«Охотники до любви»

Валерий Сегаль Охотники до любви

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. «ДУШИТЕЛЬ ПРОГРЕССА»

1

Концентрик еще раз перечитал электронное послание.

Что это? Провокация?

Не похоже. Насколько известно Концентрику, Центр и не занимается подобными провокациями. Эта женщина и впрямь мечтает о плотском грехе и о порочном зачатии? Вполне возможно. Если Концентрик никогда прежде не получал подобных писем, то это еще не означает, что они в принципе невозможны.

«Интересно, я и впрямь так ей приглянулся, — подумал Концентрик, — или она рассылает подобные письма всем подряд?»

Последнее предположение казалось более правдоподобным. Концентрик читал об этом весьма распространенном женском недуге — атавистической похоти. Охваченные ею женщины начинают рассылать первым попавшимся мужчинам электронные письма с неизменным предложением — встретиться. Концентрик когда-то читал, что рано или поздно Центр запеленговывает этих женщин и высылает им лекарство. Концентрик привык верить этому. Но так ли это на самом деле?

Концентрик посмотрел на себя в зеркало. Для этого ему, как всегда, пришлось слегка нагнуться. Он был слишком высокого роста и знал об этом. Знал чисто статистически, но никогда об этом не размышлял. Его это не интересовало. Просто не с кем было сравниваться.

Концентрику захотелось еще раз перечитать письмо. Почему оно так возбудило его? Электронно он общался со многими женщинами, но ни одна еще не предлагала ему встретиться. Почему-то ему не хотелось верить в то, что эта женщина больна, хотя это было вполне очевидно. Почему-то ему льстила мысль, что этой женщине так понравилось его лицо, что ей неудержимо захотелось встретиться с ним — именно с ним! — в городе.

Кстати, почему именно в городе? Что с того, что они оба петербуржцы? Выходить все равно через нуль-кабину; можно встретиться где угодно. Концентрик недоумевал.

Он снова посмотрел на экран.

«Концентрик, — писала незнакомка, — только что я ознакомилась с твоей статьей „Торможение развития дедуктивного мышления биороботов типа ХУ66“. Статья совершенно идиотская, как, впрочем, и все современные научные изыскания, но мне очень понравилось твое лицо. В тебе есть что-то от древних русских мужчин — покорявших Сибирь, теснивших шведа… Ты и сам не знаешь, на что ты способен — женщина всегда это чувствует лучше. Мне кажется, что если ты забудешь об этих дурацких научных проблемах и захочешь вкусить естественной жизни — такой, какой жили наши еще совсем недалекие предки, то ты сможешь дать мне настоящее счастье взамен отвратительной необходимости вынимать время от времени мужскую сперму из своей нуль-кабины.

Прежде жизнь была прекрасна: люди общались, дружили, любили. Знаешь ли ты, как замечательно красив наш город? Слышал ли ты, что такое Белые Ночи? Сейчас как раз период Белых Ночей, и если в тебе есть хоть капля романтичности наших предков, ты не откажешься встретиться со мной завтра в полночь у Медного Всадника!

С нетерпением жду ответа. Аделаида».

К письму прилагалась фотография Аделаиды — непривычно свежей брюнетки лет двадцати пяти, а также подробный план Санкт-Петербурга с подсвеченным Медным Всадником. Концентрик вызвал подсветку и моментально получил множество документов, причем один — весьма оригинальный.

Документ этот датировался концом ХХ века (заря Интернета!) и даже выглядел крайне старомодно. Заголовок был:

А. С. Пушкин «Медный Всадник» поэма

Далее шли стихи. Концентрик знал что такое стихи, но никогда ранее не пробовал их читать. Он слышал, что поэзия была очень популярна несколько столетий тому назад, но никогда этим фактом не интересовался. Не заинтересовался и сейчас. Он подумал о другом.

Двенадцати лет от роду — как и все нормальные дети — он окончил школу. С тех пор он всегда жил в этой комнате и никогда ни с кем не общался, кроме как через компьютер или нуль-кабину. Так он закончил образование, начал работать. Его рабочая тема — проблемы торможения развития биороботов — являлась очень злободневной и приносила ему как моральное, так и материальное удовлетворение. Его никогда не тянуло к физическим контактам с себе подобными. Он знал, что некоторые люди эпизодически выходят в города, посещают морские побережья, но никогда не проявлял к этому интереса. И вот незнакомая женщина, прочитав его статью, пожелала с ним встретиться.

Следует заметить, что Концентрика и раньше нередко отмечали своим вниманием различные женщины, и он отправлял им свою сперму через нуль-кабину, но то было совсем другое. То имело естественный биологический смысл — продолжение рода. Теперь же некая женщина возжелала физического контакта с ним, что по мнению специалистов являлось атавизмом. Но не носило ли атавистического характера и то возбуждение, которое охватило Концентрика после прочтения письма незнакомки? Скорее всего. Даже несомненно.

Концентрик продолжал размышлять. Машинально он отправил две кроны в свою любимую бразильскую кофейню и через несколько минут достал из нуль-кабины дымящуюся чашку кофе. Он впервые всерьез задумался о том, что еще сто лет назад не было нуль-траспортировки. Не было и биороботов, точнее они были еще совсем примитивны. В те времена люди сами выращивали кофе, доставляли его, продавали, покупали, варили. И не только кофе. Тогда люди работали рука об руку, дружили и ссорились, любили и ненавидели, размножались контактным половым способом. Какая-то странная была жизнь!

Концентрик задумался о влиянии научно-технического прогресса на социальные отношения вообще и на половые в частности. Ему даже захотелось что-нибудь почитать об этом. Он тщательно задал критерии отбора и максимально — чтобы не получить слишком много материалов — сузил интеллектуальные границы. Почти мгновенно компьютер выдал несколько документов. Теперь Концентрик дал задание процессору законспектировать все полученные материалы, указав особо интересующие его аспекты. Для этого уже потребовалось известное время, и, воспользовавшись вынужденной паузой, он попил наконец кофе.

Через несколько минут Концентрик получил готовые конспекты и начал читать. Первый же документ оказался весьма любопытным. Впрочем, первый документ, как правило, и бывает самым интересным, если запрашиваешь материалы не в хронологическом порядке, а в порядке наибольшего соответствия с заданными критериями.

Copyright: 11224536817. 20.08.2170. Автор: Аргонавт ([email protected]), доктор исторических наук. Содержание: Окончательное решение полового вопроса как следствие научнотехнического прогресса и вызванных им социальных преобразований общества

Два важнейших инстинкта издавна движут людьми: половой — с момента появления на земле человека как вида, и классовый — со времени зарождения государств и образования классов. Нам еще предстоит указать на связь между этими инстинктами, а сперва дадим их краткий исторический анализ.

Начнем с более древнего.

Некоторые достойные, но ныне, увы, забытые философы еще в ХХ веке выдвигали тезис о том, что половой инстинкт лежит в основе всех поступков и устремлений любого здорового человека. В следующем столетии этот тезис уже прочно утверждается в классической философии, и с тех пор известен как постулат Раухмана (2080 г.). Тогда же постулат Раухмана подвергся глубокому математическому анализу (работы Вайкеля и Гребера) и получил подтверждение в виде довольно высокого (0,89) коэффициента по теперь уже вышедшей из употребления шкале Ноймана. В 2096 году сам М. Раухман доказал, что его постулат абсолютен для мужчин с сексуальным индексом выше 83 и ниже 39, а также для женщин с сексуальным индексом выше 81; для всех же остальных индивидуумов постулат оказался верен приблизительно. Более поздние исследования (Масич, Шкурдода) не внесли ничего существенно нового в теорию этого вопроса, и таким образом сегодня мы вправе считать его решенным.

Резюмируя, мы можем утверждать, что любым здоровым человеком почти в любой ситуации (за исключением, разумеется, экстремальных) движет стремление удовлетворить свои сексуальные потребности.

Но каким способом? Какой путь удовлетворения своих сексуальных потребностей человек издавна считает наиболее нравственным? Попытаемся ответить на этот вопрос.

Жажда познания мира, присущая человеку, как разумному существу, еще в незапамятные времена породила религию, представлявшую собой не что иное, как попытку древних объяснить появление жизни на земле, причины стихийных явлений природы, перед которыми человек был бессилен, определить место человека в окружающем мире. Пройдя через фетишизм — веру в одухотворенность мертвой природы (камней, дерева, металла), человечество перешло к антропоморфизму, создав своих богов по образу и подобию людей. В ранних антропоморфистских религиях, так называемых — языческих (греки, римляне и проч.), боги были во всем подобны людям: добры, великодушны и милостивы, но в то же время зачастую жестоки, мстительны и коварны.

В более поздних и зрелых религиях божество неизменно идеализируется, а различные безнравственные действия считаются свойственными лишь человеку и классифицируются как грехи. В связи с этим, для нашей темы особый интерес представляет христианская легенда о непорочном зачатии Иисуса.

Вспомним вкратце ее суть.

Скромный и благочестивый плотник Иосиф из Назарета был обручен с девушкой по имени Мария. По обычаю того времени обрученные жили порознь, и присмотр за ними был довольно строгим. Тем не менее, еще до свадьбы «оказалось», что Мария беременна.

Далее Левий Матвей свидетельствует:

«Иосиф же, муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее.

Но когда он помыслил это, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого».

Мария тоже получила благую весть — от ангела Гавриила.

Такова легенда, на основании которой христиане веками почитали Марию как Святую Деву. Попутно заметим, что те же самые христиане называли половой акт не иначе как плотским грехом. Исходя из этих фактов, можно утверждать, что человечество издавна мечтало о непорочном зачатии, идеализировало его в своих преданиях, но не располагало достаточными познаниями, чтобы сделать его реальностью повседневной жизни.

Лишь величайшие технические достижения XXII века — в первую очередь, конечно, нуль-траспортировка — позволили осуществить давнюю мечту человечества и изжить такое позорное явление как половое сношение.

Обратимся теперь к классовой проблеме.

Классовый инстинкт наиболее ярко проявлялся во взаимной ненависти между представителями различных слоев общества. Обостряясь до предела в периоды социальных революций, классовая ненависть оставалась одним из основных побудительных инстинктов человека и в мирные времена.

Теория безклассового общества впервые была научно сформулирована К. Марксом в XIX веке. В XX столетии в Евразии (В. Ленин, Мао Цзедун) и в XXI в Америке (Р. Рауш) эти идеи прошли практическое испытание, но без особого успеха. Человечество оказалось не готово к безклассовому обществу.

Не готово!? А по какому параметру не готово? До недавнего времени многим казалось, что по философскому, и лишь сегодня нам очевидно, что прежде всего в XX и XXI веках люди не были готовы к безклассовому обществу по своему техническому уровню.

Лишь XXII век, век биороботов и нуль-транспортировки позволил человечеству полностью покончить с физическим трудом и максимально смягчить классовые противоречия. Конечно и сегодня наше общество базируется на системе частного предпринимательства, и доходы его членов существенно различаются. Строго говоря, общество и поныне разделяется на классы по характеру отношений к средствам производства. Однако сведенное к минимуму общение в значительной мере смягчает эти различия, даже можно сказать — делает их почти незаметными.

Почему мы так подробно останавливаемся на классовой проблеме?

Прежде всего потому, что согласно тому же Раухману, главным побудительным моментом для достижения человеком более высокой ступеньки в классовом обществе является повышение шансов на приобретение им в этом случае более привлекательного сексуального партнера.

Таким образом, несложно усмотреть взаимозависимость между рассматриваемыми нами вопросами: с одной стороны — искоренение из нашей жизни контактных сексуальных отношений устраняет один из основных мотивов (по Раухману — основной) классовой зависти; с другой стороны — прекращение физического общения между людьми в процессе труда позволяет вообще ликвидировать физические контакты, как основу для нездоровых форм сексуального влечения.

Резюмируем: нуль-транспортировка позволяет воплотить в жизнь давнюю идею человека о бесконтактных (непорочных) половых отношениях, а биороботы создают благоприятные общественные условия для реализации этой идеи.

Современный человек — это инженер, программист или ученый, живущий в своем рабочем кабинете, обустроенном в соответствии с вкладом его хозяина в общественное производство.

Кстати, обратим внимание на факт, никем прежде, как ни странно, не отмеченный: наше общество изжило половой акт очень органично и естественно; не было никаких запретов или приказов из Центра! Это произошло само собой, наряду с полным разоружением, отмиранием за ненадобностью прежних видов транспорта и многим, многим другим, чего нет смысла здесь перечислять.

Какие еще сексуальные революции предстоит пережить человечеству? Я адресую этот вопрос моим коллегам-историкам. Ведь для того мы и изучаем прошлое, чтобы предсказывать будущее!

Ознакомившись с этим документом, Концентрик решил им и ограничиться. Все было исчерпывающе ясно, и едва ли кто-нибудь осмелился бы высказать иную точку зрения. Во всяком случае открыто. Ее сочли бы просто антинаучной.

Иначе рассуждала Аделаида, но ее обращение к Концентрику носило сугубо личный характер. Концентрик подумал, что Аделаида может вовсе и не больна. Почему следует считать больным человека, которому хочется вести себя так, как вели себя вполне здоровые люди в относительно недавнем прошлом! Можно ли считать единственно правильными выкладки д-ра Аргонавта, большинство которых известны Концентрику еще со школьной скамьи? Прежде Концентрик никогда не подвергал их сомнению, сейчас он впервые взглянул на эти вопросы иначе.

Да, ему неприятна мысль о свидании с женщиной, а тем более о плотском грехе, но может быть это только дело привычки? Его так воспитали, научили, и вот уже десять лет он безвылазно сидит в этой комнате. А эта Аделаида, между прочим, не такая уж наглая особа. Она ведь не просится к нему в комнату и не приглашает его к себе, а предлагает ему встретиться у Медного Всадника. Может она и не собирается сразу на него набрасываться с разными глупостями!

Концентрик поразмышлял еще немного и пришел к выводу, что для начала неплохо бы самому выйти в Санкт-Петербург. Он не был на улицах родного города свыше десяти лет. В школьную программу входило ознакомление с двадцатью крупнейшими городами мира, а также со своим родным городом, и в соответствии с этим Концентрик вместе с одноклассниками и в сопровождении учителя выходил когда-то из нуль-кабин в наиболее живописных и исторически важных точках Санкт-Петербурга. Вероятно он видел и Медного Всадника, хотя уверенности в этом у него не было. Города, вообще, не произвели тогда на Концентрика никакого впечатления. У него, как и у других школьников, не было привычки общения с живым миром, и он скучал на этих уроках-экскурсиях, как сто лет назад скучали перед бесценными экспонатами дети, приведенные учителем в музей в соответствии со школьной программой.

Однако, сейчас ситуация была иной. Над ним больше не довлел занудливый учитель; ему захотелось выйти в город в результате собственных размышлений.

«Не выйти ли у Медного Всадника?» — подумал Концентрик. Он вновь вызвал на экран документы, связанные с этим памятником, и снова его внимание привлекла одноименная поэма. На этот раз Концентрик решил почитать. Он понимал, что если столь древняя поэма до сих пор хранится в сети, значит она считается выдающимся произведением мировой литературы; но одно лишь осознание этого факта еще не позволяло Концентрику получить удовольствие от творения классика. Язык Пушкина, его стиль и манера изложения показались Концентрику вычурными и малопонятными.

Он перестал читать и включил легкую музыку. Как и все земляне, Концентрик слушал музыку только по компьютеру. Никогда, даже в школе, он не слышал живой музыки, а старинные музыкальные инструменты видел только в фильмах, которые смотрел в школе. Он никогда не задумывался, кто исполняет музыку, которую он слушает. Он знал, что иногда музыка исполняется биороботами, а иногда — людьми, но его никогда не интересовало, кто исполняет музыку, которую он слушает в данный момент.

Концентрик вызвал план города и уточнил индекс ближайшей к Медному Всаднику нуль-кабины. Потом он запросил время и погоду в Санкт-Петербурге.

Было три часа дня десятого июня 2182 года, солнечно и тепло.

Концентрик оделся и подошел к нуль-кабине. Он все еще колебался. Он пользовался нуль-транспортировкой ежедневно, получая таким образом все необходимое, но сам последний раз входил в нуль-кабину десять лет назад, когда из школы перемещался в свою теперешнюю комнату. И вот он собрался покинуть эту комнату и выйти в город, сам не до конца не понимая — зачем.

По хорошему, ему бы следовало оставить эту затею, забыть про письмо незнакомки и вернуться к своей работе, но он чувствовал, что послание Аделаиды лишило его покоя, что он будет мысленно возвращаться к нему вновь и вновь, и что сегодня он уже не сможет продуктивно работать.

Он отбросил сомнения, шагнул в кабину и набрал код.

2

Залитый ярким солнечным светом, Санкт-Петербург буквально утопал в зелени. Дороги отслужили людям свой срок, и теперь биороботы, согласно проекту главного архитектора города, разасфальтировали многие магистрали и засадили их деревьями. Одно время даже выдвигалась идея превратить все бывшие дороги в полосы зеленых насаждений, чтобы усилить приток кислорода в жилища людей, но осуществлять этот проект не решились, опасаясь, что в этом случае в городе разведутся дикие животные. Помимо прочих неудобств, появление диких зверей в зонах активной деятельности биороботов считалось нежелательным еще и потому, что оно неминуемо привело бы к столкновениям, а развитие любого рода боевых навыков у биороботов считалось опасным для человечества. По этой же причине все земляне в XXII веке стали полными вегетарианцами. Подобного рода профилактикой как раз и занимался Концентрик, хотя тут уместно будет пояснить, что торможение развития боевых навыков у биороботов, являлось лишь частью его профессии.

Биороботы существенно различались по своему интеллектуальному уровню. Наиболее примитивные (так называемые «пролы») осуществляли работы по обслуживанию города. Другие трудились на предприятиях, выполняя станочные, ремонтные и, порой совсем непростые, сборочные работы. Наиболее развитые биороботы обслуживали компьютеры, принимая от людей инженерную и научную документацию и внедряя ее в производство. Как раз здесь и находилось основное поле деятельности Концентрика: в то время как инженеры стремились создать максимально эффективных и совершенных биороботов, он и его коллеги «душители прогресса» пытались разумно ограничить прогресс биороботов, не дать им превзойти человека и захватить власть над своим творцом.

Быть может лишь однажды, лет пять назад, Концентрик имел случай усомниться в оправданности существования своей профессии. Тогда ему делали пустяковую операцию, удаляли аппендикс. Два биоробота вылезли в его комнате из нуль-кабины. Концентрик знал, что они проделают все в соответствии с инструкциями, полученными от докторов. Операция эта считалась очень простой, но Концентрик волновался. Он слишком хорошо знал, как тормозится прогресс подобных биороботов, как искусственно снижаются их возможности, а потому опасался, что они сделают что-нибудь не так.

Концентрик вышел из нуль-кабины с индексом ru.spb —12 и очутился прямо на Сенатской площади. Он огляделся вокруг: очень непривычно и до крайности неуютно.

Широкая как море, одетая в гранит Нева, не зная усталости и не замечая перемен, несла свои воды к Финскому заливу, а с площади на нее уже четыре столетия молча взирал Петр Великий, изображенный верхом на коне, взвившемся на дыбы на дикой гранитной скале. Все здесь веками оставалось неизменным: и Исаакий позади Медного Всадника, и Сенат, и Синод, и Адмиралтейство, и даже решетка, окружающая самое знаменитое творение Фальконета. Новыми были лишь абсолютно равнодушные глаза пришельца, впервые лицезревшего эти — теперь уже музейные — красоты.

Концентрик знал, что этот город считается совершенством красоты, но ему не было до этого ровным счетом никакого дела. Во всяком случае, до сегодняшнего дня не было. Сегодня он решил разобраться, зачем его зовет сюда незнакомая женщина. Что у нее ассоциируется с Медным Всадником? Если уж она больна и мечтает о плотском грехе, то почему предлагает ему встретиться здесь, а не рвется к нему в комнату?

Концентрик еще раз осмотрелся по сторонам. Людей нигде не было видно. Два прола перекрашивали крышу бывшего Сената. Ветерок чуть слышно шумел, раскачивая ветви деревьев, голуби важно разгуливали по площади, а внизу бежала широкая, некогда знаменитая река. Все остальное навеки застыло в немом, холодном, совершенно непонятном Концентрику, величии.

Концентрик подумал, что наверно во все века и эпохи существовало какое-то полуофициальное мнение о гениальности, бессмертности, бесценности тех или иных творений, действительно имевших прежде культурное значение, но уже отживших свой век и почти никому более не понятных. Вероятно теперь такая участь постигла этот город. Люди в нем жили лишь на окраинах, в районах новостроек, в высоких зданиях (без ненужных более лестниц!), возводимых биороботами по единому проекту. Здесь, в центре — в старомодных неудобных домах, в огромных комнатах, заставленных прежде шкафами, книжными полками, сервантами — ютились биороботы. Здесь же они трудились на старых заводах и фабриках, перестраивали эти предприятия на современный лад, получая указания от людей по компьютерной связи. Чтобы быть способным оценить красоту и значение этого города, понял Концентрик, необходимо лучше знать жизнь такой, какой она была прежде, когда эта площадь была постоянно полна людей, когда Нева использовалась для судоходства, когда ежегодно сотни тысяч туристов любовались красотой Медного Всадника. Концентрик знал все это лишь очень поверхностно, понаслышке.

В школе Концентрик видел несколько старых художественных фильмов, отснятых не то в XX, не то в XXI веке. Он не слишком ими заинтересовался; жизнь в них была показана какая-то странная. Больше всего ему запомнился эпизод из американского боевика, когда один коротышка в шляпе играет на рояле, а масса перепившихся ковбоев дерутся под музыку, причем дерутся каждый за себя. Из того же фильма в памяти у Концентрика остались индейцы, коренные жители Америки. Но, в общем, понимания старой жизни фильмы ему почти не добавили.

«Неплохо бы почитать что-нибудь из старинной литературы», — подумал Концентрик и неторопливо побрел назад к нуль-кабине.

3

Дома его уже ожидало новое электронное послание, на сей раз очень лаконичное:

«Ты почему молчишь, Концентрик? Отзовись. Аделаида».

Концентрик тяжело вздохнул и поморщился; затем вытянул из коробочки салфетку и не спеша, основательно вытер со лба пот. Почему-то ему вдруг вновь захотелось на улицу. Он выглянул в окно, но во дворе, естественно ничего не было, кроме зеленых крон густо посаженных деревьев, да беззаботно щебетавших в них птиц. Почему его опять потянуло на улицу? Ведь он только что вернулся оттуда и минуту назад был уверен, что там ему абсолютно нечего делать. А может он и хотел ничего не делать, существовать безмятежно, как он и существовал до сегодняшнего дня. Во всяком случае теперь ему так казалось.

Эта женщина побешивала и, одновременно, очень увлекала его. Одним махом она внесла в его жизнь что-то незнакомое, но очень волнующее, и вместе с тем — сумбур, чреватый неприятностями с заказчиком и даже материальными убытками. Дело в том, что по графику Концентрик должен был сейчас усиленно разрабатывать тему «Необходимость психического торможения биороботов типа ПРОЛ-17 при использовании их на работах с повышенными термическими нагрузками», а вместо этого он болтался по Санкт-Петербургу, получал любовные послания, испытывая при этом немалое волнение, и даже всерьез подумывал посвятить какое-то время чтению старинных романов.

Еще вчера он спокойно мастурбировал перед экраном, пребывая в приятной уверенности, что обеспечивает себе этим занятием физиологическую удовлетворенность, а также душевный покой, необходимый для плодотворной научной работы. И вот все смешалось.

Немного поразмыслив он напечатал простодушный ответ:

«Аделаида!

Я был сегодня у Медного Всадника, но не нашел там ничего интересного или заслуживающего внимания. Концентрик».

Ее реакция была незамедлительной:

«Так, давай, я приду к тебе!»

Прочитав такое, Концентрик аж покрылся испариной и опасливо взглянул на свою нуль-кабину, как-будто оттуда кто-то мог вылезти без его на то санкции. Очевидно, Аделаида по-своему истолковала его наивный ответ, вложив в него смысл, каковой Концентрику никогда и в голову бы не пришел.

Он машинально сказал в транслятор:

— Нет, нет. Что ты!?

Она напирала:

«А почему?»

Он смущенно признавался:

— Я боюсь.

Она недоумевала:

«Чего?»

Он «пожимал плечами»:

— Не знаю. Это, как-то, не принято.

Она отчаянно шла на сближение:

«Концентрик, дай мне свой номер. Мне надоело говорить в транслятор; я хочу говорить с тобой и видеть тебя, хотя бы на экране!»

Концентрик смутился. Дело было даже не в том, что, по своему обыкновению, он сидел перед компьютером совершенно голый, как в день своего появления на свет. Просто он, вообще, терпеть не мог видеосвязи. Да и по «обычному телефону» (старинный оборот!) он говорил редко, лишь в случае деловой необходимости, которая обычно выпадала не чаще одного-двух раз в неделю. Он предпочитал обмениваться электронными письмами: приходилось говорить в транслятор или даже печатать, зато так он чувствовал себя гораздо раскованнее. Кроме того, сейчас он действительно боялся. Ему вроде и хотелось увидеть Аделаиду, но то, что она предлагала, не лезло ни в какие ворота.

Все же он проклинал себя за этот постыдный страх (прекрасный пример атавистического мышления!) и чувствовал, что краснеет, когда печатал (именно старомодно печатал, а не произносил в транслятор) ответ:

«Аделаида!

Извини, но сейчас я очень занят. Мне очень приятно было бы с тобой поболтать по видео, но давай отложим это на неопределенное время. Концентрик».

Она не ответила, а он отнюдь не испытал от этого облегчения.

Он купил стакан крепкого чая и два свежих бублика с маком в незнакомом питерском кафе. Он так редко заказывал что-либо в своем городе, что сейчас ему пришлось даже заглянуть для этого в соответствующий справочник. Почему именно сегодня ему захотелось петербургского чаю? Он не строил иллюзий на сей счет.

Он глубоко задумался. Сомнения охватили его. Если бы он мог предвидеть, как часто он будет вспоминать потом эту минуту! Именно эту, когда Аделаида еще так доступна!

Он вспомнил, как час назад, возвращаясь домой, он собирался ознакомиться с образцами старинной литературы. Поразмыслив, он запросил произведение, прочитанное наибольшим процентом населения земного шара в XX веке. Он решил почитать именно самый популярный старинный роман, не ограничивая поиск никакими дополнительными критериями, лишь запросив, по возможности, русский перевод.

На экране мгновенно появился документ, — как и следовало ожидать, стилистически непривычный, трудный для понимания, но Концентрик сосредоточился и углубился в чтение.

Роберт Л. Стивенсон (1850 — 1894) ОСТРОВ СОКРОВИЩ перевод с английского Н. Чуковского

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СТАРЫЙ ПИРАТ

Глава I СТАРЫЙ МОРСКОЙ ВОЛК В ТРАКТИРЕ «АДМИРАЛ БЕНБОУ»

Сквайр Трелони, доктор Ливси и другие джентльмены попросили меня написать все, что я знаю об Острове Сокровищ. Им хочется, чтобы я рассказал всю историю…

Поначалу Концентрик не мог понять, о чем, собственно, идет речь. Он утонул в море старинных слов, морских терминов, феодальных титулов и чинов и вынужден был поминутно призывать на помощь толковый словарь. Однако постепенно он вник в повествование и даже начал испытывать незнакомое прежде чувство наслаждения от прочитанного. Едва начав наслаждаться, он подумал, что несомненно получил бы большее удовольствие от начала романа, если бы исходно обладал приобретенной лишь теперь привычкой к новому для себя старинному стилю.

И он вернулся к началу, к тому самому моменту, когда в трактире «Адмирал Бенбоу» поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке.

Постепенно Концентрик так увлекся, что уже не мог оторваться от чтения.

Он восхищался смелостью юного Джима Хокинса, благородством доктора Ливси, честностью и верностью долгу капитана Смоллета, труднообъяснимым обаянием морских разбойников. И еще один герой романа Стивенсона очаровывал и манил к себе Концентрика. Этим героем было само море — теплое, соленое, необъятное и насыщенное романтикой и приключениями. Концентрик видел море лишь однажды, опять же на школьной экскурсии, о которой у него не сохранилось сколько-нибудь ярких воспоминаний. Совсем иные ощущения он испытывал теперь. Это был тот редкий случай, когда лучше прочитать, нежели увидеть собственными глазами! Лишь теперь, читая морские приключения, описанные подлинным мастером, ему по-настоящему захотелось увидеть море.

И еще три желания нарастали у Концентрика по мере ознакомления с самым популярным романом XX века: поесть свиной грудинки с яичницей, покурить и пропустить стаканчик рому. Особенно острым было последнее желание, и чем настойчивее доктор Ливси внушал Билли Бонсу мысль о необходимости полного отказа от рома, тем большую симпатию к Билли Бонсу ощущал Концентрик, и тем сильнее ему самому хотелось «пропустить стаканчик».

В конце концов Концентрик прервал чтение и решил разобраться с этими своими желаниями.

Первое из них Концентрик считал совершенно невыполнимым. Учить биороботов разводить и убивать животных считалось тяжелейшим преступлением. Вегетарианство в XXII веке предписывалось землянам законом, и Концентрик, как профессиональный «душитель прогресса» прекрасно об этом знал. Поэтому он лишь глотал слюни, читая и перечитывая о том, как Билли Бонс упомянул о свиной грудинке и яичнице.

Удовлетворить второе желание не составляло никакого труда. Он сделал соответствующий заказ, уплатил четыре кроны и почти незамедлительно получил пачку американских сигарет. Концентрик и прежде пробовал курить, но не получал от этого никакого удовольствия. Теперь же он курил со смаком и старался побыстрее наполнить свою комнату «клубами табачного дыма», чтобы создать в ней атмосферу, хоть отдаленно напоминающую таверну «Подзорная труба».

Что же касается алкоголя, то ничего крепче пива Концентрик еще в своей жизни не пробовал. Он даже не был уверен, что крепкие спиртные напитки до сих пор производят. Все же он навел необходимые справки и через несколько минут вынул из нуль-кабины маленький стаканчик рому и довольно большой бокал кока-колы. Правда это обошлось ему довольно дорого, и Концентрик не почувствовал уверенности, что ром ему прислали легально.

От стограммовой стопки рому непривычный Концентрик опьянел мгновенно. Вкус же у этого древнего напитка оказался таким, что не будь у него под рукой кока-колы, Концентрик, вероятно, незамедлительно схватил бы желудочное расстройство.

Как круты должны были быть люди, которые пили ром целыми кружками, даже не запивая! Как хотелось сейчас Концентрику походить на тех славных людей!

К двум часам ночи Концентрик дочитал роман до конца. Как, вероятно, и миллионы читателей в далеком XX веке, он несколько раз просмаковал блистательные завершающие строки:

«Остальная часть клада — серебро в слитках и оружие — все еще лежит там, где ее зарыл покойный Флинт. И, по-моему, пускай себе лежит. Теперь меня ничем не заманишь на этот проклятый остров. До сих пор мне снятся по ночам буруны, разбивающиеся о его берега, и я вскакиваю с постели, когда мне чудится хриплый голос Капитана Флинта: „Пиастры! Пиастры! Пиастры!“

Затем Концентрик заказал еще рому и… вернулся к началу романа. Ему захотелось вновь перечитать особо полюбившиеся страницы и освежить в памяти отдельные реплики некоторых персонажей.

От второй стопки Концентрик захмелел окончательно. Сизые клубы табачного дыма, поднимавшиеся кверху и медленно плававшие под потолком, протрезвению отнюдь не способствовали. Ему бы сейчас заказать чашечку кофе и чего-нибудь сладкого, но Концентрик не был знаком с подобными тонкостями, и вскоре стены его непривычной к шуму комнаты уже содрогались от сольных выкриков:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рому! Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Время от времени, Концентрик прерывал чтение и, стараясь придать своему голосу несвойственную ему хрипотцу (что было, впрочем, нетрудно, после такого количества выкуренных сигарет), выкрикивал «Пиастры! Пиастры! Пиастры!» Он больше не вспоминал о своей научной работе. Ему хотелось видеть пальмы и попугаев, пить ром и курить, заставлять людей ходить по доске и протягивать их под килем.

Славная была эпоха, и славные были люди! Такие не побоялись бы встретиться с Аделаидой.

Впрочем, теперь и Концентрик ничего не боялся. Вспомнив про Аделаиду, он решил встретиться с ней незамедлительно. Сейчас он дернет еще стаканчик и сразу с ней свяжется. Если она еще не связалась с кем-нибудь другим. С нее станется!

Концентрик сделал заказ и встал со стула в нетерпеливом ожидании новой порции рому, а больше всего — того, что последует за ней. Однако едва поднявшись на ноги, он почувствовал, что его шатает, словно он уже испытывает морскую качку, вся комната заходила перед ним ходуном, и с криком «Довольно рому!» он повалился на кровать и немедленно уснул.

Ему снились неведомые моря и тропические острова, пираты — одноногие и одноглазые, а также невероятные приключения, в финале которых он выносил Аделаиду из стен объятого пламенем средневекового замка.

4

Концентрик проснулся далеко за полдень. Во рту у него пересохло, но голова не болела. Он заказал сразу два стакана абрикосового сока, а через несколько минут еще один.

Затем он припомнил подробности предыдущего дня, и его охватило неприятное предчувствие. Ему показалось, что вчера он не успел сделать что-то очень важное, что-то такое, чего уже нельзя будет исправить сегодня, и о чем ему придется горько пожалеть.

Предчувствия не обманули: его уже ожидало новое письмо от Аделаиды, оказавшееся, увы, последним.

«Концентрик, прощай навсегда!

Будучи не в силах выносить далее окружающий маразм, я отправляюсь на мыс Галапагос. Надеюсь, что там мне удастся найти настоящую жизнь со всеми присущими ей искушениями и грехами.

Тебя я буду помнить всегда, как единственного мужчину, честно признавшегося, что он «хочет, но боится».

Еще раз прощай, Аделаида».

Концентрик в отчаянии сжал кулаки и вознес их к небу. Ему хотелось закричать, что он прочитал «Остров сокровищ», что он пил ром, что теперь все изменилось, что он уже все понял, что он больше не боится…

Он простоял так несколько секунд, а затем взял себя в руки и отпечатал:

«Аделаида!

Номер моего видеоканала: apricot-36311.

Но еще лучше: приходи сразу ко мне! Индекс моей нуль-кабины: ru.spb.concentric.apricot-1. Немедленно высылай запрос, и я включаю прием.

Жду с нетерпением, Концентрик».

Он подчеркнуто старомодно — нажатием клавиши — отправил письмо.

Ответа не последовало.

«Наверное уже ушла», — подумал Концентрик. Он ужасно расстроился, но продолжал ждать и надеяться, хотя чувствовал, что его отчаянное письмо уже запоздало.

Пребывая в томительном и нервном ожидании, Концентрик решил пока выяснить, что это за место такое — мыс Галапагос. Он быстро обнаружил, что так называется узкая длинная полоска земли, выдающаяся в Тихий океан с одного сравнительно крупного острова, расположенного далеко к западу от Австралии и Новой Гвинеи. Мыс был не слишком велик, но разыскать там женщину, не зная из какой нуль-кабины она вышла, представлялось задачей неблагодарной. Все же Концентрик запросил карту расположения нуль-кабин на этом острове.

Результат оказался неожиданным. Разумеется на острове было полным-полно нуль-кабин, но что касается самого мыса, то на нем имелась лишь одна кабина, да и та располагалась в самом начале выдающейся в море полоски земли. Этот так называемый мыс фактически являлся вытянутым с юга на север полуостровом шириной около трех миль и длиной около двадцати, и на всем этом протяжении не было ни одной кабины нуль-транспортировки! Больше того: к востоку от Галапагоса, располагалось множество мелких островов, абсолютно не охваченных нуль-связью!

Концентрик недоумевал и было от чего! Он и не подозревал о существовании на планете мест, до сих пор не охваченных нуль-транспортировкой. Теперь он решил разобраться с этим вопросом поподробнее и запросил соответствующую информацию. Компьютер немедленно выдал карту, не слишком удивившую Концентрика: не считая мелких, затерянных в океане островков, на Земле не было мест, не охваченных нуль-кабинами, за исключением мыса Галапагос и прилегающих к нему так называемых островов Загадочного Архипелага.

И вдруг Концентрик понял, почему именно туда ушла Аделаида. Она и ушла туда, потому что там не было нуль-кабин! Но что же тогда там есть!? Вероятнее всего там пустыня — безлюдная и необжитая, и если он найдет в ней Аделаиду, то они будут там совершенно одни, подобно Адаму и Еве, некогда изгнанным из рая. Впрочем, он и сейчас один в своей комнате. Да, но сейчас благодаря компьютеру и нуль-кабине он поддерживает связь со всей планетой. Но ведь и на Галапагосе есть нуль-кабина — правда одна-единственная, но через нее современные Адам и Ева всегда смогут вернуться в рай. Это так, но зачем исходно добровольно бежать из рая!? Аделаида устала от одиночества? Но зачем бежать к еще большему одиночеству, лишая себя даже электронных контактов!? Концентрик этого не понимал.

— Древние считали женщину загадочным существом, — вслух констатировал Концентрик. — Древние были правы!

А еще он понял, что сегодня же отправится искать Аделаиду. Безлюдный мыс, необитаемые острова, тропическое море и красивая женщина — все это как раз то, что ему теперь было нужно.

Концентрик разыскал ее первое письмо — то, к которому прилагалась фотография. Была Аделаида, пожалуй, не слишком красива, чуть полновата, но очень свежа и здорова. У нее был большой наглый рот и чуть хищноватый взгляд широко поставленных черных глаз. Концентрик представил себе на мгновенье свое не по годам дряблое неумелое тело во власти этой ловкой особы и трусливо поморщился.

Интересно, почему он ей так увлечен? Ведь он же уже почти влюблен, хотя ни разу ее даже не видел! Вероятно, это типичный успех искусительницы. Впрочем, Концентрик не разбирался в такого рода делах, что и неудивительно.

Он запросил информацию о времени и погоде на интересующем его острове. Выяснилось, что в данную минуту там ночь, и солнце взойдет лишь через несколько часов. Днем ожидается теплая сухая погода, и, вообще, климат в тех краях очень благоприятный.

Вести поиски на пустынном полуострове в непроглядной ночной тьме Концентрику не хотелось. Кроме того, он все еще надеялся, что Аделаида никуда не ушла и вот-вот отзовется. Он решил подождать до полуночи: если за это время Аделаида не объявится, то он отправится на ее поиски. Решив пока подготовиться к этому приключению, он быстро приобрел удобный для ходьбы джинсовый костюм, три пары носков и кроссовки, снял со своего счета тысячу крон наличными — на всякий случай — и рассовал их по карманам новой куртки. Затем он посидел недолго в нерешительности и снова бросил взгляд на неубранную с экрана фотографию Аделаиды.

Вдруг ему пришла в голову удачная мысль. Он вспомнил, как в школе многие его сверстники носили медальоны — очень древние безделушки, неожиданно вошедшие в моду у школьников конца XXII века. Какой смысл вкладывали в медальоны древние, теперь уже никто не помнил, а современные школьники носили медальоны с изображениями своих любимых фруктов, конфет и тому подобных вещей. Некоторые фирмы, ориентируясь на эту моду, даже наладили производство медальонов со своим товарным знаком и рассылали их всем подряд, разумеется, абсолютно бесплатно. Концентрик решил сделать медальон с изображением Аделаиды. Он быстро изготовил необходимые чертежи и направил их вместе с фотографией в машинный цех, услугами которого всегда пользовался в подобных случаях. Срок выполнения заказа он установил предельно жесткий — два часа, что, разумеется, стоило недешево, но Концентрика сейчас волновало другое. Он хотел иметь медальон как можно быстрее, еще задолго до полуночи, на тот случай, если Аделаида еще никуда не ушла и откликнется на его призыв. Ну, а если она все-таки ушла, то в полночь он отправится на Галапагос и возьмет медальон с собой.

Через полтора часа он получил изящный маленький медальончик и цепочку из нержавеющей стали. Концентрик раскрыл медальон и долго рассматривал фотографию своей любимой.

Как видим, он собирался весьма серьезно, хотя наивно полагал, что ему предстоит короткая прогулка по пустынной местности в поисках любимой женщины и незамедлительное возвращение назад, как только его поиски увенчаются успехом. Он готовился столь серьезно лишь потому, что для него и такое приключение было явлением экстраординарным.

Если бы он знал, что ему предстояло на самом деле!

5

Концентрик вышел из нуль-кабины и огляделся по сторонам. Солнце уже близилось к зениту, и Концентрик невольно зажмурился: ему еще не доводилось видеть столь яркого солнца. Он стоял на окраине города. Обыкновенного города с высокими белыми зданиями, очевидно возведенными по тому же самому проекту, что и современные дома в Санкт-Петербурге — без подъездов, с обилием крохотных, удобно устроенных квартирок.

Прямо за городом начинался лес. Пышный тропический лес. Очевидно туда и ушла Аделаида. Город Концентрика не интересовал. Он стоял спиной к городу, а лицом к лесу. Справа вдали зеленело море — сверкающее и необъятное. Чуть вправо от нуль-кабины начиналась узкая тропинка, которая убегала в лес и, очевидно, вела к морю. По ней и пошел Концентрик.

Погода стояла прекрасная, а в лесу даже ощущалась некоторая прохлада. В отличие от Острова Сокровищ, лихорадкой на Галапагосе и не пахло: воздух был сухой и чистый. Никакой живности Концентрик не видел, но лес прямо-таки дышал жизнью. Многоликий гул мириада невидимых, укрытых в кронах пышных тропических деревьев птиц не умолкал ни на мгновенье. Концентрик видел множество незнакомых, но очень привлекательных на вид фруктов, однако пока не решался их пробовать. Вообще, лес был замечательно красив, и Концентрик мысленно признал, что он никогда в жизни не видел ничего столь же прекрасного. Вероятно, нужно знать нечто, чтобы оценить красоту городов, но понимать лесную красоту свойственно самой природе человека. Происходит это наверное от того, что лес был всегда, а города построены самим человеком.

Битый час Концентрик шел по тропинке. Он полагал, что если Аделаида вышла из той же нуль-кабины, то она почти неминуемо должна была избрать эту же тропинку, а значит искать ее следует где-нибудь на морском берегу. Затем его начали одолевать сомнения: он понял, как нелегко будет отыскать на этом острове женщину, высадившуюся здесь много часов назад. Еще через полчаса непривычный к такого рода прогулкам Концентрик совершенно выбился из сил и натер себе ноги. Он уже подумывал присесть под деревом, передохнуть и полакомиться фруктами, как вдруг заметил, что лес начал редеть, и в просветах между деревьями показалось море. А еще через десять минут Концентрик вышел из леса, и глазам его предстала странная картина.

Справа, шагах в ста лежало море; точнее даже не лежало, а жило: необъятное, шумное, зеленое, искрящееся в солнечных лучах. Концентрик впервые увидел море так близко и в первую минуту не мог отделаться от ощущения, что оно живое. Прямо перед Концентриком начиналась широкая немощенная дорога, которая тянулась вдоль моря и являлась продолжением той узенькой тропинки, по которой Концентрик прошел через лес. Вдоль дороги кое-где росли пальмы, и стояли удивительные одноэтажные и двухэтажные домики. Подобные домики Концентрик видел на школьных картинках; также он представлял себе средневековые строения, описанные Стивенсоном.

Концентрик пошел по дороге, с любопытством поглядывая по сторонам.

Во дворе первого дома, весьма невзрачного с виду, бегали и галдели большие, белые, незнакомые Концентрику, явно одомашненные птицы. За ними наблюдал лысый безногий человек, катавшийся по двору на каком-то подобии тележки, ловко отталкиваясь при этом двумя гирями. Позади дома лениво паслись жирные пятнистые коровы. Этих животных Концентрик знал из школьной программы. Концентрик понял, что здесь живут мясоеды, но его это уже не слишком удивило. Его не покидало ощущение, что он каким-то непостижимым способом перенесся в прошлое.

Следующим строением оказалась таверна с очень заманчивой вывеской, на английском языке предлагавшей попить пива с раками. Усталому Концентрику очень хотелось туда заглянуть, но прямо перед дверью стояли какие-то люди — по виду моряки — с серьгами в ушах и с платочками, повязанными вокруг головы. Они курили трубки, поминутно сплевывали и ожесточенно ругались матом, пытаясь что-то друг другу доказать. На проходившего мимо Концентрика они не обратили никакого внимания, вероятно даже не заметили его, а сам Концентрик не решился к ним обратиться.

Концентрик продолжал идти по набережной и видел на своем пути трактиры и таверны, птичьи дворы и огороды, покосившиеся лачуги бедняков и добротные жилища тех, кто побогаче. Навстречу ему попадались пожилые женщины, разносившие молоко и яйца, и лихие мужики с платками на головах и с завитыми бакенбардами, развозившие пиво на запряженных лошадьми телегах. Один раз ему встретился уличный торговец табаком, и Концентрик даже купил у него пачку американских сигарет, оказавшуюся, кстати, на удивление дорогой. В другой раз путь ему перегородили козы, которых гнала через дорогу подвыпившая старуха.

Концентрик с трудом верил глазам своим, потому что абсолютно все это он видел впервые в жизни. Особенно его удивляло, что всю работу по-видимому исполняли люди; во всяком случае он до сих пор не встретил ни одного биоробота.

Еще издали Концентрик различил очертания больших кораблей и понял, что приближается к порту. Его охватило любопытство, но одновременно и беспокойство: увидев порт, он окончательно убедился, что попал отнюдь не в пустыню и даже не в маленькую деревушку, а в некую большую загадочную страну, и разыскать Аделаиду здесь будет очень непросто.

В порту кипела работа, и Концентрик растерялся от шума, толчеи, обилия каких-то тюков и фургонов. Никогда прежде Концентрику не доводилось видеть одновременно столько людей. Правильнее даже сказать, что сейчас он видел людей больше, чем за всю свою предшествующую жизнь. И по-прежнему нигде он не видел ни одного биоробота! Но больше всего его поразили корабли. В этом сказочном порту стояли корабли самых разных размеров и эпох: многовесельные галеры, оснащенные старинными карронадами и кулевринами, небольшие быстроходные галиоты, какие еще в раннем средневековье использовали берберийские пираты, солидные трехмачтовые галеоны, а также большие многопушечные корабли, построенные по образцу военных фрегатов XVIII столетия.

Да и люди здесь были какие-то колоритные — загорелые, с серьгами в ушах, с просмоленными косичками, ступающие вразвалочку. Эти люди словно сошли со страниц Стивенсона, и Концентрику очень хотелось походить на них. Он даже пошел вразвалку, старательно подражая качающейся походке моряков.

И пахло в порту особо: вероятно, это и был пресловутый запах соли и дегтя.

Прямо напротив доков, через дорогу стояла хорошенькая, ухоженная таверна. Свежепокрашенная вывеска сообщала название

— «Подзорная труба», а перед дверью, прямо под вывеской стоял, опираясь на костыли, одноногий долговязый моряк и курил трубку. Уставшему, мучимому жаждой Концентрику и так уже не терпелось куда-нибудь зайти, а тут, при виде такого удивительного совпадения он автоматически свернул с дороги в сторону таверны.

— Привет одинокому путнику! — радостно приветствовал его одноногий. — Привет одинокому путнику, истомленному солнцем и спешащему промочить горло в каюте старого Джона! Хоть ты и новичок, но курс держишь верно. Клянусь святым влагалищем, «Подзорная труба» отнюдь не худшая якорная стоянка в этой бухте.

Одноногий дружески похлопал Концентрика по плечу, затем протолкнул его в таверну, и сам зашел следом.

— Эй, Бен, пива новичку! — прямо с порога закричал Одноногий Джон — Да разберись с ним по полной программе!

Внутри таверна была тускло освещена электрическим светом и очень тесно заставлена видавшими виды, но добротными деревянными столиками. Вокруг столиков сидели почти сплошь одни моряки. Они балагурили, крепко ругались матом, гремели глинянными кружками, а курили так, что сквозь пелену дыма Концентрик с трудом мог разглядеть стойку бара у противоположной стены, на которую ему указывал Одноногий Джон.

— Пройди к Бену, парень, — говорил при этом Джон. — Бен тебя живо обслужит. Бен мастак по части обслуживать новичков, не знающих курса. Бен кого хочешь обслужит.

И слегка подтолкнув Концентрика к стойке, Одноногий снова вышел на улицу.

У стойки невысокий широкоплечий субъект с огромными волосатыми ручищами — по-видимому это и был Бен — протянул Концентрику большую тяжелую глинянную кружку с шапкой пены и спросил:

— Первый день на Галапагосе?

— Да, — ответил Концентрик и, решив по неопытности, что расплачиваться следует сразу, вытащил из кармана сразу всю пачку денег. При этом он даже не заметил, как Бен слегка изменился в лице и сделал кому-то знак.

К Концентрику подошли два бородатых моряка со свирепыми рожами и встали по обе стороны от него. У одного из них — одноглазого, со страшной черной повязкой через все лицо — был особенно жуткий вид. Бен оставался за стойкой.

— Новички обычно угощают завсегдатаев ромом, приятель,

— недобро ухмыльнувшись, сказал Бен. — Такая уж на Галапагосе традиция.

— Пожалуйста! — доброжелательно воскликнул ничего не подозревающий Концентрик. — Налей этим морякам рому, Бен.

— С какой целью ты бросил здесь якорь, парень? — грубо осведомился одноглазый.

— Я ищу молодую женщину по имени Аделаида, — с готовностью ответил Концентрик. — Она должна была прибыть на Галапагос часов десять или пятнадцать тому назад.

— За такой срок на Галапагосе женщина обычно уже успевает найти свое счастье! — воскликнул Бен и громко расхохотался.

— А еще быстрее здесь устраиваются такие как ты, — зловеще усмехнулся одноглазый.

— Я хочу лишь найти эту женщину, — пролепетал Концентрик, уже почувствовавший недоброе, но еще толком не понимавший, что происходит.

— У него абсолютно не развиты мышцы, — презрительно сказал одноглазый, пробуя на ощупь бицепс Концентрика. — Хотя сложен хорошо, широк в плечах.

— Сколько бы за него не дали — всё деньги, — сказал Бен. — Хотя сдается мне, что за него дадут гораздо меньше, чем сам он сейчас держит в правой руке.

— Такой дохляк на галерах подохнет в первый же день, — вступил в разговор второй моряк. — А ведь красивый мальчик! Может лучше продать его на острова?

— Ну что ты говоришь! — ухмыльнулся одноглазый. — На островах его кастрируют. Брось свои разбойничьи шуточки, Лог, да и возиться с ним неохота. Бен прав: сколько дадут — всё деньги.

— Ну хрен с ним! — согласился Лог и выхватил у опешившего Концентрика пачку денег, которую тот все еще держал в руке, собираясь расплатиться за ром.

В то же мгновенье одноглазый, коротко размахнувшись, нанес Концентрику страшный удар в живот. Концентрик согнулся и сел на колени, задыхаясь от ужасной, совершенно незнакомой боли. Два бандита тут же подхватили его под руки, выволокли из таверны и потащили через дорогу в порт.

— Да, тяжело порой приходится новичкам на Галапагосе, — глядя им вслед, промолвил Одноногий Джон.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГАЛЕРНЫЙ РАБ

1

В то время на водных путях между мысом Галапагос и островами Загадочного Архипелага ощущалась острая нехватка людей на галерах. Море там было переполнено многовесельными галерами и примитивными парусными шхунами эпохи позднего средневековья. Объяснялось это тем, что промышленное производство водного транспорта в XXII веке было прекращено за ненадобностью, и суда строились усилиями разрозненных, хотя и весьма многочисленных, искателей приключений. Лишенные преимуществ коллективного разума, располагавшие лишь весьма отсталыми биороботами, эти романтики новой эпохи пока не сумели достичь передовых рубежей в кораблестроении, а, возможно, не слишком к ним и стремились. Зато они во многих деталях воссоздали разбойничью атмосферу XVII столетия, наводнив океан пиратскими фелюгами и галерами торговцев живым товаром.

Женщины, отправившиеся, подобно Аделаиде, на мыс Галапагос, неизбежно попадали либо в лапы пиратов, где они получали гораздо большую порцию плотских наслаждений, чем им требовалось, либо в трюмы торговцев, поставлявших их в многочисленные гаремы островов Загадочного Архипелага. Подобных торговцев в этих широтах насчитывалось множество; на галеру одного из них за унизительно малую цену и был продан Концентрик.

Романтика его ждала еще та!

Галера, на которую попал Концентрик, была судном о пятидесяти двух веслах, на каждом из которых сидело по шесть гребцов. Они размещались на скамьях, образовывавших своеобразную лестницу, которая соответствовала наклону весла и спускалась от прохода в середине судна к фальшборту. Каждая скамья имела около десяти футов в длину, и от соседней ее отделяли примерно три фута. На этом пространстве и проходила вся жизнь галерного раба.

Концентрику отвели место где-то посередине. Здесь, совершенно голый (у него лишь остался — каким-то чудом — медальон на груди), прикованный цепью к скамье, он провел самый страшный отрезок своей жизни.

Разум покинул его уже после первых нескольких часов этого непрекращающегося кошмара. Он сгорел до волдырей под горячими лучами тропического солнца; его непривычные к работе мускулы мучительно ныли при каждом новом движении; он больше не чувствовал ужасного смрада, исходившего от соседей; он уже не слышал стоны своих товарищей по несчастью, не различал их лица и спины; он перестал узнавать даже собственный крик, постепенно превратившийся в глухое прерывистое хрипенье. Он видел лишь синее небо с ослепительным палящим диском, время от времени сменявшееся непроницаемой чернотой с россыпью звезд, да слышал бешеный стук собственного сердца и непрерывный, почти ритмичный звон цепей.

Да, стук собственного сердца и звон цепей! Это были единственные звуки, которые он теперь слышал, зато они преследовали его неотступно, даже в часы короткого, не приносившего отдохновения сна. Кстати, спал он прямо на скамье, опустив голову на весло.

Галерный раб ни на секунду не покидал своей скамьи: здесь он работал, спал, ел, блевал, мочился и испражнялся. Обессилевших и потерявших сознание наказывали плетью прямо на их скамьях. Большинство гребцов умирало в первую же неделю. Покойников выбрасывали за борт, а из трюма выволакивали резервы, чтобы заполнить опустевшие места.

Периодически помощники боцмана «проходились» по рядам гребцов мощной струей соленой воды из шланга, смывая таким образом нечистоты, которые сразу, по специально предусмотренному для этой цели желобу, стекали в море. Эти же помощники ударами кнута «призывали» обессилевших или «нерадивых» собрать последние силы во время особо тяжелых переходов. Они же, примерно раз в пять-шесть часов, объявляли перерыв и разносили по рядам гребцов пищу, состоявшую обычно из рисовой похлебки с салом и стакана теплой, зачастую протухшей воды. Обычно после двух или трех таких переходов гребцам предоставляли несколько часов для сна, но и тут их нередко будили раньше времени, если шкипер торопился попасть в какой-нибудь порт или на аукцион.

Сколько времени провел Концентрик в состоянии безумия — навсегда осталось для него тайной. Память сохранила лишь, как, словно в бреду, долго, бесконечно долго, по много часов подряд он ни на секунду не выпускал весла, как день сменялся ночью, как его били плетьми, и как потом палящее солнце пожирало его кровоточащую спину, а он все греб и греб, и гремел цепью при каждом движении, и слышал непрерывный, ужасающе громкий стук собственного сердца.

Концентрик не помнил потом, как он вынырнул из состояния безумия — внезапно или постепенно. Вероятно, его мускулы адаптировались к чудовищным нагрузкам, его организм достаточно закалился, и, быть может, ему требовался последний толчок, чтобы окончательно приспособиться к невыносимому существованию галерного раба. Возможно, таким толчком стали несколько дополнительных часов сна, в силу каких-то причин предоставленных однажды гребцам. Так или иначе, но одним жарким солнечным утром, Концентрик проснулся почти отдохнувшим, с равномерно бьющимся сердцем и полной способностью осознавать свое ужасное положение.

На галерах бывают только два исхода: или раб умирает, не выдержав напряжения, или его мышцы и сухожилия приспосабливаются к изнурительным нагрузкам. Третьего не дано. Концентрик выжил. Теперь его тело обладало гигантской мощью, мускулы развились до невероятных размеров, и если бы его сейчас постригли, побрили и привели в божеский вид, то он вполне смог бы принять участие в состязаниях культуристов прошлого столетия.

Итак, он выжил и в одно прекрасное утро вновь обрел способность обдумать свое положение. Он выжил, но едва ли мог поздравить себя с таким исходом. Слишком ужасным было существование, слишком безысходным оно казалось. Фактически, это было существование погребенного заживо, и если даже его мускулы освоились с нагрузкой, то скорее всего рано или поздно его забьют плетьми до смерти за какую-нибудь провинность. Он даже не представлял себе, как можно освободиться от этого ужасного рабства.

Таковы были его первые впечатления.

Он смотрел вперед и видел перед собой бесчисленные спины таких же несчастных, как он, рабов, — проснувшихся, гремящих цепями и готовых покорно грести, едва раздастся команда боцмана. Все были чистые и не вонючие; видно по ним только что основательно прошлись из шлангов.

Концентрик подумал о своей прежней жизни, с которой так легко порвал, отправившись навстречу неведомому: спокойное одинокое существование, научная работа… Что еще человеку нужно? Затем последовало письмо Аделаиды, прогулка к Медному Всаднику, «Остров Сокровищ» и, наконец, Галапагос.

Как обманчив мираж морской романтики и приключений! Какие ужасные формы принимают порой человеческие взаимоотношения! Море красиво лишь с берега, а человеческое общение бывает теплым только в книгах. Можно ли, вообще, доверять написанному в книгах?! Ведь Аделаиде, ему и, судя по всему, многим другим людям опостылела современная жизнь, а если верить школьным учебникам, учителям, профессору Аргонавту и прочим светилам — жизнь в XXII веке прекрасна и, уж во всяком случае, более совершенна, чем в прежние времена. Может это правда?! Ведь человеческое общество не случайно пришло к своему сегодняшнему состоянию. Оно веками видоизменялось прежде чем наконец достигло своей современной формы, то есть изжило физические контакты между людьми. Если кому-то это не нравится, значит нужно стремиться менять общественную систему, но двигаться при этом вперед, а не назад. Лезть в прошлое — значит стремиться к взаимной ненависти, рабским цепям и преступлению, как норме человеческого бытия!

Резкий удар боцманской плети больно обжег спину: Концентрик ушел в свои мысли и не услышал сигнала к началу работы.

— Fuck you! — послышался совсем рядом резкий хриплый голос.

Это старое английское ругательство окончательно вернуло Концентрика к действительности. Неужели кто-то осмелился вступиться за него!? Он повернул голову налево и увидел, как боцман награждает плетью его заступника — рослого, могучего, дочерна загорелого раба со свирепым лицом и длинными, слипшимися от пота волосами и бородой. Этот человек переносил наказание со стойкостью, вызвавшей восхищение у Концентрика.

Так началась дружба Концентрика с Деймосом.

2

Деймос родился в Австралии. Еще недавно он был инженером, специалистом по созданию биороботов, но начитавшись старинных приключенческих романов, прибыл на Галапагос, где был схвачен работорговцами и теперь занимал скамью слева от Концентрика.

Подобно Концентрику, Деймос прошел на веслах через период безумия, из которого память сохранила лишь постоянную нестерпимую боль в исполосованной плетью спине и — как и у Концентрика — несмолкаемый стук собственного сердца. Затем безумие сменилось отчаянием от осознания безнадежности своего положения, поскольку Деймос не видел ни малейшего шанса на освобождение. Ему не было известно, сколько времени он провел в состоянии безумия, да и теперь он не вел счета дням. Теперь он проклинал тот день, когда увлеченный старинной романтикой, он принялся рассматривать карту земного шара в поисках места, не заставленного («не загаженного», — как он тогда выражался!) нуль-кабинами, и обнаружил этот злосчастный Галапагос.

Он часто сравнивал себя с Эдмоном Дантесом из прочитанного когда-то романа Дюма и каждый раз с горечью убеждался, что у него положение гораздо тяжелее и безнадежнее, чем оно было даже у несчастного узника замка Иф. В отличие от Дантеса, Деймос был прикован цепью к скамье, и вся его жизнь проходила на площади гораздо меньшей, чем любая одиночная камера. Кроме того, галерный раб был принужден к непосильному физическому труду и нещадно избивался плетьми за малейшее неповиновение. Но самое главное заключалось в том, что гребец находился под постоянным надзором, и Деймос не усматривал ни малейшей возможности для побега. Как и Концентрик, Деймос, прибыв на Галапагос, сразу же очутился в лапах работорговцев, поэтому он совершенно не знал обстановки в здешних водах, не понимал даже — с какой целью эта проклятая галера бороздит океан, а потому не мог и догадываться — откуда следует ждать спасения.

Он видел вокруг себя лишь страдания и смерть. Он заметил, что большинство гребцов погибает в первые же две-три недели, а потому удивился, когда его сосед справа выжил и в одно прекрасное утро вполне осмысленно осмотрелся по сторонам. Деймос подумал, что сама судьба посылает ему наконец товарища по несчастью и собеседника, как когда-то Дантесу она ниспослала аббата Фариа. Поэтому он и не сумел сдержать гневного восклицания, увидев, как едва ожившего Концентрика немедленно избивают плетью.

Появление собеседника хоть ненамного скрасило страшную жизнь Деймоса. Что же до Концентрика, то возвращение ясного сознания лишь помогло ему ощутить весь ужас своего положения. Сила и выносливость его были теперь почти беспредельны, что однако облегчало ему существование лишь физически, но отнюдь не морально. Беседы с Деймосом также не приносили утешения: Деймос проклинал все на свете и грозился камня на камне на Земле не оставить, если ему каким-либо чудом удастся вырваться из этого плавучего ада. Он постоянно ругал себя за то, что посчитал привлекательной жизнь, описанную в старинных книгах. Теперь, вспоминая и анализируя те книги, он ясно видел, что, как правило, в них описывалась сплошная череда ужасных преступлений, но он, сидя в своем уютном кабинете, не замечал этого, и выделял в этих романах лишь их самые симпатичные стороны. Теперь он понимал, что мушкетеры и гусары, флибустьеры и дикари, колонизаторы и конкистадоры — все герои прочитанных им книг были просто-напросто убийцами и насильниками. Деймос утверждал, что человеческое общество отнюдь не случайно, а следуя заложенному в нем инстинкту самосохранения, изжило физические контакты между своими отдельными представителями.

Сходные настроения охватывали, впрочем, и самого Концентрика.

Его сосед справа не выходил из состояния спасительного безумия. Он жалобно лопотал какую-то чушь и тяжело, прерывисто дышал. Через несколько дней, после очередного перехода он медленно склонил голову на весло и затих. К тому времени это была уже не первая смерть на глазах у Концентрика, но впервые умер его ближайший сосед по веслу. Подошел плотник с молотком и долотом и «освободил» отмучившегося от оков, а затем двое матросов выкинули труп за борт. На смену умершему помощники боцмана тут же привели из трюма испуганного, тщедушного, заведомо обреченного на смерть юношу.

Со своих мест Концентрик и Деймос не имели возможности обозревать всю галеру, но насколько они могли судить — здесь редко кто протягивал более двух недель. Безумие и смерть царили кругом.

Но должно же все это было преследовать хоть какую-то цель! Концентрик и его новый друг тщетно силились проникнуть в смысл происходившего.

Каждый из них смутно припоминал, что на изучавшейся им когда-то карте мыс Галапагос был окружен множеством островков, не охваченных нуль-связью. Теперь они догадывались, что галера путешествует между этими островками. Они видели, что время от времени галера заходит в какие-то причудливые порты с удивительными средневековыми поселениями или крепостями, пышными тропическими зарослями или пальмовыми набережными. Они видели также, как во время стоянок на галеру по трапу гонят толпы грязных, раздетых, закованных в кандалы рабов; и это было страшное зрелище, увы, хорошо понятное Деймосу и Концентрику. Но нередко по трапу поднимались женщины. Их также сопровождала охрана, но их не били, не погоняли, были они чистые, ухоженные, в большинстве своем — хорошо одетые. Женщины также восходили на галеру толпой — по двадцать, по тридцать, иногда по пятьдесят человек. Вот этого Концентрик с Деймосом уже не понимали.

Но вот однажды, когда умер очередной сосед Концентрика справа, на его место посадили немолодого уже, сурового человека. Прежде чем взяться за весло своей загрубевшей, но не слишком сильной рукой, он громко воскликнул:

— Будь проклят Южный Блядовитый океан! Будь проклят день, в который я сюда прибыл! Будь проклята Островная Империя!

Концентрик и Деймос переглянулись: этот человек вероятно впервые попал на галеры, но несомненно он не был новичком в здешних водах. Однако их надеждам узнать что-нибудь от своего нового соседа не суждено было сбыться. Этот немолодой и недостаточно выносливый человек не выдержал первого же перехода. Уже через несколько часов его стоны перешли в характерный в таких случаях хрип, он задыхался, и изо рта у него выступала кровавая пена. Он не дожил даже до своего первого перерыва, и помощники боцмана со страшными проклятиями выбросили его на корм акулам.

А через несколько дней после этого происшествия Концентрика с Деймосом разлучили. Вероятно, надсмотрщики заметили, что они беседуют и, тем самым, расходуют драгоценную энергию (принадлежащую не им, а их владельцам!) во время, отведенное для отдыха. Поэтому Концентрика расковали и перевели на другое весло. Теперь ему отвели место у самого прохода, с которого он не мог даже видеть Деймоса.

Концентрик тяжело переживал эту утрату. Оказалось, что раньше он и не понимал, какой неоценимой поддержкой являлся для него Деймос. Теперь он по-прежнему ежедневно, по многу часов подряд ни на секунду не выпускал из рук свой конец неимоверно тяжелого весла: налегал на него всей тяжестью, чтобы освободить весло из воды, выжимал его, чтобы опустить весло в воду, тянул его на себя, толкал от себя, гремел цепью и наращивал свои уже и без того гигантские мускулы, в то время как менее выносливые умирали от той же работы. А во время перерывов он молча взирал на царивший кругом кошмар. Он потерял ко всему интерес и перестал думать об окружающем. От одиночества он, по-видимому, смирился с безнадежностью своего существования.

Концентрик часто вспоминал, как в школе им преподавали библию. Считалось, что эта книга является ценной частью культурного наследия прошлого, а многие ее мысли якобы актуальны и поныне. Теперь Концентрик вспоминал, что библия учила воздавать добром за зло, и эта мысль днем и ночью не давала ему покоя. Учитель всегда подчеркивал, что это очень приятно — воздавать добром за причиненное тебе зло. Концентрик искал в этой мысли здравое зерно, но не находил.

Так проходили недели, а вероятно и месяцы.

Концентрик часто видел один и тот же сон. Снилось ему, что он снова в школе, и постаревший за прошедшие годы учитель вновь объясняет ему, что прежде все дети росли вместе со своими родителями; и это было хорошо, потому что мамы и папы охраняли детей, предостерегали их от ошибок, всячески их оберегали. Но в современном обществе, пояснял учитель, необходимость в этом отпала, так как детям теперь не грозят никакие неприятности. А потом откуда-то появлялись мужчина и женщина, и были они именно такими, какими Концентрик представлял себе в детстве своих родителей: женщина с ласковым, чуть усталым лицом и мужчина с добрыми и мудрыми глазами. Потом женщина начинала плакать, а после рыдала и причитала, и умоляла, чтобы Концентрика не забирали на галеры и не били. Женщина то удалялась, то приближалась опять, ее облик все расплывался, становился все более смутным, затем она исчезала совсем, а Концентрик уже слышал боцманский свисток и команду «По-одъе-ем!», и он окончательно просыпался на своей скамье и с трудом отрывал голову от весла, служившего ему по ночам чем-то вроде подушки.

Потом этот сон отпустил его, потому что Концентрик уже не способен был видеть во сне что-либо доброе. Теперь ему снились темные беззвездные ночи, охота на человека, зигзаги молний, разрезающие черный небосвод, и теплый пьянящий запах крови. И он просыпался с искусанными губами и вкусом крови во рту.

И еще один сон преследовал Концентрика постоянно. В нем он видел бесконечные ряды голых изможденных людей с серыми безжизненными лицами. Они одинаково чинно сидели на скамьях и смотрели куда-то вдаль. И не было конца этим рядам и счета этим людям. И был этот сон самым страшным, хоть он и не нес в себе никакого содержания.

Однако все на свете имеет конец: приближалось событие, которое вернуло Концентрику свободу.

3

Однажды ночью гребцов разбудили явно раньше положенного времени. Еще не было заметно никаких признаков приближения рассвета, и Концентрик был уверен, что он заснул не более двух часов тому назад. Необычным было и то, что рабов разбудили и сразу заставили грести, даже без завтрака. Боцман и его помощники бегали между рядами гребцов быстрее обычного; они были явно чем-то озабочены и не скупились на побои.

Боцман нервно командовал и все время пытался заставить рабов грести быстрее. Галера и так шла явно быстрее обычного, но он не был удовлетворен и непрестанно погонял кнутом выбивавшихся из сил гребцов. Через час такой гонки даже могучий Концентрик почувствовал усталость, большинство же остальных рабов совершенно измучились, а многие отдали богу душу. Постоянно производившиеся среди гребцов замены мало помогали: галера явно начала терять скорость.

На рассвете среди гребцов поднялся необычный ропот, и до ушей Концентрика донеслось одно и то же слово, произнесенное на нескольких языках: «Погоня!» Слух этот явно шел с задних рядов. Он охватил всех находившихся в ясном уме гребцов, а возможно привел в чувство и многих, обезумевших или отупевших от нечеловеческих страданий. Всех охватила надежда. Концентрика тоже, хотя он и не представлял себе, кто может за ними гнаться. Вместе с надеждой на галере рос дух сопротивления. Теперь гребцы умышленно снижали скорость, и никакие побои уже не могли заставить их грести быстрее.

Концентрик не мог видеть того, что происходит сзади, но его охватило лихорадочное возбуждение. Ему представлялось, что их проклятую галеру преследует огромный «корабль надежды» под алыми парусами. Он не смог бы объяснить, почему паруса эти представляются ему алыми. Просто алый цвет каким-то образом ассоциировался в его сознании со свободой. Он вдруг заплакал от переполнявших его чувств.

Видимо поняв, что уйти от погони все равно не удастся, шкипер отдал команду развернуть галеру и принять бой. Концентрик этого конечно не слышал и плохо понимал присходящее. Вскоре раздались пушечные выстрелы, а затем Концентрик вдруг увидел, как рядом с их галерой вырос другой корабль.

Столкновение судов было ужасно: от сокрушительного удара все весла разом отскочили назад, и на скамьях гребцов раздались адские крики и жалобные стоны. Охваченные надеждой, прямо в канун своего освобождения, несчастные рабы в большинстве своем погибли ужасной смертью.

Концентрик спасся чудом, да и то во многом благодаря тому, что занимал место у самого прохода. В момент столкновения он инстинктивно нырнул под скамью, и неимоверно тяжелое весло прошло у него над головой. Теперь он с ужасом взирал на своих несчастных товарищей — придавленных веслами, убитых на месте или смертельно раненых, с размозженными черепами и раздробленными конечностями.

Тем временем шум стоял невообразимый, слышалась беспорядочная пистолетная пальба, над фальшбортом поднялась стена дыма как во время пожара, и из этой стены извергался поток каких-то свирепых бородатых людей, вооруженных кинжалами и пистолетами.

Концентрик посмотрел на свою цепь, и безумная ярость охватила все его существо. Своими могучими руками он медленно разжал стальное звено, крепившее цепь к обручу на щиколотке, а затем неимоверным усилием выдернул свою цепь из деревянного настила.

Позорный символ рабства в мощных руках Концентрика превратился теперь в грозное оружие. По счастливой случайности Концентрик увидел рядом с собой ненавистного боцмана и с диким криком проломил ему череп тяжелой цепью. Боцман рухнул как подкошенный, и Концентрик с дикой радостью увидел, как багровая кровь вперемешку с мозгами смачно брызнула на палубу.

Концентрик ощутил неизъяснимое блаженство. Вся злость, накопленная им за долгие месяцы рабства, прорвалась теперь наружу и сам собой решился главный вопрос: он никогда не будет воздавать добром за зло, потому что никогда еще в своей жизни он не испытывал большего наслаждения, чем то, которое он ощутил мгновенье назад, когда зверски убил своего мучителя.

Он жаждал крови. Размахивая цепью над головой, он устремился в самую гущу схватки. Раздавая удары направо и налево, он испытывал наслаждение от хруста костей и грохота падающих на палубу тел. Разумеется, он дрался на стороне атаковавших галеру разбойников, причем дрался так неистово, что все пираты обратили внимание на своего нежданного могучего союзника и даже в пылу боя мысленно воздали ему должное.

Концентрик убивал и убивал, и когда остатки экипажа галеры наконец сдались, он порывался собственноручно расправиться с пленными, которых и так ждала незавидная участь: их всех сковали единой тяжелой цепью и выбросили за борт. Концентрик перегнулся через борт и, сжав кулаки, смотрел на барахтавшихся в воде врагов. Ему казалось, что с ними обошлись слишком милостиво.

— Успокойся, парень, — похлопал его по плечу невысокий рыжеволосый человек со славным добродушным лицом. — Их ждет нелегкая смерть.

— А вдруг спасутся! — машинально воскликнул Концентрик.

— Не спасутся, — спокойно ответил рыжеволосый. — До ближайшего берега далеко, а ломы в связке тонут.

И словно в подтверждение этих слов, шагах в тридцати от скованных матросов над водой показался плавник акулы, которая неслась прямо на них. Послышались душераздирающие вопли, и Концентрик с удовольствием увидел, как сапфировая вода быстро мутнеет и окрашивается в красный цвет.

Затем, охваченный новой мыслью, он забегал по галере. Он увидел, как некоторые пираты, вооруженные молотками и долотами, пробираются между скамьями и освобождают оставшихся в живых рабов.

— Много ли живых среди этих несчастных? — спросил Концентрик у одного из пиратов.

— По правде говоря, очень немного, дружище, — отвечал тот. — Так всегда бывает: большинство гребцов погибает при столкновении двух судов. Все же несколько человек мы нашли, да еще десятка три сидели закованные в трюме. А вот девок в трюме не оказалось. Оно и понятно: эти мерзавцы шли в сторону Галапагоса…

Концентрик больше не слушал. Он побежал дальше. Он обыскал всю галеру, но ни среди живых, ни среди мертвых Деймоса не нашел. Вероятно Деймос погиб, и его выбросили в воду еще до того, как Концентрик начал его разыскивать. Концентрик не прекращал поиски. Уже все трупы побросали за борт, уже искать было негде, а Концентрик все не мог успокоиться. Его измученное, ожесточившееся сердце все не могло смириться с мыслью, что Деймос погиб в час своего освобождения.

Затем все тот же рыжеволосый человек, оказавшийся пиратским капитаном с доброй шотландской фамилией Маккормик, предложил Концентрику и еще нескольким бывшим рабам подписать контракт и стать членами пиратской команды. Концентрик машинально поставил свою подпись под документом, аналогичным составленному еще четыреста с лишним лет назад знаменитым пиратом Робертсом. Возможно, в иное время такая честь стала бы для Концентрика предметом гордости, но сейчас он еще не остыл от битвы, он был опьянен неожиданно обретенной свободой, и наконец — он был слишком удручен очевидной гибелью Деймоса.

Остальных оставшихся в живых рабов накормили, кое-как приодели, снабдили захваченным на галере огнестрельным и холодным оружием и посадили в шлюпки с большим запасом провизии и подробными инструкциями, как добраться до ближайшего населенного острова.

Концентрик грустно смотрел, как эти люди отправлялись навстречу неведомому. Что ждет их там? И что ждет население этого острова, когда к его берегам приплывут шлюпки с этими обозленными и вооруженными людьми?

Тем временем галеру, на которой так долго мучился Концентрик, окончательно разграбили; все добро с нее перетащили на пиратский корабль, а саму галеру подожгли. Пираты взяли курс на восток. С палубы своего нового плавучего дома Концентрик торжественно смотрел, как догорает все удаляющийся символ его рабства.

Затем он снова вспомнил Деймоса. Быть может, подумал он, Деймос умер уже давно, ведь, наверное, прошло много времени с тех пор, как их разлучили.

— Какое сегодня число? — спросил Концентрик у одного из своих новых товарищей, выкатывавшего в этот момент на палубу бочонок рому, чтобы отметить победу.

— А хрен его знает! — отвечал беспечный пират. — Спроси у капитана; он всегда знает такие вещи.

— Сегодня одиннадцатое августа, — сказал капитан Маккормик, благожелательно посматривая на Концентрика.

— Которого года?

— Две тысячи сто восемьдесят третьего года, — не слишком удивившись этому странному вопросу, ответил капитан.

Ровно четырнадцать месяцев провел Концентрик, прикованный цепью к рабской скамье.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПИРАТ

1

Итак, в конце XXII века, когда большая и, вероятно, лучшая часть человечества попряталась по норам и занялась научной работой, нашлось несколько сот тысяч наиболее горячих голов, которых романтика дальних странствий, жажда телесных наслаждений, запах рома и копченого мяса влекли куда сильнее, чем вегетарианство и онанизм инженерной эпохи.

Эти отчаянные мужчины и женщины, взбудораженные собственной атавистической памятью и начитавшиеся авантюрных романов прошлого, прибывали на Галапагос — в одиночку или с приятелями, а порой и с собственным судном, нередко управляемым небольшим количеством весьма примитивных биороботов. Их дальнейшая судьба зависела от личных качеств и, в еще большей степени, от удачи: женщины почти неизменно попадали в гаремы Островной Империи (так называлось государство, расположенное на островах Загадочного Архипелага), многие мужчины погибали в первые же дни, очутившись, подобно Концентрику, в плавучем аду галерного рабства, иные оседали на Галапагосе или на островах Загадочного Архипелага, а некоторые — едва ли не самые удачливые — подписывали пресловутые контракты и становились подлинными «джентльменами удачи» этого моря, которое местные остряки прозвали Южным Блядовитым океаном.

С разношерстной командой, набранной из представителей всех рас и национальностей, эти пираты XXII века бороздили море, наводя ужас на «честных» рабо— и баботорговцев, укрываясь время от времени в какой-нибудь уединенной бухте для кренгования или бросая якорь в каком-либо островном порту, чтобы сбыть награбленное, покутить и потерроризировать «аборигенов», нагнав на них ужас своей жестокостью. Впрочем, полосы чудовищных зверств столь часто чередовались у них с вспышками благородства и великодушия, да и сам моральный кодекс обитателей Южного Блядовитого океана был настолько покладист, что едва ли можно считать этих пиратов такими уж отъявленными негодяями, во всяком случае — в сравнении с большинством их жертв.

Как и в старые добрые времена, пираты XXII века были не просто грабителями. В большинстве своем, они представляли собой плавучую республику, в которой господствовали собственные законы, порядки и обычаи. При этом, с женщинами они поступали, смотря по обстоятельствам; захваченный пиратами торгаш был обречен, но раб вполне мог рассчитывать на их великодушие. Более того, капитаны пиратских судов чаще всего и пополняли свою команду за счет освобожденных ими рабов.

Одним из таких пиратов и был капитан Маккормик, хозяин быстроходного двадцатипушечного капера — веселый и добродушный человек, ладный и широкоплечий, со славным, чуть тронутым веснушками лицом и заметно поредевшими рыжими волосами. Роста он был невысокого, но силищей, по-видимому, обладал неимоверной. «Не с галер ли?» — подумал как-то Концентрик, разглядывая толстые могучие руки капитана. Но Маккормик не любил рассказывать о себе. О своем прошлом он сообщал лишь, что зачат он был непорочно и до прибытия на Загадочный Архипелаг вынужден был поститься, дабы искупить многочисленные грехи своих далеких предков. Днем он редко удалялся в свою каюту, предпочитая проводить время на палубе, где он обыкновенно расхаживал взад-вперед, заложив руки в карманы коротких хлопчатобумажных штанов, отпуская шуточки, богохульствуя, да время от времени разглядывая горизонт в старинный морской бинокль.

Концентрик ему сразу приглянулся, поскольку капитан справедливо полагал, что лишь дьявольски стоящий парень мог продержаться на галерах четырнадцать месяцев. Кроме того, Маккормику, несмотря на весь его богатый опыт в такого рода делах, еще не доводилось видеть человека, который дрался бы с таким остервенением, как Концентрик в час своего освобождения. Капитан был так восхищен, что даже подумывал, не подключить ли Концентрика к дележу захваченной на той галере добычи, хотя это и было против правил, поскольку обретенная рабом свобода уже сама по себе являлась достаточным в таких случаях вознаграждением. К слову сказать, вся добыча тогда состояла из денег, да бочонка рому, так как галера была захвачена в момент возвращения с островов Загадочного Архипелага, и, следовательно, трюм оказался уже пуст. Если бы галера направлялась в сторону островов, то было бы меньше денег, но зато в трюме наверняка оказались бы женщины, которых можно было бы использовать по назначению, а затем продать на тех же островах. Правда, за женщин, побывавших в руках у пиратов, как правило, давали уже значительно меньшую цену.

Все эти тонкости Концентрику еще предстояло освоить, а пока ему в свою очередь нравился капитан Маккормик, и вообще он был признателен своим спасителям. В первый же день корабельный врач сбрил ему все волосы и дал специальное мыло, при помощи которого Концентрик сразу избавился от целого полчища отвратительных насекомых, мучивших его в течение долгих месяцев. Его накормили и приодели. Пиратский капер, естественно, казался ему раем после страшной галерной жизни. В первые две недели он знакомился со своими новыми товарищами и присматривался к корабельной обстановке. Познав ад, он в значительной степени утратил способность радоваться и весело смеяться, но зато стал неприхотлив и научился удовлетворяться простыми вещами — свободой, хорошей едой и относительно спокойным существованием. Он вкусил, наконец, мяса — в трюме было вдоволь копченых тушек диких гусей — и отведал настоящего островного рому, который оказался гораздо ядреней того, который он пил когда-то в Петербурге. Он испытывал неизъяснимое блаженство, когда теплыми тропическими ночами сидел на палубе под черным, усыпанным звездами небом и слушал разговоры своих новых товарищей, из которых узнавал немало нового и полезного. Но невзирая на хорошие стороны своей новой жизни, Концентрик теперь всегда оставался мрачен. Рабство оставило на нем неизгладимый след. Он часто вспоминал Деймоса, которого считал погибшим, и небезосновательно. Не забывал он и об Аделаиде, хотя понимал, что найти ее будет нелегко, и что прежде всего ему следует понять непростую и полную опасностей обстановку, сложившуюся в этой части земного шара.

Вот что он узнал из собственных наблюдений и из разговоров с пиратами в первые две недели своей службы на капере «Веселый Мак».

Достаточно бегло взглянуть на карту соответствующей части Тихого океана, чтобы уяснить себе, что острова Загадочного Архипелага и мыс Галапагос в совокупности образуют границы довольно большого моря, которое и получило у местных остряков название Южного Блядовитого океана. Нетрудно понять, что мыс Галапагос являлся своеобразным окном в мир свободы и романтики, через которое на эти, еще недавно совершенно необитаемые, острова проникли многочисленные представители всех земных рас.

На островах Загадочного Архипелага располагалась так называемая Островная Империя, управляемая неким Великим Островитянином. Формально этот правитель предъявлял права на все острова архипелага, однако фактически он контролировал лишь самый крупный остров и несколько к нему прилегающих. Что же до остальных островов: некоторые из них оставались необитаемыми, и их использовали пираты для охоты и кренгования своих судов, на других существовали мелкие порты и малозависимые от Островной Империи поселения. На крупнейшем острове, который обычно и называли Островной Империей, а иногда — Белым Городом, среди прочего располагалась пышная резиденция Великого Островитянина и его огромный гарем.

По слухам, Великий Островитянин был очень способным и энергичным человеком европейского происхождения. Концентрик плохо понимал, в чем заключалась сила этого правителя, но власть его была, по всей видимости, весьма значительна. Он располагал небольшой сухопутной армией и довольно крепким флотом. На своих островах он держал несколько предриятий, на которых, используя рабский труд, строил суда, превосходившие своей мощью пиратские каперы, что и позволяло ему в какой-то мере (правда, в очень незначительной!) контролировать ситуацию на море. Во всяком случае, пираты страшились встреч с его флотилиями, и небезосновательно: захваченных в плен морских разбойников ожидало рабство на островных предприятиях или позорная роль евнухов в гаремах островной аристократии.

Таким образом, по вполне понятным причинам, в первые четырнадцать дней своей пиратской карьеры Концентрик узнал гораздо больше, чем за четырнадцать предыдущих месяцев. То были мирные четырнадцать дней, а на пятнадцатый незадолго до полудня вахтенный узрел на горизонте смутные очертания незнакомого судна, и капитан Маккормик, не колеблясь, отдал приказ разворачивать «Веселого Мака» в его направлении.

Жажда убийства, неистребимая ненависть бывшего раба к торговцу живым товаром немедленно проснулась в Концентрике при известии, что они преследуют торговую галеру. Стоя на палубе и всматриваясь вдаль, он с наслаждением вспоминал, как крушил черепа команде своей галеры, и ему вновь хотелось слышать хруст костей врагов своих и видеть кровь и мозги на палубе вражеского корабля. Его не волновало сейчас то, что эти торговцы везут женщин на аукционы Островной Империи, что среди этих женщин вполне могла быть и Аделаида, он думал лишь о несчастных гребцах на вражеской галере и вспоминал ни на секунду не утихающий, бешеный стук своего сердца да круглосуточный, страшный звон рабских цепей.

Преследуемая галера шла в сторону Островной Империи, и можно было ожидать, что трюм окажется полон женщин. В предчувствии дикой забавы, пираты отпускали по этому поводу непристойные шуточки. Лишь Концентрик молчал и неотрывно смотрел вдаль. Видимо почувствовав его нетерпение, стоявший рядом капитан Маккормик шутливо бросил:

— Что, парень, кулаки зачесались или конец попарить не терпится?

Концентрик промолчал.

Расстояние между кораблями быстро сокращалось, и наконец, видимо поняв, что от погони все равно не уйти, неприятельский шкипер развернул свое судно и дал бортовой залп из всех своих кулеврин. Однако прицел был взят неудачно, ядра упали в море, а еще через несколько минут быстрый и маневренный «Веселый Мак» уже становился борт о борт с «торговцем», и абордажные крючья заскрежетали о фальшборт противника.

Мгновенье спустя, пираты устремились через борт на палубу вражеского корабля. Вооруженный боевым топором и кинжалом Концентрик был одним из первых. Он был одержим прямо-таки звериной ненавистью к противнику. Его ярость возросла еще больше, когда, очутившись на палубе галеры, он увидел, что почти все рабы-гребцы уже погибли или получили смертельные ранения. Так бывает почти всегда: огромные тяжеленные весла при сокрушительном ударе от столкновения двух судов калечат беспомощных, прикованных к своим скамьям рабов. Концентрик уже знал это по своему страшному опыту, но сейчас его занимало другое. Он вновь с наслаждением убивал врагов своих и упивался видом их крови. Он не знал, сколько человек он должен убить, чтобы почувствовать себя отомщенным, чтобы утолить наконец злобу, накопленную за долгие месяцы ужасного рабства. Он не думал об этом, он просто испытывал удовлетворение от убийств: от того как кинжал мягко вонзается в тело, которое, может быть, является телом шкипера-работорговца; от того как топор разбивает череп врага, разбрызгивая при этом мозги, которые, возможно, принадлежали боцману-надсмотрщику.

Сражение оказалось недолгим, и больше всех отличился Концентрик. Во всяком случае он убил больше всех людей. Он был опьянен и плохо отдавал себе отчет в том, что происходило вокруг. Когда он наконец вышел из этого состояния, то обнаружил, что бой уже закончился, одни пираты окружили недобитых врагов и выбрасывают их за борт, предварительно награждая каждого ударом кинжала, другие пробираются между скамьями и освобождают немногих оставшихся в живых рабов, а третьи с диким улюлюканьем выводят из трюма перепуганных, лишь начинающих разбираться в окружающем, девушек. Концентрик внимательно осмотрел всех пленниц, не пропустив ни одной.

Наличных денег на галере почти не оказалось, что было и не удивительно, учитывая, что шла она в сторону аукциона, наполненная живым товаром. Теперь пиратам предстояло продать захваченных женщин и ценности, а затем честно, согласно контракту, поделить между собой вырученные деньги.

Еще через два часа захваченная галера была полностью разграблена и отправлена ко дну, предметы антиквариата и сундуки с ценностями, подлежащие продаже или честному пиратскому дележу, были перетащены в капитанскую каюту, а на палубе «Веселого Мака» царили разврат и пьянство. Концентрика это почти не занимало. Он лишь приобрел в качестве трофеев несколько пачек сигарет, коих прежде не имел, а потому курил, лишь когда угощали товарищи. Разложив по карманам сигареты, он отошел в сторонку, закурил и почти равнодушно взирал на царящее на палубе веселье. Неотступно следивший за ним капитан искренне удивился этому обстоятельству и спросил:

— А тебя, что, бабы не интересуют?

Концентрик неопределенно пожал плечами.

— Какого ж хрена ты пожаловал в здешние воды? — не унимался Маккормик. — Драться? Клянусь влагалищем Святой Девы Марии, я еще никогда не видел столь неистового бойца как ты!

— Быть может, ты еще не встречал человека, столь долго пробывшего на галерах, — горько усмехнулся Концентрик.

— И то правда, парень, — согласился капитан. — На галерах обычно мрут как мухи. Если тебя не волнуют бабы, так пойдем ко мне в каюту, пропустим по стаканчику. Или бабы все-таки волнуют?

— Волнуют, — ответил Концентрик, — но не эти.

Капитан аж присвистнул от удивления.

— А эти чем плохи?

— Ничем. Просто я ищу в этом море женщину, которую люблю.

Капитан опять присвистнул.

— Клянусь святым влагалищем, ты странный парень! Ну, пойдем ко мне, потолкуем. Быть может, смогу тебе помочь; я ведь давно в здешних водах!

И они вдвоем прошли в каюту капитана Маккормика.

2

Каюта капитана Маккормика с первого взгляда поражала удивительной смесью роскоши и грязи. Все здесь говорило о том, что хозяин этой каюты был человеком веселого нрава и не слишком строгих моральных устоев. Парчевый диван и черный с золотыми инкрустациями стол эпохи Людовика XV (мастерски выполненная подделка с Островной Империи) были кощунственно испещрены следами от стаканов и ожогами от сигаретных окурков. Пол был устлан дорогим мягким ковром, но и тот был испещрен винными пятнами и прожжен табачным пеплом. По обе стороны дивана, на старинных ночных столиках из красного дерева, стояли великолепные бронзовые лампы; однако и лампы, и столики были обезображены бесчисленными оспинами от пистолетных выстрелов. Вся эта старая добрая стильность разбивалась о стоящий на углу стола персональный компьютер образца середины XXI века, непрерывно вещавший новости со всех континентов, а в данную минуту транслировавший футбольный матч европейской лиги для биороботов класса football-A.

Капитан наполнил ромом стаканы, небрежно швырнул на стол пачку сигарет и, указав Концентрику на кресло, уселся по другую сторону стола на диване.

— Закуривай, не стесняйся, — с грубоватой простотой предложил Маккормик и, звонко ударив своим стаканом о стакан Концентрика, немедленно выпил.

Еще не до конца остывший после битвы Концентрик также жадно выпил рому, вытер губы тыльной стороной ладони, затем бросил на стол свою пачку сигарет и сказал:

— Спасибо, капитан, я уже разжился своими.

— Это хорошо, — сказал Маккормик. — Табак нынче дорог. На островах до сих пор не научились производить сигареты, и единственным источником остается Галапагос, куда курево контрабандно доставляется с Континента.

Капитан щелкнул старой исцарапанной зажигалкой, прикурил и дал прикурить гостю. Концентрик еще не успел особо пристраститься к табаку, но сейчас — после боя и целого стакана рому — курил с удовольствием.

Капитан вновь наполнил стаканы и спросил:

— Не пора ли тебе, подобно всем нам, сменить имя? Уж больно оно у тебя континентальное.

— Женщина, которую я разыскиваю, должна помнить меня под этим именем.

— А под каким именем ты ее помнишь? — осведомился капитан.

— Ее звали Аделаида.

— Чтоб мне захлебнуться в сперме Святого Духа, если я не слышал раньше этого имени! — воскликнул Маккормик. — У тебя случайно нет ее фотографии?

Концентрик молча снял с шеи цепочку с медальоном и протянул ее капитану. Тот раскрыл медальон и немедленно закричал:

— Разумеется я помню эту сиськастую красотку! Должен признать, что у тебя губа не дура!

— Где она? — задыхаясь от волнения, спросил Концентрик.

— Понятия не имею! — беспечно ответил капитан. — Десять месяцев назад она была любовницей Плешивого Эфиопа, а где она сейчас, одному богу известно. Хотя, Плешь, помнится, был от нее без ума, так что возможно она до сих пор с ним.

— А кто такой этот Плешивый Эфиоп? — спросил Концентрик, внезапно охваченный неприятным чувством ревности. Впрочем, он понимал, что в здешних краях не приходится рассчитывать на целомудрие своей избранницы, к тому же ей и вовсе не свойственное. Хорошо еще, если ей выпал жребий стать любовницей пиратского капитана, а не попасть в лапы всей его команды.

— Плешивый Эфиоп, — отвечал Маккормик, — это, вероятно, самая жуткая черномазая образина, которая когда-либо плавала в здешних водах!

— Он тоже пират? — догадался Концентрик.

— Пират и хозяин двадцатипушечного барка «Черная пантера». Несколько лет назад он собственноручно выкинул за борт моего повара, за то что тот забыл долить рому в уху. Но клянусь святым зачатием, Плешь — славный парень и очень недурной собутыльник! Если тебя так интересует эта девчонка, мы можем его поискать.

— Я и прибыл на Галапагос, чтобы разыскать Аделаиду! — горячо сказал Концентрик.

— Думаю, что ты немного опоздал, и ее уже нашли многие до тебя!

— Это горькая правда, капитан! — ответил Концентрик. — Когда-то я не ответил на ее призыв и заплатил за это сполна. Но где мы можем найти Плешивого Эфиопа?

— Кто его знает! — пораскинул мозгами Маккормик. — В ноябре прошлого года мы вместе охотились на Кабаньем острове и кренговали суда там же, на Лысой отмели. Плешивый Эфиоп ежегодно кренгует там свое судно, и если мы его не встретим раньше, то наверняка найдем его барк в ноябре на Лысой отмели. Только учти: Плешь — очень горячий малый, и если у вас дойдет до драки, я бы не поставил против Плеши даже на тебя!

— Сначала надо разыскать Аделаиду, а там уж посмотрим!

— решительно сказал Концентрик.

— Да, — снова сказал капитан, — в ноябре мы почти наверняка найдем Плешь на Лысой отмели, а до тех пор мы можем встретить его лишь случайно. Сейчас мы возьмем курс на Остров Тысячи Дев, чтобы продать баб на тамошнем аукционе; может там чего разузнаем про Плешь.

— А можем мы там его встретить? — нетерпеливо осведомился Концентрик.

— Кто его знает, где он! — ответил Маккормик. — Море велико.

Концентрик решил пока оставить эту, наиболее интересную для него, тему и задал вопрос, на который сам уже добрую неделю тщетно искал ответ.

— Я что-то не понимаю, капитан, как мы торгуем на островах. Если эти острова принадлежат Империи, то как мы вообще можем на них высаживаться? А если Островная Империя не контролирует их, то почему бы нам просто не грабить тамошние поселения, вместо того, чтобы честно торговать с ними?

— Х-м! Ты еще новичок, — добродушно усмехнулся Маккормик. — Формально эти острова принадлежат Великому Островитянину, поэтому грабить их опасно; жители еще обратятся к своему правителю за защитой. А им, в свою очередь, выгодна торговля с нами, да и связываться с пиратами они боятся — Островитянин все-таки далеко. Так было во все времена: губернаторы мелких островов всегда поощряли пиратов. Странно, что ты этого не знаешь. Ты что читал перед тем как сюда отправиться?

— «Остров Сокровищ».

— А еще?

— Больше ничего. Я просто не успел прочесть ничего более, так как отправился искать Аделаиду.

— Жаль! — сказал капитан. — Историю нужно знать — она повторяется.

— А ты кем был на Континенте? — спросил Концентрик, уже предчувствуя ответ.

— Профессором истории, — с улыбкой ответил Маккормик.

— Самая неблагодарная профессия: денег мало, а знаний, увы, достаточно, чтобы все вокруг возненавидеть. А кем был ты?

— Специалистом по проблемам торможения.

— А, «душителем прогресса»! — с оттенком презрения усмехнулся Маккормик.

Капитан вновь наполнил стаканы и неожиданно сказал:

— Да, Концентрик, я никто иной как бывший профессор Аргонавт из Глазго!

— Тогда я читал твою статью! — воскликнул пораженный Концентрик.

— Про окончательное решение полового вопроса?

— Да!

— Вот эту чушь ты вполне мог бы и не читать! — сказал бывший профессор. — Лучше бы ты почитал рассказы о капитане Шарки; пользы, во всяком случае было бы больше. Я написал ту бредовую статью ради денег, когда решил сваливать. Во все времена и во всех странах бред оплачивается куда лучше, чем что-либо подлинно ценное, а мне необходимы были деньги, чтобы купить десятка два биороботов и построить судно… Хотя теперь мне иногда кажется, — неожиданно сказал Маккормик, — что та статья была не так уж глупа.

— Вот как! — удивился Концентрик.

— Да, — сказал капитан. — Возможно, когда-нибудь и ты согласишься с этим.

— Опубликовав ту статью и еще парочку, ей подобных, — продолжал Маккормик, — я заработал больше, чем за всю свою предыдущую честную научную деятельность. Наконец, в семьдесят первом году я вышел в море во главе команды нелюдей. Излишне говорить, что благодаря усилиям подобных тебе специалистов по торможению, мои пролы абсолютно не умели драться, и я стал легкой добычей первого же пиратского капера. Но говорят, что «нет худа без добра», и, возможно, это правда: меня захватил знаменитый Голландец, с которым мы и по сей день остаемся добрыми друзями.

— Мне уже приходилось слышать это имя, — вставил свою реплику Концентрик.

— Еще бы! Кстати он хорошо владеет твоим языком, и ходят слухи, что он также бывший профессор и специалист по проблемам преподавания русского языка. Вроде он предлагал новую систему тестирования выпускников школ, и у него вышли из-за этого неприятности. Ну, да хрен с ним! Пусть меня протушат в сперме Святого Духа, если меня все это до сих пор волнует! Итак, Голландец пошвырял в море моих биороботов, захватил мой корабль в качестве трофея, но со мной обошелся милостиво. Я охотно подписал контракт и стал членом команды «Летучего голландца», а через два года я уже был у них главным канониром. Я быстро разжился под началом Голландца, и шесть лет назад уже сам вышел в море на собственном судне.

Концентрик молчал, задумавшись об удивительных превратностях человеческих судеб. Воистину, человек предполагает, а случай тасует судьбы людские как карточные колоды. Правильнее даже сказать, что человек своими действиями в какой-то степени предопределяет свою судьбу, но сам никогда точно не знает, что именно из этого выйдет. Он как бы крапит колоду, которую затем тасует Случай.

Капитан допил свой ром и вышел из-за стола.

— Мы с тобой тут нынче разоткровенничались, что не принято в здешних водах. Пожалуйста, держи язык за зубами и не болтай где попало о том, что услышал сегодня в этой каюте.

Концентрик молча кивнул головой в знак согласия.

— Пойдем, покурим на палубе, — предложил капитан. — Заодно посмотрим, не посрамились ли там наши ребята с перепугу… Кстати, в чем-то современный секс действительно утонченнее чем вся эта древняя потная возня.

Концентрик с сомнением покачал головой.

— Возможно, когда-нибудь и ты согласишься с этим, — вновь произнес капитан фразу, уже слышанную сегодня Концентриком.

Веселье на палубе улеглось. Лишь кое-где виднелись отдельные парочки, да с кормы доносилось нестройное пьяное пение. Солнечный диск уже клонился к закату, и фиолетовая тропическая ночь готовилась опуститься над сапфировой гладью моря.

Маккормик и Концентрик молча курили, любуясь закатом, когда к ним подошел почти трезвый квартирмейстер Борода и сказал:

— Слева по борту Остров Негодяев, капитан. Не бросить ли якорь в Тигровой бухте? Нам самое время пополнить запасы пресной воды.

— Пора, так пора, Борода, — согласился Маккормик. — Отдай необходимые распоряжения от моего имени.

Через полчаса «Веселый Мак» уже входил в Тигровую бухту, где, словно дожидаясь его, слегка покачивался на волнах ярко-оранжевый двадцатипушечник с белой, художественно выполненной надписью — «Летучий голландец».

3

— А вот и Голландец! — радостно закричал капитан Маккормик, узнав барк своего старого корабельного товарища. — Легок на помине! Дарби, пальни-ка ему в знак приветствия. Дьявол! Сто лет жить будет!

На «Летучем голландце» уже тоже заприметили «Веселого Мака» и первыми дали традиционный в таких случаях пушечный выстрел.

— Эта бухта называется Тигровой, — пояснил Концентрику капитан, — с тех пор как Плешивый Эфиоп видел здесь тигра! Разумеется, тиграми на этом острове и не пахнет: просто Плешь выпил в тот день сверх меры. Но клянусь святым зачатием, если бы здесь водились дикие кошки — им было бы что жрать! На Острове Негодяев отменная охота на диких коз, и клянусь спермой всех библейских святых, Голландец бросил здесь якорь, чтобы пополнить запасы копченостей!

— А почему этот остров так странно называется — Остров Негодяев? — спросил Концентрик, задумчиво глядя на высокий, поросший лесом холм, скудно, но торжественно озаренный последними лучами заходящего солнца.

— Это давняя история, также связанная с Плешью, — отвечал капитан. — Однажды двое матросов «Черной пантеры» опробовали его любовницу. Плешь так рассвирепел, что высадил мерзавцев на этом пустынном острове с небольшим запасом пороха и пуль и с персональным компьютером. И что ты думаешь? Эти болваны развлекались здесь программированием вирусов и снабжали своей продукцией все окрестные компьютеры. В конце концов сам Великий Островитянин прислал сюда отряд с целью их поимки. Негодяев продали на галеры, но остров до сих пор называют их именем.

Час спустя «Веселый Мак» уже стоял на якоре менее чем в трехстах метрах от «Летучего голландца», и капитан Маккормик спустил шлюпку, чтобы засвидетельствовать свое почтение старому корабельному другу. Выяснилось, что на борту оранжевого судна остались лишь десять человек, а остальные разбойники во главе с самим Голландцем охотятся на острове и пробудут там еще, как минимум, неделю.

После таких новостей Маккормик собрал всю команду на палубе и громогласно объявил:

— Сейчас мы продолжим веселье, ребята, и сегодня переночуем на «Веселом Маке», а на рассвете высадимся на берег и поищем Голландца. Здесь останется лишь квартирмейстер Борода с несколькими помощниками.

Разбойники дружно закричали «Ура!», после чего на палубу был выкачен новенький трофейный бочонок рому; Борода вывел на палубу всех девиц, которых он квартировал в удобных каютах в трюме; и начались разврат и пьянство, причем с самым деятельным участием капитана Маккормика и его нового приятеля Концентрика.

Сперва Концентрик проявлял известную робость, присматривался к действиям своих товарищей, одним словом — дичился и боялся сплоховать по неопытности. Но вскоре его отметила своим вниманием пышная темнокожая девица. Она отвела дебютанта в сторонку и помогла ему обрести столь необходимую в таких случаях уверенность в своих силах.

В тот вечер Концентрик познал наконец весь блеск и всю нищету плотского греха. Спать он улегся далеко за полночь, усталый и перевозбужденный, а засыпая, думал: «Стоило ли ради этого отправляться на Галапагос?» Впрочем, он пришел сюда вовсе не за этим, а за Аделаидой.

Те чувства, которые он испытывал по отношению к Аделаиде, едва ли можно было назвать любовью. Да и о какой любви могла идти речь, если он даже никогда не видел Аделаиду! Концентрик не обманывался на сей счет. Когда-то он возжелал ее, вдохновленный вниманием, которое она ему оказала, а отчасти и привлеченный запахом запретного плода. С тех пор много воды утекло. Пройдя через ад, Концентрик стал иначе смотреть на вещи. Теперь он искал Аделаиду, чтобы вступить во владение тем, что ему принадлежит по праву. Он знал по какому праву ему принадлежит Аделаида. По праву сильного — единственному праву, испокон веков уважаемому на Земле! На Земле — где человек человеку волк. Теперь он силен и жесток, поэтому он не сомневался, что возьмет Аделаиду, как только ее найдет. Если она с Плешивым Эфиопом, значит он возьмет ее у Плешивого Эфиопа. Пусть Плешивый Эфиоп силен, Концентрик — сильнее всех. Столь же силен только Деймос, но Деймоса уже нет в живых.

На рассвете Маккормик вновь собрал всех на палубе и обратился к квартирмейстеру:

— Борода, отбери себе десять человек, а также десяток девчонок, чтобы скрасить свое времяпровождение.

— Остальным, — повысил голос капитан, — шлюпки на воду и готовиться к высадке на берег вместе с охотничьими принадлежностями и бабами! На острове не ссориться с парнями «Летучего голландца» из-за девок! Помните: Святой Дух щедро делился не только своей спермой, но и емкостями, самой природой предназначенными для наполнения ею!

После такого напутствия пираты дружно закричали «Ура!» и вскоре к берегу уже мчались шесть больших шлюпок с ревущими песни разбойниками и радостно визжащими полуголыми девицами. Первой к берегу причалила шлюпка, в которой среди прочих сидели Концентрик и капитан Маккормик.

Остров выглядел очень живописно: естественный, веками намытый пляж из белого песка, позади которого стеной стояли прекрасные деревья с гроздьями крупных орехов в вечнозеленых кронах. Впервые Концентрик высадился на одном из островов Загадочного Архипелага и теперь с любопытством осматривался по сторонам. Воздух казался сухим и очень здоровым: ни зловредных насекомых, ни затхлого, напоминающего о лихорадке болотного запаха. Чуть левее от места высадки пиратов в море впадала узенькая речушка, имевшая свое начало на том самом высоком холме, которым еще накануне любовался Концентрик.

К этой речке и устремились первым делом три дюжины полупьяных разбойников и почти три десятка веселых, на ходу стаскивавших с себя и без того скудные одеяния женщин. Здесь они долго и радостно галдели, умывались и утоляли свою похмельную жажду прохладной, на удивление чистой водой. Затем вся эта ватага направилась в лес, причем один из пиратов, видимо привлекая внимание людей Голландца, выстрелил в воздух, после чего тысячи разноцветных птиц с невообразимым гомоном взлетели вверх с пышных крон высоких магнолий.

Концентрик, как наименее опытный в подобных походах, держался почти в самом арьергарде. К поясу у него был подвешен боевой топор, а в руках он нес охотничье ружье и маленький персональный компьютер, принадлежавший капитану Маккормику. Воспользовавшись этим, он на ходу запросил информацию об Острове Негодяев. Кое-что нашлось, и Концентрик узнал, что остров необитаем и границы его представляют собой неправильную криволинейную окружность диаметром около семи миль. Кроме того сообщалось, что здесь имеется одна пресноводная речка и множество всяческой дичи, из которой особую ценность представляют дикие козы, кабаны и гуси.

Вскоре пираты повстречали людей Голландца. Побеседовав с ними и выяснив, где находится их капитан, Маккормик предоставил своим матросам почти полную свободу на острове. Он дал им лишь самые необходимые, обычные в таких случаях указания, а сам в сопровождении Концентрика и повара с двумя помощниками отправился на поиски своего старого друга.

Голландца они нашли на большой, щедро освещенной лучами утреннего солнца лесной поляне. Знаменитый корсар завтракал. Он сидел по-турецки на обширном мягком ковре, а перед ним стояли блюда с сочащимися кровью кусками жареного мяса, диким луком и чесноком, а также початый бочонок рому, несколько кружек и маленький портативный компьютер старинного образца. Справа от Голландца сидела красивая вульгарная девка — сытая, пьяная и, очевидно, довольная жизнью. На другом конце поляны была сооружена огромная коптильня, куда пираты стаскивали туши подстреленных животных, а рядом с коптильней ярко тлели угли большого костра, и дымился котел — загодя, ко второму завтраку, и восхитительный аромат чесночной похлебки с дикой козлятиной уносился в лесную чащу.

Этот запах пираты учуяли, еще только приближаясь к поляне.

— Кок «Летучего голландца», несомненно, один из лучших поваров Южного Блядовитого океана, — сообщил Концентрику Маккормик. — Клянусь спермой Христовой, такого не сыщешь даже в Островной Империи. Лучше меня кормил только мой старый, до тех пор пока Плешь его самого не скормил акулам.

— Сейчас мы пожрем на славу! — продолжал Маккормик, выходя из лесу и прикрывая глаза от солнца тыльной стороной ладони.

— А-а! Чтоб мне никогда больше не увидеть Поляну Пивных Бочек, если это не рыжий негодяй Маккормик! — радостно приветствовал Голландец своего старого корабельного приятеля.

— Кого это ты привел ко мне? Крепкий парень, клянусь святым зачатием!

Маккормик приказал своему повару соорудить коптильню здесь же, рядом с коптильней «союзников», а затем представил Концентрика Голландцу и его подруге. Девка похотливо улыбалась, разглядывая могучую фигуру Концентрика, а Голландец здорово оживился, услышав, что пришелец — русский.

— Сейчас мы живо проверим, какой ты русский! — заорал Голландец. — Возьми-ка компьютер, да напечатай без орфографических и пунктуационных ошибок какую-нибудь заковыристую фразу; например: «А хуйлишь ты, блядь, пиздишь-то?» Вот тут-то мы тебя и проверим! У нас, брат, свои методы!

Концентрик оставил это предложение без внимания, и молча уселся на ковре прямо напротив девицы. Метод голландского лингвиста был весьма остроумен, но Концентрик даже не усмехнулся: ему было все равно — признает его Голландец русским или нет.

— Знаем мы твои методы, старый мракобес! — заявил Маккормик, мало что, впрочем, понявший, так как тестовую фразу Голландец, естественно, произнес на русском языке. — Знаем мы твои методы! Из-за них-то ты и торчишь в здешних водах вместо того чтобы заниматься научной работой на Континенте.

— А что я забыл на Континенте? — парировал Голландец.

— Ни баб, ни мяса! Да и с выпивкой дело там поставлено прямо скажем неважно.

— Тебе бы только дорваться до выпивки!

— Ничего не поделаешь: такова природа человека, — философски изрек Голландец. — Меняются условия жизни, а человек все тот же: ему бы только дорваться до выпивки!

Голландца сперва возмутило, что спутник Маккормика проигнорировал его тест. Он хотел было по привычке настоять на своем, но, взглянув на Концентрика, понял, что перед ним не тот человек, которым можно безнаказанно помыкать. Поэтому он промолчал. Маккормик заметил это, но ничего не сказал. «Далеко может пойти парень, с которым сам Голландец счел за благо не связываться!» — подумал Маккормик.

Девица поставила перед гостями чистые кружки и тарелки. Тем самым она привлекла к себе внимание и представилась: ее звали Бубна. Затем она налила всем островного рому из бочки и наполнила тарелки гостей отборными кусками дичины. Причем самые лакомые части достались Концентрику, чего он, впрочем, даже не заметил. Он и не мог этого понять, поскольку впервые в жизни ел жареное мясо.

Концентрик достал кинжал, наколол на острие здоровенный кусок мяса и взял его в рот прямо с лезвия. Вкус был божественный. Концентрику показалось, что он физически ощущает, как насыщаются его мускулы. Он почувствовал вкус крови во рту, и это привело его в состояние, близкое к экстазу. Есть свежезажаренное мясо оказалось почти столь же приятно, как убивать. Он выпил залпом целую кружку рому и, все также — кинжалом, отправил себе в рот новый кусок сочащейся дичины. А затем еще и еще. Кровь стекала у него с подбородка, и при виде этого насыщающегося самца Бубна застыла в немом восторге.

Солнце стояло уже достаточно высоко, и становилось жарко. Бубна сняла с себя майку и обнажила полную, сытную, загорелую грудь. Капитаны также разделись до пояса. Только Концентрик остался в рубашке: он никогда никому не показывал свою изуродованную плетьми спину.

Концентрик ел мясо и пил ром, полуобнаженная Бубна восторженно смотрела на него, капитаны курили и неторопливо беседовали.

— Когда ты последний раз видел Плешивого Эфиопа? — осведомился в какой-то момент Маккормик, и Концентрик взглянул на Голландца, впервые заинтересовавшись разговором.

— Месяцев пять или шесть тому назад, — немного поразмыслив, отвечал Голландец.

— Я и того дольше, — сказал Маккормик. — А где он сейчас, ты конечно не знаешь?

— Понятия не имею. Тогда я встретил его угольную посудину в заливе возле Змеиного логова, где Плешь заправлялся пресной водой. Мы славно отобедали и на следующий день расстались, и где он сейчас знает только непорочный член Святого Духа! Ты ведь знаешь: у Плеши нет даже компьютера, поэтому связаться с ним практически невозможно.

— При нем была какая-нибудь любовница? — перешел к делу Маккормик.

— Да, и она была столь хороша, что я попросил Плешь продать ее мне; разумеется за хорошие деньги, поскольку она того стоила. Однако Плешь так рассвирипел, что чуть не прикончил меня каким-то ржавым черпаком.

— Ее звали Аделаида?

— Да. Ты ее знаешь? — удивился Голландец.

— Она уже была с ним десять месяцев назад, когда я в последний раз видел его на Лысой отмели.

— Так вот где нашло приют постоянство! — усмехнулся Голландец. — Кто бы мог подумать!

Немного помолчали. Грациозно выгнувшись, Бубна подсела к Концентрику и подлила себе и ему рому.

Неожиданно Голландец изрек:

— Безобразие все-таки, что Плешь не имеет компьютера.

— А что такое? — удивился Маккормик. — Все шахматисты испытывают неприязнь к компьютеру. Почему именно сейчас тебя это взволновало?

— Так, — уклончиво произнес Голландец. — Есть некоторые соображения…

Голландец нерешительно посмотрел на Концентрика.

— Ты бывал прежде на этом острове, Концентрик? — внезапно спросил старый пират.

Концентрик отрицательно покачал головой.

— Если ты уже насытился, Бубна может показать тебе лес.

Бубна с готовностью поднялась и призывно посмотрела на Концентрика. Почти обнаженная, она поражала Концентрика своим первобытным великолепием, почти дикой красотой, и ему показалось особенно заманчивым обладать ею именно в лесу. Он поднялся, вытер кинжал одним из разложенных на ковре пальмовых листов, засунул его в ножны и, обняв Бубну своей могучей рукой, скрылся с ней в тропических зарослях.

Маккормик хорошо знал Голландца и понял, что теперь Голландец подарит Бубну Концентрику. Именно подарит, а не продаст. Маккормика всегда восхищало, как Голландец умеет себя держать. Вот его любовница прямо у него на глазах животно возжелала пришельца, сам он не решился связываться с Концентриком, но как красиво все обставил! И подарок будет поистине королевский!

— Что за имя такое — Бубна? — спросил Маккормик. — Я помню, была у тебя когда-то Пика. Теперь Бубна.

— А я им сам даю имена, — ответил Голландец. — По порядку: Пика, Трефа, Бубна…

— А что после Червы?

— Снова Пика!

— Ух, ты! — восхитился Маккормик. — И которая это уже Бубна у тебя по счету?

— А чтоб я считал! — махнул рукой Голландец. — Я с тобой хотел поговорить вот о чем. Не мешало бы нам получше отладить связь, да и Плешивого Эфиопа убедить обзавестись компьютером.

— А что такое?

— В прошлом месяце я был на Аукционе и слышал там разговор о готовящейся войне.

— Да у нашего брата вся жизнь — война! — беспечно воскликнул Маккормик.

— Тут другое, — серьезно сказал Голландец. — Говорят на заводах Великого Островитянина трудятся уже свыше двадцати тысяч рабов, и он готовит крупную эскадру для борьбы с нами.

— Он всегда боролся с нами.

— Прежде это было всего лишь полицейское патрулирование, а теперь у него более серьезные планы. Говорят, что он собирается блокировать Аукцион и другие ключевые острова, а также установить полный контроль над морем.

— Неужели мы ему так мешаем? — Маккормик с сомнением покачал головой.

— Как-то все-таки мешаем, и если он теперь располагает достаточными средствами, то почему бы ему и не попытаться расправиться с нами?

— Поживем-увидим, — сказал Маккормик. — Не знаю, что мы тут можем предпринять… Это всё, что ты хотел сообщить мне наедине?

— Да. Ничего серьезного, но именно поэтому я и хотел обсудить это с глазу на глаз, без посторонних ушей. Не люблю, когда паника поднимается попусту.

— Концентрик не из тех, кто поднимает панику, — возразил Маккормик.

— Да, парень, кажется, дельный, — согласился Голландец.

— Я бы подарил ему Бубну, только вот…

Голландец замялся, и Маккормик, прекрасно ориентировавшийся в ситуации, с улыбкой подсказал ему:

— Только вот, не подумает ли он, будто бы ты его испугался? Ты ведь это хотел сказать?

— Ну, что-то в этом роде.

— Не подумает, — уверенно сказал Маккормик.

— Ты уверен?

— Вполне. Ему наверняка и в голову не приходит, что по отношению к тебе допущена некоторая бестактность. Он прошел слишком суровую школу, чтобы придавать значение подобным пустякам. Прямо с Континента парень попал на весло и больше года просидел на нем. Слыханное ли дело!?

Голландец промолчал. Быть может впервые в жизни старый пират подумал о том, какие поистине космические холод и мрак успевают воцариться в душе человека, пока его мускулы гипертрофируются и наливаются сталью на веслах.

Два капитана еще долго пили ром и обсуждали проблемы «берегового братства». Из леса целый день доносились женский визг, веселая перебранка, а также пьяная пальба — в пылу разврата пираты не забывали об охоте.

Затем наступил вечер, и зажглись костры. Возвратились на поляну Бубна и Концентрик. Почти обнаженная, загорелая и блестящая в свете вечерних огней Бубна ступала легко и величественно и светилась удовлетворенной женской улыбкой. Концентрик шел чуть тяжеловатой походкой, в своей неизменной рубашке, бритоголовый и могучий, словно всесильный лесной дух. И при ярком свете костра Бубна вновь любовалась тем, как Концентрик подбирает себе наиболее кровавые куски мяса и запивает их горячим ароматным бульоном.

В отличие от тихой фиолетовой ночи на море, лесная ночь оказалась черной и многоголосой. Концентрик и Бубна спали высоко, в ветвях огромного лиственного дерева, на постели, наспех сооруженной из многочисленных листьев папоротника и лопуха.

4

На рассвете Маккормик приказал своим людям сворачивать лагерь и готовиться к возвращению на корабль. Несколько удивленному такой спешкой Голландцу он объяснил, что решил бросить якорь в Тигровой бухте в основном для того, чтобы заправиться пресной водой, а серьезную охоту планирует провести в ноябре на Лысой отмели.

Все утро Бубна тщательно избегала Голландца, небезосновательно опасаясь взбучки за свое легкомысленное поведение. Голландец казалось не обращал на это внимания.

Концентрик с утра также был холоден с девушкой. Его отнюдь не страшила мысль о предстоящей разлуке. Напротив, он был даже рад возможности так легко от нее отделаться. Не то, чтобы она ему не понравилась; просто он плохо представлял себе сожительство с ней на пиратском корабле. У Концентрика еще свеж был в памяти пиратский контракт. Там говорилось, что любой член команды за дополнительную плату в общую казну (что-то около десяти крон в день) может иметь отдельную каюту. Но, во-первых, у Концентрика денег не было вообще, а во-вторых, сейчас, в связи с пребыванием на борту «Веселого Мака» почти четырех десятков женщин, свободных кают могло и не оказаться в наличии. Конечно, как только женщин продадут, у Концентрика появятся кое-какие деньги, и одновременно на «Веселом Маке» освободятся каюты, но все же Концентрику не нравилась перспектива постоянно жить с Бубной на корабле, да и не за Бубной он охотится в здешних водах.

Поэтому ближе к полудню, уже на берегу, для Концентрика наступил непростой момент, когда Голландец подловил наконец Бубну, подвел ее к Концентрику и сказал по-русски:

— В память о нашей встрече, парень, прими от меня в подарок вот эту женщину.

Несколько секунд Концентрик смотрел на Бубну: очевидно, она также испытывала двойственные чувства, какие почти всегда переживает человек при внезапной перемене в своей судьбе. Она не понимала по-русски, но догадывалась, что ее либо дарят, либо продают Концентрику.

Наконец Концентрик сказал:

— Спасибо, Голландец, но мне нечем отблагодарить тебя за этот подарок.

— Сочтешься когда-нибудь дружбою, — отвечал старый пират. — Ты еще только начинаешь жить в рельном мире, Концентрик. Знай же: мужская дружба есть самое ценное на земле. Своих друзей ты будешь помнить всегда, даже если порой между вами и пробежит черная кошка, а женщину можно и за борт выкинуть, коль приспичит.

Как все просто, подумал Концентрик, но сам бы он никогда до этого не додумался. Зверски убить двадцать человек — это пожалуйста, с удовольствием, а вот выбросить за борт, за ненадобностью, одну-единственную женщину — что на самом деле гораздо легче — ему бы и в голову никогда не пришло. Стереотип мышления!

— Спасибо, Голландец, — снова сказал Концентрик, теперь уже с легким сердцем и, положив свою тяжелую руку на плечо Бубны, слегка подтолкнул ее к шлюпке.

5

На корабле Бубна вела себя прилично. Держалась она обособленно от остальных девиц, чему имелось вполне разумное объяснение: те являлись собственностью всей команды, а Бубна принадлежала лично Концентрику. Была она красивая и во многих отношениях приятная женщина. По-английски говорила с заметным латинским акцентом; скорее всего она была итальянка.

Ночью Концентрик уединился с ней на полуюте. Они пили ром и ели яблоки: бочки и с тем, и с другим стояли на «Веселом Маке» прямо на палубе. Бубна быстро запьянела, Концентрик же никак не мог расслабиться: его одолели тяжелые воспоминания, что нередко с ним случалось.

— Больше всего на свете я люблю ром и мужчин, — развязно сказала Бубна. — Особенно по ночам.

Концентрик не слишком внимательно слушал ее пьяную болтовню.

— А что ты любишь больше — ром или мужчин? — рассеянно спросил он.

— Ром, — ответила Бубна и расхохоталась. — Некоторые мужчины просто омерзительны. Особенно некурящие. А ром приятен всегда. У тебя есть сигареты?

Концентрик достал из кармана сигареты.

— Как долго ты в море? — спросил он.

— С того самого момента, как пришла на Галапагос, — отвечала она. — Уже свыше трех лет.

— И всегда с пиратами?

— Нет. Сперва я плавала на торговой галере.

Концентрик вздрогнул. Ему даже показалось, что он предвидел такой ответ.

— И какую работу ты там выполняла? — несколько наивно спросил он.

Бубна встала и поводила задом. Она опять была голая до пояса, с распущенными черными волосами, и при свете звезд выглядела как прекрасная ведьма из мудрой старинной сказки.

— У нас своя работа, — сказала она. — Я была любовницей шкипера.

Концентрик подумал, что неплохо бы уже сейчас выбросить ее за борт. Он с трудом подавил в себе это желание, быстро выпил еще одну кружку рому и ушел спать, даже не поинтересовавшись, где будет спать она.

6

На другой день, незадолго до полудня, пираты «Веселого Мака» бросили якорь в живописной гавани у Острова Тысячи Дев, который гораздо чаще называли попросту Аукционом. Многочисленные лодки торговцев фруктами, высокие пальмы, одноэтажный белый городок вдали — все это выглядело бы очень привлекательно, если бы не ужасная толпа голых, закованных в цепи невольников, строем сидевших на корточках, окруженных вооруженными надсмотрщиками и ждавших команды, чтобы подняться и потащиться на аукцион навстречу новым, пока еще неведомым мучениям. Толпа эта явно была только что согнана с пришвартованной по соседству с «Веселым Маком» торговой галеры, шкипер которой громко командовал на палубе и время от времени исподтишка бросал взгляды на пиратский капер, с которым он никогда бы не захотел встретиться в открытом море. При виде этого зрелища Концентрик машинально сжал кулаки, но стоявший рядом Маккормик мягко положил руку ему на плечо и сказал:

— Спокойнее, друг мой, ты все равно не изменишь этот мир. Если ты не обещаешь вести себя благоразумно, я оставлю тебя на борту, и ты так и не побываешь на Поляне Пивных Бочек.

Концентрик неотрывно смотрел на берег. Вскоре там прозвучала команда «Встать!», и рабы покорно поднялись и, гремя цепями, строем потянулись по направлению к городу.

Пираты начали готовиться к высадке. Всех женщин собрали на палубе, и квартирмейстер Борода давал им надлежащие указания. На этот раз Борода и сам собирался на берег, а на корабле оставался главный канонир Дарби со своими помощниками. Бубна все время льнула к Концентрику. Она понимала, что ночью сболтнула лишнего, и теперь пыталась исправить положение. Она уже жалела, что изменила Голландцу: там ее существование было гораздо спокойнее, она испытывала достаток и пользовалась уважением капитана и команды; теперь же она очутилась всецело во власти человека, который временами казался ей обозлившимся на весь мир дикарем.

Перед высадкой на берег Маккормик счел необходимым еще раз предупредить Концентрика:

— Ты, парень, на острове руки особо не распускай. Наша торговля здесь и так висит на волоске, ты это прекрасно знаешь.

Концентрик молча кивнул головой в знак согласия.

Женщин не заковывали в цепи. Да и стерегли их во время переходов не слишком строго. Практика показывала, что женщины, в отличие от невольников-мужчин, почти никогда не предпринимали попыток к бегству. Им просто некуда было бежать; повсюду ждала их неволя. Самые красивые женщины предназначались для плотских утех, остальных использовали для всевозможных работ, испокон веков считавшихся женскими. Бежать можно было только обратно на Континент, но это не представлялось реальным. Как правило, пленницы и не стремились к побегу: одни смиренно несли свою долю, другие стремились устроиться с максимально возможными удобствами. Многие женщины находили эту жизнь более естественной, чем жизнь на Континенте, невзирая даже на то, что их порочно зачатые дети в большинстве случаев рождались рабами.

Алчные торговцы, доставляя своих пленниц к местам сбыта, неизменно заботились о достижении максимальных прибылей. Поэтому, экономя буквально на всем, они все же стремились сохранить за женщинами товарный вид. В отличие от них, пираты славились веселым нравом и широтой души: порой тяжелые на руку, они зато никогда не скупились на самые щедрые угощения. Вот и сейчас, вразвалочку сойдя на берег, флибустьеры в обнимку со своими пленницами направились к знаменитой Поляне Пивных Бочек. Возглавлял шествие Борода. Концентрик шел позади всех широкой размеренной походкой, сопровождаемый капитаном и встревоженной Бубной. Бубна то и дело искательно поглядывала на него; Концентрик не обращал на это внимания и с любопытством посматривал по сторонам.

Городок был скорее некрасивый, однако сочетание белокаменности строений с пышной тропической природой придавало ему известный южный колорит. Какой-либо стиль отсутствовал: скотные дворы и стога сена тут и там соседствовали с лавками мелких торговцев и ресторанчиками под открытым небом. Пожалуй, если и был какой-то внешний символ у этого городка, так это — ананас. Он здесь присутствовал повсюду: на тележках разносчиков и на вывесках таверн, на ресторанных столиках и в корытах свиней на скотных дворах.

Местные жители, завидев пиратов, шарахались во все стороны. Лишь изредка попадались навстречу носильщики в зеленых хлопчатобумажных униформах. Эти ничего не боялись; им просто нечего было терять. Концентрик уже знал, что такую униформу носят мужчины-рабы на всех островах Империи. Исключение составляли лишь галерники, тянувшие свою горькую лямку нагишом.

О приближении Поляны Пивных Бочек можно было догадаться загодя: теплый хлебный запах свежего пива смешивался с восхитительным, доселе незнакомым Концентрику ароматом.

— Клянусь спермой христовой, сегодня там шашлыки, ребята! — заорал Борода, и возбужденные разбойники дружно загалдели.

Концентрик взглянул на капитана, но тот внезапно ускорил шаг и стал быстро перемещаться во главу пиратской процессии. Тогда Концентрик перевел вопросительный взгляд на Бубну. По всему было видно, что она уже бывала здесь прежде.

— Какой запах! — воскликнул Концентрик. — Это несомненно мясо, но какое-то особенное!

— Это шашлык, кавказское блюдо, — с готовностью пояснила девушка. — Баранина, предварительно вымоченная в вине и зажаренная на вертеле.

У Бубны аж ноздри и грудь трепетали, и было от чего.

Прямо посреди городка пираты миновали узкую — ярдов десять — полоску леса и вышли на большую живописную поляну. Это и была знаменитая Поляна Пивных Бочек. Жирные евреи в белых хлопчатобумажных рубашках, засучив рукава и обнажив толстые, поросшие черными волосами предплечья, торговали здесь пивом в розлив. Рядом на жаровнях, щедро наполненных красными, переливающимися огнем углями, смуглые усатые кавказцы жарили шашлыки. Торговля шла бойко; место было выбрано исключительно удачно: на полпути от гавани к невольничьему рынку.

Пираты произвольно разделились на несколько компаний и создали небольшие очереди возле каждой бочки. При этом, кто-то встал за пивом, а другие тем временем заказывали шашлыки. Концентрик почувствовал себя дискомфортно: у него совсем не было денег. Конечно, он мог одолжить у кого-нибудь, учитывая, что ему полагается определенный процент от предстоящей продажи женщин. Пока он над этим раздумывал, на помощь пришел Маккормик.

— Угощу-ка я, пожалуй, парень, тебя и твою подругу! — добродушно сказал он. — Встаньте, ребята, за пивом, а я тем временем разберусь с шашлычками.

Вскоре они уже пили пиво и ждали, пока баранина зажарится до нужной кондиции. Пиво здесь подавали в стеклянных поллитровых кружках. Такая кружка с высокой шапкой пены очень эффектно и уместно смотрелась в огромной ручище рыжего, приземистого, широкомордого Маккормика. Бубна тоже пила с удовольствием, но все принюхивалась и облизывалась, с нетерпением ожидая шашлыков. Концентрик последний раз пил пиво еще в Петербурге. Тогда он не считал себя особым почитателем этого напитка, но сейчас пиво шло хорошо. Времена меняются, и люди тоже. А может просто всему нужна своя обстановка.

Концентрик обратил внимание, что кружка пива стоила здесь пять крон, а порция шашлыка — пятнадцать. «Интересно, сколько нам удастся выручить денег на продаже женщин?» — подумал он. С новым интересом он внимательно осмотрел Бубну. Она призывно улыбнулась, не понимая, что у него на уме. На Поляне Пивных Бочек Концентрик открыл для себя еще одну привлекательную сторону пиратской жизни. Оказывается, будучи пиратом, можно не только наслаждаться убийством, но и грабить, захватывать женщин, насиловать их, а затем продавать и на вырученные деньги пить пиво и жрать шашлыки! «Любопытно, сколько может стоить подобная самка?» — раздумывал он, глядя на Бубну.

Подкрепившись, еще более повеселевшая разбойничья процессия двинулась к аукциону, до которого оставалось минут пятнадцать ходу.

Невольничий рынок располагался прямо посреди города, на огромной — под стать футбольному полю — поляне. В центре этой поляны был установлен деревянный помост размером приблизительно в тысячу квадратных ярдов, окруженный со всех сторон сплошной лестницей в пять или шесть ступенек высотой. На этом помосте, в нескольких местах одновременно, распорядители аукциона выставляли живой товар, а вокруг суетились и галдели покупатели, среди которых можно было видеть представителей самых различных слоев островного общества. Здесь были: работорговцы, доставившие целые партии для продажи; евнухи-селекционеры — представители гаремов Великого Островитянина и прочей островной знати; богатые хозяева, прибывшие с целью приобрести партию рабов для своих предприятий или сельскохозяйственных угодий; а также мелкие ремесленники и торговцы, желавшие прикупить себе работника или женщину по сходной цене.

Несчастные мужчины и по-разному относившиеся к своему положению женщины поочередно выводились на помост, и начинались торги, интенсивность которых в основном зависела от качества предлагаемого товара. Иной раб продавался в минуту, чуть ли не за стартовую цену, но за женщин порой разгоралась яростная борьба. Случалось, что за самых красивых отдавались целые состояния, хотя, конечно, такие жемчужины встречались достаточно редко. Дожидавшиеся своего выхода на помост рабы выставлялись на поляне для всеобщего обозрения. Толпившиеся вокруг покупатели не стесняясь обсуждали их достоинства и недостатки, грубо щупали женщин и высказывали предположения относительно их возможной стоимости.

Пираты сразу оккупировали три (из шести) места на помосте и принялись выставлять там поочередно своих женщин. При этом наиболее привлекательных сберегали на конец, рассчитывая пока создать вокруг них известный ажиотаж.

Кое-кто из покупателей исподтишка поглядывал на Бубну. Она и впрямь заслуживала внимания и даже восхищения. Однако, опытные торговцы видели, что она не выставлена для продажи, а прочие, не столь хорошо разбиравшиеся в ситуации, все-равно не решались продемонстрировать свой интерес к этой женщине. Рядом с ней стоял мощный, сурового вида, атлет, связываться с которым никто бы здесь не решился.

Концентрик внимательно следил за торгами. Бубна тепло прижималась к нему, и в прекрасных глазах ее светилась тревога: она явно предчувствовала недоброе. Между тем, цены приятно удивили Концентрика: даже самые дешевые женщины продавались за три-четыре тысячи крон. Торговля шла быстро, и за два с половиной часа пираты сбыли почти весь свой товар. Осталось лишь несколько самых красивых женщин. К этому времени наибольшая толпа собралась в той части поляны, где торговали пираты «Веселого Мака». Цены подскочили во много раз. Самая красивая девица, с которой накануне, как видел Концентрик, спал Борода, досталась жирному скандинаву, главному евнуху Великого Островитянина за двадцать восемь тысяч. «А ведь Бубна гораздо сексуальнее! — подумал Концентрик. — За стоимость Бубны вероятно можно купить целый корабль с полной оснасткой.»

И Бубна принадлежит лично ему, а не всей команде!

Концентрик посмотрел на Бубну, и она в страхе попятилась, уже понимая, что сейчас последует. Он грубо схватил ее, раздел и вытолкнул на помост.

Восхищенный гул пронесся в толпе. С прекрасной талией, с чуть полноватыми, но длинными бронзовыми ногами, полногрудая Бубна выглядела бы королевой Загадочного Архипелага, если бы не позорное положение, в котором она сейчас находилась.

— Тридцать тысяч крон! — сразу выкрикнул свою стартовую цену главный евнух Великого Островитянина.

Распорядитель помог обнаженной Бубне принять наиболее привлекательную позу. Она слепо повиновалась. Слезы душили ее. Она смотрела на Концентрика с горечью и презрением. Теперь она горько сожалела о недавно содеянном. Человек, которому она отдалась, продает ее уже на второй день, и после романтичной жизни с веселым пиратским капитаном она отправится в гарем, где ею поиграются какое-то время, после чего она скорее всего затеряется в скучной компании забытых и несчастных наложниц.

Концентрик встретился взглядом с Бубной, и на какие-то секунды его охватили сомнения, которые он, впрочем, быстро рассеял. Эта женщина пока еще оставалась для него лишь бывшей подстилкой шкипера торговой галеры, и он абсолютно не задумывался о том, что в нравственном отношении она возможно ничуть не уступает Аделаиде, которую он упорно ищет в этом безумном мире. Такова была любовь во все времена — слепая, упрямая и необъективная! Внушив себе когда-то нежные чувства к Аделаиде, Концентрик по инерции продолжал хранить их в своей теперь уже изрядно загрубевшей душе.

Бубна имела бешеный успех. Такие женщины крайне редко всходили на этот помост. Цена на нее росла как на дрожжах, а она все смотрела на Концентрика глазами, полными слез и обиды. Концентрик напряженно следил за торгами и думал о том, как хорошо, что он сдержался и не выкинул Бубну за борт прошлой ночью. Похоже, что благодаря этому он станет сейчас вполне состоятельным человеком. Попутно он представлял себе, как на обратном пути угостит всех своих товарищей пивом и шашлыками.

— Девяносто тысяч крон!.. Продано! — провозгласил наконец распорядитель, и заплаканная Бубна сошла с помоста навстречу своей судьбе.

Купивший ее главный евнух Великого Островитянина заботливо прикрыл ее наготу богато расшитым вишневым плащом.

7

Контракт требовал, чтобы каждый пират платил четверть всех своих доходов в общую казну. Таким образом, продажа Бубны явилась успешной торговой операцией не только для Концентрика, но и для всей команды «Веселого Мака». Маккормик давно мечтал переоснастить корабль и установить на нем более мощные орудия. Теперь эти мечты приобрели реальную материальную основу.

— Ну и подарочек преподнес тебе Голландец! — Маккормик добродушно поздравлял Концентрика. — Я конечно понимал, что такая баба потянет недешево, но все же никак не ожидал, что ее ляжки уплывут за девяносто тысяч! Пусть меня замаринуют в сперме Святого Духа, если с тебя не причитается, парень!

Концентрик согласно кивнул и пригласил всю «братву» на пиво и шашлыки. Горланя песни, разбойники двинулись в путь.

Концентрик пребывал в отличном расположении духа, однако на Поляне Пивных Бочек он застал страшную для себя картину.

Несколько вооруженных матросов во главе со шкипером гнали с аукциона в гавань только что приобретенную партию из двух десятков галерников. По пути они решили побаловаться пивком, а несчастных, уже раздетых догола, посадили пока на цепи возле толстого ствола отлично прижившегося в здешнем климате старого африканского баобаба.

При виде этой картины у Концентрика сразу пропала охота пить и есть. Кровь закипела в его жилах; ему захотелось драться. Неужели он стерпит и промолчит!? Нет! Не этому его учили рабские цепи и боцманские плети. Не о терпении и смирении он мечтал страшными черными ночами, опустив голову на весло. Помнишь, Деймос!

— Сволочь! — заорал Концентрик и, выхватив из-за пояса топор, страшным ударом раскроил ненавистному шкиперу череп. — Вкусно поесть захотели, гады!

Матросы оцепенели от неожиданности и почти не оказали сопротивления. В несколько секунд Концентрик перебил их всех. Он вновь наслаждался убийством и запахом крови. Он не остановился, даже сразив наповал последнего матроса, и нанес еще один удар уже бездыханному шкиперу, отрубив ему тем самым залитую кровью голову.

Концентрик сорвал большой лист лопуха и тщательно вытер им свой топор. Пираты молчали. Даже эти суровые, привычные к всяческим жестокостям люди были потрясены увиденным. Молчали торговцы пивом. Усатые кавказцы перестали ворошить угли в своих жаровнях. Даже сидевшие на цепях невольники выражали свою радость скромнее, чем можно было ожидать.

Тягостная тишина воцарилась на обычно столь шумной Поляне Пивных Бочек.

— Напрасно ты это сделал, Концентрик, — очень серьезно сказал Маккормик. — Напрасно. Теперь наша торговля здесь под угрозой. Думаю, что Островитянин этого так не оставит.

Концентрик молчал.

— Освободите рабов, ребята, — продолжал капитан. — Хоть нам и не нужно сейчас так много людей, но раз уж так получилось — мы подпишем с ними контракт.

Концентрик закурил сигарету. Он еще только приходил в себя и даже не слышал толком слов капитана. Одно он знал твердо: он поступил так, как должен был поступить, даже если это была и ошибка. Он знал, что будет поступать так всегда. Он не может иначе. Им постоянно движет слепая ненависть к угнетателям и их тупым равнодушным приспешникам. При этом Концентрик не обманывал сам себя: он знал, что ненависть к угнетателям говорит в нем гораздо сильнее, чем сочувствие угнетенным.

8

Весь октябрь «Веселый Мак» бороздил воды Южного Блядовитого океана в поисках добычи. Лишь однажды за весь этот сухой и солнечный весенний месяц пираты ненадолго бросили якорь в тихой пустынной бухте возле Изумрудного берега, чтобы заправиться пресной водой.

Маккормик был теперь предельно осторожен. К Концентрику он неизменно относился очень тепло, но об инциденте на Острове Тысячи Дев явно не забывал и постоянно думал о возможных последствиях. Он чаще прежнего разгуливал по палубе с озабоченным видом, то и дело осматривая горизонт в свой старинный морской бинокль. Однажды он первым заметил вдали военный фрегат Островитянина, но принять бой не решился, и в течение долгих часов «Веселый Мак» демонстрировал свои скоростные качества, на всех парусах удирая от тяжеловесного преследователя. И все эти часы Маккормик не покидал капитанского мостика, и даже ром ему приносили туда.

Концентрик обычно сопровождал капитана в прогулках по палубе, а вечерами пил ром в его каюте. Он также был хмур и озабочен, но по совершенно иной причине. Он все чаще и чаще вспоминал теперь Бубну: ее чудесную улыбку, тепло ее пышного загорелого тела, наконец ее полные слез глаза и презрительный взгляд, обращенный на него с помоста невольничьего рынка. Поначалу Концентрик старательно гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь, становились навязчивыми, и к концу октября он уже думал о Бубне гораздо чаще чем об Аделаиде, и пожалуй даже нежнее.

Концентрик, вообще, изменился: теперь ему нужна была женщина, но таковой рядом не было. По ночам он беспокойно ворочался и мечтал о Бубне. Он все время вспоминал, как тогда — в первый раз — она судорожно дрыгала ногами, трепетала и дергалась в его могучих объятиях, как потом — мягкая и горячая — затихла под его тяжестью.

Переменившись по отношению к Бубне, он стал иначе думать о женщинах вообще, но его звериная ненависть к рабовладельцам и торговцам невольниками естественно от этого не ослабла. Напротив, осознав всю тяжесть женской доли на островах Загадочного Архипелага, он нашел лишь еще одну, дополнительную, причину ненавидеть своих врагов. Впрочем, его ненависть к ним и так была беспредельной.

В октябре лишь однажды шел дождь. Мощный тропический ливень. Он начался внезапно и столь же внезапно, меньше чем через час, закончился. И случилось это как раз в тот самый день, когда пираты высадились на берег в поисках пресной воды.

Концентрик укрывался от ливня под высокой магнолией, и ему казалось, что гостеприимное дерево пробуждается, набирается сил и радуется дождю, в то время как пальмы вокруг шуршат абсолютно равнодушно. А может это ему только казалось. Концентрик подумал о том, как легко он прежде обходился и без людей, и без природы, и как быстро он научился ненавидеть людей, стал убийцей, а вот природу полюбил. А впрочем, не всех людей он ненавидел.

Накануне Концентрику опять снился страшный сон. Вновь он видел бесконечные ряды изможденных серых людей. Снова они одинаково сидели на скамьях, безвольно сложив руки на коленях и устремив свои взгляды в неведомую даль. Этот сон по-прежнему не отпускал Концентрика. Только люди там теперь не всегда были голыми, порой они снились ему в зеленых хлопчатобумажных униформах. Этот сон закалял Концентрика, заставлял его ненавидеть не только врагов, но и равнодушных. Концентрик боялся этого сна и желал его одновременно.

Всего один раз за весь октябрь пиратам улыбнулась удача, и они настигли большой торговый галеон, возвращавшийся с аукциона на Галапагос. Абордажный бой оказался нелегким, и как всегда с наибольшим остервенением дрался Концентрик. Он раскалывал черепа и вышибал мозги своим ужасным топором и испытал лишь разочарование, когда сражение окончилось и убивать стало некого. Принято считать, что бывшие рабы — лучшие надсмотрщики. Быть может, это и так, но видимо не всегда. Концентрик навечно сохранил чувство солидарности по отношению к классу, к которому он принадлежал в течение четырнадцати самых страшных месяцев своей жизни, и его ненависть к врагам этого класса лишь нарастала по мере того, как он упивался их кровью и закалялся в боях.

На галеоне было захвачено сто двадцать тысяч крон, что всегда считалось неплохой добычей, но теперь эта сумма показалась разбойникам довольно скромной, так как совсем недавно Концентрик на их глазах продал одну-единственную женщину за девяносто тысяч. Все же, объективно это была удача: в казну легли еще тридцать тысяч, и Маккормик считал, что теперь команда окончательно готова заняться переоснасткой судна. Он запланировал эту операцию на декабрь, а в начале ноября взял курс к Лысой отмели, чтобы основательно поохотиться и, заодно, повидать своего старого друга Плешивого Эфиопа.

9

В первых числах ноября, что в этих широтах соответствует самому началу лета (хотя следует заметить, что погода здесь меняется от одного времени года к другому крайне незначительно), «Веселый Мак» стал на якорь на Лысой отмели, возле Кабаньего острова.

Было жаркое солнечное утро, и бухта была пустынна, если не принимать в расчет бесчисленных разноцветных попугаев, сидевших в ветвях прибрежных магнолий, да нескольких носатых пеликанов, круживших над водой в поисках рыбы. Разбойники начали готовиться к высадке на берег, и эта работа была в самом разгаре, когда незадолго до полудня в залив вошел зловещий угольно-черный барк с искусно нарисованной кошачьей мордой на борту. На черном фоне очертания головы пантеры были столь же неразличимы как и в ночной мгле, поэтому художник показал лишь кроваво-красный оскал с огромными, цвета слоновой кости зубами, седые усы и чуть зеленоватые белки глаз. Получилось очень эффектно и устрашающе. Впрочем, грозная слава, которую снискал себе этот корабль на всем протяжении от Галапагоса и до самых отдаленных островов Империи, страшила владельцев торговых судов куда больше, чем морда дикой кошки на его борту.

Это и был корабль Плешивого Эфиопа, бывшего чемпиона мира по шахматам, а ныне самого кровожадного корсара Южного Блядовитого океана.

«Черная пантера» встала в сотне ярдов от «Веселого Мака», и корабли обменялись приветственными залпами. Затем Маккормик, Концентрик, Борода и еще трое разбойников сели в шлюпку и отправились повидать Плешивого Эфиопа. Концентрик испытывал понятное волнение: не исключено, что через несколько минут он увидит Аделаиду, и какой-то этап его одиссеи подойдет к своему логическому концу. Правда теперь, когда он все чаще мечтал о Бубне, конечная цель его странствий представлялась ему не совсем ясной. Порой он даже строил планы насчет возможной совместной жизни с двумя женщинами одновременно, хотя и понимал, что это будет весьма напряженно. Практически же, он следовал первоначально намеченному плану и сейчас рассчитывал найти Аделаиду на корабле Плешивого Эфиопа.

Когда шлюпка приблизилась к черному борту «Пантеры», Эфиоп лично вышел встречать гостей. Концентрик сразу узнал его по описаниям. Огромный негр с блестящей лысой головой, перегнувшись через борт своей посудины размахивал руками и орал:

— Эй, Мак! Здорово, дружище! Надеюсь, ты при бабах!? Если у тебя не найдется какой-нибудь завалящей девки, чтобы я мог прочистить свои трубы, то клянусь яйцами самого Христа, я устрою тебе порочное зачатие через ушные раковины!

— Никаких баб у нас нет, — отвечал Маккормик, взбираясь на борт «Черной пантеры». — Своих мы продали и пришли пощупать твоих.

— Ну, на этот счет вы останетесь также невинны, как и вся инженерная братия на Континенте, — сказал Эфиоп. — У меня на борту ни хрена нет, кроме рому. Поэтому пошли-ка в мою каюту, пропустим по стаканчику-другому. Да и ребятам давай выкатим по бочке на каждой посудине; пусть потусуются, а на берег высадимся завтра на рассвете.

— Идет, — согласился Маккормик. — Кстати, познакомься с моим другом.

Эфиоп крепко пожал руку Концентрику.

— Добро пожаловать, парень, — радушно сказал он. — Уважаю крепких мужчин.

— Эй, ребята! — заорал затем Эфиоп. — Все шлюпки на воду, границы между посудинами открыты! Чтоб через час все были в говно!

Плешивый Эфиоп командовал так громко, что его слышали даже на «Веселом Маке». Поэтому разбойники дружно заорали «Ура!» одновременно на обоих кораблях. Не прошло и минуты, как и тут, и там из трюмов выкатили по бочонку, и начался обмен шлюпочными процессиями между дружественными командами.

На «Черной пантере» прямо посреди палубы стоял рояль, что немало удивило Концентрика: прежде он видел музыкальные инструменты только в кино. Этот рояль живо напомнил ему веселый мордобой из старого ковбойского боевика, который Концентрик смотрел еще в школе.

Два капитана и Концентрик направились в каюту Плешивого Эфиопа. Концентрик подозрительно посматривал на огромного негра; он уже почувствовал, что Аделаиды на борту скорее всего нет.

Каюта Плешивого Эфиопа существенно отличалась от каюты капитана Маккормика. Здесь все было очень скромно, какая-либо электроника отсутствовала напрочь, лишь грубоватый, но крепкий стол, большой холодильник, старомодный бар, кровать и два портрета над ней: величайшие шахматные короли древности Роберт Фишер и Анатолий Карпов уставились друг на друга, словно примериваясь перед решающим поединком за звание чемпиона всех времен.

Эфиоп достал из бара три поллитровых стакана, до краев наполнил их ромом и сказал:

— Давайте-ка, ребята, выпьем, а потом вы мне объясните, как это вы посмели заявиться ко мне на борт без баб.

— Я ведь уже сказал тебе, — отвечал Маккормик, — что мы пришли побаловаться с твоими. Кстати, Концентрик разыскивает в этих водах небезызвестную тебе Аделаиду.

Плешивый Эфиоп вдруг сделался серьезным. Они выпили. Тем временем, на палубе зазвучала веселая фортепианная музыка, а отдельные вопли, доносившиеся оттуда, явно свидетельствовали, что иные горячие головы уже сошлись там «стенка на стенку», а возможно и «каждый за себя».

— Попользовался и отдай, — простодушно продолжал между тем Маккормик. — Господь ведь велел делиться.

Эфиоп молчал. Его глаза выражали раскаяние. Концентрик вдруг понял, что случилось с Аделаидой. Он уже предвидел, что сейчас скажет Плешивый Эфиоп, и кровь бросилась ему в голову.

— Аделаиды здесь больше нет, — тихо сказал, наконец, негр. — Я ее продал. В гарем Островитянина.

— Сволочь, — также тихо сказал Концентрик и, взяв Эфиопа за грудки, притянул его к себе.

Однако на этот раз Концентрик столкнулся с достойным соперником. Плешивый Эфиоп рванулся, его рубаха треснула по шву, и он обрел свободу. В ту же секунду он нанес Концентрику мощный удар кулаком по скуле. Концентрик, больше привыкший за последнее время наносить удары, нежели пропускать их, отлетел назад, больно ударился затылком о стену, машинально сорвал с нее при этом портрет Карпова и метнул его в Эфиопа. Плешь ловко присел, и портрет со свистом вылетел в настежь распахнутую дверь.

— Ах, ты меня Толиком! — яростно взревел Плешивый Эфиоп и, резко поднявшись, устремился вперед.

Концентрик сорвал со стены второй портрет и с размаху надел его на голову противнику.

— И Боббиком тоже! — прокомментировал Маккормик, которого вся эта сцена по-видимому немало забавляла.

Плешь так и застыл на месте с болтающейся наподобие ожерелья рамой на шее.

— Я вижу, парень, у тебя совсем ничего святого за душой нет, — неожиданно миролюбиво сказал он. — Испортил мои портреты. Я и сам понимаю, что нехорошо обошелся с той девчонкой; к тому же явно продешевил. Но ведь Фишер же не виноват!

Плешивый Эфиоп снял с себя через голову обломки портрета и грустно на них уставился. У Концентрика невольно опустились руки. Ему также не хотелось драться. Плешивый Эфиоп был слишком приятным человеком, чтобы всерьез с ним драться. Маккормик видимо держался того же мнения, поскольку едва наметилось перемирие, он вновь наполнил стаканы, чтобы его спрыснуть.

Выпить, однако, не успели.

Вдруг смолк рояль, и с палубы послышались изумленные и испуганные выкрики. Затем в каюте Плешивого Эфиопа стало почти совсем темно, будто что-то огромное нависло над «Черной пантерой» и заслонило собою солнце. Спустя еще мгновенье, загремели абордажные крючья, и сразу следом начался страшный оглушающий треск. Сперва он был однотонным, но почти мгновенно сделался многоголосым, а еще через несколько секунд превратился в невообразимую адскую трескотню, которую уже нельзя было переносить хоть сколько-нибудь спокойно.

Плешивый Эфиоп прокричал что-то, потонувшее во все нарастающем треске, и устремился вон из каюты. Концентрик и Маккормик последовали за ним.

Вся палуба уже была устлана телами пиратов; рядом с «Черной пантерой» выросло что-то огромное, чего была видна лишь ощетинившаяся крупнокалиберными орудиями верхушка, а все основание заслоняла сплошная стена огня и дыма, из которой сейчас с ужасающим боевым кличем, перекрывавшим даже орудийную пальбу, выскакивали обнаженные до пояса и вооруженные автоматами системы Калашникова индейцы; и были эти индейцы почти как две капли воды похожи на тех, запомнившихся Концентрику из далекого школьного вестерна, однако он сразу понял, что перед ним биороботы.

«Абсолютно незаторможенные, — профессионально подумал Концентрик. — С запрещенными боевыми навыками.»

Он видел как почти одновременно пали сраженные свинцом Маккормик и Плешивый Эфиоп. «Это конец», — подумал Концентрик, но в ту же секунду сквозь автоматную трескотню прорвался хорошо знакомый ему голос:

— Концентрик!.. Не стрелять!.. Концентрик! Концентрик!.. Прекратить огонь!

Этот резкий хрипловатый голос мог принадлежать только одному человеку на свете. Автоматные очереди смолкли, и Концентрик увидел, как из дымовой завесы навстречу ему вышел Деймос.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. КОНКИСТАДОР

1

Был вечер. На западе красный остывающий диск медленно проваливался за горизонт, а на востоке уже собирались темнофиолетовые грозовые тучи. Огромный военный корабль, на столетие опережавший все боевые средства Империи, с немыслимой, давно забытой землянами скоростью приближался к главному острову Архипелага.

В просторной капитанской каюте друг против друга сидели Концентрик и Деймос. Между ними стоял стол, а на столе — галонный штоф, два граненых стакана, несколько небрежно очищенных луковиц, три или четыре ломтя черного хлеба, а также зажаренный целиком поросенок, от которого друзья, не стесняя себя условностями, руками отделяли приглянувшиеся жирные куски.

— Этой островной интеллигенции еще повезет, если нам не удастся захватить их живьем, — свирепо сказал Деймос.

Экипаж в это время готовился к решительному штурму столицы Империи. «Индейцы» чистили свои автоматы и перепроверяли чудовищные орудия, каждое из которых одним залпом могло превратить любой остров Загадочного Архипелага в сплошную дымящуюся воронку. Однако такие средства Деймос планировал использовать лишь в качестве угрозы.

— Откуда эта свинина? — спросил Концентрик.

— С Галапагоса. Я нанес туда визит первым делом.

— Мне там есть с кем поговорить, — сурово сказал Концентрик.

— Я уже поговорил там со всеми, — заверил его Деймос своим хриплым замогильным голосом. — Со всеми.

— А в таверне «Подзорная труба» ты был? — не успокаивался Концентрик.

— Был. У меня ведь там тоже было кому предъявить счет.

— И Одноногого Джона видел?

— Когда я видел его в последний раз, — со зловещей улыбкой отвечал Деймос, — он лакомился на завтрак собственными ушами вместо бекона, да и сама яичница имела несколько подозрительный вид.

— А вот это и впрямь забавно! — воскликнул Концентрик, развеселившись против своего обыкновения. — А этот его бармен? Его называли Беном.

— Этого я собственноручно засунул в его же самогонный аппарат, — удовлетворенно ответил Деймос, явно довольный тем, что Концентрик вспомнил Бена.

— Эта славная штука получилась не из него? — осведомился Концентрик, указывая на штоф.

— Нет, это водка.

— Ах, это и есть знаменитая водка!

Эта беседа происходила в тот самый день, когда друзья встретились после долгой разлуки, в ходе которой каждый из них считал другого погибшим. После полудня Деймос учил Концентрика пользоваться автоматом Калашникова, причем Концентрику пришлось по душе это оружие, а вечером друзья решили немного расслабиться. Концентрику нравилось вот так вот сидеть с Деймосом и пить водку. Впервые они сидели вместе, будучи при этом свободными.

— А я ведь считал, что ты уже давно погиб, старина, — с чувством сказал Концентрик. — Ты даже не представляешь, как я счастлив тебя видеть!

— Да и я уже не надеялся встретить тебя на этом свете!

— воскликнул Деймос. — Ты ведь мне еще не рассказал, как тебе удалось спастись.

— Ну, меня-то освободили те самые пираты, с которыми ты так круто обошелся несколько часов назад. И я тщетно искал тебя в тот день на освобожденном корабле.

— А меня там уже давно не было, — начал свой рассказ Деймос. — Негодяй-шкипер выгодно продал меня. Это случилось вскоре после того как нас с тобой рассадили. Ему подвернулся удачный случай продать раба могучего сложения, и его выбор пал на меня. Я попал на Островную Империю, в цирк, где должен был бороться с медведем. Это была не такая плохая участь по сравнению с галерами. И далеко не такая безысходная. Через два месяца мне удалось бежать.

Деймос помолчал и налил себе еще водки.

— А что было потом? — полюбопытствовал Концентрик.

— Я вернулся в Австралию, — продолжал Деймос. — Разумеется через Галапагос. Я туда добрался с пиратами… Пожалуй я погорячился сегодня утром. Ну, да некогда нам разбираться… И все время я мечтал о мщении. Сразу по возвращении домой я начал готовиться. Этот корабль построен по немецкому проекту XX века. Автоматы собраны по русским чертежам. Также XX век. Вся документация имеется в сетях, так что с этим все просто. Части можно заказывать в разных местах, не вызывая особых подозрений. Это все, как выяснилось пустяки; главное — подготовить хороших боеспособных биороботов. Ну, а здесь я профи: мои «индейцы» осуществляли всю сборку, они же сейчас идут в бой. На все у меня ушло восемь миллионов крон.

— Здесь это целое состояние, — заметил Концентрик.

— В одиночку сюда и не пробиться с такими деньгами, не потеряв по пути все, в том числе и свободу.

Концентрик кивнул головой в знак согласия.

— А с таким кораблем, да с шестью дюжинами автоматов мы здесь быстро сколотим гораздо большее состояние! — добавил Деймос.

Концентрик охотно согласился и с этим доводом.

— А где ты производил сборочные работы? — спросил он.

— На крохотном островке близ берегов Тасмании, — ответил Деймос. — И заметь: никто меня не потревожил.

— Центр далеко не так бдителен, как можно было ожидать,

— высказал мнение Концентрик.

— Я вообще никогда не понимал, что представляет из себя этот пресловутый Центр, — неожиданно сказал Деймос. — Иногда мне кажется, что никакого Центра вообще нет.

Концентрик молча размышлял.

— Но ты знаешь, — продолжал Деймос, — судя по некоторым сведениям, которые я уловил в сетях, к высадке на этих островах сейчас основательно готовится уже немало народу. Времена наивных глупцов, типа нас, канули в лету. Скоро здесь будут авианосцы! История совершает новый виток. Подобно тому как конкистадоры древности рвались к золоту, так современные непорочно зачатые онанисты и вегетарианцы, дети онанистов и вегетарианцев, будут рваться к бабам и кабаньей вырезке! Но мы с тобой будем первыми, Концентрик! И по праву первых захватим бабьё и выпивку. Разберемся и с тем и с другим по-свойски, а там видно будет!

Концентрик отяжелел и побагровел от водки и свинины. Теперь он молча курил и подумывал — не поспать ли перед боем. К Островной Империи они должны были подойти на рассвете. Концентрик посмотрел в иллюминатор: капли воды ползли вниз по стеклу, черное вечернее небо почти ежесекундно разрезали молнии. Уютно было сидеть в светлой каюте и пить водку, когда вокруг бушевала стихия.

— А ты все ищешь Аделаиду? — спросил вдруг Деймос.

— Да, — ответил Концентрик. — Ее и еще одну женщину.

— Вот как! — удивился Деймос. — Кто такая?

— Долго рассказывать, — уклонился Концентрик. — Я ее продал главному евнуху Островитянина. Вероятно, теперь она в его гареме. Аделаида, скорее всего, там же.

— Хм, хорошие дела! — Деймос поводил головой из стороны в сторону. — Завтра разберемся… Аж две! Поделишься?

— Там видно будет.

— Я вот с тобой всем делюсь! — без всякой обиды сказал Деймос и налил Концентрику еще водки.

Концентрик сразу выпил.

— Ты хороший парень, Деймос, — сказал он.

Затем вдруг спросил:

— А ты когда-нибудь видел Великого Островитянина?

— Один раз, да и то издали, — отвечал Деймос. — В цирке. Он сидел в своей ложе, а я готовился к выходу. Я даже рассмотрел его в бинокль. Омерзительный тип. Поливал лосося лимонным соком и гнусно улыбался. Ты когда-нибудь ел лососину, Концентрик?

— Нет.

— А креветки?

— Тоже нет.

— Твои пираты их не ловили?

— Мы как-то об этом даже не думали, — задумчиво сказал Концентрик. — По правде говоря, я весьма смутно представляю себе, о чем ты говоришь.

— То-то, — резюмировал Деймос. — Ну, давай спать.

2

Гроза прошла ночью, а утро выдалось солнечное, свежее и приятное, и небо было синее, даже чуть зеленоватое, каким оно бывает только в тропиках, отчего, наверное, и море кажется здесь сапфировым.

Уродливый, тяжелый, ощетинившийся ужасными разрушительными орудиями корабль грозно застыл в пятистах ярдах от берега.

На палубе нервно курил Концентрик. Впереди была земля, загадочная и романтичная. Уже можно было различить очертания Белого Города, достойной столицы Островной Империи. За городом высились удивительные голубые горы. Корабль-завоеватель с нелюдями на борту приблизился к острову и замер перед ним, подобно хищнику, собирающемуся с силами перед решительным прыжком. Некогда также подходили к новым землям испанские каравеллы, наполненные грабителями и насильниками, красиво именовавшими себя конкистадорами.

Впрочем, мало знакомому с историей Концентрику не приходили в голову подобные аналогии.

Не занимали они и Деймоса. Он сидел тут же, на палубе, за маленьким столиком, ел холодную свинину и запивал ее пивом. Близился час его торжества. На этом острове он когда-то ежедневно боролся с медведем на потеху богатым бездельникам и еще благодарил судьбу за эту — относительно легкую — участь, которой он был обязан исключительно своему богатырскому сложению. Теперь настал час расплаты, и Деймос отнюдь не был склонен к всепрощению.

Он покончил с едой и вытер об штаны жирные руки. Затем придвинул к себе компьютер, настроил его и жестко сказал в микрофон:

— Великому Островитянину предлагается незамедлительно сдаться и передать нам управление островом! Ждем ответа в течение пятнадцати минут. Затем открываем огонь без дополнительного предупреждения.

Эти слова должны были прозвучать из динамиков всех настроенных на чрезвычайный прием компьютеров в радиусе тридцати миль. В течение следующих пяти минут Концентрик и Деймос несколько раз видели текст обращения Деймоса, причем на разных языках, на своем экране: на острове его явно уловили и теперь всячески ретранслировали. Вероятно сейчас сотни глаз разглядывали в бинокли и трубы неведомый корабль, пытаясь оценить его мощь. Впрочем, на сей счет двух мнений быть не могло: орудия Деймоса, очевидно, были способны разнести остров в считанные секунды.

Наконец на экране появилось ответное сообщение:

«Говорит Великий Островитянин. Я согласен вступить в переговоры».

Островитянин отпечатал свой ответ на клавиатуре или произнес его в транслятор: компьютер Деймоса был настроен на прием чрезвычайного звукового сигнала, однако слова Островитянина появились на экране. Видимо Островитянин еще надеялся на минимальную огласку этого инцидента.

Деймос ожидал подобной реакции и ответил незамедлительно:

— Предлагаю тебе одному прибыть в лодке на наш корабль. Одному!

Ответа пришлось дожидаться с четверть часа.

Деймос сказал Концентрику:

— Думаю, что так проще всего захватить эту гниду!

— Неужели придет? — Концентрик явно сомневался.

— Думаю, да, — ответил Деймос. — Сам он может обмануть кого угодно, но от других скорее всего ожидает джентльменства и соблюдения древнего обычая, гарантирующего неприкосновенность парламентера. Это странно, но весьма типично для подобной публики.

Концентрику оставалось лишь проверить на практике слова своего более начитанного товарища.

Деймос оказался прав. На этот раз Великий Островитянин ответил «голосом»:

— Говорит Великий Островитянин. Через час я буду на борту вашего корабля.

— Вот видишь! — усмехнулся Деймос. — Самого главного мы уже, считай, взяли!

В продолжение следующего часа Концентрик пребывал в волнении и жадно курил сигарету за сигаретой. Шутка ли: сегодня они спустят шкуру с главного рабовладельца, а затем захватят его логово и освободят Бубну и Аделаиду! Было отчего прийти в экстаз!

Ровно через час друзья увидели, как от берега отчалила скоростная моторная лодка. Описав в море молодцеватую дугу, она быстро подлетела к кораблю.

В лодке за удобным столиком, уставленным закусками и прохладительными напитками, вальяжно сидел изящный господин лет пятидесяти. На нем был летний белый костюм и шляпа с узкими полями. Он не улыбался, но держался непринужденно, и ни один мускул на его лице не выдавал того огромного внутреннего напряжения, которое он должен был сейчас испытывать.

Это и был Великий Островитянин.

Он приехал не один: лодкой управлял пожилой изможденный человек, одетый в зеленую хлопчотобумажную униформу.

— Ты должен был явиться один! — громко и властно произнес Деймос, глядя на Великого Островитянина сверху вниз с борта своего корабля.

Островитянин небрежно пожал плечами, брезгливо взглянул на своего раба и ничего не сказал. Он явно считал, что он и приехал один. Очевидно, Великий Островитянин не понимал, с кем ему сейчас приходится иметь дело. Впрочем, его все равно ничего уже не могло спасти.

— Поднимайтесь оба на борт! — грубо скомандовал Деймос, и стоявшие рядом «индейцы» спустили трап.

Раб вопросительно посмотрел на Островитянина, и тот кивком головы утвердил команду Деймоса. Тогда старик низко поклонился, предлагая тем самым своему хозяину первым взойти по трапу.

Наблюдая за этой сценой, Концентрик внутренне содрогнулся. Он вновь ощутил, какая страшная пропасть пролегает между рабом и его господином. И вновь он подумал, что никогда не научится воспринимать это спокойно. Ему захотелось сейчас же собственноручно расправиться с этим самодовольным господинчиком, но он сдержался, понимая, что в создавшейся обстановке естественным командиром является Деймос. Концентрик всегда был готов передать кому-нибудь командование, но роль исполнителя предпочитал сохранять за собой. Сейчас для него важнее всего было самому — своими руками — убить Великого Островитянина. И хотя он понимал, что у Деймоса не меньше оснований для ненависти, роль палача добровольно уступать не собирался.

Между тем, Великий Островитянин поднялся на борт корабля. Держался он очень ловко и выглядел весьма респектабельно. Сперва он на какое-то мгновенье замешкался, явно раздумывая, не подать ли руку своим визави, но в конце концов отказался от этого намерения, справедливо опасаясь нарваться на грубость. С минуту он изучающе озирался по сторонам, затем сложил руки на груди и бодро сказал, обращаясь к Деймосу и Концентрику:

— Ну-с, я к вашим услугам, господа!

В нем чувствовался интеллект и какая-то дремучая, почти утерянная землянами за последнее столетие культура. Позади Островитянина понуро стоял раб, и к нему-то и обратился в первую очередь Деймос:

— Привет, дружище! Ты уже завтракал сегодня? Садись-ка за этот столик!..

Старик молчал.

— Друзья, принесите этому бедняге холодного мяса и пива!

— обратился Деймос к своим «индейцам».

Старик вопросительно посмотрел на своего господина, но тот не обращал на него никакого внимания. Тогда старик сел за стол и со скромным видом, но с видимым удовольствием выпил первый стакан пива. Мяса ему еще не принесли.

Наконец, Деймос обратился к Великому Островитянину:

— Это ты возродил рабство на земле? — спросил он.

Островитянин презрительно пожал плечами и вдруг разразился тирадой:

— Рабами стали те, кто пытался повернуть историю вспять! — гневно воскликнул он. — Это они! — он указал пальцем на сидевшего за столом старика. — Они пришли на эти острова ебаться!

— А ты разве не за этим пришел сюда? — удивился Концентрик.

— Нет! — величественно сказал Островитянин. — Я вообще ни разу в жизни не ебался! Я всегда утверждал, что современный виртуальный секс — это прогрессивное явление. Еще в XIX веке величайшие литераторы переписывались с любимыми женщинами. Порой они не виделись десятилетиями. Только письма, письма, письма… Потом эти письма публиковались, и еще столетие миллионы людей читали их и восторгались ими. Это и была предтеча виртуального секса!

Виртуальный секс велик, но надо правильно понимать его. Как в старинном кино, где наиболее красивые актеры исполняли главные роли, а другие, обладавшие лучшими голосами, озвучивали их, так и в современном сексе: роли распределены — одних женщин вы видите на экране, с другими состоите в духовной переписке. Я ввел лишь небольшое усовершенствование: своих женщин я видел живьем, а не на экране, и сам осуществлял режиссуру того шоу, которое они давали мне каждый вечер. Но я никогда к ним даже не притрагивался! Прогрессивные веяния порой не понимаются целыми поколениями. Часто бывает легче не принять их и пытаться повернуть историю вспять. Так можно дойти и до канибализма. Я поднял современный секс на уровень искусства, а тут явились вы со своими орудиями. Что вы ищете на моих островах?

— Как ты сказал? — переспросил Деймос. — Твои острова? Ошибаешься. Это наши острова. Мои и Концентрика.

— По какому праву? — спросил Островитянин.

— По праву сильного! — ответил Деймос. — Единственному действующему праву на Земле.

— С каких это пор? — спросил Островитянин без особого интереса: он и сам знал правильный ответ на свой вопрос.

— Так было всегда! — почти в один голос произнесли Деймос и Концентрик.

— Да, — неожиданно согласился Великий Островитянин. — Так было всегда. Господа! — сказал он с достоинством. — Я готов обсудить с вами условия моей капитуляции.

— Мы не собираемся ничего обсуждать с тобой! — грубо сказал Деймос.

— Зачем же вы тогда меня звали? Собираетесь использовать в качестве заложника?

— Нет, не собираемся.

Концентрик сделал шаг вперед и сказал:

— Мы хотели лишить тебя возможности умереть в бою! Ты умрешь как собака!

Скорый на расправу Концентрик в мгновенье ока выхватил из-за пояса свой ужасный топор и нанес Островитянину горизонтальный удар по шее. Алая кровь обильно брызнула во все стороны, словно выжимали до крайности спелый гранат; голова — в шляпе, с застывшей гримасой ужаса на лице — покатилась по палубе; затем медленно осело тело.

— Ты испачкал палубу, старик, — сказал Деймос. — Ты испачкал палубу, но удар был хорош.

Старый раб равнодушно взирал на эту сцену. Он даже не потерял аппетита.

Деймос включил компьютер и получил карту острова.

Остров был довольно велик: около двадцати миль от видимого с корабля берега до противоположной оконечности.

— Я плохо знаком с островом, — обратился к старому рабу Деймос, — а мой друг и вовсе не знаком. Где здесь гарем этого виртуального полового гиганта?

— Это в предгорье, — отвечал старик, водя пальцем по экрану. — От этого берега миль пятнадцать будет. Большой белый особняк. Вот здесь. За ним Голубые горы тянутся до самого противоположного берега.

— Ясно, — сказал Деймос. — А еще покажи мне, дружище, куда здесь можно пальнуть, чтобы убить при этом поменьше рабов.

— Пальнуть? — не понял старик.

— Я хочу взрывом вызвать панику на острове, а затем уже произвести высадку.

— Если я правильно понял, вы хотите освободить рабов? — уважительно осведомился старик.

— Ты совершенно прав, друг мой, — подтвердил Деймос.

— Вот здесь расположен кораблестроительный завод, — показал старик. — Как видите, он занимает без малого квадратную милю. Сегодня воскресенье, и даже у рабов день отдыха. Если вы туда попадете, Империя понесет колоссальные убытки, но убитых почти не будет.

— Так-так, — задумчиво проговорил Деймос. — Надо подрассчитать выстрел.

Через полчаса Деймос уже давал указания «индейцам»-канонирам. А еще через час шестьдесят «индейцев» с автоматами выстроились на палубе, готовые к высадке на остров. Деймос расхаживал перед строем и командовал:

— Пока мы будем приближаться к берегу, канониры произведут прицельный выстрел по промышленному объекту противника с целью вызвать панику на острове. Высаживаясь на берег, прикрываем себя огнем! Пленных не брать! В людей в зеленых униформах без необходимости не стрелять! Это рабы, скорее всего наши союзники! В женщин не стрелять! Шлюпки на воду! Вперед!

Деймос и Концентрик выпили по стакану водки и спрыгнули в шлюпку.

На корабле остались лишь канониры, повара и старик-раб.

3

На берег они высадились без проблем. Как и рассчитывал Деймос, взрыв вызвал панику на острове. Раздираемая внутренними противоречиями Империя оказалась неспособной противостоять агрессору. Лишь кое-где возникали мелкие очаги сопротивления.

Деймос, Концентрик и шестьдесят «индейцев», растянувшись широкой фалангой, быстро приближались к городу. Поначалу они прикрывали свое наступление стеной огня, но быстро разобрались в ситуации и поняли, что в этом нет никакого смысла. К тому же, навстречу им бежали рабы. Невооруженные люди в зеленых униформах занимали места в фаланге своих освободителей. Слух о том, что конкистадоры не стреляют в рабов распространялся по острову с невероятной скоростью, и это еще больше усугубляло противоречия между различными слоями населения: ничего уже не охранялось, повсюду вспыхивали мелкие междоусобицы классового характера, и все больше и больше людей в зеленых униформах бежали навстречу «индейцам» и их вождям.

Войдя в город, конкистадоры разделились на небольшие отряды. Деймос направился к цирку, где ему было кому предъявить счет. Сопровождаемый четырьмя «индейцами» и двумя рабами Концентрик устремился к гарему Великого Островитянина. Он знал, что им предстоит пересечь весь город. Всю долгую дорогу Концентрик думал о Бубне и Аделаиде. Он думал о них, когда расстреливал автоматными очередями небольшие, слабо вооруженные неприятельские отряды. Он помнил о своих женщинах, когда вглядывался в медленно приближающиеся вершины Голубых гор. А еще он думал о том, что сегодня он уничтожает рабство на Земле. Так он понимал сегодняшний день. Он не думал о том, что будет завтра.

Концентрик заметил, что они почти не встречали на своем пути женщин. Вероятнее всего, женщин отпугивали слухи о том, что остров атакуют биороботы.

Отряд Концентрика все разрастался за счет присоединявшихся к нему рабов. Всех остальных Концентрик и его «индейцы» без разбора косили из автоматов.

Наконец, они достигли цели. Красный тускнеющий диск уже заваливался за синие вершины. Это было восхитительное зрелище: голубые горы, красный закат, а в предгорье — роскошный белый особняк с чугунными решетками на окнах.

Гарем не охранялся. Он даже не был заперт. Его уже захватили рабы. В огромном холле вершилось групповое изнасилование, а так как группа насилуемых не особенно сопротивлялась, то это был скорее групповой секс.

Концентрик сразу узнал Аделаиду. Совершенно голая, она извивалась под бородатым, дочерна загорелым детиной. Обезумев от ярости, Концентрик приподнял детину над Аделаидой за ворот зеленой рубахи, раскроил ему топором череп и отшвырнул труп в сторону. Затем он посмотрел вниз. Распростертая на полу, залитая кровью Аделаида блаженно и призывно улыбалась. Узнала она его или просто радовалась новому мужчине?

Кто-то тронул Концентрика за плечо. Он обернулся и увидел Бубну. Она была без трусов, но в майке.

Не трогательная получилась встреча. И не романтичная. Но могла ли стать трогательной и романтичной встреча сразу с двумя женщинами, да еще в XXII веке.

декабрь 1996 — март 1997

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. «ДУШИТЕЛЬ ПРОГРЕССА»

  1

  2

  3

  4

  5

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГАЛЕРНЫЙ РАБ

  1

  2

  3

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПИРАТ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. КОНКИСТАДОР

  1

  2

  3

Реклама на сайте