«Легенда о корабле»

Дмитрий Гаврилов

ЛЕГЕНДА О КОРАБЛЕ

(из цикла "Грядущее Завтра.")

"Научный мир потрясен недавней археологической находкой. В одной из многочисленных пещер юго-восточной Гренландии обнаружена хорошо сохранившаяся большая триера, возраст которой по предварительным подсчетам составляет около 2500 лет. Это судно водоизмещением более 275 тонн, 60 метров в длину, ширина корабля 7 метров и осадка более трех метров. Последние семь столетий пещера находилась под слоем ледника, и была практически герметично закрыта, что обеспечило формирование вокруг деревянного корабля особой атмосферы. Рядом с триерой найдены свидетельства религиозных обрядов и подношения кораблю-богу."

(за архивным номером 134/2001 из Единой электронной библиотеки Института Времени, со ссылкой на журнал "Мир науки", N 12, 2001. )

* * *

Острый прут выводил на песке замысловатые знаки. Наступил первый год пятьдесят четвертой Олимпиады(1). Солон сидел на морском берегу и производил грустные расчеты - сколько лет и зим ему еще предстоит увидеть прежде чем сойти в царство мрачного Аида.

- Куда уж больше? Ликург, он верно поступил, но голодом так уморить себя - пожалуй, изуверство!

Спартанцы - люди не во всем, иной раз, кажутся волками, а вместе с тем - герои из героев. По мне и яд сгодится. Видно, каждый поймет со временем, что годы на исходе, но стоит ли так торопить события, когда они нисколько не торопят? А гекатомбейон(2) в разгаре...

- Солон! Господин! - донеслось издалека, но мудрец ничего не слышал за своим неутешительным занятием.

Лучезарный Гелиос закатил волшебную колесницу за край Ойкумены. Сумерки спустились к подножию гористой Эллады.

- Солон!

Нет, философ был сейчас глух к голосу смертных. Он внимал лишь всемогущим мойрам, богиням судьбы, со всей доверчивостью, на которую способен, и с осознанием неизбежности конца.

Десять лет тому назад мудрец покинул Афины в зените славы законодателя и государственного мужа, взяв с граждан клятву, подобно легендарному основателю Олимпийских игр, спартанцу Ликургу, что пока он не вернется на родину, никто не посмеет изменить его законов.

Да, раньше верили в силу клятвы, в те стародавние времена именитые люди ценили общественное превыше личного и добровольно удалялись от дел, они умели держать слово пред ликом отчизны и истории. Клятвопреступление каралось неумолимыми Эриниями, богинями неотвратимого возмездия, однако, сейчас их никто не испугается. Не боятся ныне ни Бога, ни Пекла, а клянутся рельсами под колесами поездов.

Родину свою пощадил я,

Тирании и жестокой силы в ней не собрал.

Славы своей не позорил я, не сквернил,

Каяться не в чем Солону.

Да, я народу почет предоставил,

Какой ему нужен: не сократил его прав,

Впрочем, не дав и новых зато...

- Вот, наверное, твоя первая ошибка, о Солон.

- Кто это? - мудрец обернулся, но никого не разглядел в сгустившейся тьме.

- Не все ли равно! Можешь считать, я - Гермес. Ты симпатичен мне, смертный, а потому - берегись!

- О, всемогущие боги! - философ в испуге вскочил.

- Считай меня кем хочешь. Слушай и внемли! Писистрат - твой ученик...

- Да! Лучший он из лучших.

- Думал о всех ты. Всем угодить собирался и получил, что хотел?

- Да, я подумал о тех, кто силу имел и богатством прославлен, чтоб никаких им обид не чинилось.

- Так, берегись. Люди забывчивы на хорошее.

- Где ты, о Голос, полный лукавства?

Но в ответ прозвучало такое пророчество:

- Минует ночь, за нею - день

Недолгий срок, не спорю,

И в славный порт Афин, Пирей,

Войдет посланец моря.

Он Океаны бороздил

От гордой Финикии

До Пунта(3) Южного и плыл

Назло земным стихиям.

Свободы зная вкус хмельной,

Зови метеков за собой!

Столпы Геракла смотрят вслед

Лишь храбрый пьет вино побед!

Первые слова были почти пропеты, а последние - Солон едва расслышал.

- Хвала Эрмию! - Солон с восхищением внимал великому богу.

Да, в Греции не перевелись герои, а подвиг, достойный аргонавтов, всколыхнул бы всю Элладу, объединив и бедных, и богатых во имя столь великой цели. Общество, лишившись цели, обречено, и если она утеряна нужно предложить согражданам новую, еще более безумную цель.

Метеки ничем не отличались от афинян.

Зачастую это были пришельцы из других городов ахейского мира и многочисленных греческих колоний, однако, в Афинах они не имели гражданских прав. Смутьяны и искатели приключений, осужденные за ничтожные проступки и беглые... Следует напомнить, что баснописец Эзоп, а столетиями позднее и великий философ Диоген, тоже не избежали печального удела раба. Дети, зачастую весьма талантливые, от смешанных браков (будущий победитель персов Фемистокл происходил из их среды) - вот, кто такие метеки. Словом, Гермес не обманулся бы в своих ожиданиях. Да может ли ошибиться бог мудрости и отец лжи?

.... Мальчик в мокром от пота хитоне тронул Солона за плечо. Задыхаясь, он вымолвил: "Господин, спасайся, тебя ищут!"- и упал без чувств. Для старика, впрочем, сообщение не стало неожиданным. Знамение небес оказалось стремительней, чем проворные ноги гонца.

Писистрат, дальний родственник Солона, стратег и освободитель острова Саламин, стоял во главе партии ремесленников, городской бедноты и тех "новых ахеян", которых "вывели в люди" недавние реформы, пусть во многом несовершенные и половинчатые. Они смертельно ненавидели элиту города эвпатридов, называли последних "вшивыми" и презирали их, не упуская ни одного случая, чтобы поглумиться над учеными мужами. Решительный и честолюбивый Писистрат был обязан высоким положением именно Солону.

На улицах Афин философа встретила толпа.

Много олимпиад минуло с тех пор, когда, используя отрывки из чтимой по всей Греции "Илиады", Солон сумел в споре с мегарцами доказать право афинян на остров Саламин, жизненно важный с точки зрения подвоза сколотского(4) хлеба.

- Как случилось это? Вы ли еще вчера славились гражданами свободной республики. Греки! Гипнос затуманил ваши очи. Тирания - крепость, и не выбраться за стены, единоличие - корень многих бед. Смеетесь? Мало тут веселого. Рабы! Верные слуги деспота! Каких же задач я не выполнил, во имя которых освободил вас от долговых камней. Гея - свидетель тому.

Рабыня прежде, нынче же свободная

На родину, в Афины, в богозданный град!

Вернул назад я многих,

В рабство проданных.

Скажите? Был ли я не прав?

- Все трепетали перед прихотью господ. Свободы я достиг лишь силою закона. Как вы могли? - восклицал Солон.

И эта толпа, торжествующее стадо, обнаружило вдруг утраченные человеческие черты. Оставалось что-то светлое и непонятное, оно-то и связывало старика и демос. Может, память?

Но все-таки народ боготворил уже нового вождя, как это всегда бывает, приписывая все грехи прежнему, попирая великие свершения прошлого. В том суть толпы - не видеть далее собственного носа.

- Ты многое что обещал, Солон, но землю так и не разделил!

- Ты долго не был в Греции! - распалялись и науськивали те, кто еще вчера лизал ему пятки.

- Да здравствует Писистрат! Я сам видал, как слуги эвпатридов жестоко били нашего героя! Смерть эвпатридам!

- Смерть сбросившим его с моста!

Что оставалось Солону? Что вообще можно сделать, когда на твоих глазах рушат дело всей жизни? Но он не нашел ничего лучшего, как вновь обратиться к безумному людскому морю, в которое превратилась ныне агора.

- Доверчивость троянцев погубила, когда внесли они ахейского коня в пределы града, и запылала в ночь божественная Троя. Опомнитесь! Вы возвели на пьедестал царя.

Возможно, если б вырвать из сердца Писистрата стремление к господству то был бы лучшим и послушным он из граждан. Но властолюбие съедает.

Вы дали лицемеру дубинки в руки и голову подставили свою.

Все стихло. Демос подался в стороны, и к тому месту, где Солон, стоя на мраморных ступенях, читал морали, протянулись две шеренги крепких, бритых молодых людей с факелами в руках. Пламя бросало на стены домов уродливые тени. Толпа взревела от восторга, но с возвышения мудрец разглядел и таких, кто ужаснулся, спеша скрыться из первых рядов.

По образованному коридору неторопливо шествовал новый кумир и надежда Афин, верный продолжатель реформ - то был Писистрат. За его спиной выстроились дубинщики - городское собрание само выделило будущему тирану вооруженный отряд.

- Так, продолжай? - хищно улыбнулся он, разглядывая храбреца.

- Пока мог, - произнес Солон громко, и каждый его услышал, - я защищал родину и все ее законы. Теперь же я - старик, и ждать мне нечего. Все сказано.

Толпа затаила дыхание. Многочисленные взоры устремились к стратегу. Тот не спешил витийствовать - в Греции любили и прощали мучеников, но мучителей ненавидели. Пауза затянулась...

- Учитель! - неожиданно начал стратег.

Вздох облегчения пронесся над площадью.

Солон вздрогнул: "Да, пройдет немалый срок, прежде чем толпа разочаруется в новом вожде!"

- Учитель! - вновь заговорил Писистрат, - не боги мы, а смертные простые, и всем нам время ошибаться настает.

Ведь, даже Зевс, и тот обманут был коварной Герой, и сам Гипнос тому виной. Обманщики все изгнаны теперь. Я Аттику очистил от обмана.

Останься! Как и ранее, народу послужи прямыми, мудрыми советами.

- Нам надо перемолвиться, Писистрат!

- Изволь. Я весь к твоим речам.

Великолепие тирана, на взгляд простолюдинов, заключалось в той необычной простоте общения, что нередко позволял себе Писистрат. Хотя простота - хуже воровства, его рубленные фразы, которые сопровождались столь же характерным жестом руки, быстро вошли в поговорку. Сам он, будучи стратегом в стольных Афинах, много лет назад лично участвовал в высадке десанта на Саламин и в конфликте с Мегарами. Свирепствовал голод, бедный люд роптал, землевладельцы, опасаясь лишних хлопот и расходов, не желали войны.

Они добились и того, чтобы тема "хлебного" острова не упоминалась бы на агоре под страхом смерти.

- Видать, не зря, Писистрат, читал ты старика Гомера! Как исхитрился обмануть доверчивых сограждан?!

Пожалуй, лишь Гермес такое мог измыслить. Напрасно изранил ты себя, подобно Одиссею, и в реку прыгнул, и требовал, мол, "дайте мне охрану наемные убийцы эвпатридов идут по следу, разделаться с несчастным Писистратом". И что же? Внял народ мольбам, вооруженных провожатых приставил к хитрецу он, оглохнув и ослепнув. И вот, наш доблестный, бесстрашный добрый друг чинит расправу, окружен вниманием.

- О, велико негодование Солона! Не ты ль учил меня: "Для блага родины всего себя отдай!" ? Я следую лишь твоему примеру. Припомни, кто обошел те глупые запреты? По-моему все средства хороши... Не ты ли поднял на агоре вопрос о Саламине? Не тот ли царь Итаки, именем его меня ты попрекал, прикинулся однажды сумасшедшим, чтоб не участвовать в осаде Илиона? Солон явился бесноватым на рыночную площадь, чтоб меньше было спросу, и там речами демос безнаказанно смущал. Каких трудов проступок твой мне стоило замять! На этом, впрочем, лицемер не кончил. Когда, изнемогая от распри долгой пришли к согласию Афины и Мегары, что обратятся к суду они непобедимой Спарты. О, да, Солон! Ты вновь на высоте! Тот трюк с поэмой! Необходимость, благо родины заставили Солона использовать свой стихотворный дар... И не тебе судить, что нравственно - что нет.

Мудрец неожиданно рассмеялся. В молодые годы он не только знал всю "Илиаду" наизусть, а сочинил и дописал в Ликурговом варианте поэмы немало новых мест, что тысячи лет спустя приписывали Гомеру. Заняв пост архонта, он отправил верных людей в Малую Грецию, в Милет и иные города, где они распространили несколько письменных копий солоновской "Илиады" с необходимыми вставками. На разбирательстве, в присутствии посредников-спартанцев, мудрец ловко ссылался на свидетельства гомеровских героев, а по сути цитировал себя - во времена Елены и Менелая Саламин, дескать, принадлежал Афинам.

- И сим достиг ты разрешения спора в нашу пользу!...Очнись, Солон! Смеешься? Вот и хорошо. Я не желал бы ссориться с тобой, - обрадовался Писистрат, - Живу я мыслями уж в "веке золотом". И в стольный город мой должна прийти пора, что без забот о хлебе о насущном любой отыщет дело по душе. И этим положу конец я воровству, жестокости и пьянству.

"Особенно - последнему!"- усмехнулся Солон, но вслух он произнес иное.

- Довольно, о Писистрат. Запомни, что нельзя насильно сделать счастливым человека, идя наперекор его возможностям, желаниям его. И не затем я выслушать просил.

Покуда не сошел в страну теней, где властвуют Аид и Персефона, хочу поведать я историю о острове, ее мне рассказали жрецы Та-Кемта, мудрецы из храма Тота, что в Конобе. По ту, не эту сторону Геракловых столбов лежала Атлантида, и ею правили могучие атланты и воевали с предками эллинов. Всю Ливию держала та страна колонией, и век атлантов назван золотым. В кровавой битве за свободу сошлись ахейские мужи и дети Посейдона, атланты те не славили богов и думали уж состязаться с ними... И вдруг, исчез волшебный остров, он в ночь одну ушел на дно Великого Седого Океана, расколотый трезубцем подводного владыки в наказание.

Я знаю, что среди метеков-изгоев, тех кого толпа бездумно избивает на улицах, кляня в своих несчастьях, когда у нас беда - так вечно инородцы виноваты, и даже в той толпе, найдутся смельчаки, разведать вновь дорогу в Атлантиду. Жрец Тота мне поведал, что за проливом мелко, много ила и даже камни плавают, как древо. В самом Мемфисе хранится свиток, карта..., цифры... Вот копия с него! - Солон вынул из-под плаща плотный блеклый папирус.

- И мы найдем сокровища? И изобилие вернется?! Вот уж не подумал, что можно запросто возвысить стольный град?! - воскликнул тиран.

- Но купишь ли ты счастие само? Оно у каждого свое, а истинное счастье надо выстрадать, - заметив, как алчно блеснули глаза собеседника, добавил Солон и продолжил. - Из Тира мореходы уж выходили за Геракловы столбы и камень бросили, обтянутый веревкой. Там стадия(5), не больше, глубина... Гермес, подобный молнии, принес знамение, что будет поиск храбрецов удачлив.

Как только соберутся смельчаки - шепни мне старому тогда. Прославим мы на Ойкумену всю эллинов. Я не хочу смотреть на век твой золотой.

Уж скоро плыть мне к тем пределам, где скрылася златая Атлантида.

Дерзай, властитель. Хайре!(6)

Минул день, и в гавань Пирея вошла красавица триера. Полгорода сбежалось поглазеть на чудо. Это был огромный красный корабль, нос его венчала лошадиная голова, а корма плавно переходила в хвост чудовищной рыбы. Знатоки говорили, что при попутном ветре, подняв прямой парус, судно способно дать семь, а то и восемь, узлов. "Если его двести гребцов налягут на весла - тогда все десять!" - переговаривались опытные моряки. По виду триера больше напоминала финикийский корабль, чем деяние эллинских мастеров.

Кто нанял судно и цель его прибытия оставались загадкой. Пророчество Эрмия сбывалось...

ПРИМЕЧАНИЯ:

1- первый год 54-ой Олимпиады соответствует 560 г до н.э. Греческое летоисчисление начиналось с 776 г. до.н.э, когда спартанский законодатель Ликург основал Олимпийские Игры. При нем же впервые были записаны поэмы Гомера и установлен знаменитый "спартанский образ жизни".

2 - гекатомбейон, конец июля-начало августа, открывал цикл греческих месяцев.

3 - Пунт Южный - легендарная страна, по представлению древних лежала на самом крайнем юге Ливии (Африки).

Доказано, что финикийские корабли неоднократно огибали южную оконечность этого материка, а также плавали до самой Гипербореи, в Янтарное (Балтийское море), где вели мену с праславянским племенем энетов-венедов.

4 - сколоты - праславянское оседлое племя, или союз племен, название от Коло- вождь-солнце (скиф.

Колоксай, греч-Колоксар), выращивали хлеб в Приднепровье и продавали его греческим колониям на берегах Черного моря. Вместе со скифами разгромили персидского царя Дария I.

5 - стадия составляла 176-177 метров 6 - Хайре! - др. греч. "До свидания!"