«Очень большая глубина»

Как чудесно проснуться ранним летним утром в городе, где небо — как море, а море — как небо, и нет между ними даже зыбкой полоски горизонта, а есть лишь пространство — огромное, ровное, синее, как синие глаза девушки с плаката «Летайте самолетами Аэрофлота».

Как чудесно проснуться ранним летним утром в городе, где солнце настойчиво пытается выдавить тонкий столбик ртути из термометра за окном, а над раскаленным асфальтом, обтекая редких прохожих, медленно плывет жара влажная, липкая и тягучая.

Вадим просыпался легко и сразу, а потом долго лежал на узкой железной койке — рубль в сутки — и вспоминал оставленные неделю назад холодные институтские коридоры, лабораторию физики моря и неоконченную докторскую в правой тумбе стола. Воспоминания ускользали, дробились, потому что это была вчерашняя реальность, а сегодняшняя шумела за окном, властно маня не к тесному лабораторному аквариуму, а к просторному и глубокому, какой создал терпеливый бог в один из суматошных дней своего недельного аврала.

И этот летний день начался точно так же, как и все предыдущие дни отпуска, похожие друг на друга, словно обеды в курортной столовке. Город стоял на месте, и солнце жарило не слабее, чем, скажем, неделю назад, и старый грек-мороженщик на улице, как обычно, заговорщицки подмигнул Вадиму: все, мол, в порядке, молодой человек.

Но нет, не все было в порядке в то утро…

Придя на пляж, Вадим удивился, что никто не купается, все курортники торчат на берегу.

«Штормит, что ли?» — подумал он.

Но флаг спасательной станции болтался на самой верхушке мачты, а на доске у входа на пляж в графе «волнение воды» не очень грамотной рукой было начертано мелом: «два бала».

— Почему никто не купается? — спросил Вадим v загорелого спасателя с выцветшей красной повязкой на голой руке.

— Медузы, — лениво пояснил тот.

— Ну и что? — удивился Вадим. — Кому мешает десяток медуз?

— Не десяток. — Спасатель был крайне лаконичен. — Много.

— Миллионы?

Спасатель не принял или не понял иронии:

— Может, и миллионы. Разве сочтешь? Там все кишмя кишит этой гадостью. Да ты пойди, пойди, посмотри сам!

То было очень странное зрелище: словно грибы выросли на синей поверхности моря. Их белые ровные шляпки тянулись до горизонта, а там — кто знал? может быть, и дальше к Турции, и через Босфор — в Средиземное море, и, казалось, по этим шляпкам можно было пройти «яко по суху», повторив божественный эксперимент в Генисарете.

Вадим разделся на чьем-то лежаке и вошел в воду.

— Напрасный труд, — сказал ему знакомый преферансист в полосатых плавках. — Здоровье дороже.

— Жгутся? — спросил Вадим.

— Током бьют.

— Что ж это, скат или угорь? — усмехнулся Вадим.

— А вы не смейтесь, — обиделся преферансист. — Я сам испытал: хотел схватить, а она как шарахнет! Двести двадцать вольт, не меньше.

— Ну да, — протянул Вадим: он не верил преферансисту и в душе подсмеивался над ним. — Здесь везде сто двадцать семь, да еще к вечеру напряжение падает. Не страшно… — И он пошлепал по гальке, перемешанной с темно-серым песком, к белой пене прибоя.

Грибы медуз начинались сразу от волнореза, десятиметровая полоска до берега была чистой. Вадим одолел ее пешком — глубина небольшая, еле-еле по грудь — и, вскарабкавшись на волнорез, уселся на корточки. И вот тут-то удивился по-настоящему: медузы не были медузами. Впрочем, кто решится утверждать, что это не новый, неизвестный науке вид? Вадим попытался осмотреть одну медузу, не дотрагиваясь до белой шляпки. Странная медуза. Плоский белый блин без бахромы, без традиционных ножек-щупалец, внутри что-то сверкает, переливается, — впору дискоболу в руки и — на стадионы, рекорды ставить.

«Вероятно, в темноте это — зрелище!» — подумал Вадим, и, забегая вперед, скажем, что он не ошибся.

А сейчас он осторожно дотронулся пальцем до белой шляпки и тут же отдернул руку. Преферансист оказался прав: медуза — будем ее все-таки называть медузой — чувствительно била током.

«Что же это — плавучий аккумулятор? Хорошо бы замерить разряд…» — Вадим с сожалением вспомнил, что единственный прибор в его багаже — электробритва «Харьков».

С шумным плеском на волнорез вскарабкался взволнованный преферансист.

— Ну что, я прав? — торжествующе спросил он.

— Прав, прав, — успокоил его Вадим. — У вас сачок, есть?

— Какой сачок?

— Для бабочек.

— Нет, — растерянно сказал преферансист, — сачка нету. Но есть шляпа. Соломенная.

— Тащите, — разрешил Вадим. — Изловим парочку для опыта.

Преферансист бултыхнулся в воду и через две минуты уже протягивал Вадиму новенькую «соломку».

Вадим растолкал шляпой медуз, словно ведром ряску гденибудь в лесном озерце, и зацепил один «гриб».

— Есть, — возвестил он. — Пошли на берег.

Желающих посмотреть на пойманную медузу оказалось предостаточно. Впрочем, Вадим этого и добивался: он хотел узнать, как быстро она потеряет свой заряд.

— Да вы ее потрогайте, потрогайте, — убеждал он собравшихся. — Не бойтесь, не убьет. — И в доказательство сам, внутренне содрогаясь, дотрагивался до медузы, получая очередную порцию электрошока, слабого, но все же чувствительного.

Позже он сосчитал: медуза разрядилась от девяти прикосновений. Девять раз она отдавала свое неизвестно откуда взявшееся электричество, пока не превратилась в сине-белый кисель, растекшийся в безнадежно испорченной шляпе преферансиста. А тот, кстати, давно потерял научный интерес к явлению: ему было жаль шляпу и, вероятно, он мысленно клял сейчас и Вадима, и всех ученых, которые, по его мнению, придумали эту электрическую гадость.

«А может, и вправду чей-то эксперимент? — усомнился Вадим, словно подслушав нехитрые мысли преферансиста. — Хотя вряд ли. Какие могут быть цели? Да и потом, я бы обязательно знал: мимо нашего института ни один морской эксперимент не проходит».

Он быстро оделся и отправился в редакцию местной газеты, как говорится, «позондировать слухи».

Редакция занимала двухэтажный розовый особнячок на центральном проспекте городка. В коридоре были беспорядочно свалены старые подшивки газет и журналов — от «Комсомолки» до «Крокодила», и одинокая пыльная лампочка скупо освещала эти библиографические россыпи. Настолько скупо, что Вадим споткнулся об одну из подшивок и по инерции почти влетел в приемную редактора.

Пожилая секретарша не удивилась столь стремительному появлению гостя: не он первый, не он последний, привыкли уже, — и равнодушно поинтересовалась:

— Кого вам?

— Редактора, — сердито сказал Вадим.

— Нету, — сообщила секретарша.

— А кто есть?

— Зайдите к заму, может, пришел уже…

На счастье, зам пришел. Он сидел в кабинете, склонившись над пухлой пачкой центральных газет на столе. Изучив удостоверение Вадима, спросил:

— Про медуз слыхали?

— Слыхал, — сказал Вадим, — и даже видел. Откуда они здесь?

— Никто не знает, — доверительно сообщил зам. — Звонили в Москву, а там тоже в неведении. Слышали только, что они — везде.

— Кто?

— Медузы. По всему побережью Черного моря. И Средиземного. А еще — в Америке, и на Тихом, и в Атлантике, словом, — везде. Передавали: на всех курортах паника, особенно — в Майами, во Флориде…

— У нас-то тихо.

— У нас курортник другой — выдержанный, привыкший к неожиданностям. Тут хоть земля разверзнись, он свой срок на пляже отлежит и только побеспокоится, чтобы трещина его лежачок не задела. Да что говорить: вы же были на море…

— А что ученые предполагают?

— Помалкивают пока. Ведь медузы только сегодня ночью появились. Зато газетчики вовсю стараются.

— Летающие тарелки?

— И тарелки, и блюдца, и красная диверсия, конечно. Домой придете включите радио: что-нибудь передадут.

Но радио не добавило ничего нового к тому, что Вадим узнал от говорливого зама. Нашествие странных медуз на курорты мира заняло в последних известиях минуту — не больше. Ну, медузы появились, ну, ученые своего мнения еще не сказали — что тут разглагольствовать… Гораздо серьезнее прозвучало сообщение о новой партии американских «плавучих калош», затопленных в Атлантическом океане. Трюмы этих давно отслуживших свой срок кораблей были, как и осенью прошлого года, начинены контейнерами с парализующими газами. Сначала их медленно и осторожно везли по железной дороге. Потом так же медленно и осторожно солдаты, уже записавшие себя в смертники, грузили их на корабли. А затем корабли со смертоносным грузом были затоплены на почтительном расстоянии один от другого.

«Где гарантия, — читала дикторша, — что груз этот достаточно герметизирован? Где гарантия, что через какое-то время затопленные „гробы“ не выпустят газ в воду? Новая преступная акция империалистов может иметь опасные последствия…»

«Еще один массированный ядовитый плевок в море», — горько усмехнулся Вадим. И впервые подумал: нет ли связи между затопленными бомбами и медузами, распугавшими купальщиков? Впрочем, какая могла быть между ними связь? Конечно, можно пофантазировать, представить, что медузы — результат мутаций, вызванных отравившими воду газами. Но мутации — дело долгое, даже если иметь в виду «калоши» прошлогодней партии. Да и почему именно медузы, а, скажем, не морские звезды? И почему их так много? И почему они заряжены током? И еще десяток «почему», на которые нет ответа.

Ответ, должно быть, ищут сейчас, исследуют белую слизь медуз. Найдут? Вероятно. Не сразу, конечно, не озарением — поисками, может быть, долгими и трудными: океан таит много загадок. А какие это загадки? Кто знает?.. Он и загадывает-то их не последовательно, а вдруг, внезапно: бах — и морской змей длиной в тысячу метров, гроза кораблей. Еще бах — и дельфиний свист, не поддающийся расшифровке. А теперь бах — и миллиарды медуз у побережий всех континентов… Что мы знаем о больших глубинах? Да ничего мы не знаем о больших глубинах. Мы и о малых-то знаем с гулькин нос. Только то, что в наших океанариумах видно… «А океанариумы и океаны — две большие разницы, как сказал бы мой горячо любимый шеф», — подытожил Вадим и вдруг остро почувствовал свою оторванность от мира: грустно ученому узнавать об открытиях из газет или из громкоговорителя.

Он порылся в карманах и нашел клочок бумаги с редакционным телефоном. Заместитель редактора оказался на месте.

— Слушайте, — сказал Вадим. — Я должен быть сейчас в институте. Вы понимаете?

— Понимаю, — грустно констатировал зам. — Небось, билет на самолет нужен?

— Нужен.

— На сегодня — не смогу. Завтра устроит?

— Устроит, — сказал Вадим. — Только пораньше.

— Первым рейсом. Через часок зайдите в кассы «Аэрофлота», спросите билет на свое имя.

Вечером, упаковав свои пожитки и расплатившись с хозяйкой комнаты, Вадим решил в последний раз посмотреть на медуз. Он вышел на улицу, и его неприятно поразила пустота проспекта, обычно, в эти вечерние часы до отказа забитого праздношатающимися юнцами, девочками в мини — и макси-юбках, иностранцами в шортах. Не было даже машин на мостовой, только со стороны моря доносился неровный гул — разноголосица толпы, слившаяся в один прибой и, как прибой, разбивающаяся на сотни, тысячи звуков-нот. Мимо Вадима пробежал мальчишка и крикнул на ходу:

— Дяденька, чего стоишь? Дуй на море!

Вадим рванулся за ним, обогнул зеленый «пароход» гостиницы «Морская», выбежал на набережную и остановился, пораженный, — нет, не огромной толпой у парапета, а тем необычным, невиданным зрелищем, которое собрало здесь эту толпу. Море светилось.

Ах какая чепуха! Подумаешь, зрелище: да ведь оно каждый вечер светится, переливается, фосфоресцирует, в миллионах водяных линз отражая и преломляя свет, а по лунной дорожке, говорят, можно прийти к своему счастью, если есть оно в конце этого светящегося морского пути.

Но все дело было в том, что светилось не море: светились медузы, горели медузы, мигали медузы — как тысячи лампочек в иллюминированном городе, как неоновые буквы на доме «Известий» в Москве.

Только теперь Вадим уловил в расположении белых шляпок определенный порядок: линии — не строго ровные, будто прочерченные световой рекламой, а прихотливо изогнутые, ломаные, чуть качающиеся, словно какой-то художник-великан создал свою картину прямо на воде. Была закономерность и в том, как загорались и гасли белые точки: группами и поодиночке, целыми скоплениями света и провалами темноты, а потом темнота становилась огнем, а на месте светового ровного пятна возникали бегущие искры. Кто руководил этим строгим хаосом, — несомненно строгим, и несомненно хаосом, как это ни парадоксально звучит? Ибо как еще назвать эту игру света и мглы, эту мозаику, переливающуюся на черно-синей поверхности моря, будто светящаяся азбука Морзе. Только здесь не тире и не точки — всплески света, волны света — прочитай, если сумеешь!

И Вадим усмехнулся: что знаем мы о больших глубинах?

И Очень Большая Глубина опрокинула перед ним свою черную глушь.

Кто расскажет нам о мгновении открытия? Об озарении идеей? Кто напишет алгоритм мгновенной гипотезы, заложит его в вычислительный механизм и подарит нам любую тайну — пользуйся, человек! Идея не алгоритмизируется, иначе асфальт у нас под ногами, как осенними листьями, был бы усыпан идеями и гипотезами. Но асфальт набережной под ногами Вадима был сух и жарок, а гипотеза была даже не гипотезой, а ее эмбрионом — страшным и странным. Вадим увидел его и испугался, закрыл глаза. Но перед ним по-прежнему плясали горящие цепи морских огней, а в голове звучала фраза, услышанная сегодня днем и, казалось, забытая: «Новая преступная акция может иметь опасные последствия…»

«Ну-ну, — сказал себе Вадим, — до чего ты еще додумаешься, отпускник? Или у тебя от жары мозги размякли?» А потом опять и опять сверлила одна и та же мысль: «Что знаем мы о больших глубинах?..»

Он пробыл на набережной до утра, когда бледно-серый рассвет погасил море, и оно, как и прежде, стало ровным и белым от шляпок медуз. Они отсветились за ночь, отмигали-погасли, и от необычно прекрасной и странной ночи на берегу остались только смешные и вполне человеческие следы: оторванные пуговицы, окурки и смятые сигаретные пачки, потерянные в толпе носовые платки — суета, суета… А сейчас — мирные сны без сновидений, сладкие предутренние сны без медуз и без тайн, с храпом и потаенным призывом подсознания: забыть, забыть эту чертовскую всенощную!

Но как же ее забыть, если медузы — вот они, за волнорезом, если в институте сейчас наверняка полным-полно ребят, уже прослышавших про ночной феномен, уже вызванных по звонку и уже рвущихся сюда в командировку — с аппаратурой, с блокнотами, с идеями, конечно, гениальными и единственно правильными: ну, как же может быть иначе?

Около дома Вадим встретил заспанного почтальона.

— Козлова знаете? — спросил тот, прикрывая зевок ладонью. — Телеграмма ему. Срочная. Из Москвы.

— Это я, — сказал Вадим. — Где расписаться?

Телеграмма была от шефа: Вадим на всякий случай сообщил ему свой «курортный» адрес.

Текст телеграммы — вполне в его стиле, строг и лаконичен:

«ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ ТЧК ГРУППА ВЫЛЕТАЕТ СЕГОДНЯ РЕЙС 787 ЛОБОВ»

«Вот и все, — подумал Вадим. — Вот и не нужен мне билет в Москву: зря только зама беспокоил. Надо бы позвонить, извиниться».

Лишь сейчас он почувствовал, как хочет спать.

«Когда же прилетает самолет? Встретить, что ли? А-а, пусть… найдут и так…»

Стараясь не шуметь, он вошел в свою комнату и, повернув верньер репродуктора, поймал конец сообщения:

«…скопления неизвестных науке существ в районах Тихого и Атлантического океанов, Средиземного и Черного морей. Ученые полагают, что человечество встретилось с новым типом „медузы глубоководной“, несущей в себе электрический заряд, который позволяет ей излучать свет.

Профессор Харпер Льюис из Калифорнийского университета считает, что свечение медуз есть не что иное, как закодированное сообщение. „От кого оно?“ — задает он вопрос и сам же отвечает на него газетным корреспондентам: „Здесь возможны два варианта. Или мы столкнулись с так называемыми „космическими пришельцами“, во что я слабо верю, ибо прилет их не был зарегистрирован ни одной обсерваторией мира. Или — что вероятнее, хотя и совершенно неожиданно — с фактом существования на Земле еще одной цивилизации — глубоководной. Тогда появление медуз у берегов сухопутных „хомо сапиенс“ — попытка связаться с нами. Меня спросят, почему они не пытались связаться до сих пор? Видимо, различие путей, по которым пошла наша эволюция и их — глубоководная, не зарегистрированная в анналах науки, настолько велико, что они, возможно, и не считали нужным сообщать нам о своем существовании. И только какой-то толчок с нашей стороны побудил их послать нам эти световые сигналы“.

Что это за толчок, Харпер Льюис не объясняет. Более смелые ученые выдвигают предположение, что недавняя акция Пентагона — затопление в океане новой партии контейнеров с парализующими газами — и есть тот толчок, о котором говорил профессор».

А далее заявление Харпера Льюиса прокомментировал советский ученый-океанолог Николай Игнатьевич Лобов: «Гипотеза существования в пределах Земли еще одной цивилизации, о которой говорит мой коллега, уже давно будоражит умы ученых мира. Возможно, мы действительно столкнулись с закодированным сообщением, присланным нам из глубин мирового океана. Во всяком случае, фотографии свечения, сделанные с воздуха советскими наблюдателями в районе Черного моря, позволяют хотя бы предположить это. Когда будет, да и будет ли расшифровано „сообщение“ — вопрос времени. Советские океанологи уже приступили к изучению этого загадочного явления».

— Мы передавали экстренный выпуск последних известий, — сказал репродуктор. — Сейчас послушайте легкую музыку.

Вадим выдернул вилку из розетки и лег на кровать. Спать расхотелось: короткое радиосообщение взбудоражило сильнее кофеина.

«Торопится шеф, — думал Вадим. — Надо бы осторожнее с заявлениями. Однако хорошо, что свечение успели заснять. Кто знает, может, медузы „отсветили“ свое, погасли? Хотя вряд ли: если это действительно цивилизация, да еще способная сообщить о себе „техническим“ способом, то они должны не раз повторить сигналы. Эго — аксиома связи. Значит, сегодня ночью будет работа: еще бы, сам Лобов пожалует…»

Вадим посмотрел на часы: уже восемь. Пожалуй спать не имеет смысла: часа через два шеф с ребятами будет здесь.

«Рвемся в космос, — думал Вадим, — говорим о межзвездных полетах, о связи с иными цивилизациями. А иная цивилизация, может быть, здесь — под боком у нас, только мы ее не замечаем, не хотим замечать. Быть может, медузы и не ищут с нами связи. Просто хотят, чтобы люди оставили их в покое, прекратили швырять в океаны всякую пакость…»

Вадим поднялся и вышел на улицу. Она была еще пустынна: ночное тревожное бдение усыпило даже самых рьяных любителей загара. Только старый грек-мороженщик уже стоял на своем посту.

— Ну что, молодой человек, — весело подмигнул он Вадиму. — Говорят, конец света приближается?

— Какой же конец? — улыбнулся Вадим. — Самое что ни на есть начало!