«Опьяненные свободой»

Владимир Журавлев Опьяненные свободой

1

Пенсионер, застывший в газетном киоске, был болезненно костляв — и весь в орденских планках. В мире ничего не изменилось — защитник Родины зарабатывал на еду.

— Чего смотришь?

— Знакомого юности увидел, — честно сказал Иван. — Вон портрет на всю полосу.

— А, знаю! — неприятно засмеялся старик. — Его сейчас все знают. Большой человек в правительстве. К такому не подойдешь! Не узнает, и все. Или охрана не пустит.

У старика были свои счеты со знакомыми юности.

— Дадите про него почитать?

— Денег нет, что ли? — проворчал старик. — При таком знакомом юности… чтоб вернул немятой!

Восторженная корреспондентка неумело расписывала, как в тайге под руководством депутата и героя Гробова Н.А. построили экспериментальный город будущего — прототип внеземных сооружений, как живут в этом городе вместе с рабочими местного рудника молодые ученые, беззаветно — и бескорыстно! — преданные науке, и как какие-то окрыленные мечтой командиры создают Единый Коллектив Города, единицу гуманистического общества далекого послезавтра…

— Может, они интересно живут, а по статье не понять… — пробормотал Иван.

— Интересно? — проскрипел старик. — Богато, так правильнее! Знаю я, какой там рудник. Знаю я, какие там эксперименты! И жители! У каждого звание не ниже лейтенанта…сидел я там по молодости — но вот жив остался. Меня радиация не берет.

— Атомная пехота? — полюбопытствовал Иван. — Встречал таких — на Желтых планетах…

— У психиатров давно не отмечался? — спросил ветеран и забрал газету.

— Сегодня от них ушел. Санитары, наверно, уже обыскались.

— Найдут, — твердо пообещал старик.

— Найдут. Но до этого желательно найти моего друга юности. Очень уж интересный у него город.

— Держись от друзей подальше, — посоветовал старик серьезно. — Тогда до старости доживешь. Вот как я.

— Согласен, — буркнул Иван. — Но иначе до его города не добраться.

— Не поможет! — уверенно заявил старик. — Кто до власти дорывается — тот сразу забывает, как живут внизу. У них простых друзей юности не бывает.

— Ну и ладно. Лишь бы долг вернул.

— Тогда тем более не поможет. И не узнает. Но прежде всего — не пустит.

Гробов Николай Александрович. А в юности — попросту Колька Могила…. Найти его оказалось нетрудно — как и заведено в большинстве миров, слуга народа жил в лучшей гостинице города. Где-то в середине поиска объявились «санитары» из спецбольницы. Нашли, но не сближались, маячили где-то на периферии чувств. Наверно, хотели узнать, к кому он сбежал — и зачем. То, что он просто возжелал жизни нормальных свободных людей, они не могли принять даже в виде допущения. Однозначно, у них в обиходе не было такого понятия, как свобода.

Тихо подъезжали и убывали лимузины. Из одного поднялся и уверенно зашагал к гостинице высокий, представительный чиновник. Ничего в нем не было от того запойного Кольки Гробова — Могилы, студента-первокурсника, каким его помнил Иван.

«Санитары» вскинулись. Их подопечный поднялся со скамьи! Он пошел! Пошел! Да как целеустремленно! Цель — Гробов!

Они столкнулись в холле. Из угла — внимательные взгляды. От стойки — внимательные взгляды. В спину — взгляды, как кинжалы. Но никто не идет на перехват, значит, время на действие есть.

Иван молча встал перед Гробовым. Брови чиновника чуть шевельнулись — вы ко мне?

— К тебе! — ответил взглядом Иван.

— А охрану….?

— К тебе! — нажал взглядом Иван, не отступая.

— Ну и где же эта охрана!..

— Пожалеешь…

Во взгляде Гробова мелькнула насмешка.

— Пройдемте в номер, — неожиданно предложил он вслух.

И указал безразличным взглядом, куда именно пройти.

— Ну и в чем, собственно, дело? — осведомился Гробов, когда дверь номера закрылась за его спиной.

Из кресла в углу легко поднялся мужчина — несомненно, из штангистов. Груда мышц переместилась к Ивану с подозрительным проворством. Условную фразу услышал, что ли? Но на перехват не идет, значит, время на действие по-прежнему есть.

— Здравствуй, Могила. (Я тебя помню! И ты меня — тоже! И не вздумай вилять.)

— Ну, здравствуй…учитель. (Посмотрим…) Каким ветром? (Чего здесь ищешь, все равно же ничего не получишь?)

Телохранитель наконец принял решение, хватанул за плечо железной лапищей. Такого не собьешь, не оттолкнешь. Такого только крутить! Иван чуть шагнул, чуть развернулся, и комната для толстяка бешено завертелась — дверь, стены, окно, дверь! Пошел отсчет секунд…

— У тебя интересный город. В нем стоит пожить. (И ты мне в этом поможешь!)

Телохранитель молниеносно схватил Ивана — ну, вот же он рядом! Опять — стены, стены, окна, двери, стены!..

— Я друзей юности к себе не беру, — откровенно сказал Гробов. — Потому что для них я — Могила. Это мешает. И мне. И друзьям юности.

— Да ну? Вообще-то должно быть наоборот… Ну, тогда просто верни долги. (Помнишь, откуда у тебя идея города? Помнишь, кто тебя заставил над ней работать, диссертации писать — и кто тебя от пьянства отучал, кто кормил после запоев тебя, такого талантливого?! Помнишь? Возвращай!)

Телохранитель ориентировался на удивление быстро. Как-то извернулся, оттолкнулся и мысленно уже потянулся-покрался-скользнул за оружием. Не возражаю! Только кобуру здесь оставь.

— Что было, того не было, — усмехнулся Гробов. — Свои проблемы сначала реши — потом условия диктуй. Ведь у тебя проблемы? Ведь ты уезжал? И что, вернулся? А знаешь, что сейчас у нас таких не любят? Ты ведь замазан, дружок юности! Иди сначала отмойся.

— Гнида ты, Коля, — сказал Иван. — Талантливый… а гнида.

На него накатила волна ярости, грозя утащить и утопить под собой. Номер виделся в багровых тонах. Время остановилось: замер на полу телохранитель, схватившийся за порванные ремни кобуры, застыл в боксерской стойке Гробов, отступивший за журнальный столик… ну да, он же и был боксером…

— Я приду. И не поможет тебе ни талант, ни чиновное могущество, ни твое иллюзорное искусство!

Грохнуло так, словно из пушки выстрелили. Под ухо. И следом — тишина.

Только дверь тонко-тонко дрожала в косяках.

— Что это было? — хрипло спросил телохранитель, поднимаясь с пола.

Гробов заворожено смотрел на обломки столика. На очень мелкие обломки. И пытался расслабиться. Он же не подходил к столику? Определенно, не подходил. А как тогда?…

— Ну и за что я плачу охране? — пробормотал Гробов. И повторил, жестче:

— За что?!

— А чтоб от бандитов защищали, — неожиданно спокойно отозвался здоровяк. — Или от попрошаек. А со своими коллегами мы не воюем. И на будущее запомните, Николай Александрович: о вероятности таких визитов нормальные работодатели сообщают заранее, а еще лучше, если решают такие проблемы сами.

Гробов ненавидяще глянул на силача. Их самих, оказывается, надо охранять! Но сдержался, лишь равнодушно информировал:

— Сообщать особо не о чем. Когда я его знавал, он был простым воспитателем детсада.

Телохранитель глянул на обломки столика, потрогал оторванную кобуру — у него явно имелись возражения. Но тут дверь распахнулась, и в номер влетели «санитары».

— Привет, коллеги! — только и сказал телохранитель.

«Санитары» достали его быстро. Спецмашина какое-то время просто катилась рядом, а он — он брел в никуда, и асфальт плыл и качался под ногами. Но время шло, и надо было жить.

Иван остановился и поднял руку. Раскрылись задние двери спецмашины, «санитар» буркнул:

— Ладно уж, садись, бегун. Подвезем.

В палате Иван впал в буйство, был жестоко избит, скован и поколот. И лишь потом накатила спасительная тьма.

2

Поезд качался, стучал, скрипел, в окно дуло, и чем восточнее, тем пронзительнее. Вдоль полотна тянулись хмурые ельники, под деревьями лежал снег. Начало мая.

Иван неотрывно глядел в окно. Здравствуй, нелюбимая родина, серый, нищий край. Богатая Сибирь — это для очень немногих, это для воров, бандитов и торговцев, что суть одни и те же. А для простых людей — пустой лес, тощие земли и постоянный выматывающий холод.

Он ушел чисто, оставив охрану «больницы» в недоумении. Его уже ищут, конечно. И будут искать, пока не найдут. Ну и что? Спрятаться и не жить?

Иван усмехнулся. Между побегом и поимкой вполне могла уместиться целая жизнь, если, конечно, правильно использовать шансы. Иван намеревался использовать шансы только правильно.

За спиной постоянно шумели демобилизованные. Они ехали домой и желали поделиться радостью со всеми. Особенно — с юными девицами. Не то чтобы девицы были категорически против, да и солдат было достаточно много, чтобы начать делиться радостью силой. По вагонам толкались лихие молодцы и счастливо орали:

— Под столом сидит пьяный ефрейтор, Водку пьет и тихонько поет: — Отслужил, слава тебе, господи! Отслужил, слава тебе, господи…

К Ивану пару раз заглянули — а вдруг надо с кем-нибудь поделиться радостью? К сожалению, не надо было. Соседка Ивана, хмурая грубая тетка, так глянула на солдатиков, что их разом вымело. Но они не огорчились, нашли приключение где-то рядом. Возмущенные возгласы, громкие голоса и пьяные замечания возросли ближе к ночи. Иван поморщился. Ну куда деться от мира людей, если он — везде? Никуда. И гнет он, и гнет… остается что? Или поддаться, присоединиться — или согнуть мир под себя. Второе невозможно по техническим причинам. Но можно поменять кое-что рядом с собой. Ровно на столько, на сколько хватает сил…

Солдатики нежно объясняли что-то девочке у окна. Парню, что сидел рядом, объясняли тоже, поводя кулаками у его носа. Легкий шум и гам, привычная картина «Отдых бойцов после тягот и лишений службы».

— А гражданских нехорошо обижать, — миролюбиво заметил Иван. — Предлагаю одуматься — и идти спать. Пока милицию не вызвал.

Часть солдат перенесла внимание на Ивана — так, ничего особенного. Черный тигр дремал, восстанавливаясь после ранений, а без боевого скафандра фигура Ивана впечатления не производила.

— А мы и есть милиция! — радостно сообщил наглый рыжий солдатик. — Бывший командир отделения оперативной группы войск «Барс», будущий командир отделения отдельного батальона МВД спецназначения, титр бронепехота, Сергей Настащук — честь имею! Ну и кого ты хочешь тут вызывать, архар?

Солдатик распрямился. Был он крепко сбитым и очень даже уверенным в себе. Тренировался, наверно, много.

— Вот и не позорь честь, — посоветовал Иван. — Разгони своих придурков по лавкам. Милиция призвана защищать слабых.

Сержант гадко улыбнулся:

— А ты где это видел?

— На Асторе, например. А сейчас увижу и здесь. Брысь по лавкам. Я бы в императорской гвардии таким, как вы, только туалет доверил бы чистить. И то под присмотром.

Солдаты оживились. Они не очень-то поняли что-то там про Астору, но слово гвардия им было знакомо — и уже неважно, императорская она или еще какая.

— Ага, гвардия! Обламывали рога и гвардии!

Неизвестно, чем бы все кончилось, но в купе заглянул сержант-татарин.

— Э, ты солдат, я солдат, зачем гражданских обижать?

Сержант мудро решил, что этих слов достаточно, и повторял их до тех пор, пока солдаты не ушли.

— Мы продолжим разговор! — пообещал рыжий. — И для кого-то он кончится оч-чень плохо и больно…

Сержант-татарин рассмеялся, обнял рыжего за плечи, подмигнул Ивану, и они удалились искать приключений в другом месте. Иван же поразмышлял — и остался, присел на уголок скамьи, прикрыл глаза.

— Помощь не требовалась! — заявила девушка, поправляя рубашку. — Я же их всех контролировала.

Она была маленькая, крепкая, светлые волосы рассыпались по плечам, нос задорно вздернут. Видимо, занималась каратэ, если уж что-то «контролировала». Парень-попутчик задумчиво тер скулу — успел получить от кого-то из защитников. Он поглядывал на Ивана в затруднении — тот сидел на его месте.

Вскоре в купе заглянул солдат, пошарил свинцовым взглядом и ткнул в парня — выйди-ка на профилактическую беседу!

— Я за него, — заявил Иван.

Солдат был не против — потому что, конечно, был не один. Иван осмотрелся, вздохнул — и дал ближайшему в глаз. Ну, ищут ребята приключений, что тут поделаешь!

И в вагоне наконец-то воцарилась долгожданная ночная тишина.

3

Как это было гадко! — с чувством сказала девушка. — Вы, конечно, специалист, видно по всему…

— Зверь! — охотно поддержала ее соседка. — Развелось нынче таких, научились убивать, на наши-то денежки, вот и распускают руки! Лучше бы мафию гонял — небось их-то страшновато? Изувечил солдатиков, уголовник…

Заглянул к девушке и ее знакомый, перешедший в другое купе. Он тоже высказал свое мнение:

— Я, конечно, преклоняюсь перед твоей силой, но на фиг оно нужно? Что ты доказал в итоге? Ничего. А подколоть тебя всегда можно, ты же не бессмертный. Ты не обижайся, но вот дергался ты зря.

Потом на станции проводница завела в вагон милицейский патруль.

— Вот этот! — указала она. — Драку устроил, пол кровью забрызгали, просто ужас!

Милиция — это было уже плохо. Но заявился рыжий солдатик с аккуратным фингалом.

— О чем базар? — угрюмо осведомился он. — Ну моя это кровь. Носом пошла. Давление у меня, в носу.

Патрульные уставились на фингал.

— Вам же не жаловались? — напомнил солдат. — И не пожалуются. Это наши внутренние дела, вам без надобности.

Патрульные подумали и тоже пришли к выводу, что им без надобности — никто ведь не жалуется!

— В расчете, — непонятно буркнул солдатик, хлопнул Ивана по плечу и убыл.

Инцидент угас потихоньку, только всю дорогу мамы пугали в вагоне детей:

— Не ходите одни, там пьяный дядька дерется!

Самая храбрая девчушка заглядывала в купе к Ивану, делала круглые глаза и определяла:

— Дядька дурак!

Небо Асторы горело. Начинались буйные карнавалы Ближнего Космоса.

Санго Риот примерял костюм для Главной Ночи.

— Не вздумай идти вот в этом! — с угрозой предупредил он, имея в виду потертый скафандр воина динго.

— Я вообще не иду, — сообщил Иван. — Дикость какая-то: в космической цивилизации культивируют реликты купальской ночи! А я вот не хочу улучшать плодородие почв.

— Э-э?

Санго Риот задумчиво выслушал разъяснения Ивана про купальскую ночь. Как будто он ничего не знал про Землю!

— Похоже, — обронил он. — Значит, так…Дом, еще один такой же костюм — по мерке хозяина!

Дом почтительно колыхнулся. Взглядом Санго Риот приказал следовать за собой. Они вроде бы были друзьями, но Санго Риот — большой начальник в Границе, а власть… уродует. Так что — приказал.

— Ты у нас главный знаток Асторы, — раздраженно сказал большой начальник. — Только в карнавалах ничего не смыслишь! Вот слушай и вникай! Карнавалы похожи на купальскую ночь только внешне. На самом деле они — часть философской системы САН. Важная часть! Но ты же не изучал философию? Нет. Чтоб немножко понять, что это такое, ты и должен пройти все ступени Главной Ночи! И вообще все в Ближнем Космосе за честь считают получить приглашение на карнавалы, и только ты один, как самый…! Тоже мне, допущенный к тайнам Асторы!..

Санго Риот до сих пор бесился при одной мысли, что кто-то признается на Асторе более своим, чем он, такой большой начальник.

— Не пойду, — из вредности сказал Иван. — Я свободная личность или нет?

Он не мог удержаться от подзуживаний — уж очень забавно злился гигант.

— А что такое приказ, свободная личность знает? Или свободная личность уже не состоит в рядах защитников Асторы?!

— Знаю. Состою, — покорно признал Иван. — Но любовь по приказу — это чересчур даже для идиотизма Границы…

— Да ты просто постарайся понять, что же ты защищаешь на самом деле! — рявкнул Санго Риот. — Пойдешь танцевать — и чтоб отплясывал, как мотылек у светильника! А утром доложишь, как прошел разговор под шепчущими звездами! Ее я тоже спрошу, так что не планируй соврать!

— Кустов не хватит же! — заметил Иван. — Сам говорил, на карнавалах миллионы гостей!

— Ты работаешь в эфемере! — ядовито напомнил Санго Риот. — Должен понимать, куда могут разместиться миллионы гостей! Ну а для тебя — и твоей несчастной дамы! — так и быть, зарезервируем кустики!

По черно-зеленому небу двигались разноцветные облака. Иван бродил по танцующей многомиллионной толпе. Его затертый черный скафандр, наверно, в глазах веселящихся выглядел великой бестактностью в Главную Ночь. Издалека грозил взглядом Санго Риот. Иван независимо отвернулся, осмотрел толпу. Асторянки были прекрасны — все до одной. А на скамейке в кустах Белого Огня сидела невзрачная, совсем земная девчонка — долговязая, неловкая и подавленная. Совсем земная — вот только за спиной у нее дрожали радужные прозрачные крылья.

— Ты что здесь делаешь? — вырвалось у Ивана.

Она молча подняла на него настороженный взгляд. Иван поморщился: как всегда, как везде, дети никому не были нужны.

Ему стоило великих трудов немножко растормошить и разговорить ее. Но все-таки наступил момент, когда она, забыв стеснительность, закружилась в танце «Где ты, где ты?», улетая в кусты, дразнясь и смеясь.

— Ты школьница? — осторожно поинтересовался Иван под утро.

— Ты школьник! — развеселилась она. — А я работаю!

— Вот это да! Кем?

Она сказала какое-то слово, Иван его, естественно, не понял, и тогда, подбирая слова из школьного диалекта, девочка пробормотала:

— Я умею… отдавать людям гармонию? Учу, объясняю. Учитель, вот как это у вас.

— Интересно, — недоверчиво заметил Иван. — Я когда-то тем же занимался.

Он получил в ответ такой же недоверчивый взгляд девочки, и от этого они рассмеялись и протянули друг другу руки:

— Будем друзьями!..

— Иаллованна, да? — переспросил скептически Санго Риот. — Из Парящей Расы? Ну, если ты не врешь, тогда ты первый, кто сумел познакомиться с кем-то из их народа. Но ты врешь.

— А ты спроси у нее, как грозился!

— Я не самоубийца! — возмутился Санго Риот. — Иаллованна — принцесса правящего Дома! Меня к ней и близко не подпустят! Тебя тем более! А ее близко не подпустят к карнавалу! Так что ты врешь!

Иван промолчал. Он-то помнил летящие волосы девочки — и знак королевской власти над ними…

— Вы разговариваете во сне, — шепотом сказала девушка. — А вокруг такие странные тени… с крыльями. И… я видела… кто она?

— Похожая на тебя? — улыбнулся Иван. — Иаллованна, моя очень далекая подружка. Принцесса Парящей Расы.

— Врете, — облегченно вздохнула девушка. Помолчала и спросила:

— А где вы с ней познакомились?

— В принципе — там же, где и с тобой. На карнавале Главной Ночи.

— ???

— Главная Ночь, — пробормотал Иван. — Ночь нечаянного знакомства, первое трепетное прикосновение к родственной душе… когда неважно, кто ты, где ты… под сияющим ли небом Асторы, в темном ли поезде… важно лишь то, что есть две родные души — ты и я…

— Не помню, чтобы я на что-то соглашалась, — агрессивно перебила девушка. — От вашей Главной Ночи отдает пошлостью, и я догадываюсь, какой такой карнавал имеется в виду.

— Вот и я так же считал, — кивнул Иван.

Женщина с верхней полки неприязненно следила за ними. Их нежное воркование отравляло ее безрадостную бледную жизнь. Но она наблюдала за ними с каким-то болезненным вниманием. Ночью она увидела: руки мужчины бережно касаются волос девушки. И еще — и это точно ей померещилось! — за спиной у девушки дрожали, мерцая в полутьме, прозрачные радужные крылья. Женщина злобно вздохнула, отвернулась к стенке — и заснула. Утром ее разбудили голоса. На нижних полках сидели солдаты с рыжим сержантом во главе и слушали, как Иван что-то рассказывает. Места всем не хватало, и светловолосая распутница невинно устроилась у мужчины на коленях!

4

За разговорами они чуть не прозевали ее станцию.

— Меня зовут Ева, — торопливо сказала она перед уходом. — Я Ева, а не Иаллованна! Вот мой адрес. Пиши. Я буду ждать, так что пиши обязательно!

— В гости когда приехать? — коварно поинтересовался Иван.

Ева смущенно замялась. Безумная дружба длиной в целую ночь — это одно. Это необычно, это интригующе. А куда от стыда деться, если Иван заявится к ней в гости, например, в их студенческое общежитие? Он же… потертый!

— Ладно уж, не приеду! — развеселился Иван.

Заглянул в купе трезвый сержант Настащук. Подхватил сумку девушки — и твердо отдал честь сидящему Ивану.

— Удачи вам, Иван Александрович! — серьезно пожелал он. — Было очень… познавательно с вами познакомиться!

И они ушли. Вагон без них сразу опустел, хоть и был полон. Что ж, одиночество — родное для Ивана состояние.

— У нас вся армия такая слабая? — не удержалась от издевки Ева, разглядывая синяк под глазом у провожатого.

Они прощались на пустынном перроне, но что-то все никак не могли проститься.

— Мы не армия, мы оперативные войска! — не к месту взялся уточнять сержант. — Мы гораздо лучше, мы самые…

— То-то все с синяками…

— Это особый случай, — угрюмо помолчав, возразил сержант. — Он ведь не сильнее нас. Просто… за ним правда. Мы ведь и не сопротивлялись… по большому счету. Понимали, что за дело получаем.

Ева чутко глянула на него — и опомнилась.

— Извини, ладно? — попросила она. — Трудно вот так, сразу, избавиться от мелочности. Я стараюсь, но…

— Ты богиня, что ли? — удивился сержант — От наших-то девок извинений не дождешься.

Они уставились друг на друга.

— Но мы ведь не верим ему, правда? — неуверенно сказала Ева.

— Сказки! — поддержал ее Настащук. — Астора — сон, прекрасный и неповторимый!

И они облегченно рассмеялись.

— И… знаешь что? — решилась Ева. — Заглядывай в гости!

Настащук внимательно посмотрел на нее, словно оценивал, достойна ли она его общества. Странно, но девушка не обиделась. Она вдруг увидела, что перед ней не глупый пьяный солдат, а много переживший, повидавший смерть воин. И он имел право оценивать.

— Я приду, — наконец сказал он. — Сегодня.

Помолчал, решаясь, — и церемонно опустился перед ней на одно колено, принося безмолвную присягу верности.

5

Ушла Ева — словно погас солнечный лучик.

Иван застыл у окна. Мелькали станции, текли мысли… Этот мир был похож, очень похож на его родину. И одновременно очень не похож. Не было в мире Ивана бронепехоты. Откуда-то объявилась новая, бесцеремонная Сила. Где-то в бесконечных лабиринтах Хранилища мерцало узнавание — Астора уже встречалась с подобным! Да только где оно теперь, Хранилище, за какими далями? Какие немереные силы нужны, чтоб дозваться, услышать отклик, ощутить волну поддерживающей мощи? Связь, конечно же, осталась — ведь даже простые люди наделены и интуицией, и предвидением… иногда. Зёгэн способен на большее — но все равно это не что иное, как интуиция. Особенно после таких ранений.

Да, и Орлиное Гнездо не сияло белоснежными стенами над тайгой в мире, где Иван простился с родной землей, как думалось, навсегда. Была мечта о Городе, где мелочный быт изничтожен — и открыта дорога к совершенствованию человека. Ну да, коммунистические идеалы — так ведь и не придумало пока что человечество ничего более светлого. Да, была мечта, и были проекты, и серьезные работы в студенческом КБ, и защита диссертаций товарищем Гробовым, и азарт юных романтиков. Выдумка вдруг реализовалась здесь мощными бастионами города-эксперимента, прототипа внеземных поселений будущего. Откуда-то пришли гигантские средства, кто-то поддержал могучим плечом начинание, не сулящее скорых выгод, а сулящее массу новых проблем, не решенных даже на уровне теории. Что ж это за плечо такое, пожалуй, посильнее самого государства?

Но, может, все объясняется временем? Десять лет! Ого, это срок! За десять лет можно воздвигнуть империю и обрушить ее в прах, и еще останется время засеять руины травой. Десять лет иногда — больше эпохи. Но не было ранее такой скорости перемен на родине Ивана, а были столетние, тягучие, цикличные изменения. Не та кровь у сограждан. Может, здесь слишком холодно?

Иван закрыл глаза. Его мир, не его мир… и что? Везде надо жить. А жить получается только так, как умеется. То есть — опять бой против всего мира, и сил хватит лишь на изменение мира вокруг себя… ну и что? Зато здесь жить… перспективно.

Поезд нес Ивана сквозь тайгу к сияющему городу-сказке, и в душе у него теплым светлячком оживала надежда. Кажется, он-таки нашел свое место в мире.

Он открыл глаза, только когда профессионально доброжелательный голос разнесся по всем вагонам:

— Орлиное Гнездо, поспешите с высадкой, стоянка всего десять минут, удачи, дорогие пассажиры…

Поспешить — это нетрудно. У него даже сумки в руках не было.

6

Доброе утро, мой город! Это я, Дед, не признал?

Но он спит еще, мой город, потому что пять часов утра. Город спит, а я — нет. Тихо чмокает дверь, коридор-аллея встречает прохладой, шелестом листвы и легким ветром. Стен не видно, сплошная ползучая зелень. Дай волю профессору Нецветаеву, и от коридоров останутся тропки, а остальное, даже каменные тротуарные плиты, будут распаханы и засажены. У него, видите ли, великий биологический эксперимент. Хм. Ему не то что дай волю, а просто выкрути одну руку, а не две, и результат будет тот же — тропка в джунглях. Городу безумно повезло на главного озеленителя. Я профессору по-хорошему завидую. Светлая голова, фанатик царства растений. А вот царство людей он терпеть не может, и работать с ним трудно.

Встал я не один. Мой родной командирский корпус уже в деле. Хотя — мы же в деле круглосуточно… Мимо пробегают в тренировочных костюмах здоровенные ребята. Коллеги-командиры из боевых пятерок. А вот и пятерка Кузьмина — особая пятерка. Им в спортзал, на тренировки по боевой подготовке. Их пятерку капитан Кин берет и на настоящие захваты, с перестрелками и поножовщиной. Сам Саша Кузьмин, белокурый атлет, воплощение скандинавского божества, дружелюбно помахал мне рукой. Он знает и помнит и меня, и весь командирский корпус, да и роту курсантов, наверно. Он — настоящий командир, могучий, надежный, невозмутимый и корректный, способный решить любую проблему. Не то, что я.

А что я? Я не молод, под морщинами лица не видать. Низкорослый, слабый, суставы разбиты за десятилетия бессмысленной работы, о которой вспоминать не хочется. У меня слабеют ноги при сильных нагрузках, я теряюсь в критических ситуациях. Я боюсь наглецов и не уверен в себе. И за что меня взяли в командирский корпус? Командиры зовут меня Дедом. Даже те, кто старше меня. Ну и что? Зато — я знаю точно — если меня уберут из корпуса и из города, я умру в тот же день. От тоски. Мой Город. Мой корпус. Они для меня больше, чем жизнь. Моя последняя любовь.

Коридор ведет в оранжерею, если не сворачивать на пандус спуска. Я не сворачиваю. Башни зимних садов — мои любимые места пребывания. Наверно, что-то есть во мне от профессора Нецветаева. Червяк я земляной…

В этой башне — влажный режим. Вода везде. Листва блестит. Цветы еще закрыты, но скоро включатся светильники, и тогда будет чем полюбоваться. Но мне и сейчас здесь хорошо. Я провожу контрольные замеры — а их очень много, как и в любом научном эксперименте. Профессор Нецветаев просил помочь, а я люблю работать на земле. А профессор любит, когда кто-то еще участвует в бескорыстном служении науке. Когда он получит результаты моих замеров, может, его сердце немножко смягчится, и он будет меньше орать на своих бедных стажерок.

А вот и коммерческий сектор — огурцы. Ну и кто вопил о надежности автоматических систем возделывания? Не помню, но натравлю профессора, он найдет виновника и загрызет. А пока придется устранить недоделки вручную. Ничего страшного. Подумаешь, пропущу утреннюю игру в футбол. Моя команда сумеет проиграть и без меня.

Конечно, замеры должны делать лаборанты профессора. А подвязывать плети — операторы зимних садов. Только их надо заставлять, а потом контролировать, иначе сделают кое-как. Мы, конечно, и заставляем, и контролируем, но природа человеческая — очень косная, трудно поддающаяся изменениям структура, и потуги наши… малозаметны на фоне привычной лени и разгильдяйства. А действенных средств вроде безработицы, голода или простого кнута у нас, к сожалению, нет. Город будущего, торжество коммунистических идеалов — то есть бесплатные кафе на каждом уровне, обильная зарплата, роскошное жилье, автоматика везде… Если я правильно понимаю, эта проблема не решена даже теоретически. А нам ее решать на практике, причем прямо сейчас.

Я подвязываю плети, машинально проверяю посадки на признаки заболеваний, а в голове крутятся печальные размышления о том, что Город не нужен никому, кроме командиров. Никому, кроме нас. Командирский корпус кажется незыблемым и вечным, но я прожил достаточно, чтобы понимать — вечного не бывает. Особенно это касается человеческих сообществ. Цивилизации — и те рушатся.

Пологий пандус ведет меня к башням Золотых ворот. Там — общественный исполком, там же командирское кафе. Я невольно улыбаюсь. Командирское кафе — это, я вам признаюсь, забавное явление. Постоянно кипящий котел юмора, сарказма, насмешек, сочувствия… но там же можно просто отдохнуть от всего, посидеть в молчании, поговорить с друзьями… там настоящая жизнь. Командирское кафе ничем не отличается от прочих кафе-автоматов: те же столики-розетки, автоматы выдачи блюд, постоянно техник-ремонтник копается в недрах уборочной машины, потолок в витражах, пол в сияющих пятнах света… Но в этом кафе собираются командиры. А также те, кто ими обижен и желает чего-нибудь высказать в неформальной обстановке. Тот же профессор Нецветаев, не к завтраку будь помянут. Мда. Кстати про обиженных: эта мысль мне напомнила кое о чем. В общей массе жители Города — это ученые, его создавшие и его настраивающие. Они — заинтересованные лица и в силу этого о своем детище как-то заботятся. С ними, в целом, не так уж трудно сработаться. Но с ними приехали, заселились (и уже не выведешь!) их жены, тещи, дети. Дети — вообще чума нашего светлого послезавтра, головная боль командирскому корпусу и куча неразрешимых проблем. Но не о них речь. Жены ученых тоже рвутся где-то поработать, ибо заработки у нас ого-го! И работают, несмотря на то, что все автоматизировано и без очень высокого образования, подкрепленного творческой составляющей, работать негде. Они работают — и приносят свою (!!!) манеру в четкие ритмы жизни нашего Города. На Сортировочную б их всех! И ведь технически это выполнимо, потому что все, живущие здесь, прежнюю жилплощадь вовсе не потеряли, а на эту права не имеют, так как — эксперимент. Но Гробов запретил трогать членов семей. Других-то мы выселяем на Сортировочную с присвистом… Это я к тому, что сидит одна такая (член семьи, чтоб ее…) не где-то, а на регистрации прибывающих, являясь для них первым впечатлением, лицом Города, так сказать. Вялая, но злобная, тупая, но упрямая, ленивая, но хитрая — но в первую очередь наглая. С лицом Городу обидно не повезло. И я возложил на себя обязанность это лицо…ретушировать. А сегодня ж она, эта мадам Немоляева, на дежурстве, и сегодня же утром — поезд с Большой Земли. И что же? Выходит, все в командирское кафе, а я — к закусочным автоматам и бегом к залу регистрации!

Кнопки шифрозамка пискнули, люк технических коммуникаций отвалился, признав своего. Вообще-то официальные дороги в городе — пандусы, серпантином оплетающие оба кольца Города. Это удобные, красивые, но длинные и медленные пути. Мы, командиры, ходим напрямую. Шахта коммуникаций — вот она. Цепляюсь страховкой за крюк скоростного подъемника, жму пульт — и только пятки сверкнули в воздухе! Через пару минут я уже вываливаюсь из люка в зале регистрации. Местная шпана — извиняюсь, детишки научных работников — нагло пялится, как именно я запираю замок. Пяльтесь, уроды, не поможет. После того как в системе коммуникаций пошалили некие детишки с парой серьезных исходов, замки заменили. И какие кнопки жать, сейчас совершенно неважно. Люк открывает система опознания «свой-чужой», скопированная с защищенных помещений лабораторий биологического оружия.

7

Над хмурой тайгой в лучах солнца ослепительно сияла белоснежная крепость. Стены белые, а окна — зеркальные. Да и те, как в настоящих замках, далековато от земли. Город опоясывала речка в искусственных берегах. Гранит. А русло-то глубокое. Защитная система? А зачем она экспериментальному поселению под эгидой военно-космических сил, прообразу марсианских баз?

Немногие прибывшие зашагали по ажурному мостику через ров-речку прямо ко входу с противной надписью поверху. Пропускной пункт. Пропуска у Ивана, конечно, не было, а без него, получается, никак. И что делать?

Что-то шевельнулось, блеснуло далеко вверху, и Иван непроизвольно зашагнул с разворотом за спины впереди идущих. Мертвый луч следящего устройства равнодушно обшарил людей. Иван поднял голову: на краю крыши раскинуло суставчатые лапы странное механическое существо. Монтажный кран-паук. Всего лишь безмозглое железо. Но внутри прозрачной капли-кабины сидел внимательный, настороженный наблюдатель, и это было странно. Все же — защитная система? Это на мирной-то Земле? А еще это было плохо. Невидимые радиоволны уже понесли сигнал опасности, затрезвонили на весь Город:

— Опасность, неадекватная реакция!

Прятаться не имело смысла. Иван махнул далекому наблюдателю рукой и не торопясь зашагал к залу регистрации.

Щелкнул наушник командирской связи у Деда, и голос дежурного оператора паука прошелестел:

— Кто из наших на регистрации, внимание на мужчину в черном. Он как-то засек луч сканера и ушел от досмотра. Тому, кто докажет, что это фантастика, лично пожму руку!

Дед хмыкнул. Дежурный оператор славился стальной хваткой и любил хвастаться рукопожатиями, от которых слипались пальцы.

Значит, клиент замечает луч сканера. А как? Что у него за оборудование такое, как оно может выглядеть? И Немоляева еще на регистрации, как некстати-то. Хотя она всегда некстати…

Все же о Городе Дед знал — или догадывался — побольше оператора паука просто в силу своего жизненного опыта. Знал такое, что вполне допускало появление у Города сомнительных личностей с необычной аппаратурой. Да только не зря стены из монолитного ажур-бетона. Не зря окна из бронированного стекла. Не случайно пропускной пункт оснащен двумя контурами — и больше никаких входов. Немоляевой бы еще не было! Ну да ладно. Сигнал прошел, и скоро здесь объявится одна из боевых пятерок — на всякий случай. А боевая пятерка — это, мягко говоря, Сила! Так что слабакам вроде Деда можно спокойно идти завтракать — без него разберутся.

В небольшом зале пропускного пункта никто не стал задерживаться. Весело гомоня, люди двинулись к лопастям пропускной системы. Иван печально огляделся. И где взять этот пропуск? Выписать, что ли?

За стойкой регистрации невзрачная болезненная женщина что-то упорно искала в бумагах.

— Мне бы пропуск выписать, — вежливо сказал Иван.

Женщина даже не подняла головы. Иван вспомнил Границу, вздохнул и приготовился ждать.

— Немоляева? — раздался бесстрастный голос, и женщина упрямо поджала губы.

Высокий юноша, прилизанностью прически и костюма напоминающий манекенных красавцев индийского кино, бесцеремонно наклонился над женщиной и положил ладони на пульт компьютера.

— Командир Елисеева, — отозвался на запрос чудесный женский голос.

— Лена, проверь этого гражданина на права доступа в Город.

Юноша не глядя протянул руку в окошко, и Иван, поколебавшись, вложил в нее свой единственный документ — справку из психбольницы. Руки юноши были безупречно чисты и ухожены, разве что без маникюра.

— Проверка закончена, — чарующим голосом сообщил компьютер. — Город такого человека не запрашивал. Но он проходит по белому списку. Если ты знаешь, белый список…

— Я знаю. Спасибо, Леночка.

Темные глаза индийского красавца холодно изучали Ивана. Кажется, юноша решал, возвращать ли справку. Вернул все же.

— Командир Гафаров, — представился он, по неистребимой военной привычке вскинув голову. — Что привело вас к нам?

Но беседе помешали. У ротора пропускного турникета бдила веселая тетенька, улыбалась знакомцам — почти всем — а остальных хватала за пропуска. Командир мгновенно выделил жизнерадостную компанию, кстати, из знакомцев вахтерши, и в несколько шагов перекрыл им проход. В отличие от вахтерши он работал по-настоящему.

— Со спиртным на Сортировочную, а у нас сухой закон.

— А у нас мокрый, и права не имеете! — естественно откликнулись ребята, легкомысленно оценившие ситуацию в свою пользу как пятеро против единицы.

Мускулы у ребят так и выпирали. Ну как с такой фактурой не пройти? Естественно, они попытались. Командир действовал сразу и не задумываясь о последствиях. Лидер компании осел на пол, сумка со спиртным ушла к юноше, а за его спиной из люка выступила девушка в такой же форме защитного цвета, золотые волосы по плечам вразлет. Из заплечной кобуры она плавным движением достала диковинное прозрачное, словно стеклянное, оружие.

— Опаньки! — оценил лидер с пола. — Командирская шобла подвалила? Так мы сдаемся тогда.

Развеселая компания потащилась за теткой оформлять изъятие запретного груза и штраф. Иван шагнул вперед.

— Я хочу жить в вашем городе, командир.

— Вакансий нет, — рассеянно сообщил юноша, думая о чем-то своем. — Нам не нужны грузчики, дворники, сторожа и им подобные. Город автоматизирован.

— А кто нужен? — поинтересовался Иван на всякий случай.

Что-то дрогнуло в манекенном лице юноши.

— Знать бы, кто нам нужен, — пробормотал он, обращаясь к девушке. — А ученым и в столице неплохо.

Иван усмехнулся. Он хорошо понимал его. Когда-то, в забытой юности, он сам был таким.

— По странным, непонятным законам, — произнес Иван в спину командиру, — люди начинают стремиться друг к другу, как маленькие упорные магнитики; они находят друг друга по мельчайшим приметам среди тысяч людей. Рождается… братство. Оно забирает в себя сердца и чаяния людей, оно сливается с их жизнью — и после этого кажется, что невозможно жить иначе. А потом братство взрослеет, вырастает… и становится страшно, что оно может состариться — и умереть. Так?

Командиры — плечом к плечу — внимательно смотрели незнакомцу в глаза.

— Вы — наш, — наконец решил командир. — Я — лидер-два боевой пятерки. Кем считать вас?

Иван озадачился. А правда, кто он?

— Воин ордена динго, — наконец честно сказал он. — Защитник прекрасной Асторы.

Если командир и удивился, то не подал виду. Он вообще был бесстрастным, командир Гафаров.

— Прошу в наш Город.

Широкие коридоры-проспекты плавно изгибались вверх, по стенам вились лианы. В глаза внезапно било солнце сквозь зелень зимних садов. Свет и зелень везде. Носились на роликах дети.

— Они все жили на нашем Севере, — понял Иван. — Вот откуда мечта об апельсиновых садах. Мечта, ставшая реальностью. Что же за Сила их поддержала?

— Вам понравился наш Город? — вежливо поинтересовался юноша.

— Мое сердце отдано эфемеру, командир.

— Судьба, — согласился юноша. — Вот ваши… апартаменты. В них есть все. Кафе-автоматы у нас бесплатные, ближайшее вы видели по пути сюда. Если возникнут вопросы — а они возникнут обязательно — то это ко мне. Я — командир этого блока. Вот с работой у нас действительно сложно. Город экспериментальный, все автоматизировано, и автоматика нового типа, старые знания бесполезны. Но вы ведь и не инженер? Если я правильно вас оценил, то вы — воин. Тогда ваше место среди командиров. Нам очень нужны настоящие воины. Да, и просьба на прощание: поменяйте обязательно свою одежду. Хотя бы на чистую. Но вообще-то у нас в Городе очень тепло, и все одеваются — вы и сами наверняка отметили — на грани приличий… Удачи вам. Командирский корпус ждет вас.

Он нашел ее безошибочно. Школа, даже упрятанная во внутреннем производственном кольце, даже без привычной спортплощадки, без клумб у входа все равно оставалась школой. У крыльца шумели дети. Что-то пыталась командовать молодая учительница.

Здравствуйте, дети. Вот я и вернулся к вам. Я знаю, чему вас учить. Я знаю, как вас учить. Вы нужны мне, дети несчастного мира. Вместе, шаг за шагом, мы с вами пойдем в светлое будущее.

Он не сказал этих слов. Шумели, вопили, носились дети, огибая замершую на камне черную безмолвную фигуру, словно это был еще один валун.

8

Кто мечтает пожить в светлом будущем — тот дурак. Я просыпаюсь там каждое утро. Меня окружает то, чего вы никогда в своей жизни не увидите. Только с недосыпу фантастика раздражает так же, как ваше унылое сегодня.

— Дед! Де-е-е-д! Вставай! Сбегай на горшок — и на дежурство!

Дед — это я. И никакое светлое будущее не способно защитить от хамства сопляка-диспетчера. Наоборот, способствует. Знакомьтесь, система радиосвязи «Дальний прыжок», не экранируется, не ломается. Технологии далекого послезавтра — и сопляк-диспетчер. Вот в чем проблема.

Однако, слава Диспетчеру, я проснулся, и надо бежать… а горшки в нашем светлом послезавтра такие, что лучше не описывать, а то вас в ваши ватерклозеты больше не потянет.

Душ, бассейн, тренажерный зал, снова душ и командирское кафе — таков мой сегодняшний путь на работу. Мое дежурство — в комнате Дураков. Так мы называем справочную службу Информатория. Почему комната Дураков? Попробуйте изо дня в день, подробно, отвечать на одни и те же вопросы, чтобы услышать их снова и снова — тогда догадаетесь.

Все знают, что невозможно построить светлое будущее в отдельно взятом городе. Но некие молодые нахалы этому не поверили, собрались вместе и построили. Так что уверяю всех — построить можно! Современные технологии позволяют. Только нужно ли это? Я вовсе не против того, чтобы была решена проблема нехватки жилья — мы ее и решили, кстати. Я не уверен, что смогу решить проблемы, возникающие из-за обилия жилья. Не может быть? Так считает половина страны. Вот и перегружают наши телефоны, домогаясь жить у нас — ведь прежнее жилье тоже их собственностью остается! А я сижу в комнате Дураков и отговариваю, отговариваю, поначалу даже вежливо:

— Да, Город. Да, Орлиное Гнездо. Странно, но не более, чем ваш Архангельск… нет, не требуются. Почему не выслушал? Наоборот, очень внимательно. Вы медсестра, здесь таких нет и не нужно. У нас система санитарии от института космической медицины, и специалисты оттуда же, и командирский корпус у них же проходил первичную подготовку. Нет, вы не сможете. Обычные болезни лечим сами, а в других болячках даже ученые института не могут разобраться. Муж-шофер? Вот именно: нет и не нужно. Автотранспорт запрещен. Про экологию знаете? Нет, я и в мыслях не держу смеяться над вашей очевидной необразованностью, что вы… всего хорошего.

— Да, Город. Да, неестественно. Но не более, чем ваш Вышний Волочек. Квартиры не обмениваются, это собственность Города. Пожалуйста, хоть в ЮНЕСКО. И не продаются. Верю, что миллиардер, но не продаются. Нет, не слухи. Роботизация, вы правильно произнесли это слово. Что вы, я не смеюсь над вашей неграмотностью! Нет, не требуются. Шашлыки у нас делают в автоматических круглосуточных кафе. Верю охотно, что у вас вкуснее, но там — бесплатно. Нет, вы не сможете, еда у нас готовится без поваров, а с другими проблемами у нас профессора из института космического жизнеобеспечения разбираются, кстати, не очень успешно. Может, им консультант по шашлыкам и требуется… всего хорошего.

— Да, Город. Конечно, Орлиногнездск правильнее, но мы референдумом решили не ломать языки. Вот именно, все по закону. Нет, юристы нам не нужны. Пусть звучит так: нужны везде, кроме здесь. Таких нет и не нужно… а на то есть корпус командиров. Мы и следим за порядком. Мы же судим, и … нет не садим — выселяем на Сортировочную. Да, закон есть. Корпус командиров — спецподразделение космических войск. А как же, и звания, и год за три, как в полете… а спецназовскую подготовку пройдете? Упаси Боже, я даже слова такого не знаю — «издевательство»! По телефону не видно, какой у вас вес. Всего… желаю дожить до преклонных..

Надеюсь, вы уже увидели проблему? Вот именно: с автоматизацией, роботизацией инфраструктуры отпала потребность в большинстве профессий. Нам не нужны строители, водители, повара и доктора, технички, машинистки… а кто нам нужен, без кого мы задыхаемся и погибаем, тем и в столице неплохо. Жилье есть, а кому в нем жить? Светлому будущему еще надо соответствовать, вот в чем проблема. И висит она не где-то, а у меня на шее.

Телефоны дымят, во мне искрит, самые вежливые ответы уже начинаются с «какого черта?!», еще немного, и начну бить все, издающее звуки телефонного вызова.

От нервного срыва меня спасает тревога. За что люблю свою работу, так это за моменты истины, когда вот оно, Зло, а вот мы, командиры, к плечу плечо! Тревога!!!

Может, Город странен с обычной точки зрения. Но он удобен для нас, командиров, он обкатан, как надежная боевая машина. Он не что иное, как огромная крепостная стена, вся в норах, где мы и живем. Проникнуть туда без нашего согласия можно разве что на тяжелом танке. Но и на этот случай есть у командиров кое-что в запасе…

Тревога! Закрываются Золотые ворота, служебные люки и грузовой порт. Город герметично закупорен и готов ко всему.

Прыжком влетаю в боевую сбрую, проверяю спецсредства уже на ходу. Если жители Города ходят по коридорам и серпантинам, то командиры передвигаются по коммуникационным вертикалям. Делается это так: кодом открываешь люк, цепляешься подвеской к подъемнику, возносишь молитву Всевышнему, чтоб не оборвало чего, давишь кнопку — рывок! — вылетаешь на крышу ногами вверх! Настоящая катапульта, а ведь была когда-то заурядным подъемником.

Меня выбросило первым, и я сразу помчался к монтажному крану-пауку. Бывшему крану, естественно. После доводки он стал опускать и поднимать командиров с такой скоростью, что грешные души не поспевают за телами. Дежурный наблюдатель дал отмашку, и я практически упал с крыши.

На этот раз случилась настоящая заварушка, посерьезней семейной свары. Десятка два свирепых ребят старательно и жестоко били друг друга. Кое-кто уже лежал, но их пинали все равно. Меня они не испугались. Как всегда в таких случаях, при виде звериной злобы я растерялся, от этого разозлился на себя и чуть не пошел врукопашную на всех, где меня бы и затоптали. На их фоне я не смотрелся.

Я уже успел уложить ближайшего сдвоенной командирской дубинкой и принялся за следующего, когда пришла подмога. Из люка воздухозаборника стремительно выкатилась боевая пятерка Кузьмина. Снайпер группы Лена Елисеева шагом — шагом! — вышла на дорогу, вынула из заплечной кобуры шок-ружье и методично отстреляла бойцов. На нее обратили внимание, но дойти не смогли. Все же боевая пятерка — грозная сила. Мы столкнулись, и все перемешалось…

Мы их повязали, конечно. Как всегда, возбуждение накатило на меня после драки. Поздновато, чего там. Затряслись руки. Я огляделся, не видит ли кто. Кузьмин, отвернувшись, чистил об траву протекторы. Гафаров, неестественно бледный, менял Елене ленту в шок-ружье. Меланхоличный Володя Чученов вызывал в переговорник эвакуационную машину. Александра обходила повязанных, определяла на глазок размеры разрушений в организмах. Я пристроился подстраховать ее — уж очень серьезные попались на этот раз ребята.

Бойцы оказались из Сортировочной. Зачем-то приехали сюда на свои разборки, как будто ближе места не нашлось. Пришлось ждать милицейский наряд, чтоб передать груз и забрать путы — коллеги могли и не вернуть, они давно зарились на наши спецсредства, да мы не уговаривались. За это время очнулись все, сбитые шок-ружьем — считай, добрая половина.

— Вы хоть знаете, на кого дернулись? — поинтересовался один. — Вам жить теперь — до первого шага на Сортировочную. Постреляем!

Кузьмин одел протекторы и выдал оратору так, что тот упал, обливаясь кровью. После чего протекторы пришлось чистить снова.

А мне стало нехорошо. Ребятки-то явно из банды. Банд на Сортировочной хватало: там же руда, драгметаллы, а значит, большие деньги. Ну, а где большие деньги, там обязательно и бандиты. Действительно постреляют, мы же на Сортировочную каждую неделю ездим…

— Лучше бы с ними в рамках закона, — решился я на замечание Александру. — Связанного бить не надо бы. Бандиты понимают все же справедливость…

Кузьмин всей массой повернулся ко мне. С широкого, малоподвижного лица глянули спокойные умные глазки. Он был очень умен, хотя видом — тот же бандит, только еще страшнее.

— А я ему — в рамках закона, — пояснил он. — Просто ты про такой закон раньше не слышал, не в тех кругах вращался. Не боись, мы их сами постреляем.

Похлопал меня по плечу и ушел к Александре, помогать колоть обезболивающее. Интересно, а в каких кругах он сам вращался, до прихода в командирский корпус?

Приехали коллеги с Сортировочной, посчитали их, посчитали нас, привычно изумились, тут же сунулись к Лене за шок-ружьем, но Кузьмин встал скалой и посоветовал навести справки о нашем статусе в местном отделении госбезопасности, а еще лучше — в ее центральном управлении. Коллеги оценили нашу недружелюбность и увяли. Машины убыли. Путы мы успели забрать.

Возвращались не торопясь, системой воздухозабора под кольцом и далее по зеленой зоне к башне Золотых ворот, к сердцу командирской власти. После плотного контакта, в смысле, безобразной драки, пешком пройтись особенно приятно. Дыхание успокоить, гормоны убавить, и вообще, порадоваться, что живы остались… Все молчали. Женя Гафаров только сейчас испугался за свою ненаглядную Лену — ее почти достали, беспомощную в снайперском трансе, и Гафаров закрывал ее буквально своим телом. Забавная они парочка: их взаимная симпатия видна всем, кроме них самих. Ничего, разберутся. А сейчас на Гафарова накатил страх за возлюбленную, и руки у железного командира заметно подрагивали. Так что говорить он опасался — как бы голос не подвел. Володя Чученов, едва закончился бой, мысленно унесся к делам своего завода дельтапланов, где он командирил. Счастливый! Быть командиром у думающих, увлеченных, азартных инженеров завода — это счастье! По духу они сродни нам. Не то что у меня, блок рудничных рабочих, болото… Город велик, и мы вынуждены заселять к себе контингент с соседнего рудника, чтоб в реальном режиме обкатывать и отлаживать системы Города — но они же хуже раковой опухоли! А, ладно, справимся… А Кузьмин с женой молчали по обыкновению. Они всегда молчат. Странные они супруги. Мягко говоря. Интересно, откуда они пришли в командирский корпус? Как — это понятно. Как и все: нашел в какой-нибудь помойке капитан Раскин и вытащил в Город…

Вот тут я и увидел его впервые. Мужчина в каком-то замызганном черном комбинезоне, что ли, лежал на травке под кустом. Он сразу вызвал у меня раздражение. Мы тут работаем с утра до утра, бьемся за них, обустраиваем их быт — а они? В рабочий день на травке валяемся?! И он даже не знает, под каким уникальным растением завалился пережить похмелье. Видел бы профессор Нецветаев — удавил бы его на месте.

Вот и еще одна беда светлого будущего — людей нечем занять. В смысле — рудничных рабочих. Скучно им у нас. Зарплата высокая. В Городе все есть — а чего нет, то попросту запрещено условиями эксперимента, и достанешь, так командиры отберут. Ну, работа. А потом? Пойдет грузная тетка за тридцать прыгать в волейбол, как командиры? Хватит азарта карьерному трактористу чародействовать над дельтапланами? Побежит ли обкуренный недоросль в командирский поход на выживаемость по тайге? Дел-то у нас невпроворот — а им это надо?! Вот и стоят неподъемные тетки в уникальных садах Города, в уродливых домашних халатах — тепло ведь! — и льют грязь на все, и льют! Вот и бродят их вялые детки, еле ноги тащат, от одного видеозала к другому, жуют что-то бесконечное, и льют грязь на все… а те, кто энергичен, энергично пытаются поломать системы слежения, разбить экраны информации и нагадить в беседках. А этот вообще завалился в зеленую зону, как свинья. Устал, что ли?!

Мужчина открыл глаза. Ого! Такой взгляд был мне хорошо знаком — так смотрят командиры, отработавшие три смены подряд. Бесконечная тяжелая усталость. Только он ведь не командир…

Рафинированно-вежливый Женя Гафаров повернулся к незнакомцу и кивнул. То есть — поздоровался первым. А вот это уже было чудом. Я сразу же решил познакомиться с этим странным гражданином поближе.

9

Дежурство кончилось. Гафаров заглянул в график работы своего блока. Значит, остался только волейбол. О волейболе думать не хотелось — намотался за день, от злых взглядов голова болит. Но придется идти — Гробов требует! Задавил он командиров своим вниманием. Что сделано за день — отчет. Дисциплина отдыха, мероприятия Е.К.Г., дежурство на производствах, контроль жилых зон, патрулирование зеленой зоны — что еще? Все проверяет лично, откуда только время берет. Как только построили Город, так и насел со своим Единым Коллективом Города. А его, может, вообще невозможно создать, никто ж не проверял… Командиры изнывали под нагрузками, на горожан глядели с плохо скрываемым бешенством, друг на друга — с жалостью. Один Чученов благодушествовал. Ему хорошо — командиром на заводе дельтапланов. Там все ребята одержимые, буйные интеллектуалы! Со страстью увлекаются всем на свете. Работать с ними — одно удовольствие. А гафаровский блок — сборная компания. Конечно, получше, чем у Деда, с его рудничными рабочими, но все равно… командированные, студенты-практиканты, прочий сброд. Идею Единого Коллектива Города они не примут никогда просто по причине своей временности здесь. Им бы с пивком в зеленую зону, или на Сортировочную на то же пивко, или в холл к видеоканалу. И как-то их надо выгонять из зеленой зоны, склеивать в коллектив и выдавать в нарядной упаковке Гробову как полуфабрикат Е.К.Г.

Загудела связь. Легок на помине!

— Командир Гафаров! — донесся брюзгливый голос Гробова. — Где твой рапорт?

— Уже отправил, — сообщил Гафаров. — Вне рапорта: у нас гость по белому списку, то есть ему полный допуск в Город. Я его пока к себе заселил. Некий Овсянников Иван Алексеевич. Документов — одна справка, да и та…

Гробов молчал.

— Есть коррективы? — осторожно поинтересовался Гафаров.

Вообще-то для особых гостей существовала в заповеднике база отдыха, с элитной охотой и нужным сервисом — но даже особые гости не проходили по белому списку. Полный допуск в Город — это… очень много. Так что разъяснения были очевидно необходимы. А Гробов молчал.

— Все же приехал, — наконец буркнул Гробов. — Ну-ну…

И опять надолго замолчал, видимо, оперируя какими-то высшими соображениями. Потом спросил, есть ли ночные работы по блоку. Работы, естественно, имелись.

— Примешь участие! — приказал Гробов. — Ночные смены волынят, подкрутишь им гайки.

— У ремонтников есть свое начальство, — рискнул возразить Гафаров. — Пусть и они поработают! А то командиры везде, как подгонялы…

— Детский лепет! — отрезал Гробов. — Не надо быть подгонялой! Мы строим Е.К.Г. Вот иди в ночную смену и строй. Ремонтные мастера это за тебя не сделают, им от института заданий хватает. Ясно?

Гафарову сразу стало ясно, что именно в ночную смену и надо заниматься созданием Единого Коллектива, и Гробов удовлетворенно отключился.

— Я слышал, сигнал тревоги был? — поинтересовался Иван.

— Сигнал? — рассеянно спросил Санго Риот. — Не мог ты его слышать… э, а как ты прошел в разведцентр?!

— А что случилось?

— Захвачена база Седьмого заградотряда — и сейчас мы будем их оттуда вышибать!

Глаза командира пограничников горели восхитительным буйволиным гневом. Риск, кровь, насилие — вот это и была его настоящая жизнь!

База Седьмого — это было на орбите, прямо над головой. Иван потянулся к запасному боекомплекту.

… Я пойду вторым, — сказал Иван напарнику. — Я лучший в ближнем бою, мне надо беречься.

— Справедливо, — согласился пограничник. — Чудеса бывают, хотя и реже, чем хотелось бы. Но вдруг мы доживем до ближнего боя?

… Они бежали по пустым переходам. Был шанс отбить центральный пост управления. Это значит — не дать уничтожить базу, это значит — ближний бой, скорая смерть!

Здесь не было живых врагов, только самонаводящиеся системы. Человек уступал их реакции, и пограничник упал, но Иван в этот момент был не совсем человеком. Пулеметы подавились тактильными гранатами, и Иван достал дверь центра. Закрыта! Взрыв — здравствуйте, я пришел! Дернулся и упал с простреленной головой дежурный офицер, от пульта управления полетели клочья, по Ивану палили со всех сторон…

Кто-то жестко сдавил грудь. Бросок с подбивом, головой об пол его!..

И тут Иван пришел в себя. Тускло светила лампа, по коридору метались серебристые фигуры.

— Держи его! — орали от стены.

Люди, сопя и мешая друг другу, хватали его за ноги. Он поддался. Железные объятия соскользнули.

Иван сидел на полу у дверей своей квартиры. Люди в серебристых комбинезонах подбирали разбросанный инструмент и азартно ругались. Явно не гоэмские десантники.

Над Иваном стоял парень в такой же, как у всех, рабочей форме, его красивое бесстрастное лицо было Ивану смутно знакомо. Командир Гафаров.

— Вы открыли пинком дверь своей квартиры и напали на ремонтную бригаду.

Командир внимательно смотрел на пояс Ивана, по которому перебегали угасающие искорки.

— Это я во сне, — поразмыслив, решил Иван. — Опять приснилось, что веду бой на базе Седьмого заградотряда. Бывает. Извините, кстати.

— Твое счастье, все целы! — зло сказали от стены, на всякий случай не приближаясь. — Иначе в пол бы вогнали! И там бы замонолитили…

Иван счел за лучшее развернуться и уйти в квартиру.

— На каком языке вы кричали? — спросил его в спину командир.

Иван попытался вспомнить.

— Наверно, язык Асторы, сниженный извод школьного подъязыка…но мог быть и язык Границы, бытовой уровень — а какая, собственно, разница?

Гафаров кивнул и отвернулся. Значит, извод… ну, что такое извод, он знал. А вот что такое язык Асторы — нет. Это было необъяснимо. В среде командиров языки были в почете, он сам на слух мог отличить с десяток, а уж Володя Чученов — тот вообще не ошибался. Придется спросить Володю — так, на всякий случай.

— Отметь, командир, не успеваем закончить цикл по объективным причинам! — нагло заявил бригадир. — Всякие психи кидаются из квартир. Так и доложи.

— Кому доложить?

— А кто послал за нами шпионить, тому и доложи! — усмехнулся бригадир.

Идущие следом рабочие тоже загомонили.

— Гробову, значит.

— Значит, ему! И от меня добавь: пусть он за своей женой последит, а не за работягами! Нечего пристраиваться у рабочего класса на шее! Дармоеды! На одного раба три прораба, у нас же всегда так! А в Городе еще и командиры!

— Работу по графику выполним всю, — бесстрастно решил Гафаров. — Задерживайтесь, если не умеете работать быстро. Гробову доложу, что у тебя плохая организация труда. Не соответствующая бригадирской категории — и бригадирской зарплате.

— Например?! — взъерепенился бригадир.

— Например, нет раскладки сменных деталей. План контрольных замеров вообще забыли в цехе, значит, научного руководителя оставите без данных мониторинга. Молодежь не может работать в звене. Продолжать?

Эта ночная смена была у Гафарова далеко не первой, и в работе он разбирался. А самое главное — когда-то он же все это и строил.

— А я, что ли, виноват? — заорал бригадир. — Их из армии сразу мне! На, Чертко, работай, ты у нас специалист!

— Оставь на полигоне, потренируйтесь.

— Да?! А на что жить потом? За полигон не платят!

— Инструкторские ты, между прочим, получил, — напомнил Гафаров. — А они — ученические. Ничему их не научил, в карты играли на полигоне. Так что действительно ничего не заработаете. И брак на вашей бригаде есть.

Ремонтники остановились и угрюмо замолчали. Разговор получился каким-то нехорошим.

— Выполните график — и пожалуйте на полигон, — добил Гафаров. — Тренируйтесь днем, раз уж руки не там выросли. А ночью зарабатывайте бешеные деньги добросовестным трудом. А я проверю, чтоб работы были выполнены качественно, полностью, в срок. Вот так.

— И откуда вы, командиры, выродились такие? — зло пробормотал бригадир. — Зверье. Ребята в ночную загибаются под трубами, перекурить некогда…

— Заткнись, — устало посоветовал Гафаров. — Мы командирским составом хронометрировали все ваши работы. Ваш научный руководитель попросил, еще в самом начале. Отсюда и появились ваши нормы и графики. Уж поверь мне, они вполне реальны.

— Ага, нашли на ком хронометрировать! Вы же все спортсмены, специально подобраны, натренированы! А мои…

— Да на вашем месте вообще работали девочки из роты снайперов! — оборвал Гафаров. — У вас же ни одной стальной детали нет, все легкое, один пластик. Неужто мужикам за девчонками не угнаться? Так что за работу… трудяги…

Он подхватил блок-вставку, закинул на плечо и без разговоров пошел в техкоридор. Его манекенное лицо, как обычно, ничего не выражало, но чувствовал он себя отвратительно. Он не сомневался, что заставит рабочих двигаться с должной скоростью. Но разве цель командиров — заставлять? Не любят ребятки Город, не любят работать, не любят командиров, а после таких вот мероприятий начинают тихо ненавидеть. И работать они станут, только чувствуя жесткую руку на шее, только ежась под ледяным взглядом в спину. А как жить иначе? Ну, командиры живут и работают совсем по-другому. Помнится, во время хронометража на этом же самом участке такое веселье было… но бригадир прав, если честно. Командирский корпус — элита. Найденные среди многих тысяч, тренированные на мгновенные действия, живущие совсем в иных ритмах…рядом с ними обычные люди казались сонными мухами. И что? Всех тренировать по командирским стандартам? Все не подойдут. В командиры мало кто годится. А остальных, вот эту вялую, огромную, тупую толпу — их куда? В данном случае — всех квартирантов с Рудника, всех «членов семей», всех временных рабочих по направлению от институтов… да почти всех вообще? Скажем так: всех, кроме командиров? Появляется закономерный вопрос: а сохранятся ли сами командиры в светлом послезавтра Города? Как только отменят диктатуру командирского корпуса, вся эта масса навалится сразу. Свободное демократическое самоуправление Города — смерть командирского корпуса. А ведь смена режима уже близко! Город построен, функционирует, заканчиваются последние регулировки… запретить переход к самоуправлению? То-то все обрадуются такому светлому послезавтра! Нет, никакой, даже самой замечательной, диктатуре в Городе не место. Навязывать светлые идеалы силой?! А ведь хочется… а нельзя. История учит — нельзя. А как иначе?!

В глубокой задумчивости Гафаров включил связь. Где-то в кольце обслуживания трудился в ночную смену Володя Чученов, его друг. Строил Единый Коллектив светлого послезавтра.

— Володя! — грустно сказал Гафаров. — Найдется ли командирскому корпусу место под солнцем в светлом будущем Города?

Невидимый Чученов вздохнул:

— Надо что-то делать, чтоб нашлось. Как Городу без нас! Я-то над другим размышляю. Найдется ли самому Городу место под солнцем — вот вопрос! А, командир?

10

Они встретились в исполкомовском кафе. Они всегда встречаются здесь, сколько я их знаю — идущие на смену командиры и возвращающиеся с «поля боя». Это место полюбилось всем командирам. Стандартные пищевые автоматы, цветы, потоки света — все как обычно, как везде, но здесь почему-то еще и уютно. Так ясно же, почему! Потому что сюда приходим мы, командиры, краса и гордость Города! Конечно, кое-где по Городу шипели:

— Блат, коньячок в кофе…

Вот только пищевые автоматы и несгибаемые аскеты вроде Гафарова исключали и первое, и второе, и не только в нашем кафе, но и повсюду в Городе.

«Краса и гордость» после ночной выглядели неважно. Володя Чученов задремал в кресле. Даже друг его, «железный командир», слегка поник. Я не сразу понял, что это не усталость. Зато почувствовали остальные. Пожалуйста — все в сборе! У боевой пятерки Кузьмина такой инстинкт: мгновенно сбиваться в команду, к плечу плечо, и скалить зубы на весь враждебный мир, едва почуют опасность. Профессионалы. Интересно, что у них произошло? Вот лидер-один, Саша Кузьмин, что-то предложил, все закивали и задвигались, направились к выходу… а мы остались. Что ж, не стоит забывать, что они — боевая пятерка, то есть не только командиры, но и офицеры космических войск, секретность на много нулей.

Александра Кузьмина с высоты своего немалого роста оглядела кафе, тронула мужа…

— Дед, идем с нами, дело есть! — обернулся ко мне Кузьмин.

Вот так! И что теперь? Радоваться, что признают за равного, или бежать, вопя от страха? Дела боевой пятерки — это, я вам признаюсь, не для моего роста, веса и ума.

Мы устроились там, где я и предполагал — в Информатории. Очень удобно: никто не ходит, ибо помещение защищенное, места хватает, удобства есть, а на мониторах — вся жизнь Города в подробностях и разрезах. Следящие системы у нас ого-го! Наши ученые, сидя здесь, такие диссертации заворачивали! Фактического материала горы, только успевай осмысливать и правильные вопросы ставить. Сейчас-то все умы в столице, вернулись в лоно цивилизации, а с проблемами разбираемся мы сами по мере способностей. Хорошо хоть, успели от ученых основное перенять. Мы, командиры, вообще-то умные. Пока строили Город, все освоили.

Кузьмин огляделся — и кивнул Чученову. Так всегда: когда приближаются неприятности, лидер-один сразу вспоминает, кто у нас самый спокойный и рассудительный. Да и вообще Кузьмин старается лишний раз себя не проявлять, что непросто при его габаритах.

— Уважаемые командиры, заседание группы общественного исполкома объявляю открытым, — сказал хмуро Володя.

Он без колебаний включил запись. Значит, дело серьезное, не банальное выселение на Сортировочную.

Задача заседания — выработать рекомендации по теме для принятия решения на общем собрании командирского корпуса, — негромко заговорил он. — Тема — возможность существования командирского корпуса в ближайшем будущем…

Что-то такое я и ожидал последнее время. Витало нечто … в воздухе. И все равно болезненно сжалось сердце. Не бывает вечных сообществ, империи — и те рушатся…

— …Ситуация вкратце такова: Город мы успешно построили. Ученые наработали горы материала и отбыли в столицу совершенно счастливыми. Рабочие Рудника как не соответствующие высоким требованиям эксперимента благополучно перемещаются на Сортировочную, за исключением разве что подопечных Деда…

Я сразу ощетинился. Как умею, так и работаю! Александра мне мягко улыбнулась. Она почему-то всегда принимает мою сторону. Умная славная девочка.

— …но даже если бы мы выселили весь его блок на Сортировочную, это все равно бы ничего не изменило. Командиров слишком мало — численно. По условиям эксперимента, диктатура командирского корпуса кончается вместе со строительством. Что фактически уже произошло. И нам никто не позволит отбросить систему управления государством, затоптать конституцию, присвоить себе функции всех федеральных органов — что мы до сих пор делали под прикрытием временных условий эксперимента. Ну а сейчас нас ждут выборы и назначения. Все представляют, что будет, когда здесь появятся чиновники с Сортировочной, со своими бандитами, взятками и коррупцией. Они появятся — а мы уйдем.

— С чего бы это мы ушли?!

Ого! Фраза прилетела из-за моей спины. Я обернулся и оценил, сколько командиров просочилось в Информаторий следом за нами. Тут, пожалуй, и общее собрание можно не собирать, все равно все здесь.

— А в нашем государстве нет такой структуры, как командирский корпус, — пояснил Чученов. — Мы — эксперимент. Который хотят закончить.

— Но нам обещали!..

— Кто обещал? — грустно усмехнулся Чученов, движением ладони снимая шум. — Задумайтесь об этом и вспомните. Вы все должны понимать, что такой гигантский научный проект требует гигантской же финансовой поддержки. А также политической и военной. Такая поддержка до недавнего времени у нас была. Но неизменного в природе нет. Расклад сил в столице изменился, кто следит за внешними событиями, должен был понять. Такая вероятность была учтена еще в начале эксперимента, потому нам всем и обещали долговременность командирского правления. Мы… немного не успели. Не успели сделать Город финансово независимым. И не успели прийти к власти обычным путем — через выборы и назначения. Так что на сегодня ситуация такова: Город должен перейти в административное подчинение даже не Сортировочной, а Руднику. Там у них есть какой-то городок, при нем администрация… но дело не в администрации, а в деньгах, которые крутятся при Руднике. Рудничным боссам командирские дела не нужны. Честно говоря, мы им так насолили, что они нас сожрут, даже если подчиняться будем не им, а Сортировочной.

— А не подавятся?

— Боссы? Они, может, и подавятся. Но они представляют одновременно и государство. То есть: армия, милиция, финансы, топливо, энергия, транспорт и связь — и многое другое. Так что думаю — не подавятся. Объект космических войск по соседству Руднику сильно мешает. Мягко говоря. А жизнь такова, что если они не съедят нас, то мы загрызем их. Боевым пятеркам надоело отбиваться от внимания разных… структур. Сейчас Город уже представляет лакомую добычу, особенно его наукоемкие производства. Один завод дельтапланов чего стоит… А Городу нужны энергетические ресурсы Рудника, например, и смена трудовых отношений, потому что иначе мы с рудничными рабочими не справимся и вылетим на первых же выборах. Рудник был следующей целью командирского корпуса…совсем недавно. А сейчас под ударом мы сами. И нам надо решить, как жить дальше.

Воцарилось подавленное молчание. В своем упоении Городом мы как-то подзабыли, кто мы такие. Кроме, естественно, боевых пятерок. Они-то всегда в секретных делах.

— Наше будущее решится в столице, — подал голос кто-то благоразумный.

Ага, это Смирнов, из операторов зеленой зоны. Хороший парень.

— Гробов вылетел туда, — сообщил Кузьмин. — Хотя ему и не советовали. Он, конечно, будет биться за Город до последнего патрона. Но это непросто. Что им наши идеи о Едином Коллективе, они про него и не слышали. У них там политика.

— Капитан Раскин?…

— Капитан Раскин также бьется, — подтвердил Кузьмин. — Сообщил нам печальные новости и убыл на личный фронт. Не бойтесь, генералы в строю!

— А нам что делать? — подал кто-то голос.

Володя устало потер виски.

— Работать, — предложил он. — Хорошо работать! И думать. Всем. До общего собрания немного осталось. Надеяться и верить. Не забывайте, это наш Город, ему без нас не жить. Аналитическая группа будет думать тоже.

Командиры поняли намек и стали расходиться по местам. Остался благоразумный и проницательный Смирнов, видимо, думал, что будет продолжение дискуссии. Но мы сидели в молчании. Что обсуждать, если осталось только верить, надеяться и ждать? И работать! Смирнов повздыхал, потом углядел что-то на мониторах и умчался в заповедник гонять обнаглевшую молодежь. До чего докатились, пьют прямо перед камерой слежения! Наверно, не знают, что у нас под каждым кустом телеглаз. Наверняка не знают. У нас следящие устройства очень маленькие, заметить их сложно без привычки, да к тому же в Городе стоят обманки — огромные черные трубы теленаблюдения. Ребятки их бьют, но они ж и так не работают, потому что муляжи. Зато настоящие системы слежения остаются в целости… А, все равно уроды! Что, если муляжи, так и ломать можно?!

11

Володя грустно глянул на друга:

— А помнишь, как все начиналось?

Гафаров бледно улыбнулся в ответ. Конечно, он помнил! Мы все помнили. Тот день, изменивший наши судьбы, навсегда в памяти у каждого командира. Мы, толпа очень разных по возрасту и жизненному опыту людей, стояли на склоне вот этого самого холма с грудой скал на вершине, где сейчас сияет наш Город. Помню, я тихо удивлялся: море таежное кругом, а здесь раскинулась этакая миниатюрная степь, ветер гнет ковыль прямо у ног…

Перед нами стоял здоровенный дядя, могучая грудь распирала экип-форму сборной страны по боксу. Это сейчас Гробова не увидишь без дипломатического фрака, а тогда он был свой! Он страстно говорил и резко махал рукой — а лицо было уверенным и спокойным. Мы ему тогда верили…

Он говорил, что на этом месте под нашими руками стремительно вырастет город-сказка, весь в апельсиновых садах. И вот тогда, в светлом послезавтра, свободные от проклятого быта, мы станем создавать нечто невиданное доселе в этом мире — Единый Коллектив гуманистического общества. Вся мощь космической науки, все ресурсы надгосударственной системы будут предоставлены нам! Нечто более великое, чем чудо технического прогресса, являлось нашей целью. Здесь, скрытое серым морем тайги, должно родиться первое в мире общество гуманистического типа. То, что даже еще не предсказано. Наше светлое послезавтра.

Мы ему поверили. М-да… а рядом с Гробовым стоял и оценивающе разглядывал нас своими узенькими глазками простой милицейский капитан, гарант прочности нашей веры, наш будущий бог-создатель, дьявол наказующий, палач, чудовище и отец родной капитан Раскин…

И закипел под нашими руками ажур-бетон, заползали монтажные краны-пауки, застучали вереницы составов от Сортировочной — как это было восхитительно тяжело!

А потом стало тяжелее. Приехали ученые. Как же они растерялись, увидев после тесноты своих лабораторий и полигонов гигантские пустые кольца Города! С чего начинать, за что хвататься? Помнится, профессор Нецветаев забился в истерике, когда понял, что землю для его любимых апельсиновых садов придется везти поездом неизвестно еще откуда, а в самих апельсиновых садах — зимние температуры, потому что еще не смонтированы системы отопления. И не просто не смонтированы, а даже еще и не разработаны, и ведущие специалисты по теплу стоят рядом, таращатся на стены многометровой толщины и не могут сообразить, как же и чем все это обогревать…

У ученых единого руководства, естественно, не было, и как-то получилось, что все пришлось организовывать, решать и утрясать опять же командирам, потому что мы были единственной группой, хорошо представлявшей Город — ведь сами же строили!

Братство противных, капризных ученых и энергичных вездесущих командиров сложилось постепенно, зато приобрело стальную прочность. Это как разум и руки. Хотя… сейчас Город работает как идеальные часы только потому, что командиры давно сравнялись в знаниях с учеными-разработчиками. Володя Чученов, например, вообще перешел в инженеры-конструкторы на завод дельтапланов…

— Главный вопрос — стоит ли продолжать работу по созданию Единого Коллектива, — неожиданно сказала Лена. — У меня, например, тупик.

Мы слегка обалдели. Голос у Лены удивительный. Одарена девочка выше всякой меры. Ей бы не оружейные системы разрабатывать, а собирать награды на мировых конкурсах певцов. Но она не поет, и даже говорит редко — и вовсе не потому, что смущается. Лена — снайпер боевой пятерки Кузьмина. Об ее непоколебимое спокойствие можно расшибать гранитные валуны. Она всегда действует целеустремленно, логически выверенно, и решение большинства проблем не доходит до стадии сомнений и неуверенности. Лена Елисеева никогда не позволила бы себе зайти в тупик!

— Мы же действуем, как каратели, — слегка порозовев, пояснила она. — Стреляем, выселяем, заставляем. Почитайте рапорты, ничего другого не найдете. Но нельзя же в светлое будущее загонять силой! В истории сколько раз уже такое было, да у нас и собственного опыта хватает — силой не получится! А как по-другому, я не знаю! И не знаю, где и от кого узнать. И от ученых ничего вразумительного не услышала…

М-да. Это она верно сказала. Ученых самих пришлось организовывать, вдохновлять и приобщать к яркой командирской жизни. И как это было тяжело, все хорошо помнят.

— Это главный вопрос, — кивнул Кузьмин. — Согласен.

Мы переглянулись. Желания спорить не обнаружилось. Конечно, я мог бы уточнить и поправить, но зачем? Основное Лена выразила верно, а по мелочам мы давно отучились бодаться. У капитана Раскина были простые, но эффективные методы воспитания немногословности — кроссы, например…

— Раскин! — выпалил я в озарении. — Мне кажется, Единый Коллектив у нас уже есть — это мы, командирский корпус! Ну и распространить опыт на весь Город! Капитан Раскин — отец наш родной, кто, как не он, должен знать, как создается такой коллектив? И я не понимаю, почему он в последнее время отдалился от наших дел…

Ребята в сомнении уставились на меня. Видимо, не хотели говорить что-то обидное о связи разума и возраста.

— Мы — не Единый Коллектив, — наконец взялся мне объяснять Володя. — Мы — элита. Тайный орден с очень строгим уставом. Нас сплачивает наша избранность. И точно такие же группы есть в любой силовой структуре. Просто мы еще и друзья — но это случайность, невероятная удача, которой может больше и не быть. И, кстати, твое предложение мы уже реализовали. Рота курсантов. Мы в нее отобрали практически всех подходящих по сетке требований. Остальных можно уверенно выселять на Сортировочную. Если не веришь, вспомни, как отбирали нас самих. А потом еще тренировали — и отсеивали.

М-да. Возразить нечего. С возрастом не всегда приходит мудрость, гораздо чаще — самоуверенность. Или маразм.

— Есть еще Гробов, — улыбнулась Александра. — Вроде его идея, вот пусть и…

— Стрелять, выселять, крутить хвоста, — буркнул Кузьмин. — Что он еще может предложить? Что, сами не догадались, что Единый Коллектив — вовсе не его идея? Так, подслушал где-то, нахватался по верхам, а создателя потерял — или привлечь не сумел…

Нам стало неловко. Да, официально считалось, что создатель Города — Гробов. Мы не спорили, ни к чему нам это. Только мы-то работали вместе с учеными и знали, сколько дыр пришлось затыкать в его проекте. Мы знали, сколько гениальных до безумия идей вложили в Город сотни безвестных ученых. Но создатель — Гробов. Так было удобно всем. Именно Гробов решал все вопросы в верхах, депутатствовал и заседал в комиссиях, гарантировал финансирование и защиту — так пусть и считается создателем. Но все командиры четко понимали, что Город — вовсе не его детище. Не по его масштабу идея, не его разума творение.

— Тупик, — печально подвел итог Чученов. — Что ж, будем надеяться и верить. И работать. Наши аналитики пусть работают тоже. Лена четко поставила вопрос — им осталось только дать ответ. Расходимся.

Вот и поговорили. Ощущение безнадежности — самое поганое из ощущений, хуже зубной боли. Но вот за что люблю командирский корпус, так это за то, что нас не сломить! Командиры, в жизни и смерти — к плечу плечо!

12

— Дмитрий Евгеньевич, вторым будете?

Это Гафаров, деловой и собранный, несмотря на ночную смену. Его предложение понятно и вовсе не относится к выпивке. Мы, командиры, стараемся с человеческим фактором в Городе контактировать не по-одному. Так психологически вернее — и нам, и им. Одно дело, когда командир в одиночку разоряется перед компанией наглых трактористов с Рудника, и совсем другое дело, когда с теми же претензиями подходит командирская пятерка. Со штатным снайпером наготове. Так что я, конечно, соглашаюсь, даже не зная сути дела.

— У меня новенький, — пояснил Женя на ходу. — Надо наставить на истинный путь. А то валяется в зеленой зоне…

Ну, там он и валялся по-прежнему. Невзрачный мужчина в потертом черном костюме лежал прямо на траве, приспособив под голову камень, и любовался небом. Или спал с открытыми глазами. Такое бывает, по себе знаю. Например, после ночной смены.

— Поднимитесь с травы, — посоветовал Гафаров не терпящим возражения голосом. — Здесь зона отдыха горожан. Скамеек достаточно.

Обычно от такого тона людей подбрасывает. Мне самому стало как-то неуютно, хотя я и не валялся в неподобающем виде на траве. Мужчина же только повернул к нам голову. Смотрел он почему-то не на Гафарова, а на меня.

— А вы что скажете? — с непонятным любопытством спросил он.

— Одежда ведь зазеленится, — брякнул я.

Мужчина явно сделал относительно нас какие-то выводы и сел.

— Моей одежде уже ничего не страшно, — сообщил он очевидное. — И относительно вашего замечания, командир Гафаров… ведь у вас не тюрьма? Пока нет? Для светлого послезавтра маловато свобод… но я рискну полежать. Мне солнце полезно для здоровья — и моему костюму тоже. Если будете убирать меня силой, заранее сообщите основания, любопытно, какая у вас фантазия.

Да, с Гафаровым ему повезло. Другой командир уже вызывал бы эвакуатор. Фанатично справедливый Женя поразмышлял — и только пожал плечами. Не было у него оснований, значит, тема закрыта. Хотя пожал он плечами с таким неприкрытым презрением к неряхе, что меня только от этого бы подбросило на скамейку. Мне не понравилось, как пошел контакт. Как-то… не по-дружески.

— Где собираетесь работать? — осведомился Гафаров. — И кем?

— А разве необходимо работать? — изумился мужчина. — Кафе у вас бесплатные, постельное белье какая-то танкетка сегодня привезла, напугала, кстати, до заикания. Предупредить не могли? А то появляется из стены такой глазастый жук с манипулятором — и сразу к постели, а я на ней лежу и не знаю, что будет. То ли белье поменяет, то ли жильца… э-э, о чем я говорил-то? О, вспомнил! Зачем работать-то? В апартаментах же все есть, и я подозреваю, что если чего-то не будет, то танкетка привезет. Информосеть у вас открытая, заходи и пользуйся. Кстати, мои поздравления вашим журналистам, удачная у них газета, приятно почитать. Одежда у меня …пока что есть. Да я вообще не нашел в Городе ничего платного, только улыбки и спасибо. А за Город я пока что не стремлюсь. Ну и — зачем утруждать себя обязанностями? У вас коммунизм, почему бы и не попользоваться?

— У нас не коммунизм, — холодно возразил Гафаров. — У нас очень зрелый капитализм. Город бесплатно ничего не предоставляет. За все услуги что-то вычитается из вашей зарплаты. А контроль у нас ненавязчивый — но очень надежный.

— Но я…

— А вы пока что живете в долг. Но учтите, долго это продолжаться не может. В денежном вопросе не поможет даже ваш статус гостя по белому списку.

— Ясно, — вздохнул мужчина. — Нигде бесплатно не кормят, даже на Асторе. Что посоветуете?

— В башне Золотых ворот находится общественный исполком. Это…гражданское название командирского корпуса. Найдете там службу по трудоустройству. Дежурный командир побеседует с вами и что-нибудь предложит. Думаю, это будет рота курсантов. Первоначальная командирская подготовка у нас приравнивается…

— Э, нет! — криво усмехнулся мужчина. — Хватит с меня войн. Эти учебки уже в печенках сидят. На Второй Желтой, на Границе, а теперь и здесь! Лучше я побуду гражданским.

Женя Гафаров недоуменно глянул на него, пожал плечами, кивнул мне и отбыл в круговерть командирских дел. Тот, кто отказался от командирского корпуса, был для него не более чем пустым местом. Причем навсегда. Я же подумал и осторожно присел рядом с мужчиной на траву. В моей одежде сидеть на траве не рекомендовалось, но не мог же я разговаривать, возвышаясь над собеседником. Мужчина благожелательно уставился на меня. Ну, буду считать это приглашением к разговору.

— Вы не похожи на агрессивного тупорылого самца, — заявил я прямо. — Вас… речь выдает. Ни одного мата — это …

— А на кого я похож? — полюбопытствовал он.

— На шизофреника-контактера с иными цивилизациями, — смущенно признался я. — У нас появляются изредка такие — ученые с собой заразу разносят, что ли? Так о чем я, собственно: валяться на траве действительно некультурно, дурной пример молодежи и прочие тонкости гигиены… почему вы так себя ведете? Ведь есть же причина? Объясните, я постараюсь понять. Только… у меня всего несколько минут свободных, вы уж извините.

— А вам что за дело?

— Ну, к примеру, когда будет слушаться дело о вашем выселении, я смогу аргументированно что-нибудь сказать в вашу защиту.

— Даже так… ну, почему бы и не объяснить тогда… собственно, это связано с моей шизофренией. Астора, Вторая Желтая — это вы правильно подметили. Я там был, в иных мирах.

— Ну и как там?

— Да… так же, по большому счету. Воюют. Меня там хорошенько помяли — и мой костюм тоже. Нам бы сейчас двигаться поменьше, на солнышке лежать побольше. Особенно костюму. Он у меня симбионт, энергию на лечение, понятное дело, из меня тянет. Мне-то не жалко, только я из-за этого вялый все время. Вот и лежу на солнышке. Это есть первая причина.

— Неубедительно, — оценил я. — Командирский корпус вообще-то допускает существование иных цивилизаций, я думаю, по очень серьезным причинам — но лежать вы могли бы и на скамейке все равно. Вы уж извините за занудство, я действительно пытаюсь понять вас.

— Вторая причина заключается в том, что я здесь работаю, — вздохнул мужчина. — А вы мне мешаете. В смысле, обзор закрываете. Так что лучше пересядьте, а то сквозь вас видно столько же, сколько со скамейки — то есть ничего.

Я послушно пересел и посмотрел, что же я там закрывал. Оказывается, выход в зеленую зону. И что?

— Не верите, — поморщился мой немощный собеседник. — Ладно, поступим так… вот чем занимаетесь вы, командиры?

— О! — заулыбался я. — Вам все перечислить — или фрагменты по темам?

Странный мужчина был не против прослушать все. Выслушал и коротко заключил:

— В общем, у вас две обязанности: обеспечивать работу инфраструктуры Города и пытаться создать Единый Коллектив, так мило напоминающий ваш же командирский корпус. Так вот, я здесь занимаюсь созданием настоящего Единого Коллектива. Именно сейчас — собираю и анализирую необходимую информацию.

— Тогда вы великий человек! — не сдержался я. — Что такое общество гуманистического типа, наши ученые, например, не знают. И мы не знаем.

— Но пытаетесь создать? То, сами пока не знаете что?

— Пытаемся. То, не знаем что. Дорогу осилит идущий — это не нами сказано.

— Ну и правильно! — внезапно согласился мужчина. — Только, чтобы идти, нужно знать направление и, естественно, конечный пункт. Так вот, я — знаю! Я же был в иных мирах — и вынес бесценное знание. Как вам такая идея?

— Никак, — с сожалением вздохнул я. — Видите ли… у нас тут есть клуб любителей фантастики. Мы их подгрузили насчет вероятного облика светлого послезавтра. Ну, ваши разговоры укладываются в рамки их дискуссий — хотя орут они, конечно, погромче… Вывод таков: гнусная действительность писательским сообществом разработана досконально, понятно, из-за обилия фактического материала и собственных наблюдений. А вот со светлым послезавтра сложно. Фактически, кроме основоположников направления, никто за эту тему не рискнул взяться. Оказалось, что что-то действительно новое выдумать… я бы сказал, невозможно. Попытки отцов-основателей фантастики бледны и неубедительны, а уж путь в светлое послезавтра так и вообще никем не прорабатывался. Так что вы можете заглянуть на их, так сказать, заседание, и убедиться самому. Ведь вы, как я понял, из писателей-фантастов? Из непризнанных, разумеется?

— Я там действительно был, — беспомощно сказал мужчина.

— Тогда предъявите летающую тарелку и зеленых человечков! — нахально потребовал я. — Вы понимаете, о чем я? Верить на слово — излюбленный постулат сектантов, например, или, обобщенно, просто мошенников. Христос, как сообщают независимые источники, чудеса являл — чем и заложил основу столь массового вероучения. Это уж потом служители культа переиначили — ибо сами-то ни к чему не были способны. … Предъявите хоть что-нибудь материальное, проверяемое, неопровержимое насчет вашего контакта и иноземных знаний — и появление новой агрессивной религии я вам гарантирую! А на нет и суда нет.

Мужчина обещающе усмехнулся, и мне стало не по себе — а вдруг и правда предъявит?

— Спасибо за совет! — серьезно поблагодарил он. — Насчет чудес пока сложно, потому что мой скафандр не восстановился, а без него я кто? Год ир зёгэн, и не более… Давайте так: мы будем дружить, и в ближайшее время я вам доказательства предъявлю. Станете тогда первым апостолом? Иван Алексеевич, будем знакомы!

В его глазах светилась неприкрытая ирония, но руку он пожал вполне серьезно и… м-да, а пальцы-то склеились! Ему бы с диспетчером здоровкаться, блин!

— Извините, нечаянно! — покаялся он. — После ранения функции плохо контролирую. Сейчас-то еще ничего, а поначалу двери выносил…

На мой недоуменный взгляд он чистосердечно пояснил:

— Я же киборг, разве еще не говорил? А, да, кто бы здесь знал, что такое год ир зёгэн! Ну, вот он самый я и есть. И давайте-ка, наверно, пока не будем здороваться за руку! Во избежание…

Ну, вот и еще один чудак появился у меня в друзьях. Командиры опять не поймут, как не понимают моих посиделок в компании горластых любителей фантастики. А что поделать, если он мне понравился?

13

Очередная дверь. Что ж, продолжим поиски работы. Служба трудоустройства так и не смогла мне ничего предложить. Хорошенькая девочка-командир только головой покачала в недоумении, как это меня пропустили в Город, да еще с полным допуском. Кто бы еще подсказал, что это такое — полный допуск?

Дверь тихо чпокнула — входите.

— Как вы смогли открыть дверь? — резко спросили меня. — Опять автоматика барахлит… Здесь танцкласс, а не пивнушка, освободите помещение!

Передо мной стояла тяжелая, крепко сбитая женщина. Резкие черты лица из тех, что ближе к мужским. Лилия Сагитова, если верить табличке на кабинете. Мрачная, категоричная. Грубая. И не похоже, чтоб она изменяла своему образу в последние годы. А я вспоминаю стремительную, искрящуюся весельем девчонку-танцовщицу, победительницу всяческих мировых конкурсов, знаменитую, блистательную Лилю Сагитову. Так вот куда уходят звезды. Так вот какими они уходят.

— С дверями — это, наверно, потому что у меня полный допуск, — предположил я. — Но вообще-то я именно к вам.

— И что вам от меня нужно?

А мне была нужна работа. Даже в светлом послезавтра бесплатно не кормят.

— Вы кто? Воспитатель детсада? Странно… ну так идите в детсад?

Я пожал плечами. Таких, как я, в детсад не пускают. Даже в светлом будущем.

— А здесь вы чем готовы заниматься? — язвительно осведомилась она. — Хореографом на треть ставки, что ли?

Я насторожился. Женщина не отправила меня сразу обратно, как во всех предыдущих местах. Это что-то могло значить.

— Включать-выключать что-нибудь? — предположил я.

— С кнопками девочки и сами справляются.

— А девочки пусть танцуют! — нагло заявил я. — Они же сюда танцевать приходят? А я кнопки буду нажимать.

Женщина неуловимо дрогнула. Что-то неладное у нее было в танцклассе. И она поддалась на давление. А может, просто пожалела немолодого, обиженного судьбой мужчину. В любом случае, мне повезло. Зарплаты в Городе были таковы, что даже треть ставки покрывала все вычеты в казну инфраструктуры — и еще оставалось. В светлом послезавтра можно было жить!

Десятка два разновеликих девиц толклось у зеркальной стены. Если что здесь и танцевало, так это их языки. Здоровенная девочка, на полголовы выше меня, оглянулась. Наверно, я смотрел на них как-то не как все, потому что она тут же заявила подружкам:

— Ну, блин, еще и дядька какой-то приперся! Танцевать, что ли? Среди молоденьких-то, почему бы и нет… бывает и хуже — но редко!

Она даже не понизила голос. Все понятно: компания уже сложилась, чужой, да еще и из другого поколения, нежелателен. Но я внезапно нашел зерна здравого смысла в ее заявлении. Почему бы и не танцевать? Все равно надо же где-то восстанавливать координацию, а то так и буду вышибать двери и ломать руки. Танцевать, правда, не умею, но некоторые комплексы воинов ордена динго можно проводить и под музыку, а по сложности они значительно превосходят их псевдобалетные потуги.

Уже на разминке мне стало ясно, что танцовщицы из девочек никакие. Впервые мне встретилась группа, где способностей не было вообще ни у кого. Уникальное в своем роде явление. Сагитова это, конечно, понимала, и даже девочки что-то подозревали, но… отставной знаменитости тоже надо было на что-то жить в Городе, а бесплатно здесь не кормили. А девочкам просто некуда было больше идти. Не очень-то красивые, не настолько юные, чтоб компенсировать свежестью, не одаренные ничем, кроме, естественно, дара злословия — никому они не были нужны. А сюда их привело наивное убеждение, что от танцев уменьшается вес.

А что я, собственно, ожидал встретить в светлом послезавтра? Дети всегда никому не нужны. И светлое будущее в отношении детей ничем не светлее гнусного настоящего и не менее гнусного прошлого.

После занятий случилась неприятная накладка. Дело в том, что комплексы воинов динго…затягивают. Я и сам не заметил, как разошелся на всю силу — и скорость. А когда музыка прекратила греметь в моей голове, в дверях танцкласса обнаружилась безмолвная группа неудачливых танцовщиц. А я-то думал, что они давным-давно убрались в ближайшее кафе восстанавливать привычный излишек веса. Аппетит после занятий разыгрывается нешуточный. Но они почему-то задержались и увидели все, что я вытворял под музыку на полу и стенах танцкласса. Ну, именно это было к лучшему — девочкам не мешало заиметь какое-нибудь уважение к моей персоне. Но вот что было действительно неприятно — за их спинами угрюмо чернела фигура руководительницы. Какие выводы придут в ее чисто женскую голову, я даже представить боялся.

Что ж, если что-то и произошло в душе Лилии Сагитовой, то танцевальной общественности это не было предъявлено. Руководительница просто не явилась на очередное занятие. Может, заболела. Девочки разочаровались и собрались куда-то, но я решительно пресек. Раз уж пришли танцевать…

Ну, они еле выдержали эти два часа, растянувшиеся на полноценных три. Может, я и не умею учить танцам, но уж физические нагрузки обеспечить способен. В виде конфетки я пообещал, что всем приведу в норму вес. Они не поверили, но я был очень убедителен — поспорил со всеми сразу на месячную зарплату. Как они обрадовались! Не сообразили, на что согласились… пока я их не остановил на выходе из танцкласса. А они что думали? Что побегут сейчас в кафе возбуждать аппетит пирожными-морожеными? А кто им позволит, они подумали? Ведь мы же поспорили! Так что сели они, подвывая от разочарования, в кружок на гимнастические маты и занялись релаксацией. А я, чтоб не скучно было, рассказывал им сказки. Взрослые тоже могут слушать, если правильно подойти к делу. Берется любая достаточно смешная история из моего бурного прошлого и пересказывается с нужными привираниями — только вместо главных героев и злодеев подставляются благодарные слушательницы… Тут главное — угадать характеры. Про себя любой станет слушать с удовольствием и интересом. Такие рассказы я освоил еще в юности, в своем недолгом педагогическом прошлом. Потом… как-то оказалось, что уже никто никуда не спешит. Муки голода перетерпелись и ушли, что и требовалось. А любопытство проснулось. Так что мы долго еще сидели и разговаривали, об их жизни и о моей. И об Асторе. Естественно, в Астору никто не поверил. Девочки были достаточно биты жизнью, чтоб переполниться недоверием.

— Это, конечно, очень красиво и все такое! — высказалась дылда-Елена. — Только нам это ничем не поможет. Где она, ваша Астора?

— Астора — в сердце моем, — пробормотал я.

Накатила тоска, да такая, что пришлось поднять лицо к потолку. Астора, боль моя, моя печаль! Мерцанье струй, журчание ручья… и песня льется в даль, знакомая, ничья… Дыханье знойное степей, молчанье строгое озер… ты — блики дальние огней, ты — тени исполинских гор…

Девочкам явно было не по себе. Что-то они почувствовали, присутствие чего-то огромного, что ли? А я даже не поверил своим чувствам, когда присутствие великой Силы хлынуло теплым дружеским потоком. Хранилище? Из каких далей ты услышало мой призыв?

А потом по темному танцклассу, взвихрив невесомые шелка, закружилась-полетела-запела-засверкала худенькая девочка-асторянка, черные глазищи в пол-лица. Анико-сан, здравствуй!..

Я не планировал являть чудо — но оно оказалось так кстати! Спасибо тебе, моя далекая подружка!

Девочки были потрясены. Я всмотрелся в их лица и понял, что у меня таки появились первые апостолы. Извини, добрый командир Дмитрий Евгеньевич, ты прозевал момент. Но место второго апостола я тебе забронирую!

14

Гафаров, как всегда, занял свой столик у окна. Вообще-то столов хватало, и были они абсолютно равны, как и все в автомат-кафе, но почему-то за каждой пятеркой закрепился свой. Ростки индивидуализма упрямо пробились сквозь сталебетон светлого послезавтра — и это было почему-то приятно.

Чученов устало опустился рядом.

— Мясо ешь, вегетарианец! — посоветовал Женя. — От мяса силы прибавляются. Помрешь ведь на своих салатиках!

— Мне не сила, мне ясная голова нужна, — серьезно отозвался Чученов. — Без диеты не обойтись. А то бы я от шашлыков не отказался бы… А сам-то что грустишь? Меня твоя индейская невозмутимость не обманет!

— Мелочь, — смутился Гафаров. — Шел на работу. Никто не поздоровался. Мелочь… но неприятно.

Они помолчали, управляясь с завтраком. С тем, как жить дальше, пока ясности не наступило. И Кузьмины молчали. И Гробов в столице.

— Слушай, а кто составлял белый список? — вспомнил Гафаров. — Столько дел, некогда выяснить — а любопытно. Я ведь им пользуюсь.

— И я пользуюсь. По инструкции. За время жизни Города по белому списку никто не проходил.

— У меня был один, — возразил Гафаров. — Я потому и спрашиваю.

Чученов мгновенно подобрался, усталости как не бывало. Глядя на него, и Гафаров забеспокоился. Похоже, аналитик пятерки имел какие-то соображения насчет белого списка. И очень серьезные соображения.

— Овсянников Иван Алексеевич, — доложил Гафаров. — Явился недавно на проходную. Всех документов — одна подозрительная бумажка. Я его пропустил, как положено, с полным допуском, вплоть до защищенных помещений Информатория. Гробов в курсе. Никак не прокомментировал.

Володя поразмышлял, обрабатывая информацию по неведомым параметрам. Затем поискал кого-то взглядом.

— Маша! — позвал он. — Подойдешь на минутку?

Гафаров бесстрастно изучил подошедшую женщину. Не командир — сразу огромный и неисправимый минус. А так… при очень немалом росте еще и избыток веса. Тяжелая дама! Хотя и не пожилая еще, скорее наоборот, за наслоениями жира точно не определить. Вполне может оказаться, что за складками и наплывами, под грудами лишнего веса прячется синеглазая белокурая красавица. Куда-то же уходят хризантемы юности?

— Маша, инженер Рудника, — трепетно представил Володя. — Моя лучшая подруга. И терпеть не может командиров.

— А за что вас любить? — резковато откликнулась она.

— Не за что, — согласился Гафаров. — И нас это очень беспокоит.

— А меня — нет.

— Машенька, подеремся в следующий раз, — улыбнулся Володя. — Сейчас мы нуждаемся в квалифицированном совете. Ты же в Городе с самого начала?

— Я вообще с самого начала! — гордо сказала Маша. — Тогда еще и чертежей не было. И командиров тем более.

— Вот! Что такое белый список? Он есть, сколько существует Город, а фамилии все незнакомые.

Мария резко помрачнела.

— Белый список составляла я, — сказала она хмуро. — Там — создатели Города. Ребята из студенческого КБ, еще кое-кто. Кто-то не дожил, кто-то уехал… и тому подобное. Могли бы и сами догадаться. Ну не Гробов же придумал такое великолепие!

Гафаров сразу же зауважал женщину. Славой Гробов не делился ни с кем. И никогда. Командиры поддерживали его позицию из удобства и политических соображений. Чтоб обнародовать список истинных создателей Города, надо было совершить больше, чем подвиг.

Чученов вопросительно глянул на друга. Получил молчаливое согласие и сообщил:

— Маша, недавно в Город прошел некто по белому списку. Овсянников Иван Алексеевич. Он — тоже из создателей Города? Истинный создатель нам бы сейчас не помешал, помочь решить пару проблем…

Женщина неверяще смотрела на командиров. Потом по ее лицу потекли слезы, но она их даже не заметила, погруженная в воспоминания. Гафаров деликатно отвернулся к окну. Может, женщине срочно надо выплакаться? А захочет что-то сказать — Володя ее друг, пусть обращается к нему.

— Иван не из создателей, — вдруг сказала женщина. — Он — учитель создателей. Наше студенческое КБ на нем и держалось — и на его идеях. В общем, можно сказать, что вот это все он и придумал. А мы рассчитали. А он нас подбадривал, вдохновлял, заряжал азартом и делал все, чтоб мы не разбежались. Вон, Гробова вообще кормил-поил, потому что тот же крепенько тогда запивал… Не знаю, чем командиры это заслужили, но вам, ребята, неслыханно повезло, что Иван приехал! А мы-то его давно уже похоронили и оплакали…

Она вдруг порывисто встала и вышла из кафе. Гафаров проследил, как она двигается. Она точно когда-то была красавицей! Несчастный Чученов проводил ее взглядом, и Женя посочувствовал другу. Мария его внимания даже не заметила.

— Ну и где сейчас наша легендарная личность? — спросил Чученов.

Гафаров пожал плечами:

— В танцклассе у Сагитовой. Кнопки там нажимает, пыль протирает… еще вот в зеленой зоне валяется. И ты его тоже видел, помнишь, такой в черном, весь потертый какой-то?

Они переглянулись — и пришли к одному и тому же выводу.

— Ну вот имеем мы создателя, — мрачно озвучил мысль Володя. — Но что-то не тянет обращаться к нему за помощью — скорее, ему самому помощь требуется. Например, квалифицированная психиатрическая.

Так что они встали и пошли заниматься бесконечными командирскими делами. Так, как они это умели. Только перед расставанием Володя вдруг признался, что чувствует в Городе какие-то непонятные изменения. Хотя вроде ничего и не изменилось. Гафаров согласился с ним сразу. Он тоже это почувствовал. Что-то витало неуловимое в кольцах жилой зоны, скользило по пандусам, накапливалось во внутреннем заповеднике аурой перемен. А внешне — ничего нового! Разве что девицы зачастили в танцкласс к пяти утра — ну надо же, совсем как командиры! Да во внутреннем заповеднике камеры наблюдения перестали бить. Но это ведь и не изменения даже, а так… меньше, чем пустяки.

15

— В танцклассе не ходят в верхней одежде! — не выдержала к третьему занятию Сагитова.

Всю жизнь проведшая на сцене, она безошибочно чувствовала, что власть уплывает из ее рук, и оттого нервничала. А придраться было не к чему. Девочки занимались рьяно, у них даже что-то начало получаться, чему они сами очень удивлялись, а руководительница хмурилась в недоумении. Я исправно давил кнопки, направлял свет и протирал пыль. Ей бы радоваться. Да только после очередной маленькой победы девочки бежали с радостными визгами не к ней, а ко мне — а победы стали случаться все чаще. Потрясение от встречи с Анико-сан и огромное волевое напряжение сделали свое черное дело. Поэт сказал бы, что девочки духовно преобразились. Но я-то знал, что их психика просто безжалостно сломана, и сейчас из руин пробиваются первые росточки того, что позволяет воинам духа совершать невозможное при заурядных способностях. До духовного преображения было еще очень далеко. И если их сейчас не поддержать, могут запросто получиться очередные сектанты, фанатики — или элементарные психически больные. Ну, создание коллектива — это и была моя настоящая работа в позабытой уже юности, я даже диссертацию задумывал писать по наивности… докторскую… В общем, именно я и мог провести девочек через духовное преображение — да только за плечом стояла Сагитова и мешала! Хотя ей-то казалось, что она восстанавливает в группе нормальные рабочие отношения.

Девочки наблюдали исподтишка за нашей стычкой. Их росткам духовности жизненно важно было узнать, что победит — человечность или … ну, обычно это называется бюрократией, если нельзя материться.

— Это не верхняя одежда, — сказал я с видом профессора, объясняющего элементарное безнадежным студентам. — Это, скорее, нижнее белье. Костюм-симбионт. По назначению — боевой скафандр. Правда, сейчас он поврежден и без энергии мало на что способен. Так, прикрыть от внешней среды… Но он мой друг, а друзей в беде не бросают.

— Что?

— Симбионт — мой друг, — повторил я. — А друга нехорошо бросать, особенно на чужой для него планете.

— Или ты скинешь свою вонючую куртку в гардеробе, или больше сюда не войдешь! — заорала, потемнев, женщина.

Ну, это мне знакомо, — пробормотал я и положил ладони на принудительное управление. — Трудно поверить в пришельцев, если не сталкиваешься с ними ежедневно в коридорах. Это потому, что не нужны мы никаким пришельцам — и очень хорошо, что не нужны…

Системы скафандра медленно оживали. Пусть у него не было энергии — для друга не жалко поделиться и своей. Тут главное — не отдать лишнего, а то сам могу… Я еще успел увидеть всю гамму чувств на лице ошеломленной женщины. Все-таки боевое преображение зёгэна — жутковатое зрелище. Потом — маленький перерыв в работе органов чувств. Судя по участникам очередной сцены, меня успела подхватить Ленка-дылда и аккуратненько увести в кабинет Сагитовой. Вот уж здоровая девка, ее никакой зёгэн не испугает! Здоровая, но деликатная. Помогла сесть в кресло и испарилась за дверь — подслушивать.

— Высокородной принцессе не зазорно извиниться, — прохрипел я.

Она упрямо сжала губы. Нужные слова давались ей нелегко.

— Может, я немного резковато, — наконец осилила она нечто, при огромном желании возможное расцениваться как извинение. — Но твоя куртка кого угодно доведет! Что, так уж трудно снять? Подумаешь, симбионт!

Непрошибаемо. Одно радует: темперамент танцовщицы остался при ней, весь без остатка. Я покривился и расстегнул костюм.

— Тебя из кусков, что ли, клеили? — только и пробормотала она.

— Я не могу оставить свою оболочку, — еще раз, как маленькой, объяснил я. — Костюм же меня и лечит. Он меня — а я его…

— Где это тебя так? — сменила она тему разговора.

Ладно, можно считать, что извинения принесены и приняты.

— Голубая Вега, — сообщил я правду. — Гвардия материнской планеты удружила.

— Свои, значит, — странным образом поняла она. — Нетрудно догадаться, где эта Голубая Вега…

Занятно. Я до сих пор и не задумывался о географическом… то есть пространственном, конечно, расположении знакомых миров. Не так уж и важно, по большому-то счету.

— Значит, ты воин, — сказала она. — А у меня что делаешь? Шел бы работать по специальности.

— Воевать любой дурак сумеет, — непочтительно отозвался я. — А я учитель.

Она, к сожалению, поняла по-своему. Искалечил ее наш уродливый мир.

— На моих девчонок не прицеливайся! Этих я и сама научу, без всяких учителей!

Тогда, в память о чудесной танцовщице своей юности, я выдал ей все, что думал о ее умении учить. Она поначалу не отставала, но я орал громче. Сцена вышла впечатляющая — Ленка-дылда исчезла из-под двери от греха подальше.

— Учи, — сказал я ей на прощание. — И хорошенько учи! Учи так, чтоб твоих девочек носили на руках толпы восторженных почитателей искусства! А я им помогу, чтоб у них хватило сил на подвиг.

В пять утра мы жизнерадостной толпой отправились в танцкласс. Лена гордо шла со мной под руку, что при ее росте было непросто. Группа несколько увеличилась в составе, и среди новичков я сразу выделил миниатюрную изящную женщину. Вот она-то была прирожденной танцовщицей!

Танцкласс был освещен. Гремела музыка, и в зеркальных стенах отражалось и множилось чудо из чудес: Лилия Сагитова танцевала свою знаменитую «Каравеллу». Над паркетом вновь летала страстная девочка Лиля, море обаяния и веселья…

— Ого! — прокомментировала Ленка-дылда.

— Вот теперь я точно уверен, что поклонники будут носить вас на руках, — пробормотал я. — И очень скоро!

16

Он меня все-таки поймал. Для этого профессор Нецветаев должен был подслушать разговоры командиров по закрытой связи. Как минимум.

Бородка долговязого профессора истерически подрагивала. Это он так настраивался на конструктивный диалог, надо полагать.

— Что творят ваши командиры! — обвиняющее возопил профессор. — Овощи не отгружены! Зеленные стоят в накопителях! Вы понимаете, что это такое?! Не понимаете? Так я вам скажу прямо — это сознательное разрушение биоструктур Города!

Я задумчиво изучал профессора и молчал. В своей прошлой и изрядно подзабытой жизни я бы попытался оправдываться и спорить. К счастью, зверское обучение у капитана Раскина выбило напрочь мою наивную болтливость.

Профессор осекся. Вид у меня, что ли, неласковый? А с чего бы ему быть другим?

— Командирский корпус раньше не опускался до подобной халатности, — тихо закончил профессор.

— Командиры как раз сейчас заняты этим вопросом, — решил я проинформировать профессора. — Думаю, в ближайшее время все наладится.

— А чего налаживать-то? — оживившись, завопил профессор. — Чего там налаживать-то? Загрузить в вагоны и немедленно отправить на Сортировочную! Миллионный город проглотит нашу зелень, не заметив, это же и кретину должно быть понятно!..

Я встал из-за монитора наблюдения, переместил профессора за дверь, выслушал злобное «руки уберите!» и защелкнул мембрану своего кабинета.

— Идите и отправьте! — посоветовал я. — В вагоны и на Сортировочную. Вы же у нас не кретин.

— И отправлю!

— Дерзайте. Только по старой дружбе поделюсь сведениями: не берет больше Сортировочная ваши огурцы. Надоели они там всем хуже горькой редьки. Редьку, кстати, тоже не берут — по той же причине.

То ли устал я за последнее дежурство, то ли наглое нахлебничество профессора вконец надоело, но выдал я ему напоследок все, о чем надумалось за командирскую службу по поводу депрессивных горожан, которым разве что слюни не подтираем. Ни в эпитетах, ни в громкости я себя не ограничивал. Профессор сник.

— Да, я обязан сам отрабатывать зеленый конвейер, — пробормотал он. — Я же не спорю. Я понимаю, командиры помогают мне из преданности делу Города. А как тогда ставить опыты? Как вести научную работу? Я же не смогу все сразу, ну не железный же я…

— Ведите свою работу! — отрезал я. — Только правильно ведите! Чтоб продукцию ваших зимних садов можно было реализовать везде и без проблем! Чтоб на нее спрос был! Вернется Смирнов из Сортировочной, скажу, чтоб отдал вам вашу редьку. Где хотите, там и продавайте. Все шестьдесят тонн!

— Молодой человек! — прошептал Нецветаев и страшно побледнел. — Сады растут десятки лет! Вы…

— А про промышленное садоводство вы как будто не слышали? — язвительно напомнил я. — Про однолетние плодовые культуры ничего не знаете, да?

Губы у Нецветаева задрожали.

— Я же как лучше! — сказал он, и глаза за мощными линзами очков подозрительно заблестели. — Чтоб Город в цветущих аллеях! Яблоки-апельсины, урожайность — да разве это главное?! А красота? А вечная жизнь и сила земли? Я надеялся, хоть вы меня понимаете и поддерживаете…

Профессор ушел, держась за стены. Ну вот, победил я его. Больше не станет валить на командиров свою работу. И что теперь с этой победой делать? Противное оно какое-то на вкус, это светлое будущее! Хоть бы Смирнов нашел, кому переадресовать овощной конвейер! Рудник нанес лишь первый удар, а у нас уже проблемы. Не берет Сортировочная нашу продукцию, хотя раньше все шло нарасхват. Затоварились, говорят. Ну, и мы затовариваемся соответственно. Зелень — продукт нежный. А у нас его хранить негде. Хранение в Городе не предусмотрено. И это правильно: зелень тогда полезна, когда с грядок прямо на стол. Да только если пятерка Смирнова вернется без договоров, урожай придется выкинуть на свалку. А свалки у нас тоже нет — безотходное производство в действии!

В тяжких раздумьях я и не заметил, как вышел в зеленую зону. И тут меня окликнули. Да не как обычно, а по имени-отчеству. А я их уже забывать стал, потому что среди командиров я Дед, а среди прочих не бываю.

Она стояла на гранитном валуне и внимательно глядела на меня, пряча за серьезностью смешинки в глазах. Александра Кузьмина. Саша. В чем-то розово-белом, полупрозрачном. Изящные туфельки. Причудливые огромные серьги. Браслеты. При своем немалом росте и соответственном весе сейчас она выглядела невесомой и … беззащитной?

— Здравствуй, Саша, — пробормотал я. — Удивительно выглядишь. Я что-то пропустил? Сегодня праздник?

— Вы, как всегда, весь в работе, — с непонятным чувством отметила она. — Не праздник. Вот… захотелось вас увидеть.

Легкие туфельки коснулись травы. Саша оказалась рядом, глядя все с тем же непонятным чувством. Я вопросительно уставился на нее. Для этого пришлось ощутимо откинуть голову и приподняться на цыпочки. Она молчала. И как-то так получилось, что ее ладошка оказалась в моей. И пошли мы непонятно куда, впервые с того дня, когда я одел командирскую форму. Ах да, форма же!

— Саша, а что с твоей формой?!

— Отдыхает! — улыбнулась она. — Дома в боксе. У меня сегодня выходной. А у вас?

Я не знал, что ответить. Выходной? Теоретически у командиров выходные были, практически же… М-да. Выходной. Да еще не в форме. А… а Саша Кузьмин знает? Стоп. Не мое дело.

Вот так молча мы и шли неведомо куда. Оказывается, это даже неплохо. Искоса я поглядывал на свою спутницу и отводил глаза. Полупрозрачная одежда — к этому надо привыкнуть. Так же, как Саше — к своим новым туфелькам. Ступала она крайне осторожно. Каблук-то высоченный. Меня почему-то обрадовало, что она не комплексует по поводу нашей разницы в росте и не пытается подстроиться под меня. Мне она нравилась именно такой, высокой.

— Сложно ходить, оказывается? — кивнул я на туфли.

Саша хихикнула:

— Каратэ было проще изучать!

Нам сразу стало как-то легко. Мы посмотрели друг на друга уже без стеснения, и она почти решилась что-то мне сказать. Что? Ничего — пришел вызов по командирской связи.

— Дед! — заорал знакомый хамло-дежурный. — Ты же у нас специалист по Нецветаеву? Подхватывай свою старую задницу и дуй в грузовой порт! Там без тебя профессора никто понять не может! И хорош обниматься, старый!.. Я же все вижу!

Я поднял голову. На огромной высоте монтажный кран-паук взгромоздился на парапет крыши, поблескивая на солнце оптикой.

— Спусти крюк, — сказал я. — И разблокируй люк. Я к тебе на минутку загляну.

И он, юный самоуверенный дурак, так и сделал. Пока поднимался, я немного остыл, поэтому избил его расчетливо, без особой злобы, а не покалечил, как собирался поначалу. Потом спустился в грузовой порт, выслушал измотанного Смирнова, издерганного Нецветаева, отправил командира отсыпаться, профессора — ставить опыты, переадресовал зеленый конвейер по новым адресам, и все это на полном автомате, со звенящей тишиной в голове. Потом отыскал Кузьмина.

— Прими отставку, лидер-один корпуса. Я тут… по пункту о разборках внутри корпуса… безусловное отчисление.

Вот так. Вот и кончилась моя командирская жизнь. А куда мне без нее? Никуда.

Кузьмин связался с Гафаровым:

— Женя, я таки выиграл, тебе щелбан! Дмитрий Евгеньевич поставил диспетчера на место — вернее, положил. А я знаю, как? Так что бесконечного терпения не бывает. Ни у кого. Даже у Дмитрия Евгеньевича!

Огромный Кузьмин обратил на меня свои невыразительные свиные глазки.

— Вот чего я не пойму, — сообщил он. — Как вы его положили? Он же… слон!

Да? А я и не обратил внимания. Действительно, он вроде покрупней Кузьмина… а, неважно!

— Продолжайте службу, Дмитрий Евгеньевич, — мягко сказал Кузьмин. — А диспетчеру повезло. Мы вообще-то собирались исключать его из корпуса — за недопустимые отношения внутри коллектива. Потом решили, что если вы объясните ему… пагубность хамства, то он, возможно, сделает правильные выводы. И уйдет сам. И… забудем о нем. Теперь о деле: с этого момента вы — лидер-один боевой пятерки. Подбирайте команду. Единственное условие — чтоб смогли выдержать специальную боевую подготовку.

Я окаменел. Вот же дурная привычка из прошлой жизни — при избытке информации впадать в ступор, пока не прояснится в мозгах.

— Александра, — наконец пролепетал я, сам не понимая, о чем это я.

Кузьмин даже глазом не моргнул.

— Александра — лидер-два, — утвердил он. — Но остальных подберете, не ломая старых пятерок.

И Кузьмин убыл, весь в командирских заботах. На плечи мне опустились невесомые руки.

— Поздравляю, лидер-один! — улыбнулась Саша. — Ну, кто будет в нашей команде? Раздавайте посты!

В глубине ее темных глаз по-прежнему светились смешинки.

— Рита Гафарова — снайпер, — не задумываясь, сообщил я. — Корсак — врач. Аналитик — Овсянников. Если ты не знаешь, кто это…

Саша чуть заметно дрогнула.

— Иван Алексеевич не подходит, — вздохнула она. — У него свой неподъемный груз. Он пытается вывести корпус из тупика — и хоть бы у него получилось! Так мало времени…

Мы с Сашей надолго замолчали. Время! Черные для Города дни неумолимо приближались.

— Знаешь, — сказал я, — а я ведь сейчас ничего не боюсь — потому что ты рядом со мной.

— Что бы ни случилось, — серьезно сказала Саша, — мы будем вместе. Всю нашу жизнь. Обещаю.

17

Гафаров бесшумно скинул боекомплект. Поглядел, соображая — а как он вообще оказался на плечах? Не вспомнил. Видимо, подсознание отметило какую-то неявную угрозу, и сработал рефлекс. Последние смены рефлекс срабатывал регулярно. Так ведь и Чученыч в полной загрузке! И Кузьмин… ну, Кузьмин и сам по себе опасней пулемета. Что-то копилось, копошилось в сумерках незнания за сияющими стенами Города. Что? Комиссия какая-то наглая лезла через пропускной, Дед вовремя случился поблизости и тормознул ее. Режимный объект. Допуск есть? Допуска нет. Чао. Санэпиднадзор какой-то, ну надо же! Претензии к зеленому конвейеру Профессора Нецветаева. Только у нас своя СЭС, не чета вашим. Была… Потянулись специалисты в столицу. Отзывают. Столичные интриганы учуяли неприятности, вот и кончается Орлиное Гнездо как великий космический эксперимент. Скоро и допуск у СЭС будет. Как только затопчут Гробова в столице, так у них сразу все появится. А затопчут? Затопчут, к сожалению. Никого в столице не интересует гуманистическое общество светлого послезавтра. Там единственный кумир — деньги. М-да… А неплохо шли наши кони. Город страшно терять. Как мы без него, как он без нас? Командиры-то не пропадут. Это братство только смерть сможет разлучить, настолько люди спаяны друг с другом. Найдутся дела командирскому корпусу и без Города, хотя, конечно, масштаб будет не тот… Вот Риту жалко, у нее же все только начинается…

Риту он встретил совершенно случайно в далекой прошлой, изрядно подзабытой уже жизни. Просто поднял голову — и увидел в кабине башенного крана веселое, волшебно жизнерадостное существо. Миниатюрная женщина, совсем подросток по виду, она поразила его своей неисчерпаемой энергией. Мать двоих детей, мать-одиночка, она успевала и работать, и воспитывать своих оболтусов, и держать порядок в комнате в общежитии, где они ютились лет десять без всякой надежды на лучшее… И она при этом не разучилась ни улыбаться, ни шутить. Ни петь. Гафаров предложил ей неизвестность. Она согласилась сразу — отчаянно храбрая женщина… Тогда он записал ее на свою фамилию и увез в Город — членов семьи разрешено было брать с собой. И он ни разу об этом не пожалел. Неуемная жизнелюбивая Рита идеально включилась в командирские ритмы Города и уже заканчивала службу в роте курсантов. Впереди выпуск — и неявная угроза у стен…

Черноволосая маленькая женщина заснула прямо в кресле, так и не выпустив из рук какие-то бумажки. Он осторожно отнял их, посмотрел. На плотных листах теснились схематические фигурки танцовщицы: хрупкая, ломкая фигурка, султан летящих в кружении волос. Явственно угадывалась сама Рита.

Она открыла глаза.

— Ты отдыхай, — сказал он. — Только переберись в спальню. Устала?

— Не то слово! — заулыбалась она. — Тренировки, стрельбы, теория права, снова тренировки и стрельбы! А еще танцкласс, дежурства в Информатории… да, и работа же еще! Я так счастлива, Женя!

— Счастлива! — проворчал он. — Мало тебе, что ли, забот, что в танцкласс пошла? Зачем тебе еще и это?

— А это, между прочим, Женечка, самое главное сейчас, и не только для меня, но и для командирского корпуса. Создание традиций и ценностей.

— В смысле?

— Мы, такие все красивые и волшебные — это ценность, — пояснила она рассеянно, думая уже о чем-то другом. — А традиция — это, естественно, защита нас, таких из себя красивых и волшебных…

Она явно повторяла чьи-то слова. И этот кто-то для нее был очень авторитетен! Даже сквозь ее знакомую иронию явственно было заметно обожание этого… неизвестно кого.

— Я думал, самое главное для женщины — это дети? — только и смог сказать он.

И сразу неприятно заныло в груди. Как перед бедой.

— А дети выросли, Женя, — заметила она. — Старший работает техником в автомат-кафе. Когда успел выучиться? Летит время… А младший… младший где-то на скалах во внутреннем заповеднике. Тоже наконец взялся за ум — он там сейчас главный скалолаз в спасательной команде! Дети вырастают и разлетаются. И… пора бы и тебе своими обзаводиться?

— Да я вроде не против, — буркнул он.

Разговор свернул куда-то в непонятную сторону, и это его тревожило все больше. И Рита уже не казалась сонной. Собранной она казалась и внимательной, как перед зачетом по скоростной стрельбе.

— Я так благодарна тебе за эту жизнь! — сказала вдруг Рита. — Мои дети выросли здесь, а я — я живу так, как и мечтать не смела! И это только потому, что ты когда-то увидел меня — и взял с собой. Знаешь, Женя, я за тебя жизнь готова отдать. Серьезно! Ты мой лучший друг. Ты мой господин. Но вот — я живу, как в мечте, а у тебя даже семьи нет. Так нельзя, Женя.

— У меня есть семья, — осторожно возразил Гафаров. — Разве то, что мы оба командиры, может мешать? Вот Кузьмины тоже командиры.

— Не понимаешь, — вздохнула Рита. — Но ты обязательно меня поймешь. И простишь. Мне так уютно было за твоей надежной спиной… но так действительно нельзя! Я… я пойду сейчас в спальню. И ты — иди? Ладно? Где-то же есть и твоя жизнь. Ты ее обязательно найдешь! Иди, Женя, ладно?

Он молча смотрел, как она скрылась в спальне. потом развернулся и ушел. Не споря, не доказывая, не выясняя. Он никогда не опускался до мелочности.

Тихо щелкали ночные лампы в коридорах-аллеях, провожая светом одинокого путника. Тихо и пусто. К середине ночи даже Город засыпал.

У пандуса Гафаров остановился. Обнаружил в руках сбрую с боекомплектом. Надо же, когда-то подцепил. Механически накинул ее, проверил индикатор шок-дубинки — норма.

Куда идти-то? Не в постели проблема — в его блоке хватало резервных квартир, хоть сейчас заселяйся. Проблема в ином. Он и не подозревал, что эта незнакомая, в общем-то, женщина занимала так много места в его жизни. Пронзительно ясно вспомнилось, как Рита с визгом прыгала ему на руки, встречая с работы. Это было в первый год их жизни…

По аллее кто-то шел навстречу. Даже издали фигурка казалась знакомой.

Лена Елисеева остановилась прямо перед ним.

— Я к тебе, — ответила она просто на его вопросительный взгляд.

И только она знала, какой смелости требовала такая простота. Можно ведь нарваться на такую реакцию! И она, естественно, нарвалась.

— Зачем? — спросил он сумрачно.

И тогда она сказала четко и ясно, как делала все в своей жизни: била ли по мишеням, разрабатывала ил новые системы вооружений:

— Чтобы быть с тобой.

И добавила непонятно:

— Если уж Саша Кузьмина решилась, то я тем более!

Гафаров поразмышлял в неловкой тишине. Думалось трудно.

— А что с Сашей? — наконец спросил он. — И вообще что с вами со всеми? Одеваться стали так… этак?

Лена вдруг беспричинно развеселилась.

— Про Сашу, так и быть, объясню! — пообещала она. — Дальше сам догадывайся. А… ты куда сейчас?

— В Информаторий, — наконец решил Гафаров. — Если не спится, значит, еще не наработался, как говорил капитан Раскин…

— Тогда и я в Информаторий, — сообщила она просто.

— Командиры, к плечу плечо, — слабо улыбнулся Гафаров и взял ее за руку.

Щелкали ночные лампы, улавливая присутствие людей. Строчки ярких огоньков проводили их в светлое завтра, так же, как провожают самолеты на взлетной полосе.

18

Ночная электричка плавно катилась между черных сопок из Сортировочной на Рудник. Мягкое сиденье убаюкивало. Рудник расщедрился и купил для себя не просто вагоны, а шедевр новейших технологий. Поездка в этом сияющем чуде была для работников Рудника бесплатной, в отличие от остальных. А с остальных, естественно, драли за билет столько, чтоб покрывало расходы — и отбивало желание лишний раз прокатиться в направлении Рудника. А без билета в вагон не попасть — техника начеку! Все это до тоски напоминало бесчеловечную Границу.

Должное быть несокрушимым сиденье заметно прогнулось. Это ж какого веса дядька сел рядом? Я открыл глаза — и уткнулся взглядом в серое лицо.

— Ну и что уставился? — раздраженно осведомился Санго Риот.

— Испугался, — честно сказал я.

Санго Риот почему-то обиделся. Вот и поздоровались.

Гоэмец сверкнул желтыми глазами — и прикрыл их. Самоконтроль на высоте.

— Я вообще-то тебя умирать на родину отправил, — сообщил он. — А ты жив. С чего бы?

— Может, потому, что лично я умирать не собирался? — предположил я.

Санго Риот поразмышлял. Оглядел меня критически, примерился даже просканировать, но вовремя опомнился.

— Я смотрю, и скафандр твой выжил, — отметил он. — Без энергоподпитки Хранилища? А это как возможно?

Я промолчал. Не хотелось снова объяснять, что друзей умирать не бросают — еще поймет как-нибудь не так. Симбионта можно поддержать и своей энергией, что я и сделал, заработав постоянную вялость и сонливость. Ну и что? Поспать мне всегда нравилось. Во сне иногда удается замечательно решать всякие проблемы, требующие долгих размышлений.

— Значит, объяснять, почему вы живете, мне никто не собирается, — вздохнул Санго Риот. — Ну, тогда рассказывай, чем вы тут живете — и поподробней. Мне интересно, я об этом мире почти ничего не знаю.

Чтобы он да не знал? Моя жизнь в миру его интересует, а вовсе не сведения о планете. Все тщится понять, киборг я или нет — как будто это так важно… И если киборг, то почему меня признает Астора. И Хранилище, что… весомей. А простые ответы его не устраивают. До сих пор не понял, что в простых ответах как раз и заключается высшая сложность. Как ребенок, честное слово.

Из вредности я действительно начал рассказывать ему все и очень подробно. Все равно же ехать еще долго, а спать он не даст. Санго Риот слушал молча и встрепенулся, лишь когда я закончил.

— Мятежный город! — проворчал он. — Анархисты. Сопливые мальчишки, пьяные от свободы. В общем, понятно. Они по глупости не представляют, против каких сил встали, потому и не боятся ничего. Их, конечно, раздавят. А ты? Чем ты там занимаешься?

— Помощник балетмейстера в танцклассе, — повторил я и сам понял, как дико это звучит.

— Ясно! — рявкнул Санго Риот. — Это из того же ряда, что и садик в горах! А потом окажется, что ты взвалил на себя все беды окружающих! Ты ради чего готов снова жизнь угробить?! Жалкий эксперимент, всего лишь какая-то стройка в тайге! Помощнике балетмейстера — какая великая личность! И это при том, что тебя ждет место в Совете управления Асторой! От тебя могли бы зависеть судьбы миров! Ронна-сан говорила…

— Масштабы у человека примерно одинаковы независимо от положения, — мягко заметил я. — Несколько человек из ближайшего окружения, обычно коллеги по работе. Для меня это — мои девочки из танцкласса. Я могу что-то изменить в их жизни — вот этим я и занимаюсь. Для тебя это — твои заместители. Ты там на них орешь, как-то взаимодействуешь… А так называемые масштабы деятельности и величие личности — выдумки болезненного самолюбия. Но я паранойей не болею.

— То есть, это я болею?! — взбесился Санго Риот. — А вот если я, этакая вовсе не великая личность, сейчас отдам приказ — то что тогда останется от твоей планеты?!

Он даже поднялся и навис надо мной, чтоб я лучше осознал его мощь.

— Не забывай о сынах Болдуина, — тихо напомнил я.

И Санго Риот сел.

— Вот больные паранойей вас скоро в грязь втопчут! — злорадно предсказал он. — У вас-то о сынах Болдуина никто и не слыхивал! Тоже мне философ: помощник танцмейстера и великий полководец у него равны!

Он внезапно осекся.

— В общем, я тебя понял, сын Болдуина, — сказал он серьезно. — Но не скажу, что согласен… и… я чего явился-то? Анико-сан просила передать: материнская планета не вняла остережениям. У тебя война, Иван. Эфемер горит.

У меня заледенело сердце. Планета призывает на помощь своих сыновей — а у меня здесь не закончены дела, и сил нет…

— Что сказать ей, брат?

Я тоскливо поглядел на него. Что я мог ответить? Хранилище за неизмеримыми далями не дозваться, не дождаться реки доброй мощи от холодных северных небес. У меня нет сил! И тигр в болезненной спячке.

— Укажи путь к Хранилищу, — попросил я. — Мне нужны силы, чтоб завершить начатое здесь.

Санго Риот покачал головой. Понятно. Хранилище не в его власти. Оно вообще ни в чьей власти — просто древняя сказка давно сгинувших народов.

— Передай Стражу: учитель не бросит в беде своих учеников. И… помоги им, пока я здесь разбираюсь с делами.

Качнулся вагон — это Санго Риот встал.

— Мы подключили тебе ячейку перехода, — сообщил он. — На стене в твоем жилище — ты увидишь. Больше ничем не можем помочь.

— Убирайся вместе со своим нейтралитетом, — пробормотал я. — И… спасибо, джан.

Блеснули желтые глаза, качнулась и исчезла серая тень. Тихо раскрылись и схлопнулись двери. И тут же рявкнули динамики поездной бригады:

— Эй, ты! В третьем вагоне! Не хочешь выходить, не жми сигнал! Еще раз лапнешь, блин, мы тебя сами выведем! Прямо на перегоне! Урод…

А Санго Риота они не заметили.

19

Душная, жаркая, недобрая столица! И душно здесь как-то не по-хорошему. Воздух — это само собой, но и на душе ведь тягостно!

Гробов застыл в лимузине, забыв выйти. Шофер терпеливо ждал. А охрана не подошла. Знают, что Большой Иван ныне вовсе не большой, а вообще никто? Наверняка! Вот и отстраняются, чтоб зараза не передалась. Чтоб в немилость не попасть у тех, кого будут охранять впоследствии.

А как хорошо все шло! Технические чудеса Города уже начали работать на отдачу — и как он оказался прав, когда сделал ставку на высокие технологии! Один завод дельтапланов чего стоит! Бриллиант! И то, что он выпускает для военных, очень далеко от дельтаплана… особенно по прибыли! А экспериментальные мастерские? Универсальные «жуки», безотказные работяги городских инфраструктур, должны были в скором будущем заполнить просторы многочисленных мегаполисов — даже за океаном заинтересовались… А Информаторий?! А сады Нецветаева?! Все уже работает — и как работает! Потом и кровью, и круглосуточной бешеной работой поставили все на поток. А сейчас кусок увели из-под носа. Аккуратно и равнодушно. Заседание в комитете при правительстве, совещание, решение… и остался Гробов не у дел. Не на ту группу поставил. Иван вспомнил, что представляет из себя другая группа, и содрогнулся. Шакалы. С ними Город не то что построить — начать не получилось бы. Им бы кусок урвать — себе и своей банде. Так бы все на куски и порвали.

Зашевелилась охрана. Надо же, соизволили! Шакалы…

Он стремительно поднялся из машины. Да, он выбит из игры, но никто не порадуется, увидев его отчаяние. Не дождутся!

Ковровые коридоры привычно успокоили. Все-таки это — коридоры власти. И пока что он — здесь. Это значит, что жизнь продолжается. Боссы кое-где остались на местах — пусть и на второстепенных позициях. Найдется и ему место. Есть силы начать с нуля? Есть. Желания нет… Город вспыхнул в тайге белоснежными башнями, и вдруг защемило сердце. Вспомнился ироничный, деловитый гул в командирском кафе, и стало совсем плохо. Город мой, мечта моя, как же я без тебя буду жить?

Иван мучительно скривился, отодвинул начальника охраны с пути и вошел в свой номер. А там его ждали.

Ковер рванулся из-под ног — и пол тяжко ударил по затылку. Щелкнули наручники — вы арестованы! Сквозь туман боли Иван увидел, как незнакомые люди бесцеремонно бродят по комнатам, как протащили куда-то горничную, надо полагать, в понятые, документы изымать. А то горничная разбирается в тех документах…

Над Иваном нависло жирное щекастое лицо.

— Депутатский иммунитет! — прохрипел ему Иван.

— Обязательно! — согласился щекастый. — Но чуть попозже. Как вы думаете, командирский корпус будет возражать против перехода Города в нашу собственность? Вот и мы так же думаем. Потому: коды доступа в Город, пароли информационной сети, вообще систему защиты, доступ в командирскую связь или хотя бы объяснения, что это за чудо такое, которое нельзя заглушить! В общем, делайте все, чтобы облегчить переход Города под наш контроль. Сделаете — и тогда мы сразу вспомним, что кое-кто здесь депутат. С иммунитетом. Боссы твои от тебя отказались, и от Города тоже. Им бы самим сейчас выжить! Ну так как? Сотрудничаем?

— Я всего лишь председатель общественного исполкома, — сказал Гробов упрямо. — Гражданская власть. В секреты командирского корпуса не посвящен — и не лез. Хотя на мой взгляд — нет там никакой системы защиты. Подходите к бабе Маше на проходной, предъявляете полномочия…

— Не прикидывайся дебилом, — посоветовал щекастый. — Чтоб прототип инопланетных поселений да не имел системы защиты? Чтоб строитель и руководитель Города о ней не знал? Так что не тяни время, оно вообще-то против тебя работает. В Город мы войдем все равно. Прямо по твоим командирам войдем! А ты о своей голове заботься!

Гробов прикрыл глаза. Сквозь злобные миражи столицы засиял в серой тайге его Город, вспыхнули в синеве неба яркокрылые дельтапланы… нет, не зря его назвали Орлиным Гнездом!

— Мать моя! — прохрипел он. — Прости беспутного сына, дай сил!

Какую мать молил он, дитя специнтерната?

Шкафоподобные охранники с тихим недоумением смотрели, как вытягиваются и лопаются несокрушимые наручники. С оглушительным треском улетела вместе со щекастым искусителем какая-то мебель. Крайне редко, но случается у человека особое состояние, и сейчас охранники наблюдали его явление. Воин духа. Когда невозможного нет.

Поднялась и закачалась в боксерской стойке полная смертельной угрозы фигура. Здесь я еще стою! Охранники схватились за оружие…

Вот так, в безвестности, один против всего мира, Гробов первым начал бой за свой Город.

20

Над Городом нависла злобная туча, невидимая, но хорошо ощущаемая — теми, кто умеет чувствовать. Командиры как-то подобрались, посуровели. И все чаще стали собираться вместе, совсем как в начале строительства. Командиры — к плечу плечо! Как результат — в Информатории стало не хватать кресел. Меня-то это не коснулось. Зря, что ли, столько лет тяну лямку жизни? У меня всегда в нише припрятано операторское кресло.

В главном зале Информатория — тихий гул разговоров. Я никого не слушаю. У меня — Город, у меня работа. Наконец-то городские системы стали действительно автоматическими, без привычных кувалд и газовых ключей. Есть время заняться наболевшим. Например, заповедником. На внутренних скалах устроилась кучковаться молодежь, особенно после того, как выяснилось, что Город просматривается командирами до самого темного угла. Ни напакостить, ни… в общем, было много инцидентов. А во внутреннем заповеднике — скальный массив, кусок дикой природы. Наивные. У командиров везде глаза. И в заповеднике. И далеко за периметром Города. У нас и охранные системы есть, только мы о них не болтаем. Мы вообще о командирских делах с чужими не болтаем, и потому, в частности, шалые подростки бьют муляжи видеокамер, а настоящие «глаза» все видят и запоминают. И вся внутренняя жизнь молодежных банд во внутреннем заповеднике видна как на ладони. А Иван Алексеевич как раз собрался дать ребяткам цель в жизни, чтоб не бесчинствовали, и ему расклад бандитской юности необходим позарез. Мне не очень-то верится, что из таких уродов получится школа юнг, но вдруг знания, вынесенные Учителем из иных миров, позволят совершить чудо? И командиры больше не будут вынуждены ежедневно совершать карательные акции, а займутся работой на — и для — простых людей. Как и предполагалось изначально.

У меня уже обнаружились оч-чень интересные фактики, но пришел Кузьмин. Хмуро оглядел Информаторий, связался с Чученовым, и вскоре робот-жук пригнал вереницу кресел-пультов, чтоб гарантированно хватало всем. А сам лидер-один командирского корпуса уселся напротив и уставился на меня своими маленькими, похожими на свиные, глазками.

— Не нравится мне все это, — заявил он.

— Что — это?

— Да все! Чувствуется что-то неправильное. Командиры все здесь. Трудятся на благо народа, то есть следят и наказывают, подгоняют и следят. Ну, еще обслуживают инфраструктуру Города, но это как само собой разумеется… А народ, конечно, нас за это ненавидит, потому что народ не хочет работать больше, чем необходимо, а хочет народ хлеба и зрелищ. Ну, хлеба у нас даже с избытком, зрелищ с большим недобором, потому что еще не хватало — зрелищами их обеспечивать!.. Все это противно, но как-то понятно: ну не хватает у людей жизненной силы, вялые они все какие-то, словно обкуренные на всю жизнь — а все сильные и активные давно в командирском корпусе… Но вот что я сейчас наблюдаю на экранах? Что за массовое гуляние? Или кто-то открыл наконец секрет работы с … просто людьми, скажем так? Открыл для себя, но с нами не желает делиться? Какие-то данс-группы объявились загадочные, школа юнг организуется непонятно кем… и для чего… А?

Мне стало неуютно. У Саши Кузьмина, оказывается, вовсе и не свиные глазки. Он их, оказывается, всегда прикрывает веками, вообще всегда. А сейчас вот впервые глянул, да так, что насквозь. Огромные у него, оказывается, глаза. Проникающие. Строгие. Никакого добродушия.

— Да нет там никакого секрета! — сказал я, стараясь не впасть в нервозность. — Все же давным-давно известно! Понять, что нужно людям. Для того опросы есть, мониторинги и прочее… Далее, понять, что есть люди, да не вообще, а конкретно эти, с которыми предстоит жить. И про это немало сказано, в частности, есть такая наука, психология называется… Заразить стремлением к невероятной, фантастической, но реально достижимой цели… а это любой хороший учитель в любой школе может делать! И далее — стремиться к ней! То есть просто жить. Интересно, азартно — но все-таки просто жить! И все. Ну и где тут секреты?

— А почему у нас не получается?

— Слишком много факторов приходится учитывать, — признался я. — Слишком. Все, что можно вместить в одно слово — любовь. А туда вселенную поместить можно. Вот и получается, что работа с людьми — не ремесло, а высокое искусство. Тут, как в любом искусстве, способности требуются. И гениальность. И горение души. Вы же не претендуете на мировую славу в области… балета, хотя бы? Вот и здесь не претендуйте. Здесь требуются арты. Которых у нас пока нет.

— Ага! — удовлетворенно кивнул Кузьмин. — Это я слышал. Это из сказок Ивана. Он их в танцклассе рассказывает, а девочки потом по всему Городу разносят. Но это ведь сказки?

— Это у вас — сказки! — неожиданно для себя самого рявкнул я. — Вы чем людей собрались увлечь? Пятичасовым сном своим, работой своей бесконечной, да? Да у вас нет времени даже друг на друга посмотреть!

— У нас? — сразу понял Кузьмин. — То есть у Жени Гафарова, у Володи Чученова, у всего командирского корпуса — но не у командира боевой пятерки Деда?

Кузьмин молча и отрешенно изучал меня. Что я мог ему сказать? Я мог только встать и выйти вместе с ним в зеленую зону, туда, где мягко светились огни, гремела музыка, сияли фонтаны и гудела толпа. За лидером-один, конечно, возникли Чученов и Гафаров. Командиры — к плечу плечо! А вот девушек на этот раз не было.

— Кое-что наши аналитики определили, — мягко сказал Володя, искоса глянув на меня. — Все эти гуляния, танцы и шоу служат одной цели — создать в Городе несокрушимую традицию, основанную на… древнейших инстинктах, выразимся так. Гордость за своих женщин. Стремление защитить их от всего мира. Любование женской красотой. Опьянение ею. Скажу честно: нам не глянулось. Если б мою любимую, как это сейчас принято, стали передавать с рук на руки вокруг всего Города всем мужским составом, я б те руки поотрывал. Уж командиры знают те ручки, среди них немало и шаловливых. А там ведь не только катания на руках…

— Вы не понимаете! — сказал я с отчаянием. — Это же первый шаг! А на чем еще можно создать дух общности?! Это командирам дурная работа в сладость, а прочих мужиков ничем, кроме женской красоты, не проймешь!

— А женщин? — подал голос Гафаров.

— Возможностью получить — или сохранить — красоту, — криво усмехнулся я. — И не думайте, что это обман рекламы. В танцклассе у Сагитовой и не такие чудеса происходят. И все про это знают, а потому верят и так бешено поддерживают новые…веяния.

— Мы — не знаем, — обронил Кузьмин.

Меня охватило отчаяние. Все бесполезно. Ну не умею я объяснять! Сейчас бы сюда Анико-сан! Чтоб хотя бы поколебать их железобетонную уверенность в … а в чем, собственно? В непогрешимости их собственных суждений?

— Ребята, а от вас никто же не прячется, — не удержался я от язвительного замечания. — Могли бы подойти в танцкласс и посмотреть, что там происходит. Или хотя бы включить экраны наблюдения. Или спросить у девочек. Вот Лена в танцкласс пришла сама. И спросить не постеснялась, чем мы там занимаемся. И сейчас участвует. Потому что ей тоже надоело наказывать и выселять на Сортировочную! И Саша пришла. И Рита. И… кстати, Риту я вам сейчас покажу! Может, начнете понимать, что такое арт!

На камне у фонтана кружилась маленькая отчаянная женщина: вскинутые руки, султан черных волос, ломкие детские жесты — и невероятная страстность…

Рита ошеломила даже их. Жаль, что они не нарвались на явление Анико-сан! Гафаров неотрывно смотрел на танцовщицу и мучительно кривился. Ему было больно.

— Сахарная тростинка… — пробормотал он.

— Вы думаете, ее кто-то теперь сможет оскорбить? — спросил я. — Да за нее любому голову оторвут! Смотрите, вот это — арт! Арт… делает первый шаг к объединению людей.

— А что, предполагается и второй шаг? — поинтересовался Кузьмин.

— Ну да, — в смущении признал я. — Но его должны сделать мужчины.

— Не танцую! — отрезал Кузьмин. — Женя, по-моему, признает только вальсы. Володя?

— Не танцую.

— Ребята, ну чем вы недовольны? — риторически вопросил я. — Ну кто считал, что командирский корпус зашел в тупик в деле построения Е.К.Г.? Вы же и считали — и правильно считали! Ну вот сейчас объявился кто-то, кто профессионально делает эту работу! Вы только не мешайте! А еще лучше — подключайтесь!

— Не танцуем.

— Иван сказал вас не трогать, — признался я. — Он сказал, вы не сможете перебороть себя. Он сказал, для вас есть другая задача.

— Может, он еще что-то сказал?!

— Да. Он сказал, что ждет вас в Информатории, чтоб поставить задачу.

Командиров в Информатории поубавилось: кто не дежурил, все ушли на гулянье, что было забавным показателем эффективности подготовки девочек. Определенно, они становятся настоящими артами! Кузьмин тоже отметил пустой зал — и правильно это оценил. Его проницательность меня смутила. Как-то не соответствовала его проницательность бандитской внешности.

В кресле перед мониторами наблюдения, устало прикрыв глаза, лежал Иван. Мне стало его жалко. После занятий всего лишь с одним отделением школы юнг я приползал в апартаменты выжатый досуха — а Иван тащил на себе всех. Но боевая пятерка Кузьмина — в мужской части — этого не знала, и потому вид вечно сонного, вялого мужчины вызывал у них вполне понятное раздражение. И брезгливость. Ну, ребята сейчас будут вынуждены поменять мнение. И отношение.

— Вы понимаете, что сейчас делают ваши девочки? — спросил Иван, глянув исподлобья на Кузьмина.

— Обольщают мужчин Города, — подумав о чем-то своем, все же отозвался Кузьмин. — Откровенно провоцируют. И допускают к себе слишком близко. А так нельзя. Результат: в Городе отмечен массовый мордобой из-за женщин. А командиры всегда выступают против драк. И будут выступать. Кстати! Охрана у девочек неплохая, но когда-то недоглядит. И ваших девочек … покалечат. И кому-то придется поглядеть обманутым в глаза. И ответить за это.

Командиры настороженно следили за Иваном, и я с великим огорчением признал, что дружбы не получится. А чего я хотел?! Что боевые командиры, спаянные накрепко, так вот запросто пойдут в подчинение новому лидеру? Двум медведям в одной берлоге не ужиться. Даже если оба медведя выше всяческих похвал. Это не я придумал, это закон жизни. А жаль.

Пауза тянулась и тянулась.

— У них нет охраны, — задумчиво сказал Иван. — Я как раз и хотел попросить командиров, чтоб к артам приставили личных телохранителей. На первое время. Пока не закрепится стереотип поведения… Но раз так, эту проблему решу я сам.

Иван устало потер лоб. Еще одна проблема. Не хватает времени!

— Значит, так, — сказал он. — Слушайте внимательно. О девочках. Они не обольщают. Они… доказывают всей своей жизнью, что самая простая, заурядная женщина может достичь всего, о чем обычно мечтает любая женщина. Что невозможного нет. Что чудеса есть. Знаете ведь, в чем слабое место любой религии? Обращение к слепой вере, к самообману. А девочки демонстрируют реальные, измеримые, повторяемые чудеса. Чудеса по строгим канонам науки. Вера, возникшая на такой неоспоримой базе, может творить с человеком все. Девочки сделали первый шаг. Чтоб не предать их, вы должны сделать второй. Докажите, что простой, обыкновенный мужчина может все, о чем обычно мечтает любой мужчина. Совершите чудо. И за вами пойдут. До конца.

А нам оно надо? — поинтересовался Кузьмин.

Иван прикрыл глаза. Мне показалось, что он сейчас не удержится, встанет и даст кому-то в глаз. Но обошлось.

— А вы, собственно, зачем тогда пытаетесь создать единый коллектив? — отстраненно пробормотал он. — От скуки? С целью поиздеваться над людьми? Подумайте об этом. А также о том, что у вас ничего не получается, потому что не хватает знаний, а сейчас вам предлагает помощь квалифицированный специалист — но вы отказываетесь. Вам что, гонор важнее, чем судьба Города, который вы создали — и в который вложили свои души?

Он тяжело поднялся, кивнул мне… и ушел! А я остался один против разозленных командиров. Ну… ну спасибо, Иван!

21

Иван ушел. Командиры упрямо молчали и дулись. Я безнадежно молчал и размышлял о неизменности пороков человеческой психологии.

— Тоже мне выискался квалифицированный специалист! — зло сказал Кузьмин. — Специалист по тому, чего в мире еще не было! Ну, скажи, Дед, разве не так?

Это, конечно, было не так, и, конечно, стоило бы мне промолчать и позволить командирам без помех изливать свое недовольство тем, что их, таких умных, кто-то берется учить… но я тоже в последнее время очень устал и, видимо, перестал контролировать себя. Только этим можно объяснить, почему я ввязался в заведомо проигрышный разговор. Они ведь не слышали даже голоса разума, не то что моего. Так бывает — у очень умных и сильных людей.

— Но он и есть специалист. Иван — создатель Города, так ведь? Кому, как не ему, знать все особенности…

— Это мы — создатели! — крикнул Гафаров. — Мы построили этот Город, мы вложили в него свои души! Где он был, когда здесь лили ажур-бетон?! Это мы, командиры, решали миллионы чертовых проблем, а не он! Вот мы и есть специалисты!

Гафаров разозлился. Впервые в жизни. Впервые в жизни я услышал, как он кричит. Но я разозлился тоже.

— Вот странно, — прошептал я. — Немоляева, знаете, такая тупая, стервозная, супруга кого-то там из робототехников, короче, знаете вы ее! Так вот она здесь тоже — с самого основания. Но не создательница. И в принципе не может ею стать. Вы, ребята, прекрасно льете ажур-бетон. И замечательно управляетесь с Городом. Но тоже не Создатели. Далеко не Создатели. И в принципе не можете…

В гробовой тишине они почему-то ждали завершения фразы. Но я потух так же быстро, как воспламенился. Такова уж у меня психика — ляпну что-нибудь и тут же испугаюсь. И так всю жизнь — живу трусом. И сознавать это… горько.

— Мы, конечно, не творцы, — вежливо сказал Володя Чученов. — Но дело вот в чем: как создавать гуманистическое общество в отдельно взятом городе, не знает никто на Земле. Не доросла земная наука до таких знаний. Ведь у нас в Городе работали лучшие из лучших специалистов страны — а мы целенаправленно и очень настойчиво перенимали их знания. Знаний о гуманистическом обществе и уж тем более о способах его создания на Земле не существует. Это мое заключение — и это очень квалифицированное заключение.

Володя свято верил в наших ученых и потому сейчас жестоко ошибался. Любой хороший учитель не только знал, как, но и практически был способен создать гуманистическое общество — а иначе как руководить детьми?! Другое дело, что хороших учителей очень, очень мало. Но Иван был настоящим хорошим воспитателем детсада — то есть учителем в квадрате. Кто не верит, попробуйте сами справиться с толпой трехлеток. А взрослые командиры, скажите, хоть чем-нибудь от детей отличаются? Так что Иван — мог. Но кто поверит в этакую простоту?! Так что я сказал то, во что поверить несравненно легче:

— А при чем здесь Земля?

Командиры даже не удивились такому повороту. О чем и речь — в пришельцев и их таинственные знания поверить гораздо легче!

— Дело в том, что Иван — землянин, — сказал Володя. — В его разговорах я не заметил ни одной чужой фонемы. Я бы даже предположил, что он родом именно из этих мест, знаете, очень характерный сдвиг в назальность, перенятый поздними переселенцами от местных… в общем, инопланетное происхождение вашего знакомого исключается. Это — квалифицированное мнение.

— О, его произношение — это что-то! — невольно улыбнулся я. — А уж его мировой… по-моему, у него с языками взаимная ненависть!

— Ну, предположим, Иван прав, — внезапно сказал Кузьмин. — Я ведь тоже много думал о том, как увлечь людей за собой… как их вообще увлекали раньше. В чем причина энтузиазма масс. Думаю, реальные чудеса — это да, это может увлечь. Народ вообще-то любит, когда даром. Ну и то, о чем мечтает каждый мужчина… а о чем он мечтает, кстати, каждый?

Чученов пожал плечами. Ясно. Он — не каждый. И командиры выжидательно уставились на меня. Мол, выскажись, среднестатистическая посредственность.

— Да сильным мечтает мужчина быть, — пожал плечами я. — Чтоб всех разогнать был способен — и чтоб все девки за ним из-за этого табунами ходили.

В глазах командиров зажглись нездоровые огоньки любопытства. Ох, что они сейчас обо мне думают!

— Всего лишь! — разочарованно оценил мечту каждого мужчины Кузьмин. — Да разогнать несложно, каждый командир в силу своей подготовки способен…

— Вот именно! — прервал я невежливо. — В силу подготовки! И все знают, как дается ваша подготовка! Вставать в пять утра на тренировки — желающих мало, и все они уже давно в командирах!

— Угу. А какое чудо предлагает твой Иван?

— В Городе тренируется волейбольная команда Рудника, — сообщил я общеизвестный факт. — У нас лучшие спортзалы по всей зоне, вот они и пользуются.

— Ну и?..

— Ну и надо обыграть их. Вызвать на бой и разбить в пух и прах. В их родной волейбол. Честно, по правилам. На глазах у всего Города.

Кузьмин жизнерадостно хохотнул.

— Нет, мне вообще-то нравится! — сообщил он. — Гниды они там все, как будто специально подбирали! Натыкать носом в лужу — самое то будет, уж очень их у нас не любят… но как?! Это же — команда Рудника! Огромные деньги! Они, конечно, гниды, но они профессиональные игроки! Команда в премьер-лиге играет, если кто не в курсе! Детки все за два метра ростом, мячом дадут раз — и вынесут нас с площадки вперед ногами!

— То есть вы победить не сможете?

— Почему нет? Сможем, конечно. Если будем играть в футбол. Без правил. С применением самбо. Тогда сможем, почему б не смочь… Мы специалисты по выкручиванию рук. Они — волейболисты. И на своем поле они с нами сделают все, что захотят. Каждому разок по голове мячом засветят — да вы же сами видели, помните, на День волейболиста?

Чученов кивнул, и Женя тоже. Да, мы помнили. Была такая неудачная идея — привлечь команду Рудника к городской жизни. Пригласили на День волейболиста, включили в сетку встреч… надеялись почему-то на их здравомыслие. А их лидер, Клячин, оглобля за два метра, первым же ударом вынес защитника команды мастерских за пределы площадки. Прямо в больницу. И еще улыбался, животное. А ведь он ему даже не в голову попал. Ну, тогда мы тихо отдали им первое место, лишь бы больше не играли. Но все запомнили, кто на площадке они и кто — все остальные.

— Иван потому и выбрал волейбол, что все помнят ту игру, — пояснил я. — И если вы разобьете команду Рудника, то станете легендой по праву. Легендой и знаменем Города. Знаменем, которое не отдают даже в смерти.

Ну вот, подавил я командиров своей пафосностью. Долго они молчали и прятали от меня глаза. Они от меня, а я — от них. Только, молчи не молчи, а дело делать надо, и пришлось мне заговорить, как будто это я самый заинтересованный в будущем Города.

— Кто у нас вообще хорошо играет?

— Ну, я хорошо играю, — сообщил Кузьмин очевидное. — Для любителя хорошо. Вот, подавать умею. У Жени хлест неплохой. У Володи крюк поставлен, короткие вертикально в пол вколачивает. Без блока, разумеется… Да ерунда все это! У Володи рост метр семьдесят! А там встанут на блок двухметровые дяди, мы света не увидим! Всех, кстати, и не надо: выйдет Клячин и уделает нас в одиночку. Мы же его удары не только не возьмем — мы их даже не увидим! Пока в лоб не прилетит…

— Чисто теоретически, — пробормотал Чученов, — если уж играть, то это именно к нам. В волейболе мы все никто, но у боевой пятерки есть нечто…

Он замолчал. Командиры поглядели на меня и не стали продолжать. Ясно. Не для чужих ушей. Ну и…!

Не знаю, чем бы наш разговор закончился, но тут в дверях появилось чудесное видение. Я по-идиотски заулыбался. Сашенька подарила мне прелестную улыбку, а у командиров лишь спросила недоуменно:

— А вы почему еще здесь? Иван Алексеевич с тренером ждут вас в спортзале.

И такая уверенность в командирский корпус светилась в ее глазах, что Кузьмин только крякнул и встал.

— Ну и чего ждем? — буркнул он. — Приказа не слышали, что ли?

А потом повернулся ко мне:

— Дед, ты в команде.

Меня охватила тихая паника, и если бы не Александра, я бы сразу сбежал. Вот и выступай после этого с инициативами!

22

Зеленый пояс Города — волшебное создание. Между двумя крепостными стенами-домами сплетались неожиданно просторные аллеи неузнаваемых деревьев, иногда напоминавших пальмы — это в континентальной Сибири. Альпийские горки, ручейки и мостики, цветники и лужайки, гранитные глыбы, образующие лабиринты, песчаные дорожки — и всегда что-то цветет, манит тонкими щемящими ароматами. Создавший это чудо — гений. Гений, влюбленный в Город. Профессор Нецветаев, истеричный вздорный старикан, уживается только с Дедом — потому что Дед уживается со всеми. Как сможет жить профессор, потеряв Город? Здесь же душа его, вот же она поет в цветах и травах, жаль только, что никто этого не замечает…

Командиры проявились на дорожке из теней и бликов заходящего солнца. Я искал их, а они, очевидно, меня — но у них-то в помощниках Информаторий, полуразумное работящее создание с глазами по всему Городу. Еще одно воплощение какого-то гения. Кто вложил в него душу? Вряд ли успею узнать.

Я разглядывал командиров и кривился от щемящей боли. Ведь это юность моя шла навстречу. И я мог бы стать таким же. Если б по протекции влиятельных родителей попал в закрытое военное училище, как Кузьмин. Или если б родители мои были профессорами-лингвистами, обожающими своего единственного талантливого сыночка, как у Чученова. Или если б природа наделила меня непробиваемым хладнокровием Гафарова и его звериной силой. Если б… но жизнь не пользуется этим союзом.

Ребятам было плохо после тренировки. У них не получилось ничего. Естественно, всплыли неверие в собственные способности и сомнение во мне. И укрепить дух им нечем ведь. Ну, вели девочки людей. Ну, улыбается им сейчас весь Город. Ну так… красивые же они, девчонки-то, этим все можно объяснить. И руководит ими не тетка из Культпросвета, а сама Лиля Сагитова, звезда и чудо прежних лет, коронованная богиня танца.

— Ну вот, мы честно попробовали, — скептически сообщил Кузьмин. — У нас нет шансов не только выиграть, но даже играть против премьер-лиги. То, что вы предложили, основано на вере в мистические силы нашего духа, а вовсе не в наши реальные силы. То есть на слепой вере. А это не для нас.

— Мы не страдаем нервными расстройствами, нас слепая вера не манит, — добавил из-под его локтя Чученов. — Извините, конечно.

Слышали б иерархи церкви, как они описывают их паству… только слепая вера — она ведь и не для меня. И по той же причине. Только я ведь и не собирался призывать к слепой вере. А еще у меня к ним было дело. И не было времени на разговоры.

— Пойдемте.

В молчании мы поднялись по светящимся пандусам в мою квартиру. Дверь легко ушла в сторону при нашем появлении — еще бы, сразу столько обладателей неограниченного допуска!

Вековечные колонны полынных деревьев молча поприветствовали меня. Плоскость перехода раскинулась во всю стену, казалось, шагни вперед — и ноги ступят на серую почву лесов далекой планеты. Хотя — почему казалось? Так оно и было на самом деле.

Мы стояли у перехода и ждали.

Она вышла из-за деревьев внезапно. Все в таком же данс-костюме, кольца, сережки и браслеты тонко позванивают при каждом движении. Анико казалась прежней. Только не было ослепительной улыбки на лице, и не сияли любопытством глаза ушлой девчушки из ночных данс-клубов эфемера. В движениях танцовщицы прорывалась истинная мощь Стража. На ее плечах — ответственность за целый мир. На таких хрупких плечах…

Мы стояли вплотную друг к другу, каждый со своей стороны перехода. Рядом — и бесконечно далеко. Это вообще было характерно для наших отношений — бесконечно рядом, но бесконечно далеко.

— Тяжело? — спросил я сочувственным взглядом.

— Держусь, — ответила она печальной тенью улыбки.

Нам с ней давно уже не требовалось слов.

Потом… потом шевельнулся кто-то из командиров. Силен! Наверно, Гафаров. Первая встреча со Стражем способна надолго обездвижить любого.

И звенящая струна между нами истаяла, словно привиделась.

— Это мои ученики, Аннико, — пояснил я. — Хорошие ребята. Может случиться, им некуда будет отступать. Примешь их?

Девушка остро глянула — и вздохнула.

— Это если они уйдут, — пробормотала она. — Опьяненные свободой, да? Голубая Вега открыта для учеников моего учителя.

Ну вот и все. То, для чего мы встретились, произошло. Аннико знает, что у меня здесь не завершены дела. Знает, что я приду. Готова принять ребят, если им некуда будет отступить. Но главное: я знаю, что она жива, а она знает, что жив я. Это так много! А большего нам и не надо.

Аннико должна была уходить, но почему-то колебалась. Бледно улыбнулась. Потом сняла пояс-меч Стражей. Запела, распрямляясь, вечная сталь.

— Передай преемнице, — шепнула она.

Узкая крепкая ладошка коснулась моей руки, передавая величайшее сокровище мира.

— Ты же останешься без защиты, — предупредил я, не зная, что еще сказать в ответ на такую неслыханную щедрость.

— Моя защита — это ты, и ярким солнцем в вечной тьме сияет память о тебе!

Она наконец-то просияла мне такой родной улыбкой прежней Аннико — и исчезла. Я даже не успел сказать, что она так и не научилась правильному стихосложению.

Кузьмин прочистил горло. Сейчас что-то ляпнет. Я привычно застегнул пояс-меч и обернулся. Ну, их самообладание меня порадовало. Кузьмин поглядывал на меч Стражей, на плоскость перехода и почему-то на Чученова. Гафаров привычно обратился в камень. Интересно, а есть ли что ему сдерживать? Может, у него вовсе не самообладание каменное, а черствость?

И что это было? — осведомился Кузьмин.

— Это переход к Веге, — сообщил я. — Если и когда вам некуда будет отступить… Страж мира дала согласие на ваш проход. Я… оставляю аппаратуру всегда включенной.

— Спасибо.

Это сказал Чученов. И это было все, что они мне сказали.

А потом мы пошли на тренировку. И они тренировались как звери.

23

Здравствуй, Информаторий, творение неведомого гения. Я друг твой и соратник. Заступаю на вахту. Впустишь?

Дверь деликатно посторонилась — проходи. Пост наблюдателей встречает меня тишиной и холодными запахами ночного зимнего сада. Если в главном зале всегда командирская толчея, то сюда есть доступ только у боевых пятёрок. Служебные пятёрки об этом помещении не знают. Это нормально — у Города много тайн. Вне командирского корпуса и об Информатории вряд ли кто осведомлён.

Предыдущий вахтенный меня не дождался, естественно, умотал в момент срабатывания двери. Женька Бодров из «Горных орлов», хороший парень. Пришёл в корпус из группы испытателей дельтапланов. Испытатели — все хорошие парни, наши по духу. Главный конструктор Шестаков других и не держит. Шестаков — тоже наш. Только он отдал душу небу и дельтапланам, а мы — Городу. Но по большому счёту это неважно.

«Горный орёл» оставил экраны в рабочем режиме. Придётся перестраивать под себя, потому что все мы работаем индивидуально. Обладаем уникальными навыками, не совместимыми с чужими.

Так, панораму центрального входа в реальном времени оставим, это священно, это нерушимо. Я знаю почему, и Гафаров знает, и Кузьмины — а остальным ни к чему. У золотых ворот ночное безлюдье и тишина, только абстракционистские статуи марсианских ракопауков помигивают сиреневыми огоньками. Статуи ракопауков у входа прекрасны какой-то парадоксальной красотой и давно уже стали символом Города. На каждой второй открытке — они. Командирское кафе — в режим реального времени. Все приказы по корпусу оглашаются там, и свежие анекдоты там же, и слухи-сплетни, и лица все родные, в общем, не соскучишься. А если доктор Нецветаев вломится с претензиями, можно и на цирк полюбоваться. Прилепилась же к человеку кличка, он уже и сам на нее откликается, хотя вовсе он не доктор, а рядовой институтский преподаватель из глухой провинции, и совсем он не Нецветаев, а… сразу и не вспомнить…

Ага! Вот и Бодров. Быстро он до кафе добрался. Значит, шел напрямую, по коммуникациям, что сурово запрещается, но никак не наказывается.

А центральный монитор делим пополам и запускаем программу просмотра, слева — текущие события, справа — сегодняшний архив. Город смотрит тысячами глаз — и все запоминает. Пучина информации. В Городе всегда что-то происходит, и не всегда это безобидно. Задача вахты — специальными программами выделить все подозрительные «что-то», проанализировать и принять необходимые меры. Силами дежурных пятерок, а если потребуется, так и всего корпуса — такое тоже бывало. Раньше бывало часто, сейчас крайне редко. До всех заинтересованных сторон дошло в конце концов, что командирский корпус — сокрушительная сила.

Моя программа ловит агрессивные звуки. И все картинки с места событий — мне. Ох и много их! А я же не Женя Гафаров. Это у него все мониторы мельтешат, а ему все медленно. А у меня — всего четыре картинки враз. И до смешного низкая скорость обновления. И все равно я еле успеваю вникать, но все же успеваю. Стаж и опыт кое-что да значат…

Большинство картинок — из школы и пришкольных кустов. Орет наше подрастающее поколение только агрессивно, только угрожающе, и компьютер постоянно ловится на обманки. Я уж молчу про детский сад! Отсечь бы их от анализа, чтоб не засоряли архив, да никто не знает, как это сделать. А по-моему, и незачем. Большинство изнасилований случается именно в пришкольных кустиках. А где еще найдешь такое скопление невинных беззащитных девиц? Которые и провокаторши первейшие, между прочим. Почему-то в семейных блоках никто не кидается на наших матрон. А если кто и кидается — горько и сразу начинает раскаиваться.

Довольно быстро я отправил пятерки по адресам. Невинные наши и беззащитные детки почему-то обожают устраивать танцульки заполночь — с последующими разборками в пришкольных кустах. В кустах — это чтоб командиры не видели, как одни невинные издеваются над другими такими же. А какого!.. Вот кто бы мне сказал, если они невинны и беззащитны, что ж тогда они все лезут на ночные танцульки, а потом в кусты?! Мало адреналину? Так идите к нам в роту курсантов, адреналин из ушей потечет! Но нет! Молодняк лучше будет на Сортировочную ездить на гуляночки, там командирского надзора нет, а есть милицейский, что хуже бандитского — вот это им и нравится. Кстати, электричка с экстремалами должна вот-вот вернуться. А по ней частенько прогуливаются разные типусы, и с Сортировочной, и с Рудника. Вот в электричке наших ребятишек частенько калечат. И ничего не поделаешь, командирам она неподвластна. Зато подвластна вся территория вокруг Города, о чем мало кто знает. А у сторожевых «пауков» всегда сидят «Горные орлы» в полной полетной выкладке, так что и за Городом у нас порядок. Да и в электричке… кто-то недавно с такой жестокостью вступился за наших, что перетрусили и затихли не только отморозки с Сортировочной, но и безбашенный городской молодняк… Э, а это что? Стоп!

Я остановил картинку. Как она сюда попала, а, вот кто бы мне объяснил?! Мне хорошо знакомо это место. Рябиновая роща во внутренней зеленой зоне. Днем там хорошо, и мы с Марией частенько туда заглядываем поболтать-отдохнуть. Заглядывали. А в сумерках тут срабатывает датчик угроз, получается… Ну и кто тут агрессивный?! Темно и ничего не видно. А в инфракрасном? Ну и что это за типы? Не знаю таких. Таких рослых. Волейболисты Рудника сейчас вроде в другом месте…

— Ну, Иван Алексеевич, погуляли, отъелись, пора и в больничку! — с издевкой вещал рослый тип.

— А зачем? — откликнулся знакомый усталый голос. — Мы закрыли все вопросы в прошлый визит, разве не так?

— А у нас врачи новые! Хочут вас еще полечить! А потом — еще раз! Пока не вылечитесь! Так что — прошу вашу ручку!

Я дернулся вызвать боевую пятерку — и замер. Это же архив. То, что должно было случиться, уже случилось. Пропустил «горный орел», раззява!

Что-то там произошло в роще, пока я рычал и скалился. Словно черный тигр заметался во тьме. А как еще понять такой характерный рык, а потом хрипы?

— Мои труды здесь не закончены! — с угрозой сказал знакомый голос. — Не мешать!

Передушил он всех, что ли? Молчат ведь.

— Согласитесь, ваша история вызывает множество вопросов у нормального человека, — неожиданно интеллигентно отозвался кто-то.

Ну надо же, там еще кто-то жив! Наверно, потому что вежливый.

— А то в вашей конторе есть нормальные люди!

— Нету, — неожиданно согласился живой и вежливый, вылезая из кустов.

Улетел он туда, что ли?

— Вопросы есть у меня, — холодно продолжил вежливый. — Лично у меня. Понятно?

— С чего бы? Не высовывайся. Это же ваш девиз?

— А я верен присяге, — сообщил тип. — И не позволю бродить по стране предателю и убийце. А на ваше каратэ хватит одной пули. В ваших сказках фигурируют некие горы, горные кланы, война… Характерный набор, не правда ли? И лучше бы вам объясниться прямо сейчас. Потому что другого шанса я вам не дам. И без вас работы полно.

— Долдон ты пограничный, — грустно отозвался Иван. — Мало я вас на Границе гонял, обнаглели…

Он поразмыслил о чем-то.

— Нет у меня времени! — с досадой заключил он. — Как-то ты некстати. Или кстати?… Ладно, обмен: ты помогаешь мне, я отдаю тебе всю правду, и даже с комментариями. И делай потом с ней, что хочешь! Но учти: той правде ты не обрадуешься! И захочешь отказаться, да вряд ли сможешь — если действительно верен присяге!

— Без кликушества, хорошо? — мягко предложил вежливый тип. — Вам действительно в больницу бы, в настоящую… Хорошо. Обсудим предложение. Что за помощь?…

Тихо поехала в сторону дверь, и в операторскую просочился Эдуард Цветков, наш информационный бог. Он заведует у нас телевидением, что при отсутствии конкурентов делает его очень важной личностью. К командирам он не имеет никакого отношения, однако к пультам слежения Информаторий его пропускает. Значит, допуск у него имеется, и не ниже, чем у боевых пятерок. А у кого выше, кстати? Ну, у капитана командирского корпуса. У гипотетического капитана. И больше ни у кого. Как некстати он пришел-то… Допуск имеет, но не все ему следует наблюдать, по моему мнению. И потому картинка с рябиновой рощей сменяется на следующую. Опять школа, чего и следовало ожидать. И опять танцульки. Запретить, что ли, проводить в школах дискотеки? Форменные ночные клубы получаются. Для малолеток. Учителям дешевый авторитет, а нам головная боль — это нечестное деление. Мы это исправим.

Эдик сверкает массивными очками, оглядывая мониторы, и хозяйски садится на аварийный пульт — и загораживает обзор у Золотых ворот. Я его вежливо удвигаю. Шел бы он отсюда… да ведь не уйдет. Если пришел — значит, ему нужен я. Опять станет пытать нескромными вопросами? Он это любит…

— Почему на дежурстве-то? — вопрошает Эдик, а сам пялится на монитор с сиреневыми ракопауками, соображает, похоже, почему это у дежурных объекты слежения разные, и лишь Золотые ворота — у всех. Пусть копает, ответ такой фантастический, что даже если узнает, все равно не поверит.

— … У вас же завтра судьбоносная игра… отдых положен? — машинально заканчивает он, уставясь на мониторы реального времени. — Эк он… и она тоже… А что, вы и такое под контролем держите?

Я листаю картинку.

— Программа фильтрует звуки агрессии, — поясняю я, как будто оправдываюсь. — Тесты проходит безошибочно, но в практике… индивидуальные особенности речи смещают границы типичного, и оттого возможны некорректные трактовки. Что и случается иногда… вот как сейчас. Ничего страшного. От командиров такие сведения … не распространяются.

Сами виноваты, что засветились. Я их знаю. Они, конечно, муж и жена, но не друг другу. Такими делами не в виноградной беседке надо заниматься, а дома.

— И все же — что не отдыхаете?

— Иван Алексеевич сказал, — бормочу я, просматривая вечерние коридоры, — что нет у нас спортивной кондиции, так что беречь нечего… оп! Это кто ж такой, в картотеку его, в семейные самодуры… Ну, а раз беречь нечего, то можно работать. Вот.

Эдик вместе со мной понаблюдал за попыткой малолеток вскрыть коммуникационный люк. И где они взяли карточку доступа, интересно? Только люк не карточкой открывается, зря пыхтят.

— Володя, серьезно и лично: вы считаете, что победите? Или хотя бы сыграете?

— Мы думаем…а, вот откуда масло на пандусах! Они, поганцы, катаются по нему! Если с самого верха — это какая скорость внизу на выходе? Убить могут, если головой, убиться тоже, естественно… хотя это бы нас не взволновало… Дать бы пинка, такого, чтоб снизу вверх с такой же скоростью!

Я перебросил картинку дежурной смене по блоку, пусть разбираются с экстремалами сами, и попытался вспомнить, о чем начал говорить. Ах да, волейбол.

— Мы думаем, что против команды Рудника мы не сможем ничего. И так, наверно, думают все?

— Все думают, что с площадки вас понесут! — хохотнул Эдик. — Но вы молодцы! Блестящий рекламный ход! Город гудит! Молодежь в экстазе! Все жаждут посмотреть, как всемогущих, ненавистных командиров будут запинывать, унижать и размазывать по площадке! И если вы победите, то станете безоговорочно мифическими героями! Только это бредятина, насчет победы. Вы выйдете, опозоритесь, и плевать на вас потом не станет только ленивый. Но вы молодцы, молодцы! Хотя и самоубийцы.

Если кто и молодец, так это как раз Эдик. Это его трудами весь Город в ажиотажной лихорадке. Умеет подать материал, профессионал!

— Я поднимаю интригу до недопустимого предела, — признался вдруг Эдик. — Если вы проиграете… я вам тогда не завидую. Это будет вам крест на надгробие. Только я такой вот дурак, что верю в победу командиров. Вот такие дела. Вы только выиграйте, ладно?

А вот это уже похоже на мольбу. Эдик тоже прикипел душой к Городу. И хоть не любит он командиров, но понимает, что без нас Городу не жить.

А мне становится страшно. Я-то понимаю больше его. Проигрыш — это всего лишь крест на командирском авторитете и непогрешимости. Ну и что? Будем работать без авторитета, оплевываемые всеми — а куда мы от Города? А вот выигрыш… Это первый шаг на пути к сердцам горожан. Первый шаг по совершенно неизведанному пути. Ох, наломаем дров!

Просмотр архива закончился. Негусто. Дисциплинированные у нас стали горожане. Я с облегчением отворачиваюсь от мониторов.

— Мы выиграем, Эдик, — говорю я. — Ты знаешь, с нами вера в нашу правоту, и воля, и дружба…

— Подумать только! Вот бы взаправду так было! Тогда б дворовые команды на олимпиадах всех громили!

Он прав, конечно, в своем скепсисе. Только посмотрел бы я на него, если б это он встал у перехода на Вегу. Если б это на него взглянула холодно и строго та девочка, Страж Планеты. Если уж она смогла взять на плечи тяжесть ответственности за целый мир… а там и плеч-то не видно, хрупкость и нежность — да мы их в землю загоним! Что нам какой-то там Рудник!

— Ты слыхал о воинах духа? — спросил я.

— И даже видел. И что? То воины, а то волейбол. В смертном бою — да, согласен, сила духа много значит. А волейбол — игра вежливая, без риска для жизни. Зато техничная. А вы играть не умеете. И силой духа за неделю не обучитесь. Вы у них даже подачи не возьмете.

— Подачи как раз берем, — поправил я рассеянно. — К нам новый игрок пришел, настоящий профи, его Иван где-то нарыл. Весь вечер долбил, руки поотшибал… так что мы уже знаем, как их брать…

До меня вдруг дошло, откуда взялся этот рязанский богатырь. Как его? В общем, Ванька из Рязани, такой он и есть. А он из рябиновой рощи, оказывается. И я его даже смутно припоминаю. Врач какой-то. Военный. Недавно его прислали в одну из наших научных лабораторий. Лаборатория вообще-то свертывается и отбывает в столицу — но практикантов почему-то принимает. Врачей. Ага. Заодно — спортсменов-профи. Здоровых таких ребят, простых, как валенки, с минимум двумя высшими образованиями. Знаем мы таких простых, сами из них будем.

— А вы, случаем, не в мистику ударились? — любопытствует Эдик. — А то похоже. Явился к вам Иван, как новый Христос…Только учтите, секты кончаются жуткими разочарованиями и психическими травмами — а на вас весь Город…

— Мы не ударились. И мы не сектанты. В сектах обещают и обманывают. У нас…

Эдик восторженно ждет продолжения. Надо же, командир разоткровенничался! Но я вовремя вспоминаю, перед кем разговорился. Девочки наши ходят несколько ошарашенные. Тоже, наверно, с кем-то встретились… у перехода. Они молчат, мы не спрашиваем. Я и сам встречу с Аннико берегу в глубине души. Это — очень личное, не для просмотра.

— Ну, удачи вам! — заключил Эдик, ничего не дождавшись. — Э-э, а это что?

Я оборачиваюсь. А это явление электрички с Сортировочной, суточные безобразия, часть заключительная.

— Вы и дотуда, оказывается, глядите?

Мы вместе смотрим, как толпа недорослей прет через оборонительные системы, принимая их за дорогу, потом по другому монитору — как они же у Золотых ворот лезут на ракопауков рисовать похабные надписи. Пусть рисуют. Завтра дежурная смена приведет их всех смывать ночное творчество. Не они первые.

И тут сработала система внегородского слежения. Опа! Это серьезно! Я сразу гоню картинку «горным орлам» на крышу блока «Б», потому что действо происходит в лесу, за периметром обороны. Как они туда попали, там же и тропы нет! Специально, конечно. Думают, в лесу нет систем слежения. Так, ну а ее какого… туда понесло?! По дороге неинтересно ходить, да? Зато сейчас наверняка интересно, аж жуть…

Кусты шевелятся, и доносятся оттуда азартные вопли и идиотский смех. Малолетки кого-то поймали. Девицу, надо полагать, ищущую приключений…

— Разжимайте ей пальцы, она уже сдается! — командует чернявый парень.

Он не в кустах, так, просто рядом, в действии непосредственно не участвует. Красив, донской казак! И предусмотрителен. По возрасту за такие шалости он мог бы сесть надолго, особенно в Городе, где ничто не остается тайной. А так — ну, пакостили мальчишки, ну, мимо шел… Главарь? Времени разбираться нет, и я включаю динамики громкой связи:

— Говорит командир Чученов! Вы совершаете преступление, за которое ответите по всей строгости закона! Вы находитесь под наблюдением! Немедленно выйти к Золотым воротам и сдаться силам правопорядка!

Главное — ошарашить. Мощь у динамика исключительная, команда на весь лес гремит. Может, обойдется?

Не обошлось. Главарь, чернявый губастый красавчик, ухмыльнулся и сообщил:

— На понт берут, нет здесь никого! Продолжайте, ребятки, она же уже сдалась! Если что, вы же маленькие, вам ничего не будет! Да мы же делали это раньше, и ничего! Вперед! Не бойтесь, сынки, я с вами!

Малолетки, однако, труханули. Полезли из кустов, заозирались, штаны начали в порядок приводить. Сколько же их!

И тут жертва сделала неверный жест. Раздался смачный удар, и из кустов вынесло кого-то спиной вперед. Детки, конечно, возбудились и озверели. У них появилось оправдание — она же первая начала!

— Орлы, старт! — заорал я.

Зря орал, конечно. Они и сами сориентировались. Десять секунд, пятнадцать… и у кустов рухнула черная тень. И другая! И еще одна! Сюрприз, ребятки! Экспериментальные дельтапланы-катапульты с меняемой геометрией крыла! «Горные орлы» теперь могут оказываться в самых неожиданных местах — и оперативно убывать оттуда при необходимости.

Малолеткам не повезло. Дежурная пятерка оказалась сплошь из новичков. Силы они соразмерять еще не научились.

— Красавца не жалеть! — подсказал я. — Он за главного — и командиров не уважает.

Командир пятерки, очевидно, понял по ситуации, что главарь под суд может не попасть. Ну, а раз так…

Наверно, «казак» был отчаянным бойцом. Стойку он принял просто замечательную. А толку? Его сбили ударом развернутого крыла — и добавили…

— Покалечите, — заметил Эдик.

— Или убьем, — согласился я.

— Но ведь это самосуд? Беззаконие?

— А у нас свой закон. Закон справедливости командирского корпуса.

— И ты берешься вершить суд по своему усмотрению? — неуступчиво возразил Эдик. — Ну и чем ты в этом случае от них отличаешься?

— Я вырос в кланах, Эдуард. У нас там очень строгие законы…

— Здесь не ваши дикие кланы!

— …Очень строгие, Эдуард. Но есть кланы богатые — и не очень богатые. Очень уважаемые… за богатство, естественно… и так себе… Ну вот, тогда я мечтал об одной девушке. Она была скромницей и умницей — чего еще желать? Но она была красива и приглянулась другому …джигиту. Из очень уважаемого клана. Он изнасиловал ее в присутствии своих друзей. Так у нас принято. Я до сих пор часто слышу, как она кричала… хотя она и не кричала вовсе… это я кричал. Так что да, я беру на себя право вершить суд. И… вот что, Эдуард. Не повторяй всеобщих глупостей. Мы отличаемся от бандитов. Они насилуют. А мы их за это убиваем. И это очень легко различить.

Эдик кашлянул.

— Твоя девушка погибла?

— Она не была моей девушкой. Она даже не знала о моих чувствах… и планах. И она не погибла. Зачем? Она вышла замуж за того джигита. Так у нас принято. Чтобы не было мести. Чтобы жил клан.

— Жуть! — высказался Эдик. — Как же ее заставили?!

— Зачем? Ее даже не уговаривали. Обычное в наших краях дело. Она была довольна своей судьбой… скорее всего. И ее клан тоже. Всем было хорошо, плохо было только мне. И я ушел. Вы знаете меня очень хорошо как Володю Чученова, только это не мое имя, не моя фамилия и не моя жизнь…

— Занятно живут в ваших национальных общинах, — протянул Эдик озадаченно. — Как в бандах, честное слово.

— В ваших тоже, господин Кветковский, — хладнокровно заметил я. — Все национальные общины связаны с бандами, уж такое у нас государство.

— Откуда узнал про меня? — помолчав, спросил Эдик.

Кажется, ему не понравилась моя осведомленность. Ну, поляк он, и что?

— По манере говорить.

— Я правильно говорю!

— И это тоже. Поляки говорят очень правильно. Но фонетика оригинальная, хотя это тонкости, специалист только и заметит.

— Все акценты различаешь, да?

А вот это уже секрет, принадлежащий не мне, так что я промолчал и уставился в монитор. Малолеток уже утащили. «Казака» тоже. А вот его следовало бы бросить в канаву. Мягкосердечные у нас «горные орлы». Из кустов выбралась несостоявшаяся, кажется, жертва. Крепенькая такая девочка, с копешкой соломенных волос. Пуговицы-кнопки ей успели оборвать, но и только. Разбитые губы — это мелочь. Повезло. Могли бы искалечить… в лучшем случае.

Девчушка подняла голову, и я вздрогнул от ее пронзительной красоты. Причем не во внешности дело… не столько во внешности. Такими стали наши девушки из командирского корпуса. Наши арты.

— Так! — озадаченно протянул Эдик. — А она ведь даже не испугана. И не из Города, что-то я не припоминаю такую, а должен бы… Володя, а куда вы ее сейчас?

— Да в Город же, куда еще? К врачу на предмет переломов-ушибов, потом к Золотым воротам на дознание, потом… наверно, Женя Гафаров ее в гостевой блок определит. А что?

Цветков хмыкнул:

— Да ничего. Просто подумалось, что вот перед нами еще один способ нелегального проникновения в Город. Хотя вряд ли, ее и убить там могли запросто…

Он внезапно нахмурился и ушел без объяснений. Наверно, очередная творческая мысль посетила, вот и помчался ее воплощать. А я подумал, что Эдик вообще-то очень подходит, чтоб стать командиром. Предан Городу, не мыслит себя без него — это само собой. Но он же и подготовлен соответственно. Я встречал его и на командирских маршрутах, и на наших тренировках. Я даже в деле его видел неоднократно — правда, с камерой в руках. И при всем этом он не командир. Как-то нашел свое место в Городе вне корпуса.

Я еще немного подумал над его последними словами. И решил, что это нереально. Ее бы наверняка убили, если б не «горные орлы». А про возможности «горных орлов» мало кто знает даже в Городе. И мало кто знает про наши порядки. Ее бы вернули на Сортировочную сразу же — если б электричка не была последней. Хотя — вот что она делала в лесу около Города, в темноте? Грибы собирала, что ли? Или больная на голову?

Я поискал ее на всякий случай по системе слежения. Надо же, нашел! Оп-па…

Это следовало обдумать. Золотоволосая девочка висела на шее у некоего мужчины и радостно дрыгала ногами. Мужчина этот, естественно, звался Иваном Алексеевичем.

Но я переключил монитор. И переключил мысли. Завтра — игра. И лишь затем — все остальное. Но сначала — Игра.

24

Сколько лет прожил, все повидал, ко всему привык, а перед игрой все равно ладони потные и сердце не бьется. Я даже разминаться не могу, всего в комок сводит. Иное дело профессионалы. Игроки Рудника небрежно работали с мячами. Вот Клячин хлестко бьет, партнер принимает удар играючи и отправляет мяч обратно, точно под следующий удар. Клячин опять бьет, и опять к нему возвращают мяч идеальным пасом… Никто из них даже шага лишнего не сделал в сторону! Зачем, собственно? Если мяч летит куда надо — а у Рудника он только так и летит — тянуться за мячом не надо. У нас так не получается. И никогда не получится. Но на нас они и не смотрят. Презирают. На игру вышли в тренировочных костюмах, типа на разминку. Ну, так оно и есть — с их точки зрения. Как они вообще согласились на игру?! Вижу только одну причину — от великой злобы на командирский корпус.

Мы играем на открытой площадке в зеленой зоне. Народу — не протолкнуться. На особой вышке сидит Эдик Цветков с гарнитурой на голове, вещает, нагнетает эмоции.

— Сегодня — очень непростая игра, — задумчиво бормочет он, и мощная аудиосистема доносит его бормотание до всех уголков Города. — И не только в том дело, что Рудник и командиры ненавидят друг друга. Наши атлеты любят гульнуть после тяжелого матча, а легких у них и не бывает. Аскеты-командиры их за это наказывают, но почему-то из Города не выгоняют. А ведь до драк доходило, мы все были тому свидетелями! Но драться командиры обучены, а волейболисты нет. Зато сейчас командиры на чужом поле. Сейчас будут бить их. И не в том дело, что мяч с подачи Клячина летит со скоростью… не помню, но по голове попадет — мало не покажется. И сотрясение мозга как минимум обеспечено. А уж Клячин будет целить именно в голову, и конечно же не промахнется, потому что профессионал. Они все профессионалы, наши знаменитые атлеты. Командирам я не завидую, и никто им не завидует. Однако они вызвали Рудник на бой сами, вот в чем дело-то! Хотя могли, как и прежде, вышибать из них дух после пьянок и танцулек. Они что, не понимают, на кого подняли голос? Так я поясню! В команду Рудника заманены огромными деньгами самые одаренные, перспективные, талантливые спортсмены из всех команд страны. Но и в те, первоначальные, хотя и не такие богатые команды тоже отбирали самых сильных, талантливых, мощных, тренированных с детства ребят, выпускников спортивных училищ и вузов. Но и в вузы не всяких брали, между прочим. Мощь в кубе! Один на десять тысяч, самый-самый — только такой спортсмен достоин заключить контракт с Рудником! Рост, прыгучесть, скоростная сила, становая сила, хлест, реакция, координация, стрессоустойчивость — выше всяческих похвал! Они — словно эволюционно новый вид человечества! Да вы сами посмотрите и увидите, особенно если рядом встанете! Подавляют, не правда ли? Ну и кто же против них? Нет, в определенных областях наши командиры очень даже неплохи, вот у Володи Чученова первый разряд по шахматам. Или вот посмотрите на Деда… Так что они не просто проиграют, а будет удачей, если останутся целы. И это очевидно — да вы посмотрите сами и сравните! Но! А если они выиграют? Вот что будет означать их выигрыш?! Подумайте… командиры ведь самые обычные люди — на волейбольной площадке. Как все мы, кого природа не наделила выдающимися способностями. И вот если командиры выиграют… значит… мы получим бесспорное доказательство, что простой, самый заурядный человечек… может достичь всего, понимаете, всего… что мы не хуже вон тех, одаренных без меры какой-то прихотью судьбы…что есть все-таки высшая справедливость на свете!!! И хотя я понимаю, хотя понимают все, что командиры проиграют, что их на носилках отсюда унесут, я безумно надеюсь, что они победят и докажут всем нам величие нас же всех! Так пусть же начнется матч, чтоб мы узнали наконец правду о командирском корпусе и правду о себе!..

Толпа бурно реагировала на вопли Эдика, а у меня от его рассуждений озноб по всему телу пошел. Он же нам могилу приготовил своими откровенными комментариями. Ох, не любит за что-то командиров наш информационный бог!

По правилам стоило поприветствовать соперника. Но — зачем? Ясно же, что не спортивные вопросы мы тут решаем. Да и шум такой стоял, перекрываемый комментариями Эдика, что нас все равно никто бы не расслышал. Но Эдик, как назло, внезапно замолк, и судейский микрофон на всю зеленую зону разнес голос Кузьмина:

— Ну, привет спортрезерву госбезопасности.

Тишина тут наступила… оглушающая. Одно дело понимать, что спортсмены, колесящие по всему миру, молодые, великолепно подготовленные, не могут избежать внимания наших секретных органов, и совсем другое дело услышать это при огромном количестве свидетелей. Тут пахло чем-то очень серьезным, вовсе не взаимными счетами командиров и команды Рудника!

Команды разобрались по площадкам. Как же мы не гляделись рядом с гигантами Рудника! Особенно Володя Чученов со своим шахматным разрядом да я со своим возрастом и невеликим росточком.

Первая подача. Мяч размазался в воздухе. Аут! И это хорошо. Его бы никто не взял. Иван предупреждал о подобном:

— На открытой площадке — своя аэродинамика. Мяч может внезапно клюнуть в поле. Но может и запланировать в аут. Такое бывает при сильной подаче.

Что ж, подачи у нашего противника ОЧЕНЬ сильные.

И понеслось! Наверно, зрители орали. Они наверняка орали, только никто их не слышал. Мы все находились в особом игровом трансе. Свобода в концентрации, как описал его Иван. Естественно, он же и научил нас соответствующей психотехнике. Правда, командиры оказались восприимчивы, потому что на наших тренировках применялось что-то того же рода…

Мяч! Руки немеют. Я спиной чувствую Ивана и пытаюсь направить мяч ему, он же у нас связующий. Как бы не так! Подкрученная подача! Мяч срывается с рук и летит… и где-то там Иван его все же перехватывает. Пас-удар! Сюрприз, господа спортсмены! Такие скорости вы видели?! Вот и мы тоже нет. И если б не транс, если б не бешеный настрой на игру, если б не ювелирно точный прострельный пас… А так маленький Володя вгоняет мяч своим левым крюком где-то под мышкой у блокировщика.

Опережать в скорости — наш шанс! Ведь мы же все значительно легче соперников! И они не успевают за нами, не успевают! А пасы — безошибочны! Прием-пас-удар-есть! Только на этот раз Женя, но тоже крюком. Старый, забытый удар еще послужит командирам!

… А чего они все в меня подают?! Знают, что у меня самый плохой прием? Конечно, знают! Ну и….

Мы выиграли первую партию моментально, на одном дыхании. Профессионалы ранее явно не встречались с такими скоростями, и уж точно не предполагали, что мы на таких скоростях сможем атаковать — но пасы Ивана были безупречны. А еще мы брали их жуткие силовые подачи, и они били еще сильнее — и часто попадали в аут. А еще — они сильно нервничали. Еще бы: стоят шесть бойцов неподвижно, сверлят противника ненавидящими взглядами, но как только мяч в игре — срываются молниями, и кого держать? Они, конечно, закрывали нас блоками. С их размерами это очень просто, даже прыгать необязательно. Поднял руки — и жди мяч. Только Иван всегда давал пас туда, где нет блока. А мы всегда чувствовали, куда он даст пас. Ведь мы же — командиры, к плечу плечо!..

Во второй партии нам пришлось худо. Все же они были профессионалами и быстро приспосабливались.

— Дай, дай мне! — злобно орал гигант Клячин.

И ему, конечно, давали блестящий пас. И он вколачивал жуткие мячи, мы их и видели-то не всегда. Пару раз и мне по рукам попало — руки сразу онемели до локтя. Потом… потом Женя выпал на миг из транса — и тут же мяч попал ему в лицо. Он упал, но сразу поднялся. Во все лицо — кровь. Вот тогда что-то произошло с нашим играющим тренером. Видимо, что-то он понял свое — и принял решение. Он и до этого играл безупречно, но теперь, когда выходил к сетке — наглухо закрывал самого Клячина. И все это — со своей неизменной бессмысленной улыбочкой. Я такое впервые видел, чтоб одиночным блоком-ловушкой закрывали игрока экстра-класса. Однако — факт. Рудничные хмуро поглядывали и соображали, в какой команде они могли его видеть. Игроки такого класса не появляются ниоткуда. Где-то же они играют, набираются мастерства, тренируются с кем-то, наконец?

Мы принимали их атаки. Озверели окончательно, или, наоборот, поднялись к высотам человеческого духа? А я прочувствовал по настоящему, что это такое, свобода в полной концентрации. Это когда летишь за мячом свободно, но руки подводишь абсолютно точно, в предельной концентрации. Ну, а потом, разумеется, шмяк об асфальт — но это уже такой пустяк…

Мы играли нетрадиционно. Вынуждены были так играть. Без блока — а кто его поставит этаким фитилям? Разве что наш тренер. Значит, следовало принимать все атаки. Ну и что, что теоретически невозможно? Мы же принимали? Может, наконец-то сказалась боевая подготовка. Мы неплохо чувствовали, куда будет направлен очередной удар. Это оказалось даже проще, чем предугадать удар пьяного боксера, а на Сортировочной нам приходилось… чего только нам там ни приходилось!

Они старались бить в пустые зоны. Ага, так мы им и позволили! И мы нападали сами, хотя давалось это тяжело. Прыгаешь изо всех сил, а блокировщик руки выставит — и бить некуда, мяч прямо у него в ладонях. Преимущество в росте — это все же огромное преимущество.

Все жу рудничные были профессионалами. Они быстро нас поняли. Поняли, что не играем мы никаких комбинаций, потому что просто и не умеем ничего. Просто прыгаем как попало, надеясь только на сверхъестественную точность нашего связующего да на ошибки противника. А что нам оставалось делать? И рудничные стали элементарно ловить наших атакующих игроков. Стоят три дылды у сетки, ухмыляются. Куда ни выпрыгнешь, они руки вверх и в сторону — и все, прилетели. Глухая стена. Что им наши ударчики! Я бью изо всех сил, а блокировщик небрежно одной рукой плюх мячик обратно, мне под ноги. Женя за мячом, я на Женю… И стали они гонять нас, как пацанов. Потешались, надо полагать. Противное это чувство — беспомощность.

В нападении они нас тоже задавили. Заиграли без сложностей, исключительно на физическом превосходстве. Выпрыгивает этакий нехилый мальчик повыше, замахивается… Я, конечно, смотрю, куда он собирается ударить. А он сверху с любопытством смотрит, куда я собираюсь прыгать. У него запас высоты большой, ему спешить некуда. И бьет в последний момент, вкладывает в удар всю мощь опускающейся двухметровой туши. И просто не хватает скорости сместиться и взять мяч. А что б им не бить-то, им там в вышине никто не мешает замахнуться получше. Дотуда только наш тренер достает, да его по всей сетке не намажешь…

Потом Саша Кузьмин порвал плечо. Пытался в последний момент сменить направление удара, обмануть блок — да тяжелая рука уже набрала скорость. Треск рвущихся связок, наверно, был слышен и по ту сторону сетки. А менять Кузьмина было некому, мы играли без запасных — и остался Саша на площадке. В азарте даже снова атаковал, потому что был он двоеруким, левой у него иногда даже лучше получалось. Но все понимали, что это нам конец. Сейчас у него пройдет шок, накатит боль, и будет очень хорошо, если он не потеряет сознание. И ему точно будет не до игры. Рудничные тоже осознали ситуацию, и следующая подача полетела именно в Кузьмина. Как-то он ее еще принял, одной рукой, а Иван даже догнал мяч и выдал пас.

— Вешайтесь, фиолетовые! — злорадно прокомментировали из-за сетки.

И тут прорвало нашего улыбчивого легионера.

— Дай мне!!! — заорал он Ивану и вылетел из-за трехметровой линии к сетке.

Это был прыжок! Вроде ему даже блок ставили. Раздался сухой оглушительный треск, как от близкой молнии. Это он по мячу попал. Как и куда пошел мяч, мы толком не поняли, защитники рудничных, впрочем, тоже. Мяч так и не нашли. Кинули другой — ничего, рудничные богаты, на мячах не обеднеют. А наш легионер больше не улыбался. Побледнел только да взглядом чужую площадку на зоны поражения размечал.

Рудничные всполошились и выставили против него тройной блок. Ничего это не изменило. Есть такой удар, что от блока в аут. В очень далекий аут. Гром небесный раздался еще несколько раз, и мы выиграли вторую партию.

В третьей же мы начали выпадать из транса. Мы и так продержались гораздо дольше, чем рассчитывали. Тут же навалилась усталость, посыпались ошибки, и рудничные победно заухмылялись. Не такие уж мы оказались непробиваемые, как им представилось поначалу. Только зря они обрадовались. Мы давно перешли границу самосохранения. Играл Саша Кузьмин с разбитой рукой, и Женя Гафаров, наверняка получивший сотрясение мозга, и уж тем более все остальные. Раз за разом взлетал над сеткой наш легионер, успевая и на блоки, и на атаки. Только — он один в атаке остался. Нас, низкорослых, закрыли наглухо. И тогда начал атаковать Иван, с любой позиции, с любого паса. Для нас это было полной неожиданностью. Для противника — тем более. Бил Иван как-то странно, в высоченном прыжке и к тому же во вращении. Я думаю, вращение, кроме того, что обескураживало защитников, значительно усиливало сам удар — уж очень быстро улетал мяч. Но не только силой были опасны его удары. Мяч от него уходил жутко раскрученным, по непонятно изогнутой траектории, и попадал не туда, куда вроде летел, а в пустое место. И противник в очередной раз растерялся. И тогда, ушедшие из-под внимания блокирующих, снова начали атаковать Володя и Женя…

Третья партия прошла в каком-то едином порыве. Запомнился только самый финал, и то из-за необычности. Несколько раз подряд я угадывал атаку рудничных — они почему-то решили пробить именно мою защиту. Я брал мяч в падении, чего сроду никогда не делал, потому что не умел. На поднятый мяч, неизменно точно, вылетал бешено вращающийся Иван. Каменно бесстрастный Гафаров бежал вдоль сетки, чтобы, угадав свободное от блока место, выпрыгнуть под прострельную передачу и заколотить чугунным левым крюком мяч под самую сетку. И все. И разом — звенящая тишина, и земля покачивается, и наш легионер с профессиональным вниманием врача заглядывает мне в глаза, и все плыве-е-е-т…

Очнулся я в Информатории. Там все командиры собрались, гул и смех до потолка — а потолки в Информатории высоченные. Возле меня хлопочет Александра, бинтует мне руки, шмыгает носом и что-то лепечет, вроде как просто повторяет мое имя. Сам-то я его забывать начал, все Дед да Дед… А руки, оказывается, у меня разбиты, площадка-то асфальтированная, а я сколько раз на нее падал. Ну и как теперь кушать? Я же неделю пальцы не смогу согнуть.

— Сашенька, ты готова кормить меня с ложечки?

Мда, а язык ворочается с трудом. Сашенька, похоже, согласна на что угодно, лишь бы я не страдал. Самое время погладить девочку по голове, да кто б еще помог мне руку поднять.

Ищу глазами легионера, как же его зовут-то?… Надо же сказать спасибо за доставку. Но нет его здесь. Во-первых, Информаторий. Чужих он не пускает, и точка. Во-вторых, ему тоже досталось, ударили по пальцам на блоке. Получается, он играл с поломанными пальцами. Так что сейчас он общается с нашими врачами. И Женя Гафаров там же, ему правят сломанный нос. Саша Кузьмин с покалеченным плечом, естественно, тоже там. Володя отделался сравнительно легко, просто растянул сухожилия, пытаясь прыгнуть выше себя, и сейчас не может ходить. Иван…Иван Алексеевич исчез как-то незаметно. Но, думаю, и ему сейчас несладко. Вот такая получилась победа. Одному мне хорошо, сижу, как король, все за мной ухаживают, любимая женщина рядом — чего еще желать для полного счастья?

25

Как мы спали! Я — как бревно. Чугунное. А как бы я и дальше спал! И я бы не поднялся, если б не жгуче любопытство: что же мы наворотили вчера на площадке-то? Так что я выполз из своих покоев по привычке в пять утра и бодренько поковылял в Информаторий. Город спал. Командиры бдили. Специально считал: пока дополз до главного зала, двадцать шесть раз махнул забинтованной рукой коллегам-командирам.

Дверь в Информаторий я бы не открыл, если б там были ручки и замки. Но у нас нечто получше замков, потому дверные мембраны хлопнули при моем появлении — дорогу командиру! Я вошел, а там наша волейбольная дружина у пультов развалилась, как будто и не уходил никуда. А на экране специальная программа анализирует запись игры. Мы ее вообще-то для рукопашных боев используем. Ну так игра была — рукопашке до нее далеко. Александра мне тут же пульт подкатила, и сама невзначай рядом осталась.

Смотрели мы, как сами же играли, с приятным чувством новизны. В трансе головой не покрутишь, на зрителей не полюбуешься, команду не оценишь — все ресурсы игре! А сейчас можно. И смотрю я с тихим изумлением, как мелькает кто-то по площадке. А повтор, кстати, немножко замедленный, чтоб можно было подробности рассматривать. Потому рудничные как будто плавают, мы ходим, а связующий наш — мелькает.

— А звук зачем отключили?

Но нет, не отключали, оказывается, звук. Молчали зрители. Всю игру молчали. Боялись нам помешать шумом. А я и не заметил вчера, не до того было. Я и себя-то не замечал. А вот сейчас смотрю, как какой-то чужой мне старичок прыгает по площадке… а программа исправно цифры выдает: скорость, сила удара, скорость мяча, высота прыжка… Цифры, кстати, невероятные. Я и сам не знал, что могу за метр прыгать. И никто не знал, и даже предположить не мог. То-то рудничные удивлялись, наверно. А пока они удивлялись, мы им… Но и остальные наши командиры смотрели на экран недоверчиво. Кроме Саши Кузьмина. Саша у нас всегда был суперменом, ему привычно и даже немного скучно, вон как глазки свои маленькие прикрывает, как будто собрался поспать, пока мы тут охаем.

Досмотрели мы запись, получили таблицу сравнения по командам. Ерунда какая-то вышла. Мы, конечно, супермены, только и рудничные не на помойке себя нашли. Все равно они нас во всем превосходили, кроме скорости перемещений. Объективно они были сильнее. Значительно сильнее. Только выиграли мы, а они — проиграли. Почему?! Видимо, я это невольно вслух сказал, потому что Саша Кузьмин очень странно на меня посмотрел. Да и остальные тоже.

— Дмитрий Евгеньевич, а вы обратили внимание на концовку игры? — мягко этак поинтересовался лидер-один. — Вы же взяли все мячи в своей зоне. Они атакуют без блока, со всей дури — а вы берете. Вообще-то считается, что такое невозможно в принципе.

— Ага, еще скажите, что это я игру вытянул на себе! — пробурчал я, хотя на душе разлилось приятное тепло.

Все же слаб человек — очень уж любит, когда его хвалят!

Мы еще посидели, покрутили запись так и этак, пришли к выводу, что все мы молодцы… а потом выключили экран и пошли в командирское кафе. А что еще оставалось делать? Только работать!

Шли мы, понятно, через жилые зоны. Не в нашем состоянии шнырять по коммуникациям. Город лениво просыпался. Шлепали в кафе рудничные рабочие, инженеры завода дельтапланов выцепили от нас Володю Чученова на какие-то свои разборки. Шли девицы в униформе центра бытовых услуг. Униформы той… не сразу и заметишь. Тепло у нас в Городе, так что те, кто покрасивее, не стесняются. Не то чтобы они как-то особо одеваются, скорее наоборот… Недоросли толпой куда-то повалили. Хотя ясно, куда. Вместо первого урока — к мониторам игротеки, погонять групповую игрушку. В общем, обычное городское утро. Да. Только одно отличие — с нами все здоровались. То есть — действительно все! А мы шли и не знали, что теперь делать со всеобщим уважением, не сказать бы — преклонением.

— Ну, вот мы и кумирами заделались! — пробормотал озадаченно Кузьмин. — Кто б еще сказал, что теперь с этим делать-то, а? Неучи мы с вами, ребятки, а взялись еще руководить… что делать-то, а?!

— По башке им всем надавать! — внезапно включился в наш разговор дежурный по блоку.

Видимо, он искал нас по какому-то своему делу и услышал конец фразы. Ну и среагировал … чисто по-командирски.

— Я вам зараз подскажу, что делать! — затараторил командир по громкой связи. — В пандусе, что слева от вас, наши, трах-тебедох их, детки льют якую-тось гадость! Однако, хотять катушки устроить! Э-э-э… если не знаете, чем заняться, можете заглянуть и навести порядок — все равно же рядом. А я тогда дежурную пятерку туда гонять не стану, им и так дел полно… Командир Смирнов. До связи.

Так что мы вздохнули и пошли налево. Действительно, все равно же мимо шли. Насчет что делать — это у нас в Городе не заржавеет, точно.

Ах, как не обрадовались нам наши юные балбесы! Сплошные бегающие глазки и трусливые улыбочки. И масло ведрами по всему пандусу. Дать бы им промеж…

— Ой, Дмитрий Евгеньич, здрасте! — сказало вдруг амебообразное существо и просияло. Я с трудом опознал свою соседку по жилой зоне. Нюра, что ли? По нашей молодежной моде, все они были в необъятных штанах до подмышек, парня от девочки не отличить, и стрижены почти одинаково. Как они говорили, для того, чтоб мужики не пялились. Ну-ну.

— Беспорядки нарушаем, водку пьянствуем? — хмуро поинтересовался Кузьмин.

Он, конечно, и в добром варианте любого в очень неуютное состояние загоняет, так что нарушители скисли. И только я заметил в голосе Кузьмина некую… не растерянность даже, так, тень от нее. Но и этого для Кузьмина было очень много! Я его хорошо понимал: ну как казнить того, кто на тебя смотрит такими влюбленными и преданными глазами?!

— Мы тут… скользяшки делаем, — осторожно решил сказать правду один из бандитов.

Надо же, храбрый! Хотя самый тощий из всех. И тоже кто-то смутно знакомый. Э, нам все в Городе знакомы.

— Зачем? — брякнул Кузьмин.

— А где нам кататься? Со скал спасатели выгнали, из зеленой зоны тоже.

— Тетенькам из вашего блока тоже предлагаешь покататься? — поинтересовался Саша, возвращаясь к привычной манере разговора. — На работу, например? Они же здесь на работу ходят? Кстати, опоздания на работу ты им оплатишь — или все же твои родители?

Бандиты заткнулись. Только самый разговорчивый тихонько пробубнил, что, типа, и покатались бы, ничего с этими коровами не случится. Но даже он понимал, что платить все равно придется, командиры ничего не прощают — и не забывают.

Сам не понимая, что я творю, я открыл ремонтный ход, вытащил мягкий шлагбаум и перекрыл пандус. В конце концов, есть ведь и другие пути!

— Кататься вам — только до этой ночи, — предупредил я. — В ноль-нуль полотер все уберет, ради вас я ему программу менять не буду.

— Эт другое дело! — удовлетворенно сказал тощий бандит.

И хоть бы кто спасибо сказал!

Александра мягко подтолкнула Кузьмина, тот подхватил Женю, и мы удалились.

— Ну и как это понимать? — поинтересовался Кузьмин. — Как поощрение вандализма? Или как получение дешевого авторитета? Или… или что?

— Дети наши никому не нужны, — сказал я единственное, что мог сказать.

Если б я сам понимал, что мною руководило!

Кузьмин помолчал. Еще помолчал. Похоже, он не знал, что ответить. Мда. Похоже, всеобщее уважение нам только проблем добавило. Неразрешимых. Я легонько коснулся Сашенькиной руки и пошел обратно. Как-то внезапно до меня дошло, что мне наши дети нужны. И я знал свои первые шаги. Как наяву прозвучал усталый голос Ивана:

— Быть с детьми. Понять их. Принять. Идти с ними. Вести за собой, там, где дети сами не пройдут. Отдать за них жизнь.

Так просто все. Так трудно. Понять трудно, не то что следовать пути. Свою жизнь — отдать…

Почему-то вспомнилось, как жестоко кто-то расправился с железнодорожными бандами, не разбираясь, чья там сфера влияния и что ему за это будет. Теперь я понимал, кто. А смогу ли я сам вот так же, рискуя своей свободой, не то что жизнью, вступиться за детей нашего несчастного мира? Ответа я не знал. Я не знал даже, от кого и чего их защищать — и стоит ли, кстати. Все они звереныши и бандиты, выкормыши нашего зверского общества. Похоже, я только что выбрал себе неподъемную работу. Ну и что?

26

Круговерть дел оборвалась внезапно. Пришел сменщик, командир из бывших робототехников, Жора Крафт. Хлопнул по плечу — смену сдал, смену принял, проваливай отдыхать! Хороший он парень, Крафт. Командиры — все хорошие парни.

Гафаров с сожалением оставил Информаторий. Привычно заглянул в круглосуточную парикмахерскую, привел в идеальный порядок и без того идеальную прическу. Девочки пожаловались на скуку в ночные смены. Угу. Надо сказать Цветкову, пусть озаботится рекламой. Многие же работают ночью, чтоб им и не ходить в салон после работы? Цветков сделает, если попросить. Хороший он парень, Эдик Цветков, хоть и не командир. Кстати, почему он не командир? Соответствует же. Он — соответствует. А вот некий командир Евгений Гафаров — нет!

Ведь ясно же всем, кто разломал оборону Рудника в великой игре. Кто продумал и воплотил единственно возможную тактику. Кто спасал все грязно принятые мячи. Кто выкладывал сверхъестественно точные, мгновенно рассчитанные пасы. Кто, наконец, в самый тяжелый, критический момент своими невероятными атаками пробил глухие блоки профессионалов — и все время выводил, выводил своих низкорослых бойцов на чистую сетку для победных ударов. Кто не принял ни капли великой славы после великой победы — исчез скромно и незаметно, так, что про него никто и не вспомнил.

По крайней мере, беспристрастный командир Евгений Гафаров должен был восстановить справедливость, как восстанавливал всегда и везде! Но — не хотелось. Да и никому не хотелось видеть эту всегда вялую, всегда лежащую личность. Ну да. Лежащую всегда, когда жизнь не требует обратного. Если честно — в этом тоже причина нежелания общаться с Иваном. Иван наконец встал, и что изменилось? Что-то точно изменилось! Рядом с Иваном сейчас не противно, сейчас как-то неуютно и … опасно, что ли? Как рядом с тигром.

Ему вдруг пришло на ум, а как же чувствуют себя простые люди рядом с ним, командиром Гафаровым? Так же неуютно, так же уязвленно? Да ну! Он же хороший парень, командир Гафаров!

Пандусы между тем привели его привычными путями в блок «Б». Вот и квартира Ивана. Войти. Признать решающую роль Ивана в великой победе, да не для него признать, а для себя же, ради уважения к себе! Неужели трудно? Гафаров постоял перед дверью и признал, что да, трудно. Но возможно. И необходимо. Ведь он, Гафаров, мерило справедливости в командирском корпусе. Надо соответствовать, раз уж так получилось.

Незаблокированная дверь тихо разошлась, напуганная командирским допуском. Гафаров поправил прическу и шагнул внутрь. И замер. Так. Не всех, оказывается, подавляет масштаб личности Ивана. Не всех… Лилия Сагитова, блистательная подруга самого Гробова, сидела на коленях Ивана и гладила его лицо длинными изящными пальцами. Мягко поблескивали серебряные браслеты на обнаженных руках. Однако…

Она догнала его на выходе из блока. Надо же, заметила! Никогда и нигде не ослабляет внимания, совсем как командиры.

— Евгений Гафаров на страже нравственности? — поинтересовалась она, нервно кривясь и подрагивая.

— Конечно, нет, — бесстрастно ответил он. — Я не ожидал такой ситуации… за незаблокированной дверью, по крайней мере. Но — да, вам лучше бы разобраться в своих непростых отношениях… к мужчинам. Для вас лучше.

— Кто бы говорил! Сам разберись сначала с Ритой, Леной и Ниной! — бросила женщина и стремительно удалилась, только платье взметнулось вихрем.

Гафаров озадаченно постоял в сомнениях. Если Рита и Лена… идентифицировались, если можно так выразиться, то с некой Ниной была полная неясность. Что-то он не учел в окружающем мире. Догнать и спросить, кто такая Нина? Э, нет. В который раз он позавидовал своему другу Володе, который был совершенно счастлив среди своих инженеров и таких простых забот по созданию того, чего еще не придумала наука. Энергонапряженные структуры — кто б еще объяснил, что это такое? Никто не понимает, но дельтапланы уже испытывают. Или это уже не дельтапланы? А, какая разница! И в работе у Володи полный порядок, и в любви, потому что влюблен он тайно, безнадежно и совершенно платонически в Марию Остапчук. На ответные чувства от такой горы жира рассчитывать, конечно, не стоило — ну так Володя и не рассчитывал ни на что. Зато они с Машей друзья такие, что зависть берет.

До Гафарова наконец дошло, что он находится в самом натуральном смятении чувств. С этим следовало разобраться, прежде чем приниматься за что-то важное. К счастью, он знал, как. Присесть на скамью в рябиновой роще. Расслабиться. Полутора часов медитации будет достаточно для обретения душевного спокойствия.

Его разбудил шелест листвы. Расслабился, называется! Интересно, сколько часов он проспал?

А листва тихонько шелестела, и не хотелось никуда уходить. Гафаров вспомнил, как долго пришлось бороться с ветрами, что гудели между стен города-крепости. Решение, естественно, нашли инженеры завода дельтапланов. Они там через одного лысые и умные, им и решать сложные задачи. И вот — шелестят листвой легкие приятные ветерки.

— Разве я виновата, что стала вот такой?!!! — вдруг разрыдалась совсем рядом женщина. — Ты знаешь, что такое болезнь обмена веществ?! Я все перепробовала, а вес все равно растет! Все время растет! Мне самой на себя противно смотреть! Вот соври еще, что в женщине главное — душа!

Бурные рыдания заменились всхлипами. Сквозь невесомые тени рощи было все видно. Огромных размеров женщина рыдала на груди у мужчины, одетого в такой противно знакомый черный костюм. Как она может куда-то там прижиматься лицом, у него же куртка лоснится от грязи! А как ему не противно обнимать и гладить вот эти горы жира? Сквозь брезгливость Гафарова вдруг пробила жалость к этой женщине. Кому нужны вот такие оплывшие, бесформенные существа? Кто подарим им ласку и нежность? А ведь они, наверно, тоже женщины, в смысле, чувствуют там что-то, мечтают, страдают даже?

А потом мутной волной нахлынул гнев. Ведь на груди Ивана сотрясалась в рыданиях Мария Остапчук, неземная любовь маленького Володи Чученова. Очень некрасиво вела себя боготворимая Володей женщина! Почему-то вспомнилось, как на танцульках в парке — поначалу в Городе были танцульки — Чученов подошел к буйствующему Клячину и посоветовал удалиться спать, ежели пьян. Клячин тогда взял его за ремень и куртку и выкинул с площадки, прямо через двухметровое ограждение. Хохоту было много. Правда, было и продолжение. Именно тогда появилось выражение «железный кулак Гафарова». Володя маленький, его все норовят обидеть. В том числе и крупные женщины — при помощи очень неприятных личностей.

— Это у тебя болезнь?! — без всякого сочувствия вдруг сказал Иван. — Да ты здорова, как … как Мария Остапчук здорова, лучше и не скажешь! Сил у тебя много, вот что я скажу. А тратить некуда. Ленишься, да?

— Я бегала! Чего я только ни делала!

— Значит, мало бегала. А потом много ела. Блин, как не вовремя-то… Ладно. Это действительно важно. Вес-то мы уберем… Эй, Мария! Ау! В тайгу со мной пойдешь на недельку? Вес убирать?

Женщина замолчала.

— Как в юности? — спросила она наконец неуверенно.

— Машка, ты меня обидеть норовишь, да? Конечно, как в юности. Даже лучше!

— А… когда?

— Сейчас. Времени у меня не очень-то… Чтоб через четверть часа была у Золотых ворот!

— Но… ночь же вот-вот! — запротестовала она. — Нельзя же так неожиданно!

— Нет у меня времени, Мария. Совсем нет.

— Действительно, как в юности! — хмыкнула она. — А, ладно, я согласная! Ради тебя готова на все! Жди, я мигом!

«Мигом» применительно к этакой слонихе звучало дико. Но удалилась она действительно очень быстро. Мгновенный старт. Экая силища!

Гафаров не спеша подошел к Ивану. Угрожающе качнулся, распределяя вес. И хлестко вскинул руку. Рукав куртки сухо щелкнул по воздуху — чистый нокаутирующий удар. Был бы. Иван ломко качнулся и легко ушел от атаки. Гафаров побледнел и попер вперед. Иван закачался, заходил по песчаной дорожке, закрестил ногами, нарушая принципы боевых перемещений. Хлопала куртка, шуршал взрезаемый ударами воздух, и в странном танце качалась неуловимая черная фигура. Гафаров наконец понял, что же он видит. «Сахарная тростинка» Риты, вот что это было. Только быстрее, четче, только отчетливей боевое предназначение танца.

Потом до Гафарова дошло, что Иван давно мог бы уложить его в кусты, если б ответил хоть раз. И он опустил руки. Иван внимательно, но до обидного равнодушно следил за ним. Дескать, что, выпустил пар, полегчало?

Надо было хотя бы что-то сказать — но что? Сволочь, подонок, гнида? Слова казались сейчас слишком легкими, необидными. Ударить? Так не получается. Но не благодарить же за игру, как собирался поначалу?!

Так что Гафаров повернулся и ушел. Ноги сами понесли его в Информаторий. Пост наблюдателей встретил прохладой, тишиной и темнотой. Все верно, Жора Крафт не из боевой пятерки, работает из главного зала, потому что сюда допуск имел далеко не каждый. Гафаров опустился в кресло и закрыл глаза. Тишина. Безлюдность. То, что сейчас нужно…

Наверно, он пробыл в оцепенении очень долго, потому что пришел Чученов, и пришла Лена Елисеева, и что-то они оба явно знали о последних событиях. Наблюдатель доложил, наверно. Лена пристроилась рядом молчаливой верной поддержкой. Володя мимолетно хлопнул по плечу, мол, не переживай. Потом включил поиск, долго ждал, затем строго уставился на невзрачного худого паренька. Тот был очень озадачен! Не знал, наверно, что экраны игровых устройств способны отражать суровые физиономии командиров, а не только их дебильные стрелялки и лабиринты ужасов.

— Вова Остапчук? — сурово вопросил Чученов.

Получил в ответ утвердительный кивок и недовольную гримасу на «Вову».

— Значит, так, слушай задание! — деловито сказал Чученов. — У твоей тетки серьезное дело сейчас, ей нужен свидетель и помощник. А командиры там не к месту. Сам знаешь, не любит она командирский корпус. Так что получается, что, кроме тебя, некому ей помочь. Найди и будь рядом. Они сейчас где-то в начале командирского маршрута. И поспеши, они быстро пойдут!

Недоросль ничего не понял, но по идиотской молодежной моде тут же стал отпираться от работы. Володя с бесконечным терпением выслушал все меканья-беканья, потом вздохнул и сказал:

— Володя, я тебя очень прошу. Кроме тебя, действительно некому. Я бы сам пошел.

Как ни странно, недоросль заткнулся, что-то посоображал, потом кивнул и снялся с места. Может, побежал выполнять поручение. Но, скорее всего, просто подальше от командиров. По пандусам пошел гонять в компании с Дедом. На того-то что нашло, понять бы. В слабоумие впал? Ох, не похоже…

Володя потер лоб и отключился.

— А что я могу еще сделать? — пробормотал он. — Только этот доходяга не пройдет с ними командирский маршрут, помрет на полдороге. И не такие помирали…

Потом он пояснил для тех, кто не способен понять сам:

— У Маши муж ревнивый, даром что бывший. Разорется на весь Город, если обнаружится, что она вдвоем с мужчиной в тайге ночевала. Нам-то поровну, но на Руднике не поймут, особенно то, что она с Иваном. А она работой на Руднике дорожит… пока что…

Выслушал Гафаров друга, но так и не понял ничего. Да и к чему понимать? Володя — командир и хороший парень, вот что важно, а остальное все несущественно.

27

Кабинет Гробова смешил своей официальностью и показным бюрократизмом — это в Городе, где бюрократов в одной куче с пьяницами выпирают на Сортировочную! Ковры, безразмерный стол для совещаний при руководителе, портреты первых лиц страны на стене. Кузьмин в круговерти командирских забот стал их уже забывать, кстати.

Но при всем его идиотском великолепии кабинет Гробова обладал одним незаменимым достоинством. Сказанное в сеть отсюда автоматически становилось приказом по Городу и доводилось до всех автоматически же. Так был запрограммирован Информаторий. Кузьмину это здорово облегчало работу. Так что он сломал замок и принял хозяйство. Гробов вряд ли предъявит претензии. Замолчал его комплект дальней связи, а это такая сложная и надежная конструкция, что ее молчание тоже о многом говорит. Мда. Каким бы он ни был неоднозначным человеком, но свой последний бой он принял с честью. Именно последний бой — связь-то молчит…

Гробов сделал свой выбор. Скоро, очень скоро то же предстоит и командирам. Кузьмин знал, что творится с грузами на Сортировочной. Беспредел, вот что. Совсем как в дикие годы передела страны. Пришлось вспомнить славное бандитское прошлое и заставить вспомнить об этом участников … процесса. Боевые пятерки только что вернулись из Сортировочной. Грузы ушли. А грузы — это жизнь. Это продукция завода дельтапланов, расписанная на годы вперед. Это универсальные коммунальные «жуки», тоже расписанные на годы вперед. Это привычно необъятные потребности доктора Нецветаева. Это непрерывный поток материалов и товаров в обе стороны…

А славное бандитское прошлое цинично намекает, что за разборки на Сортировочной последует ответ. Симметричный. Где-то по Городу ударят обязательно — но где? Грузы — это жизнь. Встанут составы на другой станции? Туда не достать. То есть, достать-то можно, но убьют сразу, потому что чужие сферы влияния. Сам Город? Это вряд ли. Командиры на посту!

Грузы — жизнь… но энергия — тоже жизнь. Город светлого послезавтра жрет электричество за троих. С электросетями вроде дружба и мир, в одной все-таки команде, но в столице передел власти, где сейчас та команда, ау…

И Кузьмин соединился с главным инженером экспериментальных мастерских. Мастерские занимались «жуками», к энергетикам отношения не имели, но это все ерунда. Они там все лысые и умные, разберутся, если захотят.

— Сеня, вопросы есть? — сразу спросил он. — А то я вас сейчас загружу, все вопросы разом позабудешь — потому что сотня новых появится.

Сеня, в миру Семен Адамович Дроздов, умоляюще вскинул руки:

— Но нас нельзя загружать! Мы же тут запускаем автономное питание для Города! А то…

— А то что? — машинально спросил Кузьмин.

— А то система почти закончена, но ребят отозвали в столицу, и все гниет.

— Ага. Ну… вот и занимайтесь. Я то…

— А то что?

— А то обрубят нам кабель скоро. Будете свои уникальные станки от свечки запитывать.

— Пусть попробуют только!

Лицо главного инженера неприятно закаменело. Кузьмину почему-то сразу припомнилось, что конструкторы экспериментальных мастерских уже давно чем-то там поголовно увлечены, то ли деревянными мечами, то ли боевыми посохами. И это элита, интеллектуалы Города. Тоже чувствуют приближение суровых времен?

— Сколько дней займет доводка системы автономного питания?

— Да мы давненько уже занимаемся, так, по вечерам. Так что все сделали, в общем и начерно. Осталось немного, но самое трудоемкое, сам понимаешь, всякую грязь вечно на потом оставляем… Ну, если встанем все вместе, дружненько, да если с робототехниками Крафта, то в пару смен уложимся. Да только кто ж нам даст робототехников снимать! Сами по вечерам возимся, в свое якобы свободное время…

— Знаешь что? — хмуро сказал Кузьмин. — Властью командирского корпуса снимай всех, кого посчитаешь нужным. Прямо сейчас.

— Ого! — прокомментировал главный инженер.

И тут погас свет. Печально мигнули и почернели мониторы.

— Информаторий, резерв! — заорал Кузьмин, ударяя по аварийной клавише.

Освещение медленно восстановилось, засветились значки видеоконференции. Нехотя, непривычно медленно, загрузились службы Информатория. Только все равно это была катастрофа. Аварийный резерв — это освещение коридоров и защищенных помещений, это бесценный Информаторий, это пожарные и аварийные службы — это очень много! Но далеко не все. И очень ненадолго.

— Командир, а нам резерва на монтаж не хватит! — сообщил вновь проявившийся на экране Дроздов. — И… что случилось?

— Ответный удар, — буркнул Кузьмин. — Это… черт! Слушай, у вас непрерывные циклы есть? Нет? Это хорошо. А где есть? А то я сейчас думаю по сотне векторов…

— У Нецветаева, естественно, непрерывный цикл, — подумав, сообщил Дроздов. — В биоцехе аналогично. У Шестакова сейчас крутится установка по выращиванию структур крыла, кто б еще понимал, что это такое…черт! Саша, если есть возможность, кидай на них линию.! У них же Шестаков с ребятами на луче летает!

— Сейчас летает? — похолодев, спросил Кузьмин.

— Да кто ж их знает! Они и не слазят с неба, фанаты же!

— Нет у меня сейчас линии, — пробормотал Кузьмин и рванул из кабинета.

Смысла-то большого куда-то бежать не было. Что могло случиться — случилось уже. Но иначе сгорели бы мышцы и остановилось сердце.

А в зеленой зоне ослепительно сияло солнце. Возбужденно шумели люди. Мелькнула стремительная Александра с пятеркой Деда — во внутренний заповедник. Кузьмин рванул следом. Поздно! Заранее надо было думать, а не бегать сейчас без толку!

На гранитных зубах скального массива осторожно ползали скалолазы-подростки из горноспасательного отряда, снимали неподвижное тело. Трепетало на ветру разорванное прозрачное крыло.

Кузьмин мучительно скривился. Ударило болью сердце. Эх ты, горный орел! Что ж не удержался?! Не спасло тебя высокое небо!

Подбежал Женька Бодров, «горный орел».

— Саша, мы ничего не могли сделать! — сказал он. — Мы его до последнего сопровождали. Вся пятерка рядом была. Мы аппаратуру контроля тащили, а он на «призраке»…

— Почему он разбился? — резко спросил Кузьмин. — Это же дельтаплан? Он же в режиме парашюта может, вы сами говорили!

— Это не дельтаплан, — неуверенно сказал Бодров. — Это же «призрак», уникальная вещь, даже не близкого будущего, а очень неблизкого… как объяснить-то? Энергонапряженная структура? Шеф в луче летал. В широком, но луче. А «призрак»… есть энергия — есть структура. Нет энергии — он схлопывается. Аварийный режим мы не конца… в общем, так летали. У него крылья не зафиксировались. Ребята его подхватить пытались, немного побились, но это так… мелочи…. Как жить-то теперь, а, командир?

Шестакова наконец опустили на склон. Кузьмин заглянул в худощавое, иссеченное ветрами лицо создателя завода дельтапланов. Что ж ты, орел? Как без тебя?

Александра убрала в медицинскую сумку свои тестеры, еле заметно качнула головой. Понятно.

— Командирскому корпусу — рассредоточиться по аварийной схеме! — приказал Кузьмин по системе связи. — Боевые пятерки — полная готовность.

Дед, стоявший рядом, кивнул, и его пятерка сорвалась с места. Должно быть, за оружием, потому что пятерка Деда — боевая.

— Саша, ты… иди, — сказал Женя Бодров. — Мы сами здесь… А на тебе весь Город.

Женя отвернулся и заорал водителю «жука», который пытался провести машину сквозь скальную россыпь. Понятно.

В кабинете Гробова с экрана терпеливо смотрел какой-то незнакомый мужчина.

— Биоцех встал, — сообщил он. — Энергия где?

— Отрубили на подстанциях.

— Понятно. Давайте резерв, у нас непрерывный цикл.

— У вас какое образование, что не понимаете? Энергии — нет!

— У меня тысячи голов на кормлении! — рявкнул ответно мужчина. — Вот это я и понимаю! Кормоцех стоит! Вы думаете, мы тут руками все делаем?!

— Энергии нет, — холодно повторил Кузьмин. — Предлагайте варианты.

Все же он был неплохим человеком, этот незнакомый начальник биоцеха. Выбросил из головы все, не относящееся к делу, и действительно подумал.

— Можно вручную, — сообщил он. — Но у меня столько народу нет.

— Забирайте всех операторов зеленой зоны, властью командирского корпуса, — решил Кузьмин.

— Только долго мы все равно не протянем! — предупредил мужчина. — Так что побыстрее там.

— Что побыстрее? — завелся с порога доктор Нецветаев. — Кому-то отдаете резерв? А сады могут и так расти, да?!

Кузьмин поморщился и приготовился слушать. По какой, интересно, причуде Информаторий пропускает этого скандалиста в защищенные помещения?

Нецветаев орал долго, бессвязно и отвратительно. Он обвинял всех во всяческих гнусностях, он сам вел себя гнусно, ябедничал, оговаривал, шантажировал… а Кузьмин подумал, что доктор ведь ничего не требует лично себе. Он просто без своих садов не может жить.

Нецветаев наконец выдохся и рухнул в кресло.

— Вы, командиры, поманили меня обещаниями, — тихо сказал старик. — Я вам поверил. Я бросил институт, исследования, я все отдал Городу! Так… выполняйте же свои обещания! Иначе я…

Доктор стыдливо отвернулся и заплакал.

— Будет энергия, доктор, — пообещал Кузьмин. — Вы идите к себе, успокойтесь. Командиры понимают, что такое долг.

— Помните, вы обещали, — сказал Нецветаев и ушел, хватаясь за стены.

Кузьмин включил связь. Помолчал, собираясь с духом. Нанести удар? Он понимал, что последует. Удар ответный. Война. Конец Города. Не наносить удара? Коллапс. Смерть Города.

— Боевые пятерки. К бою. И… ты слышишь меня, Женя Бодров? Нам нужны «призраки». Я отдам на них весь резерв.

Призрачные птицы сорвались с крыши Города и канули в синеву — чтобы внезапно рухнуть на охрану подстанций. Оставив лежащие тела, закованные в серебристую броню обтекателей, командиры прошагали в операционный зал. Дежурные неверяще смотрели на фантастические силуэты с плащами-крыльями за спиной.

— Командирский корпус! — представился Дед. — Включите питание на Город, пожалуйста.

Естественно, никто не двинулся с места. Тогда один из бойцов прошелся по залу и все включил сам. Среди командиров хватало своих специалистов.

— Работайте, пожалуйста, не отвлекайтесь, — напомнил Дед. — Мы вас пока поохраняем. И не волнуйтесь, это ненадолго. В конце смены вас покинем, с вашего разрешения…

Чученов тихо тронул его за руку.

— Дмитрий Евгеньевич, ставьте пятерку на охрану. Мы должны уйти. Произошло кое-что, что меняет наши планы полностью.

— А что, если не секрет?

— Не секрет. Один охранник успел спросить, кто мы такие.

— Это что, так важно?

— Важно, как он это сказал.

Призрачные птицы устремились в небо. Сюрприз! Теперь «горные орлы» могли мгновенно уйти с места посадки. Невидимый луч Города властно притянул их домой.

Прогрохотали по коридорам тяжелые шаги закованных в броню людей. Чученов встал на пороге кабинета Гробова.

— Есть, командир! — сказал он. — Они здесь!

— Они здесь, — медленно повторил Кузьмин, словно пробуя слова на вкус. — Они все же здесь… А у нас никого нет. Что будем делать, пограничник?

28

Ха! Я бы и не догнал? Тетю Машу? С ее весом только и бегать, только и порхать! Да они к тому же и не бежали никуда. Сидели себе на травке возле речки Ингулинки, там, где начало маршрута, и трепались. Там я их и застукал. Тетя Маша сначала жутко удивилась, но я довел до сведения, что я не сам пришел, что меня Чучик попросил униженно, и она как бы что-то поняла. Ага. Я, например, ни фига не понял. Просто она своему Чучику безоглядно доверяет, потому что он за ней бегает, как песик, и хвостиком виляет. Но за осуждением — не ко мне. Я Чучика уважаю. Он попросил за блудливой теткой присмотреть, так мне же не трудно.

Тетка-то удивилась, а этот… бич чернофиговый на меня и не глянул. Занят, наверно, был офигивающе — что-то на ушко тетке пел. (Насчет фигулин в речи — это мы, молодняк то есть, так разговариваем. Стариков корчит, а нам весело.)

— Бег не помогает, — заявила тетка, продолжая разговор. — Уж сколько я бегала! Вот Володя подтвердит.

А я что? Я бы подтвердил. Она что ни делает, только здоровеет.

— Разве ж это бег? — хмыкнул мужичок. — Вот удирал я как-то от карабинеров…

Ага. Это мы слышали. В пересказе какой-то фиглястой соплючки из скалолазок.

Однако потом мы как побежали! К перевалу вверх по камушкам скок-поскок! Тетке пофиг, она на похуданиях здорово дыхалку натренировала, скачет — только сало колышется, а я так позеленел. И как-то сразу вспомнилось, что маршрут на декаду рассчитан, а у меня в карманах жрачки-жвачки на день. А у них и того нет, они же худеют!

Сдох бы я в первый же день, если б Иван не заговорил. Что-то он тете Маше показывал-рассказывал, ну и я слушал, рядом же. Незаметно словно в транс улетел, ноги невесомые, за спиной крылья. Тетя Маша впереди прет, рвет паутину, валежник крушит, бич этот деловитый рядышком, а я следом будто лечу. Весь день летел, к ночи бряк — ноги, как камень, мозоли горят жилы горят, легкие горят, кости воют, офигенно романтично! А они еще в ручей полезли, типа смахнуть легкий пот. А они еще растяжкой позанимались. А у них еще массаж потом. А еще потом на палках махались, как ниндзя! Тетя Маша с палкой — это что-то! Ей бы танковое орудие под мышку больше подошло. Она и сама это поняла, наверно, потому что рыдала полночи, а мужик ее успокаивал.

Я, конечно, сразу понял, не дурак, зачем меня Чучик к ним отправил. Чтоб я им мешал. Чтоб ничего не было. Ну вот я и заявляю: ничего не было. Только ночью по мне можно было стадо слонов гонять, все равно бы не проснулся. Устал, что ли? Так что за ночь я не ручаюсь. А так — не было ничего.

Я, конечно, и ночью пытался бдить, ибо Чучика я глубоко уважаю, и не только за суперменство. Ну, они ночью говорили. Наверно. Точно помню, он ей сказал, что она потому толстая, что сил до фига, а ноша по жизни легкая. И что ноша Стража мира ей по габаритам в самый раз. А похудеет она от того или нет, ему вообще-то пофиг — но чисто по старой дружбе поможет и в этом. А она ему спасибо сказала, очень странным голосом. Еще помню, Иван этот мне сказал, чтоб я с ними занимался. В смысле, мало устал, еще подгрузиться треба. Ну, мне трудно, что ли? Я даже растяжку вместе с ними сделал. А потом — бетон, фигня какая-то в башке, сны называется…

Утром глаза продрал, а они снова на палках машутся. Это в наше-то тысячелетие. И чо, вот так и попрут с боккеном на автоматы?

С утра мы опять побежали. Как сказал Иван, чтоб у тети Маши дурные шлаки выбить. А утро-то очень ранним было, потому что у костра на голой земле долго не проспишь. Да и пока спишь, каждые полчаса просыпаешься, чтобы перевернуться.

У тети Маши черные круги под глазами, как после ночи любви. Чучику бы такого не брякнуть! Я же на страже стоял, то есть лежал, не было там ничего.

— Фигрень это все! — брякнула тетка к обеду и пригорюнилась.

К обеду — это я так, по привычке. Обеда-то, ясное дело, не того… Я понял — тетка сейчас повесится. Если веревку найдет, чтоб выдержала. И что ей этот вес? Мешает, что ли? Она же специалист-супер! Уж я-то знаю, она дома же работает, при мне. И никто своей фиговкой не дотумкивается, кто Информаторию программы задает. А это она.

А этот гад чернушный, нет чтобы утешить женщину в депресняке, я бы ради такого даже отвернулся, так он еще и поддакнул!

— Фигрень и фигерня! — согласился он, да таким гундосым голосом, что даже до сосен доперло, что это они меня передразнивают.

А мне пофиг! Я и назло могу так говорить, и даже еще гундявее. Ну, попытаюсь, по крайней мере.

— Марианна, махать мечом — это не суть Стража, это лишь один из боевых навыков, — серьезно сказал он. — А суть Стража — в имени его. Быть настороже. Всегда. А ты не настороже.

— Да настороже я! — орет тетка. — Как дура, в тайге…!

А он вдруг оказался разом около нее, змея бесшумная, и хрясь ее по щеке! Это тетю Машу! Я аж онемел. А то бы убил его на месте. Камнем!

Ух, как она глазами засверкала! Ух, как выпрямилась! И сразу покрасивела даже, мне понравилось. Ну тут и я очнулся, заорал что-то типа, что убью гада, а тетка тут же тоже заорала, типа чтобы я заткнулся, потому что он прав — дурдом, короче. Ага, думаю, потому меня Чучик и подослал, чтоб он тетку лупил, а на меня орали. А, пофиг все!

— Силуэт угрозы не заметила! — прошипел он. — Срубят тебя в первом контакте! А мне на тебя Город оставлять, не на кого больше, ты же самая надежная!

В общем, поорали они. А потом он так задушевно сказал:

— Анни, постарайся уж, а? Ну я тебя очень прошу! Постарайся. Времени нет. Я боюсь за тебя.

Конечно, тетка тут же растаяла — я сам чуть не растаял от умиления. Конечно, они тут же и помирились, не сходя с места, а как же иначе. А я виноват остался, что лезу не в свое дело. В смысле, в теткино дело. А какое тогда мое дело? Только тогда, когда в именно мой фейс кувалдой тычут? Ага, щас поверил. Хитрофиговых поразвелось, и не такое заявят. Фиг вам, не пролезет!

До ночи он тетке сто раз показывал-объяснял силуэты угрозы, с оружием и без, со зверьем, без зверья и просто с понтами. Даже я понял. И раз десять еще тетка словила плюху в ухо. Слез было! Так что я озверел маленько, подхватил камень… А он, гад, тут же повернулся, словно увидел спиной, и тихонько пояснил, что он как раз не Страж, а вовсе воин, и на чистом рефлексе меня по камням размажет. Случайно. Чтоб не мешал наставнику наставничать. Это ему, то есть. И чтобы лучше бы я сам подучился, скоро пригодится типа. Да и Марианне проще будет рядом с лопухом — это типа я — замечать свои успехи.

Вот как так получилось, что я согласился?! Мне же тут же прилетело в ухо, потому что не заметил силуэт угрозы. Ага, а как, спрашивается? Я же по камням скачу, гляжу под ноги, больниц-то здесь не найдешь, ежели что — а он как даст в ухо! Больно, блин. Правда, тетя Маша сблокировала, еще и надо мной посмеялась. Примитив, типа, пропустил, атаки же в первую очередь идут, когда отвлекаешься. А как же следить, если внимание действительно отвлекается?! Ну, правда, Ивану не в лом объяснить в сто первый раз. Понять бы еще, что это такое — свобода в концентрации.

На следующий день тетя Маша — вообще-то, Марианна по паспорту — стала «сгорать». Круги под глазами еще чернее. Кожа страшно обвисла. Я мог только ей молча сочувствовать. Вечное внимание Стража — это, я вам признаюсь, не штангу таскать. Штанга что! Пара часов — и ты свободен, расслабляйся. А Страж — это на всю жизнь, в каждое мгновение чтоб был настороже. Даже когда расслабляешься — будь готов. У тети Маши уже взгляд заледенел. Жуть!

О мечах Иван разъяснил мимоходом. Мол, не в оружии суть. Человек с человеком бьется. Чтоб целиться и на курок жать — тоже время требуется. И немалое, потому что человек несовершенен. Вот за это время и успевай отвечать. Ага. Одно дело стволом автомата повернуть, совсем другое — что-то успеть, когда под дулом стоишь. Но Иван сказал, многое можно успеть. Можно выстрел мечом отбить. Это если руки надежные и меч хороший. А у тети Марианны меч страшный. Я его даже в ножнах боюсь. Гибкое Лезвие, веч Стражей.

Иван вообще-то много чего рассказывал, мы ж еще и бежали все время, а под разговоры в транс улетаешь, тогда бежать немного легче. Бежали мы, потому что тетка вредные шлаки выгоняла. Что со мной творилось, я даже не хотел представлять. Прозрачным, наверно, стал.

Но мне все же полегче было. Я-то ночами спал. А тетка растяжкой занималась, и медитацией, и восстановлением кожи. Она же обвисла вся без жира. Так запросто и умереть можно было, нагрузка же запредельная. Но у меня тетка очень сильная, она, оказывается, чем только в юности ни занималась, пока ее не разнесло. Спортсменка, блин, не из последних. Ну, это неудивительно, при ее-то росте. А откуда б я знал, меня тогда и на свете не было. Я ее с младенчества помню как «тетю-слониху».

Ну, я и добегался в результате. Да мы все добегались. Тетя Марианна свалилась к ночи без чувств. А я ей даже помочь не мог, хотя до Города осталось совсем ничего, с обрыва спуститься и через Ингулинку перейти. Видения у меня начались. А я себя и в видениях плохо чувствовал, бессмыслица какая-то и бредятина в голову лезли. И в глаза.

Сначала ушел Иван. То есть не ушел. Закрутил головой, вскочил — и исчез. Куда-то. Потом вывалился откуда-то со здоровенным негром на руках. Только негр, кажется, серым был. Ну, ночью-то все кошки серые, наверно, и негры тоже. Ага. И глаза у него желтые были. Я так понял, умирал он. Я даже из видений выплыл, сесть пытался, да не вышло. Что-то этот негр бормотал, но я языков сроду не знал, я и родной не очень-то… Потом… потом Иван сказал, что Страж погиб. Помню, я даже удивился. Вот же тетя Марианна, рядом спит, как же погиб-то? Помню, Иван закаменел. Это так страшно выглядело, что я сознание потерял. Ну, может, и заснул, в моем состоянии одно от другого и не отличалось вовсе.

Очнулся, а Иван меня тормошит. И поднимает. Ага, щас. Ноги-то не хотят держать. А Иван еще и говорит все время, и требует, чтоб я все запомнил и передал кому-то, потому что он сам должен уйти до срока. Ага. Я имя-то свое не сразу …идентифицировал.

Он мне много чего наговорил.

— Все запомнил? — спрашивает эдак требовательно. — Все передашь командирам, все в свое время?

Ага, киваю, и запомнил, и передам, только бы поспать еще.

— Марианну не оставляй до конца! — приказал Иван. — Она Страж юный, посвящение не прошла, ей без помощи сложно будет.

Тут сон сразу улетел. Не понравилось мне как-то фраза про конец! А что не оставлять, это я и сам понимал. Тетка в состоянии Стража… дико смотрится. Кто-то должен будет переводить ее жесты широкой публике, речи ее странные адаптировать.

— Пятерке Кузьмина передай: они уже здесь! — приказал Иван непонятно и взялся за пояс. — Понимаешь, малыш, дымы вторжения, вот какое дело. А Страж не прошел посвящения… Бейтесь до упора! Даже если я не вернусь — бейтесь! И помните: есть и еще дети Болдуина!

Может, он и не говорил ничего. Может, бред это мой. Потому что только на бред и похоже. Он ведь изменяться стал. Жуть черная. Оружия на нем появилось, как на стенде вооружений. И росту прибавил. И шлем зарастил. И тигр его ожил. Я, хоть и в бреду, но прочувствовал: хоть и скафандр на нем, и выглядит, как скафандр, только он живой, и характер у него такой… тигриный. Смерть несущий.

То, что он потом в переход ушел, даже банально как-то в сравнении с тем, что уже произошло. Подумаешь, нуль-переход! Ну, фантастика, ну и что? Там же война, с той стороны, и мне туда не надо. Так что проку с перехода меньше, чем с обычной двери. Особенно если это дверь нашей кафешки в Городе! Мда, пожрать бы не мешало…

Потом очнулась тетя Маша. Где Иван да где Иван! А нет его. Ушел. Куда? А в нуль-переход. Взгляд у тетки совсем диким сделался, я думал, она сейчас у виска пальцем покрутит. Но получилось еще интереснее.

— Как же так? — сказала она. — Переход же в Городе!

И тут я вспомнил, что он мне говорил — словно выплыло из глубин в нужный момент. Переход в Городе, но шагнуть в него можно отовсюду, например, вот с этой скалы, как, собственно, и было. Потому что это же … ну… нуль потому что, вот.

Силуэт угрозы!

Я и чухнуть не успел, как оказался в стойке, и Марианна тоже. Облом, учебная тревога. Просто на полянке добавилось кое-что, чего вчера не было. Большой такой камень, вроде плиты. А на нем — оружие чужого мира. Что-то вроде длинноствольного, очень длинноствольного пистолета, зловещего такого цвета, из него ненависть разве что не излучалась.

— Это что? — шепотом спросила Марианна.

Я понял сразу, но… как сказать-то? Что вот, мол, это могила Стража иного мира? Посмотри, мол, что и тебя ожидает — затерянный камень в чужих лесах? Так что я промолчал. И попрощался в этот миг кое с чем, чего в свое время не ценил. Счастливое у меня детство было, оказывается. Могло бы продолжаться и еще … да не судьба.

А тетя Маша все и сама поняла.

Полянка наша была выбрана с умом: на вершине холма, и край обрывается скалой. От сырости подальше, и комара с мошкой ветром отпугивает. Подошли мы с теткой к обрыву.

— Он сюда шагнул? — спросила она.

Ну… да. Сюда. И что? Обрыв, конечно, впечатляет, только я после командирского маршрута отмороженный, ничего не боюсь. Так, принимаю меры безопасности — и только.

— Давай выбираться в Город, — решила Марианна. — И побыстрее. Неладно там. Видишь?

Я, конечно, вижу. Маршрут-то закончен. Внизу под обрывом шумит на камнях Ингулинка. За ней на холме сияют белизной стены нашего Города, переливаются изумрудным светом башни зимних садов, трепещут в небе разноцветные крылья дельтапланов, блестит лента железной дороги…Все как обычно вроде. Только вот там, куда убегает двойная стальная змея, поднимаются к небу призрачные дымы вторжения.

29

Александру я нашел в промкольце, в цехе животноводства. Здесь я еще не бывал. Видимо, здешний начальник решал проблемы сам, нас не вмешивал, мы и не вмешивались. До этого дня. Аврал с энергией разом вырвал из наших рядов всех командиров, способных понять специфику непрерывных циклов в животноводстве, в основном бывших врачей и ветеринаров. Александра — врач, поэтому охрану подстанций валили без нее. Ну и хорошо, грязное это занятие… Хорошо, что ребята-дроздовцы закончили свои непознаваемые дела, что электрическое сердце Города отныне работает в автономном режиме, что стремительные «горные орлы» больше не должны падать из поднебесья на охрану подстанций. Очень уж это рискованно. В следующий раз могут и автоматным огнем встретить.

Противно светили ультрафиолетовые лампы. Сашенька, ты где? Можно было вызвать ее по связи, но лично найти гораздо приятнее, и я ее, конечно, нашел. Нас друг к другу как магнитом тянет. Саша убирала следы командирского вмешательства в автоматизированную жизнь цеха, всякие ручные инструменты. «Жук» исправно уволок тележку с лопатцами-корытцами-ведрами куда-то в мойку.

— Как в юность вернулась! — счастливо сообщила Саша. — Представляешь, здесь тоже ведут работу с интеллектом высших животных! А результаты!..

Я сразу заинтересовался. Большинство ученых покинули Город давно, и скоро это начнет сказываться. Город перестал «взрослеть». Цех животноводства, получается, избежал подобной участи. Я так заинтересовался, что тут же отправился знакомиться с местным боссом. Милый оказался человек, не прогнал любопытных, и мы славно пообщались. Да, здесь командиры точно не требовались, здесь все сотрудники как командиры. Вот так живешь и не знаешь, какие замечательные люди совсем рядом! Я-то цех животноводства раньше воспринимал только в виде контейнеров с жидким удобрением, что исправно поступали в ведомство Нецветаева…

Александра получила какое-то короткое сообщение, видимо, от Кузьмина. И куда сразу подевалась ее светлая улыбка, словно тучи на небо набежали.

— Дмитрий Евгеньевич, — странным голосом сказала она. — Извините, что решила за вас…

У меня появилось дикое ощущение, что она готова заплакать. И не только у меня. Местный босс подхватил блок-контрольку и ушел проверять автоматику, словно рядовой слесарь. Решил, что у нас личные проблемы. Хороший он мужик, почему только не командир?

— Дмитрий Евгеньевич, случилось нечто, что меняет все, — твердо сказала Саша, справившись с волнением. — Чтобы быть и далее рядом и вместе, необходима формальность. Вы должны дать присягу. Властью, данной мне, спрашиваю: согласны ли вы отдать себя делу защиты родины? Отвечать да или нет.

Ее слова были совершенно непонятны. Мы, конечно, все здесь патриоты, но… под родиной можно всякое подразумевать.

— Это присяга офицеров-пограничников космических войск, — тихо пояснила Саша. — Наша, внутренняя присяга. Ситуация с Городом вышла сегодня за пределы компетенции командирского корпуса. Начиная с этого часа, Город будут защищать погранвойска. Мне дано право принимать в наши ряды необходимых специалистов.

Я достаточно долго пробыл в командирах, чтобы понимать разницу. Мы, командиры, не убиваем. Наше оружие — шоковое. Оно выключает на четверть часа. Иное дело любые войска. Это кровь и смерть. Так с кем нам предстоит биться, в глубинах сибирской тайги?! Кто посягнул? Уцелеем ли?

Мое «да» далось мне нелегко, потому что я понимал, на что подписывался.

— Мне очень жаль, что все так получилось, — обронила Саша и отвернулась.

Я ее правильно понял. Между нами все только начиналось, а война, она разве что в книгах оставляет время и место для любви. Уж я-то знаю. На самом деле это кровь и смерть, и потеря близких.

В полном молчании мы покинули промкольцо и отправились к башням Золотых ворот. Там, в кабинете давно пропавшего Гробова, сейчас наверняка собираются офицеры космических войск, как я понимаю, из наших боевых пятерок. В командирской круговерти дел мы как-то подзабыли их истинное предназначение. Александра Кузьмина — офицер погранвойск? Теперь и я тоже? А это возможно? Я достаточно прожил на свете, чтобы понимать: не повеление любимой женщины делает офицером, что бы там ни пели поэты.

Щелкнули блокираторы на двери начальственного кабинета — проходите! Опс. Я и не знал, что гробовский кабинет — защищенное помещение. Интересно, а незащищенные помещения у нас есть?

В кабинете сидели, естественно, Кузьмин со товарищи. А остальные? Позже подойдут? Не единственная же у нас боевая пятерка! Я уставился недоуменно на ребят. Они — на меня.

— Дмитрий Евгеньевич принял присягу, — тихо сказала Саша.

Кузьмин поизучал меня, поразмышлял чего-то, переглянулся с Чученовым, как всегда в моменты затруднений — и предпочел промолчать.

— Ну и… кого же мы видим перед собой? — спросил Гафаров.

— Командира учебки, естественно, — пожала плечами Александра. — Дмитрий Евгеньевич все равно преподает и у курсантов, и в школе юнг. Кроме него, некому.

Может, ребята и не согласились с таким утверждением, но спорить почему-то не стали. Так что я уселся поудобнее и приготовился вникать в проблему.

— Значит, что произошло-то… — Чученов задумчиво постукал пальцами по дубовому столу, и благородное дерево загудело в ответ. — При захвате подстанций один из охранников успел подать голос… в общем, если отбросить нюансы и коротко, то — он не с Земли. И русский язык знает плохо. Скорее всего, учил через английский, и совсем недавно. Это — квалифицированное заключение специалиста, я под ним подписываюсь. Ну а если сложить два и два, вспомнить, кому принадлежит охрана электросетей… с недавнего времени… то давление на Город приобретает иной смысл. Среди наших противников Чужие. Они маскируются в силовых структурах и направляют их на нас — в своих целях. Вот… у меня все.

— Возможность ошибки…

— Командир! — возразил Чученов твердо, — Я в трех словах поймал три чужие фонемы, не совпадающие ни с какой из известных языковых систем. Тебе что еще нужно? Десант на гравилетах?

— Техникой нас не пронять! — проворчал Кузьмин. — Мы сами кого хочешь проймем! Косвенные свидетельства есть?

— Да сколько угодно. Начнем с того, что охранник вообще не должен был издавать звуки. Пятерка Демидова вполне профессиональна, как полицейские, во всяком случае. Он сразу получил из шок-ружья, И Корсак еще добавил. Вот вам устойчивость к парализаторам — а они у нас многовекторные, если кто позабыл. И вообще, что говорит мужик, получив по башке? Вот то-то же. Вовсе не вежливое «кто вы такие». Думаю… думаю, косвенных можно на Сортировочной мешок насобирать.

— Щелкнули блокираторы. Ну, кто еще имеет право входить на совещание командования погранзаставы?

В дверь, извиняющее улыбаясь, шагнул Эдик Цветков. Недоуменно уставился на меня. Что они все на меня таращатся?!

— Я, конечно, дико извиняюсь, что помешал, — улыбнулся Эдик. — Я только спросить хотел: а что это за чудные ребята болтаются по Сортировочной, а? Так посмотришь — вроде бронепехота. А этак посмотришь — и не она вовсе. Кое-кто из них — точно не бронепехота! Это я вам как журналист ответственно заявляю. Ну и бронепехота у нас ведь где дислоцируется? Правильно, за две тыщи км отсюда, это я вам как журналист…Чего тут целый полк ошивается, бандитов наших напугали совсем?

— Вот вам и косвенные, — заметил Володя.

— Эдвард, присядь, — попросила Александра. — Это дело тебя тоже касается.

— Ну что, ребята, делать-то будем? — тоскливо поинтересовался Кузьмин. — Вот построили мы город-приманку, вот Чужие сунулись, и нам бы день простоять да ночь продержаться — да только некому на помощь приходить! Где та Красная Армия, ау? А?

Мне стало противно. Опять все кругом умные, все в курсе, чего-то решают, а я вроде как сиди и не мешай. А мне это еще в прошлой жизни обрыдло.

— Вот что, командиры! — брякнул я, пока не разозлился окончательно. — У вас тут, я смотрю, свои секреты, ну так я пошел. У меня дел тоже хватает. А если я нужен, так вводите в курс, а не…!

— Не спеши, — буркнул Кузьмин. — Мы как раз и решаем, нужен ли ты — и вообще кто-либо из командирского корпуса. Нам сначала надо решить, что мы-то собираемся делать? Женя, твое мнение?

Гафаров пожал плечами. Кузьмин упорно ждал ответа.

— Лично я… присягу давал, — нехотя высказался Гафаров. — С тех пор многое изменилось, конечно. Нет тех, при ком присягал. Никого, собственно, нет.

— Ну и? — поощрил Кузьмин.

— Ну и я-то есть. И родина — вот она. И я верен присяге! Даже если останусь один. Выведу своего «Гепарда»…

— С которого вооружение сняли!

— А он и без пушек на многое способен. В любом случае, уж Город-то я не оставлю! Куда я без него? Как он без меня?!

Повисло неловкое молчание. Вот почему всегда так: выскажется человек искренне — а всем неловко, словно что-то неприличное подглядели?

— Присоединяюсь, — поднял руку Чученов. — Присяга правильная была.

— Присоединяюсь, — сказала Лена Елисеева своим чудным голосом — по кабинету словно музыка пронеслась.

Ну, это как раз понятно. Чтоб Лена да куда-то от Гафарова… Но даже Эдик пробормотал что-то невразумительное, вроде как тоже верен. А он даже и не командир, а вовсе журналист.

— Ну что вы творите, ребята! — скривился Кузьмин. — Ребята, ну вы же не сумасшедшие! Ну выйдем мы, такие крутые пять пограничников, встанем в Золотых воротах… с чем?! С полицейским вооружением?! С наручниками и шокерами? Повяжем полк бронепехоты — что нам стоит, мы же герои! Чужие-то явно за их спинами пойдут!

— Саша, это не в твоей компетенции! — резко вмешалась Александра. — И — Чужие пойдут первыми! Им нужно понять, что такое наш Город. Они войдут в Город до того, как его разломает бронепехота.

— А хоть бы и так! С шокерами против чужих десантников! А за ними — полк бронепехоты! А за ними — БТРы огневой поддержки! И парочка тяжелых танков, чтоб снести Золотые ворота! А за нами — никого!

— У нас есть командирский корпус, — задумчиво сказала Александра.

— Вот мы и пришли к главному вопросу, — поднял ладони Чученов. — Все согласны, что он главный? Ребята, спокойно. Сейчас мы решаем главный вопрос: вмешиваем в боевые действия командирский корпус — или действуем, полагаясь только на собственные возможности?

— А что решать-то? — рявкнул вдруг Кузьмин. — Мы — воины! А если Дед завалит бронника — он по десяти статьям преступник и убийца! А я завалю — мне орден, потому что я выполняю приказ и служу родине! В наши игры гражданских не вмешивать!!!

— А это не тебе решать! — заорал и я, наконец взбеленившись. — Я за Город любому глотку порву! И вся моя пятерка тоже! И Смирнова! И «горные орлы»! И объясните наконец, о чем кричим!!

И все замолчали. Как будто испугались чего-то.

— Дмитрий Евгеньевич, мы же просто спорим, — неуверенно заметил Чученов. — Отпустите стул все же… Вопрос очень сложный. Возможны бои, а командирам убивать нельзя, вы же не военные. Вас посадят всех, если не убьют сразу. И корпус не вооружен.

— Ну… если так, — смешался я. — Тогда конечно…Вызывайте войска, а командиры будут блюсти Город, все равно никто, кроме нас, этого не умеет. И объясните, что происходит, н-н-наконец!

Щелкнули блокираторы. Ну не защищенное помещение, а проходной двор!

В открытую дверь шагнула высоченная женщина. Внимательно скользнула холодным взглядом по собравшимся. И, конечно же, озадаченно уставилась на меня! На кого-то она была неуловимо похожа. Короткая светлая прическа. Огромные синие глаза. Лицо пронзительной красоты. Стройная. Ну, при этаком росте сложно не быть стройной. На узкой талии пояс с замысловатой вытянутой пряжкой. Комбинезон технический, робототехники в таких ходят. Робототехник? Нет у них двухметровых красавиц! И еще: при двухметровом росте нет лошадиной костлявости спортсменок-баскетболисток, а есть тигриная мощь и та же постоянная настороженность. Ну не припоминаю я такой! А должен бы, в своем-то Городе…

— Маша? — неверяще спросил Чученов.

Ну надо же! Вот эта красавица — Маша Остапчук?!

— Иван Алексеевич просил вам передать, — неторопливо сообщила она, — Чужие здесь.

Повернулась и плавно вышла. Вроде и не торопилась, а раз — и нет ее. Знаю я такую неторопливость, У мастера Раскина наблюдал. Вот так шагнет неторопливо вроде — и летишь куда попало, полон рот земли…

Валькирия исчезла, как видение, и тут обнаружилось, что она не одна приходила. Какой-то бледный паренек все время держался за ней. В дверях он замялся, словно что-то внезапно вспомнил, и пробормотал:

— Он сказал биться до конца. Он сказал, что придет, как только сможет вернуться. Он сказал, что есть и еще дети Болдуина…

— Что Он сказал еще? — ядовито осведомился Кузьмин.

Паренек оскорблено вскинулся и уставился на Кузьмина. Ого! И не боится ничуть!

— Он сказал: Город не только ваше творение! Многие в него душу вложили! И — включите видеоконференцию, если уж решаете судьбу Города! Вы сделали первые правильные шаги, вот и не сворачивайте!

И злобный паренек удалился.

— Ну включим, — пробурчал Кузьмин. — Ну обсудим, вече устроим, наоремся всласть — а толку? Пока сами хоть что-то не решим, смысла нет раскрываться.

— А разве мы еще не решили? — удивилась Александра.

Кузьмин поглядел на нее с непривычной жалостью.

— Ну, если решились… — буркнул он обреченно и включил видеоконференцию. — Всем, всем, всем! Всем командирам всех пятерок, всем курсантам, всем бойцам школы юнг, всему отряду горноспасателей! Всем дежурным сменам, всем отдыхающим горожанам, всем гостям Города, всем шпионам всех мастей! В Городе с этого момента вводится военное положение! Приказываю включить видеоконференцию на постоянную работу! Ожидайте сообщений! Всем, имеющим командирский допуск, собраться в защищенном помещении Информатория! Всем командирам быть на постоянной связи! Отозвать группы с командирских маршрутов, рабочие группы из-за периметра Города! Закрыть грузовой порт и Золотые ворота, закрыть Город вглухую! Ожидать сообщений.

Странное в этот раз получилось собрание. Непривычное. Мы сидели в центре главного зала, Кузьмин мучительно потирал лоб, словно у него болела голова, и говорил — а весь командирский корпус слушал, затаив дыхание. Такие факты озвучивались — как в фантастических романах!

— Слушайте все, что, наверно, стоило вам знать с самого начала! Для чего построен Город? Прототип инопланетных поселений, это знают все, и это правда. Наработать опыт эксплуатации — это понятно всем. О том, что наше общество вплотную подошло к расселению по космическому пространству — многие догадываются, кто интересуется экономикой. Но из этого следует:

а — не мы одни такие шустрые, скорее всего;

б — мы лезем в чужие сферы влияния;

в — нам за это могут в мурло насовать, как на любой бандитской разборке за сферы влияния;

г — и в первую очередь достанется тем, кто лезет первыми, то есть нам. Наш Город все-таки инопланетное поселение, если кто забыл.

Потому были созданы в составе космических войск особые пограничные подразделения, призванные либо пресечь мордобитие, либо обратить в нашу пользу. Потому был построен уникальный Город как приманка для Чужих. Потому в Городе властвуют командиры, наделенные полномочиями сверх всяких мер — чрезвычайными полномочиями! Мы — пограничники! Наша функция понятна: принять первый удар и стоять до подхода основных сил насмерть.

Ну так это случилось. Чужие здесь. А у нас обстановка крайне осложнена внутренними разборками в нашем обществе. Те силы, что начинали проект, сейчас оттеснены от власти. На Городе пересеклись экономические интересы разных влиятельных групп. А в Городе правят командиры, которые не собираются его никому отдавать. Так уж получилось, что… прикипели мы все к нему душой. Сроднились. Как он без нас? Как мы без него? Мы все здесь хлебнули свободы, ребятки — а она опьяняет…

Так что скоро у стен Города появится бронепехота — как последний аргумент в споре. Наша бронепехота, родная, министерства внутренних дел. Но где-то среди них и за ними — Чужие. Которые, естественно, добиваются, чтобы таких городов у нас никогда не было. Такова ситуация. Вопросы есть?

Вопросов, конечно, было множество — да не каждый рискнул высунуться. Очень уж вид был у Кузьмина… озабоченный.

— Вот я не понял, — наконец сказал Смирнов осторожно. — В чем проблема-то? Это же война? Ну так действуем по плану! Поднять пограничников, вызвать основные силы…

— А некого, — горько улыбнулся Кузьмин, и все разом замолчали. — Некого вызывать, ребята. Задумка-то правильная была. Только с тех пор и власть не раз поменялась, и вообще все. Нет больше космических пограничников. Кто охраняет добро своих начальников, кто погиб, кто ушел… Группы обнаружения Чужих по заказным убийствам работают! Маразм! Это нам просто повезло, что мы Город держали. Здесь финансирование и со стороны науки шло, и от космических войск. Потому и сохранились как боевая единица.

— Ну хоть вы…

— А что мы?! — взорвался Кузьмин. — Вот они мы все! Одна боевая пятерка! Нас же инструкторами сюда отправляли! Комплектовать заставу должны были из командиров! А тут власть переменилась, скидавай сапоги… Ни оружия, ни полномочий, ни самих войск. Отсебятиной занимаемся.

— Слушайте, да не может такого быть! — возмутился обычно спокойный как лапоть Жора Крафт. — У нас же есть армия, спецназ, та же бронепехота… Неужели они против Чужих не встанут?

— Ха! Армии вообще-то приказ требуется, если кто не в курсе. А кто прикажет? Те, кто приказывает, своими денежными делами заняты, им не до нас.

— Но Чужие же!

Кузьмин вздохнул.

— А что Чужие? — спросил он. — Ну, Чужие. Ну вот они и приперлись сюда вместе с нашей бронепехотой, если кто не заметил. Брать Город под свою власть. Или стирать с лица земли — это как мы себя поведем. И спецназ там же. И армия, я уверен. И Чужие. И всем им Город мешает — ежели он под нашей властью. Нет, я не спорю с основной мыслью! Есть, конечно, и дружественные силы. Все же это Чужие. А как их найти? Кому сообщить? Гробов мог бы через связи в правительстве. Но Гробова нет. Капитан Раскин… разве что по своим знакомым-ученикам-сослуживцам… но Раскина от нас давно отсекли. Он человек военный, получил приказ — и все. А если я пойду кричать, что на нас Чужие наезжают, меня разве что в психушке выслушают — из профессионального любопытства.

— И что же делать?

Вопрос прозвучал так жалобно, что автор даже не стал показываться из-за спин командиров.

— А не знаю, — пожал плечами Кузьмин. — А кто знает, тот пусть и скажет.

— Не все так безнадежно, — неуверенно сказала Александра. — Если мы будем как-то сопротивляться, дружественные силы заинтересуются, что это здесь за шум. Может быть. Но тогда получится совсем другая ситуация. Все же это Чужие.

— Вот я не понял! — угрюмо сказал Смирнов. — Сопротивляться — это как? Шум-то сильный надо поднять. А это что тогда получится? А Город тогда… что?

Все он понял, умный наш начальник операторов зеленой зоны. Только ничего другого предложить не мог.

— Мирная демонстрация, — твердо сказала Александра. — Закрыть подходы к Городу живой цепью. Ну не пустят же они тяжелые танки на людей! А без танков защиту Города пробить… непросто. И стоять до конца! Стоять и надеяться. Так что прав Иван Алексеевич. Пограничники не отступают, Саша.

— Ура, — сказал Кузьмин совсем не радостным голосом. — Приказ получен, слушаю и повинуюсь. Но нас сколько, пограничников-то? Одной пятеркой цепь не составить, разве что вокруг форточки. Так нет в Городе форточек, вот в чем беда…

— Привести к присяге пограничный корпус, — пожала плечами Александра. — В конце концов, изначально так и планировалось. И у нас это право никто не отнимал.

— Все слышали, что девушка сказала?! — хмуро рявкнул Кузьмин. — Командирам на раздумья и принятие решения, вступать или все же нет в космические погранвойска, времени — пока отсутствует командный состав. Командному составу погранзаставы особого назначения переодеться в истинную парадную форму для приведения командиров к присяге! Пошли, ребята…

Мимоходом Кузьмин зацепил и меня:

— Дмитрий Евгеньевич, вы с нами. Командир учебки тоже должен быть при параде.

— А ты знаешь, какое у меня воинское звание? — полюбопытствовал я. — Сержант, между прочим. Для командира учебки не очень-то подходит, верно?

— Не беспокойтесь за ерунду. У нас своя система званий.

К складам мы шли вразброд, каждый погрузился в свои непростые размышления, но я все равно заметил, что Кузьмины приотстали и Александра заботливо провела своими тонкими пальчиками по лицу мужа.

— Саша, не бойся ты так за нас, — попросила она. — Ты же совсем голову теряешь. Мы все сделали свой выбор давным-давно. Помнишь?

Огромный бравый Кузьмин только печально посмотрел на красавицу-жену и кивнул. А до меня наконец тоже дошло, что весь этот шум, споры и рявканья — просто безуспешная попытка заглушить страх. Неукротимый командир дико боялся за нас всех. Будто знал что-то жуткое о судьбе каждого — но не мог ничего изменить.

30

Готовых принять присягу набралось неожиданно много. Командирский корпус, боевые пятерки — ну, с ними-то понятно. Боевые пятерки просто в силу своей подготовки о многом и так догадывались. Так ведь и технические пятерки тоже, практически полным составом. И рота курсантов. И даже школа юнг и — совсем в уголке, чтоб не выгнали, отряд горноспасателей. Подростков Кузьмин сразу прицелился выгнать, чтоб не играли здесь в войнушку, но Александра строго глянула с другого конца зала, и он смирился, только стиснул зубы да побелел от злости.

Принятие присяги у пограничников короткое — как и сама их служба. До первого боя. Пограничники не отступают! Готовы отдать жизнь за родину?! И покатилось по притихшему залу — да, да, да…!

Командиры нет-нет да и поглядывали на форму Кузьмина. Черно-фиолетовый эласт, оружейные тяги и крепления, кольцо коммуникатора на шее, громадный пистолет в нагрудной кобуре — и лихая пилотка набекрень. Впечатляющее зрелище. Но в том-то и дело, что пилотка. А должен быть шлем с нагрудными латами. Только где тот шлем… Сдан на базу вместе со всем навесным вооружением, с нашлемным лазером и плечевыми кассетными гранатометами. Осталось личное оружие, а из него даже скорлупку бронепехоты не вдруг пробьешь!

Ладно, ребята, давайте знакомиться по-настоящему! — сказал Кузьмин. — Раз уж воевать вместе — имеете право знать, под чье руководство встали!

Флаг-лейтенант Елена Елисеева. Та, кто создавала наше уникальное оружие. Кто испытывала его в боевых условиях. Кто носит боевые ордена по праву. Только где то оружие… Переплавлено на медь? Остались шок-ружья. Остались игольчатые парализаторы. Оружие полицейских, бесполезное против бронепехоты…

Александр подошел, положил ей руку на плечо, и вместе они смотрели на огромном экране Информатория кадры оперативных съемок: счастливо улыбающаяся девчушка, волосы дыбом, лицо в саже, оплавленный шлем-нагрудник валяется у ног, а на заднем плане дымятся-догорают обломки непонятной техники. Знали бы те дубовые генералы, что вручали ей ордена, что за чудо она подбила на горных учениях. Оружейная лаборатория Елены из тех обломков немало уникального надергала, пока те не успели сгореть… Взять те же материнские блоки для Информатория…

И тут его ударило, да так основательно! Больно, блин!.. После разряда в голове, после звездочек в глазах мучительно сдавило сердце, зато в мыслях полная ясность. Он увидел крышу Города, пронзительную синеву неба… монтажный кран и тяги защитной сетки над зеленой зоной… и такую знакомую хрупкую фигурку, отброшенную к парапету страшным ударом. Султан темных волос, бледное лицо в крови — и раструб световода в таких изящных, и в смерти прекрасных руках…

— Саша, Саша, возвращайся…

Лена Елисеева обеспокоенно заглядывала ему в глаза.

— Порядок, вернулся, — хрипло прошептал Кузьмин и тяжело завалился на ее плечо.

Тут же рядом возник Гафаров, незаметно поддержал его железной рукой. Кузьмин отчаянно глянул на него. Как же так, Женя?!

— Лена, ты… это… блин, больно ведь… ты что, продолжаешь работы по импульсному оружию?

Лена кивнула, не сводя с него внимательного взгляда.

— Ага… У тебя Рита Гафарова в испытателях? Ага. Я понимаю, лучший снайпер… Вы поосторожней там! Черт, знать бы… Твой импульсник может стабильность потерять? Оно понятно, что новое… Вы поосторожней там, я тебя прошу!

Лена наградила его еще одним обеспокоенным взглядом и кивнула. А что ей еще сказать?! Самому ни фига не понятно…

Они остались стоять втроем, как будто так и было задумано заранее — обнявшись крепко, как и положено настоящим друзьям. Что-то сообразив, к ним присоединился Володя, а секунду спустя — Александра.

Флаг-лейтенант Евгений Гафаров. Командир бронетанкового звена. Вот так-то. Было и такое вооружение у пограничников…

Вместе они смотрели на экране, как развеселые ребята картинно скалятся оператору с брони своих машин. Как давно это было! Первое боевое применение звена «диких кошек», да еще и совместно с интернациональными силами! Янки тогда неплохо себя показали… Там, в этой чертовой скалистой пустыне, Женя и потерял половину прайда. А мог бы всех — если б не его запредельное мастерство.

— Эй, да это ж наши ракопауки у Золотых ворот! — охнул кто-то.

Вот то-то и оно, что у Золотых Ворот. Боевые машины, которым нет равных — и долго еще не будет. Вооружение снято, двигатели на консервации, на блистерах малолетние придурки матюки пишут… А как все начиналось! Знал бы кто, как «дикие кошки» носились по горам, поддерживая, прикрывая собой, вытаскивая тех, кого еще можно было вытащить из тех проклятых совместных учений! Чужие…ха! «Дикие кошки» пострашней любых Чужих!..

Александра Кузьмина. Ксенопсихолог. Командир группы врачей. Вот так, без звания. Аристократическая красавица Сашенька и в кадрах оперативных съемок не выглядела офицером, хотя и носила форму. Хрупким видением она выглядела. Эфирным существом. А рядом свора кудлатых зверюг. Мда, зверюги… Печальная с ними вышла история, впрочем, как и со всеми пограничниками. Звери эти были собаками. Наверно, собаками. По размерам они больше на медведей смахивали, особенно если наткнешься ночью да внезапно…Добродушные, улыбчивые громадины. Они сами охраняли периметр, когда спецназ валялся в лихорадке. Они нашли в горах всех раненых и вытащили под защиту «диких кошек» Гафарова. А на тех же проклятых горных операциях?! Ребята их баловали и боготворили, как детей. Беззаветно любящие людей зверюги. Они и гавкать-то не умели. И какая-то сволочь в смутные времена отправила их на очередные разборки за сферы влияния. Где их всех и постреляли. Они же, даже погибая, никогда не нападали на людей. Они были предназначены для иного… Больше Саша животных не брала, и вообще поменяла специализацию. Что за жизнь! Уникальный специалист, единственный ксенопсихолог среди пограничников — и тампонирует огнестрельные раны! А создатели новых видов вооружений гоняют отморозков с Сортировочной!..

— Флаг-лейтенант Владимир Чученов. Лингвист-аналитик. Единственный в своем роде специалист. И никаких оперативных съемок. Он ведь сначала вовсе и не был офицером, и даже бойцом не был. Просто случайно найденный человек, обладающий способностью на слух определять все акценты. Вообще все. Тот, кто должен определять Чужих. От него не спрятаться ни за какой обучающей программой! С него начались первые неприятности на первых горных якобы учениях. Там они все, кстати, и познакомились… Чученов сказал свое веское слово и на совместных якобы учениях. Давно это было. С тех пор Володя прошел обязательную спецподготовку, получил военное образование — но так и остался неискоренимо штатским человеком, тихим мальчиком из интеллигентной семьи, из очень уважаемого научного клана.

Кузьмин не удержался от слабой улыбки. Сейчас что-то будет. И громко представил:

— Флаг-капитан Эдвард Кветковский, начальник службы собственной безопасности и командир разведки!

В Информаторий нагло зашел Эдик Цветков, весь в форме, весь в орденах. Минута ошеломленного молчания.

— У-у-у! — завопили наконец возмущенные командиры. — Шпиён объявился! За своими следим, да?!

— Орите, да не забывайтесь, — холодно заметил офицер, неприятно улыбнувшись. — Кто-то должен был прикрывать ваши спины на Сортировочной. И чистить командирские ряды от «уточек» — а их много было, спросите у Кузьмина. И кстати! Моя агентура на месте и бдит.

И командиры опомнились. Уж очень нынешний Эдуард не походил на себя прежнего. Холодный. Сильный. Очень опасный.

— Саша, ну а ты-то кто? — спросил Смирнов, чтоб замять возникшую неловкую паузу.

И все затихли, ожидая ответа. Понятно, кто. Начальник погранзаставы, кто же еще? Но хотелось услышать официальное подтверждение.

Кузьмин спрятал глаза за тяжелыми веками.

— А я, ребята, телохранитель, — сообщил он буднично. — А сейчас — адъютант начальника погранзаставы, его голос и полномочный представитель. Флаг-лейтенант Кузьмин, честь имею! А кто командует погранзаставой, извините, ребята, но фиг вам кто это скажет. Нашего командира бережет тайна. Знаете, сколько раз его пытались вычислить и убрать? Спросите у Эдика. Ну, а приказы командира оглашаю я.

И он же получал все пули, предназначенные лидеру. Это было очевидно и не нуждалось в озвучивании.

Командиры молчали, осмысливая сказанное. Пересчитывали офицеров. Пытались как-то принять, что это все, что осталось от космических погранвойск.

— Ну что, ребята, будем надеяться, что нам не придется воевать! — усмехнулся Кузьмин. — Вот вам первый приказ от начальника погранзаставы особого назначения: Город перевести в режим автономного существования, периметр — под охрану! Подготовить гражданское население к эвакуации! Максимально быстро. Желательно — за сутки. Пока нам дорогу не перекрыли… Текущие вопросы — к Володе, он у нас начальник штаба, потому что думать умеет. В общем, все как обычно. Свободны.

Командиры, теперь уже пограничники, зашумели, закучковались и двинулись на выход. Сначала, естественно, в командирское кафе, обсудить с друзьями ситуацию, потом — на плановые дежурства.

Володя остался, оседлал пункт управления. Сейчас на него все свалится. Ничего, он умный, справится. Лена извинилась и исчезла. Ладно бы на оружейный полигон. На самом деле — в танцкласс. Иван куда-то пропал, а Сагитова вряд ли понимает, кто такие арты, хотя и считается там главной. Так что без Лены там не обойтись, потому что она и сама — арт. Знал бы кто еще, что это такое…

Мимо озабоченно прошагал Гафаров. Не в кафе. Задержался.

— Ты плохо выглядишь, Саша, — предупредил он. — Полежал бы, а?

Кузьмин подавленно глядел на друга. Видения не лгут! И бескровное лицо Жени за блистером «гепарда», и синий огонь на броне — все будет!

— Мы с тобой боевые офицеры, Женя, — сказал Кузьмин тихо. — Ты же понимаешь не хуже меня, что нас ждет… Подготовь прайд к бою. Все, что только возможно! И будь готов сам. На самый крайний случай. Понял?

— Саша, я в солдат стрелять не буду! — твердо предупредил Гафаров. — Мы для иного присягу принимали.

— Я сказал — на самый крайний!

Гафаров тяжело замолчал.

— Я… поставил на «гепарда» импульсные пушки, — признался наконец он. — У Лены была готова подходящая модель, как раз с оружейными портами совместимая… Саша, ты ведь что-то видел, да? Кого-то из наших?

Кузьмин еле заметно кивнул. Гафаров помолчал. Отдал честь и ушел, прямой и железобетонно спокойный. Он не стал тратить время на вопросы. И так все ясно. Что может ожидать танкиста в бою? Бронебойный в бок, взрыв боеукладки — и вечная слава безвестным героям… Знать бы еще, какая зараза способна остановить «гепарда»! Уж в любом случае не носимое оружие…

Их всех отбирали в погранвойска очень придирчиво, за какие-то особые, редкие способности. Проклятый дар Кузьмина, что провел его через сито отбора — способность предвидеть будущее. Иногда. Отрывочно, непонятно. Этого мало, конечно, для дела. Но все равно его умение уже спасло однажды пятерку Кузьмина, когда он в последний момент понял, что совместные учения — тщательно выстроенная ловушка для только что созданных, неопытных космических погранвойск. Это действительно оказалась западня. Они вырвались из нее сами и вытащили многих. Бесславными оказались те якобы учения, хотя обильными и на награды, и на трофеи. Именно с тех пор носят пограничники свою особую форму. Свою странную непробиваемую форму. Эх, шлемы-нагрудники бы к ним!

Об одном только не сказал Кузьмин, когда попал в особые войска. О том, что свои видения он принимает сердцем. А ведь оно не железное.

У кафе Кузьмина остановили. Здоровенный улыбчивый парень перегородил дорогу и чего-то безмятежно от Кузьмина ожидал. А, коллега-волейболист. Как его звать-то? Неважно.

— Чего тебе, господин военврач?

Вот так ему. Он же приписан к лаборатории военных врачей? Будет врачом, коли не представился. Да и представится — все равно соврет. Не врач же он. Та лаборатория после смены власти наверху подхватилась и убыла в столицу писать монографии. А этого рязанского Ваньку, наоборот, сюда направили. А, неважно.

— Где я могу найти Ивана Алексеевича?

— Не знаю. Самим нужен! — буркнул Кузьмин.

Ну надо же. Всем нужен Иван. И времени не было узнать у Володи Остапчука, что у них там произошло. А ведь что-то произошло. Маша изменилась… радикально и окончательно. Чученову горе. К такой красавице ему и не подойти.

Врач непроницаемо улыбался и не уходил. Слышал, как и все, что Город закрыт вглухую, вот и не верит, что кто-то смог исчезнуть.

На периферии зрения объявился Эдик Цветков. В ответ на вопросительный взгляд махнул равнодушно рукой. Ясно. Служба собственной безопасности к «врачу» претензий не имеет. Но и не доверяет. Правда, Эдик никому не доверяет.

— Командирский корпус принимает на себя все обязательства Ивана, — решил Кузьмин. — Что у вас там?

Парень отозвался еще одной ничего не значащей улыбочкой. Кузьмин аккуратно обошел его и отправился, куда и собирался — в кафе. Врач пристроился следом. А куда бы он делся!

— Вкусно в командирском кафе кормят, — заметил врач, присаживаясь рядом.

Ну, вкусно. Но при чем командирское кафе? Пищевой цех один на Город. Да и вкусно последние дни. Железная дорога грузы не пропускает, а у цеха животноводства нет своих перерабатывающих линий, на экспорт ведь работали. Чего навалом, так редька доктора Нецветаева, уж очень урожайная, зараза!

— Что будете делать через несколько дней? — вдруг с искренним любопытством спросил врач.

— Через несколько дней у нас бронепехота встанет под окнами, — хмуро напомнил Кузьмин. — Так что планы зависят, понятное дело, от того, как там все пойдет. Если решим вопрос — будем работать в обычном режиме, командирам скучать не придется.

— А если не решите?

— Жизнь на Городе на заканчивается, — сказал Кузьмин. — У командиров везде дел хватит.

Врач недоверчиво улыбнулся, и Кузьмин внутренне согласился с ним. Как командирам без Города, как Городу без командиров?! А тут еще и Чужие…

— Ты Ивану вопросы ставил, — вспомнил наконец Кузьмин. — Что-то насчет кланов и гор? Так… эту тему надо бы тоже закрыть, со всеми долгами рассчитаться… ладно, пойдем, будут тебе ответы на вопросы.

И они отправились к жилищу Ивана — обычным путем, разумеется. Получился солидный такой турпоход. Кузьмин с сожалением поглядывал на люки коммуникаций. Врач кивнул с подначкой:

— Что, трусите мне свои ходы показывать?

Кузьмин не выдержал:

— Слушай, может, тебе еще пароли от Золотых ворот сказать да ключи от люков подарить? Я все понимаю, ты шпион, работа у тебя такая, но мы же и не мешаем! Подглядывай, сколько хочешь и чего хочешь — только незаметно! Мы же не сволочи какие, понимаем, и тебе отчеты надо писать — но внаглую не стоит все же!

Так что остаток пути они прошли молча.

Тихо вздохнули мембраны двери — проходите, свои.

— Ваши претензии к Ивану нам близки и понятны, — сказал Кузьмин, остановившись перед величественной картиной полынных джунглей. — Только… ошиблись вы. Ваша служба крупно облажалась. Те кланы, где был Иван — это не ваши кланы. Те горы, где он воевал — это не ваши горы. Совсем не ваши.

Кузьмин глянул на улыбочку врача, вздохнул, крепко взял его за плечо и вместе с ним шагнул в плоскость перехода.

— Вон они, горы, где воевал Иван. Видишь? Там, за лесом? Там еще дым поднимается.

— Что это? — сдавленно спросил врач, глотнувший воздуха полынных джунглей.

— Бронепехота! — с тоской отозвался Кузьмин. — Местная. Никому не дает покою наша свобода!

31

— Значит, Иван шагнул прямо с обрыва? — еще раз уточнил Кузьмин.

Паренек нервно вскинулся:

— Ну, с обрыва — и что?! Что вас так удивляет всех? То Марианна, то вы… Там переход висел, понимаете?

— Понимаю. Не психуй. Просто очень уж символично: вход в другие миры через смерть в этом.

— Да почему через смерть? Иван жив. Марианна считает, что жив… считает, что он вернется, потому что учитель своих учеников в беде не бросает!

Кузьмин тут же с сожалением вспомнил собственного учителя — капитана Раскина. Его скромного, маленького, ехидного корейского величества сейчас очень не хватало.

— Кстати, о Марианне: на что она реально способна, как думаешь?

— Она Страж, — с огромным уважением сказал паренек. — Вот на это она и способна. Только… она обучение не закончила. И посвящение не прошла. Ей помощь будет нужна, когда … и если…

— Кто бы мне помог. Завтра бронепехота подойдет.

— Марианна на людей оружие не поднимет! — сразу предупредил паренек. — Иному служит!

— Еще одна чистоплюйка! — не выдержал Кузьмин. — Да люди страшнее любых Чужих! Ха! Что Чужие? Они хоть договоры чтут! Им разок дашь по мусалам — как в Скалистых горах, к примеру — и они сразу чтут! Их теперь не видно и не слышно. Вот с бронепехотой так попробуй! И лезут, и лезут…не дает им покою наша свобода!..

И тут Кузьмина снова ударило, да так основательно! Как с размаху стеной по физиономии. Наверно, он выключился на сколько-то, потому что пришел в себя от ощущения чужой руки на плече. Еле удержался, чтоб не сломать ее.

— Дядя Саша! Вам плохо?

— Порядок, Володя, уже вернулся… не трогай командиров, кстати, когда те в отключке. Опасно это.

Кузьмин отдышался. Привел мысли в порядок. Да что же там будет, в конце-то концов??? Ладно… так. Запасной коммуникатор нашелся сразу. Кузьмин нацепил его на шею Володе, показал основные функции. Сунул кулачище под нос — чтоб не вздумал снимать! Еще немножко отдышался.

— Ладно, иди, сынок, — буркнул он наконец. — И это… не отходи от Марианны, я тебя прошу! Прости, что вмешиваю тебя в наши разборки, но некому больше, понимаешь?

Паренек кивнул. Он, как ни странно, действительно понимал. Вот и кончилось его детство.

— И не вздумай баловаться со взрывчаткой! — сказал Кузьмин ему в спину. — Иди-иди, не оглядывайся…

Потом он вызвал Александру — та почему-то находилась в цехе животноводства — договорился о встрече под жилым кольцом и покинул кабинет. Ага. Не тут-то было. Включился Сеня Дроздов. Мол, эвакуационный состав загружен, а Сортировочная его не хочет принимать. Что делаем? А что тут сделаешь? Предупредить Сортировочную, что путь перекрыт, и угнать состав своим ходом — упряжку «жуков» подцепить и угнать. До первой стрелки. А там пусть Сортировочная разбирается. Ей свободные пути тоже нужны, на Рудник-то составы постоянно идут. А, уже так и делаете? Ну и ладно. Включилась какая-то Нюра из школы юнг. Дежурная у Золотых ворот, ну надо же! Рабочая смена с Рудника желает попасть в Город. Ага. А сказать им, что здесь завтра стрелять начнут, и пусть валят пешком на Сортировочную. У них там у всех квартиры есть. И нефиг их жалеть, там половина толпы — шпиёны и диверсанты из бронепехоты. Уже сказала? Так… а материлась зачем? От волнения? Первый раз диверсантов посылала? Ну… бывает. Включился доктор Нецветаев, вежливый и спокойный, что само по себе чудо. Начал спрашивать, правда, пятьдесят человек взамен убывших десяти лаборанток, но тут же извинился и сказал, что решит этот вопрос с Дедом. Потом включился Смирнов с заботами по пищевому цеху, потом… потом до Кузьмина дошло, что люди просто волнуются перед завтрашней дракой, вот и тянутся к общению со спокойным, уверенным в себе лидером. Тогда он в нарушение собственного приказа отключил постоянную связь, встретил Александру, и они вышли за Город по вентиляционному ходу. Пора было лично проверить слабые места в обороне. Проверка не порадовала. Решетки воздухозаборника были завалены наглухо — только ход ведь залегал близко к поверхности. Отрыть, пробить, войти — полчаса спокойной работы.

Кузьмин включил связь:

— Дмитрий Евгеньевич, хватай всех юнг, что не на дежурстве! Залить все подземные воздуховоды ажур-бетоном! Адская работа, понимаю, но некого больше…Перейдем на верхний воздухозабор, естественно. Это если станем еще защищаться…

— Станем! — откликнулась Александра. — У нас нет выбора.

— Уйти — чем не выбор? — буркнул Кузьмин. — Жизнь на Городе не кончается. Что, место себе не найдем? А если уходить, то сейчас, пока нам все норы не заткнули. Уничтожить базы данных. Мы все здесь известны под чужими именами. И даже если нас повяжут потом — лично командиры нигде не светились. На Сортировочной наводили порядки ребята Эдика и небоевые пятерки, их данных в нашем ведомстве вообще нет, они же потом пришли… А охрану подстанций валила пятерка Деда — а они тоже нового призыва…

— Саша, командиры не уйдут, — мягко возразила Александра. — Мы же пограничники.

— А, что Чужие! Для того Марианна есть! Чужие чтут договор!

— Странно звучит, но… согласна. Только нас ведь Город держит. Как мы без него? Как он без нас?

— А вот как дадут из тяжелых танков по Золотым воротам! Эдик сказал, они уже на боевые выдвинулись!

— Саша… командиры не уйдут.

— А вот если ваши девчонки как-то воздействуют…

— Арты — не дубинка в командирской лапе! — возмутилась Александра. — Ты не понимаешь, что несешь!

— Не понимаю, верно. Зато понимаешь ты. Так объясни.

— Ну… рядом с нашими девчонками мужчины становятся… мужчинами же, это же очевидно!

— Понял, — вздохнул Кузьмин. — Беречь, защищать… Только это уже не танцы. Как дадут очередями по окнам! Хорошо, я вашему воздействию не поддаюсь…

Александра недоверчиво улыбнулась. Кузьмин молча повернулся, и они зашагали обратно под жилое кольцо.

— Ладно, — хрипло сказал он наконец. — Пусть я паникую, боюсь за вас всех… так и причина — вон она, завтра под стенами встанет… с автоматами. Так что: пусть девчонки уходят. Без них у нас больше маневра. Пусть уходят все, кто может! Школа юнг — обязательно! Взвод снайперов последнего набора. Инженеры Дроздова. Танцкласс беречь любой ценой! Если с ними что-то случится, командиры с голыми руками кинутся на автоматы. Это у нас слабое место…И с ними пусть уйдет Дмитрий Евгеньевич. Он со школой юнг и горноспасателями проведут неподготовленных по командирскому маршруту… туда, где по крайней мере по ним не начнут стрелять. Господи, горноспасатели, тоже ведь герои, в траве не видать…

Кузьмин покривился и осторожно потрогал грудь.

— Видение мне было, — признался он. — Как раз место похоже на это, я почему и проверить решил… Так что пусть уходят все, кто могут! Я бы и тебя отправил, если бы смог…

Тут-то оно и произошло. Из темноты хода проявились закованные в броню силуэты, набалдашник пламегасителя ткнулся Кузьмину в бок:

— Ста-а-а-ять! И — не двигаться…

Голос за забралом сферы-шлема был издевающимся и наглым. Кузьмин похолодел. Как бы случайно качнулся, закрыл Александру. Минуту! Всего минуту! Если дежурные бдят, через минуту явится первая пятерка — и хоть бы она оказалась боевой! Только бы без случайностей! Только — как ей сюда попасть? Под дулами автоматов?! Нет в канале воздухозаборника тайных ходов, он сам и есть тайный ход. Конец.

Рука Кузьмина мягко легла на пояс. Тяжела пряжка офицерского пояса! Последний аргумент. А Александра?!

И тут же еще парой стволов ткнули в спину — не дергайся!

— Это что за чучела? — холодно поинтересовался Кузьмин.

Бронепехотинец с катафотами сержанта не глядя остановил приклад, которым Кузьмину прицелились по зубам.

— Спецназ МВД, титр бронепехота! — охотно представился сержант. — Командир особого звена по захвату лидеров террористических формирований сержант Настащук! Ну, а вы? Лидеры террористов, блин, если я не обознался!

Боец, кривляясь, склонил голову и оглядел Александру.

— Знаю-знаю! — злорадно сказал он. — Аревик Сароян, да? Известная как Александра Кузьмина, да? Вот ты и попалась, да как быстро!

Тянулись секунды.

— Топайте, куда шли, — посоветовал сержант. — А мы за вами. А мы впереди вас. И сбоку тоже. И лучше тебе, телохранитель недоделанный, за пукалку не хвататься. Нашу броню пульки не берут. Хреново охраняешь, бычок!

Секунды плелись.

— Открывайте люк нафиг! — скомандовал сержант. — А то зашифровались, хрен ключи подберешь, фиг коды отгадаешь. Сэры, зачехлить стволы!

Последнее было непонятно. Главное, спецназовцы не удивились, молча покидали автоматы в кобуры.

Люк вздохнул, открываясь — проходите.

— Приглашаете в гости? — издевательски склонился в поклоне сержант.

Кузьмин еле удержался, чтоб не двинуть ногой по сфере. Солдат в броне руками-ногами не достать, она специально против демонстрантов создавалась.

— Проходите, — вдруг сказала Александра и пронзительно взглянула на бойцов. — Я прошу вас.

И Кузьмин почувствовал, как она вдруг ушла из-под контроля! Шаг. Еще шажок. Ну же!

Бронепехота вошла под жилое кольцо, в коммуникационную систему.

— Ух! — восхитился сержант. — Муравейник!

Александра стояла рядом и улыбалась. И ее никто не отслеживал! Пора!

И тут наконец прибыла защита. Первым, проломившись сквозь мембрану, в коммуникацию свалился бешеной кошкой Дед. При виде Александры он совсем озверел и в одиночку кинулся на бронепехоту. Блин! Кузьмин мгновенно выхлестнул ремень и с развороту свалил первого, кто среагировал на Деда — получай! И еще!

— Свои! — звонко крикнула Александра и прикрыла сержанта от Кузьмина.

Эхо от его крика еще не стихло, а Дед уже свалил двоих и моментально захватил третьего в удавку-наручники. Рывок — удавка с брони соскользнула под шлем, и боец захрипел. Блин. Такому Деда никто не учил. Страшен в бою воин духа!

— Скинь удавку, а то помрет, — посоветовал Кузьмин.

Сержант восхищенно качал головой — ну, вы и даете! Удушенный боец кое-как прокашлялся и чего-то возбудился:

— Что, блин, крутые рукопашники, да? Как дам сейчас из подствольника!

Из люка черным паучком выпала Рита Гафарова. Блеснуло диковинной прозрачностью шок-ружье. Чпок! Игла ударила в нашейную броню, срикошетила под шлем и, очевидно, попала там куда-то. Псих заткнулся и рухнул ничком.

— Не лапать стволы! — вовремя остановил своих сержант.

Поглядел на выпрыгнувшую пятерку Деда, покрутил восторженно головой.

— Мы вообще-то к вам, — сообщил наконец он.

— В смысле?

— В смысле — к нам они, Саша, — как бы пояснила Александра. — А почему к нам, если не секрет? Вы же нарушили присягу. Это в армии считается, кажется, дезертирством?

Похоже, она задела у сержанта больное место. Очень больное.

— Мы знаем свой долг! — заорал он, срывая голос. — Задолбали все! Наш долг — беречь беззащитных! Наш долг — защищать гражданских! Вот так! В безоружных людей я стрелять не буду! И мое звено — как я! Кроме вон того психа. Он чужой, от разведки прислан.

Разведчика выкинули в вентиляцию. Помогли юнгам подтащить установки для заливки ажур-бетона. Подобрали битых, привели в мобильное состояние и отправились к башне Золотых ворот — разбираться подробно.

Битых оказалось много. Со страху Кузьмин положил парочку, не заметив даже брони. Да еще Дед… Сержант оглядывался на него с уважением и бурчал, что таких гражданских не защищать надо, а от гражданских дай бог отбиться. Свой парень оказался, с юмором.

— А мы не гражданские, — просветил его Кузьмин. — Перед тобой космические пограничники. Заместитель командира погранзаставы особого назначения флаг-лейтенант Кузьмин, честь имею.

Смешливый сержант даже остановился.

— Даже так? — угрюмо пробормотал он. — Слышал я про вас. Классно работаете, коллеги. Извини — не признал сразу, хамил. Лейтенант Настащук, честь имею! Своих ребят не представляю, извини — может, тайна их убережет…

За поворотом они все замерли. Проход закрывала высоченная женщина. От нее ощутимо тянуло угрозой мгновенной смерти. В свободно опущенной руке холодно сияло странное оружие. Марианна?!

— Покажите лица! — потребовала она настороженно.

Настащук переступил с ноги на ногу — и замер, поняв, что еще одно движение, и ему конец.

Из-за спины Марианны высунулся Володя Остапчук.

— Поднимите щитки! — поспешно сказал он. — Страж определяет Чужих по лицам! Поднимите, что вам, трудно?

Настащук пожал плечами и откинул шлем. Он оказался конопатым и вихрастым, как мальчишка.

— Скинем каски, сэры! — приказал он своему звену. — Только, мадам, я своих ребят с прошлой войны знаю.

Марианна посторонилась. Звонко щелкнуло оружие, возвращаясь на талию женщины. Ремень, просто ремень.

— Можете следовать дальше.

Настащук не вытерпел и спросил:

— Слушай, коллега, а кого это она фильтрует? Понял, не мое дело. Все равно впечатляет! Валькирия! … Опа! Ребята, вы совсем отмороженные, да? Уберите собак!

Но Кузьмин и сам с недоумением смотрел, как навстречу им несется кудлатая свора. Он видел таких раньше! За овчарками поспешно бежал худой мужчина с двумя псами на поводках. Выглядели собаки… очень неприятно. Закованные в броню от морды до хвоста, огромные звери несли на шлемах странные толстые наконечники, в которых Кузьмин со страхом опознал строительные пробойники. Стукнешь таким по стене — и готов проплавленный канал в кулак толщиной. И что, песики умеют ими пользоваться?! Однако, умеют ведь! Индикаторы рубиновым горят — заряжены под крышку. Глаза собачьи аж заледенели от ненависти.

Жуткие псы немедленно прикрыли Александру, а свора плотно осадила бронепехоту. И все это — молча.

— Они свои! — торопливо сказала Александра. — Отзовите вожаков!

— Подождите, — буркнул шеф цеха животноводства. — Они поняли. Они сейчас вас всех запоминают. А то, если не запомнят, перехватят где-нибудь глотку. Я их на охрану подземного кольца выпустил.

— Что же вы так хрипите? — шепотом заметил ему Кузьмин. — Тренироваться надо, если уж с собаками бегаете!

— Не хамите, молодой человек, — так же тихо отозвался мужчина. — Вы разговариваете с мастером спорта, марафонцем.

— А что хрипите? Заболели?

— А ты попробуй своих детей на смерть отправить, — буркнул мужчина, и Кузьмин заткнулся.

Мягкая безжалостная лапа снова легла на сердце. Пожалуйста, не надо! Его-то за что?! Он же ученый! Собаки его… они же… Кузьмин захрипел и качнулся. Создатель разумных псов придержал его под руку.

— Вот то-то, — заметил он проницательно. — Сердце-то не железное?

Остаток пути прошли без затруднений. Дежурные вникли в ситуацию и отвели боевые пятерки. Настащук тихо матерился, переживал встречу с собачками. Он, как оказалось, знал, что такое строительные пробойники.

— Почему вы к нам пришли, в общем и целом теперь понятно, — сказал Кузьмин, утвердившись в кабинете Гробова. — Ну, а что вы нам предложить-то хотели?

Лейтенант спецназа почесал вихрастый затылок.

— Думали отвести командиров из Города, — признался Настащук. — В оцеплении есть дыры. Там, где Ингулинка, обрыв еще такой впечатляющий… А вы, оказывается, пограничники. Я так понимаю, у вас и боевая задача есть? Значит, отсюда вы никуда не пойдете. Ну, это заставляет пересмотреть наши позиции… так что мы их пересмотрели, в общем и целом. И получается, что пограничники вы какие-то странные. А?

Кузьмин поморщился.

— Верны присяге, — неохотно пояснил он. — И войск таких нет уже… А задача-то осталась, за нас ее никто не выполнит. Чужие здесь, лейтенант, да это-то пустяк, с ними мы как-нибудь… а вот Город бросить не можем — и все тут! Понимаешь?

— Чужие? А почему я не удивлен? — хмыкнул Настащук. — Ну, это упрощает выбор! Тогда наши автоматы вам еще как пригодятся! И, кстати — я тебя хорошо понимаю. У меня невеста здесь, в роте курсантов, много про Город рассказывала. Так что я в любом случае с вами. До конца.

— А теперь главный вопрос! — сказал Кузьмин. — Почему мы должны вам верить?

— У меня есть поручитель, — спокойно отозвался Настащук. — Иван Алексеевич. Мой учитель. Вы его наверняка должны знать, он еще в таком черном костюме по любой жаре…

— Ага. Он и здесь успел. Я уже ничему не удивляюсь. Только, ребята, нет его. Ушел он. И не факт, что вернется.

Спецназовец пожал плечами:

— Вам решать. Мы выйдем, если вы не доверяете.

Александра вздохнула и спросила:

— Готовы ли вы отдать жизнь делу защиты родины?

Бойцы, не сговариваясь, встали.

— Лейтенант Настащук! Верен присяге!

— Богдан, верен присяге…

— Кыча, верен присяге…

— Остап, верен присяге…

— Серго, верен присяге!

Кузьмин молча смотрел на них. Завтра бронепехота будет под стенами Города. Им стоять вместе в цепи у Золотых ворот. А они даже не успеют познакомиться. И может, это и к лучшему…

— Только учтите, — предупредил он. — Вы у нас — на крайний случай. На самый крайний! В людей мы стрелять не будем!

Настащук серьезно кивнул, но все же спросил:

— А они в вас — тоже не будут?

Два лейтенанта посмотрели друг на друга и вздохнули. Им обоим не нравился очевидный ответ.

32

Последний день Города выдался на редкость тихим и благостным. Тепло, небеса сияют, ковыль под стенами качается волнами белого золота. Командиры цепью замерли у Золотых ворот, перекрывая вход в Город. Ни шевеления, ни разговоров. Все пристально всматривались в противостоящую им стену щитов, зеркальные блики сферических шлемов, броню и оружие. Изучали противника. Все командиры в свое время прошли школу капитана Раскина, все знали, куда смотреть. И как. Молчание и неподвижность впечатляли. В рядах бронепехоты нервничали и суетились.

Офицеры-пограничники встали на пригорке, с которого было видно всю цепь. И с которого можно было моментально перекрыть мостик к Золотым воротам — единственный удобный проход к Городу. Не было Александры — она прощалась с Дедом, который уводил сейчас через систему резервной канализации всех, кого удалось уговорить покинуть Город. И, конечно, не было Цветкова. Разведчики затаились где-то в тылах бронепехоты смертельно опасной ядовитой змеей. На всякий случай. На самый последний, безнадежный случай.

— Ты зачем своих безоружными вывел? — сказал Настащук. — Взяли б те же пробойники, был бы толк.

— С оружием у нас вообще нет шансов, — угрюмо отозвался Кузьмин. — Расстреляли б сразу. А так, может, переведем в относительно мирную драку. Они нас газами и дубинками, мы их — дубинками и в Город. Продержимся сколько-то. А там и заинтересованные дружественные силы проявятся… если они еще где-то есть…

— Сам-то веришь? Пока мы тут все стоим, спецназ запросто в окна влезет и как пойдет шерстить! А у вас внутри только собачки. Как дадут по ним из подствольников!

— У нас окна бронированные, — рассеянно сообщил Кузьмин, вглядываясь в движение бронепехоты.

На сердце давило. Давило что-то пугающе близкое. Но вот что?!

— …у нас Информаторий все блоки отсек на автономное. Это вы везде ходите, потому что свои, а спецназу через каждую дверь со взрывчаткой придется. А еще у нас на крыше «горные орлы» в полной боевой. А еще корпус уйдет за стены, ежели чего. Пусть лезут. Сколько-то мы выдержим.

— Мы-то свои! — хмыкнул рыжий спецназовец. — А бронепехота, получается, чужая. А как нас различают, мы же одинаковые в броне? Классные у вас ключи! Завидую. И вообще: хороший у вас Город! В нем бы жить да жить, девочек любить…

— Щиток опусти, — посоветовал Кузьмин. — Если начнется, тебя снайпер первым достанет, ты же вооружен.

— А пофиг. Меня всяко достанут. Там новые винтари, такие крупнокалиберные, что нашу броню как яичную щелкают…

Кузьмин заботливо дал ему подзатыльника, и щиток опустился.

— Пошло движение! — прошептал Кузьмин. — Настащук, бронезвено сюда на охрану! Уж больно крутые переговорщики идут! Как бы вязать нас не взялись сдуру…

Через ажурный мостик слитно двигалась группа высоких воинов в серебристой броне, незнакомое толстоствольное оружие — уже наизготовку. А впереди всех уверенно шагал маленький пожилой человечек в фиолетово-черной форме космических пограничников. Узкие глазки безмятежно поглядывали по сторонам. Плохо. Очень плохо. Это был капитан Раскин, один из немногих настоящих мастеров. По слухам, он уже давно достиг уровня, когда собственно физическое воздействие и не требовалось. Он вот так безмятежно выходил к обезумевшим террористам, тихо требовал сложить оружие, и перед ним склонялись.

Офицеры подтянулись и разом отдали честь своему учителю.

— Власть сменилась, — тихо сообщил капитан. — Сложите оружие и сдайте полномочия. Немедленно. Во имя жизни людей, за которых отвечаете.

Повисло напряженное молчание. Раскин безмятежно ждал. Что ему! У него за спиной — мощь бронепехоты! У него за спиной — танки, готовые взломать Золотые ворота. У него за спиной — всеподавляющая власть государства! Сложить оружие!

Лена Елисеева чуть шевельнулась.

— Вы нас хорошо учили, наставник! — прозвучал над строем ее удивительный голос. — Мы все помним! Пограничники верны присяге!

И четко кинула ладонь к пилотке. И следом за ней — весь строй. Служим родине!

— Идите обратно, учитель, — сказал неловко Кузьмин. — Мы выбрали свой путь — и уже не свернем. Идите, мастер!

— Куда идти? — прошипел кореец и сморщился, словно от зубной боли. — От своих учеников идти, что ли?! Котт ин!

Старик с тоской оглянулся. Он очень хотел жить.

— Я правильно понял, вы не выполнили миссию? — вдруг произнес один из воинов сопровождения.

Бойцы в серебристой броне спокойно развернули оружие, и Кузьмин с ужасом понял, что сейчас начнется бойня.

Чученов шагнул вперед.

— Поднимите щитки! — с незнакомыми режущими интонациями приказал он.

Перед ними были Чужие.

Марианна мгновенно скинула пояс. Неуловимо качнулась, оказавшись рядом с бойцами. И резко взвизгнула, распрямляясь, древняя сталь. Рядом с ней тут же возник дуновением ветра старый кореец. Он наконец сделал свой выбор.

— Мир под защитой Стража! — с угрозой предупредила она.

Чужой медленно откинул щиток, показав бледное тонкогубое лицо. Белесые глаза холодно уставились на женщину. Потом он что-то резко произнес.

— Говорите по-русски! — посоветовал Чученов. — Страж не прошла посвящения, языком материнской планеты не владеет.

Офицер-Чужой бледно усмехнулся:

— Даже так? Тогда мы легко сметем вас с пути.

— Есть еще дети Болдуина. Не забывайте.

Улыбка превосходства погасла на лице Чужого.

— Гвардия изначального мира признает власть Стражей, — сообщил он. — Страшен гнев детей Болдуина! Материнская планета не вняла предупреждениям — и сейчас получает весьма впечатляющий урок! Страж… Анни-ко?

— Мари-анни, — тихо поправила женщина.

Офицер кивнул, запоминая. Воины, словно получив неслышимую команду, четко развернулись и ушли. Офицер задержался.

— Гвардия уходит немедленно, Страж, — доложил он. — И… Мари-анни… Страж гор сможет принять службу капитана гвардии материнской планеты?

— Вполне может быть. Если останемся живы.

Офицер-Чужой с восхищением глядел на Марианну, и Кузьмин в который раз пожалел Чученова. Вот и Марианна нашла свою судьбу, и Володя здесь явно лишний. Но Марианна-то, нашла, где и когда влюбиться! Да и офицер этот, если на то пошло, тоже не в себе…

— Слушай, коллега! — брякнул Кузьмин. — Убери бронепехоту нафиг, а? Не видишь, что ли, у меня безоружные девчонки за спиной!

Чужой сочувственно глянул на него.

— Невозможно, — сказал он. — Это ваша внутренняя война, и она уже идет. У вашего тайного хода к горам засада. Группа уничтожения начнет стрелять, как только там кто-нибудь покажется. Впрочем… уже начала. Сожалею.

Небо начало рушиться на Кузьмина. Никто и не собирался вести переговоры! Их будут убивать, и он вывел безоружных под пули! А у тайного хода Александра! И все девчонки. И школа юнг… Боль ударила так, что мир померк. А затем наступило прояснение, и все детали видений встали по местам, сложив жуткую картину. И уже ничего нельзя было изменить!

— Слышишь, Серега? — прошептал он онемевшими губами. — Слышишь, трубы поют?…

— Мы успеем, Саша! — лихорадочно сказал Сергей Настащук. — Мы обязательно успеем!..

Маленькие бронированный фигурки стремительно бросились к Золотым воротам, выдергивая из чехлов автоматы. Вырвался из строя кто-то еще — проводником через хитросплетения Города. Но они не успевали! Там, за кольцом стен, среди каменных россыпей и в узких подземных коридорах уже сцепились насмерть с бронепехотой инженеры экспериментальных мастерских, и взвод девчонок-снайперов, и подростки из школы юнг… Что их нунчаки против сверкания выстрелов, против тяжелого грохота брони! Кузьмин видел: крутился бешеной юлой Дед, отмахиваясь разряженным пробойником, врубаясь в темные бронированный силуэты…мелькнуло в последний раз его искаженное бешенством лицо — и ушло в тьму…

— Слава безвестным героям, — беззвучно прошептал Кузьмин.

Секунды плыли, как во сне… Как же так, ребята…

— Саша? — тихо шепнула Александра. — Принимай команду. Не убереглась… Прощай, мой телохранитель. Не оставляй заставу!

Мелькнуло бледное утонченное лицо — и кануло в тьму. Вечная слава…

— Командир! — крикнул по громкой связи Настащук. — Мы удавили их всех, командир!

Он хрипел и плакал от боли, и весь командирский корпус слышал его.

— Нет твоих снайперов, командир! — вдруг ясно сказал спецназовец. — И бронезвена тоже … Лежат мои ребята… все лежат! Собак жалко… помогли…

Он хрипел, плакал, что-то еще пытался сказать… мелькнуло и кануло в тьму конопатое лицо. Вечная слава тебе, Сережка…

А небо все падало и не могло упасть.

— Александры нет! — сказал Кузьмин и выпрямился, заглушая боль. — Властью, данной мне, здесь и сейчас принимаю командование заставой. Так… Женя! Сейчас начнется! Так сделаем то, что должно! К бою, Женя!

Уникален боевой организм командирского корпуса. Разве им нужно командовать?! Кузьмин знал: сейчас цепь командиров рванется на стену щитов. Сократить расстояние! Не дать открыть огонь! Это был их единственный шанс уйти за Золотые ворота!

Сейчас их будут убивать. Но не успеют всех сразу. Потому что каждый командир знает, что надо делать! И уже бежит к Золотым воротам Евгений Гафаров, чтобы дать шанс командирам вырваться из бойни — вырваться и уйти за несокрушимые стены Города.

Противник поднял руку на безоружных — и теперь за это поплатится! Зеленая цепь командиров с ходу перемахнула ров — не зря у него один берег выше другого, ох, не зря! Качнулись назад щиты, приняв удар тел — и замелькали каски, приклады, щиты и — изредка — зеленые командирские куртки. Взвыла и закрутилась безумная толпа, и торопливо побежали через мостик бронированные фигуры, наводя стволы, выискивая цели… Как бы не так, здесь мы еще стоим!

Кузьмин был вместе со всеми и одновременно — над схваткой, отрешенно наблюдая, как складываются в реальность кусочки мозаики его предвидений. Вот вспыхнула суматоха в тылу у бронепехоты. Вспыхнула, затрещала выстрелами — и стихла. У командных БТРов остались лежать тела — в броне и в командирском камуфляже. Командование бронепехоты заплатило жизнями за то, что отдало чудовищный приказ расстрелять безоружных. Разведчики Цветкова сделали, что должно. Внимательное и ироничное лицо Эдика мелькнуло — и кануло в тьму. Вечная слава героям…

Вот прилетела издалека тяжелая пуля снайпера — и капитан Раскин закрутился и упал ничком в ковыль. Бронепехота жестоко карала отступников! Вечная тебе слава, капитан Раскин, учитель всех командиров!

— Кин, — шепнул старик. — Не Раскин. Просто — Кин…

Вот запела, закружилась гибкая смерть в руках Марианны, вот офицер-Чужой прикрыл ее от пуль упругим сиянием… Вот Лена Елисеева, припав на колено, повела свою знаменитую скоростную серию — только лента матносителей летела на траву! И у нее было вовсе не шок-ружье! Импульсное оружие! Сюрприз, бронепехота! Надо же, сколько их! Получайте!..

Мелькнуло и исчезло лицо Володи Чученова. Тихий интеллигентный Володя ушел так же, как и жил — незаметно. И достойно.

— Вечная слава! — шептал Кузьмин, сбрасывая с моста пехотинцев. — Вечная слава, ребята… больше ничего не могу для вас сделать…

Командиры, оставшиеся на ногах, сбились к плечу плечо. Зеленое пятно в море щитов и брони пробивалось к мостику — и уменьшалось, уменьшалось…

Офицеры удержали мостик до того момента, как, словно раскрытые мощным пинком, распахнулись Золотые ворота, и на дорогу вырвался «гепард» Жени Гафарова, грозная боевая машина далекого послезавтра. За блистером качалась в управляющей подвеске одинокая фигурка — Гафаров повел машину в бой в одиночку.

— Женя, прикрой отход! — взмолился Кузьмин.

«Гепард» злобно рявкнул, выкинул манипуляторы и прыгнул через ров. Сюрприз, бронепехота! Порты лобовых пушек сверкнули сиреневым, и перед взбесившейся машиной задымились оплавленные щиты. Сюрприз! Импульсные пушки Лены Елисеевой мстили за порушенную судьбу своей создательницы!

— Отходим в Город! — заорал Кузьмин. — В Город, ребята! Круши их, Женя!

Пела сталь. Торопливо гикала винтовка Лены Елисеевой. Метался безумным зверем «гепард» Жени Гафарова, сносил манипуляторами бронированных бойцов, открывая путь к Золотым воротам. В тылу у бронепехоты выползли на прямую наводку тяжелые танки…

И тут Кузьмин увидел: далеко вверху, на крыше Города, встала тоненькая отчаянная женщина, положила раструб световода на плечо… Рев и вой! И танков не стало. Сюрприз, бронепехота! Дорого обойдется вам наша свобода!

Командиры торопливо бежали к Золотым воротам — и как же мало их осталось! Перед мостиком, прикрывая отход, угрожающе качался, искрился вспышками активной брони «гепард», последняя боевая машина пограничников. Потом из-за леса беззвучно поднялись и зависли «серые акулы» — штурмовые вертолеты спецназа. Сорвались с креплений и пошли на цель ракеты… И небо наконец опрокинулось на Кузьмина.

Он ничего не видел во мгле контузии, но знал: горит, застыв на мостике, даже в смерти не пропуская врага в Город, «гепард» Гафарова! А наверху, отброшенная взрывом, обвисла на тросах защитной сети Рита Гафарова, сахарная тростинка, танцовщица-арт, хрупкая, даже в смерти невыразимо прекрасная женщина. Вечная слава вам, ребята…

— Сожги вертолеты, Лена! — прохрипел Кузьмин и поднялся.

Здесь я еще стою!..

Он еще успел услышать, как заревело наверху, как что-то ахнуло и взорвалось над лесом. Так их, Лена! Потом… потом здоровенный боец в броне тащил Кузьмина к Городу и орал:

— Назови ключи от Города! Ключи! Как открыть люки, командир?!

Это был военврач, коллега-волейболист. Кузьмин даже не удивился.

— Мы и есть ключи, идиот! — сказал ему Кузьмин сквозь боль и шум в голове. — Информаторий знает нас всех и чужих не пустит!

Люк системы коммуникаций открылся перед ними — проходите, свои!

— Зачем лезешь в наши дела? — вяло поинтересовался Кузьмин.

Врач скинул шлем. Под ним оказалась фиолетовая пилотка.

— Космические войска, дальняя разведка! — четко кинул он ладонь к пилотке. И добавил, гася вспыхнувшую было надежду:

— Все, что от нее осталось…

— Понятно…

Кузьмин тяжело поднялся.

— Начальник погранзаставы погибла, — сообщил он. — Попала в засаду… так… властью, данной мне… Давай к Золотым воротам, коллега. Уводи людей, ты знаешь куда. Так… уводи всех — и сам уходи! Кто-то должен жить, чтобы о нас помнили!..

Стены содрогнулись.

— Фиг вам! — пробормотал Кузьмин. — Не для того строили, душу отдавали…

Люк за спиной разлетелся осколками.

— Фиг вам! — прокомментировал Кузьмин, уходя через мембрану в основной коридор. — Ты топай, разведка, топай — к Золотым воротам! А я этих шустряков упокою и догоню, если что. И не боись, не подстрелят. У нас общая связь, кто жив, все нас слышат…

— Так связь глушат.

— Фиг им. «Дальний прыжок» не заглушить. Ребята в него душу вложили… Успехов. Топай. И не смотри так, я уже не ходок. У меня каша под броней, на стимуляторах держусь…

Кузьмин забрал у него гранаты и побрел к ближайшему переходнику. Шустряков следовало упокоить побыстрее, пока они не нащупали основной коридор.

Стены содрогнулись. Не все танки, что ли, им пожгли? Фиг вам. Город и не такое выдержит. Инопланетное поселение все-таки.

Кузьмин остановился у люка. Сейчас оставшиеся в живых командиры должны были уходить системами коммуникаций в блок «Б». Единственный оставшийся путь отступления. Тот самый, что на самый крайний случай. Сам Кузьмин уходить не собирался. Так уж переплелось: Город и командирские судьбы.

А еще Кузьмин знал: там, у Золотых ворот, в пыли и обвалах стен закроет путь бронепехоте худой невзрачный паренек и скажет вечное «здесь я еще стою! И здесь вам не пройти!» И не пройдут.

И потому, когда люк брызнул ему навстречу осколками под ударом из гранатомета, он только уронил гранаты под ноги набегающим бойцам и, встречая пули, горько усмехнулся — не о себе. Ребята мои, как же вы так… Вечная слава вам, ребята… Он бесконечно падал, и небо все падало и падало на него… Астора, звездочка моя, во мгле ночей, в сиянье дня — твой сын приветствует тебя…

Оглавление

Владимир Журавлев Опьяненные свободой

Реклама на сайте