«Дверь в иной мир»

— Марта, — спросил Андреев, — ты помнишь о Серой планете?

Он смотрел на закат, и лицо его оставалось бесстрастным. Марта поежилась, словно от холодного ветра. Она слишком хорошо знала этого человека — знаменитого исследователя микромира и своего "вечного жениха", как о них говорили в Космическом научном городке, где они оба работали. Она знала, что если на лицо его ложится маска бесстрастия, значит, случилось что-то очень важное. Но она чувствовала, что вопрос о Серой планете не самое главное из того, что ему хотелось бы сказать, и не ответила.

— Выходи за меня замуж, — сказал Андреев, помедлив.

— Разве тебе со мной плохо?

— Хорошо, — все тем же равнодушным тоном сказал он. — Но я боюсь.

— Это я боюсь! — нервно засмеявшись и страдая от этого своего смеха, воскликнула Марта. — Ты злой или совсем холодный. Я хоть умирай, ты все равно не оторвешься от своих экранов, пока идет опыт. Думаешь, мне легко одной?

— Ты не одна.

— Но не с тобой.

— Я боюсь, — повторил он глухим голосом.

— Чего? Я же сказала, что люблю тебя.

— Боюсь за себя.

— Но ведь я тебе верю!

Марта повернулась к нему, ища в его лице хоть каких-нибудь перемен. Она понимала, что он имел в виду вовсе не соперницу, а что-то другое, более серьезное, и сказала так из чисто женского кокетства, желая переменить разговор. Но из этого ничего не вышло. Андреев никак не отозвался, сидел неподвижно на холодеющем камне, с прежним кажущимся равнодушием смотрел, как плющится солнечный диск на синей кромке морского горизонта. Над Солнцем, над опаловой грядой редких облаков, в зеленоватом небе нежилась Венера. Выше и правее ее холодно поблескивал искусственный спутник Космического научного центра.

Марта снова поежилась, предчувствуя недоброе, с тоской взглянула на Андреева и сжалась, маленькая, угловатая, обхватив себя за плечи длинными тонкими пальцами.

— Чего ты боишься? — спросила она.

— Есть один опасный человек. Его зовут Бритт.

Она не могла удержаться от удивленного восклицания:

— Наш добряк?!

— В том-то и дело, что добряк. В этом эксперименте излишний оптимизм недопустим.

— В каком эксперименте?

Он понял, что проговорился, и принялся, как мог, популярно объяснять: