««Если», 2009 № 01 (191)»

Журнал «Если», 2009, №1

Генри Лайон ОЛДИ НА ТОМ БЕРЕГУ

Печали нет на наших лицах,

Пусть мы уходим в сердце тьмы:

Ведь это все нам только снится –

Или кому-то снимся мы. [1]

Приближение первое ПОИСК

…и мы неслись, как пара гончих…

Лика! Хвост толпы всасывался в ворота стадиона. Кажется, вдали мелькнула знакомая челка – пепел и лен, вечно падающие на глаза. Она услышала! Должна была услышать. И дождется за воротами. Он сунулся вперед, отчаянно работая локтями, но потерпел поражение. Оттерли, прижали к стене. Ничего. Все в порядке. Сейчас людской прибой схлынет, и можно будет войти спокойно, никуда не торопясь. До начала матча… В котором часу начало? Что за матч? Футбол? Кто играет? Какого черта ты здесь делаешь, идиот?! Как ухитрился потерять Лику?

Они пришли вместе. Это точно. Лика его вытащила. Сам бы он ни за что не поперся на стадион. Она тоже никогда не была болельщицей, а сегодня вдруг загорелась: идем! Перед воротами колыхалось море голов. Возбужденный гул – словно тысяча силовых трансформаторов. А ему еще нужно было передать пакет… Какой пакет? Кому? Человеку в черном «вольво». Пакет в плотной оберточной бумаге, перетянутый шпагатом. Печать из красного сургуча. Ни фамилии, ни адреса.

«Я быстро! Пять минут!»

Лика согласилась подождать.

Он нашел «вольво», припаркованный в тенистом переулке. Молча отдал пакет – лицо человека сразу забылось, в памяти остались лишь узкие стекляшки очков – и поспешил обратно. Сколько он отсутствовал? Пять минут? Больше?

Лика его не дождалась. Пустяки. Зашла раньше, чтобы занять места обоим. Но сердце ударило не в такт. В животе сжалась пружина – холодная, тугая. Он вытер лоб платком, сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. В памяти зияли огромные необъяснимые прорехи. Лику он помнил. Помнил их квартиру на четвертом этаже. Толпу у стадиона, пакет, черный лаковый «вольво».

Все!

Как его зовут? Что это за город?! Судя по жаре, пыльной голубизне неба, листьям каштанов, едва тронутым желтизной, сейчас – конец августа. Что было в злосчастном пакете?! Это казалось вопросом жизни и смерти.

В опустевших воротах топтались два билетера. Цыганистый живчик и грузный дядька с вислыми усами. Оба косились на него: заходишь или как? Он сорвался с места, на ходу доставая билет. Не удержавшись, мазнул пальцем по высоченной стене. Шершавый и вместе с тем гладкий материал вызвал странную ассоциацию: ракушечник, облитый глазурью. Усатый дядька на билет даже не взглянул, а цыган вдруг ухмыльнулся, подмигнув. Мгновение, и оба стража куда-то испарились. Он едва не налетел на вторую стену, расположенную сразу за воротами – ярко-желтую, словно выкрашенную пыльцой одуванчиков.

Что за хрень египетская?!

Справа обнаружился проем. Он сунулся туда. Стена. Проем. Стена. Он в лабиринте! Сейчас раздастся рык Минотавра…

Вместо Минотавра в отдалении взревели трибуны. Он заметался. Поворот, другой – и он вылетел на футбольное поле. Над самым ухом, обдав упругой волной воздуха, пронеслось ядро мяча. Разочарованный выдох толпы: «Штанга!» Над головой гроздьями нависли трибуны. Он побежал вдоль желтой стены, прижимаясь к ней. Сверху свистели и улюлюкали.

– Лика!

Он замахал руками, пытаясь высмотреть ее на трибунах, привлечь внимание. Ему махали в ответ. Или не ему – игрокам? Открылся темный проход, ведущий под трибуны. Не раздумывая, он нырнул туда. Перевел дух. После взбесившегося солнца здесь царили сумрак и прохлада.

Мобильник! У него есть мобильник! А в нем – номер Лики. Сунув руку в карман джинсов, он вытащил телефон.

– Дай позвонить!

Перед ним приплясывала загорелая девчонка лет тринадцати, в голубой футболке с номером «471» и розовых шортах. На ногах – разбитые кроссовки. Девчонка ловко подбивала ногой вытертый мяч, не давая упасть на землю: бумц-бумц-бумц… Мяч летал сам по себе – девчонка пинала его не глядя. Глядела она на человека с телефоном.

Смотрела требовательно и выжидающе.

– Тебе ж сказали: дай позвонить.

Сбоку подошел коренастый пацан, ровесник девчонки. Футболка полосатая, без номера. Черные шорты, кроссовки, на бритой голове – вратарская кепка. Пацан смотрел нагло, с вызовом, демонстративно ковыряя в носу.

– Что, очень надо? – растерялся он.

– Очень, – хором ответили оба.

– Ладно, держи.

Он протянул девчонке телефон, но пацан ее опередил. Выхватив трубку, «вратарь» принялся давить на кнопки.

– Ты чё, прикалываешься, дядя? Он у тебя заблокирован.

– Дай сюда.

Пин-код он, как ни странно, помнил. Телефон бибикнул, снимая блок.

– Теперь набирай: 2-01-12-823-41-36-713…

Его как током ударило. В последовательности цифр крылось что-то жуткое, противоестественное. Не бывает таких номеров! Это не номер – код! Если он его наберет – случится непоправимое. Исчезнут со счета все деньги? Взорвется бомба, спрятанная под трибунами? Стартуют из подземных шахт ракеты, возвещая ядерный Апокалипсис?

Он больше никогда не увидит Лику?

– Не буду я ничего набирать. Мне самому надо позвонить. Срочно.

Развернувшись, он пошел в прохладный сумрак.

– Ты чё, дядя, оборзел? Тебе же сказали…

– Исчезни, шмакодявка, – огрызнулся он через плечо.

– Хана тебе, чмошник! За «шмакодявку» ответишь! Понял?

– Жду с нетерпением! – зло бросил он.

Мелко и недостойно взрослого человека – отвечать наглому сопляку. Но слова вылетали сами, помимо воли. Тьма сгустилась, сделалась осязаемой. Крики трибун смолкли, увязнув в толстенном слое ваты. Тепло светился экран мобильника. Адресная книга. Группа «Семья».

Где же номер Лики?

Он понял, что номер надо набрать вручную, а не вызвать из памяти телефона. Пальцы стремительно отстучали комбинацию цифр. Она отпечаталась не только в мозгу – в памяти кожи, мышц, всего тела; он смог бы набрать номер вслепую, ни разу не промахнувшись.

Далекий гудок. Второй. Третий.

– Лика?!

Приближение второе РАЗЛУКА

…и мы хранили тот секрет…

Пурпурные перья заката на шляпе облаков, накрывших горизонт, гасли, подергиваясь сизым пеплом. Закат сулил бурю. Лика сидела в кресле у огромного, во всю стену, окна, задумчиво покачивая в пальцах бокал с гранатовым соком. Рубиновые отблески скользили по стенам. В дальнем углу стоял рояль. С него величественными складками, подобно римской тоге, свисала гардина – белая, с красной каймой. Рядом, чуть не доставая до потолка, возвышалась коринфская колонна. Желтоватый мрамор, завитушки капители.

Колонна казалась слишком материальной. Здесь, пожалуй, все было слишком. Он чувствовал себя неуютно – призрак среди живых.

– Лика, с тобой все в порядке?

Она мягко улыбнулась:

– Да, Вик. Все в порядке.

Его зовут Вик? Наверное, сокращение от «Виктор». Лика зовет его Виком, и ему это нравится. Он любит смотреть, как она улыбается.

– Я потерял тебя на стадионе. Испугался. Глупо, да? Я стал тебе звонить, ты взяла трубку… – он беспомощно смотрел на нее. – Кажется, взяла. Я не помню, как мы оказались здесь.

Он опустился перед ней на корточки. Ступни по щиколотку утонули в пушистом ворсе ковра. В ее глазах отразилось недоумение.

– Стадион? Мы гуляли в парке. Потом ты отлучился. Сказал, что должен передать какой-то пакет. Я села на скамейку, стала ждать. Тебя все не было. Потом ты позвонил… Где мы? Это ведь не наша квартира?

– Не наша, – подтвердил он.

В их квартире не было огромного окна. Не было рояля, накрытого гардиной. Не было коринфской колонны. А что было? Он не помнил. Волна паники накатила и отхлынула. Главное – они вместе. Он больше никуда не отпустит Лику. И сам не уйдет…

– Мы в гостях? У твоих друзей?

Он хотел соврать, чтобы успокоить ее, и не сумел.

– Не знаю. Может быть. Сейчас мы отыщем хозяина и все выясним. Потом выйдем отсюда, возьмем машину и поедем домой. Ты помнишь наш адрес?

– Не помню… Я не помню!

– Тихо, милая. Успокойся, все в порядке, – он вскочил, привлек ее к себе, едва не расплескав сок из бокала, и долго баюкал в объятиях, как ребенка. – Успокоилась? Вот, допей сок… А я налью себе чего-нибудь покрепче.

Он отыскал бар, схватил первую попавшуюся бутылку, плеснул на полтора пальца в массивный стакан. Выпил залпом. Бурбон расцвел в глотке огненным тюльпаном, пустил корни в желудке. Хватит! Это, только чтоб взбодриться. Сейчас ему нужна трезвая голова.

Краем глаза он заметил движение в полумраке. Резко обернулся, шагнул вперед… Тьфу ты! Из зеркала на него смотрел человек лет тридцати пяти. Хорошо сложенный, с короткой аккуратной стрижкой. Это я, подумал он. Вот только смокинга я никогда не носил. Откуда у меня смокинг? Кружевная манишка, «бабочка» из черного бархата…

Во что одета Лика?

Стремительно обернувшись, он вздохнул с облегчением. Лика никуда не исчезла. На ней было стального цвета вечернее платье со складчатыми манжетами – как тонкие пластины металла. Платье словно облило фигуру Лики ртутью – леди Терминатор.

Он постарался выбросить из головы дурацкое сравнение. Платье замечательное, Лике очень идет. Дома у нее есть похожее. Дома…

– Успокоилась?

Она кивнула – как показалось ему, слишком поспешно.

– Тогда пошли искать хозяев.

Дверь открылась мягко, без скрипа. За дверью начинался длинный коридор, похожий на гостиничный. Темные лаковые панели, светильники, стилизованные под канделябры из бронзы. Приглушенный свет, казалось, проникал в толщу благородного дерева и мерцал там, открывая таинственные пространства. Ковровая дорожка скрадывала звук шагов. Вокруг царила мертвая тишина. И не было ни одной двери – кроме той, из которой они вышли.

Он остановился перед поворотом – здесь коридор заворачивал влево.

– Вик, что с тобой?

– Там… – его стало знобить, будто в лихорадке. – Туда нельзя. Я чувствую. Иначе что-то случится. Нет! С нами уже что-то случилось…

Слова лились, как бензин из пробитого бака, готовые вспыхнуть.

– Надо держаться вместе. Все будет хорошо. Мы выкарабкаемся. Главное – не разлучаться! Никогда!

Лика глядела на него с испугом, как на сумасшедшего.

– Может, лучше вернемся?

– И будем сидеть в комнате, ожидая неизвестно чего?!

Он шагнул вперед, увлекая ее за собой. В следующий миг светильники погасли. Упала кромешная тьма. Он почувствовал, что Лика скользит куда-то прочь.

– Не надо!..

Руки хватали пустоту.

– Лика-а-а-а!

– Вик? Не оставляй…

Он бросился на голос.

Приближение третье ВОЙНА

…что нам открыл усталый кормчий…

– Осторожнее, сэр! Пригнитесь.

– Что?

– Снайпер. Четверых наших положил, сволочь.

От пороховой гари першило в горле. Прокашлявшись, он выглянул из-за развороченного взрывом бруствера. Над головой чиркнула пуля. Мигом позже началась беспорядочная пальба. Земляной бруствер вскипел фонтанчиками пыли. В ответ загрохотал крупнокалиберный пулемет.

Кто эти люди? С кем они воюют? Неважно. В траншее – свои. Напротив – враг. Нет, не так. На войне врагов нет. Есть противник. Которого надо выбить из дома, а лучше – уничтожить. Задача поставлена: захватить объект № 137/4 и удержать до подхода танкового батальона Петерсена.

В памяти смутно, как в тумане, проступили тесные коридоры, люди в форме, трели телефонов, треск пишущих машинок; лысый полковник с дергающимся левым веком отдает приказ…

– Сержант, доложите обстановку.

Сержант отряхнул мундир, напялил рваную пилотку. Хотел вытянуться по стойке «смирно», но в последний момент сгорбился, вобрав голову в плечи. Кому охота получить пулю от снайпера?

Он не винил сержанта.

– Захватив вторую линию обороны противника, наша рота вышла на рубеж атаки объекта, где была остановлена огнем из здания. Потери – семнадцать человек, включая командира роты и его заместителя.

– Сколько осталось личного состава?

– Сто семь человек.

– Численность противника?

– В здании человек сорок–пятьдесят. У них пристреляны все сектора. Два пулемета – второй этаж слева и третий справа. Есть снайпер. Он командира и положил. И лейтенанта Капичку. И двух гранатометчиков, когда пытались подавить пулеметные гнезда.

– Ясно.

Он восстановил в памяти дом, который успел увидеть до начала обстрела. Высоченное белое здание с непомерно широкими окнами. Гранаты кидать – одно удовольствие: не промахнешься. В нижние, судя по копоти и выкрошенному бетону, уже кидали. Стена – рябая от пулевых оспин. Дом напоминал айсберг, плывущий в студеном море. Пулеметы стоят грамотно: перекрестные сектора, траншея как на ладони. Снайпер? Третий этаж… пятый… седьмой… Стоп! Седьмой этаж, центральное окно. Едва заметный светлый бугорок над подоконником.

Голова? Возможно.

– Сержант, вы засекли местоположение снайпера?

– Никак нет, сэр.

– Плохо. Ладно, попробуем выманить. Передайте приказ: готовиться к атаке. Гранатометчиков – на фланги, распределить цели. По команде – подавить пулеметные гнезда и прорываться к дому.

– Но, сэр… А как же снайпер?

– Снайпером я займусь лично. Принесите мне винтовку.

– Есть, сэр!

– Еще мне нужны два добровольца. Пусть начнут перемещение по траншее. Дайте им использованные одноразовые гранатометы. Задача: помелькать, чтобы привлечь внимание снайпера. Дальше – мое дело. Все ясно?

– Так точно, сэр!

– Выполняйте.

Пригибаясь, сержант заспешил прочь. Вскоре молоденький капрал принес винтовку. Взяв оружие в руки, он с трудом сдержал вздох разочарования. Вместо снайперской винтовки с хорошей оптикой ему вручили винчестер времен покорения Дикого Запада.

– Как это понимать, капрал? Что за антиквариат?

– Простите, сэр! Это все, что есть. Остался от сержанта Берна. У остальных – автоматическое оружие стандартного образца.

В доказательство капрал продемонстрировал автомат-короткоствол со сдвоенным магазином и откидным прикладом.

– Этот реликт хоть заряжен?

– Не могу знать, сэр!

Вот же бестолочь! Заладил, как попугай: «Простите, сэр! Не могу знать, сэр!» Хоть бы раз по званию обратился… По крайней мере стало бы ясно, в каком он чине. Не спрашивать же у подчиненных? Он покосился на собственный левый погон, поймал изумленный взгляд капрала и плюнул в сердцах.

Руки действовали сами. Он передернул скобу перезарядки. Из затвора вылетел масляный желтый патрон, и он ловко поймал его в подставленную ладонь. В магазине патронов оказалось семь. Заново перезарядив винчестер, он проверил, что оружие стоит на боевом взводе, приказал восхищенному капралу следовать за ним и направился к заранее намеченной позиции.

Шагах в тридцати из бруствера торчал косо срезанный, исковерканный пулями пень. Он осторожно просунул «реликт» сержанта Берна между обнажившимися узловатыми корнями, прильнул к оружию, повел стволом. В окне седьмого этажа что-то шевельнулось. Вспышки выстрела он не увидел – похоже, винтовка снайпера была снабжена пламегасителем.

Еле заметное облачко дыма развеялось через секунду.

– Иржи! – заорали в траншее. – Иржи убили!

В глазах потемнело. Накатила бешеная, черная ярость. Сволочь! Я никому не позволю безнаказанно убивать моих солдат! Мигом позже обжег стыд. Это по его приказу неведомый Иржи выполнил роль приманки! Он знал, что отправляет человека на верную гибель. И теперь обязан застрелить снайпера, чтобы смерть Иржи не была напрасной.

Кто-то горячо задышал ему в шею.

– Сэр, я его засек! Он вон там!

Капрал, о котором он успел забыть, привстал над бруствером, указывая пальцем на дом.

– Назад, болван!

Он отвлекся от цели, чтобы сдернуть капрала обратно в траншею, и опоздал. Голова бедняги взорвалась. В лицо брызнуло горячим и липким. Он закричал от ярости и бессилия. Вновь припал к винчестеру, поймал тень, мелькнувшую в окне, в прорезь прицела; задержал дыхание.

Какое надо взять возвышение?

В окне сверкнуло, за шиворот посыпалась древесная труха. Второй раз снайпер не промахнется. Он поднял ствол выше – и окно дома рванулось навстречу, словно на винчестере объявился оптический прицел. Пепельно-льняная челка, курносый нос, нежный овал лица…

Лика!

Она никогда не умела стрелять! В парковом тире вечно мазала, расстраивалась, потом сама над собой смеялась… Почему она там, с врагами?! Она только что стреляла в него…

Палец на спусковом крючке медленно выбирал слабину. Он жил сам по себе, этот проклятый палец, словно был солдатом, исполняющим воинский долг. Вопреки приказу командира. Если командир – предатель, его приказа можно и должно ослушаться. Кровь капрала остывала на лбу и щеках.

Что же ты наделала, Лика?!

Мгновение тянулось жевательной резинкой, оставляя во рту горький привкус полыни. Он проигрывал битву с пальцем. В последнюю долю секунды, оставшуюся до непоправимого, он рванул ствол винчестера вверх.

Грохнул выстрел.

«Пуля пройдет выше! – как заклинание, твердил он. – Ты останешься жить, Лика. Плевать на эту дурацкую войну, это не моя война!.. Как я мог забыть о тебе…»

Лика встала. Ее фигура вознеслась над подоконником. Белое подвенечное платье, как на их свадьбе. Газовое облако фаты. В руках – букетик нарциссов, и никакой винтовки.

– Не-е-ет!!!

Этого не могло быть. Ей не успеть взобраться на подоконник, пока летит пуля! Он еще кричал, когда пуля ударила женщину в живот, переломив хрупкую фигурку пополам. Платье окрасилось багряным. Медленно, как в кино, Лика полетела вниз.

С седьмого этажа – окровавленная снежинка.

Звука падения он не услышал. Кто-то завопил «Ура!», справа и слева шарахнули гранатометы, в двух окнах вспухли черно-рыжие клубки разрывов, накрывая пулеметные расчеты. Солдаты повалили из траншеи, паля из автоматов.

Он бежал вместе со всеми. Почему они пошли в атаку? Он не отдавал приказа! Лика… Что если она еще жива? Пуля в живот… падение с седьмого этажа… Ублюдок, чертов солдафон! Она тоже стреляла – и нарочно промахнулась! Увидела его в прицел… Чудовище, мерзкая тварь…

Снежинка ждала на асфальте. Потемнело в глазах. В этом доме они сидели у огромного окна и смотрели на закат… С седьмого этажа. Теперь он уверен: было именно так. Когда? Вчера? Давно? Лика осталась там, а он… Ладонь накрыла синюю жилку на шее. Пульс не прощупывался.

Он поднял Лику на руки и понес в дом.

Лифт не работал. Наверху гремели выстрелы. Он стал взбираться по лестнице, перешагивая через трупы. Под ногами звенели стреляные гильзы. Надо подняться на седьмой этаж. Найти ту самую комнату. И все будет хорошо…

На четвертом из дверей вывалился солдат в чужой изорванной форме, весь в крови и саже. Вскинул автомат. Откуда-то выстрелили, и вместо правого глаза у солдата возникла зияющая дыра. Даже не посмотрев, кто его спас, он двинулся дальше – к седьмому небу. Вокруг сражались призраки, он поднимался мимо них, сквозь них, не замечая. Настоящими были Лика и он. И еще, наверное, проклятый дом-айсберг.

Хотя в последнем он сомневался.

В коридоре плавали клочья дыма. Половина «канделябров» не горела. Он брел в полутьме, выбираясь, как на островки, на освещенные участки. Знакомая дверь болталась на одной петле. Пнув дверь ногой – руки были заняты, – он вошел в комнату.

Яркое весеннее солнце – словно в насмешку. На подоконнике – винтовка с черной тубой оптического прицела. В углу – разбитый пулями рояль. Белая с красной каймой гардина свалилась на пол. Он уложил на нее Лику и присел рядом на корточки. Из треснувшего зеркала на него глядел мертвец в пыльном камуфляже. Трещина шла через рот мертвеца. Казалось, он ухмыляется.

Отвернувшись, он стал смотреть на Лику.

«Я тебя предал. Забыл о тебе, забыл тебя. Обещал, клялся – и не сдержал слово. Я тебя убил. Не пулей – предательством. Тем, что не удержал в памяти, в душе, в сердце. Прости. Я бы прыгнул из окна, лишь бы вернуть тебя. Когда нет надежды…»

Он вытащил из кобуры пистолет. Щелкнул предохранителем, поднес ствол к виску. Самоубийцам нет прощения. Это хорошо. Иначе и стреляться не стоило бы.

Лика открыла глаза.

Выронив пистолет, он засмеялся, как безумный – и хохотал до тех пор, пока комната не закружилась перед глазами, сливаясь в серую круговерть. Но даже сквозь вихрь гаснущего сознания он продолжал видеть лицо Лики.

Она печально улыбалась.

Приближение четвертое НАДЕЖДА

…он нам сказал, что смерти нет…

– …Все образуется, молодой человек. Уж поверьте мне, старику.

– Да как же «образуется», Игорь Федорович? Ведь я…

– Знаю, знаю. Увы, мало кому удается этого избежать. Любимых убивали испокон веков. Помните?

Глаза Слонимского, озорные глаза проказника, удивительные на морщинистом лице старика, лукаво блестели.

Любимых убивают все, Казнят и стар и млад, Отравой медленной поят И Роскошь, и Разврат, А Жалость – в ход пускает нож, Стремительный, как взгляд. 

«Помню», – кивнул он и тихо продолжил балладу:

Любимых убивают все – За радость и позор, За слишком сильную любовь, За равнодушный взор, Все убивают – но не всем Выносят приговор. [2]

Слонимский строго погрозил ему пальцем. Словно под гипнозом, Виктор наблюдал, как старик, не торопясь, надевает пенсне в золотой оправе, извлекает из кармана пиджака кисет и сворачивает тоненькую самокрутку. Прикурив от длинной каминной спички, он с удовольствием затянулся, окутался облаком дыма, словно спрятавшись за ним. Старик был уютный, домашний – настоящий.

Запах турецкого табака. Блики свечей на пузатом бокале с коньяком. Кто-то подмигивает из глубины красного дерева столешницы. Тишина кошкой бродит по комнате.

Слонимский, друг деда и всей их семьи, умер пять лет назад. Память начала возвращаться. Бледные медузы всплывали из пучин небытия; амебы тянули друг к другу ложноножки, силясь слиться воедино.

– Игорь Федорович…

– Знаю, знаю. Все там будем, – любимая приговорка старика прозвучала диссонансом. – Ничего страшного, уж поверьте опытному человеку. Все преодолимо. Не так страшен черт, хе-хе… Впрочем, пистолет к виску – это не выход. Вернее, выход, но не туда.

– Как же вы… здесь?..

– У меня выходной. Имею право. Рождество, знаете ли.

– Рождество?

– Если угодно, день рождения. Вот, пришел поздравить вашу Лику. Ну и коньячку выпить. Слаб, каюсь! Коньяк, кстати, замечательный. У вас хороший вкус, молодой человек. Все-таки мы с вашим дедом кое-чему вас научили!

День рождения? У Лики? Он вскочил, едва не опрокинув стул. Огляделся так стремительно, что закружилась голова. Комната изменилась. Рояль – целый, но уже без гардины. Свет пригашен, на крышке горят свечи. Коринфская колонна. Окно-дверь во всю стену ведет во двор – стоит лишь переступить низкий подоконник. Снаружи на решетке мангала шкворчит мясо. Над ним колдует Лика – живая, веселая, беззаботная. Рядом щебечет Нелька, ее подруга. Лика кивает, переворачивает истекающий жиром кусок.

За спинами женщин полыхает закат.

В комнате они вдвоем со Слонимским. Стол, считай, пуст: пепельница, початая бутылка коньяка, два бокала. Керамическое блюдце с колотым шоколадом. Всё.

Он плеснул себе коньяку, но пить не стал.

– Я мало что помню, Игорь Федорович. Думаю, вы уже знаете – я… Я убил Лику. Застрелил из винтовки. Впрочем, полагаю, я убил ее раньше. Не знаю, как и чем, но уверен в этом. Вы можете мне объяснить, что происходит?

Старик пожевал губами, собираясь с мыслями.

– Не могу, Виктор, – когда Слонимский переходил на «ты», это значило: шутки кончились. – Нельзя. Извини.

– Тогда расскажите хотя бы, как оно там? Ну, здесь?

– Все перепутано, – улыбнулся старик. – Закручено спиралью. Примерно вот так.

Он порылся в карманах и выложил на стол спираль от древней электроплитки, свернутую в загогулину. Витки спирали плотно сцепились друг с другом – не распутать, не распрямить.

– Прошлое, будущее, настоящее. Что было, чего не было. Иногда через спираль пускают ток. Она раскаляется, обжигает, но ты успеваешь увидеть какой-то фрагмент. Да, это больно. Ожог – всегда больно. Потом ток выключают. Покой, забвение. Впрочем, память – хитрая бестия. Она кое-что сохраняет. Постепенно начинает складываться картина. Главное – делать свое дело. И тогда все наладится.

– Какое дело? Вы, кажется, поминали черта? Он здесь?

– Черт? Он везде. Ты просто не увиливай. Работай. Иначе…

– Накажут?

– Зачем? – удивился старик. – Ты накажешь себя сам. И хотелось бы, чтобы нас наказывали, но это было бы слишком милосердно. Извини, мне пора заканчивать дозволенные речи. Привет Лике. Я как-нибудь загляну.

Слонимский залпом допил коньяк, встал и ушел в стену.

– Какую работу?! Вы не сказали…

Он растерянно огляделся. Во дворе Лика снимала жареное мясо с решетки, складывая на жестяной поднос. Нелька куда-то делась: наверное, ушла за посудой. Разбежавшись, он прыгнул через подоконник, как мальчишка.

– Лика!

– Я тебя уж заждалась, – ответила она.

И стало ясно: помнит, все понимает, простила…

Он бросился к ней, обнял, прижал к себе. Они стояли долго-долго, и близкая ночь медлила, глядя на этих двоих. Наконец она высвободилась: осторожно, чтобы не обидеть его.

– Садись ужинать. Мясо стынет. Голодный небось?

– Не то слово! – преувеличенно бодро кивнул он.

И они уселись в плетеные кресла, занявшись мясом, вкусным до умопомрачения, поглядывая друг на друга, а потом Лика вдруг прыснула – наверное, у него был очень смешной вид, – и они начали хохотать, долго, взахлеб, едва сумев остановиться. В ту же секунду оба поняли, что наелись до отвала, что им надо сказать друг другу очень много, прямо сейчас…

Только никто не знал, с чего начать.

– Тебе Игорь Федорович привет передавал, – вспомнил он.

– Спасибо. Он ведь…

– Да, пять лет уже.

– Слушай, Нелька тебе тоже кланялась!

– Так ведь и она…

– Ага. Зимой, в автокатастрофе. С мужем.

– Земля пухом… – не подумав, сморозил он.

– Так ведь и мы, Вик…

– И мы…

Издалека, из такого далека, о котором и помыслить страшно, в тишину вторглась гитара. Ей вторил голос – знакомый, с легкой хрипотцой, пробирающий до самых… Что есть у души внутри?

…И понял я, дыша неровно: Тянули мы не те концы, Ковчег наш был ладьей Харона, А мы – живые мертвецы…

– Не казни себя, Вик. Забудь.

– Не могу. Я и так почти ничего не помню. Забывать – в моем положении это непозволительная роскошь.

Когда мир стал таять, он не удивился.

И не испугался.

Приближение пятое РАБОТА

…но мы не плакали, поверьте,

Когда узнали эту весть…

– …Мне вас порекомендовали как специалиста. Помогите! На вас единственная надежда!

Длинноволосый парень – он мысленно окрестил его «художником» – был лет на десять моложе и на голову выше. Блуза-косоворотка, штаны из вельвета, пузыри на коленях. Умоляющий взгляд – сверху вниз, а кажется, что снизу вверх.

– Не волнуйтесь. Я сделаю все, что в моих силах.

– Она… Она ушла от меня!

– Куда?

– На улицу. К этому чудовищу! Скорее!

Они бежали через анфиладу залов. Фрески, роспись, мебель на львиных лапах. Позолота, бархат штор, бронза канделябров – настоящих, не таких, как на седьмом этаже «айсберга». Роскошь противоречила затрапезному облику парня.

«Так вот ты какой, внутренний мир», – с издевкой подумал он.

И запретил себе отвлекаться.

– Как ее зовут?

– Виолетта.

– Красивое имя. (Черт, какая банальность!) Что с вами произошло?

– Я… мы… Мы оказались в странном месте.

– Здесь?

– Нет. Мы ничего не помнили. Кажется, был пожар. Горел дом, мастерская, картины. Мои картины!

«Надо же! Угадал насчет художника…»

– Я крикнул ей «беги!», а сам стал снимать картины со стен. Надо было вынести их на улицу. Я и подумать не мог…

– Она сгорела?

– Задохнулась. Там было очень много дыма. Я не знал! Я выносил картины… Правда, они все равно сгорели. Вот, осталась одна…

Художник в отчаянии тряс холстом, свернутым в трубку.

– Я себе не прощу! Картины… Пропади они пропадом!

Сейчас они неслись длинным коридором. Под ногами скрипел паркет. Из боковой двери выскользнула молодая женщина в платье, открывавшем плечи и спину. В ее прическе белел венчик лилии. Женщина улыбнулась им и с разочарованием вздохнула, когда они промчались мимо.

За стеной пели:

Выходят дамы из галерей, Неся в волосах цветы. И он никогда не увидит Эль-Рей – И не увидишь ты…

«Ну, это мы еще посмотрим!» – с веселой злостью подумал он.

Темная лестница. Крутые ступени, ледяной чугун перил. Дверь на улицу взвизгнула, жалуясь на судьбу. Он сразу увидел Виолетту. Миниатюрная брюнетка зябко куталась в плащ. Шляпка с легкомысленной вуалеткой оставляла лицо в тени. На мгновение показалось: перед ним – Лика. Сердце зашлось, кровь ударила в виски – и отпустило.

Нет, не она. Даже не похожа.

Спутник, стоявший рядом с Виолеттой, выглядел персонажем безумного карнавала. Ребристая «кираса» из папье-маше, рельефно выступают белые ребра; маска-череп закрыла лицо. Черные с серебром лосины, ботфорты со шпорами, плащ до земли. Не слишком высокий, спутник казался огромным.

Пространство вокруг него ежилось и отступало в тень.

– Не подходи ко мне, чудовище!

Слова Виолетты были обращены не к спутнику в маске. Художник споткнулся, как если бы налетел на стену, и едва не растянулся на булыжнике мостовой.

– Он не подойдет к вам. Не бойтесь.

– А вы кто такой?!

– Меня зовут Виктор. Нам надо поговорить.

– Мне не о чем с вами разговаривать. Чтобы разговаривать, нужно дышать. А мне больше нечем дышать. И незачем.

Спутник выпростал из-под плаща руку, затянутую в перчатку цвета слоновой кости. Без колебаний Виолетта взяла у него хрустальный флакон с притертой пробкой. Пропуск на ту сторону для женщины, еще не знавшей, что все стороны – миф, если есть вина и нет прощения.

– Выслушайте меня. А потом поступайте, как сочтете нужным.

– Хорошо, – она крепко сжала в кулачке флакон, словно боялась, что у нее силой отнимут забвение. – Я даю вам пять минут.

– Вы любите его? – он кивнул на художника.

– Его?! – глаза под вуалеткой вспыхнули ярче, чем у разъяренной кошки. – Он меня предал! Променял на свои проклятые картины! Он был для меня всем! А я для него? Уборщица, любовница, нянька…

Она вырвала пробку, как чеку гранаты.

– Да, он виноват. Его очень трудно простить.

– Трудно? Невозможно! Проклятые картины…

Он не знал, откуда в кармане взялась зажигалка. Не вполне понимая, что делает, он бросил зажигалку художнику. Тот поймал ее на лету. Сперва тупо уставился на свою ладонь, потом лицо его просветлело.

– Картины?

Парень упал на колени, чиркнул колесиком: раз, другой.

– Я не прошу тебя вернуться. Просто живи. Где-нибудь. Пожалуйста… – художник поднес огонек к холсту. – Это последняя. Остальные сгорели. «Утро в заливе Лиссан». Помнишь, мы ездили с тобой в Лиссан в августе? Ты бегала по пляжу и смеялась. Я так и не смог передать выражение твоего лица…

Холст вспыхнул. Порыв ветра развернул его. В пламени, как в раме, проступил дремотный берег, фрегат со спущенными парусами; палец маяка грозил небу. Из огня повеяло запахом моря. Но холст уже корчился, обугливаясь, и утро в заливе рассыпалось хрупкими черными хлопьями.

– Не надо! Что ты делаешь…

Флакон разлетелся вдребезги, ударившись о мостовую.

Приближение шестое БЕРЕГ

…ведь знали мы, что хуже смерти,

Гораздо хуже вещи есть.

Солнце делило море надвое дорожкой плавящегося золота. Горластые чайки умчались за скалы, позволив тишине сомкнуться над берегом. Он лежал на песке, чувствуя, как сон подкрадывается к нему на мягких лапах.

Усталость брала свое.

Очень болела спина. В последнее время – все чаще. Как у грузчика после тяжелой работы; как у ломовой лошади. «Крылья растут», – невесело шутил он. И почесывал спину, с трудом доставая до лопаток, словно там чесалось, а не болело.

Это оказалось труднее, чем мнилось после первого раза. «Помогите! Вас рекомендовали… как специалиста!..» Он не знал, кто его рекомендует. Как его находят, чтобы вцепиться клещом – не отодрать! – он тоже не знал. Да и не хотел знать. Зачем? Все равно придется идти. Зажигалка, мятный леденец, вялый георгин; какие-то слова, первые попавшиеся – и потому особенно точные…

Работа.

Спутник в плаще кивал ему, как знакомому, и уходил, не возражая. Спустя минуту уходил и он сам – оставляя двоих наедине. Бывали случаи, когда у него ничего не получалось. Маска-череп с тем же бесстрастием уводила добычу прочь, кивнув напоследок. Сперва он не сомневался: сейчас его накажут – нелепого, проигравшего, бесполезного! – и замер, испуганно вжав голову в плечи.

Нет.

Ожидание кары было самообманом.

«И хотелось бы, чтобы нас наказывали, – вспомнились позже cлова Слонимского, – но это было бы слишком милосердно». Старик не забывал – заглядывал, болтал о пустяках. Пил коньяк, жмурясь от удовольствия. Радовался, что к Виктору возвращается память. Шаг за шагом, факт за фактом. Кроме главного – черный «вольво», узкие стекла очков, пакет…

«Я убил Лику, – думал он, чувствуя, что засыпает. – Застрелил из винтовки. Нет, винтовка ни при чем. Я убил ее раньше. Не знаю, как и чем, но уверен в этом. Господи, кто бы порекомендовал мне хорошего специалиста? Я побежал бы за ним на край света».

Любимых убивают все, Но не кричат о том. Издевкой, лестью, злом, добром, Бесстыдством и стыдом, Трус – поцелуем похитрей, Смельчак – простым ножом…

Иногда он надеялся. Если хорошо делать свою работу, то и к нему с Ликой придет специалист. Найдет нужные слова, заставит спутника в маске уйти, признав чужое право прощать и быть прощенным. Он надеялся вслепую, не уверен, что заслужил прощение.

Даже не помня, что совершил – сомневался.

И часто просыпался среди ночи от мысли: «Что если к нам приду я? Сумею ли? Отгоню ли маску? Если не смог этого сделать раньше, не помню где, не помню как – но не смог, запнулся, усомнился…»

Любимых убивают все – За радость и позор, За слишком сильную любовь, За равнодушный взор, Все убивают – но не всем Выносят приговор…

Чайки вернулись.

Они кружили молча, не желая тревожить чужой сон.

* * *

Лика сидела рядом и смотрела на него, спящего. Думала: сказать ему потом, что он улыбается во сне, или не сказать? В итоге решила не говорить.

Все равно не поверит.

Паоло БАЧИГАЛУПИ ПОМПА НОМЕР ШЕСТЬ

Первое, что я увидел в четверг утром, когда зашел на кухню, была задница Мэгги. Вообще-то это не самый плохой способ начать день. Фигура у нее отличная, и формы что надо, так что увидеть с утра пораньше ее симпатичную попку, обтянутую черной сеточкой ночной рубашки, это вполне позитивно.

Если бы не одно «но»: ее голова находилась в духовке. И вся кухня провоняла газом. А в руках у Мэгги была зажигалка с голубым огоньком в шесть дюймов высотой, которой она размахивала в глубине духовки, словно совершая какой-то безумный религиозный обряд.

– О Господи, Мэгги! Что ты делаешь?!

Я метнулся вперед, ухватился за подол ночнушки и рванул ее на себя. Голова Мэгги с грохотом вылетела из духовки. На плите брякнули сковородки. Зажигалку Мэгги выронила, и та покатилась по плиткам пола, закончив свой путь в углу кухни.

– А-у-а! – Мэгги схватилась за голову. – У-а-у!

Затем развернулась и влепила мне пощечину.

– Какого хрена?!

Потом по моей щеке прошлись ее когти и метнулись к глазам. Я оттолкнул ее. Она отлетела к стене и тут же развернулась, готовая вновь ринуться в бой.

– Ты что, обалдел?! – взвизгнула Мэгги. – Бесишься из-за того, что вчера в постели был полным инвалидом? Решил и меня искалечить?!

Она схватила с плиты чугунную сковородку, разбросав по конфоркам куски бекона «Заморозка-люкс».

– Ну что, ублюдок, хочешь еще попробовать, а? Хочешь? – Она угрожающе замахнулась сковородкой и ринулась на меня. – Ну же, давай!

Я отскочил назад, потирая расцарапанную щеку.

– Дура! Я не дал тебе взлететь на воздух, а ты за это хочешь вышибить мне мозги?

– Я готовила тебе завтрак! – она запустила пальцы в свою черную спутанную шевелюру и показала мне кровь. – А ты, скотина, мне голову разбил!

– Я спас твою задницу, вот что я сделал.

Отвернувшись, я стал открывать окна, чтобы выпустить газ. Вместо стекол на кухне кое-где стояли обычные картонки, которые я без труда выдернул, но одну из уцелевших рам заклинило.

– Сукин сын!

Я оглянулся как раз вовремя, чтобы увернуться от сковородки. Вырвав оружие из рук Мэгги, я грубо оттолкнул ее и снова занялся окнами. Она вернулась и, пока я тянул на себя створку окна, попыталась добраться до меня спереди. Все лицо мне исцарапала ногтями. В конце концов я опять ее отпихнул, а когда она попыталась приблизиться вновь, помахал в воздухе сковородкой.

– Щас получишь!

Она попятилась, не сводя глаз со сковороды, и завелась по новой:

– И это все, что ты мне можешь сказать? «Я спас твою задницу»? – Ее лицо пылало от ярости. – А как насчет «спасибо, Мэгги, что решила починить духовку» или «спасибо, Мэгги, что хотела накормить меня чем-нибудь вкусненьким перед работой»? – Она смачно харкнула в мою сторону, но промахнулась и попала в стену. – Сам теперь готовь свой драгоценный завтрак! Чтоб я еще когда-нибудь это делала – да никогда в жизни!

Я уставился на нее.

– Слушай, да ты тупее, чем целое стадо трогов! – Я махнул сковородкой в сторону плиты. – Проверять утечку газа зажигалкой! У тебя вообще мозги в башке есть?

– Не смей так со мной разговаривать! Ты, трогнутый…

Она запнулась на полуслове и вдруг осела на пол, словно на голову ей обрушилась лавина бетонного дождя. Просто плюхнулась на желтые плиты пола в полном шоке.

– О… – Она уставилась на меня, вытаращив глаза. – Прости, Трев, я об этом как-то не подумала. – Она посмотрела на валявшуюся в углу зажигалку. – О черт… – Она обхватила голову руками. – О-о… Bay…

Мэгги начала икать, потом всхлипывать. Когда она снова подняла на меня большие карие глаза, они были полны слез.

– Прости меня, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, прости. – Слезы покатились ручьем, струйками стекая у нее по щекам. – Я как-то не подумала. Просто не подумала.

Я по-прежнему был настроен решительно, но Мэгги сидела на полу такая несчастная, сникшая и виноватая, что всю мою воинственность как ветром сдуло.

– Ладно, проехали. – Я поставил сковородку на плиту и снова занялся окнами. В кухне зашевелился ветерок, и газовой вони поубавилось. Когда циркуляция воздуха стала более или менее сносной, я отодвинул плиту от стены. По всем конфоркам были раскиданы ломтики бекона – мягкие, уже подтаявшие полоски свинины. «Что-то вкусненькое» в представлении Мэгги… Мой дедушка пришел бы от нее в восторг: он был ярым сторонником плотных завтраков. Вот только «Заморозка-люкс»… Полуфабрикатов он терпеть не мог.

Мэгги заметила, что я разглядываю куски бекона.

– Сможешь починить духовку?

– Потом. Мне пора на работу.

Она вытерла глаза ладонью.

– Ну вот, только бекон зря испортила, – сказала она. – Прости.

– Да ладно, ерунда.

– Я шесть магазинов обошла, пока его обнаружила. Это была последняя пачка, и мне сказали, что неизвестно, будет ли еще привоз.

На это мне нечего было ответить. Я нашел газовый вентиль и хорошенько закрутил. Принюхался. Обошел кухню. Запах газа почти выветрился.

Только теперь я заметил, что у меня трясутся руки. Попытался вытащить из ящика пакетик кофе и уронил: он плюхнулся на столешницу, словно пузырь с водой. Я положил дрожащие ладони на стол и всем весом навалился на них, чтобы унять дрожь. Тогда вместо кистей начали трястись локти. Все-таки не каждое утро едва не взлетаешь на воздух.

«А вообще-то забавно, – вдруг подумал я. – Чаще всего в газовой трубе вообще ничего нет. И вот надо же: в тот самый день, когда неожиданно дали газ, Мэгги решила поиграть в слесаря-наладчика». Я едва удержался, чтобы не захихикать. Мэгги сидела на полу посреди кухни, тихонько шмыгая носом.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она опять.

– Да все уже, все. Забудь.

Я снял ладони со стола. Они больше не ходили ходуном. Ну вот, уже кое-что. Я наконец разорвал пакетик кофе и залпом выпил холодное содержимое. После событий этого утра кофеин прямо успокаивал.

– Нет, правда, мне так стыдно. Я чуть не убила нас обоих.

Я собирался сказать что-нибудь язвительное – но какой смысл? Бесполезная жестокость!

– Но ведь не убила же? Значит, все в порядке. – Я сел на стул и стал смотреть в открытое окно. Желтый рассветный смог превращался в утренний, серо-голубой. Внизу начинался новый день. Его шум доносился и сюда: крики идущих в школу ребятишек, грохот ручных тележек, скрежет мотора какого-то грузовика, лязг, вой и черные облака выхлопов – все это проникало к нам вместе с летним зноем. Я нащупал ингалятор и сделал вдох, после чего заставил себя улыбнуться Мэгги. – Это как в тот раз, когда ты пыталась почистить розетку железной вилкой. Ты просто запомни, что искать утечку газа с помощью огня – не лучшая идея.

Похоже, я сказал что-то не то. Или не тем тоном.

Водопровод Мэгги заработал снова. На этот раз это были не просто всхлипы и слезы, а настоящий рев: вопли, сопли и потоки воды.

– Прости меня, прости, прости! – повторяла она снова и снова. Похоже на какой-нибудь сэмпл Йа Лу, только без прикольного инфразвукового ритма.

Некоторое время я тупо смотрел на стену в надежде просто переждать и подумывал, а не достать ли мне свой наушник и не послушать ли настоящего Йа Лу. Но сажать батарейки не хотелось, хорошие фиг достанешь. И потом, это как-то неправильно – прятать голову в песок, когда тут человек так убивается. Так что я сидел и сидел, а она все плакала и плакала, и в конце концов я сдался. Уселся на пол рядом с Мэгги, обнял ее и замер в этой позе, пока она не выплакалась.

Наконец она перестала реветь и принялась вытирать слезы.

– Прости. Я больше не буду.

Наверное, она что-то такое заметила на моем лице, потому что повторила настойчиво:

– Нет, правда! Не буду, – она воспользовалась рукавом своей ночнушки в качестве носового платка. – Я сейчас сильно страшная?

Лицо у нее было припухшее и покрасневшее. Я сказал:

– Ты очень красивая. Лучше всех.

– Врешь ты, – она улыбнулась, а потом покачала головой. – Вот уж не думала, что меня так развезет. Да еще эта сковородка… – Она снова покачала головой. – Наверное, ПМС.

– А гинолофт ты выпила?

– Не хочу сбивать с толку свои гормоны. Ну, знаешь, на тот случай, если… – Она снова покачала головой. – Я все думаю: может, на этот раз получится, но… – Она пожала плечами. – Ладно, не обращай внимания. Сама не знаю, что говорю.

Она опять прижалась ко мне и замолчала. Я кожей чувствовал ее дыхание.

– Я просто надеюсь, – сказала она наконец.

Я погладил ее по волосам.

– Если что-то должно случиться – случится. Нам просто нужно надеяться на лучшее.

– Конечно. На все воля Божья. Я знаю. И по-прежнему надеюсь.

– У Мики с Гейбом на это ушло три года. А мы с тобой сколько пытаемся – месяцев шесть?

– Скоро год. Через месяц. – Она помолчала, потом добавила: – А у Лиззи и Перла – одни выкидыши…

– Ну, насчет выкидышей нам пока беспокоиться рано.

Я высвободился и отправился на поиски еще одного пакетика кофе. На этот раз я даже удосужился его встряхнуть. Кофе нагрелся, я разорвал пакетик и высосал содержимое. Конечно, это не сравнится с напитком из маленькой турки, которую я раздобыл на барахолке, чтобы Мэгги могла варить кофе на плите, но все же…

Мэгги понемногу приходила в себя: поднялась с пола и начала суетиться вокруг. Несмотря на припухшее личико, вид у нее был очень аппетитный: сквозь полупрозрачную рубашку просвечивало столько голой кожи, столько интересных теней…

Она поймала мой взгляд.

– Ты чего улыбаешься?

Я пожал плечами.

– Ты такая симпатичная в этой ночнушке.

– Это я отхватила на распродаже женского белья, там, внизу. Почти не ношеная.

– Мне нравится, – заметил я, пожирая ее глазами.

Она рассмеялась:

– Что, прямо сейчас? Значит, вчера ты не мог и позавчера тоже, а теперь приспичило?

Я пожал плечами.

– Ты же опоздаешь. – Теперь настал черед Мэгги рыться в кухонных ящиках. – Хочешь энергетический батончик? Я пока искала бекон, в одном магазине нашла целую кучу. Похоже, эта фабрика опять заработала.

Не дожидаясь ответа, она бросила батончик мне. Я поймал его, разорвал блестящую обертку и, пока жевал, прочитал состав: инжир, орехи, а потом целая куча какой-то химии типа «декстро… форма… альбутеролгида». Конечно, не слишком натурально, но какая к черту разница – ведь это съедобно, верно?

Мэгги повернулась и окинула взглядом сиротливо торчавшую посреди кухни плиту. От пышущей в окна утренней жары бекон с каждой секундой становился все более мягким и осклизлым. Я подумал: надо бы вытащить его на улицу и поджарить на тротуаре. Ну, или на крайняк скормить трогам. Мэгги закусила губу. Я решил, что она снова скажет что-нибудь насчет духовки или порчи бекона, но вместо этого она сообщила:

– Мы сегодня с Норой хотим куда-нибудь пойти. Она предлагает в «Вики».

– Нора? Это та девчонка с язвами?

– Не смешно.

Я запихал в рот остатки батончика.

– А мне смешно. Я вам говорил: в этой воде нельзя купаться.

Она состроила гримасу.

– Но ведь со мной ничего не случилось, мистер всезнайка. Мы же смотрели, где купаемся: вода была не желтая, не грязная, не какая-то там еще…

– И вы прыгнули прямо туда и стали плескаться. А теперь она вся покрылась прыщами. И откуда только они взялись, правда? – Я прикончил второй пакетик кофе, вместе с оберткой от батончика бросил его упаковку в мусоропровод и пустил воду, чтобы смыть мусор. Через полчаса они завертятся и растворятся в чреве помпы номер два. – Нельзя же считать что-то чистым только потому, что оно выглядит таковым. А тебе просто повезло.

Я вытер руки, подошел к ней и провел рукой по изгибу бедра.

– Да вот, повезло. Все еще никакой реакции. – Она шлепнула меня по рукам. – Эй, ты что у нас, доктор?

– Специалист по средствам для тела…

– Противный! Мы с Норой договорились встретиться в восемь. Сможем попасть в «Вики»?

Я пожал плечами.

– Вряд ли.

– Но ты ведь сам говорил, Макс у тебя в долгу… – Она осеклась, вновь поймав мой плотоядный взгляд. – О, ладно.

– Ты о чем?

Она покачала головой и ухмыльнулась.

– После двух предыдущих ночей грех не воспользоваться таким случаем.

– Вот именно. – Я наклонился и поцеловал ее.

А когда она все же отстранилась и подняла на меня свои огромные карие глаза, все это непутевое утро растаяло без следа.

– Ты опоздаешь, – прошептала она.

Но всем телом уже стремилась ко мне и по рукам меня больше не шлепала.

Лето в Нью-Йорке – одно из самых моих нелюбимых времен года. Жара опускается между домами и душит все живое, а воздух просто… останавливается. И везде вонь. От пластика, плавящегося на раскаленном бетоне; от горящего мусора; от засохшей мочи, которая обретает второе дыхание, когда кто-нибудь сливает воду в сточную канаву; да просто от стольких людей, сбившихся в одном месте. Словно все эти небоскребы – потные алкаши, которые стоят здесь, измученные после вчерашней попойки, и сочатся следами того, что они накануне вытворяли. Моя астма от всего этого просто дуреет. Бывают дни, когда по дороге на работу приходится по три раза прикладываться к ингалятору.

Пожалуй, только одно хорошо летом – что это не весна, а потому на голову по крайней мере не капает мерзло-слякотный бетонный дождь.

Я пошел напрямик, через парк, чтобы дать легким отдохнуть от вони, однако и здесь было ненамного лучше. Жара еще только нарастала, но вид у деревьев был уже запыленный и усталый, все листья на них пожухли, а на газоне, там, где трава сдалась под натиском лета, виднелись здоровенные коричневые проплешины – как на спине у старого облезлого пса.

Троги были тут как тут: валялись на траве, купаясь в пыли и солнечных лучах, наслаждаясь очередным теплым деньком и бездельем. В такую погоду их всегда полно. Я остановился, чтобы посмотреть, как они резвятся – мохнатые, рогатые и абсолютно беззаботные.

Когда-то давно было организовано движение, требовавшее избавиться от них или, по крайней мере, стерилизовать, но мэр выступил против, сказав, что у трогов тоже имеются кое-какие права. В конце концов, все они чьи-то дети, пусть даже никто этого не признает. Он даже распорядился, чтобы полицейские не били их сильно, чем вызвал настоящую бурю в бульварной прессе. Таблоиды наперебой кричали, что у мэра внебрачный ребенок-трог где-то в Коннектикуте. Но через несколько лет люди привыкли к трогам, а таблоиды обанкротились, так что мэр теперь мог не беспокоиться по поводу слухов о его внебрачных детях.

Сейчас троги – всего лишь часть городского пейзажа. По всему парку шатаются эти человекообезьяны с приплюснутыми лицами, круглыми желтыми глазами, большими розовыми языками и такой жидкой шерстью, что в природе им ни за что не выжить. Когда приходят холода, они или замерзают целыми пачками, или перебираются в теплые края. Но с каждым летом их становится все больше.

Когда мы с Мэгги решили завести ребенка, мне приснился кошмар, что у нее родился трог. Сразу после родов, вся взмокшая и запыхавшаяся, она держала его на руках и, улыбаясь, повторяла: «Ну разве не прелесть? Ну разве он не прелесть?» – а потом передала младенца мне. Но страшно было вовсе не то, что это трог. Страшно было, когда я пытался придумать, как я на работе буду объяснять, почему он живет у нас. Ведь я любил это маленькое существо с приплюснутым личиком. Наверное, это и означает быть родителем.

Сон так меня напугал, что целый месяц у меня ничего не получалось. Мэгги меня из-за этого прямо извела.

Один из трогов подобрался ко мне. Он или она (а как назвать существо и с сиськами, и с сарделькой между ног) строил мне рожицы и чмокал губами, изображая поцелуй. Я лишь улыбнулся в ответ и покачал головой. Наверное, это все же был «он» – судя по волосатой спине, а еще по тому, что, в отличие от других трогов с тоненькими сосисками, у этого сарделька была ого-го. Трог воспринял отказ очень спокойно. Просто улыбнулся и пожал плечами. Вот это в трогах подкупает: они могут быть глупее хомячков, зато удивительно добродушны. Нет, серьезно, они приятнее большинства людей, с которыми я работаю. И гораздо приятнее тех, с кем приходится встречаться в метро.

Трог побрел прочь, ощупывая себя и похрюкивая, а я двинулся дальше. Дойдя до противоположной стороны парка, я прошагал пару кварталов по улице Свободы, а затем спустился по лестнице на управляющую подстанцию. Когда я открыл ключом входную дверь, Чи уже ждал меня на пороге.

– Альварес! Опаздываешь, дружище!

Чи – тощий нервозный коротышка в подтяжках и с рыжими волосами, зачесанными назад поверх лысины. От него всегда едко пахнет какими-то стероидами, которыми он мажет голову. Волосы от этого средства некоторое время, действительно, отлично растут – до тех пор, пока скальп не начинает чесаться, и Чи с остервенением его скребет. Тогда волосы выпадают, и Чи приходится повторять процедуру. Все это время от него воняет, как из Гудзона. Не знаю уж, что это за мазь, но череп от нее блестит, словно полированный шар для боулинга. Мы пытались отговорить его пользоваться этой дрянью, но он впал в ярость и чуть ли не полез кусаться.

– Опаздываешь, – повторил он, карябая голову, словно шимпанзе-эпилептик, решивший причесаться.

– Да. И что?

Я достал из кабинки униформу и переоделся. Лампы дневного света горели тускло и моргали, но кондиционер работал исправно, так что здесь, в помещении, было вполне сносно, прямо-таки на удивление.

– Шестая помпа сломалась, – сообщил Чи.

– В каком смысле?

Чи пожал плечами:

– Не знаю. Не работает.

– Там что-нибудь шумит? Она совсем не работает? Или работает, но медленно? Или что-то подтекает? Ну же, помоги мне разобраться!

Чи тупо уставился на меня. Даже скрестись перестал на секунду.

– Коды неисправностей смотрел? – спросил я.

Чи пожал плечами:

– Я как-то не подумал.

– Сколько раз тебе говорить! Это первое, что ты должен сделать! Как давно она сломалась?

– Кажется, в полночь. – Он задумчиво поскреб лицо. – Нет, часов в десять вечера.

– Ты переключил стоки?

Он хлопнул себя по лбу.

– Забыл!

Я пустился бегом.

– Во всем Вестсайде С ПРОШЛОГО ВЕЧЕРА не работает канализация?! Какого хрена ты не позвонил мне?

Чи трусил за мной по пятам, пока мы бежали сквозь лабиринт коридоров к аппаратной.

– У тебя же был выходной…

– И ты просто оставил все как есть?!

Непросто пожимать плечами, когда мчишься во весь дух, но Чи сумел это сделать.

– Так вечно же что-нибудь ломается. Сам знаешь: то лампочка в третьем туннеле, то в туалете что-то протекло… А потом снова сломался питьевой фонтанчик. Я не думал, что все так плохо. Ты же всегда все улаживал. Вот я и решил дать тебе выспаться.

Я не стал зря тратить силы, чтобы объяснить ему, в чем разница.

– Когда такое случится опять, просто запомни: если помпа, какая угодно, сдохнет – сразу звони мне. Неважно, где я и который час, я не стану злиться. Просто позвони. Если эти помпы встанут, ты даже не представляешь себе, сколько народу может заболеть. В этой воде полно всякой дряни, и мы не даем ей подняться, потому что иначе вся эта дрянь перельется в канализацию, а оттуда – в воздух, и людям от этого будет плохо. Усек?

Я пинком распахнул дверь в аппаратную – и застыл.

Все помещение было завалено туалетной бумагой – целыми рулонами, размотанными и разбросанными по полу. Как будто у мумии не заладился сеанс стриптиза. Здесь было, наверное, штук сто растерзанных рулонов.

– Это еще что такое?

– Где? – Чи огляделся по сторонам, почесывая голову.

– Эта бумага, Чи.

– А… Ну да. Это у нас здесь было сражение на туалетной бумаге. Ее почему-то прислали в три раза больше, чем обычно. Даже на склад вся не влезла. Представляешь, два месяца нечем было вытирать задницу, а теперь девать некуда…

– То есть пока шестая помпа стояла сломанная, вы тут швырялись туалетной бумагой?

Должно быть, что-то все же проявилось в моем голосе. Чи весь съежился.

– И нечего на меня так смотреть. Не бойся, я сейчас все уберу. Слушай, да ты еще хуже Меркати! И потом, я не виноват. Это все Сьюз и Зу. Я как раз собирался положить бумагу в туалет, а тут они пришли, и мы стали кидаться. – Он пожал плечами. – Просто так, от нечего делать. И вообще, Сьюз первая начала!

Я бросил на него еще один уничтожающий взгляд и, отфутболивая полуразмотанные рулоны пипифакса, стал пробираться к панелям управления.

Чи крикнул мне вдогонку:

– Эй! Как, интересно, я должен сматывать их обратно, если ты тут пинаешься?

Я начал лихорадочно дергать рычаги на панели управления, пытаясь найти, в чем проблема. Попробовал загрузить базу данных по выявлению неисправностей, но компьютер выдал ответ: ошибка соединения. Ничего себе сюрприз! Я обернулся к стеллажам, где обычно хранились распечатки операций и инструкции по эксплуатации, но их не оказалось на месте. Я обернулся к Чи.

– Где инструкции?

– Чего-чего?

Я указал на пустые полки.

– А-а… Они в туалете.

Я внимательно посмотрел на него. Он ответил мне таким же взглядом. Вопрос напрашивался сам собой, но у меня язык не повернулся его задать. Вместо этого я снова обернулся к приборной панели.

– Сходи и принеси. Надо выяснить, что означают все эти индикаторы.

Их тут была целая панель: все они мне подмигивали, и каждый насчет помпы номер шесть.

Чи выкатился из комнаты, увлекая за собой бумажные ленты. Я услышал, как наверху открылась дверь наблюдательного пункта: это Сьюз спускалась по лестнице.

Только этого еще не хватало… Прошелестев полосками туалетной бумаги, она подобралась сзади и нависла надо мной, дыша в затылок.

– Скоро будет двенадцать часов, как не работает насос. Я ведь могу и доложить, кому следует. – И она со всей дури ткнула меня кулаком в спину. – Я ведь могу и доложить, приятель. – И она сделала это снова, еще сильнее: бум!

Меня так и подмывало ответить тем же, но я не хотел давать ей лишний повод урезать мне зарплату. К тому же она была крупнее меня. А мускулов у нее, как у орангутанга. И шерсти, кстати, тоже. Вместо этого я сказал:

– А что, трудно было позвонить?

– Это ты мне, что ли, говоришь? – она наградила меня еще одним тычком и, перегнувшись через мое плечо, заглянула мне в лицо, прищурив глазки. – Двенадцать часов поломки! – повторила она. – Это достаточное основание для доклада. Так в инструкции написано.

– Да неужели? Ты, правда, ее читала? Сама?

– Не ты один тут грамотный, Альварес.

Она повернулась и затопала назад по лестнице в свой кабинет.

Вернулся Чи, нагруженный томами инструкций.

– Не представляю, как ты разбираешься в проклятых закорючках, – пропыхтел он, вручая их. – По мне, так эти книжки – полная бессмыслица.

– Здесь нужен талант.

Я взял в руки увесистые тома и посмотрел вверх, на кабинет Сьюз. Начальница как раз стояла там, глядя на меня сквозь смотровое стекло с таким видом, будто сейчас спустится и проломит мне голову. Тупоголовая лесби, которой просто повезло, когда прежний босс ушел на пенсию.

Она понятия не имеет, что должен делать начальник, поэтому большую часть времени занимается тем, что бросает на нас свирепые взгляды, заполняет какие-то отчеты, забывая их отсылать, да заигрывает со своей секретаршей. Право на труд – это, конечно, хорошая штука, особенно для таких, как я. Но я понимаю и почему можно хотеть кого-то уволить… Сьюз могла уйти с этой работы только одним способом – упав с лестницы и свернув себе шею.

Она посмотрела еще суровее, пытаясь меня переглядеть. Я позволил ей победить. Либо она напишет на меня кляузу, либо нет. А если и напишет, то может по рассеянности забыть отправить. В любом случае, уволить меня она не имеет права. Мы были с ней повязаны, словно два кота в одном мешке.

Я принялся листать страницы инструкций, перепрыгивая по ссылкам от одного указателя к другому, следуя за миганием индикаторов. Я снова взглянул на панель управления: огоньков светилось слишком много. Кажется, мне еще не доводилось видеть столько разом.

Чи примостился рядом на корточках и внимательно за мной наблюдал, ощипывая свою голову. Наверное, его это успокаивает. Зато у меня от его манипуляций все начинает чесаться, вши какие-то мерещатся…

– Слушай, ты так быстро это делаешь! – восхитился он. – Чего ты не пошел в колледж?

– Ты что, издеваешься?

– Да нет же. Ты умнее всех, кого я знаю. Тебя стопудово взяли бы в колледж.

Я взглянул на него, пытаясь понять, прикалывается он или нет. Глаза у него были преданные, как у пса, ждущего подачки от хозяина. И снова уткнулся в инструкцию.

– Наверное, амбиций не хватило.

Правда же заключалась в том, что я не получил даже среднего образования. В один прекрасный день я ушел из школы номер 105 города Нью-Йорка и ни разу не оглянулся. А вернее, не заглядывал вперед. Я помню, как сидел на начальном курсе алгебры и следил за артикуляцией учителя, ни слова не понимая из сказанного. Я сдавал на проверку свои работы и каждый раз получал «посредственно», даже когда их переделывал. В то же время никто из моих одноклассников не жаловался. Они только смеялись надо мной, когда я в который раз просил учителя объяснить мне разницу между удвоением переменной и возведением в квадрат. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять: мне здесь не место.

Шаг за шагом я начал продираться сквозь таблицы устранения неисправностей. Так… Засоров не обнаружено. Перейдите к разделу «Диагностика механических повреждений», том 3. Я вытащил еще одну папку и начал торопливо листать страницы.

– А вообще, тебе просто не с кем сравнивать. Мы тут все, прямо скажем, не Нобелевские лауреаты. – Я посмотрел на кабинет Сьюз. – Разве умные люди стали бы работать в такой дыре? – Сьюз снова хмурилась на меня сверху. Я нейтрально помахал ей рукой. – Вот видишь?

Чи пожал плечами.

– Не знаю. Я раз двадцать пытался читать эту инструкцию, пока сидел на толчке, и все равно ни черта не понял. Если бы не ты, полгорода уже давным-давно плавало бы в дерьме.

На панели управления замигал еще один огонек: желтый, желтый, красный… И остался красным.

– Через пару минут они будут плавать кое в чем похуже. Поверь мне, приятель, есть вещи гораздо неприятнее дерьма. Меркати, до того как ушел на пенсию, показывал мне список. Вся эта хрень, которая плавает в воде и которую наши помпы должны очищать: полихлорированные бифенилы, бисфенол-А, эстроген, флалаты, гептахлор…

– У меня от всей этой дряни есть пластырь. – Чи задрал рубашку и продемонстрировал штуковину, которая была прилеплена у него на коже под правым ребром. Желтый смайлик, похожий на те, что я получал от дедушки, когда на того вдруг находил приступ щедрости. На лбу у смайлика было написано: «Суперочистка».

– Ты что, ЭТО покупаешь?!

– Конечно. Семь баксов за семь штук. Беру каждую неделю. Теперь я могу пить воду из-под крана. А если захочу – так прямо из Гудзона.

И он снова принялся царапать свой череп. Я посмотрел, как он скребется, и вспомнил, что несколько этих штуковин пыталась продать Мэгги прыщавая Нора, перед тем как они пошли искупаться.

– Ну-ну. Я рад, что на тебя это действует. – Я отвернулся и начал одну за другой нажимать клавиши, чтобы перезапустить насосы. – А теперь давай-ка посмотрим, сможем ли мы включить заново шестую помпу, чтобы те, кто этих пластырей не покупает, не обзавелись кучей маленьких трогов. Дернешь рубильник по моей команде.

Чи перешел к удалению данных и положил руки на рычаги перезагрузки.

– А в чем разница? Я тут как-то шел по парку, и знаешь, что увидел? Трога-маму и пятерых маленьких трогов-лялек. Какой смысл не давать приличным людям рожать трогов, когда их там, в парке, как грязи?

Я обернулся к Чи, чтобы возразить, но в его словах был смысл. Подготовка к перезапуску закончилась, и индикаторы помпы номер шесть показывали, что в нее заливается вода.

– Три… два… один… Заправлена полностью, – сказал я. – Давай, давай, давай!

Чи рванул рычаги, панель озарилась зеленым светом, и где-то глубоко внизу, под нами, помпы снова начали откачивать воду.

Мы взбирались по обшивке «Кьюсовик-центра», поднимаясь к небесам, поднимаясь к «Вики». Мэгги, Нора, By, и я – ввинчиваясь в повороты лестниц, продираясь сквозь груды каменных блоков, раскидывая упаковки презервативов и расшвыривая, словно осенние листья, пакетики эффи. Гул синтезированных ксилофонов и японских тимпанов звал нас все выше и выше. Троги и беспонтовые тусовщики, не имевшие таких связей, как у меня, завистливо смотрели на наше восхождение и перешептывались, когда мы проходили мимо, поскольку всем известно, что Макс обязан мне по гроб жизни и что я прохожу без очереди, ведь благодаря мне как часы работают туалеты.

Клуб громоздился на самой верхушке «Кьюсовика», там, где раньше была куча брокерских контор. Макс убрал стеклянные перегородки и древние цифровые экраны, которые когда-то транслировали торги Нью-Йоркской биржи, – и пространство реально раздвинулось. Правда, зимой в этом заведении не очень уютно, потому что однажды ночью мы как-то особо разбуянились и повыбивали все окна. И пусть теперь здесь шесть месяцев в году собачий холод, оно того стоило: эти падающие окна были самым крутым зрелищем в клубе. Даже спустя пару лет об этом ходили легенды, и я до сих пор помню, как медленно стекла вываливались из рам, парили в воздухе и обрушивались вниз. А когда долетали до земли, то разбрызгивались по улицам, словно гигантские ведра воды. К тому же летом свежий воздух был очень даже кстати, особенно с этой экономией электричества, из-за которой вечно вырубались кондиционеры.

Я принял дозу эффи еще в дверях, и меня втянуло в водоворот первобытной плоти, в дикарское сборище потных скачущих обезьян, местами облаченных в деловые костюмы. И вот уже все мы сходим с ума и пучим глаза, пока наши лица не станут такими же большими и блеклыми, как у рыб, барахтающихся на дне океана.

Мэгги улыбалась мне в танце, и наша утренняя битва на сковородках была совершенно позабыта. И это было здорово, потому что после прошлой, вилко-розеточной битвы она целую неделю вела себя так, будто это я во всем виноват, хотя и говорила, что простила меня. Но сейчас, в пульсации танца «Вики», я снова был ее белым рыцарем, и мне нравилось быть рядом с ней, пусть даже ради этого пришлось волочить за собой Нору.

Весь путь вверх по лестнице я старался не пялиться на ее усыпанную прыщами кожу и удерживался от шуточек насчет ее распухшего лица. Но она явно читала мои мысли и каждый раз, когда я предупреждал ее об осыпающихся ступенях, бросала на меня испепеляющие взгляды. Глупо, конечно, с ее стороны. Впрочем, она вообще умом не блещет. Вот уж чего бы я никогда не стал делать, так это пить воду из местных водоемов или купаться в них. Это все из-за моей работы: слишком много знаешь о том, что попадает в систему и что из нее выходит. Такие люди, как Нора, просто вешают между сиськами кулон Кали-Мэри или приклеивают на задницу смайлик Суперочистки и надеются на лучшее. А я пью воду из бутылок и принимаю душ только с фильтрующей насадкой. Конечно, и у меня иногда кожа шелушится. Но хотя бы гнойной сыпи нет.

В глазных яблоках пульсирует ритм тимпанов. Сейчас Нора танцует с By в дальнем конце зала, и теперь, когда эффи пинками вгоняет меня в раж, я начинаю замечать в ней и привлекательные черты: двигается быстро и яростно… волосы черные и длинные… прыщи похожи на соски… Такие припухшие…

Я бочком подобрался к ней и хотел извиниться за то, что не оценил ее раньше, но за этим шумом и моими попытками обслюнявить ей кожу, наше общение как-то не задалось. Она убежала, не дождавшись моих извинений, и дело кончилось тем, что я в одиночестве прыгал в ритме тимпанов, а вокруг набегали и отбегали людские волны, и эффи все нарастал пульсациями океана, которые прокатывались от глазных яблок до промежности и обратно, толкая меня все выше, выше и выше…

Какая-то девчонка в гольфах и с манерами монашки мяукала в туалете, когда Мэгги нашла нас там, оторвала друг от друга и повалила на пол, а вокруг ходили люди и пытались использовать по назначению желоба стальных писсуаров, но потом Макс сгреб меня в охапку, и я точно не знаю, то ли проблема была в том, что мы делали это на барной стойке, то ли я просто отлил не там, где надо, но только Макс все жаловался на пузырьки в джине и на разгром, разгром, РАЗГРОМ, который его ожидает, если эти эффиманы не получат свое пойло, и он затолкал меня вниз, под стойку, где из бочек с джином и тоником торчали трубки, и это было как будто плывешь в брюхе осьминога в волнах тимпанов, рокочущих где-то сверху.

Я хотел завалиться спать прямо там, внизу, а может, поохотиться за красными трусиками монашки, вот только Макс все возвращался ко мне с новыми порциями эффи и говорил, что мы должны решить проблему, проблему с пузырьками, с пузырьками, с пузырьками, вот возьми выпей, это прочистит тебе мозги, найди, откуда выходят пузырьки, где они наполняют джин. Нет, нет, нет! Тоник, тоник, тоник! Никаких пузырьков в тонике. Найди тоник. Останови РАЗГРОМ, уладь все, пока не приехали грузовики с рвотным газом и не накрыли нас, и черт тебя подери, что это ты там нюхаешь?

Плыть под барной стойкой… Плыть долго и глубоко… выпучив глаза… доисторической рыбой меж гигантских замшелых, оплетенных корневищами яиц, спрятанных в болотном тумане, среди грязных тряпок, и упавших ложек, и липкой сахарной тины, и эти громадные мертвые серебристые яйца лежат под корнями, выращивая мох и плесень, и больше ничего, никакого тоника-желтка не выходит из этих штуковин, они высосаны досуха, совсем высосаны умирающими от жажды ящерами, и конечно же, в этом и заключается проблема. Нет тоника. Совсем. Никакого.

Яйца! Яйца! Сюда скорее яйца! Громадные, серебристые, разливающие тоник яйца нужно пригрохотать сюда на тележках и вкатить на белокурточных галстукобабочных спинах барменов. Больше яиц нужно проткнуть длинными соломинками зеленых сосательных трубок, и тогда мы сможем высосать тоник из их желтков, и Макс сможет снова делать свой джин с тоником, а я герой, хэй-хэй-хэй, герой, блин, суперстар, потому что я все знаю про серебристые яйца и как вставлять нужные трубки, и разве не из-за этого Мэгги вечно меня пилит, что моя трубка никак не хочет втыкаться в ее яйцеклетки, а может, и нет у нее никаких яйцеклеток, но мы уж, разумеется, не пойдем к врачу, чтобы выяснить, что яйцеклеток нет и заменить их нечем, и на тележке их не привезут, и не потому ли она сейчас в этой толчее прыгает в черном корсете с каким-то типом, который лижет ей ноги?

И не поэтому ли РАЗГРОМ состоится сейчас, когда я проломлю этому трогнутому ублюдку голову вот этой доской, которую я одолжу у Макса, хочет он того или нет… вот только я слишком глубоко под водой, чтобы драться с этим туфлелизом. И маленькие дымящиеся пакетики с эффи по-прежнему расцветают на полу, и мы все глотаем их, потому что я же, блин, герой, герой, герой, ремонтник из ремонтников, и все передо мной преклоняются и расшаркиваются, и угощают эффи, потому что не будет никакого РАЗГРОМА, и нас не накроют рвотным газом, и наша блевотина не сползет на улицу по лестничному колодцу.

А потом Макс опять выпихивает меня на танцпол с новыми порциями эффи для Мэгги, старый добрый поднос примирения, и примирение приходит само собой, когда все мы ходим по потолку самого старого, самого большого небоскреба.

Синие тимпаны и пучеглазые монашки. Прыщи и свидания за ужином. Вниз по лестнице и на улицу.

К тому времени, когда мы выползли из «Вики», я уже начал выкарабкиваться из объятий эффи, а Мэгги все еще летала: поглаживала меня с ног до головы, прижималась и рассказывала, что она со мной сделает, когда придем домой. Нора и By должны были пойти с нами, но где-то отстали. Дожидаться их Мэгги не захотела, и мы, спотыкаясь, поплелись по улице между старыми городскими башнями, выписывая кренделя вокруг пахучих тротуарных реклам «Diabolo» и «Possession» и огибая ночные ларьки с фишдогами и шашлыками из осьминогов.

Наконец-то похолодало. Ночь была в той сладостной точке, когда полуночный зной уже закончился, а утренняя духота еще не началась. В воздухе висел покров влажности, мы пропитались ею насквозь, но после клуба это казалось даже приятным. Не было ни дождя, ни заморозка, и насчет бетонных потоков можно было почти не беспокоиться.

Всю дорогу Мэгги тискала мою руку, время от времени прижимаясь ко мне, чтобы чмокнуть в щеку и ласково покусать ухо.

– Макс сказал, что ты спас весь вечер.

Я пожал плечами:

– Да ладно, ничего особенного.

Все, что происходило в баре, расплылось, будто в тумане, испарилось от того количества эффи, которым я накачался. У меня аж до сих пор кожа звенела. Сейчас во мне не осталось ничего, кроме теплого жара промеж ног да спотыкающихся темных улиц с длинными рядами свечей в окнах небоскребов. Но у Мэгги были такие приятные руки, и вся она была такая приятная, и у меня тоже появились кое-какие планы на остаток ночи, поэтому я знал, что опадаю медленно и красиво, словно опускаюсь на подушку, набитую гелием и язычками.

– Да если б мы так не надрались, кто угодно сообразил бы, что просто-напросто тоник закончился.

Я остановился перед шеренгой торговых автоматов. У трех были распроданы все запасы, а один вообще разломан, но в последнем еще оставалась пара напитков. Я опустил деньги в автомат и выбрал бутылочку «Блю Витэлити» для нее, а себе «Свитшайн». Приятный сюрприз: машина сразу выплюнула бутылки.

– Bay! – просияла Мэгги.

Я ухмыльнулся и выудил из лотка ее бутылку.

– Похоже, сегодня мне везет: сперва в баре, а теперь вот еще это.

– А по-моему, там, в баре, дело было не в удаче. Я бы это так не назвала. – Она в два долгих глотка осушила «Блю Витэлити» и хихикнула. – И к тому же когда ты это сделал, глаза у тебя были круглые, как у рыбы. Ну, когда ты стоял на руках на барной стойке.

Этого я не помнил. Барный сахар и красный кружевной лифчик помнил. А вот стойку на руках – нет.

– Не представляю себе, как Макс управляется со своим заведением, если он не может запомнить, что иногда нужно пополнять запасы.

Мэгги потерлась о меня.

– Все равно «Вики» гораздо лучше, чем другие клубы. И потом, для этого Максу и нужен ты. Настоящий живой герой. – Она хихикнула снова. – Хорошо, что дело не дошло до разгрома, а то пришлось бы оттуда с боем выбираться. Терпеть этого не могу.

В аллее несколько трогов занимались своим обычным делом. Сплетенные двуполые тела с пыхтением и бессмысленными улыбками карабкались друг на друга. Я взглянул на них и двинулся дальше, но Мэгги схватила меня за руку и потащила обратно.

– Они так… О Боже… – Она притянула меня к себе и стала расстегивать мой ремень, чуть ли не вырывая его с мясом.

– Ты что, обалдела?

– Да им все равно. Ну же! Может, в этот раз получится. Сделай мне ребенка. – Она прижалась ко мне, поглядывая на трогов. – Вот так, как они. Точно так же. – Она стащила с себя блузку из мерцающего шелка, обнажив черный корсет и белую грудь.

Я пожирал глазами ее округлости. Это прекрасное тело, которым она дразнила меня всю ночь напролет. Мне стало наплевать и на трогов, и на тех немногих прохожих, которые шли мимо по улице. Теперь уже мы оба набросились на мой ремень. Штаны свалились мне на лодыжки. Мы уперлись в бетонную ограду аллеи, глядя друг другу в глаза, а потом ее губы оказались возле моего уха и кусались, и хрипели, и шептали, пока мы двигались в одном ритме.

Троги только ухмылялись, глядя на нас огромными желтыми глазами, пока мы делили с ними эту аллею. Они смотрели на нас, а мы смотрели на них.

В пять утра Чи позвонил снова: его голос раздался прямо в моей голове. Вчера в возбуждении и пьяном угаре я забыл снять наушник. Помпа номер шесть снова накрылась.

– Ты ведь сам сказал, чтобы я тебе позвонил, – скулил Чи.

Я застонал и вытащил себя из постели.

– Да-да, сказал. Не бойся, ты все правильно сделал. Я скоро буду.

Мэгги перекатилась поближе ко мне.

– Ты куда?

Я натянул штаны и торопливо ее чмокнул.

– Надо идти спасать мир.

– Они тебя совсем заездили. По-моему, ты не должен туда ходить.

– Ага! И пусть Чи сам там разбирается? Да ты что! Тогда мы к обеду окажемся по уши в грязи.

– Герой, – она сонно улыбнулась. – Купи мне пончиков на обратном пути. Кажется, я беременна.

Она лежала в постели такая довольная, теплая и растрепанная, что я чуть не забрался обратно в кровать, но все же взял себя в руки и ограничился поцелуем.

– Обязательно.

На небе только начал пробиваться рассвет – смог медленно желтел. Улицы в этот ранний час были тихи и пустынны. Чертовски трудно не злиться на то, что меня подняли в такое бесчеловечно похмельное время, но это все же лучше, чем потом разбираться с засорившейся канализацией. Я пошел по направлению к центру и по дороге купил рогалик у паренька с девчоночьим лицом, который не знал, как сдавать сдачу.

Рогалик был завернут в целлофановую пленку, которая растворилась, когда я запихал его в рот. Оказалось довольно вкусно, но меня просто взбесило, что продавец так облажался, и мне пришлось лезть к нему в сумку и самому отсчитывать себе деньги.

Такое чувство, что мне все время приходится кому-то помогать. Даже тупоголовым продавцам рогаликов. Мэгги говорит, это у меня мания, как у Чи – чесаться. Она бы на моем месте просто стояла и ждала, пока этот рогалщик выпутается сам, даже если бы на это ушел весь день. А у меня просто сил нет смотреть, как какой-то трогнутый расшвыривает доллары по всему тротуару. Иногда проще сделать все самому.

Когда я вошел, Чи уже ждал меня, приплясывая от нетерпения. Теперь не работало пять насосов.

– Сначала, когда я тебе позвонил, был только один, а теперь уже пять. И продолжают вырубаться.

Я вошел в аппаратную. База данных по поиску неисправностей по-прежнему отказывалась загружаться, поэтому я снова схватился за бумажные инструкции. Странно, что помпы отключались вот так, одна за другой. Теперь, когда половина машин не работала, в аппаратной, обычно наполненной их гудением, стало тише. По всему городу сейчас засорялись трубы канализации, ведь мы не сумели отфильтровать нечистоты и слить очищенную воду назад в реку.

Мне вспомнилась Нора с ее сыпью. Да уж, есть от чего занервничать… С виду чисто – но получаешь сыпь. А ведь мы-то в самом конце реки. Тут дерьмо не только наше, но и всех тех, кто выше по течению. Наши очистные станции качают воду из-под земли или очищают воду из пригородных озер, которую подают по трубам. Так, по крайней мере, в теории. Сам я не слишком-то в это верю. Я видел, какое количество воды через нас проходит: быть такого не может, чтобы вся она подавалась из озер. На самом деле двадцать с лишним миллионов человек нашего города хлещут воду, которая неизвестно откуда берется и неизвестно из чего состоит. Так что повторяю: я пью воду только из бутылки, даже если мне придется протопать через весь город, чтобы ее найти. Ну, или содовую. Или, скажем… тоник.

Я закрыл глаза, пытаясь по кусочкам восстановить вчерашний вечер. Эти пустые канистры из-под тоника под стойкой… Тревис Альварес спасает мир, взлетая до небес верхом на эффи. Плюс два раунда секса. О да…

Вместе с Чи мы один за другим реанимировали все «Динапоры». Все помпы вернулись в строй, кроме шестой: та продолжала упорствовать. Мы залили ее заново. Включили. Залили еще раз. Ноль эффекта.

Волоча за собой Зу, явилась Сьюз, чтобы помогать нам ценными советами. Она была совершенно никакая: в расхристанной блузке, с выпученными от эффи глазами старой рыбы, почти такими же красными, как огоньки на панели управления. Но когда она увидела все эти огоньки, ее глазки сощурились.

– Как так получилось, что сломалось столько насосов? Кто, интересно, должен следить, чтобы они работали? Я тебя спрашиваю!

Я лишь молча на нее посмотрел. В шесть утра, обдолбанная до потери сознания, попутно щупая свою секретаршу, она еще пыталась нас строить. Тоже мне, начальство… Я вдруг подумал: а не поискать ли мне другую работу? Или, может, накачиваться эффи, прежде чем идти на службу? Что угодно, только бы избавиться от Сьюз.

– Если хочешь, чтобы я все починил, уйди отсюда. Мне надо сосредоточиться.

Сьюз глянула на меня с таким видом, будто разжевала лимон.

– Уж постарайся, – она ткнула мне в грудь толстым пальцем. – А то сделаю Чи твоим боссом. – Она кивнула Зу. – Пошли на диван. Твоя очередь.

И они удалились. Чи проводил их долгим взглядом. И тут же начал скрести голову.

– Они вообще когда-нибудь работают? – спросил он.

Еще один огонек на панели загорелся желтым. Я принялся листать инструкцию, чтобы найти причину.

– А зачем? – я пожал плечами. – В таком месте, где никого нельзя уволить?

– Нет, но должен же быть какой-то способ избавиться, по крайней мере, от нее. Она на днях перевезла сюда всю мебель из дома. И теперь вообще домой не ходит. Ей, видите ли, нравится, что здесь не бывает перебоев со светом.

– Ты-то чего жалуешься? Ты же вчера сам с ней бросался туалетной бумагой?

Чи озадаченно посмотрел на меня:

– И что?

Я махнул рукой:

– Да так, ничего. А насчет Сьюз не беспокойся. Мы в самом низу кучи, Чи. Пора бы уже привыкнуть. Давай-ка лучше снова попробуем перезапустить шестую.

Не вышло.

Я вновь взялся за инструкцию. В городе уже, наверное, тысяч сто сортиров затоплены жидкой грязью. Как все-таки странно, что все помпы отключились по очереди: одна, вторая, третья, четвертая… Я закрыл глаза и задумался. Что-то из вчерашнего кутежа щекотало подсознание. Наверное, просто остаточные эффекты эффи. Но они появлялись снова и снова – большие старые яйца, большие старые серебристые яйца, высосанные до дна чавкающими динозаврами-яйцеедами. Bay… Какое странное все-таки было веселье. Монашки и стальные яйца. Писсуары и Мэгги… Я моргнул. Как будто что-то щелкнуло, и все части головоломки встали на свои места. Грандиозная эффи-конвергенция, пустые серебристые яйца. Макс, забывший пополнить запасы в своем баре.

Я посмотрел на Чи, потом на инструкции, потом снова на Чи.

– Сколько времени мы ими пользуемся?

– В каком смысле?

– Когда поставили эти помпы?

Чи уставился в потолок, задумчиво поскреб голову.

– Черт его знает. Еще до меня, это уж точно.

– И до меня. А я здесь уже десятый год работаю. Где бы это посмотреть? Есть у нас какой-нибудь компьютер? Или квитанция, что ли? Ну, хоть что-нибудь! – Я перевернул инструкцию, которую держал в руках. На обложке значилось: «Динапор» – высокопроизводительный самоочищающийся многоплатформный насосный агрегат. Модель 13-44474-888.  Я нахмурился. – Эту инструкцию напечатали в 2020 году.

Чи присвистнул и, склонившись над томом, потрогал затянутые в пластик страницы.

– Ни хрена себе, древность!

– На совесть сделано, верно? В то время вещи делали на совесть.

– Выходит, больше ста лет? – Он пожал плечами. – У меня однажды была такая машина. Добротная вещь. Двигатель почти не заржавел, и обе фары были на месте. Но все же ужасно старая. – Он выудил что-то из шевелюры и разглядывал пару секунд, прежде чем щелчком смахнуть на пол. – Теперь никто не ездит на машинах. Уж и не помню, когда в последний раз видел такси.

Я посмотрел на него, не зная, сказать ему что-нибудь насчет смахивания на пол кусочков скальпа или нет, но потом махнул рукой. Еще раз перелистав инструкцию, я нашел нужный раздел: Индивидуальные отчетные модули: удаленный доступ, совместимость и сбор данных. Следуя указаниям, я открыл несколько диагностических окон, в которых отображались не упрощенные отчеты, предназначенные для операторов станции, а сырые логии данных о состоянии помп. Однако единственным, что мне удалось отыскать, было: Данные главного источника не обнаружены.

Вот так сюрприз…

Далее текст сообщения об ошибке советовал проверить некое «расширение соединителей удаленного отчетного модуля». Я захлопнул том и сунул его под мышку.

– Пошли. Кажется, я понял, что произошло.

И я повел Чи из аппаратной в недра туннелей и очистных систем. Лифт был сломан, так что нам пришлось воспользоваться лестницей. Мы спускались все глубже и глубже, а вокруг сгущалась тьма. Кругом царили пыль и песок. И крысы, которые разбегались от нас врассыпную. Благодаря светодиодам с автономным питанием лестницу было видно, но еле-еле. Пыль, тени и копошащиеся крысы – вот все, что можно было разглядеть в тусклом желтом свете. В конце концов вырубился и он. В настенной розетке Чи отыскал запасной фонарик, покрытый толстым слоем мягкой пыли, но все еще заряженный. От всей этой дряни в воздухе моя астма, начавшись с легкой щекотки, все наступала и в конце концов уселась мне на грудь. Я сделал несколько вдохов из ингалятора, и мы продолжили спуск.

Наконец мы добрались до самого низа.

Свет от фонарика дрожал и растворялся в темноте подземелья. Тускло поблескивал металл «Динапоров». Мой спутник чихнул. Фонарь от такого сотрясения заходил ходуном. Тени бешено запрыгали, пока Чи не догадался придержать фонарик рукой.

– Ни хрена не видно, – пробормотал он.

– Заткнись. Я думаю.

– Здесь, внизу, я никогда не был.

– А я спускался однажды. Когда только начал работать. Еще Меркати здравствовал.

– Тогда понятно, почему ты такой крутой. Это он тебя научил?

– Конечно, – ответил я, занимаясь поисками аварийного освещения.

Когда Меркати приводил меня сюда почти десять лет назад, он показывал мне выключатели и рассказывал про насосы. Ему тогда была уже куча лет, но он все еще работал, и мне этот старик нравился. Он умел обращать внимание на детали. Умел сосредоточиться. Не чета большинству людей, которые не успеют сказать «привет», как уже начинают поглядывать на часы, или строить планы на вечер, или жаловаться на какую-нибудь сыпь. Меркати не раз говорил, что мои учителя сами ни хрена не смыслили в алгебре и что зря я не остался в школе. Я, конечно, понимал, что он просто сравнивает меня со Сьюз, и все равно было приятно это слышать.

Никто не разбирался в устройстве насосов так, как он, поэтому даже когда он слег и я занял его место, я все равно тайком бегал к нему в больницу, чтобы о чем-нибудь спросить. Он был моим «секретным оружием», пока в конце концов рак не вытянул из него кишки.

Я нащупал аварийное освещение и дернул рубильники. Лампы дневного света замигали и с жужжанием ожили. Несколько ламп не включилось, но все равно света было достаточно.

Чи выдохнул:

– Какие здоровенные!

Кафедральный собор инженерии. Над нашими головами, изгибаясь арками труб, мерцая в приглушенном флуоресцентном свете, нависала паутина, сплетенная из железа и теней. Закручивалась в изощренные розетки вокруг выстроенных в шеренгу контуров насосов.

Они возвышались над нами, тускло поблескивая, – стальные динозавры ростом с трехэтажный дом. Пыль обволакивала их. Соцветия ржавчины изукрашивали их шкуры сложными узорами, отчего казалось, будто они закутаны в роскошные ковры. Пятиугольные болты с ладонь величиной усеивали их бронированную обшивку и скрепляли широченные трубы, которые ветвились по черным туннелям во всех мыслимых направлениях, проникая во все районы города. Из древних стыков, поблескивая, капали бриллианты влаги. Помпы тихонько гудели. Совершенные создания, о которых там, наверху, все позабыли. Буйволы, тянущие лямку без единого слова жалобы, всеми брошенные, но по-прежнему верные.

Кроме одной – той, что сейчас замолчала.

Я с трудом пересилил желание упасть на колени и попросить прощения за то, что бросил, предал эти верные машины, которые исправно трудились больше века. Я подошел к пульту управления шестой помпы и погладил огромное брюхо этого нависшего надо мной монстра. Пульт управления был весь покрыт пылью, но засветился, когда я провел по нему рукой. Желтые сигнальные лампочки и зеленые слова сияли властно, свидетельствуя о неполадках: все докладывали и докладывали, не возмущаясь тем, что их не слушают.

Необработанные данные в какой-то момент перестали передаваться наверх, в аппаратную, а вместо этого оставались здесь, в темноте, дожидаясь, когда кто-нибудь спустится вниз и обратит на них внимание. И в этих данных был ответ на все мои вопросы. В верхней строке списка значилось: Модель 13-44474-888 требует планового ремонта. Выполнено 946 080 000 циклов.

Я пробежал глазами строчки диагностики:

Детали кольца клапана № 12-33939 , плановая замена.

Детали поршня № 232-2, 222-5, 222-6, 222-4-1, плановая замена.

Бак насоса подачи, деталь № 37-37-375-77 повреждена, требуется замена.

Подшипник аварийного спускового устройства, деталь № 810-9 повреждена, требуется замена.

Набор клапана, деталь № 437834-13 повреждена, требуется замена.

Регулятор главного привода, деталь № 39-23-9834959-5 повреждена, требуется замена.

Очередность ремонта:

Датчики компрессии, деталь № 4904, деталь № 7777-302, деталь № 403-74698.

Основная зубчатая передача, деталь № 010303-0.

Ленточный клапан, деталь № 9-0-2…

Список продолжался и дальше. Я ввел запрос: Данные о техническом обслуживании и текущем ремонте. Открылся новый список, уходящий во времена Меркати и даже раньше: десятки сигналов о необходимости текущего ремонта и требования планового осмотра – все они мерцали в темноте и все были проигнорированы. Двадцать пять лет пренебрежения.

– Эй! – окликнул Чи. – Смотри-ка! Здесь кто-то журнальчики оставил!

Я оглянулся. Он обнаружил стопку макулатуры, которую кто-то запихнул под одну из помп. Опустившись на карачки, Чи засунул туда руку и вытащил журналы, походившие на старинную упаковку от продуктов. Я хотел было сказать ему, чтобы не копался в мусоре, но потом передумал. По крайней мере, ничего не ломает – и слава Богу. Я протер глаза и вернулся к диагностике насосов.

За те шесть лет, что я ими заведовал, накопилось больше дюжины поломок, но помпы по-прежнему работали, пыхтели помаленьку, стуча и громыхая деталями, а теперь вдруг одна из них совсем сдалась, лопнула по швам. Помпа номер шесть покорно тарахтела, пока совсем не выбилась из сил, и невыполненный ремонт в конце концов ее доконал. Я двинулся дальше и начал просматривать записи по остальным девяти насосам.

Они тоже, все до одного, взывали о помощи: предостерегающие сигналы, логи, полные сообщений об ошибках…

Я вернулся к шестой помпе и снова просмотрел ее логи. Люди, создававшие эту машину, потрудились на совесть, но много-много крошечных кинжальчиков могут убить даже огромного старого ящера, и этот явно перешагнул последнюю черту.

– Надо позвонить в «Динапор», – сказал я. – Сами мы тут ничего не сможем поделать.

Чи оторвался от журнала с ярко-желтой машиной на обложке.

– Думаешь, они еще существуют?

– Надеюсь. – Я взял инструкцию и отыскал телефон сервисного центра.

Он был даже не в таком формате, как нынешние. Во всем этом проклятом номере – ни одной буквы алфавита.

Фирма «Динапор» не просто не существовала в природе: она обанкротилась сорок с лишним лет назад, пав жертвой своих чересчур надежных насосов. Она своими руками загубила собственный рынок сбыта. Единственный плюс был в том, что по истечении срока давности их технологии стали достоянием общественности, да еще и Сеть в кои-то веки работала, так что я смог скачать чертежи. Чертежей оказалась просто тонна, вот только я не знал ни одного человека, который способен их прочитать. Во всяком случае, это был не я.

Я откинулся в кресле, глядя на всю эту информацию, которой не мог воспользоваться. Это было все равно что смотреть на египетские иероглифы: знаешь, что в них что-то есть, но что с этим делать – непонятно. Я перераспределил потоки с шестой помпы между оставшимися насосами, и они успешно справлялись с новой нагрузкой, но мне не давали покоя все эти напоминания о неполадках, сияющие в темноте там, внизу: Изоляция ртутного наполнителя, деталь № 5974-30 повреждена, требуется замена… – что бы это ни значило. Я загрузил в свой наушник все, что касалось «Динапоров». Я и сам пока не знал, кому это показать, но ясно было одно: здесь мне никто не поможет.

– Чем это ты тут занимаешься?

Я подскочил от неожиданности. Оказывается, сзади незаметно подкралась Сьюз.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Наверное, поищу того, кто в этом разбирается.

– Это служебная информация. Ты не имеешь права выносить отсюда эти схемы. Сотри их.

– Ты в своем уме? Они же в открытом доступе.

Я встал и воткнул наушник в ухо. Сьюз замахнулась для удара, но я увернулся и направился к дверям. Эта огромная гора мускулов погналась за мной.

– Уволю! Вот увидишь!

– Не успеешь! Сам уволюсь! – Я рывком открыл дверь и смылся.

– Эй! Вернись сейчас же! Я здесь главная! – Ее вопли преследовали меня по коридору, постепенно затихая. – Я здесь главная, черт бы тебя побрал! Я тебя уволю! Это написано в инструкции! Я нашла! Не один ты тут грамотный! Я нашла! Уволю! Вот увидишь!

Как дитя малое, ей-богу. Так и голосила, пока за мной не захлопнулась входная дверь.

На улице, при свете солнца, я стал просто бродить по парку, посматривая на трогов и гадая, чем я так насолил Господу Богу, что он навязал на мою голову эту чокнутую Сьюз. Подумал, не звякнуть ли Мэгги, чтобы с ней повстречаться, но передумал: сейчас я был не в настроении говорить о работе. Обычно, когда я пытался поделиться с ней своими проблемами, она либо не понимала, чего я беспокоюсь из-за «какой-то ерунды», либо тут же предлагала не самые лучшие способы их решения. А если я позвоню ей среди дня, она обязательно поинтересуется, почему я так рано ушел с работы и что случилось, а потом, когда я не последую ее совету насчет Сьюз, просто-напросто обидится.

То и дело я проходил мимо резвящихся трогов. Улыбаясь, они делали мне знаки, приглашая покувыркаться вместе. Я только махал им в ответ. Одна из них, похоже, была все-таки девочка – у нее было довольно заметное брюшко. Она ускакала прочь с парой приятелей, и я еще раз порадовался, что Мэгги нет рядом. Не хватало ей беременных трогов, у нее и без того куча комплексов на этот счет.

А вот свою начальницу я был бы не прочь отправить к трогам. Она такая же тупая. Господи Боже, я вообще окружен тупицами. Нет, мне нужна новая работа. Какое-нибудь место, которое притягивает больше талантов, чем работа со сточными водами. Интересно, Сьюз серьезно говорила насчет того, что выгонит меня? Неужто в инструкциях по поводу найма и увольнения действительно было что-то такое, чего я не заметил? А потом я спросил себя: а я-то серьезно намереваюсь уволиться? Нет, я, конечно, ненавидел Сьюз. Но где найдешь работу лучше, если не окончил даже школу, не говоря уже про университет?

Я встал как вкопанный. Меня вдруг осенило: университет. Колумбийский университет! Вот где могут помочь. Там должен быть какой-нибудь умник, который сможет разобраться в чертежах «Динапора». На каком-нибудь машиностроительном факультете, или как это там у них называется. К тому же район университета как раз обслуживается шестой помпой. Вот вам и «рычаг воздействия»!

В верхний город я отправился на метро вместе с целой оравой разлаженно-угрюмых пригородных пассажиров, которые вечно косятся друг на друга, как будто если ты сел рядом, то покусился на их священную территорию. В конце концов я повис на поручне и наблюдал, как два старикана шипели друг на друга через весь вагон, пока поезд не сломался и всем не пришлось идти пешком.

Навстречу мне продолжали попадаться кучки слоняющихся по тротуарам трогов. Некоторые, особо сообразительные, попрошайничали, но большинство просто совокуплялись. Я бы наверняка разозлился, что опять приходится продираться через оргию, если бы так сильно им не завидовал. Я все спрашивал себя, какого дьявола я таскаюсь по этому липкому летнему смогу, то и дело прикладываясь к ингалятору, когда Сьюз, и Чи, и Зу прохлаждаются в кондиционированном комфорте и бездельничают?

Нет, ну что со мной не так? Почему я вечно пытаюсь что-то исправить? Меркати был такой же, постоянно взваливал все на себя и работал на износ, пока рак не сожрал его изнутри. Под конец он работал так напряженно, что, кажется, был даже рад уйти – просто чтобы отдохнуть.

Мэгги говорит, что и я слишком много работаю, и теперь, волоча свою задницу по Бродвею, я был склонен с ней согласиться. С другой стороны, если свалить все на Чи и Сьюз, я бы сейчас не по улице шел, а плыл бы в месиве из дерьма и химикалий. Мэгги скажет, что это уже не моя проблема, но она так рассуждает только потому, что, когда нажимает кнопку в туалете, слив работает. К концу этого дня мне стало казаться, что есть люди, которые просто обречены заниматься дерьмом, в то время как другие только и думают, как получше провести время.

Полчаса спустя, покрывшись потом и уличной сажей, с недопитой бутылкой жаждоутоляющего «Свитшайна» в руках, которую я стащил у зазевавшегося трога, я вкатился в ворота университетского городка и попал на главную площадь. И здесь сразу начались проблемы.

Сначала я шел по указателям, но они отправляли меня по кругу. Я мог бы спросить, где находится технологический корпус (я не из тех, кто не в состоянии этого сделать), но все же чертовски глупо себя чувствуешь, когда не можешь следовать элементарным указателям. Так что я пока воздерживался.

Да и кого тут спрашивать? Во дворе было полно студентов, которые валялись и слонялись практически в чем мать родила, словно они здесь основали собственную колонию трогов, и с ними мне что-то не хотелось разговаривать. Я не ханжа, но должна же быть какая-то грань.

В итоге я окончательно заблудился, таскаясь от корпуса к корпусу, блуждая среди нагромождения огромных древних зданий в римском и бен-франклинском стиле: куча колонн, кирпича, пятнисто-зеленых дворов – и все это, кажется, вот-вот обрушится бетонным дождем. Я пытался понять, почему мне не удается разобраться в этих чертовых указателях.

В конце концов я плюнул и все же спросил дорогу у парочки полуобнаженных парней. Что меня больше всего бесит в этих ученых, так это их манера вести себя, будто они самые умные. Сынки богачей, халявщики – эти хуже всего. В ответ они пожали плечами и пробормотали «не знаю». Я продолжал спрашивать дорогу у этих «лучших из лучших», пытаясь уговорить их проводить меня до машиностроительного факультета, или машиностроительного корпуса, или что там еще у них имеется, но они только оглядывали меня с головы до пят и лопотали что-то по-обезьяньи, или были под «эффи», или просто смеялись.

Тогда я перестал спрашивать, забил на указатели и стал бродить просто так, наудачу. Не знаю, сколько я так слонялся. В итоге в одном из дворов я набрел на большое старинное здание – такая здоровенная квадратная штуковина с колоннами, как в Пантеоне. Несколько юнцов грелись на солнышке, развалясь на ступенях, но все же это было одно из самых тихих мест во всем кампусе.

Первая дверь, в которую я ткнулся, оказалась заперта на цепь с висячим замком. То же повторилось и со второй дверью, но тут я обнаружил еще одну, где старый амбарный замок был не заперт и два куска цепи свободно болтались. Юнцы на ступенях меня проигнорировали, и я вошел.

Внутри царили пыль и тишина. Огромные старинные люстры свисали с потолка, поблескивая в янтарном свете, пробивавшемся сквозь немытые окна. Из-за этого света казалось, что день на исходе и солнце уже заходит, хотя было лишь чуть позже полудня. Плотный слой пыли укрывал все вокруг: полы и столы, стулья и компьютеры – на всем лежала толстая серая пленка.

– Эй! Есть кто живой?

Никто не ответил. Мой голос аукнулся эхом и затих, словно здание поглотило звук. Я двинулся вглубь, наугад открывая двери: читальные залы, кабины для занятий, опять нерабочие компьютеры, но в основном – книги. Ряд за рядом стеллажи, набитые книгами. Целые залы, полные книг, и все покрыты толстым слоем пыли.

Библиотека. Черт возьми, целая библиотека в центре университета, и ни одной живой души! На полу виднелись чьи-то следы и мусор: пакетики из-под «эффи» и презервативов, какие-то бутылки – видимо, когда-то люди здесь бывали, но даже на мусоре лежал тонкий пыльный налет.

В некоторых залах все книги были сброшены с полок, словно там пронесся смерч. В одной из комнат кто-то разводил костер из книг. Они лежали огромной грудой, совершенно обгоревшие – просто куча пепла, страниц и обложек, которые рассыпались в прах, стоило мне нагнуться и дотронуться до них. Я поспешно встал и вытер пальцы о штаны. Бр-р… Как будто потрогал чьи-то кости.

Я бродил по залам, проводя пальцем по полкам и наблюдая за пыльными каскадами, похожими на миниатюрные потоки бетонного дождя. Наугад взял с полки какой-то томик. Новый фонтан пыли взвился в воздух и пыхнул мне в лицо. Я закашлялся. Заныло в груди, и я сделал вдох из ингалятора. В тусклом свете я еле-еле сумел разобрать название: «Америка периода постосвобождения. Современные перспективы». Когда я раскрыл ее, корешок треснул.

– Ты что здесь делаешь?

Я отпрыгнул назад и выронил книгу. Вокруг взвились клубы пыли. В конце прохода стояла какая-то старушка, сгорбленная и похожая на ведьму. Она заковыляла ко мне и повторила резким пронзительным голосом:

– Ты что здесь делаешь?

– Я заблудился. Пытаюсь найти машиностроительный факультет.

Старуха была жуткая: пигментные пятна и морщины по всему лицу; кожа, лоскутами свисающая со щек. На вид ей была тысяча лет, причем не в том смысле, что древняя и мудрая, а в смысле дряхлая и ветхая. В руке у нее было что-то плоское и серебристое. Пистолет.

Я снова попятился. Она подняла пушку.

– Не туда. Иди, откуда пришел. – Она указала стволом. – Давай на выход.

Я медлил. Она слегка улыбнулась, обнажив пеньки гнилых зубов.

– Я не выстрелю, если ты не дашь мне повода. – Старуха вновь помахала пистолетом. – Так что давай проваливай. Не положено тебе здесь находиться. – Проворно и властно, она, как пастух, погнала меня обратно к главному входу. Затем открыла дверь и помахала пистолетом.

– Выходи.

– Подождите, пожалуйста, мэм. Может, вы хотя бы подскажете, где находится машиностроительный факультет?

– Закрылся много лет назад. А теперь выметайся.

– Как это – закрылся?!

– А вот так. Давай-давай, иди. – Она снова взмахнула пистолетом. – Топай.

Я взялся за ручку двери.

– Но вы, наверное, знаете кого-то, кто может мне помочь. – Я говорил торопливо, спеша произнести все, что хотел, пока она не пустила оружие в ход. – Я работаю на городской очистной станции. У нас сломались помпы, и я не знаю, как их починить. Тут нужен человек с техническим образованием.

Она покачала головой и снова поводила пистолетом в воздухе. Я предпринял еще одну попытку:

– Прошу вас! Вы должны мне помочь! Со мной здесь никто не хочет разговаривать, но если я не получу помощи, вы и сами окажетесь по уши в дерьме. Шестая помпа обслуживает территорию университета!

Старуха помолчала. Склонила голову сначала на один бок, потом на другой.

– Продолжай.

Я вкратце описал ей возникшую проблему. Когда я закончил, она покачала головой и отвернулась.

– Только зря время потратил. Машиностроительного факультета нет уже двадцать с лишним лет.

Она подошла к столу и двумя взмахами стерла с него пыль. Затем вытащила стул и проделала то же самое с ним. Потом села, положив пистолет на стол, и жестом предложила мне присоединиться. Я устало отряхнул от пыли еще одно сиденье. Заметив, что я не свожу глаз с пистолета, старуха засмеялась, взяла его и сунула в карман изъеденного молью свитера.

– Не бойся, не собираюсь я в тебя стрелять. Просто держу эту штуку на всякий случай, если вдруг ребятки разбуянятся. Правда, теперь это с ними нечасто бывает, но кто его знает… – Она вдруг смолкла, посмотрев в сторону двора.

– Но почему же у вас нет факультета машиностроения?

Ее взгляд снова метнулся ко мне.

– Потому же, почему я закрыла библиотеку. – Она рассмеялась. – Нельзя же сюда пускать студентов, верно? – Она с минуту в задумчивости меня разглядывала. – Удивительно, как это ты сюда пробрался. Видно, стара я стала, забываю двери запирать…

– Вы что, всегда их запираете? Но как же вы, библиотекари…

– Я не библиотекарь, – перебила она. – С тех пор как умер Герман Хсу, здесь больше нет библиотекарей. – Она засмеялась. – Я просто старая преподавательская жена. Мой муж, пока был жив, вел здесь органическую химию.

– Но ведь это вы повесили замки на дверях?

– Кто-то же должен был это сделать. Я просто увидела, что студенты устраивают здесь пирушки, и поняла, что надо что-то делать, пока они не сожгли все к чертовой матери. – Разглядывая меня, она побарабанила костлявыми пальцами по столу, вздымая маленькие фонтанчики пыли. Наконец сказала: – Если я дам тебе ключи от библиотеки, ты сможешь выяснить то, что тебе нужно? Про эти помпы? Понять, как они работают… или даже починить…

– Вряд ли. Потому-то я сюда и пришел. – Я вытащил наушник. – Вот здесь все чертежи. Мне просто нужно, чтобы кто-то в них разобрался.

– Здесь тебе никто не поможет, – она натянуто улыбнулась. – Моей специальностью была социальная психология, а не машиностроение. А больше тут и нет никого. Ну, если не считать вот этих. – Она махнула рукой в сторону окна, за которым во дворе резвились студенты. – Как думаешь, кто-нибудь из них смог бы прочитать твои чертежи?

Сквозь пыльные стеклянные двери было видно расположившихся на ступенях библиотеки молодых людей, теперь уже раздетых догола. Они совокуплялись, хохотали и вообще весело проводили время. Одна из девушек увидела меня сквозь стекло и призывно помахала рукой. Когда я покачал головой, она пожала плечами и вернулась к своему занятию.

Старушенция взирала на меня, словно хищная птица.

– Понял, о чем я?

Девушка тем временем снова вошла в ритм. Заметив, что я за ней наблюдаю, она усмехнулась и снова жестом пригласила меня выйти поразвлечься. Ей бы еще желтые глаза – и замечательный вышел бы трог.

Я зажмурил глаза и открыл их снова. Ничего не изменилось. Девушка по-прежнему была там, вместе со своими развеселыми дружками. Все они явно наслаждались жизнью.

– Лучшие из лучших… – пробормотала старуха.

В центре двора еще несколько студентов стаскивали с себя одежду, и ни один из них ни капли не смущался тем, что они делают это среди бела дня, на глазах у всех, и никого не тревожило, что о них могут подумать. Две сотни студентов – и хоть бы у одного был при себе учебник или тетрадь, бумага с ручкой или ноутбук.

Старуха рассмеялась:

– И нечего делать такие большие глаза. Ты что, хочешь сказать, что человек с твоими мозгами ни разу ничего не замечал? – Она помолчала, ожидая ответа, а потом недоверчиво уставилась на меня. – А троги? А бетонные ливни? А проблемы с деторождением? Тебя что, никогда это не удивляло? – Она покачала головой. – Значит, ты глупее, чем я думала.

– Но… – Я прочистил горло. – Как это… То есть, я хочу сказать…

Я смолк.

– Мой муж был химиком по специальности. – Она покосилась на молодежь, пыхтевшую на ступенях и катавшуюся в траве, потом покачала головой и пожала плечами. – На эту тему написана куча книг. Одно время об этом были даже статьи в журналах: «Главное ли в человеке – сиськи?» и в таком духе. Мы с Рохитом как-то всерьез об этом не задумывались, пока ему не стало казаться, что год от года студенты становятся все глупее. – Она хихикнула. – Сперва мы решили, что стареем, а потом он их протестировал, и оказалось, что дело не в нашем возрасте.

– Но не можем же мы все превратиться в трогов! – Я показал ей на бутылку «Свитшайна». – Откуда бы тогда взялась эта бутылка, или мой наушник, или бекон, или все остальное? Кто-то же должен делать все эти вещи.

– Ты нашел бекон? – Она заинтересованно подалась вперед. – Где?

– Это моя жена нашла. Последний пакетик.

Она со вздохом вернулась в прежнее положение.

– Не важно. Все равно мне его нечем жевать. – Она внимательно изучила мою бутылку. – Как знать, может, ты и прав. Может, все не так уж плохо. Но только с тех пор как умер Рохит, я ни разу не вела таких длинных разговоров, как сегодня. Такое впечатление, что большинство потеряло способность к сосредоточению. Мы слишком сытно жили… – Она посмотрела на меня. – Может, эта твоя бутылка просто означает, что где-то осталась фабрика, такая же надежная, как твои помпы. И пока не сломается что-нибудь действительно серьезное, мы будем по-прежнему пить «Свитшайн».

– Что ж, это не так уж плохо.

– Может быть. – Она пожала плечами. – Честно говоря, мне уже все равно – скоро откину копыта. А что будет после – это уже ваша проблема.

Из университета я возвращался уже ночью. На плече я тащил полную сумку книг. Старушка из библиотеки сказала, чтобы я взял все, что нужно, выдала мне ключи и велела запереть за собой дверь.

Книги кишели диаграммами и уравнениями. В метро я одну за другой пролистал их все: почитаю чуть-чуть и брошу. Для меня это была сплошная тарабарщина. Все равно что пытаться читать, не зная алфавита. Прав Меркати: надо было продолжать учиться. Вряд ли бы у меня получилось хуже, чем у тех ребят из университета.

Весь Бродвей захватило очередное отключение электроэнергии. На одной стороне улицы горел электрический свет, яркий и жизнерадостный. На другой в окнах квартир мерцали свечи – призрачные трепещущие огоньки.

Ветер донес эхо бетонного дождя, громыхнувшего в паре кварталов отсюда. Я невольно поежился. Все вдруг стало казаться зловещим. Такое чувство, словно та старуха стоит за моим плечом и указывает пальцем на сломанные вещи. Пустые торговые автоматы. Машины, годами не сдвигавшиеся с места. Трещины в тротуаре. Моча в водосточных желобах.

А целое-то что-нибудь есть? Усилием воли я заставил себя думать о хорошем. Люди по-прежнему сновали туда-сюда, направляясь в ночные клубы, шли куда-то ужинать, шагали по улицам, чтобы навестить родителей. Дети катались на роликах, в аллеях пыхтели троги. Пара торговых автоматов была доверху забита целлофановыми рогаликами. Бутылки «Свитшайна», мерцающие фирменным зеленым светом, стояли стройными рядами, по-прежнему в наличии и готовые к продаже.

Многие вещи работали, как и раньше. «Вики» по-прежнему оставался классным клубом, пусть даже Максу иногда и приходится напоминать про пополнение запасов. А у Мики и Гейба все-таки родился ребенок, хотя им и пришлось добиваться этого три года. Я старался не думать о том, что и этот малыш может стать таким же, как ребята в университете. Нет, не все еще потеряно.

И словно в подтверждение, поезд метро в кои-то веки довез меня до нужной остановки. Должно быть, где-то на этой линии работала пара таких же парней, как и я, которые все еще помнили, что нужно ходить на работу и работать, а не разбрасывать туалетную бумагу. Хотел бы я знать, кто они, эти люди. А потом я подумал: интересно, им так же трудно что-то делать по-настоящему, как и мне?

Когда я добрался до дома, Мэгги уже лежала в постели. Я поцеловал ее, и она проснулась.

– Я там оставила тебе горячую пачку буррито. Плита ведь не работает.

– Прости. Я забыл. Прямо сейчас пойду и починю.

– Да ладно. – Она отвернулась к стене и закуталась в простыню. Я уже решил, что она задремала, но тут она сказала: – Трев!

– Что?

– У меня месячные.

Я сел рядом с ней и стал тихонько массировать ей спину.

– И как ты?

– Ничего. Может, в другой раз. – Она уже проваливалась обратно в сон. – Нужно ведь оставаться оптимистами, верно?

– Верно, малышка. – Я продолжал поглаживать ей спину. – Все верно.

Когда она уснула, я вернулся на кухню. Нашел горячий пакетик буррито, встряхнул его и разорвал, осторожно держа кончиками пальцев, чтобы не обжечься. Откусил кусок и подумал, что буррито по-прежнему классная штука. Потом свалил все книги на кухонный стол и уставился на них, пытаясь решить, с какой начать.

Сквозь открытое окно где-то со стороны парка снова донесся грохот бетонного дождя. Я вгляделся в мерцающую огнями тьму за окном. Недалеко отсюда, глубоко под землей, по-прежнему пыхтели девять помп. Индикаторы на их панелях загорались и гасли, указывая на ошибки, записи техобслуживания прокручивали требования о ремонте, и все они теперь трудились чуть сильнее, после того как шестая помпа вышла из строя. Но они по-прежнему работали. Те, кто их построил, постарались на славу. И если повезет, они будут работать еще долго…

Я взял первую попавшуюся книжку и начал читать.

Перевела с английского

Зоя БУРКИНА

Борис РУДЕНКО ПРОПАСТЬ И МОСТ

Протяжный небесный гром услышал каждый взрослый житель Плато от Пропасти до Большой Каменной Стены. Женщины бросались к детским кроваткам, мужчины, схватив оружие, выскакивали из домов и замирали, устремив взгляды в грохотавшее небо; и только дети продолжали безмятежно спать. Их не учили бояться грома, ну что с того, что на этот раз гром звучал немного дольше?

Небесный пришелец вынырнул из-за туч, прочертил в небе яркую белую линию со стороны океана, снижаясь, пронесся над Пропастью, но когда те, кто следил за его падением, внутренне напряглись в ожидании тяжкого удара, грохот, достигнув наивысшей мощи, начал плавно стихать и растворился в темноте ночи. Несколько минут тишина была абсолютной, а потом, словно оправившись от пережитого ужаса, в мир начали возвращаться привычные ночные звуки: стрекот цикад, плач шакалов и завывание свиней, как обычно, выбравшихся из Пропасти на ночную кормежку.

* * *

Лео любил это время между ночью и утром, когда ночные хищники прекращали охоту, а огромный красный диск светила лишь заявлял о своем появлении первыми отблесками на вершинах далеких гор. Предутренняя тишина нарушалась лишь редким перестуком копыт и хрустом челюстей кормящихся животных. Лео осторожно вышел из кустов. Громадная свинья – вожак стада – предостерегающе зарычала. Ее маленькие глазки подслеповато моргали, разглядывая пришельца, плоский нос шевелился, оценивая новый запах. Лео сделал медленный шаг, протягивая охапку сочной листвы.

– Хорошая, Мета хорошая, – приговаривал он, и свинья его узнала.

С радостным хрюканьем она подбежала к Лео, дружески толкнув его пятаком в грудь, едва не повалив, и принялась шумно поедать угощение. Лео почесал толстую ворсистую складку между пластинами костяной брони, прикрывающей загривок и спину, потом опустился на колени и начал сдаивать из набухших сосцов в деревянный подойник густое, теплое молоко. Свинье процедура дойки нравилась, она уже дожевала листья и стояла сейчас в полной неподвижности, удовлетворенно похрюкивая. Неподалеку Сим и Хади доили своих животных, подозвав их из стада.

Подойник скоро наполнился. Прежде чем плотно запечатать его крышкой, Лео наклонился и сделал несколько больших глотков. Парное молоко слегка припахивало сероводородом, но на этот запах все обитатели Плато давно уже привыкли не обращать никакого внимания.

Он закрыл подойник, продел руки в лямки упряжи и забросил его на спину. Зверь уходить не торопился, терпеливо дожидаясь привычной порции ласки.

– Мета хорошая, добрая свинья, – говорил Лео, изо всех сил царапая незащищенные броней участки тела животного.

Внезапно свинья подняла голову, несколько раз втянула воздух и тревожно хрюкнула. Лео почувствовал, как напряглись мощные мышцы, и отпрыгнул в сторону, освобождая место для разворота тяжелого туловища, толчок которого заставил бы его покатиться вместе с подойником по траве. Тяжелым галопом Мета устремилась к стаду. Теперь она не хрюкала, ее глотка издавала низкий вибрирующий звук – «вой», предостережение о близкой опасности. Свиньи Сима и Хади тоже мчались вслед за ней, и Лео оставалось лишь надеяться, что товарищи успели завершить дойку. Стадо сбилось в плотную массу и устремилось вниз и чуть в сторону по склону, в желто-серый туман, скрывающий дно Пропасти.

– Что их встревожило? – спросил подбежавший Хади. – На тысячи шагов вокруг нет ни одного хищника. Кого они испугались?

– Это мы сейчас увидим, – ответил Лео. – Быстро в лес!

Они бросились через открытую полосу, разделяющую лес и начало спуска в Пропасть. Под ногами чавкали, разбрасывая зеленые брызги, широкие, мясистые листья травы – любимого лакомства свиней в это время года. Лео вбежал под укрытие подлеска и, сбросив со спины подойник, упал на мягкую подстилку лесного гумуса. Спустя секунду рядом с ним залегли Хади и Сим.

Тяжелый туман Пропасти медленно колыхался, его движения время от времени рождали фантастические призрачные фигуры, которые уже спустя несколько мгновений разрушались без следа, чтобы уступить место новым короткоживущим химерам. Туман Пропасти жил своей странной жизнью тысячи или миллионы лет, его игра завораживала взгляд, и Лео в который раз ощутил, что снова попадает под гипнотическое воздействие этой странной среды, служившей укрытием и домом для одних обитателей планеты и непреодолимой преградой для других.

В какой-то момент Лео показалось, что в одном месте туман уплотнился, клочья невесомой серо-желтой ваты будто обрели способность образовывать физически ощутимую плоть, но уже в следующую секунду он понял – это лишь продолжение захватывающей игры собственного воображения, поскольку теперь сквозь истончающийся покров марева из Пропасти на Плато поднимались вполне материальные фигуры двуногих, с оружием в руках и уродливыми наголовниками противогазов.

Миновав границу царства Тумана, пришельцы стягивали противогазы и обессиленно опускались на траву. Четверо из них тут же заняли позиции на границе временно образовавшегося лагеря. Держа оружие наготове, они пристально всматривались в лесную опушку. Лео услышал шорох, щелчок и, не поворачиваясь, выбросил в сторону руку, прижав к земле поднятый для выстрела арбалет Сима.

– С ума сошел! – прошипел он. – Их слишком много. И это мне очень не нравится.

Отряд охранников действительно оказался многочисленным. Лео насчитал их уже три десятка, а люди в противогазах все продолжали выходить из тумана, и казалось, этому никогда не будет конца. Двое – один тянул спереди, другой толкал сзади – вытащили двухколесную тележку, на площадке которой была закреплена матово поблескивающая черная полусфера.

– Что это? – прошептал Сим.

Тележку установили на ровной поверхности. Один из охранников склонился над пультом управления, и телескопический шест вознес полусферу над площадкой, где она распалась на шесть частей, развернув симметрично сложенные лепестки-сегменты к лесу. Пока еще они были направлены в сторону от Лео и Сима, но раскрывшийся цветок начал медленное вращение, захватывая невидимым взором новые участки пространства, и Лео понял, что времени у них остается немного.

– Бежим! – крикнул Лео. – Нужно предупредить людей на фермах. Охранники начали большую охоту!

Видимо, локатор все же успел зафиксировать стремительное движение теплокровных существ в сплетении лесной зелени, потому что над головами беглецов, срубая ветви и верхушки подроста, пронеслись плотные автоматные очереди. Прицел был взят высоко явно намеренно: их не хотели убивать, а только напугать и остановить. Лео надеялся, что охранники утомлены переходом через Пропасть и погони не будет. Надежда его, однако, оказалась напрасной: с опушки широкой поляны, где они ненадолго остановились, чтобы перевести дух, Лео увидел, как на открытое пространство точно по их следам один за другим выбегают фигуры в темных комбинезонах. Охотники за людьми не собирались отказываться от добычи.

– Мы разделимся, – решил Лео. – Сим, Хади, вам придется некоторое время поводить их за собой, а я побегу на ферму. Когда оторветесь, уходите к поселку!

Высоко подпрыгнув, он ухватился за древесную ветвь, подтянулся в затаился, укрытый широкими листьями. Спустя несколько минут Лео услышал приближающиеся звуки погони. Преследователи – их было шестеро – ровным, неутомимым шагом пробежали под деревом и скрылись в зарослях. Лео подождал еще немного и бесшумно спустился на траву. Теперь он взял направление на запад. Он бежал по едва заметным в траве звериным тропам, изредка останавливаясь и вслушиваясь в звуки леса, привычно уворачиваясь от шарящих в поисках живой, теплой пищи щупальцев деревьев-плотоядов, перепрыгивая через ямы-ловушки земляных пауков.

Через полчаса бега лес сделался ниже и поредел. Лео с плеском и брызгами пересек ручей, взбежал на голую вершину невысокого холма и увидел, что опоздал. Лео не понимал, как такое могло произойти! Ворота фермы были распахнуты, перед домом, скованные попарно, на земле сидели люди, а черные фигуры рыскали по двору и постройкам в поисках новых пленников. Нападение оказалось неожиданным и быстрым, спящие люди были захвачены врасплох. Вряд ли кому-либо из обитателей фермы удалось скрыться.

Он услышал возбужденный возглас и понял, что обнаружен. Незамеченный Лео наблюдатель засек его появление. Четверо в темной форме уже неслись в его сторону. Лео скатился с холма, устремляясь в заросли. Он понимал, что преследователи не отстанут, пока не настигнут его или не убьют: это вторжение было задумано явно не ради захвата обитателей только одной фермы, беглеца намеревались остановить, чтобы он не предупредил остальных.

Он бежал, выдерживая максимально высокий темп, стремясь сразу увеличить разрыв между собой и преследователями, лишив их надежды на успех. Скоро, к удивлению своему, Лео понял: враги не только не отказались от погони, но и не слишком сильно отстали. Лео не сомневался, что в любом случае ему удастся скрыться. Пусть охранники имели подробнейшие карты Плато, однако никто из них не мог сравниться с Лео в знании местности. Упорство преследователей требовало разъяснения. Неужели они надеются, что Лео сам выведет их к следующей ферме? Он свернул на северо-запад, туда, где начинались скальные лабиринты Большой Каменной Стены.

Пересекая пустошь, что отделяла лес от нагромождения камней, он услышал выстрелы. Пули стайкой жадно гудящих свинцовых ос пронеслись рядом с его правым плечом, а одна, самая ловкая, даже сумела куснуть его, вспоров кожу. Лео обругал себя за излишнюю самонадеянность. Дальше он передвигался с ловкостью и расчетливостью каменного слизня, не дав преследователям ни единой возможности прицелиться.

Привычно ступая в едва заметные углубления в теле скалы, он легко и быстро взобрался на вершину. Порыв ветра донес острый запах хищника. Лео шарахнулся в сторону, едва не поскользнувшись. Где-то совсем рядом недавно бродил горный ящер, встреча с которым не обещала Лео ничего хорошего. Он скользнул вниз по гладкому желобу, пробитому тысячелетними весенними потоками, затормозив на естественном ярусе. Дальше скала обрывалась отвесно. Теперь предстояло спуститься в глубокую и узкую расщелину, расходившуюся после нескольких поворотов в разные стороны множеством извилистых отростков, в которых преследователи запутаются и потеряют добычу. Лео сейчас не видел и не слышал их, но не сомневался: они упорно карабкаются вверх, следуя только что проделанным им маршрутом. Внезапно Лео сообразил, что оказался в довольно сложном положении. Пока он будет осторожно сползать по отвесной круче, погоня достигнет вершины. Он окажется перед ними, как на ладони, совершенно беспомощный и беззащитный. Может быть, они не полезут за ним. Скорее всего, предложат сдаться, а если Лео откажется, просто застрелят. Но выбора уже не существовало. Прижимаясь к скале всем телом, он то ли съезжал, то ли стекал вниз, цепляясь за малейшие трещины и до крови обламывая ногти. Пару раз не сорвался лишь чудом. Он не поднимал головы, каждую секунду ожидая насмешливого оклика сверху и приказа вернуться.

Вместо этого Лео услышал выстрелы и яростный звериный рев. Там, наверху, шла схватка. Горный ящер – огромная тварь с толстой шкурой, крокодильей мордой и длинными, цепкими лапами, которую опасались даже могучие свиньи – прибежал на шум в поисках добычи. Охотники всегда уступали ему дорогу: для оружия с костяными и каменными наконечниками хищник был слишком хорошо защищен. Даже из огнестрельного оружия не так просто было поразить мозг, укрытый под сводами массивного черепа, или оба небольших сердца. Выстрелы продолжали греметь, не переставая, а Лео благодарил Великого Отца всех ящеров, небеса и собственную судьбу, используя подаренные ему минуты.

Выстрелы смолкли, схватка закончилась не в пользу зверя, но Лео уже спрыгнул с двухметровой высоты на дно ущелья, чудом не переломав ноги о камни. Он скользнул за выступ, прежде чем первый из преследователей заглянул с кручи вниз. Они и теперь не собирались отказываться от погони. Один за другим принялись спускаться, почти не уступая в ловкости Лео. Пора было их остановить. Лео натянул арбалет, тщательно прицелился и нажал спуск. Низкий гул отпущенной тетивы заметался меж скал, многократно отозвавшись эхом. Болт с округлым каменным наконечником ударил того, кто начал спускаться последним, в основание шеи. Слабо взмахнув руками, он рухнул вниз, сбивая одного за другим карабкающихся ниже. Вопли падающих наполнили ущелье. Может быть, не все из них погибнут, но оставшимся в живых теперь будет не до погони.

Крики смолкли, наступила тишина. Теперь можно было спокойно отправляться в поселок, однако, поразмыслив, Лео решил не торопиться…

* * *

Мужчину и женщину, спешивших к поселку из последних сил, дозорные заметили с вершины холма издалека. Старший дозора послал напарника предупредить жителей и теперь напряженно вглядывался в далекую лесную границу, высматривая признаки погони. Однако местность вокруг оставалась пустынной. Когда пришельцы пересекли открытое пространство и вступили на заросшее низким, густым кустарником подножие холма, старший дозора их узнал и выступил навстречу. Это были Барбу Центой и его жена Милика с восточной фермы. Эта ферма, ближайшая к Пропасти, оказалась захваченной одной из первых. Беглецы увидели дозорного и остановились, женщина обессилено опустилась на землю.

– Барбу, Милика! Вам удалось бежать? За вами нет погони?

– Здравствуй, Ватан, – ответил Барбу. – Погони за нами нет, потому что мы не бежали. Охранники отпустили нас, чтобы мы передали их послание остальным.

– Идите к воротам, там вас встретят, – сказал Ватан, а сам принялся следить за местностью с удвоенным рвением, дабы убедиться, что отпущенные пленники не заблуждаются по поводу истинных намерений врага.

Живущие на Плато назвали свой главный поселок «Надеждой». Надеждой на что? Каждый проголосовавший за это название находил в нем свой смысл, и у каждого он звучал по-разному. Надежда на возвращение на родину, надежда на победу в борьбе, просто надежда на выживание…

Четыре десятка хижин окружала стена в полтора человеческих роста, сложенная из дерева и камня, служившая достаточно надежной защитой от ночных и дневных хищников. Но от хищников двуногих, вооруженных мощным оружием, укрыть она не могла.

Бывших пленников уже ждали жители поселка и беглецы с ферм – те, кому удалось ускользнуть от облавы. Люди тесно обступили их, но Барбу не отвечал на сыпавшиеся вопросы. Поддерживая одной рукой обессилевшую Милику, он решительно рассек толпу и зашагал к Общему Дому на маленькой центральной площади.

Общий Дом – самый первый из построенных в поселке – состоял всего из одной большой комнаты. Вместе с Советом Принимающих Решения, Барбу и Миликой уместиться там смогли человек тридцать. Остальные сгрудились снаружи у открытых двери и окон в надежде узнать хоть что-нибудь о судьбе попавших в плен близких.

– Они ворвались на ферму рано утром, – рассказывал Барбу. – Я не знаю, почему дозорные у Пропасти не успели предупредить нас. Схватили всех. Потом с других ферм приводили людей, которым не удалось убежать.

– Кто стоял на страже у Пропасти? – спросил Координатор поселка Димов.

– Лео с двумя своими охотниками, – ответил огромный, костистый старик Мороган, уже много лет отвечавший за безопасность поселений. – Двое охотников – Сим и Хади – только что вернулись. Они рассказали, что охранников было много, в этот раз они перешли Пропасть несколькими отрядами в разных местах и действовали очень быстро.

– Барбу, скажи, сколько людей они увели на ту сторону? – спросил Димов.

– Они никого не увели, – сказал Барбу. – Они просто притаскивали тех, кого сумели схватить, и снова отправлялись на охоту. Всех нас заперли в сарае, там мы просидели до сегодняшнего дня. Нам давали воду, немного еды и каждого спрашивали об одном и том же.

– О чем?

– Им нужен Пер Йенсен.

– Он пять лет как умер, – буркнул Димов. – Конечно, охранники не могли этого знать.

– Да, не могли, – Барбу закашлялся, выпил воды из протянутой кем-то глиняной кружки и некоторое время переводил дух. – Но теперь знают. Вместо Пера они хотят получить Оле.

– Они не знают, что в их руках находится Ларс? – быстро спросил Мороган.

– Никто не сообщил им этого, – подтвердил Барбу.

– Зачем им нужен мальчик? – удивился Димов.

– Нам они этого не сказали, – грустно усмехнулся Барбу. – Зато сказали, что взамен готовы отпустить всех, кого схватили, и уйти, не тронув фермы.

Двенадцатилетний Оле был внуком профессора Йенсена и сыном Ларса, захваченного и уведенного охранниками два года назад. С тех пор о Ларсе, как и обо всех остальных, попавших в плен, никто на Плато не слышал.

– Они обещали, что мальчику не причинят никакого вреда, – быстро вставила Милика. – Так сказал их главный.

– Затратить столько сил, чтобы схватить одного человека? – с недоумением сказал Мороган. – Сначала старика, потом ребенка? Они никогда не уводили на ту сторону стариков и детей. Им нужны сильные и здоровые рабы. Зачем им понадобился Оле?

– Еще они велели передать, что если Оле не приведут, то сначала они убьют пленников, а потом станут охотиться на всех остальных, пока не отыщут мальчишку сами, – сказал Барбу. – Они грозятся уничтожить все наши фермы.

– Там остались наши дочери, – быстро проговорила Милика, – ты помнишь их, Эгон: Ева и Тина. Тине только что исполнилось пять лет…

– Сколько они дают нам времени? – спросил Димов.

– Они ждут ответа уже к завтрашнему утру. Я им говорил: времени, чтобы найти и привести Оле, может понадобиться больше, но они не пожелали меня слушать.

– У нас нет выбора, – сказал Мороган. – Мы не можем сопротивляться, мы не в состоянии помочь тем, кого они захватили, мы можем только прятаться. Но если они уничтожат фермы с запасами пищи, если разрушат Надежду, зиму нам не пережить.

– Сколько людей захвачено? – спросил Димов.

– Нас было там сорок шесть, – ответил Барбу. – Вместе с детьми…

– Сорок шесть жизней в обмен на одну. Боюсь, Мороган прав. У нас действительно нет выбора.

За спиной Барбу раздались быстрые шаги, его с силой оттолкнули в сторону. Грета, мать Оле, пробралась сквозь скопление людей и встала лицом к лицу с Димовым и Мороганом.

– У меня тоже нет выбора, Мороган! – яростно выкрикнула она.

– Сначала у меня забрали мужа, теперь вы хотите отнять еще и сына? Думаете, я позволю вам это сделать?!

– Грета, успокойся… – начал было Мороган.

– Ты предлагаешь мне успокоиться?! – кричала Грета. – Чем ты собираешься заменить мне Оле? Вначале тебе придется убить меня. Ты готов на это пойти?

– Нет, – грустно сказал Мороган. – Конечно, нет, Грета. Но и ты мне ответь: ты готова пожертвовать жизнями сорока шести человек? Всеми нашими жизнями? Если охранники разрушат все, что мы с таким трудом создавали, нам просто не выжить.

– Я не отдам Оле! – крикнула она. – Ни вам, ни им!..

– Тогда мы умрем вместе…

– Мы умрем не все, – яростно мотнула головой Грета. – Ларс был прав. Мы обязаны были сопротивляться, мы должны были послушаться Зейгера Кама.

– Как ты смеешь произносить это имя?! – взбешенный Мороган шагнул к ней, вознеся над головой руки. – Из-за него, из-за его глупости и самонадеянности погибла Северная деревня! Ты забыла, как охранники убили наших братьев и сестер? И произошло это только из-за тупого упрямства Зейгера!

– Подождите, Мороган! – воскликнул Димов. – Во всем этом много непонятного. Зачем им нужен мальчик? Тот корабль, что прилетел две недели назад – нет ли тут какой-то связи? Мы должны узнать, что происходит на той стороне Пропасти.

– Как? – хмыкнул Мороган.

– Вот над этим и следует подумать.

– Пока мы будем думать, они убьют захваченных людей. А потом возьмутся за остальных. Как ты думаешь, долго мы сумеем прятаться?

– Им зачем-то очень нужен Оле. Мы должны тянуть время, сказать им, что Оле с матерью прячутся на другом конце Плато у скал побережья, что найти и привести его не удастся так быстро.

– А дальше? Что дальше?

– Я не знаю… Может быть, мы должны попытаться захватить кого-то из охранников.

– Захватить охранника, – горько сказал Мороган. – Тебе тоже нужно напоминать об авантюрах Зейгера Кама? А ты помнишь, что они сделали с фермой Златис, когда Куран убил одного из них, защищая свою жену? Они не пощадили никого! Ни взрослых, ни детей!

– Я помню, – склонил голову Димов. – Но сейчас, когда прилетел корабль…

– Все они – натасканные, тренированные и прекрасно вооруженные убийцы, – продолжал Мороган. – Захватить охранника! Как ты намерен это сделать?

У дверей произошло какое-то движение. Люди расступались, давая пройти Лео, который тащил за собой человека в изодранном темном комбинезоне.

– Уже сделано, – сипло выдохнул он, выталкивая своего пленника на середину комнаты. – Мне просто немного повезло.

Голова захваченного охранника была обмотана тряпкой с пятнами крови, заключенная в примитивный лубок рука подвешена на груди. Он выглядел изможденным и испуганным. Бессильно опустившись на пол, он исподлобья бросал мрачные взгляды на окружавших его людей.

– Охранники гнались за мной от фермы Центой, – Лео старался выдерживать равнодушный тон, но гордости своим успехом скрыть не мог, как ни старался. – Я завел их в скалы, а потом сбил всех одной стрелой, когда они спускались с Серого Клыка. Трое разбились насмерть, а этому повезло. Тогда я подумал, что неплохо было бы взять его с собой в поселок и порасспросить.

– Теперь они придут сюда, за нами, чтобы отомстить! – прозвучал женский голос из-за спин собравшихся. – Они заберут по десять жизней за каждого своего погибшего и не уйдут, пока счет не будет закрыт. Ты просто дурак!

Люди заговорили, зашумели. Одни соглашались с женщиной, другие возражали, одобряя Лео.

– Вначале им нужно будет найти место гибели остальных и понять, отчего они погибли, – крикнул Лео, перекрывая гул голосов. – Вы думаете, трупоеды станут ждать так долго? Когда охранники придут, то найдут только кости и металл. Именно поэтому мне пришлось оставить там их оружие.

Шум приутих. Внимание собравшихся вновь сосредоточилось на плененном охраннике.

– Кто ты? – спросил Димов.

Пленник озирался злобно и испуганно, но отвечать начал сразу.

– Годойс. Охранник третьего класса. Дайте мне воды!

– Что за корабль опустился на той стороне Пропасти?

– Я не буду ничего говорить. Вы должны меня немедленно отпустить. Если вы этого не сделаете, вас всех убьют.

– Если ты не будешь отвечать на вопросы, то умрешь гораздо раньше, – вмешался Мороган. – У нас не останется никаких причин для того, чтобы сохранить тебе жизнь. Для чего вам понадобился Пер Йенсен?

– Я не знаю, – сказал Годойс, отведя взгляд в сторону. – Мы просто выполняем приказ.

– Он действительно ничего нам не скажет, – негромко проговорил Мороган.

– Тогда он нам не нужен, – Лео рывком поднял пленника на ноги. – Я отведу его к пещерам и скормлю многоножкам. Ты когда-нибудь видел, как насыщаются многоножки? Они парализуют добычу и едят медленно и понемногу, стараясь, чтобы пища подольше оставалась живой. Ты не сможешь двигаться, но боль будешь чувствовать. У тебя в запасе окажется предостаточно времени, чтобы пожалеть о своем упрямстве.

– Не понимаю, отчего ты так стремишься умереть раньше времени, – сказал Димов. – Мы просто хотим знать, что происходит. Когда ты расскажешь правду, тебя отведут к Пропасти, к твоим друзьям. Или ты все же выбираешь многоножек?

Годойс молчал, опустив голову. Пауза затягивалась, и Димов кивнул Лео.

– Убери его отсюда. Теперь нам понадобится другой пленник. Надеюсь, он будет умнее.

– Подождите! – воскликнул Годойс. – Вы должны пообещать, что не убьете меня!

– Твоя жизнь нам не нужна.

– Корабль, – вяло проговорил Годойс. – Прилетел огромный корабль, межзвездник. Все дело в нем. Он кружит на орбите. Он полностью автоматический, там нет команды, ни одного человека. И челнок, который опустился две недели назад, запрограммирован так, что откроется только Перу Йенсену или его прямым потомкам…

Когда пленник закончил рассказ и его увели, Лео, отозвав Димова в сторону, протянул ему плоскую металлическую коробочку.

– Я знаю, что с помощью этого они разговаривают друг с другом на расстоянии. Может быть, нам полезно будет послушать, о чем именно?

Димов торопливо выхватил из его рук аппарат связи, щелкнул тумблером, послушал, приложив к уху, сильно встряхнул и снова послушал, потом ловко снял переднюю панель.

– Рация разбита и починить ее мы никогда не сумеем, – разочарованно сказал он. – Сейчас соберется Совет, и я хочу, чтобы ты, Лео, присутствовал при разговоре. Нам есть что обсудить…

* * *

Имя того, кто первым додумался и предложил использовать Плато планеты, открытой разведывательным кораблем Даргона, для содержания осужденных пожизненно бунтовщиков, осталось неизвестным. Тем, кого посещают подобные озарения, памятников не воздвигают, хотя особо скрупулезные исследователи истории тюрем при желании всегда смогут отыскать в пыльных архивах Даргона росчерк автора любой пенитенциарной инициативы.

Планета представлялась весьма перспективной для масштабной колонизации, готовить здесь плацдарм для поселенцев, как не раз уже случалось в человеческой истории, предстояло каторжникам. К тому же оказалось, что для них не придется строить лагерей. Место для компактного содержания узников здесь уже было. Планета обладала уникальной территорией площадью около десяти тысяч квадратных километров, отделенной от остальной части материка широкой и глубокой трещиной. Наполнявшая трещину тяжелая, неподвижная атмосфера была насыщена сочившимися из толщи коры соединениями серы. Неизбежная и скорая гибель ожидала любого человека, оказавшегося там без дыхательного аппарата. Со стороны океана Плато ограждала неодолимая отвесная стена прибрежных скал. Но тот, кто каким-то образом сумел бы преодолеть эту преграду, смог бы лишь убедиться, что тратил силы понапрасну, увидев голый, без единого древесного ствола и куста берег, на который накатывали огромные валы никогда не стихающего океана. Планета была занесена в справочники под очередным номером, но пока отчего-то не получила официального имени. Те, кто жил на ней, называли ее просто – Тюряга.

Это действительно была идеальная природная тюрьма, не оставляющая ни малейшей надежды на бегство, не требующая почти никаких средств на содержание заключенных, которым предстояло кормить себя самим. А тем, кто оказался неспособен к этому, надлежало умереть. Полторы тысячи первых сосланных, ступивших на Плато, получили скудный месячный запас продовольствия, семена и некоторые орудия труда. Далее о пропитании, как и вообще о способе существования им предстояло заботиться самостоятельно. Нельзя сказать, что их обрекли на верную смерть: природа Плато была достаточно богата съедобными растениями и животными, хотя первые еще предстояло научиться культивировать, а последних – ловить. Но вот стеречь узников уж точно было не обязательно.

Триста охранников, поселившиеся во временном лагере на другой стороне разлома, должны были составить ядро граждан новой колонии. Им оставалось лишь надзирать за рабочими командами строителей из числа заключенных, доставляемых с Плато на патрульных катерах. Они могли не бояться, что узники взбунтуются: государственных преступников ссылали на Тюрягу семьями. Семьи были надежнейшим гарантом послушания даже самого закоренелого бунтовщика. Избавляясь от своих противников, власти полагали такое решение не только радикальным, но и гуманным. Впрочем, бунтари на Плато все же были. Небольшая группа заключенных, с самого начала планировавших когда-нибудь совершить побег, обособилась, выстроив собственную деревню в самом удаленном от Пропасти уголке Плато возле Большой Каменной Стены, почти не общаясь с прочими узниками.

Особенно после предпринятой ими попытки захвата патрульного катера. Эти сумасшедшие напали на катер, прилетевший для плановой смены личного состава сторожевого поста охраны на Плато. Они сумели подобраться вплотную и убить двоих, но были отброшены и большей частью уничтожены. Вождем безумцев, спланировавшим и возглавлявшим нападение, был Зейгер Кам. В числе немногих нападавших он сумел остаться в живых. Охранники сурово покарали остальных узников за эту попытку. Они не собирались искать истинных виновников нападения, гоняясь за ними по каменным щелям прибрежной гряды. Охранники просто сожгли ближайшую к Пропасти Северную деревню вместе со всеми ее жителями за исключением двух стариков, которых отправили к остальным с предупреждением, что в подобных случаях заключенных ждет такое же наказание. С тех пор Зейгер не пытался повторить попытку. Совет Принимающих Решения запретил ему и его последователям появляться в центральном поселке и на фермах. Мало кто видел Зейгера с тех пор, многие вообще были уверены, что он давно умер…

Каторжники научились здесь жить, хотя наука далась непросто: в первые годы погибла почти треть заключенных. Одни стали жертвой хищников, другие умирали от болезней, а третьи просто от тоски. Тюремные транспорты регулярно привозили на Плато новые партии бунтовщиков, пополняя убыль. Этим приходилось хотя бы немного легче. Выжившие пионеры принимали их, помогая адаптироваться.

Когда связь с Даргоном прервалась внезапно и окончательно, до полного истощения запасов жидкого топлива в городке охраны понадобилось около двух лет. Никто из администрации не собирался информировать заключенных о происходящем, однако и так было ясно: что-то идет явно не так. Контрольные полеты патрульных катеров над Плато случались все реже, а в один прекрасный день прибывшая грузовая платформа полностью эвакуировала с Плато немногочисленный персонал последнего действующего здесь постоянного поста. С этого дня администрация Тюряги практически устранилась от контроля за происходящим на Плато, поскольку просто утратила такую возможность. Таким образом уже одиннадцать лет на планете существовали две самостоятельные колонии, разделенные непреодолимым пространством Пропасти. Эти обстоятельства мало что изменили в жизни заключенных, среди которых было немало специалистов самой разной квалификации. Они уже научились самостоятельно добывать пищу охотой и фермерством, строить дома и шить одежду. Конечно, у них не было металла, энергии, лекарств и многих других атрибутов цивилизации, но по крайней мере узники были относительно сыты и защищены от ненастья.

Охранникам пришлось много тяжелее, потому что их снабжение топливом, пищей, оборудованием полностью обеспечивалось регулярными транспортами с Даргона. Теперь же главным стало выживание в условиях чужой планеты. У них было оружие, кое-какие машины и оборудование, энергия ядерного котла для освещения и обогрева жилищ, но не хватало еды. Бетонная территория поселка, окруженная электрическими заграждениями, превратилась для них и их семей из удобного и безопасного дома точно в такую же тюрьму, остальная планета оставалась чужой и враждебной. Кормить их должны были заключенные. Примерно раз в полгода охранники переходили Пропасть, совершая пеший рейд на Плато для сбора дани. Если удавалось, захватывали в качестве рабов молодых и здоровых поселенцев. Правда, такое удавалось все реже. Червяки – как их называли охранники – научились хорошо прятаться. Охранники были сильнее, намного лучше вооружены, но с течением времени все больше зависели от тех, кто жил на Плато. Понимая это, они не грабили фермы и деревни дочиста, довольствуясь частью собранных припасов.

Так происходило все годы изоляции до сегодняшнего дня. Теперь же случилось то, что сломало привычную неизбежность повиновения и безысходности. Вектор дальнейшей судьбы каторжан резко поменял направление. Если вчера они имели право на выживание, то сегодня могли только выбирать между двумя вариантами смерти.

Средний возраст собравшихся в Общем Доме перевалил далеко за шестьдесят. Патриарху колонии – Кори Янгу – исполнилось семьдесят шесть, он жил на Плато уже более тридцати лет. Избранному на этот сезон Координатором Димову недавно стукнуло шестьдесят два. Самым молодым здесь был Лео, его посадили у самой двери, специально подчеркивая статус приглашенного.

– Огромный корабль с Даргона, который послали за Пером Йенсеном, – говорил Димов. – Или за всеми нами? Дома что-то случилось, там произошли какие-то перемены. Но неужели те, кто послал корабль, не знают: единственная посадочная площадка на планете находится на той стороне Пропасти?

– Я удивлен, что кто-то вообще о нас вспомнил, – мрачно усмехнулся Кори Янг. – Людская память коротка. И если за эти одиннадцать лет на Даргоне действительно что-то происходило, всем им было не до нас.

– Но корабль все же прилетел, и двери его челнока может открыть только генетический код Пера Йенсена или его потомков, – сказал Димов.

– Для этого охранникам нужен Оле, – сказал Мороган. – Думаю, они не остановятся ни перед чем, чтобы его получить.

– В их руках его отец Ларс, – напомнил Кори Янг. – Уже четыре года.

– Мы не знаем, что произошло с Ларсом, – покачал головой Димов.

– Мы вообще не знаем, что они делают с пленниками. Я очень надеюсь, что он жив и охранникам просто неизвестно его имя…

– Чтобы завладеть кораблем и убраться отсюда, они действительно пойдут на все, – сказал хранитель пищи Гьона. Он сидел на массивной деревянной табуретке возле окна, слегка раскачиваясь и потирая культю левой руки, которую потерял несколько лет назад в схватке с многоножкой.

– Мы можем попытаться вступить с ними в переговоры, – предположил Мороган. – Это же межзвездник, на нем хватит места для всех.

– Если на Даргоне произошли перемены, то охранников вряд ли там ждут, – заметил Димов.

– Вот именно, – сказал Гьон. – Им совсем не обязательно возвращаться на Даргон. Космос велик. Охранники вольны выбрать любую планету, где никто не слышал ни о Даргоне, ни о Тюряге, ни о нас. Но брать туда с собой каторжников им тем более ни к чему. Поэтому не думаю, что они станут с нами договариваться.

– Если у них не будет Оле, то никуда улететь они не смогут, – возразил Димов.

– Ну и что? – хмыкнул Гьон. – Если мы не подчинимся, вначале они станут искать его сами. Они будут убивать всех, кто попадет им в руки, будут уничтожать наши поля и фермы. Нам останется лишь убегать и прятаться, охота будет долгой, но в конце концов большинство из нас перебьют или обратят в рабов. Нам не выстоять.

Все это время Лео молчал. Хотя пустые разговоры стариков вызывали у него скуку и раздражение, он повиновался установленным правилам. Однако сейчас вытерпеть не мог. Лео намеренно шумно вскочил со своего места и шагнул на середину комнаты. Собравшиеся дружно повернули к нему головы – кто с удивлением, кто с недовольством.

– Пусть Оле откроет охранникам корабль, – воскликнул он. – Пусть они убираются с планеты навсегда. Что в этом плохого? Зато планета станет нашей!

– Она и так наша, молодой охотник Лео, – брюзгливо и печально произнес Кори Янг. – Точнее, ее крохотный кусочек – вот это самое Плато, за пределы которого мы никогда не выберемся. Нам не преодолеть ни Пропасти, ни океана, мы обречены оставаться здесь всегда! Здесь нет металлов, нет угля, здесь вообще ничего нет. Да, мы кое-как приспособились, мы не умираем с голоду, потому что иногда получаем орудия труда с той стороны Пропасти, и в наших семьях рождаются дети. Но через три поколения после того, как умрет последний старик, люди окончательно превратятся в дикарей, а еще через какое-то время они отсюда просто исчезнут. На такой маленькой территории сообществу людей не выжить. Это закон биологии, просто поверь мне Лео, что он существует и через него переступить нельзя.

– Насчет закона спорить не буду, – небрежно бросил Лео. – Но Пропасть-то перейти как раз можно.

После этих его слов в помещении повисла звенящая тишина.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Мороган.

– Я хочу сказать, что перейти Пропасть можно, – с ноткой нетерпения повторил Лео. – Мы спускались вниз вместе с Хади и Симом и проходили больше половины пути.

– Почему ты не рассказал об этом раньше? Если так, мы могли бы покинуть Плато…

– Нет, – помотал головой Лео. – Это очень трудно. Перейти Пропасть сумеют только молодые и сильные мужчины. Женщин, детей и стариков не перевести. По крайней мере сейчас, пока охранники контролируют противоположную сторону. Мы сами не были уверены, что вернемся живыми.

– Но вы все же вернулись!

Лео усмехнулся не без самодовольства.

– Просто мы тщательно готовились и были очень осторожны. Я расскажу, конечно. Но сейчас мы говорим о другом.

– Нет! – воскликнул Димов. – Мы говорим как раз об этом. Если так… если это правда, коллеги, то это многое меняет.

– Вот именно! – жарко выкрикнул Лео, вновь удивив собравшихся: с членами Совета в таком тоне разговаривать было не принято. – Все меняет! Нам нет никакого дела ни до Даргона, ни до того, куда собираются убраться охранники. Там, где может пройти один, рано или поздно пройдут остальные. Вся планета останется в нашем распоряжении! Нужно просто отдать им мальчишку и подождать, пока корабль улетит. И я уверен, рано или поздно мы сумеем наладить переправу для всех.

– Но ценой будет жизнь Оле? – хмуро поинтересовался Димов.

– Ценой будет жизнь всех, кто хочет выжить, – отрезал Лео.

– А ты уверен, охотник, что, получив корабль, охранники пожелают отставить здесь кого-нибудь в живых? – прозвучал негромкий вопрос Кори Янга.

– Мы спрячемся! – с жаром воскликнул Лео. – В лесу, в пещерах! Они никогда не сумеют нас отыскать!

– Охранники и не станут этим заниматься, – вздохнул Кори Янг. – Ты не знаешь, Лео, что представляет собой корабль, который способен нести людей от звезды к звезде. Всего лишь один направленный импульс его зеркала превратит Плато в равнину спекшегося камня. А кроме того, ты не знаешь, что государственных преступников никогда не оставляют на волю провидения. Есть инструкция, которую охранники обязаны исполнить. Если любой колонии грозит природный катаклизм – наводнение, землетрясение или взрыв вулкана, – охрана может покинуть ее только после уничтожения заключенных. Ты, охотник Лео, тоже заключенный, потому что твои родители – государственные преступники. Странно, что ты о этом забыл.

В глазах Лео полыхнул мрачный огонь.

– Я ничего не забыл, – сказал он, возвращаясь на свое место. – Я все помню…

* * *

Можно было считать, что первая фаза операции завершилась удачно. Захвачено четыре с лишним десятка заложников, которые сидят под замком, ожидая решения своей участи. Конечно, было бы намного лучше, если бы среди захваченных сразу оказался тот самый червяк, который был им нужен, но при планировании операции допускался и подобный вариант. Правда, Спири немного беспокоило исчезновение четырех бойцов, и он раздумывал, не стоит ли послать группу на их поиски. Возможно, они слишком увлеклись погоней или просто заблудились. Впрочем, он не слишком опасался за судьбу своих людей: все они прекрасно подготовлены и вооружены, к тому же червяки хорошо знают, как жестоко карается любое посягательство на жизнь полноценных граждан.

Последняя ночь прошла тревожно: стая каких-то местных тварей начала ломиться сквозь изгороди фермы, отогнать их удалось только огнеметами и гранатами. Как ни странно, даже гранатами не удалось уничтожить ни одного из этих зверей, несмотря на то, что Спири сам видел, как из их тел летели ошметки мяса и фонтаны темно-красной крови. Прицельная стрельба просто слегка сдвинула нападавшую стаю с первоначального курса, уведя ее в сторону от жалкой плетеной изгороди, которыми червяки огораживали свои деревни.

Когда прибежавший боец сообщил, что локатор засек в лесной чаще приближение нескольких теплокровных объектов, идентифицированных как человеческие существа, Спири мысленно усмехнулся. Расчет оказался верен: червяки и не помышляли о сопротивлении. Значит, уже сегодня он и его бойцы окажутся дома.

– Сколько их? – на всякий случай спросил Спири.

– Четверо.

– Это возвращается группа Кресса, – несколько разочарованно сказал Спири. – Значит, им не удалось больше никого поймать.

О бдительности все же забывать не следовало, поэтому Спири приказал объявить в лагере боевую готовность. Бойцы слаженно и четко, словно на учениях, заняли огневые позиции, и Спири, как всегда, охватило теплое чувство гордости за своих людей. Уже достаточно рассвело, и когда пришельцы вышли из зарослей на открытое пространство, Спири понял свою ошибку. Это были не люди Кресса. Двое в грубой одежде из звериных шкур сделали от границы леса несколько шагов по направлению к ферме и остановились. Некоторое время Спири рассматривал их в бинокль. Один из них был стариком, негодным даже для уборки городских улиц. Наверняка он принадлежал к первой партии каторжников. Другой – молодой и крепко сложенный – явно из второго поколения червяков, которые и здесь не оставили привычки размножаться. Неплохой экземпляр, с сожалением подумал Спири, в Городе почти не осталось рабов, пригодных для тяжелой работы. Текли минуты, а заключенные стояли все так же неподвижно.

– Какого черта они там торчат? – озадаченно пробормотал Спири.

– И где остальные? Бенар! Сбегай к ним и скажи, чтобы не валяли дурака и вели сюда мальчишку.

Бенар резво помчался через поле, подбежал к пришельцам, поговорил с минуту, потом пустился обратно.

– Они хотят говорить с вами, капитан, – чуть отдышавшись, доложил он. – Они сказали, что могут найти мальчишку, но у них есть условия.

– Условия? – вскипел Спири. – У червяков хватает наглости выдвигать условия?!

Некоторое время он размышлял: не следует ли вывести за ворота десяток пленников да расстрелять на глазах наглецов? Но потом решил не спешить. Задача, которую поставил перед ним штаб, была совершенно конкретной, прежде всего следовало обеспечить ее выполнение, а уж потом Спири будет волен поступить так, как сам сочтет нужным. И такой момент обязательно настанет.

– Хорошо, я с ними поговорю, – сказал Спири. – Мой приказ стрелкам: держать опушку под прицелом. Я остаюсь на связи. Открывать огонь по команде «Рассвет» или когда я вскину вверх руку. Стрелять по любой твари, которая покажется из леса, кроме мальчишки!

Он шел неторопливо, с уверенностью хозяина, положив ствол «декликса» на сгиб локтя. Спири – нет, не беспокоило! – просто немного раздражало, что наглые червяки с его приближением не проявляют признаков смятения или страха. Они просто ждали, словно в самом деле считали себя настоящими парламентерами. «Ничего, – думал Спири, – очень скоро все вы запоете совсем по-другому».

Когда между ними оставалось с десяток шагов, Спири остановился.

– Кто вы такие? – спросил Спири. – И что хотите от меня услышать?

– Я – Эгон Димов, – сказал старик. – Мне поручили вступить с вами в переговоры.

– Эгон Димов, изменник и бунтовщик, – скривился Спири. – Я помню твое имя. Не думал, что ты еще жив. А кто это с тобой?

– Меня зовут Лео, – сказал парень.

– Вы оба мне не нужны, – объявил Спири. – И никаких переговоров не будет. Вы привели мальчишку?

– Мать увела его к скалам, – сказал Димов. – Они прячутся там в пещерах. Нам потребуется время, чтобы их разыскать.

– Жалкие увертки! – Спири начал терять терпение. – Я не желаю слушать эту чепуху. Вы должны были привести мальчишку в обмен на жизни заложников, но не оправдали ожиданий. Понимаете, как я сейчас поступлю с ними?

– Вы этого не сделаете, капитан Спири, – произнес Димов.

– Ты меня знаешь? – слегка удивился Спири.

– Я вас знаю. Ведь это вы командовали разгромом коммуны «Тирис». Тогда погибла моя жена. Я хорошо вас помню.

– Я просто выполнял приказ, – презрительно фыркнул Спири. – Все бы остались живы, если бы не оказали сопротивления. Так почему же я этого не сделаю?

– Потому что вы и теперь выполняете приказ. А вам приказали не убивать каторжников, а найти Оле Йенсена. Но вы не сумеете этого добиться, если погибнет хотя бы один заложник. Вы можете убить нас прямо сейчас, но тогда Оле никогда вам не достанется. У нас пока ничья, патовая ситуация. Однако все может измениться, если кто-то сделает неверный ход.

Некоторое время Спири боролся с желанием просто полоснуть по наглецам очередью из «декликса».

– Хорошо, – сказал он наконец. – Сколько вам потребуется времени на поиски мальчишки?

– Три дня. Путь к скалам неблизок. Наши охотники хорошо знают те места, но там немало тайных укрытий.

«В сущности, старик прав, – подумал Спири. – Если мамаша щенка постаралась его спрятать, отыскать его будет трудно». Тем не менее Спири категорически заявил:

– Сутки! Я даю вам ровно сутки.

– Мы не успеем… – начал было Димов, но Спири его оборвал:

– Один день и ночь! И ни часом больше! Через сутки в это же время я расстреляю первые десять человек.

– Хорошо, – сдался Димов. – Мы постараемся найти их за это время. Но это не все.

– Что еще?

– Нам нужны инструменты и оружие для защиты от хищников. Нам нужны лекарства для больных. Мы хотим получить все это в обмен на мальчика.

«Он что-то знает, – немного забеспокоился Спири. – Еще никогда червяки не осмеливались настолько нагло торговаться. Если он действительно знает, то откуда? Неужели они захватили кого-то из людей Кресса?»

Волна ярости накатила на него, но Спири сдержался. Все это сейчас не важно. Мальчишка – вот главная цель миссии. Ради этого Спири пообещает все, что угодно. И возможно, даже частично выполнит их требования. Все равно, когда корабль поднимется над планетой, территория, заселенная осужденными изменниками, будет просто уничтожена вместе с ними, как и предусмотрено приказом в случае экстренной эвакуации персонала базы. А в том, что время такой эвакуации пришло, Спири не сомневался.

– Я сообщу о ваших требованиях командованию, – сухо объявил он. – Оружия вам никогда не видать, не надейтесь. Остальное будет доставлено на эту сторону немедленно, как только мы получим мальчишку. Но для того, чтобы вы поторопились, запомни еще кое-что: пленников больше не станут кормить. У нас нет для них пищи. Их жизни теперь зависят только от тебя. В твоих интересах найти мальчишку как можно скорее.

Димов молча кивнул. После этого парламентеры повернулись и направились к лесу. Спири некоторое время постоял, глядя на скрывшие их заросли, потом зашагал к ферме.

– Бенар! – подозвал он подчиненного. – Возьми десяток бойцов и немедленно отправляйся на поиски Кресса.

Спустя три часа Бенар вернулся и доложил, что группа Кресса, точнее, останки бойцов обнаружены в двух километрах к северу. Судя по всему, они разбились, сорвавшись во время спуска с отвесной скалы.

– Ты нашел всех четверых? – пожелал уточнить Спири.

– Да, – кивнул Бенар. – Наверное… Точно понять трудно – там побывали падальщики… Но их оружие никто не трогал, мы принесли его с собой…

Услышав это, Спири несколько успокоился. Если бы червяки были повинны в гибели Кресса и его людей, они бы обязательно забрали оружие, о котором так мечтают. Значит, они не могут знать, зачем понадобилось отродье Йенсена…

Оле Йенсен был худ и невзрачен. Он выглядел много моложе своих двенадцати. Чем дольше смотрел на него Лео, тем большую испытывал неприязнь. Неужели это беспомощное и бесполезное существо, которое и так вряд ли доживет до совершеннолетия, стоит десятков жизней, которыми, возможно, еще придется заплатить за несговорчивость стариков?

– Ты сможешь перевести его через Пропасть? – спросил Димов.

– Нет, – без колебаний ответил Лео. – Он не выдержит и четверти пути. А у меня не хватит сил тащить его на себе.

– Ты отправишься туда не в одиночку. С тобой пойдут двое твоих охотников и Зейгер Кам.

– Зейгер Кам? – пренебрежительно переспросил Лео. – Я слышал о нем. Он изгой! Совет запретил с ним общаться, еще в незапамятные времена. К тому же наверняка он очень медленно двигается. Он же почти старик!

– Ты видел Зейгера? – поднял брови Димов.

– Я видел многих, – уклонился от прямого ответа Лео. – Зачем он нам? Что он сможет?

– Очень многое из того, чего не сумеешь ты, – резко прервал его Димов. – Он профессиональный военный, единственный из всех нас. К тому же он знает, как управлять челноком и даже кораблем. И если ты думаешь, что сорок пять лет – это глубокая старость…

Он прервался, закашлявшись тяжело и надрывно.

– Мы даем вам все лучшее, что у нас есть, – проговорил он, отдышавшись. – Стальные ножи, стрелы со стальными наконечниками и вот это…

Димов протянул Лео плоскую коричневую коробочку и тут же отдернул руку, едва Лео попытался ее взять.

– Осторожнее! – пробормотал Димов. – Это компас. Он будет работать, если ты в один прекрасный момент не раздавишь его своей задницей. Когда-то мы сделали его, чтобы отыскать железную руду. Надеюсь, он поможет вам не сбиться с пути в тумане. Передашь его Зейгеру, он знает, как с ним обращаться…

Лео взял прибор, осмотрел со всех сторон и сунул в поясную сумку.

– Вы должны отправляться немедленно, – размеренно говорил Димов. – Помни, что у нас в запасе всего сутки. Конечно, я попытаюсь еще выиграть время, но ты должен рассчитывать только на эти сутки.

Лео посмотрел на него с угрюмым вызовом.

– А если я откажусь? Вся эта затея – глупость и самоубийство. Там, на ферме, в заложниках наши люди, среди них есть мои друзья. Охранники их всех убьют, если не получат мальчишку.

– Это ты – мальчишка! – вскипел Димов. – Давно ли я утирал тебе сопли?! Ты просто глуп, охотник Лео. Да, ты можешь отказаться, но тогда погибнем мы все. Как ты не способен этого понять!.. Ну что ж… Сим! Ты сумеешь повести отряд?

– Не знаю, – неуверенно ответил Сим, взглянув на Лео. – Я постараюсь…

– Тогда отправляйтесь. Зейгер встретит вас на краю пустоши, мы послали за ним еще вчера. А ты, охотник, оставайся! И вот что я тебе еще скажу… – Димов вдруг остановился, оборвав себя на полуслове. Посмотрел на Лео с презрительным сожалением, махнул рукой, повернулся и пошел к дому.

Сейчас было особенно заметно, насколько он стар. Лео глядел ему в спину и раздраженно думал о том, что старики так и не сумели понять этот мир и принять его таким, каков он есть. Почему же, по какому праву они до сих пор командуют?

Сим осторожно кашлянул и пошаркал подошвой по земле.

– Тогда… эй, Хади! Нам нужно идти, – опустив голову, сказал он. – В общем… мы пошли, Лео. Значит, прощай…

– Может быть, ты решил, что я боюсь? – надменно спросил Лео. – Или думаешь, что со стариком Зейгером у вас получится лучше? Так же, как в Северной деревне?

– Я ничего такого не думаю, – засмущался Сим. – Просто если ты не хочешь…

– Я иду с вами, – объявил Лео и повернулся, отыскивая глазами мальчишку. – Оле! Подойди ко мне!

Мальчик робко приблизился. В лицо Лео он старался не глядеть.

– Будешь все время держаться рядом со мной. Не отставай ни на шаг. И делай все, что я тебе скажу быстро, не задумываясь и не переспрашивая. У меня нет времени повторять дважды. Ты меня понял?

Оле хмуро кивнул.

– Тогда вперед!

Зейгер Кам. Лео с некоторым смущением признавался себе, что сильно слукавил в разговоре с Димовым. Он не помнил этого человека, а если и видел, то такое могло произойти лишь в глубоком детстве. И до произошедшего с Северной деревней Зейгер Кам редко бывал в Центральном поселке. Но имя его Лео знал твердо, ведь он помнил то, что услышал от матери и о чем забыли многие: Зейгер Кам был первым, кто после множества бесплодных попыток преодолел Большую Каменную Стену, ступил на берег Океана и вернулся невредимым, не потеряв ни одного из спутников. В окружении единомышленников он жил в маленьком поселке у самого подножия скал, где Лео бывать почти не приходилось. Заключенные называли этот поселок Пещерами. Там действительно были пещеры, послужившие заключенным убежищем от хищников и стихии во времена основания колонии.

Приближаясь к лесной опушке, Лео вглядывался в гущу кустарника. По склоняющейся к самой земле ветви ползла полуметровая многоножка. Над ней бесшумно завис в воздухе наездник, выбирая, в какое из сочленений сегментов бронированного тела нанести парализующий укол. Изогнутое, изготовленное к удару брюшко наездника сладострастно подрагивало, на кончике выпущенного жала переливалась осколками света капля яда. Многоножка была не велика и не опасна, но Лео терпеть не мог обеих этих тварей. Подобрал камень и швырнул, не целясь. Камень шумно плюхнулся о землю. Многоножка дернулась, зашипела и мгновенно скрылась в траве. Наездник запоздало спикировал на цель, промахнулся и с возмущенным скрежетом взвился вверх, растворившись в сплетении древесных ветвей.

Лео остановился и сбросил с плеча арбалет.

– Привал. Будем ждать Зейгера здесь. Если он вообще когда-нибудь появится.

– Меня не нужно ждать, Лео, – прозвучал негромкий голос. – Я давно уже тут.

Кусты раздвинулись, пропуская плотную, мощную фигуру в одежде из мягкой кожи скального слизня с объемистым мешком за плечами. Лицо Зейгера было иссечено морщинами, словно кора столетнего дерева. Но глаза – светлые, ясные, странно прозрачные – смотрели удивительно молодо. «Интересно, кто убивал слизней, в чьи шкуры он одет?» – подумал Лео. Поймать и победить это быстрое, мускулистое существо с ядовитыми зубами, укус которых способен на время парализовать даже крупных хищников, совсем непросто. Самому Лео удалось такое всего однажды. После той охоты укушенная рука болела больше месяца.

– Я слышал о тебе, охотник, – продолжал Зейгер так же негромко и мягко, – и рад, что ты согласился вести нас на ту сторону.

У бедра его были длинные кожаные ножны. Лео понял, что они скрывают лезвие из настоящей стали, и жадно позавидовал. Это было настоящее боевое оружие, не в пример тем коротким непрочным клинкам, которые ковались из мягкого металла, по граммам собранного из того, что оставили охранники на своей базе, навсегда покинув Плато – кусков колючей проволоки, ржавых гвоздей ограды и прочей случайной металлической мелочи. А мешок на его спине был явно излишне тяжел.

– Я тоже о тебе слышал, – хмыкнул Лео. – Правда, очень мало хорошего.

– Это верно, что ты побывал на той стороне Пропасти? – спросил Зейгер, пропуская реплику Лео мимо ушей.

– Я этого не говорил, – возразил Лео. – Я сказал, что Пропасть можно перейти. Что у тебя там в мешке? Дорога будет трудной, лишний груз отнимет у тебя силы.

– Там нет ничего лишнего. Я постараюсь не быть вам в тягость. Ну что ж, веди нас, охотник Лео.

Лео отрицательно покачал головой.

– Нам нужно дождаться темноты. До этого мы должны запастись листьями кувшинки, чтобы сделать защитные повязки. Там, внизу, мы будем дышать через них.

Зейгер посмотрел на Лео с нескрываемым интересом.

– Как ты догадался, что листья кувшинки защищают от газа?

– Я наблюдал и думал. Свиньи выходят ночью из пропасти специально, чтобы поесть листья кувшинки. Только это не очень хорошая еда: щупальца кувшинки жгут очень больно, после такой кормежки у свиней морды в крови, но они все равно их поедают. То же самое делают гайры и тритоны – все те, кто живет в Пропасти. И я спросил себя: зачем?

– Х-м, – сказал Зейгер. – В самом деле вещество, которое содержат листья, связывает соединения серы. Ты молодец, Лео, что сумел понять это самостоятельно. Так, может быть, и нам стоит поесть этих листьев?

Лео отрицательно помотал головой.

– Вначале я тоже так думал. Но меня вывернуло наизнанку, когда я попробовал совсем немного. Я даже думал, что умру.

– И что ты сделал дальше?

– Я измельчил листья и завернул их в тряпку, через которую дышал, спускаясь в Пропасть.

– Все правильно, – проговорил Зейгер почему-то грустно. – Жаль, что мы с тобой не потолковали раньше. Сырые листья кувшинки для человека действительно ядовиты, но их свежий отвар позволяет продержаться в Пропасти примерно триста дыханий. Отвар у меня с собой. Я тоже спускался в Пропасть, Лео. Только, чтобы перейти Пропасть, понадобится сделать не одну тысячу вдохов.

Лео отвернулся и посмотрел на небосклон. Яркое желтое солнце клонилось к горизонту. Его мать говорила, что это солнце очень похоже на то, под которым Лео родился, однако этого он не помнил.

Шорох за спиной. Мышцы Лео окаменели в мгновенном напряжении и тут же расслабились. Это был всего лишь Оле. На какой-то момент он забыл про мальчишку. Оле строго выполнял полученный приказ не отдаляться от Лео ни на шаг.

– Много тысяч вдохов, – сказал Лео. – Я знаю. Но если бы я знал тогда, в первый раз, то, что знаешь ты, мне было бы намного легче. Зато теперь я верю, что у нас все получится.

– Почему?

– Ты увидишь. Ты сам все скоро поймешь…

Выставив перед собой накидку из куска шкуры гайра, Лео мелкими осторожными шажками подходил к кувшинке. Щупальца растения, почуявшего приближение добычи, едва заметно дрогнули. С другой стороны к хищнику подбирались Хади и Сим. Шаг. Еще шаг. Щупальца с молниеносной быстротой метнулись вперед, вцепились в накидку. Из-под корней со свистом вымахнуло наполненное ядом длинное, тонкое жало, целясь в то место, где лишь за мгновение до этого находилась теплая, аппетитная плоть. Лео был к этому готов. Удар пришелся в воздух, и жало начало медленно втягиваться в корни, готовясь ко второй попытке. Цветок кувшинки уже раскрылся, обнажив мускулистую полость глотки, усеянную острыми роговыми пластинками. В этот момент Хади и Сим, с двух сторон бросившись к хищнику, ловкими ударами остро отточенных костяных ножей отсекли несколько молодых побегов и тут же откатились в сторону, уворачиваясь от ищущих обидчиков щупалец. Лео с усилием вырвал накидку из ослабевшего захвата и отпрыгнул на безопасное расстояние.

Растущие рядом кувшинки, ощутив волнение соседки, жадно шарили щупальцами в воздухе.

– Теперь нам нужна другая кувшинка, – слегка задыхаясь, сказал Лео Зейгеру. – Эти успокоятся еще нескоро.

– Ты сильно рискуешь, Лео, – покачал головой Зейгер, – в следующий раз я сначала отрублю ей жало…

– Нельзя! – возмущенно воскликнул Лео. – Разве ты не знаешь, что, лишившись жала, кувшинка погибает? Их и так здесь слишком мало! Тогда свиньям и другим не будет хватать необходимой пищи, и они навсегда уйдут отсюда.

– Вот как! – Зейгер выглядел слегка смущенным. – Возможно, ты прав, охотник Лео.

Игра, правда, была рискованной. Яд кувшинки действовал очень быстро, и спасения существу с массой, равной человеческой, от него не существовало. Даже могучим свиньям было чего опасаться. Хотя жало не могло пробить бронированные бока свиней, которые они научились весьма ловко подставлять под удар, а укусам щупалец животные не придавали большого значения, однако если удар приходился точно в сочленение роговых пластин, свинья долго болела и могла погибнуть.

Более мелкие и не обладавшие естественной защитой гайры избрали иную тактику. Они нападали на кувшинку со всех сторон, принося в жертву одного из членов стаи. Пока кувшинка поглощала его, остальные жадно рвали листья побегов. Пожалуй, самый безопасный способ кормежки использовали тритоны. Они подбирались к кувшинке под землей, прокапывая норы и оставаясь незамеченными для сенсоров. Потом выскакивали оттуда и тут же скрывались с добычей в пасти, прежде чем хищник успевал отреагировать на нападение.

До того, как солнце окончательно скрылось за линией горизонта, они сумели успешно атаковать еще четыре кувшинки. Теперь, как обещал Лео, и Зейгеру оставалось только верить ему на слово – листьев должно было хватить на переход. Сейчас они сидели в низком кустарнике в сотне шагов от того места, где начиналась тропа в Пропасть, пробитая копытами и лапами животных. Лео с охотниками готовили повязки – мелко крошили ножами собранные листья, заворачивая сочную массу в ткань. Зейгер собрался помогать, но Лео отклонил помощь, приказав ему наблюдать за окрестностями. Это было самое опасное время суток. Именно в это время сюда, к Пропасти, сбегались на кормежку хищники со всего Плато. Через некоторое время повязки были готовы и розданы каждому, однако пускаться в путь Лео не торопился.

– Чего мы ждем? – негромко спросил Зейгер.

– Мы ждем, когда появятся свиньи, – ответил Лео.

Ответ Зейгеру ничего не разъяснял, но он сдержал свое любопытство и не стал больше задавать вопросов.

Ночи на Тюряге бывают по-настоящему темными только зимними месяцами, когда оба спутника планеты лишь ненадолго показываются из-за линии горизонта. Теперь же их молочный свет щедро заливал пространство, отбрасывая от деревьев двойные тени.

Первыми пришли тритоны. Полутораметровые неторопливые создания, которым некого было бояться на Плато, кроме кувшинок и людей. Ядовитая слизь, покрывавшая их гладкую узорчатую кожу, надежно защищала от шакалов, стервятников и горных ящеров. Стая числом около двадцати особей прошуршала толстыми, отвислыми животами по траве возле укрытия людей, направляясь к огромной кувшинке, чьи молодые побеги сладко покачивались вокруг центрального корня. Животные немедленно начали зарываться в землю, отбрасывая комья почвы мощными передними лапами. Щупальца кувшинки нервно сплетались и расплетались, жало быстрыми короткими тычками ощупывало пространство. Кувшинка ощущала непосредственную близость пищи, не имея возможности до нее дотянуться, и это приводило полуживотное-полурастение в состояние сильнейшего возбуждения.

Из леса на поляну бесшумно выскочили четыре шакала. Хищники были голодны, но эта добыча была им не по зубам. Они осторожно обошли стороной копошащихся тритонов, и лишь один – самый молодой и неопытный – приблизился к ним слишком близко. Наказание последовало немедленно. Плоский, толстый хвост тритона задрался, из анального отверстия в морду шакала ударила жгучая струя. Завизжав от боли, зверь покатился по земле, вскочил и прыгнул, полностью потеряв ориентацию, под навес широких верхних листьев кувшинки. Последовал мгновенный бросок щупалец, свистнуло ядовитое жало. Шакал в последний раз дернулся, замер и щупальца неторопливо потащили добычу к раскрывшейся глотке.

Три других шакала постояли немного, потом развернулись и скрылись в лесу.

Со стороны Пропасти раздался тяжелый мерный топот: на кормежку поднималось стадо свиней.

– Вот они идут, – негромко сказал Лео, и в голосе его Зейгер услышал странные теплые нотки. – Оставайся с мальчиком здесь, пока я не скажу, что делать.

Неторопливые бронированные чудища разбрелись по поляне, захватывая широкими пастями охапки травы. Недовольно фыркающие тритоны торопливо освобождали пространство.

Лео вышел из кустов и сделал несколько медленных шагов.

– Мета! – позвал он. – Мета!

Ближайшая свинья шумно втянула ноздрями воздух и приблизилась к Лео.

– Мета хорошая, – Лео протянул руку и погладил животное по морде. – Зейгер! Выходи вместе с Оле. Не бойся ничего. Только медленно и без резких движений.

При появлении незнакомого человека, свинья напряглась и угрожающе хрюкнула.

– Все хорошо, Мета, все в порядке, – приговаривал Лео, успокаивая животное.

А затем произошло то, чего Зейгер никак не мог ожидать. Свинья медленно подогнула сначала передние колонны-ноги, потом задние и легла. Даже сейчас в холке она превосходила средний рост человека. Прижавшись к ее боку, Лео ухватился за края костяных щитков и одним плавным движением вспрыгнул на спину. Животное оставалось неподвижным, не выказывая никаких признаков беспокойства.

– Зейгер! – негромко позвал Лео. – Помоги мальчишке забраться ко мне. Ты поедешь вместе с Хади.

Ошеломленный Зейгер подтолкнул вперед слегка упирающегося Оле, подсадил его на спину спокойно ожидавшей свиньи и резко отпрянул, услышав за собой мощное дыхание. Рядом с ним еще одно животное точно также опускалось, в готовности принять седока.

– Не бойтесь, – прозвучал сверху голос Хади. – Тума добрая, послушная свинья. Залезайте!

Ухватив протянутую руку, Зейгер вскарабкался наверх и уселся за спиной Хади. Он увидел, что Сим тоже сидит на свинье, неторопливо шагающей к тропинке в Пропасть. Их с Хади свинья поднялась, развернулась с неуклюжей мощью и направилась следом. Лео замыкал их маленький караван. Сидеть на костяных пластинах, почти вплотную примыкающих к хребту животного, Зейгеру было не слишком удобно, их шершавая поверхность натирала бедра даже сквозь одежду, а когда свинья ускорила шаг на спуске, тряска стала почти мучительной. Зейгер обреченно подумал, что одними мозолями он не отделается. Смягчая толчки, он то упирался ладонями в наросты на броне, то хватался за плечи Хади, но особого облегчения это не приносило. В своих стараниях он потерял счет времени и пройденному расстоянию, и лишь когда животное остановилось, смог вернуться к восприятию окружающей действительности.

Свиньи смирно стояли на небольшой горизонтальной площадке кружком, голова к голове, терпеливо ожидая команд своих ведущих. Только теперь Зейгер ощутил, что запах Пропасти сделался резким, сильным, почти непереносимым.

– Пора надеть повязки, – услышал он голос Лео, вытащил из мешка и торопливо натянул на рот и нос влажную ткань. Едкий сок кувшинки ожег кожу. Зейгер почувствовал острый зуд. Словно миллион крохотных когтей вцепился в его лицо, царапал, терзал кожу, обнажая беззащитную плоть мышц. Если спутники Зейгера испытывали такие же ощущения, то по ним это было не слишком заметно. Только Оле несколько раз резко вскинул к лицу руки. Вскинул и опустил под насмешливым взором обернувшегося к нему Лео. Поэтому и Зейгер стойко терпел, а потом понял, что зуд уменьшается, проходит и, наконец, исчезает бесследно. Кожа под повязкой слегка онемела. Что бы ни произошло с его лицом в конечном итоге, наркотик кувшинки по крайней мере уберегал от болезненных ощущений.

– Как вам это удается, Лео? – спросил Зейгер. Из-под повязки голос его звучал глуховато, но в абсолютной тишине Пропасти каждый звук был слышен прекрасно.

– Что?

– Управлять этими животными?

– Как? – Лео отчего-то немного смутился. – Просто… Мета меня слышит, как слышим их мы.

– Слышите?

– Да. Точно так же, как и остальных. Тритонов, шакалов, слизней и горных медведей. Иногда мне кажется, что кувшинку я тоже слышу. Но кувшинка никогда не отзывается… Я прошу Мету что-то сделать, и она делает, если хочет.

– Хади и Сим тоже могут разговаривать со своими свиньями?

– Нет, – отозвался Хади. – Мы можем только дружить с ними. Они нас слышат, мы знаем, но почему-то не отзываются.

– Зато наши свиньи слушаются Мету, – вмешался Сим. – Ведь она – вожак стада. А Мета слушается Лео.

– Таких, как вы, много?

– Я не знаю, – пожал плечами Лео. – Думаю, все охотники должны слышать. Иначе бы они не могли охотиться.

– Очень жаль, что я не знал этого раньше, Лео, – грустно сказал Зейгер. – Очень жаль… Многое могло бы сложиться иначе…

Лео внезапно сорвал с себя маску, и когда заговорил, голос его, гулко отражаясь от каменистых откосов, загремел, словно камнепад.

– Как иначе?! Может быть, ты хочешь сказать, что мой отец остался бы в живых? Он поверил в тебя, в твою сумасшедшую затею, когда ты повел их на захват катера. Ради нее он бросил меня и мою мать. А во что должен поверить я? У тебя есть новый план?

Он закашлялся и поспешно натянул маску.

– У меня нет никакого плана, Лео, – печально сказал Зейгер. – Я нахожусь здесь только для того, чтобы помогать тебе.

– Тогда не будем терять время.

Лео не сделал ни одного движения, но его свинья развернулась и неторопливо продолжила путь. Спуск был не особенно крут, и вытоптанная тропинка превратилась почти в дорогу. Свиньи шли рядом, почти соприкасаясь боками и отставая от Меты всего на пол головы. Шаг их ускорился, превратившись в невыносимо тряскую, неровную рысцу. Чтобы удержаться от падения, Зейгер вынужден был согнуться и изо всех сил обхватить рукам бока свиньи, почти уткнувшись подбородком в ее жесткий хребет. Тяжелая атмосфера Пропасти давно уже поглотила лучи ночных спутников, но темнота отнюдь не сделалась абсолютной. Тусклый желтоватый свет испускали странные растения С уродливо-ассиметричными мясистыми листьями, поверхность отшлифованных тысячелетиями валунов и сама почва.

Зейгер почувствовал, что свинья замедлила шаг и остановилась.

– Меняем повязки, постарайтесь не вдыхать этот воздух, Зейгер, – сквозь звон в ушах услышал он голос Хади, выпрямился и огляделся.

Мальчишка Оле, кажется, был без сознания. Он по-прежнему сидел за спиной Лео, цепко обхватив его за пояс, но на окрики Лео никак не реагировал. Тогда Лео отцепил от себя его руки и, подняв за шиворот, словно щенка, посадил перед собой. Сорвал с лица Оле повязку и нацепил новую.

– Лео, возьми! – прокаркал сквозь хрип в горле Зейгер. – Заставь его сделать хотя бы глоток.

Лео принял из его протянутой руки пузырь из кишок гайра, наполненный желтоватой жидкостью, рванул зубами завязки, поднес ко рту Оле. Тот глотнул, закашлялся и открыл глаза. Лео легко шлепнул его ладонью по подбородку и вернул маску на место.

– Живой? – задал Лео совершенно ненужный вопрос, на который Оле ответил утвердительным кивком.

– Вперед! – крикнул Лео. – Держитесь крепче!

Предупреждение было не напрасным. Свиньи взяли с места в карьер, если возможно было так назвать их чудовищно тряский аллюр, заставивший Зейгера заботиться, действовать, думать лишь о том, чтобы не рухнуть на острые камни. Он старался обходиться без помощи Хади, цепляясь за малейшую неровность на шкуре животного. Его клонило то влево, то вправо, его подбородок, прижимавшийся к жесткому хребту свиньи, превратился в кровавую мозоль, отзывавшуюся болью при каждом прыжке животного. Как ни странно, Хади не испытывал ничего подобного. Он сидел на спине свиньи рядом с холкой словно приклеенный, практически не помогая себе руками.

Огромный кусок вечности перетек из настоящего в прошлое, пока Зейгер ощутил, что поступь свиньи обладает своим ритмом, под который можно попробовать подстроиться. Ладони его горели от шершавых соприкосновений с броневыми пластинами свиньи, внутренние поверхности бедер, сжимавших бока животного, казались стертыми до кости, но в какой-то момент Зейгер ощутил, что ему стало легче. Может быть, он действительно втянулся и привык, а скорее всего, нервные окончания, парализованные болью, просто перестали передавать в мозг импульсы. Во всяком случае, он сумел выпрямиться и переключить часть своего внимания на окружающее пространство, хотя смотреть, в сущности, было не на что: желтоватый неподвижный туман смыкался непроницаемой для глаз стеной всего в десятке шагов от них. Но кое-что Зейгеру разглядеть все же удалось. Свиньи сейчас двигались друг за другом, прокладывая тропу в густой поросли то ли высокой травы, то ли низкого кустарника. Сминаемые стебли и листья брызгали слабо светящимся соком, окрасившим ноги и бока животных в странный мертвящий цвет, которому нет места под живыми лучами солнца. Заросли внезапно кончились, под ногами свиньи зашуршала галька. Свинья пошла медленнее, потом остановилась и принялась с фырканьем мотать головой.

– Слезайте! – услышал Зейгер команду Лео и с трудом сполз со спины животного. Ноги его подгибались. Он сделал несколько неуверенных шагов и опустился наземь.

– Что с тобой, Зейгер? – сильная рука Лео встряхнула его за плечо.

– Все в порядке, – пробормотал он, кое-как поднимаясь.

Туман наполнял ровный постоянный звук, который Зейгер принял вначале за шум в ушах, но потом понял: это шумит струя бегущего где-то неподалеку водного потока.

– Свиньи дальше не пойдут, – сказал Лео. – Но нам нельзя останавливаться. Смени повязку.

– Почему не пойдут?

– Спроси у них сам, – хмыкнул Лео. – Этот ручей служит для них рубежом, который они отказываются пересекать. Когда мы спускались в Пропасть, то добирались примерно до этого самого места.

– А вы сами никогда не пересекали ручей?

– На тот берег мы переходили, но сразу возвращались обратно. Мы не считали себя готовыми к тому, чтобы идти дальше.

Некоторое время Зейгер обдумывал услышанное.

– Сколько нам еще осталось?

– Думаю, примерно столько же. Только теперь нам придется идти самостоятельно.

– Как Оле? – спросил Зейгер.

– Плохо, – мрачно буркнул Лео. – Я предупреждал, что нам придется нести мальчишку на руках. И отнюдь не уверен, что мы донесем его живым.

– Тогда поторопимся! – воскликнул Зейгер, рванулся вперед и пошатнулся от резкой боли в непривычно натруженных мышцах.

– Вот именно, – хмуро усмехнулся Лео. – Старикам тоже не следовало бы сюда соваться.

Зейгер не ответил. Прикрыв глаза, он замер в неподвижности, мысленно ощупывая и вновь подчиняя воле ставшие непослушными члены. Все происходило так, как множество раз до этого. Изгнанная за пределы сознания боль стихала. Потом она вернется и вцепится в тело с удесятеренной яростью, но это произойдет только потом, когда Зейгер позволит.

– Нести тебя, как Оле, мы не сумеем, – услышал Зейгер. – Еще не поздно вернуться обратно.

– Меня не нужно нести, – прозвучал детский голос. – Я пойду сам!

Из тумана появилась худенькая фигурка Оле. Повязка закрывала его лицо до глаз; светившихся, как показалось Зейгеру, нездоровым, лихорадочным блеском.

– Меня тоже не придется нести, – мягко проговорил Зейгер. – Не беспокойся, охотник Лео.

– Очень хорошо, – сказал Лео, бросив на него короткий внимательный взгляд. – Я иду первым, ты, мальчишка, за мной. Следующим – Зейгер. Сим и Хади замыкают. Не отставай ни на шаг, если не хочешь остаться здесь навсегда. Вперед!

Один за другим они ступили в ручей. Через несколько шагов покинутый берег полностью скрылся в тумане, берег противоположный был точно так же неразличим в ядовито-желтых испарениях Пропасти. Зейгера на некоторое время охватило жутковатое ощущение бесконечности обступившей их со всех сторон водной поверхности. Спасало лишь то, что ручей оказался неглубок – вода едва доходила до колен, – а также достаточно быстр. Скорость его течения оставалась главной связующей с реальностью: никакая внутренняя паника не могла выбить из мозгов понимание того, что для достижения противоположного берега следует всего-навсего идти строго перпендикулярно потоку. Вода накатывала журчащим валиком на левую сторону сапог Зейгера, а справа каждый его шаг образовывал недолгую «тень», тут же заполнявшуюся крохотными водоворотами.

Мальчишка Оле шагал за Лео довольно бодро. Внимательно приглядывавший за ним и готовый немедленно оказать помощь Зейгер пока не находил никакого повода для вмешательства. Тем непонятнее для него оказалось поведение Лео.

Внезапно он развернулся, сгреб Оле в охапку и помчался что есть сил, хрипло крикнув что-то вроде «скорее!».

Не особенно размышляя, Зейгер рванулся следом. Догнавшие его Хади и Сим топали рядом, обдавая друг друга и Зейгера потоками воды из-под ног. Очень скоро они выскочили на песчаную отмель. Оторвавшийся на десяток шагов Лео маячил впереди размытой туманом, исчезающей тенью. Отмель уперлась в громадный обломок скалы, окруженный зарослями растений с широкими толстыми листьями. Напрягая мускулы, Лео забросил Оле на плоскую вершину, взобрался сам и помог подняться остальным, после чего принялся хлопотать над мальчишкой, который на это раз не только не собирался терять сознание, но довольно упрямо сопротивлялся его опеке. Попытки его, впрочем, результата не имели. Лео ловко влил мальчишке в рот остатки снадобья из пузыря, насильно поменял повязку-респиратор. Но и после этого не оставил в покое своего подопечного. Не позволяя Оле подняться, он массировал его плечи. Оле покорился. Теперь он смотрел на Лео хотя и с упрямым возмущением, но без злобы.

– Что случилось? – задыхаясь, спросил подбежавший Зейгер.

– Сейчас сам увидишь, – бросил Лео, не отрываясь от своего занятия.

Шум потока изменился. Теперь к журчанию струй добавился новый звук, напоминающий шорох катящейся гальки, а потом туман породил существо, один взгляд на которое рождал страх и отвращение. Плоское, широкое и длинное тело, составленное из сегментов-сочленений, поддерживало множество коротких отростков, семенящих, казалось, совершенно произвольно друг от друга. Усики на безглазой голове дергались в разные стороны, ощупывая окружающее пространство, на массивных жвалах пузырилась клейкая слюна. Гигантская многоножка, каких Зейгеру никогда не приходилось видеть, выбралась на берег ручья и направилась к обломку. Передняя ее часть приподнялась над землей, щупальца нацелились на вершину, лапки нервно скребли камень, пытаясь втащить вверх тяжелое тело.

Обнажив клинок, Зейгер ждал, готовый нанести удар, но одолеть крутой подъем чудовищу оказалось не под силу. Совершив еще несколько неуклюжих попыток, оно тяжело плюхнулось наземь, развернулось и вошло в ручей, направляясь вниз по течению. Протекли минуты, и вокруг снова установилась тишина, нарушаемая лишь негромким плеском воды.

– Раньше таких не видел, – сказал Зейгер, сглотнув образовавшийся в горле комок. – Надеюсь, они никогда не покидают Пропасть.

– Откуда мне знать! – пожал плечами Лео. – Я тоже не встречал их на Плато. Во всяком случае, свиньи с этой тварью не связываются.

– И много их здесь?

– Я видел ее или таких же только дважды. Но мне кажется, что на ровном месте ей лучше не попадаться. А сейчас мы можем идти дальше.

– Ты знаешь, куда? Мы не заплутаем в этом проклятом тумане?

– Надеюсь, нет. Димов дал мне компас! – спохватился он и протянул коробочку Зейгеру. – Оле! Как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке, – хмуро отозвался тот.

Они двигались быстро и в полном молчании. Иногда Лео останавливался и напряженно вслушивался. Ладонь Зейгера немедленно опускалась на рукоять ножа, однако неведомые ему опасности пока обходили их стороной, и маленький отряд возобновлял движение. Несколько раз Зейгеру казалось, что в тумане, совсем рядом, мелькают быстрые тени, его обострившийся слух ловил странные шорохи, а однажды он ощутил дуновение ветерка, словно поднятого крыльями пронесшегося над самой головой существа, и пригнулся, озираясь.

– Это ночные летуны, – негромко сказал поравнявшийся с ним Хади. – Они очень любопытны, но не опасны для нас.

Лео снова остановился, и в тишине все ясно услышали уже знакомый звук: шорох катящейся гальки приближался с той стороны, откуда они пришли.

– Быстрее! – воскликнул Лео. – Многоножка идет по нашему следу. Мы должны найти убежище!

Они помчались, что было сил. Уже через десяток шагов задыхающийся Оле упал. Не сбавляя шага, Сим подхватил его на руки. Бедная кислородом атмосфера Пропасти не подходила для бега. У Зейгера гулко стучало в висках, окружающее пространство окрасилось в багровые тона. Местность вокруг оставалась ровной, как стол. Изредка попадавшиеся валуны в половину человеческого роста не могли служить укрытием от настигающей людей твари.

Задыхаясь, Зейгер остановился, сбросил с плеча мешок и принялся торопливо развязывать горловину. Рядом с ним тут же оказался Лео, схватил за плечо.

– Бежим! – отчаянно крикнул он.

У Зейгера не было сил отвечать, он лишь отрицательно мотнул головой, извлек из мешка глиняный шар с торчащим фитилем и гладкий камень. Чиркнул кончиком фитиля о его поверхность. Пропитанная серой ткань занялась с шипением и треском. Зейгер раздул фитиль, а потом швырнул шар в безглазую морду чудовища, уже показавшуюся из тумана. Тут же вытащил из мешка вторую бомбу, поджег фитиль и швырнул вслед за первой. В плотной атмосфере Пропасти взрывы прозвучали оглушительно. От акустического удара Лео присел, обхватив руками голову. Теперь уже Зейгер принудил его подняться, увлекая за собой. В клубах смешавшегося с туманом дыма он не мог оценить эффективность бомбовой атаки, да и не собирался этого делать. Кажется, Лео что-то кричал ему, но сквозь звон в ушах сейчас не могло пробиться ни звука. Несколько минут они бежали, сбившись тесной кучкой, а когда остановились на короткую передышку, Зейгер почувствовал, что вновь понемногу обретает способность слышать.

Погони не было. Раненое, оглушенное или просто напуганное животное от преследования отказалась.

– Что это было? – спросил Лео. Выглядел он весьма потрясенным.

– Это порох, – ответил Зейгер. – Смесь селитры с древесным углем.

– У тебя еще много таких… штук?

– Осталось еще четыре.

Некоторое время Лео молчал, что-то сосредоточенно обдумывая.

– А ты можешь сделать их много?

– Могу.

– Но почему тогда?.. – Лео не договорил, но Зейгер его и так понял.

– Потому что это ничего бы не изменило, – сказал он. – Примитивные пороховые бомбы – неважная защита от охранников. Их оружие намного мощнее. Бомбы можно будет использовать только один раз, в критический момент. Я надеялся, что они нам пригодятся именно сейчас. А если нет – то тогда нам вообще больше ничего не поможет.

Шагавший чуть впереди Сим внезапно качнулся, его повело в сторону. Зейгер бросился на помощь и успел подхватить из его рук Оле, прежде чем Сим тяжело свалился на бок. Оперся о землю и сел, с усилием помотав головой.

– Ничего, – проговорил он с натугой. – Ничего… просто закружилась голова. Я сейчас…

Лео рывком поднял его на ноги.

– Хади! – крикнул он. – Помоги Симу. Скорее, вперед! Иначе мы все погибнем здесь! Зейгер, я понесу мальчишку.

– Я сам, – сказал Зейгер, подхватывая свою ношу поудобнее. – Возьми лучше мой мешок.

Оле был без сознания, дышал неровно, с хрипами. Лицо его покрылось синевой. Хотя он весил совсем немного, уже через несколько десятков шагов тяжесть его показалась Зейгеру неимоверной. Стискивая зубы, он шел, широко расставляя ноги, словно при сильной качке. Фигура шагавшего перед ним Лео временами двоилась, и тогда Зейгер встряхивал головой, с трудом удерживаясь на грани сознания. Каждый шаг давался много труднее: начался затяжной подъем. Зейгер вдруг обнаружил, что Лео исчез из поля зрения, а потом ощутил, что ноша сделалась немного легче – Лео пришел ему на помощь.

Вокруг посветлело, туман начал тончать и разреживаться. Теперь их путь освещал свет обоих ночных спутников планеты, отбрасывающих от кустов и камней хрупкие тени. Последние сотни шагов Зейгер, кажется, полностью перестал воспринимать действительность. Он не запомнил, как и когда именно они окончательно вышли из ядовитой атмосферы Пропасти. Почувствовал только, как чьи-то руки сдирают с его лица опостылевшую повязку, вдохнул сладкий, чистый воздух полной грудью и отключился.

* * *

До рассвета оставалось около трех часов. Примерно такое же время они приходили в себя, распластавшись в полной неподвижности в кустарнике на краю склона холма. Если бы сейчас на них набрел какой-нибудь ночной хищник, он нашел бы себе легкую добычу. Но с этой стороны Пропасти животных водилось немного, охранники с маниакальным упорством уничтожали всю живность, которая имела неосторожность попасть в прицелы их оружия.

Сразу у подножия холма начиналось мертвое, тщательно выжженное пространство, в центре которого поднимались неприступные городские стены со сторожевыми вышками. Левее, примерно в километре от Города, на зеркальной поверхности посадочной платформы высилась черная громада челнока.

– Мы пойдем вот так, – Зейгер описал рукой широкую дугу, показывая направление. – Нужно держаться возможно дальше от городских стен и использовать для укрытия любой пригорок. Не сомневаюсь, что на вышках у них установлены датчики движения. Обнаружив цель, орудия автоматически откроют огонь. Вряд ли платформа охраняется – это просто не имеет смысла, – однако такую возможность мы тоже должны учитывать. Мы с Лео пойдем впереди. Хади, Сим, вы отвечаете за мальчика. Оле, как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке, – тихо сказал Оле.

Он действительно полностью пришел в себя, хотя даже в неверном ночном свете были ясно видны черные круги под глазами на измученном лице. Зейгер поднялся и вскинул на спину мешок.

– Пошли!

Они двигались короткими, быстрыми перебежками; падали на черную от пепла почву, укрываясь за малейшими бугорками, переводя дух и поджидая следующих за ними товарищей. Одна из лун уже закатилась за горизонт, но бледных лучей второго спутника вполне хватало, и чтобы не сбиться с пути, и чтобы оказаться обнаруженными.

Над городской стеной вспыхнул ослепительный свет. Зейгер мгновенно упал навзничь и замер, уповая на то, что остальные сообразили сделать то же самое. Яркий луч прожектора уперся в склон оставленного ими холма, тщательно ощупал кустарник и заскользил по земле, приближаясь. «Конец», – мелькнуло в мозгу Зейгера. Сейчас все они лежали на ровной поверхности без малейшего укрытия. Луч остановился всего в десятке шагов от лежавшего последним Сима, ненадолго замер и отчего-то заскользил в обратном направлении.

Этот шанс нужно было попытаться использовать. Зейгер вскочил и рванулся вперед. Чтобы преодолеть расстояние до замеченной им впереди крохотной ложбинки, понадобилось всего несколько мгновений, которые показались ему вечностью. Он повалился наземь, еще через секунду рядом с ним оказались все остальные. И весьма вовремя, потому что луч прожектора приближался вновь. Их ненадежное укрытие он миновал без задержки, завершил полукруг и погас.

– Нас заметили? – испуганным шепотом спросил Хади.

– Нет, – ответил Зейгер тоже шепотом. – Они поступают так, как поступали всегда. Они просто боятся.

– Нас?

– Планеты. Здесь они до сих пор боятся всего. Пошли, не стоит задерживаться. Скоро они включат прожектор снова.

Они успели добраться до платформы прежде, чем начался очередной осмотр. Прожектор вновь заливал местность беспощадно ослепительным светом, но тень челнока укрывала их, позволяя приготовиться к последнему броску, который отнюдь не выглядел легким. Платформу окружала изгородь из густой колючей проволоки. За единственными воротами светились окна домика охраны.

– Что мы будем делать дальше, Зейгер? – спросил Лео.

Немедленного ответа у Зейгера не нашлось. Колючка могла находиться под напряжением. Зейгер надеялся лишь на одно: за долгие годы, что протекали без малейших происшествий, бдительность охранников хотя бы немного притупилась.

– Я проберусь к воротам, – решил он. – Прежде чем добраться до челнока, нам предстоит справиться с охраной. Следи внимательно и жди сигнала.

Лео смотрел, как человек, совсем недавно казавшийся ему предельно уставшим, слабым и почти беспомощным стариком, скользнул по земле с легкостью и быстротой скального слизня, почти тут же исчезнув из виду.

А Зейгер сейчас действительно почти не ощущал усталости. Он делал то, что было смыслом первой половины его жизни. Он снова превратился в охотника. Смертельно опасного охотника на людей. Добравшись до ворот, он снял со спины мешок и ослабил завязку горловины, сунул туда руку, примеряясь без труда извлечь начиненный порохом глиняный шар. Но прежде всего следовало осмотреть ворота. Зейгер подошел ближе, всмотрелся и с облегчением усмехнулся. Сидевшие за оградой опасались кого угодно, только не людей. Ворота были заперты на две простые задвижки, которые Зейгер легко отодвинул, просунув пальцы сквозь проволоку. Потом бесшумно подошел к домику. Дверь была заперта. Окно прикрывали внутренние жалюзи. Зейгер приблизил ухо к стеклу, вслушиваясь в неразборчивое бормотание. Говорили двое или трое. Всего двое или трое, поэтому Зейгер решил, что звать Лео, пожалуй, не стоит.

И тут же услышал его дыхание в какой-то паре шагов.

– Я еще не звал тебя! – недовольно прошипел Зейгер. – Зачем ты здесь?

– Хочу тебе помочь, – шепот Лео выражал одновременно смущение и непреклонность в намерениях.

– Хорошо! Но запомни: когда все начнется, выходи из-за моей спины только для того, чтобы сделать то, чего мне не удастся. Ты понял?

– Д-да, – ответил Лео безо всякой уверенности.

Это рассмешило Зейгера, и он даже не удержался от негромкого фырканья.

– Ты все очень скоро поймешь. Но повторяю: когда выбегут охранники, держись за моей спиной!

Он запалил и раздул фитиль бомбы, а когда огонь тлел уже совсем рядом с зарядом, широким замахом швырнул бомбу за ограду. Бомба взорвалась еще в воздухе. Гулкий хлопок заставил задребезжать оконные стекла домика. Зейгер замер у двери, изготовившись к атаке. Но реакция часовых оказалась странной. Вначале они подняли жалюзи и довольно долго смотрели наружу. Только потом один из них неторопливо направился ко входной двери. Щелкнул замок. Охранник задумчиво остановился на пороге, вглядываясь в темноту.

Прыжок Зейгера был бесшумным и стремительным. Сведенные вместе пальцы вонзились в горло охранника, Зейгер отшвырнул с пути падающее тело, показавшееся удивительно легким, и ворвался в единственную комнату поста. Худенькие плечи второго охранника нависли над клавиатурой коммуникатора. Видимо, только сейчас он счел нужным связаться со своим центром. Охранник начал оборачиваться на шум, и это спасло ему жизнь. Увидев ошеломленное, испуганное лицо совершеннейшего мальчишки, Зейгер в самый последний момент изменил направление удара. Жесткое ребро его ладони попало не в основание черепа, сокрушая позвоночный столб, а в затылок. Глаза охранника закатились, он рухнул на пол, лишившись сознания, но не жизни.

– Пост два, пост два, что там у вас? – прозвучал сонный голос в динамике. – Пост два, зачем вы нас вызывали? Ответьте, пост два!

Зейгер вырвал из гнезда шнур питания.

– Лео! Зови остальных! – крикнул он. – У нас мало времени!

Лео мгновенно исчез и появился вновь через какие-то две минуты, сопровождаемый Симом, Хади и Оле. У дверей натужно закашлял начавший приходить в себя первый охранник.

– Свяжи его, Лео, – приказал Зейгер. – Мы возьмем их с собой!

– Зачем они нам? – осведомился тот. – Разве нам недостаточно своих проблем?

– Ты забыл, что у них наши люди? Нам тоже нужны заложники для обмена.

Недовольно ворча, Лео перевернул лежащего на спину и издал удивленный возглас.

– Это девчонка! Зейгер, смотри, это же девчонка!

Зейгер наклонился ко второму охраннику и с некоторым смущением обнаружил, что и второй его противник оказался совсем молодой девушкой, почти подростком. Впрочем, это мало что меняло, как лично для него, так и для всех прочих участников схватки. Он похлопал свою жертву по щеке. Веки юной охранницы дрогнули, к ней понемногу возвращалось сознание.

– Поднимайте ее, нам нужно спешить к кораблю!

В этот момент дежурный в центре безуспешно пытался связаться с постом, не отвечающим на вызов. Рано или поздно он заподозрит, что дело вовсе не в неполадках на линии связи, и отправит сюда для проверки вооруженную группу.

На вышке, вознесенной над городской стеной, вспыхнул прожектор. Сейчас его луч не шарил наугад по пустоши, а упал точно на ворота ограды, затем переместился на домик, но Зейгер и остальные с пленницами находились уже на полпути к цели. Луч погас, затем вновь зажегся и начал мигать сериями по три коротких вспышки, видимо, пытаясь вызвать дежурных на визуальный контакт.

Металл посадочной платформы гулко отзывался под шагами беглецов, когда прожекторист, вновь начавший ощупывать местность, поймал их в световой туннель. Несмотря на то, что расстояние было достаточно велико, контрастные тени, отбрасываемые бегущими на сверкающую поверхность платформы, не заметить было невозможно. Яростно завыла сирена, Зейгер знал: сейчас вооруженные до зубов охранники прыгают в машину, готовую сорваться с места, но это было уже не важно. Охранники заранее проиграли гонку. Зейгер одним прыжком вскочил на кольцевой пандус, опоясывающий челнок, и втащил за собой Оле. Впаянная в поверхность входного люка пластинка опознавателя мерцала слабым синеватым цветом. Автоматические сенсоры челнока ощутили приближение людей ко входу, и на маленьком табло появилась надпись: «Добро пожаловать, профессор Йенсен. Пожалуйста, приложите ладонь к опознавателю». Оле судорожно вздохнул и прижал ладонь к пластинке. Текли мгновения, но ничего не происходило. На пустоши ревели моторы приближавшихся машин. Только теперь Зейгер сообразил, что в спешке забыл захватить оружие пленниц.

Цвет пластинки изменился, стал гуще, ярче. На маленьком табло всплыла надпись: «Опознание прошло успешно». Люк мягко, беззвучно ушел вовнутрь и в сторону. Вход в челнок был открыт.

Они втаскивали внутрь слабо сопротивлявшихся пленниц, когда машина с охранниками, сметя ворота, ворвалась на территорию посадочного комплекса. На ходу преследователи открыли стрельбу. Палили не прицельно, просто наудачу. Пули звонко били в броню челнока с сердитым гудением рикошетили в стороны, но люк уже закрывался. Вот он встал на место, негромко клацнул запор, напрочь отсекая все что осталось за бортом.

В челноке установилась тишина, показавшаяся всем абсолютной.

* * *

Солнце стояло в зените, но первый раз в жизни Лео его лучи не обжигали кожу. Просторную рубку челнока наполнял прохладный, чистый воздух. Лео, развалившись, сидел в мягком штурманском кресле и вяло следил за происходящим снаружи на круговом обзорном экране. Вначале, когда охранники сгоряча попытались ворваться внутрь челнока силой, было гораздо интереснее. Они колотили по люку прикладами оружия, стреляли в упор. Вся эта суета абсолютно ни к чему не привела, если не считать нескольких легко раненных отрикошетившими пулями. Первоначальные опасения Лео миновали, после того как Зейгер объяснил, что броня и защитные системы челнока позволяют выдержать даже ядерный взрыв средней мощности.

Теперь охранники, как и постоянно прибывающее к ним из Города подкрепление, просто толпились вокруг пандуса, не предпринимая никаких попыток проникнуть внутрь или хотя бы установить контакт с теми, кто захватил челнок. К своему удивлению, Лео обнаружил, что среди охранников немало женщин. Женщины-охранники никогда не появлялись на Плато.

Вынужденное и совершенно безопасное безделье немного угнетало Лео и других охотников – это состояние до сей поры им было неведомо. Но иного не оставалось: Зейгер уже часа два был занят тем, что вновь знакомился с системой управления и автоматикой корабля, который ему предстояло поднять и повести.

Обеих пленниц, полностью пришедших в себя после атаки Зейгера, заперли в одной из кают. И хотя у Зейгера имелось немало вопросов – заключенные на Плато слишком мало знали о порядках в среде своих тюремщиков, да и вообще обо всем, что происходило в Городе, – общение с ними пришлось отложить. Пока он занимался своими делами, охотники и Оле осматривали челнок.

С точки зрения Лео, челнок был огромен. В его пассажирских помещениях, предельно функциональных, с минимумом обстановки, могло бы поместиться не менее четырехсот человек. Но то, что он услышал от Зейгера, поражало еще больше. Выходило, что сам межзвездный корабль, дожидающийся на орбите, намного больше, поскольку легко способен принять всех обитателей Плато.

В помещение заглянул Зейгер, глянул на экраны, промычал что-то неразборчивое и повернулся, чтобы вновь исчезнуть.

– Как у тебя идут дела, Зейгер? – нетерпеливо окликнул Лео. – Мы скоро сможем лететь?

– Лететь? – с непонятной интонацией переспросил Зейгер. – Лететь-то мы можем хоть сейчас.

– Так в чем же дело?

– Челнок сможет совершить только одну посадку на Плато, – сказал Зейгер, и вначале Лео не до конца осознал смысл фразы.

– Только одну? – изумленно повторил Хади. – Это значит, что мы не сможем забрать всех? Ты именно это хочешь сказать?

– Да, – кивнул Зейгер. – Челнок способен сколько угодно раз садиться и взлетать с посадочной платформы, потому что использует для взлета и посадки энергию гравиконцентраторов. Но опуститься на неприспособленную площадку – по сути, в аварийном режиме, – а потом взлететь можно только один раз. На большее не хватит топлива.

– Топливо должно быть там, на основном корабле! – горячо воскликнул Лео.

Зейгер резко крутанул головой, словно отбрасывал нападавших на него паразитов.

– Это обычный грузопассажирский межзвездник. Такие летают только по обустроенным маршрутам, туда, где давно смонтированы посадочные комплексы. У них нет необходимости везти с собой запасы топлива для каждого челнока. Челноки располагают запасом планетарного топлива только в расчете на одну аварийную посадку где угодно и аварийный взлет с того же места.

– Ты сказал: «каждый челнок»? – едва не подпрыгнул Лео. – А сколько на основном корабле таких челноков?

– От десяти до пятнадцати, – быстро и громко проговорил Зейгер, одновременно покрываясь испариной от стыда. Как он мог об этом забыть?!

– Тогда все очень просто, – вмешался Хади. – Десять или пятнадцать посадок челноков на Плато. Мне нравятся оба этих числа. Этого хватит, чтобы забрать всех. Но прежде мы должны посмотреть и убедиться, что все в порядке.

– Конечно, – сказал Зейгер. – Мы так и сделаем, если не останется ничего иного.

– Иного? – Лео смотрел на него непонимающе.

Прежде чем дать пояснения, Зейгер ткнул пальцем в сторону экрана, на котором Лео заметил появление новых лиц. Эти люди отличались от прочих более почтенным возрастом, количеством сверкающих нашивок-шевронов на рукавах и позолоченными тростями в руках.

– Они связались с челноком примерно полчаса назад, когда осознали, что альтернативы переговорам у них нет.

– О чем мы будем с ними договариваться? – с подозрением поинтересовался Лео.

– А вот это нам и предстоит понять, – ответил Зейгер.

Тем временем приехавшие поднялись на пандус и остановились возле входного люка. Один из них поднял трость и несколько раз стукнул толстым набалдашником по металлу. Зейгер уселся в одно из кресел рубки и перекинул тумблер громкой связи.

– Кто вы и чего хотите? – спросил он.

– Я хочу задать вам те же вопросы, – проскрипел самый старший из поднявшихся, щеки на костистом лице которого отвисали ниже подбородка, превратившись в бульдожьи брыли. Лео вдруг подумал, что старики Города ничуть не уступают возрастом тем, кого они стерегли на Плато.

– Не сомневаюсь, что на оба из них вы сумеете ответить самостоятельно, – сказал Зейгер. – Мы – заключенные, которым надоело наше заключение. Мы хотим перемен. И очень серьезных.

– Я полагаю, вы могли бы пригласить нас в корабль, чтобы мы подробно все обсудили, – сказал старик.

– А я бы не стал на это рассчитывать, – немедленно ответил Зейгер. – Я вас прекрасно вижу и слышу, думаю, что и у вас нет никаких проблем со слышимостью. Если необходимо, я могу прибавить звук. Мы можем поговорить и так.

Старик хотел что-то возразить, но понял: споры на эту тему бесперспективны.

– Хорошо, – кивнул он. – Мы поговорим так.

По приказу одного из его спутников охранники притащили раскладные стулья и установили на пандусе. Все четыре переговорщика из Города уселись на них в одинаковых позах, поставив трости меж колен и положив руки на набалдашники.

– Я – коммандер специальной дивизии администрации Президента и комендант исправительного лагеря «четыреста девятнадцать» Фраго Корбет, – сказал старик с лицом исхудавшего бульдога. – Вместе со мной мои заместители и помощники. Теперь назовите себя.

– Осужденный Зейгер Кам. Со мной мои друзья.

– Что вам нужно?

– Первое: отзовите своих людей с Плато. Заложники должны быть освобождены. Все до единого. Никто не должен пострадать. Кроме того, вы передадите мне всех заключенных, которых удерживаете в Городе.

– Что вы предлагаете взамен?

– Пока ничего, – сказал Зейгер. – Это просто предварительное условие.

– Почему вы считаете, что я его выполню?

– Потому что у вас нет выбора, коммандер.

– Выбор есть всегда, – веско произнес Корбет. – Например, мы можем уничтожить всех, о ком вы так печетесь, а потом сделать то же самое со всеми остальными. Хотя, признаю, на это потребуется некоторое время.

– У вас его может и не оказаться, – возразил Зейгер. – Потому что как только челнок окажется на корабле, ваш Город будет уничтожен. И на это мне понадобится совсем немного времени. Надеюсь, вы это понимаете.

На экране было хорошо видно, как Корбет поочередно заглянул в глаза каждому из своих спутников. Это был молчаливый обмен мнениями людей, которые за долгие годы совместной работы прекрасно научились понимать друг друга без слов.

– Мы должны обсудить создавшееся положение со всеми жителями Города, – проговорил наконец Корбет.

– Сколько вам понадобится времени?

– Сегодняшний день и ночь.

– Хорошо, – согласился Зейгер. Лео собрался было вмешаться, однако Зейгер опередил его: – Но заложников, захваченных на Плато, должны обеспечить пищей и водой. Немедленно.

– Хорошо, – согласился Корбет после короткой паузы. – Мы придем сюда завтра утром и продолжим беседу.

– Я не возражаю, – подвел итог Зейгер.

Они следили за тем, как Корбет со спутниками встали со стульев и спустились с пандуса. Некоторое время они раздавали подчиненным какие-то приказы, потом погрузились в экипаж, который быстро помчался к Городу. Вслед за ними постепенно начали отъезжать и прочие машины. Скоро территория посадочного комплекса почти опустела, охранники понимали, что держать здесь столько людей не имеет ни малейшего смысла. Лишь у ворот бродили несколько солдат, оставленных, скорее всего, просто для наблюдения.

– Что мы будем делать дальше? – спросил Лео. – Просто ждать?

– Вначале я хочу побеседовать с нашими пленницами. Ты не желаешь составить мне компанию?

Оставив охотников и Оле наблюдать за происходящим снаружи, они отправились в жилую зону, где были заперты девушки. Хотя они полностью пришли в себя, вид у них был довольно хмурый. На шее у одной наливался темным цветом огромный синяк.

– Меня зовут Зейгер, – начал Зейгер с представления. – Это Лео. А как зовут вас?

Девушки молчали.

– Нам нужно с вами многое обсудить, – мягко сказал Зейгер. – От этого зависят ваши и наши судьбы. Мне неудобно общаться с человеком, не зная его имени.

Пленницы взглянули друг на друга и немного помолчали. Зейгер их не торопил.

– Меня зовут Нея, – сказала та, что пострадала от атаки Зейгера больше подруги.

– Я Ана, – представилась другая. – Но больше я вам ничего не скажу.

– Почему ваши начальники послали сюда именно вас? Отчего охрану челнока не поручили мужчинам?

– Мы не обсуждаем приказы наших командиров, – сказала Ана.

– Мужчин давно не хватает, – тихо призналась Нея. – А здесь никто не ждал вашего появления.

– Молчи! – цыкнула на нее Ана.

– Перестань, Ана, – устало сказала Нея. – Мы такие же заключенные на этой проклятой планете, как и они, неужели ты не понимаешь!

– Что происходит с вашими мужчинами? – спросил Зейгер.

– Они умирают, – вздохнула Нея. – Никто не знает, отчего. Вначале мы думали, это какой-то местный вирус, но врачам ничего не удалось найти. Тем более, что среди тех, кому было больше сорока лет, когда они появились на планете, ничего такого не происходит.

– Поэтому вы ловите и забираете к себе мужчин с Плато?

– Только не воображайте себе ничего этакого! – вмешалась Ана. – Нам просто необходимы рабочие руки.

– Рабы, – уточнил Зейгер.

Ана фыркнула, но ничего не ответила.

– Как вам удалось перейти Пропасть? – спросила она. – Где вы взяли противогазы? Вам помог какой-нибудь предатель из наших?

– Мы не пользуемся помощью предателей, – покачал головой Зейгер.

– Но… это невозможно! – воскликнула Ана. – Вы все должны были погибнуть!

– И тем не менее мы здесь. Скажите мне, что вы собирались сделать после того, как получили бы контроль над челноком?

– Убраться отсюда, – буркнула Ана.

– А что было бы с нами?

– Ничего, – сказала Ана, отводя глаза в сторону.

– Это неправда, – возразил Зейгер. – Мне известна инструкция. В случае эвакуации персонала колония подлежит уничтожению. Вместе с заключенными. Это ведь так, Нея?

– Некоторые из нас с этим не согласны, – неуверенно проговорила она.

– Тем не менее вы подчиняетесь приказам тех, кому не требуется чье-то согласие.

– Что вы с нами сделаете? – спросила Ана, пытаясь скрыть тревогу, но она прозвучала вполне явственно.

– Во всяком случае мы не собираемся вас убивать, – после этих слов Зейгер встал и вышел из каюты в сопровождении Лео.

– Ну, что теперь? – спросил Лео в коридоре.

– Теперь мы будем искать ответы на остальные вопросы, которых накопилось слишком много. Здесь, на челноке, я не отыскал ни крупицы информации о том, что происходит на Даргоне. Почему межзвездник прибыл сюда в автоматическом режиме? Почему только Йенсен и его потомки могут контролировать челнок и сам корабль? И мне кажется, ответы мы сможем найти только на самом корабле.

– Мы… полетим? – с неожиданной для себя робостью проговорил Лео. Он представил себе, что это произойдет, и понял: он боится. Очень боится.

– Ты можешь предложить что-то иное? Разве не твоя идея – проверить, каковы запасы топлива для челнока?

–Д-да…

– Тогда идем! Я должен показать вам всем, как нужно готовиться к взлету. Но прежде нам предстоит связаться с Корбетом: еще вообразит, что мы бежали, уничтожит всех наших товарищей…

Десяток охранников, оставленных у платформы непонятно для чего, укрывались в тени челнока от жгучих полуденных лучей светила. Оружие их было небрежно брошено на землю, они вяло переговаривались, настроенные на долгое и скучное ожидание, когда челнок вдруг ожил.

Оглушительный вопль ревуна разнесся по окрестностям. Охранники вскакивали с земли, хватая оружие, а когда ревун смолк, они услышали голос одного из тех, кого так бессмысленно здесь стерегли.

– Внимание! – сказал голос, усиленный мощными звуковыми устройствами. – Через три минуты челнок стартует. Отойдите от платформы на безопасное расстояние. Все договоренности остаются в силе. Коммандер Корбет проинформирован, что челнок вновь опустится на платформу с рассветом. До старта осталось две минуты. Немедленно отойдите на безопасное расстояние!

Голос умолк. Подхватив оружие, охранники бросились прочь и остановились за линией безопасности, обозначенной кольцом прочнейшего белого пластика, который ныне был частью источен, а частью засыпан песком превращенной в пустыню равнины.

Шум внезапно налетевших вихрей заполнил территорию посадочного комплекса. Это были странные вихри, которые мчались со всех сторон, нацелившись всей мощью на застывший посреди посадочной платформы челнок. Охранники увидели, как к платформе со всех сторон потянулись, словно щупальца, струйки песка. Генерируемое стартовой установкой челнока поле активировало вплавленные в толщу платформы гравиконцентраторы, и теперь воздух над стальной лепешкой стометрового диаметра потерял вес и устремился вверх, освобождая место соседним слоям. Мгновенно заполнившись песком и пылью, атмосфера вокруг челнока сгустилась и сделалась непроницаемой для взгляда. Пылевой фонтан взметнулся на сотню метров, потом из его вершины неторопливо выполз закругленный нос челнока. Ускоряясь, корабль скользнул в зенит практически бесшумно, сопровождаемый лишь свистом образовавшегося смерча. Через несколько мгновений он превратился в черную точку, а когда совсем исчез из вида, донесся далекий хлопок включившихся маршевых двигателей. Столб песка опал, и вокруг вновь установилась прежняя тишина…

* * *

Размеры межзвездника превзошли самые смелые представления Лео. Стены и потолок только одного этого помещения терялись в сумрачной бесконечности. Гигантский приемный ангар, всосавший челнок с такой же быстротой и легкостью, как Лео поступал с яйцами мерлов, в самом деле был способен принять не менее двух десятков точно таких же модулей, на каком они прилетели. Но их челнок оказался в посадочном чреве межзвездника единственным. После некоторого размышления они решили пока оставить своих пленниц на челноке под запором. Прежде следовало самим без спешки разобраться в происходящем.

Вслед за Зейгером Лео и остальные робко ступили на металлический пол, расчерченный неярко светящимися полосами, которые шли от стены к стене, вдоль и поперек, образовывая правильные квадраты. Эти полосы были здесь единственным источником света. Где-то высоко над головами терялись в темноте своды циклопического помещения. Сухой, прохладный воздух наполняли незнакомые охотникам запахи неживой материи. Царившая здесь тишина была абсолютной, и когда ее нарушил голос Зейгера, все непроизвольно вздрогнули.

– Центральный пост находится на шестом уровне, – сказал он. – Прежде всего мы отправимся туда.

В одном из световых квадратов выстроились странные механизмы с низкими бортами и рядами сидений в открытых кабинах. Зейгер подошел к ближайшему, забрался на переднее кресло и пощелкал переключателями на панели управления.

– Не работает, – разочарованно проговорил он. – Отключена энергия, корабль находится в режиме консервации. Придется идти пешком.

Зейгер уверенно шагал впереди, придерживаясь одной из световых полос. Чтобы добраться до стены ангара, им понадобилось не менее четверти часа. Автоматика дверей тоже не работала, однако створки их довольно легко раздвинулись в стороны, пропуская пришельцев. За дверями было совершенно темно, но едва Зейгер шагнул через порог, на стенах зажглись точно такие же световоды, словно указывая направление дальнейшего пути. Короткий коридор вывел в овальное помещение, в стенах которого Лео увидел несколько одинаковых дверей.

– Лифты, – объяснил Зейгер. – Наверняка тоже отключены.

Подошел и несколько раз нажал какую-то выпуклость в стене.

– Так и есть, – сказал он с досадой. – Идем на лестницу!

Винтовая лестница, обнаружившаяся за самой дальней дверью, уводила в неизмеримую высь. Уже после первого десятка ступеней у Лео с непривычки закружилась голова, одной рукой он поддерживал шагающего перед ним Оле, а другой крепко цеплялся за перила. По нервному сопению карабкающихся за ним охотников Лео догадывался, что они испытывают те же ощущения. Никому из них никогда в жизни не приходилось пользоваться лестницами, этому предстояло еще научиться. Поэтому, когда на одной из промежуточных площадок Зейгер остановился, Лео испытал к нему прилив благодарности.

– Насколько я помню, на этом уровне должны находиться жилые каюты, – сообщил он. – Думаю, нам следует сюда заглянуть.

Им открылся уходящий в обе стороны по окружности коридор с дверными проемами, расположенными на равных промежутках друг от друга. Некоторые из дверей были полуоткрыты. Зейгер, а за ним Лео шагнули в одну из них. В небольшой комнате тут же услужливо зажегся матовым светом потолок, осветив скромную обстановку помещения. Скомканное одеяло на низкой лежанке, небрежно брошенная на спинке кресла ярко-желтая куртка с короткими рукавами, странные, незнакомые Лео предметы на откидном столике. Впечатление было такое, будто хозяин комнаты покинул ее только сейчас и совсем ненадолго.

Зейгер поочередно брал со стола предметы, внимательно рассматривал и клал на прежнее место. Потом поднял желтую куртку, встряхнул и прочитал надпись над карманом:

– Ригон Ливси, старший механик, четвертый сектор. Пожалуй, следует осмотреть еще несколько кают. Хотя не думаю, что нам удастся обнаружить что-либо иное.

Так и оказалось. Везде все выглядело совершенно одинаково. Умеренный беспорядок, оставленные вещи. Словно те, кто когда-то обитал в каютах, одновременно торопливо, но без особой паники покинули их, рассчитывая в скором времени вернуться.

– Что же здесь произошло? – сформулировал Лео общий для всех вопрос.

– Хотел бы я знать, – покрутил головой Зейгер. – Идемте на Центральный пост. Ответ, если он вообще есть, можно отыскать только там.

Охотники снова лезли вслед за Зейгером вверх, одолевая ступень за ступенью, виток за витком, борясь с подступающей тошнотой, но момент, когда Зейгер объявил, что они добрались, все же наступил.

Здесь было так же сумрачно и тихо. Размерами Центральный пост, конечно же, уступал приемному ангару, но все же слабое дежурное освещение не позволяло взгляду охватить его целиком, показывая лишь некоторую часть, тесно занятую оборудованием, образующим лабиринт коридорчиков и проходов. Впрочем, Зейгер в этом лабиринте ориентировался довольно свободно. Он уверенно направился к одной из панелей с приборами, повозился немного, щелкнул тумблером, а потом набрал несколько символов, пробежавших перед ним на ожившем световом экране.

Вначале, казалось, ничего не происходило, но спустя еще несколько секунд Лео заметил: окружающий их полумрак постепенно тает. Белым светом засветились высокий потолок и верхняя часть стен, помещение Центрального поста обрело завершенные размеры и объем. Некоторое время охотники и Оле ошеломленно вертели головами, осматриваясь. То, что они увидели, выглядело странно и пугающе. Повсюду были разложены матрасы, казалось, до сих пор хранящие отпечатки лежавших на них тел. Матрасы, примитивные постели из тряпок и пластика лежали кругом, их были сотни, тысячи. Повсюду валялись разорванные упаковки пищевых наборов, съежившиеся остатки самоуничтожающихся емкостей из-под жидкостей. Это место было похоже то ли на гигантскую помойку, то ли на осажденный лагерь, в одночасье брошенный его защитниками.

– Лео, Зейгер! – вдруг тихо ахнул Хади. – Смотрите!

Его дрожащая рука была направлена чуть левее центра зала. Лео вгляделся и вздрогнул. Там в кресле сидел человек. Он сидел к ним спиной, Лео видел лишь выступающую над спинкой кресла голову с густой шапкой седых волос и левую руку на подлокотнике. Они приближались в полном молчании, осторожно обходя хозяина межзвездника с обеих сторон. Все они, конечно, понимали, что именно увидят, но все же, заглянув в лицо сидящему, отшатнулись. В кресле пилота их ожидала высохшая мумия. Стерильная атмосфера корабля иссушила плоть, обтянула череп кожей, обнажив в страшной улыбке желтые зубы мертвеца. Скрюченные коричневые пальцы левой руки в последнем усилии навсегда вцепились в поручни кресла, в правой, лежащей на столе, был зажат стержень из светлого металла толщиной в палец.

Зейгер осторожно высвободил стержень из мертвой руки и вставил в приемное отверстие на пульте. Стержень мягко и беззвучно ушел внутрь, и почти сразу Лео ощутил: вокруг что-то переменилось. Свет стал чуть ярче, по стенам пробежали волны вспышек, прозвучало несколько странных мелодичных звуков, а потом они услышали голос:

– Диспетчер корабля активирован в первом режиме. Проводится проверка систем… – Наступила довольно длинная пауза, после чего голос продолжил: – Проверка закончена. Системы в норме. Уровень функционирования – планетарная орбита. Максимальная продолжительность безопасного обращения – сто девять суток. Для перевода на другую степень безопасности прошу предъявить допуск.

– Кто это? Где он прячется? – Хади в панике озирался по сторонам. Дрожащий Сим готов был забиться под соседнее кресло, и даже Лео с трудом сохранял остатки мужества. Как ни странно, только Оле (не считая Зейгера, конечно) оставался на месте, не шелохнувшись, хотя и немного побледнел.

– Успокойтесь! – прикрикнул Зейгер. – Это диспетчер. Всего лишь одна из функций корабельного мозга. Автомат!

– Загружается программа встречи, – продолжал монотонно бубнить диспетчер. – Демонстрация сообщения начнется через семьдесят секунд.

– О чем он говорит? – спросил Зейгера Лео.

– Те, кто летел на межзвезднике, оставили нам сообщение, – объяснил тот. – Сейчас ты сам увидишь. Ничего не бойтесь! – зачем-то добавил Зейгер.

В центре зала полыхнула короткая вспышка, затем возникла фигура человека в кресле с высокими подлокотниками. Голографическое изображение было вдвое больше оригинала, и, несмотря на предупреждение Зейгера, охотники резко отпрянули назад. Лео даже не сразу сообразил, что кресло то самое, в котором находилась мумия. Но теперь, глядя на возникший фантом, он видел то, что становилось ясно без дополнительных объяснений. Седой был жив, когда записывал свою программу, но тень смерти уже витала над ним, погасив блеск глаз и неестественно выбелив кожу.

– Если программа встречи активирована, значит меня сейчас видит Пер Йенсен или кто-то из его семьи, – сказало изображение. Голос звучал ясно, но зрители видели, что каждое слово давалось седому человеку с усилием. – Управление челноком и кораблем доступно только им, таким оно и останется. Мне хочется считать, что передо мной именно Пер Йенсен. Здравствуй, Пер! Сразу хочу тебе сказать: если тебя привели сюда силой, у них ничего не получится. Для такого случая я специально приготовил несколько забавных штучек, смысл которых ты поймешь, а твои тюремщики – нет. Но все же я хочу надеяться на лучшее…

Ты, конечно, узнал меня, я – Гудол Фенвик, твой коллега и старый приятель. Наш корабль – мы назвали его «Светлая даль» – летит за тобой. За тобой и всеми остальными. На Даргоне произошли большие перемены, они стоили нам тринадцати лет безвременья и огромного количества жизней. Не буду задерживаться на подробностях, всю хронику тебе предоставит корабельный Мозг. Главное, что прежние времена закончились, надеюсь, навсегда. Вы больше не изгнанники, Пер. Вы, как прежде, нужны своему народу. Мы летели к вам, чтобы сообщить об этом и вернуть домой тех, кто пожелает вернуться. Но кроме того, на борту было три тысячи колонистов, которые решили сделать планету своим новым домом и очень рассчитывали на помощь тех, кто захотел бы остаться. Конечно же, речь в данном случае идет вовсе не о Плато. Планета Тюряга слишком хороша для того, чтобы оставаться только тюрьмой… Извини, Пер, сейчас я должен кое-что сделать.

Они увидели, как фантом попытался подняться с кресла и тут же без сил рухнул обратно. Изображение погасло, но всего на секунду, и тут же возобновилось.

– Это хорошая новость, Пер, но есть и очень плохая, продолжал Фенвик. – Я уверен, что ты выслушаешь ее с присущим тебе мужеством, а потом примешь решение. Не сомневаюсь, что ты и твои товарищи найдут наилучший выход из положения, в котором вы все оказались.

Здесь фантом сделал паузу, а потом поправился:

– Мы все… Корабль совершал четвертый прыжок, мы находились перед рукавом, где расположено твое теперешнее солнце. И тогда у нас начали умирать люди. Работавшие на внешних уровнях сгорели буквально за два-три дня. Их убило неизвестное излучение, от которого у нас не было никакой защиты. Мы немедленно укрыли людей в сферах безопасности, мы пожертвовали половиной запаса пресной воды, устраивая дополнительную защиту жилых зон, потому что подозревали нейтронный фактор – все было бесполезно. Сферы и вода всего лишь ослабили смертельное влияние излучения. Понимание настало – частичное понимание, Пер! – когда мы вынуждены были выйти из прыжка. Перед нами предстала сверхновая. Она взорвалась совсем недавно. Когда планировался маршрут, никто ничего не мог о ней знать. Это была загадка со смертельным привкусом, Пер. Мы с тобой не раз проходили сквозь звезды, как бы они себя ни вели. Но это была необычная сверхновая. Ее излучение проникало во вневременье, оно убивало живую материю везде. Мы не могли вернуться, во-первых, потому что корабль был послан, чтобы спасти вас, а во-вторых, потому что это было просто бессмысленно. За время подготовки прыжка для возвращения сверхновая нас успела бы убить. Но и продолжать полет по той же причине не имело смысла. Люди погибли бы все, все до одного. Поэтому я взял на себя ответственность и принял решение. Я приказал всем покинуть корабль на челноках. И колонистов, и экипаж. Энергии челноков хватит для прыжка до безопасной области обитаемого Космоса. Они успеют вернуться, и многие из них, я надеюсь, останутся живы.

Человек в кресле внезапно вздрогнул, он жадно хватал ртом воздух, рука мучительно зашарила по груди. Фантом на мгновение исчез, но воспроизведение записи тут же возобновилось.

– Корабль был послан за вами, он должен дойти до пункта назначения, поэтому я остаюсь, – продолжал Фенвик голосом, в котором почти не чувствовалось жизни. – Я выведу его в последний, пятый прыжок и запрограммирую челнок на приземление. Только ты или твои потомки смогут войти на его борт. Понимаю, что тебе предстоит решать тяжелую проблему с охранниками вашей тюрьмы, но я уверен, я не сомневаюсь: ты с ней справишься. Увы, Пер, больше ничем я тебе помочь не смогу…

Новый короткий обрыв программы – и новое появление фантома.

– И еще, Пер. Корабль везет запасы и оборудование для трехтысячной колонии, которого хватит как минимум на пять лет. Ты найдешь, как ими правильно распорядиться. Прости, Пер, но ты никогда не сможешь вернуться на Даргон. Ваш сектор отрезан от обитаемой части Галактики. Излучение сверхновой будет убивать все живое в течение многих тысячелетий. Может быть, тебе удастся проложить новый маршрут возвращения на родину, может, ты сумеешь построить себе новый дом на планете, которая столько лет была тебе тюрьмой… Я не знаю Пер. И не знаю, что тебе посоветовать. Но я желаю тебе удачи. А теперь прощай, мой друг!

Фантом протянул вперед руку, и Лео показалось, что раскрытая ладонь призрака коснулась его сердца. А потом фантом исчез, истаял в неподвижном воздухе.

– Диспетчер корабля сообщает, что повтор программы встречи произойдет через тридцать минут всеобщего времени, – объявил одновременно вежливый и совершенно равнодушный к слушателям голос компьютера.

Они молчали довольно долго, осмысливая услышанное, и первым, кто нарушил тишину, оказался Оле.

– Зейгер! – неожиданно твердо прозвучал его детский, ломкий голос. – Скажите, это правда, что корабль подчиняется только мне?

– Не совсем так, – то ли удивленно, то ли озадаченно проговорил Зейгер, разглядывая Оле, будто увидел мальчика впервые. – Корабль ожил, его системы жизнеобеспечения функционируют. Однако без тебя невозможно активировать его двигательный комплекс, а значит, отправить в полет.

– Но лететь все равно некуда?

– Ты слышал все сам, Оле.

– Теперь это должны услышать Ана и Нея. Их нужно привести сюда.

– Я больше не потащусь по этой чертовой лестнице, – торопливо сказал Лео.

– Тебе и не придется, – заверил его Зейгер. – Корабль выведен из режима консервации. Лифты и транспортные тележки работают, теперь все будет намного проще…

Так оно и случилось. Лифт мгновенно доставил их на первый ярус, а по ангару – теперь уже ярко освещенному – они лихо промчались к челноку на тележке.

Хорошенькие губки их пленниц были надуты, они старались не смотреть друг на друга: видимо, о чем-то серьезно повздорили.

– Что вы от нас хотите? – хмуро спросила Ана.

– Ничего, – пожал плечами Зейгер. – Вначале вы должны кое-что услышать, а потом мы поговорим.

Обратный путь был столь же легок и недолог, на Центральный пост они успели вернуться минут за десять до начала обещанного компьютером повтора программы.

* * *

Ночью Спири и его бойцов страшно мучили насекомые. Обитающие на Плато в огромном количестве летающие, прыгающие и ползающие твари объявили пришельцам тотальную войну. Они заползали под одежду, вцеплялись в открытые участки плоти, вызывая невыносимый зуд и лишая сна. Никогда прежде никому из них не приходилось испытывать подобных мучений: рейды на Плато были нечасты и скоротечны, а в Городе никаких насекомых не водилось: регулярно выжигаемая территория вокруг и защитный пояс электростатики надежно охраняли горожан от местных обитателей любого размера. Пленных, как ни странно, насекомые ничуть не беспокоили, и у Спири это вызывало сильнейшее раздражение.

С первыми лучами светила стало немного легче. Тепло наступающего дня прогнало кровожадных паразитов, и Спири даже удалось задремать, но совсем ненадолго, потому что и без того хрупкий сон был нарушен резким звуком зуммера аппарата связи.

– Спири! – услышал он голос Корбета.

– Слушаю, коммандер!

– У нас произошли изменения. Сколько у вас пленников?

– Сорок шесть.

– Вам придется их отпустить, Спири.

– Но почему, коммандер? – Спири был поражен. – Сегодня вечером они приведут мне мальчишку!

– Мальчишка уже на корабле, Спири.

– Этого не может быть! Как такое могло случиться?

– Не знаю как, но их отряд сумел перейти Пропасть и захватить челнок. Твоя дочь Ана у них в руках.

– Что?! – яростно вскричал Спири. – Эти червяки… эти мерзавцы посмели… Их нужно убить. Всех до одного! Сколько их?

– Всего несколько человек, – ответил Корбет. – Но они застали нас врасплох. Никто не ожидал, что они способны перейти Пропасть. Ты знаешь, что посадочный комплекс почти не охранялся.

– Коммандер! – воскликнул Спири. – Еще я знаю, что в Городе есть резервный запас топлива для лодок. Вскройте хранилище, направьте ко мне людей. Я изловлю всех негодяев, я соберу их в одно стадо, и тогда мы посмотрим, кто хозяин положения.

– Мы не можем рисковать, Спири, – в голосе Корбета звучала усталость. – Челнок уже на корабле. Они связались со мной десять минут назад и подтвердили свои условия. Мы никогда не получим корабль, если погибнут их люди. Они готовы на все, поэтому сейчас у нас нет выбора. Я повторяю: сейчас. Выполняйте приказ, капитан!

После этих слов Корбет отключился, не дожидаясь подтверждения. Спири смотрел на умолкший прибор, борясь с желанием шарахнуть его о каменную стену вонючего сарая, который червяки именовали жильем. Подчиниться им, предателям, Спири считал непостижимым и невозможным. Годы берут свое, думал Спири, коммандер слишком одряхлел и потерял решительность. Но он, Спири, по-прежнему тверд духом, он помнит о долге и знает, что нужно делать. Они взяли в плен Ану… Что ж, жаль. Спири всегда говорил, что из женщины никогда не получится хорошего солдата. Как жаль, что Небеса не дали ему сына! Но если червяки решили, что одержали верх, Спири покажет: это далеко не так. Решительность и жесткость! По-другому с ними нельзя. Жалкая кучка головорезов не сможет увести огромный межзвездник от планеты. Они будут болтаться на орбите и наблюдать, как здесь, на Плато, погибают их дружки и родня. Рано или поздно они поймут, что никакого компромисса не будет, и сдадутся. А если нет, если они обезумеют настолько, что пойдут на уничтожение планеты – что ж! – такой вариант тоже возможен. Главный приказ – приказ о полной ликвидации мятежников в случае возникновения критической ситуации, так или иначе будет выполнен!

– Бенар! – крикнул Спири. – Бенар, где ты?!

Дверь открылась, и в хибарку вошел помощник. Лицо его заплыло от укусов насекомых, глаза превратились в щелочки.

– Поднимай людей, Бенар, – приказал Спири. – Мы уходим. Я получил приказ провести карательную акцию первой категории. Оставляем здесь все лишнее. С собой берем только боекомплект и концентраты питания на трое суток.

– А локатор? – спросил Бенар.

– Только если ты потащишь его сам. Мы возьмем все оборудование, когда вернемся, тупица! Кстати! Противогазы и кислородные аппараты тоже оставить здесь. Ты понял меня?

– Но здесь же останутся пленные, – пробормотал Бенар. – Кто-то должен будет их охранять…

– Где они? – спросил Спири.

– Заперты в сарае.

–Все?

– Конечно, – недоуменно ответил Бенар.

– Сжечь сарай, – распорядился Спири. – Сжечь вместе с пленными. Никто не должен остаться в живых!

Заложив руки за спину, он наблюдал, как бойцы строятся в походную колонну. Лица их были сосредоточены и хмуры, видимо, выспаться, как и Спири, удалось немногим. А потом он с удивлением обнаружил, что сарай с пленными все еще не горит.

– Бенар! – оглянулся в поисках помощника Спири, но тот бегал где-то на границе фермы, подгоняя запаздывающих.

– Данкло! – подозвал Спири ближайшего к нему бойца. – Сжечь сарай!

Боец побледнел и отшатнулся.

– Я… не могу, – промямлил он.

– Ты отказываешься выполнять приказ?! – страшным голосом проговорил Спири. Рука его поползла к предохранителю «деклекса». – Данкло! Я повторяю: сжечь сарай!

Боец неуклюже повернулся, странной семенящей походкой подбежал к сараю и долго возился, вытаскивая из поясной кассеты термическую гранату. Потом размахнулся, бросил гранату на крышу строения, крытую широкими листьями какого-то местного растения, и отвернулся в ожидании взрыва. Но взрыва не последовало. Граната мирно лежала среди листвы.

– Ты не выдернул чеку, Данкло, – презрительно сказал Спири. – Кажется, ты забыл все, чему тебя учили. Хорошо, я сделаю это за тебя. Но в последний раз!

Он приблизился к сараю четким шагом и, не закончив движения, швырнул одну за другой три термички. На крыше вспыхнули три маленьких солнца и тут же провалились вниз. Мучительные крики погибающих раздавались совсем недолго: огонь звездной температуры убивает быстро. Жар пробившего крышу сарая и взлетевшего в небо языка пламени был столь силен, что Спири был вынужден заслонить лицо и отойти на десяток шагов подальше.

Эти крики, это пламя слышали и видели два разведчика червяков, которые по приказу Димова неотступно наблюдали с вершины могучего дерева за всем, что происходило на захваченной охранниками ферме. Как только отряд Спири, выстроившись в походную колонну, с выдвинутым вперед боевым охранением выступил за пределы фермы, они соскользнули со ствола и быстро устремились к укрытию, в котором ожидали вестей связные.

Пока отряд собирался у внешней ограды фермы, Спири связался со штабом.

– Коммандер Корбет! – твердо произнес он в микрофон. – Я не выполнил ваш последний приказ, потому что он противоречит инструкции номер семнадцать. Пленников больше нет. Мой отряд покидает место дислокации. Прошу вас передать мятежникам, захватившим челнок, мой ультиматум: мы будем уничтожать всех заключенных на Плато до тех пор, пока бунтовщики не сдадутся. Никаких переговоров! Только безоговорочная капитуляция. Коммандер Корбет! Я выполню свой долг, даже если все вокруг забыли, зачем они здесь находятся. Чтобы не тратить ваше и мое время на пустые уговоры, я отключаю связь. Буду слушать вас каждые четыре часа, начиная с этого момента. Прошу вас информировать меня только по существу.

Спири выключил аппарат, как только закончил последнюю фразу, но все же эфир успел донести до него яростный вопль коменданта колонии.

– Капитан, – услышал Спири робкий голос Бенара и резко обернулся. – Данкло болтает всякие странные вещи, – сообщил помощник. – Он сказал, что не понимает, зачем нужно было сжигать женщин и детей. Шеви и Гепхард тоже так говорили.

Спири задумался. Чрезвычайное положение всегда требует быстрых и жестких решений. Слабые духом в таких условиях приравниваются к предателям, для которых существует только одно наказание… В любое иное время Спири без колебаний приказал бы расстрелять Данкло за невыполнение приказа, а прочих колеблющихся подвергнуть показательной экзекуции. Но теперь, здесь, на Плато ему нужен был каждый боец – Город не пришлет подкрепления.

– И Данкло, и Гепхард, и Шеви – отличные солдаты, – сказал Спири. – У них мало опыта, возможно, они еще не до конца поняли, что именно вокруг нас происходит. Но все же пригляди за ними, Бенар, держись к ним поближе. И сообщай мне все, что посчитаешь важным!

Чеканя шаг, он вышел из ограды и встал перед неровным строем.

– Бойцы! Воины! – голос Спири был звучен и тверд. – У нас есть последний приказ. Каждый из вас должен знать его наизусть. И у нас нет выбора. Червяки – предатели, преступники, мятежники – пытаются заставить нас покориться. Вы знаете, что будет, если им это удастся. Наша смерть и смерть наших близких – это не самое страшное. Их победа – это потеря чести для каждого из нас. Я не хочу, чтобы плевали на могилы моих предков. Поэтому мы должны победить. Не должно быть жалости, не должно быть сомнений – только так мы сможем спасти не только своих близких, но и свою честь. Если кто-то из вас сомневается в успехе, пусть скажет сейчас. Я не буду в обиде на тех, кто пожелает возвратиться в Город. Даю на размышление десять секунд. Слабые духом: шаг вперед!

Никто из бойцов не сделал этого шага, и Спири почувствовал огромное облегчение. Ему не придется расстреливать предателей перед строем.

– Начать движение, – приказал он и отправился к голове колонны.

* * *

– Значит, все мы останемся здесь навсегда? – растерянно спросила Нея.

– Скорее всего, именно так, – подтвердил Зейгер. – Пути к обитаемым секторам Галактики отрезаны.

Все они, кроме Сима, которого Зейгер оставил у включенного приемника слушать эфир, находились в просторной капитанской каюте.

– Но ведь мы не сможем… – Нея умолкла на полуслове, однако и Зейгер, и Лео прекрасно поняли, что она имела в виду.

– Ты хотела сказать, что мы не сможем жить вместе? – насмешливо спросил Лео. – Этого совсем не требуется. Мы прекрасно обойдемся без вас, особенно, когда покинем Плато. А вы можете продолжать его охранять, если ничего другого не умеете.

– Наши люди никогда не сдадутся преступникам, – непримиримо сказала Ана. – Что вы станете делать, если они взорвут посадочную платформу? Я уверена, что ее уже заминировали.

– Не взорвут, – покачал головой Зейгер. – По крайней мере, пока не взорвут. Только вы вдвоем знаете, что обратного пути нет. До тех пор, пока у ваших будет сохраняться надежда завладеть кораблем, к платформе и пальцем никто не прикоснется.

– Вам не удастся долго скрывать правду!

– Мы можем это делать ровно столько, сколько захотим, – возразил Зейгер. – Но мы показали вам сообщение совсем не для того, чтобы продолжать подобные споры.

– А для чего тогда?

– Я хочу сотрудничества, – сказал Зейгер. – Все мы сейчас – и охранники, и заключенные – находимся в одинаковом положении… почти одинаковом. Чем скорее вы это поймете, тем проще будет решать проблемы, которые до сих пор казались неразрешимыми.

– И еще, пусть они отпустят моего отца! – крикнул Оле.

Ана и Нея взглянули на него с недоумением.

– Два года назад вы захватили его отца, – объяснил Зейгер. – По сути, у вас не было необходимости гоняться за Оле. Ларс Йенсен тоже смог бы открыть люки модуля. Очень надеюсь, что он еще жив. Ана, Нея! Я хочу, чтобы вы помогли вашим людям. Все изменилось, надеюсь, вы-то это понимаете?

– Я не предатель, – буркнула Ана.

– Ты дура! – внезапно объявила Нея. – Ты так ничего и не поняла! Мы все погибнем, если не договоримся!

Дверь каюты открылась и на пороге появился Сим.

– Зейгер, Лео! – проговорил он срывающимся голосом. – Я слушал все, о чем они переговаривались. Кажется, они убили всех людей на ферме и собираются убивать еще…

Мгновенно побледневший Зейгер одним прыжком пересек пространство от кресла до двери.

– Оставайтесь здесь! – крикнул он.

В эфире звучал только один голос, который Зейгер тут же узнал.

– Спири! Капитан Спири! Немедленно верните отряд! Спири, тебя ждет военный суд, мерзавец!..

– Корбет! – крикнул Зейгер в микрофон. – Как вы допустили это?

– А, это вы, – устало отозвался Корбет. – И, конечно, вы уже знаете. Командир отряда, посланного на Плато, отказывается мне подчиняться. Я ничего не могу поделать.

– Вы должны его остановить, Корбет!

– Все не так просто, заключенный Зейгер. У капитана Спири немало сторонников в Городе, которые считают, что ни на какие переговоры с вами идти нельзя. Я пока еще контролирую положение, но с каждым часом это становится все труднее.

– Вы не знаете всего, Корбет. В мире кое-что произошло. Никто из нас никогда не сможет вернуться на Даргон. Мы отрезаны от остальной Вселенной. Я все объясню вам, но прежде всего остановите своего сумасшедшего!

– Он не выходит на связь, – прозвучал ответ. – Он не желает ничего слушать. Я не в состоянии его контролировать… Повторите! Повторите, что вы сказали! Почему мы не сможем вернуться? Что произошло?..

Зейгер не отвечал. Несколько мгновений он неподвижно сидел, уставившись перед собой погруженным вовнутрь, сосредоточенным взором.

– Вы все узнаете, – сказал он холодно и спокойно. – Но прежде нужно решить проблему с вашими убийцами. Если вы не в состоянии этого сделать, я сделаю сам!..

Межзвездник был способен защитить свой экипаж и пассажиров от множества опасностей. Мощные внешние магнитные поля, внутренние защитные сферы жилых секторов блокировали все известные виды звездных излучений. Ему не были страшны блуждающие космические тела: излучатели антиматерии уничтожали любую материальную угрозу во время движения в трехмерном пространстве – от микроскопической пылинки до астероида средних размеров. Но на тот случай, если разрушительная мощь внешних сил окажется непреодолимой, межзвездник нес на своем борту достаточное количество модулей, способных унести с гибнущего корабля в безопасное пространство всех без исключения.

Однако модуль не мог быть средством постоянного сообщения межзвездника с поверхностью планеты, он превращался в челнок лишь в том случае, когда зона посадки была оборудована гравитационной платформой. Для разведки и недолгих полетов в околопланетном пространстве предназначались посадочные капсулы, способные нести на своем борту до восьми человек и около полутора тонн груза. В экстремальной ситуации конструкции посадочной платформы доставлялись на поверхность планеты именно капсулами. Их монтировали, после чего в работу включались модули-челноки, прокладывающие теперь уже непрерывную бесперебойную трассу «межзвездник – планета».

Зейгер знал об этом. Но чтобы доставить элементы гравитационной платформы на Плато, предстояло их прежде отыскать в необъятных помещениях корабля, затем погрузить, опустить на поверхность и смонтировать. На все это сейчас не хватало ни времени, ни рабочих рук, ни сил. Зато на борту межзвездника было шестнадцать полностью заправленных планетарным топливом капсул. И еще арсенал с оружием, которым можно было оснастить маленькую армию…

Почти не выбирая, Зейгер быстро наполнял стволами и боеприпасами контейнеры, которые с помощью Сима укладывал на транспортную тележку. Лео в этой работе участия не принимал. Как завороженный, он бродил по закоулкам арсенала вдоль длинных и высоких стеллажей, разглядывая вороненое, тускло поблескивающее от смазки пулевое оружие, небольшие, но тяжелые параллелепипеды импульсников, ячейки-соты, заполненные термическими и осколочными гранатами, и лишь услышав, что его зовут, смущенно устремился на зов.

– Где ты был? – недовольно спросил Зейгер.

– Что это? – вопросом на вопрос ответил Лео, увидев в его руках странную конструкцию с цилиндрическим стволом, широким у основания и сужающимся к концу.

– Разрядник Койлена, – непонятно ответил Зейгер. – Не думал, что он тут найдется… Веди тележку к лифту, Лео!

Но Лео не спешил выполнить указание. Глаза его были по-прежнему полны удивления.

– Что на тебе за одежда? – спросил он и увидел, что Зейгер тоже отчего-то смущен его вопросом.

– Это форма десантных войск, – сказал Зейгер. – Я носил ее когда-то… Просто… она очень удобна. Если хочешь, я подберу тебе комплект.

Одежда показалась Лео странной: без единого шва или завязки, цвета стоялой травы, она плотно обтягивала фигуру Зейгера, и это, скорее всего, ограничивало стремительность движений.

– Не нужно, – помотал головой Лео.

– Тогда за дело!

Оле и Хади с пленницами ожидали их у расконсервированной капсулы правого борта. Лео, Хади и Сим по указанию Зейгера принялись укладывать оружие в грузовой отсек. Оле взялся было помогать, но потом вдруг остановился и тихо отошел в сторону.

– Заходите в кабину, – скомандовал Зейгер. – Ана и Нея, вы займете последние кресла. Оле! Ты будешь сидеть рядом с Лео.

– Я останусь, – заявил Оле, и все на секунду от неожиданности замерли.

– Что ты сказал? – удивленно переспросил Зейгер.

– Я не полечу с вами, – спокойно проговорил Оле. – Корабль подчиняется только мне, и я должен оставаться здесь.

Зейгер хмыкнул и покрутил головой.

– Ты прав, – сказал он после короткого раздумья. – Нам не следует тобой рисковать. Сим! Ты останешься с мальчиком.

– Нет, – твердо возразил Оле. – Я останусь здесь один и буду ждать вашего возвращения. Мне никто не нужен.

– Ты еще слишком мал, чтобы самостоятельно принимать подобные решения, – рассердился Зейгер. – И мы рисковали своими головами, когда тащили тебя, вовсе не для того, чтобы тратить сейчас время на споры.

– Я тоже рисковал, – буркнул Оле. – И корабль подчиняется только мне. Так сказал тот человек, который привел его сюда, и ты это подтвердил. Если что-то случится, Сим все равно не сможет ничем помочь.

– Сим как раз и останется для того, чтобы ничего не случилось. Присматривай за ним внимательнее, Сим! Лучше всего, если вы оба не станете далеко отходить от аппарата связи и будете ждать наших сообщений. И если Оле захочет поступить по-своему, просто запри его в каюте.

Оле слушал, понурив голову, но спорить больше не стал. Зейгер и остальные один за другим забрались в капсулу. Входной люк закрылся. Зейгер уселся в кресло пилота и некоторое время внимательно осматривал панель управления. Обилие кнопок, рычажков и переключателей непонятного назначения вызвало у внимательно следившего за ним Лео чувство, похожее на священный трепет. Однако Зейгера это, кажется, не смущало. Спустя секунду он начал уверенно действовать. Его руки порхали над панелью, что-то нажимая и поворачивая. Матово вспыхнул экран, замигали разноцветные индикаторы. Лео показалось, что механический зверь, в чреве которого они находились, неслышно вздохнул, пробуждаясь после долгого сна.

– Включаю программу отделения, – непонятно кому тихо сказал Зейгер, и тогда Лео почувствовал, как могучие лапы силового поля обхватили судно, осторожно отделили от гнезда и мягко вытолкнули в открытое пространство.

* * *

Вернувшиеся разведчики сообщили, что главный поселок заключенных пуст. Через распахнутые настежь ворота отряд вступил в ограду. Бойцы двойками рассыпались по улочкам, прочесывая каждый дом. Все вокруг носило следы поспешного бегства, в некоторых хижинах еще тлели очаги, и Спири хорошо понимал, что далеко червяки уйти не могли. Однако бойцы были сильно утомлены восьмичасовым марш-броском, и немедленно пускаться в погоню Спири не стал. Отряд выставил боевое охранение и приступил к ужину. Еды в брошенных домах нашлось достаточно, однако и Спири, и его бойцы ели только то, что принесли с собой из Города. Концентраты традиционной для Даргона еды, доставленные когда-то в огромных количествах и неизрасходованные даже наполовину, были питательны и содержали необходимый набор витаминов и микроэлементов. Привезенные с Даргона огородные и садовые растения по непонятной причине постепенно хирели и вырождались в городских теплицах, несмотря на точное соблюдение всех рекомендаций по выращиванию и щедрую подкормку. К сожалению, все большее число жителей Города начинало употреблять в пищу то, что производили на Плато червяки. Несмотря на то, что эти продукты подвергались тщательному обеззараживанию и обработке, Спири не сомневался: именно они служили причиной появившихся в Городе болезней. Его мнение разделяли многие в руководстве, и бойцам категорически запрещалось питаться кормом червяков. Только так человек мог остаться человеком. Заключенных это не касалось, ведь они не принадлежали к категории полноценных людей. К тому же тратить средства на их питание правительство при создании колонии не планировало.

Спири не раз задумывался над тем, что будет, когда запасы подойдут к концу. Ответа на этот вопрос он не находил и потому убеждал себя, что связь с домом будет обязательно восстановлена гораздо раньше.

– Капитан! Данкло нарушил приказ! – возбужденно сообщил подбежавший Бенар. – Он ел пищу, которую нашел в одном доме – какие-то плоды и сушеное мясо! Он уговаривал остальных поступить так же и утверждал, что это гораздо лучше того картона, который мы едим всю жизнь. Он сказал, что только из-за этого наши мужчины всё чаще умирают, не достигнув старости.

– Так и сказал? – изумился Спири. – Он что, с ума сошел?

Пепел доктора Рэнди, посеявшего среди слабых этот полубезумный бред, давно уже смешался с почвой. Пять лет назад Рэнди умер от старости. К сожалению! Нужно было уничтожить его гораздо раньше. Эта мерзкая планета действительно убивала мужчин – но только тех, кому не хватало силы духа и стойкости ей противостоять, тех, кто нарушал законы, по которым обязаны жить люди, чтобы оставаться людьми – в этом Спири был уверен абсолютно…

Данкло, кажется, превратился в проблему, которая требовала немедленного решения. Утром он уже отказался выполнить приказ Спири, а теперь совершил еще один серьезнейший проступок. Виновного следовало примерно наказать, и Спири намеревался сделать это немедленно.

– Заковать Данкло в наручники! – приказал он. – Собрать всех на центральной площади.

– Есть, капитан! – Бенар повернулся и убежал.

Данкло! Спири вспомнил, что и прежде ему доносили о странных беседах, которые заводил с сослуживцами этот боец. Тогда он не придавал этому особого значения: парень молод, неопытен. И, как оказалось, напрасно! Если бы Данкло своевременно получил урок, сейчас бы не пришлось тратить на него время, вместо того чтобы сосредоточиться на решении основной задачи.

Где-то за хижинами раздались громкие яростные крики, потом ударил выстрел, за ним еще один. Поставив «декликс» на боевой взвод, Спири бросился туда. Как ни короток был путь, Спири опоздал к развязке. Разъяренный и растерянный Бенар заправлял в обойму разбросанные по земле патроны. Несколько бойцов находились рядом, не делая попыток помочь.

– Что тут произошло? – потребовал ответа Спири.

– Данкло отказался подчиниться, – угрюмо сказал Бенар. – Когда я силой попытался надеть на него наручники, он оттолкнул меня и пригрозил оружием.

– Почему ты не застрелил его на месте? – воскликнул Спири.

– Я и собирался это сделать, но Гепхард и Шеви набросились на меня и отобрали автомат.

– Где эти изменники?

– Они бежали вместе с Данкло.

– А что делали остальные? – Спири в ярости повернулся к потупившимся, переминавшимся с ноги на ногу бойцам. – Почему вы не стреляли? Отвечай ты, Данеро!

– Я… я просто растерялся… – пробормотал тот. – И потом, я не получал приказа.

Некоторое время Спири сверлил его холодным взглядом, но так и не сумел ничего прочитать на сосредоточенном, замкнутом лице бойца.

– Допустим, так, – проговорил сквозь зубы Спири. – Поэтому я надеюсь, что приказы ты выполнять не разучился. Все за мной! Мы должны поймать предателей!

– Подождите, капитан, – сказал Бенар. – Через несколько минут стемнеет, мы не сумеем отыскать их следы. Лучше дождаться утра.

Он был прав, и Спири это понимал.

– Хорошо, – с неохотой согласился он. – Начнем преследование с рассветом. А сейчас всем отдыхать. Бенар! Расставить посты…

Проклятый Данкло! Проклятые Шеви и Гепхард! Спири обязан был их поймать, чтобы смыть этот позор. Иначе он просто не сможет вернуться в Город. И ему придется ловить изменников, вместо того чтобы продолжать карательную экспедицию. Они поплатятся за свое предательство, и произойдет это очень скоро. А потом он сделает то, что наметил. Он покажет, кто истинные хозяева положения на планете, и соратники еще будут благодарить его за это.

Небо сегодня закрывали плотные облака, и когда светило опустилось за горизонт, на землю легла тьма. Лишь изредка в разрывах высверкивали звезды. В какой-то момент Спири увидел, что одна из этих звездочек движется. Он вгляделся внимательнее, но тучи уже заполнили свободный участок. Спири почти убедил себя, что это ему просто показалось, однако почти на самом горизонте из облаков вырвался свет прожектора. Катер! Корбет все же решился расконсервировать аварийный запас! Или же его просто заставили это сделать. Если бы это произошло с самого начала, все сложилось бы по-иному.

Торопясь, Спири поднял ракетницу и выпустил в низкое небо два светящихся шара. Но патрульный катер был слишком далеко, сигнала на нем, видимо, не заметили. Чертя по земле прожекторным лучом, он скользнул на восток и скрылся за вершинами деревьев.

– Бенар! – закричал Спири. – Командиров групп ко мне! Нам прислали в поддержку патрульный катер! Мы выступаем немедленно! – Он немного подумал и произнес холодно и твердо: – Деревню сжечь!

Когда капсула входила в плотные слои атмосферы, их основательно тряхнуло. Не рискуя немедленно восстанавливать изрядно утраченные навыки пилотирования, Зейгер поручил управление полетом бортовому навигатору и перешел на ручной режим лишь после того, как скорость упала до какой-то сотни километров в час. Навигатор справился с поставленной задачей вполне успешно, отклонение от намеченной Зейгером точки приземления оказалось совсем небольшим, и на экране радара он ясно различал знакомые очертания пиков Большой Каменной Стены.

Выпустив посадочные опоры, капсула мягко опустилась на ровную площадку в четырех сотнях шагов от поселка Пещеры, в котором Зейгер провел вторую половину своей жизни. С трех сторон площадку окружали огромные валуны, укрывая капсулу от обзора со стороны холмов. Она просматривалась разве что с самого высокого, возвышавшегося над верхушками деревьев.

Поселок был тих и темен, он казался вымершим, поскольку должен был выглядеть именно таким в случае вторжения охранников. Зейгер включил носовой прожектор и, направив луч чуть выше ограды, сложенной из тяжелых бревен, принялся сигналить, чередуя одну длинную вспышку с тремя короткими. Прошло несколько минут, затем ворота отворились, за ограду вышли трое мужчин и остановились в ожидании.

– Все в порядке, – с облегчением сказал Зейгер. – Мы можем выбираться.

Он шел впереди, повесив на плечо тот самый аппарат с цилиндрическим стволом, который неотрывно держал при себе с того момента, как обнаружил в арсенале межзвездника.

– Здравствуй, Гарпер, – поздоровался он с встречавшими. – Ульт, Герин, здравствуйте. Нам все удалось!

– Я верил в тебя, Зейгер, – с трудом проговорил Гарпер. От сильного волнения голос его дрожал и срывался. – Я почти не надеялся на успех, но верил в тебя, друг!

– У меня ничего бы не получилось без охотников, – сказал Зейгер, поворачиваясь к своим спутникам. – Это Лео и Хади. Они сумели провести нас через Пропасть. А это…

– Я знаю, кто это, – прервал его Гарпер, бросив на стоявших чуть в стороне Ану и Нею взгляд, исполненный ненависти. – Такие, как они, вчера заживо сожгли ни в чем не повинных людей.

– Не торопись с оценками, Гарпер, – предостерегающе поднял руку Зейгер. – Кое-что сильно изменилось и, может статься, изменится еще больше; мне о многом нужно тебе рассказать.

– Не думаю, что у тебя найдется для этого время. Отряд этих убийц сейчас движется именно сюда. Они идут из Надежды. А туда они пришли, чтобы убить всех, как сделали на ферме Морогана. К счастью, наши разведчики предупредили всех вовремя, и жители успели покинуть поселок незадолго до того, как убийцы туда ворвались. Думаю, поселка больше нет: разведчики видели зарево пожара.

– Где сейчас находятся жители Надежды? – спросил Зейгер.

– Часть укрылась в тайных убежищах в лесу, часть добралась до нас. Мы спрятали их вместе с нашими людьми в пещерах. В поселке остался лишь небольшой отряд. Как только вернется последняя группа разведчиков, мы тоже должны будем уйти.

– Я привез оружие. Пусть твои люди начинают разгрузку капсулы.

Повернувшись к воротам, Гарпер выкрикнул короткие распоряжения. К капсуле торопливо побежали люди.

– Все равно мы не успеем организовать оборону, – покачал головой Гарпер. – Слишком мало времени. Убийцы появятся здесь через какой-то час. Наш поселок тоже будет уничтожен, как и Надежда.

– Время у тебя есть, – уверенно заявил Зейгер. – Мы с охотниками сможем их остановить и задержать. Прежде всего займитесь грузом. Перенесите в пещеры резервный пульт связи с межзвездником. Ульт, полагаю, ты еще не забыл, как следует с ним обращаться? И учтите: с девушками ничего не должно случиться!

Гарпер мрачно посмотрел на пленниц и кивнул головой.

– Но и на радушный прием пусть они не рассчитывают. Герин, отведи их в свой подвал и запри покрепче. И зови сюда всех своих парней, нам нужно торопиться…

Герин подошел к девушкам и не слишком сильно, но и не слишком вежливо подтолкнул их в сторону поселка.

– Подождите! – внезапно воскликнула Ана. – Зейгер! Я должна вам что-то сказать. Только вам одному!

Герин пожал плечами и отвернулся. Ана вдруг шагнула в сторону и, увернувшись от Герина, который попытался ее удержать, подбежала к Зейгеру. Она сильно волновалась и не смотрела Зейгеру в глаза, губы ее дрожали.

– Отрядом, который пришел на Плато, командует капитан Спири, – сказала она. – Это… это мой отец.

– Вот как! – озадаченно проговорил Зейгер. – Это кое-что меняет.

– Ничего это не меняет! – воскликнула Ана в сердцах. – Он не пойдет ни на какие переговоры, ему на меня давно наплевать.

– Зачем же ты сказала?

– Рано или поздно вы бы все равно узнали… Но там, в его отряде, есть люди, которые не согласны с тем, как поступает отец. Если бы я могла с ними поговорить…

Зейгер с минуту размышлял.

– Может быть, тебе представится такая возможность, – сказал он. – Лео, Хади, укройтесь с девушками в роще и не высовывайтесь, я позову вас, когда понадобится. Возьми рацию и держи ее включенной, ты уже знаешь, как это делать.

– Я пойду с тобой, – упрямо сказал Лео.

– Нет! – категорически отрезал Зейгер. – Ты не умеешь обращаться с оружием, и твой арбалет здесь бесполезен. Вы отвечаете за девушек, я не хочу, чтобы с ними произошло что-то плохое.

Лео понял, что спорить не имеет смысла.

– Пошли! – буркнул он Ане и Нее и первым зашагал к лесу.

На опушке появились две фигуры. Люди бежали изо всех сил, и очень скоро Зейгер мог различить их лица. Это возвращались разведчики.

– Они уже близко, – задыхаясь, сообщил один. – Идут меж холмов очень быстро. Максимум через полчаса будут здесь.

Успевшие вооружиться автоматами Гарпер, Ульт и Герин стояли рядом, ожидая распоряжений Зейгера.

– Встретим их, когда они выйдут из лощины, – сказал он.

* * *

Примерно через час после начала марша к Спири пришло твердое осознание того, что пока ситуация кардинально не переменится, он не может и не должен доверять никому. Смута и предательство, порожденные упадком духа, тайно зрели за его спиной. Он физически ощущал мрачные взгляды бойцов, устремленные в его затылок. Вина в том, несомненно, принадлежала мерзавцу Бенару, подслушавшему разговор Спири с коммандером Корбетом и проболтавшемуся о захвате челнока червяками. Спири решил, что обязательно разберется с болтуном. Но это позже, сейчас нужно решать совершенно иные задачи.

Спири не понимал, почему пролетевший в направлении поселка червяков патрульными катер не отреагировал на его вызов. Признаться, его изрядно это беспокоило. Может быть, он потерпел аварию? Но отчего тогда автоматически не включился маяк? В этом он должен был разобраться самостоятельно и раньше всех.

Поэтому, поручив Бенару возглавить отряд, Спири объявил о своем намерении лично идти в авангарде. Неслышно, осторожно, но достаточно быстро Спири двигался параллельным курсом, обгоняя своих бойцов примерно на тысячу шагов. Он остался незамеченным разведчиками червяков, которые сопровождали отряд с другого фланга. Преодолевая один из подъемов местности, он углядел в оптику их обоих, спешащих в сторону поселка. А когда поднялся на последний холм, увидел сам поселок и неподвижно замершее на посадочных опорах судно на площадке, окруженной вросшими в почву камнями, образовывавшими своеобразный открытый ангар. Только отсюда, с вершины холма, на котором находился Спири, можно было разглядеть, что происходит за выстроенными природой каменными стенами. Возле корабля муравьями сновали заключенные, таскавшие в поселок контейнеры и ящики. Нет, это был не катер, а штатная посадочная капсула орбитального класса, модель тридцать шесть, какими оснащаются межзвездники.

Душа Спири отозвалась болью, настоящей болью, заставившей его стиснуть кулаки и заскрежетать зубами. Корбет не лгал, на что Спири надеялся самым дальним, затаенным уголком разума – червякам действительно удалось захватить корабль. А затем на смену боли пришли холодная ярость и трезвый расчет.

Теперь у червяков наверняка есть оружие. Разведка предупредила их, – значит, недалеко от выхода из лощины приближающийся отряд ждет засада. Но сейчас все это было не важно, главной целью становился челнок. Ради этой цели Спири, не колеблясь, пожертвовал бы большей частью своих людей. Вероятно, так оно и произойдет, но эту жертву следует осуществить с максимальным выигрышем качества.

Спири поднес ко рту микрофон.

– Бенар, – негромко произнес он, – подтверди связь!

– Есть, капитан! – прозвучало после небольшой паузы.

– Не выходите из лощины, впереди ждет засада. Веди отряд направо, через холмы. Атаковать деревню будете с правого фланга. Перед началом операции проведете бомбардировку «осами». Доложишь о выходе на рубеж атаки.

– Есть, капитан, – услышал Спири.

– Бенар! – позвал он. – Как бойцы?

– Все в порядке, капитан, – чуть запнувшись, ответил тот. Спири очень не понравился эта заминка.

– Скажи им, Бенар, что мы всего в шаге от победы. Корабль очень скоро будет нашим. Скоро все закончится. Точно передай им мои слова!

– Я все понял, капитан, – отозвался Бенар.

В ожидании доклада Бенара о готовности, Спири обшаривал взглядом местность. Слишком много открытого пространства! Небольшая рощица слева, россыпь крупных камней в пятистах шагах от выхода из лощины. Если засада действительно существует, она устроена в этих камнях. Жаль, что с позиции Спири ее не достать – слишком далеко для прицельного огня. Зато когда отряд пойдет в атаку на поселок, Спири сможет под прикрытием рощи проскользнуть к посадочной капсуле незамеченным. Нужно только преодолеть триста шагов до первых кустарников…

– Мы на позиции, капитан, – прозвучало в наушнике. – До поселка две тысячи шагов. «Осы» отсюда не достанут.

– Вперед, Бенар! – скомандовал Спири. – Вперед, как можно быстрее! Выходите на дистанцию огня и не жалейте боеприпасов.

Засада червяков – если она действительно находится там, где предполагал Спири, не сможет действовать эффективно из-за расстояния. Атака со склона холма станет для них неожиданностью, они наверняка откроют неприцельный огонь и обнаружат себя. И тогда в дело вступит группа подавления. Бойцы быстро и четко проделают то, что сотни раз отрабатывали на тренировках, открыв Спири дорогу к капсуле. Впрочем, Спири намеревался начать движение, не дожидаясь завершения этой маленькой тактической операции.

Со своего наблюдательного пункта он увидел, как цепь его бойцов черными кляксами покатилась с гряды. Как он и ожидал, со стороны камней простучала автоматная очередь, и упавшие с огромным недолетом пули выбили из почвы фонтанчики пыли. В сторону демаскировавшей себя засады немедленно устремилась группа подавления, а потом случилось то, чего Спири не мог предположить даже теоретически.

Раздался короткий низкий рев. Ослепительная молния, вылетевшая из-за камней, прочертила полосу перед наступающими бойцами. Измельченная в молекулы, сожженная чудовищным ударом энергии, почва взметнулась в воздух черным облаком. На склоне холма образовался длинный ров метровой глубины, источающий непереносимый жар. Так работал разрядник Койлена – оружие тотального уничтожения, которым оснащались только элитные бригады, подчиненные лично президенту. Спири наблюдал действие разрядника второй раз в жизни и был потрясен увиденным точно также, как и в первый. Откуда у червяков разрядник Койлена?!

Порывы ветра немного разредили мглу, и Спири с некоторым облегчением обнаружил, что нанесенный червяками удар оказался неэффективен. Тот, у кого в руках было это страшное оружие, по-видимому, не слишком умел им пользоваться. Выстрел пришелся намного ниже наступающей цепи, никто из отряда, кажется, серьезно не пострадал. Спири увидел, как бойцы поспешно карабкаются вверх по склону, таща за собой нескольких контуженных. С болью в сердце он отметил, как опасно сгрудились отступающие. Следующий выстрел мог накрыть их всех, распылив на молекулы. Но выстрела не последовало. Ветер относил клубы дыма в сторону Спири, и тогда он понял, что судьба дает ему в руки единственный шанс на успех. Спири перевалил через укрывавший его пригорок и, не поднимаясь, заскользил или просто покатился вниз по крутому склону. Сейчас, замаскированный облаками пыли и дыма, он был абсолютно невидим для любого наблюдателя. Этот шанс он намеревался использовать до конца.

И в этот момент на Спири вновь обрушился напрочь лишающий слуха, парализующий ощущения и чувства рев разрядника Койлена…

* * *

Оглушенные, выпачканные сажей и совершенно деморализованные бойцы отряда сбились кучкой между пышущими жаром трещинами, рассекающими тело холма выше и ниже по склону. Никто из них не помышлял о сопротивлении, каждый ждал неизбежной смерти, надеясь, что она придет незаметно и будет мгновенной. Но гибель все не приходила. Когда ветер унес последние остатки дыма, бойцы увидели группу людей, приближавшуюся к ним со стороны поселка. Впереди шел плотный человек в армейской форме, держа наперевес странное оружие с коротким коническим стволом. В отличие от Спири, никому из его бойцов не приходилось прежде видеть разрядник Койлена, но каждый из тех, кто успел оправиться от шока, необъяснимым образом догадался, что этот человек и диковинный предмет в его руках и были воплощением смерти.

Четверо других явно принадлежали к заключенным. Двое с автоматами-«декликсами», двое с никчемными игрушками, способными пускать в воздух лишь заостренные палочки. А еще двое невооруженных были почему-то одеты в форму охранников.

Человек в армейском обмундировании остановился у чадящего рва.

– Я полковник десанта Зейгер Кам, – зычно крикнул он. – Незаконно осужденный и сосланный на эту планету вместе со своими друзьями. Некоторых из них вы убили вчера. В ответ я мог бы уничтожить всех вас, и для этого мне потребуется лишь мгновение. Но в мире кое-что изменилось, и нам есть о чем поговорить. И если вы не желаете умирать, то должны сложить оружие. До последнего патрона! Я даю вам всего одну минуту. Время пошло!

Бенар был первым. Он швырнул на землю свой скорострельный «декликс», сорвал с пояса кассеты с обоймой «ос» и термическими гранатами. Его примеру последовали бойцы. Некоторое время в воздухе разносились лишь глухие удары о землю да лязг металла, когда падающие «декликсы» стукались стволом о ствол или затворную коробку. Минут через пять вновь наступила тишина.

– Чтобы вы лучше оценили ситуацию, я не стану разговаривать с вами сам, – продолжал Зейгер. – Пусть вам сообщит некоторые новости та, которую вы хорошо знаете. Думаю, вы поверите ей больше, чем мне. Хотя, в сущности, поверите вы или нет – мне наплевать.

Он шагнул чуть в сторону и назад, и на край остывающего разлома вышла девушка в форме охраны. В толпе бойцов прозвучал короткий гул восклицаний. Ее действительно знали многие.

– Я Ана, дочь капитана Спири, – сказала девушка. – Корабль с Даргона находится под контролем заключен… жителей Плато, – поправилась она. – Но ни они, ни кто-либо еще не сможет им воспользоваться для возвращения. Пути назад больше не существует. Наш рукав на тысячелетия отрезан от обитаемых секторов взрывом сверхновой. Все мы – и жители Города, и Плато – останемся здесь навсегда. Это правда, вы должны ее принять и хорошо подумать, как быть дальше. Я уже подумала и приняла решение. Сейчас я вам о нем сообщу… Кстати, где мой отец?

– Он отделился от нас задолго до начала боя, – проговорил Бенар.

– Один?

– Да… Может быть… мне кажется, он перестал нам доверять после того, как трое наших дезертировали, а остальные отказались стрелять им вслед. Все началось на той ферме…

– Где вы сожгли стольких людей! – яростно выкрикнул Гарпер, вскидывая автомат.

– Это капитан Спири их сжег, – угрюмо сказал Бенар. – Он сам сделал это, потому что боялся: такой приказ никто не станет выполнять.

На Ану жалко было смотреть. Схватившись за горло, она побежала прочь, и никто не стал ее останавливать.

– Капитан Спири сказал, что из Города нам в помощь прислали патрульный катер, – произнес один из бойцов.

– Катер? – удивился Зейгер. – Я думал, запасы топлива у вас давно иссякли.

– Он видел, как катер пролетел ночью в этом направлении, и сразу приказал выступать.

– Это был не катер… – Зейгер вдруг запнулся и вскинул голову. – Капсула! Он попытается захватить капсулу!

И словно ответом на его догадку в месте посадки капсулы глухо бухнули два взрыва и простучала очередь «декликса»…

* * *

Червяки оказались удивительно небрежны. У капсулы вообще не выставили вооруженную охрану. Нескольких клоунов с их жалкими арбалетами, слонявшихся вокруг, в расчет можно было не принимать. Когда Спири понял, что его отряда больше не существует, к нему пришло ясное осознание отсутствия всякого выбора. Он должен захватить челнок, а потом и корабль, сколько бы червяков там ни находилось. Он должен спасти людей Города и исполнить присягу. Или умереть. Но смерть вовсе не альтернатива, это чистый проигрыш, а проигрывать Спири не собирался.

Входной люк капсулы был открыт. Червяки только что закончили разгрузку. С одной стороны, это облегчало задачу Спири, с другой – требовало осторожности: повредить судно при захвате было нельзя, если внутри кто-то оставался, выковыривать его оттуда придется вручную.

Он извлек из кассеты две «осы», активировал их, набрал программу траектории и подкинул одну за другой высоко вверх. Крохотные самоуправляемые ракетки-гранаты раскинули прозрачные крылья и заскользили к заданной цели. Они бесшумно приземлились примерно посреди расстояния, разделяющего место посадки капсулы и ворота поселка, и со страшным грохотом разорвались. Реакция червяков оказалась точно такой, как планировал Спири. На некоторое время они впали в оцепенение, которое сменилось бестолковой суетой. Потом нестройной толпой они помчались туда, где взорвались «осы». Возле капсулы остались лишь трое. Они смотрели вслед товарищам, возбужденно орали и размахивали своими деревяшками со стрелами.

Спири срезал их одной прицельной очередью из «декликса» и бросился вперед. Небо было на его стороне; только когда он уже был у люка, меж камней возникли фигуры возвращавшихся от места взрыва, вконец растерянных, ошеломленных происходящим червяков. Спири не отказал себе в удовольствии полоснуть в их направлении очередью, опустошив магазин. К сожалению, он не успел достоверно убедиться, что пули попали в цель, потому что прежде чем смокло эхо выстрелов, Спири уже задраивал входной люк.

Он прыгнул в кресло пилота, испытав невыразимое наслаждение, когда его ладони привычно и мягко – будто не было прошедших лет – легли в углубления управляющей панели.

* * *

Зейгер с отчаянием смотрел, как капсула, слегка покачиваясь, поднялась над поверхностью, на секунду зависла, метнулась темной молнией в зенит и растворилась в белых от зноя небесах. Как он мог позволить себе такую беспечность! Через два часа Спири ступит на борт межзвездника, и все будет кончено. Предотвратить стыковку капсулы с кораблем невозможно. Сим, разумеется, не сможет противостоять тренированному профессиональному убийце и защитить Оле. Им не удастся покинуть межзвездник с помощью другой капсулы: Сим просто не умеет ею управлять. Но даже если бы каким-то чудом такое осуществилось, это бы почти ничего не изменило. Пусть управление межзвездником останется недоступным для Спири, зато он получит полный контроль над всеми его ресурсами. За несколько рейсов челнок обеспечит Город охранников оружием и топливом, и тогда участь жителей Плато будет окончательно решена.

Поражение наступит через два с небольшим часа. Но два часа у них все же есть…

– Я возвращаюсь в поселок! – заявил Зейгер. – Мы должны немедленно связаться с межзвездником.

– Что делать с этими? – кивнул на пленных Гарпер.

– Пусть уходят. Ни в коем случае мы не будем строить внутри тюрьмы еще одну тюрьму. Но свое оружие они должны оставить здесь.

– Ты отпустишь их после того, что они сделали?

– Да, – Зейгер повысил голос. – Я их отпускаю. Ты слышал, кто виноват в случившемся. Мы не станем мстить невиновным.

– Невиновным?! – крикнул Гарпер.

– Я не буду с тобой спорить, Гарпер, – холодно сказал Зейгер. – У нас слишком мало времени. Мы возвращаемся в поселок!

Когда они оказались у развернутого и настроенного пульта связи, солнце переместилось по небу на пять градусов: с момента старта капсулы прошло около двадцати минут.

Зейгер дважды нажал кнопку вызова и приблизил лицо к темному экрану.

– Сим! Оле! – позвал он. – Вы меня слышите?

– Мы здесь, Зейгер, – отозвался Сим.

Экран зажегся. Сим напряженно смотрел на Зейгера.

– Случилась беда. Капитан Спири захватил капсулу. Примерно через час она состыкуется с кораблем.

– Я встречу его! – воинственно воскликнул Сим.

– Нет, Сим, ты не сможешь с ним справиться, – покачал головой Зейгер. – Он профессиональный убийца и намного лучше тебя ориентируется в корабле. Где Оле?

– Здесь, недалеко, – Сим повертел головой. – Он все это время сидел в кресле пилота.

– Я слышу тебя, Зейгер, – прозвучал голос Оле. – Скажи, что мы должны сделать?

«Ничего, – с тоской подумал Зейгер, – вы не сможете ничего…»

– Нужно заблокировать транспортный ярус, – сказал он и тут же услышал за спиной шепот Гарпера:

– Они не сумеют этого сделать.

Гарпер был прав. Зейгера затопила волна абсолютного, бескрайнего отчаяния, чтобы вынырнуть из нее окончательно не захлебнувшись, ему понадобилось огромное усилие.

– Слушай меня внимательно, Сим, – продолжил он. – Направо от тебя, у самой переборки, стоит пульт технического контроля за системами корабля. Нужно включить пенсвик, потом запустить в систему сигнал наличия внешних повреждений и набрать код команды «метеоритная опасность»…

– Включить что? – растерянно спросил Сим.

– Пенсвик – это имитатор критических ситуаций, его включают для проверки аварийных систем… – начал было объяснять Зейгер, но махнул рукой и замолчал, окончательно ощутив безнадежность ситуации. Проделать такую операцию сумеет не всякий квалифицированный техник, И конечно же, не охотник, который впервые в жизни оказался на межзвезднике.

Экран внезапно погас, но через секунду вспыхнул вновь. На Зейгера и Гарпера смотрело бледное, измученное лицо мальчика. Зейгер увидел, что Оле сидит в кресле первого пилота межзвездника, в том самом кресле, которое до него занимала мумия.

– Как ты это сделал? – Зейгер был ошеломлен. Он не объяснял ни Симу, ни мальчишке, как пользоваться внутренней видеосвязью.

– Я – Оле Йенсен, – голос мальчика звучал звонко и твердо. – Скажи, Зейгер Кам, корабль в самом деле подчиняется только мне?

– Я тебе уже все объяснил… Зачем ты спрашиваешь?

– Тогда я прикажу кораблю сесть на Плато, – сказал Оле.

– Ты не сумеешь…

– Корабль подчиняется мне, я разбудил Мозг и уже с ним разговаривал. Он сделает все, что я ему прикажу!

Зейгер растерялся. Зейгер был ошеломлен и испуган.

– Послушай, Оле, – заговорил он, – межзвездник не должен опускаться на планеты. Он для этого просто не приспособлен. Он сожжет все в округе, но самое главное, он убьет тебя и Сима. Ускорение при торможении будет огромным, установки искусственной тяжести выйдут из строя сразу же… но ты же не знаешь, что такое ускорение!

– Я знаю! – гневно крикнул Оле. – Я – Йенсен! Меня учили мой дед и мой отец! Я знаю многое из того, что известно тебе!

Он поперхнулся, трудно сглотнул и вновь заговорил почти спокойно:

– Я прикажу кораблю сесть на Южное болото. Там нет поселков, нет людей. Просто подумай о том, чтобы оказаться там прежде охранников.

– Ты не сумеешь, – бессильно и жалко сказал Зейгер. – Ты погибнешь. Не делай этого, Оле! Запрись, заблокируй все двери. Мы что-нибудь обязательно придумаем…

Ничего придумать было нельзя. Когда Спири попадет на корабль, то рано или поздно доберется до Центрального поста. К его услугам весь огромный оружейный и технический арсенал межзвездника, и Спири прекрасно знает, как им нужно пользоваться. Затратив какое-то время – не слишком долгое, – он снесет или прожжет любые двери или переборки, проложив себе дорогу.

– До встречи, Зейгер Кам, – сказал Оле, приблизив лицо к экрану.

Губы его дернула короткая судорога. Нет, поправил себя Зейгер, вовсе не судорога. Это была улыбка.

– До встречи, – повторил Оле. – Ты будешь видеть, что здесь происходит, я не стану отключать связь…

Взгляд его переместился в сторону.

– Корабль! Ты слышишь меня?

– Я слышу тебя, Пер Йенсен, – ответил проснувшийся Мозг межзвездника.

– Меня зовут Оле. Теперь называй меня – Оле Йенсен.

– Я слышу тебя, Оле Йенсен.

– К нам возвращается капсула, Корабль, я не хочу, чтобы она оказалась здесь. Я запрещаю стыковку!

– Это невозможно, Оле Йенсен.

– Почему?

– Те, кому удалось спастись, должны быть спасены.

– Тогда… Корабль, я приказываю опуститься на Плато.

– Это невозможно, Оле Йенсен, – равнодушно ответил Мозг.

– Почему?

– Жесткая посадка представляет опасность для жизни команды и пассажиров.

– Зейгер! Почему он не выполняет мой приказ? – в отчаянии воскликнул Оле.

– Потому что действует система безопасности. Пока она не отключена, корабельный Мозг блокирует команды, которые угрожают людям…

– Как ее отключить?

Зейгер молчал.

– Как ее отключить?! – закричал Оле. – Ты же сам говорил, что у меня мало времени!

– Прямо перед тобой находится блок безопасности. Он заперт молекулярным замком, но ты сумеешь его открыть точно так же, как открыл челнок и активировал Мозг корабля – приложив ладонь к считывающему устройству. Внутри – восемь переключателей, над каждым из которых горит индикатор. Когда ты поставишь их в нулевое положение, индикаторы погаснут. Это будет означать, что системы безопасности полностью отключены.

Он еще договаривал последние слова, а Оле уже соскользнул с кресла, исчезнув из зоны обзора. Через короткое время он появился вновь.

– Корабль, ты слышишь меня?

– Да, Оле Йенсен.

– Я приказываю совершить посадку в том месте, которое я тебе показал.

– Приказ принят. Системы аварийного спуска активированы. До начала торможения остается тридцать минут. Команде и пассажирам следует немедленно покинуть корабль…

Межзвездники никогда не взлетают с поверхности планет, они монтируются на орбите и странствуют в космосе до тех пор, пока их системы полностью не исчерпают ресурс. И лишь в том случае, если дальнейший полет абсолютно невозможен, межзвездник способен совершить в автоматическом режиме единственную и последнюю для него посадку, чтобы сохранить находящийся на борту груз. Предполагается, что в таком случае люди, эвакуировавшиеся с его борта в челноках и аварийных капсулах, уже должны ожидать на поверхности планеты.

Зейгеру никогда не приходилось видеть, как это случается, такое вообще мало кто видел, поскольку полный выход из строя систем межзвездника – событие почти невероятное, но последовательность происходящего сейчас на борту корабля была ему известна.

Через пятнадцать минут, отведенных программой на эвакуацию людей, межзвездник начнет последнюю трансформацию. Вначале от него отделятся секторы, не имеющие прямого отношения к функционированию аварийных посадочных устройств. Оранжереи, бортовые хранилища воды и воздуха, топливные контейнеры, жилые ярусы, блоки искусственной гравитации под действием разгонных бустеров отойдут от основного корпуса межзвездника, превратившись в искусственные спутники планеты. Тем временем медленно затухнет ядерное пламя в главной двигательной установке – она отделится от корабля последней. Потом заработают вспомогательные двигатели и начнется торможение. Жесткое торможение с двадцати кратной перегрузкой, смертельной для человека.

– Оле! Послушай, Оле! – закричал Зейгер. – Бегите с Симом к спасательным капсулам, забирайтесь в любую из них. Тебе нужно будет всего лишь повернуть рычаг аварийного отделения – ты найдешь его без труда. Автоматика сама выбросит капсулу с корабля. Вы не сумеете совершить посадку, но когда корабль опустится, я смогу подняться за вами на челноке! Капсулы и челнок уцелеют при посадке, с ними ничего не случится, я найду вас, вам просто придется меня немного подождать!..

* * *

Спасательные системы межзвездника отключались последними, поэтому Спири не заметил происходящих с кораблем изменений. Захваты силового поля подхватили капсулу, как только она приблизилась к корпусу, развернули и плавно уложили в свободное гнездо. С легким шипением уравнялось внешнее и внутреннее давление воздуха, и люк открылся. Спири ступил на слегка пружинящее покрытие пола, и душа его исполнилась ликования. Он сделал это! Наперекор всем и всему! Он победил, и его победа окончательна. Осталось совсем немного: найти и уничтожить червяков, которые, возможно, все еще болтаются на борту межзвездника. Но самое главное: тот проклятый мальчишка больше не нужен. В Городе достаточно квалифицированных техников, способных перепрограммировать управление и челноком, и кораблем. И когда Спири завершит здесь то, что должен сделать, он отправится на капсуле за специалистами.

Спири почувствовал, как пол слегка дрогнул под ногами, и насторожился. Что это еще? Нужно немедленно отправляться на Центральный пост!

Он поспешил к ближайшему лифту. Двери приглашающе раскрылись, Спири нажал кнопку шестого уровня. Лифт тронулся, и поэтому очередной толчок, произошедший в данную секунду, остался для Спири незамеченным. Вскинув «декликс», Спири ждал, и едва лифт остановился, выпрыгнул из него отработанным тысячами тренировок длинным прыжком с разворотом, который позволял мгновенно осмотреть пространство вокруг себя на все триста шестьдесят градусов.

Коридор был пуст и свободен, дверь в Центральный пост распахнута, но слева Спири уловил короткое движение – словно крыса скользнула. Ни одна крыса не должна от него уйти! Он бросился вперед и, как только свернул за угол, увидел в коридоре перед открывшимися створками лифта двух червяков: похожего на скелета мальчишку и молодого дикаря.

Спири усмехнулся и чуть опустил ствол «декликса».

– Вы можете попробовать бежать, – предложил он, – но тогда мне придется вас остановить, прострелив ноги. Будет очень больно.

Мальчишка и дикарь стояли совершенно неподвижно. Скорее всего, сейчас они ничего не соображали и вряд ли понимали его слова. Появление Спири вогнало их в состояние ступора. Лица их выражали тупость и страх. Особенно забавной Спири показалась рожа старшего.

– Лечь на пол! – рявкнул Спири. – Быстро! Что я сказал! На пол!

Дикарь очнулся первым. Он начал медленно наклоняться в поясе, готовясь опуститься на колени, но потом произошло то, чего Спири не мог предугадать.

Руки дикаря взметнулись в стороны, словно крылья. Левой дикарь швырнул мальчишку в кабину лифта, а из правой холодной молнией вылетел стальной клинок, вонзившийся в левую ногу Спири чуть ниже бедренной артерии.

– Беги, Оле! – крикнул дикарь и больше ничего не успел, потому что короткая очередь «декликса» перерезала его наискось.

Дверь лифта все не закрывалась – мальчишка беспорядочно нажимал кнопки, не зная, что нужно сделать, и Спири неторопливо двинулся к нему с застывшей на лице холодной усмешкой. К своему изумлению, он сумел сделать только один шаг. Левая нога подломилась, словно уже не принадлежала телу. Спири тяжело грохнулся на пол во весь рост, не удержав в руках «декликс», отлетевший далеко вперед.

Спири смотрел на мальчишку, лицо которого приобретало выражение странной успокоенности и отрешенности. Сейчас в глазах маленького червяка не было и следа страха. Он отвернулся, осмотрел пульт и нажал нужную кнопку. Двери лифта закрылись.

Спири повернулся на бок и выдернул из раны клинок. Хлынувшая кровь окрасила в багровый цвет пластик пола. Это было не страшно, Спири видел, что артерия не задета. Он извлек из личной аптечки пластырь со жгутом и остановил кровотечение. Боль почти не ощущалась – видимо, нож дикаря повредил главный нерв. Значит, поймать мальчишку немедленно Спири не сумеет. Это его ничуть не огорчало. Мальчишка может прятаться в переходах межзвездника сколько угодно. Но лишь до тех пор, пока сюда не придут охранники. Его поймают, он сдастся или просто подохнет с голоду, забившись, как крыса, в дальний уголок грузового трюма. Иного выбора нет. А теперь Спири намеревался следовать намеченному плану. Нужно возвращаться в Город, нужно забрасывать команду техников на межзвездник и готовить его к полету.

А червяки там, внизу – те, кто сейчас празднует победу над отрядом Спири – должны готовиться к смерти. К сожалению, они узнают о ней лишь за несколько секунд до того, как она к ним придет, когда главный маршевый двигатель межзвездника ударит огненным выхлопом по Плато, превратив его в кипящее лавовое болото от Пропасти до скальной гряды…

Спири подполз и подобрал «декликс». Опираясь на него, кое-как поднялся. Лифт опустит его на аварийную палубу к капсуле, а капсула доставит в Город. Левая нога мешала, волочилась чужеродным довеском, зато Спири не испытывал боли. Врачи Города все исправят. Нужно только сделать пару десятков шагов к лифту, а потом еще немного – до гнезда заправленной топливом капсулы.

Последовал новый толчок, а за ним еще один, настолько сильный, что Спири не удержался на ногах и снова рухнул. Проклятье! Что тут, в конце концов, происходит?!

Он начал подниматься, но почувствовал, что навалившаяся из ниоткуда неодолимая сила распластывает его по полу, плющит мускулы и суставы, выжимает воздух из легких, не позволяя вздохнуть. Спири захотел шевельнуть рукой и не смог этого сделать: тяжесть каждого его пальца равнялась бесконечности. Он шевелил набрякшими губами, в тщетном старании наполнить легкие воздухом, он попытался закричать, но сознание уже ускользало. Небеса оказались милосердны к нему. От отсутствия кислорода мозг Спири отключился раньше, чем лопнули ребра, и жидкость под действием страшного давления начала покидать тело сквозь естественные отверстия…

Остаток того, что было межзвездником, объятый ослепительным пламенем, затмил светило; оглушительный рев падающего с небес исполина заставлял сотрясаться скалы. Услышав его, зверье бежало в ужасе. Лишь над самой поверхностью планеты чудовищная конструкция на несколько секунд замедлила падение и грузно рухнула в болото, наполовину обратив его в пар и дым, взметнувшийся высоко вверх немыслимо огромным свистящим облаком.

Грохот стих. Потрясенная природа онемела. Пришла тишина.

* * *

– Я отнюдь не рассчитываю, что все мы немедленно станем друзьями, Корбет, – с печальной иронией проговорил Димов. – У вас хватает тех, кто с грустью вспоминает капитана Спири, а мы никогда не забудем тех, кого он убил. Но все мы должны понять: на планете больше нет заключенных и охранников. Есть люди, населяющие эту планету. И либо они когда-нибудь станут единым народом, либо…

Собравшиеся на площадке перед воротами сожженного поселка Надежда образовали два полукольца. Горожане за спиной коммандера Корбета и его помощников, охотники и фермеры Плато позади Димова, Зейгера и других членов Совета Принимающих Решения. Оле Йенсен тоже был здесь, он стоял со старшими, как равный. Впрочем, с этой стороны находилось несколько человек, одетых в традиционные для Города темные цвета – трое бежавших от Спири бойцов его отряда и семеро других, участвовавших в последнем сражении. И еще Нея, стоявшая рядом с Лео. Левая рука Лео лежала на ее плече, правая сжимала ствол «декликса». Прочно упираясь ногами в почву, он грозно посматривал по сторонам. Каждому должно быть ясно: Лео готов в равной степени защитить девушку и от ее бывших товарищей из Города, и от тех жителей Плато, которые продолжали видеть в ней врага.

– Мы поделимся с вами, – сказал Зейгер. – Дадим вам все, в чем вы испытываете нужду. Кроме оружия, конечно. И все же, боюсь, вас ждут нелегкие времена. Вам придется учиться здесь жить наново с осознанием того, что так будет всегда. По крайней мере ближайшие несколько тысяч лет.

Грустная усмешка тронула его губы.

– Мы поможем тем, кто поймет это скорее остальных. Кое-кто из вас это уже понял, – легким кивком за спину он обозначил место, где стояли бывшие бойцы отряда Спири. – Мы научим вас тому, чему успели научиться сами. Только в Городе и рядом с ним, боюсь, этого не получится. Рано или поздно вам придется покинуть Город. Вы обошлись с природой не слишком гуманно.

– Что же, вы предлагаете нам переселиться на Плато, заняв ваше место? – в вопросе Корбета не было вызова. Только грусть и усталость.

– Плато – не самое плохое место на планете для выживания, – пожал плечами Димов. – Уж поверьте мне, Корбет. По крайней мере, когда есть те, кто научился здесь жить. Кто-то намерен переселиться в другие места, а кто-то хочет остаться здесь. Например, я остаюсь. И охотник Лео тоже. У него, кстати, есть кое-какие планы.

Димов повернулся и отыскал взглядом охотника.

– Лео! Расскажи нам о них!

Лео опустил руку с плеча Неи, вышел вперед. Чуть помедлив, она последовала за ним, встала рядом.

– В трех тысячах шагов отсюда скалы с той и другой стороны Пропасти сходятся ближе всего, – начал он вначале негромко, но голос его тут же окреп и стал слышен всем. – Они отвесны, и в этом месте Пропасть непреодолима. Но только там, только в этом месте через Пропасть можно построить мост. И если мы все захотим – и вы, и мы, – то сумеем это сделать. Плато больше не будет тюрьмой ни для кого и никогда.

– Ты хочешь строить мост, охотник? – озадаченно спросил Корбет.

Лео окинул взглядом собравшихся, потом положил руку на плечо Ней и привлек ее к себе.

– Да, – твердо и громко сказал он. – Именно этого мы и хотим!

Видеодром

Р – значит «Реклама»

«Ни одно Столетие не может сравниться в этом отношении с XX. Это было время наивысшего расцвета рекламы», – заявляет Техник Харлан в «Конце Вечности» Айзека Азимова. Похоже, что и в XXI реклама не собирается сдавать позиций. Так же, как и кинематограф, разменявший второй век своего существования.

В 1995 году в профессиональном бюллетене «Рекламное Измерение» была опубликована статья Д.Трифонова «Реклама и фантастика». Автор в сжатой форме, близкой к Регистру научно-фантастических идей Г.С. Альтшулера, проанализировал большой массив произведений и выявил нетривиальные идеи на тему продвижения товаров и услуг в типичных для жанра ситуациях, вроде полетов в космос или перемещений во времени. А кроме того, пришел к неутешительному для профессионалов выводу: «Для многих писателей реклама – чисто вредное явление, не имеющее ни грана пользы, даже предмет издевки. Как правило, такое негативное отношение переносится и на образ рекламиста». То же самое можно сказать не только о писателях, но и о режиссерах и сценаристах. Хотя…

Многие западные режиссеры, которые внесли значительный вклад в мировую кинофантастику, не гнушались съемками рекламы: Дэвид Кроненберг, Ридли Скотт, Дэвид Линч, Тим Бартон, Дэвид Финчер, Мишель Гондри, Жан-Пьер Жене. Кое-кто из именитых и уважаемых мэтров даже начал свой путь к успеху со съемок клипов, продвигающих тот или иной товар.

У российских постановщиков, родившихся еще в СССР, отношения с этим видом коммерческого искусства складывались по-разному. Фаворит отечественного бокс-офиса Тимур Бекмамбетов сделал себе имя на роликах банка «Империал». Знаменитый мультипликатор Гарри Бардин выпускал анимационную рекламу и говорил в интервью, что ему интересно решить творческую задачу всего за 30 секунд экранного времени. А великий сказочник позднесоветского кино Леонид Нечаев вспоминает свой опыт работы в телерекламе смутных 1990-х как весьма неудачный.

Однако нечто, именуемое англоязычным термином advertising, пришло к нам значительно раньше, чем исчез «железный занавес». До сих пор цитируются и даже перепеваются современными копирайтерами строки Маяковского: «Нигде кроме как в Моссельпроме!» И даже в советской кинофантастике можно встретить пародии на рекламные призывы тех лет. Вспомним «Иван Васильевич меняет профессию» (1973), где обыгран набивший оскомину слоган: «Граждане! Храните деньги в сберегательной кассе! Если, конечно, они у вас есть…»

Времена менялись. Мрачноватым пророчеством стал эпизод массового действа на планете Плюк из фильма «Кин-Дза-Дза» (1986) Георгия Данелия с последующим диалогом:

«– Что они делают?

– Продают?

– Что продают?

– Всё!»

Просмотр рекламы как сюжетный ход мог давать и толчок для развития действия. Если настоящим рекламистам приходится только мечтать о прямой связке «увидел рекламу – начал приобретать», то в кино нет ничего невозможного. Приключения Дагласа Куэйда, героя фантастического боевика Пола Верхувена «Вспомнить всё» (1990), стартуют после того, как он периодически видит ролик корпорации, «вживляющей» несуществующие воспоминания. Точно так же под влиянием телевизионной рекламы мечтал сбежать в будущее скромный клерк патентного бюро из фильма Михаила Швейцера «Бегство мистера Мак-Кинли» (1975).

Правда, оба этих примера основаны на литературных источниках – рассказе Филипа К.Дика и киноповести Леонида Леонова. Причем в сценарной основе у Леонова роль навязчивой рекламы даже большая, чем в экранизации. Однако лента Швейцера примечательна и тем, что в одном из эпизодов в нее включен мультипликационный рекламный ролик чудодейственных пилюль, сделанный известнейшим советским аниматором Федором Хитруком. Если отвлечься от сатирического пафоса и плакатного видеоряда, то мы увидим практически ничем не отличающийся от современных функциональный ролик, где наглядно показано «путешествие» капсулы по пищеводу и ее дальнейшее влияние на мозг.

А что касается пародии, то здесь дальше других зашел Айвен Райтмен. В комедии «Эволюция» (2001) режиссер заставил героев возносить в камеру хвалу небезызвестному шампуню против перхоти. На этот раз – как лучшему средству от космических пришельцев. В кульминационной сцене этот самый шампунь закачивают зловредному инопланетному организму в отверстие, которое персонажи-биологи определяют как анальное… Мишенью выбрана, конечно, не сама торговая марка, а так называемый «продакт плэйсмент» – использование товара в сюжете. Причем сам шампунь одновременно таким «продакт плэйсментом» и был, поэтому в чувстве юмора рекламодателям фильма не откажешь (юмор самой картины особого зрительского отклика не вызвал).

Что касается «Конца Вечности», то его экранизацию 1987 года (режиссер Андрей Ермаш) тоже следовало бы включить в список фильмов, где реклама играет важную роль в сюжете. Через журнальные рекламные модули отправленный в прошлое резидент Вечности Купер общается со своим руководством сквозь тысячелетия. Может ли нынешний рекламист предположить, что его творения будут читать сотни веков спустя? О том, как представляет себе кинофантастика рекламных профи, – особый разговор.

* * *

Рекламщик – не такой частый герой фантастических лент, как, скажем, полицейский или ученый, но и не слишком редкий. В совершенно разных фильмах и у разных режиссеров люди из мира рекламы, сколь бы непохожими ни были их характеры, нередко страдают однородными психологическими недугами.

Кинорекламисты пребывают в непрерывном личностном кризисе. Фантастика в их экранной жизни выполняет двоякую роль. Во-первых, сталкивает героя с самим собой и своими до поры неосознанными проблемами. А во-вторых, помогает их решить. Особенно такой прием популярен в комедиях. Плейбой-криэйтор в исполнении Мела Гибсона («Чего хотят женщины», 2000) относится к противоположному полу чисто потребительски, и это заводит его в тупик уже в профессиональной сфере, когда нужно сделать рекламный ролик для женщин. Удар током «вдруг» включает у героя умение читать женские мысли, а в результате самодовольный нахал начинает лучше понимать людей и даже находит любовь.

Его коллега, холеный консультант по имиджу (Брюс Уиллис), добился крупного успеха в своем деле, но по пути растерял все свои главные жизненные ценности. Временной парадокс сталкивает его с самим собой в образе ребенка и позволяет вспомнить, чего же он по-настоящему хотел («Малыш», 2000).

Духовный тупик работника рекламы характерен не только для Америки. Французский юноша с нестандартным творческим мышлением вынужден работать в агентстве, которое печатает корпоративные календари с «клубничкой». Свое нестандартное мышление герой применяет только в причудливых сновидениях («Наука сна», 2006).

Персонаж экранизации нашумевшего романа Фредерика Бегбедера «99 франков» (2007), копирайтер Октав Паранго, заглушает свой экзистенциальный французский ужас едва ли не килограммами «кокса», что приводит его к соучастию в преступлении. В оригинальном романе был элемент социальной фантастики, однако режиссер-визуалист Ян Кунен это не использовал и пошел другим путем. Октав получает шанс нечто изменить, но лишь в иной сюжетной развилке в духе памятного фильма «Беги, Лола, беги» Тома Тыквера. Правда, шанс оказывается лишь очередным финтом больного сознания, и похоже, предсмертным. Любопытно, что в изображении галлюцинаций Октава Кунен проводит иронические параллели с финалом «Космической одиссеи 2001 года» Стенли Кубрика.

А что же дамы? С ними, увы, то же самое. Современная, в меру циничная карьеристка Кэйт из Нью-Йорка с головой уходит в работу, убегая от одиночества. Для создания рекламного ролика она привлекает… настоящего принца из XIX века, попавшего в наше время через «временную дыру». Принц отказывается открыто лгать, но все же идет на компромисс, помогая героине, которую успел полюбить. Его представления о чести, однако, меняют и жизнь Кэйт, заставляя в конечном итоге отказаться от карьеры и даже от «родной» эпохи («Кейт и Лео», 2001).

А вот юная девушка, рекламный дизайнер из Санкт-Петербурга, настолько измучила себя бесплодными мечтами о бойфренде, что получила… воображаемого друга («В ожидании чуда», 2007).

Сильные личности, однако, способны круто развернуть свою судьбу. Рекламщик Боб Коуди («Трасса 60», 2002), заболев раком, решает посвятить остаток жизни борьбе за правду. Теперь он скрупулезно слушает ролики по радио и записывает лживые слоганы и преувеличенные обещания. При всей своей эксцентричности Коуди – фигура положительная. Он борется с ложью, как и полагается настоящему профи, во-первых, креативно (с помощью взрывчатки), а во-вторых, опираясь на человеческую психологию (в данном случае – инстинкт самосохранения). Проще говоря, шантажирует, угрожая взорвать обманщиков вместе с собой.

Но в мире кинофантастики иногда встречаются действующие рекламисты-бессребреники, искренне увлеченные своим делом. Таков имиджмейкер Рэй Эмбри из «Хэнкока» (2008). Этот блаженный от рекламы даже предлагает клиентам раздавать бесплатно товары первой необходимости, чтобы присоединиться к его гуманитарному проекту. Однако именно Эмбри удается невозможное -– сделать из сверхчеловека Хэнкока просто человека и «звезду». Всего-то и нужно было – соответствовать мнению публики о «среднестатистическом» супергерое. Причем и в деле борьбы со злом Рэй умеет себя проявить без всяких сверхспособностей, с одним лишь топором наперевес.

Если Эмбри – юродивый маркетинга, то герой Эдди Мерфи в более ранней комедии «Святоша» (1998) и вовсе являет собой инкарнацию восточного божества, путешествующего по городам и весям Америки. Странствие без начала и конца приводит его ненадолго в рекламную программу «Магазин на диване». Естественно, не без помощи очередного рекламиста, у которого, естественно, личностный кризис. Персонаж Мерфи по имени Джи ухитряется читать шутливые и мудрые проповеди, одновременно рекламируя полезные в хозяйстве безделушки, и такой маркетинговый ход неожиданно поднимает рейтинги шоу до небес.

* * *

Кинофантастика не только оценивает роль рекламы в современном обществе, но и прогнозирует, что произойдет с ней завтра. Какие технологии будут воздействовать на потребителя?

Нередко показывают, как реклама становится все более интерактивной. Во второй части трилогии «Назад в будущее» (1989) Марти Макфлая едва не проглатывает голографическая акула, вылетевшая прямо из афиши фильма «Челюсти 19». Режиссер оригинальных «Челюстей» и продюсер «Назад в будущее» Стивен Спилберг в собственной картине «Особое мнение» (2002) подошел очень основательно к прорисовке мира образца 2054 года и даже советовался с футурологами. Среди находок – рекламные ролики, персонажи которых адресно обращаются к потребителю, считывая информацию о нем по сетчатке глаза и выуживая имя из базы данных. Спилберг применил и нетривиальный «продакт плэйсмент»: по его заказу ряд корпораций и торговых марок, в частности, «Лексус» и «Нокиа», разработали такие образцы своей продукции, которые продолжили в будущее линейки товаров под существующими брэндами.

Рекламистам отлично известно, что намного лучше, чем зрительный и слуховой каналы восприятия, работает чувственный. В ситуации, когда потребитель сидит перед телевизором, это напрямую пока недостижимо, но только не для фантастики. В фильме «Чарли и Шоколадная фабрика» Тима Бартона (2005) с помощью телепортации можно рассылать на домашние телевизоры рекламные образцы шоколадок. Хотя мы так и не узнаем, было ли внедрено это изобретение в обиход.

Внимание рекламе будущего часто уделяют фильмы с элементами антиутопии. К таким относится и упомянутое «Особое мнение» (напомним, тоже экранизация рассказа Филипа К.Дика). Реклама становится и лейтмотивом показа Детройта XXI века по версии киносериала «Робот-полицейский». С помощью такого приема выражается саркастическое отношение к полному контрастов мегаполису. Особенно показателен «Робот-полицейский 2» (1990) в постановке Ирвина Кершнера. В одном из эпизодов мы видим, как незадачливый угонщик забирается в автомобиль и получает смертельный разряд электрического тока. Это оказывается рекламным роликом новой противоугонной системы, ведь Детройт – автостолица Соединенных Штатов.

Труман Бербэнк из фильма Питера Уира «Шоу Трумана» (1998) вообще живет в специально созданной телевизионной среде. Многолетнее реалити-шоу под гигантским куполом в деталях показывает жизнь ничего не подозревающего «героя поневоле». А рекламоносителем выступает вообще все, что попадает в кадр. «Лучший друг» и «жена» Трумана (на самом деле – нанятые актеры) между делом не забывают восхвалять преимущества того или иного товара, в выгодном ракурсе демонстрируя его скрытой камере. Все предметы, к которым прикасается любимец публики, сыгранный Джимом Кэрри, и все, что наполняет идиллический городок-декорацию, включая здания, зрители могут купить у организаторов телепроекта. Разумеется, не оригиналы, а растиражированные копии.

Нескончаемым музыкально-рекламным шоу предстает телевидение будущего и в отечественной сказке Леонида Квинихидзе «31 июня» (1978). Правда, как несложно догадаться по году выпуска мюзикла, телевидение западное. Романтические отношения между художником Сэмом и средневековой принцессой Мелисентой и начинаются с того, что Сэм никак не может создать, выражаясь современным языком, концепт-арт (или копирайтерами скетч) ролика «Чулок для Прекрасной Дамы». У Квинихидзе, в отличие от его коллег с настоящего, а не вымышленного Запада, не было резко критического взгляда на телерекламу, вместо того – мягкая ирония. Реклама служила всего лишь частью «заграничной» экзотики для музыкальной комедии, премьера которой состоялась в новогоднюю ночь. Вкусить такой экзотики в полной мере отечественный зритель тогда еще не успел.

В пресыщенном обществе потребления продается не столько товар, сколько ценности, с ним связанные. Однако теми же самыми приемами продвигаются и ценности без всякого стоящего за ними товара. Мы говорим о социальной рекламе. Хотя у нее могут быть и благородные цели, на поверку сплошь и рядом оказывается, что и здесь аудитории навязывают чьи-то корыстные интересы. Социальная реклама несет в себе куда более мощный манипуляторский заряд, нежели любая продуктовая, потому и кинофантастика к ней особенно критична.

Антирекламным манифестом выглядит сатирический фильм Джона Карпентера «Они живут» (1988). Пришельцы захватили Землю без помощи шагающих треножников и тепловых лучей. Да это и не завоеватели вовсе, а космические дельцы, которые вышли на новый для себя сырьевой рынок. Телевидение передает сигнал, мешающий людям увидеть «братьев по разуму» как они есть, а заодно их скрытые сообщения. Но если надеть специальные очки, становится ясно, что вся без исключения реклама на самом деле (и буквально черным по белому) доносит простые послания: «Подчиняйтесь», «Смотрите ТВ», «Женитесь и размножайтесь», «Спите», «Никаких независимых мыслей». Даже на деньгах написано: «Это ваш бог».

Телевидение служит основным орудием пропаганды и в далеком будущем. В экранизации «Звездного десанта» Роберта Хайнлайна, предпринятой уже упомянутым в нашем обзоре Полом Верхувеном (1997), оно формирует положительный образ солдата, и оно же складывает образ врага даже из безобидных жучков, которых азартно уничтожают детишки (здесь применен хорошо известный и рекламистам нашего времени прием «воздействие через посредника»).

Объектами непрерывной социальной рекламы выступают все жители государства Либрия («Эквилибриум» Курта Виммера, 2002), Глава Либрий ежеминутно обращается к лишенным эмоций гражданам со всех видеоэкранов, поздравляя с тем, что общество живет в лучшем из миропорядков.

Но механическое повторение срабатывает разве что в антиутопии. В современном мире, охваченном страстями, действовать необходимо более креативно. Пожалуй, наиболее смелый подход к социальной рекламе применяет… католическая церковь, правда, не настоящая, а такая, какой преподносит ее Кевин Смит в комедии «Догма» (1999), Неординарно мыслящий кардинал проявляет себя прирожденным рекламистом, понимая, чем привлечь новый сегмент аудитории – молодежь – и на каком языке с ней говорить. Свою цель служитель церкви формулирует на редкость прямо и точно: «Нам нужно заполнить скамьи!» И вот уже готова масштабная рекламная кампания «Католицизм – это круто!», где «ребрендинг» претерпевает даже визуальный образ Спасителя. А главная акция – публичное и «бесплатное» отпущение грехов. Только мироздание в процессе едва не рушится…

Вряд ли можно в одном обзоре охватить все многообразие «рекламных» мотивов кинофантастики. Мы попытались упомянуть только наиболее заметные. В целом же, несмотря на шутки, а временами и серьезные выпады, жанровый кинематограф относится к рекламе без однозначного отрицания. Может быть, потому что расцвет и того, и другого приходится на одно время. Или потому, что режиссеры помнят, чем «подрабатывали» между съемками кинохитов. И, в конце концов, решая, на какой фильм идти в кино, разве вы не смотрите его рекламный ролик?

Аркадий Шушпанов 

Нереальный блокбастер (Disaster Movie)

Производство компании Grosvenor Park Media, 2008.

Режиссеры: Аарон Зельцер, Джейсон Фридберг.

В ролях: Мэтт Лантер, Ванесса Миннилло, Кимберли Кардашьян, Кармен Электра и др.

1 ч. 30 мин.

Пародия, как сможет подтвердить практически каждый поклонник жанра, при всей внешней незамысловатости штука хитрая. Мало просто высмеять какой-нибудь приевшийся штамп – желательно еще, чтобы при этом соблюдалась мера, а сам шутник не оказался единственным, кто смеется. К сожалению, действительно удачные образцы здесь встречаются куда реже, и гораздо более распространены фильмы, вызывающие у зрителя целую палитру негативных эмоций. «Нереальный блокбастер» если и не достиг низшей ступени эволюции смешного (покуда процесс длится, сложно судить о возможных результатах), то вплотную приблизился к ней.

Четверо обывателей, не блещущих умом или отвагой, оказываются единственными, кто может спасти родной город, а заодно и все прочее человечество от грядущего конца света. Для этого требуется вернуть утерянный хрустальный череп на его законное место в музее; в пути героям встретится множество персонажей из хорошо знакомых зрителю фильмов. Из, казалось бы, потенциально богатого на пародирование материала в виде линейки новейших блокбастеров в итоге получилось нечто настолько кошмарное, что естественной реакцией в данном случае является не смех, а тошнота. Следствие, впрочем, закономерное: для Зельцера и Фридберга, выступающих не только режиссерами, но и сценаристами, это не первый опыт в сей области. За продуктивной парочкой значатся «Знакомство со спартанцами», «Очень эпическое кино» и «Киносвидание» (каждый из которых по выходе получал самые низкие оценки зрителей, не говоря уж о критиках), а также сценарии ко всем четырем частям «Очень страшного кино».

Единственный светлый момент, который можно отметить во всей этой ситуации, – лента провалилась в прокате (предыдущие потуги дуэта неплохо окупались), собрав всего лишь семь миллионов долларов при двадцатимиллионом бюджете. Значит, есть некоторая надежда на то, что зритель хоть на какое-то время будет избавлен от подобных попыток его рассмешить. И на том спасибо.

Александр Плякин

Приключения Алёнушки и Ерёмы

Производство компании «Парадиз», 2008.

Режиссер Георгий Гитис.

Роли озвучивали: Антон Макарский, Наталья Щукина,

Александр Наумов, Инна Гомес, Сергей Чонишвили, Рената Литвинова и др.

1 ч. 25 мин.

Мультфильм «Приключения Алёнушки и Ерёмы» правильнее было бы назвать «Страсти по царевне Всеславне». Потому что, во-первых, все действие крутится именно вокруг этого персонажа, и лишь иногда выскакивает на экран Ерёма, чтобы сыграть что-нибудь на своей балалайке. А во-вторых, приключений здесь примерно столько же, сколько и удачных шуток. То есть не так уж много. Имеется пара забавных моментов, вроде признания царевны под вступительную мелодию сериала «Санта-Барбара». Но в остальном шутки либо глупые, либо пошлые.

Первые минут сорок отданы исключительно знакомству с героями, которые пестры и многочисленны. Тут и Ерёма – эдакий местный Иванушка-дурачок, но с русыми дредами. Тут и царевна Всеславна в комбинезоне монтажника-высотника, с разводным ключом за поясом. Тут и восточный звездочет с истинно кавказским акцентом. Тут и гигантский ежик, очень похожий на того, что когда-то бродил в тумане. Причем последнего эксплуатируют так часто, что к середине мюзикла его появление начинает утомлять.

Да, новая российская анимация – еще и мюзикл. Выглядит и звучит это примерно так. Трах-бах! – ворона каркает во все воронье горло, глаза ее при этом лезут из орбит, потом летучий корабль с грохотом падает на избу, разваливая ее по бревнышку, а следом, как черт из табакерки, с криком «Верхштейн!» выпрыгивает злобный немецкий рыцарь. И вдруг звучит спокойная и замечательная песня о любви… Таков он – русский мультипликационный мюзикл. Что касается сюжета, то здесь это – чистая формальность. Все, включая Алёнушку, ищут царевну Всеславну, которую везут к любвеобильному шаху.

«Приключения Алёнушки и Ерёмы» – очередной мультфильм ни для кого. Дети толком не посмеются, взрослые поплюются. Профессионализма ЗD-аниматоров и эпатажности Ренаты Литвиновой совсем не достаточно для того, чтобы сделать мультфильм по-настоящему интересным.

Степан Кайманов

Город Эмбер: Побег (City Of Ember)

Производство компаний Playtone и Walden Media, 2008.

Режиссер Гил Кенан.

В ролях: Тим Роббинс, Бил Мюррей, Сирша Ронан, Гарри Тредэуэй, Мартин Ландау и др.

1 ч. 35 мин.

Интересно, знакома ли автору серии романов о городе Эмбер Джин Дюпро (так назвали писательницу русские издатели, хотя на самом деле ее имя звучит, скорее, как Жанна) повесть Кира Булычёва «Город наверху»? Случайно ли вышло так, что экранизация первой книги ее цикла выглядит сильно адаптированным для детского восприятия пересказом истории трубаря Крони из произведения российского фантаста? Конечно, скорее всего, это простое совпадение. Как и точная цитата финала польской «Сексмиссии» (в советском прокате – «Новые амазонки») в концовке ленты. При желании можно найти в картине элементы сходства и с «Матрицей» братьев Вачовски, и с миром компьютерной игры «Фоллаут». Но в этом нет ничего удивительного: «постъядер», или, как его еще называют, «постапокалипсис», прочно занял место среди фантастических поджанров – где-то между космооперой и паропанком – и обзавелся собственным «каноном» из набора характерных черт, элементов антуража и сюжетных коллизий.

Из них, как из деталей детского конструктора, и выстроен сюжет «Города Эмбер». Спасая цивилизацию от гибели, группа ученых создает гигантское подземное убежище – Эмбер. В его замкнутом мирке достаточно большая группа людей должна переждать ядерную катастрофу. Покинуть пределы убежища людям должно помочь содержимое шкатулки, которая откроется через двести лет. Но жизнь никогда не следует намеченным планам, и о шкатулке забыли. Выросли поколения, не представляющие себе жизни за пределами убежища. В поддержании статус-кво крайне заинтересована правящая верхушка города во главе с мэром, однако и ему понятно, что ветшающее оборудование долго не протянет. Но он предпочитает жить по принципу «после меня – хоть потоп», хорошо питаться, доставая припасы из тайного хранилища, и устраивать общегородские празднества. Само собой, законы семейного кино действуют даже в постъядерном мире, и смелые подростки, пережив каскад невероятных приключений и разгадав множество тайн, кладут конец тирании и приводят фильм к хэппи-энду.

Сергей Цветков

Футурама: Игра Бендера (Futurama: Bender's Game)

Производство компании 20th Century Fox Television, 2008.

Режиссер Дуэйн Кэри-Хилл.

Роли озвучивали: Билли Уэст, Кэти Сэгал, Джон ДиМаджио, Фил ЛаМарр и др.

1 ч. 28 мин.

Экипаж «Межпланетного экспресса» с профессором Фарнсвортом во главе пытается противостоять топливной компании-монополисту, которой владеет коварная предпринимательница Мамочка. Тем временем робот Бендер увлекается ролевыми играми и так погружается в выдуманный мир, что вскоре его фантазии уже сами начинают формировать реальность.

После снятия с телевизионного эфира в августе 2003 года из-за недостаточно высоких рейтингов мультсериал Мэта Гроунинга обрел вторую жизнь на DVD. Причин неуспеха на ТВ несколько: у мультфильма не было постоянного временного слота, некоторые эпизоды не показали вовсе, и если в другом своем детище – «Симпсонах» – Гроунинг иронизировал над тем, что знакомо каждому, то «Футурама» оказалась повествованием, требующим специальных знаний. Однако успешные продажи заставили компанию-производителя запустить в производство четыре полнометражные анимационные ленты с теми же героями.

«Игра Бендера» – третья из них, появление четвертой ожидается в феврале 2009 года. Само название отсылает знатоков жанра научной фантастики к знаменитому произведению Орсона Скотта Карда «Игра Эндера». Хотя в целом мультфильм – это, скорее, вторжение на сопредельную территорию: параллельно основной сюжетной линии идет едкая насмешка над фэнтези и любителями ролевых настольных игр серии «Dungeons and Dragons». А заключительная часть – и вовсе развернутая зарисовка на основе «Властелина Колец». Фантастических цитат тоже хватает. В сцене гонок на выживание Джордж Такеи кричит Скотту Бакуле: «Ты загубил франшизу!» (оба актера в свое время снимались в цикле «Звездный путь»), Бендера сажают в психиатрическую лечебницу имени Хэла, в финале имеет место поединок в традициях «Звездных войн» и так далее. Во всем остальном – несмотря на то, что фильм временами начинает напоминать набор гэгов, связанных между собой весьма условно – это по-прежнему смешно и наверняка будет оценено поклонниками.

Александр Плякин

Прошлое героев

Предлагаем традиционный обзор российских кинопремьер первого полугодия 2009 года. Напоминаем, что иногда сроки релизов имеют неприятное обыкновение сдвигаться.

 Январь откроется долгожданной премьерой «Обитаемого острова» Федора Бондарчука. К огромному сожалению зрителей, это будет лишь первая часть широко разрекламированного блокбастера. Вторая планируется на февраль. Юным зрителям в каникулы будут предложены семейная фантастическая комедия «Сказки на ночь» (Bedtime Stones) и итальянская анимационная фэнтези «Тайна затерянного королевства» (Winx club – Il segreto del regno perduto). Взрослые тоже не останутся без мультфильма: надеемся, что новая экранизация замечательной сказки Леонида Филатова «Про Федота стрельца, удалого молодца» будет отличаться от предшественницы. Весьма оригинальный проект предложит австралийский кинематограф: герой фильма «Доктор Плонк» (Dr. Plonk) режиссера Рольфа ДеГера в 1907 году узнал о грядущем через сто лет конце света, построил машину времени и отправляется в наше время предупредить потомков – но здесь его принимают за сумасшедшего. Картина сделана в стиле чернобелых немых фильмов зари синематографа. Знаменитый автор комиксов Фрэнк Миллер, известный зрителям по «Городу грехов», представит на суд свою первую сольную режиссерскую работу «Мститель» (The Spirit). Не обойдется первый месяц года без хоррора. Историю девятнадцатилетней девушки, регулярно посещаемой диббиком (мятущаяся в поисках тела душа) в образе маленького мальчика, погибшего в Аушвитце, будет рассказана в ленте Дэвида С.Гойера «Нерожденный» (The Unborn); а шведский кинематограф в картине «Впусти меня» (Lå den räte komma in) предложит историю другого мальчика, чьи кровавые фантазии могут привести к весьма печальному овеществлению. Российское кино отметится «Самым лучшим фильмом 2» – сиквелом модной пародии от резидентов «Комедиклаба», а также долгожданной экранизацией романа Виктора Пелевина «Generation П» (международное название – Wow!).

Центральной премьерой февраля станет «Загадочная история Бенджамина Баттона» (The Curious Case of Benjamin Button) Дэвида Финчера. Герой этой экранизации лирического рассказа Ф.Скотта Фицджеральда Бенджамин Баттон – пожилой человек, который с годами становится все моложе. Но однажды «контрамот» встречает свою любовь. Триквел модной вампирской саги «Другой мир 3: Восстание Ликанов» (Underworld: Rise of the Lycans) отправит зрителей к самым корням многовековой войны между кланами вампиров и оборотней. Хоррор будет преобладать и в феврале – здесь и российская мистическая лента «Юленька» (режиссер Александр Стриженов), повествующая о взаимоотношениях преподавателя женской гимназии с весьма странным классом; и одиннадцатое возвращение к водам Хрустального озера Джейсона Вурхиза в фильме «Пятница, 13-е» (Friday the 13th); и французский детектив «Я прихожу с дождем» (I Come with the Rain); и американский НФ-триллер «Экстрасенсы» (Push); а также история пришельцев, попавших во времена викингов «Викинги» (Outlander). Анимация «День рождения Алисы» (режиссер Сергей Серёгин) по мотивам одноименной повести Кира Булычёва, надеемся, продолжит традиции качановской «Тайны третьей планеты».

Март будет посвящен супергеройскому кино. Для начала нам покажут мир, где очень много суперменов, однако деятельность их строго запрещена, Но иногда все же «Хранителям» (Watchmen) приходится «тряхнуть стариной». Вернется и еще один комиксный супергерой – Фрэнк Кэстл. В сиквеле «Каратель 2: Территория войны» (Punisher: War Zone) он вновь вступит в схватку с преступностью. Не отстанет от комиксов и хоррор. Российское кино определенно взалкало «раскрутить» Вия до уровня Дракулы, чему подтверждение – очередная лента об этом исчадии зла «Вий: Возвращение» (режиссер Олег Степченко). Страха добавят «100 шагов» (100 Feet) и «Проклятая» (The New Daughter), Многократно экранизированный фантастический роман Александра Кея «Побег на Ведьмину гору» (Escape to Witch Mountain) обретет новое киновоплощение под названием «Гонка к Ведьминой горе» (Race to Witch Mountain, в российском прокате – просто «Ведьмина гора»). К весенним каникулам прокатчики всегда припасают семейное кино. На этот раз это будут: мультфильм «Монстры против пришельцев» (Monsters vs. Aliens) о пятнадцатиметровой девушке и ее друзьях, противостоящих огромному злому пришельцу Галаксару, напавшему на Землю; британско-венгерская семейная фэнтези «Тайна Лунной долины» (The Secret of Moonacre) о тринадцатилетней сиротке, оказавшейся последней из Лунных Принцесс; и еще одна семейная фэнтези о девочке, которая должна спасти похищенного отца, обладающего даром оживлять книжных персонажей – «Чернильное сердце» (Inkheart).

Кинопрограмма апреля начнется с долгожданной российской премьеры (почти год спустя после японской!) нового аниме великого Хаяо Миядзаки «Рыбка Поньо» (Gake no ue no Ponyo): история пятилетнего Мальчика и подводной принцессы – золотой рыбки. Фэнтези в духе восточных единоборств о гуманоидном пришельце, по зову сердца решившем защищать Землю от всяческого инопланетного зла, будет называться «Драконий жемчуг» (Dragonbali). Режиссер Джо Джонстон и целое актерское созвездие в лице Бенисио Дель Торо, Энтони Хопкинса и Хьюго Уивинга попытаются оживить набивший оскомину сюжет про «Человека волка» (The Wolf Man). Очередные призраки хоррор-девочек и хоррор-бабушек поостужают кровь в зрительских жилах в лентах «Дело № 39» (Case 39) и «Эхо» (The Echo).

Май – всегда время самых крупных мировых премьер. Для начала мы узнаем предысторию Логана-Росомахи из приквела «Люди Икс: Начало.Росомаха» (X-Men Origins: Wolverine). Затем заберемся в былые дни капитана Кирка и экипажа «Энтерпрайза» в еще одном приквеле еще одной знаменитой саги – «Звездный путь» (Star Trek). После этого в картине «Ангелы и демоны» (Angels & Demons) покопаемся в прошлом профессора Роберта Лэнгдона, героя «Кода Да Винчи». Режиссером опять станет Рон Ховард, главного героя вновь сыграет Том Хэнкс, а самому главному герою снова придется столкнуться с религиозными фанатиками (на этот раз они хотят похитить антивещество и взорвать Ватикан). Сказку Нила Геймена о девочке, попадающей в параллельный мир, «Коралина в стране кошмаров» (Coraline) предложит зрителям в анимированном виде режиссер Генри Селик. Свой взгляд на постапокалиптический зомби-хоррор представит французский кинематограф в фильме «Мутанты» (Mutants). Новые смешные приключения ночного музейного сторожа Ларри Дэли ждут нас в сиквеле «Ночь в музее 2: Побег из архива» (Night at the Museum 2: Escape From the Smithsonian). Вдоволь полетают на старинных самолетах и посражаются с чудовищами герои трехмерной анимации «Вверх 3D» (Up). И под занавес мая – самое вкусное! Четвертый фильм о Терминаторе – «Терминатор: Да придет спаситель» (Terminator Salvation) – повествует о первых годах после глобальной катастрофы, устроенной сетью Скайнет. Джону Коннору (на этот раз его играет Кристиан Бэйл) предстоит возглавить Сопротивление против роботов-убийц, а также раскрыть тайну странного незнакомца, возможно, попавшего в то время из будущего.

Июнь откроется еще одним знакомым сюжетом – «Папе снова семнадцать» (17 Again). Из названия уже ясно, что это молодежная комедия о том, как папа однажды проснулся подростком и отправился в школу где учатся его дети. Серьезную анимационную драму, снятую в жанре «фильм-нуар», имеющую именно такое название – Film Noir, – в нашем прокате почему-то решили обозвать в духе пародийной линейки – «Очень мрачное кино», что безусловно собьет с толку зрителей. Южнокорейская криптоисторическая вуция «Божественное оружие» (The Divine Weapon) расскажет о тайных лабораториях Седжонга, где еще в 1448 году создавали ракетное оружие. Под занавес июня грядет еще одна крупная премьера сиквела «Трансформеры 2: Месть падших» (Transformers: Revenge of the Fallen) от режиссера Майкла Бэя.

Дмитрий Байкалов

Бад СПАРХОУК ПОСЛЕДНЕЕ ЗАДАНИЕ СЭМА БУНА

Еш-шть тшеловек Ш-шамбун, – прошипел Саблезубый прямо в лицо миниатюрной землянке. – Твоя обяж-жаношть найти и привеш-шти…

На стандартном глаксе ситх говорил с чудовищным акцентом, и Роксане Болдрес потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл сказанного.

– Шамбун? – переспросила она, не уверенная, что расслышала имя.

Ситх презрительно вздернул голову.

– Ты произноссиш-шь ош-шень неправильно, – прошипел он. – Не Шамбун, а Ш-шамб-бун, как я только ш-што шкажал.

Роксана еще немного подумала.

– Самбан? – попыталась догадаться она. – Сампан? Или – шаман?.. – Последнее предположение было как минимум странным, но коль скоро Роксана имела дело с инопланетянином, к странностям следовало быть готовой. Кроме того, она надеялась, что ее очевидное замешательство заставит ситха отказаться от дальнейшего разговора и уйти. Она не сочувствовала претензиям ситхов на галактическое господство и не хотела принимать участие в их борьбе за власть.

Саблезубый приподнял свою небольшую верхнюю конечность и продемонстрировал острейший коготь на локте. Одним вертикальным ударом этого когтя инопланетянин был способен выпустить ей кишки.

– Достатош-шно!.. Мне некогда играть ш-ш тобой в шловешшные игры. Твоя найти ш-шеловек Шамбун и предать в руки правошшудия. – Движение страшного когтя было таким стремительным, что если бы Роксана в этот момент моргнула, она бы, наверное, ничего не заметила. Тем не менее три верхние пуговицы на ее блузке оказались начисто срезаны острым как бритва кончиком.

Роксана невольно сглотнула.

– Считайте, что я оценила ваш способ придавать своим словам… гм-м… должную убедительность, – пробормотала она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. Одновременно Роксана пыталась запахнуть на горле разошедшийся воротник блузки, хотя и подозревала, что ее обнаженная грудь едва ли представляет какой-то интерес для трехметрового, слегка ящероподобного ситха. – То есть я обречена искать этого вашего Шамбуна-Салмана-Шамана или как вы там его назвали…

– Совреш-шенно так. Ж-желаю тебе наш-шытитьс-ся теплыми внутренноштями твоих врагов, – ответил Саблезубый и, повернувшись, зашагал прочь.

Роксана проводила его взглядом. Заключительные слова ситха застали ее врасплох. Насколько она знала, они были не просто вежливыми, а изысканно вежливыми. Даже уважительными. Для ситхов, конечно… И все же Роксана продолжала прислушиваться к удалявшемуся клацанью когтей Саблезубого. Лишь когда оно затихло, она позволила себе немного расслабиться. Ситхи никогда не были ей симпатичны.

* * *

На этой удаленной от основных космических путей станции Роксана очутилась почти две недели назад – после того как ее довольно бесцеремонно высадили с перегрианского грузового судна. Причина крылась в покере. На протяжении всего перелета Роксане просто сказочно везло, и в конце концов перегриане, плохо разбиравшиеся в правилах игры и не имевшие никакого понятия о законах вероятности, заподозрили ее в жульничестве. С тех пор она пыталась найти не слишком обременительный способ заработать достаточно денег, чтобы оплатить перелет со станции в какое-нибудь другое, более гостеприимное место. И вот теперь непонятное предубеждение ситхов против этого неизвестного «шамана» вкупе с их стремлением во что бы то ни стало предать его «шправедливош-шти» могло помешать Роксане осуществить это вполне разумное и по-человечески понятное желание.

На станции инопланетные расы были представлены довольно скудно, что само по себе указывало, насколько далеко отстоит она от основных торговых трасс. Наиболее заметными были, безусловно, ситхи – рослые существа брутального вида с тонкими ручками, могучими ляжками и очень-очень острыми когтями. И тот факт, что они любили раскрашивать свои когти во все цвета радуги (впрочем, больше всего им нравился ядовито-красный), отнюдь не мешал им весьма успешно пользоваться этими когтями в любых спорах, которые вспыхивали между представителями ситхской диаспоры с завидной регулярностью. В качестве решающего аргумента в дискуссиях с представителями более высокоразвитых цивилизаций они тоже оказывались весьма эффективными, в чем Роксана успела убедиться на собственной шкуре.

Точнее, на собственной блузке…

Впрочем, дело могло обернуться гораздо хуже, мрачно подумала она. Буквально на днях Роксане довелось стать свидетельницей того, как два ситха пытались разрешить какой-то религиозный спор, причем дискуссия носила не только публичный, но и вполне официальный характер. Вот только поверить в это цивилизованному человеку было нелегко. Диспутанты наносили друг другу такие удары, что брызги крови и клочья серо-зеленого мяса веером разлетались во все стороны. Победителем вышел теолог, который ухитрился отсечь своему противнику голову, благодаря чему несомненно получил право изрекать истины ex cathedra[1]. Пожалуй, подумала тогда Роксана, кое-кому из ее знакомых адвокатов стоило открыть здесь практику.

Обслуживали станцию представители еще нескольких инопланетных рас. Главной отличительной чертой аразонитов, чья планета Уютное Гнездо являлась для станции базовой, был короткий голубоватый мех и слегка выпяченный живот. Ростом они были Роксане по пояс, может быть, чуть выше. Эта раса считалась гуманоидной, но человеческого в аразонитах было мало – на Земле их сочли бы похожими, скорее на кенгуру, чем на людей. Впрочем, с тех пор как Роксана тайком пробралась на борт трансгалактического туристского лайнера, она успела побывать во многих солнечных системах и убедилась, что гуманоидность является понятием весьма растяжимым. Вдали от Земли гуманоидами – в полном соответствии с Платоном, когда-то определившим человека как «двуногое прямоходящее без перьев» – считали всех, кто имел соответствующее количество ног и рук и передвигался в вертикальном положении. Если судить по этим весьма неопределенным критериям, то и ситхи были гуманоидной расой.

За техническое состояние станции отвечали риксанцы – очень небольшие насекомоподобные существа с врожденными способностями к технике. Куда бы ни направилась Роксана, всюду она натыкалась на этих отягощенных тяжелыми инструментальными поясами тружеников, которые что-то регулировали, чинили, настраивали, время от времени вступая друг с дружкой в стремительные диалоги, напоминавшие пулеметные очереди и состоявшие почти исключительно из технических сокращений и аббревиатур. Любые разговоры с ними – как, впрочем, и со всеми инженерами, которых Роксана знала на Земле – были либо убийственно скучными, либо абсолютно непонятными.

Кроме аразонитов и риксанцев – и, разумеется, транзитных пассажиров, летевших в какие-то совсем уж экзотические места и края – на станции обитали и представители других народов. К примеру, квартирным хозяином Роксаны – так, во всяком случае, она определила для себя его роль, хотя сам он называл себя баббл-оператором (что бы это ни означало) – был похожий на панголина чукчук по прозвищу Искатель, державший в одном из секторов что-то вроде постоялого двора. Он разрешил ей поселиться в крошечной каюте у холодной внешней стены станции, а за это Роксана обучала его покеру, уделяя особое внимание вопросу о том, как нужно блефовать, когда боги вероятности к тебе не расположены. Искатель делал успехи. Всего за неделю он стал для Роксаны прекрасным партнером по игре; кроме того, время от времени чукчук делился с ней информацией о последних событиях.

Когда щелчки ситховых когтей по палубе затихли, Искатель глубоко вздохнул.

– По крайней мере, он обещал оплатить все твои издержки, так что когда работа будет выполнена, ты сможешь путешествовать дальше, – сказал он на мелодичном торговом диалекте глакса. С его стороны было большой любезностью обратиться к стандартизованному языку: обычно Искатель говорил так, что Роксана не могла понять ни слова.

– Мне не слишком хочется разыскивать другого человека, особенно если в конце придется передать его в руки ситхов, – покачала она головой. – Впрочем, не факт, что я его найду…

Искатель разразился звонкой трелью, исходившей, казалось, откуда-то из глубины его разбухшего чрева.

– Никто не любит ситхов. Они не слишком приятная раса даже по моим весьма широким католическим стандартам. А с тех пор как разгорелся этот теософский спор, отношение к ним стало еще хуже. – Он немного помолчал, задумчиво потрескивая чешуей. – Но я не понимаю, почему ты так переживаешь? Этот Шамон или Саман, о котором упоминал Саблезубый, – преступник. Наверняка он украл у них что-то очень ценное!

– Ты прав, – согласилась Роксана. – Но мне что-то не особенно нравится ситханское правосудие. – Она вздрогнула. – Превратить человека в рубленый бифштекс только за то, что он совершил кражу – это уже чересчур! Пусть даже он похитил у них какую-то религиозную святыню.

– Или он, или ты – так стоит вопрос, – хладнокровно пояснил Искатель. – Ситхи считают, что за преступление одного должна отвечать вся раса. Они максималисты, сторонники крайних взглядов, а коль скоро ты единственный человек, которого они встретили здесь, то…

Он мог не продолжать, все было ясно и так. Если Роксане не удастся выполнить возложенную на нее миссию, именно она станет жертвой ситханского правосудия.

А никакого желания превращаться в бифштекс, сасими или что-то подобное у нее не было.

– Что ж, придется спуститься на планету и найти этого парня. Думаю, среди аборигенов он будет бросаться в глаза, как слон среди муравьев.

– Что такое слон? – спросил Искатель, когда Роксана уже двинулась к посадочному шлюзу челнока. – И заодно: что такое муравей?..

* * *

Сэм Бун нервничал. Когда старший агент-координатор Ахабббб поручила Сэму это деликатное задание, а именно – выступить посредником при урегулировании религиозных проблем на Уютном Гнезде, она как-то позабыла упомянуть о кровожадном и непредсказуемом характере ситхов, которые и были ее клиентами. Не сказала она ни слова и о радикальном религиозном фанатизме ситхов. Единственное, что было известно Сэму, когда он вылетал на задание: ему предстояло защищать их интересы. Точка.

Суть проблемы вкратце сводилась к следующему. Вознамерившись нести свет истинной веры погрязшим в ереси язычникам, ситхи провели целую серию небольших «крестовых походов», закончившихся относительно безболезненным обращением обитателей пяти планетных систем в Единую и Истинную Веру Союза Яйцекладущих Существ. Планета Уютное Гнездо была в списке ситхов шестой по счету, но аразониты неожиданно заявили, что не желают принимать Единую и Истинную Веру из-за неустранимых противоречий с господствующей на их планете философской доктриной.

– Вы вынашиваете яйца внутриутробно, а аразониты носят их в сумках на животе, – вежливо заметил Сэм в предварительной беседе с главой ситханской делегации по имени Потрошитель. – Неужели это такая уж существенная разница?

– Грах-х! Разница дейс-ствительно небольшая! – ответил ситх. – Яйца есть яйца, и все живородящие существа являются злейшими врагами всего светлого и доброго, что только есть во Вселенной. И все равно обитатели Уютного Гнезда обязаны присоединиться к Единственной и Истинной Вере Союза Яйцекладущих, потому что только вера в Великое Яйцо – единственная и истинная. Я сказал. – И чтобы подчеркнуть свои слова, Потрошитель со скрипом провел обоими когтями по поверхности каменного стола.

Прошел примерно час, прежде чем по коже Сэма перестали бегать мурашки.

Увы, за последние недели положение нисколько не улучшилось, аразониты продолжали упорствовать, и ситхи, потеряв терпение, пригрозили обратить их в свою веру силой. Будь эти низкорослые, покрытые мехом существа более технологически развитыми, более многочисленными или населяй они хотя бы несколько звездных систем, конфликт непременно привлек бы внимание Суда Галактической Гегемонии, что, в свою очередь, – благодаря привычке судебных приставов прибегать при разрешении споров к поистине драконовским мерам – могло оказаться гибельным для обеих рас. К сожалению, в настоящий момент ситуация была такова, что конфликт между ситхами и аразонитами вряд ли можно было считать угрожающим миру и спокойствию Галактики, следовательно, на вмешательство Верховного Суда надеяться не стоило.

Дело осложнялось тем, что по контракту Сэм был обязан блюсти интересы ситхов, однако аразониты нравились ему гораздо больше. Спокойные, не агрессивные, они, похоже, не интересовались ничем, что происходило за пределами их крошечного провинциального мирка. Сэму понадобилось все его искусство дипломата, чтобы просто усадить аразонитов за стол переговоров. Еще больше усилий ему пришлось приложить, чтобы убедить маленьких инопланетян отнестись к предложениям ситхов сколько-нибудь серьезно. Но ситхи аразонитов совершенно не интересовали. Куда больше их занимал сам Сэм, который – по их представлениям, разумеется, – представлял собой крайне любопытное и даже легендарное существо. Еще бы, ведь он побывал в самом взаправдашнем Диснейленде, который аразониты считали главной достопримечательностью Земли.

Сэм испробовал все известные ему способы, чтобы достичь взаимоприемлемого решения, но тщетно. Каждый раунд переговоров ситхи неизменно начинали со своего символа веры, заключавшегося в том, что коль скоро Вселенная возникла из яйца, следовательно, лишь яйценосные расы являются ее законными владыками. Это, по их мнению, означало только одно: все яйцекладущие и яйцеживородящие народы должны объединиться под знаменем Большой Скорлупы. У аразонитов таким образом не оставалось никакого выбора. Нежелание обращаться означало отказ от врожденных прав на господство.

Поначалу Сэм попытался было оспорить столь категорический вывод, но довольно скоро понял: любое посягательство на «священную корову» ситханской доктрины может стать смертельно опасным для хрупкого человеческого существа, чьи ногти не шли ни в какое сравнение с огромными, острыми как бритвы, ярко раскрашенными когтями его клиентов. С тех пор каждый раз, садясь за стол переговоров, он чувствовал себя так, словно ступал по чрезвычайно тонкому льду.

Когда Сэм вошел в зал, глава ситханской делегации Потрошитель что-то прошипел, обращаясь к нему, но автоматический переводчик выдал только серию неразборчивых свистков и щелчков.

– Подождать минуточку, моя регулировать чертов синтезатор речь, – прочирикал риксанский техник в персональный коммуникатор и запустил в переводчик сразу четыре верхние конечности, каждая из которых была вооружена неким подобием лазерного паяльника. – Этот перкианский дерьмо никогда не работать, когда надо. Не понимать, почему начальник станция покупать оборудование, которое есть самое дешевое? Ага, нашел. Сейчас…

Из верхнего рупора автоматического переводчика вылетел фонтан голубых искр, а риксанский техник судорожно дернулся.

– П-проклятье! Вы сказать что-нибудь, – обратился риксанец к Потрошителю, размахивая в воздухе дымящимися конечностями, чтобы сбить огонь.

– Я сказал: да вкусите вы гниющие внутренности своих врагов! – донесся из нижнего рупора голос Потрошителя.

Подходящее приветствие, подумал Сэм.

Сегодня главный переговорщик ситхов почему-то решил выкрасить свои жесткие, как сапожная щетка, брови в темно-вишневый цвет, оставив кончики бледно-розовыми. Губы были вымазаны изжелта-зеленой помадой, которой Потрошитель пользовался с самого начала переговоров; когти он, как обычно, оттенил едким фуксином. Впрочем, по сравнению с общей цветовой гаммой этот цвет выглядел на редкость умеренно, почти консервативно.

– Да вырвут ваши когти нерожденный плод из чрева неверных, – ответил Сэм в формальном ключе и слегка вздрогнул, сообразив, что под неверными подразумевалось абсолютное большинство населения Галактики, включая его собственную расу, имевшую несчастье принадлежать к живородящим.

Из среднего рупора переводчика донеслось пронзительное шипение, напоминавшее свист прохудившегося парового радиатора. Потрошитель то ли оскалился, то ли улыбнулся, сверкнув длинными и острыми как иглы зубами. Сэм, впрочем, надеялся, что это именно улыбка.

Пока они обменивались любезностями, в зал ввалились остальные члены ситханской делегации. Сэм не уставал поражаться богатству палитры, с помощью которой ситхи делали себя еще более отталкивающими. Впрочем, не исключалось, что они попросту не различают цветов – до того резким и неприятным для глаза был их традиционный макияж. Сам Сэм ни за что не стал бы красить надбровные дуги в густо-коричневый, а щеки – в ярко-оранжевый, но именно так были размалеваны оба спутника Потрошителя. Губы у всех делегатов отливали ядовито-зеленым, а когти – лазурью, киноварью и охрой. Сэм едва сдержался, чтобы не покачать головой. Он и так скептически относился к последним тенденциям ситханской моды, но это было уже чересчур.

Три аразонита под предводительством Кузнечика (так перевел его имя аппарат) вошли в зал следом за ситхами и с легкостью запрыгнули на свои места за столом. Все они были одеты в костюмы консервативного покроя, состоявшие из клетчатых пиджаков и таких же юбочек. Сэм сразу заметил, что с прошлых переговоров первый заместитель Кузнечика заметно раздался в поясе. Его раздувшийся живот так сильно натягивал ткань пиджака, что трещали пуговицы.

– Вы вынашиваете яйцо, Летящий-с-Ветром?.. – чуть слышно осведомился Сэм, пока аразониты рассаживались по местам. Автоматический переводчик тут же выдал продолжительную музыкальную фразу, напоминавшую виртуозное соло на кларнете.

– Ти-ти-ту-уу… Да, – прозвучал мелодичный ответ аразонита. – Наше яйцо прибыло только сегодня утром.

Сэм задумался. Слово «прибыло» действительно могло значить, что другой аразонит снес упомянутое яйцо именно сегодня утром, однако Сэм склонялся к мысли, что чертову штуковину доставили с планеты на станцию с утренним челноком.

– И как прошли, гм-м… роды? – уточнил он на всякий случай.

– Нормально. Понадобилось только две пересадки, – ответил Летящий, но это ничего не проясняло.

– Прекратите эту болтовню, она не относ-сится к делу, – донеслось из рупора переводчика сердитое шипение Потрошителя. – Мы собрались здесь, чтобы раз и навсегда решить назревшую проблему.

– Мы со своей стороны весьма довольны ходом данной игры, – приятным голосом откликнулся Летящий и откинулся на спинку своего сиденья. Хвост его слегка подергивался в такт мелодичным синкопам речи.

Автоматический переводчик на столе то разражался соловьиными трелями, то пронзительно шипел, стараясь успеть за быстрым диалогом сторон. Для Сэма это звучало как камерная симфония для кларнета и батареи парового отопления.

– Отдаю должное вашему упорству, но оно только мешает прогрессу переговоров, – вмешался в разговор главный помощник Потрошителя Кишкарь и щелкнул когтями, словно ножами-кастаньетами. Это было плохо замаскированное оскорбление, и Сэм с тревогой ждал, что ответят аразониты.

– А мне приятен аромат, который источают ваши тела на рассвете, – ответил Кузнечик с безмятежной улыбкой и принюхался. – Интересно, так пахнут ваши собственные фекалии или вы втираете в шерсть отходы жизнедеятельности какой-нибудь другой расы?

Кишкарь уже готов был махнуть через стол, и Сэм поспешил вмешаться.

– Мы, кажется, договорились, что все переговоры от лица мистера Потрошителя буду вести я?

– Да, – недовольно буркнул Потрошитель и треснул Кишкаря лапой по вытянутой морде. При этом его изогнутый локтевой коготь едва не угодил последнему в нос. Не промахнись Потрошитель, подумал Сэм, и его помощник уже никогда не смог бы ничего обонять.

– Говори же! – добавил старший ситх. – Не трать наше и свое время!

– Как мне представляется, – бойко начал Сэм, – уважаемые стороны расходятся лишь во взглядах на некоторые теософские проблемы. В частности, аразониты желают, чтобы их народ и далее оставался в неведении относительно подлинного, гм-м… могущества Великого Яйца и того блаженства, каковое оно может ниспослать на своих истинных почитателей.

– Они просто язычники, которые погрязли в ереси и разврате! – грубо перебил его Потрошитель. – Аразониты должны немедленно допустить на свою территорию наших миссионеров, которые принесут им свет Истинной Веры.

– Но вы, безусловно, понимаете, – без запинки продолжал Сэм, – сколь недопустимо навязывать собственные религиозные воззрения тем, кто не желает обращаться к вашей вере. На Уютном Гнезде существует своя религия, и местные жители вполне счастливы, исповедуя веру в своего собственного бога или божеств.

– Нет бога, кроме Великого Яйца! – взревел Потрошитель. – Последователи Божественной Скорлупы обязаны принести свет Истины пребывающим во тьме и истребить тех, кто окажется неспособен прозреть.

– Речь идет о Всеобщей Скорлупе Великого Яйца, я полагаю? – уточнил Кишкарь, задумчиво прикасаясь кончиками пальцев к зеленой краске на своих локтевых когтях.

– Сейчас это не имеет значения. – Потрошитель небрежно отмахнулся, едва не отрубив своему помощнику ухо.

– Нам не нужны миссионеры, – вставил Кузнечик. – Мы хотим играть. Радоваться. Ваша религия нас не интересует.

– Вы просто хотите, чтобы широкие массы ваших соотечественников и далее пребывали во тьме и невежестве, изнывая под игом яйцеядных пришельцев! – возразил Потрошитель на удивление спокойным тоном. – А ведь у некоторых из них, как я слышал, существует совершенно варварский обычай забрасывать неугодных политиков – страшно сказать! – тухлыми яйцами. И еще они едят яичницу по утрам… – Звероящер даже понизил голос. – Нет, мы не можем позволить, чтобы наши братья остались непросвещенными еретиками. Целый флот хорошо вооруженных миссионеров высадится на вашу планету, чтобы помочь вам узреть свет Истины. Думаю, обращение пройдет быстро. – Потрошитель клацнул зубами. – И эффективно.

Сэм невольно сглотнул. Раньше Потрошитель не упоминал о миссионерах, и то, что они будут «хорошо вооружены», нисколько не улучшало ситуации. Быстро проконсультировавшись со своей карманной электронной энциклопедией (еще одной дорогостоящей технической новинкой, которую всучила Сэму его агентша), он узнал, что ситхи никогда не стеснялись в средствах, если требовалось обратить заблудших, и готовы были использовать все – вплоть до ядерного, химического и бактериологического оружия. Если сейчас он потерпит неудачу, аразонитов ждет кровавая баня, и он окажется в самом центре этого кошмара.

Кузнечик, похоже, не оценил всей серьезности ситуации. Когда Сэм перечислил ему виды оружия, которым располагали ситханские миссионеры, он легкомысленно пристукнул хвостом и с довольным видом протрубил, словно на рожке сыграл:

– Он это серьезно, как вы полагаете? Если да, это будет просто чудесно!

– Неужели вы не понимаете, что ситхи собираются на вас напасть?! – воскликнул Сэм. – Пушки, танки, механизированная пехота, бомбы, ракеты и бог знает что еще!

Но Кузнечика все это почему-то не испугало. Возможно, с горечью подумал Сэм, это потому, что в аразонитском языке вовсе нет соответствующих слов для обозначения оружия и боевых действий. Быть может, им неведома сама концепция войны! Но если так, тогда даже самое Великое Яйцо не спасет этих милых, но совершенно беззащитных существ от воинственных и могущественных ситхов.

И несмотря на то, что контракт предписывал ему помогать именно ситхам, Сэм понял: он обязан помочь аразонитам. Трехметровые звероящеры вряд ли нуждались в том, чтобы он защищал их интересы. Напротив, они явно были способны сами о себе позаботиться – в отличие от своих мягких и мечтательных оппонентов. Положительно необходимо как-то остановить этот крестовый или, точнее, «яичный» поход, пока он не принес аразонитам неисчислимые беды и смерть.

Жаль только, что Сэм понятия не имел, как это можно сделать.

Посадочная площадка представляла собой заросшее травой поле, на окраине которого притулился ветхий терминал. В некотором отдалении Роксана разглядела множество невысоких причудливых строений, заполнивших склоны пологих холмов. Очевидно, это был аразонитский город.

Полчаса Роксане пришлось ждать в шлюзе, пока аборигены подкатят к люку колесный трап-лестницу, потом брести по траве к терминалу. Зал прилета был разгорожен барьером, за которым восседал на низком стульчике сонный аразонит в форме таможенного инспектора. Перед барьером выстроились прибывшие на челноке пассажиры.

– Тут-тут-тут? – пропел таможенник, когда после долгого ожидания Роксана оказалась перед ним.

– У вас что, нет даже автопереводчика? – огрызнулась она. Путешествие через всю посадочную площадку утомило Роксану, а небольшая сумочка со сменой белья и кое-какими необходимыми мелочами оттягивала плечо так, словно была набита камнями. – Вы говорите на глаксе? – добавила она на стандартизованном галактическом языке.

Таможенник уставился на нее.

– Ту-тут? – пропел он в бемольной тональности.

– Тут-тут-тут, – быстро сказало красноватое существо с пятью конечностями разной длины, стоявшее в очереди следом за Роксаной, И негромко добавило специально для нее:

– Я сказать ему: ты нет контрабанда.

Роксана кивнула в знак признательности. Пентапод, впрочем, мог бы не напрягаться, поскольку, кроме ручной клади, у нее с собой ничего не было.

– Тут-тут? – коротко гуднул таможенник и отпер маленькие воротца, давая Роксане пройти, после чего пропел что-то пентаподу и показал на два увесистых баула, которые тот чуть не волоком тащил за собой. Ответа пятиногого Роксана не уловила, но от нее не укрылся оранжевый румянец, который начал быстро распространяться по его красноватой коже. Должно быть, подумала она, бедняга везет с собой несколько незарегистрированных яйцеварок.

Выйдя из терминала, Роксана огляделась. Если не считать далекого города, вокруг не было ничего, кроме чистого поля, которое мало чем отличалось от места, где совершил посадку челнок. Ни дорог, ни транспортных средств… Лишь несколько аразонитов, отталкиваясь мощными задними ногами и держа туловища почти параллельно земле, стремительными прыжками уносились к горизонту. Провожая их взглядом, Роксана завистливо вздохнула. Похоже было, что до города ей придется добираться пешком.

Два аразонита возникли перед ней, словно из-под земли.

– Ту-ут… – начал было один, но, почувствовав, что Роксана его не понимает, перешел на мелодичный глакс. – Наконец-то вы прибыть, – сказал он. – Мы давно ждать специалист, чтобы любезно избавить нас от лежащих на нас обязательств.

Роксана удивленно взглянула на аборигенов.

– Что-то я не понимаю…

– Я говорить о тело и свидетельство. Об обязательствах достойно проводить покойный в последняя дорога. Вы объяснить нам ваши традиции, чтобы мы делать необходимый подготовка.

– Кто вы, черт возьми, такие, и почему вы решили, что я приехала за каким-то телом? – удивилась она.

– Я есть Взмывающий-в-Небо, – представился аразонит. Как вскоре выяснилось, глаксом он владел не особенно хорошо, но постепенно Роксана начала понимать, в чем дело. Судя по всему, некое гуманоидное существо такого же, как у нее, сложения погибло на Уютном Гнезде несколько недель назад. Взмывающий, назначенный, как он выразился, «попечителем останков» (кем назначенный, этого Роксана так и не сумела уяснить), послал на станцию запрос с предложением найти соотечественников погибшего существа и уведомить их о необходимости забрать тело.

– Значит, это был человек? – переспросила Роксана. Мог ли погибший быть тем самым «шаманом», за которым она охотилась? Маловероятно, но… Вряд ли в этой всеми забытой части Галактики могло оказаться сразу несколько человек. Похоже, законы вероятности снова – как и при игре в покер – оказались на ее стороне. Вот только почему Саблезубый не знал, что «шаман» мертв?..

Это был весьма интересный вопрос, и Роксана решила непременно его исследовать. Когда, разумеется, у нее будет такая возможность.

– И где же тело? – спросила она у аразонита.

Взмывающий указал на группу домов, стоявших, казалось, на самом горизонте.

– Ту-там, – пропел он. – Там мы положить останки убиенного.

– Убиенного? Вы хотите сказать – убитого? – Роксана насторожилась. Ситуация грозила вот-вот вырваться из-под контроля. Во что она позволила себя вовлечь? Не то чтобы у нее был выбор, но все же… – Ладно, давайте на них взглянем, – сказала она и вздохнула.

* * *

Сэм был так взволнован, что долго не мог уснуть. Ведь должен отыскаться способ предотвратить надвигающуюся катастрофу, размышлял он. Но что это за способ? Что он может сделать для предотвращения бойни? В том, что мирные аразониты не сумеют оказать никакого сопротивления насильственному обращению, Сэм был уверен. В конечном счете, вопрос заключался лишь в том, во что будет обращена их цивилизация.

В конце концов Сэм решил: небольшая прогулка поможет ему собраться с мыслями. Быстро одевшись, он покинул каюту и двинулся по опоясывавшему станцию кольцевому коридору. Несмотря на поздний час, навстречу ему то и дело попадался кто-нибудь из обитателей станции, но ничего удивительного Сэм в этом не видел, поскольку ночь наступила лишь по его внутренним часам. О том, какому распорядку подчиняются встреченные им инопланетяне, оставалось только гадать.

Он гулял уже почти час, когда заметил впереди группу риксанских техников, возводивших поперек коридора что-то вроде баррикады. Через считанные минуты проход оказался полностью перегорожен, и Сэм в растерянности остановился.

– Что за чертовщина?.. – Оглянувшись, он увидел, что еще один отряд риксанцев строит такую же баррикаду в паре сотен метров позади него.

– Эй!.. – заорал Сэм. – Что вы затеяли? Как я теперь отсюда выберусь?

Один из риксанцев поглядел на него и почесал в затылке одной из верхних конечностей.

– Что твоя здесь делать? – спросил он. – Этот сектор есть непригодный. Мы чистить его при помощи вакуум, потом чинить. – И маленький техник показал на стену, в которой трое насекомоподобных мастеров ловко вырезали довольно широкое отверстие.

Сэм сглотнул.

– Но я не умею дышать вакуумом! – возразил он.

Риксанец снова почесал в затылке, потом сверился с какой-то потрепанной книжицей.

– Расписание сказать, что в это время данная часть коридора есть свободная, – заявил он, потом заглянул в другую книжку в ярко-желтой пластиковой обложке. – Нет, наша рабочая инструкция не включать спасение инопланетян. Твоя извинить.

Сэмом овладела паника. Трое маленьких техников уже закончили большую часть работы. Когда они закончат ее совсем, в стене появится отверстие, ведущее прямо в пустой и холодный космос.

– Послушайте, я представляю очень важного клиента, который, конечно, весьма расстроится, если я умру! – быстро сказал он.

– Твоя умрет? – риксанец, казалось, заинтересовался. – Это быть очень грязно? Моя бригада не располагать средства и оборудование для серьезный уборка.

Трем риксанцам оставалось сделать последнее усилие. Сэм уже слышал свист вырывающегося наружу воздуха и снова оглянулся в поисках спасения. Ага, вот оно! Совсем рядом он увидел небольшую дверцу с массивной ручкой. Несомненно, это был герметично закрывающийся люк, ведущий… Куда? Не все ли равно! С проворством, которого он сам от себя не ожидал, Сэм бросился вперед, повернул ручку, толкнул дверцу и юркнул внутрь.

Почти сразу он почувствовал, как в лицо ему ударил сильный поток воздуха. К счастью, дверь захлопнулась за ним сама. Несомненно, риксанцы начали свою «чистку». На мгновение Сэм подумал, что сталось с самими маленькими техниками. Он не заметил у них никакого специального снаряжения для работы в пустоте, но, быть может, оно им и не требовалось. Вероятно, рабочая инструкция просто не предусматривала ничего подобного.

Убедившись, что воздух сквозь закрытую дверь не выходит и что взрывная декомпрессия ему не грозит, Сэм слегка отдышался и принялся осматриваться. Он находился в каком-то длинном и темном коридоре, скудно освещенном проложенными вдоль потолка тонкими светящимися трубками. Судя по количеству кабелей, трубопроводов и сложенных у стен коробок и ящиков, он попал в технический туннель. Интересно, куда он его выведет? Проверить это можно было только одним способом, и Сэм двинулся вперед.

В конце концов туннель привел его еще к одному люку – такому узкому, что Сэм едва в него протиснулся. За люком находилось какое-то темное помещение, в котором витал характерный запах ситхов, и Сэм принялся вслепую шарить по стенам, надеясь найти выключатель. И тут же похолодел от страха. Что если его занесло в каюту одного из членов ситханской делегации? И что если этот член внезапно проснется?.. При мысли об этом Сэм облился холодным потом. У него не было никакого желания превращаться в шашлык. Черт с ним, со светом, нужно поскорее выбираться отсюда!

Сэм сделал быстрый шаг вперед и тут же задел за что-то локтем. «Что-то» начало падать, но он успел поймать его и удержать.

На ощупь это был какой-то металлический прибор – довольно толстый и тяжелый, с небольшой удобной рукояткой. Сэм уже собирался положить его на место, но потом сообразил: найденный им предмет может пригодиться для самообороны. Правда, удар этой импровизированной палицы вряд ли мог остановить разозленного ситха, однако Сэм все равно почувствовал себя увереннее.

Немного переведя дух, он снова двинулся вдоль стены, придерживаясь за нее рукой. Дюйм за дюймом Сэм бесшумно крался вперед, пока не наткнулся на какую-то широкую пластиковую панель. Нет, не панель. Это была большая овальная дверь, и Сэм, сдержав радостный вопль, принялся шарить по ней в поисках ручки, замка, задвижки или чего-то подобного. Ага, есть!.. Запиравшая дверь защелка располагалась почти в самом центре. Сэм подергал ее, потом повернул и осторожно приоткрыл дверь, впустив в комнату поток света из коридора.

Прежде чем выскользнуть наружу, Сэм все-таки обернулся – во-первых, из любопытства, а во-вторых, чтобы убедиться, что в комнате никого нет. Увиденное потрясло его до глубины души. Комната, куда он попал, оказалась гораздо больше, чем показалось ему в темноте. Почти все свободное пространство занимали составленные ровными рядами грубые скамьи – проход оставался только посередине и у стен, покрытых аляповатыми фресками. На фресках героические ситхи доблестно потрошили и рубили на мелкие кусочки представителей других рас, стирали в пыль чужие города и водружали над развалинами огромное яйцо на длинном древке. А самым интересным было то, что точно такое же яйцо, выточенное из какого-то похожего на кость материала, стояло на невысоком пьедестале неподалеку от двери. Пьедестал был покрыт искусной резьбой и забрызган чем-то зеленым. Смазанное зеленое пятно имелось и на стене рядом.

Сэм понял, что оказался в ситханской церкви или часовне. И угораздило же его вломиться именно сюда – в святая святых свирепых звероящеров!

Нужно было как можно скорее уносить ноги. Сэм мысленно прочел коротенькую молитву, прося высшие силы, чтобы в коридоре не оказалось никого из ситхов, и, набрав полную грудь воздуха, выскочил за дверь.

Ему повезло. По коридору прогуливалось немало инопланетян, но ситхов, к счастью, среди них не оказалось. Сэм с облегчением выдохнул и быстро зашагал в сторону своей каюты.

* * *

Аразонитский город располагался не так далеко от терминала – всего в нескольких километрах. Вступив на его улицы, Роксана почувствовала легкое головокружение, вызванное необходимостью постоянно смотреть по сторонам и увертываться от маленьких аборигенов, двигавшихся стремительными скачками вдоль узких дорожек. Встретивший ее «попечитель останков» уверенно прыгал впереди и вскоре привел Роксану к приземистому домику без окон, который исполнял функции то ли морга, то ли похоронного зала.

Роксана ожидала увидеть запаянный гроб, но вместо него аразонит протянул ей завернутую в местную ткань коробочку, где, по его словам, и находились человеческие останки. Коробочка была размером примерно сантиметров двадцати в длину, ширину и высоту.

– Вот, это есть, – сказал аразонит. – Со всем сожалением и почтением нам пришлось сжечь несчастный труп. Он сильно пахнуть, а мы не знать, когда кто-нибудь из компатриотов приедет за…

Роксана кивнула. Пока все поддавалось логике. По ее подсчетам, «шаман» – если это был он – погиб примерно месяц назад, и аразониты, не зная, как можно сохранить тело, поступили единственно верным способом. И все же она спросила:

– Откуда мне знать, что это был именно человек?

Взмывающий кивнул и достал из ближайшего контейнера сверток побольше.

– Здесь быть его имущество.

Роксана медленно развернула плотную ткань.

– Гм-м, похоже, ошибки нет, – заметила она, извлекая из свертка стандартный полевой комбинезон. Он был велик ей на два размера, но имел, как и полагалось, две штанины и два рукава. Кроме того, она заметила одну деталь, ясно указывавшую на то, что прежним его обладателем был мужчина. Комбинезон застегивался слева направо. Мелочь, казалось бы, но из разряда тех мелочей, которую аразониты вряд ли сумели бы предусмотреть, вздумай они всучить ей подделку.

Больше всего Роксану поразило то, что комбинезон был разрезан спереди страшным косым ударом, разрезан от шеи до живота. Ткань вдоль разреза пропиталась чем-то темным. «Кровь. Засохшая кровь», – подумала Роксана, а вслух спросила:

– Что-нибудь еще осталось?

Взмывающий протянул ей небольшой серебристый транслятор-переводчик.

– Я думать, его сделать риксанцы, – проговорил он, пока Роксана с недоумением крутила приборчик в руках. – Вы сказать что-нибудь?

– Что, черт побери, я должна сказать? – откликнулась Роксана.

К ее огромному удивлению серебристый ящичек разразился мелодичными гудками и посвистываниями, которые очень напоминали аразонитскую речь.

– Он настроен на человека! – воскликнула она.

– Да и кто, кроме человека, стал бы пользоваться подобным устройством? – заметил Взмывающий, продолжая доставать что-то из свертка. – Вот, взглянуть еще. Удостоверение личность. Вы прочесть, что здесь написано?

Роксана поднесла к глазам гладкий кусочек пластика и прочла подпись под фотографией на английском и глаксе: «Сэм Бун».

– Кажется, я нашла того, кого искала, – произнесла она дрогнувшим голосом. «Да он просто красавчик!.. – мысленно добавила Роксана, и тут же поправилась: – Был…» Кровь на разодранном чуть не напополам комбинезоне недвусмысленно указывала: его обладатель, скорее всего, мертв.

И убил его один страшный удар острого как бритва когтя.

– Для Сэма все проблемы позади, но для меня они только начинаются, – вслух подумала Роксана, сидя в баре за кружкой теплого аразонитского пива – горьковатого на ее вкус, но все же вполне приемлемого. А уж соленые орешки, которые подавались с пивом, оказались выше всяких похвал, хотя разгрызать их было нелегко.

Найдя Сэма Буна, Роксана выполнила только половину задания. Теперь ей предстояло отыскать великую ситханскую святыню, которую он якобы похитил. Где искать, как искать, она понятия не имела. Единственное, что она понимала со всей очевидностью, так это то, что правосудие ящеров (а, судя по разрезу на комбинезоне, убийцей был именно ситх) все-таки настигло святотатца. Дальше, однако, начинались сплошные потемки. Взмывающий не знал, почему Сэм Бун был убит, сколько времени прошло между убийством и тем моментом, когда труп обнаружили.

Что ж, подумала Роксана, отправной точкой всякого порядочного расследования является место преступления. Придется начать оттуда.

* * *

На следующее утро все делегаты-ситхи пребывали в прескверном расположении духа. Сидя за столом, они то и дело принимались щелкать когтями и яростно шипеть. Потрошитель отсутствовал, а на коже его коллег появилось несколько глубоких рубленых ран. Сэм их сразу заметил и спросил себя, не связано ли это каким-то образом с зеленым пятном на стене, которое он заметил прошедшей ночью в ситханской молельне. Кроме того, сегодня ситхи были раскрашены как-то по-особому; впрочем, они по-прежнему отдавали предпочтение кроваво-красному и ядовито-зеленому цветам, а Сэм был не настолько сведущ в их традициях, чтобы догадаться о чем-либо по их ритуальной раскраске.

Слов их он тоже не понимал, поскольку автоматический переводчик снова забарахлил. Вместо мелодичного глакса из его рупоров доносилось какое-то блеяние, изредка прерывавшееся треском, и Сэму оставалось только гадать, что же заставило ситхов так нервничать.

– Чик-чирик!.. – жалобно проверещал риксанский техник, которому никак не удавалось наладить аппарат. – Ну почему, почему моя не заняться что-нибудь попроще, например, чинить двигатель звездолет или аппарат кондиционирования воздуха?! Но нет, все в один голос говорить: электронный переводчик более перспективный есть! Все хотеть переводчик, ты иметь гарантированная работа, вот как! Ха!.. Теперь я возиться со всякая рухлядь, которая… ба! А это что есть?! – Он извлек из развороченного чрева прибора какой-то ярко- красный предмет. – Как это сюда попасть? Этот посторонний вещь, она мешать! Теперь переводчик работать.

Сэм посмотрел на странный «посторонний вещь», который риксанец сжимал в своей крошечной клешне. Это был ситханский коготь, сломанный у самого основания. Судя по ядовито-красному цвету, некогда он принадлежал Потрошителю.

– Скажите, вчера, когда мы разошлись, между вами не произошло ничего… То есть, я хотел уточнить, может быть, вы что-то обсуждали? – спросил Сэм, стараясь сохранить непроницаемое выражение лица. Впрочем, сломанный коготь и зеленая кровь на стене говорили яснее всяких слов, и Сэма слегка замутило.

– Надеюсь, вы хорошо спали, – с угрозой отозвался Кишкарь. – Мы, например, спали плохо.

Отсутствие обычного оскорбления означало только одно: настроение у ситхов и впрямь было хуже некуда. Но еще больше напугал Сэма тот факт, что ящеры каким-то образом узнали о его ночных похождениях.

Сэм вздрогнул.

– А где мистер Потрошитель? – осторожно поинтересовался он.

– Теперь глава делегации – я, – надменно ответил Кишкарь. – Потрошитель не сумел должным образом вознести славословие Великому Яйцу, поэтому сегодня утром… от его услуг пришлось отказаться. Теперь мы представляем собой делегацию Всеобщего и Универсального Яйца.

Только сейчас Сэм понял, почему у всех ситхов была одинаковая губная помада – такая же, как у Кишкаря. Несомненно, она символизировала поддержку, единомыслие и солидарность. Его, впрочем, удивило, что покойный Потрошитель, чьи функции перешли теперь к Кишкарю, был и религиозным лидером ситхов. Не исключено, что Сэм мог как-то использовать этот факт, но, к сожалению, даже не представлял, с чего следует начать. Быть может, если бы он успел задать ситхам пару-тройку осторожных вопросов…

Увы, ему помешало прибытие делегации аразонитов.

– Доброе утро! – радостно пропел Кузнечик.

Кишкарь подался вперед и злобно зашипел. Оба его локтевых когтя были подняты как для удара.

– Вот как вы относитесь к посланникам Великого Яйца! Вы не только отвергаете саму Истину, но и пытаетесь нанести вред священным персонам ее верных последователей! Или, может быть, вы хотите, чтобы я уведомил командование миссионерского флота, что вы недостойны обращения? Уверяю вас, наши миссионеры не будут возражать, если их задача существенно упростится.

Кузнечик беспечно наклонился вперед, оказавшись в пределах досягаемости страшных когтей.

– Мы с нетерпением ждем ваших миссионеров, чтобы поиграть с ними! – просвистел он, беспечно помахивая хвостом.

– Поиграть? Вы называете это игрой?! Следи за своим языком, неверный! – предупредил Кишкарь. – Универсальное Великое Яйцо – не игрушка и не объект для шуток.

– Прошу прощения, – вмешался Сэм. – Возможно, вы объясните мне, в чем проблема? И что вообще происходит?

Кишкарь резко взмахнул когтем, и в гранитной столешнице появилась глубокая царапина.

– В отличие от Потрошителя, я не собираюсь отступать ни от своей веры, ни от своего долга. Я проведу собственное расследование, и когда узнаю, кто совершил это неслыханное святотатство, разберусь с негодяем. Лично! – И он нанес ни в чем не повинному столу еще один сокрушительный удар. – Вот так!

– Мне кажется, нам не следует торопиться с выводами, – перебил коллегу Саблезубый. Он сидел слева от Кишкаря, и Сэм решил, что теперь именно он является вторым человеком… то есть ящером в делегации. – Наши оппоненты, похоже, пребывают в неведении.

– Никакой критики от проклятых отступников я не потерплю, – окрысился Кишкарь. – Мы будем следовать догматам универсалистской концепции Великого Яйца, и никакой другой!

На мгновение Сэму показалось, что Кишкарь готов атаковать. Это, безусловно, грозило бы смертью всем присутствующим не-ситхам. К счастью, он вовремя одумался.

– Впрочем, как угодно! – фыркнул он так, словно взорвался паровой котел. Зубы его громко клацнули, и Сэм снова почувствовал, как по спине его побежал холодок.

–- Вы, случайно, не в курсе, о чем они толкуют? – вполголоса поинтересовался Кузнечик у Сэма.

– Нет. Абсолютно. – Сэм покачал головой. Куда больше, чем спор между двумя бронированными звероящерами, его беспокоили миссионерские армады, которые, быть может, уже мчались к Уютному Гнезду на сверхсветовой скорости. О том, что они могли здесь натворить, он боялся даже подумать. На планете аразонитов не было ни крупных городов, ни промышленных центров – и почти никакой развитой технологии тоже. Не удивительно, что ситхи считали аразонитов легкой добычей.

Вместе с тем Сэм продолжал надеяться, что о его вчерашних похождениях – в особенности о том, что он побывал в ситханской церкви – по-прежнему никто не знает. От одного взгляда на массивные куски камня, которые Кишкарь играючи отколол от столешницы, его пробирала дрожь. Сердить ситхов еще больше ему не хотелось. Быть может, подумалось Сэму, имеет смысл поработать с Саблезубым… По принципу, так сказать, наименьшего зла. Из всей делегации он выглядел самым спокойным, если, конечно, такое явление, как спокойный ситх, вообще существует на свете.

* * *

Для начала Роксана решила лично осмотреть место, где нашли тело бедняги Сэма. Оно оказалось совсем недалеко от терминала – только перевалить через холм и спуститься в уединенную долину у подножия. Холмы полностью скрывали ее от постороннего взгляда. Чтобы увидеть происходящее, требовалось подойти к долине практически вплотную.

Иными словами, это было идеальное место для убийства.

По словам Взмывающего, в этом районе Уютного Гнезда буквально на днях прошли обильные ливни, поэтому никаких следов кровавой расправы в долине не сохранилось. Не обнаружилось здесь и вещественных улик, которые бы могли пролить на произошедшее хоть какой-нибудь свет. После осмотра Роксана даже не могла сказать с уверенностью, действительно ли здесь когда-то шла борьба не на жизнь, а на смерть.

– Рядом с человеком мы нашли еще три тела, – заметил Взмывающий, пока Роксана кругами ходила по долине. – Это были ситхи.

Это уже интересно, подумала она. Значит, к преступлению было причастно еще несколько ящеров. Слабому человеческому существу не под силу одолеть и одного ситха, не говоря уже о трех. Ведь не аразониты же, в самом деле, расправились с трехметровыми гигантами!

Для Роксаны по-прежнему оставалось загадкой, была ли причиной убийства похищенная святыня. Версию о преступлении на почве страсти она даже не рассматривала. Трое ситхов стали, вероятнее всего, нежелательными свидетелями повторной кражи, и именно поэтому кто-то заставил их замолчать. Но это были лишь предположения Роксаны. Главное, она понятия не имела, кем был этот «кто-то» и где он сейчас. И где, черт возьми, находится теперь злосчастная ситханская святыня, из-за которой разгорелся весь сыр-бор?

Затем Роксана попыталась проследить передвижения Сэма. Она побеседовала со служащими терминала (Тут-тут-тут, сэр?) и выяснила следующее: человек покинул посадочную площадку и прошел таможенный досмотр, но в городе его не видели. Это означало, что убийство произошло вскоре после посадки челнока, а это не противоречило показаниям Саблезубого относительно времени похищения святыни. В то же время было совершенно очевидно: убийца прибыл на планету одновременно со своей жертвой.

К несчастью, преступник имел в своем распоряжении почти месяц, чтобы затеряться в каком-нибудь отдаленном уголке Галактики. След остыл, и разрабатывать его дальше не имело смысла.

* * *

Сидя в своей каюте, Сэм тщетно пытался изобрести какой-нибудь способ разрешить спор между ситхами и аразонитами. Впрочем, «спор» в данном случае не самое подходящее слово. Речь шла как минимум о насильственном захвате мирной планеты кровожадными фанатиками-рептилиями.

Неужели кто-то рассчитывал примирить обе стороны и заставить их выработать компромиссное решение? Этого Сэм не понимал. С тем же успехом он мог бы защищать тарелку с бифштексом от своры голодных ротвейлеров.

Взяв из вазочки еще один аразонитский орешек, Сэм расколол его ударом найденной в ситханском святилище дубинки, стряхнул на пол скорлупу, а ядрышко отправил в рот. Дубинка прекрасно заменяла щипцы для орехов, хотя о ее истинном предназначении человек мог только гадать. Судя по всему, Сэм имел дело с каким-то старым, оплавленным от долгого употребления инструментом, который по недосмотру забыли выкинуть.

Жуя нежную ореховую мякоть, Сэм размышлял о том, как именно будет развиваться неизбежная гуманитарная катастрофа. Усиленный обстрел ракетами и бомбами с теленаведением в качестве преамбулы и массированная атака с применением всех доступных средств вооружения (включая когти и зубы) как нельзя лучше соответствовали воинственному характеру свирепых ситхов. Не исключалось, впрочем, что, швыряя бомбы, они будут распевать религиозные гимны, а после окончания своей маленькой победоносной войны организуют сбор пожертвований в пользу новой церкви – при условии, разумеется, что кто-нибудь из аразонитов до этого момента доживет… Тут Сэм расколол еще один орех. Вот так, подумалось ему, ситхи сокрушат беззащитных аразонитов.

– Позвольте войти? – пропел от двери Кузнечик.

– Входите, входите. Угощайтесь. – Сэм обрадовался, что кто-то отвлек его от мрачных мыслей.

Кузнечик опустился возле стола на корточки, взял из вазочки горстку орехов и забросил один из них в пасть. Раздался громкий хруст. Аразонит сглотнул и тут же отправил в рот еще один орех.

– В скорлупе гораздо больше питательных веществ, чем в ядре, – пояснил он.

Сэм разбил еще один орех и внимательно исследовал осколки. Судя по силе, которую ему пришлось приложить, скорлупа явно была ему не по зубам. Кроме того, в его рационе не ощущалось недостатка в железе.

– Что происходит с ситхами? Вам удалось выяснить причину их беспокойства?

Кузнечик вздохнул в бемольной тональности.

– Доподлинно мне ничего не известно, но я почти уверен: в их делегации идет борьба за лидерство. Сегодня на переговорах я заметил некоторые различия в оттенке губной помады, которой воспользовались наши оппоненты. Кроме того, многие из них ранены, что, конечно же, и вам бросилось в глаза.

– Похоже, у ситхов продвижение по службе сопряжено с некоторым риском, – заключил Сэм и съел еще один орех. – Ну и вкусные же штуки!

– Я также обратил внимание, что Кишкарь – единственный, кто заходит в этот их молельный дом. Остальные только стоят снаружи да ссорятся. Время от времени кто-нибудь из них все же входит, но тут же возвращается окровавленным… или вообще не возвращается. По всей видимости, борьба идет за обладание Десницей Великого Яйца.

Сэм уже замахнулся своей импровизированной булавой, но не ударил.

– Чем-чем? – переспросил он.

Кузнечик хрустнул очередным орехом.

– Десницей. Это ситханская святыня, символ власти. Только тот, кто владеет ею, может считаться национальным лидером.

– И что же это за штука такая? – поинтересовался Сэм, разбивая несколько орехов подряд.

– Никто не знает. Известно только, что она очень старая. Эта реликвия – свидетельница первых побед ситхов, произошедших на заре их истории. Говорят, это оплавленный фрагмент какого-то древнего оружия.

Сэм внимательно посмотрел на свою дубинку, потом осторожно опустил ее на стол. Оплавленный металлический конец дубинки был таким гладким, что в нем отражалось его изумленно вытянутое лицо и выпученные глаза. Казалось, от страшного жара металл потек, как воск, да так и застыл, но когда-то это мог быть меч, копье или даже ружье, словом, все, что угодно. Лишь в одном Сэм не сомневался: эта штука, которой он так ловко колол орехи, и была драгоценной святыней ситхов.

Кузнечик тоже внимательно разглядывал дубинку.

– Это именно то, о чем я подумал? – осторожно осведомился он.

Сэм кивнул и, чувствуя непреодолимое желание облегчить душу, рассказал аразониту, как к нему попал объект религиозного поклонения свирепых ящеров.

– …Только я не думаю, что они будут склонны принять мои оправдания, – закончил он. – И к тому же меня мог заметить кто-то из постоянных обитателей станции, – добавил Сэм после небольшой паузы. – Если кто-нибудь из них проболтается… – Он не договорил, но в этом не было нужды. Все было ясно и так.

– Нужно срочно вывезти эту штуку со станции, – тотчас предложил аразонит. – И вас заодно. Ситхи решили провести полномасштабное расследование. Мы не хотим, чтобы с вами что-нибудь случилось, когда они вас найдут.

Сэм сразу заметил, что аразонит сказал «когда», а не «если».

– Но где, черт побери, я смогу от них спрятаться? – спросил он. борясь с подступающей паникой. – Ведь куда бы я ни направился, я везде буду заметнее слона среди муравьев!

Кузнечик слегка наклонил голову.

– Что такое слон?.. Впрочем, не важно. Идемте, я помогу вам сесть в челнок. Не беспокойтесь, мы о вас позаботимся. Собственно говоря, убрать вас с дороги в наших же интересах.

Это последнее замечание показалось Сэму несколько двусмысленным, однако другого выхода он не видел и потому согласился на предложение аразонита. Согласился, хотя и знал: полет на Уютное Гнездо в лучшем случае лишь отсрочит неизбежное. Когда прибудут миссионеры, прятаться ему станет негде.

Роксана пила уже третью кружку, пытаясь забыть о крайне неудачном начале расследования. Кроме того, она надеялась, что легкое опьянение раскрепостит ее мыслительные способности и поможет сообразить, каким должен быть следующий шаг. Снова и снова она перебирала известные ей факты, пытаясь прийти к каким-то выводам и отыскать ответы на свои вопросы. Вся беда заключалась, однако, в том, что каждый ответ порождал новый вопрос. К примеру, ситхи были совершенно уверены, что их святыню похитил именно Сэм, но тогда почему они не помешали ему покинуть станцию? Возможно, когда он улетал, они еще не знали, кто вор, и выяснили это только потом?

Второй странный факт заключался в том, что Сэм Бун был убит вскоре после посадки на Уютное Гнездо. Несколько свидетелей видели, что перед выходом из челнока он разговаривал с каким-то ситхом. Был ли этот ситх его убийцей? Если да, то куда подевалась святыня, которую Сэм, несомненно, прихватил с собой? И если ситх-убийца завладел ею, то почему он не вернул ее на станцию? Похоже, не один Саблезубый желал завладеть похищенной реликвией.

У Роксаны не имелось никаких доказательств того, что ее клиент был законным обладателем ситханской святыни. То же самое относилось и к убийце. И вообще, зачем Саблезубому понадобилось нанимать человека, чтобы найти другого человека? Почему он не послал по следу пару своих ящероподобных компатриотов?

– Не исключено, что он использовал меня в качестве заслонной лошади[2], – озвучила Роксана пришедшую ей в голову новую неутешительную мысль.

В подобном предположении определенный смысл был. Подставное лицо, вовремя выпущенное на сцену, могло серьезно запутать ситуацию и облегчить ловкому игроку борьбу за власть и влияние. Или же Саблезубый затеял ловлю на живца, рассчитывая, что Сэм Бун – к несчастью, уже покойный – непременно «клюнет» на нового человека, и к тому же женщину. Поле для предположений было довольно широким, но какое из них верно?.. Выяснить это Роксана не надеялась – по крайней мере, на данном этапе.

– Сдается мне, я на ложном пути, – снова сказала она вслух. – Что толку гадать на кофейной гуще?..

Ей и в самом деле казалось, что она потратит свою энергию с большей пользой, если обратится к имеющимся в ее распоряжении вещественным доказательствам. Вся загвоздка была лишь в том, что ничего они не доказывали. Допустим, у нее есть рваный комбинезон – ну и что? В риксанском переводчике и удостоверении личности проку было еще меньше. Все это просто вещи, которые…

Стоп!.. Роксана резко выпрямилась и замерла. Почему комбинезон вообще разорван от груди и до бедра? Чтобы убить человека, ситху достаточно просто полоснуть его когтем по горлу. Кроме того, если бы удар нанес стоящий на задних конечностях ящер, его коготь не достал бы почти до паха, а остановился где-то около пупка.

– Быть может, действовал очень невысокий ситх, – пробормотала Роксана себе под нос. – Ситх-коротышка… – Она покачала головой. Нет, длина и направление удара указывали, что его нанесли уже поверженной жертве. Не исключено, что убийца распорол комбинезон, когда обыскивал труп в поисках святыни. Но почему в таком случае следы крови видны только по краям разреза?..

Нет, определенно, что-то здесь не клеилось. А если убийство было инсценировано? А если Сэм Бун вовсе не умер?.. Роксана даже задержала дыхание. Тело кремировано… тоже весьма удачно. К тому же ей предъявили именно те вещи убитого, по которым его можно было идентифицировать только как человека.

А вот это, подумала Роксана, действительно очень интересно.

* * *

– Реш-шили устроить небольш-шой перерыв в переговорах? – прошипел ситх, который нагнал Сэма у входа в посадочный шлюз челнока.

Он пользовался алой губной помадой, а щеки оттенил ярко-голубыми румянами, но ни то, ни другое его не красило.

– Хищ-щ-щник, – представился ситх на глаксе, напоминавшем в его интерпретации шипение пробитого пневматического шланга. Впрочем, акцент его был несколько другим, да и среди переговорщиков Потрошителя Сэм его не видел.

– Сэм Бун, – коротко представился он, чувствуя, что покрывается липкой испариной. Не в характере ситхов было вступать в праздные беседы с инопланетянами, тем более, живородящими. – Да, я действительно решил взять небольшой отпуск, чтобы немного развеяться, осмотреть местные достопримечательности, памятники, полюбоваться пейзажем и все такое… Обычная туристическая программа. – Он от души надеялся, что у аразонитов есть памятники и достопримечательности, которыми можно любоваться.

Святыня, которую Кузнечик спрятал на дне его сумки, внезапно показалась Сэму невероятно тяжелой. Сейчас он был совершенно уверен: каждый, кто наделен хоть капелькой разума, способен разглядеть ее очертания под мягкой тканью, даже несмотря на то, что предмет тщательно завернули в какие-то тряпки и несколько слоев фольги. Хищник поглядывал на сумку с нескрываемым интересом, и Сэм торопливо повесил ее на плечо.

– Вам помочь? – поинтересовался ситх, протягивая к сумке когтистую лапу.

– Нет, что вы, мне совсем не тяжело. – Сэм отпрянул. Ремень больно врезался в плечо, и он с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. – Было очень приятно с вами пообщаться, но мне надо еще уложить багаж, занять свое место… Челнок не станет ждать. До встречи, мистер Хищник… – Сэм знал, что несет полную чушь, но если бы он замолчал, то, скорее всего, упал бы в обморок от страха. Или еще хуже.

– Да смешается кровь твоих врагов с их слезами, – жизнерадостно откликнулся ситх. – Надеюсь, мы сможем вместе помолиться на Уютном Гнезде.

Сэм не нашел в себе сил ответить. Слово «помолиться», исходящее от ситха, навевало мысли о кровавых жертвоприношениях. О человеческих жертвоприношениях.

Когда Сэм уложил сумку на багажную полку и сел, он заметил, что Хищник занял кресло практически рядом с ним – по другую сторону центрального прохода. Все внимание ситха было приковано к его сумке, и Сэм вдруг испугался, что под взглядом этих немигающих змеиных глаз плотная ткань может внезапно сделаться прозрачной. К счастью, Сэм сумел обуздать свое разгулявшееся воображение и более или менее взять себя в руки. Ситх не мог знать, что задумали Сэм и Кузнечик.

На протяжении всего перелета Сэм старался держаться спокойно, но его разум то и дело возвращался к сумке и к тому, что может произойти, если она случайно откроется до того, как они приземлятся на Уютном Гнезде. На ситха он старался не смотреть, но ящер явно наблюдал за человеком, злобно поблескивая глазами. Значит, воображение было все-таки ни при чем… Сэму оставалось только радоваться, что он захватил с собой смену чистого белья. Похоже, оно ему все-таки понадобится.

К счастью, полет был коротким, зато посадка доставила Сэму немало неприятностей. Она оказалась столь жесткой, что на Земле ее безусловно сочли бы катастрофой, только без человеческих жертв. К счастью, все пассажиры были надежно пристегнуты ремнями, чего нельзя было сказать о поглощенной ими перед полетом пище. Когда челнок наконец перестало трясти, передняя стенка салона напоминала абстрактную картину, нарисованную с помощью самых экзотических продуктов питания.

Пошатываясь, Сэм выбрался из выходного люка и кое-как спустился по шаткому металлическому трапу на траву посадочной площадки. У подножия трапа его уже ждал Хищник.

– Пш-ли, – предложил он. – Я хоч-чу показать вам что-то оч-чень интересное. – И он обнял Сэма за плечи. Со стороны этот жест мог показаться вполне дружеским, но острый коготь инопланетянина оказался всего в полусантиметре от Сэмовой яремной вены.

– Как скажете, – обреченно пискнул Сэм, стараясь ненароком не кивнуть, и ситх быстро повел его куда-то за холмы – подальше от немногочисленных свидетелей и одинокого здания терминала.

Когда Хищник предложил ему пойти прогуляться, Сэм сразу понял: жить ему осталось считанные минуты. Когда же в ложбинке за холмом он увидел еще двух ситхов, Сэму стало ясно, что его смерть будет не только медленной, но и весьма болезненной.

– Сумку! – скомандовал Хищник, и Сэм послушно опустил поклажу на землю. Ситх немедленно выпустил его из своих страшных объятий, но пригрозил: – Не вздумай бежать!

И он пинком отправил сумку прямо под ноги своим сообщникам.

– Там должно быть кое-что интерес-сное, – прошипел Хищник. – Вряд ли он посмел бы спрятать ее в кармане или за пазухой.

– Да, – согласился один из ситхов. – Теперь мы покажем Кишкарю, что его яйцо не единственное в гнезде. У других тоже есть права, и побольше, чем у него, хотя он и избавил нас от Потрошителя. Нужно показать этому еретику-универсалисту, что на него тоже управа найдется!

Сэм не отрывал глаз от своих врагов. Далеко ли до терминала? Успеет ли он взбежать на гребень холма и оказаться на виду до того, как эта троица превратит его в фарш? Увы, у него имелся один шанс на миллион. Даже на миллиард.

Ситх обошелся с его сумкой не аккуратнее таможенного служащего в Нью-Йорке. Буквально за секунды ткань ее оказалась вспорота, а вещи – бритва, запасной комбинезон и последняя пара трусов с изображением птички-твити – раскиданы по траве. Любимая зубная щетка Сэма из щетины стигианского ур-юр-вкоса приземлилась у самых его ног.

– Это совсем не то, о чем ты говорил! – прошипел ситх, который, стоя на коленях над растерзанной сумкой, держал в лапах комок дурно пахнущих листьев – сувенир, врученный Сэму благодарным клиентом после выполнения одного из прошлых заданий. На мгновение Сэм даже позволил себе надеяться, что ситхи наконец-то избавят его от вонючего подарка.

Хищник отшвырнул листья прочь и повернулся к Сэму.

– Ты обманул меня! – прошипел он. – Но я заставлю тебя за это заплатить. – И, издав нечленораздельный вопль, он бросился на Сэма, высоко подняв конечность с торчащим, как сабля, кривым когтем.

Сэм видел, что смерть неминуема, но даже не поморщился. Он был настолько парализован страхом, что вообще не мог шевелиться, обратившись в каменное изваяние. Лишь в последний миг ему удалось зажмуриться. Страшный удар обрушился на него, и он начал проваливаться в кружащуюся тьму. Последнее, о чем Сэм успел подумать, это о Земле и о всех очаровательных юных леди, с которыми он так и не встретится.

В последние два дня Роксана пыталась изобрести хоть какой-то способ выяснить, действительно Сэм Бун мертв или все свидетельские показания и улики подтасованы аборигенами. Сначала она хотела провести независимый анализ находящегося в коробочке пепла, но потом передумала. Во-первых, у нее не хватало на это времени, а во-вторых, она не знала точно, отличается пепел кремированного ситха или аразонита от человеческого или нет. Предстояло искать что-то другое.

Кому выгодно? – спросила она себя, решив испробовать еще один классический подход к решению детективных загадок. Кто больше всех выиграет от обладания Десницей? Если бы только узнать, у кого она находится сейчас, тогда многое бы прояснилось… Нужно это обдумать.

Чтобы активизировать мыслительный процесс, Роксана потянулась за пивом.

Трах! Острый кончик ситханского когтя вонзился в стол между ее вытянутыми вперед большим и указательным пальцами за мгновение до того, как она успела прикоснуться к кружке.

– Я плачу тебе не за то, чтобы ты развлекалась! – прошипел Саблезубый.

Роксана и бровью не повела.

– Я не ожидала, что вы лично возьмете на себя труд следить за тем, как идут мои дела, – ответила она так спокойно, как только сумела.

– Мне нуж-жны результаты! – прошипел ситх, как показалось Роксане, с угрозой. Впрочем, все, что говорили эти ящеры, звучало угрожающе. – Нам необходимо вернуть Десницу как можно скорее!

– У меня есть пара версий, – хладнокровно парировала Роксана. – Я думаю, мне известно, куда отправился этот ваш шаман или Шамбон. Дайте мне еще несколько недель, и я все выясню.

Ситх быстрым движением поднес свой страшный коготь к ее шее.

– Не лги мне! Я знаю, что ты иш-шледовала останки другого человека, но Десницы при нем не было. А может, она была, только ты ее приш-швоила? – Саблезубый заставил женщину приподнять голову и посмотреть себе прямо в глаза. Глаза у него, как успела заметить Роксана, были очень красивого нежно-лилового оттенка.

– Нет-нет, я ее даже не видела. При нем были самые обычные вещи – одежда и все такое. Все вполне человеческое – ничего, что могло бы принадлежать вам.

Коготь еще некоторое время подпирал ее подбородок, потом со щелчком убрался, едва не отхватив землянке мочку уха.

– Либо я получу Десницу назад, либо за преступление одного человека заплатит другой. Ты знаеш-шь – кто…

– Почему это так важно – вернуть Десницу? – спросила Роксана, проигнорировав угрозу. Должно быть, выпитое пиво придало ей смелости… – И заодно – почему это так срочно?

– Скоро прибудут миссионеры. К этому моменту Десница должна быть у меня. Только тогда я смогу приказать им отправиться на эту погрязшую в ереси планету, чтобы принести ее жителям свет Универсальной Веры Великого Яйца.

– А если у вас не окажется Десницы?

– Тебя это не должно касаться, – отрезал Саблезубый. – Уверяю тебя: если это случится, у тебя появится куча других, более важных забот.

Вертикальный удар когтя был таким стремительным, что Роксана не успела даже моргнуть.

– Эй! При чем здесь мои пуговицы?! – возмутилась она, но Саблезубый уже шагал прочь и не слышал ее слов.

Только когда ее сердце перестало наконец биться как сумасшедшее, Роксана осознала, насколько странным было появление Саблезубого. Ей не верилось, что он спустился на планету только за тем, чтобы заставить ее поторопиться.

Не исключено, что старина Саблезубый неравнодушен к блондинкам с пышным бюстом! – подумала Роксана, пытаясь запахнуть на груди лишившуюся пуговиц блузку. Впрочем, она скоро сдалась – все равно поблизости не наблюдалось никого, кого она могла бы стесняться.

Не успела она допить пиво, как рядом с ней появился чрезвычайно взволнованный аразонит в развевающемся лабораторном халате.

– Разве мы не предупредили вас, что покидать бункер опасно? Идемте, вы должны вернуться туда, пока ситх вас не заметил!

Роксана удивленно покачала головой. Сэмов переводчик действовал почти безупречно. С местным языком он, во всяком случае, справлялся успешно.

– Вы немного опоздали, мой друг, – проговорила она, но аразонит ловко перекинул ее через плечо и выбежал из бара. Пока они галопом мчались через город, маленькое голубое существо продолжало издавать возбужденные трели. Что-то насчет большой игры, необходимой подготовки и тому подобного. Какое отношение все это имеет к ней, Роксана, висевшая вниз головой, не уловила.

– …Совершенно необходимо обеспечить вашу полную безопасность. Нужно подготовиться к… – тут аразонит сказал что-то насчет скорого прибытия миллиона ситханских воинов. При мысли о том, что может натворить эта армия на Уютном Гнезде, Роксана содрогнулась.

Как ни странно, вместо паники, которая несомненно охватила бы землян, получи они подобное известие, аразониты не проявляли особенного беспокойства; во всяком случае, их голоса звучали так же приятно и мелодично, как всегда. Да и вокруг, насколько она могла заметить, не ощущалось никаких признаков тотальной мобилизации или, наоборот, всеобщей эвакуации. Можно подумать, что вторжения звероящеров происходят здесь не реже двух раз в месяц.

Висеть вниз головой Роксане было неудобно, и она попыталась освободиться. Но у нее ничего не вышло: маленький аразонит оказался невероятно сильным!

Петляя, чтобы сбить со следа возможную погоню, они углубились в город. Аразонитов здесь собралось еще больше, чем на окраине, но к присутствию Роксаны они отнеслись почти безразлично. Можно было подумать, что людей они уже когда-то видели.

Наконец они добрались до какого-то здания, отличавшегося от прочих массивной металлической дверью. Не снижая скорости, аразонит врезался в нее, да так, что дверь, распахнувшись на петлях, с силой ударилась о внутреннюю стену.

– Вы должны были держать человека здесь! – крикнул аразонит во всю силу легких. – Если бы я случайно не наткнулся на него в баре… – Он неожиданно запнулся и уронил Роксану на пол. – Черт побери, почему их двое?

Стоя на четвереньках, Роксана огляделась и сразу поняла, что так поразило ее спутника. Она и сама испытала некое подобие шока. И причиной этого был вовсе не второй находившийся в комнате аразонит, а сидевший напротив него человек, который, судя по его позе, как раз колол местные орешки каким-то уродливым подобием молотка и которого оба аборигена тщетно пытались загородить от нее своими телами.

Сейчас он глядел на нее во все глаза, и рот его медленно открывался от изумления.

– Мистер Бун, если не ошибаюсь? – хрипло проговорила Роксана.

* * *

Первое, что увидел Сэм, придя в себя, это огромный розовый глаз Хищника, который уставился на него с расстояния нескольких сантиметров. Он не моргал, и спустя несколько секунд Сэм понял – почему, Хищник был мертв. Из его раскроенного черепа все еще сочилась изжелта-зеленая кровь, собираясь в лужицы возле Сэмовой щеки. Неужели они оба мертвы, спросил себя Сэм. В таком случае, он, несомненно, попал в ад, ведь только величайшего грешника могли приговорить к вечному созерцанию подобного кошмара.

Потом Сэм услышал шорох и возню. Поблизости кто-то ходил. Черт побери, он слышал!.. Значит, в отличие от ситха, он вовсе не мертв.

– Наконец-то ты очнулся!..

Сэм моргнул и увидел нескольких склонившихся над ним аразонитов. Его враги-ситхи валялись чуть поодаль. Все трое получили разнообразные травмы, несовместимые с жизнью, и были мертвее мертвых. Казалось, чья-то безжалостная рука превратила трио ситхов в секстет.

Бр-р!.. Сэма передернуло.

– Ч-что произошло? – Он с трудом сел и вдруг заметил, что кто-то раздел его догола. Рядом валялся его комбинезон – разорванный почти пополам и залитый кровью. Не отрывая от него глаз, Сэм ощупал себя в поисках одной-двух смертельных ран, которых он мог случайно не заметить, но никаких особых повреждений не обнаружил. Тогда откуда столько крови на его комбинезоне?

– Извините, что пришлось вас толкнуть, – сказал Взмывающий-в-Небо, – но мне необходимо было убрать вас из-под удара. Ситх едва не расправился с вами.

– Ч-что? – Сэм еще не пришел в себя, и ему никак не удавалось переварить поступившую информацию.

– На разговоры нет времени, – твердо сказал маленький аразонит. – Идемте. Мы должны как можно скорее вас спрятать.

Чтобы Сэм не задерживал движение, Взмывающий взвалил его на плечи и понес. Это был впечатляющий аттракцион, поскольку Сэм был чуть не вдвое тяжелее аразонита. Похоже, он недооценивал маленьких аборигенов.

Где-то вдалеке послышался тяжелый гул, словно двигались какие-то массивные механизмы, и Сэм спросил, что это.

– Скоро! Скоро! – невпопад отозвался Взмывающий, хотя Сэм заметил, что тот даже не запыхался. – Как приятно будет снова воспользоваться старыми орудиями. Прошло много лет с тех пор, как мы в последний раз играли в эти игры! – радостно добавил аразонит, но это мало что объясняло. Какие игры? Какие старые орудия, недоумевал Сэм. Быть может, у аразонитов все же есть какая-то оборонительная техника, которую они намерены противопоставить атакующим ситхам. Но что это за техника? Луки и стрелы, пращи и дротики? Не исключалось, что аразонитская техническая мысль дошла даже до катапульт и фрондибол, но это ничего не меняло. Ситхи устроят здесь настоящую резню.

Взмывающий же, похоже, вовсе не сознавал, какая опасность грозит его сородичам. Напротив, он продолжал напевать и гудеть беспечным тоном, и даже в голосе электронного переводчика, казалось, появились какие-то эмоции.

– …Хорошо, что подготовка не займет много времени, – заявил Взмывающий и, поглядев по сторонам, прочирикал с интонацией заправского заговорщика: – К сожалению, они разрешают нам использовать орудия только для обороны!

– Кто это – «они»? – уточнил Сэм, и Взмывающий слегка пожал плечами.

– Гегемония. После того как несколько лет назад мы истребили этих противных гугу-оборотней. Верховный Суд Галактической Гегемонии обязал нас ограничить применение силы исключительно оборонительными задачами. Ну ничего, зато теперь наши малыши получат отличную возможность развлечься.

Малыши? Развлечься? Да неужели никто на этой планете не понимает, на что способны ситхи-миссионеры? Любые оборонительные средства, какие только могут найтись у этих симпатичных, покрытых мехом существ, вряд ли…

Высоко в небе что-то громыхнуло, и Сэм почувствовал, как у него слегка заложило уши. Взмывающий хихикнул и несколько раз подпрыгнул от радости.

– Отлично! Они уже экспериментируют с ускорителями массы. Это значит, что самонаводящиеся пусковые установки готовы. Теперь нам остается только активировать наш автоматический флот, и мы будем готовы к встрече. Надеюсь, эти ситхи окажутся более интересным противником, чем гугу-оборотни. Чтобы одолеть последних, нам понадобилось вывести из игры всего три их планеты.

– И что же, они сдались? – поинтересовался Сэм.

Взмывающий рассмеялся, правда, в несколько минорной тональности.

– Конечно, нет! Нам пришлось уничтожить всех оставшихся. Не имело никакого смысла давать им еще один шанс.

Аразониты всегда казались Сэму мирным народом, но сейчас ему вдруг стало страшно. Он понял, почему они отказывались вести переговоры с ситхами и почему вдруг проявили такой энтузиазм, когда понадобилось спрятать его и Десницу. Да они просто боялись, что человек может помешать осуществлению их воинственных планов!

– Вы хотите, чтобы ситхи на вас напали? – вырвалось у него.

Взмывающий завилял хвостом.

– Ну конечно! С нашей стороны было бы глупо упустить такую замечательную возможность!

Сэм по-прежнему с трудом представлял, что кто-то способен рассматривать ядерную бомбардировку или истребление боевых порядков космического флота в качестве развлечения или спорта, но, учитывая, сколь спокойно большинство обитателей Галактики относились к ксеноциду, ничего невероятного в этом не было. Ведь признался же Взмывающий, что сравнительно недавно они сами истребили одну-две цивилизации!

Возможно, подумалось Сэму, именно это он и должен был предотвратить. Теперь, вспоминая о событиях, предшествовавших его прибытию на станцию, Сэм жалел, что его агентша не сказала со всей определенностью, кому конкретно понадобились его услуги профессионального посредника. Кто бы это ни был, он наверняка опасался того, что война может превратиться в избиение, а раз так, то Сэм, вероятно, ошибочно истолковал данные ему инструкции. Похоже, его действительно отправили защищать именно ситхов!..

Сейчас времени у него почти не осталось. Сэм понимал это, как понимал и то, что если он срочно не предпримет что-нибудь радикальное, то так и останется зрителем на трибуне.

Правда, его место было в первом ряду, но Сэма это почему-то не утешало.

Сначала далекий грохот был практически не слышен, только слегка трясся пол да дрожала поверхность воды в стоявшем на столе графине. Никто из аразонитов и ухом не повел, и Сэм решил: это обычный в здешних местах легкий сейсмический толчок – своего рода гнездотрясение, если можно так выразиться. Но второй удар оказался таким сильным, что его телохранитель мигом вскочил на ноги и заозирался. Снаружи явно происходило что-то странное.

– В чем дело? – поинтересовался Сэм.

– Старые шахты иногда трудно открываются, – пояснил Летящий-с-Ветром после непродолжительного размышления. – Я думаю, что…

То, что он думал, так и осталось неизвестным, поскольку тяжелая дверь бункера внезапно распахнулась, и внутрь ворвался упитанный аразонит, который нес какую-то ахинею насчет бара. На спине он тащил…

Сэм не мог поверить своим глазам. Дара речи он тоже лишился. Пока он пытался совладать с собой, женщина поднялась с пола и поправила одежду. Придерживая рукой распахнувшийся ворот блузки, она с не меньшим изумлением уставилась на Сэма.

Она была самой очаровательной женщиной, какую ему только приходилось видеть, и к тому же блондинкой! Все мысли о ситхах, аразонитах и о возможности поголовного истребления тех или других мгновенно испарились у него из головы при одном только взгляде на ее безупречное, восхитительное лицо. Человеческое лицо…

– Может быть, вы все-таки что-то скажете или так и будете сидеть с разинутым ртом? – осведомилась Роксана, завязывая блузку узлом на животе.

– Да, – негромко и печально промолвил Сэм Бун, когда самые замечательные части тела Роксаны скрылись из вида.

– Что – «да»? – спросила она.

– Все. Все, что хотите… – сказал Сэм, гадая, уж не шведское ли посольство прислало к нему эту красотку.

Роксана ухмыльнулась.

– Ну и везет же мне! Стоило ли забираться так далеко, чтобы наткнуться на придурка, у которого весь ум – в штанах? – презрительно бросила она. – Эй, Сэм, очнись! Мы по уши в дерьме, если ты не заметил. Скоро здесь приземлится несколько тысяч космических кораблей, и каждый из них битком набит разозленными ситхами. Я допускаю, разумеется, что ты можешь знать больше меня, но мне все равно кажется, что это очень скверно. А если и этого недостаточно, могу добавить: я знаю одного ситха, которому не терпится превратить нас обоих в котлеты для гамбургеров.

– Здесь ситхи нас не найдут, – попытался успокоить ее Сэм. – Мы в безопасности. Давай устраивайся… – Он подвинулся, освобождая ей место на скамье. – Мы можем остаться здесь и спокойно обсудить наши шансы…

– Ты что, совсем меня не слушаешь? – с досадой перебила Роксана. Ей хотелось заорать на него, но она сдержалась. Тщательно выбрав место на противоположной стороне стола, где Сэм не мог до нее дотянуться, Роксана села и взяла в руки короткую дубинку, которой он колол орехи. Неужели этот тип действительно настолько туп, что не понимает, какая серьезная опасность грозит и им лично, и всей планете?

– Дело в том, Сэм, – сказала она, начиная злиться, – что я из-за тебя оказалась в чертовски сложном положении. Да-да, именно из-за тебя… Если бы ты не украл у ситхов их долбаную реликвию, меня бы сейчас здесь не было!

Сэм мечтательно улыбнулся.

– А мне кажется, что эта кража была самым удачным предприятием, в которые я когда-либо пускался. Кроме того, я ничего не крал. Все получилось само собой…

– Ну-ка, расскажи поподробнее, – предложила Роксана.

* * *

– Теперь видишь, что все это – одно большое недоразумение? – закончил Сэм свой рассказ, но Роксана только покачала головой. Ему так и не удалось ее убедить.

– Но… – начала она.

– Поверь мне, Рокси, я действительно всего лишь жертва обстоятельств, – перебил Сэм с еще большей горячностью. – И я бы вернул ситхам эту чертову штуковину, но… – Он кивнул в сторону аразонита, который доставил в бункер Роксану. (Взмывающий куда-то ушел с четверть часа назад и до сих пор не возвращался.) – Но они меня не выпустят.

Роксана снова качнула головой. Она чувствовала себя окончательно сбитой с толку. Сэм, конечно, действовал как последний идиот, но его обезоруживающая наивность отчего-то казалась ей привлекательной. Просто удивительно, подумала она, как ему удалось выжить в Галактике, где так мало простого и очевидного и где каждый необдуманный шаг грозит смертельной опасностью. Вероятно, у него есть какие-то скрытые достоинства, которые трудно обнаружить при первом поверхностном знакомстве, однако… Что ж, поживем – увидим.

– Не понимаю, при чем здесь аразониты. Почему они приняли во всем этом столь активное участие? – спросила она. – Зачем им понадобилось тебя прятать? Не проще ли было отправить Десницу обратно на станцию? Они могли сказать, что просто ее нашли, и тогда ситхи не стали бы тебя разыскивать.

– Слишком поздно, – вздохнул Сэм. – Ситхи горят желанием превратить меня в фарш, и теперь их ничто не остановит. Даже если они получат свою святыню обратно, охота на меня все равно продолжится. Я для них – Враг Номер Один.

Эти слова заставили Роксану задуматься о собственной судьбе. Она нашла Сэма, и теперь у нее появился шанс выйти из этой переделки живой. Для этого ей требуется всего лишь передать Сэма ситхам. Увы, на подобное вероломство она пойти не могла, но вот возвратить святыню ее владельцам…

– Кстати, где она? – спросила Роксана.

– Кто? – удивился Сэм.

– Святыня. Реликвия. Как ее там… Десница, – ответила она, машинально постукивая дубинкой по столу. – Этот их драгоценный артефакт, из-за которого нормальные люди подвергаются опасности. Где он?

Сэм осторожно взял у нее дубинку.

– Догадайся с трех раз.

– Что-о?.. – Роксана уставилась на оплавленный кусок металла.

– Вот именно. – Сэм кивнул. – А ведь на вид ничего особенного, правда?.. – Он поднял дубинку повыше и повертел из стороны в сторону. – Я думаю, когда-то это был церемониальный меч или что-то подобное.

– Ну, это вряд ли… – возразила Роксана. – Едва ли технологически продвинутая раса стала бы сражаться при помощи столь примитивного оружия.

– Я сказал – «церемониальный», – напомнил Сэм. – Кроме того, эта железяка старше, чем… Я хотел сказать, она может относиться к тем временам, когда ситхи еще не вышли в космос.

Роксана взяла у него святыню, чтобы повнимательнее рассмотреть рукоятку, но не увидела ничего, что могло бы опровергнуть предположение Сэма. Ни кнопки, ни рычага, ни спускового крючка – ничего, что указывало бы на предназначение, бывшее предназначение странного оружия. Рукоять была совершенно целой, рассчитанной на верхнюю конечность ситха: Роксана ясно видела на ней несколько глубоких бороздок для когтей.

Потом она осмотрела оплавленный конец дубинки. Его поверхность была зеркально гладкой, словно дубинка побывала в плавильной печи с нулевой гравитацией. Лишь кое-где к металлу прилипли осколки ореховой скорлупы.

Роксана положила дубинку на стол.

– Черт его знает, – пожала она плечами. – Могу сказать лишь одно: теперь эта штуковина ни на что не годится. Разве только орехи колоть. – Она немного подумала. – А что если я отвезу ее ситхам и скажу, что нашла святыню среди твоих вещей? Тогда мы оба будем свободны…

Сэм перегнулся через стол и похлопал женщину по руке.

– Я сомневаюсь, что они тебе поверят. Скорее всего, они убьют тебя в любом случае. Твоя смерть будет ужасной потерей для всего прогрессивного человечества, не говоря уже о том, что она разобьет мне сердце.

Роксана высвободила руку. Чем дольше она разговаривала с Сэмом, тем сильнее становилась ее уверенность, что ей суждено разделить его судьбу. Единственная возможность спастись по-прежнему заключалась для них в том, чтобы доставить Десницу Саблезубому и исчезнуть прежде, чем на Уютном Гнезде начнется избиение младенцев.

– Но даже если они тебе поверят, – продолжал тем временем Сэм, – мне все равно будет грозить опасность. Как только я попытаюсь покинуть планету, и твоя, и моя легенды рассыплются, будто карточный домик. И тогда мы оба превратимся в рубленый шницель… Нет, нужно придумать способ вернуть святыню и спасти наши шкуры. Кроме того, наша с тобой судьба – сущая ерунда по сравнению с тем, что здесь вот-вот начнется.

– Я знаю. – Роксана вздохнула. – Бедняжки!..

Сэм поморщился.

– Ты кое-чего не знаешь. По сравнению с этими «бедняжками» ситхи – просто игривые котята, которые и оцарапать как следует не могут.

– Ты спятил? – Роксана в упор посмотрела на него.

– Отнюдь… – Сэм вкратце рассказал ей все, что ему удалось узнать об аразонитах. – Как видишь, – заключил он, – нам необходимо не только уцелеть самим, но и попытаться предотвратить войну.

* * *

Чем больше Сэм размышлял над ситуацией, тем хуже она ему казалась. Один из членов ситханской делегации, скорее всего – Кишкарь, стремился любыми способами завладеть Десницей, чтобы с полным правом возглавить отряды кровожадных миссионеров. Не имея в своем распоряжении святыни, он мог рассчитывать только на свою физическую силу. Иными словами, ему удалось бы подчинить себе только остальных переговорщиков, но вовсе не всех живущих на станции ситхов.

Был ли среди ситхов кто-то еще, кто мог взять на себя роль лидера? До сих пор все ситхи казались Сэму одинаково задиристыми, склонными уничтожать и крушить всё, что оказывалось на их пути. Сдается, что убедить их отказаться от намерения обратить (читай – уничтожить) аразонитов удалось бы только с помощью силы, намного превосходящей их собственную.

– Нам нужно выбираться отсюда, – прошептала Роксана, зажимая ладонью микрофон переводчика, чтобы охранник-аразонит не мог ничего понять.

– Скажи, Рокси, – рассеянно отозвался Сэм, – как по-твоему, зачем Кишкарю понадобилось меня разыскивать?

– Киш… Кому?!.. – удивилась Роксана. – Никакого Кишкаря я не знаю. Ситха, который, если можно так выразиться, меня нанял, звали Саблезубый.

– Значит, заместителю надоело быть вторым… – задумчиво проговорил Сэм. – Любопытно.

Послышался тупой удар, потом на пол упало нечто мягкое. Обернувшись, Сэм увидел, что аразонит-охранник распростерся возле стола, а Роксана стоит над ним с Десницей в руке.

– Шевелись! Если ты собираешься совершить маленькое чудо, сейчас для этого самое время. – И, не прибавив больше ни слова, она бросилась к выходу. Сэму не оставалось ничего другого, как последовать за ней.

* * *

Сначала Сэм опасался, что обитающие в городе аразониты попытаются их задержать, но ошибся. На беглецов никто не обращал внимания. Угроза нападения ситхов тоже никого не пугала. Напротив, в городе царила приподнятая, праздничная атмосфера. По дороге им встретилась многочисленная семья аразонитов, тащившая куда-то целый арсенал. Улыбающиеся дети несли на плечах и под мышками запасные снаряды, а самый маленький аразонит потрясал погремушкой, выполненной в форме миниатюрной ракетной установки. «А можно мне будет стрельнуть, па? Ну хоть разочек?» – канючил его старший брат. Из подземных ангаров с ревом выползали самоходные излучатели, увешанные яркими флагами и цветочными гирляндами. На броне каждой боевой машины сидело по десятку празднично разодетых аразонитов.

– Не нравится мне это… – пробормотал Сэм на бегу.

* * *

Беглецов никто не остановил, и вскоре они добрались до терминала, чтобы сесть в челнок и вернуться на станцию до того, как Саблезубый что-то пронюхает. Там Сэм собирался выступить перед ситхами и объяснить им ситуацию, а заодно попытаться сказать несколько слов в свое оправдание. Не было никаких сомнений, что ситхи разорвут его на тысячу кусков, но прежде чем они сделают это, ему, возможно – только «возможно»! – удастся вдолбить в их головы хотя бы толику здравого смысла. Пусть даже при помощи Десницы.

– А-ах!.. – вырвалось у Роксаны, когда они обогнули последний угол.

Метрах в двадцати перед собой они увидели всю делегацию ситхов плюс еще нескольких ярко раскрашенных типов, которых Сэму еще не приходилось встречать. У каждого из этих последних висела на боку кобура с оружием.

– Похоже, миссионеры уже прибыли, – заметил Сэм и икнул.

Неожиданно между ними и ситхами появилось несколько аразонитов под предводительством Кузнечика.

– Во имя Всеобщего Великого Яйца! – громовым голосом провозгласил Кишкарь. – Готовы ли вы оставить вашу ересь и присоединиться к Союзу Яйца? Это ваша последняя возможность обрести спасение. В противном случае…

– Правила! Правила! Вы ничего не сказали о правилах игры! Давайте поскорее договоримся и начнем! – проверещал Кузнечик, азартно подскакивая на месте.

– Это не игра, неверный! – проскрежетал стоявший справа от Кишкаря тяжело вооруженный миссионер. Немного подумав, он присовокупил к своим словам ритуальное оскорбление, которое было слишком грубым, чтобы автопереводчик мог с ним справиться. – Мы прибыли, чтобы исполнить волю Великого Яйца! – Ситх покосился на Кишкаря. – Десница ведь у тебя, не так ли? – осведомился он.

Кишкарь снова заговорил.

– Мне достаточно молвить слово, и наш миссионерский флот обрушится на ваши головы, чтобы истребить всех, кто не склонится перед Истиной. Мы атакуем ваши города с воздуха, потом наши послушники-пехотинцы пройдут по вашим землям, благословляя обратившихся и уничтожая тех, кто станет упорствовать в своем невежестве. Мы отравим ваш воздух и воду, сожжем урожаи и вытопчем поля, а потом…

Он собрался продолжать в том же духе, но Кузнечик, ничуть не испугавшись, перебил его:

– Никаких отравляющих веществ, – твердо заявил он. – Против всего остального мы не возражаем. – Он немного поколебался. – Надеюсь, вы не будете возражать, если мы запустим несколько ядерных ракет? Они так красиво взрываются!

Миссионер выхватил свое оружие с почти недоступной человеческому глазу быстротой.

– Как ты смеешь насмехаться над нашим великим походом во имя Великого Яйца?! – зашипел он, словно неисправный паровой клапан.

– Стойте! Стойте! – закричал Сэм, высоко подняв над головой Десницу. – Я должен вам кое-что сказать!..

Трое из аразонитской делегации прыгнули к Сэму. Саблезубый и Кишкарь тоже бросились вперед, и Сэм понял, что через мгновение все они пересекутся в одной точке пространства, которую, увы, в данный момент занимал именно он. Предсказать итог столкновения было нетрудно.

Бабах! – оглушительно выпалило оружие миссионера.

– Стартовый выстрел?! – радостно воскликнул Кузнечик, выхватывая из сумки на животе многозарядный бластер.

– Осторожнее! – завопил миссионер. – Нельзя повредить Десницу!

Саблезубый и Кишкарь на миг притормозили, но тотчас снова метнулись к Сэму.

Крепко сжимая рукоятку Десницы, Сэм попятился и в отчаянии взмахнул ею перед собой, надеясь выиграть еще несколько драгоценных секунд. Его пальцы скользнули в одну из выемок, и…

– Д-З-З-СС-Т!!! – Двойной луч ослепительно-яркого света вырвался из Десницы и ударил в грудь сначала Кишкаря, потом Саблезубого. Оба ящера опрокинулись навзничь и кубарем покатились по земле. Оплавленное навершие Десницы раскалилось добела и сверкало так, что больно было смотреть. Не сразу Сэм понял, что каким-то образом ему удалось привести древнюю реликвию в действие.

– Остановитесь! – снова крикнул он.

Миссионеры и без того застыли на месте, изумленно открыв зубастые пасти.

– Он выстрелил из Десницы! – воскликнул один. – Как же так… Ведь она не должна…

– Ситхи! Возвращайтесь домой! На этот раз вам не победить! – прокричал Сэм, продолжая целиться в миссионеров. Одновременно он пытался вспомнить, как ему удалось заставить реликвию выстрелить. – Я специально хотел встретиться с вами, чтобы предупредить: аразониты способны уничтожить вас всех до одного, всю вашу расу. Возвращайтесь к себе, пока не поздно!.. – Он вкратце перечислил виды смертоносного оружия, имевшегося в распоряжении маленьких меховых зверьков, не забыв упомянуть и о печальной судьбе гугу-оборотней.

– Ты богохульствуешь! – взревел Кишкарь. – Ничто не в силах одолеть великую Веру во Всеобщее Яйцо!

Саблезубый медленно повернулся к нему.

– Вы, универсалисты, не меняетесь, – прошипел он. – Упрямые кровожадные дураки! Ну почему, почему вы так боитесь либерального толкования Святых Догматов?

Кишкарь припал к земле, готовясь к смертоносному прыжку.

– Проклятый сектант! Тебе не место в моей делегации! Склонись перед доктриной Всеобщего Яйца или умри!

Один из миссионеров повернулся к Кишкарю.

– Значит, ты тоже сторонник учения Просветителей?

Когда Кишкарь кивнул, миссионер вытащил свое оружие и направил на Саблезубого.

– Последователь Обожествителей, я полагаю? – снова спросил он, тщательно прицеливаясь.

– Вовсе нет, – возразил Кишкарь. – Мы придерживаемся исправленного варианта Писания, в котором трактуется о Всеобщности и Универсальности…

– Еретик! Ревизионист! – взревел миссионер, направляя оружие Кишкарю в живот.

Сэм был уверен, что еще секунда, и Кишкарь превратится в горстку пепла, но еще один миссионер успел отбить оружие, и выстрел ушел в сторону.

– Не стоит тратить время на кучку зловонных ревизионистов. Хватит с нас того, что какой-то грязный инопланетянин размахивает перед нами фальшивой святыней. Давай-ка лучше свяжемся с флотом. Скажем, что тревога была ложной…

Оба повернулись, чтобы уйти, но тут кто-то из оставшихся ситхов прошептал вполголоса:

– Ортодоксы, универсалисты… Ну хоть бы разок кто-то из них сумел довести дело до конца!

Кишкарь и Саблезубый провожали удалявшихся миссионеров тоскливыми взглядами. Вся их воинственность куда-то улетучилась.

– Отступник! – пробормотал Кишкарь, но как-то не слишком уверенно.

– Сам такой, – вяло огрызнулся Саблезубый.

– Друзья!.. – воззвал Сэм и поперхнулся, поняв, что выбрал не самое удачное слово. – Господа! – поправился он. – Позвольте напомнить, что Десница находится у меня.

Он направил реликвию на двух звероящеров и снова попытался припомнить, как несколько минут назад ему удалось привести эту штуку в действие.

– И только я один знаю, как высвободить заключенную в ней могучую энергию, – добавил Сэм с уверенностью, которой на самом деле не ощущал.

– Это просто меч. Старый сломанный меч. – Кишкарь сплюнул. – Кроме того, он был нужен нам только для того, чтобы убедить миссионеров: у нас есть право отдавать приказы.

– Если на самом деле это не святыня, – спросила Роксана, – почему тогда вы хотели, чтобы я ее отыскала?

Саблезубый пожал плечами.

– Я не мог допустить, чтобы остальные ситхи считали этих ортодоксальных кретинов облеченными законной властью. Тот, кто владеет Десницей, действительно пользуется безоговорочным авторитетом вне зависимости от того, насколько далеки от Истинной Веры его собственные убеждения. – Он немного помолчал. – Я только не понимаю, как сумел завладеть Десницей этот идиот Потрошитель?

Кишкарь слегка откашлялся.

– А он ею и не владел. Никто не верил, что он сумеет добиться обращения еще одного народа, и ему пришлось пойти на хитрость. Он украл из музея копию подлинной реликвии и сумел с ее помощью сформировать делегацию для переговоров.

– Гхм… – сказал Сэм. – Как же она тогда выстрелила?..

Никто ему не ответил. Только Кузнечик, повернувшись к Сэму, укоризненно покачал головой.

– Я знал, что должен был застрелить тебя уже давно, – пропел он. – Ты испортил такую замечательную игру! Если бы я не был твоим другом, я бы надрал тебе задницу!

– Пожалуй, пора возвращаться на станцию, – шепнула Сэму Роксана. – И поскорее, пока он не передумал.

Через пару дней Сэм успешно завершил переговоры по созданию Новой Реформированной фракции в составе Реформированной Универсалистской делегации ситхов. Официальная церемония включала, к несчастью, и ритуальные действия, содержащие разнообразные проклятья и традиционное кровопускание, но также и «шведский стол» с великолепной выпечкой для подкрепления сил. Кульминацией церемонии стал потрясающий по жестокости финальный бой между Кишкарем и Саблезубым, каждый из которых претендовал на место младшего священнослужителя фракции.

– На самом деле они собирались убить друг друга, – сообщил Сэму новый лидер Новых Реформаторов по имени Рассекатель. – Но решили обойтись малой кровью, поскольку ты все равно не сумеешь в должной мере оценить их искусство и артистизм.

Сэму, правда, показалось, что, вопреки заверениям Рассекателя, крови было, пожалуй, слишком много, однако он действительно не считал себя компетентным в этих вопросах и испытал огромное облегчение, когда церемония наконец завершилась. Особую благодарность к ситхам Сэм испытывал и в связи с тем, что они приставили к нему почетный караул, днем и ночью охранявший его от раздосадованных аразонитов. Пожалуй, это порадовало его даже больше, чем несколько миллиардов глицинтий, которые ситхи выплатили ему за успешное предотвращение гуманитарной катастрофы.

Роксана, разыскавшая Сэма, получила несколько более скромную сумму, но ее все же хватило, чтобы она могла позволить себе билет первого класса на ближайший трансгалактический лайнер.

– Ну, куда ты теперь? – спросила Роксана, когда они наконец оказались в межгалактическом зале ожидания. Туда, к счастью, не пускали посторонних, и они могли чувствовать себя в относительной безопасности.

– Моя агентша желает, чтобы я летел на Бенганнию. Какой-то спор из-за недвижимости, насколько я понял. Должен признаться, однако, что уезжать мне вовсе не хочется… – Сэм улыбнулся и был награжден ответной улыбкой. – Может, где-нибудь посидим до посадки? – с надеждой осведомился он, оглядываясь по сторонам в поисках какого-нибудь укромного уголка. Впрочем, кроме них в зале ожидания были только инопланетяне, поэтому они могли заниматься чем угодно, не привлекая к себе внимания.

Роксана негромко хмыкнула и погладила его по щеке тыльной стороной ладони.

– Ты такой душка, Сэм… Знаешь, какая мысль только что пришла мне в голову? Раз нам все равно придется ждать посадки несколько часов, почему бы не составить партию в покер? – предложила она с лукавой улыбкой. – Скоротаем время, а заодно и узнаем друг друга получше. А чтобы было интереснее, можно играть на деньги, которые мы с тобой только что заработали. Ну как, согласен?..

Устоять перед ее улыбкой Сэм не мог, хотя и знал: девчонка не понимает, чем рискует. Ну ничего, он постарается обойтись с ней помягче. Быть может, для начала он даже позволит ей выиграть разок-другой. Не хочет же он в самом деле раздеть ее догола!.. В переносном смысле, конечно…

– И какая сумма способна возбудить твой интерес? – галантно спросил он.

Роксана робко улыбнулась.

– Даже не знаю, Сэм. Что ты скажешь, если я предложу не ограничивать ставки? – сказала она и покраснела. – Мне почему-то кажется, что тебе можно доверять.

Перевел с английского

Владимир ГРИШЕЧКИН

Джефф РАЙМАН ДНИ ЧУДЕС

Имя Ливиза ей совсем не подходило: она была большой и сильной. Не худенькой и легкой. Большие объемы делали ее похожей одновременно и на женщину, и на мужчину: мощью отличались не только плечи, но и бедра, не говоря уже о массивных грудях.

Зато глаза у нее были прекрасными, круглыми и черными. Она, можно сказать, была склонна к размышлениям: челюсти постоянно двигались, словно имитируя непрерывный круговорот мыслей в голове. И вид она имела такой, словно вечно прислушивалась к чему-то далекому, отстраненному.

Как большинство крупных людей, Ливиза легко смущалась, и тогда грива топорщилась на макушке и вдоль спины. Она могла быть жесткой – и одновременно мягкой и доброй. Мне нравилось беседовать с ней. Слышать ее голос, высокий и нежный, хотя в каждом жесте сквозили порывистость и одиночество.

Но этот голос, когда речь шла об опасности! Если Ливиза видела Кота, поджидавшего в траве, ее ржание было внезапным, яростным и неукротимым. Все мы, охваченные паникой, мгновенно разворачивались. Ее крик неизменно достигал цели.

Итак, она была африрадором, одним из наших снайперов, и постоянно вставала на дыбы, чтобы обозреть окрестности. Всегда носила с собой винтовку. Всегда служила мишенью. Моя большая храбрая подруга. Ее ягодицы еще больше отяжелели от постоянного стояния. Она могла целый день ходить на задних ногах, как Предки. А ее шкура! Лучшее, что было в ее внешности! Она была поистине неотразима: блестящая, темно-гнедая. И никаких проблесков рыжины, досадного наследства Предков. Такие же яркие ненасыщенные цвета, как почва бескрайней саванны.

Мы были подругами, тогда, в наши дни чудес.

Я расчесывала ее так, что каждая мышца подрагивала от удовольствия. Ливиза вольготно поворачивалась под зубьями скребницы. Шкура ее растягивалась, как сливочная тянучка. Мы примеряли серьги, завязывали гривы бантиками или заплетали в длинные косы. Но Ливиза никогда не довольствовалась простыми радостями или вещами, которые легко понять и принять.

Даже в молодости, еще до наступления брачного возраста, она выглядела серьезной и какой-то взрослой. Я помню, как совсем маленькой кобылкой она лежала у ног жеребцов, пока те курили трубки, играли в шашки и толковали о том, что сделали бы, знай они, как добыть электричество.

Ливиза твердила, что мы могли бы изготовить вращающиеся лезвия, чтобы охлаждать воздух или накачивать воду для полива травы; кипятить воду или получать тепло, чтобы высушивать и хранить лепешки из жвачки. Старики посмеивались, слушая ее фантазии.

Мне это казалось бессмысленной игрой, но Ливиза умела играть в нее лучше кого бы то ни было. Потому что видела дальше и глубже своими унаследованными от Предков мозгами. Ее названая сестра Венту любила поддразнивать Ливизу:

– Интересно, что ты изобретаешь сейчас?

Мы все знали те вещи, над которыми часто задумывалась Ливиза. Я, например, ясно запомнила, как обернуть тонкий пласт металла вокруг стержня и с помощью электричества заставить его вращаться. Но кому это нужно? Я любила бегать. Все мы, жеребята, внезапно пускались галопом по высокой траве, чтобы громовой топот наших копыт отдавался эхом от земли, чтобы в воздух поднимались сладкие запахи трав, чтобы еще и еще раз испытать нашу силу. В наших чреслах горел огонь, и мы жаждали доскакать до солнца. Ливиза тем временем оставалась в одиночестве и размышляла.

Когда пришла первая течка, это ужасно ей не понравилось. Молодые жеребцы то и дело набрасывались на нее и растягивали губы, чтобы обнажить огромные белые пластины зубов. Когда мужчины постарше подталкивали ее головами в зад, она брыкалась, а если ее пытались оседлать, просто уходила из-под них. И горе тому бродяге, который вообразил бы, что отсутствие статуса означало, будто Ливиза благодарна за любые знаки внимания. Одним ударом она посылала жалкий мешок с гремящими костями в высокую траву. Даже бельчата хватались за бока и хохотали:

– Молодая недотрога снова победила!

Но я знала ее лучше остальных. Отнюдь не отвращение к любви делало мою подругу такой сдержанной и осторожной. Речь шла об изобилии любви, перехлестывавшей через край и куда более необъятной, чем могут себе позволить такие, как мы, ибо мы живем в пампасах, где нас едят наши же кузены.

Любовь пришла к Ливизе одной теплой ночью, когда луна казалась лужицей пролитого молока. Она никогда не согласилась бы на поспешное соитие с распаленным мужчиной только потому, что воздух в этот момент был насыщен горячими гормонами. Думаю, все дело в игре молочного света в черных глазах, чуть заметно вздернутой верхней губе и долгой, запутанной беседе о природе этой жизни и ее последствиях.

Мы рождены не для любви. Наша участь – спариться, после чего немного постоять бок о бок, согревая друг друга, а потом забыть.

Интересно, кто отец вот этого?..

А вот Ливиза помнила. И не смогла забыть. Она никому не называла его имени, хотя почти все знали, кто он. Иногда я замечала, как она поворачивает голову к кругу Великих, и в глазах плещется нежность. Они галопировали по полю, играя в хедбол, или серьезно толковали о смазке для осей. Никто не смотрел в ее сторону, но она так и лучилась любовью, а взгляд был неуклонно устремлен на одного из них.

Как-то ночью Ливиза дернула меня за гриву.

– Аква, я скоро рожу, – призналась она с вымученной улыбкой, словно поражалась абсурдности такого события.

– О, Ливиза, до чего же чудесно! Почему ты не рассказала мне, как это случилось?

Она удивленно и очень громко фыркнула, так что звук эхом перекатился в воздухе.

– Самым обычным образом, подружка.

– Нет, но… ты знаешь! Я ни с кем тебя не видела!

Ливиза внезапно застыла:

– Разумеется, нет.

– Но ты знаешь, кто он?

Ее лицо залило молочным светом.

– Да. О, да.

Как ни странно, Ливиза тянулась к Предкам сильнее, чем остальные мои соплеменники, и одновременно была ближе всех к животным. Она словно разрывалась в двух направлениях: земля и звезды. Ночь вокруг нас дымилась бесчисленными соитиями, и меня тоже захватило общее настроение. Тогда я была молодой кобылкой, с широкими бедрами и узкими щиколотками. На ходу я перебирала стебли травы, как струны арфы, и все жеребцы из высшего круга подходили и обнюхивали меня. Я удивлялась самой себе. О, я была доступна всем и каждому! Один за другим, один за другим, один…

Я возвращалась, чувствуя себя начисто вытоптанным пастбищем, а она лежала на земле, всем довольная и готовая приветствовать меня. Я покусывала ее за ухо, которое конвульсивно дергалось, словно отгоняя муху, а потом клала голову на ее ягодицы и засыпала.

– Ты странная, – бормотала я, закрывая глаза. – Но будешь добра к моим детям. Мы устроим прекрасный дом.

Я знала, что она полюбит моих детей, как своих собственных.

В том году засушливый сезон так и не наступил. Правда, немного похолодало, и днем уже не так часто шли дожди, но трава не посерела. Когда мы вставали, на ней переливались капли росы, сверкающей и почти ледяной. По ночам иногда моросило, и недолгий дождик был подобен короткой нежной ласке. На этот раз струи ливня не били по крыше нашего павильона. Я помню опущенные ставни, запах травы и теплое дыхание подруги на моих боках.

– Я тоже беременна, – со смешком объявила я несколько недель спустя, гордая и взволнованная. Что же, я была молода. Тогда мне шел четвертый год. И я чувствовала, как толкается в животе мое дитя.

Мы с Ливизой вместе посмеялись.

Морозы по-прежнему не наступали. На траву не садился иней, от которого обычно ноют зубы. Мы ждали резкого похолодания, но оно все не приходило.

– Не припоминаю такого странного года, – переговаривались старухи. Они радовались больше всех, потому что их съедали именно во время переселений.

Тот год! Мы варили овсянку для беззубых. И постоянно прихорашивались: бисер, банты, ожерелья, шали и красивые шляпы из травы. Ливиза любила слушать песни, которые я сочиняла: первое, среднее и последнее слова каждой строчки рифмовались. Она фыркала, потряхивала гривой и повторяла:

– Как ты это сделала? До чего же умно!

Мы гладили животы друг друга, особенно набухшие соски. Ливиза ненавидела свои, огромные, как баклажаны.

– Фу! Какие гигантские! Никто не сказал мне, что они будут мешать на каждом шагу!

Они болели от прилива молока, которое стало сочиться уже в начале беременности. Вокруг нее каждое утро вертелись бельчата, и Ливиза совершенно спокойно позволяла им сосать себя, приговаривая:

– Когда появится мое дитя, вам придется ждать своей очереди.

Шли дни и ночи, быстрые, как взмахи птичьих крыльев. Ливиза немного раздалась, но не настолько, чтобы отказаться от обязанностей стража. И родила она рано, всего через девять месяцев, в самой середине зимы, в темном феверу, неожиданно для всех. Я спала, когда Ливиза потерлась шеей о мое лицо. Я открыла глаза.

– Позови Грэму, – попросила она.

Грэма была повитухой из лошадей высшего ранга.

Я ошеломленно уставилась на нее. Неужели она рожает? Но сроки еще не вышли, да и повитухи не запаслись маслом и настоянной на древесной коре водой.

– Почему именно сейчас? Что стряслось?

К тому времени, когда мы вернулись, Ливиза уже опросталась. Напряглась разок, и малыш вывалился на землю: маленький комочек воды, кожи и смазки лежал у самых ее ягодиц. Малыш был крохотным, не доходил мне даже до колена, с белой гривкой и покрытый мягким оранжевым пушком, таким легким, что бедняжка казался безволосым. Никаких челюстей. Как он станет перемалывать траву? Конечности в мягких складках, словно облачка. Грэма молча подняла его ножки. На передних не было копыт, только пальцы, а задние походили на большие мягкие рукавички. Нет, не урод: стройный и по-своему прекрасный. Но хрупкий, беззащитный и уж никак не поможет Ливизе подняться выше по иерархической лестнице. В жизни своей не видела ребенка с таким количеством наследственных признаков. Грэма принялась вылизывать его. Я взглянула в личико бедняжки и увидела кожу сквозь реденькие волоски на щеках.

– Привет. Я твоя названая мама. Тебя зовут Кауэй. Да, так и есть, ты Кауэй.

Невидящий взгляд. Он не умел говорить. И почти не способен двигаться. Пришлось поднять его руками. Зубами схватиться было не за что. Ни шкуры, ни меха.

Я уложила малыша рядом с Ливизой, и ее лицо просияло любовью.

– Как он прекрасен!

Грэма мотнула головой в сторону перегородки. Мы вышли наружу.

– Я слыхала о таких детях. Иногда это случается. Наследственности сходятся, как при тасовке карточной колоды. Он не научится говорить до двух лет. А ходить будет не раньше трех-четырех!

Четырех?!

Я вспомнила о наших постоянных кочевках.

Грэма пожала плечами.

– Они живут довольно долго, если благополучно минуют пору детства. Лет до пятидесяти.

Я уже хотела спросить, почему до сих пор не видела ни одного такого, но вдруг сообразила, в чем дело. Они не задерживаются в нашем мире, эти нежные ангелоподобные существа.

Потому что непременно попадаются кому-то в зубы.

Моя маленькая Чува родилась два месяца спустя. Какая мерзость эти роды! Я думала, что вынесу все, а вместо этого билась, брыкалась и ржала, словно жеребец, возжелавший кобылу. И обещала себе: больше никогда не пойду на такое.

– Ну же, малышка, давай, дорогая, – уговаривала Ливиза, подталкивая меня носом, словно загоняя отбившуюся от табуна кобылку. – Все скоро закончится. Только тужься посильнее.

К тому времени Грэма стала нам другом: по-моему, она оценила благоразумие и рассудительность Ливизы.

– Слушай, что она говорит, – велела Грэма.

И наконец вытащила моего первенца: рыжевато-коричневую, тощую, длинноногую и неуклюжую дочь. Ливиза подхватила новорожденную, вылизала досуха, вдохнула в ноздри воздух и поднесла к моему лицу.

– Это твоя прелестная мама.

Чува с осмысленной любовью взглянула на меня и улыбнулась.

Грэма тихо заржала, что дало толчок всеобщим поздравлениям с днем рождения. Кое-кто из подружек подошел ближе, чтобы рассмотреть мое чудесное дитя, и просунул головы в раздвинутые занавески. Все хором фыркали, мотали гривами и покусывали шейку Чувы.

– Давай, малышка. Поднимайся! – уговаривали они. Именно это соседки и хотели наблюдать собственными глазами.

Ливиза осторожно поставила Чуву на хрупкие, неуклюжие, трогательные ножки и повела ко мне. Мой ребенок пошатнулся и рухнул, как груда хвороста, в теплое убежище моего живота.

Ливиза положила Кауэя перед носом Чувы.

– А это твой маленький названый братец Кауэй.

– Кауэй, – повторила Чува.

Теперь в нашей семье стало четверо.

Целый год мы никуда не кочевали. Жеребята, покачиваясь и спотыкаясь, бродили по траве, где им не грозили клыки хищников. Старики нежились под солнышком и сплетничали. Наступило лето с дождями и грозами. Потом дни стали короче и холоднее.

Вода в колодцах помутнела: пришлось ее фильтровать. Трава засохла и стала жесткой. Земля почти не хранила влаги. Скоро нашим детям должен был исполниться год. Они росли и крепли.

За исключением ребенка Ливизы. Все эти месяцы Кауэй лежал неподвижно и только иногда поводил глазами. Но Ливиза, как это ни странно звучит, любила его, словно тот был крепок и здоров.

– Ты чудо, – твердила она Кауэю. Люди звали его Тупицей. Но Ливиза смотрела на него, сияя любовью, и бормотала всякие глупости. И в глазах ее плескалось изумление.

– А вдруг он знает все, что знали Предки? Мы слышали о колесах, зубчатых передачах, моторах и электрических схемах. Что если Кауэй родился со знаниями об электричестве? О медицине и машинах? Подумать только, что он может нам поведать!

Она рассказывала истории вроде этой.

Предки так любили животных, что когда наш мир погибал, они приняли их в себя. Сделали специально для них лишние семена и прятали внутри своих. Для тех животных, которых любили больше всего. Но тут пришла болезнь, и единственным способом избежать ее было позволить семенам расти. Из этих семян и произошли мы. А болезнь победила людей, и они исчезли.

Закончив рассказ, Ливиза нежно погладила свой маленький несовершенный комочек, удивительно походивший на Предков. Многие из нас оставили бы такое бремя на равнине, в жертву Котам, или Собакам, или питающимся падалью Урубу. Но не Ливиза. Она могла вынести любые испытания.

Думаю, Ливиза любила всех. Всех в этом безжалостном, всепожирающем мире. Поэтому случилось то, что случилось.

В пампасах, окружающих лагерь, появились пролысины – в тех местах, где паслись старые и слабые, выедающие траву до последнего стебелька. Сами того не сознавая, мы стали готовиться. Белки собирали металлические орехи. Жучки, живущие у них в животах, делали орехи из ржавчины, рассыпанной в земле. Старые дядюшки плавили их и делали ножи, дула винтовок и пули. Ливиза попросила их отлить несколько стержней, нагрела и отогнула. Грэма взглянула на ее изделия и спросила:

– Что это будет за винтовка? Та, которая стреляет назад?

– Это для Кауэя, – пояснила Ливиза и отрезала свою гриву, чтобы сплести ткань. Я последовала ее примеру. Как ни удивительно, к нам присоединилась Грэма.

Ливиза сплела седло, чтобы везти на себе малыша.

Еще недавно Грэма разыгрывала важную шишку, надменную и спесивую. Но теперь стала доброй и понимающей:

– О, Ливиза, какая чудесная мысль! Ты молодец! Прости за неудачную шутку с ружьем! – воскликнула она, опуская в седло неподвижное растение в облике мальчика.

Ее нескрываемое уважение к Ливизе изменило отношение окружающих к матери с несчастным младенцем. Больше никто не допрашивал меня, почему я остаюсь с Ливизой. Когда наш вожак Форчи стал регулярно беседовать с Ливизой о способах обороны во время кочевья, волна сплетен прокатилась по табуну. А вдруг Ливиза станет Главной кобылицей? Неужели Тупица действительно сын Форчи?

– Она всегда была такой умной, такой храброй, – твердила Венту.

– Почти как мужчина, – вторила Линдалфа с натянутой улыбкой.

Как-то утром Вожак громко заржал и принялся месить воздух передними ногами.

Бросил клич.

И мы услышали зов странствий.

Кочевка!

Мы разобрали наши павильоны и щиты, заслонявшие от ветров, погрузили в повозки переносные загородки из листьев и травы, захватили все инструменты, трубы, мячи, одеяла и самое ценное – почерневшие и погнутые плавильни. Тут же выстроились жившие в лагере белки и прострекотали слова прощания, словно им было не все равно. Все берегли и лелеяли белок, но использовали точно так же, как они использовали нас; даже Коты никогда их не едят.

Путешествие начиналось чудесно. По обеим сторонам дороги кивали колосья овса. За едой мы разбрасывали зерна, чтобы вырос новый урожай. Семена овса, лепешки навоза, начиненные хлопьями пластика, которые образуются в наших животах… только нет белок, чтобы их собирать.

Дожди не лили, но озера и реки полнились водой. Солнышко грело, но не слишком жарко, так что оводы нам не докучали. В плохие годы шкура постоянно дергается, ведь спасу нет от вони кошачьей мочи, лужи которой сохнут на земле. В этом году дожди промыли почву, и воздух был спокоен и сладок.

Пока что мы не увидели ни одного Кота. А вот Псов встречали. Но все они были жирными и добродушными. Набили животы перепелками и куропатками, которых Коты не едят.

– Прекрасная погода! – окликали нас Псы, широко осклабясь. Мы ржали в ответ: отчасти от облегчения. Мы всегда можем отделаться от Псов, кроме тех случаев, когда они сбиваются в стаи.

Ливиза постоянно шагала на задних ногах, держа наготове винтовку. Кауэй был привязан ремнями к ее спине.

– Ливиза, – уговаривала я, – ты сломаешь позвоночник. Встань на четыре ноги!

– Тот Кот, что посмеет приблизиться к нашим малышам, горько об этом пожалеет, – проворчала Ливиза.

– Какие Коты? Мы никого не встретили!

– Они зависят от наших миграций. Одну мы пропустили. Они очень, очень голодны.

Первое нападение случилось на следующий день. Мне показалось, что начался дождь. В траве что-то зашипело, я повернулась и увидела старую Алез. Увидела ее глаза, окаймленные белым. Исполненные ужаса. Я даже не заметила четырех Котов, вцепившихся ей в ноги.

Форчи издал тонкий панический вопль, и все мы бросились врассыпную. Я пустилась галопом. В голове – ни единой мысли. Я не владела собой и хотела лишь слышать шуршание травы под ногами.

Но тут раздался выстрел. Я обернулась и увидела Ливизу. Она осталась одна, стояла прямо и гордо, целясь из винтовки. Один из Котов откатился от Алез с такой скоростью, словно резвился на весеннем пастбище. Остальные Коты таращились на него. Ливиза снова выстрелила, и они мгновенно пропали из вида. Ливиза бросилась на землю за секунду до того, как из высокой травы послышался треск выстрелов.

У Котов тоже имелось оружие.

Битва разгоралась.

– Вниз, вниз! – крикнула я жеребятам, помчавшись в их сторону. – Быстро! Ложитесь!

Не успели они опомниться, как я прыгнула на них и почти вбила в грязь.

– Слезь с меня! Слезь с меня! – кричали они в страхе и панике.

– Я ничего дурного не сделала! – заплакала малышка Чува.

– Что мы говорили вам о нападении? – оскалилась я. – Вы бежите, а когда начинается перестрелка, падаете на землю. Что я сказала? Что я сказала?..

В воздухе вился пороховой дымок. Сухая трава тлела, и наши ноздри дрожали от запаха гари.

Коты предпочитают наброситься первыми, свалить кого-то из нас и разогнать остальных. Они знают: если сначала выстрелят, скорее всего, прикончат друг друга.

Наши женщины палили свирепо, решительно и непрерывно. Скоpo мы поняли, что слышны только наши выстрелы, а Коты успели разбежаться.

Дети все еще ныли, не вытирая слез. Но их рыдания только раздражали нас. Что же, им давно пора учиться уму-разуму.

– Вот несмышленыши! Что это, по-вашему, игра?!

Грэма была строга, как любая бабушка.

– Хотите, чтобы вас разорвали в клочья на наших глазах? Думаете, можно подойти к Котам, вежливо попросить, чтобы вас не ели, и они послушаются?!

Ливиза помогала Алез встать. Ноги ее старой названой матери продолжали подламываться, а губы растягивались в идиотской улыбке.

– Пойдем, любимая, все закончилось, – повторяла Ливиза, подводя Алез к повозке Пронто.

– Что это ты делаешь? – осведомился Пронто, злобно сверкнув глазами.

– Она не может идти.

– Хочешь сказать, я обязан ее везти?

– Понимаю, ты предпочитаешь оставить ее на съедение. Но нет, только не Алез.

Алез, почему-то больше походившая на Козу, чем на Лошадь, кое-как влезла в фургон. Ливиза зашагала следом, так и не опустившись на передние ноги. Дети дрожали и всхлипывали. Ливиза подошла к нам и совершила нечто необыкновенное.

– Ах, детки, – сказала она горестно, подбираясь поближе к ним. – Дорогие мои!

Она стала гладить их спинки, класть подбородок на затылки.

– Знаю, так не должно быть. И это ужасно. Но мы – единственная их пища.

– Мамочка кричала на нас. Она злая!

– Это потому, что мамочка сильно тревожилась за вас. Она перепугалась, потому что вы не поняли, что случилось. Мамочка умирала от страха, что потеряет тебя.

– Коты нас едят!

– И крокодилы в реке. И еще есть Волки, что-то вроде Псов. Здесь их не встретишь, но они селятся на краю снегов в лесах. Зато есть Коты.

Ливиза откинула гривы малышей и подышала в ноздри.

– Так не должно быть!

Должно или не должно, подумали мы, но так есть. Зачем тратить силы и энергию, жалея о том, чего нельзя изменить?

Видите ли, мы забыли, что выбор есть всегда. И что этот выбор зависит от нас. А вот моя Ливиза не забыла.

Подошедший Вожак мягко обратился к жеребятам:

– Вставайте, малыши. Коты вернутся. Нам нужно уходить отсюда.

Ему пришлось повелительно заржать, чтобы остальные его послушались. Он даже лягнул медлительного Пронто. Алез сидела в фургоне, ошеломленная и в полном восторге от того, что ее везут.

– Запасайте и сушите лепешки из травы, – велел Форчи.

Лепешки из травы. Как я их ненавижу! Пережевываешь траву и сплевываешь на повозки, чтобы просушить. И всегда воображаешь, будто запомнишь, которые из них твои. А заканчиваешь тем, что ешь смесь чьей-то слюны и травы.

Ливиза шагала рядом с Вожаком, глядя на карту, что-то бормоча и потряхивая гривой в сторону востока. Я поняла: эти двое совещаются, решая, как быть.

Легкая ревность уколола меня. Когда Ливиза вернулась, я спросила чуть резче, чем следовало:

– И что все это значит?

– Только остальным не говори, – объявила она почти довольно. – Нас преследуют.

– Что?

– Должно быть, подлые воры чуют поживу. Коты покинули свой лагерь, взяв с собой детей. Они идут за нами.

Ливиза вздохнула, устремив взгляд к горизонту.

– Какая досада! Скорее всего, впереди нас ждет что-то вроде ловушки, поэтому мы решили изменить маршрут.

Мы повернули строго на восток. Дорога начала подниматься в гору, к холмам, где через перевал пролегал древний путь. Сквозь ковер густых трав проглядывали валуны. Откос становился все круче, и каждую повозку тянули двое сильных мужчин.

Тропа проходила по долинам между высокими неровными земляными горбами, извиваясь при каждой встрече с маленькими ручьями, глубоко врезанными в траву. Мы слышали, как вода лижет камни тысячью языков. При каждом переселении важнее всего иметь возможность вволю напиться. Вода в ручьях была восхитительной: холодной, со вкусом камней. Не грязи.

Мое имя означает «вода», но, думаю, на вкус я подобна грязи.

Мы оказались в новом мире, где можно было бесконечно любоваться земляными волнами, поднимавшимися, опускавшимися и казавшимися синими на горизонте.

На вершине дальнего гребня возвышалась гигантская скала с округлой, похожей на череп вершиной.

– К вечеру нам нужно добраться до этой скалы, – объявил Форчи.

День был в самом разгаре, и все застонали.

– Или придется встретиться с Котами здесь, на открытой местности, – добавил он.

– Пойдем. Ты только зря время тратишь на уговоры, – вмешалась Ливиза и пустилась в путь.

Пейзаж был странным, особенно земля, непроглядно-черная, изумительно пахнувшая травой и листьями и грохотавшая под копытами, как большой барабан.

На ходу мы хватали губами траву, вырывая ее с корнями вместе с землей.

Местами почву смыло. Остались высокие островки булыжников, на которых скрипели и переваливались повозки, падая вниз с устрашающим грохотом. Ливиза по-прежнему топала на задних ногах с винтовкой наготове. И смело преодолевала скалы, хотя копыта постукивали и оскальзывались на камне. Назвать ее ловкой никто бы не осмелился. Но зато она была неутомимой.

– Они по-прежнему здесь, – иногда шептала она.

Все мы хотели отдохнуть, но Форчи не позволял.

Солнце садилось, по земле протянулись длинные тени. Сумерки вселяли страх: отсутствие света означает, что нужно найти безопасное убежище.

Мы фыркали и волновались.

Вниз по одному холму, и вверх – по другому. Наконец на закате, считавшемся самым опасным для нас временем, мы оказались у скалы- черепа. Камень нам не понравился.

– Мы заночуем на вершине, – сказал Форчи, очевидно, не предвидя надвигавшегося скандала. Мы никогда не слышали ни о чем подобном.

– Подниматься туда? Мы расколем копыта. Или оторвем себе пальцы! – воскликнула Венту.

– И оставим наши фургоны здесь? – завопил кто-то из мужчин.

– Там будет ветрено и холодно!

Форчи вскинул голову:

– Мы станем согревать друг друга.

– Не будьте трусливыми белками! – воскликнула Ливиза. Подошла к повозке, захватила мешок с инструментами и стала взбираться наверх.

– Возьмите оружие! – предупредил Форчи. – Все винтовки.

– Как насчет плавилен?

– Их придется оставить, – вздохнул Форчи.

Каким-то чудом оказалось, что в самом куполе есть выбитая ветрами яма, полная дождевой воды. Мы смогли напиться. Нам удалось прилечь, но Вожак никого не пускал вниз, попастись на травке. Стало совсем темно, и мы еще немного поспали, часа два или чуть больше. Но нельзя же спать всю ночь!

Меня разбудил смрад кошачьей мочи, казалось, раздиравший ноздри.

Я услышала раздраженный шепот Ливизы:

– Вот он!

Последовал выстрел, сопровождаемый кошачьим воплем. Но тут открыли огонь остальные африрадоры. Дети в ужасе ржали.

Напрягая глаза, я всмотрелась в полутьму и увидела настоящую волну Котов, отхлынувшую от скалы. Даже царапанье когтей по камням походило на шум воды!

– Неплохо повеселились, – заметила Ливиза.

Я услышала, как Грэма подавилась смешком. Ощущение силы и безопасности исходило от шкуры Ливизы, словно стойкий аромат.

– Как по-твоему, – спросила она Форчи, – нам стоит отправиться в путь или подождать здесь?

– Видишь ли, мы не можем дожидаться, пока рассветет. Это слишком нас задержит. Сейчас.

Я заметила, что Ливиза ведет себя как Главная кобылица, которой у нас уже давно не было. Она явно достигла самого высокого уровня.

Я тоже радовалась: никому не повредит иметь подругу в высших сферах.

Африрадоры то и дело стреляли, отпугивая последних Котов. Мы помчались вниз, к брошенным фургонам.

У подножия холма в луже крови, тихо поскуливая, лежал Кот. Глаза закрыты, словно он крепко спит. Охваченная ужасом Линдалфа пронзительно заржала и попятилась. Кот зарычал, но не шевельнулся.

Тихо переговариваясь, поеживаясь от страха, мы отступили, когда в ноздри ударила кошачья вонь. И яростно забили копытами: назревала паника.

Ливиза нагнулась, присматриваясь к Коту.

– Дорогая, отойди, – посоветовала я и на всякий случай подошла поближе, готовая схватить ее за холку и оттащить, если тварь вздумает наброситься. Кошачье лицо смутно белело в предрассветных сумерках.

Я еще никогда не видела Кота так близко.

Меня поразило, что он столь красив. Необычное лицо, с почти точеными чертами, несмотря на короткий нос и раздвоенную верхнюю губу, под которой скрывались острые как нож клыки. И он казался ужасно печальным, словно задавал последний вопрос самой Жизни.

– Бедняжка! – вздохнула Ливиза.

Зверь застонал: тихий жалобный звук, потрясший землю.

– Вам… не обойтись… без хищников.

– Которые нужны нам, как кошачье дерьмо, – отрезала Ливиза и встала. – За мной! – крикнула она, словно это мы задерживали табун.

Коты были умны. Они забежали далеко вперед, так что мы не знали, когда ждать очередной атаки. Наши копыта скользили по камням. Ливиза искренне нас жалела.

– Обычно здесь ходят только Козы. У них тоже копыта.

– Только раздвоенные, – заметил один из жеребцов.

– Почти родственники, – фыркнула Ливиза.

Думаю, свет, воздух и прекрасный вид, открывающийся сверху, вселяли в нее бодрость. А вот меня все это угнетало. Я хотела поскорее очутиться внизу, на равнине, где можно свободно бегать и полно травы. У мужчин, тащивших фургоны, на губах выступала пена. Глаза были обведены белой каймой. На них надели хомуты, что делало бедняг легкой добычей.

Мы ненавидели узкую тропу, по которой приходилось идти гуськом, и постоянно отставали, чтобы собираться группами. А вот Ливиза то и дело забегала вперед и возвращалась к нам, подгоняя:

– Скорее-скорее, пока еще темно!

– Мы подождем остальных, – проныла Линдалфа.

– На этой тропе, дорогая, для них не хватит места.

– Но я не желаю подставляться Котам, – раздраженно бросила Линдалфа.

– Нет. Ты хотела бы окружить себя друзьями, чтобы их съели раньше.

Звучало это ужасно, но было абсолютной правдой. Кое-кто рассмеялся.

Солнце взошло. Гигантское белое небо так разительно контрастировало с казавшейся тенью землей, что мы ничего не видели. Пришлось переждать, сгрудившись внутри круга из повозок. Как только солнце поднялось достаточно высоко, Ливиза снова велела идти вперед. Именно она. Не Форчи. В тот день я узнала нечто новое о своей подруге, самой преданной и любящей из нас, а также той, что лучше всех выносила одиночество.

Она снова ушла вперед, и помню, как заметила смирно сидевшего на ее спине Кауэя, в котором ума было не больше, чем в травяной лепешке.

Сильный ветер гнал волны по траве. Над головой собирались живописные облака, в которых парили птицы – стервятники, не бывшие ни охотниками, ни жертвами. Они ничего не знали о Предках. И не обладали даром речи.

Но тут за очередным перевалом послышалось рычание Котов, которые пришли убивать и больше не нуждались в укрытии.

Ливиза впереди. Одна!

– Попалась! – завыли они на тысячу голосов.

До нас донеслись звуки выстрелов, очень похожие на треск сухих веток, а вслед за ними – кошачий вопль. Снова выстрелы, и после громкого визга, который не мог издать ни один Кот, – пронзительный страшный плач, будто клич ночной птицы.

Форчи пустился в галоп. Я последовала его примеру, оскальзываясь на камнях, прокладывая путь вверх по склону. Мы словно попали в кошмар, из которого не было исхода. Последним усилием я оказалась на вершине и увидела сидевшую на земле Ливизу. Распростершийся рядом Форчи дышал ей в уши.

Ливиза уставилась в пространство. Форчи смотрел на меня с такой печалью!

Но прежде чем он успел что-то сказать, Ливиза перевела взгляд огромных глаз к небу и заржала на одной ноте, скорбя по мертвому.

– Они схватили Кауэя, – шепнул Вожак, принимаясь растирать ее плечи.

Седельная сумка была разорвана. Малыш исчез. Ливиза тонко выла, раскачиваясь из стороны в сторону, сложив губы колечком. Звук словно исходил из самого ее нутра.

– Ливиза, – пробормотал Форчи, умоляюще глядя на меня.

– Ливиза, – согласилась я, ибо мы знали, что она нескоро забудет Кауэя.

Даже если кто-то из нас теряет ребенка, на следующий год появляется новый. Мы не задумываемся и не скорбим: просто не можем себе этого позволить. Для этого мы недостаточно сильны. Они погибают, один ребенок за другим, любимые тетушки или мудрые старики, которые больше неспособны одним прыжком оказаться на безопасном расстоянии от Кота. Мы слышим, как их пожирают заживо.

– Помните меня! Я люблю вас! – окликают они, мучительно расставаясь с жизнью и с нами. Но нам приходится их забывать.

Поэтому мы становимся нервозными и ограниченными, милыми и напуганными, сообразительными, но бесчестными.

Но не Ливиза.

Она внезапно зарычала, схватила винтовку, вскочила и помчалась вслед за Котами.

– Неужели она думает, что может его вернуть? – ахнула я.

– Не знаю, что она способна думать, – вздохнул Форчи.

Остальные присоединились к нам, и мы прижались друг к другу боками. Никто не поспешил Ливизе на помощь, даже я, ее любимая подруга. Невозможно преследовать кошачьи прайды, чтобы спасти кого-то. Обычно мы просто смиряемся с чьей-то гибелью.

Вдали послышались выстрелы и вопли Котов. Потом донесся стук копыт.

– Она возвращается, – прошептала Грэма, глядя на меня. Словно сами холмы встали на цыпочки, чтобы увидеть, какие перемены происходят в мире. Лошадь охотится на Котов!

Ливиза снова появилась на вершине холма, и на секунду я подумала, что она сотворила чудо: мать несла в зубах свое дитя.

Но тут я увидела, как она шатается, как волочит копыта, и все поняла. Она держала крошечную оторванную голову и окровавленные кости, висевшие на сухожилиях и остатках кожи.

Ливиза вдруг опустилась на землю и снова завыла. Мотала головой и в отчаянии оглядывала себя. Из ее грудей сочилось молоко.

Я подскочила к ней, оступилась и рухнула рядом.

– Ливиза, любимая! Оставь его.

Глядя мне в лицо невидящими глазами, Ливиза прокричала:

– Что прикажешь мне с ним делать?!

– О, Ливиза, – всхлипнула я. – Ты слишком остро все чувствуешь!

– Я не оставлю его!

Тебе полагается уйти, подумала я. Оставить труп птицам, а потом – солнцу и дождям, пока кости не рассыплются в земле прахом.

И снова прорастут травой.

Вместе с травой мы едим наших бабушек.

Короткая память означает добрую волю по отношению к миру.

Желание смириться с порядком вещей.

Ливиза принялась долбить тонкий слой почвы, покрывавший скалы. Она яростно рыла яму, обдирая пальцы. И наконец подняла толстый слой дерна. Положила останки на голый камень и осторожно прикрыла пластом, словно одеялом. Подвернула края и стала тихо петь колыбельную.

Поверьте, видеть это было невыносимо. Если малыш умирает от болезни, вы уносите его подальше от лагеря и оставляете пожирателям падали и насекомым. А потом приходите снова и пляшете на костях, чтобы растереть их в пыль, показать презрение к плоти. Принять свою участь.

Вернувшийся Вожак подтолкнул ее носом.

– Вставай, Ливиза. Нам пора идти.

Ливиза погладила землю.

– Спокойной ночи, Кауэй. Спи, Кауэй. Прорасти, как семечко. Стань прекрасной травой, Кауэй.

Мы шептались и переглядывались. Все теряли любимых. Почему именно она скорбит и плачет? Почему именно она должна отличаться от нас?!

– Я знаю, это тяжело… – произнесла Линдалфа. В воздухе повисло невысказанное «но».

Любовь не может быть такой горячей. Любовь не должна так дорого стоить.

Ты обретешь опыт, Ливиза, подумала я. В точности как остальные. Ты, в конце концов, научишься.

Я смотрела на нее с неким подобием торжества, уверенная в своей правоте, когда Ливиза встала и снова перевернула все с ног на голову.

Она смахнула слезы с глаз и отошла от меня. Протиснулась мимо Форчи, как мимо неодушевленного предмета. Мы покорно потрусили за ней. Ливиза подошла к фургону, перезарядила винтовку и направилась по склону холма в сторону скалы.

– Она не туда идет!

– Смотрите! Что она делает?

Форчи окликнул Ливизу и, не дождавшись ответа, повернулся ко мне:

– Следуй за ней!

Я заржала, призывая подругу подождать, и стала спускаться вниз.

Ее решительный топот перешел в рысь, а потом в странный летящий, хаотический галоп. Стук копыт громом отдавался от камней. Она мчалась вперед, рискуя сломать ногу. Я снова издала тихий крик, задержавший Ливизу не больше чем на мгновение. У подножия скалы она застыла, подняв клубы пыли. И прицелилась в голову раненого Кота. Легкий ветерок донес до меня ее слова:

– Почему бы нам не обойтись без хищников?

– Предки уничтожили мир, – простонал Кот, не открывая глаз.

Я наконец добралась до них.

– Ливиза, уходи, – взмолилась я.

Кот с трудом сглотнул слюну:

– Они убили хищников.

Казалось, все его слова начинаются рычанием.

Ливиза словно застыла. Я встала рядом с ней и продолжала умолять уйти, оставить в покое Кота. Но она вдруг сунула мне винтовку:

– Пристрели его, если шевельнется.

Я ненавидела винтовки. Мне всегда казалось, что они взорвутся у меня в руках или сшибут на землю при отдаче. Я знала: оружие в руках делает тебя мишенью. К чему мне ее винтовка? Я всего лишь хотела оказаться рядом с остальными. В безопасности!

Я в страхе заржала.

Ливиза стала взбираться обратно на холм.

– Я вернусь, – предупредила она, не оглядываясь. Я осталась наедине с Котом.

– Просто убей меня, – неожиданно попросил Кот.

Воздух почернел от его крови. Во мне все затряслось и онемело. Над головой реяли стервятники, и я была уверена, что с минуты на минуту появятся другие Коты.

Поднимись на скалу, велела я себе, но не смогла двинуться с места. Я взглянула на тропу.

Наконец Ливиза вернулась с другой винтовкой и мотком веревки.

– Больше никогда не делай со мной такого! – всхлипывала я.

Ливиза имела свирепый вид: грива встопорщена, зубы ощерены.

– Если хочешь жить, терпи, – велела она. Мне показалось, что ее слова обращены ко мне.

– Что ты еще придумала?

В этот момент я возненавидела ее. Возненавидела ее стремление вечно удивлять.

Она связала сначала передние, потом задние лапы Кота, после чего прикрутила все четыре конечности к туловищу животного. Когда она вцепилась Коту в пасть, я взвизгнула. Но она принялась обматывать его морду веревкой. Кровь сочилась сквозь петли и проступала на них причудливыми узорами. Кот снова застонал и закатил глаза.

И тут, о-о… тут Ливиза села на землю и втащила Кота себе на спину! Обернулась и устроила его так, чтобы он лежал на боку. И вдруг обратилась ко мне:

– Полагаю, нет смысла просить тебя о помощи?

Я ничего не ответила. Все это было так неслыханно, что не пробудило во мне никаких чувств. Даже страха.

Медленно, опершись на передние ноги, Ливиза встала. И покачнулась под тяжестью Кота. Тот зарычал и вонзил в нее огромные когти, что помогло ему удержаться на месте. Ливиза с трудом начала подниматься по холму. По спине поползли кровавые ручейки. Я подняла глаза. Все столпились на выступе гребня. Слов у меня не было. Я забыла все слова. Просто тупо и молча шагала за Ливизой.

Когда мы подошли ближе, весь табун, все до единого, включая ее названую мать Алез, образовали стену из опущенных голов.

Проваливай, убирайся…

Думаю, это относилось к Коту, но ощущение было такое, что гонят нас.

Ливиза продолжала идти. Наши шкуры стали подергиваться от запаха кошачьей крови, который доносил ветер.

Ливиза, ни на что не обращая внимания, пробиралась вперед, мимо мужчин, впряженных в повозки. Старый Пронто, забыв о мешавшей упряжи, в панике пытался отскочить и не смог.

– Подумай, – велела Ливиза. – Хотя бы раз в жизни.

Но Пронто заржал и заплясал на месте, явно готовый удрать вместе с фургоном. Одним из самых ценных.

– О, ради всего святого!

Она зубами отстегнула хомут, и Пронто, отскочив, порысил в сторону, где и встал с самым глупым видом.

Ливиза бросила Кота в фургон, порылась в мешке с инструментами, взяла щипцы и с деловитым видом принялась вырывать коготь за когтем.

Бедный зверюга вопил, ревел, извивался, вертел головой, отчаянно стремясь укусить Ливизу, несмотря на связанные челюсти. Разминал окровавленные конечности, пытаясь выпустить несуществующие когти. Безжалостная пытка, казалось, длилась целую вечность.

Мы могли только беспомощно таращиться на весь этот ужас. Молча.

Когда все было кончено, и Кот обмяк, тяжело дыша, Ливиза взяла новый моток веревки, туго обмотала шею хищника и прикрепила другой конец к фургону. А потом освободила челюсти зверя. Кот взревел и ощерился. Гигантские зеленые клыки пахли кровью. Ливиза взяла молоток и долото и принялась выбивать кошачьи зубы.

Форчи выступил вперед.

– Ливиза! Прекрати! Это жестоко!

– Но необходимо. Иначе он нас съест.

– Зачем ты это делаешь? Кауэя все равно не вернешь.

Ливиза повернулась. Я заметила, что ее нижняя челюсть распухла.

– Чтобы учиться у него.

– Чему именно?

– Всему, что он знает.

– Нам пора в дорогу, – объявил Вожак.

– Именно, – категорично заявила она. – Поэтому он и лежит сейчас в этом фургоне.

– Ты берешь его с собой?

Все волосы Форчи стали дыбом, от гривы до элегантной эспаньолки.

Но Ливиза вскинула голову, и кажется, я помню, как она улыбнулась.

– Вы не сумеете мне помешать.

Весь табун дружно вздохнул. Перепуганный, удивленный звук.

Но Ливиза как ни в чем не бывало взглянула на меня и спросила:

– Как по-твоему, можешь принести мне хомут?

Пронто мотнул головой в ее сторону:

– Вот, возьми, безумная!

– Ливиза, этим его не вернешь, – заплакала я. – Ну же, дорогая, оставь Кота в покое, смирись и поедем.

Она с жалостью уставилась на меня:

– Бедняжка Аква!

Она сама впряглась в фургон. Женщинам полагается носить винтовки, мужчинам – таскать повозки. По двое, если дорога идет в гору.

Я пыталась идти рядом с ней. Больше никто не мог вынести едкой кошачьей вони. Я кашляла. Глаза слезились.

– Я не могу оставаться с тобой.

– Все в порядке, дорогая, – заверила она. – Иди к остальным. Там тебе будет легче.

– Но ты останешься одна с этой тварью.

– Ей не до меня.

Исчерпав все аргументы, я отошла.

Мы продолжали путь. Весь этот долгий день Форчи не позволял нам спать, и время от времени до нас доносился голос Ливизы, изводившей несчастное животное своими вопросами.

– Нет! – вдруг услышали мы ее крик. – Это не инстинкт! Ты вполне можешь питаться чем-то другим. У тебя есть выбор! И необязательно пожирать других!

Кот взревел, но тут же простонал:

– Иногда другой еды просто не находится! Или хочешь, чтобы мы стояли и смотрели, как от голода умирают наши дети?!

– Почему же вы отняли мое дитя? – завопила Ливиза. – На нем… – Она горестно заржала. Но тут же яростно фыркнула: – На нем даже мяса не было!

Кот снова застонал.

Ливиза говорила что-то еще, но мы не разобрали слов. Наконец она замолчала и вновь потащила телегу, прислушиваясь к Коту. Постепенно она пропустила вперед даже арьергард африрадоров, которым поручалось защищать отставших. Создавалось такое впечатление, что для соплеменников она вообще перестала существовать.

– Они нападут на нее! Захватят и сожрут! – постоянно жаловалась я Грэме.

Она на ходу положила голову на мою холку.

– Если кто-то и способен устоять в одиночку против Котов, так это Ливиза.

С вершины холма открывался прекрасный вид. Форчи поднялся на дыбы, заржал и стал месить копытами воздух. Возницы повернули налево и образовали круг.

– Щиты! – приказал Вожак.

Мы все начали сгружать щиты, заслонявшие нас от ветра, и загородили фургоны, чтобы получилось подобие крепости. Я то и дело оглядывалась в поисках Ливизы.

Наконец, уже в сумерках, она появилась, волоча за собой повозку с Котом. На ее холке засохла пена. Она выглядела уставшей. Голова клонилась вниз, словно ее обладательница была в чем-то виновата.

Добравшись до нас, Ливиза остановилась. В гриве запутались шипы и сухие ветки.

– Он связан. И очень ослаб, – сообщила она.

Форчи гневно фыркнул и стал бить копытом.

– Думаешь, кто-то сможет заснуть, когда в нашем кругу стоит кошачья вонь?

Ливиза вздрогнула.

– Он говорит, что другие Коты его убьют.

– Ну и пусть! – воскликнул Форчи.

Ливиза, не ответив, повернулась и оттащила повозку от лагеря. Форчи на миг оцепенел, но, тут же придя в себя, приказал:

– Аква, присмотри за подругой!

Видно, что-то в его словах не понравилось Грэме, потому что она пошла со мной. Шагая к повозке, мы тесно прижались друг к другу, от плеча до бедра, ища поддержки и утешения.

– Она снова вспоминает случившееся с Грассой, – пояснила Грэма.

– Грассой?

– С ее матерью. Она видела, как ее разорвали. Помнишь?

– Ах, да, прости.

Я изобразила смешок. Смешок, которым вы маскируете смущение. Извиняете собственную забывчивость. Забывчивость по отношению к мертвым, вызванную стыдом и необходимостью не осложнять себе жизнь.

– Похоже, ты запамятовала, как нелегко ей жилось в молодости. И все из-за тебя, – съязвила я.

Грэма виновато опустила голову.

– Знаю, – прошептала она.

Грэма всячески старалась унизить Ливизу, пока та не сцепилась с ней, хотя была на два года моложе.

Пожалуй, не стоит вспоминать прошлое.

Ливиза уже уселась в фургон, не поев и не выпив ни капли воды. Ее взгляд перебегал с меня на Грэму.

– Грэма, ну конечно, как благоразумно с твоей стороны. Аква, лови!

Она бросила мне что-то, и я инстинктивно поймала предмет зубами. Это оказалась пуля, густо перемазанная засохшей кровью Кота, и я сплюнула ее в траву.

– Форчи не похвалит тебя за такое. Он всегда требует, чтобы мы собирали металл. Грэма, дорогая, не могла бы ты принести нам настоя коры, болеутоляющего и ниток?

Шкура Грэмы конвульсивно дернулась, но она послушно кивнула:

– Да, конечно.

Ливиза повернулась и швырнула ей винтовку.

– Будь осторожна! Я тоже держу оружие наготове.

Грэма подняла с земли пулю и порысила назад. Я чувствовала себя совершенно беззащитной, но не могла сесть в фургон рядом с этой тварью. Ливиза встала на дыбы, оглядывая лагерь. Когда Грэма вернулась, неся узелок, ноздри Ливизы дернулись.

– Они здесь, – объявила она.

Грэма забралась в фургон. За его бортами не было видно Кота. Но я заметила, как глаза Грэмы широко раскрылись, а грива встала дыбом. Однако она совладала с собой, уселась и принялась обрабатывать раны пленника. Стоны Кота сотрясали доски фургона.

Хвост Ливизы ходил ходуном. Теперь и я чувствовала запах: Коты были повсюду, и их смрад лентами полз со склонов холмов. Закат горел лесным пожаром, а облака, похожие на цветы, окрасились в нежные тона. Грэма спокойно зашивала рану. Ливиза опустилась на передние ноги, по-прежнему обводя взглядом пастбище.

– Кстати, это Кошка. Ее зовут Мэй, – внезапно сообщила Ливиза. «Мэй» на обоих языках означало «мать».

Кошка издала рычание. Ррргхду. «Ригаду». «Спасибо».

Ливиза нежно заржала, призывая меня идти к ней. В безопасное место. Я, не задумываясь, прыгнула вперед, но тут же оцепенела. Кошачий запах стал неодолимым барьером.

– Садись в повозку, – велела Ливиза заботливо, как мать.

Настал Жуткий Час, когда мы ничего не видели. Ночь залита молочным светом, но когда небо полыхает, а земля черна, контраст так велик, что мы теряем зрение. Ливиза наклонилась и укусила меня за шею, словно подгоняя.

Я уже садилась в фургон, когда из темноты донесся низкий рык, сложившийся в слова:

– Сначала мы заставим Лошадей съесть тебя!

Ливиза отпустила меня, чтобы издать предупреждающий вопль. Сообщить остальным. Я попыталась вломиться в фургон.

– А пока ты вопишь, мы откусим эти восхитительные ноги!

Я ощутила боль от когтей, вонзавшихся мне в ноги, и истерически заржала. Прямо над ухом раздался взрыв, оглушивший меня. В воздухе запахло пылью.

Ливиза! Как она смогла видеть в темноте? Как смогла весь день ходить на задних ногах?!

Она взяла смоляную лампу, приоткрыла клапан, и темноту прорезал тонкий луч света.

– Целься в глаза, – велела она.

Мы узрели множество желтых глаз – узких, мерцающих, злобных. Гипнотизирующих. Десять, пятнадцать пар… сколько их было? И сколько пыталось прорваться к фургону?

Грэма и Ливиза открыли огонь. Я была безоружна. И жаждала бежать, умоляя о помощи.

Несколько глаз закрылись и исчезли. Я взглянула на Мать-Кошку. Она свернулась калачиком и зажмурилась. Обезумев, я принялась пинать ее, словно она угрожала моему ребенку.

Солнце зашло.

Наконец мы услышали боевой клич и громовой топот. Ливиза укусила меня за холку и бросила на пол фургона. Мой нос уткнулся в лужу кошачьей мочи. Я прислушивалась к выстрелам и свисту пуль. Наши кобылы яростно палили в пустоту. Вслепую. Почему они не способны ничего разглядеть?!

– Приверни этот чертов фитиль! – завопил Форчи.

Ливиза послушно выполнила приказ. В молочном свете сумерек наши африрадоры целились более метко. Я скорее чувствовала, чем слышала шорохи, удары пуль, разрывающих плоть, шелест лап в траве. Перегнулась через борт фургона и увидела, как Коты отходят, скользя вверх по склонам, прячась за скалами. Я легла и присмотрелась к Матери-Кошке. Она по-прежнему не открывала глаз и дрожала мелкой дрожью. Видано ли, чтобы Кошка боялась?!

Мы по-прежнему обоняли их. По-прежнему слышали.

– Все вы, назад в круг! – скомандовал Форчи. – И ты тоже, Ливиза!

– Не могу, – устало фыркнула Ливиза.

– Ливиза! Это настоящие Коты! Они обязательно вернутся! – вскричала я. – Что тебе до нее?!

– Именно я сделала это с ней, – пояснила Ливиза.

– Почему другие Коты хотят ее убить? – спросил Форчи.

– Бешшшшчестье, – промурлыкал низкий голос сквозь обломки зубов.

У нас мороз прошел по коже. Никто не произнес ни слова.

– Ешшшще я шлишком много болтаю, – добавила Мать-Кошка.

Кажется, я расслышала смешок?!

– Чува скучает по тебе. Хочет видеть свою названую маму, – взмолилась я. – Мне недостает тебя. Ливиза, пожалуйста, вернись!

Форчи приказал мужчинам дать ей третью винтовку и патроны.

Грэма вопросительно уставилась на меня, но я сделала вид, будто не заметила. Насколько мне известно, Форчи велел нам идти назад. Меня все еще трясло от страха. Грэме хорошо рассуждать: не она ощутила, как острые когти вонзаются в ноги!

На обратном пути Грэма то и дело кусала мою холку, как мать, наказывающая непослушное дитя.

Мы устроились под фургоном, за щитовыми стенами. Чува втиснулась между нами. Никто не мог уснуть хотя бы на два часа. Мы рыли копытами землю, вышагивали взад-вперед. Я встала, выглянула и увидела, как Ливиза несет бессонную вахту.

На рассвете, когда мы снова теряли способность видеть, опять раздались выстрелы. Я выбралась из-под фургона и выглянула из-за щитов.

Непроницаемая белизна, непроницаемая темнота, а посредине лампа – сияющая, как второй восход. Я ничего не видела, кроме клубящегося дыма и желтой пыли. И Ливизу, скорчившуюся за бортом фургона, временами приподнимавшуюся, чтобы выстрелить в очередной раз.

Что-то еще сверкало оранжевым в этом свете. Кто-то еще палил с другой стороны.

Ливиза дала винтовку Кошке!

Я увидела мелькающие лапы. Казалось, они вооружены кинжалами. Все происходило в полной тишине. Коты двигались совсем бесшумно. Я все еще приподнимала голову над щитами, когда в этой тишине перед моим лицом возникла кошачья голова.

Передо мной, как в дымке, промелькнули ощеренные клыки, морда, желтые глаза. Я отпрянула назад. Тварь взревела: парализующий звук, приковавший меня к месту. Я почувствовала, как ноги онемели. Онемение заглушает боль, когда тебя едят.

После этого я еще долго не могла собраться с мыслями. И дрожала крупной дрожью, постепенно осознавая, как сильно колотится сердце. Остальные уже встали и принялись за работу: солнце стояло высоко, небо посветлело. Я услышала оклик Чувы, но не смогла ответить. Чува подскакала ко мне, плача и всхлипывая. Грэма с встревоженным видом последовала за ней и принялась приплясывать на месте.

Очевидно, она что-то поняла по моему лицу, потому что спросила:

– Один из них пробрался сюда?

Я по-прежнему не могла говорить, только покачала головой: нет. Чува, испугавшись за меня, снова заплакала.

– Он взобрался по стене, – выпалила я, вдруг поняв, что все это время боялась дышать.

– Ливизы в фургоне нет, – вдруг сказала Грэма. Мы встали на дыбы, чтобы заглянуть через стену. Широкий склон холма порос травой. День выдался ясным. Чуть подальше одиноко стоял фургон, в котором мы никого не заметили.

Может, Ливиза решила попастись?

Я обвела взглядом поля и уловила какое-то движение в холмах за своей спиной. Повернулась, и сердце вздрогнуло от облегчения. К нам медленно поднималась Ливиза.

– Что она делает там, внизу, где скрываются Коты?

Во рту Ливиза что-то держала. На какой-то момент я решила, что она вернулась назад, за Кауэем. Но потом увидела перья. Птица? Когда Ливиза встала на все четыре ноги, тушка птицы беспомощно покачнулись.

– Она охотилась! – догадалась Грэма.

– Она спятила, – вздохнула я.

– Боюсь, что так.

Мы велели Чуве оставаться на месте и вместе с Грэмой порысили к Ливизе.

– Это то, о чем я подумала? Да? – закричала я еще издали. Похоже, я так и не пришла в себя. Очень хотелось плакать. И меня бил озноб.

Ливиза встала на дыбы и вынула изо рта мертвую перепелку.

– Ей нужно что-то есть, – сказала она. Сегодня моя подруга была в прекрасном, дружелюбном настроении, веселая и приветливая. И беспрестанно болтала. Остановить ее было невозможно. Она снова бегала на задних ногах и к тому же заплела гриву и скрепила на макушке пластиковыми гребенками, чтобы не лезла в глаза.

Грэма тяжко вздохнула:

– Мы не отнимаем жизнь, Ливиза. Потому что слишком ее ценим.

Ливиза широко улыбнулась и встряхнула перепелку:

– Я ценю способность мыслить. Эти создания совершенно безмозглы.

– Какие ужасные вещи ты говоришь!

Ливиза спокойно прошла мимо нас, бросив на ходу:

– Полагаю, ты предпочла бы, чтобы она съела нас. А может, хочешь ее смерти? И как это согласуется с твоим отношением к жизни? Ты же так ее ценишь!

С этими словами она направилась к фургону. Но Грэма нашлась с ответом:

– Пусть уж лучше Кошка охотится сама!

– Прекрасно. Тогда я дам ей винтовку.

– Как прошлой ночью? – яростно прошипела я.

– Ах, да. Что же, она оказалась прекрасным подкреплением, – улыбнулась Ливиза. – Тем более, что вчера я осталась в одиночестве.

Она глянула мне прямо в глаза. Смысл ее слов был очевиден.

– Если они так ценят жизнь, почему же утащили Кауэя? – выпалила я, мгновенно пожалев о собственной опрометчивости. Но я слышала, как она спрашивала об этом Кошку, и теперь тоже хотела знать ответ.

– Потому что я нарушила договор, – объяснила она пугающе спокойно.

Я не выказала своего возмущения и продолжала допытываться:

– Какой договор?

Ливиза вдруг потеряла терпение:

– Брось, Аква, ты же не ребенок! Договор, по которому они не уносят детей, чтобы те выросли большими и жирными. Чтобы их можно было съесть позже, когда они состарятся. А мы позволяем им пожирать старых и больных. Им нужна еда, а мы избавляемся от людей, единственная польза которых в том, что они опытны и умны. А это Лошадям ни к чему, потому что мы, разумеется, и сами все уже знаем. Поэтому мы не убиваем Котов. И стреляем только затем, чтобы их отпугнуть. А они не убивают нас.

Сейчас в ее глазах отражался свет. Совсем как в кошачьих.

– Именно этот договор.

– Я… мне очень жаль.

– Я пристрелила нескольких, когда они напали на старуху. Они поняли, что я главная, и сделали меня мишенью.

Мы с Грэмой переглянулись.

– Ты… – начала Грэма.

– Да, я. Коты, в отличие от вас, видят многое.

Грэма неестественно широко растянула губы, словно пытаясь охнуть. Но на этот раз у нее ничего не вышло. Когда мы зашагали следом за ней, Грэма осторожно подтолкнула меня головой.

Опять эти выдумки Ливизы!

Ливиза все быстрее шла вперед, словно не нуждалась в нас. Мне было ужасно неприятно сознавать, что, кажется, так оно и есть.

Подойдя к фургону, Ливиза вынула нож и принялась потрошить куропатку. Я вскрикнула и отвернулась. Ливиза подтолкнула тушку к твари, которая открыла глаза, но не шевельнулась. Ей пришлось облегчиться прямо в фургоне, так что смрад стоял еще ужаснее прежнего.

Ливиза опустилась на четыре ноги и подошла к передку фургона.

– Поможете мне надеть хомут?

– Ты не спросила о Чуве.

– Как она? – бросила Ливиза, просовывая голову в хомут.

– Напугана и несчастна. Она увидела пустой фургон и подумала, что ты мертва.

Грэма помогла ей приладить упряжь, и Ливиза потащила фургон вперед.

– Ты уходишь сейчас?

Лагерь еще даже не сворачивали.

– Отставших пожирают. Сегодня я намерена быть впереди. Начинаем спускаться.

– Пойдем, – в бешенстве велела я Грэме, но та покачала головой и зашагала рядом с фургоном.

– У меня есть винтовка, – пояснила она. – Нам нужно охранять Ливизу.

Мне следовало бы вернуться и позаботиться о Чуве, но казалось неправильным позволять кому-то охранять мою подругу. Когда мы проходили мимо лагеря, я крикнула Чуве:

– Твоя названая мама жива и здорова, дорогая. Мы пойдем с ней, чтобы защитить ее от нападения.

Итак, все мы держались вместе. Фургон подпрыгивал и дребезжал на камнях.

– Расскажи им, Мэй, почему этот мир нуждается в хищниках.

Я заглянула в фургон и увидела, что Кошка туго свернулась клубком, как пальцы, прячущиеся в копыте. Я ощутила исходившие от нее волны болезни. Увидела омерзительное мясо, к которому Кошка не притронулась, только глянула на меня мертвыми глазами.

– Давай же, Мэй, объясни!

Кошка вынудила себя говорить и покорно перекатилась на спину.

– Когда-то быва века, – прокартавила она. – Когда-то была река, кругом паслось много коз, которыми питались волки.

Речь ее была уморительна, словно она кривлялась. Именно так мы говорим, когда пытаемся пошутить.

– Там живи вовки… жили волки, а Предки всех истребили, потому что волки были хищниками.

Все это до того походило на анекдот, что я засмеялась.

– А потом реки стали умирать. Поскольку коз больше никто не иштреблял, их расплодилось слишком много. Они поедали все молодые деревья, корни которых удерживали берега от обвалов.

Я встряхнула головой, чтобы не засмеяться снова, хотя внутри все тряслось от страха. Мне хотелось плакать.

– Это не фффутка, – простонала Кошка.

Это не шутка…

Ливиза откинула шею с таким видом, будто хотела преподать мне урок. Ее глаза сияли странной смесью изумления и торжества.

– Какие осколки воспоминаний остались у Котов?

– Мы знаем о семенах. О семенах внутри нас.

Уши Грэмы встали торчком.

Слова Ливизы звучали в такт ее тяжелой поступи, словно ничто не могло ни испугать ее, ни поторопить.

– Коты знают, как перемешались Предки с животными. Они понимают, как сделана жизнь. Мы могли бы снова разделиться на Лошадей и Предков. И дать Котам другой источник пищи.

По мне это было уж слишком. Словно Земля вращалась под дуновением ветра. У меня закружилась голова.

Грэма маршировала с опущенной головой и задумчивым видом.

– Значит… тебе известно то, что знают другие люди?

Ливиза громко рассмеялась:

– Знает! Она знает!

– А что знают Псы? – не унималась Грэма.

Кошка продолжала рассказывать вещи, звучавшие как неуклюжие шутки.

– Неживые вещи тоже произрастают из семян. Камни, воздух и вода состоят из крошечных частиц. Все Псы об этом знают.

– А Козы?

– О, Козам известно, где берет начало Вселенная.

– А электричество? – допытывалась Грэма, без страха подступая к Кошке. – Все, что знаем мы, бесполезно без электричества.

– Быки, – пояснила Кошка. – Никогда их не видела. Но слышала. Идите на юг и сразу поймете, где они, потому что у них есть лампы, которые сияют электричеством!

– Мы могли бы создать совсем новый табун, – пробормотала Ливиза.

– Табун из всех людей, которые объединятся. Могли бы сложить их знания.

Кошка повернулась на живот и прикрыла глаза лапой. Грэма взглянула на нее, потом на меня, и мы подумали одно и то же. Раненая, без воды и еды… меня затошнило, словно болезнь Кошки угнездилась в моем животе. Почему Ливиза не чувствует всего этого?

– Тогда нам пришлось бы постоянно оставаться вместе. И перемешаться между собой, иначе забыли бы все, – вмешалась Грэма, словно защищая Кошку.

– У Медведей есть что-то, именуемое письменностью. Какие-то записи. Но только у белых, самых больших. Далеко на юге.

– В самом деле? – удивилась Ливиза. – Если бы мы могли обучиться письму, разослали бы знания по всем племенам.

– Я подумывала об этом, – тихо сказала Кошка. – Собрать всех вместе. Только мои люди съели бы их.

Это был один из чересчур ясных дней, когда на небо, в конце концов, наплывают облака. Но пока солнце просто слепило.

– Дельфины в море, – пробормотала Кошка, как во сне. – Они знают, как рождаются и остаются в небе звезды. Используют их, чтобы прокладывать морские пути.

Солнце и ветер.

– Морские черепахи понимают и знают, как смешивать различные элементы.

– Ей нужна вода, – заметила Грэма.

– Мы спускаемся вниз и скоро встретим ручей, – отмахнулась Ливиза.

Мы шагали вперед, навстречу цветной капусте облаков.

Грэма и я по очереди тащили фургон. Не знаю, каково это – тянуть его в гору, но когда идешь вниз, передок фургона подталкивает тебя в плечи, и ноги подкашиваются от усилий сдержать бег колес.

До чего же неприятно носить упряжь: ты не можешь быстро бежать, ты несвободен. Скован тяжелым фургоном.

Как-то я оглянулась и увидела крепко спящую Ливизу, которая лежала бок о бок с Кошкой.

Я вдруг обнаружила, что способна думать, как Ливиза, и сказала Грэме:

– Я не умею стрелять. Так что смотри в оба.

Поэтому мне пришлось в одиночку тащить фургон, а Грэма стояла над Ливизой с винтовкой в руках, и я не знаю, кто из нас был лучшей мишенью.

Склон стал круче, и мы вошли в узкую долину, скорее, промоину между утесами. Ветер постоянно менялся, одолевая нас кошачьей вонью.

– Они вернулись, – сказала я Грэме.

Запах пробудил Ливизу.

– Спасибо, – сказала она. – Вам обеим следовало бы присоединиться к остальным.

Она тяжело спрыгнула на землю и пристально вгляделась в меня. В глазах плескалось что-то вроде извинения.

– Чува там одна.

Грэма дважды подтолкнула меня коленом. Ливиза была права. Пока мы взбирались наверх, к остальным, я заметила:

– Коты не могут покидать свою территорию.

– Они преследуют Ливизу. Хотят покончить с Мэй.

Иными словами, Ливиза притягивала к нам Котов.

– Только другим не говори, – попросила я.

Стена лиц над нами, на вершине холма, расступилась, чтобы вобрать нас, и сомкнулась снова. Мы нашли Чуву, игравшую со своими сверстниками. Она забыла Котов, Ливизу, все на свете, громко хохотала и дергала меня за гриву. Мы пустились в путь и постепенно догнали Ливизу. И услышали, как они с Кошкой о чем-то шепчутся.

– О чем, спрашивается, могут они беседовать? – спросил Рейо, мой кузен.

– О том, как вкусна конская плоть, – бросила Венту.

Чува озабоченно нахмурилась:

– Все говорят, Ливиза плохая.

Я погладила ее, попыталась объяснить и обнаружила, что не могу найти слов.

– Ливиза хочет учиться.

Вот все, что я смогла выдавить.

Дорогу пересек ручей, и Форчи объявил привал. Ливиза тоже подошла к ручью и, не снимая упряжи, нагнулась, пытаясь напиться. Негромкое журчание воды в безопасном, мелком ручье мгновенно вызвало суматоху. Мы столпились на берегу, наклоняясь и отталкивая головы соседей. Грэма поднялась на холм, чтобы расчистить себе место, и оказалась в самом хвосте. Самой возможной жертвой. Я едва не крикнула:

– Грэма, возвращайся!

И уже открыла рот, когда три Кота набросились на нее. Весь табун немедленно попятился, словно дым, уносимый ветром. Два кота вцепились ей в задние ноги. Один пытался разорвать глотку.

Она мертва. Грэма мертва!

Я была в этом уверена. И поэтому заметалась, подгоняемая внезапным порывом помочь бедняжке.

Но тут раздался треск выстрелов. Те двое, что схватили ее сзади, взвыли и были отброшены назад. Один откатился и бросился бежать, другой перевернулся через голову и застыл.

Каким-то чудом третья пуля пронзила Кота, висевшего на груди Грэмы, и не задела ее. Я оглянулась на фургон и увидела: Ливиза бьется в упряжи, не в силах подняться на дыбы или дотянуться до винтовки.

В задке фургона, высунув голову и винтовку над бортом, стояла Мать-Кошка.

Грэма тряслась и трепетала. Мышцы под шкурой непрерывно сводило судорогами. Округлившиеся глаза обвело белым. Она была в такой панике, что даже не дышала.

Я отчетливо представляла ее чувства.

Я ободряюще заржала раз-другой, пробираясь к ней. Касаясь ее.

Она издала долгий болезненный стон. Я прикусила ее холку.

– Пойдем, дорогая. Пойдем, – процедила я сквозь стиснутые зубы и повела ее назад, к остальным, вниз по ручью. Ее прерывистое дыхание больше походило на всхлипы.

Никто не посочувствовал Грэме. Мало того, другие Лошади отскакивали с дороги, словно в руках у нас были пылающие факелы. Грэма кивнула, давая понять, что все в порядке, и я отпустила ее. Она все еще дрожала, но осторожно сделала несколько шагов – опробовать израненные задние ноги. Я сняла с нее узелок со снадобьями и вынула настой коры, чтобы промыть раны.

Я так рассердилась на остальных, что громко крикнула:

– Все хорошо. А вы оставьте ее в покое! Только оставьте ее в покое! Она достаточно часто вас лечила!

Вперед выступил Форчи и вдохнул ее запах, пытаясь определить, насколько серьезно она ранена.

Потом он посмотрел в сторону Кошки, все еще державшей винтовку, спокойно повернулся и направился к фургону. Ливизе наконец удалось снять хомут. Она стала подниматься в гору, навстречу Форчи.

Я пыталась увести Грэму назад, к нашим повозкам, но она решительно покачала головой. Значит, хотела услышать слова Форчи.

Я не слишком хорошо слышала его, зато сюда отчетливо доносился голос Ливизы:

– У нее столько же причин бежать от них, сколько у тебя!

Голос Форчи стал резче. Похоже, он отдавал приказ.

– Нет! – отрезала Ливиза.

Он произнес что-то еще, и Ливиза ответила:

– Полагаю, она сделала все, чтобы нас защитить.

– В таком случае, убирайтесь! – громко велел Форчи. – Ты, или она, или вы обе!

– Я уже убралась. Неужели не заметил?

Она отступила назад, к длинному передку, и натянула на себя хомут.

– Вы больше мне не нужны. Обойдусь и без вас!

Она развернулась. Так круто, что едва не повалила фургон набок. И потащила его по берегу ручья. Форчи снова скомандовал всем идти к воде:

– Африрадоры, охраняйте всех, пока они пьют.

К моему удивлению, Грэма похромала за фургоном Ливизы так быстро, как могла.

Я не хотела оставлять ее одну, поэтому, взяв с собой Чуву, зашагала следом. Спускаясь вниз, мы прошли мимо Форчи, взбиравшегося по склону с опущенной головой. Он проигнорировал нас. Нельзя слишком часто бросать вызов Вожаку.

Я догнала Грэму. Мы ковыляли по камням, переходили вброд мелкие пруды. Чува терлась подбородком о мой бок, словно утешая. Ливиза заметила нас за своей спиной и остановилась.

– Здравствуй, дорогая! – окликнула она Чуву, которая поскакала вперед, радуясь, что видит ее. Они сплелись шеями, наслаждаясь дыханием друг друга. Я подошла ближе, чувствуя, как слезы жгут глаза. Мы по-прежнему оставались семьей.

Грэма положила голову на борт фургона.

– Спасибо, – шепнула она Мэй.

– Ты ухаживала за мной, – ответила Кошка.

– Мэй! – окликнула Ливиза. – Это моя названая дочь Чува.

– Чува, – повторила Кошка и, улыбнувшись, подползла к передку фургона. – А у меня сын. Маленький мальчик.

Чува, нерешительно оглядевшись, попятилась.

– Он там… вместе с прайдом? – спросила Ливиза.

– Да. Но теперь он не захочет меня знать.

Мэй снова отползла.

– Главное для нас – охота. Никто не желает думать о чем-то еще. – Она пожала плечами. – Впрочем, он уже повзрослел и все равно скоро ушел бы от меня.

Ливиза остановилась.

– Ты, наверное, хочешь пить?

Кошка медленно, как расплавленный металл, вылилась из фургона, прихрамывая на больных лапах. С трудом сделала несколько глотков и, пошатываясь, вернулась к фургону. Неожиданно она засмеялась:

– У меня нет сил залезть обратно.

Ливиза выскользнула из упряжи, и мы дружно помогли взвалить Мэй ей на спину. Грэма вспрыгнула в фургон и затащила туда Кошку.

– Хорошо оказаться среди друзей, – прошептала та.

Ливиза погладила ее по голове.

– Никто из нас не может вернуться домой, – вздохнула она, с печальной улыбкой глядя на Мэй. Потом повернулась ко мне. Весь вид ее говорил: она умирает.

Мне хотелось спросить Ливизу, уж не думает ли она, что мне есть дело до Кошки.

– Не становись и ты изгоем, – сказала она мне, кивком показав на табун. Она попросила нас принести побольше смолы для лампы, и Грэма пообещала, что непременно все сделает. Пока мы возвращались к своим, я, не удержавшись, выпалила так, что услышала Чува:

– Она влюблена в чертову Кошку!

Той ночью мы с Чувой и Грэмой снова спали вместе под фургоном. За щитовыми стенами. Среди ночи мы услышали шорох и увидели лапы, рывшие землю под досками. Коты снова пытались ворваться к нам! Мы стали втыкать острые палочки в нежные местечки между их пальцами. Я прижала Чуву к себе. Над головами раздавались выстрелы и вопли Котов. Сквозь щели между досками мы видели мерцающий свет. В воздухе пахло дымом.

Форчи просунул под фургон голову:

– Ливиза подожгла склон холма! Нужно тушить огонь, – объявил он с безумным видом. – Скорее! Котов мы разогнали, но в лагере начался пожар!

Он поддел головой Венту и напомнил:

– Сейчас нам необходима каждая пара рук!

Зарево на противоположном склоне холма бросало смутные синие и серые отблески на уцелевшую траву. Огонь медленно сползал вниз. Угольки, оставшиеся от сожженной травы, рассыпали вокруг искры. Пепел щекотал наши ноздри. Мы почти ничего не видели. В фургонах хранилось топливо и огнива. Если они вспыхнут, мы потеряем все.

– Эта проклятая женщина! – вопила Венту.

Жмурясь от едкого дыма, мы схватили одеяла и стали сбивать пламя, целясь в каждый проблеск света. Мужчины отправились к ручью с ведрами, слепо ступая в темноте. Гадая, не поджидают ли их Коты. Земля дымилась и шипела. Вверх поднимались серые клубы. Мы продолжали бить мокрыми одеялами по извилистым красным линиям в дереве.

Рассвет еще не наступил, и пожар не был потушен, когда Форчи велел нам собираться и выступать. Моргая слезящимися глазами, мы стали разбирать щитовые стены. И радовались, что покинем это место. От запаха гари к горлу подступала дурнота. Я огляделась и увидела, что Ливиза уже уехала.

Пропади она пропадом!

Мое молоко пересохло от тягот дороги, и Чува была голодна. Для чего же существуют подруги, как не для того, чтобы помочь выкормить твоего ребенка?

– Тебе придется щипать траву, малышка, – сказала ей я.

Мы поднимали клубы пепла. Я наступила на что-то жесткое и неподатливое и поняла, что наткнулась на обугленный скелет Кота. Позже я заметила в траве выброшенную перепелку, которую подстрелила вчера Ливиза. Мясо потемнело и засохло. Значит, Кошка не захотела есть птицу.

– Я хочу убедиться, что с Мэй все в порядке, – неожиданно заявила Грэма.

При полном мутно-молочном свете мы порысили к фургону. Оказалось, что Кошка спит, а Ливиза тащит фургон, встав на задние ноги и держа винтовку наготове. Завидев нас, она отдала винтовку, опустилась на все четыре ноги и снова потащила фургон. Лицо ее и голос были суровыми:

– Она говорит, что можно вернуть Лошадей, чистокровных Лошадей. Представляете? Котам придется есть что-то другое, и все это наконец прекратится!

– Что? Как? – вырвалось у Грэмы.

– Предки хотели вернуть и тех, и других. У нас есть полная информация о Лошадях, и о Предках тоже. Мы по-прежнему носим их в себе.

– И… и что же нам делать? – растерялась Грэма.

– Пшооолы, – раздался голос из фургона.

Кошка с потешным выражением лица села и усмехнулась:

– Вы можете носить эти семена вешшно, но они не прорастут. Им нужно кое-что от Пшоол.

По какой-то причине Ливиза тоже хмыкнула. Это она-то, всегда столь серьезная и важная, что мне никак не удавалось ее рассмешить!

– Это называется… – Кошка осеклась и повела бровями. – Экдай-шшшоун. Именно так. Не знаю, что это ожжжначает. Просто застряло в голове.

Кошка знала: ее беззубый выговор звучит смешно. И она его обыгрывала. Я видела, как она умна. Всегда знала, что нужно сказать, чтобы привлечь Ливизу на свою сторону.

– Пшшооолы делают мед, и Пшшоолы создают Лошшшадей.

– Значит, если дать семени что-то, полученное от Пчел, мы сможем рожать чистокровных Лошадей?

Все в Грэме насторожилось и устремилось к Кошке.

– Только не ты! – простонала я, чем наконец-то рассмешила Ливизу.

– Ах, Аква, гнедая ты старушка!

– Нет, – покачала головой Кошка. – То, что родится, будет ближе, гораздо ближе к Лошшадям. Смесь Предков и чистокровной Лошшади. Но потом мы можем…

– Вывести Лошадь! Скрестив подходящие пары!

– Верно, – кивнула Кошка. – Я всегда шшшитала, что могу это сделать. Нам нужно много Лошшадей. Мои собратья по прайду имеют шшильную тенденшшию питатьшшя ими.

В спокойствии Ливизы было нечто убийственное.

– Мы способны вернуть Предков. Представляете, что они могут нам рассказать! А вдруг у них собраны воедино все осколки воспоминаний!

Кошка, добившись своей цели, откинулась на спину.

– Они нишшего не знают. У них нет памяти. Им придется вшшему учиться. Ходить. Говорить. И каждый раз все шшнова. Да, они шшмогли забыть. Но шшмогут и научиться.

Звезды над головой казались гигантской паутиной, усеянной сверкающими каплями росы.

– Они хотели лететь к жжвеждам. И думали, что смогут перевежжти в себе животных и растения. И еще они боялись, что все их жжнания будут утеряны. Как, шшпрашивали они себя, мы сумеем уберечь информацию? Поэтому они сделали ее подобной жжнаниям, которыми обладает каждый паук: умением плести паутину.

– Кауэй, – скорбно прошептала Ливиза.

Я чувствовала себя так, будто уснула на траве, вместо того чтобы спать стоя. И быть начеку. Это безумие. Безумие, рассчитанное на то, чтобы захватить Ливизу. Я пообещала себе отныне быть бдительной.

– Может, когда-нибудь Предки приплывут назад?

Ливиза выгнула шею и посмотрела на звезды.

Весь следующий день, пока мы шли на восток, они непрестанно мололи чушь. Теперь я жалею, что не прислушалась и не запомнила каждое слово, но тогда тревожилась лишь о том, что Кошка развращает мою Ливизу. Я знала, что бесполезно молить ее отказаться от этого безумия, вернуться домой, вновь стать одной из нас. Я всей душой желала Кошке смерти. И никогда не чувствовала себя столь одинокой и бесполезной.

– Не волнуйся, любовь моя, – уговаривала Грэма. – Такая уж наша Ливиза. Это ее путь.

Я была слишком зла, чтобы ответить.

Ручей струился вниз, через зеленые холмы, которые внезапно отступили. Мы остановились на вершине последнего, оглядывая бирюзово-серую равнину. Наша дорога заканчивалась. Мы добрались до восточных склонов, выходивших к морю. Трава была высокой, мягкой и густой, поэтому мы щипали ее на ходу, и я надеялась, что молоко вернется. Жеребята, включая Чуву, принялись бегать по лугам, словно уже оказались дома. Мы сумели! Мы дошли! Теперь все будет хорошо!

Форчи продолжал подгонять нас, уводя как можно дальше от Котов. Все же мне казалось странным, что здесь, на равнинах с высокой травой, не водилось других Котов. Мы продолжали настороженно принюхиваться, но в воздухе стоял только сладкий свежий запах сорванных и пережеванных трав.

Форчи заржал, призывая раскинуть лагерь, только когда солнце начало садиться. Мы с Грэмой пошли назад, она жевала мою гриву и называла бедняжкой.

– Ливиза всегда любила новые идеи. А Кошка ими полна.

– Да, она хочет, чтобы мы рожали новых детей, ей на поживу!

Я притянула Чуву ближе к себе и нежно прикусила ее холку.

Мы раскинули лагерь, стали пастись и пить воду, но я не находила себе места и все бродила вокруг. Наконец все же вернулась к нашему фургону, опустилась на землю и попыталась покормить Чуву, но ничего не вышло. Я заплакала. Потому что высохла, как старая трава, и никто не мог мне помочь. Я чувствовала себя одинокой и заброшенной. И вдруг услышала, как поет Ливиза! Поет, лежа рядом с Кошкой. Беззаботная, гордая… То, что до сих пор ее сдерживало, ушло навсегда. Она не любила меня. Не любила никого, кроме своих измышлений. Она использовала меня и бросила.

Чува тоже потеряла покой. Я немного отвлеклась, убаюкивая ее. Наконец ее дыхание стало размеренным, едва слышным и пахло сеном, свежим и сладким. Молодое доверчивое существо, целиком зависящее от меня. Ее длинное, узкое лицо покоилось на моем боку.

А я лежала и слушала песни Ливизы о восходе, пастбищах, прогулках в поле – именно те песни, которые мы поем, когда молоды и полны сил.

Влюблены.

Сон не приходил, покой не приходил.

Я повернулась, и Чува мгновенно шевельнулась, а Грэма застонала. Я не даю им заснуть. И неожиданно я преисполнилась решимости остановить все это. Пойду туда и верну свою подругу.

Я бесшумно вылезла из-под фургона.

Все было тихо. Замолчали даже птицы и насекомые: ни звезд, ни луны. И все же мне почудились какие-то звуки.

Я встала на дыбы, чтобы выглянуть из-за щитов, и увидела на горизонте свет и поднимавшийся к небу белый дымок. Сначала мне показалось, что это остатки непогашенного пожара, но потом поняла: трава горела с другой стороны. Неужели я слышала выстрелы? И мяуканье?!

Я уже хотела поднять тревогу, когда ко мне подошел Форчи.

– Фуфуфум, – тихо произнес он. – Это Кот дерется с Котом. Наши преследователи забрели на территорию другого прайда.

Мои плечи словно покрылись льдом. Мы стояли, наблюдая и прислушиваясь, и наши настороженные уши, казалось, притягивали звуки.

Битва между Котами.

– Ты можешь еще немного поспать, – сказал он. – А я предупрежу Ливизу, чтобы прекратила пение.

Но я уже не знала удержу:

– Мне нужно вбить немного здравого смысла в голову этой женщины!

– Удачи!

Форчи отодвинул повозку, чтобы дать мне пройти.

– Будь осторожна.

По мере того как я приближалась к фургону, шум становился громче: рычание, рев, плач, шипение, как при лесном пожаре. Словно весь окружающий мир сошел с ума.

Я молча побрела по тропе, заранее репетируя свою речь. Все, что я должна ей сказать. Я попрошу ее вернуться к Чуве и табуну и позволить Кошке самой бороться за выживание. Я скажу ей: выбирай, я или эта Кошка. Я заставлю ее вернуться. Заставлю быть благоразумной.

Я была уже на полпути, когда облака, закрывшие луну, разошлись, и я увидела ЭТО.

Сначала мне показалось, что Ливиза просто обихаживает ее. Обихаживает?!

Меня затошнило при мысли о том, чтобы гладить и расчесывать что-то, воняющее смертью и кровью.

Но я ошиблась. Кошка не ела два дня. Раненая и голодная, она теряла силы. А у Ливизы из грудей сочилось молоко.

Я увидела, как она кормит грудью Кошку.

Земля подо мной покачнулась. Я не подозревала, что на свете может существовать подобное извращение. Никогда не слышала о том, чтобы Лошадь решилась на такое. Но что это за пугающее превращение? Превращение вида, матери, ребенка? Моя Чува голодает, а эта Кошка, это чудовище питается конским молоком? И Ливиза кормит ее, словно любящая мать?

Меня едва не вырвало.

Я подавилась, тихо вскрикнула, споткнулась и закашлялась. Наверное, эти двое встрепенулись и увидели меня.

Я развернулась и галопом помчалась обратно, повторяя снова и снова:

– Мерзость, мерзость, мерзость!

Должно быть, я завизжала и услышала ответные, доносившиеся из лагеря крики. Ко мне подковыляли Венту и Линдалфа.

– Аква, дорогая!

– Аква, что стряслось?

Глаза у них были злые.

– Что она наделала теперь?

Они жаждали услышать дурные вести о Ливизе.

Я рыдала, вопила, завывала и пыталась отбиться от них.

– Она не отдает свое молоко Чуве, зато кормит Кошку!

– То есть как это «кормит»?

Я не могла ответить.

– Охотится. Да, мы видели. Убивает птиц для этой твари!

– Мерзко. Ты права, бедняжка Аква!

Я с трудом вдохнула, но голос мне изменил, и вместо слов из горла вырвался визг.

– Это не охота!

Изо рта пошла пена и вместе со слюной разбрызгалась по губам и подбородку.

– Уф-ф-ф!

В этот момент я желала, чтобы трава колола ее тысячью игл. Чтобы в глотку ей насыпали горящих углей. Чтобы ее сожрали. Чтобы пришли Коты и осуществили все свои жуткие угрозы. Да-да-да, разорвите сначала Кошку, а потом Ливизу! Пусть зовет меня и услышит в ответ:

– Ты это заслужила!

Рядом оказалась Грэма.

– Аква, успокойся. Ляг, – примиряюще заржала она. Я плюнула в нее, выпуская наружу дремавшую в душе бурю. И снова взвизгнула, охваченная страхом, ужасом и чем-то вроде тошноты.

– Она кормит Кошку грудью!

Молчание.

Потом кто-то хихикнул.

Я боднула головой ту, которая, по моему мнению, имела наглость засмеяться.

– Кормит грудью. Взрослую Кошку!

Грэма ничего не сказала.

– Слышала когда-нибудь о таком, повитуха?! – заорала я на нее. Мои глаза округлились, зубы заныли от желания вонзиться в плоть. Я была обозлена на всех и вся.

Грэма отступила. Форчи вышел вперед:

– Что тут за шум?

Я все рассказала. Подробно. Каждую деталь. Венту укусила меня за хвост, чтобы удержать на месте. Остальные терлись об меня носами.

– Бедняжка. И это ее подруга!

– Довольно! – велел Форчи и, повернувшись, зашагал к фургону Ливизы.

– Он прав, – кивнула Венту. Старый Пронто схватил винтовку.

Мы последовали за Форчи с шумом, подобным каменному обвалу.

Ливиза и Кошка стояли в фургоне, выжидая.

– Отдайте винтовки, – велел Форчи.

– Мы не можем…

– Я не прошу. Я приказываю.

Ливиза смотрела на него так, словно лунный свет по-прежнему светил ему в лицо. Вздохнув, она протянула ему винтовку.

– И ту, что у Кошки…

Ливиза покорно отдала ему оружие.

– А теперь вылезай из фургона и иди в табун.

– А Мэй?

Такое сожаление, такая теплота, такое сочувствие к кровожадному зверю!

Слюна свернулась, сердце увяло, во рту стоял вкус желчи.

– Она взяла Кошку себе в подруги. Я не хочу, чтобы она возвращалась.

Голова Ливизы дернулась. Во взгляде застыло изумление.

– Все ее выдумки! Все ее ложь!

Я ощутила, как поднимаюсь на дыбы, и взбрыкнула. Взбрыкнула, чтобы убежать от собственного сердца, от всего, что видела, от того, что так терзало меня. Я устала. Была напугана. Хотела, чтобы она была, как все.

О, наше детство, когда мы, украшенные лентами, галопировали по холмам!

– Она готова скормить мое дитя этой проклятой Кошке!

Снова поднявшись на дыбы, дергаясь, я издала звук, подобного которому не исторгала раньше. И не знала, что способна на такое.

Все равно что рожаешь, а ребенок идет горлом. Некая жуткая извивающаяся тварь, сплетенная из звука, который необходимо родить. И она вышла из меня, слепая и безголовая. Неустанная, воющая родовая схватка, забрызгавшая всех пеной, словно я была морем.

Они завелись.

Даже Форчи.

Все.

Мы объединились, закрывшись, как ворота. Прижимаясь друг к другу плечами и боками. Мы нагнули головы. Мы наступали. Ливиза взглянула мне в глаза и была смята. Раздавлена. Уничтожена. Она знала, что ее ждет, хотя я еще ни о чем не подозревала. И знала, что зачинщицей всему была я.

Продолжая наступать, мы толкнули носами фургон. Подставили под него головы и перевернули. Ливизе и Кошке пришлось выпрыгнуть. Они неуклюже пошатывались, чтобы сохранить равновесие.

Беззубая Кошка зарычала. Ливиза покачала головой:

– Друзья…

Мы были глухи. Мы набросились на них и принялись бодать.

Ливиза оскользнулась и упала на колени. Форчи поднялся на дыбы и ударил ее копытами по голове. Она встала и повернулась. Форчи, Венту, Райо, Пронто, все оскалились и вонзили зубы в ее ягодицы. Выворачивая ноги, она пустилась бежать.

Кошка из последних сил метнулась вперед и прыгнула ей на спину. Ливиза убежала, унося ее, вызывающе поводя хвостом. И молочный свет поглотил их, словно они утонули. Несколько минут мы еще слышали стук рассыпавшихся камней, но потом и он пропал в шорохах предгорий.

Грэма, не сказав ни слова, ринулась за ними. Я увидела, как она тоже исчезла. На равнине не оказалось Котов. Некому было схватить их. А горизонт пылал…

Табун дружно шагнул влево, развернулся и направился к лагерю. Мы ощущали некое довольство, странную сытость, восторг и благополучие. Словно отныне и навек оказались в безопасности.

Я заглянула под фургон. Чува подняла голову:

– Что это было, мамочка?

– Ничего, милая, ничего.

Форчи тихо велел нам пускаться в путь, пока Коты отвлеклись. Мы разобрали щиты и сложили инструменты. Мужчины поставили фургон Ливизы на колеса, а старый Пронто надел на себя упряжь. Никогда еще мы не собирались так тихо, быстро и спокойно. О случившемся не упоминалось. Горизонт пылал чьей-то чужой страстью.

Чува, весело потряхивая гривой, отбежала пощипать травку. Она ни разу не спросила о Ливизе или Грэме. Словно их не существовало.

Мягкое сияние все шире распространялось над пампасами.

Берегом ручья мы дошли к морю и пошагали по песку. Он выдавливался между пальцами. Мы действительно увидели Черепах. Я бы расспросила их о кислотах, особенно кислотах в батарейках, но они клали яйца и поэтому всего пугались.

Форчи привел нас к чудесному пастбищу, далеко на юге, на берегу озера, рядом с морем. Так что соленая и пресная вода были рядом. Вокруг высились скалы, служившие защитой от Котов. Здесь круглый год шли дожди и росли колосья овса. Копая землю, мы нашли толстые пласты ржавчины: теперь запасов металла хватит на несколько жизней.

Зачем же нам покидать это место?

Мы ждали зова, побуждающего нас отправляться в странствие, но годы шли. А его все не было.

Форчи заставил нас выстроить каменную стену на перешейке, соединявшем наш полуостров с материком. Теперь нападение Котов нам больше не угрожало. Когда Форчи умер, мы назвали его нашим величайшим новатором.

На вершине высокого холма мы отыскали поваленную статую Предка с разбитым лицом и вытянутыми руками, словно приветствующего Предков после возвращения со звезд.

Никто не приходил ко мне по ночам, чтобы приласкать или прикусить холку и назвать «дорогой». Полагаю, меня коснулось что-то странное, сделавшее странной и меня. Я приняла бы и бродягу низшего ранга, только они не могли перебраться через стену. Правда, у меня была моя Чува. Они приводила мне сначала своих детей, прося благословить, а потом и внуков, хотя они так и не понимали, кем я для них была. Их дети понятия не имели, что я все еще жива. Одиночество донимало меня сильнее, чем больные суставы, и я жаждала снова пуститься в странствия, забыть о душевной боли…

В табуне никто не говорил о Ливизе. Не упоминал ее имени. Временами прибегали наши оставшиеся на свободе названые братья, которых встречали радостными криками. Перед тем как двинуться дальше, они рассказывали о новых чудесах в прерии. Но мы и об этом скоро забывали.

Но как-то на закате я увидела совершенно необычное создание, пробиравшееся к нашей лагуне. Оно имело вид изящной и красивой молоденькой девушки с прекрасной фигурой, хотя и чрезмерно длинным туловищем. Она пила воду, а когда подняла голову, грива откинулась назад: верхняя часть лица, та, что над глазами, отсутствовала. Как ужасно видеть, что столь молодая девушка так изуродована! Она заржала, с надеждой и страхом, и я нашла слова утешения, а потом спросила, как ее зовут. Но она не могла говорить.

Лошадь. Я смотрела на чистокровную лошадь. Ногам стало холодно. Неужели они вернули и Предков?!

– Ливиза? – спросила я. Она подняла и опустила голову, и мне показалось, что создание знает это имя. Но оно вдруг испугалось, встрепенулось и ускакало в ночь, совсем как кто-то… когда-то.

Тут послышался шелестящий звук, словно разом тасовали тысячи карт. Из-за деревьев выступили десятка два таких же созданий и, наклонив длинные шеи, стали пить. Их ноги отгибались назад.

– Это Аква? – тихо спросили из полумрака. На фоне горящего неба мне был виден только силуэт двухголового высокого чудовища. Я с трудом распознала очертания винтовки.

Она обучила одно из созданий возить ее на спине. Теперь она всегда сидела прямо, а руки были свободны.

Я потеряла дар речи.

Где-то за деревьями прогрохотали повозки.

– Здравствуй, любовь моя.

Из меня вытекала кровь воспоминаний; непрерывный поток крови. Воспоминаний о ней: как она говорила, как пахла, как вечно заходила слишком далеко и как все эти годы я жалела о том, что не пошла с ней.

– Мы отправляемся на юг, найти Медведей и получить письменность. Хочешь с нами?

Я потеряла дар речи.

– Все совершенно безопасно. По пути мы купим им какой-нибудь еды.

Думаю, именно слово «безопасность» послужило спусковым крючком. Я смущенно и боязливо хихикнула. Напилась сладкой воды и последовала за ними. Мы обрели письменность, и теперь я могу записать все, что со мной случилось.

Перевела с английского

Татьяна ПЕРЦЕВА

Дерек КЮНСКЕН НА ГЛУБИНЕ

Винсенту снова приснилось, как он плавает вместе с Мерсед в холодной темноте, поднимаясь к незнакомому солнцу. Он не видел этого солнца, потому что лучи проходили под воду лишь на двести метров. Если бы он разглядел хотя бы слабое голубое свечение, он бы уже умер, но его это не волновало. Винсент все равно хотел увидеть его – так, как обычно хочешь чего-то во сне. Сон закончился ничем. Потом ему снилась какая-то тарабарщина.

Проснувшись, Винсент стал вспоминать тот, первый сон. Он не думал о Мерсед уже очень давно. Воспоминания о бывшей подруге напоминали ему о недостатке мужества, не позволявшем последовать за ней.

Винсент находился в своей комнате, темной и холодной. Он ощущал катушки нагревателей – не их тепло, а электрический ток, который тек по ним, искажая магнитное поле. Чувство электричества, несмотря на то, что он обладал им с рождения, все равно казалось странным, неуместным. При пробуждении он всегда первым делом обращался к своему зрению.

Всю жизнь ему твердили: «Не доверяй инстинктам».

Глаза раскрылись, но ничего не увидели. Под слоем жира и мускулов, укрытые ребрами, у него внутри имелись два цилиндра, составленные из заряженных мышечных дисков. Идею этих электродисков позаимствовали у электрических угрей. Винсент пропустил через свой левый электродиск слабый ток. Сенсор в стене засек его и осветил воду, наполнявшую комнату, обнажая хлопья белой соли.

Винсент встряхнул свои уставшие жабры. На адаптацию к низкому уровню кислорода на океанском дне могли уйти месяцы. Ему советовали не торопиться, постепенно привыкать к своему новому дому, но не из-за этого он постоянно засыпал.

Его мучило одиночество. А собственная нерешительность истощала последние силы.

Винсент ощутил в правом боку что-то странное. Нечто большее, чем просто приступ боли. Пропустив заряд через нижний электродиск, он обнаружил под кожей неожиданное сопротивление.

Создатели Винсента оставили место в жировом слое, чтобы он мог прятать руки в тепле, защищая их от холода чужого океанского дна. Он держал их там, когда спал, и сейчас достал их, чтобы ощупать свое тело. Толстая кожа, сделанная на основе ДНК акулы и моржа, скользила под пальцами. Ничего необычного, лишь тонкий слой водорослей – неудачная попытка генетиков позаботиться о его гигиене. А вот над ребрами обнаружился комок, которого не было еще месяц назад.

На протяжении последнего месяца он погружался на дно. На разных глубинах магнитное поле смещалось и слегка изменяло свою силу и направление. Он не успевал привыкнуть к какой-либо из этих конфигураций настолько, чтобы заметить в себе перемены. До сегодняшнего дня. Движение закончилось на тридцатый день. Он же – первый день на дне, частичка бесконечной ночи. Ощущение собственной трусости снова начало расти.

Он инстинктивно попытался нахмуриться, но плотная, пятнисто-серая кожа его черепа не давала неадекватным мышцам двигаться. Винсент повернул голову, чтобы рассмотреть свою покрытую жиром грудную клетку, но ничего не увидел.

Несмотря на то, что их тела разработали специально для жизни на океанском дне, какой-нибудь орган все равно мог деформироваться из-за перепадов давления. Винсент потянулся: развел в стороны толстые руки, закинул назад приплюснутую голову, выпрямил хвостовой плавник и широко распахнул жабры. Винсент прекрасно понимал, что он – монстр, но ему все равно не хватало смелости.

Он много думал о людях, чьи решения, поколение за поколением, в итоге привели его на дно океана, в мир, который они называли Слезой Инди. Винсент не мог понять, как все эти решения, казавшиеся такими правильными, привели к результату, который он считал аморальным. Где они оступились? Он, кажется, знал, кого в этом винить, но разве это имело значение?

Винсент считал колонистов, покинувших Землю, сумасшедшими, но вряд ли они перешагнули какую-либо этическую черту. С Земли запустили множество колониальных кораблей. Тот, что отправился на Эпсилон Инди, безусловно, относился к одним из самых амбициозных, но они верили в свои навыки и технологии. Этот риск он счел приемлемым. Этические принципы Винсента позволяли согласиться даже с тем, что все их потомки оказались навсегда отрезанными от Земли. Путешествие длиной в тысячу лет – это в любом случае путешествие в один конец. Большинство колонистов умерло от старости еще до того, как корабль покинул Солнечную систему.

Тем не менее их внуки и правнуки, пусть даже они лишились возможности снова увидеть Землю, все еще оставались людьми. Винсент чувствовал тяжесть этого выбора, но считал его разумным. Он понимал, что каждая колонизированная планета увеличивала вероятность выживания человечества как вида, его культуры и цивилизации.

Дверь скрылась в стене, и Винсент покинул комнату. Вода, настолько холодная, что замерзнуть ей не позволяло только давление, вызвала у него шок. Винсент вздрогнул всем телом, проталкивая себя в темноту лагеря. Свет не горел, значит, Ренальд и Аманда еще не пробудились. Не удивительно – слишком рано.

Винсент все равно не нуждался в свете. Он ориентировался как электрический угорь, по искажениям магнитного поля планеты, которые создавались оборудованием лагеря. Винсент скользнул над порошкообразным осадком на дне океана и вытащил из кучи коробок фонарь. Не зажигая его, Винсент устремился вверх, оставляя позади убежища и контейнеры.

Жабры сжимались от ледяной воды, в которой почти отсутствовал кислород, но гиперактивный гемоглобин Винсента захватывал даже эти крохи. Вода содержала запахи. Он ощущал опостылевший, несвежий привкус песка, смешанный с углекислым газом, вонь разлагающейся органики и слабый оттенок серы, который усиливался по мере того, как он приближался к коптильщику.

Почувствовав, что вода становится теплее, Винсент включил свет. Из темноты вынырнула белизна океанского дна и бугристая красновато-черная труба, каменистые залежи минералов, выступавшие на пять метров из песка. Эту трубу и называли коптильщиком. Изнутри тянулись провода. На вершине вода нагревалась до ста пятнадцати градусов и выгорала, создавая волны в темном глубоководном мире. Турбина, находившаяся в коптильщике, давала электричество для их поселения. Для постройки полноценной геотермальной электростанции им потребовались бы месяцы, если не годы.

В перегретой воде копошились роботы, отбирая червяков, моллюсков и маленьких рачков. Эта процедура требовала тщательной обработки, удаления токсичных минералов и тяжелых металлов, а получающаяся жижа становилась основным блюдом их глубоководной диеты. Когда у них появится достаточно электричества, они смогут выращивать модифицированный планктон в подводных парниках. Раньше Винсент не мог представить себе пищу более отвратительную, чем та, которой его кормили в детстве. Теперь, однако, он не прибегал к помощи воображения. Винсент двинулся дальше, продолжая скользить сквозь толщу воды.

Он оставил свет включенным, продолжая двигаться над угнетающе бесконечным песком. Впереди он увидел слабое свечение и почувствовал электрические колебания. Наживка. На песчаных холмах стояла дюжина клеток. Внутри каждой из них висел скрученный металлический экран, покрытый светящимися микроорганизмами. Они светились размыто, в основном голубым, но кое-где цвет смещался к лимонно-желтому. На самом деле цвет не играл никакой роли. Любой свет привлечет глубоководную рыбу.

Две ловушки стояли закрытыми. Из первой на Винсента поверх зазубренных костяных губ оценивающе смотрели черные глаза, похожие на его собственные. В клетке, реагируя на свет фонаря, билось худое и колючее чешуйчатое тело, покрытое волокнами какой-то грибковой инфекции. Вторая ловушка поймала прозрачный шар, покрытый нитями.

Оба животных являлись коренными и, к сожалению, съедобными обитателями Слезы Инди. Съедобными в том смысле, что ими нельзя отравиться, но их нельзя и полностью переварить. Некоторые аминокислоты животных и растений Слезы Инди совпадали с аминокислотами в теле Винсента. Другие отличались от них, но оставались удобоваримыми. А кроме них существовало еще множество неусваиваемых аминокислот, из-за которых каждый прием пищи обещал тошноту и спазмы.

Винсент отнес добычу в лагерь, но в конце путешествия он уже задыхался. Его большие жабры тряслись, втягивая ледяную воду и выбирая из нее кислород. На дне океана никогда не будет больше кислорода, чем сейчас, и Винсент понимал, что его тело не привыкнет к этому, пока его не заставят. Удушье усиливалось. Сердцебиение участилось, и он почувствовал головокружение.

Винсент ждал, но в конце концов все же подплыл к стене главного здания и всунул лицо в специальную полость. Из аварийной станции вылился поток наполненной кислородом воды, и давление в груди постепенно спало. Винсент подумал, что сегодня ему, возможно, все-таки хватит смелости.

Он предполагал, что существа, прибывшие к звезде Эпсилон Инди после путешествия, длившегося одиннадцать веков, все еще оставались людьми. Тысячелетие изоляции – слишком короткий срок, чтобы породить новые биологические виды. Но человечество – это нечто большее, чем биологическая совместимость. Что общего могли иметь колонисты с жителями Земли, если на протяжении тридцати семи поколений они находились в стальном цилиндре, не видя ни Луны, ни Солнца, ни разу не почувствовав прикосновения ветра?

Винсент жалел этих колонистов в их металлической оболочке. Он не мог представить себе того ужаса, который они могли испытать, взглянув в телескоп и увидев, как Глаз Инди, планета, к которой они летели, взрывается от столкновения с луной. Они не могли повернуть. Они не могли изменить курс. Они разогнались в Солнечной системе Земли, использовав одноразовые ускорители, и привезли с собой достаточно топлива, чтобы остановиться у пункта назначения одиннадцать столетий спустя.

Понимали ли они, что смерть всей их популяции – всего лишь формальность? Наверное, нет. Иначе их выбор становился не просто неэтичным, а умышленно жестоким.

* * *

Слишком устав, чтобы мыться, Винсент вплыл внутрь убежища. Слабый свет, озарявший вход, казался слишком ярким. Его огромные глаза разработали в прошлом поколении, этот шаг подготавливал человечество к экспансии в глубь океана Слезы Инди. Вода в убежище отличалась от окружающей среды на три-четыре градуса и содержала больше кислорода.

Мысль о завтраке вызывала тошноту, поэтому Винсент отправился на свое рабочее место. Сеть гидролокационных станций, использующих неслышимые для Винсента частоты, соединяла лагерь с пятнадцатью подводными сообществами. В ближайшем городе, называвшемся Паутина Шарлотты[1], жило четыреста душ. Здесь они выросли – Винсент, Аманда и Ренальд. Поселение плавало в пятистах метрах под поверхностью океана и ровно в двух километрах над тем местом, где сейчас находился Винсент.

На рабочем столе его ожидали два сообщения.

Он открыл первое. Сформировавшееся невидимое, неслышимое и неосязаемое электрическое эхо оставило слабый аромат в воде и четкое изображение на электрических рецепторах Винсента. Электрические органы увидели лицо его адвоката. Возле дисплея тихо потрескивали разряды: концепцию этого языка они позаимствовали у дельфинов, только вместо звука использовалось электричество. Запись заговорила голосом его адвоката:

– Винсент, я потолковал с прокурором и убедил его не выдвигать обвинений. Учитывая невозможность повторного преступления и твои заслуги перед обществом, мы пришли к выводу, что это будет просто бессмысленная трата времени. Прими мои поздравления.

Электрическое изображение погасло. Винсент не почувствовал ничего – решение суда его не волновало.

Следующее сообщение оказалось текстовым. Тусклые голубые буквы послал его психиатр. Он перечислял дни, когда Винсент может связаться с ним для проведения обязательной терапии. Один из этих сеансов как раз мог состояться сегодня. Лицо Винсента, не способное выражать никаких эмоций, осталось недвижным. Он послал электрический заряд сенсору.

Когда психиатр ответил, перед Винсентом сформировалось электрическое изображение. Психиатр меньше походил на рыбу, его запоминающееся, подвижное лицо принадлежало скорее человеку. Винсент уже разговаривал с ним много раз и знал, что это изображение, содержащее намеки на человеческий облик, не совсем точно соответствует оригиналу. Психиатр использовал этот трюк, чтобы вызывать позитивную реакцию у своих пациентов.

– Поздравляю, Винсент, – сказал доктор, – ты достиг самого дна.

Изображение сформировало нечто, похожее на улыбку. Винсент почувствовал возникающую в нем эмоциональную реакцию на этот трюк и подавил ее в зародыше. Доктор не мог улыбаться, так же, как и Винсент, просто его система связи, запрограммированная на создание сформировавшихся за тысячи поколений реакций, вызывала смутные тени положительных эмоций.

– Я не сделал ничего особенного, – ответил Винсент. – Мы просто тонули на протяжении месяца.

– Ты недооцениваешь свои достижения. Весь город в восторге.

Доктор ждал реакции, но сегодня Винсент решил не сотрудничать.

– Как остальные? – в конце концов спросил психиатр.

– Еще спят.

– А во время путешествия?

– Все то же раздражение.

– Они не такие, как ты, – заметил доктор. – Они не такие талантливые, не такие независимые. Ты легко справляешься со всем, что тяжело дается другим. Они уважают тебя, даже Ренальд, который хотел бы добиться еще большего сходства с тобой. – Доктор сделал паузу, дожидаясь отклика Винсента. Винсент не реагировал. – Мне кажется, они не понимают, почему ты не хочешь с ними разговаривать.

– Нет, они знают причину. Захотят ли они ее понять – уже их проблема.

– Винсент, твои принципы ранят многих людей, включая тебя самого. Умение соотнести свою мораль с другими важными вещами – неотъемлемая часть жизни. Никто из нас не хотел оказаться здесь. Мы принимаем последствия решений наших предков. Мы просто пытаемся выжить.

– Я не дам детей миру, в котором им придется жить так.

– Тебе предстоит жить вместе со своими детьми, Винсент.

– У меня их не будет.

– Ты не имеешь права принимать это решение. Мы пытаемся выжить как вид.

– Какой вид? Homo sapiens? Они живут на Земле и колонизируют другие планеты. Homo indis? Мы даже не являемся одним биологическим видом. Мы costalis, pelagius, а теперь еще и benthus[2]. Сколько еще жалких созданий должны прохромать через свои короткие, наполненные страданиями жизни, чтобы мы могли сказать: «Нам удалось»?

– Тебе снова снилась Мерсед?

Жабры Винсента задрожали, ему не хватало кислорода. Его модифицированные для жизни на дне гемоглобины плохо согласовывались с таким гормональным состоянием, как злость. В следующем поколении Homo sapiens benthus генные инженеры собирались изменить или гемоглобины, или гормоны, чтобы избавиться от этой проблемы, но Винсент, Аманда и Ренальд ничего не могли с этим поделать.

Винсент считал, что такие изменения наверняка вызовут новые напасти и гибель множества эмбрионов, которых называли детьми. Он попытался успокоить себя. Но успокоение – всего лишь искусственное решение.

– Нет, – ответил он.

Психиатр молчал, ожидая продолжения.

– Похоже, что к твоим желаниям в конце концов отнеслись с уважением, они даже не стали выдвигать обвинений.

– Я знал, что они не смогут их выдвинуть. Я им нужен. Они бы стерпели и большее.

– Уничтожив своих зародышей, ты лишил общество большого успеха.

– Я не успех! Ты не успех. Мы успешны лишь на фоне полного провала. Мы ужасны.

– Ты все еще планируешь сделать это?

– Что?

– Ты все еще хочешь убить себя?

Какое-то время Винсент молчал.

– Несомненно, – ответил он. И прервал связь.

Винсент тяжело дышал, его жабры выгибались. И это лишь одна из целого множества подобных же неприятных бесед. На каком-то этапе он решил не воспринимать их лично. С одной стороны, все они касались его. С другой – он не имел к этому никакого отношения.

* * *

Прибыв на Эпислон Инди, колонисты взвесили свои шансы и сделали единственно возможный выбор. На орбите Глаза Инди летало слишком много обломков, чтобы организовать там космические поселения, но колонисты могли добраться до Слезы Инди, более тяжелого и холодного мира, находившегося дальше от тусклой звезды. Они создали там орбитальные поселения и начали обдумывать свои дальнейшие действия. Ударивший в корабль метеорит едва ли имел более шестидесяти сантиметров в диаметре, но при этом перемещался со скоростью около двадцати шести километров в секунду. Половина колонистов погибла мгновенно. Метеорит к тому же оказался не единственным. В этой звездной системе летало гораздо больше осколков, чем они думали. Спасти колонистов мог только плотный слой атмосферы. Такой, например, как на планете под ними. Поэтому они покинули свое обиталище и спустились на холодную поверхность Слезы Инди, несмотря на гравитацию, в три раза превышавшую земную.

* * *

Винсент покинул убежище, устремившись в холодную бескислородную тьму. К сожалению, токи изменили свое направление, и он почувствовал запах кухни, располагавшейся неподалеку. Он скользнул к цилиндрической постройке, стоявшей в стороне от их лагеря, и запах усилился.

Когда Винсент приблизился, дверь подалась в сторону, и на него навалилась концентрированная вонь серы и азотных соединений с привкусом рыбы. В запечатанных коробках, не способных сдерживать запах, хранилась паста, сделанная из вчерашней добычи, пойманной роботами. Еда выглядела тошнотворно, даже несмотря на то, что ее перемололи в кашицу, избавили от тяжелых металлов, большей части серы и не переваривавшихся минералов.

Винсент взял с полки коробку со своим именем. Нарост бактерий на стенках делал коробку скользкой, но Винсент все равно поставил ее на стол и открыл. Он не мог закрыть глаза или не чувствовать запаха. Его челюсти раскрылись, он зачерпнул кашицы и положил ее в рот. Сглотнул, едва не подавившись – этот рефлекс генетики надеялись убрать в следующем поколении. Перемолотые хрящи застряли под языком и в горле. Горсти плоти, пропитанной серой, напоминали гнилые яйца.

Винсенту удалось опустошить коробку, преодолев приступы рвоты, однако он ощутил неизбежную тяжесть и бурление в животе, которые сопровождали каждый прием пиши.

Желудок урчал и скручивался. Винсент, по обыкновению, ощущал, как в его кишечнике работают бактерии, выведенные специально для нейтрализации серы. Эти бактерии обеспечивали его выживание, они увеличивали калорийность еды почти на сорок процентов, создавая ферменты для переваривания некоторых странных аминокислот Слезы Инди. Новорожденных приходилось кормить особыми культурами. Если это сделать не удавалось, даже не пытались оставить слабых в живых.

Мысли о новорожденных огорчили Винсента, но в то же время и принесли удовлетворение. В Паутине Шарлотты он пробрался на склад, где хранились эмбрионы его генетической линии, и отправил их в свободное плавание по океану. Его обвинили в преступлении, но не посмели осудить. Теперь, будучи взрослым, Винсент не позволял больше брать его сперму и, следовательно, стал незаменим. Его не могли использовать для создания новых поколений бесчисленных жертв. Линия извлеченных и вставленных генов, соединявшая Винсента с предками по всему пути эволюции, вплоть до возникновения жизни на Земле, прервется на нем. Ему нужно лишь последовать за Мерсед. Винсент осознал, что сегодня у него, возможно, достанет храбрости, и это пугало его.

* * *

Новые обитатели Слезы Инди начали умирать почти сразу же. Лишь немногие метеориты достигали поверхности, но те, что достигали, приносили страшные разрушения. Утроенная гравитация угнетала, час за часом, без перерыва. Любые действия вызывали головокружение. От каждого падения ломалась кость. Истощенные сердца отказывали и у стариков, и у молодых. Только погружение в воду могло укротить свирепую гравитацию и сделать ее терпимой.

Сначала они перебрались на отмели. Чтобы выжить, им требовалось много специального оборудования. Но это решение оказалось лишь временным, ведь человеческая кожа не приспособлена для постоянного вымачивания. И люди начали болеть.

Генетически модифицировать взрослых никто не умел, но они могли изменять оплодотворенные яйцеклетки. Люди попытались избавить своих детей от давящей гравитации и болезней, от которых кожа начинала гнить. Большинство попыток окончилось провалом.

Сначала вносились незначительные изменения. На корабле имелись ДНК сотен тысяч земных видов, которые предназначались для колонизации и терраформирования Глаза Инди. Их стали использовать для изменения потомков. Сделать кожу крепче и толще с помощью искусственных хромосом из ДНК моржа и кита. Создать подкожные отложения жира, чтобы они помогали сохранять тепло.

Тем не менее создание нового вида людей все равно оставалось сложной задачей. Многие новые гены оказывались несовместимыми друг с другом. На протяжении долгих лет происходили одни лишь самопроизвольные аборты. А потом люди нашли способ изменять все несовместимые гены. Младенцы начали выживать.

Но люди пересекли черту. Дети нового поколения все еще оставались млекопитающими, однако стали новым биологическим видом. Они, имеющие дополнительную пару хромосом и сотни измененных генов, уже не могли спариваться с Homo sapiens. Так родился Homo indis. Черта оказалась более чем биологической. Между двумя поколениями возник нерушимый культурный и эмоциональный барьер. В этом новом контексте семья и воспитание детей, практиковавшиеся видом Homo sapiens, стали бессмысленными. Замена генов означала, что эти новые дети принадлежат всем вместе и никому в отдельности. Нерушимая линия прямого наследования, соединявшая предков с потомками, начиная с происхождения жизни и заканчивая побережьями океанов Слезы Инди, оборвалась.

Из-за этого люди стали воспринимать детей по-другому. Они искусственно выращивались приплодами по пятьдесят особей, но выживали лишь немногие. Никто не мог испытывать эмоции к созданиям, которые никому не принадлежали и, скорее всего, не имели шансов выжить.

Еще одной преградой стали красота и сексуальность. Homo indis вызывали отвращение у своих многочисленных родителей и у самих себя. Общепринятые представления о красоте, применявшиеся к представителям своего вида, развивались постепенно, на протяжении тысяч поколений. Генные инженеры не имели ни малейшего представления о том, как все это работает, поэтому тоска по физической красоте стала для нового вида настоящей пыткой. Впрочем, с практической точки зрения это не имело значения. Homo indis все равно не могли размножаться самостоятельно, без помощи техники.

Никто не предвидел последствий, к которым приведут эти генетические изменения. Все решения, принятые предками, казались в высшей степени разумными, учитывая их отчаянное положение.

* * *

Винсент почувствовал электрическую сигнатуру Аманды, уникальный рисунок движущихся зарядов, еще до того как она открыла дверь. Из всех Homo indis только Винсент умел различать людей по одному лишь чувству электричества. Когда Аманда скользнула внутрь, Винсент испытал приступ отвращения, похожий на то, что он чувствовал за завтраком час назад. Еще в детстве она отставала в школе по всем предметам. Она не понимала почти ничего из того, что он говорил. Тем не менее она оказалась здесь по той же причине, что и Винсент: дожила до зрелости.

– Доброе утро, Винсент, – раздалось неровное электрическое эхо. Аманда разговаривала атонально. Она и не пыталась использовать те музыкальные переливы, которые Винсент применял для создания нюансов даже в самых малозначащих фразах. – Давно ты проснулся?

– Меньше часа назад.

– Странно здесь, на глубине, так далеко от дома.

Она не говорила ничего неправильного, но ее присутствие действовало на нервы.

– Ты чувствуешь то же самое, Винсент?

Отвращение нарастало. Аманда знала, что он ее не переваривает, но все равно нуждалась в его одобрении. Она, всего лишь оболочка, ждала, пока ее охарактеризуют, оценят, дадут ей роль. Винсент мечтал о том, чтобы она осталась одна на долгие месяцы, а лучше – на годы. Пусть это одиночество продлится столько, сколько нужно, чтобы Аманда наконец обрела личность. Он очень хотел, чтобы она стала кем-то, заслуживающим его уважения.

Винсент ничего не ответил, лишь поплыл прочь, к лаборатории. Аманда последовала за ним – он знал, что она так поступит.

* * *

Позднее процесс воспроизводства удалось улучшить. К тому времени как умер последний Homo sapiens, они уже поселились вдоль мрачных рек и на берегах океана. Инженерные навыки предков развивались. Каждое поколение изменяло своих детей, наперегонки со временем пытаясь распространиться по всей планете. Теперь это стало частью их культуры. Цена считалась нормальной, приемлемой.

Метеориты продолжали падать на Слезу Инди. Homo indis рассредоточились по разным континентам, чтобы снизить вероятность вымирания, но побережья все равно попадали под удар цунами, следовавших за падением метеоритов. Они почти стерли Homo indis с лица планеты. Люди снова бежали, превратив себя в настоящих водоплавающих, Homo indis pelagius, чтобы колонизировать верхние слои открытого моря. Но даже там они не обрели безопасность. Они смотрели в небо и ждали неотвратимого столкновения.

* * *

Примерно двенадцать часов спустя Ренальд и Аманда вплыли в лабораторию, чтобы узнать, как дела у Винсента. Утром он просканировал себя и их, затем взял у всех троих образцы ткани. Сейчас он плавал перед экранами, отображавшими какие-то данные. Когда они остановились у него за спиной, Винсент обернулся.

Ренальд немного превышал размерами Винсента и обладал бледной, пятнистой кожей, натянутой на жирную плоть. Обычно он подчинялся Винсенту, но не из-за недостатка способностей. Просто Ренальд никогда особенно не старался. Все знали, что Винсент – лучший, поэтому Ренальд оставлял все проблемы ему. Большая, невыразительная голова Ренальда, обрамленная медленно пульсирующими жабрами, повернулась к снимкам и внимательно изучила их черными, похожими по форме на лампочки глазами.

– Это не инфекция, – произнес Винсент. – Похоже на рак с метастазами, множество разновидностей, и все они формируются только сейчас.

– Что это значит? – спросила Аманда. В отличие от Винсента и Ренальда она не разбиралась в молекулярной биологии. Она работала техником и механиком, но и в этом не очень-то преуспевала. – Это еще какая-то ошибка, которую не заметили разработчики нашего поколения?

Они являлись единственными выжившими из пятидесяти особей нового подвида Homo indis benthus, созданного специально для того, чтобы жить на дне океана. Из предыдущих четырех приплодов по пятьдесят особей не выжил никто.

Изменить развитие целого организма оказалось не так-то просто. Факторы роста, гравитация, концентрация питательных веществ, температура и давление взаимодействовали с шестьюдесятью тысячами человеческих генов. Генные инженеры все еще не могли разобраться в сложностях неврологии, поэтому Винсенту и остальным не хватало человеческой еды, человеческих запахов, человеческого зрения и человеческой красоты. Все эти предпочтения сформировались за сотни тысяч лет эволюции.

– Не думаю, – ответил Винсент. – Если бы причиной являлась ошибка генетиков, мы обнаружили бы это раньше и, наверное, заболели бы одной и той же разновидностью рака.

Винсент знал, что Ренальд наверняка тоже догадывается о настоящей причине.

– За последний месяц мы пережили невероятную перемену давления, – продолжил Винсент. – Тысячи белков в наших телах разработаны так, чтобы не менять свою форму из-за давления, но генетики подозревали, что могут возникнуть неизвестные генные продукты, вроде альтернативных сращиваний или неоткрытых посттрансляционных модификаций. Двух десятков таких неизвестных достаточно, чтобы объяснить все разновидности нашего рака.

– Что это значит? – спросила Аманда.

– Это значит, что генные инженеры облажались, и наши жизни выброшены впустую, – ответил Винсент. – Это значит, что мы возвращаемся в город. Обратная перемена давления способна решить проблему, и мы сможем прожить с друзьями до конца наших дней. А следующее поколение сможет жить на дне океана, если они не отступятся от своего идиотского плана.

Винсент изучал Ренальда, но не глазами. Глаза могли различить на лице Ренальда не больше эмоций, чем у карпа. Винсент прислушивался к пульсациям электричества, экранируя при этом свои собственные. Ренальд очевидно не соглашался с ним, но они уже обсуждали все аргументы множество раз. И вряд ли сегодня Ренальд хотел повторять все это снова. Аманда, однако, не имела представления о социальной политике и концепции сражений, которые невозможно выиграть.

– Никто из нас не должен быть здесь, Винсент, – сказала она. – Колонисты не могли знать все заранее.

– Я не виню колонистов за то, что они прилетели сюда, – ответил он. – Я обвиняю их в том, что они пожертвовали человечностью своих детей. И детям приходится привыкать к последствиям этого выбора. Мы делали так раньше, и мы продолжаем делать это сейчас. Это не жизнь. Это чистилище, для нас и всех наших потомков.

– У тебя есть тот же выбор, что и у них, Винсент, – ответил Ренальд. – Ты можешь позволить раку убить тебя.

– Ты знаешь, каков мой выбор, – резко ответил Винсент. – Никакого создания новых видов. Никакого разлучения семей и друзей. Берем за основу то, что имеем, и строимся дальше. Хватит… этого, – он развел в стороны свои толстые серые руки. – Разве это твоя мечта? Провести остаток жизни на дне океана, со мной и Амандой?

– По крайней мере, у нас это получается лучше, чем у тех, кто так и не добрался сюда, – произнес Ренальд.

– Правда?

Не ответив, Ренальд покинул комнату, со свистом разрезая воду хвостовым плавником. Аманда, вопреки ожиданиям, осталась. Винсент проигнорировал ее и послал электрический сигнал коммуникационной системе ближайшего компьютера. Минуту спустя в воде возникло размытое изображение – слабый голубой свет и перемешивающиеся электрические волны. Эти две части, слабо дополняя друг друга, сформировали лицо Кента, руководителя операции и формального начальника Винсента.

– Кент, – начал Винсент, – у нас тут проблемы. Я собираюсь подниматься. Нам нужно в больницу. Из-за давления у всех у нас развились многочисленные опухоли.

Изображение Кента не дрогнуло.

– Они непосредственно угрожают вашей жизни в данный момент? – спросил он.

Винсент не пожал плечами, потому что не имел плеч, но он воспользовался электрическим эквивалентом этого жеста.

– У нас возникли опухоли, Кент. Насколько срочно мы должны сдохнуть?

– Примерно через пятьдесят шесть часов, максимум – через семьдесят два часа, Винсент, – ответил Кент, – в это полушарие ударит большой метеорит. У нас нет более точной информации, потому что осколки уничтожили еще один спутник. По имеющимся данным, его диаметр составляет от одного до полутора километров.

Винсент не ответил. Астероид такого размера, куда бы он ни ударил, оставит огромную дыру, а образовавшиеся осколки заблокируют солнце на недели или даже на месяцы. Ударная волна сметет города и, возможно, полностью уничтожит все население. В Паутине Шарлотты у него остались близкие друзья.

– Что мы можем сделать? – спросил Винсент.

– Укрепите все. Обезопасьте компьютерные системы, насколько сможете. Между базой и океанским дном нужно оставить зазор. Взрывная волна будет ужасна.

– А вы?

– Города могут и выжить, это зависит от того, что случится с солнечным светом, и от количества токсичных минералов, которые посыплются на поверхность океана. Мы рассредоточиваемся настолько далеко и глубоко, насколько можем, но из этого вряд ли выйдет толк. Через неделю каждый выживший город начнет посылать радиосигналы. Они станут маяками для выживших.

– Хотел бы я оказаться там, – произнес Винсент.

Кент снова умолк. Их связывало взаимное уважение и события прошлого. Полярные стороны в дебатах, прошлое и нынешнее поколения.

– Вот почему мы сделали то, что сделали, Винсент. Чтобы выжить.

– Выживает планктон, Кент. Человечество должно жить. У нас нет ни гордости, ни надежды. Я нахожусь здесь, потому что кто-то слишком боялся признать один факт. Понимание того, кем ты являешься, иногда означает признание поражения.

– Все мы приносим жертвы, Винсент, – ответил Кент. – Цена высока, но мы живем и мечтаем. Тысячи поколений до нас пробивались сквозь невзгоды, потому что верили в светлое завтра. Так будет всегда.

– Удачи, Кент, – в конце концов сказал Винсент. – Я поговорю с тобой, когда мы начнем подбирать обломки.

* * *

Пока Ренальд и Аманда укрепляли лагерь, Винсент оставался в лаборатории. По замыслу он трудился над проблемой опухолей. Но он не работал. Он осознал свою ошибку еще до разговора с Кентом.

Он никогда не испытывал недостатка в способах самоубийства. В средних слоях глубокого океана, когда от земной жизни их отделяла всего дюжина поколений, приходилось использовать множество фокусов, чтобы оставаться в живых. Когда люди вроде Кента поняли, что их аргументы никого не убеждают, они переключились на интересы общества. Убедить Винсента в том, что он не только биологическое, но и интеллектуальное светило, было не так уж и сложно. Его смерть станет серьезной потерей для общества, сделав жизнь каждого намного сложнее. Но общество, будь то Паутина Шарлотты, или вся сеть городов, оставалось весьма смутной целью. Винсент никогда не считал, что нужды других не позволят ему прервать свое никчемное существование.

Сегодня, сейчас, он чувствовал, что обрел силу, достаточную, что бы перебороть инстинкт самосохранения, тот самый глупый инстинкт, который заставлял неразумных созданий страдать на протяжении бесконечно долгих геологических эр. Он проклял своих коллективных предков, которых нельзя назвать ни отцами, ни матерями. Сегодня, похоже, он станет таким же храбрым, как Мерсед, пусть он и опоздал на двенадцать лет.

Теперь, однако, его решение коснется и Ренальда с Амандой, которых нельзя назвать «размытым понятием».

Биохимическая задача оказалась относительно простой. Инженеры изменили каждый из шестидесяти тысяч генов Винсента, чтобы создать белки, способные выдержать давление на океанском дне. Два километра воды, притягиваемые тройной гравитацией, раздавят и изменят форму любого белка, а это изменит его свойства. Поэтому инженеры последовательно изменили и протестировали каждый ген, один за другим. Не упустив ни единого.

Зато они упустили всю иммунную систему в целом. Упустили иммунный белок всех В-лимфоцитов и Т-лимфоцитов. В общем-то, инженеры не виноваты – иммунный белок и антитела не создаются обычными генами. Они создаются в плоде. Каждый В-лимфоцит и Т-лимфоцит перетасовывает фрагменты ДНК, словно карты, и сохраняет все комбинации, которые не атакуют носителя.

Когда они опустились на дно океана, давление сплющило иммунные элементы каждого антитела и Т-лимфоцита. Здесь, внизу, у Винсента, Ренальда и Аманды возникли другие иммунные системы, и ни одна из них не подходила для содержащего ее тела. В данный момент у них наверняка развивались какие-нибудь аутоиммунные болезни. А еще целое множество опухолей, которые игнорировались иммунной системой.

Если они останутся здесь, они умрут, разве что только Винсент не найдет какое-нибудь медицинское решение, прежде чем опухоли или аутоиммунные болезни убьют их. Ренальд хорошо разбирался в медицине и генетике, но ему не хватало интуиции и креативности Винсента.

Первая идея Винсента казалась самой многообещающей: вернуться в Паутину Шарлотты и надеяться, что вызванные давлением изменения окажутся обратимыми или по крайней мере поддающимися лечению. Иммунные клетки должны восстановиться. Разрушенные антитела, которые сейчас, наверное, начинали атаковать их изнутри, нанесут организму большой урон, но в конце концов могут умереть раньше, чем Винсент, Ренальд и Аманда. Но сейчас все шло к тому, что возвращаться будет некуда. Они втроем могут стать последними выжившими, на них закончатся все мечты и устремления тысяч колонистов, которые когда-то прибыли в эту систему. А он, скорее всего, единственный, кто может спасти Ренальда и Аманду.

Винсент покинул лабораторию, запихнул в себя взятый на кухне липкий ком, который его желудок тут же попытался отправить обратно, и пошел спать в свою комнату.

* * *

Винсент имел ноги и видел солнце во многих из своих снов. Солнце представлялось в виде светового пятна в темной морской воде, на фоне которого плавал осадок. Винсент не знал, каково это – чувствовать ноги, но предательский инстинкт подсказывал ему. Чувство оказывалось эротическим. Он так долго жил среди чуждых существ, которые не вызывали в его мозгу сексуального узнавания, что руки и ноги воспринимались как нечто весьма сексуальное. Это естественное, смущающее, не дающее покоя чувство становилось непреодолимым.

Как и в большинстве его снов какая-то часть сознания оставалась отстраненной, она мыслила критически и реалистично. Эта часть повторяла внушаемую с детства молитву: «Не верь своим инстинктам. Они не для этого мира». Но инстинкты продолжали соблазнять его. В снах Винсент двигался по полю волнующейся травы, которая щекотала его ступни. Перед ним появлялась женщина с бледно-серой кожей и волосами, похожими на спагетти, колебавшимися возле больших, словно лампочки, глаз. Она широко раскидывала руки и ноги, он стремился к ней, но не знал, что делать дальше. При пробуждении он ощущал боль и неудовлетворенность.

Винсент вспомнил сон с болезненной точностью. Он ненавидел того, кем являлся, очень сильно и глубоко. Сексуальность для них оставалась небезопасной. Разработать беременность слишком сложно. Поэтому Винсент, Аманда и все остальные жители городов сдавали яйцеклетки и сперму генным инженерам. Никакого удовольствия не существовало. Все делалось с помощью уколов. В их мозгах имелась цепь нейронов, отвечающая за размножение, но она вела в никуда. Инженеры не знали, как переписать нейронные структуры, которые эволюция превратила в инстинкт. Всех их преследовало желание, зовущее лишь в пустоту.

* * *

Когда Ренальд и Аманда встретились с Винсентом, он сидел в лаборатории перед неработающим компьютером. Они выдохлись и жадно глотали насыщенную кислородом воду, прислушиваясь к электрическому движению в комнате.

– У нас все готово, – сказала Аманда. – Мы можем отсоединить от дна главное здание, когда скажешь.

Винсент не имел над ними формальной власти, но так уж сложились их отношения, что они согласовывали с ним большинство планов, прежде чем что-то сделать.

– Я понял причину проблемы, – ответил он.

– Это серьезно? – спросил Ренальд.

– Да. Наши иммунные системы инициализировались, скажем так, под одним давлением. Они не приспособлены к этой новой глубине. Доброкачественные опухоли, которые контролировались под давлением в середине океана, вышли из-под контроля на дне. Я также полагаю, что иммунные системы атакуют наш организм, хотя симптомы еще не проявились.

– Мы можем это исправить?

– Не исключено.

Ренальд и Аманда подались вперед.

– Если ты думаешь, что это действительно возможно, то это здорово! – воскликнул Ренальд.

– Правда? – Винсент повернул к ним свое невыразительное лицо. – Посмотрите на себя. Кто вы? Что мы такое? Мы уроды на дне океана!

– Это лучше, чем смерть, – заметила Аманда.

– Так ли это? Жить там, где мы выросли, едва ли лучше, чем быть мертвыми. И уж точно не лучше это оказалось для наших друзей. Что думали об этом Колин, Дарла, Сергей?

Он не собирался никого ранить этим замечанием, но имена имели эмоциональный вес. Они вызывали воспоминания о друзьях детства, страдавших разрушающими, болезненными аутоиммунными болезнями. Экспериментальные средства лечения, больше похожие на пытки, не давали никаких результатов, и друзья, оказавшиеся генетическими ошибками, исчезали…

– Мы не свободны, – сказал Винсент уже тише. Он вспомнил десятилетнюю Мерсед, бывшую его лучшей подругой. Девочку с ужасным лицом барракуды, которая хотела увидеть солнце. Она поднялась в верхние слои океана, в зону фотосинтеза. Ее создавали для жизни на дне, поэтому в верхних слоях все ее белки денатурировали из-за пониженного давления. С их иммунными системами сейчас происходило прямо противоположное.

Мертвое тело Мерсед плавало в воде, пока ее не подобрали жители города – те жители, на которых не лежало проклятие ссылки на дно океана. Для всех выживших из поколения Винсента это событие стало жестоким напоминанием о том, что они никогда не увидят солнца.

– Мы не живем, – сказал он. – Люди заставили нас пожертвовать всем человеческим, чтобы мы смогли хотя бы существовать. Мы – человеческие мозги, живущие в неправильно собранных, чужих телах. У нас нет красоты, привлекательности, любви. Нет родителей. Нет детей. Нет семьи. Люди на Земле и в других колониях, даже заключенные, могут получать удовольствие от еды, видеть и чувствовать солнечный свет, смотреть в зеркало и не бояться собственного отражения.

– Мы – твоя семья, Винсент, – произнесла Аманда.

– Что ты такое говоришь? – спросил Ренальд у Винсента.

– Мы слишком долго мирились с обстоятельствами, слишком многое вытерпели. Мы лишились чувства собственного достоинства, когда наши предки, прибыв сюда, не нашли в себе достаточно мужества, чтобы признать: их путь окончен.

– Ты не собираешься делать лекарство? – спросил Ренальд.

– Я считаю, что у нас есть шанс исправить эту ошибку.

– Я не готова умирать, Винсент, – сказала Аманда.

Ренальд молча смотрел на него. Потом произнес:

– Наша смерть ничего не изменит. Города все равно собираются продолжать создание таких, как мы. Буквально – тебя и меня.

Винсент махнул рукой, словно рубанул топором.

– Хватит думать о выполнении миссии! Я не говорю о какой-то мечте, великой цели или вымирании. Слишком многое сделано ради страха, замаскированного под дальновидность. Речь идет о людях, о нас, и только о нас. Подумай о нас как о людях. Даже самому ужасному преступнику на Земле не приходится жить так, как живем мы.

– Я считаю, что бесцельно расстаться со своей жизнью – аморально, – заявил Ренальд.

– Ты слишком легко принял чужие правила, Ренальд. Подумай!

– Я ничего не принимал, Винсент. Я просто собираюсь выдержать до конца.

– Это слова Кента.

– Это мои слова. И я не прощу тебя.

Винсент и Ренальд смотрели друг на друга.

– Что это значит, Ренальд? – спросила Аманда.

Никто не ответил.

– Что это значит, Винсент? Прощать за что? Это про те эмбрионы, которые ты уничтожил в Паутине Шарлотты?

– Винсент ищет выход с точки зрения морали, – пояснил Ренальд. – Он знает, что я не смогу сделать лекарство от этой болезни так, как это может сделать он. Думаю, сейчас, после этой прелюдии, он заявит нам, что собирается убить себя. Проблема в том, что он потащит нас за собой, если сделает это сейчас. Он пытается найти решение, которое позволит ему не стать убийцей из-за бездействия. Вот он, наш храбрый моралист Винсент.

Винсент ничего не ответил, и Аманда уставилась на него большими пустыми глазами. Он подумал о Мерсед. Путь, который она избрала, всегда оставался открытым для него. Но он всегда опаздывал. Это касалось сделанных заявлений, принятых решений, споров о том, как следовало поступить первым колонистам. Он треснул изнутри. Тоска, разочарование, смех стонали, желая вырваться из тюрьмы громоздкой плоти. Винсент так и не стал тем, кем хотел. Он не стал ни отважным вестником, как Мерсед, ни защитником, как Кент. Он имел свои слабые и сильные стороны, как и все остальные, но только не там, где надо. Неспособные плакать, не имеющие век глаза Винсента смотрели на Ренальда и Аманду. Он плакал без каких-либо внешних проявлений – о потерянных друзьях, разбитых мечтах, о самом себе.

Все подумали, что Мерсед сошла с ума, сломалась, как многие другие. Но они с Мерсед знали, что солнечный свет содержит признаки человечности, которые у них отняли: красоту, наслаждение, страсть, любовь.

– Мы с Амандой закончим отсоединение базы от океанского дна, – сказал Ренальд. – Столкновение с астероидом произойдет в течение следующих девяноста минут. А ты решай, что будешь делать. Пойдем, Аманда.

– Я уже решил.

Их лица, словно мертвые рыбы во тьме, не выражали ничего, и Винсент не вложил в свою фразу ни толики чувства. Они ждали, и даже он ждал.

– Я последую за Мерсед.

Перевел с английского

Алексей КОЛОСОВ

Глеб ЕЛИСЕЕВ САДЫ В ОКЕАНЕ

Океан пугает человека. Страшит своей безразмерностью, тем непонятным, что скрывается за его манящей синевой. Поэтому издавна людское воображение рисовало чудовищ, обитающих в морской бездне. Море было беспощадно к тем, кто странствовал по нему. Бескрайние океанские просторы – вызов могуществу человека, его способности покорить природу. Фантасты не могли не принять этот вызов.

Приступить к погружению!

Когда-то фантазерам казалось, что для победы достаточно будет всего лишь проложить спокойные, не зависящие от капризов погоды транспортные пути по океану. И в качестве самого простого способа предпочли использовать подводную лодку. Об этом средстве передвижения мечтали еще Ф.Бэкон в «Новой Атлантиде» и Э.Дарвин в «Храме природы».

Самый же известный капитан подводного судна объяснял преимущество этого транспортного средства профессору Аронаксу: «Если ваши суда, подверженные всем случайностям мореплавания, всюду подстерегает опасность, если первое впечатление, которое производит море, как хорошо сказал голландец Янсен, – страх бездны, то на борту «Наутилуса» человек может быть спокоен. Тут нечего бояться прогиба в корпусе, ибо двойная обшивка судна крепче железа; тут нет такелажа, который страдает от боковой качки или «устает» от качки килевой; нет парусов, которые может сорвать ветер; нет паровых котлов, которые могут взорваться; тут исключена опасность пожара, потому что на корабле нет деревянных частей; нет угля, запас которого может истощиться… нет опасности столкновения, ибо он один плавает в морских пучинах; не страшны и бури, потому что в нескольких метрах под уровнем моря царит глубокий покой!»

Вскоре после выхода романа Верна в свет подводная лодка стала для НФ столь же привычным антуражным элементом, как позднее ракета. О длительных подводных путешествиях и приключениях в конце XIX – начале XX века писали Ф.Стоктон в «Великом камне Сардиса», Г.Коллингвуд в «Вахте «Летучей рыбы», Г.Стрэнг в «Повелителе морей». Подводные лодки казались лучшим средством даже для исследования самых недоступных районов земного шара, расположенных возле полюсов. Именно в этих местах, недалеко от Антарктиды, совершает свои открытия экипаж подводного судна в романе Э.Р.Берроуза «Земля, позабытая временем». А в книге отечественного фантаста Н.Шпанова «Земля недоступности» подводники напрямую прокладывают маршрут к Северному полюсу.

Однако уже в книге Жюля Верна было заложено двоение темы подводных кораблей – ведь «Наутилус» не только аппарат для глубоководных исследований, но еще и грозное боевое судно. И позже подлодки то представали несокрушимыми военными машинами, то выполняли роль мирных лабораторий, изучающих тайны моря.

Например, в книге Ф.Стоктона «Великий военный синдикат», которая рассказывает о морской войне между Англией и США, активно используются подводные суда. О боевых глубоководных аппаратах писал и М.Пембертон во «Вратах гиганта». Он же рассказывал о приключениях пиратских подлодок в романах «Железный пират» и «Капитан Блэк». А вот у отечественного автора П.Орловца в книге «Клады Великой Сибири» описан аппарат-трифибия, способный передвигаться в трех средах – по земле, под водой и в воздухе. На этом корабле герои разрушали города Японии, мстя за проигранную Россией войну. В футурологических главах романа Л.Леонова «Дорога на океан», рассказывающих о грядущей войне СССР против капиталистического мира, тоже нашлось место подводным супердредноутам. Они настолько быстро передвигались, что подогревали в движении воду, и рыба варилась в их кильватерной струе.

В некоторых книгах военная и мирная функции подводных лодок сочетались. Например, в известном романе «Тайна двух океанов» Г.Адамова в экипаж «Пионера» входит группа ученых-океанологов. Однако главная функция корабля – устрашение и прямая борьба с императорским японским военным флотом. Для этого экипаж и ведет подлодку из Ленинграда во Владивосток вокруг всего света. Да и другая, не менее известная субмарина фантастики из романа Ф.Херберта «Под давлением» – прежде всего боевой корабль. Живописал грядущую подводную войну и М.Кейдин в романе «Последняя морская сажень».

Однако к концу 1960-х на фоне вполне реальных атомных «Трешеров» и «Скорпионов» тема военного подводного флота выдохлась. Выдумать что-то более мощное, чем реальные ядерные «джаггернауты» оказалось затруднительно. Фантасты еще пытались использовать неожиданные повороты темы, как, например, Ф.Пол в «Невольничьем корабле», где действует очень своеобразный экипаж, состоящий из людей и животных, объединенных телепатической связью. Но в целом подводные лодки покидали НФ, чтобы стать достоянием реалистической военной литературы или политических триллеров, вроде «Охоты за «Красным Октябрем» Т.Клэнси.

Букет проектов

Помимо подводных лодок довольно быстро появился в НФ и другой способ покорения водного мира. На страницах НФ протянулись длинные трубы подводных туннелей, соединяющих целые континенты. Одним из первооткрывателей стал наш соотечественник В.Ф.Одоевский, заявив эту тему в неоконченном НФ-романе «4338-й год». Француз А.Лори в книге «Нью-Йорк – Брест за семь часов» изобразил трансатлантический туннель. Использовали фантасты подобные сооружения и для военных целей. Например, у М.Пембертона в романе «За родину!» французские интервенты сооружают туннель под Ла-Маншем для вторжения в Англию. Художественной вершиной книг о подводных туннелях стал роман Б.Келлермана, который так и назван – «Туннель». Келлерману удалось достичь предела правдоподобия, превратив свою книгу в визионерски точный «отчет» о воображаемой стройке.

И все же к середине XX века стало ясно, что, с экономической точки зрения, трансатлантический или хотя бы транссредиземноморский туннели себя не оправдывают. И поэтому даже первый вариант романа А.Казанцева «Арктический мост», изданный в 1946 году и описывающий подводный трубопровод, который связал СССР и США, выглядел в те годы анахронизмом. Впрочем, это не помешало автору периодически переиздавать книгу, постепенно ее «осовременивая», и в 1985 году выпустить новую редакцию, названную «Мост дружбы». Но в целом подводные транспортные туннели ушли в прошлое, и если Г.Гаррисон и использовал эту идею в своей «альтернативке» «Да здравствует трансатлантический туннель!», то исключительно из художественных соображений. Американский фантаст создавал текстстилизацию на фантастику первой половины XX века, да еще с заметными элементами пародии.

С другой стороны, некоторые фантасты предлагали не погружаться на дно, а застраивать поверхность океана. Например, возводить искусственные, насыпные острова или рукотворные сухопутные мосты, соединяющие континенты. Одним из первых о таких сооружениях написал еще в XIX веке Н.Шелонский в книге «В мире будущего» (кстати, у него же упоминается и подземный туннель, проведенный под Ла-Маншем). Об искусственных островах упоминал и А.Казанцев в романе «Сильнее времени». Другие писатели предпочитали выпускать на морские просторы плавающие плоты. Например, так действуют преобразователи природы у Г.Гуревича в книге «Мы из Солнечной системы!». У А.Шалимова в рассказе «Стажировка» герои размышляют о подъеме со дна морского Атлантиды и Гондваны.

Еще одним способом спокойного плавания по волнам явились плавучие острова. Их громадность якобы должна была гарантировать безопасность, которую не могло обеспечить самое гигантское судно. Однако даже создатель одного из первых «плавающих остров» в истории – Ж.Верн в книге «Остров с гребными винтами» – показал, что защищенность от сил природы еще не гарантирует «защиты от дурака». Жители острова, переругавшись и пустив в разные стороны моторы, сами разорвали его на две части, отправив затем на дно. Да и у более поздних писателей с безопасностью скользящих по волнам островов дело обстояло не лучше. Так, у Д.Найта в романе «МП» на гигантский город-остров все равно нападает морское чудовище. Кроме того, фантасты слишком хорошо понимали, что экономической целесообразности у плавающих городов еще меньше, чем у трансатлантических туннелей.

И постепенно многие авторы осознали, что истинный выигрыш в долгой тяжбе между человеком и морем возможен лишь в одном случае – если люди смогут переселиться в океан.

«Живите в лоне морей!»

О жизни на дне океанов и создании подводных плантаций фантасты тоже задумывались давно. Приоритет здесь принадлежит англичанину Д.Уилкинсу, еще в XVII веке написавшему об этом в книге «Математическая магия». А в России о подводных плантациях и поселениях писал в XIX веке Ф.В.Булгарин в весьма прозорливой книге «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в двадцать девятом веке».

В отличие от подводных транспортных туннелей тема «городов под океанской толщей» выглядела более поражающей воображение и, соответственно, дольше продержалась на страницах НФ-произведений. Разумеется, изначально подробное описание жизни под водой казалось писателям слишком неправдоподобным, хотя об этом рассуждал еще незабвенный капитан Немо: «Море не подвластно деспотам. На поверхности морей они могут еще чинить беззакония, вести войны, убивать себе подобных. Но на глубине тридцати футов под водою они бессильны, тут их могущество кончается! Ах, сударь, оставайтесь тут, живите в лоне морей!..»

Сам Жюль Верн не решился реализовать идею подводных поселений, а вот его друг и соавтор А.Лори описал глубоководный город, построенный, правда, не современниками, а легендарными атлантами, пережившими катастрофу. Позднее эту идею использовали Д.Перри в романе «Алая империя» и А.Конан Дойль в «Маракотовой бездне», а в пародийно-издевательских целях – Р. Каду (О.Савич и В.Пиотровский) в «Атлантиде под водой».

Впрочем, вскоре появились книги, где в куполах на дне моря поселяются вовсе не потомки атлантов, пользующихся полузабытой «наукой древних», а люди конца XIX – начала XX века. В романе М.Шиля «Повелитель моря» герой объявил своей собственностью дно морей и океанов. Он вроде бы реализовал мечты капитана Немо о свободной жизни вне земли, но в итоге получилась какая-то почти антиутопическая картина. Ведь главному герою пришлось вооружаться и строить подводные крепости, чтобы отстоять свое право на подводный мир. Менее драматично, но с не меньшей выдумкой описал исход человечества в океан Э.Сальгари в книге «Чудеса XXI века».

И тогда же стала все более заметной главная беда, сопровождавшая «океанологическую» НФ: уверенность читателей в том, что покорить море при помощи техники ничего не стоит. Так, ощущением скорой неизбежности завоевания морского дна для «нужд народного хозяйства» проникнут роман А.Беляева «Подводные земледельцы». Эта книга сыграла в отечественной «морской» НФ весьма значительную роль. Беляев, отказавшись от романтической приподнятости своих ранних книг, показал, что освоение моря в ближайшем будущем будет делом будничным, рутинным и довольно скучным. Даже борьба с японскими браконьерами и «капиталистическими эксплуататорами» на Тихом океане не прибавляла книге занимательности.

«Подводные земледельцы» продемонстрировали тенденцию, которая еще четче обозначилась в послевоенные годы – все были непоколебимо уверены в скором и окончательном покорении морских глубин. Подводный совхоз – ну что могло быть более прозаичным? Вот и после второй мировой войны советские творцы фантастики ближнего прицела принялись изображать, как быстро, энергично и почти беспроблемно примутся эксплуатировать море советские люди.

Новые фантастические идеи возникали разве что в сфере изобретения скафандров и прочей технической атрибутики. На страницах книг 1950–1960-х появляются скафандры, снабженные винтовыми и реактивными двигателями (Г.Адамов, «Тайна двух океанов»), баллонами со сжатым «вязким» воздухом (Г.Альтов, «Подводное озеро») и даже с оболочкой, противостоящей водяному давлению за счет внутреннего электростатического противодействия (В.Журавлева, «Человек, создавший Атлантиду»).

В советской НФ «покорители природы» не обращали никакого внимания на его экологию. Особенно не повезло Северному Ледовитому океану. Г.Адамов в романе «Изгнание владыки» предложил соорудить подводные шахты для отопления приполярных земель. А.Казанцев в романе «Мол «Северный» («Подводное солнце») мечтал согреть северные воды при помощи управляемой ядерной реакции. И все-таки даже эти грандиозные проекты навевали на читателей тоску своей прозаичностью.

На Западе ситуация была не лучше: появлялись отдельные произведения о создании целых городов под водой, вроде монументальной трилогии Ф.Пола и Д.Уильямсона («Подводный поиск», «Подводный флот» и «Подводный город»), где авторы попытались обыграть все заметные идеи «твердой» НФ о жизни под водой. И тем не менее такие книги уже воспринимались как тексты, демонстрирующие недостаток фантазии у авторов: зачем, мол, городить НФ-«огород», если всего через пару лет люди и так поселятся на дне океанов?

Основной вопрос, который поднимали создатели картин утопической жизни на дне моря: почему люди стремятся поселиться среди водорослей и гигантских морских змеев, вдали от солнечного света? Что заставит людей жить на дне моря? Глобальная катастрофа? Стремление к наживе? Геополитическое соперничество? Все эти темы постепенно использовались в НФ. Г.Каттнер даже отправил землян жить в подводных куполах на Венеру в повести «Ночное столкновение» и романе «Ярость». Однако ученые-океанологи предлагали создавать в морской пучине в лучшем случае научные лаборатории или подводные шахты для добычи полезных ископаемых. Были в этом направлении и реальные успехи: в начале 1960-х исследовательская команда Ж.-И.Кусто провела ряд экспериментов в подводном доме на дне Средиземного моря. Эти исследования получили название «Преконтинент».

На таком фоне фантасты предпочитали находить своеобразные повороты темы, создавать не просто морские дома, как у аквалангистов Кусто, а невероятные сооружения. Наибольшей оригинальностью в этой области отличился, пожалуй, Д.Уайт в романе «Взгляд снизу». Он описал колонию из пяти человек, вынужденных обитать в затонувшем во время второй мировой войны танкере. Вот такое «освоение морей поневоле»…

Трансформации хомо сапиенса

Более эффектной, с литературной точки зрения, казалась другая линия НФ, развивавшаяся параллельно «скафандрово-батискафной». В этом случае писатели стремились не загромождать дно морей железными конструкциями, а «перепрограммировать» саму природу человека. При помощи науки сотворить легендарных тритонов и нереид. Создать «хомо акватикуса», способного жить в океане как у себя дома.

Первой из таких книг стал роман Ж.Деляира «Человек, который мог жить в воде». Однако истинный прорыв совершил А.Беляев в своем знаменитом «Человеке-амфибии». И успех к этой книге пришел вовсе не из-за оригинальности идеи, а благодаря полнокровным образам главных персонажей. Читатель сразу же проникался сочувствием к Ихтиандру, несчастному приемному сыну профессора Сальватора. Впрочем, сам Беляев, видимо, скептически отнесся к идее превращения человека наземного в человека подводного, завершив книгу мрачным финалом.

У Ф.Богданова в «Дважды рожденном» была описана целая подводная раса, возникшая в ходе эволюции обитателей подводных городов. Позднее об этом же писал К.Балмер в романе «Город в море», где сочеталась идея подводных поселений с необходимостью хирургической трансформации человека для жизни в море (эту же тему, но уже с применением идей биологической инженерии автор развил в книге «Под серебряным небом»). Похожие идеи высказывали Г.Диксон в «Пловцах в пространстве», Х.Клемент в «Пределе океана» и Л.Хофман в «Карстовых пещерах».

Иногда вместо «хирургического вмешательства» фантасты предлагали «пойти на выучку» к китообразным, разрабатывая технические приспособления или модифицируя тело человека так, чтобы люди могли дышать под водой. Герои принялись изучать механизмы дыхания кита, чтобы потом использовать его либо для создания соответствующих аквалангов, либо для преобразования собственного организма. Об этом рассказывалось у Г.Альтова в «Подводном озере», у С.Гансовского в «Соприкосновении», у М.Емцева и Е.Парнова в «Операции «Кашалот».

Впрочем, самый радикальный вариант модификации человека для жизни под водой предложил Д.Блиш в «Поверхностном натяжении». Здесь люди искусственно уменьшились до размера насекомых, обитающих на дне водоемов (вроде ручейников). Правда, в данном случае сюжет развивался на другой планете.

Первые творцы всевозможных ихтиандров исходили из романтических представлений капитана Немо, мечтая о некоем идеальном обществе. Однако уже в романе Кобо Абэ «Четвертый ледниковый период» люди становятся морскими обитателями в силу трагических обстоятельств – глобальной катастрофы. В НФ всепланетный катаклизм становится единственным фактором, вынуждающим людей отправиться жить в океанские глубины. О посткатастрофическом мире рассказано в замечательной книге Д.Басса «Бог-кит», где кит-киборг разыскивает по всем океанам людей-амфибий, единственных выживших на умирающей планете.

В фантастике все больше укоренялось понимание простой истины: если нет угрозы существованию жизни на земной поверхности, то нет смысла «в воду лезть».

Конец подводной эпохи?

К 1980-м годам грядущее освоение океана с помощью глубоководных аппаратов и подводных поселений стало казаться настолько неизбежным, что тема почти ушла из фантастики, обосновавшись в литературе научной и научно-популярной.

Своеобразным торжественным «реквиемом» теме в 1970-е стали книги С.Павлова и С.Жемайтиса.

У С.Павлова в повести «Акванавты» вроде бы дана широкая панорама изучения моря человеком. И все же большинство использованных фантастом тем оказываются «повторением пройденного». Рассказывается даже о новых типах скафандров. Хотя они, конечно, куда хитроумнее модернизированных «железок» его предшественников. У Павлова скафандры улавливают кислород, растворенный в воде, и передают его через микроиглы прямо в кровь. Появляются на страницах и головоногие – любимцы всех писателей, изображавших подводную жизнь. Главная драматическая коллизия связана с тем, что матрицу мозга женщины, подруги одного из героев, пересадили в мозг гигантского кальмара.

Также С.Жемайтис пытался обобщить многие идеи мирного использования океана, предлагавшиеся фантастами ранее. В романе «Дети океана» советский автор писал о создании планктонных полей в океане, о китоводстве как отрасли экономики, об охране китов от морских хищников. Близкие темы были подняты автором и в книгах «Вечный ветер» («Плавающий остров») и «Большая лагуна». Здесь мы встречаем и искусственный остров, сооруженный в Индийском океане, и дельфинов, помогающих людям оберегать китов от акул.

Несмотря на отдельные литературные удачи, реальный успех команд О.Пикара или Ж.-И.Кусто сильно подорвал интерес к морской НФ. Прежде всего потому, что были поставлены жесткие пределы полету фантазии авторов. Если космические исследования ближайших к Земле планет просто заставили писателей отправлять своих героев «подальше», куда-нибудь к центру Галактики, то погружение «Триеста» на дно Марианской впадины показало, что поселений атлантов нет даже на самых больших глубинах. Фантасты настолько уверились в неизбежной легкости освоения мирового океана, что писали почти производственные тексты о деятельности грядущих акванавтов, практически не отличимые от сочинений о буднях полярников или нефтяников. Это, кстати, хорошо показали небезынтересные повести А.Балабухи, вышедшие в свет в начале 1980-х – «Майский день» и «Поле надежды» (позднее они составили роман «Нептунова арфа»). Дошло до того, что в повести «Поле надежды» главному герою пришлось охранять некогда могучего морского змея, грозу всех мореплавателей, от браконьеров, мечтающих засадить монстра в океанариум.

Пытались реанимировать тему и западные фантасты – например, ветераны Ф.Пол и Д.Уильямсон в «Пределе Земли». Но удачными эти попытки назвать трудно.

Как и с большинством классических тем фантастики, с НФ-океанологией произошла знакомая история: из художественной проблематики она стала превращаться в элемент антуража. Так, у М.Крайтона в романе «Сфера» подводная станция ГД-7 создается для изучения странного артефакта, обнаруженного на дне Тихого океана. Конечно, фантаст мог бы поместить инопланетную сферу куда угодно, однако обстановка подводной станции дополнительно драматизировала ситуацию и добавляла экзотичности в антураж. Но при этом к решению главной художественной цели романа все это имело весьма условное отношение.

Да и что нового, положа руку на сердце, можно сказать об освоении океанов? Живописать и популяризовать еще один проект добычи нефти из шельфа морского? Или рассказать о подводном аппарате, соединяющем скорость подводной лодки и возможности батискафа «Триест»? Это и скучно, и технически сомнительно. Строить же города на дне морском в обозримом будущем никто не собирается…

Правда, в научной фантастике возобладало какое-то благодушное и одновременно легкомысленное отношение к теме «подводной архитектуры». Дескать, если понадобится, за неделю соорудим подводную станцию хоть у самых глубоководных желобов Тихого океана. Примерно так и происходит в относительно свежем НФ-романе Д.Роллинса «Бездна». И никаких технических трудностей решение этого не самого разработанного в строительной технике вопроса не вызывает. Это даже не главная проблема книги. Так, деталь, понадобившаяся автору для придания большей экзотики приключениям героев…

Несмотря на то, что мировой океан известен нам по-прежнему хуже, чем поверхность Луны или Марса, у широкой публики создается впечатление, будто бы все, что можно увидеть под водой, давным-давно изучено, разобрано и каталогизировано. Вот и приходится фантастам, рискнувшим обратиться к подводной тематике, выдумывать дополнительные подробности в жизни моря, драматизируя и без того нелегкую жизнь глубоководных обитателей. Например, российский фантаст Д.Янковский в книгах «Правила подводной охоты» и «Третья раса» заселил мировой океан образцами биологического оружия, созданного развитыми странами в ходе третьей мировой войны. Мало нам вполне реальных больших белых акул или гигантских кальмаров, так еще в грядущем придется столкнуться с живыми минами и торпедами. А чистильщики из корпуса «Подводной охоты», не зная отдыха, будут упорно спасать морские бездны от обезумевших биологических монстров.

В наше время авторы обращаются к рассказам о быте жителей подводных станций, чтобы проиллюстрировать старый тезис об отчужденности, некоммуникабельности и одиночестве современного человека. Например, так поступил канадец П.Уоттс в рассказе «Ниша» (впоследствии из этого рассказа вырос роман «Морская звезда»). Но ведь эта же проблема могла решаться и в совершенно иных условиях – на космическом корабле, на искусственном спутнике Земли или на полярной станции. Единственное оправдание выбора места действия – автор использовал для героев скафандр-оболочку, скрывающий выражение глаз под линзами. А это усиливало атмосферу оторванности персонажей друг от друга.

И, конечно же, тема освоения океана постепенно стала частью пресловутой постмодернистской игры, поразившей не только литературу, но и всю культуру. Например, сценаристы компьютерной игры «Биошок» предпочли разворачивать ее действие в подводном городе Восторг, созданном выдающимся инженером-утопистом, мечтавшем о совершенном обществе. Однако в данном случае создатели игры и не скрывали постмодернистских устремлений, подчеркивая, что пытались создать стилизацию, вызывающую ассоциации с фантастикой середины XX века.

Похожая картина и в кинематографе. Если раньше режиссеры снимали вполне серьезные НФ-сериалы о жизни исследователей-подводников, вроде «Путешествия на дно моря», то теперь в лучшем случае абсурдный и издевательский мультфильм «Морлаб 2021».

Впрочем, поскольку современное человечество предпочло заниматься «не любовью, а войной», не исключено, что через некоторое время может произойти краткое, но бурное возрождение глубоководной темы. Например, на фоне современных споров о праве на богатства шельфа Северного Ледовитого океана неожиданно актуально зазвучала вроде бы устаревшая повесть А.Шалимова «Тайна Тускароры». В ней фантаст пытался представить, как будут устанавливаться подводные границы при интенсивном освоении океанских глубин. И почему бы в таких условиях нынешним авторам НФ-книг не взяться за сочинение многотомных сериалов о противостоянии «Атлантического (в прямом смысле слова) союза» и «Тихоокеанского блока»? Ведь каких только неожиданностей не знает история НФ!

Рецензии

Борис АКУНИН КВЕСТ

Москва: ACT – Астрель, 2008. – 448 с. (Серия «Жанры»). 200 000 экз.

Продолжение серии «Жанры» от Б.Акунина обращено к одной из самых старинных разновидностей литературы. Опирающаяся на древние эпосы земли история-квест получила особое распространение в Средние века с появлением рыцарских романов. Томас Мелори, Кретьен де Труа и прочие писали о благородных и чистосердечных людях, отправляющихся в опасный поход, целью которого был некий волшебный артефакт.

В данном случае роль Святого Грааля выполняет загадочный эликсир гениальности, разработанный коварными большевиками на погибель мировой буржуазии. Доктор Гальтон Норд вынужден отправиться на поиски таинственного декокта.

Роман – попытка совместить игровое и литературное начало. Нам предлагаются два самостоятельных произведения, имеющих ряд смысловых и сюжетных соприкосновений. «Коды к роману» раскрывает представитель семейства Фандориных. Предшественник знаменитого детектива попутно спасает от Наполеона родную страну.

Чтобы в полной мере оценить авторскую игру, читатель должен сам сыграть в традиционные для компьютерного квеста «вопросы-ответы», когда из нескольких предложенных вариантов нужно выбрать правильный. Прямо скажем, такой прием далеко не нов. Книги-игры появились в наших магазинах давным-давно, не получив, впрочем, особенной популярности. Совсем другое дело – художественная составляющая текста. Никто не способен так хитроумно запутать сюжет, как Акунин. С первых же страниц писатель ведет героя от загадки к загадке, открыть которые способен лишь самый искушенный читатель.

В соответствии с условиями жанра сюжет развивается поступательно, а события нанизаны на центральную линию повествования. Но скучать не придется. Паладина от медицины и его товарищей по квесту ждут отборные, захватывающие и весьма опасные приключения.

Николай Калиниченко

Дмитрий ЯНКОВСКИЙ ВОИНЫ ВЕТРА

Москва: ЭКСМО, 2008. – 448 с. (Серия «Русская фантастика»). 11 000 экз.

В старых фотоателье еще можно найти такую услугу: выполненные из крашеного картона декорации с овальными вырезами для лица. Сунул голову в отверстие – и вот ты покоритель Дикого Запада на фоне стада бизонов или революционный матрос на фоне крейсера «Авроры».

Главный герой романа Егор Сморода точно так же связан с окружающим его миром, как и любитель нарисованного антуража с очередной картонной оправой. Супермен милитаристского образца, Егор вполне мог бы вписаться и в наше время, и в отдаленное прошлое. Автор решил иначе. Что ж, вердикт творца надо уважать. Но смысл этого выбора неясен. Для того, чтобы перенести бравого солдата в далекое будущее, где города обнесены стенами, а в небе реют огромные виндкрейсеры воздушного флота Российской империи, были потрачены определенные ресурсы и отведено значительное место в повествовании. Казалось бы, отличное поле, чтобы развернуться и «жахнуть» не хуже Стругацких. Однако основная сюжетная магистраль лежит в совершенно иной плоскости. Янковский предлагает вариацию на тему Бюро-13! Мистическая линия привлекает внимание читателя только в контрасте с обыденной жизнью – привычным для нас настоящим или обозримым прошлым (это вам любой писатель хоррора скажет). Мир, нарисованный Янковским, причудлив сам по себе, чтобы читатель в полной мере мог насладиться сражением с демонами и низвержением темных магов. Да и сюжет, прямо скажем, не ахти. Простенький квест-боевик с четко обозначенной целью и непременной победой «наших» в финале вряд ли заинтересует искушенную публику.

Единственное, что у автора действительно вышло на славу, так это тема махрового расизма. Тут и образы будущего в канву вписались, и выдумывать особенно ничего не пришлось. Благо, сердечной народной ненависти у нас на много веков вперед припасено. Спросите к кому? Да хоть к кому. Только пальцем ткни.

Николай Калиниченко

Стюарт ХИЛЛ КЛИЧ АЙСМАРКА

Москва: ЭКСМО, 2008. – 605 с. Пер. с англ. Е. Секисовой. (Серия «Люди против магов»). 4000 экз.

Английский преподаватель-гуманитарий – пусть даже из Ньюкастла, а не из Оксфорда – отличная аттестация для автора фэнтези. Во всяком случае, едва ли раскрутку дебютной трилогии Хилла можно зачислить только на счет литературного дарования (несомненного) и оригинальности мысли (о чем позже). Тотчас по выходе «Хроник Айсмарка» зашла речь об экранизации. С ожиданием ее появления совпал и русский перевод.

Для любителя исторических интеллектуальных игр мир «Хроник» – настоящий пир духа. Познания автора в античной истории отразились в тексте. Описываемому миру угрожает поглощение военной машиной рабовладельческой Полипонтийской империи. Правда, техническое развитие империи довело ее аж до огнестрельного оружия. Но и противостоящая ей независимая страна Айсмарк сочетает черты древнегерманских племен и средневекового феодального королевства. А на помощь Айсмарку в решающей схватке приходят вампиры, вервольфы и прочие (за «вервольфов» спасибо переводчику – славянские «волколаки» на страницах западной фэнтези вызывают оторопь). В этом действе название избранной издательством серии обретает особый смысл: «плохие» имперские люди против не очень чистой, но «хорошей» силы.

Других английских профессоров не раз и не два обвиняли в банальной проповеди. Но ничто не становится банальным так быстро, как пересмотр основ. Трилогия Хилла стала бы воистину свежим словом в ревизионистской фэнтези, выйди лет на двадцать раньше. Борьба за гражданские права вервольфов и женщин (автор ставит их рядом) в фэнтези отыграна многократно. Перенос ревизии в подростковую фэнтези тоже не новость. Что ж, книга Хилла займет достойное место на полке по соседству, скорее, с Т.Уильямсом, чем с Ф.Пулманом, и это неплохо. А другие по-прежнему будут зачитываться Дж.Р.Р.Толкином и К.С.Льюисом – книги которых, кстати, и сам «ревизионист» Хилл называет своими образцами.

Сергей Алексеев

Сергей КУПРИЯНОВ ПОД СОЗВЕЗДИЕМ МЕЧА

Москва: ЭКСМО, 2008. – 384 с. (Серия «Абсолютное оружие»). 8000 экз.

Силам стихий не нужен повод, чтобы сойтись в противоборстве. Иное дело человек. Люди могут ненавидеть друг друга, но спокойно жить бок о бок – пока не найдут причину вцепиться друг другу в глотки. Эти условности становятся тем сильнее, чем дольше существует человеческая раса.

В настоящем романе камнем преткновения в тайном противостоянии двух могущественных контор, делящих между собой контроль над межзвездной ойкуменой, становится дворцовый стражник с отдаленной планеты. Пакит – искусный воин и верный слуга своего властелина, однако его линия примитивна и малоинтересна. В мире вокосмовленного человечества он действует, как бездушный автомат: эффективно и смертоносно. Единственное его желание – получить обратно свой меч, чтобы умертвить еще несколько человек.

Куда веселее следить за интригами конкурирующих организаций-тяжеловесов. На нейтральной территории, которой в будущем становится Земля, обе стороны ведут настоящую шпионскую войну с провокациями, диверсиями и ложными похищениями журналистов. Все это ради благой, но смехотворной цели – возвращения Пакита домой.

Образ грядущего достаточно условен и не отличается особенной причудливостью. Ничего выходящего за рамки привычных схем автор не предлагает. Люди будущего похожи на актеров: «Вот сейчас дубль закончится, он вылезет из рубки звездолета и поедет домой на метро». Декорации вызывают минимальный интерес. Чуть больше внимания привлекает экшен. Правда, динамичность повествования существенно снижается, путаясь в пространных, вязких диалогах. Основной же упор, как и говорилось ранее, писатель делает на игру. В этой связи некоторое удивление вызывает длинное вступление, в котором фигурирует избыточное количество проработанных персонажей, никакого влияния на дальнейшее развитие сюжета не оказывающих.

Николай Одинцов

Патриция БРЕЙ ПЕРВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Москва: ACT, 2008. – 352 с. Пер. с англ. Ю.Алексеевой, А.Поповой. (Серия «Век Дракона»). 3000 экз.

Американская писательница Патриция Брей известна нашим читателям по своему дебюту в фэнтези – роману «Меч перемен». Это достаточно яркое событие уже было отмечено на родине премиями и вниманием критиков. Теперь в России публикуется недавно завершенный цикл «Хроники Джосана».

Брей пришла в фэнтези из любовно-исторического романа, и ее склонность к авантюрно-приключенческой линии фэнтези вполне объяснима. В «Хрониках Джосана» она погружает читателя в мир политических хитросплетений и сложных интриг. Надо сказать, что собственно фантастического в первом романе довольно мало. Но, правда, – не сбиваясь на пересказ, – отметим и то, что это «малое» является завязкой и движущим мотивом всего сюжета. В целом же перед нами «исторический» роман о вполне земных тайных пружинах, исподволь разрушающих могучее государство – пусть и в вымышленном мире. Любители следить за перипетиями такого рода, а их немало среди поклонников авантюрной фэнтези, не будут разочарованы.

Но в «Хрониках Джосана» автора занимает не столько цепь катастроф, обрушивающихся на приходящую в упадок империю, сколько судьба главного героя. Человека, который в результате сложных и, разумеется, самых высоких расчетов сильных мира сего оказался ввергнутым в самую толщу политической грязи. Он лишен даже собственного «я», ведь именно это и позволило ему сохранить жизнь. Мир, в который он попадает, хорошо известен и человеку современному. В этом мире правят деньги и жестокость, а не честь и даже не воинская сила. Горделивые замыслы недалекого патриота вполне могут быть использованы врагами его страны для кровавой бойни. Доверия не заслуживает никто. Светлых сил в мире романа нет и быть не может по определению – есть лишь свет в отдельной человеческой душе, который еще может вывести человека на правильный путь.

Сергей Алексеев

Майкл ЧАБОН СОЮЗ ЕВРЕЙСКИХ ПОЛИСМЕНОВ

СПб: Амфора, 2008. – 432. Пер. с англ. Ю.Балаяна. (Серия «Амфора 21»). 3000 экз.

Казалось бы, фантастический роман, триумфально завороживший заокеанских читателей и профессионалов, умудрившийся завоевать обе главные НФ-премии – «Хьюго» и «Небьюлу», уже экранизуемый в США, должен был стать сенсацией и у нас. Ан нет, тишина на фэнском горизонте, да и критики помалкивают… Может, дело в том, что книга вышла в малоизвестной серии мизерным тиражом? Или в том, что автор – «гость страны фантазии», случайно забредший из мейнстрима? А может быть, все гораздо проще: еврейская тема в русской литературе считается или поводом для анекдотов, или лейтмотивом конспирологических детективов, но никак не предметом серьезного разговора…

Сюжет романа – типичная «альтернативка», посаженная на почву нуар-детектива. Антураж – еврейские нравы и обычаи, но на совсем уж невероятном географическом пространстве. Дело в том, что в наши дни государства Израиль не существует. Евреи, спасаясь от фашизма, обрели Землю Обетованную на острове Баранова близ Аляски. Действие происходит в наши дни, когда США вознамерились вернуть подаренные территории. Главные герои – классическая медийная парочка детективов: Мейр Ландсман, холостяк, пьяница, живущий лишь работой, и его друг – порядочный семьянин… нет, не негр, а полуеврей-полуиндеец Берко Шемец. Расследуя убийство наркомана, они оказываются втянуты в паутину политических и криминальных противостояний.

Образный язык Чабона, полный метафор, аллюзивно понятных неологизмов (построенных на идише, являющемся главенствующим языком вымышленной страны), любовно и тщательно выстроенный мир, своеобразная философия, живые персонажи – этого достаточно, чтобы книга стала событием для читателя, пользующего литературу не только для повышения комфортности перемещения городским транспортом.

Дмитрий Байкалов

Галина ЩЕРБАКОВА ЛЮДИ ОДНОЙ КРОВИ

Популярная писательница Галина Николаевна Щербакова, хорошо известная широкому читателю по многочисленным книгам, среди которых и культовая повесть «Вам и не снилось», в течение многих лет близко дружила с Ариадной Григорьевной Громовой (1916–1981) – одной из знаковых фигур советской НФ 1960-х. Предлагаем нашим читателям воспоминания об этом замечательном человеке и прозаике.

А над спящей Ариадной Словно сонная мечта Бог в короне виноградной Клонит страстные уста. В.Брюсов.

1952 год. Я еду в длинном мрачном поезде в Челябинск. Еду по месту работы мужа – а как же? Ехать вослед, во глубину сибирских руд – это свойство юных русских дев. Это их подвиг. Я этим держусь и чванюсь, хотя главное чувство – горе. Я бросила Ростовский университет – красавец, наполненный утром и полонезом Огинского на переменах. Значит, я покидаю сразу теплый, красивейший на свете город вкупе с Огинским. Можно ли найти на всем земном шаре адекватную замену столь прекрасному? Тут и думать нечего.

Так оно и случилось. Серый, некрасивый Челябинск, уродливо завернутые в платки тетки и девушки, музыка холодного ветра…

Вот с таким заплаканным от всего этого лицом я иду в пединститут. И все опять подтверждается. Нет убеленных сединами профессоров, нет преподавательницы античности – молодой красавицы-филологини. Она может уже ничего не говорить, на нее достаточно смотреть – и строки рождаются в воздухе:

Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев.

День второй – невероятной тоски от щебечущих девчонок, раскатывающих во рту круглое и глупое свое «О». Где ты, Огинский? Где ты, Эос? Где ты, мой красавец университет?

На третий или четвертый день в аудиторию вошла хрупкая, маленькая женщина с золотыми волосами. Она преподает нам литературу первой четверти XX века. Я сижу на галерке, я по-прежнему в трансе, но золотистая голова меня уже привлекает – уж больно все серо вокруг. И я тихонько, без скрипа перебираюсь в ближние ряды. Усекаю: речь педагог ведет о русском символизме, в частности, о Брюсове. Я брала его в руки еще школьницей, и в меня не вошло ничего, кроме «каменщика в фартуке белом», который строит тюрьму. Я никогда не держусь за любые собственные открытия, как за последнюю истину, я допускаю, что другие мысли могут быть интереснее моих. Золотистая голова меня интригует: она упоена Брюсовым. И его неизящные, а то и просто топорные стихи ей милы.

Уже интересно.

Так я прилипла к ее лекциям. На них шумели, пересаживались, разве что не перекрикивались. И тому была причина: доцент Ариадна Григорьевна Давиденко (впоследствии Громова) имела изъян в произношении. Как говорят с подачи Ролана Быкова – «фефект фикции». Но меня это уже не волновало, я канула в этих чертовых символистов по макушку. Тут сыграли свою роль золотистая голова, интересный предмет и, конечно, имя – Ариадна. Тогда еще не было книжек по толкованию имен, но оно было… высоколитературным по своему звучанию. И Брюсов посвятил этому имени не одно стихотворение.

Так мы подружились. Так была забыта с перстами пурпурными Эос.

Я стала бывать у нее дома. Это был книжный дом, в котором жил громадный пушистый кот. И всегда в большой вазе было много конфет. Разве я могла думать пятьдесят лет тому назад, что мой дом будет заполнен книгами, как говорят, под завязку, у меня будет громадный пушистый кот и конфеты в придачу. Я храню память о ней в привычном для нее интерьере, что заставляет думать, будто сильный образ человека независимо от нас самих продолжает свою невидимую жизнь среди живых.

Ариадна – киевлянка. В Киеве она училась, там была первая любовь, там встретила войну. Ей было двадцать пять, когда на ее глазах в Бабий Яр свели любимого.

И хрупкая молодая женщина стала киевской подпольщицей. Все это есть в ее очень хорошей книге «Линия фронта – на востоке», вышедшей в «Совписе» в 1958-м. Получается, та Ариадна Григорьевна, которая читала нам Брюсова, была наполнена книгой о жуткой войне, о разгроме подполья, о ссылке в концлагерь, из которого она бежала трижды. Она говорила об этом коротко и сухо, вздымая тонкими пальцами шерсть на кошачьей спинке. А я стеснялась лезть перстами в боль и муку, потому что очень ее любила.

Потом, после окончания мною института, она пыталась помочь мне определиться, кто я есть на этом свете. На основании моей курсовой работы «Проблема бесконфликтности в советской драматургии» – революционная тема по тем еще отнюдь не вегетарианским временам – она советовала мне идти в аспирантуру, обещая всяческую поддержку. Но я тут же с какого-то перепуга написала святочный рассказ, и тогда она сказала, что мне надо писать. У тебя, мол, «есть слова». Но как ни учи человека, у того всегда свой путь, на который он, еще вчера не подозревая о нем, становится и идет как завороженный.

И я пошла в школу. А Ариадна уехала в Москву. Никаких шансов пересечься в жизни еще раз у нас как бы не должно было быть. Но все-таки Бог располагает, как бы мы там что ни полагали.

В 1968-м мы переехали в Москву. И я уже не учительница, и Ариадна уже не педагог в институте. И вот мы встречаемся с ней в отвратительном августе. «Наши» в Праге. С души воротит.

С этого периода мы уже, в сущности, не разлучались душами. Она показывала мне то, чего многие не видели. Польские журналы с пустыми, вымаранными цензурой полосами. Мы вместе читали слепые страницы «Хроники текущих событий». Как это все попадало к ней, я не знаю. Она была энергична, у нее всегда толпились люди, здесь говорили громко, не выбирая слов. Система показала свою омерзительную рожу, но люди не испугались, а засмеялись в гневе.

Страстная юная киевская подпольщица как бы вырвалась из нее наружу. И ей было не страшно. Она много писала тогда, но у нее была уже другая литературная дорога. Она увлеклась фантастикой, но, Боже, кто из интеллигентных людей в ту пору не читал Брэдбери и Азимова, Лема и Саймака, Шекли и Урсулу Ле Гуин, и многих, многих других.

Дом Ариадны был явочной квартирой фантастов тех времен. Она даже официально в писательском клане считалась и была их вожаком.

Надо ли говорить, что она сама стала писать фантастику?

В 1959 году где-то еще по следам военной прозы вместе с В.Комаровым (я его не знаю) они пишут книгу «По следам неведомого». Она надписала ее так: «Милой Галочке на память о том, что на свете существует романтика». Милая моя Ариадна не то чтобы верила, пройдя то, что прошла, но как-то по-юношески молодо надеялась, что не все обломалось в людях – есть, мол, и романтики. Они – лучшие.

Уже через пятнадцать лет она напишет мне на книге «В институте времени идет расследование»: «Галочка! Не знаю, как на счет расследования, но время, оно явно идет! Сообрази, например, сколько лет мы с тобой знакомы – а ведь это еще не предел… Жизнь проходит – к сожалению – не без последствий, как правильно заметил Лец. Уж такова она».

В это время она начинает переводить Лема – «Звездные дневники Йона Тихого» (наряду с другими). Они очень дружили и были, как она потом скажет по другому поводу, одной крови.

Последние годы она очень болела. Я стеснялась спрашивать о ее болезни, видя, сколько она пьет таблеток, обезболивающих и успокоительных. Но она никогда не была одна. Квартира кишела разным людом: чуть свихнутым водопроводчиком и барышней, влюбленной в «Мастера и Маргариту» и мечтающей забеременеть на Патриарших прудах, пижоном, одетым haute couture, и девушками, исполняющими индийские танцы на пространстве в два квадратных метра. Здесь были экстрасенсы и нумерологи. Все они говорили громко и исключительно о себе, а в углу, на диване, свернувшись в комочек, сидела мудрая больная женщина, которая их всех любила. Она звонила мне в этом гаме по телефону и просила приехать и помыть кота. И я ехала, злясь и любя одновременно. И мыла кота, и выносила мусор, и смеялась над ней, и плакала сразу.

Но понимала главное: она не может без этой толчеи вокруг себя, но и толчея не может без нее. Она, толчея, вся из себя разная и никому на белом свете не интересная. Но не Ариадне.

Последняя ее книга немножко и про меня, но не в том смысле, что обо мне. О нас с ней вместе. Она называется «Мы с тобой одной крови, ты и я». Это значит – мы и коты.

Она любила животных, ее квартира была возле зоопарка. И у нее обязательно жил кот (бывало, два). У меня тоже кот. Фамилия его Мурзавецкий, а имя Мурзик. Если бы Ариадна была жива и пришла ко мне, он обошел бы ее ноги восьмерочкой несколько раз. Так он отмечает хорошего человека.

Мы хоронили Ариадну в день рождения моей покойной мамы, на который я должна была поехать. Я позвала сына и сказала: «Я не могу быть там и там. Ты должен поехать на день рождения мамы и рассказать ей все. Она знала и любила Ариадну. Она ее там встретит».

Мы стояли вокруг могилы Ариадны, и нас было гораздо меньше, чем бывало у нее в квартире на Грузинах. Один мужчина, наклонясь и поправляя венок, выронил глазную линзу. А я в тот миг подумала, что она никогда не взяла бы ни от кого многого. Но вот такой капельке от нас, наверное, обрадовалась. Тем более, что уронивший линзу был фантаст.

А фантасты – удивительный народ. Они не ведают, что пишут, но, оказывается, пишут то, что надо. За что им и исполать. Всем! Живым и мертвым.

Курсор

В формате 3D будет выпущен сериал по великой сказке Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц». За анимационную экранизацию, состоящую из 52 эпизодов, взялись две французские студии – LPPTV и Method Animations, а также индийская группа DQ Entertainment. Финансирование осуществляет французский телеканал France 3.

Всемирный фэнтези-кон, проходивший в городе Калгари (Канада) 2 ноября, определил победителей. Премии завоевали: роман Гая Гэвриэла Кея «Изабель», повесть Элизабет Хэнд «Иллирия» и рассказ Теодоры Госс «Песня о горе Абора». Лучшей антологией признана «Инферно» под редакцией Эллен Дятлоу.

Тимур Бекмамбетов  станет продюсером первого российского супергеройского фильма. Съемки картины под рабочим названием «Черная молния» начались в декабре, выход в прокат запланирован через год. В основе сценария лежит история о том, как обычный московский студент случайно стал обладателем подержанной «Волги», которая, как оказалось, может летать. Главный герой превращается в супергероя, защитника города, борца со Злом. Этот фильм – дебют в большом кино рекламного режиссера, клипмейкера и композитора Александра Войтинского. Производством ленты занимается студия Тимура Бекмамбетова Bazelevs совместно с кинокомпанией Universal Pictures.

«Зиланткон»,  фестиваль фантастики, толкинистики и ролевых игр, состоялся с 1 по 4 ноября в Казани. Сюда съехались более двух тысяч ролевиков. Традиционно на «Зилантконе» прошло огромное количество мероприятий, концертов, игр, турниров, балов и пр. Также традиционно специальная премия оргкомитета «Большой Зилант» вручалась фантастическому произведению, которое, по мнению жюри, было незаслуженно обойдено основными российскими фантастическими наградами. На этот раз такими работами стали роман Светланы Дильдиной «Песня цветов аконита» и трилогия Кирилла Еськова «Баллады о Боре-Робингуде».

Новая экранизация  романа Виктора Пелевина ждет зрителей. На этот раз объектом внимания кинематографистов из студии «Гарпастум» стала «Священная книга оборотня». Киноверсия романа будет называться «А Хули» – по имени главной героини, которое переводится с китайского всего-навсего как «лиса А». Бюджет картины планируется солидный – 25–40 миллионов долларов. Съемки начнутся в 2009 году.

Книга судеб – так называется драматическая постановка московского театра «Мост». В этом спектакле-мелодраме на примере двух женских историй повествуется о нелегкой судьбе нашей страны в середине прошлого века. Первая часть спектакля, «Шура», поставлена по мотивам рассказа Татьяны Толстой «Милая Шура». Вторая – «Нина» – по хорошо известному любителям фантастики рассказу Кира Булычёва «Можно попросить Нину?». Напомним, что в рассказе повествуется о том, как главный герой смог по телефону связаться с прошлым – с маленькой девочкой Ниной из 1942 года.

In memoriam. 5 ноября 2008 года в Лос-Анджелесе в возрасте 66 лет скончался от рака знаменитый писатель, сценарист и продюсер Майкл Крайтон. Один из самых успешных авторов в истории США, он родился в 1942 году в Чикаго. Закончил филологический факультет Гарвардского университета, изучал антропологию в Кембридже, защитил диссертацию по медицине в Гарвардской медицинской школе, но так и не получил частную практику (правда, вместо этого много лет спустя создал культовый телесериал «Скорая помощь»). В 1969-м Крайтон опубликовал фантастический роман «Штамм «Андромеда», который принес молодому автору мировую известность. Через два года роман был экранизирован, после чего основной стезей Крайтона стал кинематограф. Сценарий фильма 1979 года «Большое ограбление поезда» принес Крайтону премию «Эдгар». В 1993-м вышли блокбастеры по его романам «Парк юрского периода» и «Восходящее солнце». По произведениям Крайтона или с его участием в качестве сценариста, продюсера и режиссера были также сняты фильмы «Человек-компьютер», «Кома», «Конго», «Тринадцатый воин», «Сфера» и другие. Последний роман Майкла Крайтона – «Next» – вышел в 2006 году. Общий тираж его книг по всему миру превышает 100 миллионов экземпляров.

Агентство F-пресс

Об авторах

БАЧИГАЛУПИ Паоло (BACIGALUPI, Paolo)

Американский писатель и журналист Паоло Бачигалупи родился в городе Колорадо-Спрингс. После окончания колледжа много путешествовал (в частности, побывал в Индии и Китае) и сменил немало мест работы. Последние пять лет работает вебмастером в региональном экологическом журнале «High Country News», издающемся в штате Колорадо, где Бачигалупи проживает с женой и сыном.

Писать начал в 1990-х годах, а в научной фантастике дебютировал в 1999-м рассказом «Карманы, полные дхармы». С тех пор опубликовал всего девять рассказов и коротких повестей, но три из них – «Люди песка и шлака» (2004), «Калорийный человек» (2005) и «Человек с желтой картой» (2006) – были номинированы на премию «Хьюго», а вторая завоевала Премию имени Теодора Старджона. Его произведения составили сборник «Помпа номер шесть» и другие рассказы» (2008). В настоящее время писатель работает над своим первым романом.

КЮНСКЕН Дерек (KUNSKEN, Derek)

Начинающий канадский писатель Дерек Кюнскен закончил университет в штате Онтарио по специальности молекулярная биология. Он занимался исследовательской работой в Университете Мак-Мастер в Оттаве, а затем неожиданно поступил на работу в канадский МИД и провел пять лет в Центральной Америке (в основном, в Колумбии), где принимал участие в гуманитарной программе помощи беженцам и бездомным. В настоящее время Кюнскен работает в отделе гражданства и иммиграции МИД менеджером по вопросам переселения беженцев. Рассказ «На глубине» (2008), с которым читатели «Если» познакомились в этом номере журнала, – дебют Кюнскена в научной фантастике.

ОЛДИ Генри Лайон

Совместный псевдоним харьковских писателей Дмитрия Евгеньевича Громова и Олега Семёновича Ладыженского. Оба родились в 1963 году.

Дмитрий Громов получил высшее образование в Харьковском политехническом институте по специальности «технология неорганических веществ», после чего поступил в аспирантуру, но диссертацию защищать не стал, окончательно «заболев» фантастикой. В 1991 году появились первая публикация в жанре (рассказ «Координаты смерти») и первые совместные работы с Олегом Ладыженским, уже под псевдонимом Г.Л.Олди.

Олег Ладыженский родился в театральной семье. Закончил Харьковский государственный институт культуры по специальности «режиссер театра» и с 1984 года работает «на два фронта» – литературный и театральный.

Первое совместное произведение, рассказ «Кино до гроба и…», соавторы написали в 1990-м, а уже в следующем году вышли первые книги творческого дуэта – «Витражи патриархов» и «Страх». Известность авторам принес цикл «Бездна голодных глаз», состоящий из восьми романов и повестей: «Дорога», «Ожидающий на Перекрестках», «Витражи патриархов» и другие. Г.Л.Олди – автор книг: «Путь меча» (1995), «Герой должен быть один» (1995), «Пасынки восьмой заповеди» (1996), «Дайте им умереть» (1999), «Мессия очищает диск» (1999), «Нам здесь жить» (1999), «Маг в законе» (2000), «Сеть для миродержавцев» (2000), «Орден Святого Бестселлера» (2002), эпопеи «Ойкумена» (2006–2008), «Три повести о чудесах» (2008) и других. Совместно с М. и С.Дяченко и А.Валентиновым они написали романы «Рубеж» (1999) и «Пентакль» (2004).

Параллельно с сочинением новых книг соавторы активно выступают в роли литагентов (в 1991 году ими организована творческая мастерская «Второй блин»), публикуют критические и публицистические материалы, являются одними из организаторов харьковского фестиваля фантастики «Звездный мост». Они лауреаты премий «Золотой кадуцей», «Сигма-Ф», «Роскон», «Еврокон-2006», «Большой Зилант» и других.

РАЙМАН Джефф (RYMAIN, Geoff)

Канадо-американо-английский писатель Джеффри Чарлз Райман родился в 1951 году в Канаде, с 11 лет жил в США, закончил Университет штата Калифорния в Лос-Анджелесе с дипломом филолога и историка, а затем переехал в Англию, где живет и поныне. В настоящее время ведет курсы писательского мастерства на филологическом факультете Университета Манчестера.

В фантастике автор заявил о себе в 1976-м, опубликовав рассказ «Дневник переводчика». С тех пор выпустил восемь романов, четыре из которых принесли писателю внушительный букет высших премий в жанре: «Непокоренная страна» (1986) – Британскую премию по научной фантастике и Всемирную премию фэнтези, «Воздух» (2004) – Британскую премию по научной фантастике, Премию имени Артура Кларка и Премию имени Джеймса Типтри-младшего, «Сад ребенка» (1989) – Премию имени Артура Кларка и Премию имени Джона Кэмпбелла, «253» (1997) – Премию имени Филипа Дика. Кроме того, перу Раймана принадлежат также рассказы и повести, лучшие из которых вошли в сборник «Непокоренные страны» (1994).

РУДЕНКО Борис Антонович

Писатель и журналист Борис Руденко родился в Москве в 1950 году. После окончания МАДИ полгода проработал в одном из КБ, а затем перешел на службу в милицию. Уволился в чине подполковника. После демобилизации занялся журналистикой, в настоящее время работает заведующим отделом в журнале «Наука и жизнь».

Выпускник Малеевских семинаров, Б.Руденко дебютировал в фантастике рассказом «Вторжение» («Техника–молодежи», 1978); в течение следующего десятилетия его НФ-рассказы и повести регулярно публиковались в периодической печати и сборниках. Но в 1989 году писатель неожиданно ушел в детективную прозу (дебют – повесть «До весны еще далеко» в «Искателе»). О причинах Б.Руденко сам рассказал в одном из интервью: «Случившееся в середине 1980-х было само по себе настолько сверхфантастично, что я понял: «лучше» я сам уже не придумаю. Для меня – как писателя – фантастический метод перестал быть актуальным». В жанре детектива он выпустил множество книг, в том числе – «Всегда в цене» (1994), «Исполнитель» (1995), «Смерть откладывается на завтра» (1995), «Время черной охоты» (1996) и другие.

Из «детективной эмиграции» писатель вернулся в 2003-м с рассказом «Без проблем», опубликованным в журнале «Если». Затем последовали новые рассказы и повести автора, а в начале 2005-го вышла и первая НФ-книга Б.Руденко – роман «Те, кто против нас».

СПАРХОУК Бад (SPARHAWK, Bud)

Американский ученый-электронщик и писатель Джон Спархоук, который подписывает свои произведения как Бад Спархоук, родился в 1937 году в Балтиморе (штат Мэриленд) и окончил Университет штата с дипломом математика. Затем служил техническим специалистом по электронному оборудованию в ВВС США, работал в сфере информатики «на большие корпорации, на правительство и на военных», а все свободное время отдавал яхтам. В настоящее время Спархоук проживает в Аннаполисе (штат Мэриленд).

Свой первый научно-фантастический рассказ «Случай с батареей Томкинса» Спархоук опубликовал в журнале «Analog» в 1976 году, однако после нескольких выступлений замолчал почти на полтора десятилетия. И появился вновь лишь в начале 1990-х годов. Сейчас на его счету семь повестей и рассказов о Сэме Буне, две повести из серии «Нулевая вероятность» – «Темные дела императора» (2000) и «Эволюция» (2000), а также около 30 произведений малой формы, на основе которых сформирован сборник «Танцуя с драконами» (2001). Произведения Бада Спархоука шесть раз номинировались на премии «Хьюго» и «Небьюла».

Подготовили

Михаил АНДРЕЕВ и Юрий KOPOTKOB

Примечания

Генри Лайон ОЛДИ НА ТОМ БЕРЕГУ

1

Здесь и далее, кроме специально отмеченного, – стихи Бориса Смоляка.

(обратно)

2

О. Уайльд «Баллада Рэдингской тюрьмы». Пер. В.Топорова.

(обратно) (обратно)

Бад СПАРХОУК ПОСЛЕДНИЕ ЗАДАНИЕ СЭМА БУНА

1

Ex cathedra – официально (лат.). В католицизме, в частности, термином экс-катедра определяют этические или религиозные положения и нормы, которые Папа обновляет соответствующими основополагающим канонам веры. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

2

Лошадь, под прикрытием которой охотник подкрадывается к дичи.

(обратно) (обратно)

Дерек КЮНСКЕН НА ГЛУБИНЕ

1

«Паутина Шарлотты» – известная детская книга американского писателя Э.Б. Уайта, главным героем которой является паучиха Шарлотта. По книге снято три фильма и сделана компьютерная игра. (Прим. перев.)

(обратно)

2

Береговой, морской, донный (лат.).

(обратно) (обратно)

Оглавление

Генри Лайон ОЛДИ НА ТОМ БЕРЕГУ

  Приближение первое ПОИСК

  Приближение второе РАЗЛУКА

  Приближение третье ВОЙНА

  Приближение четвертое НАДЕЖДА

  Приближение пятое РАБОТА

  Приближение шестое БЕРЕГ

Паоло БАЧИГАЛУПИ ПОМПА НОМЕР ШЕСТЬ

Борис РУДЕНКО ПРОПАСТЬ И МОСТ

Видеодром

  Р – значит «Реклама»

  Нереальный блокбастер (Disaster Movie)

  Приключения Алёнушки и Ерёмы

  Город Эмбер: Побег (City Of Ember)

  Футурама: Игра Бендера (Futurama: Bender's Game)

  Прошлое героев

Бад СПАРХОУК ПОСЛЕДНЕЕ ЗАДАНИЕ СЭМА БУНА

Джефф РАЙМАН ДНИ ЧУДЕС

Дерек КЮНСКЕН НА ГЛУБИНЕ

Глеб ЕЛИСЕЕВ САДЫ В ОКЕАНЕ

Рецензии

  Борис АКУНИН КВЕСТ

  Дмитрий ЯНКОВСКИЙ ВОИНЫ ВЕТРА

  Стюарт ХИЛЛ КЛИЧ АЙСМАРКА

  Сергей КУПРИЯНОВ ПОД СОЗВЕЗДИЕМ МЕЧА

  Патриция БРЕЙ ПЕРВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО

  Майкл ЧАБОН СОЮЗ ЕВРЕЙСКИХ ПОЛИСМЕНОВ

Галина ЩЕРБАКОВА ЛЮДИ ОДНОЙ КРОВИ

Курсор

Об авторах

Реклама на сайте