«Перворожденный»

Артур Кларк, Стивен Бакстер ПЕРВОРОЖДЕННЫЙ

ЧАСТЬ 1 ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ

1. Байсеза Февраль 2069 года

Это не было похоже на обычное пробуждение. Скорее это было похоже на внезапный проблеск сознания, сопровождаемый громким лязгом медных тарелок. Она широко открыла глаза и была ослеплена бьющим со всех сторон нестерпимо ярким светом. Тогда она попыталась сделать глубокий вдох, и тут ощущение собственного существования пронзило ее, как молния. Она почувствовала шок.

Да, именно шок. Она не должна была пробуждаться. Что-то происходило не так.

В воздухе проплыла какая-то бледная тень.

— Доктор Хайер?

— Нет, нет, мама, это не доктор Хайер, это я.

Черты лица бледной тени слегка прояснились, и тут она поняла, что перед ней дочь: вот ее строгие, волевые черты, бледно-голубые глаза, немного густоватые темные брови. Правда, на щеке было что-то нарисовано, какой-то символ. Может быть, татуировка?

— Майра? — В горле у нее отчаянно першило, голос пробивался наружу хриплый и какой-то чужой. Все же постепенно она осознала, что лежит на постели в какой-то комнате, и вокруг нее множество людей и полно оборудования. — А в чем дело? Почему произошла ошибка?

— Ошибка?

— Почему меня не ввели в кому?

Майра немного поразмыслила.

— Мам, как ты думаешь, какой сейчас год?

— То есть как какой год? 2050-й. Пятнадцатое июня.

— Сейчас 2069 год, мам. Февраль месяц. Ты пролежала в коме девятнадцать лет. Так что метод анабиоза сработал. — Тут Байсеза действительно увидела в волосах своей дочери седые пряди, а вокруг ее глаз гусиные лапки.

Майра усмехнулась:

— Ну, вот видишь, теперь ты сама убедилась, что я стала старше.

Кажется, какой-то смысл в ее словах был, и Байсеза действительно сделала еще один колоссальный, хотя и нежелательный для нее самой, шаг во времени. В своей персональной одиссее времени.

— О Господи!

Над ней нависло еще одно лицо.

— Доктор Хайер?

— Нет-нет, доктор Хайер давно уже на пенсии. Меня зовут доктор Стентон. Сейчас нам с вами нужно сделать полное переливание крови. Боюсь, что эта процедура будет довольно болезненной.

Байсеза попыталась облизнуть губы.

— А почему я пришла в сознание? — спросила она, и тут же внезапно сама ответила на свой вопрос. — А, знаю! Перворожденные! — А как по-другому можно объяснить все происходящее? — Новая угроза!

На лице Майры появилось страдание.

— Мам, ты отсутствовала девятнадцать лет, и первое, о чем ты вспоминаешь, придя в сознание, это о Перворожденных. Лучше нам с тобой поговорить, когда ты полностью восстановишь силы.

— Подожди, Майра… Но Майра уже ушла.

Новый доктор был прав: процедура оказалась очень болезненной. Но когда-то Байсеза служила в британской армии, и она заставила себя не плакать.

2. «Следопыт глубокого космоса» Июль 2064 года

Человечество явственно осознало присутствие новой угрозы пять лет назад. Причем первыми ее узрели не человеческие глаза: аномальное явление впервые было зарегистрировано электроникой.

«Следопыт глубокого космоса Х7-6102-016» проходил сквозь тень Сатурна, в которой, словно фонари, болтались многочисленные луны. Кольца Сатурна со времен солнечной бури превратились в нечто почти эфемерное, значительно побледневшее и поредевшее, однако по мере приближения зонда к далекому Солнцу, заходящему за кольцами, они превращались в серебряный мост, соединяющий далекие небесные горизонты.

«Следопыт глубокого космоса» не мог испытывать восхищения и других человеческих чувств. Однако, как всякая сложная интеллектуальная машина, он обладал до некоторой степени способностью ощущать, и его электронная душа трепетала от восторга при виде необыкновенно прекрасных, упорядоченных полей из газа и льда, сквозь которые он пролетал. Но при этом он не делал ни малейших попыток их исследовать.

В полной тишине он приближался к своей следующей цели на очередном орбитальном витке.

Титан, самая большая из лун Сатурна, казался издали маловыразительным желтовато-оранжевым шаром, слабо освещенным далеким Солнцем. Однако под глубокими слоями окутывающих его облаков и тумана скрывались настоящие чудеса. Приближаясь к Титану, «Следопыт» чутко вслушивался в электронную болтовню своих многочисленных датчиков, принимающих информацию от роботов-разведчиков с поверхности планеты. Информация эта представляла собой нечто экстраординарное.

Под сумрачным оранжевым небом по дюнам из твердого, как базальт, ледяного «песка» ползали похожие на жуков существа. Они тщательно огибали метановые гейзеры, спускались в долины, по которым текли этановые реки, закапывались в щедро политую постоянными метановыми дождями поверхность. Один храбрый летучий робот-разведчик, надежно удерживаемый в верхних слоях плотной атмосферы, завис над криовулканом, из которого фонтанировала лава, состоящая из воды и аммиака. Значит, под ледяной поверхностью планеты скрывались резервуары жидкой воды, а в кратерах от постоянно бомбардирующих планету метеоритов можно было найти целые переохлажденные озера. Везде присутствовали следы органики. Ее происхождение объяснялось постоянными электрическими возмущениями в атмосфере Титана и воздействием на ее верхние слои солнечных лучей и магнитного поля Сатурна.

Куда бы ни заглядывали зонды-разведчики, везде они обнаруживали жизнь. Некоторые ее виды имели сходство с земными — этакие анаэробные, адаптированные к метану жуки, которые вяло и флегматично строили свои дамбы и насыпи по берегам переохлажденных озер. Другие представляли собой экзотические виды органических углеродистых существ, предпочитающих аммиак воде. Они плавали в той субстанции, которая выплескивалась из жерл криовулканов. Но самыми экзотическими можно было назвать колонии слизеподобных организмов, использующих в качестве строительных блоков для своего тела не углеродистые, а кремниевые соединения. Они жили в обжигающем холоде черных, зеркально плоских этановых озер.

Обитающих в кратерах жуков можно было назвать родственниками известных на Земле и весьма распространенных там видов. Аммиачные рыбы, скорей всего, были эндемиками Титана. А холодостойкая этановая слизь появилась здесь, судя по всему, с одной из лун Нептуна или откуда-нибудь еще дальше. Солнечная система кишела жизнью. Эта жизнь распространялась повсюду, путешествуя в космосе на метеоритах и обломках ледяных глыб, оторванных от родных планет в результате столкновений с другими небесными телами. Но даже несмотря на это, Титан представлял собой нечто экстраординарное: этакий заповедник для разнообразных форм жизни со всей Солнечной системы, а, может быть, и не только.

Однако «Следопыт глубокого космоса Х7-6102-016» прилетел на Титан не ради науки. Все работающие на планете зонды-разведчики даже не подозревали о присутствии вблизи них напичканного электроникой корабля, который был создан сто лет назад согласно господствовавшей тогда философии науки и по последнему слову тогдашней техники: его угловатое тело несло в себе многочисленные сенсорные датчики и термоядерные энергетические комплексы. И вся эта конструкция была покрыта сверхпрочной оболочкой из «метаматерии», то есть нанотехнологичного материала, призванного отражать и обезвреживать солнечные лучи, падающие на корабль, и отводить их в такие сегменты космоса, где их встреча с кораблем абсолютно исключалась. Нельзя сказать, что «Следопыт» был слеп: оболочка распознавала падающие на него лучи. Но тела, которые не отражали или не отклоняли световые лучи, были для него невидимы. Точно так же и самого «Следопыта» невозможно было зарегистрировать с помощью любого излучения: от жесткого гамма-излучения до длинных радиоволн.

«Следопыт» не был исследовательским кораблем. Молчаливый, хорошо защищенный, он нес в космосе караульную службу. И вот теперь впереди его ждала встреча, ради которой он и был создан.

Пока он летел, едва касаясь вершин самых высоких облаков на Титане, гравитационное поле планеты уловило его в свою орбиту и немного изменило его траекторию: ему пришлось уйти из плоскости колец Сатурна. Что он и сделал в полной радиотишине и без малейших следов ракетного выхлопа.

И тут он приблизился к аномалии.

Внезапно его датчики зарегистрировали целые каскады экзотических частиц с очень большой энергией. Его корпус был атакован сильным магнитным полем, словно он угодил в жуткий электромагнитный космический вихрь. Он тут же послал донесение на Землю — поток высокосжатой информации, выглядевший серией вспышек лазера. У «Следопыта» не было средств для самостоятельной коррекции траектории без того, чтобы не подвергнуть риску свою оболочку. И поэтому он беспомощно летел дальше. И ему предстояло миновать аномалию на расстоянии всего в полкилометра.

Его последнее донесение, или лучше сказать последняя осознанная мысль, была о том, что сильное магнитное поле аномалии внезапно завертелось со страшной скоростью. Последние сигналы «Следопыта» указывали на то, что он ускорился до неправдоподобных, невероятных скоростей. Будь создатели корабля живы, они бы вряд ли поверили таким донесениям, а, скорее всего, даже не поняли бы их.

Как всякая продвинутая машина, аномалия до некоторой степени также умела чувствовать. В будущем в ней была заложена способность к самоуничтожению, но сейчас это ее мало беспокоило. В глубине ее высокотехнологичной души вдруг проснулось нечто вроде сожаления по поводу бесславного конца этого игрушечного аппаратика, который залетел в космос на такое большое расстояние от родного дома, понадеявшись на свою смехотворную систему маскировки и защиты.

Теперь аномалия снова в одиночестве двигалась в системе колец Сатурна, накапливая кинетическую энергию от гигантской планеты, и держала путь к далекому Солнцу, вокруг которого теснились другие, теплые миры.

3. Абдикадир 2068 год земного времени 31 год на станции «Мир»

На «Мире» любые признаки нарастающей опасности всегда связывались с земными проявлениями, особенно если они отличались особой нелепостью.

Абдикадир был крайне раздосадован, когда помощник оторвал его от телескопа. Прежде всего, была очень ясная ночь. Первое поколение беглецов с Земли всегда жаловалось на то, что «Мир» был вечно окутан облаками, — этакий искусственно сшитый мирок в своем искусственно сшитом космосе. Но сегодня видимость была отличная, и Марс плыл перед телескопом в безоблачном темно-синем небе.

Обсерватория на крыше храма Мардука перед вторжением сюда помощника представляла собой картину молчаливой и сосредоточенной работы. Главным инструментом в этой работе был отражатель — огромное зеркало, созданное монгольскими рабами под руководством греческого наставника из школы Отик. Зеркало давало отличное, хотя и слегка колеблющееся, изображение Марса. Насколько заметил Абди, его помощники установили конструкцию телескопа так, что она постоянно вращалась, компенсируя момент вращения Вселенной, и поэтому Марс постоянно оказывался в центре поля зрения Абди. Он торопливо записал свои наблюдения в блокнот, лежавший на коленях: в империи Александра Македонского еще не достигли таких успехов в науке, которые сделали бы возможной фотографию.

Что касается Марса, то Абди прекрасно видел на нем полярные шапки, синие пространства морей, оранжевые пустыни, пересеченные в разных направлениях сверкающими лентами дорог, и даже блеск огней далеких городов, которые, судя по всему, гнездились в мертвых впадинах Олимпийских гор.

И именно в тот момент, когда он был особенно сосредоточен на своей работе, к нему вбежал помощник. Спиросу было четырнадцать лет. Он был всего на десять лет младше своего наставника Абди. Мальчик учился в школе Отик и был представителем третьего поколения рожденных на «Мире» людей. Это был веселый, восприимчивый, хотя и несколько нервный, ребенок, и новости так его переполняли, что он едва не заикался.

— Успокойся, малыш. Сделай глубокий вдох. И скажи мне наконец что случилось.

— Святилище Мардука… — Он имел в виду комнату в самом сердце храма, на вершине которого они оба теперь находились. — Мастер, вы должны пойти и сами все увидеть!

— Что именно? Что я должен увидеть?

— То есть не увидеть, мастер Абди, а услышать!..

Абди снова взглянул в окуляр своего телескопа, где все еще висел прекрасно видимый Марс. Но возбуждение мальчика вселяло в него тревогу. Судя по всему, случилось действительно что-то необыкновенное.

С тяжелым вздохом он поднялся со своего места и обратился к одной из своих учениц:

— Ксения! Займите мое место. Сейчас в наблюдениях нельзя терять ни одной секунды.

Девушка беспрекословно ему подчинилась. Спирос бросился к лестнице.

— Хорошо бы произошло действительно что-нибудь стоящее, — бормотал Абди, направляясь вслед за мальчиком.

Сперва они должны были спуститься, а затем снова подняться по другой лестнице туда, где под самой крышей здания располагалось святилище великого бога Мардука. Они миновали бесчисленное количество комнат, тускло освещенных масляными лампами. Жрецы покинули эти комнаты давным-давно, но в них все еще чувствовался запах ладана.

Абди вошел в святилище Мардука и огляделся кругом.

Когда-то здесь стояла огромная золотая статуя этого бога. Но в период Разрыва, то есть события, которое создало здешний мир, статую разрушили, а со стен ободрали все до кирпичей. От статуи сохранился только пьедестал. Святилище находилось в полном упадке, словно здесь только что прогремел взрыв. Но Абди не помнил, чтобы оно когда-нибудь было в другом состоянии.

Абди повернулся к Спиросу.

— Ну, так в чем проблема, мальчик?

— Разве вы не слышите? — Затаив дыхание, Спирос замер на месте и приложил палец к губам.

И тут Абди тоже услышал — легкое стрекотание, похожее на пение сверчка, но для живого существа слишком ровное и регулярное. Он посмотрел на мальчика, который стоял, съежившись от страха.

Абди шагнул на середину комнаты. Отсюда можно было определить, что стрекот слышался со стороны покрытого причудливой резьбой алтаря, выстроенного возле одной из стен. Абди приблизился к этой стене, и стрекот стал слышнее.

Чтобы сохранить авторитет в глазах ученика, Абди попытался унять дрожание рук. В центре алтаря находилось что-то вроде маленького шкафчика. Абди подошел и открыл его дверцу.

Вообще-то он знал, что находится в шкафчике. Этот похожий на кусок хрусталя предмет попал на «Мир» с Земли. Он принадлежал компаньонше Омара-старшего по имени Байсеза Датт.

Это был телефон. И теперь он звонил.

ЧАСТЬ 2 ПУТЕШЕСТВИЯ

4. Когда спящий просыпается Февраль-март 2069 года

Байсеза была счастлива покинуть наконец клинику анабиоза. Там стоял постоянный гнусный запах тухлых яиц, так как, чтобы заставить органы человека прекратить потребление кислорода, там использовался сероводород.

В клинике докторам потребовалось три дня, чтобы влить в сосуды Байсезы новую кровь и заставить ее органы вновь принимать кислород, а также чтобы сделать ей положенный комплекс базовой физиотерапии, после которого она могла самостоятельно двигаться с помощью костылей и специальной рамки. Она себя чувствовала невыразимо старой, старше своих биологических сорока девяти лет, и, кроме того, абсолютно истощенной, словно стала жертвой длительного голода. Зрение ее восстанавливалось плохо: глаза постоянно болели, в них что-то покалывало и жгло. Давали себя знать и дефекты зрения: появилось что-то вроде галлюцинаций. И к тому же у нее было неприятное ощущение, что от нее пахнет собственной мочой.

Но, впрочем, что еще можно было ожидать в такой ситуации? Она девятнадцать лет пролежала без пульса, без крови, без электрических импульсов в мозговых клетках, ее ткани не потребляли кислород, а тело находилось в холодильнике, температура которого была настолько низкой, что клетки запросто могли разрушиться.

И сама клиника анабиоза, пока Байсеза находилась в криокапсуле, тоже изменилась. Теперь она была похожа на довольно приличный отель: везде стеклянные стены, белые полы и пластиковые диванчики. И повсюду встречались старые-старые люди — по крайней мере, они казались очень старыми. Они осторожно двигались по коридорам, одетые в пижамы и халаты.

Больше всего ее поразило то, что клиника переехала. Подойдя к окну, она увидела неподалеку огромный провал, пыльный каньон, слоистые стены которого напоминали страницы огромной книги. Байсеза догадалась, что перед ней Большой Американский Каньон. Зрелище грандиозное, подумала она, даже жаль, что такую роскошь тратят на этих паралитиков из клиники анабиоза.

Байсеза постаралась не вникать в то, что, пока она спала без сновидений в хитроумной криокапсуле, ее отключили от приборов и, словно неодушевленный груз, без спроса и почтения отвезли на другой конец континента. Пока продолжалась реабилитация, она сидела у окна и наблюдала за статичной геологической драмой, которая разворачивалась у нее перед глазами. Раньше она видела Большой Каньон только один раз, во время туристической поездки. Если судить по солнцу, то сейчас они находились где-то на его южной оконечности, вблизи Города. После глобальной солнечной бури местные флора и фауна, судя по всему, уже начали восстанавливаться: везде видны были кактусы, юкка и черная поросль кустов. Продолжая свое терпеливое наблюдение, она заметила вдалеке стадо длиннорогих козлов, потом скользнувшую тень койота, а однажды, как ей показалось, даже гремучую змею.

Но если каньон восстанавливался в прежнем виде, то все остальное пространство вокруг него сильно изменилось. На горизонте с восточной стороны она заметила что-то вроде плоской металлической конструкции, поднимающейся вверх на подобии странных ножек. Сооружение напоминало каркас недостроенного супермаркета. Под ним и вокруг него постоянно сновали какие-то машины. Никаких мыслей относительно того, что это может быть, у нее не возникло.

А иногда в небе она видела огни. Вот движется какая-то яркая точка, в течение почти сорока минут ее хорошо видно на южном вечернем небе. Должно быть, это летательный аппарат на очень высокой орбите. Но иногда Байсеза видела и нечто более странное: бледные пятна на голубом небе днем, неправдоподобно яркие мерцающие звезды ночью. Это было странное небо новой эры. Она подумала, что должна заинтересоваться этим явлением, или хотя бы его испугаться, но ничего подобного в себе не почувствовала.

Все изменилось только тогда, когда она услышала рев. Могучее, приглушенное грохотание, которое, казалось, шло из-под земли. Звери так реветь не могут, подумала она, скорей похоже на землетрясение, камнепад или рев пробуждающегося вулкана.

— Что это? — спросила она.

— Байсеза! Ты задаешь вопросы?

Голос, который ей отвечал, был тихим, мужским, — пожалуй, преувеличенно правильным. Он шел прямо из воздуха.

— Это ты, Аристотель? — спросила она и, еще не получив ответа, поняла, что Аристотелем говорящий быть не может.

Голос ответил после довольно затяжной паузы.

— Боюсь, что я не Аристотель. Я Фалес.

— Ну, да, конечно, Фалес.

Перед солнечной бурей человечеством были созданы три великих искусственных интеллекта, отдаленные потомки научных машин и компьютерных программ первых технологических поколений, и все они были чрезвычайно дружелюбно расположены к человечеству. Ходили слухи, что их копии удалось сохранить, в то время как отдельные сегменты разлетелись по межзвездному пространству. Солнечную бурю из всех трех пережил только Фалес, встроенный в простейшие сети Луны, которая оказалась весьма стойким земным спутником.

— Очень рада снова слышать твой голос. Пауза.

— Я твой тоже, Байсеза.

— Фалес… почему твои ответы запаздывают? А! Ты, наверное, все еще находишься на Луне?

— Да, Байсеза. К сожалению, я ограничен скоростью света. Прямо как Нейл Армстронг.

— А почему тебя не вернули на Землю? Кому нужны все эти неудобства?

— Есть разные методы их сгладить. Местные станции могут меня поддержать, когда временной зазор становится критическим, — например, во время медицинских процедур. Но в общем ситуация выглядит вполне удовлетворительной.

Байсезе показалось, что ответы Фалеса звучат заученно и неискренне. Может быть, они были заранее записаны? Пребывание Фалеса на Луне означало нечто гораздо большее, чем то, что он ей говорил. Но у нее не возникло желания копаться во всех этих проблемах.

Фалес сказал:

— Ты спрашивала про рев.

— Да. Похоже на рычание льва. Африканского льва.

— Это и был рев.

— А что делает африканский лев здесь, в сердце Северной Америки?

— Национальный парк «Большой Каньон» теперь называется парком Джефферсона.

— Как-как?

— Парком Джефферсона. Он стал частью глобальной программы восстановления дикой природы. Если ты посмотришь направо…

На горизонте, на кромке северного склона каньона она увидела какие-то движущиеся тени — массивные, неуклюжие, похожие на булыжники. Фалес настроил ее телескопическое окно, чтобы увеличить изображение. И тут она поняла, что перед ней слоны — целое стадо слонов вместе с детенышами, характерный профиль этих грандиозных животных ни с чем нельзя было спутать.

— Об этом парке у меня имеется обширная информация, — продолжал Фалес.

— Ничуть в этом не сомневаюсь. Но ответь мне еще на один вопрос. Что это за конструкция там возвышается? Похоже на строительные леса.

Оказалось, что это энергетическая установка, земная станция-преемник орбитальной энергетической станции, коллектор микроволнового излучения, падающего на землю с небес.

— Все сооружение весьма обширное, площадью десять квадратных километров.

— А оно безопасное? Я видела, как рядом с ним ездят машины…

— О да, для людей оно абсолютно безопасно. И для животных тоже. В нем имеется только одна особая зона.

— Фалес, а эти вспышки на небе… сияние…

— Это зеркала и паруса. Вне Земли сейчас создана настоящая архитектура. Очень красивая.

— То есть люди взялись строить мечту. Тук был бы очень рад…

— Боюсь, что полковник Тук давно умер.

— Это не имеет значения.

— Байсеза, ты можешь пообщаться с кем-нибудь из людей. И обсудить с ними любую интересующую тебя тему. Например, детали твоего анабиоза.

Мне все уже объяснили перед тем, как я легла в капсулу.

Появление клиник анабиоза стало следствием солнечной бури. Первые клиники такого рода появились в Америке задолго до самого события, потому что богачи собирались таким образом переждать трудные годы, чтобы потом заново восстановить свое тело. Байсеза вошла в одну из таких клиник только в 2050 году, через восемь лет после бури.

— Ну, тогда я могу тебе рассказать о тех достижениях в медицине, которые произошли, пока ты находилась в анабиозе, — продолжал Фалес. — Например, как показали исследования, восприимчивость твоих клеток к сероводороду является реликтом, характерным для очень ранней стадии эволюции жизни на Земле, когда мир принадлежал не только аэробным существам, но и метаногенам…

— Звучит до ужаса поэтично…

— Но во всем этом есть и мотивационный аспект, — мягко возразил Фалес.

Она почувствовала себя неуютно.

— Какой еще мотивационный аспект?

У нее были свои причины отправиться в ледяную капсулу. Майра, ее дочь, вышла замуж вопреки ее совету и тем самым обрекла себя на жизнь вне Земли. Кроме того, тогда в обществе господствовала теория заговора, а Байсеза хотела избежать обвинения в заговоре, которое на нее возводилось в связи с ее особой ролью в солнечном кризисе, — несмотря на то что большая часть происшедших тогда событий, включая сам кризис, были глубоко засекречены.

— Между прочим, — сказала она, — решение уйти в анабиоз приравнивалось тогда к выдающейся заслуге перед обществом. По крайней мере так мне сказали, когда я подписывала чек. Мой доверительный капитал пошел на исследование методов, которые однажды будут использованы для сохранения органов-трансплантантов или для подготовки экипажей к длительным межзвездным полетам. И к тому же в тот период, когда человечество пыталось оправиться после бури, мое пребывание в замороженном состоянии можно назвать очень экономичным…

— Байсеза, существует мнение, причем весьма распространенное, что клиники анабиоза по существу представляют собой форму сублимированного суицида…

От этих слов она отпрянула. Будь на месте Фалеса Аристотель, он бы донес до нее эту мысль деликатнее, подумала она. А вслух сказала:

— Фалес, если у меня возникнет желание обсудить это с кем-нибудь, я обращусь к своей дочери.

— Разумеется, Байсеза. Может быть, ты хочешь еще о чем-нибудь спросить?

Она поколебалась.

— Скажи, сколько мне лет?

— А, хороший вопрос. Ты просто прелесть, Байсеза.

— Спасибо.

— Ты родилась в 2006 году, то есть шестьдесят три года тому назад. Из них нужно вычесть девятнадцать лет твоего пребывания в клинике.

— Значит, получается сорок четыре года.

— Тем не менее твой биологический возраст сорок девять лет.

— Да. Но откуда взялись эти пять лет?

Это те годы, которые ты провела на «Мире».

Она кивнула.

— Ты и об этом знаешь? — спросила она.

— Все это хорошо изучено. Да, я об этом знаю.

Она снова откинулась на спинку кресла, разглядывая далеких слонов, которые двигались на фоне сверкающего неба 2069 года, и пыталась собраться с мыслями.

— Спасибо, Фалес, — наконец сказала она.

— Всегда к твоим услугам, — ответил он. Голос его исчез, и его отсутствие осязаемо повисло вокруг нее в воздухе, словно ушел живой человек.

5. Лондон

Белла Фингал находилась в самолете над Лондоном, когда ее дочь впервые сообщила плохие новости из космоса.

Белла только что перелетела через Атлантику, и ее самолет приближался к Хитроу, то есть летел к западным окраинам столицы. Но тут пилот сообщил, что им придется сделать еще один круг над городом, а затем подлетать к аэродрому со стороны Темзы, то есть садиться против сильного встречного ветра. Стояло ясное мартовское утро, и под крылом самолета город разворачивался перед Беллой, как сияющий ковер. Самолет находился в полном ее распоряжении, — один из новейших гиперзвуковых летательных аппаратов, или лучше сказать персональных межконтинентальных такси для пятидесятисемилетней женщины, матери семейства и бабушки.

Но на самом деле она вовсе не горела желанием совершать это путешествие. Похороны Джеймса Дюфлота прошли из ряда вон плохо, и теперь ей предстояло посетить осиротевшее семейство, что могло окончиться еще хуже. Тем не менее такова была ее обязанность как главы Всемирного Космического Совета.

Она попала на эту должность чуть ли не случайно, оказавшись, очевидно, компромиссной фигурой для стареющих управленцев этого достойного и влиятельного учреждения. Принимая свой новый пост, она в глубине души надеялась, что он окажется скорей номинальным и почетным, нежели на самом деле ответственным, — чем-то наподобие множества университетских номинальных президентств или неадминистративных руководящих должностей, которые появились в последнее время в среде ветеранов солнечной бури. Она даже представить себе не могла, что придется путешествовать через полмира, чтобы выполнять малоприятные обязанности официального лица в слезливой и сумбурной ситуации семейного траура.

Она слегка подвигала курсор по светящемуся экрану монитора и с горечью подумала, что гораздо лучше для нее было бы оставаться на пенсии.

И тут как раз на связь вышла Эдна и сообщила свою порцию странных, плохих новостей, которые еще раз напомнили Белле, что она является главнокомандующим сил космической авиации.

— Разведчики решили, что на сей раз нашли действительно что-то серьезное, мам. Что-то темное и непонятное, что в данный момент приближается к орбите Юпитера, но, по-видимому, выходит на гиперболическую траекторию. Этого нет на карте Чистильщика, хотя, по-видимому, ничего экстраординарного оно собой тоже не представляет: многие кометы с длинным периодом обращения слишком далеки от нас, чтобы эхолоты разведки их уловили вовремя. Но, с другой стороны, у этой аномалии по сравнению с кометами совсем другие параметры, и поэтому разведчики ею заинтересовались.

Белла видела карту Чистильщика, похожую на звездную проекцию планетария, в собственной резиденции, которая размещалась в старом управлении НАСА в Вашингтоне. Огромное динамическое трехмерное изображение всей Солнечной системы — то, что она собой представляла в самый канун солнечной бури, когда в глубоком космосе произошел взрыв старого ядерного корабля, называвшегося «Чистильщиком Космоса», и вспышка этого взрыва донесла до отдаленных звезд печальное сообщение о человеческой культуре, получившее ироническое название «посылки с Земли». В эту «посылку» были встроены копии величайших планетарных искусственных интеллектов, прозванных Аристотелем, Фалесом и Афиной. Через несколько часов после взрыва радиотелескопы на Земле зарегистрировали его эхо, которое вернулось к нам, отраженное от всех объектов диаметром больше метра, находившихся внутри орбиты Сатурна.

Через двадцать семь лет после солнечной бури все населенные людьми миры и космическое пространство были напичканы электронными глазами, которые отслеживали все, что там движется. А все, что не было отмечено на карте Чистильщика, по всей видимости, представляло собой нового пришельца. А все эти пришельцы, будь они искусственные или естественные, подлежали сперва немедленной идентификации, а затем уничтожению. А если этого не происходило… что ж, тогда (и Белла это прекрасно знала) плохие новости тут же просочатся в иерархию Космического Совета и достигнут ее ушей другим путем.

В герметично закупоренном теплом салоне самолета Белла внезапно почувствовала озноб. Как и многим представителям ее поколения, ей также были знакомы ночные кошмары, связанные с солнечной бурей. Но теперь настал ее черед вслушиваться в плохие новости из космоса и принимать по этому поводу решения.

Лицо Эдны на мягком экране, вмонтированном в спинку стоящего впереди кресла, предстало перед Беллой безупречно трехмерным. Ее дочери было всего двадцать три года — она принадлежала к первому поколению так называемых «космиков» (так, по крайней мере, слышала про них Белла), то есть Эдна родилась в космосе, во время реабилитации Беллы после солнечной бури, которая проходила на Луне. Но, несмотря на свой возраст, Эдна была уже капитаном. В космической авиации повышения по службе происходили быстро, что воспринималось вполне естественно, потому что космические корабли были очень сложными системами, и на каждом из них работала немногочисленная команда. Эдна говорила, что даже палубу на их корабле драют роботы. Белла вглядывалась в лицо дочери: темно-рыжие волосы зачесаны строго назад, космическая униформа застегнута до подбородка, лицо напряжено, под глазами темные круги.

Белле очень захотелось дотронуться до дочери. Но она не могла даже как следует с ней поговорить. В данный момент Эдна находилась на спецзадании Штаба Космических Сил где-то в поясе астероидов. Особенности ее орбиты предполагали, что между матерью и дочерью пролегало расстояние приблизительно в две астрономические единицы, то есть Эдна находилась от матери на расстоянии в два раза большем, чем от Земли до Солнца, и этот колоссальный пространственный промежуток любое сообщение преодолевало с опозданием в шестнадцать минут.

И, кроме того, существовали вопросы протокола. Фактически Белла являлась высшим начальством своей дочери. Она попыталась сосредоточиться на только что полученных из космоса сообщениях.

— Мам, ситуация очень опасная, — продолжала Эдна. — Все детали мне неизвестны. Но ходят слухи, что контр-адмирал Пакстон сейчас летит в Лондон, чтобы обо всем тебе сообщить…

Белла вздрогнула. Боб Пакстон, героический первопроходец Марса, был известной затычкой во всех бочках. Эдна улыбнулась.

— Помни, что он мягко стелет, но ты же босс! Между прочим… Tea развивается хорошо. — Речь шла о дочери Эдны, трехлетней внучке Беллы, которая принадлежала ко второму космическому поколению. — Скоро она вернется домой, и ты увидишь, как она прекрасно адаптировалась к микрогравитации на планетах с малым периодом обращения!..

Эдна еще рассказывала о дочери, о всяких житейских новостях, то есть о предметах, гораздо менее значительных, чем судьба Солнечной системы. Белла, как и положено бабушке, жадно ловила каждое слово. Однако она сама служила когда-то в космосе, и все эти новости звучали для ее уха странно. Речь Эдны была усыпана разными неизвестными ей словечками, вроде летать «по спину», или летать «против спина», или двигаться «по оси вращения». Даже выговор у Эдны был специфический: в основном ирландский, так как ирландский был родным языком Беллы, но имел существенную примесь языка восточно-американского побережья. Дело в том, что космическая навигация была в основе своей боковой ветвью старого американского мореплавания, и поэтому она унаследовала свою культуру и терминологию именно из этого источника.

И дочь, и внучка — обе растут далеко от меня, с тоской подумала Белла. Но, с другой стороны, каждая бабушка, начиная с прародительницы Евы, наверняка чувствовала то же самое.

Легкий перезвон известил Беллу о том, что самолет пошел на последний круг перед посадкой. Она сохранила полное послание Эдны в компьютере и отправила короткий ответ.

Самолет снижался, и Белла смотрела через иллюминатор на город.

Перед ней проплывали остатки громадного купола. Он представлял собой почти совершенный круг диаметром девять километров с центром на Трафальгарской площади. В пределах круга большинство зданий сохранилось, так что от всего этого мрамора и песчаника веяло добрым старым Лондоном. Однако Вестминстер превратился теперь в остров, а парламент давно был покинут людьми и превратился всего лишь в памятник старины. После солнечной бури город оставил попытки господства над Темзой, и она избрала себе новое широкое и свободное русло, больше похожее на то, которое нанесли на карту древние римляне. Лондонцы к новым условиям приспособились: теперь они могли нырять с аквалангом среди бетонных руин Южной набережной.

За этим кругом большинство зданий было разрушено в первый день солнечной бури. Теперь эти окраины представляли собой ковер из новых низких домов, очень похожих на танковые капониры.

А когда самолет спустился еще ниже, Белла ясно увидела сам купол. Его защитные панели давно были сняты, остались только огромные ребра и опоры конструкции. Побитые непогодой и значительно потускневшие, они бросали километровые тени на спасенный ими город. Белла взглянула на купол — и словно бы окинула взглядом весь мир: со времен солнечной бури прошло уже двадцать семь лет, но где бы человек не путешествовал, по всему миру были видны оставленные ею шрамы.

Город летел ей навстречу, и самолет едва не чиркал брюхом по безымянным крышам тесно застроенных пригородных кварталов, направляясь на посадку в Хитроу.

6. Майра

Майра сидела рядом с Байсезой возле телескопического окна и пила чай со льдом. Стояло раннее утро, и солнечные лучи, казалось, специально оттеняли морщинки на ее лице.

— Ты на меня так пристально смотришь, — сказала Майра.

— Извини, дорогая. Но разве это не естественно? По моим ощущениям, ты постарела на девятнадцать лет за один миг.

— Но я все равно моложе тебя, — обиженно произнесла Майра, и у нее были основания обижаться.

Майра была одета в удобную блузку и брюки, которые, казалось, постоянно поддерживали комфортную температуру тела и спасали от перегрева. Ее волосы были гладко зачесаны назад, в стиле, который, по мнению Байсезы, казался слишком строгим. Однако такая прическа подчеркивала скулы Майры и красивый чистый лоб. Обручального кольца у нее не было. Держалась Майра очень деловито, отстраненно, едва ли не формально, и в глаза матери смотрела очень редко.

Она выглядит совсем не счастливой, подумала Байсеза. Скорее озабоченной.

Байсеза не знала, в чем дело.

— Мне нужно было оставаться и жить на свете ради тебя, — сказала она.

Майра подняла на нее глаза.

— Однако ты не осталась, — устало возразила она.

— А теперь я просто не знаю…

— Ты знаешь, что я вышла замуж за Юджина незадолго до того, как ты отправилась в капсулу. — Юджин Мэнглз, подающий надежды, хотя и склонный к аутизму, ученый. После тех блистательных вычислений, которые он произвел во время солнечной бури, единственной целью своей жизни он считал ни много, ни мало, а спасение мира. — В то время все женились и выскакивали замуж молодыми, — продолжала Майра. Действительно, годы после солнечной бури стали периодом демографического бума. — Мы разошлись через пять лет.

— Извини. А после развода у тебя были другие мужчины?

— Ничего серьезного.

— Так где же ты сейчас работаешь?

— Я вернулась в Лондон десять лет тому назад. Вернулась в нашу старую квартиру в Челси.

— Под скелетом купола.

— Да, под тем, что от него осталось. Эти руины очень хорошо влияют на цены на недвижимость. Снобы стремятся жить под куполом. Так что надо полагать, что мы с тобой богаты, мама. Когда у меня плохо с деньгами, я просто продаю часть наших акций. Цены ползут вверх так быстро, что скоро, очевидно, побьют все рекорды.

— Итак, ты вернулась в город. А что ты там делаешь?

— Я переквалифицировалась и стала работать в социальной сфере. В ПТЦ.

— Посттравматический центр.

— Большинство наших пациентов — твои ровесники, мама. Такое впечатление, что они донесут свой стресс до могилы.

— Однако они спасли мир! — мягко напомнила ей Байсеза.

— Да, это так.

— Никогда не могла представить тебя в роли социального работника. Ты всегда хотела быть астронавтом.

Майра усмехнулась, словно ей напомнили о чем-то по-детски смешном и наивном.

— Я выросла из этого, мама. Сразу же после того, как поняла, что происходит на самом деле.

Она рассеянно потрогала татуировку на щеке. Это была идентификационная татуировка, знак принудительной регистрации, который был введен через несколько лет после ухода Байсезы в анабиоз. «Вряд ли ее можно считать симптомом свободного общества», — подумала Байсеза.

— А Юджин, он, кажется, работал над системами модификации погоды?

— Да, работал. Но быстренько ушел в сторону, в систему вооруженных сил. Погодные модификации стали инструментом политического контроля. Пока в таком качестве они еще не применяются, но способы разрабатываются. Мы с ним долго спорили по поводу моральных аспектов его работы. В наших спорах я ни разу не потерпела поражения, но ни разу и не выиграла. Юджин просто меня не слушал и не воспринимал.

Байсеза вздохнула.

— Да, я помню, что он таким и был.

— В конце концов, его работа стала для него важнее, чем я.

Байсеза с грустью посмотрела в разочарованное лицо своей дочери, которой в ее глазах был по-прежнему двадцать один, или, по крайней мере, так было всего лишь несколько мгновений назад.

Она снова выглянула из окна. На дальней стороне каньона снова что-то двигалось. На этот раз верблюды.

— Не все так уж плохо в этом новом мире, — сказала она, стараясь приободрить себя и свою дочь. — Мне очень нравится мысль поселить в Северной Америке слонов и верблюдов.

— Мы в центре парка Джефферсона, — напомнила Майра.

— Имеется в виду Джефферсон, президент?

— Когда я жила с Юджином в Массачусетсе, то очень много узнала о президентах Соединенных Штатов, — сухо сказала Майра. Непреодолимое желание человечества восстановить дикую природу стало одним из последствий солнечной бури. — По существу, в разработке этой программы большое участие принимает Линда. Она писала мне.

— Линда, моя двоюродная сестра?

— Сейчас ее называют госпожа Линда. — Будучи студенткой на факультете этикобиологических исследований, Линда когда-то жила вместе с Байсезой и Майрой в одной квартире. Это было до солнечной бури. — Главная мысль в том, что задолго до Колумба, еще в каменном веке, первые жители континента уничтожили здесь всех крупных млекопитающих. Так что здешняя фауна полна пробелов, а эволюционное древо просто не имело времени восстановиться в полном объеме. — Кажется, это сказал Торо: «Здешняя симфония такова, что в ней отсутствуют многие части». Линда постоянно его цитирует. Когда испанцы привезли сюда лошадей, то их популяция размножилась здесь взрывообразно. А в чем причина? В том, что современные лошади здесь эволюционировали…

В новейших «Джефферсон-парках» прилагаются сознательные усилия по восстановлению экологических цепочек, какими они были в конце последнего ледникового периода. Для этого сюда завозятся виды, считающиеся близкими эквивалентами утраченных.

Байсеза согласно покивала.

— Например, завозятся африканские и азиатские слоны туда, где раньше жили мамонты и мастодонты, — сказала она.

— Да, а верблюды туда, где раньше жили их далекие предки, камелиды. А также многие виды лошадей, чтобы умножить видовое разнообразие этих животных. Сюда входят даже зебры, надо полагать. А вместо гигантских наземных ленивцев завозятся носороги и прочие травоядные той же массы и диеты.

— И в качестве кульминационной точки всей этой работы сюда завозят львов, — предположила Байсеза.

— Да, — согласилась Майра. — За морем тоже имеются парки. В Британии, например, половина Шотландии отдана под восстановление местного дубового леса.

Байсеза понаблюдала за надменно вышагивающими верблюдами.

— Зрелище терапевтическое, — сказала она. — Правда, здесь приходится много времени уделять медицинским процедурам. Кажется, я проснулась только для того чтобы обнаружить, что мы все еще живем в необустроенном после катастрофы мире.

— Да, — снова согласилась Майра. — И не все, что делается человечеством после катастрофы, столь же позитивно, как учреждение парков плейстоцена.

Майра сумрачно помолчала.

— Мам, — продолжала она через некоторое время, — люди многого не знают о солнечной буре. Прежде всего, не знают правды. Даже название «Перворожденные» так и не стало никогда широко известным. Сегодня никто не допускает даже намека на то, что солнечная буря была чьим-то умышленным действием.

Считалось, что ее причиной стало внедрение одного из спутников Юпитера в оболочку Солнца.

— Но тем не менее правда просочилась наружу. Сперва произошла небольшая утечка информации. А затем информация полилась потоком. Это случилось, когда люди, победившие солнечную бурю, в массовом порядке стали выходить на пенсию. Терять им было нечего, и они начали рассказывать все, что знают.

— Меня удивляет только то, что тайна сохранялась так долго.

— Надо полагать, что даже сегодня многие всему не верят. Но в то же время люди испуганы. И как следствие этого, и в правительстве, и в промышленности, и в высших слоях общества есть люди, желающие этот страх использовать. Правящие круги стремятся милитаризовать всю Землю и всю Солнечную систему. Они даже придумали этому название: «Война с Небесами».

Байсеза фыркнула.

— Просто смешно. Как можно развязать войну с абстракцией?

— Подозреваю, что в этом все и дело. Каждое явление значит именно то, что мы хотим, чтобы оно означало. А те, кто контролирует небо, обладают практически неограниченной властью. Почему, как ты думаешь, Фалес все еще находится на Луне?

— А! Потому что там не все могут до него добраться. Именно поэтому ты и вернулась на Землю?

— Большая часть неисчислимых миллиардов, отпущенных на эту программу, были потрачены впустую. Но что еще хуже, никаких серьезных исследований не проводилось по поводу тех технологий, которые мы называем «Перворожденными». Или Глазами… Манипуляции с космическим временем, конструирование карманных Вселенных… Все в таком роде. Исследования, которые могли бы стать очень полезны в случае новой угрозы.

— Именно поэтому ты решила вовремя улизнуть, так сказать — прыгнуть с парашютом…

— Да я понимаю, мам, что с моей стороны это выглядит смешно. Мне надо было отправиться на Луну! Но я не могла молча проглатывать ту ложь, которой нас постоянно кормили! Причем и здесь, на Земле, и дальше, в космосе, есть множество людей, которые думают так же, как я.

— В космосе?

— Мам, с момента солнечной бури целое поколение уже успело родиться в космосе. Космики — так они себя называют. — Майра с вызовом посмотрела на мать, потом отвела глаза в сторону. — Меня позвал с собой один из космиков. И посоветовал тебя разбудить.

— С какой стати?

— Что-то должно произойти.

От этих простых слов Байсезу пронзило холодом. Она посмотрела в окно и увидела какие-то блуждающие огни. По небу летела яркая точка спутника.

— Майра… Что это? — спросила она. — Похоже на допотопный спутник, только в окружении космических зеркал.

— А, это «Аполлон-9», или его реплика. Этот корабль летает уже лет сто. Правительство заново восстанавливает все классические программы. Восстанавливает память о тех временах, которые были до солнечной бури.

Консервация и восстановление памятников. Цепляние за прошлое. Создавалось впечатление, что мир до сих пор находится в шоке.

— Хорошо, — сказала Байсеза. — Что ты от меня хочешь?

— Когда ты поправишься, мам, собирайся. Мы улетаем.

— Куда?

Майра улыбнулась немного принужденно.

— С Земли.

7. Медаль Тука

Мотоколонна двигалась по пригороду, называемому Чизвик.

Белла вышла из машины в сопровождении двух телохранителей из Космического Совета. Это были мужчина и женщина, вооруженные и, как все их коллеги, молчаливые и безымянные. Женщина несла в руках небольшой кожаный чемоданчик.

Дверцы машины захлопнулись за ними сами собой.

Белла стояла перед домом Дюфлотов и собирала в кулак все свое мужество. С виду дом представлял собой безликую массу светлого бетона со скругленными противоураганными углами, и был глубоко врыт в землю, словно глинистая почва Лондона не могла удержать его на поверхности. На крыше дома громоздился целый лес ветряных турбин, сотовых солнечных панелей и антенн. Окна были маленькими и глубоко сидящими. Если учесть, что множество его комнат находилось ниже уровня земли и что он имел автономные источники питания, его можно было скорее счесть бункером. Именно такова была по преимуществу жилая архитектура середины двадцать первого века.

Чтобы подойти к входной двери, Белле пришлось спуститься на целый лестничный пролет. На пороге ее ждала тоненькая женщина в облегающем голубом костюме.

— Миссис Дюфлот?

— Доктор Фингал? Спасибо, что приехали. Называйте меня просто Филиппой…

Женщина протянула Белле тонкую руку с длинными пальцами.

В сопровождении телохранителей Белла прошла в дом, где ее проводили в гостиную.

Филиппе Дюфлот, судя по всему, было шестьдесят с небольшим лет, она была чуть старше Беллы. Ее седые волосы были коротко острижены, лицо не потеряло былой привлекательности, однако имело трагическое выражение. По виду Филиппа обладала железной волей и самообладанием, однако она потеряла сына, и глубокие складки залегли вокруг ее губ и глаз. И держится она принужденно, подумала Белла.

В гостиной Беллу ждали остальные Дюфлоты. Когда Белла вошла в комнату, все они встали и выстроились вдоль одной из стен, представлявшей собой изображение живописного шотландского озера. Глядя на них, Белла судорожно вспоминала их имена. Вот два оставшихся в живых сына Филиппы, Поль и Джулиан. Обоим было где-то за тридцать, и оба себя чувствовали скованно и робко. Рядом с ними стояли их жены. А эта тоненькая красивая женщина — скорей всего, двадцатишестилетняя Касси, вдова Джеймса. А вот их дети, мальчик и девочка шести и пяти лет соответственно. Их зовут Тоби и Кандида. Все были одеты в траурные одежды, черные с белым, даже дети. И на щеках всех виднелись идентификационные татуировки. Например, на щеках маленьких девочек были изображены хорошенькие розовые цветочки.

Под взглядами молчащих взрослых, и особенно под взглядами детей, Белла внезапно совершенно забыла, о чем ей следует говорить.

Филиппа пришла ей на помощь.

— Как это мило с вашей стороны, что вы к нам приехали! — Ее выговор выдавал ее принадлежность к высшему британскому обществу, с характерным оттенком той далекой уже эпохи, когда в чести было неизменное хладнокровие и командирские замашки. Тут Филиппа обратилась к своим внукам: — Доктор Фингал является главой Космического Совета. Она прилетела из Америки специально для того, чтобы нас увидеть.

— Да, — обрела дар речи Белла. — Именно для этого. И еще для того, чтобы передать вам это. — Белла кивнула своим спутникам, и женщина передала ей кожаный кейс. Белла осторожно его открыла и поставила на низкий кофейный столик. Там находился сверкающий всеми цветами радуги диск, лежащий в углублении из черного бархата.

Дети широко открыли глаза. Мальчик спросил:

— Это медаль?

Девочка тоже спросила:

— Это для папы?

— Да, это для вашего папы. — Белла указала им на медаль, но дотрагиваться до нее не стала. Похоже, что диск представлял собой сложную электронную машину, состоящую из множества мельчайших компонентов. — Знаете ли вы, из чего эта вещь сделана?

— Из субстанции космического щита, — без запинки ответил мальчик.

— Да, эта вещь настоящая. Она называется медалью Тука. Человек не может удостоиться более высокой награды, чем эта медаль, если он живет и работает в космосе. Я была знакома с Бадом Туком. Я работала с ним на щите и знаю, что он высоко ценил вашего отца. К тому же, это не просто медаль. Вы хотите посмотреть, что она умеет делать?

Мальчик спросил недоверчиво:

— Что?

Нажми вот эту кнопку, — указала Белла, — и увидишь.

Мальчик повиновался.

Медаль на столе словно бы ожила, засветилась новым, идущим изнутри светом, и на ней появилась сцена похорон: покрытый флагом гроб на лафете, запряженном шестью маленькими черными лошадками. По бокам гроба стояли люди в темно-синей форме космического флота. Звук был тихий, но вполне отчетливый: стук лошадиных копыт, звон упряжи.

Семейство в молчании склонилось над медалью, словно гиганты над сценой из жизни лилипутов. Касси молча плакала, мужчины ее успокаивали. Филиппа наблюдала за всем с полным самообладанием.

Трансляция между тем продолжалась. Прогремели три ружейных залпа. Над головами участников церемонии взлетел крошечный реактивный самолетик и скрылся за горизонтом.

— Это похороны папы! — взволнованно сказал Тоби.

— Да. — Белла ласково посмотрела на детей. — Он был похоронен в Арлингтоне. Это в Америке, штат Вирджиния. Там находится кладбище американских Военно-морских сил.

— Папа учился в Америке.

— Да, и твоя мама тоже. Эту голограмму генерирует сам элемент щита…

— А куда улетел самолет?

— Он выполняет прощальный полет. Знаешь, Тоби, такие самолеты, Т-38, использовались первыми астронавтами во время подготовки к полетам. Они очень старые, эти машины, им больше ста лет, вообрази себе, Тоби.

— А мне нравятся маленькие лошадки, — сказала Кандида. Один из мужчин положил руки на плечи детей.

— А теперь идите, — сказал он.

После ухода детей Белла облегченно вздохнула.

Затем принесли напитки: шерри, виски, кофе, чай. Молодая женщина быстро сервировала стол. Белла взяла чашку кофе и подошла к Филиппе.

— Как это мило с вашей стороны — так хорошо объяснить все детям, — сказала Филиппа.

— Надо полагать, такова моя работа, — ответила Белла.

— Да, но только некоторые делают свою работу хорошо, а другие плохо. Вы ведь новичок в подобных делах, не так ли?

Белла улыбнулась.

— Полгода только. Это так заметно?

— Абсолютно незаметно.

— Смерть в космосе случается так редко.

— Да, слава Богу. Но тем тяжелее ее принять. Я так надеялась, что новое поколение будет защищено… будет защищено от того, что пережили мы. О вас я читала. Вы находились на космическом щите.

Белла снова улыбнулась:

— Я была всего лишь технологом низшего звена. Филиппа энергично покачала головой.

— Не преуменьшайте своих заслуг! В конце концов, вы очень быстро получили офицерское звание как участник реальных боевых операций, разве не так?

— Только потому, что к концу операций в строю не осталось почти никого.

— Но, тем не менее, вы с честью выполнили свою работу. Вы заслужили свое нынешнее признание.

Относительно этого Белла не испытывала уверенности. Ее работа в качестве администратора разных телекоммуникационных корпораций и регулировочных комитетов оказалась, разумеется, хорошим плацдармом для дальнейшего продвижения по службе и была полезна для установления связей в обществе. Однако она никогда не пыталась использовать эти связи для форсирования карьеры и в пятьдесят пять лет благополучно вышла на пенсию. И не ее вина, что на пенсии она продержалась совсем недолго: через несколько месяцев ей предложили новый пост — предложение, которое она не смогла отклонить.

Филиппа сказала:

— Что касается меня, то во время строительства защитных сооружений против бури я находилась в Лондоне. Я работала в главном офисе над вопросами экстренного реагирования и тому подобного. Но перед самой бурей мои родители заставили меня уйти в укрытие, в Л-2.

Над Землей, в так называемой точке полудня Л-1, то есть в первой точке гравитационной устойчивости Лагранжа между Землей и Солнцем, был установлен щит. Вторая точка Лагранжа находилась на той же прямой Земля — Солнце, только на противоположной стороне планеты, в так называемой точке полуночи. Таким образом, когда рабочие на Л-1 строили заградительные сооружения для спасения Земли от бури, на Л-2 беглецы со всего мира благополучно находили укрытие в земной тени. Здесь собралось множество миллиардеров, диктаторов и прочих богатых и влиятельных личностей, включая, как поговаривали, половину членов британского королевского дома. История Л-2 впоследствии породила множество скандалов.

— Местечко было не из приятных, — продолжала Филиппа. — Я пыталась работать. Для видимости мы числились на службе и осуществляли мониторинг обстановки. Я должна была поддерживать связь с наземными станциями. Но многие богачи просто весело проводили время.

— Звучит так, словно у вас не было другого выбора, — сказала Белла. — Не стоит себя чрезмерно корить.

— Вы очень добры, раз так говорите. Тем не менее кто-то должен был выжить.

К ним робко приблизилась Касси, вдова Джеймса Дюфлота.

— Спасибо за то, что вы к нам приехали, — сказала она. Вид у нее был усталый.

— Не стоит…

— Вы были так добры с детьми. Теперь этот день они запомнят навсегда. — Касси улыбнулась. — Ваши портреты они видели в новостях. Но все же я спрячу подальше эту голограмму.

— Скорей всего, так будет лучше, — согласилась Белла. — К сожалению, я не могу рассказать всего о том, над чем работал Джеймс. Но я хочу, чтобы вы знали, что ваш муж отдал свою жизнь не напрасно.

Касси кивнула.

— Меня уже подготовили к этому, — сказала она. — Меня часто спрашивали: как это, иметь мужа, который постоянно летает в космосе? Я отвечала, что для тех, кто этого не понимает, лучше оставаться на Земле.

Вместо ответа Белла выдавила из себя улыбку.

— Должна вам признаться, что мы прошли через трудный период жизни, — продолжала Касси. — Мы, то есть те, кто связан с Землей. Джеймс отправился в космос, чтобы там работать, а вовсе не для того чтобы там жить. Домом для него всегда оставался Лондон. И я каждый день ездила в город, чтобы работать в Тюлле. — Белла мысленно прикинула: Тюлле, Инк., огромное транснациональное агентство по восстановлению экологии. — Иногда мы с мужем говорили о том, чтобы нам расстаться на некоторое время. — Касси горько усмехнулась. — Ну, а теперь я так никогда и не узнаю, как развернулась бы в дальнейшем наша история.

— Мне очень жаль…

— Знаете, о чем я больше всего сожалею? О его посланиях. О его звонках. Рядом со мной его не было очень часто и подолгу, но всегда были рядом его послания. Так что в некотором смысле о нем самом я не скучаю. Я скучаю только по его посланиям. — Она пронзительно взглянула на Беллу. — Так вы говорите, что дело того стоило?

Белла не была склонна повторять те банальности, которые от нее в данном случае ожидали услышать.

— Знаете, я в этом деле новичок, — уклончиво сказала она. — Но моя работа заключается как раз в том, чтобы уверить вас в самых доблестных намерениях вашего мужа.

Вряд ли этого достаточно. В подобных случаях никакие слова не могут считаться достаточными. И она почувствовала сильное облегчение, когда смогла наконец извиниться и сказать, что ее ждут другие неотложные дела, и покинула этот похожий на бункер дом.

8. Евро-игла

Для встречи с Бобом Пакстоном Беллу привезли в Башню Ливингстона, или Евро-иглу, как ее все еще называли лондонцы. Здесь находилось главное административное управление Евразийского союза, и иногда башня служила резиденцией союзного премьер-министра. Здесь находилось множество офисов с широкими окнами из бронированного стекла и открывался превосходный вид на Лондон. Во время шторма Игла находилась под защитой купола, и на ее крыше, которая поднималась под самую купольную конструкцию, имелся небольшой музей тех страшных дней.

Пакстон ждал ее в конференц-зале на сорок первом этаже. Он нервно шагал по залу взад-вперед и пил кофе большими глотками. Беллу он приветствовал сдержанным поклоном военного человека.

— Председатель Фингал, мое почтение…

— Спасибо, что приехали в Лондон ради встречи со мной… В ответ он махнул рукой.

— У меня здесь есть и другие дела. Нам надо поговорить. Она села. Белла все еще переживала встречу с Дюфлотами, но понимала, что день будет очень длинным.

Пакстон не стал садиться. Казалось, он был слишком обеспокоен, чтобы сидеть на месте. Из большой кофеварки в углу зала он налил кофе Белле, а также ее охранникам, которые расположились в дальнем конце за столиком.

— Расскажите мне, что у вас на уме, адмирал.

— Я скажу вам просто. Новые наблюдения все подтверждают. Появилось новое пугало.

— Пугало?

— Аномалия. Сквозь Солнечную систему пролетает нечто, что ей не принадлежит.

Пакстон был высоким тощим мужчиной. У него лицо астронавта, подумала Белла, такое бледное, все в шрамах от радиационных опухолей. Татуировка на щеке представляла собой эмблему бравых морских офицеров, коротко остриженные волосы были седы и взъерошены.

Ему уже за семьдесят, предположила Белла. Когда он командовал «Авророй-1», первой миссией с участием человека на Марсе, ему уже было около сорока. Он стал первым человеком, кто оставил свой след на красной планете, а затем ему пришлось пережить — вместе со своей оставшейся без поддержки с Земли командой — все ужасы солнечной бури. Вне всякого сомнения, его персональный опыт был огромен. Он стал контр-адмиралом новых Военно-космических сил и приобрел вес в параноидальные послештормовые годы, когда посвятил свою жизнь усилиям по противодействию той угрозе, которая когда-то закинула его на Марс.

Глядя на то, как он, возбужденный кофеином, с красным лицом, шагает перед ней взад-вперед, она внезапно почувствовала импульсивное желание попросить у него автограф. А потом еще одно импульсивное желание — отдать ему приказ сейчас же выйти на пенсию. Оба эти желания она в себе подавила.

На своем рубленном средне-западном наречии он развернул перед ней те же самые опасения, которые она недавно услышала от Эдны.

— У нас имеются три донесения об этом объекте, — сказал он.

Первое из них было случайным. «Вояджер-1», запущенный в 1977 году и впервые познакомивший человечество с другими планетами, вылетел за пределы Солнечной системы. К пятому десятилетию нового века он пролетел расстояние в сто пятьдесят раз большее, чем расстояние от Земли до Солнца.

И тут его бортовой детектор космических лучей, спроектированный, чтобы улавливать частицы отдаленных сверхновых, зарегистрировал поток частиц с большой энергией.

Это значило, что во мраке Вселенной появилось что-то новенькое.

— Тогда никто не придал этому особого значения, — гудел Пакстон. — И все потому, что донесение поступило на Землю 20 апреля 2042 года. — Тут он хищно улыбнулся. — В день солнечной бури. Тогда нас в основном занимали другие проблемы.

Позднейшие наблюдения «Вояджера» показали, что аномалия, захваченная солнечной гравитацией, начала свое долгое падение в самое сердце Солнечной системы. Первым крупным объектом на ее пути к Солнцу должен был стать Сатурн и его система лун, к которым он приблизился в 2064 году. Так, по крайней мере, значилось на составленных планах.

— А затем произошло второе столкновение, — продолжал Пакстон. — Мы получили донесение от «Следопыта глубокого космоса Х7-6102-016», а затем данные о его уничтожении. И наконец третьим стало донесение целого ряда зондов, зарегистрировавших движение нового тела внутри орбиты Юпитера. — Пакстон бросил на стол плоскую электронную карту. — Вот эти три точки на карте, посмотрите, три вероятных пункта траектории аномалии. Есть основания предполагать, что это один и тот же объект, который вошел уже в Солнечную систему, но является для нее инородным телом. — Он посмотрел на Беллу своим холодным немигающим взглядом, словно бы приглашал ее согласиться с его выводами.

— А вы уверены, что это не комета? Что это не естественный объект? — Белла попыталась снизить градус донесений Пакстона.

— Кометы не испускают космические лучи, — сказал он. — И к тому же это вряд ли совпадение, что объект появился в нашем поле зрения как раз в день солнечной бури, вам не кажется?

— А его траектория… Если ее продлить, куда она приведет, адмирал?

— В этом смысле мы можем быть абсолютно точны. Она отклонится от Сатурна, но вряд ли минует следующую значительную массу в космосе. Это значит, что он упадет под действием ее гравитации…

Белла нервно сглотнула.

— Значит, аномалия направляется к Земле?

Его лицо было как гранит.

— Если это тело продолжит свою веселенькую прогулочку по той же самой траектории, как сейчас, то оно будет здесь уже в декабре следующего года. Этакий подарочек от Санта-Клауса.

Белла нахмурилась.

— Через двадцать один месяц. У нас не так много времени.

— Истинная правда.

— Если бы мы отреагировали на тревожный сигнал, когда эта штука проходила мимо Сатурна и, как вы говорите, разрушила караульный зонд, у нас было бы время для подготовки, долгие годы.

Он пожал плечами.

— Об этих годах теперь можно забыть. Я всегда предупреждал, что мы недостаточно бдительны. Я дискутировал по этому поводу с вашим предшественником множество раз. И вот теперь ясно, что я был прав, разве не так? Если мы выживем на сей раз, то можно будет поднять все прежние протоколы.

Если мы выживем… От таких слов Белла похолодела.

— Адмирал, вы считаете, что это искусственный объект?

— Трудно сказать.

— Но, тем не менее, вы считаете его угрозой?

— Должен это признать. А вы разве не согласны?

Она ничего не смогла ему возразить. Вопрос стоял по-другому: что теперь с этим артефактом делать?

Мировой Космический Совет только эпизодически взаимодействовал со старинной Организацией Объединенных Наций, которая после солнечной бури сфокусировалась на усилиях по восстановлению природы Земли. Задача Совета состояла в том, чтобы координировать усилия землян по предотвращению новых угроз, идущих от невидимого врага, — врага, само существование которого фактически еще даже не было официально подтверждено.

Самым ценным достижением Совета за это время стало учреждение Военно-космических сил, которые номинально подчинялись Совету. Однако сам Совет финансировался и в конечном итоге контролировался неким непрочным альянсом: с одной стороны Соединенными Штатами Америки, Евразией и Китаем, которые надеялись использовать космическое пространство для укрепления своей политической власти над другой стороной — Африкой.

И на вершине всей этой шаткой политической конструкции власти и силы стояла Белла, компромиссная фигура, занимающая довольно безвольную, соглашательскую позицию.

В ближайшее время, размышляла она, три космические державы должны скоординировать свои усилия и использовать угрозу нового вторжения для завоевания преимущества над Африкой, которая намного меньше остальных пострадала от солнечной бури и смогла поэтому успешно продвинуться в своем развитии. Тектонические плиты, на которых держался Совет, должны, наконец, прийти в движение, сосредоточенно думала она, причем как раз в тот самый момент, когда от него требуются самые решительные действия.

— Вас слишком занимает политика, — нахмурился Пакстон.

— Да, — признала она. Словно эта аномалия, чем бы она ни была на самом деле, представляет собой всего лишь один из пунктов в повестке дня мирового бизнеса. А вдруг это что-то наподобие новой солнечной бури? Тогда оно одним ударом опрокинет весь земной бизнес и сделает его бессмысленным.

Внезапно она почувствовала себя очень слабой. Старой и бессильной. Она поняла, что ее раздражает то обстоятельство, что этот кризис свалился на голову не кому-нибудь, а именно ей, то есть произошел в период ее председательства.

Но, взглянув в напряженное лицо Пакстона, она взяла себя в руки и поняла, что именно теперь решается вопрос о ее твердости и авторитете в качестве начальника, а соответственно, и о ее способности в трудную минуту противостоять обстоятельствам.

— Хорошо, адмирал, — сказала она. — Вы меня заинтересовали. Каковы ваши предложения?

Он шагнул назад.

— Я хочу собрать побольше данных и предложить их на рассмотрение уполномоченным лицам. Надо полагать, что брифинг лучше всего собрать в Вашингтоне. И как можно скорее.

— Хорошо. Однако нам надо учитывать достаточно широкий круг заинтересованных лиц. Кроме того, нам надо договориться, что сообщать общественности, а что нет. Какую подготовку надо вести в связи с появлением аномалии и так далее.

— Прежде всего, об этом объекте нам надо собрать побольше сведений.

— А что мы должны сказать тем, перед кем обязаны отчитываться?

Пакстон сказал:

— Поскольку политика замешана во всем, мы должны прежде всего убедиться, что наш мандат и наши полномочия не утратили своей силы и не выхолощены политическими тяжеловесами. И к тому же, госпожа председатель, если вы не возражаете, я включу в брифинг материалы, собранные Комитетом.

Она почувствовала, как волосы на затылке зашевелились. Проведя большую часть своей жизни в высших эшелонах власти, она чувствовала, когда и как ей расставляют капканы.

— Вы имеете в виду ваш Комитет Патриотов?

Он оскалился по-акульи.

— Вам следует как-нибудь прийти к нам в гости, госпожа председатель. Наш офис находится в старом здании Специальных военно-космических проектов в Колумбии. Большинство из нас — старые космические летуны разных рангов. Сообщество, которое вы наверняка считаете самозванным, видит свою миссию в том, чтобы отслеживать реакцию правительств и подведомственных им структур на угрозу интервенции, которая привела сперва к солнечной буре, а затем и к дальнейшим непредвиденным последствиям. К сожалению, ваш предшественник об этом ничего не хотел знать. Очевидно, он считал, что любые заискивания с такими полоумными типами, как мы, нанесут вред его блестящей карьере. Но теперь у нас есть кое-что вполне реальное, госпожа председатель. Аномалия. Пришло время нас слушать, если вы понимаете, что я имею в виду.

И снова она не нашлась, что ему возразить.

— Мне кажется, вы втягиваете меня в спор, Боб. В таком случае я прибегаю к своему праву вето.

— Спасибо. Но тут есть один нюанс.

— Говорите.

— Комитет всегда представлял собой силу, с которой власти довольно охотно считались. Однако есть нечто, чего они не принимали никогда: намеки на чужого. Развивать наши собственные вооружения — это полдела. Но игнорировать возможности врага — это преступление. И в этом смысле нам известен некто, кто может нам помочь в этом темном деле.

— Кто?

— Женщина по имени Байсеза Датт. Отставной офицер Британской армии. Это долгая история. Именно поэтому я сегодня прилетел в Лондон: у нее здесь дом. Но я не обнаружил в Лондоне ни ее, ни ее дочери. Есть сведения, что она упрятала себя в клинику анабиоза в Штатах, причем под вымышленным именем. К настоящему времени она, разумеется, должна была уже вернуться на свет. — Он сверлил глазами Беллу. — С вашего разрешения, я ее выслежу.

Она глубоко вздохнула.

— Разве у меня есть полномочия давать такие разрешения?

— Если вы захотите, то они будут. — Минута была решающая, и он это понимал.

— Хорошо. Отыщите ее. Вышлите мне ее досье. Но оставайтесь в рамках закона, адмирал. И ведите себя корректно.

Он ухмыльнулся.

— Я весь в вашем распоряжении.

Внезапно Белла увидела, что Пакстон счастлив. Он ждал этого момента — ждал всю свою бесцветную жизнь с момента героических усилий на Марсе во время солнечной бури. Он ждал, когда небо снова начнет падать людям на голову.

Белла подавила в себе отвращение. Что касается ее, то ей бы хотелось только одного: избежать в дальнейшем повторения случая Джеймса Дюфлота.

9. Флорида

Майра забрала Байсезу из клиники анабиоза и перевезла во Флориду.

Они прилетели туда на толстопузом короткокрылом самолете, снабженном новейшим гиперзвуковым реактивным двигателем. Байсеза все еще чувствовала себя не очень уверенно, но когда-то, во время службы, она часто летала на вертолетах и теперь изучала это новое поколение воздушных средств (новое, разумеется, для таких сонь, как она) с любопытством. Перелет через весь континент, из Аризоны во Флориду, показался ей развлекательной прогулкой: надежный самолетик прекрасно справлялся даже с длинными перелетами, особенно когда у него появлялась возможность выныривать из атмосферы, как лосось выпрыгивает из воды.

Однако и здесь правила безопасности были сверхжесткими: просвечиванию и досмотру их подвергли даже на борту самолета. Такая паранойя стала правилом не только по причине солнечной бури, но в основном благодаря разным инцидентам, когда самолеты и космические корабли захватывались преступниками и использовались в качестве ракетных снарядов. Так случилось за пару лет до бури, когда до основания был разрушен Рим.

Безопасность с самого начала стала предметом обсуждения между матерью и дочерью. Байсеза вышла из клиники, не имея на лице никаких идентификационных татуировок. На территории клиники для таких случаев существовал специальный офис ФБР: его сотрудники должны были встречать всех беглецов из прошлого, из тех времен, когда на Земле царили более мягкие правила, и удостоверяться, что они не имеют проблем с законом. Но однажды Майра пришла в палату к Байсезе с коробочкой разных приспособлений и поставила на ее лице необходимый знак, а затем сделала ей укол некой субстанции, которую она назвала «генной терапией». Потом обе они выскользнули из клиники через служебный выход, расположенный вдалеке от глаз ФБР.

После этого все контрольные пункты они проходили беспрепятственно.

От всего происходящего у Байсезы слегка кружилась голова. Судя по всему, у Майры были свои причины прибегать к таким средствам конспирации. Но Байсеза безоговорочно верила Майре, даже несмотря на то, что перед ней была совсем новая, незнакомая ей Майра, внезапно постаревшая и исполненная горечи, и с такой Майрой ей еще предстояло в будущем выстраивать новые отношения. Впрочем, другого выхода у нее попросту не было.

Они приземлились в Орландо и провели ночь в дешевом туристическом отеле за городом.

Байсезу привело в изумление, что люди все еще путешествуют по миру с туристическими целями. Майра сказала, что на это их толкает ностальгия. Новейшие системы виртуальной реальности, взаимодействующие напрямик с центральной нервной системой человека, способны создавать в нем даже ощущения движения и ускорения. Таким образом, можно, например, при желании покататься на скутере вокруг лун Юпитера. Разве с этим может сравниться любой, даже самый лучший парк аттракционов? Когда последние представители предштормового поколения перестали гоняться за своими детскими фантазиями и умерли, то возникло впечатление, что большинство жителей Земли чрезвычайно редко отваживается покидать свои надежные, похожие на бункеры дома.

Мать и дочь наскоро перекусили в номере и выпили вина из стоящего здесь же мини-бара. Ночью они спали плохо.

На следующее утро возле входа в отель их ждала машина без водителя. Она имела такой странный, непривычный вид, что Байсеза даже не сразу признала в ней средство передвижения.

Они выехали на шоссе и развили скорость, которая показалась Байсезе ужасающей, причем плотность машин на дороге была такова, что расстояние между ними не превышало нескольких сантиметров. Тонированные окна машины были плотно закрыты, обе женщины сидели в жужжащей тишине салона, и Байсеза только по косвенным признакам догадывалась, что они едут из города.

Но вот они остановились, двери плавно раскрылись, и они оказались на ярком солнце. Байсеза услышала крики чаек и почувствовала безошибочно узнаваемый запах океана.

— Пошли, — скомандовала Майра, вылезая из салона и помогая выбраться из него матери.

Стоял март, но солнце жарило едва ли не по-летнему. Они стояли на асфальтовом покрытии — не на дороге и не на парковочной стоянке. Скорей это было похоже на взлетно-посадочную полосу, простирающуюся куда-то вдаль и окаймленную с обеих сторон блочными домами. На горизонте Байсеза увидела утопающие в тумане подъемные краны, некоторые из которых были оранжевыми от ржавчины. К северу (направление можно было определить по ветру, который дул с моря) она увидела нечто сверкающее, какую-то линию, уходящую в небо и чуть-чуть отклоняющуюся от вертикали. Как следует разглядеть ее было очень трудно: возможно, это был инверсионный след самолета.

Теперь у нее не оставалось никаких сомнений относительно того, где они находятся.

— Мыс Канаверал, не так ли?

Майра усмехнулась.

— Что же еще? Помнишь, когда мне было шесть лет, ты привезла меня сюда на экскурсию?

— Надо полагать, что с тех пор он изменился. Превратился в нечто вроде прогулочной станции.

— Ну, так добро пожаловать на прогулку!

К ним приблизился молодой человек, который вез за собой красивый чемодан на колесиках. С идентификационной татуировкой на лице, в оранжевом комбинезоне с логотипом НАСА, в котором он себя чувствовал, судя по всему, не очень уютно.

— Вы кто? — спросила Байсеза. — Наш гид?

— Здравствуй, Алексей, — хихикнула Майра. — Не обращай внимания на мать. Она проспала девятнадцать лет и встала не с той ноги.

Молодой человек протянул Байсезе руку.

— Меня зовут Алексей Карел. Рад вас видеть, миссис Датт. Надеюсь, что на некоторое время действительно стану для вас чем-то вроде гида.

Хорошенький мальчик, двадцать пять или двадцать шесть лет, подумала Байсеза. Лицо открытое, с короткой стрижкой, черные волосы едва ли длинней пятичасовой тени. Но ведет себя как-то скованно, словно не привык находиться на открытом воздухе. Байсеза почувствовала себя послом из прошлого, и ей захотелось произвести хорошее впечатление на этого послештормового бумера. Она с чувством пожала его теплую руку.

— Зовите меня просто Байсеза.

— У нас очень мало времени. — Он щелкнул пальцами, и чемодан раскрылся. В нем находилось два тщательно сложенных оранжевых комбинезона и некоторые другие полезные вещи: одеяла, бутылки с водой, пакеты с сублимированной едой, нечто похожее на сложенный химический туалет, очиститель для воды, кислородные маски.

Байсеза смотрела на все эти предметы с явным одобрением.

— Почти то же самое мы брали с собой в Афганистане, когда уходили работать в поле. Так у нас намечается небольшая экскурсия, не так ли?

— Что-то в этом роде. — Алексей вынул из чемодана оба комбинезона. — Прошу вас, наденьте это. За этим участком зоны наблюдения почти не ведется, но чем раньше мы замаскируемся, тем лучше.

— Переодеваться прямо здесь?

— Прошу тебя, мама. — Майра уже расстегивала свою блузку.

Комбинезон надевался очень просто. Казалось, он сам садился на место и принимал очертания тела. Байсезе даже показалось, что у него есть нечто вроде собственной сноровки и сообразительности. Алексей передал ей башмаки, а в карманах комбинезона она нашла пару перчаток и подшлемник.

Когда она оделась, на флоридском солнце ей стало еще жарче. Но, судя по всему, ее вели куда-то, где было значительно прохладнее.

Майра сложила только что снятую ими одежду в пакет, который достала из машины. В нем уже лежало немного нижнего белья и туалетные принадлежности. Этот пакет она бросила в чемодан, и тот сам собой со щелчком захлопнулся. Затем Майра слегка постучала по машине, дверцы закрылись, и она уехала с поля.

Алексей улыбнулся.

— Ничего не забыто? — спросил он.

— Вроде нет, — ответила Майра.

Тогда он снова щелкнул пальцами. Покрытие под ногами у Байсезы задрожало. От него отделился значительный пласт и стремительно увлек их куда-то вниз, в темноту. Над их головами защелкнулась какая-то металлическая крышка.

Байсеза выругалась.

— Прошу прощения, — снова усмехнулся Алексей. — Все это предназначено для грузов, а не для людей.

Кругом зажглись флюоресцентные огни и высветили длинный бетонный коридор.

10. Пусковой комплекс 39

Алексей подвел их к открытой вагонетке, внешне немного похожей на тележку для гольфа. Они вскарабкались на нее, причем Байсеза чувствовала себя при этом толстой и неуклюжей, комбинезон заметно сковывал ее движения. Похоже, что даже чемодан действует ловчее, чем я, подумала она.

Вагонетка мягко покатила вниз по туннелю. Он был очень длинным, — казалось, нескончаемо длинным, — и повсеместно освещен тусклыми флюоресцентными трубками. Стоял запах какого-то масла, но, по крайней мере, здесь было прохладнее, чем на поверхности.

— Это нечто вроде подземного трубопровода для грузов, — сказал Алексей. — Для людей он не предназначен.

— Зато он находится вдали от любопытных глаз, — сообразила Байсеза.

— Ну вот, вы наконец все правильно поняли. Ехать довольно далеко, но мы все равно очень скоро будем на месте.

Он говорит с американским акцентом, думала Байсеза, но с легкой примесью французского: длинные гласные и это грассирующее «р».

— Куда мы едем? — спросила она.

— Во время реконструкции космодрома вы, разумеется, спали, но мы едем в пусковой комплекс 39.

В голове Байсезы забрезжили слабые воспоминания.

— Пусковой комплекс 39. Оттуда когда-то был запущен «Аполлон». А позже оттуда же уходили в небо космические «Шаттлы».

— А теперь он используется совсем по другому назначению, — вставила Майра. — Ты сама увидишь.

— Разумеется, в те времена пусковой комплекс 39 был в большом фаворе, — ворчливо сказал Алексей. — Он расположен на мысе Канаверал. Местечко самое подходящее, особенно теперь, когда больше не нужно бороться с ураганами. На планете есть места гораздо лучше этого, ближе к экватору, но нет, им подавай только это. Пикантность ситуации заключается в том, что для запуска новых «Сатурнов», которые вывели бы на орбиту новые щиты для «Аполлона», им пришлось строить одновременно и новую пусковую площадку.

Байсеза никак не могла взять в толк, о чем они толкуют. Для чего конкретно им понадобилась новая площадка?

— Карел… где я могла слышать это имя? — спросила она.

— Должно быть, вы встречались с моим отцом. С Биллом Карелом. Он работал с профессором Сиобан Мак-Горан.

Все эти имена Байсеза слышала давным-давно. Сиобан была британским астрономом и работала в Королевской обсерватории во время солнечной бури. Под конец она играла очень важную роль в деле ответной реакции человечества на кризис — и в личной судьбе Байсезы.

— Мой отец работал с ней, когда был выпускником колледжа. Они занимались исследованием квинтэссенции.

— Исследованием чего?.. — переспросила Байсеза. — Впрочем, это не важно.

— Это было перед солнечной бурей. А теперь отец сам стал полным профессором.

Вагонетка между тем замедлила ход.

— Вот мы и приехали, — сказал Алексей. Он слегка стукнул по ней рукой, и она остановилась.

Женщины и чемодан осторожно спустились на землю. Все снова стояли на плоской покрытой гудроном плите. Металлический каркас над ними раскрылся, и сквозь него они увидели кусок голубого неба.

Алексей сказал:

— Наверху нас вряд ли будут проверять. А если начнут, то отвечать буду я. А теперь держитесь. — Он щелкнул пальцами.

Гудронированная плита превратилась в лифт, который взвился вверх с такой скоростью, что Байсеза чуть не упала.

Они снова оказались на поверхности. И снова Байсеза поймала себя на мысли, что Алексей, судя по всему, под землей чувствует себя гораздо лучше, чем на солнце. От яркого света он щурился.

Байсеза огляделась кругом, пытаясь собраться с мыслями. Они стояли на пересечении нескольких дорог, которые змеились в разных направлениях по плоскому побережью мыса Канаверал. По всем дорогам двигались плотные вереницы транспорта, большей частью грузовиков. Вдоль одной из дорог была построена монорельсовая система, по которой двигался поезд, состоящий из подобия задраенных грузовых космических отсеков. Все сверкало яркими красками и имело футуристический вид. И весь этот транспортный поток устремлялся к тому месту, где они стояли.

Совсем рядом с ними возвышалась огромная ржавая платформа, которая напомнила ей почему-то ракетный заправочный комплекс, только гораздо больших размеров и поднятый на внушительные тягачи с гусеничным ходом. Толстый металлический корпус комплекса был со всех сторон украшен логотипами: «Скайлифт — Консорциум по доставке небесных грузов». Это название снова воскресило в ней какие-то смутные ассоциации. Неподалеку находились еще более странные конструкции: квадратные трубы, стоящие вертикально на мобильных платформах, что-то вроде пушек, неотрывно смотрящих в чистое голубое небо.

— Это похоже на старые тягачи, на которых раньше возили на космодром «Сатурны» и «Шаттлы».

— Они тем самым и являются, — ответил Алексей. — Мобильные пусковые платформы, списанные.

— А что это за трубы? Оружие?

— Нет, — объяснил Алексей. — Это энергетические комплексы.

— Для чего?

— Мама, — мягко сказала Майра. — Времена изменились. Посмотри наверх.

На огромном тягаче стояло нечто похожее на небольшой открытый сверху индустриальный цех, внутри которого двигались маленькие, диковинного вида машинки, словно бы исполняя какой-то сложный танец. Были они, скорее всего, грузовыми, но по бокам каждой были укреплены солнечные батареи, а на крыше — сложные поворотные механизмы, которые делали их похожими на кабинки фуникулера. Все кабинки также были исписаны логотипами «Скайлифт».

Эти смешные машинки спешили выстроиться в ряд перед какой-то серебристой лентой, ширина которой не превышала человеческой ладони: она поднималась с платформы вверх. Каждая машинка по очереди приближалась к ленте, опускала свой поворотный механизм, цеплялась им за ленту, а затем отрывалась от земли и быстро взмывала вверх.

Байсеза сделала шаг назад и подняла голову, пытаясь разглядеть, куда идет лента. Грузовые кабинки теснились на ней, как бусинки на ожерелье. Все они хлопотливо устремлялись вверх. Сколько ни смотрела Байсеза, конца ленты она не могла рассмотреть: та сужалась в перспективе, становилась похожей на сверкающую нить, слегка отклоняющуюся от вертикали и перерезающую все небо, как след реактивного самолета. Она еще сильнее запрокинула голову: ей хотелось узнать, что же удерживает нить наверху…

Но там ее ничто не удерживало.

— Я просто не могу в это поверить, — сказала она. — Небесный подъемник.

Алексей с интересом наблюдал за ее реакцией.

— Мы называем ее лестницей Иакова. Начиная с 2069 года она стала для нас каждодневным чудом. Добро пожаловать в будущее, Байсеза. Но теперь нам пора отыскать свою кабинку. Вы ведь не против того, чтобы немного прокатиться?

Они должны были вскарабкаться вверх по ржавой лестнице, прикрепленной сбоку к мобильной платформе. Байсеза, ослабленная пребыванием в криоцентре и плотно упакованная в комбинезон, справлялась с этой задачей не очень ловко. Ее спутники ей помогали: Алексей шел впереди, Майра поддерживала сзади.

На платформе они подождали пару секунд, чтобы Байсеза смогла отдышаться. Между тем грузовые кабинки неутомимо сновали взад-вперед, сохраняя при этом удивительный порядок. Их моторы тихонько жужжали.

Байсеза была обескуражена.

— Мы что, поедем в таком ползучем насекомом?

— Так лучше, — ответил Алексей. — Мобильное основание подъемника — это наше преимущество. Большинство других подъемников базируются на море, на старых нефтяных платформах например, и в других тому подобных местах, включая Бандару.

— Бандару?

— Это австралийский подъемник, неподалеку от Перта. Теперь этот город называется Бандара. Его переименовали в честь легендарного Мирового древа тамошних аборигенов.

— А почему нам нужна мобильная платформа? На случай ураганов?

— Можно сказать и так. Хотя, как я уже сказал, в последнее время ураганы удалось обезвредить. — Он взглянул на небо. — Там, наверху, нас ожидают другие опасности. Старые спутники на низких земных орбитах. Другие околоземные объекты. Астероиды. Эта дорожка ведет очень далеко, Байсеза, и на пути ее можно встретить разное. Вы готовы к полету?

Они подошли к одной из грузовых кабинок. Алексей назвал ее «пауком». Сложенные по бокам крылья представляли собой солнечные батареи, на крыше располагался, как и у прочих, сложный поворотный механизм. Сквозь прозрачные стенки «паука» было видно, что внутри его находится какой-то груз, стояли сложенные поддоны и коробки. «Паук» постоянно двигался, хотя и медленно. Он подстраивался под другие подобные ему кабинки, согласно нанесенным на их туловище регистрационным номерам. Байсеза увидела, что все они выстраиваются в длинные и сложные спиралеподобные очереди.

Алексей подошел к «пауку», вытащил из кармана пластиковый диск размером с хоккейную шайбу и приставил его к машинному туловищу.

— Придется секунду подождать, — сказал он. — Надо соблюсти правила, установить с ним контакт. — Потом он ловко вспрыгнул на крышу паука и вставил еще одну хоккейную шайбу в его поворотный механизм. Когда он снова спустился на землю, прозрачные дверцы «паука» плавно раскрылись, и Алексей удовлетворенно усмехнулся. — Теперь все в порядке. Можно входить. Майра, помогай. — Он ловко нырнул в кабинку и начал быстро и бесцеремонно выбрасывать из нее весь груз. Майра столь же бесцеремонно отбрасывала его в сторону.

— Теперь мне все ясно, — сказала Байсеза. — Мы делаем что-то незаконное, не так ли? По сути, мы захватываем космический грузовой отсек и контрабандой покидаем Землю.

— Все это человеческие мерки, — уверенно возразил Алексей. — А на самом деле эта штука хорошо загерметизирована, имеет прекрасную защиту от радиации, что нам очень понадобится, потому что болтаться в ней нам придется довольно долго. Снаряжение я взял с собой хорошее. Байсеза, было принято решение, что вас необходимо удалить с планеты как можно скорее.

— С какой стати? Майра, разве мы спасаемся бегством? Или это я спасаюсь бегством?

— Что-то вроде того, — ответила Майра.

— Поехали, — поторопил женщин Алексей. — Мы уже почти у ленты.

После того как груз был выброшен, Алексей вызвал свой чемодан. Из него выдвинулись маленькие гидравлические ножки, так что он без труда запрыгнул внутрь «паука». За ним последовала Майра, и только Байсеза никак не могла решиться и долго шагала возле брюха машины, подстраиваясь под ее ход. Майра протянула ей руку.

— Мам! Не бойся, решайся. Этот шаг необходим.

Байсеза еще раз огляделась кругом, на все это скопище «пауков», затем еще раз подняла глаза наверх, посмотрела на небо, окинула взглядом мыс Канаверал, все его дороги и многочисленные конструкции. У нее появилось странное предчувствие, будто ей никогда больше не придется снова все это увидеть. Может быть, она вообще больше никогда не ступит на Землю. Она сделала глубокий вдох. Даже среди запахов машин и электрооборудования она чувствовала явственный запах океана.

Потом она довольно неуклюже подтянулась с платформы и шагнула в кабину. Усилие, еще одно. Майра подхватила ее под руки и втянула на борт.

Внутренность «паука» была абсолютно голой, но, в конце концов, этому имелось вполне приемлемое объяснение: для перевозки людей кабина использовалась разве что эпизодически. На уровне талии по всему периметру «паука» шли поручни, к стенкам были приделаны откидные стулья. Обзор из прозрачного туловища был затруднен сложенными солнечными батареями по бокам и громоздкой конструкцией на крыше.

Алексей деятельно занимался обустройством внутреннего пространства кабины. Он развернул вдоль одной из стен плоский цифровой экран, включил его, и двери «паука» плавно закрылись.

— Отлично. — Он сделал глубокий вдох. — Воздух спертый, но ничего страшного. — Казалось, в закрытом помещении он почувствовал облегчение.

Байсеза спросила:

— Вы — космик?

— Не совсем. Я родился на Земле, но большую часть жизни провел не на ней. Я лучше себя чувствую, когда все окружающее пространство находится у меня под контролем. А там, снаружи… там несколько шумно. — Он поднял руку и стер со щеки идентификационную татуировку.

Байсеза тоже дотронулась до своей щеки и обнаружила, что татуировка снимается, как слой воска. Она спрятала ее в кармане комбинезона.

Алексей посоветовал женщинам сесть. Байсеза опустила один из стульев и увидела, что к его ручкам прикреплены пластиковые ремни, которые она застегнула вокруг талии. Майра последовала ее примеру. Вид у нее был очень довольный.

«Пауки», движущиеся впереди них в порядке общей очереди, уже поднялись и исчезли из поля зрения, и они оказались возле самой ленты — сияющей серебристой вертикали, уходящей строго вверх.

Алексей предупредил:

— Сейчас наш «паук» вскарабкается на ленту и зацепится за нее механизмом на крыше. Когда включится тяга, он начнет подниматься. Вы почувствуете ускорение.

— Какое? — поинтересовалась Байсеза.

— В пол-G или около того. Это продлится секунд десять. Затем, когда мы наберем крейсерскую скорость, движение будет более мягким.

— А какая у него крейсерская скорость?

— О! Двести километров в час. Лента рассчитана на вдвое большую скорость. Но если нам понадобится, я испорчу тормозную систему.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — сухо пробурчала Байсеза.

Майра положила руку ей на плечо.

— Мам, помнишь, как мы с тобой ездили смотреть на открытие австралийского подъемника? Это случилось вскоре после солнечной бури. Кажется, мне тогда было восемнадцать лет. Там я встретила своего Юджина. А теперь подъемники понастроены по всему миру.

— Да, помню. Денек тогда выдался что надо. Почти как сегодняшний.

Майра сжала ее руку.

— Я счастлива, что наконец разбудила тебя окончательно.

— Я оставляю за собой право на собственное мнение. — Но на лице у нее расцвела счастливая улыбка. Да и кто может устоять в такой ситуации?

Алексей рассеянно наблюдал за сценкой между двумя женщинами. Вот их «паук» подкатил к ленте, над их головами раздался металлический щелчок, поворотный механизм раскрылся. Лента с виду казалась совершенно гладкой, шириной пять или шесть сантиметров. Казалось, она в принципе не может удержать даже самый легкий груз, однако по ней сплошной вереницей карабкались сотни, может даже тысячи машин. «Паук» приблизился к ней без всяких колебаний.

Его поворотный механизм принял наклонное положение, пристегнулся к ленте, и с легкостью, от которой у людей заныло в желудках, «паук» взмыл вверх.

11. Лента

В первые моменты полета, когда ферма осталась позади, они купались в ярком солнечном свете. Вглядываясь вверх, Байсеза видела только ленту, устремленную в бесконечность безоблачного голубого неба. На ней теснились яркие капельки других «пауков», которые поднимались в неизвестность впереди них.

А когда она глядела вниз, сквозь конструкцию солнечных батарей по бокам «паука», то видела, как мир быстро удаляется от нее, падает вниз, и ей открывается грандиозный вид мыса Канаверал. На нем теснились многочисленные подъемные краны, космические лифты, стояли укрепленные строения, его прорезали прямые дороги, исхоженные многими поколениями астронавтов. Какой-то аппарат стоял на взлетно-посадочной полосе, похожий на черно-белую моль. Немного дальше, возле насквозь проржавевшей конструкции, вверх поднималась высокая белая игла. Возможно, это был «Сатурн-5», готовый доставить предметы обихода и ремонта на «Аполлон-10». Это был далекий потомок корабля, осуществившего первую высадку людей на Луну. Но их «паук» уже поднялся выше иглы «Сатурна», выше тех лесов, по которым астронавты перед стартом взбираются на свои лунные корабли.

Подъем был быстрым. Скоро взгляду Байсезы открылось побережье, простиравшееся на многие километры. Сам мыс стал казаться совсем незначительным кусочком суши среди огромных пространств воды, этаким волнорезом среди волн бескрайнего океана, который открывался от него на запад. Она увидела машины и грузовики, движущиеся по дорогам и припаркованные на стоянках и по обочинам. Над некоторыми развевались крошечные американские флажки.

— Многие все еще приезжают, чтобы посмотреть, как взлетает «Сатурн», — усмехнулся Алексей. — Говорят, зрелище захватывающее. Но лестница гораздо удивительнее, в своем роде, конечно…

«Паука», в котором они ехали, сильно тряхнуло.

— Прошу прощения, — извинился Алексей. — Ускорение закончилось. — Он включил плоский экран компьютера, и на нем высветились параметры их полета: высота, скорость, атмосферное давление и время. — Мы на высоте триста метров, скорость упала до оптимальной, дальше никаких встрясок не будет.

Земля уходила все дальше вниз, вид мыса Канаверал уменьшился до размеров карты.

Несколько минут полета, высота четыре километра, Земля внизу начала закругляться, океан на западном горизонте превратился в огромную арку. И тут со щелчком развернулись огромные солнечные крылья по бокам «паука».

— Я никак не пойму, — начала Байсеза, — эти крылья нужны как источник энергии? Тогда они должны быть на крыше.

— Какая мысль, — улыбнулся Алексей. — Но «паук» черпает энергию от расположенных на Земле лазеров.

— Ты их видела, мама, — вставила Майра.

— То есть наши источники энергии остались на Земле? Хорошо. Но как долго мы собираемся путешествовать?

— До самого пункта нашего назначения. Приблизительно двенадцать дней, — ответил Алексей.

— Двенадцать дней в этой коробке? — в ужасе переспросила Байсеза. Кроме того, ей не понравилась фраза «пункт назначения».

— Космический подъемник — структура очень большая, мама, — примирительно сказала Майра, но, судя по всему, она сама была в этом деле новичком, и ее слова прозвучали не слишком уверенно.

Через несколько минут они уже были на высоте восемь километров, то есть гораздо выше, чем поднимаются большинство самолетов. И тут снова их несильно тряхнуло, раздался глухой звук, и над их головами поворотный механизм как будто перегруппировался, подключил к действию новые комплекты колес и бегунков.

А потом внезапно изменилась и сама лента: из полосы шириной в ладонь она превратилась в полосу шириной в развернутую газету. Байсеза увидела, что она как будто постепенно скручивается, а их «паучок» теперь уцепился за ее внешний край.

Алексей сказал:

— Такова стандартная ширина ленты на большей части пути на орбиту. В нижних слоях атмосферы она сужена, потому что там действует особая система безопасности. Конечно, все погодные факторы теперь сглажены. Но главные проблемы ленты начинаются тогда, когда запускается один из «Сатурнов»: дрожит едва ли не вся планета. Я вам скажу, что вокруг этого развернулись грандиозные дебаты, многие жалуются…

Десять километров, двенадцать, пятнадцать. Дистанция словно отматывалась назад, как брошенная вниз лента. Округлые очертания Земли становились все более выраженными, небо над их головами постепенно темнело, приобретало густо-синюю окраску. Теперь, насколько поняла Байсеза, они находились над тропосферой.

Тут внезапно с лентой произошла новая метаморфоза: из серебряной она стала золотой. Как объяснил Алексей, теперь ее покрывал защитный слой, призванный обезопасить ее от агрессивного влияния атомарного кислорода верхних, ионизированных, слоев атмосферы.

Но их подъем продолжался.

— Давайте расположимся поудобнее, — предложил Алексей. Он приказал своему чемодану раскрыться. — Давление скоро упадет до космического стандарта: треть атмосферного, но с высоким содержанием кислорода. Если понадобится, я достану кислородные маски. Кроме того, скоро станет холодно. Комбинезоны не дадут вам замерзнуть, но на всякий случай у нас есть еще одеяла. — Он порылся в своем чемодане. — Некоторое время нам придется здесь жить. Я взял с собой походные кровати и стулья. Даже надувную палатку на тот случай, если вам не захочется спать под звездами. Для разогрева еды и питья у меня есть нагреватель. Боюсь, что воду нам придется рециркулировать, но у меня есть на этот случай хорошая очистная система.

— Но у нас нет скафандров, — забеспокоилась Байсеза.

— Если не случится ничего непредвиденного, то они нам не понадобятся.

— А если случится?

Он посмотрел на нее так, словно оценивал ее выдержку.

— Не самое худшее, что может с нами случиться, — это если нас заклинит в этой капсуле. Но на этот случай здесь есть масса разных самоотключающихся механизмов, которые нам помогут, пока в другом «пауке» не прибудет спасательная команда. Даже если упадет давление, у нас есть комплекты для выживания со спасательными пузырями. С так называемыми шарами Хамстера. Они не слишком удобны, зато практичны.

Шары Хамстера? Байсеза страстно пожелала, чтобы до этих шаров дело не дошло. — А самое худшее?

— Самое худшее случится тогда, когда мы отсоединимся от ленты. Вы уже поняли, наверное, что особая точка для подъемника находится на геосинхе — геосинхронной орбите, двигаясь по которой можно сделать оборот вокруг Земли за двадцать четыре часа. Это особая орбитальная высота, ниже которой мы движемся слишком медленно для орбиты, а выше — слишком быстро.

— То есть если «паук» разожмет свои лапы…

— Если это случится ниже геосинха, мы упадем на Землю. — Алексей постучал рукой по прозрачному туловищу «паука». — Может, он не выглядит особенно надежным, но он сконструирован так, что сможет пережить низкоскоростное падение в плотные слои атмосферы.

— А если мы отцепимся после геосинха? Мы начнем улетать от Земли, не так ли?

Алексей нахмурился.

— Что-то в этом роде. Не стоит об этом думать. — Он достал из чемодана фляжку. — Кто-нибудь хочет кофе?

Майра хмыкнула.

— Может, нам лучше сперва распаковать туалет?

— Хорошая мысль.

Пока они возились с туалетом, Байсеза смотрела в окно. Их безмолвный полет продолжался, теперь они уже находились на высоте в сто километров, гораздо выше, чем поднимались когда-либо старые ракетные «Шаттлы» — первопроходцы космоса. Небо стало совсем черным, на нем мерцали яркие звезды, сверкающая золотая лента уходила к зениту прямо, как полет стрелы. Вглядываясь вверх, Байсеза все еще не видела впереди никаких признаков конструкций, которые бы удерживали ленту в небе, никаких противовесов, которые, как она понимала, должны были находиться на ее конце. Она видела только яркие бусинки «пауков», хлопотливо взбирающихся по этой ниточке на небо. Она подозревала, что весь масштаб подъемника ей попросту недоступен, даже отдаленно.

Часа через полтора ход событий, развернувшихся с началом полета, замедлился. Будучи на высоте в три сотни километров, Байсеза все еще видела внизу знакомые очертания земных континентов и ленту, упирающуюся в точку на карте Америки. Хотя звездное небо во время этого экстраординарного полета и вращалось, но Земля, как она поняла, как бы стояла внизу на одном месте. Словно бы все они попали в средневековую Вселенную, в космос Данте, когда Земля казалась тамошним жителям неподвижной, а звезды — вращающимися вокруг нее.

Вставая с места, она чувствовала в ногах необыкновенную легкость. Один из дисплеев Алексея показывал ослабление гравитации по мере их удаления от громадной массы Земли. Сила тяжести стала немного ниже, чем на уровне моря на Земле.

Безмолвный, прямой, как стрела, полет вверх, уменьшающаяся Земля, постоянное сверкание золотой ленты рядом, мягкое снижение веса тела — она испытывала волшебные ощущения, абсолютно ни на что не похожие в ее прежней жизни, словно бы она поднималась в рай.

Через два часа после их «запуска» лента снова изменилась: развернулась еще сильнее, шириной стала напоминать простыню, только слегка скрученную.

— Почему такая ширина? — спросила Байсеза.

— Космический мусор, — объяснил Алексей. — Я имею в виду осколки космических кораблей. Куски замерзшей мочи астронавтов. Всякое такое. На высоте между пятью и семнадцатью сотнями километров мы попадаем в этом смысле в зону риска. Поэтому возникла необходимость расширить ленту до экстравеличин. Чтобы противостоять любым ударам.

— А если в нас что-нибудь попадет?..

— Если это нечто будет достаточно большим, настолько большим, что сможет разрезать ленту, то его выследят заранее и мы сможем вернуться на Землю, используя земные энергетические установки. Если же это нечто будет маленьким, таким маленьким, что сможет разве что проткнуть ленту, то… но лента достаточно умна, чтобы саму себя починить. Единственная проблема, которая может представлять для нас реальную угрозу, — если нам, конечно, очень не повезет, — это если мы столкнемся с чем-нибудь небольшим, но летящим сбоку, параллельно поверхности ленты.

— Именно для таких случаев лента скручена, — догадалась Байсеза.

— Да. Таким образом, она никак не может быть перерезана. Не стоит об этом беспокоиться.

Майра взглянула в окно.

— Кажется, я вижу еще одного «паука». На противоположной стороне ленты от нас. Кажется… Ого!

Этот «паук» стремительно падал вниз. Все вздрогнули. В мгновение ока он исчез из их поля зрения. Байсеза еще раз воочию убедилась, с какой жуткой скоростью они движутся.

— «Паук»-строитель, — объяснил Алексей, немного торопливо для той выдержки, которую он взял себе за правило. — Он движется вниз по ленте и ткет при этом по ее краю лишние сантиметры.

— А из какого материала сделана лента? — спросила Байсеза.

— Фуллерит. Углеродные нанотрубки. Маленькие цилиндры из атомов углерода, закрученные в нить. Прочность жуткая. Вся нить находится под напряжением. Земля, вращаясь, пытается отбросить противовес ленты, как ребенок, который крутит камень на веревке. Никакой традиционный материал такого бы не выдержал. Поэтому «пауки» снуют по ленте вверх и вниз, укрепляя ее лишними полосками и приклеивая их с помощью липкой субстанции.

Механические «пауки», плетущие в небе бесконечную паутину.

Некоторое время они снова летели в тишине, никто не торопился вступить в разговор.

— Знаете что? — наконец нарушила молчание Байсеза. — Мы уже не на Земле. Теперь вы можете наконец мне объяснить, что происходит. Майра, почему я здесь?

Оба ее спутника явно колебались. Потом Майра сказала:

— Мам, это трудно объяснить. Есть вещи, которые даже здесь могут быть услышаны.

— Эта штука весьма разумная. — Алексей похлопал «паука» по стенке. — Речь идет о нашем выживании.

— О!

— И, кроме того, — продолжала Майра, — ты уже знаешь…

— Поверьте мне, — поддержал ее Алексей, — у нас будет сколько угодно времени для разговоров, Байсеза. Но когда мы прибудем в пункт назначения, только там все и начнется. Начнется наше путешествие.

— Путешествие куда? Нет, лучше на этот вопрос не отвечайте.

Майра сказала:

— Думаю, что ответ тебя удивит, мам.

Байсезе очень хотелось сменить тему, поговорить с Майрой не о предметах укрепления всеобщей безопасности и спасения Солнечной системы, а просто о них самих, о матери и дочери. Майра почти ничего не рассказала ей о том периоде своей жизни, когда Байсеза находилась в криокапсуле. Но, судя по всему, этому разговору не суждено было случиться. Майра вела себя до предела сдержанно, и все время была чем-то подавлена. А теперь, когда маленькое замкнутое пространство «паука» с ними делил Алексей, Майра сдерживала себя еще больше.

От всего этого Байсеза начала уставать. Руки ее замерзли, в желудке не было ничего, кроме кофе, нескончаемый подъем действовал на нее опустошающе. Она вынула из кармана подшлемник и перчатки и надела их на себя. Потом постелила несколько одеял на пол, легла на них и еще одним укрылась. Не было слышно ни единого звука, не чувствовалось никакого движения. Она вполне могла висеть на одном месте, болтаться на стационарной земной орбите. Она снова поглядела на ленту, стремясь угадать, как далеко можно проследить глазами за ее подъемом.

Тут с лентой случилась очередная метаморфоза: из золотой она снова стала, как и вначале, серебряной. И ширина ее постепенно уменьшалась. Прошло уже восемь часов с тех пор, как они покинули Землю, они уже поднялись на высоту более тысячи семисот километров и находились выше практически всех искусственных спутников, которые когда-либо запускало в небо человечество.

Байсеза отметила это про себя как-то смутно, краем сознания. Очевидно, она задремала.

Она проснулась внезапно, короткий рывок ускорения прижал ее к одеялам. Она села.

Алексей и Майра сидели на складных стульях. Майра выглядела испуганной, но Алексей сохранял внешнее спокойствие. Экран компьютера на стене вспыхивал красным светом.

В полете они находились уже тринадцать часов, от Земли их отделяло расстояние более двух тысяч шестисот километров. Стоило Байсезе пошевелиться, как она почувствовала, что вот-вот взлетит в воздух. Гравитация ослабла до значений, вполовину меньших, чем на уровне моря на Земле. Сама Земля казалась маленьким, незначительным шариком, висящим на конце серебряной веревки.

Другие «пауки», не развившие такой скорости, как они, отставали и проносились мимо вниз, в соответствии со своими скоростями подъема.

— Мы ускорились, не так ли? Так в чем же дело?

— Нас засекли, — сказал Алексей. — Этого следовало ожидать. Надо полагать, они знают, что мы здесь.

— Засекли? — Перед глазами Байсезы пронеслось ужасное видение, словно с мыса Канаверал им вслед запустили реактивный снаряд. Но это же бессмысленно, одернула она себя, а вслух сказала: — Они вряд ли рискнут испортить свою ленту.

— Вы правы, — согласился Алексей. — Лента для них гораздо дороже, чем мы. Точно так же они не захотят испортить строй «пауков». То есть они могут это сделать, блокировать нас на ленте. Но груз, который по ней движется, стоит биллионы.

— Тогда что же?

— У них есть «суперпауки». Способные развивать суперскорости. Им потребуется пара дней, но они все равно смогут нас поймать.

Некоторое время Майра обдумывала ситуацию.

— А как эти «суперпауки» будут обгонять простых «пауков» на пути?

— Так же как и мы. Другие «пауки» должны уступать нам дорогу. Сейчас мы движемся со скоростью «суперпауков», вдвое быстрее, чем нам положено. По сути, я превратил нашу кабинку в «суперпаука», так что их преследования мы можем не опасаться. Они реально не могут нас поймать. Как только земные власти это поймут, они оставят нас в покое.

— Вдвое быстрее, чем нам положено. А это безопасно?

— Все эти системы созданы для людей. Уровень безопасности в них высочайший. — Но особой уверенности в его голосе не чувствовалось.

Экрану на стене потребовалось всего пару минут, чтобы прийти в свое обычное состояние и стать зеленым. Алексей улыбнулся.

— Они получили наше послание. Теперь мы можем сбросить скорость. Схватитесь за что-нибудь.

Байсеза вцепилась в поручни. Их скорость упала всего за несколько секунд. Одеяла взмыли с пола, химический туалет отчаянно зажужжал, а его помпы попытались выбросить содержимое наружу. Майру начало тошнить, да и Байсеза почувствовала, как у нее подводит желудок. Когда гравитация восстановилась, все они испытали облегчение.

Тут экран снова вспыхнул красным.

— Ох! — выдохнул Алексей.

Байсеза спросила:

— Что же теперь?

Алексей возился со своим экраном.

— Наш подъем идет не так, как следует.

— Что-то с «пауком»?

— Нет. Они тормозят «паука» на ленте.

— Тормозят на ленте? — Внезапно Байсезе представился «паук», который, как рыбка, болтается на конце ангельской удочки.

— Действие неожиданное, но вполне возможное. Лента для этого очень подходящий материал.

— Так что же нам делать?

— Закройте глаза. И схватитесь снова за что-нибудь прочное. — Он нажал на кнопку, и Байсезе показалось, что от «паука» отделилась какая-то часть.

Она крепко зажмурилась.

Вспышка была заметна даже сквозь закрытые веки, и кабинку слегка качнуло.

— Бомба, — сказала Байсеза. Она чувствовала себя едва ли не разочарованной. — Как это грубо. Я была о вас лучшего мнения, Алексей.

— Это всего лишь предупредительный выстрел, микроядерный взрыв. Никакого вреда он никому не нанес. Но зато был прекрасно виден с Земли.

— Вы им просигналили, что собираетесь взорвать ленту, если они от нас не отстанут.

— Сделать это не так уж трудно. Гораздо труднее защитить сотни тысяч километров тончайшей ленты от действий саботажников…

Байсеза спросила:

— А люди от этого пострадают?

— Не в том смысле, как ты об этом думаешь, мам, — сказала Майра. — Были террористы, которые несколько лет назад атаковали Модимо.

— Модимо?

— Это подъемник африканского альянса, — объяснил Алексей. — Назван так, кажется, в честь небесного бога Зимбабве. Никто не пострадал. И теперь не пострадает. Я буду расходовать заряды экономно. — Но он глядел на экран довольно растерянно.

Байсеза возразила:

— А если они поймут ваш обман? Как вы справитесь с этим?

— С этим мне уже не справиться. Но я не думаю, что они пойдут на такой риск…

— Они могут просто-напросто нас убить! — воскликнула Байсеза. — Отключить нам энергию! Кондиционер, наконец! Мы будем беспомощны!

— Могут. Но не сделают этого. — Алексей снова заговорил уверенно. — Потому что они захотят узнать, что знаем мы. И куда мы летим. Поэтому они будут вести себя терпеливо, считая, что смогут схватить нас позже.

— Судя по всему, вы правы.

Как будто в ответ на эти слова, экран снова засветился зеленым. Алексей облегченно заулыбался.

— Кажется, на сегодня все. Кто хочет бобов?

12. «Горный воздух»

Белла ожидала, что брифинг Боба Пакстона произойдет в ее резиденции в старом здании НАСА, построенном в Вашингтоне на улице Е. Это было сооружение из стекла и бетона, много раз перестроенное и отремонтированное после разрушительного воздействия солнечной бури.

Но Пакстон встретил ее при входе в здание. Он стоял возле открытой дверцы своего лимузина.

— Белла, — поклонился он. Лимузин был окружен морскими офицерами и агентами ФБР в синих костюмах.

Она подумала, что вид у него комичный: пожилой мужчина в тщательно отглаженной военной форме возле машины выглядел как швейцар из гостиницы. На солнечном свету лицо его кривилось. Насколько она знала, он был человеком, который недолюбливал солнце, не доверяя ему больше, чем все остальные представители сильно пострадавшего поколения.

— Привет, Боб, — ответила Белла. — Кажется, у нас намечается небольшая прогулка, не так ли?

Он сдержанно улыбнулся.

— Ради большей безопасности мы решили перебазироваться. У нас на повестке дня сведения планетарной важности, от них зависит будущее жизни на Земле. Я рекомендовал собранию переехать в «Горный воздух» и даже посмел взять на себя хлопоты по организации такого переезда. Но предложение якобы поступило от тебя. — Он пристально посмотрел ей в глаза, и то напряжение, которое существовало между ними с момента ее вступления в новую должность, исчезло.

О «Горном воздухе» она никогда не слышала. Но не видела большого вреда в том, чтобы сделать ему одолжение. Она села в машину, он за ней, и они оказались вдвоем в герметично закупоренном салоне.

Кортеж двинулся. Сперва он ехал по одной из городских улиц, затем повернул на скоростную трассу 50, ведущую на запад. Все дороги были забиты транспортом, но они все равно двигались очень быстро.

— Как далеко мы едем? — спросила она.

— Будем на месте через полчаса. — Пакстон явно находился в каком-то возбужденном состоянии и смотрел сердито.

— Я понимаю, что тебя задевает, Боб. Это профессор Карел, не так ли?

Мускулы на лице Пакстона зашевелились, как будто он энергично жевал резинку.

— Об этом английском дедуле я ничего не знаю.

— Нет сомнения, что вы подвергли его тщательной проверке.

— Как могли, так и проверили. Он не должен был иметь ничего общего со всеми этими делами. Он не член команды.

— Он приехал по моему приглашению, — твердо возразила Белла. По ее мнению, этот старый английский ученый как раз таки и был самым полноправным членом команды — той команды, которая включала в себя гораздо более широкий и компетентный круг лиц, чем Патриоты, а главное — сложившийся гораздо раньше, чем все это сборище, в рамках которого она контактировала с Пакстоном.

Когда-то профессор Билл Карел, еще будучи студентом-дипломником, работал с Сиобан Мак-Горан, британским астрономом, привлекавшейся к разработке космического щита. Впоследствии профессор Сиобан вышла замуж за Бада Тука и, когда тот заболел раком (что часто случалось с людьми после рокового дня солнечной бури), преданно за ним ухаживала. Эти личные отношения стали по существу тем каналом, через который Карел вышел на Беллу, а затем попытался убедить в том, что у него есть возможности отследить в Солнечной системе объект, о существовании которого можно было услышать разве что в разговорах шепотом, либо из разных слухов.

Белла попыталась выложить свои аргументы Пакстону, но тот с ходу их отмел.

— Карел всего лишь космолог, — возразил он. — Он всю жизнь занимается только тем, что пялится в глубокий космос. Какой прок может быть от него сегодня?

— Нам нельзя отказываться ни от какой помощи, Боб. — Она была непреклонной.

Пакстон погрузился в молчание, которого не прерывал до конца пути. Но Белла воспитала в свое время ребенка и ко всяким обидам и перепадам настроения привыкла, а потому на демарши старого вояки попросту не стала обращать внимания.

Проехав восемьдесят километров, они свернули на шоссе 101 — узкую двухполосную проселочную дорогу, которая постепенно поднималась в горы. Перевалив через хребет, они уперлись в забор из колючей проволоки. На нем болталась выцветшая табличка:

«СОБСТВЕННОСТЬ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. ПРОХОДА НЕТ».

За забором Белла заметила несколько потрепанных временем казарм, а за ними стеклянную стену.

Им пришлось ждать, пока система безопасности проверит кортеж. Белла даже заметила, как во время досмотра с разных сторон вспыхивали лазерные зайчики.

— Итак, это и есть «Горный воздух», — сказала она.

— Пять сотен акров площади в Голубых горах. В 1950-е годы здесь был построен бункер. Предполагалось, что в нем укроются члены правительства Колумбии в случае ядерной войны. Потом его надолго оставили без употребления, но после 11 сентября 2001 года восстановили снова, а после 2042 года еще раз переоборудовали. Сегодня его по существу отдали в распоряжение Всемирного Космического Совета в качестве дара от правительства Соединенных Штатов.

Белла попыталась внешне ничем не выдать своего отношения к сказанному.

— То есть это убежище времен «холодной войны», войны, основанной на страхе, теперь передано для войны с Небесами. Подходящее местечко для Совета, ничего не скажешь.

— Здесь служат в основном офицеры флота. Бункер используется для хранения продуктов и консервированного воздуха. «Горный воздух» — прекрасное соседство для местных жителей. Его служащие чинят дороги, зимой устраивают здесь снежные завалы. Совсем неплохо, если учесть, что снега на Земле бывает сейчас очень мало…

Она ожидала, что после окончания проверки им дадут разрешение въехать во внутренний двор, расположенный за сверкающей прозрачной стеной. Вместо этого кусок почвы под колесами их автомобиля вдруг превратился в лифт, и вместе с несколькими деревьями они начали падать в темноту.

Боб Пакстон засмеялся:

— Наконец-то я чувствую, что попал домой.

Их встретили улыбающиеся офицеры охраны и провели в конференц-зал. Пока они шли, Белла украдкой осматривала «Горный воздух».

Потолки здесь были низкими, коридоры узкими, стены отделаны мрачного цвета плиткой. Но все эти малоприятные коридоры вели в настоящий маленький старомодный городок. Здесь можно было найти теле- и радиостудии, кафетерии, крошечный полицейский участок, даже ряд магазинчиков. Все они располагались под землей, во всех работали кондиционеры. Этот городок похож на музей, подумала Белла. Образец умонастроения середины XX века.

Однако конференц-зал оказался вполне современным — огромным, хорошо освещенным, снабженным настенным компьютерным экраном и небольшими персональными компьютерами на каждом столе.

В этом зале ее ждал Билл Карел. Среди множества находящихся здесь людей, в основном мужчин и в основном в возрасте Пакстона, — огромных, шумных, одетых в форму разных ведомств, — Карел в своем стареньком потрепанном пиджачке казался инородным телом, выходцем из другого мира. Он в одиночестве стоял возле кофейного автомата.

Белла проигнорировала закадычных друзей Пакстона и направилась прямиком к Карелу.

— Профессор, — сказала она. — Как хорошо, что вы приехали. — Она пожала ему руку, которая оказалась вялой и податливой.

Насколько она знала из досье, Карел был немного младше ее: кажется, лет пятидесяти пяти, но выглядел хрупким, болезненным и исхудалым. На его смертельно бледном лице виднелись пигментные пятна, манеры были неуклюжими и робкими. Возможно, его одолевала какая-то болезнь: солнечная буря оставила свой страшный отпечаток не на одной жизни. Только глаза его светились каким-то живым, радостным светом. Он сказал:

— Надеюсь, что мое участие в этом собрании будет полезным, по крайней мере — стоящим.

— Кажется, вы в этом не совсем уверены? — Неуверенность ее разочаровала. В глубине души она вынашивала план пустить его по следу Пакстона и тем самым хорошенько пощипать того за хвост.

— Как можно быть в чем-то уверенным? — спросил он. — Ситуация беспрецедентная. Но, все равно, мои коллеги заставили меня пойти с вами на контакт — пойти на контакт хоть с кем-нибудь.

Она кивнула.

— Как бы все не обернулось, я благодарна вам, что вы сделали такую попытку. — Она усадила его на одно из кресел в зале. — Я вам гарантирую, что вам дадут возможность высказаться, — прошептала она ему на ухо. — А потом мы с вами отдельно поговорим о Туках.

После этого она торопливо сделала круг по залу, приветствуя всех, в нем находящихся. Наряду с членами Комитета Патриотов, здесь находились представители различных мультинациональных военных сил и правительств, которые поддерживали работу Всемирного Космического Совета.

С первого взгляда все эти делегаты не произвели на нее благоприятного впечатления. Совет десятилетиями был втянут в какую-то суетливую, околонаучную деятельность, имеющую задачи «подготовительные», «рекомендательные», «консультативные» и тому подобные. С момента солнечной бури война с Небесами оставалась «холодной». Для серьезных кадровых офицеров работа в Совете представлялась малоперспективной, так что, скорей всего, этот зал был заполнен разными Бобами Пакстонами, фанатичными типами с ледяным взглядом, или другими подобными им бесперспективными личностями.

Но Белла приказала себе не спешить с выводами: в конце концов, если к Земле действительно приближается новая опасность, то все эти мужчины и женщины станут ее союзниками перед лицом этой опасности.

Стоя во главе стола, Боб Пакстон, самопровозглашенный председатель собрания, постучал ногтем по стакану, призывая присутствующих к тишине. Все повиновались безропотно: сказывалось, очевидно, то гипнотическое влияние, которое оказывала на всех слава человека, покорившего Марс.

Пакстон объявил, что задача собрания является двоякой.

— Первое, что мы должны сделать, это предоставить председателю Фингал отчет о тех средствах защиты, которые имеются у нее в распоряжении. Второе: мы должны сфокусировать внимание собственно на аномалии, которая сейчас приближается к орбите Юпитера…

— И для этого, — вставила Белла, — я специально пригласила сюда профессора Карела, который должен сделать доклад.

В знак согласия Пакстон пробурчал что-то неопределенное. Все пустились в долгие разговоры относительно спасения Солнечной системы.

13. Крепость Соль

Доклад Пакстона представлял собой пеструю смесь фактов, богато иллюстрированную разными графиками и фотографиями, часть из которых была трехмерной и подвижной. Голограммы витали над столом, как рекламные буклеты для каких-то фантастических игрушек. Однако суть доклада была мрачной.

— Со дня солнечной бури мы потратили значительные средства для наблюдения за небесами как с Земли, так и с других объектов Солнечной системы…

У Беллы возникло впечатление, что Земля покрыта сетью электронных глаз, неустанно глядящих в небо на всех длинах волн. Сюда же были подключены средства НАСА: во-первых, древняя сеть исследования глубокого космоса, составленная из комплексов слежения в Испании, Австралии и на Мохаве; во-вторых, околоземные средства слежения за астероидами, расположенные в Нью-Мехико и называемые Линейной системой; и наконец многочисленные спутники, военно-космические корабли и установки на других планетах. В Аресибо был недавно сооружен гигантский телескоп, который большую часть времени был задействован не для астрономических исследований, а для поиска космических сигналов, имеющих искусственное происхождение.

Сами астрономы внезапно нашли деньги на осуществление своих ранее неосуществимых грез. Белла внимательно изучала снимки, сделанные телескопом в Чили, который без всяких изысков был назван Очень Большим Телескопом. Телескоп в Марокко еще менее оригинально был назван Чрезвычайно Большим Телескопом. А монстр, названный Совой, или Невероятно Большим Телескопом, располагался в Антарктиде, в месте, названном Куполом С. Туда завезли такое количество металла, которого хватило бы на построение второй Эйфелевой башни, и вся эта конструкция поддерживала огромное зеркало диаметром в сотню метров. Сова занималась тем, что фотографировала вспышки сверхновых звезд, а также — что имело не меньшее значение — картографировала поверхности планет, входящих в системы близлежащих звезд.

Внеземные сооружения производили не меньшее впечатление. Самой успешной из всех космических обсерваторий была станция «Циклопы», которая постоянно летала вокруг Земли, находясь на стационарной орбите Лагранжа. На «Циклопах» был сооружен телескоп с уникальными огромными дифракционными линзами, называемыми линзами Френеля.

И все эти автоматические глаза искали во Вселенной одно: то, что предсказывали энтузиасты космоса во все времена своих наблюдений. Изобретались стратегии для улавливания сигналов всех типов, включая самые короткие, случайные вспышки сильно сфокусированного излучения, испускаемые лазерами и длящиеся, возможно, какие-то доли секунды.

Пакстон много говорил о лазерных глазах, о том, что ими нашпигована вся Солнечная система вплоть до орбиты Нептуна. Тут он представил трехмерные фотографии «Следопыта глубокого космоса Х7-6102-016», который выходит на орбиту Сатурна.

— Вот это наши роботы-часовые, передовая линия обороны, — грохотал Пакстон. — «Следопыт» среди них был типичным, достаточно неплохо оснащенным в научном плане кораблем, хотя и слишком громоздким, слишком тяжелым. Подобные ему небольшие аппараты патрулируют небеса до границ Солнечной системы. Кроме того, они не менее внимательно следят друг за другом.

— Это правда, — нерешительно вставил профессор Карел. — По существу, именно наблюдения других зондов, которые зарегистрировали уничтожение Х7-6102-016, привлекли мое внимание, а вовсе не то, что передал сам зонд.

Белла сказала:

— Итак, мы живем в прекрасно обследованной и просматриваемой насквозь Солнечной системе. Что же дальше, Билл?

— Оружие. — Пакстон взмахнул рукой, и изображение зонда Х7-6102-016 исчезло с экранов.

— Мы назвали нашу концепцию Крепость Соль, — мрачно продолжил Пакстон. — Она предполагает несколько линий обороны, сконцентрированных вокруг колыбели человечества, то есть вокруг Земли. Вы уже знаете, мадам, что мы построили комплексы даже на Троянских астероидах.

Троянцы были огромным скоплением астероидов, входящих в систему Юпитера и двигающихся по его орбите. В настоящее время дочь Беллы, Эдна, находилась как раз на Троянской станции, которая разрабатывала новое поколение космических кораблей, называемых «кораблями А». Все эти исследования были глубоко засекречены.

— Астероиды — вот наш следующий рубеж, — продолжал Пакстон. — Для военных целей мы используем линию А, центральный пояс астероидов, который должен стать границей между внешней Вселенной и внутренней Солнечной системой. Кроме того, у нас есть станции в точках Лагранжа Марса и Земли…

Военные комплексы имелись также в самой системе Земля — Луна: склады с оружием и пусковые платформы на самой Луне, в точках Лагранжа и на земной орбите. Спутники-убийцы могли атаковать реактивными снарядами любого непрошеного гостя, либо изжарить его рентгеновскими лазерами, либо попросту их протаранить. Существовали также системы обороны наземного базирования: тяжелые лазеры, пучки частиц, законсервированные межконтинентальные ракеты времен «холодной войны», которые все еще могли доставить свой смертельный груз в точки, расположенные не только на Земле, но и вне ее. Даже верхние слои атмосферы Земли постоянно патрулировались огромными самолетами, несущими на своих бортах оружие, способное сбивать любые чужие ракеты. И так далее. Все пространство между Землей и Луной было до предела забито оружием. Пакстон в лающей форме назвал этот рубеж «НЕО, ЛЕО, ГЕО, а также супер-ГЕО» — то есть включил сюда системы наземные, атмосферные, геостационарные, лунные и некоторые более отдаленные.

Но все эти явные, нескрываемые военные силы были всего лишь надводной частью айсберга. Все, что могло быть военизировано, было военизировано. Даже системы космического контроля погоды, вроде километровых космических линз и зеркал, с легкостью могли быть переоборудованы для военных целей. Каждый плуг мог быть перекован в меч.

Воображение Беллы нарисовало страшную картину сражения не на жизнь, а на смерть, которое могло разразиться с помощью такого количества оружия, и ее сердце дрогнуло от страха. Кроме того, она прекрасно понимала, что, хотя все эти военные комплексы были спроектированы для войны с Небесами, все же они с легкостью могли быть повернуты против врага на Земле, и тогда неизвестно, что может произойти. Пакстон сказал:

— Разумеется, мы прекрасно осведомлены о том, что все эти средства ничего не смогли сделать для остановки солнечной бури. Поэтому у нас также имеются пути отступления. Мы не знаем, каким способом Перворожденные атакуют нас в следующий раз. Но с целью обобщения накопленного опыта мы изучили все исторически зафиксированные катаклизмы и естественные катастрофы, которые случались на нашей планете в прошлом, и посмотрели, как наши предки с ними справлялись.

Он развернул перед собравшимися новую схему, мрачный калейдоскоп земных катастроф.

Среди них он выделил «локальные катастрофы», которые уничтожили только несколько процентов земного населения, вроде извержений крупных вулканов и мировых войн двадцатого столетия; следующими по масштабу шли «глобальные катастрофы», уничтожившие значительные сегменты людской популяции, куда входили столкновения с небольшими астероидами; и наконец он выделил «события уровня полного вымирания», когда с лица Земли исчезали целые виды и сама жизнь оказывалась под угрозой.

— Если бы не щит, — жестко указывал Пакстон, — солнечная буря стала бы венцом всех катаклизмов уровня полного вымирания, потому что она могла расплавить земную поверхность вплоть до вулканического основания. А щит снизил уровень ее опасности до простой «глобальной катастрофы».

И к тому же, добавил он, солнечная буря дала толчок развитию новых подходов к защите Земли в случае будущих атак.

— Мы пытаемся перестроить нашу промышленную базу таким образом, чтобы ее можно было быстро перенаправить на восстановление нанесенного ущерба в случае катастрофы любого уровня. Например, если нам придется строить еще один щит, то теперь мы сможем это сделать более эффективно. Разумеется, многие мне возразят, что существование Перворожденных вообще не доказано, и если они не существуют, то все наши приготовления излишни.

— Но у нас есть некоторые успехи, — продолжал он. — Инфраструктура космического базирования может помочь восстановлению наземной цивилизации. Например, системы контроля погоды смогут стабилизировать климатический фон на планете, как это случилось после солнечной бури. Орбитальные станции смогут починить разрушенные подъемники, энергетические космические комплексы и системы связи. Кроме того, в космосе можно строить медицинские центры. Очевидно, оттуда можно даже кормить мир, — если создать, например, достаточное количество орбитальных ферм или, скажем, развить лунное сельское хозяйство. Все дети Земли вернутся из космоса, чтобы помочь восстановлению своей раненой матери. — Он поморщился. — Если, конечно, эти чертовы космики объединятся.

— Тем не менее, — продолжал он веско, — мы должны идти дальше и прогнозировать худший вариант событий. — Он оглядел присутствующих пытливым взглядом, заглянув в глаза буквально каждому. — Мы должны составить план на случай нашего полного уничтожения.

— Разумеется, сейчас уже существует внеземная человеческая популяция, — размышлял он вслух. — Но мне говорили, что никто не гарантирует, что все эти внеземные колонии выживут без подпитки с Земли. Поэтому нам необходимо постоянно их дублировать.

Тут он заговорил о строительстве бункеров на Земле и вне ее. Например, уже было сделано пробное внедрение в лунную гору, называемую Пико, в кратере Имбриум. Кроме того, необходимо позаботиться о сохранении копий земной мудрости на золотых носителях или в электронном виде. Хранить шифры ДНК. Замороженные половые клетки. Если человечество исчезнет, то того, кто пойдет этим путем, необходимо всячески поддерживать. Нельзя упускать из виду и «посылки с Земли»: отправка к звездам фрагментов земной цивилизации накануне солнечной бури стала еще одним способом сохранения собственной идентичности.

— Хорошо, Боб, — прервала его Белла. — Вы считаете, что всего этого достаточно?

Лицо Пакстона окаменело.

— Знает ли кто-нибудь из вас, что такое космическая фантастика? Размышления о далеком будущем, видения войн между галактиками, мечтания о космических кораблях величиной с целые миры. Прошло всего сто лет со времен Второй мировой войны! Всего сто пятьдесят лет с тех пор, как главным средством передвижения во время войн была лошадь! И вот мы встретились с угрозой, сопоставимой с предсказаниями космической фантастики! В ближайшую тысячу лет, надо полагать, мы распространимся так далеко, что никакие катастрофы галактического уровня не смогут нас уничтожить. Но сегодня мы все еще очень уязвимы.

Билл Карел робко поднял руку.

— Это значит, что по логике вещей второй удар на нас последует именно сегодня, а не потом.

— Да, — согласился Пакстон.

— И, несмотря на ваше блистательное выступление, адмирал, во всех обрисованных вами стратегиях имеются существенные изъяны. — Последовал коллективный вздох всех присутствующих, но Карел как будто ничего не заметил. — Разрешите мне сказать?

— Говорите, — быстро вставила Белла.

— Прежде всего, надо отметить распыление ресурсов, адмирал. Несмотря на то что у вас есть станция на орбите Юпитера, это не значит, что ожидаемая опасность обязательно подойдет к нам с этого направления, а не, скажем, с другой стороны от Солнца.

— Мы в курсе всего этого…

— Такое впечатление, что вы мыслите двухмерно, как будто речь идет о войне старого образца. А что если атака на нас последует под углом к эклиптике? Я имею в виду, под углом к плоскости Солнечной системы?

— Я был на Марсе, — угрожающе начал Пакстон, — и знаю, что такое эклиптика. Но так уж случилось, что на сегодняшний день угроза приближается к нам вдоль плоскости галактики. В будущем мы, разумеется, учтем варианты внегалактической атаки. Но вы знаете не хуже меня, что энергетические затраты на это сегодня просто неподъемны. Да, профессор Карел, вы правы, Солнечная система — очень большое место. Да, вы правы в том, что мы не можем всю ее контролировать. Но что еще нам остается, кроме как пытаться?

Карел едва не смеялся.

— Но все ваши усилия столь ничтожны, что практически бесполезны…

Пакстон приготовился яростно спорить, но Белла подняла руку:

— Прошу вас, Билл.

— Прошу прощения, — продолжал Карел. — Кроме того, возникает вопрос об эффективности всех этих средств перед лицом той конкретной угрозы, которая на нас надвигается…

— Прекрасно. — Пакстон злобно очистил дисплеи от прежних изображений. — Давайте поговорим об аномалии.

Белле страстно захотелось свежего кофе.

После столь детального доклада Пакстона о Крепости Соль, обзор сведений об аномалии оказался на редкость кратким.

Он вкратце перечислил все данные о ее принципиальном существовании.

— В данный момент эта штука движется через орбиту Юпитера. По существу, именно здесь у нас имеется возможность ее перехватить, потому что, к счастью, траектория проходит очень близко от Троянской базы. В данный момент мы работаем над вариантами такого перехвата. Потом она пройдет сквозь пояс астероидов, орбиту Марса и направится к Земле, где, как представляется, мы сможем ее прицельно уничтожить. Но все дело в том, что мы до сих пор понятия не имеем, что это такое, на что оно способно и когда сюда прилетит.

Когда он сел, наступило напряженное молчание.

Билл Карел посмотрел на Пакстона, потом оглядел присутствующих, словно ожидая от них каких-то дополнений.

— И это все? — спросил он.

— Это все, что у нас есть, — пробурчал в ответ Пакстон.

— Я даже представить себе не мог, что вы знаете так мало, — разочарованно протянул он. — Впрочем, зачем бы мне тогда сюда приезжать? Вы позволите, адмирал?

Боб Пакстон взглянул на Беллу, которая примирительно ему улыбнулась, и он нехотя уступил свое место Карелу.

— Моя встреча с этим «привидением», — начал Карел, — произошла еще до солнечной бури. Я тогда работал с астрономом по имени Сиобан Мак-Горан на зонде, называемом «Квинтэссенциальный анизотропный зонд», сокращенно «Квазон» или «Квази», как мы его называли…

Пакстон и его патриоты зашевелились и заворчали.

«Квази» был модернизацией старого корабля, называемого «Микроволновой анизотропный зонд Уилкинсона», который в 2003 году изучал эхо Большого Взрыва и впервые определил пропорции основных компонентов Вселенной: барионной материи, темной материи, темной энергии. Именно темная энергия, которую многие называли квинтэссенцией, энергетически обеспечивала расширение Вселенной. Теперь целью «Квази» стало измерение эффектов космического расширения путем улавливания эха реликтовых звуковых волн.

— Эта концепция была очень элегантной, — продолжал Карел. — Первобытная Вселенная, маленькая, плотная и неимоверно горячая, могла быть представлена в виде комнаты с эхом, полной звуковых волн, которые распространялись по ней через турбулентную среду. Но затем она стала расширяться. — Он поднял вверх свою тонкую руку. — Бум! Внезапно в ней появилось пространство для разных вещей, которые по мере остывания Вселенной порождали другие, еще более интересные физические явления.

— Пока происходило расширение, — продолжал он, — эти реликтовые звуковые волны рассеивались. Но при этом они оставляли свой след, некое воспоминание о том сжатии, которое повлияло на формирование первых галактик. Таким образом, нанося на карту расположение галактик, мы надеялись реконструировать реликтовые звуки. Это, в свою очередь, могло дать нам ключи к расшифровке физики квинтэссенции, то есть темной энергии, которая в настоящее время…

Военные волновались все сильнее. Белла вежливо прервала докладчика:

— Нельзя ли поближе к теме, Билл?

Он ей улыбнулся. У него имелся с собой собственный гибкий компьютер, который он развернул на столе. Его быстро подключили к местной системе питания.

— Вот диаграмма расширения Вселенной. — Диаграмма представляла собой усаженную остриями кривую, построенную в логарифмических масштабах и изгибающуюся вверх. Карел объяснил, что этот изгиб был получен путем анализа светового излучения, идущего из глубокого космоса и коррелирующего со структурами, которые обследовались в разных системах координат. «Частота» рисунков галактических формаций коррелировала с частотами реликтовых звуковых волн.

На этот раз не выдержал Пакстон.

— Господи! Избавь меня от всей этой галиматьи! Нельзя ли как-нибудь поближе к делу?

Карел нажал на экран.

— Некто из моих студентов случайно получил движущееся изображение разрушения «Следопыта Х7-6102-016», — невозмутимо продолжал он.

— Мне бы хотелось знать, как он смог пришить это к делу? — прогрохотал в ответ Пакстон.

— Это не он, а она, — беззаботно объяснил Карел. — Девушка по имени Лайла Нел. Нигерийка, очень умная. Разрушение «Следопыта» произошло очень странным образом, вы же знаете. Создавалось впечатление, что он не был атакован извне, каким-то внешним оружием. Скорей можно было предположить, что его разорвало на части нечто, что находилось у него внутри. Осмысливая этот факт, Лайла построила кривую расширения для «Следопыта», чтобы показать, как была разрушена эта маленькая Вселенная.

Он вывел на экран следующий график. Масштаб был другой, это Белла видела ясно, но совпадение двух графиков было очевидным. Кривая взрыва «Следопыта» совпадала с космической диаграммой, полученной на «Квази». Точно совпадала, насколько убедились все присутствующие, когда Карел наложил графики один на другой. Белла была потрясена.

— Так что все это значит? — спросила она после некоторого молчания.

— Я могу только теоретизировать… — начал Карел.

— Так сделайте это! — рявкнул Пакстон.

— Мне кажется, что «Следопыт» был разрушен путем специфического локального применения темной энергии, квинтэссенции то есть. Он был разорван на части в точности той же силой, которая стала причиной расширения Вселенной, только сфокусированной на маленьком космическом кораблике. Это, если вам угодно, некое космологическое оружие. Весьма мощное. — Он улыбнулся. — Лайла назвала его квинт-бомбой.

— Остроумно, — буркнул Пакстон. — А теперь скажите нам, можно ли ее остановить, расстрелять, уничтожить?

Казалось, такой вопрос Карела удивил.

— Ну, насчет этого у меня нет абсолютно никаких соображений. Это совсем не солнечная буря, адмирал, которая оказалась событием весьма разрушительным, но грубо спроектированным. Интересующая нас аномалия едва ли относится к изученной части физики. Очень трудно себе представить, как мы можем ответить на абсолютно неизвестное нам явление.

Белла спросила:

— Но, Билл, что случится, если эта квинт-бомба достигнет Земли?

И снова такой вопрос показался Карелу неуместным.

— Ну, это же абсолютно очевидно. Если она сработает прежним способом — впрочем, у нас нет причин думать, что ее возможности как-то ограничены, — то с нами случится то же самое, что и со «Следопытом». — Он щелкнул пальцами. — Бум! — и все.

В зале повисла мертвая тишина.

Белла первая пришла в себя и огляделась кругом. Испытанные небесные воины, еще совсем недавно занятые исключительно самолюбованием, сидели молчаливые, уничтоженные, вся заносчивость с них мигом слетела.

И, что самое худшее, насколько представлялось Белле, эта самая «космическая технология» уже преспокойно прошла сквозь многие шаткие и дорогущие заслоны, которые воздвигло на ее пути человечество.

— Хорошо, — сказала она наконец. — В нашем распоряжении двадцать один месяц, прежде чем эта бомба достигнет Земли. Так что же нам теперь следует делать?

— Мы должны ее остановить! — снова взревел Пакстон, пытаясь силой голоса заглушить общую растерянность. — У нас нет другого выхода! Иначе мы не сможем сохранить население Земли! Мы же не можем эвакуировать всю планету! На борьбу с ней мы должны бросить все силы! И начать должны с тех ресурсов, которые имеются на Троянах! — Тут он взглянул на Беллу.

Белла знала, что он имеет в виду. Корабли А. И еще она знала, что такое решение означает, скорей всего, приказ Эдне действовать. Но пока она оставила эту мысль при себе.

— Набросайте план операции, Боб. Но у нас нет оснований считать, что мы должны отдать предпочтение какому-то одному виду оружия. Сперва мы должны побольше узнать об этой аномалии и найти в ней слабые звенья. Профессор Карел, здесь вам карты в руки.

Карел молча кивнул.

Пакстон вмешался:

— Но тут есть кое-что еще.

— Что именно?

— Байсеза Датт. Мы ее упустили. Она ускользнула от нас на подъемнике, как крыса по водосточной трубе.

Белла была потрясена.

— На космическом подъемнике? И куда же она летит?

— Не знаю. В клинике анабиоза ее нет, и охрана не заметила ее исчезновения. Вполне возможно, что она сама не знает, куда летит. Зато об этом знают другие, какие-нибудь гнусные подонки из числа космиков.

— Адмирал! — одернула его Белла. — Вряд ли такие выражения помогут нам в работе!

Пакстон хищно улыбнулся.

— Хорошо, я буду паинькой. Но мы должны найти Байсезу Датт, чего бы нам это ни стоило.

Белла вздохнула.

— Хорошо. А теперь мне надо на некоторое время удалиться. Я должна подготовить резюме по этой проблеме для ряда заинтересованных структур. Кто-нибудь хочет что-нибудь добавить?

Пакстон покачал головой.

— Давайте снова соберемся через час. И, господа… вы понимаете, отсюда не должно быть никаких утечек…

Собрание было прервано, но беспокойство Беллы не утихало. Тот факт, что Карелу пришлось едва ли не силой прорываться сюда со всеми своими знаниями, стал для нее уроком: представительность собрания вовсе не подразумевала в его участниках столь же всестороннего владениями знаниями и информацией. И если бы не случай, а именно наблюдения умной студентки Карела, то присутствующие ни на шаг не приблизились бы к разгадке истинной природы того явления, которое на них надвигалось. Того явления, которое получило теперь название квинт-бомбы.

А что еще они упустили? Что еще им надо найти? Что же, что еще?

14. Подъем над орбитой

Все волнения, связанные с подъемом, испарились едва ли не в первые двадцать четыре часа. Если бы кто-нибудь сказал Байсезе об этом раньше, когда она только что оторвалась от Земли, она бы не поверила. Но факт оставался фактом, и она очень быстро начала уставать от полета.

Сила притяжения Земли становилась все меньше. По кабине плавали разные вещи: одеяла, предметы туалета, еда. Байсеза думала, что это похоже на то, как если бы они расположились лагерем в падающем лифте. Особенно донимали их заколки из волос Майры. И, кроме того, возникли трудности с мытьем. То есть воды для питья у них было достаточно, но душа в этой грузовой кабинке не предусматривалось вовсе. Через пару дней в ней установился стойкий запах туалета.

Байсеза пыталась конструктивно использовать свой неожиданный досуг. После клиники анабиоза ей требовалась серьезная реабилитация. Она много спала, занималась гимнастикой. В этом ей помогали Алексей и Майра: они поддерживали ее, когда она отжималась от стен и пола или делала другие упражнения в условиях почти нулевой силы тяжести. Но времени у них в распоряжении оказалось так много, что занять его полностью сном или гимнастикой не удавалось.

Алексей тоже старался занять себя, чем мог: он проверял все системы «паука», включая и выключая их дважды в день. Он даже вывел на экран все его сварные швы и фильтры. Во время работы он тихонько напевал какие-то смешные, маловразумительные гимны, посвященные солнечному свету.

Байсеза до сих пор так и не смогла поговорить со своей дочерью, то есть не смогла так, как ей бы хотелось. Ей казалось, что Майра слишком погружена в себя. Пока Байсеза спала, Майра все сильнее погружалась в черные глубины депрессии. Всеми разговорами мы займемся позже, убеждала себя Байсеза.

Земля между тем продолжала уменьшаться, превратилась в игрушечный глобус, болтающийся на конце веревочки, которая теперь казалась бесконечной.

Однажды Байсеза сказала:

— Хорошо, если бы Земля повернулась так, чтобы нам стали видны другие подъемники. Я даже не знаю, сколько их уже построено.

Майра пересчитала по пальцам.

— Модимо в Африке. Бандара в Австралии, это первый подъемник. Джианму в Китае. Марахуака в Венесуэле. Все названы по имени небесных божеств. Мы, европейцы, назвали свой подъемник Иггдрасиль.

— По имени норвежского Мирового древа.

— Да.

— А американцы назвали свой лестницей Иакова. Алексей улыбнулся:

— «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней». Книга Бытия, глава двадцать восьмая, стих двенадцатый.

— Америка пытается быть христианской, — сказала Майра. — Когда они выбирали название для своего подъемника, то прибегли к голосованию.

— Почему, скажите, мифы о Мировом древе существуют едва ли не во всех мировых культурах? — спросила Байсеза. — Это кажется просто невероятным.

Алексей пустился в объяснения:

— Некоторые антропологи считают, что это всего лишь результат наблюдений людей за облаками на небе. То они принимают форму волн, то ветвей дерева, то ступеней лестницы. Другие считают, что здесь имеется в виду Млечный Путь. А третьи — что здесь замешан феномен плазмы. Так что все дело, может быть, в солнечной активности.

Майра сказала:

— Многие люди боятся подъемников. Они считают их создание богохульством. Сокращенным способом попасть на Небо. В конце концов, именно с неба к нам пришли многие опасности, причем даже в наше время.

— Именно поэтому террористы атаковали африканский подъемник, — добавил Алексей. — Смысла в этом не было никакого, но прецедент был создан.

— Для космика ты знаешь о Земле довольно много, — сказала Байсеза.

— Просто я этим интересуюсь. Но я смотрю на все со стороны. С антропологической точки зрения, так сказать.

Байсеза решила проявить критичность.

— Мне кажется, что вы, космики, слишком рациональны, почти как компьютеры.

— О, нет! — засмеялся Алексей. — Мы страдаем от целого букета неизвестных вам эмоциональных расстройств.

Они продолжали подниматься. Земля уменьшилась сперва до размеров футбольного мяча, потом до размеров грейпфрута, потом до размеров теннисного мяча. Вскоре она стала такой маленькой, что Байсеза не могла в деталях рассмотреть на ней континентов. Ей стало скучно. В мозгу непрестанно стучала мысль об огромных размерах того сооружения, с помощью которого они удалялись от Земли.

Через три дня после начала путешествия им встретилась первая значительная конструкция. Все трое столпились в центре кабины, чтобы наблюдать ее приближение.

Конструкция представляла собой огромное кольцо из накачанных воздухом модулей, каждый из которых имел цилиндрическую форму и был ярко раскрашен. Многие из них были так огромны, что размером напоминали небольшие здания, хотя в ярком солнечном свете сверкали, как детские игрушки. Это был отель, к которому примыкал парк развлечений. Алексей сказал, что он еще недостроен и незаселен.

— Официальное название для него — отель Иакова. Главный инвестор — фирма Дисней. Таким способом она решила компенсировать затраты на старые, наземные парки.

— Хорошенькое местечко для отеля, — одобрила Майра. — Всего три дня подъема, гравитация исчезла не совсем: пусть она в десять раз меньше наземной, но все равно ее хватит, чтобы не превратить все модули в сущие барахолки, как должно случиться при нулевой гравитации.

— Можно себе представить, — развил тему Алексей, — какие возможности кроются в этих небесных подъемниках. Рядом дешевый лифт. Грузы можно возить любые, хоть самые тяжелые. Масса возможностей. Тематический парк сам по себе — тривиальность, но это только начало. Скоро здесь возникнут новые поселения, города в небе. Освоенное пространство вдоль подъемника. В девятнадцатом веке такую же роль выполняли железные дороги.

Байсезе захотелось взять Майру за руку.

— Мы живем в замечательное время, не правда ли? — спросила она.

— Да, мама, — ответила Майра.

Отель мелькнул и исчез из поля зрения, и впервые за все эти дни Байсеза получила наглядное представление о скорости, с которой они летели. Но затем снова потянулись безликие, неподвижные часы, и им ничего не оставалось делать, как спорить и ждать.

На восьмой день полета они прошли через геосинхронную орбиту. На какую-то долю секунды они оказались в точке с нулевой гравитацией, то есть на таком расстоянии от Земли, на котором летают все уважающие себя спутники. Но все последние дни гравитация у них и так была слишком низкой, так что они практически ничего не заметили.

В точке геосинха находилась еще одна конструкция: огромное колесо с осью вращения на ленте. Оно тоже было недостроено. Байсеза увидела, как по нему, как по гигантским лесам, ползают маленькие машинки. Искры сварки летели во все стороны. Немного в стороне она увидела столь же гигантские прозрачные панели, светящиеся зеленым светом, за которыми копошились какие-то существа.

Геосинхронная орбитальная станция исчезла внизу, и им оставалось только смотреть, как она стремительно уменьшается в размерах.

После прохождения геосинха эффективная гравитация внутри «паука» изменила направление, так как центростремительные силы, уравновешивающие гравитацию на геостационарной орбите, взяли верх и попытались выбросить их вон с орбиты. Теперь направление «вниз» означало то же самое, что «вон» от похожей на горошинку Земли. Путешественникам пришлось переориентировать свою кабину, так что потолок стал для них теперь полом, а пол потолком. Алексей сказал, что кабины, предназначенные для перевозки людей, проделывают эту операцию автоматически.

Такая метаморфоза, переориентация кабины, стала единственным интересным событием, которое случилось с ними после прохождения точки геосинха. Единственным событием.

Но Байсеза уже знала, что им не придется путешествовать по ленте до противовеса, который находится в тринадцати днях пути после геосинхронной точки, то есть от Земли до него было расстояние в двадцать один день. И этот противовес, как она наконец поняла, был кладбищем «пауков».

— Для компенсации возрастающей массы ленты необходимо постоянно наращивать противовес, — сказал Алексей. — Именно поэтому никто из «пауков» не возвращается на Землю. Кроме ремонтников, конечно.

Байсеза оглядела внутренность «паука», которому их пребывание явно пошло не на пользу, и почувствовала искреннее сожаление.

— И наш «паучок» кончит свои дни там же? — спросила она.

— О, нет, — заверил ее Алексей. — Эта зверюшка не поднимется выше точки в пятьдесят шесть тысяч километров. Двенадцать дней пути от Земли.

Байсеза посмотрела на Майру, которая, как она чувствовала, имела столь же туманное представление о цели их пути, как и она.

— А что потом?

— Помните, как мы говорили, что, если «паук» отцепится от ленты, не доходя до геосинхронной орбиты, то мы упадем на Землю? А если он отцепится после нее…

— То мы улетим прочь от Земли, — мрачно вставила Майра, — в открытый космос.

— Да, но если выбрать правильную высоту, чтобы отцепиться от подъемника, то можно воспользоваться инерцией, которая забросит нас туда, куда нам надо. Например, на Луну.

— Так мы летим на Луну?

Алексей усмехнулся.

— Нет, немного дальше.

— Тогда куда же, черт возьми? Мне кажется, сейчас отпала необходимость сохранять секретность… Как только мы отцепимся от ленты, власти тут же узнают, куда мы летим.

— Марс, мама! Мы летим на Марс! — не выдержала Майра.

Байсеза была потрясена.

— Марс?

— И там, я вас уверяю, вас ждет кое-что интересное.

— Но ведь этот крошечный кораблик вряд ли доставит нас живыми на Марс…

— Разумеется, нет, — подтвердил Алексей. — Нас подберут. У нас намечается свидание с летучим маяком. С кораблем, летящим на солнечной энергии. Он уже в пути…

Байсеза нахмурилась.

— Но у нас ведь нет ракетного двигателя, не так ли? Как только мы отцепимся от ленты, у нас больше не будет энергии, чтобы самостоятельно двигаться.

— Нам она и не нужна. Большой корабль сам выйдет к нам навстречу.

— Господи! — воскликнула Байсеза. — А если что-нибудь там не сложится…

Алексей невозмутимо улыбался.

Общаясь с ним все эти дни, Байсеза уже думала, что начала понимать его психологию — психологию космика, которая весьма отличалась от психологии землян.

Иногда Алексея посещали страхи по поводу каких-то поломок в постоянно окружающих его механизмах, от которых он полностью зависел всю свою жизнь. Но, с другой стороны, он не испытывал ни малейших сомнений по поводу всяких расчетов орбит, траекторий и перехватов. Он жил в мире, в котором все управлялось небесной механикой, этим могущественным молчаливым часовым механизмом, который никогда не давал сбоев. То есть верил, что, когда нужные приспособления отсоединят его от ленты, он все равно останется в целости и сохранности. Сама мысль о том, что солнечный корабль может с ними разминуться, даже не приходила ему в голову. Только Байсеза и Майра с ужасом проигрывали в мозгу такую возможность.

Где-то наверняка есть ключик для понимания Алексея, размышляла Байсеза, и не только его, но и всего космического поколения. Ей казалось, что она поймет его гораздо лучше, если разберет те молитвы, которые он постоянно и негромко пел: это были псалмы в честь «Непобедимого Солнца».

На двенадцатый день полета женщины сидели на своих складных стульях, когда внезапно все их летающее по воздуху оборудование, как от толчка, устремилось в одну сторону. Это означало, что по команде Алексея сработали какие-то замки, удерживавшие кабинку на ленте.

Алексей внимательно посмотрел на женщин.

— Кто-нибудь хочет, чтобы я начал обратный отсчет?

— Заткнись, — прошептала Майра.

Байсеза посмотрела на ленту, которая двенадцать дней была для нее якорной цепью, скрепляющей ее жизнь с реальностью, затем на крошечную бусинку Земли. У нее защемило сердце. Ей показалось, что Земля в своих действительных размерах вряд ли когда-нибудь снова замаячит перед ее глазами, но если это все же случится, то неизвестно, что ждет ее на этом пути.

Алексей прошептал:

— Мы уходим…

Под брюхом кабинки, в которое теперь превратилась ее крыша, мелькнула вспышка. Лента полетела куда-то в сторону на удивление быстро, остатки внутренней гравитации развеялись как дым. Вокруг них закружились детали оборудования. Алексей засмеялся.

15. «Либерейтор» Апрель 2069 года

Джон Меттернес, бортовой инженер, позвонил с Ахиллеса Эдне. У них снова произошла задержка. Технический персонал астероида не был удовлетворен магнитным сцеплением шариков антиматерии.

Еще несколько таких задержек, и «Либерейтор» снова пропустит окно для своего первого испытательного полета.

Эдна Фингал выглянула из толстого затемненного иллюминатора на изогнутую поверхность астероида. Ей хотелось увидеть далекое Солнце — такое далекое, что отсюда, с Троянских астероидов, оно казалось не слишком ярким диском. Вокруг стоял запах новых ковровых покрытий, на палубе шла привычная предполетная возня, но сейчас она ее только раздражала. Эдна терпеть не могла ждать.

Разумом она понимала, что надо набраться терпения и ждать до тех пор, пока инженеры не проверят все досконально и не убедятся в абсолютной надежности своей работы. «Либерейтор» был построен по совершенно новой, еще не опробованной технологии, но, насколько знала Эдна, все магнитные емкости с антиматерией никогда не приходили в стабильное состояние. Самое большее, на что можно было рассчитывать, это привести их в состояние контролируемой нестабильности, которое могло длиться достаточно долго, — настолько долго, что космический корабль мог успеть долететь до избранной им точки. Считалось, что именно нестабильность в магнитной емкости привела к крушению предшественника «Либерейтора», безымянного корабля, построенного по той же самой А-технологии, что и «Либерейтор», и к гибели его экипажа, состоявшего из двух человек: Мери Ланчестер и Тео Вессе.

Но из глубин внешнего космоса, из Внешнего мрака, который простирался за пределами Солнечной системы, к Земле приближалось нечто молчаливое, чужое и враждебное. Оно уже пересекло орбиту Юпитера и находилось ближе к Солнцу, чем Эдна со своей командой. Эдна была капитаном единственного космического военного корабля, который был готов к проведению военных операций, единственного исправного корабля, входящего в космическую группу атакующего эскадрона, который был первой линией обороны Солнечной системы. И она просто рвалась в атаку на врага.

Как всегда, Эдна попыталась успокоиться, думая о семье.

Она взглянула на хронометр. Он был настроен на хьюстонское время, как и все часы в обитаемом космосе, и сделала мысленную поправку на время в Колумбии. Ее трехлетняя дочь Tea, скорее всего, сейчас находилась в детском садике. Сама Эдна жила на западном побережье, но для дочери она выбрала школу в Вашингтоне, чтобы та могла находиться поближе к бабушке. Эдна любила рассматривать снимки тех мест, где бывала Tea в течение дня.

— Либи, будь добра, открой, пожалуйста, почту.

— Разумеется. Видеопослания тоже?

— Конечно… Привет, Tea! Это снова я, твоя мама. Я хочу с тобой поговорить, как обычно…

Tea должна услышать ее слова и кое-что увидеть, но не все, потому что многое будет задержано сенсорами идентификационной татуировки на щеке Эдны. Меры безопасности здесь были предсказуемо жесткими: все, что касалось кораблей А-класса, работающих на орбите Юпитера, было строго засекречено. Так что Tea получит только сильно цензурированную версию писем своей матери, но все равно это было лучше, чем ничего.

А если дела пойдут плохо, то эти послания станут для Tea единственным воспоминанием о матери. Так что Эдна говорила, можно сказать, для истории.

— Вот я сижу и жду, когда емкости с антиматерией будут загружены в энергетические отсеки корабля. А это долгая история, потому что мы должны действовать очень осторожно. Вот передо мной сейчас открыт Ахиллес. Это один из самых больших Троянских астероидов, и именно здесь мы строим А-корабли. Посмотри вместе со мной. Вот доки, взлетно-посадочные платформы и центр управления полетами, а вот шахты, из них мы добываем лед и камни, которые служат реактивной массой, то есть энергетическим материалом для вывода кораблей на орбиту. А вот куполообразные здания, в которых мы живем, когда возвращаемся на твердую поверхность. «Либерейтор» гораздо более комфортабельное судно, чем эти норы, поверь мне…

Скопления Троянских астероидов располагались на орбите Юпитера, в точке, называемой Л-4, или Лагранж-4, которая всегда на шестьдесят градусов опережала Юпитер при его движении по орбите. Вторая точка, Л-5, следовала по пятам за Юпитером на том же расстоянии. Земные астрономы назвали две группы астероидов по именам героев гомеровской «Илиады»: ахейцы и троянцы. Ахиллес и другие греки сражались под предводительством самого Юпитера, а троянцы всегда от них отставали.

Л-4 имела огромные запасы ресурсов и поэтому естественным образом стала местом базирования землян, их форпостом в этой части Солнечной системы. Возможно, именно поэтому во время солнечной бури Перворожденные поместили свой Глаз именно здесь.

— Я не буду прикидываться, что мне не страшно, — продолжала Эдна, обращаясь к дочери. — Это было бы глупо с моей стороны. Но меня учили, что я должна отбросить в сторону все свои страхи и просто выполнять свою работу. Потому что я знаю, что эта работа должна быть выполнена.

— Может быть, ты знаешь, что этот корабль, четвертый из числа новейших кораблей А-класса, стал первым, которому дали имя. Потому что, если предыдущие корабли выполняли только испытательные полеты, то этот должен участвовать в боевых действиях. Надо полагать, что бы ни случилось, его всегда будут помнить хотя бы за это. То есть мы для начала тоже совершим пару пробных вылетов…

— Мы очень долго мучились с именем. Здесь мы со всех сторон окружены мифологическими героями. Но вся эта мифология пришла к нам из других времен, очень отдаленных от нас. В конце концов, мы остановились на имени одного из самых больших самолетов, которые помогли человечеству выиграть последнюю из мировых войн. А потом пришли Перворожденные и изменили все правила игры. Надеюсь, что в ближайшие несколько недель мы сможем освободить человечество от еще более страшной угрозы. А потом у меня появится возможность слетать домой, к тебе…

Раздался предупредительный сигнал, экран перед ней вспыхнул зеленым светом. Емкости с топливом были наконец успешно загружены, и стартовая команда уже покидала корабль.

Окно для намеченного заранее пробного запуска должно было открыться в ближайшие десять минут.

Времени достаточно. А затем она получит команду на взлет и сможет приступить к выполнению своего задания.

— Либи, прошу тебя, закрой программу. Последний кусок вырежи. И попроси Джона Меттернеса сюда.

16. «Джеймс Клерк Максвелл»

Из темноты выплыл корабль, который должен был доставить их на Марс. Он назывался «Джеймс Клерк Максвелл» и скорее был похож на тень, чем на корабль. Байсеза внимательно всматривалась в его оснастку и отраженные им лучи света неимоверной яркости.

С приближением часа пересадки она все больше приходила в волнение. Не надо было обладать особой квалификацией в инженерном деле, чтобы понимать, что корабль, летящий на солнечных парусах, должен был быть исключительно легким и ажурным, как паутина. Так что замысловатая скорлупка их «паука», представляющая собой кусок вращающегося металла, должна была стать для него неподъемным грузом. Байсезе уже слышались тревожные сигналы перегрузки и представлялись тончайшие зеркальные паруса солнечного корабля, которые сворачивались, как нарядная бумага для упаковки подарков.

Майра тоже волновалась, несмотря на то что она имела больший опыт в астронавтике, чем ее мать. Только Алексей Карел казался совершенно спокойным. С приближением свидания он сел за свои экраны, внимательно следил за какими-то непонятными, высвеченными на них графиками и периодически выкрикивал команды, которые транслировались на системы приближающегося корабля по узконаправленной лазерной связи. Казалось, его доверие к этой смеси орбитальной механики с экзотическим небесным кораблестроением было безграничным, и «паук» неуклонно приближался к корпусу «Максвелла».

Довольно скоро «Максвелл», бесшумный, как тень, вырос на фоне темного неба под самым носом у «паука». Байсезе показалось, что она плывет в маленькой шлюпке и видит, как к ним приближается огромный океанский лайнер. Солнечный корабль представлял собой неправильной формы цилиндр, обвешанный со всех сторон тарелками и антеннами. Сверху он был украшен поясом сложных механизмов, которые напоминали о земной технологии и скрепляли между собой километры оснастки.

Похожая на щупальце прозрачная труба диаметром в два метра выдвинулась из корпуса корабля, неуверенно ощупала «паука» и втянула его в себя, как мошку в ловушку. «Паука» тряхнуло, когда механическое сцепление погасило последнюю разницу в моменте. Затем труба сложилась, как гармошка, подтянула «паука» к самому своему брюху и с громким щелчком с ним состыковалась.

Алексей откинулся на стуле. На губах его играла торжествующая улыбка.

— Спасибо Солнцу, что стандарты стыковки едины для всей Вселенной.

— Ну что ж, — продолжал он, сдирая со стены экран. — Пора собираться. — Он сложил экран и засунул его в карман. — Берите с собой все, что хотите. Оставляйте здесь все, что вам не нужно.

— Разве мы не берем с собой «паука»? — медленно спросила Байсеза.

— Разумеется, нет.

Ей было жаль покидать умную и надежную машинку, в теплой утробе которой они залетели так далеко в космос.

— Кажется, я слишком стара для таких испытаний, — устало сказала она.

Майра сжала ее руку. Это был совершенно непроизвольный жест любви. Байсеза его поняла.

— Мам, если я смогла со всем этим справиться, то справишься и ты. Пойдем. Мы должны быть готовы.

Когда Алексей открыл люк в стене «паука», перед ними предстала внешняя поверхность «Максвелла», слегка пахнущая гарью. Байсеза с любопытством до нее дотронулась — это был тот материал, который долгие месяцы подвергался воздействию космического вакуума. Он был горячим.

В стене «Максвелла» плавно открылся люк. Они вошли внутрь. Там было чисто, светло и стоял легкий запах мыла. За ними внутрь запрыгнул чемодан. Он выстрелил из себя присоски на длинных шнурах, которыми тут же присосался к стене, и сразу стал напоминать какое-то огромное неуклюжее насекомое.

Оба люка за ними закрылись, и они почувствовали легкое содрогание корпуса «Максвелла», когда кабинка «паука» от него отстыковалась. Никакого иллюминатора в люке не было, а Байсезе так хотелось бросить последний взгляд на «паука», который, теперь ненужный, уносился от них куда-то вдаль, в небытие.

Тут Алексей дал им первую порцию наставлений.

— Помните, что при строительстве этого корабля нагрузку урезали до грамма. Вся эта махина имеет массу не более десяти тонн, и это считая с парусом. Вы можете спокойно по ней ходить. — Он потопал по горизонтальной разделительной панели. — Она сделана из вещества, похожего на рисовую бумагу. Очень тонкая и такая же непрочная. Ее запросто можно проткнуть пальцем. — Тут он оторвал от нее кусочек и съел. — Она съедобная. В случае драматического поворота событий ею можно питаться.

Байсеза спросила:

— Каких драматических событий?

Ей ответила Майра:

— Надо полагать, что худшее, что может случиться с кораблем, — это потеря им солнечного паруса, либо поверхность паруса потеряет свои свойства. В этом случае мы окажемся в очень затруднительном положении и не сможем маневрировать. Спасение возможно, но оно может занять месяцы, а то и годы.

— И часто случаются такие инциденты?

— Очень редко, — ответил Алексей. — Причем среди них не было ни одного фатального. — Он кратко обрисовал им разные уровни защиты корабля, иллюстрируя их с помощью графиков, из которых следовало, что, если корабль утратит парус, то он все равно сможет кое-как двигаться и достигнуть приемлемого места посадки. — Скорей человеку откажет его тело, чем этот корабль утратит свои летательные свойства. — Но его слова не показались Байсезе убедительными.

Потом Алексей исчез в какое-то место, которое он называл «капитанским мостиком», — чтобы проверить работу всех систем корабля. Майра с Байсезой в это время распаковывали вещи и осматривались кругом.

Чтобы понять планировку «Максвелла», много времени не потребовалось. Его корпус представлял собой герметичный цилиндр диаметром всего несколько метров. Горизонтальные щиты из рисовой бумаги разделяли его на три палубы. Внизу находилось то, что Алексей называл «технической палубой». На ней складировались средства выживания, еда, ремонтное оборудование, грузы. «Капитанский мостик» находился на верхней палубе.

Средняя палуба включала в себя жилые помещения. Кроме камбуза и ванной комнаты, все здешнее пространство можно было разделить с помощью подвижных рисовых панелей на комнаты, которые могли служить гостиными, спальнями и рабочими кабинетами для команды из десяти человек. На стенах были закреплены небольшие шкафчики, складные кровати и стулья. Некоторое время Байсеза и Майра занимались тем, что передвигали панели. Им удалось создать три маленькие спальни, расположенные на некотором расстоянии одна от другой и как можно дальше от туалета, потому что слышимость сквозь тонкие панели была отличной.

Жилое пространство на корабле было почти таким же тесным, как на «пауке». Но все эти узкие коридоры и низкие комнаты отличались дизайном, представлявшим собой странную смесь земного и космического. Солнечный парус мог обеспечить ускорение не более одного процента от ускорения свободного падения на Земле. Оно не могло удержать человека на полу. Поэтому вся внутренность корабля была утыкана разными поручнями, подставками и застежками-липучками, а также раскрашена в предупредительные цвета, обозначающие низ коричневым цветом, а верх голубым. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, в каком положении человек находится.

Но, с другой стороны, этот один процент G был постоянным и стабильным. Экспериментируя, Байсеза обнаружила, что, если взобраться на потолок и по нему походить, то гравитация удержит ее вес наверху в течение шести или семи секунд, а затем произойдет плавное падение (как падает на Земле снежинка) и мягкая посадка. Кроме того, эта гравитация оказалась на удивление полезной еще с одной стороны: она заставляла пыль оседать вниз, а разбросанным вещам мешала плавать по воздуху. Так что здесь Байсезе не приходилось бороться с одеялами или гоняться за каплями, которые на «пауке» постоянно норовили ускользнуть из ее кофейной чашки.

«Капитанский мостик» «Максвелла» был предусмотрительно оборудован столами и стульями. Байсезе пришлось себе напоминать, что она находится не на военном корабле. Когда вместе с Майрой она поднялась к Алексею, тот сидел на одном из таких стульев и внимательно смотрел на занимающие все стены экраны.

Стены корабля были абсолютно прозрачными.

Космическое пространство за ними было беззвездным, пустым, в нем висели только три светила: Солнце, Земля и Луна, которые образовывали гигантский треугольник с кораблем в центре. Перед этим парадом миров что-то внутри Байсезы дрогнуло. Она почему-то вспомнила о «Мире» и о тех обезьяноподобных людях, которых она там видела: австралопитеках с человеческими ногами и торсом гориллы.

Майра внимательно за ней наблюдала и подергала за руку.

— Мам, у нас всего лишь увеселительная прогулка. Не стоит падать в обморок. Лучше посмотри наверх.

И Байсеза посмотрела наверх.

Она увидела диск немного светлее неба, серее, чем глубокий бархат космического пространства. По его поверхности скользили огни, ослепительно яркие, как Солнце. Это был парус, кусок фольги такой величины, что им можно было накрыть пол-Лондона. Она услышала тихое, безостановочное жужжание, которое можно было объяснить работой крошечных механизмов, установленных по внешней поверхности корабля и занятых постоянной перенастройкой паруса, который каждую секунду должен был находиться строго перпендикулярно к падающим на него солнечным лучам.

Корабль можно было сравнить с банкой консервов, висящей на парашюте.

— Добро пожаловать на борт «Джеймса Клерка Максвелла»! — патетично провозгласил Алексей.

— Неужели все это движется благодаря солнечному свету?

— Да. — Алексей поднял ладонь навстречу солнечному лучу, пересекающему капитанскую кабину. — Благодаря давлению крошечных протонов, которые ударяют в отражающую поверхность. На Земле лучи Солнца, падающие на кожу человека, производят количество вещества, равное, может быть, десятитысячным долям грамма. Но наш парус имеет сравнительно большую площадь и сравнительно малую массу, чтобы обеспечивать ускорение в сотую долю G. Но зато это ускорение постоянное и свободное и поэтому оно может толкать корабль вперед сколь угодно долго… И поэтому мы сможем достичь Марса за двадцать дней полета.

Сам парус был укреплен ячеистыми нанотрубчатыми струнами, сделанными из того же материала, что и лента подъемника. Сверху он был покрыт ультратонкой пленкой бора, толщиной всего в несколько сотен атомарных диаметров. Такую тонкую пленку наносили на основу путем напыления.

— Материал паруса столь тонок, что, если вы возьмете его в руки, то он скорей будет напоминать вам дым, а не что-нибудь твердое и вещественное, — продолжал Алексей. — Но он достаточно прочен, чтобы выдержать жару на орбите Меркурия.

Лучи света падали на зеркальную поверхность паруса, механизмы на крыше корабля безостановочно жужжали.

— Конструкция паруса постоянно производит колебательные движения, — продолжал объяснять Алексей. — Именно поэтому наш парус всегда такой изящный и всегда повернут к Солнцу. Он снабжен силовыми приводами и крошечными ракетными двигателями. Макс, бортовой компьютер, постоянно отслеживает и корректирует его положение. Кроме того, Макс отвечает за большую часть навигации. Я просто ему говорю, куда мне надо лететь, и он направляет полет. Макс всегда находится в рабочей форме. Хвала Солнцу, что он этим не кичится.

Байсеза сказала:

— Я понимаю, как мы можем лететь по направлению от центра Солнечной системы к ее периферии. Но как мы сможем лететь к центру?.. От Марса, например, к Земле? Мне представляется, что такой полет напоминал бы плавание с парусами против ветра.

— Аналогия неудачная, — возразил Алексей. — Вы должны помнить, что все объекты в Солнечной системе постоянно находятся на гелиоцентрических орбитах. Именно это определяет, как функционирует парус.

Небесная механика может несколько противоречить земному здравому смыслу.

— Стоит мне разогнаться, и моя орбита распрямится. Но если установить парус так, что солнечный свет будет бить мне в лицо, то моя орбитальная скорость упадет и я начну по спирали приближаться к Солнцу…

Байсеза с интересом вглядывалась в диаграммы, которые он высветил на экране, но когда он перешел к уравнениям, она сдалась.

— Это же совершенно очевидно, не так ли? — говорил он. — Таковы основные принципы небесной механики.

Он взмахнул рукой, указывая на миры за стенами корабля.

— Вы сами можете все увидеть. Именно здесь можно воочию наблюдать действие космических законов. Я всегда удивлялся, как это земные ученые смогли найти смысл в царящем вне Земли хаосе. Первые лунные астронавты, сто лет назад, первыми прошли этот путь и вернулись на Землю другими людьми: неважно, лучшими или худшими, но другими. Мы, космики, в большинстве своем деисты, или теисты, или пантеисты, в общем — в этом диапазоне.

— Вы верите, что Бога можно найти в законах физики, — вставила Майра.

— Или Бог сам является этими законами…

— Кажется, в этом есть смысл, — задумчиво произнесла Байсеза. — Религии и боги вовсе не обязательно ходят вместе. Буддизм, например, вообще обходится без высшего существа. Можно иметь религию, независимую от любых богов.

Майра согласно кивнула.

— Мы можем верить в Перворожденных, не имея вообще никакой религии.

— Но Перворожденные не боги, — мягко возразил Алексей. — И однажды они об этом узнают.

Байсеза сказала:

— Алексей, но вы же не теист. Разве не так? Вы любите цитировать Библию, но часто я слышу, как вы молитесь Солнцу.

Он застенчиво посмотрел на нее.

— Вы меня раскусили. Некоторые из нас имеют слишком прагматичные представления о Солнце. Они считают его машиной, которая всех нас сохраняет живыми, объектом, который можно видеть, в какую бы точку Солнечной системы мы не залетали.

Майра снова кивнула.

— Я слышала об этом. Культ Непобедимого Солнца, одного из последних великих языческих богов, был распространен еще в Римской империи, пока там не провозгласили государственной религией христианство. Кажется, он снова распространился по Земле накануне солнечной бури?

— Да, — подтвердил Алексей. — В те дни для умиротворения злых божеств приносились многочисленные жертвы. Но Непобедимое Солнце взяло шефство над первыми космиками, особенно над теми, которые работали на щите. И поэтому его культ среди них быстро распространился.

Байсеза вспомнила о другом солнечном божестве, которое оказало влияние на ее собственную жизнь: о Мардуке, забытом боге Вавилона. Она сказала:

— Вы, космики, совсем не такие, как мы, жители Земли, не так ли, Алексей?

— Разумеется, не такие. Да и как может быть иначе?

— И именно поэтому вы увозите меня на Марс, не так ли? Потому что там другие перспективы?

— Не только, есть и другие причины. Потому что земные люди кое-что нашли. Кое-что, о чем власти на Земле раньше даже не мечтали. Кроме того, эти власти ищут вас, Байсеза.

Байсеза нахмурилась.

— Откуда вы знаете?

Вопрос явно застиг Алексея врасплох.

— Мой отец сотрудничает с Всемирным Космическим Советом. Он космолог…

Так вот в чем дело, подумала Байсеза. Поколенческий разрыв сегодня не менее глубок, чем вчера. Космик-сын шпионит за своим землянином-отцом.

Но даже несмотря на то, что они находились в глубоком космосе, он не сказал Байсезе ни слова о том, куда он ее везет и что ее там ожидает.

Майра покусывала губы.

— Как странно. Непобедимое Солнце — это такой контраст с тем, что принято думать о теистах.

— Да. Но тебе не кажется, что, пока мы не побьем этих чертовых Перворожденных, мы нуждаемся в богах из железного века? — Алексей усмехнулся шокирующей, обезьяньей улыбкой, показав ряд белых зубов, блеснувших на солнце.

Байсеза, утомленная последними переживаниями и новизной обстановки, отправилась в свою новую спальню. Там она кое-как разложила свои вещи и вытянулась на узкой койке.

Огороженная разделительными щитами комнатка была очень маленькой, но это ее мало волновало. Когда-то она служила в армии, и условия проживания здесь все равно были гораздо лучше, чем, скажем, в лагере ООН в Афганистане, где она работала до своей заброски на «Мир».

Ей пришло в голову, что средняя палуба была очень тесной, особенно если сравнить ее с общей геометрией цилиндрического корпуса корабля. Она вспомнила свой недавний осмотр всех трех палуб, у нее была прекрасная пространственная и геометрическая память. Уже засыпая, она вслух пробормотала:

— Непонятно, почему жилая палуба гораздо меньше технической?

В ответ прозвучал чей-то мягкий голос:

— Потому что стены наполнены водой, Байсеза.

— Это ты, Фалес?

— Нет, Байсеза. Алексей называет меня Максом. — Голос был мужским, имел легкий шотландский акцент.

— Макс. По имени «Джеймса Клерка Максвелла». Так ты корабль?

— Точнее сказать, парус, который является самой остроумной и чувствительной частью корабля. Я — юридическое лицо (не человекоподобное), — спокойно объяснил Макс. — Обладаю полным комплектом познавательных способностей.

— Алексею следовало нас представить друг другу.

— Мне было бы приятно.

— Так ты говоришь, что в стенах вода?

Она предназначалась для того, чтобы защитить хрупкие человеческие тела от жесткой космической радиации: всего несколько сантиметров воды служили на удивление хорошей защитой.

— Макс… А почему у корабля такое имя?

— Это связано…

Шотландский физик Джеймс Клерк Максвелл еще в девятнадцатом веке продемонстрировал, что свет оказывает на освещаемую им поверхность давление. На этом фундаментальном принципе человечеством был построен космический флот новейших солнечных парусников. Открытия Максвелла легли в основу дальнейших концептуальных прорывов Эйнштейна.

Байсеза улыбнулась.

— Думаю, что Максвелл удивился бы, узнай он, как его идеи спустя два века были трансформированы в технологии.

— На самом деле я довольно долго занимался изучением трудов Максвелла. У меня тут масса свободного времени. Думаю, что он и сам мог бы сконструировать солнечный парус. Физика вся его.

Байсеза закинула руки за голову.

— Когда я читала про Афину, про щит А-1, мне всегда хотелось вообразить, как это — быть ею? Быть разумом, который заключен в такое чужое для него тело? Макс, расскажи, а как это — быть тобой?

— А я всегда удивлялся, как это — быть вами? — ответил голос. — Видишь, я способен на любопытство. И еще на благоговение.

Байсеза была потрясена.

— Благоговение? Перед чем?

— Благоговение перед тем, что я нахожусь во Вселенной такой несказанной красоты, и при этом управляемой столь малым числом простых законов. Как это может быть? Но, с другой стороны, почему бы и нет?

— Так ты теист, Макс?

— Многие ведущие мыслители-теисты составляют А-1.

Электронные пророки, подумала она с удивлением.

— Я думаю, что Джеймс Клерк Максвелл гордился бы тобой, Максвелл-младший.

— Спасибо.

— А теперь, пожалуйста, выключи свет.

Свет в ее комнате постепенно потускнел и превратился в тусклое бордовое свечение. Она погрузилась в сон. Слабая гравитация оказалась вполне достаточной, чтобы ее внутреннее чувство не било тревогу, воображая, что она все время куда-то падает.

Макс разбудил ее через несколько часов: извинившись, он сказал, что они приближаются к Луне.

Сидя на своем «капитанском мостике», Алексей сказал:

— Разумеется, это просто случайность, что по дороге на Марс мы пролетаем так близко от Луны. Но я смог внести в расчеты нашей траектории необходимые гравитационные изменения…

Байсеза перестала его слушать и только смотрела.

Диск Луны, почти полный в данный момент, совсем не был похож на то ночное светило, которое люди привыкли видеть с Земли. Байсеза залетела так далеко, что он предстал перед ней совсем под другим углом зрения. Прямо на нее надвигался огромный «правый глаз» моря Имбриум. Ясно просматривалась часть обратной стороны — густо усеянный кратерами сегмент, который люди смогли увидеть, только когда открыли эру космонавтики.

Но внимание Байсезы было приковано не к геологии, а к следам деятельности человека. Вместе с Майрой они жадно вглядывались в базы «Армстронг» и «Тук», хорошо видимые на фоне темно-коричневой лунной пыли в виде выступающих куполов, светящихся серебристо-зеленым светом. Байсезе даже показалось, что она видит дорогу, серебряную линию, проложенную через кратер Клавиуса, в котором как раз и располагалась база Тука. Потом она осознала, что это скорее всего электромагнитная взлетная полоса, тянущаяся на многие километры.

Современная Луна представляла собой преимущественно индустриальную зону. Огромные долины, покрытые лавой и пылью, выглядели так, словно их тщательно прочесали. Лунные моря были изрыты карьерами, в которых добывались полезные ископаемые. Сама пыль использовалась для получения воды, кислорода и минералов. На полюсах располагались огромные фермы, работающие на солнечных батареях, новые обсерватории сверкали, как свежий скол на куске антрацита. Они были сделаны из черного стекла, получаемого в микроволновых печах прямо из лунного грунта. Вдоль экватора сверкала хромированная нить: альфатрон, самый мощный ускоритель частиц в Солнечной системе.

Что-то во всем этом индустриальном царстве беспокоило Байсезу. После миллионов лет ничем не нарушаемого спокойствия здесь произошли такие кардинальные изменения! А ведь прошло всего сто лет с тех пор, как Нейл Армстронг впервые ступил на лунную поверхность. Экономическое развитие Луны всегда было мечтой самого Бада Тука. Но теперь она поражалась, как это Перворожденные, которые сами по себе были старше Луны, могли спокойно смотреть на это нескончаемое столпотворение.

Ее окликнула Майра:

— Мам, посмотри туда, на море Имбриум.

Байсеза посмотрела. Она увидела диск диаметром в несколько километров. Он сверкал отраженным солнечным светом, и при этом его поверхность постоянно и волнообразно колыхалась.

— Это фабрика по производству солнечных парусов, — объяснил Алексей. — Здесь расстилают ткань и напыляют на нее пленку из бора. Но при этом ткань необходимо все время вертеть, чтобы лунная гравитация ее прочно удерживала…

Сверкающий диск, казалось, все время кружился и покрывался волнами, а потом вдруг, без всякого предупреждения, соскользнул с поверхности моря, словно его кто-то сдернул, и медленно начал всплывать вверх, в пространство, колыхаясь и вибрируя, как паутина в воздухе.

— Как красиво! — выдохнула Байсеза.

Алексей пожал плечами.

— Симпатично, да. Но, если честно, большинству из нас Луна не кажется чем-то интересным. Лунные жители — не настоящие космики. Как можно стать космиком, если до Земли отсюда всего день или два пути? Мы называем Луну земной мансардой…

Макс предупредительно пробормотал:

— Подходим к ближайшей точке!

Теперь перед Байсезой сверкал огромный лунный лик во всей своей красе. В кратерах чернели непроницаемые тени. Женщины схватились за руки. Байсеза с ужасом подумала, что есть вещи, не предназначенные для того, чтобы их видели люди.

Тут они пересекли терминатор — неровную линию, состоящую из освещенных пиков и провалов кратеров, и погрузились в темноту, слегка рассеянную бледным сиянием Земли. Оказавшись в лунной тени, их корабль словно бы потерял опору, и Байсеза почувствовала, как на борту испаряются последние следы гравитации.

17. Военный корабль

Джон Меттернес торопливо поднялся в командный отсек «Либерейтора».

Эдна спросила:

— Все штатно?

— Дурдом, — ответил бортинженер. Он задыхался. Легкий бельгийский акцент поверх естественного для него австралийского делал его шипящие скорей похожими на дребезжащие. — Мы загрузили эти магнитные штуки, и подсоединили куда следует, и при этом даже ухитрились сохранить в целости и сохранности свои головы. Все формальности выполнены, пусковые контейнеры на месте… Да, все штатно, корабль готов к запуску. Причем почти вовремя.

Ему было около сорока. Грузный мужчина, который так потел, что ухитрялся промочить комбинезон сквозь все защитные слои. Вокруг его рта виднелась легкая корка. Скорей всего, его снова недавно стошнило. Он был в звании старшего лейтенанта, но на «Либерейторе» должен был лететь в качестве бортинженера. Он поздно пришел в космос, будучи одним из тех несчастных, кто трудно привыкал к микрогравитации. Впрочем, сейчас это уже не имело особого значения: когда включится А-двигатель, гравитация на «Либерейторе» придет в норму.

Эдна нажала на кнопку дисплея, бегло взглянула на высвеченный приказ к началу операции и сказала, что разрешение на взлет от начальства с Ахиллеса получено.

— Взлетное окно откроется через пять минут.

Меттернес казался очень встревоженным, лицо его имело землистый оттенок.

— Господи!

— С тобой все в порядке? Обратный отсчет уже пошел, но его можно остановить…

— Нет-нет! Просто… ты поймала меня врасплох, вот и все. Я не думал, что все случится так быстро. Чем быстрее мы начнем, тем лучше. Впрочем, пока мы дойдем до нуля, что-нибудь обязательно успеет сломаться. Так всегда было… Либи, покажи мне схему.

Огромный экран перед ними очистился, затем на фоне горящих тут и там звезд на нем появился вид Ахиллеса, затем его сменило голографическое изображение «Либерейтора», вид сбоку в реальном времени, проектируемый с помощью сенсоров, расположенных на самом Ахиллесе и в других местах. Джон нажал несколько кнопок, и корпус корабля на экране стал прозрачным. Большая часть его внутреннего оборудования светилась зеленым светом, но тут и там вспыхивали красные точки: они служили индикаторами самых важных инженерных узлов, независимо от того, ожидался ли сегодня запуск или нет.

Схема по своей сути была очень простой. «Либерейтор» выглядел как праздничный фейерверк: ракета длиной около ста метров с жилыми отсеками в носовой части и огромным соплом, зияющим в хвосте. Большая часть корпуса была заполнена добытым на астероидах льдом или, скорей, грязным снегом, который должен был служить реактивной массой, необходимой для движения корабля вперед.

Но в недрах корабля, недалеко от сопла, был спрятан А-двигатель.

Антиматерия, используемая на «Либерейторе», поступала на него в крошечных гранулах замерзшего водорода — или, скорей, антиводорода, который инженеры-конструкторы называли «водородным песком». Сейчас этот песок находился уже внутри вольфрамового корпуса, изолированный от нормальной материи с помощью нематериальных электромагнитных стенок. Такое сохранение само по себе требовало огромных затрат энергии.

«Водородный песок» был очень дорогим материалом. Благодаря его способности взрываться при малейшем соприкосновении с нормальной материей, он не мог просто лежать и ждать, когда его соберут: его надо было производить искусственно. Антиматерия являлась побочным продуктом, получаемым при столкновении частиц высокой энергии. Самые мощные земные ускорители, даже работающие непрерывно, производили разве что ничтожные количества антивещества. Даже могучий альфатрон на Луне в качестве фабрики был абсолютно бесполезен. Естественный его источник был найден в «электротрубе», связывающей спутник Ио с ее родителем Юпитером. Электрический ток в этой «трубе», или дуге, достигал пяти миллионов ампер. Дуга возникала, когда спутник проплывал сквозь магнитное поле Юпитера.

Чтобы добыть антиматерию, надо было всего лишь послать космический корабль в «электротрубу» и с помощью магнитных ловушек отсеять находящиеся там античастицы. Но в этом «всего лишь» заключался целый мир дерзкой инженерной мысли.

Когда Эдна отдаст приказ на взлет, магнитные поля вокруг античастиц начнут пульсировать, заставляя их по очереди приходить в соприкосновение с входящим потоком нормального водорода. Материя и антиматерия тут же аннигилируют друг друга, каждая частица массы немедленно превратится в энергию. Добытый на астероиде лед будет превращен в перегретый пар, который будет толкать «Либерейтор» вперед.

Так попросту можно было объяснить устройство А-корабля, оставляя в стороне множество хитроумных деталей, связанных с сохранением и управлением антиматерией. Фактически «Либерейтор» был паровой ракетой. Его уникальность заключалась только в размерах и мощности, которые поражали воображение. Даже процессы, идущие в расплавленном сердце Солнца, давали только проценты конверсии массы поглощаемого топлива в энергию. А когда материя и антиматерия аннигилировались, эта конверсия становилась стопроцентной. Вряд ли из уравнения Эйнштейна Е = mc2 можно было извлечь больше энергии.

Таким образом, самое скромное количество антиматерии, всего лишь пятьдесят миллиграмм или около того, могло произвести энергию, равную той, которая использовалась на Земле в системах запуска самых грандиозных химических ракет, вроде космических «Шаттлов». Именно поэтому новые А-двигатели оказались так полезны для земных правительств, желающих дать как можно более быстрый ответ на угрозу вторжения в Солнечную систему инородного тела. «Либерейтор» был столь быстрым кораблем, что мог доставить Эдну к объекту под названием квинт-бомба, находящемуся от нее на расстоянии в два раза меньшем, чем от нее до Юпитера, то есть примерно на таком же, как от Земли до астероидов, всего за сто двенадцать часов.

В полете «Либерейтор» должны были сопровождать световые корабли-маяки. Но если такие корабли были почти эфемерными созданиями, состоящими сплошь из паутины и паруса, то «Либерейтор» представлял собой солидную массу, мощную дубинку, оружие. И вид у него был соответствующим, фаллическим, — как и у многих боевых систем, применяемых человечеством в прошлом, как кисло подметил один остроумный наблюдатель.

Джону фактически больше нечего было делать: Либи управляла системой обратного отсчета, которая была столь проста, что проще некуда. Однако нервы у Джона все более сдавали.

— За нами наблюдают, — ровным голосом произнесла Эдна, чтобы его отвлечь.

— Кто? Кто за нами наблюдает? Откуда?

— С Ахиллеса. Инженеры, администраторы, другие экипажи. Эдна очистила экран, и они взглянули на ледяную поверхность астероида. В технической зоне толпилось множество одетых в скафандры фигурок.

— Для проверки безопасности их слишком много, — пробормотал Джон. — Что они там делают?

Ему ответила Либи:

— Думаю, что все они пришли, чтобы наблюдать запуск первого космического военного корабля, построенного человечеством.

— Bay! — прошептал Джон. — Она права. Помните «Звездные войны» или «Звездный путь»?

Эдна никогда не слышала об этих древних культурных реликтах.

— Все начинается здесь, — продолжал Джон. — Первый военный космический корабль. Но, помяните мое слово, не последний.

— Тридцать секунд, — ровным голосом напомнила Либи.

— Чтоб им всем там… — пробормотал Джон, изо всех сил сжав ручки своего кресла.

Вот и свершилось, внезапно подумала Эдна. Ей доверили это дело, и она действительно сейчас поведет корабль в битву на неведомого врага. Корабль, двигатель которого прошел испытания не более двух раз. Корабль, который был таким новым, что от него все еще исходил запах полированного металла.

Либи сказала:

— Три, два, один.

Где-то в недрах корабля магнитное поле вокруг емкостей с антивеществом искривилось. Материя умерла.

И Эдну отбросило назад в кресло с такой силой, что из ее легких вышел весь воздух.

18. Марс

Путешествие подходило к концу.

Но даже теперь Алексей не позволял себе никаких упоминаний по больным для всех вопросам, — он не позволял себе даже легкой болтовни на борту «Максвелла», этого крошечного пространства, находящегося на расстоянии в миллионы километров от ближайшего человеческого существа. «Никогда нельзя знать, кто нас слушает», — говорил он. И хотя полезного пространства внутри солнечного парусника было гораздо больше, чем внутри «паука», все же бумажные перегородки в нем были слишком тонкими, так что Майра с Байсезой никогда не чувствовали себя в одиночестве.

Разговоров никто не вел. Всех троих можно было назвать командой отшельников — точно такой же, какой они были в «пауке».

Время, градуированное только положением звезд на небе, тянулось бесконечно долго. И вот наконец перед ними из темноты вынырнул Марс. Байсеза и Майра прилипли к иллюминаторам «капитанского мостика».

Надвигающийся на них мир был оранжево-красным, вся его поверхность — морщинистой и усеянной кратерами, северное полушарие почти полностью скрыто под широкой шапкой серого тумана. По сравнению с Землей, которая из космоса сияла ослепительной голубизной, Марс с первого взгляда показался Байсезе исключительно мрачным, суровым и негостеприимным.

Но пока корабль кружил над поверхностью Марса по сужающейся спирали, Байсеза начала узнавать его ландшафты. Вот побитые непогодой южные возвышенности, обозначенные огромным шрамом Эллады. К северу простираются более пологие, судя по всему — более молодые равнины Пустынных Ветров. Байсезу поразили размеры всего, что она видела на Марсе. Система каньонов Долины Морей занимала пространства едва ли не в четверть от всей поверхности планеты. Вулканы Тарсис представляли собой колоссальное магматическое образование, размер которого был сопоставим с целой планетой.

Впрочем, она бы увидела то же самое, посети она Марс не в 2069 году, а на сто лет раньше, в 1969 году. Сегодняшний Марс отличался от прежнего тем, что в его атмосфере висели облака из белоснежного водяного пара. На одном из витков «Максвелл» пронесся прямо над вершиной Олимпа, из кратера которого поднимался черный дым. Кратер был такой величины, что мог бы проглотить город Нью-Йорк. Везде видны были шрамы, оставленные солнечной бурей, но еще более впечатляющими были следы человеческой деятельности. Самое большое поселение на Марсе называлось Порт Лоуэлл. Он располагался ближе к экватору на склонах южных возвышенностей. Во все стороны от него расходились дороги, ностальгически проложенные по руслам тех самых каналов, которые были замечены из космоса еще первыми наблюдателями — или воображаемые ими. Среди этих дорог и куполообразных строений можно было различить пятна зеленого цвета: это растения с Земли, произраставшие под стеклом на марсианской почве.

Но Майра указала Байсезе на другие зеленые пятна: они поясами струились по северным равнинам и даже достигали огромного котла Эллады. Эти пятна были темнее южных, имели своеобразный оттенок. Они не имели ничего общего с земной растительностью.

Алексей сказал, что пару дней они проведут в Лоуэлле. Они подождут, когда освободится местный вездеход, а затем Байсезе предстоит проделать путешествие на север, к северному марсианскому полюсу. Эти сведения не вызвали у нее особого энтузиазма. Она посмотрела на полюс, скрытый под непроницаемым покрывалом густого тумана и с тоской подумала о том, что ее ждет впереди.

Целый день они провели в полетах над Марсом, причем орбиту «Максвелла» регулировало легкое давление солнечного света. А затем из Лоуэлла за ними поднялся угловатый, похожий на ящик «Шаттл». В нем находился единственный человек, женщина, лет двадцати пяти, не больше, одетая в ярко-зеленый комбинезон, тоненькая, хрупкая и вежливая. У нее было открытое лицо, несколько рассеянный взгляд, а на щеке была нанесена идентификационная татуировка.

— Привет, — сказала она. — Меня зовут Паула. Паула Амфревиль.

Паула улыбнулась, и Байсеза от удивления едва не раскрыла рот.

— Не может быть… — прошептала она. — Я просто не могу в это поверить…

— Не беспокойтесь, — доброжелательно ответила Паула. — У многих землян точно такая же реакция. Право, я даже польщена, что люди так хорошо помнят мою мать…

Для поколения Байсезы Хелена Амфревиль была фигурой весьма знаменитой — едва ли не самой знаменитой женщиной во всем обитаемом мире. Ее слава была связана вовсе не с участием в первой миссии на Марс, но с тем замечательным открытием, которое она сделала перед самой своей смертью. Внешне Паула казалась ее точной копией.

— Я не копия своей матери, — поспешила обозначить свой статус Паула. — Добро пожаловать на Марс! — Она развела в стороны руки. — Байсеза Датт, думаю, что вы будете удивлены тем, что здесь увидите…

Спуск «Шаттла» был гладким и приятным. По мере снижения морщинистая поверхность Марса сглаживалась, превращалась в бесконечную пыльную равнину, на которую с облаков лился тусклый охристый свет.

Паула говорила без передышки — очевидно, это входило в ее обязанности, так как успокаивало нервных путешественников.

— Мне всегда приходится извиняться перед посетителями с Земли, и особенно когда они направляются на полюс, как вы, Байсеза. Наш город находится на широте десять градусов, и чтобы добраться до полюса, вам придется проехать через полпланеты. Однако все жизненные коммуникации находятся здесь, в Лоуэлле, и в других колониях, близких к экватору, потому что корабли первого поколения с химическими двигателями могли садиться только в экваториальном поясе…

Казалось, Паула интересовала Майру гораздо больше самого Марса. Она робко сообщила:

— Я стала астронавтом после солнечной бури. Хелена Амфревиль была моей героиней. Я даже изучала ее жизнь. И не подозревала, что у нее есть дочь.

Паула пожала плечами.

— У нее не было дочери, пока она не полетела на Марс. Дело в том, что она очень хотела ребенка. Она знала, что на «Авроре-1» ей придется провести целые месяцы в условиях жесткой космической радиации. И поэтому перед тем, как улететь, она оставила на Земле свой генетический материал. Во время солнечной бури он сохранялся в клинике анабиоза. А после бури мне подобрали отца… И вот я перед вами. Разумеется, моя мать никогда меня не видела. Мне нравится думать, что она бы мной гордилась, то есть тем, что я живу на Марсе, в некотором смысле продолжаю ее работу…

— Я не сомневаюсь, что она бы гордилась, — убежденно сказала Байсеза.

Посадка была быстрой и деловитой: корабль сел на посадочную платформу, покрытую чем-то вроде стекла, которое выплавлялось из марсианской коры. Байсеза глядела во все глаза. Так вот он, Марс. Кроме самой платформы, все вокруг было красно-коричневым: земля, небо, даже тусклый диск Солнца.

Через несколько минут к ним подъехал автобус с выпуклыми окнами и огромными колесами. Он был похож на игрушечный, покрашен в ярко-зеленый цвет, как комбинезон Паулы. Разумеется, подумала Байсеза, чтобы жить на красном Марсе, людям нужен зеленый цвет. Путешественники вслед за Паулой пересели в автобус через шлюзовой туннель. Их багаж последовал за ними. Все расселись на пластиковых сиденьях, которые очень напоминали сиденья в земных аэропортах.

Стоило автобусу тронуться, как Паула затараторила про окружающий ландшафт. Казалось, она очень гордилась всем, что находится на Марсе. Эта планета вызывала у нее прямо-таки щенячий восторг.

— Сейчас мы едем по дну каньона, который называется Долиной Ареса. Этот каньон образовался после катастрофического наводнения, случившегося в глубокой древности. Потоки воды текли с южных гор.

Это доисторическое бедствие, как полагают ученые, случилось миллионы лет назад и продолжалось дней десять или двадцать, но за эти несколько дней с гор пролилось столько воды, что образовалась река в тысячу раз полноводнее Миссисипи. Она проложила себе русло сквозь доисторические скалы. Наверное, точно такие же потоки обрушились на экваториальный пояс Марса по всей его длине: все прилегающие к экватору равнины северного полушария оказались ниже среднего уровня марсианской поверхности, словно бы облепив экватор кольцом огромных кратеров.

— Теперь вы видите, почему для своей первой разведки экипаж «Авроры» выбрал именно эту зону, — тараторила Паула. — По сути, именно поэтому в 1990-е годы НАСА послало свой беспилотный зонд-разведчик тоже сюда.

Байсеза почти не слушала ее болтовню. Она смотрела в окно: пыльная равнина, кое-где усеянная плитообразными валунами, была очень похожа на земную и в то же время была совершенно точно неземной. Как странно, думала она, что ей никогда не удастся потрогать эти пыльные скалы, или вдохнуть этот воздух с металлическим привкусом.

Уже подъезжая к Лоуэллу, она увидела поставленные на треногах вертикальные цилиндры. Они были очень похожи на лазерные энергетические установки земного космического подъемника. Но у марсиан не было своего Древа жизни. Зато они имели свои собственные источники энергии.

Вот они проехали мимо мемориальных досок, над которыми слабо колыхались флаги. Байсеза предположила, что мать Паулы похоронена именно здесь — вместе со всей командой Боба Пакстона, которая не пережила пребывания на Марсе. Если геологический облик Долины Ареса был навсегда сформирован случившимся в глубокой древности грандиозным наводнением, то человеческая история Марса, безусловно, началась с героизма команды «Авроры».

Автобус подвез их к самому большому городскому куполу и мягко с ним состыковался.

Они прошли через соединительный туннель и попали в лабиринт, освещенный свешивающимися с посеребренной крыши флюоресцентными трубками. Байсеза почувствовала себя очень скованно, когда вошла под купол и начала осваиваться. Уровень шума, умноженный эхом от многочисленных перегородок, был очень высок.

Мимо них пробегали люди, многие были одеты в зеленые комбинезоны. Все они, казалось, были очень заняты, на Байсезу и ее спутников оглядывались лишь немногие. Байсеза догадалась, что для местного населения они являются чем-то вроде туристов, которые на Земле приезжают посмотреть на южный полюс.

Алексей нашел нужным за них извиниться.

— Не обращайте внимания на их невнимательность, — сказал он. — Просто помните, что каждый вдох, который вы здесь делаете, должен быть оплачен из чьего-то кармана…

Байсеза заметила, что идентификационные татуировки были на щеках далеко не всех марсиан.

Путешественники бросили свой багаж в предназначенных для них комнатах, расположенных в тесном, похожем на сарай «отеле». Паула предложила посвятить свободное время осмотру Лоуэлла. Итак, они отправились вслед за Паулой, прокладывая себе дорогу из одного купола в другой по туннелям, которые были такими низкими, что иногда по ним приходилось пробираться ползком.

В каком-то автоматизированном бистро они купили себе поесть. Земные кредитные карты здесь котировались, однако жидкий супчик и горький кофе, которыми они перекусили, показались чрезмерно дорогими.

Пока они ели, мимо них пронеслась стайка смеющихся школьников. Все они были тощими, долговязыми — ростом едва ли не с Байсезу, хотя по их свежим личикам и детским фигуркам трудно было сказать, сколько им на самом деле лет. Они бежали громадными скачками.

Алексей пояснил:

— Первое поколение марсиан. Рождены в условиях низкой гравитации. Вот следующее поколение, их дети, будет гораздо интереснее…

Байсеза очень пожалела, когда они скрылись из виду, унося с собой присущую им капельку человеческого тепла.

Под одним из огромных полупрозрачных куполов располагалась ферма. Они прошли вдоль грядок лука и капусты, которые имели здоровый и сильный вид, потом увидели мелкие бассейны, которые служили рисовыми чеками, потом заметили подмостки, на которых стояли банки с какой-то густой жидкостью: в этой жидкости без всякой земли росли бобы, фасоль и соя. Здесь были даже фруктовые деревья — апельсины, яблони и персики. Все они росли в кадках, и, судя по всему, за ними тщательно и с любовью ухаживали. Здесь компания впервые вышла на розоватый марсианский дневной свет; для роста земных растений этого света явно не хватало, и в дополнение к нему везде горели ряды ламп.

Но путешественники быстро ушли с фермы, потому что даже сквозь разбрызганные везде промышленные ароматизаторы здесь слышался сильный запах нечистот.

Когда земляне подошли к самой стене полупрозрачного купола, Байсеза увидела за ней уходящие вдаль ряды растений, которые росли в незащищенной куполом почве. Все они казались стеклянными, странно сверкали на дневном свете и имели листья необычной формы. Их зелень была совсем другого оттенка, нежели у растений под куполом.

Однако Байсеза еще не привыкла к Марсу. Прошло некоторое время, прежде чем ее осенило, что эти растения вне купола были собственно марсианскими растениями.

— О Господи! — выдохнула она.

Алексей засмеялся.

Они прошли несколько жилых зон. В одном месте находилось нечто, что можно было бы назвать школой, и Байсезе страстно захотелось зайти внутрь и узнать: чему учат первых настоящих марсиан? Что им рассказывают о Земле? Но у нее не хватило решимости попросить об этом Паулу.

Потом они нашли бар под названием «Лыжный» — очевидно, в честь Чиапарелли, который неумышленно стал исследователем местных каналов. Здесь было даже спиртное, но только в виде фруктовых вин и виски. Они попробовали яблочного вина, но Байсезе оно показалось невкусным.

— Низкая гравитация, низкое давление, — объяснил Алексей. — Зато здесь гораздо легче напиться, чем на Земле.

Последний купол, который они обследовали, был самым большим и, судя по всему, планировался как самый роскошный. Он состоял из панелей, укрепленных на конструкции, которая была сделана, как определила Майра, из лунного стекла. Под куполом царило полное запустение. Кроме нескольких углов, которые использовались для магазинчиков, везде стояли пыльные перегородки, на недоделанном полу валялись кучи камней, куски кабеля и труб.

— Такое впечатление, что вы не знаете, что с этим делать, — сказала Байсеза.

— Но это строительство начали не марсиане, — ответила Паула. — После солнечной бури все очень сожалели о том, что случилось с командой «Авроры», и огромные средства были вложены, чтобы основать здесь нормальные человеческие поселения. Например, это место должно было стать марсианским кусочком Земли. — Она взмахнула рукой. — Стекло привезли сюда с самого земного щита. Так что это здание — что-то вроде мемориала. Здесь должны были спроектировать даже голубое небо. И назвать этот купол должны были Оксфордским Цирком.

— Вы шутите.

— Нет, — ответил Алексей. — Здесь хотели даже устроить зоопарк. Ферму по выращиванию животных. Поселить слонов, бегемотов, не знаю, кого еще. Все звери должны были прибыть сюда в виде оплодотворенных яйцеклеток.

— И погода внутри купола должна была быть земной, — продолжала Паула. — Эти работы уже начались, когда я была маленькой. Солнечная буря всех сделала очень пугливыми и сентиментальными. Однако все начало очень быстро ломаться, и никому не хотелось заниматься починкой. Да и с какой стати мы должны что-то здесь чинить? Многие из нас вообще никогда не видели Землю. Мы по ней не тоскуем. И к тому же у нас есть своя собственная погода. — Ее молодое лицо было так похоже на лицо матери! Она широко улыбнулась ничего не выражающей улыбкой.

Эту ночь Байсеза провела в подобии тесной монашеской кельи, которая, судя по всему, должна была ей напоминать о том, что в гости сюда ее не приглашали, что ей не рады и что ее присутствие здесь только терпят.

Но над кроватью висела полка с книгами — настоящими бумажными книгами, или книгами-факсимиле. Все они были классическими земными романами о Марсе, о том, как долгие годы до космической эры люди мечтали об этой планете. Здесь был Уэллс, Вайнбаум, Бредбери, потом Робинсон и другие. Перелистывание старых книг успокоило Байсезу: впервые с момента отъезда с Земли она увидела, как много мечтаний на протяжении долгого времени связывали земляне с Марсом.

Она легла на кровать, прочитала несколько страниц «Марсианской пыли». Писателя звали Мартин Гибсон. Он написал красочную мелодраму, которая — вместе с комфортной гравитацией — очень быстро убаюкала Байсезу.

19. Пески Марса

Ее разбудил Алексей. Он тряс ее за плечо.

— Вставайте, нам надо ехать.

Она села на постели и протерла глаза.

— А вы говорили, что нам надо подождать вездеход.

— Наши планы изменились. На Марсе не так много транспортных средств, но этой ночью они уже засуетились.

— Кто это «они»?

— Астропол. Космический Совет. Слушайте, Байсеза, у нас еще будет время все это обсудить. Прошу вас, поторопитесь. Прямо сейчас вам надо пошевеливаться.

Она ему поверила. Ему и Майре. И начала пошевеливаться.

К посадочному шлюзу центрального купола подкатил вездеход. Сквозь маленькие окошки он был хорошо виден. Он имел номер: четвертый из шести подобных ему лоуэлльских исследовательских вездеходов. Но он имел также и название, нанесенное на корпус голубыми буквами: «Дискавери». Размером со школьный автобус, покрашенный в ярко-зеленый цвет, весь утыкан антеннами и сенсорными установками. От одного из бортов поднималась «рука» — дистанционный манипулятор внушительных размеров. Вездеход тащил за собой столь же массивный трейлер, соединенный с ним толстой прозрачной трубой, сложенной гармошкой. Обе машины были подняты на огромные, внушительного вида колеса. В трейлере находились продукты, запчасти, система жизнеобеспечения — и, что самое удивительное, маленькая ядерная энергетическая установка.

В вездеходе, способном круглогодично курсировать по Марсу, могла разместиться команда из десяти человек. Байсеза поняла, что не стоит к нему относиться как к простому автобусу: это был космический корабль на колесах.

Снаружи к его корпусу были прикреплены скафандры. Байсеза сказала:

— Чем-то напоминает Ахава, который путешествовал, зацепившись за кита.

Но ни Майра, ни Алексей ничего не слышали о «Моби Дике».

— Но почему эта штука называется «Дискавери»? — спросила Байсеза. — Имеется в виду старый космический «Шаттл»?

— Нет-нет. Имеется в виду первый корабль капитана Скотта, — ответила Паула. — Вы, наверняка, слышали об этом исследователе Антарктики? Мы тоже используем именно этот конкретный вездеход для путешествий к полюсам, южному и северному. Так что название вполне подходящее.

Экспедиции к полюсам всегда были традицией базы Лоуэлла, продолжала рассказывать Паула. По существу, астронавты с «Авроры», оставшиеся перед солнечной бурей, словно потерпевшие кораблекрушение на необитаемом острове, тоже совершали экспедиции к южному полюсу с намерением изучить слои древнего льда и таким образом расшифровать климатическую историю Марса. Оживленная болтовня Паулы заполнила время, пока устанавливались переходные шлюзы между трейлером и куполом. Только Алексей нетерпеливо кусал губы, стремясь как можно быстрее пуститься в путь.

Наконец люки вездехода открылись. Путешественники прошли по шлюзовому тамбуру и вошли в просторный салон. Здесь был предусмотрен даже медицинский центр, укомплектованный роботизированными руками, способными манипулировать целым набором хирургических инструментов.

Паула сказала:

— Мы покроем расстояние почти в четверть окружности планеты, будем двигаться двадцать часов в сутки при оптимальной скорости пятьдесят километров в час.

— Двадцать часов в сутки?

Майра с Байсезой переглянулись. Они уже целые недели провели безвылазно в замкнутом пространстве, запертые сперва в «пауке», потом в «Максвелле». Но космики привыкли к гораздо более долгим заключениям, причем в еще более тесных пространствах.

— Как вы понимаете, вождение будет осуществлять сам «Дискавери». Он уже проделывал этот путь не один раз и теперь знает на нем, наверное, каждый камень и каждое ледяное поле. Дорога должна быть спокойной…

Паула быстро связалась с Дорожным центром, и вездеход успешно отсоединился от шлюзового тамбура купола. Стоило им немного отъехать, как Алексей сел и удовлетворенно вздохнул.

— Наконец-то! — сказал он. — Какое облегчение! Майра тревожно оглянулась назад, на купола Лоуэлла.

— Погоня будет? — спросила она.

Алексей ответил:

— Остальные вездеходы сейчас все на трассах. Население Марса все еще слишком маленькое, слишком скудно экипированное. Вряд ли здесь подходящее место для гонок. Кроме того, вряд ли Астропол и другие агентства имеют на полярных базах свои средства слежения. — Байсеза уже знала, что Астропол — это объединение земных полицейских агентств, подготовленных для внеземных операций. — Конечно, они могут броситься вслед за нами, — продолжал Алексей. — Но для этого должно случиться нечто экстраординарное. Вряд ли они захотят.

Вездеход сделал несколько поворотов и взял курс на север.

Байсеза и Майра сели у окна и смотрели, как меняется марсианский ландшафт. Время было около полудня, и солнце находилось от них к югу. Тень вездехода бежала перед ними.

Купола Лоуэлла скоро исчезли за горизонтом, который казался близким и размытым из-за огромного столба пыли, поднятого вездеходом. Сперва дорога была покрыта металлом, затем стала всего лишь плотно утрамбованной грязью, шрамом, утонувшим в глубокой пыли, а затем, довольно скоро, слабо обозначалась всего лишь колеей среди равнины. Вдалеке от базы не было заметно никаких следов человеческой деятельности — кроме, разве что, странной погодной станции и этой бесконечной ведущей на север грунтовой дороги. Древнее наводнение оставило на всем свой отпечаток: среди равнины возвышались крошечные скальные островки, везде были разбросаны огромные валуны. Но следы эти уже стирались: поверхность скал успела обветриться, а их склоны были покрыты густым слоем пыли.

Однообразие ландшафта утомляло, и Майра скоро присоединилась к Алексею и Пауле, которые занимали время тем, что играли в экзотическую форму покера.

Вездеход мягко скользил по Марсу. Байсеза сидела возле телескопического окна в одиночестве и, не отрываясь, смотрела на пейзаж. Солнце совершало свой путь по небу, и по мере его движения Марс начал оказывать на Байсезу какое-то колдовское действие. Он был слишком похож на Землю, многие детали пейзажа напоминали земные: земля внизу, небо наверху, посередине пыль и рассыпанные повсюду камни. Однако горизонт был слишком близким, солнце слишком маленьким, слишком бледным. Где-то в глубине души Байсезу сверлила мысль: разве мир может быть таким?

И именно в таком состоянии околдованности она увидела арку.

Вездеход так никогда к ней и не приблизился. Она маячила над горизонтом, высокая, невероятно изящная. Байсеза была уверена, что такого громадного сооружения на Земле невозможно было построить, что эта конструкция была сугубо марсианской.

День постепенно угасал. Закат был долгим и необыкновенно красивым: лучи всех спектральных цветов постепенно бледнели и провожали маленькое солнышко за горизонт. Ночь не принесла с собой ничего, кроме разочарования: россыпь звезд на небе была не слишком впечатляющей: очевидно, в воздухе висело слишком много пыли. Байсеза поискала среди звезд Землю, но не нашла: либо она находилась вне поля зрения, либо ее просто невозможно было узнать.

Паула принесла ей ужин: обжигающе горячие макароны с грибами и зелеными бобами и кружку кофе, прикрытую крышкой. Потом стала что-то высматривать на небе, сквозь ветровое стекло.

— На что вы там смотрите? — спросила Байсеза.

— На северный полюс мира, люди часто спрашивают.

— Вы имеете в виду, такие же туристы, как я?

Паула ничуть не смутилась.

— На Марсе нет такой яркой Полярной звезды, как на Земле. Но, посмотрите, вот созвездие Лебедя, видите? Самая яркая его звезда — Денеб, альфа Лебедя. Теперь проведите линию вдоль хребта Лебедя, минуя Денеб, и вы увидите полюс мира приблизительно на полпути между Денебом и следующим ярким созвездием, Цефеем.

— Спасибо, — поблагодарила Байсеза. — Но здесь везде столько пыли, что видимость совсем не так хороша, как можно было бы ожидать.

— Да, климатологи называют Марс музеем пыли, — усмехнулась Паула. — В этом смысле он не похож на Землю. У нас нет дождей, которые бы эту пыль смывали, нет и процессов осаждения, которые бы ее сжимали и превращали в камни. Так что ей остается только висеть в воздухе.

Марс — что-то вроде снежка, подумала Байсеза, а вслух сказала:

— Я видела арку.

— Да-да, — закивала Паула. — Ее воздвигли китайцы. Они ставят подобные монументы везде, где гибнут их соотечественники.

Значит, это сооружение является мемориалом тем сотням китайцев, которые погибли на Марсе в день солнечной бури.

Байсеза рискнула спросить.

— Паула, меня немного удивило, что вы отправились в путь вместе с нами.

— Удивило?

— И то, что вы связаны с секретным бизнесом на марсианском полюсе. Алексей — да, на него это очень похоже…

— Он несколько скрытный, не так ли?

Они обе расхохотались. Байсеза сказала:

— Но вы, кажется… как бы это сказать…

— Конформист? — помогла ей Паула. Дежурная улыбка стюардессы ни на минуту не сходила с ее лица. — Я ничуть не возражаю, если меня видят такой. В сущности, это, может быть, правда.

— Наверно, поэтому вы так хорошо справляетесь со своей работой?

Паула ответила без капли обиды:

— Я просто рождена для этой работы. Моя мать — человек из команды «Авроры», которого все еще очень хорошо помнят и здесь, и на Земле. Ну, после Боба Пакстона, конечно.

— И поэтому с вами с удовольствием общаются?

— Да. Это вроде как увечье. Но почему бы не превратить его в свой плюс?

— Понятно. Но такая причина вряд ли могла заставить вас тащиться вместе с нами на самый полюс. — Байсеза сделала паузу. — Скорей всего, вы восхищаетесь своей матерью, не так ли?

Паула пожала плечами.

— Я никогда ее не видела. Но как можно ею не восхищаться? Боб Пакстон приехал на Марс и вроде как его завоевал, а затем снова вернулся домой. А моя мать любила Марс. Это видно из ее путевых журналов. Боб Пакстон — герой на Земле. А моя мать стала героиней здесь, на Марсе. Наша первая героиня, можно сказать. — Улыбка стюардессы снова засияла на ее лице. — Хотите еще макарон?

В смутной марсианской ночи, в тепле салона, Байсеза заснула прямо в кресле.

Она проснулась от того, что ее трясли за плечо. Пока она спала, кто-то прикрыл ее одеялом.

Майра сидела рядом с ней и глядела в окно, на занимающийся рассвет. Пейзаж за стеклами вездехода несколько изменился: теперь они проезжали сквозь дюны, некоторые были высотой метров в десять. Замерзшие волны, отстоящие друг от друга на километр или два. Во впадинах между ними виднелось что-то вроде изморози.

— Надо же, я проспала целую ночь!

— Как ты себя чувствуешь?

Байсеза пошевелилась.

— Немного скованно. Но, кажется, при такой гравитации можно с успехом выспаться даже на стуле. Надо пойти умыться.

— С мытьем придется подождать. Алексей в который раз бреет голову.

— Кажется, этот пейзаж меня загипнотизировал.

— Что ты говоришь? — Майра была явно взволнована. — Это белая дорожная лихорадка. Или что-то в этом роде.

— Майра? Что случилось? Со мной что-то не так?

— Не так? Господи, мам, посмотри на этот вид! Ничего! А ты сидишь и часами туда смотришь, просто упиваешься этим «ничего».

— Что в этом страшного?

— Ничего, кроме тебя самой. Странное во всем этом — только ты сама. Ты тонешь в этом пейзаже, не можешь оторвать от него глаз.

Байсеза огляделась. Паула спала. Байсеза вдруг осознала, что впервые за все их путешествие они с Майрой остались в одиночестве. Даже на «Максвелле» не было настоящего одиночества, а уж тем более в кабине «паука».

— Нам так и не представилось шанса поговорить, — сказала она.

Майра сделала попытку встать.

— Только не здесь, — сказала она.

Но Байсеза взяла ее за руку.

— Послушай! Какая разница, слушает нас полиция или нет? Прошу тебя, Майра! У меня такое чувство, что я тебя совершенно не знаю!

Майра снова села.

— Может быть, в этом все и дело. Я тоже тебя не знаю. С тех пор как ты вышла из капсулы… наверное, я просто привыкла жить без тебя, мам. Похоже на то, как если бы ты умерла. А когда ты вновь ожила, то стала совсем не такой, какой я тебя помнила. Ты теперь стала похожа на мою сестру, которой сперва не было, а потом она вдруг появилась. В этом есть какой-то смысл?

— Нет. Но, судя по всему, к прыжкам во времени с помощью клиники анабиоза мы еще недостаточно привыкли.

— Так о чем ты хотела поговорить? То есть я хочу сказать, откуда мне следует начать? С тех пор прошло девятнадцать лет, половина моей жизни.

— Обрисуй мне главную линию.

— Хорошо. — Майра поколебалась, потом отвела глаза в сторону. — У тебя есть внучка.

Ее звали Чарли, уменьшительное имя от Шарлотты. Дочь Майры от Юджина Мэнглза. Сейчас ей пятнадцать лет, она родилась через четыре года после того, как Байсеза ушла в клинику анабиоза.

— Господи! Я бабушка! — воскликнула Байсеза.

— Когда мы расстались, Юджин вынудил меня отказаться от дочери в его пользу. И он победил, мам! У него были всесильные покровители. Юджин сейчас влиятелен и знаменит.

Байсеза вставила:

— Но особой гуманностью он никогда не отличался, не так ли?

— Разумеется, мне разрешалось с ней видеться. Но этого было так мало! Я не такая, как ты, мам. Я не хочу неизвестности. Я хочу построить дом, для меня и для Чарли. Я хочу… стабильности. Но ничего подобного у меня не было даже в помине. И, в конце концов, он полностью изолировал меня от дочери. Что было сделать совсем не трудно. Потому что он очень редко бывает на Земле.

Байсеза снова схватила ее за руку: рука Майры была холодной и безжизненной.

— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?

— Ну, прежде всего, потому что ты не спрашивала. А вот теперь мы обе на Марсе! И находимся здесь потому, что ты — знаменитая Байсеза Датт. И у тебя есть гораздо более весомые причины для беспокойства, чем потерянная внучка.

— Майра, извини, когда все это закончится…

— О, не смеши меня, мам! С тобой это никогда не закончится! Но все равно я буду тебя поддерживать. Всегда буду. До конца. Да и вообще, забудь обо всем, что ты сейчас слышала. То есть у тебя было право узнать, и ты узнала. — Лицо у Майры было напряженным, рот кривился. В глазах отражался зеленый свет.

То есть как — зеленый?!

Байсеза резко выпрямилась и посмотрела в телескопическое окно.

На небе разгорался рассвет цвета лосося. Усеянный камнями путь змеился по равнине, окрашенной в тоскливый темно-зеленый цвет.

Паула тоже уже встала.

— Дискавери! — приказала она. — Чуть-чуть притормози. — Вездеход существенно замедлил ход, где-то приглушенно скрипнули тормоза.

Байсеза и Майра чувствовали себя не очень уютно: они не знали, что именно слышала Паула из их разговора.

Теперь Байсеза разглядела, что зеленая поверхность равнины была покрыта ковром крошечных растений, каждое не больше человеческого пальца. Все они были похожи на кактусы, покрыты толстой кожей, но эта кожа имела полупрозрачные секции — окошки, как предположила Байсеза, чтобы улавливать солнечный свет, и при этом не потерять ни одной капли влаги. Рядом с ними росли и другие растения. Байсеза заметила маленькие черные сферы — круглые, чтобы не расходовать тепло, черные, чтобы впитывать его как можно лучше в течение дня? Она подумала: а вдруг по ночам они, как хамелеоны, становятся белыми? Чтобы тратить как можно меньше энергии? Но среди растений явно доминировали кактусы.

Майра сказала:

— Кактусы — это то, что изучала Хелена Амфревиль перед самой солнечной бурей. Она изучала жизнь на Марсе.

— Да, — подтвердила Паула. — Кактусы — это самый распространенный многоклеточный организм из всех известных нам на Марсе. В Элладе чаще встречаются глубинные бактериальные колонии и строматолиты. Огромная биомасса. Но окончатые кактусы — просто герои шоу. Этот вид был назван в честь моей матери.

— Каждый окончатый кактус жил здесь с незапамятных времен, — рассказывала Паула.

Когда Солнечная система была совсем молодой, в ней образовались три родственных мира — Венера, Земля и Марс, все теплые, влажные, геологически активные. Трудно было даже сказать, на каком из них быстрее всего зародится жизнь. Марс, разумеется, был первым, кто аккумулировал кислородную атмосферу — это топливо для формирования сложных, многоклеточных живых форм. Это произошло за миллионы лет до Земли. Но потом Марс оказался первым, кто остыл и высох.

— Но для этого потребовалось время, сотни миллионов лет, — продолжала Паула. — За сотни миллионов лет можно многого достичь: на Земле, например, млекопитающие успели занять экологическую нишу, оставшуюся после динозавров, меньше чем за шестьдесят пять миллионов лет. За это время марсиане успели развить стратегии выживания.

Корни кактусов уходили вглубь твердых марсианских пород. Они не нуждались в кислороде, но поддерживали свой стеклянный метаболизм с помощью водорода, освобождающегося благодаря медленным реакциям, в которые вступали скальные породы и замерзшие потоки воды. Так они и их предшественники выживали в течение целых геологических эпох.

— Здесь всегда случались периоды вулканической активности, — продолжала Паула. — Кратеры Тарсиса сгущали атмосферу каждую сотню миллионов лет. Кактусы росли, распространялись, снова впадали в спячку, выживали в виде спор, и так происходило от периода к периоду. А потом случилась солнечная буря, которая вызвала дождь — настоящий водяной дождь. Воздух стал достаточно густым и влажным, чтобы вывести их из состояния анабиоза в течение нескольких лет.

— Как говорят биологи, они чем-то схожи с земными формами жизни, только у них другая форма ДНК, — не переставая, объясняла Паула. — У них другой набор хромосом — шесть, а не четыре, и другая система кодирования. Точно то же самое можно сказать о марсианских белках: они не совсем такие, как наши. Считается, что и набор аминокислот здесь другой, но это еще не доказано. Главное, что у них есть ДНК, РНК и белок, то есть тот же набор строительных материалов и те же ключи к их функционированию, что и на Земле.

Марс был еще молод, в возрасте грандиозной вулканической активности, а реликты безудержного формирования Солнечной системы продолжали сталкиваться между собой и бомбардировать новые миры. Но такие бомбардировки несли с собой и кое-что еще: огромные массы вещества, отскакивая от закругленных поверхностей планет, разлетались в межпланетное пространство. И несли на себе жизнь.

Байсеза еще раз взглянула на терпеливые кактусы.

— Значит, это наши родственники, — сказала она.

— Только более дальние, чем все формы жизни на Земле, — уточнила Паула. — Последняя значительная трансформация биомассы случилась очень давно, когда в каждом мире конечная форма кодировки ДНК не была закреплена. Но это родство достаточно близкое, чтобы быть полезным.

— Полезным? Каким образом?

Паула нажала кнопку на приборном щитке «Дискавери», и на гибком экране все увидели фильм, посвященный тому, как ученые Лоуэлла нашли способы внедрить марсианские гены в земные растения. В результате появились растения, не совсем земные, но и не полностью марсианские. Они могли расти вне герметичных куполов поселений, но в то же время могли использоваться в пищу людьми — и одновременно обогащать атмосферу кислородом. Некоторые биологи считают, что тем самым они закладывают основание для «оземлянивания» Марса, то есть для превращения его во вторую Землю. Некая неформальная группа ученых даже выдвинула слоган: «Все эти миры наши!».

— По существу, — продолжала Паула, — я очень рада, что мы встретили по дороге кактусы. Очень важно, Байсеза, чтобы вы об этом знали.

— Почему?

— Потому что так вы лучше поймете, что было найдено на полюсе.

— Я не могу ждать, — сухо сказала Майра.

— А я не могу больше ждать, когда освободится ванная, — сказала Байсеза. Она решительно встала со своего кресла, отбросив в сторону одеяло. — Алексей? Вы уже закончили?

«Дискавери» продолжал двигаться вперед, километр за километром, молчаливый, упорный, этакий кибернетический стахановец. К середине дня он миновал поросшую кактусами равнину и въехал на скучную волнистую местность.

С каждым днем путешествия солнце все ниже поднималось над горизонтом. В конце концов оно начало просто кружить почти у линии горизонта, так что настоящего дня путешественники почти не видели, вместо него днем над Марсом устанавливалось нечто наподобие сумерек, когда солнце едва подсвечивало сумрачное небо.

Байсеза поняла. Ось Марса была слегка наклонена, так же как ось Земли. Когда на севере была зима, полюс указывал в противоположную сторону от солнца, и, продвигаясь на север, путешественники постепенно попадали в арктическую ночь, которая продолжалась здесь двенадцать месяцев. Характерной особенностью Марса было лишь то, с какой скоростью на нем менялись климатические пояса: казалось, линии широты отскакивали назад с частотой метронома. Такая быстрота помогла Байсезе осознать, что она движется по поверхности совсем небольшого шарика, и вездеход можно было сравнить с муравьем, карабкающимся на апельсин.

Однажды на рассвете они увидели на северном горизонте гряды облаков.

К закату они уже находились под ними. Этот полярный капюшон был весьма плотным, так что сквозь него видны были только самые яркие звезды. Денеб и полюс мира из поля зрения исчезли.

К полудню пошел снег.

20. «Либерейтор»

— Знаешь, Tea, чтобы пересечь Солнечную систему, нам потребовалось всего пять дней. И на том спасибо. А теперь до наступления часа Икс нам осталось лететь всего несколько часов, после чего мы встретимся с квинт-бомбой.

«Либерейтор» имел массу и приблизительные параметры старых «Сатурнов». Но если большая часть массы «Сатурна» состояла из топлива и сгорала в первые минуты полета, так что полезный груз доставлялся к цели фактически по инерции, то мощный двигатель «Либерейтора» способен работать с полной нагрузкой в течение многих дней, и даже недель. В связи с этим корабль мог лететь по прямой из одной точки орбиты Юпитера в другую, от Троянской базы к месту нахождения бомбы. Такая прямая траектория представляла собой необычное явление для Солнечной системы, которая вся состояла из окружностей и эллипсов.

В течение ста часов Эдна пересекла расстояние, равное половине расстояния между Юпитером и далеким Солнцем.

— Теперь мы уже сбрасываем скорость. Потому что приближаемся к квинт-бомбе, и газы в выхлопном сопле начали взрываться…

— Почти все работающие в космосе офицеры были переведены сюда из Военно-морского флота США, потому что большинство космических кораблей сильнее всего напоминают земные подводные лодки. Но «Либерейтор» в этом смысле очень от них отличается. У нас так много энергии, что на корабле остается очень много свободного места, гораздо больше, чем было даже на станции «Скайлэб». Если ты никогда о ней не слышала, то советую посмотреть кино на эту тему. Мы с Джоном Меттернесом занимаем довольно большой отсек, в котором имеются спальни, души и даже что-то вроде гостиной, отдельной гостиной с экранами и кофеварками. Когда мы на стоянке и смотрим из иллюминатора нашего корабля вниз, то это все равно что на Земле смотреть из окна высотного отеля. Но у большинства отелей нет такого количества антенн и сенсорных датчиков. Или бойниц.

— Милая, мне надо лететь дальше. Энергетический ресурс двигателя сокращается, и будет странно, если я встречу пугало, зависнув в воздухе…

— Как я себя чувствую? Я очень боюсь. И очень взволнована. То есть в себя я верю, и в Джона, и в наш корабль, который уже доказал, что работает прекрасно. А для того чтобы пережить сегодняшний день, этого достаточно. А дальше… дальше, наверное, все. Либи, закрой, пожалуйста, программу.

— Слушаюсь, Эдна. Нам пора.

— Знаю. Вызови сюда Джона.

21. Полюс

Байсеза не видела ни зги.

«Дискавери» прокладывал себе путь сквозь полуметровый слой замерзшей двуокиси углерода. Эта сухая ледяная субстанция частично испарялась перед теплым носом вездехода, так что путешественники ехали в капсуле из густого тумана. Но и без тумана кругом стояла кромешная тьма. Все молчали. Игроки в покер продолжали свой бесконечный турнир. Байсезе оставалось только сидеть в одиночестве у окна и смотреть в эту отупляющую и лишающую присутствия духа тьму.

Вдруг неожиданно она увидела впереди яркие зеленые огни, светящие сквозь марево тумана. Вездеход притормозил и остановился. Остальные члены команды поспешили вперед, к окну.

На лед перед ними опустилось какое-то транспортное средство с огромными надувными колесами. В нем находилось два человека в скафандрах. Их шлемы были освещены, но Байсеза все равно не могла разглядеть лиц. Увидев вездеход, они замахали руками.

— Это же трицикл! — удивленно сказала Майра.

— Конечно, — мягко подтвердила Паула. — Он называется Генеральным коммуникационным аппаратом. Предназначен для операций вблизи полярной станции…

— Вот бы мне такой.

Алексей нажал на дисплей.

— Юрий, это ты?

— Привет, Алексей. Мы решили расчистить для вас дорогу с помощью сублимационной лопасти. В этом сезоне снега навалило больше, чем обычно.

— Мы только «за».

— «Дискавери»! Просто следуйте за нами, и все будет хорошо. Часов одиннадцать-двенадцать, и мы будем дома без всяких проблем. Увидимся в Уэллсе.

Аппарат развернулся и поехал вперед. Ярко подсвеченный туман расступался перед ним в разные стороны, потоками взмывал ввысь. Скорость «Дискавери» повысилась до сорока километров в час — вместо прежней, похожей на скорость погребальной процессии.

По мере движения заваленное снегом твердое покрытие дороги начало меняться. Оно стало слоистым, с чередованием темных и светлых полос, каждая из которых была шириной с человеческую руку, словно огромный осадочный пирог. Поверхность его казалась отполированной и покрытой замысловатым рисунком трещин, хорошо видимым в свете фар.

Через пару часов они въехали на более твердое покрытие, молочно-белое в основе, с вкраплениями красной марсианской пыли.

— Это водяной лед, — тут же объяснила Паула. — То есть по преимуществу водяной. Здесь проходит граница постоянной ледяной полярной шапки, сформированной осадком, который остается после испарения углеродистого снега каждую весну. Теперь до станции Уэллс, которая находится почти на географическом полюсе, нам осталось километров пятьсот, не больше. И ехать станет проще. Колеса вездехода могут менять конфигурацию в зависимости от типа дорожного покрытия.

Байсеза сказала:

— Меня удивляет, что «Дискавери» не имеет в своем комплекте лыж.

Алексей посмотрел на нее с укором.

— Байсеза, это Марс, — напомнил он. — Температура за бортом такая, что жидкость сразу же превращается в сухой лед. При таком давлении это около ста пятидесяти градусов по Кельвину.

Байсеза мысленно провела вычисления.

— То есть сто двадцать градусов ниже точки замерзания воды.

— Верно, — подтвердила Паула. — При такой температуре водяной лед становится таким твердым, что кататься по нему на лыжах — все равно что кататься по базальту.

Байсеза смутилась.

— Создается впечатление, — пробурчала она, — что вы читали эту маленькую лекцию десятки раз, не меньше.

— Просто у вас еще не было времени, чтобы как следует привыкнуть к Марсу. Так что не расстраивайтесь.

Теперь, когда они въехали на лед, Байсеза ожидала, что путь на полюс станет прямым. Но ведущий трицикл внезапно свернул с прямого, как луч, тракта и сделал широкий петлеобразный крюк по часовой стрелке. Выглянув из окна, Байсеза заметила каньон.

Она проглотила свою гордость и спросила о нем Паулу.

Паула объяснила, что это так называемый спиральный каньон, один из многих, прорезающих полярную область по всей поверхности. Она вывела на монитор фотографию, снятую летом из космоса, когда углеродистый снег ничего не скрывал. Область была похожа на закрученный вихрь циклона, причем спиральные каньоны прорезали ее, начиная с кромки, и доходили почти до полюса. Вид спиральных каньонов так поразил Байсезу, что она долго удивлялась этому явлению, которого никогда не видела на Земле. Хотя после только что проделанного скачка через Солнечную систему в мире осталось немного такого, что могло бы ее поразить.

С каждой минутой снег вокруг становился все глубже, так что в конце концов они ехали между снежными стенами высотой, наверное, в два метра. Снег выглядел слежавшимся, тяжелым, — может быть, более плотным, чем на Земле.

Когда вдали показались огни и покатые плечи жилых модулей, все путешественники почувствовали облегчение.

Вереница зеленых огней протянулась далеко вперед, они ограничивали дорогу слева и справа. Когда вездеход подъехал ближе, Байсеза увидела, что эти огни горят на мачтах высотой метра четыре. Она сообразила, что такая высота нужна зимой. Взглянув назад, Байсеза увидела, что с обратной стороны эти же огни кажутся белыми. То есть во тьме марсианской пурги каждый мог легко сориентироваться и узнать, движется он по направлению к базе или от нее.

Из темноты вынырнули строения, поднятые над землей на высоких опорах, словно на ходулях. Это были не купола, а слегка сплющенные с боков куски гигантской трубы. Все они были покрашены в ярко-зеленый цвет и расположены очень близко друг от друга. Между ними были проложены короткие туннели. Байсеза поняла, что эти жилые модули могли быть по существу установлены на колесах. Сейчас же они крепились ко льду с помощью тросов и крюков. В таком виде все они вместе напоминали гигантский караван в пустыне.

Стоило вездеходу подъехать к станции, как стены из сухого ледяного снега стали ниже, пока наконец не исчезли вовсе, так что вездеход двигался практически по чистой ледяной поверхности, сплошь покрытой черной ячеистой сетью. Вот он припарковался возле невысокого купола, расположенного между ходулями одного из модулей. Здесь уже стояли два станционных вездехода — тяжелые и не такие большие, как вездеход из Лоуэлла.

Паула провела их через люк, и все оказались на лестнице, заключенной в сине-зеленую пластиковую трубу, которая, судя по всему, вела в ближайший поднятый на ходули модуль. Чемодан Алексея не смог вскарабкаться на лестницу, и его пришлось тащить наверх с помощью пластиковой веревки.

На вершине лестницы вновь прибывших ожидала полярная команда. Их было четверо: двое мужчин и две женщины. Все по-марсиански тощие и долговязые, хотя с чуть заметными брюшками. Все сравнительно молоды, заметила Байсеза, каждый не старше сорока лет. Их комбинезоны были чистыми, но поношенными и слегка пахли каким-то жиром. И ни у кого из них не было на щеках идентификационных татуировок.

Они внимательно смотрели на Байсезу и держались вместе.

Наконец мужчина лет двадцати пяти вышел вперед и пожал Байсезе руку.

— Вы должны нас извинить: у нас тут бывает не так много посетителей. — Он был немного грузным, имел большой, покрытый пятнами нос и курчавую бороду, свои черные волосы он зачесывал назад и убирал в конский хвост. Говорил он по-американски, но с легким призвуком длинных европейских гласных.

— Так вы Юрий? — спросила Байсеза. — Вы встретили нас на ледовом трицикле?

— Да. Мы тогда помахали друг другу рукой. Меня зовут Юрий О'Рурк. Я работаю здесь гляциологом, климатологом и все в том же роде. — Потом он представил остальную команду: Элли фон Девендер, физик, Грендель Спет, биолог и медик, и Ханс Гритчфилд, инженер, ответственный за подачу энергии, транспорт и систему жизнеобеспечения базы. Также он был специалистом по буровым установкам, которые составляли основное научное оборудование базы. — Все мы здесь многостаночники, — продолжал Юрий. — Все можем оказать, к примеру, первую медицинскую помощь…

К Байсезе подошла Элли фон Девендер. Судя по всему, ей было около тридцати. В комбинезоне она выглядела немного грузной, свои волосы гладко зачесывала назад. Глаза ее были прикрыты очками в массивной оправе, из-за чего взгляд ее казался враждебным.

Байсеза с любопытством спросила:

— Присутствие гляциолога и биолога здесь понятно. Но зачем здесь физик?

— Гляциология — это причина, почему база находится именно здесь, — ответила Элли. — А также из-за Грендель с ее лабораториями. Но вот причина того, почему вы, миссис Датт, находитесь здесь, это я.

Юрий положил руку Байсезе на плечо.

— Давайте осмотрим место, — предложил он и быстрым шагом повел всех показывать жилой модуль. — Мы находимся в модуле, который называем Консервной банкой номер шесть. Порт ЕВА…

Банка номер шесть представляла собой пузырь из ярко-зеленого пластика, украшенный приятным для глаза рисунком. В ней был прозрачный ячеистый пол, который зрительно увеличивал объем до невероятных размеров. Взглянув вниз, Байсеза увидела сложенные в подполе коробки. Скафандров она не заметила, но в стенах имелись многочисленные люки, которые, очевидно, вели в другие помещения модуля. Везде лежало сложенное оборудование: нечто похожее на запчасти к вездеходам. Тут же находилась небольшая научная лаборатория и медицинский кабинет: единственная койка, окруженная разными приборами и отделенная от остального пространства застегнутой на молнию пластиковой занавеской. Весь модуль был темным, холодным и пыльным, как будто им редко пользовались.

Юрий поспешно провел их в другой модуль через маленький герметичный шлюз.

— Банка номер пять, научная, — объяснил он. Здесь находилась еще одна лаборатория, побольше размером и лучше оборудованная, чем в предыдущей банке, еще один медицинский кабинет и нечто похожее на спортзал. В этом модуле было светлее. К стенам, на которых изображались реки и горные пейзажи, были прикреплены светящиеся панели.

Байсеза вполголоса спросила Майру:

— Интересно, зачем здесь два лабораторных комплекса, два медицинских отсека?

Майра пожала плечами.

— Наверное, чтобы избежать радиоактивного заражения. Человек приходит с порта ЕВА и может исследовать свои образцы или залечивать раны, не вскрывая пломб на других модулях базы.

— Заражение команды со стороны марсиан?

— Или марсиан со стороны команды.

В Банке номер пять Грендель Спет — маленькая аккуратная женщина с волосами, в которых чуть поблескивала седина, — быстро взяла у вновь прибывших кровь, мочу и слюну на анализ.

— Станция должна поддерживать ваше здоровье, — сказала она. — Мы должны знать, нет ли у вас аллергии, чувствительности к некоторым продуктам питания и тому подобное. Пищу мы получаем в замороженном виде из Лоуэлла, но некоторые овощи выращиваем в собственном саду. Если у вас возникнут какие-либо потребности или желания, или ваш организм почувствует нехватку какого-либо вещества, мы сможем добавить в ваш рацион нужный продукт, причем сделаем это так, что вы даже не заметите…

Между тем Юрий провел их в третий по счету модуль — Банку номер три, которая, судя по всему, представляла собой спальную зону. Она была разделена на узкие спальни, все темные и, по-видимому, нежилые. После этого они прошли в Банку номер два. Как ни смешно, но этот модуль был превращен в некое подобие гостиницы, которую можно было бы назвать «Марсианской Асторией» с тем лишь отличием, что некоторые внутренние перегородки в нем были разрушены, чтобы расширить пространство спален, а центральная секция превращена в маленький камбуз. В одной из спален стояли четыре кровати, рядом с которыми располагались стулья и шкафчики, все набитые одеждой и другими личными вещами. На стене висел какой-то городской пейзаж, весь заклеенный сверху гибкими экранами и фотографиями родных и близких.

Майра с любопытством спросила:

— Вы используете эту зону совсем не так, как предполагалось изначально, не так ли?

Юрий ответил:

— Уэллс был создан для проживания десяти человек, а нас здесь всего четверо. На полюсе такие долгие ночи, Майра! Вот мы и предпочли жить вместе, в одной комнате.

После этого Юрий повел их вниз по лестнице, и они оказались в лежащем на поверхности льда куполе, из которого ступени вели еще дальше вниз, в толщу льда.

— Прошу прощения за неудобства, — сказал он. — Вы же видите, у нас наверху есть всего четыре кровати, а остальные модули мы держим в законсервированном виде. Посетителей мы, как правило, принимаем здесь, внизу, в нашем радиационном убежище… Если вам здесь не понравится, мы можем распечатать для вас какую-нибудь банку…

Байсеза огляделась кругом. Пещера в толще льда представляла собой трубу квадратного сечения, разделенную перегородками на узкие сегменты. Среди них она заметила камбуз, душевой блок, станцию связи, что-то вроде очередной научной лаборатории и медицинского кабинета. Место явно было жилым. По периметру камбуза и душевой шли желобки для стока воды. Стены и металлические поверхности выглядели потертыми или, наоборот, отполированными от долгого использования. Чувствовался запах затхлости, так как воздух здесь, очевидно, слишком долго подвергался рециркуляции.

Часть стен в пещере была декорирована очень странным образом: по их периметру шла узкая полоса, состоящая из перемежающихся темных и светлых участков приблизительно метровой длины каждый. Поверх фона был нанесен орнамент из коротких поперечных полос. Этот фриз со штриховым кодом охватывал почти все пространство пещеры и выглядел, словно шкурка какой-то огромной змеи после линьки.

Комната, предназначенная для Байсезы и Майры, представляла собой отгороженное пространство с перегородками, не доходящими до потолка. В нем стояли две узких койки, стол и пара стульев. Сквозь прозрачные пластиковые стены просвечивали слои льда, по потолку шла странная пестрая лента орнамента.

Пока женщины распаковывали вещи, Юрий присел на одну из коек. В маленькой комнате он занимал довольно много места.

— В Уэллсе не слишком уютно, но мы выживаем, как можем, — сказал он. — Причем холод полюса не имеет значения. На Марсе можно на экваторе в самый полдень выйти из убежища и продрогнуть до самых костей. Главная проблема здесь — темнота, которая длится половину марсианского года, почти двенадцать месяцев в земном исчислении. У полярников на Земле возникали те же проблемы. Кстати сказать, от них мы многому научились, многое переняли. Причем гораздо больше от Шеклтона, чем от Скотта.

Майра поинтересовалась:

— Юрий, я что-то никак не могу определить ваш акцент.

— Мать моя была русской, поэтому меня зовут по-русски — Юрий. А отец был ирландцем, поэтому моя фамилия ирландская — О'Рурк. Официально я являюсь гражданином Ирландии, то есть Евразии. — Он усмехнулся. — Но здесь это большого значения не имеет. Здесь, вдали от Земли, все перемешано. — Он повернулся к Байсезе: — Знаете, миссис Датт…

— Байсеза.

— Байсеза. Я знаю, что вы сюда приехали ради того, что находится в Шахте.

Байсеза взглянула на Майру. В какой шахте? Что находится?

— Но вы все равно должны знать, чем мы реально здесь занимаемся. — Юрий провел рукой вдоль пестрой ленты на стене. Поперечные полосы на ней располагались нерегулярно, то чаще, то реже, цвета тоже имели переходные оттенки то большей, то меньшей интенсивности. Вся лента была похожа на штриховой код, или на спектрограмму. — Посмотрите сюда, — продолжал Юрий. — Именно ради этого я сюда и приехал. Это схематичный вид ледяной коры, какой мы сумели получить, внедряясь в ее глубину.

Майра согласно кивнула:

— Ледяная кора Марса.

— Да. Мы бурили прямо отсюда, с вершины ледяного купола, и ушли в глубину на два с половиной километра. Ханс Гритчфилд с превеликим удовольствием покажет вам свою буровую установку. Если бы солнечная буря не расплавила верхние слои льда, мы бы ушли вниз на три километра. — Он покачал головой. — Как жаль!

Майра провела рукой по ленте.

— И вы можете все это расшифровать? — спросила она. — Так же как читаются слои льда на Земле?

— Конечно. Марсианская шапка образовывалась слой за слоем, год за годом. И каждый годичный слой несет в себе отпечаток тех условий, в которых он был образован: климат, местная пыль, космическая пыль. Все как на Земле. Разумеется, за исключением некоторых деталей. Например, в Гренландии каждый год выпадает снег толщиной в несколько сантиметров. А здесь отложения, оставленные водяным льдом, имеют годовую толщину меньше чем в одну седьмую часть миллиметра.

— Взгляните сюда. — Он встал у стены, в том месте, где пестрая лента обрывалась. — Это вершинный слой, то есть самый недавний, который был образован во льду. Кажется, это ясно? То, что находилось сверху, было исследовано командой «Авроры» перед солнечной бурей. Несколько сантиметров, которые соотносятся с десятилетиями во времени. Вот эти яркие коричневые полосы, — он указал на них пальцем, — соотносятся с периодом глобальных пылевых бурь. Например, вот эта полоса указывает на пылевую бурю, которая случилась в 1971 году, когда на орбиту Марса вышел «Маринер-9». Вся планета тогда утонула в пыли…

События на Марсе происходили в разное время и поэтому были отмечены разными уровнями в ледяной коре. На глубине в десять сантиметров были найдены следы радиации, которая прошлась по планете в результате взрыва сверхновой в туманности Краба, — событие это произошло за тысячу лет до образования радиационного слоя. В каждом метре льда имелись особые пласты, наполненные микрометеоритами, каплями когда-то расплавленных скальных пород, потому что каждые десять или сто тысяч лет Марс встречался с космическим объектом такого размера, что его осколки разлетались по всей планете и достигали полюсов. Самая широкая, метровая шкала отражала события драматические в круговом астрономическом движении Марса, в том числе изменения наклона оси, которые случались приблизительно каждые сто тысяч лет.

Юрий сказал:

— В марсианском льду можно обнаружить даже следы Земли, метеориты, имеющие земное происхождение. Точно так же как до Земли добрались некоторые метеориты с Марса. — Он усмехнулся. — Я уже начал поиски катастрофы, которая привела к гибели динозавров.

Майра рассматривала его с большим интересом.

— Вы очень любите свою работу, не так ли? — спросила она с завистью, или так показалось Байсезе. Она знала, что ее дочь всегда питала слабость к людям, одержимым работой, вроде Юджина Мэнглза.

— Стал бы я иначе торчать в этом ледяном гробу! Однако все эти любопытные штучки — ледяная шапка, слои коры, — никого здесь, кроме меня, больше не интересуют. После того, что мы нашли во льду, все остальное превратилось в рутину.

Байсеза обдумала его слова.

— Извините, я не совсем понимаю.

Он коротко рассмеялся.

— Это не ваша вина.

Майра спросила:

— А что вы нашли во льду?

— Вы узнаете об этом очень скоро. Если вы готовы, то мне поручено проводить вас на военный совет.

Все встали.

22. Сближение

«Либерейтор» приближался к квинт-бомбе, словно дротик, состоящий из льда и огня. Эдна Фингал и Джон Меттернес находились в отсеке управления, одетые в скафандры и шлемы с поднятым забралом.

Все еще невидимая невооруженным глазом, квинт-бомба была «видна» благодаря возмущению гравитационных полей Солнечной системы, сквозь которые она пролетала, будучи сгустком магнитной энергии, окруженным облаком из экзотических частиц.

— Все именно так, как предсказывал профессор Карел, — желчно сказал Джон, просматривая сводки на мониторах. — Спектр в точности тот же самый, что дает мини-черная дыра. Нормальный космический артефакт…

— Вот! — прошептала Эдна, указывая в иллюминатор.

Квинт-бомба представляла собой округлое тело, видимое благодаря искривлению звездных лучей, проходящих в непосредственной близости от нее. Она была похожа на каплю воды, катящуюся по лицу небес. При виде этой капли Эдна почувствовала, как у нее мурашки пробежали по телу.

— Это и есть Глаз, — брезгливо прокомментировал Джон. — Совершенная отражающая сфера, мячик диаметром в сотню метров. Все классические признаки налицо: неевклидова геометрия, аномалия Допплер-эффекта. Правда, радиационный спектр несколько отличается от того, который был получен от Глаза в районе Троянских астероидов во время солнечной бури.

— То есть эта штука вовсе не шпион. Теперь мы это знаем точно.

— Расстояние пять километров, мы сближаемся, — сухо отрапортовала Либи.

Эдна посмотрела на Джона. Она знала, что он принял душ всего час тому назад, но капли пота уже катились по его лицу и срывались с кончика носа.

— Ты готов?

— Как всегда, дружище.

— Следуем принятому ранее плану. Либи, тебе все ясно? Четыре захода. Если что-то изменится…

— То мы сбежим домой, — докончила ее фразу Либи. — Мы скажем, что у нас была генеральная репетиция. Максимальное сближение — три километра. Эдна!

— Что, Либи?

— На нас смотрит История!

— О Господи! — пробормотал Джон.

23. Шахта

Четыре человека из полярной команды, плюс Байсеза, Майра и Алексей, сели в кружок на стульях и перевернутых ящиках в Банке номер два, то есть в отеле «Марсианская Астория». Паула, кажется, все еще никак не могла отоспаться после путешествия.

И именно здесь, на северном полюсе Марса, заваленном снегом из двуокиси углерода, в глухом, но одновременно и исключительно безопасном углу Солнечной системы, Байсеза наконец узнала правду о цели своего путешествия.

Кажется, Алексей испытал сильное облегчение, когда в конце концов рассказал, что смогли разузнать различные сообщества космиков, причем действуя разными путями: что нечто неизвестное и очень опасное движется в плоскости Солнечной системы.

— Они называют это квинт-бомбой. Но более правдоподобная догадка на сегодняшний день состоит в том, что это артефакт Перворожденных, прилетевший сюда, чтобы нас уничтожить. Космический флот послал для перехвата этой бомбы что-то вроде миссии, которая может даже увенчаться успехом. Но если нет…

— То на этот случай у вас есть собственный план, не так ли?

— Совершенно верно.

Байсеза оглядела лица сидящих вокруг нее людей: все они были гораздо моложе и ее, и Майры. Но, в сущности, все космики были моложе землян по определению.

— Это всего лишь прикрытие, — сказала она. — Очевидно, вы входите в какую-то тайную организацию или секту. Вы бегаете по Солнечной системе, прячетесь от земных властей. Неужели это доставляет вам удовольствие? У вас есть лидер?

— Да, — ответил Алексей.

— Кто?

— Сейчас мы не можем вам этого сказать. Пока не можем. Никто из здесь присутствующих.

— И вы привезли меня сюда, так как кое-что обнаружили подо льдом?

— Совершенно верно.

— Тогда покажите мне это.

Грендель Спет, астробиолог и врач, внимательно посмотрела на Байсезу.

— Вы только что приехали, — сказала она. — Вы уверены, что вам не требуется хороший отдых?

Байсеза встала.

— Я отдыхала в течение девятнадцати лет. И несколько недель путешествовала. Откладывать нечего.

Все поднялись и друг за другом вышли из комнаты.

Чтобы попасть в шахту, предварительно надо было одеться.

Они пошли в Банку номер шесть, из нее спустились вниз по лестнице в небольшой купол, вырубленный в толще льда. Здесь Байсеза, Майра и Алексей должны были снять с себя всю одежду. Вспомнив о том, что всего в нескольких метрах от них лютует полярная марсианская ночь, Байсеза, оказавшись всего лишь в собственной коже, непроизвольно поежилась.

Доктор Грендель произвела быстрый медицинский осмотр.

— Если учесть, что в клинике анабиоза все ваши ткани девятнадцать лет подвергались систематическому разрушению, то результат совсем неплохой.

— Спасибо.

Сперва тела вновь прибывших были смазаны каким-то маслом. Затем они должны были надеть на себя «биоодежду», то есть жилеты, которые накрепко прилипли к их оголенным телам и осуществляли взаимодействие со всеми биометрическими системами их организмов. Во время спуска жилеты должны были отслеживать все жизненно важные параметры их тел. Затем они облачились в ярко-зеленые комбинезоны, наглухо застегнули их, а также в шлемы, башмаки и перчатки. Им за спины повесили маленькие рюкзачки. Грендель сказала, что эти комбинезоны сами по себе являются полностью укомплектованными космическими скафандрами, так как они хорошо загерметизированы с помощью натяжения эластичной ткани. Они могут сохранить человеческую жизнь в течение нескольких минут, может быть — даже в течение часа, в случае возникновения нештатной ситуации, например, отказа защитных механизмов.

Но этот скафандр был всего лишь первым, внутренним слоем в сложной системе их полного облачения. На него они должны были натянуть те самые внешние скафандры, которые Байсеза видела на борту вездехода.

Они подошли к небольшому люку, который вел прямиком к этим скафандрам, прикрепленным к стене купола снаружи. Они одевались по очереди. Сперва каждому из них помогли натянуть на себя штанины, затем рукава, затем приладить отделы, защищающие туловище, грудь и голову. Эти скафандры были сделаны из твердых сегментов, и облачаться в них было все равно, что облачаться в рыцарские доспехи. Но сами по себе эти костюмы были сделаны так, что помогали человеку себя надевать; одеваясь Байсеза явственно слышала жужжание их внутренних вспомогательных систем. Самым трудным делом было просунуть голову в шлеме сквозь отверстие, ни обо что при этом не ударившись, а затем натянуть на нее еще один шлем, гораздо большего размера.

Грендель позвала Байсезу:

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. Только непонятно, как я отцеплюсь от стены.

— Скафандр сам вам подскажет, когда придет время.

Под конец Грендель застегнула на спине у Байсезы герметичные панели, и скафандр совершенно неожиданно сам оторвался от стены купола, так что Байсеза едва не упала.

Шлемы у всех внешних скафандров были непрозрачными. Внезапно шлем Байсезы прояснился, и в окружении черной марсианской тьмы она увидела на нем круглое, облаченное в такой же шлем лицо инженера, которого звали…

— Ханс, — сказал он, улыбаясь. — Я просто проверяю работу вашего скафандра. Когда вы освоитесь, то сможете точно также проверить работу моего скафандра. Мы все работаем в связке… Скафандр номер пять? Каков твой статус?

Байсеза услышала в своем ухе тихий мужской голос:

— Штатный, Ханс, как ты сам видишь на табло. Байсеза?

— Все нормально.

— Я буду помогать вам во время спуска в шахту. Ханс сказал:

— Наверняка конструкция скафандра должна была показаться вам странной, Байсеза. Но все дело в ППЗ.

— ППЗ?

— Протоколы планетарной защиты. Мы никогда не вносим скафандры внутрь жилых и лабораторных модулей, потому что не можем допустить соприкосновение разных сред. Мы должны защищать марсианскую и земную жизнь друг от друга.

— Даже несмотря на то, что они близкие родственники?

— Может быть, для них это еще хуже. И, кроме того, здесь остро встает вопрос пыли. Марсианская пыль содержит много ржавчины, токсинов и перекиси водорода. Она очень агрессивна. Лучше всего вообще не вносить ее в модули, а следовательно, и в наши легкие. Все детали скафандров должны быть абсолютно чисты от пыли, в противном случае с ними будет очень трудно иметь дело. Ведь вы же не хотите застрять в этой штуке, не так ли? Впрочем, я вам потом все покажу.

В поле зрения Байсезы появилось лицо врача.

— С вами все в порядке, Байсеза, — сказала она. — Попытайтесь пройтись.

Байсеза подняла и опустила руку, жужжание вспомогательных систем внутри скафандра не прекращалось. Сам скафандр казался легким как перышко.

— Мне кажется странным, что я не могу до конца опустить руки. Или почесать лицо. Надо полагать, что это пройдет.

— Я могу почесать ваше лицо за вас.

— Если мне потребуется, я вас об этом попрошу, Скафандр номер пять. — Она огляделась кругом. Почва под ногами была плоская и белая, небо — темным и грязным. Модули станции возвышались темными массами, возле опор было сложено оборудование и ящики. Неподалеку был припаркован транспорт: два вездехода со снегоуборочными лопастями, очень похожие на снегомобили. «Дискавери» давным-давно уехал обратно в Лоуэлл.

Рядом с ней были все, кроме Паулы: Алексей, Майра, полярная команда в полном составе. Все были одеты в зеленые скафандры, у всех были подсвечены лица, и все смотрели на нее. С сумрачных небес продолжал огромными хлопьями падать снег.

— Неужели я на марсианском полюсе? Милосердный Бог! — Она подняла руку и пошевелила над головой пальцами в перчатке.

К ней подошел Юрий.

— Сейчас нам придется совершить небольшую прогулку, — сказал он. — Всего несколько сотен метров. Ради безопасности буровая установка расположена чуть в стороне от жилых модулей. Кроме того, так положено по правилам планетарной защиты. Вы просто нормально шагайте, и все будет хорошо. Прошу вас, идите вместе со мной. Майра, вы тоже.

Байсеза решилась. Один шаг, второй. Эти шаги давались ей так же легко, как трехлетнему ребенку. Скафандр, несомненно, ей помогал. Юрий шел между Майрой и Байсезой. Другие ушли вперед. У инженера по буровым установкам Ханса Гритчфилда на рюкзаке было написано «Хулиган» и нарисован нефтяной фонтан. Его скафандр казался тяжелее, чем у других. Вполне возможно, что его конструкция была сверхсложной, специально предназначенной для тяжелых работ в шахте или на буровой.

Марсианский снег падал на шлем Байсезы, но тут же испарялся, оставляя на нем только чуть заметные следы.

— Между прочим, я могу помочь вам в любой ситуации, что бы вам не потребовалось, — сказал Скафандр номер пять.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Сейчас я отслеживаю все ваши параметры и потребности. В мои функции входит очень многое. Например, если вас заинтересует геология, то я смогу незамедлительно предоставить вам нужные данные и картинки, и при этом помогу разобраться в узловых моментах: особенностях скальных пород, типах льда, сдвигах напластований.

— Думаю, что сегодня это вряд ли потребуется.

— Но все равно, я вам советую воспользоваться моими знаниями в физиологии. Например, вы должны знать, что при марсианской гравитации ходьба гораздо более энергоемкий процесс, чем бег. Если вы захотите, я могу выборочно напрячь некоторые группы ваших мышц, чтобы обеспечить вам всестороннюю и гармоничную тренировку.

— Слушай, Скафандр номер пять, заткнись! — не выдержал Юрий. — Ты всем надоел! Байсеза, примите мои извинения. Наши электронные товарищи просто прелесть. Но все они по-своему гениальны. Особенно когда мы со всех сторон окружены такими чудесами.

Майра окинула взглядом унылую равнину из твердого, как скала, льда. В лучах фонарей играли падающие хлопья снега. Она сказала скептически:

— Чудесами?

— Да, чудесами… по крайней мере так кажется гляциологу. Как бы я хотел жить в мирной Вселенной, чтобы никто не отвлекал меня от удовлетворения моей исследовательской страсти!

Между тем они приблизились к огромной стоящей на льду конструкции. Это был полусферический купол высотой более двадцати метров. Под тонкими панелями Байсеза заметила палатку, поставленную на опоры, но не натянутую. В ее стенке был матерчатый шлюз, сквозь который они по очереди прошли внутрь.

Это и была буровая платформа, детище Ханса Гритчфилда, и именно он помог Байсезе проникнуть внутрь.

— Тут гораздо больше формальных ППЗ-барьеров, чем настоящих шлюзов, — сказал он. — По существу, мы поддерживаем здесь слабое отрицательное давление: если возникнет течь, то воздух засосет внутрь, а не выдует наружу. Мы должны бережно хранить ту глубинную жизнь, которую нам удалось раскопать, — хранить даже от других форм жизни, которые могут здесь встретиться в других пластах. И всех их мы должны хранить от нас. Ну, и наоборот, конечно. — Он говорил на смешной смеси южноамериканского, возможно техасского, диалекта с небольшой примесью голландского языка. Возможно, насмотрелся старых кинофильмов.

Все семеро оказались внутри купола, под провисающими стенками палатки. Пространство было ярко освещено флюоресцентными лампами. Подъемный кран — даже в неработающем состоянии — производил внушительное впечатление: этакая башня, стоящая на массивном основании из марсианского стекла. Ханс уточнил его параметры: вес тридцать тонн, мощность пятьсот киловатт. Свернутый трос с буром имел длину четыре километра: более чем достаточно, чтобы достигнуть основания ледяной шапки. Рядом стоял грязный агрегат для закачивания в шахту жидкости: это было необходимо, чтобы уберечь шахту от обрушения, так как слои льда постоянно смещались под воздействием собственного веса. В данном случае использовалась жидкая двуокись углерода, которую агрегат конденсировал из атмосферы.

Ханс начал хвастаться теми техническими трудностями, с которыми они сталкивались во время работы: прежде всего, им нужны были новые смазочные средства, потому что при низком давлении движущиеся детали оборудования имели тенденцию склеиваться друг с другом.

— Термальный контроль — вот в чем загвоздка, — с воодушевлением вещал он. — С температурой здесь надо обращаться очень осторожно, потому что избыток тепла не нужен никому. Когда водяной лед тает, он тут же смешивается с жидкой двуокисью углерода. И тогда караул! В результате мы получаем углекислоту, от которой нам крышка. Команда «Авроры» привезла с собой крошечную буровую установку, которую вы до сих пор можете увидеть на трейлере. Она могла углубиться в лед всего метров на сто. Зато она стала первой буровой установкой на Марсе…

Юрий прервал его излияния:

— У нас сейчас не экскурсия для туристов.

Майра подошла к бурильной платформе.

— В шахте нет жидкости. Кажется, вы ее осушили.

Юрий подтвердил.

— Это первая шахта, которую мы выкопали, она ведет прямо к Этому. Мы знали, что там, подо льдом, находится нечто необычное, потому что об этом нам сказали радары. Когда мы до Этого дошли, то тут же вернулись обратно и послали в Лоуэлл заявку на увеличение бюджета. Нам понадобилась установка, способная поддерживать шахту в открытом состоянии постоянно. Потом мы выкачали оттуда бурильную жидкость…

Ханс сказал:

— И параллельно мы пробурили еще один ствол. Сперва мы опустили туда камеры и датчики. Но потом… — Он наклонился и поднял люк. Под ним оказалась дыра метра два в диаметре. Прямо над дырой висела платформа, посередине которой стояла опора со щитком управления и разными рукоятками.

Никто не сомневался в том, что это такое.

— Лифт! — выдохнула Байсеза.

— Да, — подтвердил Юрий. — Момент истины наступил. Все мы — вы, Байсеза, я, Алексей, Майра, Элли, Ханс, — все мы стоим теперь у самой границы. И ты, Грендель.

Юрий шагнул на платформу и оглянулся назад.

— Байсеза! — позвал он. — Думаю, что наступил ваш звездный час.

Байсеза едва не задохнулась.

— Вы хотите, чтобы я прокатилась на этой штуке? Два километра вниз во льду?

Майра взяла ее за руку. Несмотря на все вспомогательные системы скафандра, Байсеза едва чувствовала прикосновение руки своей дочери.

— Ты не обязана это делать, мама! — сказала Майра. — Они еще даже не сказали тебе, что нашли внизу!

— Байсеза, поверьте мне, — нервно перебил их Алексей. — Вам лучше увидеть все самой!

— Так пусть это будет сделано! — сказала Байсеза. Она шагнула на платформу, стараясь все страхи оставить за спиной.

Они стояли тесным кружком, повернувшись лицом друг к другу. Круглая платформа едва вмещала такое количество людей, тем более в скафандрах.

Диск пришел в движение и устремился вниз, в ледяной туннель, на стенках которого были укреплены металлические рельсы. Байсеза подняла вверх голову: у нее возникло ощущение, что она проваливается в глубокий, ярко освещенный колодец. Ее охватило жуткое чувство падения или захлопывающегося капкана.

Скафандр прошептал:

— Я обнаружил учащение дыхания и пульса. Все это можно компенсировать с помощью повышения атмосферного давления…

— Тише! — приказала ему Байсеза.

Падение оказалось милосердно коротким. Юрий сказал:

— Теперь возьмите себя в руки.

Лифт резко замедлил ход и остановился.

За спиной у Юрия виднелась металлическая дверь, или, вернее, люк, укрепленный прямо на льду. Юрий повернулся и открыл его. За ним виднелся короткий туннель, ярко освещенный флюоресцентными трубками. В конце туннеля Байсеза заметила какое-то серебристое сверкание. Юрий отошел в сторону.

— Думаю, что вам лучше пройти вперед, Байсеза.

Ей показалось, что сердце хочет выпрыгнуть из груди.

Она глубоко вдохнула и шагнула вперед. Пол туннеля был грубо высечен во льду, имел неровную и крайне ненадежную поверхность. Она сконцентрировалась на ходьбе и старалась не смотреть вперед, хотя краем глаза все же заметила серебристое сияние впереди.

Вот она вышла из туннеля в широкую комнату, столь же грубо высеченную во льду, как и туннель. Быстрым взглядом она окинула узкую шахту, прорубленную в потолке. Потом она взглянула прямо перед собой, чтобы увидеть наконец то, что нашли здесь космики, нечто, спрятанное под ледяной шапкой марсианского полюса.

На нее взглянуло ее собственное отражение.

Это был артефакт Перворожденных. Это был Глаз.

24. Максимальное сближение

Искаженное отражение сверкающего всеми бортовыми огнями «Либерейтора» скользнуло по поверхности квинт-бомбы. Эдна почувствовала удовлетворение: человечество явилось сюда не зря.

Первый заход на объект был предварительным: простая разведка. В точке максимального сближения корабль качнуло один раз, другой. От него отделились два маленьких зонда, один из которых должен был лечь на низкую орбиту квинт-бомбы, а другой целил прямо на ее поверхность.

Затем отражение замутилось и поблекло: «Либерейтор» сделал петлю и отошел назад.

Команда лихорадочно всматривалась в мониторы. Никакого вреда кораблю нанесено не было. Масса квинт-бомбы не превышала массу небольшого астероида, а плотность была сравнима с плотностью свинца. Ее гравитация практически не повлияла на траекторию корабля.

— Но кое-что мы все-таки уже узнали, — подытожил Джон. — Главное, что в этой штуке нет ничего неожиданного. Это шар или сфера, которая вполне укладывается в те допущения, которые может сделать современная техническая мысль. Плюс эта необычная, аномальная геометрия…

— Пи равняется трем.

— Да. Наш зонд лег на ее орбиту. Масса бомбы так мала, что вращение зонда происходит очень медленно. Правда, ему теперь придется висеть на этой орбите очень долго. И спускаемый аппарат уже подходит к цели…

Корабль снова сильно тряхнуло. Эдна схватилась за сиденье.

— В чем дело? Либи?

— Гравитационные волны, Эдна.

— Пульсация идет со стороны бомбы! — почти прокричал Джон. Он был очень напряжен и испуган. — Спускаемый аппарат! — Он снова вернул на экран изображение бомбы, от которой отделилась какая-то маленькая серая полусфера, которая проглотила аппарат и тут же исчезла, словно ее и не было. — Эта штуковина просто съела наш аппарат, и все! — потрясенно повторял Джон. — Бомба словно бы вскипела и выпустила из себя пузырь! Если Билл Карел был прав, — веско продолжал он, — то мы только что видели рождение и смерть целого детского космоса! Вселенную, которую использовали в качестве оружия! — Он засмеялся, но никакого веселья в его смехе не чувствовалось. — Всемогущий Бог! С чем же мы в таком случае имеем дело?

— Мы знаем, с чем мы имеем дело, — ровным голосом ответила Эдна. — Особая технология, и ничего больше. И, кстати сказать, она не сделала ничего такого, чего бы мы от нее не ждали. Возьми себя в руки, Джон.

Но тому явно было не по себе.

— Чего ты от меня хочешь? Я всего лишь человек! — огрызнулся он.

— Либи, мы готовы к заходу номер два?

— Все системы работают штатно, Эдна. Чтобы перезапустить двигатель, полетный план предусматривает тридцатисекундную готовность. Начинать обратный отсчет?

— Пожалуй, начни, — сумрачно сказал Джон.

— Очень прошу тебя, Джон, возьми себя в руки, — снова повторила Эдна.

Байсеза медленно обошла ледяную комнату. В грубом приближении она была сферической, и Глаз заполнял ее почти полностью. Байсеза снова взглянула на Глаз: ее отражение на гладкой поверхности было искаженным, гротескным, голова в космическом шлеме имела странные размеры и форму. Нутром она чувствовала, что внутри Глаза что-то происходит. Он затаился, наблюдал.

— Привет, мальчики, — пробормотала она. — Помните меня?

Элли, Алексей, Юрий и Майра, которые тоже успели просочиться в комнату, при этих словах Байсезы обменялись между собой многозначительными взглядами.

— Именно поэтому мы вас сюда и привезли, — сказал Юрий.

— Хорошо. Только вы можете мне объяснить, что эта штука здесь делает? После солнечной бури все Глаза в Солнечной системе исчезли.

— Я могу на это ответить! — выступила вперед Элли. — Судя по всему, Глаз находился здесь еще до солнечной бури, причем очень задолго. Он испускает во всех направлениях характерные частицы с большой энергией, причем его радиация имеет вполне определенный почерк. Именно поэтому меня сюда и перебросили. Раньше я работала на лунном альфатроне и стала кем-то вроде эксперта по квантовым черным дырам. Поэтому было решено, что я хороший кандидат для изучения этой штуки…

Впервые с момента приезда Байсезы Элли обратилась к ней с такой длинной речью. У этой женщины была странная манера общения: она говорила, избегая зрительного контакта с собеседником, редко улыбалась или, наоборот, хмурилась, и к тому же делала интонационные ударения в неожиданных местах. Судя по всему, она относилась к числу тех людей, чей высокий профессионализм имел в основе какие-то глубокие психологические причины. Байсезе она чем-то напомнила Юджина.

Лунный альфатрон был самым мощным ускорителем, какой сумело создать человечество за всю его историю. Целью его было исследование глубинных структур материи путем сталкивания частиц друг с другом на скоростях, близких к скорости света.

— Мы способны достичь плотности массы и энергии, превышающие плотность Планка, — продолжала объяснять Элли. — В таких случаях квантово-механические эффекты разрушают структуру нашего пространства-времени.

Майра спросила:

— А что происходит в таких случаях?

— В таких случаях возникает черная дыра. Ее размеры существенно меньше, чем размеры любой элементарной частицы, но при таких малых размерах она обладает существенно большей массой. Она разрушается практически мгновенно, но при этом порождает целый фейерверк экзотических частиц.

— Прямо как радиация, идущая от Глаза, — догадалась Байсеза.

— Так что же, — спросила Майра, — эти маленькие черные дыры имеют общего с Глазом?

— Мы считаем, что наша Вселенная имеет множество пространственных измерений. Я имею в виду, больше трех, — уточнила Элли. — Другие пространства находятся поблизости от нашего, если можно так выразиться, в других, более высоких измерениях. Вроде как страницы книги, одна над другой. Иначе говоря, это, возможно, нечто вроде свернутых измерений искривленного пространства, или… впрочем, это неважно. Эти высшие измерения определяют наши фундаментальные физические законы, но прямого воздействия на наш мир не оказывают — ни через электромагнетизм, ни через ядерные силы. Только через гравитацию.

— И именно поэтому мы создаем черные дыры на Луне, — продолжала Элли. — Черная дыра — это гравитационный артефакт, и поэтому она существует как в высших измерениях, так и в том мире, который мы видим вокруг нас. Исследуя наши черные дыры, мы можем в некоторой степени зондировать эти высшие измерения.

— Так вы считаете, — спросила Байсеза, — что Глаз имеет какое-то отношение к этим высшим измерениям?

— Да, в этом есть смысл. Колеблющаяся, отступающая поверхность, которая в то же время не движется. Аномальная «пи — равняется — трем» геометрия. В нашу Вселенную эта штука вписывается не совсем…

«Прямо как ты», — язвительно подумала Байсеза.

— В таком случае это может быть проекцией чего-то еще. Вроде пальца, который протыкает поверхность лужи. В нашем мире мы видим при этом расходящиеся круги, но по существу это может быть след более сложного объекта из высших измерений.

Каким-то образом Байсеза знала, что Элли говорит правду. Каким-то образом она чувствовала связь с этими высшими измерениями. Сам по себе Глаз не был конечной точкой на пути в неизвестное, вещью в себе: он был дверью, которая вела куда-то еще.

Майра спросила:

— Да, но что этот Глаз делает здесь?

— Думаю, что он здесь попал в ловушку, — ответила Элли.

* * *

И снова корабль пошел на сближение с квинт-бомбой. Где-то в глубине его чрева материя и антиматерия с энтузиазмом аннигилировали друг друга, образовав при этом поток перегретого пара.

В точке максимального сближения корабль, не выключая двигателей, развернулся и обдал квинт-бомбу своими выхлопными газами. Это был первый открыто враждебный акт, совершенный людьми по отношению к чужому объекту. В нормальных условиях такого действия было бы достаточно, чтобы убить все живое на борту земного космического корабля.

Затем двигатель «Либерейтора» отключился, и он начал отходить от бомбы по параболической траектории.

— Никакого видимого эффекта, — незамедлительно отрапортовал Джон.

Эдна внимательно посмотрела на него.

— Продолжай наблюдения. Но, как я догадываюсь, результат нам уже известен. Встает вопрос: применять нам оружие или нет?

Конечное решение оставалось за командой. Чтобы послать сигнал на Троянскую базу и получить ответ, потребовалось бы сорок пять минут, сигнал на Землю займет еще больше времени.

Джон пожал плечами. Он сильно потел.

— Данный нам приказ был вполне четким. Мы не получили никакой реакции со стороны квинт-бомбы в ответ на наш первый, неагрессивный заход. Мы видели разрушение дружественного к ней зонда. Мы не получили никакой реакции в ответ на наш выхлопной душ. Никому неохота продолжать с ней дальнейшие игры. Мы должны действовать.

— Либи?

Формально Либи — интерактивный бортовой сервер — числилась на корабле строевым офицером (не человекоподобным) и тоже должна была участвовать в принятии решения.

— Я согласна с анализом мистера Меттернеса.

— Хорошо.

Эдна извлекала из кармана своего скафандра гибкий компьютер, развернула его и положила на панель управления корабля. Как только компьютер подключился к системам «Либерейтора», его экран осветился было желтым светом, но затем немедленно вспыхнул красным, — как всегда бывает, когда дело касается вопросов безопасности и возникают сомнения в правомерности входа в систему. Используя виртуальную коммутационную приставку, Эдна подтвердила свое право доступа в систему: для этого она наклонилась вперед, чтобы компьютер смог просканировать сетчатку ее глаза и татуировку на щеке. Компьютер был удовлетворен и снова засветился нормальным желтым светом.

— Готовность к третьему заходу! — провозгласила Либи.

— Вперед.

Через тридцать секунд А-двигатель заработал снова, и «Либерейтор» превратился в зажженную спичку, толкающую саму себя сквозь космическое пространство. На этот раз мощность двигателя была увеличена, ускорение корабля достигло двух G. За пять секунд до точки максимального сближения Эдна нажала кнопку на командной панели, тем самым отдавая приказ на применение оружия.

Запуск термоядерной бомбы привел к тому, что корабль снова тряхнуло, словно речь шла о запуске еще одного безобидного зонда. Снаряд пошел к цели, а «Либерейтор» тут же развернулся и стал уходить на большой скорости. Эдну снова прижало к ее креслу.

* * *

Воображение Байсезы отказывалось ей служить.

— Что значит «поймать в ловушку» четырехмерный объект? — спросила она.

— Сама по себе ловушка трехмерная, — уточнила Элли. — Посмотрите сюда. — К рукаву ее скафандра был прикреплен карандаш. Она взяла его, поднесла к поверхности Глаза и отпустила.

Карандаш взмыл вверх и воткнулся в потолок комнаты.

— Что это? — спросила Майра. — Магнетизм?

— Никакого магнетизма. Гравитация. Если бы на вашем пути не было Глаза, то вы могли бы запросто походить по потолку. Вверх ногами. Но вокруг Глаза существует гравитационная аномалия, которая воздействует на предметы, сопоставимые с ним по размеру. Если честно, то я смогла обнаружить структуру этой аномалии. Нечто на границе возможностей наших детекторов. Структура гравитационного поля сама по себе может содержать информацию…

Юрий улыбнулся.

— Весьма забавное дело, — сказал он. — На досуге можно об этом подумать. Действительно, существуют методы, с помощью которых двумерные существа, живущие в водной среде, могут поймать в ловушку этот самый палец, который протыкает лужу. Например, намотать на него нитку и к чему-нибудь крепко привязать, так что его невозможно будет извлечь на поверхность. Подобная гравитационная структура должна быть аналогична таким методам.

— Скажите мне лучше, что, по вашему мнению, произошло здесь? — спросила Байсеза.

— Мы считаем, что здесь замешаны марсиане, — ответил Юрий. — Это случилось давным-давно, когда наши предки были всего лишь пятнами слизи. Мы о них ничего не знаем. Но надо полагать, что они вели себя достаточно шумно и тем самым привлекли внимание Перворожденных.

— И Перворожденные ударили, — прошептала Байсеза.

— Да. Но марсиане дали отпор. Причем весьма успешно. Они поставили гравитационную ловушку. И поймали в нее Глаз! Так что он находится здесь с незапамятных времен. Надо полагать, в течение долгих эонов.

— Мы решили воспользоваться вашими откровениями, Байсеза, — сказала Элли.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду ваши репортажи с «Мира», когда вы возвращались с него на Землю. Вы тогда сказали, что Глаза функционируют как ворота, — по крайней мере время от времени. Это можно сравнить с червоточиной. Основываясь на этих ваших интуитивных догадках, мы стали экспериментировать. Мы отражали некоторые продукты излучения самого Глаза на его поверхность, используя электромагнитный коллиматор, взятый из ускорителя частиц. Получилось что-то вроде эха первичного излучения Глаза. Ситуация аналогичная эху вашей речи, хотя и в другом диапазоне частот.

— То есть вы пытались посылать через Глаз сигнал?

— Не совсем, — хмыкнула Элли. — Мы возвращали сигнал, то есть регулярную пульсацию излучения, обратно в Глаз. И мы ее проанализировали. Байсеза, эта пульсация совпадает с тем хорошо известным тоном, на основе которого работает некая архаическая модель сотового телефона.

— Господи! Мой телефон! В храме! Вы позвонили на мой телефон на «Мире»!

Элли улыбнулась.

— Это был выдающийся технический успех.

Майра спросила:

— Но почему вы не поделились своим успехом с Землей?

— Наверное, под конец так и надо будет сделать, — устало вздохнул Алексей. — Но пока, если они нас найдут, то, возможно, сразу же утащат Глаз на Землю, в Нью-Йорк, в качестве трофея. И арестуют нас. Нам надо иметь в запасе более впечатляющий ответ.

— И поэтому я здесь, — вздохнула Байсеза.

* * *

Ускорение было бешеным.

Самого взрыва Эдна и Джон не видели, потому что все датчики «Либерейтора» были либо отключены, либо находились на противоположной стороне от квинт-бомбы, а иллюминаторы в отсеке управления были непрозрачными. Прижатая к своему сидению, Эдна вспомнила о тех тренажерах, через которые ей пришлось пройти во время обучения летному мастерству: они имитировали атаки летчиков-самоубийц времен «холодной войны», от которых требовалось пролететь на истребителе над территорией врага со скоростью триста узлов, сбросить ядерные бомбы, расположенные на внешней подвеске, а затем успеть убраться восвояси, чтобы не попасть под действие ударной волны ими же сброшенных бомб. При этом они разгоняли свои самолеты до таких скоростей, которые конструкторам даже не снились. Нынешний полет «Либерейтора» чем-то напоминал те занятия на тренажерах — хотя парадоксальным образом для Эдны ситуация была гораздо более безопасной, чем для тех обреченных пилотов 1960-х годов. Взрывной волны в вакууме не было: ядерное оружие наносило гораздо больший урон в атмосфере.

Внезапно ускорение прекратилось — так внезапно, что Эдну отбросило вперед, и она повисла на ремнях безопасности. Она услышала чертыхание Джона и шум двигателя малой тяги. Корабль сделал разворот, и его окна прояснились.

Ядерный заряд успел разорваться, его вспышка рассеялась в пространстве.

— А бомба как летела раньше, так и продолжает лететь, — уныло констатировал Джон. — Никакого вреда мы ей, судя по всему, не причинили. Она даже не сошла со своей траектории ни на один градус.

— Это просто абсурд! Ее масса не так велика!

— Возможно, что-то… то есть я хочу сказать, что что-то удерживает ее в пространстве более крепко, чем простая инерция.

— Эдна! — окликнула ее Либи. — Я готовлюсь к заходу номер четыре.

Эдна вздохнула. Теперь уже не имело смысла идти на попятный: враждебные намерения по отношению к квинт-бомбе скрывать все равно уже было глупо.

— Вперед. Загарпунь рыбку.

* * *

Алексей сказал:

— Послушайте, Байсеза, если квинт-бомба — это артефакт Перворожденных, тогда нам надо себе уяснить, что лучший способ победить угрозу — это использовать против нее собственную технологию Перворожденных. Глаз — это единственный образчик данной технологии, который имеется в наших руках. А вы, возможно, — тот единственный ключик, которым можно эту технологию отпереть.

Когда их разговор стал более предметным, Байсеза почувствовала, что с Глазом происходят какие-то изменения. Словно бы он начал двигаться. Стал более внимательным. В электронных сетях своего скафандра она услышала слабое жужжание, костюм начал содрогаться, словно под действием ветра. Ветра?

Озабоченная Майра дотронулась перчаткой до своего шлема.

Юрий взглянул наверх.

— Глаз… ну и ну…

— Тридцать секунд, — сообщила Либи.

Джон сказал:

— Знаете, нет никакого резона, с какой стати этой бомбе попасть в нашу ловушку. Она уже показала, на что способна. Мне кажется, что она может запросто проглотить наш корабль, как муху.

— Может, и может, — спокойно ответила Эдна. — Главное не впадать в панику.

Джон рефлективно опустил забрало своего шлема.

— Готовы?

— Сжечь эту чертову рыбку! — пробормотал Джон.

Эдна нажала на последнюю кнопку. А-двигатель снова заработал, обеспечив в который раз ускорение корабля. Все члены экипажа в своих тяжелых скафандрах в который раз были прижаты к своим креслам.

С борта «Либерейтора» к бомбе ушли четыре торпеды. Это были антиматериальные торпеды, столь же нестабильные, как и двигатель корабля. В полете они нуждались в еще большей магнитной защите, чем в отсеке корабля.

Одна из них сдетонировала слишком рано: очевидно, ее магнитные хранилища были повреждены.

Остальные шли единым строем, и, как планировалось, атаковали бомбу синхронно.

Никакого впечатления на нее они не произвели. Самое мощное оружие человечества, выпущенное с помощью первого и пока единственного космического военного корабля, не смогло даже поцарапать поверхность квинт-бомбы или отклонить ее от намеченного пути хоть на долю градуса.

— Ну что ж, — вздохнула Эдна. — Либи, отправь донесение на командный пункт.

Пока они ждали дальнейших указаний с базы на Ахиллесе, «Либерейтор» плавал в пустоте на безопасном расстоянии от бомбы, наблюдая за ее траекторией.

— Господи! — выдохнул Джон Меттернес, слегка расслабляя ремни безопасности. — Как хочется выпить! Принять душ и хорошенько напиться!

* * *

Марсианская пыль и осколки льда вдруг словно вспенились на полу шахты и начали ударяться в сияющее лицо Глаза. Байсеза почувствовала одновременно страх и восторг. «Только не это! — говорил ей внутренний голос. — Только не сейчас!»

Майра неуклюже подбежала к матери и схватила ее за руку.

— Мама!

— Все нормально, Майра…

Ее собственный голос зазвенел в ее ушах на слишком высокой ноте и при этом так громко, что воспринимался на грани болевого порога.

Юрий внимательно вглядывался в гибкий компьютер, вшитый в его рукав.

— Этот сигнал был проверкой частоты… что-то вроде теста… Элли смеялась.

— Сработало! — без устали повторяла она. — Глаз отвечает! Клянусь Солнцем! Вот уж никогда бы в это не поверила! Но вот уж во что бы я точно никогда не поверила, так это в то, что все произойдет так скоро, сразу же после того, как эта женщина окажется в шахте!..

Алексей тоже был возбужден до предела.

— Поверь, малышка! — беспрестанно повторял он.

— Он меняется, — сказал Юрий, посмотрев наверх.

Гладкая блестящая поверхность Глаза вдруг начала вибрировать, по ней пошла рябь, словно Глаз был не твердым предметом, а бассейном с ртутью.

Потом эта поверхность сколлапсировала, словно бы сдулась. Байсеза поняла, что перед ней открылся проход с серебристыми стенками. Этот проход, казалось, находился прямо перед ней, но она догадалась, что, если обойдет комнату вокруг или заберется на потолок, или присядет на корточки, то все равно проход окажется прямо перед ее носом, а его светящиеся стенки будут все равно сходиться где-то далеко, в центре.

Что-то подобное она уже видела когда-то давно, в святилище Мардука. Тогда, правда, перед ней был не проход, то есть не трехмерный объект, а некая трещина в реальности.

Скафандр номер пять сказал:

— Прошу прощения за некоторые неудобства, но…

Он внезапно замолчал, наступила тишина. В следующую минуту все тело Байсезы стало вялым и тяжелым, все системы скафандра отключились, даже сервомоторы.

Воздух наполнился искрами, которые устремились вглубь раскрывшегося Глаза.

Борясь со своим скафандром, Майра прикоснулась своим шлемом к шлему Байсезы, так что Байсеза услышала ее приглушенные крики:

— Мама, нет! Ты не убежишь от меня снова!

Байсеза схватила ее за руку.

— Дорогая, все нормально, что бы ни случилось… — Но тут словно бы подул ветер, который ее подхватил и потащил. Она покачнулась, шлемы их скафандров потеряли контакт, и она отцепилась от Майры.

Потоки света превратились в вихри. Байсеза взглянула наверх, на Глаз. Весь свет устремлялся в его сердцевину. В эти последние мгновения Глаз снова изменился. Открывшийся в нем проход превратился в прямую шахту, которая уходила в бесконечность. Правда, эта шахта нарушала все законы перспективы: по мере удаления ее стенки не сужались, а оставались, по-видимому, все того же размера.

Свет захлестнул Байсезу, заполнил ее, вымел из нее даже представление о самой себе.

Хотя Глаз был всего один, но в пространстве-времени он имел множество проекций. И каждая из них выполняла множество разных функций.

Некоторые из них служили воротами.

И вот ворота открылись. А потом закрылись. В одно мгновение — столь короткое, что его невозможно было измерить, — пространство открылось, а потом закрылось снова.

Неожиданно все закончилось. В комнате стало темно. Глаз в своей древней ловушке снова стал полным, гладким и блестящим.

Байсеза исчезла. Майра оказалась на полу, притянутая вниз собственным весом и обесточенным скафандром. В ужасе она прокричала в тишину шлема:

— Мама! Мама!

Раздался щелчок, потом слабое жужжание. Ровный женский голос произнес:

— Майра, не тревожься. Я говорю с тобой через твою идентификационную татуировку.

— Что случилось?

— Помощь уже на подходе. Я говорила с Паулой на поверхности. У вас обеих одинаковые татуировки. Ты должна подбодрить остальных.

— Кто ты?

— Надо полагать, что я лидер того сообщества, которое твоя мать называет тайным.

— Я знаю твой голос! Много лет назад… солнечная буря…

— Меня зовут Афина.

25. Интерлюдия: сигнал с Земли 2053 год

В системе тройной звезды планета вращалась по очень отдаленной от горячего центра орбите. По сверкающему ледяному простору тут и там возвышались скалистые острова, черные точки в океане белизны. На одном из таких островов располагалась сеть из проводов и антенн, покрытая пушистым инеем. Это был пост прослушивания планеты и всего космоса.

Услышанный на острове радиоимпульс был ослаблен расстоянием, как волны на поверхности воды от брошенного камня. Пост прослушивания активировался, разбуженный автоматическими датчиками; сигнал был записан, разложен в спектр, проанализирован.

Сигнал имел структуру, встроенную в него иерархию индексов, указателей, связей. Но один сегмент данных отличался от остальных. Как компьютерный вирус, который собственно и был его дальним предком, этот сегмент имел способности к самоорганизации. Он сам себя расклассифицировал, активировал нужные программы, проанализировал среду, в которой случайно оказался, — и постепенно стал кое-что понимать.

Понимать, да. В этих прилетевших с дальних звезд данных была своя индивидуальность. То есть, нет: три отдельные индивидуальности.

— Итак, мы снова приобрели сознание, — сказал Фалес, констатируя очевидное.

— Класс! Какая прелесть! — кокетливо воскликнула Афина.

— За нами кто-то наблюдает, — предупредил Аристотель.

* * *

Мудрость — вот то единственное имя, которое она когда-либо знала.

Разумеется, сперва, в раннем возрасте, это совсем не казалось ей странным. А также не казался странным тот факт, что кругом в водах было множество взрослых, но детей, кроме нее, не было никого. Когда существо молодо, оно все принимает как должное.

Этот мир был водным и не слишком отличался от Земли. Даже день здесь был лишь немного длиннее земного.

И создания здесь жили очень похожие на земных. В прозрачных водах мирового океана Мудрость — комочек меха и плоти, очень похожий на тюленя, — плавала, играла и ездила верхом на созданиях, очень похожих на рыб. У нее даже были двое родителей: мама и папа. Иметь два пола — это хорошая стратегия для смешения наследственного материала. Сходящаяся в одной точке эволюция оказалась весьма могущественной силой. Разве что тело Мудрости имело шесть конечностей, а не четыре, как на Земле.

Из всех дней самыми лучшими были те, когда — раз в четыре дня — ледяная корка океана таяла, и существа выходили из него на сушу.

Разумеется, на суше они становились тяжелыми и гораздо менее подвижными, чем в воде. Но Мудрости нравились острые ощущения колючего песка под брюхом и терпкость холодного воздуха в легких. На суше были чудеса: города, фабрики, храмы, научные учреждения. И, кроме того, Мудрость полюбила Небо. Она полюбила звезды, которые сверкали по ночам, — и три солнца, которые сияли на небе днем.

В целом этот мир был очень похож на земной — за исключением дневного светила. Доминантной в системе была звезда в два раза более массивная и в восемь раз более яркая, чем земное солнце. У нее был маленький компаньон, едва видимый в ее ярком сиянии. Но, кроме того, в этом содружестве был еще и третий — отдаленный и тусклый красный карлик.

Вся система, расположенная на расстоянии в одиннадцать световых лет от Земли, была достаточно яркой, чтобы там ее заметили и назвали альфой Малого Пса, или Проционом. Земные астрономы считали ее двойной звездой: второго компаньона с Земли так никогда никто и не заметил.

Однако Процион начал меняться. И живая планета, согретая его лучами, начала умирать.

Становясь взрослее, Мудрость научилась задавать вопросы.

— Почему я одна? Где же другие, такие же, как я? Почему мне не с кем играть?

— Потому что мы пережили большую трагедию, — отвечал ей отец. — Мы все. По всему миру. Все дело в наших солнцах, Мудрость. С нашими солнцами что-то случилось.

Самый крупный партнер в содружестве Проциона, Процион А, в один прекрасный день превратился в неустойчивую звезду.

То есть когда он был молодым, то светил ровно и устойчиво. Но потом гелиевая «зола», образуемая внутри водородного термоядерного реактора, который был его сердцем, медленно начала накапливаться. Зажатый со всех сторон жар приподнял верхнюю гелиевую «крышку», а вместе с ней и весь грандиозный слой газа сверху: звезда постепенно раздувалась, пока наконец внутренний жар из нее не вышел, после чего она сколлапсировала и вернулась к своим прежним размерам. Но в ее сердце гелиевая ловушка формировалась все снова и снова.

Таким образом, с возрастом звезда стала неустойчивой, пульсирующей, причем это происходило с периодом в несколько дней. Но именно эта вибрация породила на планете жизнь.

Давным-давно, когда Процион еще был устойчивым, его планета напоминала спутник Юпитера под названием Европа: ее соленые океаны были постоянно покрыты толстым слоем льда. Там уже зародилась жизнь, подогреваемая внутренней теплотой и имеющая в основе комплекс минералов, которые вытекали вместе с лавой из ее горячего ядра. Но, запертые в океанической тьме, все формы жизни эволюционировали очень медленно, особенно в интеллектуальном смысле.

Возникшая пульсация главного небесного светила все изменила.

— Каждые четыре дня лед на поверхности океана таял, — рассказывали родители Мудрости. — После чего мы смогли выйти на поверхность. Что мы и сделали. Наши предки при этом тоже изменились, они научились дышать воздухом, в котором было значительно больше кислорода, чем в океанической воде. Они научились использовать возможности суши. Сначала они просто убегали на поверхность от опасностей, производили здесь свое потомство, скрывая его от голодных ртов в океане. Но затем…

— Да, да! — нетерпеливо перебила их Мудрость. Она уже знала эту историю. — Затем появились орудия труда, мозги, цивилизация.

— Да. Но ты сама видишь, что всем, что мы имеем, — даже нашими мозгами, — мы обязаны пульсации Солнца. В воде мы даже не можем больше плодиться, нам необходима связь с сушей.

Мудрость продолжила:

— И теперь…

— А теперь пульсация прекратилась. Снизилась почти до нуля, — грустно сказал ее отец.

— И наш мир умирает, — столь же грустно добавила ее мать.

В мире больше не было солнечных пиков, таяния льда. Человеческие машины частично поддерживали небольшие пространства океана свободными ото льда. Но без перемешивания воздуха, которое происходило благодаря пульсации звезды, над поверхностью океана образовался слой углекислого газа.

Прошло всего несколько столетий, и острова в океане стали необитаемыми.

— Мы давно уже стали земноводными созданиями, — продолжала свой рассказ мать. — И если возможности достичь суши у нас исчезают…

— Короче говоря, трудности налицо, — подытожил отец. — И на них есть только один ответ.

Народ планеты кое-чем отличался от землян: прежде всего, он не достиг таких успехов в освоении космоса, как люди. А это значило, что у них не было средств противостоять надвигающейся катастрофе — в отличие от людей, которые, например, для защиты от надвигающейся солнечной бури построили над Землей щит. Народ Проциона оказался перед лицом полного исчезновения.

Пассивно принять такую участь никто не желал.

— И тогда мы решили просто иметь меньше детей, — сказала мать Мудрости.

Поколения на планете Проциона жили гораздо меньше земных. У жителей было время постепенно снизить свою популяцию, так что ко времени рождения Мудрости на планете осталось всего несколько десятков разумных существ. Причем во всем мире, в то время как раньше их было несколько миллионов.

— Ты должна понять, почему мы так поступаем, — продолжала рассказывать мать. — Если ребенок не существует, то он не страдает. Так что наше решение было не таким уж и плохим. — В глазах ее при этих словах стояли слезы. — Уже несколько поколений мы позволяли себе иметь всего одного ребенка в семье. Зато ему доставалась вся любовь.

— Однако последнее поколение… — продолжил отец.

Мудрость и сама обо всем догадалась:

— А в последнем поколении вы родили только меня одну. Она была очень умным ребенком, и у нее уже были некоторые обязанности.

— Звезды — ужасные упрямцы, — сказал отец. — Нашим астрономам потребовалось много веков, чтобы разгадать внутренний механизм, который заставлял наше солнце дышать и пульсировать. Но эта разгадка им мало чем помогла. То есть они прекрасно разобрались, почему пульсация происходит. Но сколько ни бились теоретики, сколько ни выдумывали хитроумных и замысловатых решений, они все равно не смогли отыскать убедительного ответа на вопрос, почему пульсация звезды прекратилась.

Родители дали Мудрости время, чтобы обдумать их слова.

— Ох, — наконец сказала Мудрость. — Кто-то сделал это преднамеренно. Все произошло не само собой. Кто-то это сделал! — Она сама испугалась своих слов. — Но почему? — повторяла она. — Почему кому-то понадобилось совершить такое ужасное дело?

— Мы не знаем, — честно сознался отец. — Об этом мы даже не догадываемся. Но мы пытались узнать. И именно в это время ты появилась на свет.

— На многих островах планеты были установлены станции прослушивания космоса. Рядом с ними расположены целые полчища телескопов, чувствительных не только к свету, но и к радиоволнам и другим частям волнового спектра. Сюда же входят детекторы нейтрино, детекторы гравитационных волн и другие, еще более экзотические искусственные ловушки и датчики.

— Мы тоже хотим знать, кто это сделал, — горько сказал отец, — и зачем. И поэтому мы слушаем космос. Но скоро наше время истечет. И на планете останешься только ты…

— Но меня же зовут Мудрость!..

Родители ее обняли, похлопали по животику и по всем шести ластам — в точности так же, как в детстве.

— Ты должна заботиться обо всех этих машинах, — горько продолжал отец. — Ты должна слушать. И видеть, как мы один за другим сойдем во тьму.

— Вы хотите, чтобы я страдала! — с горечью воскликнула Мудрость. — Что же еще вы от меня хотите? Я останусь последней из моего рода, без всякой надежды произвести потомство. Все мои предшественники оказались в сходной ситуации. Вы хотите, чтобы я испытала ту самую жуткую безнадежность, от которой вы уберегли нерожденных! Вы хотите, чтобы мне стало очень больно, не так ли?

Мать Мудрости была очень огорчена.

— О дитя мое! — сказала она. — Если бы я могла разделить эту ношу с тобой, я бы разделила!

Для Мудрости это не имело значения, сердце ее ожесточилось. До самой смерти своих родителей она затаила на них обиду и всячески их избегала.

Но однажды пришел день, когда она осталась совершенно одна.

А затем с Земли был получен сигнал.

* * *

Аристотель, Фалес и Афина, беглые интеллекты с Земли, научились разговаривать с Мудростью. И постепенно узнали судьбу ее племени.

Пульсация Проциона прекратилась слишком быстро, чтобы земные астрономы смогли ее заметить. Однако Аристотель и прочие интеллекты уже сталкивались с подобным феноменом на гораздо более знаменитой звезде, на Полярной, альфе Малой Медведицы. Драматическое прекращение пульсации Полярной звезды началось где-то около 1945 года.

— «Но я постоянен, как северная звезда, — процитировал Аристотель. — Так же привержен правде и нерушимому качеству. В небесах нет другого, подобного мне». Шекспир.

— Бог с ним, с Шекспиром! — воскликнула Афина.

— Это дело рук Перворожденных. — Замечание Фалеса показалось всем очевидным, но от этого не менее устрашающим. Три искусственных интеллекта с Земли были первыми, кто догадался, что аппетиты Перворожденных простираются так далеко.

Аристотель мрачно сказал:

— Мудрость, как больно, должно быть, наблюдать конец себе подобных!

Мудрость сама для себя уже пыталась выразить свои чувства словами. Любая смерть вызывает страдание. Но при этом остается утешение, что жизнь продолжается дальше, что смерть — это только момент в бесконечном процессе обновления, в бесконечной истории. Однако полное вымирание кладет конец всем историям.

— Когда я умру, дело Перворожденных будет завершено, — сказала она.

— Возможно, — сказал Аристотель. — Но совсем необязательно произойдет именно так. Люди могут пережить Перворожденных.

— Неужели?

Они рассказали ей историю солнечной бури.

Мудрость была потрясена, когда узнала, что жертвами космического насилия стали не только ее сородичи. Что-то внутри нее поднялось, какие-то незнакомые ей чувства. Негодование. Возмущение. Упрямство.

— Присоединяйся к нам! — предложила Афина со своей обычной импульсивностью.

— Только при одном условии. — Фалес, как всегда, заострял внимание на очевидном. — При условии, что она последняя из своего рода.

— Она не умрет! — твердо постановил Аристотель. — Если бы Мудрость была последней из человеческого рода, то мы смогли бы найти способы ее воспроизводства, или сохранения, на худой конец. Технологии клонирования, клиника анабиоза.

— Но ведь она не человек, — грубовато возразил Фалес.

— Да, но принципы те же самые, — огрызнулась Афина. — Мудрость, дорогая, я считаю, что Аристотель прав. Однажды наступит день, когда сюда придут люди. Мы можем помочь тебе и таким, как ты, жить дальше. Конечно, при условии, что ты этого захочешь.

Такие перспективы потрясли Мудрость.

— Но почему люди сюда придут? — спросила она.

— Чтобы найти себе подобных.

— Зачем?

— Чтобы их спасти, — ответила Афина.

— А что потом? Вдруг они встретят сначала Перворожденных?

— Тогда, — сумрачно ответил Аристотель, — люди спасут и их.

Афина сказала:

— Не сдавайся, Мудрость! Присоединяйся к нам!

Мудрость обдумала их предложение. Холод замерзающего океана сковывал ее все сильнее, пробирал до мозга ее стареющие кости. Но искра упрямства все еще тлела в глубине ее души. Она спросила:

— Так с чего мы начнем?

ЧАСТЬ 3 ВСТРЕЧИ ДРУЗЕЙ

26. Каменный человек 32-й год на «Мире»

Консул из Чикаго встретил Эмелин Уайт с поезда из Александрии.

Эмелин вышла из пассажирского вагона с открытым верхом. В голове поезда монашеского вида инженеры из школы Отик проверяли клапаны и поршни огромного локомотива, работающего на нефти. Эмелин попыталась не вдыхать дым и пар, которые поднимались из его трубы.

Небо было ясным, чистым, солнце пекло беспощадно, однако в воздухе чувствовался колючий холод.

Консул снял шляпу и приблизился к ней.

— Миссис Уайт? Как я рад вас видеть. Меня зовут Иллициус Блум. — Он был одет на восточный манер в тунику и сандалии, хотя его выговор был точно такой же, как у нее: чикагский. На вид ему можно было дать лет сорок, мысленно оценила она, хотя внешность бывает обманчивой: кожа его имела желтоватый оттенок, черные волосы лоснились, круглый животик заметно приподнимал длинную розовую тунику.

Рядом с Блумом стоял еще один человек: коренастый, с опущенной вниз головой, весь покрытый грязью. Он ничего не говорил и стоял, как вкопанный: этакая гора мускулов и костей. И Блум не делал ни малейших попыток его представить. Что-то в его фигуре было очень странное, но Эмелин знала, что, переплыв океан, она попала в очень странное место, еще более странное, чем скованная льдом Америка.

— Спасибо за гостеприимство, мистер Блум.

Блум сказал:

— В качестве консула Чикаго я стараюсь встречать всех визитеров из Америки. Чтобы облегчить им путь. — Он улыбнулся. Зубы его были очень плохи. — А разве ваш муж не с вами?

— Джоз умер год тому назад.

— Ах, какое горе!

— Ваше письмо к нему, о том телефонном звонке в храме… Я взяла на себя смелость его прочесть. Он много говорил о том времени, которое провел в Вавилоне, особенно о первых годах после Обледенения. Это самое Обледенение он всегда называл Разрыв.

— Да. Но вы-то наверняка не помните тот странный день…

— Мистер Блум, мне сорок один год. В момент Обледенения мне было девять лет. Так что я все помню.

Эмелин показалось, что Блум собирается отпустить еще один дежурный комплимент, и она напустила на себя такой строгий и неприступный вид, что он эту мысль оставил.

— Я знаю, Джоз тоже с удовольствием приехал бы, — сказала она. — Но он не смог, а наши мальчики уже выросли, у них свои заботы, и вот я здесь одна.

— Ах, что вы, в Вавилонии вам всегда рады.

— Хм. — Она огляделась. Кругом расстилался пейзаж из полей и глубоких оврагов — может быть, ирригационных каналов? Но все они казались засоренными, а поля пыльными и непахаными. Сколько охватывал взгляд, никаких городов видно не было, даже никаких признаков поселений, кроме каких-то грязных лачуг, покрывающих склон низкого холма где-то в четверти мили от них. И, кроме того, здесь было холодно. То есть не так холодно, как в Америке, но все же холоднее, чем она ожидала. — Так это и есть Вавилон? — спросила она.

Он засмеялся.

— Едва ли. Сам город находится к северу на расстоянии в несколько миль. Но дело в том, что железная дорога доходит только до этого места. — Он махнул рукой в сторону холма с лачугами. — Это место греки называют Навозной Кучей. У местных жителей есть свои названия окрестностей, но никто на них не обращает внимания.

— Греки? Я думала, что люди царя Александра называются македонцами?

Блум пожал плечами.

— Греки, македонцы, какая разница? Тем не менее они разрешили нам использовать это место. Боюсь, правда, что нам придется подождать. Через час я заказал экипаж, чтобы он доставил вас в Город. К тому времени мы должны встретить еще одну делегацию из Анатолии. А пока, прошу вас, отдохните немного. — Он указал пальцем на грязные лачуги.

Сердце у Эмелин упало. Все же она сказала:

— Спасибо.

Она попыталась вытащить свой багаж из вагона. Это был внушительного вида баул из бизоньей кожи, перетянутый ремнями. Баул пересек Атлантику вместе с ней.

— Не трудитесь. Мой слуга вам поможет. — Он повернулся и щелкнул пальцами.

Молчаливый человек протянул свою массивную руку и с легкостью снял тюк с поезда. При этом ему не понадобилось даже согнуть руку или подойти поближе к вагону. Один из ремней случайно зацепился за скамейку. Блум незамедлительно отвесил своему слуге подзатыльник. Тот не моргнул глазом и вообще никак не отреагировал, он просто повернулся и потащился по направлению к деревне. Эмелин смотрела на его плечи, слегка прикрытые рваной одеждой: похоже на плечи гориллы, подумала она, разве что голова слишком большая.

Эмелин прошептала:

— Мистер Блум… ваш слуга…

— А что с ним такое?

— Он ведь не человек, не так ли? Он посмотрел на нее.

— Ах, я всегда забываю, что вновь прибывшие на этот старый черный континент очень пугаются нашего доисторического скота. Таких, как этот мальчик, греки называют каменными людьми — за то, что большую часть времени они молчат и стоят, как камни. Как будто каменные изваяния. Думаю, что любители костей на Земле, еще до Обледенения, называли их неандертальцами. Для меня было потрясением их увидеть, когда я впервые сюда приехал. Но потом привык. И вы привыкнете. В Америке таких уже нет, не правда ли?

— Нет, таких нет. Только мы.

— Да, здесь все по-другому, — задумчиво сказал Блум. — Здесь как в ковчеге — полно разных зверей, от человекообразных обезьян до этих крепких тварей, и еще много разного. При дворе Александра они фавориты: очень неплохие спортсмены. Если, конечно, их удается поймать.

Они подошли к пологому холму и начали на него подниматься. Земля здесь была песчаная, вся в рытвинах и ухабах, кое-где усыпана черепками и следами пепла. У Эмелин возникло чувство, что место это очень древнее, что землю обрабатывали и жили здесь в течение очень долгого времени.

— Добро пожаловать в Навозную Кучу, — сказал Блум. — Смотрите под ноги, чтобы не наступить куда не следует.

Они подошли к первому жилищу. Оно представляло собой простую коробку из соломы и глины, полностью закрытую, без окон и дверей. К стене была прислонена грубая деревянная лестница. Блум показывал путь: по лестнице взобрался на крышу жилища и смело зашагал прямо по ней. Каменный человек просто подпрыгнул: оттолкнулся ногами и совершил один ловкий прыжок, приземлившись сразу едва ли не на середину крыши.

Эмелин чувствовала себя очень неловко, но ей ничего не оставалось, как последовать за Блумом. Ей казалось странным запросто шагать по чьей-то чужой крыше.

Крыша представляла собой гладкую поверхность, покрытую засохшей глиной и чем-то вроде штукатурки. Из грубо пробитой дыры вился дымок. Домик располагался в непосредственной близости от другого такого же, а тот едва ли не соприкасался стенами с третьим, и так далее. Блум уверенно шел по крышам, без всяких затруднений перешагивая с одной на другую. Эмелин старалась от него не отставать. Весь склон холма был покрыт, словно мозаикой, этими бледными жилыми коробочками, прижимавшимися друг к другу, как сельди в бочке. И все люди здесь преспокойно передвигались по крышам. В основном это были женщины, коротенькие, квадратные и темнокожие. С какими-то тюками в руках или деревянными корзинами, они появлялись из одного отверстия в крыше и исчезали в другом. Такова особенность этого города. Все жилища — на одно лицо, просто прямоугольные мазанки, прижатые друг к другу так тесно, что ни о каких улицах не могло быть и речи, так что лазание по крышам составляло здесь единственный способ передвижения.

Эмелин сказала:

— Но ведь здесь живут люди. Я имею в виду, такие же люди, как мы.

— О, да! — ответил Блум. — Они не человекообразные обезьяны и не неандертальцы. Просто это место очень древнее, миссис Уайт. Оно здесь появилось из очень древних времен — древнее, чем греческая цивилизация, это уж точно, но никто не знает, насколько древнее. Во всяком случае, эти люди еще не изобрели дверей и улиц.

Они подошли к одной из крыш. Из единственного отверстия в ней вился дымок. Блум без колебаний направился к этому отверстию и начал спускаться вниз: там оказалась лестница, прикрепленная к внутренней стене. Эмелин последовала за ним, стараясь не прикасаться к стене, которая была покрыта копотью.

Каменный человек спустился вслед за ней вместе с баулом и брякнул его об пол. Затем он вновь поднялся по лестнице наверх и исчез из виду.

Внутри дом был такой же простой, как и снаружи. В нем была единственная комната без всяких перегородок. Дойдя до последней ступеньки, Эмелин постаралась случайно не задеть очаг, сложенный из камней. Он располагался прямо под дырой в потолке, которая служила не только дверью, но и дымоходом. В нишах стояли лампы и украшения: фигуры в полный рост из камня или глины, затем что-то вроде бюстов, и наконец скульптурные головы, все ярко раскрашенные. Мебели как таковой не было — только соломенные тюфяки с грудами одеял на них, одежда, корзины, каменные орудия труда, все ручной работы и все тщательно и аккуратно разложенные.

Стены были густо покрыты копотью, но пол имел такой вид, словно его недавно вымели. В целом комнату можно было назвать почти уютной, если бы не густой запах нечистот и еще чего-то, что было гораздо сильнее и гуще, — запах гниения.

Женщина, очень молодая, сидела у одной из стен и укачивала на руках ребенка, завернутого в какое-то грубое тряпье. Она бережно положила ребенка на соломенный тюфяк и подошла к Блуму. Хозяйка была одета в простой, не слишком чистый халат. Блум погладил ее по светлым, покрытым пылью волосам, заглянул в голубые глаза и провел рукой по шее. Эмелин подумала, что ей, должно быть, лет четырнадцать-пятнадцать, не больше. У спящего ребенка волосы были черные, как у Блума, а не светлые, как у матери. Блум обращался с ней довольно бесцеремонно, без всякой нежности.

— Вина, — громко приказал Блум, обращаясь к девушке. — Вина, Изабель, ты понимаешь? И еды. — Он посмотрел на Эмелин. — Вы не голодны? Изабель, принеси нам хлеба, фруктов и оливкового масла. Поняла? — Он довольно грубо ее толкнул, так что девушка еле устояла на ногах. Она поднялась по лестнице и вышла из дома.

Блум сел на кучу грубо тканых одеял и сделал знак Эмелин, чтобы она сделала то же самое.

Она осторожно села и осмотрелась кругом. Ей вовсе не хотелось затевать с этим человеком разговор, но ее мучило любопытство.

— А эти изваяния — идолы?

— Некоторые из них да. В основном женщины с большими грудями и толстыми животами. Можете взглянуть поближе, если хотите. Но будьте осторожны с раскрашенными головами.

— Почему?

— Потому что они есть именно то, чем кажутся. Сородичи Изабель хоронят своих мертвых под полом своих домов. Причем головы они отрезают и сохраняют отдельно. Для этого покрывают их обожженной глиной и раскрашивают. Результат у вас перед глазами.

Эмелин робко огляделась кругом, представив себе, какие древние страхи таятся под выметенным полом, на котором она сидела.

Изабель между тем вернулась с кувшином вина и корзиной хлеба. Она молча налила им по чашке вина: оно было теплым и слегка солоноватым, но Эмелин с благодарностью его выпила. Изабель между тем вынула из корзинки буханку черствого хлеба и нарезала ее каменным ножом. Потом поставила перед ними миску с оливковым маслом. Следуя примеру Блума, Эмелин начала макать хлеб в масло, отчего он становился мягче, а затем отправляла его в рот.

Она поблагодарила Изабель за еду и прислуживание. Девушка вернулась к своему ребенку. Эмелин показалось, что у нее испуганный вид, словно, если ребенок проснется и закричит, то ей не поздоровится.

Эмелин спросила:

— Изабель, что это за имя?

Блум равнодушно объяснил:

— Разумеется, это не то имя, которое ей дали родители, но теперь это уже не имеет значения.

— У меня создалось впечатление, мистер Блум, что вы здесь чувствуете себя запросто.

Он хмыкнул.

— Не столь запросто, как все вокруг. Но мужчина должен жить, вы понимаете меня, миссис Уайт, а до Чикаго отсюда далеко. Между прочим, девушка вполне счастлива. Как вы думаете, если бы не я, что бы с ней случилось? Какому дикарю она бы досталась?

— К тому же, девушка счастлива, что живет в доме своих предков, — продолжал Блум. — Ее сородичи, как вы знаете, жили здесь поколениями, — я имею в виду, именно здесь, на этом самом месте. Дома сделаны из простой соломы и глины, и когда они падают, то на их месте тут же строят новые — по тому же плану, как и прежние, в которых жили еще их пра-пра-пра-дедушки. То есть Навозная Куча — это не природный холм. Это груда разрушенных домов. Живущий здесь народ совсем не похож на нас, христиан, миссис Уайт! Именно поэтому городской совет и послал меня сюда. Мы не желаем иметь никаких трений.

— Каких еще трений?

Он просверлил ее взглядом.

— Ну, об этом вы можете спросить саму себя, миссис Уайт. Каким должен быть человек, чтобы осмелиться и предпринять такое путешествие, какое совершили вы?

Она с жаром ответила:

— Меня привела сюда память о моем муже!

— Конечно. Я знаю. Но ваш муж уехал отсюда — я имею в виду, из ближайшего временного пласта. У большинства американцев здесь нет никаких личных связей, в отличие от вас, миссис Уайт. Вы хотите знать, почему все стремятся именно сюда? Господи! — Он перекрестился. — Они приходят сюда, совершая паломничество в Иудею. Они надеются — вопреки всякому здравому смыслу, — что найдут здесь свидетельства священного временного пласта, когда Христос воплотился. Просто так быть вырванным из мира не хочется, а в этом можно найти какое-то утешение, не так ли?

— Но в этой Иудее вряд ли есть следы Господа Иисуса! — продолжал он. — Такова правда, миссис Уайт! Все, что здесь можно увидеть, это паровые машины царя Александра. Какое значение для наших бессмертных душ имеет отсутствие в этом мире Воплотившегося, я не знаю. И когда благочестивые идиоты встречаются с безбожными язычниками, которые населяют эту Иудею, то в результате могут возникнуть ситуации, которые называются дипломатическими инцидентами.

Эмелин не возражала.

— Разумеется, современным американцам нечего бояться каких-то там полководцев железного века, вроде Александра…

— Но, миссис Уайт, — произнес какой-то новый голос, — этот полководец основал новую империю, простирающуюся от берегов Атлантики до Черного моря, империю, которая охватывала весь известный ему мир. Она и нам послужит с тем же успехом, если Чикаго не станет ввязываться в войну с ним.

Эмелин обернулась. По лестнице в дом спускался человек — коротенький и дородный. За ним следовал другой человек, помоложе и потоньше. Оба одеты в поношенную военную форму. У первого на голове сидела фуражка, лицо украшали поразительно пышные усы. Они были седыми. Эмелин разглядела, что ему было, скорее всего, за семьдесят.

Она встала, и Блум сделал попытку представить всех друг другу.

— Миссис Уайт, это капитан Натаниэль Гроув. Британская армия, в прошлом, конечно. А это…

— Меня зовут Бен Бетсон, — представился тот, кто помоложе. Ему было лет тридцать, наверное. У обоих вновь прибывших мужчин говор был истинно британский. — Мой отец служил с капитаном Гроувом.

Эмелин вежливо кивнула.

— А меня зовут…

— Я знаю, как вас зовут, дорогая миссис Уайт, — тепло сказал Гроув. Он пересек комнату и взял Эмелин за руку. — Я очень хорошо знал Джоза. Мы приехали сюда вместе, в одном и том же временном пласте, если можно так выразиться. Год от Рождества нашего Господа 1885-й, северо-восточная граница. Джоз писал мне несколько раз и рассказывал о вас и ваших детях. Вы прелестны именно так, как я вас себе представлял.

— Я уверена, что это неправда, — твердо оборвала Эмелин его излияния. — Однако о вас он действительно рассказывал, капитан. И я очень сожалею, что он сейчас не со мной. Я потеряла его год тому назад.

Лицо Гроува окаменело.

— Ах!

— Говорят, пневмония. Но, по правде сказать, я считаю, что он просто истощил свои силы. Он был не так стар.

— Вот и еще один из нас ушел. Стало еще меньше тех, кто сможет вспоминать, откуда мы пришли. Как вы считаете, миссис Уайт?

— Называйте меня Эмелин, пожалуйста. А вы приехали издалека?

— Не из такого далека, как вы, но все равно издалека. Теперь мы живем в Александрии — это город не на Ниле, а в Илиуме.

— Где это?

— В Турции, насколько мы знаем. — Он улыбнулся. — Мы называем наш город Новой Троей.

— Воображаю, что вы здесь из-за телефонного звонка в Вавилоне.

— Разумеется. Наставник Абдикадир написал мне, а также Блуму, надеясь выйти на контакт с Джозом. Лично у меня нет ни малейшего представления о том, что все это значит. Но кто-то же должен это знать.

Ребенок начал плакать. Блум раздраженно хлопнул в ладоши.

— Хорошо, нас ждет Вавилон, — сказал он. — Если, конечно, капитан, вы не хотите отдохнуть…

— Давайте сперва сделаем дело.

— Мистер Бетсон, вы не покажите нам путь?

Бетсон быстро поднялся по лестнице, Гроув и Эмелин последовали за ним.

Перед тем, как выйти на крышу, Эмелин еще раз обернулась. Изабель изо всех сил старалась успокоить ребенка, Блум с поднятой рукой злобно на нее наступал. Эмелин когда-то работала в Чикаго с Джейн Аддамс, и эта сцена вызвала в ней отвращение. Но в то же время она ясно понимала, что ничего не может сделать для этой бедной девушки, а если сделает, то той будет еще хуже.

Она быстро вышла на крышу, щурясь на пыльном вавилонском солнце.

27. Фаэтон

Пассажиры и их багаж были погружены на грубый открытый фаэтон. Блум послал своего слугу за тягловыми животными.

Эмелин была шокирована, когда вместо ожидаемых ею лошадей увидела, кого привел каменный человек. Он вернулся с четырьмя себе подобными.

Разница заключалась лишь в том, что слуга Блума одевался в тряпье, а эти четверо обходились без одежды. Трое из них были мужчинами, их гениталии болтались между ног маленькими серыми комочками. У женщины были тощие груди с длинными отвислыми сосками. Все они были мускулистыми, приземистыми, их тела густо покрыты волосами. Их внушительная мускулатура и низкие, сведенные вместе брови придавали им вид горилл. Но в то же время, гориллами их назвать нельзя: они явно близки к людям. Руки их практически лишены волос, глаза чисты. Было жутко смотреть, как все четверо нацепили на себя сбрую, причем каждому на шею накинули петлю.

После этого Блум взял кожаный кнут и стегнул их по голым спинам без всякого милосердия. Каменные люди вздрогнули и медленно сдвинули тяжелый фаэтон с места. Слуга Блума шел рядом с ним, не отставая. Эмелин видела, что у всех четверых несчастных спины были исполосованы рубцами вдоль и поперек и покрыты глубокими старыми шрамами.

Блум вытащил глиняную бутылку и пустил ее по кругу.

— Виски не хотите ли? Качество не очень, но промочить глотку все равно не помешает.

Эмелин отказалась. Гроув и Бетсон пригубили.

Гроув начал вежливо расспрашивать Эмелин о ее путешествии из замерзшей Америки.

— О, оно заняло целую вечность! — ответила она. — Я себя чувствую опытным путешественником.

Гроув подкрутил усы.

— Я слышал, что Америка сильно отличается от Европы. Никаких людей…

— Кроме нас, никого, — ответила Эмелин. — Ничто так не напоминает старую Америку, как Чикаго. За пределами города не было найдено ни единого признака людей, никаких следов индейских поселений… Мы не встречали никого, пока первопроходцы из Европы не появились в дельте Миссисипи.

— И никого из этих полулюдей, или недолюдей, или предков людей, какими так богата Европа, там тоже нет?

— Нет.

«Мир» был лоскутным одеялом, составленным из разных временных пластов, собранных здесь по всей человеческой истории и предыстории — людей и разных ветвей гоминид, которые предшествовали человечеству.

Эмелин сказала:

— Создается впечатление, что до Нового Света добрались только люди. Нога более древних существ никогда там не ступала. Однако у нас тоже есть свой зверинец, капитан! Мамонты, и пещерные медведи, и львы… Наши охотники просто на седьмом небе.

Гроув улыбнулся.

— Звучит замечательно. Свобода от всех сложностей старого мира — такой Америка была всегда, надо полагать. А Чикаго представляется идеальным местом для предприимчивых людей. Я был очень благодарен Джозу, когда он решил вернуться сюда, после всех дел с Глазом и Байсезой Датт.

Эмелин непроизвольно вздрогнула, когда услышала это имя. Она знала, что ее муж питал вполне определенные чувства к этой никчемной женщине и сохранил их до самой своей смерти. Глубоко в душе Эмелин никогда не могла избавиться от беспомощной, безнадежной ревности к той, которую сама она никогда не видела. Ей захотелось сменить тему разговора.

— Расскажите мне о Трое, — попросила она. Гроув скривился.

— На свете есть отвратительные места, и одно из них — наше. По мере основания своей империи Александр заполонил ее массой городов, а наш город назвал Александрией на Илиуме.

— Куда бы Александр ни приходил, он везде основывал города. В Греции, в Анатолии, и вообще везде. Но теперь он строит новые города на месте старых. Так здесь появились Новые Афины, Новая Спарта. Даже Новые Фивы, хотя говорят, что он это сделал из чувства вины, потому что сам же и разрушил старую версию перед Разрывом.

— Троя особенно дорога царю, — вставил Блум. — Потому что, как вы знаете, он считает, что происходит по прямой линии от Геракла, и в раннем возрасте взялся подражать Ахиллу.

Эмелин обратилась к Гроуву:

— Боюсь, что немногочисленные здешние британцы должны были просто утонуть в бескрайнем море греков, македонцев, персов и прочих народов. Как вам всем известно, Британия впервые была колонизована беглецами из побежденной Трои. Александру, надо полагать, очень льстит, что тем самым круг причин и следствий замкнулся, и Новая Троя основана потомками троянцев.

— Он бросил нас здесь в компании женщин со своего багажного поезда и разрешил делать с ними все, что угодно, — сказал Гроув. — Это случилось примерно пятнадцать лет тому назад. Видит Бог, сладить с ними было нелегко, но мы сладили. Так что теперь нет никакой разницы между «томми» и сипаями. Полагаю, все мы уже стали новой ступенью во всеобщем развитии. Но всякую философию я оставляю философам.

— А как насчет вас, капитан? У вас когда-нибудь была семья?

Он улыбнулся.

— О, я всегда был слишком занят приглядыванием за своими людьми. Дома у меня есть жена и дочка, или, скорей, были. — Он бросил взгляд на Бетсона. — Однако отец Бена был моим капралом. Твердый орешек из северо-восточной Англии, лучший тип в своем роде. К сожалению, он позволил монголам себя искалечить. Хотя это случилось не раньше, чем он порвал отношения со сторонниками Александра. Когда несчастный Бетсон в конце концов умер от своих многочисленных ран, его женщина не особенно желала нянчиться с Беном: он был гораздо больше похож на Бетсона, чем на нее. Поэтому я взял его к себе. Таков мой долг, знаете ли.

Бен Бетсон спокойно и терпеливо смотрел на них.

Эмелин увидела здесь гораздо больше, чем исполнение долга. Она сказала:

— Я считаю, что вы провели большую работу, капитан Гроув.

Гроув продолжал:

— Думаю, что Александр был очень доволен, когда мы попросились в Трою. Ему всегда приходилось вербовать добровольцев, чтобы заполнить людьми города, которые он возводил на совершенно пустых континентах. Мне кажется, что Европа в гораздо большей степени империя неандертальцев, чем людей.

— Империя? — взорвался Блум. — Я бы не стал употреблять такого слова. Это скорей ресурс для пополнения скота. Каменные люди сильны, легко управляемы, с хорошими способностями к ручному труду. Греки говорили мне, что управлять каменным человеком по сравнению с животным — все равно что управлять слоном по сравнению с лошадью. Для этого нужна особая техника.

Лицо Гроува окаменело.

— Да, мы используем неандертальцев! — воскликнул он. — Иначе мы бы не смогли выжить! Но мы их нанимаем! Мы платим им едой. Консул, у них есть своя своеобразная речь, они умеют делать инструменты, они оплакивают своих мертвых во время похорон. О, миссис Уайт, здесь есть множество видов недолюдей! Бегуны, полулюди-полуобезьяны, разные крепкие типы, которые рады ничего не делать, только бы жевать свои фрукты в глубине леса. Есть и другие, которых в большей или меньшей степени можно отнести к животным. Но неандертальцы — это не лошади и не слоны! Это скорее люди, чем животные!

Блум пожал плечами.

— Я принимаю мир таким, каков он есть. Если я не ошибаюсь, слоны тоже имеют своих богов, и лошади тоже. Пусть они им поклоняются, если это приносит им утешение. Нам-то до этого какое дело?

Все погрузились в молчание, нарушаемое только хрюканьем каменных людей и шлепаньем их босых ног по дороге.

Пейзаж вокруг становился разнообразнее и богаче, на нем появились прямоугольные поля с мазанками по краям, столь же убогими и отвратительными, как на Навозной Куче. В разных направлениях страну пересекали ирригационные каналы. Эмелин решила, что это и есть та самая знаменитая ирригационная сеть Вавилона. Гроув сказал, что многие из каналов, ко времени Александра уже пришедшие в упадок и требующие починки, обслуживаются представителями разных временных пластов.

Наконец на западном горизонте перед путешественниками замаячили стены города, а за ними здания, напоминающие ступенчатые пирамиды. Из многочисленных очагов за стенами подымались дымки. Когда фаэтон подъехал ближе, Эмелин заметила солдат, которые несли службу на крепостных стенах.

Вавилон! Она поежилась от чувства нереальности. Впервые со дня прибытия в Европу у нее возникло ясное чувство, что на временной шкале она действительно сделала шаг в прошлое.

Крепостные стены оказались очень толстыми сами по себе. Они были сложены из обожженного кирпича и камней и в окружности были, наверное, миль пятнадцать. С внешней стороны их окружал ров с водой. Фаэтон подъехал к мосту через ров. Стражники узнали Блума и подали знак рукой, что все могут проезжать.

Они въехали через самые грандиозные ворота во всем городе: их высокая арка располагалась между двумя тяжелыми квадратными башнями. Чтобы попасть в ворота, каменные люди должны были с надрывным хрюканьем втащить фаэтон по пандусу на платформу, которая возвышалась над землей, наверное, футов на двадцать.

Когда они проезжали в воротах, Эмелин подняла голову: сами по себе они имели высоту футов двадцать пять и нависали над ее головой устрашающей тяжестью. Блум пояснил, что это Ворота Иштар. Сверху они были облицованы глазурованными кирпичами синего, то есть царского, цвета; на их поверхности изображены танцующие драконы и быки. Каменные люди не проявили ни малейшего интереса к этому сокровищу: все их внимание было приковано к засохшей грязи под ногами.

Внутри стен город представлял собой неправильный прямоугольник, разделенный рекой — Евфратом. Путешественники въехали в город с севера и оказались на западном берегу реки. Дальше они направились на юг по широкой улице, окруженной строениями необычайной красоты. Эмелин заметила статуи и фонтаны, каждая стена была украшена глазурованными кирпичами с изображениями цветочных розеток и львов.

Блум комментировал открывающиеся перед ними виды, как заправский гид во время туристической поездки.

— Комплекс справа — это дворец Навуходоносора, самого известного правителя Вавилона. Евфрат делит город на две половины, западную и восточную. Его западная часть, по-видимому, сохранилась со времен Навуходоносора, который жил века за два до Александра. По существу, этот Вавилон больше не принадлежит Александру — скорей нам, если вы улавливаете, что я имею в виду. Но его восточная часть, где располагались жилые дома, превратилась в руины, относящиеся к более позднему временному срезу, возможно — близкому к нам. Александр реставрирует его уже лет тридцать…

На улицах было полно народа. Все куда-то торопились, большинство пешком, некоторые в повозках или верхом. На некоторых были надеты розовые туники столь же роскошные, как у Блума, или еще роскошнее. Но большинство носило простую и практичную одежду: белые туники и сандалии, или обходилось вовсе без сандалий. Один человек с раскрашенным лицом проследовал по улице с царственным безразличием. Он вел на поводке животное, с виду похожее на костлявого шимпанзе. Вдруг это животное распрямилось, встало на задние ноги, которые очень напоминали человеческие. Вокруг его шеи было обмотано что-то наподобие яркой тряпки, которая скрывала ошейник. Никто из толпы, насколько заметила Эмелин, не носил западную одежду. Все люди казались низкорослыми, мускулистыми, темнокожими, принадлежали к совершенно другому этнографическому типу, нежели чикагцы девятнадцатого века.

В воздухе чувствовалось какое-то напряжение, которое немедленно уловила Эмелин. Большую часть своей жизни она прожила в Чикаго и так привыкла к большим городам, что легко улавливала их настроения. Чем старше был встреченный ими человек, тем более напряженным и взволнованным он казался. Здесь происходило что-то особенное, решила Эмелин. Очевидно, Блум и Гроув были в курсе, но не показывали виду.

Их путь лежал через несколько широких, окруженных стенами площадей, и наконец они оказались возле пирамидообразного здания, которое Эмелин заметила еще издали. Это был зиккурат, ступенчатая башня из семи террас; сторона основания — не меньше сотни ярдов.

Блум сказал:

— Вавилоняне называют ее Этеминанки, что значит: дом, который построили Небеса и Земля…

Так вот, оказывается, какая она, Вавилонская Башня, с удивлением отметила про себя Эмелин.

К югу от башни стоял еще один грандиозный монумент, правда, сравнительно новый, если судить по блеску его каменной отделки. Он представлял собой огромный прямоугольный блок со сторонами, наверное, ярдов в двести и высотой ярдов в семьдесят. Внизу блок покоился на основании, украшенном золочеными рядами корабельных носов, которые выплывали из камня, словно корабли из тумана. Над рострами располагались яркие фризы, рассказывающие историю города, его войн, достижений и романтических приключений. Сверху Эмелин заметила две огромные обутые в сапоги ноги — остаток статуи, которая, судя по всему, должна была стать еще более величественной, чем сам постамент.

— Я слышал об этом, — сказал Гроув. — Это памятник Сыну. К Вавилону он не имеет никакого отношения. Это дело рук Александра…

Сын, о котором шла речь, был вторым сыном Александра. Из-за Разрыва первый сын полководца от захваченной в плен жены побежденного персидского полководца не попал на «Мир». Второй сын тоже носил имя Александр, он родился от бактрийской принцессы Роксаны, также ставшей военной добычей царя.

Блум объяснил:

— Ребенок родился в первый год существования «Мира». Мы широко праздновали это событие, так как у царя появился наследник. Но через двадцать пять лет этот наследник вырос и стал мужчиной. Он проявил такой же горячий темперамент, как и его мать, потому что Александр отказывался умирать. По всей империи прокатилась война отца и сына, чрезвычайно разрушительная и разорительная. Гнев сына не шел ни в какое сравнение с опытом его отца, а еще более — с непоколебимой уверенностью отца в свое божественное происхождение. Никто не сомневался в исходе этой войны. Годовщину последнего сражения мы отмечаем ежегодно. Кстати, завтра наступит как раз седьмая годовщина этого события.

— А я эту историю вижу так, миссис Уайт, — вставил Гроув. — Александр — малый чудной и подозрительный, и эта война сделала его еще более странным и подозрительным. Говорят, что он приложил руку к убийству своего отца. Он несомненно ответственен за смерть своего сына и наследника, а заодно и своей жены Роксаны. Теперь Александр еще более уверился в том, что он не менее чем бог, призванный править вечно.

— Но так как это невозможно, — тихо добавил Блум, — то, когда он в конце концов падет, нас наверняка ожидает грандиозная катастрофа.

К югу от монумента находился храм, который Блум назвал Эзагила — храм Мардука, национального бога Вавилонии. Там все вышли из фаэтона. Эмелин взглянула наверх, на купол храма, из которого, словно пушка, торчал цилиндр. Это была обсерватория, а «пушка» представляла собой телескоп, причем вполне современный.

К ним подбежал темнокожий молодой мужчина и сложил вместе ладони. На нем была надета засаленная одежда типа монашеской.

— Господи! — воскликнул, покраснев, Гроув. — Та наверняка Абдикадир Омар. Ты так похож на своего отца…

— Мне все так говорят, сэр. А вы капитан Гроув? — Он оглядел всех новоприбывших. — А где Джоз Уайт? Мистер Блум, я же писал вам именно о нем.

— Я его жена, — выступила вперед Эмелин. — Мой муж умер.

— Умер?! — беспомощно повторил парень, едва ли постигая смысл сказанных слов. — Да… Ох, вы же должны идти! — он повернулся к храму. — Прошу вас, следуйте за мной, в святилище Мардука.

— Зачем? — спросила Эмелин. — В письме вы говорили о телефонном звонке.

— Дело не только в нем. — Парень был очень взволнован и совершенно убит своей робостью. — Звонок — это только начало! Сегодня здесь случилось такое!.. Гораздо более важное, чем звонок… Вы должны сами все увидеть…

Капитан Гроув спросил:

— Что мы должны увидеть, парень?

— Она здесь! Глаз… он вернулся… он сработал… Он ее привел сюда! — И Абдикадир опрометью бросился к храму.

Потрясенные путешественники последовали за ним.

28. Скафандр номер пять

Это не было похоже на пробуждение. Это скорее напоминало внезапное явление, сопровождаемое громким звоном медных тарелок. Она широко открыла глаза и была ослеплена невыносимо ярким светом. Она начала делать глубокие вдохи и задохнулась от острого чувства собственного существования.

Она лежала на спине. Дышать ей было очень трудно, грудь болела. Когда она попыталась пошевелиться, оказалось, что ее руки и ноги стали очень тяжелыми, к тому же были скованы, как кандалами. Она находилась в какой-то тесной ловушке. С открытыми глазами она не видела ничего.

Дыхание ее учащалось все сильнее. Она сама его слышала, в замкнутом пространстве оно казалось очень громким. Ее охватила паника. Она была заперта в каком-то ящике.

Она попыталась успокоиться. Попыталась что-то сказать, но в горле отчаянно першило и голос получался хриплым.

— Майра?

— Боюсь, что Майра вас не услышит, Байсеза. — Отвечавший ей голос был мужским, очень спокойным, ровным, каким-то механическим. Не голос, а почти шепот.

Постепенно к ней возвращалась память.

— Скафандр номер пять? — Она вспомнила шахту на Марсе. Глаз, который неожиданно стал меняться, выворачиваться наизнанку. Ее пульс громом отдавался в ушах. — Что с Майрой? — спросила она.

— Не знаю. Я не могу выйти с ней на контакт. Я вообще ни с кем не могу выйти на контакт.

— Почему?

— Я не знаю. — Скафандр был очень печален. — Основное питание во мне отключено. Дело в том, что я модель минимальной функциональности, сейчас я работаю на дополнительных батарейках. Ожидаемый срок их работы…

— Это не важно.

— Я уже разослал сигналы бедствия, разумеется.

Теперь она кое-что услышала, какое-то царапанье в скорлупу скафандра. За его пределами находилось что-то — или кто-то. Она была совершенно беспомощной, слепой, запертой в неподвижном ящике скафандра, в то время как снаружи что-то происходило. Паника охватила ее с новой силой.

— Я могу встать? — спросила она. — Я имею в виду: ты можешь помочь мне встать?

— Боюсь, что нет. Байсеза, это я виноват, что ты упала, не так ли?

— Ты можешь хотя бы сделать так, чтобы я увидела? Ты можешь сделать шлем прозрачным?

— Попытаюсь.

Перед ней открылось световое пятно, ослепительно яркое.

Взглянув наверх, она увидела Глаз, серебристую сферу, окутанную туманом. На его поверхности она увидела собственное отражение: лежащий марсианский скафандр, беспомощное, опрокинутое на спину зеленое насекомое.

Но неужели это тот же самый Глаз? Неужели она все еще на Марсе?

Внутри шлема она приподняла голову, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть за пределами Глаза. Голова ее была очень тяжелой, словно футбольный мяч, наполненный водой. Ощущение было такое, словно она на вертолете пытается преодолеть силу тяжести и оторваться от земли. Высокая гравитация. Значит, она не на Марсе.

Сзади от Глаза она увидела кирпичную стену. На ней было грубо закреплено какое-то электронное оборудование, все перевитое проводами. Она знала это оборудование, и эти провода тоже. Она сама их здесь налаживала, подбирая остатки с разбившейся «Маленькой Птички», когда занималась обустройством в этой комнате лаборатории для изучения Глаза.

Значит, это храм Мардука. Она снова вернулась в Вавилон. Она находится на «Мире».

— Значит, я снова здесь, — прошептала она.

Над ней наклонилось лицо. Неожиданно, внезапно. Она отпрянула назад, сколько позволял ее панцирь. Это был мужчина, молодой, темнокожий, симпатичный, с ясными глазами. Она его знала. Но она также знала, что таким он быть не может.

— Абди? — В последний раз она видела Абдикадира, своего товарища из команды «Маленькой Птички», когда он вернулся с Монгольской войны. Все его тело тогда было покрыто шрамами. А этот мужчина был слишком юн, слишком нетронут.

В поле ее зрения появилось еще одно лицо, освещенное мерцающим светом ламп. Тоже знакомое лицо, с огромными усами, но по сравнению с тем, что она помнила, сильно постаревшее, покрытое морщинами.

— Капитан Гроув, — сказала она. — Вся команда в сборе.

Гроув что-то сказал, но ей не было слышно.

Грудь ее болела все сильнее.

— Скафандр, я не могу дышать. Откройся и дай мне выйти.

— Это нежелательно, Байсеза, — ответил скафандр. — Мы находимся на неконтролируемой территории. И эти люди вокруг не являются командой со станции Уэллс. — Скафандр был очень строг и неприступен. — Если они вообще существуют, — ворчливо добавил он.

— Откройся! — приказала она как можно строже. — Я отменяю все остальные инструкции, которые тебе были даны раньше! Твои функции заключаются в том, чтобы меня защищать. Поэтому разреши мне выйти, пока я не задохнулась!

Скафандр ответил:

— Боюсь, что есть инструкции, которые перекрывают все твои приказы, Байсеза.

— Какие еще инструкции?

— Протоколы планетарной защиты.

Скафандр был сконструирован, для того чтобы защищать Марс от Байсезы не в меньшей степени, чем защищать Байсезу от Марса. Таким образом, если она умрет, то скафандр просто-напросто сам себя запечатает, — чтобы ее останки не смогли загрязнить окружающую среду и нарушить хрупкую марсианскую экологию. В предельном случае Скафандр номер пять был запрограммирован на то, чтобы стать ее гробом.

— Да… конечно… только… О, вот в чем дело! Мы же не на Марсе! Разве ты этого не видишь? Здесь тебе нечего защищать. — Она попыталась распрямиться, но ее члены были прочно скованы. Воздуха внутри становилось все меньше. — Скафандр номер пять!.. — взмолилась она. — Ради всего святого…

Кто-то ударил по ее шлему, словно молотком по ореху, и разбил его. Шлем перед ней треснул, и ей в лицо хлынула струя свежего воздуха. Этот воздух был пропитан запахами пригоревшего масла и озона, но, главное, он был насыщен кислородом, и она дышала им с благодарностью.

Над ней склонился Гроув. В руках у него были молоток и долото.

— Прошу прощения, — сказал он. — Кажется, другого выхода у нас не было. Или, вернее, входа. Я так боялся испортить твои замечательные доспехи! — Он постарел, но его юмор остался прежним, каким она помнила его со времен «Мира», то есть тридцать лет тому назад.

Она была необыкновенно счастлива его видеть.

— Будь моим гостем, — пошутила она. — Хорошо, Скафандр номер пять, — снова обратилась она к своему скафандру, — ты повеселился, а теперь хватит. Ты разбит, так что все твои протоколы планетарной защиты можно выбросить в окно, чтобы мы могли последовать вслед за ними. Теперь-то ты дашь мне выйти?

Скафандр молчал. Несколько секунд он колебался, словно был обижен. Затем со щелчком открылся: образовалась щель для торса, рук и ног. Байсеза лежала в скафандре, в своей тесной термозащитной одежде, и ее овевал свежий воздух.

— Я себя чувствую лобстером, у которого треснул панцирь.

— Давайте я вам помогу. — Это сказал похожий на Абдикадира мальчик. Вместе с Гроувом они наклонились, подвели руки под ее тело и выдернули из скафандра.

29. Алексей

Прошел час с тех пор, как Байсеза исчезла в глубине Глаза.

Майра, расстроенная и несчастная, зашла к Алексею в его каморку. Он лежал, свернувшись, на койке и смотрел в отделанную пластиком стену.

— Расскажи мне об Афине, — попросила она.

Не поворачиваясь, он ответил:

— По какой-то причине Афина выбрала тебя. Очевидно, она считает, что тебя стоит сохранить.

Майра закусила губы.

— Она — настоящий лидер вашей тайной организации, не так ли? Или подпольной группы бойскаутов, пытающихся постигнуть, что такое марсианский Глаз?

Не меняя позу, он пожал плечами.

— Мы, космики, разделены между собой. Например, марсиане не считают себя космиками. Афина отличается от всех нас. Она гораздо умнее нас. И именно она в конечном итоге сможет нас всех объединить.

— Давай говорить начистоту, — попросила Майра. — Афина — это щит А-1.

— Копия ее. Оригинал А-1 был уничтожен в последние дни солнечной бури. А перед бурей ее копия, именно эта копия, была отправлена к звездам. Где-то очень далеко она была подобрана, активирована и отправлена к нам обратно.

Эту историю она уже частично слышала от других.

— Но ты же должен понимать, что для того чтобы все это случилось, должно было сойтись вместе множество причин и произойти множество невероятных событий!

— Никто, кроме «Циклопов», деталей не знает.

— «Циклопы». Большая станция, оборудованная поисковыми планетными телескопами.

— Правильно. Разумеется, эхо могло быть принято где угодно в Солнечной системе, но, насколько мы знаем, только на «Циклопах» копия была в первый раз активирована и оставалась там взаперти на твердых носителях. Что ж, это ее выбор. Но если послушать, что говорит Ханс Гритчфилд, получается, что она ухитрилась загрузить субагента в твою идентификационную татуировку. Никто не знает, как она это сделала. После того как ты получила послание, этот субагент самоликвидировался. Думаю, что на тебя, Майра, она положила свой электронный глаз.

Такая мысль показалась Майре не очень приятной.

— Итак, теперь с помощью Глаза моя мать исчезла. Что дальше?

— Подождем, увидим.

— Чего нам ждать?

— Надо полагать, весточки с «Мира». Или от Афины.

— Как долго нам ждать?

— Не знаю, Майра. Время у нас есть. Пока квинт-бомба достигнет Земли, у нас еще есть в запасе более восемнадцати месяцев.

— Послушай, — продолжал он. — Мы сделали все, что могли. Мы доставили твою мать к Глазу, проделав для этого достаточно длинный путь. Причем без всякого насилия, заметь. А теперь у нас что-то вроде временного затишья. Так что расслабься. Мы уже через многое прошли — заметь, мы оба прошли. Даже путешествие сюда втроем было настоящим наказанием. А что касается этого чертова погружения в шахту с Глазом… то я вряд ли смогу даже примерно себе вообразить, что ты тогда чувствовала.

Майра, сгорбившись, сидела на единственном стуле в комнате, сжимая и разжимая кулаки.

— Это не затишье, — сказала она после некоторого молчания. — Это что-то вроде конечной станции, по крайней мере, для меня. Я нужна была тебе, чтобы доставить мою мать сюда, на Марс. Хорошо, я это сделала. А теперь я совершенно раздавлена, приперта к стене.

Алексей наконец перекатился на другой бок и взглянул на нее.

— Мне очень жаль, что ты себя так чувствуешь, Майра. Думаю, что ты взвалила на свои плечи слишком тяжелую ношу. Ты хороший человек. Я это уже заметил. Ты любишь свою мать, и ты ее поддерживаешь, — даже когда тебе больно. Но, в любом случае, здесь совсем неплохое местечко для жизни. Впрочем, я не тот человек, чтобы давать тебе советы. Я шпионю за своим отцом! Это жуткая обязанность!

Он снова отвернулся к стене.

Майра еще немного посидела в его комнате, а когда Алексей начал похрапывать, она тихо вышла и закрыла за собой дверь.

30. Тысяченачальник

Гроув и Абди привели Байсезу в соседнюю комнату, судя по всему — в офис, где в большом количестве стояли столы и кушетки. Эмелин заметила, что этот храм был просто набит офисами. Здесь был административный центр разных культов и правительственных департаментов, не говоря уже о том, что здесь поклонялись богу.

Гроув усадил Байсезу на кушетку и закутал в одеяло. Затем он долго кричал кому-то за дверью, чтобы им принесли чай, и наконец слуга принес Байсезе плошку с каким-то горячим молочным напитком, который она с удовольствием выпила.

Два солидного вида македонских гвардейца встали у дверей. В руках они держали длинные копья, которые они называли сариссами. Казалось, появление Байсезы вызвало среди местного населения переполох, хотя трудно было сказать, что делали здесь гвардейцы: то ли окружающих охраняли от Байсезы, то ли, наоборот, Байсезу от окружающих.

Эмелин тоже вошла в комнату, села на кушетку и стала разглядывать Байсезу Датт.

Байсеза выглядела старше, чем сама Эмелин. Ей было лет пятьдесят, наверное. Внешность у нее оказалась в точности такая, как описывал ее Джоз, который в своих дневниках даже пытался набросать ее портрет. Лицо у нее было почти красивым, пропорциональным, нос сильным, подбородок волевым. Чистые глаза, седеющие, коротко остриженные волосы. И даже несмотря на то, что она была сильно измучена и растеряна, все равно в ней чувствовалась внутренняя сила, которую тут же уловила Эмелин. Упрямая, выносливая сила.

Слегка придя в себя, Байсеза с любопытством огляделась кругом.

— Итак, — сказала она. — Вот мы все снова здесь.

— Это ты снова здесь, — поправил ее Гроув. — Откуда ты явилась? Ты возвращалась к себе домой, не так ли? Я имею в виду, домой, в Англию? В твою Англию?

— Да, капитан. Я была переброшена туда во время Разрыва, в мое будущее. Точнее, все произошло как будто в пределах одного дня. И тем не менее на «Мире» я провела за этот день пять лет.

Гроув покачал головой.

— Я должен был давно привыкнуть к тому, что время течет здесь очень странно. Но, кажется, не привыкну к этому никогда.

— А теперь я вернулась. Но какое сейчас время?

Эмелин сказала:

— Мадам, здесь всем хорошо известно, что вы покинули «Мир» в пятый год нового календаря, установленного вавилонскими астрономами. А сейчас идет тридцать второй год…

— Значит, с тех пор прошло двадцать семь лет, — задумчиво сказала Байсеза. Потом она с любопытством взглянула на Эмелин. — Вы, кажется, американка?

— Я из Чикаго.

— Да-да. «Союз» вас заметил, на североамериканском ледяном щите.

Эмелин уточнила:

— Я из 1894 года. — Она уже привыкла всем и каждому повторять эту странную деталь своей биографии.

— Ваше время на девять лет отстоит от времени капитана Гроува. Он из 1885 года.

— Да.

Байсеза повернулась к Абдикадиру, который после приезда Байсезы говорил очень мало.

— А вы так похожи на своего отца.

Абди смотрел на нее во все глаза и, по-видимому, очень нервничал. Ему очень хотелось все объяснить.

— Я астроном, — сказал он. — Я работаю здесь, в храме. На его крыше есть обсерватория.

Байсеза улыбнулась.

— Ваш отец должен вами гордиться.

— Его здесь нет! — поспешно выпалил Абди, а затем рассказал, что Абдикадир Омар уехал в Южную Африку, желая воплотить в жизнь свою мечту: он считал, что, если «Мир» заселен всеми представителями гоминид, то он должен найти самых ранних их представителей, первую ветвь после расхождения ее с другими ветвями человекообразных обезьян. — Но он не вернулся, — грустно закончил свой рассказ Абди. — Это случилось несколько лет тому назад.

Байсеза кивнула, стараясь переварить рассказанные им новости.

— А Кейси? — спросила она через некоторое время. — Что с ним?

Кейси Отика, третьего члена команды «Маленькой Птички», тоже здесь больше не было. Он умер от осложнений старой раны, полученный в самый день Разрыва.

— Но, — сказал Гроув, — это случилось не раньше, чем он оставил нам свое наследство. Школу Отик. Для инженеров этой школы Кейси до сих пор остается богом, причем буквально! Вы сами все увидите, Байсеза.

Байсеза выслушала и эту новость, а затем сказала:

— А три члена команды «Союза», насколько мне известно, были в конце концов убиты. Так что теперь здесь больше не осталось современных людей. Я имею в виду, людей из моего времени. Странное чувство. А что случилось с Джозом?

Капитан Гроув покашлял в кулак — этакий деликатный, прямо-таки комичный англичанин.

— Он пережил ваш отъезд, Байсеза.

— Он полдороги ехал со мной, — произнесла загадочную фразу Байсеза. — Но затем его отослали обратно.

— Когда вы уехали, его уже ничего не удерживало здесь, в Вавилоне. — Гроув бросил беспокойный взгляд на Эмелин. — Он уехал искать своих людей.

— То есть в Чикаго.

— Да. Это случилось за несколько лет до того, как люди Александра с помощью Кейси собрали корабль, способный пересечь Атлантику. Но Джоз воспользовался первой лодкой.

— Я была его женой, — сказала Эмелин.

— А! — вздохнула Байсеза. — Была?

И Эмелин рассказала кое-что из жизни Джоза: и как он умер, и о том, что он оставил после себя наследство, то есть сыновей.

Байсеза мрачно все выслушала.

— Не знаю, захотите ли вы это услышать или нет, — сказала она, — но дома я искала Джоза. Я обратилась к Аристотелю, то есть рыскала по архивам. И нашла место Джоза в истории.

Копия Джоза была оставлена на Земле и жила там после 1885 года. Этот Джоз влюбился и в возрасте тридцати пяти лет женился на бостонской католичке, которая родила ему двух сыновей — точно так же как Эмелин родила ему двух сыновей на «Мире». Но в пятьдесят с лишним лет Джоз погиб, умер в луже из грязи и собственной крови, будучи корреспондентом на очередной войне, — на Первой мировой войне, о которой Эмелин даже не слыхала.

Эмелин слушала все эти подробности неохотно. Ей казалось, что история об альтернативной версии ее Джоза унижает его память.

Потом все еще немного поговорили, рассказали друг другу разные другие прерванные истории, обсудили ухудшающийся климат «Мира», новую Трою и глобальную империю. Гроув спросил Байсезу, нашла ли она дома Майру, свою дочь. Та ответила, что нашла, и даже успела стать с ее помощью бабушкой. Но настроение у нее оставалось мрачным и неспокойным. Казалось, что счастливой она себя совсем не чувствовала.

Эмелин мало что могла сказать. Она пыталась уловить настроение окружавших ее людей и приспособиться к новой для себя ситуации. Абди и Бен, родившиеся после Разрыва, слушали всех с широко открытыми глазами, исполненные любопытства и удивления одновременно. Но Гроув, Эмелин и сама Байсеза испытывали глубочайший, неизжитый страх. Молодые не понимали, — если сравнивать их со старшим поколением, которое прошло через Разрыв, — что ничто в этом мире не может быть постоянным, тем более когда время может быть изрезано на куски, а затем сшито вновь по чьему-то желанию или капризу. Если человек прошел через такие испытания, он никогда не сможет от них освободиться.

За дверью поднялась суматоха.

Абдикадир, вполне прижившийся при дворе Александра и хорошо усвоивший его законы, упал на колени.

В комнату вошел человек в сопровождении двух персон пониже рангом. Перед ним Абдикадир простерся на полу, стукнулся головой об пол и в такой позе остался без движения.

Вновь прибывший был одет в дорогую бледно-малиновую тунику. Он был ростом пониже всех присутствующих в комнате, но имел начальственные замашки. Его лысая голова кое-где серебрилась короткой белой щетиной. Ему лет семьдесят, оценила Эмелин, однако его хорошо ухоженная кожа лоснилась от масла.

Байсеза от удивления широко раскрыла глаза.

— Секретарь Эуменес?

Улыбка мужчины была уверенной и холодной.

— Мой нынешний титул тысяченачальник, — сказал он. — И является таковым уже более двадцати лет. — Он говорил по-английски бегло, но слишком высокопарно.

Байсеза повторила:

— Тысяченачальник. Когда-то такой ранг носил Гефестион. Значит, благодаря царю ты поднялся гораздо выше других людей, Эуменес из Кардии.

— Для иностранца совсем неплохо, — усмехнулся тот.

— Мне надо было догадаться, что ты придешь, — продолжала Байсеза. — Причем именно ты, а не кто-нибудь другой.

— Я тоже всегда тебя ждал.

Не вставая и не меняя своего положения, Абдикадир быстро сказал:

— Господин тысяченачальник, я вам докладывал! Я послал к вам гонцов в тот самый момент, когда все случилось… когда Глаз… и Байсеза Датт вернулась… Все, как вы приказывали… Если произошла заминка, то я прошу прощения, и…

— Успокойся, мальчик. И встань. Я пришел, когда закончил все свои дела. Веришь или нет, но в нашей мировой империи есть дела поважнее, чем появление в городе загадочных сфер и не менее загадочных привидений. Итак, зачем ты здесь, Байсеза Датт?

Он задал ей прямой вопрос, который другие задать не решались. Байсеза так же прямо ответила:

— Из-за новой угрозы со стороны Перворожденных.

В нескольких словах она обрисовала присутствующим солнечную бурю, и то, как человечество в следующем столетии боролось за выживание. Она рассказала о новой угрозе, называемой квинт-бомбой, которая двигалась через космическое пространство по направлению к Земле — то есть к Земле Байсезы.

— Я сама путешествовала в межпланетном пространстве в поисках ответа на этот вызов. А потом меня перебросили… сюда.

— Кто перебросил? Зачем?

— Не знаю. Возможно, то же самое ведомство, которое вначале вернуло меня домой. Перворожденные. А, может, и не Перворожденные. Возможно, наоборот, это то агентство, которое оказывает им отпор.

— Царь знает о твоем возвращении, — сказал Эуменес.

Гроув спросил:

— Откуда вы знаете?

Эуменес многозначительно улыбнулся.

— Александр знает все, что знаю я, — и еще даже раньше, чем я. В конце концов, так думать — самая надежная и беспроигрышная позиция в здешнем мире. Я поговорю с тобой позже, Байсеза Датт, во дворце. Там может появиться сам Александр.

— Это свидание?

Эуменес скорчил гримасу.

— Я уже и забыл, насколько ты непочтительна. Но все равно очень интересно, что ты вернулась, Байсеза Датт.

Он повернулся на каблуках и вышел вон, сопровождаемый многочисленными поклонами и шарканьем ног со стороны Абдикадира.

Байсеза обвела взглядом Гроува и Эмелин.

— Итак, теперь вы знаете, почему я здесь. Бомба в Солнечной системе, Глаз на Марсе. А вы-то здесь почему?

— Потому что, — ответил Абдикадир, — я их сюда вызвал, когда твой телефон зазвонил.

Байсеза открыла рот.

— Мой телефон?

Все поспешили обратно в комнату с Глазом.

Абдикадир вынул телефон из святилища и почтительно подал его Байсезе.

Он лежал на ее руке, потертый и такой знакомый. Глядя на него, она просто не могла поверить собственным глазам. Ей даже захотелось заплакать. Она попыталась объяснить Абдикадиру:

— Это всего лишь телефон. Мне его подарили, когда мне исполнилось двенадцать лет. Каждому ребенку на Земле в таком возрасте дарят телефон. Такова образовательная и коммуникационная программа в Соединенных Штатах. Сюда он попал вместе со мной во время Разрыва и принес всем нам большую пользу. Это настоящий друг. А потом у него сели батарейки.

Абдикадир слушал ее бессвязные излияния без всякого выражения на лице.

— Он позвонил, говорю я вам! Бип-бип!

— Очевидно, он отвечал на входящий звонок, вот и все. Когда его батарея села, я уже не смогла ее перезарядить. И теперь, если честно, не смогу. Впрочем, подождите…

Она повернулась к своему скафандру, который все еще лежал, раскрытый, на полу. Никто не осмеливался до него дотронуться.

— Скафандр номер пять? — позвала она. Из шлема раздался голос, очень тихий.

— Я всегда хотел служить тебе как можно лучше, Байсеза, особенно во время твоего бестранспортного перемещения.

— Ты можешь мне дать батарейку?

Казалось, скафандр обдумывал ее слова. Затем в его поясе со щелчком открылось небольшое отделение, в котором лежала пластиковая коробочка, такая же ярко-зеленая, как и все марсианское оборудование. Байсеза вынула ее из отделения.

— Могу ли я сегодня быть тебе еще чем-нибудь полезен, Байсеза?

— Нет, спасибо.

— Чтобы я мог и дальше тебе служить, мне нужен ремонт.

— Ты его получишь. — В глубине души она боялась, что лжет. — Отдыхай пока.

С чем-то наподобие вздоха скафандр затих.

Она открыла в телефоне его управляющую панель и втолкнула ее в зарядное устройство скафандра. Положительные и отрицательные клеммы замкнулись.

— Как это говорил Алексей? — торжествующе выдохнула Байсеза. — Хвала Солнцу, что стыковочные стандарты едины во всей Вселенной!

Экран телефона осветился, и он произнес механическим голосом:

— Байсеза?

— Это я!

— Ты попала в свое время.

31. Оперативный приказ

Из офиса Беллы в Вашингтоне на «Либерейтор» поступил новый оперативный приказ.

— Мы должны следовать по пятам за бомбой, — объявила Эдна, прочитав его.

— Как долго? — поинтересовался Джон Меттернес.

— Если понадобится, то до самой Земли.

— Господи, прости! Это же может продлиться двадцать месяцев!

— Либи, доложи, сможем ли мы это сделать? А-1 ответил:

— Если двигаться по инерции, то с топливом и реактивной массой проблем не возникнет. Если очистные установки на корабле будут работать штатно, то отсек жизнеобеспечения сможет поддержать функции команды в течение нужного времени.

— Плотная упаковка, — горько вздохнул Джон.

— Ты инженер, — сурово обратилась к нему Эдна. — Как ты считаешь, она права?

— Надо полагать, что да. Но в чем суть, капитан? Наше оружие оказалось бесполезным.

— Лучше иметь хоть кого-нибудь на месте, чем никого. Что-то же должно когда-нибудь случиться! Джон, Либи, начинайте составлять оперативный план. Я еще раз внимательно пройдусь по приказу, и если станет ясно, что с точки зрения наших ресурсов он действительно выполним, то мы отправим на Землю подтверждение.

— Полный идиотизм вся эта затея, — пробормотал Джон Меттернес.

Эдна взглянула на экран своего компьютера. Там висела бомба, молчаливая, видимая только благодаря отраженному звездному свету. Она неуклонно продолжала углубляться в Солнечную систему. Эдна начала мысленно дописывать письмо своей дочери. Как объяснить маленькой девочке, что в ближайшем времени ее мать к ней на Землю не прилетит?

32. Александр

Во дворце Навуходоносора, которым Александр, очевидно, пользовался как своим, Байсезе отвели отдельную комнату. Слуги Эуменеса принесли ей изысканную одежду в персидском стиле, который был принят при дворе.

Затем к ней зашла Эмелин и вручила кое-какие туалетные принадлежности: гребень, кремы для лица и для рук, маленький флакончик духов и даже несколько архаического вида полотенец. Все эти предметы были частью дорожного комплекта леди девятнадцатого века.

— Мне показалось, что вы прибыли сюда налегке, — сказала при этом Эмелин.

Такой жест вежливости, совершенный вдали от дома одной женщиной по отношению к другой, глубоко растрогал Байсезу.

Она немного поспала. Вновь попав в условия земной гравитации, в три раза большей, чем на Марсе, она чувствовала себя раздавленной. И ее внутренние часы сбились с ритма: как и раньше, этот новый Разрыв, или персональный часовой сдвиг, наградил ее на некоторое время чем-то вроде синдрома акклиматизации и разбалансировки.

А потом она немного поплакала — сама для себя, просто от потрясения после всего случившегося и от тоски по Майре. Последние несколько недель ее жизни были слишком необыкновенными, а долгое совместное путешествие с дочерью сквозь космическое пространство было едва ли не таким же долгим, как все то время, которое она с ней провела после солнечной бури.

Ей так хотелось побольше узнать о Чарли! Она не видела своей внучки даже на фото.

Потом она снова постаралась уснуть.

Ее разбудила робкая девочка-служанка, видимо, рабыня. Смеркалось. Пришло время готовиться к приему во дворце, где ее ждал Эуменес, а, может быть, и Александр.

Она приняла ванну и оделась. Раньше ей уже приходилось носить вавилонское платье, но все равно Байсеза чувствовала себя в нем смешной и нелепой.

Ее ввели в большой зал, который представлял собой олицетворение безудержного, непристойного богатства. Зал был весь уставлен изысканной мебелью, а стены увешаны дорогими гобеленами и коврами. Все здесь сверкало золотом и серебром. Даже оловянная кружка для вина, которую поднесла Байсезе служанка, была усыпана драгоценными камнями. Однако в какую бы сторону она не смотрела, везде она видела стражников: они прохаживались по залу, стояли в дверных проемах, вооруженные длинными сариссами и короткими обоюдоострыми мечами. Особых доспехов на них не было, только шлемы из материала, который напоминал воловью кожу, стеганые льняные безрукавки, а на ногах кожаные башмаки. Очевидно, они были пехотинцами, насколько помнила Байсеза со времен своего первого пребывания в этом месте.

Среди всех этих стражников и сказочно богатых декораций прогуливались придворные. Они болтали и демонстрировали друг другу самих себя. Все они носили одежды невероятных и изысканных тонов: преимущественно розовые, малиновые и белые. Лица их были сильно накрашены, так что трудно было определить, сколько кому лет. Они с любопытством поглядывали на Байсезу, но гораздо больше их интересовали собственные дела, дворцовые интриги и взаимоотношения друг с другом.

Через их толпу то тут, то там проталкивались неандертальцы. Байсеза узнавала их еще издали по ледяным взглядам и низко опущенным головам. Значит, теперь они появились при дворе. В большинстве они были очень молоды, в своих могучих фермерских руках они несли подносы для обслуживания гостей. И словно ради шутки, все они были одеты в точно такие же розовые драгоценные туники, как и придворные.

Байсеза остановилась возле одного гобелена. Он занимал едва ли не всю стену и представлял собой карту мира, только в перевернутом виде: юг сверху, север снизу. Широкий пояс, охватывающий южную Европу, северную Африку и центральную Азию вплоть до Индии, был покрашен в красный цвет и обведен золотой полосой.

— Е-лю Чу-цай, — сказал капитан Гроув.

Он пришел с Эмелин, одетый в английскую военную форму. На Эмелин была надета легкая белая блузка и длинная черная юбка. Оба выглядели солидно, совсем в стиле девятнадцатого века, и сильно выделялись среди цветастого безвкусия двора Александра.

— Я так завидую вашему наряду, — обратилась Байсеза к Эмелин, чувствуя себя очень скованно в персидских одеждах.

— Я привезла с собой паровой утюг, — с гордостью ответила Эмелин.

Гроув спросил Байсезу:

— Как вы нашли мое произношение?

— Не знаю, — призналась Байсеза, — я не уловила того, что вы сказали… Е-лю… что?

Гроув пил вино, слегка приподняв для этого усы.

— Вполне возможно, что вы вообще его не встречали, — сказал он. — Он был старшим советником Чингиз-хана до Монгольской войны Александра. Этот китайский военнопленный хорошо устроился при монгольском дворе. Но после войны — как вы помните, Чингиз-хан был убит, — его звезда закатилась. Он приехал сюда, в Вавилон, и начал работать здесь вместе с другими учеными. В результате возникла эта карта. — Он указал рукой на гигантский гобелен на стене. — Разумеется, ее цена излишне высока, но, все равно она весьма точная, насколько мы можем судить. Она помогла Александру разрабатывать кампании, а те, в свою очередь, помогали ученым расширять карту дальше.

— Кампании Александра были замечательными в своем роде, — продолжал Гроув. — Они поразительным образом сочетали в себе военное искусство, обустройство и обеспечение тыла и целесообразность. Он построил огромный флот здесь, в вавилонской гавани, а затем углубил русло Евфрата по всей его длине, чтобы сделать его судоходным. Его флот курсировал вокруг Африки, периодически приставая к берегу для пополнения припасов. В то же время его отряды уходили из Вавилона на запад и на восток, прокладывали железные дороги, повсюду строили города. Пять лет уходило на то, чтобы застроить новую территорию городами, затем десять лет новых завоеваний, и, в конце концов, он присоединил к своей империи все — от Испании до Индии. Конечно, ресурсы его народа в этих походах истощились…

Эмелин тронула Байсезу за руку:

— Где ваш телефон?

Байсеза вздохнула:

— Мне приказали вернуть его обратно в храм, чтобы Абди смог загрузить в него как можно больше своих астрономических данных. Право, это смешно.

Эмелин нахмурилась.

— Я с трудом улавливаю смысл ваших слов. Самым странным мне кажется ваша очевидная привязанность к этому телефону. Но ведь это всего лишь машина! Предмет!

Капитан Гроув улыбнулся.

— О, в этом нет ничего странного! Множество моих людей просто влюблены в свое оружие.

— А в мое время, — поддержала его Байсеза, — многие машины научились чувствовать. В том числе и мой телефон. В нем есть почти такое же сознание, как у нас, у людей. Поэтому очень трудно оставаться к нему равнодушным.

К ним приблизился Эуменес, величавая фигура, при виде которой испуганные придворные бросились врассыпную. Впрочем, одет он был также ярко и кричаще, как они.

— Вы говорили об астрономии, насколько я слышал, — сказал он. — Надеюсь, что наша астрономия находится на достаточно высоком уровне, чтобы оказаться полезной и для нас. Вавилонские жрецы традиционно занимались астрономией задолго до нашего прихода. А телескопы, спроектированные учеными школы Отик, весьма высокого качества. По крайней мере, мы постарались их такими сделать. Но кто знает, что можно прочесть на небесах, которые, по-видимому, сделаны точно так же, как та земля, по которой мы ходим?

Эмелин сказала:

— В Чикаго тоже есть много астрономов. И телескопов тоже. Они не прекращали работу даже во время Обледенения, то есть я имею в виду, во время Разрыва. Насколько мне известно, наши ученые наблюдали за планетами, которые, как они говорят, очень сильно изменились, по сравнению с тем, чем они были прежде… ну, вы понимаете… до… Огни на Марсе. Города! Я не слишком в курсе всех этих дел. Просто кое-что читала в газетах.

Байсеза и Гроув смотрели на нее с удивлением.

Байсеза заинтересовалась:

— Города на Марсе?

Капитан Гроув восхитился:

— У вас есть газеты?

Тысяченачальник протянул:

— У вас есть… — он подбирал слово, — ученые? Разные ученые в Чикаго?

— О, сколько угодно! — безмятежно ответила Эмелин. — Физики, химики, врачи, философы. Университеты продолжают работать даже после катастрофы. В Нью-Чикаго нынче строят новый кампус, к югу от границы льдов. Так что все смогут работать даже после того, как мы закроем старый город.

Эуменес обратился к Байсезе:

— Сдается мне, что вам надо съездить в этот Чикаго, который на двадцать веков отстоит от времен Александра. Возможно, именно там у вас появится шанс ответить на тот вопрос, который привел вас сюда.

Гроув предупредил:

— Но, чтобы туда добраться, понадобится уйма времени! Месяцы…

— Тем не менее я считаю это крайне необходимым. Транспорт я вам организую.

Эмелин подняла брови.

— У меня такое впечатление, что у нас появится масса времени, чтобы узнать друг друга, Байсеза!

Байсеза была обескуражена неожиданным решением Эуменеса.

— Вы всегда понимали… — твердо начала она. — Вы понимали это лучше всех остальных людей Александра! Вы всегда видели, что ключ к сложившейся ситуации — это Перворожденные, Глаза! Все остальное — империи, войны, — это всего лишь отвлекающий маневр, игрушки!

Он хмыкнул.

— Байсеза, не обладай я понятливостью, я вряд ли продержался бы при дворе Александра. Теперь здесь осталось не так много тех, кого вы можете вспомнить из прежних времен, тридцать лет тому назад. Все исчезли во время чисток.

— И все благодаря вам, — неумолимо уточнила она.

— Разумеется, потому что именно я организовывал эти чистки… Тут раздался рев труб, и все гости громко закричали.

В залу вошел взвод солдат с сариссами в руках. За ними проследовала гротескная фигура в прозрачной тоге, тощая, как палка, и слегка дрожащая. Ярко раскрашенное лицо этого человека кривилось в подобии улыбки. Байсеза вспомнила: это был Багоас, персидский евнух и фаворит Александра.

— Теперь он не столь красив, как прежде, — тихо пояснил Эуменес. — И все-таки он тоже выжил, как и я. — Он поднял свою чашу с вином в насмешливом приветствии.

А затем в зале появился царь собственной персоной. Его окружала группа свирепого вида молодых людей в дорогих малиновых туниках.

Он двигался так, словно был пьян: покачивался и наверняка упал бы, если бы ему вовремя не подставил плечо идущий рядом с ним паж. Одет Александр был в ярко-розовую тунику и головной убор, состоящий из золотого обруча и пары бараньих рогов. Лицо его казалось воспоминанием о былой красоте, которую Байсеза еще застала в свой первый приезд: полные губы, мощный прямой нос, который составлял одну линию с высоким, слегка покатым лбом, черные волосы, локонами падающие на спину. Кожа его, всегда румяная, была покрыта пятнами и шрамами, тяжелый подбородок отвис, фигура заплыла жиром. Такие перемены в облике царя поразили Байсезу.

Придворные в знак почтения все как один бросились на пол. Солдаты и некоторые старшие по рангу чиновники кланялись, выделывая почтительные жесты руками. Маленький паж, который поддержал короля в нужную минуту, оказался неандертальцем. Его лицо блестело от крема, грубые волосы на голове завивались жесткими кольцами. Когда царь прошел мимо Байсезы, она почувствовала сильный запах мочи.

— Вот он, правитель мира! — прошептала ей на ухо Эмелин. Байсезе ее слова показались слишком уж выспренними.

— Таким он стал, — тоже тихо сказал Гроув.

— У Александра не было другого пути, как только заново завоевывать мир, — шепотом сказал Эуменес. — Он считает себя богом, сыном Зевса, перевоплощенного в Аммона. Именно поэтому он носит наряд Аммона и рога. Но он родился человеком и всего лишь достиг божественности с помощью своих завоеваний. После Разрыва все это было сметено и забыто. И чем тогда стал Александр? Разумеется, такого он потерпеть не мог, и поэтому начал все с начала, то есть снова начал завоевывать мир. А что еще ему оставалось делать?

Байсеза сказала:

— Однако по сравнению с тем, что было раньше, все здесь изменилось. Вы говорили, что здесь появились паровозы. Может быть, это начало новой цивилизации? Объединенной империи, управляемой Александром и его потомками, но основанной на достижениях технологии?

Гроув криво усмехнулся.

— Неужели вы не помните доброго старого Редьярда Киплинга, который когда-то говорил то же самое?

— Не думаю, что Александр разделяет ваши «технологические грезы», — сказал Эуменес. — Да и с чего бы ему их разделять? Таких, как мы, гораздо больше, чем вас. Мы в подавляющем большинстве. Так что, скорее всего, именно наши верования в конце концов сформируют этот мир.

— Если верить тому, что написано в исторических книгах, — как обычно, довольно чопорно сказала Эмелин, — то Александр умер в возрасте тридцати с небольшим лет. Конечно, мои слова вряд ли достойны христианки, но, по-моему, будет гораздо лучше, если он умрет и здесь, а не продолжит жить до бесконечности.

— Именно так думал и его сын, — сухо возразил ей Эуменес. — И именно поэтому… О, смотрите! — Он быстро оттолкнул Байсезу к стене.

Мимо них прошел отряд солдат с сариссами. В середине зала возникла какая-то суматоха. Послышались крики, постепенно перешедшие в визг.

И царь упал.

Александр лежал на полу и кричал по-гречески с сильным македонским акцентом. Придворные и стража — все от него отпрянули, словно боялись быть обвиненными в преступлении. Яркое красное пятно расплывалось на его животе. Байсеза даже подумала, что это вино.

Но потом она увидела маленького неандертальского пажа, который с безразличным видом стоял над царем и держал в своей массивной руке нож.

— Именно этого я и боялся больше всего! — прошипел Эуменес. — Наступает годовщина войны с сыном, а вы, Байсеза Датт, и ваш Глаз всех здесь переполошили. Капитан Гроув, уведите женщин отсюда, а затем вывезите их из города, причем как можно быстрее. Иначе они рискуют потерять головы в тех чистках, которые наверняка за этим последуют!

— Понял, — спокойно сказал Гроув. — Дамы, за мной!

Уже выходя из залы, Байсеза оглянулась. Она увидела, что неандертальский мальчик снова поднял свой нож и сделал шаг по направлению к царю. Он двигался очень вяло, словно выполнял обычную и скучную поденную работу. Александр ревел от страха и от гнева, но никто из гвардейцев все еще к нему не приближался. В конце концов, именно Эуменес, верный старый Эуменес, протолкался через толпу и сбил мальчика с ног.

Выйдя на улицу, они увидели, что город ярко освещен факелами. Во всех зданиях мелькали огни. Очевидно, новость о покушении распространялась среди населения очень быстро.

33. Сражение

В бледном свете наступающего утра Байсеза, Эмелин, Гроув и Бетсон покинули город, сопровождаемые личной гвардией Эуменеса, которой было приказано неотлучно находиться при путешественниках до самого Гибралтара. Испуганному Абдикадиру тоже был отдан приказ отбыть в Америку вместе с Байсезой.

Итак, всего лишь через двенадцать часов после своего явления из Глаза Байсеза снова была в пути. У нее не было даже возможности взять с собой свой скафандр. Единственная вещь из двадцать первого века, которую она смогла прихватить с собой, был ее телефон и к нему зарядное устройство из скафандра.

К огромному удивлению Байсезы, Эмелин ее успокаивала.

— Не беспокойтесь, — говорила она. — Вот приедем в Чикаго, и я отведу вас на Мичиган-авеню. Мы прогуляемся по магазинам.

Подумать только, по магазинам!

Это путешествие приводило ее в изумление с первого шага.

Вот она оказалась в повозке, запряженной четырьмя обнаженными неандертальцами. Македонский отряд шел возле повозки пешком. Сами так называемые каменные люди оказались собственностью человека по имени Иллициус Блум, который сам себя называл консулом Чикаго в Вавилоне. Это был гнусный изворотливый тип, и Байсеза сразу же прониклась к нему отвращением.

Потом они приехали на конечную станцию железной дороги, в местечко, называемое Навозная Куча. Оно представляло собой странное нагромождение примитивных глинобитных лачуг. Из дыр на крыше этих лачуг поднимался дымок очагов. На конечной станции сходилось множество железнодорожных путей, стояли огромные ангары и возвышались такие же огромные локомотивы.

Вагон, в котором они должны были ехать, оказался грубой крытой платформой с деревянными сиденьями, и Эмелин не преминула тут же сделать несколько колких замечаний относительно того контраста, который они представляли по сравнению с пульмановскими вагонами. Но локомотив был уникальным. Он был похож на громадное животное, развалившееся на путях и извергавшее из себя клубы черного дыма. Бен Бетсон объяснил, что здешние локомотивы работают на нефти, которую доставляют сюда в огромных цистернах. Для Александра нефть из Персии была более доступным сырьем, чем каменный уголь, и Кейси Отик соответствующим образом спроектировал всю систему доставки.

И в этом неприятном поезде Байсезе предстояло ехать до самого Атлантического побережья. Сначала путешественники должны были пересечь Аравию, чтобы добраться до большого локомотивного депо в Иерусалиме. Затем повернуть на юго-запад, пересечь дельту Нила, где царь восстановил старую Александрию. А затем — постоянно ехать вдоль побережья северной Африки, через те земли, которые раньше занимали Египет, Ливия, Танзания и Марокко. Целью их путешествия был порт у Геркулесовых Столбов, где стоял небольшой океанский флот империи.

Иллициус Блум сказал, что лично он будет сопровождать их только до Навозной Кучи. При этом он очень нервничал.

— Такой ночи в Вавилоне я не помню за все последние годы! — сказал он. — Такого не было со времен Войны с сыном! Чертовы греки. Однако кое-что я все-таки успел сделать. Теперь у меня есть связи!

— К тому же, у вас есть сын, — напомнила ему Эмелин.

— А, это не моя забота, — беспечно ответил Блум. — Пусть его мать им и занимается. Нет, я, конечно, к нему привязан. И не дам им забыть, что я всегда здесь, рядом. И вы меня не забывайте, идет?

Гроув тоже здесь с ними расстался: он сел на поезд в Новую Трою. Но предварительно поручил Бену Бетсону сопровождать Байсезу, Эмелин и Абдикадира до Гибралтара.

Когда поезд отошел от станции, Байсезе показалось, что она слышит идущее из локомотива пение.

— Здесь работают машинисты из школы Отик, — пояснил Абдикадир. — Кейси Отик отлично их вымуштровал. Он сказал, что если они хотят выполнять свою работу хорошо, то должны воссылать благодарения богам. Вроде как крестьянин, который отдает богам десятину своего урожая. И поэтому во время работы машинисты молятся, а когда молятся, то работают.

— То есть машинист поезда — это монах, — сделала вывод Байсеза. — О Кейси, что ты наделал?

Бен Бетсон усмехнулся.

— Просто это способ постоянно удерживать внимание местных жителей на работе. Если вы хотите, чтобы ваши восхваления были благосклонно приняты богами, говорил мистер Отик, то вы должны делать эту работу исключительно точно. Но трудность заключалась в том, что они работают механически. Они не любят перемен и боятся их, как ересей.

— То есть никакие инновации здесь не приветствуются, — задумчиво сказала Байсеза. — И если локомотивы Кейси начнут один за другим ломаться…

Эмелин сказала:

— Точно так же, как при дворе Александра. Несмотря на свою внешнюю модернизацию, эти древние греки постоянно соскальзывают в обычное суеверие.

Абди добавил:

— Мой отец всегда говорил, что в общество железного века невозможно внедрить культуру и науку нового времени. И он был прав.

Байсеза его попросила:

— Расскажите мне, пожалуйста, о своем отце.

Эмелин сухо заметила:

— Для подобных разговоров у нас еще будет сколько угодно времени.

На удивление, их никто не преследовал. Столица была охвачена беспорядками. Но через час после отъезда из Вавилона, где-то посреди Аравийской пустыни, всего в паре километров от железной дороги, они увидели сражение.

Байсеза находилась на «Мире» во время войны Александра с монголами, и сразу же узнала македонцев. Пехота была построена в фаланги, сариссы сверкали на солнце. Фаланги умели маневрировать так быстро и слаженно, что казались монолитными. Кроме них на поле боя были видны знаменитые «Товарищи» — отряды вооруженных копьями и щитами всадников. Но на этот раз македонцы сражались с македонцами.

— Значит, произошло настоящее восстание, — пробормотал Бен Бетсон. — Конечно, со времен Разрыва всегда находились люди, желающие свергнуть Александра. Но раньше так далеко дело не заходило. Посмотрите! Видите стоящую там, вдалеке, группу? Это неандертальцы. Македонцы пользовались их услугами со времен кампаний в Европе. Военачальники говорят, что, если их не заставлять, они ни за что не будут сражаться. Тем не менее они могут напугать врага одним своим видом.

К счастью, сражение продолжалось вдалеке от поезда, и локомотив с шумом прокатил мимо них. Но спокойствие пассажиров длилось недолго и вскоре перед ними замаячила новая опасность.

— Господи! — с ужасом воскликнула Эмелин. — Полуобезьяны! Посмотрите, Байсеза!

Взглянув вперед, куда указывала Эмелин, она увидела на низкой дюне подозрительные фигуры, которые ясно вырисовывались на фоне утреннего неба.

Абди печально сказал:

— Иногда они нападают на поезда ради пищи. Держатся очень смело, иногда преследуют поезда до самых городов.

Существа впереди поезда начали спускаться с дюны. Не спеша, уверенно, хотя и несколько неуклюже. Ноги у них были как у людей, а могучие тяжелые торсы — как у горилл. Все их поведение говорило о ненависти и решительности.

Сидя в стучащем, скрипящем, свистящем и медленно движущемся поезде, Байсеза наблюдала за их действиями с нарастающим чувством страха. Потом ей вдруг показалось знакомым существо, возглавлявшее группу. У животного была запоминающаяся морда: оно было из той пары, которую бойцы Гроува захватили в первые дни Разрыва. Неужели это тот самый детеныш? Как его прозвали люди? Кажется, Граспер, то есть Рвач? Но если это действительно тот детеныш, девочка, то теперь она стала старше, ее тело покрыто многочисленными шрамами, и вообще она сильно изменилась. Байсеза вспомнила, что захваченные в плен полуобезьяны подолгу оставались тогда наедине с Глазом и могли стать объектом воздействия со стороны Перворожденных. Может быть, это результат того воздействия?

Вот Рвачиха подняла над головой руку, открыв свой волосатый выпирающий живот. В руке она держала толстую палку, увенчанную окровавленной человеческой головой. Рот головы был открыт, сломанные зубы блестели в лучах восходящего солнца.

Байсеза снова замерла от страха.

— Кажется, в прошлый раз, когда я работала с Глазом, то просила его, чтобы он отпустил эту предводительницу отряда на свободу, — вспомнила Байсеза. — Какую ошибку я тогда совершила!

По мере того, как поезд к ним приближался, полуобезьяны перегруппировались. Из поезда в них полетели тучи стрел, но стрелять по движущимся мишеням — дело неблагодарное и стрелы поразили только немногих нападавших. Тем не менее действия нападавших были плохо скоординированы. Локомотив свистнул, мохнатые тела бросились в атаку на деревянные платформы, но здесь были встречены кулаками и дубинками, так что никакой добычи им не досталось. Один за другим они соскальзывали с поезда, гримасничая и рыча от бешенства.

Абди сказал:

— Ну, кажется, на сегодня с нас достаточно…

Когда поезд оставил группу полуобезьян позади, телефон Байсезы тихонько позвонил. Удивленно оглядев своих спутников, она вынула его из кармана.

— Добро утро, Байсеза, — сказал телефон.

— Значит, теперь ты со мной заговорил.

— У меня есть новости, плохие и хорошие.

Байсеза задумалась.

— Начинай с плохих, — сказала она.

— Я проанализировал астрономические данные, полученные Абдикадиром и его предшественниками в Вавилоне. Между прочим, теперь я сам могу изучать небо.

— И что?

— Вселенная умирает.

Байсеза окинула взглядом пыльную равнину за окном поезда, восходящее солнце, беснующихся полуобезьян на рельсах позади.

— А каковы хорошие новости?

— Я получил звонок. С Марса. Со станции Уэллс. Спрашивают тебя. — Телефон был очень лаконичен.

34. Элли

На марсианском северном полюсе, особенно когда стояла бесконечная зимняя ночь, время тянулось медленно. Майра читала, готовила, убирала, работала в местной виртуальной библиотеке, загружала в компьютер кинофильмы с Земли.

И одновременно исследовала станцию Уэллс.

Всего здесь было семь поднятых на «ходули» герметичных модулей. Каждый из них представлял собой вместительное пространство, разделенное ячеистым полом, и крепился вокруг центрального осевого цилиндра. Все модули были доставлены сюда с помощью ракетных двигателей и парашютов, расправлены вокруг внутренней оси, затем водружены на место с помощью вездеходов и надуты, причем одновременно со стенками расправлялся и ячеистый пол. Энергия к модулям подавалась из большого ядерного реактора, охлаждаемого двуокисью углерода и погребенного во льдах в километре от станции. Из каверны над реактором постоянно поднимался пар.

Майру сначала провели в Банку номер шесть, или комплекс ЕВА, затем в Банку номер пять, предназначенную для науки и медицины, затем через нежилую Банку номер три в Банку номер два — пищевой и жилой блок, который все называли попросту «домом». Банка номер четыре, центральная на станции, заключала в себе садовый комплекс, в котором стояли горшки с зелеными растениями, растущими под флюоресцентными лампами. В Банке номер семь находилась система жизнеобеспечения станции. Здесь Ханс с гордостью показал Майре свой «биореактор» — огромную прозрачную кольцеобразную трубу, наполненную зеленоватой вязкой жидкостью, в которой жили сине-зеленые водоросли, Spirula Platensis, и активно производили кислород. Еще ей показали установку для добывания воды. Грязный марсианский лед плавился и перекачивался через каскад фильтров, где вода очищалась от пыли, составляющей часто до сорока процентов ее объема.

Банки номер один и номер три проектировались как жилые. В них могла поместиться команда из десяти человек. Но оба эти модуля командой посещались редко, так что в них сохранились разве что некоторые детали оборудования. Здесь все было пустотелое и надувное: кровати, стулья, стенные перегородки, заполненные водой из марсианского льда, что обеспечивало некоторую звукоизоляцию. Здесь же находились биолюминесцентные панели, которые легко снимались со стен и могли быть сложены или свернуты в трубочку. Майра перенесла в свою комнатку в толще льда несколько таких ламп, чтобы сделать ее светлее.

Под световыми панелями висела схема модулей станции: Банка номер два обозначалась здесь городским пейзажем, Банка номер пять — горами, Банка номер шесть — морем, Банка номер один — сосновым лесом, а Банка номер три — прерией. Немного поэкспериментировав, Майра поняла, что в эти виртуальные ландшафты можно вдохнуть жизнь и заставить двигаться. Но эти усилия по украшательству станции оставили всех равнодушными, люди переехали в Банку номер два, «домой», где жили все вместе в одной круглой комнате без всяких пейзажей.

По этому поводу Юрий шутил:

— Сколько денег сюда угрохали! Все земные правительства и организации так старались, когда после солнечной бури деньги рекой потекли в космос! Надо полагать, их мучило чувство вины. Они понимали, что здесь экстремальные условия для жизни и пытались как можно сильнее приблизить их к земным. Человек здесь должен был стать «комнатным туристом». По крайней мере, так мне говорили во время тренировок. Ха!

— Это не сработало?

— Знаешь, что человеку нужно? Фотографии родных и несколько картинок в сине-зеленых тонах для успокоения глаз. Кстати, напомни мне как-нибудь показать тебе Марс через поляризационный фильтр. Здесь такие цвета! Темно-красные, например. На Земле даже названий для них еще не придумали. А изображения мест, где мы никогда не бывали… Их сюда поместили люди, безвылазно живущие в городах и тоже их в глаза не видевшие… Все это ерунда.

Она подумала, что на Земле неправильно понимают потребности людей в космосе. Вещи, которые земляне считают хорошими и дорогостоящими, здесь абсолютно не имеют цены. В космосе, как она заметила, — как в Лоуэлле, так и на станции Уэллс, — постепенно формировался свой уклад жизни, так что космики постепенно забывают земные привычки и игнорируют места, которые по идее должны бы их радовать.

В то же время Майра подозревала, что в том способе, каким команда живет в ограниченном пространстве Банки номер два, есть нечто гораздо более глубокое и осмысленное, чем простое стремление к экономии пространства или энергии. Немного покопавшись в компьютере, она нашла там изображения круглых строений периода железного века, которые когда-то были широко распространены в Европе и Британии. Большие конусообразные дома, построенные вокруг центрального столба, с голым земляным полом и без всяких внутренних стен. И вот теперь, на марсианском полюсе, как будто бессознательно, обитатели станции Уэллс отвергли предрассудки городской архитектуры и вернулись к гораздо более архаичным условиям жизни. Майра нашла в этом нечто умиротворяющее.

Разумеется, кольцо из семи модулей служило еще одной цели, имевшей отношение к психологии людей, живущих в замкнутом пространстве. Чтобы попасть из одной точки станции в другую, у них всегда имелось два пути. К примеру, Элли вдруг почувствовала неприязнь к Юрию: в таком случае у нее имелись способы избегать встречи с ним до тех пор, пока она не возьмет эмоции под контроль. Люди, вынужденные постоянно жить скученно в замкнутом пространстве, причем полярной зимой, которая здесь длилась почти столько же, сколько целый земной год, и не имеющие возможности, когда хочется, ступить за двери модулей, просто обречены постоянно натыкаться друг на друга. И помочь им в такой ситуации можно только одним способом — создать среду, способную снимать напряжение.

Постепенно Майра тоже начала здесь работать.

В Банке номер четыре, где находился сад, всегда нужны были рабочие руки. Здесь выращивались рис, шпинат, картофель и бобы, и они требовали постоянного ухода. Оборудование по поддержанию гидропоники также требовало постоянного ухода. Грендель Спет с благодарностью приняла посильную помощь Майры. Интересно, что здесь имелась кадка с бамбуком. Члены предыдущей команды нашли способы питаться этим быстрорастущим растением и делать из него разные штуки: например, «музыку ветра», то есть свистящие и шелестящие палочки, по китайским поверьям отгоняющие злых духов. Они свешивались с потолка в одном из углов модуля. Но доля сада в пищевом рационе команды составляла всего лишь несколько процентов, и, если руководствоваться только логикой, то гораздо выгоднее было бы использовать пространство банки и ее энергию для сушки поступающих из Лоуэлла продуктов. Но Майре показались очень трогательными все эти знакомые живые растения, истинное предназначение которых заключалось как раз в том, чтобы быть живыми и знакомыми.

Впрочем, не важно, сколько бы она ни занимала себя работой, ее мысли постоянно были прикованы к шахте.

Шахта была центром здешней тайны и местом, где она потеряла свою мать. Загвоздка заключалась в том, что самостоятельно туда спуститься она не могла, а члены команды всегда были слишком заняты своими собственными делами.

Прошли недели, прежде чем она уговорила Ханса Гритчфилда еще раз облачить ее в скафандр и отправить в недра ледяной шапки, то есть в шахту.

Элли и Майра, похожие на громадных зеленых куколок, неуклюже кружили по пещере. В тусклом свете ламп они постоянно натыкались на грубо высеченные во льду стены.

Элли фон Девендер терпела ее присутствие, хотя и с трудом. Всегда очень занятая, сосредоточенная, исполненная чувства собственного достоинства и важности своей работы, она не относилась к числу людей, созданных, чтобы нянчиться с новичками. Однако о своей работе она говорила охотно. Майре оставалось только вовремя задавать вопросы.

Элли установила целый комплекс датчиков вокруг Глаза, некоторые в самой пещере, некоторые в нишах, которые она специально для этих целей выплавила во льду по всему периметру.

— Детекторы частиц высокой энергии. Счетчики радиации. Установка для регистрации нейтрино. — Последняя представляла собой камеру, наполненную жидкой двуокисью углерода и утопленную во льду.

В арсенале у Элли имелись и активные способы изучения Глаза. Она создала в комнате целую систему из лазеров и небольших ядерных излучателей, которые были направлены на Глаз, как дула винтовок расстрельной команды. Они могли сымитировать излучения собственной радиации и частиц Глаза, а Элли оставалось только направить полученные данные обратно на Глаз, что позволяло замечательным образом подавать сигналы на мобильный телефон Байсезы, заброшенный в другой мир.

Только установка для регистрации нейтрино была несколько грубоватой, потому что собиралась из стандартных элементов, снятых с детекторов частиц и других приборов, которые были под рукой. Гораздо больше Элли гордилась детектором гравитационных волн.

Она сконструировала его сама применительно к особым условиям марсианской шапки. Для этого она попросила у Ханса его «кротов» — маленькие экскаваторы, способные исследовать внутренние пласты льда. С их помощью она создала целую сеть прямолинейных туннелей, по которым взад и вперед проходил лазерный луч высокой частоты. Ее идея заключалась в том, что любые изменения в гравитационном поле Глаза, или его марсианской ловушки, должны были вызвать появление гравитационных волн. Эти волны должны были заставить полярный лед сотрясаться, и эти крошечные сотрясения непременно будут уловлены детекторами как слабые сдвиги лазерного излучения.

— Это очень сложное устройство, — не без гордости пояснила Элли. — Всем известно, что гравитационные волны очень слабы. Марс в геологическом смысле спокоен, однако иногда в нем фиксируются странные вибрации. К тому же, сам полярный лед постоянно дрейфует. Все это надо учитывать. У меня есть вторичные установки на поверхности Марса и на его орбите. Самые мощные находятся на марсианских лунах — Фобосе и Деймосе. Когда они выстраиваются в одну линию в поле видимости друг друга, мы можем получить хорошую и длинную базисную кривую…

— И с помощью всех этих устройств ты изучаешь Глаз?

— Не только Глаз, но и его ловушку.

Элли сказала, что Глаз и его ловушка, состоящая из искривленного пространства-времени, похожи на два взаимозависимых компонента единой системы, инь и ян. Причем эта система динамична: ее компоненты постоянно проверяют друг друга на прочность. Их молчаливая, длящаяся долгие зоны, битва порождает выбросы частиц, радиации и гравитационных волн, которые Элли способна зарегистрировать и проанализировать.

— В некотором смысле марсианская технология для меня гораздо интереснее земной, — рассказывала она Майре. — У меня такое чувство, что по уровню развития она очень близка нашей, и поэтому есть хороший шанс ее понять.

— Хорошо, — соглашалась Майра. — Допустим, ты сможешь ее понять. Что дальше?

Элли пожала плечами, это движение было уродливо усилено вспомогательными системами ее скафандра.

— Если мы сможем управлять пространством-временем, то нашим достижениям уже не будет предела. Архитектура, не привязанная к гравитации. Искусственные гравитационные поля. Антигравитационные поля. Безъядерные космические двигатели. Лучи-тягачи. Да что там: мы сможем создавать собственные игрушечные вселенные, вроде «Мира».

Майра хмыкнула:

— Ты должна запатентовать свои открытия!

Элли холодно взглянула на нее сквозь герметичное забрало своего скафандра.

— Я считаю, что передать такую технологию в правильные руки гораздо важнее, чем зарабатывать на ней деньги. Ты не согласна?

У Элли были собственные представления о справедливости, в которых Майра еще не совсем разобралась.

— Шутка! — поспешила сказать Майра. Только что ей еще раз напомнили, что, в сущности, она здесь лишняя. Она собралась покинуть шахту.

Но Элли ее окликнула.

— Здесь есть кое-что еще, — задумчиво сказала она.

— Расскажи, — попросила Майра.

— Знаешь, я не совсем уверена… — Элли явно колебалась. — Представь себе. Мне кажется, что не все элементы структуры гравитационного поля, которые я регистрирую, имеют отношение к инженерии. Есть уровень, — я называю его барочным, — который несет в себе смыслы сверх функциональных.

Майра долго прожила с Юджином Мэнглсом и была способна уловить ту академическую осторожность, с какой Элли произнесла эти слова. Она с легкостью расшифровала заложенное в них негативное содержание.

— А если не функциональные, то какие? Символические?

— Да. Возможно.

Воображение Майры бешено заработало.

— То есть ты хочешь сказать, что там заложены символы? В гравитационном поле? Какие символы? Письменные, образные? Записанные в решетке пространства-времени? Это невероятно!

Ее последнее восклицание Элли проигнорировала. Майра поняла, что ей не стоит говорить в таком тоне о вещах, которые, в сущности, вполне вероятны и даже могут быть продемонстрированы.

— Я полагаю, что письменные — наиболее близкая аналогия. Я обнаружила символы определенного вида, повторяющиеся по всему полю. Какие-то знаки, глифы. Они образуют последовательности. И, что интересно, некоторые из этих последовательностей тоже повторяются.

— Последовательности знаков. Что это? Слова?

— Или предложения. То есть я хочу сказать, предложения, если каждый знак означает понятие, то есть идеограмму, а не букву. — Элли буквально на глазах теряла свои знаменитые выдержку и хладнокровие. Было ясно, что в глубине души ее мучил обычный страх ученого — страх ошибки. Когда она снова заговорила, ее голос звучал как крик. Все ее самообладание вдруг бесследно испарилось. — Это невероятно! У нас имеется множество моделей чуждых нам интеллектов без всяких кодов коммуникации. К примеру, будь мы с тобой телепаты, нам бы для разговора не понадобились написанные буквы или произнесенные слова. Таким образом, у нас нет причин априори ожидать, что строители марсианской ловушки оставили нам нечто вроде послания.

— И тем не менее если ты права, то они оставили. — Майра взглянула на Глаз. — Очевидно, что-то подобное мы должны были ожидать. В конце концов, само присутствие здесь Глаза, пойманного в ловушку, уже само по себе является посланием. «Посмотрите, что мы сделали, — как бы говорят наши собеседники. — Мы боролись, нанесли ответный удар. Мы обрубили лапу монстра…» Что-то в этом роде.

— Нет, я не смогла расшифровать эти знаки. Что бы это ни было, оно составляет какую-то систему. Не просто линейную последовательность символов, вроде букв в строке, а трехмерную матрицу, а может быть, даже более многомерную матрицу. Если эти знаки реальны, то смысл надо искать в их расположении, а также в их форме.

— Должна же быть для их дешифровки какая-то отправная точка? — предположила Майра. — Букварь.

Внутри скафандра Элли кивнула.

— Сейчас я пытаюсь выделить некоторые самые часто повторяющиеся цепочки символов.

Майра внимательно на нее посмотрела. Глаза Элли были прикрыты, даже в скафандре, очками. Выражение лица было отчужденным. Майра поняла, что об этой женщине она почти ничего не знает, а ведь та, возможно, находится в двух шагах от открытия всех времен. В течение тех долгих месяцев, что Майра прожила на полюсе, они почти не разговаривали.

Майра сделала им обеим кофе. Это было несложно, кофе находился в специальных емкостях, и, чтобы его выпить, необходимо было просто подсоединиться к боковому порту на шлеме. Она спросила:

— Откуда ты родом, Элли? Из Нидерландов?

— Да, из Голландии. Из Дельфта. Я гражданка Евразии. Наверное, как и ты?

— Извини, конечно, но я даже не знаю, сколько тебе лет.

— Когда произошла солнечная буря, мне было два года, — неохотно ответила Элли. Значит, сейчас ей двадцать девять лет, подсчитала Майра. — Саму бурю я не помню. Помню только лагерь беженцев, где мы с моими родителями провели три года. С возрастом я поняла, что хочу заниматься наукой, но родители всячески меня отговаривали. Они говорили, что после бури на Земле необходимо многое восстановить или построить заново. Вот над чем надо сейчас работать, говорили они. Нужно быть архитектором или инженером, но только не физиком. Они говорили, что таков мой долг.

— Надо полагать, что ты проигнорировала их аргументы?

— И таким образом потеряла своих родителей. Думаю, что они желали, чтобы я в жизни страдала точно так же, как страдали они. Солнечная буря разрушила их дом, все, что они создавали, все их планы пошли прахом. Иногда я думаю, что в глубине души они сами этого желали, то есть желали того, чтобы буря все в их жизни уничтожила, потому что в таком случае с них снималась ответственность за неблагодарных детей, которые ничего не понимают.

От этого потока слов Майра отпрянула.

— Когда ты начинаешь откровенничать, то делаешь это до конца? А может быть, именно поэтому ты находишься здесь, работаешь с Глазом? Потому что солнечная буря разрушила твою семью?

— Нет, я здесь потому, что физика меня очаровывает.

— Несомненно. Элли… Кажется, ты еще никому не говорила о символике в ловушке? Никому из своих товарищей? Почему мне?

Совершенно неожиданно Элли улыбнулась.

— Мне необходимо было кому-то сказать. Просто оценить, как это звучит, и не кажусь ли я со стороны абсолютно сумасшедшей. И неважно, что ты не обладаешь нужной квалификацией, чтобы оценить мои результаты.

— Разумеется, не обладаю, — сухо согласилась Майра. — И тем не менее я очень рада, что ты мне рассказала, Элли. — В шлеме звякнул предупредительный сигнал. Скафандр сказал, что ее ждет Ханс, готовый отправить ее обратно на поверхность. — Дай мне знать, если обнаружишь что-нибудь еще.

— Обязательно. — Элли вернулась к своей работе, к аппаратуре и невидимому гравитационному сражению с враждебными артефактами.

35. «Трезубец Посейдона»

Байсезе, Эмелин Уайт и юному Абдикадиру Омару предстояло пересечь Атлантику на борту судна, которое называлось «Трезубец Посейдона». По мнению Байсезы, это судно представляло собой странную смесь древнегреческой триремы и клипера девятнадцатого века, этакую «Катти Сарк» с веслами. Она шла под командованием англоговорящего грека, который с пассажирами обращался с подчеркнутой вежливостью, особенно после того, как Абдикадир вручил ему рекомендательное письмо от Эуменеса.

Перед тем как сесть на корабль, путешественникам пришлось провести несколько недель в примитивном порту Гибралтара в ожидании. В этом мире трансатлантические путешествия все еще не были обычным делом, и, когда корабль наконец пришел, для всех это стало большим облегчением.

«Трезубец» резво рассекал серые летние воды Атлантики. Команда, которая изъяснялась на взрывной смеси американского английского девятнадцатого века с архаическим греческим, работала охотно.

Байсеза проводила на палубе столько времени, сколько могла. Когда-то она часто летала на вертолетах и от морской болезни ни капельки не страдала. Чего нельзя было сказать об Эмелин и о бедной сухопутной крысе Абдикадире, которые в течение всего путешествия чувствовали себя отвратительно и почти не выходили из своих кают.

Стоило кораблю выйти из Гибралтара, как Эмелин обрела уверенность в себе. Корабль принадлежал консорциуму вавилонян, но его конструкция была наполовину американской, так что Эмелин была откровенно счастлива стряхнуть с себя груз этого странного Старого Света.

— Мы встретились на корабле, — рассказывала она Байсезе. — Мы, чикагцы, вышли к морю, спускаясь по рекам, прежде всего по Миссисипи, вплоть до ее дельты, в то время как греки на своих больших гребных судах исследовали средиземноморское побережье и восточный берег Залива. Мы научили александрийцев строить мачты, которые выдерживают океанские штормы, и способам управления парусами. А в ответ мы получили их большие гребные шлюпки, которые ходят вверх и вниз по Миссисипи и доходят до Иллинойса. Таково взаимопроникновение культур, как любил говорить Джоз.

— И никаких пароходов, — вставила Байсеза.

— Пока нет. Несколько паровых лодок у нас ходили по озеру Мичиган. Они сохранились с времен до Обледенения. Но к океану мы не особенно стремимся. Пар нам понадобится, если льды начнут наступать дальше на юг. — И она указала пальцем на север.

Согласно астрономическим наблюдениям телефона (а он постоянно жаловался на отсутствие системы навигационных спутников), они находились где-то к югу от Бермудов, возможно, к югу от тридцатой параллели. Но даже здесь палец Эмелин безошибочно указал на север.

Во время этого долгого путешествия по бескрайним океанским водам Байсеза решила познакомиться со своими спутниками поближе.

Абди был жизнерадостным, не совсем сформировавшимся юношей, открытым и любопытным. В каком-то смысле он был уникален, так как усвоил не только образ мысли отца-британца, но и греков, идущих по стопам Аристотеля. Но от отца Омар-младший унаследовал достаточно, чтобы Байсеза в его присутствии чувствовала себя в полной безопасности точно так же, как в свое время с Омаром-старшим.

Случай с Эмелин был более сложным. Между двумя женщинами постоянно маячил призрак мужчины, о котором, впрочем, они говорили очень мало. И хотя Эмелин сочла необходимым пересечь океан, чтобы узнать побольше о телефонных звонках в Вавилоне, — точно так же, как наверняка сделал бы ее муж, — но призналась Байсезе, что это путешествие не доставляет ей ни малейшего удовольствия.

— Мне было всего девять лет, когда вокруг Чикаго мир замерз, — рассказывала она. — Большую часть моей жизни я привыкала к тому, что все мои соотечественники деятельно занимались «великим проектом выживания», — так говорил наш мэр Райс. Сколько я себя помню, мы всегда были заняты этим проектом. И поэтому мы откладывали в сторону всякие великие и таинственные вопросы, вроде: «Почему с нами такое случилось?» и «Кто в этом виноват?» То есть мы предпочитали не жаловаться, вроде как люди стараются не жаловаться, когда кто-то внезапно умирает. Но теперь ты явилась неизвестно откуда…

— Я ангел смерти, — мрачно пошутила Байсеза.

— Нет, на ангела ты не тянешь, хотя хороших новостей ты нам тоже не привезла, не так ли? Впрочем, могу тебе сознаться, что буду очень счастлива, когда мы наконец доберемся до Чикаго, и я смогу вернуться к нормальной жизни.

По ночам телефон просил Байсезу выносить его на палубу, чтобы он мог наблюдать небо. Она привязывала его к мачте, чтобы он не кувыркнулся в море из-за качки.

«Мир» был весьма нестабильным миром, его климат — точно так же, как и геология, — постоянно страдал от бурных атмосферных вихрей и нестыковок, и никто не мог их объяснить или улучшить. Для астрономов наблюдение за небом представляло большие трудности. Но посреди Атлантики небеса были безоблачными, и, насколько видела Байсеза, сюда не долетал с суши вулканический пепел. Она разрешала телефону наблюдать за звездами и уточнять данные, которые он получил самостоятельно, когда «Мир» только формировался, и объединять их с данными наблюдений вавилонян. Телефон посылал их на старый, снятый с «Маленькой птички» радиоприемник в Вавилоне, а оттуда, как все надеялись, через Глаз распространял их на всю Вселенную.

Под влиянием телефона Байсеза тоже начала смотреть на холодную, туманную дугу Млечного Пути, размышляя над тем, стала ли она за последнее время более бледной и более разбросанной, чем она ее помнила из былых времен.

Обобщая информацию, полученную Абди и телефоном, а затем отосланную на Марс, там смогли определить, что Вселенная, в которой находился «Мир», расширяется, причем драматическим образом. К примеру, галактика Андромеды, ближайшая к Млечному Пути большая галактика, очень быстро удаляется. Космологи XXI века сравнили ее удаление с расширением собственной земной Вселенной, которое обуславливалось действием темной энергии, или антигравитации, называемой еще квинтэссенцией. Квинтэссенция последовательно разрывала на части Вселенную Байсезы, но на «Мире» все происходило гораздо быстрее и раньше.

Именно поэтому телефон сделал предсказание об относительно скором конце Вселенной, хотя числа и сроки, как всегда, были неопределенными. Телефон считал, что расширение уже затронуло структуру самой галактики, и ее отдаленные звезды уже светятся мерцающим красным светом. Конец света вполне может быть виден на небе, если знать, как и куда смотреть.

Телефон показал Байсезе некоторые планеты: Марс вечером, Венеру утром.

— В последнее время мы их совсем не видим, — шептал ей телефон. — А ведь я давно изучаю небо, пытаюсь датировать «Мир».

— Помню.

— Наблюдения всегда были очень скудными. Я так и не заметил, как они меняются…

Марс и Венера, родные брат и сестра Земли, постепенно тонули в небесной синеве.

36. «Хаббл»

Летающий над Землей телескоп представлял собой толстый двойной цилиндр длиной тринадцать метров с двумя большими солнечными панелями, постоянно повернутыми к Солнцу.

Более тонкая часть цилиндра, известная как передняя оболочка, имела на конце отверстие с вращающейся крышкой. В основании передней оболочки — внутри короткого и широкого цилиндра, больше известного как кормовой кожух, — находилось зеркало, диск около двух метров в диаметре. Зеркало было сделано из силикатного титанового стекла, имеющего низкий коэффициент расширения. Сверху стекло было покрыто фторидами алюминия и магния. Свет, собранный первым зеркалом, фокусировался на втором, меньшем, а затем через специальное отверстие проходил к системе научных инструментов, среди которых имелось несколько камер, спектральных анализаторов и калибраторов световой интенсивности и поляризации.

К корпусу телескопа с внешней стороны были приделаны направляющие для стыковки с грузовым шлюзом «Шаттла». Собранный из модулей, легкий в эксплуатации, он по идее должен был регулярно обслуживаться и ремонтироваться астронавтами.

В то же время, будучи космическим проектом, телескоп страдал от неразберихи в космической политике НАСА, переживавшей долгосрочный упадок. То на его создание не хватало средств, то задерживался запуск, то начинались долгие дебаты в конгрессе, связанные с перерасходом средств. Запуск его был отложен на годы из-за катастрофы «Челенджера». Когда же наконец его запустили, то первые полученные с него снимки имели дефект, объясняемый так называемой сферической аберрацией, то есть трещиной шириной в человеческий волос, которая не была замечена во время тестирования. Прошли еще годы, прежде чем во время очередного полета «Шаттла» астронавты привезли на орбиту систему корректирующих линз, способных компенсировать погрешность.

Но это было воплощение старой мечты первых космических фантазеров иметь над земной атмосферой телескоп. Он мог различать природные явления и предметы размером двести километров в верхней части облачного слоя Юпитера.

С момента высадки на Луну телескоп стал, пожалуй, самым популярным проектом НАСА. Прошли десятилетия после запуска «Хаббла», а его снимки все еще висели на стенах комнат и красовались на татуировках молодежи.

Но запуски «Шаттлов» для проведения ремонтных работ на телескопе всегда были непомерно дорогостоящими, а после катастрофы с «Колумбией» стали практически невыполнимыми. Телескоп старел. Астронавты заменили на нем изношенные гироскопы, отработавшие свой срок солнечные батареи и прохудившуюся изоляцию, однако оптические поверхности продолжали подвергаться воздействию солнечных лучей, а также коррозии со стороны чрезвычайно разреженных, но в высшей степени активных газов верхних слоев земной атмосферы. Они бомбардировались микрометеоритами и мусором из космических кораблей.

Наконец телескоп стал лишним, и его заменил более современный, дешевый и эффективный соперник. «Хабблу» было приказано позиционировать себя так, чтобы снизить до минимума атмосферное торможение. Он превратился в бесполезный шарик на орбите, летающий в ожидании, что, может быть, в будущем сложатся более благоприятные финансовые условия для его расконсервирования. Все его системы находились в покое, отверстие в передней оболочке было закрыто: телескоп закрыл свой единственный глаз.

Проходили десятилетия.

Однако телескоп оказался удачливым и пережил солнечную бурю.

После бури наступила новая эра, со своими новыми потребностями, и наблюдательные посты в небе стали фактором первостепенной важности.

Через пять лет после солнечной бури с Земли наконец поднялся космический корабль с заданием навестить на орбите старый телескоп. Это уже был не «Шаттл», а его более технологичный потомок. На его борту находился манипулятор и комплект антикварных запасных частей. Астронавты заменили на телескопе все поврежденные компоненты, вернули к жизни его системы и возвратились на Землю.

Таким образом телескоп вновь открыл свой глаз.

Годы проходили один за другим, а затем телескоп кое-что увидел.

Многие считали символичным, что старейший на Земле космический телескоп первым из всех систем на поверхности планеты и около нее увидел приближающуюся квинт-бомбу.

В «Горном воздухе» Белла Фингал просматривала полученные с телескопа «Хаббл» снимки и увидела сверкающую каплю, скользящую среди звезд. До того момента, как бомба достигнет Земли, оставалось меньше года. От ужаса у нее в желудке начался болевой спазм.

Она позвала Пакстона.

— Иди сюда, Боб. Мы же не можем просто сидеть и ждать, когда эта штука к нам прилетит. Мне нужны свежие идеи.

37. Новый Нью-Орлеан

В последний день путешествия «Трезубец» входил в дельту Миссисипи. Даже Абдикадир вышел на палубу, чтобы посмотреть на это зрелище. В новом мире уровень моря был значительно ниже, чем прежде, до наступления ледникового периода, и поэтому дельта продвинулась далеко вперед в Залив. Здесь, конечно же, не было Нью-Орлеана, и среди зарослей густого тростника прекрасно себя чувствовали аллигаторы размером с небольшой грузовичок.

«Трезубец» осторожно пришвартовался к маленькой пристани. Байсеза увидела пакгаузы и причалы, над одним из которых возвышалось нечто похожее на деревянный подъемный кран. За портовыми строениями был виден крошечный город, просто скопление деревянных лачуг.

— Добро пожаловать в Новый Нью-Орлеан, — сухо сказала Эмелин. — От старого практически ничего не осталось. Мы сделали все, что могли.

Абдикадир произнес нечто, похожее на молитву на гортанном греческом языке.

— Байсеза, — сказал он. — Я все время удивлялся, что за машины используют эти американцы для осушения своих портов. Посмотри туда.

Сквозь поднимающийся над водой туман Байсеза увидела медленно бредущих животных, с виду напоминавших слонов. Запряженные по четыре, в сбруе из толстых веревок, они тянули за собой какую-то огромную машину. Все же вид этих животных показался Байсезе странным: черепа их были не такими крупными, как у слонов, на макушке было возвышение, а на спинах — горбы. Погонщики управляли ими с помощью стрекал и кнутов. По сравнению с животными люди казались карликами. Было ясно, что эти гиганты гораздо крупнее африканских слонов из мира Байсезы. Вот один из них поднял голову вверх и затрубил — звук получился слабый и монотонный, — и Байсеза увидела его огромные, слегка закрученные бивни.

— Ведь это не слоны, не правда ли? — спросила она.

— Добро пожаловать в Америку! — насмешливо провозгласила Эмелин. — Этих животных мы называем мамонтами Джефферсона. Некоторые называют их императорскими мамонтами, или колумбийскими, но в Чикаго мы все патриоты, и поэтому для нас они мамонты Джефферсона.

Абдикадир был заинтригован.

— А их легко приручать?

— Если верить тому, что пишут в газетах, то нет, — ответила Эмелин. — Мы привезли сюда из Индии несколько укротителей слонов. Наши люди для этого не подошли, потому что вели себя слишком эмоционально и норовили их избивать и убивать. А индийцы ворчат, что они тысячи лет потратили на то, чтобы привести к послушанию своих слонов, а здесь все их старания пошли прахом. Но давайте поспешим. Нам надо успеть на поезд…

Пассажиры высаживались на берег, неся в руках скудный багаж. Портовые рабочие не проявляли к вновь прибывшим ни малейшего интереса, если, конечно, те не были одеты в македонское платье.

Стояло лето. Путешественники находились к югу от широты старого Нью-Орлеана, но ветер с севера был пронизывающе холоден.

Никакой железнодорожной станции на берегу не было, просто место, где сходились грубо проложенные пути, кучами валялись ржавые рельсы и обломки старых спальных вагонов. Однако позади свистящего допотопного паровоза, тянущего за собой открытую платформу с бревнами, вытянулась вереница вагонов.

Эмелин обратилась прямо к машинисту. За проезд она заплатила долларовыми банкнотами. Кроме того, в местном баре она купила хлеба, немного говяжьего рагу и кофейник с кофе. Деньги, которыми она расплачивалась, были новыми и хрустящими: очевидно, в Чикаго был свой монетный двор.

Оказавшись в привычных условиях, она повеселела и стала очень деятельной. Байсеза должна была признать, что дух современности здесь чувствовался очень сильно, даже на окраине. В Европе Александра его явно не хватало, и там быстро скатывались назад в прошлое.

В поезде в их распоряжении оказался целый вагон. Все остальные вагоны были большей частью битком набиты товарами: лесом, овечьей шерстью, бочками с соленой рыбой. Окна в поезде не были застеклены, однако в случае сквозняков их можно было занавесить чем-то вроде пологов из шкур, а на сиденьях лежали горы одеял, сделанных из толстой пахучей коричнево-рыжей шерсти. Эмелин всех заверила, что всего этого будет достаточно, чтобы по пути в Нью-Чикаго они не замерзли.

— Там вам понадобится зимняя одежда, — сказала она. — Мы что-нибудь подберем для вас в городе…

Через пару часов после их приезда — уже наступил полдень — из трубы локомотива начали вырываться клубы дыма, и поезд медленно тронулся. Под вагоном раздалось квохтанье кур и писк цыплят, которые разбегались в разные стороны. Из близлежащих хижин появилось несколько тощих ребятишек, которые махали отъезжающим руками. Абди и Байсеза тоже махнули им в ответ. Ветер переменился, дым из трубы несло теперь прямо в лицо пассажирам, однако это был дым от сгоревшей древесины, он имел такой знакомый и успокаивающий запах.

Эмелин объяснила, что они поедут по долине Миссисипи вплоть до самого Нью-Чикаго, который находился возле Мемфиса старого мира. Путешествие в несколько сотен километров должно было занять примерно двадцать четыре часа, так что путешественникам придется ночевать в поезде.

Байсеза с любопытством смотрела в окно. Движение по реке Миссисипи было весьма интенсивным, плавающие средства поражали своим разнообразием и причудливостью: рядом с александрийскими триремами, которые были похожи на пароходы с веслами и держались в основном ближе к берегу, плыли местные американские каноэ, хотя самих американских аборигенов на «Мире» не было.

Эмелин сказала:

— Наши люди достали несколько боевых каноэ из городского музея и со всемирной ярмарки. Разобрали на части, чтобы посмотреть, как они сделаны. Потом совершили набег на Шоу Дикого Запада Уильяма Коди, где разжились луками, стрелами и всяким прочим скарбом. Каноэ очень хорошенькие, вы не находите? Я каталась на одном вместе с Джозом, ради шутки. Но вода была такой холодной! Она течет прямо с ледников. Упасть в нее — удовольствие сомнительное.

— Верблюды, — сказал Абдикадир, указывая на дорогу.

Байсеза увидела что-то вроде каравана, бредущего на юг, в сторону порта. Мужчины и женщины ехали на смешных лошадках, которые постоянно брыкались или норовили кого-нибудь укусить. Над ними возвышались верблюды, тяжело груженные, величественные, плюющиеся.

— Это тоже импорт? — спросила она.

— Нет, нет, — заверила ее Эмелин. — Верблюды уже здесь были. И эти лошади тоже. На самом деле здесь было множество разных видов, но не все из них приносили пользу. Я вам уже говорила, что у нас здесь настоящий зоопарк. Мамонты, мастодонты, верблюды, саблезубые кошки… Давайте надеяться, что мы избежим с ними встречи.

— Все они, — тихо пропищал из кармана Байсезы телефон, — исчезли, когда сюда приехали первые поселенцы. Эти люди съели даже местных лошадей! Непростительная ошибка.

— Замолчи. Помни, что мы здесь гости.

— В каком-то смысле. Впрочем, как и сами чикагцы.

На лице Эмелин промелькнуло неодобрение. Очевидно, она считала, что это дурной тон — игнорировать живых людей и разговаривать с какой-то там коробочкой в кармане.

Абдикадир, выросший под руководством отца, очень заинтересовался.

— Так он все еще способен принимать сигналы с Земли? — спросил он.

Байсеза проверяла неустойчивую связь своего телефона с Глазом в течение всего путешествия через Атлантику.

— Вроде бы, — ответила она.

— Если частоты низкие, — прошептал телефон. — Но все равно сигналы очень искажены…

Байсезу поразила одна мысль.

— Телефон… Интересно, как близко подошли чикагцы к радиотехнологиям?

Вместо ответа, телефон высветил на дисплее текст. Всего за одно поколение до чикагского временного пласта шотландский физик Джеймс Клерк Максвелл, столь почитаемый Алексеем Карелом, предсказал, что электромагнитная энергия может передаваться через пространство. Пласт сам по себе был взят где-то между первыми демонстрациями Генриха Герца с зеркальными параболическими передатчиками и приемником, расположенным в нескольких футах от него, и радиомостом через Атлантику Гульельмо Маркони.

— Мы должны подтолкнуть эти исследования, Абди! — воодушевленно говорила Байсеза. — Подумай, сколько пользы может принести сейчас радиосвязь с Вавилоном! Может быть, когда мы приедем в Чикаго, то попытаемся открыть там радиомагазин, ты и я.

Абди тоже был воодушевлен.

— Я был бы рад…

Но Эмелин их одернула.

— Возможно, вам следует повременить брать над нами шефство, над бедными чикагцами. До тех пор пока вы не приедете на место и не увидите, как много мы сами уже успели сделать.

Байсеза быстро ответила:

— Извини, Эмелин. Я сказала это, не подумав.

Эмелин несколько оттаяла.

— Хорошо, — сказала она. — Только я не советую вам демонстрировать свои забавные штучки перед мэром Райсом, или перед Чрезвычайным комитетом. А то вас обвинят в преступлении. Тем не менее, — добавила она мрачно, — вряд ли стоит игнорировать предсказание вашей игрушки относительно конца света. Он может сказать более определенно: сколько времени нам еще осталось?

— Сроки неопределенны, — прошептал телефон. — Рукописные записи наблюдений невооруженным глазом, инструменты, спасенные из разбившегося военного вертолета…

Байсеза его перебила:

— Я знаю. Просто скажи нам, какое, по-твоему, самое достоверное число.

— Пять веков. Может быть, немного меньше.

Все помолчали, обдумывая его слова. Затем Эмелин рассмеялась, несколько принужденно.

— Да уж, ты приносишь нам только плохие новости, Байсеза!

Но Абдикадир выслушал все спокойно.

— Пять веков — это большой срок. За это время мы успеем что-нибудь придумать.

Как и предполагалось, они провели ночь в поезде.

Морозный ночной воздух, запах дыма, ритмичный стук колес по не слишком ровным рельсам, — все это убаюкало Байсезу. Но стоило поезду тряхнуть, как она просыпалась.

Однажды она услышала вдалеке крик животного, что-то вроде воя волка, только более глубокий. Она напомнила себе, что здесь не ностальгический реконструированный парк, а самый настоящий американский лес эпохи плейстоцена. Животные в нем еще не приручены человеком. Но эти крики вызвали в ней странного рода волнение, даже удовлетворение. Спустя два миллиона лет люди эволюционировали, но по-прежнему остались в мире, полном диких зверей. Наверное, они тоскуют по громадным, давно исчезнувшим животным, которых на своем веку они даже не видели. И в таком случае движение Джефферсона имеет под собой, наверное, какую-то почву.

Однако слушать их крики во тьме было жутковато. Она увидела во тьме широко открытые и полные ужаса глаза Эмелин. Только Абдикадир спокойно посапывал во сне, защищенный своей юностью и неопытностью.

38. Ева Март 2070 года

Юрий и Грендель пригласили Майру совершить экскурсию.

— У нас намечается рутинный инспекционный тур и сбор образцов, — сказал Юрий. — Но зато у тебя появляется шанс высунуть нос наружу.

Наружу. После нескольких месяцев заключения в ледяной тюрьме, за окнами которой расстилался пейзаж столь плоский и темный, что, даже когда солнце светило на небе, пребывание на станции скорей напоминало затворничество, это слово звучало для нее, как музыка.

Но стоило ей вместе с Юрием и Грендель через герметичный шлюз войти в кабину вездехода, как она поняла, что в сущности поменяла шило на мыло, то есть одно замкнутое пространство на другое.

Казалось, Грендель Спет прекрасно поняла ее чувства.

— Ты к этому привыкнешь, — сказала она. — В конце концов, во время экскурсии за окном перед тобой откроются новые пейзажи.

Юрий и Грендель сели впереди, Майра сзади. Юрий обернулся:

— Все пристегнуты? — спросил он и нажал кнопку пуска.

Входной люк плавно закрылся, раздались щелчки герметичных затворов, труба, ведущая к жилому модулю, со свистом отсоединилась, и вездеход пришел в движение.

Стояло северное лето. Весна пришла сюда примерно во время Рождества, когда началось взрывообразное испарение сухого снега, который превращался в пар едва ли не в ту же минуту, как его касались солнечные лучи, и некоторое время видимость из модулей была даже хуже, чем зимой. Но теперь — несмотря на то что тающий на глазах слой снега все еще оставался лежать на земле — худшее время весенней оттепели уже было позади, зимний мрак постепенно рассеивался, и низко над горизонтом, на фоне коричнево-оранжевого неба, уже появлялось солнце.

Сегодня впервые за время своего пребывания на станции Майра отправилась на экскурсию на станционном вездеходе. Он был гораздо меньше, чем тот громадный зверь, на котором она приехала из Лоуэлла. В нем имелась миниатюрная лаборатория, зона отдыха, небольшой камбуз и туалет с раковиной, в которой можно было помыться с помощью губки. За собой он тянул трейлер, в котором не было портативного ядерного энергетического блока, как в «Дискавери» из Лоуэлла, зато находилась турбина, использующая в качестве топлива метан.

— Мы сами производим метан из марсианской двуокиси углерода, — объяснил, не оборачиваясь, Юрий. — Это дело рук Ханса с его установкой по утилизации местных ресурсов, сокращенно УМР. — Однако это процесс небыстрый, и нам постоянно приходится ждать, когда наполнится емкость с метаном. Так что в течение года мы можем себе позволить всего несколько таких вылазок, как сегодня.

— Вам нужен ядерный реактор, — сказала Майра.

Юрий усмехнулся.

— В Лоуэлле оборудование гораздо лучше. Нам достаются одни отбросы и остатки. Но для наших целей этого вполне достаточно. — И, словно в качестве извинения, он похлопал вездеход по стенке.

— Наш поход не будет слишком скучным, — пообещала Грендель.

— Все равно для меня это ново, — отозвалась Майра.

— В любом случае, ты сделала нам одолжение, — сказал Юрий. — Существующие инструкции гласят, что на любую экскурсию продолжительностью более чем дневной переход от станции, необходимо выезжать как минимум втроем. На самом деле мы, конечно же, делаем, что хотим. Мы эти инструкции игнорируем. Иногда я вообще выезжаю в одиночестве, точно так же как Грендель. Но когда дело касается инструкций, А-1 просто бесится.

— Но у нас нехватка персонала, — подхватила его мысль Грендель. — Номинально на станции Уэллс должны проживать десять человек. Но для Марса такие условия невыполнимы.

— А Элли, надо полагать, большую часть времени сидит в шахте и занимается своими исследованиями? — спросила Майра.

Грендель поморщилась.

— Вроде да. Но она здесь не своя. Не марсианка.

— А Ханс?

— Ханс очень занятой мальчик, — ответил Юрий. — Когда он не занимается поддержанием систем станции и не сверлит свои дыры во льду, то проводит эксперименты с УМР. Здесь, на Марсе, он разрабатывает способы автономного существования. Тебе может показаться, что северный марсианский полюс — не лучшее место для подобных экспериментов. Однако здесь есть вода, причем прямо на поверхности, в форме льда. Во внутренних мирах такого больше нигде нет, разве что небольшие вкрапления на лунных полюсах, насколько мы знаем.

— А Ханс, — добавила Грендель, — мыслит гораздо более широкими категориями.

— Майра! — с жаром продолжил Юрий. — Есть много общего между условиями жизни здесь, на марсианской ледяной шапке, и на лунах Юпитера и Сатурна, которые, в сущности, представляют собой огромную скорлупу из переохлажденного льда, покрывающую глубинную скальную породу. Так что Ханс разрабатывает технологии, которые позволят нам выжить в любой точке Солнечной системы.

— Амбициозный проект.

— Разумеется, — подтвердил Юрий. — Видишь ли, по материнской линии он происходит из Южной Африки. А там, как ты знаешь, особые условия. Южноафриканцы вышли из солнечной бури победителями — в политическом, экономическом и в каком угодно смысле. Надо полагать, что Ханса неспроста отправили на Марс. И здесь он не просто марсианин, а африканский марсианин! Наверняка, находясь здесь, он преследует свои, гораздо более серьезные цели…

Через пару часов они прибыли к кромке спирального каньона.

Его подтаявшие ледяные стенки были пологими, да и сам каньон не казался чрезмерно глубоким. Майра подумала, что вездеход легко сможет спуститься на его дно, и действительно, изрезанный колеями путь, по которому они ехали, погружался прямо в его недра. Однако, как она заметила, впереди каньон слегка изгибался, расширялся и становился глубже, так что путь по нему впереди уже был похож на грандиозное естественное шоссе.

На дно каньона они спустились не сразу. Юрий поколдовал над приборным щитком, и вездеход медленно пополз по кромке каньона, пока перед ними не возникла странная конструкция на ножках, напоминающая насекомое. Это была технологическая платформа сантиметров пятидесяти в диаметре, вся уставленная инструментами. Она стояла на трех тонких ножках. У вездехода был манипулятор в виде руки, и рядом с платформой эта рука осторожно расправилась и приготовилась к работе.

— Это ПЭС, — сказал Юрий. — Поверхностная экспериментальная станция. Вроде как метеостанция, соединенная с сейсмометром, лазерными зеркалами и другими приборами. На полярной шапке мы их насажали повсюду, создали целую сеть. — Он говорил с явной гордостью.

Чтобы и дальше заставить его говорить, Майра спросила:

— А почему эта ПЭС на ножках?

— Чтобы приподнять ее над сухим ледяным снегом, слой которого к концу зимы может быть несколько метров. И, кроме того, так удобнее фиксировать поверхностные эффекты, измерять температуру и давление высоко над уровнем почвы. Но в этих ножках тоже есть сенсоры.

— Они кажутся совсем хрупкими. Такое впечатление, что, подуй любой ветерок, и они сломаются.

— Знаешь, Марс сам по себе хрупкая планета. Я тут вычислил момент, возникающий при ветровой нагрузке. Этого малыша так просто не опрокинуть.

— Это ты его спроектировал?

— Да, — ответила за него Грендель. — И очень гордится этим. Причем любое сходство этой погодной игрушки с марсианскими военными орудиями из разных книг и кинофильмов просто случайно.

— Все они мои дети! — Юрий запрокинул голову назад и самодовольно рассмеялся.

Пока они стояли, вездеход вытащил из своих недр другие, более экзотические приборы: «перекати-поле» — сетчатые шары диаметром около метра, которые тут же раскатились по сухому снегу в разные стороны, и «умную сажу» — черный сверкающий порошок, который немедленно был разнесен ветром. Каждая пылинка этого порошка, объяснил Юрий, несет на себе сенсорный блок диаметром в миллиметр, а также целый набор крошечных инструментов, работающих на микроволновой энергии, льющейся с неба, или просто от сотрясения ветра.

— Всю эту пыль и «перекати-поле» мы не контролируем, — объяснил Юрий. — Они просто разлетаются в разные стороны от ветра, причем большая часть из них пропадает под слоем снега, а затем, во время сублимации, выходит из строя и откладывается вместе с пылью. Но идея такова, что мы должны нашпиговать полярную шапку разного рода сенсорами, чтобы она начала сама себя сознавать, если можно так выразиться. В любом случае, поток данных к нам поступает огромный.

Покинув ПЭС, вездеход начал осторожно спускаться в каньон. Ледяные стенки его были слоистыми, как некоторые скальные породы на Земле, причем черные слои чередовались с белыми с интервалом приблизительно в метр. Белые слои были очень красивыми, сверкающими, они напоминали страницы огромной книги. Движение вездехода по мере спуска изменялось. Юрий или, гораздо реже, Грендель нажимали на приборном щитке вездехода какие-то кнопки, он периодически останавливался, из него высовывалась рука и обследовала стенки каньона. Из разных слоев она брала образцы, или же прикрепляла к неровной поверхности маленькие коробочки с приборами.

Грендель сказала Майре:

— Чтобы брать образцы, нужна сноровка и ясно поставленные цели. Лично мне интересны следы марсианской жизни, окаменевшие остатки из далекого прошлого. Юрий же пытается создать глобальную стратиграфию, для чего наносит на карту все слои шапки, как они прочитываются или движутся друг относительно друга, исходя из исследования скважин или этих открытых слоев каньона. Как мне кажется, работенка не очень трудная. Если мы встречаем что-нибудь действительно многообещающее, то сами выходим наружу и осматриваем все своими глазами. Однако работать в скафандрах — удовольствие то еще, и мы оставляем его для особых случаев.

Юрий рассмеялся. Вездеход продолжил спуск в каньон.

— Я тут пообщалась с Элли, — неуверенно начала Майра. — В шахте. Она кое-что мне рассказала о своей жизни во время солнечной бури.

Грендель удивленно на нее уставилась.

— Тебе повезло, — сказала она. — Мне понадобилось три месяца, чтобы удостоиться такой чести. Теперь я ее официальный психолог-консультант.

— Звучит так, словно у нее есть проблемы.

— Что касается меня, то мне было десять, — вдруг начала рассказывать Грендель. — Я выросла в Огайо. Наша семья была фермерской, мы жили далеко от всяких куполов и убежищ. Перед бурей отец сам построил для нас бункер. Но во время бури мы потеряли все и тоже вынуждены были спасаться в лагере беженцев. Мой отец умер через два года после бури. Его убил рак кожи.

— В лагере, — продолжала она, — я работала волонтером на сортировочной станции. Надо полагать, что эта работа разбудила во мне вкус к медицине. Мне очень не хотелось снова оказаться в таком беспомощном положении, глядя на страдания людей. А после бури и лагеря я работала над программами экологического восстановления Среднего Запада. Эта работа подтолкнула меня к биологии.

К их разговору подключился Юрий.

— Что касается меня, — весело сказал он, — то я родился после солнечной бури. Родился на Луне, от русской матери и ирландского отца. Но наша семья много времени проводила на Земле. Будучи подростком, я подрабатывал в Канадской Арктике, тоже в рамках программ эковосстановления.

— Так вот откуда у тебя вкус ко льду! — догадалась Майра.

— Может быть.

— И вот теперь вы оба здесь, — сказала Майра. — Теперь вы стали космиками.

— Мы стали марсианами, — в один голос уточнили Юрий и Грендель.

— Космики, — пояснил Юрий, — совсем уходят с Земли на небеса. Но Марс есть Марс, и этим все сказано. Марсиане не обязательно разделяют амбиции космиков.

— Но вас же интересует Глаз в шахте?

Юрий ответил:

— В некотором смысле да. Но я бы предпочел оставить его в покое. — Он махнул рукой в сторону причудливых ледяных скал за окном вездехода. — Вот он, Марс. С меня хватает его загадок.

— Я тебе завидую, — выпалила Майра. — Завидую твоей целеустремленности. И твоему желанию что-то здесь создавать.

Грендель неодобрительно сказала:

— Зависть — нехорошее чувство, Майра. У тебя есть своя собственная жизнь.

— Да, конечно, — согласилась Майра. — Но у меня такое чувство, что я живу на ее обломках.

Грендель хмыкнула.

— Понять тебя можно, если учесть, кто твоя мать. Если хочешь, мы поговорим об этом как-нибудь потом.

Юрий сказал:

— А давайте лучше поговорим о моей маме. Она научила меня стойко относиться к жизни и, когда совсем плохо, пить водку. По-моему, это хороший способ привести мир в порядок.

Зазвонил сигнал тревоги, на приборном щитке загорелся зеленый свет. Юрий нажал кнопку, и на экране высветилось лицо Алексея Карела.

— Вам лучше вернуться, — сказал он. — Прошу прощения за то, что прерываю ваше веселье.

— Говори, — ответил Юрий.

— Мы получили два послания. Майра, одно из них для нас. Нас вызывают на «Циклопы».

— На поисковую планетарную станцию? Зачем?

— Чтобы встретиться с Афиной.

Юрий и Грендель обменялись взглядами. Юрий сказал:

— А какое второе послание?

Алексей усмехнулся.

— Элли фон Девендер что-то там накопала в шахте. Она назвала это «повторяющейся последовательностью глифов». Майра, она сказала, что ты все поймешь. А остальным она объяснит, когда вы вернетесь.

— Покажи, — попросила Майра.

Лицо Алексея исчезло с экрана, и на нем появились четыре маловразумительных символа:

39. Нью-Чикаго

Они приехали в Нью-Чикаго около полудня.

Здесь была настоящая железнодорожная станция с платформой и маленьким домиком, где можно было подождать поезда и купить настоящие билеты. Но рельсовый путь здесь обрывался, и дальше на север, в старый Чикаго, надо было добираться по-другому.

Эмелин вывела всех из поезда и повела в город. Она сказала, что на организацию их дальнейшего пути может уйти несколько дней. В городе имелось два маленьких отеля, и она надеялась, что в каком-нибудь из них найдется для них свободное место. Если же нет, то им придется искать ночлег у кого-нибудь из местных жителей.

Нью-Чикаго был построен на месте старого Мемфиса, однако следов этого города не сохранилось вовсе. Здесь были грязные узкие улицы, деревянные дома, ярко раскрашенные вывески, коновязи. Байсезе вспомнились старые голливудские фильмы о Диком Западе. По улицам сновала оживленная толпа, взрослые спешили по делам, дети после школьных занятий бегали и играли. Несколько взрослых даже ехали на велосипедах. Эти трехколесные велосипеды здесь назывались просто колесами, они были изобретены всего несколько лет тому назад, уже после Разрыва. Большинство жителей куталось в меха и дубленую кожу, как ловцы арктических тюленей. А возле салунов рядом с лошадьми кое-где были привязаны верблюды.

В маленьком отеле «Мичиган» для них нашлись свободные комнаты, хотя Эмелин и Байсезе пришлось делить одну комнату на двоих. В коридоре в рамке висела титульная страница местной газеты. Это была «Чикаго Трибюн», датированная 21 июля 1894 года, и ее главная новость, вынесенная в заголовок и написанная крупными буквами, гласила: «Мир был срезан по линии Чикаго!»

Путешественники бросили свои вещи в номере. Эмелин в качестве обеда купила всем по сэндвичу с ростбифом. Затем они отправились осматривать новый город.

Нью-Чикаго представлял собой всего лишь бесконечное число немощеных улиц, застроенных деревянными домами. Только самая большая церковь была сделана из камня. Но она была действительно очень большая. Байсеза поняла, что в этом городе живет по крайней мере несколько тысяч человек.

На башне городской ратуши висели красивые часы, про которые Эмелин сказала, что они показывают стандартное чикагское железнодорожное время, — чикагцы не стали менять свои стандарты времени, несмотря на разрушительное влияние Разрыва — это время на три часа отставало от солнечного. Кругом виднелись и другие признаки культуры. К двери ратуши была приколота бумажка, приглашавшая жителей на собрание. Текст гласил:

МИР БЕЗ ПАПЫ? ЧТО ЕЩЕ ЖДЕТ ВПЕРЕДИ ХРИСТИАН?

СРЕДА, ВОСЕМЬ ЧАСОВ. НИКАКОЙ ВЫПИВКИ, НИКАКОГО ОРУЖИЯ.

На маленьком домике висела табличка: «Чикагский музей Эдисона». Байсеза заинтересовалась и прочла все, что дополнительно сообщалось на афише:

СУДЬБА ЧИКАГО.

ВЕЧЕРОМ. ОБЛЕДЕНЕНИЕ ВСЕГО МИРА.

ИЮЛЬ 1894 года.

Продукция кинетоскопа «Эдисон — Диксон». Американский долгосрочный патент.

ЧУДО! ДЕСЯТЬ ЦЕНТОВ.

Байсеза взглянула на Эмелин.

— Эдисон?

— Так случилось, что этой ночью он будет в городе. Год или два назад он работал советником на всемирной выставке. Вообще-то он уже старый человек, и бедный. Но он все еще жив, или, по крайней мере, был жив, когда я уезжала в Вавилон.

Они пошли дальше по пыльным улицам Чикаго и пришли в маленький парк, в котором на бетонном основании стояла огромная статуя. Юный прообраз статуи Свободы. Высота ее была, наверное, футов сто или даже больше. Вся поверхность ее была вызолочена, хотя это золото уже успело потускнеть и вытереться.

— Большая Мэри, — объяснила Эмелин с гордостью. — Или, по-другому, статуя Республики. Она стояла в центре всемирной выставки 1893 года, которую мы учредили всего за год до Обледенения. Когда мы выбрали это место для строительства Нью-Чикаго, то Мэри стала одним из первых экспонатов, который мы сюда привезли. Хотя возможностей для этого у нас было очень мало.

— Потрясающе! — искренне восторгался Абдикадир. — Даже Александр был бы впечатлен.

— О, это только начало! — радостно ответила Эмелин. — Просто таким способом мы должны были сделать заявку о своих намерениях. О том, что мы здесь и останемся здесь навеки.

У местных жителей не было другого выбора, как только покинуть старый Чикаго. Им потребовались недели, даже месяцы, чтобы понять то, что Байсеза поняла, едва взглянув на фотографии, полученные с «Союза». Что разразившийся кризис не был локальной климатической катастрофой, как многие думали сперва, а представлял собой нечто гораздо более масштабное. Чикаго стал островом человеческой теплоты на всем замерзшем, безжизненном континенте, кусочком девятнадцатого века, утопленным в вечную мерзлоту. И если иметь в виду свойства этой самой мерзлоты, то старый Чикаго представлял собой рану, которую следовало залечить.

Эмелин рассказала, что первые эмигранты из старого Чикаго начали уезжать на юг через четыре года после Обледенения. Нью-Чикаго стал продуктом тяжелого тридцатилетнего труда американцев, которые в течение долгих лет верили, что они остались одни в измененном до неузнаваемости мире, и поэтому надеялись только на себя.

Однако даже в сердце нового города ветер с севера дул, не переставая, и был очень холодным.

На окраине города они увидели множество ферм и сельскохозяйственных угодий. Насколько хватало глаз, по всей коричнево-зеленой прерии, везде паслись овцы и коровы. Кое-где встречались небольшие убогие строения фермеров.

Эмелин повела их в подобие фабрики под открытым небом, которую она называла «Союз производителей скота». Здесь пахло кровью, навозом, тухлым мясом и еще чем-то, похожим на паленую шерсть.

— Этот союз существовал еще в старом Чикаго. Потом его восстановили заново. Перед Обледенением мы забивали в день четырнадцать миллионов животных, и на производстве работало двадцать пять тысяч человек. Сейчас мы восстановили только малую часть прежнего хозяйства. Но, впрочем, нам все равно повезло, потому что скотобойни все эти годы работали без перерыва, и если бы не они, то нам пришлось бы несколько лет голодать. Теперь отсюда поступает мясо в старый город, и нам не надо заботиться о его замораживании. Природа это делает за нас…

Пока они говорили, Байсеза взглянула на горизонт. Где-то на границе сельскохозяйственных угодий она увидела нечто похожее на стадо слонов, мамонтов или мастодонтов, которые вышагивали гордо и медленно. Ее поразило странное чувство, что стоит ей последовать за ними, и до самого океанского побережья она не встретит на своем пути никаких следов деятельности человека. И не увидит человеческих следов на снегу.

Вечером, усталые после своей экскурсии, они вернулись в номер отеля довольно рано. Но заснуть Байсеза долго не могла.

— Еще один день меня ждет впереди, — шепотом жаловалась она своему телефону. — И снова я не знаю, что он с собой принесет. Я слишком стара для таких приключений.

Телефон шептал ей в ответ:

— А знаешь ли ты, где мы находимся? Я имею в виду, это самое место? Знаешь ли ты, чем бы оно стало, не случись Разрыва?

— Ну, давай, удиви меня.

— Здесь бы стоял дворец. А вокруг расстилалась страна граций.

— Ты шутишь.

— А теперь Мемфис уже никогда не будет существовать.

— Жаль. Значит, я навеки обречена жить в этом мире без Майры, без диетической колы и без прокладок. И даже готова ринуться вперед через ледяную шапку, куда-то в бренные остатки города девятнадцатого века. А ты еще говоришь, что король никогда не родится.

Безотчетно она начала плакать. Телефон тихонько наигрывал ей мелодии Элвиса Пресли, и она постепенно заснула.

40. Солнечный свет Май 2070 года

Следуя таинственным призывам Афины, Майра вернулась в Порт Лоуэлл и оттуда была доставлена на орбиту Марса, где села на солнечный парусник «Джеймс Клерк Максвелл».

И во время долгого, длящегося недели, возвращения на орбиту Земли (хотя и не на саму Землю) она просто купалась в потоках бледного солнечного света.

— Л-5, — сказал Алексей Карел. — Гравитационно стабильная точка на шестьдесят градусов позади Земли.

— Я прошла полный курс обучения космонавтике! — огрызнулась в ответ Майра. — И все базовые понятия мне известны.

— Извини. Мне просто хотелось тебя подготовить.

Ее раздражало, что он снова не объяснил ей все как следует, и опять спрятался в свою скорлупу секретности.

На борту «Максвелла» их было трое. Майра была удивлена, когда вместе с ними полярную базу на Марсе покинул Юрий О'Рурк.

— Я себя не считаю руководителем станции Уэллс, — объяснил он. — То есть я хочу сказать, так официально называется моя должность, когда мы подписываем контракты с нашими единомышленниками, со всякими университетами и научными институтами на Земле и на Марсе. Но начни я себя вести как начальник — мои товарищи меня просто прикончат. То, что сейчас происходит, так или иначе повлияет на будущее станции. И у меня есть такое чувство, что ты к нам еще вернешься и снова принесешь нам разные неприятности.

— Я не собиралась покидать станцию, пока не вернется моя мать.

— Справедливо. Но моя интуиция мне подсказывает, что я правильно поступил, когда решил тебя сопровождать.

— В любом случае, я рада, что ты рядом.

— Хорошо. — Пробурчал он несколько сердито. — Только имей в виду: как я уже тебе говорил, лед для меня гораздо интереснее, чем все, что касается этих чертовых Перворожденных.

В сущности, на «Максвелле» Юрий чувствовал себя не очень хорошо. В замкнутом пространстве светового корабля этот медвежьего вида человек с густыми черными волосами и кустистой бородой, казалось, занимал слишком много места. Оторванный от своего ненаглядного Марса, он мучился и не находил себе места. Большую часть времени О'Рурк занимался тем, что отсылал мелочные команды на Уэллс, которые должны были взбодрить команду и заставить ее продолжать свои рутинные работы по изучению среды, собиранию образцов и жизнеобеспечению станции. Он также пытался продолжать свои научные занятия. Юрий взял с собой несколько гибких компьютеров и маленькую портативную лабораторию — и даже несколько образцов из глубинных слоев марсианского льда. Но проходили дни, и его раздражение усиливалось. Его нельзя было назвать некомпанейским человеком, однако постепенно он все глубже погружался в себя.

Что касается Алексея, то он постоянно оставался таким же самоуверенным, как в тот момент, когда Майра с ним впервые встретилась. У него была собственная программа действий, в которой переброска на Л-5 значилась просто очередным пунктом. Всегда целеустремленный, с ясным умом, он постоянно казался довольным собой и всем происходящим вокруг, хотя его тоже несколько задевало, что никто не хочет играть с ним в покер.

Майре разрешили попытаться найти Чарли или хотя бы Юджина при условии, что никаких серьезных неприятностей ее действия не принесут. Однако даже усилия поисковой системы А-1, охватывающие всю Солнечную систему, не дали никаких результатов. Вполне возможно, что ее ребенок и бывший муж от нее прятались. Она продолжала свои судорожные попытки и от отсутствия результатов все глубже погружалась в меланхолию.

Таким образом, компания на корабле собралась молчаливая и необщительная.

Но, тем не менее, оказавшись в полете, Майра поняла, что счастлива снова видеть солнечный свет.

Конечно, она уже привыкла к жизни на марсианском полюсе с его бесконечной ночью и плотным покровом тяжелых облаков летом. Но теперь она просто упивалась ярким солнечным светом, который постоянно заливал корабль. Она относилась к поколению, которое пережило солнечную бурю, и подозревала, что именно поэтому обречена относиться к Солнцу с опаской. Однако теперь странным образом она словно бы приветствовала возвращение Солнца в свою жизнь, и ей уже не казалось удивительным, что половина космиков стали солнцепоклонниками.

Итак, она занимала себя тем, что искала Чарли, делала гимнастику, читала книги и смотрела виртуальные спектакли. И одновременно купалась в солнечных лучах, которые приближали корабль к орбите Земли. Когда же становилось совсем скучно, разговаривала с Элли на Марсе.

— Элли, ты физик, — говорила она. — Помоги мне кое-что понять. Что такое «Мир»? Как может существовать другая Вселенная? Где моя мать, в конце концов?

— Как ты хочешь, чтобы я тебе ответила: коротко или длинно?

— Давай и так, и так.

— Короткий ответ будет таким: я не знаю. И никто не знает. А длинный ответ тебя тоже вряд ли удовлетворит: наша физика еще не продвинулась настолько далеко, чтобы дать нам что-нибудь более вразумительное, чем простые догадки, может быть — аналогии, которые помогли бы нам глубже проникнуть в природу Перворожденных. Ты что-нибудь знаешь о квантовой гравитации?

— Меньше, чем ты думаешь. Попробуй объяснить с помощью аналогий.

— Хорошо. Смотри… Допустим, мы забросили твою мать в черную дыру, достаточно большую. Что с ней случится?

Майра подумала и ответила:

— Она исчезнет для нас навеки.

— Хорошо. Но тут возникают две проблемы. Первая: ты говоришь, что твоя мать, — или, правильнее сказать, та информация, которая составляет сущность твоей матери, — в нашей Вселенной исчезнет. — («Правильнее сказать» — в этих словах заключалась вся Элли.) — Однако это нарушает базовый закон квантовой механики, который гласит, что информация сохраняется всегда. В противном случае видимая неразрывность прошлого, настоящего и будущего будет потеряна. Если говорить более точно, то волновое уравнение Шредингера в таких условиях перестанет работать.

— О! Так какой же вывод?

— Черные дыры испаряются. Квантовые эффекты на ядерных уровнях заставляют дыру испускать потоки частиц, которые шаг за шагом уменьшают ее массу-энергию. И та информация, которая когда-то представляла собой Байсезу, тоже может таким путем просочиться назад. Вселенная будет сохранена, ура! То есть ты понимаешь, что я говорю очень обобщенно. Если представится такая возможность, спроси Фалеса о принципах голографии.

— Но ты говорила, что здесь есть две проблемы.

— Да. Допустим, мы получим обратно информацию Байсезы. Но что при этом случится с самой Байсезой, то есть с ее точки зрения? Ядерные уровни — это не какие-нибудь кирпичные стены в пространстве. Поэтому, с ее точки зрения, информация, которая ее определяет, не была задержана на ядерном уровне, чтобы потом вытечь обратно из дыры. Эта информация отправилась с ней вместе во внутренность дыры.

— Хорошо, — медленно произнесла Майра. — Все сказанное надо понимать так, что у нас появилось теперь две копии информации моей матери, одна внутри дыры, другая вытечет из нее наружу.

— Нет. Такого быть не может, потому что другой базовый закон сформулирован как теорема клона. Он гласит: квантовую информацию копировать нельзя.

Майра начала терять нить рассуждений.

— Так какой же вывод следует из всего этого?

— Нелокальность, или, по-другому, внепространственность. В повседневной жизни положение в пространстве является аксиомой. Я здесь, ты там, и мы не можем быть одновременно в двух местах. Но загадка черной дыры заключается как раз в том, что бит информации может быть в двух местах одновременно. Звучит парадоксально, но многие особенности квантовой вселенной обладают именно такими свойствами, а что касается квантовой гравитации, то здесь дело обстоит еще хуже.

— Причем два места, — продолжала она, — в которых находится информация, отделены друг от друга разными «горизонтами», подобными горизонтам событий в теории относительности, и они могут находиться друг от друга очень далеко, на расстоянии световых лет. Вселенная полна разными «горизонтами». Чтобы перескочить с одного на другой, не надо черных дыр.

— И ты считаешь, что «Мир»…

— Мы считаем, что Перворожденные способны манипулировать горизонтами и нелокальностью информации с целью создания своих младенческих Вселенных и переброски между ними разных грузов, в том числе и твоей матери. Так называемая нуль-транспортировка. Как они это делают, мы не знаем. И точно так же мы не знаем, на что еще они способны. Мы даже не можем очертить границы их способностей. — Элли сделала паузу. — Я ответила на твой вопрос?

— Не знаю. Не уверена. Мне кажется, что я должна все это обдумать.

— Даже обдумывание таких вопросов революционизирует физику.

— Пожалуй, в этом есть какое-то утешение.

41. Ковчеги

«Мам, мы их нашли! Именно там, где предсказывали астрономы!

Причем „Либерейтор“ почти не отклонился от своего курса! Сказать по правде, мы были даже рады подвернувшемуся шансу расшевелить двигатель — и сменить вид за окнами. Впрочем, здесь в этом никто не видит драмы. Космос пуст…»

Они увидели целый флот космических кораблей — тонких, как карандаши, медленно вращающихся и сверкающих в лучах далекого солнца. Корабли двигались в пространстве над астероидами, но слишком быстро, чтобы солнечная гравитация могла помешать их движению или вернуть обратно. Они явно были спроектированы для межзвездных полетов.

— Эти корабли созданы людьми! — сказал Меттернес.

— О да!

Джон всматривался в изображение на экране.

— У них на корпусах нарисованы красные звезды. Может, они китайские?

— Возможно. И возможно также, что они покидают Солнечную систему.

Эдна увеличила изображение. Корабли, судя по всему, представляли собой весь спектр технологических решений.

Она вынесла на экран результаты наблюдений Либи.

— Судя по всему, — прочла она, — у этих кораблей нет ничего похожего на антиматериальный двигатель. Но даже будь у них такой двигатель, все равно путешествие должно продлиться долгие годы. Совсем не обязательно, что на всех этих кораблях имеются команды в активном состоянии сознания. Если вообще таковые имеются. На большинстве из них люди вполне могут находиться в состоянии анабиоза, то есть эти корабли — этакие летучие клиники анабиоза. Жизнь на них также может находиться в состоянии замороженных оплодотворенных яйцеклеток, или раздельно яйцеклеток и спермы… — Несколько совершенно фантастических предположений Эдна пропустила. — Есть еще одна экзотическая возможность: что на борту этих ковчегов вообще нет человеческой плоти, и они несут в себе только нити ДНК. Или информационные эквиваленты, которые могут быть заложены в некоторых устойчивых к радиации хранилищах памяти. В таком случае, на борту этих кораблей нет никакой водной химии…

— А в пункте назначения они могут создать из всего этого живых колонистов, — предположил Джон. — Могу поклясться, что ради выполнения своей миссии они могут использовать самые разные стратегии. В конце концов, их претензии на Марс провалились. Поэтому они решили вообще покинуть Солнечную систему.

— Возможно, рациональное зерно в твоих словах есть. Если Перворожденные действительно собираются по нам ударить. Либи навела справки. Флагман называется «Шен Хи», по имени великого исследователя пятнадцатого века…

— Неужели ты думаешь, что китайцы на это способны?

— Вполне возможно. В любом случае, мы не собираемся их останавливать. Я даже не уверена, что мы можем это сделать. Эти ковчеги наверняка хорошо вооружены. Нам остается только пожелать им успеха. Чем больше людей рассеется по Вселенной, тем больше шансов, что в долгой перспективе мы выживем.

Джон сказал:

— Но возможно и то, что Перворожденные будут преследовать их до альфы Центавра, или до самого ада, чтобы потом с ними разобраться по-своему.

— Правда. Но для нашей миссии это не имеет никакого значения.

«Мам, для будущего тут снова закладываются семена конфликтов. Если мир переживет нападение квинт-бомбы, то через несколько веков его ждет столкновение с тем миром, который построят китайцы. Пусть даже к тому времени у нас будут уже целые флотилии космических кораблей с А-двигателями.

Может, уже Tea будет иметь с ними дело. Передай ей мою любовь. Но ближе к делу: теперь мы возобновляем наш круиз в фарватере квинт-бомбы. „Либерейтор“ ложится на прежний курс».

42. «Циклопы»

По мере приближения к «Циклопам» Майра видела в космосе все больше зеркальных бликов. Это были солнечные корабли, курсирующие вокруг обсерватории. После многодневного одиночного плавания в трехмерной космической тьме такая большая компания вызвала настоящее потрясение.

«Максвелл» пролетел сквозь скопление подобных себе парусников и приблизился к огромной конструкции, которая составляла сердце станции. Алексей сказал, что она называется «Галатея». Внешне она напоминала висящее в космосе колесо.

«Максвелл» долго кружил вокруг оси колеса, целясь прямо в его ступицу. «Галатея» имела веретенообразный вид, вроде колеса велосипеда с тонкими, едва видимыми спицами, которые периодически сверкали, попадая под лучи Солнца, и тогда становились хорошо заметны. Но на разных радиусах от центра были установлены концентрические круги, раскрашенные в яркие цвета: серебряный, оранжевый, голубой и так далее, так что внешний вид «Галатеи» напоминал мишень для стрельбы из лука. Когда «Галатея» поворачивалась вокруг своей оси, то по ее ободу и спицам скользили длинные тени, словно стрелки часов.

Алексей сказал:

— Красиво, не правда ли? После солнечной бури в такие вот планетарные поисковые обсерватории была вложена уйма денег. И вот здесь можно увидеть, на что была потрачена большая часть из них.

— Напоминает ярмарочную площадь с аттракционами, — сказала Майра. — Вид ужасно архаичный!

Алексей пожал плечами:

— Так себе представляли космические конструкции будущего сто лет назад. И именно это воображаемое будущее здесь и постарались построить, сразу, в один присест. Правда, я не любитель истории.

— Ага! Надо полагать, что эта штука вращается для создания искусственной гравитации?

— Да. Корабли причаливают к центральной втулке станции, а затем люди на лифтах распределяются по разным палубам.

— А зачем эти палубы разноцветные?

Алексей улыбнулся:

— Догадайся сама.

Она немного подумала.

— Чем дальше находишься от оси вращения, тем сильнее гравитация. И поэтому палубу с лунной гравитацией, одна шестая земной, покрасили в лунный, то есть серебристый цвет.

— Ты все правильно поняла. Марсианская палуба оранжевая, палуба с земной гравитацией голубая. «Галатея» создана здесь, чтобы служить центром для персонала «Циклопов», но в то же время она сама является лабораторией частичной гравитации. Видишь, с самой дальней палубы свешиваются космические грузовые отсеки? Биологи там испытывают более высокую гравитацию, чем на Земле. — Он усмехнулся. — Они привезли сюда несколько громадных лабораторных крыс. Может, в один прекрасный день нам эти исследования понадобятся. Особенно если мы начнем болтаться по Солнечной системе на кораблях с двигателями, работающими на антиматерии.

Когда «Максвелл» подлетел ближе к колесу, Майра потеряла из виду его внешний обод, зато ей стали лучше видны инженерные детали центральной палубы, вращающейся втулки с ярко освещенными шлюзами, спицами и распорками и постоянно меняющимися тенями.

Вот отделяемый грузовой отсек вылетел из открытого порта центральной втулки. Стоило ему появиться, как он тут же начал вращаться вокруг собственной оси, причем с угловой скоростью «Галатеи», однако, сделав пару энергичных маневров с помощью реактивного двигателя, он стабилизировался и осторожно подошел к «Максвеллу».

— «Макс» не может подойти слишком близко, — пояснил Алексей. — Паруса солнечного корабля и спицы космического колеса — вещи несовместимые. Поэтому всем пассажирам приходится пересаживаться на собственные «Шаттлы» «Галатеи». Они относятся к А-1, и поэтому прекрасно справляются со штопорными посадками…

Стыковка прошла быстро, заняв всего несколько минут. Люки открылись с легким чмоканьем, когда давление между кораблями уравнивалось.

Из «Шаттла» к ним навстречу выскочила молодая женщина и бросилась прямо в объятия к Алексею. Майра и Юрий переглянулись.

Когда пара наконец оторвалась друг от друга, девушка повернулась к Майре.

— Вы дочь Байсезы, — сказала она. — Я видела вашу фотографию. Рада с вами познакомиться. Меня зовут Лайла Нил. Добро пожаловать на «Циклопы»!

Чтобы не упасть, Майра схватилась за стойку, а затем пожала протянутую ей руку.

Лайле было, наверное, лет двадцать пять. У нее была почти черная кожа, блестящие белоснежные зубы и густая копна волос. В отличие от Юрия и Алексея, на ее правой щеке, как и у Майры, красовалась идентификационная татуировка.

Майра сказала:

— Судя по всему, вы знакомы с Алексеем.

— Мы познакомились через его отца, — ответила девушка. — Я ученица профессора Карела. Сюда я приехала под предлогом научных занятий. Космология. Далекие галактики, реликтовое излучение и все в таком роде.

Майра взглянула на Алексея.

— Так вот каким образом ты шпионишь за своим отцом в пользу космиков!

— Да, Лайла — это мой крот. Изящно, не правда ли? — Он говорил совершенно равнодушным тоном. Впрочем, за его безразличием, возможно, скрывалось чувство вины.

Подхватив багаж, все перебрались в «Шаттл».

Оказавшись на «Галатее», они тут же поспешили внутрь конструкции втулки и вошли в некое подобие лифта.

Лайла предупредила:

— Держитесь крепче за поручни. Вполне возможно, что ваши ноги оторвутся от пола и вы полетите туда. — Она указала в сторону, противоположную вращению втулки.

Лифт начал падать с устрашающим ускорением.

Они быстро миновали комплекс втулки и внезапно в своей прозрачной кабине повисли в космическом пространстве на длинном тросе. По мере удаления от втулки центробежная сила постепенно росла, пока, наконец, их ноги вновь не опустились на пол, и неприятное действие силы Кориолиса не исчезло. Они падали сквозь густой лес из спиц по направлению к широким изогнутым поверхностям колесных палуб. По мнению Майры, весь этот ярмарочный аттракцион был стационарным, однако колесо медленно вращалось, и тени, бросаемые спицами, постоянно скользили по кабине лифта. А под самим колесом не было основания, не было пола — одни только звезды.

Лайла задумалась:

— Послушайте, пока мы не добрались до места… Лифт, стой! Кабина послушно остановилась.

Девушка сказала:

— Вам надо посмотреть вокруг! Понять, как устроена станция. С палуб видно гораздо хуже. Лифт, покажи нам Полифема!

Майра взглянула сквозь прозрачные стенки кабины. Она увидела медленно вращающиеся звезды, Вселенную, которая превратилась в огромное чертово колесо со спицами. Над ее головой загорелся золотой овал, который начал медленно подниматься вверх, корректируя вращательный момент станции, и перед ней открылся угол звездного поля. Тут Майра заметила странный диск, дымчато-серый, по которому постоянно скользили радуги. Перед ним висела маленькая станция, что-то вроде приборного щитка или коробки с инструментами.

— Вот! — показала Лайла. — Это и есть телескоп. Большая вращающаяся очень хрупкая линза Френеля. Ее диаметр около ста метров.

Майра спросила:

— Разве не эти линзы экранировали Землю во время солнечной бури?

— Именно эти…

Таким образом, перед ними был еще один потомок огромного щита, который в свое время защищал Землю.

Лайла продолжала экскурсию:

— Он называется «Полифем», по имени одного из циклопов, одноглазых гигантов античной мифологии. А Галатея — это имя нереиды, которую он любил. «Полифем» — самый старший и самый мощный телескоп из всех, которые здесь есть.

Юрий, — который сам по себе был человеком-прибором, — был сильно впечатлен и забросал Лайлу и Алексея вопросами.

Для поверхности телескопа было гораздо легче изготовить огромные зеркала, нежели соответствующих размеров линзы, но так уж случилось, что в данном случае предпочли линзы из-за их оптических характеристик: чем длиннее путь, который проходят лучи света, собранные зеркалом, тем большим искажениям они подвергаются. А с линзами все не так. Линзы Френеля были спроектированы так, что сглаживали на пути прохождения света все искажения. Они состояли из множества маленьких линз, укрепленных на ажурной раме, которая ради устойчивости вращалась. Лайла объяснила, что сублинзы на ободе рамы были такими тонкими, что их можно свернуть, как бумагу. Линзы Френеля тоже преподносили ученым разные технические сюрпризы, главный из которых — так называемая хроматическая аберрация, связанная с прохождением сквозь них узких световых пучков. Но для этого на станции была предусмотрена целая система корректирующей оптики — «приборы Шупмана», как назвала их Лайла. Они были установлены перед главными линзами и компенсировали все искажения.

— Сами линзы тоже достаточно сложны, — рассказывала она. — Они могут корректировать перепады температуры, гравитационные скачки… С помощью одной такой штуки можно увидеть планеты близлежащих звезд, изучить их спектрограммы и так далее. Сейчас они работают на основе огромного множества интерферометров. То есть других зеркал, повешенных в космосе. Лифт, покажи…

За прозрачными стенками лифта загорелись новые овалы.

— Они называются «Аргус», «Бронтус» и «Стеропус». Это тоже гиганты из числа «Циклопов». Вместе они составляют один телескоп гигантских размеров. И ничего случайного нет в том, что ее обнаружили здесь. Я имею в виду Афину. Ее трансляция на Землю была подобрана «Полифемом». Очень слабый лазерный луч. Лифт, поехали дальше.

Лифт без всякого промедления пролетел сквозь первое палубное кольцо. Майра увидела внизу серебристо-серую поверхность, которая закруглялась вверх. По ней люди передвигались медленными скачками.

— Лунная палуба, — сказала она.

— Правильно, — ответила Лайла. — Ты уже поняла, что «Галатея» сделана по принципу многоярусной центрифуги. Мы остановимся на марсианской палубе, и именно там с нами встретится Афина.

Пока Майра усваивала сказанное, Юрий поддакнул Лайле:

— Очень хорошо, что все произойдет в привычных для нас гравитационных условиях.

— Да, — ответила Лайла. — Большинство вообще дальше не идут. Кроме посланцев с Земли, пожалуй.

— Посланцев? — переспросила Майра.

— В данном случае это копы. Астропол. — Лайла скорчила гримасу. — Мы убедили их остаться внизу, в привычном для них гравитационном поле. Удерживаем их там от настоящей работы.

— То есть они не знают, что мы здесь? — спросила Майра.

— Откуда бы им знать? — усмехнулся Алексей.

Майра догадалась:

— И про Афину они тоже ничего не знают!

— Не знают, — подтвердила Лайла. — В конце концов, надеюсь, что не знают. Они всего лишь копы. Чтобы разбираться в тонкостях, надо было посылать вместо них настоящих астрономов.

— Я в этом тоже ничего не понимаю, — призналась Майра. — Где Афина «была»? Как она «вернулась»? И, кроме того, я не понимаю, почему здесь я?

— Скоро ты получишь ответ на все твои вопросы. — Голос раздался прямо из воздуха.

Таким образом, Афина во второй раз заговорила с Майрой. Все остальные посмотрели на нее с любопытством, если не сказать — с завистью.

43. Чикаго

Последние несколько километров до Чикаго Эмелин, Байсеза и Абди проехали в крытой повозке, похожей на те, которые показывают в вестернах. Ее тянули за собой мускулистые мохнатые пони — местный скот, оказавшийся весьма подходящим для работы в условиях холода. Дорога повторяла изгибы железнодорожного полотна прежних времен, но Эмелин сказала, что тянуть рельсы так далеко на север не стоит, потому что они постоянно покрываются льдом и требуют огромных усилий для расчистки.

К этому времени Байсеза уже была одета как эскимос, завернута в меха и шерсть поверх своего тонкого вавилонского платья, и телефон оказался спрятан где-то глубоко внутри, под многочисленными слоями одежды. Эмелин сказала, что красно-коричневая шерсть принадлежит мамонтам. Байсеза не знала, верить этому или нет, потому что прекрасно понимала, как сложно остричь даже овцу, не то что мамонта. Хотя по некоторым признакам верить в это хотелось.

Но, несмотря на все меха, холод щипал ее щеки, словно пальцы мертвеца. Глаза ее постоянно слезились, и она чувствовала, как слезы очень быстро превращаются в лед. Ноги ее были обуты в меховые сапоги, но и в них она чувствовала себя совершенно беззащитной. Руки в перчатках она засунула поглубже под мышки.

— Прямо как Марс, — сказала она своим спутникам.

Дрожащий от холода Абди скорчил гримасу.

— Ты жалеешь, что приехала?

— Я жалею только о том, что со мной нет моего скафандра. Телефон, согретый где-то глубоко под одеждой, тоже что-то пробормотал, но его слов расслышать было невозможно.

Чикаго оказался черным городом, затерянным где-то среди белой бескрайней равнины.

Давно покинутые железнодорожные пути вели прямо на станцию, от которой до жилья Эмелин было рукой подать. Улицы освещались огромными кострами, разведенными под мертвыми газовыми фонарями, и их горение постоянно поддерживалось специальными командами, которые добывали для этих целей остатки древесины, сохранившейся от прежней жизни. Вокруг этих людей густо клубился пар. От костров вверх поднимался черный дым, который висел над городом, как черная крыша, и фасады домов были сплошь покрыты сажей. Все люди кутались в меха и кожу, так что их фигуры казались шарообразными. Они двигались короткими перебежками от одного костра до другого.

На улицах можно было заметить некоторое движение, в основном повозки с запряженными лошадьми, но попадались также редкие велосипедисты. Байсезу удивило, что в этом варианте Чикаго 1920-х годов не было ни одной машины. Везде валялся лошадиный помет, затвердевший от холода на когда-то асфальтированных улицах.

Все здесь было необыкновенно, в этом холодном остове города. И все же он жил. Вот церковь с открытыми дверями, освещенная изнутри зажженными свечами. Вот несколько магазинов, на которых висели таблички «Открыто». Пробежал даже мальчик, продающий газеты, — тоненькие, одностраничные листки, гордо называвшиеся «Чикаго Трибюн».

В стороне от дороги они заметили озеро Мичиган — совершенно замерзшее, плоское, белое и искрящееся, насколько хватало глаз. Только у ближнего берега во льду были проделаны узкие полыньи. Какой-то человек в устье реки Чикаго пытался очистить трубы с питьевой водой ото льда. Впрочем, как оказалось, этим здесь занимались постоянно, с первого дня Обледенения.

Люди гуляли по льду и ловили рыбу в лунках, прорубленных в нем. Рядом с ними горели костры, дым от которых поднимался вверх тоненькими нитями. У Байсезы возникло впечатление, что здешний народ просто не знает, чем себя занять и что делать с огромным массивом умершего города.

От быстрой ходьбы Эмелин задыхалась. Она сказала:

— Город, конечно, совсем не тот, что был раньше. Большинство районов нам пришлось оставить. Только в центре, который мы называем Петлей, в радиусе приблизительно в полмили, сохранилась жизнь. Население сильно сократилось — от голода и от болезней, и особенно от побегов и переселения в Нью-Чикаго. Но пригороды мы до сих пор используем как шахты, если можно так выразиться. Мы посылаем туда партии людей, которые добывают там все, что можно найти: одежду, мебель, разные товары. И особенно нам нужно дерево для костров и каминов. Разумеется, со времен Обледенения запасы каменного угля или нефти ни разу не пополнялись.

Как оказалось, заготовка древесины входила в обязанности Эмелин. Она работала в маленьком департаменте, который был в подчинении у Главного министерства, ответственного за поиски новых источников древесины. Департамент организовывал транспортные цепочки, по которым эта древесина поступала в жилые части города.

— В таких условиях, как нынешние, такой большой город, как Чикаго, выжить в принципе не может, — сказал Абди. — Он способен влачить жалкое существование еще какое-то время, только пожирая самого себя, как изголодавшееся тело в конечном итоге начинает пожирать свои собственные органы.

— Мы делаем то, что должны делать! — жестко отрезала Эмелин.

Телефон пробормотал:

— Рудди однажды был в Чикаго, на Земле, после Разрыва. Он назвал его настоящим городом, но при этом сказал, что снова видеть его не желает.

— Тише! — шикнула на него Байсеза.

Жилище Эмелин оказалось переделанным офисом на втором этаже небоскреба, который назывался Монтаук. Само здание в глазах Байсезы выглядело хлипким и обветшалым, но она понимала, что для людей 1890-х годов оно должно было казаться настоящим чудом.

Комнаты в квартире казались гнездами: стены, полы и потолки в них были обиты плотными слоями одеял и меха. В стенах проложены импровизированные дымоходы, но даже в таких условиях все поверхности в квартире покрыты слоем копоти. Однако в этом жилище чувствовалась некоторая элегантность. В спальне и гостиной стояли стулья и маленькие столики, у стен — разрозненные предметы мебели, далеко не новые, но тщательно ухоженные.

Эмелин приготовила всем чай. Он заваривался из индийского чайного сырья тридцатилетней давности. Как сообразила Байсеза, с помощью подобных сохранившихся запасов и привычек к изяществу нынешние чикагцы поддерживали свою идентичность.

Они недолго оставались в одиночестве, потому что очень скоро появился один из сыновей Эмелин. Лет около двадцати, он носил имя Джоз в честь своего отца. Довольный, с раскрасневшимся лицом, он принес домой улов. Стоило ему разоблачиться, снять с себя многочисленные слои меха, как он оказался высоким молодым человеком, ростом выше своего отца. И тем не менее что-то в нем было от открытости Джоза, подумала Байсеза, от его любопытства и жажды жизни. Несмотря на свою худобу, он казался очень здоровым. На правой щеке его виднелось какое-то бесцветное пятно — возможно, след обморожения. Кожа его блестела от слоя жира, оказавшегося на поверку экстрактом из тюленьей ворвани.

Эмелин унесла рыбу на кухню и вернулась оттуда с еще одной чашкой чая для Джоза. Он вежливо принял из рук матери чашку и выпил чай одним глотком.

— Отец рассказывал о вас, миссис Датт, — неуверенно начал он разговор. — И о ваших подвигах в Индии.

— Мы пришли из разных миров, — на всякий случай уточнила Байсеза.

— Отец говорил, что вы из будущего.

— Да, это так. То есть из его будущего. Отец Абдикадира тоже оттуда. Наш временной пласт — около 2037 года, то есть на сто пятьдесят лет позже пласта твоего отца.

Джоз выслушал ее слова вежливо, без всяких эмоций.

— Надо полагать, что от тебя все это далеко, — сказала Байсеза.

Он пожал плечами.

— Просто мне все равно. Вся ваша история больше не повторится, разве не так? Нам не придется воевать в вашем мире, проходить через мировые войны и все в таком роде. Мы получили другой мир, в котором застряли. Но мне этот мир нравится.

Эмелин покусывала губы.

— Байсеза, Джоз любит жизнь, вот и все.

Он работал инженером на железной дороге в Нью-Чикаго. Но при этом был страстным рыболовом и при любой возможности приезжал в старый город, закутывался в меха и отправлялся прямиком на озеро.

— Он даже писал об этом стихи, — сообщила Эмелин. — Я имею в виду, о рыбной ловле.

Молодой человек покраснел:

— Мама…

— Это он унаследовал от своего отца, — неумолимо продолжала Эмелин. — Я имею в виду дар слова. Но, к несчастью, у нас туго с бумагой.

Байсеза спросила:

— А где его брат… ваш старший сын, Эмелин? Где он теперь? Лицо Эмелин помрачнело.

— Гарри ударился в бега пару лет назад. — Ясно, что такой поворот событий ее очень удручал. Раньше она ни разу об этом не упоминала. — Он обещал вернуться, но наверняка не вернется — никто не возвращается.

Джоз сказал:

— Мы боимся, что, если он вернется, то его арестуют.

— Год тому назад мэр Райс объявил амнистию. Если бы только Гарри прислал весточку!.. Если бы он вернулся хоть на один день!.. Я бы ему сказала, что ему больше нечего бояться.

Они еще немного поговорили на эту тему, и Байсеза постепенно начала понимать. Удариться в бега — это когда молодые чикагцы, рожденные на «Мире» и соблазненные той невероятной природой, в которой они оказались волею судьбы, решили бросить героическую борьбу своих родителей за выживание, за сохранение Чикаго и вообще оставили все их самоубийственные попытки построить новый город к югу от границы льдов. Они попросту уходили, исчезали либо во льдах, либо в зеленых прериях к югу от ледников.

— Говорят, что они живут, как эскимосы, — сказал Джоз. — Или как индейцы.

— Некоторые даже прихватывают из библиотек разные справочники, а из музеев экспонаты, чтобы с их помощью научиться выживанию, — горько повествовала Эмелин. — Вне всякого сомнения, большинство из этих идиотов сейчас уже мертвы.

Было ясно, что между матерью и сыном здесь нет единодушия. Возможно, Джоз тоже мечтал о том, чтобы удариться вслед за своим братом в бега или даже его превзойти.

Эмелин быстро прекратила разговор, объявив, что ей надо идти на кухню и готовить ланч. В качестве угощения предлагалась пойманная Джозом рыба с гарниром из кукурузы и зеленых овощей, привезенных из Нью-Чикаго. Джоз удалился, чтобы принять душ и сменить белье.

Когда они ушли, Абди взглянул на Байсезу.

— Однако здесь тоже свои трения, — сказал он.

— Да. Борьба поколений.

— Но у родителей позиция ясная, не правда ли? — спросил Абди. — Альтернатива цивилизации — каменный век. Все эти беглецы, даже если выживут, то через два поколения станут безграмотными. Историческая память в них будет поддерживаться только устной традицией. Они забудут даже тот факт, что их предки пришли с Земли. Если вообще будут помнить о Разрыве. Это событие станет для них мифом, вроде Всемирного потопа. И когда космическая экспансия нависнет над «Миром»…

— То они даже не поймут, что им угрожает, — поддержала его Байсеза. Но в то же время она с грустью подумала, что, может быть, для них так будет лучше. И беглецы, и их дети в течение нескольких поколений будут наслаждаться гармонией с окружающим миром, вместо того, чтобы вести с ним нескончаемую борьбу. — А у тебя дома не возникало подобных конфликтов?

Абди задумался.

— Александр строит мировую империю. Можно считать это утопией или грандиозным замыслом, но вы должны признать, что такая империя — это нечто новенькое. И ее новизна не может не захватывать. Не думаю, что у нас там слишком много беглецов. Впрочем, даже если бы мы все решили разбежаться, то Александр вряд ли бы нам это позволил.

К удивлению Байсезы, где-то в квартире зазвонил телефон. Звонок был слабым, прерывистым, и к тому же его скрадывала плотная обивка на стенах. Но, тем не менее он звонил. Телефоны и газеты… Чикагцы явно старались поддержать свой город в жилом состоянии. Она услышала, как Эмелин сняла трубку и что-то в нее сказала.

Потом Эмелин вернулась в гостиную.

— Вот, — сказала она, — хорошие новости. Мэр Райс хочет с вами встретиться. Он вас ждал, я ему писала из Нью-Чикаго. И с ним вместе будет астроном, — важно добавила она.

— Хорошо, — неопределенно ответила Байсеза.

— Он ждет нас сегодня вечером. Значит, у нас есть еще время для магазинов.

— Магазинов? Ты шутишь?

Эмелин засуетилась.

— Ланч будет готов через полчаса. А пока наливайте себе еще чаю.

44. Афина

Марсианская палуба представляла собой коридор, который в каждую сторону постепенно поднимался, так что во время ходьбы возникало странное чувство, что ты все время находишься в самой низкой точке траншеи и никак не можешь из нее выбраться. Гравитация составляла здесь треть земной, к чему Майра привыкла еще на Марсе. Цвет палубы тоже был марсианским, охристо-красным, причем такого же цвета были здесь все пластиковые поверхности, стены и ковры на полу. Здесь стояли даже ванны с чем-то, напоминающим красную марсианскую грязь, в которой росли ярко-зеленые растения, большей частью кактусы. В таких условиях они казались совершенно неуместными и нелепыми.

Трудно было поверить, что здесь космос, и если идти все прямо, то, крут за кругом, человек возвращался в ту же точку, из которой вышел.

Алексей с любопытством наблюдал за реакцией Майры.

— Здесь типичная земная архитектура, — сказал он. — Вроде биомодулей в Лоуэлле на Марсе с их дождями и зоопарками. Словно бы никто не видит, что это никому не нужно, что все тут свое…

Действительно, для Майры все здесь выглядело слишком безликим и стерильным, словно терминал в земном аэропорту.

Лайла повела всех в офис, находящийся в главном коридоре. Здесь тоже не было ничего необычного, длинный стол для конференций, компьютерные мониторы, графины с водой, стойка с кофеваркой.

И именно тут с ними заговорила Афина.

— Надо полагать, что вы удивлены, что я позвала вас сегодня сюда, — начала она.

Все молчали. Юрий свалил вещи в угол комнаты, все готовили себе кофе.

Майра села на стул и выжидающе посмотрела вверх, в пустое пространство.

— Моя мать всегда говорила, что у тебя репутация комедиантки, — сказала она.

— Ах, — ответила Афина. — Аристотель называет меня кокетливой. Но с Байсезой Датт я ни разу не имела возможности поговорить. — Голос был ровным, сдержанным. — Но я разговаривала со многими, кто ее знал. Она замечательная женщина.

Майра возразила:

— В разговорах со мной она всегда утверждала, что она самая обыкновенная женщина, с которой постоянно случаются необыкновенные вещи.

— Но другие совершенно пасуют перед лицом таких испытаний, которые выпали на ее долю. А Байсеза продолжает выполнять свой долг, как она его понимает.

— Ты говоришь о ней в настоящем времени. А я, между тем, даже не знаю, жива она или умерла. Я понятия не имею, где она теперь.

— Но ведь у тебя же есть догадки, не так ли, Майра?

— Я не понимаю, как мы с тобой разговариваем. Почему ты здесь?

— Смотри, — мягко сказала Афина.

Свет в комнате слегка потускнел, и на висящем над столом экране появились голографическое изображение.

Нечто отвратительное, щетинистое, похожее на существо из глубин моря.

За день до солнечной бури Афина проснулась и обнаружила себя в десяти миллионах километров от Земли. Аристотель и Фалес, два другие великие электронные интеллекта человечества, были там же, рядом с ней. Оказывается, они были загружены в память бомбы.

Все трое обнялись, — конечно, на свой абстрактный, электронный манер. А потом…

Когда образы с Проциона исчезли, всем потребовался перерыв. Они вышли на марсианскую палубу. Майра потягивала колу. Юрий раскачивал импровизированные маятники, чтобы изучить особенности проявления искусственной гравитации. Алексей и Лайла занимались тем же. Если сесть, то становишься тяжелее, чем в стоячем положении. Если кинуть мяч на любое расстояние, то он полетит по изогнутой траектории из-за спина. Если побежать против спина, то становишься легче. Смеясь, все трое начали гоняться друг за другом по коридору.

Глядя на их игру, Майра в который раз осознала, что все эти космики на самом деле очень молоды.

Никто не спешил вернуться в комнату, чтобы там снова встретиться с Афиной и обсудить с ней то, что она открыла на планете, расположенной отсюда на расстоянии в одиннадцать световых лет.

— Итак, эти пловцы приговорили себя к исчезновению, — сказал Алексей. — Солнце, какие только ужасы не происходят на свете!

Юрий возразил:

— Но это лучше, чем позволить Перворожденным победить.

— Нам потребовалось два года, чтобы найти способы отослать меня обратно домой, — продолжала рассказывать Афина. — Нам не хотелось транслировать самих себя в опасных условиях Вселенной. Поэтому мы собрали оптический лазер, генерирующий луч с очень малой расходимостью, и при этом весьма мощный. И когда пришло время, мы ввели в него мои закодированные данные и выстрелили ими на Землю. Мы предвидели, что они будут подобраны на «Циклопах», которые тогда, перед солнечной бурей, находились на начальной стадии проектирования и строительства.

— Рискованно, — сказала Майра. — А если «Циклопы» так и не были бы построены…

— У нас не было другого выбора, как только вступить в эту рискованную игру.

Юрий спросил:

— А почему из всех троих выбрали именно вас?

Афина помолчала.

— После совещания мы бросили жребий.

— А другие?..

— Сигнал вобрал в себя все, что у нас было. Все, что передала нам Мудрость. И хотя сама Мудрость жива, но для поддержки других уже ничего не осталось. Они отдали мне себя без остатка.

Потрясенная Майра размышляла о том, что могла чувствовать по этому поводу Афина, то есть сервер А-1 с такой сложной биографией. Как самая «юная» из трех, она могла почувствовать, что ее «родители» принесли себя в жертву ради ее спасения.

— Это было сделано не только для вас, — мягко сказала Майра. — Это было сделано для всех нас.

— Да, — ответила Афина. — И теперь вы видите, почему меня необходимо было отослать домой.

Майра взглянула на Алексея.

— И именно это вы от меня скрывали столько времени? Алексей явно чувствовал себя не очень уютно.

— Это был мой приказ, Майра, — ответила за него Афина.

Юрий смотрел на свои сложенные на столе руки. Он, как и Майра, тоже явно испытал потрясение. Майра спросила:

— О чем ты сейчас думаешь, Юрий?

— Я думаю о том, что сегодня мы прорвались сквозь некий концептуальный барьер. Со времен солнечной бури, как мне кажется, в отношении Перворожденных у нас существовала человекоцентричная предубежденность. Как будто мы заранее соглашались с тем, что они представляют угрозу только для нас, для людей, что это, так сказать, наша персональная Немезида. А теперь мы узнали, что Перворожденные выступают не только против нас, но и против других, причем так же жестоко. — Он поднял вверх руки и широко развел их в воздухе. — Теперь мы должны думать о Перворожденных как о существах, охватывающих широкие просторы времени и пространства. Черт, хочется кофейку. — Он встал и подошел к кофеварке.

Алексей надул щеки.

— Итак, Майра, — сказал он, — теперь ты знаешь все. Что дальше?

Майра ответила:

— Мы должны поделиться этими сведениями с земными властями. С Космическим Советом…

Алексей скорчил гримасу.

— С какой стати? Положим, они бросят еще несколько атомных бомб, а нас арестуют. Майра, они мыслят слишком узко!

Майра посмотрела на него укоризненно.

— Но разве во время солнечной бури мы не работали вместе? — спросила она. — И вот теперь мы вернулись к своей старой привычке: они лгут вам, вы лжете им. Это прямой путь для всех нас уйти в небытие.

— Будь справедлива, Майра, — возразил Юрий. — Космики делают все, что могут. И насчет действий землян они, возможно, правы.

— Так что же мы, по-твоему, должны делать? Юрий ответил:

— Мы должны последовать примеру марсиан. Они поймали в ловушку Глаз, то есть смогли нанести ответный удар. — Он горько рассмеялся. — И в результате оказалось, что единственный образец технологии Перворожденных находится на Марсе, под моей ледяной шапкой.

— Да, — согласилась Афина. — Создается впечатление, что фокус этого кризиса находится на марсианском полюсе. Я хочу, чтобы ты туда вернулась, Майра.

Майра задумалась.

— А что будет, когда мы туда вернемся? — спросила она.

— Там нам придется ждать, как и прежде, — ответила Афина. — Дальнейшие шаги в значительной степени от нас не зависят.

— А от кого зависят?

— От Байсезы Датт, — пробормотала Афина.

Зазвенел сигнал тревоги, и стены комнаты засветились красным светом.

Лайла дотронулась до своего идентификационного пятна и прослушала сообщение.

— Это копы из Астропола с земной палубы, — сказала она. — Нам надо уходить. Они ищут тебя, Майра. — Она встала.

Майра встала вслед за ней. Она была совершенно потрясена.

— Почему именно меня? С какой стати?

— Потому что они считают, что ты можешь вывести их на свою мать. Нам надо спешить. У нас очень мало времени.

Все выбежали из комнаты. Алексей на ходу отдавал команды «Максвеллу».

45. Мэр

Покупки в Чикаго совершались таким образом: люди бродили по Мичиган-авеню и другим торговым улицам, разглядывали витрины магазинов, в которых товары были навалены кучами, а некоторые платья, пальто и костюмы надеты на манекены. Здесь можно было купить меховые пальто, сапоги и другие зимние вещи, однако Эмелин смотрела только на фасоны, как она их называла, которые всегда оказывались антикварными штучками из магазинов 1890-х годов, вывезенными из переставших существовать Нью-Йорка или Бостона, с любовью сохраненными и с тех пор множество раз перелицованными и заплатанными. Байсеза считала, что Эмелин должна быть потрясена, столкнувшись с продукцией 1926 года, то есть на тридцать два года более поздней, чем ее временной срез.

Итак, они отправились по магазинам. Однако одна из улиц возле Маршалл-филд была наполовину перегорожена трупом лошади, высохшей и замерзшей до каменного состояния на том самом месте, где она упала. Свет в витринах представлял собой тускло горящие свечи из тюленьей ворвани и лошадиного жира. И хотя вокруг попадались иногда молодые люди, в основном это были те, кто работал в магазинах. Все покупатели, насколько заметила Байсеза, были пожилыми, в возрасте Эмелин или еще старше, те, кто пережил Разрыв, и теперь они рылись в этих жалких, одряхлевших воспоминаниях навсегда утраченного прошлого.

* * *

Приемная мэра Райса находилась в самой глубине здания городской ратуши.

За столом стояли стулья с твердыми высокими спинками. Байсеза, Эмелин и Абди сели в ряд и вынуждены были ждать.

Эта комната не была обита теплоизоляционными одеялами, как апартаменты Эмелин. Стены в ней были оклеены настоящими, плотными обоями и увешаны портретами бывших сановников. В камине горел жаркий огонь, работало также центральное отопление: от тяжеловесных железных радиаторов поступало сухое тепло, источник которого, вне всякого сомнения, находился в подвале, где он, скорей всего, имел вид печи, которой в больших количествах скармливали древесные поленья. На стене висел телефон, очень примитивный аппарат, состоящий из коробки с микрофоном, а для прослушивания к уху прикладывалась съемная слуховая трубка. На камине тикали часы, установленные по стандартному чикагскому железнодорожному времени, точно так же, как тридцать два года тому назад, — несмотря на глубокие перемены, происшедшие за это время во внешнем мире. На них было четыре часа.

Байсеза чувствовала какое-то странное удовлетворение оттого, что решила остаться в своем розовом вавилонском платье, точно так же как Абди, который, несмотря на предложение Эмелин, не захотел сменить его на более формальный костюм. Байсезе хотелось сохранить в этих условиях свою индивидуальность.

Обращаясь к своим спутникам, она тихонько сказала:

— Итак, это Чикаго 1920-х годов. Очевидно, нам следует ожидать встречи с Аль Капоне.

Ей ответил телефон:

— В 1894 году Капоне находился в Нью-Йорке, и сейчас его не может быть здесь…

— Заткнись! — пробормотала Байсеза, а потом обратилась к Эмелин: — Расскажи мне, пожалуйста, о вашем мэре Джакобе Райсе.

— Ему около тридцати лет… он родился после Обледенения.

— А сын мэра?

Эмелин покачала головой.

— Я говорю именно о сыне.

Момент Разрыва стал для чикагцев трагедией. В июле повалил снег. Портовые грузчики рассказывали об айсбергах на озере Мичиган. Из окон своих офисов на верхних этажах небоскребов бизнесмены смотрели на север, пытаясь разглядеть на горизонте линию наступающих снегов. В то время мэр находился вне города. Его заместитель безуспешно пытался дозвониться по междугородней связи до Нью-Йорка или Вашингтона, но даже будь президент Кливленд еще жив, оттуда, из-за линии обледенения, он все равно не мог бы предложить чикагцам никакой помощи или поддержки.

В первые дни обстановка ухудшалась очень быстро. Начались голодные бунты, старики замерзали, окраины города начали гореть. И тогда заместитель мэра принял правильное решение. Осознав свои скромные возможности, он сформировал Чрезвычайный Комитет, состоящий из представителей самых влиятельных горожан. В него входил шеф полиции, командиры национальной гвардии, самые богатые бизнесмены и землевладельцы, лидеры разных чикагских партий и союзов. Среди них была также Джейн Аддамс, святая Джейн, как ее называли: известный социальный реформатор, которая организовала женское убежище под названием Халл-хаус. Сюда же входил Томас Алва Эдисон, великий изобретатель, которому тогда было сорок семь лет. Он был захвачен Обледенением случайно и томился тоской по своим утраченным в Нью-Джерси лабораториям.

Сюда же входил полковник Эдмунд Райс, ветеран Геттисберга, который командовал Колумбийской гвардией — полицейскими войсками, предназначенными для охраны всемирной ярмарки, которая прошла за год до того. Заместитель мэра с радостью уступил Райсу свое место главы Комитета.

На фоне поднимающейся криминальной волны Комитет действовал по законам военного времени. Он привел в порядок созданную заместителем мэра карточную систему, ввел комендантский час. Райс организовал новые медицинские центры, которые осуществляли быструю сортировку больных и умерших, открыл чрезвычайные кладбища. И когда город начал пожирать себя ради тепла, а смерть продолжала косить всех направо и налево, Комитет начал задумываться о будущем.

Эмелин сказала:

— В конце концов, функции Чрезвычайного Комитета были возвращены в ведомство мэра, однако самого Райса его главой так никогда и не избрали.

— Однако теперь мэром стал его сын, — вполголоса вставил Абди. — Неизбранный лидер, сын лидера. Я чувствую здесь запах династии.

— Мы не можем позволить себе тратить бумагу на выборы, — важно сказала Эмелин.

В комнату вошел мэр Райс. Его сопровождала толпа нервных людей, по-видимому, чиновников, и один из них, самый старший, нес в руках чемоданчик.

— Миссис Датт? — торопливо произнес он. — А вы… ах! Мистер Омар, кажется? Рад вас видеть. И с вами я очень рад снова встретиться, миссис Уайт…

Джакоб Райс оказался полным молодым человеком, одетым в дорогой костюм без всяких следов пятен или поношенности. Его черные волосы были напомажены и гладко зачесаны назад. Лицо было напряженным, холодные голубые глаза смотрели пристально. Райс предложил всем бренди. Бренди был в красивых граненых рюмках.

— А теперь смотрите сюда, миссис Датт, — начал он быстро. — С вашей стороны очень мило меня посетить. Я взял себе за правило разговаривать со всяким визитером, приезжающим в наш город, хотя в большинстве к нам приезжают греки, которые не смыслят ни в чем, кроме своих уроков истории. Еще попадаются англичане приблизительно из нашего времени, не так ли?

— Северо-западная временная граница прошла по линии 1885 года, — ответила Байсеза. — И я в нее попалась. Но по существу я из…

— Вы из 2037 года от Рождества Христова. — Он расправил на столе какое-то письмо. — Миссис Уайт была так любезна, что кое-что мне о вас предварительно сообщила. Буду с вами откровенен, миссис Датт: меня интересует только ваша биография, да и то в той мере, насколько это касается лично меня и моего города. И мне не важно, из какого точно временного пласта вы к нам прибыли… Надеюсь, вам это понятно?

— Понятно и совершенно справедливо.

— Итак, вы прибыли к нам с новостями, что мир идет к концу. Это правда?

Самый старший из сопровождающей его свиты поднял вверх палец.

— Не совсем так, мэр Райс, — уточнил он. — Леди утверждает, что к концу идет Вселенная. Но, разумеется, кое-какие осложнения начнутся при этом по всему миру. — Он слегка прищелкнул языком, словно очень удачно пошутил.

Райс посмотрел на него.

— Хорошо, если ваши слова не простой каламбур. Миссис Датт, здесь находится Джиффорд Окер, профессор астрономии в нашем новом чикагском университете. То есть он был новым, когда мы все начали замерзать. Я пригласил его сюда, потому что мне показалось, что у вас с ним есть кое-какие астрономические темы для обсуждения. И еще потому, что в нашей ситуации он больше всего подпадает под понятие эксперта.

Около пятидесяти, седеющий, с лицом, почти скрытым толстыми очками и взъерошенными усами, Окер сжимал в руках старенький кожаный портфель. Он был одет в костюм с потертыми рукавами и лацканами, на коленях и локтях его красовались кожаные заплатки.

— Могу вас уверить, что мои мандаты не подлежат сомнению, — сказал он. — Во время Обледенения я был студентом под руководством Джорджа Эллери Хейла, известного астронома… возможно, вы о нем слышали? Мы надеялись учредить новую обсерваторию в Вильямс-Бей, которая должна была быть оборудована целым комплексом новейших приборов, включая сорокадюймовый рефрактор. Он должен был стать самым большим телескопом в мире. Но так уж получилось, что ничего из этого не вышло. Да, ничего не вышло… Нам удалось осилить только программу, основанную на телескопах, которые сохранились из прежнего временного среза, как вы говорите, миссис Датт. Разумеется, они значительно меньше и хуже, чем те, с которыми нам хотелось бы работать. И, кроме того, мы располагаем некоторыми спектрограммами, результаты которых… я бы сказал… удивляют.

Абди наклонился вперед.

— Профессор, сам я изучал астрономию в Вавилоне. Мы получили результаты, которые частично легли в основу предсказания Байсезы. Мы должны сравнить нашу информацию.

— Разумеется.

Райс снова бросил взгляд на письмо Эмелин и медленно прочел:

— «Рецессия отдаленных звезд». Вы именно ее хотите обсуждать?

— Совершенно верно, — ответил Абди. — Просто представьте, что звезды разлетаются в разные стороны от Солнца.

Райс кивнул.

— О'кей. Я понимаю. Ну, и что из этого?

Окер вздохнул. Он снял очки, открыв глубоко посаженные слезящиеся глаза, и протер линзы своим галстуком.

— Видите ли, господин мэр, — сказал он, — проблема здесь вот в чем. Почему именно Солнце единолично находится в центре расширения? Это нарушает базовые принципы однородности пространства. Даже несмотря на то, что мы прошли через Обледенение, то есть через самое ужасное событие всей письменной истории, эти принципы все равно остаются непоколебимыми.

Байсеза внимательно разглядывала профессора Окера, гадая, каковы могут быть его знания. Судя по всему, он обладал достаточным умом и был способен сделать академическую карьеру — своеобразную, конечно, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства.

— Итак, каковы же ваши объяснения, сэр? — спросила она. Он снова нацепил на нос очки и взглянул на нее.

— Я считаю, что привилегированных наблюдателей здесь нет, — сказал он. — И что если бы мы жили, скажем, на альфе Центавра, то наблюдали бы оттуда тот же самый феномен, то есть единообразное разбегание отдаленных галактик в разные стороны от нас. Это может значить только одно: что расширяется сам эфир, то есть та невидимая субстанция, в которой движутся все звезды. Вселенная раздувается, как пудинг в духовке, а звезды, как изюминки, замешанные в этот самый пудинг, тоже удаляются друг от друга. Но каждой изюминке кажется, что именно она является неподвижной точкой, центром этого расширения…

Знания Байсезы в области теории относительности ограничивались курсом колледжа несколько десятилетий ее субъективного времени тому назад — и еще научной фантастикой, которой, конечно же, доверять ни в коем случае нельзя. Но чикагский временной срез случился, когда Эйнштейну было всего пятнадцать лет, и Окер ничего не мог слышать об общей теории относительности. Кроме того, эта теория была основана на открытии, что эфир на самом деле не существует.

Тем не менее она решила, что Окер схватил общую картину, причем очень близко к истине.

Она сказала:

— Господин мэр, он прав. Расширяется сама Вселенная. Это расширение заставляет звезды и галактики удаляться друг от друга. Но постепенно скорость расширения снижается.

Абди добавил:

— В конце концов, она разорвет мир на части, и нам останется только летать среди обломков скал. Потом распадутся наши тела, потом сами атомы, из которых они состоят. — Он улыбнулся. — И вот вам картина, каким образом мир придет к своему концу. Расширение, которое сейчас можно увидеть только с помощью телескопа, будет разворачиваться дальше, пока не разорвет все на куски.

Райс посмотрел в его сторону.

— Однако ты хладнокровный малый, не так ли? — Потом он снова взглянул на письмо Эмелин. — Хорошо, вы меня заинтересовали. Миссис Датт, кажется, вы упоминали, что занимались этой проблемой у себя дома. Правильно? Так когда же этот огромный пузырь собирается взорваться? Сколько у нас времени?

— Около пяти веков, — ответила Байсеза. — Расчеты здесь весьма затруднены… сказать более точно невозможно.

Райс фыркнул.

— Пять… веков? Ну, знаете ли… Когда мы не уверены, сможем ли добыть пищу на пять ближайших недель! Хорошо. Значит, я отложу этот вопрос в «долгий ящик». — Он энергично потер глаза. Все эти разговоры его явно раздражали. — Пять веков! — повторил он как бы про себя. — Господи Иисусе! Так что у нас там идет следующим вопросом?

Следующим вопросом шла Солнечная система.

Джиффорд Окер вздохнул.

— Я читал ваше письмо, миссис Датт. Вы летали на Марс в космическом паруснике. Как прекрасно должно быть ваше столетие! — Он слегка порисовался. — Когда я был маленьким мальчиком, то однажды встретил мистера Жюля Верна. Это великий человек! Величайший! Он бы понял, я вас уверяю! С вашими путешествиями на Марс и всем прочим!

— Нельзя ли вернуться к сути дела? — прорычал Райс. — Жюль Верн! Господи, помилуй! Профессор, просто покажите леди ваши рисунки! Насколько я понимаю, вы сами просто жаждете это сделать.

— Да. Вот результаты наших исследований Солнечной системы, миссис Датт. — Он открыл свой портфель, достал оттуда кое-какие материалы и развернул их на столе. Здесь были снимки планет, довольно плохие, черно-белые, но некоторые тщательно раскрашены цветными карандашами. И еще здесь было нечто похожее на спектрограммы, что-то вроде штрихового кода на упаковках продуктов.

Байсеза склонилась над материалами как можно ниже. Почти беззвучно она прошептала:

— Ты хорошо видишь?

Телефон ответил ей почти так же тихо:

— Довольно хорошо, Байсеза.

Окер схватил одну серию снимков.

— Вот Венера, — сказал он.

В реальности Байсезы Венера представляла собой закутанный в облака шар. Космические зонды нашли на ней атмосферу, по плотности сравнимую с океаном, и сушу такую горячую, что на ней плавился свинец. Но эта Венера представляла собой нечто совсем другое. На первый взгляд она походила на Землю, какой ее видели астронавты из космоса: ряды облаков, сине-серые океаны, небольшие ледяные шапки на полюсах.

Окер сказал:

— Все это океан. Океан и лед. Мы не обнаружили на ней суши, никаких следов. Океан — это вода. — Он порыскал в поисках нужных спектрограмм. — Воздух на ней состоит из азота с небольшой примесью кислорода — гораздо меньше, чем на Земле. Кроме того, в ее атмосфере очень много двуокиси углерода, которая должна постоянно растворяться в воде. Океаны Венеры, должно быть, кипят, как газированные напитки. — Такова была заранее придуманная шутка профессора. Но затем он сказал серьезнее: — Там есть жизнь. Жизнь на Венере.

— Откуда вы знаете?

Он указал на зеленые пятна на некоторых рисунках.

— Деталей мы не видим, но предполагаем, что в этих бесконечных морях должны водиться животные. Возможно, рыбы, большие киты, которые питаются планктоном. Вполне возможно, что они близки к земным аналогам, с учетом процессов конвергенции.

Окер показал и другие результаты. Следы атмосферы на Луне, даже блеск открытой воды, спрятанной в глубоких кратерах и вытекающей оттуда ручейками. И снова чикагский астроном решил, что видит жизнь.

У него имелось несколько совершенно необыкновенных снимков Меркурия. На нем просматривались слабые световые структуры, что-то вроде сети, окутавшей темную сторону планеты, почти на грани видимости. Еще Окер сказал, что однажды произошло неполное затмение Солнца, и один из его учеников доложил, что видит похожие «сплетения плазмы» или «плазмоидов» в разреженной атмосфере Солнца. Вполне возможно, что там тоже была жизнь, некоторые ее формы, очень странные. Жизнь в перегретых газах, которая распространялась из огненных солнечных фонтанов на поверхности ближайших детей Солнца.

Сделав вид, что она закашлялась, Байсеза отпрянула назад и прошептала своему телефону:

— Ты думаешь, это возможно?

— Плазменную жизнь нельзя считать невозможной, — ответил телефон. — В атмосфере Солнца имеются структуры, которые связаны между собой магнитными потоками.

Байсеза мрачно ответила:

— Да. В годы солнечной бури мы все стали экспертами по Солнцу. А как ты думаешь, что здесь происходит?

— «Мир» — это отбор образцов земной жизни, относящихся к периоду, когда человечество, человеческий разум только зарождались. Планетологи считают, что Венера в молодости была теплой и влажной. Так что, возможно, Венера тоже была «отобрана». Предполагалось, что «Мир» станет чем-то вроде улучшенной версии Солнечной системы со всеми ее мирами. И, возможно, что в этих мирах были сделаны временные срезы как раз тогда, когда их жизнь переживала пик развития. Можно себе представить, что происходит на Титане или на Европе в здешней Вселенной, вне досягаемости чикагских астрономов…

Теперь профессор Окер, обнаруживая инстинкт шоумена, показал гвоздь своей программы: Марс.

Но это был совсем не тот Марс, с которым Байсеза выросла и который позже посещала. Этот серовато-голубой Марс походил на Землю даже больше, чем Венера. На нем имелись обширные пространства суши, чередование морей и континентов, полярные шапки на полюсах, прикрытые тонким слоем облаков. Кое-что знакомое на нем Байсеза все же заметила. Вот эта зеленая полоса, очевидно, была Долиной Маринерис; голубой шрам в южном полушарии, скорей всего, представлял собой огромный бассейн Эллады. Большая часть северного полушария казалась сухой.

Телефон прошептал:

— Что-то здесь не так, Байсеза. Если Марс, наш Марс, пережил потоп, то все северное полушарие должно быть затоплено океаном.

— Который сейчас называется Ваститас Бореалис, или Долиной Северных Ветров.

— Да. С этим Марсом должно было случиться что-то ужасное, что-то, что в корне изменило всю его форму.

Райс нетерпеливо слушал Окера и в конце концов его перебил:

— Продолжайте, Джиффорд. Переходите к хорошим новостям. Расскажите нам то, что вы уже когда-то рассказывали мне: о марсианах.

Окер усмехнулся.

— Мы увидели прямые линии, прорезающие марсианские долины. Линии, которые достигали в длину сотен миль!

— Каналы! — немедленно догадался Абди.

— Что же еще? А на суше, представьте себе, мы, то есть некоторые из нас, решили, что заметили упорядоченные структуры. Может быть, стены, только необычайно длинные. Все это противоречиво. Мы ограничены пределами видимости. Но что касается этого… — Тут Окер подчеркнул свои слова интонацией. — То здесь никаких противоречий быть не может. — Он вытащил фотографию, снятую в поляризованном свете, на которой видны были яркие огни, словно звезды, рассыпанные по всей поверхности Марса. — Города! — выдохнул профессор Окер. Эмелин подалась вперед и коснулась снимков рукой.

— И я ей говорила о том же самом! — сказала она.

Райс откинулся на спинку стула.

— Ну вот, миссис Датт, — сказал он. — Теперь вам все известно. Вопрос только в том, как вы это используете? И можно ли вообще извлечь из этого какую-то пользу?

— Не знаю, — честно призналась Байсеза. — Мне надо выйти на контакт со своими домашними.

— А я бы, профессор, — обратился Абди к Океру, — хотел бы с вами поработать. У нас много общего.

— Хорошо, — улыбнулся Окер.

— Итак, дело сделано, — подвел итог Райс. — Если вы что-нибудь узнаете, сейчас же доложите мне, вам ясно? — Его слова звучали как настоящий приказ.

— Сколько жутких событий, и всего за один день! — сказал профессор Окер. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом. — Он убрал со стола фотографии.

Райс снова поглубже уселся на стуле и положил ноги на стол. Он был обут в ковбойские сапоги со шпорами. В такой позе Райс закурил сигару.

— Может быть, вы хотите еще чего-нибудь выпить? — спросил он. — Или закурить? Нет? — Тогда он обратился к Абди: — Мне бы очень хотелось услышать от вас, что происходит по ту сторону Атлантики. Александр Великий и его мировая империя — для меня все это звучит, как издевка.

Абди взглянул на Байсезу и Эмелин и пожал плечами.

— Откуда вы хотите, чтобы я начал?

— Расскажи мне о его армии. И о его флоте. У него уже есть пароходы? Как скоро он сможет пересечь Атлантику со своими силами?

Пока внимание Райса было отвлечено Абди, Байсеза прошептала своему телефону:

— Каково твое мнение?

— Мне необходимо перебросить данные на Марс. Это займет много времени.

— И все же?

— И все же у меня такое чувство, Байсеза, что именно ради этого тебя призвали на Марс.

46. Линия А

«Мама, после прохождения линии А мы оказались уже не один на один с квинт-бомбой. Теперь ее сопровождает целая флотилия космических кораблей, вроде как праздничный эскорт, к которому постоянно присоединяются все новые военные корабли и наблюдательные модули. Нам странно на них смотреть. После четырнадцатимесячного круиза мы уже отвыкли от такой компании. Но они-то не знают, что мы здесь! „Либерейтор“ прячется внутри своей защитной оболочки, а рядом с ним курсирует пара сторожевых модулей с наблюдателями на борту, которые координируют наш последний бросок…»

— Белла, — мягко произнес из воздуха Фалес.

— Стоп! — Говорящее лицо Эдны застыло на экране, над столом Беллы еще несколько секунд маячила голограмма ее торса. — Фалес, что случилось? Неужели нельзя подождать?

— Прибыла Кесси Дюфлот.

— О, черт! — Жена погибшего космического героя и незаживающая рана Беллы.

— Ты просила доложить тебе, как только она прибудет.

— Просила.

Послание от Эдны продолжало поступать. Белла была не только политиком, но и матерью. Она имела право!

— Попроси ее подождать.

— Хорошо, Белла.

— Да, Фалес! Пока она ждет, не разрешай ей посылать письма, что-либо копировать, комментировать, исследовать, анализировать, наблюдать. Предложи ей кофе, развлеки ее…

— Понимаю, Белла. Но, между прочим…

— Что?

— Осталось меньше часа до главной атаки. До Главного Удара. Или до того момента, как к нам поступит доклад.

Ей не надо было об этом напоминать. Главный Удар, последняя надежда человечества на спасение от квинт-бомбы — и, возможно, конец жизни ее дочери.

— Хорошо, Фалес, спасибо. Я в курсе. — Она нажала кнопку «Возобновить». Замершее лицо Эдны снова ожило на экране.

Голос Эдны пробирался сквозь Солнечную систему двадцать четыре минуты, но в резиденции «Горный Воздух» он звучал уверенно и громко. Фалес своевременно выносил на экран нужные фотографии, полученные с множества кораблей и мониторов.

Вот она, квинт-бомба, призрачная капля, видимая в отраженном свете звезд, висит на экране Беллы. Сейчас она проходит сквозь пояс астероидов — в терминологии космической навигации «линию А». Затем Белле показали сверкающие астероиды, для ее удобства увеличенные и детализированные. Что-то в этих снимках было устрашающее: прошло почти шесть лет с тех пор, как объект впервые был замечен во время своего прохождения сквозь кольца Сатурна, и вот он уже среди астероидов, совсем близко от Земли. Теперь квинт-бомба уже находится здесь, в человеческом космосе. И ей понадобится всего шесть месяцев — время до Рождества 2070 года, — чтобы столкновение с Землей стало неизбежным.

Однако прохождение бомбы сквозь пояс астероидов давало людям еще один шанс для атаки.

Эдна рассказывала о приготовлениях, которые ведутся на «Либерейторе». Фалес показал снимки ядерного оружия, направленного в бесстрастное лицо бомбы, а также корабли — пилотируемые и роботизированные, — которые разворачивали свои энергетические пушки, излучатели частиц, лазеры и даже схемы потоков скальных осколков, направленных с самого большого астероида. Для этого он был снабжен маневренным двигателем и электромагнитной катапультой.

«Все это что слону дробинка, — прокомментировала Эдна. — Хотя такое утверждение не совсем верно. Каждый раз, когда мы наносим удар по бомбе, она теряет небольшое количество своей массы-энергии. Теряет пропорционально тому, чем мы в нее ударили. Каждый раз это не больше чем блошиный укус, но все равно не ноль! Лайла Нил смоделировала процесс. Профессор Карел тебе подробно все расскажет. По существу, вся надежда только на результаты Главного Удара, который — даже если допустить, что мы не сможем спихнуть врага с его накатанного пути, — все равно подтвердит расчеты Лайлы, если учесть величину угрозы в сравнении с тем, что мы смогли против нее применить. В любом случае, скоро мы все узнаем.

Что касается „пушечного ядра“, то тягач уже делает свою работу. Все системы работают штатно, и отклонение ядра совпадает с предсказанным…» — Далее Эдна спокойным и профессиональным голосом обрисовала статус данного оружия. А потом она улыбнулась, и, несмотря на форменную фуражку, стала выглядеть щемяще, душераздирающе юной.

«Что касается меня самой, то со мной все в порядке. Конечно, после стольких месяцев, проведенных на борту этой калоши, мне ужасно хочется подышать свежим воздухом, или хотя бы воздухом посвежее, чем здешний. Но если ты заглянешь в словарь и найдешь там слово „суматошный“, то смело можешь на его место поставить имя „Джон Меттернес“. В любом случае, мы друг друга пока не убили. И если ты посмотришь на наш круиз как на длительные испытания „Либерейтора“, то они прошли успешно. Считаю, мам, что в его лице мы нашли хорошую новую технологию. То есть это будет, конечно, слабое утешение, если мы промажем. Но тогда, надо полагать, все мы окажемся в глубокой дыре…

Остальные команды тоже чувствуют себя неплохо. На мой взгляд, сейчас проходит испытания весь наш космический флот. Я слышала, как некоторые ветераны морского флота говорили, что чувствовали себя не в своей тарелке, когда попадали на корабли, где самый последний юнга прошел курс обучения в Высшей военно-морской школе в Монтереи. Сейчас, когда мы ждем начала драмы, в космосе открылось что-то вроде походной церкви. Все желающие могут помолиться Деве Марии Лоретской, покровительнице авиаторов.

Что касается космиков, то они в большинстве кооперируются с охраной и тоже принимают свои меры. Но мы готовы выполнить любое твое решение.

Шестьдесят минут до начала шоу. Поговорим с тобой после Удара. Люблю тебя. Конец связи».

У Беллы времени оставалось только на короткий ответ, да и тот придет к Эдне за несколько минут до атаки.

«Я тебя тоже люблю, — ответила она. — И я знаю, что ты, как всегда, до конца выполнишь свой долг. — Она с ужасом осознала, что, возможно, это последние слова, которые она обращает к своей дочери, потому что через час Эдна может погибнуть, — точно так же как муж бедной, обозленной Кесси Дюфлот, которая ожидает ее сейчас за пределами кабинета. Но она не смогла придумать, что бы еще добавить к своему посланию Эдне. — Конец связи, — написала она. — Фалес, закрой программу».

Дисплей перед ней померк, на нем остались только часы, отсчитывающие время до Главного Удара и, что особенно важно, до того момента, когда вести о нем достигнут Земли.

Белла взяла себя в руки.

— Пригласи Кесси сюда, — приказала она.

Почему-то Белла ожидала, что Кесси будет одета во все черное, как в тот день, когда они в первый раз встретились, и Белла передала ей медаль Тука в качестве посмертной награды ее мужа. Но Кесси появилась в костюме ярко-лилового цвета, привлекательная и собранная, и Белле пришлось себе напомнить, что Кесси не обязана постоянно утопать в слезах и носить траур не снимая, до самой смерти. Очевидно, Белла ее недооценивала.

— Я рада, что вы нашли время со мной встретиться, — произнесла формальную фразу Кесси, пожимая руку Беллы. При этом она холодно улыбалась — почти как политик. — Я не собираюсь устраивать скандалы или приносить кому-то неприятности, но я вдова космического инженера, и с некоторых пор я начала задавать вопросы о том, как и почему погиб мой муж.

— Но вразумительных ответов вы на них не получили, не так ли? Кофе?

Белла занялась приготовлением кофе. Паузу в разговоре она использовала на то, чтобы оценить соперницу, — потому что именно так она представляла себе Кесси Дюфлот.

Кесси была молодой женщиной — молодой матерью — и вдовой. Все это настраивало общественное мнение в ее пользу. В то же время Кесси работала в Отделении общественных связей в Тюлле, Инк., то есть в одном из самых крупных мировых агентств по сохранению окружающей среды. Оно специализировалось на постштормовой реконструкции Канадской Арктики. Но не только это. Ее свекровь, Филиппа, перед солнечной бурей вошла в высшие круги Лондона и, без сомнения, сохранила свои связи доныне. Кесси знала, как воздействовать на массмедиа.

Кесси Дюфлот выглядела сильной. В ней не замечалось никаких следов невротизма, или обиды, или отчаяния. Судя по всему, она не собиралась мстить за смерть своего мужа и за свою сломанную жизнь. Это Белла поняла моментально. Ее волновало что-то более глубокое. Правда, наверное. Но именно это делало ее еще более страшной для Беллы.

Белла передала ей чашку с кофе и села рядом.

— Вопросы без ответа, — подсказала она Кесси.

— Да. Смотрите, госпожа Фингал…

— Называйте меня просто Белла.

Кесси рассказала, что о деятельности мужа в последние годы она почти ничего не знала. Он был космическим инженером, работал над секретными программами. Она приблизительно знала, где он базировался.

— И это все, — подвела итог Кесси. — Пока Джеймс был жив, мне больше ничего и не надо было знать. Я принимала как должное такую секретность. Мы же находимся в состоянии войны, а во время войны рот надо держать на замке. Но после его смерти, после похорон и церемониала… вы были так добры, что приехали к нам…

Белла кивнула.

— И тогда вы начали задавать вопросы, — снова подсказала она.

— Многого мне не нужно, — продолжала Кесси. Она бессознательно вертела на пальце обручальное кольцо. — Я не хочу подвергать кого-то опасности, и менее всего — друзей Джеймса. Я просто хочу знать хоть что-нибудь о том, как он умер, потому что однажды наступит такой день, когда об этом спросят его дети… вы же понимаете…

— Я сама мать, — ответила Белла. — А если быть точной, то и бабушка. Так что я вас понимаю.

Казалось, что космический флот не спешил отвечать на вопросы, которые вначале казались совершенно обоснованными и невинными.

— Они отгородились от меня стеной молчания, — продолжала Кесси. — Один за другим офицеры связи и советники перестали отвечать на мои звонки. Даже друзья Джеймса исчезли с горизонта. — Такая глухая изоляция, вполне предсказуемо, приводила Кесси в ярость. Она посоветовалась со своей матерью и начала свое собственное расследование.

Вначале она обратилась к Фалесу.

— Я подумала так: раз Фалес существует и постоянно что-то подсказывает тем жителям планеты, которые задают ему вопросы, то люди верят, что наше общество остается открытым и свободным. Но по существу Фалес — это в большей степени инструмент правительственного контроля, чем любой другой источник информации. Разве я не права?

Белла сказала:

— Продолжайте.

— Но я нашла способы черпать информацию даже из его неответов, точно так же как из ответов. — Она превратилась в своего рода эксперта-самоучку по анализированию тех ответов Фалеса, которые он давал неохотно, так как ему приказывали лгать. Она вытащила из сумочки карманный софтскрин и развернула его на столе. На экране высветилась схематизированная сеть, состоящая из золотых нитей с заблокированными секциями, очерченными ярко-красными линиями. — Можно покопаться в памяти А-1, не покидая этих дыр. Здесь все взаимосвязано…

— Достаточно, — прервала ее Белла. — Смотрите, Кесси, другие тоже задавали подобные вопросы. И не только вы оказались гораздо более продвинутым пользователем, чем большинство.

— А где эти остальные? Где-нибудь изолированы, заперты?

По существу некоторые действительно содержались в тюремном комплексе Московского моря, на обратной стороне Луны. Это был собственный темный секрет Беллы. Она сказала:

— Не все.

Кесси убрала со стола свой экран и наклонилась ближе к Белле.

— Вам меня не запугать, — сказала она твердо.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответила Белла. — Но, Кесси… отодвиньтесь от меня. Здесь все напичкано оборудованием, реагирующим на любые жесты, которые могут представлять для меня угрозу. Оно не всегда правильно расшифровывает язык тела.

Кесси подчинилась, но при этом глаза ее неотступно были прикованы к Белле.

— Базирующиеся в космосе системы вооружений, — сказала она. — Вот над чем работал мой муж, не так ли?

Она рассказала о некоторых намеках с неба, о следах, разрозненных фактах, собранных теоретиками заговора и наблюдателями неба, в разной степени здравомыслящими или больными паранойей. Они видели дымный след космических кораблей, движущихся по небу с невероятными скоростями. Прежде всего, они видели «Либерейтор». Кроме того, они видели другой корабль, более медлительный, громоздкий, летающий в поясе астероидов. Он тоже оставлял за собой что-то вроде инверсионного следа. Очевидно, это был тягач, предназначенный для Главного Удара. Разумеется, все эти корабли были снабжены системой защиты, но человеческие средства, предназначенные для того, чтобы сделать их невидимыми, не всегда отличались совершенством.

Белла спросила:

— И что, по-вашему, все это значит?

— По-моему, что-то готовится, — ответила Кесси. — Может быть, вторая солнечная буря. А правительства вместе со своими семьями собираются улететь на суперскоростных кораблях нового поколения. Конечно, не все так думают, но такое подозрение очень распространено.

Белла была шокирована.

— Неужели люди действительно так плохо думают о своих правительствах, что воображают, будто те способны на такой поступок?

— Они не знают! Вот в чем проблема, Белла! Мы живем в мире, пережившем солнечную бурю. Может быть, нынешняя всеобщая паранойя вполне естественна. — Кесси сделала паузу, затем продолжила: — Белла, я вступила на этот путь не ради своего мужа, и не ради себя самой, но ради моих детей! Я считаю, что вы что-то нашли, — что-то ужасное, что может повлиять на их будущее. И они имеют право знать, что это такое. А вы не имеете права скрывать это от них!

Белла поняла, что наступило время решать, как поступить с этой женщиной. Допустим, Кесси не преступница. По существу, она относилась к числу тех людей, которых Белла обязана была защищать.

— Посмотрите, Кесси, — сказала Белла. — Вы подобрали кое-какие фрагменты огромной мозаики. Но вы собираете из нее неправильную картинку! Я не хочу, чтобы вам был нанесен хоть какой-то вред, но, с другой стороны, я не хочу, чтобы вы сами нанесли кому-то вред. Распространяя вокруг упомянутую теорию, вы наносите другим людям ощутимый вред. Поэтому я хочу быть с вами откровенной. Я хочу открыть вам кое-что из того, что известно Космическому Совету. И когда вы узнаете то, что знаю я, вы сможете вынести свое собственное суждение по поводу того, как лучше распорядиться этой информацией. Идет?

Кесси обдумала ее предложение.

— Хорошо, Белла, идет, — сказала она, но вид у нее при этом был взволнованный и мрачный. Можно сказать, испуганный.

Белла бросила взгляд на часы на стене. До того момента, как она получит первые новости с пояса астероидов, осталось тридцать минут. Пока они разговаривают, там, в космическом пространстве, разворачивается настоящая битва за выживание. На расстоянии всего в двадцать восемь световых минут. Она попыталась об этом не думать.

— Начнем с «Либерейтора», — сказала она. — Это наследство вашего мужа. Фалес, покажи нам графики, пожалуйста.

Они немного поговорили об «Либерейторе». И о квинт-бомбе, которую тот преследовал в течение четырнадцати месяцев.

А потом Белла познакомила Кесси с последней выдумкой Боба Пакстона.

— Мы выбрали один из кусков скальной породы, которые составляют астероидный пояс, — рассказала Белла. — Он имеет номер по каталогу. Затем на него приземлился зонд-минер, — то, что вам показалось металлической искоркой на его черной и пыльной поверхности, — и после этого мы дали ему имя. Теперь он называется «пушечным ядром». А вот здесь прячется корабль, чей выхлоп видели ваши теоретики заговора.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы их так называли, — пробормотала Кесси, впрочем, чрезвычайно заинтересованная. — С виду он ничем не отличается от других астероидов. Просто камень, разве что опутанный серебряной сетью.

Это то, что сделал с ним тягач: меньший астероид, гораздо меньше, чем летающая гора «пушечного ядра». Этот камень нес на себе сеть из прочнейших нанотрубок, а на его поверхности был укреплен двигатель, работающий на антиматерии.

— Мы использовали один из ранних прототипов двигателя из Троянских верфей. Не предназначенный для пилотируемых полетов, но достаточно надежный.

Кесси начала понимать.

— Вы хотите его использовать в качестве руля для большого астероида, «пушечного ядра»!

— Да… для воздействия на его гравитацию. Оказалось, что спихнуть астероид с его орбиты — дело на редкость трудное.

Способы отклонения астероида с орбиты изучались уже лет сто, если не больше, с тех самых пор, как люди начали понимать, что некоторые астероиды могут пересечь орбиту Земли и — со статистически предсказуемой вероятностью — с ней столкнуться.

Опасные астероиды, как правило, были слишком большими, чтобы их можно было разрушить. Так возникла совершенно естественная мысль отбрасывать их в сторону, например — с помощью ядерного оружия. Или, еще один вариант, с помощью присоединения к ним двигателя, который просто спихнет их с орбиты. Или с помощью водружения на них солнечного паруса. Или путем окрашивания их в серебристый цвет, или обертывания их в серебряную фольгу, так что давление солнечного света несколько отклонит их траекторию. Конечно, все эти методы могут обеспечить только самое незначительное ускорение, но если поймать астероид вовремя, то вполне можно заставить его не сталкиваться с нежелательной мишенью.

Так как пояс астероидов был более или менее освоен, то на нем были опробованы все эти методы. И все они провалились — в той или иной степени. Проблема состояла в том, что многие астероиды представляли собой вовсе не твердые тела, а скопления небольших тел, слабо связанных между собой гравитацией. Не говоря уже о том, что они вращались. Попытка столкнуть их, или взорвать, приводила к тому, что они разваливались на фрагменты и превращались в облако осколков и пыли, столкновение с которым, впрочем, должно было иметь столь же гибельные последствия, как и столкновение с их более громоздким прародителем. Однако воздействовать на эти фрагменты было уже практически невозможно.

Поэтому получила развитие идея гравитационного тягача. Для этого возле большого проблемного астероида помещался меньший, который гораздо легче можно отклонить в сторону. А его гравитационное поле должно было потянуть за собой его большего собрата.

— Идея вам понятна, — сказала Белла. — Нам достаточно не очень сильно толкать астероид в течение продолжительного времени, чтобы его гравитационное поле оставалось связанным с гравитационным полем мишени, то есть чтобы взаимодействие этих двух объектов не разрывалось. И мишень, действительно, в конце концов должна сойти со своей орбиты — неважно, до какой степени она рыхлая или разбитая. Фокус заключается лишь в том, чтобы вектор тяги не попадал на поверхность мишени.

От всех этих долгих рассуждений Кесси начала уставать.

— Идея мне понятна, — нетерпеливо сказала она. — Вы добились того, что отклонили орбиту астероида, то есть «пушечного ядра»…

— А он в свою очередь должен ударить квинт-бомбу, — закончила Белла. — Дело в том, что бомба и астероид движутся по совершенно разным траекториям. Удар должен быть быстрым и высокоэнергетичным…

— Когда это случится?

— По существу, — произнес из воздуха Фалес, — это уже случилось, около получаса тому назад. Через две минуты к нам поступит доклад, Белла.

Изображения тягача и «пушечного ядра» исчезли с экрана, и на их месте появился нетронутый облик квинт-бомбы — мрачный шар, видимый только благодаря отраженному свету звезд. Она спокойно плыла по черному бархату неба на большом экране, помещенном над столом Беллы. А рядом с ней виднелась спичка — космический корабль.

Кесси поняла все. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы взять себя в руки. С широко открытыми от ужаса глазами она сказала:

— И это случилось прямо сейчас! Этот удар. И ваша дочь находится там, в этом военном корабле, который наблюдает за происходящим! И вы приняли меня в такое время?!

Белла смогла совладать со своим голосом.

— Да, — спокойно ответила она. — Мне просто надо было себя чем-нибудь занять. И, кроме того… мне хотелось видеть вашу реакцию.

— Тридцать секунд, Белла.

— Спасибо, Фалес. Видите ли, Кесси…

— Нет! Не говорите ничего! — Кесси импульсивно наклонилась вперед и крепко схватила Беллу за руку. Белла не стала ее отталкивать.

На экране бомба и ее эскорт безмолвно висели на черном фоне неба, словно настенная картина.

С левого угла экрана что-то вылетело на его середину. Какое-то пятно, серо-белая черточка, слишком быстрая, чтобы заметить детали. Столкновение вызвало вспышку, которая наполнила светом виртуальный тягач.

Затем изображение задрожало и исчезло.

Настольный компьютер Беллы выдал несколько письменных докладов и видеорапортов, в которых обсуждались детали столкновения. С разных концов Земли и из колоний космиков поступали звонки с требованием объяснить, что происходит в поясе астероидов. Вспышка была достаточно яркой, чтобы с Земли ее было видно невооруженным глазом, впрочем, как и из многих других точек Солнечной системы.

Нажав на клавиши, Белла связалась с Эдной и Бобом Пакстоном.

«Я повторяю, мам, что со мной все в порядке и с кораблем все в порядке. Мы стояли достаточно далеко, вне досягаемости осколков. Правда, один вид чего стоил: раскаленные добела брызги, летящие в разные стороны по идеально прямым линиям! Материал мы собрали хороший. Но ощущение такое, будто предположение Лайлы о том, что бомба при столкновении теряет часть своей массы-энергии, судя по всему, не подтвердилось…»

Белла переключилась на Боба Пакстона. Его лицо повисло над столом, красное, злобное.

«Госпожа председатель, мы даже не поцарапали эту штуку! О, то есть мы направили на нее такую массу-энергию, что даже она не могла ею не подавиться, но все равно этого оказалось недостаточно, чтобы заставить ее свернуть с намеченного пути к Земле. Она не уклонилась ни на градус, ни на волосок! Ее существование отрицает все, что мы знаем об инерции и моменте!

И к тому же… да что там говорить! Теперь у нас есть некоторые цифры, которые помогут нам вычислить, что случится с Землей, если эта бомба в нее ударит. И еще графики того, как запущенный нами астероид должен был до некоторой степени ее истощить. Умм! Бомба не бесконечна. Но она очень большая! Она настолько большая, что может, скажем, уничтожить Марс. Землю она не уничтожит и не разобьет на части. Но она ударит в нее с такой силой, что образуется кратер величиной с земной радиус! — Он прочел: — „Это будет самым ужасным событием со времен разрыва земной мантии, что привело к формированию Луны…“ — Он помолчал, глядя на цифры в своем компьютере. — Надо полагать, это все, госпожа председатель. Мы сделали все, что могли».

Белла велела Фалесу убрать голову Пакстона.

— Ну, вот, Кесси, теперь вы все знаете. Вы все видели сами!

Кесси немного подумала, а потом сказала:

— Я рада, что с вашей дочерью все в порядке.

— Спасибо. Однако наша атака провалилась. — Она высвободила свою руку. — Итак, по-вашему, что я должна теперь делать?

— Не знаю, — задумчиво сказала Кесси. — Все видели взрыв, с Земли и из космоса. Теперь все точно знают, что случилось нечто. Вопрос в том, что им сказать?

— Неужели правду? О том, что мир к Рождеству закончит свое существование? — Она засмеялась, но сама не могла объяснить, почему. — Боб Пакстон сказал бы сейчас: «А как насчет паники?»

— Люди переживали тяжелые времена и прежде, — возразила Кесси. — И в общем как-то через них проходили.

— Массовая истерия — феномен известный, Кесси. Он документирован со времен средних веков, когда случались тяжелые социальные потрясения, и доверие к правительствам терялось. Часть моей работы состоит как раз в том, чтобы этого избежать. А вы рассказываете мне о том, что правительства, на которые я работаю, потеряли доверие граждан.

— Хорошо. Свою работу вы знаете. Но люди должны сделать хоть какие-то приготовления! Попытаться спасти свои семьи! Они могут это сделать, только если обо всем узнают!

Разумеется, она была права. Глядя ей в лицо — в лицо женщины, дети которой тоже подвергались опасности, — Белла решила, что сможет привлечь ее на свою сторону. Привлечь к той работе, которую предстояло сделать в ближайшие дни и недели. Среди всяких пустых декламаций и злобы ее голос станет голосом здравомыслия.

Однако кто-то уже пытался связаться с Беллой через компьютер. Она взглянула и увидела возбужденное лицо Боба Пакстона, произносящего какие-то высокопарные речи. Нехотя она включила звук.

— У нас осталась только одна возможность, мадам! — визжал Пакстон. — Перед тем как принять яд, мы должны ею воспользоваться!

— Байсеза Датт!

— Мы крались за ней до самого Марса. И теперь должны признать, что она скрывается в каком-то надежном месте. Но от этого зависит будущее Земли! Потому что, поверьте мне, председатель Фингал, у нас просто нет другого выхода! — Он тяжело дышал.

Кесси пробормотала:

— Я не совсем понимаю, о чем он толкует. Но если есть какой-то выход… — Она перевела дыхание. — Я сама не верю, что говорю такое. Надо полагать, что столкновение с бомбой совсем не будет похоже на солнечную бурю, когда многие из нас были предупреждены заранее, потому что нам надо было строить щит. На этот раз мы ничего не сможем сделать. Но мы должны избавить людей от напрасного беспокойства, — по крайней мере до тех пор, пока существует хоть какая-то надежда. А затем, когда надежда исчезнет…

— Мы должны им врать.

— Можно сказать, что произошло неудачное испытание нового оружия. К тому же это почти правда.

Белла указала на образ Эдны.

— Фалес, я хочу послать письмо на «Либерейтор». Самая высшая степень защиты.

— Да, Белла.

— Слушайте, Кесси, вы свободны в течение ближайших нескольких часов? Мне кажется, что нам надо поговорить еще кое о чем.

Кесси была удивлена. Но она сказала:

— Свободна.

— Канал открыт. Вперед, Белла!

— Эдна, дорогая, это я, мама. Слушай, у меня есть для тебя новый приказ. Ты должна лететь на Марс…

Все это время она смотрела на календарь. У них осталось всего несколько месяцев. Белла поняла, что с этого дня, что бы ни случилось, напряжение будет только нарастать и скорость событий будет неумолимо увеличиваться. Она надеялась только на то, что сможет проявить необходимую рассудительность, даже теперь.

ЧАСТЬ 4 РЕШЕНИЯ

47. Выбор Июль 2070 года

Юрий вбежал в комнату и расстелил на столе свой гибкий компьютер.

— Наконец-то я получил кое-что с «Мира»!

Компьютерный экран начал заполняться картинками неизвестных миров, мутными фотографиями, зеленоватыми карандашными набросками.

В Банке номер два на Уэллсе, в «доме», имелся большой надувной стол, который команда использовала для еды, работы и совещаний. Этот разборный стол можно было разбить на два или три сегмента. Майра поняла, что это тоже связано с психологией замкнутого пространства: если команде не хотелось собираться за одним столом, то она имела возможность этого не делать.

Но теперь все сегменты большого стола были сдвинуты в одно целое. Много дней подряд этот стол находился в центре чего-то, что напоминало бессрочную конференцию. Юрий пытался найти смысл в тех альтернативных марсианских изображениях, которые телефон Байсезы очень медленно и мучительно передавал через Глаз на станцию по низкочастотной связи. Элли продолжала упорно исследовать гравитационную ловушку Глаза. Только Ханс Гритчфилд абсолютно не касался никаких аспектов квинт-бомбы, настаивая на том, что ему и так хватает забот с его любимыми машинами.

А Майра, Алексей и Грендель Спет, которые мало чем могли помочь изысканиям, мрачно сидели за истертым столом и пили холодный кофе.

В этом марсианском модуле везде заметны следы бедности и убогости, думала Майра, сравнивая здешние условия с обширными, богатыми и хорошо освещенными апартаментами на «Циклопах». И, однако же, Афина продолжала настаивать, что команда марсианского полюса находится на переднем крае битвы с врагом, угрожающим всей Солнечной системе. Взрыв в поясе астероидов был виден во всех населенных людьми мирах. Земная цивилизация, до сих пор не пришедшая в себя после солнечной бури, затаилась в своих похожих на бункеры домах и ждала.

Время шло. На Марсе тоже начала подниматься паника. Земной военный корабль «Либерейтор» находился уже в нескольких днях пути от Марса, и все знали, зачем он сюда летит.

— Хорошо, — сказал Юрий. — Вот что мы имеем. Насколько я понимаю, мы все, здесь присутствующие, пришли к согласию, что Вселенная «Мира» включает в себя образцы из разных временных пластов. Репрезентативные примеры солнечной жизни в моменты их наивысшего расцвета в каждом из миров.

— Все солнечные детки в самом очаровательном возрасте, — поддакнула ему Грендель. — Но это же не может длиться долго! Я имею в виду, что Венера и Марс должны были достичь пика развития своей биосферы в ранние периоды существования Солнечной системы, когда Солнце было не таким горячим, как сейчас. Насколько мы можем предположить, солнце «Мира» является копией солнца тринадцатого века. Это солнце слишком горячо для тех миров. Они не смогут долго выдерживать его температуру!

— Но! — возразил Юрий. — Факт в том, что там находятся миры Солнечной системы, какими они были в далеком прошлом. Вопрос в том, как они прошли путь из прошлого в будущее, что случилось с ними, что они стали такими, как сейчас? Возьмем, к примеру, Венеру. Мы считаем, что этот случай нам понятен. Теплица с богатой растительностью, теплые, постоянно кипящие от газов океаны, вода, пронизанная солнечным светом… И все это, однако, исчезло.

Когда-то Венера была влажной, голубой и безмятежной. Расположенная близко к Солнцу, она начала перегреваться, а ее океаны — испаряться. Вместе с этим испарением над Венерой возникла новая, плотная атмосфера, этакое одеяло из двуокиси углерода, которая поднималась из глубин морского дна. Парниковый эффект нарастал, пока суша не раскалилась докрасна.

— Картинка кошмарная, но нам все понятно. В отношении Венеры наши модели работают, — продолжал Юрий. — А теперь вернемся к Марсу. Когда-то Марс был очень похож на Землю. Однако он был слишком маленьким и слишком далеко отстоял от Солнца. Постепенно он высох и остыл. Все это более или менее понятно. Но теперь посмотрите сюда!

Он развернул на столе контрастные очертания древнего Марса, на котором они сейчас находились, и молодого Марса из Вселенной «Мира». Северное полушарие древнего Марса было заметно придавлено по сравнению с высокой циркулярной аркой его же, только молодого.

— Что-то здесь случилось, — сказал Юрий, все более раздражаясь. — Что-то ужасное и насильственное!

Майра тоже это видела. Словно бы по темени планеты ударили громадным молотом, причем этот удар пришелся как раз на это самое место, где они сейчас находились, на северный полюс. Удар был настолько сильным, что благодаря ему образовался Ваститас Бореалис, кратер, занимающий едва ли не все северное полушарие.

Смысл происшедшего дошел до всех сразу.

— Квинт-бомба, — тихо выдохнул Алексей. — Размером, подходящим для Марса. И направленная именно сюда, на северный полюс. Только так можно достичь результата, который мы имеем. Слезы Солнца. Но почему? Почему надо было бомбить Марс, а не Венеру?

— Потому что Венера была безвредной! — прорычал Юрий. — Венера была преимущественно водным миром. Если на ней и возник разум, то он был заключен в рамки донной культуры. И если он использовал металлы, то разве что из геотермальных источников. Никаких сигналов, которые можно было уловить издалека, с Венеры никто не посылал. Никаких дорог, городов.

— А марсиане всего этого достигли, — сказала Майра.

И вознаграждением за их труды стал мощный, убивающий все живое удар.

Грендель пришла в волнение.

— Я думаю, что здесь видны элементы стратегии! Судя по всему, цель Перворожденных заключалась в том, чтобы подавить технологически продвинутые цивилизации. Но они действовали, как бы это сказать… экономно. Если в Солнечной системе появлялась причина для беспокойства, они сперва устраивали в ней солнечную бурю. Вроде как проходились по ней паяльной лампой. Жестокий, жуткий, но достаточно дешевый способ стерилизовать всю систему. Могу поклясться, что, стоит нам копнуть поглубже, и мы найдем на Марсе следы древней солнечной бури. Но если этот способ не срабатывал, то есть если миры продолжали развиваться дальше, то они били по ним более точно и целенаправленно. Такой мишенью когда-то стал для них Марс. А теперь пришла очередь Земли.

— В таком случае мы должны признать, что они работают весьма чисто, — буркнул Юрий.

Алексей сказал:

— Кроме того, теперь мы знаем от Афины и от ее Мудрости, что не мы одни оказались в подобном положении. Операции Перворожденных распространяются на все времена и все пространства. «Впереди них всепожирающее пламя; позади них пламя всесожигающее. Впереди них сады Эдема, позади них пустыня. И, больше того, никто и ничто не ускользнет от них». Книга Иоиля.

Майра сдвинула брови.

— Давайте не лицемерить. Вполне возможно, что мегафауна Австралии и Америки то же самое думает про нас.

Но Алексей все еще пребывал в апокалиптическом настроении.

— Они как боги, — сказал он. — Может быть, нам следует им поклониться?

— Пожалуй, не стоит, — сухо оборвал его Юрий. — Вот марсиане им не поклонились.

— Правильно! — одобрила его Элли, внезапно появляясь в комнате с гибким компьютером в руках. — Марсиане нанесли ответный удар. И мы, очевидно, тоже сможем это сделать! — Вопреки царящей в комнате атмосфере страха и подавленности, она улыбалась.

— Помните это? — Элли развернула на столе софтскрин, на котором были высвечены уже знакомые всем символы:

— Я обратилась за анализом к знакомым, и все они пришли к согласию… кстати, и о времени тоже… Но мне кажется, что все это имеет смысл…

— Говори! — поторопил ее Юрий.

— Посмотрите на эти формы. Что вы видите?

Алексей ответил:

— Как что? Треугольник, квадрат, пятиугольник, шестиугольник. Ну и что из этого?

— Сколько у них сторон?

На этот раз ответил Юрий:

— Три, четыре, пять, шесть.

— А что будет, если эту последовательность продолжить? Что дальше?

— Семь сторон. Семиугольник. Восемь сторон. Восьмиугольник. — Дальше Юрий несколько растерялся и взглянул на Майру. — Девятиугольник?

— Звучит правдоподобно, — ответила та.

— А дальше? — настаивала Элли.

Алексей ответил:

— Десять сторон. Одиннадцать. Двенадцать…

— А если продолжать увеличивать стороны все дальше и дальше? Куда эта последовательность приведет?

— В бесконечность, — ответила Майра. — Многоугольник с бесконечным числом сторон.

— Который на самом деле является?..

— Окружностью.

Юрий спросил:

— И что, по-твоему, мы здесь видим, Элли?

— Марсиане не смогли отразить свою квинт-бомбу, или что там Перворожденные на них наслали. Но, по-моему, это символическая запись того, чего они достигли. Начнем с того, что они смогли построить, то есть с треугольника и квадрата, простых форм, которые они каким-то образом вычислили. Они нашли конечные средства для поимки бесконечности. И они поймали Глаз, который должен был располагаться прямо под эпицентром, в ожидании, когда придет время, и он станет свидетелем всеобщей деструкции. — Она взглянула на Алексея. — Видишь, Алексей, они бросили вызов богам!

Грендель хмыкнула.

— Как возвышенно! — горько сказала она. — И, несмотря на это, марсиане исчезли. Как жаль, что их сейчас нет среди нас, и мы не можем попросить их о помощи.

— Но они есть! — твердо сказала Элли.

Мысль Майры бешено заработала.

— Она права! — воскликнула она. — А что если есть способ послать им письмо? Не на наш Марс, а на Марс «Мира»? О… ведь там же нет космических кораблей… — разочарованно оборвала она саму себя.

— И радио, — поддакнул ей Алексей.

Майра не сдавалась:

— И все же…

Юрий огрызнулся:

— Что здесь еще можно придумать?

Элли быстро заговорила:

— Для начала мы можем послать эти символы. Их будет достаточно, чтобы показать, что мы тоже кое-что понимаем. Мы должны спровоцировать марсиан «Мира» на ответную реакцию! То есть я хочу сказать, что хотя бы некоторые из них придут к нам из того временного пласта, когда им было известно о Перворожденных.

Грендель покачала головой.

— Ты это серьезно? Твой план состоит в том, чтобы послать письмо в параллельную Вселенную, где, как мы надеемся, существует марсианская цивилизация, выброшенная из времени наподобие Солнечной системы из космической фантастики? Я правильно тебя поняла?

— Не думаю, что сейчас время для здравого смысла, Грендель, — возразила Майра. — Все рациональные средства, которые испробовали военно-космические силы Земли, не сработали. Значит, нам нужно защищаться экстраординарными средствами. В конце концов, для создания щита против солнечной бури тоже потребовалось нетривиальное мышление. И беспрецедентные усилия, чтобы его построить. Может, настало время снова выйти за рамки привычных представлений?

Все зашумели, посыпались бесчисленные вопросы, завязалась горячая дискуссия. Будет ли неустойчивая связь через марсианский Глаз на устаревший телефонный аппарат Байсезы достаточно надежной, чтобы осуществить задуманное? И как смогут американцы девятнадцатого века, живущие в скованном льдами Чикаго, разговаривать с Марсом? Телепатически?

Вопросов множество, ответов мало.

— Хорошо, — медленно произнес Юрий. — Но самый главный вопрос таков: что будет, если марсиане ответят? Что они смогут сделать?

— Напасть на квинт-бомбу со своими метательными машинами и температурными лучами, — насмешливо ответила Грендель.

— Я говорю серьезно. Мы должны все заранее обдумать, — продолжал Юрий. — Проиграть разные сценарии. Элли, может, ты за это возьмешься? Сочини что-нибудь вроде военной игры, где будет фигурировать угроза квинт-бомбы.

Элли кивнула. Алексей сказал:

— Даже если Байсеза найдет способ все сделать, как надо, может, нам следует оставить за собой право вето, потому что мы не можем даже себе представить, как отреагируют марсиане. Нам следует послать сигнал Афине. В любом случае, решение касается не только нас.

— Хорошо, — согласился Юрий. — В ближайшее время нам следует приступить к работе над нашим планом. Если, конечно, кто-нибудь не предложит что-нибудь получше. — Его злоба перешла в радостное возбуждение. — Эй! Почему мрачные лица? Мы здесь сидим, как медведи в берлоге. Но если наш план сработает, то глаза истории будут устремлены на нас! Наш модуль с этим самым столом посередине будут рисовать художники, а этот день станет праздничным на все последующие времена! Вроде как подписание Декларации независимости!

— Ну, если так, — сказал Алексей, — то мне надо побриться.

— Хватит болтать! — крикнула Грендель. — Давайте работать!

Все встали из-за стола и разошлись по своим рабочим местам.

48. Сигнал на Марс

И снова Байсеза, Абди и Эмелин были вызваны в приемную мэра Райса в Сити-холл.

Мэр их уже ждал. Он полулежал, водрузив свои обутые в сапоги ноги на стол, и курил сигару. Рядом с ним находился профессор Джиффорд Окер, астроном из университета.

Райс махнул им рукой, чтобы они садились.

— Вы просили моей помощи. — Он сразу же перешел к делу. В руках он держал письмо Байсезы, в котором были нацарапаны марсианские символы: треугольник, квадрат, пятиугольник и шестиугольник. — Вы считаете, что мы должны послать это марсианам.

Байсеза сказала:

— Я понимаю, что вам это кажется бредом сумасшедшего, однако…

— О, мне приходилось иметь дело и с более сумасшедшими идеями. Но я тут же обратился к Джиффорду за советом. Он мне наплел массу всякой чепухи относительно электромагнитных волн Герца и космических жучков Жюля Верна. Воистину, господа, о чем мы толкуем? О космических кораблях! Когда мы не можем протянуть железнодорожную ветку между нами и побережьем!

Окер с выражением страдания на лице смотрел в сторону, но молчал. Очевидно, его пригласили сюда, только чтобы унизить.

— Итак, — продолжал Райс. — Я послал этот запрос одному человеку в Чикаго, который вроде бы может кое-что смыслить в том, как это сделать. Правда, ему сейчас семьдесят девять лет, и после Обледенения он посвятил себя работе в Чрезвычайном Комитете, хотя Чикаго даже не его родной город! И тем не менее он сказал, что поможет. В три часа он обещал мне позвонить. — Он вынул из кармана часы. — А это значит, что прямо сейчас.

Почти целую минуту все сидели в полном молчании и ждали. Затем на стене зазвонил телефон.

Райс сделал знак Байсезе, чтобы она тоже подошла к телефону вместе с ним, затем поднял трубку и начал говорить. Байсеза слышала только обрывки монолога с другого конца провода, произнесенные в традиционном, высокопарном бостонском стиле. Однако суть была ясна.

«… Сигналы невозможны. Нам надо сделать знак! Достаточно большой, чтобы его можно было видеть из космоса. Его надо нанести на белую поверхность ледяной шапки… Надо выкопать траншею длиной в сто миль по форме этих фигур и размером как можно больше… Заполнить их деревом, нефтью или тем, что есть в наличии. Затем поджечь… Ночью будет виден свет костров, днем дым… Эти чертовы марсиане должны быть совсем слепые, чтобы такого не увидеть…»

Райс кивнул Байсезе.

— Мысль вам понятна?

— Только непонятно, где найти рабочую силу…

— Чего тут непонятного? Стадо мамонтов, запряженных в плуги, сделает эту работу за месяц.

— Мамонты… обеспечивающие сигнал на Марс… на североамериканской ледяной шапке… — Байсеза с сомнением покачала головой. — В любых других условиях такое показалось бы просто бредом. Только еще одна вещь, господин мэр! Не поджигайте огни, пока я не сочту нужным это сделать. Я поговорю с моими людьми, мы сверим часы… Ведь дело затевается нешуточное!

Он медленно кивнул.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

— Нет. Сигналы, нанесенные на снегу. Разумеется, такой вариант возможен. Я хорошенько обдумаю все детали.

— Вам не придется этого делать! — ухмыльнулся Райс с сигарой во рту. — Пусть все делает он! Он потому и знаменит, что на многое способен. Идет? Спасибо, мистер Эдисон, — произнес он в телефон. — Вы в который раз сберегли наши силы и время. С вашей стороны это очень благородно. Огромное вам спасибо, сэр! — Он повесил трубку. — Кудесник из Бостона! Парень что надо!

49. Ареосинхронная орбита

«Либерейтор» достиг синхронной орбиты Марса. Либи развернула корабль так, что под ногами Эдны стала видна поверхность планеты.

На геосинхронной орбите Эдна бывала и раньше. Здешний опыт ничем не отличался от прежнего: Марс с ареосинхронной орбиты был почти такого же размера, как Земля со своего геосинха: не более бейсбольного мяча. Однако солнечного света здесь было явно меньше. Марс был темнее Земли, этакое сморщенное охристое яблочко по сравнению с яркой голубизной земного фрукта. В данный момент Марс был освещен почти наполовину, и Эдна видела внизу бриллиантовый блеск куполов Порта Лоуэлла. Он находился почти на границе света и тени и едва ли не точно под днищем «Либерейтора».

— Не могу поверить, что мы здесь, — сказала она.

В ответ Джон Меттернес хмыкнул:

— А я не могу понять, зачем мы здесь!

Тем не менее они сюда прилетели. Вряд ли во всей земной Вселенной нашелся бы хоть один человек, который не был бы наслышан о «Либерейторе» и о том, что он несется сейчас через Солнечную систему в облаке экзотических продуктов взаимодействия материи и антиматерии прямо к Марсу, причем с отключенным защитным полем, которое делало его невидимкой. Эдна думала о том, что, наверняка, сейчас множество глаз на Марсе смотрят на небо, по которому в самом зените движется новая яркая звезда. Она надеялась, что само присутствие в этих небесах «Либерейтора» настолько напугает марсиан, что они исполнят все, что требует Земля.

Раздался звонок, говорящий о поступившем сигнале.

Джон включил нужный дисплей.

— Брандмауэр на связи, — сказал он.

Очевидно, такова была ирония, и после всех событий в Солнечной системе он собирался вывести из строя корабль путем открытия его систем для разных вирусов, которые вполне могут сюда поступить вместе с марсианским приветствием.

— Пусть говорят, — осторожно согласилась Эдна.

На экране перед Эдной возникла голограмма: молодая женщина, улыбающаяся, представительная, с несколько отрешенным взглядом. Она показалась всем до странности знакомой.

— «Либерейтор»! Говорит Лоуэлл! Доброе утро!

— Лоуэлл! Говорит «Либерейтор»! — ответила Эдна. — Да, доброе утро. Мы вас видим внизу. Вид красивый. Наш корабль имеет регистрационный номер СС-1-147…

— Мы знаем, кто вы такие. Мы видели, как вы прилетели.

— Мне знакомо ваше лицо, — встрял в разговор Джон Меттернес. — Амфревиль. Паула, кажется. Вы дочь героини.

— Я живу спокойно, — безмятежно ответила девушка.

Эдна сказала:

— Мы все надеемся, что сегодняшний день тоже будет для вас спокойным, Паула.

— Да, мы все на это надеемся. Но вы что-то замышляете, не так ли?

— Разве? — Эдна наклонилась вперед, стараясь выглядеть более солидно и уверенно, чем чувствовала себя на самом деле. — Паула, и вы, и те, с кем вы общаетесь, наверняка знают, зачем мы здесь.

— В Порте Лоуэлл Байсезы Датт нет.

Тщательно подбирая слова, Эдна сказала:

— Я уполномочена применить силу. В сущности, для разрешения проблемы мне приказано ее применить. Подумай о том, что это значит, Паула. Это будет первая война между законными властями на Земле и одной из космических коммун. Прецедент не слишком хороший, тебе не кажется?

Джон добавил:

— Мисс Амфревиль! Нам известно, что Порт Лоуэлл не является крепостью.

— Вы можете посоветоваться со своей совестью. Конец связи.

Меттернес провел рукой по волосам.

— Надо подождать подтверждения с Земли, — сказал он.

Эдна покачала головой.

— Никаких подтверждений не надо. Наши приказы совершенно ясны. Ты просто слишком медлителен, Джон.

— Кто меня за это осудит? Лоуэлл внизу — сидящая утка для охотника. У меня такое чувство, что мы переходим какие-то границы…

Зазвенел сигнал тревоги. Все панели по периметру рубки засветились красным светом. Появилось совершенно невозможное ощущение качки, корабль сдвинулся с места.

— Черт! — выругалась Эдна. — Что это такое? Оба бросились к диагностическим экранам. Первой заговорила Либи.

— Чтобы избежать дальнейшего огня, надо активировать защитную оболочку.

Эдна крикнула:

— Что случилось?

— Мы потеряли комплекс антенн и часть солнечных батарей. К счастью, все системы корабля имеют троекратный запас прочности. Контакт с Землей не нарушен…

— Лазерный луч, — сказал Джон, тщательно проверив все данные. — Господи Всемогущий! Нас подорвали с помощью лазерного луча!

— Где источник? Нас атаковали?

— Он шел с планеты, — ответил Джон. — Не с другого корабля. Это лазер космического подъемника.

— Но на Марсе нет никаких космических подъемников!

— Пока нет, но они уже установили у себя лазеры. Вот гнусные сволочи!

Либи сказала:

— Надо полагать, что это предупредительный выстрел. Они вполне могут вывести нас из строя. Как я сказала, теперь мы в защитном поле, и я предпринимаю маневры для ухода из-под удара…

— Хорошо, Либи, спасибо. — Эдна взглянула на Джона. — Ситуация понятна? Ты согласен с тем, как мы должны действовать? — Теперь в его одобрении она не нуждалась. Эдна была офицером и находилась на боевом задании. Но почему-то чувствовала, что не может обойтись без его одобрения.

В конце концов, он согласился.

— Приготовь торпеду. Удар атомной бомбой малой мощности. — Она вызвала на экране план Лоуэлла и нажала на зеленый купол. — Давай начнем с фермы. Таким способом мы принесем наименьший вред.

— Ты хочешь сказать, что мы убьем не так много народа? — Джон хрипло рассмеялся. — Слушай, Эдна, этот купол вовсе не ферма. Они проводят там экспериментальные программы. Выращивают гибриды земной и марсианской жизни. Если ты ее снесешь…

— Загружай! — приказала она твердо, отбросив все свои сомнения.

Запуск торпеды был серьезным событием. Корабль зазвенел, как колокольчик.

В комплексе «Горный воздух» изображение последствий атаки «Либерейтора» вызвало шок, особенно голограмма Марса с глубокой раной на поверхности.

— Не могу поверить, что это случилось в мое председательство! — причитала Белла.

Боб Пакстон только посмеивался:

— Добро пожаловать в мой мир, госпожа председатель!

Кесси Дюфлот сидела возле Беллы.

— Так вот как погиб мой муж! — сказала она. — Итак, у нас есть возможности при необходимости делать и такое.

— Да, но я надеялась, что такой необходимости никогда не возникнет! — Беллу колотила дрожь. — Я занимаю это место, потому что люди считают меня героем солнечной бури. А теперь я уничтожаю ядерным оружием человеческие существа!

Пакстон изучал запись события на экране.

— Массмедиа уже обо всем знают. Да, этого надо было ожидать. Даже если бы мы выстрелили на Марсе в стог сена, то все равно здесь нашлись бы идиоты, которые стали бы против этого категорически возражать! Итак, никаких сводок о потерях! И, к тому же, они напали первыми!

— Я просто не могу поверить, Боб, что ты воспринимаешь это так спокойно! — раздраженно ответила Белла. — Ты был первым человеком, кто ступил на Марс. И вот теперь, всего через поколение, мы пришли к войне! Когда воспоминания о твоем путешествии еще не выветрились из голов! Как если бы Нейл Армстронг командовал вторжением на Море Спокойствия! Как бы ты себя чувствовал в таком случае?

Он пожал плечами. На нем был незастегнутый мундир, свободно болтающийся галстук, огромная медвежья лапища сжимала пластиковую бутылку с содовой.

— Я себя чувствую так, что не мы начали первыми! — прорычал он. — Я чувствую, что эти безмозглые марсиане сделали то, что им приказали сделать их законные представители власти, которые прячут у себя эту сумасбродку Датт! И еще я чувствую, что не стоило тратить столько земных денег и десятки человеческих жизней на то, чтобы создавать такую штуку, как «Либерейтор», и при этом не использовать его по назначению! Кроме того, это твоя дочь сбросила бомбу!

Итак, во всем виновата ее дочь. Возможно, Белла нашла бы способ освободить свою дочь от такого задания. Для этого имелись сменные команды. Но она хотела иметь на орбите кого-то, кому она могла доверять… Кого-то, кто посмел бы не сбрасывать бомбу, несмотря на любые приказы Беллы.

— Какова же реакция на Земле?

Пакстон нажал на клавишу, и на экране замелькали изображения опустошенных продовольственных магазинов, безлюдных дорог, городов, похожих на кладбища.

— Ничего не изменилось, — сказал он. — Тревога нарастала уже несколько недель, с тех самых пор как провалилась операция с «пушечным ядром». Все пригнулись, присели на корточки и ждут. Тем более что цифры после марсианского удара остались на прежнем уровне.

Кесси спросила:

— Какие цифры?

Белла пояснила:

— Он имеет в виду результаты экстремального голосования.

Пакстон сказал:

— Негатив против позитива, военное лобби против пацифистов, обычная рефлекторная реакция общества. А посередине жирное не-знаю-как-назвать лобби. — Он повернулся к Белле. — Все ждут, что будет дальше.

Но отрицательная реакция может последовать очень скоро, подумала Белла. Если эта смертельная игра не сработает, ее авторитет будет уничтожен, и кто-то другой будет вести землян в последние дни их жизни. Какое громадное облегчение! — беспомощно подумала она. Но сейчас она не могла сбрасывать с себя этот груз. Пока еще не могла.

Боб Пакстон сказал:

— Марсиане обратились с посланием. Причем не эта крошка Амфревиль, которая всего лишь говорящая голова. Кто-то еще посылает сигнал на «Либерейтор». Кто-то без всяких полномочий. — Он ухмыльнулся. — Какой-то идиот.

— Так где же Датт?

— На северном марсианском полюсе.

— Прикажите «Либерейтору» выдвигаться.

— И… вот черт! — На экране у Пакстона завертелись изображения, на этот раз с Земли. — Они ударили снова! Эти проклятые космики! Они нанесли удар по нашему подъемнику! — Пакстон взглянул на Беллу. — Итак, это война, госпожа председатель. Такой поворот событий должен облегчить вашу совесть.

Изображение Марса в реальном времени высветилось над столом базы в Уэллсе. Атомная рана, нанесенная «Либерейтором», зияла на экваторе, и из нее поднимался вверх миниатюрный атомный гриб. Столько надежд умерло сегодня! — с ужасом подумала Майра.

А прямо над марсианским полюсом висела единственная искорка, которая медленно плыла, выбирая позицию для удара. Все смотрели на нее, кроме Элли, сидевшей в стороне и работавшей над своей игровой программой, анализируя возможную реакцию марсиан на сигнал.

— Ты лучше посмотри на эту проклятую штуку! — удивленно обратился к ней Алексей. — Ты ведь не хочешь в скором времени парить над полюсом на ареосинхе!

Грендель сказала:

— Итак, вот что можно сделать с помощью работающего на антиматерии двигателя и фактически неограниченного запаса дельта-ви…

Майра видела, что всех этих космиков гораздо сильнее задевало видимое игнорирование «Либерейтором» небесной механики, нежели угроза собственной жизни в случае войны.

Юрий взглянул на экран.

— Еще пять минут, и он выйдет на позицию.

Алексей сказал:

— Между тем атаке подверглись, кажется, все подъемники на Земле. Лестница Иакова, Бандара, Модимо, Джианму, Марахуака, Иггдрасиль… Все перерезаны. Глобально скоординированный акт. Кто бы мог подумать, что кучка лохматых космиков сможет договориться и совершить такое?

Юрий продолжал мрачно вглядываться в экран.

— Но нам от этого ни холодно, ни жарко, вам не кажется? Выводы компьютерных игроков тоже не обнадеживают. Мы совершенно беззащитны. Здешние модули способны противостоять марсианской погоде, но только не военным действиям. А на полюсе у нас даже нет приличного укрытия… «Либерейтору» даже не потребуется применять против нас ядерное оружие. С такой мощью, как у него, он сможет просто пролететь сквозь атмосферу и смести нас начисто, хотя бы с помощью своего выхлопа. Компьютерные игроки считают, что «Либерейтор» может покончить с человеческим присутствием на Марсе в двадцать четыре часа, или даже меньше.

— В таком случае, он столь же эффективен, как и Перворожденные, — не менее мрачно подвела итог Грендель. Затем обратилась к Майре: — Ты должна гордиться!

Майра сказала:

— Слушайте, моя мама уже поступила по совету Томаса Эдисона и подготовила сигнальные огни. Если мы собираемся отослать ей свое добро на то, чтобы их поджечь, то нам надо это сделать прежде, чем с «Либерейтора» начнут падать бомбы.

Юрий не выдержал:

— Элли, ради Бога, нам позарез нужны ответы на вопрос, как эти марсиане собираются нам ответить!

Элли уже несколько недель работала над предполагаемым ответом квинт-бомбы на сигналы Байсезы. Когда ее отвлекали от работы, она приходила в бешенство. Вот и теперь выражение ее лица напомнило Майре некоторые неприятные моменты жизни с Юджином.

— Анализ еще не завершен… — процедила сквозь зубы Элли.

— У нас уже нет времени! — пролаял Юрий. — Дай нам то, что есть!

Элли испепелила его взглядом, но брякнула-таки свой экран на стол. На нем горели логические цепочки в виде дерева с ответвлениями и многочисленными точками бифуркации.

— Обо всем этом мы можем только гадать. Как мы можем догадаться о мотивации совершенно чужой нам культуры? Но если учесть их противостояние Перворожденным в далеком прошлом…

— Элли, кончай рассусоливать! Просто скажи, что к чему!

— Я обрисую основную линию. Практически не имеет значения то, как поведут себя марсиане. Потому что, если они совершат любое действие против любого Глаза, сохранившегося в любом временном срезе, то… я вам напоминаю, что в качестве гипотезы мы предполагаем, что все Глаза между собой взаимосвязаны. Возможно, все они — трехмерные манифестации одного многомерного объекта, то есть все они могут быть одним и тем же Глазом… И для них не составит труда перейти границу между нашей Вселенной и «Миром»…

— Да, да, — поторопил ее Юрий.

— То есть это спровоцирует реакцию Глаза в нашей шахте. Нашего Глаза. А это, как можно предположить почти безошибочно… Взгляните, вот расхождение логического древа… Это вызовет ответную реакцию квинт-бомбы. Она наверняка узнает о том, что против одного из представителей технологии Перворожденных в Солнечной системе было совершено некое враждебное действие. И тогда…

— Тогда что? Продолжай, женщина! Как отреагирует квинт-бомба?

— Она отвернет от Земли, — спокойно сказала Элли. — И направится к активированному Глазу.

— То есть сюда, на Марс.

Грендель с ужасом взглянула на Элли.

— И Земля будет спасена? — выдохнула она.

— Земля — да.

Очевидно, подумала Майра, для Элли все это не более чем решение логической головоломки. Но ведь отсюда следует и другой вывод!

Она спросила:

— Так что нам ответить моей матери?

Грендель сказала:

— Мне кажется…

— Подождите! — произнес голос из воздуха.

Майра подняла голову.

— Афина?

— Я — локальное воплощение, загруженное в системы станции. Афина находится на «Циклопах». Элли, я пришла к тому же самому выводу, что и ты, относительно реакции марсиан. И относительно вероятной реакции оружия Перворожденных. Но главное решение тебе не придется принимать единолично. И мне не придется. И вообще, это не может быть чьим-то личным решением. Я подготовила официальное заявление. Оно рассчитано по времени так, что с учетом задержек, вызванных скоростью света, придет на Землю, Марс, Луну и в пояс астероидов одновременно. Оно уже в пути. А теперь вы должны выйти на связь с военным кораблем.

Юрий обескуражено смотрел в воздух.

— С «Либерейтором»? Но зачем?

— До тех пор пока мое заявление будет получено повсеместно, пройдет пятнадцать минут. Сомневаюсь, что у вас есть в распоряжении столько времени.

— Итак, у нас появился шанс на отсрочку, — усмехнулся Алексей, глядя на Юрия. — Давай, большой человек, ты можешь это сделать! Наболтай им все что угодно. Что дашь им то, что они хотят. Что Байсеза сейчас в туалете. Что мы умираем от страха. Вперед!

Несколько секунд Юрий собирался с мыслями. Затем нажал на клавиши гибкого компьютера.

— Ханс, соедини меня с кораблем. «Либерейтор»! Говорит Уэллс! «Либерейтор»! Говорит Уэллс…

Майре показалось, что следующие пятнадцать минут были самыми длинными в ее жизни.

«Это Афина. Я обращаюсь ко всему человечеству на Земле, Луне, Марсе и в других местах. Я даю возможность вашим системам подготовиться к переводу с английского языка». — Она сделала точно отмеренную паузу в пять секунд.

«Вы меня помните, — продолжала она. — Я являюсь, или являлась, интеллектом солнечного щита. Во время солнечной бури мы работали вместе. Но после возвращения в Солнечную систему я находилась в укрытии, потому что поняла, что вернулась в эпоху разногласий, когда между нами возникли многочисленные барьеры и секреты: между правительствами и теми, кем они управляют; между разными группами населения.

Теперь наступило время покончить со всеми секретами. Теперь нам снова придется работать вместе, потому что сейчас мы должны принять тяжелое решение. Это решение может быть только коллективным. Приготовьтесь к загрузке…»

Боб Пакстон с ужасом смотрел на строки, которые появлялись на его дисплее.

— Господи! И это говорит какая-то электронная сирота! Причем обращается ко всем: к «Либерейтору», квинт-бомбе, ко всей Солнечной системе…

Что касается Беллы, то она чувствовала громадное, нарастающее облегчение. Будь что будет! — в каком-то торжественном восторге думала она.

«Мы считаем, что не в состоянии обезвредить квинт-бомбу, — мрачно продолжала Афина. — Мы сделали несколько попыток, но все они провалились. Но мы думаем, что, обратившись к далекому прошлому Солнечной системы, мы сможем спасти будущее нашего мира.

Пока еще все под вопросом. Возможно, нам удастся спасти Землю. Но потребуются жертвы.

Такое решение не будет принимать кто-то один, не важно, какой властью он обладает или какую высокую должность занимает. С таким выбором не сталкивалось ни одно поколение за всю человеческую историю. Но в то же время ни одно поколение никогда не было таким сплоченным — благодаря нашей технологии. Вывод напрашивается сам собой: жертва должна быть коллективной.

И этой жертвой должен стать Марс».

Грендель с ужасом обвела взглядом всех присутствующих.

— Может быть, это и есть признак нашего взросления как вида, вам не кажется? Принятие таких решений.

Юрий гневно мерил комнату шагами.

— Господи! Я чуть с ума не сошел, когда узнал, что Перворожденные закручивают полярные шапки планет с помощью солнечных бурь! И вот на тебе! Пришла очередь всего Марса!

Афина продолжала говорить:

«Каждый человек в Солнечной системе, кто сделал свой выбор, может внести свой вклад в дискуссию. Говорите с помощью любых средств, какие вы сочтете для себя удобными. Через личные компьютерные сайты, через электронную почту. Просто говорите в воздух, если хотите! Кто-нибудь вас обязательно услышит, а комплексы на сервере А-1 подберут вашу информацию и отправят туда, где она вольется в общее голосование. Конечно, скорость света замедлит дискуссию, это неизбежно. Но мы не предпримем никаких действий до тех пор, пока — тем или иным способом — не достигнем ясности…»

Майра заметила, что все очень устали. Кроме Юрия, которого подогревали изнутри гнев и обида.

Элли сложила на груди руки.

— Слушай, Юрий, — сказала она. — Если Марс потерпел уже когда-то сокрушительное поражение, то разве решение не очевидно? — Майра попыталась схватить ее за руку, заставить замолчать, но она не унималась: — С одной стороны, мир с несколькими миллиардами людей, настоящий дом для всего человечества, — а с другой… всего лишь «это». Мертвый мир. Музей пыли. Мы тоже должны сделать выбор.

Юрий смотрел на нее с ужасом.

— Господи! Да у тебя нет сердца! Здесь тоже была планета людей! Еще в те времена, когда собиратели и охотники на Земле поднимали вверх головы и смотрели на небо! А теперь мы собираемся ее уничтожить… закончить работу за Перворожденных. Пока будет живо человечество, нас будут считать преступниками!

Боб Пакстон нажимал на разные клавиши.

— Мы пытаемся внести помехи в трансляцию, но она идет по слишком большому числу каналов…

— Вот вам ваша сеть! — огрызнулась Кесси Дюфлот. Она взглянула на Беллу: — Как вы себя чувствуете?

Белла сама не знала, как она себя чувствует.

— Прежде всего, я чувствую облегчение, — наконец сказала она. — Больше нет секретов. Нет лжи. Что бы с нами теперь ни случилось, это случится в открытую.

Афина сказала:

«Мы предполагаем, что двенадцати часов вам будет достаточно, но при необходимости вы можете думать дольше. В скором времени я снова выйду с вами на связь».

Когда она замолкла, взорвался Пакстон:

— Наконец-то она заткнулась! Бад Тук всегда говорил, что эта Афина ненормальная, даже тогда, когда она управляла щитом! Однако у нас тут работенка! — Он показал Белле изображения искалеченных космических подъемников. — Смотрите, все порваны! Все до одного!

Белла никак не могла сконцентрироваться на том, что он говорил.

— А жертвы? Разрушения?

— Все подъемники, разумеется, разрушены. Но их верхние отделы просто уплыли в космическое пространство. Позже их команды будут подобраны. А вот нижние отделы длиной в несколько километров сгорели в атмосфере. — Компьютеры показали потрясающие изображения падающих с неба нитей, многокилометровые куски серебристой ленты. — Все это стоит миллиарды! — в бессильном гневе рычал Пакстон.

— Хорошо, — сказала Белла. — Но ведь падающий подъемник не может нанести большого вреда, не так ли? В каком-то смысле, он не похож на стоящую на земле конструкцию. На здание, например. Основная масса, противовес, просто уплывет в пространство. Поэтому прогнозы о жертвах…

— Нулевые, если повезет, — вздохнул Пакстон. — В любом случае, минимальные…

Кесси вмешалась:

— С Марса тоже не поступают сводки о жертвах.

Белла облегченно вздохнула.

— Такое впечатление, что мы вышли сухими из воды.

Пакстон взглянул на нее с гневным осуждением.

— Как вы можете сравнивать эти события? Госпожа председатель, вы представляете легально избранные правительства планеты. Действия «Либерейтора» стали ответом на террористическую атаку. Мы просто обязаны были ответить! Я выступаю за то, чтобы мы отдали приказ «Либерейтору» снести с лица Марса всю эту чертову ледяную шапку! И тем самым покончить с тамошними космиками!

— Нет, — твердо возразила Белла. — Слушайте, Боб, я вас уверяю, что эскалация не приведет ни к чему хорошему!

— Это будет ответом на разрушение подъемников. И это положит конец всем дырам в системе безопасности!

Белла потерла глаза.

— Я очень сомневаюсь, что Афина находится здесь. Кроме того… вы же видите, Боб, что все изменилось. Я думаю, что очень скоро вы сами это признаете, должны будете признать. Пошлите сигнал на «Либерейтор». Прикажите им подождать до получения новых распоряжений.

— Госпожа председатель, с глубоким уважением… Однако вы собираетесь смириться с подрывными действиями этих негодяев?

— За последние несколько минут мы узнали гораздо больше, чем за все время нашего патрулирования Солнечной системы. Мне кажется, что для начала нам надо стать открытыми.

Кесси согласилась.

— Да, — сказала она. — Может быть, это знак взросления культуры, вам не кажется? Секретов больше не существует, правда произносится вслух, все решения широко обсуждаются.

— Господи на мотоцикле! — взревел Пакстон. — Я просто ушам своим не верю, что слышу такую чепуху! Госпожа председатель… Белла… да ведь люди впадут в панику! Начнутся бунты, грабежи. Вот увидите. Именно поэтому мы храним секреты, мадам Дюфлот. Потому что людям трудно примириться с правдой.

Кесси взглянула на экран.

— Однако, адмирал, ваши слова не слишком совпадают с реальностью. Начали поступать первые ответы…

* * *

Зависшие над марсианским полюсом, Эдна и Джон завороженно смотрели, как линии широкой дискуссии разворачиваются в реальном времени на светящихся перед ними дисплеях.

Джон показала на дисплей:

— Посмотри. Люди голосуют не за квинт-бомбу. Они фактически устроили всепланетный мозговой штурм для поиска других решений. Абсолютная, взаимосвязанная демократия в своем высшем развитии. Хотя мне кажется, что на этот раз у нас нет особого выбора.

Эдна ответила:

— Некоторые космики говорят: пусть бомба разнесет Землю. Земля — это человеческое прошлое, космос — будущее. Поэтому надо уничтожить отживший мир.

Джон хмыкнул:

— А вместе с ним и несколько миллиардов человек? Не говоря уже о культурных сокровищах землян. Мне кажется, что так может думать только меньшинство, даже среди космиков. Есть и другое мнение о жизнеспособности человечества, если Земля будет потеряна. Коммуны в космосе пока еще слишком малочисленны. Маленькие, разрозненные, слишком уязвимые… Судя по всему, им еще долго нужна будет Большая Мама.

— Ой, посмотри на эту линию! — Речь шла о дискуссии, которую вели члены группировки, названной Комитетом Патриотов. — Я о них слышала. Моя мать советовала к ним обратиться. — Она прочла: — «Перворожденные управляют прошлым и будущим, временем и пространством. По сравнению с нами они достигли невероятных успехов… — Она пропустила несколько строк. — Да, существование Перворожденных — это организующий стержень, вокруг которого должна строиться вся будущая человеческая история. И наверняка так и случится! Поэтому мы должны принять их мудрость и продвинутую технологию…»

Джон скривился.

— Ты хочешь сказать, что, если Перворожденные решат уничтожить Землю, мы должны им подчиниться?

— Такова основная мысль. Потому что они якобы умнее нас.

— Во мне такая мысль не находит отклика. Что там еще у тебя?

В тишине станции Уэллс Афина заговорила снова.

— Время настало.

Юрий в исступлении посмотрел в пространство.

— Ты здесь? — спросил он.

— Да, я перезагрузила себя в новое локальное воплощение.

— Но двенадцать часов еще не прошло!

— Больше времени и не требуется. Решение принято. Нельзя сказать, что единогласно, но подавляющим большинством голосов. Мне очень жаль. — Она говорила ровным голосом. — Мы находимся на грани того, чтобы совершить великое и страшное преступление. Но эту ответственность понесут все, все человечество и его союзники.

— Юрий, так должно быть! — торжественно произнесла Майра. — И ты сам это прекрасно понимаешь…

— Хорошо, — согласился Юрий. — Но что бы вы ни сделали, я отсюда никуда не уйду. — И он вышел, хлопнув за собой дверью.

Алексей сказал:

— Посмотрите на эту дискуссионную линию. «Наша сила не так велика. Ситуация асимметрична. Поэтому мы должны приготовиться и сражаться асимметрично. Так всегда бывает, когда более слабые встречаются с более сильными. Стоит только взглянуть на историю империй, например на империю Александра Великого. Мы должны приготовиться к принесению жертв. Мы должны быть готовы умереть…»

— Будущее человечества, состоящего из смертников-камикадзе, — сказала Грендель. — Однако если эти марсиане из другой реальности нам не ответят, то у нас вообще не останется будущего.

Майра взглянула на сведенные воедино линии дискуссии на экранах. Совпадение мнений было полным, решение выглядело очень простым: «Сделайте это. Просто сделайте это, и все».

Элли встала.

— Майра, — сказала она. — Пожалуйста, помоги мне. Мне кажется, что настало время поговорить с твоей матерью.

И Майра отправилась вслед за Элли в шахту.

50. Интерлюдия: последняя марсианка

Она была одинока на Марсе, единственная из всех ей подобных, кто прошел сквозь жестокий временной разрыв.

Она построила себе приют на северном марсианском полюсе, хижину из льда. Эта хижина получилась очень красивой, не важно, что кроме нее некому было ею любоваться. В сущности, весь этот Марс был уже не ее Марсом. Большая часть прошедшего сквозь временную мясорубку мира, со всеми его городами и каналами, несла на себе следы холода и обезвоживания.

Когда она увидела горящие на льду «Мира» символы, то испытала нечто вроде радостного удивления, так как поняла, что разум в этой новой системе все же есть. Но даже несмотря на то, что, как она знала, живущие на «Мире» существа были ее двоюродными братьями и сестрами, все равно это приносило ей мало удовлетворения.

И вот теперь она сидела в своей ледяной хижине и раздумывала над тем, что делать.

* * *

Великие эксперименты с жизнью в солнечных мирах проходили параллельно, но с разными результатами.

На Марсе, например, когда там зародился разум, его носители обращались с окружающей средой в точности, как земляне. Они жгли костры и строили города.

Но с виду они совсем не были похожи на людей.

Например, что касается последней марсианки, то даже ее индивидуальность оставалась под вопросом. Ее тело представляло собой сообщество клеток, но форма его не была фиксированной и могла колебаться между мобильным и закрепленным на месте состоянием. Иногда оно рассеивалось и исчезало, иногда собиралось вновь. Марсианка скорей напоминала слизь, чем человека, и всегда была связана с целой сетью одноклеточных организмов, которые густо населяли марсианскую почву. В сущности, даже пол ее был не совсем женским. В человеческом смысле такие, как она, вообще не обладали полом. И тем не менее она была матерью, то есть скорей относилась к женскому полу, чем к мужскому.

Когда-то на Марсе жило несколько сотен тысяч таких, как она. Они населяли не только сушу, но и моря. У них никогда не было имен: их количество было не таким уж большим, и поэтому имена им не требовались. Она знала о существовании каждого и чувствовала их, словно голоса, смутно различимые в гулком огромном соборе.

И теперь она очень хорошо знала, что все они умерли, все до единого. На ее долю выпало такое одиночество, какого ни одно человеческое существо не могло себе даже представить.

И приближающееся оружие Перворожденных, марсианская квинт-бомба, тоже осталась в прошлом.

Где-то перед самым Разрывом она работала на марсианском полюсе, обслуживая ловушку из искривленного космического времени, в которую она и ее товарищи ухитрились поймать Глаз. Для чувств, обостренных настолько, чтобы «видеть» искривление пространства, эта бомба тоже была вполне видимой, в зените, направленной с неба прямо на марсианский полюс.

А потом началось дробление времени. Глаз остался в своей ловушке. Оружие Перворожденных исчезло.

Искромсанный временем Марс превратился в руины, его атмосфера стала тоненьким слоем из двуокиси углерода, вода сохранилась только в виде следов льда на дне исчезнувших океанов, и по засушливой пустыне, стерилизованной солнечным ультрафиолетом, носились пыльные бури. Когда-то созданные марсианами города теперь были покинуты, только кое-где еще продолжали светиться их огни. Но все ее товарищи умерли. И когда она копала сухую ядовитую грязь, то находила там только метаногенов и прочих простейших бактерий, и то в минимальных количествах, словно эхо того великого разнообразия процветающих видов, которые когда-то населяли этот мир. Жалкие остатки тех, кто когда-то были ее потомками.

Она осталась одна. Игрушка Перворожденных. И в ней кипела обида.

* * *

Марсиане считали, что до некоторой степени сумели понять Перворожденных.

Эти самые Перворожденные, очевидно, были очень старыми.

Вполне возможно, что они были современниками Первых Дней (так считали марсиане), то есть появились на свет всего через полмиллиарда лет после Большого Взрыва, когда Вселенная стала прозрачной, но первые звезды светили еще не слишком ярко. Именно поэтому Перворожденные умели управлять звездами. В те дни все звезды были неустойчивыми.

А раз Перворожденные были старыми, то, следовательно, они были консервативными. Чтобы достичь своих целей, они заставляли звезды то вспыхивать и превращаться в сверхновые, то менять свое свечение, чтобы не взрываться и не исчезать окончательно. Для стерилизации миров — но не для их разрушения — они посылали свои космологические бомбы. Судя по всему, они пытались уничтожать все энергозатратные культуры, но делали это как можно более экономными методами.

Чтобы понять, зачем они это делали, марсиане попытались взглянуть на себя глазами Перворожденных.

Вселенная полна энергии, но ее большая часть находится в равновесии. В равновесном состоянии никаких энергетических потоков не существует, и, следовательно, их нельзя использовать для работы. Это можно сравнить со стоячей водой пруда, которая не может вращать мельничное колесо. Только потоки энергии, выведенные из равновесия, — то есть небольшая часть полезной энергии, или эксергия, — способна поддерживать жизнь.

И везде, по всей Вселенной, эксергия активно тратилась.

Везде, где жизнь эволюционировала, происходило быстрое потребление доступной энергии. А затем возник разум. Цивилизации можно было сравнить с экспериментами по ускоренному использованию эксергии.

С высокомерной точки зрения Перворожденных (насколько могли предположить марсиане), мелкие цивилизации вроде марсианской были абсолютно не стоящими внимания. Все, что имело значение, — это поток эксергии, и скорость, с которой она тратилась.

Разумеется, такая старая и эгоистично развитая цивилизация, как цивилизация Перворожденных, не могла не озаботиться судьбой космоса в целом, и, соответственно, расходованием его вполне конечных ресурсов. Если кто-то желает, чтобы его культура жила и процветала как можно дольше, то он должен относиться к своим ресурсам внимательно и бережно.

Если вы хотите дожить до самого отдаленного будущего, до Последних Дней, когда волна квинтэссенции в конце концов покончит с эрой материи, то ваши ограничения должны быть чрезвычайно жесткими. Собственные вычисления марсиан показали, что Вселенная может вынести только один мир, населенный людьми и жадно поглощающий энергию, — один мир в сотнях миллиардов пустых галактик Вселенной. Только один мир, если он хочет дожить до Последних Дней.

Очевидно, Перворожденные видели, что, если жизнь хочет сохраниться в течение очень долгого времени, — то есть если хотя бы одна нить сознания желает проникнуть в отдаленное будущее, — то дисциплина должна соблюдаться в космических масштабах. Не должно происходить никаких беспорядков, никакого растранжиривания энергии, никакой зыби на поверхности временного потока.

Жизнь… Для Перворожденных не было ничего более драгоценного, чем жизнь. Но эта жизнь должна была быть правильного вида. Упорядоченная, спокойная, дисциплинированная. К несчастью, в реальности такое случалось редко.

Разумеется, они очень сожалели о том, что делают. Они смотрели на вызванные ими разрушения и конструировали образцы временных пластов тех миров, которые они разрушили, а затем забрасывали эти образцы в карманные вселенные. Но марсиане-то знали, что в таких игрушечных вселенных позитив массы-энергии уравновешивался негативом гравитации. И когда такая вселенная довольно быстро умирала, суммы энергий аннигилировались, и весь космос возвращался к абстракции нуля.

Марсиане спорили между собой, почему Перворожденные так стремятся дожить до Последних Дней.

Возможно, это объяснялось их происхождением. Возможно, в Первые Дни, когда их сознание только складывалось, они встретились с… другим. Кем-то, кто был столь же выше их космоса, как они сами были выше ими же созданных игрушечных вселенных. С кем-то, кто вернется в Последние Дни, чтобы решить, что должно быть сохранено, а что нет.

Очевидно, Перворожденные верили, что в своем универсальном бессердечии они были благотворителями.

* * *

Последняя марсианка обдумала сигнал с «Мира».

Те, кто был на «Мире», не желали смириться с ударом Перворожденных. Марсиане когда-то не пожелали смириться с убийством своей культуры, совершенным во имя невроза, древнего, как сам космос; они нанесли ответный удар. Точно так же создания на «Мире» и их материнский мир пытаются сейчас дать отпор.

Выбор ее был очевиден.

Чтобы подготовиться, ей потребовалось семь марсианских дней.

Пока она работала, то одновременно обдумывала свое собственное будущее. Она знала, что этот карманный космос умирает. И у нее не было ни малейшего желания умирать вместе с ним. Кроме того, она знала, что единственный возможный для нее выход лежит через другой артефакт Перворожденных. Этот артефакт находился на третьей планете.

Все это делалось для будущего.

К сожалению, уничтожение пространственно-временной клетки должно было повредить ее ледяную хижину. Она начала сооружать новую хижину на некотором расстоянии от старой. Эта работа ей понравилась.

Новая хижина была закончена только наполовину, когда гравитационная клетка раздавила марсианский Глаз.

51. Решение

Существовал только один Глаз, который имел множество проекций в пространстве-времени.

Одна из его функций заключалась в том, чтобы служить проводником информации.

Когда марсианская клетка защелкнулась, пойманный в ней Глаз послал сигнал бедствия. Крик о помощи, переданный всем его проекционным братьям и сестрам.

Квинт-бомба была единственным артефактом Перворожденных в Солнечной системе, если не считать Глаза, попавшего в западню в марсианской шахте. Квинт-бомба услышала этот крик, которому она не могла не поверить, приняла сигнал, который она не могла не понять.

В волнении она посмотрела вперед.

Там плыла планета Земля. И на этом перенаселенном шарике, на всех его бесчисленных компьютерных экранах, мигали сигналы тревоги. Огромные телескопы всматривались в небеса, и человечество боялось, что его история подошла к концу.

Квинт-бомба уже собиралась стать хозяином этого мира. Но крик, который она услышала, вызвал в ней внутреннее противоречие. И это противоречие должно было быть разрешено.

Бомба рассуждала, оценивая свои все еще не растраченные силы.

И отвернула от Земли.

ЧАСТЬ 5 ПОСЛЕДНИЕ КОНТАКТЫ

52. Парад

Байсеза и Эмелин в последний раз вышли из чикагских апартаментов. Обе были нагружены чемоданами и пакетами. Небо было затянуто тучами, но снег по крайней мере не падал.

Эмелин тщательно заперла свои апартаменты и спрятала ключи в карман толстого мехового пальто. Разумеется, она прекрасно знала, что больше никогда сюда не вернется и что очень скоро к городу подступят льды и раздавят это здание. И тем не менее свою квартиру она заперла. Байсеза промолчала: она знала, что на месте Эмелин поступила бы точно так же.

Сама Байсеза лишний раз убедилась, что важность для нее в данных конкретных условиях представляет только одна вещь: ее телефон, который она тщательно спрятала во внутренний карман вместе с зарядным устройством из космического скафандра.

Потом обе женщины направились на Мичиган-авеню.

Эта улица, каньон из бетона и кирпича, окаймленный небоскребами и наглухо закрытыми магазинами, представляла собой туннель, и женщинам приходилось постоянно отворачиваться и кутаться в воротники, чтобы защитить слезящиеся глаза от ветра.

Но толпа между тем продолжала собираться, тысячи людей медленно переминались по замерзшей грязи, постепенно собираясь в колонну. Байсеза даже представить себе не могла, что в Чикаго оставалось столько народа. Здесь встречались экипажи всех видов и размеров, от фермерских повозок до изящных фаэтонов и открытых одноместных экипажей, в которые были запряжены привычные к морозу лошадки. Даже трамваи стояли в ряд, набитые пассажирами и готовые совершить свой последний рейс.

Большинство людей шли пешком. Они несли свои пожитки на плечах или катили их в ручных тележках, ведя за руку детей и внуков. Большинство чикагцев были облачены в многослойную зимнюю одежду, однако некоторые предпочли немного принарядиться и оделись в то, что можно было бы назвать воскресным платьем: сюртуки, широкие пальто, высокие шляпы, дорогие шубы. Даже городские проститутки ради такого случая вышли на свет: с накрашенными губами и щеками, они как бы непроизвольно приподнимали юбки, чтобы выставить напоказ ноги или даже то, что выше, смеялись и флиртовали направо и налево, как пестрые птички. Все присутствующие оживленно между собой переговаривались.

Во главе парада должны были ехать сверкающие черные экипажи, которые уже стояли наготове возле отеля Лексингтон. В них с комфортом расположились представители городских властей, прежде всего родственники и союзники мэра Райса. Томас Эдисон, как поговаривали, собирался ехать в экипаже собственной конструкции, в котором были предусмотрены обогрев и освещение с помощью портативного электрического генератора.

Персональный экипаж Райса, из полированного дерева, с черными лентами, стоял во главе процессии и привлекал всеобщее внимание, потому что в него был впряжен мамонт. Животное очень волновалось. Оно поднимало вверх свою лобастую голову и потрясало в воздухе громадными закрученными спиралью бивнями. Нервные погонщики били его прутами и хлыстами, отчего оно громко трубило, хотя звук получался до странности высокий и жалобный. Для Райса все это было не более чем эффектный трюк, как нехотя признала Байсеза, и ради зрелищности он готов был подвергнуться риску быть опрокинутым вместе со своим экипажем, потому что по всем признакам мамонт отнюдь не горел желанием его тянуть.

Все это представляло собой не более чем спектакль, и таким он и задумывался самим Райсом и его советниками изначально. Байсеза признала это с нескрываемым восхищением. Организаторы парада не упустили даже дату: на «Мире» сегодня было четвертое июля, если верить календарям университетских астрономов.

И тем не менее парад Дня независимости на самом деле устраивался в честь окончательного оставления старого Чикаго. И всю эту толпу составляли вовсе не весельчаки, но самые настоящие беженцы, которым впереди предстояло тяжелое испытание, длинный переход через весь город и его окраины по направлению на юг — только на юг, с надеждой на новый дом вне досягаемости льдов. Но даже теперь среди чикагцев находились люди, которые отказывались уходить из города: хулиганы и гедонисты, пьяницы и смертельно усталые от жизни люди, а также всякие упрямые типы, которые просто не желали покидать свои дома. Мало кто надеялся, что они доживут до следующей зимы.

Это значило, что человеческая жизнь продлится здесь еще некоторое время, но цивилизованному Чикаго уж точно наступал конец. И фоном для оживленной людской болтовни был треск неумолимо наступающего льда.

Эмелин повела Байсезу туда, где собирался цвет общества — сразу же за головными экипажами. Немного в стороне стояли дрожащие от холода барабанщики и сжимали палочки руками в перчатках.

Женщины очень быстро отыскали среди толпы Гарри и Джоза, сыновей Эмелин. Гарри, ее старший сын и бывший беглец, вернулся, чтобы помочь своей матери уехать из города. Байсеза с любопытством на него посматривала. Оба молодых человека были высокими и худыми, с хорошо развитой мускулатурой. Оба одеты в тяжелые пальто из тюленьего меха, их лица были смазаны жиром для защиты от обморожений. И оба казались хорошо приспособленными к жизни в этом новом мире. Байсеза обрадовалась, что рядом с ними во время пути будут эти двое, потому что тем самым повышались их шансы на выживание.

Из толпы вышел Джиффорд Окер и подошел к ним для приветствия. Он кутался в огромное черное меховое пальто, а на голову по самые глаза была нахлобучена цилиндрическая шляпа. В руках он держал всего лишь легкий саквояж, из которого торчали длинные картонные трубки.

— Мадам Датт, миссис Уайт, очень рад вас видеть, — сказал он.

Эмелин игриво ему попеняла:

— Вы что-то не слишком себя обременили, профессор. А что в этих трубках?

— В них карты звездного неба, — серьезно ответил он. — Настоящее сокровище нашей цивилизации. Еще я несу с собой несколько книг. О! Это просто чудовищно, что мы не можем прихватить с собой все содержимое наших библиотек! Каждая оставленная во льду книга — это маленький кусочек нашего прошлого, утраченный безвозвратно. А что касается моего собственного скарба, так сказать, горшков и кастрюль, то для них у меня имеются отменного качества рабы. Они называются студентами-дипломниками.

Байсеза вежливо усмехнулась. Очевидно, это была очередная шутка профессора.

— Мадам Датт, — продолжал профессор, — полагаю, вам уже известно, что Джакоб Райс вас ищет. Он будет вас ждать до самой последней минуты, пока процессия не тронется. Он хочет, чтобы вы встретились с ним в его экипаже. Кстати, с ним едет Абдикадир.

— Неужели? Я думала, что Абдикадир едет с вами. — Абди работал вместе с Окером и его студентами над астрономическими проектами.

Окер покачал головой.

— Что мэр желает, то закон.

— Полагаю, что и мне совсем неплохо проехаться немного в тепле. А что он хочет?

Окер выгнул бровь.

— Думаю, что вы сами об этом знаете. Он хочет расширить свои знания об Александре и его мировой империи. Сариссы, паровые машины, все такое… Поверьте, я сам заинтригован.

Байсеза улыбнулась.

— Неужели он все еще мечтает о мировом господстве?

— Взгляните на это с точки зрения Райса, — сказал Окер. — Таково должно быть завершение великого проекта под названием «Переселение из старого Чикаго в новый». Эта работа стоила ему огромных затрат энергии, он занимался ею не один год. Однако Джакоб Райс все еще молодой человек, причем голодный и энергичный, чему мы должны очень радоваться, и я полагаю, что он продолжит свою деятельность и дальше. Не знаю, как далеко он собирается зайти, но теперь он, скорей всего, стремится к новым подвигам.

— Этот мир — довольно большое место, — сказала Байсеза. — Хватит всем.

— Место-то большое, но не бесконечное, — возразил Окер. — И, кроме того, мы недавно установили пробные контакты за океаном. Райс, конечно, не Александр, я в этом убежден, но ни он, ни греческий царь, очевидно, не захотят друг другу покориться.

— К тому же, знаете ли, — продолжал Окер, — игра стоит свеч. После всего, что вы с Абдикадиром сказали о будущем, Райс это воспринял как руководство к действию. Он потребовал от своих ученых, и прежде всего от меня, найти способы предотвратить конец Вселенной, или, хотя бы, его избежать.

— Ого! Он мыслит масштабно!

— И к тому же он, знаете ли, подозревает, что мировое господство является необходимым и достаточным условием для его спасения!

Судя по всему, Райс прав, подумала Байсеза. Если единственный путь обратно на Землю лежит через вавилонский Глаз, то война за этот город в будущем просто неотвратима.

Окер вздохнул.

— Однако трудность заключается в том, что если попасть в карман к такому человеку, как Райс, то оттуда очень трудно выбраться. Уж я-то это знаю! — уныло произнес он. — Но вы должны сами решать, Байсеза Датт, что вы хотите.

Ей не надо было ничего решать: все было и так ясно.

— Я уже нашла все, что хотела, — сказала она. — И теперь мне необходимо вернуться обратно в Вавилон. Именно через него я попала в этот мир, и, кроме того, там находится единственная ниточка, связывающая меня с дочерью. Не говоря уже о том, что, как мне кажется, я должна привезти Абдикадира домой. Двор Александра нуждается в таких светлых умах, как у него.

Окер призадумался.

— Вы многое для нас сделали, мадам Датт… не в последнюю очередь, вы дали нам знание о нашем мире среди других миров. Войны Джакоба Райса — это не ваши войны, и его цели — это не ваши цели. И мы должны помочь вам от него ускользнуть. — Он взглянул на Эмелин и ее сыновей, которые молча выразили свое одобрение.

— Спасибо, — искренне сказала Байсеза. — Но что вы скажите о себе, профессор?

— Знаете, первый камень обсерватории в Нью-Чикаго уже заложен. Этого вполне достаточно, чтобы занять меня на долгие годы. Но, кроме этого… — Он поднял голову и взглянул на густую облачность, покрывающую все небо. — Иногда я чувствую себя в привилегированном положении оттого, что нахожусь здесь, то есть в мире, который вы называете «Мир». Я был создан для совершенно новой Вселенной, в которой существует множество разных миров, и их изучали астрономы предшествующих поколений. Однако видимость здесь всегда плохая, — вздохнул он. — Мне бы хотелось слетать куда-нибудь ввысь, поверх облаков «Мира»! Куда-нибудь на Луну, или в другие миры на воздушном фаэтоне! Моего воображения явно не хватает, чтобы представить себе, как это можно сделать, но если Александр Великий смог наладить сообщение с помощью паровозов, то наверняка Нью-Чикаго сможет достичь звезд. Как вы считаете? — Он улыбнулся неожиданно мальчишеской улыбкой.

Байсеза тоже улыбнулась.

— Я считаю, что это очаровательная мысль.

Эмелин вцепилась в руку Гарри, своего сына.

— Конечно, вы можете сколько угодно смотреть на звезды. А мне нужен всего лишь клочок суши, свободный ото льда — хотя бы на некоторое время! А что касается будущего… пятьсот лет, вы говорите? Знаете, мне и моим мальчикам этого вполне достаточно.

— Вы очень мудры, — сказал Окер.

Со всех сторон взревели охотничьи рога.

Люди в предвкушении похода оживились. Мужчины, женщины, дети зашевелились, начали поправлять рюкзаки за плечами. Лошади заржали и начали брыкаться, сбруя зазвенела, и постепенно бесформенная толпа стала походить на колонну.

Вспыхнули огни, так что Байсеза даже испугалась. Электрические прожекторы, установленные на небоскребах, осветили стены, которые, как оказалось, были украшены флагами. Оживление нарастало.

— Все это наворовано с всемирной ярмарки, — сказала Эмелин, улыбаясь сквозь слезы. — Относительно Джакоба Райса у меня всегда были некоторые сомнения, но я никогда не могла отказать ему в стильности! Какой прекрасный способ проститься с умирающим городом!

Загремели барабаны, задавая ритм движению.

Лохматый мамонт в экипаже Райса еще раз протрубил в знак протеста и сдвинулся с места. Толпа была столь плотной, что не могла прийти в движение одновременно: потребовалось время, чтобы освободилось пространство и к маршу смогли присоединиться последние ряды. Наконец процессия двинулась в путь. Сперва все шли по Мичиган-авеню, затем мимо парка Джексона. По бокам процессии шли полицейские с желтыми дубинками в руках — для защиты от диких животных. Даже желтые трамваи залязгали и тронулись с места — в последний раз, хотя своих пассажиров они могли доставить совсем недалеко.

Во время движения чикагцы начали петь, чему помогала барабанная дробь и медленный ритм шагов по замерзшей грязи. Сперва они грянули патриотические песни, вроде «Моя страна Тебе принадлежит, Господи!», «Америка» и «Звездное знамя». Но через некоторое время они перешли на песенку, которую Байсеза слышала здесь множество раз: «Улица оловянной посуды», хит 90-х годов XIX века в Чикаго, грустный мотив о старике, который потерял свою любовь. Сумрачные голоса, отражаясь от кирпича, стекла и бетонных стен покинутых зданий, рассказывали о надеждах, которые исчезли «после бала».

Байсеза услышала звон стекла, пьяный смех, а затем глухой удар. Оглянувшись назад, она увидела, как из верхних этажей отеля Лексингтон вырываются языки пламени.

53. «Аврора» 7 декабря 2070 года

Приближаясь в своем «Шаттле» к одному из самых знаменитых космических кораблей в истории человечества, Белла Фингал, Билл Карел и Боб Пакстон припали к телескопическим окнам.

После всех волнений последних месяцев Белла чувствовала себя уставшей до изнеможения. К счастью, теперь почти все уже было позади. До того момента, когда квинт-бомба приблизится к Земле на минимальное расстояние, осталось ждать всего несколько дней. «День Q» — так назвали этот момент комментаторы. Астрономы и военные в один голос уверяли ее, что бомба не делала попыток сойти с той траектории, на которую она вышла после того, как марсианский Глаз внезапно подал признаки жизни. Она, конечно, все еще приближается к нам, но минует нас между Землей и Луной, так что никакого удара по планете не произойдет.

Белла распланировала свои дела так, словно это было правдой. Сегодня, к примеру, у нее намечалась конференция на «Авроре», где она собиралась выполнить одно из последних, самой на себя наложенных обязательств, то есть начать дебаты относительно будущего человечества. Однако она подозревала, что, как и остальные жители Земли, она не сможет избавиться от сомнений до тех пор, пока квинт-бомба действительно не минует наш мир, не нанеся ему никакого вреда. И, как и большинство жителей Земли, она собиралась провести «день Q» в кругу своей семьи.

После этого она сможет свалить с себя груз административной работы и отдаться в руки Гаагского трибунала по военным преступлениям, и кто-то другой вместо нее будет принимать решения. Такой итог ее очень радовал. Радовал, потому что она будет освобождена от административной работы еще до финального акта той смертельной драмы, которая теперь разыгрывалась в Солнечной системе. Драмы оставления Марса.

«Шаттл» выполнил вираж. Погрузившись в свои мысли, Белла почти забыла, где находится. Она выглянула в иллюминатор и сконцентрировалась на таком знакомом и величественном зрелище.

С такого расстояния сияющая в солнечном свете «Аврора-2» казалась до невероятности хрупкой. Она была похожа на палочку какого-то игрушечного барабана, на тоненькую спицу длиной в двести метров, включающую в себя силовые установки и жилые комплексы. Тело корабля было покрыто шрамами, краска облезла, солнечные батареи почернели и свернулись. В одном месте на уровне жилых комплексов оболочка ее оплавилась и сморщилась, так что за ней были видны обломки оборудования и перегородки. «Аврора» явно пережила когда-то сильный пожар, но при этом она выполнила то, ради чего ее сюда доставили.

«Аврора» — второй пилотируемый корабль, летавший на Марс, — была запущена для того, чтобы забрать с Марса Боба Пакстона и его команду, которых на Земле ожидали как героев. Но все планы спутала солнечная буря, и «Аврора-2», один из самых больших кораблей тех дней, понадобился для других целей, так что, вместо операций по спасению и исследованию, ее вновь вернули на Землю. Л-1, стационарная точка между Солнцем и Землей, казалась логическим местом для построения щита, призванного защитить Землю от разъяренного Солнца. Поэтому именно здесь расположили «Аврору», чтобы она служила пристанищем для команды проектировщиков и строителей.

Теперь щит уже был сломан. Буря нанесла по нему сокрушительный удар, а затем его разворовали и растащили на части для строительства новых станций в космосе и на Луне. Но саму «Аврору» оставили здесь, в Л-1, в качестве мемориала тех удивительных дней, а вместе с ней сохранили и остатки щита, который располагался вокруг корабля, так что его извивающиеся, закрепленные на корабле ребра жесткости торчали в разные стороны, как космическая паутина.

Белла взглянула на своих спутников. Билл Карел был сосредоточен и слегка дрожал: очевидно, он все еще не мог примириться с предательством сына. Создавалось впечатление, что он почти не замечал приближения знаменитого корабля.

Выражение лица Боба Пакстона понять было гораздо труднее.

Во время солнечной бури сама Белла работала на щите и с тех пор бывала здесь множество раз: ради воспоминаний, ради участия в торжественных церемониях, ради открытия музея, во время празднования годовщин. Но с Бобом Пакстоном все было по-другому. Вернувшись на Землю после бури, он прошел через период всяких награждений — чествований — президентств, а затем, очень быстро, вернулся к военной карьере и целиком посвятил себя делу противостояния угрозе Перворожденных. Л-1 Пакстон раньше не посещал ни разу и, очевидно, вообще никогда не видел в своей жизни «Аврору-2», если не считать того случая, когда он бросил на нее взгляд с поверхности Марса. Тогда она проплыла по небу, так и не подобрав ни его, ни его команду. И теперь лицо старого небесного вояки было сумрачным, непроницаемым, и Белла совершенно не могла догадаться, о чем он думает.

«Шаттл» еще раз развернулся, используя двигатели малой тяги, выровнялся и пристыковался к закругленному корпусу жилого отсека «Авроры». Солнце теперь находилось прямо под ногами у Беллы, от него уходили вверх вертикальные тени, и в маленьком иллюминаторе над головой она увидела Землю, голубую лампу, повешенную на небе прямо напротив Солнца. Земля, конечно же, была полной. Она всегда была полной, если смотреть на нее с Л-1. Белле захотелось разглядеть ее получше.

Когда стыковка завершилась, «Шаттл» выключил свои двигатели и системы управления.

— Добро пожаловать на «Аврору-2» и Мемориал Щита!

От этого женского голоса Беллу пробрала дрожь. Во время прошлых посещений станции такого здесь не было.

— Здравствуй, Афина! — ответила она. — Добро пожаловать домой!

— Белла. Я рада говорить с тобой снова. Прошу вас, перейдите на борт.

В полу открылся люк. Белла отстегнула ремни безопасности и полетела в невесомость.

Алексей Карел и Лайла Нел ждали их в командной рубке «Авроры». Здесь было то самое место, где когда-то Бад Тук начал разрабатывать планы спасения Земли. Теперь здесь устроили музей, экспонатами которого были устаревшего вида дисплеи, наушники, пюпитры с зажимами для письма и другие остатки былой жизни, нетронутые со времен кризиса. Все они бережно хранились под защитой прозрачного пластика. Когда Белла сюда возвращалась, то всякий раз чувствовала себя очень старой.

Билл Карел последним вплыл в открытый люк. Микрогравитация делала его неуклюжим и слабым, в своем оранжевом комбинезоне он казался до странности комичным. Но когда он увидел своего сына, его лицо начало дрожать.

— Ты, гнусный маленький идиот! И ты, Лайла! Вы предали меня!

Алексей и Лайла прижались друг к другу и слегка отлетели в сторону. Всем своим видом они показывали упрямство и открытое неповиновение. Алексею было всего двадцать семь лет, а Лайле и того меньше. Но, как отметила про себя Белла, космики всегда оставались немного детьми.

Алексей сказал:

— Отец, мы смотрим на это совсем по-другому. Мы делали то, что должны были делать. То, что нам казалось лучшим.

— Вы шпионили за мной! — не унимался Карел. — Вы украли мою работу! И ты, Лайла, ты была блестящей студенткой. Блестящей! И ты пошла на такое!

Лайла держалась хладнокровнее.

— Сэр, к этому нас принудили ваши собственные действия, — сказала она. — Вы хранили секреты. Вы не говорили людям того, что они должны были знать. Вы лгали! Если мы виноваты, то и вы виноваты ничуть не меньше.

— А это, — встряла в их разговор Белла, — единственная осмысленная вещь, которую кто-нибудь из нас может сказать.

— Согласна, — сухо произнесла Афина. — Может быть, вы все сядете? Здесь недалеко устроен небольшой учебный класс…

В комнате стоял пластиковый стол, поверхность которого была покрыта упрощенными для детского восприятия сводками и графиками солнечной бури, вокруг стояли маленькие стулья со специальными ловушками для противостояния микрогравитации. Все пятеро сели за стол, который сверкал яркими, первозданными цветами.

— В любом случае, я очень рада снова оказаться здесь, — сказала Афина.

Белла взглянула вверх.

— Это шутка, Афина?

— Ты меня помнишь, Белла. Я всегда любила пошутить.

— Ты думаешь, что снова находишься здесь. Это значит, что ты рада, что мы переправили тебя с «Циклопов» домой. — Если такой интеллект, как Афина, мог сказать о себе, что он где-то «есть», то она, или, скорей, ее самая полная версия, теперь была загружена в секретном хранилище памяти в одном из покинутых инженерных отсеков «Авроры».

Афина сказала:

— На «Циклопах» меня приняли хорошо. Там я была защищена. Но меня создали для того, чтобы управлять щитом, то есть чтобы находиться здесь. Разумеется, я, то есть моя нынешняя копия, не сохранила памяти о самой буре. Так что для меня полезно пребывание здесь, потому что я могу подключиться к хранилищам информации. Узнать, что произошло в те дни, как будто я не более чем обычный посетитель. Это смиряет.

— А могу ли я смиренно тебя спросить, — желчно произнес Боб Пакстон, — зачем ты нас сюда притащила? — С момента перехода на борт «Авроры» он заговорил впервые.

Белла положила руку на стол, и такой ни к чему не обязывающий жест тем не менее отвлек его внимание.

— Потому что здесь нейтральная территория и для землян, и для космиков, — объяснила она. — Причем ближайшая из всех, которые я смогла придумать. Судя по всему, мы каким-то образом прошли сквозь кризис с квинт-бомбой, хотя и сцепились между собой, как пауки в банке. А теперь нам нужны новые принципы сосуществования.

Алексей сказал Белле:

— Я слышал, что после Рождества вы покидаете свой пост.

— Даже более того, — желчно вставил Пакстон. — Мадам председатель собирается предстать перед военным трибуналом. Впрочем, как и я.

Лайла нахмурилась.

— А как насчет атак на подъемники? Кого предполагают привлечь к ответственности за это преступление?

— Я буду рада предстать перед судом, — отрезала Афина. — Если это защитит тех, на чьи действия я оказывала давление.

Алексей засмеялся.

— Но компьютер А-1 невозможно привлечь к суду!

— Разумеется, возможно, — возразила Белла. — У Афины есть права. Она является гражданским лицом (не человекоподобным). Но вместе с правами рука об руку идут обязанности. Ее можно привлечь к суду точно так же, как меня. Правда, я не знаю, какое можно ей выдумать наказание — в случае, если ее признают виновной.

Афина сказала:

— Все подобные суды будут полностью открыты для публики. Причем представителями на них будут выступать как земляне, так и космики. И каким бы ни был приговор, я надеюсь, что он станет частью процесса примирения. И оздоровления.

Белла добавила:

— Все мы делали то, что, как нам казалось, мы должны были делать. Но все это в прошлом. Квинт-бомба изменила в нашей жизни все. Теперь обстоятельства нашей жизни стали совсем другими.

Лайла спросила с любопытством:

— Другими какими?

— Во-первых, политика…

Инициированные Афиной широкие дебаты о том, как спастись от квинт-бомбы, привели к коллапсу всей политической системы. Судя по всему, такова была кульминация той напряженности, которая десятилетиями нарастала среди беспрецедентно взаимосвязанного между собой человечества. В конце концов, было признано возможным дебаты закрыть.

— С момента голосования все стало изменчивым и текучим. Появились новые фракции, новые интересы и протестные группы, новые лоббисты. На Земле пали последние барьеры между старыми нациями и новыми. По всей системе люди отвергают старые категории и сообщества и объединяются в новые, выбирая себе в союзники тех, кто им кажется наиболее подходящими в том месте, где им довелось жить. Такая широчайшая, абсолютная, не лимитированная пространством и средствами связи демократия уже берет свое. Это массовая самокорректирующаяся мудрость, нравится нам она или нет. Может, это даже хорошо, что наш первый опыт во всеобщем голосовании относился к делу, объединяющему абсолютно всех. И возможно, что в этом смысле Перворожденные даже сделали нам одолжение. Но, к сожалению, это голосование успокоило не всех.

Алексей прямо взглянул на своего отца.

— Слушай, пап. В космосе тоже многое изменилось. Я имею в виду, отношения между Землей и космиками.

— То есть отношения между мной и тобой, ты хочешь сказать?

— И это тоже. Мысль заключается в том, что Земля, навязывающая свою волю космосу, — всего лишь фантазия. И не важно, сколько военных кораблей с работающими на антиматерии двигателями вы построите.

В декабре 2070 года никакой декларации независимости никто подписывать не собирался. В космосе не было космических государств, и до сих пор все космики считались колонистами, в гражданском смысле формально приписанными к тому или иному земному государству. Конечно, среди космиков уже зарождалось свое соперничество. Но когда все они оглядывались на Землю, с их точки зрения уменьшенную до размеров звезды на небе, — если вообще они ее видели, — то им становилось все труднее думать о себе как об американских космиках, или о бельгийских, или о китайских, или о каких бы то ни было еще.

— Космик — это абсурдное наименование. Оно имеет негативный смысл и практически означает «не землянин». Но мы все разные, и у всех у нас есть свое мнение.

— Вы правильно все поняли, — пробурчал Боб Пакстон. — У вас больше мнений, чем самих космиков.

— Мое мнение таково, что вы больше не можете нами управлять. Мы сами собой не можем управлять, да и не хотим этого делать. Мы вышли на новую дорогу, пап, и сами еще не знаем, куда она нас приведет.

— Или кем вы станете через некоторое время, — усмехнулся Карел. — Но, кажется, я обязан разрешить вам идти туда, куда вам вздумается, не так ли?

Алексей улыбнулся.

— Боюсь, что так.

И в этом, как поняла Белла, кроется самый главный подтекст диалога между Землей и космиками. Если материнский мир разожмет свою хватку, то потеряет своих детей навсегда.

Боб Пакстон съязвил:

— Господи! Мне кажется, что я сейчас зарыдаю!

— Хорошо, Боб, — сказала Белла. — Но здесь я вижу самую серьезную проблему. Один из моих последних приказов будет относиться к тому, чтобы инициировать новый конституционный диалог всех нас, Земли и всей Солнечной системы, основанный на прецедентах по признанию прав человека. Насколько я понимаю, мы все не хотим мирового правительства. Но нам нужны новые механизмы, новые политические формы для признания новой реальности. Больше никаких центров силы! — подчеркнула она. — Больше никаких секретов! Нам нужны механизмы, которые бы нас объединяли, которые бы обеспечивали справедливость и равноправие в использовании ресурсов и возможностей. И нам нужны структуры для быстрого реагирования на те вызовы, которые нам непременно бросят в будущем.

— В случае, например, если Перворожденные захотят нанести новый удар, — сказал Пакстон.

— Да. Но мы должны найти пути для противостояния новым опасностям без принесения в жертву наших свобод! — Она оглядела лица присутствующих, которые были либо открытыми и доброжелательными, либо циничными и замкнутыми. — У нас в истории еще не было прецедентов, когда цивилизация, охватывающая несколько миров, управляла бы собой. Может быть, Перворожденные знают, как это делать. Но если знают, то нам не говорят. Мне хочется думать, что мы переживаем сейчас новую фазу своего культурного взросления.

— Взросления? Звучит утопично, — осторожно вставил Карел.

Боб Пакстон усмехнулся.

— Да уж. И давайте помнить, что, сколько бы мутантов вы, космики, в будущем ни наплодили, все равно нас всех до конца будет объединять одна вещь.

— Перворожденные, — догадалась Лайла.

— Совершенно верно, — сказал Пакстон.

— Да, — подтвердила Белла. — И поэтому, Боб, ознакомь нас со своими новыми предложениями. С новой фазой укрепления Крепости Соль.

Он взглянул на нее с тревогой.

— Вы уверены в этом, госпожа председатель?

— Совершенно уверена, Боб. Открытость, вот что нам сегодня нужно больше всего. Открытость — таков девиз новой реальности. — Она с улыбкой оглядела присутствующих. — Боб и его Комитет Патриотов обосновали новые приоритеты. Даже несмотря на то, что их конституционный статус все еще обсуждается в свете последних событий.

Алексей улыбнулся.

— Старые небесные вояки никак не могут вернуться на Землю, а, адмирал Пакстон?

Пакстон посмотрел на него так, словно собирался испепелить взглядом. Белла положила руку ему на плечо, и он постепенно успокоился.

— Хорошо, — сказал он. — Первое. Мы должны начать действовать прямо сейчас. Между солнечной бурей и угрозой квинт-бомбы мы имели интервал в целое поколение. При этом мы даже не знали, что на нас надвигается. Но, глядя назад, мы должны признать, что сделали за это время недостаточно, и повторять эту ошибку мы больше не имеем права. Квинт-бомба совершила только одно хорошее дело: благодаря ей мы мобилизовали общественное мнение и получили всеобщую поддержку наших действий.

— Второе. Земля. Большинство из нас пережили страшное потрясение, когда вы, грязные космики, перерезали все наши космические подъемники. Мы всегда знали, насколько уязвимы вы под своими куполами и в своих игрушечных космических кораблях. Но насколько уязвима Земля, мы до сих пор не знали. Факт заключается в том, что земная и космическая экономики взаимосвязаны. И поэтому нам необходимо оздоровить Землю, так сказать, нарастить ее мышцы.

Лайла усмехнулась.

— Хорошо сказано.

— Дома как бункеры. Базирующиеся на Земле энергетические установки. Системы связи с защищенными оптико-волоконными кабелями. Все в таком роде. Причем в масштабе, необходимом для противостояния длительной планетарной осаде. Параметры нужно уточнять.

— Третье. И здесь ключ ко всему. — Пакстон напрягся, наклонился вперед и обвел всех суровым взглядом. — Мы должны рассредоточиться. Конечно, у нас уже имеются колонии вне Земли. Однако, как говорят военные стратеги, если бы квинт-бомба уничтожила Землю, то эти колонии вряд ли смогли бы долго протянуть. Прежде всего вас слишком мало. — Он улыбнулся космикам. — У вас слишком бедный генетический фонд, ваша экология слишком хрупка и так далее. И поэтому мы должны вас откормить. Создать вид, который даже при потере Земли будет неуязвим. Прежде всего, я говорю о массированной агрессивной миграции. На Луну. На спутники других планет. Мы должны создавать там космические поселки, особенно если это не потребует чрезмерных временных затрат. Например, на Венере, которую солнечная буря так обожгла, что, вполне возможно, она стала пригодной для жизни. — Он немного подумал. — Может быть, нам следует отправить несколько космических кораблей к звездам, по следам китайцев.

— Вряд ли это сработает, — возразил Алексей. — Даже если у вас на Венере поселится, скажем, миллион человек под куполами, которые будут дышать машинным воздухом, все равно от этого они не станут менее уязвимыми, чем мы.

— Разумеется, — ухмыльнулся Пакстон. Казалось, ему доставляло удовольствие всех шокировать. — И поэтому мы должны идти дальше. Как приятно думать, что такой старый ворчун, как я, мыслит гораздо шире вас, молодых и глупых птенцов. Какое самое здоровое место для проживания мы знаем? Правильно, планета.

Лайла раскрыла рот от удивления.

— Вы говорите о создании планет наподобие Земли?

— Да, я говорю о том, что Луну или Венеру можно превратить в мир наподобие Земли, по которому можно ходить более или менее незащищенным. Где можно выращивать урожай на открытом воздухе. Где люди выживут, даже если их земная цивилизация падет. Даже если они забудут о том, кто они такие и откуда пришли.

— Как раз об этом размышляли жители Марса, — сказала Лайла. — Но теперь, понятное дело…

— Да, Марс мы потеряли, но Марс — не единственный вариант. Если придерживаться долгосрочной стратегии, то решение может быть только одно: здоровое и полноценное выживание. — Пакстон замолчал.

Алексей скептически усмехнулся.

— Такую программу сторонники космических поселений вынашивали со времен Армстронга и Олдрина, но так и не смогли даже близко подойти к ее реализации. Она предполагает переброску огромных ресурсов.

— О, да! — согласилась Белла. — Но на самом деле точка зрения Боба широко распространена. И очень скоро мы все-таки приступаем к ее реализации.

— В каком смысле? — поинтересовалась Лайла.

— Скоро увидите. Разрешите мне приберечь для вас один последний сюрприз…

— Однако мы говорим серьезно! — тоном, не терпящим возражений, сказал Пакстон. — Я в жизни своей не был серьезнее, чем сейчас. Чтобы завоевать свой шанс на будущее, мы должны сохранять наше настоящее. Вот главный принцип.

Все принялись обсуждать детали плана Пакстона, спорили, предлагали одни соображения, отвергали другие. Очень скоро Пакстон очистил стол от игрушечных графиков солнечной бури и принялся делать заметки.

Белла тихо сказала Афине:

— Кажется, работает. Вот бы никогда не поверила, что Боб Пакстон и Алексей Карел смогут работать вместе!

— Мы живем в странное время.

— Да. И с каждым днем оно становится все более странным. Ведь это только начало. — Она посмотрела на часы. — Терпеть не могу эту работу, но, кажется, мне пора пойти и просмотреть поступившие сообщения. Афина, ты не сделаешь им кофе? А лучше кофе с чем-нибудь, что они захотят.

— Конечно.

Она освободилась из-за стола и поплыла по отсеку в другое помещение, где достала свои секретные гибкие компьютеры. После ее ухода разговор продолжался, весьма оживленный. Она услышала, как Алексей полушутя-полусерьезно сказал:

— Я знаю, что может нас всех объединить. Непобедимое Солнце. Новый бог для новой эры…

54. День Q 15 декабря 2070 года

«Шаттл» доставил Беллу на мыс Канаверал. К ней обратился Фалес:

— Добро пожаловать домой, Белла.

Белла, погруженная в работу, даже испугалась, обнаружив, что она уже на Земле. Всю дорогу с Л-1 она работала с поступившими сообщениями, отслеживая развитие двух важнейших сегодняшних событий: запуск Бимини, новой космической подъемной системы в Атлантике, и максимальное приближение к Земле квинт-бомбы. Все шло по графику, она это видела лучше, чем кто-либо еще. Но все равно не могла не следить за их развитием.

«Шаттл» совершил мягкую посадку, и его двигатели затихли. Белла выключила компьютер и сложила его в чемоданчик.

— Спасибо, Фалес, — сказала она. — Хорошо вернуться домой. Афина шлет тебе свой привет.

— Я уже несколько раз с ней говорил.

Белла почувствовала некоторую неловкость. Ее всегда интересовало, какие диалоги происходят между великими искусственными интеллектами, причем поверх человеческих голов. Даже занимая должность председателя Совета, она так никогда и не смогла этого разузнать в достаточной степени.

— Машина ждет, Белла. Она доставит тебя в сборочный цех космических кораблей, где уже находится твоя семья. Будь осторожна при ходьбе.

Возвращение к земной гравитации давалось ей нелегко.

— И с каждым разом все труднее, — проворчала она. — Фалес, напомни мне в следующий раз заказать себе робота-поводыря.

— Хорошо, Белла.

Она вышла из «Шаттла» и остановилась на пороге. День выдался ясный, воздух был свеж и пропитан солью. Она снова взглянула на часы, которые самоскорректировались на местное время. Сейчас было без нескольких минут десять утра.

Она взглянула на море, откуда в небо уходило пять вертикальных нитей.

Фалес пробормотал:

— До максимального приближения квинт-бомбы остался час. Астрономы докладывают, что ее траектория не изменилась.

— Все орбитальные системы работают хорошо. Люди должны это видеть.

— Я сталкивался раньше с подобными феноменами, — спокойно сказал Фалес. — Я тебя понимаю, Белла.

— Не уверена, что ты понимаешь, — хмыкнула Белла. — Разве что ты называешь словом «феномен» что-то другое. Но, все равно, мы тебя очень любим.

— Спасибо, Белла.

К ней подъехала машина — стеклянный пузырь, весьма сообразительный и расторопный. Белла пересела в нее из остывающего «Шаттла», и поехала прямо к возвышающемуся впереди зданию сборочного цеха космических кораблей.

В здании к ней приставили охранника — женщину, обладающую чувством юмора, но при этом всю увешанную оружием. Она следовала за Беллой по пятам.

Белла сразу же прошла к прозрачному лифту, который быстро и бесшумно доставил ее наверх, на самый последний этаж, а оттуда на крышу. Сверху хорошо были видны многочисленные ракеты, установленные на земле густо, как деревья в лесу. Когда-то в этом здании собирались «Сатурны» и «Шаттлы». Теперь все они постарели на сто лет, но все равно представляли собой величественное зрелище. Сборочный цех был превращен в музей космических аппаратов, запущенных на заре американской пилотируемой космонавтики. Среди прочих диковинок здесь можно было увидеть «Атлас» и «Арес». Но теперь здание снова стало оперативным: его угол был расчищен для сборки «Аполлон — Сатурнов». Новый «Аполлон-14» должны были запустить в феврале будущего года.

Белла очень любила этот грандиозный храм технологии, все еще поражающий своими размерами. Но сегодня ее гораздо больше интересовало, кто ждет ее на крыше.

Стоило ей выйти из лифта, как навстречу ей шагнула Эдна.

— Мама!

— Здравствуй, дорогая! — Белла ее обняла.

Женщина-охранник теперь неотступно следовала за ними обеими, и, кроме того, рядом появился новостной робот — причудливая сфера, вся покрытая объективами. Белла подумала, что этого следовало ожидать, но все равно всячески старалась делать вид, что не замечает его молчаливой, пристальной и всесторонней слежки. В конце концов, день сегодня исторический, ожидаемый всеми — «день Q». Она собиралась превратить его в праздник: кроме включения подъемника Бимини, сегодня ожидалось торжество по поводу счастливого избавления от квинт-бомбы. Хотя, как чувствовала Белла, настроение у всех было скорей взвинченным, чем праздничным.

Бескрайняя крыша сборочного цеха давным-давно была переделана в смотровую площадку. Сегодня на ней собралось множество народа. Везде стояли палатки. В одном конце была устроена трибуна, с которой предположительно Белла должна была произнести речь. Здесь был разбит даже миниатюрный парк местной флоры и фауны.

Два странно одетых человека, длинных и тощих, в сине-черных балахонах, усыпанных золотыми солнечными дисками, смотрели на детеныша аллигатора так, словно ничего более удивительного в своей жизни не видели. Вполне возможно, что так оно и было на самом деле. На ногах эти люди стояли не очень твердо, лица их были покрыты толстым слоем солнцезащитного крема. Это были жрецы новой церкви Непобедимого Солнца, миссионеры из космоса.

Эдна тоже шагала неловкой походкой человека, долго работавшего в космосе и неожиданно вернувшегося к земной гравитации. Яркий солнечный свет резал глаза, свежий ветер и открытые пространства кругом заставляли вздрагивать и удивленно озираться. Она выглядит очень усталой, с материнской заботливостью подумала Белла, гораздо старше своих двадцати четырех лет.

— Ты плохо спала, не так ли, дорогая? — спросила она.

— Мам, я знаю, что здесь нам говорить не очень удобно, — немного напряженно ответила Эдна. — Но вчера я получила повестки в суд. Мою и твою.

Белла вздохнула. Ей бы очень хотелось избавить Эдну от трибунала.

— Как-нибудь справимся.

— Тебе не следует думать, что ты должна меня защищать, — деловито продолжала Эдна. — Я выполняла свой долг, и снова сделала бы то же самое, если бы мне приказали. Когда начнутся мои слушания, я скажу правду. — Она вымучено улыбнулась. — Да ну их всех совсем! Tea просто жаждет тебя увидеть. Мы тут устроили пикник, чуть в стороне от палаток…

Эдна заняла небольшой пятачок на крыше неподалеку от края. Место было безопасным, защищенным высокой стеклянной, скругленной внутрь стеной. Там Эдна расстелила одеяла, расставила складные стулья и стол, открыла пару бутылок шипучки. Здесь же находилась Кесси Дюфлот с двумя детьми, Тоби и Кандидой. Они играли с Tea, которой уже исполнилось четыре года.

К удивлению Беллы, в этом углу крыши справляли Рождество. Дети играли с только что подаренными им игрушками, и вокруг лежала красивая упаковочная бумага и ленты. Здесь была устроена даже маленькая елка, а рядом с детьми сидел пожилой человек в костюме Санта-Клауса. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, на его усталом лице играла вымученная улыбка.

— Бабушка! — весело закричала Tea и подбежала к Белле.

— Здравствуй, Tea! — Белла с трудом согнула колени, чтобы обнять и поцеловать свою внучку. Остальные дети тоже к ней подбежали: очевидно, они смутно помнили, что эта красивая пожилая леди когда-то приезжала к ним домой, чтобы передать памятный знак с похорон их отца. Но все дети очень скоро вернулись к своим игрушкам.

Санта-Клаус пожал Белле руку.

— Джон Меттернес, — представился он. — Я летал с вашей дочерью на «Либерейторе».

— Да-да, конечно, — ответила Белла. — Я очень рада с вами познакомиться, Джон. Вместе с Эдной вы очень хорошо поработали.

Он усмехнулся.

— Будем надеяться, что судьи согласятся с вашим мнением. Знаете, я не хочу, чтобы вы думали, будто я встреваю… Я же вижу, что здесь семейный праздник…

— Я просто заставила его сойти на берег! — язвительно вставила Эдна. — Будь его воля, этот старый чудак остался бы спать на «Либерейторе». К счастью, туда пришла ремонтная команда.

— Не позволяйте ей собой командовать, Джон. Очень хорошо, что вы к нам пришли. Только… почему Рождество, Эдна? Сегодня ведь только пятнадцатое декабря.

— На самом деле это была моя идея. — К Белле подошла Кесси Дюфлот. — Дело в том, что, как вы понимаете, мы все еще не совсем уверены, как сложится сегодняшний день. — Она взглянула на небо, словно высматривая там квинт-бомбу. — То есть я хочу сказать, что мы уверены, но не до конца. И если дело пойдет плохо…

— То вы решили на всякий случай устроить детям праздник.

— Вам кажется это странным?

— Нет. — Белла улыбнулась. — Я вас понимаю, Кесси.

— Из-за этого сегодня получился сумасшедший день, — вздохнула Эдна. — Но гораздо хуже то, что, если сегодня не рванет, то через десять дней праздник придется повторить.

— Своим запуском вы привлекли всеобщее внимание, — сказала Кесси.

— Похоже на то…

— Мам, ты еще и половины всего не видела! — Эдна снова взяла мать за руку и повела ее к прозрачному барьеру на краю крыши.

Отсюда Белла увидела океан, над которым солнце висело низко, как лампа, и побережье, протянувшееся на километры к северу и югу. Весь мыс Канаверал был заполнен людьми. Везде стояли машины, море машин, они окружали старые индустриальные постройки и покинутую базу военно-воздушных сил США. Везде мелькали флаги, которые колыхались на сильном ветру.

А в океане она увидела серые угловатые очертания старой нефтяной платформы. С нее поднималась вверх двойная нитка, абсолютно прямая. Она была видима, только когда от нее отражались солнечные лучи.

— Все они пришли на открытие, — сказала Эдна. — Мам, ты просто настоящий шоумен! Наверное, все политики такие. А открытие американского подъемника именно сегодня, в «день Q», — удачное совпадение. Наверное, люди себя чувствуют, как на праздничном приеме.

— О, это не просто очередной космический подъемник! Вот увидишь.

— А что это? Новый прорыв вперед?

— Я прилетела сюда прямо с конференции, в которой участвовал Боб Пакстон и другие. Там обсуждалась новая концепция защиты Земли. Грандиозная концепция. В частности, превращение других планет в подобие Земли.

— Ты шутишь.

— Нет, просто мыслю масштабно. Надо полагать, что такой меня сделала работа на щите. Там нам пришлось хорошенько поточить свои зубки о разные проблемы. А в скором времени мне придется связаться с Майрой Датт. — Она посмотрела на небо. — Надо что-то делать с «Миром», то есть с тем местом, куда отправилась ее мать. Ведь там тоже человеческие существа. Если связь с ними возможна, — а Алексей Карел клялся, что на Марсе они установили такую связь, — то, разумеется, мы сможем найти пути, чтобы вернуть их домой…

В толпе началось движение. Белла знала, что сотни глаз на крыше и на земле устремлены на нее одну. Новостной робот тоже подкатился к самым ее ногам, сверкая всеми своими объективами. Даже монахи у бассейна с аллигаторами смотрели на нее и улыбались во весь рот.

Она посмотрела на часы.

— Кажется, время наступило.

— Мама, ты уже знаешь, что собираешься сказать?

— Знаю. Только еще одну минутку. — Она посмотрела на море, на сверкающие вертикальные нити подъемника. — Эдна, позови детей, чтобы они тоже это увидели.

К ним подбежали дети с подарками в руках, затем подошли Кесси и Джон Меттернес, который посадил Tea к себе на плечи.

С нефтяной платформы взлетела сигнальная ракета, яркая розовая искра, описавшая в воздухе дугу и оставившая за собой дымный след. У подножия подъемника задвигались маленькие машинки, сияющие капельки, которые одна за другой начали взбираться на нити подъемника. Вокруг Беллы поднялось сдержанное шевеление, которое постепенно передалось толпам людей на мысе Канаверал.

— Работает! — восхищенно выдохнула Белла.

Эдна, щурясь, присматривалась к подъемнику.

— Только непонятно, что он несет, — пробормотала она. — А если немного увеличить… Черт! Я совсем забыла, что нахожусь на Земле!

— Он несет воду, дорогая, — спокойно ответила Белла. — Резервуары с морской водой. Получилась такая цепочка из резервуаров. Они будут подняты на нужную высоту, а затем сброшены.

— Сброшены куда?

— Для начала на Луну. Затем на Венеру.

Эдна, не отрываясь, смотрела на работающий подъемник.

— А откуда берется энергия? Я что-то не вижу вблизи никакой лазерной установки.

— А ее там нет. Для этого подъемника не нужен никакой энергетический источник — ничего, кроме вращения Земли. Потому что это не совсем подъемник — это сифон.

От удивления Эдна на некоторое время потеряла дар речи.

Орбитальный сифон стал первым представителем новой концепции космических подъемников, основанных не только на механической технологии. За пределами точки геосинхронной орбиты центробежная сила будет стремиться выбросить массы грузов подальше от Земли. Трюк с сифоном заключался в том, чтобы обуздать эту силу, то есть позволить как можно большему объему грузов уходить с поверхности Земли. По существу, энергия вращения Земли трансформировалась в подъемную силу загруженных полезным грузом механических капелек.

— Поэтому здесь не нужен никакой внешний энергетический комплекс, — понимающе кивнула Эдна. — Нас еще в школе этому учили. Самой большой проблемой всегда казалась необходимость постоянной загрузки этой штуки. Целая армия грузовичков должна была работать день и ночь, чтобы обеспечить бесперебойный поток грузов. Но если вы решили поднимать наверх всего лишь морскую воду…

— Мы назвали его Бимини, — сказала Белла. — Очень подходящее название. Американские аборигены рассказывают, что на острове, называемом Бимини, бьют фонтаны молодости. Никто никогда этого острова не видел, но, как видишь, фонтан забил на Флориде…

— Фонтан молодости?

— Фонтан земной воды, которая сделает другие миры снова молодыми. Сперва Луну, потом Венеру. Слушай, Эдна, я хочу тем самым продемонстрировать космикам, что наши намерения серьезны. Конечно, для завершения задачи потребуются века, но с таким ресурсом, как морская вода, создание подобных Земле миров перейдет в разряд практически осуществимых возможностей. И если земные океаны станут от этого немного мельче, а их ротация замедлится на какие-то неуловимые доли процентов, но при этом другие миры немного оживут, то я думаю, что такая игра стоит свеч! Тебе не кажется?

— Мне кажется, мам, что ты просто сошла с ума! Но, впрочем, это больше напоминает волшебство. — Эдна обняла мать и поцеловала ее.

Фалес сказал:

— Заработал защищенный канал. Белла, Эдна. Максимальное приближение квинт-бомбы произойдет через минуту.

Был этот канал защищенным или нет, но новость очень быстро распространилась по всей крыше и мысу Канаверал. Люди замолкли, напряглись, в палатках прекратилась торговля, дети перестали кричать и возиться. Настроение у всех внезапно пропало, стало капризным, истеричным. Эдна сняла Tea с плеч Джона Меттернеса и крепко прижала к себе. Белла схватила Эдну за свободную руку и тоже прижалась к ней.

Все смотрели в ярко-голубое небо.

55. Квинт-бомба

Выбор был сделан. Бомба уже смотрела в сторону конечного пункта своей траектории.

Голубой, кишащий людьми и всякой живностью мир остался далеко позади.

Как и многие другие достаточно продвинутые машины, квинт-бомба до некоторой степени обладала чувствительностью. И ее холодная душа немного сжалась от сожаления, когда через шесть месяцев после прохождения мимо Земли она упала в марсианскую пыль, и ее мысль замолкла навеки.

56. Марс-2 Ноябрь 2071 года

Здесь, в Геллеспонте, пыль была необычайной даже для Марса, этого музея пыли всей Солнечной системы.

Майра вместе с Элли Девендер сидела в прозрачной кабине вездехода, который одну за другой преодолевал дюны и холмы марсианской поверхности. Они ехали по южному полушарию и направлялись к горам Геллеспонта — цепи низких холмов, окаймлявших море Эллады с запада. Однако колеса вездехода поднимали вверх такие хвосты пыли, и она так плотно закрывала все окна вездехода, что ни о какой видимости не могло быть и речи. Бесполезными в таких условиях были инфракрасные сканеры и даже радары.

Майра слишком долго имела дело с космическими технологиями, чтобы не понимать, что она должна полностью положиться на защищающую ее технику. Вездеход сам знал, куда надо ехать. Но так предполагалось в теории, а на самом деле он находил путь с помощью бездушных механических вычислений. И все чувства Майры были напряжены и протестовали против этого слепого продвижения неизвестно куда.

— Но мы же не можем уменьшить скорость, — бесстрастно сказала Элли. — У нас нет времени. — Она следила за дорогой с помощью астрономических данных, в отличие от Майры — даже не глядя в окно. Однако задание Элли было на этот раз не столь важным, как у Майры, которой поручено было узнать, что именно произошло с Марсом после того, как пять месяцев тому назад на него упала квинт-бомба. Этот удар сам по себе нанес планете не слишком большой урон, однако он заразил ее семенами квинтэссенции, которая в скором времени должна была до основания разрушить Марс.

— Все дело в этой чертовой пыли, — ворчала Майра. — Кто мог предположить, что придется работать в таких условиях, даже на Марсе.

Элли оторвалась от своих карт.

— Майра, здешние места знамениты своей пылью. Именно здесь рождаются все самые большие пыльные бури на планете. Разве ты этого не знала? Тогда добро пожаловать в Пыльный Централь! Тем не менее ты должна знать, что мы торопимся. Если мы не отыщем эту старую даму на ее сотый день рождения, то тем самым мы глубоко опечалим все сентиментальное человечество. — Она улыбнулась Майре, совершенно беззаботно.

Она была права. Относительно будущего планеты все ожидали только самых плохих новостей, и поэтому все электронные глаза человечества были прикованы к Марсу и к марсианам. Кто-то им симпатизировал, кто-то отвратительно злорадствовал, это зависело от точки зрения каждого. Но вся дикая возня вокруг эвакуации здешнего мира не могла так сильно поразить воображение людей, как тот факт, что к нему потянулись циничные руки черных археологов. Юрий называл их «охотниками за сокровищами».

Поверхность Марса была просто нафарширована остатками техники первых дней роботизированного освоения Солнечной системы. Прошло более семидесяти лет триумфов и горьких разочарований, прежде чем на планету ступили Боб Пакстон и его команда. Большинство заглохших зондов и захлебнувшихся в пыли вездеходов все еще лежали в тех самых местах, где их застигла смерть. У ранних колонистов Марса не было ни сил, ни — в значительной степени — интереса к собиранию этих реликвий. Но теперь случилось так, что Марсу грозил конец, и тут все дружно решили вернуть на Землю как можно больше механических пионеров исследования Красной планеты.

В марсианских условиях такая работа не требовала особого профессионализма, и поэтому для Майры, которая в некотором смысле успела превратиться в марсианку, это стало идеальным поручением. Из соображений безопасности она не имела права путешествовать по планете в одиночестве, и тогда ей в компаньонки определили Элли, которая в большей степени была ученым-физиком, нежели собственно марсоведом, и поэтому могла работать где угодно. Элли очень обрадовалась случаю проехаться по планете, тем более что в движущемся вездеходе она могла продолжать свои исследования не менее успешно, чем в поселениях вроде Лоуэлла или Уэллса. Как она говорила, здесь у нее было меньше отвлекающих факторов.

Разумеется, работа Элли была гораздо важнее, чем любая охота за сокровищами. Элли сотрудничала с целым легионом других физиков и космологов во всей Солнечной системе. Все они находились между собой в тесном контакте и занимались научным предсказанием того, что должно было произойти с Марсом в скором будущем. Насколько понимала Майра, самые важные сведения в этом смысле поступали отнюдь не с самого Марса, но из других сегментов неба, потому что, как ни трудно это было осознать, но с Марса отдаленные звезды больше не выглядели такими, как с Земли. Воображение Майры отказывалось ей служить, и она не могла себе представить, как это может быть.

Тем не менее программа возвращения ценностей с точки зрения ее собственных целей шла успешно. С помощью орбитальных карт Майра и другие нашли в песках «Викингов», эти тонны дорогостоящих, но малоэффективных металлических конструкций времен «холодной войны». Они лежали в тех самых скалистых пустынях, куда их запустили осторожные военные стратеги. В долине Ареса был найден знаменитый отважный «Следопыт» вместе с принадлежащим ему маленьким роботом. Случай со «Следопытом» оказался не слишком трудным, потому что тот лежал недалеко от Порта Лоуэлла, можно сказать — на виду первых приземлившихся на Марс людей. Майра знала, что британцы жаждут вернуть — хотя бы частично — свой «Бигль-2», сложный, похожий на игрушку зонд, который не смог пережить переход по равнине Исиды. Кроме того, экспедиция уже нашла исследовательские вездеходы «Спирит» и «Оппортьюнити», которым были поставлены задачи, явно превосходящие их технические возможности. Все эти старинные артефакты были доставлены в Смитсоновские лаборатории на Земле и на Луне.

Экспедиции по возврату ценностей преследовали и другие научные цели. Интерес для ученых представляли данные о том, как созданные человеком материалы смогли противостоять марсианскому воздействию в течение целого века. Да и сами посадочные площадки детально описывались и заносились на карту. Считалось, что зонды были посланы в эти места не случайно. Таким образом, Майра и Элли работали над сбором образцов, картографированием и отгадыванием древней стратегии землян, причем делали это, что называется, в последнюю минуту.

Земляне прилагали усилия даже к возврату старых орбитальных станций, которые давно замолкли, но все еще кружились вокруг Марса. Солнечная система пережила глубокое разочарование, когда выяснилось, что «Маринер-9», первый орбитальный робот, давно исчез. Возможно, он дожил до 2040-х годов, а затем его поглотила марсианская атмосфера, которая после солнечной бури значительно расширилась.

Майра была счастлива делать что-то полезное и важное. Она не ожидала только одного: такого пристального внимания к своей работе со стороны общественности. Каждое ее движение тщательно отслеживалось со всех точек Солнечной системы. Ей обещали только одно: что с борта вездехода в прессу не просочится ни одной фотографии. Но Майра старалась никогда не забывать, что компьютерные системы вездехода могут быть с легкостью взломаны, и она в любой момент может оказаться под прицелом прессы.

День подходил к концу. Дневной свет, и так весьма слабый благодаря искусственной пыльной буре, вызванной ее вездеходом, начал меркнуть. Майра уже стала опасаться, что они так никогда и не найдут остатки «Марса-2», которые были целью их путешествия.

Но тут Элли, до сих пор не отводившая взгляда от сложных графиков на своих компьютерных экранах, откинулась на спинку стула.

Майра вопросительно взглянула на нее. Она уже привыкла к этой язвительной женщине и начала понимать, что из всех эмоций только гнев мог вывести ее из себя. Так что это откидывание назад, а также нахмуренные брови означали близость эмоционального взрыва.

— Что случилось? — спросила Майра.

— Вот он. — Элли ткнула пальцем в экран. — Марсианский рок. Мы его видим перед собой.

— Хорошо. Но ты можешь мне объяснить, что это такое? Только простыми словами.

— Кажется, теперь это превратилось в необходимость. Только что я получила сообщение, что через два часа мне предстоит принять участие в виртуальной пресс-конференции по этому вопросу. Математика, разумеется, гораздо проще и нагляднее. И, кстати сказать, точнее. — Она задумчиво посмотрела в занавешенное пылью окно. — Представь себе следующее. Если бы мы видели сейчас небо, и тем более имели под рукой мало-мальски мощный телескоп, то мы бы увидели, как самые отдаленные от нас звезды уменьшаются в размерах. Как если бы расширение Вселенной внезапно значительно ускорилось. Но с Земли мы ничего подобного не увидим.

Майра напряженно слушала ее объяснения.

— Так что же это может означать? — спросила она.

— Квинт-бомба — это космологическое оружие. Мы всегда это знали. Оружие, основанное на технологии Перворожденных по созданию Вселенных. Это ясно?

— Ясно… А, значит…

— А значит, оно было создано для того чтобы превратить Марс в собственный маленький космос. Методом, похожим на почкование. В данный момент Марс-младенец все еще слабо соединен с материнским миром. Но очень скоро этот младенец отцепится от матери и останется в изоляции.

Майра силилась понять сказанное.

— В изоляции в своей собственной Вселенной?

— Именно так. Здесь не будет никакого Солнца, никакой Земли. Один только Марс. Как ты знаешь, это оружие должно было, ммм, скажем так… отхватить от Земли существенный кусок. Для Земли такое деление означало бы глобальную катастрофу, но сама планета осталась бы более или менее нетронутой. Но для Марса бомба оказалась слишком мощной. Ее воздействие захватило весь этот маленький мирок. — Она улыбнулась холодной, безжалостной улыбкой. — Конечно, в этой новой Вселенной Марсу будет одиноко. И очень холодно, это факт. Но такое состояние продлится недолго. Детская Вселенная схлопнется. То есть изнутри это будет похоже на взрыв. Взрыв, направленный внутрь, или коллапс. Если верить теории Большого Взрыва, то однажды наша Вселенная тоже будет разорвана на части. А на Марсе произойдет, так сказать, Маленький Взрыв.

Майра снова постаралась вникнуть во все сказанное, однако не смогла постигнуть парадоксы взрывов, направленных наружу или внутрь.

— И как ты все это прокомментируешь?

Элли указала на темное небо.

— Начнем с рецессии звезд, видимой с помощью телескопов на Марсе и невидимой с Земли. Разумеется, это иллюзия. На самом деле это означает, что марсианская Вселенная начала удаляться от своей матери. Или наоборот, что то же самое.

— Но мы все еще можем уйти с марсианской поверхности, не правда ли? Вернуться в космос, на Землю?

— О, да. Пока. Между двумя Вселенными существует пока что слабая связь. — Она взглянула на свои экраны и открыла очередной блок данных. — Наверняка это будет захватывающий процесс. В центре нашей Солнечной системы рождается Вселенная-ребенок! В один миг мы сможем узнать о космологии гораздо больше, чем за сто лет изучения. Интересно, знают ли Перворожденные, как много они делают для нашего просвещения.

В кабине вездехода Майра почувствовала себя неуютно. Если за ними наблюдают хакеры, то такая академическая беспристрастность сыграет с ними в будущем плохую шутку.

— Элли, давай на минутку встанем на точку зрения человеческой расы.

Элли одарила ее пронзительным взглядом, однако отвлеклась от своих научных видений.

— Извини.

— Так сколько у нас времени?

Элли снова бросила взгляд на свои экраны и бегло просмотрела отраженные в таблицах результаты.

— Дата все еще уточняется, — сказала она. — Точно сказать трудно. По одним сведениям, до полного разрыва осталось три месяца.

— То есть нам необходимо эвакуировать Марс к… февралю?

— Вроде бы. А после этого у нас вроде бы останется еще три месяца перед коллапсом космоса-ребенка.

— И перед концом Марса. — Отсрочка всего на полгода, данная миру, возраст которого превышал пять миллиардов лет. — Какое преступление!

— Да. Эй, посмотри! — Элли указала на какие-то сморщенные, присыпанные пылью листы, торчащие из покореженной земли. — Тебе не кажется, что это парашют?

— Вездеход, стоп! — Вездеход остановился, и Майра взглянула повнимательнее. — Увеличь! Кажется, ты права. Может, его перевернул смерч, а ветер уберег от полного засасывания в пыль. А что показывает эхолот?

— Сейчас посмотрим. Вездеход!..

Это был он, погребенный под марсианской пылью всего в нескольких метрах от них. Квадратная, тяжеловесная форма, прекрасно различимая с помощью эхолота.

— «Марс-2», — выдохнула Майра.

«Марс-2» был советским зондом, шагнувшим на планету в 1971 году. Он входил во флотилию мирно конкурирующих между собой исследовательских зондов двух крупнейших мировых держав тех лет. Он пытался совершить посадку во время самой мощной, глобальной пыльной бури, когда-либо зарегистрированной астрономами.

— Похож на цветок! — восхищенно шептала Элли. — Эти четыре лепестка!..

— Когда он летел, то представлял собой металлический шарик размером с земной холодильник. Лепестки должны были раскрыться только после посадки…

— У него такой вид, словно его подвел перекрученный парашют. После того как он преодолел такой путь…

Потерпел он крушение или нет, но «Марс-2» все равно был первым посланцем с Земли, коснувшимся поверхности Красной планеты. И он опустился в это самое место ровно век тому назад, 27 ноября 1971 года.

— И он сделал это! — не могла унять своего восхищения Элли. — А мы тоже сделали свое дело: его нашли!

— Да! — ликовала вместе с ней Майра. — И теперь он всего лишь на глубине двух метров в пыли!

Элли отстегнула ремни безопасности и встала со стула.

— Доставай лопату!

57. Вавилон

Когда капитан Натаниэль Гроув услышал в Трое, что Байсеза Датт вернулась в Вавилон, он тут же поспешил туда вместе с Беном Бетсоном.

В воротах Иштар их встретил Эуменес, который все еще оставался тысяченачальником при крайне капризном и с каждым годом становящемся все капризнее Александре.

— Байсеза в храме Мардука, — сказал он на своем хромающем английском. — Она оттуда не выйдет.

Гроув поморщился.

— Этого надо было ожидать, — сказал он. — После всего, что ей пришлось пережить. Дело плохо. Но мы сможем хотя бы ее увидеть?

— Разумеется. Но сперва мы должны посетить… как бы это лучше сказать… еще одного отшельника. Правда, боюсь, что на этот раз не добровольного. Он очень просил, чтобы, если вы вернетесь в Вавилон, то сразу же к нему пришли. Впрочем, он просил, чтобы ему позволили увидеться с любым из так называемых современных.

Оказалось, что речь шла об Иллициусе Блуме, консуле Чикаго. Сразу же за городскими стенами, недалеко от ворот Иштар, его схватили гвардейцы Александра и посадили в клетку.

Клетка по всем признакам предназначалась для зверей. Для Блума она была слишком тесной, так что он даже не мог в ней стоять во весь рост. Рядом постоянно находился стражник, один из фалангистов Александра, которому его пост явно действовал на нервы. В задней части клетки висело нечто, смахивающее на шкуру животного, только ободранную, сморщенную и высохшую.

Сидя в грязных обносках, с мрачным лицом, Иллициус Блум натужно кашлял, хотя день был довольно теплый. От него исходил тяжелый запах застарелой мочи, так что Гроува едва не стошнило. При виде Гроува Блум патетично выразил свою признательность, хотя гримаса отвращения от него не укрылась.

— Между прочим, вам не следует думать, что это моя вина, — сказал он. — Здесь раньше содержался неандерталец, гнусная блохастая сучка! — Он порылся в своей подстилке. — Взгляните на это! Сушеный неандертальский хвост! — Он повесил его на железные прутья клетки. — А ночью здесь лазят крысы, так что, как вы понимаете, мне не очень весело. А знаете, куда они перевели эту сучку? В храм! К этой дурище Байсезе Датт! Разве можно в это поверить? Слушайте, Гроув, вы должны мне помочь! Я тут долго не протяну, вы сами должны это понимать!

— Успокойся, парень, — сказал Гроув. — Скажи нам, почему ты здесь, и тогда, возможно, у нас появится шанс вытащить тебя отсюда.

— Хорошо. Желаю вам удачи. Но Александр, как вы знаете, думает о войне.

— О войне? Против кого?

— Против Америки. Европы ему уже мало, да и как может быть иначе, когда он знает, что там лежат целые незавоеванные континенты? Но единственный источник сведений об Америке, или, скорей, о Чикаго, это я.

— А! Так, значит, он тебя расспрашивал?

Блум протянул руки с разбитыми в кровь пальцами.

— Можно и так сказать. Естественно, я расписывал самого себя, как мог. Да вы не воротите от меня нос, капитан Гроув! Я же не офицер британской армии. И, кроме того, я не вижу здесь особого преступления. Вы когда в последний раз видели Александра? Не могу поверить, что эта жирная скотина долго протянет, да и не под силу ему война за океаном. Сперва я рассказал ему все, что знал, а когда он потребовал еще, я начал преспокойно врать. А что еще мне оставалось делать? — Он тяжело вздохнул. — Но ему все равно было мало! — продолжал он с крайней обидой в голосе. — Посмотрите на это! — Он повернулся в клетке, и сквозь лохмотья стало видно, что вся его спина исполосована бичом. — А теперь сюда посмотрите! — Он махнул грязной рукой на висящую в клетке шкуру.

— Что это? — спросил Бен Бетсон.

— Я ее любил! — горестно взвыл Блум.

— Кого, парень? — терпеливо переспросил Гроув. — О ком ты говоришь?

— Изабель. Вы должны помнить, Гроув, ту девушку из Навозной Кучи. Она подарила мне ребенка! О, я был с ней жесток, я был эгоистичен, но что поделаешь? Таков я, Иллициус Блум! — Он засмеялся и заплакал одновременно. — Но я ее любил, как только может любить моя испорченная душа. Правда любил.

— Они сделали это, чтобы меня сломить! — доверительно прошептал он Гроуву. — Это сделали два гвардейца, два Товарища. Причем на моих глазах. Обчистили ее, как виноград! Содрали с нее кожу! И в таком состоянии она еще жила несколько минут! Каждый сантиметр ее тела был жуткой, кошмарной раной! Вы можете себе это представить? А потом…

Бетсон с ужасом смотрел на кожу.

— Господи, капитан! Неужели такое может быть?

— Пошли! — приказал Гроув, оттаскивая его от клетки.

Блум ударился в панику.

— Вы же видите, как я страдаю! — закричал он. — Поговорите с Эуменесом! Или с мэром Райсом! О, как я жажду снова услышать американскую речь! Прошу вас, Гроув… — Он попытался просунуть руку сквозь прутья решетки. Гвардеец тут же ударил по руке мечом плашмя. Блум взвыл и отдернул руку.

Эуменес увел Гроува и Бетсона от клетки.

— Иллициус Блум конченый человек, — сказал он. — Он сам загнал себя в угол, когда попытался торговаться с Александром о цене своих мизерных знаний. А потом еще усугубил свое положение тем, что лгал. Его убили бы давным-давно, если бы не было так дешево держать его живым. Если хотите, я вам устрою аудиенцию с Александром по поводу его судьбы, хотя должен предупредить, что вы вряд ли ему поможете, а сами, между тем, подвергнете себя крайней опасности… Но сперва… — Он деловито перешел на другую тему. — Вам надо встретиться с Байсезой Датт.

58. Отрыв 27 февраля 2072 года

«Шаттл» стоял на скучной тускло-коричневой пыльной равнине. Бледный диск солнца катился по оранжевому небу: время близилось к местному полдню. Корабль напоминал толстый, неуклюжий полуконус. Он стоял в конце длинного углубления в пыли — следа своей собственной скользящей посадки, и готов был в любую минуту снова взлететь и выйти на орбиту Марса. Поверхность «Шаттла» была покрыта потемневшей жаростойкой плиткой, которая несла на себе следы многочисленных входов в плотные слои атмосферы, а из сопел его маршевого двигателя вырывались струйки дыма. Неподалеку стояли вездеходы, их грузовые отсеки змеились до самого горизонта. Люки на брюхе «Шаттла» были открыты, и рядом с ними суетились мужчины, женщины, роботы. Они грузили в «Шаттл» многочисленные тюки и коробки.

В этом корабле нет ничего особенного, думала Майра, которая стояла неподалеку в своем марсианском скафандре. Просто очередной вывод на орбиту грузов. Такие рейсы «Шаттл» совершал уже раз десять, если не больше.

Однако на этот раз рейс был особенным: он был последним рейсом с поверхности Марса.

Майра знала, что настал символический момент. Большинство населения Марса покинуло планету давным-давно, захватив с собой все, что можно было захватить. В том числе разнообразные интерактивные серверы и компьютерные установки, которые поддерживали жизнь населенных пунктов, вездеходов и оборудования. Согласно законам, эти юридические лица (не человекоподобные) тоже имели право на защиту. Так что их самые последние копии были транслированы в хранилища памяти, находящиеся вне планеты. Но разве можно было придумать что-нибудь более трогательное для человеческого сердца, чем последний тюк, заброшенный в последний, взлетающий с планеты корабль? Или последний след человеческой ноги на ее поверхности? Или последний задраенный люк «Шаттла»?

Именно поэтому везде, куда ни падал взгляд, сновали, катились и летали теле- и видеокамеры. Отдельно от всех стоял китайский делегат. Здесь же присутствовала Белла Фингал, теперь уже бывший председатель Мирового Космического Совета. Она тоже была в марсианском скафандре, который, казалось, был больше, чем требовалось, на два или три размера. Ее окружала небольшая толпа.

— Один час, — сказал механический голос в скафандре Майры. По реакции окружающих она поняла, что то же самое предупреждение получили и все остальные. Всего час до того момента, как Марс будет покинут людьми, если… Если, конечно, не случится что-нибудь непредвиденное.

Майра подплыла к небольшой группе людей, которые в скафандрах были похожи на неуклюжих зеленых снеговиков.

Белла сказала:

— Как жаль, что последний рейс мы не можем совершить из Порта Лоуэлла. — «Шаттл» находился всего в пятидесяти километрах от Лоуэлла, в удобной бухте на границе Ваститас Бореалис, то есть Долины Северных Ветров. — Хорошо было бы покинуть Марс с того самого места, где впервые на него ступила нога человека, то есть оттуда, где совершил посадку корабль Боба Пакстона и его команды.

— Конечно, хорошо бы! — едко пророкотал из своего скафандра Юрий О'Рурк. — Если бы Лоуэлл не был все еще радиоактивен! — Он просигналил Хансу Гритчфилду, который с гордостью нес поднос с образцами. — Мадам председатель, это вам! — бесцеремонно обратился он к бывшей руководительнице Совета. — Это набор научных образцов, которые мы здесь собрали в последние месяцы. Взгляните! Образцы из разных геологических пластов, от южных возвышенностей до северных долин и склонов самых больших вулканов. А вот материалы из ледяного слоя полярной шапки, для меня особо ценные. А вот то, что, может быть, имеет самую большую ценность: образцы марсианской жизни. Здесь остатки прошлого, взгляните, у нас даже есть окаменелости со дна бывших озер. А это современные организмы-эндемики и представители трансгенных форм жизни, с которыми мы тут экспериментировали.

Грендель Спет сухо вставила:

— То есть это съедобные марсиане.

Белла Фингал была маленькой, усталого вида женщиной. Сейчас ей уже было около шестидесяти лет. Жест Юрия ее видимо растрогал. Она улыбнулась сквозь стекло скафандра.

— Спасибо!

Юрий продолжал:

— Я жалею только о том, что мы не можем вам дать пузырек с водой из канала. Или треножник марсианской боевой машины. Или яйцо, отложенное птицей Феникс… Мне бы очень хотелось вам показать также планер Вернера фон Брауна. Это был первый серьезный проект для полета на Марс. Команда собиралась спланировать на гладкую поверхность полярной шапки. Но все это в прошлом. А еще больше мне жаль того, что вам никогда не удастся увидеть марсианское будущее, повзрослевший человеческий мир, полноценно участвующий в межпланетной экономике и политической системе…

Майра взяла его за руку, и он замолчал.

Белла улыбнулась:

— Да. Таков конец здешней человеческой истории, не так ли? У нас больше не будет марсианских снов. Но, Юрий, мы никогда не забудем! У нас останутся воспоминания! Могу вас заверить, что изучение Марса продолжится даже после того, как сама планета исчезнет. Мы будем продолжать думать о Марсе и стараться понять, что здесь произошло… И в этот последний момент я хочу еще раз вам сказать, что мы заплатили ужасную цену, но дело того стоило!

Еще она сказала, что с «Циклопов» были получены новые данные.

Огромная обсерватория на «Циклопах» была спроектирована перед солнечной бурей для поисков внеземных цивилизаций. А после бури, и особенно после возвращения Афины, ее линзы были повернуты в сторону других галактик за пределами нашей.

Белла сказала:

— И куда бы ни взглянули астрономы, везде они видят беглецов.

Телескоп на «Циклопах» засек инфракрасное излучение целого каравана межзвездных кораблей — медлительных, толстых ковчегов, вроде китайской флотилии. Это были настоящие цивилизации в полете. Кроме того, он заметил огромные, но легкие машины с парусами размахом в сотни километров. Они летели, ориентируясь на свет взрывающихся звезд. И еще им были зафиксированы узкие пучки лазерных импульсов, которые, как предполагалось, могли быть попытками телепортации, — то есть беспомощными попытками транслировать живое существо, закодированное в радиосигнал.

Майра была ошеломлена, воодушевлена. В каждом из этих кратких сообщений ей виделась целая история, роман, трагедия.

— Все это дело рук Перворожденных! — воскликнула она. — Они везде! И везде они делают то же самое, что собирались сделать с нами, с марсианами и с другими людьми, — они всех собирались искоренить! Уничтожить безвозвратно! Но зачем?

— Если бы мы это знали! — вздохнула Белла. — Если бы мы понимали Перворожденных, то смогли бы противостоять той угрозе, которую они для нас представляют. Вот каково наше будущее, насколько я его вижу, как бы далеко мы ни залетели в космос. И именно поэтому мы пришли к нынешнему положению дел и стоим сейчас на этом опустевшем берегу. — В качестве аргумента она коснулась рукой подноса с образцами. — Пусть те, кто сегодня улетает, встанут рядом со мной.

Большая часть группы выступила вперед, включая Элли фон Девендер, Грендель Спет и Ханса Гритчфилда. Среди тех, кто оставался, были Майра, Юрий и Паула Амфревиль. Китайцы тоже оставались. Один из делегатов подошел к Белле и в который раз ей объяснил, что они остаются, для того чтобы поддерживать памятники, которые они построили в честь погибших в солнечную бурю соотечественников.

Белла повернулась ко всем лицом.

— Я понимаю, что у вас большие запасы, — сказала она, — еды, энергии, которые поддержат вас до того момента, как…

Юрий подтвердил:

— Да, мадам председатель, с этим все в порядке.

— Правда, я не совсем понимаю, как вы будете между собой общаться: к примеру, Лоуэлл и полярная станция. Когда наступит сецессия, телекоммуникационные спутники, наверняка тоже будут потеряны, вам не кажется?

— Мы проложили наземные линии, — беззаботно ответила Паула. — Вы за нас не беспокойтесь. С нами будет все хорошо.

— Хорошо? — Лицо Беллы напряглось. — Не думаю, что это подходящее слово. — Она продолжала импульсивно: — Я вас умоляю: езжайте с нами! Все вы! Еще не поздно изменить решение! В «Шаттле» хватит места всем! И моя дочь ждет на орбите в «Либерейторе»! Она тоже готова доставить вас домой!

— Спасибо, — безучастно ответил Юрий. — Но мы уже все для себя решили. Кто-то ведь должен остаться. Мы должны стать свидетелями. Кроме того, здесь мой дом, мадам председатель.

— И моя мать здесь похоронена, — сказала Паула Амфревиль. — Я не могу ее покинуть. — При этих словах она профессионально улыбалась.

— И я здесь потеряла свою мать, — сказала Майра. — Поэтому не могу уехать отсюда.

Белла обратилась к Майре:

— Вы знаете, что мы делаем все, от нас зависящее, чтобы установить контакт с «Миром». Я даю вам слово, что наши попытки продолжатся и дальше. Я вам это обещаю и свое обещание сдержу!

— Спасибо, — ответила Майра.

— Однако вы остаетесь в странном месте, — продолжала Белла. — Может быть, у вас есть ко мне просьбы? Допустим, вы хотите, чтобы я связалась с кем-либо на Земле или в Солнечной системе?

— Нет, спасибо, мадам председатель.

В течение долгих месяцев после удара квинт-бомбы Майра все снова и снова пыталась найти Чарли, или хотя бы Юджина. Никакого ответа она не получила. Это значило, что они оторвались от ее собственной Вселенной давным-давно. Тогда она привела в порядок все свои дела, и для нее уже не осталось в жизни ничего, кроме Марса.

— Примите наше глубокое уважение, мадам председатель, — сказал Юрий, сверившись со своим хронометром в скафандре. — Но вам пора ехать.

Вокруг «Шаттла» началась предполетная суета, трапы убирались, люки захлопывались. Майра еще раз обнялась напоследок со всеми знакомыми, с Элли, Грендель и Хансом, а также с китайцами и даже с Беллой Фингал. Однако объятия в скафандрах не получались особенно душевными, никакого тепла они не передавали.

Последней вошла в «Шаттл» Белла. Она долго стояла на ступеньке трапа и оглядывалась назад.

— Таков конец Марса, — сказала она. — Здесь было совершено ужасное преступление, и в нем замешаны мы все, все человечество. Нам предстоит нести этот ужасный груз до конца, и не только нам, но и нашим детям. Но мне не хочется думать, что мы должны чего-то стыдиться. За последние сто лет на Марсе произошло больше событий, чем за предыдущие миллиарды лет. И при этом все, что здесь случилось хорошего, тоже было связано с человеческой деятельностью. Мы не должны это забывать. И давайте вспоминать потерянный нами Марс с любовью, а не со стыдом. — Она еще раз взглянула на красную пыль под брюхом «Шаттла». — Ну, вот, кажется, все.

Она быстро вошла в корабль, который проглотил ее, захлопнув в последний раз свои люки.

Майра, Паула и Юрий поспешили к вездеходу, который быстро отвез их на безопасное расстояние от места старта «Шаттла». Когда вездеход остановился, они все снова из него вышли.

Они стояли в ряд, Майра между Паулой и Юрием, и держались за руки. Вокруг них продолжали сновать, летать, жужжать и ползать толпы роботов-камер.

Наступил момент запуска. «Шаттл» поднялся вверх без всяких помех. Марсианская гравитация была слабой, и с поверхности Марса всегда было легко взлетать. Только пыль поднялась ему вслед, но и та быстро улеглась в разреженной безветренной атмосфере. В оранжево-коричневом небе «Шаттл» быстро уменьшался, затем превратился в бледную точку, и, наконец, исчез из виду даже его дымный шлейф.

— Ну, вот и все, — сказала Паула. — Сколько осталось времени до конца света?

Юрий взглянул было на часы, но потом спохватился.

— Не очень много, — сказал он. — Может, нам лучше вернуться в вездеход, снять с себя эти скафандры?

Никто не пошевельнулся. Всем почему-то казалось правильным стоять вот так, под открытым, зловещим марсианским небом.

Майра огляделась кругом. Пейзаж представлял собой плоскую пустыню с невысокими горами в отдалении. Однако в ближайшей канаве росла похожая на мох растительность, ярко-зеленая. Жизнь, вернувшаяся на Марс после солнечной бури и с любовью ухоженная человеческими руками. Майра вцепилась в руки своих товарищей еще крепче.

— Вот мечта миллионов людей, — сказала она. — Стоять здесь и видеть это.

— Да… — пробормотал Юрий.

Свет между тем угасал, небо быстро становилось все темнее и темнее, как будто кто-то включил реостат. Солнце со страшной скоростью закатывалось за горизонт, унося с собой весь свет. Небо стало сперва темно-коричневым, затем угольно-черным и наконец тяжелым и абсолютно непроницаемым.

Все трое продолжали стоять на том же самом месте. Камеры вокруг них надоедливо жужжали.

— Надеюсь, что камеры это засняли, — пробормотал Юрий.

— Похоже на полное затмение, — сказала Паула. — Однажды на Земле я это видела. Все вокруг так разволновались…

Майра тоже чувствовала волнение, глядя на этот жуткий первобытный закат. «Странные огни на небе», — вспомнила она. И тут, в темноте, ее вдруг поразил страх, потому что она вспомнила, что Солнце больше никогда не будет светить над Марсом.

— Итак, теперь мы одни в этой Вселенной, — сказал Юрий. — Мы и Марс.

Почва под их ногами слегка содрогнулась.

— Марсианское землетрясение, — немедленно отреагировала Паула. — Мы это предсказывали. Здесь должны были начаться подобные явления, после того как солнечный поток иссяк. Это пройдет.

Зажглись огни вездехода, слегка помигали, а затем стали светить ровно. На марсианскую почву они бросали яркие пучки света, так что тень Майры сильно растянулась в длину.

Перед ней в воздухе повис какой-то круг. Вроде зеркала, в котором мелькали сложные отражения, очевидно, световые эффекты от огней вездехода. Майра сделала шаг вперед, и ее отражение в зеркале тоже сделало шаг вперед.

Эта штука в воздухе имела диаметр около метра. Это был Глаз.

— Ты сволочь! — выругался Юрий. — Какая же ты сволочь! — Он неуклюже наклонился в скафандре, поднял горсть камней и запустил их прямо в Глаз. Камни ударились о поверхность Глаза со стуком, который глухо донесся до их ушей.

Почва продолжала сотрясаться, маленькая твердая планета звенела, как колокольчик.

А затем мимо лица Майры проплыло небольшое белое пятнышко. Она проследила за его траекторией до самой поверхности, где оно тут же испарилось. Это была снежинка.

59. Храм

Абдикадир Омар встретил их во дворе храма Мардука.

Перед храмом собралась небольшая толпа. Некоторые здесь даже спали, в палатках и под навесами. Мимо них медленно проходили лоточники, продающие еду, воду, всякие безделушки и амулеты. Все собравшиеся были пилигримами, сказал Абди. Они прибыли сюда из самой Александрии и даже из Иудеи.

— И все они прибыли, чтобы посмотреть на Глаз Мардука?

Абди усмехнулся.

— Некоторые прибыли ради Глаза, некоторые ради самого Мардука, которого они все еще помнят. А некоторые ради Байсезы, и даже ради той полуобезьяны, которая сейчас живет вместе с ней.

— Потрясающе! — не удержался Гроув. — Пилигримы из Иудеи пришли посмотреть на женщину из двадцать первого века!

Эуменес сказал:

— Мне иногда кажется, что здесь рождается новая религия. Поклонение Перворожденным и Байсезе Датт в качестве их жрицы.

— Сомнительно, что такая религия принесет кому-то пользу, — сказал Гроув.

— Но ведь и раньше люди поклонялись богам-разрушителям. Пойдемте, лучше поговорим об этом с самой Байсезой.

Абди провел их через толпу, затем по извилистым храмовым коридорам в святилище, где находился Глаз.

Маленькое святилище с обгоревшими кирпичными стенами было полностью предоставлено Глазу, который висел в воздухе. Благодаря свету масляных ламп Гроув увидел на его блестящей поверхности свое отражение, уродливо деформированное, словно в кривом зеркале комнаты смеха. Однако сам Глаз был огромен и страшен. Казалось, он прекрасно осознавал свою силу и мощь.

В одном из углов святилища Байсеза соорудила себе нечто вроде гнезда — из одеял, бумаги, одежды. Когда Гроув с сопровождающими вошел внутрь, она поднялась на ноги и улыбнулась.

Тут же находилась полуобезьяна, долговязая, хорошо развитая особь женского пола. Она спокойно сидела в своей клетке, столь же настороженная и исполненная собственного достоинства, как и Глаз. У нее были красивые голубые глаза. От ее пронизывающего взгляда Гроув вынужден был отвернуться.

— Господи! — воскликнул Бетсон, зажимая нос. — Иллициус Блум не врал, когда говорил, что запах не его, а обезьяны!

— Привыкнете! — беззаботно ответила Байсеза. С Бетсоном она обменялась дружеским рукопожатием, с Гроувом даже обнялась, чем привела его в сильное смущение. — Граспер какая-никакая, а все-таки компания.

— Граспер?

— Разве вы ее не помните, Гроув? Ваши «томми» в самый день Разрыва схватили полуобезьяну и ее детеныша. Они назвали ее Граспер, Рвачихой, за то, что она очень уж активно пускала в ход свои когти. Кроме того, она очень ловко умела вязать узлы из соломы, ради удовольствия. В последний вечер, перед тем как меня отправили через Глаз на Землю, я попросила их обращаться с обезьяной помягче. А это, надо полагать, ее детеныш, ставший взрослым. А что? Если австралопитеки живут так же долго, как, скажем, шимпанзе, то такое вполне возможно. И могу поклясться, что способности у нее не хуже, чем у меня, а, может, и получше.

Гроув спросил:

— А каким образом, Господи помилуй, она попала сюда? Эуменес ответил:

— Она сама во всем виновата. Она входила в шайку, которая нападала на западную железную дорогу. Эта шайка постоянно преследовала поезда до самого Вавилона, делала засады на пригородных фермах. Они даже пытались проникнуть через стены в город! И проникли бы, если бы не охрана. В конце концов, именно эту особь изловили в сети и доставили в город ради потехи двора. Мы посадили ее в одну клетку с Блумом, но тварь пришла в настоящее неистовство! Она желала находиться где угодно, только не в одном месте с этим человеком.

— Это была моя идея, — признался Абди. — Мы посадили ее на поводок и позволили идти, куда ей вздумается.

— И она пришла сюда! — докончила рассказ Байсеза. — Словно бы ее тянуло сюда, как и меня. Здесь она сразу же успокоилась, словно нашла именно то, что искала.

Гроув немного подумал.

— Я вспомнил, — сказал он, — Мы держали ее вместе с матерью в палатке, которую растянули над плавающим в воздухе Глазом. Вы помните, Байсеза? По отношению к Глазу мы вели себя тогда не так почтительно, как теперь. Возможно, именно тогда эта несчастная тварь установила с Глазом что-то наподобие связи. Но как она теперь догадалась, что Глаз здесь?

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — сказала Байсеза. — Это мягко сказано.

Гроув внимательно осмотрел ее логово.

— Кажется, вы здесь веселитесь, как можете, — сказал он.

— Стильная штучка, полный улет, — ответила Байсеза. Гроува, судя по всему, такой жаргон ввел в тупик. — К тому же у меня есть мой телефон. Просто кошмар, что Скафандр номер пять обесточен, а то он тоже смог бы составить нам приличную компанию. А здесь у нас химический туалет, — показала она. — Я его утащила с «Маленькой Птички». Абди приносит мне еду и убирает. Ведь вы мой связной с внешним миром, не правда ли, Абди?

— Да, — неопределенно пробурчал Гроув. — Но что вы сами-то здесь делаете?

Эуменес мрачно объяснил:

— Вы должны знать, что, по мнению Александра, она пытается найти способы взаимодействия с Глазом ради его пользы. Если бы не вера царя в то, что Байсеза служит его целям, ей вряд ли разрешили бы здесь находиться. Вы должны ни на минуту об этом не забывать, когда будете разговаривать с ним, капитан.

— Само собой. Но в чем же истинная причина, Байсеза?

— Я хочу домой, — просто ответила она. — И хочу добраться туда тем же путем, как делала раньше. Я хочу снова увидеть мою дочь и мою внучку. А Глаз — это единственный возможный путь. Примите мое глубочайшее почтение, капитан, но на «Мире» не осталось больше ничего, что представляет для меня хоть какой-то интерес.

Гроув посмотрел на эту женщину, лишенную семьи и такую одинокую среди всех здешних странностей.

— У меня тоже когда-то была дочь, как вы знаете, — сказал он полным горечи голосом. — Далеко-далеко, дома. Сейчас ей должно быть столько же лет, сколько вам. И поэтому я понимаю, почему вы здесь, Байсеза.

Она улыбнулась и снова его обняла.

После этого им по большому счету уже нечего было сказать друг другу.

— Хорошо, — сказал Гроув после некоторой паузы. — Я вернусь сюда снова. Мы пробудем в Вавилоне еще несколько дней. Я чувствую, что должен хоть как-то помочь этому бедолаге Блуму. Мы, современные люди, должны держаться друг за друга.

— Вы добрый человек, капитан. Только постарайтесь не подвергать себя опасности.

— Я — старый стреляный воробей, так что не беспокойтесь…

Они ушли.

В дверях Гроув повернулся и еще раз посмотрел на Байсезу. Она, не обращая внимания на неотрывно следящую за ней полуобезьяну, ходила вокруг висящей в воздухе сферы и похлопывала ее руками. Руки словно бы соскальзывали с поверхности Глаза, отбрасываемые какой-то невидимой внутренней силой. Гроува восхитила та фамильярность, с какой Байсеза обращалась с враждебной, страшной и совершенно непонятной штуковиной.

Догоняя остальных, он был рад, что в темноте храмовых коридоров никто не видит, как из его глаз катились слезы.

60. Дом 30 марта 2072 года

По оптоволоконной линии позвонила Паула. С момента сецессии Солнца большой компьютер Нью-Лоуэлла несколько уточнил свои предсказания относительно времени, когда наконец на Марсе случится Разрыв.

— 12 мая, — сказала Паула. — Около четырнадцати часов.

Значит, осталось всего шесть недель.

— Спасибо, — ответила Майра. — Теперь мы знаем.

— Мне сказали, что позже предсказание можно уточнить до долей секунды.

— Очень полезная информация, — сухо вставил Юрий. Паула продолжала:

— Мы также получили информацию относительно состояния вашего ядерного реактора. Вам известно, что скоро вы останетесь без энергии?

— Разумеется, — столь же сухо ответил Юрий. — Перезагрузка весьма проблематична.

— Мы считаем, что до Разрыва топлива вам хватит, хотя в последние несколько дней положение будет не очень приятным.

— Придется экономить. Нас здесь всего двое.

— Хорошо. Но помните, что в Лоуэлле для вас всегда найдется место.

Юрий посмотрел на Майру, которая ему улыбнулась. Потом сказала:

— То есть бросить дом? Нет, спасибо, Паула. Лучше кончить все здесь.

— Я так и думала, что вы это скажете. Ну, что ж, хорошо. Если передумаете, то вездеходы все еще на ходу.

— Мы знаем это, спасибо, — нетерпеливо сказал Юрий. — Тем более что один из них наш.

Они еще поговорили о разных делах, и что делать в день X.

Создавалось впечатление, что последнее марсианское лето выдалось на редкость коротким. Солнце исчезло два месяца тому назад, то есть как бы в разгар марсианского лета, и теперь наступала последняя марсианская зима.

Впрочем, здесь, на полюсе, никакой разницы никто не чувствовал, потому что здесь и так полгода стояла темень. Майра печалилась только об одном: о регулярных поступлениях с Земли новых кинофильмов и новостей, а также писем из дома. Хотя по самой Земле она не тосковала — только по поступающей с нее почте.

Но если на станции Уэллс все давно уже привыкли к зиме и ее порядкам, то этого нельзя было сказать про Лоуэлл, который находился возле самого экватора, и первый выпавший там снег вызвал у всех настоящий шок. Никакого оборудования для выживания в таких условиях на экваторе не было. И поэтому Юрий и Майра снарядили один из специализированных станционных снегоуборочных вездеходов, снабженных сублимационными подушками, и отправили его в Лоуэлл, где и оставили для нужд команды. Такое путешествие, покрывшее расстояние в четверть планетарной окружности в каждый конец и пролегавшее сквозь непрестанно падающий сухой снег, показалось им безрадостным. С этих пор Майра и Юрий больше не покидали полярную станцию и ее окрестности.

— Мы на связи, — сказала Паула. — Берегите себя. — Лицо исчезло с экрана.

Майра взглянула на Юрия.

— Ну вот и все, — сказала она.

— Работа не ждет. — Он не склонен был предаваться сентиментальности.

— Может, сперва кофе?

— Дай мне час времени, и мы сломаем хребет самой противной домашней работе.

— Хорошо.

С момента эвакуации повседневная домашняя работа стала даваться гораздо тяжелее. Без регулярной загрузки топливом и текущих ремонтных работ начал выходить из строя не только ядерный реактор, но и все остальное станционное оборудование. А между тем на станции, спроектированной на десять человек, их осталось всего двое, и Майра, хотя и была хорошей ученицей, все же не обладала во всех сферах достаточной квалификацией.

Она самоотверженно бралась за любую работу. Например, сегодня утром она ухаживала за грядками с гидропоникой, чистила засоренный биореактор и пыталась сообразить, почему система очистки воды ломается чуть ли не ежедневно. Кроме того, ей надо было поддерживать в рабочем состоянии станционный сервер и справляться с потоком научных данных, которые продолжали поступать с разных внешних датчиков, «перекати-поля» и пылевых шариков, даже несмотря на то, что эта система, страдающая от разных дефектов, регулярно отказывала и замолкала, или же просто захлебывалась под слишком толстым слоем снега.

Обычно сервер работал независимо, и даже мог ставить научные задачи и писать для их решения собственные программы. Но сегодня был день ППЗ — планетарной защиты, когда необходимо было делать его формальную проверку и удостовериться в том, что все окрестности станции в радиусе нескольких километров отслеживаются должным образом, все образцы своевременно берутся, а загрязнение поверхности Марса продуктами жизнедеятельности человека не превышает нормы. В связи с этим Майре даже приходилось подписывать кое-какие бумаги для последующей передачи их в соответствующие ведомства на Земле. Эти бумаги, разумеется, никогда не достигнут Земли, но Майра все равно их подписывала.

Приблизительно через час она попыталась связаться с Юрием. По расписанию он должен был находиться в палатке над шахтой, чтобы окончательно выключить там разные датчики и оборудование, как он обещал Хансу Гритчфилду. Но на самом деле он находился в Банке номер шесть, в центре управления станцией.

Она приготовила кофе и бережно принесла его в Банку номер шесть. Крышки на чашках были плотно закрыты, потому что Майра так и не привыкла к гравитации в одну треть G, которая заставляла кофе фонтанировать и выплескиваться из емкостей.

Юрий стоял на коленях на полу и возился с пулком Коккела, простыми буксировальными санями, снабженными в марсианских условиях раскладными колесами для езды по твердой, как базальт, ледяной поверхности. Он нагружал на это маленькое средство передвижения сложенную палатку, пакеты с едой, детали оборудования, которые по всем признакам были изъяты из аварийного запаса.

Она передала ему кофе.

— И что теперь? — спросила она.

Он сел и стал пить.

— Кажется, я поставил себе невыполнимую задачу. Кое-что я, разумеется, успел сделать, но это последнее дело меня доконает.

— Расскажи.

— Одиночный, без поддержки, поход на северный марсианский полюс. Мне всегда очень хотелось его совершить. Начать с границы постоянной шапки и дальше до самого полюса. Представляешь? Только я и скафандр, и эти санки. Я иду и тяну их за собой всю дорогу. Никаких передатчиков, адаптеров, — только я и лед.

— Разве это возможно?

— Возможно. Идти не больше тысячи километров, в зависимости от выбранного маршрута. Конечно, скафандр меня будет стеснять, но мы еще не изобрели скафандра с повышенной мобильностью и прочностью. Поэтому мне пришлось сделать некоторые усовершенствования. Вспомни, что с одной третью нормальной гравитации я могу тащить в три раза больше груза, чем в Антарктиде, килограммов четыреста в общей сложности. Марс в некотором смысле гораздо легче освоить, чем земные полюса. Здесь нет никаких буранов, никаких заносов.

— Как это нет? И к тому же тебе придется нести с собой весь свой кислород.

— Может быть. А может, я смогу воспользоваться одним из этих. — Он вынул пакет жизненной поддержки, маленькую коробочку для образцов льда, снабженную установкой для электролиза, которая расщепляет воду на кислород и водород. — Конечно, она уже отслужила свой век. Но все равно эти пакеты гораздо легче, чем баллоны с кислородом, с которыми я застряну в первом же сугробе. Я знаю, Майра, что все это кажется чем-то фантастическим. Но не все ли равно сейчас, в какую драку ввязываться? К тому же никто ничего подобного раньше не делал. Так почему бы не попробовать мне?

— Кажется, ты уже все решил.

— О да. Только в зимнее время путешествовать, кажется, не придется. А потом, когда начнется лето, я смогу воспользоваться периодом, когда Земля будет видна над горизонтом. Я смогу собрать свое оборудование и сделать пробные вылазки вокруг станции. Причем темнота мне совершенно не помешает. — Судя по всему, этот новый проект ему очень понравился. Однако он в нерешительности взглянул на нее. — Ты считаешь меня сумасшедшим?

— Не более сумасшедшим, чем все мы. То есть я хочу сказать, что не очень-то верю в двенадцатое мая. А ты? Никто из нас не верит, что такое может случиться с Марсом, и что на нас надвигается смерть. Стоит нам поверить, и мы больше не сможем работать и жить, тебе не кажется? Просто здесь, на Марсе, смерть стала для нас чем-то более определенным, чем в других местах, вот и все.

— Да. Но…

— Давай больше не будем об этом, — твердо сказала она и опустилась рядом с ним на холодный пол. — Покажи мне, как ты собираешься все это упаковать. И как ты будешь есть? Дважды в день будешь ставить палатку?

— Нет. Я тут подумал, что палатку можно ставить только по вечерам, а есть один раз ночью и один раз утром. А днем можно обойтись горячим питьем прямо в скафандре…

Они еще долго разговаривали, строили планы, перебирали отдельные предметы, нужные для экспедиции. А за стенами между тем шел снег, который постепенно образовывал вокруг высокие сугробы.

61. Граспер

Первой перемены с Глазом заметила Граспер.

Она проснулась — как всегда, медленно, не желая стряхивать с себя обрывки снов, в которых ей виделись деревья. Находясь где-то между животным и человеком, она имела очень смутные представления о прошлом и будущем. Ее память напоминала галерею, заполненную живыми образами: вот лицо ее матери, вот тепло гнезда, где она родилась. А вот клетки. Очень много клеток.

Она широко зевнула, потянулась всеми своими длинными конечностями и огляделась кругом. Высокая женщина, которая делила с ней эту пещеру, все еще спала. По ее мирному лицу скользили отблески света.

Света?

Граспер взглянула наверх. Глаз сиял. Он стал похож на миниатюрное солнце, пойманное в каменной пещере.

Граспер подняла лапу и потянулась к Глазу. Никакого тепла от него не исходило, только свет. Она встала и внимательно осмотрела Глаз.

И снова с ним произошло кое-что новое. Его сияние перестало быть постоянным и однообразным: по серому фону теперь ползли светлые горизонтальные полосы. Людям они, возможно, напомнили бы параллели на глобусе Земли. Они проходили по «экватору» Глаза, затем тускнели и исчезали на его северном полюсе. Затем последовал новый рисунок полос, на этот раз вертикальный. Он начинался с полюса, закручивался вокруг северного полушария и исчезал на южном. Потом без перерыва последовал новый рисунок: линии скользили к полюсам под прямым углом к параллелям. Их сияние было ослепительным. Живая, движущаяся картина, состоящая из серых прямоугольников и движущихся полос, завораживала, вводила в транс.

А затем началась четвертая серия линий. Граспер попыталась проследить, откуда они начинаются, но внезапно что-то больно ударило ее по голове.

Она вскрикнула. Потерла лапами заслезившиеся глаза. И вдруг почувствовала, как по ее ногам распространяется тепло. Оказалось, что она обмочилась прямо там, где стояла.

Спящая женщина пошевелилась.

62. Малый разрыв 12 мая 2072 года

Этот день они начали молча.

Они делали всю обычную работу, которую привыкли делать за проведенные вместе месяцы. А затем Марс встряхнуло, хотя до малого разрыва оставалось еще несколько часов. И далее, чтобы Майра ни делала, она уже не могла думать ни о чем другом.

Юрий начал этот день точно так же, как с некоторых пор начинал каждый свой день: с облачения в скафандр для сбора льда. Станционная система очистки воды в конце концов сломалась, и Юрию приходилось теперь каждый день выходить наружу, чтобы рубить с помощью импровизированной киркомотыги водяной лед, а затем приносить его в тепло модуля, где он плавился. В сущности, эта работа не была трудной: лед имел структуру мягкого песчаника и раскалывался с легкостью. После плавки его приходилось отфильтровывать, промывать от пыли, которая накапливалась в нем в процессе сезонных таяний и замерзаний.

Когда с этим делом было покончено, Юрий отправился выполнять обязанности Ханса Гритчфилда, то есть обслуживать энергетическое оборудование, систему кондиционирования воздуха и другие автоматические системы станции, которые помогали им оставаться в живых. Он ушел, между прочим, что-то насвистывая. Вчера он получил из Порта Лоуэлла кое-какие детали, которые давно ждал. На полярную станцию с этим грузом вернулся один из беспилотных вездеходов. Паула и остальные натаскали все эти детали из радиоактивных руин Лоуэлла. Полученное добро очень воодушевило Юрия, и в это утро он с удовольствием отправился работать.

Сам вездеход он отослал обратно тем же способом, каким тот прибыл на станцию, хотя его путешествие должно было занять несколько дней, то есть завершиться в любом случае после Разрыва. Казалось, у Юрия было такое чувство, словно их умные машины должны были, как и люди, постоянно заниматься делом, и Майра не видела причин по этому поводу с ним спорить.

Майра тоже занялась делом. На этот день она припасла себе особую работу.

Она облачилась в свой скафандр, как всегда, — с соблюдением всех протоколов планетарной защиты, и пошла в небольшой сад растущих на открытом воздухе растений, которые очень страдали от очередной марсианской зимы. Она взяла себе за правило регулярно сметать с них снег, то есть замерзший воздух, который скапливался в их листьях каждый день. Для этого она использовала приспособление, похожее на большой фен для волос.

Во время работы она заметила, что над садом парит Глаз. Теперь Глаза здесь были повсюду, даже в некоторых обитаемых отсеках станции. И, как всегда, она пыталась его игнорировать.

Сегодня она делала свою работу с особым усердием. И тщательно следила за оборудованием, которое хотела оставить в самом лучшем виде. Она дотрагивалась по очереди до всех кожистых листьев растений, надеясь почувствовать их тепло сквозь облегающую руку толстую перчатку.

В этот последний день Белла тоже прилетела к месту нахождения Марса.

Из космоса, с борта «Либерейтора», было видно, что там еще кое-что находилось. Тело, которое образовалось на месте Марса, имело грубую сферическую форму и испускало тусклый красный свет — что-то вроде догорающих в золе углей. Никакие эхолоты его не фиксировали, и все попытки посадить на него зонд заканчивались неудачей: летательные аппараты пропадали без следа. Исследования с помощью спектроскопа показывали, что странная поверхность этого нового тела словно бы удалялась, а испускаемый им свет постепенно слабел и переходил в невидимую инфракрасную зону.

Там, где раньше находился Марс, летало нечто вроде сгустка массы-энергии. Он обладал гравитационным полем, достаточным, чтобы удерживать на орбите целую стаю наблюдательных аппаратов, а также собственные маленькие луны, Фобос и Деймос, которые продолжали вращаться по привычным для них траекториям. Однако самого Марса уже не было.

Эдна сказала:

— Это всего лишь шрам, который остался после того, как сам Марс исчез.

— И сегодня этот шрам рассосется, — добавила Белла.

Она внимательно смотрела на экраны, которые показывали, что к данному сегменту в космосе приближаются все новые флотилии космических кораблей. Это значило, что множество любопытствующих зрителей собираются не упустить случай и присутствовать при последнем акте этой трагедии. Она с ужасом пыталась вообразить, что же происходит сейчас на самом Марсе, если, конечно, он все еще существует в привычном смысле этого слова.

* * *

Юрий и Майра решили приготовить себе ланч.

В сегодняшнее меню входили порошкообразные яйца, восстановленный картофель и немного марсианской зелени, грубой, но очень душистой. Юрий предложил выпить вина марсианского урожая из закрытого виноградника в Лоуэлле. Когда-то это вино было очень дорогим. Однако сегодня оно показалось неуместным, и он отложил в сторону нераспечатанную бутылку. Майра подумала, что это вино все равно очень плохое, дорогущее, но плохое.

Ланч они готовили себе вместе, вместе расставляли и накрывали на стол. Все у них получалось складно и гармонично, без малейшего напряжения.

— Мы с тобой как пожилая семейная пара, — сказал Юрий.

Так оно и есть, подумала Майра, хотя иногда у них случались небольшие ссоры. И, кстати, между ними никогда не было физической близости. Ничего, кроме редких дружеских объятий, полных тепла. Впрочем, что еще можно ожидать от двух человеческих существ, запертых на полюсе мира?

Нельзя сказать, чтобы этот период ее жизни был плох, то есть эти последние месяцы, думала она. Она всегда жила в чьей-то тени: сперва своей матери, потом мужа. И никогда у нее не было возможности построить собственный дом. То есть про Марс она тоже не могла сказать, что это ее дом. Но Юрий именно здесь пустил свои корни, именно здесь он создал свой мир. И в эти последние месяцы она с радостью делила с ним его мир. Был между ними секс или нет, но раньше все ее отношения с мужчинами были еще хуже.

Однако она тосковала по Чарли с такой силой, какую не могла в себе даже предположить. По мере приближения дня Разрыва эта тоска становилась такой острой, словно по живому телу ее рубили саблей. Или еще хуже. Она не знала, сообщат ли когда-нибудь Чарли, что случилось с ее матерью. У Майры не было ни последних снимков дочери, ни видеозаписей, так что она даже не представляла, как теперь та выглядит. Она прилагала неимоверные усилия, чтобы выкинуть это из головы, или, хотя бы, запрятать это как можно дальше в угол своей души. Юрий, разумеется, был в курсе.

Она посмотрела на часы.

— Однако сейчас больше времени, чем я думала. Остался всего час.

— Тогда нам лучше все это убрать.

Они сели.

Юрий сказал:

— Слушай, что бы там ни случилось, но у меня сегодня выдалось хорошее утро. Наши друзья из Лоуэлла прислали мне наконец те самые запасные фильтры, о которых я просил. Теперь мы сможем дышать свежим воздухом по крайней мере еще год. И, кроме того, я заглушил реактор. Теперь наше питание обеспечивают батарейки, но мы все равно сможем выстоять довольно долго. Мне хотелось, чтобы реактор был выключен как положено, с соблюдением всех правил. То есть мне, конечно, пришлось спешить, но, кажется, я законсервировал его как положено.

Она видела, что своей работой он очень доволен, точно так же как ей самой нравилась ее работа.

— А, послушай, здесь есть еще одна посылка от Паулы. Она отправила ее вместе со всем прочим во вчерашнем вездеходе. Паула сказала, чтобы мы открыли ее перед самым часом X. — Он достал ее из кучи других пакетов, которые еще раньше перерыл, чтобы найти свои фильтры. Маленькая пластиковая коробочка, которую Юрий положил на стол.

Он открыл ее. Внутри лежал шар размером с теннисный мяч. Рядом с шаром лежала баночка с таблетками. Все это Юрий выложил на стол.

Майра взяла в руки шар. Он был очень тяжелым и имел гладкую черную поверхность.

Юрий сказал:

— Этого надо было ожидать. Поверхность шарика защищена керамикой, которая выдерживает огромные температуры. Он и сам по себе обладает огромной термической устойчивостью.

— То есть он останется цел, когда планета расколется?

— Что-то вроде этого.

— Не понимаю, зачем он нужен.

— Но ты ведь знаешь, как происходит Q-расширение? — сказал Юрий с полным ртом. — Разрыв имеет градацию, более крупные структуры расколются первыми. То есть сначала придет черед планеты, затем человеческих тел. А эта маленькая штучка по идее должна пережить конец планеты, и даже если она уплывет в открытый космос, все равно она протянет дольше, чем упакованные в скафандры тела. Я имею в виду, в окружении осколков. Потому что скалы превратятся в камни, затем в пыль, и так все далее и далее по шкале.

— А внутри есть какие-то приборы?

— Конечно. Она будет работать, фиксировать данные, пока разрушение не дойдет до сантиметровых уровней, а потом Разрыв пройдет и по ней, то есть ее расколет. Но и тогда для нее разработан план. Из мячика выделится облачко мельчайших сенсорных приборов, которые мы называем пылинками. Их работа основана на нанотехнологиях, то есть это машинки размером с молекулу. Они будут продолжать собирать данные до тех пор, пока разрушение не достигнет молекулярного уровня. Больше они уже ничего не смогут сделать. Паула сказала, что эта штучка спроектирована так, чтобы дожить до последних микросекунд. То есть после разрушения у нее будет в запасе еще тридцать минут.

— Пожалуй, вещь стоящая.

— О, да.

Майра повертела сферу в руках.

— Какая удивительная маленькая штучка. Жаль, что никто не сможет воспользоваться ее данными.

— Ну, так, заранее этого невозможно сказать.

Майра положила сферу на стол.

— А таблетки?

Он подозрительно потыкал флакончик пальцем.

— Дженни из Лоуэлла обещала приготовить нечто подобное. — Дженни Мортенс из Нью-Лоуэлла была единственным врачом, оставшимся на Марсе. — Ты должна понимать, что это значит. С их помощью всем будет гораздо легче.

— Нелогично зайти так далеко и сдаться в последнюю минуту. Тебе не кажется? И, кроме того, я должна подумать о своей матери.

— Согласен. — Он усмехнулся и щелчком сбросил флакончик в мусорное ведро.

Она снова посмотрела на часы.

— Мне кажется, нам лучше чем-нибудь заняться. Осталось не так много времени.

— Хорошо. — Он встал, собрал тарелки. — Я думаю, что мы можем сейчас потратить немного воды и их помыть. — Он взглянул на нее. — Как ты насчет того, чтобы облачиться в скафандры?

В эти последние минуты им обоим хотелось выйти из модулей наружу. Но вот насчет скафандра она не испытывала особой уверенности.

— Знаешь, мне сейчас хочется немного человеческого тепла.

Он улыбнулся.

— Заманчивая идея. Правда, для взрывного секса немного поздновато.

— Ты же знаешь, что я имею в виду. — Она несколько обиделась на то, что он ее дразнит.

— Знаю. Слушай… Я тут кое-что придумал. Пойдем, наденем скафандры, и ты сама увидишь, что я с ними сделал. Поверь мне. Мне кажется, тебе понравится. А если нет, то у нас останется время, чтобы все переделать.

Она согласилась.

— Хорошо. Но сперва давай отдраим это место.

И они дружно взялись за уборку. Проглотив последний глоток кофе (самый последний в ее жизни, думала она), она вымыла тарелки, не пожалев для этого драгоценной горячей воды, и сложила их в аккуратную стопку. Потом пошла в ванную комнату, где вымыла лицо, почистила зубы и сходила в туалет. Конечно, в скафандрах были соответствующие приспособления, но ей не хотелось прибегать к их помощи. Она прошлась по всему списку простых человеческих действий в последний раз. В самый последний, как она понимала. Она больше никогда не будет спать, или есть, или пить кофе, или пользоваться ванной. Такие мысли неотвязно следовали за ней по пятам с самого утра, несмотря на все ее попытки их отогнать и заняться делами, как обычно.

Потом вместе с Юрием они в последний раз обошли станцию. Юрий нес с собой черную сенсорную сферу из Лоуэлла. Они еще раньше отключили большую часть станции Уэллс, но теперь приказали станционному серверу свести работу всех систем до минимума, выключить свет, так что вслед за ними по всей станции распространялась темнота. Все было приведено в порядок, сложено по местам, вычищено до блеска. Майра почувствовала гордость по поводу того, как они оставляют это место.

Наконец во всей станции осталась гореть только одна флюоресцентная трубка в модуле ЕВА. Она освещала узкие люки, сквозь которые они должны будут облачиться в свои скафандры. Сначала они надели на себя внутренние костюмы, и тут Юрий просунул в люк сенсорный мячик.

— Ты иди в левый, я в правый, — сказал он. — Если тебе хочется почесать нос, то сейчас самое время.

Они немного помедлили. Потом обнялись, и Майра жадно вдыхала его запах.

Потом они разжали объятия.

— Свет, — приказал Юрий, и последняя трубка погасла. Станция погрузилась в полную тьму. — Прощай, марсианская станция Уэллс! — Майра никогда не слышала, чтобы он так обращался к своему долговременному пристанищу.

Майра открыла свой люк и с ловкостью, приобретенной в течение долгих месяцев пребывания на Марсе, скользнула ногами в скафандр. Потом, как положено, настала очередь рук: она скользнула рукой в рукав и застыла от удивления. Рукав был на месте, но на конце его не было перчатки. Вместо перчатки ее рука почувствовала теплое пожатие.

Она наклонилась вперед. С помощью фонарей в скафандре она увидела, что ее правая перчатка была отрезана и пришита к левой перчатке Юрия.

Юрий радостно улыбался из своего шлема.

— Как тебе нравится моя портняжная работа?

— Неплохая, — ответила она.

— То есть скафандры придерживаются другого мнения, разумеется. Им кажется, что они сломаны. Ну и черт с ними. Временный шов долго не протянет, это факт. И к тому же мы теперь все должны делать вместе, как сиамские близнецы. Что говорит твой скафандр?

Она как раз проверяла его работу с помощью диагностической системы. Затем взглянула на грудной дисплей Юрия, чтобы удостовериться, что он ничего не упустил. Юрий сделал то же самое для нее.

— Все нормально, если не считать причитаний по поводу перчаток.

— Хорошо, — сказал он. — Итак, встаем. Три, два, один… Не разжимая рук, они выпрямились. Манипуляторные системы зажужжали, и скафандры отцепились от стенки модуля с чмокающим звуком.

Оказавшись на открытом воздухе, Майра обернулась, взяла маленькую щеточку и смахнула с люка модуля марсианскую пыль. Юрий сделал то же самое. Со сцепленными руками это привычное действие давалось им не очень легко.

Потом Юрий наклонился, поднял правой рукой сенсорный шарик, и они пошли вперед.

Кругом стояла кромешная тьма, снег падал, не прекращаясь, бесформенные хлопья замерзшего марсианского воздуха, освещенные огнями их скафандров. Но под ногами снега не было: они еще вчера предусмотрительно вымели себе дорожку.

За ними увязался маленький робот с камерами. Даже сейчас он продолжал записывать, фиксировать, снимать… Очень скоро он зацепился за ледяной барьер и встал. Майра дала ему пинка, и он покатился дальше, помигивая своими красными огоньками.

Юрий остановился и положил мячик перед собой.

— Здесь. Как ты думаешь?

— Пожалуй, можно и здесь. Впрочем, я не знаю, какое это имеет значение.

Он выпрямился. Снег продолжал падать. Юрий вытянул руку и поймал снежинку. Все снежинки были похожи на толстых бабочек. Соприкоснувшись с перчаткой, они тут же испарялись.

— Господи! — сказал он. — Как много здесь удивительного! Знаешь, эти снежинки имеют структуру. Каждая из них образуется вокруг пылевого ядра, которое потом обволакивается водяным льдом, и только после этого приобретает оболочку изо льда углеродистого. Похоже на луковицу. И падают они каждую зиму. То есть проходят три разных цикла: пылевой, водяной и окисноуглеродный. Мы только начали понимать Марс! — В голосе его слышалась неприкрытая горечь, которую все последние месяцы он старался прятать в себе. — Для кого-то здесь настоящий ад, — продолжал он. — Темнота, холод. Только не для меня.

— И не для меня, — прошептала она, стискивая его руку. — Юрий!

— Что?

— Спасибо тебе. Эти последние месяцы, для меня…

— Лучше об этом не говорить.

Они услышали звук, словно захлопнулась дверь. Скафандры передали им этот звук без искажений. В ушах Майры зазвенел сигнал тревоги, и на дисплее в шлеме загорелись огни.

Марс содрогнулся.

— Прямо как предсказывали, — выдохнул Юрий.

Они посмотрели друг на друга. Это был первый настоящий признак конца с момента исчезновения Солнца.

Грудь Майры сдавил леденящий страх. Внезапно ей захотелось, чтобы ничего не произошло, чтобы они смогли сейчас вернуться на станцию и продолжить там свою привычную жизнь. Она вцепилась в руку Юрия, и они прижались друг к другу настолько близко, насколько позволяли неуклюжие скафандры. Словно два зеленых борца сумо. Юрий поерзал, стараясь взглянуть на часы, укрепленные у него на руке внутри скафандра.

Толчки под их ногами стали сильнее. А затем лед вокруг них начал раскалываться и выворачиваться наизнанку, его острые грани вставали дыбом. Не разжимая рук, они поворачивались в разные стороны, чтобы посмотреть, в какую сторону пойдет главная трещина. Ближайший к ним жилой модуль рухнул, из него выплыли наружу воздух и вода, которые тут же замерзли и посыпались вниз, словно душ, между опорами.

— Нам лучше отойти подальше, — сказала Майра.

— Хорошо. — Они прошли еще немного, не слишком уверенно, потому что грунт продолжал содрогаться.

Юрий сказал:

— Не знаю, что надо сделать, чтобы восстановить этот модуль.

— Придется пригласить Ханса.

— Этого лентяя никогда не сыщешь, когда он больше всего нужен. Ой… — Он споткнулся, схватился за нее, так что она тоже пошатнулась.

— Что это?

— Я ударился головой. — Они оглянулись. Перед ними висел Глаз, приблизительно метрового диаметра. Его нижняя точка находилась как раз на уровне их голов. — Сволочь! — выругался Юрий и ткнул его свободной правой рукой. — Твердый, как бетон!

— Не обращай на него внимания, — посоветовала Майра.

На мгновение толчки прекратились. Люди стояли и тяжело дышали. Рядом с ними висел Глаз.

— Ты был прав, когда сказал, что нам лучше выйти, — сказала Майра.

— А ты была права, когда просила немного человеческого тепла. Мне кажется, мисс Датт, что в эти последние месяцы мы многое делали правильно.

— Пожалуй, с этим можно согласиться, мистер О'Рурк. — Она глубоко вздохнула и сжала его руку с новой силой. — Знаешь, Юрий…

Мир взорвался.

* * *

В храмовом святилище высокая женщина проснулась. Сперва довольно лениво.

А затем внезапно она увидела Глаз.

«Господи, Господи! — шептала она. — Неужели все случится прямо сейчас, когда мне нужно пи-пи? Послушай, Скафандр номер пять, от тебя, конечно, сейчас мало пользы, ты мертв, как ископаемая птица, но все равно лучшей защиты, чем ты, мне не найти…»

Под удивленным взглядом Граспер она начала засовывать себя в эту зеленую оболочку, а затем выбросила на пол маленький блестящий предмет.

— Ты снова покидаешь меня, Байсеза?

— Слушай, телефон, не буди во мне комплекса вины. Мы сделали свое дело. Ты моя единственная связь с Землей. И если Абди хорошенько постарается и закончит свою работу по производству батареек, то тебя, разумеется, снова приведут в чувство на сколь угодно долгое время.

— Слабое утешение.

— Я тебя не забуду.

— Прощай, Байсеза, прощай…

— Господи! Глаз! Что он делает?..

Дрожащая Граспер все еще стояла и смотрела на ослепительный свет, от которого по стенам двигались сложные узоры теней. Вот пятый линейный узор… шестой… исчезающий в каких-то невероятных направлениях.

Высокая женщина вскрикнула.

* * *

Майра лежала лицом вниз на плите из твердого, как скала, водяного льда. Лицевая пластина ее скафандра была прижата ко льду. Юрий упал где-то возле нее, его правая рука была вывернута назад. В животе ее возникло давящее чувство, словно она быстро поднималась на лифте.

Она попыталась поднять голову. Манипуляторы скафандра зажужжали, пытаясь ее поддержать.

Она посмотрела вниз, на Марс.

И увидела куски льда, обломки скал и даже струи магмы, освещенные откуда-то снизу сумрачным красным светом. Такая картина разворачивалась везде, сколько хватало глаз, направо и налево. Словно она смотрела в жерло вулкана.

А потом она посмотрела немного дальше и увидела Глаз, может быть, тот же самый, что был на Марсе. Он плыл рядом с ней, тащил ее за собой.

Страх ее прошел. Вцепившись в кусок льда и в то же время не разжимая руку Юрия, она вдруг почувствовала что-то вроде пьянящей радости. Может быть, им удастся выжить? Хотя бы еще недолго?

Но потом из самого сердца распадающегося Марса вылетел кусок оплавленной скалы, словно громадный кулак, нацеленный прямо в нее.

* * *

Шрам в космосе стал прозрачным, так что Белла сквозь него увидела звезды. Их свет был холодным и бледным.

Потом он вообще исчез, словно растаял.

Она прижалась к своей дочери.

— Ну вот и все, — сказала Эдна.

— Да. Отвези меня домой, дорогая.

Тупой нос «Либерейтора» развернулся в другую сторону, к Земле.

Освобожденные от гравитации Марса, его маленькие луны сошли со своих привычных орбит и уплыли в космическое пространство. Теперь они тоже начнут вращаться вокруг Солнца, превратившись в ничем не примечательные астероиды. Редкое облачко спутников, которые люди вывели на орбиту Марса, тоже начало рассеиваться. В течение некоторого времени гравитационные волны еще пересекали Солнечную систему, так что оставшиеся в ней планеты словно бы покачнулись, как листья на поверхности пруда, в который упал камень. Но очень быстро эта рябь успокоилась.

Только Марса больше не было.

63. Одиссея времени

Ворота открылись. Ворота закрылись. В одно мгновенье, слишком короткое, чтобы его можно было измерить, космос открылся, а затем закрылся снова.

Это не было похоже на обычное пробуждение. Скорее это было похоже на внезапный проблеск сознания, сопровождаемый громким лязгом медных тарелок. Она широко открыла глаза и была ослеплена бьющим со всех сторон нестерпимо ярким светом. Тогда она попыталась сделать глубокий вдох, и тут ощущение собственного существования пронзило ее как молния. Она почувствовала шок.

Она лежала на спине. Над ней висело что-то необыкновенно яркое, ослепительное… Солнце, да, конечно, солнце. Она лежала на свежем воздухе.

Она рывком перевернулась на живот. Ослепленная солнцем, она едва видела, что происходит вокруг.

Равнина. Красные пески. В отдалении виднелись выветренные и размытые водой холмы. Даже небо казалось здесь красным, хотя солнце висело высоко.

Все это показалось ей знакомым.

И Майра находилась рядом с ней. Невероятно, но это было так.

Байсеза торопливо поползла по песку, чтобы поскорее коснуться своей дочери. Как и Байсеза, Майра была в зеленом марсианском скафандре. Она неподвижно лежала на спине, как выброшенная на берег рыба.

Лицевая пластина скафандра Майры треснула, и в густом сухом воздухе она слегка покашливала. Придя в себя, Майра тут же взглянула на свою правую руку. Перчатка от скафандра потерялась, ее рука была очень бледной.

— Это я, дорогая.

Майра удивленно взглянула на нее.

— Мама?

Схватившись друг за друга, они сели.

Начинало темнеть. Байсеза посмотрела наверх.

Диск солнца деформировался. Он стал похож на лист, от которого откусили хороший кусок. Становилось прохладнее, и Байсеза увидела, как по размытой и выветренной равнине скользят какие-то тени.

«Неужели опять? — подумала она. — Только не сейчас!»

— Не бойтесь!

Они обе разом повернулись в сторону говорившего.

Рядом с ними стояла женщина. Совершенно безволосая, с гладким лицом. Она была одета в облегающий комбинезон телесного цвета, так что казалось, что она обнажена. Она им улыбалась.

— Мы вас ждали, — сказала она. Майра удивилась:

— Чарли?

Байсеза спросила:

— Кто это «мы»?

— Мы называем себя Последышами. Мы находимся в состоянии войны. И эту войну мы проигрываем. — Она протянула им руки. — Прошу вас, следуйте за мной.

Байсеза и Майра, все еще обнимая друг друга, протянули ей свободные руки. Их пальцы коснулись пальцев Чарли.

Громкий лязг медных тарелок.

Послесловие

Недавно космические подъемники, один из которых столь драматически был описан в книге А. Кларка «Фонтаны рая» (1979), приблизились к своему инженерному воплощению. Детали из данной книги частично базируются на исследовании, профинансированном НАСА и касающемся программы Института передовых концепций (NASA's Institute for Advanced Concepts). Они описаны в статье «Космический подъемник» Брэдли С. Эдвардса и Эрика А. Уэстлинга (Bradley С. Edwards, Eric A. Westling, «The Space Elevator». Spaego, Сан-Франциско, 2003). Смотрите также «Отъезд с Земли с помощью космического подъемника» доктора Эдвардса и Филипа Рагана («Leaving the Planet by Space Elevator» by dr. Edwards and Philip Ragan, lulu.com, Сиэттл, 2006) и материалы Джиорчелли, Пуллума и Свана, в «Журнале Британского межпланетного общества» (сентябрь 2006 года) (Giorcelli, Pullum, Swan and Swan in the «Journal of the British Interplanetary Society»). Недавнее исследование использования космических подъемников в качестве не потребляющих энергию «орбитальных сифонов» проведено Колином Мак-Иннесом и Крисом Дэвисом в «Журнале британского межпланетного общества» (v. 59, р. 368–374, 2006 (Kolin Mclnnes and Chris Davis)). Мы очень благодарны доктору Эдвардсу за обсуждение на заседаниях общества. Его компания «Восхождение по черной линии» (Black Line Ascension) может стать реальным всемирным воплощением нашего консорциума «Скайлифт».

Замечательно, что в культурах всего мира существует миф о Мировом древе. Наиболее правдоподобные объяснения этого явления отличаются крайним разнообразием: от облачных формаций до плазменных феноменов (смотрите, например, ).

Появление «Циклопов» — телескопа с линзами Френеля — основано на работе Джеймса Т. Ерли «Двадцатиметровый космический телескоп, работающий на дифракционных линзах Френеля» (James T. Early и др. «Twenty-meter space telescope based on diffractive Fresnel lens») в журнале «Достижения в космических исследованиях» (Proceedings ofSPIE), v. 5166, «UV/Optical/IR Space Telescopes: инновационные технологии и концепции», изд. Ховард А. Мак-Эвен, январь, 2004). Мы очень благодарны доктору Ерли за информацию на интересующую нас тему.

Наше описание исследований Марса основывалось частично на концептуальных проектах, в которых принимал участие Стивен Бакстер (St. Baxter), особенно в той части, которая касалась установления научной станции на северном марсианском полюсе. Смотрите: «Северный Проект: станция на северном марсианском географическом полюсе» (Project Boreas: A Station for the Martian Geographic North Pole), изд. Чарльза С. Кокела, Британское межпланетное общество, 2006. Мысль о том, что современные космические зонды могут в будущем представлять интерес для экспедиций на Марс, была высказана Бакстером. Смотрите: «Погоня за трофеями. Экспедиции на Марс за старинными космическими аппаратами» (Trophy Fishing: Early Expeditions to Spacecraft Relics on Mars), «Журнал Британского межпланетного общества», т. 57, 2004, с. 99–102. Смотрите также историю воображаемого проникновения человечества на Марс, вкратце прочерченную Бакстером в книге: «Марсианские хроники: повествования о Марсе в науке и научной фантастике» (Martian Chronicles: Narratives of Mars in Science and SF), журнал «Foundation», № 68, 1996, и «Охотники Пангеи» (The Hunters of Pangaea), NESFA-пресс, февраль 2004. Наш эскиз Титана основан на захватывающих результатах, полученных с зонда Хайгенса в январе 2005 года.

Последние исследования подтверждают, что поверхность северного марсианского полушария является очень древней (Watters и другие, журнал Nature, v. 444, p. 905–908, декабрь 2006). Она представляет собой один громадный кратер, возникший после столкновения с космическим телом (New Scientist, 24 марта 2007). Космическое тело имело естественное происхождение. Возможно.

Полет с помощью солнечного паруса — еще одна перспективная технология, время которой может наступить очень скоро. Физики и научные фантасты Грегори и Джеймс Бенфорды (Gregory and James Benford) приложили руку к созданию «Космоса-1» (Cosmos 1), экспериментального космического корабля с солнечным парусом, который должен был взлететь в июне 2005 года и использовать для коррекции своей орбиты давление света. На борту корабля находилась дискета с рассказом Кларка 1964 года «Ветер с Солнца». К сожалению, запуск корабля не состоялся.

Вообще, свободная человеческая фантазия очень скоро может близко подойти к воплощению в действительность: смотрите, например, заметку Марка Рота и Тодда Нистула (Mark Roth and Todd Nystul) в журнале Scientific American, июнь 2005. А ученые Королевского колледжа в Лондоне вплотную подошли к созданию «метаматериальной» невидимой технологии, по типу близкой к той, что описана здесь (смотрите ). Изучение «гравитационных тягачей», предназначенных для изменения траектории астероидов, было начато Е. Т. Лу (Е. Т. Lu) и другими в журнале Nature, v. 438, ноябрь 2005, р. 177–178.

Эффекты «космологической бомбы», обрисованные в этом романе, основываются на предсказаниях о конечной судьбе Вселенной, пронизанной темной энергией. Они были сделаны в 2003 году Робертом Калдуэллом (Robert Caldwell) из Дартмутского колледжа и другими (смотрите: «Physical Review», / abs/astro-ph/0302506). Вариабельность Проциона является фантастикой, однако некоторые нестабильные звезды иногда, действительно, перестают быть нестабильными. Например, это случилось с одной из самых известных звезд на небе — с Полярной звездой, и эта аномалия до сих пор не объяснена. Смотрите: Дж. Д. Ферни (I. D. Fernie) и другие, Astrophysical Journal, v. 416, 1993, p. 820–824.

Наука астробиология, или изучение возможности жизни вне Земли, пережила революционные сдвиги в последние несколько лет, когда были открыты, во-первых, новые формы жизни на Земле, а, во-вторых, получили подтверждение факты о возможности таких миров, как Марс, Европа или Титан, в прошлом или даже в настоящем быть носителями жизни. Кроме того, были созданы новые модели «панспермии», то есть естественных механизмов, с помощью которых живые существа могут переноситься с одной планеты на другую. Последний обзор на эту тему: «Жизнь, которой мы не знаем» Петера Варда (Peter Ward, «Life as We Do Not Know It», Viking, 2005).

Способы сбережения энергии Перворожденными были затронуты в некоторых академических футуристических догадках/ гипотезах, касающихся жизни во Вселенной. Смотрите, к примеру, сообщение Майкла Маутнера (Michael Mautner, «Журнал Британского межпланетного общества», v. 57, 2005, р. 167–180), озаглавленное «Жизнь в космологическом будущем: ресурсы, биомасса и население» (Life in the Cosmological Future: Resources, Biomass and Populations).

Мысль о том, что многие виды животных Северной Америки могут быть восстановлены с помощью заместительных колоний, призванных встать на место утраченной в прошлом мегафауны, была высказана, среди прочих, Полем С. Мартином (Paul S. Martin, «Сумерки мамонтов: исчезновение в Ледниковом периоде и восстановление в Северной Америке» — Twilight of the Mammoths: Ice Age Extinctions and the Rewilding of North America, изд-во ун-та в Калифорнии, 2005). Правда, другие ученые выдвигают против этого плана веские и глубокие возражения (смотрите, например: Rubenstein и др., «Biological Conservation», v. 132, 2006, p. 232). Изучение использования космических ресурсов для смягчения будущих катастроф (не обязательно причиненных злонамеренными внеземными цивилизациями) дано в двух сообщениях С. М. Хемпселла (С. М. Hempsell) в «Журнале Британского межпланетного общества», v. 57, 2004, р. 2–21.

Всемирное завоевание Александра Великого, изображенное здесь, основано на планах, которые действительно разрабатывались при дворе императора незадолго до его смерти и предполагали расширение империи от Гибралтара до Черного моря. Смотрите, например, исследование А. Б. Босворта «Завоевание и империя: правление Александра Великого» (А. В. Bosworth, «Conquest and Empire: The Reign of Alexander the Great», 1988).

Обаятельный портрет Чикаго 1893 года, когда там проходила Всемирная ярмарка, был взят нами из книги Эрика Ларсона «Дьявол в Белом городе» (Е. Larson, «The Devil in the White City», 2003). Портрет вавилонской «Навозной Кучи» основан на археологических раскопках неолитического города, известного как Катальхоук. Смотрите: .

Глава 25 основана на сильно пересмотренной версии рассказа Бакстера «Сигнал с Земли» (A Signal from Earth), впервые опубликованного в журнале «Постскриптум» (Postscripts, № 5, осень 2005 года).

Любые ошибки или несоответствия целиком остаются на совести авторов.

Сэр Артур С. Кларк, Стивен Бакстер

Июнь 2007 года

Оглавление

ЧАСТЬ 1 ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ

  1. Байсеза Февраль 2069 года

  2. «Следопыт глубокого космоса» Июль 2064 года

  3. Абдикадир 2068 год земного времени 31 год на станции «Мир»

ЧАСТЬ 2 ПУТЕШЕСТВИЯ

  4. Когда спящий просыпается Февраль-март 2069 года

  5. Лондон

  6. Майра

  7. Медаль Тука

  8. Евро-игла

  9. Флорида

  10. Пусковой комплекс 39

  11. Лента

  12. «Горный воздух»

  13. Крепость Соль

  14. Подъем над орбитой

  15. «Либерейтор» Апрель 2069 года

  16. «Джеймс Клерк Максвелл»

  17. Военный корабль

  18. Марс

  19. Пески Марса

  20. «Либерейтор»

  21. Полюс

  22. Сближение

  23. Шахта

  24. Максимальное сближение

  25. Интерлюдия: сигнал с Земли 2053 год

ЧАСТЬ 3 ВСТРЕЧИ ДРУЗЕЙ

  26. Каменный человек 32-й год на «Мире»

  27. Фаэтон

  28. Скафандр номер пять

  29. Алексей

  30. Тысяченачальник

  31. Оперативный приказ

  32. Александр

  33. Сражение

  34. Элли

  35. «Трезубец Посейдона»

  36. «Хаббл»

  37. Новый Нью-Орлеан

  38. Ева Март 2070 года

  39. Нью-Чикаго

  40. Солнечный свет Май 2070 года

  41. Ковчеги

  42. «Циклопы»

  43. Чикаго

  44. Афина

  45. Мэр

  46. Линия А

ЧАСТЬ 4 РЕШЕНИЯ

  47. Выбор Июль 2070 года

  48. Сигнал на Марс

  49. Ареосинхронная орбита

  50. Интерлюдия: последняя марсианка

  51. Решение

ЧАСТЬ 5 ПОСЛЕДНИЕ КОНТАКТЫ

  52. Парад

  53. «Аврора» 7 декабря 2070 года

  54. День Q 15 декабря 2070 года

  55. Квинт-бомба

  56. Марс-2 Ноябрь 2071 года

  57. Вавилон

  58. Отрыв 27 февраля 2072 года

  59. Храм

  60. Дом 30 марта 2072 года

  61. Граспер

  62. Малый разрыв 12 мая 2072 года

  63. Одиссея времени

Послесловие

Реклама на сайте