он забился в безжалостной хватке, закричал, но его крик покрылся призывным собачьим лаем, который раздавался теперь справа, над самым ухом. Алекс выгнулся дугой, раскинул негнущиеся руки и волчком провернулся на сто восемьдесят градусов. Он полетел головой вперед и, когда вскинул глаза, увидел, что фиолетовый бурелом впереди расступается, образует длинный-длинный тоннель-трубу, и Алекса затягивает в него, а конца этой трубе не видно, и ведет она неизвестно куда.

Он влетел в тоннель, воздух засвистел у него в ушах, превратился в оглушительный рев. Скорость ежесекундно нарастала. Полностью беспомощный, он зажмурился, чтобы хотя бы зрительно не участвовать в этом невероятном, бешеном, гибельном движении, и несся сквозь пространство, в каждое мгновение ожидая катастрофы, столкновения, взрыва…

Оглушительный взрыв собачьего лая заставил его открыть глаза. Он посмотрел вперед и вскрикнул от радости: впереди виднелся пятачок света – конец тоннеля! Алекс всмотрелся и охнул. Там, в этом светлом пятне он увидел себя! Он, Алекс, собственной персоной лежал на земле, повернув лицо с закрытыми глазами в сторону тоннеля, а около него сидел давешний пес с поляны и лаял ему в правое ухо.

Алекс не успел осмыслить увиденное – он вспомнил. Он вспомнил все: пришельцев, страшную потерю прошедшей ночи, свой боевой поход к звездолету и такое простое, глупое и неожиданное окончание истории. Теперь же, получалось, он летел, чтобы соединиться со своим незадачливым двойником из реального мира. Он, упорный боец, который одолел фиолетовый свет, счастливый отец, только что забавлявший Микки на поляне… Он должен теперь соединиться с этим несчастным?

Он не полетит. Он сейчас остановится. Он вернется обратно.

"Ты был не на настоящей поляне, Алекс…"

Круг света надвигался и заполнял собой все пространство впереди. Алекс-второй на земле пошевелился и уперся правой рукой в широкую грудь пса.

Зачем я лечу к ним?!

"Папака, сделай все больше!" "Ты узнал главное…"

Вспышка абсолютного понимания озарила его. Боже, воскликнул он, ведь надо только нажать клавишу масштабирования! Надо сделать только это, и уснут все: не только на корабле – во всем регионе, на другом берегу реки, во всем мегаполисе, если он захочет!

"И ты приведешь Микки на настоящую поляну…"

Он всем телом рванулся вперед, пересек границу тоннеля и, вытянув руки, слился с телом лежащего двойника.

Пес заметил приближение двух диковинных механических людей за минуту до того, как проснулся человек. С того момента, как пес залег рядом с приятелем внутри сбитой летающей машины, прошло много времени. И за это время многое изменилось в окружающем мире. Растаяло их "убежище"; кубы с отростками по бокам перебили гигантов и улетели; свалка исчезла, и на ее месте образовался зеленый гористый остров посреди синего моря. По морю плавали большие деревянные корыта с парусами и палили друг в друга дымом и огнем из дырок в боках. Потом исчезли и они – морской-пейзаж сменился видом городского кладбища. Посреди кладбища горел огромный крест, и люди в белых глухих балахонах с прорезями для глаз тащили к кресту извивающегося черного человека…

Разных разностей насмотрелся пес, лежа рядом с приятелем. И было ему не то что страшно – непонятно. Те сцены, которые он наблюдал вокруг, как бы рассказывали ему о жизни людей. Он понимал, что все вокруг происходит как бы понарошку, не всерьез и, бог даст, исчезнет, когда проснется его приятель. Но он также и осознавал, что большинство движущихся картин правдиво: такое происходило или вполне могло происходить с настоящими людьми, в реальном мире. И вот тут-то он и задавался вопросами. Почему, спрашивал он себя, почему люди то и дело плюются друг в друга огнем, злобно скалят зубы и поджигают кресты и корабли? Им, собакам, творить такие вещи еще куда ни шло: им без зубов и когтей нельзя, так уж они устроены. Но люди… Они же, недоумевал пес, намного сложнее нас, и умнее, и очень хорошо умеют излагать свои мысли, разговаривать. Что, им не хватает ума или слов договориться? Или недостает чего-то еще, более важного, чем ум?

Он с надеждой смотрел на своего спящего приятеля. В нем, казалось псу, было это "что-то", что могло разрешить все противоречия людей. Да и не только людей: собакам бы тоже полегчало, если бы люди разобрались со своими проблемами. Поэтому он и побежал за знакомцем: все-таки пес был немного философ и не оставлял надежды докопаться в конце концов до благодатных секретов своего бытия.

Надежда в глазах пса сменялась сомнением. Но ведь приятель тоже с кем-то воюет. Видно, ему здорово досталось утром от обитателей штуковины, и час назад он шел к этой вонючей глыбе не обедать. И пес видел, что ведет его именно это «что-то» и ничто иное. Получалось, что та вещь, которая может примирить всех-всех людей, одновременно являлась как бы и оружием…

Пес верил в своего знакомца. Он терпеливо лежал рядом, посматривал на человека и думал: "Вот проснется приятель и все мне объяснит. И как бы сложно он это ни делал, я пойму, обязательно пойму".

Кладбище с крестом снова превратилось в живописную помойку, когда он увидел, как из-за дальней кучи грязных досок появились две темные внушительные фигуры. Пес насторожился и принюхался. Это не живые картинки, как все вокруг, подумал он. Они пахнут металлом. И они очень тяжелые: слышно, как крошатся камешки под их колесами… Это настоящие механические штуки. Они немного похожи на людей. У них есть головы, два здоровенных глаза посреди лица, ноги на колесиках и руки… Но рук очень много, а туловища такие толстые, что и три человека не обхватят, взявшись за руки.

Да и ростом они намного выше обычного человека: головы на две, не меньше. Откуда они? Из вонючей штуковины? А зачем вышли?

Пес уже не отрывал пристального взгляда от механических пришельцев. И тревожился все больше и больше. Машины медленно катились к псу и человеку, и от стальных ребристых тел с множеством глубоких узких пазов, от голубоватого свечения неживых выпуклых стеклянных глаз исходила явная угроза.

Пес очень не хотел вставать: он хорошо пригрелся рядом с человеком. Но, судя по всему, конец его вынужденного безделья был близок. Он поднялся, быстро отряхнулся, присел на передние лапы и лизнул человека в лицо. Вставай, друг, сказал человеку пес, вставай, по-моему, к тебе гости! И когда понял, что приятель и не собирается отвечать, наступил ему лапой на больное плечо и залаял так громко, что механические люди на секунду замерли на месте.

– Смотрите, Гордон, рядом с ним собака! Она будит его!

– Это пес, сэр…

– Что?

– Это пес…

– К черту! Эта тварь спутает нам все карты!

– Сэр, я не вижу поводов для тревоги. Мы на месте.

– Если он сейчас проснется…

– Он ничего не успеет сделать. У Шестируких достаточно манипуляторов, чтобы обездвижить его, найти аппаратуру и выключить развертку.

– Хорошо, что машин две. Похоже, собака собирается его защищать. Берите ее на себя, а я займусь генератором.

– Он просыпается, сэр. Удивительно! Действие препаратов должно длиться еще как минимум полчаса!

– Проклятый пес! Надавайте ему по заднице, Гордон!

– Есть, сэр!

Алекс очнулся от забытья и мгновенно сориентировался. Он находился в своем, настоящем теле и только теперь в полной мере осознал, насколько разнятся физические ощущения во сне и наяву. Там, за границей тоннеля, он мог чувствовать боль и усталость, видеть, осязать и слышать и нисколько не чувствовал ущербности восприятия. Но здесь, вернувшись в себя, он ощутил, как каждая его клеточка ликует, и поет, и дышит, и просто внимает жизни, и посылает в мозг невиданное богатство собственных впечатлений. Богатство, которым одаривает тебя тело, когда возвращается оттуда. Богатство, которое заставляет отступить впечатления от того мира и объявляет его миражом.

"Вот как раз в том, что это мираж, я очень не уверен…" – пробормотал Алекс, не открывая глаз и все еще слушая радостные токи тела. Он чувствовал, что с ним еще не все в порядке, иначе он сейчас был бы поглощен совсем иными мыслями. Он помнил все, что с ним произошло в обоих мирах. И помнил о том великом открытии, которое помог ему сделать Микки. Мысль об этом источала сладкое предвкушение победы и подталкивала его, заставляла торопиться. Но все это происходило очень неуверенно, смазанно, где-то на краю сознания. А потом пропало…

Возле головы раздался громкий собачий лай. А, это тот песик, который был с нами на поляне, улыбнулся Алекс. Он заставил себя собраться, открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит. "Ничего себе, – воскликнул он, – видно, совсем меня выбили из седла поганые пули пришельцев!" Пес прыгнул к нему. Его живые карие глаза горели, в них был радостный огонь и тревога, морда улыбалась и в то же время больно тыкалась Алексу в щеку, поворачивала его голову…

Алекс не понял состояния пса.

– Это ты меня охранял, пока я был без сознания? – безмятежно спросил он.

Ответом ему был тревожный собачий лай.

Алекс все еще находился в постнаркотическом состоянии, переходном от сна к бодрствованию, и осознавал это пока еще очень плохо. Легкая эйфория уводила его от неотложных, самых важных и срочных проблем, смещала акценты… Он снял с себя собачьи лапы, кряхтя поднялся на ноги и посмотрел по сторонам. Вокруг него во всем своем блеске развернулись голограммы архивных эпизодов. Генератор воспроизводил их одновременно в разных местах пространства, в заданных пределах – в границах района – и в то же время попеременно менял их местами, замещал одну развернутую сцену другой. И создавал безумный театр Алексовых фантасмагорий.

Алекс завороженно замер. Первый раз в жизни он видел свои творения, не урезанные границей студийной сцены. Он смотрел на горы, замки, корабли, армию скелетов, куклуксклановцев, русскую конницу и полицейские машины, инопланетные корабли и боевиков "крестного отца" и не мог оторвать глаз от смешения пейзажей, красок, лиц, фигур, типажей и времен.

Прошло несколько секунд. Он стоял, забыв обо всем. И слышал, но совершенно не обращал внимания на то, как за спиной тихо гудят какие-то механизмы и этот гул нарастает, а в него вмешивается хруст подминаемых металлической тяжестью веток, скрежет растираемых в пыль мелких камней…

Мощный толчок в грудь опрокинул Алекса на землю. Он упал на спину и с яростью воззрился на пса, который стоял передними лапами у него на груди и бешено лаял на кого-то, кто находился у Алекса за головой.

– Ты что, – закричал Алекс, – обалдел?

Он столкнул с себя пса, вскочил на ноги и, разозленный, хотел было хорошенько наддать ему за идиотский поступок. Но пес забежал ему за спину, и собачий лай превратился в жуткую, захлебывающуюся собственной яростью песню.

Алекс наконец оглянулся.

На него надвигались роботы.

Из головы со свистом вылетели остатки наркотического дурмана. Алекс снова, в одно мгновение, оказался в системе приоритетов, которая вела его к кораблю пришельцев, заставила почти в бессознательном состоянии включить генератор, вернуться в собственное тело с той счастливой поляны… Он согнулся под навалившейся на него тяжестью трезвой оценки, но она же и придала ему силы.

Он поднял с земли автомат. "Это роботы пришельцев, – подумал он. – Люди не могут подойти ко мне из-за единственной архивной резонансной голограммы, «сонного» поля. И поэтому они послали роботов. Но зачем? – Он оглядел длинные, многосуставчатые манипуляторы машин. – Машины должны выключить генератор. Тогда я окажусь у пришельцев в руках".

Он замешкался, не зная, что ему предпринять. Автомат не годился – это ясно. Бежать?

Но не для того он перся к звездолету и наворачивал миражи, чтобы в конце концов спрятаться в доме Пита! Он лихорадочно соображал. Что ты забыл, Алекс, что ты забыл? Ты же точно знаешь, что у тебя есть оружие, точно знаешь, но… Вспомни!

Массивные фигуры роботов были уже очень близко. Алекс почувствовал запах нагретого металла и попятился. Пес уже не лаял – хрипел. До сих пор он стоял впереди Алекса и постепенно отступал, сохраняя безопасную дистанцию между собой и пришельцами. Теперь же он оказался рядом с ним, справа. Манипуляторы роботов с гибкими пластиковыми пальцами на концах протянулись к Алексу. Вспомни!

Солнечная поляна, и возбужденное личико Микки, и панель генератора с клавишей масштабирования изображения всплыли в его памяти в тот момент, когда пес завизжал от хлесткого удара манипулятора первого робота, а второй сомкнул вокруг Алекса металлическое кольцо многочленистых лап.

– Он у меня в руках, Гордон! Извивается как уж!

– Прекрасно, командор! Вряд ли генератор находится в бауле. Скорее всего он у него под комбинезоном, на груди. Ведь он включил поле под огнем снайперов, когда уже выронил сумку из рук. Попробуйте добраться до аппарата.

– Еще бы я не добрался! Для чего все это делалось? Тем более у меня еще четыре руки. Только сначала я подожду, пока он устанет трепыхаться, убивать мне его нельзя… Как там ваша собака, Гордон?

– Пес деморализован, сэр!

– Ого! Деморализован? Оч-чень хорошо! Он убежал?

– Почему-то остался…

– Так убейте его, Гордон, что вы как мальчик, ей-богу!

– Есть!

Пес свирепо оскалился, напрягся, крутнулся всем телом, взвился в воздух и встал сразу на четыре лапы. Левый бок горел от удара железного бандита, но пса теперь ничто подобное не волновало. На войне как на войне – это он усвоил давно и никогда не считал в бою полученные удары. А сейчас начался настоящий бой, и поэтому он с удовлетворением ощущал, как от основания хвоста распространяется по всему телу хорошая, кипящая, бурлящая, хищная злоба…

Пес умел наблюдать за своими внутренними метаморфозами и сейчас загодя приветствовал приход зверя еще до того, как тот понял, что его вызвало к жизни. Пес обычно не очень жаловал своего вечного приятеля, потому что, как правило, когда появлялся он, в тень поспешно прятались добряк и философ. Но в определенных ситуациях зверь был просто незаменим, потому что умел делать такие вещи, на которые пес в своих основных ипостасях просто не был способен.

Сейчас создалась именно такая ситуация. И зверь сразу с этим согласился. Он поставил шерсть пса на загривке дыбом, налил кровью глаза, зловеще клацнул зубами и оценивающе смерил механического громилу взглядом.

"Так, – деловито сказал он псу, – этот?"

"Ага…"

Зверь, не сводя вызывающе наглого взгляда с железного бандита, тихо спросил у пса:

"Ты вообще-то обычно думаешь, на кого прешь?"

"Я друга защищаю… Смотри, его схватил другой! Давай скорее!"

"Дру-уга! – ворчливо передразнил зверь. – Защищает он. А я расхлебывай".

Пес прикусил язык и предусмотрительно промолчал. Лучше зверя не обижать. Если он уйдет – а такое бывало, что греха таить! – разумный приятель пса останется без защиты. Ему некому будет помочь, а этого пес допустить не мог.

"Как мне его делать-то? – продолжал ворчать зверь. – Не собака же, не сука голодная какая-нибудь… Ну ты даешь!"

Он ворчал, а сам вовсю шарил глазами пса по туше механического чудовища. И это был хороший знак. Зверь, сам того не замечая, уже был почти в бою, уже готовился нанести первый удар. А если он нанесет этот свой удар, сказал пес железному бандиту, то пиши пропало. Зверь – специалист. Если он решил делать, то сделает обязательно. До самого конца.

Пес поймал себя на том, что уже несколько секунд смотрит на клубок толстых трубок под головой металлического дурака. Между тем бандит чуть-чуть сместил вниз свои окуляры, уперся тупым взглядом в пса и сделал шаг навстречу. Нижние руки раскинулись в разные стороны и втянули в себя пластмассовые пальцы. Пес уставился на ближнюю к нему диковинную конечность. Раздался скрежещущий звук, и из нее выполз длинный блестящий обоюдоострый…

"Нож! – с ледяной злобой констатировал зверь. – Ну, паскуда, большая ошибочка у тебя здесь вышла!"

Пес почувствовал, как зверь нагнал в мышцы такую силу, что они разве что не лопались от напряжения. А когда железный бандит подошел ближе и внутри его что-то щелкнуло, пес понял, что ножи в его нижних руках сейчас мгновенно сойдутся и встретятся в теле пса и он уже не успеет ни отскочить, ни пригнуться – ничего не успеет сделать… Пока пес думал обо всем этом, зверь уже поднял его тело в воздух – на неимоверную высоту, на уровне человеческой головы! – и выстрелил им навстречу чудовищу. А в воздухе распахнул пасть, которая почему-то стала огромной, как у бегемота, и, когда в нее попали толстые бандитские трубки, сомкнул на них челюсти. И так как клыки у пса были в этот момент железные, а челюстные мышцы в полете превратились в стальные шары под ушами, то трубки эти треснули под его зубами, как куриные косточки.

В пасти омерзительно зашипело. Изо всех трещин под клыками пса вырвались тугие струйки горячего воздуха и ударили в горло. Пес нисколько не испугался и уже самостоятельно, без участия зверя, ослабил хватку, потому что сразу понял, что дело сделано. Его задние лапы, которые упирались в верхние руки чудовища, вдруг лишились опоры: руки упали. Железный бандит натужно загудел, защелкал внутренностями и замер как изваяние. Давление шипящих струй ослабло. Воздух теперь вялы лги толчками исходил из трубок и становился все холоднее и холоднее. Пес разжал челюсти, спрыгнул на землю и посмотрел на чудовище. Механический бандит неподвижно стоял перед ним, его длинные конечности с ножами обвисли, как лапы у мертвого жука. Голубые окуляры бессмысленно пялились на пса.

"Зря отпустил его, – сказал псу зверь. – Можно было бы еще немного погрызть. Правда, он несъедобный…"

"Некогда, – ответил пес. – Не расслабляйся. Посмотри на второго. Он сейчас моего приятеля в дугу согнет. Сможешь повторить свой номер?"

Зверь прищурил глаза пса, сделал их шальными и хамоватыми.

"Ты зря такие вопросы задаешь. Обидеть можешь. – Он сочувственно посмотрел на человека, бьющегося в замке из стальных рук второго чудовища. – Нет проблем. Сделаем и этого. Мне даже понравилось, как они шипят".

Зверь бросил презрительный взгляд на побежденного врага и развернул пса к своей следующей жертве.

– Командор, эта псина перегрызла пути воздухоподачи! Я не могу двигаться!

– Здорово, Гордон! Я же говорил вам: смотрите за псом!

– Но кто же мог подумать! Какую хватку надо иметь, чтобы прокусить металлопласт-массу!

– Не орите, лейтенант. Вы представляете себе, что будет, если пес кинется на моего робота? Чем он, кстати, сейчас занимается?

– Стоит, смотрит…

– Надо же – смотрит, паршивая тварь! И не собирается уходить?

– Вроде не собирается…

– Так. Придется ускорить события…

– Но как?

– Я оглушу этого человека.

– Бога ради, командор. Будьте осторожны…

– Прекратите, лейтенант. Ведите наблюдение за псом и докладывайте о его действиях.

Алекс задыхался в объятиях робота. Теперь, когда он полностью оправился от действия наркотика и открыл для себя путь к победе – победе легкой, мгновенной, неоспоримой никем и ничем! – он был в буквальном смысле связан по рукам и ногам. Ему нужно было совершить всего одно действие – только одно! – поднести руку к передней панели генератора и увеличить масштаб голограммы. Тогда пропорционально изменению линейных размеров изображения должны были раздвинуться и границы «сонного» поля. Оно захватило бы звездолет и навсегда избавило бы пришельцев от земных забот.

Это было так просто, что Алекс просто с ума сходил от того, что не может немедленно дотянуться до прибора. Он проклинал себя за тупость. Безопасное, эффективное, блестящее решение лежало на поверхности. По существу, он держал его в руках и все-таки, как баран, перся к звездолету, под выстрелы снайперов, калечился, умирал, и сейчас… Он должен был дотянуться до клавиши масштабирования, дотянуться любой ценой, но шестирукий робот был так ловок, что уже через минуту борьбы с ним Алекс пришел в отчаяние.

Робот представлял собой примитивную рабочую машину. Скорее всего он был предназначен для складирования каких-то плоских предметов в собственный корпус и именно поэтому имел длинные псевдосуставные манипуляторы и массивное туловище с глубокими пазами. Он явно не обладал искусственным интеллектом и, по разумению Алекса, никак не мог противостоять изощренным уловкам человека, который освобождался от захвата его лап. Но тем не менее безмозглый механизм настолько успешно справлялся с задачей удержания Алекса, что тот в конце концов понял, что роботом управляют дистанционно. Это обескураживающе меняло оценку ситуации: шансы Алекса вырваться были очень невелики.

Когда он попал в кольцо манипуляторов, робот сразу же приподнял его над землей и прижал к своему корпусу. Причем сделал это так, что руки Алекса оказались плотно притиснуты к бокам. Для этого робот задействовал только верхнюю пару манипуляторов, нижняя же обхватила Алекса за ноги и стянула их вместе. Спеленутый Алекс забился, ему удалось вытянуть правую руку, но один из средних манипуляторов сноровисто перехватил ее и снова засунул в металлическое кольцо. Алекс отметил, что у робота были довольно мягкие и гибкие пальцы. Такие конечности должны были легко справиться с управлением генератора.

Алекс извивался и бился изо всех сил. Он утыкался лбом в теплые гладкие стальные ребра металлического чудовища, подгибал колени и изо всех сил отталкивался от туловища робота. Это ни к чему не приводило. Ему несколько раз удавалось освобождать из неплотного захвата то одну руку, то другую, но робот с редкостным терпением немедленно возвращал их в металлический плен. И делал это так быстро, что Алекс не успевал добраться до генератора.

Его спасение было только в приборе. Когда он понял, что робот управляем со стороны, он как бы воочию увидел невидимого оператора. Тот с усмешкой наблюдал за его беспомощными потугами и легкомысленно подкидывал в руке пульт радиоуправления. Если бы Алексу удалось осуществить свой план – совершить то единственное действие: увеличить масштаб! – гадкая усмешка его невидимого противника перестала бы существовать. Но, очевидно, оператор робота тоже это прекрасно понимал и очень умело блокировал все попытки Алекса добраться до генератора. Алекс знал, что пришелец ждет, когда его жертва обессилит вконец. Он представлял себе, что будет потом. Манипуляторы робота разорвут у него на груди комбинезон и нажмут на кнопку выключения развертки…

За спиной Алекса раздавались гудение второго механизма и хриплый собачий лай. Пес вел перебранку с другим роботом. Алекс видел, какой удар получил овчаристый приятель, и пожалел несчастного пса. "Вот и тебе досталось, дружок, – подумал он. – Но ты-то сейчас побежишь по своим делам, а вот я… Я даже и не представляю, что делать…"

Алекс тряхнул головой, откинул волосы со лба и вызывающе глянул в глазки телекамер. Он сомневался, что эти роботы оснащены звуко-воспринимающей аппаратурой, и тем не менее громко и отчетливо выругался, выпростал правую руку из захвата и вдарил кулаком по голубому равнодушному глазу чудовища.

Возможно, изменились обстоятельства и невидимый оператор решил ускорить ход событий; возможно, он получил жестокий приказ; возможно, он устал и был раздражен, а по природе своей являлся садистом. Но скорее всего он был попросту ядерным психопатом. Иначе Алекс не мог объяснить себе ту дикую реакцию, которую вызвала его отчаянная выходка у оператора.

Кольцо верхних манипуляторов разомкнулось. Алекс подался назад и не опрокинулся на спину только потому, что его колени были обхвачены нижними конечностями робота. Он забалансировал в неустойчивом положении, и его руки сразу же потянулись к «молнии» комбинезона. Но, конечно, он опять не успел к панели генератора: манипуляторы средней пары плотно обхватили его и прижали руки к телу.

А после этого на голову Алекса обрушился град жестоких ударов верхних конечностей робота.

Алекс перестал слышать лай пса и гудение механизмов. Из глаз посыпались искры, в голове зашумел яростный морской прибой. Толстые металлические стержни, обвитые гибкими, но очень жесткими трубками пневмоуправления, опускались на его голову, били в лицо – сверху, справа, слева, – и он не мог прикрыться руками от безжалостных ударов, не мог уклониться, не мог хоть как-то, хоть чем-то смягчить их. Почти сразу из носа потекла кровь, губы превратились в толстые лепешки, виски набухли желваками чудовищных гематом. Когда голова запрокидывалась от удара, он судорожно сглатывал кровь, иначе рисковал захлебнуться – так здорово был расквашен нос.

"Надо же, как просто… – подумал он. – И чего было тянуть?"

Он принимал удары и удивлялся, почему не теряет сознания. Он хотел его потерять, очень хотел, потому что постепенно умирать таким образом – от жестоких побоев, в полушаге от цели – было выше его сил. И если бы он покинул реальность, то вместе с болью не вспыхивали бы в голове картины прошедшей жизни, не жгла бы досада на собственную глупость и слабость, не надвигалось бы из-за кровавой пелены улыбающееся кукольное личико Микки…

Когда собачьи когти впились ему в спину и рванули вниз ткань комбинезона, он уже не стоял – бессильно обвисал в объятиях манипуляторов. И боль, причиненная псом, никак не отразилась в его сознании: он считал удары стального палача. Еще через мгновение он только слегка удивился проворности животного: пес по спине вскарабкался ему на правое плечо, скрябанул когтями по лопатке и бросил передние лапы на грудь чудовища. Алекс прогнулся под тяжестью крупного собачьего тела, а между тем челюсти пса сомкнулись на клубке пневмотрубок в верхней части металлического корпуса. Пес поудобнее переступил задними лапами на Алексовом плече и с победоносным рыком стал трепать свою добычу.

Робот неуверенно отреагировал на появление нового противника. Он озадаченно замер, потом сложил вдвое манипулятор справа и нанес псу несильный удар в бок. Но чтобы остановить взбешенное животное, этого было явно недостаточно. Пес только угрожающе зыркнул в сторону и с удвоенной силой сжал челюсти.

Послышалось резкое шипение поврежденной пневматики. Алекс по достоинству оценил самоотверженность и преданность шерстяного друга и попытался улыбнуться псу разбитыми губами.

– Только… – прохрипел он. – Только… бесполезно…

А когда получил очередной, сильнейший удар в висок, все-таки потерял сознание. И поэтому не почувствовал, как упал на землю, и не увидел, как сначала застыли разведенные для замаха манипуляторы, а потом они разом обвисли вдоль туловища робота, словно лапы мертвого жука.

– Гордон… Я думаю, что вы пойдете под трибунал. Я приказал вам нейтрализовать пса – вы не справились. Приказал докладывать о его перемещениях – он налетел на меня, как будто с неба свалился!

– Командор… Эти киберы очень неповоротливы… И поле обзора…

– К черту поле обзора! Хорошо, что я успел вышибить из диверсанта дух – он никуда не денется. Молите бога, чтобы этот человек был жив! И быстро готовьте еще одного робота!

– Шестирукого?

– Нет, черт возьми, только не Шестирукого! Найдите мне что-то менее уязвимое и с оружием. Я сначала должен пристрелить четвероногую гадину.

– Есть, командор!

– И поторапливайтесь!

Командор Пирс отсутствовал на родной планете тридцать лет – срок, достаточный для того, чтобы напрочь забыть некоторые простые вещи. Он запамятовал – а скорее всего просто не знал и не думал об этом, – что на Земле действует непреложный закон: каждое дело имеет успех только в определенных для него свыше временных рамках. За эти волшебные часы, дни, недели, а возможно – зависит от масштаба свершений, – годы и столетия дело должно быть сделано. Количество попыток, направленных на успешное производство работ, не ограничивается. Но горе тому, кто исчерпал временной лимит и не сделал дело. В одну роковую минуту оно разваливается. Оно распадается на составные части, недостроенное здание рушится, и крепкие стены обоснованных расчетов и планов превращаются в кучи битого кирпича, растрескавшегося бетона и ржавого металла. Стремительный поток дней размывает жалкие остатки дела и навсегда уносит их прочь, оставляя строителям только память о неудавшемся предприятии…

Время, выделенное Пирсу для захвата Алекса Нормана, истекло. Лейтенант Гордон выскочил за дверь, чтобы приготовить к операции следующую машину, но его действия уже ничего не решали. Закон запрета на успех вступил в свои права.

Алекс открыл глаза, и первое, что он увидел, – улыбающуюся морду пса. Тот сидел возле человека и, радостно повизгивая, бил хвостом по земле. Алекс резко приподнялся на локтях – движение отозвалось в голове режущей болью – и сквозь узкие щелочки заплывших глаз посмотрел в сторону роботов. К его великому удивлению, машины стояли неподвижно, и их пневмотрубки под головами представляли собой рваные мочала.

– Так это ты… – просипел Алекс и взял лапу пса в свою руку. – Спасибо, друг. Никогда бы не подумал…

Он хотел было сказать псу что-то еще – доброе и благодарное, а потом как следует изучить, ощупать свое изуродованное лицо и голову, но… "Больше я не буду тянуть с этим делом, – сказал он себе, – хватит. То снайперы, то наркотики, то избиение… Очень плотный график. Так они никогда не дадут мне добраться до Микки".

Алекс ободряюще подмигнул псу и распахнул куртку комбинезона. Он собрался было сначала запретить одновременное воспроизведение всей библиотеки голограмм и оставить только резонансную сцену с горящим небоскребом,

Фредди и Модификатором. Но немного подумал и отказался от замысла. Если он уберет миражи, то снайперы, которые сидят наготове, обнаружат его и снова повторят свои фокусы. "Нет, – сказал он себе. – Пусть сначала вокруг станет тихо, как в спальне. Тогда я и выключу воспроизведение архива. И пойду к звездолету".

– Слышишь, песик, – обратился он к своему спасителю. – Я сейчас сделаю одну вещь, так ты не пугайся, для тебя это безопасно.

Он болезненно пощурился на панель управления генератора и увеличил масштаб изображения в четыре раза.

Пес не сводил глаз со своего очнувшегося разумного приятеля и весь прямо-таки светился от радости. Приятель снова вернулся к жизни и был, судя по всему, в полном порядке. А псу сейчас ничего больше и не требовалось. Когда человек потрогал его за лапу, пес чуть было не прослезился от умиления.

Он давненько заметил за собой эту странную особенность – радоваться за людей, тянуться к ним и жить их заботами. Его бродячая философская натура противилась подобному обеднению жизненного кредо и ограничению свободы. Но пес не позволял ей взять верх над своим душевным отношением к людям. Он чувствовал, что через эту особенность он приближается к пониманию великих ценностей собачьей жизни. Недаром, говорил он себе, преданность человеку присуща почти всем собакам – за исключением некоторых четвероногих отморозков, конечно. Когда тебя сажают на цепь – одно дело, здесь решает закон бродячей свободы. Но когда сердце твое тянется к человеку – дело совсем другое, деликатнейшего свойства процесс…

Пес чувствовал себя прекрасно. Он был горд победой над механическими чудовищами, спокоен за человека и кушать пока еще не хотел. Поэтому он воспринял как должное то, что его теперь окружала не городская свалка, а красивейший морской пейзаж. Он и человек снова оказались на живописном необитаемом островке посреди водных просторов.

Правда, просторы эти были не так просторны и пустынны, как хотелось бы. Совсем близко от острова из воды торчали небоскребы, города, еще ближе, прямо под стенами зданий, в морскую гладь врезались башни крепостей, ограды могил, горные отроги. В воду входили воины и чудовища, неведомые гигантские насекомые падали с неба и скрывались в голубых глубинах.

Все это уже не могло шокировать пса, а тем более ухудшить его настроение. Он знал, что раз приятель на ногах, то скоро все вокруг приведет в порядок и вернет на место исчезнувший понятный мир. Он смотрел на человека, который что-то ласково говорил ему, и улыбался во всю морду. Приятель склонил голову и ткнул пальцем в белую коробку на груди.

Глаза у пса вылезли на лоб. Только что он еще спокойно мог мириться с тем, что в ненастоящем мире все здорово перепутано и пересекается друг с другом. Но теперь…

Песок под ногами, казалось, ожил, заколебался и стал расползаться в разные стороны. Песчинки увеличились и отделились друг от друга, пес теперь будто бы стоял на рассыпанной по земле пшенной каше. Береговая полоса растягивалась и стремительно налезала на морские волны. Растущий во все стороны остров оттеснял водную гладь к городу, стенам крепостей и горным отрогам

Пес испуганно озирался. Стволы пальм у него за спиной разбухли и стали похожи на башни. И одновременно выросли. Они теперь имели высоту небоскреба и раскинули над псом и человеком гигантские зеленые шатры. Все это было бы терпимо, если бы соседние картины не изменились. Но дома и далекие герои других сцен ответили на чудачества острова аналогичным преображением. Город за морем стал гигантским и закрыл собой солнце. Верхние этажи городских построек скрылись в облаках. На пса надвинулись каменные громады средневековых стен, огромная гора протянула свое подножие к островной полосе прибоя. Из пещеры в этой наглой горе выполз на четвереньках великан с единственным глазом, злобно зыркнул им на пса, поднялся и подпер горбатой спиной небо Пес зарычал и попятился, но уже смотрел, как заскакали по волнам лошади, размерами напоминающие слонов. И как сквозь тупую морду одноглазого чудовища к острову прорвался рой огромных пчел, и каждая из них имела не жало – шило…

Пес еще долго стоял бы и переваривал сменяющиеся картины увеличенного мира. Но призывный свист человека помог ему справиться с оторопью. Он тряхнул головой, замахал хвостом и бросился к приятелю. "Ну его, этот мир, – думал пес, – я не буду глядеть по сторонам, я буду смотреть в глаза человеку, так вернее". Он сел рядом с приятелем на песок-кашу, тот положил ему руку на спину и сел рядом. Пес затих и прикрыл от удовольствия глаза. А когда услышал, как человек щелкает клавишами своей коробки, и сонно приподнял веки, то увидел, как бледнеют и растворяются миражи. И сквозь них проступают неискаженные, натуральные, знакомые контуры родного города, леса и той вонючей штуковины, появление которой так взбудоражило людей.

Алекс остановился около лежащих на траве десантников. Все они находились в глубоком сне. Форменные комбинезоны на них имели несколько иной, нежели у всех остальных пришельцев, оттенок, а на рукавах имелись яркие нашивки со словами "охрана звездолета". Алекс с кряхтеньем нагнулся над одним из пришельцев и снял с поясного ремня портативную рацию. Свою он оставил у Пита, в студии, потому что знал: или рация ему не понадобится, или будет их у него столько, сколько имеется на звездолете. Он раздвинул багровые лепешки губ – это была улыбка – и погладил стоящего рядом пса:

– Похоже, что обстоятельства складываются по второму варианту. Сейчас вызовем войска и пойдем за Микки.

Пес преданно заглянул ему в глаза и нетерпеливо перетопнулся передними лапами.

Алекс включил рацию, быстро нашел волну войсковой связи и сразу же окунулся в энергичную перекличку военных:

– Докладывает майор Полянский, разведывательный самолет "РХ-640". Фантомные образования над зоной наблюдения исчезли. Приступаю к подробной видеосъемке.

– Дежурный связи! Передайте генералу, что буровые машины уперлись в скальные образования на отметке минус десять непосредственно под обрывом. Жду указаний.

Вот черт, подумал Алекс, они же подземный тоннель роют! Ну и оригиналы, даром что вояки!

– Наземная разведка, что у вас? – Властный густой баритон. "По-моему, это тот, кто мне нужен", – подумал Алекс.

– Движение катеров по реке прекратилось, господин командующий. Видимость отличная. Перемещений пришельцев и наших людей по суше не наблюдаем.

– Отлично. Сейчас буду у вас. Дежурный связи!

– Слушаю!

– Включайте радиотревогу. Срочный сбор всех старших командиров войскового кольца на командном пункте через пятнадцать минут.

Алекс быстро перешел в режим передачи.

– Постойте! – вскрикнул он. – Вы слышите меня? Вызываю на связь командующего!

– Кто вы такой? – Голос дежурного связи приобрел металлическое звучание.

– Я житель захваченного пришельцами региона, – напряженно, но четко произнес Алекс. – У меня важное сообщение для генерала.

– Как вам удалось выйти на закрытый канал связи? – Связист явно демонстрировал бдительность стоящему за спиной командующему. И тут Алекс вдруг осознал, что его несанкционированное радиовторжение по спецканалу "пришельцы – войска землян" может быть рассмотрено на том берегу реки как диверсия врага. Он запнулся. Но не позволил себе ввязаться в бессмысленный диалог. Во-первых, сил у него па это не оставалось. А во-вторых, любой его довод в таком положении мог толковаться бдительными вояками как угодно и только усугубил бы тупиковость ситуации. Он мысленно выругался: ну надо же такое! Оставалось надеяться только на решительность генерала, а тот пока молчал. И тогда Алекс позволил себе рассвирипеть.

– Слушай, ты, придурок… – начал он, но продолжить свою многообещающую тираду не успел. Генерал, несомненно, обладал отличной реакцией и смелостью настоящего командира. Он не стал прятаться за осторожным дежурным, оттягивать решение и лихорадочно связываться с правительством. Алекс услышал в динамике его твердый голос:

– На связи командующий войсками оцепления региона генерал Тейлор. Представьтесь, пожалуйста.

Алекс сразу успокоился и представился.

– Что вы хотите мне сообщить?

Алекс кратко и в быстром темпе изложил все, что он знал, что видел, о чем догадывался и что сделал. Когда он умолк, Тейлор долго и изумленно молчал. Наконец прокашлялся и тихо сказал:

– Поразительно! Вы хотите сказать, что подаете нам всю команду звездолета на блюдечке? А нам остается только прийти и объявить их пленными?

– Да, это так, генерал.

– А вы уверены, что в замкнутом пространстве звездолета ваш резонанс действенен? Насколько я понял, ваш генератор разворачивает картины только на открытых местах.

Он не только решителен, с уважением подумал Алекс о Тейлоре, у него неплохо соображает голова.

– В общем, да, насчет развертки вы правы, генерал. Пит Милтон что-то мне объяснял на тему проникновения голограммы через окна и двери, но я как-то не фиксировал на этом внимания. Я делал фильмы, больше всего меня интересовали вопросы управления изображением. Я сильно сомневаюсь, что мои миражи проникли в звездолет. Но дела это не меняет.

– То есть вы абсолютно уверены, что усыпили людей даже там, куда не прошли лучи вашего лазера?

– Совершенно верно. Таковы свойства "феномена Алекса".

Генерал Тейлор хмыкнул. И было непонятно, то ли он сомневается, то ли полностью удовлетворен ответом.

– Хорошо, мистер Норман. Я, несмотря на ваш подробный рассказ, еще не совсем уверенно ориентируюсь в ситуации. Вы же, как я понимаю, имеете свой четкий план действий. Изложите его.

Алекс ответил сразу, не задумываясь:

– После нашего разговора я оставлю включенный генератор возле корабля пришельцев. На всякий случай. Чтобы стены этого монстра, который напичкан черт знает какой аппаратурой, не экранировали голограмму, когда я войду в звездолет. Я заберу оттуда своего мальчика, а за это время вы должны подготовить своих людей к быстрому вторжению в регион. Когда я выйду из корабля, по вашему сигналу выключу резонансную развертку. Я не думаю, что пришельцы успеют очухаться до вашего прихода. Постгипнотическое состояние держится довольно долго. Сколько времени вам нужно на подготовку?

– Пятнадцать минут.

– Прекрасно. У вас будет больше. Пока я буду бродить по звездолету…

– Мистер Норман, может быть, сначала целесообразнее освободить всех пленников? Тогда вы и получите своего сына – прямо из рук наших людей.

Алекс ответил неожиданно жестким голосом:

– Генерал, сначала я возьму сына на руки и только потом выключу генератор.

– Но почему? Мне кажется это неразумным! Вдруг с вами что-нибудь случится во время поисков в чужом космическом аппарате?

Алекс помолчал, потом осторожно дотронулся до огромного желвака на правом виске:

– Ничего теперь со мной не случится, генерал, будьте спокойны. Я обещал мальчику вернуться за ним на корабль, и я это сделаю… Я обещал вернуться за ним…

– Ну что ж, ладно, мистер Норман. Я могу понять ваши чувства. Вы слишком долго добирались до своего сына, чтобы… В общем, ясно.

– Вы все правильно поняли, генерал. Как только я выйду, свяжусь с вами. Будьте готовы.

– Счастливо, мистер Норман.

Генерал не мешкая отключился, а Алекс бросил усталый взгляд на громаду корабля пришельцев, похлопал пса по загривку и двинулся вперед.

Впоследствии Алекс с трудом мог вспомнить свои впечатления от путешествия по чужому звездолету. Собственно, их не было. В память врезалось только посещение игровых залов…

На подходе к эвакуационному трапу ему внезапно стало плохо. Видимо, в схватке с роботом он получил довольно сильное сотрясение мозга. Оно не сказалось сразу – слишком велико было стремление Алекса завершить свой путь к Микки! – но по мере того, как шли минуты переговоров с генералом Тейлором, по мере того, как Алекс, хромая, покрывал расстояние до звездолета, боль в голове и тошнота стали нарастать.

Он понял, что ни за что не сможет подняться на трап по приготовленной веревке с крюком, и поэтому медленно побрел к нижнему концу гигантского сооружения. Цель его казалась теперь очень далекой. Алекс шел и ощущал, как каждый шаг отдается в голове, как судорожно сокращается пустой желудок, как временами замолкает сердце и все вокруг незаметно подергивается дымчатой мутью.

Больше всего он боялся потерять сознание. И дело было не в пришельцах – он видел их везде вокруг себя, они лежали в разных позах и спали крепко, – дело было в том, что он не знал, в какой точке корабля окажется в момент слабости и не станет ли его падение роковым. Ему оставалось совсем немного – найти Микки и вынести его из звездолета. Совсем немного. Все долгие часы последней ночи и дня он лелеял в душе этот свой завершающий марш, и какими же мучительными оказались эти последние шаги…

Пес все время был рядом. Он трусил справа от Алекса, иногда подбегал к спящим пришельцам и настороженно обнюхивал их, очень часто заглядывал Алексу в глаза и сочувственно поскуливал. Но Алекс не глядел на него. Пес теперь ничем не мог ему помочь, а Алекс экономил силы на каждом своем движении.

Когда он вошел на корабль, то не увидел для себя ничего нового. Стандартные широкие коридоры, стерильная чистота светлых помещений, обилие знакомой и незнакомой аппаратуры. Он понял, что с трапа попал в технические отделы звездолета. Не глядя по сторонам, морщась от боли, он поковылял вперед. Он надеялся набрести на стенд со схемой расположения помещений. Такие схемы, как правило, висели на стенах пассажирских космолайнеров. А так как пришельцы мало чем отличались от жителей Земли, Алекс надеялся, что и в оформлении служебных интерьеров они не оригинальничали.

Он не ошибся. В конце коридора, который показался ему очень длинным, он набрел на схему и уперся в нее больным взглядом. Сердце его екнуло, когда он увидел условные обозначения залов с одинаковыми названиями "Детский отсек". Занимали они весь десятый этаж. Десятый этаж, первая и вторая линии… Алекс развернулся и стал искать лифт. Он вошел в огромный, хорошо освещенный зал и сразу понял, что попал куда следует. Видимо, это была игровая, специально оборудованная пришельцами для детей. На полумягком подогреваемом полу были рассыпаны самые разные игрушки, вдоль стен стояли игровые компьютеры, под высоким потолком висели большие макеты самолетов, дирижаблей, воздушных шаров. Мебель представляла собой пуховые столбики-стулья и бесформенные, очень мягкие и очень низкие, лежбища-диваны.

И посреди всего этого великолепия лежали дети. Сотни детей. Приблизительно одного возраста – от трех до пяти лет. Сон застал их в самый разгар игр, и поэтому те, кто занимался с компьютерами, отвалились на спинки-подушки пуховичков; кто возился на диванах, так в объятиях друзей-соперников и замер. А те, кто играл на полу, просто лежали рядом со своими маленькими корабликами, автомашинами и мячиками и являли Алексу самое милое зрелище в мире – надутые сном щечки и губки таких беззащитных и крошечных, таких наивных и невинных, хранимых и любимых богом и людьми земных созданий.

Алекс строго цыкнул на забегавшего по залу пса, сел на корточки и положил под голову ближайшей девочки плюшевого медвежонка. И не мог не признать, что благодарен пришельцам за их бережное отношение к украденным детям. Правда, отметил он, в зале нет тел пришельцев. Получается, они оставляли детей без надзора старших… Но потом обратил внимание на десятки видеокамер, которые следили за залом, помещенные на недосягаемую даже для взрослого человека высоту. И успокоился. Он найдет своего мальчика целым и невредимым…

Микки лежал на полу в пятом по счету игровом зале и сжимал в руках пластмассовый самосвал. Маечка его выбилась из-под шорт, красная курточка распласталась по полу, как будто хотела сделать незнакомое ложе своего маленького хозяина мягче. Мальчик спал, и сон его был мирным. И дыхание спокойным.

Алекс тихо подошел к сыну, встал на колени и долго смотрел в его лицо. Потом поднял маленькое теплое тельце на руки.

"Я пришел, Микки…"

Слова были не нужны. Алекс и Микки теперь были вместе. И любые слова могли только исказить счастливый сон малыша и светлое забытье отца, прижавшего к груди сына.

В тот день – самый удачный, самый счастливый день Алекса! – происходило много-много всего. По выходе из звездолета его состояние не улучшилось, и поэтомуон плохо помнил, как связывался с генералом Тейлором, как выключал генератор, как шикал на слишком громко визжащего пса – "разбудишь Микки!" – как ожидал войска. Он делал все автоматически, как запрограммированный робот, и только одно чувство было живо в нем, им он был полон, оно давало ему силы держаться на ногах… Он ощущал тепло Микки. И слышал тихий стук его сердца. И ждал, когда он проснется…

А потом, когда пришли солдаты, когда на него надвинулось возбужденное лицо довольно симпатичного и явно интеллигентного Тейлора, когда заревели бронетранспортеры на земле и вертолеты в воздухе, он повернулся, закрыл Микки спиной от всего этого бедлама, свистнул псу и ушел далеко-далеко – на ту поляну, где Микки махал растопыренной ладошкой симпатичной маленькой пассажирке поезда.

Он не видел, как эвакуаторы пришельцев загружались этими самыми пришельцами и отправлялись в центр мегаполиса Дельта; как выводили из звездолета мрачно сощурившегося командора Пирса; как бежали по гигантскому трапу смеющиеся и плачущие люди – вверх и вниз – и как два встречных потока врезались друг в друга и слились в одну беспорядочную счастливую толпу; и как Тейлор орал на подчиненных, не продумавших безопасную эвакуацию освобожденных землян. Он не знал, что через полчаса после открытого радиодоклада генерала Тейлора Мировому правительству о чудесном освобождении землян на поиски Алекса Нормана были брошены лучшие отряды журналистов, агентов спецслужб и военных. Он не знал, что Пит Милтон очень быстро нашел своих девочек и Бобби, а плачущую Кэт повел прямо к Тейлору. И не видел, как пес потихоньку смылся с поляны, чтобы притащить Алексу забытый на траве генератор, а Пит увидел свой прибор и потащил всю семью, и Кэт, и генерала Тейлора в придачу – за ним… И не видел, как вся компания появилась на другом конце поляны…

Он сидел и смотрел на своего малыша. И на душе его было так светло и спокойно, как никогда в жизни. И как только Микки проснулся, он что-то стал рассказывать ему, но что – так никогда и не смог вспомнить. Но это было неважно – что. Главное, малыш обнимал его, и глазенки его сияли, и хохотал он так звонко, что израненная голова Алекса закружилась.

Алекс стал полноценно воспринимать окружающий мир тогда, когда рыдающая Кэт рухнула на землю рядом с ним и обняла их обоих – Микки и Алекса – и радостные ее слезы ожгли его щеку. Алекс изумленно посмотрел на свою непутевую жену: она так давно его не обнимала! И – вот это он уже точно помнит! – подумал, что ни черта не понимает ни в людях, ни в женщинах, ни в жизни и вряд ли теперь когда-нибудь сумеет делать однозначные выводы о чем бы то ни было.

А вот что он уже впоследствии вспоминал не раз – самый прекрасный миг! – это как он сидит на пенечке и на коленях у него – смеющиеся Микки и Кэт, а в ногах – улыбающийся пес, а за спиной – Пит Милтон с Бобби и девочками, и на них наставлены объективы видеокамер десятков корреспондентов. И прекрасен был этот миг не съемкой, а тем, что он собрал вдруг всех в одну кучу Всех, к кому он так долго и трудно шел.

Эпилог

Драматичная история неудачного вторжения колонистов К-3 на планету Земля имела более чем достойное продолжение. Для обеих сторон.

Пленение пятитысячной высокопрофессиональной группировки молодых военспецов и угроза безвозвратной потери первоклассного транспортного космического корабля не оставили Координационному совету никаких шансов сохранить лицо в переговорах с Мировым правительством. Колонисты К-3 были вынуждены признать обвинения в космическом терроризме, допустить высадку на собственную планету военизированного отряда Галактического Союза планетарных колоний землян, а также долго объяснять, что побудило их на жестокую диверсию.

К великому облегчению колонистов, земляне не жаждали крови. Их потери в ходе диверсионных работ Пирса со товарищи исчислялись несколькими сотнями не очень серьезных травм. Именно поэтому земляне приняли решение возвратить на К-3 пленников и корабль Но этому предшествовало заключение ряда очень серьезных соглашений.

Колонистам пришлось пойти на беспрецедентный в истории К-3 шаг – установить доверительные дипломатические отношения с целой системой планет – Землей и ее колониями – и открыть свой небольшой, проблемный, но очень специфический и гордый мир огромному потоку информации и самых разнообразных чужеродных влияний. Более того, им пришлось вступить в процесс взаимообмена. Отныне все научное и культурное достояние К-3 становилось доступным любому специалисту Галактического Союза, обладающему соответствующей формой допуска.

Молодое поколение колонистов отнеслось к такому положению дел с восторгом. Строгая изоляция сравнительно малочисленной колонии никак не могла устраивать жадную до новых впечатлений, знакомств и путешествий молодежь. Научные и культурные секреты цивилизации имели для них исключительную ценность только в ситуации признанного на планете противостояния К-3 и всей галактики. В обстановке взаимообмена и дружбы эти ценности становились всего лишь достойным вкладом в великий мир знаний, который открывали жителям К-3 новые космические друзья.

Старики Координационного совета никогда не согласились бы сделать опрометчивый шаг к сближению с землянами и разгерметизации научных секретов К-3. Возможно, что они – соратники и во многом ученики Пирса! – скорее решились бы на вторую диверсию с целью освобождения корабля и соотечественников. На диверсию, которая явилась бы началом жестокой межпланетной войны. Но однажды, в разгар дебатов об исходе межпланетарных переговоров, профессор Коэн привел в Зал собраний субтильного человека с птичьим лицом и огромными изумрудными глазами.

– Пит Милтон, господа! Житель планеты Земля! – представил он незнакомца членам Координационного совета. – Мистер Милтон в ответ на мою просьбу любезно согласился посетить нашу колонию, и – я очень надеюсь! – это быстро приведет нас к завершающей стадии переговоров с землянами.

Он загадочно улыбнулся и с великим почтением усадил маленького гостя недалеко от кафедры.

Коэн знал, что говорил. К тому времени – а прошло более двух недель с момента пленения землянами пришельцев – он уже успел слетать на Землю в составе представителей Совета. В первый же час своего пребывания на Земле профессор сумел переговорить с Алексом Норманом. Это было нелегко, так как герой невероятной истории постоянно пропадал на бесчисленных пресс-конференциях, а от налетов журналистов, ученых и поклонниц его защищала целая банда звероподобных телохранителей. Но упорный старик добился своего, добрался до знаменитости, и Алекс вывел его на Пита Милтона. Два ученых с энтузиазмом проговорили несколько часов. Коэн оказался прав: решение проблемы фактора-икс через использование "феномена Алекса" теоретически было стопроцентным.

– Я хочу, – сказал он тогда Питу, – положить конец не только фактору-икс, но и тридцатилетней распре между Землей и К-3. И вы должны мне в этом помочь. Видит бог, мистер Милтон, мы, колонисты К-3, все здорово заблуждались. Признаюсь, я лично давал Пирсу указание поймать вашего чудесного друга и доставить к нам на планету… И в свое оправдание могу сказать только одно: командор Пирс – слишком сильная личность, слишком сильная, он здорово всех под себя подмял. Но теперь, когда все так благополучно изменилось, позвольте предложить вам некий план…,

Одним словом, мудрый профессор выдвинул Координационному совету ультиматум. Либо они идут навстречу предложениям землян и Милтон с помощью Алекса Нормана навсегда уничтожает фактор-икс, либо…

– В ином случае, – заключил он свою речь, обращенную к Совету, – вы имеете возможность повоевать с Землей, погубить в этой войне большинство населения К-3 и доживать свой век с уцелевшими колонистами тихо и бесплодно. На разоренной войной планете. Под воздействием фактора-икс. Вместе со своими стремительно глупеющими внуками. Думайте.

В тот день судьба планеты была решена. К-3 вступала в Галактический Союз. Пит Милтон и Алекс Норман должны были приступить к уничтожению фактора-икс сразу после подписания договора о содружестве Земли, всех ее планетарных сателлитов и когда-то отколовшейся колонии К-3.

Прошел год, и шум вокруг событий в мегаполисе Дельта стал потихоньку утихать. История о факторе-икс еще немного побудоражила воображение землян, а потом забылась. Этому немало способствовало и то обстоятельство, что фактор-икс на К-3 был успешно уничтожен.

Корабль с командором Пирсом, космическим экипажем и командой десантников благополучно вернулся на родную планету. Стивен Гордон и Ричард Глен сразу же по прибытии подали в отставку. Командор Пирс счел своим долгом дать Координационному совету подробный отчет о проведенной операции и попросился на пенсию. Он не хотел участвовать в совместной оживленной деятельности колонистов-соратников и Мирового правительства. "На склоне лет принципам не изменяют", – брезгливо бросил он газетчикам после своего последнего выступления в Зале собраний и навсегда уехал в маленькую горную деревушку к своему старому другу-ветерану.

В прессе Галактического Союза еще долго появлялись статьи, посвященные гениальному изобретению Пита Милтона и уникальному операторскому мастерству его компаньона и друга Алекса Нормана. Блестящее уничтожение фактора-икс увлекательно комментировалось профессором Коэном. Пит и Алекс приобрели мировую известность. Изобретение Пита было объявлено открытием века. Использование "феномена Алекса" Мировое правительство взяло под свой жесткий контроль.

Практичный Пит не преминул воспользоваться невероятно выгодной с коммерческой точки зрения ситуацией и не только привел свой давний бизнес-план в действие, но еще и сумел получить обильные кредиты от самых разных банков мира. Он открыл свою кинокомпанию, школу операторского мастерства Алекса Нормана и Институт изучения и гуманитарного использования "феномена Алекса". Его друг, компаньон и спаситель был во всех трех организациях на первых ролях. Остается сказать, что коммерческий гений Пита ни в чем не уступал его научной гениальности и расцвет всех трех предприятий стал впоследствии классическим примером правильной бизнес-оценки и безошибочности финансовых вложений.

Алекса Нормана закрутила новая жизнь. Он стал занят, как никогда. Каждый день его был расписан по минутам. Ответственная работа и неизмеримо выросший социальный статус наложили на него свой отпечаток. Он стал намного серьезнее, уравновешеннее, многие привычки его изменились. Кэт, преданная и терпеливая, всегда была рядом с ним и исполняла обязанности личного секретаря. Он иногда смотрел на нее с задумчивой улыбкой и признавался себе: он мало что понимал в тех внутренних метаморфозах, которые испытала его супруга за прошедшие годы. И снова повторял те давние слова, которые пришли к нему на полянке в объятиях Микки и Кэт: он никогда не будет судить людей, потому что никогда их не будет понимать до конца. Но если уж обстоятельства складываются так, что позволяют людям любить друг друга и они прекрасно используют эту возможность, то… Нужно ли ему тогда понимание?

Да, жизнь Алекса изменилась. И многие привычки тоже. Но была среди них одна, старая, которую нельзя было назвать постоянной – скорее сезонной, что ли… Одним словом, как бы она ни называлась, ей он остался верен. И будет верен до тех пор, пока не исчезнет в ней потребность Микки…

Каждое субботнее утро, когда летнее, или весеннее, или осеннее солнце обещает жаркую погоду и теплую речную воду; когда мегаполис Дельта еще спит, смакуя сладкие выходные сны; когда первый автобус в сторону речного пляжа уже ушел, а второй появится только через час…

Каждое субботнее утро… Из широких стеклянных дверей небоскреба, что стоит в центральной части района, выбегает крупный пес с умной овчаристой мордой. Он звонко лает, и подскакивает на месте, и оглядывается назад, а из дверей уже вываливаются крепкий невысокий мужчина с хохочущим мальчиком на руках. Пес бросается к ним и хватает мальчика за курточку, раздается визг, мужчина опускает малыша на землю, отталкивает пса, поправляет на плече большую спортивную сумку и бежит через двор. Малыш – с криком, пес – с лаем бросаются вслед за ним, нагоняют и толкают в спину, пес путается в ногах, мужчина теряет равновесие, и сумка вдруг падает на землю, и из нее выкатывается футбольный мяч, вываливаются теннисные ракетки… Что там еще? Оранжевый шлем, белая пластиковая коробка, какие-то провода…

Мальчик останавливается перед мужчиной и виновато вскидывает глаза, пес отирается рядом, виляет хвостом. Мужчина строго смотрит на вещи, встречается взглядом с малышом и вдруг тихо и серьезно спрашивает:

– Будем сегодня играть в папакину игру? Лицо малыша расплывается в улыбке.

– Будем!

– Гав-гав! – подтверждает пес, мужчина собирает вещи в сумку, мальчик выхватывает из нее мяч и со всех ног мчится к недалекому лесу.

Он знает: за лесом – река.

За рекой – поле.

Над полем – небо.

Ясное и бесконечное, как жизнь.

Оглавление

ПРОЛОГ

Часть I . ВТОРЖЕНИЕ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

Часть II . ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

Эпилог