«Собственность»

Яна Дубинянская

СОБСТВЕННОСТЬ

- Так вы говорите, что она... Я не верил своим ушам - как не поверил глазам час тому назад. - ... жена одного из каторжников... Как, вы сказали, его зовут? - Хгар, - лениво повторил комендант. - Кто он такой, этот Хгар? И как случилось, что... Разговор явно начинал надоедать коменданту, и он заерзал в кресле, поудобнее устраивая грузное неповоротливое тело. Он-то надеялся, что прибытие нового инженера станет каким-никаким развлечением и поводом для пьянки. Перед посадкой в катапультационную капсулу бортинженер отобрал у меня припасенную бутылку. Но об этом сизоносый толстяк еще не знал, главное разочарование было впереди. Пока он всего лишь досадовал на мое неуместное любопытство. - Если хотите, можете ознакомиться с его делом, - раздраженно бросил он. Разбой, пиратство, несколько убийств, в том числе полисменов. Но я думал, господин инженер, вы здесь по другой части... - Да, конечно. Но мне известно, что члены семей каторжников не имеют права... Более того, я знаю, на всей планете вообще нет женщин, даже... гм... определенной профессии. Комендант захихикал. - Разумеется! Тут вам не курорт, а место содержания особо опасных преступников, осужденных на пожизненные работы на урановых рудниках. Кстати, господин инженер, на Втором-лямбда перекрытия никуда к чертям... Нет, сегодня вы отдыхаете, но я бы хотел, чтобы не позже, чем завтра... Я нетерпеливо кивнул. Надо бы, конечно, повежливее с новым начальством... тем более без бутылки. Но... - Но ведь эта женщина самим своим присутствием несет потенциальный конфликт, разве вы не понимаете?! Она здесь давно? Как она сюда попала? Он тяжело вздохнул, решив, по-видимому, побыстрее исчерпать тему, если не удается вообще ее закрыть. - Проникла в общую капсулу. Года два уже как... В той партии народ попался худосочный, все поместились. Но это, вы ж понимаете, никак не ко мне. Рапорт я накатал как положено. - Но почему вы не отослали ее назад? Толстяк усмехнулся, показав желто-коричневые зубы. - Отошлешь, как же. На эту планету корабли не садятся, надо бы вам знать. Во избежание побегов заключенных. Не бывает тут у нас кораблей... Я подумал, что он не совсем прав. Ровно через месяц, по истечении испытательного срока, я имел право отказаться от контракта. И тогда за мной выслали бы катер. Маленький, двухместный, - но забрать с собой одну женщину вполне реально. И, черт возьми, я же не первый новый сотрудник, прибывший сюда за два года! Говорят, многие отказываются. Несколько лет в полной изоляции от внешнего мира, на планете с повышенным радиационным фоном, среди самых страшных преступников Галактики - не сахар, даже за такую зарплату. - Да и куда ее отправишь, - продолжал начальник, - никто ж не знает, откуда Хгар ее привез. Молчит, зараза. А она Всеобщий никак не осилит, все по-своему щебечет, вот и не может сказать, откуда родом. Так, наобум Лазаря отсылать... У нее же нет никого, кроме муженька. А одна пропадет, вы сами поймете, когда поближе с ней познакомитесь... Его сентиментальное сюсюканье было явно наигранным. Возможно, хочет меня проверить - не растаю ли на месте. Дудки. Если я и завел этот разговор, то единственно потому, что меня действительно сразило наповал такое вопиющее нарушение порядка. И меньше с тем. - Я понял, господин комендант. Если вы позволите, я хотел бы уже сегодня осмотреть тот аварийный рудник... Второй-лямбда. Комендант тяжело поднялся, протестующе махая руками. - Забудьте! Он двести лет стоял и еще столько же простоит, а если и рухнет что-нибудь кому-то на башку... так только срок скостит, - толстяк загоготал над собственной шуткой, и мне пришлось тоже улыбнуться. Завтра, приятель! Меня, кстати, Бобом зовут, так и кличут: Старый Боб... Мы тут все на "ты", как одна семья. Тебя как звать-то? - Элберт, - представился я, пожимая потную ручищу. Присел на корточки, расстегнул молнию левого сапога и извлек на свет плоскую, изогнутую по форме ноги пластиковую фляжку. Старый студенческий трюк - к счастью, неизвестный бортинженеру. Фляжка вмещала ровно сто пятьдесят грамм, а на вид еще меньше, - но глазенки Боба засверкали, а сизый нос красноречиво зашевелился. Великое дело - сухой закон! Хотя жаль, конечно, той бутылки.

* * *

Говорят, когда в первый раз засыпаешь на новом месте, надо загадать желание. Впрочем, я слышал также, что это правило касается только молоденьких незамужних девушек. Я таковой не являюсь. И все-таки. Я, Элберт Вирри, желаю через десять лет улететь отсюда. Пусть без единого волоска на голове, - теперь ни один нормальный мужчина в Галактике не дорожит волосами, - но с круглым капиталом на счету во Вселенском банке. С тем, чтобы купить несколько крупных и богатых рудой астероидов где-нибудь в Леонидах, обзавестись техникой и повести разработки так, как считаю нужным. Еще через пару лет я стану если не мульти-, то просто миллионером - это уже не желание, а констатация факта. Надо же - я чуть было не изложил свои идеи в университетской дипломной работе. Вот смеху было бы: высший балл за проект, который и в том, студенческом, сыром варианте стоил многих сотен тысяч универсальных единиц. Но я не продам его ни за какие деньги. Я открою свое дело. Свое. Собственное. И десять лет моей молодой жизни - не такая уж высокая цена. Во всяком случае, так думаешь сейчас, откинув на подушку отяжелевшую голову, весело гудящую после вечеринки с комендантом и новыми коллегами. Сухой закон! Последний раз я набирался подобным образом еще в альма-матер, на выпускной. Моя фляга не оказалась лишней, но, похоже, тут у каждого сотрудника имеется солидный подпольный погребок. И как им удается?... Однако утром, выбираясь из капсулы, косо застрявшей в насыпи выработанной породы, я не был таким оптимистом. Никто и не подумал меня встретить. Кое-как сориентировавшись на местности, я побрел в сторону далекого грязно-серого купола, который мог оказаться базой. Как, впрочем, и чем угодно. Меня предупреждали: воздух на планете поначалу кажется непригодным для дыхания, но это только с непривычки. Придется привыкнуть. И к воздуху, раздирающему легкие, и к постоянному полумраку из-за пыльной взвеси, и к пейзажу, незатейливо составленному из карьеров, шламмовых гор и неопрятного запустения. Я читал, что раньше здесь была пышная, питаемая радиационным фоном растительность. Но, скажите, кто бы стал обращать внимание на все эти папоротники, хвощи и гигантские грибы - если уран тут можно добывать голыми руками с лопатой? К тому же - неплохая мысль какого-то рационализатора - бесплатными голыми руками. И я шагал по щиколотку в пыли, и поминутно терял из виду цель, и ругался сквозь зубы, и проклинал раскуроченную планету, незнакомого пока коменданта, станцию на орбите и свои непомерные амбиции. Потом провалился в совершенно невидимую яму, доверху полную пылью. Ком колючей шерсти забил горло и носоглотку, стеклянное крошево засыпало глаза... Надрывно кашляя, матерясь и плача, я выбрался оттуда - и вот тогда увидел ее. Ее не могло тут быть. Собственно, я ничего толком и не разглядел. Логично предположил, что вообще показалось, - а потом наугад, из чистого любопытства задал вопрос коменданту. Выяснилось, правда. Женщина, жена какого-то каторжника. А вовсе не сияющее сплетение сказок о феях, детских снов, юношеских эротических фантазий и галлюцинаций смертельно раненых воинов. Она стояла на гребне выработанной руды, такая нелепая, до смешного чужая и ненужная здесь. Светлая, манящая... Она исчезла за кручей внезапно, как и полагается болезненным фантасмагорическим видениям. А я, идиот, чуть было не бросился догонять.

* * *

- Главное - не пробуй заводить знакомства с голомордыми, - говорил Торп, уверенно шагая чуть впереди меня. - Они - сами по себе, мы - сами по себе. Если тебе кажется, что они похожи на людей, забудь эту блажь. У них не осталось ничего, чтобы так называться. Его голос звучал приглушенно из-за маски, закрывавшей лицо. Оказалось, здесь только каторжники никак не защищаются от радиации и пыли - за что и получили соответствующую кличку. Меня, конечно, никто заранее не предупредил. Поэтому сейчас на мне болталась запасная маска Торпа, старшего инженера, - большая на пару размеров. Торп производил впечатление мужика, с которым можно поладить. Впрочем, ладить пришлось бы с любым напарником и непосредственным начальством. Будем считать, что для начала мне повезло. - В первый месяц все обычно из кожи вон лезут, - негромко продолжал он. Испытательный срок, как же! Фигня это все, Эл. Оставаться или нет - решать тебе. Нет, оно, конечно, месячишку многие выдерживают... Думают, что им море по колено, но к концу года большинство ломается, проверено на опыте. Текучка страшная. Потому-то и настоящие бабки начинают платить уже со второго года. Систему я знал и без него. Месяц работаешь за бесплатно, год - за более чем умеренную сумму. И только потом с тобой заключают контракт на оставшиеся девять лет. Два шанса вернуться. Лазейка для слабаков. Торпу, я уже спрашивал, оставалось около двух с чем-то лет. После чего я мог претендовать на его должность - с окладом повыше, чем у простого инженера. И, что б там не советовал старший товарищ, зарекомендовать себя с лучшей стороны стоило уже теперь. - Боб просил меня взглянуть на перекрытия Второго-лямбда, - вспомнил я как бы невзначай. - Там вроде проблемы. Торп поморщился - даже маска не могла этого скрыть. - Второй-лямбда все равно вот-вот обвалится, - хмыкнул он. - И чем скорее, тем лучше. Даже не вздумай туда соваться! Старый Боб всегда так шутит над новичками. Можешь мне поверить, Эл, та развалюха ремонту не подлежит. Забудь. - Но там же, - как-то чересчур юношески возмутился я, - работают лю... "У них не осталось ничего, чтобы так называться". - Если хочешь, прогуляемся, это недалеко, - предложил Торп. - в порядке экскурсии. Должен же ты знать свое будущее хозяйство. Пошли. Через час стало ясно, что наши с ним представления о небольших расстояниях кардинально различны. Я с трудом волочил ноги. Сила тяжести на планете лишь чуть-чуть превышала привычную, но теперь я понял, что и это чуть-чуть достойно уважения. Дыхание свистело, пыль, проникшая под неплотно прилегающую маску, мерзко скрипела на зубах. Когда мы, наконец, добрались, на руднике как раз объявили перерыв на обед. Там и тут среди бурых гор шламма виднелись небольшие кучки темных скукоженых фигур, сосредоточенно хлебающих что-то из общего на группку котла. Не останавливаясь, мы со старшим инженером прошли мимо одного такого скопления. Каторжники не обращали на нас внимания, торопясь урвать побольше желеобразной похлебки. Только двое или трое подняли головы. Почти черные невыразительные лица, красные белки воспаленных глаз и гнилые зубы. И тут я во второй раз увидел ее. И теперь уж рассмотрел как следует. Она была среднего роста, стройная, хоть и отнюдь не бестелесная, блондинка. То есть, такого цвета волос мне раньше видеть не приходилось: что-то вроде золотистой паутины под ярким солнцем... ну допустим, блондинка. Неправдоподобно белокожая - словно вездесущая пыль каким-то образом отталкивалась от ее лица, шеи и округлых рук. Широко расставленные глаза, мягкий овал щек и подбородка, короткий нос и пухлые губы. На женщине было поношенное шерстяное платье с короткими рукавами, довольно глубоко декольтированное. На груди переливалось ожерелье из овальных мерцающих камней. В руках она сжимала объемистый полиэтиленовый сверток. Боязливо покосилась на нас и проскользнула вперед, явно высматривая кого-то среди обедающих каторжников. Шла она босиком. И ноги выше щиколоток все-таки подернулись серым слоем пыли. - Жена Хгара? - мне захотелось выглядеть осведомленным в глазах Торпа. - Ага, - кивнул тот. - Понесла ему поесть. Он-то общую гадость не жрет, сукин сын! Я проводил женщину взглядом. Это было легко, светлая фигурка искрой выделялась на общем буро-черном фоне. Вот остановилась на шламмовой круче - как вчера - вот скрылась за ней, вот снова появилась вдалеке. Остановилась, и навстречу ей поднялось что-то темное, едва различимое, большое и приземистое.

* * *

Перекрытия на Втором-лямбда действительно никак не подлежали реставрации. Что мне стало ясно с первого же небрежного взгляда. Выработку рудник давал минимальную, - тоже не обязательно быть гением, чтобы это определить. Короче, его следовало закрывать, и немедленно. Я поделился своими соображениями с Торпом, и он расхохотался мне в лицо, тряся респиратором маски. После чего предложил накатать рапорт Бобу. Конечно, я решил ничего подобного не делать. Неохота в первый же день прослыть паникером, выскочкой и гуманистом. Пока мы были внутри, у каторжников окончился обед, и они хмурыми стаями потянулись нам навстречу. И остановились поодаль, пропуская нас инженеров, настоящих людей, с которыми у них не могло быть ничего общего. - Салют, Торп! Чегой-то тебя к нам занесло? От безликой массы отделилась невысокая квадратная фигура. Бородатый мужик шагнул вперед, протягивая коричневую ручищу с грязными ногтями и черной сеткой линий на раскрытой ладони. И старший инженер Торп как ни в чем не бывало пожал ее! - Привет, Хгар! Вот, показываю новичку наши развалины. Тут никого еще не придавило? - Покамест нет, - подчеркнуто серьезно отозвался каторжник. И оба расхохотались, словно выдали дуэтом старую, но на редкость удачную шутку. Я ни черта не понимал. - Это Эл, - отсмеявшись, представил меня Торп. Честное слово, я чуть было не вздрогнул при мысли, что сейчас тоже придется пожимать лапу немытого чудища. Хгар оказался точь-в-точь таким, как я мог вообразить по аннотации коменданта. "Разбой, пиратство, несколько убийств, в том числе полисменов..." Даже еще мрачнее и волосатее. Он окинул меня с ног до головы блестящими глазами, исчерченными малиновой сеточкой, и не подал руки. Вместо этого на прощание еще раз обменялся рукопожатием с Торпом. "Они - сами по себе, мы - сами по себе". - Я смотрю, вы большие друзья, - саркастически прокомментировал я через несколько шагов, - с этим... голомордым. Торп пожал плечами и ничего не ответил. А я угодил ногой в невидимую колдобину, чуть было не свернул голеностопный сустав и потерял всякую охоту к беседам. Предстоял обратный путь, и в моих интересах было пустить в рот как можно меньше пыли. И всю дорогу я без помех размышлял об аварийном руднике, о напарнике, о стратегии собственных действий. А между делом - и о непостижимой психологии женщин, готовых разделить пожизненную ссылку с такими вот мужьями.

* * *

- Ну так скажи, Эл: что, по-твоему... делает человека... ик... человеком? - ни с того ни с сего ляпнул Торп вечером в каптерке. Я чуть не опрокинул бутыль технического спирта. Похоже, что закладывать за воротник здесь было принято после каждого рабочего дня. Без всякого повода. Не в моих правилах, - но можно привыкнуть. Тем более что никто особенно не следил, как часто я наполняю свою рюмку. Старший инженер нетерпеливо повторил вопрос. Пожалуй, стоило отослать Торпа к миллионнолетней истории вселенской философской мысли, располагавшей массой разнообразных ответов. Лично я подобными проблемами никогда не задавался. Другой профиль, извините. Так что мое мнение лучше всего выражалось идиотской гримасой с поднятыми бровями. - Человека делает человеком собственность, - наставительно изрек пьяный инженер на одном дыхании. - Собственность? Интересно, - мне совершенно не было интересно. - И поэтому, - мой собутыльник едва ворочал языком, но эмоции били через край, - поэтому я всегда подам руку человеку... Да, человеку! Который сумел... ик... сумел отстоять свою собс-с-ственность, несмотря ни на что. Да, подам! И, если ты мой др-руг, не смей называть... Хгара... голомордым! Он опрокинул очередную стопку и потянулся за бутылью. Я тоже вежливо пригубил техническую гадость и кивнул. - Договорились.

* * *

По зрелом размышлении я все-таки написал рапорт по поводу аварийного Второго-лямбда. Но, разумеется, не Бобу, а прямиком в Центр. Я на испытательном сроке, а потому не обязан соблюдать субординацию. Впрочем, создавалось впечатление, что на этой планете никто не считает себя обязанным делать хоть что-нибудь. Сегодняшний день я решил посвятить обходу рудников нашего участка. Наверняка удастся обнаружить немало столь же вопиющих нарушений, как и на Втором, - и мешкать с этим не стоит. Когда я снимал со стены план участка, Торп почему-то хмыкнул. Но его скептицизм был мне до одного места. Рудники располагались на карте красивой полукруглой цепочкой, и я был намерен обойти практически все, начиная с Первого-альфа на востоке. Неприятности начались уже по дороге. Во-первых, никто не удосужился нанести на план грунтовой разлом в форме гигантского полумесяца или же мерзкой каменной ухмылки. Разлом пришлось обходить, и крюк получился дай боже. В пыльном полумраке я чуть было не потерял ориентировку. Развернул карту, покрутился на месте, определяя направление. И со скрежетом зубовным обнаружил, что теперь до искомого рудника топать еще минимум полчаса. И действительно, не прошло и тридцати пяти минут, как я вышел к безобразной груде давно заброшенных развалин. Ржавый остов бывшего рудника издевательски торчал из эвереста выработанной породы. Материться было бесполезно. Плохо пригнанная маска натирала скулы и переносицу - и уж точно ни от чего не защищала. Я раздраженно сдернул ее. В горле запершило, но ненадолго. Если б только все проблемы ограничивались местным воздухом!... Ладно, возьмем себя в руки. Первый-бета лежал немного в стороне от намеченного заранее маршрута. Зато уж точно работал - вчера Торп упоминал при мне это название. Стоит прогуляться туда и, пообщавшись с управляющим, скорректировать карту. Потому что насчет Второго-гамма у меня не было теперь никакой уверенности. Я вычислил азимут и браво зашагал вперед. Через четверть часа начал прищуриваться, вглядываясь вдаль, - что за чертовщина? - и ускорил шаги. Через сорок минут занервничал по-настоящему. Через час повернул назад. Сбиться с дороги я не мог - а значит, никакого рудника под номером Первый-бета в природе не существовало. Точка на карте, нанесенная от фонаря. Для отчетности. И Торп, скотина, бессовестно врал, делая идиота из нового инженера... Что ж, на эту тему также следует написать рапорт. Там, наверху, посмеются, наверное, от души, - а затем призадумаются о чем-нибудь серьезном. О кадровой политике, например. Внезапно на пути выросла высоченная гора сыпучего шламма. Раньше ее не было, - похоже, я слегка отклонился от курса. Выругавшись, попробовал штурмовать препятствие. Ноги немедленно погрузли по колено. Выбрался, кое-как отряхнулся и пошел - а что делать? - в обход. С таким расчетом, чтобы срезать угол и выйти сразу к следующему руднику, не возвращаясь к развалинам. Наверное, в этом и состояла ошибка... Два часа спустя я растерянно озирался по сторонам, окруженный шламмовыми холмами и бездонными рытвинами. Воспаленные глаза уже не слезились, а пекли жгучим огнем, язык наждачной бумагой царапал нёбо. Пропыленная маска болталась на поясе, и надевать ее не хотелось. Хотелось двух вещей: оказаться у себя в каптерке или кого-нибудь убить. Лучше и то, и другое. Какая, к черту, ревизия рудников!... Точки на пыльной карте выстроились издевательски правильным полукругом. Я понятия не имел, где нахожусь. Впрочем, путь из тупика был только один - туда, откуда я пришел. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я двинулся назад, от злости все ускоряя шаги и совершенно не глядя под ноги. Совсем несерьезная колдобина - не глубже лунки для гольфа. Но щиколотку резанула нестерпимая боль, и я заорал во всю глотку, благо услышать и посмеяться все равно было некому. Потом сцепил зубы и попробовал встать. И вот тут-то стало по-настоящему страшно. Никогда мне отсюда не выбраться.

* * *

Она смотрела на меня. Светлые продолговатые глаза, очень широко расставленные и чуть-чуть косящие в разные стороны. Изумленно округленные губы. Гладкая белая шея. Овальные переливающиеся камни на полуоткрытой груди... И я спросил: - Как тебя зовут? Какого черта? Раз эта женщина оказалась тут, раз нашла меня, надо немедленно требовать, чтобы она привела помощь. Кажется, у меня не просто вывих, а самый настоящий перелом. Повезло, ничего не скажешь. Хотел бы я знать, есть ли на этой планете нормальный врач? В любом случае, нужно как можно скорее... При чем тут ее имя?! Она смотрела на меня. С наивным удивлением приподняла почти невидимые брови, а потом недоуменно склонила голову набок. На щеку упала прядь тонких волос цвета золотистой паутины под ярким солнцем. Не знает языка, - вспомнил я из того разговора с комендантом. И оттуда же: она здесь уже два года. За это время можно не научиться формулировать философские мысли - но чтобы не понять элементарного вопроса "как тебя зовут"?... И как теперь объяснить ей, что я сломал ногу и нуждаюсь в срочной помощи?! Женщина выпрямилась, плавным движением отвела волосы с лица. Переступила с ноги на ногу, оправила на талии поношенное платье. Спокойно, с угасающим интересом, сверху вниз посмотрела на меня и... И я остро, болезненно понял: сейчас она попросту повернется и уйдет отсюда. Навсегда. Не своим голосом я заорал: - Стой!!! Слава богу, остановилась. Вздрогнула, содрогнулась, как от удара. Легкие волосы описали в воздухе дугу, косящие глаза блеснули из-за округлого плеча непобедимым ужасом. Она вскинула к лицу раскрытую ладонь жестом беспомощной детской самозащиты. Идиот, - мысленно застонал я, - что ж ты вопишь, как резаный, она ведь убежит и оставит тебя тут подыхать. Было совершенно очевидно, что женщина до сих пор здесь единственно из-за парализующего страха, пришпилившего ее к месту. Во всяком случае, мой первый вопрос ее не испугал. - Как. Тебя. Зовут? - как можно четче и дружелюбнее повторил я. Вроде бы ее лицо смягчилось. Опустилась напряженная рука, разгладилась страдальческая складка между бровями. Немного успокоившись, женщина смотрела на меня - и не понимала. Ну что ж. Как это делалось в старых фильмах про межпланетный контакт. Я ткнул себя пальцем в грудь и раздельно выговорил: - Эл-берт. И - чтобы уже совсем просто: - Эл. Она повела светлыми бровями и даже, кажется, улыбнулась... нет. Просто полуоткрыла и слегка развела губы для чужого, непривычного звука. Между ровными рядами мелких зубов мелькнул острый кончик языка, загнутый к альвеолам: - Эл-л-ль... Голос ее вызывал в памяти тот музыкальный инструмент, где маленькие молоточки бегают по тонким металлическим пластинам. Не помню, как называется. Я бодро кивнул, радуясь, что дело сдвинулось с мертвой точки. Снова указал на себя, а затем направил палец ей в грудь: - Я - Эл. А ты? Черт! Опять замерла и напряглась, будто я собирался застрелить ее из пальца. Но через секунду, слава богу, расслабилась, поняла, подняла руку, коснувшись выпуклого камня у себя на груди, и сказала... Если б я умел играть на том инструменте, с молоточками, я, может быть, и повторил бы, - окажись эта штука здесь, среди серо-бурых шламмовых холмов. А так... Она назвалась еще раз. Теперь музыкальная фраза звучала чуть обиженно. Словно это я, последний тормоз, ничего не могу понять. Нормально? И я произнес, насильственно вычленяя приемлемое из звенящей капели высоких звуков: - Ле-ни... так? Лени. Поджала пухлые губки, поморщилась, как от фальшивой ноты. Потом кивнула и улыбнулась. Чуть-чуть, одними кончиками губ. И тут же прикрыла улыбку лодочкой ладони, как зажженую спичку на ветру. Ну допустим. Познакомились. И что теперь? - Лени, - заговорил я, перемешивая слова с жестами, - я ногу сломал. Нога. Видишь? Она болит. Больно. Не могу идти. Мне врач нужен. Позови кого-нибудь. Нога. Помощь. Я... Я напряженно следил за выражением ее лица. И заметил, что проблески осмысленности в ее глазах появляются только тогда, когда я называю конкретное понятие или действие, не склоняя и не связывая слова. Любое короткое предложение или словосочетание в косвенном падеже повергали Лени в панику непонимания. Молясь, чтоб мое наблюдение оказалось правильным, я построил фразу так: - Нога. Помощь. Позвать. Человек. Она посмотрела на меня в упор, сведя брови, шевельнула губами, - и внезапно метнулась куда-то в сторону и вверх, я даже не смог уловить, куда именно. Только взмах волос - золотистая паутина под ярким солнцем. Идиот!!! Сцепив зубы, я попробовал шевельнуться, - боль оказалась вдесятеро ощутимее, чем в первый раз. Плевать! - если я действительно хочу выбраться. Засунь свою бабью чувствительность подальше и ползи, ползи, кретин!... В том, что женщина - как ее там? - не вернется, я не сомневался ни секунды. Через полчаса, взмокший, покрытый черной корой бывшей пыли, я упал лицом в острое крошево выработанной породы. Я сумел проползти метров семь... или даже восемь. Я смогу. Только чуть-чуть отдохну... - Это он? - спросил откуда-то сверху мужской голос. Я ответил: да, я. Уверен, что ответил. Милленц же потом утверждал, что я был уже без сознания.

* * *

Там, где я очнулся, было чисто. Куда чище, чем в нашей с Торпом каптерке. Намного чище, чем я вообще привык. Так что мне довольно долго не приходило в голову, что я нахожусь в каторжном бараке. Человек, наблюдавший за моим приходом в себя, тоже выглядел вполне пристойно. Из рукавов потрепанной, но выстиранной куртки выглядывали узкие, интеллигентские руки с длинными суставчатыми пальцами. Вскинув глаза, я обнаружил над воротом внушающее доверие пожилое лицо, увенчанное голым коричневым черепом. Я даже подумал, что попал таки к врачу. - Как вы себя чувствуете? - поинтересовался он. Я пошевелил ногой, ответившей глухим терпимым нытьем, и пожал плечами. - Нормально. Чуть было не прибавил "док". А было бы забавно. - Вы, наверное, господин новый инженер, - почти без вопроса продолжил интеллигент. - Не удивляйтесь. О прибытии нового человека - из персонала, я имею в виду, - немедленно становится известно абсолютно всем. В общем-то, это единственные доступные нам новости. Тут я должен был бы и сам догадаться - но не догадался. Без всякой задней мысли ответил: - Вы угадали. Элберт Вирри, - сел и протянул руку. Рука зависла в воздухе. Дурацки пошевелив пальцами, я опустил ее. Чувствуешь себя полным идиотом, какого черта? Впрочем, интеллигент тоже порядком смутился. - Видите ли, - забормотал он, - вообще-то моя фамилия Милленц, но меня уже восемь с половиной лет никто так не называет. Мои... гм... коллеги... зовут меня Музыкантом - приятно, хотя уже давно не соответствует истине. Но вашим коллегам гораздо удобнее употреблять термин, если можно так выразиться... "голомордый"... Теперь-то до меня дошло. И теперь-то я разглядел и невымываемую черную грязь в его морщинах и вокруг коротко стриженых ногтей, и малиновую сетку воспаленных глаз. Настаивать на рукопожатии я не стал. Но решил звать каторжника по имени почему бы не порадовать старика, все-таки он, похоже, спас меня. Хотя и стариком он, если присмотреться, не был. - А вы тут совсем неплохо устроились, Милленц, - озвучил я свое первое впечатление. Хотя тут же, оглядевшись по сторонам из сидячего положения, передумал. Пустая коробка с несколькими нарами в ряд. Барак как барак. Только очень уж чистый. И от этого какой-то неправдоподобно-праздничный, словно бальный зал, куда вот-вот внесут новогоднюю елку. Каторжник улыбнулся. Зубы у него оставляли желать лучшего. - Апартаменты Хгара - что вы хотите, господин инженер. Я живу тут уже почти полгода. Никому еще не удавалось так долго с ним ладить. Но для меня чистота - больше чем... Не думайте, что все бараки такие. За те годы, что мне пришлось... но вам неинтересно, господин Вирри. Снова этот Хгар! Я припомнил заросшее существо там, на руднике. Местный авторитет не показался мне поборником чистоты. Словно читая мои мысли, Милленц продолжил: - Впрочем, Хгар тут, признаться, практически не при чем... Это все ее заслуга. Лени. Он произнес не "Лени". На мгновение напрягшись, так, что кадык выступил на пергаментной шее, каторжник выдал горлом цепочку высоких звуков, похожих на звучание музыкального инструмента с молоточками. Очень условно похожих, конечно. Надо сказать, до сих пор я совершенно не вспоминал о той женщине. Но тут у меня мгновенно возникла масса вопросов относительно нее. - Кстати, где она сейчас? Это ведь она привела вас ко мне? Вы хорошо ее знаете? Кто она вообще такая? Откуда родом? Как... Милленц часто захлопал выпуклыми веками без ресниц. Похоже, лавина моего любопытства малость сбила его с толку. - Лени... - наконец снова воспроизвел он музыкальную фразу. - Она... нечто чудесное. Неземное, я бы сказал, - но так и есть на самом деле. Если бы я когда-нибудь стал свободен... не бойтесь, господин инженер, это только фантазии... Всю оставшуюся жизнь я бы употребил на то, чтобы найти ее планету, ее народ. Это был бы переворот во всей вселенской музыке! Вы слышали, как она поет?! Да хотя бы как разговаривает? - словно верхняя октава ксилофона, только еще звонче, ярче, выразительнее! И это целая раса! Люди, сама речь которых... и не только речь... Хгар - авантюрист, пират, в музыке ничего не смыслящий, - но и он сумел оценить эту красоту, эту гармонию... Он говорил о ней еще долго. Рассказал, как она впервые появилась здесь два года назад из капсулы с новой партией каторжников. Как разительно изменилась после этого жизнь поселения. Луч света во тьме и так далее, выражался Милленц очень уж заковыристо и старомодно. К тому же, о чем бы он не рассказывал, в конце концов все у него сводилось к музыке. Между делом я понял, что сам он настоящим музыкантом никогда не был - так, преподавателем, - но от разлуки с музыкой искренне страдал. Лени в какой-то степени заменила ему ее. Милленц не жалел эпитетов для этой женщины. У меня сложилось впечатление, что он мог бы продолжать свой монолог часами напролет. - Она тоже живет здесь? - нелепость моего вопроса была очевидна, но Милленц уловил подтекст и явно смутился. - Там, за ширмой, - он указал на поставленные ребром нары, - что-то вроде их спальни, Хгара и Лени. По эту сторону обитаю на данный момент один я. Сюда регулярно подселяют новичков, но долго они не держатся, я говорил. Предпочитают спать на полу в грязных перенаселенных бараках по соседству... - интеллигента передернуло. - Боюсь, в скором времени и меня ждет та же участь. Лени... Хгар очень болезненно относится к любым ее... контактам с кем-либо. Поймав мой, подозреваю, откровенно насмешливый взгляд, он поспешил пояснить: - Видите ли, я... пытаюсь учить ее язык. - И как, получается? Милленц вздохнул. - К сожалению, не хватает образования... и практических навыков. Я ведь не филолог, а музыкант... бывший... а ее язык - все-таки язык, а не чистая музыка. Но я не оставляю попыток. Времени у меня много... если, конечно, Хгар не... - Сплетничаешь обо мне, Музыкант? Мой собеседник вздрогнул и будто вдвое уменьшился, съежился, сжался в комок. Я обернулся. Хозяин барака стоял в дверях, небрежно опершись на косяк. В косматой бороде поблескивала ироническая ухмылка. Я вдруг удивился: как это ему удалось сохранить такую шевелюру при здешней радиации? Важный, конечно, вопрос, актуальнее и не придумаешь. - Ты кто? - в упор спросил меня Хгар. И сам же себе ответил: - А-а, помню. Напарник Торпа. Эд или как тебя там? - Эл, - поправил я. И тут же прикусил язык: какой я ему, к черту, Эл, я господин инженер, в крайнем случае господин Вирри! Но вслух ничего не сказал - поздно. Конечно, надо будет поставить голомордого на место - но сейчас момент упущен. - Господин инженер заблудился и повредил ногу, - торопливо принялся объяснять Милленц. - Мы нашли его, я и... - Лени тобой занималась? - Хгар обернулся ко мне. Если б еще знать, что он имеет в виду. Я не знал и только отметил, что тонкостями произношения имени жены Хгар не увлекался. - Да-да, - поспешно ответил Милленц. - Значит, ходить ты уже можешь, - бородач смотрел только на меня. Вставай и пошли, я проведу. Заблудился, говоришь? И привалило же Торпу счастье! - он хрипловато захохотал. Нет, его определенно стоило поучить правилам общения с начальством! Но я отдавал себе отчет, что действительно не найду обратной дороги без посторонней помощи. Даже липовую карту и то потерял, пока был без сознания. Так что пока я прикусил язык и тяжело поднялся с нар, с опаской ступая на травмированную ногу. Нога уже не болела. Совсем. Удивляясь возможностям своего организма, я направился вслед за Хгаром к выходу из барака. Из дверного проема сделал прощальный жест Милленцу и переступил порог. В глаза и ноздри тут же ринулась вездесущая - нет, в бараке ее было куда меньше! - пыль. Я расчихался, выступили слезы, на зубах уже мерзко скрипело... А навстречу нам, плавно покачиваясь под тяжестью двух огромных сумок в руках, шла Лени. Поравнявшись с ней, Хгар даже не повернул головы, словно и не заметил жену. А она... Она смотрела на меня.

* * *

Старый Боб как-то странно на меня взглянул, когда я попросил у него второй экземпляр карты рудников взамен утерянного. Но ничего не сказал и карту предоставил. Все, что он при этом подумал, озвучил Торп, у которого я вполне невинно поинтересовался, какие объекты на ней таки соответствуют действительности. - Ты... того, это самое... - глаза старшего инженера нехорошо сузились, брось выпендриваться, Эл. Тут свои правила, и тебе лучше их уяснить. У каждого свое дело: голомордые вкалывают, я слежу за рудниками, ты слушаешься меня. Понял? А ведь сначала он показался мне нормальным мужиком. Пришлось кивнуть. - Слушаюсь, шеф. И какие будут указания? Торп усмехнулся - со все еще враждебно прищуренными глазами. Похлопал меня по плечу. - Пока что никаких, можешь расслабиться. Только смотри, чтобы Хгар не спасал больше твою молодую жизнь. Еще один такой случай, и каждый голомордый будет показывать на тебя пальцем и хихикать. Не говори потом, что я не предупреждал. Я резонно возразил, что спас меня не Хгар, а его жена и Милленц. В ответ Торп лишь поморщился и посоветовал не увлекаться панибратством с голомордыми. Я хмыкнул достаточно громко и непочтительно. Напарник пожал плечами, беззастенчиво наполнил техническим спиртом мою флягу и, сунув ее в сапог, ушел "по делам". Меня они, видимо, не касались - и наплевать. Не очень-то и хотелось. Я сел было писать рапорт насчет несуществующих рудников под номерами Первый-альфа и Первый-бета (карта прилагается), но, поразмыслив, порвал его ко всем чертям. Мелкий донос, да и только. Такое собачье рвение никому в Центре не понравится. Другое дело, если за месяц изучить ситуацию досконально и по истечении испытательного срока предоставить наверх основательный, всесторонний отчет. С отдельным параграфом по каждому руднику. И по каждому сотруднику, если уж на то пошло. Во всяком случае, расслабляться, как советовал Торп, я не собирался. Но в конкретно взятую данную минуту делать мне было абсолютно нечего. Тесная каптерка, неубранная после вчерашней пьянки и благоухающая сивухой, селедкой и грязными носками, начинала действовать на нервы. Захотелось выйти на воздух - при мысли о воздухе я сардонически ухмыльнулся, но таки нацепил маску и направился на прогулку. Конечно, было бы глупо шагать наобум Лазаря, рискуя снова сбиться с пути. Но из этого не следует, что теперь я стал чинно наматывать круги вокруг купола базы. Разумеется, направился я достаточно далеко, тщательно фиксируя ориентиры. Участок не такой уж большой, рано или поздно я должен был выйти к какому-нибудь руднику. Или к поселению каторжников. Может, даже к тому самому, где... Но, честное слово, мне и в голову не приходило разыскивать ее. Просто так получилось.

* * *

Она подошла ко мне осторожно, ступая мелкими шажками и поглядывая исподлобья светлыми косящими глазами. Но подошла. Сама. - Элль... Я негромко рассмеялся - так забавно и необычно произносила она мое имя. Прикусил язык - мой идиотский смех мог показаться ей и глупым, и невежливым. Потом вспомнил, что на мне все равно надета маска. Надо же - а она, Лени, все же узнала меня. На ней было то же самое - наверное, единственное - шерстяное платье, то же ожерелье на груди. Полиэтиленовый сверток в руках навел меня на вывод, что она, как и в тот раз, собирается нести обед своему мужу-каторжнику. Впрочем, кажется, она не торопилась. Больше у бараков - тут их было десять-двенадцать - я никого не заметил. Если бы заметил, это послужило бы красноречивым фактом для будущего отчета, а так... все нормально. Каторжники, как водится, работают, а жена одного из них осталась на хозяйстве. Логичнее и не придумаешь. Куда уж логичнее. Она стояла, чуть запрокинув голову. Абсолютная, без малейшего оттенка, белизна кожи сбивала с толку. Такое белое лицо должно бы казаться мертвенным - а ведь ничего подобного! Сияющая жизнь прямо-таки била в ней через край - вопреки вездесущей серой взвеси радиоактивной пыли. Неужели там, откуда эта женщина родом, люди совсем нечувствительны к радиации? Скорее всего так и есть - и все же мне вдруг стала очень мешать моя защитная маска. - Элль, - повторила Лени. И защебетала, запела, зазвенела маленькими молоточками ксилофона. Так он называется, тот инструмент, - когда Милленц его упомянул, я сразу же вспомнил. Только что это мне дает? Я беспомощно развел руками. А затем сорвал к чертям маску - толку с нее! и выразительной гримасой дал понять: не понимаю. Лени насупилась. Странная - за два года могла бы привыкнуть, что никто вокруг не знает ее языка. Милленц, правда, пытается учить... как мне показалось, с весьма переменным успехом. Дурак и эгоист. Лучше бы ее обучил как следует Всеобщему. Внезапно она плавно нагнулась и положила на землю свой объемистый сверток. Зачем? А-а, хочет освободить руки, - сообразил я. И снова частая звонкая капель - на сей раз подкрепленная жестами. Лени спрашивала о чем-то, указывая на мою ногу. - Нога? - переспросил я. В светлых глазах вспыхнули счастливые искорки. Лени энергично кивнула несколько раз подряд, отчего легкие пряди волос упали ей на лоб и щеки. - С ногой все нормально, - легковесно ответил я. Кстати, с чего это вдруг я тогда решил, что сломал ее? Сломанная или даже вывихнутая так быстро не зажила бы. Ты, брат, похоже, просто перетрусил - или?... Сквозь нити солнечной паутины лукаво щурились слегка косящие глаза. Помнится, Милленц называл ее и чаровницей, и колдуньей... что я принял за интеллигентские комплименты. А Хгар... "Лени тобой занималась? - Значит, ходить ты уже можешь". - Так это ты... - медленно выговорил я. - Спасибо. Поджатые губки и брови над переносицей. Не поняла. Она знает на Всеобщем только названия конкретных предметов и действий, и то, наверное, лишь наиболее часто употребляемые... Абстрактное "спасибо" к таковым не относится - особенно в среде пожизненных каторжников. Идея возникла спонтанно - шальная и довольно нелепая. Но почему бы и нет? У меня достаточно свободного времени. И потом, эта женщина, не работающая и не ограниченная в перемещениях, могла бы стать моим проводником по участку, который должна хорошо знать. Не говоря уже о том, что она сама будет одним из главных персонажей моего отчета. Жена каторжника, как вам это понравится, Центр? Вот только как ей объяснить?... - Я, - ткнул себя в грудь. - Ты. Учить. Язык. Черт, язык - это слишком абстрактно... - Говорить. Ты - говорить как я. Я учить. Хочешь? Углубилась - и тут же разгладилась складка на совершенно белом лбу. Дрогнули и чуть-чуть приподнялись уголки губ. И перезвон музыкальных молоточков чисто, точно - насколько это возможно для звонкого ксилофона по отношению к тусклому человеческому голосу - воспроизвел: - Хо-чешь, Элль!...

* * *

Наконец-то в моей жизни появился нормальный четкий распорядок. Отсутствие оного уже начинало действовать на нервы. Так уж я устроен, не терплю, когда между пальцев уходит время, которое должно до последней секунды работать на будущее. Мое. Собственное. Теперь я поднимался рано утром под мощные раскаты Торпова храпа. Ежевечерние пьянки старший инженер как-то незаметно вынес за пределы нашей каптерки - и я не протестовал. Чтобы нормально работать, вовсе не обязательно быть своим в доску парнем и неизменным собутыльником. Обойдутся. Студенческую флягу я подарил Торпу, и он, кажется, перестал считать меня жлобом. В общем, вставал я рано, как и любой деловой человек. Примерно на полчаса раньше, чем поднимали каторжников. И появлялся в поселении как раз после того, как надсмотрщики строили их и разводили по рудникам. Лени ждала меня. В барак она меня почему-то не пускала, хотя там заниматься было бы гораздо удобнее: чистота, почти нет пыли в воздухе. Обосновывались неподалеку, присев на брезент, кинутый на кучу шламма. Маску я сразу же снимал, попробуй в маске показать правильную артикуляцию, - а вскоре и вовсе перестал брать с собой. К местному воздуху действительно привыкаешь, меня не обманывали. Училась она весьма своеобразно. С одной стороны очень быстро: достаточно было один раз назвать слово и с горем пополам объяснить, что оно означает, чтобы Лени с музыкальной чистотой повторила его и намертво запомнила. Но дальше накопления словарного запаса дело не шло. Связь слов в предложении оставалась для нее чем-то совершенно непостижимым. Все эти склонения-спряжения сбивали Лени с толку моментально и бесповоротно. Ей казалось, что изменение любого звука в слове должно кардинально менять его смысл. Совсем другое сознание - что я мог тут поделать? Впрочем, мне вовсе не нужно было готовить из нее специалиста по Всеобщему. Только обучить элементарно изъясняться, чтоб можно было поскорее начать систематическую ревизию участка - с Лени в качестве проводника. Помня об этой цели, я особый упор в наших занятиях делал на географических понятиях и специальной горно-инженерной лексике. Задачка отнюдь не из легких, - так мне казалось. Пока не попробовал ввести в курс обучения простейшую, школьную терминологию по астрономии. Возникла еще одна идейка, и... Все познается в сравнении, издевательски замечали древние. Она не понимала. Звенящей капелью точно воспроизводила многосложные слова. С короткими паузами в тех местах, где я сам запинался, - никогда особенно не дружил с астрономией. Но смысла слов не улавливала. Как остервенело ни чертил я в пыли убогие звездные карты. Как ни водил пальцем над головой, тыкая в те места, где по ночам тускло просвечивали сквозь мутную атмосферу пять-шесть самых ярких звезд. Если бы провести хоть одно занятие ночью... но это было, конечно же, нереально. Пришлось плюнуть на всю затею - по крайней мере, пока. А идея - та самая, поданная Милленцем, - нравилась мне все больше и больше. Чертовски здорово было бы когда-нибудь, лет эдак через десять, разыскать ту планету, где разбойник Хгар отхватил себе такую вот жену. Вот она склонила набок голову, вот вопросительно вскинула светлые, теплые, чуть-чуть косящие глаза. Улыбнулась, мимолетно провела по мягким губам острым язычком. Запрокинула белое-белое, но полное жизни лицо и металлическими молоточками вызвенела чуждое, слишком твердое и пресное новое слово. Смущенно повела почти невидимыми бровями: правильно? Маленькой рукой отвела тонкую прядь цвета золотой паутины под солнцем, упавшую в ложбинку белой округлой груди... Я не разбираюсь в музыке. Я мало в чем разбираюсь, кроме своего непосредственного дела. Но внутреннее чутье подсказывало, что человек, первым открывший эту расу, - пожизненный каторжник Хгар, конечно, не в счет, - тот человек выиграет очень многое. Может быть, даже не стоит рисковать и ждать десять лет. Такое открытие куда масштабнее рудных разработок в Леонидах. Как трамплин для невиданного взлета и жизненного успеха. Как собственность.

* * *

Подошло время обеда, и Лени, взяв из барака полиэтиленовый пакет с обедом, отправилась на Второй-лямбда. Как всегда. И, как всегда, запретила мне провожать ее. Обычно я долго следил, как ее гибкая сияющая фигурка мелькает и в конце концов скрывается среди грязно-бурых рытвин и холмов. Как-то очень успокаивало глаза. Кстати, глаза после постоянного хождения без маски, вопреки моим опасениям, не воспалились, как у голомордых. Даже наоборот исчезли красные прожилки бессонных университетских ночей над книгами. Я подозревал, что и в этом заслуга Лени. Просто смотреть на нее - так спокойно и мягко, словно на первую зелень или аквариум с рыбками. Ей даже не нужно было "заниматься мной", как выразился бы Хгар. Или, может, она "занималась"?... Но в этот раз я почему-то очень быстро потерял ее из виду. Стало как-то пусто и обидно, будто ребенку, которому в конце обеда не дали пирожное. Посмеиваясь сквозь зубы над таким ощущением, я, тем не менее, никак не мог заставить себя повернуться и уйти. Вместо этого подошел к двери ее барака и дернул на себя. Она была незаперта - разумеется, зачем? Войдя, я поспешил прикрыть ее за собой, чтоб не напустить пыли в эту совершенную чистоту. Уборку Лени, вероятно, делала ежедневно во второй половине дня. Непонятно только, когда она успевала приготовить мужу обед? И из чего? Я присел на ближайшие нары и глубоко, с удовольствием вдохнул полной грудью. И внезапно понял, что я тут не один. Впрочем, Милленц и не думал прятаться. Чинно сидел на своих нарах и даже улыбался краешком рта, ожидая, когда я его замечу. - Здравствуйте, господин инженер. Черт, я чуть было не ответил на приветствие, чуть было не разулыбался, как последний... - Почему не на работе?! Я вас спрашиваю, Милленц! Приподнятый уголок рта опустился, улыбка превратилася в скорбную гримасу. - Вы хотели сказать "тебя" и "голомордый", господин инженер. Еще и издевается! - собрался было возмутиться я, но возмущения не получилось. Он ведь, если разобраться, прав: я не надсмотрщик, не фельдфебель, и нечего пытаться строить из себя такового. Но и не обращать внимания на подобное вопиющее нарушение дисциплины... Какой черт меня дернул зайти в барак? Ну и идиотское же положение... Сквозь стиснутые зубы я пробормотал: - Я просто интересуюсь, как случилось, что вы оказались здесь, в то время, как... Милленц пригладил лысый коричневый лоб - жестом, каким поправляют длинные волосы. - Просто я не пошел сегодня на работу. Не захотел, господин инженер, и не пошел. Конвойные не слишком тщательно нас пересчитывают, откровенно говоря, я сильно сомневаюсь в их математических способностях... Мы, голомордые, выходим на работу совершенно добровольно, ведь кормят нас, если вы не знаете, только на рудниках. Но иногда... разумеется, далеко не каждый день... мне легче остаться без пищи, нежели идти в эту какафонию, в эту грязь... Не каждый день, нет. Он, вероятно, ждал, чтобы я прослезился. Слава богу, логика у меня работает нормально. - Ну, голодным вы не остаетесь, Милленц. Лени ведь подкармливает вас, правда? Воспаленные глаза вскинулись с чуть ли не суеверным ужасом. - Лени?! Страх не помешал ему старательно воспроизвести ее имя. - Что вы, господин инженер, ни в коем случае, - Милленц вздохнул. - Она берет продукты со склада на заброшенном руднике и кормит исключетельно своего мужа. Запасы на складе не вечны... и это, если хотите, собственность Хгара. Человек должен уважать чужую собственность, это ведь, в сущности, дает ему право называться человеком. Что очень важно, когда других прав практически не осталось. Я глядел на него во все глаза. Вот уж не ожидал услышать от каторжника такое оригинальное развитие филисофии старшего инженера Торпа! Честное слово, надо будет их познакомить. И послушать исторический диспут о собственности как определяющем факторе... - Лени... - Что? - я недоуменно поднял голову. Милленц сглотнул, как всегда делал при переходе с музыкальной фразы ее имени на нормальный Всеобщий язык. Только как-то более напряженно и судорожно. - Вы приходите к ней каждый день... то есть я думаю, что каждый. Обучаете ее, говорите с ней... Вы хоть понимаете, что вы делаете?! Его глуховатый интеллигентский голос вдруг скакнул до пронзительного фальцета. Я уж точно ничего не понимал. Милленц перевел дыхание и продолжал уже ровнее: - Она... совершенно необыкновенное существо. Она способна привязаться к человеку с такой бесхитростной и непобедимой силой, что... Вот Хгар. Вам, наверное, трудно поверить, как, впрочем, и мне... но она очень любила его. Я много думал... Я представляю себе это так: на ее планету прилетел человек со звезд, храбрец, авантюрист... В общем, он был другой. Непохожий на остальных, резко выделяющийся из толпы. И она пошла за ним в абсолютную неизвестность, ведь ее народ, судя по всему, даже не знает космических полетов. А потом... Ей, наверное, многого пришлось насмотреться, пока этого бандита не поймали и не отправили сюда. И тем не менее она пошла за ним даже на пожизненную каторгу. Она и сейчас любит его, но... Я молчал. Почему он считает, что все это должно меня интересовать? Я готовлю из Лени проводника - пока что по участку, а если получится, и малость подальше, - но не более. Какого черта я вообще сижу здесь и слушаю бредни отлынивающего от работы голомордого?! Милленц осекся под моим взглядом. Но через пару секунд таки заговорил снова: - Она здесь одна. Одна женщина среди орды грубых, немытых... вы понимаете. Но никто не смеет ее тронуть, потому что она - собственность Хгара. Кто-то еще хочет чувствовать себя человеком, другие просто боятся... Он защищает ее и имеет на это право. А вы? Вы сумеете ее защитить? Вы... станете защищать ее?! Ничего себе! - Милленц, - мое терпение норовило вот-вот лопнуть, - перестаньте нести ерунду. Почему это я должен от кого-то защищать Лени? Я всего лишь занимаюсь с ней языком. Как, между прочим, и вы. Он вздохнул. - Я - такой же, как все. Обыкновенный голомордый... Я встал. Пора кончать этот бессмысленный треп. - Да, кстати, Милленц, - бросил я, остановившись у порога. Просто очень уж не хотелось выходить наружу. - А вы почему здесь? За что вам дали пожизненную каторгу? Каторжник тоже поднялся на ноги. Снова нелепым движением пригладил, словно прическу, коричневую лысину. Сглотнул, прокатив кадык по тощей шее. - Я написал песню, - запинаясь, выговорил он. - У нас... там, где я жил... сделовало быть осмотрительнее, прежде чем писать такие песни... - В общем, за убеждения, - подытожил я. - Я так и думал. До свидания, Милленц. И приходите завтра на рудник. Пообедать.

* * *

На груди у нее было ожерелье из полупрозрачных овальных камней, мерцавших наподобие опалов. В какой-то момент я присмотрелся к нему поближе и увидел, что это не совсем ожерелье. То есть, совсем не. Выпуклые камни просто лежали на белой коже, не связанные между собой и никак не закрепленные. - Камни, - полюбопытствовал я. - Не падать. Держаться. Как? Лени на секунду свела брови, а затем широко, счастливо улыбнулась, поняв вопрос. Еще на мгновение мимолетно нахмурилась, думая над ответом. - Жизн-нь, - наконец вызвенела она. - Я. Жить. Камни. Не падать, Элль... Стало интересно. Материальная сила жизни, способная удерживать на теле... все, что угодно? Меня бы не особенно удивило: жизнь в Лени действительно казалась осязаемой, сверкала, била через край. Или же только эти "опалы"? Может быть, они как-то связаны с ее организмом, являются его частью, чем-то вроде индикаторов жизненной энергии?... Или я вообще не так понял, - возможно, Лени имеет в виду что-то абстрактное, легенду или древний обычай своего народа... а камни все-таки каким-то образом укреплены на коже?... Я протянул руку. Выпуклая, как линза, поверхность была прохладна, однако теплее воздуха, теплее любого предмета вокруг. Кончики пальцев меленько закололо, это ощущение оказалось слишком приятным, чтоб вот так сразу убирать руку. А затем я почувствовал и тепло, мягкое и спокойное. И лишь мгновением позже заметил, что пальцы соскользнули с гладкого камня на кожу... что это уже пальцы обеих рук... и что они медленно двигаются по ее груди в стороны и вниз, сдвигая края шерстяного платья... Я резко отдернул руки. Во всяком случае, хотел отдернуть. Правда хотел. Короткий музыкальный перезвон, и поверх легли маленькие ладони Лени, тоже теплые, мягкие, упругие, живые. И она что-то говорила на своем языке, быстро-быстро бегали молоточки, подбираясь к самой высокой октаве, и я, конечно же, ничего не понимал, - кроме того, что она не хочет меня отпускать... Совсем некстати вынырнул в памяти Милленц, его длинное интеллигентское лицо, его укоризненные глаза в красную сеточку. Должна была еще вспомниться какая-то его конкретная фраза, - но не вспоминалась... и слава богу. - Элль, - ее высокие груди вздрагивали под моими ладонями, а ее губы старательно, ученически воспроизводили чужие, трудные слова. - Я. Ты... Она забыла глагол - а может, и не знала, с чего бы это вдруг я вздумал учить ее такому... Может быть, кто-то другой - но не я. И подсказывать ей я тоже не стал. И все-таки, высвободив, опустил руки. Пыльная пустота щекотнула кожу, и я сжал кулаки. - Лени, - противный мне самому менторский голос. - Я. Ты. Учить. Говорить. Всё! - судорожная трусливая пауза. - Ты. Хгар... Заткнитесь, черт бы вас побрал, Торп и Милленц! Мы с ней не проходили того понятия, что вы, доморощенные философы, имеете в виду. Незачем ей знать таких длинных и оскорбительных слов... - ... Жена. Она отступила на коротенький шаг назад. - Хгар-р... Даже это грубое имя она произнесла чисто и звонко, короткой раскатистой музыкальной фразой. Несмотря на потухшее в один миг лицо, на умершую улыбку. На две мерцающие, словно камни на ее груди, огромные капли в уголках косящих глаз... И почему-то меня остро, болезненно поразило, что она может плакать. Капли все набухали, росли - вдвое, втрое, впятеро крупнее обычных женских слез, - и внезапно прорвались, побежали на щеки тонкими переливающимися ручейками... Можно ли пройти мимо, когда посреди широкой улицы горько и беззвучно рыдает покинутый, потерянный ребенок?!... Разумеется, можно: вокруг ведь много других взрослых людей, а ты, как назло, торопишься, не станешь же ты опаздывать на важную встречу лишь потому, что какой-то ребенок... Но здесь я был один. И, как назло, никуда не спешил. Только взять ее лицо в ладони. Только вытереть слезы - ничего больше! Но в кармане нет белого батистового платка, а рукав защитного костюма подернут серым слоем пыли... Горько-соленый вкус. Как у слез любого ребенка... любой женщины... Ее руки сомкнулись за моими плечами, она снова о чем-то звенела бессвязным ксилофонным полушепотом, и не пускала, и целовала, и все еще всхлипывала. И обволакивало плотное, осязаемое тепло, и покалывали мелкие иголочки от овальных камней на трепещущей груди... Жизнь. Если бы не эта непостижимая, материальная, сокрушительная сила ее жизни, я бы, может быть... даже скорее всего... "Она способна привязаться к человеку с такой бесхитростной и непобедимой силой, что..." Снова, к черту, Милленц! Но сегодня он пошел-таки на работу - во всяком случае, там, в бараке, его точно не было. Я проверял.

* * *

Испытательный срок близился к концу - а я не только не накатал отчета, но и до сих пор не ориентировался в расположении рудников. Оставалось лишь надеяться, что Торп не врал и этот самый срок - всего лишь психологическая проверка на прочность. Что мне самому решать, улетать или оставаться. Что тут страшная текучка кадров и потому берут на работу всех. Что... Черт, как много, оказывается, можно придумать оправданий, когда... Время. У нас с ней было слишком мало времени, чтобы размениваться на глупости вроде обхода рудников. Я даже перестал заниматься с Лени языком... кому она нужна, эта идиотская горно-инженерная терминология! Нам вполне хватало слов... мы вообще могли бы без них обойтись. Она встречала меня сбивчивой звонкой капелью, и светлым сиянием распахнутых глаз, и теплым замком маленьких пальцев, сомкнувшихся на шее, и солнечной паутиной волос, и щекотным покалыванием иголочек жизни на груди... И я подхватывал ее на руки - а она почти ничего не весила, как ребенок, при том, что ее нельзя было назвать худенькой и бестелесной. И, как ребенок, она прижималась щекой к моей щеке, и я целовал ее мягкие губы. Шел к бараку и целовал, целовал и нес ее... Я привык считать себя опытным мужчиной, - только достаточно серьезным, чтобы уделять слишком много внимания таким вещам. Но то, что происходило теперь между нами, было далеко за границами моего опыта. Далеко за пределами всего слышанного либо прочитанного, далеко за гранью подростковых эротических фантазий и совсем недавних случайных снов... Вечерами, будучи скептическим и рациональным, я твердил себе, что точно так же она занимается любовью со своим Хгаром. И что именно так, наверное, все это делают, - там, на ее родной планете. Которую таки не мешало бы разыскать, и надо бы завтра уделить часик-другой астрономическим терминам... Но она встречала меня, смотрела на меня, бежала ко мне... И становилось ясно, что накануне я попросту строил из себя циничного идиота. То, что я чувствую сейчас, то, что испытаю через несколько минут, уникально, ни с кем и никогда во Вселенной не случалось и не случится ничего подобного... Любить. Я все-таки научил ее этому слову, мелкому и расхожему, как медная монета. И созданному для музыкального перезвона маленьких металлических молоточков... Лени. Я пытался хотя бы правильно выговорить ее имя. Она смеялась. Улыбка пряталась за сеточкой золотой паутины под ярким солнцем. Элль!... А потом внезапно оказывалось, что все кончилось. Что ей пора идти. Что я не могу даже проводить ее - только смотреть, как сияющее пятнышко мелькает, удаляясь, среди серых и бурых круч. И день заканчивался. До вечера оставалось еще много пустых, ненужных часов. Я понимал, что должен бы употребить их на что-то полезное. Вникнуть, наконец, в дела, обойти рудники - с кем угодно, да с тем же Торпом, он бы не отказался, если хорошо попросить... И каждый день я давал себе слово, что завтра поступлю именно так. Но сегодня... Каждое "сегодня" слишком несло на себе ее отпечаток, и я не мог позволить другим, посторонним впечатлениям смазать его, наслоившись сверху. И бродил вокруг базы: праздный блаженный идиот с блуждающей улыбкой на голом лице. К счастью, мои коллеги предпочитали пьянствовать под крышей. Бедняги! Единственная женщина на всей планете!... Моя.

* * *

Старший инженер Торп праздновал свой день рождения. Никогда б не подумал, что наша каптерка способна вместить столько народу. Никогда б не подумал, что столько народу в принципе наберется у нас на участке. Впрочем, Торп, кажется, созвал коллег чуть ли не со всей планеты. Широкая душа! - а мне оставалось лишь смириться. Дни рождения, к счастью, случаются достаточно редко. Ни о каком столе, разумеется, не могло быть и речи. Даже наши с Торпом койки пришлось поставить ребром и прислонить к стене, чтобы вся толпа смогла разместиться на полу. Посреди каптерки Торп расстелил квадратный кусок защитного полиэтилена. Импровизированную скатерть инженер щедро уставил вскрытыми банками консервов и всевозможными емкостями с чем-то горючим. По мере прихода гостей эта выставка все пополнялась и пополнялась. Вечеринка обещала быть веселой. Какие-то здоровые небритые парни, явно охранники с рудников, приволокли Торпу самый настоящий тортик. Со свечками! Свечек было восемь, что навело меня на закономерный вопрос, сколько же моему напарнику лет. - Восемь, - серьезно подтвердил Торп. Он был еще почти трезвый. - Тост! - провозгласил из угла уже порядочно нализавшийся Старый Боб. Приподняв на коленях свое грузное тело, он возвысился над толпой с граненым стаканом в руке. - Сегодня наш Тор-рп, отличный парень и настоящий др-руг, в кругу своих др-рузей, отличных пар-рней, празднует свой... раз.. два... - Восьмой! - вразнобой подсказали с разных сторон. - Восьмой день р-рождения! Так пусть остальные два он отпр-разднует так же весело и с такими же отличными пар-рнями! За тебя, Торп! Каптерка взорвалась овациями, а затем на несколько секунд наступила сосредоточенная тишина выпивки и закуски. Я вспомнил: мне еще в универе рассказывали об этом местном обычае. Человеку здесь столько лет, сколько он успел отслужить по контракту. Выходит, я еще сущий младенец, - независимо от возраста. Может быть, поэтому Торповы гости держались со мной так, словно меня вообще тут не было. За весь вечер никто не обратился ко мне ни единым словом, даже закуску не просили передать. На меня и не смотрели - если не считать пары искоса брошенных взглядов, которые я случайно перехватил. Эти взгляды мне совсем не понравились... да ну, что за идиотская мнительность! После двух стаканов пристойного джина я совершенно уверился, что собутыльники ничего против меня не имеют. Просто... просто по их понятиям я сопливый несмышленыш. Если даже Торпу всего восемь!... Я опасался, что вечеринка плавно перетечет во всеобщий ночлег вповалку на полу нашей каптерки, и уже собирался мужественно перенести и это. Но где-то после полуночи гости один за другим начали прощаться, выпивать на посошок и растекаться по домам. Большинство держались на ногах на удивление твердо. Я б так не сумел. С сознанием полной беспомощности я взирал на разгром, оставшийся после ухода последнего гостя. Ни моральных, ни физических сил на уборку не было. Наверное, все-таки уже утром... Торп же и не думал задаваться подобными вопросами. Тяжело поднявшись с корточек, он добрел до стены и резким движением опрокинул на место свою кровать. Под одну из ножек попала чья-то забытая фляга, однако именинника это не смутило. Подрубленной колодой Торп повалился на шатающуюся койку. Но, как ни странно, не захрапел моментально, а с интересом наблюдал за моими жалкими попытками освободить место для кровати. - Брось, Эл, - лениво посоветовал он. - Завтра повыгребаешь. Перекинь ее, всего-то делов... Я послушал доброго совета. Но проклятая койка не желала становиться ровно, хотя под ножками - пришлось проверить все четыре! - ничего не застряло. Тихонько матерясь себе под нос, я к тому же был вынужден выслушивать бредни напарника, которого спьяну потянуло не в сон, а на лирику. - Еще два годочка... Не страшно, восемь-то уже отгрохал... Интересно, сколько там на счет накапало... надо бы подсчитать. В том году считал, но курс... чтоб его... то вверх, то вниз. Говорят, плохая примета денежки заранее считать... Ты в приметы веришь, Эл? Правильно, и я не верю. Почему б не подсчитать, все-таки удолвет... удовлетворение... - А что ты потом сделаешь с деньгами? - поинтересовался я, засовывая под ножку кровати перегнутую пачку из-под сигарет. Торп потянулся, пружины ответили натужным стоном. - Ферму куплю, - с готовностью откликнулся он. - Подводную, на Океане. Матери... Мамка у меня всю жизнь под водой... то туда наймется, то сюда... все чтоб меня поднять... А теперь вот я ей - собст... собс-с-сную... Койка встала более-менее ровно. Я клацнул выключателем и лег, сбросив куда попало одежду. Утром все равно предстоит грандиозная уборка. - Собс-ственную, - мечтательно и протяжно донеслось из темноты. - Спи, - сдержанно предложил я. - Ты не втыкаешь... - похоже, его было не так-то просто остановить. Собственность - это... Ты не обижайся, Эл, но я скажу... Ребятам очень не нравится, что ты... спишь с женой Хгара. Одна за другой прошли несколько минут гулкой тишины. Потом Торп заворочался, скрипя пружинами, устроился поудобнее и все-таки захрапел, раскатисто, мощно и с тонким присвистом. А я все смотрел во тьму, совершенно трезвый, с нелепо полуоткрытым ртом.

* * *

На следующий день я не пошел к ней. И через день - не пошел. Но откуда?! Каким образом могла просочиться информация, я ведь... А впрочем, я не особенно соблюдал конспирацию. Почему-то априори решил, что на этой планете никому нет ни до кого дела, а уж тем более до меня. Идиот!!! Если тут никто не считает нужным работать, то что им остается кроме сплетен и слежки за новеньким?! На третий день после Торпова дня рождения я натянул маску и отправился на рудник. На Второй-лямбда - ближайший, даже судя по карте, и уж точно реально существующий. К тому же я вроде бы помнил туда дорогу. Если уж за мной шпионят, пусть видят, что я занимаюсь делом. Двоих охранников, игравших в домино при входе на территорию, я сразу узнал, несмотря на маски, - эти самые парни и принесли тогда торт. Я приветственно поднял руку, поздоровался... никакой реакции. Нормально? Даже если они не идентифицировали меня как Эла Вирри, - не у всех же такой острый глаз и такая хорошая память, - но даже если... Видно же: я не голомордый, я из персонала, я их коллега!... И тут что-то кольнуло и заставило прикусить губу. Разумеется, они опознали меня. "Ребятам не нравится"... "не обижайся, Эл"... "собственность"... Какая, к чертям собачьим, собственность! Просто завидуют, гады. Что вполне можно понять: десять лет без бабы - невеселенькая перспектива. Но ведь никого же не заставляют! Сами завербовались, и бабки гребут соответствующие. А о том, что женщина на этой планете равнозначна неминуемому конфликту, я говорил Старому Бобу еще в день приезда. И я же теперь виноват! - как вам это понравится?! У каторжников начался обед. Грязно-серые фигуры повыползали наружу, сгруппировались кучками, от каждой отделился один и прошествовал куда-то вглубь рудника, - как я понял, за котлом похлебки. Можно подумать, что эти голомордые постоянно лопают, - зло подумал я. И вдруг остановился. Перегибаясь вбок под тяжестью огромного котла, навстречу мне шествовал Милленц собственной персоной. Слава богу, я в маске. Если еще ссутулиться, изменить походку... в общем, он не должен бы меня узнать!... А впрочем, что за паника? Разве я не был обязан подать Бобу рапорт насчет халатности конвоиров Второго-лямбда, не пересчитывающих как следует голомордых перед отправкой на рудник? Это мой непосредственный долг. Я на испытательном сроке, мне здесь работать, в конце концов! - Господин инженер! Проклятый интеллигент поставил котел на землю и широко улыбнулся, сверкая нездоровыми зубами. Черт! - Удивительное везение, господин инженер. Я давно хочу переговорить с вами. Вот только... - он беспомощно покосился воспаленными глазами на котел. - Ну да ничего. Отнесу бригаде и сразу же вернусь к вам. Подождите две минуты, господин Вирри, прошу вас! Подхватив свою ношу, - серое варево опасно подплеснуло к самому краю, немолодой каторжник на удивление резво заспешил к угрюмым толпам. Ну и что теперь? Торчать тут, как последний идиот, в ожидании рандеву с голомордым? Лично у меня не было никакого желания с ним беседовать. Даже если он не догадывается, кто положил конец его голодному безделью в пустом бараке... И с какой целью. Хотя, наверное, догадывается. И о том, и о другом. Я направился дальше своей дорогой. Медленно. Пусть никому не придет в голову, что я спасаюсь бегством. Я инженер. На мне маска. Я не якшаюсь ни с голомордыми, ни с их женами. Я пришел, чтобы осмотреть... - Боже мой, а я уже боялся, что вы ушли. Спасибо, господин инженер! Задыхающийся Милленц вырос передо мной, как фонарный столб перед пьяным водителем. Как он, черт возьми, успел? Как это я настолько стормозил?! - Не волнуйтесь, господин инженер, я буду по возможности краток, - от его интеллигентского стиля меня прям-таки передернуло. - Речь, как вы уже, наверное, поняли, пойдет о... Дернулся и завибрировал кадык на неземной музыкальной фразе. - ... Лени. - Короче, - бросил я, не разжимая губ под маской. Милленц засуетился. - Да-да, конечно, я понимаю, вам неловко в обществе... гм... голомордого... Через несколько дней заканчивается ваш испытательный срок, ведь правда, господин инженер? Его анонсированная краткость вконец вывела меня из себя. - При чем здесь?!... Я двинулся было вперед, но он стоял передо мной нерушимо и фанатично, словно на колее поезда с атомным оружием. - Вы можете вызвать катер и улететь отсюда. Что?!!... - Вы можете забрать ее с собой... - Вы в своем уме, Милленц?! Какой, к чертям, "Милленц", какое "вы"! Ты в своем уме, голомордый?!!! Я все-таки резким движением обогнул его и зашагал уже не туда, куда собирался, - просто куда глаза глядят, все убыстряя и убыстряя темп, едва не срываясь на бег. Как меня угораздило вообще связаться с этим психом? Он не отставал, мелкой трусцой семеня рядом, и торопливо бормотал в такт шажков: - Я прошу вас, улетайте, увезите ее, господин инженер... я прошу... я очень прошу... Вас не было всего три дня, а она... Она уже не может без вас!... И... вы же сами все понимаете... С вами здесь она тоже не может... Перед глазами возникла стена колючей проволоки, а несколькими метрами левее любители тортиков продолжали лупить по доске фишками домино, поднимая столбики пыли. Со всех ног я бросился к выходу. Охранники подняли головы. Удивление на их физиономиях запросто читалось сквозь маски. Я молнией прошмыгнул мимо, оставив по ту сторону ограды голомордого интеллигента с его бессвязными мольбами, переходящими в громкий надрывный кашель.

* * *

Шламмовая насыпь показалась мне достаточно высокой. Конечно, с вышки меня можно было разглядеть - но какого черта, спрашивается, следить с вышки за инженером?! Я откинулся на спину и попытался глубоко вздохнуть - не самая лучшая идея, от пыли моментально запершило в горле, несмотря на маску. Но этот Милленц порядочно потрепал мои нервы! Надо потребовать, чтобы его перевели на другой участок. Довольно странное требование со стороны инженера, - а что прикажете делать? Мне здесь работать, в конце концов!... - Надо же - Эл! - внезапно послышалось над ухом, и я чуть было не взвился пружиной. - Что, поработать захотелось? Я поднял голову подчеркнуто медленно, лихорадочно обдумывая, как бы осадить наглеца. Если сейчас позволить так называемым коллегам сесть на голову, последствия придется пожинать все десять лет. Пусть кого-то не устраивает моя личная жизнь, это не... Хгар. Широко расставив ноги и ухмыляясь в нечесаную бороду, он возвышался надо мной тяжелой квадратной громадиной. Захотелось встать - помнится, мы с ним были примерно одного роста. Но каторжник покровительственно махнул волосатой ручищей и непринужденно опустился на шламм рядом со мной. Мое красноречие, наконец, обрело реальную форму: - Моя фамилия Вирри. Я инженер. Хгар заржал так, словно в жизни не слышал ничего смешнее. - Да знаю, знаю, - выдавил он сквозь раскаты хохота. - Разумеется, господин инженер! Только не будь таким занудой, господин... Бирри. Не бойся! Торп ведь без всяких штучек - а ребята его уважают, потому как нормальный мужик. И ты освоишься. Интонации у него были прямо-таки отцовские. Взрослый мужчина, закаленный в боях и победах, поучает несмышленого юнца. Снисходительно делится опытом, взывает к авторитетам и не забывает подбодрить. Нормально? Я попробовал возмутиться - но все возмущение, похоже, без остатка досталось Милленцу. Вместо этого уголки моего рта начали идиотски подергиваться. Я не сразу понял, в чем дело: но через мгновение, осознав комизм ситуации, тоже гоготал во всю глотку, - пожалуй, погромче Хгара. Если б он только знал! Если б знал!... Потом я вдруг подумал, что не хотел бы оказаться вот так бок о бок с Хгаром - который бы знал. Смех натужно заерзал и застрял в горле. - Я видел, ты базарил с Музыкантом, - небрежно бросил Хгар. Он уже не смеялся. Ни одной смешинки не зацепилось в косматой бороде. Зловеще блестели на темном лице глаза в красную сеточку. Лени могла бы им "заняться", - машинально отметил я. Лени. А вдруг?... Знает?!!... - Вы, смотрю, подружились, - вел он дальше как ни в чем не бывало. - Он музыкант, ты инженер... Умным людям есть о чем поболтать, правда? - Не болтаю с голомордыми, - огрызнулся я. И тут же прикусил язык. Если он действительно знает и ведет сейчас непонятную игру, - надо быть поосторожнее. Постараться не выводить его из себя. До поста пару десятков метров, в случае чего помощь может запоздать. Да и сомнительно, чтобы те ребята по первому зову поспешили спасать меня... от справедливой мести мужа, оскорбленного в священном чувстве собственности. От каторжника. Какого черта он спокойно гуляет по эту сторону колючей проволоки?! Хгар не обиделся на мои слова - во всяком случае, на вид. Беспечно хлопнул меня по плечу грязной лопастью ладони. - Будь проще, Эл, и к тебе потянутся люди! - возгласил он. - Кстати, Музыкант говорил тебе, за что его посадили? Я кивнул с неразборчивым мычанием. Хгар изумился: - Что, неужели говорил? Нет, похоже, все-таки не знает. Иначе не стал бы так долго муссировать отвлеченную тему. И все равно - надо потихоньку отступать. И отметить для отчета, что некоторые каторжники свободно передвигаются по территории. Кстати, можно бы доложить и Старому Бобу, насчет Милленца он ведь принял меры... - Он, наверное, наплел тебе про запрещенную песенку, - продолжал Хгар. Он всем так говорит, и многие ведутся, не ты один, - он выдержал недлинную паузу. - А на самом деле наш Музыкант в один прекрасный день застукал свою половинку с кем-то в постели. Нанесение тяжких увечий, повлекших за собой смерть... то бишь две смерти. В бороде сверкнула легкая, мечтательная усмешка. - Интересно, чем он их... нанес эти тяжкие увечья... Я молчал и почему-то никак не мог заставить себя двинуться с места. Знает. - Ладно, Эл, мне пора, - совсем другим тоном, по-деловому бросил каторжник, вспрыгнув на ноги. - Я сказал ребятам на посту, что только жену немного провожу и к окончанию обеда вернусь, а сам заболтался тут с тобой. И кто мне поверит? - ты ведь у нас не болтаешь с голомордыми... Я тоже встал, и тут... Земля содрогнулась. Шламмовая насыпь, на которой мы только что сидели, поползла, обрушиваясь ступеньками, и засыпала нас почти по колено. Со стороны рудника донесся нарастающий гул и грохот, и только потом - дикий пронзительный крик людей. Воспаленные глаза Хгара расширились. - Обвалился, - прошептал он одними губами в глубине бороды.

* * *

Мне больше не к кому было прийти. Некому рассказать. Не перед кем заплакать. В ее косящих глазах было изумление, и вспышка счастья, и внезапное осознание катастрофы, о которой она еще не слышала. Заострившееся лицо, тени под скулами и беспорядочные пряди цвета золотистой паутины в серых сумерках. И неуместный, а потому не заданный вопрос: "Почему ты не приходил?!"... Потом я спрятал лицо на ее груди. Мелко покалывали иголочки от овальных опалов. Была громадная продавленная яма, словно след колоссальной ноги на подсохшей корочкой глине. Были звериные вопли из-под обломков и струйки шламма, медленно стекающие в щели и полости. Была чья-то рука с багрово-черными ногтями - из-под монолитной бетонной плиты. Был истерический хохот тех, кто по воле случая оказался в тот момент на поверхности... Я мог бы сделать так, чтобы этого не было, Лени! Я должен был... это моя работа... мое конкретное задание, да, Старый Боб ведь говорил тогда, в первый день... А я - даже не попытался. Я махнул рукой и принял навязанные мне правила игры. Никто ничего не делает, никто ни за что не отвечает... Потому что мы имеем дело не с людьми. Лени, они смеялись, те парни у входа! Какой аврал, какие спасательные работы, ну, задавило пару сотен голомордых... Ты знаешь, надсмотрщиков на руднике, оказывается, тоже назначают из числа каторжников... знаешь?... а я не знал. А потом кто-то вспомнил... И спросили у меня, но когда я уходил, он был в каптерке, он спал еще, Лени!... И мы искали, мы три часа искали его! Потому что он свой, он хороший парень, старший инженер Торп... А тела голомордых сбрасывали в одну кучу: и мертвых, и почти мертвых... Да, Лени, и я тоже. Он был моим напарником, я во что бы то ни стало должен был поскорее его найти... Через три часа. И не я... Меня даже не позвали опознать - его многие знали в лицо, у него день рождения был три дня назад, все они пили за... Восемь лет. Оказалось, ему было двадцать семь... всего на четыре года меня старше... А я думал - минимум лет на пятнадцать... Через восемь лет, Лени, я тоже стану таким, как он... как он был. Я тоже буду каждый вечер выпивать литр технического спирта. Я тоже буду смеяться над новичками, которые хотят закрыть аварийные рудники. Может быть, меня будут называть хорошим парнем. Может, мне удастся не попасть под истлевшие перекрытия как раз в тот момент, когда... И самое главное: я сумею убедить себя, что человека делает человеком не что-нибудь, а собственность! иначе попробуй жить здесь и чувствовать себя таковым... Да, Лени, когда мы уходили, под завалами еще... да, крики... но уже совсем тихо. А что я мог поделать - один?! Я могу только... Мой испытательный срок заканчивается... уже через три дня. Они пришлют запрос, и я могу - да, могу! - ответить, что отказываюсь здесь работать. Катер одноместный, но... я уже думал об этом... в самый первый день. Как только увидел тебя. - Я. Ты. Катер. Лететь. Космос. Далеко. Навсегда. Я. Ты. Любить. Лени... Она поняла. Мне казалось, она поняла все, что я говорил ей, до единого слова. Я поднял голову с ее груди - и влился в необозримые светлые глаза, полные слез и счастья, слегка косящие в разные стороны...

* * *

Комендант вызвал меня к себе. Комендант, а не Старый Боб. Вызвал сухо, официально, коротким приказом по внутренней связи. Я медленно поднялся с кровати и все понял в тот момент, когда ноги коснулись заплеванного пола. Вчера здесь поминали Торпа. Буйная вечеринка, почти ничем не отличавшаяся от той, именинной. Тосты за хорошего парня и множество консервных банок и емкостей из-под спиртного, которые я не нашел в себе мужества убрать с вечера. А теперь в этом уже нет никакого смысла. "Господин инженер, на Втором-лямбда перекрытия никуда к чертям... Я бы хотел, чтобы не позже, чем завтра..." "Старый Боб всегда так шутит над новичками". Коменданту придется как-то оправдываться перед вышестоящим начальством за катастрофу на руднике. Придется назвать виновного - и этого виновного он уже нашел. Вернее, подсуетился заранее, точно зная, что авария рано или поздно произойдет. Конечно, нельзя было предвидеть, что дело кончится настоящей человеческой жертвой, но... Так или иначе, во всем виноват новый инженер. Проявивший преступную халатность, проигнорировавший порученное ему задание. Виноват некий Элберт Вирри, и он готов понести соответствующее наказание. Я оделся, прополоскал рот, пригладил волосы перед осколком зеркала для бритья и вышел в коридор. Да, господин комендант, я готов. Я ко всему готов... ... - Разрешите? - Заходи, Эл. Он сидел в том же кресле и точь-в-точь в той же позе, что и в день моего прилета. Словно я, только что прибыв и получив инструкции, вернулся в комендантский кабинет за каким-то вопросом. А весь этот сумбурный месяц испытательного срока мне попросту почудился, пока хлопала дверь. - Завтра заканчивается твой срок, если я не ошибаюсь? Да нет, похоже, не почудился... - Да, господин комендант. Он поморщился и заерзал в кресле. Тоже как тогда. - Я сейчас занимаюсь делами Торпа, - негромко заговорил он после паузы. Надо снять деньги с его личного счета и отправить родственникам. У него осталась мать, но вчера сообщили, что она переехала... ну да ладно, разыщем, это не проблема. - Распорядитесь купить ей подводную ферму на планете Океан, - неожиданно для себя самого предложил я. - Торп... можно сказать, что такова была его последняя воля. Старый Боб не удивился. Кивнул и сделал отметку в блокноте. - Торп был отличным профессионалом, Эл. Хоть и прилетел сюда зеленым мальчишкой, без всякого образования. А теперь вот мы остались без старшего инженера... Почувствуй полноту своей вины, приятель. Из-за тебя погиб не просто хороший парень, а еще и отличный профессионал. - Сегодня с утра я перебирал кандидатуры ребят с нашего участка. Полная труба, Эл. Нет, конечно, если разобраться, можно было бы... но все-таки. Я удивился. Что за фокусы: обсуждать кадровую политику с без пяти минут арестантом? - Так вот, когда они выйдут на связь насчет тебя... завтра, да?... Я попробую их уломать, чтобы тебя не мурыжили еще год, а сразу дали нормальную ставку. У меня не хватает людей, черт возьми! - они наверху должны бы понимать. Где это видано - чтобы старший инженер зарабатывал вдесятеро меньше простого, я тебя спрашиваю?! Я не подпрыгнул до потолка, не грохнулся в обморок и даже не расплылся в счастливой улыбке. Просто стоял и спокойно смотрел на него, будто не ждал ничего другого, кроме подобного предложения. - А ты ведь толковый парнишка, Эл. Сразу включился в процесс... Этих конвоиров давно пора было прижучить, чтобы как следует голомордых считали. И Второй-лямбда ты хотел закрыть, Торп, земля ему пухом, рассказывал... Что ж, спасибо, дружище Торп! И нахохотались же все тогда, наверное, над твоим рассказом... Надо было как-то отреагировать. Сморозить какую-нибудь несусветную глупость, приличествующую случаю. - Я постараюсь оправдать ваше доверие, господин комен... то есть Боб.

* * *

Если бы только отсидеться в каптерке, пока не придет запрос. Потом, когда решение бесповоротно окажется позади, будет, наверное, легче. Пыль, мерзко скрипящая на зубах, - а ведь за последние недели я почти перестал было замечать ее. И опустошенный пейзаж унылой фантазии художника-ипохондрика. И почти непроницаемое давящее небо, и повышенная тяжесть, с каждым шагом накапливающаяся в ногах... Надо идти. Накидка из золотой паутины под солнцем - на моем плече. Запрокинутый тонкий профиль и плавная линия шеи. И тихая-тихая музыка в такт моему рассказу о цветах и звездах, о космическом корабле и далекой, голубой с зеленым, планете, о морском побережье и осеннем лесе, о мороженом и карусели, о церковных витражах и белых платьях с длинной фатой... "Еще! Говорить, Элль..." Она должна понять. Черт возьми, да мало ли что я мог наобещать ей - тогда, в состоянии страшного стресса?! Разве ж можно было принимать все это всерьез? Неистребимая пыль, где-то внутри выпадающая в гадкий осадок. "Говорить, Элль..." Какого черта?!! Я ведь не бросаю ее. И я успею рассказать ей еще тысячу сказок о том мире, куда она рано или поздно попадет. Вместе со мной. Но не нищим парнем с инженерным образованием и массой невостребованных гениальных идей, - а миллионером, владельцем сети рудников на Леонидах, ведущим разработки по уникальной системе. Собственной. Десять лет - звучит жутковато, я понимаю. Но, если Старый Боб выбьет для меня зарплату старшего инженера уже сейчас, я могу уволиться через год. Не слишком честно - но вы уж извините. Деньги, конечно, не бог весть какие однако сойдет за минимальный начальный капитал. А мой проект стоит лишь запустить, и уже через несколько месяцев прибыли начнут исчисляться порядками... Кстати, за год можно по-настоящему разобраться, насколько мы с Лени подходим друг другу. Было бы неразумно брать на себя ответственность за женщину, с которой знаком меньше месяца. Ведь, не будем себя обманывать, речь идет не просто о женитьбе, а именно о полной ответственности, как за малого ребенка... "Она одна пропадет, вы сами поймете, когда поближе с ней познакомитесь..." - сказал месяц назад комендант. И был прав, черт побери! "Она уже не может без вас!..." А это чьи слова, назойливые, как зубная боль? А-а... ну да, конечно. Голомордый Милленц-Музыкант за полчаса до смерти. Я, правда, не видел его тела, но не сомневался, что он погиб. Нелепый интеллигент, сующий нос в чужие дела, - такие всегда погибают, как только представится случай. И теперь никогда не узнать, загремел ли он на каторгу за двойное убийство из ревности или все-таки за убеждения... Выживают такие, как Хгар. "И с вами здесь она тоже не может..." Это еще почему? Неужели я не сумею нейтрализовать какого-то голомордого, пусть покойный Торп и считал его за человека? И вообще, пора кончать с его абсурдным авторитетом, завязанным на королевской - для этих мест! собственности. Она уже не принадлежит тебе, Хгар. И с сегодняшнего дня я, страший инженер Вирри, лично прослежу, чтобы ты жил в обычном бараке, вкалывал вместе со всеми на руднике, не гулял в рабочее время и кормился из общего котла. И это никому не покажется несправедливым: ты ведь не сумел отстоять свою хваленую... Пыль на зубах. Пакостная пыль... А если у Боба не выйдет договориться с Центром, и первый год я, как положено, буду работать за гроши? А потом какой-нибудь завистник накатает рапорт о том, что некий Элберт Вирри, вопреки всем правилам, живет тут с женщиной?!... "И с вами здесь она тоже не..." Я сам не могу быть с ней - здесь. Законы того места, где ты работаешь, надо уважать: и официальные, и неписанные. Мне уже чуть ли не объявили бойкот - а что будет дальше? Это в среде голомордых владелец единственной женщины становится общепризнанным авторитетом. У людей все по-другому. Но улетать, увозить ее, как умолял полоумный Милленц... Ставить бесповоротный крест на шансе, на карьере, на собственности!... Нет, нормальный человек подобные варианты даже не обсуждает. "Говорить, Элль..." Кто заставлял ее слушать, что я там говорю?!! Я мог бы запереться в каптерке и выйти только тогда, когда меня вызовут на связь. Мог бы! И кто посмеет утверждать, что я был бы неправ, если бы сделал именно так?! Но я иду к ней. Я скажу ей - сейчас, когда еще не поздно все изменить. Я дам ей возможность посмотреть на меня неземными светлыми глазищами, косящими в разные стороны. Разрешу обнять и прижать к груди, где мелко покалывают продолговатые камни жизни. И, может быть... Даже больше: я спрошу ее, что же мне делать. Она должна понять. Должна подсказать именно то, единственное, что я давно знаю и сам... Пыль. Серая завеса перед слезящимися глазами. - Элль?!!!...

* * *

Она смотрела на меня. Светлая сияющая фигурка на фоне черной полуоткрытой двери барака. Только что собиравшаяся войти туда, застигнутая, полуобернувшаяся. Несколько золотых прядей-паутинок еще хранили в воздухе движение полета. В следущее мгновение она бросилась ко мне. И защебетала, запела ксилофонными молоточками, быстро-быстро, сбивчиво, взволнованно. Я невольно поморщился. Неужели так трудно запомнить, что со мной имеет смысл говорить только на нормальном языке? Я никогда не делал ни одной попытки разобраться в ее музыкальном щебете, я не покойный Милленц, в конце концов! - Замолчи! - довольно резко одернул я ее. Впрочем, глагол в повелительном наклонении все равно был для нее пустым звуком. - Надо поговорить. Я. Ты. Говорить. Важно. Куда там! Она продолжала чирикать с удвоенной скоростью, она схватила меня за руку и пыталась потянуть куда-то за собой. Нежные пальчики впивались в кожу, как железные клещи. - Лени! Ты будешь меня слушать или нет?! Я. Ты. Не... - поднятое ее босыми ногами облако пыли достигло моего лица и нырнуло в носоглотку. Все тело сотряс приступ надсадного кашля. Полуослепший от слез и окончательно выведенный из себя, я крепко обхватил тонкое запястье и поволок ее за собой, не оборачиваясь и не интересуясь, успевает ли она переставлять ноги. Зайдем в барак, где хотя бы можно дышать, я сообщу ей обо всем, выслушаю ее, - если изволит высказаться на Всеобщем, - и уйду. Сеанс связи уже совсем скоро. Черт возьми, да неужели я был готов приговорить себя к целой жизни такого вот запредельного музыкального визга?! Высота этих звуков давно перевалила за самую верхнюю земную октаву. Я втащил ее в барак и захлопнул дверь. И глубоко вдохнул, с наслаждением очищая горло. Полумрак здесь был еще гуще, чем снаружи. Я перевел дыхание, вытер слезы, сморгнул несколько раз. И только тут увидел его. Бородатая фигура тяжело поднялась со скрипнувших нар. Блеснули в полумраке воспаленные глаза и неожиданно белые, здоровые зубы. - Ну наконец-то, Эл. Опаздываешь. Запястье Лени в моей руке стало холодным и мелко-мелко задрожало. Она сделала короткий шаг вперед и робко звякнула одним-единственным молоточком. Хгар ответил нечленораздельным ревом, в котором непостижимым образом тоже угадывалась ксилофонная мелодия. ... И я не успел - ни вмешаться, ни понять, ни предотвратить. Я ничего не успел. Только смотрел на хаотичные картинки сумасшедшего калейдоскопа. Вот Хгар нагнулся и выпрямился, вот его рука оказалась продолженной чем-то массивным и длинным. Вот метнулась вперед Лени, подняв над головой скрещенные руки, отчаянно всхлипнул пронзительный ксилофон. Оружие Хгара взлетело вверх, темная косая полоса перечеркнула его лицо, на котором уже не было белого пятна жуткой ухмылки, одни сосредоточенные глаза. И треск. Сухой натужный треск, с каким ломается толстая тяжелая доска, с огромной силой натолкнувшись на преграду... Лени упала вперед, ему на руки. И Хгар опустил ее на пол аккуратно и бережно. Собственность... Что-то маленькое и круглое, подпрыгивая, подкатилось к моим ногам. - Иди, - по-прежнему насмешливо, но каким-то сорванным голосом выговорил Хгар. - И не говори, что я был неправ. Я наклонился и поднял то, что лежало у ног. Гладкое, овальное и выпуклое, как линза. Обыкновенный камень. Может быть, опал. Я сунул его в карман и взглянул на часы. До сеанса оставалось один час двадцать четыре минуты.

2001