«Искатель, 1989 № 03»

Существо остановилось, приникло к земле, глядя на крошечные точки света впереди, мерцавшие во мраке, и заскулило в страхе и тревоге.

Этот мир был чересчур жарким и влажным, а тьма — слишком густой. И было тут слишком много буйной растительности. Атмосфера неистовствовала, и растения стонали в агонии. В отдалении виднелись размытые сверкающие вспышки, которые почти не рассеивали ночную мглу, а где-то слышались чьи-то протяжные стенания. И здесь была жизнь — гораздо больше жизни, чем стоило иметь какой бы то ни было планете, — но жизнь низшая, частично состоявшая из биологической каши, маленьких сгустков, способных лишь вяло отзываться на раздражители.

Может быть, и не стоило так настойчиво рваться на волю? — спросило себя существо. Может, лучше было бы остаться в том месте, которому нет имени, там, где не существует ни бытия, ни ощущения или воспоминания о бытии — лишь черпаемое откуда то знание о том, что есть такое состояние, как бытие, да еще редкие проблески разума, разрозненные обрывки информации, которые подогревают стремление бежать, обрести независимость, разобраться, где ты, узнать, почему ты здесь и как мог сюда попасть.

Каким образом в одном месте может оказаться столько воды? И так много растительности, и такой неистовый ералаш стихий! Как вообще на планете — на любой планете — может царить такой кавардак, такое цветистое изобилие! В таком количестве воды — ручьями сбегающей по склонам, собравшейся в мутные лужицы на земле — было какое то святотатство. Мало того, вода присутствовала и в атмосфере, воздух был полон быстро несущихся капелек.

Что это за ткань, которая обхватывает горло и лежит на спине, волочится по земле, развеваясь на ветру? Какая то защитная оболочка? Хотя не очень-то похоже прежде существо никогда не нуждалось ни в каком прикрытии. Ему была необходима только его собственная шубка из серебристого меха.