«Голова Кассандры»

Марек Баранецки Голова Кассандры

В последние дни июля в лесах ни с того ни с сего появились попугаи. Размером некоторые из них были с плечо взрослого человека. Их малиновые головки и зеленое оперение, переходящее в кармазинное у хвоста, расцвечивали мир яркими, радостными красками. Теодор Хорнис — мужчина в расцвете сил, с наброшенной на плечи шкурой тигра, долго наблюдал, как глупые птицы неуклюже раскачиваются на ветвях сосен и елей. Иголки вонзались в розовые лапки. Предназначенные природой для гладких тропических стеблей. В течение двух последующих дней Хорнис сделал семь сетчатых клеток и накрыл ими муравейники по обеим сторонам дороги на водопад. Птицам нравилось раскапывать муравейники и валяться на них. Ранней весной — в первую неделю августа, если считать по календарю, над долиной появился истребитель-бомбардировщик дальнего действия.

Тип его был незнаком Хорнису. Самолет сделал три круга метрах в ста над землей и расколол тишину погожего дня оглушительным ревом реактивных двигателей. Теодор Хорнис поднялся с лежака, выставленного под раскидистым дубом, достал из специального ящика клетчатый флажок и подошел к краю посадочной площадки.

Огромная четырехмоторная машина уже подруливала к середине посадочной полосы. Хорнис показал пилоту, где развернуться. Самолет немного увеличил обороты и покатил на указанное место.

Через минуту из фюзеляжа по грузовой платформе спустился пилот, расстегивая на ходу молнии комбинезона. Они молча протянули друг другу руки и, разом отбросив сомнения, — слишком велика была радость встречи обняли друг друга. Когда прошло первое волнение, пилот представился по-французски:

— Ив Джефферсон, из полка связи.

— Теодор Хорнис, — ответил встречающий и, кивнув на нашивки на летной форме гостя, спросил: — Air Force?

— Нет, я независимый, — Джефферсон запнулся, — мы ведь все независимые. Это только нашивки.

Тут Хорнис заметил, что военный номер на самолете замазан зеленой краской, а на его месте рядом со звездой в круге нарисован кленовый лист.

— Пойдем ко мне. Чем-нибудь перекусим — полдень уже:- предложил Хорнис.

Обед состоял из трех блюд, а в конце хозяин принес со склада две бутылки выдержанного красного вина. Джефферсон рассказывал о себе, о полке, об их намерениях. О том, что уцелело и что появилось нового. Так было каждый раз, когда кто-то прилетела в долину. За последний год Хорнису нанесли два воздушных визита. Первым прилетел русский — Василий на МИГ-52, а потом — индиец Мишра на «Фантоме-124». Они были единственными людьми, которых он видел за это время. Других Хорнис не искал, хотя километрах в трехстах на юго-восток находилось селение. В котором жило больше шестисот человек. Когда-то Хорнис ездил к ним. Пока не решил, что эти посещения ему почти ничего не дают. Он стал отшельником и привык к одиночеству. С того дня, когда вспыхнула третья мировая война и за пять послевоенных лет сбылись все мрачные пророчества относительно судеб земного шара, Теодор Хорнис пошел своим путем. Он не искал людей. Когда они встречались Хорнису, он недолго оставался с ними. Он наткнулся на эту воздушную базу и вступил во владение ею, поскольку никто другой на нее не претендовал. За тринадцать лет своего отшельничества на базе Хорнис стал легендой для этой части континента. Он прослыл великим следопытом, который, как говорили, никогда не возвращался из похода с пустыми руками.

Ив Джефферсон держал в руке очередной бокал вина, собираясь задать вопрос, который он уже некоторое время формулировал про себя.

— Может это с моей стороны неуместно, Теодор, но полковник хотел бы знать, известно ли тебе, как обстоят дела: ну, хотя бы в общем?

— В общем? — переспросил Хорнис. — Чьи дела в общем?

Джефферсон смущенно молчал.

— Ты же знаешь, что в мире не осталось доминирующей силы. Бывший ядерный щит — как дырявый зонт, а нас мало, — продолжил он через минуту, словно обращаясь к самому себе. — Две эскадрильи в Канаде, одна, разукомплектованная, в Испании, несколько в Индии и столько-то — я точно не знаю — на Тибете и в Африке.

Американцы и русские почти совсем не летают, хотя у них должно остаться больше всего машин.

Передвигаться приходится на телегах или в повозках, запряженных рогатым скотом. До сих пор еще никто не рискует пользоваться радио, потому что, кажется, Механизм стал более чувствительным.

Хорнис согласно кивнул и сказал:

— Индийцы с этим справляются.

— Да, но они знают, что не являются главной целью, — Джефферсон прервался и только через несколько секунд решился говорить прямо: — Мы знаем, Теодор, что ты самый лучший следопыт в этой части континента. Я скажу тебе откровенно.

Мое начальство хочет купить у тебя: «Голову Кассандры».

Хорнис отставил бокал в сторону так резко, что всё вино выплеснулось на стол.

— И русские хотят ее купить, — он повысил голос, — и испанцы хотят, и китайцы. И поляки тоже. Но это миф. Её не существует. А даже если и существует, её никто не найдет! Понимаешь, никто! Пока она сама не даст о себе знать.

Он вскочил из кресла и заходил взад-вперед по комнате.

— Я ищу ее тринадцать лет. Каждый раз, когда я нападаю на новый след, мне кажется, что это Она.

Мысль о ней не дает мне покоя ни днем, ни ночью, и мне начинает казаться, что она неуловим и издевается надо мной. Если она вообще существует: Вы все просто посходили с ума из-за нее! Кто вообще ее так назвал? Кто сейчас может сказать, откуда пошла эта легенда? Все это миф и ничего более. Миф, который, наверно, необходим нашему миру, потому что у него осталось слишком мало страха. Всем, кто сюда прилетает или приезжает, я говорю то же самое. «Головы Кассандры» не существует. Она порождение больного воображения этих, из лесов, а разнесли этот вздор, должно быть, попугаи: Кто еще как не птицы в наше время, когда связи между поселениями нет никакой.

Он остановился у окна, разглядывая верхушки пальм и буков на фоне голубого неба. Первый порыв уже прошел. Теперь его голос звучал совсем тихо и в нем звучала ирония:

— Да и продешевить боязно. Чем вы мне заплатите?

— А сколько тебе предлагали до этого? — Джефферсон не уловил иронии.

Хорнис рассмеялся и повернулся к нему.

— Русские предлагали мне гарем и пять тонн золота в слитках и изделиях. Что можете дать мне вы? Два гарема?

Теперь и Джефферсон рассмеялся и смех его нарастал с каждой минутой.

— Десять тонн, — с трудом выдавил он, задыхаясь.

Их смех, наткнувшись на стену леса, эхом прокатился по долине и переполошил коз и овец в загоне. Они настороженно прислушивались к незнакомому звуку. Только небольшая немецкая овчарка. Подняв голову, слушала их с ленивым любопытством. С минуту она смотрела в сторону распахнутых дверей деревянного домика, в котором сидели двое мужчин. Странные существа, чужие среди пышно пошедшей в рост зелени.

Джефферсон гостил в долине еще два дня. Хорнис показал ему свои владения. Он охотно рассказывал о том, как после смещения земной оси природа умеренной зоны постепенно приспосабливалась к тропическим условиям. Первыми сдались березы.

Они засохли через несколько месяцев, оставляя после себя безжизненные пустоши. Не устояли и ивы, хотя поначалу пытались как-то приспособиться и измениться — они сбросили ветви, а их листья стали расти прямо из ствола.

Зато, к удивлению Хорниса очень хорошо прижились хвойные деревья — ели и сосны. Сосны сбросили только часть иголок, и теперь. Через тринадцать лет, их ветви напоминали редкий гребень для волос, зубцами направленный к земле. Джефферсон с любопытством разглядывал лес, состоящий из дубов и буков, растущих вперемежку с пальмами, тропическими разновидностями подлеска и лианами.

— Здесь, — объяснял Хорнис, — природа сама посадил все это. Семена принесло ветром в первые годы после потепления климата. Потом прилетели птицы. За ними пришли звери. В прошлом году мне пришлось повозиться с бенгальским тигром, который неизвестно почему разрушал мои ульи. Я убил почти месяц на то, чтобы выследить и поймать эту тварь. Но зато теперь, — с улыбкой добавил он, — мне есть, в чем ходить.

После ужина Хорнис показал Джефферсону аэродром и постройки. В конце километровой взлетно-посадочной полосы находился ангар и подсобные мастерские. От контрольной вышки остались только руины. Одну из боковых стен ангара украшала пробоина, оставшаяся после метко пущенного ракетного снаряда. Пролом был замурован крупной речной галькой. Сделал это сам Хорнис. Выбоины на полосе заделал тоже он, только тут уже ему пришлось использовать кирпич.

В первые месяцы после того, как утихла внезапная и скоротечная война, ход которой, пожалуй, никто не контролировал, Хорнис некоторое время летал над окрестностями и скал людей. То был период всеобщего переселения народов. Люди покидали зараженные территории и переходили через уже несуществующие государственные границы, стремясь уйти подальше от тех мест, которые могли подвергнуться ракетной бомбардировке. В течение еще четырех месяцев Хорнис скитался вместе с ними. Обрабатывал землю, стрелял в тех, кто хотел согнать его с нее, старался не попасть под чужую пулю. Во время снежных бурь вместе со всеми терпел пытку холодом и голодом. Хорнис пытался перебраться на юг, но там все было заражено. В конце концов он вернулся и здесь, где, как говорили, ничего не осталось, нашел себе прибежище. Здесь его и настигли Тря Дня Мрака. Хорнис лежал в подвале на раскладной кровати и чувствовал, как весь мир раскалывается и обращается в пыль. Тектонические толчки в этой местности были не так сильны, но шквальные ветры и громы бушевали вовсю. Где-то далеко исчезали острова и целые континенты, и толщу океана прорывали новые земли. Полюса оседали, и вода заливала побережья. Когда солнце в первый раз появилось на горизонте со стороны прежнего запада, Хорнис почувствовал, что собственная жизнь перестала иметь для него какое-либо значение. В течение месяца он пребывал в апатии и отупении, пока однажды его не вывели из этого состояния характерный громовой шелест и полоска белого инверсионного следа в небе. С минуту Хорнис бессмысленно пялился на нее, потом до него дошло. Ракета! Она уходила вверх под крутым углом, неся в боеголовке смерть кому-то на другом конце света. Хорнис часами прочесывал леса, отыскивая тех, кто ее запустил, пока не наткнулся на все еще дымящийся колодец пусковой установки. Людей рядом не было. Смертный приговор далекому врагу был подписан много лет назад и зафиксирован в электронной памяти пусковой установки.

С этого дня Хорнис начал новую жизнь. Построил деревянный дом, загон для зверей, которых ловил в лесу и на окраинах разрушенных городов и сел.

Он проводил много времени, наблюдая за ночным небом. Время от времени ему удавалось заметить точки, прочерчивающие линии между новыми созвездиями южного неба. Он знал, что ракеты взлетают, подчиняясь программам, заложенным в память компьютера. Только старых мишеней уже не существовало. Ракеты улетали в сторону территорий, на которые были когда-то нацелены, неся с собой химическую, бактериологическую или ядерную смерть, поражая случайным образом ни в чем не повинных людей. Если, конечно, там, куда они попадали, жили люди.

Воздушная база, облюбованная Хорнисом, была превосходно оборудована. В подземельях уцелели компьютерные системы, часть которых он перепрограммировал для своих целей. В техническом отделении находились три боевые машины и другие, менее громоздкие средства передвижения. Легкие краны, используемые в ангаре, Склады запчастей и вооружения.

Мастерские, генераторная и вместительные баки с горючим для самолетов. За первый год ему удалось обнаружить и обезвредить шесть ракетных установок в радиусе сто километров. Последующие годы добавили ему опыта. Теперь он изучал поведение муравьев, пчел, траву, рельеф местности, типы почв и еще сотни других факторов, способных указать на присутствие подземных шахт. Он распознавал подземные пустоты каким-то особым инстинктом, подталкиваемый неотвязными мыслями об упрятанных в глубине часах, которые неумолимо отсчитывают сроки чьих-то жизней, пока не наступит время пуска, закодированное чьими-то руками в бесчисленных автоматических пусковых установках на всех континентах. Люди закончили войну через полтора часа после начала. Лишенные обслуживающего персонала, пусковые установки продолжали ее вести. Эту войну не мог остановить космический характер катаклизма, который переживала Земля.

Тринадцать лет уже не приказы извне вышибали ракеты из пусковых шахт. Они самостоятельно реагировали на самый слабый радиосигнал.

Пролетевший в стороне самолет мог вызвать непредсказуемую реакцию. Ракеты вынудили выживших после катастроф людей пригнуть голову к земле.

Именно тогда и стали шириться слухи и легенды о «Голове Кассандры». Сначала Хорнис над этим только посмеивался. Но как и в других, в нем тоже пустили ростки зерна беспокойства. И очень скоро он стал их жертвой. Никто и никогда не видел этой ракеты. По слухам, ее установили в последние недели перед войной.

Одну-единственную. Предназначенную для тех, кто останется в живых: Способную уничтожить жизнь на всем земном шаре. Запрятанную безумцем в глубокой шахте, готовую стереть с лица земли все что уцелеет. Никто не знал, где она находится.

Каждый раз, когда Хорнис находил очередную шахту, ему казалось, что Она в ней. Он держался за эту надежду и одновременно боялся поверить в нее. Хорнис отдавал себе отчет в том, что хоть и научился расправляться с предохранительными системами обычных ракет, вторжение в управляющий отсек бункера «Кассандры» почти наверняка шансов на успех иметь не будет.

За каждую «обычную» ракету он получал от заказчика вознаграждение золотом и натуральным продуктом. Заказчик платил Хорнису независимо от того, откуда сам приезжал и как: по воздуху или на конях и волах. Ему платили какие-то неизвестные правительства и сельскохозяйственные фактории. Его трофеи — трофеи Великого Следопыта — всегда были одними и теми же.

Наконечники импульсного кабеля, приводящего в действие запальную систему. Первый трофей висел над дверью комнаты. Хорнис повесил его на большой прямоугольный щит, обтянутый шкурой бенгальского тигра.

Именно в этой комнате Джефферсон разложил на столе рулоны карт, ворохи снимков, сделанных со спутников, чертежи местностей до катаклизма.

— По нашему предположению, она находится где-то в этом районе, — сказал Джефферсон, обводя пальцем один из квадратов сетки. — К сожалению, ни мы, ни испанцы, ни русские — никто не знает этого наверняка. Более того, из-за тектонических смещений земной коры и полного исчезновения командных пунктов мы не можем установить, кто и каким образом поместил ее туда. Нам ничего не известно, кроме того, что где-то здесь сосредоточены огромные количества стали и подземных пустот явно искусственного происхождения.

— Я немного знаю те места, — сказал Хорнис. — Я был там в прошлом году.

Он замолчал и, подперев руками подбородок, из-под прищуренных век рассматривал карту, словно стараясь отыскать что-то в памяти. От кончиков пальцев по рукам и спине к ногам побежали мелкие иголочки. Хорнис уже знал, что возьмется. Он чувствовал, что снова приближается Большая Охота.

— Хорошо, я попытаюсь еще раз, — медленно сказал он, — только никаких полетов, никакого радио. Ничего, что могло бы инициировать запуск.

Джефферсон сложил остальные карты.

— Сколько тебе нужно времени?

— Полгода.

— Материалы, снаряжение?

— Ничего, у меня все есть.

Пообедав, они заправили баки горючим, и после короткого прощания самолет покатил к взлетной полосе. Хорнис не стал провожать его. Он вернулся в дом и открыл шкафчик с пластинками. С минуту раздумывал, что поставить на проигрыватель, потом наугад достал диск из середины стопки и прочитал на кругляшке: «И. Штраус. ПРЕКРАСНЫЙ ГОЛУБОЙ ДУНАЙ.» Первые звуки вальса потонули в реве двигателей взлетающего самолета. Но потом музыка заполнила всю комнату.

Теодор Хорнис вел бронетранспортер, стараясь держаться поближе к дороге. Асфальт был уже порядком побит, но ему удавалось объезжать высокие насыпные холмы и воронки от бомб, поросшие буйной растительностью. Кое-где дорогу преграждали груды поваленных деревьев. Тогда ему приходилось останавливаться и прибегать к помощи гидравлического крана, установленного на корпусе. Хорнис то и дело переезжал дорожки, протоптанные караванами зверей и людей и ведущие в самые разные стороны. Люди искали места для поселения или уже построенные жилища, звери же, наоборот, старались забраться в самую глушь, где их никто не сможет потревожить. Температура держалась возле отметки 40 °C, но воздух был относительно сухим. Хорнис нечасто пользовался машиной. После случившейся с ним перемены она служила ему передвижным складом оборудования при поисках пусковой установки. Если в ней не было необходимости, он ездил на коне или даже ходил пешком. Так было удобнее. Теперь Хорнис думал только о Ней. С Ней говорил, Ей угрожал, о Ней молил судьбу. И делал все, чтобы подготовить себя к работе.

До места Хорнис добрался поздно к вечеру. Он остановил машину на заросшем травой холме. Трава до самого горизонта устилала ковром равнину, кое-где взрезанную пологими холмами. В низинах поблескивали голубые глаза прудов и озер. Пейзаж был почти идиллическим. Хорнис надел высокие сапоги, защищающие ноги от змей и пауков, и спрыгнул на землю. «Пожалуй, тысячу лет назад здесь было то же самое», — подумал он.

Оглушенный многочасовым ревом двигателя, Хорнис стоял, привыкая к тишине, которая властвовала над ландшафтом. Внимательный взгляд следопыта зацепился за какой-то странный переход в рельефе, едва уловимыми признаками выдававший следы человеческого вмешательства. Для постороннего наблюдателя это было почти незаметно. И только природа другим, неестественным оттенком трав выделила то, что не создала сама: Хорнис решил пока не село солнце выкупаться в кристально чистой воде ближайшего озерца. Он вернулся в машину и завел двигатель.

БТР медленно съехал по длинному пологому склону.

Хорнис доехал только до стены тростника, как вдруг скорее инстинктивно, чем сознательно ударил по тормозам. Транспортер зарылся в землю, встав почти вертикально. Хорнис резким движением сдернул висевший над головой противогаз и натянул на голову. Он открыл кран кислородного баллона и, все еще задерживая дыхание, трижды оттянул края маски, выдувая из-под нее остатки воздуха, пропитанного тонким запахом фиалок.

Когда БТР снова встал на все четыре оси и затихло дребезжание перекатывающегося по днищу снаряжения, сброшенного толчком со своего места, Хорнис дал задний ход и, выжимая из двигателя максимум возможного, взобрался на вершину холма.

Здесь, не снимая маски и не выключая двигателя, он долго сидел неподвижно, чувствуя, как в груди прыгает сердце и как кровь пульсирует в висках.

Прелесть окружающего померкла в его глазах.

После захода солнца Хорнис подвесил гамак между БТРом и вбитым в землю в двух метрах от машины колом, и развел огонь. Поужинав, забрался в гамак, прислушиваясь к ночной жизни насекомых, которым многократно увеличенная радиоактивность атмосферы нисколько не мешала проходить положенные ступени эволюционного развития. В небе разноцветными лентами и пластинами переливалось северное сияние. Он глядел на игру спектральных красок и думал о том, что именно это яркое зрелище может стать предвестником самой грозной для Земли опасности. Потревоженное тринадцать лет назад магнитное равновесие планеты так и не пришло в норму. Пока еще не появилось другой магнитной оболочки, подобной той, что миллионы лет защищала земной шар от космического излучения.

Теодор Хорнис заснул только около полуночи. Ему опять снилась «Голова Кассандры» — кошмар уцелевшего человечества, изобретенный недобитками.

Около полудня на следующий день температура воздуха почти сравнялась с эмоциональным градусом Хорниса. Здесь, в этой земле, судя по всему, скрывалась пусковая установка. Плита, перекрывавшая ствол шахты, находилась под озерцом, окаймленным тростником и высокой.

Сочно-зеленой травой. Рядом, на пригорке рос вереск, в зарослях которого Хорнис и начал копать. Саперной лопаткой он подрезал дерн и отбрасывал его в сторону, оставляя канавку шириной с лезвие лопаты и глубиной около тридцати сантиметров. До вечера он выкопал канал длиной около двухсот метров. Это помогло Хорнису определить площадь нивелировочных работ, выполненных для маскировки территории, и понять, с каким типам покрытия он имеет дело. Через неделю его первоначальные предположения подтвердились, Шахта оказалась большой, и Хорнис был почти уверен, что ее предназначали под баллистическую тактическую ракету. С такими шахтами он уже встречался и умел обезвреживать их предохранительные системы. И местность вокруг пруда теперь была похожа на археологические раскопки. Густая сеть траншей покрывала близлежащие пригорки и тонкими линиями вдавалась в холм.

В воскресенье Хорнис, как обычно, позволил себе передохнуть, а с понедельника принялся откачивать воду из пруда. Это заняло десять последующих дней. В течение этих дней он очень мало ел и спал урывками. Монотонное тарахтение насоса стихло в следующую среду в полдень.

Хорнис спустился на самую середку еще мокрого дна пруда и увидел, что природный ил кончается в трех метрах от берега. Дальше шли глинистые отложения, совершенно не соответствующие почвенному строению местности. В самом низком месте Хорнис обнаружил выходное отверстие керамической трубы. Из нее все еще лениво вытекала вода, поступающая, скорее всего из одного из ближайших прудов. Хорнис сгреб ногой побольше глины и заткнул ею трубу. Закрыл глаза и долго стоял неподвижно, чувствуя, как все тело пронизывает ощущение близости цели. Перед внутренним взором прокручивалась пленка с записью всего накопленного за последние тринадцать лет опыта. Он всегда верил в себя и сейчас доверял своему накопленному знанию.

Последняя стадия длилась три дня. В четырех точках, определенных с помощью теодолита, он вбил на глубину ровно пяти метров заготовленные еще на базе стальные распорки, оставив на поверхности только метровые головки. Завершить работу он решил на следующий день. Сложил и упаковал инструмент, который больше не понадобится. Проверил исправность канатного подъемника и систему дистанционного управления.

Этой ночью Хорнис в первый раз заснул спокойно.

Нервы, до той минуты отказывавшие ему в повиновении, стали вдруг послушны, как у охотника перед решающим выстрелом. Хорнису ничего не снилось. Утром он неторопливо позавтракал и вымыл посуду. Переоделся в чистый комбинезон. Застегнул пояс с карманами для инструментов собственной конструкции. Повесил на грудь универсальный электронно-измерительный прибор с кварцевым генератором. На плечо — противогаз. Затем открыл доселе неиспользуемый контейнер и снял покрытие. Пробежался взглядом по клавиатуре радиокомпьютера и терминальному монитору, вставил пусковой ключик в генератор.

Подсоединился к управляющей системе пусковой установки и начал процесс симуляции радиокоманды, открывающей систему безопасности шахты. Хорнис долго разглядывал на экране сотни вариантов, шаг за шагом тестируя всю систему шахты. Под конец на экране монитора засветился тот верный, единственный и неповторимый сигнальный ключ. Хорнис включил передачу сигнала и через плечо бросил взгляд на дно осушенного пруда. Грунт дрогнул и полукругом, по границе прибрежного тростника, осела земля, открывая черный провал. Сваи, вбитые с другой стороны маленькой лощины, не дали крышке шахты открыться больше и тем самым предотвратили начало предстартового отсчета. Но и закрыться снова Хорнис ей не дал, поставив под нее гидравлические стойки-распорки. Сдерживая эмоциональную дрожь, он подогнал БТР к краю расщелины. Установил блочный подъемник, уселся в сиденье, надел противогаз и, держа в руке пульт управления, стал не спеша опускаться вглубь.

Первую остановку сделал всего в двух метрах от перекрытия. Машинально протер стекла маски и замер.

Бетонная шахта диаметром около двадцати метров и глубиной в тридцать была пуста. Два вертикальных ряда красных огоньков освещали тусклым светом влажную, унылую бетонную поверхность и ничего, кроме нее. Дикий вопль разочарования, вырвавшийся из глотки висевшего на тросе человека, многократным эхом отразился от бетонных стен шахтного колодца.

Пурпурный закат застал Хорниса стоящим лицом в направлении, которое его предки называли севером. На лице и густой бороде видны были следы слез. Слез унижения и разочарования.

Хорнис вытер перчаткой лицо и вымазал его маслом, которым был смазан трос подъемника.

— Нас немного осталось, это правда, — прошептал он еле слышно, — но я не отдам тебе даже этого.

Я найду тебя, хотя бы ты пряталась на сто метров под водой или землей.

Ему ответил шум трав, который неустанно длился от сотворения мира.